Джоб Пиппинс,, Английская_литература, Год: 1836

Неатрибутированные переводы с английского
Время на прочтение: 66 минут(ы)
Скачать в PDF

ДЖОБЪ ПИППИНСЪ,
или
ЧЕЛОВКЪ, КОТОРЫЙ НЕ МОЖЕТЪ ВЫДЕРЖАТЬ!

ГЛАВА I

Не вводите въ искушеніе сердца, глазъ, слуха, пальцевъ почтеннаго Джоба Пиппинса, если не хотите увидть образчика власти надъ собою! Это человкъ, который — не можетъ выдержать! Онъ тогда только не пилъ бы вина, когда бъ вина не было на свт, и если вы поставите передъ нимъ стаканъ яду, я и тутъ не ручаюсь, чтобы онъ удержался и не хватилъ изъ этого стакана. Таковъ у него нравъ! Будь онъ слпъ, его бъ не соблазнила ни какая красота въ мір, будь только онъ глухъ, онъ никогда бы не послушался лукавыхъ внушеній. Этого только и не достаетъ для его совершенства. Но среди такого множества соблазновъ и искушеній, какъ ему быть безгршнымъ! Джобъ пречестный малый, однако жъ, если бъ нечаянно подставили ему свой карманъ, я увренъ, онъ въ первый моментъ погрузилъ бы руку и въ вашъ карманъ. Ну, чмъ же онъ былъ бы виноватъ, вытащивъ у васъ платокъ или портфель? Обвиняйте природу, которая такимъ создала бднаго Джоба.
Пою, о Муза, приключенія мужа, который испыталъ тяжкія бдствія и несчастія, многія, единственно потому что голубоокая Минерва не дала ему своего хладнокровнаго благоразумія. Поди сюда, о Васька, возьми эти гадкія чернила, негодную смсь желчи и кислоты, принеси мн медовый сотъ. Избавь меня также отъ этого издлія грязнаго Вулкана, который прежде ковалъ громы для отца боговъ, а нынче, увы, длаетъ стальныя перья для конторщиковъ, принеси мн перо изъ крыла жаръ-птицы. Пусть вс сердца разнжатся, слушая разсказъ о похожденіяхъ новаго Одиссея. Я начинаю исторію Джоба Пиппинса.
На двадцать второмъ году Джобъ могъ располагать собою и ему нечего было жаловаться на неволю. Но это была только хитрость судьбы, которая дала ему свободу. только для того чтобы тмъ жесточе преслдовать его за каждое употребленіе злополучнаго дара. Первое достопамятное событіе жизни Джоба Пиппинса покажетъ, какъ, въ полнот надеждъ и счастія, онъ вдругъ долженъ былъ бжать изъ города, гд родился, со стыдомъ, который гнался за нимъ ядовитою змей.
Сиръ Сципіонъ Меникинъ былъ жемчужина Англійскихъ баронетовъ. Въ немъ сосредоточивались цломудріе, благочестіе и чистота нравовъ трехъ незамужнихъ тетушекъ. Можно сказать, что сиръ Сципіонъ самъ былъ старая двушка, — такъ онъ уподоблялся тремъ своимъ тетушкамъ скромностью и омерзеніемъ ко всему мірскому и вольному. Вся разница между нимъ и тетушками состояла въ томъ, что сиръ Сципіонъ брилъ бороду, а тетушки не брили. Счастливъ бы былъ Джобъ Пиппинсъ, если бы и этой разницы не было между баронетомъ и его почтенными родственницами!
Я совершенно убжденъ, что молодая леди Меникинъ, супруга сиръ Сципіона, была счастлива, тихо, безмятежно счастлива. Иначе и не могло быть. Она была тридцатью годами моложе своего мужа и могла весною своей жизни вкушать зрлые плоды осени. Когда она рзвилась, твердая рука опытности умряла ея живость. Хотлось ли ей высказать все, что у ней было на душ, сиру Сципіону стоило только взглянуть, и нескромная откровенность замерзала на ея губкахъ. Когда она говорила объ удовольствіяхъ сего міра, ея мудрый супругъ доказывалъ какъ дважды два, что исключая его помстья и его самаго, вся земля была ничто иное какъ огромный вертепъ разврата, а люди не боле и не мене какъ мерзкіе гады. При этой картин семейнаго благополучія, мн кажется, что я слышу тоненькіе голоски моихъ читательницъ, которыя восклицаютъ: ‘Счастливая леди Меникинъ!’.
