Г-жа Воронокрылова, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1843

Замужние дамы
Время на прочтение: 166 минут(ы)
Скачать в PDF

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ТЕККЕРЕЯ

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ.

3АМУЖНІЯ ДАМЫ.

Изъ мемуаровъ Д. Фицъ-Будля.

САТИРИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ

ИЗБРАННЫЕ ЭТЮДЫ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, No 16
1895.

ЗАМУЖНІЯ ДАМЫ

Изъ мемуаровъ Д. Фицъ-Будля.

Переводъ В. Л. Ранцова.

Г-жа Воронокрылова.

ГЛАВА I,
являющаяся всецло вступительной,— повствуетъ о двиц Крумпъ, кавалерахъ, ухаживавшихъ за ней, и семейномъ ея кружк.

Въ спокойномъ уголк одного изъ сокровеннйшихъ лондонскихъ захолустьевъ, быть можетъ, по сосдству съ Беркелейской площадью и во всякомъ случа невдалек отъ Бурлингтонскихъ садовъ, процвтало въ былое время увеселительное заведеніе, извстное подъ именемъ ресторана ‘Сапожныхъ Щетокъ’. Хозяинъ этого заведенія, мистеръ Крумпъ, на зар своей жизни чистилъ сапоги и снималъ галоши въ заведеніи, обладавшемъ еще боле обширной практикой, чмъ его собственное. Онъ не стыдился, однако, скромнаго начала своей карьеры, хотя это зачастую длаютъ люди, которымъ удалось заручиться милостями Фортуны, и торжественно помстилъ надъ гостепріимными дверями своего ресторана вывску, напоминавшую объ юношескихъ его подвигахъ.
Крумпъ сочетался законнымъ бракомъ съ двицею Бюджъ, извстною всмъ балетоманамъ лондонскаго пригорода подъ сценическимъ ея именемъ, миссъ Деланси.
Отъ этого брака родилась одна только дочь, нареченная Моргіаной, въ честь знаменитой роли въ балет ‘Сорокъ Разбойниковъ’, въ которой миссъ Бюджъ вызывала такой фуроръ въ Сюррейскомъ и Велльскомъ кафе-шантанахъ. Г-жа Крумпъ засдала теперь за прилавкомъ въ небольшой буфетной, обильно изукрашенной портретами танцоровъ и балеринъ всхъ временъ и народовъ, начиная съ Гиллисберга, Розы и Паризо, выдлывавшихъ свои легкія, фантастическія па въ 1805 году, до современныхъ сильфовъ и сильфидъ. Въ этой коллекціи имлся, между прочимъ, также и ея собственный очень миленькій портретъ, работы де-Вильде, изобразившаго ее въ костюм Моргіаны,— въ моментъ, когда она подъ тактъ музыки, игравшей піаниссимо, льетъ кипящее масло въ одну изъ сорока кубышекъ, въ которыхъ скрывались разбойники. Г-жа Крумпъ постоянно находилась на своемъ посту въ этомъ святилищ, которое украшала своими черными глазками, таковыми же волосами, увнчанными тюрбаномъ и обрамлявшими лицо багрово-краснаго оттнка. Дло въ томъ, что когда бы вы ни зашли въ общую комнату ресторана утромъ, въ полдень, или вечеромъ, вы всегда бы нашли г-жу Крумпъ за прилавкомъ, кушающую чай (съ маленькой дозой подкрпительнаго), просматривающей журналы самоновйшихъ модъ, или же читающей ‘Британскій театръ Кумберлэнда’. Излюбленной ея газетой былъ ‘Sunday Times’, такъ какъ ‘Dispatch’, которому отдаетъ предпочтеніе большинство дамъ ея профессіи, казался ей слишкомъ уже плебейскимъ и радикальнымъ органомъ. Къ тому же она была охотница до сплетенъ изъ театральнаго міра, которымъ всегда отводится почетное мсто на столбцахъ ‘Воскреснаго Времени’.
Необходимо замтить, что ресторанъ подъ вывскою ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’ былъ хотя и скромнымъ, но весьма приличнымъ заведеніемъ. Хозяинъ его Крумпъ, зачастую стоявшій въ дверяхъ трактира, чтобы погрться на солнышк,— человкъ по природ сообщительный, охотно разсказывалъ всмъ желающимъ, какъ собственноручно чистилъ превосходнйшими сапожными щетками большіе сапоги его королевскаго высочества принца Уэльскаго, перваго джентльмена въ Европ. Въ то время, какъ вс сосдніе трактиры и увеселительныя заведенія разныхъ иныхъ наименованій громко хвастались своей яко бы либеральной политикой, ‘Сапожныя Щетки’ держались стариннаго англійскаго консервативнаго направленія и посщались исключительно только людьми, раздлявшими таковое. Въ ресторан этомъ имлись дв комнаты, которыя об, признаться, никогда не пустовали. Въ одной изъ нихъ собирались ливрейные джентльмены, работодавцы которыхъ жили по сосдству, а въ другой — господа, пользовавшіеся заведеніемъ, какъ объясняла почтеннйшая г-жа Крумпъ на своемъ чисто кокнейскомъ жаргон, и устроившіе себ тамъ нчто въ род клуба.
Я и забылъ сообщить, что пока сама хозяйка благодушно потягивала чаекъ, сдобренный маленькой дозой горячительнаго, или же мыла голубыя фарфоровыя чашки, постители зачастую имли удовольствіе слышать миссъ Моргіану, которая, аккомпанируя себ на маленькомъ дешевомъ фортепіано, пла: ‘Приди ко мн, мой ангелъ милый…’ или ‘Гусаръ, на саблю опираясь…’ или ‘Глядя на лучъ пурпурнаго заката…’ или какой-нибудь другой изъ наиболе популярныхъ романсовъ. Надо признаться, что она пла эти романсы весьма искусно, такъ какъ обладала хорошимъ, звонкимъ голосомъ. Случалось, что она пла не совсмъ врно, но недостатокъ этотъ возмщался у нея энергіей и быстротой исполненія. Недовольствуясь передачей одной только мелодіи, Моргіана скрашивала эту мелодію всевозможными руладами, трелями и фіоритурами, какія только ей случалось слышать въ театрахъ отъ г-жъ Гемби, Уэйлетъ, или же Вестрисъ. Отъ своей мамаши она унаслдовала хорошенькіе черные глазки, съ восторгомъ помышляла о сцен (что, впрочемъ, встрчается сплошь и рядомъ у дтей театральныхъ артистовъ) и, между нами будь сказано, неоднократно уже и сама играла на сцен народнаго театра въ Екатерининской улиц, сперва въ маленькихъ роляхъ, а затмъ въ роляхъ Золушки, Дездемоны, Розины и Двицы Фэшъ (гд ей приходилось танцевать). Не помню хорошенько сценическаго ея имени, но, если не ошибаюсь, она значилась въ афишахъ, какъ миссъ Давидсонъ. По меньшей мр четыре раза въ недлю мать и дочь бывали вечеромъ въ театрахъ и концертахъ, г-жа Крумпъ сохранила таинственныя знакомства въ пригородныхъ театральныхъ кружкахъ. Двери театровъ и кафе-шантановъ, гд она сама нкогда подвизалась на сцен, были открыты для нея всегда настежь. Ее съ дочерью безплатно пускали не только въ Вольскій и Кобургскій, но даже въ Лэнскій и Рыночный театры. Можно было бы подумать, что ей извстно какое-нибудь магическое слово въ род ‘Сезамъ отворись’, благодаря которому двери разбойничьей пещеры отворялись передъ ея сотоварищемъ Али-Бабой (Горнбеклемъ) въ той самой оперетк, въ которой она снискала себ такую неувядаемую славу.
Обычнымъ питьемъ мистеру Круизу служило пиво, которое для разнообразія замнялось по вечерамъ малою толикой водки. Про этого джентльмена незачмъ будетъ особенно распространяться. Достаточно сказать, что онъ благопристойно выполнялъ свои обязанности, и что президентское кресло въ клуб приходилось ему какъ нельзя боле впору. Усаживаясь въ него, онъ вынужденъ былъ каждый разъ снимать даже съ себя верхнее платье, такъ какъ въ противномъ случа никоимъ образомъ не могъ бы тамъ помститься. Жена и дочь третировали его, быть можетъ, немного свысока, такъ какъ онъ не обнаруживалъ ровнехонько никакихъ литературныхъ и художественныхъ наклонностей. Въ театръ онъ не показывалъ носа съ тхъ самыхъ поръ, какъ добылъ себ оттуда невсту. Въ то время онъ служилъ лакеемъ у лорда Донжуанова. Не подлежитъ сомннію, что его сіятельство снабдило Крумпа надлежащими капиталами, для того, чтобы открыть ресторанъ ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’ и что по этому поводу ходили кое-какіе комментаріи. Какое намъ, однако, съ вами до нихъ дло? Кто старое помянетъ, тому, какъ говорится, глазъ вонъ! Въ настоящее же время г-жа Крумпъ по части цломудрія и приличія не уступаетъ своимъ сосдкамъ, а на имя ея дочери, двицы Моргіаны Крумпъ, лежитъ въ банк 500 фун. стерлинговъ, которые будутъ выплачены ей въ день свадьбы.
Всмъ и каждому извстно, что британскіе ремесленники, торговцы и т. п., по части общежительныхъ, стадныхъ наклонностей ничуточки не уступаютъ самымъ благорожденнымъ лордамъ. Они охотники до шутокъ и не прочь пропустить рюмочку — другую за галстухъ. Покончивъ дневной свой трудъ, они любятъ провести вечеръ въ кругу себ подобныхъ. Общественная жизнь не достигла еще у насъ до такой степени развитія, при которой почтеннымъ лондонскимъ мщанамъ дозволялось бы пользоваться комфортомъ великолпныхъ клубныхъ помщеній, двери которыхъ открываются зачастую людямъ, нерасполагающимъ и десятою частью ихъ денежныхъ средствъ. При такихъ обстоятельствахъ джентльменъ средняго сословія, встрчается съ пріятелями въ уютной особой комнат ресторана, гд полъ, чисто вымытый съ пескомъ, удобная просторная мягкая мебель и стаканчикъ чего-нибудь горяченькаго съ водкой, доставляютъ ему совершенно такую же дозу счастья, какою пользуются завсегдатаи шикарныхъ клубовъ, въ роскошныхъ ихъ салонахъ.
Въ ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щеткахъ’ устроило, какъ уже упомянуто, свою главную квартиру въ высшей степени приличное, отборное общество, именовавшееся ‘Клубомъ Телячьихъ Почекъ’, такъ какъ по вечерамъ, въ субботу, члены этого клуба кушали обыкновенно, за общимъ ужиномъ, замчательно вкусно изготовленныя телячьи почки подъ соусомъ. Вообще суббота являлась для нихъ чмъ-то въ род журфикса, что не мшало имъ, впрочемъ, собираться вечеркомъ и въ другіе дни недли, если возникало желаніе провести время въ веселой компаніи. Необходимо принять во вниманіе, что нкоторымъ членамъ не удавалось въ лтній сезонъ посщать клубныя вечера по субботамъ. Обладая въ окрестностяхъ города хорошенькими дачами, они проводили тамъ тридцатишестичасовыя вакаціи, которыя къ счастью приноситъ съ собою окончаніе каждой недли.
Въ числ членовъ клуба были: мистеръ Балльсъ, крупный торговецъ колоніальными товарами съ Южно-Отзейской улицы, человкъ съ кругленькимъ капитальцемъ, тысячъ въ двадцать съ хвостикомъ фунтовъ стерлинговъ, содержатель сосдняго таттерсаля, Джекъ Снэффль,— служившій въ клубномъ хор запвалой, торговецъ ножевымъ товаромъ Клинкеръ, гробовщикъ Тресль и т. д., все женатые джентльмены, дла которыхъ находились, что называется, въ цвтущемъ состояніи. Само собой разумется, что ‘ливреямъ’ не разршался входъ въ клубное помщеніе. Исключеніе длалось лишь для немногихъ достопочтенныхъ дворецкихъ и мажордомовъ. Члены клуба ‘Телячьихъ Почекъ’ знали, какъ важно состоять въ хорошихъ отношеніяхъ съ этими джентльменами. Зачастую можно было бы не получить своевременно по счету съ важнаго барина, или же не заручиться крупнымъ заказомъ отъ барыни, если бы дло не было предварительно улажено въ клубной зал ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’, благодаря дружескимъ отношеніямъ, установившимся между всми членами общества, которое тамъ собиралось.
Самыми что ни на есть свтскими львами этого общества оказались, однако, двое холостяковъ и весьма приличныхъ коммерсантовъ: г-нъ Вольсей, членъ извстной фирмы — Липзей, Вольсей и Ко, портныхъ съ Кондуитской улицы, и г-нъ Розанчиковъ, знаменитый бондстритскій парикмахеръ и парфюмеръ, душистыя мыла, бритвы и патентованные парики (съ вентиляціей) котораго пользуются европейской извстностью. Старшій партнеръ портняжной фирмы Линзей обладаетъ собственнымъ домомъ близъ Регентскаго парка, здитъ въ собственномъ шарабан и принимаетъ лишь номинальное участіе въ длахъ фирмы. Вольсей, напротивъ того, выноситъ на своихъ плечахъ всю работу. Квартира его тутъ же при мастерской. Въ важныхъ случаяхъ онъ самъ исполняетъ должность закройщика и, какъ говорятъ, является по этой части истиннымъ художникомъ. Вольсей и Розанчиковъ соперничали другъ съ другомъ во многихъ отношеніяхъ: они оказывались конкуррентами не только въ щегольств и остроуміи, но также въ притязаніяхъ на руку и сердце прелестной молодой двицы, о которой мы уже упоминали, а именно черноокой кантатрисы, Моргіаны Крумпъ. Дло въ томъ, что оба они были влюблены въ нее по уши и каждый изъ нихъ, въ отсутствіе другого, безпощадно злословилъ своего соперника. Вольсей говорилъ о парикмахер, что Розанчиковъ дйствительно обладаетъ очень соблазнительной наружностью, но что этимъ исчерпывается все, что про него можно сказать хорошаго. Бдняга парикмахеръ трепещется, словно рыбка на сковородк, въ когтяхъ жидовъ-ростовщиковъ. Вс барыши, которые должны были бы поступать съ его роскошнаго магазина, поглощаются лихвенными процентами. Розанчиковъ въ свою очередь замчалъ, что Вольсей совершенно неосновательно ведетъ свой родъ отъ кардинала Вольсея, у котораго, въ качеств католическаго прелата, законныхъ дтей быть не могло. Правда, что Вольсей состоитъ участникомъ въ извстной портняжной фирм, но ему принадлежитъ тамъ всего только шестнадцатая доля. Къ тому же фирма никоимъ образомъ не можетъ полностью вернуть капиталъ, находящійся въ оборот, такъ какъ изъ числа долговъ, значащихся по ея книгамъ, многіе должны быть признаны безнадежными! Въ этихъ наговорахъ, какъ и всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, имлась значительная доля правды, смшанная съ изрядной дозой клеветы. Въ дйствительности у обоихъ джентльменовъ коммерція шла весьма не дурно и оба они, въ своихъ притязаніяхъ на руку миссъ Моргіаны, заручились поддержкой ея родителей. Г-нъ Крумпъ былъ на сторон портного, тогда какъ мамаша, энергически стояла за обворожительнаго парфюмера.
Судьб угодно было, чтобы каждый изъ этихъ соперниковъ нуждался въ услугахъ другого. Вольсей страдалъ преждевременной наклонностью къ облыснію, или же иной, еще боле роковой необходимостью обзавестись парикомъ. Розанчиковъ же, въ свою очередь, будучи человкомъ весьма дороднымъ, нуждался въ очень искусномъ портномъ, чтобы привести свою фигуру въ сколько-нибудь приличный видъ. Онъ носилъ коричневый сюртукъ въ обтяжку, и прибгалъ ко всяческимъ ухищреніямъ, чтобы скрыть избытокъ своей полноты. Замчаніе Вольсея, что, какъ бы Розанчиковъ ни одвался, онъ все-таки будетъ смахивать на жирную свинью, и что во всей Англіи найдется только одинъ человкъ, способный придать ему видъ джентльмена, запало въ душу парикмахера. Кажется, что на свт не было ничего, представлявшагося ему боле соблазнительнымъ (за исключеніемъ руки миссъ Крумпъ), чмъ полный визитный костюмъ отъ Липзея. Онъ былъ увренъ, что въ этомъ костюм окажется неотразимымъ и неизбжно завоюетъ сердце Моргіаны.
Чувствуя себя не особенно авантажнымъ въ своемъ сюртук. Розанчиковъ обрушивался съ самымъ безпощаднымъ жестокосердіемъ на парикъ Вольсея. Почтенный портной тщетно обращался къ самымъ моднымъ парикмахерамъ,— ему никакъ не удавалось обзавестись парикомъ, который производилъ бы впечатлніе естественно выросшихъ на голов волосъ. Убійственное прозвище ‘г-на Парикова’, данное Вольсею какъ-то однажды насмшникомъ парфюмеромъ такъ и осталось за нимъ въ клуб, и заставляло его каждый разъ вздрагивать отъ невыносимой душевной боли. Каждый изъ соперниковъ давно бы уже покинулъ клубъ ‘Телячьихъ Почекъ’, чтобы только не встрчаться съ ненавистнымъ врагомъ, если бы его самого не притягивала таинственная магнитная сила черныхъ глазокъ,— если бы онъ не боялся утратить вс шансы на успхъ въ случа постыднаго отступленія.
Надо отдать справедливость миссъ Моргіан въ томъ отношеніи, что она держала себя совершенно одинаково съ обоими влюбленными въ нее кавалерами: она не оказывала ни одному изъ нихъ предпочтенія передъ другимъ. Одинаково благодушно принимая подарки парфюмера, состоявшіе изъ одеколона въ изящныхъ флаконахъ и разныхъ гребеночекъ, она не отвергала и подношеній въ форм билетовъ въ оперу, увеселительной поздки въ Гринвичъ, и куска настоящаго генуезскаго бархата на шляпку (онъ предназначался сперва на жилетъ), отъ обожавшаго ее портного. Не желая оставаться у своихъ обожателей въ долгу, она презентовала каждому изъ нихъ по локону своихъ великолпныхъ черныхъ какъ смоль волосъ. Ничего иного бдняжка, впрочемъ, и дать не могла. Кажется, что могло быть невинне такого поступка, какимъ являлось съ ея стороны вознагражденіе обоихъ кавалеровъ столь дешевымъ и безискусственнымъ доказательствомъ расположенія къ нимъ? Однако же между соперниками произошла бурная сцена въ тотъ день, когда они узнали, что каждый изъ нихъ былъ законнымъ обладателемъ одного изъ локоновъ Моргіаны.
Таковы были хозяева и завсегдатаи маленькаго ресторана ‘Королевскихъ Сапожныхъ щетокъ’. Такъ какъ глава эта иметъ чисто описательный характеръ, то мы вынуждены разлучить съ ними на нкоторое время читателя и перенести его… единственно только въ Бондстритъ (.такъ что вамъ нечего особенно пугаться, милостивйшій государь), гд ему предстоитъ познакомиться съ нкоторыми другими лицами.
Извстно, что на Бондстрит, неподалеко отъ парфюмернаго магазина г-на Розанчикова, находилось въ тогдашнія времена Виндзорское подворье, гд помщались конторы Западно-Дидльсексаго общества (западнаго же отдла), а также Британскаго и заграничнаго мыловареннаго общества,— знаменитыхъ адвокатовъ Кита и Левесона и т. д. и т. д. Имена прочихъ обитателей подворья изображены не только на вывскахъ, но и внесены въ придворный указатель мистера Бойля, а потому здсь, собственно говоря, незачмъ ихъ приводить. Въ числ другихъ жильцовъ, на антресоляхъ (между великолпными салонами бель-этажа, гд помщалось мыловаренное общество со статуей Великобританіи, предлагающей пачку различныхъ мылъ Европ, Азіи, Африк и Америк и западнымъ отдленіемъ Западно-Дидльсекскаго общества въ нижнемъ этаж), обиталъ джентльменъ, именовавшійся мистеромъ Говардомъ Валькеромъ. Мдная доска на дверяхъ квартиры этого джентльмена украшалась не только его фамиліей, но также и надписью ‘Агентство’, а потому мы вправ предположить, что онъ и въ самомъ дл предавался таинственной профессіи агента. Самъ мистеръ Валькеръ обладалъ очень представительной наружностью, большими бакенбардами и черными глазами (которыми немножко косилъ), тросточкой и бархатнымъ жилетомъ. Онъ состоялъ членомъ клуба, былъ своимъ человкомъ въ театр Большой Оперы и зналъ тамъ за кулисами все и вся. Джентльменъ этотъ обыкновенно пересыпалъ свой разговоръ французскими фразами, такъ какъ навострился въ этомъ язык за время пребыванія своего на материк Европы. Дло въ томъ, что, въ нкоторые періоды своего существованія, онъ находилъ удобнымъ для себя временно переселяться изъ англійской своей родины въ французскій городъ Булонь, гд пріобрлъ также художественную сноровку по части куренія табаку, игры въ экарте и на билліард. Все это впослдствіи ему очень пригодилось. Онъ зналъ въ Лондон вс лучшіе игорные дома, и маркеръ въ ресторан Гунта давалъ ему на билліард не боле десяти очковъ впередъ. Не подлежитъ сомннію, что у Говарда Валькера имлись въ числ знакомыхъ также и великосвтскіе джентльмены. Ему случалось прогуливаться подъ-ручку съ такими аристократами, какъ лордъ Вокзалъ,— маркизъ Биллингсгетскій,— капитанъ Буффъ и т. п. Въ тоже самое время онъ привтствовалъ кивкомъ головы щеголеватаго судебнаго пристава, Монгау, или содержателя игорнаго дома, Лодера, или, наконецъ, торговца сигарами въ долговой тюрьм, достопочтеннаго Аминадава. Иногда онъ отпускалъ себ усы и тогда именовался капитаномъ Валькеромъ, основывая свои права состоять въ этомъ чин на томъ обстоятельств, что когда-то числился на служб ея величества королевы португальской. Само собой разумется, что ему неоднократно уже приходилось являться въ коммерческій судъ въ качеств несостоятельнаго должника. Людямъ, недостаточно хорошо знакомымъ съ біографіей капитана, было бы однако трудно отожествить его съ лицомъ, прибгавшимъ къ упомянутой форм покровительства законовъ.
Въ прошеніяхъ о признаніи его несостоятельнымъ, капитанъ именовалъ себя всегда Гукеромъ Валькеромъ, виноторговцемъ, комиссіонеромъ, торговцемъ музыкальными инструментами и т. п. Предпочитая называть себя Говардомъ, онъ въ дйствительности былъ нареченъ при крещеніи Гукеромъ, по желанію своего престарлаго родителя, который принадлежалъ самъ къ духовному званію и готовилъ къ нему также своего сына. Почтенный священникъ скончался въ іоркской тюрьм, куда былъ заключенъ за долги, и потому не могъ выполнить благочестивыхъ своихъ намреній по отношенію къ сыну. Молодой человкъ, оставшись безъ всякой поддержки (въ чемъ онъ уврялъ самыми ужасающими проклятіями), вынужденъ былъ жить собственнымъ умомъ и такимъ образомъ съ раннихъ лтъ обратился въ свтскаго кавалера-дльца.
Нельзя съ точностью опредлить, какихъ именно лтъ былъ мистеръ Говардъ Валькеръ въ начал нашего правдиваго повствованія, равно какъ и въ теченіе неопредленно долгаго предшествовавшаго и послдующаго періода. Если ему было всего только двадцать восемь лтъ, какъ онъ утверждалъ это самъ, то безпощадное Время обошлось съ нимъ до крайности сурово. Волосы у него на голов пордли, около глазъ явилось множество морщинъ и все вообще лицо начало обнаруживать явственные слды того, что первая молодость давно уже миновала. Если, напротивъ того, Валькеру минуло уже сорокъ лтъ, какъ уврялъ Самуэль Снэффль, которому и самому сперва не везло въ жизни (онъ клялся, будто еще въ 1820 году сидлъ вмст съ Валькеромъ въ тюрьм, находящейся въ улиц Благо Креста), то его слдовало признать для своихъ лтъ очень моложавымъ. Станъ у него былъ гибкій и стройный, ножка хорошенькая и маленькая, въ бакенбардахъ нельзя было подмтить ни единаго сдого волоска. Вмст съ тмъ вся его фигура дышала бодростью и энергіей. Надо сознаться, впрочемъ, что онъ пользовался возрождающей помадой Розанчикова, которая въ состояніи придать любымъ бакенбардамъ такой же черный цвтъ, какъ и наилучше вычищеннымъ сапогамъ. Дйствительно, онъ частенько заходилъ въ великолпный магазинъ парфюмера, гд закупалъ во множеств душистыя мыла и другія туалетныя принадлежности, обходившіяся, впрочемъ, очень дешево. Сколько извстно, онъ никогда не платилъ Розанчикову ни гроша за эти предметы роскоши и, пріобртая ихъ на такихъ льготныхъ условіяхъ, разумется, могъ баловать себя ими сколько душ угодно. При такихъ обстоятельствахъ неудивительно, если г-нъ Валькеръ былъ всегда раздушенъ не хуже самого Розанчикова. Платокъ его благоухалъ вербеной, волосы пахли жасминомъ, а сюртукъ былъ обыкновенно пропитанъ нжнымъ ароматомъ сигаръ, что все вмст невольно заставляло обратить вниманіе на присутствіе капитана, особенно же въ маленькой комнатк.
Познакомившись такимъ образомъ съ мистеромъ Валькеромъ, мы отправимся вмст съ нимъ черезъ улицу въ магазинъ Розанчикова, гд почтенный парфюмеръ тоже ожидаетъ, чтобы съ него сняли портретъ.
Окно магазина г-на Розанчикова, украшенное королевскимъ британскимъ гербомъ, представляетъ собою чуть не полъдесятины зеркальнаго стекла. Вечеромъ, хюгда зажигаютъ газъ и устанавливаютъ иллюминаторы, яркое пламя ихъ причудливо искрится и играетъ среди безчисленнаго множества граненыхъ флаконовъ съ духами самой разнообразной окраски. Отражаясь отъ полированной стали бритвъ, оно падаетъ на хрустальную вазу съ несмтнымъ множествомъ патентованныхъ зубныхъ щеточекъ и производитъ такое волшебное впечатлніе, которое положительно не поддается описаніямъ. Вы, безъ сомннія, не смшиваете г-на Розанчикова съ заурядными парикмахерами, выставляющими въ окнахъ своихъ магазиновъ противныя восковыя фигуры съ глупйшими лицами, называемыя въ просторчіи болванами? Онъ не унижается до такихъ мелочей. Я съ своей стороны убжденъ, что Розанчиковъ скоре позволилъ бы снять себ голову съ плечъ и выставить ее, безъ туловища, въ качеств украшенія, въ окн своего роскошнаго магазина, чмъ допустить туда ‘болвана’. По одну сторону окна написано изящными золотыми буквами ‘Эссенція Розанчикова’ (для носовыхъ платковъ), а на другой — ‘Возрождающая помада’ (оказывающая такія безцнныя услуги волосамъ).
Не подлежитъ сомннію, что Розанчиковъ обладаетъ въ своей профессіи умлостмо, граничащей чуть-ли не съ геніальностью. Онъ продаетъ за три съ полтиной кусокъ мыла, за который другому торговцу не удалось бы выручить и полтинника. Зубныя его щетки покупаются на расхватъ по пяти рублей штука. Предлагая особамъ прекраснаго пола блила или румяна, онъ длаетъ это съ такимъ чарующимъ, таинственнымъ видомъ, что покупательница не въ силахъ устоять и приходитъ къ убжденію въ невозможности отыскать гд-либо въ другомъ мст косметическія средства, обладающія столь-же драгоцнными свойствами. Розанчиковъ изобртаетъ для своихъ товаровъ неслыханныя фантастическія названія и выручаетъ за нихъ фантастически же громадныя суммы. Нельзя отрицать, впрочемъ, что онъ уметъ причесать голову къ лицу, и что въ этомъ отношеніи съ нимъ могли бы сравниться лишь немногіе изъ современныхъ художниковъ по парикмахерской части. Въ т времена, когда локоны были въ мод, ему случалось заработывать по двадцати фунтовъ стерлинговъ въ одинъ вечеръ за уборку такого же числа головъ знатныхъ англійскихъ двицъ и дамъ. По собственнымъ словамъ Розанчикова замна локоновъ косами уменьшила годичный его доходъ на дв тысячи фунтовъ стерлинговъ. Прическа ‘Мадонны’ естественно приводитъ его въ ярость и негодованіе. ‘Я, сударь, не простой торговецъ, я гартистъ’ (въ качеств истаго лондонскаго уроженца, Розанчиковъ до чрезвычайности капризно обращается съ буквою г). Да-съ, я гартистъ. Дайте мн орошенькую олову, и я причешу ее даромъ’… Онъ клянется и божится, что, только благодаря его художественному умнью причесывать голову двиц Зонтагъ, въ нее влюбился настоящій графъ, предложившій ей руку и сердце. Розанчиковъ до сихъ поръ хранитъ у себя въ медальон локонъ волосъ знаменитой кантатрисы и увряетъ, будто не видлъ боле очаровательной головки ни у кого, кром Моргіаны Крумпъ.
Отчего же при такой геніальности и такомъ выдающемся положеніи въ своей профессіи, Розанчиковъ не разбогатлъ въ то время, какъ это удалось многимъ несравненно мене ловкимъ и талантливымъ парикмахерамъ? Нечего грха таить, надо сознаться, что онъ любилъ покутить и дйствительно попалъ въ цпкія руки евреевъ-ростовщиковъ. Двадцать лтъ уже, какъ онъ содержитъ магазинъ, на пріобртеніе и первоначальное убранство котораго пришлось призанять около тысячи фунтовъ стерлинговъ. Съ тхъ поръ онъ уплатилъ около двадцати тысячъ фунтовъ однихъ процентовъ, а долгъ въ тысячу фунтовъ оказывался по прежнему невыплаченнымъ. Финансовое положеніе Розанчикова не улучшилось, слдовательно, за эти двадцать лтъ ни на волосъ. Впрочемъ, за это время онъ получилъ отъ безкорыстныхъ банкировъ, учитывавшихъ его векселя, съ тысячу дюжинъ шампанскаго. Его уборныя были увшаны картинами, которыя приходилось тоже принимать взамнъ денегъ при упомянутыхъ уже учетныхъ операціяхъ. Если Розанчиковъ продавалъ свои товары по чудовищнымъ цнамъ, то ему приходилось и покупать ихъ по столь же почти безобразной цн. Ршительно весь товаръ, находившійся въ его магазин, доставлялся ему поставщиками изъ евреевъ. За выручкой въ самомъ магазин сидлъ джентльменъ, навязанный ему однимъ изъ ростовщиковъ и носившій заманчивую фамилію Ландышева. На его обязанности лежало проврять ежедневно кассу и убждаться, что извстный процентъ прибыли, выговоренный себ кредиторами Розанчикова, дйствительно отчисляется въ ихъ пользу.
Питая къ г-ну Ландышеву т самыя чувства, какія, безъ сомннія, Дамоклъ питалъ къ мечу, висвшему надъ его головою, Розанчиковъ, разумется, искренно ненавидлъ своего кассира, носившаго вмст съ тмъ титулъ подмастерья парикмахерскаго цеха. ‘Какой онъ гартистъ!— восклицалъ бывало несчастный Розанчиковъ.— Онъ просто напросто переодтый тюремщикъ. И еще вздумалъ назваться Ландышевымъ, тогда какъ настоящее его прозвище Амосъ. Передъ тмъ, какъ поступить ко мн, онъ торговалъ въ разносъ апельсинами’. Г-нъ Ландышевъ, съ своей стороны, искренно презиралъ Розанчикова и терпливо выжидалъ наступленія не особенно далекаго уже, по его мннію, дня, когда магазинъ оффиціально перейдетъ въ собственность его, Ландышева, а Розанчиковъ будетъ у него состоять на положеніи приказчика. Почтенный юноша давалъ себ внутренно общаніе выместить тогда на ныншнемъ своемъ хозяин вс обиды и оскорбленія, которыя приходилось теперь отъ него проглатывать.
Читатель убдился теперь, что въ дом знаменитаго парфюмера, какъ говорятъ, таился скелетъ. Розанчикова можно было сравнить съ красивымъ румянымъ яблочкомъ, въ самую сердцевину котораго забрался червь. Цвтущая его вншность оказывалась обманчивой, дйствительное же его положеніе представлялось далеко незавиднымъ.
Можно составить себ понятіе объ отношеніяхъ, существовавшихъ между Розанчиковымъ и Валькеромъ изъ слдующаго разговора, происходившаго между обоими этими джентльменами, однажды лтомъ, въ пять часовъ по полудни, когда капитанъ, выйдя изъ своей конторы, перешелъ черезъ улицу прямо въ магазинъ парфюмера.
— Здравствуйте, Ландышевъ! Что, Розанчиковъ дома?— сказалъ онъ, обращаясь къ приказчику, сидвшему за прилавкомъ.
— Не знаю, зайдите сами и взгляните (думая про себя:— Провалиться бы теб ко всмъ чертямъ…— такъ какъ Ландышевъ ненавидлъ отъ всего сердца также и мистера Валькера).
— Совтую не забываться, а то я переломаю вамъ кости, Амосъ Мовшовичъ.
— Ну, что же, попытайтесь, почтеннйшій Гукеръ Валькеръ,— возразилъ неустрашимый приказчикъ.
Въ отвтъ на это капитанъ, бросивъ на молодого іерусалимскаго джентльмена взглядъ, чреватый безпощаднйшими палочными ударами, прошелъ въ заднюю комнату, гд находился кабинетъ артиста по парикмахерской части.
— Ну, какъ вы поживаете, худенькая моя щепочка? Много у васъ работы?— освдомился капитанъ.
— Какая тутъ работа, когда въ город нтъ ни души. Я сегодня не дотрогивался даже и до щипцовъ,— возразилъ печальнымъ тономъ Розанчиковъ.
— Въ такомъ случа приготовьте-ка ихъ поживе и подправьте мн слегка бакенбарды. Я собираюсь сегодня обдать съ Биллингсгетомъ и нсколькими другими такими же лихими джентльменами въ ресторан ‘Регента’, а потому пожалуйста не ударьте въ грязь лицомъ.
— Извините! На этотъ разъ не могу вамъ услужить. Я ожидаю къ себ съ минуты на минуту дамъ.
— Ну, что же, какъ вамъ угодно! Я не намренъ безпокоить такого знаменитаго артиста. До свиданія! Надюсь, что вы, г-нъ Розанчиковъ, дадите мн о себ всточку отъ сего числа черезъ недлю!
Выраженіе ‘отъ сего числа черезъ недлю’ означало, что ровнехонько черезъ недлю наступаетъ срокъ платежа по векселю, акцептированному Розанчиковымъ, и что по этому векселю будетъ потребована уплата.
— Куда же вы такъ спшите, капитанъ? Присядьте, пожалуйста! Думаю, что я все-таки успю вамъ подвить баки. Кажется, вдь, можно было бы отсрочить платежъ?
— Съ чего вы это взяли? Ужь вамъ и такъ отсрочивали его три раза.
— Похлопочите пожалуйста объ отсрочк. Я согласенъ за нее маленько накинуть.
— Сколько же?
— Надюсь, что десяти фунтовъ будетъ довольно.
— Какъ, вы предлагаете моему принципалу десять фунтовъ? Да въ своемъ-ли вы ум, Розанчиковъ?.. Подвейте маленько покруче бакенбарды съ лвой стороны.
— Нтъ, это преполагалось въ уплату за комиссію.
— Ну вотъ, это иное дло. Посмотрю, удовлетворится-ли этимъ мой довритель. Положимъ, что онъ человкъ вліятельный и могъ бы выхлопотать вамъ отсрочку. Вамъ, вдь, Розанчиковъ, хорошо извстно, что я лично тутъ не причемъ, Единственно только изъ дружбы къ вамъ принялъ я на себя роль посредника. Клянусь честью, что я тутъ не пользуюсь ни малйшими барышами!
— Помилуйте, мн и въ голову не приходило заподозрить ваше безкорыстіе!
Об послднія фразы являлись вопіющей ложью. Парфюмеръ зналъ какъ нельзя лучше, что мистеръ Валькеръ положитъ себ въ карманъ его десять фунтовъ стерлинговъ, но зналъ вмст съ тмъ, что ему во всякомъ случа придется уплатить эту сумму если не одному, то другому ростовщику, и къ тому же, вслдствіе прирожденной робости, не хотлъ ссориться съ такимъ могущественнымъ пріятелемъ, какъ капитанъ. Розанчикову и передъ тмъ уже приходилось платить три раза по десяти фунтовъ за возобновленіе векселя, и онъ зналъ, что деньги эти вс три раза оставались въ карман его пріятеля, Валькера. Читатель, вроятно, начинаетъ теперь отчасти понимать значеніе начертаннаго на дверяхъ капитанской квартиры таинст веннаго слова ‘Агентство’. Г-нъ Валькеръ служилъ въ сей земной юдоли посредствующимъ звеномъ между заимодавцами и должниками, пользуясь за свои труды комиссіоннымъ процентомъ. Онъ служилъ также агентомъ по торговл иностранными винами, комиссіонеромъ по доставленію мстъ на государственной служб, благодаря протекціи вліятельныхъ лицъ и, наконецъ, также агентомъ доброй полудюжины театральныхъ артистовъ и артистокъ, причемъ, по слухамъ, принималъ особенно близко въ сердцу интересы этихъ послднихъ. Все это въ совокупности доставляло почтенному капитану нкоторую часть средствъ, потребныхъ для существованія. Будучи охотникомъ покутить, повеселиться и попытать счастья за зеленымъ столомъ, капитанъ зачастую обртался въ дефицит. Подобно тому, какъ это случается не только съ отдльными личностями, но и съ цлыми государствами, доходы у него оказывались недостаточными для покрытія расходовъ. Въ такомъ случа онъ прибгалъ къ займамъ въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, а затмъ разсчитывался съ кредиторами, объявляя себя несостоятельнымъ должникомъ. Въ долговой тюрьм онъ чувствовалъ себя настолько же дома и въ такой же степени счастливымъ, какъ и въ своей бондстритской квартир. ‘Я не мудрствую лукаво,— разсказывалъ этотъ философъ.— Пока есть деньги, я ихъ трачу,— пока имется кредитъ, я имъ пользуюсь, а если кредиторы начнутъ ко мн ужь очень приставать,— я отсиживаю въ тюрьм положенный срокъ. Такимъ образомъ ничто не можетъ меня свалить окончательно съ ногъ’. Подумаешь, какой счастливой эластичностью темперамента обладалъ почтенный капитанъ! Не смотря на вс перенесенныя имъ злоключенія и на затруднительность положенія, въ которомъ онъ зачастую оказывался, совсть его оставалась всегда совершенно спокойной и наврядъ-ли кому-либо изъ его соотечественниковъ удавалось спать безмятежне, чмъ капитану Говарду Валькеру. Сидя въ кресл и предоставляя свои баки въ распоряженіе геніальной художественности Розанчикова, капитанъ вспомнилъ о ‘дамахъ’, которыхъ великій артистъ, по собственнымъ своимъ словамъ, ожидалъ,— замтилъ, что Розанчиковъ хитрая и счастливая бестія, а затмъ освдомился, хороши-ли собой эти дамы?
Розанчиковъ полагалъ, что не повредитъ длу, слегка прихвастнуть передъ джентльменомъ, съ которымъ состоялъ въ финансовыхъ сношеніяхъ. Желая дать капитану понятіе о собственной своей розанчиковской состоятельности и блестящихъ видахъ на будущее, онъ сказалъ:
— Капитанъ, благодаря вашему любезному посредничеству, мн удалось заключить заемъ въ сто восемьдесятъ фунтовъ стерлинговъ. Вамъ, разумется, извстно, что мною выданы два векселя въ общей сложности на эту сумму.
— Разумется, я это знаю, но что же отсюда слдуетъ?
— Вотъ что, милостивйшій государь, держу пари въ пять фунтовъ стерлинговъ противъ одного, что черезъ три мсяца по векселямъ этимъ будетъ уплачено.
— Пять фунтовъ противъ одного? Принимаю пари!
Внезапное согласіе капитана какъ будто слегка озадачило парфюмера, но такъ какъ расплачиваться предстояло лишь черезъ три мсяца, то безпечный Розанчиковъ, собравшись съ духомъ, энергически подтвердилъ: ‘Идетъ’ и добавилъ:
— Ну-съ, а что вы скажете, когда и но вашимъ векселямъ будетъ произведена уплата?
— Вы занимали деньги не у меня, а у Пика.
— Пусть такъ. Объясните мн, однако, что именно вы скажете, когда будетъ уплачено по векселямъ, выданнымъ мною Пику, Минори и по всмъ прочимъ долговымъ моимъ обязательствамъ, и когда Ландышевъ будетъ вышвырнутымъ изъ окна, а я и мой торговый домъ окажемся свободными, какъ вольный втерокъ.
— И вы не шутите? Ужь не скончалась-ли королева Анна, оставивъ вамъ по завщанію кругленькій капитальчикъ? Или, быть можетъ на вашу долю выпало какое иное счастье?
— Поймите, что дло для меня выходитъ не въ примръ интересне, чмъ смерть королевы Анны, или же любой высокопоставленной особы мужескаго или женскаго пола. Что скажете вы, напримръ, когда увидите на томъ самомъ мст, гд сидитъ теперь Ландышевъ, чортъ бы его побралъ, головку, украшенную роскошнйшими современными волосами въ Европ? Двица,— невыразимо прелестная двица, вскор будетъ носить фамилію г-жи Розанчиковой и принесетъ мн въ приданое пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Да-съ, сударь, увренность въ этомъ наполняетъ мое сердце гордостью!
— Ну, что же, я скажу тогда, что моей щепочк и въ самомъ дл везетъ. Надюсь, вы не откажетесь тогда ставить иной разъ ваши бланки на моихъ векселяхъ, или быть можетъ вы, Розанчиковъ, возгордитесь и совсмъ забудете стараго вашего пріятеля?
— Нтъ, я не изъ таковскихъ. Для васъ, капитанъ, найдется всегда мсто за моимъ столомъ, и я разсчитываю зачастую пользоваться счастьемъ вашего общества.
— Что скажетъ, однако, на это ваша француженка-модистка? Вы не боитесь, Розанчиковъ, что она повсится съ отчаянія?
— Тсъ, пожалуйста не упоминайте мн про нее. Говорятъ вамъ, капитанъ, что я теперь уже перебсился. Прошу васъ смотрть на Розанчикова не какъ на молодого, веселаго холостяка, а какъ на трезваго, порядочнаго, женатаго человка. Я нуждаюсь въ сердц, которое раздляло бы пламенныя чувства собственнаго моего сердца,— нуждаюсь въ спокойствіи домашняго очага. Чувствую, что я уже не до такой степени молодъ, какъ прежде!
— Ну, полно вамъ молоть вздоръ, вы все еще молодецъ хоть куда!
— Пусть такъ, но все-таки же я вздыхаю теперь по счастливомъ семейномъ очаг и намренъ имъ обзавестись.
— Отказавшись отъ клуба, къ которому теперь принадлежите?
— Отъ Телячьихъ-то Почекъ? Разумется. Женатому человку не слдъ слоняться по такимъ мстамъ. По крайней мр, я лично не намренъ этого длать. Телячьи почки будутъ для меня изготовляться подъ соусомъ дома. Сидите, однако, смирно, капитанъ. Сейчасъ, чего добраго, явятся дамы, общавшія сюда пожаловать.
— Экая, подумаешь, протобестія! Вы, разумется, ее и поджидаете?
— Вы угадали. Она сейчасъ будетъ сюда съ своей мамашей.
Капитанъ Валькеръ ршилъ, что ни подъ какимъ видомъ не уйдетъ, не поглядвъ предварительно на очаровательную двицу съ прелестнйшими въ современной Европ волосами.
Художественная отдлка капитанскихъ бакенбардъ благополучно пришла къ копцу, по мистеръ Говардъ Валькеръ вмсто того, чтобы уйти, расположился передъ зеркаломъ въ самой соблазнительной граціозной поз и принялся исправлять свой туалетъ. Выгнувъ шею впередъ, онъ прикололъ галстухъ булавкой съ крупнымъ фальшивымъ драгоцннымъ камнемъ, а затмъ началъ съ самодовольнымъ видомъ поглядывать поперемнно на отраженія своихъ бакенбардъ въ зеркал. Розанчиковъ сидлъ на кушетк въ удобной, хотя и меланхолической поз. Лвая рука небрежно перебрасывала щипцы, только что передъ тмъ приведшіе въ порядокъ бакенбарды Валькера, а правая столь же небрежно перебирала благоухающіе локоны собственной головы парикмахера. Онъ погрузился въ мечты о Моргіан, къ которымъ примшивалось, однако, воспоминаніе о близившемся шестнадцатомъ числ, когда предстояло уплатить по векселю. Затмъ мысль Розанчикова перенеслась на голубой бархатный жилетъ съ золотымъ галуномъ, въ которомъ онъ мнилъ себя особенно непобдимымъ. Такимъ образомъ парикмахерская его душонка вращалась въ обычномъ для нея маленькомъ кружочк любви, страха и тщеславія. Что касается до мистера Валькера, то онъ думалъ: ‘Чортъ возьми, вдь я и въ самомъ дл не дуренъ! Такія бакенбарды, какъ мои, попадаются не на каждомъ шагу. Клянусь сатаной и всми его аггелами, никому даже и въ голову не придетъ, что волосы у меня подкрашены…’ Какъ разъ въ это самое мгновеніе дверь кабинета растворилась настежъ и туда влетла дородная дама съ спущеннымъ на лобъ локономъ, желтою шалью и зеленой бархатной шляпкой съ перьями. Она была въ ботинкахъ и шерстяномъ плать, гд по коричневому фону пестрли яркіе тюльпаны, или быть можетъ, иные экзотическіе цвты. Это была г-жа Крумпъ, вслдъ за которой мгновенно впорхнула въ комнату также и ея дочь.
— Вотъ и мы, г. Розанчиковъ!— воскликнула г-жа Крумпъ веселымъ, игривымъ и конфиденціальнымъ тономъ.— Ахъ, Боже мой, но вдь здсь посторонній кавалеръ?
— Не обращайте на меня вниманія, сударыня,— возразилъ съ чарующей любезностью упомянутый посторонній кавалеръ.— Я пріятель Розанчикова, не правда-ли, Бутончикъ, что вдь меня можно назвать отпрыскомъ отъ добраго корня?
— Что правда, то правда,— подтвердилъ парфюмеръ, внезапно пробудившись отъ своихъ мечтаній и проворно вскакивая съ кушетки.
— Такъ, значитъ вы парикмахеръ?— спросила г-жа Крумпъ.— Я, признаться, подумала это сразу. Джентльмена вашей профессіи, г-нъ Розанчиковъ, можно сейчасъ же узнать по утонченности манеръ и обращенія!
— Мн до чрезвычайности лестно слышать такой о себ отзывъ, сударыня,— возразилъ съ величайшимъ присутствіемъ духа джентльменъ, по адресу котораго былъ отпущенъ этотъ комплиментъ.— Прикажете выказать мое искусство надъ вами самими, или надъ прелестною вашею дочерью? Не могу похвастаться такою ловкостью, какъ Розанчиковъ, но все-таки, смю уврить, что не положу, какъ говорится, охулки на руку.
— Охота вамъ молоть вздоръ, капитанъ,— прервалъ его парфюмеръ, которому почему-то не нравилась встрча между предметомъ его любви и капитаномъ.— Онъ, сударыня, не принадлежитъ къ профессіональнымъ артистамъ. Это капитанъ Валькеръ, и я горжусь правомъ называть его моимъ другомъ.
Затмъ Розанчиковъ шепнулъ на ухо г-ж Крумпъ:
— Это, сударыня, одинъ изъ здшнихъ великосвтскихъ столичныхъ львовъ. Онъ вращается въ самыхъ, что ни на есть, высшихъ общественныхъ сферахъ.
Подшучивая надъ ошибкой, въ которую впала г-жа Крумпъ, мистеръ Валькеръ проворно сунулъ парикмахерскіе щипцы въ огонь и оглянулся на дамъ съ такой чарующей граціей, что мать и дочь, предупрежденныя уже съ кмъ имютъ дло, покраснли и разсмялись. Имъ обимъ и въ самомъ дл было очень весело. Мамаша глядла на свою Гиночку, а Гиночка на мамашу, затмъ мамаша слегка подтолкнула Гиночку подъ бокъ, возл таліи, и об он разсмялись веселымъ заразительнымъ смхомъ, какимъ, надо полагать, смялись и будутъ смяться особы прекраснаго пола, во вс времена и всхъ народовъ. Къ чему, скажите на милость, требовать для смха особой побудительной причины? Мы, вдь, спимъ, когда намъ спится.
Отчего же не смяться, когда насъ разбираетъ смхъ? Г-жа Крумпъ и ея дочь смялись, что называется, всласть и об неоднократно останавливали при этомъ большіе сверкающіе, черные свои глазки на мистер Валькер.
— Я не уйду изъ комнаты,— объявилъ онъ, подходя къ нимъ съ нагртыми щипцами, которые слегка охлаждалъ оберточной бумагой съ ловкостью настоящаго профессіональнаго артиста. (Дло въ томъ, что капитанъ весьма искусно и тщательно подвивалъ каждый день громадныя свои бакенбарды).— Нтъ, я не уйду изъ комнаты, душечка Розанчиковъ. Почтеннйшая ваша постительница приняла меня, кстати, за парикмахера, а потому я имю законное основаніе остаться здсь.
— Нтъ, я не могу этого позволить,— внезапно возразила г-жа Крумпъ, покраснвъ какъ піонъ.
— Да, вдь, я буду въ пенюар, мамаша,—возразила барышня, взглянувъ на кавалера, а затмъ, потупивъ глазки и покраснвъ въ свою очередь.
— Неужели вы думаете, что я соглашусь въ присутствіи посторонняго мужчины снять съ себя…
— Мамаша намекаетъ на свою накладку,— пояснила барышня, привскочивъ и снова принимаясь хохотать до упада.
Почтенная хозяйка ресторана, подъ фирмою ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’, была, очевидно, охотница до шутокъ, хотя бы даже на собственный ея счетъ. По крайней мр, въ данномъ случа она тоже разсмялась и объявила, что ни одна живая душа въ свт, за исключеніемъ мистера Крумпа и г-на Розанчикова, никогда еще не видывала ее безъ упомянутаго украшенія.
— Ну-съ, теперь уходите, сударь, не извольте меня дразнить,— продолжала двица Крумпъ, обращаясь къ мистеру Валькеру.— Мн хотлось бы слышать увертюру, теперь уже шесть часовъ, а съ нами раньше десяти г-нъ Розанчиковъ наврядъ-ли управится.
Тонъ, которымъ она проговорила ‘уходите’, былъ тотчасъ же истолкованъ дальновиднымъ и проницательнымъ умомъ мистера Валькера въ смысл ни подъ какимъ видомъ не уходить.
— Вамъ, пожалуй, лучше уйти,— пояснилъ Розанчиковъ, который былъ, повидимому, склоненъ истолковывать слова Моргіаны такимъ же образомъ, какъ и галантный капитанъ. Восхищеніе, которое возбуждалъ въ дамахъ великосвтскій его пріятель, очевидно, не особенно нравилось парфюмеру.
— Скоре соглашусь присутствовать при вашемъ повшеніи, милйшій мой Бутончикъ. Знайте, что я не уйду, пока эти дамы не будутъ причесаны. Сами же вы говорили, что двица Крумпъ обладаетъ прелестнйшими волосами во всей Европ. Неужели вы считаете меня способнымъ уйти, не полюбовавшись этими волосами? Нтъ, я здсь и здсь я останусь.
— Какой, же вы, однако, капризный, гадкій, противный упрямецъ,— объявила двица Крумпъ, снимая вмст съ тмъ съ себя шляпку и вшая ее на одномъ изъ бра, расположенныхъ по сторонамъ большого зеркала, украшавшаго профессіональный кабинетъ г-на Розанчикова. Это быта черная бархатная шляпка, отдланная бумажнымъ кружевомъ и гирляндой изъ настурціи, колокольчиковъ и анютиныхъ глазокъ. Затмъ, обращаясь къ своему куаферу, она сказала:
— Будьте такъ добры, г-нъ Арчибальдъ, подать мн пенюаръ.
Розанчиковъ, который былъ способенъ сдлать все, что только потребуетъ отъ него Моргіана, когда она называла его Арчибальдомъ, безотлагательно досталъ пенюаръ и окуталъ имъ нжныя ея плечики. Тогда барышня, снявъ съ себя цпочку мишурнаго золота, дв мдныхъ вызолоченныхъ гребенки съ стеклянными рубинами и гребень, сдерживавшій ея волосы сзади, взглянула большими своими выразительными глазками на посторонняго кавалера и, тряхнувъ головкой, распустила роскошные, блестящіе, шелковистые свои волосы, черные, какъ смоль. Они разсыпались по ея спин, по плечамъ, по креслу, на которомъ она сидла, такою дивной, сверкающей, могучей темной волной, что сердце каждаго художника затрепетало бы при вид ихъ отъ удовольствія. Обрамленное этими чудными волосами розовое личико молодой двушки, большіе черные глазки которой сверкали, какъ звзды первой величины, озарилось торжествующей улыбкой, какъ будто говорившей: ‘Разв вамъ случалось когда либо видть боле прелестнаго ангела?’
— Клянусь Богомъ, я никогда не видлъ ничего очаровательне!— воскликнулъ мистеръ Валькеръ, не скрывая своего восхищенія.
— Ну, что, каково?— освдомилась г-жа Крумпъ, для которой тріумфъ дочери казался совершенно равноцннымъ ея собственному торжеству — Вообразиче себ, однако, что въ 1820 году, когда я, еще въ двушкахъ, играла на сцен, у меня были какъ разъ такіе же волосы и притомъ,— того же самаго оттнка. На Велльскомъ театр мн изъ-за этого даш прозвище Воронокрыловой. Жаль только, что мои роскошные волосы вылзли, какъ только родилась эта милашка. Я зачастую говорю ей еще до сихъ поръ: ‘Моргіана, ты явилась на свтъ именно для того, чтобы похитить волосы у родной матери’. Случалось-ли вамъ, сударь, бывать въ 1820 году въ Велльскомъ театр. Быть можетъ, вы помните тогда миссъ Деланси? Эта Деланси я сама, къ вашимъ услугамъ! Помните, какъ я тогда пла:
Вотъ взошла луна златая,
Слышенъ, чу!.. гитары звонъ
И Фатима молодая
Ужь выходитъ на балконъ.
Она знаетъ эту псню,
Что поетъ въ кустахъ гитара
И спускается съ балкона,
Чтобы свидться съ Селимомъ.
Это изъ оперетки: ‘Багдадскіе колокола’. Роль Фатимы играла я — Деланси, а Селимомъ былъ Бенломондъ (настоящая его фамилія — Беньонъ, и онъ, бдняга, что называется, провалился на сцен). Я танцовала съ нимъ дуэтъ у фопгана. Какъ сейчасъ помню, у меня были тогда кастаньеты и бубенъ. Мы пли:
Струпы гитары
Нжно звучатъ,
Имъ съ минарета
Колокола вторятъ.
Дзинь, дзинь.
— ..Ай!— прервала свою мамашу двица Крумпъ, вскрикнувъ, словно отъ невыносимой боли. (Я, признаться, не думаю, чтобы г-нъ Розанчиковъ позволилъ себ рвануть, дернуть, или инымъ какимъ либо способомъ обидть хотя бы одинъ волосокъ на ея дивной головк).
— Вы меня, чего добраго убьете до смерти, г-нъ Розанчиковъ! Мамаша Моргіаны, стоявшая въ поз балерины, держа въ рук взамнъ бубна конецъ своего боа, и капитанъ Валькеръ, любовавшійся неожиданной прытью престарлой Деланси до того, что на минуту почти позабылъ о прелестяхъ ея дочери, оба разомъ обернулись къ этой двиц и порадовали ее взглядами искренняго сочувствія, въ то время какъ Розанчиковъ съ тономъ упрека въ голос, сказалъ:
— Неужели вы можете думать, Моргіана, чтобы я былъ въ состояніи васъ убить?
— Ну, вотъ, теперь мн лучше,— заявила съ улыбкой молодая барыга ни.— Теперь я чувствую себя прекрасно, г-нъ Арчибальдъ…
Шила въ мшк не утаишь, а потому лучше уже сознаться безъ всякихъ обиняковъ, что во всемъ околотк наврядъ-ли можно было бы найти другую такую кокетку, какъ миссъ Моргіана, даже и среди самыхъ знатныхъ госпожъ, которымъ прислуживали великосвтскіе лакей, посщавшіе ресторанъ ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’. Моргіана считала себя такимъ очаровательнымъ существомъ, какого до сихъ поръ еще и свтъ не производилъ. Она не могла видть незнакомаго кавалера безъ того, чтобы не испытать на немъ дйствія своихъ чаръ. Необходимо замтить, что чары эти принадлежали къ числу бросающихся въ глаза и поэтому самому изъ наиболе популярныхъ среди простыхъ смертныхъ, которые обыкновенно восхищаются боле всего тмъ, что могутъ замтить, не розыскивая. Женщина, уподобляющаяся тюльпану, оказывается, поэтому, зачастую въ мод, тогда какъ на скромную фіалочку или маргаритку никто не обращаетъ вниманія. Моргіана была какъ разъ самой тюльпано-подобной двицей и немудрено, что любители тюльпановъ льнули къ ней, какъ мухи къ меду.
Вышеприведенное восклицаніе ‘Ай’ и ‘Я чувствую себя теперь лучше, г-нъ Арчибальдъ’ достигли своей цли, такъ какъ заставили всхъ обратить опять вниманіе на очаровательную ея особу. Послдняя фраза особенно сильно воспламенила г-на Розанчикова. Бросивъ многозначительный взглядъ на Валысера, онъ сказалъ:
— Разв я вамъ не говорилъ, капитанъ, что двица Крумпъ настоящая жемчужина между барышнями. Взгляните, сударь, на ея волосы: они такіе же черные и шелковистые, какъ атласъ, а всятъ ровнехонько пятнадцать фунтовъ! Да-съ, сударь, я ни за что не позволю своему подмастерью, напримръ, хоть этому ослу Ландышеву, чортъ бы его побралъ, причесывать такіе волосы. Я никому не уступлю этой чести хотя бы даже и за 500 гиней. Ахъ, миссъ Моргіана!.. Отъ васъ зависитъ устроиться такъ, чтобы Розанчиковъ могъ всегда причесывать ваши волосы. Вспомните, что это зависитъ единственно лишь отъ васъ одной!
Съ этими словами почтенный куаферъ принялся нжно втирать эссенцію Розанчикова въ дивные локоны, къ которымъ питалъ страстную любовь мужчины и художника.
Если Моргіан доставляло удовольствіе выставлять свои волосы на показъ постороннимъ мужчинамъ, то я надюсь, что читатели не составятъ себ вслдствіе этого слишкомъ дурного мннія объ упомянутой двиц. Она гордилась своими волосами и зачастую исполняла на сцен загородныхъ театровъ ‘волосатыя роли’, въ которыхъ приходилось являться съ распущенными волосами. Это не мшало ей оставаться скромной, цломудренной двушкой. Между прочимъ, когда мистеръ Валькеръ, подошедшій при послднихъ словахъ Розанчикова къ ея креслу, позволилъ себ взять потихонько въ руку прядь ея волосъ, она вскрикнула: ‘Ой!’ и энергически рванулась въ сторону что касается до Розанчикова, то онъ объявилъ совершенно серьезнымъ тономъ:
— Капитанъ, можете любоваться волосами двицы Крумпъ, но дотрогиваться до нихъ нельзя.
— Да-съ, сударь, извольте намотать себ это на усъ,— добавила мамаша Моргіаны,— Дочь мою уже причесали, и теперь наступилъ мой чередъ, а потому я попрошу этого джентльмена сдлать мн удовольствіе и уйти.
— Неужели я долженъ повиноваться?— воскликнулъ мистеръ Валькеръ.
На самомъ дл, однако, пробило уже половина седьмого. Ему предстояло обдать въ веселой кампаніи въ клуб ‘Регента’, и онъ не желалъ въ данную минуту возбуждать ревность Розанчикова, которому, очевидно, не нравилось дальнйшее его пребываніе въ профессіональномъ кабинет. Въ виду всхъ вышеизложенныхъ соображеній капитанъ взялся за шляпу, какъ разъ въ то самое мгновенье, когда куаферъ закончилъ причесывать миссъ Моргіану. Раскланявшись съ ней и ея мамашей, онъ граціозно удалился.
— Настоящій великосвтскій левъ,— смю уврить,— пояснилъ Розанчиковъ, кивнувъ ему вслдъ головою.— Вращается въ самомъ, что ни на есть, великосвтскомъ обществ, состоитъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ такими аристократами, какъ, напримръ, маркизъ Биллингсгетскій, лордъ Вокзалъ и другіе, въ такомъ же род.
— Онъ очень милый кавалеръ — сказала г-жа Крумпъ.
— Какъ для кого! Я, признаться, даже не обратила на него вниманія,— объявила Моргіана.
Капитанъ Валькеръ, съ своей стороны, на пути въ клубъ размышлялъ о прелестяхъ Моргіаны.— Волосы у нея въ самомъ дл замчательные,— говорилъ онъ самъ себ,— да и глаза тоже великолпные,— величиной не уступятъ билліарднымъ шарамъ. Неужели ко всему этому за ней даютъ въ приданое пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ? Экій счастливецъ, подумаешь, этотъ Розанчиковъ! Пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ! Нтъ, быть не можетъ, чтобы за ней дали столько!
Пока подвивали накладные локоны г-жи Крумпъ, Моргіана въ прекраснйшемъ расположеніи духа разсматривала послднія французскія моды во французскомъ журнал, лаская себя мыслью о томъ, что розовый атласный ея платокъ можно будетъ выкрасить и сдлать изъ него какъ разъ такую мантилью, какая изображена на картинк. Лишь только локоны бывшей миссъ Деланси оказались въ должномъ порядк, мать и дочь, распростившись съ Розанчиковымъ, поспшными шажками направились къ находившемуся по сосдству ресторану ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’, гд у крыльца ждалъ ихъ уже очень недурненькій зеленый шарабанчикъ. Джентльменъ, сидвшій на козлахъ (наемный кучеръ изъ таттерсаля г-на Спеффля) вжливо приложился къ шляп и салютовалъ своимъ бичемъ г-ж Крумпъ и прелестной Моргіан.
— Мистеръ Вольсей давно уже васъ дожидается. Онъ выходилъ, кажется, уже разъ двадцать на улицу посмотрть, не покажетесь-ли вы въ виду,— объяснилъ этотъ джентльменъ дамамъ, взбиравшимся на лстницу.
Дйствительно мистеръ Вольсей, портной, взявшій для этихъ дамъ ложу въ театръ, нанялъ для нихъ также шарабанъ и давно уже поджидалъ ихъ въ ресторан.
Прискорбно думать о томъ, что миссъ Моргіана, заставивъ одного изъ вздыхавшихъ по ней кавалеровъ причесать ей волосы, собиралась отправиться въ театръ съ другимъ. Но вдь такъ поступаютъ вс вообще очаровательныя особы прекраснаго пола. Если у какой-нибудь изъ нихъ найдется цлая дюжина ухаживателей, то кокетливая дщерь Евы сочтетъ долгомъ испытывать свои чары надъ ними всми. Подобно тому, какъ дама, располагающая большимъ выборомъ платьевъ, непремнно станетъ разнообразить свой костюмъ и будетъ каждый день надвать на себя другое платье, также и упомянутая нами кокетливая дщерь Евы расположена мнять иногда даже но нсколько разъ въ день своихъ кавалеровъ. Она будетъ поощрять, то черноусаго брюнета, то голубоокаго блондина. Иногда она. будетъ находить себ скоре къ лицу улыбающагося, веселаю вздыхателя, иногда же ей покажется умстне взять въ провожатые меланхолическаго кавалера, отъ котораго ветъ сантиментальною грустью. Выборъ того или другого изъ нихъ всецло зависитъ отъ измнчиваго ея настроенія духа. Не будемъ слишкомъ гнваться на такую капризную измнчивость хорошенькихъ двицъ и дамъ и замтимъ себ разъ навсегда, что въ большинств случаевъ женщины, порицающія строже прочихъ легкомысленную измнчивость своихъ сестеръ и вопіющія противъ кокетливыхъ авансовъ, длаемыхъ означенными сестрами тому или другому кавалеру, стали бы и сами поступать точь въ точь также, еслибы имъ представился къ этому случай. Если какая-нибудь изъ нихъ дйствительно пребываетъ неизмнно врной одному избраннику, то я всегда подозрваю, что это обусловливается тою же причиной, которая заставляетъ меня пребывать врными моему сюртуку, а именно — отсутствіемъ другого.
— Видла ты букву В, Гиночка?— освдомилась у барышни ея мамаша.
— Онъ сидитъ въ буфетной съ папашей и въ своемъ военномъ сюртук съ форменными пуговицами смахиваетъ совсмъ на офицера.
Вольсей къ этому именно и стремился. Ему страшно хотлось походить на офицера. Необходимо замтить, что въ качеств моднаго военнаго и статскаго портного, онъ сшилъ на своемъ вку множество великолпныхъ красныхъ и синихъ мундировъ, которыми такъ щеголяетъ англійская армія. Что касается до пуговицъ съ королевскимъ гербомъ, то онъ считалъ себя въ прав носить таковыя, такъ какъ неоднократно шилъ платья для покойнаго короля Георга IV. Разсказывая объ этомъ, онъ обыкновенно присовокуплялъ: ‘Мало того, сударь, въ архивахъ нашей фирмы до сихъ поръ еще хранятся мрки, снятыя съ князей Блюхера и Шварценберга. Я самолично снималъ мрку съ герцога Веллингтона’. Надо полагать, что только избытокъ патріотизма удержалъ почтеннаго Вольсея отъ поздки на островъ св. Елены, а то бы онъ непремнно снялъ мрку также и съ Наполеона. Онъ носилъ черный парикъ съ синеватымъ отливомъ и бакенбарды такого же цвта,— говорилъ по преимуществу лаконическими отрывистыми фразами, а на маскарады и костюмированные балы являлся всегда въ фельдмаршальскихъ мундирахъ.
— Сегодня вечеромъ онъ и въ самомъ дл походитъ на офицера,— продолжала г-жа Крумпъ.
— Да,— подтвердила Гиночка,— но у него такой противный парикъ. Кром того, краска съ бакенбардъ постоянно пачкаетъ ему блыя перчатки.
— Не каждому изъ насъ суждено носить собственные свои волосы,— пояснила ей со вздохомъ мамаша.— Правда, что у Розанчикова волосы замчательно хороши!
— Какъ и у всхъ другихъ парикмахеровъ,— пренебрежительно замтила Моргіана,— Зато у нихъ пальцы всегда такіе жирные и такъ лоснятся!
Можно было бы подумать, что съ красавицей Моргіаной творится что-то неладное. Неужели ей и въ самомъ дл не нравился ни одинъ изъ обоихъ ея вздыхателей? Положимъ, что молодой Глауберъ, игравшій роль Ромео въ домашнихъ спектакляхъ, былъ гораздо моложе и авантажне ихъ обоихъ. Можетъ быть также, что, увидвъ впервые въ лиц мистера Валькера настоящаго джентльмена, барышня начала все боле сознавать отсутствіе великосвтской утонченности манеръ у обоихъ своихъ поклонниковъ. Не подлежитъ сомннію, что весь вечеръ она, не смотря на предупредительность Вольсея, обнаруживала холодную сдержанность и неоднократно поглядывала на дверь ложи, какъ если бы ожидала, что кто-нибудь войдетъ. Вернувшись домой въ ‘Королевскія Сапожныя Щетки’, она скушала лишь очень немного устрицъ изъ боченка, который галантный портной распорядился купить на ужинъ.
— Чтобы это могло значитъ,— спросилъ Вольсей у своего союзника Крумпа, съ которымъ остался вдвоемъ по удаленіи дамъ изъ-за стола.— Она весь вечеръ молчала, словно нмая, ни разу не усмхнулась въ водевил и не расплакалась въ трагедіи, а вдь вы сами знаете, какъ охотно она смется и плачетъ! Замтьте также, что она выпила всего лишь полъ-стакана негуса и только одну кружку пива.
— Да-съ, это совершенно справедливо,— спокойнымъ тономъ возразилъ Крумпъ.— Должно быть она не на шутку втюрилась сегодня въ цырюльника. Кстати, вдь онъ причесывалъ ее сегодня къ спектаклю!
— Въ такомъ случа, чертъ возьми, придется всадить ему пулю въ лобъ!— воскликнулъ Вольсей.— Я ни за что не позволю этой жирной, глупой, лнивой бестіи жениться на миссъ Моргіан. Нтъ! Я лучше заставлю его вызвать меня на дуэль въ будущую же субботу… Наступлю ему на ногу, или же дерну его за носъ.
— Въ клуб Телячьихъ Почекъ ссоры воспрещаются,— строго возразилъ Крумпъ.— До тхъ поръ, пока я занимаю тамъ предсдательское кресло, я не допущу никакихъ ссоръ.
— Во всякомъ случа, вы вдь останетесь на моей сторон?
— Вамъ не къ чему меня объ этомъ и спрашивать! Вы человкъ порядочный и нравитесь мн гораздо больше Розанчикова. Я, сударь, отношусь къ вамъ съ большимъ довріемъ, чмъ къ нему. Хотя вы и портной, но все таки я считаю васъ въ большей степени джентльменомъ, чмъ Розанчикова, и отъ всего сердца желаю Моргіан выдти за васъ замужъ. Г-жа Крумпъ, какъ вамъ извстно, держится иной политики, и я тутъ ничего не могу подлать, потому что женщина всегда любитъ поставить на своемъ. Знайте, однако, сударь, что Моргіана въ этомъ отношеніи ничуточки не уступитъ родной своей матери. Можете быть уврены, что она никого не послушается и поступитъ такъ, какъ ей самой придетъ въ голову.
Вольсей отправился домой, все еще упорствуя въ намреніи умертвить Розанчикова. Крумпъ съ совершенно спокойной совстью легъ спать и храплъ цлую ночь въ обычномъ своемъ тон. Розанчиковъ испыталъ нсколько мучительныхъ минуть лихорадочной ревности, когда, зайдя вечеромъ въ клубъ, узналъ, что Моргіана ухала въ театръ съ его соперникомъ. Сама миссъ Моргіана видла во сн человка, который… увы, отчего мы должны въ этомъ сознаться?— до чрезвычайности походилъ на капитана Говарда Валькера. ‘Что если я стану капитаншей такой-то и такой-то?— думала она.— Какъ я буду любить тогда своего муженька!’
Около того самого времени г-нъ Валькеръ, возвращаясь на извозчик домой изъ Регентскаго клуба, пьянымъ голосомъ твердилъ:— Какіе волосы, какіе брови! А глаза-то, глаза! Словно би…би…биліардные шары, клянусь Юпитеромъ!

