Самуил Титмарш и его большой гоггартиевский алмаз, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1841 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 147 минут(ы)

Самуилъ Титмаршъ
и его большой гоггартіевскій алмазъ.

ПОВСТЬ ТЭКЕРЕЯ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Когда я возвращался изъ отпуска за второмъ году своей службы, тетушка Гоггарти подарила мн брилліянтовую булавку, то есть, въ то время это была не булавка, а огромный, старинный фермоаръ, дублинскаго издлія 1795 года, который обыкновенно красовался за груди покойнаго мистра Гоггарти на балахъ у лорда-намстника. Этотъ фермоаръ, разсказывалъ онъ, былъ на немъ и славной винсгаргильской битв, въ которой одна косичка удержала ему голову на плечахъ, — это впрочемъ только къ слову, а дло не въ томъ.

Середину фермоара составлялъ портретъ Гоггарти, въ красномъ мундир земскаго ополченія, къ которому онъ принадлежалъ, портретъ былъ окружонъ тринадцатью прядями волосъ, принадлежавшими тринадцати сестрицамъ почтеннаго владтеля фермоара. Вс эти локоны были въ род золотисто-рыжаго цвта, такъ что портретъ Гоггарти среди нихъ былъ, ни датъ, ни взять, огромный, кровавый ростбифъ, окруженный тринадцатью подрумянеными морковками. Все это было расположено на блюд изъ синей эмали, и коллекція волосъ будто била тринадцатью ключами изъ большаго гоггартіевскаго алмаза, какъ его величали въ семейств.

Ттушка моя, разумется, довольно богата, и было время, когда я думалъ, что не хуже другаго могу бытъ ея наслдникомъ. Во все продолженіе моего мсячнаго отпуска, она была чрезвычайно милостива ко мн, часто удерживала меня на чашку чаю,— и каждый разъ, какъ я пилъ съ нею чай, она, то есть моя ттушка, общала отпустить меня съ хорошенькимъ подарочкомъ, когда я поду въ столицу, мало того, она даже раза три или четыре приглашала отобдать съ нею въ три часа, а посл, обда на вистъ или бостонъ. До картъ я былъ не охотникъ, впрочемъ не ненавидлъ ихъ, потому-что хотя мы всегда играли часовъ по семи не вставая съ мстъ, и я всегда проигрывалъ, однако же проигрышъ мой никогда не превышалъ девятнадцати пенсовъ въ вечеръ. Но за обдомъ и за закускою, въ десять часовъ, всегда являлась какая-то адская, смородинная наливка, кислая, преквелая, отъ которой я не смлъ отказываться, хотя, по чести, каждый разъ бывалъ отъ нея нездоровъ.

Посл всхъ этихъ угожденій съ моей стороны и посл любезностей и неоднократныхъ общаній ттушки, я былъ твердо убжденъ, что она подаритъ мн за прощаніе десятка два гиней, которыхъ у нея были цлыя груды въ конторк. И такъ былъ убжденъ въ этомъ, что одна молодая особа, по имени Мери Смитъ, которой я говорилъ объ ожидаемомъ подарк, связала зеленый шелковый кошелекъ, и подарила его мн, завернувъ его въ серебряную бумажку. И не пустой былъ кошелекъ, коли говорить всю правду. Во-первыхъ, въ немъ былъ густой локонъ волосъ, такихъ черныхъ, такихъ шелковистыхъ, какихъ вы, вроятно, въ жизнь не видали, а во-вторыхъ, въ немъ было еще три пенса, одна половника серебрянаго шестипенсовика, продтая на голубую шелковую ленточку. Ахъ, я зналъ, гд хранилась другая его половинка, и какъ завидовалъ я счастливому обломку металла!

Послдній день своего отпуска я, разумется, долженъ былъ посвятить мистрисъ Гоггарти. Тетушка была любезне чмъ когда либо, въ вид угощенія велла подать дв бутылки чертой смородиновки, которой я долженъ былъ проглотить большую половину. Вечеромъ, когда вс приглашенныя дамы разошлись съ своими деревянными калошами и служанками, мистрисъ Гоггарти, велвшая мн подождать, потушила прежде всего три восковыя свчи, горвшія въ гостиной, а четвертую взяла въ руку, и затмъ пошла къ своей конторк и открыла ее.

О, какъ забилось въ эту минуту мое сердце, хотя я и старался принять равнодушный видъ, и притворился будто ничего не подозрваю.

— Самойлушко, другъ мой, сказала она, перебирая ключи, выпей еще стаканчикъ розоліо, — такъ называла она проклятое черное зелье, — оно тебя подкрпитъ.

Я взялъ бутылку, и посмотрли бы вы, какъ дрожала моя рука, между-тмъ, какъ бутылка чокалась о стаканъ. Пока я опорожинвалъ его залпомъ, старушка отъискала что-то въ конторк и приблизилась ко мн, со свчою въ одной рук и довольно большимъ пакетомъ въ другой.

— Наступила радостная минута, подумалъ я.

— Самойлушко, любезный племянничекъ, сказала она, имя твое дано теб при крещеніи въ честь твоего благочестиваго дяди, моего незабвеннаго супруга, и изъ всхъ моихъ племянниковъ и племянницъ, ты всхъ боле радовалъ меня всегда своимъ поведеніемъ.

Когда вы узнаете, что у ттушки было шесть замужнихъ сестеръ, и что вс двицы Гоггарти были давно супругами въ Ирландіи и матерями многочисленныхъ семействъ, тогда вы согласитесь со мною, что отзывъ моей тетушки былъ лестенъ хоть куда.

— Милая ттушка, сказалъ я тихимъ, взволнованнымъ голосомъ, а часто слыхалъ отъ васъ, что насъ всхъ числомъ семдесятъ три, и поврьте, что я вполн чувствую всю цну вашего милостиваго отзыва обо мн, я не заслуживаю такого лестнаго мннія, право не заслуживаю.

— Не напоминай ты мн объ этой гадкой ирландской пород, вскричала тетушка почти гнвно, не говори о нихъ, я ихъ всхъ ненавижу, вмст съ ихъ матерями!— Дло въ томъ, что она была съ ними нкогда въ тяжб по имнію покойнаго Гоггарти.— Но изъ всхъ остальныхъ родственниковъ моихъ, ты, Самуилъ, всегда былъ почтительне и всхъ привязанне ко мн. Хозяева твои въ Лондон отзываются съ большою похвалою о твоемъ прилежаніи, благонравія и честности. Хотя ты получаешь восемдесятъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ жалованья,— очень щедрое вознагражденіе, — ты ни гроша не прожилъ сверхъ своего доходу, какъ водится между молодыми людьми, а въ мсячный отпускъ свой постоянно навщалъ свою старушку тетку, которая, увряю тебя, душевно благодаритъ тебя.

— О, ттушка! сказалъ я, и больше не могъ выговорить ни слова.

— Самуилъ, продолжала она: я общала отпустить тебя съ подарочкомъ. Сначала я думала дать теб денегъ, но ты скромный молодой человкъ, не мотъ, и денегъ теб не нужно. Ты достоинъ лучшаго подарка, любезный племянникъ. Я подарю теб то, чмъ дорожу боле всего въ мір, по…. пор…. третъ моего незабвеннаго Гоггарти, — (слезы) — вставленный въ фермоаръ, въ который вправленъ драгоцнный фамильный алмазъ, о которомъ я не разъ говорила теб. Носи его всегда, Самуилъ
носи его если любишь меня, за память объ этомъ отлетвшемъ отъ насъ ангел, и о любящей тебя тетк, Сусанн.

И она сунула мн, въ руку фермоаръ. Онъ былъ величиною въ добрую крышку бритвенной кружки, и я скоре ршился бы надть шляпу съ перомъ и парикъ съ косичкою, чмъ этотъ подарокъ.

Когда я нсколько успокоился и опомнился, а развернулъ бумажку, вынулъ фермоаръ, — хорошъ фермоаръ, съ анбарный замокъ!— и медленно сталъ пристегивать его къ манишк.

— Благодарю васъ, ттушка, сказалъ я съ изумительнымъ притворствомъ: я вчно буду хранить этотъ подарокъ на память о дарительниц, и онъ будетъ всегда запоминать мн дядюшку и моихъ тринадцать ирландскихъ ттушекъ.

— Я не требую, чтобъ ты носилъ его въ такомъ вид, вскричала мистрисъ Гоггарти, съ волосами всхъ этихъ рыжихъ Ирландокъ. Ты вынь волоса.

— Да вдь весь фермоаръ будетъ испорченъ, ттушка.

— Что жъ за бда! закажи къ нему новую оправу.

— Не лучше ли, ттушка, замтилъ я, совсмъ бросить оправу? она по ныншнимъ модамъ черезчуръ велика, а лучше я вставлю портретъ дядюшки въ рамку, и поставлю на каминъ, рядомъ съ вашимъ портретомъ, это прелестная миніатюра.

— Эта миніатюра, сказала мистрисъ Гоггарти торжественно, chef d’uvre великаго Мюлькеи, — ттушка очень любила chef-d’uvre, которое она произносила по-своему шидювръ, и которое со словами бонгтонгъ и аллемоудъ-ди-Парри составляло весь ея французскій лексиконъ.— Ты знаешь исторію этого бднаго, несчастнаго художника? Когда онъ окончилъ этотъ самый портретъ по заказу покойной мистрисъ Гоггарти, изъ Гоггартикастли, въ графств Мейо, она приколола его на платье, чтобы хать на балъ лорда-намстника, гд играла партію въ пикетъ съ главнокомандующимъ. Что побудило ее налпить волоса своихъ булочницъ дочерей вокругъ портрета Миши, я и не придумаю, но онъ былъ оправленъ точь-въ-точь, какъ ты его теперь видишь.— ‘Сударыня, сказалъ главнокомандующій, будь я Нмецъ-басурманъ, если медальонъ, который я за васъ вижу, не портретъ моего дорогаго пріятеля Миши Гоггарти!’ Это собственныя слава его превосходительства. Мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти-кастля сняла брошку и подала ее его превосходительству.— Кто писалъ? спросилъ главнокомандующій: я отъ-роду не вдаль такаго чудеснаго портрета, такого сходства!— Мюлькеи, отвчала мистрисъ Гоггарти, Мюлькеи, на Ормондской набережной.— Вотъ вамъ мое слово, я съ этой же минуты покровительствую ему, сказалъ главнокомандующій, но вдругъ лицо его нахмурилось, и онъ возвратилъ портретъ съ видомъ неудовольствія.— Въ портрет есть одна непростительная ошибка, сказалъ его превосходительство, любившій во всемъ самую строгую аккуратность: и я удивляюсь, какъ пріятель мой Миша, человкъ военный, не замтилъ ея.— ‘Что такое? спросила мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти-кастля’.— Да посмотрите, сударыня, онъ изображенъ безъ портупеи!

— Съ этимъ его превосходительство взялъ съ досадою карты и доигралъ партію, не сказавъ ни полслова. На слдующій день ветъ объ этомъ случа дошли до Мюлькеи, и бдный художникъ тутъ же сошелъ съ ума. Онъ писалъ эту миніатюру какъ самое совершенное свое произведеніе, и клялся, что въ ней не будетъ ни одной ошибки, и такъ сильно подйствовало это извстіе на его чувствительное сердце! По смерти мистрисъ Гоггарти, дядя твой взялъ портретъ, и всегда носилъ его на себ. Сестры его говорили, будто онъ взялъ его себ изъ-за алмаза, да это не правда, онъ взялъ его ради ихъ волосъ,— такія неблагодарныя!— и изъ любви къ искуству. Что касается до бднаго художника, нкоторые люди поговаривали, будто неумренное употребленіе крпкихъ напитковъ ввергло его въ delirium tremen, но я не врю. Выпей же еще стаканчикъ розоліо, голубчикъ.

Посл этого разсказу, тетушка моя всегда бывала въ необыкновенно веселомъ дух, такъ было и теперь, и на радости она общала заплатить за новую оправу алмаза, и велла мн немедленно по прибытіи моемъ въ Лондонъ отнести его къ знаменитому ювелиру Полоніусу и прислать ей счетъ.

Въ этой оправ, сказала она, золота по крайней-мр на пять гиней, а на новую оправу пойдетъ не боле, какъ за дв гинея, съ работою. Однако жъ, ты лишнее возьми деньгами, и купи себ, что теб вздумается.

Затмъ старушка распрощалась со мною. Било двнадцать часовъ, когда я шелъ по большой улиц деревни, потому-что разсказъ о несчастной судьб Мюлькеи занялъ добрые полчаса, я я былъ уже не въ такомъ уныніи, какъ по полученіи нежданнаго подарка. Какъ бы то ни было, разсуждалъ я про себя: брилліантовая булавка вещь хорошая и предастъ мн щеголеватый видъ, хотя бы я былъ одтъ оборвышемъ. И дйствительно, платье на мн было очень незавидное.— Что жъ, продолжалъ я, у меня останется еще три гинеи, на нихъ я куплю дв пары панталонъ,— и точно, сказать между нами, я очень нуждался въ этой стать наряда, потому-что я только-что пересталъ рости, а панталоны мои были сшиты за полтора года.

Въ такихъ размышленіяхъ шелъ я черезъ деревню, опустивъ руки въ карманъ шароваръ, въ одномъ изъ нихъ былъ кошелекъ бдной Мери, пустой, потому-что я вынулъ изъ него вещи, съ которыми она дала его мн наканун, и спряталъ…. мое дло знать, куда я ихъ спряталъ. Но видите ли: въ то время у меня было сердце, и сердце теплое, я приготовилъ кошелекъ Мери для ттушкина подарка, котораго не получилъ, а изъ собственныхъ моихъ деньжонокъ, изъ котирыхъ выбыло добрыхъ двадцать-пять шиллинговъ за карточнымъ столомъ мистрисъ Гоггарти, я разсчитывалъ, что за уплатою прозда, у меня останется всего по прізд въ городъ десятокъ съ небольшимъ шиллинговъ.

Я шелъ по деревн, будто меня толкали въ спину, такъ скоро, что, если бъ возможно, нагналъ бы десять часовъ, которые пробили уже за два часа, въ то время какъ я слушалъ безконечные разсказы мистрисъ Гоггарти, за бутылкою гнуснаго розоліо. Дло въ томъ, что мн было назначено въ десять часовъ свиданіе подъ окномъ нкоторой особы, которая должна была въ это время сидть у окна въ папильоткахъ и въ хорошенькомъ, плоскомъ ночномъ чепчик, и любоваться луною.

Окно было затворено, даже не видать въ немъ было свчи, и какъ я ни кашлялъ, какъ ни стучалъ, какъ ни свисталъ черезъ садовую ршетку, какъ ни плъ псенку, которую нкоторая особа очень любила, хотя я даже бросилъ въ окно камешкомъ, который ударился въ самый створъ оконнаго переплета,— никого я не разбудилъ кром больной и презлой дворняжки, которая принялась лаять и выть, и такъ кидалась на меня сквозь ршетку, что я думалъ, оставлю носъ свой въ ея зубахъ.

И такъ я принужденъ былъ удалиться со всхъ ногъ. На слдующее утро матушка и сестры разбудили меня и приготовили мн завтракъ въ четыре часа, а въ пять пришла небесно-голубая почтовая карета, хавшая въ Лондонъ, и я вскарабкался на крышу, не видавъ Мери Смитъ.

Когда мы прозжали мимо ея дома, мн показалось, будто занавска въ ея окн была чуть-чуть отдернута, да и окно было отворено, а на канун вечеромъ оно было затворено! Но карета промчалась мимо, а скоро затмъ и домъ, и деревня, и кладбище, и Гиксовъ сновалъ, все скрылось изъ виду.

——

— Вотъ-то запонка, глядь! сказалъ парень, курившій сигарку подл ямщика, взглянувъ на меня и приложивъ палецъ къ носу.

Дйствительно, я нераздвался посл того, какъ распрощался съ ттушкою, и будучи занять укладкою своихъ пожитковъ и помышляя о чемъ-то другомъ, совсмъ забылъ о брошк мистрисъ Гоггарти, которая торчала съ вчерашняго вечера въ моей фрезк.

II.

Описанныя въ предъидущей глав событія совершились лтъ сорокъ тому назадъ, когда на достославный городъ Лондонъ, какъ можетъ быть памятно читателю, нашла страсть учрежденія компаній на всякіе предметы, которыми многіе зашибли порядочныя деньжонки.

Я былъ тогда, скажу откровенно, тринадцатымъ изъ двадцати четырехъ молодыхъ конторщиковъ, состоявшихъ въ контор djtyyfuj вестдидльсекскаго общества страхованія отъ огня и пожизненнаго страхованія, въ великолпномъ каменномъ дом общества, въ корнгильскомъ квартал. Матушка употребила четыреста фунтовъ стерлинговъ на пріобрневіе годовой ренты въ этой компаніи, которая давала ей тридцать шесть фунтовъ въ годъ, между тмъ какъ никакая другая компанія въ Лондон не давала боле двадцати четырехъ. Правителемъ длъ отъ директоровъ былъ великій мистръ Броу, одинъ изъ владтелей торговаго дома подъ фирмою Броу и Гофъ, по левантской торговл. Фирма была новая, но вела огромнйшій торгъ винной ягодою и губкою, на счетъ зантскихъ коринокъ, въ особенности не имла она соперниковъ во всемъ город.

Мистръ Броу былъ великимъ человкомъ въ обществ диссентеровъ, и имя его красовалось во глав каждаго объявленія о пожертвованіяхъ въ пользу богоугодныхъ заведеній, учреждаемыхъ этимъ благотворительнымъ обществомъ, и всегда сопровождалось звонкими сотнями. У него было девять конторщиковъ, въ собственной его контор, и никого онъ не принималъ къ себ на службу безъ свидтельства отъ мстнаго приходскаго пастора и школьнаго учителя, удостоврявшихъ въ доброй нравственности и неукоризненномъ образ мыслей предъявителя. Несмотря на то, а можетъ-быть и именно потому, на мста въ его контор было столько охотниковъ, что онъ выручалъ отъ четырехъ до пяти сотъ фунтовъ стерлинговъ въ вид преміи на каждомъ молодомъ человк, котораго ему благоугодно было взять къ себ на девять часовъ въ сутки, за что онъ посвящалъ его во вс таинства левантской торговли. Онъ былъ также человкъ большой руки по учетной части, мы часто сходились къ обду съ конторщиками банковскаго маклера, въ трактир подъ вывскою Птуха и Шерстянаго-мшка,— очень порядочный трактиръ, гд подаютъ за одинъ шиллингъ большую порцію ростбифа, хлба, овощей, сыру и полкружки портеру, а одинъ пенни на прислугу, — и эти молодые люди разсказывали вамъ, какія огромныя дла производилъ Броу на испанскіе, греческіе, и колумбійскіе векселя. Гофъ не принималъ участія въ этихъ длахъ, онъ сидлъ дома и исключительно занимался своею торговлею. Онъ былъ очень молодой человкъ, почти юноша, тихій и трудолюбивый, принадлежалъ къ сект квакеровъ, и былъ принятъ въ товарищество мистромъ Броу со взносомъ тридцати тысячъ фунтовъ капиталу, разсчетъ очень недурной! Мн говорили за тайну, что фирма выручала среднимъ числомъ въ годъ добрыхъ семь тысячъ фунтовъ стерлинговъ, изъ нихъ Броу бралъ на свою долю половину, Гофъ дв-шестыя, остальная шестая отдавалась старику Тудлоу, бывшему главнымъ прикащикомъ Броу до вступленія его въ товарищество. Тудлоу всегда ходилъ оборвышемъ, и мы считали его старымъ скрягою. Одинъ изъ нашихъ товарищей, Борька Свиннэй, часто говаривалъ, что доля Тудлоу чистое надувательство, и что она оставалась въ карман Броу, но Борька всегда корчилъ всезнайку, ходилъ въ зеленомъ фрак по послдней картинк, и имлъ даровой входъ въ ковентгарденскій театръ. Въ лавк,— мы называли это лавкою, хотя это былъ самый великолпный магазинъ во всемъ корнгильскомъ квартал, — онъ вчно разсказывалъ о Вестрис и о мисъ Три, напвалъ

Кленъ ли мой, кленушка,

Кленъ ли мой зеленый!…

одну изъ любимыхъ псенъ Чарльза Кембля въ ‘Дв Маріанн’, пьес, производившей въ то время ужасный фуроръ, она заимствована изъ какой-то знаменитой сказки и написана нкимъ Пикокомъ, занимавшимъ должность конторщика въ правленіи омтиндской компаніи, прекрасное мсто!

Когда мистръ Броу провдалъ, что говорилъ о немъ мистръ Свнинэй, и что онъ имлъ даровой входъ въ театръ, онъ привелъ однажды въ контору, когда вс двадцать четыре конторщика были на лицо, и произнесъ одну изъ прекраснйшихъ рчей, какій случалось мн слышать въ жизни. Онъ говорилъ, что ему дла нтъ до взносимой на него клеветы, что имлъ свои убжденія, которымъ строго подчиняются вс его дйствія, но что онъ не могъ оставить безъ вниманія нравъ и поведеніе ни одного изъ лицъ, принимающихъ участіе въ длахъ вольнаго вестдидльскаго общества. На нихъ возложено охраненіе благосостоянія нсколькихъ тысячъ людей, чрезъ ихъ руки ежедневно проходятъ милліоны денегъ, весь городъ, — все королевство не сводятъ съ нихъ глазъ, и ищутъ въ нихъ примра порядка, честности и доброй нравственности. И если онъ видлъ, что хоть одинъ изъ тихъ, кого онъ считалъ своими дтьми, тхъ, кого онъ любилъ не являлъ боле этого примра порядка, честности и доброй нравственности, — мистръ Броу всегда выражался такимъ высокимъ слогомъ, — если онъ видлъ, что дти его пренебрегали спасительными законами нравственности, благочестія и приличія, — будь виновный на первой или на послдней ступени, главный конторщикъ, на шести стахъ фунтовъ въ годъ, или дворникъ, подметавшій лстницу, — если онъ видлъ въ немъ малйшій признакъ распутства, онъ считалъ святою обязанностью отвергнуть отъ себя виновнаго, — и отвергнетъ его, хотя бы виновный былъ родной его сынъ!

Окончивъ эту рчь, мистръ Броу залился слезами, а мы, не зная, что изъ этого выйдетъ, поглядывали другъ на друга и дрожали, какъ мокрыя курицы, вс, кром Свнинэя, двнадцатаго конторщика, который тихонько посвистывалъ. Мистръ Броу отеръ глаза, и окинулъ насъ всхъ взоромъ. О, какъ забилось мое сердце, когда онъ взглянулъ мн прямо въ лицо! однако же оно тотчасъ же успокоилось, когда онъ провозгласилъ громовымъ голосомъ:

— Мистръ Робертъ Свиннэй!

— Здсь, отвчалъ Свиннэй, съ совершеннымъ равнодушіемъ, и нкоторые изъ товарищей начали злобно усмхаться.

— Мистръ Свиннэй, продолжалъ мистръ Броу еще грозне, — когда вы вступили въ мою контору, — то есть въ мое семейство, потому-что я могу съ гордостью сказать, сэръ, что это мое семейство, — вы нашли въ немъ двадцать три молодыхъ человка, самыхъ благонравныхъ и скромныхъ, какіе когда-либо сходились за однимъ дломъ, какимъ когда-либо вврялось благосостояніе этой обширной столицы и нашего славнаго отечества. Во всемъ вы видли, сэръ, скромность, усердіе, и приличное поведеніе, никогда неприличныя псни не оглашали этихъ палатъ, посвященныхъ, труду, никогда злословіе не шептало клеветы на правителей этого учрежденія…. но о нихъ я прехожу молчаніемъ, могу, сэръ, прейти ихъ молчаніемъ, — никогда пошлые разговоры или неумстные шутки не развлекали вниманія трудящихся, и не оскверняли мирной обители труда. Вы нашли здсь людей порядочныхъ и благочестивыхъ, сэръ!

— Я заплатилъ за свое мсто не хуже другихъ, возразилъ Свиннэй. Разв отецъ мой не взялъ акц….

— Молчите, сэръ! Почтенный родитель вашъ взялъ акція нашего учрежденія, которыя со временемъ дадутъ ему огромный барышъ. Онъ взялъ акціи, сэръ, иначе вамъ никогда бы не бывать здсь. Я горжусь тмъ, что у каждаго изъ собранныхъ здсь юныхъ друзей моихъ есть отецъ, или братъ, или близкій родственникъ, или другъ, который связанъ такимъ образомъ съ нашимъ славнымъ учрежденіемъ, и что нтъ между ними ни одного, который бы не имлъ личнаго интересу приглашать, за приличную коммисію, другія лица принять участіе въ нашемъ полезномъ предпріятіи. Но, сэръ, я глава компаніи. Вы знаете сэръ, что опредленіе ваше подписано мною, я же, сэръ, я, Джонъ Броу, подпишу ваше увольненіе. Оставьте васъ, сэръ, оставьте семейство, которое отнын не можетъ боле хранить васъ въ ндрахъ своихъ! Мистръ Свнинэй, я много пролилъ слезъ, много возсылалъ теплыхъ молитвъ къ Всемогущему Богу, прежде чмъ ршился на эту мру, я долго размышлялъ, и наконецъ ршался. Вы должны оставить насъ, сэръ.

— Какъ угодно, сэръ, но не подарю вамъ трехъ мсяцевъ жалованья.

— Ваше жалованье будетъ вручено вашему родителю, сэръ.

— До-сихъ-поръ вы мн платили жалованье прямо, не чрезъ посредство моего родителя, значитъ вы хотите только отъ меня отдлаться.

— Составьте разсчетъ, мистръ Роундгендъ, что слдуетъ Свнинэю за три мсяца.

— Двадцать одинъ фунтъ, пять шиллинговъ, Роундгендъ, и безъ вычета за штемпель! проговорилъ Свнинэй.— Вотъ вамъ и росписка, сэръ. А если кто изъ васъ, господа, пожелаетъ закусить, сегодня въ восемь часовъ вечера, милости просимъ. Борька Свнинэй къ вашимъ услугамъ, угоститъ васъ на славу. Мистръ Броу, смю ли надяться, что вы сдлаете мн честь выкушать стаканчикъ грогу? Приходите безъ церемоніи…. всегда радъ дорогому гостю.

Мы не выдержали, и вс расхохотались какъ сумасшедшіе.

— Теперь убирайтесь отсюда! заревлъ мистръ Броу, и лицо его побагровло отъ гнва. Борька снялъ съ вшалки свою блую шляпу, надлъ свою черепицу, какъ онъ ее называлъ, на лвое ухо, и вышелъ. Кргда онъ удалился, мистръ Броу опять прочелъ намъ увщаніе, которымъ мы вс дали себ слово воскользоваться. За тмъ онъ подошелъ къ конторк Роундгенда, положилъ ему руку на шею, и принялся черезъ плечо его пересматривать кассовую книгу.

— Много ли сегодня поступило денегъ, Роундгендъ? спросилъ онъ чрезвычайно ласково.

— Вдова, сэръ, взнесла деньги, девять сотъ четыре, десять, есть. Капитанъ Спарь доплатилъ за свои акціи, все время ворчалъ, говоритъ, это уже послднее, что онъ иметъ пятьдесятъ акцій, два купона.

— Онъ вчно брюзжитъ.

— Говоритъ, что у него теперь ни гроша мднаго до выдачи дивидендовъ.

— И все?

Мистръ Роундгендъ перелисталъ книгу и свелъ итогъ: тысяча девятьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Дла у насъ шли все въ гору, хотя я помню, что когда я поступилъ въ контору, мы обыкновенно весь день сидли, сложа руки, смялись, дурачились, читали газеты, и только бросались по мстамъ, когда ходилъ ненарокомъ какой-нибудь покупщикъ. Броу въ то время не обращалъ вниманія на наши дурачества и псни, и былъ закадычнымъ другомъ съ Робертомъ Свиннэемъ, но это бывало въ старину, а теперь мы вс трепетали передъ нимъ.

— Тысяча девятьсотъ фунтовъ стерлинговъ, и тысяча фунтовъ въ акціяхъ. Славно, Роундгендъ, славно, господа! Помните, что съ каждой помщенной вами акціи получаете вы немедленно по пяти процентовъ! Будьте осторожны въ выбор своихъ друзей, господа, работайте прилежно, держите себя скромно, и не забывайте посщать храмъ Божій.— Кто поступаетъ за мсто мистра Свнинэя?

— Самуилъ Титмаршъ, сэръ.

— Мистръ Титмаршъ, поздравляю. Дайте руку, сэръ, вы теперъ двнадцатый конторщикъ компаніи, и жалованье ваше увеличится пятью фунтами въ годъ. Какъ здоровье вашей почтеной родительницы, сэръ? вашей доброй и милой родительницы? каждый день молюсь, чтобы нашей контор довелось еще много много лтъ платить ей ея годовую ренту! Не забывай, что у нея есть еще свободныя деньги, она можетъ получить проценты лучше прежнихъ потому-что она годомъ старше, а теб будетъ пять процентовъ за коммисію, пріятель! Отчего бы ихъ взять не теб, а другому? Молодежь всегда молодежь, а десяти-фунтовой ассигнаціи всегда найдется мсто, — не такъ ли, мистръ Абеднего?

— Конечно! отвтилъ Абеднего, третій конторщикъ,— тотъ самый, который донесъ на Свиннэя, — и засмялся, какъ и вс мы смялись, когда мистру Броу угодно было шутить, не то, чтобы шутки его всегда были похожи на шутки, но мы уже по лицу видли, когда онъ хотлъ шутить.

— Да, кстати, Роундгендъ, сказать мистръ Броу, подите сюда на пару словъ о дл. Мистрисъ Броу велла спросить васъ, отчего это вы ни когда не завернете къ намъ въ Фульгемъ.

— Мистрисъ Броу слишкомъ любезна, отвчалъ Роундгендъ вн себя отъ радости.

— Назначьте же день, и прізжайте, хоть въ субботу, напримръ? у насъ и переночуете.

— Вы слишкомъ милостивы, сэръ…. я не заслуживаю. Мн было бы чрезвычайно пріятно… но..

— Безъ отговорокъ, братецъ. Послушайте. Лордъ-канцлеръ по казначейству облилъ осчастливилъ меня своимъ присутствіемъ къ обду, и я желалъ бы представить васъ его милости, вотъ идите ли, я похвасталъ вами передъ нимъ, описалъ васъ лучшимъ дльцовъ во всемъ соединенномъ королевств.

Роундгендъ не могъ отказаться отъ такого приглашенія, хотя говорилъ намъ передъ тмъ, что мистрисъ Роундгендъ собиралась провести субботу и воскресенье съ нимъ въ Путне, мы же, знавшія, какое было его житье, заране угадывали, что нашему главному конторщику порядкомъ достанется отъ супруги, когда она узнаетъ о случившемся. Мистрисъ Роундгендъ, надо вамъ сказать, терпть не могла мистрисъ Броу, за то, что мистрисъ Броу держала карету, и говорила, что не знаеть гд находится Пентонвиль, и потому не можетъ сдлать визитъ мистрисъ Роундгендъ. И то правда, кучеръ ея наврное нашелъ бы дорогу.

— Еще слово, Роундгендъ, продолжалъ директоръ, напишите мн приказъ на семьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Да что же ты такъ озираешься, братецъ? не бойся, я съ ними не убгу. Вотъ такъ: семьсотъ… прибавьте уже кстати девяносто. Хорошо. Въ субботу будетъ собраніе директоровъ, я объясню имъ употребленіе этихъ денегъ, прежде чмъ мы подемъ въ Фульгемъ. Положитесь на меня. Мы задемъ въ Вайроль за лордомъ-канцлеромъ.

За тмъ мистръ Броу сложилъ приказъ, дружески пожавъ руку Роундгенду, и слъ въ великолпмую карету, запряженную четвернею, ожидавшую у подъзда. Онъ всегда здилъ четверней даже въ самомъ Сити, несмотря что по узкимъ улицамъ его это очень неудобная зда. Борька Свнинэй говаривалъ обыкновенно, что пара припрягалась на счетъ компаніи, но ему рдко можно было врить, онъ былъ такой насмшникъ и шутникъ.

Не знаю отчего, но въ этотъ вечеръ, когда я возвратился домой съ своимъ товарищемъ Госкинсомъ, одиннадцатымъ конторщикомъ, который жилъ на своей квартир со мною, — мы занимали прехорошенькія дв комнатки на Салисбурійскомъ сквер,— обычный нашъ флейтный дуэтъ шелъ какъ-то вяло, и показался намъ скучнымъ, а какъ вечеръ былъ чудесный, то мы ршились прогуляться въ западный конецъ. Ноги наши какъ-то сами направились къ ковенгарденскому театру, и мы очутились передъ самымъ Глобъ таверномъ, что противъ театра. Тутъ мы вспомнили о гостепріимномъ приглашенія Борьки Свиннэя. Мы никакъ не предполагали, чтобы онъ въ самомъ-дл хотлъ угостить товарищей, однако же мы разсудили, что можно войдти и посмотрть, во всякомъ случа, тутъ не могло быти ничего худаго.

И представьте себ, въ каждомъ нумер, въ томъ самомъ, гд онъ назначалъ намъ собраться, сидитъ Борька за длиннымъ столомъ, въ облак табачнаго дыму, среда осьмнадцати нашихъ товарищей.

Что за шумъ поднялся при нашемъ появленіи!— Ура! закричалъ Свиннэй, вотъ еще двое! Мери, два стула, и два стакана!.. да подай еще два чайника кипятку и дв стопы джину! Ну, кто бы подумалъ, прошу покорно, что и Титмаршъ будетъ?

— Я и самъ не думалъ, отвчалъ я, мы зашли сюда совершенно случайно.

При этомъ слов поднялся шумъ еще больше прежняго, надо вамъ сказать, что каждый изъ осьмнадцати гостей поочередно, объявилъ, что онъ попалъ совершенно случайно. Правда или неправда, но случай привелъ насъ провести здсь время, а гостепріимный Борька Свиннэй заплатилъ все до послдней полушки.

— Господа, провозгласилъ Свиннэй, я пріискалъ себ мсто,— просто чудо, не мсто. Пять гиней въ мсяцъ, шесть поздокъ въ годъ, своя лошадь и кабріолетъ, и разъзжать по западнымъ городамъ Англіи по части масла и рыбьяго жиру. Теперь, господа да здравствуютъ Ганнъ и компанія, на Темзской улиц, въ лондонскомъ сити.

Я съ такою подробностью говорилъ о вестдидльсекскомъ обществ страхованія и его управляющемъ директор, мистр Броу, потому-что, какъ вы дале увидите, судьба моя и моей брилліянтовой булавки находится въ тсной и таинственной связи съ судьбою этого общества.

Надо вамъ сказать, что я между конторщиками вестдидльсекскаго общества пользовался какимъ-то особымъ уваженіемъ, потому-что былъ лучшаго происхожденія, чмъ большая часть моихъ товарищей, получилъ тщательное воспитаніе и порядочное образованіе, а главное потому, что у меня была богатая тетка, мистрисъ Гоггарти, которою, не хочу грха таить, я довольно любилъ похвастать. Я всегда думалъ, что пользоваться уваженіемь людей вещь очень хорошая, а если вы при случа не похвалите себя сами, то, поврьте мн, никто изъ вашихъ знакомыхъ не возьметъ за себя труда доказать людямъ ваши достоиства, хоть бы затмъ, чтобы избавить насъ отъ этой заботы.

Такимъ образомъ, въ первый разъ какъ я пришелъ въ контору во возвращеніи изъ отпуска, я занялъ свое старое мсто надъ текущемъ журналомъ, у темнаго окна, что выходитъ въ узкій переулокъ, я тотчасъ объявилъ своимъ сослуживцамъ, что хотя мистрисъ Гоггарти не подарила мн порядочной суммы денегъ, какъ я ожидалъ, — за эти деньги я общалъ нкоторымъ изъ своихъ товарищей угостить ихъ прогулкою, по Темз, и потому долженъ былъ объяснить имъ, почему я не получилъ этихъ денегъ, — и такъ я объявилъ имъ, что хотя ттушка не дала мн денегъ, зато подарила прекрасный брилліантъ, стоющій по-крайней-мр тридцать гиней, и что я когда-нибудь принесу показать его въ контору.

— Покажи, покажи! вскричалъ Абеднего, котораго отецъ торговать поддльными камнями и мишурными галунами, на что я отвчалъ, что непремнно покажу его, какъ скоро онъ будетъ оправленъ. Такъ какъ весь мой денежный запасъ истощился въ отпуску, — кром прозда туда и обратно, далъ пять шиллинговъ матушкиной служанк, десять шиллинговъ прислуг ттушки, двадцать-пять шиллинговъ проигралъ въ вистъ, да пятьдесят-шесть издержалъ на ножницы въ серебряной оправ для миленькихъ пальчиковъ нкоторой особы, — то Роунгендъ, малый добрый и услужливый, позвалъ меня къ себ обдать, и далъ мн впередъ мое мсячное жалованье, семь фунтовъ, одинъ шиллингъ восемь пенсовъ. Тутъ-то, на квартир Роундгенда, на Мидльтонскомъ сквер въ Пентонвильскомъ квартал, за кускомъ жареной тетины съ свинымъ саломъ, и за стаканомъ портвейна, узналъ и видлъ собственными глазами то, о чемъ упоминали выше, именно, какъ терзала его, бдняжку, сварливая жена. Несчастный! мы, простые конторщики, воображали: какое счастье сидть за особой конторкою и получать пятдесятъ фунтовъ въ мсяцъ, какъ Роундгендъ! Но тутъ я убдился, что мы съ Госкинсомъ жили гораздо спокойне и счастливе въ своей маленькой квартирк въ третьемъ этаж, за Салисбурійскомъ сквер, что у насъ было гораздо боле гармоніи, несмотря на то, что наши флейтные дуэты частенько отличались совершеннымъ отсутвіемъ ея.

Однажды мы съ Густею Госкинсомъ выпросилась у Роундгенда, чтобы онъ отпустилъ насъ изъ конторы въ три часа, по домашнимъ дламъ, которыя намъ нужно было справить въ западномъ конц. Онъ очень хорошо зналъ, что это важное дло относилось къ моему знаменитому родовому брилліянту и отпустилъ насъ. Мы отправились. Достигнувъ Мартыновскаго переулка, Густя закурилъ сигарку, чтобы придать себ, такъ сказать, боле важности, и пускалъ дымъ подъ носъ прохожимъ во всю дорогу по переулку и по бульварамъ, ведущимъ къ Ковентрійской улиц, гд, какъ каждому извстно, находится магазинъ знаменитаго ювелира Полоніуса.

Дверь была отворена, и къ ней безпрестанно подъзжали великолпные экипажи и изъ нихъ выходили или садились въ нихъ богато одтыя барыни. Густя держалъ руки въ карманахъ, панталоны тогда носили чрезвычайно широкіе, съ широкими лампасами и сапоги или ботинки, — настоящіе щеголи носили сапоги, во мы, купеческіе прикащики, на осьмидесяти фунтахъ въ годъ, довольствовались ботинками, — выглядывали изъ нихъ какъ изъ гнздышекъ, а какъ Густя растопырилъ свои руки въ карманахъ, и растянулъ сколько могъ свои шаравары за бедрахъ, пускалъ дымъ изъ своего окурка сигары, постукивалъ своими желзными каблуками на панели, я какъ у него были необыкновенно большіе по лтамъ его усы, то онъ казался настоящимъ джентльменомъ, вс прохожіе принимали его за молодаго человка совсмъ не того полету, какъ онъ былъ въ-самомъ-дл.

Однако же онъ не хотлъ войти въ магазинъ, а остался на улиц, вытаращивъ глаза на золотые кубки и самовары, выставленные на окн. Я вошелъ въ магазинъ. Повертвшись и покашлявъ нкоторое время, потому-что я викогда еще не бывалъ въ такомъ богатомъ магазин, я наконецъ обратился къ одному изъ молодыхъ людей, бывшихъ за прилавкомъ, и сказалъ ему, что желаю поговорить съ мистромъ Полоніусомъ.

— Что прикажете, сэръ? спросилъ, мистръ Полоніусъ, который стоялъ подл того, къ кому я обратился и показывалъ жемчужныя ожерелья трмъ дамамъ, — одной старушк и двумъ молоденькимъ, — которыя разсматривали ихъ съ большимъ вниманіемъ.

— Сэръ, сказалъ я, вынимая изъ боковаго кармана свое сокровище, эта брошка, я полагаю, уже бывала въ вашихъ рукахъ, она принадлежала моей ттушк, мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти кастля.

Пра этомъ имени старушка быстро взглянула на меня.

— Я имлъ честь продать имъ золотую цпочку и часы съ репетиціею въ 1795 году, сказалъ мистръ Полоніусъ, ставившій себ въ обязанность помнить все, что кому либо продалъ за своемъ вку, — также серебряную пуншевую ложку господину капитану. Какъ поживаетъ господинъ маіоръ, сэръ…. или полковникъ…. или генералъ, сэръ?

— Генералъ, сэръ, съ прискорбіемъ долженъ я вамъ сказать, отвчалъ я, хотя сердце мое забилось отъ гордости, что такой знаменитый человкъ говорить со мною такъ почтительно, — генералъ Гоггарти, сэръ, приказалъ долго жить. Ттушка подарила мн, однако жъ, этотъ фермоаръ, сэръ, въ которомъ, какъ вы видите, вставленъ портретъ ея покойнаго мужа, и вы очень меня обяжете, сэръ, тщательно сохранивъ его мн. Она желаетъ чтобы вы сдлали новую, прочную оправу къ этому брилліанту.

— Будетъ прочно и красиво, сэръ, положитесь на меня.

— И по послдней мод, прибавилъ я, и потрудитесь переслать ей счетъ. Въ этомъ фермоар много золота, сэръ, которое, я надюсь, вы примете въ разсчетъ.

— Все, до послдняго пенса, сэръ, отвчалъ мистръ Полоніусъ, кланяясь и разсматривая фермоаръ. Это драгоцнная вещь, продолжалъ онъ, брилліантъ, хотя не большой, но прекрасный. Взгляните, миледи. Фермоаръ ирландскаго издлія, съ клеймомъ 95 года, онъ вамъ напомнитъ, можетъ-быть, времена вашей первой молодости.

— Перестаньте, мистръ Полоніусъ, отвчала старушка, она была очень мала ростомъ, и лицо ея, взрытое безконечнымъ числомъ мелкихъ морщинокъ, очень напоминало морду хорька. Перестаньте, мистръ Полоніусъ, какъ не стыдно вамъ говорить такія рчи женщин моихъ лтъ? вдь мн въ 95 году было уже пятьдесятъ лтъ, а въ 96 у меня были уже внучата!