Нтъ сомннія, что одно только несчастное стеченіе обстоятельствъ могло наполнить домъ сиръ Сципіона всмъ, что есть лучшаго въ суетахъ міра. У него былъ отличнйшій въ цломъ графств поваръ, самыя рдкія вина, самыя статныя лошади и красавица жена. Что можетъ быть утшительне для бдняка, какъ зрлище людей умренныхъ, которыхъ благодать угнетаетъ своими щедротами. Человку, который самое имя женщины находилъ неблагопристойнымъ, судьба дала женою ангела красоты, настоящаго ангела, который сложилъ на время свои крылья. Баронетъ всегда доказывалъ, что одна вода есть природный, святой и здоровый напитокъ для человка, и судьба принуждала его запивать бургондскимъ стразбургскіе пастеты!
— Что, онъ иметъ хорошія правила, то есть, благонравіе, этотъ молодой человкъ? спросилъ сиръ Сципіонъ.
— Говорятъ, сударь, у него самая легкая рука во всемъ графств.
— Какъ исполняетъ онъ обязанности чистой нравственности?
— Онъ бретъ бороду такъ чисто и ловко, что вы и не замтите.
— Послушный ли онъ сынъ, смирный ли онъ сосдъ?
— Леди Бегъ изволитъ отзываться, что онъ убираетъ волосы не хуже французскаго парикмахера.
Пусть его придетъ.
И Джоба Пиппинса позвали брить сира Сципіона Меникина. Онъ такъ отличился, что баронетъ тотчасъ наименовалъ его своимъ придворнымъ бородобремъ.
Недли проходили, и Джобъ каждый день пожиналъ новые лавры на бород сиръ Сципіона. Его бритва какъ зефиръ летала около жирнаго подбородка баронета, его рука порхала какъ мотылекъ по кудрямъ парика. Какъ жаль что геніальный артистъ не имлъ власти надъ собою!
Около того времени съ леди Меникинъ случилось приключеніе: горничная отошла отъ нея. Двушку уличили въ полученіи записки, съ весьма неблагопристойною печатью, — двумя сердцами на стрл, двумя гадкими голубями вверху и любовнымъ девизомъ внизу. Горничная, къ которой посылаютъ такія омерзительныя вещи, не можетъ служить въ дом баронета сиръ Сципіона Меникина. Негодующая добродтель караетъ порокъ, не думая о послдствіяхъ: не то сиръ Сципіонъ не согналъ бы преступницы со двора. Горничная съ необыкновеннымъ искусствомъ убирала волосы своей госпожи, и въ этомъ дл она уступала только великому Джобу. Случилось, что слдующій день, посл удаленія безнравственной горничной, былъ назначенъ сиръ Сципіономъ для угощенія желудка предсдателя Общества Воздержности, учрежденнаго въ сосднемъ город. Уже цлую недлю дв черепахи ожидали смерти лежа на спин въ кухн баронета. Изъ уваженія къ гостямъ, сиръ Сципіонъ хотлъ, чтобы жена его явилась во всей красот. Какъ досадно, что преступленіе горничной узнали не посл пира. Длать было нечего: въ первый разъ рука чужаго мужчины должна была коснуться локоновъ леди Меникинъ. Джобу предстояло счастіе причесывать волосы миледи.
Во время оно дамы пудрились.

ГЛАВА II.

Теперь мы приближаемся къ грхопаденію Пиппинса. Я отдалилъ, сколько могъ, его стыдъ, но боле откладывать невозможно, и я вывожу на сцену новаго Тарквинія съ бритвою. Сберитесь съ духомъ, сударыни: является на сцену Джобъ Пиппинсъ.
Право, видный молодой человкъ, очень хорошій собою. Сколько милаго плутовства въ его лиц! А глаза у негодяя какъ у сокола! Прекрасный молодой человкъ.
Впрочемъ это не мое мнніе, но общій голосъ дамъ того околотка, который онъ причесывалъ какъ первый подмастерье главнаго парикмахера графства, пока находился у него въ ученьи.
— Отмнно статный мужчина! сказала однажды старая леди Модлинкортъ, осматривая его съ ногъ до головы, и приговоръ ея обратился въ пословицу, потому что леди была знатокъ дла и особенно славилась толщиною икоръ своихъ лакеевъ.
