УДИВИТЕЛЬНАЯ ШАЙКА
или
Мальчикъ-Атаманъ, Юный Политикъ и Чудо-Пиратъ.
УДИВИТЕЛЬНАЯ ШАЙКА
или
Мальчикъ-Атаманъ, Юный Политикъ и Чудо-Пиратъ.
——
——
——
——
Е. А.
‘Встникъ Европы’, No 4, 1883
Удивительная шайка, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1867
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Это было скромное селеніе въ Новой Англіи. Нигд въ долин Коннектикута осеннее солнце не освщало боле мирной, идиллической и промышленной общины. Мушкатные орхи медленно созрвали на деревьяхъ, а блые сыры для употребленія жителей Запада постепенно округлялись подъ твердою трудолюбивою рукою американскаго ремесленника. Честный коннектикутскій фермеръ спокойно собиралъ въ своей житниц черные бобы, которые, если мшать ихъ съ овсяною мукою, составляютъ пріятную замну пищи въ цивилизованной Европ. Все было тихо, точно въ воскресенье. Доэмвиль былъ всего въ семи миляхъ отъ Гартфорда, и окрестный ландшафтъ былъ веселъ — отъ убжденія, что онъ вполн застрахованъ отъ нападенія.
Немногіе поврятъ, что это мирное селеніе было родиною трехъ юныхъ героевъ, о подвигахъ которыхъ поговоримъ впослдствіи — но мы забгаемъ впередъ.
Досивильская академія была главнымъ ученымъ собраніемъ въ стран. Подъ серьезнымъ и мягкимъ управленіемъ почтеннаго доктора Контекста, она достигла вполн заслуженной популярности. Однако, съ годами усилившіеся недуги старости принуждали доктора во многомъ довряться своимъ помощникамъ, которые, нечего и говорить, злоупотребляли его довренностью. Въ скоромъ времени ихъ грубая тираннія и полное недоброжелательство сдлалась явными. Мальчиковъ положительно заставляли учить ихъ уроки. Трудно поврить столь отвратительному факту, но во время учебныхъ занятій ученикамъ приказывали сидть на мстахъ по крайней мр съ наружнымъ видомъ дисциплины. Можно вполн врить свидтельству того, кто утверждалъ, что было запрещено катать по полу шары отъ крокета во время урока,— подъ дьявольскимъ извиненіемъ, что это мшаетъ занятіямъ. Было запрещено бить стекла мячами и бить палками младшихъ школьниковъ. Ко всему этому младшіе учители, напыщенные и дерзкіе, благодаря своей побд, сбросили маски и показались въ своемъ настоящемъ свт. Во время молитвы изо рта приходящаго ученика была вынута сигара! Изъ ящика у другого вынули бутылку съ водкой и выбросили за окно. И наконецъ Безчестіе, Кража со взломомъ, Воровство и Ложь почти впали въ уныніе.
Могло ли американское юношество, сознавая свою силу и имя собственную литературу, покорно смириться передъ этою тиранніею? Никогда! Мы твердо это повторяемъ. Мы повторяемъ это родителямъ и опекунамъ. Никогда! Но злобные гувернеры, счастливые и довольные, мало знали о томъ, что происходило въ холодной разсудительной голов Чарльса Франсиса Адамса Голойтли, десяти лтъ отъ роду, почему ротъ Беньямина Франклина Дженкинса, семи лтъ, складывался въ презрительную усмшку, или какой огонекъ горлъ въ смлыхъ, голубыхъ глазахъ Бромлея Читтерлиигса, шести съ половиною лтъ отъ роду, когда они вс трое сидли во время отдохновенія въ углу мста, предназначеннаго для дтскихъ игръ. Ихъ единственный товарищъ и повренный былъ негръ, школьный привратникъ, извстный подъ именемъ ‘Пирата Джима’.
Прозвище было дано ему врно, какъ это ясно видно по его прежней бурной карьер, въ которой онъ открыто признался своимъ благороднымъ молодымъ друзьямъ. Рабъ въ семнадцать лтъ, въ двадцать лтъ предводитель возмущенія на африканскомъ берегу, потомъ корсаръ въ послднюю войну съ Англіей, въ двадцать пятъ лтъ онъ командовалъ брандеромъ и единственный уцллъ на немъ, онъ велъ дикую кипучую жизнь настоящаго пирата, до тхъ поръ, пока возстаніе не призвало его снова на службу гражданина, а наступившій миръ и стремленіе въ сельской тиши заставили его принять мсто привратника въ доэмвильской академіи, гд вопросовъ не задавали и рекомендацій не требовали — онъ былъ безъ сомнній достойный менторъ для нашихъ смльчаковъ. Хотя онъ уже перешелъ за границы лтъ, обыкновенно полагаемыхъ предломъ жизни человка,— сосчитавъ различные эпизоды его карьеры, ему должно было быть около ста пятидесяти-девяти лтъ,— но на видъ онъ былъ еще не старъ, все еще здоровъ и силенъ.
