ГАЙ ТЕВИСТОНЪ.
Мускулярная повсть.
Соч. автора ‘Sword and gun’.
——
——
——
Е. А.
‘Встникъ Европы’, No 11, 1882
Гай Тевистон, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1867
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Втрено, грязно, мороситъ, стоитъ октябрьское утро, школьной дворъ наполненъ толпою шалуновъ-мальчугановъ. Часть насъ стоитъ вн двора.
Вдругъ изъ школьной комнаты раздался глухой трескъ. Зловщій звукъ невольно заставилъ меня вздрогнуть я спросить Смитси.
— Что тамъ, Смитумсъ?
— Гай чиститъ четвертую форму,— отвчалъ онъ.
Въ ту же минуту Жоржъ де-Коверли прошелъ мимо меня держа руку у носа, изъ котораго текла яркая струя нормандской крови. Плебей Смитси обратился къ нему смясь.
— Кулли! что съ вашимъ носикомъ?
Я отворилъ настежь дверь классной. Есть сцены, которыя человкъ никогда не забываетъ. Пожаръ Трои казался благочестивому Энею страшнымъ пожарищемъ и произвелъ на него впечатлніе, которое онъ вынесъ вмст съ слабымъ Анхизомъ.
Посреди комнаты стоялъ одинъ Гай Тевистонъ и размахивалъ поршневымъ стержнемъ отъ паровой машины. Я говорю одинъ, потому что кучку маленькихъ мальчиковъ прижавшихся на полу въ углу нельзя считать за общество.
Я постараюсь описать все это читателю. Гаю Тевистону было тогда всего пятнадцать лтъ. Его широкая открытая грудь, его тонкія, стройныя бедра, прямая спина, доказывали его хорошее происхожденіе. Можетъ быть, онъ былъ немного тяжелъ на подъемъ, но голову держалъ прямо съ гордостью. Глава его блестли, но были недобрые. Нижняя часть его лица носила какое-то строгое выраженіе,— взглядъ былъ какъ у всхъ Гевистоновъ,— строгость эта, можетъ быть, немного увеличивалась уздечкою, которую онъ по свойственной ему причудливости носилъ во рту, чтобы обуздывать частые порывы жестокости. Его платье отлично шло въ его коренастой геркулесовской фигур. Полосатая вязанная фуфайка, узкіе, полосатые штаны, одежда его была усяна блестками, хорошенькая шотландская шапочка была надта на холов. На ней виднлся гербъ Гевистоновъ,— птухъ, смотрящій на навозную кучу, и девизъ ‘Devil а better!’ Я подумалъ о Гораці на мосту, о Гектор на стнахъ родного города. Въ такія минуты у меня всегда привычка думать о чемъ нибудь классическомъ.
Онъ примтилъ меня, и его грозный видъ смягчился. Что-то въ род улыбки блеснуло на его суровыхъ чертахъ. Мн казалось, что я вижу теперь Юнгфрау, предварительно полюбовавшись на Монбланъ,— немного, немного мене величественно и страшно. Слегка опираясь рукою на плечо школьнаго учителя, который вздрогнулъ и прислъ отъ его прикосновенія, онъ направился ко мн.
Походка его была какая-то особенная. Нельзя было сказать, чтобы онъ длалъ большіе шаги. Точно ‘качающійся гребень Беллорофона’, онъ высоко подымалъ ногу и шелъ съ розвальцемъ. Итакъ, Гай Тевистонъ раскачиваясь направлялся ко мн.
Въ слдующій разъ я встртилъ Гая Тевистона зимою 186.— Онъ вышелъ взъ университета и поступилъ въ 79 ‘Heavis’.— Видите, я перемнилъ сюртукъ на мундиръ,— сказалъ онъ, пожимая мн крпко руку и едва не раздавивъ кость у мизинца.
Я взглянулъ на него съ полнымъ восхищеніемъ. Онъ сталъ еще коренасте, угрюме, и во всхъ отношеніяхъ члены его увеличились, онъ сдлался замчательне чмъ когда-нибудь. У меня родилось къ этому человку такое же чувство, которое существовало у Фаластера къ Фиржило, какое питали въ Архидидаскулу, чувство, которое питалъ Босвелъ къ Жонсону.
— Пойдемъ въ мою берлогу,— сказалъ онъ, приподымая меня за поясъ моихъ панталонъ, онъ понесъ меня наверхъ и посадилъ на софу прежде, нежели я усплъ извиниться. Я оглядлъ комнату. Это была комната холостяка, убранная какъ-то особенно во вкус хозяина. Нсколько палашей и бердышей было развшано на стн, кулеврина, захваченная сэромъ Ральфомъ Тевистономъ стояла въ углу, на другомъ конц комната помщалась небольшая баттарея. Вокругъ въ безпорядк валялись рапиры, перчатки для боксированія, сдла и удочки. Небольшая пачка любовныхъ записокъ лежала на серебряномъ поднос. Хозяинъ не былъ ни анахоретомъ, ни еще сэромъ Галагадъ.