ГЛАВА II.
въ которой мистеръ Валькеръ длаетъ трижды попытку отыскать мстожительство Моргіаны.

На другой день посл обда въ Регентскомъ клуб мистеръ Валькоръ перешелъ опять черезъ улицу въ магазинъ своего пріятеля парфюмера, гд за прилавкомъ по обыкновенно возсдалъ юный джентльменъ еврейскаго происхожденія, г-нъ Ландышевъ.
По причин, лучше всего извстной, безъ сомннія, ему самому, капитанъ чувствовалъ себя въ особенно хорошемъ расположеніи духа. Совершенно позабывъ о крупномъ разговор, происходившемъ у него, всего лишь за день передъ тмъ, съ приказчикомъ г-на Розанчикова, онъ привтствовалъ этого юношу самымъ любезнымъ и дружескимъ поклономъ.
— Желаю вамъ добраго утра, г-нъ Ландышевъ,— сказалъ капитанъ Валькеръ.— Вы, сударь, сегодня свжи какъ цвтокъ, имя котораго носите. Да, вы напоминаете мн свже-распустившійся ландышъ!
— А вы, сударь, желты, какъ золотая монета,— угрюмо возразилъ Ландышевъ, воображавшій, что капитанъ надъ нимъ подшучиваетъ.
— И не мудрено, сударь,— возразилъ, нисколько не смущаясь капитанъ.— Вчера вечеромъ мн пришлось выпить больше обыкновеннаго.
— Тмъ больше вы, значитъ, уподобились скоту, сударь,— объявилъ Ландышевъ.
— Благодарю васъ, Ландышевъ, за этотъ эпитетъ и возвращаю его по принадлежности.
— Понробуйте-ка только назвать меня скотомъ, и я мигомъ перержу вамъ горло,— возразилъ молодой человкъ, состоявшій одно время помощникомъ рзника.
— Я тутъ не причемъ, голубчикъ. Напротивъ того, вы сами…
— Что же вы хотите сказать, что я лгу?— воскликнулъ разъяренный Ландышевъ, искренно ненавидвшій агента и не пытавшійся скрывать своей ненависти.
На самомъ дл онъ твердо ршилъ поссориться съ Валькеромъ и, если возможно, выгнать его изъ магазина г-на Розанчикова.
— Ужь не хотли-ли вы и въ самомъ дл обозвать меня лгуномъ, г-нъ Гукеръ Валькеръ?— спросилъ онъ грознымъ тономъ.
— Ради Бога, Амосъ, попридержите вашъ язычекъ, а не то я долженъ буду… вырвать его вонъ изъ вашего ротика!— воскликнулъ капитанъ, ужасно недолюбливавшій данное ему при крещеніи имя Гукера.
Къ счастью, какъ разъ въ это время вошелъ въ магазинъ какой-то покупатель. Кровожадное выраженіе, искажавшее личико Амоса, тотчасъ же смнилось кроткой привтливой усмшкой, а г-нъ Валькеръ прошелъ въ профессіональный кабинетъ.
Въ присутствіи Розанчикова капитанъ тоже немедленно расцвлъ улыбкою, опустился на кушетку, протянулъ руку парфюмеру и принялся конфиденціально съ нимъ бесдовать.
— Какой у насъ былъ обдъ, милйшая моя щепочка, и какое собралось за нимъ первостатейное общество: Биллингсгетъ, Вокзалъ. Сенбаръ, Буферъ изъ ‘голубыхъ’ гвардейцевъ и съ полдюжины другихъ аристократовъ. И знаете-ли, по сколько съ головы обошелся намъ обдъ? Ручаюсь, что вы не угадаете.
— По дв гинеи съ головы, разумется, безъ винъ,— отвтилъ изящный парфюмеръ.
— Не угадали! Попытайтесь опять.
— Неужели по десяти гиней на брата? Меня, признаться, и это бы не удивило, такъ какъ я знаю васъ, аристократовъ. Когда вы соберетесь вмст, вы не жалете денегъ,— пояснилъ Розанчиковъ.— Я самъ какъ-то разъ въ Ричмонд, въ ресторан ‘Звзды и Подвязки’ заплатилъ..
— Полтора шиллинга?
— Не полтора, а тридцать пять шиллинговъ съ головы! Примите во вниманіе, что при случа я не хуже кого другого умю вести себя, какъ подобаетъ настоящему джентльмену, сударь!
— Куда намъ съ вами тягаться! Мы заплатили по восемнадцати пенсовъ съ рыла и ни копйки больше.
— Быть не можетъ, вы шутите! Разв можно поврить, чтобы маркизъ Биллингсгетскій сталъ сть обдъ въ полтора шиллинга? Нтъ, черта возьми, если бы я былъ маркизомъ, я платилъ бы за завтракъ по пяти фунтовъ стерлинговъ и не бралъ бы отъ лакея сдачи.
— Вы, милйшій мой Бутончикъ, плохо знакомы съ англійскимъ аристократомъ,— возразилъ Капитанъ съ презрительной улыбкой и затмъ снисходительно добавилъ:— Да-съ, голубчикъ, вы недостаточно уяснили себ характеръ истиннаго великосвтскаго джентльмена. Простота нравовъ, сударь, является отличительной его чертою. Угодно вамъ знать, что мы ли за обдомъ?
— Разумется, супъ изъ черепахи и жареную дичь. Безъ нихъ вдь не обходится никакой порядочный обдъ.
— Все это намъ надоло! Мы наслаждались гороховымъ супомъ съ отварными потрохами. Что вы на это скажете? Намъ подавали салакушку и сельдей, бычачье сердце, баранью лопатку съ жаренымъ картофелемъ, заливное изъ поросенка и въ заключеніе ирландскій мясной соусъ. Я, сударь, заказывалъ обдъ и удостоился за изобртательность большихъ почестей, чмъ докторъ Уде, или Сойе. Маркизъ былъ вн себя отъ восторга. Графъ сълъ цлое блюдо салакушки, а если виконтъ не обожрался до разстройства желудка бычачьимъ сердцемъ, то пусть меня назовутъ не Валькеромъ, а какъ угодно иначе. За столомъ у насъ предсдательствовалъ Билли, какъ я его называю. Онъ провозгласилъ тостъ за мое здоровье и знаете-ли, что предложилъ вмст съ тмъ эта протоканалья?
— Что же изволили предложить его свтлость?
— Чтобы каждый изъ присутствовавшихъ уплатилъ по два пепса, и чтобы я такимъ образомъ отобдалъ безплатно. Предложеніе это было принято и, клянусь Юпитеромъ, восемнадцать пенсовъ были мн вручены въ оловянной кружк съ просьбою принять таковую тоже на память. Посл об, да мы отправились къ Тому Спрингу, отъ него попали въ Финишъ, а оттуда въ участокъ, т. е., собственно говоря, не я, а они, такъ какъ изъ Финиша я похалъ прямо домой и только что усплъ лечь въ постель, какъ меня по ихъ просьб потребовали къ приставу, чтобы дать за нихъ поручительство.
— Счастливую жизнь, подумаешь, ведутъ молодые аристократы,— проговорилъ въ раздумь Розанчиковъ.— Съ утра и до поздней ночи они, съ позволенія сказать, утопаютъ въ удовольствіи. И все это выходитъ у нихъ такъ просто, безъ всякой аффектаціи, видно сейчасъ настоящихъ, родовитыхъ, мужественныхъ и прямодушныхъ британцевъ!
— Хотлось бы вамъ съ ними познакомиться, милйшій мой Бутончикъ?— освдомился капитанъ.
— Если бы это случилось, сударь, смю уврить, я бы не ударилъ въ грязь лицомъ,— отвчалъ Розанчиковъ.
— Ну-съ, такъ вы съ ними познакомитесь, и леди Биллингсгетъ будетъ покупать себ духи въ вашемъ магазин. Вся наша компанія собирается отобдать на будущей недл у рябого Боба. Вы явитесь на обдъ моимъ гостемъ!— воскликнулъ капитанъ, дружески хлопнувъ по спин художника-парикмахера.— А теперь, голубчикъ, разскажите мн, какъ вы провели вечеръ?
— Я, сударь, заходилъ къ себ въ клубъ,— отвчалъ сильно покраснвъ г-нъ Розанчиковъ.
— Какъ, разв вы не были въ театр съ прелестной черноокой двицей? Какъ ея фамилія, Розанчиковъ?
— Къ чему упоминать ея фамилію!— возразилъ парикмахеръ, побуждаемый къ этому частью осторожностью, частью же стыдомъ. Онъ не смлъ сознаться, что избранницу его сердца зовутъ просто напросто Крумпъ и вовсе не желалъ, чтобы капитану удалось разузнать всю подноготную про барышню, которую почтенный куаферъ мысленно считалъ уже своей невстой.
— Вамъ хочется обезпечить за собою пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ, каналья вы этакая!— объявилъ съ добродушнымъ видомъ капитанъ.
На самомъ дл, однако, осторожность Розанчикова была ему до чрезвычайности непріятна. Если онъ далъ себ трудъ разсказать парикмахеру про обдъ и общалъ познакомить Розанчикова съ лордами, то это длалось единственно лишь съ цлью привести художника въ достаточно хорошее расположеніе духа, дабы изъ него можно было выудить кое-какія подробности относительно молоденькой барышни съ дивными волосами и глазами, напоминавшими билліардные шары. По этой же именно причин сдлана была имъ передъ тмъ попытка примириться съ Ландышевымъ, окончившаяся столь неудачно. Вышеизложенныя объясненія были бы совершенно излишними для читателя, коротко знакомаго съ мистеромъ Валькеромъ, но вдь мы закончили всего лишь первую главу повсти и кому могутъ быть извстны мотивы нашего героя, если самъ авторъ не потрудится ихъ объяснить?
Лаконическій, исполненный собственнаго достоинства отвтъ почтеннаго торговца бергамотнымъ масломъ: ‘Не спрашивайте объ ея имени, капитанъ’, явился большимъ разочарованіемъ для Говарда Валькера. Онъ просидлъ посл того еще съ четверть часа у парфюмера, разыгрывая роль самаго добродушнаго малаго, но вмст съ тмъ, какъ говорится, искусно забрасывая удочку. Вс его старанія оказались, однако, тщетными, такъ какъ парфюмеръ не попадался на крючекъ. Дло въ томъ, что этотъ злополучный карась былъ слишкомъ уже запуганъ рыболовами. Жирному, робкому, лнивому, добродушному бдняг приходилось постоянно быть на своемъ вку жертвою негодяевъ. Онъ безпрерывно попадалъ изъ одной ловушки въ другую, и всегда трепеталъ въ чьихъ-нибудь когтяхъ. Благодаря этому, у него выработалось притворство, свойственное робкимъ натурамъ, и чутье, дозволявшее ощущать присутствіе хищника, подобно тому какъ заяцъ чуетъ еще издали борзую собаку. Онъ зналъ, что съуметъ остановиться на всемъ скаку, сдлать петлю и увильнуть въ сторону, а если это не удастся, и надо будетъ улепетывать отъ врага, то въ конц концовъ все-таки его настигнутъ и придушатъ. Чувство инстинктивнаго страха подсказывало Розанчикову, что, задавая свои вопросы, капитанъ замышляетъ противъ него недоброе. Поэтому-то онъ такъ остерегался и трепеталъ, чтобы не проговориться. Какою благодарностью преисполнилось его сердце, когда, наконецъ, подъхалъ экипажъ леди Грогморъ съ тремя барышнями, которыхъ надлежало причесать, такъ какъ он отправлялись въ три часа пополудни на званый завтракъ.
— Я опять зайду къ вамъ, Розанчикъ,— объявилъ Валькеръ, услышавъ про это.
— Заходите, капитанъ, вы меня очень обяжете,— отвчалъ парикмахеръ и съ грустью на душ направился въ предназначенный для дамъ профессіональный свой кабинетъ.
— Прочь съ дороги, подлый негодяй!— взревлъ капитанъ, сопровождая это восклицаніе цлымъ градомъ проклятій по адресу рослаго лакея леди Грогморъ, который въ своихъ брюкахъ рубиново-краснаго цвта стоялъ какъ разъ въ дверяхъ магазина, вдыхая въ себя десятки тысячъ ароматовъ, носившихся тамъ въ воздух. Не на шутку испугавшійся, лакей поспшно отскочилъ въ сторону, и капитанъ, наглядно доказавшій свою неустрашимость, прошелъ мимо, не обращая ни малйшаго вниманія на ироническую усмшку коварнаго Ландышева.
До чрезвычайности взбшенный своей неудачей, капитанъ Говардъ Валькеръ шелъ въ негодованіи по Бондстриту.
— Я все-таки же узнаю, гд она живетъ,— ворчалъ онъ сквозь зубы.— Я непремнно долженъ узнать ея квартиру, хотя бы мн это обошлось цлыхъ пять фунтовъ стерлинговъ. Клянусь Юпитеромъ, я не пожалю этой суммы!
— Знаю, знаю, что вы не пожалете!— проговорилъ неожиданно возл него кто-то въ полголоса серьезнымъ увреннымъ басомъ,— Разв деньги для васъ что-нибудь значатъ?
Оглянувшись, Валькеръ узналъ ому Деля.
Кто въ Лондон не знаетъ омушку Деля? Щечки у него словно наливное яблочко, волосы тщательно подвиваются каждое утро, а тросточка украшена изящнымъ лазуревымъ набалдашникомъ. омушка прогуливается по столичнымъ улицамъ всегда въ коротенькомъ коричневомъ пальтец и громадныхъ ботинкахъ съ широкими носками, держа подъ мышкой парочку самоновйшихъ журналовъ и дождевой зонтикъ. Онъ положительно вездсущъ. Всмъ и каждому приходилось съ нимъ ежедневно встрчаться и онъ зналъ всю подноготную о всхъ и каждомъ, но его собственное существованіе было облечено ршительно для всхъ завсою непроницаемой тайны. Про него говорили, будто онъ уже боле сотни лтъ слоняется по Лондону, и за все это время ни разу не пообдалъ еще на собственный счетъ. Онъ производилъ впечатлніе какой-то восковой фигуры съ свтлыми стеклянными ничего не выражавшими глазами. омушка говорилъ всегда съ усмшкой. Встрчаясь, напримръ, съ вами, онъ зналъ, что именно подавали у васъ вчера за обдомъ и могъ бы сообщить подробное меню любого обда, у кого угодно за предшествовавшія сто лтъ. Служа передаточною сумою для всхъ вообще скандаловъ, на пространств отъ Бондстрита до Широкой улицы, онъ зналъ ршительно всхъ писателей, актеровъ и прочихъ такъ или иначе извстныхъ личностей. О каждомъ изъ нихъ омушка не затруднялся сообщать самыя обстоятельныя біографическія подробности. Правда, что въ громадномъ большинств случаевъ у него на самомъ дл не имлось для этого ровнехонько никакихъ данныхъ, но онъ замнялъ фактическое отсутствіе таковыхъ свжеиспеченными вымыслами, по части которыхъ обнаруживалъ замчательную изобртательность. Будучи доброжелательнйшимъ человкомъ въ свт, онъ, при встрч съ вами, не упуститъ случая наговорить вамъ самыхъ что ни на есть компрометирующихъ вещей про вашего сосда, а простившись съ вами, не замедлитъ разсказать что-нибудь въ томъ же род и про васъ самихъ.
— Ну, разумется! Что могутъ значить для васъ деньги, милйшій мой?— сказалъ омушка Дель, только что вышедшій отъ Эберсовъ, гд выуживалъ себ билеты въ Оперу.— Вы заработываете ихъ себ тамъ, въ Сити, цлыми мшками — десятками и сотнями тысячъ фунтовъ стерлинговъ. А видлъ, что вы заходили къ Розанчикову. Прекрасная парикмахерская! Лучшая во всемъ Лондон! Замчательно бойко торгуетъ! Продаетъ маленькій кусочекъ мыла за два съ полтиной! Для меня, мой милйшій, такое мыло не по карману. Этотъ Розанчиковъ долженъ наживать многія тысячи фунтовъ стерлинговъ въ годъ. Такъ вдь я говорю?
— Лестное слово, ома, я этого не знаю.
— Будто и въ самомъ дл не знаете? Полноте честныхъ людей морочить! Вы, коммерческіе агенты и коммиссіонеры, знаете ршительно все на свт! Вамъ извстно, что онъ выручаетъ пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ и могъ бы выручать десять, если бы тому не мшали нкоторыя, опять-таки вамъ извстныя обстоятельства.
— Я, право, о нихъ ничего не знаю.
— Ну что вы очки-то мн втираете! И не грхъ вамъ обманывать бднаго старика. Вамъ какъ нельзя лучше извстно, что тутъ пахнетъ жидами… Амосомъ и пятидесятью процентами въ годъ. Отчего не догадался этотъ Розанчиковъ призанять денегъ у какого-нибудь честнаго христіанина?
— Мн дйствительно доводилось слышать что-то такое въ этомъ род!— подтвердилъ, разсмявшись, Валькеръ.— Скажите, однако, на милость, Томъ, какъ это вамъ удается все развдать?
— А вамъ такъ нтъ надобности даже и развдывать! Вы знаете сами какъ нельзя лучше разбойническую продлку, которую устроила съ нимъ, не помню ужь хорошенько, эта хористка, или модистка… Кашмирскія шали, драгоцнности отъ Сторра и Мортимера, пикники въ загородномъ ресторан ‘Звзды и Подвязки’,— все это, знаете, стоитъ денегъ. Розанчиковъ поступилъ бы гораздо лучше, если бы сталъ, не мудрствуя лукаво, сть за обдомъ гороховый супъ и салакушку. Такъ вдь? Вамъ самимъ извстно, что джентльмены получше его остались довольны такимъ угощеніемъ.
— Гороховымъ супомъ и салакушкой! Какъ, вы уже и объ этомъ слышали?
— А кто, скажите, взялъ лорда Биллинсгета на поруки изъ полицейскаго участка? Вдь, можетъ быть вы тоже не знаете этого? Какая, подумаешь, продувная бестія!— При этихъ словахъ лицо омушки осклабилось многозначительной, чуть что не сатанинской улыбкой.— А кто не захотлъ идти съ остальнымъ обществомъ въ Финишъ? Кому презентовали великолпную чашу сувереновъ? И вы заслуживали этого подарка, любезнйшій, заслуживали его вполн. Говорятъ, будто кружка была оловянная и насыпана мдяками, но я старый воробей, на мякин меня не поймаешь!— пояснилъ омушка закашлявшись.
— Знаете-ли что, почтенный ома?— вскричалъ Валькеръ, осненный внезапною мыслью.— Вы человкъ всевдующій и театральный старожилъ. Не слыхивали-ли вы когда-нибудь про балерину миссъ Деланси?
— Ту Деланси, которая танцовала въ велльской трупп Садлера въ 1816 году? Разумется, слышалъ! Знаю, что настоящая ея фамилія была Вюджъ. Лордъ Донжуановъ-Пошлепкинъ до такой степени ею восхищался, что ей пришлось подъ конецъ выдти замужъ за его лакея, нкоего Крумпа, которому она и принесла въ приданое пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Теперь они держатъ въ Вункерскомъ подворь трактирчикъ подъ вывской ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’ и народили, если не ошибаюсь, четырнадцать штукъ дтей. Ужь не находите-ли вы одну изъ ихъ дочерей хорошенькой? Быть можетъ, по этому именно вы и хотли пожертвовать пятью фунтами стерлинговъ за точный адресъ г-жи Крумпъ. Какой, подумаешь, однако, вы хитрецъ! Благодарю васъ, милйшій и желаю вамъ всяческаго успха. Прощайте!.. А вы, дружище Джонсъ, какъ вы живете-можете?
И, ухвативъ за руку Джонса, омушка Дель покинулъ, казалось, капитана Валькера на произволъ судьбы. Въ дйствительности, однако, онъ безотлагательно принялся разсказывать Джонсу про капитана всякія были и небылицы,— объяснилъ, что, какъ извстно почтеннйшему Джонсу, капитанъ вращается въ самыхъ аристократическихъ лондонскихъ кружкахъ и ведетъ такія дла, что легко можетъ быстро разбогатть, если только не попадетъ, какъ это не разъ уже съ нимъ случалось, въ Долговую тюрьму. Въ настоящую минуту, по словамъ омушки, этотъ, подающій большія надежды, джентльменъ, разыскиваетъ молоденькую двицу, на которую хорошо извстный Джонсу богатый маркизъ соизволилъ обратить благосклонное вниманіе.
Что касается до капитана Валькера, то онъ, разумется, не слышалъ вышеупомянутыхъ отзывовъ омушки. Ему было, впрочемъ, въ данную минуту не до нихъ. Глаза его радостно сіяли, когда онъ бодрой эластичной поступью весело шелъ по улиц, направляясь въ собственную свою контору. У входныхъ дверей онъ на минутку остановился и, обернувшись къ находившемуся прямо напротивъ магазину Розанчикова, привтствовалъ этотъ магазинъ торжествующей усмшкой. ‘Вамъ не угодно было сообщить мн фамилію невсты, вы этого не хотли?— мысленно спросилъ Розанчикова капитанъ Валькеръ.— Можете пенять теперь на себя самого! Я, признаться, разсчитываю, что не положу охулки на руку!’
Два дня спустя, г. Розанчиковъ, въ блыхъ перчаткахъ и съ нсколькими флаконами одеколона, предназначавшимися въ подарокъ дам его сердца, прибылъ въ трактиръ ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’, что на Беркелейской площади, въ маломъ Бункеровскомъ подворь (шила, какъ говорится, въ мшк не утаишь, заведеніе мистера Крумпа находилось именно тамъ). Остановившись съ минутку на порог этого увеселительнаго заведенія, онъ сталъ прислушиваться съ усиленнымъ біеніемъ сердца къ дивно музыкальнымъ звукамъ пвшаго тамъ хорошо знакомаго ему голоса.
Мсяцъ обливалъ серебристой волной мягкаго своего свта скромную узенькую улицу. Помощникъ конюха, чистившій одну изъ упряжныхъ лошадей леди Замарашкиной, пересталъ свистать, заслушавшись этого пнія. Одинъ изъ рабочихъ мистера Трессля, занимавшійся профессіональнымъ своимъ дломъ, опустилъ молотокъ, которымъ передъ тмъ такъ усердно сколачивалъ заказанный его хозяину гробъ. Зеленщикъ (въ этихъ узенькихъ улицахъ всегда имется зеленщикъ, который по вечерамъ облекается въ блыя вязанныя перчатки и отправляется куда-нибудь исполнять должность сверхштатнаго лакея) стоялъ словно очарованный у дверей своей лавченки. Сапожникъ (который тоже всегда имется на лицо) былъ пьянъ, какъ подобаетъ сапожнику, но вмст съ тмъ обнаруживалъ необычайную скромность, такъ какъ не позволялъ себ аккомпанировать пнію, а терпливо ожидалъ припва, которому и вторилъ добросовстнйшимъ образомъ своимъ пьянымъ голосомъ. Розанчиковъ прислонился къ Сапожнымъ Щеткамъ, изображеннымъ на входной двери какъ разъ подъ фамиліей Крумпа. Оттуда онъ глядлъ на ярко освщенное, задернутое красной занавской окно буфетной, по которому скользила хорошо знакомая ему громадная тнь высокаго чепца г-жи Крумпъ. Отъ времени до времени виднлась также тнь руки этой достойной дамы, схватывавшая тнь бутылки. Вслдъ затмъ тнь чайной чашки подымалась къ тни чепца и т. д. и т. д. Вынувъ изъ кармана свой шелковый фуляръ, Розанчиковъ отеръ съ своего чела выступившія крупныя капли пота, прижалъ къ сердцу то, что было у него облечено въ блыя перчатки, и облегчилъ свою грудь вздохомъ, полнымъ сочувствія. Красавица пла:
Приди ко мн въ лсную снь.
Найдемъ мы отдыхъ тамъ и тнь!
Приди, мой милый другъ,
Ты будешь мн супругъ!
Приди жь, насъ ждетъ блаженство,
Блаженство!
(Пьяный сапожникъ на улиц подтягиваетъ: ‘Блаженство!’)
— Экій скотина,— замчаетъ Розанчиковъ.
Ужь взошла луна златая,
На трав лежитъ роса,
Истомилась ожидая
Тебя двица краса.
Иди жь, тамъ ждетъ блаженство!
Блаженство!
Трала-ла-ла-ла-ла
Тру-ли-ли-ли-ли-ли.
Бла-жен-ство!..
(Пьяный сапожникъ: ‘Три-ла-лали и т. д.).
— Какъ, и вы тоже здсь?— освдомился приближавшійся твердой отчетливой поступью другой джентльменъ въ сюртук военнаго покроя, вызолоченныя пуговицы котораго ярко сверкали въ лучахъ мсяца.— Вы здсь, Розанчиковъ? Впрочемъ, васъ вдь всегда можно здсь встртить. Гд медъ, тамъ: и муха.
— Тсъ, Вольсей! Замолчите!— предложилъ Розанчиковъ своему сопернику портному (джентльменъ въ военномъ сюртук оказался вторымъ оффиціальнымъ поклонникомъ д-цы Крумпъ). Вольсей поэтому сталъ тоже въ дверяхъ, прислонившись къ противуположной дверной стойк, такъ что вдвоемъ съ Розанчиковымъ, надленнымъ, какъ извстно, необычайнымъ дородствомъ, совершенно загородилъ входъ въ трактирное заведеніе. Между обоими поклонниками очаровательной Моргіаны наврядъ-ли могъ бы протиснуться въ дверь даже листокъ почтовой бумаги. Оба влюбленные джентльмены стояли словно каріатиды на страж, не смя дохнуть до тхъ поръ, пока предметъ ихъ любви продолжалъ пть не всегда врнымъ, но замчательно звучнымъ, могучимъ голосомъ:
И будемъ мы тамъ
Длить пополамъ
И миръ, и любовь, и блаженство.
Трогательныя слова псни такъ сильно подйствовали на Розанчикова, что въ красивыхъ, выразительныхъ его глазкахъ сверкнули слезы. Вольсей былъ тоже тронутъ до глубины души. Сердито сжавъ руку въ кулакъ, онъ объявилъ:
— Желалъ бы, чтобы мн показали кого-нибудь, кто могъ бы спть также хорошо, какъ она. Экій проклятый, подумаешь, сапожникъ! Замолчишь-ли ты, наконецъ, пьяная образина? Молчи, или я расшибу теб голову!
Пьяный сапожникъ, не обращая вниманія на эту угрозу, продолжалъ со всею возможной для него добросовстностью вторить припву. Когда такимъ образомъ пснь Моргіаны съ его припвомъ благополучно закончилась, изъ буфетной послышалось восторженное стучанье стаканами по столу, смнившееся громкими рукоплесканіями, и кто-то воскликнулъ: ‘Браво!’
Услышавъ этотъ возгласъ, Розанчиковъ поблднлъ какъ смерть, затмъ вздрогнулъ всмъ тломъ и ринулся впередъ, причемъ крпко притиснулъ или, лучше сказать, приплюснулъ портного къ косяку двери. Съ усиліемъ протиснувшись мимо своего соперника, онъ бросился къ дверямъ буфетной и влетлъ, словно бомба, въ комнату.
— Какъ поживаете, благоухающій мой Бутончикъ?— воскликнулъ тотъ же голосъ, который передъ тмъ кричалъ ‘браво’. Это былъ голосъ капитана Валькера.