Она протянула пару изсохшихъ, дрожащихъ рукъ, взяла фермоаръ, съ минуту разсматривала его, и потомъ захохотала и сказала: — Ну, ей-Богу, это большой гоггартіевскій брилліантъ!

Чтожъ это за талисманъ попалъ въ мои руки подумалъ я?

— Взгляните, внучки, продолжала старушка, вотъ вамъ самый большой алмазъ во всей Ирландіи. А этотъ краснолицый господинъ, что въ середин, это бдный Миша Гоггарти, мой двоюродный или троюродный братецъ, тотъ, что былъ влюбленъ въ меня въ 84 году, какъ разъ посл того, какъ умеръ вашъ незабвенный ддушка. А эти тринадцать прядей волосъ представляютъ его знаменитыхъ тринадцать сестеръ: Бидди, Минни, Теди, Ведди, Фредди, Идзи, Тиди, Мизы, Гридзи, Полли, Долли, Нель и Бель, — вс за мужемъ, вс дурны какъ нельзя хуже, и вс рыжеволосы. Которая же изъ нихъ ваша матушка, молодой человкъ? хотя, надо отдать вамъ справедливость, вы ни сколько не похожи на свою любезную родню.

Дв хорошенькія молодыя леди устремили на меня дв пары прелестныхъ черныхъ глазокъ, и ждали отвта, который он и получили бы, если бы бабушка ихъ не пошла трещать сотни анекдотовъ о вышепоименованныхъ тринадцати двахъ, о ихъ женихахъ, ихъ любовныхъ неудачахъ, и наконецъ о дуэляхъ бднаго Миши Гоггарти. Она была ходячая общественная лтопись за пятьдесятъ лтъ. Она до тхъ-поръ трещала безъ умолву, пока не прервалъ ея сильный кашель, въ заключеніе котораго мистръ Полоніусъ весьма почтительно спросилъ меня, куда я прикажу прислать булавку, и не желаю ли я сохранить волоса?

— На что мн ихъ, отвчалъ и, бросьте.

— А булавку, сэръ?

Мн сначала было совстно сказать, гд я живу, но, подумавъ немного и вспомнивъ, что въ дтств еще слыхалъ я народную псенку, которая гласить, что мн могутъ дать званіе и рыцаря и маркиза и герцога, но честнаго имени дать не можетъ, я ршилъ, что отчего же не сказать мн, гд я живу? мн за дло, что эти прекрасный и богатыя леди узнаютъ гд я живу.

— Сэръ, сказалъ я, потрудитесь, когда будетъ готова булавка, прислать ее къ мистру Титмаршу, близъ салисбурійстаго сквера, въ колокольномъ переулк, въ дом подъ No 3, въ третьемъ этаж.

— Какъ-съ, сэръ? спросилъ мистръ Полоніусъ.

— Каксъ! вскричала старушка.— Мистръ Каксъ?… Mais, ma cb&egrave,re, c’est impayable. Пойдемте съ нами, вотъ наша карета. Дайте мн руку, мистръ Каксъ…. подемте съ вами и поразскажите мн про вашихъ тринадцати тетушекъ.

Она схватила меня за локоть и потащила, чуть не бгомъ, черезъ весь магазинъ, молодыя леди послдовали за нею.

— Ну, садитесь же поскоре, слышите? сказала она, высунувъ свой острый носъ въ дверцу.

— Не могу, миледи, отвчалъ я: меня ждетъ пріятель.

— Ба, пустяки! оставьте его, и садитесь.

И прежде чмъ я усплъ раскрыть ротъ, чтобы сдлать возраженіе, долговязый лакей въ короткихъ желтыхъ плюшевыхъ брюкахъ о напудренною головою втолкнулъ мена на подножку и захлопнулъ за мною дверцу.

Я только что усплъ, пока карета трогалась съ мста, бросить взглядъ на Госкинса, и никогда не забуду его лица въ эту минуту. Стоитъ мой Густя, раскрывъ ротъ, выпучивъ глаза, съ дымящимся окуркомъ въ рук, и ума не приложитъ, глазамъ не вритъ, что за чудеса такія творятся со мною.

— Кто же онъ такой, этотъ Титмаршъ? думалъ про себя Густя: а на карет корона, ну, вотъ, ей-Богу, корона!….

III.

Я сидлъ въ карет спереди, подл прехорошенькой молоденькой леди, на видъ однихъ лтъ съ моею милою Мери, то есть семнадцати съ девятью мсяцами, противъ насъ сидли старая графиня и другая ея внучка, также очень хорошенькая, но десятью годами старше сестры. Я помню, что за мн былъ въ тотъ день мой синій фракъ съ мдными пуговицами, нанковые шаровары, блый съ меленькими разводами жилетъ, и шелковая шляпа, шелковыя шляпы были только-что передъ тмъ, въ 22 году, введены фабрикантомъ Денду, и казались гораздо глянцовите самыхъ лучшихъ пуховыхъ.

— А кто этотъ юноша, опросила старая графиня, съ сильнымъ ирландскимъ акцентомъ, — кто этотъ неуклюжій молодой человкъ, съ желзными каблуками, съ такимъ огромнымъ ртомъ съ бронзовою цпочкою, что вытаращилъ на насъ глаза, когда мы садились въ карету?

Какъ она успла замтить, что цпочка Густи была не золотая, я не постигаю, но это была правда, и мы купили ее только за недлю передъ тмъ, за двадцать пять шиллинговъ и шесть пенсовъ, у Макнейля, что на погост Святаго-Павла. Но мн стало досадно, что она такъ обижала моего друга, и я заступился за него.

— Миледи, сказалъ я, этотъ молодой человкъ называется Августомъ Госкинсомъ. Мы съ нимъ живемъ на одной квартир и,смю васъ уврять, что во всемъ свт не найдете такого добраго товарища и врнаго друга.

— Это очень благородно съ вашей стороны, что вы такъ заступаетесь за своихъ друзей, сэръ, сказала другая леди, сидвшая подл старушки, и называвшаяся, какъ я узналъ, леди Дженъ, но которую бабушка называла по своему, леди Джинъ.

— Правда, правда, это очень хорошо съ его стороны, леди Джинъ, я люблю молодыхъ людей, которые смло говорятъ правду. Такъ его зовутъ Госкинсомъ, такъ ли? Я знаю, друзья мои, всхъ Госкинсовъ въ Англіи. Есть, во-первыхъ, Госкинсы. Есть еще старикъ, докторъ Госкинсъ въ Бат, тотъ самый, что лечилъ моего покойнаго Друма отъ жабы…. Да еще бдный старикъ Фредерикъ Госкинсъ, генералъ, подагрикъ. Помню его еще въ 84 году, онъ былъ тогда такой худенькій, точно спичка, и вертлявъ какъ арлекинъ, и былъ влюбленъ въ меня,— вотъ ужъ былъ влюбленъ въ меня!

— У васъ, кажется, была въ то время тьма поклонниковъ, бабушка, замтила леди Дженъ.

— Какъ же, моя милая! Я слыла чудомъ батскимъ, первою красавицею, вы бы этого теперь и не подумали? ну скажите, по совсти, безъ лести, мистръ — какъ бишь васъ?

— Право, миледи, никакъ не подумалъ бы, отвчалъ я, потому что старая леди была дйствительно дурна, предурна. Но при этомъ отвт об молодыя леди такъ и покатились со смху, и я замтилъ, черезъ откинутый верхъ кареты, что оба лакея также выказали зубы подъ своими огромными усищами.

— По чести, вы ужасно простодушны, мистръ какъ бишь-васъ, — ужасно откровенны. Но я люблю откровенность въ молодыхъ людяхъ. Я вамъ говорю, что я была первою красавицею. Хоть спросите дядю своего пріятеля, генерала…. Онъ изъ ликольнскихъ Госкинсовъ, я тотчасъ это угадала по разительному фамильному сходсту…. Онъ старшій сынъ, что ли? Славное у нихъ имнье, хотя довольно много на немъ долгу, вдь старикъ сэръ Джоржъ былъ бдовый человкъ, пріятель съ Генбюри, Вилинзомъ, Литльтономъ и прочая! Много ли, мистръ вашъ пріятель получитъ по смерти адмирала?

— Ей-Богу, миледи, не знаю, но увряю васъ, что адмиралъ вовсе не отецъ моему пріятелю.

— Не отецъ?…. онъ долженъ быть непремнно его отецъ, поврьте мн, я въ этихъ вещахъ никогда не ошибаюсь. Ктожъ его отецъ, по вашему?

— Миледи, отецъ Густи торгуетъ кожевеннымъ товаромъ въ Сноу-гильскомъ квартал, — человкъ съ достаткомъ, и пользующійся уваженіемъ въ своемъ сословіи. Но Густя только третій сынъ, потому не многаго можетъ ожидать изъ отцовскаго наслдія.

При этомъ об молодыя леди улыбнулись, а старушка воскликнула только: — Какъ?

— Люблю васъ, сэръ, сказала леди Джекъ, за то, что вы такъ откровенны. Не желаете ли, чтобы мы васъ куда-нибудь довезли, и тамъ высадили, мистръ Титмаршъ?

— Особенной нужды вх этомъ не имется, миледи, отвчалъ я.— У насъ сегодня шабашъ, — то есть, по-крайней-мр, Роундгендъ отпустилъ меня и Густю, и я почту за счастіе прохаться съ вами по парку, если это только вамъ не будетъ непріятно.

— Напротивъ, это доставитъ намъ чрезвычайное удовольствіе, сказала леди Дженъ съ нкоторою холодностью.

— О, конечно! воскликнула леди Фанни, хлопая въ ладони, не правда ли, бабушка? А прохавшись по парку, можно будетъ прогуляться пшкомъ по Кенсингтоновскому саду, если мистръ Титмаршъ будетъ такъ добръ, чтобы служить намъ кавалеромъ.

— Какъ угодно, Фанни, а этому не быть, возразила леди Дженъ.

— А я говорю, что такъ будетъ! вскричала леди Дромъ.— Не видите вы разв, что я горю нетерпніемъ услышать что-нибудь о его дяд и тринадцати тткахъ, а вы, молодицы, такъ болтаете, что не дадите ни мн, ни моему молодому другу, слова вымолвить!

Леди Дженъ пожала плечами и не вымолвила боле ни слова. Леди Фанни, веселая и рзвая какъ котенокъ, — если можно такъ неучтиво отзываться о знатныхъ дамахъ, — хохотала, краснла, вертлась на мст, и, казалось, забавлялась досадою сестры. Старая графиня между-тмъ трещала безъ умолку, разсказывая предлинную исторію о тринадцати мисъ Гоггарти, и едва дошла до половины, когда мы въхали въ паркъ.

Какъ только мы въхали въ паркъ, вы не можете себ представить, какое множество джентльменовъ верхами стали подъзжать къ вашей карет и разговаривать съ дамами. Вс они шутили и подтрунивали надъ леди Дромъ, которая, кажется, была знаменитостью въ своемъ род, почтительно кланяясь леди Дженъ, и ухаживали, особенно молодые, за леди Фанни.

А леди Фанни кланялась и краснла, какъ слдуетъ молоденькой леди, но въ тоже время, казалось, была занята чмъ-то другимь, безпрестанно высовывала голову изъ кареты и пристально смотрла въ толпы всадниковъ, будто кого-то искала. А, миледи Фанни, я очень хорошо зналъ, что это значитъ, когда молоденькая и хорошенькая леди, какъ вы, кажется разсянною, безпрестанно выгладываетъ изъ кареты, и невпопадъ отвчаетъ на длаемые ей вопросы. Будьте покойны! Самуилъ Титмаршъ себ на ум, онъ не хуже другаго знаетъ, что такое нкоторая особа, смю васъ уврить. Замтивъ эти продлки, я не мсгъ удержаться, чтобъ не мигнуть лукаво леди Дженъ, какъ бы хотлъ сказать, что де знаю я, что нее это значить.— Миледи, вроятно, кого-то поджидаетъ! сказалъ я. Тогда леди Фанни въ свою очередь надула губки и раскраснлась словно маковъ цвтъ, во непрошло минуты, и добрая двушка взглянула на сестру, и об закрыли личики платками и захохотали, — ну, отъ души захохотали, словно будто я отпустилъ самую забавную штуку въ мір.

— Il est charmant, voire monsieur, сказала леди Дженъ бабушк. На что я поклонился, и сказалъ: — ‘Madame, vous me fait beaucoup d’honneur’. Потому-что я и самъ зналъ по-французски. И мн было чрезвычайно пріятно слышать, что я полюбился добрымъ леди.— Я бдный, необразованный человкъ, миледи, продолжалъ я, незнакомый съ обычаями знатнаго лондонскаго общества, но вполн понимаю, какъ милостиво съ вашей стороны такъ дружески брать меня за руку и позволять мн прогуляться въ вашей великолпной карет, и отъ души васъ благодарю за это снисхожденіе.

Въ эту минуту господинъ за ворономъ кон, съ блдными щеками и съ клочкомъ бородки подъ губою, поравнялся съ каретою. Леди Фанни едва примтно вздрогнула и быстро отвернулась въ другую сторону, изъ чего я узналъ, что она дождалась наконецъ нкоторой особы.

— Леди Дромъ, сказалъ онъ, мое нижайшее почтеніе! Я сейчасъ имлъ удовольствіе прохаться съ человкомъ, который чуть не застрлился изъ безнадежной любви къ прекрасной графинъ Дромъ, въ…. Ну, году ей-богу не упомню..

— Не Кильблезесъ ли? вскричала старая графиня. О, онъ премилый старикъ, и я хоть сейчасъ готова бжать съ нимъ!.. Или можетъ быть старый прелатъ? также прелюбезный человкъ, у него еще есть локонъ моихъ волосъ, который я подарила ему, когда онъ былъ просто капеланомъ у моего батюшки…. И скажу вамъ, что еслибъ я вздумала теперь сдлать такой подарокъ, не откуда бы его взять.

— Полноте, миледи, сказалъ я, вы шутите?

— Безъ шутокъ, сэръ, отвчала она, потому, что, оказать между нами, у меня ка голов нтъ ни клочка волосъ. Хоть сами спросите Фанни. Никогда не забуду, какъ перепугалась она, душа моя, еще будучи ребенкомъ, когда зашла случайно въ мою уборную, и увидла меня безъ парика!

— Надюсь, что леди Фанни скоро оправилась отъ испуга, сказала нкоторая особа, взглянувъ сначала за нее, и потомъ за меня, такими глазами:, какъ будто хотла състь меня. И поврите ли, что леди Фанни не нашлась ничего отвчать, кром: — какъ же, благодарю васъ, милордъ.— И говоря это, она запиналась и покраснла, какъ бывало случалось съ нами въ школ за Виргиліемъ, когда мы не знали заданнаго урока.

Милордъ продолжалъ поглядывать на меня тми же свирпыми глазами и проворчалъ что-то о томъ, что онъ усталъ хать верхомъ и надялся найти себ мсто въ карет леди Дромъ. На что леди Фанни также пробормотала въ отвтъ что-то о пріятел ея бабушки.

— Окажи лучше твой пріятель, Фанви, подхватила леди Дженъ. Мы, конечно, никогда не вздумали бы хать въ паркъ, еслибъ Фанни не захотла непремнно покатать мистра Титмарша. Позвольте мн, господа, представить графа Типтофа мистру Титмаршу.

Но вмсто того, чтобы снять шляпу, подобно мн, милордъ проворчалъ сквозь зубы, что успетъ въ другой разъ, и мигомъ ускакалъ на своемъ ворономъ кон.

Только что графъ Типтофъ удалился, какъ отяуда ни возьмись явился Эдмундъ Престонъ, одинъ изъ младшихъ статсъ-секретарей ея величества,— (какъ мн было извстно изъ адресъ-календаря, водившагося у насъ въ контор), — и мужъ леди Дженъ.

Мистръ Эдмундъ Престонъ сидлъ за срой въ яблокахъ лошади, и былъ человкъ сырой, блдный, словно весь вкъ свой провелъ закупоренный въ комнат.— Кого это вы подцпили? сказалъ онъ жен, угрюмо поглядывая то на меня, то на нее.

— Пріятель бабушки и сестрицы Дженъ, лукаво подхватила проказница леди Фанни, взглянувъ изподлобья на сестру, которая въ свою очередь перепугалась и устремила на шалунью умоляющій взоръ, не смя вымолвить слова.— Конечно, продолжала леди Фанни, мистръ Титмаршъ доводится племянникомъ бабушк, по женскому колну, черезъ Гоггарти. Вы безъ сомннія знавали семейство Гоггарти, Эдмундъ, когда, были въ Ирландія съ лордомъ Бегвйгомъ? Позвольте представить васъ племяннику бабушкину, мистру Титмаршу, мистръ Титмаршъ,— брать мой, мистръ Эдмундъ Престонъ.

Леди Дженъ все это время давила изо всхъ силъ ногу сестры, но злая двчонка не обращала вниманія на эти знаки, а я, никогда не слыхавшій о подобномъ родств своемъ, такъ смутился, что не зналъ куда дваться. Но я не зналъ причудъ графини Дромъ такъ-какъ ея проказница внучка, надо вамъ сказать, что старушка, только-что передъ тмъ пожаловавшая Густю Госкниса въ свои племянники, имла страсть всхъ и каждаго жаловать себ въ родни.

— Да, конечно, сказала она, онъ мн племянникъ, и даже не очень дальній. Бабушка Миши Гоггарти была Миллисентъ Бреди, а она была въ близкомъ родств съ моею ттушкою Тоулеръ, какъ всмъ извстно: потому что Децимусъ Бреди изъ Баллабреди былъ женатъ на двоюродной сестр матери тетушки Toyзеръ, за Белль Свифтъ — которую, моя душа, не должно считать родственницею писателя Свифта, онъ былъ не важнаго роду, — кажется ясно?

— Чрезвычайно ясно, бабушка, сказала леди Дженъ, засмявшись, между тмъ какъ супругъ ея продолжалъ хать подл насъ, длая самыя кислыя и сердитыя мины.

— Безъ сомннія, вы знали сестеръ Гоггарти, Эдмундъ? тринадцать рыжихъ двъ, — девять грацій съ четырьмя въ придачу, какъ называлъ ихъ покойный Кленбой.— Бдный Кленбой! также родственникъ мн и вамъ, мистръ Титмаршъ, и также былъ ужасно влюбленъ въ меня. Неужели вы ихъ еще не припоминаете, Эдмундъ? неужели не помните?— не помните Бедди и Минни, Теди и Винни, Мизи и Гридзи, Полля и Долли, и такъ дале?

— Вы бы лучше сли въ карету, Эдмундъ, — мистръ Престонъ’ сказала леди Дженъ съ безпокойствомъ.

— Я тотчасъ выйду, если прикажете, миледи, сказалъ я.

— Пустяки, пустяки, сиди, прервала леди Дромъ, карета моя. Если мистру Престону угодно ссть съ нами, то пусть себ садится на козлы, если угодно, а нтъ, такъ пусть садится въ карету и сидитъ въ ногахъ.

Очевидно было, что графиня Дромъ нелюбила своего зятя.

Мистръ Престонъ, сказать правду, дрожалъ отъ страху на своемъ кон, и радъ былъ какимъ бы то ни было образомъ уйти отъ бшенаго звря, который лягался и брыкался задними и передними ногами. Блдное лицо его стало еще блдне, а руки ноги тряслись какъ осиновый листъ, когда онъ сошелъ съ лошади и бросилъ поводья слуг. Наружность этого человка,— господина, а не слуги, не полюбилась мн съ самой той минуты, какъ онъ подъхалъ къ намъ и заговорилъ такъ грубо съ своею милою, кроткою женою, я тотчасъ осудилъ его трусомъ, и произшествіе съ бшеной лошадью оправдало мою догадку. Ну, ей Богу, ребенокъ справился бы съ нею, а вотъ, взрослый человкъ, у котораго, при первомъ ея безпокойномъ движеніи, душа ушла въ пятки.

— Ну, поскоре, Эдмундъ, входите, сказала леди Фанни, смясь: подножка опустилась, мистръ Престонъ поморщился, проходя мимо меня, и хотлъ ссть въ уголъ леди Фанни, потому-что я, увряю васъ, съ мста не тронулся бы для него, — но плутовка вскричала: — Нтъ, нтъ, мистръ Престонъ. Томасъ, приклони дверцу. Какъ весело будетъ показать васъ всмъ гуляющимъ мистра Престона, сидящаго въ ногахъ!

У! какъ бсился господинъ Престонъ, ужъ я вамъ скажу!

— Садитесь за мое мсто, Эдмундъ, и не слушайте дурачествъ Фанни, сказала леди Дженъ съ робостью.

— Нтъ, миледи, не безпокойтесь, мн здсь очень хорошо,— право, очень хорошо, надюсь, что и мистру — этому господину….

— Очень хорошо, покорнйше благодарю, сказалъ я. Я хотлъ было вызваться ссть на вашу лошадь, чтобы отвести ее домой, потому-что вы, кажется, немножко перепугались, но, скажу откровенно, мн здсь такъ хорошо сидть, что я не могъ ршиться оставить это мсто.

Посмотрли бы вы, какую гримасу удовольствія сдлала, при этихъ словахъ леди Дромъ! какъ прищурились ея крошечные глазки, какъ стиснулись ея тонкія, лукавыя губы! Этотъ отвтъ невольно вырвался у меня, потому-что кровь во мн такъ кипла.

— Намъ всегда будетъ пріятно видть васъ, любезный племянникъ Титмаршъ, сказала она, я подала мн золотую табакерку, я взялъ щепотку табаку и сталъ втягивать ее въ носъ важно я съ разстановкою, настоящимъ лордомъ.

— Такъ какъ вы пригласили этого господина въ свою карету, леди Дженъ Престонъ, то не слдовало ли бы уже пригласить его къ обду? сказалъ мистръ Престонъ, посинвъ отъ ярости.

— Я пригласила его въ свою карету, перебила старушка, а какъ мы обдаемъ у васъ, и вы же навели меня на мысль, то мн будетъ очень пріятно, если вы пригласите его.

— Къ сожаленію, я уже отозванъ, сказалъ я.

— О, по чести, это мн весьма прискорбно, возразилъ мистръ Эдмундъ, не спуская съ жены горящихъ гнвомъ глазъ.

— Вы не поврите, какъ мн жаль, что этотъ господинъ — я все забываю фамлію, — что пріятель вашъ, леди Дженъ, отозванъ. Я такъ надялся на удовольствіе видть и угостить родственника вашего у себя въ Вайтголл.

Смшно и глупо было, конечно, со стороны леди Дромъ везд отъискивать себ родню, но эти слова зятя ея были уже черезъ-чуръ смшны. Ну, любезный Самойлушка, подумалъ я про себя, будь молодцомъ и покажи свою удаль! И я тотчасъ отвчалъ, обращаясь къ дамамъ: — Нечего длать, миледи, приглашеніе мистра Престона такъ убдительно, что я ршаюсь измнить слову и доставить себ великое удовольствіе отвдать его хлба-соли. Въ которомъ часу, сэръ?

Престонъ не удостоилъ меня отвта, котораго, мн, впрочемъ, и не нужно было, потому-что, видите ли, я вовсе не намренъ былъ у него обдать, а хотлъ только проучить по своему мистра Престона, такъ чтобы онъ не забылъ меня.

Когда карета подъхала къ его дому, я со всевозможною вжливостью высадилъ дамъ я вошелъ за ними въ переднюю. Въ дверяхъ я взялъ мистра Престона за пуговицу и сказалъ ежу, при дамахъ и при двухъ лакеяхъ, — ей-Богу, сказалъ ему при всхъ: — Сэръ, говорю, добрая леди Дромъ пригласила меня въ свою карету, и я принялъ приглашеніе не для собственнаго своего удовольствія, а въ угоду дочтенной старушк. Когда же вы, говорю, пригласили меня обдать, я ршя=ился, говорю, придать приглашеніе, чтобы пошутить надъ вами, и вотъ, говорю, я здсь обдать съ вами не могу. Прощайте! Добрая молодая леди додошла ко мн, и сказала: — мистръ Титмаршъ, я надюсь, что вы не будете сердиться на насъ, — то есть, что вы забудете все случившееся, леди Дромъ схватила ее за рукавъ, крича: — Будетъ, будетъ говорить объ этихъ пустякахъ!— и потащила, ее на верхъ. Но леди Фанни смло подошла ко мн, протянула свою бленькую ручку, и такъ крпко и искренно пожала руку и такъ привтливо сказала мн: — Прощайте, любезный мистръ Титмаршъ! что засохни мой языкъ, если я не покраснлъ по самыя уши, если кровь не защекотала по всему моему тлу!

Когда леди Фанни удалилась, я надвинулъ шляпу и вышелъ изъ дому, гордый какъ павлинъ, и безстрашный какъ левъ. Я вышелъ и отправился домой, гд меня ждалъ скромный обдъ съ Густею Госкинсомъ, состоявшій изъ вареной баранины съ тертою рпою.

Я счелъ излишнимъ разсказывать Густ, — который, сказать между нами, ужасно любопытенъ и любитъ поболтать,— вс подробности семейной ссоры, которой я былъ причиною и свидтелемъ. Сказалъ ему только, что старушка….— На карет гербъ графовъ Дромъ, перебилъ Густя, я справлялся въ ‘Указател пэрскихъ родовъ’! Сказалъ только, что старушка оказалась мн дальнею родственницею, и что она прокатала меня въ своей карет по парку. На слдующій день, когда мы по обыкновенію пришли въ контору, Госкинсъ, какъ вы сами угадаете, поспшилъ выболтать все случившееся на-канун, присочинивъ еще вдвое небывалаго, признаюсь, что хотя я показывалъ видъ, будто совершенно равнодушенъ ко всему, однакожъ мн отчасти пріятно было, что товарищи узнаютъ часть моихъ похожденій.

Но представьте себ мое изумленіе, когда, возвращаясь вечеромъ домой, я встртилъ на лстниц хозяйку свою, мистрисъ Стоксъ, ея дочь мисъ Селину Стоксъ и ея сына, молодаго повсу, который вчно баклушничалъ и игралъ въ бабки на салисбурійскомъ сквер, и когда вс они побжали передо мною наверхъ, въ мою комнату, съ такою поспшностью, что едва вс не попадали, и когда, наконецъ, войдя въ комнату, я увидлъ на стол, между нашими двумя флейтами съ одной стороны, и моимъ альбомомъ и Густиными ‘Донъ-Жуаномъ’ и ‘Указателемъ пэрскихъ родовъ’ съ другой стороны, слдующее: первое, корзинку крупныхъ, румяныхъ персиковъ, точно щечки моей милой Мери Смитъ, второе, другую корзинку крупнаго, сочнаго, прозрачнаго, тяжеловснаго винограду, третье, огромный кусомъ сырой баранины, какъ мн сначала показалось, но мистрисъ Стоксъ объяснила мн, что это часть дичины, самой свжей и отборной, какой она еще никогда не видала. Тутъ же лежали, наконецъ, три визитныя карточки слдующаго содержанія:

Вдовствующая графиня Дромъ.
Леди Фанни Рексъ.
Мистръ Престонъ.
Леди Дженъ Престонъ.
Графъ Типтофъ.

— И что за карета! говорила мистрисъ Стоксъ, не успвшая еще опомниться отъ удивленія: вся въ гербахъ и коронахъ! И два лонъ лакея на запяткахъ, въ желтыхъ плюшевыхъ ливреяхъ. А въ карет старушка въ блой атласной шляпк, и другая леди, молоденькая, въ огромной соломенной шляпк съ голубыми лентами, и молодой человкъ, такой высокій и блдный, съ бородкою подъ губою.

— Позвольте узнать, сударыня, не здсь ли живетъ мистръ Титмаршъ? спросила молоденькая леди.

— Здсь, миледи, отвчала я, но онъ теперь на служб, въ контор вестдидльсекскаго страховаго общества, въ Корнгильскомъ квартал.

— Чарльзъ, вынь корзины, сказалъ молодой человкъ.

— Слушаю, милордъ, отвчалъ Чарльзъ, и вынулъ изъ кареты эту часть дичины, завернутую въ газетной листъ и на этомъ самомъ фарфоровомъ блюд, и дв корзины фруктовъ.

— Сдлайте одолженіе, сударыня, сказалъ милордъ, поставьте все это въ квартиру мистра Титмарша, и скажите ему, что мы и леди Дженъ Престонъ приказала кланяться ему, и проситъ его принять этотъ подарочекъ.

И потомъ милордъ отдалъ мн эти карточки и вотъ эту записочку, запечатанную его гербовою печатью.

Тутъ мистрисъ Стоксъ вручила мн записку, которую жена моя хранитъ до настоящаго времени на память, и которой содержаніе слдующее:

‘Графу Типтофу поручено отъ леди Джемъ Престонъ изъявить мистру Титмаршу ея искреннее сожалніе и прискорбіе о томъ, что она была лишена вчера его пріятнаго общества. Леди Дженъ въ самомъ непродолжительномъ времени узжаетъ въ свои помстья, и потому ей невозможно будетъ въ ныншнемъ году принимать знакомыхъ своихъ въ Вайтголл. Но лордъ Типтофъ надется, что мистръ Титмаршъ будетъ такъ любезенъ и приметъ небольшой подарочекъ, заключающійся въ произведеніяхъ сада и парка леди Престонъ, которыми ему, быть-можетъ, пріятно будетъ угостить нкоторыхъ изъ тхъ друзей своихъ, за которыхъ онъ такъ хорошо уметъ заступаться’.

При этой записк была еще другая, заключавшая только слдующія слова: ‘Леди Дромъ будетъ дома въ пятницу вечеромъ, 17 іюня’. И все это сыпалось за меня отъ того, что тетушка Гоггарти подарила мн брилліантовую булавку!

Я не отослалъ дичины, зачмъ же вн было отсылать ее? Густя совтовалъ мн послать ее мистру Броу, а персики и виноградъ отправить въ Сомерсетшайръ, ттушк.

— Нтъ, отвчалъ а, мы лучше вотъ что сдлаемъ: пригласимъ Борьку Свиннэя и еще полдюжины товарищей, и покутимъ на славу въ субботу вечеромъ.

И въ-самомъ-дле лавно мы покутили! На слдующее утро я ршительно ничего не помнилъ о томъ, что происходило за извстный часъ предъидущей ночи.

IV.

Въ слдующій понедльникъ я явился въ контору получасомъ поздне обычнаго времени. Сказать правду, я былъ не прочь отъ того, чтобы дать Госкинсу упредить меня, и разсказать товарищамъ все случившееся. У каждаго человка есть своя доля тщеславія, а моему самолюбію льстило, что товарищи возъимютъ обо мн высокое мнніе.

Пришедши въ контору, я тотчасъ замтилъ, что Густя сдлалъ свое дло, это было видно изъ того, какими глазами смотрли за меня товарищи, особенно же Абеднего, который поспшилъ поподчивать меня табакомъ изъ своей золотой табакерки. Самъ Роундгендъ, длая обходъ и дойдя до меня, съ необыкновеннымъ жаромъ пожалъ мн руку, сказавъ, что у меня превосходный почеркъ, — въ этомъ, смло могу сказать, не было лести,— и пригласилъ меня къ себ на воскресеніе обдать.

— Такого великолпнаго угощенія, какъ у вашихъ друзей западнаго конца, сказалъ онъ, ударяя на послднее слово, вы не ждите, но мы съ Амеліею всегда рады доброму пріятелю и готовы угостить его по своимъ средствамъ: бутылкою добраго хересу и стараго портвейну, и чмъ еще Богъ послалъ. Ну, что, будете?

Я отвчалъ, что буду, и что приведу съ собою Госкинса.

Роундгендъ сказалъ, что я очень любезенъ, и что ему будетъ очень пріятно видть у себя Госкинса. Мы дйствительно отправились въ назначенный день и часъ, но хотя Густя былъ одиннадцатымъ конторщикомъ, а я только двнадцатымъ, однако же я замтилъ, что за обдомъ мн подавали первому и боле укаживали за мною, чмъ за нимъ. Мн дали въ черепашьемъ суп вдвое больше телячьихъ клецокъ, чмъ Госкинсу, и положили на тарелку чуть ли не вс устрицы съ блюда. Однажды Роундгендъ хотлъ налить вина Госкинсу прежде тмъ мн, но супруга его, сидвшая на хозяйскомъ мст, толстая и сердитая, въ красномъ креповомъ плать и въ ток, закричала на него: — Антонъ!— и бдняжка такъ ороблъ, что едва не выпустилъ изъ руки бутылки и покраснлъ пуще платья своей супруги. Послушали бы вы, какъ мистрисъ Роугдгендъ разговаривала со мною о жителяхъ Западнаго-конца! Само собою разумется, что у нея былъ ‘Указатель пэрскихъ родовъ’, и она такъ хорошо звала всю подноготную фамиліи Дромъ, что я не могъ опомниться отъ удивленія. Она спрашивала меня, сколько лордъ Дромъ имлъ ежегоднаго доходу, какъ я думалъ, сколько онъ получалъ, двадцать, тридцать, сорокъ, сто или полтораста тысячъ фунтовъ въ годъ? приглашали ли меня въ Дромъ-кастль? какъ одвались молодыя леди, и носили ли он эти гадкіе рукава ея gigote, которыя въ то время только что входили въ моду? При этомъ мистрисъ Роундгендъ взглянула съ самодовольствіемъ на пару заплывшихъ жиромъ и испещренныхъ красными пятнами рукъ, которыми она очень гордилась.

— Эй, Самуилъ, голубчикъ! закричалъ среди нашей бесды мистръ Роувдгендъ, которыя все время щедрою рукою подливалъ себ и намъ портвейну.— Надюсь, братецъ, что ты не упустилъ счастливаго случая, и помстилъ полдюжины акцій вестдидльсекскаго общества?

— Мистръ Роундгендъ, поставили ли вы карафины намсто внизу? вскричала мистрисъ Роундгендъ съ досадою, желая повидимому прервать заводимый ея мужемъ разговоръ.

— Нтъ, Милли, они пусты.

— Сдлайте одолженіе, сэръ, не называйте меня этимъ глупымъ прозвищемъ. Потрудитесь сходить внизъ и сказать Лэнси, моей горничной — (взглядъ на меня) — чтобы она сдлала чай въ кабинет. У насъ сегодня гость, не привыкшій въ пентонвильскимъ обычаямъ — (другой взглядъ на меня), — но онъ не взыщетъ съ друзей.

Тутъ мистрисъ Роундгендъ пустила вздохъ, отъ котораго высоко поднялась ея богатырская грудь, и бросила на меня третій взглядъ, но такой суровый, что я растерялся и смотрлъ совершеннымъ дуракомъ. Что касается до Густи, она не говорила съ нимъ ни слова во весь вечеръ, но онъ утшался тмъ, что истреблялъ несмтное количество сахарныхъ сухарей и пирожковъ, почти весь вечеръ, — время было лтнее и нестерпимо знойное,— просидлъ на балкон, посвистывая и разговаривая съ Роунгендомъ. Мн и самому лучше бы хотлось сидть съ ними, потому-что въ комнат было такъ душно подл толстой, жирной мистрисъ Роундгендъ, которая имла привычку жаться къ собесдникамъ своимъ на тсномъ диван.

— Помните, какіе пріятные вечера проводили мы здсь прошлымъ лтомъ? слышалъ я, какъ спрашивалъ Госкинсъ, перевсившись черезъ ршетку балкона, я осматривая молоденькихъ двушекъ, возвращающихся домой съ гулянья, — когда мистрисъ Роунгендъ была въ Маргет, а мы съ вами сидли здсь безъ сюртуковъ, и передъ нами стояла кружка холоднаго пуншу и цлый ящикъ манильи?

— Тшь! перебилъ Роундгендъ, въ трепет: Милли услышитъ.

Но Милли ничего не слыхала, она была слишкомъ занята предлиннымъ разсказомъ о томъ, какъ на балу, который лондонское гражданство давало въ честь союзныхъ войскъ, она вальсировала съ графомъ фонъ Шлонпенцоллерномъ, о томъ, что у графа были предлинные, прегустые и совершенно сдые усы, и какое странное чувство овладло ею между тмъ, какъ она вертлась вокругъ залы съ великимъ человкомъ, котораго рука обвивала ея талью.— Мистръ Роундгендъ никогда не позволялъ себ вальсировать посл моего замужства, но въ четырнадцатомъ году этотъ танецъ былъ разршенъ въ честь высокихъ гостей, насъ было двадцать девять молодыхъ дамъ, — все изъ лучшихъ фамилій, увряю васъ, мистръ Титмаршъ, тутъ были дочери самого лорда мера, дочери ольдермана Доббина, три дочери сэра Чарльза Гоппера, что имютъ огромный домъ въ Булочной улиц, наконецъ ваша покорная слуга, — всего двадцать девять молодыхъ дамъ, которыя нарочно взяли танцовальнаго учителя, и учились вальсировать въ комнат, что надъ египетскою залою въ ратуш. Ахъ, какой былъ красавецъ, этотъ графъ фонъ-Шлоппенцоллернъ!

— Это, значитъ, сударыня, что онъ былъ подъ пару своей дам! сказалъ я, и покраснлъ по уши отъ собственной своей смлости.

— Молчите, негодный льстецъ! сказала мистрисъ Роундгендъ, хлопнувъ меня по рук, въ вид любезности, своею полновсною рукою.— Вс вы, господа, одинаковы, вс обманщики. Графъ напвалъ мн тоже самое. Слушай васъ только. До свадьбы все на меду да на сахар, а какъ скоро женились, ничего отъ васъ не жди, кром холодности, и равнодушія. Вотъ хоть! взгляните на Роундгенда, этого взрослаго ребенка, что старается попасть въ бабочку своею камышевою тростью! Можетъ ли такой человкъ понять меня? ему ли наполнить пустоту моею сердца?— При этомъ, чтобы придать боле силы своему краснорчію, она приложила руку къ сердцу.— Ахъ, нтъ!… вы, мистръ Титмаршъ, неужели вы сдлаетесь такимъ же безчувственнымъ, такимъ же черствымъ, когда женитесь?

Между тмъ какъ она говорила это, звонъ колоколовъ возвщалъ окончаніе божественной службы, и толпы народа выходили изъ церквей. Я невольно призадумался о моей милой, возлюбленной Мери Смитъ. И она также, думалъ я, идетъ теперь домой, къ своей бабушк, въ простеньком сромъ салоп, а колокола звонятъ, воздухъ наполненъ чуднымъ ароматомъ сва, рка блеститъ на солнц всми цвтами радуги, серебромъ и золотомъ. Она идетъ за сто-двадцать миль отъ меня, въ Сомерсетшайр, идетъ домой изъ церкви вмст съ семействомъ доктора Снортера, съ которымъ она всегда ходитъ! А я между-тмъ долженъ! слушать болтовню этой жирной, глупой, гадкой кокетки.

Невольно хватился я за половинку шестипенсовика, о которой я уже говорилъ вамъ, и неосторожно прижавъ руку къ груди, оцарапалъ себ пальцы об свою новую бриліантовую буланку. Мистръ Полоніусъ прислалъ мн ее наканун вечеромъ, и она въ первый разъ красовалась на мн на обд Роундгенда.

— Чудесный камень! сказала мистрисъ Роундгендъ, я не спускала съ него глазъ въ продолженіе всего обда. Какъ богаты вы должны быть, чтобы носить такія дорогія вещи! И какъ же можете вы зарываться въ простую купеческую контору, когда вы на такой дружеской ног со всею лондонскою знатью!

Не знаю какъ, но эта женщина привела меня въ такое негодованіе, что я вскочилъ съ дивана и бросился на балконъ, не отвчая ей ни слова, и съ такою поспшностью, что едва не разшиабъ себ головы объ косякъ двери.— Густя, сказалъ я, мн что то нездоровится, я хотлъ бы идти домой, пойдемъ со мною.

Густя самъ того только и желалъ.

— Какъ, домой! такъ рано! вскричала мистрисъ Роундгендъ. А я только-что приказала подать закуску. Какъ-можно уходить безъ закуски? конечно, наша закуска не то, что у вашихъ знакомыхъ бываетъ…. однако же….

— Убирайся съ своею закускою! вертлось у меня на язык и даже чуть не сорвалось. Между-тмъ Роундгендъ подошелъ къ своей жен и шепнулъ ей, что я не совсмъ здоровъ.

— Да, сказалъ Густя съ таинственностью. Вспомните, мистрись Роундгендъ, что въ четвергъ онъ былъ званъ на обдъ къ своимъ друзьямъ. А вашему брату такой обдъ даромъ не обходится, не правда ли, Роундгендъ? Знаете поговорку: Сли за карты….

— Не пняй на проигрышъ, подхватилъ Роундгендъ, съ быстротою мысли.

— Карты! въ воскресенье! вскричала мистрисъ Роундгендъ гнвнымъ голосомъ.— Нтъ, ужъ извините, въ моемъ дом никто не возьметъ картъ въ руки въ воскресный день. Разв мы не въ Англіи?

— Вы разслышали, моя милая, никто не думалъ о картахъ.

— Никогда не позволю играть въ моемъ дом въ воскресный день, продолжала мистрисъ Роундгендъ, не слушая оправданій мужа, и съ гнвомъ вышла изъ комнаты, не простившись даже съ нами.

— Посидите еще, сказалъ мужъ, повидимому ужасно перепуганный, — посидите еще немного. Она не вернется, пока вы здсь, пожалуйста, посидите еще.

Но мы не согласились. Когда мы возвратились домой, я прочелъ длинное увщаніе Густ о томъ, какъ нехорошо проводить воскресные дня въ баклушничаньи. Мн не спалось, ворочаясь въ постели, я невольно размышлялъ о счастьи, которое доставила мн моя бриліянтовая булавка, я и не подозрвалъ другихъ еще боле блестящихъ успховъ, которые она готовила мн, какъ читатель увидитъ въ слдующей глав.

V.

Сказать правду однако жъ на счетъ булавки, хотя это была послдняя вещь, о которой я упомянулъ въ предъидущей глав, тмъ не мене она занимала совсмъ не послднее мсто къ моихъ мысляхъ. Ола была прислана мн отъ мистра Полоніуса, какъ я уже говорилъ, въ субботу вечеромъ. Мы съ Густей жъ это креня сидли въ Саддервельзскомъ театр, и забавлялись отъ души, несмотря за то, что были въ дешевыхъ мстахъ, на пути домой, мы, кажется, зашли въ трактиръ утолить жажду, впрочемъ, это не идетъ къ длу.

Когда мы вошли въ свою квартиру, за стол лежала коробочка отъ ювелира, я взялъ ее открылъ и — о, какъ заблисталъ, какъ загорлся мой бриліантъ подъ лучами вашей свчи.

— Я увренъ, что онъ самъ собой освтитъ комнату, сказалъ Густя.— Я помню, что читалъ это въ какой то исторія.