— Да,— продолжалъ критическимъ тономъ пиратъ Джимъ:— я не думаю, чтобы онъ былъ выше васъ ростомъ, мистеръ Читердингсъ, да былъ ли онъ еще вашего роста, когда стоя на палуб моего корабля онъ убилъ выстрломъ капитана корабля Восточной Индіи. Мы называли его маленькій Вивильсъ, онъ бытъ такъ малъ. Но богъ съ вами, мальчуганы! онъ ничего былъ въ сравненіи съ маленькимъ Самми Бардо, который пробрался въ каюту капитана на русскомъ фрегат и поразилъ его ножемъ прямо въ сердце, затмъ надлъ мундиръ капитана и его шляпу съ перьями, и принялъ начальство надъ кораблемъ.
— Не было ли платье капитана для него велико?— спросилъ Б. Франклинъ Дженкинсъ заботливо.
Привратникъ взглянулъ на Дженкинса съ оскорбленнымъ достоинствомъ.
— Не сказалъ ли я, что русскій капитанъ былъ человкъ очень маленькаго роста, русскіе — малы ростомъ, какъ и греки.
Благородный восторгъ горлъ въ глазахъ юныхъ героевъ.
— Былъ ли Барло такъ же великъ, какъ я?— спросилъ Ч. Ф. Адамсъ Голэйтли, отбрасывая назадъ кудри съ своего юпитеровскаго чела.
— Да, у него, такъ сказать, была опытность. Слухи ходили, что онъ уходилъ своего школьнаго учителя прежде, нежели, пошелъ въ море. Но это пустая болтовня, друзья мои.
Голэйтли вытащилъ изъ своей куртки фляжку и подалъ ее привратнику. Это была самая лучшая водка его отца. Это тронуло сердце честнаго стараго моряка.
— Богъ да благословитъ тебя, мой мальчикъ-пиратъ — сказалъ онъ, задыхаясь отъ волненія.
— Я досталъ немного табаку,— сказалъ молодой Дженкинсъ,— но онъ мелко нарзанъ, теперь я только его употребляю.
— Я могу купить все, что нужно въ мелочной лавк на углу,— сказалъ пиратъ Джимъ:— но я оставилъ свое портмоне дома.
— Возьмите эти часы,— сказалъ молодой Голэйтли,— это отцовскіе. Съ тхъ поръ, что онъ сталъ тираномъ и завладлъ чужою собственностью и заставилъ меня поступить въ шайку корсара, я началъ съ того, что раздлилъ нашу собственность.
— Это все пустяки,— сказалъ задорно колодой Читтерлингсъ.— Каждая минута дорога. Время ли теперь заниматься виномъ и бражничать? Ха, намъ нужно дла — дла! Мы должны сегодня ночью сражаться за свободу — и, именно въ эту ночь. Шкуна уже на якор у мельничной плотины, нагруженная провизіей для трехъ-мсячнаго плаванія. У меня черный флагъ въ карман. Къ чему же откладывать, вдь это трусость?
Двое старшихъ мальчиковъ съ легкимъ чувствомъ стыда и страха взглянули на разгорвшіяся щеки и высоко поднятую голову съ торчащимъ хохломъ волосъ младшаго товарища — блестящаго, красиваго Бромлея Читтерлингса. Увы! эта минута забывчивости и обоюднаго восхищенія была исполнена опасности. Къ нимъ подошелъ худой, болзненный, полуголодный учитель.
— Молодые люди, вамъ пора приняться опять за ваши занятія,— сказалъ онъ съ сатанинскою вжливостью.
То были его послднія слова на земл.
— Долой, тиранъ!— воскликнулъ Читтерлингсъ.
— Sic ему — я хочу сказать ‘sic semper tyrannie!’ — сказалъ классикъ Голэйтли {Онъ повторяетъ извстные слова убійцы Линкольна.}.
Тяжелый ударъ въ голову палкой и деревянный шаръ, быстро брошенный въ его пустой желудокъ, замертво уложили на полу учителя. Голэйтли вздрогнулъ.
Пусть мои молодые читатели не осудятъ его слишкомъ поспшно. Это было его первое убійство.
— Обыщите его карманы,— сказалъ практическій Дженкинсъ.
Они это исполнили и не нашли ничего кром каталога Гарварда за три года.
— Бжимъ,— сказалъ Дженкинсъ.
— Впередъ въ лодкамъ!— воскликнулъ энтузіастъ Читтерлингсъ.
Но Ч. Ф. Адамсъ Голэйтли въ раздумь стоялъ, глядя на лежащаго учителя.
— Вотъ,— сказалъ онъ спокойно,— результатъ слишкомъ свободнаго правленія и нашей школьной системы. Страна требуетъ реформъ. Я не могу отправиться съ вами.
— Измнникъ!— воскликнули остальные.
Ч. Ф. А. Голэйтли грустно улыбнулся.
— Вы меня не знаете. Я не сдлаюсь пиратомъ, а членомъ конгресса!
Дженкинсъ и Читтерлингсъ поблднло.
— Я уже организовалъ два собранія въ кегельномъ клуб, и подкупахъ делегатовъ другого клуба. Нтъ, не отвращайтесь отъ меня. Будемъ друзьями, преслдуя различными путями одну общую цль. Прощайте!— Они пожали другъ другу руки.
— Но гд Пиратъ Джимъ?— спросилъ Дженкинсъ.
Онъ на минуту покинулъ насъ, чтобы получить деньги за заложенные часы для покупки вооруженія для шкуны. Прощайте!