* * *

На слдующее утро, въ десять часовъ, джентльменъ въ военномъ сюртук съ пуговицами, украшенными королевскимъ гербомъ, порывисто вошелъ въ магазинъ г-на Розанчикова и, обратившись къ Ландышеву, объявилъ повелительнымъ тономъ:
— Скажите вашему хозяину, что мн надо его видть.
— Онъ въ своемъ кабинет,— объяснилъ Ландышевъ.
— Ну, такъ сходите за нимъ и призовите его сюда!
Ландышевъ, думая, что иметъ дло съ лордомъ-камергеромъ или по меньшей мр съ королевскимъ лейбъ-медикомъ д-ромъ Преторіусомъ, вошелъ въ профессіональный кабинетъ, гд парфюмеръ сидлъ въ засаленномъ старомъ атласномъ халат. Растрепанные свтлые его волосы безпорядочными прядями ниспадали на блдное лицо, двойной подбородокъ котораго свшивался на размякшій отъ пота грязный воротничекъ рубашки. Туфли цвта зеленаго горошка покоились на ршетк камина, гд на раскаленныхъ угольяхъ варился въ изящной кастрюл шоколадъ, предназначавшійся на завтракъ. Трудно было бы отыскать человка лниве и безпечне бдняги Розанчикова. Тогда какъ Вольсей къ семи часамъ утра всегда успвалъ умыться, выбриться, причесаться, одться, проврить счетныя книги, раздать мастерамъ работу и плотно позавтракать добрымъ кускомъ ветчины, Розанчиковъ къ тому времени не успвалъ еще втереть себ въ волосы обычный фунтъ медвжьяго жира.
Благодаря этой привычк пальцы у него были всегда такими блестящими и засаленными, какъ если бы онъ хранилъ ихъ въ банк помады. Онъ и къ десяти часамъ не усплъ еще привести себя всего въ надлежащій порядокъ.
— Въ магазинъ пришелъ какой-то важный джентльменъ и требуетъ васъ туда,— сообщилъ Ландышевъ, оставившій дверь магазина открытою настежъ.
— Скажите ему, любезнйшій, что я еще въ постели. Я, право же, не одтъ и не могу въ такомъ вид никого принять.
— Это, вроятно, кто-нибудь изъ придворныхъ кавалеровъ. Пуговицы у него съ королевскимъ гербомъ,— замтилъ Ландышевъ.
— Это я: Вольсей!— крикнулъ изъ магазина маленькій человчекъ въ мундир.
Розанчиковъ поспшно вскочилъ, устремился къ дверямъ въ свою спальню и исчезъ тамъ въ одно мгновеніе ока. Было бы ошибочно предполагать, что онъ поспшилъ туда, дабы укрыться отъ г-на Вольсея. Онъ исчезъ всего лишь на минуту, чтобы обтянуть свое чрево поясомъ, безъ котораго стыдился показаться сопернику.
Сдлавъ это и приведя свой туалетъ до нкоторой степени въ порядокъ, Розанчиковъ попросилъ Вольсея къ себ въ частные аппартаменты. Ландышевъ, вроятно, подслушалъ бы весь разговоръ между своимъ хозяиномъ и его гостемъ отъ слова до слова, если бы Вольсей, внезапно отворивъ двери, не схватилъ его за шиворотъ и не приказалъ ему тотчасъ же удалиться въ магазинъ, что Ландышевъ немедленно же исполнилъ, причемъ, однако, далъ себ внутренно клятву отмстить безцеремонному портному.
Вольсей дйствительно намренъ былъ говорить о матеріяхъ важныхъ.
— Г-нъ Розанчиковъ,— сказалъ онъ,— намъ съ вами было бы совершенно излишнимъ скрывать другъ отъ друга, что оба мы любимъ миссъ Моргіану, и что наши шансы на успхъ оставались до сихъ поръ почти одинаковыми. Вы, однако, изволили быть до такой степени осломъ, что познакомили съ ней капитана…
— Осломъ, г-нъ Вольсей? Вы сдлали бы мн удовольствіе, сухарь, уяснивъ себ, что я не въ большей степени ‘оселъ’, чмъ вы сами! Что же касается до капитана, то я вовсе его съ ней не знакомилъ.
— Все равно, это дло второстепенное. Главное то, что онъ позволяетъ себ теперь охотиться въ нашихъ угодьяхъ. Онъ несомннно строитъ куры нашей двиц, и всей наружностью и манерами оставляетъ насъ, какъ говорится, далеко за флагомъ. Необходимо выжить его изъ дома и съ помощью надлежащихъ, ловкихъ маневровъ сдлать возвращеніе это туда невозможнымъ. Посл того мы съ вами, г. Розанчиковъ, будемъ имть возможность ршить на досуг — кто изъ насъ боле достоинъ обладать рукою и сердцемъ миссъ Моргіаны.
— Онъ сметъ еще сравнивать себя со мною, этотъ низенькій, лысый, невзрачный человчекъ, приписанный къ портняжному цеху! у него найдется не больше души, чмъ въ его утюг!— подумалъ про себя Розанчиковъ. Само собой разумется, что онъ не счелъ умстнымъ высказать эти мысли вслухъ, а напротивъ того изъявилъ полнйшую готовность вступить въ какое угодно дружеское соглашеніе съ цлью провалить новаго кандидата на благосклонность двицы Крумпъ. Оба джентльмена ршили заключить другъ съ другомъ союзъ противъ общаго врага,— разсказать родителямъ упомянутой двицы про нкоторые достоврные факты, бросавшіе невыгодный свтъ на капитана, и по возможности предостеречь само Моргіану противъ соблазнителя-волка въ овечьей шкур. Затмъ, освободившись отъ соперника, они пріобртутъ опять полное право дйствовать каждый за собственный страхъ и въ личныхъ своихъ интересахъ.
— Вы знаете, что мн пришло на умъ,— сказалъ маленькій, невзрачный на видъ портной, покраснвъ какъ ракъ и, очевидно, сконфузившись.— Мн пришла на умъ сдлка, которая при существующихъ условіяхъ можетъ оказаться для насъ обоюдно выгодной. Все сводится къ обмну услугъ. Согласны вы на такую сдлку, г-нъ Розанчиковъ?
— Вы имете, вроятно, ввиду предложить обмнъ услугъ по части акцепта дружескихъ векселей?— освдомился куаферъ, мысль котораго зачастую работала именно надъ такими финансовыми комбинаціями.
— Что за вздоръ вы мелете, сударь! Ласкаю себя надеждой, что имя нашей фирмы пользуется на денежномъ рынк гораздо большимъ почетомъ, чмъ многія другія имена.
— Ужь не собираетесь-ли вы оскорбить коммерческое доброе имя Арчибальда Розанчикова? Совтовалъ бы вамъ, сударь, въ такомъ случа уяснить себ, что черезъ три мсяца я…
— Ну, полно, чего тутъ птушиться!— прервалъ его Вольсей, сдерживая свое волненіе.— Намъ съ вами незачмъ теперь ссориться другъ съ другомъ, г-нъ Розанчиковъ. Мн какъ нельзя лучше извстно, что наши сердца не пылаютъ взаимной любовью и привязанностью. Вы, разумется, искренне бы обрадовались, если бы я угодилъ на вислицу, или провалился въ преисподнюю.
— Смю уврить, сударь, что я этого вовсе не желаю.
— Желаете, непремнно желаете! Ручаюсь вамъ въ этомъ честнымъ моимъ словомъ и въ свою очередь признаюсь, что желаю вамъ того же, хотя могъ бы помириться для васъ и со ссылкою въ мста не столь отдаленныя. Мы съ вами уподобляемся теперь, однако, двумъ джентльменамъ, очутившимся на мор въ лодк, въ которой открылась течь. Какой бы взаимной ненавистью ни были проникнуты эти джентльмены, они все-таки будутъ дружно вычерпывать воду изъ лодки. Послдуемъ же, сударь, ихъ примру и будемъ поступать какъ подобаетъ мореплавателямъ, очутившимся въ такомъ положеніи.
— Замтьте себ, однако, сударь, что я вовсе не намренъ ставить на вашихъ векселяхъ свой бланкъ,— заявилъ Розанчиковъ, по обыкновенію не уяснивъ себ хорошенько истиннаго значенія доводовъ своего собесдника.— Я не намренъ ручаться въ денежныхъ длахъ ни за кого въ свт. Если вы, г-нъ Вольсей, оказываетесь теперь въ затруднительномъ положеніи, то совтую вамъ лучше всего обратиться къ старшему компаньону вашей фирмы.
Низменная душонка Розанчикова переполнилась чувствомъ злораднаго удовольствія при мысли о томъ, что его соперникъ бдствуетъ и вынужденъ обратиться къ нему съ просьбой о помощи.
— Какой, однако, олухъ Царя Небеснаго, этотъ безмозглый брадобрй! Не даромъ, значитъ, говорятъ, велика едора, да дура!— вскричалъ въ порыв бшенства Вольсей.
Не на шутку испуганный Розанчиковъ вскочилъ съ дивана и бросился въ звонку. Портной, въ маленькомъ тл котораго вмщался геройскій духъ, расхохотался.
— Оставьте Лизу на кухн, намъ не къ чему звать ее на помощь,— объяснилъ онъ затмъ совершенно спокойнымъ тономъ.— Я вовсе не собираюсь състь васъ живьемъ, Розанчиковъ. Вдь вы, сударь, гораздо больше меня ростомъ и не въ примръ массивне. Если бы вы на меня упали, отъ чего Боже сохрани, то раздавили бы меня своею тяжестью. Сидите себ спокойно на диван и разсудительно слушайте умныя мои рчи!
— Ну-съ, сударь, продолжайте,— со вздохомъ объявилъ парфюмеръ.
— Такъ слушайте же! Въ чемъ именно состоитъ завтнйшее ваше желаніе? Мн, сударь, оно извстно. Вы сами высказывали его передъ мистеромъ Треселемъ и другими членами нашего клуба. Завтнйшее сердечное ваше желаніе, сударь, заключается въ томъ, чтобы обладать щегольскимъ сюртукомъ, вышедшимъ изъ мастерскихъ Линзея, Вольсея и К. Вы говорили какъ-то, что не пожалли бы двадцати гиней за сюртукъ, изготовленный нашею фирмой. Не отпирайтесь, я знаю, что вы это говорили. Графъ Тюфяковъ еще дородне васъ, а между тмъ какую изящную фигуру съумли мы ему придать! Смогла-ли бы какая-нибудь иная фирма, кром насъ, одть графа Тюфякова такъ, чтобы у него имлся хоть сколько-нибудь приличный видъ? Пусть-ка она попытается это сдлать! Что касается до насъ, сударь, то мы съумли бы сдлать даже самаго разжирвшаго толстяка въ мір щеголеватымъ джентльменомъ!
— Если я нуждаюсь въ хорошо сшитомъ сюртук, чего, разумется, отрицать не стану, то мн извстны съ другой стороны люди, которымъ не помшало бы обзавестись порядочнымъ парикомъ.
— Я къ этому именно и велъ рчь,— пояснилъ портной, покраснвъ опять до ушей столь же сильно, какъ и въ самомъ начал этой бесды — Я, сударь, предлагаю вамъ сдлку въ смысл обмна взаимныхъ услугъ. Сдлайте мн парикъ, г-нъ Розанчиковъ, а я обязуюсь честнымъ словомъ сшить для васъ сюртукъ, хотя до сихъ поръ ни разу еще въ жизни не прикасался ножницами къ сукну иначе какъ по заказу настоящаго великосвтскаго джентльмена.
— Вы не шутя длаете мн это предложеніе? Честное слово, не шутя?— переспросилъ Розанчиковъ.
— Разумется, не шутя,— подтвердилъ портной.— Мы можемъ даже сейчасъ же приступить къ длу,— объявилъ онъ, вынимая изъ кармана полоску пергамента, которую джентльмены его профессіи имютъ обыкновеніе носить съ собою. Установивъ Розанчикова въ надлежащую позу, Вольсей безотлагательно принялся производить надъ нимъ такъ называемое предварительное измреніе. Онъ чувствовалъ, какъ билось отъ полноты счастья сердце Розанчикова въ то время, какъ пергаментная мрка проходила надъ этимъ нжнымъ внутреннимъ органомъ парфюмера.
Затмъ, спустивъ шторы и убдившись, что дверь заперта крпко на-крпко, портной покраснлъ сильне чмъ когда-либо, услся въ кресло, указанное ему Розанчиковымъ и, снявъ съ себя черный парикъ, предоставилъ свою голову въ распоряженіе великаго парикмахера. Розанчиковъ поглядлъ на эту голову, а затмъ, ощупавъ и измривъ ее по всмъ направленіямъ, сидлъ минуты съ три въ глубокомъ раздумь, опершись локтями на колни и поддерживая руками собственную свою голову. Все это время онъ пристально смотрлъ на черепъ портного, а потомъ всталъ, обошелъ вокругъ него раза два или три и сказалъ:
— Съ меня и этого достаточно, г-нъ Вольсей. Считайте, что дло у насъ въ шляп. А теперь, сударь,— добавилъ онъ съ видимымъ душевнымъ облегченіемъ,— а теперь, Вольсей,— выпьемъ-ка по рюмочк ликеру, чтобы отпраздновать сегодняшнее наше счастливое свиданіе!
Портной, очевидно, не желавшій брататься съ своимъ соперникомъ, угрюмо объявилъ, что никогда не пьетъ по утрамъ и вышелъ изъ комнаты, не пожавъ даже руки Розанчикову. Дло въ томъ, что въ данную минуту онъ искренно презиралъ не только этого джентльмена, но и себя самого за то, что вступилъ съ нимъ въ сдлку и унизился до изъявленія готовности сшить сюртукъ простому цырюльнику.
Взглянувъ изъ окна своей конторы на улицу какъ разъ въ ту минуту, когда портной выходилъ изъ парфюмернаго магазина, мистеръ Валькеръ долженъ былъ роковымъ образомъ обратить вниманіе на этотъ фактъ и сообразить, что готовится нчто необычайное, если два такихъ смертельныхъ врага, какъ г-нъ Розанчиковъ и Вольсей, признали умстнымъ повидаться другъ съ другомъ.

ГЛАВА III.
Что произошло вслдствіе розысканія мистеромъ Валькеромъ ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’.

Не трудно объяснить, какимъ именно образомъ капитану удалось завоевать въ ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щеткахъ’ великолпную позицію, которую онъ занималъ въ тотъ вечеръ, когда до такой степени изумилъ Розанчикова звуками зловщаго своего ‘браво’.
Проникнуть въ трактирное заведеніе было, разумется, не трудно. Двери его гостепріимно открывались передъ каждымъ, кому вздумалось бы произнести магическое слово ‘кружку пива!’ Безъ сомннія, и Говардъ Валькеръ воспользовался подобнымъ магическимъ словомъ при первомъ своемъ появленіи въ ‘Королевскихъ Щеткахъ’. Онъ потребовалъ, чтобы ему указали комнату, гд можно было бы маленько отдохнуть, и его провели какъ разъ въ то самое святилище, въ которомъ происходили засданія клуба ‘Телячьихъ Почекъ’. Засвидтельствовавъ, что поданное ему пиво лучшее изъ всхъ, какія ему случалось гд-либо пробовать, за исключеніемъ, впрочемъ, Баваріи и нкоторыхъ мстностей Испаніи,— объявивъ. что чувствуетъ себя страшно ‘разбитымъ’ и проголодавшимся, онъ спросилъ, не отыщется-ли въ ресторан чего-нибудь такого, чмъ можно было бы заморить червячка?
— Обыкновенно я обдаю много позже, хозяинъ,— объявилъ онъ, бросивъ въ уплату за пиво полсоверена,— но ваша комнатка кажется мн такою уютной, а виндзорскія кресла до того мягкими, что отобдать здсь мн было бы пріятне, чмъ въ лучшемъ лондонскомъ клуб.
— Одинъ изъ лучшихъ лондонскихъ клубовъ собирается какъ разъ именно въ этой комнат, сударь,— объявилъ до чрезвычайности польщенный Крумпъ.— Членами его состоятъ нкоторые изъ лучшихъ здшнихъ столичныхъ джентльменовъ. Мы называемъ его клубомъ ‘Телячьихъ Почекъ’.
— Да, вдь, это, прости Господи, тотъ самый клубъ, о которомъ такъ часто разсказывалъ пріятель мой Розанчиковъ,— клубъ, въ которомъ собираются нкоторые изъ самыхъ выдающихся лондонскихъ коммерсантовъ!
— У насъ бываютъ люди и получше г-на Розанчикова,— возразилъ Крумпъ.— Разумется, и онъ тоже не дурной человкъ, но все-таки найдутся люди и почище его, напримръ, хотя бы мистеръ Клинкеръ, мистеръ Вольсей, извстной фирмы Линзея, Вольсея и комп…
— Еще бы про нее не знать! Это, вдь, первая фирма во всемъ Лондон. Мундиры ея носитъ вся наша гвардія!— воскликнулъ Валькеръ.
Онъ продолжалъ съ такимъ благодушіемъ бесдовать съ мистеромъ Крумпомъ, что честный трактирщикъ ушелъ въ буфетную въ восторг отъ своего гостя и сообщилъ своей супруг, что в-ъ помщеніи ‘Телячьихъ Почекъ’ сидитъ замчательно изящный великосвтскій джентльменъ, собирающійся у нихъ отобдать.
Фортуна всячески благопріятствовала храброму капитану. Самъ Крумпъ обдалъ всегда въ это время, и когда г-жа Крумпъ вошла въ залу освдомиться у гостя, не угодно-ли ему будетъ скушать ломтикъ ростбифа, изготовленнаго на обдъ для семьи, можете представить удивленіе этой дамы, узнавшей въ постител шутника, пріятеля Арчибальда Розанчикова, веселаго джентльмена, съ которымъ она имла счастіе встртиться лишь за день передъ тмъ! Капитанъ тотчасъ же просилъ дозволенія състь свой ломтикъ ростбифа за однимъ столомъ съ семействомъ хозяина, и г-жа Крумпъ не нашла основательнаго повода къ отказу въ этой просьб. Капитана пригласили, поэтому, въ буфетную за прилавокъ. Двица Крумпъ, имвшая привычку опаздывать къ обду, изумилась еще сильне своей мамаши, увидвъ джентльмена, занимавшаго за столомъ четвертое мсто, какъ разъ напротивъ ея собственнаго прибора. Ожидала-ли она свидться такъ скоро съ обворожительнымъ незнакомцемъ? Это высказали, по крайней мр, большіе ея черные глаза, когда, взглянувъ мелькомъ въ лицо мистера Валькера, они встртились съ его взглядомъ, а затмъ, мгновенно потупившись опять къ тарелк, сдлали видъ, будто углубились въ созерцаніе лежавшей тамъ вареной говядины подъ морковнымъ соусомъ. Щечки двицы зардлись румянцемъ и стали не въ примръ красне моркови, но хорошенькое ея личико удачно скрыло свое смущеніе въ тни роскошныхъ шелковистыхъ, черныхъ, какъ смоль, кудрей.
О, прелестная Мортіана, глаза твои, которые капитанъ такъ мтко сравнивалъ съ билліардными шарами, производили на него могущественное дйствіе! Они, если такъ можно выразиться, попадали прямо въ лузы его сердца. Онъ галантно предложилъ угостить все общество бутылкой шампанскаго. Предложеніе это не встртило особеннаго противодйствія. Мистеръ Крумпъ, подъ предлогомъ отправиться въ погребъ (гд, по его словамъ, хранилось нсколько ящиковъ лучшаго во всей Европ шампанскаго), позвалъ мальчишку Дика и приказалъ ему сбгать какъ можно скоре къ сосднему виноторговцу за парочкой бутылокъ означеннаго драгоцннаго напитка.
Дло въ томъ, что капитанъ Валькеръ, замтивъ, что хозяинъ собирается идти въ погребъ, радушно посовтовалъ ему принести кстати уже дв бутылки. Можно себ представить, что посл того, какъ эти дв бутылки были выпиты (причемъ на долю г-жи Крумпъ пришлось не мене девяти бокаловъ), все общество сдлалось до чрезвычайности веселымъ, счастливымъ и преисполненнымъ взаимнаго доврія. Крумпъ разсказывалъ про свои королевскія сапожныя щетки и августйшіе сапоги, которые ими когда-то чистились, бывшая миссъ Деланси распространялась о минувшихъ своихъ сценическихъ подвигахъ и о картинахъ, украшавшихъ стны комнаты. Миссъ Моргіана сдлалась тоже весьма сообщительной, такъ что солнце не успло еще закатиться, а капитанъ ознакомился уже въ подробности со всею подноготной семьи Крумповъ. Онъ узналъ, что Моргіана не интересуется въ сущности ни однимъ изъ обоихъ своихъ поклонниковъ, изъ-за которыхъ между ея родителями произошла тутъ же при немъ маленькая ссора. Г-жа Крумпъ упомянула при немъ о приданомъ Моргіаны, и это заставило его возгорться еще сильне любовью къ прелестной двиц. Затмъ подали чай съ необычайно вкуснымъ сладкимъ печеньемъ. Чаепитіе смнилось безмятежною игрою въ криббеджъ и пніемъ,— тмъ самымъ пніемъ, которое доставило сперва такое наслажденіе Розанчикову и Вольсею, а затмъ привело ихъ обоихъ въ бшенство и отчаяніе.
Къ концу вечера портной пришелъ въ еще боле сильное бшенство, а парфюмеръ — въ большее, чмъ когда либо, отчаяніе. Розанчиковъ поднесъ Моргіан скромный свой даръ, состоявшій изъ двухъ флаконовъ одеколона.
— Пфуй,— замтилъ на это капитанъ, заливаясь лошадинымъ смхомъ.— Это пахнетъ лавочникомъ!
Онъ позволилъ себ также подшучивать надъ парикомъ портного, который, не обладая должной находчивостью, въ состояніи былъ только ругаться про себя сквозь зубы. Наконецъ, капитанъ Валькеръ разсказывалъ разныя потшныя исторіи про свой клубъ и своихъ пріятелей-лордовъ. Разв можно было при такихъ обстоятельствахъ Розанчикову или Вольсею соперничать съ блестящимъ джентльменомъ, подобнымъ Говарду Валькеру?
Старикъ Крумпъ, обладавшій изрядно дозой врожденнаго здраваго смысла, позволявшаго ему отличать хорошее отъ дурного, сразу же возненавидлъ капитана. Г-жа Крумпъ тоже не восчувствовала къ нему полнаго доврія, но Моргіана признала его прелестнйшимъ человкомъ, какого свтъ когда-либо производилъ.

* * *

Обычный утренній костюмъ Розанчикова состоялъ изъ синяго атласнаго галстуха, съ вышитыми на немъ бабочками, украшеннаго золотою булавкой съ драгоцннымъ камнемъ,— легкаго шалеваго жилета и визитки ревеннаго цвта. Визитка эта (называвшаяся, если не ошибаюсь, ‘тальони’) не застегивалась въ таліи и какъ будто даже ея не имла, но въ дйствительности употреблялась толстяками, дабы произвести такое впечатлніе, какъ будто у нихъ имлась талія. Позволю себ замтить, что дородному человку до чрезвычайности легко придать себ видъ человка, обладающаго таліей. Стоитъ только стянуть немножко среднюю часть туловища какимъ-нибудь пажемъ, и жиръ, выступающій по об его стороны, произведетъ желаемое впечатлніе. Почтенный нашъ парикмахеръ обыкновенно прибгалъ къ этому пріему, такъ что его фигура уподоблялась подушк, перерзанной почти на двое веревкою.
Розанчиковъ стоялъ, усмхаясь, въ дверяхъ магазина, перебирая свои кудри, толстыми жирными пальцами, сверкавшими масломъ и перстнями. Онъ казался въ утреннемъ своемъ костюм до такой степени довольнымъ и счастливымъ, что выглянувшій въ окно агентъ-коммиссіонеръ сразу ощутилъ полную увренность въ существованія направленнаго противъ него заговора между портнымъ и парикмахеромъ. Какъ удалось Валькеру разузнать сущность этого заговора? Увы, восторгъ и тщеславіе бдняги Розанчикова не дозволили ему сохранить въ тайн причину его радости. Языкъ у него чесался и сердце было переполнено до такой степени, что онъ, кажется, готовъ былъ подлиться своей тайной даже съ самимъ Ландышевымъ.
— Какъ только будетъ сшитъ мн сюртукъ,— разсуждалъ самъ съ собою бондстритскій мечтатель,— я найму у Снеффля буланаго иноходца, купленнаго отъ Эстли, и начну кататься но парку. Естественно, что я стану прозжать при этомъ черезъ Малое Бункерское Подворье. Я буду носить срыя брюки съ бархатными лампасами, золоченныя шпоры и французскіе лакированные сапоги. Если мн не удастся тогда провалить одновременно и капитана и портного, то пусть меня тогда не станутъ больше называть Арчибальдомъ. Кстати, я выкину еще вотъ какую штуку: найму маленькій шарабанъ и приглашу Крумповъ обдать въ ‘Звзд и Подвязк’. Я поду рядомъ съ ихъ экипажемъ верхомъ на кон до самаго Ричмонда. Положимъ, что это далеконько, но Снеффль, я знаю, дастъ мн хорошее сдло и, кром того, у буланаго иноходца очень эластичная побжка, такъ что меня на немъ не растрясетъ.
Такимъ образомъ почтенный парикмахеръ услаждалъ себя постройкою воздушныхъ замковъ, великолпнйшимъ изъ которыхъ являлась волшебная греза, рисовавшая двицу Крумпъ въ бломъ атласномъ плать передъ алтаремъ церкви св. Георгія на Ганноверской площади, отдающую ему, Розанчикову, въ вчное владніе ея руку и сердце. Вольсея онъ нисколько не боялся, а потому ршилъ сдлать портному превосходнйшій парикъ, какой только въ состояніи создать парикмахерское искусство.
Мысленно уладивъ такимъ образомъ все къ величайшему своему удовольствію, бдняга послалъ за полдестью розовой почтовой бумаги и нсколькими шикарными конвертами, украшенными филиграннымъ тисненіемъ. На одномъ изъ листковъ онъ написалъ красивымъ почеркомъ пригласительную записку слдующаго содержанія:
‘Павильонъ благоуханій въ Бондстрит’.

‘Четвергъ’.

‘Мистеръ Арчибальдъ Розанчиковъ, кланяясь госпож и двиц Круизъ, проситъ оказать ему честь, осчастлививъ въ будущее воскресенье своимъ обществомъ, дабы раздлить съ нимъ обдъ въ ричмондскомъ ресторан ‘Звзды и Подвязки’.
‘Съ вашего позволенія экипажъ г-на Розанчикова будетъ у вашихъ дверей ровно въ три часа пополудни, а самъ этотъ джентльменъ, опять-таки, съ вашего дозволенія, милостивйшія государыни, подетъ верхомъ на кон рядомъ съ этимъ экипажемъ’.
Записка была вложена въ конвертъ, украшенный, какъ уже упомянуто, филиграннымъ рисункомъ. Запечатавъ конвертъ золотисто-желтымъ сюргучемъ, Розанчиковъ отправилъ его по городской почт въ ресторанъ ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’, куда, разумется, зашелъ вечеромъ и самъ за отвтомъ. Какъ и слдовало ожидать, онъ намекнулъ хозяйк ресторана и ея дочери, что въ воскресенье разсчитываетъ явиться передъ ними въ новомъ щегольскомъ сюртук. Какъ и слдовало ожидать, капитану Валькеру пришлось случайно зайти на другой день въ тотъ же ресторанъ съ билетами въ театръ для г-жи Крумпъ и ея дочери. Понятно, что при такихъ обстоятельствахъ ему разсказали о предстоявшей этимъ особамъ прекраснаго пола загородной поздк въ шарабан мистера Снеффля и подъ конвоемъ Розанчикова, который будетъ возсдать верхомъ на кон.
Капитанъ Валькеръ не держалъ собственныхъ лошадей, но у богатыхъ его пріятелей изъ Регентскаго клуба имлось достаточное количество таковыхъ въ собственныхъ и наемныхъ конюшняхъ. Нкоторыя изъ нихъ стояли въ таттерсал г-на Снеффля, стараго товарища капитана (по закрытому заведенію). Мистеру Валькеру не трудно было поэтому возобновить съ нимъ знакомство. Неудивительно, если въ субботу капитанъ явился подъ ручку съ лордомъ Вокзаломъ въ наемныя конюшни Снеффля и принялся осматривать тамъ лошадей, изъ которыхъ одн принадлежали частнымъ владльцамъ, другія были выставлены на продажу, а третьи отдавались въ наемъ. Благодаря нсколькимъ шутливымъ вопросамъ насчетъ клуба ‘Телячьихъ Почекъ’ и т. п., капитанъ не замедлилъ стать на самую дружескую ногу съ мистеромъ Снеффлемъ и узналъ, на какой именно лошади подетъ въ воскресенье верхомъ г-нъ Розанчиковъ.
Чудовище-Валькеръ ршилъ въ ум своемъ, что Розанчиковъ во время увеселительной поздки непремнно долженъ грохнуться съ коня и утратить всякій престижъ въ глазахъ Моргіаны.
— Это замчательное животное,— объяснилъ Снеффль, указывая на старую лошадь,— тотъ самый знаменитый ‘Императоръ’, который восхищалъ нсколько лтъ тому назадъ публику Эстлейскаго цирка. Г-нъ Дюкру разстался съ нимъ единственно лишь потому, что не въ состояніи былъ равнодушно глядть на этого коня посл смерти первой своей супруги, которая всегда на немъ здила. Я купилъ ‘Императора’, разсчитывая, что на немъ пріятно будетъ здить дамамъ и пожилымъ джентльменамъ, такъ какъ онъ обладаетъ изумительно эластичными ходами, и здокъ чувствуетъ себя на немъ также спокойно, какъ въ кресл. Къ сожалнію, его можно съ спокойной совстью отдавать въ наймы только по воскресеньямъ.
— Почему же это, позвольте спросить?— освдомился капитанъ Валькеръ.— Разв вашъ ‘Императоръ’ смирне по воскресеньямъ, чмъ въ другіе дни недли?
— Оттого, что по воскресеньямъ у насъ на улицахъ не играетъ музыка. Первый джентльменъ, нанявшій у меня этого коня, вынужденъ былъ танцовать на немъ кадриль въ Верхне-Брукской улиц подъ шарманку, которая играла кадриль изъ ‘Фолишонъ’! Это по истин замчательная лошадь! Если вы помните еще пьесу ‘Сраженіе подъ Аустерлицемъ’, въ которой г-жа Дюкру исполняла роль женщины-гусара, то вамъ, разумется, извстно, что она и ея лошадь умирали подъ звуки гимна ‘Боже, храни императора Франца’. Отъ этого самаго и конь прозванъ ‘Императоромъ’. Какъ только начнутъ играть этотъ гимнъ, онъ сейчасъ взвивается на дыбы, начинаетъ отбивать по воздуху тактъ передними ногами, а затмъ искусно падаетъ на землю, словно убитый пушечнымъ ядромъ. Онъ устроилъ разъ такую штуку съ одною дамой на площади передъ Генслейскимъ театромъ, и съ тхъ поръ я никогда не одолжаю его пріятелямъ, кром какъ по воскреснымъ днямъ, когда подобной оказіи не можетъ случиться. Розанчиковъ мой пріятель, и я ни за что не посажу этого бднягу на лошадь, которую считаю незаслуживающей полнаго доврія.
Побесдовавъ еще нсколько времени съ мистеромъ Снэффлемъ, лордъ Вокзалъ и его пріятель простились съ хозяиномъ таттерсаля и направились къ Регентскому клубу. Надо полагать, что имъ пришла на умъ какая-нибудь забавная шутка. По крайней мр, его сіятельство хохоталъ чуть не до упада и кричалъ на всю улицу: — Вотъ такъ штука!.. Просто умора Да и только. Подемъ въ линейк и захватимъ съ собой Лэнгли! Клянусь Юпитеромъ, я готовъ заплатить за такую забаву тысячу фунтовъ стерлинговъ!— и т. д. и т. д.
Въ субботу, въ десять часовъ утра, мистеръ Вольсей съ пакетомъ, завернутымъ въ желтый носовой платокъ, зашелъ къ г-ну Розанчикову. Въ пакет этомъ оказался изящнйшій и превосходнйшій сюртукъ, который когда-либо случалось надвать джентльмену. Онъ сидлъ на Розанчиков, какъ если бы былъ на него отлитъ, нигд его не жалъ, но тмъ не мене производилъ, благодаря художественности своего покроя, по истин чарующее впечатлніе. Парфюмеръ, съ восторгомъ глядя на свое изображеніе въ зеркал, находилъ, что въ этомъ сюртук иметъ видъ величественнаго и вмст съ тмъ бодраго джентльмена, принадлежащаго къ высшей аристократіи и дослужившагося въ королевской британской арміи, по крайней мр, до чина подполковника, если не больше.
Портной, тоже съ удовольствіемъ взиравшій на художественное свое произведеніе, сказалъ:
— Нечего грха таить, вы, Розанчиковъ, человкъ дородный, и съ этимъ фактомъ надо помириться. Во всякомъ случа теперь, сударь, вы походите скоре на Геркулеса, чмъ на Фальстафа и, если справедлива наша англійская поговорка, что платье длаетъ джентльмена, то вы теперь обратились въ таковаго. Совтую вамъ только отказаться отъ синяго галстуха и брюкъ съ лампасами. Позволю себ рекомендовать взамнъ того спокойный и непритязательный костюмъ. Если въ простенькомъ жилет, темныхъ брюкахъ, черномъ галстух и черной шляп вы не окажетесь завтра наиболе прилично одтымъ человкомъ во всей Европ, то я соглашусь стать вмсто чистокровнаго англичанина какимъ-нибудь голландцемъ.
— Благодарю васъ, Вольсей, благодарю васъ, почтеннйшій!— восклицалъ обрадованный парфюмеръ.— Теперь я въ свою очередь попрошу васъ примрить вотъ это,— добавилъ онъ.
Парикъ оказался тоже въ своемъ род художественнымъ произведеніемъ. Онъ былъ сооруженъ не въ такомъ цвтущемъ стил, какой, по мннію Розанчикова, приличествовалъ его собственной особ, но отличался изящною, строгой простотою. Надвъ его на портного, Розанчиковъ сказалъ:
— Можно подумать, что онъ у васъ и выросъ на голов. Никто не скажетъ, что эти волосы не того цвта, которымъ надлила ихъ у васъ мать-природа. (Г-нъ Вольсей покраснлъ). Въ немъ вы кажетесь на десять лтъ моложе и, разумется, вамъ никогда въ жизни не придется больше носить на себ эту гадость, годную разв только для вороньяго пугала,— добавилъ онъ, указывая на прежній парикъ портного.
Посмотрвъ на себя въ зеркало, Вольсей тоже пришелъ въ восхищеніе. Соперники пожали другъ другу руки и ощутили приливъ взаимно-дружественныхъ чувствъ. Растроганный парфюмеръ, сообщивъ портному объ увеселительной поздк, предположенной на завтрашній день, предложилъ ему мсто въ экипаж и за обденнымъ столомъ въ ресторан ‘Звзды и Подвязки’.
— Не угодно-ли вамъ будетъ прокатиться верхомъ?— освдомился Розанчиковъ слегка покровительственнымъ тономъ.— Снеффль дастъ вамъ надежную лошадь, и намъ можно будетъ тогда провожать дамъ верхомъ на коняхъ по об стороны ихъ экипажа.
Вольсей скромно отвтилъ, что верхомъ не здитъ, но охотно соглашается занять мсто въ шарабан, если ему будетъ дозволено принять на себя половинную часть расходовъ по увеселительной поздк.
Предложеніе это было принято Розанчиковымъ, и оба джентльмена разстались, чтобы встртиться вечеромъ опять въ клуб ‘Телячьихъ Почекъ’, гд установившіяся между ними дружескія отношенія произвели на все общество самое благопріятное впечатлніе.
Въ клуб мистеръ Снеффль сдлалъ Вольсею тоже предложеніе, съ какимъ обращался къ нему передъ тмъ парфюмеръ. Разъ, что Розанчиковъ детъ на ‘Император’, то и Вольсею не мшало бы ссть верхомъ на коня. Портной опять-таки отвчалъ скромнымъ отказомъ, объявивъ, что никогда еще въ жизни не садился на лошадь, а потому предпочитаетъ хать въ экипаж. Въ этотъ вечеръ репутація Розанчикова, какъ щеголеватаго свтскаго джентльмена, значительно возросла, по крайней мр, въ клуб ‘Телячьихъ Почекъ’.
Въ воскресенье, ровнехонько въ два часа пополудни, оба кавалера были уже у дверей ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’, гд ихъ встртили дв улыбающіяся особы прекраснаго пола.
— Боже мой, г-нъ Розанчиковъ!— воскликнула двица Крумпъ, словно остолбенвшая при взгляд на парикмахера.— Я никогда еще не видала васъ такимъ красавцемъ!
Комплиментъ этотъ до такой степени подйствовалъ на Арчибальда, что онъ почувствовалъ искреннйшее желаніе немедленно же заключить миссъ Моргіану въ свои объятія, но благоразумно воздержался отъ попытки выполнить это желаніе.
— А осмотрите-ка, пожалуйста, мамаша,— вскричала Моргіана,— что такое случилось съ г-нъ Вольсеемъ? Онъ со вчерашняго дня какъ будто помолодлъ лтъ на десять!
Мамаша подтвердила это заявленіе, вызвавшее со стороны портного галантный поклонъ, а затмъ оба джентльмена обмнялись искренно-дружескимъ рукопожатіемъ.
Погода стояла прекрасная. Розанчиковъ съ молодецкимъ видомъ сидлъ на своемъ кон, бжавшемъ бойкою иноходью. Надвъ шляпу на бекрень и подбоченившись, онъ бросалъ черезъ плечо побдоносные взгляды на Моргіану каждый разъ, когда его ‘Императоръ’ опережалъ шарабанъ. Этотъ достопримчательный конь тревожно насторожилъ уши, прозжая въ Ричмонд мимо Эбенезеровской часовни, гд прихожане какъ разъ въ это время пли хоромъ какой-то священный гимнъ. Кром этого инцидента съ Розанчиковымъ не приключилось во всю дорогу ничего опаснаго. По прибытіи въ Ричмондъ онъ вовсе не чувствовалъ себя разбитымъ или утомленнымъ. Пустивъ своего ‘Императора’ во всю прыть, онъ усплъ сдать его на попеченіе конюха,— встртить подъзжавшій къ крыльцу шарабанъ и помочь дамамъ высадиться изъ таковаго.
Нтъ ни малйшей надобности описывать, какой именно обдъ былъ сервированъ веселому обществу, прибывшему въ ресторанъ ‘Звзды и Подвязки’. Если общество это не роспило за обдомъ нсколькихъ бутылочекъ шампанскаго, то я во всякомъ случа сильно ошибаюсь. Вроятно, среди всего населенія земного шара трудно было бы отыскать другую группу изъ четырехъ человкъ, находившихся въ такомъ жизнерадостномъ настроеніи. Среди демонстративнаго ухаживанія парфюмера и рыцарской галантности портного, Моргіана, надо полагать, совершенно забыла храбраго капитана, или, по крайней мр, чувствовала себя весьма счастливой въ его отсутствіи.
Въ восемь часовъ вечера все общество собралось въ обратный путь.
— Не сядете-ли вы въ экипажъ?— спросила Моргіана у Розанчикова, устремивъ на него одинъ изъ нжнйшихъ своихъ взглядовъ. Можно вдь посадить Дика верхомъ на вашу лошадь!
Арчибальду, однако, слишкомъ уже нравилась верховая зда.
— Я, признаться, боюсь, что онъ не усидитъ на ‘Император’,— возразилъ Розанчиковъ, многозначительно подмигнувъ двиц Крумпъ и, гордо подбоченившись, пустился гарцовать рядомъ съ шарабаномъ. Мсяцъ, съ помощью газовыхъ фонарей, великолпно освщалъ всю окрестную мстность и придавалъ ей необычайно оживленный видъ.
Шарабанъ не усплъ еще далеко отъхать изъ Ричмонда, когда послышались нжные жалобные звуки рожка, на которомъ очевидно весьма хорошій музыкантъ исполнялъ религіозный гимнъ.
— Какая прелестная, дивная музыка,— сказала Моргіана, возводя свои глазки къ звздамъ, сіявшимъ на неб. Музыка очевидно приближалась, вслдствіе чего наслажденіе, доставляемое ею г-ж Крумпъ, двиц Крумпъ и ея обожателямъ, все боле усиливалось. Шарабанъ халъ приблизительно со скоростью восьми верстъ въ часъ, и Розанчиковъ заставлялъ своего ‘Императора’ бжать иноходью, съ этой же самой скоростью.
— Это наврное какая-нибудь любезность съ вашей стороны, г-нъ Вольсей!— сказала романтически настроенная Моргіана, обращаясь къ кавалеру, сидвшему на противуположной скамейк шарабана,— Г-нъ Розанчиковъ угостилъ насъ обдомъ, а вы угощаете теперь музыкой.
Весь вечеръ, въ продолженіи веселаго пиршества въ ресторан ‘Звзды и Подвязки’, Вольсей чувствовалъ по временамъ словно легкіе болзненные уколы при мысли о томъ, что Розанчиковъ, благодаря сравнительно большей разговорчивости, захватывалъ себ большую чмъ бы слдовало долю благосклоннаго вниманія г-жи Крумпъ и ея прелестной дочери. Уплачивая половину расходовъ, почтенный портной естественно могъ находить для себя обиднымъ, что вся заслуга цликомъ приписывается парфюмеру. Поэтому, когда Моргіана освдомилась у Вольсея, не онъ-ли позаботился нанять музыку, портной необдуманно далъ ей уклончивый отвтъ на этотъ вопросъ. Онъ какъ будто желалъ оставить ее при ошибочномъ мнніи, что и въ самомъ дл обнаружилъ таковую галантность.
— Если эта музыка нравится вамъ, миссъ Моргіана,— сказалъ коварный дипломатъ,— то разв я могъ бы желать чего-нибудь лучшаго? Чтобы доставить вамъ удовольствіе, я охотно нанялъ бы, кажется, весь оркестръ Дрюриленскаго театра!
Рожокъ къ тому времени оказался почти уже возл шарабана. Двиц Крумпъ стоило бы только оглянуться, и она узнала бы, откуда раздавалась очаровывавшая ее музыка. За ними медленно хала большая линейка, запряженная четырьмя лошадьми, которыми правилъ, сидя на козлахъ, маленькій джентльменъ въ бломъ сюртук и голубомъ галстух. Рядомъ съ нимъ помщался другой джентльменъ, исполнявшій на рожк дивныя мелодіи, такъ восхищавшія двицу Крумпъ. Онъ дйствительно игралъ очень недурно, и англійскій національный гимнъ такими нжными тонами вырывался изъ мднаго отверстія рожка, что Моргіана, ея мамаша, портной и самъ Розанчиковъ, хавшій рядомъ съ шарабаномъ, были въ одинаковой степени очарованы.
— Благодарю васъ, мой милый, дорогой мистеръ Вольсей!— объявила двица Крумпъ съ выраженіемъ такой сердечной благодарности въ голос, что Розанчиковъ привскочилъ на сдл.
Вольсей, мучимый угрызеніями совсти, только что хотлъ принести полное покаяніе и объявить: — Клянусь честью, сударыня, я тутъ ровно непричемъ,— когда джентльменъ, правившій линейкой сказалъ музыканту:
— Ну, теперь начинайте!
Рожокъ немедленно заигралъ:
‘Боже, храни императора Франца’.
— Тта-та-та-та-та-та.
При звукахъ этой мелодіи ‘Императоръ’ взвился на дыбы и принялся размахивать въ тактъ но воздуху передними ногами.
Розанчиковъ взревлъ отъ ужаса и обхватилъ обими руками шею своего коня, который, не смотря на это, продолжалъ изображать изъ себя монументъ. Г-жа Крумпъ пронзительно вскрикнула, Вольсей, Дикъ, кучеръ шарабана, лордъ Вокзалъ, правившій линейкой, и два грума его сіятельства разразились неудержимымъ хохотомъ. Моргіана кричала:— Спасите его, спасите,— а Розанчиковъ, не помня себя отъ страха, оралъ: — Стой!.. Пропала моя головушка… Ай, помогите,-до тхъ поръ, пока, наконецъ, ‘Императоръ’ не упалъ тутъ же посреди дороги мертвымъ, словно убитый на повалъ пушечнымъ ядромъ.
О вы, жестокосердые люди, склонные смяться надъ бдствіями вашихъ ближнихъ! Вообразите себ душевное состояніе бдняги Розанчикова, лежавшаго подъ ‘Императоромъ’. Онъ упалъ очень спокойно, а животное лежало на немъ не шевелясь. И конь, и всадникъ казались оба въ одинаковой степени мертвыми. Парфюмеръ не лишился чувствъ, но былъ не въ силахъ шевельнуть пальцемъ отъ ужаса. Онъ лежалъ въ луж, воображая, что лужа эта образовалась изъ его собственной крови. Безъ сомннія, онъ остался бы цлую ночь въ такомъ положеніи, если бы грумы благороднаго лорда, сидвшіе, сложа руки, на запяткахъ въ шляпахъ, украшенныхъ кокардами, не слзли оттуда и не вытащили несчастнаго всадника за шиворотъ изъ подъ лошади, которая продолжала лежать совершенно недвижимо.
— Не соблаговолите-ли теперь сыграть ‘Душка Маша Каллаганъ’?— предложилъ кучеръ, отпущенный мистеромъ Снеффлемъ вмст съ шарабаномъ для загородной поздки.
Какъ только рожокъ заигралъ эту веселую псенку, ‘Императоръ’ немедленно же воскресъ и принялся изящно танцевать подъ тактъ музыки. Грумы, счищавшіе тмъ временемъ съ Розанчикова грязь, обтирая его о фонарный столбъ, пригласили этого джентльмена ссть снова на коня. Онъ на это, однако, не согласился. Сердце его слишкомъ уже изстрадалось! Дамы охотно потснились, чтобы дать ему мстечко въ шарабан. Дикъ слъ верхомъ на ‘Императора’ и отправился на немъ прямо въ Таттерсаль. Линейка тоже ухала, причемъ рожокъ наигрывалъ: ‘Что же могъ бы значить этотъ странный сонъ?’ Панталоны у Розанчикова лопнули, а сюртукъ оказался на спин разорваннымъ. Самъ онъ сидлъ, нахмуривъ брови и смотрлъ на своего соперника съ сосредоточенной бшеной злобой.
— Очень вы ушиблись, милйшій г-нъ Арчибальдъ?— спросила Моргіана съ непритворнымъ состраданіемъ.
— Н… не очень,— проговорилъ бдняга, едва не заливаясь слезами.
— Ахъ, г-нъ Вольсей,— добавила мягкосердечная двушка,— какъ могли вы такъ надъ нимъ подшутить!
— Клянусь честью…— началъ было Вольсей защищать полнйшую свою невинность, но смшная сторона инцидента подйствовала на него такъ сильно, что онъ снова разразился неудержимымъ хохотомъ.
— Ахъ вы, подлая бестія!— взревлъ Розанчиковъ,— принявшій это за новое оскорбленіе.— Вы еще смете смяться надо мною, несчастное вы созданье? Вотъ же вамъ, вотъ, сударь!..— Съ этими словами онъ яростно набросился на своего соперника, вовсе по ожидавшаго подобнаго нападенія и чуть его не задушилъ, схвативъ за горло. Затмъ парфюмеръ съ невообразимой быстротою нанесъ портному нсколько ударовъ но носу и ушамъ, подставилъ ему фонари подъ обоими глазами и въ заключеніе, сорвавъ съ головы парикъ, швырнулъ его на дорогу. Моргіана увидла тогда, что природа надлила Вольсея рыжими волосами!

ГЛАВА IV,
въ которой героиня пріобртаетъ массу новыхъ поклонниковъ и вмст съ тмъ играетъ весьма выдающуюся роль въ обществ.