Я очень хорошо зналъ, что онъ читалъ это въ исторіи Хадин-Гагсанъ Альхаббгла, въ ‘Тысячи и одной ночи’. Однако же мы погасили свчу, чтобы испытать.

— Ну, что жъ я говорилъ? вдь онъ, право, освщаетъ всю комнату, сказалъ Густя.

Въ комнат дйствительно было довольно свтло, но я думаю, что это было не отъ огня моего алмаза, а скоре отъ того, что противъ окна нашего горлъ газовый фонарь. По крайней-мр въ моей спальн, куда я долженъ былъ идти безъ свчи, и которой окно смотрло въ глухую стну, не видно было ни эти, несмотря на Гоггартіевской бриліянтъ, и я принужденъ былъ ощупью отъискать въ темнот маленькую подушечку, которую подарила мн нкоторая особа, — пожалуй, такъ и быть, назову ее: Мери Смитъ, — и воткнуть въ все свою драгоцнность на ночь. Не знаю отчего, но я почти, не спалъ всю ночь, а все только думалъ о булавк, проснулся гораздо раве обыкновеннаго, и — надо сознаться къ стыду моему, — прикололъ булавку къ своему халату и какъ дуракъ все утро любовался собою въ зеркал.

Густя любовался мною не меньше меня самого, потому что съ возвращенія моего изъ отпуска, и въ особенности съ того дня, какъ я прокатился въ карет Леди Дромъ и угостилъ его и товарищей дареною дичиною и фруктами, онъ считалъ меня самымъ великимъ человкомъ въ мір, и везд хвасталъ о своемъ друг, который въ родств и звакоиств со всмъ знатнымъ кругомъ.

Когда мы собирались обдать у Роундгенда, такъ какъ у меня не было черной атласной манишки, которая представила бы мою булавку во всемъ ея блеск, я принужденъ былъ приколоть ее въ фреску лучшей моей рубашки, отъ чего, сказать мимоходомъ, кисейная фреска ужасно пострадала. Несмотря на то, булавка, какъ мы уже видли, произвела сильное дйствіе на хозяевъ, можетъ быть даже слишкомъ сильное за одного изъ нихъ. На слдующій день, по совту Густи, я надлъ ее, чтобы идти въ контору, хотя она уже далеко не такъ хороша была во второй день, когда рубашка утратила нсколько своей близны и своего лоску.

Товарищи мои чрезвычайно любовались ею, вс кром одного завистливаго Шотландца, Маквортера, четвертаго прикащика, но это было просто изъ зависти и изъ досады за то, что я никогда не дивился какому-то огромному желтому камню съ предикимъ названіемъ, который былъ вставленъ въ его табакерку. Вс, кром этого Маквортера, были въ восхищеніи отъ моей булавки, самъ Абеднего, который долженъ былъ знать толкъ въ этихъ вещахъ, потому что отецъ его торговалъ поддльными камнями, объявилъ, что бриліянтъ мой стоятъ по-крайней мр десять фунтовъ, и что отецъ его далъ бы мн эту цну съ перваго слова.

— Это значитъ, сказалъ Роундгендъ, что бриліянтъ Титмарша стоитъ no-крайней мр тридцать фунтовъ.— Мы вс засмялись, и согласились, что онъ правъ.

Признаюсь откровенно, вс эти хвалы и оказываемое мн почтеніе, немного вскружили мн голову. Вс товарищи твердили мн, что камень будетъ гораздо видне на черной атласной манишк, и что я долженъ завести черную атласную манишку, и я имлъ глупость купить манишку и заплатить за нее двадцать пять шиллинговъ, у Лудлема, въ Пикадилли, потому-что Густя уврилъ меня, что я долженъ идти въ самый лучшій магазинъ, а не покупать дешевый, обыкновенный товаръ, какой продается въ Восточномъ-конц. Въ другомъ мст я могъ бы купить точно такую же манишку, нисколько не хуже, за шестнадцать шиллинговъ, но когда тщеславіе и охота пощеголять заберутся въ голову молодаго парня, его ничмъ не удержать отъ дурачествъ.

Само собою разумется, что слухъ о присланной мн въ подарокъ дичинъ, и о родств моемъ съ леди Дромъ и самимъ Эдмундомъ Престономъ, дошелъ и до директора нашего, мистра Броу. Абеднего, который передалъ ему это, сказалъ даже, что я родной племянникъ леди Дромъ, это мн нисколько не повредило, напротивъ, мистръ Броу возъимлъ отъ того еще высшее мнніе о моей особ.

Мистръ Броу, какъ всмъ извстно, былъ членомъ парламента отъ мстечка Ротенбурга, притомъ онъ считался однимъ изъ богатйшихъ членовъ лондонскаго купечества и принималъ всхъ важнйшихъ и знаменитйшихъ лицъ въ государств, и часто давалъ имъ великолпные праздники въ своей Фульгемской вилл. Часто читали мы въ газетахъ о всхъ чудесахъ, которыя происходили на этихъ праздникахъ.

Булавка моя творила просто чудеса, мало того, что она прокатила меня по парку въ карет знатной графини, подарила мн часть дичины и дв корзины фруктовъ изъ лордскихъ садовъ и парковъ, и доставила мн счастье обдать у Роундгенда, она готовила мн еще не такія почести, и начала съ того, что доставила лестное приглашеніе въ домъ нашего директора, мистра Броу.

Онъ давалъ каждый годъ, въ іюн мсяц, большой балъ на своей дач, въ Фульгем, по разсказамъ двухъ нашихъ товарищей, удостоенныхъ приглашенія, это былъ чуть не самый великолпный изъ всхъ праздниковъ, бывающихъ въ Лондон. Членовъ парламента тутъ бывало, что гороху на пол въ лтнее время, лордовъ и леди безъ счету. Гости и угощеніе, все было самое отборное, я слыхалъ, что Гунтеръ, съ Берлейскаго сквера ставилъ мороженое, ужинъ и прислугу, — потому что хотя у мистра Броу своей прислуги было не мало, а все таки не хватало на такія многолюдныя собранія. Балы эти, надо вамъ сказать, давала мистрисъ Броу, а не мужъ ея. Онъ былъ изъ диссентеровъ, и не одобрялъ подобнаго рода сходбища, но, какъ онъ говорилъ по секрету своимъ друзьямъ изъ купечества, жена во всемъ управляла имъ, и онъ ни въ чемъ не отказывалъ ей, замчательно также, что почти вс эти господа отпускали за эти балы своихъ дочерей, когда он были званы, по той причин, что у мистрисъ Броу собиралось все дворянство и вся знать, находившіяся въ столицъ. Мистрисъ Роундгендъ первая, я знаю наврное, охотно дала бы себ отрзать ухо, только бы туда хать, но, какъ я уже говорилъ, ничмъ нельзя было убдить мистра и мистрисъ Броу пригласить ее.

Только двое изъ нашихъ товарищей, самъ Роундгендъ и Гутчъ, девятнадцатый конторщикъ, родной племянникъ одного изъ директоровъ остъ-индской компаніи, были приглашены, мы это знали потому что они еще за нсколько недль получили приглашенія и немало хвастали этимъ почетомъ. Но за два дня до балу, посл того, какъ моя бриліянтовая булавка произвела надлежаще дйствіе на всхъ членовъ конторы, Абеднего, выходя изъ кабинета директора, подошелъ ко мн съ необыкновеннымъ подобострастіемъ и сказалъ: — Титмаршъ, мистръ Броу веллъ сказать теб, что онъ желаетъ, чтобы ты пріхалъ къ нему на балъ въ четвергъ, съ Роундгендомъ.

Я думалъ сначала, что Моисей хочетъ меня подурачить, или покрайней мр, что онъ перевралъ порученіе мистра Броу, потому что приглашенія обыкновенно не длаются такъ отрывисто и въ такомъ повелительномъ тон. Но черезъ нсколько минутъ мистръ Броу самъ пришелъ въ контору, и подтвердилъ приглашеніе.— Мистръ Титмаршъ, сказалъ онъ, выходя изъ конторы, вы прідете въ четвергъ на балъ мистрисъ Броу, гд вы встртіте нкоторыхъ изъ вашихъ родственниковъ.

— Вотъ что значитъ быть хорошаго тона! сказалъ Густя Госкинсъ.

Наступилъ четвергъ, и я дйствительно похалъ въ Фульгемъ въ наемномъ кабріолет, который Роундгендъ взялъ для себя, Гутча и меня, и за который онъ не пожаллъ дать восемь шиллинговъ.

Считаю излишнимъ описывать великолпіе праздника, несмтное число лампъ и фонарей у входа и въ саду, множество каретъ, безпрестанно възжавшихъ въ ворота, толпы любопытныхъ подъ окномъ, фрукты, конфекты, мороженое, оркестръ, цвты, ужинъ. Все это было уже подробно и мастерски описано въ одномъ модномъ журнал, корреспондентомъ того журнала, который видлъ все изъ оконъ трактира ‘Желтаго льва’, что черезъ дорогу, и передалъ своимъ читателямъ съ достохвальною акуратностью. Имена гостей также можете прочесть въ томъ же журнал, гд обозначены и званіе и титло каждаго. Списокъ этотъ скажу мимоходомъ, очень насмшилъ насъ въ контор тмъ, что мое имя, не знаю какимъ образомъ, попало въ число высокородныхъ. На слдующій день мистръ Броу объявилъ во многихъ газетахъ ‘сто пятдесять гиней награжденія тому, кто доставить изумрудное ожерелье, оброненное на балу у Джона Броу, въ Фульгем’. Нкоторые изъ нашихъ поговаривали, что никто и думалъ обронятъ такого ожерелья, и что это была просто выдумка мистра Броу, чтобы довести до свднія всхъ и каждаго, какіе у него великолпные праздники, и какое собирается знатное и богатое общество. Но это, безъ сомннія, говорили только т, которые не были приглашены, затмъ, чтобы вымстить свою досаду.

Само собою разумется, что я не упустилъ этого случая блеснуть своею брилліянтовою булавкою, и что я нарядился въ свое лучшее платье, именно: синій фракъ съ мдными пуговками, о которомъ уже говорено выше, нанковыя панталоны, шелковые чулки и блый жилетъ, даже нарочно для этого вечера купилъ пару блыхъ перчатокъ. Но фракъ мой былъ деревенской работы, съ короткою тальею короткими рукавами, и кажется, показался очень страннымъ нкоторымъ изъ бывшихъ тутъ знатныхъ гостей, потому-что они безпрестанно выпучивали на меня глаза и собирались кружкомъ около меня, когда я танцовалъ. Правда, что я приложилъ все свое умнье, и выдлывалъ вс па съ удивительною отчетливостью и быстротою, какъ училъ меня нашъ танцовальный учитель въ деревн.

И съ кмъ, вы думаете, имлъ я честь танцовать? Изумитесь, когда я скажу…. Съ леди Дженъ Престонъ, которая не ухала, какъ видно, въ свои помстья, какъ только она увидла меня, тотчасъ чрезвычайно привтливо пожала мн руку и сама предложила мн танцовать съ нею. Vis—vis нашими были лордъ Типтофъ и леди Фанни Рексъ.

Посмотрли бы вы, какъ толивлся народъ, поглазть на насъ и полюбоваться на мое танцованіе. И въ-самомъ-дл было за что полюбоваться, я танцовалъ какъ мастеръ своего дла, со всмъ не то, что прочіе танцоры, въ томъ числ мой визави, которые только ходили съ одного конца залы въ другой, будто ихъ неволили танцовать, и все время смотрли съ усмшкою на мою ловкость. Но, по-моему, танцовать такъ танцовать изъ удовольстія, и Мери Смитъ не разъ говорила мн, что я лучшій танцоръ, во всемъ околодк. Во время танцовъ, я сказалъ леди Дженъ Престонъ, что я пріхалъ въ кабріолет, втроемъ съ Роунгендомъ и Гутчемъ, не считая извощика, и миледи очень смялась, увряю васъ, моему разсказу о нашихъ приключеніяхъ. Счастіе мое, что я не похалъ домой на этомъ же извощик, потому-что возница нашъ зашелъ въ трактиръ ‘Желтаго льва’, и такъ сильно подгулялъ, что на обратномъ пути вывалилъ изъ кабріолета Гутча и нашего главнаго конторщика.

Меня леди Дженъ избавила отъ этого непріятнаго путешествія, сказавъ что въ ея карет есть лишнее мсто, которое ей очень пріятно предложить мн. Такимъ образомъ, въ два часа по полуночи, высадивъ леди Престонъ и ея сестру, и потомъ завезши лорда Типтофа на его квартиру, я съ громомъ пріхалъ на Салисбурійскій скверъ, въ великолпной карет съ ярко-горящими фонарями и съ двумя лакеями, которые такъ стучали въ молотокъ у подъзда, что едва не вышибли дверь и всполошили весь околодокъ. Какъ уморителенъ былъ Густя, высунувшій въ окно голову свою въ бломъ спальномъ колпак! Я принужденъ былъ просидть съ нимъ всю ночь и удовлетворить безконечные вопросы его о бал и о всхъ знатныхъ особахъ, которыхъ я видлъ. На слдующій день онъ все слышанное отъ меня пересказалъ въ контор, прибавивъ, по своему обычаю, еще столько же своего собственнаго изобртенія.

— Мистръ Титмаршъ, спросила меня леди Фанни смясь, когда мы сли въ карету, — что за человкъ этотъ любопытный толстякъ, хозяинъ дома? Знаете ли, онъ спрашивалъ меня не родня ли вы намъ? Я отвчала ему: — Какъ же, родня!

— Фанни! сказала леди Дженъ.

— Что жъ тутъ дурнаго? возразила леди Фавна. Сама бабушка разв не говорила, что мистръ Титмаршъ ей племянникъ?

— Но ты знаешь, что у бабушки память плоха.

— Извините, леди Дженъ, сказалъ милордъ, я нахожу, что у бабушки вашей память изумительная.

— Можетъ-быть, но не всегда врна.

— Не всегда врна, миледи, сказалъ я, потому-что, помните ли, графиня Дромъ изволила говорить, что пріятель мой Густя Госкинсъ….

— За котораго вы такъ храбро заступилась, подхватила леди, Фини.

— Что пріятель мой Густя Госкинсъ также-ей племянникъ, а это невозможно, потому что я знаю всхъ его родныхъ: они живутъ въ Скорняжной улиц.

Потомъ милордъ сказалъ мн съ нкоторою надмнностью.

— Поврьте мн, мистръ Титмаршъ, леди Дромъ вамъ точно такая же тетушка, какъ пріятелю вашему, мистру Госкинсону.

— Госкинсу, милордъ, сказалъ я. Я и самъ тоже самое говорятъ Густ, но видите ли, онъ такъ любитъ меня, что хочетъ, во что бы ни стало, чтобъ я былъ въ родств съ леди Дромъ, и какъ я ни бился, чтобъ разуврить его, онъ все твердитъ свое, везд это разсказываетъ. Впрочемъ, сказать правду, продолжалъ я смясь, эта родня уже доставила мн не мало счастія и почету.

Тутъ я разсказалъ объ обд у мистрисъ Роундгендъ, которымъ я былъ обязанъ единственно моей бриліянтовой булавк и ложному слуху о родств и знакомств моемъ съ знатнымъ кругомъ. Потомъ я искренно благодарилъ леди Дженъ за богатый ея подарокъ, дичину и фрукты, и сказалъ, что я угостилъ ими нсколько добрыхъ пріятелей, которые съ душевною благодарностію пили за ея здоровье.

— Дичина и фрукты! вскричала леди Дженъ съ удивленіемъ, увряю васъ, мистръ Титмаршъ, я ршительно ничего во поймаю…

Въ это время мы прохали мимо газоваго фонаря, и я замтилъ при свт его, что леди Фанни хохотала, устремивъ свои большіе, блестящіе и лукавые черные глаза на лорда Типтофа.

— Леди Дженъ, сказалъ онъ, какъ видно, я долженъ открыть вамъ истину, и сказать, что этотъ подарокъ былъ ни что иное, какъ новая проказа вашей милой сестрицы. Надо вамъ сказать, что мн прислали часть чудесной дичины изъ парка лорда Готльбери, зная, что Престонъ охотникъ до готльберійской дичины, я говорилъ леди Дромъ, — я въ тотъ день сидлъ въ ея карет, потому-что мистръ Титмаршъ не усплъ перебить у меня мста, — что намренъ подарить ее вашему супругу. Но леди Фанни, захлопавъ въ свои хорошенькія ручки, объявила на отрзъ, что Престону не видать этой дичины, а что она отправится къ молодому человку, о приключеніяхъ котораго мы только-что разговаривали на канун, именно къ мистру Титмаршу, котораго, говорила Фанни, Престонъ жестоко обидлъ, и которому мы обязаны были удовлетвореніемъ. И такъ, леди Фанни потребовала, чтобы мы немедленно отправились на мою квартиру въ Альбани,— гд, да будетъ извстно мистру Титмаршу,— мн остается пробыть холостякомъ еще одинъ мсяцъ.

— Вздоръ! закричала леди Фанни.

— Потребовала, чтобъ мы немедленно отправились на мою квартиру, и взяли помянутую дичину….

— Бабушк было очень тяжело съ нею разстаться, подхватила проказница леди Фанни.

— А потомъ велла вамъ хать на квартиру мистра Титмарша, и оставить тамъ дичину, присоединивъ къ ней дв корзиы плодовъ, которыя леди Фанни сама купила у Гренджа.

— А что всего лучше, прибавила леди Фанни, я убдила бабушку войти въ квартиру Фр…. лорда Типтофа и продиктовала ему изъ собственныхъ устъ записку, которую онъ и написалъ, завернула дичину, которую подала намъ эта уродливая старуха ключница, въ листъ ‘Джона-Буля’.

Помнится мн, что въ этой газет было одно изъ Рансботомскихъ писемъ, которое мы съ Густею читали въ воскресенье за завтракомъ, и отъ котораго помирали со смху. Я разсказалъ это моимъ дамамъ, и он очень смялись, а добрая леди Дженъ сказала, что она прощаетъ проказу сестры и просить меня тоже простить ее, на что я отвчалъ, что съ радостью прощу не только на этотъ разъ, но и каждый разъ, какъ миледи угодно будетъ повторить это оскорбленіе.

Къ сожалнію, однако же, она его не повторила, и я ни разу не получалъ боле дичины отъ семейства моей знатной ттушки. Только черезъ мсяцъ посл бала у мистра Броу мн принесли однажды визитную карточку съ именами: ‘Графъ Типтофъ’ и ‘Леди Фанни Типтофъ’, и при ней большой кусокъ свадебнаго пирога, котораго, прискорбно мн сказать, Густя покушалъ слишкомъ много.

VI.

Булавка моя продолжала свои волшебныя дйствія. Вскор посл большаго бала у мистрисъ Броу, директоръ нашъ позвалъ меня въ свой кабинетъ, и, пересмотрвъ мои счеты и поговоривъ со мною немного о длахъ, сказалъ торжественнымъ, покровительственнымъ голосомъ: — чудесная у васъ бриліантовая булавка, мистръ Титмаршъ, и я призвалъ васъ нарочно за тмъ, чтобы поговорить съ вами объ этомъ предмет. Я нисколько не считаю предосудительнымъ, чтобы молодые люди, сославшіе при моей контор, одвались прилично и хорошо, но я знаю, что жалованье ихъ недостаточно для того, чтобы заводиться подобными предметами роскоши, и мн прискорбно видть на васъ такую дорогую вещь. Вы заплатили за нее, — я надюсь, что вы за нее заплатили, потому-что всего боле, молодой человкъ и любезный другъ мой, всего боле берегитесь долговъ.

Я ршительно не могъ понять, съ чего мистръ Броу вздумалъ читать мн это увщаніе на счетъ долговъ и покупки бриліянтовой булавки, потому что я зналъ, что онъ уже справлялся о ей, и спрашивалъ откуда я взялъ ее, мн это говорилъ Абеднего.— Сэръ, сказалъ я, мистръ Абеднего говорилъ мн, что онъ говорилъ вамъ, что я говорилъ ему, что….

— А, да, точно, мистръ Титмаршъ, помню, помню. Впрочемъ, я полагаю, вы сами понимаете, что у меня есть другія, боле важныя заботы….

— О, конечно, сэръ, отвчалъ я.

— Чмъ помнить, что конторщики говорили мн о булавк и что у товарища ихъ есть булавка. Стало-быть, вы эту булавку получили въ подарокъ?

— Такъ точно, сэръ, отъ моей ттушки, мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти-кастля, сказалъ я, возвысивъ голосъ, потому что я немного гордился этимъ Гоггарти-кастлемъ.

— Ттушка ваша должно быть очень богата, если длаетъ вамъ такіе подарки, Титмаршъ?

— Славу-Богу, сэръ, отвчалъ я, у нея очень порядочное состояніе. Четыреста фунтовъ въ годъ вдовьихъ денегъ, мыза въ Слопертон, три дома въ Сквайштейл, и три тысячи-двсти фунтовъ наличными у банкира, сколько мн извстно, вотъ, кажется, все.

Все это я зналъ по тому случаю, что когда я былъ въ отпуску, въ Сомерсетшайр, мистръ Макманусъ, повренный моей ттушки въ Ирландіи, писалъ ей, что бывшее у нея въ залог имніе лорда Браллагана было выкуплено, и что полученныя деньги онъ положилъ къ банкиру Коутсу. Положеніе Ирландіи въ то время было самое смутное, и ттушка очень благоразумно ршилась не оставлять боле своихъ денегъ въ этой стран, а поискать имъ боле надежнаго помщенія въ Англіи. Однакожъ, такъ какъ она въ Ирландіи получала съ нихъ постоянно по шести процентовъ, то и слышать не хотла о меньшихъ процентахъ, и поручила мн, какъ человку свдущему въ торговыхъ длано прізд въ столицу, разузнать, не представится ли хорошаго случая пустить въ оборотъ свои деньги по-крайней-мр по тмъ же процентамъ.

— Какимъ-образомъ вы такъ хорошо знаете состояніе мистрисъ Гоггарти? спросилъ мистръ Броу, и я все разсказалъ ему.

— Какъ же, сэръ? вы состоите въ контор вестдидльсекскаго страховаго общества, имете порученіе отъ своей почтенной родственницы пріискать надежный случай выгодно пустить въ оборотъ ея капиталъ, и никогда не говорили ей о компаніи, которой вы имете честь служить? Неужели, сэръ, зная, что вы получите пять процентовъ коммиссія съ каждой помщенной вами акціи, вы не совтовали мистрисъ Гоггарти присоединиться къ нашему обществу?

— Сэръ, сказалъ я, я честный человкъ, не хотлъ дать совтъ своей тетк за тмъ, чтобы воспользоваться коммиссіею.

— Я знаю, любезный другъ, что вы честный человкъ,— дайте руку! я также честный человкъ, и каждый членъ нашей компаніи честный человкъ, но вмст съ тмъ мы должны быть разсудительны и разсчетливы. У насъ въ книгахъ, какъ вы сами знаете, пять милліоновъ капиталовъ, — пять милліоновъ, ввренныхъ нашей чести и внесенныхъ чистыми деньгами, сэръ, — Но почему не имть намъ двадцать милліоновъ?— сто милліоновъ? Почему этой компаніи не сдлаться величайшимъ торговымъ обществомъ въ мір?— Это будетъ, сэръ, будетъ, это такъ же врно, какъ то, что меня зовутъ Джономъ Броу, если только Богъ благословитъ мои неутомимыя и безкорыстныя усилія! Но неужели вы думаете, что оно можетъ осуществиться, если каждый изъ васъ не посвятитъ всхъ силъ и средствъ своихъ успху нашего предпріятія? нтъ, сэръ, это невозможно, я это твержу, съ своей стороны, везд и, каждому. И я горжусь тмъ, что длаю. Не войду я вы въ одинъ домъ, чтобы не оставить въ немъ программу вестдидльсекскаго общества страхованія. Нтъ ни одного торговца или ремесленника, имющаго со мною дла, который не имлъ бы акцій нашего общества на большую или меньшую сумму. Даже слуги мои, сэръ, мои слуги и конюхи, и т, такъ ли, иначе ли причастны къ нашему длу. Первый вопросъ, который я предлагаю каждому, кто ищетъ мста въ моемъ дом: имете ли вы акцію вестдидльсекскаго общества, или застрахованы ли вы въ немъ по-крайней-мр?— а потомъ уже: есть ли у васъ хорошіе аттестаты?— И если на первый вопросъ получаю отвтъ отрицательный, то говорю просителю: возьмите акцію вестдидльсекскаго общества, а до тхъ поръ не приходите ко мн.— Вы вдь видли, сэръ, какъ я самъ прізжалъ на своей четверн въ контору съ четырьмя фунтами и девятнадцатью шиллингами, и отдалъ ихъ мистру Роундгенду за полкупона для моего дворника? Вы видли, что я самъ вычелъ одинъ шиллингъ изъ пяти фунтовъ?

— Видлъ, сэръ, это было въ тотъ самый день, когда вы взяли ордеръ на восемь-сотъ семдесятъ-три фунта, десять шиллинговъ и шесть пенсовъ, на предпрошедшей недл, въ четвергъ.

— За чмъ же я вычелъ этотъ шиллингъ, сэръ? За тмъ, сэръ, что это была моя коммисія, — пяти-процентная коммисія Джона Броу, честно имъ заработанная, и потому взятая при всхъ. Разв я скрывался? Насколько. Или я сдлалъ это, потому-что мн дорогъ шиллингъ? Нтъ, — продолжалъ Броу, положа руку на сердце, — нтъ, я это сдлалъ по убжденію, по тому убжденію, которое обусловливаетъ каждое мое дйствіе, смло призываю небо въ свидтеля моихъ словъ. Я желаю, чтобы вс молодые люди, находящіеся въ моей контор, видли примръ мой и слдовали ему… я желаю этого, и ежедневно молю о томъ Бога. Разберите этотъ примръ, сэръ. У дворника моего больная жена и девять человкъ дтей, малъ-мала меньше, онъ самъ человкъ слабаго здоровья, и жизнь его виситъ на волоск, онъ заработалъ за меей служб, сэръ, шестьдесятъ съ чмъ-то фунтовъ, это все, что могутъ получить посл него его дти, — ршительно все, и еслибъ не эти шестьдесятъ фунтовъ, въ случа его смерти имъ пришлось бы скитаться на улиц сиротами, безъ крова и безъ хлба. Что жъ я для нихъ сдлалъ, сэръ? Я положилъ эти деньги на сохраненіе вн власти Роберта Гетси, и такимъ образомъ, что по смерти его, они будутъ спасеніемъ его семейству. Всю эту сумму до послдняго гроша я обратилъ въ акціи этого общества, Робертъ Гетсъ, мой дворникъ, иметъ теперь три акціи вестдидльсекскаго страховаго общества. Неужели вы думаете, и хочу обмануть Гетса?

— Какъ можно, сэръ! вскричалъ я.

— Обмануть бднаго, больнаго старика, разорить невинныхъ, безпомощныхъ дтей!— вы не хотите предполагать этого, сэръ! я былъ бы позоромъ рода человческаго, еслибъ ршился на такое гнусное дло. Но къ чему стремится моя неутомимой дятельность, мои постоянныя усилія? Разв я не отдаю въ это общество имущество своихъ друзей, своего семейства, свое собственное? разв не полагаю вс свои надежды, вс желанія, все честолюбіе въ успх этого предпріятія? Но вы, молодые люди, не хотите понять этого, не хотите содйствовать мн. Вы, на которыхъ я полагаюсь, которыхъ люблю какъ родныхъ дтей, вы не платите мн тмъ же. Пока я тружусь, вы сидите сложа руки, я изъ кожи вонъ лзу, а вы только смотрите. Скажете ужь лучше прямо: вы не довряете мн! О Боже, это ли награда за вс мои попеченія о васъ, за всю мою любовь!

Мистръ Броу былъ въ такомъ сильномъ волненіи, что при этихъ словахъ слезы потекли изъ глазъ его. Признаюсь, я тутъ увидлъ въ настоящемъ свт всю преступность моей небрежности и моего нераднія.

— Сэръ, сказалъ я, это мн весьма, весьма прискорбно, и не почему другому, а изъ одной только деликатности не говорилъ тетушк о вестдидльсекскомъ обществ.

— Изъ деликатности, любезный другъ? какая тутъ деликатность, когда идетъ дло о выгодахъ, о богатств родной тетки! Скажите изъ нераднія ко мн, изъ неблагодарности, изъ безразсудства, — но не говорите о деликатности, — нтъ, тутъ не можетъ быть и рчи о деликатности. Будь всегда честенъ, любезный другъ, и каждую вещь называй настоящимъ именемъ.

— Я былъ безразсуденъ и неблагодаренъ, мистръ Броу, сказалъ я, это теперь вижу, и сегодня же буду писать ттушк.

— Нтъ, лучше не пишите, сказалъ мистръ Броу съ горькою усмшкою. Фонды стоятъ на девяносто, и мистрисъ Гоггарти можетъ получить съ своихъ денегъ по три процента.

— Буду писать къ ней, сэръ, честное слово, буду писать.

— Ну, когда заручились честью, такъ по моему мннію, надо писать, никогда не нарушайте даннаго слова, Титмаршъ, хотя бы въ дл самомъ пустомъ. Когда напишете письмо, пришлите его ко мн, и его отправлю на свой счетъ… Честное слово, отправлю его, прибавилъ мистръ Броу, улыбаясь и протянувъ мн руку.

Я взялъ ее, и онъ съ жаромъ сжалъ мою руку, потомъ, не отпуская руки, сказалъ мн.— Впрочемъ, вы можете, пожалуй, ссть къ моему столу, и здсь написать письмо, бумаги довольно, — перья.

И вотъ я слъ, тщательно очинилъ перо, я принялся за письмо, надписалъ самымъ отличнйшимъ почеркомъ: ‘Вольное вестдидльсекское общество страхованія отъ огня и пожизненнаго страхованія. Іюнь 1822 года’. Потомъ: ‘Милая тетушка’ тутъ остановился, и задумался, что мн писать дале. Я всегда былъ ужасно тяжелъ на писаніе писемъ. Число и ‘почтеннйшій’ или ‘любезнйшій’ такой-то мигомъ написано, а вотъ дальше — и станешь. Я закусилъ перо, растянулся на спинку креселъ, и сталъ придумывать, что мн писать, и какъ мн писать дальше.

— Ба! сказалъ мистръ Броу, да ты, пріятель, намренъ, кажется, просидть цлый день надъ письмомъ? Слушай, я теб сейчасъ продиктую.

И онъ началъ:

‘Милая тетушка,

‘По возвращеніи моемъ изъ Сомерсетшайра, я имлъ счастіе такъ угодить управляющему директору вашего общества и совту директоровъ, что они оказали мн необыкновенную милость, назначили меня третьимъ конторщикомъ.

— Сэръ! сказалъ я.

— Пишите, что я диктую. Мистръ Роундгендъ оставляетъ должность главнаго конторщика, онъ уже объяснился объ этотъ вчера съ совтомъ. Онъ получитъ званіе секретаря и актуаріуса общества, мистръ Гайморъ займетъ его должность, мистръ Абеднего слдующую, а васъ я назначаю третьимъ конторщикомъ. Пишите.

‘Третьимъ конторщикомъ, съ жалованьемъ по сту пятидесяти фунтовъ въ годъ. Я знаю напередъ, что это извстіе очень обрадуетъ мою добрую матушку и васъ, которая съ дтства моего были мн всегда второю матерью.

‘Я помню, что когда я былъ въ отпуску, вы спрашивали у меня совта на счетъ того, куда бы выгодне и врне отдать деньги, которыя теперь лежатъ безъ всякой пользы у вашего банкира. Съ-тхъ-поръ я не упускалъ ни одного случая получать о томъ самыя точныя свднія, и находясь здсь въ самомъ средоточіи торговыхъ длъ, я могу сказать безъ хвастовства, что не смотря на свою молодость, я могу дать въ этомъ дл совтъ не хуже многихъ боле пожилыхъ и опытныхъ людей.

‘Я много разъ думалъ указать вамъ на наше общество, но чувство деликатности удерживало меня. Я не хотлъ, чтобы кто-нибудь могъ подумать, что я дйствую въ этомъ случа изъ какой-нибудь личной выгоды.

‘Между-тмъ я твердо убжденъ, что вестдидльсекское общество есть самое надежное и безопасное мсто для отдачи вашего капитала, и притомъ дастъ самые высокіе проценты, какіе вы можете гд либо получить.

‘Положеніе общества, какъ мн извстно изъ самыхъ врныхъ источниковъ (подчеркните), слдующее:

‘Основный, обезпеченный капиталъ составляетъ пять милліоновъ фунтовъ стерлинговъ.

‘Имена директоровъ вамъ извстны. Достаточно будетъ сказать вамъ только, что управляющій директоръ — Джонъ Броу, владлецъ фирмы ‘Броу и Гофъ’, членъ Парламента и человкъ извстный въ Лондон не мене самого Ротшильда. Частное имущество его, я знаю наврное, доходитъ до полумилліона, а послдніе дивиденды, выплаченные акціонерамъ вольнаго вестдидльсекскаго страховаго общества, составляли шесть съ одною осбмою процентовъ въ годъ.

(Я знаю, что это былъ объявленный нами дивидендъ).

‘Хотя акціи продаются теперь на бирж съ значительною наддачею, однако же первымъ четыремъ конторщикамъ предоставлено располагать извстнымъ числомъ ихъ, до пяти тысячъ фунтовъ каждому, по первоначальной цн, и если вы пожелаете, милая ттушка, взять ихъ на дв тысячи фунтовъ, я надюсь, что вы дозволите мн предложить къ вашимъ услугамъ частицу моихъ новыхъ правъ.

‘Отвчайте мн немедленно, милая ттушка, потому-что мн уже предлагали продать вс мои акціи по биржевой цн’.

— Но у меня ихъ нтъ, сэръ, сказалъ я.

— Будутъ, сэръ. Я возьму акціи, но мн нужно ваше посредство. Мн нужно присоединить къ обществу столько лицъ честныхъ и съ всомъ, сколько я лишь успю. Вы нужны мн, потому-что я полюбилъ васъ, я не скрою даже отъ васъ, что имю свои собственные виды, я вдь человкъ честный и говор. откровенно, что думаю, зачмъ же стану я скрывать, на что вы нужны мн? Видите ли, по положенію компаніи я не могу имтъ боле опредленнаго числа голосовъ, но если ттушка ваша возьметъ акціи, я надюсь,— вы видите, я говорю прямо, не скрываясь, — я надюсь, что она будетъ подавать голосъ въ моемъ смысл. Теперь понимаете ли меня? Цль моя, взять въ мои руки всю компанію, а если это мн удастся, я сдлаю изъ нея величайшее торговое предпріятіе, когда-либо задуманное лондонскимъ купечествомъ.

Я подписалъ письмо и отдалъ его мистру Броу для отсылки.

На слдующій день я занялъ свое новое мсто у конторки третьяго конторщика, къ которой меня привелъ самъ мистръ Броу, произнеся при этомъ случа увщательную рчь къ моимъ товарищамъ, изъ которыхъ многіе были всмъ этимъ очень недовольны, и начали ворчать про свое старшинство на служб. Сказать однакоже правду, въ отношеніи лтъ службы между нами не было большихъ различій. Компанія существовала еще только четвертый годъ, и самый старшій изъ конторщиковъ не имлъ передо мною и шести мсяцевъ старшинства.

— Всмъ намъ на голову сядетъ, говорилъ завистливый Маквортеръ, у васъ врно завелись деньги, или у кого-нибудь изъ вашихъ родныхъ? Ужъ не хочетъ ли кто изъ нихъ отдать свои деньги къ намъ?

Я не заблагоразсудилъ отвчать ему, но взялъ изъ его табакерки щепотку табаку, я всегда былъ съ нимъ привтливъ, сказать правду, и онъ былъ всегда со мною чрезвычайно вжливъ. Что касается до Густи, онъ съ этого дня сталъ считать меня какимъ-то высшимъ существомъ. Должно отдать справедливость въ этомъ случа и прочимъ товарищамъ, вс они ни сколько на меня не дулись, обходились со мною съ прежнею привтливостью и говорили, что если бъ имъ дали выбрать самимъ, кого бы посадить имъ за голову, они выбрали бы меня, потому-что я никогда никому не длалъ зла и всегда готовъ былъ служить имъ чмъ только могъ.

— Знаю, сказалъ мн Абеднего, какимъ-образомъ вы получили это мсто. Это я вамъ его доставилъ. Я сказалъ мистру Броу, что вы довольно, близкій родственникъ Престону, лорду казначейства, что онъ посылаетъ вамъ въ подарокъ дичину и фрукты, и прочая, и прочая. Теперь вы можете быть уврены, что онъ ждетъ отъ васъ хорошей услуги съ той стороны.

Я думаю, мысль Абеднего была не совсмъ безъ основанія, потому что директоръ нашъ часто говорилъ мн о моихъ родственникахъ, и твердилъ, что я долженъ стараться подвинуть интересы нашего учрежденія въ западномъ конц города, убдить какъ можно боле знатныхъ лицъ брать наши акціи или страховаться у насъ, и такъ дале. Напрасно я уврялъ его, что мистръ Престонъ мн вовсе не родня и что я не имю на него ни какого вліянія.— Ба! отвчалъ Броу, не говорите этого. Разв станутъ вамъ такъ, безъ всякой причины, присылать въ подарокъ дичину? Я увренъ, что онъ считалъ меня преосторожнымъ, прехитрымъ уже потому-что не хвасталъ своею знатною роднею, даже будто скрывалъ отъ всхъ свою связь съ нею. Конечно онъ могъ бы узнать всю истину черезъ Густю, который жилъ со мной за одной квартир, но Густя готовъ былъ побожиться, что я на самой короткой ног со всею знатью, и хвасталъ мною вдесятеро боле меня самого.

Товарищи иначе не называли меня, какъ западнымъ.

И все это, думалъ я, оттого, что ттушка Гоггарти подарила мн бриліянтовую булавку! какъ хорошо, что она не дала мн денегъ, какъ я ожидалъ! Не дай она мн булавки, или даже отнеси я ее только къ другому, а не къ мистру Полоніусу, леди Дромъ не замтила бы меня, а не замть меня леди Дромъ, мистръ Броу не обратилъ бы на меня вниманія, и мн и во сн не видать бы мста третьяго конторщика вестдидльсекскаго общества!

Сердце мое забилось отъ всего этого, и я въ тотъ, же вечеръ написалъ моей милой Мери Смитъ о новомъ своемъ назначеніи, предупредилъ ее, что нкоторое событіе, котораго одинъ насъ насъ ждалъ съ величайшимъ нетерпніемъ, можетъ сбыться ране чмъ мы предполагали. И почему жъ бы нтъ? Мисъ Смитъ имла своихъ собственныхъ семьдесятъ фунтовъ въ годъ, я же получалъ полтораста, а мы дали другъ другу слово обвнчаться какъ скоро у насъ будетъ вдвоемъ триста фунтовъ въ годъ. Ахъ, думалъ я, если бъ мн только можно было създить теперь въ Сомерсетшайръ! я могъ бы смло итти къ дому старика Смита,— это былъ ддъ Мери, отставной флота лейтенантъ, имвшій половинный окладъ пенсіона, — прямо вошелъ бы въ гостиную и тамъ бесдовалъ бы съ моею возлюбленною Мери.

Черезъ нсколько дней я получилъ отъ ттушки очень любезный отвтъ на мое письмо. Она писала, что не ршилась еще какимъ-образомъ ей пустить въ оборотъ свои три тысячи фунтовъ, но общала подумать о моемъ предложеніи, и просила повременить нсколько продажею моихъ акцій, пока она не дастъ мн ршительнаго отвта.

Какъ же, думаете вы, поступилъ въ этихъ обстоятельствахъ мистръ Броу? Я узналъ это уже гораздо поздне, въ 1830 году когда ни о немъ, ни о вестдидльсексмомъ обществ уже и въ помин не было.

— Кто занимается стряпничествомъ въ Слопертом? спросила онъ меня небрежно, будто такъ, мимоходомъ.

— Мистръ Рокъ изъ торіевъ, сказалъ я, и мистръ Годжъ и Смитерсъ изъ виговъ.

Я хорошо зналъ этихъ господъ, и даже, до прибытія Мери Смитъ въ наши стороны, имлъ нкоторую слабость къ мисъ Годжъ и ея крутымъ золотымъ кудрямъ, но пріхала Мери, и совершенно вытснила ее изъ моего сердца.

— А вы къ какой партіи принадлежите?

— Мы, сэръ,— къ вигамъ.

Мн отчасти совстно было сказать это, потому-что я зналъ, что мистръ Броу былъ отчаянный тори, но Годжъ и Смитерсъ очень почтенные люди и съ большимъ всомъ въ своемъ сословіи. Я даж привезъ отъ нихъ пакетъ Гиксону, Диксону, Паксону и Джексону, нашимъ стряпчимъ и ихъ лондонскимъ корреспондентамъ.

Мистръ Броу оказалъ только: — Неужели!— и не говорилъ боле ни слава объ этомъ предмет, а сталъ расхваливать мою бриліантовую булавку.

— Титмаршъ, любезный другъ, сказалъ онъ, у меня въ Фульгэм есть молодая двица, на которую, увряю васъ, стоитъ взглянуть, и которая такъ много наслышалась объ васъ отъ своего отца, — вдь, я люблю васъ, и не скрываю этого, — что она съ нетерпніенъ желаетъ васъ видть. Какъ вы думаете, чтобы вамъ пріхать недльку погостить у насъ? Работу вашу между-тмъ справитъ за васъ Абеднего.

— О, сэръ, вы слишкомъ милостивы, сказалъ я.

— И такъ, по рукамъ, ты прідешь къ намъ погостить, у меня есть на погреб свтлое винцо, которое теб понравится. Но послушайте, другъ мой, вы не совсмъ прилично одты, не мшало бы вамъ принарядиться…. понимаете?

— У меня дома синій фракъ съ свтлыми пуговицами, сэръ!

— Ужъ не тотъ ли, что былъ на васъ на балу у мистрисъ Броу, съ тальей на лопаткахъ?— Талья моего фрака дйствительно была коротковата, потому-что онъ былъ шитъ въ деревн и притомъ за два года.— Нтъ, онъ не годится. Вамъ надо обзавестись новымъ платьемъ, сэръ, — двумя парами платья.

— Сэръ, сказалъ я, я долженъ сказать вамъ правду, у меня и такъ уже остается немного денегъ за эту треть, и я не скоро буду въ состояніи шить себ новое платье.

— Ба! объ этомъ не беспокойтесь. Вотъ вамъ десять фунтовъ. Или нтъ, лучше будетъ такъ. Ступайте къ моему портному. Я васъ завезу къ нему и, пожалуйста, не заботьтесь о длин счета.