Такимъ образомъ разсталась эта честная, молодая голова, исполненная блестящихъ надеждъ.
Въ ту ночь былъ страшный пожаръ въ Довмвил. Довмвильская академія, тайно подожженная, первая сдлалась жертвою пламени. Магазинъ сахару и складъ сигаръ, имвшіе большіе счета съ академіей, сгорли слдомъ за нею. При свт огненнихъ языковъ, оснащенная шлюбка съ одною мачтою медленно выходила отъ мельничной плотины. На слдующій день не нашли трехъ мальчиковъ — Ч. Ф. Адамса Голэйтли, Б. Ф. Дженкинса, и Бромлея Читтерлингса. Не погибли ли они въ пламени? Кто могъ это знать? Достаточно того, что они никогда боле не появлялись въ домахъ своихъ предковъ подъ этими именами.
Хорошо было бы дйствительно для Доэмвиля, если бы тайна тмъ и кончилась. Но боле грустное и скандальное событіе совершилось въ мирномъ селеніи. Въ эту ужасную ночь кто-то украдкою постилъ пансіонъ мадамъ Бринборіонъ и на другое утро примтили, что дв первыя красавицы и наслдницы въ Коннектикут, дочери президента сберегательной кассы и директора страховаго общества — бжали. Вмст съ ними исчезли также вс вклады сберегательной кассы, а на другой день страховое общество отъ огня ‘Фламинго’ лопнуло.
Теперь, молодые читатели, поплывемъ со мною въ боле теплыя и привтливыя страны. Вдоль береговъ Патагоніи горделиво плыветъ длинная, низкая, черная шкуна по морю, омывающему берега этой роскошной страны, покрытые виноградниками. Кто это, завернутый въ персидскіе ковры и богато одтый, спокойно возлежатъ на квартеръ-дек шкуны, небрежно играя чудными мстными плодами, которые держатъ передъ нимъ рабы-нубійцы въ корзинахъ изъ массивнаго золота? или по временамъ, смло и граціозно управляетъ велосипедомъ изъ слоновой кости по полированной палуб темнаго орха, ловко проходя между такелажемъ? Кто онъ? можно спросить. Чье имя наводитъ ужасъ на патагонскій флотъ? Кто какъ не Чудо-Пиратъ — неутомимой юноша, бичъ патагонскихъ морей? Путешественники, медленно дрейфующіе у силурійскихъ береговъ, моряки, плавающіе вдоль девонскаго берега, до сихъ поръ дрожатъ при имени Бромлея Читтерлингса — юноши мстителя недавно прибывшаго изъ Гартфорда, въ Коннектикут.
Многіе изъ пустого любопытства спрашивали: Зачмъ и чего мститель? Не будемъ открывать страшной тайны, сокрытой въ молодой душ. Достаточно, что было много горечи въ его прошлой жизни и что т, ‘чьи душа болитъ надъ подъемлющейся волной’ {Whose soul would sicken o’er the heaving wave.} или ‘чья душа подъемлется надъ белющею волной’, не поняли этого. Только одна королева амазонокъ, взятая въ плнъ на прошедшей недл, знала его, можетъ быть, слишкомъ хорошо. Она любила Юношу Мстителя. Но напрасно, его молодое сердце, казалось, очерствло.
— Выслушай меня,— сказалъ онъ наконецъ, когда она уже въ седьмой разъ безумно предлагала ему свою руку и королевство,— знай разъ навсегда, почему я долженъ отказаться отъ твоего лестнаго предложенія. Я люблю другую.
Съ дикимъ, отчаяннымъ крикомъ она прыгнула въ море, но была тотчасъ же спасена Чудо-Пиратомъ. И даже въ эту знаменательную минуту онъ былъ такъ холоденъ, что прежде, чмъ вынырнуть изъ воды, онъ поймалъ сирену и отдалъ ее подъ стражу своего управителя, съ приказаніемъ дать ей комнату и приготовить горячей и холодной воды, спокойно слъ на свое прежнее мсто подл Амазонки. Когда дверь затворилась за его врнымъ слугою, принесшимъ шампанское и мороженое интересной незнакомк, Читтерлингсъ снова продолжалъ свой разсказъ сдавленнымъ голосомъ:
— Когда я впервые бжалъ изъ-подъ кровли деспота-отца, я былъ влюбленъ въ прекрасную и образованную Элизу Дж. Сниффенъ. Отецъ ея былъ президентомъ сберегательной кассы рабочихъ, и отлично зналъ, что со временемъ вс клады будутъ его собственностью. Но какъ глупецъ я хотлъ предупредить событія и въ минуту дикаго безумія уговорилъ миссъ Сниффенъ бжать со мною, и забравъ вс наличныя деньги кассы, мы бжали.— Онъ остановился отъ одолвшаго его волненія.— Но судьба ршила иначе. Въ моей лихорадочной поспшности я забылъ помстить въ складахъ моего судна особаго качества шоколадную карамель, которую очень, любила Элиза Дженъ. На другой день мы должны были остановиться у Новой Рошели, чтобы дать возможность миссъ Сниффенъ достать эти лакомства у ближайшаго кондитера и подобрать гарусу въ первомъ модномъ магазин. Роковая ошибка. Она пошла — и боле не вернулась!— Черезъ минуту онъ продолжалъ сдавленнымъ отъ волненіи голосомъ.— Прождавъ томительную недлю, я долженъ былъ опять пуститься въ море, унося съ собою разбитое сердце и сознаніе, что касса ея отца лопнула. Съ тхъ поръ я больше не видалъ ее.