Я никакъ не могу опредлить, что думалъ Гай о женщинахъ. ‘Бдняжки, дурочки’, часто говаривалъ онъ, когда разговоръ касался одной изъ его новыхъ побдъ. Затмъ онъ проводилъ рукою по своему мраморному лбу, появлялся его всегдашній взглядъ, выражавшій непоколебимую суровость, линіи рта натягивались принимая строгое выраженіе, и онъ вполголоса проговаривалъ: ‘чортъ возьми’!
— Подемъ со мною въ Гевистонъ-Гренжъ. Я дамъ теб верховую лошадь,— сказалъ онъ, свертывая въ трубочку серебряный подсвчникъ. Я дамъ теб Клеопатру. Нтъ,— сказалъ онъ въ раздумь,— я вспомнилъ, что сегодня утромъ приказалъ застрлить Клеопатру.
— Зачмъ?— спросилъ я.
— Она сбросила вчера своего сдока и упала на него.
— И убила его?
— Нтъ. Вотъ почему я и приказалъ застрлить ее. Я не держу животныхъ, которыя безопасны — прибавлю — смертельно безопасны.— Послднія слова онъ проговорилъ сквозь зубы, и тнь легла на его спокойное чело. Я сдлалъ видъ, что перелистываю счета, лежавшіе на стол. Какъ вс Гевистоны, Гай рдко платилъ чистыми деньгами, и я сказалъ:
— Ты напоминаешь мн время, когда Леонидъ…
— О, отстань съ Леонидомъ и со всми твоими классическими воспоминаніями. Пойдемъ!
Мы пошли обдать.
— Вотъ, Флора Виллингсгетъ, самая ужасная кокетка и смлая наздница во всей окрестности,— сказалъ мой товарищъ Ральфъ Мортменъ, когда мы стояли съ нимъ у подъзда Динглеби-Комконъ. Я взглянулъ и увидалъ Гая Тевистона, надменно склонившагося надъ сдломъ, онъ разговаривалъ съ красивою брюнеткой. Она въ дйствительности была прелестно одта — и очень веселая, умная женщина. Мы были достаточно близко, чтобы разслышать слдующій разговоръ, каждый читатель, знакомый съ хорошимъ тономъ, сейчасъ признаетъ выраженія свойственныя и обычныя въ высшихъ классахъ.
— Когда Діана завладваетъ полемъ, охота не всегда касается предметовъ ferae naturae,— сказалъ Гай значительно взглянувъ на свою собесдницу.— Флора не смутилась ни отъ взгляда, ни отъ смысла сарказма.
— Если бы я искала теперь Эндиміона,— сказала она весело, и шутя курцъ-галопомъ перехала черезъ нсколько собакъ и перескочила ворота въ пять заставъ.
Гай сказалъ нсколько словъ шопотомъ, такъ что остальная часть общества не могла ихъ разслышать, сдлавъ поворотъ, онъ ловко перескочилъ черезъ двухъ охотниковъ, галопомъ въхалъ по ступенямъ подъзда замка и, полнымъ карьеромъ пронесясь черезъ залу, выскочилъ черезъ окно гостиной и медленно подъхалъ ко мн ва лугу.
— Берегись Флоры Биллингсгетъ,— сказалъ онъ мн весьма серьезнымъ голосомъ, причемъ глаза его метали искры.— Gardez vous!— Gnothi seauton,— возразилъ я спокойно, не желая отстать отъ него въ смтливости.
Гай въ отличномъ расположеніи духа началъ охоту. Онъ скакалъ хорошо. Онъ и пикёръ шли рядомъ у послдней изгороди, а собаки, на сто ярдовъ впереди гнали лисицу въ открытомъ пол. Но случилось неожиданное обстоятельство. Вернувшись назадъ, его гндая кобыла отказалась перескочить стну въ десять футовъ вышиною. Она стала на дыбы и упала навзничь. Онъ снова легонько направилъ ее туда, снова она отказалась, грузно упавъ съ высоты. Гай всталъ. Прежнее безсердечное выраженіе появилось у него въ глазахъ, выраженіе суровости легло вокругъ линіи рта. Схвативъ кобылу за хвостъ и гриву, онъ перекинулъ ее черезъ стну. Она упала на другую сторону съ вышины двадцати футовъ и встала на ноги, дрожа всмъ тломъ. Легко перескочилъ онъ самъ преграду и снова слъ на нее верхомъ. Во-второй разъ она уже не отказывалась перескочить стну.