И онъ въ самомъ-дл завезъ меня въ своей карет, запряженной четверней лихихъ лошадей, къ геру фонъ Штильцу, въ Клифордской улиц, который снялъ съ меня мрку и прислалъ мн на квартиру дв пары платья, какихъ я еще отъ роду не видалъ, фракъ и сюртукъ самаго тонкаго сукна, два жилета, одинъ бархатный, другой шелковый, и три пары панталонъ, все сшитое по послдней мод. Броу веллъ мн купить сапоги, башмаки и шелковые чулки для вечеровъ. Такимъ-образомъ, когда я собрался хать въ Фульгемъ, я смотрлъ не хуже любаго лордскаго сынка, и Густя божился, что мн только и водиться съ важными людьми.

Въ то же время письмо слдующаго содержанія было отправлено въ Слопертонъ, господамъ Годжу и Смитерсу:

‘Лондонъ. Іюль, 1822 года.

‘Милостивые государи,

(Тутъ слдовали извстія, относившіяся къ частнымъ дламъ, именно, къ тяжбамъ Диксона съ Гагерстони, Снодграса съ Рубиджемъ я другихъ, и которыхъ я поэтому не имю права открывать, а перехожу прямо къ концу письма.)

‘Равно препровождаемъ вамъ при семъ еще нсколько программъ вольнаго вестдидльскаго общества страхованія отъ огня и пожизненнаго страхованія, при которомъ мы имемъ честь состоять стряпчими въ Лондон. Мы писали вамъ въ прошломъ году, предлагая принять на себя слопертонское и сомерсетское агентства онаго общества, и до этого часу ждемъ отъ васъ извщенія о числ проданныхъ вами акцій и принятыхъ застрахованій.

‘Капиталъ общества, какъ вамъ извстно, составляетъ пять милліоновъ (5,000,000) фунтовъ стерлинговъ, и блестящее положеніе онаго позволяетъ ему возвысить коммиссію своимъ агентамъ изъ адвокатскаго сословія. Мы съ удовольствіемъ предоставимъ вамъ по шести процентовъ съ каждой акціи цною до тысячи фунтовъ стерлинговъ, и по шести съ половиною процентонъ съ акціи выше тысячи фунтовъ, каковые вамъ будутъ выплачены немедленно по взятіи вами акцій.

Имю честь быть за себя и товарищей,

Милостивые государи,
Вашимъ покорнйшимъ слугою
Самуилъ Драксонъ’.

Это письмо, какъ я уже говорилъ, попало мн въ руки много лтъ спустя. Я ничего не зналъ о немъ въ 1822 году, въ то время какъ я наряжался въ новое, фонъ штильцевское платье, чтобы хать погостить недлю въ Фульгем, на дач мистра Джона Броу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Еслибъ я владлъ перомъ Джорджа Робинса, я достойно описалъ то вамъ Воронье-гнздо.— такъ называлось мстопребываніе мистра Броу въ Фульгем, — за неимніемъ его, достаточно будетъ сказать имъ, что это прелестная дача, съ прекрасными лугами и просками, ходящими къ рк, богатыми фруктовыми садами и оранжереями, съ конюшнями и всякими пристройками, огородами, словомъ, настоящая подгородная усадьба перваго разряду, rus in urbe, какъ говорилъ главный аукціонистъ, продавая ее, нсколько лтъ спустя, съ молотка.

Я пріхалъ въ субботу за полчаса до обда, щеголь лакей безъ ливреи проводилъ меня въ назначенную мн комнату, другой лакей, въ ливре шоколаднаго цвта съ золотыми галунами и гербомъ фамиліи Броу на пуговицахъ подалъ мн на серебряномъ подносъ серебряный же бритвенный приборъ. Въ шесть часовъ былъ большой обдъ, на который я имлъ честь явиться въ фонъ-штильцевскомъ фрак и въ новыхъ шелковыхъ чулкахъ и башмакахъ съ бантами.

Когда я вошелъ, Броу взялъ меня за руку и представилъ своей жен, толстой, блокурой женщин, въ свтло-голубомъ атласномъ плать, потомъ дочери, длинной, сухой двиц, съ виду лтъ осемнадцати, съ черными глазами, бровями въ полпальца толщины и съ презлою физіономіею.

— Белинда, душа моя, сказалъ мистръ Броу, этотъ молодой человкъ одинъ изъ моихъ конторщиковъ и былъ на наінемъ балу.

— А! сказала мисъ Белинда, вздернувъ носъ и закинувъ голову назадъ.

— Но не простой конторщикъ, мисъ Белинда, поэтому прошу тебя бросить съ нимъ свою аристократическую спсь. Онъ племянникъ графини Дромъ, и я убжденъ, что онъ скоро займетъ высокое мсто въ нашемъ учрежденіи и въ лондонскомъ купечеств.

При имени графини Дромъ, — я разъ двадцать уже разуврялъ мистра Броу въ нашемъ родств, но все напрасно, — при имени графини Дромъ мисъ Белинда сдлала мн почтительный реверансъ, устремила на меня пристальный взоръ и сказала, что она постарается сдлать Воронье-гнздо пріятнымъ мстопребываніямъ всмъ друзьямъ ея папаши.— У насъ сегодня почти не будетъ du monde, продолжала мисъ Броу, мы сегодня en petit comit, но я надюсь, что прежде, чмъ вы оставите насъ, вы увидите здсь une socit, о которомъ сохраните un souvenir agrable.

Изъ этого испещренія фразъ французскими словами я тотчасъ удостоврился, что мисъ Броу была двушка съ самымъ моднымъ воспитаніемъ.

— Неправда ли, прекрасная двушка? шепнулъ мн мистръ Броу, который очевидно гордился мисъ Белиндою, какъ только можетъ отецъ гордиться дочерью.— Что-жъ ты молчишь, бука? вдь прекрасная двушка? Конечно ты у себя въ Сомерсетшайр никогда не видывали подобнаго воспитанія?

— Не видалъ, сэръ, честное слово отвчалъ я лукаво, потому-что я все это время думалъ про себя, что нкоторая милая особа въ тысячу разъ лучше, проще и благородне.

— Чмъ же занималась весь ныншній день моя милая дочка? спросилъ папаша

— О, папаша, j’ai pince немножко на арф, а капитанъ Фицджигъ игралъ на флейтъ. Не правда ли, капитанъ?

Капиталъ Фрэнсисъ Фицджигъ отвчалъ — Точно такъ, Кроу, ваша прекрасная дочь изволила pincer на арф, toucher на фортепіано, gratter на гитар и corcher дна три романса и потомъ мы сдлали une promenade l’eau.

— Какъ, капитанъ, вскричала мистрисъ Кроу, ходили по вод?

— Полноте, мамаша, вдь вы не говорите по-французски, сказала съ Белинда съ улыбкою.

— Это большой недостатокъ, сударыня, сказалъ Фицджигъ съ важностью, я совтую вамъ и вашему супругу, такъ-какъ вы вызжаете въ grand-monde, взять нсколько уроковъ французскаго языка, ни по-крайней-мръ затвердить дюжину другую французскихъ фразъ, и мстами пересыпать ими свою рчь. Я полагаю, сэръ, что вы всегда говорите по-французски въ своей контор, или какъ бишь называется мсто вашего служенія?

И мистръ Фицджигъ всадилъ въ глазъ стеклышко и сталъ разсматривать меня съ ногъ до головы

— Нтъ, сэръ, мы говоримъ по-англійски, отвчалъ я, потому-что знаемъ свой родной языкъ лучше французскаго

— Не всякому были даны ваши средства, мисъ Броу, продолжалъ капитанъ. Не всякому удалось вояжировать comme nous autres! Mais que voulez-vous, сэръ? вамъ надо корпть надъ входящими и исходящими книгами, балансами и разсчетами, мисъ Белинда, какъ называется вся эта дрянь по-французски?

— Какъ можно это спрашивать! Je n’en sais rien, разумется.

— Надо выучиться, мисъ Броу, сказалъ папаша дочь англійскаго купца не должна стыдиться того, что даетъ хлбъ ея отцу. Я не стыжусь своего званія, я горжусь имъ. Кто знаетъ Джона Броу, знаетъ и то, что за десять лтъ онъ былъ бднымъ конторщикомъ, какъ пріятель мой Титмаршъ, а теперь у него полмилліона денегъ. Есть ли въ палат человкъ, котораго слушали бы съ большимъ вниманіемъ, чмъ Джона Броу? Есть ли вельможа въ государств, который могъ бы задать лучшій обдъ, чмъ Джонъ Броу? или дать лучшее приданое дочери? Да, сэръ, ничтожный человкъ, который говоритъ съ вами, когда захочетъ, можетъ купить иное владтельное герцогство! Но во мн нтъ гордости, — нтъ, нисколько. Вотъ дочь моя, — посмотрите, — когда я умру, она будетъ наслдницею моего богатства, а я разв горжусь? Нтъ, нисколько, я всегда говорю: кто ей полюбится, тотъ и будетъ ея мужемъ. Будь это вы, мистръ Фицджигъ, сынъ великобританскаго лорда, или вы, Вильямъ Тиддъ. Какое мн дло?

— О! вздохнулъ молодой человкъ, называвшійся Вильямомъ Тиддомъ, молодой человкъ чрезвычайно блдный, съ черною лентою на ше вмсто галстуха и съ откинутыми воротничками, какъ на портретахъ Байрона. Онъ стоялъ облокотившись на каминъ, и большіе зеленые глаза его ни на минуту не сходили съ мисъ Броу.

— О, Джонъ, милый Джонъ, вскричала мистрисъ Броу, схвативъ руку мужа и цлуя ее: ты не человкъ, а ангелъ!

— Изабелла, не льсти! я человкъ, — простой, честный лондонскій гражданинъ, безъ всякой гордости. Однимъ только горжусь я, — тобою и моею дочерью!— Такъ-то мы живемъ въ своемъ семейств, любезный Титмаршъ, житье наше смиренно и скромно, но счастливо, какъ слдуетъ въ благочестивомъ семейств. Изабелла, оставь мою руку.

Изобелла безропотпо опустила руку мужа, и только тяжелый вздохъ поднялъ ея полную грудь. Я полюбилъ эту простую, добрую женщину, и возъимлъ еще большее почтеніе къ мистру Броу. Не можетъ быть дурнымъ человкомъ тотъ, кого такъ любитъ жена.

Вскор за тмъ доложили, что обдъ на стол, и я имлъ честь вести мисъ Броу, которая, какъ мн показалось, грозно оглянулась назадъ на капитана Фицджига, осмлившагося предложить руку ея матери. Капитанъ сидлъ за столомъ по правую руку мистрисъ Броу, а мисъ Белинда поспшила уссться подл него, предоставивъ мн съ Тиддомъ садиться по другую сторону стола.

За обдомъ были, какъ водится, въ числ другихъ блюдъ, какая-то огромная морская рыба, черепашій супъ и вареный каплунъ. Отчего это никакой большой обдъ не можетъ обойтись безъ вчнаго варенаго каплуна? Супъ былъ не то, что у Роундгенда, а настоящій черепашій, который я отвдывалъ въ первый разъ въ жизни. Я замтилъ, что мистрисъ Броу, которая очень усердно угощала меня, положила самые жирные куски изъ супу на тарелку мужа, и что она зарыла насколько кусочковъ грудинки каплуна подъ прочіе куски, чтобы они дошли до него.

— Я человкъ простой, говорилъ мистръ Броу, и предпочитаю простой обдъ. Терпть не могу всхъ вашихъ затйливыхъ кушаній, хотя держу француза повара для тхъ, кто не раздляетъ мннія. Я не эгоистъ и не имю предразсудковъ, для мисъ Белинды подаются у меня бешамели и другія вычуры, до которыхъ она охотница. Капитанъ, отвдайте этого волливонга.

За обдомъ выпито несмтное количество шампанскаго и старой мадеры, для охотниковъ стояли на стол огромныя серебряныя кружка портеру. Мистръ Броу ставилъ себ въ честь ничего не употреблять кром пива, а когда дамы встали изъ-за стола, онъ сказалъ.— Господа, Тиггинсъ будетъ смотрть за тмъ, чтобы вино не переводилось со стола, здсь не считаютъ стакановъ.— И за тмъ онъ растянулся въ своихъ креслахъ и заснулъ.

— Это его всегдашній обычай, шепнулъ мн мистръ Тиддъ.

— Подай мн бутылочку съ желтою печатью, Тиггинсъ, сказалъ капитанъ, вчерашнее свтло-красное вино немножко вяжетъ и ужасно не нравится мн.

Надо признаться, что вино за желтою печатью было совсмъ не то, что розоліо, которымъ подчивала меня тетушка Гоггарти.

Я скоро узналъ, что такое былъ мистръ Тиддъ, и чего онъ добивался.

— Чудо двушка, не правда-ли? сказалъ онъ мн.

— Кто? спросилъ я.

— Какъ кто? разумется, мисъ Белнида, вскричалъ Тиддъ. Какой смертный видалъ такіе чудные глазки, такой станъ сильфиды?

— Не мшало бы ей быть немножко пополне, мистръ Тиддъ, сказалъ капитанъ, и имть брови потоньше. Эти огромныя брови придаютъ двушк злую, сварливую физіономію. Qu’eu dites-vous, мистръ Титмаршъ, какъ сказала бы мисъ Броу?

— Я скажу, что это превосходное вино, сэръ, отвчалъ я.

— О, вы, я вижу, малый очень умный! сказалъ капитанъ. Volto sciolto, не такъ-ли? и соннаго хозяина уважаете?

— Я почитаю мистра Броу, сэръ, какъ перваго лондонскаго купца и моего начальника

— И я тоже, подхватилъ Тиддъ, и черезъ дв недли, когда достигну совершеннолтія, докажу ему свою довренность на дл.

— Чмъ? спросилъ я.

— Надо вамъ сказать, сэръ, что черезъ дв недли, четырнадцатаго іюля, я получу — шь!— очень хорошее состояніе, которое покойный отецъ мой скопилъ въ торговл.

— Скажи безъ обиняковъ, Тиддъ, портнымъ мастерствомъ.

— Онъ былъ портнымъ, сэръ, что жъ изъ этого? Я воспитывался въ университет и имлъ душу возвышенную.

— Полно, не горячись, Тиддъ, сказалъ капитанъ, выпивая десятый стаканъ.

— И такъ, мистръ Титмаршъ, я получу значительное состояніе по наступленіи мн совершеннолтія. Мистръ Броу объяснилъ мн,— что я могу получать съ своихъ двадцати тысячъ фунтовъ по тысяч двсти фунтовъ въ годъ, и я общалъ употребить ихъ на пріобртеніе акцій.

— Вестдидльсекскаго общества, сэръ? спросилъ я.

— Нтъ, другой компаніи, которой директоръ онъ же, и которая также надежна и также выгодна. Мистръ Броу старинный другъ нашего семейства, сэръ, и очень любитъ меня, онъ говоритъ, что съ моими способностями мн непремнно должно поступить въ парламентъ, а тамъ, — устроивъ свою судьбу съ этой стороны, можно будетъ подумать и о женитьб.

— Охъ ты, честолюбецъ! вскричалъ капитанъ. Когда, бывало, я отдувалъ теб бока въ школ, и въ голову не приходило мн, что я колотилъ будущую знаменитость.

— Продолжайте, продолжайте, господа, сказалъ мистръ Броу просыпаясь.— Я только однимъ глазомъ сплю, и все слышу. Да, Тиддъ, вы будете въ палат, или не будь я Джонъ Броу! Получишь съ своихъ денегъ шесть процентовъ въ годъ, или назови меня обманщикомъ.— Что жъ до моей дочери, обратись къ ней самой, а не ко мн. Одного требую я отъ своего будущаго зятя, чтобы онъ былъ честный, благородный человкъ, какъ вы вс, господа.

Тиддъ при этихъ словахъ сдлалъ таинственную ужимку, и когда хозяинъ нашъ опять опустился въ кресла и уснулъ, онъ взглянулъ на капитана, и, приложивъ палецъ къ бровямъ, покачалъ головою.

— Ба! сказалъ капитанъ, я говорю правду въ глаза, и если вамъ угодно, вы можете пересказать мое сужденіе мисъ Броу.

Тутъ разговоръ былъ прерванъ, и насъ позвали пить кофе. Потомъ капитанъ плъ дуэты съ мисъ Броу, Тиддъ смотрлъ на нее и молчалъ, я смотрлъ картинки въ альманахахъ, а мистрисъ Броу сидла поодаль и вязала чулки для бдныхъ. Капитанъ явно смялся надъ мисъ Белиндою, надъ ея жеманными движеніями и рчами, но несмотря за его грубыя насмшки, она, казалось, питала къ нему самое безграничное уваженіе, и безропотно сносила его презрніе.

Въ полночь капитанъ Фицджигъ отправился въ свои казармы, а Тиддъ и я въ отведенныя намъ комнаты. На слдующее утро, воскресный день, въ осемь часовъ разбудилъ насъ большой колоколъ, а въ девять мы вс собрались въ столовой, гд мистръ Броу прочелъ вслухъ утреннія молитвы, потомъ главу изъ священнаго писанія, и наконецъ импровизировалъ духовное увщаніе. При этомъ присутствовали вс члены семейства и вс домочадцы, кром Француза повара, котораго я видлъ съ своего мста, какъ онъ прогулялся по фруктовому саду въ бломъ колпак и съ сигарою въ зубахъ

Этотъ обрядъ мистръ Броу совершалъ каждое утро, и въ будни, ровно въ осемь часовъ. Тиддъ въ этотъ день съ нами не обдалъ: онъ никакъ не ршался отказаться отъ своей черной ленты и отъ откидныхъ воротниковъ -la-Byron, и потому мистръ Броу отправилъ его въ театръ.

— Послушай, любезный другъ Титмаршъ, сказалъ онъ мн: пожалуйста на сегодня сними свою бриліянтовую булавку, люди, которые соберутся у меня сегодня, не любягь такихъ побрякушекъ, и хотя я, съ своей стороны, не вижу ничего предосудительнаго въ этомъ невинномъ щегольств, однако же я не желаю оскорблять тхъ, которые строже смотрятъ на вещи. Ты самъ увидишь, что и жена моя и мисъ Броу также покоряются моему желанію въ этомъ отношеніи.

И дйствительно, он об пришли къ столу въ черныхъ платьяхъ и съ платочками на ше, между-тамъ, какъ обыкновенно платье мисъ Броу только-что не сваливалось съ плечъ.

Капитанъ очень часто прізжалъ къ мистру Броу, и мисъ Белинда была каждый разъ въ восторгъ. Однажды я встртилъ его, гуляя по берегу рчки, и мы довольно долго разговаривали.

— Мистръ Титмаршъ, сказалъ онъ, сколько я васъ видлъ до этого времени, вы кажетесь честнымъ и прямымъ молодымъ человкомъ, по этому я ршился обратиться къ вамъ за нкоторыми объясненіями, которыя вы можете датъ мн. Во-первыхъ, скажите мы, сдлайте милость, — вы можете положиться на мою честь, что это останется между нами, — что такое ваше страховое общество? Вы водитесь съ купцами и близко, видите вс торговыя дла, скажите же, надежны ли дла вашей компаніи?

— Сэръ, сказалъ я, я вамъ говорю откровенно и по чести я считаю ихъ надежными. Правда, компанія существуетъ еще всего четыре года, но когда она учредилась, мистръ Броу былъ уже человкъ съ большимъ всомъ въ торговомъ мір, и имлъ огромныя связи. Каждый конторщикъ въ нашей контор заплатилъ, такъ-сказать, за свое мсто тмъ, что или самъ взялъ акціи, или иметъ акціонеровъ между своими родными. Мн открылся путь тамъ, что матушка употребила небольшую сумму денегъ, оставшуюся намъ посл отца, на покупку ренты для себя самой, и преміи для меня. Она призвала для совта всхъ родныхъ и нашихъ стряпчихъ, Годжа и Смитерса, людей очень хорошо извстныхъ въ нашей сторон, и вс единогласно объявили, что она не могла сдлать ничего благоразумне, какъ отдать эти деньги въ вестдидльсекское общество. Броу одинъ иметъ полмилліона фунтовъ стерлинговъ, а кредитъ его стоитъ милліоновъ. Скажу вамъ еще боле: на дняхъ я писалъ къ одной изъ своихъ тетушекъ, у которой есть не дурной капиталецъ наличными деньгами, и которая просила у меня совта, я писалъ къ ней и совтовалъ положить эти деньги въ наше общество. Какого еще лучшаго доказательства хотите вы отъ меня въ томъ, что я вполн убжденъ въ надежности нашего учрежденія?

— Не уговаривалъ ли васъ къ тому Броу?

— Не то что уговаривалъ, а только откровенно высказалъ мн свою мысль, онъ и всмъ намъ откровенно говоритъ свои предположенія. ‘Господа, говоритъ онъ, цль моя заключается въ томъ, чтобы по мр возможности расширить кругъ дйствія нашего учрежденія. Я хочу подавть вс прочія учрежденія въ Лондон. Наши условія несравненно умренне условій прочихъ заведеній, но мы можемъ ихъ выдержать, а это откроетъ намъ необъятное поприще. Но для этого мы должны трудиться неусыпно. Каждый акціонеръ и каждый человкъ, состоящій на служб нашего общества, долженъ стараться доставлять намъ новыхъ вкладчиковъ, не заботясь о ничтожности взносимой суммы, дло въ томъ чтобы было какъ-можно-боле вкладчиковъ. Сообразно съ этимъ правиломъ, директоръ нашъ уговариваетъ всхъ своихъ знакомыхъ и даже слугъ брать акціи, или сдлаться вкладчиками нашего учрежденія, даже дворникъ его нашъ акціонеръ, такимъ-образомъ онъ старается захватить всхъ, съ кмъ онъ иметъ дло. Меня, напримръ, онъ поставилъ почти надъ всми моими товарищами, давъ мн мсто, котораго я никакъ не могъ надяться, а гощу у него, и вы сами видите, какъ меня ласкаютъ, зачмъ? Затмъ, что у тетушки моей есть три тысячи фунтовъ, а мистру Броу хочется, чтобы она вложила эти деньги въ наше предпріятіе.

— Это что-то подозрительно, мистръ Тмтмаршъ.

— Отчего же, сэръ? онъ этого вовсе не скрываетъ. Когда вопросъ будетъ ршенъ, такъ ли, иначе ли, я увренъ, что мистръ Броу не будетъ боле обращать на меня ни малйшаго вниманія. Но теперь я ему нуженъ. Мсто очистилось какъ разъ къ тому времени, какъ я ему понадобился, вотъ онъ и далъ его мн, а чрезъ меня онъ надется заманить моихъ родныхъ. Онъ самъ говорилъ мн это, какъ мы хали сюда.

— Титмаршъ, говорилъ онъ, вы человкъ положительный и разсудительный, и должны понимать, что я не далъ бы вамъ этого мста и то только, что вы честны, и что у васъ хорошій почеркъ. Еслибъ и этому времени въ распоряженіи моемъ была другая, меньшая награда, я далъ бы ее, но выбору не было, вы мн нужны, и я далъ, что случилось подъ рукою.

— Вотъ что называется дйствовать прямо и откровенно, но скажите мн, что за нужда мистру Броу такъ биться изъ пустыхъ трехъ тысяченокъ?

— Еслибъ дло шло о десяти тысячахъ, сэръ, мистръ Броу бился бы не боле и не мене. Видно, что вы не знаете лондонскаго купечества, не знаете, какъ бьются наши биржевые герои изъ того, чтобы расширить кругъ своего дйствія. Дайте мистру Броу послдняго батрака, онъ точно также станетъ увиваться около него ради успха своего начинанія. Взгляните на бднаго Тидда съ его двадцатью тысячами фунтовъ. Директоръ точно также завладлъ имъ, ему нужны вс капиталы, какіе онъ можетъ только прибрать къ рукамъ.

— Ну, а если онъ приберетъ ихъ къ рукамъ, да и дастъ тягу?

— Мистръ Броу, сэръ? Вы шутите, посл этого можно, пожалуй, сказать, что и англійскій банкъ въ одинъ прекрасный день дастъ тягу съ чужими капиталами.— Но вотъ другая жертва мистра Броу, его дворникъ Гетсъ.

Мы подошли и я заговорилъ съ старикомъ Гетсомъ.

— Мое почтеніе, дядя Гетсъ, сказалъ я, прямо приступая къ длу, вдь вы также мой повелитель, тамъ въ контор вестдидльсекскаго общества?

— Какъ же, сэръ, отвчалъ старикъ Гетсъ, оскаливъ зубы. Онъ былъ отставной служитель, и имлъ огромную семью на старости лтъ.

— Вы врно получаете огромное жалованье, дядя Гетсъ, что успли скопить деньги и можете покупать акціи нашего общества?

Гетсъ сказалъ намъ, сколько онъ получалъ жалованья, потомъ мы спросили, исправно ли оно ему платилось, на что онъ божился, что у него такой добрый и милостивый господинъ, какого врядъ ли можно отъискать во всемъ мір, что онъ взялъ двухъ дочерей его къ себ въ услуженіе, двухъ сыновей его помстилъ въ безденежную школу для бдныхъ, третьяго отдалъ на свой счетъ въ ученье, и разсказалъ вамъ еще множество другихъ благодяній, оказанныхъ ему сострадательнымъ господиномъ. Леди Броу одвала всхъ его дтей, мистръ Броу дарилъ имъ теплыя одяла и шубы на зиму, и кормилъ ихъ круглый годъ. Словомъ, по его мннію, такого щедраго, сострадательнаго семейства не бывало съ сотворенія міра.

— Что-жъ, сэръ, сказалъ я капитану, убдились ли вы теперь? Мистръ Броу даетъ этимъ людямъ во сто разъ больше, чмъ получаетъ отъ нихъ барыша, а между-тмъ онъ все-таки принудилъ Гетса взятъ акціи нашего общества.

— Мистръ Титмаршъ, сказалъ капитанъ, вы хорошій человкъ, и признаюсь, что доводы ваши довольно убдительны. Теперь, скажите мн еще, сдлайте милость, что вы знаете о мисъ Броу ея будущемъ состояніи?

— Броу отдастъ ей все, что иметъ, — по-крайнй-мр отъ это самъ говоритъ.

Но вроятно капитанъ при этомъ отвт подмтилъ какое-то особенное выраженіе въ моемъ лиц, потому-что онъ засмялся и сказалъ:

‘— Кажется, любезный мистръ Титмаршъ, вы находите, что и при всемъ этомъ дорого заплатитъ тотъ, кто возьметъ ее? Сказать правду, я почти готовъ согласиться съ вами.

— Зачмъ же, если осмлюсь спросить, капитанъ Фицджигъ, вы такъ увиваетесь около нея?

— Мистръ Титмаршъ, сказалъ капитанъ, у меня двадцать тысячъ фунтовъ долгу.’

И онъ немедленно отправился въ домъ мистра Броу и посватался на его дочери.

По моему разумнію, этотъ поступокъ со стороны капитана былъ не совсмъ честенъ и благороденъ, потому-что его представилъ въ домъ мистръ Тиддъ, его школьный товарищъ, а онъ тотчасъ отбилъ у мистра Тидда сердце богатой невсты. Броу ужасно взбсился и даже ругалъ дочь,— какъ мн сказывалъ потомъ капитанъ, когда узналъ, что она приняла предложеніе мистра Фицджига, но наконецъ, увидвъ капитана, онъ довольствовался тмъ, что взялъ съ него честное слово хранить это дло въ тайн на нсколько мсяцевъ Капитанъ Фицджигъ открылся только мн и офицерамъ своего полка, какъ онъ мн говорилъ, впрочемъ послднимъ онъ сказалъ это уже посл того, какъ Тиддъ, достигши совершеннолтія, отсчиталъ свои двадцать тысячъ фунтовъ въ руки нашего директора. Въ тотъ же день онъ отправился просить руки мисъ Броу, и, разумется, получилъ отказъ Между-тмъ, слухъ о помолвк капитана сталъ расходиться втихомолку и вся его знатная родня, герцогъ Донкастеръ, графъ Синкбарсъ, графъ Крабсъ и прочіе стали поочередно являться засвидтельствовать свое почтеніе семейству Броу, Генри Рингвудъ взялъ, а графъ Крабсъ общалъ взять на хорошую сумму акцій вестдидльсекскаго общества. Курсъ нашимъ акціямъ возвысился, казалось, вестдидльсекскому обществу суждено было сдлаться первымъ страховымъ обществомъ въ королевств.

Вскор посл моей поздки въ Фульгемъ, получилъ я письмо отъ моей любезной ттушки. Она писала мн, что посовтовавшись съ слопертонскими стряпчими, Годжемъ и Смитерсомъ и получивъ ихъ одобреніе, ршилась послдовать моему совту. Она даже записала свой вкладъ на мое имя, и разсыпалась въ похвалахъ моей честности и расторопности, о которыхъ Броу писалъ ей въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ. Съ тмъ вмст ттушка увдомляла меня, что по смерти ея, акціи эти будутъ принадлежать мн. Вы можете себ представить какой всъ это придало мн въ компаніи. Въ качеств акціонера, я присутствовалъ на слдующемъ годичномъ собраніи, и съ удовольствіемъ слышалъ, какъ мистръ Броу, въ мастерской рчи, объявилъ дивиденду на этотъ годъ по шести процентовъ. Этотъ дивидендъ былъ тотчасъ же и выданъ черезъ ршетку.

— Ты, кажется, родился въ сорочк, плутъ, сказалъ мн мистръ Броу, знаешь ли, что побудило меня дать теб твое теперешнее мсто?

— Ттушкины деньги, сэръ, отвчалъ я.

— Какъ бы не такъ! Очень нужны мн эти глупыя три тысячи фунтовъ! Мн сказали, что ты племянникъ леди Дромъ, а леди Дромъ бабушка леди Дженъ Престонъ, мистръ Престонъ же такой человкъ, что если захочетъ, можетъ сдлать намъ много добра. Я зналъ, что они присылали теб и дичины, и всякихъ припасовъ. Когда же я увидлъ на моемъ балу, что леди Дженъ подала теб руку, и какъ любезно она съ тобою разговаривала, я принялъ вс сказки Абеднего за сущую правду. Вотъ что доставило теб мсто, а совсмъ не твои дрянныя три тысяченки фунтовъ. Но вотъ, недли черезъ дв посл того, какъ ты гостилъ у насъ въ Фульгем, встртился я съ Престономъ въ палат, и хотлъ подбиться къ нему въ милость тмъ, что далъ у себя хорошее мсто его родственнику.— ‘Чортъ побери этого наглаго враля!’ вскричалъ Престонъ, ‘родственникъ мн! Кажется, вы принимаете за правду бредни старой Дромъ? У нея, просто, такая страсть, что съ кмъ она ни сойдется, тотчасъ пойдетъ пересчитывать всю родню и выведетъ какъ дважды два, что новый знакомый ей также родня. То же было и съ этимъ Титмаршемъ!’ — А между-тмъ, сказалъ я, смясь, черезъ это щенокъ Титмаршъ получилъ славное мсто, и теперь уже нельзя помочь длу’.— И такъ ты видишь, продолжалъ нашъ директоръ, что ты обязанъ мстомъ вовсе не деньгамъ твоей почтенной ттушки, а…

— А ттушкиной бриліантовой булавкъ, подхватилъ я.

— Вотъ счастливецъ! сказалъ мистръ Броу, ударивъ меня по плечу, и отходя отъ меня

И я самъ считалъ себя удивительнымъ счастливцемъ въ самомъ дл.

II.

Не знаю какъ это случилось, но въ теченіе слдующаго полугодія мистръ Роундгендъ, секретарь и актуаріусъ общества, бывши до-сихъ-поръ такимъ ревностнымъ приверженцемъ мистра Броу и вестдидльсекскаго общества, вдругъ поссорился съ ними, взялъ обратно свой вкладъ, продалъ предоставленные ему на пять тысячь фунтовъ акціи съ хорошимъ барышемъ, и отказался отъ мста, браня компанію и директора самымъ жестокимъ образомъ.

Мистръ Гайморъ занялъ мсто секретаря и актуаріуса, мистръ Абеднего сдлался главнымъ конторщикомъ, а я вторымъ, съ жалованьемъ по двсти фунтовъ въ годъ. На слдующемъ собраніи нашемъ. въ январ 1823 года, я вполн убдился въ неосновательности брани мистра Роундгенда на вестдидльсекское общество, когда главный директоръ, въ одной изъ самыхъ блестящихъ рчей, какія мн случалось когда-либо слышать, объявилъ, что полугодовой девидендъ составляетъ четыре процента, то-есть осемь процентовъ въ годъ, и я послалъ своей тетушк сто двадцать фунтовъ стерлинговъ, проценты съ ея капитала за полгода.

Это такъ обрадовало мою почтенную ттушку, мистрисъ Гоггарти, что она тотчасъ прислала мн назадъ десять фунтовъ, на карманныя деньги, и просила моего совта, не лучше ли ей продать Слопперговъ и Скваштейль, и положить вс свои деньги въ нашу компанію.

Я счелъ благоразумнйшимъ посовтоваться объ этомъ предмет съ самимъ мистромъ Броу. Мистръ Броу объявилъ, что уже нельзя пріобрсти акцій иначе, какъ съ значительною наддачею, но когда я представилъ ему, что имю на примтъ на пять тысячъ фунтовъ акцій, которыя можно купить al pari, то онъ отвчалъ, что когда такъ, то онъ и самъ охотно уступить изъ своихъ акцій на пятъ тысячъ фунтовъ al pari, тамъ боле, что у него много акцій вестдидльсекскаго общества, а прочія дла его нуждаются въ пособіи наличными деньгами. Въ заключеніе нашего разговора, который я общалъ передать тетушк, директоръ объявилъ мн, что онъ ршился учредить мсто собственнаго секретаря при директор, и что онъ прочилъ меня на эту должность, съ прибавкою къ моему жалованью пятидесяти фунтовъ.

И такъ, я имлъ теперь двсти пятьдесятъ фунтовъ въ годъ, а мисъ Смитъ семьдесять. Мы же дали другъ другу слово, какъ скоро у насъ наберется триста фунтовъ въ годъ….

Само собою разумется, что Густя, а черезъ него и вся контора, знали мои отношенія къ Мери Смитъ. Покойный отецъ ея былъ во флот капитаномъ, и считался отличнымъ морякомъ, и хотя, какъ я уже сказывалъ, у Мери было всего приданого семьдесятъ фунтовъ въ годъ, а я, какъ вс говорили, при настоящемъ своемъ положеніи въ контор и въ лондонскомъ купечеств, могъ имть виды на боле богатую невсту, однако же друзья мои ршили, что это очень хорошая партія, и я былъ доволенъ. Да и кто же не былъ бы доволенъ такимъ сокровищемъ, какъ моя Мери? Что касается до меня, увряю васъ, я не промнялъ бы ея, хоть и безъ гроша приданаго, на родную дочь самого лорда-мера.

Мистръ Броу, разумется, былъ предупрежденъ о предстоящей моей женитьб. Впрочемъ, онъ зналъ ршительно все, что касалось до кого-либо изъ его конторщиковъ. Я думаю, Абеднего пересказывалъ ему каждый день, что каждый изъ насъ лъ за обдомъ. Его свднія о нашихъ длахъ были истинно изумительны.

Онъ спросилъ меня, гд былъ положенъ капиталъ Мери, я объяснилъ ему, что деньги ея были въ трехъ-процентномъ обезпеченномъ займ, — всего дв тысячи триста-тридцать-три фунта. шесть шиллинговъ, осемь пенсовъ.

— Любезный другъ, сказалъ онъ мн, помнится, что будущая мистрисъ Титмаршъ можетъ имть съ своего капитала по-крайней-мр семь процентовъ, и онъ будетъ такъ же надежно храниться, какъ въ англійскомъ банк, разв учрежденіе, во глав котораго находится Джонъ Броу, не самое надежное изъ всхъ учрежденій Англіи?

Я самъ то же думалъ, и общалъ поговорить объ этомъ передъ свадьбою съ опекунами Мери.

Лейтенанть Смитъ, ддъ Мери, сначала довольно косо смотрлъ на нашу взаимную любовь. Я долженъ даже признаться, что онъ одинъ разъ заставъ меня наедин съ Мери, — я, кажется, въ этотъ день поцловалъ даже кончики ея пальчиковъ, — схватилъ меня за воротъ, и вытолкалъ за дверь. Но теперешній Самуилъ Титмаршъ, съ двумя стами пятидесятью фунтами въ годъ жалованья, да сверхъ-того съ надеждою на наслдство посл ттки въ полтораста фунтовъ ежегоднаго дохода, правая рука Джона Броу, знаменитйшаго человка въ Лондон, былъ совсмъ не то, что прежній Самойлушка. ничтожный конторщикъ и сынъ бдной пасторской вдовы. Старикъ написалъ мн довольно милостивое письмо, поручилъ мн купить ему у Романиса шесть паръ шерстяныхъ носковъ и четыре шерстяныя фуфайки, и даже принялъ ихъ отъ меня въ подарокъ, когда я пріхалъ къ нимъ, — въ блаженномъ іюн мсяц 1523 года, — за моею милою Мери.

Мистръ Броу очень заботился о помстьяхъ моей ттушки въ Слопертон, и Сквэштейл, которыхъ она еще не продала, хотя поговаривала о томъ, по мннію же мистра Броу гршно и стыдно было допускать, чтобы особа, въ которой онъ принималъ такое искреннее участіе, — какъ и вообще во всхъ родственникахъ своего любезнаго молодаго друга, — чтобы такая особа получала съ своего капитала только три процента, между-тмъ, какъ въ другомъ мст она могла получать осемь. Съ этого времени онъ уже всегда называлъ меня Самойлушкой, и говорилъ ты, — что прежде случалось только когда онъ былъ въ необыкновенно веселомъ дух, — ставилъ меня въ примръ всмъ моимъ товарищамъ, которые передавали мн вс его похвалы, говорилъ, что для меня всегда готовъ приборъ въ Фульгем, и часто бралъ меня туда съ собою. Впрочемъ, я тамъ видалъ мало гостей, и Маквортеръ говорилъ обыкновенно, что онъ приглашалъ меня только въ дни, назначенные для гостей второй руки, впрочемъ, я вовсе не желалъ водиться съ знатью, къ которой я не принадлежалъ по рожденію, и даже, сказать правду, не имлъ большой охоты здить въ Фульгемъ. Мисъ Белинда мн очень не нравилась Посл помолвки ея за капитана Фицджига и посл того, какъ мистръ Тиддъ внесъ свои двадцать тысячъ фунтовъ, и знатная родня капитана приступила къ нкоторымъ изъ обществъ, находившихся въ управленіи нашего директора, мистръ Броу вдругъ изъявилъ свое подозрніе, что капитанъ сватался только изъ корыстныхъ видовъ, и ршился испытать его, объявивъ, что онъ или долженъ взятъ мисъ Броу безъ гроша, или вовсе не получитъ ея руки. Вслдствіе этого капитанъ Фицджигъ выхлопоталъ себ назначеніе въ колоніи, а мисъ Броу стала сварливе, чмъ когда-либо. Я однако жъ невольно думалъ, что она избавилась отъ партіи, не общавшей добра, и жаллъ о бдномъ Тидд, который возвратился на приступъ влюбленный боле прежняго, и котораго мисъ Белинда терзала еще боле прежняго. Отецъ ея наконецъ напрямки объявилъ Тидду, что присутствіе его въ Фульгем весьма непріятно Белинд, и что хотя самъ онъ его любитъ и уважаетъ, однако жъ принужденъ проситъ его прекратить свои посщенія. Бдняжка! заплатилъ свои двадцать тысячъ фунтовъ ни за что! Теперь что значили для него шесть процентовъ въ сравненіи съ шестью процентами въ придачу къ рукъ мисъ Белинды Броу?

Мистру Броу было такъ жаль бднаго влюбленнаго пастушка, какъ онъ называлъ меня, и онъ принималъ такое сильное участіе въ моемъ счастіи, что далъ мн отпускъ на два мсяца и велъл хать въ Сомерсетшайръ. Я уложилъ въ чемоданъ дв новыя пары платья отъ фонъ-Штильца, которыя я заказалъ на случай нкотораго событія, носки и фуфайки лейтенанта Смита, цлую пачку нашихъ программъ и два письма отъ Джона Броу, одно къ моей матушк, нашей почтенной вкладчиц, другое къ мистрисъ Гоггари, нашей дорогой акціонерк. Мистръ Броу писалъ, что самый нжный отецъ не могъ пожелать лучшаго сына, чмъ я, что онъ смотритъ на меня какъ на роднаго сына, и совтовалъ убдительно мистрисъ Гоггарти немедленно продать свое имніе, потому-что, говорилъ онъ. поземельная собственность въ цн, но неминуемо должна упасть въ скоромъ времени, цна же акцій вестдидльсекскаго общества сравнительно низка, а чрезъ два года должна необходимо удвоиться, утроиться, даже учетвериться.

Такимъ образомъ я собрался и простился съ моимъ добрымъ Густею. Я зналъ, что уже не вернусь на свою квартирку на Салисбурійскомъ сквер, и потому на прощаніи роздалъ небольшіе подарки семейству своей хозяйки. Она сказала, что никогда не имла такого золотаго жильца, въ похвалъ этой, можетъ-быть, не такъ много лестнаго, потому-что Колокольный переулокъ состоитъ въ вдніи Флитской тюрьмы, и жильцы ея по-большей-части были арестанты, которые, представивъ за себя поручительство, могли жить не въ зданіи тюрьмы, а въ подвдомственномъ ей кварталъ. Что касается до Густи, онъ такъ плакалъ и рыдалъ, что не могъ даже скушать кусочка жаренаго бутерброда съ ветчиною, которымъ я хотлъ угостить его на завтракъ въ кофейн, когда же я ушелъ, онъ все стоялъ въ воротахъ почтоваго двора, махая шляпою и носовымъ платкомъ, такъ-что ему, кажется, придавили ногу колесами почтовой кареты, по-крайней-мр, прозжая черезъ ворота, я слышалъ, какъ онъ ревлъ. Какъ непохожи были мои теперешнія чувства, когда я гордо сидлъ на козлахъ, подлъ кучера, Джама Варди, съ тмъ, что я чувствовалъ въ послднее свое путешествіе въ этой же карет, когда разставался съ моею милою Мери и халъ въ Лондонъ съ своею брильянтовою булавкою.