— И вы все-таки любите ее?— спросила пылко королева амазонокъ.
— О, навки!
— Благородный юноша. Вотъ теб награда за твою врность: узнай, Бромлей Читтерлингсъ, что я — Элиза Дженъ. Утомившись ожиданіемъ, а сла на корабль съ перуанскимъ гуано,— но это длинная исторіи, милый мой.
— И слишкомъ прозрачна,— сказалъ Юноша Мститель, высвобождаясь ршительно изъ ея объятій.— Элиз Дженъ годъ тому назадъ было только тринадцать лтъ, а теб безъ малаго сорокъ.
— Правда,— грустно возразила она,— но и много страдала, а время течетъ быстро, и я выросла. Ты съ трудомъ повришь, что это все мои волосы.
— Не знаю,— возразилъ онъ мрачно и разсянно.
— Прости мн мой обманъ,— сказала она.— Если ты помолвленъ съ другою, дозволь мн, по крайней мр, быть теб матерью.
Чудо-Пиратъ былъ пораженъ, слезы выступили у него на глазахъ. Сцена была въ высшей степени трогательная. Многіе изъ старйшихъ моряковъ — люди, присутствовавшіе при сценахъ самыхъ ужасныхъ страданій, не проливъ ни слезинки и не мняясь въ лиц — при вид этой сцены удалились въ винный погребъ, чтобы скрыть свое волненіе. Немногіе сгруппировались на палуб и вернулись съ просьбою, чтобы отнын королев Амазонокъ было дано наименованіе ‘королевы Острова Пиратовъ’.
— Мать!— вымолвилъ Чудо-Пиратъ.
— Сынъ мой!— воскликнула королева Амазонокъ.
Они обнялись. Въ ту же самую минуту на квартеръ-дек послышался громкій шумъ отъ паденія тла. То была забытая сирена, она вышла изъ своей каюты и взойдя въ каютъ-компанію въ эту минуту, упала въ обморокъ при этомъ зрлищ. Чудо-Пиратъ бросился въ ней съ флакономъ солей.
Она медленно пришла въ себя.— Позволь мн,— сказала она, приподнимаясь съ достоинствомъ,— покинуть корабль. Я не привыкла къ подобному поведенію.
— Выслушай меня — вдь она моя мать!
— Она, конечно, можетъ быть ею,— возразила сирена,— и можетъ говорить, что у нея свои волосы,— прибавила она поправляя съ замчательною граціей при помощи гребня и маленькаго ручного зеркала свои собственныя роскошныя косы.
— Если бы я не была въ состоянія имть одежды, я бы носила хвостъ!— прошипла королева Амазонокъ.— Полагаю, ты не красишь ихъ, боясь соленой воды? Но, можетъ быть, ты предпочитаешь зеленые, моя милая?
— Немного соленой воды исправило бы твой цвтъ лица, голубушка.
— Рыба-женщина!— закричала королева Амазонокъ.
— Фокусница!— крикнула сирена.
И они сцпились одна съ другою.
— Бунтъ! За бортъ обихъ!— скомандовалъ Чудо-Пиратъ, ставъ на высоту событій и отбросивъ въ сторону всякую человческую привязанность въ минуту опасности.
Принесли доску и на нее помстили обихъ женщинъ.
— Я посл васъ,— сказала значительно сирена королев Амазонокъ:— вы старшая.
— Благодарю васъ!— оказала королева Амазонокъ, отступая назадъ.— Рыбу всегда подаютъ на первое блюдо.
Съ дикимъ крикомъ ярости оскорбленная сирена схватила ее и прыгнула съ нею въ море.
Когда пучина скрыла ихъ навсегда, Чудо Пиратъ вскочилъ.— Поднимите черный флагъ и плывемъ въ Новый Лондонъ,— гаркнулъ онъ голосомъ, похожимъ на трубный звукъ.— Ха! ха! Морской разбойникъ опять на свобод!
Дйствительно, это была правда. Въ ту роковую минуту онъ высвободился отъ путъ человческихъ привязанностей и снова сталъ Юношею-Мстителемъ.
Опять я долженъ просить моихъ читателей ссть на моего крылатаго коня и поспшить со мною на почти недосягаемыя вершины Скалистыхъ горъ. Тамъ, многія годы, шайка суровыхъ и непокорныхъ дикарей, извстныхъ подъ именемъ Голубиныхъ Лапокъ, сопротивлялись законамъ и библіямъ цивилизаціи. Въ продолженіи многихъ лтъ тропинки, ведшія къ ихъ лагерю, обозначались костями возчиковъ и сломанными телгами, а на деревьяхъ были развшаны скальпы, снятые съ головъ женщинъ и дтей. Самые храбрые военачальники не ршались атаковать ихъ въ ихъ укрпленіяхъ, они предусмотрительно не трогали ножей для снятія скальповъ, винтовокъ, пороху и зарядовъ, доставленныхъ любящимъ правительствомъ для ихъ благосостоянія и разбросанныхъ вокругъ укрпленнаго лагеря, съ требованіемъ не употреблять въ дло все это оружіе, покуда военные не удалятся безопасно. Досел, исключая случайнаго нападенія на землю Нокъ-низъ, враждебнаго племени, они грабили только окрестность.