Прошло два года со времени ричмондскаго празднества, которое, начавшись столь мирно, закончилось такимъ крупнымъ скандаломъ. Моргіана ни за что въ свт не могла простить Вольсею его рыжихъ волосъ, или же удержаться отъ смха при воспоминаніи о катастроф съ Розанчиковымъ. Оба эти джентльмена, въ свою очередь, остались непримиримыми врагами. Вольсей вызвалъ даже парфюмера на дуэль, предлагая ему стрляться на пистолетахъ, но Розанчиковъ отклонилъ это предложеніе, совершенно справедливо замтивъ, что торговому люду не пристало подобнымъ образомъ шутить со смертоноснымъ оружіемъ. Портной посовтовалъ тогда своему сопернику закончить распрю поединкомъ на кулачкахъ въ присутствіи членовъ клуба ‘Телячьихъ Почекъ’. Розанчиковъ съ негодованіемъ отвергъ также и это предложеніе, объявивъ, что считаетъ такой поединокъ мужицкимъ и непристойнымъ. Негодующій Вольсей поклялся тогда, что станетъ щипать парфюмера за носъ каждый разъ, когда таковой покажется въ помщеніи клуба. Вслдствіе этой угрозы одному изъ членовъ ‘Телячьихъ Почекъ’ пришлось очистить насиженное имъ кресло.
Самъ Вольсей аккуратно посщалъ вс собранія клуба, но не обнаруживалъ веселья и хорошаго расположенія духа, благодаря которому, клубы и оказываются до такой степени привлекательными для мужчинъ. Уже при самомъ вход онъ отдавалъ половому приказъ:— ‘Какъ только негодяй Розанчиковъ явится, немедленно сообщить объ этомъ мн’. Повсивъ свою шляпу на кнопку, онъ окидывалъ клубный залъ грознымъ взглядомъ, затмъ, засучивъ рукава, принимался потряхивать пальцами и кистями рукъ, словно примриваясь, какъ бы поискуссне схватить за носъ своего соперника, вслуча если Розанчиковъ дерзнетъ и въ самомъ дл явиться передъ свтлыя его очи.
‘Телячьимъ Почкамъ’ все это оказалось не по нутру. Клинкеръ пересталъ посщать клубъ. Торговецъ курами и прочей домашней птицей, Индюшкинъ, послдовалъ его примру. Что касается до Снеффля, то онъ тоже счелъ за лучшее сократиться, такъ какъ Вольсей намревался возложить на него отвтственность за дурное поведеніе Розанчикова и требовалъ, чтобы содержатель наемной конюшни выступилъ хотя бы въ поединк на кулачкахъ замстителемъ парфюмера. Въ конц концовъ вс члены клуба ‘Телячьихъ Почекъ’ исчезли, за исключеніемъ портного и гробовщика Трессля, жившаго какъ разъ по сосдству на той же улиц, гд красовалась вывска ‘Королевскихъ сапожныхъ щетокъ’. Они только вдвоемъ сидли по об стороны хозяина этого почтеннаго заведенія и курили трубки съ такой молчаливой серьезностью, какой могли бы позавидовать даже краснокожіе индйцы. Старику Крумпу становилось все просторне въ его кресл и въ одяніи. Клубъ ‘Телячьихъ Почекъ’ зачахъ и съ предсдателемъ клуба случилось тоже самое. Въ одну отъ субботъ онъ не явился въ клубъ занять тамъ предсдательское свое мсто, которымъ по старой привычк все еще гордился, а въ слдующую затмъ субботу Трессль изготовилъ для него гробъ и вмст съ Вольсеемъ проводилъ до могилы отца и командира ‘Телячьихъ Почекъ’.
Г-жа Крумпъ осталась тогда совсмъ одинокой. Какъ одинокой? можетъ спросить, пожалуй, наивный достопочтенный читатель. Неужели, сударь, вы до такой степени плохо знакомы съ человческой натурой, что не догадываетесь о бракосочетаніи двицы Моргіаны Крумпъ съ капитаномъ Валькеромъ, состоявшемся ровнехонько черезъ недлю посл увеселительной поздки въ Ричмондъ? Бракосочетаніе это имло, разумется, конфиденціальный характеръ, такъ какъ состоялось безъ вдома родителей невсты, но тотчасъ же отъ внца молодая съ своимъ мужемъ прибжала къ родителямъ, какъ это длается всегда въ подобныхъ случаяхъ на сцен, и объявила: ‘Простите меня, милые папенька и маменька! Я замужемъ и передъ вами законный мой супругъ, капитанъ!’ Папенька и маменька ей простили, такъ какъ имъ не оставалось иного выбора. Папенька выплатилъ причитавшееся ей приданое, которое она съ восторгомъ отнесла домой и передала капитану. Все это произошло за нсколько мсяцевъ до кончины старика Крумпа, и капитанша Валькеръ находилась съ своимъ Говардомъ на материк Европы, когда случилось упомянутое прискорбное событіе. Этимъ въ достаточной степени объясняется одиночество и беззащитное состояніе, въ которомъ оказалась вдовствующій: г-жа Крумпъ. Необходимо замтить, впрочемъ, что за послднее время Моргіана рдко видлась съ престарлыми своими родителями. Да и какимъ образомъ, спрашивается, могла эта дама, вращавшаяся, съ позволенія сказать, въ высшихъ сферахъ, принимать въ изящной своей новой квартир на Эджверской алле стараго трактирщика и его жену?
Оставшись такимъ образомъ одинокой вдовицей, г-жа Крумпъ, по собственнымъ ея словамъ, чувствовала себя не въ силахъ жить боле въ дом, гд пользовалась до тхъ поръ такимъ почетомъ и счастьемъ. Она продала поэтому свои права на ‘Королевскія сапожныя щетки ‘ со всею находившеюся тамъ обстановкой. Вырученная такимъ образомъ сумма, вмст съ имвшимся у нея собственнымъ капитальцемъ, обезпечивали бывшей миссъ Делапънси ежегодный доходъ приблизительно въ 60 фунтовъ стерлинговъ. Располагая таковою суммой, вдовушка поселилась въ окрестностяхъ Велльскаго загороднаго театра, отъ котораго у нея остались, надо полагать, пріятныя воспоминанія. Тамъ она столовалась съ одною изъ сорока питомицъ г-жи Серле. Вдовушка увряла, что сердце ея разбито, но, приблизительно черезъ девять мсяцевъ посл смерти мистера Крумпа, одуванчики, настурціи, астры и колокольчики начали снова, какъ ни въ чемъ небывало, цвсти на ея шляпк. Черезъ годъ она сдлалась такой же щеголихой, какъ и прежде и стала посщать Велльскій театръ и другія подобныя ему увеселительныя заведенія, не пропуская ни единаго представленія съ регулярностью капельдинерши. Надо полагать, что она оказывалась еще аппетитной вдовушкой, судя по тому, что одинъ изъ прежнихъ ея поклонниковъ Фискъ, покрывшій себя во времена Гримальди такою славой въ роли арлекина, а теперь игравшій въ Велльскомъ театр благородныхъ отцовъ, предлагалъ ей сдлаться, вмсто вдовы Крумпъ, г-жею Фискъ.
Вдовушка наотрзъ отказалась принять это предложеніе. По правд сказать, она чрезвычайно гордилась своей дочерью, капитаншей Валькерь. Сперва он не особенно часто видлись другъ съ другомъ, но отъ времени до времени г-жа Крумпъ навщала свою дочь и зятя, жившихъ близь Конноутской площади, а въ т дни, когда капитанша навщала свою мамашу, обитавшую на городскомъ шоссе, весь личный составъ Валльскаго театра, начиная съ перваго трагика до мальчишки, служившаго на посылкахъ, немедленно узнавалъ объ этомъ факт.
Было уже упомянуто, что Моргіана отнесла домой свое приданое. Деньги эти помщались въ маленькомъ ридикюльчик, который она улыбаясь и положила на колни своему супругу. Читатель, знакомый съ чрезвычайнымъ эгоизмомъ мистера Валькера, можетъ, чего добраго, предположить, что капитанъ, ожидавшій получить въ придачу къ Моргіан пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ, страшно разозлится, что жена принесла ему пятьсотъ фунтовъ и разразится при этомъ случа цлымъ градомъ самой непечатной брани и грубыхъ проклятій. Ничего подобнаго на самомъ дл не случилось. Сказать по правд, Валькеръ былъ въ то время почти влюбленъ въ свою хорошенькую, веселую, румяную и простодушную жену. Посл свадьбы они совершили маленькое путешествіе, продолжавшееся лишь около двухъ недль, но за это время они чувствовали себя оба въ высшей степени счастливыми. Къ тому же, когда милая добросердечная Моргіана положила вс свои капиталы на колни мужу, а вмст съ тмъ обняла его, поцловала и высказала сердечное свое сожалніе, что у нея не оказалось въ билліонъ билліоновъ разъ большей суммы, для того, чтобы отдать таковую въ распоряженіе возлюбленнаго ея Говарда,— все это звучало такой трогательной искренностью, что человкъ, въ сердц котораго отыскалась бы хоть крупинка злобы противъ такого милаго существа, оказался бы настоящимъ негодяемъ. Говардъ Валькеръ отвтилъ на поцлуи жены такимъ же нжнымъ поцлуемъ, ласково погладилъ дивные шелковистые ея волосы, а затмъ, пересчитавъ съ нсколько разочарованнымъ видомъ лежавшіе въ ридикюл банковые билеты, положилъ ихъ къ себ въ портфель. На самомъ дл Моргіана никогда его даже и не обманывала. Его поднадулъ Розанчиковъ, котораго онъ въ свою очередь, что называется, провалилъ. Вообще, впрочемъ, капитанъ Валькеръ питалъ въ то время такую горячую привязанность къ Моргіан, что не раскаивался въ устроенной имъ коммерческой операціи. По крайней мр, я лично готовъ дать честное слово, что онъ не раскаивался. Кром того, пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ въ новенькихъ банковыхъ билетахъ представляли собой такую сумму денегъ, какую капитанъ не привыкъ видть у себя въ карман. Онъ былъ человкъ смлый, изобртательный и сангвиникъ большой руки, а потому воображалъ, что суметъ великолпнйше устроиться съ этими деньгами. Онъ придумалъ уже съ дюжину различныхъ способовъ, съ помощью которыхъ пятьсотъ фунтовъ должны были возрости сторицею. Тутъ, впрочемъ, нтъ ничего удивительнаго. Сколько простодушныхъ людей смотрли совершенно такимъ же образомъ на пять новенькихъ банковыхъ билетовъ въ сто фунтовъ каждый, разсчитывая, что деньги эти въ состояніи плодиться и размножаться безпредльно.
Для меня лично, впрочемъ, было бы слишкомъ прискорбно останавливаться на этихъ размышленіяхъ. Посмотримъ лучше, какимъ образомъ Валькеръ распорядился съ деньгами своей жены. Онъ прежде всего меблировалъ упомянутый уже домикъ на Эджверской алле,— пріобрлъ порядочный серебряный столовый сервизъ, обзавелся фаэтономъ, запряженнымъ парою пони, нанялъ двухъ горничныхъ и грума, исполнявшаго также должность лакея,— однимъ словомъ, устроилъ себ и своей жен хорошенькое, непритязательное, но вмст съ тмъ, совершенно приличное гнздышко, какимъ дай Богъ обладать каждой порядочной молодой чет при вступленіи ея въ жизнь.
— Я, видите-ли, теперь уже перебсился,— говорилъ онъ своимъ знакомымъ.— Нсколько лтъ тому назадъ я бы, чего добраго, рискнулъ затратить капиталъ въ какое-либо предпріятіе, но теперь девизомъ моимъ служитъ благоразуміе. Пятнадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ приданаго г-жи Валькеръ, закрплены за нею лично до послдняго гроша. Лучшимъ доказательствомъ доврія, съ которымъ отнеслось къ капитану лондонское общество, является тотъ фактъ, что онъ не уплатилъ ни единаго гроша за вышеупомянутый уже серебряный сервизъ, экипажъ и мебель. Вообще, онъ такъ благоразумно распоряжался деньгами, что если бы не приходилось платить наличными деньгами заставные сборы, покупать почтовыя марки и т. п., то онъ, по всмъ вроятіямъ, наврядъ-ли позволилъ бы себ размнять хотя одинъ пятифунтовый билетъ изъ женинаго капитала.
Дло въ томъ, что мистеръ Валькеръ во что бы ни стало ршился разбогатть. Выполнить такое намреніе, разумется, удобне всего въ Лондон. Разв биржа не открыта тамъ всмъ и каждому? Разв испанскіе и колумбійскіе фонды не подымаются и не падаютъ? Для чего существуютъ акціонерныя компаніи, какъ не для того, чтобы наполнять тысячами фунтовъ стерлинговъ карманы своихъ учредителей и директоровъ. Храбрый капитанъ съ величайшей энергіей пустился въ эти коммерческія предпріятія и въ первое время велъ свои дла очень удачно. Онъ такъ своевременно покупалъ и продавалъ разныя акціи и фонды, что началъ пріобртать себ репутацію капиталиста и ловкаго финансоваго дятеля. Фамилію его можно было тогда встртить въ печатномъ списк директоровъ многихъ превосходныхъ филантропическихъ предпріятій, которыми Лондонъ всегда кишмя кишитъ. Въ контор Говарда Валькера производились крупныя операціи на многія тысячи фунтовъ стерлинговъ, фонды и акціи продавались и покупались черезъ посредство его конторы. Бдняга Розанчиковъ ненавидлъ капитана и завидовалъ ему всми силами несчастной своей душонки, глядя изъ дверей магазина (теперь уже подъ общею фирмой, Розанчикова и Ландышева) на капитана, ежедневно прізжавшаго къ себ въ контору, въ хорошенькомъ фаэтон, запряженномъ парою пони, и слыша объ его успхахъ на житейскомъ поприщ.
Г-жа Валькеръ скорбла единственно лишь о томъ, что ей мало приходилось пользоваться обществомъ своего супруга. Дла удерживали его цлый день вн дома. Они же сплошь и рядомъ побуждали его оставлять Моргіану одну по вечерамъ, тогда какъ онъ, опять таки въ интересахъ своихъ коммерческихъ предпріятій, обдалъ съ великосвтскими своими друзьями въ клуб, пилъ тамъ кларетъ и шампанское.
Веселая отъ природы, добродушная, наивная Моргіана никогда не длала мужу упрековъ. Она была въ восторг, когда ему случалось провести вечеръ дома и чувствовала себя счастливой въ теченіе цлой недли, если онъ бывало подетъ съ нею въ паркъ кататься. При такихъ случаяхъ сердце ея до того переполнялось радостью, что она спшила подлиться этой радостью съ матерью, а потому, хала къ ней въ гости и говорила:
— Говардъ катался со мною вчера въ парк, мамаша… Говардъ общалъ взять меня съ собою въ оперу,— и т. д.
Въ тотъ самый вечеръ директоръ Велльскаго театра Гоулеръ, первая трагическая актриса Серле, сорокъ ея питомицъ, вс капельдинеры, театральныя привратницы и даже продавщицы имбирнаго пива знали, что капитанская чета Валькеровъ побывала въ Кенсингтонскомъ театр, или же будетъ занимать въ Большой Опер ложу маркизы Биллингсгетской. Однажды вечеромъ, къ общей радости, капитанша Валькеръ взяла себ ложу въ Велльскомъ театр. Она появилась въ этой лож собственной своей персоной, съ великолпными черными, какъ смоль, локонами и кашмирской шалью, съ флакончикомъ духовъ, черныы и атласнымъ платьемъ и райской птицей на шляпк. Боже праведный, какъ ухаживала за ней вся труппа, начиная съ самого антрепренера, и какъ счастлива была г-жа Крумпъ! Она цловала дочь во всхъ антрактахъ, многозначительно кивала головой своимъ пріятелямъ и пріятельницамъ на сцен, за кулисами и въ корридорахъ, познакомила свою дочь, капитаншу Валькеръ, даже съ капельдинеромъ. Первыя комикъ — Мелльвиль Деламеръ, тиранъ — Кантерфильдъ и знаменитый статистъ — Джонезини, выбжали вс на крыльцо, вызвали громкими возгласами экипажъ капитанши Валькеръ, махали своими шляпами и кланялись до тхъ поръ, пока ея фаэтонъ, запряженный парою пони, не скрылся изъ вида. Капитанъ Валькеръ съ великолпными своими усами прибылъ къ концу представленія и былъ до чрезвычайности доволенъ сочувствіемъ, съ которымъ встртили его самого и его супругу.
Въ числ прочихъ предметовъ роскоши, которыми капитанъ снабдилъ свою квартиру, не слдуетъ забывать о громадномъ роял, занимавшемъ четыре пятыхъ маленькаго будуара г-жи Валькеръ. Аккомпанируя себ на этомъ музыкальномъ инструмент, г-жа Валькеръ постоянно практиковалась въ пніи. Въ отсутствіе капитана, съ утра и до вечера, вся улица оглашалась трелями, фіоритурами, пронзительными высокими и низкими грудными нотами дамы, обитавшей въ дом подъ No 23. Капитанъ находился въ отсутствіи почти каждый день и каждый вечеръ, а потому вся улица порядкомъ негодовала на злоупотребленіе упомянутой дамы звонкимъ ея голосомъ. Извстно, впрочемъ, что на сосдей трудно угодить. Къ тому же, что стала бы длать Моргіана, если бы она не занималась пніемъ? Было бы до чрезвычайности жестоко засадить чернаго дрозда въ клтку и запретить ему развлекаться тамъ пшемъ! Что касается до пріобртеннаго Валькеромъ чернаго дрозда, сидвшаго въ хорошенькой клточк на Эджверской алле, то онъ плъ тамъ почти безъ перерыва и не чувствовалъ себя несчастнымъ.
Приблизительно черезъ годъ посл того, какъ двица Моргіана Крумпъ стала капитаншей Валькеръ, дилижансъ, прозжавшій мимо жилища г-жи Крумпъ (близь Велльскаго театра) и мимо дома г-жи Валькеръ въ Эджевейской алле, сталъ почти ежедневно привозить первую изъ упомянутыхъ дамъ къ ея дочери. Г-жа Крумпъ являлась утромъ къ тому времени, когда капитанъ узжалъ по дламъ, обдала съ Моргіаной въ два часа по полудни, каталась съ ней въ фаэтон по парку, но никогда не засиживалась по вечерамъ позже шести часовъ. Дло въ томъ, что къ семи ей слдовало уже быть въ театр. Кром того, капитанъ могъ чего-добраго вернуться домой съ кмъ-либо изъ аристократическихъ своихъ пріятелей. Въ такихъ случаяхъ онъ всегда бранился и ворчалъ, если заставалъ у себя тещу. Моргіана принадлежала къ числу женъ, поощряющихъ мужей къ деспотизму. Каждое слово мужа было для нея закономъ и каждое его приказаніе выполнялось съ благоговйнымъ трепетомъ. Г-жа Валькеръ совершенно отреклась въ пользу мужа отъ права имть собственное свое сужденіе. Какъ, спрашивается, это случилось? До замужества она казалась, вдь, двицей очень самостоятельнаго характера. Не подлежитъ сомннію, что она была умне своего Говарда. Думаю поэтому, что Моргіану пугали его усы, и что она смирялась именно предъ ними.
Строгое и непреклонное поведеніе эгоистическихъ мужей съ смиренными женами выгодно въ томъ отношеніи, что если такой мужъ случайно сдлаетъ жен маленькую поблажку, то супруга встртить этотъ знакъ вниманія такой восторженной благодарностью, какую никогда бы не подумала выказать мужу и господину, привыкшему исполнять вс ея желанія. Поэтому, когда на просьбу жены, взять ей учителя пнія, капитанъ Валькеръ соизволилъ изъявить согласіе, она сочла означенное великодушіе чуть что не божественнымъ. На слдующій день, когда пріхала г-жа Крумпъ, Моргіана бросилась на шею къ мамаш, объявила своего Говарда настоящимъ ангеломъ и задала себ вопросъ: чего только не сдлала бы сама для человка, который вывелъ ее изъ низменнаго положенія и сдлалъ тмъ, чмъ стала она теперь? Кмъ оказалась, однако, на самомъ дл эта бдняжка? Она была женою выскочки-шарлатана, имвшаго весьма сомнительное право называться джентльменомъ. Ее посщали съ полдюжины дамъ, въ дома которыхъ былъ вхожъ капитанъ. Изъ нихъ дв считались женами адвокатовъ, мужъ третьей былъ ростовщикомъ, о двухъ же или трехъ остальныхъ дамахъ мы, съ вашего позволенія, лучше умолчимъ. Моргіана находила, однако, для себя это общественное положеніе такой же честью, какъ если бы Валькеръ былъ лордомъ Эксетерскимъ, женившимся на скромной крестьянк, или же принцемъ крови, влюбившимся въ Золушку, или, наконецъ, величественнымъ Юпитеромъ, сшедшимъ съ небесъ, чтобы заключить въ свои объятія Семелу. Оглядитесь кругомъ, почтеннйшій читатель. Припомните себ знакомыхъ замужнихъ женщинъ и скажите по совсти, разв не часто встрчаются среди нихъ образчики такого доврчиваго типа? Что бы мужья ни длали, подобныя жены всегда будутъ въ нихъ врить. Пусть Джонъ оказывается для всхъ глупымъ противнымъ пошлякомъ и шарлатаномъ, Моргіана никогда не признаетъ его таковымъ. Сколько бы разъ ни разсказывалъ онъ ей одну и ту же нелпую дребедень, она всегда готова его слушать съ добродушной улыбкой. Если онъ скряга, она найдетъ въ этомъ доказательство его благоразумія, если онъ споритъ и ссорится съ лучшими пріятелями, она увидитъ въ этомъ доказательство его стремленія стоять за правду. Расточительность будетъ казаться ей признакомъ великодушія, и къ тому же она найдетъ, что состояніе здоровья мужа требуетъ развлеченій, лность супруга будетъ свидтельствовать для нея, что онъ нуждается въ отдых. Она станетъ сберегать каждый грошъ въ хозяйств и до невозможности сокращать свои собственные расходы для того, чтобы онъ, отправляясь въ клубъ, могъ взять съ собою туда, по крайней мр, гинею. Да-съ, милостивйшій государь. Каждое утро, просыпаясь и всматриваясь въ лицо человка, храпящаго на подушк съ нею рядомъ, она благословляетъ эту глупую, уродливую физіономію, за которой скрывается глупая, уродливая душа, и въ простот сердца считаетъ и ту и другую чуть не божественными. Желательно знать, отчего это жены не разгадываютъ въ своихъ мужьяхъ шарлатановъ? Это обусловливается, вроятно, особымъ закономъ природы, за который мужьямъ остается только кланяться и благодарить. Когда, въ прошломъ году, давался въ театр ‘Сонъ на Ивановъ день’ и въ ложахъ поднялся настоящій ревъ негодованія, при вид того, какъ Титанія ласкаетъ длинныя уши ослиной головы Боттома, мн лично казалось (принимая въ соображеніе все вышеупомянутое), что цлыя сотни подобныхъ же скотовъ мужескаго пола, украшенныхъ ослиными головами, находятся и теперь въ числ зрителей, и что съ ними обращаются столь же разсудительно, какъ съ Боттомомъ. Очаровательныя Титаніи укладываютъ ихъ спать у себя на колняхъ, вызываютъ цлыя сотни своихъ прислужницъ,— улыбающихся нжныхъ фей, чтобы расшевелить грубые ихъ мозги и удовлетворить ихъ потребности въ низменныхъ наслажденіяхъ. Въ данномъ случа рчь идетъ единственно только о честныхъ женщинахъ, любящихъ законныхъ своихъ супруговъ. Разв нельзя признать при такихъ обстоятельствахъ величайшимъ счастьемъ отсутствіе злого Пука, способнаго раскрыть этимъ Титаніямъ глаза и выяснить нелпость ихъ иллюзій? Cui bono? Пусть себ он продолжаютъ жить въ мір иллюзій! Я знаю двухъ очень милыхъ дамочекъ, которыя, прочтя эти строки, найдутъ ихъ списанными съ натуры, но ни въ какомъ случа не поврятъ, что авторъ имлъ въ виду, между прочимъ, тикже и ихъ самихъ.
Существуетъ также другой знаменательный фактъ, дающій поводъ къ весьма интереснымъ соображеніямъ. Позвольте спросить, разв вы не замчали, какую массу художественнаго труда продлываютъ женщины? Вышивки, кружевныя и вязанныя покрышки на подушки и диваны, цлыя одяла (изготовляемыя преимущественно въ провинціи), сотни подушечекъ для булавокъ, альбомы, столь тщательно наполняемые стихами и рисунками,— разучиваемыя съ такимъ долготерпніемъ музыкальныя пьесы и тысячи другихъ мелочей, на которыя затрачивается время и вниманіе милйшихъ представительницъ прекрасной половины человчества — все это является само по себ весьма многозначительнымъ фактомъ. Разв вы не видли, что особы прекраснаго пола просиживаютъ цлые вечера вмст, собравшись многочисленными группами, причемъ Луиза, напримръ, занимается вышиваньемъ, Элиза изготовляетъ подушечки для булавокъ, Эмилія вяжетъ салфеточки или кружева, а Юлія читаетъ своимъ подругамъ вслухъ какой-нибудь романъ или повсть. Поврьте, милостивый государь, что художественный трудъ наврядъ-ли очень занимателенъ для двицъ и дамъ, если он, чтобы услаждаться таковымъ, должны собираться въ цлыя роты, или по меньшей мр взводы, да кром того еще слушать чтеніе интересныхъ повстей. Вс эти художественныя женскія работы производятся, такъ сказать, съ отчаянія, чтобы не умереть со скуки. Диккенсъ, описывая житье-бытье въ Сверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатахъ, разсказываетъ объ арестантахъ, содержащихся въ одиночномъ заключеніи, что они украшаютъ свои камеры работами, которыя иногда отличаются большимъ изяществомъ и тщательностью, способною привести въ ужасъ, когда вдумываешься въ истинныя ея причины. Женскія работы зачастую тоже надлежало бы причислить къ категоріи подобныхъ тюремныхъ работъ, выполняемыхъ единственно лишь за отсутствіемъ всякаго другого примненія для физическихъ и умственныхъ способностей. Такимъ именно образомъ возникаютъ восхитительныя подушечки для булавокъ, такъ сооружаются громадныя одяла, вышиваются ковры и разучиваются сонаты. Когда мн лично случается видть двухъ добросердечныхъ, невинныхъ, розовенькихъ молодыхъ барышень, направляющихся къ фортепіано, чтобы ссть за него рядышкомъ на двухъ стульяхъ, сверхъ которыхъ наложено, смотря по надобности, большее или меньшее количество нотныхъ тетрадей, и затмъ играть въ четыре руки варіаціи Герца, или Калькбреннера, на ту, или другую тему, то клянусь всмъ, что только есть сантиментальнаго въ свт,— я не испытываю ни малйшаго удовольствія отъ производимой ими трескотни. Напротивъ того, чувствительное мое сердце обливается все время кровью за несчастныхъ исполнительницъ. Сколько часовъ, дней, недль или, врне, даже лт изученія потрачено ими на то, чтобы пріобрсти это адское искусство! Сколько денегъ переплачено ихъ папашей, сколько брани вынесли он отъ мамаши (по словамъ сэра Томаса Буйволова, супруга его сама не играетъ, но тмъ не мене обладаетъ замчательно тонкимъ пониманіемъ музыки)! Ловкость, съ которой барышни отбарабаниваютъ всякія фуги и варіаціи, служитъ для меня нагляднымъ доказательствомъ рабства, въ которомъ ихъ держатъ, и безпощаднаго каторжнаго труда, къ которому принуждаютъ. Не угодно-ли вамъ представить себ житье-бытье такой барышни? Позавтракавъ въ восемь часовъ утра, она до десяти часовъ изучаетъ подъ присмотромъ гувернантки маныхьилевскую ‘Энциклопедію наукъ въ вопросахъ и отвтахъ’, затмъ до часа играетъ на фортепьяно, отъ часа до двухъ прогуливается въ огороженномъ со всхъ сторонъ ршетками сквер, затмъ играетъ опять на фортепьяно, посл чего садится шить или вышивать, читаетъ вслухъ по французски, или длаетъ выписки изъ исторіи Юма. Посл всего этого ее приглашаютъ внизъ поиграть на фортепьяно для папаши, который любитъ засыпать посл обда подъ музыку, а тамъ, смотришь, ей и самой надо ложиться въ постель до слдующаго утра, когда начинается опять нескончаемая канитель. Впрочемъ, мало-ли еще какія штуки заставляютъ откалывать англійскихъ барышень! Разъ какъ-то мой пріятель зашелъ въ гости къ одному джентльмену и къ изумленію своему увидлъ, что въ комнату входитъ молоденькая барышня съ подносомъ на голов. Ее заставляли носить этотъ подносъ для пріобртенія граціозной выправки! Кто знаетъ, какимъ именно пыткамъ подвергались въ то самое время родныя ея сестрицы? Быть можетъ, что леди Софіи приходилось тогда лежать, вытянувшись на доск, а леди Изабелл стоять на большомъ пальц лвой ноги, изображая собою порхающаго амура. Не подлежитъ сомннію, что приведенныя здсь авторомъ соображенія должны имть и фактически имютъ нкоторое соотношеніе съ написанной имъ правдивою повстью. Дло въ томъ, что за время отсутствія мужа и собственнаго своего одиночнаго заключенія супруга Говарда Валькера затратила громадное количество времени и энергіи на разработку музыкальныхъ своихъ талантовъ. Одаренная, какъ уже упомянуто, отъ природы очень недурнымъ и звонкимъ голосомъ, она вскор достигла необычайнаго искусства въ употребленіи таковаго. Первымъ ея учителемъ былъ толстякъ Подморъ, состоявшій уже съ незапамятныхъ временъ регентомъ въ хор Велльскаго театра. (Онъ обучалъ еще ея мамашу пть ‘Вотъ взошла луна златая…’) Подморъ далъ Моргіан отличную первоначальную подготовку и строго воспретилъ ей распвать трактирныя псенки и баллады, приводившія ее прежде въ такой восторгъ. Когда капитанша достигла уже извстной степени искусства, добросовстный толстякъ объявилъ, что ей слдуетъ обзавестись боле свдущимъ учителемъ и обратился въ капитану Валькеру съ запиской (со вложеніемъ небольшого счета), въ которой, говоря самымъ лестнымъ образомъ о талантахъ своей ученицы, совтовалъ поручить дальнйшее ея музыкальное образованіе знаменитому Бароскому. Капитанъ расплатился съ Подморомъ и, не отступая передъ громадностью издержекъ, которыя, впрочемъ, поставилъ, на видъ жен, разршилъ ей брать уроки у синьора Бароскаго. Дйствительно онъ оказался въ долгу у Бароскаго на цлыхъ двсти двадцать фунтовъ стерлинговъ, когда… но объ этомъ рчь будетъ еще впереди.
Извстный композиторъ Бароскій написалъ оперу: ‘Геліогабалъ’, ораторію, ‘Чистилище’ (которая произвела такое громадное впечатлніе) и кром того безчисленное множество музыки къ романсамъ и бальнымъ танцамъ. Онъ родомъ нмецъ, обнаруживаетъ самую страстную любовь къ свинин, колбасамъ и сосиськамъ и ходитъ такъ аккуратно въ кирку, что росказни о томъ, будто онъ на самомъ дл еврей, кажутся мн незаслуживающими ни малйшаго доврія. Правда, что наружностью онъ въ достаточной степени напоминаетъ іерусалимскаго дворянина. Представьте себ маленькаго жирнаго человчка съ крючковатымъ носомъ, черными бакенбардами и черными же какъ уголь блестящими глазами, украшеннаго множествомъ перстней и всяческихъ иныхъ драгоцнностей. Онъ всегда носитъ громадные отложные рукавчики, для того, чтобы предоставить рукамъ больше свободы. Эти большія руки, пальцы которыхъ растягиваются чуть не на половину всей клавіатуры, благодаря чему владлецъ ихъ производитъ такой эффектъ своей игрой на фортепьяно, облечены въ перчатки лимонножелтаго цвта, новыя, или же подвергающіяся ежедневно процессу чистки. Позволимъ себ, кстати, освдомиться: отчего это многіе мужчины, обладающіе грубой красною кожей и громадными ручищами, упорствуютъ носить блыя перчатки и узкіе рукавчики? Какъ бы ни было, почтенному композитору надлежало бы, повидимому, раззориться на одн перчатки. Когда ему намекали на это обстоятельство, онъ возражалъ съ усмшкой: — Отваливайте, любезнйшій! Разв вы не знаете, что я нашелъ себ дешевую перчаточницу?— Онъ катается верхомъ въ парк, обзавелся великолпной квартирой въ Дуврской улиц и состоитъ членомъ Регентскаго клуба, гд не мало забавляетъ прочихъ членовъ съ ногъ-сшибательными разсказами о своихъ побдахъ надъ двицами и дамами. Онъ охотно снабжаетъ также аристократическихъ своихъ знакомыхъ билетами въ театры и концерты. Глаза его сверкаютъ, а сердечко усиленно бьется, когда какой-нибудь лордъ длаетъ ему честь съ нимъ говорить. Извстно, что Бароскій затратилъ много денегъ, угощая въ ричмондскихъ и другихъ загородныхъ ресторанахъ юныхъ представителей британской аристократіи.
— Въ политик я консерваторъ до мозга костей,— говоритъ Бароскій. На самомъ дл онъ просто напросто болванъ, что не мшаетъ ему обладать выдающимися способностями въ своей профессіи.
Джентльменъ этотъ взялся закончить музыкальное образованіе г-жи Валькеръ. Онъ сразу же объявилъ себя очарованнымъ ея способностями,— призналъ, что она обладаетъ громаднымъ голосомъ и поручился, что изъ нея выработается первоклассная пвица. Ученица была и на самомъ дл очень способной, а учитель обладалъ замчательнымъ искусствомъ, вслдствіе чего г-жа Валькеръ длала необычайные успхи. Почтеннйшая г-жа Крумпъ, присутствовавшая на урокахъ своей дочери, была, положимъ, недовольна новой системой преподаванія и безконечнымъ множествомъ экзерсисовъ, которые надо было продлывать Моргіан.
— Въ мое время все устраивалось гораздо проще,— ворчала бывшая миссъ Деланси,— Инкледонъ никогда не учился музык, а между тмъ найдется разв теперь пвецъ, способный сколько-нибудь съ нимъ сравниться? Порядочная англійская баллада въ тысячу разъ лучше и поучительне всякихъ вашихъ ‘Фигаро’ и ‘Семирамидъ’!
Не смотря на вс эти возраженія, г-жа Валькеръ съ изумительной стойкостью и энергіей изучала пніе, строго придерживаясь системы талантливаго своего преподавателя. Какъ только ея мужъ отправлялся въ Сити, она съ утра приступала къ своимъ экзерсисамъ и продолжала заниматься таковыми, если ея господинъ и повелитель не являлся къ обду. Считаю излишнимъ входить въ обстоятельныя подробности вокальныхъ упражненій Моргіаны, тмъ боле, что это было бы мн не по силамъ. Между нами будь сказано, никто изъ Фицъ-Будлей мужескаго пола никогда не могъ, хотя бы приблизительно врно, взять требуемую вокальную ноту, а потому жаргонъ различныхъ гаммъ и сольфеджій является для насъ китайскою граммотой. Каждый, однако, кому случалось встрчаться хоть разъ въ жизни съ особами, предающимися изученію музыки, знаютъ, какая страшная энергія обнаруживается при этомъ. Точно также отцамъ взрослыхъ дочерей, хотя бы вовсе несвдущимъ въ музык, извстно, какъ громыхаютъ он съ утра до вечера на фортепьяно и какъ неутомимо вытягиваютъ изъ себя грудныя и горловыя ноты къ ужасу его самого и всхъ сосдей. Въ виду всего этого мы можемъ представить себ до извстной степени, чмъ и какъ именно занималась героиня нашей повсти въ этой фаз своего существованія.
Валькеръ радовался ея успхамъ и выражалъ полнйшее свое удовольствіе ея учителю Бароскому, но не платилъ ему денегъ, причитавшихся за уроки. Намъ съ вами извстно, почему именно капитанъ не платилъ. Привычка, какъ говорятъ, вторая натура, а у него вошло уже въ привычку не платить по счетамъ и векселямъ иначе какъ подъ давленіемъ самаго крайняго принужденія. Отчего, однако, Бароскій не счелъ умстнымъ прибгать къ такимъ мрамъ крайняго принужденія? Оттого, что, получивъ деньги, онъ утратилъ оы свою ученицу, а онъ чувствовалъ къ этой учениц большую любовь, чмъ къ деньгамъ. Чтобы не лишиться Моргіаны, онъ охотно сталъ бы платить ей самъ но гине за каждый урокъ, который она отъ него брала. Ему случалось, позволять себ неаккуратность по отношенію къ высокопоставленнымъ лицамъ, но онъ ни разу не пропустилъ урока у г-жи Валькеръ. Разъ, что ужь дло пошло на откровенность, надо сознаться, что онъ былъ влюбленъ въ Моргіану въ такой же степени, какъ были влюблены передъ тмъ въ нее Вольсей и Розанчиковъ.
— Клянусь всми небесными силами,— говорилъ Бароскій,— ледяная броня, въ которую она себя заковала, доводитъ, меня до сумасшествія. Впрочемъ, обождите немножко, въ шестинедльный срокъ я заставлю любую женщину въ Англіи пасть предо мной на колни. Вы увидите, какъ я тогда устроюсь съ моей Моргіаночкой!
Въ продолженіе шести недль онъ аккуратно давалъ ей уроки, но, не смотря на это, не добился, чтобы она упала передъ нимъ на колни. Онъ израсходовалъ на нее весь свой запасъ утонченнйшихъ комплиментовъ, а между тмъ эти комплименты не вызывали у нея ничего, кром смха. Само собою разумется, что композиторъ, вслдствіе этого, еще сильне влюбился въ очаровательное существо, относившееся къ нему съ такой вызывающей веселостью и такимъ добросердечнымъ равнодушіемъ.
Бенжаменъ Бароскій былъ въ то время однимъ изъ наиболе выдающихся украшеній музыкальной профессіи въ Лондон. Онъ бралъ по гине за урокъ въ три четверти часа въ город и кром того имлъ у себя на дому музыкальную школу, которую ежедневно посщало множество учениковъ и ученицъ. Личный составъ питомцевъ и питомицъ этой школы былъ до чрезвычайности смшанный, какъ это встрчается, впрочемъ, сплошь и рядомъ въ подобныхъ заведеніяхъ. Туда являлись до чрезвычайности невинныя молодыя барышни съ своими мамашами, трепетно увлекавшими ихъ въ дальній уголъ концертной залы при появленіи національныхъ артистовъ и артистокъ сколько-нибудь сомнительной репутаціи. Тамъ обучались: двица Григъ, пвшая въ церковномъ хор воспитательнаго дома, мистеръ Джонсонъ, пвшій въ трактир Краснаго Орла и г-жа Фіоровенти (весьма сомнительной репутаціи), которая нигд не цла, но постоянно собиралась дебютировать въ итальянской опер. Изъ этой школы вышелъ Лумлей Лимнитеръ (сынъ лорда Твидльделя), одинъ изъ лучшихъ лондонскихъ теноровъ, зачастую поющій въ концертахъ вмст съ профессіональными артистами и гвардейскій капитанъ Гуззардъ, могучій басъ котораго, по общему мннію, нисколько не уступалъ зычному голосу Порто. Въ концертной зал при музыкальной школ Бароскаго онъ раздлялъ рукоплесканія съ мистеромъ Бульдмаеромъ, дантистомъ изъ Секвильской улицы, который, ради обработки своего голоса, неглижировалъ обработкой челюстей на каучук и золотыхъ пластинкахъ, что, впрочемъ, является обычнымъ симптомомъ несчастливцевъ, заразившихся музыкальною маніей. Въ числ ученицъ насчитывалось съ дюжину довольно подозрительныхъ блдныхъ гувернантокъ и учительницъ музыки, въ поношенныхъ вывернутыхъ уже платьяхъ и съ тощими жиденькими косичками подъ дешевенькими измятыми шляпками. Эти несчастныя созданія, скрпя сердце, разставались съ небольшимъ своимъ запасомъ полугиней, чтобы заручиться дипломомъ ученицъ синьора Бароскаго и на основаніи этого диплома давать уроки британской молодежи, или заручиться ангажементомъ въ театральномъ хор.
Примадонной этой маленькой труппы была Амелія Ларкинсъ, съ которою Бароскій заключилъ формальный контрактъ. Почтенный профессоръ возлагалъ большія надежды на будущую славу этой кантатрисы и подписалъ съ ея отцомъ, достопочтеннымъ помощникомъ полицейскаго квартальнаго надзирателя, разбогатвшаго теперь благодаря талантамъ дочери, контрактъ, по которому выговорилъ себ участіе въ прибыляхъ съ ея голоса. Амелія — голубоокая блондинка съ блоснжнымъ лицомъ и волосами соломенно-желтаго цвта. Ея фигура… но къ чему ее описывать, когда она и безъ того извстна всмъ постителямъ столичныхъ театровъ въ Европ и Америк подъ именемъ миссъ Лигонье?
До появленія г-жи Валькеръ, безспорной царицей въ трупп Бароскаго была двица Ларкинсъ. Она пла роли Семирамиды, Розины, Темины и донны Анны. Бароскій восхвалялъ ее всюду, какъ блистательнйшее восходящее свтило, способное сорвать съ Каталани лавровый внокъ и спрашивалъ, можетъ-ли миссъ Стефенсъ спть балладу такъ хорошо, какъ его ученица. Моргіан Валькеръ, при первомъ же своемъ появленіи, удалось вызвать въ концертной зал большую сенсацію. Она длала быстрые успхи въ техник, и постители означенной залы вскор раздлились на дв партіи: ларкинзіанъ и валькерцовъ. Между Моргіаной и Амеліей (подобно тому, какъ между Гуззардомъ и Бульджеромъ,— двицами Брункъ и Горсманъ, пвшими контръ-альто и, наконецъ, даже между хористами) возникло самое яростное соперничество. Амелія, несомннно, пла лучше Моргіаны, но разв могли ея соломенно-желтыя кудри и неуклюжая фигура съ высокоприподнятыми плечами выдержать какое-либо сравненіе съ черными, какъ смоль, локонами и стройнымъ станомъ капитанши Валькеръ? Замтьте къ тому же, что капитанша прізжала на урокъ въ собственномъ экипаж, въ черномъ бархатномъ плать и кашмирской шали, тогда какъ бдняга Ларкинсъ, скромно приходившая пшечкомъ изъ полицейскаго участка, гд жиль ея папаша, была одта въ старое ситцевое платье и носила галоши, которыя оставляла въ прихожей.
— Понятно, что Ларкинсъ можетъ хорошо пть!— саркастически замчала г-жа Крумпъ.— Ротъ у нея такъ великъ, что она даже соло, могла бы, кажется, исполнять дуэтъ.
У бдняжки Ларкинсъ не было никого, кто могъ бы отплатить за эту эпиграмму такою же монетой. Ея мать оставалась дома ухаживать за дтьми, а отцу приходилось исполнять обязанности своей профессіи. У нея имлся всего только одинъ защитникъ, на котораго она надялась, какъ на каменную гору, а именно самъ Бароскій. Г-жа Крумпъ не преминула разсказать Лумлею Лимнитеру о своихъ прежнихъ сценическихъ тріумфахъ, спть ему извстную уже намъ арію ‘Вотъ взошла луна златая’ и сообщить, что въ предшествовавшія времена ее называли Воронокрыловой. Слова ея упали на благодарную почву. Лумлей написалъ поэму, въ которой сравнивалъ волосы Моргіаны съ вороновымъ крыломъ, Амелію же Ларкинсъ объявилъ Канарейкой. Посл того въ музыкальной школ начали называть Моргіану Воронокрыловой, Амелію же канарейкой. Въ непродолжительномъ времени полетъ Воронокрыловой несомннно сдлался гораздо боле могучимъ, тогда какъ канарейка, повидимому, начала спускаться книзу. Пніе Моргіаны заставляло всю залу кричать ‘Браво!’ Напротивъ того, Амеліи почти никто не рукоплескалъ, за исключеніемъ самой Моргіаны. Эти рукоплесканія истолковывались двицею Ларкинсъ въ смысл насмшки, а не выраженія сочувствія, такъ какъ сама Амелія была особа весьма завистливая и неспособная понять великодушіе своей соперницы.
Наконецъ, наступилъ день, когда Воронокрылова одержала окончательную побду. Въ тріо изъ Геліогабала (оперы самого Бароскаго), ‘Алыя губки и алое вино’, двица Ларкинсъ, очевидно чувствовавшая себя не совсмъ здоровой, исполняла партію англійской плнницы, которую передъ тмъ неоднократно уже пла въ публичныхъ концертахъ, въ присутствіи высочайшихъ особъ и всегда съ большимъ успхомъ. На этотъ разъ, однако, она по какой-то причин пла такъ дурно, что Бароскій, въ бшенств швырнувъ свертокъ нотъ на фортепіано, вскричалъ:
— Г-жа Моргіана Валькеръ, Миссъ Ларкинсъ не можетъ сегодня пть, а потому не соблаговолите-ли вы исполнить партію Боадицеи?
Г-жа Валькеръ, улыбаясь, вышла на эстраду (приглашеніе это являлось для нея слишкомъ большимъ торжествомъ, для того, чтобы она была въ состояніи его отклонить). Видя, что она подходитъ къ фортепіано, Амелія Ларкинсъ бросила на все растерянный взглядъ, и нсколько мгновеній молчала, а затмъ вскрикнула съ выраженіемъ смертельной муки: ‘Бенжаменъ!’ и упала въ обморокъ. Надо сознаться, что Бенжаменъ до чрезвычайности покраснлъ, когда его такимъ образомъ публично назвали христіанскимъ именемъ. Лимнитеръ бросилъ многозначительный взглядъ Гуззарду, двица Брункъ толкнула локтемъ двицу Горсманъ, и музыкальный урокъ пришлось на этотъ разъ неожиданно прервать. Амелію Ларкинсъ отнесли въ сосднюю комнату, положили тамъ на постель и привели въ чувство, обрызгивая холодной водой.
Добродушная Моргіана поручила своей мамаш отвезти въ экипаж двицу Ларкинсъ въ Белльскій полицейскій участокъ, а сама отправилась домой пшкомъ. Не думаю, чтобы это доказательство сочувствія смягчило ненависть, которую питала къ ней Амелія. Во всякомъ случа, это представляется мн крайне неправдоподобнымъ.
Наслышавшись объ искусств своей жены, ловкій капитанъ Валькеръ ршился воспользоваться этимъ искусствомъ для того, чтобы расширить кругъ вліятельнаго своего знакомства. Вскор ему удалось подцпить Лумлея Лимнитера, что, впрочемъ, еще не представляло само по себ особенно крупнаго пріобртенія, такъ какъ добрякъ
Лумъ готовъ былъ идти куда угодно, гд могъ разсчитывать на хорошій обдъ и возможность похвастать затмъ своимъ голосомъ. Капитанъ поручилъ Лумлею обогатить сокровищницу его знакомыхъ другими артистами. Такимъ образомъ получилъ приглашеніе капитанъ Гуззардъ со всми гвардейскими офицерами, которыхъ ему угодно будетъ привести съ собою. Дантисту Бульджеру присылались также иногда пригласительные билеты. При такихъ обстоятельствахъ немудрено, что въ непродолжительномъ времени музыкальные вечера у капитанши Валькеръ начали входить положительно въ моду. Ея супругъ имлъ удовольствіе видть въ своихъ аппартаментахъ многихъ высокопоставленныхъ особъ. Изрдка также случалось (когда въ ней представлялась надобность, или когда не хотли расходоваться на наемъ первоклассной кантатрисы), что Моргіану приглашали на музыкальные вечера въ аристократическіе дома, гд ее встрчали съ убійственной вжливостью, которою англійская аристократія такъ — хорошо уметъ обдавать артистовъ.
О, мудрая и хитроумная аристократія! Какъ пріятно слдить за твоимъ образомъ дйствій, особенно же въ сношеніяхъ съ простыми смертными!
Я только что собирался разразиться громовою тирадой противъ англійской аристократіи и выразить благородное негодованіе противъ спокойнаго сознанія собственнаго превосходства, которымъ отличается обхожденіе нашихъ лордовъ и леди съ артистами всхъ наименованій. Мн хотлось возмутиться противъ холодной вжливости, которая, если и открываетъ когда-нибудь двери своего палаццо артистамъ, впускаетъ ихъ туда заразъ цлою гурьбою, чтобы устранить всякую возможность недоразумній относительно ранга, который она за ними признаетъ. Я собирался проклинать модное покровительство искусству, относящееся свысока къ личности артиста,— готовое бросить ему въ подачку какой-нибудь орденъ, но не соглашающееся признать его членомъ порядочнаго общества. Я намревался, какъ уже упомянуто, разнести британскую аристократію за то, что она не допускаетъ артистовъ въ свою среду, и хотлъ въ особенности строго наказать ихъ бы чемъ сатиры, за то, что они не приглашали къ себ запросто дорогую мою Моргіану, когда у меня внезапно возникла мысль: годилась-ли въ самомъ дл г-жа Валькеръ на то, чтобы вращаться въ аристократическомъ обществ?! Я вынужденъ смиренно отвтите на этотъ вопросъ въ отрицательномъ смысл. Она не получила такого воспитанія, какое требуется отъ двицъ и дамъ въ Бекеръ-Стрит. Она была доброй, честной и неглупой женщиной, но не отличалась, надо сознаться, утонченными манерами. Костюмъ ея, не будучи особенно изящнымъ, всегда бросался въ глаза. Ея шляпки и шапочки, перья, цвты и т. п. украшенія выдлялись всегда величиной, рзкостью цвта и оригинальностью. Она любила покрывать себя драгоцнными уборами и выставлять таковые на показъ. Самый выговоръ имлъ у нея простонародный лондонскій оттнокъ. Ей случалось на званыхъ обдахъ сть горошекъ ножомъ, причемъ мужъ, сидвшій на противуположной сторон стола, тщетно хмурилъ брови, дабы обратить ея вниманіе на таковую безтактность. Я никогда не забуду ужасъ, въ который пришла леди Чепурина, когда Моргіана однажды за обдомъ въ Ричмонд потребовала себ портеръ и принялась пить его прямо изъ оловянной кружки. Зрлище было и въ самомъ дл интересное. Она подняла кружку очаровательнйшею рукою, покрытой самыми широкими браслетами, какіе когда-либо случалось видть, а перья райской птицы въ ея головномъ убор обвились вокругъ оловяннаго дна кружки и окружили это дно словно сіяніемъ. Моргіана обладала и обладаетъ до сихъ поръ такими непринятыми въ порядочномъ обществ особенностями. Для нея и въ самомъ дл умстне держаться въ сторон отъ аристократическихъ кружковъ. Когда она говоритъ, что совсмъ ‘взопрла’ отъ жары, когда позволяетъ себ громко смяться, или подтолкнуть за обдомъ своего сосда локтемъ въ бокъ, если онъ разсказываетъ что-нибудь, представляющееся ей забавнымъ, Моргіана длаетъ то, что съ ея стороны вполн естественно и умстно, по въ то же время, не принято въ высоко-цивилизованномъ обществ британскихъ аристократовъ. Тамъ, безъ сомннія, стали бы смяться надъ ея тщеславіемъ и странными манерами, но не оцнили бы по достоинству ея доброту, честность и простодушіе. Установивъ этотъ фактъ, приходится, безъ сомннія, заключить, что тирада противъ британской аристократіи оказалась бы теперь неумстной. Оставимъ ее про запасъ для боле подходящаго случая.
Г-жа Воронокрылова обладала отъ природы всми задатками, чтобы чувствовать себя счастливой. Она была до того нетребовательной, что удовлетворялась самымъ ничтожнымъ знакомъ вниманія. Не скучая въ одиночеств, она радовалась обществу, восторгалась каждой хотя бы самой избитой шуткой, была всегда готова смяться, пть, танцовать и веселиться. Всякая чувствительная баллада способна была растрогать ее до слезъ. Многіе считали ее вслдствіе этого страшной притворщицей и почти вс были убждены, что она продувная кокетка. Бенжаменъ Бароскій не былъ единственнымъ ея поклонникомъ. Кром него явилось много другихъ соискателей на благосклонность Моргіаны. Молодые дэнди верхомъ на великолпныхъ скакунахъ охотно конвоировали въ парк ея фаэтонъ и завозили по утрамъ къ ея швейцару визитныя свои карточки. Одинъ изъ тогдашнихъ модныхъ художниковъ написалъ съ нея портретъ, который былъ затмъ вырзанъ на стали. Оттиски съ него продавались въ музыкальныхъ магазинахъ въ качеств заголовка къ романсу ‘Черноокая два Аравіи’. Слова были написаны Десмондомъ Муллиганомъ, эсквайромъ, а музыка сочинена и посвящена г-ж Моргіан Валькеръ ‘покорнйшимъ ея слугою Бенжаменомъ Бароскимъ’. По вечерамъ ея ложа въ опер была переполнена. Ложа въ опер? Да-съ, наслдница ‘Королевскихъ Сапожныхъ Щетокъ’ дйствительно имла теперь собственную ложу въ опер, и эта ложа усердно посщалась самыми великосвтскими лондонскими кавалерами.
Это время было для нея періодомъ величайшаго благоденствія. Пользуясь тмъ, что ему удалось организовать у себя сборный пунктъ для великосвтской молодежи, ея мужъ значительно расширилъ свою коммиссіонерскую контору и началъ уже благодарить счастливую свою звзду за то, что ему удалось вступить въ бракъ съ женщиной, которая сама по себ составляла неоцнимый капиталь.
Расширивъ коммиссіонерскія свои операціи, г-нъ Валькеръ соотвтственно увеличилъ свои расходы, а слдовательно также и долги. Ему пришлось обзавестись большимъ количествомъ мебели и столоваго серебра, расходовать большее количество винъ, и давать чаще званые обды. Маленькій фаэтонъ, запряженный парою пони, пришлось замнить изящной каретой. Можно представить себ, какъ злился и негодовалъ старый нашъ пріятель Розанчиковъ, когда, поглядывая изъ партера на ложу г-жи Валькеръ въ опер, онъ видлъ ее окруженной сливками молодой англійской аристократіи — привтливо раскланивающейся съ какимъ-нибудь графомъ,— улыбающейся на комплименты герцога и приводящей сэра Джона въ состояніе величайшаго блаженства разршеніемъ взять ее подъ руку, чтобы отвести до экипажа.
Общественное положеніе г-жи Воронокрыловой являлось въ то время какимъ-то исключительнымъ. Она была честной женщиной, но между тмъ ее посщала какъ разъ та категорія аристократіи, которая по преимуществу водится съ дамами легкаго поведенія. Она была не прочь посмяться и поболтать съ каждымъ изъ многочисленныхъ ухаживавшихъ за ней кавалеровъ, но не поощряла никого изъ нихъ. Моргіана являлась теперь въ обществ не иначе, какъ съ своей мамашей, старушкой Крумпъ, игравшей роль бдительнйшаго Аргуса. Со стороны могло показаться, что г-жа Крумпъ дремлетъ въ опер, на самомъ же дл она глядла, какъ говорится, въ оба. Никому изъ юныхъ развратниковъ не удавалось обмануть ея бдительность, а потому Валькеръ, недолюбливавшій старуху (какъ всякій мужъ естественно долженъ недолюбливать свою тещу) соглашался терпть ее въ дом въ качеств дуеньи при Моргіан.
Никому изъ молодыхъ дэнди не удавалось добиться, чтобы передъ нимъ раскрылись двери домика на Эджеверской улиц, и хотя можно было еще съ полдороги отъ парка слышать звонкій голосъ Моргіаны, упразднявшійся въ сольфеджіяхъ, но, тмъ не мене, юный привратникъ, въ ливре съ пуговками на манеръ сахарной головы, имлъ инструкцію заявлять, что барыни дома нтъ и выполнялъ эту инструкцію съ изумительнйшимъ безстыдствомъ.
Посл двухъ лтъ такой блистательной роскошной жизни начали, какъ и слдовало ожидать, являться во множеств утренніе постители, дававшіе о себ знать однимъ только звонкомъ и спрашивавшіе капитана Валькера. Ихъ точно также не удостаивали пріема, какъ и вышеупомянутыхъ дэнди, но, вообще говоря, направляли въ контору капитана, куда они заходили, или же нтъ, по собственному уже ихъ усмотрнію. Единственнымъ постороннимъ мужчиной, для котораго открывались завтныя двери дома Моргіаны, былъ композиторъ Бароскій, который трижды въ недлю подъзжалъ на извозчик къ этимъ дверямъ и каждый разъ безпрепятственно входилъ туда, въ качеств ‘учителя барыни’.
Необходимо замтить, что, къ величайшему разочарованію коварнаго профессора музыки и пнія, бдительный Аргусъ, въ лиц г-жи Крумпъ, безотлучно сидлъ возл фортепіано, пробавляясь нескончаемымъ вязаньемъ, или же чтеніемъ ‘Sunday Times’. Бароскому приходилось, поэтому, говорить съ очаровательной своей ученицей ‘ледянымъ языкомъ приличій’ (выражаясь собственнымъ его слогомъ), Моргіана же передразнивала по уход достопочтеннаго профессора его манеру закатывать глаза ‘подъ пятый нумеръ’, и забавляла своего мужа и мать, представляя имъ до чрезвычайности наглядно влюбленнаго Бароскаго. У капитана Валькера имлись основательныя причины не обращать вниманія на ухаживаніе профессора за его женой. Мать Моргіаны въ свою очередь подвизалась сама на сцен. Въ тогдашнія блаженныя времена за ней самой ухаживали въ шутку и въ серьезъ многія сотни кавалеровъ. Чего же иного, скажите, можетъ ожидать хорошенькая женщина, выступающая передъ публикой? Въ виду этихъ соображеній достойная мамаша совтовала дочери терпть съ веселымъ духомъ ухаживанья Бароскаго, не длая изъ нихъ повода къ постояннымъ тревогамъ и ссорамъ.
Бароскому такимъ образомъ дозволялось пребывать влюбленнымъ. Ему не мшали пылать сколько угодно страстью, и если таковая на самомъ дл и не увнчивалась желаннымъ успхомъ, сердцедъ композиторъ могъ все же намекать на то, что чувствуетъ себя совершенно счастливымъ, принимать характерный побдоносный видъ, когда упоминали фамилію Воронокрыловой, и уврять клубныхъ своихъ, пріятелей: ‘Клянусь честью, что въ этихъ слухахъ нтъ ни словечка правды!’
Разъ какъ-то, однако, случилось, что г-жа Крумпъ опоздала пріхать на урокъ. (Быть можетъ, въ этотъ день шелъ дождь, и вс мста въ дилижанс оказались занятыми. Иногда вдь обстоятельство еще меньшей важности можетъ существенно измнить судьбы не только отдльной личности, но даже и цлаго народа). Г-жа Крумпъ не пріхала, но Бароскій пріхалъ, и Моргіана, ничего не подозрвая, сла по обыкновенію за фортепіано, когда вдругъ, на самой середин урока, профессоръ упалъ передъ ней на колни и въ самыхъ краснорчивыхъ выраженіяхъ своего репертуара приступилъ къ пламенному объясненію въ любви.
— Не дурачьтесь, Бароскій!— возразила на это капитанша (прошу извинить, если она позволила себ говорить столь несоотвтственнымъ тономъ, тогда какъ ей надлежало бы облечься въ ледяную броню оскорбленнаго женственнаго достоинства и воскликнуть:— ‘Оставьте меня, сударь!’) — Не дурачьтесь, вставайте съ колнъ и будемте продолжать урокъ!
— Жестокосердое, но прелестное созданіе! Разв вы не согласитесь меня выслушать?
— Нтъ, я не стану васъ слушать, Бенжаменъ,— объявила Моргіана.— Встаньте, садитесь на стулъ и прошу васъ не ломайте изъ себя больше такого дурня!
Бароскій, заране уже выучивъ наизусть рчь, долженствовавшую растрогать Моргіану, ршился произнести эту рчь въ надлежащей обстановк, а именно, стоя на колняхъ. Поэтому онъ просилъ свою ученицу не отвращать отъ него божественнаго ея лица, выслушать голосъ его отчаянія и т. д. Схвативъ руку Моргіаны, онъ собирался прижать ее къ губамъ, когда владлица этой руки, обнаруживая въ данную минуту, быть можетъ, больше мужества, чмъ женственной кротости, объявила ему:
— Выпустите мою руку, сударь, а то я вамъ надаю пощечинъ!
Бароскій не пожелалъ выпустить руки и собирался запечатлть на таковой поцлуй какъ разъ въ то время, когда г-жа Крумпъ, которой пришлось ссть въ дилижансъ не въ двнадцать часовъ, а въ четверть перваго, отворяла дверь изъ прихожей въ залу, чтобы войти въ таковую. Моргіана, раскраснвшаяся, какъ піонъ, не будучи въ состояніи высвободить лвую свою руку, которую держалъ профессоръ, подняла правую и, опустивъ таковую со всею энергіей, обитавшей въ сравнительно мощномъ ея тл, дала своему поклоннику такую звонкую пощечину, что онъ немедленно выпустилъ руку, которую передъ тмъ держалъ, и неминуемо свалился бы на коверъ, если бы этому не воспрепятствовала г-жа Крумпъ, яростно устремившаяся впередъ. Означенная храбрая дама не допустила почтеннаго профессора упасть, поддержавъ его такимъ градомъ пощечинъ, сыпавшихся на об его щеки, какого онъ никогда не испытывалъ съ блаженныхъ временъ пребыванія своего въ школ.
— Какая наглость! Какое безстыдство!— восклицала мамаша Моргіаны.— Вы осмливаетесь хватать за руки мою дочь! (разъ, два). Вы позволяете себ оскорблять беззащитную женщину, негодяй вы этакій! (разъ, два). Ведите себя другой разъ приличне, грязное вы чудовище!
Воспрянувъ изъ оцпеннія, въ которое ввергла его столь неожиданная крутая расправа, Бароскій воскликнулъ, задыхаясь отъ негодованія и бшенства:
— Клянусь, что вы обо мн еще услышите! Я заставлю васъ за это поплатиться!
— Поступайте какъ вашей милости заблагоразсудится, милйшій Бенжаменчикъ,— насмшливо возразила вдовствующая г-жа Крумпъ, а затмъ, обращаясь къ отроку, исполнявшему должность лакея, добавила:
— Кажется, у насъ позвонили, Августъ. Это, наврное, самъ капитанъ! (Бароскій поспшно схватываетъ свою шляпу и выходитъ въ переднюю).— Августъ! Запри дверь за этимъ наглецомъ и, если онъ осмлится когда-нибудь сюда явиться, сейчасъ же бги за городовымъ! Понимаешь!
Профессоръ музыки мгновенно улетучился, а мать съ дочерью, вмсто того, чтобы лишиться съ испуга чувствъ, или же впасть въ истерику, какъ это, безъ сомннія, сдлали бы на ихъ мст настоящія, благовоспитанныя дамы, принялись хохотать надъ горькимъ разочарованіемъ Бенжамена Бароскаго, котораго не стсняясь называли ‘противнымъ чудовищемъ’.
— И какъ это могло взбрести въ голову подобному плюгавцу, что я промняю на него такого молодца, какъ мой Говардъ?— освдомилась Моргіана тономъ, въ которомъ просвчивала оскорбленная гордость любящей жены. Тмъ не мене, обсудивъ вс обстоятельства дла, она и ея мамаша пришли об къ убжденію въ неумстности доводить о происшедшемъ инцидент до свднія Говарда. По мннію ихъ, это могло бы повести только къ ссорамъ и непріятностямъ. Въ виду означенныхъ соображеній, капитану не было сказано ни словечка. Жена встртила его, быть можетъ, только чуточку сердечне обыкновеннаго. За исключеніемъ этого, не особенно бросавшагося въ глаза оттнка, нельзя было ршительно ни въ чемъ подмтить, чтобы съ Моргіаной случился въ отсутствіе ея мужа и господина какой-либо необычайный пассажъ.
Не моя въ томъ вина, если нервная чувствительность героини этой повсти до такой степени недоразвита, что Августу не пришлось даже сбгать въ аптеку за нашатырнымъ спиртомъ. Во всякомъ случа мистеръ Говардъ Валькеръ оставался въ полнйшемъ невдніи о ссор между его женой и ея учителемъ до тхъ поръ, пока…
Пока его не арестовали на другой же день по иску Бенжамена Бароскаго за неплатежъ, по счету въ 220 фунтовъ стерлинговъ. Не располагая въ данную минуту такою суммой, капитанъ былъ отведенъ помощникомъ квартальнаго надзирателя Товіей Ларкинсомъ въ кутузку, устроенную при профессіональной квартир судебнаго пристава Бендиго въ Канцелярскомъ переулк.