Вотъ Джобъ въ библіотек сиръ Сципіона, который ршилъ, что его супруга приметъ нашего героя въ святилищ наукъ, а самъ онъ сядетъ въ кресла противъ нея и будетъ присматривать за благочиніемъ производства. Артистъ, легкой рукой, съ невинными мыслями, принимается за работу. Онъ взглянулъ на величественную красоту леди Меникинъ, и пальцы его съ почтеніемъ прикоснулись къ ея изящной головк. Онъ дотрогивался до волосъ ея, какъ-будто до ея сердца, раскладывалъ локоны направо и налво съ такою осторожностью какъ брилліанты въ нсколько милліоновъ. Сиръ Сципіонъ держалъ въ рук Тита Ливія, и не сводилъ глазъ съ Джоба.
Артистъ продолжалъ работу уже не съ такою самоувренностью. Его смущала, какъ говорятъ про новобрачныхъ, новость его положенія. Взглянувъ на миледи и ея почти неподвижнаго парикмахера, вы бы сказали, что Діана заставила мраморную статую Актеона чесать свои золотыя кудри.
— Господинъ Спринджъ пріхалъ, сказалъ слуга, отворяя до половины двери.
— Сейчасъ, отвчалъ сиръ Сципіонъ, и выбжалъ изъ библіотеки. Тутъ солнце, которое яркими лучами освщало благородный и чистый гербъ Меникиновъ на окошкахъ замка, померкло и скрылось за тучами.
Джобъ приближался къ концу своего испытанія: уже наступала минута торжества добродтели, но врагъ рода человческаго попуталъ смертнаго. Локоны миледи были завиты, какъ слдуетъ, и лежали каждый на своемъ мст: Фидій не налюбовался бы на эту голову, оставалось только довершить трудъ, — повять пудру, легкую какъ первый снгъ, душистую, какъ крылья весеннихъ зефировъ. Леди Меникинъ надла маску, Пиппинсъ взялъ кисть съ пудрой.
Два или три раза обошелъ онъ около ея милости, и задрожалъ, началъ пудрить, но его нетвердая рука бросала порошокъ на плеча, на колни, а локонамъ ничего не доставалось. Джобъ хотлъ собраться съ духомъ, кашлянулъ, чтобъ укрпить нервы своихъ пальцевъ, повернулся какъ левъ въ пещер. Нтъ, никогда еще парикмахеръ не подвергался такому соблазну. Впрочемъ пусть читатель попробуетъ самъ пудрить такую красавицу наедин.
Я сказалъ, что леди надла маску: это сказано было неосновательно. Не подлежитъ никакому сомннію, что она закрыла себ кускомъ кдкой-то клеенки лобъ, глаза и носъ: но губки! розовыя, пухленькія губки! Въ томъ-то и дло что губки не были закрыты. Этотъ сплый, махровый, полу-открытый ротикъ дышалъ зноемъ Аравіи на чувства бднаго Джоба и говорилъ его воображенію, чего ввкъ не выразить словами. Глаза, хранители этого сокровища, были закрыты, драконы, которые стерегли запрещенный плодъ, спали. Несмотря на это, Джобъ вс-еще старался пудрить!
Человкъ, у котораго есть чувства, боле сдлать не въ силахъ. Славно, Джобъ! продолжай пудрить, и не засматривайся. Вотъ на шкафу бюстъ Сенеки: взгляни на него, и старайся философскою думою подавить волненіе сердца. Вотъ, насупротивъ тебя книга тоненькаго формата въ зеленомъ переплет: это, Джобъ, сочиненіе Цицерона о обязанностяхъ человка, чудесная книга для людей съ пылкими страстями. Посмотри еще въ эту сторону, и ты побдишь врага: Платонъ на тебя смотритъ, Джобъ, между-тмъ, какъ ты пудришь! Какая божественная голова у него! Сколько могущества, сколько спокойствія въ этомъ величественномъ чел! Платонъ есть…
— Чмокъ — чмокъ — чмокъ — чмооооокъ!!!
О ужасъ! О дерзость! Свтопреставленіе! Поврите ли вы такой наглости, такому безстыдству? Люди крали у самой вислицы, есть мошенники, которые тутъ же, гд столпившійся народъ любуется на казнь вора, не отстаютъ отъ дурной привычки принимать чужіе карманы за свои: но чтобы кто-нибудь, глядя на Платона, осмлился поцловать чужую жену, это, право, не слыхано!