Но недавно съ ними произошла несчастная перемна. Дйствуя подъ чьимъ-то дурнымъ вліяніемъ, они пошли войною въ селенія блыхъ, неся съ собою пожары и смерть. Нсколько разъ правительство предоставляло имъ свободно удалиться въ Вашингтонъ и даже предлагало снять съ нихъ фотографіи, но подъ тмъ же дурнымъ вліяніемъ, они отказались. Въ ихъ способ нападенія была какая-то особенная таинственность. Они всегда жгли школьныя зданія, школьныхъ учителей брали въ плнъ и о нихъ боле никогда не слыхали. Вагонъ-дворецъ желзной дороги Тихаго Океана, въ которомъ помщалась партія учителей, направлявшихся въ Санъ-Франциско, былъ окруженъ, путешественники взяты въ плнъ, и они никогда боле не заняли своихъ ваканцій въ спискахъ школъ. Совть экзаменаторовъ, направлявшихся въ Чіэнъ, былъ тоже захваченъ и члены его вынуждены были среди страшныхъ пытокъ давать отвты на вопросы, которые они сами ране предлагали. Эти зврства стали приписывать наконецъ дурному вліянію новаго атамана шайки. До сихъ поръ знали о немъ только по его зловщимъ прозвищамъ: ‘молодой человкъ, ищущій своего учителя’, и ‘поднявшій волосы дыбомъ у школьнаго начальства’. Говорили, что онъ очень малъ и чрезвычайно моложавъ на видъ. Дйствительно, его прежнее наименованіе: ‘вытирающій себ носъ рукавомъ’, было дано ему, какъ говорили, чтобы обозначить его все еще дтскія привычки.
Ночь царила въ лагер и надъ жилищами дикарей. Краснокожія двушки порхали между лагерныхъ огней подобно ночнымъ бабочкамъ, варили вкусный горбъ буйвола, жарили ароматное мясо медвдя и приготовляли тушеные бобы, чтобы накормить храбрецовъ. Для немногихъ избранныхъ были особо приготовлены сочныя стрекозы какъ рдкое блюдо, хота гордая спартанская душа ихъ атамана пренебрегала подобными взысканными яствами.
Онъ сидлъ одинъ въ своемъ вигвам, ему прислуживала одна миловидная Мушимушъ, самая красивая изъ двушекъ у Голубиныхъ Лапокъ. Ни у кого нельзя было такъ ясно видть особенную черту ея замчательнаго племени, какъ глядя на ея маленькія ножки, когда она переступала ими. Достаточно было одного взгляда на атамана, чтобы убдиться въ истин ходившихъ слуховъ относительно его молодости. Ему было около двнадцати лтъ, онъ держалъ себя прямо и гордо и былъ съ головы до ногъ одтъ въ пестрыя покрывала, вырзанныя фестонами, что давало ему видъ перочистки сверхъестественной величины. Громадное орлиное перо, вырванное изъ крыла голаго орла, пытавшагося разъ унести его, довершало его нарядъ. Это было также воспоминаніемъ его храбраго, сверхъ силъ человческихъ подвига. Онъ, безъ сомннія, скальпировалъ бы орла, но природа уже предупредила его.
— Почему задумчивъ великій атаманъ?— сказала кротко Мушимушъ.— Не жаждетъ ли все еще душа его крови блднолицыхъ учителей? Неужели скальпированіе двухъ профессоровъ геологіи изъ Ельской партіи изслдователей не успокоило вчера его сердце воина? Разв онъ забылъ, что той же участи ожидаютъ Гарденеръ и Кингъ? Не должна ли завтра сама его Мушимушъ доставить ему ботаника? Говори, молчаніе моего брата давитъ мн сердце подобно снгу на горахъ и задерживаетъ потокъ моей рчи.
Но гордый Мальчикъ-атаманъ все хранилъ молчаніе. Вдругъ онъ произнесъ: Цыцъ! и всталъ. Онъ взялъ съ полу длинную винтовку и нацлился. Ровно въ семи миляхъ оттуда на откос горы виднлась фигура человка, ходившаго взадъ и впередъ. Мальчикъ-Атаманъ прицлился и выстрлилъ. Человкъ упалъ.
Послали развдчика, чтобы скальпировать и обыскать мертваго. Посланный сейчасъ же вернулся.
— Кто былъ блднолицый?— строго спросилъ атаманъ.
— Агентъ общества страхованія жизни.
Атаманъ нахмурилъ брови.
— Я думалъ, что это разносчикъ книгъ.
— Почему сердце моего брата болитъ о разносчик книгъ?— спросила Мушимушъ.
— Потому,— сказалъ свирпо Мальчикъ-атаманъ,— я опять безъ моего романа — я думалъ, что у него онъ найдется въ связк. Слушай меня, Мушимушъ. Почта Соединенныхъ Штатовъ не приносить мн боле ни моей Юной Америки, ни моего еженедльнаго Журнала для юношей и двицъ. Я нахожу невозможнымъ даже съ моими самыми врными развдчиками выносить управленіе генерала Говарда и наполнять мою библіотеку изъ телги маркитанта. Безъ новаго романа или Юной Америки, какъ могу я поддерживать дло Индіи?