ГЛАВА V,
въ которой капитанъ Валькеръ оказывается въ затруднительномъ положеніи, а его супруга длаетъ цлый рядъ безразсудныхъ попытокъ высвободить его оттуда.

Надюсь, что возлюбленный читатель настолько уже освоился съ жизнью, что не заподозритъ капитана Валькера въ такомъ безразсудств, какимъ оказалась бы съ его стороны мысль обратиться при существующихъ условіяхъ за помощью къ великосвтскимъ своимъ пріятелямъ. Дйствительно, если бы такая мысль пришла ему въ голову въ то время, когда онъ увидлъ себя арестованнымъ за долги въ Канцелярскомъ переулк, она могла бы только скомпрометировать его въ конецъ въ глазахъ знатныхъ лицъ, которыя отъ времени до времени появляются въ этомъ маленькомъ повствованіи и придаютъ ему фешенебельный пошибъ. Нтъ, капитанъ слишкомъ хорошо зналъ людей или, правильне выражаясь, кружокъ, въ которомъ вращался, для того, чтобы предаваться какимъ-либо иллюзіямъ. Маркизъ Биллингсгэтскій не пожалетъ для него столькихъ бутылокъ вина, сколько онъ въ состояніи будетъ вмстить подъ своимъ жилетомъ. Лордъ Вокзалъ съ удовольствіемъ одолжитъ ему свою карету, потреплетъ его по спин и прідетъ къ нему на обдъ, но вс эти сіятельныя и свтлйшія особы не согласятся ни порознь, ни сообща пожертвовать сотнею фунтовъ стерлинговъ, даже если бы эта ничтожная для нихъ сумма могла спасти ихъ пріятеля Валькера отъ вислицы.
Да и на какомъ основаніи, позвольте спросить, стали бы мы ожидать отъ другихъ боле сердечнаго къ намъ отношенія? Мн не разъ случалось замчать, что люди, жалующіеся на безсердечный эгоизмъ общества, обладаютъ сами крупною дозой себялюбія и столь же неохотно раскошеливаются для своихъ ближнихъ, какъ и большинство прочихъ смертныхъ. Относительно капитана Валькера я убжденъ, что онъ поступилъ бы съ нуждающимся пріятелемъ совершенно также, какъ поступили съ нимъ, когда онъ очутился въ бдственномъ положеніи. Личное задержаніе почтеннаго капитана за неплатежъ по вышеупомянутому счету огорчило въ сущности только собственную его супругу. Хотя и прискорбно въ этомъ сознаться, но въ клуб, членомъ котораго онъ состоялъ, все шло совершенно тмъ же порядкомъ, какъ и за день передъ его исчезновеніемъ.
Если бы мы не опасались утомить вниманіе почтеннйшаго читателя, можно было бы угостить его весьма полезной диссертаціей вообще о клубахъ и въ особенности о характер дружескихъ связей, устанавливающихся между членами этихъ учрежденій. Какое благородное чувство эгоизма вскармливаютъ и вспаиваютъ они у представителей не прекрасной половины рода человческаго! Оставляя уже въ сторон избитыя темы жалобъ на то, что изъ-за клуба мужчины измняютъ домашнему очагу,— привыкаютъ къ чревоугодію и мотовству и т. п., мы ограничимся только разсмотрніемъ отношеній, устанавливающихся между членами клуба и безцеремонностью обращенія ихъ другъ съ другомъ. Взгляните только, какъ набрасываются они толпою на вечернія газеты, взгляните, какъ Мерзляковъ приказываетъ затопить каминъ въ самый что ни на есть разгаръ іюньскихъ жаровъ и какъ мистеръ Горячевъ открываетъ настежъ окна въ феврал мсяц. Взгляните, какъ Уплетаевъ забираетъ себ на тарелку цлую грудь индйки и сколько разъ Дженкинсъ приказываетъ себ налить полкружечки хереса! Да-съ, клубная жизнь является, собственно говоря, организованнымъ эгоизмомъ. Клубныя связи не имютъ ничего общаго съ настоящею дружбой и тщательно удерживаются на почтительномъ разстояніи отъ таковой. Положимъ, что въ теченіе цлыхъ двадцати лтъ вы ежедневно встрчаетесь съ Смизсомъ, обмниваетесь съ нимъ самыми свжими новостями, забавляетесь вмст съ нимъ послдней удачной шуткой, однимъ словомъ, сближаетесь съ нимъ настолько коротко, насколько это вообще возможно двумъ мужчинамъ, и вдругъ однажды, въ конц списка членовъ клуба, вы читаете маленькую ‘особую замтку’ слдующаго содержанія:

Выбылъ за смертью:

Смизсъ, Джонъ, эсквайръ, или, напротивъ того, онъ иметъ удовольствіе созерцать ваше имя удостоеннымъ подобнаго же типографскаго отличія. Да! Въ конц каждаго клубнаго списка стоитъ эта противная добавочная замтка. Отъ нея никоимъ образомъ не отвертишься! Я самъ состою членомъ въ восьми клубахъ и знаю, что когда-нибудь въ спискахъ ихъ членовъ появится подъ вышеупомянутой роковой рубрикой достопочтенное имя Фицъ-Будля, Джоржа Сэведжа, эсквайра (если только судьба не заблагоразсудитъ убрать предварительно на тотъ свтъ моего братца и шестерыхъ его сыновей, въ каковомъ случа означенное имя оказалось бы написаннымъ: ‘Фицъ-Будль, сэръ Джоржъ Сэведжъ, баронетъ’). Я какъ сейчасъ вижу передъ собой эти списки. Рано или поздно я долженъ спуститься самъ въ послднюю рубрику. Наступитъ день, когда я уже не буду сидть въ ниш у венеціанскаго окна. Кто-нибудь другой займетъ вакантное мое кресло, робберъ начнется заведеннымъ порядкомъ, но Фицъ не будетъ уже въ немъ участвовать.— Гд же Фицъ?— освдомится Козырьковъ, только что прибывшій съ увеселительной поздки на берега Рейна?— А разв вы этого не знали,— отвтитъ Понтеркинъ, указывая большимъ пальцемъ внизъ на коверъ.— Вы, если не ошибаюсь, вышли съ валета?— освдомится Картежниковъ у своего партнера (увы, другого уже партнера), а лакей сниметъ со свчи нагаръ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Надюсь, что въ продолженіе созданной этими многоточіями маленькой паузы, каждый изъ читателей, состоящій вмст съ тмъ членомъ какого-нибудь клуба, обдумаетъ вышеприведенныя соображенія и воспользуется таковыми. Если бы даже онъ числился разомъ въ восьми клубахъ, это нисколько не помшаетъ ему умереть, посл чего оставшіеся въ живыхъ пять тысячъ его сочленовъ почти и не замтятъ его отсутствія. Миръ праху его! Клубные лакеи въ непродолжительномъ времени забудутъ даже его фамилію и станутъ вшать другое пальто на крючк, предназначавшемся когда-то исключительно лишь для собственнаго его верхняго одянія! Понятное дло, что въ этомъ, именно и заключается главная прелесть такихъ учрежденій, какъ наши клубы. Если бы дло происходило иначе,— если бы, напримръ, намъ приходилось горевать, когда умираютъ наши друзья, или же раскошеливаться, когда они впадаютъ въ нужду, мы оказались бы несостоятельными и влачили бы самое бдственное существованіе. Теперь же мы плотно застегиваемъ свои сердца и карманы, стараясь, по возможности, весело убить время. Спускаясь по рк жизни внизъ по теченію, мы помышляемъ лишь о томъ, какъ бы самимъ удержаться на поверхности. Если бдность цпляется намъ за пятки, или же дружба пытается схватить насъ за руку, мы энергично стараемся стряхнуть ихъ съ себя. Мы выбрали своимъ лозунгомъ: ‘каждый за себя самого’. Даже и при такихъ условіяхъ у насъ, какъ говорится, хлопотъ полонъ ротъ.
Пріятель мой, капитанъ Валькеръ, столь долго и ршительно придерживался вышеупомянутыхъ принциповъ, что не ласкалъ себя ни малйшими иллюзіями. Попавъ въ бду, онъ понималъ, что никто въ свт не пожелаетъ ему помочь, а потому и принялъ, какъ говорится, соотвтственныя мры.
Когда его доставили въ арестантскую, устроенную при профессіональной квартир мистера Бендиго, онъ самымъ высокомрнымъ тономъ приказалъ позвать къ себ этого джентльмена, вынулъ изъ бумажника бланковый чекъ на извстную банкирскую фирму и, украсивъ этотъ чекъ ордеромъ, какъ разъ на ту сумму, за неплатежъ которой его арестовали, потребовалъ, чтобы судебный приставъ немедленно же отперъ двери и отпустилъ его на вс четыре стороны.
Мистеръ Бендиго лукаво улыбнулся и, приставивъ къ своему крючковатому орлиному носу палецъ, унизанный брилліантовыми перстнями, освдомился:
— Неужели, г-нъ Валькеръ, усматриваетъ у меня на губахъ еще необсохшее молоко?
Этотъ веселый и благодушный вопросъ несомннно выражалъ со стороны почтеннаго пристава сомнніе въ платежной сил документа, переданнаго ему капитаномъ.
— Чортъ возьми, сударь!— вскричалъ съ нетерпніемъ Валькеръ.— Пошлите кого-нибудь въ банкъ съ этимъ чекомъ, да только поторопитесь. Вотъ вамъ полъ-кроны. Пустъ наймутъ на мой счетъ извозчика туда и обратно!
Увренный видъ, съ которымъ это было высказано, произвелъ нкоторое впечатлніе даже и на такого стараго воробья, какимъ, очевидно, былъ достопочтенный судебный приставъ. Мистеръ Бендиго освдомился, не угодно-ли будетъ капитану Валькеру что-нибудь закусить, пока квартальный надзиратель създитъ за чекомъ, и обходился очень вжливо съ своимъ арестантомъ за все время отсутствія посланца.
Оказывалось, что въ банк по счету капитана Валькера числилось всего два фунта стерлинговъ, пять шиллинговъ и два пенса (сумма эта, по вычет изъ нея судебныхъ издержекъ, была впослдствіи распредлена между его кредиторами). При такихъ обстоятельствахъ банкирская фирма благоразумно отказалась уплатить по капитанскому чеку двсти съ чмъ то фунтовъ стерлинговъ, сдлавъ на этомъ чек отмтку: ‘Не причитается получить’. Получивъ таковый отвтъ, Валькеръ вмсто того, чтобы упасть духомъ, весело расхохотался, вынулъ изъ бумажника настоящій банковый билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ и попросилъ послать своего хозяина за бутылкой шампанскаго, которую, затмъ, оба джентльмена роспили самымъ дружественнымъ и благодушнымъ образомъ. Едва только бутылка была выпита и молодой джентльменъ изъ сыновъ Израиля, прислуживавшій при арестантской судебнаго пристава, едва усплъ убрать со стола бокалы, какъ въ помщеніе, отведенное капитану, вбжала бдняжка Моргіана. Обливаясь потокомъ слезъ, она бросилась въ объятія супруга, повисла у него на ше, назвала его милйшимъ, безцннымъ своимъ Говардомъ и непремнно упала бы въ обморокъ къ его ногамъ, если бы онъ не разразился цлой бурей проклятій и не спросилъ ее, какъ она смла показываться мужу на глаза посл того, какъ своимъ чертовскимъ мотовствомъ довела его до такого ужаснаго положенія? Столь грозный вопросъ до того напугалъ бдняжку, что она мигомъ очнулась отъ всхъ поползновеній упасть въ обморокъ. Замтьте себ, что благонадежнйшимъ средствомъ для исцленія замужнихъ дамъ отъ припадковъ истерики является легонькое примненіе супружеской строгости, и притомъ, даже въ самой что ни на есть рзкой форм. Порукою могутъ въ этомъ служить вс мужья, которымъ сплошь и рядомъ случается прибгать къ такому средству.
— Ты упрекаешь меня въ мотовств, Говардъ?— робко спросила она, совершенно позабывъ при этомъ неожиданномъ нападеніи, что только лишь передъ тмъ собиралась лишиться чувствъ.— Но, вдь, мн кажется, голубчикъ, что теб нтъ никакого основанія жаловаться на…
— Нтъ основанія жаловаться, сударыня?— взревлъ милйшій Валькеръ,— А двсти фунтовъ стерлинговъ, которые приходится платить вашему учителю? Вы, кажется, изволите про нихъ забывать? Разв вы принесли мн такое приданое, которое давало бы вамъ право платить по гине за урокъ? Вы забываете, откуда я васъ взялъ, и въ какой великосвтскій кружокъ вы попали по моей милости? Вдь я наряжалъ васъ, какъ герцогиню. Разв я не былъ для васъ, сударыня, такимъ мужемъ, о которомъ большинство женщинъ не можетъ даже и мечтать?
— Дйствительно, Говардъ, вы всегда были ко мн очень добры,— подтвердила, рыдая, молодая женщина.
— Вспомните, сударыня, что я по цлымъ днямъ работалъ для васъ, словно каторжникъ. Мн никогда почти не доводилось провести вечеръ дома. Вспомните, что я позволялъ вашей необразованной старух-матери бывать въ вашемъ, т. е., правильне говоря, въ моемъ дом. Такъ-то-съ, сударыня!..
Она не могла этого отрицать, и разозлившійся Валькеръ (вдь, для чего же и существуетъ жена, какъ не для того, чтобы мужъ могъ срывать на ней сердце) продолжалъ отчитывать ее въ продолженіе еще нкотораго времени въ томъ же тон. Онъ до такой степени пробралъ и такъ застращалъ несчастную Моргіану, что она ушла отъ него, считая себя преступнйшей женщиной въ свт и горько оплакивала выпавшее на долю ея Говарда двойное несчастіе. Бдняга ея мужъ, вдь, раззорился и притомъ по ея вин!
По уход жены къ доблестному капитану снова вернулось подобающее мудрецу душевное спокойствіе (онъ былъ не изъ такихъ людей, которыхъ могли бы застращать нсколько мсяцевъ пребыванія въ королевской долговой тюрьм). Говардъ Вальтеръ выпилъ нсколько бокаловъ пунша въ обществ своего хозяина и совершенно хладнокровно бесдовалъ съ нимъ о финансовомъ своемъ положеніи. Понятно, что онъ намревался не позже, какъ на другой же день уплатить доли, и разстаться съ квартирой судебнаго пристава. Каждый, кто подвергался тамъ задержанію за долги, клялся и божился, что выйдетъ оттуда на слдующее же утро. Достопочтенный Бендиго объявилъ, что съ радостью растворитъ передъ капитаномъ настежь двери, но, вмст съ тмъ, поспшилъ сообщить своимъ пріятелямъ объ арестованіи мистера Валькера и объ умстности заявить его кредиторамъ, чтобы они поторопились предъявленіемъ своихъ претензій.
Читатель можетъ легко себ представить, что Моргіана вернулась домой въ глубочайшемъ гор. Она едва не расплакалась, когда отрокъ, въ ливре съ пуговицами въ вид маленькихъ сахарныхъ головокъ, освдомился у нея: ‘вернется-ли баринъ еще засвтло, или же изволилъ взять съ собой ключъ отъ входныхъ дверей?’ Цлую ночь она не могла уснуть и безпокойно ворочалась съ бока на бокъ въ постели, а ранехонько утромъ встала, одлась и вышла изъ дома.
Еще не пробило и девяти, а Моргіана явилась уже на квартиру судебнаго пристава и радостно бросилась въ объятія своего супруга, который звалъ, потягивался и ругался, только что передъ тмъ проснувшись съ головной болью, вызванной вчерашнимъ кутежомъ, затянувшимся до поздней ночи! На первый взглядъ это можетъ показаться страннымъ, но между тмъ не подлежитъ сомннію, что, быть можетъ, нигд въ Европ не кутятъ, такимъ безшабашнымъ образомъ, какъ именно въ долговыхъ тюрьмахъ. Мн самому доводилось обдать у мистера Аминадава (разумется, я зашелъ къ нему, чтобы навстить пріятеля), по меньшей мр, такъ же роскошно, какъ въ Лонгскомъ ресторан.
Необходимо объяснить, однако, радость Моргіаны, которая могла бы показаться странной въ виду непріятнаго казуса съ капитаномъ и совершенно искренней грусти, какой предавалась ночью сама его супруга. Дло въ томъ, что г-жа Вадькеръ вышла утромъ изъ дома съ громаднйшей корзиной въ рук
— Угодно, я понесу за вами корзину, сударыня?— спросилъ пажъ, услужливо хватаясь за эту корзину.
— Нтъ, не надо,— торопливо возразила ему барыня.— Здсь только…
— Я такъ и думалъ, сударыня. Я былъ въ этомъ увренъ!— объявилъ, ухмыляясь отрокъ.
— Стекло и тому подобныя хрупкія вещи,— продолжала г-жа Валькеръ, страшно покраснвъ. — Потрудись нанять мн карету и говорить со мной лишь тогда, когда тебя спрашиваютъ!
Юный пажъ отправился выполнять данное ему порученіе. Карета была нанята и подъхала въ крыльцу. Г-жа Валькеръ проскользнула въ нее съ своей корзиной, а пажъ отправился прямехонько на кухню къ своимъ сослуживцамъ и объявилъ:
— Вотъ такъ штука! Баринъ пропалъ безъ всти, а барыня похала закладывать столовое серебро!
Извстіе это произвело, какъ и слдовало ожидать, величайшую сенсацію. Отправляясь за покупками, кухарка по нечаянности захватила съ собой дюжину столовыхъ ножей и накладного серебра поставецъ для яицъ. Горничная, которой пришлось посл полудня тоже зачмъ-то сходить, прихватила съ собою восемь батистовыхъ носовыхъ платковъ, помченныхъ вензелемъ ея барыни, полдюжины почти новенькихъ башмачковъ, множество длинныхъ и короткихъ перчатокъ, нсколько паръ шелковыхъ чулокъ и флаконъ для духовъ съ вызолоченною крышкой. Она разсказывала:
— Представьте себ, барыня унесла об новыхъ кашемировыхъ шали, а въ ларц, гд она держала свои драгоцнности, остались теперь только пачки булавокъ, да старый коралловый браслетъ.
Что касается до пажа, то онъ немедленно же устремился въ уборную своего барина, выворотилъ вс карманы господскихъ сюртуковъ, жилетовъ и брюкъ и отворилъ вс ящики столовъ и комодовъ, за исключеніемъ тхъ, которые оказались запертыми на ключъ. Нельзя сказать, впрочемъ, чтобы его поиски увнчались особеннымъ успхомъ. Онъ нашелъ только три полупенсовыхъ монеты, штемпель для прикладыванія къ векселямъ и штукъ сорокъ, тщательно перенумерованныхъ и перевязанныхъ красною ленточкой, счетовъ отъ разныхъ торговыхъ фирмъ. Горничная, кухарка и пажъ въ обществ грума, восхищавшагося красотою первой и городового, давнишняго поклонника второй, услись въ обычное время за вкусный обдъ, въ продолженіе котораго пришли въ непоколебимому убжденію въ томъ, что Валькеры раззорились въ конецъ. Неудивительно поэтому, если кухарка презентовала городовому фарфоровую пуншевую чашу, якобы подаренную ей самой г-жею Валькеръ. Горничная, въ свою очередь, подарила своему обожателю дв книжечки съ картинками, найденныя ею на стол въ гостиной, а именно: прошлогодній альбомъ красавицъ и третій томъ поэтическихъ произведеній Байрона.
— Готовь побожиться, что она захватила съ собою также и маленькіе французскіе столовые часы!— вскричалъ пажъ.
Онъ дйствительно не ошибся. Часы, эти, завернутые въ одну изъ шалей, уложены были въ корзинку. Когда Моргіана вынимала эту корзинку изъ наемной кареты, она должно быть ее тряхнула, и они, словно обезумвъ, принялись бить несчетное число разъ. Извозчикъ грустно покачалъ головой вслдъ Моргіан, шедшей такъ скоро, какъ только это было возможно съ такимъ тяжелымъ грузомъ, который ей приходилось нести, и завернувшей за уголъ въ улицу, гд находился извстный магазинъ ювелира Балльса. Въ окн этого большого магазина выставлены великолпныя серебряныя чаши и солонки, рдкостныя трости съ золотыми набалдашниками, флейты, часы, брилліантовыя брошки и дивныя картины великихъ старинныхъ художниковъ. На дверяхъ подъ надписью:

‘Ювелиръ Балльсъ’

внимательный наблюдатель можетъ прочесть начертанное самыми мелкими буквами добавленіе:

‘Выдаетъ ссуды подъ врное обезпеченіе’.

Незачмъ описывать свиданія г-жи Валькеръ съ этимъ ювелиромъ. Надо полагать, что оно привело къ удовлетворительному результату, такъ какъ полчаса спустя Моргіана вернулась къ ожидавшей ее карет съ глазами, сверкавшими радостью, вскочила въ нее и приказала кучеру хать во всю прыть въ улицу, гд находилась профессіональная квартира судебнаго пристава. Извозчикъ, улыбаясь, общалъ выполнить ея желаніе, а потому, подобравъ вожжи, погналъ своихъ клячъ въ этомъ направленіи со скоростью, достаточной для того, чтобы перегнать любого пшехода.— Я, признаться, такъ и думалъ,— разсуждалъ самъ съ собою философъ на козлахъ.— Когда мужа засадятъ въ долговое, жен, знамо, ужь не до серебряныхъ ложекъ.— Онъ былъ до такой степени очарованъ поведеніемъ Моргіаны, что не подумалъ даже ворчать, когда она, разсчитываясь съ нимъ, заплатила всего только вдвое больше, чмъ было условлено.
Покончивъ эти разсчеты, она позвонила и обратилась къ молодому еврейчику, отворившему дверь, съ лаконическимъ требованіемъ:
— Отведите меня къ нему.
— Къ кому именно?— саркастически освдомился юный Аминадавъ.— У насъ ихъ теперь штукъ до двадцати. Кстати, сударыня, вы пожаловали сюда ужь очень раненько!
— Прошу васъ провести меня къ капитану Валькеру, молодой человкъ,— гордо возразила ему Моргіана.
Юноша открылъ тогда вторую дверь и, увидвъ г-на Бендиго, который, въ халат съ разноцвтными разводами, спускался какъ-разъ съ лстницы,— воскликнулъ:
— Папаша, капитана пришла навстить дама.
— Я пришла освободить его отсюда,— объяснила трепещущимъ голосомъ Моргіана, подавая судебному приставу связку банковыхъ билетовъ.— Вы объяснили мн вчера вечеромъ, что съ него требуютъ двсти двадцать фунтовъ стерлинговъ.— Вотъ они.
Еврей взялъ пачку банковыхъ билетовъ, ухмыльнулся, взглянувъ на г-жу Валькеръ, и еще насмшливе ухмыльнулся, взглянувъ на своего сына. Затмъ онъ попросилъ молодую даму пройти къ нему въ кабинетъ за полученіемъ надлежащей росписки. Когда дверь профессіональнаго кабинета заперлась за г-жею Валькеръ и за его отцомъ, мистеръ Бендиго-младшій расхохотался такъ, что вынужденъ былъ прислониться къ стн, чтобы не упасть, и выбжалъ на дворъ, гд прогуливались уже, чтобы подышать, якобы, свжимъ воздухомъ, нкоторые изъ злополучныхъ обитателей отдленія долговой тюрьмы. Юный Аминадавъ разсказалъ имъ нчто, повидимому, очень забавное, такъ какъ они вс разразились самымъ, что ни на есть гомерическимъ хохотомъ.
Моргіана испытывала неземное блаженство, когда, получивъ отъ мистера Бендиго росписку объ уплат долга, за который былъ арестованъ ея мужъ, она, вся раскраснвшись отъ радости и съ сильно бившимся сердцемъ, приложила эту росписку къ бювару съ пропускною бумагой. Затмъ бдняжка страшно поблднла, узнавъ отъ судебнаго пристава, что капитанъ провелъ ночь очень плохо.
— Это было вполн естественно въ его положеніи,— сказала она.
Аминадава Бендиго-старшаго очень подмывало разсмяться ей прямо въ лицо, но у него хватило самообладанія, для того, чтобы усмхнуться, обратясь къ мраморному бюсту великаго Питта, украшавшему его комодъ.
По выполненіи всхъ предварительныхъ формальностей, г-ж Валькеръ указали камеру ея мужа. Тамъ, бросившись опять на шею милйшаго своего Говарда, она съ очаровательнйшей улыбкой въ свт предложила ему поскоре одться и хать домой, гд ждетъ его завтракъ. Экипажъ стоитъ уже у дверей.
— Не понимаю, чтобы это могло значить, милочка!— вскричалъ капитанъ, привскочивъ отъ изумленія.
— Это значитъ, что ты, мой голубчикъ, совершенно свободенъ и что негодному Бароскому, или, по крайней мр, противному здшнему судебному приставу уже уплачено.
— Ты, значитъ, видлась съ Бароскимъ?—освдомился Валькеръ, до чрезвычайности покраснвъ.
— Неужели теб могла придти въ голову такая мысль, Говардъ?— съ негодованіемъ воскликнула Мортіана.
— Такъ, значитъ ты получила эти деньги отъ матери?— продолжалъ спрашивать капитанъ.
— Нтъ, я ихъ нашла у себя,— лукаво возразила г-жа Валькеръ?
На этотъ разъ Валькеръ изумился боле чмъ когда-либо.
— И у тебя есть еще деньги?— освдомился онъ.
Г-жа Валькеръ показала ему кошелекъ, въ которомъ оставались еще дв гинеи.
— Больше у меня нтъ ничего, милочка,— сказала она.— Я бы просила тебя выдать мн чекъ для уплаты по мелкимъ счетамъ, которые за послдніе нсколько дней обрушились на меня почему-то цлой лавиной.
— Хорошо, ты получишь требуемый чекъ,— объявилъ капитанъ и тотчасъ же началъ одваться Закончивъ свой туалетъ, онъ позвонилъ, потребовалъ къ себ мистера Бендиго со счетомъ и вмест съ тмъ изъявилъ намреніе немедленно же вернуться домой. Достопочтенный приставъ принесъ счетъ, но объяснилъ, что если его арестантъ считаетъ себя свободнымъ, то сильно ошибается. Отпустить капитана домой нельзя.
— Почему это?— спросила г-жа Валькеръ, сперва сильно покраснвъ, а затмъ страшно поблднвъ.— Разв я не уплатила вамъ все сполна?
— Разумется, уплатили и получили требуемую закономъ росписку, но у меня имется другой приказъ о задержаніи капитана за долгъ въ сто-пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ Розанчикову и Ландышеву въ Бондстрит. Капитанъ забиралъ тамъ въ теченіе пяти лтъ разныя косметическія принадлежности.
— Разумется, ты не была такою дурой, чтобы уплатить, не спросивъ, предъявлены-ли противъ меня другіе подобные иски?—грозно заревлъ Валькеръ, обращаясь къ своей жен.
— На этотъ разъ он сплоховали,—замтилъ съ усмшкою мистеръ Бендиго,— но въ другой разъ, безъ сомннія, будутъ умне. Сверхъ того, капитанъ, что могутъ значить для васъ, какіе-нибудь полтораста фунтовъ?
Въ данную минуту капитану Валькеру отъ всей души хотлось хорошенько поколотить жену, но тмъ не мене благоразуміе перевсило у него стремленіе къ столь правосудной расправ. Не знаю, впрочемъ, позволительно-ли признать благоразумнымъ проявлявшееся у капитана Валькера желаніе надуть судебнаго пристава, внушивъ ему мысль, будто онъ, Валькеръ, человкъ до чрезвычайности почтенный и весьма состоятельный. Многіе достойные всякаго уваженія люди ласкаютъ себя надеждой, что имъ удается надувать подобнымъ образомъ почтеннйшую публику и, напримръ, воображаютъ, будто банкиры считаютъ ихъ, людьми состоятельными, благодаря тому, что они держатъ всегда кое-что на текущемъ счету,— пунктуально расплачиваются по счетамъ мелкихъ торговцевъ и т. п. На поврку оказывается, однако, что почтенную публику не такъ-то легко провести. Она съ изумительно точнымъ инстинктомъ догадывается о нашемъ дйствительномъ имущественномъ положеніи, или же замчательно ловко вывдываетъ про него всю подноготную. Вообще лондонскаго коммерсанта надлежитъ разсматривать, какъ проницательнйшаго сердцевда въ свт, но если таковъ уже коммерсантъ, то каковъ же, спрашивается, долженъ быть лондонскій судебный приставъ? Какъ бы ни было, въ отвтъ на ироническій вопросъ: ‘Что могутъ значить для васъ какіе-нибудь полтораста фунтовъ?’ Валькеръ, собравшись съ духомъ, отвтилъ:
— Это безстыдное вымогательство. Я положительно не признаю за собой этого долга, но все-таки поручу моему юрисконсульту уплатить сегодня же утромъ по счету Розанчикова, предъявивъ вмст съ тмъ законнымъ порядкомъ протестъ противъ этого счета.
— Я въ этомъ нисколько не сомнваюсь, подтвердилъ мистеръ Бендиго, раскланиваясь, уходя изъ комнаты и оставляя г-жу Валькеръ съ глаза на глазъ съ ея супругомъ.
Этотъ достойный джентльменъ, увидвъ себя наедин съ любящей женою, безотлагательно принялся читать ей нравоученіе, которое нельзя было бы передать въ печати, въ виду чопорности общепринятыхъ приличій. Дло въ томъ, что публика не расположена выслушивать истинную правду о негодяяхъ, да къ тому же почти каждое слово капитана оказывалось ругательствомъ, которое милйшій читатель могъ бы, пожалуй, причислить къ разряду непечатной брани.
Представьте же себ теперь вмсто дружеской бесды между мужемъ и женой приблизительно слдующую сцену: Разочарованный въ своихъ разсчетахъ, взбшенный до крайности негодяй срываетъ, какъ говорится, сердце на любящей милой женщин, которая сидитъ передъ нимъ блдная, дрожащая, изумленная такимъ неожиданнымъ проявленіемъ злобной ярости. Представьте себ, какъ онъ сжимаетъ кулаки и грозитъ ими ей, словно собираясь ежеминутно ее ударить, какъ онъ мертвенно блдный отъ злости топаетъ ногами и выкрикиваетъ ей прямо въ лицо ругательства, которыми приводитъ себя самъ все въ большее раздраженіе, какъ онъ ломаетъ ей руки при каждой ея попытк отвернуться въ сторону и останавливаетъ свой потокъ ругательствъ, лишь убдившись, что она упала со стула въ глубокомъ обморок. Передъ тмъ у нея вырвалось изъ груди такое раздирающее сердце рыданіе, что молодой еврейчикъ, подслушивавшій у дверей сквозь замочную скважину, самъ страшно поблднлъ и убжалъ, схватившись за голову. Пожалуй, что даже и лучше не распространяться въ подробности объ этомъ разговор, къ концу котораго капитанъ, увидвъ свою жену безъ чувствъ на полу, схватилъ стоявшій на умывальномъ столик кувшинъ съ водою и вылилъ на нее этотъ кувшинъ. Столь энергическая мра не преминула быстро привести Моргіану въ чувство. Встряхнувъ своими черными локонами, она робко взглянула на мужа, взяла его за руку и начала потихонько плакать.
Онъ сталъ говорить теперь съ нею нсколько мягче и не вырывалъ у нея своей руки. Ему было какъ-то неловко осыпать дальнйшими оскорбленіями безпомощную любящую женщину, смотрвшую на него съ такой нжной мольбою.
— Моргіана,— сказалъ онъ, твое безразсудство и неосмотрительность довели меня, быть можетъ, до раззоренія. Если бы у тебя хватило разсудительности зайти къ Бароскому, то онъ по первому же твоему слову отмнилъ бы приказъ о моемъ арест, и мое имущество не пошло бы безъ всякаго толка прахомъ, какъ это случилось теперь. Впрочемъ, быть можетъ, еще и теперь не поздно помочь горю. Счетъ, поданный Розанчиковымъ, просто на просто штука, придуманная сообща Аминадавомъ и Амосомъ-Ландышевымъ. Теб слдовало навстить Розанчикова, онъ, вдь, за тобой одно время порядкомъ пріударялъ!
Выпустивъ руку мужа, Моргіана съ отчаяніемъ возразила:
— Посл того, что у насъ съ нимъ происходило, я не могу идти къ нему.
Лицо Валькера тотчасъ же приняло такое выраженіе, что бдняжка вздрогнула и поспшно объявила:
— Хорошо, милый, я сейчасъ же пойду.
— Ну, ладно, попроси Розанчикова, чтобы онъ взялъ съ меня вексель на сумму безстыднаго своего иска. Срокъ можетъ выставить, какой ему заблагоразсудится. Устройся такъ, чтобы повидаться съ нимъ наедин, и я увренъ, что если ты постараешься, то сможешь уладить дло. Совтую, однако, поторопиться. Позжай отсюда прямо къ нему и возвращайся сейчасъ же назадъ, такъ какъ иначе успютъ, чего добраго, предъявить ко мн новые иски…
Дрожа, какъ въ лихорадк, страшно взволнованная Моргіана надла на себя шляпку и перчатки и направилась къ дверямъ.
— А знаешь что, милочка,— сказалъ Валькерь, выглядывая изъ окна,— погода теперь превосходная и теб было бы, пожалуй, полезнй пройтись пшечкомъ. Кстати, ты, кажется, говорила мн, что у тебя найдется парочка лишнихъ гиней.
— Вотъ он,— сказала Моргіана, лицо которой мгновенно расцвло улыбкой.
Она подставила это милое сіяющее личико для поцлуя, за который заплатила ровно дв гинеи.
Разв это не было съ ея стороны подлостью! ‘Не понимаю, какъ можно любить тхъ, кто не заслуживаетъ уваженія. Я ни за что въ свт не могла бы этого сдлать’,— говоритъ двица Примъ.— Никто, разумется, и не станетъ насиловать вашихъ чувствъ, превосходнйшая миссъ Примъ. Прошу васъ, однако, вспомнить, что Моргіана не принадлежала къ числу такихъ высокородныхъ и благовоспитанныхъ миссъ, какъ ваше сіятельство. Она была, съ позволенія сказать, совсмъ заурядной, простой двушкой, полюбившей мистера Валькера не потому, что ей было такъ приказано мамашей, а также не вслдствіе его собственной благовоспитанности, вншняго приличія и утонченности манеръ, но просто потому, что не могла поступить иначе, такъ какъ была не въ состояніи представить себ мужчины лучше его. Разумется, я вовсе не намренъ выставлять г-жу Валькеръ образцомъ женскихъ добродтелей. Если бы мн понравился таковой образецъ, я непремнно отправился бы въ Бекерскую улицу и обратился бы къ моей, съ позволенія сказать, милйшей миссъ Примъ съ просьбой объ аудіенціи.
Мистеръ Говардъ Валькеръ благополучно помщенъ теперь на храненіе въ отдленіе долговой тюрьмы при профессіональной квартир мистера Бендиго, что въ канцелярскомъ переулк. Читатель сочтетъ, пожалуй, за безчувственную насмшку надъ почтеннйшимъ героемъ, или лучше сказать, мужемъ героини этой повсти, если мы сообщимъ, чмъ могъ бы сдлаться капитанъ, когда бы въ его судьбу не вмшалось такое злополучное и на первый взглядъ вовсе несущественное обстоятельство, какимъ являлась на первый взглядъ нжная страсть Бароскаго къ Моргіан.
Если бы Бароскій не влюбился въ Моргіану, онъ не надавалъ бы ей на двсти гиней уроковъ, ни за что не позволилъ бы себ схватить ее за руку и пытаться поцловать таковую. Если бы онъ не сдлалъ такой попытки, Моргіана не дала бы ему пощечины, а онъ въ свою очередь не засадилъ бы Валькера въ долговое отдленіе за неплатжъ вышеупомянутыхъ двухсотъ гиней. Такимъ образомъ капитанъ Валькеръ оказался бы на свобод и продолжалъ бы, по всмъ вроятіямъ, жить припваючи, пользуясь, въ качеств человка состоятельнаго, общимъ уваженіемъ. Самъ онъ всегда уврялъ, что если бы ему удалось еще хоть на мсяцъ увильнуть отъ долговой тюрьмы, то усплъ бы за это время не на шутку разбогатть.
Очень можетъ быть, что это случилось бы и на самомъ дл, такъ какъ Валькеръ обладалъ блестящимъ предпріимчивымъ геніемъ, который приводитъ человка иной разъ къ богатству, но нердко также заставляетъ его познакомиться съ кутузкой или ссылкой въ мста наиболе отдаленныя. Онъ, пожалуй бы, и разбогатлъ, если бы съумлъ сохранить свой кредитъ и удержаться отъ овладвавшей имъ иногда страсти къ безразсудному мотовству. Онъ замчательно ловко хозяйничалъ съ деньгами, полученными за женою и съ гордостью утверждалъ, что во всемъ Лондон не найдется человка, который съумлъ бы такъ изворачиваться съ пятьюстами фунтами стерлинговъ. Онъ меблировалъ на эти деньги домъ, буфетъ и погребъ, обзавелся экипажемъ и лошадьми, и въ то же время съумлъ пріобрсти себ паи въ четырехъ акціонерныхъ компаніяхъ, въ трехъ изъ которыхъ состоялъ учредителемъ и директоромъ, произвелъ несмтное множество операцій съ иностранными фондами, жилъ широко и роскошно, заработывая дйствительно большія деньги. Онъ учредилъ Капитолійское ссудо-сберегательное и страховое общество, открылъ Чимборазскіе золотые рудники, организовалъ Общество осушенія и обработки Понтинскихъ болотъ, съ капиталомъ въ десять милліоновъ фунтовъ стерлинговъ и подъ покровительствомъ его святйшества папы. Въ одной изъ вечернихъ газетъ разсказывалось какъ-то, что его святйшество назначилъ капитана Валькера командоромъ Мальтійскаго ордена и хотлъ возвести его въ графское достоинство. Въ свою очередь также его высочество панамскій кацикъ, поручившій капитану Валькеру заключеніе государственнаго займа, пожаловалъ ему (въ счетъ дивиденда) орденъ Замка и Сокола первой степени. Знаки этого ордена можно было ежедневно видть въ Бондстрит въ контор капитана Валькера вмст съ патентомъ, написаннымъ на пергамент и скрпленнымъ самимъ кацикомъ и гросмейстеромъ ордена. Черезъ какую-нибудь недлю Валькеру удалось бы выпустить по двадцати за сто облигаціи панамскаго займа на сумму номинально въ 503.000 фунтовъ стерлинговъ и получить за коммиссію 16.000 фунтовъ. Акціи учрежденныхъ имъ обществъ поднялись бы альпари, и онъ не упустилъ бы тогда случая продать за чистоганъ свои паи. Онъ вроятно попалъ бы въ парламентъ, былъ бы возведенъ въ достоинство баронета и, кто знаетъ, сдлался бы, пожалуй, еще британскимъ пэромъ.
— Посудите сами, сударь,— говорилъ Валькеръ своимъ пріятелямъ — разв можно было показать любовь свою къ жен осязательне, чмъ это сдлалъ я, помстивъ ничтожныя ея деньжонки такимъ выгоднымъ образомъ? Меня называютъ, сударь, безсердечнымъ оттого, что дло не выгорло, но смю уврить, что вся моя жизнь была рядомъ жертвъ, принесенныхъ этой женщин, такихъ жертвъ, какихъ ни одинъ еще мужъ не приносилъ жен!
Доказательствомъ ловкости и дловитости капитана Валькера служитъ., между прочимъ, тотъ фактъ, что ему удалось обойти и примирить съ собою одного изъ злйшихъ своихъ враговъ, а именно нашего пріятеля Розанчикова. Посл женитьбы капитана, Розанчиковъ, прервавшій вс коммерческія сношенія съ агентомъ-коммиссіонеромъ, дошелъ до такого озлобленія, что послалъ ему счетъ на забранные изъ магазина косметическіе товары стоимостью въ полтораста гинеи и подалъ въ судъ исковую жалобу. Валькеръ имлъ смлость явиться къ своему врагу для личныхъ переговоровъ и черезъ какихъ-нибудь полчаса вступилъ съ нимъ въ самыя пріятельскія отношенія.
Розанчиковъ общался отказаться отъ иска и принялъ взамнъ уплаты три стофунтовыхъ облигаціи панамскаго займа, приносящихъ ежегодно по 25 процентовъ, которые должны были выплачиваться фирмою ‘Прощалыгина съ братьями’, что въ переулк св. Суптина. Кром этихъ трехъ акцій онъ получилъ еще орденъ Замка и Сокола второго класса съ лентой и звздою.
— Черезъ какихъ-нибудь четыре года, другъ мой Розанчиковъ, надюсь раздобыть вамъ первый классъ этого ордена,— сказалъ Валькеръ.— Вы будете тогда командоромъ Замка и Сокола, съ законнымъ правомъ получить въ вчное и потомственное владніе сто тысячъ десятинъ земли на панамскомъ перешейк.
Надо отдать бдняг Розанчикову справедливость въ томъ отношеніи, что онъ не помышлялъ о помсть въ сто тысячъ десятинъ земли и восхищался по преимуществу полученной уже звздой. Съ какимъ наслажденіемъ вздымалась жирная его грудь, когда, пришивъ крестъ и ленту къ своему сюртуку, онъ облачился въ этотъ сюртукъ, зажегъ четыре свчи и началъ любоваться на самого себя въ зеркало. Съ тхъ поръ Розанчиковъ сталъ ходить въ плащ, подъ которымъ удобне было носить знаки ордена. Въ томъ же году почтенный парфюмеръ доставилъ себ удовольствіе побывать въ Булони. Во время перезда онъ страшно страдалъ морского болзнью, по какъ только корабль подошелъ къ пристани, Розанчиковъ появился изъ каюты, распахнувъ свой плащъ такъ, что звзда, сверкавшая у него на груди, бросалась въ глаза всмъ и каждому. Солдаты на улицахъ отдавали ему честь. Вс его называли не иначе, какъ ‘Ваше превосходительство’ и по возвращеніи на родину онъ вступилъ съ Валькеромъ въ переговоры относительно пріобртенія себ патента на офицерскій чинъ въ служб панамскаго кацика. Валькеръ общалъ выхлопотать ему чинъ капитана, предупреждая, что за патентъ придется уплатить въ панамскій военный департаментъ двадцать пять фунтовъ стерлинговъ. Розанчиковъ внесъ требуемую сумму, получилъ патентъ на капитанскій чинъ и приказалъ отпечатать сотню визитныхъ карточекъ съ надписью:

КАПИТАНЪ
Арчибальдъ РОЗАНЧИКОВЪ,
кавалеръ ордена Замка и Сокола.