Жаль, что мы не можемъ показать на дл, какъ Джобъ поцловалъ леди Меникинъ. Помните ли первые пять шесть звуковъ крика дрозда, когда онъ бросается на червя, звонкихъ, рзкихъ, свистящихъ, истерическихъ? Нтъ, они еще не имютъ той быстроты, пронзительности, полноты! Въ отчаяніи, что не можемъ дать вамъ понятія объ этомъ, мы должны привести живописное выраженіе служанки, которая хотя и не была на ту пору въ комнат, однако божилась, что Джобъ ‘вырвалъ поцлуи съ корнями.’ Къ сожалнію, прекрасное выраженіе служанки нсколько темно, но въ такихъ случаяхъ я всегда предпочитаю сужденіе женское всмъ мужскимъ фразамъ.
Теперь я долженъ обратить вниманіе ваше на печальную картину супружескаго быта. Послдній поцлуй еще безъ сомннія раздается въ ушахъ вашихъ, еще своды древняго замка Меникиновъ колеблются отъ этого звука.
Вообразите, — есть ли только у васъ есть воображеніе, — женщину молодую и прекрасную, которой вдругъ представилось что-нибудь страшное, отвратительное, положимъ, удавъ. Руки ея хотятъ оттолкнуть гадкое чудовище: ротъ открытъ, въ глазахъ мракъ, грудь надута громкимъ крикомъ, готовымъ вырваться: это леди Меникинъ.
Потомъ представьте себ недурнаго собою молодаго человка, который лежитъ у ея ногъ: его дрожащія руки судорожно сжаты, его лице вытянулось на пол-аршина, глаза его опущены, онъ какъ-будто хочетъ пробить колнами полъ и провалиться сквозь него: это Джобъ Пиппинсъ.
Поглядите же теперь вправо: дверь отворена и въ дверяхъ стоитъ почтенный мужчина лтъ пятидесяти, лице его, обыкновенно румяное, теперь синяго, почти чернаго цвту, его плоскій носъ расширился еще боле, его губы разбухли отъ ярости, онъ совершенно похожъ на Отелло. Это баронетъ, это оскорбленный супругъ.
Изъ-за плеча баронета выглядываетъ пара глазъ аква-мариннаго цвту, драгоцнная принадлежность господина Семмеля Спрпиджа, стряпчаго по частнымъ дламъ, нчто въ род ищейки баронетовой.
Одинъ глазъ и часть носа лакея видны между рукою сира Сципіона и дверью. Это только отрывки, но изъ нихъ можно безошибочно заключать о цломъ.
Непродолжительно было ужасное безмолвіе. Догадливый Спринджъ подалъ свою палку баронету, тотъ, не говоря ни слова, скрежеща зубами, схватилъ ее, занесъ надъ головою артиста, и разбилъ бы черепъ Джоба какъ куриное яйцо, но къ счастію палка зацпилась за огромные оленьи рога, которые висли надъ дверью библіотеки, какъ трофей безсмертнаго подвига баронетова на одной достопамятной охот. Сиръ Сципіонъ, желая поскоре добраться до противника, дернулъ изъ всей силы, и украшеніе библіотеки съ громомъ рухнуло на него, Спринджъ и лакей бросились помогать ему, и только помогли упасть прямо на рога. Тутъ жена закричала, и въ самомъ дл было отъ чего. Какая женщина не испугается, когда мужъ въ глазахъ ея изранитъ себя собственными рогами!
Сиръ Сципіонъ кричалъ и бсился, Спринджъ съ лакеемъ старались освободить его отъ роговъ, но, какъ они ни хлопотали, баронетъ боле и боле запутывался въ проклятыя втви полами платья, петлицами и парикомъ. Весь домъ пришелъ въ смятеніе, вся дворня сбжалась: бдный сиръ Сципіонъ завязъ въ рогахъ дотого, что они какъ-будто приросли къ нему. Наконецъ онъ упросилъ усердныхъ слугъ оставить его въ поко, и тотчасъ избавился съ удивительною ловкостью.
Баронетъ, съ разодраннымъ платьемъ упалъ въ кресла. Джобъ дотого перепугался что и не вздумалъ бжать. Какая глупость! Онъ упалъ на колни, и любопытные зрители обступили его.