Мушимушъ на минуту погрузилась въ раздумье. Затмъ она гордо подняла голову.
— Братъ мой сказалъ. Хорошо. Онъ получить желанный романъ. Онъ узнаетъ, что можетъ устроить его сестра Мушимушъ.
Она встала и, легко припрыгивая подобно козочк, вышла.
Черезъ два часа она вернулась. Въ одной рук она держала три маленькихъ скальпа съ блокурыми волосами, въ другой — книжку ‘Юноша Мародеръ’, въ одномъ том, цна десять сентовъ.
— Трое блднолицыхъ дтей,— съ трудомъ проговорила она,— читали его сидя на наружной части повозки переселенцевъ. Я тихо подошла къ нимъ. Родители ихъ еще ничего не знаютъ о случившемся,— и она безъ силъ упала къ его ногамъ.
— Благородная двица!— сказалъ Мальчикъ-атаманъ, гордо взглянувъ на двушку, лежавшую у ногъ его:— и этихъ людей военный деспотизмъ думаетъ покорить!
Захватъ нсколькихъ повозокъ, нагруженныхъ водкою для провіантмейстера, и уничтоженіе двухъ тоннъ письменныхъ принадлежностей, предназначенныхъ для главнокомандующаго, что помщало его постоянной переписк съ военнымъ департаментомъ, наконецъ пробудило отъ бездйствія военныя власти Соединенныхъ Штатовъ. Масса войска была сосредоточена передъ лагеремъ Голубиныхъ лапокъ, каждый часъ ждали атаки.
— Покажите ваши сапоги, сэръ?
Это говорилъ юноша, бдно одтый, стоя у отверстія палатки главнокомандующаго.
Генералъ поднялъ голову, онъ былъ занятъ перепискою.
— А,— сказалъ онъ, взглянувъ на бдняка,— вижу, въ чемъ дло, я напишу, что примненія цивилизаціи идутъ постепенно впередъ вмст съ войскомъ. Да,— прибавилъ онъ,— вы можете вычистить мои ботфорты. Вы, однако, понимаете, что для того, чтобы получить вашу плату…
— Нужно подать прошеніе генеральному коммиссару, засвидтельствовать его у квартирмейстера, закрпить подписью адъютанта, а тогда вы представите его въ военный департаментъ…
— Вижу, вы умный, размышляющій юноша — замтилъ мягко генералъ. Я надюсь, вы не пьете водки, не курите табакъ, ни во что не посвящены?
— Я общалъ моей дорогой матери…
— Довольно! ступайте съ вашею ваксою, ровно въ восемь часовъ я долженъ вести атаку на Голубиныхъ лапокъ. Теперь половина восьмого,— сказалъ генералъ, смотря на большіе кухонные часы, стоявшіе въ углу палатки.
Маленькій чистильщикъ сапогъ поднялъ глаза: генералъ погрузился въ свою корреспонденцію. Чистильщикъ сапогъ вынулъ изъ кармана трубочку, съ замазкою, врно нацлилъ ее, и дунулъ: замазка попала прямо въ минутную стрлку часовъ и остановила ее. Онъ продолжалъ чистить сапоги, однако по временамъ останавливался, чтобы взглянуть на планъ сраженія, разложенный на стол у генерала, ему наконецъ помшалъ вошедшій офицеръ.
— Все готово въ атак, генералъ. Теперь восемь часовъ.
— Не можетъ быть! Только половина восьмого.
— Но на моихъ часахъ и на всхъ часахъ въ штаб…
— Они повряются моими кухонными часами, которые уже много лтъ живутъ въ моей семь. Довольно! теперь только половина восьмого.
Офицеръ удалился, мальчикъ окончилъ чистку одного сапога. Явился другой офицеръ.
— Вмсто того, чтобы намъ нападать на непріятеля генералъ, на насъ нападаютъ. Наши пикеты уже отброшены.
— Военные пикеты не отличаются отъ другихъ пикетовъ,— сказалъ скромно мальчикъ.— Чтобы стать твердо, ихъ нужно было отбросить.
— Ха! это что-то значитъ,— сказалъ задумчиво генералъ.— Кто вы такой, что такъ говорите!
Вытянувшись во весь ростъ, чистильщикъ сапогъ сбросилъ покрывавшія его лохмотья и предсталъ въ образ Мальчика-атамана Голубиныхъ лапокъ.
— Измна!— заоралъ генералъ, —прикажите выступить по всей линіи.
Но напрасно. Онъ тотчасъ же упалъ подъ боевою скирою Мальчика-атамана, прошло еще четверть часа, и войско Соединенныхъ Штатовъ было разсяно! Такъ окончилась битва при Бутблекъ-крик.