Зачастую случалось ему посматривать на этотъ патентъ и визитныя карточки, хранившіяся у него въ письменномъ стол. Что касается до орденскаго креста, то онъ пряталъ его въ туалетномъ столик и надвалъ на себя каждое утро, когда брился.
Извстно, что его высочество кацикъ прибылъ въ Англію и поселился сперва въ Регентской улиц, гд у него былъ торжественный пріемъ, на который не упустилъ явиться Розанчиковъ въ панамскомъ мундир. Онъ былъ очень милостиво принятъ своимъ монархомъ. Его высочество предложилъ назначить капитана Розанчикова флигель-адъютантомъ и произвести его въ полковники, но капитанъ оказался не при деньгахъ, а панамскій военный департаментъ не выдавалъ патентовъ въ кредитъ. Тмъ временемъ его высочество покинулъ Регентскую улицу. Утверждали, что онъ вернулся въ Панаму, а по другимъ слухамъ въ Ирландію, въ городъ Коркъ, откуда онъ былъ родомъ. Поговаривали даже, будто онъ остался въ Лондон и ведетъ отшельническую жизнь въ одной изъ тамошнихъ тюремъ. Во всякомъ случа, августйшій кацикъ оказывался на нкоторое время невидимымъ, и производство капитана Розанчикова въ слдующій чинъ временно позадержалось.
Вступивъ въ компанію съ Ландышевымъ, Розанчиковъ устыдился сообщить ему о своихъ чинахъ и орденахъ и хранилъ это обстоятельство въ строжайшей тайн до тхъ поръ, пока оно не обнаружилось при условіяхъ самаго прискорбнаго свойства. Въ тотъ самый день, когда задержали Валькера за неплатежъ Бенжамену Бароскому, появился въ газетахъ отчета объ арестованіи его высочества панамскаго принца, по иску мелочного торговца състными припасами и спиртными напитками въ одномъ изъ пригородныхъ лондонскихъ захолустьевъ. Судья, которому торговецъ подалъ свою исковую жалобу, отпустилъ, при разбор дла массу шуточекъ, заставлявшихъ всхъ присутствующихъ смяться доупада. Изумляясь обилію спиртныхъ напитковъ, требовавшихся для кацика, судья освдомился, неужели его высочество пилъ въ два горла, подобно двуглавому лебедю? Ужь не привезъ-ли онъ съ собою съ Панамскаго перешейка какихъ-нибудь прелестныхъ дикарокъ? и т. п. Особенный эффектъ произвело въ суд, по словамъ репортера, предъявленіе лавочникомъ большой звзды и зеленой съ желтимъ ленты ордена Замка и Сокола, которыми его высочество хотлъ пожаловать лавочника вмсто того, чтобы платить ему по счету.
Сердце Розанчикова обливалось кровью, когда онъ читалъ означенную замтку. Какъ разъ въ это время вернулся Ландышевъ изъ ежедневной своей прогулки въ Сити.
— Ну что, Розанчиковъ, слышали вы новость?— спросилъ онъ.
— Объ его высочеств?
— О вашемъ пріятел Валькер. Онъ арестованъ за неплатежъ двухсотъ фунтовъ.
Розанчиковъ былъ тутъ уже не въ состояніи удержаться. Онъ разсказалъ своему компаньону, что принялъ въ уплату по своему счету съ Валькеромъ три облигаціи панамскаго государственнаго долга и проклиналъ себя, на чемъ свтъ стоитъ, за такую глупость.
— Ну, это не велика важность,— возразилъ Амосъ, онъ же Ландышевъ.— Перепишите прежній счетъ на бло, присягните въ суд, что Валькеръ долженъ вамъ полтораста фунтовъ и сегодня же получите оттуда приказъ о задержаніи его впредь до уплаты долга.
Дйствительно такимъ образомъ оказался у судебнаго пристава еще и другой приказъ о задержаніи капитана Валькера.
— Завтра или посл завтра къ вамъ непремнно зайдетъ его жена,— предупредилъ своего компаньона Ландышевъ.— Такіе молодцы всегда посылаютъ своихъ женъ кляньчить у кредиторовъ,— но вы, надюсь, съумете переговорить съ ней надлежащимъ образомъ.
— Я теперь интересуюсь ею столько же, какъ выденнымъ яйцомъ! Я поступлю съ ней, какъ съ прахомъ, который отрясаю отъ ногъ своихъ. Желалъ бы я посмотрть, хватитъ-ли у нея смлости явиться ко мн на глаза посл того, какъ она позволила себ такъ безсердечно поступить со мною? Если же она, паче чаянія, все-таки придетъ, то вы увидите, какъ я съ нею раздлаюсь.
Почтенный парфюмеръ дйствительно ршился выказать величайшее жестокосердіе по отношенію къ предмету прежней своей любви и ночью, лежа въ постели, мысленно переживалъ сцену, долженствовавшую произойти у него при свиданіи съ Моргіаной. ‘Да,— говорилъ онъ самъ себ,— славная выйдетъ штука, когда эта гордая Моргіана падетъ предо мною на колни, а я, указывая ей на дверь и приложивъ руку къ сердцу, скажу:— Сударыня, вы сами изволили закалить противъ васъ это сердце. Да, вы его закалили. Предайте же теперь забвенію воспоминаніе о быломъ, о тхъ минувшихъ временахъ, когда я думалъ, что мое сердце разорвется на части. Оно уцлло, сударыня, такъ какъ сердца человческія сдланы изъ боле прочнаго матеріала, чмъ это можетъ показаться съ перваго взгляда. Я думалъ, что умру, но остался въ живыхъ и дожилъ теперь до того, что женщина, презрвшая мою любовь, валяется теперь у моихъ ногъ! Да, у моихъ ногъ! Ха, ха, ха!..
Розанчиковъ заснулъ, убаюканный этими мыслями, но очевидно, что ожиданіе свидться еще разъ съ Моргіаной сильно его волновало, такъ какъ, въ противномъ случа, зачмъ же сталъ бы онъ давать себ трудъ заблаговременно запасаться толикимъ геройствомъ? Ночь онъ провелъ очень безпокойно и видлъ тяжелые томительные сны, въ которыхъ Моргіана представлялась ему во множеств различнйшихъ образовъ. Ему снилось, будто онъ причесываетъ ей волосы, детъ верхомъ рядомъ съ ея экипажомъ въ Ричмондъ и вдругъ лошадь подъ нимъ обращается въ крылатаго змя, а Моргіана становится Вольсеемъ, который хватаетъ его за горло и начинаетъ немилосердно встряхивать и душить подъ звуки корнетъ-a-piston, на которомъ играетъ проклятый змй. На другой день утромъ Ландышевъ отправился по обыкновенію въ Сити, а Розанчиковъ сидлъ въ профессіональномъ своемъ кабинет, читая утреннюю почту, когда вдругъ сердце у него дрогнуло при вид стоявшей передъ нимъ на яву дамы,— той самой дамы, которая передъ тмъ грезилась почтенному парикмахеру во сн.
Многія изъ знатныхъ леди, покупавшихъ щеточки, гребеночки и разныя косметическія принадлежности въ магазин Розанчикова съ удовольствіемъ заплатили бы десять гиней за такой румянецъ, который внезапно покрылъ въ эту минуту его лицо. Сердце Арчибальда усиленно билось. Онъ чуть не задыхался въ плотно стягивавшемъ его сюртук. Дло въ томъ, что хотя Розанчиковъ и приготовился заране къ посщенію Моргіаны, но чувствовалъ, что теперь въ ршительный моментъ напускное мужество его повидаетъ. Оба они молчали въ теченіе нсколькихъ минутъ.
— Вы, разумется, знаете, что привело меня къ вамъ,— сказала, наконецъ Моргіана, откидывая слегка въ сторону свой вуаль.
— Я… то есть… да… Впрочемъ, извините меня, сударыня,— возразилъ онъ, бросивъ украдкою взглядъ на ея блдное лицо и затмъ, поспшно отворачиваясь, добавилъ сравнительно уже боле спокойнымъ тономъ:— Брошу васъ обратиться къ моимъ юрисконсультамъ: Бленту, Гону и Шарпу.
— Не ожидала я этого отъ васъ, г-нъ Розанчиковъ,— замтила на это капитанша, начиная плакать навзрыдъ.
— И знаете-ли что, сударыня? Посл всего, что происходило между нами, я, признаться, не ожидалъ, что вы удостоите меня посщеніемъ. Я считалъ капитаншу Валькеръ слишкомъ знатною дамой, для того, чтобы навщать какого-нибудь Арчибальда Розанчикова (хотя у него и бываютъ многіе изъ самыхъ знатныхъ британскихъ вельможъ). Чмъ могу я вамъ служить, сударыня?
— Боже мой, неужели у меня не осталось больше друзей? Мн никогда и въ голову не приходило, чтобы и вы, r-въ Арчибальдъ, могли меня покинуть!— воскликнула бдняжка Моргіана.
Имя Арчибальдъ, произнесенное прежнимъ такъ хорошо извстнымъ ему тономъ, очевидно произвело на парфюмера большое впечатлніе. Онъ усиленно замигалъ и на мгновенье остановилъ на г-ж Валькеръ чрезвычайно пристальный взглядъ.
— Что же могу я сдлать для васъ, сударыня?— спросилъ онъ, наконецъ.
— Какіе у васъ тамъ счета съ г-немъ Валькеромъ, изъ-за которыхъ теперь его держатъ въ тюрьм?
— Онъ забиралъ здсь въ магазин разные косметическіе товары въ теченіе цлыхъ пяти лтъ, расходовалъ больше щетокъ для волосъ, чмъ любой изъ здшнихъ герцоговъ и тратилъ столько одеколона, что должно быть просто напросто въ немъ купался. Вообще капитанъ держалъ себя со мною всегда такъ высокомрно, какъ если бы былъ настоящимъ лордомъ,— не платилъ мн никогда ни гроша и, выражаясь иносказательно, поразилъ меня кинжаломъ въ самое сердце. Впрочемъ, я вдь объ этомъ вовсе не хотлъ и говорить. Я всегда надялся, что судьба рано или поздно за меня отмститъ и теперь вижу, что я отмщенъ!
Почтенный парфюмеръ привелъ себя этими соображеніями въ настоящую ярость. Утирая жирное свое лицо носовымъ платкомъ, онъ самымъ ршительнымъ тономъ глядлъ на г-жу Валькеръ.
— Кому же вамъ такъ хотлось отмстить, Арчибальдъ, то есть г-нъ Розанчиковъ? Неужели вамъ пріятно мстить мн,— мстить женщин, разбивая ея счастье? Нтъ, въ прежнее время вы не стали бы поступать такимъ образомъ!
— Лучше не напоминайте мн о прежнемъ времени! Позвольте спросить, какъ поступили вы со мною сами, сударыня? Пусть воспоминаніе о прежнемъ будетъ на вки погребено и предано забвенію. Я сперва было думалъ, что мое сердце разорвется, но нтъ, вещество, изъ котораго состоятъ наши сердца, оказывается на самомъ дл гораздо прочне, чмъ мы предполагаемъ. Я думалъ, что умру, но остался въ живыхъ, перенесъ вс пытки и дожилъ, наконецъ, до того, что вижу у моихъ ногъ женщину, которая когда-то презрительно меня отвергла.
Моргіана возразила на это только восклицаніемъ: ‘Ахъ, Арчибальдъ!’ и снова разрыдалась. Эти рыданія оказались въ данномъ случа краснорчиве всякихъ словъ.
— ‘Ахъ, Арчибальдъ!’ Этого еще только не хватало! Прошу васъ, Моргіана, не называйте меня Арчибальдомъ. Подумайте только о томъ положеніи, которое вы могли бы занимать теперь, еслибы вамъ заблагоразсудилось называть меня ‘тогда’ Арчибальдомъ. Теперь это ужъ совершенно безцльно,— продолжалъ онъ, приходя все боле въ волненіе и наконецъ, добавилъ, съ какимъ-то озлобленнымъ паосомъ: Я чувствую себя глубоко обиженнымъ и оскорбленнымъ, но все-таки не въ силахъ видть передъ собою женщину въ слезахъ. Чего же вы отъ меня хотите?
— Добрйшій, милый, г-нъ Розанчиковъ! Прикажите вашимъ повреннымъ остановить это мерзкое, гадкое взысканіе. Возьмите отъ г-на Валькера вексель. Какъ только выпустятъ капитана изъ долговой тюрьмы, онъ черезъ нсколько дней наврное получитъ крупную сумму и расплатится тогда со всми вами. Не раззоряйте меня и его въ конецъ, требуя немедленной уплаты. Будьте милымъ, хорошимъ Розанчиковымъ, какимъ я васъ знала всегда до сихъ поръ!
Розанчиковъ взялъ Моргіану за руку. Она не отняла отъ него этой руки, а онъ погрузился въ думу о прежнихъ дняхъ. Онъ зналъ, вдь, Моргіану почти съ пеленокъ. Когда она была ребенкомъ, онъ въ засданіи клуба ‘Телячьихъ Почекъ’ качалъ ее у себя на колняхъ. Затмъ она подросла и сдлалась предметомъ искренняго его обожанія… Подъ натискомъ всхъ этихъ воспоминаній сердце парикмахера, какъ говорится, разстаяло.
— Валькеръ, собственно говоря, даже и расплатился со мною,— разсуждалъ самъ съ собою парикмахеръ.— Панамскія облигаціи наврядъ-ли теперь могутъ представлять какую-нибудь цнность, но все-таки же я разсчитывалъ тогда нажить на нихъ барыши. Кром того я не могу видть ея слезъ и не въ состояніи попирать ногами когда-то дорогую мн женщину. Успокойтесь, Моргіана,— заявилъ онъ веселымъ, громкимъ голосомъ.— Я прикажу остановить взысканіе съ вашего мужа и стану опять прежнимъ, добрымъ Розанчиковымъ.
— Скажите лучше прежнимъ смиреннымъ осломъ!— проревлъ голосъ, заставившій Розанчикова вздрогнуть.— Вы, Розанчиковъ, какъ я посмотрю, просто на просто жирный дуракъ! Отказываться отъ взысканія законнаго долга, изъ-за того только, что къ вамъ вздумала придти женщина, которая уметъ хныкать и ловко распускать нюни. Да знаете-ли вы, какая это женщина!— продолжалъ восклицать Ландышевъ.
— Какъ вы смете говорить о ней такимъ образомъ?— оборвалъ его старшій компаніонъ.
— Я говорю только, что она ловкая женщина. Вспомните, какъ обошлась она съ вами самими, а потомъ пыталась продлать такую же штуку съ Бароскимъ! Неужели вы такая тряпка, что согласитесь отказаться отъ ста-пятидесяти фунтовъ изъ-за того, что этой дам пришла фантазія открыть передъ вами фонтанъ своихъ слезъ? Во всякомъ случа я лично ни за что въ свт не пойду на такую сдлку. Деньги эти въ такой же степени мои, какъ и ваши, и я намренъ ихъ получить, или же держать Валысера въ тюрьм, пока онъ не заблагоразсудитъ со мной расплатиться.
Робкій добрый геній, указывавшій Розанчикову путь доброты и состраданія, очевидно, испугался присутствія его компаніона, а потому немедленно распустилъ крылья и улетлъ.
— Вы видите, г-жа Валькеръ, въ какомъ положеніи я нахожусь?— объяснилъ Розанчиковъ:— Дло это коммерческое, а всми коммерческими длами завдуетъ у насъ г-нъ Ландышевъю Такъ вдь, г-нъ Ландышевъ?
— Разумется такъ! Къ счастью для фирмы,— отрывистымъ тономъ подтвердилъ Ландышевъ.— Вотъ что, сударыня,— добавилъ онъ,— все, что я могу для васъ сдлать, это взять по полтиннику за рубль. Больше я не могу спустить ни единаго гроша. Соблаговолите уплатить мн по этому разсчету, и вашъ супругъ будетъ выпущенъ на свободу.
— Ахъ, сударь, Говардъ заплатитъ вамъ черезъ недлю.
— Въ такомъ случа пусть онъ поживетъ недльку у моего дядюшки Бендиго. Тамъ ему очень хорошо,— возразилъ съ усмшкою Шейлокъ.— Не лучше-ли вамъ пройти, г-нъ Розанчиковъ, въ магазинъ и заняться дломъ?— продолжалъ онъ.— Г-жа Валькеръ не можетъ же требовать, чтобы вы здсь слушали цлый день ея стованія.
Розанчиковъ обрадовался представившемуся ему благовидному предлогу исчезнуть изъ кабинета, но прошелъ не въ магазинъ, а въ свою комнату, гд выпилъ залпомъ большой бокалъ мараскина. Онъ сидлъ тамъ раскраснвшись и страшно взволнованный до тхъ поръ, пока Ландышевъ не явился сказать ему, что г-жа Валькеръ ушла и не станетъ больше его безпокоить. Арчибальдъ выпилъ посл того еще нсколько рюмокъ мараскина, отправился вечеромъ въ театръ, а оттуда въ модную портерную. Ликеръ, театральная пьеса и веселыя псни въ портерной оказались, однако, не въ силахъ вытснить у него изъ головы г-жу Валькеръ,— воспоминаніе о прежнихъ временахъ и блдное заплаканное ея личико.
Моргіана вышла изъ магазина, едва держась на ногахъ и съ трудомъ лишь отдавая себ отчетъ въ томъ, что Ландышевъ изъявилъ подъ-конецъ согласіе взять съ ея мужа по сорока копекъ за рубль (посл чего онъ вернулся къ своей конторк, мысленно называя себя мягкосердечнымъ болваномъ за то, что согласился на такую скидку, растрогавшись женскими слезами и рыданіями).
Какъ уже упомянуто, Моргіана, почти не помня себя отъ горя, вышла изъ магазина и машинально направилась вдоль по улиц, заливаясь все время слезами. Она чувствовала страшнйшій упадокъ силъ, объяснявшійся тмъ, что съ утра ничего еще не ла и выпила всего только стаканъ воды въ кондитерской на Странд. Ей пришлось ухватиться за перила ршетки, которою обнесенъ былъ дворъ одного стариннаго дома. Какъ разъ въ эту минуту изъ дверей дома выходилъ мужчина небольшого роста, несшій подъ мышкою что-то, завязанное въ желтый носовой платокъ.
— Праведный Боже, неужели это вы, г-жа Валькеръ?— воскликнулъ этотъ господинъ, оказавшійся стариннымъ нашимъ знакомцемъ Вольсеемъ, который только что собирался занести одному изъ своихъ кліентовъ сюртукъ для окончательной примрки.— Вы, кажется, нездоровы, сударыня? Что съ вами? Ради Бога, зайдите ко мн,— продолжалъ онъ и, схвативъ Моргіану подъ руку, провелъ ее въ комнату, находившуюся позади мастерской. Онъ посадилъ ее тамъ въ кресло и прежде, чмъ она могла приступить къ какимъ-либо объясненіямъ, поставилъ передъ ней стаканъ воды съ виномъ.
Немного оправившись, бдняжка разсказала, какъ умла, грустную свою повсть, прерывая ее безпрерывно рыданіями: Розанчиковъ предъявилъ искъ и арестовалъ капитана за неплатежъ долга. О на пыталась выхлопатать отсрочку, но Розанчиковъ отказался выполнить ея просьбу. ‘Какимъ жестокосердымъ подлымъ скотомъ долженъ онъ быть, если могъ отказать ей въ чемъ-либо’, думалъ въ это время рыцарски великодушный портной.
— Знаете что, моя дорогая,— добавилъ онъ вслухъ,— у меня нтъ ни малйшаго основанія любить вашего мужа, и я знаю про него слишкомъ многое, для того, чтобы могъ питать къ нему уваженіе, но васъ лично я люблю и уважаю. Чтобы услужить вамъ, я поставлю послднюю свою копйку ребромъ.
Въ отвтъ на это Моргіана могла только взять его руку, пожать ее и расплакаться сильне прежняго. Она объяснила, что черезъ недлю г-нъ Валькеръ получитъ цлую уйму денегъ,— что онъ былъ для нея лучшимъ изъ мужей, и что самъ Вольсей, познакомившись съ капитаномъ, будетъ лучшаго о немъ мннія. Долгъ г-ну Розанчикову составляетъ всего только полтораста фунтовъ, но г-нъ Ландышевъ соглашается взять по сорока копекъ за рубль. Сколько это составитъ въ общей сложности, она не знаетъ, но г-ну Вольсею, разумется, не трудно будетъ сосчитать.
— Я съ радостью заплатилъ бы тысячу фунтовъ стерлинговъ если бы только могъ васъ этимъ утшить и успокоить,— объявилъ Вольсей, проворно вскочивъ со стула — Потрудитесь, моя дорогая, обождать меня здсь минутъ десять, и я надюсь, что все у насъ будетъ улажено.
Дйствительно черезъ десять минуть онъ вернулся, призвалъ извозчика съ биржи, находившейся какъ-разъ напротивъ (вс стоявшіе тамъ извозчики обратили вниманіе на грустный, растерянный видъ г-жи Валькеръ и обмнялись другъ съ другомъ на этотъ счетъ различными комментаріями). Извозчикъ мигомъ доставилъ ихъ въ Канцелярскій переулокъ на профессіональную квартиру судебнаго пристава.
— Кредиторы согласны похерить весь долгъ за двадцать фунтовъ стерлинговъ,— объявилъ Аминадаву старшему энергическій портной, передавая ему письменное удостовреніе въ томъ, что г-нъ Бендиго можетъ освободить капитана Валькера, получивъ отъ г-на Вольсея чекъ на вышеупомянутую сумму.
— Не стоитъ имъ ее и платить — угрюмо объявилъ Валькеръ.— Къ чему отбирать отъ васъ, Вольсей, двадцать фунтовъ стерлинговъ? Представьте себ, что за время отсутствія жены на меня поступило сюда еще семь взысканій. Теперь я по невол вынужденъ буду подать въ коммерческій судъ заявленіе о несостоятельности, но, смю уврить,— добавилъ онъ шепотомъ,— что долги чести для меня священны. Если вы соблаговолите одолжить мн двадцать фунтовъ, то обязуюсь честнымъ словомъ джентльмена возвратить вамъ съ благодарностью эту сумму, какъ только меня выпустятъ изъ долгового отдленія.
Надо полагать, что Вольсей отклонилъ это предложеніе. По крайней мр, тотчасъ же по его уход Валькеръ пришелъ въ настоящее бшенство и началъ проклинать жену за то, что она промшкала эти цлыхъ три часа.
— На кой чортъ, сударыня, не взяли вы извозчика?— заревлъ онъ, узнавъ, что она шла пшкомъ всю дорогу отъ Канцелярскаго переулка до магазина Розанчикова.— Взысканія на меня поступили къ судебному приставу всего лишь полчаса тому назадъ и если бы не ваша непроходимая глупость, я былъ бы теперь вольною птицей.
— Ахъ, Говардъ,— укоризненно возразила она,— разв вы не взяли отъ меня, то есть, разв я не отдала вамъ вс деньги до послдняго гроша?..
Съ этими словами она отошла въ сторонку и снова залилась горькими слезами.
— И въ самомъ дл, милочка, вдь ты не виновата! Ну, полно, успокойся,— объявилъ строгій, но справедливый ея супругъ, слегка покраснвъ.— Мн, значить, суждено еще разъ нобывать въ коммерческомъ суд. Что же, для меня не въ первые! Не хнычь же, я вдь на тебя не сержусь.

ГЛАВА VI,
въ которой г-нъ Валькеръ, все еще пребывая въ затруднительномъ положеніи, обнаруживаетъ замчательную покорность судьб и твердость духа въ несчасть.

Мужественный капитанъ Валькеръ, убдившись въ невозможности для себя избавленія отъ враговъ, счелъ долгомъ сразиться съ ними лицомъ къ лицу, а потому ршился покинуть великолпное, хотя и тсное помщеніе, доставленное ему г-номъ Бендиго и подвергнуть себя всмъ пыткамъ заключенія въ казенной долговой тюрьм. Принявъ такое ршеніе, онъ явился вмст съ судебнымъ приставомъ въ канцелярію тюрьмы ея величества королевы и отдалъ свою особу на храненіе состоящимъ при этой тюрьм должностнымъ лицамъ. Онъ даже не изъявилъ желанія воспользоваться допускавшимися по закону смягченіями тюремнаго устава (значительно облегчавшими тогда положеніе многихъ заключенныхъ), такъ какъ былъ вполн увренъ, что во всемъ свт не найдется человка, который согласился бы дать за него поручительство, особенно же въ виду крупной суммы предъявленныхъ исковъ. Какъ велика была эта сумма, до насъ не касается и мы считаемъ въ данномъ случа совершенно излишнимъ удовлетворять праздное любопытство читателя. Сколько именно сотъ или же тысячъ фунтовъ стерлинговъ числилось за нимъ въ долгу, знаютъ лучше всего кредиторы капитана. Самъ онъ лично доказалъ искреннее свое желаніе уплатить вс долги до послдняго гроша, предоставивъ въ полное распоряженіе кредиторовъ капиталы, хранившіеся на текущемъ счету у его банкира и простиравшіеся, какъ уже упомянуто, боле чмъ до двухъ фунтовъ стерлинговъ.
Что касается до хорошенькой квартирки на Коннаутской площади, то когда Моргіана, простившись съ мужемъ, пріхала туда, пажъ, отворивъ ей двери, тотчасъ же огорошилъ ее требованіемъ безотлагательно уплатить ему жалованье. Въ гостиной, на желтомъ атласномъ диван, сидлъ какой-то замарашка съ кружкою портера, поставленной на альбомъ изъ опасенія запачкать столъ розоваго дерева. Замарашка этотъ объяснилъ, что приставленъ сторожить мебель. Другой подобный же замарашка оказался въ столовой, гд читалъ газету, пробавляясь отъ времени до времени рюмочкой джина. Онъ рекомендовался г-ж Валькеръ какъ представитель другого исполнительнаго листа на ея имущество.
— Въ кухн сидитъ теперь третій. Онъ составляетъ инвентарь всего имущества и грозится засадить васъ, сударыня, въ тюрьму за мошенничество, такъ какъ вы позволили себ заложить столовое серебро,— объяснилъ словоохотливый пажъ.
— Послушай-ка, дружокъ, объяснилъ Вольсей, проводившій Моргіану до дома,— если ты вздумаешь еще снахальничать, то я собью вотъ этой палкой вс пуговки съ твоей ливреи!
При этихъ словахъ онъ такъ энергически махнулъ палкой, что пажъ, на ливре котораго было нашито боле четырехсотъ пуговицъ, счелъ благоразумне всего прикусить язычекъ. Проводивъ Моргіану домой, рыцарски врный портной оказалъ ей величайшее благодяніе. Онъ терпливо ожидалъ ее цлый часъ въ общей комнат, или ресторан долгового отдленія при квартир судебнаго пристава, зная какъ нельзя лучше, что она будетъ нуждаться въ покровител на обратномъ пути. Чтобы оцнить по достоинству его подвигъ, надо принять во вниманіе угрозы и оскорбленія, которымъ онъ подвергался со стороны корнета Финкинса, состоявшаго въ голубомъ гусарскомъ полку. Корнетъ этотъ, содержавшійся въ тюрьм за долгъ Линзею, Вольсею и К, какъ разъ завтракалъ въ тюремномъ ресторан въ то время, когда вошелъ туда неумолимый его кредиторъ. Храбрый офицеръ (восемнадцатилтній герой), ростомъ въ сапогахъ, по меньшей мр, въ пять футъ и три дюйма, успла, уже задолжать пятнадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Онъ былъ до такой степени раздраженъ назойливостью своихъ кредиторовъ, что, увидвъ Вольсея, поклялся безотлагательно вышвырнуть его въ окно, но въ слдующую затмъ минуту призналъ таковое свое ршеніе неудобоисполнимымъ въ виду толстой желзной ршетки, закрывавшей это окно. Тогда онъ, повидимому, совершенно серьезно изъявилъ желаніе расшибить портному голову, но этотъ послдній, выдвинувъ правую ногу впередъ и засучивъ рукава, предложилъ молодому офицеру сразиться на кулачкахъ. Молодой офицеръ обозвалъ тогда портного подлой мщанской душою и услся за столъ доканчивать свой завтракъ.
Предъявители исполнительныхъ листовъ завладли квартирой г-на Валькера, а потому Моргіан пришлось бжать отъ нихъ къ своей мамаш, жившей, какъ уже извстно читателямъ, по сосдству съ Велльскимъ театромъ Спулера. Что касается до самого капитана, то онъ находился въ полной сохранности въ Флитской долговой тюрьм. Располагая кое-какими наличными деньгами, онъ устроился тамъ очень уютно и вращался постоянно въ лучшемъ кругу, состоявшемъ изъ нсколькихъ сіятельныхъ и высокородныхъ молодыхъ вельможъ и джентльменовъ. По утрамъ они играли въ кости и курили ситары, а по вечерамъ курили сигары и обдали въ сущности очень недурно. Посл обда принимались за карты, и капитанъ, въ качеств опытнаго игрока и притомъ будучи лтъ на двадцать старше большинства своихъ пріятелей, почти всегда оставался въ выигрыш. Въ сущности, если бы онъ получалъ вс деньги, которыя съ нихъ выигралъ, то могъ бы освободиться изъ долговой тюрьмы, уплативъ своимъ кредиторамъ рубль за рубль (предполагая, что ему пришла бы такая странная фантазія). На эту тему не стоитъ, впрочемъ, особенно и распространяться, такъ какъ молодой Финкинъ заплатилъ Валькеру всего лишь сорокъ фунтовъ стерлинговъ изъ числа семисотъ, на которые надавалъ ему векселей. Альджернонъ Картежниковъ не только не заплатилъ трехсотъ двадцати фунтовъ, проигранныхъ въ ланскнехтъ, но еще занялъ деньгами семь съ половиною шиллинговъ, которые такъ и остаются за нимъ въ долгу по сіе время. Лордъ Сутягинъ дйствительно проигралъ Валькеру девятнадцать фунтовъ стерлинговъ ‘въ хвосты и головы’, но отказался отъ уплаты, ссылаясь на свое несовершеннолтіе и состояніе сильнаго опьяненія во время игры. Читатель, можетъ быть, вспомнитъ появившуюся какъ-то въ газетахъ замтку, озаглавленную:

‘ПОЕДИНОКЪ
ВЪ ФЛИТСКОЙ ТЮРЬМ’.

Вчера утромъ за водокачкою въ Старомъ двор лордъ С-т-п. и капитанъ Г-в-рд В-лк-р. (какъ говорятъ, близкій родственникъ его свтлости герцога Н-ф-л-кского) обмнялись для улаженія возникшей между ними ссоры двумя пистолетными выстрлами. Секундантами у этихъ двухъ молодыхъ представителей британской аристократіи состояли маіоръ Румянцевъ (у котораго, замтимъ кстати, румянецъ давно уже сошелъ съ лица) и отставной драгунскій ротмистръ Памъ. По слухамъ, ссора вышла изъ-за картъ, причемъ, будто бы храбрый капитанъ довольно существенно повредилъ носъ благородному лорду.
Когда извстіе объ этомъ поединк достигло окрестностей Велльскаго театра, Моргіана едва не упала въ обморокъ отъ ужаса, но затмъ, оправившись, пустилась чуть не бгомъ въ Флитскую тюрьму. Допущенная предъ свтлыя очи своего мужа и господина, она, по обыкновенію, бросилась къ нему на шею, заливаясь слезами, чмъ не доставила ни малйшаго удовольствія этому джентльмену, находившемуся тогда какъ разъ въ обществ Пама и Румянцева. Слдуетъ замтить, что капитану Валькеру вовсе не было желательно, чтобы его красавицу-жену слишкомъ часто встрчали въ сомнительныхъ окрестностяхъ Флитской тюрьмы. Не вполн еще утративъ чувства стыдливости, онъ постоянно отвергалъ ея предложенія поселиться въ тюрьм съ нимъ вмст.
— Положимъ, что твое легкомысліе, Моргіана, довело меня до раззоренія, но все-таки я нахожу достаточнымъ томиться въ тюрьм одинъ. Впрочемъ, я вдь вовсе не хотлъ упрекать тебя за то, въ чемъ ты сама, какъ я увренъ, горько теперь раскаиваешься. Я былъ бы не въ силахъ видть тебя, милочка, здсь, въ этомъ ужасномъ мст заключенія,— говорилъ капитанъ, возводя очи къ небу и придавая своему лицу самое страдальческое выраженіе.— Живи себ съ матерью, пока я буду влачить здсь бдственное мое существованіе. Если можешь раздобыть для меня еще нсколько бутылочекъ благо хереса того же самаго сорта, сдлай это, милочка! Надо чмъ-нибудь поддерживать бодрость духа въ здшнемъ уединеніи, а я кстати нашелъ, что этотъ сортъ хереса очень благопріятно дйствуетъ на мою грудь. Когда будешь въ слдующій разъ готовить для меня паштетъ изъ телятины, или дичи, прибавляй туда побольше перца и яицъ. Обды изъ здшняго тюремнаго ресторана я положительно сть не могу.
Подобно многимъ другимъ мужьямъ, Валькеръ Богъ знаетъ почему пламенлъ страннымъ желаніемъ убдить жену, будто изнемогаетъ духомъ и тломъ. Наивная молодая женщина принимала вс таковыя ложныя завренія за чистую монету и доврчиво проливала изъ-за нихъ обильныя слезы. Вернувшись домой къ своей мамаш, г-ж Крумпъ, она разсказывала, что милйшій ея Говардъ таетъ какъ воскъ,— что онъ раззорился изъ-за нея и съ ангельскимъ смиреніемъ переноситъ муки тюремнаго заключенія. Дйствительно онъ переносилъ эти муки съ такою покорностью судьб, что за исключеніемъ Моргіаны ршительно никому не удавалось усмотрть въ немъ несчастнаго страдальца. Тюрьма ограждала капитана Валькера отъ назойливыхъ кредиторовъ. Цлый день съ утра до вечера онъ пользовался тамъ желаннымъ досугомъ, кормили его хорошо, въ веселомъ обществ недостатка не было, въ кошельк водились деньжата, заботиться ни о чемъ не приходилось, и потому онъ жилъ тамъ, какъ говорится, припваючи.
Весьма возможно, что г-жа Крумпъ и Вольсей относились съ нкоторымъ недовріемъ къ разсказамъ Моргіаны о страданіяхъ ея мужа. Портной ежедневно посщалъ теперь окрестности Вельскаго театра. Прежняя любовь къ Моргіан превратилась въ горячую, словно отцовскую, великодушную къ ней симпатію. Блый хересъ, оказывавшійся такимъ полезнымъ для груди злополучнаго Валлькера, Моргіана получала въ презентъ отъ Вольсея, обнаруживавшаго величайшую изобртательность, чтобы доставить ей какое-нибудь удовольствіе.
Однажды она и въ самомъ дл почувствовала себя очень счастливой, когда, вернувшись изъ Флитской тюрьмы, нашла въ гостиной матери возлюбленный свой рояль розоваго дерева со всми безъ исключенія нотами. Добросердечный портной купилъ ихъ вмст съ роялемъ на аукціонной продаж имущества капитана Валькера. Не стыжусь признаться, что сама Моргіана была до такой степени очарована внимательностью со стороны г-на Вольсея, что, когда онъ явился, по обыкновенію, вечеркомъ выпить стаканчикъ чая, она фактически его поцловала. Мистеръ Вольсей не на шутку перепугался и покраснлъ, какъ вареный ракъ. Моргіана же, нисколько не смущаясь, сла за рояль и въ продолженіе цлаго вечера цла счастливцу-портному старинные романсы, которые ему такъ нравились. (Онъ былъ не охотникъ до итальянской ‘дребедени’). Прежній учитель Моргіаны, Подморъ, явившійся вмст съ нсколькими другими артистами тоже откушать стаканчикъ чая, изумлялся и восхищался успхами, сдланными молодой капитаншей въ пніи. На улиц, простясь съ Вольсеемъ, онъ взялъ его за руку и сказалъ:
— Позвольте мн объявить вамъ, милостивйшій государь, что вы какъ есть настоящій козырь,— человкъ, какихъ мало!
Кантерфильдъ, игравшій первыя трагическія роли, добавилъ:
— Подморъ высказалъ общее наше мнніе на вашъ счетъ. Я нахожу, что человчество вправ вами гордиться. Ваше сердце преисполнено состраданія, а рука не оскудваетъ въ щедрости.
— Перестаньте, сударь, охота вамъ молоть вздоръ,— возразилъ портной,— но я лично считаю отзывъ г-на Кантерфильда совершенно правильнымъ. Отъ души желалъ бы я также и прежнему сопернику Вольсея, г-ну Розанчикову, заслужить подобный же отзывъ, но, къ сожалнію, не могу удостоить его такового. Розанчиковъ присутствовалъ тоже на аукціон, причемъ все его существо находилось словно въ упоеніи кровожадной радостью при мысли, что Валькеръ раззорился въ конецъ. Арчибальдъ купилъ упомянутый уже диванъ, обитый желтымъ атласомъ и помстилъ этотъ диванъ въ собственную свою гостиную, гд онъ стоитъ, но сей часъ, испещренный многочисленными пятнами отъ помады изъ наилучшаго медвжьяго жира. Вольсей вынужденъ былъ заплатить за рояль почти полную торговую его стоимость, такъ какъ Бароскій хотлъ во что бы ни стало оставить этотъ рояль за собою и постоянно надбавлялъ цну. Подъ конецъ, однако, композиторъ отсталъ и предоставилъ музыкальный инструментъ портному. Когда затмъ Бароскій вздумалъ насмхаться надъ раззореніемъ, до котораго дошла супружеская чета Валькеровъ, портной сурово прервалъ его вопросомъ:
— Не понимаю, сударь, какимъ образомъ позволяете вы себ тутъ смяться! Вы сами вдь раззорили Валькера и вмст съ тмъ получили съ него все, что вамъ слдовало, до послдняго гроша. Чегоже вы, чортъ возьми, надъ нимъ насмхаетесь?
Бароскій сперва было опшилъ, по затмъ, обернувшись къ двиц Ларкинсъ, объяснилъ ей, что не хотлъ связываться съ такимъ плебеемъ и снобомъ, какъ мистеръ Вольсей. Читателямъ уже извстно, что храбрый корнетъ Финкинъ примнилъ уже этотъ самый эпитетъ къ достопочтенному портному. (‘Пусть себ онъ будетъ въ самомъ дл плебеемъ и снобомъ! Не смотря на все это, я съ своей стороны заявляю, что питаю къ мщанину Вольсею гораздо боле уваженія, чмъ къ любому изъ вельможъ и джентльменовъ, упомянутыхъ въ этомъ правдивомъ повствованіи.’)
Уже самыя фамиліи господъ Каптерфильда и Подмора свидтельствуютъ, что Моргіана вращалась опять въ излюбленномъ вдовою Крумпъ обществ сценическихъ артистовъ. Это оказывалось дйствительно врнымъ. Комнатка почтенной вдовы была увшана тми самыми картинами, которыя вначал этой повсти украшали буфетную въ ресторан ‘Королевскихъ-Щетокъ’. Она принимала по нсколько разъ въ недлю своихъ пріятелей и пріятельницъ изъ Велльскаго театра, причемъ сообразно съ своими скромными средствами угощала ихъ чаемъ съ крендельками и булочками. Въ обществ этихъ артистовъ Моргіана жила и пла столь же счастливая и довольная, какъ и въ то время, когда ее осчастливливали своимъ посщеніемъ особы сомнительнаго поведенія, бывавшія въ дом ея мужа. Она не смла, однако, признаться, даже самой себ, что давно уже не чувствовала себя до такой степени счастливой, какъ теперь. Въ кружк, собиравшемся у ея матери, капитанша Валькеръ оставалась попрежнему знатною дамой. Директоръ трехъ акціонерныхъ обществъ, владлецъ великолпнаго собственнаго экипажа, запряженнаго миніатюрными лошадками Валькеръ, все еще казался наивнымъ артистамъ пригороднаго театра, человкомъ превыше обыкновенныхъ смертныхъ. Когда заходила рчь о капитан, они совершенно серьезно освдомлялись о его жить-быть въ провинціи и надялись, что милйшая капитанша получила удовлетворительныя свднія о состояніи здоровья своего муженька. Имъ всмъ было извстно, что капитанъ содержится въ долговой тюрьм, но они знали также, что онъ имлъ тамъ дуэль съ виконтомъ. Монморанси (изъ Норфолькскаго судебнаго округа) содержался тоже въ Флитской тюрьм и, когда Кантерфильдъ зашелъ однажды повидаться съ бднягой, Монти указалъ ему капитана Валькера, который, поспоривъ во время игры съ лордомъ Джоржемъ Тениссономъ, ударилъ его между плечъ лопаточкой, употребляемой при игр въ воланъ. Событіе это сдлалось вскор извстнымъ всей тюрьм.
— Однажды эти аристократы пригласили меня къ себ,— объяснилъ Монморанси.— Они заставили меня спть комическую арію и декламировать изъ разныхъ моихъ ролей, а потомъ мы угощались шампанскимъ и омарами. Общество собралось, смю уврить, самое шикарное. Въ числ другихъ гостей были лорды Биллингсгетъ и Вокзалъ. Они такъ долго засидлись, что ворота у насъ успли уже закрыть, и имъ пришлось остаться въ тюрьм до восьми часовъ утра.
Г-жа Крумпъ разсказала дочери объ этой вечеринк, но Моргіана выразила только надежду, что ея уважаемому Говарду и въ самомъ дл удалось пріятно провести время. Она благодарила Бога, что ея супругъ могъ хоть на короткое время стряхивать съ себя тяжелое горе. Передъ тмъ она какъ будто стыдилась быть счастливой, но узнавъ, что капитанъ отъ времени до времени пользуется кое-какими развлеченіями, начала и сама безъ угрызенія совсти и раскаянія давать волю прирожденному своему жизнерадостному пастроенію. Думаю, что это были счастливйшіе дни въ жизни Моргіаны. (Жаль, что каждый изъ насъ лично оцниваетъ по достоинству такой періодъ своей жизни лишь посл того, какъ онъ миновалъ безвозвратно). У нея не было другихъ заботъ кром того, чтобы навщать мужа, котораго она все еще продолжала любить. Безпечный, веселый ея характеръ побуждалъ ее не задумываться о завтрашнемъ дн. Кром всего этого Моргіана имла полное основаніе ласкать себя надеждами на интересное событіе, долженствовавшее вскор случиться и относительно котораго я позволю себ только замтить, что опытный врачъ д-ръ Скиль совтовалъ ей временно воздержаться отъ слишкомъ усердныхъ занятій пніемъ, а вдова Крумпъ усердно трудилась надъ изготовленіемъ многочисленныхъ маленькихъ чепцовъ и миніатюрныхъ батистовыхъ рубашекъ, фабрикація которыхъ доставляетъ всмъ бабушкамъ такое удовольствіе. Читатель пойметъ, надюсь, что я намекнулъ на обстоятельство, долженствовавшее вскор случиться въ семь Валькера, столь деликатнымъ образомъ, что это удовлетворило бы даже и высокородную миссъ Примъ. Матери Моргіаны Валькеръ предстояло сдлаться бабушкой. Не правда-ли, какая ловкая фраза? ‘Утренняя Почта’, обзывающая эту повсть вульгарной, должна будетъ на этотъ разъ воздержаться отъ всякой критики. Не думаю даже, чтобы въ ‘Руководств къ галантерейному обращенію при Двор и въ знатныхъ домахъ’ можно было отыскать боле подходящій, деликатный намекъ.
Итакъ, у г-жи Крумпъ родился внукъ. Надо сознаться, что это событіе произошло къ величайшему неудовольствію его отца. Когда ребенка принесли въ долговую тюрьму, капитанъ немедленно же приказалъ завернуть его опять въ одяла, снятыя съ малютки подозрительными привратниками. Вообразите себ, что Валькеръ поссорился съ однимъ изъ нихъ, и — этотъ негодяй утверждалъ, будто г-жа Крумпъ, подъ видомъ ребенка, хотла принести своему зятю четвертную бутыль водки.
— Что и говорить, вс они скоты!— объявила эта дама и затмъ добавила.— Впрочемъ, и отецъ тоже порядочный скотъ, онъ такжо мало удостоилъ меня вниманія, какъ если бы я была простою кухаркой, а на милаго нашего хорувимчика, маленькаго Вольсея, съ позволенія сказать, не захотлъ и плюнуть.
Само собой разумется, что г-жа Крумпъ, въ качеств тещи, имла законное право питать чувство ненависти къ мужу своей дочери. Она не нуждается поэтому въ дальнйшихъ извиненіяхъ. Что касается до малютки Вольсея,— этого херувимчика, на котораго отецъ не пожелалъ даже плюнуть,— то само собой разумется, что въ данномъ случа рчь идетъ не о достопочтенномъ член фирмы Линзей, Вольсей и К, а о новорожденномъ младенц, нареченномъ съ разршенія отца при крещеніи Говардомъ Вольсеемъ Валькеромъ. Капитанъ призналъ при этомъ случа портного чертовски славнымъ малымъ и объявилъ, что чувствуетъ себя ему и въ самомъ дл обязаннымъ за хересъ, изящный пиджакъ, присланный въ тюрьму, и, наконецъ, за доброту къ Моргіан. Портной сердечно привязался къ малютк, присутствовалъ при молитв, которая была дана матери, и состоялъ въ воспріемникахъ Говарда-Вольсея отъ купели, причемъ, послалъ въ подарокъ своему крестнику два аршина великолпнйшаго благо кашмира на пальтецо. Герцогу Веллингтону сшиты были невыразимыя какъ разъ изъ того самаго куска Кашмира.
Событія шли своимъ чередомъ, люди покупали и продавали, дти рождались на свтъ и получали при крещеніи имена, матери ихъ оправлялись отъ послдствій исполненія гражданскаго своего долга, а между тмъ капитанъ Валькеръ все еще пребывалъ въ долговой тюрьм. На первый взглядъ могло показаться страннымъ, что его оставляли такъ долго томиться близь Флитскаго рынка въ пространств, огороженномъ каменнымъ заборомъ съ желзными зубцами, не возвращая жизнерадостнымъ великосвтскимъ сферамъ, украшеніемъ которыхъ онъ служилъ. Дло въ томъ, что капитана вызывали уже однажды въ судъ для опредленія точной суммы его долговъ, причемъ королевскій комиссаръ, съ жестокостью, непростительной по отношенію въ несчастливцу, лишенному свободы за долги, отозвался безпощадно строго о средствахъ, къ которымъ прибгалъ капитанъ для добыванія денегъ и отослалъ его на девять мсяцевъ обратно въ тюрьму для боле обстоятельнаго выясненія счетовъ. Капитанъ Валькеръ переносилъ эту отсрочку, какъ подобаетъ истинному философу, принималъ дятельное участіе въ играхъ на тюремномъ двор и былъ душею пирушекъ въ аристократическомъ флигел тюрьмы.
Нтъ ни малйшей надобности рыться въ старинныхъ сплетняхъ и просматривать цлые ворохи газетъ, чтобы выяснить, изъ-за чего именно королевскій комиссаръ изволилъ такъ сильно гнваться на капитана Валькера. Съ тхъ поръ въ коммерческій судъ являлось достаточное число ловкачей, и я готовъ чмъ угодно поручиться, что Говардъ Валькеръ оказывался ни чуточки не хуже своихъ сосдей. Такъ какъ онъ не былъ настоящимъ лордомъ,— не имлъ друзей, которые встртили бы его по выход изъ тюрьмы съ распростертыми объятіями и поднесли въ складчину кругленькій капиталецъ, съ которымъ можно было бы начать новую жизнь, а самъ онъ не догадался сколотить капиталецъ и заблаговременно перевести таковой на имя жены, то освобожденіе изъ темницы не представлялось ему особенно соблазнительнымъ. Онъ зналъ, что за отсутствіемъ упомянутыхъ смягчающихъ вину обстоятельствъ такъ называемый свтъ отнесется къ нему съ безпощадною строгостью. Иное дло, напримръ, лордъ Картежниковъ, котораго но выход изъ долговой тюрьмы семья встртила съ распростертыми объятіями, благодаря чему у него черезъ недлю уже стояли на конюшн тридцать дв лошади. Драгунскій капитанъ Памъ, въ свою очередь, тотчасъ же по освобожденіи получилъ мсто правительственнаго курьера. Содержаніе на такихъ мстахъ больше полковничьяго, а потому немудрено, что о нихъ хлопочатъ обднвшіе представители британскаго дворянства. Франку Ухачанову дали административный постъ не помню уже на какомъ-то изъ острововъ Табаго, Саго, или Тикондераго. Фактически оказывается, что младшему сыну аристократической семьи чрезвычайно выгодно задолжать двадцать или тридцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, такъ какъ онъ можетъ тогда наврняка разсчитывать на хорошее мстечко гд-нибудь въ колоніяхъ. Пріятелямъ такого молодого джентльмена до того хочется какъ можно скоре отъ него отдлаться, что они согласны перевернуть небо и землю, дабы только сплавить его куда-нибудь подальше. Вс вышеупомянутые товарищи капитана Валькера по заключенію оказались такимъ образомъ устроившимися сравнительно очень недурно, но у него лично не было богатыхъ родственниковъ. Старикъ отецъ его, какъ извстно, давно уже умеръ въ Іоркской тюрьм. Съ чмъ же, спрашивается, могъ бы онъ начать новую карьеру? Какая дружеская рука согласилась бы наполнить его карманъ золотомъ, а его чашу искрометнымъ шампанскимъ? Онъ былъ дйствительно достоинъ величайшато сожалнія. Въ самомъ дл, что можетъ быть прискорбне положенія джентльмена, усвоившаго себ барскія привычки и не обладающаго средствами ихъ удовлетворять. Онъ долженъ жить широко, а между тмъ у него не хватаетъ на это средствъ! Такое положеніе, какъ говорится, хуже губернаторскаго. Что касается до бдствующихъ плебеевъ,— до какихъ-нибудь крестьянъ, пострадавшихъ отъ неурожая или ткачей, оставшихся безъ работы,— то разумется о нихъ не стоитъ особенно печалиться. Они вдь привыкли голодать, могутъ спать на голыхъ доскахъ и обдать коркою хлба, тогда какъ настоящему джентльмену, попавшему въ ихъ положеніе, пришлось бы протянуть ногй. Повидимому, бдняжка Моргіана разсуждала именно такимъ образомъ. Денежные запасы, имвшіеся у капитана Валькера въ тюрьм, были уже на исход, а потому капитанша, зная, что ея любезный супругъ не въ состояніи обходиться безъ предметовъ роскоши, къ которымъ онъ привыкъ, занимала для него деньги у своей мамаши до тхъ поръ, пока сама г-жа Крумпъ не оказалась на мели. Моргіана созналась даже со слезами на глазахъ Вольсею, что очень нуждается въ двадцати фунтахъ для уплаты модистк, бдной двушк, которая раззорится, если этотъ долгъ будетъ включенъ въ общую конкурсную массу. Само собою разумется, что она отнесла эти деньги мужу, которому он очень бы пригодились, кабы его не подкузмили проклятыя карты. Если дло его не выгорло, то во всемъ былъ виноватъ одинъ лишь несчастный случай!
Вольсей выкупилъ для Моргіаны одну изъ заложенныхъ ею кашмирскихъ шалей. Она однажды оставила эту шаль въ тюрьм, гд какой-то негодяй ее и похитилъ, но, впрочемъ, догадался прислать по адресу Вольсея билетъ ссудной кассы, гд она оказалась въ заклад. Спрашивается, что именно за человкъ былъ этотъ негодяй? Вольсей позволилъ себ выбранить его на чемъ свтъ стоитъ и утверждалъ, что могъ бы назвать вора по имени. Съ другой стороны, впрочемъ, если воромъ оказывался самъ Валькеръ (какъ думалъ Вольсей и какъ это представлялось наиболе правдоподобнымъ), то разв позволительно называть его негодяемъ за поступокъ, совершенный подъ давленіемъ необходимости? Не слдуетъ-ли, напротивъ того, похвалить его за деликатность образа дйствій въ данномъ случа? Онъ оставался безъ гроша денегъ (въ картахъ вдь все зависитъ отъ счастья), но не хотлъ доводить до свднія жены свое по истин отчаянное положеніе. Онъ не выносилъ мысли о томъ, что Моргіана вообразитъ себ его дошедшимъ до такой крайности, при которой приходится закладывать женину шаль.
Моргіана, постоянно гордившаяся великолпными своими черными, какъ смоль, волосами, неожиданно стала высказывать опасеніе простудить голову и принялась носить чепцы. Въ одинъ лтній вечеръ, когда они, а именно Моргіана въ обществ своего ребенка, г-зки Крумпъ и Вольсея старшаго (ихъ всхъ четверыхъ умстно было бы назвать младенцами), играли и смялись въ гостиной г-жи Крумпъ, причемъ дородная вдовушка пряталась, напримръ, за диваномъ, а достопочтенный Вольсей-старшій кудахталъ, плъ птухомъ и выкидывалъ разныя иныя невыразимо безразсудныя штуки, продлываемыя въ обществ дтей джентльменами съ чадолюбивыми наклонностями, малютка въ самомъ разгар игры дернулъ какъ-то мамашу за чепецъ и сорвалъ таковой съ ея головы, причемъ обнаружилось, что голова эта обстрижена подъ гребенку.
Моргіана покраснла, какъ сюргучъ, и задрожала всмъ тломъ. Г-жа Крумпъ воскликнула:— ‘Милочка, гд же твои волосы?’ а Вольсей, разразившись противъ Валькера такимъ страшнымъ проклятіемъ, отъ котораго миссъ Примъ наврное упала бы въ обморокъ, закрылъ лицо носовымъ платкомъ и не шутя заплакалъ.
— Проклятый м-е-ерзавецъ!— взревлъ онъ, захлебываясь отъ слезъ и сжимая кулаки.
За нсколько дней передъ тмъ, проходя мимо Павильона благоуханій, онъ видлъ Ландышева, разчесывавшаго черные, какъ смоль, локоны и выставлявшаго ихъ передъ нимъ словно напоказъ съ характерною ехидною усмшкой. Портной не понялъ тогда этой усмшки, но теперь какъ нельзя лучше сообразилъ въ чемъ дло. Моргіана продала свои волосы за пять гиней. Она позволила бы себ отрзать не только волосы, но даже и руки, еслибы мужъ этого пожелалъ. Осмотрвъ ея шкатулки и ящики, нашли, что она продала съ себя почти все, что только можно было продать, но платьица и драгоцнности ребенка оказались въ сохранности. Моргіана разсталась съ волосами, составлявшими ея гордость, лишь посл того, какъ мужъ намекнулъ на возможность продать оправленный въ золото коралловый талисманъ, подаренный г-жей Крумпъ своему внуку.
— Я заплачу вамъ двадцать гиней за эти волосы!— яростно кричалъ въ тотъ самый вечеръ Розанчикову негодующій портной,— Отдайте мн ихъ, презрнная, разжирвшая бестія, или я убью васъ тутъ же на мст…
— Господинъ Ландышевъ… господинъ Ландышевъ!..— отчаянно вопилъ парфюмеръ.
— Ну, въ чемъ тутъ дло? Изъ-за чего у васъ ссора и къ чему мн вмшиваться? Неприлично двоимъ мужчинамъ заводить драку съ однимъ портнымъ,— объявилъ Ландышевъ, котораго очень забавляла вся эта исторія. (Необходимо замтить, что Вольсей прошелъ черезъ магазинъ, не говоря ни слова Ландышеву, въ профессіональный кабинетъ, гд и обрушился на Розанчикова).
— Объяснитесь съ нимъ, сударь, на счетъ волосъ!— жалобно пропищалъ бывшій подноволостный хозяинъ ‘Павильона благоуханій’.
— На счетъ этихъ волосъ?.. Пожалуйста только, г-нъ портной, рукамъ воли не давайте и не пытайтесь меня застращать! Вы, разумется, спрашиваете про волосы г-жи Валькеръ? Если это васъ интересуетъ, то я не скрою, что она продала ихъ мн.
— Тмъ подле съ вашей стороны было ихъ покупать! Угодно вамъ отдать ихъ мн за двадцать гиней!
— Нтъ,— возразилъ Ландышевъ.
— За двадцать пять?
— Не могу.
— Возьмите, наконецъ, за нихъ сорокъ, чортъ бы васъ нобралъ!
— Очень жалю, что не оставилъ ихъ за собою,— объяснилъ съ искреннимъ сожалніемъ молодой еврей.— Не дале, какъ сегодня вечеромъ Розанчиковъ причесывалъ уже эти волосы…
— На шведской посланниц, графин Гололобовой,— подтвердилъ Розанчиковъ.
Дамы недолюбливали его компаніона іудейскаго вроисповданія, а потому Ландышевъ бралъ на себя въ сдлкахъ съ прекраснымъ поломъ только коммерческую частъ операцій.
— Прическа эта находится теперь уже на балу въ Девонширскомъ дворц, украшенная четырьмя страусовыми перьями и брилліантовой діадемой. А теперь, г-нъ Вольсей, не угодно-ли будетъ вамъ передо мной извиниться?— добавилъ Розанчиковъ.
Портной, не отвчая ни слова, подошелъ вплоть къ парфюмеру и такъ многозначительно щелкнулъ, пальцами подъ самымъ его носомъ, что парфюмеръ отшатнулся и схватился за шнурокъ звонка. Ландышевъ громко расхохотался, но Вольсей, не удостоившій его даже и взглядомъ, торжественно вышелъ изъ магазина, заложивъ об руки за фалды своего сюртука.
— Знаете что, сударыня?— сказалъ онъ вскор посл того Моргіан.— Вамъ не слдуетъ поощрять вашего супруга къ мотовству и продавать послднія ваши платья для того только, чтобы онъ могъ пировать въ тюрьм и разыгрывать тамъ изъ себя джентльмена.
— Да вдь онъ же бдняжка боленъ,— возразила г-жа Валькеръ.— Вы знаете вдь, что мой голубчикъ страдаетъ грудью. Вс деньги до послдняго гроша уходятъ у него на докторовъ.
— Послушайте теперь меня, сударыня, я человкъ богатый (съ его стороны это было сознательнымъ обманомъ, такъ какъ въ качеств младшаго компаніона фирмы онъ получалъ сравнительно небольшой доходъ). Для меня ничего не составляетъ выплачивать вашему мужу во время его пребыванія въ тюрьм приличную пенсію. Я заявилъ уже ему объ этомъ письменно. Замтьте себ, однако, что если вы сами дадите ему хоть грошъ, или продадите какую-нибудь изъ вашихъ вещицъ, то клянусь честью, что я тотчасъ же прекращу уплату пенсіи и никогда больше не позволю себ видться съ вами, какъ бы тяжело это ни было для меня самого. Надюсь, что вы не захотите причинить мн такое горе.
— Да благословитъ васъ Богъ, Вольсей, за вашу доброту. Я готова, кажется, прислуживать вамъ въ благодарность за нее на колняхъ.
— Въ такомъ случа общайте выполнить мое желаніе.
Получивъ отъ Моргіаны требуемое общаніе, Вольсей продолжалъ:
— Мы, сударыня, съ вашей мамашей и Подморомъ, обсудивъ сообща ваше положеніе, нашли, что вы могли бы заработывать себ хорошій кусокъ хлба, хотя, разумется, я бы и желалъ пріискать для васъ возможность устроиться иначе. Что же длать? Вы знаете вдь, что нужда скачетъ, нужда пляшетъ, нужда псенки поетъ. Вы кстати же прелестнйшая пвица въ мір.
— Скажите на милость!— возразила восхищенная до глубины души Моргіана.
— Мн лично не доводилось слышать ни одной кантатрисы, которая могла бы съ вами сравниться, но я не могу считать себя компетентнымъ судьею, Подморъ же, въ свою очередь, говоритъ, что вы можете очень хорошо пть и, безъ сомннія, не замедлите получить выгодный ангажементъ для концертовъ, или на сцену. Принимая же во вниманіе, что на мужа вамъ разсчитывать нечего, а между тмъ надо воспитать ребенка, вы, разумется, должны будете пть.
— Какъ я буду рада, если мн удастся уплатить его долги и вознаградить его за все, что онъ для меня сдлалъ!— воскликнула г-жа Валькеръ.— Подумайте только, что онъ заплатилъ господину Бароскому двсти гиней за мои уроки пнія. Разв это не великодушно съ его стороны? И вы въ самомъ дл убждены, что я буду имть успхъ?
— Имла же вдь успхъ миссъ Ларкинсъ!
— Эта маленькая, сутуловатая, плюгавая фигурка? Понятно, что въ такомъ случа я должна имть успхъ, объявила ршительнымъ тономъ Моргіана.
— Чтобы она могла равняться въ пніи съ моей дочерью? Ни за что въ свт! Она не годится Моргіан и въ подметки,— столь же ршительно объявила г-жа Крумпъ.
— Я ее вовсе не равняю съ г-жею Валькеръ, хотя и не считаю себя въ данномъ случа компетентнымъ судьей. Я думаю только, что если Моргіан представляется случай разбогатть, отчего ей не воспользоваться такимъ случаемъ?— замтилъ портной.
— Одному Богу извстно, Вольсей, до какой степени намъ пригодился бы теперь презрнный металлъ,— воскликнула г-жа Крумпъ.
— Мн къ тому же всегда хотлось видть Моргіану на сцен, да и она въ былое время сердечно этого желала.
Теперь, подъ вліяніемъ надежды пособить мужу и воспитать ребенка, желаніе это приняло боле возвышенную форму стремленія выполнить свой долгъ, и Моргіана принялась съ большей, чмъ когда либо энергіей упражняться съ утра до вечера въ пніи.
Одинъ изъ великодушнйшихъ людей и портныхъ, когда-либо жившихъ на свт, объявилъ, что если бы оказалась надобность въ дальнйшемъ изученіи этого искусства (.что представлялось, впрочемъ, ему лично совершенно излишнимъ), то онъ готовъ заимообразно ссудить Моргіан, какую угодно сумму, потребную для уплаты за уроки. При такихъ обстоятельствахъ она, по совту Подмора, ршилась снова поступить юь профессору пнія. Посл того, что произошло между ней и Бароскимъ, заканчивать музыкальное свое образованіе въ его академіи оказывалось для нея немыслимымъ. Она обратилась поэтому къ искусному англійскому композитору, сэру Джемсу Друму, рослая и грозная супруга котораго, стоявшая всегда на страж добродтели и приличій, неусыпно слдила за профессоромъ и его питомицами, являясь суровйшей охранительницей женскаго цломудрія на театральныхъ подмосткахъ и въ обыкновенной жизни.
Моргіана явилась въ благопріятный моментъ. Бароскій только что выпустилъ на сцену двицу Ларкипсъ подъ именемъ M-lle Лигонье. Эта Лигонье имла большой успхъ и недурно пла классическую музыку, въ то время, какъ недавно выпущенная сэромъ Джоржемъ примадонна, миссъ Буттсъ, оказалась изъ рукъ вонъ плохою, такъ что соперничествующая фирма могла лишь съ грхомъ пополамъ противопоставить новой звзд двицу Макъ-Уиртеръ, давнишнюю любимицу публики. Утративъ верхнія ноты и передніе зубы, эта кантатриса оказывалась однако уже почти неспособной бороться за пальму первенства съ новою дикой Бароскаго.
Слегка проэкзаменовавъ г-жу Валькеръ, сэрх Джоржъ похлопалъ пріхавшаго съ нею сэра Подмора по животу и сказалъ:
— Благодарю васъ, Подди. Этимъ голосомъ мы безъ ножа заржемъ проклятаго оранжиста! (Необходимо замтить, что соперники и враги великаго Бароскаго имли обыкновеніе называть его оранжистомъ).
— Мы раздавимъ его, Подморъ,— подтвердила лэди Друмъ глухимъ голосомъ, раздававшимся словно изъ бочки.— Можете остаться у насъ обдать.
Подморъ дйствительно остался. Онъ лъ за обдомъ холодную баранину и запивалъ ее марсалою, съ величайшимъ уваженіемъ къ великому англійскому композитору. На слдующій же день леди Друмъ пріхала въ наемной коляск съ визитомъ къ г-ж Крумпъ и ея дочери въ окрестности Велльскаго театра. Все это ршено держать въ строжайшей тайн отъ Валькера, великодушно согласившагося принимать отъ Вольсея еженедльную пенсію въ дв гинеи. Съ помощью этой пенсіи и нсколькихъ шиллинговъ, которые капитану удавалось раздобыть отъ жены, онъ въ состояніи былъ обставить свою жизнь въ тюрьм настолько хорошо, насколько это оказывалось возможнымъ при существующихъ условіяхъ. За неимніемъ порядочнаго краснаго вина, капитанъ могъ довольствоваться и джиномъ, а этотъ напитокъ проникалъ всегда въ достаточномъ количеств въ бывшую королевскую британскую долговую тюрьму.
Моргіана подъ руководствомъ Друма продолжала совершенствовать себя въ искусств пнія. Въ слдующей глав мы узнаемъ, при какихъ обстоятельствахъ она сочла нужнымъ перемнитъ свою фамилію и назваться Воронокрыловой.