Сиръ Сципіонъ важно повернулъ голову, и взглянувъ изъ-подлобья на разкраснвшуюся жену. Она поблднла. Потомъ баронетъ обратился къ Джобу, и поднялъ указательный палецъ.
Надо знать величественную осанку Сиръ Сципіона Меникина, чтобы постичь силу этого указательнаго пальца и то впечатлніе, какое перстъ человческій произвелъ надъ артистомъ. Джобъ затрясся такъ, что три шиллинга и шесть пенсовъ весьма слышно стучали другъ о друга въ карман его жилета. Человкъ можетъ притвориться, но золота, серебра, и даже мди, никакъ не принудишь къ притворству. Джобъ дрожалъ, голосъ его замеръ, и, съ крайнимъ усиліемъ, бдный молодой человкъ могъ произнесть только слдующее оправданіе: ‘Простите, сударь!… виноватъ!… не выдержалъ!……’
— Какъ?…… не выдержалъ?…… Еще смешь?…… Мошенникъ!……… воръ! закричалъ сиръ Сципіонъ, задыхаясь отъ гнва. Въ судъ, бездльника!
— Въ судъ, повторилъ стряпчій.
— Въ тюрму! закричалъ сиръ Сципіонъ.
— Въ тюрму, повторилъ стряпчій.
Джобъ прыгнулъ въ окно, и помчался черезъ огороды и пашни.
— Ловите! ловите!……
Въ ту самую минуту въхала на дворъ карета предсдателя Общества Воздержности.

ГЛАВА III.

Куда годится мужчина, женщина или дитя безъ характера? Скелетъ, который стоитъ въ кабинет хирурга, не такъ отвратителенъ и иметъ боле права на наше участіе. Что сталось бы съ нами, съ обществомъ, съ безопасностью гражданъ, если бъ вс парикмахеры, которые причесываютъ нашихъ женъ и невстъ, вс башмачники, которые примряютъ имъ башмаки, были люди безъ власти надъ собою и не могли выдержать искушеній! Сиръ Сципіонъ былъ человкъ добраго сердца, но онъ свыше всего любилъ справедливость и чистоту нравовъ, и безъ содроганія предалъ бы суду человка безъ правилъ, который бы укралъ изъ его саду яблоко, и если бы вора повсили, баронетъ произнесъ бы еще надъ его бренными остатками прекрасную рчь о помощи плоти, о необходимости строгаго исполненія законовъ и о страшномъ суд. Боялся ли Джобъ суда и рчи баронета, или его гнала совсть, только онъ, увернувшись отъ погони, бжалъ даже изъ города.
Два дня посл приключенія своего въ замк, одна говорили, что это было просто наглое покушеніе молодаго парикмахера на честь леди Меникинъ, но другіе утверждали, что парикмахеръ и миледи обожаютъ другъ друга и сговорились-было бжать вмст, — преступникъ сидлъ уже у печки въ гостинниц подъ вывскою зайца съ собаками, въ десяти миляхъ отъ своей родины. Онъ хотлъ, не останавливаясь, итти въ Лондонъ, но пригожая Молли, дочь трактирщика, стояла у порога. Джобъ не выдержалъ! Онъ забылъ объ опасности, и вошелъ. Джобъ обладалъ въ высокой степени тремя совершенствами, которыя по мннію Элоизы весьма опасны для прекраснаго пола: онъ писалъ хорошо, говорилъ хорошо и плъ хорошо. Оттого онъ прославился во всхъ кухняхъ, и какъ Джобъ былъ изъ тхъ умныхъ людей, которые думаютъ, что лавры годятся только къ украшенію окороковъ и въ соусъ, то онъ преимущественно употреблялъ свой дарованія къ обвороженію тхъ, кто могъ наградить его кускомъ ростбифу. Джобъ легко произвелъ выгодное впечатлніе надъ Молли своей наружностью и краснорчіемъ, и надъ трактирщикомъ двумя шиллингами, которые онъ безъ торгу заплатилъ за свой ужинъ. Но прелести Молли невидимою цпью приковывали его къ скамь гостинницы. На третій день онъ издержался до послдней пенни, и ему не оставалось другаго пути въ кухню трактирщика, кром какъ черезъ сердце Молли. Любовь молодой кухарки есть пропасть, наполненная яичницами, котлетками и кремами!