И тмъ не мене Мальчикъ-атаманъ не былъ счастливъ. Дйствительно, по временамъ онъ серьезно думалъ о томъ, не принять ли ему приглашеніе, сдланное старшимъ вождемъ въ Baшингтон тотчасъ же посл избіенія его солдатъ, и снова опять постить цивилизованные края. Душа его лихорадочно мучилась отъ бездйствія, школьные учителя уже прілись ему, онъ ввелъ между своими подданными, индйцами игры въ кегли, воланъ, солитеръ и волчокъ,— но эти игры плохо принимались. Женщины просверливали шарики солитера и носили ихъ вмсто ожерелья, а его воины набивали на палки волана гвозди и употребляли вмсто оружія. Онъ не могъ не сознавать, что какъ ни была прелестная Мушимушъ привязана къ своему блому брату, тмъ не мене ея познанія въ кулинарномъ искусств были весьма слабы. Ея пироги съ мясомъ были отвратительны, а приготовленное ею варенье гораздо ниже по достоинству того, которое длала его тетка Салли въ Доэмвилл. Только непредвиднный случай не далъ ему предаться крайностямъ лтъ и сибаритизму или сдлаться циникомъ. Дйствительно, въ двнадцать лтъ, жизнь уже ему опротивла.
Онъ вернулся въ свой вигвамъ посл утомительной охоты на буйволовъ, въ которой онъ убилъ собственноручно двсти семьдесятъ-пять буйволовъ, не считая того буйвола, на которомъ онъ халъ верхомъ, чтобы попасть въ стадо, и затмъ привелъ плннымъ въ лагерь въ подарокъ прелестной Мушимушъ. Онъ скальпировалъ двухъ верховыхъ нарочныхъ и одного корреспондента ‘New York Herald’а’, онъ ограбилъ почтовую станцію, забравъ множество денежныхъ повстокъ, что дало ему возможность вытянуть съ правительства двойные платежи, и теперь лежа на медвжьей шкур, курилъ, размышляя о суетности человческихъ усилій, какъ вошелъ его развдчикъ, говоря, что какой-то блднолицый юноша желаетъ его видть.
— Не коммиссіонеръ-ли? Если да, скажи, что краснокожій переселяется поспшно въ счастливыя мста, принадлежавшія его отцамъ, для охоты, и теперь жаждетъ только мира, одежды, и аммуниціи, получи послднее и затмъ скальпируй коммиссіонера.
— Но это просто юноша, который желаетъ свиданія.
— Не похожъ ли онъ на агента страхового общества? Если да, скажи, что у меня уже есть страховые полисы отъ трехъ обществъ въ Гартферд. Между тмъ приготовь колъ и досмотри за тмъ, чтобы женщины были готовы съ орудіями пытки.
Юношу ввели, повидимому, онъ былъ вдвое моложе Мальчика-атамана. Когда онъ вошелъ въ вигвамъ и предсталъ предъ очами вождя, они оба были поражены. Затмъ — бросились другъ другу въ объятія.
— Дженки, товарищъ!
— Бромлей, пріятель!
Б. Ф. Дженкинсъ,— ибо таково было имя Мальчика-атамана,— первый пришелъ въ себя. Обратясь къ своимъ воинамъ, онъ съ гордостью сказалъ:
— Пусть дти мои удалятся, пока я бесдую съ агентомъ нашего великаго отца въ Вашингтон. Отнын вигвамы воиновъ не будутъ боле снабжены карманными ключами. Не нужно поощрять того, чтобы воины поздно отходили ко сну.
— Какъ!— спросили воины, но немедленно удалились.
— Говори тихо!— сказалъ Дженкинсъ, отводя въ сторону пріятеля:— здсь меня знаютъ только какъ Мальчика-атамана Голубиныхъ Лапокъ.
— А я,— сказалъ съ гордостью Бромлей Читтериннгсъ,— извстенъ повсюду какъ Чудо-Пиратъ, Юноша-мститель береговъ.
— Но какъ пришелъ ты сюда?
— Слушай! Мой пиратскій бригъ, ‘Прелестная Сирена’, стоить теперь въ гавани Меггсъ въ Санъ-Франциско, подъ видокъ судна со всякимъ хламомъ. Мой экипажъ, пираты сопровождали меня сюда въ вагон-дворц изъ Санъ-Франциско.
— Это должно было стоитъ дорого,— сказалъ осторожный Дженкинсъ.
— Оно было бы дорого, но они уплатили расходы, сдлавъ сборъ съ другихъ пассажировъ — ты понимаешь. Завтра вс газеты будутъ только объ этомъ толковать. Ты получаешь ‘New York Sun’?
— Нтъ! я не люблю его политику относительно Индіи. Но зачмъ ты пришелъ сюда?
— Слушай меня, Дженкъ. Это длинная и грустная исторія. Прелестная Элиза Дж. Сниффень, бжавшая со мною изъ Доэмвиля, была схвачена ея родителями и вырвана изъ моихъ объятій въ Новой Рошели. Впослдствіи я узналъ, что Элиза Дженъ Сниффенъ, обднвъ вслдствіе банкротства сберегательной кассы, гд отецъ ея былъ президентомъ,— чему я много способствовалъ и воспользовался большею частью вкладовъ,— должна была сдлаться школьною учительницею и ухала на мсто въ учебное заведеніе въ Колорадо, и съ тхъ поръ о ней ничего не слышно.
Почему Мальчикъ-атаманъ такъ поблднлъ и схватился за древко шатра, чтобы не упасть? почему его?