ГЛАВА VII,
гд Моргіана устремляется къ слав и почестямъ и гд выступаютъ на сцену нсколько выдающихся литераторовъ.

— Милостивйшая государыня, намъ необходимо начать съ того, чтобы позабыть все, чему васъ выучилъ г-нъ Бароскій (о которомъ я вовсе, однако, не намренъ непочтительно отзываться!, объявилъ Моргіан сэръ Джорджъ Друмъ.
Ей было какъ нельзя лучше извстно, что каждый профессоръ пнія отзывается такимъ именно образомъ о систем преподаванія всхъ прочихъ своихъ конкуррентовъ, а потому она безъ всякаго протеста подчинилась необходимости пройти съ самаго начала весь курсъ пнія по систем сэра Джорджа. Но сколько я былъ въ состояніи себ это выяснить, между системами преподаванія обоихъ артистовъ не замчалось особенной разницы. Тмъ не мене, въ виду соперничества самихъ профессоровъ и безпрерывнаго перехода учениковъ и ученицъ изъ одной музыкальной школы въ другую, естественно было, что директоръ каждой школы старался приписать себ лично вс получившіеся успхи, сваливая отвтственность за неудачу полностью на своего конкуррента. Такъ, напримръ, если кто-нибудь изъ питомцевъ или питомицъ Друма терплъ фіаско, Друмъ утверждалъ, что онъ тутъ непричемъ, такъ какъ Бароскій передъ тмъ уже погубилъ его или ее въ конецъ. Въ свою очередь также и Бенжаменъ Бароскій выказывалъ при случа сожалніе по поводу того что бывшій его ученикъ или уче, ница, подававшіе такія большія надежды, испортили свой голосъ, связавшись съ старикомъ Друмомъ. Напротивъ того, если кто-нибудь изъ дезертировъ имлъ успхъ, бывшій его профессоръ кричалъ повсюду:
‘N. N. обязанъ (или обязана) мн всмъ. Сколько мн пришлось потрудиться, чтобы выработать у него (или у нея) голосъ’.
При такихъ обстоятельствахъ, какъ Бароскій, такъ и Друмъ приписывали себ впослдствіи честь выработки и постановки голоса у знаменитой Воронокрыловой. Сэръ Джорджъ Друмъ при всемъ своемъ желаніи раздавить М-lle Лигонье утверждалъ, что Ларкинсъ обязана ему своими успхами. Дйствитедьпо, мать этой кантатрисы, г-жа Ларкинсъ, привела какъ-то разъ свою дочь къ сэру Джорджу, который, прослушавъ ее, далъ одобрительный отзывъ объ ея голос.
Встрчаясь въ обществ, оба профессора обнаруживали другъ въ другу самыя дружескія товарищескія чувства ‘Mein lieber Herr’ (не безъ ехидства) говорилъ Друмъ,— ваша соната въ X. moll божественна, чтобы не сказать больше! ‘— ‘Шевалье,— возражалъ Бароекій, ваше andante въ W достойно Бетховена, клянусь вамъ въ этомъ честью!..’ и т. д. и т. д. На самомъ дл они питали другъ къ другу, какъ разъ такія чувства, какія можно встртить сплошь и рядомъ у соперничествующихъ композиторовъ и профессоровъ музыки и пнія.
Каждый изъ этихъ знаменитыхъ профессоровъ придерживался въ жизни и въ вншней постановк преподаванія принциповъ совершенно противуположпыхъ тмъ, которыми руководствовался его конкуррентъ. Бароскій писалъ балетную музыку, Друмъ же напротивъ того, объявилъ танцы безнравственными и оплакивалъ пагубныя ихъ чары, способныя нарушить душевное спокойствіе не только молодежи, но даже и старичковъ. Бароскій позволялъ себ кататься въ парк съ такими подозрительными особами, какъ M-lles Леокади, или Аменаида, въ кабріолет или открытой коляск, тогда какъ Друмъ ходилъ по вечерамъ въ церковь и слушалъ тамъ гимны, переложенные на музыку имъ самимъ. Онъ состоялъ членомъ клуба ‘Атеней’, являлся разъ въ годъ во дворецъ и вообще длалъ все, что подобаетъ почтенному человку, заслуживающему общее уваженіе. Какое право имли бы мы сердиться на то, что съ помощью вышеупомянутыхъ пріемовъ житейской мудрости сэру Джорджу удавалось выручить своимъ ремесломъ больше барышей, чмъ онъ могъ бы получить отъ всякаго иного образа дйствій?
Сэръ Джорджъ имлъ дйствительно полное основаніе соблюдать вншнюю респектабельность. Еще мальчикомъ онъ состоялъ въ пвческомъ хор придворной виндзорской капеллы, а затмъ быль віолончелистомъ въ придворномъ оркестр его величества короля Георга III. Монархъ этотъ многократно удостоивалъ его всемилостивйшей бесды и подарилъ ему табакерку. Понятно, что въ домъ сэра Джорджа, возведеннаго Георгомъ III въ баронеты, висли въ парадныхъ аппартаментахъ портреты этого короля и принцевъ королевскаго дома. Онъ удостоился также чести пожалованія иностраннымъ орденомъ (а именно орденомъ Слона и Замка), которымъ наградилъ его Кальбебратенъ-Пумперниккельскій великій герцогъ, прибывшій въ Лондонъ въ 1814 году вмст съ прочими союзными монархами. Въ праздничномъ своемъ наряд, съ орденской лентой на ше и въ бломъ галстух,— въ синемъ фрак съ виндзорскими придворными пуговицами, черныхъ коротенькихъ брюкахъ и шелковыхъ чулкахъ,— пожилой композиторъ имлъ дйствительно очень представительный видъ. Онъ жилъ въ старинномъ высокомъ мрачномъ дом, меблированномъ въ царствованіе Георга III и производившемъ теперь почти въ такой же степени жизнерадостное впечатлніе, какъ фамильный склепъ. Дйствительно все внутреннее убранство дома имло, если можно такъ выразиться, торжественно погребальный характеръ. Высокіе, неудобные, неповоротливые стулья и кресла, обитые черной волосяною тканью,— вылинявшіе турецкіе ковры, покрытые износившимися вытертыми суконными половиками, потрескавшіяся миніатюрныя изображенія дамъ въ робронахъ и кавалеровъ въ парикахъ съ косичками, наклеенныя словно пластыри надъ высокими полками каминовъ,— дв траурныхъ урны по каждую сторону узенькаго простночнаго стола, надъ которымъ утвержденъ былъ закрытый проволочною сткою шкафикъ для износившихся уже отъ долговременной службы ножей и вилокъ съ зелеными каменными ручками,— какъ нельзя лучше гармонировали съ общею обстановкой. Подъ простночнымъ столикомъ помщался поставецъ, производившій такое впечатлніе, какъ если бы тамъ можно было отыскать съ полъ-бутылки искусственнаго вина изъ красной смородины, и таганчикъ для подогрванія блюдъ, давно уже негодный въ употребленію. Читателю случалось, безъ сомннія, видть въ ранней молодости дома подобной старинной конструкціи. Онъ помнитъ сроватый мракъ на лстниц и потускнвшіе, старинные ковры, которыми она устлана. Ковры эти становятся все боле тусклыми и ветхими по мр того, какъ подымаются въ верхніе этажи, гд находятся спальни. Трудно представить себ зрлище, боле удручающее, чмъ спальня почтенной супружеской четы, младшему члену которой исполнилось уже шестьдесятъ пять лтъ. Вообразите себ только массу накопившихся за полстолтіе выцвтшихъ и полинявшихъ нарядовъ, перьевъ, чепцовъ, бантиковъ, юбокъ, лифовъ, помадныхъ банокъ, блыхъ атласныхъ башмаковъ, фальшивыхъ локоновъ и накладокъ, старыхъ поношенныхъ корсетовъ безъ костей, связанныхъ полинявшими ленточками, мрачныхъ веровъ, дтскихъ рубашечекъ и пеленокъ, которымъ минуло уже сорокъ лтъ, писемъ сэра Джорджа, когда онъ былъ еще въ цвт молодости, куколъ покойной Маріи, скончавшейся въ 1803 году, первыхъ суконныхъ штанишекъ Фредерика, газетъ, въ которыхъ описывается, какъ онъ отличился при осад Серингапатама и т. д. и т. д. Все это уложено и затиснуто тамъ гд-нибудь въ старинныхъ затхлыхъ шкафахъ, сундукахъ и комодахъ. Какъ часто сидла за послднія пятьдесятъ лтъ передъ этимъ зеркаломъ жена сэра Джорджа! Въ этой старинной кровати на тюфяк, обитомъ сафьяномъ, родились вс ея дти. Гд-то они теперь, храбрый капитанъ Фредъ и безшабашный студентъ Чарльзъ? Въ спальн виситъ портретъ этого студента, писанный мистеромъ Бичи, а этотъ набросокъ Косвея, какъ дв капли воды походилъ на Луизу до…
— Помилуйте, мистеръ Фицъ-Будль, съ какой это стати вздумалось вамъ забраться въ дамскую спальню? Потрудитесь ради Бога сойти внизъ.
— Вы правы, сударыня. Мн здсь ршительно нечего длать, но, не желая больше пить вино съ сэромъ Джорджемъ, я инстинктивно вознесся мыслью въ святилище женскихъ добродтелей, гд ежедневно почиваетъ ваше высокородіе. Вы, сударыня, спите теперь не такъ уже крпко, какъ въ былые дни, хотя надъ вашей головой не раздается уже боле бготня маленькихъ ножекъ, тревожившая когда-то иной разъ вашъ покой!
Комната наверху все еще называется дтской и площадка верхняго этажа по прежнему огорожена высокой ршеткой, которой минуло теперь уже боле сорока лтъ. Я совершенно ясно различаю призраки дтскихъ головокъ, выглядывающихъ сквозь эту ршетку и невольно задаю себ вопросъ, ужь не встаютъ-ли они по ночамъ, когда мсяцъ ярко освщаетъ пустую ихъ бывшую комнату, чтобы торжественно играть тамъ съ призрачными лошадками, духами куколъ и волчками, которые вертятся, но не жужжатъ?
Еще разъ, сударь, извольте спуститься внизъ, т. е. вернуться къ повствованію о Моргіан, съ которымъ отступленія эти имютъ также мало соотношенія, какъ и сегодняшняя передовая статья въ газет ‘Times’. Могу привести въ качеств единственнаго извиненія, что я встртился съ Моргіаной именно въ дом сэра Джорджа Друма. Въ давно минувшія времена сэръ Джорджъ обучалъ нкоторыхъ особъ женскаго пола, принадлежавшихъ къ нашей семь и, кром того, я припоминаю, что еще ребенкомъ обрзалъ себ палецъ однимъ изъ сильно подержанныхъ столовыхъ ножей съ зелеными каменными ручками, хранившихся въ курьезномъ шкафик съ дверцей изъ проволочной стки.
Въ т времена сэръ Джорджъ Друмъ былъ знаменитйшимъ въ Лондон профессоромъ музыки. Августйшее покровительство доставляло ему массу великосвтскихъ учениковъ и ученицъ, одной изъ которыхъ была и лэди Фицъ-Будль. Съ тхъ поръ утекло уже много воды. Дйствительно, сэръ Джорджъ Друмъ былъ въ такихъ лтахъ, что могъ помнить людей, присутствовавшихъ при первомъ появленіи мистера Брегема на сцен. Самъ онъ достигъ апогея своей извстности во время Биллингтона, Инкледона, Каталани и г-жи Сторесъ.
Сэръ Джорджъ нависалъ нсколько оперъ (‘Верблюдо-вожатый’, ‘Встревоженные британцы’ или ‘Осада Бергенъ-опъ-Цома’ и т. д), а также, романсовъ, пользовавшихся когда-то большимъ успхомъ, по теперь совершенно позабытыхъ. Они также полиняли и вышли изъ моды, какъ описанные нами въ дом профессора старые ковры, которые, безъ сомннія, были когда-то тоже очень блестящими. Такова уже судьба ковровъ, цвтовъ, музыкальныхъ произведеній, людей и превосходнйшихъ беллетристическихъ разсказовъ. По прошествіи нсколькихъ вковъ, даже и эта повсть, чего добраго, окажется позабытой! Что же, противъ судьбы, вдь, ничего не подлаешь!
Не смотря на то, что сэръ Джорджъ давно уже перешелъ чрезъ кульминаціонную точку своей славы, онъ все еще съ честью занималъ свое мсто среди музыкальныхъ артистовъ старой школы, дирижировалъ иногда оркестромъ въ Филармоническомъ обществ и въ концертахъ старинной музыки. Нкоторыя изъ его псенъ все еще исполнялись къ концу парадныхъ обдовъ пожилыми жрецами Вакха, въ темнорусыхъ парикахъ (старички эти являются на такіе обды съ предвзятою цлью позабавить гостей). Вельможные старцы, присутствовавшіе на мрачныхъ стари иныхъ вышеупомянутыхъ концертахъ, всегда выказывали въ такихъ случаяхъ сэру Джорджу величайшее почтеніе. Принимая во вниманіе характерныя особенности поведенія почтеннаго профессора съ представителями высшей аристократіи, надо признать, что они должны были оставаться отъ него въ восторг. Поэтому-то онъ дирижировалъ почти каждымъ концертомъ въ старинныхъ аристократическихъ, столичныхъ домахъ.
Подслуживаясь къ старшимъ въ ранг, сэръ Джорджъ держалъ себя по отношенію къ остальному міру съ величественнымъ видомъ собственнаго достоинства и достигъ въ жизни большихъ успховъ, благодаря своей замчательной, неуклонной респектабельности. Она была для него, если можно такъ выразиться, самою крупной козырною картой. Самыя приличныя великосвтскія дамы могли посылать съ полнымъ довріемъ своихъ дочерей въ музыкальную академію сэра Джорджа Друма.
— Хорошій музыкантъ, сударыня,— говоритъ онъ матери новопоступающей своей ученицы,— долженъ обладать не только развитымъ слухомъ, хорошимъ голосомъ и неутомимой стойкостью въ труд, но прежде всего также безукоризненнымъ характеромъ, по крайней мр, насколько это возможно для нашей человческой природы. Замтьте себ, сударыня, что молодыя особы, въ обществ которыхъ очаровательная ваша дочь, миссъ Смизсъ, будетъ продолжать свое музыкальное образованіе, являются вс безъ исключенія въ нравственномъ отношеніи столь же непорочными, какъ и эта прелестная молодая леди. Да, разв и могло быть иначе? Я самъ, сударыня, отецъ семейства. Я былъ почтенъ дружбою мудрйшаго и лучшаго изъ королей, покойнаго моего государя Георга III, и могу съ гордостью указать своимъ ученицамъ въ моей Софіи образецъ, достойный подражанія. Г-жа Смизсъ, имю честь представить вамъ леди Друмъ!
При этихъ словахъ почтенная леди Друмъ встаетъ и длаетъ постительниц грандіозный реверансъ, въ род тхъ, которыми лтъ пятнадцать тому назадъ начинались на ранелагскихъ балахъ менуэты. По окончаніи этого церемоніала г-жа Смизсъ удаляется, предварительно взглянувъ на портреты особъ королевской фамиліи, табакерку покойнаго короля и собственноручно написанныя имъ ноты любимой его пьесы. На обратномъ пути въ Бекерскую улицу, г-жа Смизсъ въ восхищеніи отъ мысли, что нашла для своей Фредерики такого во всхъ отношеніяхъ приличнаго и респектабельнаго профессора музыки. Я забылъ упомянуть, что во время ея свиданья съ сэромъ Джорджемъ, почтеннаго профессора вызываетъ изъ кабинета прислуживающій у него негръ. Леди Друмъ пользуется этимъ случаемъ, чтобы упомянуть, при какихъ обстоятельствахъ ея мужъ возведенъ въ баронеты и за что именно пожалованъ ему иностранный орденъ. Затмъ она выражаетъ свое соболзнованіе по поводу прискорбнаго душевнаго состоянія другихъ профессоровъ музыки и ужасающей безнравственности, порождаемой иной разъ отсутствіемъ у нихъ надлежаще выработанныхъ нравственныхъ принциповъ. Она разсказываетъ также гость, что сэра Джорджа въ ныншнемъ году часто приглашаютъ на обды. Если онъ получитъ отъ мистриссъ Смизсъ приглашеніе въ такой день, когда общалъ уже быть въ какомъ-либо другомъ аристократическомъ дом, то вынужденъ будетъ отвтить: ‘Я счелъ бы для себя честью и счастьемъ навстить г-жу Смизсъ въ Бекерской улиц, если бы не далъ предварительно слова быть какъ разъ въ этотъ день у лорда Туйдльделя’. Письмо это будетъ, разумется, показано r-жею Смизсъ ея пріятелямъ и пріятельницамъ которые отнесутся къ нему съ величайшимъ довріемъ и уваженіемъ. Такимъ путемъ, не смотря на преклонныя свои лта и перемнчивость моды, сэръ Джорджъ продолжаетъ еще царствовать въ своей спеціальности на цлую англійскую милю во вс стороны отъ Кавендишской площади. Молодыя воспитанницы его академіи прозвали его сэромъ Чарльзомъ Грандисономъ. И, дйствительно, онъ заслуживалъ это прозвище неукоснительной респектабельностью всхъ своихъ поступковъ.
Моргіана дебютировала на арен общественной дятельности подъ эгидой этого джентльмена. Не знаю, какое именно соглашеніе заключено было первоначально между сэромъ Джорджемъ Друмомъ и его ученицей относительно барышей, которые должны были поступать на долю перваго съ каждаго ангажемента, доставленнаго имъ послдней, но подобное соглашеніе непремнно существовало. Сэръ Джорджъ при всей своей респектабельности пользовался репутаціей настоящаго кремня въ подобныхъ коммерческихъ сдлкахъ. Супруга его, леди Друмъ, тоже какъ нельзя лучше знала цну деньгамъ и, не смотря на свои грандіозныя манеры трагической актрисы, могла поспорить съ любою лондонской хозяйкой въ искусств дешево сторговать дюжину карасей или же заднюю ногу барашка.
Посл того, какъ Моргіана пробыла съ полгода подъ руководствомъ и попеченіемъ Друма, почтенный профессоръ сдлался по причинамъ, извстнымъ лучше всего ему самому, до чрезвычайности гостепріимнымъ и зачастую сталъ приглашать своихъ пріятелей на вечера и обды. При одномъ изъ такихъ случаевъ я, какъ уже упомянуто, имлъ счастіе познакомиться съ г-жею Валькеръ.
Обды у престарлаго профессора музыки были, нельзя сказать, чтобы хороши, но въ погреб у него имлись за то отличныя вина. Кром того, сэръ Джорджъ отличался умньемъ подобрать себ надлежащимъ образомъ гостей. Пріемы, къ которымъ онъ для этого прибгалъ, какъ нельзя боле заслуживаютъ вниманія.
Такъ, напримръ, встртившись въ Пелль-Мелл со мной и Фицъ-Урсомъ, въ родительскомъ дом котораго онъ тоже бывалъ, сэръ Друмъ обратился къ намъ съ слдующимъ приглашеніемъ:
— Знаете-ли что, молодые люди, не зайдете-ли вы отобдать въ покорнйшему вашему слуг, композитору? У меня имется еще нсколько бутылокъ вина отъ того года, когда явилась комета. Быть можетъ, впрочемъ, для васъ окажется занятне узнать, что за обдомъ будутъ присутствовать двое или трое изъ наиболе выдающихся лондонскихъ писателей. Вамъ, какъ умнымъ людямъ, разумется, будетъ интересно съ ними познакомиться. Вдь, это въ нкоторомъ род знаменитости, на которыхъ стоитъ посмотрть. Какого мннія вы на этотъ счетъ, господа?
Мы, разумется, изъявляемъ согласіе воспользоваться этимъ любезнымъ приглашеніемъ.
Писателямъ сэръ Джорджъ говорить:
— У меня соберется сегодня маленькій кружокъ: лордъ Круглобашенный, высокородный Фицъ-Урсъ изъ лейбъ гвардейцевъ и еще кое-кто. Если можете оторваться на минутку отъ вашего пера и чернилъ, то доставите мн удовольствіе, раздливь трапезу со мною и нсколькими представителями столичнаго нашего великосвтскаго общества.
Почтенные литераторы немедленно же покупаютъ себ новые атласные галстухи и блыя перчатки, услаждая себя мыслью, что тоже принадлежатъ къ великосвтскому обществу. Такое смшеніе различныхъ элементовъ заслуживаетъ подражанія. Оно, во всякомъ случа, гораздо цлесообразне образа дйствій свтлйшаго герцога X. и высокороднаго сэра Роберта Y., которые приглашаютъ къ себ поочередно разъ въ годъ по дюжип членовъ королевской академіи художествъ, писателей, или учетахъ. Приглашать однихъ только артистовъ неумстно уже потому, что это напоминаетъ обдъ, устраиваемый тоже разъ въ годъ спеціально для фермеровъ, по взнос таковыми арендной платы. Гораздо цлесообразне устраивать въ надлежащей пропорціи смсь артистовъ съ великосвтскими джентльменами. Въ числ этихъ послднихъ имется также Джорджъ Севеджъ Фицъ-Буддь, который… Вернемся, однако, лучше къ сэру Джорджу Друму. Мы съ Фицъ-Урсомь прибыли къ мрачному старому дому и поднимаемся по лстниц вслдъ за одтымъ въ ливрею негромъ, громогласно докладывающимъ:
— Мисса Фицъ-Будль. Достопочтенный мисса Фицъ-Урсъ.
Очевидно, что черный церемоніймейстеръ выполняетъ инструкціи, полученныя имъ отъ леди Друмъ, такъ какъ въ противномъ случа онъ при всемъ желаніи не усмотрлъ бы въ лиц моего пріятеля Фица ничего особенно достопочтеннаго, за исключеніемъ отвратительнйшаго косоглазія. Леди Друмъ, напоминающая своей фигурой башню артиллерійскаго стрльбища, напротивъ Ватерлооскаго моста, привтствуетъ насъ величественнымъ наклоненіемъ головы и рчью, въ которой высказываетъ удовольствіе видть подъ своимъ кровомъ родныхъ дтей двухъ изъ лучшихъ ученицъ сэра Джоржа. Въ гостиной, возл стариннаго камина, сидитъ одтая въ черное бархатное платье дама, съ которой ведетъ очень оживленный разговоръ дородный джентльменъ, въ чрезвычайно свтломъ сюртук, и роскошномъ пестромъ жилет.
— Самая блестящая звзда сегодняшняго вечера,— шепчетъ намъ на ухо хозяинъ.— Это, видите-ли, г-жа Валькеръ — Воронокрылова! Она говорить съ знаменитымъ мистеромъ Слангомъ, директоромъ… театра.
— Что же, она хорошо поетъ?— освдомляется Фицъ-Урсъ.— Какъ женщина, она очень недурна собою!
— Милйшіе мои молодые друзья, вы ее услышите сегодня вечеромъ. Мн доводилось слышать на своемъ вку вс лучшіе голоса въ Европ, но при всемъ томъ я считаю себя вцрав категорически утверждать, что Воронокрылова не уступитъ ни одному изъ нихъ. Въ ней, сударь мои, соединяются прелести Венеры съ геніальностью Музы. Это сирена, не обладающая, однако, даже и тнью злокозненнаго коварства. Семейныя несчастія и геній заставили ее броситься въ объятія искусства. Горжусь тмъ, что мн, какъ профессору, удалось развить у этой великой кантатрисы дивные таланты, пребывавшіе до тхъ поръ подъ спудомъ.
— Неужели?— говоритъ Фицъ-Урсъ съ растеряннымъ видомъ ротозя.
Настроивъ должнымъ образомъ Фицъ-Урса, сэръ Джорджъ берется за другого изъ своихъ гостей и принимается обработывать его въ свою очередь.
— Какъ вы поживаете, милйшій мистеръ Блюдіеръ? Г-нъ Фицъ-Будль, имю честь представить вамъ мистера Блюдіера, блестящаго и остроумнаго критика, восхищающаго насъ каждый четвергъ великолпными своими рецензіями въ ‘Томагавк’. Пожалуйста не краснйте, почтеннйшій! Вы безпощадный и злой насмшникъ, но выкупаете ршительно все неподражаемымъ вашимъ остроуміемъ. Право, я очень радъ васъ видть, г-нъ Блюдіеръ, и надюсь, что вы снисходительно отнесетесь къ нашей восходящей звзд. Я уже имлъ честь объяснить г-ну Фицъ-Будлю, что въ ней прелести Венеры соединяются съ геніальностью Музы. Это — сирена, не обладающая однако, ни малйшей тнью злокозненнаго коварства и т. д. и т. д.
Вышеприведенный маленькій спичъ пришлось выслушать въ теченіе вечера полудюжин лицъ, большею частью находившихся въ дловыхъ сношеніяхъ съ газетами, журналами, или же театральными сферами. Въ числ ихъ назовемъ мистера Сквинни, издателя журнала ‘Цвты великосвтскаго общества’, а также Десмонда Муллигана, поэта и репортера ‘Утренней газеты’. Вообще между приглашенными на обдъ оказывалось много публицистовъ. Сэръ Джорджъ при всей своей респектабельности, добросовстности и возвышенности образа мыслей (въ чемъ онъ нисколько не уступалъ любому изъ пожилыхъ джентльменовъ, когда-либо носившему подвязки) не пренебрегалъ маленькими хитростями для пріобртенія себ популярности и, вслуча надобности, соглашался принимать у себя, чтобы не сказать, боле, весьма странное общество.
Такъ, напримръ, за обдомъ, на которомъ я имлъ честь присутствовать, разумется,сидлъ по правую руку леди Друмъ лордъ, обязательно необходимый для званыхъ обдовъ въ порядочномъ обществ. Сэръ Джорджъ и его супруга обладали слишкомъ большимъ запасомъ житейской мудрости, чтобы обойтись при этомъ безъ лорда (надо полагать, что созерцаніе лорда придаетъ коммонерамъ хорошій аппетитъ. Въ противномъ случа чего ради стали бы мы считать присутствіе лорда за обденнымъ столомъ до такой степени необходимымъ?) За то на второмъ почетномъ мст, по лвую руку хозяйки, возсдалъ директоръ одного изъ театровъ, мистеръ Слангъ, джентльменъ, котораго леди Друмъ ни за что не пригласила бы къ своему столу, еслибы ее не вынуждало къ этому давленіе необходимости. Ему предоставлена была честь вести изъ гостиной въ столовую г-жу Валькеръ, которая въ черномъ бархатномъ своемъ плать и нарядномъ чепц казалась тмъ обворожительне, что вся ея фигура дышала здоровьемъ и сіяла жизнерадостною улыбкой.
Лордъ Круглобашенный, пожилой уже джентльменъ, аккуратно посщавшій за послдніе полвка театры по пяти разъ въ недлю, представлялъ собою нчто въ род живого справочнаго театральнаго словаря. Онъ какъ нельзя лучше помнилъ всхъ актеровъ и актрисъ, появлявшихся на сцен за эти пятьдесятъ лтъ. Онъ помнилъ, между прочимъ, миссъ Деланси въ роли Моргіаны, зналъ, куда двался Али-баба и почему именно Кассимъ, отказавшись отъ театральныхъ подмостокъ, сдлался содержателемъ портерной. Высокородный лордъ тщательно хранилъ весь этотъ запасъ свдній для самого себя лично и длился ими разв лишь съ ближайшимъ своимъ сосдомъ, въ промежуткахъ пиршества, которымъ совершенно искренно наслаждался. Дло въ томъ, что онъ живетъ въ родовомъ, наслдственномъ своемъ отел, и если не получаетъ приглашеній на обдъ,— скромно довольствуется въ клуб бараньей котлеткой, а потомъ идетъ въ театръ и посл спектакля заходитъ къ Рокфордамъ, просто напросто съ цлью тамъ поужинать. Въ ‘Придворномъ указател’ онъ именуется владльцемъ Симмерскаго отеля и Круглой башни въ Коркскомъ графств. Говорятъ, будто Круглая башня дйствительно существуетъ, но ея владлецъ не здилъ въ Ирландію со времени послдняго происходившаго тамъ возстанія. Къ тому же помстья его до такой степени обременены унаслдованными еще отъ предковъ долговыми обязательствами, что чистаго дохода съ нихъ едва лишь хватаетъ на вышеупомянутую скромную баранью котлетку. Въ теченіе всего послдняго пятидесятилтія лордъ Круглобашенный вращался въ самомъ что ни на есть безшабашномъ и безнравственномъ кружк лондонскаго общества, но, не смотря на это, остался безобиднымъ, кроткимъ, добродушнымъ и непорочнымъ джентльменомъ, какъ въ этомъ легко убдиться съ перваго взгляда.
— Круглышечка,— кричитъ черезъ столъ изящный мистеръ Слангъ голосомъ, заставляющимъ содрогаться леди Друмъ,— не выпить-ли намъ съ вами стаканчикъ винца?
Лордъ Круглобашенный кротко возражаетъ:
— Съ удовольствіемъ, г-нъ Слангъ. Чего же намъ потребовать?
— Возл васъ, милордъ, стоитъ мадера,— говоритъ хозяйка, указывая на высокій тоненькій графинчикъ (такіе графины были тогда какъ разъ въ мод).
— Какая это мадера, это просто на просто марсала, милостивйшая государыня!— восклицаетъ мистеръ Слангъ.— Прошу извинить, но стараго воробья на мякин не поймаешь. Вотъ что, милйшій Друмъ, прикажи-ка подать знаменитаго вина, выдланнаго въ годъ посщенія нашего земного шара кометой!
— Мн кажется, лэди Друмъ, что это и въ самомъ дл марсала,— отвчаетъ, слегка покраснвъ сэръ Джорджъ своей Софіи.— Аяксъ, подай г-ну Слангу кувшинъ кометнаго вина.
— Я, господа, составлю вамъ компанію,— кричитъ съ другого конца стола Блюдіеръ.— Милордъ, я желаю выпить за ваше здоровье!
— Мистеръ… съ удовольствіемъ принимаю ваше предложеніе.
— Это мистеръ Блюдіеръ, знаменитый публицистъ,— шепчетъ лорду на ухо лэди Друмъ.
— Блюдіеръ? Блюдіеръ? Очень неглупый малый! Какой, однако, у него громкій голосъ. Онъ напоминаетъ мн Бретта. Вы, сударыня, разумется, тоже помните Бретта, игравшаго въ 1802 году, на Геймаркетскомъ театр, въ пьес ‘Отцы’?
— Глупъ же, однако, какъ я посмотрю, этотъ Круглобашенный! Разв сложно обращаться съ такими вопросами къ дамамъ?— лукаво замтилъ Слангъ, слегка подталкивая г-жу Валькеръ локтемъ въ бокъ.— Ну, какъ поживаетъ капитанъ?
— Мужъ теперь въ провинціи,— возразила неувреннымъ тономъ Моргіана.
— Такъ я вамъ и поврю! Я знаю какъ нельзя лучше, гд онъ теперь обртается. Богъ съ вами, не краснйте, пожалуйста! Меня самого водворяли тамъ разъ двнадцать на жительство. Мы, лэди Друмъ, говоримъ теперь о матеріяхъ важныхъ! Были вы когда-нибудь въ высшемъ учебномъ заведеніи?
— Я была въ 1814 году въ Оксфорд на публичномъ акт, на которомъ присутствовала также вся королевская фамилія, а потомъ была въ Кембридж, когда сэру Джорджу поднесли дипломъ доктора музыки.
— Нтъ-съ, у насъ рчь идетъ о совсмъ иномъ учебномъ заведеніи.
— Я знаю также высшее учебное заведеніе въ Говардстрит, гд воспитывается мой внукъ.
— А мы говоримъ про заведеніе въ Флитстрит. Ха, ха, ха… Муллиганъ, бсенокъ вы этакій, выпьемте съ вами по стаканчику винца! Эй, половой, вина! Какъ тебя звать, черномазый негръ? Лазающій Шампанзе или Опоссумъ, такъ что-ли? Налейка ему стаканъ! Ну, вотъ и пошла ходить! (Покачивается, подражая походк негра).
Мистеръ Слангъ дятельно продолжалъ разговоръ въ упомянутомъ уже пріятномъ тон, быстро обращая себя въ центральный фокусъ общей бесды и обращаясь съ благодушной фамильярностью ко всмъ кавалерамъ и дамамъ, находившимся по близости.
Интересно было видть, какимъ образомъ спокойнйшій и превосходнйшій изъ людей сэръ Джорджъ Друмъ вынужденъ былъ слушать слегка скоромные разсказы мистера Сланга и съ какимъ испуганнымъ видомъ онъ бралъ на себя смлость одобрительно улыбаться, когда какой либо изъ этихъ разсказовъ боле или мене благополучно оканчивался. Леди Друмъ въ свою очередь старалась держать себя до невозможности вжливо. Мн пришлось на этомъ обд познакомиться впервые какъ съ г-немъ Слангомъ, такъ и съ капитаншею Валькеръ, и я невольно обратилъ вниманіе на то обстоятельство, что эта послдняя подала сигналъ хозяйк дома встать изъ-за стола, объявивъ:
— Кажется, леди Друмъ, что намъ пора уже удалиться!
Причиной столь внезапнаго исчезновенія дамъ, была какая-то нескромная шутка Сланга. Тмъ не мене, подымаясь наверхъ въ гостиную, леди Друмъ воспользовалась случаемъ сказать капитанш.
— Замтьте себ, милочка, что въ вашей профессіи придется поневол выносить массу подобныхъ фамильярностей со стороны дурно воспитанныхъ мужчинъ, къ числу которыхъ принадлежитъ, какъ я опасаюсь, и мистеръ Слангъ. Совтую вамъ по этому не давать воли своему негодованію и вести себя нсколько сдержанне. Разв вы не видли, какъ тщательно скрывала я свое неудовольствіе его поведеніемъ? Поймите, что вамъ надо быть сегодня вечеромъ до чрезвычайности вжливой съ нимъ. Отъ этого зависятъ не только ваши собственные, но также и наши интересы!
— Неужели я должна ради какихъ-то интересовъ выносить неприличное обращеніе подобнаго нахала?
— Не собираетесь-ли вы, г-жа Валькеръ, давать леди Друмъ уроки нравственности и добропорядочнаго поведенія?— освдомилась пожилая леди, выпрямившись во весь ростъ. Можно заключить отсюда съ полной увренностью, что у нея имлось сильнйшее желаніе задобрить Сланга, а потому я нисколько не сомнваюсь, что значительная часть гонорара Моргіаны должна была идти въ пользу сэра Джорджа.
Знаменитый сотрудникъ ‘Томагавка’, Блюдіеръ, остроты котораго будто бы приводили въ такое восхищеніе сэра Джорджа (который самъ во всю жизнь ни разу не съострилъ) былъ разбойникомъ пера и газетнымъ бандитомъ, соединявшимъ крупное литературное дарованіе съ отсутствіемъ всякихъ принциповъ. Самъ онъ хвастался личной своею готовностью разгромить или разнести во всякое время и во всякій часъ кого или что угодно съ ручательствомъ, что въ Англіи не найдется человка, который съумлъ бы успшне его продлать такую штуку. Онъ, впрочемъ, ежеминутно былъ готовъ сражаться не только перомъ, но и какимъ угодно другимъ оружіемъ, не исключая собственнаго кулака,— обладалъ обширными солидными свдніями, но вмст съ тмъ отличался рзкостью обращенія, напоминавшей его манеру писать. Мистеръ Сквинни принадлежалъ къ прямо-противуположной школ публицистовъ. Деликатность его можно было бы уподобить молоку, разбавленному водицей. Надленный скромными и безобидными привычками, онъ любилъ играть на флейт, когда состояніе груди дозволяло ему это, охотно танцовалъ, преимущественно же вальсъ и поставлялъ въ свой журналъ критическія замтки умренно саркастическаго содержанія. Никогда не выходя изъ границъ вжливости, онъ устраивался такъ, чтобы въ двадцати строкахъ критическаго отзыва, а въ особенности между этими строками, наговорить возможно боле непріятностей автору, произведеніе котораго разбиралъ. Лично онъ былъ вполн респектабельнымъ джентльменомъ и жилъ въ Бромптон съ двумя старыми двами, своими тетушками. Напротивъ того никто не зналъ, гд именно живетъ мистеръ Блюдіеръ. У него имлись излюбленные трактиры, въ которыхъ можно было застать его въ опредленные часы тому, кто имлъ въ немъ личную надобность. Тамъ и улавливали Блюдіера издатели, желавшіе воспользоваться его услугами, за бутылку вина и гинею онъ быль готовъ написать цлый столбецъ похвальнаго слова, или же площадной брани, кому угодно, или чему угодно, не стсняясь никакими партійными соображеніями.
— Что тутъ долго разговаривать! Заплатите мн что слдуетъ, и я рознесу, если вамъ угодно, родного моего отца,— объявлялъ бывало Блюдіеръ.
Смотря по состоянію своего кредита, онъ ходилъ чуть что не въ лохмотьяхъ, или же, напротивъ того, въ самыхъ щегольскихъ костюмахъ. Въ этомъ послднемъ случа онъ напускалъ на себя высокомрный аристократическій видъ, такъ что, при встрч съ герцогомъ, былъ бы тогда, кажется, способенъ потрепать его по плечу. Когда онъ просилъ въ долгъ, опасно было ему отказывать, но, пожалуй, еще опасне давать взаймы. Онъ никогда не платилъ долговъ и не прощалъ человку, имвшему, неосторожность сдлаться его кредиторомъ. Капитанъ Валькеръ какъ-то отказался въ давно минувшія уже времена учесть его вексель. Сэру Джорджу Друму передали стороной, что Блюдіеръ не забылъ этого отказа и общалъ ‘провалить’ г-жу Валькеръ при первомъ же ея появленіи на сцен. Моргіана и ея профессоръ до смерти боялись ‘Томагавка’, чмъ и объясняется посланное Блюдіеру приглашеніе на обдъ. Сэръ Джорджъ побаивался также ‘Цвтовъ великосвтскаго общества’ и вслдствіе этого пригласилъ мистера Сквинни, котораго представили лорду Круглобашенному и мистеру Фицъ-Урсу, какъ одного изъ самыхъ талантливыхъ и очаровательнйшихъ изъ Современныхъ молодыхъ геніальныхъ писателей. Фицъ, обладавшій похвальной привычкой врить всему, что ему скажутъ, не на шутку обрадовался чести сидть рядомъ съ заправскимъ, живымъ литераторомъ. У меня лично имется основаніе думать, что Сквинни чувствовалъ себя тоже не мене довольнымъ. По крайней мр, я видлъ, что къ концу второй перемны онъ презентовалъ Фицъ-Урсу свою карточку.
На мистера Десмонда Муллигана никто не обращалъ особеннаго вниманія. Конькомъ его является политическій энтузіазмъ. Мистеръ Муллиганъ живетъ и пишетъ въ состояніи восторженной невмняемости. Какъ и слдовало ожидать, онъ состоитъ членомъ одного изъ судебныхъ подворьевъ и, подготовляясь къ адвокатур, гд въ качеств геніальнаго молодого человка разсчитываетъ блистать,— охотно говоритъ послобденные спичи. Это единственный человкъ, съ которымъ Блюдіеръ ведетъ себя вжливо и учтиво. Дло въ томъ, что если самъ Блюдіеръ не отказывался въ случа надобности отъ поединка, то Муллиганъ, въ свою очередь, былъ, какъ подобаетъ истому ирландцу, страстнымъ любителемъ всяческихъ побоищъ. Онъ имлъ уже несчетное множество дуэлей и одно время вынужденъ былъ жить за-границей вслдствіе размолвки съ правительствомъ, вызванной нкоторыми статьями, вышедшими за его подписью въ газет ‘Фениксъ’. Посл третьей бутылки вина Муллиганъ начинаетъ чрезвычайно патетически говорить о бдственномъ положеніи Ирландіи подъ невыносимо тяжкимъ ярмомъ британскаго владычества. Въ подтвержденіе своихъ выводовъ онъ охотно поетъ во всеуслышаніе дв или три національныя ирландскія мелодіи, причемъ, разумется, выбираетъ самыя что ни на есть грустныя. Въ пять часовъ пополудни его всегда можно встртить въ палат общинъ, или гд-нибудь по сосдству. Онъ знаетъ все происходящее въ клуб Реформъ также хорошо, какъ если бы состоялъ его членомъ. Для созерцательнаго ума интересно наблюдать подобныхъ Муллигану, таинственныхъ приспшниковъ, имющихся, повидимому, въ распоряженіи каждаго изъ ирландскихъ членовъ парламента и замняющихъ собою ординарцевъ и адъютантовъ. Десмондъ состоитъ однимъ изъ такихъ адъютантовъ, чмъ и опредляется его собственное политическое положеніе. Профессіонально онъ состоитъ газетнымъ репортеромъ и вмст съ тмъ ‘хорошо освдомленнымъ столичнымъ корреспондентомъ’ знаменитой минстерской газеты ‘Зеленое Окиберинское Знамя’.
Мн довелось лишь впослдствіи ознакомиться съ талантами и біографіей мистера Муллигана. На этотъ разъ онъ очень недолго пробылъ за обденнымъ столомъ, такъ какъ профессіональныя обязанности призывали его въ палату общинъ.
Таково было общество, съ которымъ я имлъ честь обдать. Не могу сообщить положительныхъ данныхъ объ организаціи другихъ пирушекъ, на которыя сэръ Джорджъ Друмъ приглашалъ спеціалистовъ, способныхъ высказать свое мнніе о геніальной его учениц. Кто знаетъ, сколькихъ еще газетныхъ сотрудниковъ, по преимуществу театральныхъ рецензентовъ, удалось ему умиротворить, или даже расположить въ ея пользу? Въ данномъ случа мы не вставали изъ-за стола до тхъ поръ, пока директоръ театра, Слангъ, не пришелъ отъ выпитаго имъ вина въ достаточно сильное возбужденіе. Въ гостиной надъ нашими головами давно уже слышалась музыка и когда мы, наконецъ, соблаговолили туда явиться, оказалось, что число гостей увеличилось нсколькими постителями, приглашенными непосредственно на вечеръ. Въ числ ихъ былъ артистъ, долженствовавшій играть на скрипк въ антрактахъ между вокальными пьесами,— молодой піанистъ,— двица Гороманъ (для дуэта съ г-жею Валькеръ) и нсколько другихъ спеціалистовъ и спеціалистокъ. Въ углу сидла краснолицая старушка, на которую хозяйка дома почти не обращала вниманія, и безпрерывно краснвшій, повидимому, очень скромный и застнчивый джентльменъ въ сюртук съ форменными пуговицами.
— Чортъ возьми, однако!— воскликнулъ мистеръ Блюдіеръ, который на этотъ разъ счелнужнымъ разыгрывать изъ себя аристократа и въ тоже время имлъ полное основаніе узнать Вольсея.— Здсь пахнетъ портнымъ. Съ чего это они вздумали приглашать меня туда, гд я могу встртиться съ ремесленниками?
— Душечка Деланси!— вскричалъ Слангъ, который, пошатываясь, вошелъ тоже въ гостиную.— Какъ ваше драгоцнное здоровье? Позвольте пожать вашу ручку и освдомиться, скоро-ли вы собираетесь выдти замужъ? Подвиньтесь-ка маленько, чтобы и я могъ малую толику прилечь на диван!
— Отстаньте, Слангъ! Говорятъ вамъ, отстаньте, а не то я пожалуюсь вашей жен!— возразила г-жа Крумпъ, которую директоръ театра назвалъ сценическимъ ея именемъ (вообще артисты пренебрегаютъ условными формулами вжливости и называютъ другъ друга просто по фамиліямъ).
Предпріимчивый директоръ отвтилъ на это, шутливо подтолкнувъ г-жу Крумпъ локтемъ подъ бокъ. Это заставило оскорбленную даму расхохотаться и добродушнйше общать Слангу, что надаетъ ему пощечинъ. Весьма вроятно, что мистеръ Слангъ казался матери Моргіаны очень пріятнымъ и въ высшей степени приличнымъ кавалеромъ. Кром того, ей хотлось расположить его въ пользу г-жи Валькеръ.
Растянувшись на диван, директоръ театра положилъ на сосднее кресло пухленькія свои ножки, обутыя въ лакированные сапоги.
— Аяксъ, подай мистеру Слангу стаканъ чая!— сказала хозяйка дома, бросивъ на директора театра взглядъ, въ которомъ, повидимому, выражалось нкоторое опасеніе.
— Благодарю тебя, Аяксъ, мой черный принцъ!— воскликнулъ Слангъ, получивъ отъ негра стаканъ упомянутаго освжающаго напитка. Полагаю, что теперь настало для тебя уже время присоединиться къ оркестру. Вашъ Аяксъ, вроятно, играетъ на литаврахъ, сэръ Джорджъ?
— Ха, ха, ха! Какой же вы, однако, шутникъ,— отвчалъ не на шутку перепуганный профессоръ музыки.— Мы вс здсь народъ миролюбивый, а потому не нуждаемся въ военномъ оркестр. Миссъ Горсманъ, господинъ Кроу,— милйшая моя госпожа Воронокрылова, не начать-ли намъ сейчасъ же тріо?— Тише, господа!..— Мы безотлагательно приступимъ къ исполненію выдержки изъ моей оперы ‘Невста бандита’. Миссъ Горсманъ будетъ пажомъ,— г-нъ Кроу бандитомъ Стилетто, а прелестная моя ученица — его невстой.
Посл маленькаго музыкальнаго вступленія началось тріо.

Невста.

‘Мое сердце отъ радости бьется,
На глаза же навернулась слеза.

Пажъ.

Ея сердце отъ радости бьется,
А съ него не спускаетъ глаза’.

Бандитъ.

Мое сердце отъ бшенства рвется,
Налились мои кровью глаза.
Я, разумется, не считаю себя вправ судить о достоинствахъ музыки и пнія. Леди Друмъ, сидвшая за чайнымъ столикомъ, величественно кивала головой и отбивала тактъ. Лордъ Круглобашенный, помстившійся возл хозяйки, сперва было тоже кивалъ головой, но вскор притихъ, и какъ выяснилось, заснулъ. Я, вроятно, тоже послдовалъ бы его примру, если бы на меня не вліялъ возбуждающимъ образомъ директоръ театра, державшій себя и въ самомъ дл очень оригинально. Онъ подпвалъ всмъ троимъ исполнителямъ, такъ громко, что покрывалъ ихъ голоса, кричалъ ‘браво’ и шикалъ по собственному усмотрнію, а въ промежуткахъ разбиралъ, какъ говорится, по косточкамъ наружность и фигуру г-жи Валькеръ.
— Изъ нея выйдетъ прокъ, разумется, выйдетъ, Крумпъ!— говорилъ онъ.— У нея прелестныя руки и великолпныя плечи! А глаза-то, глаза!.. Ихъ можно будетъ различить изъ послднихъ рядовъ райка! Не знаю только, какова ея ножка, а ростъ подходящій. Ручаюсь головой, что она будетъ ровнехонько въ пять футъ и три дюйма. Браво! Ура! Изъ нея, чортъ возьми, выйдетъ прелесть какая дива. Въ заключеніе онъ объявилъ, что, съ помощью Воронокрыловой, отвинтитъ, съ позволенія сказать, носъ у m-lle Лигонье.
Энтузіазмъ г-на Сланга почти примирилъ леди Друмъ съ рзкостью его манеръ и даже заставилъ сэра Джорджа позабыть вредившее общему впечатлнію неумстное личное вмшательство директора театра въ исполненіе вышеупомянутаго отрывка оперы.
— Какого вы мннія, г-нъ Блюдіеръ, о г-ж Валькеръ? Не правда-ли, сударь, что она великолпно поетъ?— спросилъ портной, сердечно радовавшійся восхищенію, въ которое, повидимому, всхъ привела Моргіана.
— Думаю, мистеръ Вольсей, что она поетъ очень плохо,— объявилъ знаменитый писатель, разсчитывая такимъ образомъ сразу обрзать дальнйшій разговоръ съ портнымъ, которому былъ долженъ сорокъ фунтовъ стерлинговъ.
— Въ такомъ случа, сударь,— энергически возразилъ мистеръ Вольсей,— я васъ… попрошу немедленно уплатить мн по счету.
Между пніемъ г-жи Валькеръ и счетомъ Вольсея очевидно не имлось ни малйшаго соотношенія, а потому употребленное Вольсеемъ выраженіе ‘въ такомъ случа’ казалось совершенно нелогичнымъ. Тмъ не мене оно принесло величайшую пользу всей дальнйшей карьер г-жи Валькеръ. Кто знаетъ, къ какому результату привелъ бы ея дебютъ безъ этого: ‘въ такомъ случа, сударь?’ Безпощадный бшеный ударъ ‘Томагавка’ могъ бы чего добраго погубить ее въ конецъ въ общественномъ мнніи.
— Разв вы состоите съ нею въ родств?— спросилъ раздраженнаго портного Блюдіеръ
— Вамъ-то какое дло, родственникъ я ей или нтъ?— сурово возразилъ Вольсей.— Замтьте себ только, сударь, что я расположенъ къ г-ж Валькеръ и горжусь честью быть ея другомъ. Шекспиръ говоритъ, сударь, что неученый бродитъ въ потьмахъ, а недоучка лзетъ прямо въ яму. Я съ своей стороны нахожу, что человкъ, который не платитъ по своимъ счетамъ, долженъ, по крайней мр, держать языкъ за зубами и не позволять себ дурныхъ отзывовъ о дам, которую вс остальные хвалятъ. Вы, сударь, меня больше не проведете! Завтра же я пришлю къ вамъ судебнаго пристава, можете на это разсчитывать!…
— Т-съ, тише, милйшій мой мистеръ Вольсей! Не подымайте скандала. Отойдемте-ка лучше къ окошку, да поговоримъ съ вами ладкомъ. Неужели г-жа Валькеръ принадлежитъ дйствительно къ числу вашихъ друзей?— воскликнулъ литераторъ.
— Я уже упоминалъ объ этомъ, сударь.
— Въ такомъ случа я сдлаю все, отъ меня зависящее, чтобы услужить ей. Предоставляю вамъ самому, Вольсей, послать въ ‘Томагавкъ’ какую угодно статью про нее и общаю, что эта статья будетъ напечатана.
— Неужели? Въ такомъ случа мы даже и не станемъ упоминать про счетецъ…
— Вы, сударь, можете поступать какъ вамъ заблагоразсудится,— высокомрно отвчалъ Блюдіеръ.— Я, сударь, ставлю мои обязанности передъ публикой выше всего на свт! Поймите, что я не позволю себя застращать и лучше чмъ кто-либо въ Англіи съумю написать убійственную статью. Я могъ бы уничтожить въ конецъ г-жу Валькеръ, замткою всего лишь въ какихъ-нибудь десять строкъ…
Декораціи теперь перемнились и очередь тревожиться настала для Вольсея.
— Ну вотъ еще, стоитъ-ли волноваться изъ-за такихъ пустяковъ! Я сперва было вспылилъ, такъ какъ вы неблагопріятно отозвались о г-ж Валькеръ, которая на самомъ дл ангелъ, а не женщина, но я охотно извиняюсь передъ вами. Знаете-ли что, не снять-ли мн съ васъ мрку на новую тройку? Какъ вы думаете на этотъ счетъ, г-нъ Блюдіеръ?
— Я зайду къ вамъ на-дняхъ въ магазинъ,— отвчалъ совершенно уже успокоившись публицистъ.— Т-съ, молчите, начинается новая арія!
Не берусь описывать достоинства или недостатка композиціи и выполненія различныхъ арій, дуэтовъ и тріо, которыми насъ угощалъ сэръ Джорджъ Друмъ въ этотъ вечеръ. Замчу только, что мн лично г-жа Валькеръ вовсе не представлялась, въ качеств пвицы, чмъ нибудь особеннымъ. Во всякомъ случа музыка и пніе затянулись на гораздо боле долгое время, чмъ это было для меня желательно, но и я чувствовалъ себя, съ позволенія сказать, прикованнымъ къ мсту, такъ какъ условился ужинать въ Кнайтсбриджскихъ казармахъ съ Фицъ-Урсомъ, который распорядился, чтобы карета захала за нимъ въ одиннадцать часовъ вечера.
— Милйшій Фицъ-Будль,— сказалъ мой хозяинъ,— отъ васъ зависитъ оказать мн величайшую услугу.
— Приказывайте, и я сдлаю все, что могу.
— Попросите пожалуйста вашего высокороднаго пріятеля, храбраго капитана, чтобы онъ отвезъ въ своей карет мистера Сквинни въ Бромптонъ.
— Неужели вашъ мистеръ Сквинни не можетъ нанять кабріолета?
Сэръ Джорджъ бросилъ на меня до чрезвычайности лукавый взглядъ и возразилъ:
— Поймите, милйшій мой молодой другъ, что дло идетъ въ данномъ случа о весьма искусномъ военномъ маневр, безобиднйшемъ, но тмъ не мене искусномъ маневр! Мистеръ Сквинни наврядъ-ли соблаговолитъ принять въ разсчетъ собственное мое мнніе о моей учениц, но, разумется, будетъ расположенъ придать надлежащую цну мннію о ней высокороднаго Фицъ-Урса.
Не правда-ли, что баронетъ и кавалеръ сэръ Джорджъ былъ надленъ житейскою мудростью въ достаточной степени для столь респектабельнаго и высоконравственнаго джентльмена? Онъ купилъ мистера Сквинни за обдъ стоимостью не больше какъ въ десять шиллинговъ и за возвращеніе въ карет съ сыномъ настоящаго лорда. Сквинни былъ дйствительно отвезенъ Фицъ-Урсомъ въ Бромптонъ и высаженъ у подъзда своихъ тетушекъ. Онъ былъ до нельзя очарованъ новыми своими знакомыми, хотя жестоко страдалъ отъ головной боли, причиненной сигарою, которой они его угостили.