Однако Джобъ жилъ слишкомъ долго въ гостинниц, не платя хозяину ни гроша, и трактирщикъ начиналъ уже значительно посматривать на дверь. Било три часа, а Пиппинсъ еще не обдалъ. Онъ глядлъ въ окошко, и разсматривалъ гранитный столбъ, на которомъ было написано: ‘Отъ Лондона 112 миль.’ Вдругъ кто-то позвонилъ въ колокольчикъ, и Джобъ встрепенулся, какъ-будто его обдали холодной водой, онъ издали узналъ голосъ Коттельса, смотрителя своего прихода.
— Я зналъ наврное, что найду его здсь! Здравствуйте, миссъ Молли. Вы еще ни съ кмъ не убжали? Хорошо, хорошо, дайте мн справиться съ длишками, я…
Джобъ не разслышалъ, объ чемъ Коттельсъ говорилъ съ Молли, но черезъ минуту дверь отворилась, и онъ увидлъ передъ собою члена Земской полиціи.
— Мистеръ Пиппинсъ, мне почтеніе!
Коттельсъ былъ простой человкъ, лтъ пятидесяти, и лице его имло только два выраженія, — суровую повелительность и низкое раболпство. Тогда онъ смотрлъ сколько могъ грозне. Бдному Джобу казалось, что передъ нимъ стоитъ палачъ графства, съ длинной цпью въ рук, и каждое слово смотрителя превращалось въ его ушахъ въ зловщее бряканье желза. У совсти воображеніе удивительно пылко!
Но, къ удивленію Джоба, смотритель заговорилъ съ нимъ такимъ образомъ, который ясно показывалъ, что онъ явился не по обязанности своего званія.
— Прошедшаго не воротить, пріятель! сказалъ Коттельсъ съ важностью. Надо поправить все это. Разскажи мн по-дружески, отъ начала до конца, какъ все это случилось.
Приходскій чиновникъ слъ на стулъ, заложилъ ноги и уставилъ глаза на Джоба.
— Я всегда зналъ чинопочитаніе, угрюмо отвчалъ Пиппинсъ.
— О! сказалъ Коттельсъ и отворилъ ротъ, какъ-будто сбирался имъ слушать. Хорошо!
— Я знаю, какое уваженіе должно имть нашему брату къ господамъ, продолжалъ Джобъ. Поэтому, когда на прошедшей недл меня позвали….
Тутъ артистъ повернулся, важно взглянулъ на смотрителя и спросилъ торжественнымъ голосомъ. ‘Знаете ли, что въ этомъ трактир прекрасное пиво?’ Коттельсъ, видно, зналъ сердце человческое, потому что онъ, не отвчая, позвонилъ и сказалъ: ‘Молли, кружку пива!’
— Самого лучшаго! прибавилъ Джобъ.
— И такъ, тебя позвали, продолжалъ Коттельсъ, когда Джобъ опорожнивъ кружку поставилъ ее на столъ.
— Да! Я не виноватъ, что она меня позвала. Зачмъ же ей было звать меня къ себ?
Коттельсъ отодвинулъ стулъ, и сказалъ:— Никогда! Она не звала тебя.
— Не звала? возразилъ Джобъ съ жаромъ: разв она меня не звала?
— Я не врю, чтобы она сдлала первый шагъ… Да впрочемъ женщинъ не разгадаешь! прибавилъ смотритель.
— Он какъ пчелы, господинъ Коттельсъ: пока не ужалятъ и не догадаешься, что у нихъ есть жало.
— Такая кроткая! такъ хорошо воспитанная! такая смиренница! говорилъ Коттельсъ въ раздумь. Пиппинсъ, другъ мой, если все это правда, съ тобой очень худо поступили. Но я пріхалъ за дломъ и все долженъ знать. Потомъ?
— Потомъ вы не поврите, господинъ Коттельсъ, сказалъ съ улыбкою Джобъ, но я клянусь честію, отецъ Молли все утро не выходилъ изъ дому, и оттого у меня сегодня съ пяти часовъ ничето не было на зубахъ.
Коттельсъ, съ непонятною щедростью приказалъ подать обдать. Артистъ выразительно мигнулъ Молли, и она поставила на столъ ветчины, холоднаго ростбифу и новую кружку самаго лучшаго пива. Когда Джобъ утолилъ голодъ, Коттельсъ снова принялся допрашивать его.