Когда мы пріхали въ Грумплей, — мстечко въ трехъ миляхъ отъ вашей деревни, гд почтовая карета обыкновенно останавливается, чтобы выпить рюмочку элю въ попльтоновскомъ кабак, — вокругъ гостинницы собралась такая толпа народа, какъ-будто бы прозжалъ самъ мистръ Попльгопъ, нашъ членъ въ палат. Тутъ былъ и содержатель гостинницы, и вс именитые люди мстечка. Туть же былъ и Томъ Уилеръ, ямщикъ почтоваго заведенія мистрисъ Ринсеръ, въ нашемъ город, онъ погонялъ пару старыхъ почтовыхъ клячъ, впряженныхъ… Боже мой, да, точно…. въ желтой каретъ ттушка, въ которой она вызжала три раза въ годъ, она сидла въ ней, въ турецкой шали и въ новой шляпк съ перомъ, махала въ окно кареты блымъ платкомъ, а Томъ Уилеръ кричалъ ‘ура’, а толпа босоногихъ, оборванныхъ грумплейскихъ мальчишекъ бжала за каретою и также орала во все горло ‘ура’, сама не зная за что и про что. Какъ однако жъ перемнилась роль Тома Уилера? я помню какъ онъ, за нсколько лтъ передъ тмъ, стегнулъ меня арапникомъ и согналъ съ запятокъ, на которыя я взлзъ, чтобы прокатиться.

За ттушкиною каретою хала бричка флота лейтенанта Смита, который сидлъ въ ней съ своею супругою, и самъ правилъ своею старою и жирною малорослою лошадкою. Я посмотрлъ на заднюю скаью, не увижу ли тамъ нкоторой особы…. О, глупецъ! а нкоторая особа сидла съ ттушкою въ желтой карет, лицо ея зарумянилось какъ піонъ и сіяло счастьемъ и красотою!— О, какъ оно сіяло счастьемъ и красотою! На ней было блое платьице и прозрачный голубой съ желтымъ шарфъ: ттутика говорила, что это гоггартіевскіе цвта, но я до настоящаго времени не понимаю, что общаго между Гоггартами и голубымъ и желтымъ цвтами.

Вдругъ кондукторъ почтовой кареты затрубилъ, и четверня ея поскакала, мальчишки опять заорали, меня кой-какъ сунули въ карету, между Мери и тетушкою, Томъ Уилеръ стегнулъ своихъ гндокъ, а лейтенантъ, — который дружески пожалъ мн руку, и котораго собака на этотъ разъ не изъявила ни малйшаго желанія укусить меня, лейтенантъ такъ усердно началъ колотить жирные бока своей лошадки, что паръ поднялся отъ нихъ столбомъ. И такимъ небывалымъ, торжественнымъ шествіемъ вступили мы въ нашу деревню.

Добрая матушка и мои девять сестеръ, вс въ нанковыхъ спенсерахъ,— у меня въ чемодан было по подарочку для каждой,— не имя средствъ нанять экипажъ, ждали насъ у дороги передъ деревнею, и какъ он махали и руками и платками! Тетушка почти не смотрла на нихъ, а только величаво кивнула головою, что, впрочемъ, просительно женщин ея состоянія, Мери же Смитъ махала имъ въ отвтъ руками и платкомъ не хуже ихъ самихъ. Ахъ, какъ плакала, какъ радовалась добрая матушка, когда обняла меня, называла меня своимъ утшеніемъ на старости, своимъ сокровищемъ, смотрла на меня какъ на чудо добродтели и генія, между-тмъ, какъ я былъ просто счастливчикъ, которому, при помощи добрыхъ друзей, повезло такъ, что онъ, самъ того не подозрвая, вдругъ очутился важнымъ и достаточнымъ человкомъ.

Между нами было напередъ улажено, что я не буду жить у матущки. Хотя она была не совсмъ въ ладахъ съ мистрисъ Гоггарти, однако же она говорила, что я для собственнаго своего добра долженъ поселиться у ттушки. Такимъ-образомъ она сама лишала себя удовольствія имть меня при себ, что касается до меня, то, хотя матушкинъ домъ былъ гораздо бдне, однако же для меня онъ былъ несравненно лучше роскошныхъ палатъ мистрисъ Гоггарти, не говоря даже о проклятомъ розоліо, которое я теперь долженъ былъ глотать уже не стаканами, а кружками.

И такъ мы похали прямо къ мистрисъ Гоггарти: у нея былъ приготовленъ по этому случаю большой обдъ, и даже нанятъ лишній слуга. Выходя ихъ кареты, она дала Тому Уилеру шесть пенсовъ, сказавъ, что это ему на водку, а что за лошадей она разсчитается посл съ мистрисъ Ринсеръ. Томъ очень разсердился, бросилъ деньги, ужасно ругался, на что тетушка очень справедливо сказала ему, что онъ грубіянъ и наглецъ.

Тетушка такъ полюбила меня, что почти не выпускала изъ глазъ. Каждое утро мы сводили счеты, и разсуждали по цлымъ часамъ о томъ, какъ выгодно будетъ продать Слопертонъ, однако жъ онъ не продавался, потому-что никто не давалъ Годжу и Смитерсу назначенной ттушкою цны. Она часто увряла меня также, что по смерти своей все свое имущество завщаетъ мн.

Годжъ и Смитерсъ также дали вечеръ, и чрезвычайно честили меня, какъ и вообще вс жители деревни. Кто не могъ дать обда, звалъ на чай, и вс пили за здоровье жениха и невсты. Сколько разъ Мери краснла посл обда или ужина отъ нескромнаго намека на предстоящую перемну въ ея судьб.

Наконецъ назначенъ и день обряда, и 24 іюля 1823 года я сдлался счастливымъ супругомъ самой хорошенькой невсты во всемъ Сомерсетшайр. Мы пошли къ внцу изъ дому матушки, по ея настоятельному желанію, мои девять сестеръ были подружками невсты, и Густя Госкинсъ нарочно прискакалъ изъ Лондона, чтобы быть моимъ шаферомъ. Онъ занялъ мою прежнюю комнату у матушки, гостилъ у нея недлю и ухалъ съ зазнобою въ сердц, которую породили глазки мисъ Винни Титмаршъ, моей четвертой сестры. Это я узналъ впослдствіи.

Ттушка была очень милостива къ намъ въ день свадьбы. За нсколько недль еще передъ тмъ она велла мн писать въ Лондонъ, чтобы мн выслали три богатыхъ платья для Мери отъ знаменитой мадамъ Манталини, и нсколько бездлушекъ и шитыхъ носовыхъ платковъ отъ Говеля и Джемса. Вс эти вещи были мн высланы, и я подарилъ ихъ невст, но мистрисъ Гоггарти сказала мн, что она сама позаботится объ уплат, что я нашелъ весьма милостивымъ отъ нея. Она одолжила намъ также свою желтую карету, чтобы хать въ церковь, и собственными ручками сшила своей милой племянниц мистрисъ Титмаршъ, прекрасный ридикюль изъ малиноваго атласу. Въ ридикюли была рабочая коробочка съ полнымъ рабочимъ приборомъ, потому-что тетушка надялась, что мистрисъ Титмаршъ никогда не бросить иголки, былъ въ немъ также кошелекъ, содержавшій нсколько серебряныхъ пенсовъ и какую-то рдкую монетку.— Пока вы будете хранить ихъ, моя милая, сказала мистрисъ Гоггарти, вы не будете нуждаться, я усердно молю Бога, чтобы вы сохранили ихъ.— Въ карманъ кареты нашли мы также корзинку бисквитовъ и бутылку розоліо. Мы засмялись и отдали драгоцпный напитокъ Тому Уилеру, которому онъ, кажется, понравился не боле, чмъ намъ.

Считаю излишнимъ упомянуть, что я пошелъ къ внцу во фрак фонъ-штильцевской работы (четвертый въ одинъ годъ!) — и что на груди моей горлъ большой гоггартіевскій брильянтъ.

III.

Весь нашъ медовый мсяцъ мы провели въ строеніи плановъ будущей своей жизни въ Лондон, и построили себ настоящій рай въ миніатюр. И мудрено-ли? лта мои и моей молодой жены, сложенныя вмст, едва дошли бы до сорока, притомъ, скажу откровенно, я, съ своей стороны, никогда не находилъ ничего дурнаго въ строеніи воздушныхъ замковъ, а между-тмъ оно доставляетъ столько удовольствія.

Само собою разумется, что я еще до отъзда изъ Лондона дятельно занялся пріисканіемъ мста, гд бы прилично было поселиться людямъ съ нашими ограниченными средствами. Вдвоемъ съ Густей, въ свободные отъ службы часы, обгали мы весь городъ и вс предмстья, и выборъ нашъ остановился на небольшомъ, уютномъ домик въ Камдентоун, съ садикомъ, будто нарочно приготовленнымъ для нкоего мелкаго народца, когда онъ явится, съ конюшнею и сараемъ, если намъ удастся завестись лошадью и кабріолетомъ, и почему жъ бы не завестись годика черезъ два-три?— мсто здоровое, вольный воздухъ, не слишкомъ далеко отъ торговыхъ частей города, — и за все это — тридцать фунтовъ въ годъ. Я описалъ Мери этотъ уголокъ съ такимъ же восторгомъ, какъ Санхо описываетъ Жиль-Блазу Лизіасъ, и мои молодая жена заране радовалась своему будущему хозяйству, общала сама стряпать самыя лакомыя кушанья, особенно ягодные пуддинги, до которыхъ я страшный охотникъ, и приглашала Густю обдать каждое воскресеніе въ гераньевой бесдк (такъ называлась эта дачка), съ тмъ только, чтобы онъ не курилъ своихъ скверныхъ сигаръ. Густя же уврялъ, что онъ отъищетъ квартирку въ нашемъ сосдств, потому-что онъ и слышать не хотлъ о возвращеніи въ Колокольный переулокъ. гд мы были счастливы вдвоемъ. Добрая Мери сказала, что она попроситъ свою невстку Винни поселиться у нея, чтобы ей не было скучно, при этомъ она лукаво взглянула на Госкинса, а онъ покраснлъ и пробормоталъ только: — Это зачмъ?

Но вс наши золотыя мечты, вс наши сладостныя надежды разсыпались въ прахъ по возвращеніи нашемъ изъ небольшаго послсвадебнаго путешествія, когда мистрисъ Гоггарти объявила намъ, что провинція ей надола, и что она ршилась хать въ Лондонъ съ своими дорогими племянникомъ и племянницею, присмотрть за въ хозяйствомъ и познакомить съ своими столичными друзьями.

Что тутъ было длать? Мы мысленно отправляли почтенную ттушку — куда бы то ни было, только не въ Лондонъ. Но длать было нечего, мы принуждены были взять ее съ собою, потому-что, китъ говорила матушка, еслибъ мы ее оскорбили отказомъ, имніе перешло бы въ другія руки, а намъ, молодымъ супругамъ, оно, конечно, было бы не лишнимъ.

И такъ мы возвратились въ столицу въ довольно пасмурномъ настроеніи духа, мы совершили поздку на почтовыхъ, въ собственномъ экипаж мистрисъ Гоггарти, потому-что надо же было привезти въ городъ ея карету, да и прилично ли особ ея лтъ и званія хать въ дилижанс. На мою долю пришлось заплатитъ четырнадцать фунтовъ прогонъ, что почти истощило остававшійся у меня небольшой запасъ денегъ.

По прізд въ Лондонъ, начались хлопоты и непріятности съ квартирами, въ три недли мы перемнили три квартиры. На первой мы поссорились съ хозяйкою: тетушка увряла, что она отрзала кусочикъ отъ бараньяго жаркаго, поданнаго намъ къ обду. Со второй мы съхали вотъ почему, тетушк показалось, что служанка — мы нанимали квартиру съ прислугою, — что служанка крала сальные огарки, наконецъ, съ третьей оттого, что на первое же утро тетушка вышла къ чаю съ лицомъ опухшимъ и искусаннымъ нкими незваными гостями. Однимъ словомъ, я былъ измученъ и взбшенъ безпрестанными хлопотами и кочеваніемъ съ квартиры на квартиру, и безконечными розсказнями, жалобами и бранью тетушки. Что-же касается ея знатныхъ друзей, то никого не было въ Лондон, и ттушка принялась опять мучить меня своими претензіями на то, что я не представилъ ее Джону Броу и лорду и леди Типтофъ, ея родственникамъ.

Когда мы пріхали въ Лондонъ, мистръ Броу находился въ Брайтонъ, по возвращеніи его, я сначала не хотлъ говорить ему, что привезъ съ собою ттушку, и что нуждаюсь въ деньгахъ. Когда же наконецъ я принужденъ былъ открыться ему въ послднемъ и просить его дать мн частъ жалованья впередъ, онъ сдлалъ недовольное лицо, но какъ скоро я объяснилъ, что причиною моего безденежья былъ пріздъ въ Лондонъ мистрисъ Гоггарти, онъ заговорилъ другимъ языкомъ.

— Давно бы такъ сказалъ, любезнйшій, теперь выходитъ другое дло, сказалъ онъ. Мистрисъ Гоггарти въ такихъ лтахъ, что должно ей во всемъ угождать. Вотъ теб сто фунтовъ, и прошу тебя смло обращаться ко мн, какъ скоро понадобится еще.

Эти деньги дали мн возможность вывернуться до того времени, когда ттушка заплатитъ свою долю въ хозяйств. На слдующій день мистръ и мистрисъ Броу пріхали въ своей великолпной карет четвернею, сдлать визитъ мистрисъ Гоггарти.

Это было въ тотъ самый день, какъ бдная моя ттушка вышла къ чаю съ лицомъ въ такомъ обидномъ положеніи, и она не приминула объяснить мистрисъ Броу причину этого явленія, и сказать, что въ Гоггарти-кастл, ея сомерсетшайрскомъ помстьи, она никогда и не слыхала и въ голову ей не приходило о подобныхъ гадкихъ, отвратительныхъ тваряхъ.

— Боже милостивый! вскричалъ мистръ Джонъ Броу, особ вашего званія, вашего рожденія терпть такія ужасныя непріятности! почтенной родственниц моего милаго Титмарша! Нтъ, сударыня, да не скажутъ, что Джонъ Броу допустилъ мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти-касгля до такого униженія, пока онъ можетъ предложить ей тихое, скромное, спокойное жилище, — разумется далекое, сударыня, отъ того великолпія. къ которому вы привыкли по своему высокому положенію. Изабелла, душа моя…. Белинда, просите мистрисъ Гоггарти. Скажите ей, что домъ Джона Броу принадлежитъ ей съ погребовъ до чердаковъ, да, сударыня, повторяю, съ погребовъ до чердаковъ… И прошу, — умоляю — приказываю, чтобы вещи мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти-кастля были немедленно отнесены въ мою карету! Потрудитесь, мистрисъ Титмаршъ, потрудитесь сами собрать ихъ, чтобы ваша достопочтенная ттушка не подвергалась боле прежнимъ неудобствамъ.

Мери вышла, изумленная этимъ приказаніемъ. Но, разсуждала она, мистръ Броу вдь великій человкъ, и благодтель ея мужа. И хотя глупенькая заплакала, принявшись укладывать и увязывать огромные ттушкины чемоданы, однако же исполнила порученіе и потомъ вышла съ улыбающимся лицомъ къ ттушк, которая въ это время разсказывала мистру и мистрисъ Броу, какіе великолпные балы давались въ Дублин у лорда-намстника въ то время, какъ эту должность занималъ лордъ Чарлвиль.

— Ваши чемоданы готовы, ттушка, но я не могу поднять ихъ, сказала Мери.

— Конечно, гд вамъ поднять ихъ? сказалъ Джонъ Броу, быть можетъ нсколько пристыженный.— Эй! Георгъ, Фредерикъ, Августъ, взойдите сюда на минуту, снесите въ карету чемоданы мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти-кастля, которые вамъ здсь покажутъ.

Заботливость мистра Броу дошла до того, что когда его блоручки лакеи отказались отъ работы, которую считали для себя унизительною, онъ самъ взялъ два чемодана и понесъ ихъ въ карету, говоря дорогою такъ громко, что слова его были слышны на всю улицу — Джонъ Броу не гордецъ, нтъ, въ немъ нтъ ни на-волосъ гордости, и если слуги его слишкомъ знатны и спсивы, онъ подастъ имъ примръ смиренія.

Мистрисъ Броу также сбжала съ лстницы и выхватила одинъ чемоданъ изъ рукъ мужа, но чемоданъ былъ для нея слишкомъ тяжелъ. и потому она довольствовалась тмъ, что сла на него, и спрашивала всхъ прохожихъ, не ангелъ ли сущій ея мужъ, мистръ Джонъ Броу?

Такимъ образомъ ттушка оставила насъ. Я ничего не зналъ объ этомъ, потому-что находился въ это время на служб, но возвращаясь домой въ пять часовъ съ Густею, я увидлъ мою милую Мери, которая высунулась въ окно, улыбалась намъ и длала знаки, чтобы мы взошли оба. Это удивило меня, потому-что тетушка терпть не могла Госкинса, и даже не разъ говорила мн, что или онъ или она должны оставитъ домъ. Мы взошли, и вотъ Мери, осушившая уже слезы, встртила насъ съ самымъ улыбающимся личикомъ, смялась, хлопала въ ладоши, прыгала и безпрестанно жала руку Густъ. И что жъ вы думаете, выдумала проказница? Просто не поврите: объявила, что она хочетъ хать съ нами въ воксалъ.

Такъ какъ столъ былъ накрытъ только на три прибора, Густя робко, съ трепетомъ слъ на указанное ему мсто, тогда мистрисъ Титмаршъ разсказала намъ все, что случилось, и какъ мистрисъ Гоггарти ухала въ Фульгемъ въ великолпной каретъ мистра Броу, запряженной четвернею дорогихъ копей.

— Пусть себ детъ съ Богомъ! сказалъ я, къ стыду своему, и право, наши телячьи котлетки и ягодный пуддингъ показались вдесятеро вкусне, чмъ тетушк Гоггарти ея богатый обдъ на серебр въ Вороньемъ-гнзд.

Мы провели самый пріятный вечеръ въ воксал. Густя настоялъ на томъ, чтобъ мы позволили ему угостить насъ. Во все время отсутствія ттушки, которое продолжалось три недли, мы ни разу не пожелали, увряю васъ, чтобы она возвратилась, потому-что безъ нея было намъ гораздо веселе и спокойне. Моя милая Мери обыкновенно приготовляла мн позавтракать передъ отправленіемъ моимъ къ дожности, а по воскресеньямъ былъ для насъ настоящій праздникъ. Мы ходили смотрть, какъ обдали дти въ воспитательномъ дом, и слушали прекрасную музыку, но какъ ни хороша была музыка, еще лучше было смотрть на самихъ дтей, на ихъ невинныя, счастливыя личики! Въ будни мистрисъ Титмаршъ ходила обыкновенно около пяти часовъ прогуляться, по лвой сторонъ улицы, къ Гольборну, и иногда доходила даже до Сноу-гиля. Въ этой прогулк наврно встрчались ей два молодые пріятеля изъ конторы вольнаго весгдидльсекскаго страховаго общества, и потомъ какъ весело возвращались они втроемъ обдать! Однажды мы поспли къ ней въ то самое время, какъ какой-то уродъ на высокихъ каблукахъ, съ палкою съ золотымъ набалдашникомъ, съ огромными усами, которые покрывая ему почти все лицо, скалилъ зубы подъ шляпку Мери и что-то говорилъ ей. Это было передъ самою фабрикою Дея и Мартина, которая въ то время вовсе не походила на ныншнее прекрасное зданіе, уродъ стоялъ тутъ, заговаривая съ Мери и пожирая ее глазами, когда мы съ Густею налетали на него, схватили за воротъ и въ одно мгновеніе онъ полеталъ кубаремъ подъ извощичью колоду и растянулся на грязной солом. Стоявшіе тутъ водовозы и извозчики поджали бока и захохотали во все горло. Но всего лучше было то, что парикъ и усы его остались у меня въ рукахъ.— Не обижай его слишкомъ, Самуилъ, сказала Мери. И такъ мы отдали ему парикъ, который одинъ изъ извозчиковъ нахлобучилъ на свою шапку и торжественно отнесъ ему среди общаго хохота.

Онъ началъ-было кричать несвязныя рчи, изъ которыхъ я разслышалъ только: — arrtez,— Franais,— champ d’honneur. Но мы продолжали путь, и Густя обратился только къ мосье Французу, приставивъ большой палецъ къ носу и раскинувъ остальные. При этомъ между извозчиками поднялся новый хохотъ, еще громче прежняго. Этимъ кончилось приключеніе

Недли черезъ полторы по отъздъ тетушки, получилъ я отъ нея письмо, которое сообщаю здсь, исправивъ только, для удобства читателя, нкоторые обороты и ошибки противъ правописанія, потому-что ттушка не сильна была въ грамматик.

‘Любезный племянникъ, я сначала серіозно помышляла о возвращеніи въ Лондонъ, гд ты и моя племянница, безъ-сомннія, ощущаете мое отсутствіе, потому-что она, бдняжка, незнакома съ обычаями столицы, неопытна въ экономіи и во всемъ необходимомъ для жены и хозяйки, и, конечно, съ трудомъ можетъ управиться безъ меня.

Скажи ей, чтобъ она ни подъ какимъ предлогомъ не давала за говядину боле шести съ половиною пенсовъ за лучшіе куски, а въ супъ четыре пенса съ половиною, и что масло перваго сорту стоитъ въ Лондон осемь съ половиною пенсовъ, на пудинги же и на кухн пусть употребляетъ масло похуже и подешевле. Мистрисъ Титмаршъ очень дурно уложила мои чемоданы, такъ что гвоздемъ отъ замка протерло мое желтое шелковое платье. Я починила его и уже надвала два раза на вечерахъ, — просто семейные, но богатые вечера,— которые давалъ мой гостепріимный хозяинъ: а въ субботу на большой обдъ надла гороховое бархатное, и велъ меня къ столу лордъ Скарамучь. Обдъ былъ самый великолпный. Супъ въ двухъ маскахъ, съ обоихъ концевъ стола, одна блая, другая темная, потомъ палтусъ и лосось, съ огромными мисками подливки изъ морскихъ раковъ. Одни раки стоили пятнадцать шиллинговъ, а палтусъ три гинеи, лосось поданъ на столь цлый, всомъ по-крайней-мр фунтовъ двадцать, а ужъ нтъ того, чтобы подавали блюдо въ другой разъ, вотъ недля уже, а той лососины не увидишь, ни даже холодной къ завтраку или въ винегрет. Такая расточительность была бы какъ разъ по душ мистрисъ Титмаршъ, знаю ее, стыдно-де, скажетъ, сальные огарки считать. Счастье вамъ, молодые люди, что есть у васъ старуха-тетка, которая иной разъ присмотритъ, да научить, а есть еще люди, которые, если бъ не то, что у нея кошелекъ плотенъ, готовы бы се за дверь выпроводить. Я не о теб говорю, Самойлушко, ты, надо правду сказать, всегда былъ нжнымъ и почтительнымъ племянникомъ, но есть такіе люди. Пустъ же ихъ будутъ спокойны, немного остается мн прожить на свт, а вотъ-то будутъ радоваться, какъ положатъ меня въ гробъ!

А въ воскресенье мн больно не поздоровилось, вдругъ боль такая въ желудк, что я думала пришелъ послдній часъ. Я полагала, что это можетъ быть отъ подливки изъ морскихъ раковъ, но докторъ Блоггъ, за которымъ тотчасъ послали, сказалъ, что онъ боится, не желудочная ли чахотка, однако же прописалъ мн пилюли и микстуры, отъ которыхъ мн стало легче. Пожалуйста, сходи къ нему, успешь какъ-нибудь на обратномъ пути изъ должности, посылаю теб и адрессъ, кланяйся ему отъ меня и дай одинъ фунтъ и шиллингъ. При мн нтъ денегъ, кром десятифунтовой ассигнаціи, остальныя въ моей шкатулк, на твоей квартир.

‘Хотя гостепріимный мистръ Броу такъ богато услаждаетъ своихъ гостей, однако же, увряю тебя, онъ не забываетъ и пищи для духа. Во всемъ здсь богатство и роскошь, чай, завтракъ, обдъ, все подается на серебряной и золотой посуд, на каждой вещи его гербъ и девизъ, улей съ латинскою надписью Industria, то-есть, ‘трудъ’, на всемъ, даже на рукомойник и умывальниц въ моей комнат.

‘Мистрисъ Броу, сказать между нами, пустая женщина, ни характера, ни ума. Что жъ касается мисъ Белинды, это злая, капризная, сварливая двчонка, я одинъ разъ уже погрозилась отдуть ее порядкомъ, и минуты не осталась бы въ домъ, еслибъ мистръ Броу не принялъ моей стороны, не принудилъ ее извиниться предо мною.

‘Не знаю, право, когда я вернусь въ городъ, здсь мн такъ хорошо и такъ меня любятъ. Докторъ Блоггъ говорить, что фульгемскій воздухъ самое лучшее леченіе для моей конституціи, а какъ хозяйки не хотятъ ходить со мною гулять, то мистръ Граймсъ-Вагшотъ былъ такъ добръ, что насколько разъ ходилъ со мною, какъ сладостно съ такимъ умникомъ скитаться то въ Путней, то въ Вендсвортъ, и дивиться чудесамъ природы. Я говорила съ нимъ на счетъ моего слопертонскаго имнія, онъ не раздляетъ мннія мистра Броу и не совтуетъ мн продавать его, но въ этомъ дл я никого не послушаюсь, а разсужу сама.

Между-тмъ ты долженъ пріискать себ квартиру поудобне и поприличне, да смотри, чтобы постель мою каждый день согрвали, чтобы въ дождливые дни разводили огонь въ моемъ камин. И скажи мистрисъ Титмаршъ, чтобы она присмотрла за моимъ синимъ шелковымъ платьемъ, и держала его въ готовности къ тому времени, какъ я пріду, а мой малиновый спенсеръ можетъ она взять себ. Надюсь, что она не таскаетъ тхъ трехъ прекрасныхъ платьевъ, которыя ты подарилъ ей, пусть она бережетъ ихъ на другое время, когда ей нужно будетъ пощеголять. Я скоро представлю ее моей пріятельниц мистрисъ Броу, и другимъ моимъ хорошимъ знакомымъ. Остаюсь

любящая тебя ттка’.

‘Я писала, чтобъ мн прислали изъ Сомерсетшайра ящикъ розоліо. Когда онъ прибудетъ, пожалуйста прійми его, и пришли половину сюда, да разумется, заплати за провозъ. Я намрена порадовать этимъ подарочкомъ моего добраго хозяина, мистра Броу’.

Мистръ Броу самъ отдалъ мн это письмо въ контор, прося извинить, что распечаталъ его по ошибк. Письмо было подано ему съ цлою кипою другихъ писемъ, и онъ распечаталъ его не взглянувъ на надпись. Но онъ уврялъ, что не читалъ его, чему я былъ очень радъ, потому-что вовсе не желалъ, чтобы онъ узналъ мнніе тетушки о его жен и дочери.

На слдующій день прізжій, остановившійся въ гостинниц Томса, прислалъ въ контору сказать мн, что онъ очень желаетъ поговорить со мною о важномъ дл. Я пошелъ, и каково было мое удивленіе, когда я увидлъ стариннаго своего пріятеля Смитерса, фирмы ‘Годжъ и Смитерсъ’. Онъ только-что вышелъ изъ дилижанса и не усплъ еще снять дорожнаго платья.

— Любезный другъ мой, Титмаршъ, сказалъ онъ мн, вы ближайшій наслдникъ вашей тетушки, и я долженъ сообщить вамъ новость, которую слдуетъ вамъ знать. Она писала намъ, чтобы мы прислали ей ящикъ ея доморощенаго вина, которое она называетъ розоліо, и которое лежитъ въ нашихъ кладовыхъ вмст съ ея мебелью.

— Ну, сказалъ я, улыбаясь, по моему пусть она раздаритъ свое розоліо, сколько ей угодно, отрекаюсь отъ всхъ правъ своихъ на него.

— Врю, сказалъ Смитерсъ, да не въ томъ дло, хотя, сказать правду, мебель ея очень мшаетъ намъ. Дло въ томъ, что въ приписк къ своему письму, она приказываетъ объявить въ газетахъ, что слопертонское и скваштейльское имнья продаются немедленно, потому-что она располагаетъ сдлать другое употребленіе изъ своихъ капиталовъ.

Я очень хорошо зналъ, что слопертонское и скваштейльское имнія были для господъ Годжа и Смитерса очень не дурною оброчною статьею, потому-что тетушка была въ вчныхъ тяжбахъ съ своими мызниками, и дорого платилась за свою страсть тягаться. По этой причин, забота мистра Смитерса на счетъ продажи этихъ имній казалась мн не совсмъ безкорыстною.

— Неужели, мистръ Смитерсъ, вы пріхали въ Лондонъ затмъ только, чтобы сообщить мн это? Вамъ бы лучше немедленно исполнить волю ттушки, или хать въ Фульгемъ посовтоваться съ нею объ этомъ предметъ.

— Помилуйте, мистръ Титмаршъ! разв вы не видите, что какъ скоро она продастъ имніе, она отдастъ деньги мистру Броу, а когда деньги будутъ въ его рукахъ….

— Она будетъ получать семь процентовъ вмсто трехъ, въ этомъ я еще не вижу большой бды.

— А чмъ же они обезпечены, разсудите сами. Онъ человкъ честный, почтенный, — въ этомъ нтъ сомннія Но почему знать? мало и что можетъ случиться? Вдругъ какое-нибудь несчастіе въ торговл, и эти сотни компаній, въ которыхъ онъ участвуетъ, разорятъ его, — вовлекутъ въ совершенную гибель. Вотъ, напримрь. компанія инбирнаго пива, которой онъ директоромъ, о ней идутъ очень неблагопріятные слухи. Или компанія бафинскихъ мховыхъ промысловъ, акціи ея очень падаютъ, а Броу также директоромъ. Компанія патентованныхъ пожарныхъ трубъ, — акціи упали на тридцать-пять процентовъ и объявленъ новый выпускъ, котораго никто не раскупитъ.

— Пустяки, мистръ Смитерсъ! У мистра Броу на пять сотъ тысячъ фунтовъ акцій вольнаго вестдидльсекскаго общества, а разв курсъ ихъ падаетъ? Да и кто же совтовалъ ттушк пустить свои деньги въ это предпріятіе, позвольте спросить?

Я зналъ, что на это Смитерсу нечего было отвчать.

— Все это правда, это очень выгодное предпріятіе, конечно, и притомъ доставило вамъ триста фунтовъ въ годъ, любезный Титмаршъ, и вы можете насъ поблагодарить за участіе, которое мы всегда принимали въ васъ, — по истин, мы любили васъ какъ роднаго сына, а мисъ Годжъ по настоящее время еще не оправилась отъ удару, который нанесла ей нкоторая свадьба.— Не станете же вы упрекать насъ за то, что мы были виновниками вашего счастія и благосостоянія?

— Конечно, нтъ, отвчалъ я, дружески пожавъ ему руку и принимая стаканъ вина съ бисквитами, который онъ веллъ подать.

Смитерсъ однако же снова приступилъ ко мн: — Титмаршъ, сказалъ онъ, поврьте мн, вытащите свою ттку изъ Вороньяго-гнзда. Она писала къ мистрисъ С** предлинное письмо о какомъ-то пройдох, который ходитъ гулять съ нею, о Граймс-Вапшот. Этотъ человкъ иметъ виды на нее. Въ 1814 году онъ былъ подъ судомъ въ Ланкастер за подлогъ, и едва вынесъ голову изъ петли. Берегитесь его: онъ иметъ виды на ея деньги.

— Пустяки, сказалъ я, вынимая изъ кармана письмо мистрисъ Гоггрти, вотъ читайте сами.

Смитерсъ со вниманіемъ прочиталъ письмо, которое по видимому очень смшило его, и отдавая его мн, сказалъ.— Когда такъ, Титмаршъ, то я прошу васъ только о двухъ вещахъ, которыми вы меня премного обяжете, во-первыхъ, чтобы ни душ живой не было извстно о пріздъ моемъ въ Лондонъ, а во-вторыхъ, позвольте мн отобдать сегодня у васъ съ вашею прелестною женою.

— Охотно общаю и то и другое, отвчалъ я, смясь. Но если хотите обдать у меня, то о прізд вашемъ будетъ извстно, потому-что у насъ обдаетъ пріятель мой Густя Госкинсъ, онъ почти каждый день обдаетъ у насъ съ-тхъ-поръ, какъ тетушка у хала къ Броу.

Смитерсъ также засмялся, и сковалъ: — Надо за бутылкою взять съ него слово молчать.

Посл этого мы разстались до обда.

Посл обда неотвязчивый законникъ опятъ присталъ ко мн, и на этотъ разъ къ нему присоединились Густя и моя жена, которая въ этомъ случа дйствовала совершенно безкорыстно, — и даже больше чмъ безкорыстно, потому-что отдала бы все на свт затмъ только, чтобы не жить въ одномъ дом съ ттушкою. Но она говорила, что доводы мистра Смитерса убждали ее, да и самъ я принужденъ былъ признать ихъ справедливость. Но я заслъ за своего конька, я объявилъ на отрзъ, что тетушка иметъ право располагать своимъ имніемъ какъ ей заблагоразсудится, и что я не хочу имть никакого вліянія на ея дйствія.

Посл чаю оба гостя вышли вмст, и Густя сказывалъ мн посл, что Смитерсъ разспрашивалъ его о длахъ компаніи, о мистр Броу, обо мн и моей жен, и обо всемъ, что до насъ касалось.— Вы счастливый молодой человкъ, мистръ Госкинсъ, говорилъ онъ, и кажется большіе пріятели съ этою очаровательною молодою четою.— На это Густя отвчалъ, что онъ смло считаетъ себя нашимъ другомъ что онъ въ продолженіе шести недль пятнадцать разъ обдалъ у васъ, и что на свт не найдется боле добраго, благороднаго и гостепріимнаго малаго, чмъ я. Все это повторяю не затмъ, чтобы трубитъ себ похвалу, но потому-что эти распросы Смитерса имли тсную связь съ послдующими событіями, которыя будутъ разсказаны въ настоящей исторіи.

На слдующій день, когда мы сидли за столомъ надъ холодной жареною бараниною, отъ которой наканун Смитерсъ облизывалъ себ пальчики, и Густя раздлялъ нашу скромную трапезу, вдругъ раздался шумъ извощичьей кареты, которая остановилась у нашего подъзда. Мы сначала не обратили на нее вниманія, потомъ и о слышалисъ тяжелые шаги на лстниц, вроятно кто-нибудь къ верхнимъ жильцамъ, думали мы. Но вотъ вдругъ дверь распахнулась, и на порогъ предстала — сама мистрисъ Гоггарти. Густя, который только-что сдувалъ пну съ кружки портера, чтобы вкусить чудное питье, и который все время морилъ насъ со смху своими розсказнями и шутками, при вид мистрисъ Гоггарти поставилъ кружку, поблднлъ, и не зналъ куда смотрть. Сказать правду, и вс мы чувствовали себя какъ-то неловко.

Ттушка посмотрла свысока на Мери, потомъ сверкнула гнвнымъ взоромъ на Густю, сказала.— Правда, совершенная правда, мой бдный племянникъ!— Затмъ она бросилась въ истерикахъ въ мои объятія, и увряла, клялась, почти рыдая, что никогда, никогда не оставить меня.

Я и никто изъ насъ не могъ постичь, откуда такое необыкновенное волненіе въ мистрисъ Гоггарти. Когда бдная Мери довольно неохотно протянула ей руку, она оттолкнула ее, а когда Густя сказалъ мн съ робостью: — Я здсь, кажется, лишній, Самуилъ, я лучше уйду!— мистрисъ Гоггарти сурово взглянула ему прямо въ лицо, величественно указала пальцемъ на дверь, и сказала: — Я тоже думаю, сэръ, что вамъ бы лучше выйти.

— А я думаю, что мистръ Госкинсъ можетъ оставаться здсь сколько ему угодно, возразила жена моя съ твердостью.

— Я знаю, что вы это думаете, сударыня, отвчала мистрисъ Гоггарти съ злобною усмшкою. Но слова и Мери и тетушки были совершенно потеряны для Густи, потому-что онъ, не дожидаясь ихъ, схватилъ шляпу, и я слышалъ, какъ онъ скатился съ лстницы.

Ссора кончилась, какъ водится, тмъ, что Мери залилась слезами, а тетушка принялась повторять еще съ большимъ жаромъ, что она надется, что еще не поздно, и что съ этого дня она никогда, никогда не оставитъ меня.

— Что могло побудить ттушку воротиться, и еще такою сердитою? сказалъ я Мери, когда мы остались вечеромъ одни въ своей комнатъ, но жена увряла, что она не знаетъ, и не понимаетъ. Только много лгь спустя узналъ я причину этой ссоры и внезапнаго появленія мистрисъ Гоггарти.

Гадкій, жирный, грубый крошка Смитерсъ разсказалъ мн это, какъ мастерскую продлку, въ прошломъ году, въ то же время, когда показалъ мн письмо господъ Гиксона, Диксона, Паксона и Джаксона, которое было приведено выше.

— Другъ мой, Титмаршъ, сказалъ онъ, вы ршились оставить мистрисъ Гоггарти въ Вороньемъ-гнзд, въ когтяхъ Броу, а я ршился, во что бы ни стало, вырвать ее оттуда. Я ршился убитъ, такъ сказать, однимъ выстрломъ двухъ самыхъ смертельныхъ враговъ вашихъ. Я совершенно ясно видлъ, что преподобный Граймзъ-Вапшотъ подбирался къ денежкамъ вашей ттушки, и что мистръ Броу имлъ на нихъ такіе же хищническіе виды, то-есть, просто хотлъ ограбить ее. Вотъ я и слъ въ фульгемскій дилижансъ, и какъ пріхалъ, отправился въ ту же минуту на квартиру Граймза.— Сэръ, сказалъ я ему, отьискавъ почтеннаго проповдника, — онъ пилъ горячій джинъ, въ два часа по полудни, или по-крайней-мр въ комнатъ ужасно пахло водкою, — сэръ, сказалъ я ему, въ 1814 году васъ судили въ ланкастерскомъ ассизно.мъ суд за подлогъ….

‘— И оправдали, сэръ, сказалъ Вапшотъ. Провидніе раскрыло мою невинность.

‘— Однако же въ 1816 году не оправдали отъ обвиненія въ худомъ поведеніи, сказалъ я, и вы высидли два года въ Йоркской тюрьм.— Надо вамъ сказать, что я хорошо зналъ всю исторію моего молодца, потому что у меня былъ приказъ объ арестованіи его, когда онъ еще былъ пасторомъ въ Клифтон. Я продолжалъ, не давая ему опомниться отъ первыхъ ударовъ.— Мистръ Вапшотъ, вы ухаживаете за одною почтенною особою, которая въ настоящее время гоститъ у мистра Броу, если вы не дадите мн слова прекратить свое ухаживаніе и отказаться отъ всякихъ видовъ на нее, я выведу васъ на свжую воду.

‘— Я уже общалъ, сказалъ Вапшотъ, съ видомъ изумленія, и въ то же время нсколько успокоившись, — я торжественно, клятвенно общалъ мистру Броу. который приходилъ ко мн сюда нынче утромъ, бранился, клялся…. О, сэръ, просто страхъ беретъ, когда слышишь подобныя клятвы и ругательства на устахъ такого благочестиваго человка!

‘— Какъ, мистръ Броу былъ здсь? спросилъ я съ удивленіемъ

‘— Какъ же, я полагаю, что вы оба по одному слду пришли сюда. Вы, видно, хотите жениться на вдов съ слопертонскимъ и скваштейскимъ помстьями? не такъ ли? Ну, женитесь-себ, Богъ съ вами. Я уже далъ честное слово, что не буду имть ни какого дла со вдовою, а честное слово Вапшота свято.

‘— Я полагаю, сэръ, сказалъ я, мистръ Броу общалъ вышвырнуть васъ изъ дому, если вы еще разъ покажетесь.

‘— Вы видлись съ нимъ, это по всему видно, отвчалъ Вапшотъ. пожавъ плечами. Тутъ я вспомнилъ, что вы мн говорили о распечатанномъ письм, и теперь я нисколько не сомнваюсь въ томъ, что Броу съ намреніемъ вскрылъ и что онъ читалъ его.

‘— Такимъ образомъ одна птичка подстрлена, и я, и Броу, оба мтили въ нее. Теперь оставалось мн стрлять въ самое Воронье-гнздо, и вотъ я отправился, приготовивъ приманки и заряды.

‘Я пріхалъ туда уже въ половин девятаго, и проходя черезъ ворота, увидлъ знакомую фигуру, прогуливавшуюся по фруктовому саду. Это была ваша тетушка, сэръ. Но мн хотлось повидаться сначала съ любезными хозяйками, потому-что, видите ли, Титмаршъ, изъ письма мистрисъ Гоггарти я догадывался, что он жили какъ кошки съ собаками, и надялся вырвать ее изъ дому посредствомъ крпкой ссоры съ ними’.

Я засмялся, и признался Смитерсу, что онъ собаку сълъ въ плутни.

‘— И казалось, сама судьба помогала мн, продолжалъ онъ, мисъ Броу, какъ нарочно, сидла въ гостинной и что-то бренчала на гитар и пла совершенно не въ тонъ. Но вошедши въ комнату, я закричалъ лакею, какъ можно погромче, чтобы онъ не шумлъ, потомъ постоялъ нсколько времени неподвижно, и наконецъ приблнялся къ ней на цыпочкахъ. Мисъ Броу видла каждое мое движеніе въ зеркал, однако же она притворилась, будто не видла меня, и окончила свою арію блистательною руладою.

‘— Боже мой! вскричалъ я, простите мн, сударыня, что я прервалъ эту дивную гармонію, что пришелъ такъ невзначай и осмлился слушать, не испросивъ на то дозволенія.

‘— Вы къ матушк, сэръ? спросила мисъ Броу со всею любезностью, какую только могло принять на себя лицо ея.— Я мисъ Броу, сэръ.

‘— Желалъ бы я, сударыня, чтобы вы позволили мн не сказать ни слова о моемъ дл, пока вы не споете еще одну изъ вашихъ обворожительныхъ мелодій.

‘Она не ршилась пть, но по лицу видно было, какъ лестны ей были мои слова.— Что вамъ угодно, сэръ? спросила она.

‘— Я имю дло къ одной почтенной дам, которая въ настоящее время гоститъ у вашего почтеннаго батюшки.

‘— О, къ мистрисъ Гоггарти! сказала мисъ Броу, бросившись къ колокольчику, и дернувъ его.— Джонъ, пошли за мистрисъ Гоггарти, въ фруктовый садъ, просить ее сюда, вотъ господинъ, который желаетъ съ нею видться.

‘— Я знаю, продолжалъ я, знаю причуды мистрисъ Гоггарти, какъ никто ихъ не знаетъ, сударыня, и понимаю, что по причудамъ этимъ и по своему воспитанію, она не можетъ быть вамъ вполн пріятною собесдницею. Я знаю, что вы не любите ея, она писала къ намъ въ Сомерсетшайръ, что вы не любите ея!