Гай охотился на глухарей на свер Ирландіи. Такъ сказалъ мн Ральфъ Мортменъ, равно онъ сообщилъ о томъ, что предполагаемый бракъ между Мери Брандажи и Гаемъ разрушенъ Флорою Биллингсгетъ.— Я не люблю этихъ Биллингсгетъ,— сказалъ Рольфъ,— они дурные люди. Отецъ ея Смитфильдъ де Биллингсгетъ умлъ какъ-то подтасовывать карты. Но nous verrons, пойдемъ къ Гаю.
На слдующее утро мы отправились въ Финъ-ма-куль’съ Кроссингъ. Когда я достигъ охотничьяго павильона, гд Гай угощалъ избранное общество друзей, Флора Биллингсгетъ встртила меня съ пріятною улыбкою.
Гай казался еще сурове и громадне, чмъ когда-либо. Его приступы бшенства стали чаще повторяться, и онъ съ трудомъ могъ удержать въ семь своей смышленаго слугу. Его настоящіе слуги были боле или мене изувчены, подвергаясь ярости господина. Былъ какой-то странный цинизмъ, дкій сарказмъ въ его манер говорить, проглядывавшій даже сквозь его благовоспитанныя манеры. Я вспомнилъ о Тимон, и т. д.
Какъ-то вечеромъ мы сидли за бутылкою шамбертена посл утомительнаго дня, Гай разсянно перелистывалъ письмо, и вдругъ вскрикнулъ. Слыхали ли вы когда-нибудь крикъ раненаго слона? Его крикъ напоминалъ это.
Пораженный, я взглянулъ на него. Онъ разглядывалъ письмо, держа его на нкоторомъ разстояніи и, глядя на него, фыркалъ. Нижняя часть его лица приняла строгое выраженіе, но не такое суровое какъ обыкновенно. Онъ медленно грызъ зубами осколки стакана, изъ котораго только что пилъ. Вдругъ онъ схватилъ одного изъ слугъ и, заставивъ несчастнаго стать на колни, заревлъ подобно тигру:
— Собака! зачмъ это скрыли отъ меня?
— Вдь, сэръ, миссъ Флора сказала, что это примирительное письмо отъ миссъ Брандажи и велла спрятать его такъ, чтобы вы не видали его — и-и…
— Говори, собака! и вы…
— Я положилъ его между вашими счетами, сэръ!
Съ воплемъ, подобно громовому раскату, Гай упалъ на полъ въ обморок. Онъ скоро пришелъ въ себя, потому что слдомъ за этимъ въ комнату вбжалъ слуга сообщить, что толпа сосднихъ крестьянъ собирается въ этотъ вечеръ по мстному обычаю поджечь ферму и подстрлитъ землевладльца. Гай страшно улыбнулся, суровое, жестокое выраженіе не покинуло его лица.
— Пусть придутъ,— сказалъ онъ спокойно,— я чувствую потребность принять гостей.
Мы поставили баррикады у оконъ, и выбрали изъ шкапа оружіе. Гай сдлалъ странный выборъ: онъ выбралъ стку на длинной ручк и острую кавалерійскую саблю.
Не долго пришлось намъ остаться въ невдніи относительно ея употребленія. На двор раздались крики, и пятьдесятъ или шестьдесятъ вооруженныхъ людей стали напирать на двери.
Вдругъ открылось окно. Съ быстротою молніи Гай Тевистонъ накинулъ сть на голову вожака партіи, крикнувъ: Hbet! лезвіемъ кавалерійской сабли онъ отдлилъ голову отъ туловища и, дернувъ назадъ стку, бросилъ на полъ окровавленную голову, сказавъ спокойно:— Одинъ готовъ.
Снова была закинута стка, блеснула сталь, стку вздернули обратно съ ужасными словами:— Вотъ и два! когда голова катилась на полъ.
— Помните ли вы, что Плиній говоритъ о гладіатор?— сказалъ спокойно Гай, вытирая саблю.— Какъ живописенъ этотъ пассажъ, начинающійся такъ: ‘Inter nos, etc’.— Забава продолжалась, покуда у насъ не набралось двадцать головъ этихъ отчаянныхъ людей. Остальные собирались разбжаться. Но Гай неосторожно показался у дверей, раздался громкій выстрлъ, и онъ упалъ навзничь, пронзенный въ сердце. Въ послднемъ безсознательномъ движеніи онъ схватился за притолоку двери, и сила его мускуловъ была такова, что цлая сторона дома подалась отъ происшедшаго, вслдствіе его движенія, землетрясенія, и мы едва успли выбжать, какъ домъ обрушился. Я подумалъ о Самсон, гигант судь и т. д., но все было кончено.
Гай Тевистонъ умеръ какъ и жилъ,— жестоко!