— Хорошо, Пиппинсъ, она позвала тебя: потомъ?
— Господинъ Коттельсъ, сказалъ онъ ршительнымъ тономъ, къ удивленію смотрителя: я не понимаю вашего любопытства Молли, убери все это Я знаю все, что будетъ, и больше ничего знать не хочу!
— Что будетъ?. Я привезъ двадцать фунтовъ стерлинговъ!
— Я говорю вамъ, господинъ Коттельсъ, что все это напрасно! Четыре слова тоже значуть что и тысяча. Длайте со мной, что хотите! Ну, виноватъ, и полно!
— Нехорошо! очень нехорошо! Однако ты не безъ друзей, пріятель! (Джобъ покачалъ головою.) Безъ сомннія очень дурно посл всхъ милостей сиръ Сципіона, стараться соблазнить его жену. (Джобъ изумился), — обольстить такую благородную даму и еще хотть бжать съ ней за море…
— Господинъ Коттельсъ, что вы говорите? закричалъ Джобъ, ударивъ кулакомъ по столу и вскочивъ со стула.
— Впрочемъ, продолжалъ смотритель хладнокровно, о твоемъ благ пекутся добрые люди. Дамы Человколюбиваго Общества занялись твоимъ дломъ, и хотя он и считаютъ тебя злодемъ, однакожъ какъ теперь нтъ ни малйшаго сомннія въ виновности васъ обоихъ, какъ вы очевидно увлечены невольно въ бездну несчастной страсти и ты можешь еще сдлаться жертвою ревности этого стараго тирана, Меникина, то он составили между собою подписку въ знакъ своего состраданія, и посылаютъ теб со мною двадцать фунтовъ стерлинговъ…
— Двадцать фунтовъ! повторилъ Джобъ, не вря ушамъ своимъ.
— Это еще не все, продолжалъ Коттельсъ. Леди Джордилль, предсдательница Дамскаго Человколюбиваго Общества, поручила мн сказать теб, что если сиръ Сципіонъ, прежде развода, подастъ жалобу въ судъ, он за тебя заплатятъ вс издержки, и хотя ты безнравственный, опасный человкъ, однако тебя не допустятъ повсить.
— Двадцать фунтовъ и издержки, повторилъ Джобъ, переводя дыханіе. Что вы это говорите?
— Послушай, мой другъ, продолжалъ смотритель, не оставляй города. Воротись, найми лавку въ лучшемъ мст: ручаюсь честію, это приключеніе съ леди доставитъ теб большіе барыши.
— Въ самокъ дл? спросилъ парикмахеръ, подумавъ.
— Разумется! И если только сиръ Сципіонъ подастъ на тебя жалобу въ уголовный судъ……
— Въ уголовный судъ? Жалобно простоналъ Джобъ.
— Ты разбогатешь.
Тутъ Коттельсъ перевелъ духъ, и милостиво посмотрлъ на Джоба.
Какъ ни ломалъ себ голову Джобъ, онъ не могъ ничего понять, и наконецъ спросилъ.:
— Господинъ Коттельсъ, что все это значитъ?
— Вотъ двадцать фунтовъ. Трактирщику за пиво и обдъ заплатишь, конечно, ты…
Смотритель положилъ деньги на столъ.
— Теперь, Пиппинсъ, другъ мой, продолжалъ онъ, потирая руки: разскажи мн все. Ты и ея честь хотли бжать во Францію. Люди такъ говорили, а кучеръ…
— Господинъ Коттельсъ, признаюсь съ сокрушеніемъ, что я поцловалъ леди Меникинъ. Что жъ длать? Гршный человкъ! Не выдержалъ!…
— Потомъ…
— Хорошо, хорошо. Потомъ?
— Потомъ я упалъ на колни съ чистосердечнымъ раскаяніемъ. Потомъ пришелъ сиръ Сципіонъ и едва не убилъ меня. Потомъ я выскочилъ въ окно и ушелъ. Потомъ я очутился здсь. Что жъ касается до ея чести, то, господинъ Коттельсъ, кто осмливается сказать хоть одно слово противъ нея, тотъ подлецъ и негодяй.
— Такъ то, что говорятъ, неправда? спросилъ смотритель.
— Богъ накажи лжецовъ, а я сказалъ сущую правду.