‘— Какъ! она сплетничаетъ на насъ своимъ знакомымъ? вскричала мисъ Броу,— а я только того и хотла.— Если мы ей не нравимся, зачмъ же она живетъ у васъ?

‘— Да, она немножко долго погостила, подхватилъ я, и я увренъ, что ея племянникъ и племянница давно уже стосковались по ней. Сдлайте милость, сударыня, не уходите, вы, можетъ-быть, пособите мн въ дл, за которымъ я пріхалъ.

‘А дло-то, за которымъ я пріхалъ, сэръ, было просто завязать по всмъ правиламъ генеральное сраженіе между хозяйскою дочерью и гостьею, посл котораго я собирался сдлать воззваніе къ мистрисъ Гоггарти въ томъ смысл, что неужели она посл того можетъ еще оставаться въ дом, съ членами котораго она находится въ такихъ непріязненныхъ отношеніяхъ? И что жъ, сэръ, генеральное сраженіе было дано мисъ Белинда открыла огонь, сказавъ, что до нея дошло, что мистрисъ Гоггарти клеветала на нее передъ своими знакомыми. Но хотя мисъ Белинда посл этого выбжала въ ярости, крича, что если эта низкая женщина не выдетъ отъ нихъ, то она сама убжитъ изъ родительскаго дома, однако же любезнйшая тетушка ваша только захохотала и сказала: А, знаю я штуки этой злой двчонки, но, благодаря Бога, у меня доброе сердце, а религія повелваетъ намъ прощать оскорбленія. Я не выду изъ дому ея благороднаго отца, не оскорблю своимъ отъздомъ этого достойнаго, почтеннаго друга.

‘Тутъ я попытался преклонить мистрисъ Гоггарти состраданіемъ.— Ваша племянница, сказалъ я, мистрисъ Титмаршъ, съ нкотораго времени, какъ говорилъ мн бдный мужъ ея съ безпокойствомъ, чувствуетъ по утрамъ тошноту, стала раздражительна, скучна, — все признаки, сударыня, въ значеніи которыхъ невозможно сомнваться, когда идетъ рчь о молодой женщинъ, недавно вышедшей замужъ.

‘Мистриссъ Гоггарти сказала мн на это, что у нея есть чудесныя капли, что она пошлетъ ихъ мистрисъ Титмаршъ, и убждена, что он помогутъ ей.

‘Посл этихъ двухъ неудачъ, какъ мн ни тяжело было, я долженъ былъ прибгнуть къ послднему средству, остававшемуся у меня въ запас. Теперь это дло давно прошедшее и забытое, и потому я могу сказать вамъ все. Итакъ я сказалъ ей: — Сударыня, сказалъ я, есть еще обстоятельство, о которомъ я долженъ поговорить съ вами, но не смю… Видите ли, я вчера обдалъ у вашего племянника, и засталъ у него за столомъ молодаго человка съ самыми простыми пріемами, но который, очевидно, ослпилъ вашего племянника, и — боюсь я, — усплъ произвести слишкомъ сильное впечатлніе на вашу племянницу. Имя его Госкинсъ. Посудите сами, сударыня, человкъ, который при васъ никогда не бывалъ въ дом, въ теченіе трехъ недль шестнадцать разъ обдалъ у вашего доврчиваго племянника, посл этого вы сами представите себ — о чемъ я даже и не смю думать.

‘Клюетъ, подумалъ я про себя. И въ-самомъ-дл, ттушка ваша вдругъ вскочила, и черезъ десять минуть она уже сидла въ моей наемной карет, и мы хали обратно въ Лондонъ. Ну, что. сударь? каково?

— И вы осмлились разъиграть эту чудесную штуку на счетъ моей жены, мистръ Смитерсъ? сказалъ я.

— Конечно, на счетъ вашей жены, но вдь для вашей же общей пользы!

— Счастіе ваше, сэръ, сказалъ я, что вы старикъ, и что съ-тхъ-поръ прошло уже десять лгь, но то я далъ бы вамъ такую потасовку арапникомъ, о какой вы, мистръ Смитерсъ, при всемъ вашемъ ум, и понятія не имете.

Такимъ-то образомъ мистрисъ Гоггарти воротилась въ Лондонъ, снова поселилась у своего племянника. Это же было причиною новой нашей перемны квартиры, я нанялъ домъ въ Бернардской улицъ, а что мы тамъ пережили и испытали — составитъ теперь предметъ моей рчи.

IV.

Мы наняли хорошенькій домикъ въ Бернардской улицъ, а тетушка выписала изъ деревни всю свою мебель, которой было бы достаточно на меблированіе двухъ такихъ домовъ, впрочемъ, она обошлась намъ очень дешево, потому-что мы заплатили только за провозъ ея изъ Бріера.

Четыре мсяца уже мистрисъ Гоггарти жила у насъ, а я не получалъ еще отъ нея ни полушки. Наконецъ, когда я принесъ ей третій ея годовой дивидендъ, осемьдесять фунтовъ, она дала мн изъ нихъ пятьдесятъ сказавъ, что это совершенно достаточно за квартиру и столъ старушки, которая стъ не больше воробья.

Я самъ видалъ въ деревн, какъ она съдала по девяти воробьевъ въ пуддинг, но она была богата и я не смлъ жаловаться. Если она сберегала по-крайней-мр по шести-сотъ фунтовъ въ годъ тмъ, что жила у насъ, все это должно же было, со временемъ, перейти ко мн. Мы съ Мери утшались этимъ, и заботились только о томъ, какъ бы съ своими небольшими средствами сводитъ концы съ концами. Не легкое было дло держать домъ въ Бернардской улиц, и еще что-нибудь откладывать въ сторону изъ четырехъ сотъ семидесяти фунтовъ, которые составляли весь нашъ годовой доходъ. Но какое еще мн счастіе, что я имлъ эти четыреста семдесять фунтовъ!

Въ то время, какъ мистрисъ Гоггарти вызжала изъ Вороньяго-гнзда въ карст Смитерса, мистръ Броу възжалъ въ ворота на своей срой четверн. Любопытно было бы посмотрть, какъ смотрли другъ на друга эти два человка въ ту минуту, какъ одинъ увозилъ у другаго добычу изъ самой его берлоги, и подъ самымъ его носомъ.

На слдующій день мистръ Броу пріхалъ навстить мистрисъ Гоггарти, и божился, что не удетъ, пока она не подетъ съ нимъ, что онъ слышалъ о непростительномъ поступк своей дочери, и видлъ ее въ слезахъ и на колнахъ испрашивающую у Бога прощенія своего грха. Однако же мистръ Броу принужденъ былъ хать отъ насъ одинъ безъ ттушки, потому-что ее удерживало еще боле сильное побужденіе. Она почти не выпускала бдную Мери изъ глазъ, распечатывала вс письма, приходившія на имя моей жены, и подозрвала вс ея письма. Мери открыла мн вс эти страданія только много лтъ спустя, тогда же она не говорила мн о томъ на слова, и всегда съ улыбкою на устахъ встрчала своего мужа, когда онъ возвращался отъ своей ежедневной работы. Что касается до Густи, тетушка такъ напугала его, что онъ носу не показывалъ во все время нашего пребываніи на этой квартир, онъ довольствовался тмъ, что освдомлялся о здоровь Мери, которую онъ столько же полюбилъ, какъ меня.

Мистръ Броу, по отъзд отъ него ттушки, сталъ сильно гнваться на меня. Что я ни длалъ, все было дурно, онъ бранилъ меня разъ по десяти въ день, и бранилъ въ присутствіи всей конторы. Это наконецъ вывело меня изъ терпнія, и я одинъ разъ объявилъ ему напрямки, что я не простой служащій на жалованьи у компаніи, но вмст съ тмъ и акціонеръ ея на значительную сумму, что вс его неудовольствія на мое нерадніе и мои ошибки ничто иное, какъ ни на чемъ не основанныя придирки, и что я не намренъ терпть грубаго обращенія ни отъ него, ни отъ кого другаго. Мистръ Броу отвчалъ, что всегда такъ бываетъ, что не случалось ему еще полюбить молодаго человка, который не отплатилъ бы ему неблагодарностью, что онъ уже привыкъ не ожидать отъ дтей своихъ ничего кром вроломства и презрнія, и что будетъ ежедневно молить Бога объ отпущеніи мн этого грха. А за минуту передъ тмъ онъ бранилъ и проклиналъ меня, и говорилъ со мною хуже, чмъ съ послднимъ чернорабочимъ. Но все это оттого, что я уже не хотлъ сносить спси мистрисъ Броу или надменнаго смиренія ея супруга. Пока я былъ одинъ, я позволялъ имъ длать со мною что имъ было угодно, но я не хотлъ, чтобы жена моя подвергалась новымъ униженіямъ, какъ въ тотъ день, когда они увезли мистрисъ Гоггарти.

Въ заключеніе Броу предостерегъ меня противъ Годжа и Смитерса.— Остерегайтесь ихъ, сказалъ онъ, если бъ не моя честность, эти цапли давно поглотили бы помстья вашей тетушки, между-тмъ какъ я, для ея пользы, — чего ты, безразсудный упрямецъ, но хочешь понять, — совтовалъ ей продать ихъ, ея безсовстные, жадные стряпчіе имли дерзость просить за продажу ихъ десять процентовъ за труды.

Мн казалось, что въ этомъ была нсколько и правда. Во всякомъ случа, когда два плута побранятся, честный человкъ выигрываетъ, потому-что остается при своемъ, а я съ этого времени началъ подозрвать, какъ ни прискорбно мн сказать это, что съ обихъ сторонъ, и въ стряпчемъ и въ Броу была своя доля плутовства. Особенно хотлось мистру Броу запустить свои когти въ имніе моей жены, онъ опять, по обыкновенію, совтовалъ мн употребить ея капиталъ на покупку акцій нашей компаніи, на что я отвчалъ ему, въ десятый разъ, что жена моя еще несовершеннолтняя, и что, слдовательно, небольшое имущество ея совершенно не зависитъ отъ моего распоряженія. Этотъ отвтъ ужасно взбсилъ мистра Броу, и я скоро убдился, по обращенію со мною Абеднего, что я уже совершенно утратилъ его милость. Меня уже не отпускали въ неурочные дни, не давали имъ боле денегъ впередъ, вскор даже должность собственнаго секретаря при директор упразднена, и я очутился опять на прежнихъ двухъ стахъ пятидесяти фунтахъ жалованья. Это меня, впрочемъ, нимало не опечалило, я все-таки имлъ достаточное содержаніе, усердно исполнялъ свои обязанности, и знать не хотлъ Броу.

Около этого времени, въ началъ 1824 года, компанія ямайскаго инбирнаго пива прекратила платежи, и закрылась, лопнула въ одинъ щелчокъ, какъ говорилъ Густя. Акціи компаніи патентованныхъ пожарныхъ трубъ упали съ шестидесяти-пяти на пятнадцать фунтовъ. Наши акціи однако же держались еще значительно выше пари, вольное вестдидльсекское общество поднимало голову выше любаго лондонскаго торговаго учрежденія. Брань Роундгенда на директора имла, конечно, нкоторое вліяніе, потому-что онъ обвинялъ его въ злоупотребленіи доврія акціонеровъ и вкладчиковъ, и въ самовольномъ распоряженіи капиталами, однако же члены еще крпко держались между собою, и компанія стояла непоколебимо какъ скала.

Возвратимся къ положенію длъ на моей квартир. Наши тсные покои были завалены тетушкиною старинною мебелью, громоздкій, старый флигель на кривыхъ ножкахъ и съ дребезжащими, порванными на половину струнами, занималъ три четверти нашей небольшой гостиной. Мистрисъ Гоггарти каждый день садилась къ нему и по цлымъ часамъ угощала насъ пьесами, бывшими въ мод при лорд Чарльвил, или пла разбитымъ голосомъ чувствительные романсы, современные ея двичеству, такъ-что намъ по большей части стоило ужасныхъ усилій, чтобъ не расхохотаться

Смшно было также видть перемну, совершившуюся въ это время въ характер мистрисъ Гоггарти. Въ деревн, гд она была однимъ изъ первыхъ лицъ въ околодк, она довольствовалась приглашеніемъ на чашку чаю въ шесть часовъ, а затмъ на партію въ вистъ по два пенса, въ Лондон же она и слышать не хотла объ обд ране семи часовъ, условилась съ извощикомъ, чтобы онъ два раза въ недлю присылалъ ей щегольской кабріолетъ, чтобы прохаться по парку, кроила и перекраивала, выворачивала и перешивала вс свои старыя платья, мантильи, чепцы и прочее тряпье, а бдная Мери должна была сидть за ними съ утра до ночи, чтобы приладить эти старыя тряпки къ послдней мод. Сверхъ-того она завела новый парикъ, а въ одно прекрасное утро на щекахъ ея явился новый румянецъ, какимъ никогда не надляла ее природа, и отъ котораго пришла въ изумленіе вся Бернардская улица, не привычная еще къ такимъ обычаямъ.

Наконецъ ей вздумалось даже, что намъ необходимо надлежало держатъ лакея и одвать его въ ливрею. И вотъ мы наняли парня лтъ шестнадцати, и нахлобучили на него одну изъ старыхъ ливрей, привезенныхъ ттушкою изъ Сомерсетшайра, пришивъ къ ней только новые воротники, обшлага и пуговицы, на пуговицахъ были изображены соединенные гербы Титмаршей и Гоггарти, именно дроздъ, выступающій въ бой и боровъ въ доспхахъ. Мн, признаться, эта ливрея съ гербовыми пуговицами показалась сначала очень смшною и неумстною, хотя родъ нашъ дйствительно очень стараго и хорошаго происхожденія Но что за хохотъ, о Боже! поднялся однажды въ контор, когда явился маленькій человчекъ въ огромнйшей ливре, съ богатырскою палицею, и подалъ мн записку отъ мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти-кастля. Дале, ттушка завела такой порядокъ, чтобы письма, носовые платки и прочее подавались всегда на серебряномъ поднос. Я думаю, что если бъ у насъ былъ ребенокъ, она и его велла бы положить на серебряный подносъ. Впрочемъ, досел такъ же мало основанія было намеку мистра Смитерса на этотъ счетъ, какъ и другой, разсказанной вамъ низкой его выдумк. Ттушка и Мери почти каждый день важно ходили взадъ и впередъ по Новой дорог, а малорослый лакей слдовалъ за ними въ своей ливре и съ огромною палкою съ золотымъ набалдашникомъ. Несмотря на эту пышность и важность, и хотя тетушка не переставала хвалиться своими знатными друзьями, однако же проходили дни за днями, ведли за недлями, а у насъ не видать было ни души живой, и во всемъ Лондонъ, я думаю, не нашлось бы дома уныле и скучне нашего.

По воскресеньямъ мистрисъ Гоггарти ходила обыкновенно въ церковь Святаго-Панкратія, а вечеромъ въ молельню анабаптистовъ. Это былъ день свободы и отдыха для насъ съ Мери, мы отправлялись въ церковь воспитательнаго дома, гд у насъ было постоянное мсто, слушали чудесную проповдь, и жена моя съ завистью посматривала на прелестныя личики дтей, признаться, и мои глаза постоянно обращались туда же. Не раньше однако жъ, какъ черезъ годъ посл свадьбы, сообщила она мн нчто, чего я здсь не скажу, но что преисполнило и ее и меня невыразимою радостью.

Помню, что она открыла мн эту тайну въ тотъ самый день, какъ компанія бафинскихъ звриныхъ промысловъ закрылась, поглотивъ, по увренію нкоторыхъ, капиталъ въ триста тысячъ фунтовъ стерлинговъ, и представивъ на покрытіе его простой лоскутокъ бумаги, заключавшій торговый договоръ съ различными индйскими племенами. Вскор затмъ т же самые Индйцы изрубили своими топорами агента компаніи. Нкоторые злые языки утверждали, будто Индйцы и не думали изрубить агента по той простой причин, что ни тхъ Индйцевъ, ни агента никогда не бывало, и указывали даже въ Лондон домъ, въ которомъ сочинена вся эта сказка. Какъ бы то ни было, но мн было жаль бднаго Тидда, который такимъ образомъ въ одинъ годъ потерялъ свои двадцать тысячъ фунтовъ. Я встртилъ его въ тотъ же день въ Сити, за немъ лица не было, онъ сказалъ мн, что у него не было уже ничего, кром тысячи фунтовъ долгу, и что ему оставалось только просить милостыню. Однако же онъ этого не сдлалъ, а былъ вскор затмъ арестованъ и долго просидлъ въ флитской тюрьм. Впрочемъ, пріятная новость, сообщенная мн моею Мери, какъ вы можете себ представить, скоро вытснила изъ моей головы и Тидда и компанію бафинскихъ звриныхъ промысловъ.

Вслдъ затмъ приключились въ лондонскомъ Сити другія присшествія, которыя показали, что положеніе нашего директора было не совсмъ такъ твердо, какъ еще по-большей части полагали. Три изъ его компаній ръиштельно рушились, о четырехъ другихъ ходили достоврные слухи, что имъ не миновать банкротства, даже въ вольномъ вестдидльсекскомъ обществъ послднія собранія директоровъ были очень бурны, и кончились тамъ, что многіе члены совта подали въ отставку. Мста ихъ замщены благопріятелями мистра Броу, людьми неизвстными и ничтожными, которыхъ онъ съ этою цлью втянулъ въ общество. Мистръ Броу разошелся также съ Гофомъ, по той причин, говорилъ онъ, что ему довольно было дла по одному вестдидльсекскому обществу, и что онъ намренъ мало-по-малу отказаться отъ всякихъ другихъ длъ. И въ-самомъ-дл, наше общество представляло достаточно занятій для самаго дятельнаго человка, не говоря даже о другихъ обязанность мистра Броу по званію его члена парламента и о семидесяти двухъ процессахъ, которые обрушились на него какъ на главнаго директора обанкрутившмхся компаній.

Здсь надлежало бы мн, можетъ-быть, описать отчаянныя усилія мистрисъ Гоггарти втереться въ знатный кругъ. Странное дло: несмотря на положительныя слова лорда Типтофа, она упорно настаивала на близкомъ родств своемъ съ леди Дромъ, и какъ-скоро узнала изъ газетъ, что леди Дромъ возвратилась въ Лондонъ съ своими внучками, немедленно приказала заложить вышеупомянутый кабріолетъ, объхала ихъ всхъ, и у всхъ оставила свою визитную карточку: ‘Мистрисъ Гоггарти изъ Гоггарти-кастля’, роскошно выгравированную готическимъ шрифтомъ съ украшеніями, и нашу, ‘мистръ и мистрисъ Титмаршъ’, которую она нарочно для того напечатала.

Она готова бы силою прорваться въ подъздъ леди Джонъ Престонъ и приступомъ взойти на лстницу, несмотря на убжденія и мольбы Meри, и, если бъ только швейцаръ, принявшій карточки, сколько-нибудь ободрилъ ее къ тому своею наружностью. Но этотъ высокій человкъ, пораженный, вроятно, ее страннымъ видомъ и нарядомъ, сталъ неподвижнымъ колоссомъ въ самыхъ дверяхъ, и объявилъ, что ему на-строго приказано никого не пускать къ миледи. На что мистрисъ Гоггарти замахнулась на него кулакомъ изъ окна кареты, и сказала что она будетъ на него жаловаться, и ему не уцлть на своемъ мстъ.

При этой угрозъ швейцаръ только расхохотался, мистрисъ Готртя дйствительно написала къ мистру Эдварду Престону письмо, полное негодованія и жалобъ на наглость и дерзость его прислуги, но мистръ Престонъ не уважилъ ея жалобы, а возвратилъ ей письмо съ покорнйшею просьбою, чтобы она не безпокоила его впредь своими визитами. Преуморительно было смотрть на досаду и ярость ттушки по полученіи этой записки. Когда Соломонъ подалъ ее на серебряномъ подносъ, ттушка, увидвъ печать мистра Престона и имя его въ уголку конверта, вскричала съ радостью:— Ну, что, Мери, кто изъ насъ правъ?— и побилась объ закладъ съ моею женою, о шести пенсахъ, что въ этомъ конвертъ заключается приглашеніе на обдъ. Она проиграла пари, но не заплатила, а довольствовалась тмъ, что весь день бранила бдную Мери, не пощадила и меня.

Я охотно распространился бы о наблюденіяхъ своихъ надъ большимъ свтомъ, къ которымъ привели меня упорныя усилія мистрисъ Гоггарти, попасть въ среду его, но должно признаться, свденія мои довольно ограничены, потому-что это продолжалось всего полгода, и я не много имлъ случаевъ наблюдать его. Ктому же большой свтъ былъ уже много разъ и весьма подробно описанъ разными сочинителями романовъ и повстей, которыхъ я не намренъ исчислять, но которые, будучи сами членами знатныхъ фамилій, или находясь въ услуженіи у знатныхъ вельможъ, или, наконецъ, будучи ихъ прихлебальщиками, конечно несравненно лучше знакомы съ этимъ предметомъ, чмъ простой конторщикъ страховаго общества.

Но не могу умолчать о знаменитомъ приключеніи нашемъ въ италіянской опер, куда мистрисъ Гоггарти почти насильно затащила насъ, потому-что это театръ, посщаемый по преимуществу большимъ свтомъ. Всмъ извстно, что по окончаніи спектакля знатные постители театра собираются въ общей зал, гд они толкаются и давятся не хуже другихъ, въ ожиданіи своихъ экипажей, — замчу мимоходомъ, что презабавною чучелою смотрлъ въ сняхъ нашъ маленькій Соломонъ съ своею огромною палицею, среди своихъ щеголей-собратовъ высшаго полету! И такъ, пока мы вмст съ другими давились въ зал, мистрисъ Гоггарти налетла на леди Дромъ, которую я, по требованію ея, долженъ былъ указать, и стала рекомендоваться ей родственницею и пересчитывать всю ихъ общую родню. Но у леди Дромъ видно была долга память на родню только когда ей было благоугодно, на этотъ же разъ она разсудила совершенно забыть родство свое съ Титмаршами и Гоггарти. Она не только не признала насъ, но даже вслухъ дивилась наглости дерзкой бабы, — такъ честила она мою почтенную ттушку, и вовсе горло стала звать констебля.

Эта и нсколько другихъ неудачъ въ такомъ же родъ убдили наконецъ тетушку ‘въ сует сего нечестиваго міра’, какъ она выражалась. и она все боле и боле обращалась къ назидательнйшему и истинно душеспасительному обществу. Она свела нсколько драгоцнныхъ знакомствъ въ собраніи анабаптистовъ, и между прочими возобновила дружбу съ своимъ фульгемскимъ пріятелемъ, мистромъ Граймсъ-Вапшотомъ Мы не знали въ то время о свиданіи его съ Смитерсомъ, а самъ Граймсъ не заблагоразсудилъ открыть намъ это обстоятельство. Я однако жъ сообщилъ мистрисъ Гоггарти дошедшее до меня свдніе, что любимый ея Граймсъ былъ нкогда подъ судомъ за подлогъ, но она объявила на отрізъ, что это низкая выдумка клеветниковъ и завистниковъ, а онъ сказалъ на это, что я и Мери обртаемся еще во тьм кромшной, и что намъ не миновать хлябей ада, которыми онъ особенно любить приправлять свое витійство. Подъ руководствомъ и по совтамъ своего достойнаго учителя, тетушка скоро совсмъ перестала ходить въ церковь Святаго Панкратія, а стала по три раза въ недлю посщать бесды Граймса-Вапшота, усердно пещись объ обращеніи къ его ученію всхъ нищихъ нашего квартала и шить блье для новорожденныхъ, которое она раздавала этой заблудшей паств. Не подумала же она, однако жъ, шить дтское блье мистрисъ Титмаршъ, хотя уже очевидно было, что скоро будетъ въ немъ нужда, а предоставила позаботиться о томъ ей самой, да моей матушк и сестрамъ въ деревн. Не припомню въ точности, но едва ли не говорила она даже, что гршно запасаться на завтрашній день, и что слдуетъ возложить во всемъ упованіе на благость и предусмотрніе Промысла. Какъ бы то ни было, но мистръ Граймсъ-Вапшотъ безпрестанно ходилъ къ намъ пить пуншъ и джинъ, и обдалъ у насъ гораздо чаще, чмъ обдывалъ прежде бдный Густя.

Впрочемъ, мн было не до него и не до его дйствій, потому что, признаться, финансы мои къ этому времени начали ужасно разстроиваться, а сверхъ-того я имлъ множество заботь и непріятностей по дламъ службы и въ частной жизни.

Въ отношеніи финансовъ, я получилъ, правда, отъ мистрисъ Гоггарти пятдесять фунтовъ, но изъ этихъ денегъ я долженъ былъ заплатить за проздъ изъ Сомерсетшайра на почтовыхъ, за провозъ тетушкина имущества изъ деревни, за отдлку, окраску, оклейку дома, изъ нихъ же долженъ былъ покрывать расходы на водку, вина и вообще крпкіе напитки, которые выпивалъ мистръ Граймсъ съ наведенными имъ пріятелями,— эти почтенные господа на отрзъ отказались отъ ттушкина розоліо, — и наконецъ безчисленное множество другихъ мелкихъ расходовъ, сопряженныхъ съ содержаніемъ дома въ одной изъ лучшихъ частей Лондона.

Въ довершеніе бдствія, въ минуту самаго ужаснаго моего безднежья, получилъ я счетъ мадамъ Мантолини, счеты господъ Говеля и Джемса, счеты барона фонъ-Штильца, и наконецъ счетъ мистра Полоніуса за оправу моей брильянтовой булавки. И вс эти счеты, какъ обыкновенно случается, словно сговорились нагрянуть на меня на одной недл. И представьте мое изумленіе, мой ужасъ, когда я представилъ ихъ мистрисъ Гоггарти и она отвчала: — что жъ, любезнйшій! ты получаешь препорядочное жалованье. Если же теб угодно заказывать платья и булавки у самыхъ модныхъ мастеровъ, надо платить, не думай, чтобъ я стала потакать твоей расточительности и дала теб хоть шиллингъ сверхъ платы, и безъ того уже слишкомъ щедрой, которую ты получаешь отъ меня за квартиру и столъ.

Могъ ли я открыть Мери поступокъ мистрисъ Гоггарти, особенно въ настоящемъ ея состояніи? А какъ ни тяжко было положеніе длъ дома, положеніе длъ на служб начинало принимать еще боле мрачный и грозный видъ.

Я уже говорилъ, что мистръ Роундгендъ отказался отъ своего мста, вскор посл него вышелъ и Гаймаръ, Абеднего сдлался главнымъ конторщикомъ, Однажды утромъ, отецъ Абеднего пріхалъ въ нашу контору, и былъ тотчасъ введенъ въ собственный кабинетъ директора. Выходя оттуда чрезъ нсколько времени, онъ дрожалъ, задыхался и все время бормоталъ сквозь зубы какія-то слова, изъ которыхъ можно было понять только, что онъ былъ въ ужасномъ гнв. Какъ-скоро онъ сошелъ въ контору, ‘Господа’, началъ онъ, обращаться конторщикамъ, но мистръ Броу, слдовавшій за нимъ, перебилъ его сказалъ умоляющимъ голосомъ: — ‘Молчите только до субботы’!— Наконецъ отъ кой-какъ усплъ вывести разъяреннаго Жида на улицу.

Въ субботу Абеднего младшій также навсегда оставилъ нашу контору и я сдлался главнымъ конторщикомъ, на четырехъ стахъ фунтахъ въ годъ жалованья. Это была роковая недля для общества. Въ понедльникъ, когда я явился на службу и занялъ свое мсто у главной конторки, и первый, по праву своего мста, взялъ газеты, первое, что бросилось мн въ глаза, было слдующее извстіе: ‘Въ Гоундсдичъ произошелъ ужасный пожаръ, истребившій до тла сургучную мануфактуру мистра Мешаха и смежное съ нею складочное мсто готоваго платья, принадлежащее мистру Шадраху. На сургучной мапуфактур находилось на двадцать тысячъ фунтовъ лучшей голландской смолы которую пламя обхватило и уничтожило въ одно мгновеніе. У мистра Шадраха было заготовлено сорокъ тысячъ паръ платья, по заказу поэйскаго кацика, для обмундированія его кавалеріи’.

Мешахъ и Шадрахъ были оба изъ Жидовъ и родственники Абеднего, оба были застрахованы у насъ на всю сумму понесенныхъ ими убытковъ Несчастный пожаръ этотъ приписывали неосторожности глупаго пьянаго сторожа Ирландца, находившагося въ служб мистра Шадраха, который опрокинулъ въ сара штофъ водки и искалъ его со свчею. Хозяева прислали этого сторожа въ нашу контору, и дйствительно, мы вс были свидтелями, что онъ и тогда еще былъ пьягь мертвецки

И будто этого еще было недостаточно, т же газеты, въ отдл некрологовъ, извстили о кончин ольдермана Пэша, надъ дородностью котораго мы любили подшучивать въ счастливыя времена, теперь уже было не до шутокъ! Ольдерманъ Пэшъ былъ застрахованъ въ нашемъ учрежденіи на пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ.

Эти два пожара были самыми тяжелыми ударами, какіе претерпла досель компанія. Правда, въ 1822 году пожаръ также истребилъ вадинглейскую бумагопрядильню, застрахованную у насъ въ осьмидесяти тысячахъ фунтовъ, и въ томъ же году взорвало фабрику патентованныхъ безопасныхъ спичекъ, застрахованную въ четырнадцати тысячахъ фунтовъ, но многіе говорили, что убытки общества далеко не доходили до объявленной имъ суммы, нкоторые утверждали даже, что это бы.гь просто газетный пуфь, помщенный компаніею въ вид объявленія. Я не могу сказать ничего положительнаго по этому предмету, потому-что никогда не видалъ книгъ нашего учрежденія за первые года.

Мы были чрезвычайно поражены этими несчастными извстіями, но мистръ Броу, противъ ожиданія нашего, пріхалъ въ контору на своей четверн такъ же спокоенъ и веселъ какъ всегда, и долго шутилъ и смялся на подъзд съ встртившимся ему случайно пріятелемъ.

— Господа, сказалъ онъ. входя въ контору, вы читали, вроятно, сегодняшнія газеты, он содержать извстіе, весьма прискорбное для меня. Я разумю кончину почтеннаго ольдермана Пэша, одного изъ нашихъ вкладчиковъ. Но если что можетъ умрить скорбь мою объ утрат этого достойнаго мужа, то это то, что въ будущую субботу, въ одиннадцать часовъ утра пріятель мой, мистръ Титмаршъ, — нынче нашъ главный конторщикъ, — выдастъ вдов и дтямъ его пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ изъ кассы. Что касается несчастія, постигшаго господъ Шадраха и Мешаха, въ немъ нтъ ничего невознаградимаго, и оно не можетъ никому причинить такой сильной горести. Въ будущую субботу, или какъ скоро нанесенные ими убытки будутъ достоврно исчислены, мистръ Титмаршъ выдастъ имъ изъ кассы сорокъ, пятдесятъ, осемьдесять, сто тысячъ фунтовъ стерлинговъ, смотря потому, какъ будутъ оцнены ихъ убытки. Вс ихъ потери будутъ вознаграждены, а хотя для насъ это, конечно, значительная выдача, однако жъ, господа, мы можемъ выдержать ее. Джонъ Броу самъ могъ бы, въ случа нужды, принять ее на себя, и это очень мало стснило бы его. Мы должны привыкалъ переносить несчастія, какъ перенесли досел счастье, и во всхъ положеніяхъ жизни быть твердыми и покорными вол Промысла, какъ слдуетъ бытъ благоразумному человку.

Въ тотъ же вечеръ рчь мистра Броу явилась во всхъ газетахъ, и я не понимаю, кто бы могъ сообщить ее, потому-что никто изъ нашихъ не выходилъ въ этотъ день изъ конторы до самаго выхода вечернихъ газетъ. Но какъ бы то ни было, а рчь была напечатана. Въ конц же недли, несмотря на увренія мистра Роундгенда, который говорилъ повсюду, что онъ готовъ держать пари о пяти на одинъ, что наслдникамъ ольдермана Пэша не видать своихъ денегъ, — въ субботу я самъ выдалъ изъ кассы повренному мистрисъ Пэшъ, пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ и, слдовательно, мистръ Роундгендъ проигралъ пари.

Разсказать ли, какъ были добыты эти деньги? Теперь, по прошествіи двадцати лтъ не можетъ быть никакого вреда въ раскрытіи этого обстоятельства, а сверхъ того оно длаетъ большую честь двумъ лицамъ, которыхъ уже нтъ въ живыхъ.

По своему званію главнаго конторщика, я часто имлъ случай бывать въ кабинетъ мистра Броу, онъ опять сталъ ко мн милостивъ и доврчивъ и, повидимому, былъ ко мн расположенъ лучше чмъ когда либо.

— Титмаршъ, другъ мой, сказалъ онъ мн однажды, вперивъ въ меня неподвижный, испытующій взоръ: слыхалъ ли ты о горестной участи знаменитаго нкогда въ Лондон мистра Зильбершмидта?

— Какъ не слыхать? мистръ Зильбершмидтъ, Ротшильдъ своего времени, — слыхалъ я даже, что самъ Ротшильдъ въ молодости былъ простымъ конторщикомъ у Зильбершмидта, — Зильбершмидтъ, вообразивъ, что онъ не въ состояніи удовлетворить всхъ поступившихъ къ уплат векселей, съ отчаянія лишилъ себя жизни, еслибъ онъ прожилъ еще только до четырехъ часовъ того дня, онъ узналъ бы, что могъ еще распологать наличнымъ капиталомъ въ четыреста фунтовъ.

— Сказать теб откровенно, продолжалъ мистръ Броу, я нахожусь теперь въ такомъ же точно положеніи, какъ Зильбершмидть. Бывшій товарищъ мой, Гофъ, надавалъ векселей на нашу фирму на огромную сумму, и я принужденъ былъ уплатить ихъ. На меня обратилось четырнадцать акцій, представленныхъ кредиторами этой проклятой компаніи имбирнаго пива, вс долги стараются свалить на мою шею, потому-что всмъ извстно, что я богатъ. Теперь, если мы не выгадаемъ времени, я буду не въ состояніи удовлетворить всмъ требованіямъ. Однимъ словомъ, если къ суббот мы не добудемъ пяти тысячъ фунтовъ, компанія наша погибла.

— Какъ! Вестдидльсекское общество! вскричалъ я, вспомнивъ о небольшомъ вкладъ бдной матушки, составлявшемъ почти все ея состояніе — Невозможно, дла наши въ самомъ цвтущемъ состояніи!

— Надо только добыть къ субботъ пять тысячъ фунтовъ, и тогда все спасено, и если ты добудешь ихъ,— я знаю, что ты можешь, — я дамъ теб за нихъ десять тысячъ фунтовъ.

Затмъ мистръ Броу показалъ мн до послдней копейки вс счеты общества и собственные свои счеты, и доказалъ, какъ дважды два четыре, что съ помощью этихъ пяти тысячъ фунтовъ дла наши пойдутъ опять какъ нельзя лучше, но что, за неимніемъ этой суммы, они неминуемо остановятся и компанія рушится. Какъ онъ это доказалъ, я не берусь ршать, но мн разсказывали, что одинъ знаменитый человкъ, — имени его не припомню, — говорилъ что дайте ему только лоскутокъ бумаги и карандашъ, и онъ докажетъ вамъ все. что угодно

Я общалъ еще разъ постараться уговорить ттушку дать свои деньги. Она выслушала меня довольно ласково, и почти готова была согласиться. Я увдомилъ о томъ директора. Онъ въ тотъ же день пился къ ней съ визитомъ, съ женою и съ дочерью, и еще разъ великолпная карета Броу, запряженная четвернею дорогихъ коней, остановилась у нашего подъзда.

Но мистрисъ Броу была плохая дипломатка, вмсто того, чтобы принять видъ, будто оказываетъ благодяніе мистрисъ Гоггарти, уговаривая ее отдать свои деньги, она съ перваго слова залилась слезами, и даже бросилась къ ея ногамъ, умоляя ее спасти ея милаго Джона. Это тотчасъ возбудило подозрнія ттушки, вмсто того, чтобы дать взаймы требуемыя деньги, она написала мистру Сумитерсу, чтобы онъ немедленно пріхалъ къ ней, потребовала отъ меня, чтобъ я отдалъ ей ея акціи, которыя, какъ я уже говорить, оставались въ моихъ рукахъ, и наконецъ осыпала меня бранью и упреками, говоря, что я гнусный обманщикъ разорилъ ее и ввергъ въ нищету.

Откуда же оставалось мистру Броу взять денегъ? Я разскажу вамъ однажды, когда я былъ въ его кабинет, старикъ Гетсъ, фульгемскій дворникъ, принесъ тысячу двсти фунтовъ отъ мистра Болза, ростовщика, къ которому, сказалъ онъ, барыня приказала ему обнести все ея серебро. Отдавъ деньги, старикъ долго шарилъ въ карманахъ и наконецъ вытащилъ пяти-фунтовую ассигнацію, которую дочь его скопила на служб и прислала ему. Онъ просилъ мистра Броу дать ему еще акцію вестдидльсскскаго общества. Онъ говорилъ, что готовъ отдать руку на отсченіе, если дла не пойдутъ опять на славу, и что когда услышавъ случайно, какъ мистръ Броу, прохаживаясь съ своею супругою по фрунтовому саду, плакалъ и отчаивался, и говорилъ, что вотъ изъ-за нсколькихъ ничтожныхъ фунтовъ, изъ-за пары шиллинговъ, рушится самый богатйшій домъ въ Европ, онъ, Гетсъ, и подумалъ да разсудилъ съ своею женой, что и имъ слдовало отдать все, что имютъ, чтобы пособитъ самыхъ добрымъ и милостивымъ господамъ, какихъ не найти на всемъ свт.

Въ этомъ заключалась сущность словъ Гетса. Мистръ Броу съ восторгомъ пожалъ ему руку, и — взялъ его пять фунтовъ.— Гетсъ, сказалъ онъ, эти пять фунтовъ будутъ лучшимъ вкладомъ во всю твою жизнь.

Что они дйствительно были лучшимъ его вкладомъ, въ томъ нтъ никакого сомннія, но не на земл суждено было бдному старику получить награду за свою посильную лепту.

И это былъ не единственный примрь великодушія, сестра мистрисъ Броу, мисъ Доу, бывшая не въ ладахъ съ директоромъ почти съ самаго того времени, какъ онъ сдлался знаменитымъ человкомъ, пришла въ контору съ готовою довренностью, и сказала: — Броу, Изабелла прізжала нынче утромъ ко мн, она говорила мн, что вы нуждаетесь въ деньгахъ, и вотъ я принесла вамъ свои четыре тысячи фунтовъ, это, какъ вы знаете, все мое имущество, дай Богъ, чтобы оно принесло пользу вамъ и моей милой сестр, которая была мн доброю и любящею сестрою почти до послдняго времени.

Мисъ Доу положила бумагу на столъ. Мистръ Броу призвалъ меня, чтобы быть свидтелемъ этого благороднаго поступка, со слезами на глазахъ повторилъ мн слова невстки, потому-что, говорилъ онъ, мн могъ онъ поврять вс помыслы своей души. По этому случаю бытъ я свидтелемъ и свиданія Гетса съ его господиномъ, которое происходило часъ спустя по выход мисъ Доу. Добрая, благородная мистрисъ Броу! какъ она трудилась, чтобы выручить мужа! Добрая, великодушная женщина, твое сердце было праведно и чисто, и ты заслуживала лучшей доли? Но зачмъ жалть о ней? она до настоящей минуты убждена, что мужъ ея настоящій ангелъ, и любить его еще больше съ-тхъ-поръ, какъ онъ впалъ въ несчастіе.

Въ слдующую субботу, какъ я говорилъ, повренный наслдниковъ ольдермана Пэша получилъ отъ меня въ контор пять тысячъ фунтовъ.— Титмаршъ, другъ мой, сказалъ мн посл того мистръ Броу, не жалй о деньгахъ своей ттки, не огорчайся тмъ, что она отобрала у тебя свои акціи. Я знаю, что ты честная, благородная душа, ты никогда не бранилъ меня за глаза, какъ вс эти конторскіе щенки, и ты еще будешь богатъ, я составлю твое счастіе!

Недлю спустя, въ субботу, я сидлъ съ женою, съ мистромъ Смитерсомъ и съ ттушкою, и преспокойно пилъ чай, когда на подъзд послышался стукъ, и мн доложили, что какой-то господинъ ждалъ меня въ зал, и желалъ со мною поговорить. Это былъ чиновникъ ‘особыхъ порученій’ при мидльсекскомъ шериф, мистръ Эминадабъ. Онъ пріхалъ арестовать меня, какъ члена и акціонера вольнаго вестдидльсекскаго общества, по иску купца и портнаго мастера фонъ-Штильца.

Я вызвалъ Смитерса и просилъ его ради Бога ничего не говоритъ Мери.

— Гд Броу? спросилъ мистръ Смитерсъ.

— Броу? сказалъ мистръ Эминадабъ, — Броу приказалъ вамъ кланяться и пожелать всякаго благополучія, сэръ. Онъ изволилъ завтракать сегодня утромъ въ Кале.

XI.

И такъ, въ эту роковую субботу меня усадили въ наемную карету, и увезли изъ моей уютной квартирки и отъ моей милой, бдной жены, которую я поручилъ мистру Смитерсу утшить и успокоитъ, какъ умлъ. Онъ сказалъ, что я долженъ былъ отлучиться на нкоторое время по дламъ общества, и бдная Мери сама уложила въ чемоданчикъ мое блье и платье, окутала мн шею теплымъ шарфомъ, и просила спутника моего не опускать стеколъ кареты, на что онъ отвчалъ, злобно оскаливъ зубы, что она можетъ совершенно положиться на него. Путешествіе наше было непродолжительно, за шиллингъ отвезли насъ въ Приказный переулокъ, и высадили передъ назначеннымъ домомъ.

Домъ, передъ которымъ остановилась карета, принадлежалъ повидимому къ полудюжин домовъ той же улицы, имвшихъ одинаковое назначеніе. Ни одинъ человкъ, я думаю, не можетъ безъ содроганія проходить мимо этихъ домовъ. Вс окна на улицу снабжены крпкими желзными ршетками, а надъ грязнымъ подъздомъ блестла мдная доска съ надписью ‘Эминадабъ’, чиновникъ особыхъ порученій при мидльсекскомъ шериф. Когда мы подъхали, небольшой рыжеволосый Жидъ отворилъ первую дверь, и принялъ меня съ моимъ имуществомъ.

Какъ-скоро мы вошли, онъ заперъ дверь и заложилъ ее тяжелымъ болтомъ, и я очутился противъ другой, такой же крпкой двери съ огромнымъ висячимъ замкомъ. Мы вошли въ эту дверь, и вступили наконецъ въ сни.