— Элиза Дженъ Сниффенсъ,— еле дыша проговорилъ Дженкинсъ,— четырнадцати лтъ, съ рыжими волосами и съ легкой наклонностью къ косоглазію?
— Именно она.
— Боже, помоги мн! Она умерла по моему приказу!
— Предатель!— воскликнулъ Чиперлингсъ, бросаясь съ кинжаломъ на Дженкинса.
Но между ними кто-то сталъ. Легкая граціозная Мушимушъ, съ распростертыми руками бросилась между разсвирпвшими Чудо-Пиратомъ и Мальчикомъ-атаманомъ.
— Остановись,— связала она строго Чиперлингсу:— ты не знаешь, что длаешь.
Юноши остановились.
— Выслушай меня,— сказала она поспшно.— Когда Э. Дж. Сниффенъ была захвачена въ кондитерской Новой Рошели, она впала въ бдность и ршила сдлаться школьною учительницей. Услыхавъ, что на запад открывается учебное заведеніе, она похала въ Колорадо, чтобы взять въ свое вденіе пансіонъ m-me Шофли, изъ Парижа. По дорог туда ее взяли въ плнъ эмиссары Мальчика-атамана…
— Въ исполненіе моего рокового обта — иногда не щадить преподавателей,— прервалъ Дженкинсъ.
— Но во время захвата ея въ плнъ,— продолжала Мушимушъ,— ей удалось вымазать себ лицо сокомъ изъ ягодъ индйскаго плюща, она присоединилась къ двушкамъ-индіянкамъ и ее приняли за одну изъ ихъ племени. Не будучи такимъ образомъ узнана, она смло вошла въ милость Мальчика-атамана — насколько честно и преданно, онъ лучше ея можетъ сказать — потому что я, Мушимушъ, покорная сестра Мальчика-атамана, и есть Элиза Дженъ Сниффенъ.
Чудо-Пиратъ заключилъ ее въ свои объятья. Мальчикъ-атаманъ, воздвъ руку, произнесъ:
— Благословляю васъ, мои дти!
— Одного только недостаетъ, чтобы это собраніе было полно,— сказалъ Чиперлингсъ, немного помолчавъ, но неспшное появленіе раба не дало ему договорить фразу.
— Посланный отъ Великаго Отца въ Вашингтон.
— Скальпируй его,— закричалъ Мальчикъ-атаманъ:— теперь не время для дипломатическаго пустословія.
— Мы и скальпировали его, но онъ настаиваетъ на томъ, чтобы видть тебя, и прислалъ свою визитную карточку.
Мальчикъ-атаманъ взялъ ее и громко прочелъ взволнованнымъ голосомъ:
‘Чарльсъ Франсисъ Адамсъ Голэйтли, бывшій экзекуторъ Сената Соединенныхъ Штатовъ и дйствительный коммиссіонеръ Соединенныхъ Штатовъ’.
Черезъ минуту входилъ въ вигвамъ блдный, окровавленный Голэйтли, какъ будто преждевременно облысвшій, но все-таки холодный и разумный. Они бросились къ нему на шею, прося у него прощенія.
— Не говори боле объ этомъ,— сказалъ онъ спокойно: — подобныя вещи должны и будутъ случаться при настоящей систем правленія. Исторія моя коротка. Достигнувъ политическаго вліянія, при посредств митинговъ, я сдлался наконецъ экзекуторомъ при сенат. Вліяніемъ политическихъ друзей, я былъ назначенъ секретаремъ коммиссіонера, котораго я теперь и представляю. Черезъ политическихъ шпіоновъ въ твоемъ лагер, я зналъ, кто ты, а дйствуя на чувство страха въ коммиссар, бывшемъ священник, я легко побудилъ его отправить меня депутатомъ къ теб для совщаній. Поступивъ такимъ образомъ, я лишился кожи на череп, но такъ какъ густые волосы — признакъ юности — мшали моему политическому возвышенію, я нисколько не жалю о томъ. Когда я, еще молодой человкъ, буду уже плшивымъ, у меня будетъ боле власти. Вотъ въ нсколькихъ словахъ условія, которыя я имю предложить: можешь длать, что хочешь, идти куда желаешь, только оставь это мсто. У меня въ карман для тебя ассигновка въ сто тысячъ долларовъ на казначейство Соединенныхъ Штатовъ.
— Но что мн длать съ собою?— спросилъ Читтерлингсъ.
— О теб уже подумали. Секретарь Штатовъ, очень умный человкъ, ршилъ признать тебя de jure и de facto единственнымъ представителемъ Патагонскаго правительства. Ты можешь безопасно хать въ Вашингтонъ, какъ чрезвычайный посолъ. Я обдаю на слдующей недл у секретаря.
— А ты самъ, товарищъ?
— Я желаю только, чтобы черезъ двадцать лтъ отъ настоящаго времена вы употребили свое вліяніе и свои голоса для избранія президентомъ Ч. Ф. А. Голэйтли.
Здсь кончается нашъ разсказъ. Надясь, что мои милые молодые читатели извлекутъ изъ этихъ страницъ примръ или мораль, какія найдутъ боле подходящими ихъ родители и опекуны, я надюсь въ будущемъ описать дальнйшую карьеру этихъ трехъ юныхъ героевъ, которыхъ я представилъ благосклонному вниманію читателей въ ихъ ранней пор жизни.