ГЛАВА VIII,
въ которой капитанъ Валькеръ обнаруживаетъ большое благоразуміе и величайшую снисходительность.

Описаніе всхъ вышеупомянутыхъ личностей не особенно сильно подвигаетъ повствованіе о самой Моргіан. Можетъ быть, однако, что нкоторые провинціалы недостаточно хорошо знакомы съ нравами и обычаями людей, печатными мнніями которыхъ руководствуются. Можетъ быть даже они въ простот души полагаютъ, будто заслуга и таланты могутъ сами по себ создать своему владльцу репутацію на сцен, или вообще въ его сфер дятельности. Необходимо разъяснить имъ, что сооруженіе театральнаго успха является дломъ, несравненно боле сложнымъ и курьезнымъ, чмъ они это себ воображаютъ. Приходится лзть изъ кожи вонъ, чтобы добиться благопріятнаго отзыва отъ рецензента какой-нибудь ‘Звзды’, или же театральнаго обозрвателя въ ‘Курьер’. Если даже удастся заручиться расположеніемъ строгихъ критиковъ (а также издателей наиболе вліятельныхъ органовъ), то все-таки еще нельзя на этомъ успокоиться. Надо устроиться такъ чтобы имя артиста постоянно жужжало въ устахъ у публики. Артисты не могутъ помщать о себ объявленій въ газетахъ, какъ это длается, напримръ, для ‘Макассарскаго масла’ или ‘Волшебной ваксы’. А между тмъ имъ столь же необходимо привлекать къ себ вниманіе почтеннйшей публики. Приходится по невол прибгать для этого къ разнообразнйшимъ ухищреніямъ. Положимъ, напримръ, что великій драматическій артистъ детъ изъ Лондона въ Виндзоръ. Въ ‘Брентфордскомъ Встник’ тотчасъ же должна появиться замтка: ‘Г-нъ Блезъ съ своими спутниками быстро прохалъ вчера чрезъ нашъ городъ. Мы слышали, что знаменитаго артиста пригласили продекламировать съ обычнымъ неподражаемымъ его талантомъ избранные отрывки изъ произведеній великаго національнаго нашего барда передъ знаменитйшимъ во всемъ королевств кружкомъ слушателей’. Недлю спустя ‘Гаммерсмитскій Наблюдатель’ возразитъ на это: ‘Въ Брентфордскомъ Встник утверждалось, будто Блезъ ангажированъ прочесть въ Виндзор нкоторыя выдержки изъ Шекспира передъ знаменитйшимъ кружкомъ слушателей во всемъ королевств. Фактъ этотъ представляется намъ весьма сомнительнымъ, хотя мы очень желали бы въ данномъ случа ошибиться. Дло въ томъ, что знаменитйшій кружокъ во всемъ королевств предпочитаетъ чужеземныя мелодіи роднымъ англійскимъ напвамъ авонскаго нашего соловья. Мы слышали, что г-нъ Блезъ просто напросто ухалъ въ Итонъ, гд его сынокъ, Моссинджеръ Блезъ, къ сожалнію, заболлъ въ сильнйшей степени припадками втреной оспы. Эта свойственная дтскому возрасту болзнь, какъ увряютъ, страшно свирпствовала за послднее время въ итонской школ’.
Если бы, посл вышеприведенныхъ замтокъ какой-нибудь лондонской газет вздумалось обрушиться на провинціальную печать, позволяющую себ говорить о мистер Блез и отмчать вс передвиженія его съ мста на мсто, словно онъ представляетъ собою коронованную особу, то это разумется не повредитъ интересамъ артиста. Напротивъ того, онъ можетъ тогда помстить въ той же лондонской газет возраженіе за своей подписью, въ которомъ объяснитъ, что не его въ томъ вина, если провинціальныя газеты отмчаютъ передвиженія его съ мста на мсто. Самъ онъ лично вовсе не желалъ, чтобы болзнь его сына служила предметомъ публичнаго обсужденія и была выставлена на посмшище. Редакторъ лондонской газеты вынужденъ будетъ тогда отвтить что-нибудь, въ такомъ род: ‘Мы не имли ни малйшаго желанія оскорблять родственныя чувства достопочтеннаго общественнаго дятеля. Наши замчанія насчетъ втренной оспы вовсе не имли частнаго единоличнаго характера. Мы отъ всего сердца желаемъ, чтобы юный Моссинджеръ Блезъ, вроятно успвшій уже выздоровть отъ втреной оспы, столь же успшно одоллъ корь, коклюшъ, переводный экзаменъ изъ младшаго отдленія въ старшіе и вс прочія дтскія болзни. Желаемъ ему выйти изъ всхъ этихъ испытаній съ честью для родителей и учителей и съ возможно меньшими муками для него самого’. Посл такой полемики при первомъ же появленіи артиста на сцен британская публика вызоветъ его, по меньшей мр, три раза къ ряду по окончаніи спектакля, а въ ложахъ найдется добрая душа съ заране уже приготовленнымъ лавровымъ внкомъ, который и будетъ повергнутъ къ ногамъ догадливаго сценическаго дятеля.
Не знаю хорошенько какъ и почему именно это случилось, но, передъ дебютомъ Моргіаны, англійская печать начала судорожно волноваться, словно передъ нарожденіемъ какого-то великаго чуда. Такъ, напримръ, въ одной изъ лондонскихъ газетъ мы прочли:
Анекдотъ про Карла-Марію Вебера.—Авторъ ‘Оберона’, находясь въ Англіи, былъ приглашенъ свтлйшимъ герцогомъ на обдъ, вмст съ нсколькими изъ знаменитйшихъ національныхъ англійскихъ артистовъ и композиторовъ. Когда данъ былъ сигналъ направиться въ столовую, свтлйшій хозяинъ (холостякъ) предложилъ германскому композитору идти въ первомъ ряду. Карлъ-Марія фонъ-Веберь возразилъ на это:
— Разв у васъ не принято отводить первое мсто всегда самому достойнйшему? Вотъ человкъ, геній котораго въ состояніи обезпечить ему везд первое мсто!— добавилъ онъ, указывая на знаменитаго нашего англійскаго композитора, сэра Джорджа Друма.
Оба великіе музыканта остались съ тхъ поръ пріятелями на всю жизнь. У сэра Джорджа до сихъ поръ сохранился кусокъ канифоли, подаренный ему авторомъ ‘Фрейшюца». (Изъ утренней газеты ‘Луна’, отъ 2-го іюня).
Король Георгъ III былъ тоже композиторомъ.— ‘Сэръ Джорджъ Друмъ иметъ счастіе обладать музыкой, написанной на слова изъ ‘Молитвы Сампсона’ самимъ покойнымъ нашимъ монархомъ. Мы слышали, что этотъ превосходнйшій композиторъ собирается подарить англійской публик не только новую оперу, но также и подготовленную имъ самимъ кантатрису, съ несравненными талантами которой усплъ уже ознакомиться цвтъ нашей аристократіи’. (Тамъ же, отъ 5-го іюня).
Боевое значеніе музыки. ‘Маршъ, подъ звуки котораго 49-й и 75-й полки бросились сквозь бреши на штурмъ Бадахоса, былъ написанъ знаменитымъ нашимъ англійскимъ композиторомъ, сэромъ Джорджемъ Друмомъ, для великолпной своей оперы ‘Встревоженные британцы’ или ‘Осада Бергенъ-опъ-Цома’. Маршалъ Даву говоритъ, что французскія войска никогда не могли выдержать удара въ штыки англичанъ, одушевленныхъ патріотическими звуками этого гимна. Мы слышали, что престарлый композиторъ собирается поставить на сцену новую оперу и не сомнваемся въ томъ, что старая Англія выкажетъ при этомъ случа, какъ и въ былое время, свое превосходство надъ всми чужеземными соперниками’ (‘Альбіонъ’).
— ‘Насъ обвиняли въ предпочтеніи, показываемомъ будто бы иностранцамъ въ ущербъ природнымъ англійскимъ талантамъ, но т, кто высказывалъ подобное обвиненіе, плохо насъ знаютъ въ дйствительности. Мы восторженные почитатели хорошей музыки, откуда бы она къ намъ ни явилась и съ одинаковымъ сочувствіемъ привтствуемъ таланты всхъ странъ и народовъ. Мы вполн согласны съ Наполеономъ, объявившимъ: ‘Le mrite n’а point de pays’ и видимъ въ сэр Джордж Друм (кавалер германскаго ордена Слона и Замка) великаго маэстро, слава котораго не ограничивается предлами Англіи, а распространяется по всей Европ.
‘Мы только что имли случай прослушать прелестную ученицу, рдкіе таланты которой развились до неподражаемаго совершенства, благодаря стараніямъ знаменитаго ея профессора. Мы слышали г-жу Воронокрылову. (Къ чему скрывать имя, предъ которымъ завтра преклонится весь міръ?) Смемъ сказать, что боле очаровательная красавица и боле даровитая пвица не расцвтала еще никогда подъ туманнымъ небомъ Альбіона. Она исполняла съ графомъ Пиччикато дуэтъ изъ Навуходоносора съ такою bellezza, grandezza и гаggіо, что произвела настоящій фуроръ среди слушателей. Ея scherzando выше всякой похвалы. Тмъ не мене заключительная фіоритура показалась намъ, признаться, чуть-чуть недодержанной. Мы замтили тамъ какъ будто избытокъ sforzato. Безъ сомннія, слова:
Giorna d’orrore,
Delire, dolore,
Nabucodonosore,
надлежало передать ‘andante’, а не constrepitо. Во всякомъ случа это было столь маленькимъ пятнышкомъ среди такого небывало блестящаго исполненія, что мы упоминаемъ о немъ лишь изъ желанія хоть что-нибудь раскритиковать.
‘Мы слышали, что предпріимчивый импрессаріо одного изъ королевскихъ театровъ уже ангажировалъ новую диву. Если мы сожалемъ о чемъ-либо, то разв лишь о томъ, что ей придется пть на злополучномъ язык суроваго нашего свернаго климата, который никогда не можетъ такъ хорошо сродниться съ ротикомъ кантатрисы какъ плавные звуки Lingua Tosеана, спеціально созданные для пнія. Воронокрылова обладаетъ великолпнйшимъ сопрано объемомъ въ девять октавъ и т. д. и т. д.
‘Цвты великосвтскаго общества’ отъ 10-го іюня.
‘Нашъ композиторъ старикъ Друмъ преподноситъ публик новую свою оперу и ученицу. Опера хороша, а ученица великолпна. Несомннно, что опера въ состояніи будетъ побдоносно состязаться съ адски безтолковою трескотнею и безсодержательностью произведеній Доницетти и разныхъ подражающихъ ему ословъ и молокососовъ. Она значительно превзойдетъ ихъ всхъ (читателямъ ‘Томагавка’ извстно, ошибались-ли мы когда-нибудь въ своихъ предсказаніяхъ?). Это хорошая опера, въ настоящемъ англійскомъ жанр. Аріи въ ней дышатъ новизною и свжей прелестью, хоры отличаются грандіозностью и благородствомъ инструментовка — солидная и богатая, а музыка написана весьма тщательно. При такихъ обстоятельствахъ остается только пожелать всяческихъ благъ старику Друму и его озер.
‘Ученица Друма во всякомъ случа крупная козырная карта. Это великолпная женщина и великолпная же пвица. Она такъ хороша собой, что могла бы фальшивить, какъ m-lle Лигонье, и публика все-таки простила бы ей. Вмст съ тмъ она поетъ такъ прелестно, что стали бы заслушиваться ея пнія даже и вслуча если бы она была такимъ же уродцемъ, какъ вышеупомянутая Лигонье. Г-жа Воронокрылова (это ея театральное имя, въ дйствительности же она носитъ фамилію содержащагося въ Флитской тюрьм извстнаго мошенника и плута, который изобрлъ дутыя спекуляціи съ панамскимъ займомъ, понтинскими болотами и космополитическимъ мыломъ. Порядкомъ намылили вамъ за это голову на суд, мистеръ В-л-к-ръ?) будетъ непремнно имть успхъ. Слангъ ангажировалъ уже ее за тридцать гиней еженедльно, и она появится черезъ мсяцъ въ опер Друма, либретто которой написано осломъ, нелишеннымъ нкотораго таланта, а именно мистеромъ Муллиганомъ.
Въ ‘Цвтахъ великосвтскаго общества’,— пишетъ какой-то болванъ, должно быть изъ иностранцевъ, всячески старающійся вызвать грязною своею лестью отвращеніе у читателей. Отъ его статьи положительно тошнитъ. Удивляемся только, отчего журналъ, компрометируемый этимъ негоднымъ чужеземцемъ, не вытолкаетъ его въ шею? (‘Томагавкъ’ отъ 17-го іюня).
Три первые анекдота были доставлены Муллиганомъ газет, въ которой онъ сотрудничалъ. За ними слдовала масса другихъ, приводить которые здсь мы сочли излишнимъ. Почтенный репортеръ составлялъ изъ нихъ букеты, отличавшіеся большимъ разнообразіемъ и энергіей. Одновременно съ этимъ анекдоты про сэра Джорджа Друма начали неожиданно появляться въ разнообразнйшихъ провинціальныхъ газетахъ въ отдл разныхъ извстій. Сочувственные отзывы объ англійской музыкальной школ то и дло описывались въ письмахъ собственныхъ корреспондентовъ еженедльныхъ газетъ. Нкоторые изъ этихъ отзывовъ были заказаны мистеромъ Слангомъ, а другіе появились въ печати, благодаря искусной дипломатіи неутомимаго Муллигана. Юноша этотъ былъ душой маленькаго заговора съ цлью прославленія Моргіаны. Онъ былъ человкъ скромный и маленькій, тогда какъ сэръ Джорджъ Друмъ считался знаменитой вліятельной личностью, но тмъ не мене я убжденъ, что Воронокрылова ни за что въ свт не сдлалась бы такой первоклассной знаменитостью безъ энергическаго содйствія и геніальной изобртательности достопочтеннаго репортера съ Зеленаго острова.
На обязанности великихъ мужей пишущихъ передовыя статьи, которыя печатаются въ газетахъ крупнымъ шрифтомъ, лежитъ составленіе этихъ изумительныхъ образчиковъ краснорчія. Вс остальные отдлы газеты предоставлены на благоусмотрніе помощника редактора. Онъ долженъ подбирать вырзки изъ газетъ, принимать, или же отвергать замтки объ ужасающихъ катастрофахъ, доставляемыя полицейскими чинами и частными лицами и т. п., такъ какъ самъ редакторъ, занятый длами первостепенной важности, не вмшивается въ эти второстепенныя подробности. Ему приходится вершить судьбы Европы. Все его вниманіе поглощено соображеніями процвтанія и гибели царствъ и тому подобными крупными государственными вопросами. Скромная злоба дня, сообщенія о послднемъ убійств, состояніи урожаевъ, или о фановыхъ трубахъ въ канцелярскомъ переулк оставляются на попеченіи помощника. Замчательно, что помощниками редакторовъ въ англійскихъ газетахъ преимущественно состоятъ ирландцы. Перечисляя услуги своихъ соотечественниковъ,— разсказывая, что битва при Фонтенуа была выиграна ирландскою бригадой, а сраженіе подъ Ватерлоо оказалось бы потеряннымъ, если бы не геройское мужество ирландскихъ полковъ, и перечисляя другіе подвиги, свидтельствующіе о геройств и геніальности ирландскаго народа, газета ‘Освободитель’ должна была бы хоть мелькомъ упомянуть о бригад ирландскихъ публицистовъ и объ изумительныхъ услугахъ, оказываемыхъ ими Англіи.
Нельзя отрицать, что ирландцы въ качеств репортеровъ и солдатъ отлично исполняютъ свой долгъ. Пріятель мой Муллиганъ принадлежитъ, какъ уже упомянуто, къ категоріи репортеровъ. Принимая близко къ сердцу интересы своей оперы и г-жи Воронокрыловой и будучи къ тому же весьма популяренъ среди своихъ соотечественниковъ и сотоварищей по перу, онъ съумлъ устроиться такъ, что не проходило и дня безъ появленія гд-нибудь замтки о новой кантатрис, которою, ради Муллигана, стали интересоваться вс прочіе ирландцы, состоявшіе помощниками редакторовъ въ лондонскихъ газетахъ.
Означенныя замтки, задававшіяся цлью познакомить міръ съ несравненнымъ талантомъ Воронокрыловой, произвели, какъ и слдовало ожидать, большое впечатлніе на джентльмена, состоявшаго въ очень близкихъ отношеніяхъ съ этою дамой, а именно на достопочтеннаго арестанта флитской тюрьмы, капитана Валькера. Получая еженедльно отъ Вольсея по дв гинеи, не считая полукронъ, перепадавшихъ ему почти ежедневно отъ жены, капитанъ не интересовался разузнавать, что именно она подлываетъ и на какія средства существуетъ. Онъ позволялъ ей хранить все это въ тайн, хотя она съ своей стороны горла желаніемъ выдать свой секретъ. Дло въ томъ, что Валькеру даже и въ голову не приходила возможность того, что жена сдлается для него такимъ сокровищемъ.
Мало по малу, однако, стоустая молва на столбцахъ лондонскихъ газетъ начала твердить ему чуть не ежедневно о талантахъ, геніальности и красот г-жи Воронокрыловой. До него дошли слухи, что эта Воронокрылова любимая ученица сэра Джорджа Друма. Посл концерта въ филантропическомъ обществ она принесла ему пять гиней (другія пять были издержаны на покупку ленточекъ, шапочекъ, платьицъ и кружевъ для ея сынка). Наконецъ, въ газетахъ появилось извстіе, что Слангъ, извстный антрепренеръ, предложилъ ей ангажементъ съ платою по тридцати гиней въ недлю. Естественно, что при такихъ обстоятельствахъ Валькеръ заинтересовался артистическою карьерой своей жены и потребовалъ отъ нея обстоятельнйшихъ объясненій.
Пользуясь законною властью мужа, онъ категорически запретилъ г-ж Валькеръ появляться на сцен, обратился къ сэру Джорджу Друму съ письмомъ, въ которомъ высказывалъ величайшее свое негодованіе по поводу того, что профессоръ осмлился вообще вступить съ замуяшею дамой въ столь важные переговоры безъ разршенія мужа и написалъ милйшему своему Слангу (съ которымъ состоялъ въ очень короткихъ отношеніяхъ, такъ какъ въ бытность свою агептомъ имлъ съ нимъ зачастую разнообразнйшія дла), освдомляясь: неужели этотъ добрйшій Слангъ воображаетъ своего пріятеля Валькера до такой степени наивнымъ, чтобы сидть въ тюрьм со всми долгами на ше въ то время, когда его супруга будетъ подвизаться на сцен?
Одновременно съ этимъ произошелъ и другой интересный казусъ. Т самые кредиторы, которые еще наканун совершенно искренно и добросовстно объ являли мистера Валькера мошенникомъ, отказывались отъ всякой съ нимъ сдлки и клялись ни за что въ свт не соглашаться на освобожденіе его изъ тюрьмы, внезапно изъявили полнйшую готовность придти къ такому соглашенію. Они не только предлагали, но даже просили и умоляли его выйти изъ тюрьмы съ тмъ, чтобы г-жа Валькеръ поручилась платить его долги изъ своего гонорара.
— Чтобы я позволилъ жен платить за меня долги изъ ея гонорара?— съ негодованіемъ воскликнулъ Валькеръ, обращаясь къ своимъ кредиторамъ и ихъ адвокатамъ.— Неужели вы думаете, что я позволю г-ж Валькеръ поступить на сцену? Ужь не считаете-ли вы меня такимъ дуракомъ, чтобы подписать вамъ векселя на полную сумму долга, тогда какъ, обождавъ еще нсколько мсяцевъ, я выйду все равно изъ тюрьмы, не уплативъ вамъ ни гроша. Нтъ, господа, Говардъ Валькеръ вовсе не такой идіотъ, за какого вы его принимаете! Мн нравится жизнь въ Флитской тюрьм. Скоре просижу здсь еще десять лтъ, чмъ соглашусь баловать васъ уплатою долга. Зачмъ сажали меня въ тюрьму? Теперь извольте сами каяться!— Иными словами, капитанъ ршился устроить выгодную для себя сдлку съ кредиторами и джентльменами, заинтересованными въ томъ, чтобы его жена появилась на сцен. Никто не осмлится отрицать, что, принявъ такое ршеніе, мистеръ Валькеръ поступилъ съ примрнымъ благоразуміемъ и справедливостью.
Сэръ Джорджъ Друмъ, получивъ письмо Валькера, счелъ всего умстне лично навстить этого джентльмена.
— Вы, разумется, не считаете, милостивйшій государь, половину гонорара г-жи Валькеръ слишкомъ большою платой за мои труды и хлопоты,— какъ ея учителя?— восклицалъ баронетъ и кавалеръ ордена Слона и Башни.— Поймите же, что я пользуюсь репутаціей лучшаго профессора во всей Англіи, и обладаю вліятельнйшими связями… Поймите, что благодаря мн она будетъ пть во дворц,— во всхъ концертахъ и на всхъ музыкальныхъ празднествахъ въ Англіи,— что я вынужденъ былъ обучать ее каждой нот, какъ говорится, съ самыхъ азовъ. Безъ меня она точно также была бы не въ состояніи спть что либо серьезное, какъ ея маленькій мальчикъ не можетъ теперь ходить безъ своей няньки.
— Вы, сударь, хватаете ужь больно черезъ край. Трудно поврить даже и половин того, что вы изволили мн насказать.
— Милйшій капитанъ Валькеръ, неужели вы станете сомнваться въ моей добросовстности? Позвольте спросить васъ, кто собственно составилъ карьеру г-жи Миллингтонъ,— знаменитой Миллингтонъ, скопившей теперь добрую сотню тысячъ фунтовъ стерлинговъ? Кто выработалъ изъ Пимплетона превосходнйшаго тенора въ Европ? Освдомьтесь въ музыкальныхъ кружкахъ, наведите справки у самихъ этихъ великихъ артистовъ, и вс вамъ скажутъ, что они обязаны сэру Джорджу Друму своей репутаціей и богатствомъ!
— Я вовсе не расположенъ съ вами спорить,— хладнокровно возразилъ капитанъ.— Очень можетъ быть, что вы и въ самомъ дл хорошій учитель пнія, сэръ Джорджъ, но изъ этого вовсе не слдуетъ, чтобы я законтрактовалъ вамъ г-жу Валькеръ на три года и подписалъ этотъ контрактъ въ Флотской тюрьм. Говорю вамъ напрямикъ, что г-жа Валькеръ будетъ пть лишь посл того, какъ я самъ стану вольною пташкой. Пока я буду сидть въ тюрьм, она пть не станетъ. Вы можете лопнуть съ досады, но я все же не дозволю ей компрометировать такимъ образомъ честное мое имя!
— Боже праведный, неужели вы разсчитываете, что я заплачу за васъ долги?— воскликнулъ сэръ Джорджъ.
— Нтъ, старый дружище, я этимъ не ограничиваюсь,— возразилъ капитанъ.— Я намренъ, кром того, получить еще отъ васъ кругленькій капиталецъ въ руки. Это мой ультиматумъ, а потому позвольте пожелать вамъ добраго утра, такъ какъ я приглашенъ сыграть на тюремномъ двор партію въ теннисъ.
Свиданіе съ капитаномъ до чрезвычайности застращало почтеннаго баронета. Дерзкія требованія капитана Валькера до такой степени встревожили сэра Джорджа, что онъ вернулся изъ тюрьмы къ своей супруг чуть что не въ состояніи умопомшательства.
Свиданіе Сланга съ капитаномъ привело къ столь же неудовлетворительнымъ результатамъ. Говардъ Валькеръ объявилъ, что сумма его долговъ простирается въ общей сложности до четырехъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Можно заставить кредиторовъ помириться на пяти шиллингахъ за фунтъ. Капитанъ подтвердилъ, что впредь до разсчета съ кредиторами не дозволитъ жен подписать какой бы то ни было ангажементъ.
— Вамъ извстно, сударь,— добавилъ капитанъ,— что если моя жена не выступитъ на сцену, фамилія Воронокрыловой не появится въ афишахъ, но за то собственная ваша фамилія будетъ пропечатана въ газет, въ списк банкротовъ. Можете, поэтому, ангажировать ее или нтъ по собственному вашему усмотрнію!
— Пусть она выступитъ, знаете такъ, на пробу хотя одинъ разъ въ новой опер,— сказалъ Слангъ.
— Если она это сдлаетъ, кредиторы потребуютъ себ уплаты полностью рубль за рубль,— возразилъ капитанъ.— Я вовсе не намренъ, чтобы она бдняжка работала на этихъ негодяевъ,— добавилъ онъ съ большимъ чувствомъ.
Разставшись съ Говардомъ Валькеромъ, Слангъ почувствовалъ къ нему большее, чмъ когда-либо, уваженіе. Его поразило мужество человка, который не только торжествуетъ надъ превратностями судьбы, но даже эксплоатируетъ эти превратности и заставляетъ ихъ служить себ въ пользу.
Г-жею Валькеръ получено было отъ мужа строжайшее предписаніе немедленно охрипнуть и жаловаться на сильнйшую боль въ горл. Газеты, поддерживавшія Сланга, патетически оплакивали ея болзнь, тогда какъ органы печати, отстаивавшіе интересы соперничествующаго театра, распространяли съ величайшимъ злорадствомъ преувеличенные слухи о серьезности этой болзни. ‘Новая кантатриса, чудо, общанное намъ Слангомъ, охрипла до того, что можетъ только каркать, какъ настоящая ворона’, заявлялось въ одномъ изъ этихъ органовъ. Докторъ Грудышкинъ объявилъ, что горловой катарръ, внезапно схваченный r-жею Воронокрыловой, пніе которой на концерт филармоническаго общества, передъ дебютомъ на сцен королевскаго театра, вызвало такую бурю рукоплесканій, безповоротно погубилъ ея голосъ. Къ счастію, мы не нуждаемся въ другой примадонн, какъ m-lle Лигонье. Это могутъ засвидтельствовать каждый вечеръ сотни и тысячи восторженныхъ ея слушателей’, заявлялось въ другомъ орган. Въ ‘Наблюдател’ явилась въ свою очередь замтка слдующаго содержанія: ‘Нкоторыя хорошо освдомленныя газеты утверждаютъ, будто г-жа В. (Воронокрылова) страдаетъ горловою простудой, тогда какъ по другимъ свдніямъ, исходящимъ изъ столь же компетентныхъ источниковъ, болзнь ея иметъ характеръ скоротечной легочной чахотки. Во всякомъ случа, положеніе даровитой кантатрисы должно быть признано до чрезвычайности опаснымъ. Желаемъ, чтобы она выздоровла, но не смемъ надяться на это. Относительно артистическихъ талантовъ этой дамы обнаруживается разногласіе. Нкоторые считаютъ ее въ художественномъ отношеніи стоящей ниже m-lle Лигонье, тогда какъ другіе знатоки отстаиваютъ противоположное мнніе. Къ величайшему нашему прискорбію, вопросу этому, вроятно, суждено будетъ остаться на вки спорнымъ. Весьма неправдоподобно, что г-жа Воронокрылова можетъ когда-либо поправиться настолько, чтобы быть въ состояніи дебютировать на сцен. Впрочемъ, если бы это даже и случилось, то все-таки пройдетъ много времени, прежде чмъ ея голосъ и силы возстановятся настолько, чтобы она могла вступить въ серьезное состязаніе съ такою первоклассною пвицей, какъ m-lle Лигонье. Считаемъ долгомъ увдомить нашихъ читателей,— добавлялъ ‘Наблюдатель’,— что наши свднія о состояніи здоровья г-жи Воронокрыловой получены изъ самаго благонадежнаго источника’.
Дйствительно, самъ капитанъ Валькеръ, изобртательный и смлый обитатель Флитской тюрьмы, составилъ появившіяся въ газетахъ партіи Лигонье замтки о неблагопріятномъ состояніи здоровья его супруги. Читая эти замтки, сторонники Лигонье приходили въ восторгъ, а кредиторы г-на Валькера чувствовали, что у нихъ изъ подъ ногь ускользаетъ почва. Даже сэръ Джорджъ Друмъ былъ страшно испуганъ и явился въ Флитскую тюрьму, встревоженный до послдней крайности.
— Не пугайтесь, сударь,— ободрилъ его Валькеръ.— У насъ все идетъ, какъ по маслу. Теперь настало какъ разъ самое подходящее время для соглашенія съ моими кредиторами.
Сдлка эта подъ конецъ состоялась. Считаемъ излишнимъ сообщать, сколькими именно шиллингами за фунтъ удовлетворились жадные кредиторы супруга Моргіаны. Не подлежитъ, однако, сомннію, что голосъ ея неожиданно вернулся тотчасъ же по освобожденіи капитана изъ тюрьмы. Газеты, дружественныя Муллигану, принялись снова трубить про ея совершенства. Ангажементъ со Слангомъ былъ подписанъ, а договоръ съ великимъ композиторомъ сэромъ Джорджемъ Друмомъ заключенъ на условіяхъ, мене пріятныхъ для профессора, но несравненно боле легкихъ для его ученицы. Афиши о новой опер были отпечатаны колоссальными буквами. Для нея были изготовлены съ колоссальными затратами великолпнйшіе декораціи и костюмы и, наконецъ, она была своевременно поставлена на сцену.
Стоитъ-ли говорить о грандіозномъ успх ‘Невсты бандита’ и о сочувствіи, съ которымъ она была встрчена публикой! На слдующее утро помощники редакторовъ ирландской національности позаботились помстить о первомъ представленіи этой оперы такіе отзывы, что m-lle Лигонье и Бароскій чуть не умерли отъ зависти. Вс репортеры, располагавшіе свободнымъ временемъ, были въ театр для. оказанія должной поддержки своему коллег. Вс портныхъ длъ подмастерья и ученики, изъ заведенія Липзея, Вольсея и К, получили отъ младшаго сотоварища фирмы билеты въ раекъ и апплодировали, не жаля ладоней. Вс друзья г-на Валькера изъ Регентскаго клуба, въ бальныхъ костюмахъ и съ блыми лайковыми перчатками, занимали лучшія ложи перваго яруса. Г-жа Крумпъ и мистеръ Вольсей взяли себ отдльную маленькую ложу, но были слишкомъ взволнованы для того, чтобы апплодировать,— до того взволнованы, что Вольсей забылъ даже бросить на сцену букетъ, приготовленный имъ для г-жи Воронокрыловой.
Впрочемъ, и безъ того не было ни малйшаго недостатка въ внкахъ и букетахъ. Капельдинеры увезли со сцены цлую тачку, нагруженную ими до верха (т же самые цвты и букеты должны были фигурировать и для слдующаго спектакля). Моргіана краснла, плакала и чуть не упала въ обморокъ отъ радостнаго смущенія, когда знаменитый теноръ Пимплетонъ возложилъ ей на голову одинъ изъ самыхъ громадныхъ и пестрыхъ внковъ. Удалившись за кулисы, она устремилась къ мужу и бросилась его обнимать. Онъ ухаживалъ во время спектакля за m-lle Фликъ-Флакъ, танцовавшей въ дивертисмент, и былъ повидимому единственнымъ изъ очевидцевъ проявленія женственной нжности у Моргіаны, ни мало неинтересовавшимся таковымъ. Даже Слангъ расчувствовался и совершенно искренно объявилъ, что желалъ бы оказаться на мст Валькера. Антрепреперу обезпеченъ былъ финансовый успхъ, по крайней мр, на весь предстоявшій сезонъ. Онъ откровенно признался въ этомъ Говарду Валькеру, который въ тотъ же вечеръ взялъ изъ театральной кассы женинъ гонораръ за недлю впередъ.
По обычаю, въ Зеленой парадной зал театра сервированъ былъ парадный ужинъ. Грозный Блюдіеръ явился на него въ нарядномъ сюртук шикарнаго вольсеевскаго покроя. Самъ достопочтенный портной и г-жа Крумпъ несомннно принадлежали къ числу счастливйшихъ за этимъ параднымъ ужиномъ. Г-жа Воронокрылова съ искреннимъ чувствомъ пожала Вольсею руку и сказала,— что обязана, главнымъ образомъ, только ему тмъ счастьемъ, которое выпало теперь ей на долю. Услыхавъ это, капитанъ Валькеръ нахмурился и, понизивъ голосъ,— намекнулъ жен, что въ ея положеніи неумстно поощрять такимъ образомъ простыхъ ремесленниковъ.
— Я заплачу каждый грошъ, который долженъ г-ну Вольсею и не оставлю его впредь заказами, но пойми же, душечка, что мн неумстно сажать съ собою за одинъ столъ собственнаго моего портного,— пояснилъ онъ высокомрнымъ тономъ.
Предлагая тостъ за здоровье Моргіаны, Слангъ произнесъ блестящую рчь, вызвавшую одобренія, смхъ и рыданія. Антрепренеры, впрочемъ, мастера производить своими рчами такое впечатлніе на ангажированныхъ ими сценическихъ артистовъ обоего пола. Особенно могущественное впечатлніе произвела рчь Сланга на хористовъ и хористокъ, сидвшихъ въ конц стола. На другой день у нихъ происходило общее собраніе, на которомъ было ршено поднести Адольфу Слангу, эсквайру, серебряную вещицу въ воздаяніе великихъ услугъ, оказанныхъ имъ англійской драм. Валькеръ отъ имени своей жены благодарилъ Сланга и объявилъ, что считаетъ эту минуту самой возвышенной въ своей жизни. Онъ съ гордостью сознаетъ, что воспиталъ жену для сцены,— счастливъ тмъ, что собственныя его страданія не были тщетными, и что его хлопоты о ней увнчались успхомъ. Поблагодаривъ всхъ присутствовавшихъ отъ имени жены и своего собственнаго, капитанъ слъ на мсто и принялся опять ухаживать за m-lle Фликъ-Флакъ.
Сэръ Джорджъ Друмъ, отвчая на тостъ, провозглашенный въ его честь Слангомъ, въ сущности, копировалъ рчь капитана Валькера и тоже приписывалъ исключительно себ самому заслугу воспитанія Моргіаны. Въ заключеніе онъ объявилъ, что всегда будетъ считать Моргіану своимъ дтищемъ и до конца своей жизни будетъ чувствовать къ ней любовь и привязанность. Не подлежало сомннію, что сэръ Джорджъ порядкомъ выпилъ за ужиномъ, за что по возвращеніи домой ему порядкомъ же досталось бы отъ жены, если бы блестящій успхъ оперы и ученицы не послужилъ для него вдвойн смягчающимъ обстоятельствомъ.
Муллиганъ въ качеств автора либретто этой оперы произнесъ тоже благодарственную рчь, которая, однако, показалась большинству слушателей очень скучной. Дло въ томъ, что рчь эта была уже черезчуръ длинна. Муллиганъ приплелъ какимъ-то образомъ къ ‘Невст разбойниковъ’ Ирландію, и усмотрлъ самую тсную связь судебъ Зеленаго острова съ интересами музыки и театра. Даже хористы позволяли себ втихомолку подсмиваться надъ этой рчью, хотя всего лишь за часъ передъ тмъ были награждены рукоплесканіями за псни, аріи и романсы, сложенные ея авторомъ.
‘Невста бандита’ шла въ теченіе многихъ вечеровъ подрядъ. Аріи изъ нея наигрывались днемъ всми шарманками. Псни Моргіаны: ‘Роза на моемъ балкон’ и ‘Молнія надъ водопадомъ’ (речитативъ и сцена) были на всхъ устахъ и доставили сэру Джорджу Друму такое множество гинеи, что онъ заказалъ вырзать на стали свой портретъ, который и теперь еще можно встртить въ музыкальныхъ магазинахъ. Наврядъ-ли нашлось много любителей, соглашавшихся платить по дв гинеи за этотъ портретъ. Напротивъ того, вс молодые конторщики въ банкирскихъ домахъ и вс университетскіе шикари украсили свои комнаты портретами Воронокрыловой въ роляхъ: Блондетты (невсты бандита), Зелимы (изъ ‘Бенаресской свадьбы’), Варички (изъ Тобольскихъ рудниковъ) и т. д. Въ этой послдней пьес она переодвается уланомъ, чтобы спасти отца, заключеннаго въ тюрьму. Воронокрылова была до такой степени очаровательна въ уланскомъ костюм, съ брюками въ сапоги, что Слангъ хотлъ немедленно играть ея главную роль въ капитан Макгит. Она не согласилась и вслдствіе этого между ними произошла ссора.
Моргіану замнилъ въ трупп Сланга укротитель носороговъ Снуки съ своимъ стадомъ дикихъ буйволовъ. Они имли на сцен колоссальный успхъ. Слангъ далъ ужинъ и произнесъ рчь, отъ которой вся труппа залилась слезами. На другой день, устроивъ сходку въ Зеленой зал, хористы, по обыкновенію, вотировали Адольфу Слангу, эсквайру, серебряную вещицу въ воздаяніе за услуги, оказанныя имъ англійской драм.
Въ ссор изъ-за капитана Макгита Валькеръ хотлъ, чтобы его жена уступила, но въ данномъ случа она позволила себ выказать мужу неповиновеніе и покинула театръ Сланга. Когда Валькеръ вздумалъ по обыкновенію проклинать жену за ея подлый эгоизмъ и неуваженіе къ интересамъ мужа, она залилась слезами и объявила, что истратила въ теченіе года на себя и на своего ребенка всего только двадцать гиней, что по счетамъ театральныхъ костюмеровъ до сихъ поръ еще не уплачено, и что она никогда не спрашивала Говарда, сколько именно промоталъ онъ денегъ съ противной своей француженкой-фигуранткой. Возраженіе это было совершенно основательнымъ по всмъ пунктамъ, кром того, который относился до фигурантки. Валькеръ, какъ подобаетъ мужу и господину, росписывался въ полученіи гонорара своей жены и расходовалъ означенный гонораръ, бросая деньги со щедростью, свойственной истинному джентльмену. Онъ завелъ себ конфиденціально хорошенькую дачку въ Регентскомъ парк (хотя оффиціально жилъ съ женою на углу Зеленой улицы и Гросвенорской площади). Ему случалось играть по большой въ Регентскомъ клуб, но что касается до фигурантки-француженки, то г-жа Валькеръ несомннно ошиблась. Француженка и капитанъ давно уже разстались другъ съ другомъ и въ хорошенькой дачк жила уже вмсто француженки испанка, г-жа Долоресъ де-Траскосъ-Монтесъ.
Если за капитаномъ и водились подобные маленькіе гршки, то съ другой стороны, когда его жена узжала гастролировать въ провинцію, онъ оказывался для нея внимательнйшимъ изъ мужей, заключалъ отъ ея имени контракты съ антрепренерами и забиралъ впередъ деньги до послдняго шиллинга. Моргіана, въ виду своей доврчивости могла бы легко попасться на удочку ловкимъ антрепренерамъ, но распорядительность Валькера устраняла всякую возможность злоупотребить ея неопытностью. Они здили всегда въ дорожной карет, запряженной четверикомъ, и капитану Валькеру оказывались чуть ли не божескія почести въ лучшихъ гостинницахъ всхъ англійскихъ городовъ. Половые бжали стрлою на его звонокъ. Горничныя находили его ужасно предпріимчивымъ джентльменомъ и считали его жену вовсе не такой уже первоклассной красавицей. Хозяева гостинницъ отдавали ему предпочтеніе передъ герцогами. Онъ никогда не проврялъ ихъ счетовъ. Да и съ какой стати сталъ бы онъ это длать? Онъ за послднее время могъ тратить на себя, по меньшей мр, четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ въ годъ.
Юный Вольсей-Валькеръ отданъ былъ сперва въ семинарію доктора Вапшота, откуда, посл многихъ споровъ со стороны доктора, настаивавшаго на необходимости аккуратно платить впередъ за каждое полугодіе, и жалобъ мальчика на дурное съ нимъ обращеніе, его взяли и помстили въ пансіонъ пастора Суйстейля, что на Турнгейской лужайк. Вс платежи за него вносились тамъ крестнымъ его отцомъ, ставшимъ теперь главою фирмы Вольсей и К.
Въ качеств истаго джентльмена Говардъ Валькеръ, понятное дло, не желаетъ якшаться съ портными, но, сколько мн извстно, онъ до сихъ поръ еще не уплатилъ ни единаго гроша изъ той суммы, которую хотлъ возвратить портному. Пользуясь тмъ, что капитанъ рдко бываетъ дома, почтенный портной зачастую навщаетъ Моргіану. Оба они съ г-жею Крумпъ часто здятъ въ брентфордскомъ омнибус въ гости къ малютк Вольсею, которому привозятъ разные гостинцы. Портной общалъ оставить этому юнош въ наслдство все свое состояніе.
У Валькеровъ нтъ другихъ дтей, но, катаясь въ парк, Моргіана всегда отворачивается при вид низенькаго фаэтона, въ которомъ сидитъ женщина съ нарумяненными щеками и цлой кучей ребятишекъ, разряженныхъ въ пухъ и прахъ и состоящихъ подъ надзоромъ француженки бонны. Мн дали понять, что женщина эта г-жа Долоресъ де Трасъ-осъ-Монтесъ. Госпожа эта каждый разъ, когда прозжаетъ мимо кареты Воронокрыловой, приставляетъ къ глазамъ великолпный золотой лорнетъ и съ насмшливой улыбкой глядитъ на эту карету. Кучера обоихъ экипажей имли сперва привычку лукаво подмигивать другъ другу, но съ тхъ поръ какъ г-жа Трасъ-осъ-Монтесъ поставила у себя на запяткахъ шикарнаго егеря въ зеленой ливре, шитой золотомъ, и съ громаднйшими бакенбардами, джентльмены, сидящіе на козлахъ, перестали узнавать другъ друга.
Жизнь Воронокрыловой является непрерывнымъ рядомъ сценическихъ тріумфовъ. Вс великосвтскіе львы и львята обязаны уже въ интересахъ своей репутаціи быть влюбленными въ нее по уши. Можете представить себ поэтому, какою репутаціей должна пользоваться сама Моргіана. Леди Друмъ согласится скоре умереть, чмъ заговорить съ этой злополучной молодой женщиной, Дйствительно Друмы обзавелись новою ученицей: ‘сиреной безъ малйшей тни злокозненнаго коварства,— молодой особой, соединяющей въ себ наружность Венеры съ геніальностью Музы и долженствующей вскор дебютировать на одномъ изъ театровъ’. Бароскій утверждаетъ, что милйшая Воронокрылова влюблена въ него по прежнему. Немудрено, что при такихъ обстоятельствахъ опасаются принимать ее въ порядочномъ обществ. Если она является куда нибудь на домашній концертъ, то миссъ Примъ при встрчахъ съ нею страшно волнуется и поспшно убгаетъ, опасаясь, чтобы ‘этой особ’ не вздумалось съ нею заговорить.
Капитана Валькера вс считаютъ славнымъ малымъ, веселымъ, жизнерадостнымъ и добросердечнымъ джентльменомъ, который никому не вредитъ, кром самого себя. Напротивъ того, жена его, какъ увряютъ, страшная мотовка. Дйствительно, не смотря на громадныя деньги, которыя заработываетъ г-жа Валькеръ подъ фамиліей Воронокрыловой, она доводитъ дло до того, что ему не разъ уже приходилось сидть изъ-за нея въ долговой тюрьм. Надо отдать, впрочемъ, справедливость также и ей въ томъ отношеніи, что она переписывала тогда векселя на свое имя и такимъ образомъ освобождала своего супруга изъ заточенія, которое, впрочемъ, не отзывалось особенно неблагопріятнымъ образомъ на расположеніи его духа. Онъ давно уже благоразумно отказался отъ всякихъ коммерческихъ спекуляцій,— проводитъ вечера упомянутымъ уже образомъ и выпиваетъ за обдомъ парочку бутылокъ вина. Онъ сдлался до чрезвычайности дороднымъ и краситъ себ волосы. Щеки его и носъ пріобрли багровый оттнокъ, не имющій ничего общаго съ нжнымъ румянцемъ, который до такой степени очаровалъ когда-то Моргіану.
Розанчикова подъ конецъ совершенно вытснили изъ Павильона благоуханій, и онъ завелъ теперь свою собственную маленькую парикмахерскую близъ Тунбриджскихъ колодцевъ. Мн пришлось какъ-то въ прошломъ году пріхать туда въ гости къ одному изъ пріятелей. Не захвативъ съ собою бритвы, я предложилъ обрюзглому толстяку, стоявшему въ полиняломъ нанковомъ жакет у дверей бдненькой цирюльни, оказать необходимую услугу моему подбородку. Онъ возразилъ на это: ‘Я, сударь, не занимаюсь этой отраслью профессіи’ — и сурово удалился въ свою лавченку. Это и былъ Арчибальдъ Розанчиковъ. Не смотря на крушеніе, которое онъ потерплъ, Арчибальдъ все еще сохранилъ свой капитанскій мундиръ и большой крестъ панамскаго ордена Сокола и башни.

Приписка.

Д. Фицъ-Будль, эсквайръ, г-ну О. Іорку, эсквайру.
‘Гостинница Трирскаго двора въ Кобленц. 10-го іюля 1843 года.
— Милйшій Іоркъ, біографія Воронокрыловой написана мною уже давно, и я, право, не понимаю столичныхъ издателей, которые до сихъ поръ были не въ состояніи еще оцнить ее по достоинству, а потому упорно отказывались отъ напечатанія таковой въ своихъ журналахъ. Впрочемъ, я и самъ не упомянулъ бы теб о ней, еслибъ, не случилось со мной нижеслдующее обстоятельство:
‘Вчера за обдомъ въ этой прекрасной гостинниц я обратилъ вниманіе на лысаго джентльмена въ синемъ сюртук съ форменными англійскими придворными пуговицами, смахивавшаго на полковника въ отставк. Возл него сидли: дама и двнадцатилтній мальчикъ. Джентльменъ въ синемъ сюртук подчивалъ этого мальчика все время вишнями и сладкимъ печеньемъ. Рядомъ съ довольно молодой еще дамой сидла другая пожилая уже, дородная дама въ изумительномъ чепц, изукрашенномъ ленточками. Съ перваго же взгляда я узналъ въ нихъ англичанъ. Вмст съ тмъ мн помнилось, что я гд-то уже съ ними видлся.
Боле молодой изъ двухъ дамъ лицо мое казалось, повидимому, тоже знакомымъ. Слегка покраснвъ, она привтствовала меня наклоненіемъ головы.
— Безъ сомннія, я имю честь говорить съ г-жей Воронокрыловой?— освдомился я.
— Нтъ, сударь, съ г-жею Вольсей,— возразилъ мн джентльменъ, смахивавшій на отставного полковника.— Моя жена давно уже покинула сцену.
Тмъ временемъ пожилая дама въ изумительномъ чепц пребольно наступила мн на ногу и съ самымъ таинственнымъ видомъ кивнула головой, приводя въ колебательное движеніе вс ленточки, украшавшія таковую. Затмъ она объявила, что слышитъ плачъ маленькаго своего внука, вслдствіе чего об дамы немедленно же встали изъ-за стола.
— Душечка, Вольсей, ступай съ мамашей наверхъ,— сказалъ мистеръ Вольсей, погладивъ мальчика по голов.
Онъ тотчасъ же повиновался этому приказанію, захвативъ, однако, съ собою цлую тарелку сладкаго печенья.
— Какой славный мальчуганъ вашъ сынъ,— сказалъ я по его уход.
— Онъ, сударь, доводится мн пасынкомъ,— пояснилъ мистеръ Вольсей и добавилъ:— Я сразу же узналъ васъ, мистеръ Фицъ-Будль, но не хотлъ заговорить съ вами при жен, опасаясь ее встревожить. Ей тяжело вспоминать, сударь, былыя времена. Прежній ея супругъ, капитанъ Валькерь, съ которымъ вы были знакомы, страшно портилъ ей жизнь. Онъ умеръ въ Америк, сударь, кажется вотъ отъ этого,— объявилъ Вольсей, указывая на бутылку вина, стоявшую на стол, и г-жа Вольсей покинула сцену за годъ передъ тмъ, какъ я удалился отъ длъ…
— Предполагаете вы хать отсюда въ Висбаденъ?
Они ухали туда въ тотъ же вечеръ въ собственномъ экипаж, причемъ пасынокъ Вольсея, взобравшись на козла, выбивался изъ силъ, чтобы трубить въ рожекъ, заимствованный имъ у почтальона.
Очень радъ, что бдняжк Моргіан выпало, наконецъ, на долю счастье, и спшу увдомить васъ объ этомъ пріятномъ факт. Самъ же я собираюсь постить Пумперниккель, гд протекали давно минувшіе дни моей молодости. Прощайте.
Весь вашъ Д. Ф. Б.
Теккерей Уильям Мейкпис
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Книга снобов, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  2. Самуил Титмарш и его большой гоггартиевский алмаз, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1841
  3. Франк Берри и его супруга, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1843
  4. Вдовец Ловель, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1860
  5. Приключения Филиппа в его странствованиях по свету, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1862
  6. Рейнская легенда, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1845
  7. История Генри Эсмонда, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1852
  8. Жизнь и приключения майора Гагагана, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1839
Электронная библиотека