Считаю излишнимъ описывать ихъ. Они были точь въ точь какъ сени въ десятк тысячъ другихъ домовъ въ нашемъ мрачномъ лондонскомъ Сити. Тутъ былъ грязный корридоръ съ грязною лстницею, а въ корридор дв грязныя двери, отворявшіяся въ дв такія же грязныя комнаты, съ желзными ршетками въ окнахъ, и представлявшія притомъ тотъ видъ мрачной и грязной роскоши, о которомъ я и теперь не могу вспоминать безъ тайнаго содроганія. Стны были обвшаны кругомъ лубочными картинками въ дрянныхъ рамкахъ, — то-ли дло чудесныя картины внучатнаго брата моего Микельанджело Титмарша!— на камин огромные бронзовые часы, вазы и канделабры старинной французской работы, около стнъ нсколько столовъ, уставленныхъ огромнымъ количествомъ серебряной бирмингемской посуды. Должно сказать вамъ, что мистръ Эминадабъ не только арестовалъ тхъ, которые были не въ состояніи платитъ, но ссужалъ также деньгами тхъ, которые могли платить, и такимъ образомъ онъ уже разъ по десяти продавалъ и покупалъ каждую изъ этихъ вещей.

Я уговорился, что мн дадутъ на ночь заднюю комнату, и пока грязная Еврейка готовила мн постель на небольшой соф въ темномъ углубленіи, — горе тому, кто осужденъ спать на ней!— меня пригласили въ большую гостиную. Мистръ Эминадабъ уговаривалъ меня не унывать, и сказалъ въ утшеніе, что я на этотъ разъ буду обдать даромъ съ обществомъ вновь прибывшихъ гостей. Я не хотлъ обдать, но я радъ былъ не оставаться наедин, даже до прибытія Густи, который жилъ неподалеку и за которымъ я послалъ нарочнаго.

Было осемь часовъ вечера. Въ большой гостинной я засталъ четыре человка, собиравшихся садиться за столъ. И — о удивленіе. въ числ изъ увидлъ я мистра Б**, молодаго человка, принадлежавшаго къ высшему обществу и одного изъ законодателей моды, который только-что пріхалъ за полчаса на почтовыхъ, въ сопровожденіи мистра Лока — чиновника горсгемской тюрьмы. Мистръ Б** — былъ арестованъ слдующему случаю. Онъ былъ добрый, беззаботный молодой человкъ, и поручился на значительную сумму за одного своего пріятеля, который, принадлежа къ одной изъ знатнйшихъ и почетнйшихъ фамилій, заврилъ его честью и самою торжественною клятвою, что уплатить означенные векселя. Поручившись по векселямъ пріятеля, мистръ Б**, по свойственной ему безпечности, совсмъ забылъ о нихъ, равнымъ образомъ и одолженный имъ пріятель, по какому-то несчастному случаю, забылъ о нихъ, и вмсто того, чтобы быть въ Лондон къ сроку уплаты, ухалъ за границу, не предупредивъ даже мистра Б**, что взысканіе по векселямъ падетъ на него. Несчастный молодой человкъ долго лежалъ въ горячк въ Брайтон, больнаго взяли его съ постели, и отвезли, въ проливной дождь, въ горсгемскую тюрьму, болзнь его возобновилась съ новою силою, а когда онъ достаточно оправился, его посадили въ почтовую карету и перевезли въ Лондонъ, къ мистру Эминадабу, гд я съ нимъ и встртился, онъ былъ блденъ, худъ, но по прежнему веселъ и беззаботенъ, лежалъ на соф и заказывалъ обдъ, на который я былъ приглашенъ. Больно было смотрть на него, на лиц его было явственно написано, что дни его уже сочтены.

Мистръ Б** конечно не иметъ ничего общаго съ моимъ разсказомъ, однако жъ я не могъ удержаться, чтобы не поговоритъ о немъ и о состояніи, въ которомъ я видлъ его. Онъ тотчасъ послалъ за своимъ стряпчимъ и за докторомъ, первый поспшно разсчитался съ его кредиторами, а второй устроилъ вс его земные разсчеты, потому-что по освобожденіи изъ долговаго дома {Въ Англіи, лица, арестуемыя за долги, не отправляются тотчасъ въ долговыя тюрьмы, а проводятъ сначала нкоторое время въ частныхъ тюрьмахъ, устроенныхъ въ домахъ того особаго сословія, которое завдуетъ арестованіемъ должниковъ. Тутъ, обыкновенно, содержатели стряпчіе, вообще люди, живущіе поборами съ ближняго, дерутъ съ нихъ, кто сколько можетъ. Зато саркастическій языкъ народа назвалъ эти заведенія sponging houses, то есть живодернями.}, онъ уже не могъ оправиться отъ удара, нанесеннаго ему арестомъ, онъ чахъ, чахъ, и черезъ нсколько недль умеръ. И хотя много прошло лтъ съ того времени, и много пережилъ я другихъ событій, однако же не забуду этого до самой смерти. Я часто вижу виновника его смерти, который почти каждый день сидитъ у окна одного модпаго клуба — желалъ бы я знать, спокойно ли ему спится, и вкусны ли ему его пышныя обды? Любопытно бы также знать, заплатилъ ли онъ наслдникамъ мистра Б** деньги. которыя несчастный взнесъ за него, и которыя ему стоили жизни.

Если исторія мистра Б** не иметъ ничего общаго съ моею исторіею, и помщена здсь только ради нравоученія, то какая мн нужда подробно описывать обдъ, которымъ онъ угостилъ меня въ долговомъ дом мистра Эминадаба? Однако же и тутъ есть свое нравоученіе, и потому я долженъ дать читателямъ врный отчетъ, въ чемъ состоялъ этотъ обдъ.

За столомъ было пять человкъ, и подали три серебряныя миски супу, именно: черепашій супъ — разумется не настоящій, — бульонъ и супъ съ потрохами. За тмъ слдовали, также на серебряныхъ блюдахъ, огромный кусокъ лососины, жареный гусь, жареная баранья лопатка, жареная дичь, и разнаго рода легкія блюда. Такъ можетъ жить въ долговомъ дом тотъ, кто иметъ средства и охоту платитъ, и за такимъ обдомъ, до котораго я однако же не дотрогивался, потому-что уже обдалъ, да и слишкомъ тяжело было у меня на душ, — засталъ меня Густя, поспшившій ко мн по полученіи моей записки.

Густя никогда не видалъ еще ни тюремъ, ни долговыхъ домовъ, и сердце его стснилось, когда рыжій Жиденокъ, Мовша, впустилъ его и заперъ за нимъ многочисленныя, окованныя желзомъ двери. Зато онъ остолбенлъ отъ изумленія, увидвъ меня за бутылкою добраго вина, въ комнат, освщенной золочеными лампами, шторы были опущены, и за ними не видать было желзныхъ ршетокъ въ окнахъ. Мистръ Б**, мистръ Локъ — брайтонскій тюремный чиновникъ, мистръ Эминадабъ и еще одинъ богатый Жидъ, одного съ нимъ ремесла, весело съ нимъ бесдовали за стаканомъ вина.

— Просите сюда, сказалъ Б**, подавайте сюда пріятеля мистра Типирша, клянусь честью, я люблю смотрть на мошенниковъ, а хоть убейте, мистръ Титмаршъ, я считалъ васъ первымъ мошенникомъ во всмъ Лондон. Вы перещеголяли самаго Броу, ей-Богу, перещеголяли! онъ, по-крайней-мр, такъ уже и смотритъ мошенникомъ, по лицу знаешь, съ кмъ имешь дло. А на васъ посмотришь, побожишься, что олицетворенная честность

— Отпустилъ штуку, мой соколикъ, сказалъ мистръ Эминадабъ, подмигнувъ своему пріятелю, мистру Іехошафату, и указывая на меня.

— Славная пожива! сказалъ Іехошафатъ.

— Сидитъ за триста тысячъ фунтовъ, сказалъ Эминадабъ, правая рука мистра Броу, а всего двадцать четвертый годъ!

— Мистръ Титмаршъ, ваше здоровье, сэръ, сказалъ мистръ Локъ въ порывъ восторга.— Ваше здоровье, сэръ, желаю боле удачи въ другой разъ

— Полно, полно, сказалъ Эминадабъ, оставьте его въ покои

— Что это значитъ, сэръ? вскричалъ я? въ изумленіи, — за что я сижу? вдь вы арестовали меня за девяносто фунтовъ.

— Оно такъ, сэръ, — но тамъ есть еще полмилліончика, ну, вы сами знаете, сэръ. То не мое дло, простые торговые разсчеты. Ну, извстно, по длу Броу. Не хорошее дло, да вамъ-то какъ не выпутаться? О, мы знаемъ вашу милость, положу голову на отсченіе, что вы выйдете цлы изъ-подъ суда, а у мистрисъ Титмаршъ, глядь, хорошенькій капиталецъ

— У мистрисъ Титмаршъ свое небольшое состояніе, сэръ, связалъ я, что жъ изъ этого?

— Вс присутствующіе громко захохотали и начали говорить, что я продувной малый, что я всякаго проведу, и длать другія замчанія, которыя я никакъ не могъ себ объяснитъ. Только посл уже понялъ я, къ крайнему моему прискорбію, что они принимали меня за гнуснаго обманщика и мошенника, и полагали, что я обокралъ кассу вольнаго вестдидльсекскаго общества, а чтобы укрыть деньги отъ взысканія, перевелъ ихъ на имя жены.

Среди этого разговора вошелъ Густя, и ффть! какъ свиснулъ онъ, увидвъ, чмъ мы были заняты!

— Ой ве, геръ фонъ Іоиль! вскричалъ Эминадабъ. Мы вс захохотали.

— Садитесь, сказалъ мистръ Б**, садитесь, и смочите свистокъ! Эй, Эминадабъ, еще бутылку бургонскаго для мистра Госкинса.

И не усплъ Густя опомниться гд онъ, какъ уже сидлъ съ нами за столомъ, и въ первый разъ въ жизни пилъ кло-де-вужо. Онъ сказалъ, что отъ роду еще не отвдывалъ бергамскаго, на что мистръ Эминадабъ презрительно оскалилъ зубы, и сказалъ ему правильное названіе вина.

— Еще бутылку завтнаго вскричалъ мистръ Б**.

— Стараго? подхватилъ Густя, и мы вс захохотали, но Жидки на зтогь разъ уже не смялись.

— Ну полно, сэръ, сказалъ пріятель мистра Эминадаба, мы здсь мы лоди хоросіе, а хоросимъ людямъ не годятся сутить надъ хорошей людьми.

По окончаніи пирушки, я ушелъ съ Густею въ свою комнату, чтобъ посовтываться о своемъ дл. На счетъ отвтственности, которой я могъ бы подвергнуться въ качеств акціонера вестдидльсекскаго общества, я былъ совершенно спокоенъ, потому-что, хотя это и могло вовлечь меня сначала въ нкоторыя хлопоты, однако же я очень хорошо зналъ, что никогда не былъ акціонеромъ, акціи были на имя неизвстнаго, и дивидендъ по нимъ выдавался предъявителю, тетушка же отобрала у меня свои акціи и, слдовательно, я былъ свободенъ. Но прискорбно было мн думать, что у меня около ста фунтовъ долгу, но большей части торговцамъ, рекомендованнымъ мн ттушкою, и какъ она съ самаго начала общала принять на себя уплату ихъ счетовъ, то я ршился писать къ ней, напомнить ей общаніе и просить ее въ то же время выручить меня изъ долгу мистра фонъ-Штяльца, по которому я былъ арестованъ. Этотъ долгъ былъ сдлалъ конечно не по ея желанію, а по желанію мистра Броу, я никогда не навязалъ бы его на себя безъ настоятельнаго требованія мистра Броу.

Итакъ, я написалъ къ ней, просилъ ее заплатить вс эти долги, и уже утшался надеждою въ понедльникъ увидться опять съ моею Мери. Густя взялся доставить письмо, и общалъ отдать его въ воскресеніе посл обдни, въ собственные руки мистрисъ Гоггарти, принявъ вс мры, чтобы Мери не узнала о моемъ горестномъ положеніи. Мы простились около полуночи, я легъ и старался по возможности уснуть на узкой и грязной соф мистра Эминадаба.

Наступило утро, ясное и тихое, солнце блистало такъ весело, я слышалъ радостный звонъ колоколовъ, какъ хотлось бы мн идти съ женою въ церковь воспитательнаго дома, но тройная желзная дверь охраняла мою неволю, и мн оставалось только читать молитвы въ своей комнат, а потомъ идти прогуляться по двору, находившемуся въ задней части зданія. Поврите ли? самый дворъ этотъ былъ настоящая клтка. Толстая желзная ршетка покрывала, въ вид навса, все пространство двора, и въ эту-то клтку сходили бдные жильды мистра Эминадаба подышать вольнымъ воздухомъ.

Они видли меня въ окно моей комнаты, съ молитвенникомъ въ рукахъ.

Я былъ очень радъ, когда приходъ Густи и мистра Смитерса избавилъ меня отъ общества дурныхъ людей, съ которыми здсь находился. Оба пришли съ предлинными лицами. Ихъ ввели въ мою комнату, и мистръ Эминадабъ, не дожидаясь моего приказанія, тотчасъ подалъ бутылку вина и бисквитовъ, я счелъ это чрезвычайною любезностью съ его стороны.

— Выпейте стаканъ вина, мистръ Титмаршъ, сказалъ Смитерсъ, и прочтите письмо. Вы написали нынче утромъ трогательное письмо къ тетушк, и вотъ вамъ на него отвть.

Я выпилъ стаканъ вина и почти съ трепетомъ началъ читать:

‘Сэръ!

‘Если вы, зная, что я имла намреніе завщать Вамъ по смерти все мое имущество, ршились убить меня, чтобы завладть имъ, вы очень ошиблись. Ваша низость, ваша гнусная неблагодарность. конечно убили бы меня, если бъ я не научилась, благодаря Бога, искать утишенія съ иной стороны.

Вотъ ужъ скоро годъ, какъ я терплю отъ васъ всякія истязанія. Я всмъ пожертвовала, отказалась отъ своей безмятежной жизни въ деревн, гд вс почитали имя Гоггарти, отдала свою цнную мебель, вина, серебро, посуду и столовую и кухонную, всмъ пожертвовала, чтобъ доставить счастіе, благосостояніе и почетъ вашему дому. Я безропотно сносила спсь и грубости мистрисъ Титмаршъ, осыпала ее подарками и благодяніями. Я пожертвовала собою, отказалась отъ знатнйшаго общества, къ которому привыкла съ дтства, затмъ, чтобы жить съ вами, и быть вашею руководительницею и хранительницею, чтобы удерживать васъ, если возможно, отъ расточительности и мотовства, которыя, какъ я всегда предвидла предсказывала вамъ, должны были рано или поздно ввергнуть васъ въ нищету. Такой расточительности, такого мотовства я никогда, никогда не видала. Масло расточали, какъ-будто оно дешевле воды, уголь жгли какъ соръ, свчи, чай, мясо — все вамъ было ни по чемъ. Однимъ тмъ, что забирали для своего стола въ мясной лавк, можно бы прокормить десять семействъ.

А теперь, когда вы сидите въ тюрьм, — справедливое наказаніе за вс ваши злодйства, за то что обманули меня на три тысячи фунтовъ, украли у родной матери ничтожную сумму, которая для нея, бдняжки, составляла все ея достояніе, — она впрочемъ не можетъ такъ сильно ощущать своей утраты, потому-что всю жизнь провела почти въ нищенств, — вошли въ долги, которыхъ не въ состояніи платить, хотя должны были знать, что ваше ничтожное содержаніе не дозволяло вамъ такъ бросать деньги, — теперь вы имете еще дерзость просить, чтобъ я заплатила за васъ ваши долги? Нтъ, сэръ, дошло до того, что мать ваша, по вашей милости, должна будетъ жить счетъ прихода, и жен вашей прійдется мести улицы, я, по-крайней-мр, несмотря на то, что вы такъ безбожно обокрали меня и довели меня старости лтъ до сравнительной бдности, я уду въ деревню, гд могу еще жить съ нкоторыми удобствами, на которыя званіе мое даетъ мн право. Мебель въ вашемъ дом принадлежитъ мн, а какъ я полагаю, что вы намрены поселить свою супругу на улиц, то предупреждаю васъ, что завтра же велю вынести все свое добро изъ вашей квартиры.

‘Мистръ Смитерсъ скажетъ вамъ, что я намревалась завщать вамъ все мое богатство. Но нынче утромъ, я въ присутствіи его торжественно разорвала свое духовное завщаніе, и отнын отрекаюсь отъ всякихъ сношеній съ вами и съ вашею нищею роднею.

Сусанна Гоггарти’.

Я согрла змю у груди своей, и она ужалила меня’.

Признаюсь, когда я прочиталъ это письмо, я былъ въ такомъ бшенств, что почти забылъ бдственное положеніе, въ которое оно меня ставило, и угрожавшее мн разореніе

— Дали же вы маху, Титмаршъ, написавъ ваше письмо! сказалъ мистръ Смитерсъ. Вы сами приставили себ ножъ къ горлу, сэръ, сами себя лишили хорошенькаго имнія, пяти-сотъ фунтовъ годоваго доходу. Моя доврительница, мистрисъ Гоггарти, принесла изъ своей комнаты духовное завщаніе, какъ она вамъ пишетъ, и при насъ бросила въ огонь.

— Счастіе, что жены твоей не было дома, прибавилъ Густя. Она пошла нынче утромъ въ церковь съ семействомъ доктора Сольтса, и прислала сказать, что проведетъ у нихъ весь день. Ты знаешь, что она всегда рада, когда можетъ избавиться отъ общества мистрисъ Гоггарти.

— Никогда не умла понять, съ которой стороны хлбъ ея намасленъ! подхватилъ мистръ Смитерсъ. Вамъ слдовало бы дождаться, сэръ, чтобы тетушка была въ хорошемъ расположеніи духа, улучшить удобный часъ, и между-тмъ призанять денегъ съ иной стороны. Я, сэръ, почти усплъ уже примирить ее съ потерею ея въ этой несчастной компаніи, доказалъ ей, что я спасъ изъ когтей Броу ея остальное имущество, которое этотъ мерзавецъ проглотилъ бы и одинъ день! И еслибъ вы, мистръ Титмаршъ, предоставили мн устроить это дло, я васъ совершенно помирилъ бы съ мистрисъ Гоггарти, устранилъ бы вс затрудненія, самъ далъ бы вамъ взаймы эту ничтожную сумму.

— Вы дадите? вотъ чудо! вскричалъ Густя, схвативъ руку Смитерса, и сжавъ ее такъ крьпко, что стряпчій прослезился.

— Благородный другъ, сказалъ я, даетъ мн деньги, когда знаетъ, въ какомъ я нахожусь положеніи, и что я не въ состояніе платятъ

— Постойте, сэръ, тутъ-то и помха! возразилъ мистръ Смитерсъ Я сказалъ, что далъ бы вамъ денегъ взаймы, и точно далъ бы признанному наслднику мистрисъ Гоггарти, далъ бы въ эту же минуту, потому-что ничто такъ не радуетъ сердца Роберта Смитерса, какъ то, когда онъ можетъ обязать друга. Я съ радостью услужилъ бы вамъ и довольствовался бы простою роспискою отъ вашей почтенной тетушки. Но теперь, сэръ, совсмъ другое дло, чмъ можете вы обезпечить меня?— ровно ничмъ, какъ вы сами весьма справедливо замтили.

— Конечно ничмъ, сэръ.

— А безъ обезпеченія, сэръ, вы конечно не можете надяться, что вамъ станутъ кредитовать,— никто не станетъ. Вы человкъ опытный, дловой, мистръ Титмаршъ, и я вижу, что взгляды наши на веаи совершенно одинаковы.

— А имніе его жены? сказалъ Густя.

— Имніе жены? Ба, сэръ, мистрисъ Титмаршъ несовершеннолтняя, и мн не получить ни полшиллинга изъ ея имнія. Нтъ, я не хочу имть дла съ имніями, еще не вышедшими изъ-подъ опеки. Но вотъ что: ваша матушка иметъ въ нашей деревни домъ и лавку, пустъ она дастъ на нихъ закладную..

— Никогда, сэръ, отвчалъ я. Матушка уже довольно пострадала за меня, и притомъ же она должна содержать моихъ сестеръ. И если вы хотите обязать меня, мистръ Смитерсъ, то я убдительно прошу васъ не говоритъ ей ни слова о моемъ настоящемъ положеніи.

— Вы говорите, какъ благородный человкъ, сэръ, сказалъ мистръ Смитерсъ, и я въ точности исполню ваше требованіе. Я сдлаю больше, сэръ: познакомлю васъ съ однимъ почтеннымъ здшнимъ домомъ, съ моими пріятелями, господами Гигзомъ, Бигзомь и Блэтервикомъ, которые сдлаютъ для васъ, что будетъ въ ихъ силахъ. Между-тмъ, сэръ, желаю вамъ добраго утра.

Съ этимъ мистръ Смитерсъ взялъ шляпу и вышелъ изъ комнаты, потомъ, посовтовавшись еще разъ съ тетушкою, какъ я узналъ впослдствіи, въ тотъ же вечеръ ухалъ изъ Лондона въ почтовой карет.

Я опять послалъ врнаго своего Густю осторожно открыть истину моей жен, боясь, чтобы мистрисъ Гоггарти не сказала ей всего слишкомъ внезапно, я зналъ, что она была на это способна въ минуту гнва. Но черезъ часъ онъ возвратился запыхавшись, и сказалъ мн, по мистрисъ Гоггарти уложила и увязала все свое добро въ чемоданы, и ухала въ наемной карет. Зная, что Мери должна вернуться домой только вечеромъ, Госкинсъ остался до того времени со мною, въ девять часовъ, посл скучнаго, тяжелаго дня, онъ опять оставилъ меня, и пошелъ сообщить ей горестное извстіе.

Въ десять часовъ раздался ужасный стукъ и звонъ на подъзд, черезъ нсколько минуть, бдная жена моя была въ моихъ объятіяхъ, а Густя сидлъ въ углу и рыдалъ какъ ребенокъ, между-тмъ, какъ и всячески старался утшить и успокоить ее.

На слдующее утро я удостоился визита мистра Блэтервика, который, узнавъ отъ меня, что у меня въ карман всего три гинеи, объявилъ безъ обиняковъ, что стряпчіе живутъ только платою за свои труды. Онъ совтовалъ мн оставить заведеніе мистра Эминадаба, потому-что житье у него обходилось слишкомъ дорого. Между-тмъ, какъ я сидлъ повсивъ голову, вошла моя жена, наканун ее съ трудомъ убдили разстаться со мною и возвратиться домой.

— Эти гадкіе люди пришла сегодня въ четыре часа утра, сказала она, — за четыре часа до свту.

— Какіе гадкіе люди? спросилъ я.

— Посланные твоею теткою, вынести ея мебель, начала Мери, при мн они все уложили и увезли. И я дала имъ везти все, что угодно, мн было слишкомъ грустно, чтобы разбирать, что наше, что чужое. Этотъ гадкій мистръ Вапшотъ былъ съ ними, когда я вышла, онъ стоялъ еще на подъзд, и отправлялъ послднюю телегу. Я отобрала только всю твою одежду, а часть моей, да книги, которыя ты наиболе любилъ чггать, — а нкоторыя вещи, которыя я приготовила для — для дитяти. Жалованье слугамъ было уплачено сполна до Рождества, я доплатила имъ остальное, и вотъ, смотри, въ ту минуту, какъ я выходила, пришла почта, и я получила свой полугодовой доходъ, тридцать пять фунтовъ. Видно, Богъ насъ еще не совсмъ покинулъ. Самуилъ!

— Не угодно ли вамъ уплатить счетъ мой, мистръ какъ бишь васъ? закричалъ въ эту минуту мистръ Эминадабъ отворивъ дверь, отъ все это время, какъ я полагаю, совтовался съ мистромъ Блэтервикомъ.— Мн нуженъ нумеръ для одного господина. Для вашей братьи онъ, кажется, не по карману

И онъ поврите-ли? сунулъ мн въ руку счетъ въ три гинеи за столъ и за два дня постоя на его грязной и скверной квартир.

——

Когда я выходилъ, около дверей тснилась толпа праздношатающихся. Если бъ я былъ одинъ, мн стало бы стыдно всего этого народу, теперь же я думалъ только о доброй, милой жен, которая нжно опиралась на мою руку и улыбалась мн небесною улыбкой, мн казалось, что само небо, или по-крайнй-мр ангелъ небесный въ лиц ея сопровождалъ меня въ флитскую тюрьму. О, я любилъ Мери и прежде, и блаженъ кто любитъ, когда молодость и надежда улыбаются ему съ яснаго, безоблачнаго неба, но быть въ несчастій я быть любимымъ доброю, благородною женщиною! передъ лицомъ неба утверждаю, что изъ всхъ утшеній, изъ всхъ радостей, которыя оно даровало мн самою высшею, самою неоцненною была И, когда я халъ по Гольборнской улиц въ тюрьму, и голова моей Мери покоилась на моемъ плеч. Поврьте, я уже не заботился о тюремномъ пристав, сидвшемъ противъ меня, клянусь Богомъ, я не видлъ его. Я цловалъ ее, миловалъ, и — плакалъ съ нею вмст. Но прежде чмъ мы дохали до назначеннаго мста, слезы исчезли съ ея глазъ, и она, красня и улыбаясь счастіемъ, вышла изъ кареты передъ воротами тюрьмы, какъ дочь вельможи, вступающая во дворецъ королевы

XII.

Банкротство вестдидльсекскаго общества сдлалось скоро предметомъ толковъ всхъ газетъ, и вс лица, причастныя къ нему, были преданы всеобщему негодованію и презрнію, какъ обманщики и воры. Разсказывали, что Броу бжалъ съ милліономъ фунтовъ наличныхъ денегъ. Даже обо мн, бдняк, говорили, будто я заране отправилъ въ Америку сто тысячъ фунтовъ, и только выжидалъ окончанія суда, чтобы зажить богатымъ человкомъ. Это мнніе имло много защитниковъ въ тюрьм, и, какъ ни странно, доставляло мн нкоторое уваженіе, которымъ, однако же, какъ легко можно догадаться, я вовсе не имлъ желанія пользоваться. Мистръ Эминадабъ, въ частыхъ своихъ посщеніяхъ въ Флитскую тюрьму, положительно объявлялъ. что я глупый мальчишка, былъ простымъ орудіемъ въ рукахъ Броу, и не отложилъ даже шиллинга на черный день. Мннія однакожъ были очень различны, и мн кажется, что тюремщики смотрли на меня какъ на претонкаго хитреца и лицемра, принимавшаго личину бдности, чтобы тмъ ловче провести судей и надутъ публику.

Господа Абеднего, отецъ и сынъ, сдлались также предметомъ общаго подозрнія и негодованія, сказать правду, я никогда не могъ толкомъ узнать настоящихъ отношеній изъ къ мистру Броу и вестдидлсекской компаніи. Изъ книгъ нашей конторы явствовало, что мистру Абеднего были произведены огромныя денежныя выдачи отъ компаніи, но онъ предотавилъ векселя, подписанные мистромъ Броу, которыми доказывалъ, что мистръ Броу и компанія оставались должниками его на гораздо значительнйшія суммы. Въ тотъ самый день, какъ я былъ призванъ въ конкурсный судъ для допроса, мистръ Абеднего явился съ обоими гоундсдическими фабрикантами подтвердить присягою дйствительность ихъ претензій, они подняли ужасный шумъ, вызывались на самыя ужасныя клятвы въ удостовреніе своей правоты. Но господа Джексонъ и Паксонъ вывели противъ нихъ того самаго сторожа Ирландца, которому приписывалась причина несчастія, и даже, какъ мн разсказывали, сказали тремъ Жидамъ, что у нихъ имлись въ рукахъ такія улики, которыя могли повести этихъ господъ на вислицу, и что они ихъ предъявятъ, если т не отступятся отъ своихъ исковъ. Посл этого они вышли изъ суда, и потомъ уже никто не слыхалъ и о понесенныхъ ими убыткахъ. Я, съ своей стороны, имю основательныя причины полагать, что директоръ нашъ дйствительно бралъ деньги у Абеднего, что онъ далъ ему акціи въ вид преміи и въ обезпеченіе потомъ долженъ былъ ихъ вдругъ выкупитъ на наличныя деньги, и, вроятно, съ огромною потерею, и тмъ самъ ускорилъ банкротство компаніи и собственное свое разореніе. Считаю излишнимъ исчислять здсь вс компаніи, въ которыхъ участвовалъ Броу, скажу только, что компанія, въ которой находились деньги бднаго Тидда, заплатила своимъ кредиторамъ мене двухъ пенсовъ съ фунта, а она, изъ всхъ этихъ компаній, дала еще самый большой дивидендъ.

Что касается до нашей,— любопытную сцену привелось мн видть, когда привели меня изъ флитской тюрьмы въ конкурсный судъ для дачи отвта въ качеств главнаго конторщика и бухгалтера вестдиддсекскаго общества.

Бдная жена моя, несмотря на то, что ей подходилъ срокъ, непремнно захотла идти со мною, равно какъ и добрый, врный другъ мой Густя Госкинсъ. Посмотрли бы вы, какая собралась толпа: послушали бы, какой поднялся шумъ, когда меня ввели въ присутствіе.

— Мистръ Титмаршъ, сказалъ предсдатель, когда я подошелъ къ столу, мистръ Титмаршъ, вы были ближайшимъ довреннымъ лицомъ къ мистру Броу, его главнымъ конторщикомъ и акціонеромъ компаніи на весьма значительную сумму?

— Только номинальнымъ акціонеромъ, сэръ, отвчалъ я.

— Разумется, только номинальнымъ, продолжалъ предсдатель, обращаясь къ товарищамъ съ язвительною улыбкою: вамъ должно быть весьма пріятно думать, сэръ, что вы имли долю во всемъ граб… во всхъ выгодахъ предпріятія, а теперь можете отречься отъ участія въ потеряхъ, сказавъ, что вы были толью номинальнымъ акціонеромъ.

— Плутъ! мошенникъ! проревлъ голосъ въ толп. Это былъ бшеный голосъ отставнаго капитана и бывшаго акціонера общества, Спарра.

— Молчать тамъ въ толп! закричалъ предсдатель.

Во все это время Мери, блдная какъ смерть, съ безпокойствомъ смотрла въ лицо то предсдателю, то мн. Густя, напротивъ, былъ красенъ какъ индйскій птухъ, и окидывалъ залу взоромъ, полнымъ негодованія.

— Мистръ Титмаршъ, продолжалъ предсдатель, я имлъ удовольствіе видть въ суд списокъ поступившихъ на васъ взысканій, изъ него явствуетъ, что вы состоите должны значительную сумму мистру Штильцу, одному изъ первыхъ здшнихъ портныхъ, не дурную тоже сумму знаменитому ювелиру мистру Полоніусу, еще боле въ самые извстные модные магазины, и все это при двухъ стахъ фунтахъ въ годъ жалованья. Принимая въ соображеніе вашу молодость, надо сознаться, что вы не теряли времени.

— Идетъ ли это къ длу, сэръ? сказалъ я, за тмъ ли я призванъ сюда, чтобъ дать отчетъ въ своихъ частныхъ долгахъ, или чтобы показать, что мн извстно о длахъ вестдидльсекскаго общества? Что жъ касается участія моего въ обществ, сэръ, у меня есть мать и нсколько сестеръ…

— Плутъ! воръ? проревлъ опять капитанъ.

— Зажмите же ротъ этому негодяю! закричалъ Густя съ необыкновенною смлостью. Присутствіе захохотало, это ободрило меня, и я продолжалъ смле.

— Мать моя, четыре года назадъ, сэръ, получивъ наслдство въ четыреста фунтовъ стерлинговъ, совтовалась съ своимъ стряпчимъ, метромъ Смитерсомъ, о томъ, какъ ей выгодне употребить эту сумму. Въ это время только-что открылось вольное вестдидльсекское общество, и по совту стряпчаго, деньги были отданы въ это учрежденіе за ежегодную ренту, а я чрезъ то получилъ мсто конторщика. Вы можете считать меня закоснлымъ злодемъ на томъ основаніи, что я заказывалъ себ платье у мистра фонъ-Штильца, но вы едва ли можете предполагать, чтобъ я, девятнадцати-лтній юноша, много понималъ въ длахъ общества, на службу котораго я поступилъ двадцатымъ конторщикомъ, заплативъ, такъ-сказать, за это мсто вкладомъ моей матери. Насколько времени посл того, сэръ, выгодные проценты, предложенные обществомъ, соблазнили одну мою богатую родственницу, и она ршилась купить значительное число акцій….

— Кто побудилъ къ тому вашу родственницу, если позволите спросить?

— Я долженъ признаться, сэръ, сказалъ я, покраснвъ, что я самъ писалъ ей о томъ. Но прошу васъ принять въ соображеніе, что родственниц моей было шестьдесять лтъ, а мн двадцать второй годъ. Она употребила нсколько мсяцевъ на размышленіе, прежде, чмъ приняла мое предложеніе, и совтовалась съ своими стряпчими. Я сдлалъ ей это предложеніе по внушенію мистра Броу, который даже самъ продиктовалъ мн письмо, и котораго я въ то время считалъ богаче самого Ротшильда.

— Родственница ваша положила свои деньги на ваше имя, а вслдъ за тмъ, вы, мистръ Титмаршъ, если свднія наши не обманчивы, были повышены мимо двнадцати вашихъ товарищей, въ награду за услугу, оказанную вами, доставленіемъ этихъ денегъ?

— Это совершенная правда, сэръ.— Какъ я сказалъ это, я видлъ, что Мери начала отирать глаза, а уши Густи (лица его я не видалъ) стали красне раскаленнаго угля.— Это совершенная правда, сэръ, и при теперешнемъ оборот дла, я искренно сожалю о томъ. Но тогда я думалъ, что могъ въ одно и то же время блюсти пользу своей ттки и свою собственную, вы должны помнить, сэръ, какъ высокъ былъ тогда курсъ нашихъ акцій.

— Дале, сэръ, по доставленіи этихъ денегъ, вы тотчасъ сдлались довреннымъ человкомъ мистра Броу, бывали у него въ дом, и скоро изъ третьихъ конторщиковъ сдлались главнымъ, въ этой должности вы состояли во время бгства вашего директора?

— Сэръ, вы не имете никакого права длать мн эти вопросы, но какъ здсь собралось боле ста нашихъ акціонеровъ, то я охотно буду отвчать вамъ, чтобы очистить свою совсть передъ ними, сказалъ я, пожавъ руку Мери.— Да, я дйствительно сдлался главнымъ конторщикомъ. Но почему? потому-что вс прочіе вышли изъ нашей конторы. Я точно былъ вхожъ въ домъ мистра Броу, и гостилъ у него. Но почему? потому-что, сэръ, у ттки моей были еще деньги, которыя она могла отдать въ компанію. Теперь я вижу все это совершенно ясно, хотя въ то время я этого не понималъ. Доказательствомъ же, что мистру Броу нужны были только деньги моей тетушки, а не я, служить то, что когда она пріхала въ Лондонъ, директоръ нашъ почти силою увезъ ее изъ моей квартиры къ себ въ Фульгемъ, и никогда не думалъ приглашать къ себ ни меня, ни моей жены. Да, сэръ, онъ выманилъ бы у нея послднія деньги, еслибъ стряпчій ея не помшалъ ей отдать ихъ. За нсколько времени до паденія компаніи, какъ скоро она узнала, что есть сомннія на счетъ состоятельности компаніи, она отобрала у меня свои акціи, — вамъ извстно, сэръ, что это акціи на имя предъявителя, — и распорядилась ими, какъ сама заблагоразсудила. Вотъ, господа, все, что касается собственно до меня. Мать моя, желая доставить сыну средства пропитанія, положила въ компанію свой небольшой капиталъ,— и онъ пропалъ. Моя ттка положила гораздо значительнйшій капиталъ, который долженъ былъ со временемъ принадлежать мн,— и онъ также пропалъ. Я же самъ, посл четырехъ лтъ службы, остаюсь ни съ чмъ, и съ опозореннымъ именемъ. Изъ всхъ присутствующихъ здсь, какъ бы много они не потеряли чрезъ несостоятельность компаніи, есть ли кто, чтобъ пострадалъ отъ нея больше меня?

— Мистръ Титмаршъ. сказалъ предсдатель смягченнымъ голосомъ, и взглянувъ на сидвшаго подл него газетнаго кореспондента,— вашъ разсказъ едва ли можетъ быть помщенъ въ газеты, потому-что, какъ вы сами говорили, это обстоятельства, лично до васъ относящіяся, которыхъ вы не были обязаны открывать, если бъ сами не сочли нужнымъ и приличнымъ: слдовательно на него можно смотрть, какъ на частную бесду между нами и господами присутствующими. Однако же, если бъ его напечатать, онъ могъ бы, быть-можетъ, сдлать нкоторое добро, и предостеречь многихъ, если они захотятъ служатъ предостереженіе, отъ страсти слпо пускаться въ предпріятіе, подобное тому, въ которомъ вы участвовали. Изъ вашего разсказа ясно видно, что вы были жертвою, какъ вс присутствующіе здсь. Но я вамъ скажу, сэръ, что еслибъ вы не гнались такъ жадно за барышами, вы, я думаю, не дались бы въ такой грубый обманъ, сохранили бы деньги вашей родственницы, и он со временемъ принадлежали бы вамъ. Какъ скоро человкъ погонится за огромными барышами, разсудокъ, кажется, оставляетъ его, въ жажд своей къ скорому обогащенію, онъ уже не сомнвается въ его врности, пренебрегаетъ осторожностью и не слушаетъ разумныхъ совтовъ. Кром сотенъ честныхъ семействъ, разорившихся только отъ того, что слпо доврились вашему учрежденію, и заслуживающихъ искренняго состраданія, есть сотни такихъ, которые пустились въ него не за тмъ, чтобы получать небольшой доходъ съ своего капитала, а увлекаемые духомъ спекуляціи, эти, по мннію моему, вполн заслуживаютъ постигшую ихъ участь. Пока дивиденды выплачиваются исправно, никто ни о чемъ не справляется, мистръ Броу могъ добывать деньги для своихъ акціонеровъ хоть по большимъ дорогамъ, они объ этомъ не позаботились бы, а преспокойно клали деньги въ карманъ. Но что за польза говорить объ этомъ, продолжалъ предсдатель съ жаромъ,— сегодня уличили одного мошенника, и открываютъ тысячу жертвъ его, а явись завтра другой, новыя тысячи жертвъ будутъ черезъ годъ окружать этотъ столъ, и такъ будетъ, я думаю, во вки вковъ. Перейдемте къ длу, господа!

Когда я объяснилъ все, что мн было извстно о длахъ вестдидльсекскаго общества, — а извстно мн было очень немногое, были спрошены другія лица, состоявшія при контор. Потомъ я пошелъ назадъ въ тюрьму, ведя подъ руку бдную жену. Мы должны было пройти сквозь толпу, наполнявшую вс комнаты, и сердце мое облилось кровью, когда я увидлъ среди ея дворника мистра Броу, бднаго старика Гетса, когирый отдалъ послднія свои деньги, чтобы помочь своему господину въ бд, и который оставался на старости безъ пріюта и безъ хлба, съ десятью дтьми на рукахъ. Неподалеку отъ нею былъ капитанъ Спарръ, но гораздо непріязненне расположенный ко мн, Гетсъ, при приближеніи моемъ почтительно приложилъ руку къ шляп, задорливый же капитанъ протерся впередъ, махая своею бамбуковою тростью, и утверждая съ клятвами и ругательствами, что я быль сообщникомъ Броу.— Проклятіе притворному мошеннику! началъ онъ, что теб за надобность была разорять меня, отставнаго офицера?— И онъ все наступалъ на меня съ тростью. Но на этотъ разъ Густя, несмотря на то, что онъ былъ отставной офицеръ, схватилъ его за воротъ и отбросилъ назадъ, говоря: — хоть посмотлъ бы на жену, невжа, и молчалъ!— Капитанъ Спарръ взглянулъ на мою жену, и покраснлъ со стыда еще боле, чмъ прежде отъ злости.

— Очень жаль мн ея, что вышла за такого негодяя, пробормоталъ онъ и отошелъ. Затмъ мы вышли съ женою изъ суда, и возвратились въ свою мрачную комнату въ тюрьм.

Тяжело было мн думать, что моя нжная Мери должна сдлаться матерью въ этомъ мрачномъ жилищ несчастія и преступленія, и очень хотлось бы мн, чтобъ по-крайнй-мр кто-нибудь изъ нашихъ родныхъ находился на это время при ней. Но бабушка ея не могла покинуть старика мужа, а моя матушка писала, что какъ мистрисъ Гоггарти съ нами, то ей гораздо лучше было оставаться въ деревн съ дочерьми.— ‘Счастливъ ты, продолжала добрая душа, счастливъ ты, что въ постигшихъ тебя несчастіяхъ имешь при себ богатую ттку, и можешь надяться на ея великодушную помощь’!— Да, великодушная помощь, нечего сказать! Но гд же могла быть мистрисъ Гоггарти? Изъ письма матушки очевидно было, что она не писала ни къ кому изъ своихъ знакомыхъ, и даже не отправилась въ деревню, какъ грозилась.

Но какъ матушка потеряла уже довольно денегъ изъ-за меня, и какъ ей было довольно хлопотъ и заботъ въ деревн, чтобъ прокормить моихъ сестеръ изъ своихъ небольшихъ средствъ, узнавъ же о моемъ положеніи, она непремнно продала бы послднее свое платье, чтобы помочь мн, то мы съ Мери ршились не открывать ей настоящаго нашего положенія, какъ ни горестно и ни безпомощно оно было! Старикъ Смитъ, ддъ Мери, также не имлъ ничего, кром небольшаго пенсіона и своего ревматизма, и мы въ-самомъ-длъ ни откуда не могли ждать ни утшенія, ни помощи.

Этотъ періодъ моей жизни, эта ужасная тюрьма, являются мн теперь какимъ-то смутнымъ воспоминаніемъ лихорадочной грезы. Знаете ли, что такое тюрьма? знаете ли, что въ ней всего боле леденитъ вашу кровь? странное дло, но мн кажется, что это не столько уныніе ея, какъ и веселость. Милая жена моя, благодаря Бога, не понимала большей части гнусностей, здсь происходившихъ. Притомъ она никогда не выходила изъ комнаты до сумерекъ, а весь день сидла за шитьемъ, готовя запасъ шапочекъ и платьицевъ для ожидаемаго гостя. Она до-сихъ-поръ увряетъ, что не была въ то время несчастною, но затворничество имло вредное вліяніе на здоровье бдняжки, привыкшей къ вольному, деревенскому воздуху, она становилась со дня на день все блдне и блдне.

Противъ окна нашего были устроены кегли, тутъ проводилъ я каждый день часа два, сначала я ходилъ туда неохотно, и только ради здоровья, но потомъ находилъ даже удовольствіе въ этихъ прогулкахъ. Это было прелюбопытное мсто. Тутъ было свое общество, какъ и во всякомъ другомъ мстъ, между представителями его. Первое мсто занималъ сынъ лорда Дюсиса, и многіе изъ содержавшихся въ тюрьм такъ добивались чести ходить съ нимъ, и говорили съ такою увренностью о его родн, какъ-будто они сами принадлежали къ повсамъ. Въ числ ихъ особенно бросался въ глаза бдный Тиддъ. Изъ всего богатства осталась у него только тоалетная шкатулка и халатъ въ крупныхъ цвтахъ, къ этимъ сокровищамъ онъ присоединилъ еще чудесную пару усовъ, которою чванился какъ ворона въ павлиньихъ перьяхъ. Хотя онъ по временамъ горько жаловался на свою несчастную долю, однако же, мн кажется, когда пріятели приносили ему гинею, онъ былъ такъ же счастливъ, какъ въ скоротечный періодъ своей львиной жизни Часто видалъ я на дачахъ и на водахъ разряженныхъ щеголей, которые оглядываются на каждую проходящую женщину, съ нетерпніемъ ждутъ каждаго парохода и каждаго дилижанса, будто отъ прізда ихъ зависитъ ихъ жизнь, и таскаются весь день по публичнымъ гуляньямъ, чтобъ показать свое модное платье. Такія же существа встрчаются и въ тюрьмахъ, они также глупы и также разряжены, съ тмъ различіемъ, что платье на нихъ поистерте, это денди съ нерасчесанными бородами и протертыми локтями.

На такъ называемую бдную половину тюрьмы я не ходилъ.

Между-тмъ, небольшой нашъ денежный запасъ видимо тощалъ, и сердце мое щемилось при мысли о томъ, какая судьба могла ожидать мою бдную жену, и на какомъ лож могъ родиться нашъ ребенокъ. Но небо сохранило меня отъ этого новаго испытанія,—небо, и мой добрый, неутомимый Густя Госкинсъ.

Стряпчіе, которымъ рекомендовалъ меня мистръ Смитерсъ, говорили мн, что я могъ выпросить себ позволеніе жить въ черт флитской тюрьмы, если могу представить поручителей на сумму поступившихъ на меня взысканій, но какъ я ни смотрлъ въ глаза мистру Блэтервику, онъ не вызвался поручиться за меня, а я не зналъ ни одного домохозяина въ Лондон, котораго я могъ бы просить о томъ. Былъ однако же одинъ, котораго я не зналъ, это старикъ, мистръ Госкинсъ, кожевенный торговецъ въ Скорняжной улиц, добрый толстякъ, который привезъ и свою толстую половину представилъ ее моей жен. Хотя мистрисъ Госкинсъ и принимала отчасти видъ покровительства, — мужъ ея былъ вольнымъ общникомъ цеха и мтилъ въ ольдерманы, пожалуй даже въ лорды-меры перваго торговаго города въ свт,— однако же она изъявила намъ искреннее участіе, а мужъ ея бгалъ и хлопоталъ безъ отдыху, пока не выхлопоталъ мн разршенія жить въ черт тюрьмы, и пользоваться сравнительною свободою.

За квартирою дло не стало Моя прежняя хозяйка, мистрисъ Стоксъ, прислала свою дочь Джемайму сказать намъ, что первый этажъ у нея свободенъ и къ нашимъ услугамъ. Мы заняли первый этажъ, а когда, въ конц недли, я пришелъ къ хозяйк, чтобъ отдать ей деньги, добрая старушка со слезами на глазахъ сказала мн, что она покамстъ не нуждается въ деньгахъ, и что у меня въ моемъ положеніи не можетъ бытъ лишнихъ. Я не настаивалъ, потому-что въ-самомъ-длъ у меня оставалось всего пять гиней, и по настоящему, мн не слдовало братъ такой дорогой квартиры, но срокъ моей жены приближался, а я не хотлъ лишить ее на время родовъ немногихъ удобствъ, какія намъ были еще по силамъ.

Двицы Госкинсы приходили каждый день сидть съ моею женою, это были предобрыя, премилыя двушки. Здоровье Мери поправилось, какъ скоро она вышла изъ смрадной тюрьмы и могла каждый день выходить на свжій воздухъ. Какъ весело прохаживались мы вдвоемъ по улицамъ и по Чатамской площади, а между-тмъ я былъ нищимъ, и совсть нердко упрекала меня въ томъ, что я могъ еще по временамъ ощущать счастіе.

На счетъ отвтственности по дламъ компаніи я былъ совершенно спокоенъ. Кредиторы могли взыскивать только съ директоровъ, а ихъ нигд не оказывалось. Мистръ Броу былъ за-моремъ, и къ чести его должно сказать, что между-тмъ, какъ вс воображали, что онъ вывезъ съ собою нсколько сотенъ тысячъ фунтовъ, онъ жилъ на какомъ-то чердак въ Булони, едва имя нсколько шиллинговъ въ карман, и не зная за что взяться, чтобъ не умереть съ голоду. Мистрисъ Броу, какъ добрая и любящая жена, послдовала за нимъ и ничего не вывезла изъ Фульгема, кром бывшаго на ней платья, мисъ Белинда была не въ лучшемъ положеніи, но безпрестанно сердилась и роптала. Что касается до прочихъ директоровъ, — когда стали наводить справки въ Эдинбург о мистр Мулл, оказалось, что былъ одинъ только мистръ Муллъ, нкогда съ успхомъ занимавшій въ Эдинбург должность адвоката, въ 1800 году удалившійся на островъ Скай, когда же его тамъ отъискали, оказалось, что онъ отъ роду не слыхалъ ни о какомъ вестдидльсекскомъ обществъ. Генералъ сэръ Діонисій О’Галлоранъ внезапно выхалъ изъ Дублина и возвратился въ Гватимальскую республику. Мистръ Шеркъ жилъ однми статейками, которыя онъ писалъ въ одной газетъ. Мистръ Мекро, членъ парламента и королевскій адвокатъ, ничего не имлъ, кром того, что получалъ отъ нашей дирекціи за присутствіе на ея собраніяхъ. Оставался одинъ человкъ, который могъ подвергнуться взысканію, мистръ Менстро, богатый чатамскій судохозяинъ, но на поврку вышло, что онъ былъ просто мелкій торговецъ и имлъ лавку мелкихъ морскихъ снарядовъ, которой весь капиталъ не составлялъ десяти фунтовъ стерлинговъ. Мистръ Абеднего былъ также въ числ директоровъ и мы уже видли, какъ онъ отдлался.

— Если нтъ больше опасности со стороны вестдидльсекской компаніи, сказалъ мистръ Госкинсъ, отецъ, — отчего бы вамъ не попытаться заключить сдлку съ вашими кредиторами, а кто же лучше поведетъ дло, какъ не миленькая мистрисъ Титмаршъ, которой умильные глазки смягчатъ самаго жестокосердаго портнаго и самую несговорчивую модистку въ мір.

Согласно этому ршенію, въ одно ясное февральское утро, моя милая Мери обняла меня и сказала мн, чтобъ я не унывалъ, и отправилась съ Густею въ наемной карет уговаривать моихъ заимодавцевъ. Не думалъ я за годъ передъ тмъ, чтобы дочери храбраго Смита пришлось ходить смиренною просительницею по портнымъ и модисткамъ, но она не понимала стыда, который чувствовалъ я, — или по-крайней-мръ говорила, что не понимала, — и мужественно похала исполнить порученіе, не сомнваясь въ успх.

Вечеромъ она пріхала домой и сердце мое сжалось отъ горестнаго предчувствія. Я видлъ по лицу ея, что всть не добрая. Она нсколько минуть не могла вымолвить слова, была блдна какъ смерть и со слезами цловала меня.— Вы разскажите, мистръ Госкнисъ! проговорила она наконецъ, рыдая, и Густя разсказалъ мн вс подробности этого горестнаго дня.

— Что ты думаешь, Самуилъ? сказалъ онъ, старая твоя ттка, но приказанію которой ты заказалъ вещи, писала ко всмъ, что ты обманщикъ, мошенникъ, что ты выдумалъ, будто она заказывая вещи, что она готова положить голову подъ топоръ, присягою подтвердить, что все это ложь, и что они должны съ тебя одного требовать уплаты. Никто и слышать не хочетъ о твоемъ освобожденія, а мошенникъ Монталини вздумалъ даже говорить такія дерзости, что я готовъ былъ разругать его, да только бдная Мер… мистрисъ Титмаршъ вскрикнула и упала въ обморокъ, я тотчасъ вынесъ ее, и вотъ она, совсмъ больная.

Въ эту ночь неутомимый Густя долженъ былъ бжать на почтовыхъ за докторомъ Сольтсомъ, а на слдующее утро у насъ былъ сынъ. Я не зналъ, радоваться ли мн или плакать, когда мн показали бднаго, слабаго младенца, но Мери увряла, что она счастливйшая женщина въ мір, и совершенно забывала нее свое горе, няньчась съ ребенкомъ. Она выдержала роды благополучно и утверждала, что во всемъ свт нтъ такого прелестнаго младенца, и что хотя у леди Типтофъ, которая, какъ мы читали въ газетахъ, родила въ тотъ же день, — была постель крытая шелкомъ и домъ на Гросвенорскомъ-Сквер, однакоже у нея не могло быть ребенка миле нашего маленькаго Густи. Мы назвали ею Густею, потому-что по комъ было намъ дать ему имя, какъ не по добромъ, врномъ нашемъ друг? Къ крестинамъ пригласили мы нсколько пріятелей на чашку чаю и, увряю васъ, провели превеселый, препріятный вечеръ.

Здоровье родильницы было, благодаря Бога, въ наилучшемъ состояніи, и сердце радовалось, смотря на нее въ положеніи, въ которомъ, имъ кажется, самая непригожая женщина длается красавицею, — съ младенцемъ у груди. Ребенокъ былъ слабаго сложенія, но она этого не видла, мы были въ крайней бдности, но она объ этомъ не заботилась. Ей и когда было горевать подобно мн, въ карман у меня оставалась одна гинея, и я не смлъ гадать о томъ, что будетъ съ вами, когда она выйдетъ, я только молилъ Бога, чтобъ Онъ научилъ меня и послалъ мн силу, и среди своихъ заботъ и горя, благодарилъ Его за то, что опасность родовъ миновалась и что, какая участь ни готовилась бы намъ, жена могла встртить ее вооруженная силою и здоровьемъ.

Я просилъ мистрисъ Стоксъ отвести намъ комнатку подешевле, гд нибудь на чердакъ, чтобъ она намъ обходилась въ нсколько шиллинговь, какъ добрая старушка ни уговаривала меня остаться на квартир, которую мы занимали, я находилъ, что теперь, когда жена моя была совершенно здорова, непростительно было бы насъ лишать великодушную хозяйку главнаго ея средства пропитанія. Наконецъ она убдилась моими доводами и общала отвести намъ комнату на верху, какъ я хотлъ, и устроить ее со всевозможнымъ удобствомъ. Джемайме объявила, что она сочтетъ за счастье, если ей позволятъ ходить за матерью и за ребенкомъ.

Наконецъ новая квартира наша была приготовлена, я сначала не ршался прямо сказать Мери объ этой перемн, но скоро убдился, что вс увертки и обиняки были излишни, когда я кончилъ, она сказала: — И только!— и взяла меня за руку, посмотрла съ своею небесною улыбкою, и общала, что она съ помощью Джемаймы будетъ держать комнатку нашу чисто и хорошо.— И сама буду стряпать теб обдъ, прибавила она, вдь ты говоривъ, что никто не уметъ лучше меня длать слоеные пудинги.

Иной разъ, право, подумаешь, что есть женщины, которымъ пріятна бдность. Впрочемъ, я не говорилъ Мери, до чего дошла наша бдность, и она вовсе не подозрвала, до какой степени расходы на стряпчихъ, въ тюрьм и на доктора истощили небольшую сумму, съ которою мы перехали въ Флитскую тюрьму.

Не суждено было, однако же, ни ей, ни ея ребенку жить подъ крышею. Мы ршились перебраться на новую квартиру въ понедльникъ утромъ, въ субботу же вечеромъ у малютки начались судороги, и все воскресенье несчастная мать няньчилась съ нимъ и молилась, но Богу угодно было отнять у насъ невиннаго младенца, и въ полночь она прижимала къ груди одинъ трупъ. Миръ праху его! Теперь вокругъ насъ бгаюгь другія дти, здоровыя и веселыя, и изъ сердца отца почти изгладилась памжь объ этомъ малютк, но не проходитъ, кажется, дня, чтобы мать не вспомнила о своемъ первенц, который пробылъ съ нею такъ мало, и часто, часто водитъ она дочерей своихъ на могилку, въ которой онъ покоится, и до-сихъ-поръ она носить на ше крошечный блокурый локонъ, который она срзала съ головки младенца, когда онъ улыбался ей изъ своего гробу. Мн не разъ случалось забывать день ею рожденія, но ей — никогда, и часто, среди посторонней бесды, вдругъ одно слово показываетъ, что она еще думаетъ о ребенк, — простой намекъ, но который для меня невыразимо трогателенъ.

Не стану описывать ея горести: такія вещи священны и завтны, и человкъ не долженъ класть ихъ на бумагу, чтобъ весь свтъ читалъ ихъ. Я даже совсмъ не упомянулъ бы о смерти ребенка, еслибъ она не была для насъ путемъ къ новому земному счастью, какъ сама Мери не разъ сознавалась со слезами и благодарностью.

Между-тмъ, какъ жена плакала надъ своимъ сыномъ, другіе помыслы, къ стыду своему долженъ я сознаться, сливались въ моей душ съ горестью объ утратъ. Съ-тхъ-поръ я не разъ размышлялъ о томъ, какъ нужда превозмогаетъ, какъ она притупляетъ и истребляетъ чувства сердца, и опытъ научилъ меня быть благодарнымъ за насущный хлбъ. Премудро включено въ нашу ежедневную молитву это сознаніе нашей немощи, когда мы молимъ Всевышняго о дарованіи намъ насущнаго хлба и огражденіи насъ отъ искушенія. Вчно надобно размышлять объ этомъ.

Младенецъ лежалъ въ своей плетеной колыбельк, съ кроткою, неподвижною улыбкою на устахъ, — я думаю ангелы небесные съ ликованіемъ встрчали эту невинную улыбку!— и только на слдующій день, когда жена моя прилегла на постель, а я сидлъ подл нея, вспомнилъ я положеніе его родителей, вспомнилъ, не могу сказать съ какимъ страданіемъ, что мн не на что было похоронить его, и другія слезы отчаянія потекли изъ глазъ моихъ. Тутъ только ршился я обратиться къ помощи матушки, потому-что на мн лежала священная обязанность. Я взялъ листъ бумаги, и написалъ къ ней письмо у изголовья умершаго сына, написалъ ей въ какомъ мы были положеніи. Но, благодаря Бога, я не имлъ надобности послать это письмо, потому-что, открывъ конторку, чтобы достать сургучъ и запечатать роковое письмо, я нечаянно увидлъ свою брильянтовую булавку, которую я было совсмъ забылъ, и которая давно уже лежала въ одномъ изъ ящиковъ конторки.

Я заглянулъ въ спальню, бдная жена моя спала, она уже три дня и три ночи не смыкала глазъ, и наконецъ уснула отъ истощенія силъ. Я побжалъ съ своею булавкою въ лавку старыхъ вещей, и получилъ за нее семь гиней. Возвратившись домой, я отдалъ деньги хозяйк, и велелъ ей купить все что нужно. Жена моя спала, когда она проснулась, мы уговорили ее сойти въ покои хозяйки, а между тмъ сдлали вс нужныя приготовленія и положили младенца въ гробъ.

На слдующій день, когда все было кончено, мистрисъ Стоксъ дала мн три гинеи сдачи. Тутъ я не могъ удержаться, чтобы не высказать ей всю бдственность нашего положенія, я сказалъ ей. что это послднія наши деньги, и что когда он выйдутъ, я не знаю уже что будетъ съ самою доброю женою, какою Богъ когда-либо награждалъ человка.

Жена моя была въ низу съ служанкою. Бдный Густя, бывшій со мною, не мене кого либо изъ насъ опечаленный, взялъ меня подъ руку и повелъ внизъ. Мы долго гуляли съ нимъ и зашли далеко за мостъ, совершенно забывъ о тюрьм и ея черт, Густя старался утшить меня чмъ только могъ.

Только вечеромъ возвратились мы домой. Первое лицо, встртившее меня въ дом, была моя добрая матушка, она со слезами бросилась въ мои объятія и нжно журила меня зато, что я не открылся ей въ своей нужд. Она никогда и не узнала бы ея, говорила она, но не получила отъ меня никакихъ извстій посл того, какъ я возвщалъ ей скорое рожденіе ребенка, и молчаніе мое безпокоило ее, встртивъ на улиц мистра Смитерса, она стала разспрашивать его обо мн, мистръ Смитерсъ съ нкоторымъ смущеніемъ и страхомъ сказалъ ей, что невстка ея, кажется, должна провести время родовъ въ очень неудобномъ мст, потомъ, что мистрисъ Гоггарти ухала отъ насъ, и наконецъ, что я въ тюрьм. Получивъ это свдніе, бдная матушка тотчасъ пустилась въ путь, и когда я вошелъ, она только-что пріхала изъ тюрьмы, гд ей указали мою квартиру.

Я спросилъ ее, не видла ли она моей жены, и какъ она ее нашла. Къ немалому моему удивленію, матушка отвчала, что когда пріхала, Мери уже не было дома, что она вышла со двора съ хозяйкою. Пробило осемь часовъ, — девять.— а ея все еще не было.

Наконецъ въ десять часовъ возвратилась — не жена моя, а мистрисъ Стоксъ, и съ нею молодой человкъ, который, войдя въ комнату, дружески взялъ меня за руку и сказалъ: — Мистръ Титмаршъ, не знаю помните ли вы меня: мое имя Типтофъ. Я пріхалъ къ вамъ съ запискою отъ мистрисъ Титмаршъ и съ порученіемъ отъ жены, она искренно раздляетъ ваше горе, и проситъ васъ не безпокоиться на счетъ отлучки мистрисъ Титмаршъ. Жена ваша была такъ добра, что согласилась провести ночь у леди Типтофъ, и я надюсь, что вы не будете стовать на ея отсутствіе, когда она осчастливить больную мать и больнаго младенца.

Лордъ Типтофъ поговорилъ еще немного, и вышелъ. Въ записк Мери было только, то мистрисъ Стоксъ мн все разскажетъ.

XIII.

— Мистрисъ Титмаршъ, сударыня, начала мистрисъ Стоксъ, но прежде, чмъ я удовлетворю ваше любопытство, сударыня, позвольте мн замтить, то добродтельные люди на земл рдки, и то рдко удается видть одного, а тамъ боле двухъ въ одномъ семейств. И сынъ вашъ, и невстка, сударыня, оба принадлежать къ числу такихъ рдкихъ существъ, поврьте, сударыня, моему слову, я не льщу.

Матушка отвчала, что она благодарить Бога за насъ обоихъ, и мистрисъ Стоксъ продолжала:

— Ныншнимъ утромъ, сударыня, какъ кончились пох… церемонія, сударыня, мы усадили невстушку вашу въ моей бдной комнатк, и она все плакала, горемычная, да разсказывала про своего отлетвшаго ангелочка. Господи, Боже мой! кажись, всего мсяцъ прожилъ, и никому бы въ голову не пришло, что онъ могъ въ такое короткое время сдлать столько вещей! Но материнскій глазъ зорокъ, сударыня, и у меня также былъ такой ангелочекъ, царствіе ему небесное! мой милый Антоша, когда еще не родилась моя Джемайма, теперь пошелъ бы ему двадцать-четвертый годъ, когдабъ остался жить на нашемъ нечестивомъ свт… Но не о немъ рчь, сударыня, а о томъ, что случилось.

Такъ вотъ, сударыня, мистрисъ Титмаршъ сидла здсь внизу, пока мистръ Титмаршь разговаривалъ съ другомъ своимъ, мистромъ Госкинсомъ, бдняжка даже не тронула обда, а я еще такъ старалась, чтобы онъ былъ по вкусу, и посл обда я насилу уговорила ее выпитъ капельку вина съ водою, и омокнуть сухарикъ. Поврите ли, это былъ первый кусокъ съ третьяго дня.

‘Я хотла, сударыня, развлечь ее разговоромъ, но какъ она не слушала, то я и подумала, что лучше оставить ее въ поко, а она, бдняжка, все сидитъ да смотритъ на моихъ малютокъ, которыя возились на ковр. Въ то самое время, какъ мистръ Титмаршъ ушелъ со двора съ мистромъ Госкинсомъ, пришелъ мальчикъ съ газетою.— онъ всегда приходитъ въ четвертомъ часу, сударыня, — и принялась читать ее. Но мн какъ-то не читалось, потому-что я все думала о томъ, какъ печально смотрлъ мистръ Титмаршъ, выходя изъ дому, и что онъ говорилъ мн, что деньги его почти вс вышли, такъ вотъ я то и дло прерывала чтеніе и уговаривала мистрисъ Титмаршъ не сокрушаться такъ, и разсказывала ей про моего покойнаго Антошу.

‘— Ахъ, сказала она, зарыдавъ, и смотря на моихъ малютокъ у васъ, мистрисъ Стоксъ, есть другія дти, а у меня онъ былъ одинъ!

‘Да и опустила голову, и опять залилась слезами, вотъ такъ, что сердечко такъ и надрывается, я знала, что какъ она поплачетъ, легче станетъ, и опять принялась за газету, — я каждый день читаю газеты, сударыня: такъ пріятно знать, что длается въ большомъ свт.

‘Вотъ читаю я, сударыня, и первое, что вижу: ‘Требуется немедленно особа съ одобрительными аттестатами, въ должность кормилицы, явиться въ на Гроувенорскомъ-Сквер’. Боже великій? говорю я, бдная леди Типтофъ больна, потому-что я знала, сударыня, квартиру леди Типтофъ, и знала, что она родила въ одинъ день а мистрисъ Титмаршъ, къ слову сказать, и миледи знаетъ мой домъ, потому-что однажды зазжала сюда.

‘Вотъ мн и пришла въ голову мысль. Милая мистрисъ Титмаршъ, говорю я, вы знаете какая добрая душа вашъ мужъ, и въ какой онъ теперь бдности….

‘— Знаю, сказала она съ видомъ удивленія.

‘— Знаете ли что? говорю я, смотря ей пристально въ глаза, леди Типтофъ, — она и мужа вашего знаетъ, ищетъ кормилицы для своего сына, лорда Пойнингса. Хотите быть вполн примрною женою? возьмите это мсто, онъ вамъ, можетъ-быть, замнить того, котораго Богъ у васъ отобралъ.

‘Какъ она, бдняжка, задрожитъ, да покраснетъ! Тутъ я сказала ей, что вы сказывали мн намедни, мистръ Титмаршъ, на счетъ вашихъ денежныхъ обстоятельствъ. И не успла я досказать, какъ она уже вскочила, надла шляпку, и говорить: — Пойдемте, пойдеите! И черезъ пять минутъ она опиралась на мою руку и шла со мною къ Гросвенорскому-Скверу. Свжій воздухъ не сдлалъ ей вреда, мистръ Титмаршъ, во всю дорогу она одинъ только разъ заплакала, когда увидла няньку, гулявшую съ ребенкомъ по скверу.

‘Лакей отворяетъ намъ дверь, и говорить.— Вы уже сорокъ-пятою пришли искать этого мста, но прежде всего позвольте сдлать вамъ предварительный вопросъ, вы не Ирландка ли?

‘— Нтъ, отвчаетъ мистрисъ Титмаршъ.

‘ Хорошо, сударыня, говорить лакей, я уже слышу по произношенію. Извольте идти сюда, вы увидите еще другихъ кандидатокъ на верху, но я отослалъ ихъ уже сорокъ-четыре, потому-что вс были Ирландки.

‘И вотъ насъ повели на верхъ, лстница вся устлана мягкими коврами, и пожилая женщина, принявшая насъ, сказала, чтобы мы не говорили громко, потому-что сама миледи только черезъ комнату. Я спросила о здоровь младенца и миледи, и она отвчала, что они совершенно здоровы, но, говорить, докторъ сказалъ, что леди Типтофъ стишкомъ слаба сложеніемъ, чтобы кормить сына, и вотъ по этому ищутъ кормилицу.

Въ комнатъ была еще другая молодая женщина, такая рослая, здоровая, что просто диво, она сердито и съ презрніемъ посмотрла и меня и мистрисъ Титмаршъ и сказала: — Я имю письмо отъ герцогини, у которой я кормила дочь, и полагаю, мистрисъ Бленкинсонъ, что миледи не скоро найдетъ другую кормилицу, подобную мн. Пять футовъ шесть дюймовъ росту, имла оспу, жена лейбъ-гвардіи капрала, совершенно здорова, имю хорошіе аттестаты, употребляю одну воду, что жъ касается ребенка, сударыня, хоть будь ихъ шестеро у миледи, меня на всхъ станетъ.

‘Пока эта женщина говорила свою длинную рчь, изъ сосдней комнаты вышелъ маленькій господинъ весь въ черномъ, и ходилъ словно по бархату. Гренадерша встала и низко ему поклонилась, потомъ сложивъ руки на своей богатырской груди, повторила ту же рчь. Мистрисъ Титмаршъ даже не встала со стула, а только чуть-чуть поклонилась, мн это, правду сказать, показалось невжествомъ, потому-что по всему было видно, что это самъ докторъ. Онъ пристально взглянулъ на нее, и говоритъ.— Ну, а вы, голубушка, также пришли искать мста?

‘— Да, сэръ, сказала она и покраснла.

‘— Вы кажетесь очень нжнаго сложенія, сколько мсяцевъ вашему ребенку? Сколько у васъ было дтей? есть ли у васъ аттестаты?

‘Жена ваша ничего не отвчала, поэтому я вышла впередъ, и говорю.— Сэръ, говорю я, эта молодая женщина только-что лишилась перваго своего ребенка, и не привыкла искать мстъ, потому-что она дочь флота капитана, извините ее, что она не встала передъ вами, какъ вы вошли.

‘Когда я это сказала, докторъ слъ и началъ ласково говорить съ нею, онъ говорилъ ей, что опасается, что она не будетъ имть успха, потому-что мистрисъ Горнеръ сильно рекомендована герцогинею Донкастерскою, родственницею леди Типтофъ. Въ эту минуту вышла сама миледи, такая красавица, сударыня, и щеголиха! въ прекрасномъ кружевномъ чепц и въ свтломъ кисейномъ капот.

‘Вмст съ миледи вышла изъ ея комнаты нянька, и пока миледи говорила съ нами, все время ходила взадъ и впередъ въ другой комнат, качая на рукахъ ребенка.

‘Сперва миледи поговорила съ мистрисъ Горнеръ, а потомъ обратилась къ мистрисъ Титмаршъ. Но мистрисъ Титмаршъ, почти не слушала ея, что конечно было очень невжливо, а только во все время смотрла въ другую комнату, такъ вотъ, сударыня, изо всхъ глазъ смотрла на ребенка. Миледи спросила, какъ ее зовутъ, и есть ли аттестаты, но какъ она не отвчала, то я стала отвчать за нее, разсказала, что она жена прекраснйшаго человка въ мір, что миледи даже знаетъ его, и привозила ему однажды часть дичины и фрукты. Леди Типтофъ повидимому очень изумилась, и я разсказала ей все, какъ вы сдлались главнымъ конторщикомъ, и какъ этотъ мошенникъ Броу разорилъ васъ.— Бдняжка! сказала миледи, а мистрисъ Титмаршъ все ни слова, все смотритъ да смотритъ только на ребенка, а гренадерша мистрисъ Горнеръ смотритъ на нее, будто хочетъ ее състъ.

‘— Бдняжка! говорить миледи, ласково взявъ руку мистрисъ Титмаршъ, и такая, кажется, молоденькая. Сколько вамъ лтъ, моя милая!

‘— Пять недль и два дня, говорить жена ваша, зарыдавъ.

‘Мистрисъ Горнеръ захохотала но все горло, но на глазахъ миледи навернулись слезы, она поняла, что было на ум у бдняжки.

‘— Молчать!сказала миледи гнвнымъ голосомъ гренадерш. Въ это время ребенокъ въ другой комнатъ началъ кричать.

‘Какъ только жена ваша услышала крикъ, какъ вскочитъ со стула, какъ бросится впередъ, да прижметъ объ руки къ груди, и говорятъ: — Дитя,— дитя,— дайте его мн!— и опять залилась слезами.

‘Миледи посмотрла на нее, потомъ побжала въ другую комнату, и сама принесла ей младенца, а малютка такъ и прижался къ ней, словно къ родной, и какъ хороша была она, моя сердечная, съ младенцемъ у груди.

‘Какъ миледи увидла это, что жъ вы думаете? поглядвъ на нее немножко, и обвила своими бленькими ручками шею жены вашей, и нжно поцловала ее.

‘— Моя милая, говоритъ миледи, я убждена, что у васъ такая же добрая душа, какъ прекрасно лицо, и вы будете кормить моего малютку, благодарю Бога, что Онъ послалъ мн васъ.

‘Это собственныя ея слова, а докторъ Блэндъ, стоявшій подлъ, говорятъ — Второй Соломоновъ судъ!

‘— Я полагаю, миледи, что я вамъ уже не нужна? говоритъ гренадерша съ низкимъ поклономъ.

‘— Не нужны, отвчала миледи гордо, и гренадерша вышла, тогда я разсказала исторію вашу во всей подробности, и мистрисъ Бленкинсопъ удержала меня на чашку чаю, и я видла прекрасную комнату, которая отведена мистрисъ Титмаршъ, у самой опочивальни леди Типтофь. Потомъ пріхалъ лордъ Типтофъ домой, и какъ узналъ все, непремнно захотлъ хать сюда со мною въ наемной каретъ, надо, говорить, просить извиненія, что безъ вдома вашего удержали вашу жену.

Тутъ кончился разсказъ мистрисъ Стоксъ. Мн все время невольно представлялась въ ум какая-то тайная связь между этимъ страннымъ происшествіемъ, которое разлило утшеніе среди нашей горести, дало намъ кусокъ хлба въ нашей защит, и моею брильянтовою булавкою, мн казалось, что сбытъ ея далъ другой оборотъ моей судьб, и доставилъ инаго рода счастіе моему дому. Когда кто кого любитъ, не наслажденіе ли чувствовать, что вы облагодтельствованы тмъ, кого лобяте? Такое же наслажденіе ощущалъ и я. Я гордился, я былъ счастливъ, зная, что жена моя была въ состояніи работать и добывать хлбъ для себя и для меня въ такое время, когда я былъ лишенъ всхъ средствъ прокормленія. Что я могъ длятъ? Въ тюрьм былъ одинъ или два молодыхъ человка, которые могли работать, — это были литераторы, одинъ изъ нихъ написалъ въ тюрьм свое ‘Путешествіе по Месопотаміи’, другой — ‘Очерки Альмака’. Но я, какое занятіе могъ я придумать, кром того, что шататься взадъ и впередъ по улиц, да глазть на окна ольдермана Бейтмана, или смотрть на грязнаго старика, что подметалъ улицу на перекрестк. Я ни разу не далъ ему ни полушки, но завидовалъ его ремеслу и метл, и деньгамъ, которыя безпрестанно сыпались въ его старую, истертую шляпу. Но мн даже не позволялось взять въ руки метлу.

Раза два или три, — не больше, потому-что леди Типтофъ не желала, чтобы сынъ ея часто вдыхалъ смертный воздухъ салисбурійскаго квартала, — милая Мери прізжала повидаться со мною въ богатой карет. Какъ радостны были эти встрчи! я даже, чтобы не таить грха, два раза, когда никого при насъ не было, садился въ карету, чтобы прокатиться съ нею, довозилъ се до дому, и тотчасъ пересаживался въ наемную карету и отправлялся назадъ. Но это случилось всего два раза, потому-что это было дло опасное, и могло вовлечь меня въ большія непріятности, притомъ за проздъ назадъ отъ Гросверноръ-Сквера къ Лодгэтъ-гилю должно было заплатить каждый разъ три шиллинга.

Добрая матушка осталась между-тмъ жить со мною, чтобъ усладить мое одиночество. Однажды мы оба чрезвычайно изумились, получивъ письмо изъ деревни, въ которомъ насъ извщали о бракосочетаніи мистрисъ Гоггарти съ мистромъ Граймзъ-Вапшотомъ. Матушка, которая никогда не жаловала мистрисъ Гоггарти, сказала, что она въ жизнь не проститъ себ, что позволяла мн проводить столько времени у этой гадкой, неблагодарной женщины, и что и я и она сама справедливо наказаны за то, что поклонились маммон корысти и позабыли кровныя чувства ради денегъ ттушки. — Аминь! сказалъ я, теперь конецъ всмъ нашимъ корыстнымъ разсчетамъ! Ттушкины деньги и тетушкина брильянтовая булавка были главною причиною моихъ бдствій, теперь же, слава Богу, и то и другое ушло, и я долженъ пожелать тетк всякаго благополучія, и сказать, что не завидую дол мистра Граймзъ-Вапшота.

Такимъ образомъ мы совсмъ выкинули изъ головы мистрисъ Гоггарти, и нисколько не горевали объ утратъ ея денегъ.

Маленькій лордъ Пойнингъ былъ окрещенъ не прежде какъ въ июн мсяц. Воспріемниками отъ купели были какой-то герцогъ и вышепомянутый мистръ Эдвардъ Престонъ и добрая леди Дженъ Престонъ, о которой я уже говорилъ прежде. Ей разсказали всю исторію моей жены, и она, какъ и сестра ея, очень полюбила мою Мери, и была къ ней чрезвычайно добра. Впрочемъ надо сказать и то, что не было въ домъ ни одной души, изъ господъ или ихъ слугъ, которая не любила бы это тихое, кроткое существо вс служили ей такъ же усердно, какъ самой своей госпож.

Я совсмъ-было забылъ сказать, какое счастіе доставило мн прекрасное поведеніе моей жены

Въ день крестинъ, мистръ Престонъ хотлъ подарить ей сперва пяти фунтовую, а потомъ двадцати-фунтовую ассигнацію, но она отказалась, но не отказалась отъ подарка, который сдлали ей объ леди вмст, а подарокъ этотъ былъ ни боле, ни мене какъ освобожденіе мое изъ флитской тюрьмы. Стряпчій лорда Типтофа уплатилъ вс предъявленные на меня ко взысканію документы, и эти благодтельныя крестины сдлали меня опять свободнымъ человкомъ. Ахъ, кто опишетъ всю радость этого дня, и веселый обдъ нашъ въ комнатъ Мери, въ домъ лорда Типтофа, когда самъ лордъ съ своею супругою пришелъ пожать мн руку и поздравить меня!

— Я говорилъ объ васъ мистру Престону, сказалъ милордъ, тому самому господину, съ которымъ вы такъ знаменито побранились, онъ прощаетъ васъ, хотя онъ самъ былъ кругомъ виноватъ, и общаетъ что-нибудь для васъ сдлать. Между-тмъ мы подемъ къ нему на дачу, въ Ричмондъ, и будьте уврены, мистръ Титмаршъ, что я не премину напомнить ему объ васъ.

— Мистрисъ Титмаршъ еще лучше напомнитъ своими гладкими, сказала миледи: мистръ Престонъ ни въ чемъ не откажетъ ей, онъ просто по-уши влюбленъ въ нее.

Мери покраснла, а я засмялся, и вс мы было какъ-нельзя-боле счастливы. И въ-самомъ-дл, я скоро получилъ изъ Ричмонда письмо, въ которомъ меня повщали, что я опредленъ въ должность четвертаго конторщика въ экспедиціи факельнаго и сургучнаго сборовъ, съ жалованіемъ по осьмидесяти фунтовъ въ годъ.

Въ насоящее время я занимаю должность управляющаго лорда Типтофа и его правая рука, счастливый отецъ, весь околодокъ любить и уважаетъ мою жену, а Густя Госкнисъ, мой шуринъ, торгуетъ, въ товариществъ съ своимъ добрымъ отцомъ, кожевеннымъ товаромъ и потшаетъ всхъ своихъ племянниковъ и племянянцъ своими шутками и прибаутками.

Что касается до мистра Броу, одной его исторіи хватило бы на нсколько томовъ. Посл того, какъ скрылся изъ лондонскаго торговаго міра, онъ стяжалъ громкую славу за границею, гд перепробовалъ вс званія, испыталъ вс ступени счастія и нищеты. Одному, по-крайней-мр, нельзя не подивиться въ немъ, его мужеству и сил воли, которыхъ не могли укротить никакія неудачи, никакія бдствія, притомъ мн кажется, какъ я уже говорилъ, что въ душ его было и хорошее, если родные такъ неизмнно любили его. О Роундгенд я могу отзываться только съ похвалою. Процесъ его съ Тиддомъ еще свжъ въ памяти публики, признаться, не постигаю я, какъ Тиддъ, такой мечтательный, такой поэтическій, могъ влюбиться въ эту заплывшую жиромъ, жеманную, глупую бабу, мистрисъ Роундгендъ, которая и по лтамъ уже годилась ему въ матери.

Какъ-скоро дла наши поправились, мистръ и мистрисъ Граймзъ-Вапшотъ стали домогаться мировой, и мистръ Вапшотъ открылъ мн всю низость поведенія мистра Смитерса въ дл Броу. Смитерсъ также пытался подбиться ко мн, когда я здилъ однажды въ Сомерсетшайръ, но я осадилъ его безъ церемоніи, какъ показано выше.

— Онъ, и никто кром его, говорилъ мн мистръ Вапшотъ, убдилъ мистрисъ Гоггарти, нын мистрисъ Граймзъ, купить акціи вестдидльсекскаго общества, за что онъ, разумется, получилъ прекрасное вознагражденіе. Но какъ-скоро онъ увидлъ, что мистрисъ Гоггарти попала въ руки мистра Броу, и что онъ лишится дохода, который получалъ отъ тяжебъ ея съ арендаторами, и отъ управленія ея длами по имнію, онъ ршился вырвать ее изъ рукъ мистра Броу, нарочно затмъ пріхалъ въ Лондонъ. Онъ также, продолжалъ мистръ Вапшотъ, старался излить ядъ своего языка на меня, но небу угодно было разстроить его низкія козни. Къ слдствію о несостоятельности Броу, мистръ Смитерсъ не смлъ явиться, потому-что тогда вывели бы за свжую воду собственное его участіе въ длахъ компаніи. Въ отсутствіе его изъ Лондона я сдлался супругомъ, — счастливымъ супругомъ вашей ттушки. Но хотя, сэръ, я былъ орудіемъ для провиденія и истинной благодати, но не могу утаитъ отъ васъ, что мистрисъ Гоггарти иметъ недостатки, которыхъ все мое рвеніе не успло искоренить. Она дрожитъ надъ своими деньгами, сэръ, и я не могу располагать ея богатствомъ, какъ надлежало бы мн въ моемъ званіи, потому-что она прячетъ послднюю копейку подъ замокъ, и даетъ мн только полъ-кроны въ недлю на карманныя издержки. И нравъ ея, притомъ, чрезвычайно крутъ. Въ первые годы нашего супружества, я пытался переломить ее, и даже каралъ ее, но упорство ея, признаюсь, побдило мое рвеніе. Я уже не длаю ей никакихъ увщаній, но какъ агнецъ покоряюсь велніямъ ея, и она длаетъ со мною, что хочетъ.

Въ заключеніе своего разсказа, мистръ Вашнотъ занялъ у меня полъ-кроны,— это было въ 1832 году, въ сомерсетской кофейн, что на набережной, гд онъ назначилъ мн свиданіе, — потомъ я видлъ какъ онъ зашелъ насупротивъ въ портерную лавочку, а черезъ полчаса вышелъ оттуда, лавируя по улицъ, въ совершенномъ опьянніи.

Онъ умеръ черезъ годъ посл того, вдова его, называвшаяся теперь мистрисъ Гоггарти-Граймзъ-Вапшотъ изъ Гоггарти-кастля, сказала, что на могил незабвеннаго должно забытъ вс земныя вражды, и предложила пріхать къ намъ и поселиться у насъ, платя намъ, разумется, приличное вознагражденіе. Но мы съ женою почтительно уклонились отъ этого предложенія. Тетушка очень разгнвалась, назвала насъ неблагодарными тварями, продажными душами, и снова уничтожила свое духовное завщаніе, которое она, въ порыв великодушія, опять-было написала въ мою пользу, теперь она завщала все свое наслдство ирландскимъ Гоггарти. Однако же, увидвъ однажды жену мою въ одной коляск съ леди Типтофъ, и услышавъ, что мы были приглашены на большой балъ въ Типтофъ-кастл, и что я сталъ богатымъ человкомъ, она еще разъ раздумала, передъ смертью призвала меня къ себ я отказала мн слоперстонскую и скваштейльскую мызы, со всми деньгами, которыя она скопила въ пятнадцать лтъ. Миръ ея праху! она оставила мн препорядочное состояньице.

Хотя самъ я не литераторъ, однако же внучатный братецъ мой, Микель-Анджело Титмаршь, — который обыкновенно прізжаетъ къ намъ, когда на карманъ его найдетъ повременная чахотка, и гостить у васъ по нскольку мсяцевъ, — увряетъ, что записки мои могутъ принести пользу публик, — я думаю скоре не ему ли?— Если такъ, очень радъ служить и ему и публик, и затмъ имю честь кланяться, прося каждаго, кто прочтетъ ихъ, зарубить себ на память слдующее: — Когда есть у тебя деньги, не бросай ихъ, не осмотрвшись, а еще осмотрительне будь на счетъ денегъ родныхъ я пріятелей, помни, что для того, чтобъ получить огромные барыши, надо много рисковать, и что крупные, опытные капиталисты нашего королевства не стали бы довольствоваться четырьмя процентами, если бъ могли получать больше, не подвергаясь опасности, пуще же всего совтую теб не пускаться, сломя голову, въ спекуляціи, которыхъ дйствія не вс на виду и управляются людьми, которыхъ благонамренность и честность теб не вполн извстны.

‘Библіотека для Чтенія’, т. 98, 1849, т. 99, 1850

Самуилъ Титмаршъи его большой гоггартіевскій алмазъ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

II.

III.

IV.

XI.

XIII.

Читайте также:

Самуилъ Титмаршъ
и его большой гоггартіевскій алмазъ.