— Такъ только и было что одинъ похищенный поцлуй? Боле ничего?
— Ничего! закричалъ Джобъ такъ громко, что Молли съ отцемъ прибжали въ комнату. Ничего! Божусь вамъ, ничего!
Коттельсъ мигомъ схватилъ деньги со стола и взялъ шляпу.
— Въ настоящемъ положеніи дла, мистеръ Пиппинсъ, такъ какъ не было ни несчастной страсти, ни обольщенія, ни покушенія на бгство, я отвезу деньги назадъ. Дамское Человколюбивое Общество полагало, что подписывается въ пользу злополучнаго преступника, въ пользу человка, который хотлъ спасти нжную и молодую женщину отъ тиранства стараго ревнивца: такъ какъ он ошиблись, то деньги надо возвратить имъ.
Три минуты посл этого Коттельсъ скакалъ назадъ, донести предсдательниц общества о случившемся. Дамы долго за чаемъ превозносили честность смотрителя.
— Что за дуракъ! вздумалъ же сказать правду во время, воскликнулъ трактирщикъ. Что за дуракъ!
Джобъ покраснлъ до ушей, всталъ съ мста и сказалъ жалкимъ голосомъ: — Мистеръ Пипъ, что жъ прикажете длать? Ну, не выдержалъ!….
— Что за дуракъ!

ГЛАВА IV.

‘Отъ Лондона 109 миль’. При вид такого столба есть о чемъ подумать путнику съ пустымъ карманомъ. Для васъ, господа, которые здите въ своихъ или почтовыхъ каретахъ, путевые столбы составляютъ пустое украшеніе дороги, но они совсмъ не то для бднаго пшехода, который въ первый разъ обращаетъ безпріютную голову къ мсту, гд текутъ рки меду и молока, — къ столиц. Чмъ ближе онъ къ цли, тимъ боле они возбуждаютъ въ немъ радость или опасеніе. Эти столбы точь-въ-точь рядъ сторожей очарованнаго замка въ Арабскихъ сказкахъ, каждый изъ нихъ страшне своего сосда, такъ, что путникъ, приведенный наконецъ въ ужасъ этими уродливыми пугалами, которые чмъ дале тмъ гаже, лишается силъ, когда, подходя къ послднему, отвратительнйшему изъ всхъ, онъ начинаетъ вбирать въ себя пары таинственнаго города. Размышляйте объ этомъ, поэты! Мудрецы говорятъ, что и камни глаголятъ: какъ же не имть путевому столбу большой столичной дороги выспреннихъ мыслей, глубокихъ мечтаній?
‘Отъ Лондона 109 миль’. Джобъ Пиппинсъ сидлъ на камн, и отъ бездлья смотрлъ на заходящее солнце. Солнце сло, нашъ артистъ повернулъ голову, и увидлъ тяжелую извощичью бричку, которая, какъ слонъ въ водяной болзни, медленно къ нему приближалась. Извощикъ подозвалъ его на помощь, тотъ подошелъ къ бричк, и съ удивленіемъ увидлъ срую лошадь сира Сципіона. Конь привязанъ былъ къ бричк сзади. Джобъ Пиппинсъ не усплъ вымолвить слова, какъ извощикъ оскалилъ зубы, почесалъ въ голов, и съ довольнымъ видомъ сказалъ:
— Вдь у меня въ бричк лежитъ мертвецъ!
— Мертвецъ? вскрикнулъ испуганный Джобъ. Какъ мертвецъ?
— Онъ лежалъ поперегъ дороги, конь стоялъ надъ нимъ словно ягненокъ. Я довезу его до Барли-Моуской гостинницы.
— Ради Бога постой! прервалъ Джобъ и прыгнулъ въ бричку.
Въ бричк лежалъ баронетъ. Джобъ увидлъ что баронетъ вовсе не думалъ умирать. Съ нимъ случился только апоплексическій ударъ, и онъ свалился съ лошади. Въ одно мгновеніе ока, Джобъ сорвалъ съ сиръ Сципіона сюртукъ, перевязалъ ему руку, и вынулъ изъ кармана бритву. Извощикъ хладнокровно посматривалъ на эти приготовленія, и наконецъ спросилъ:
— Что ты хочешь съ нимъ длать?
— Пустить ему кровь, отвчалъ Пиппинсъ: я боюсь, чтобъ у него сердце не перестало биться.
— Кажется, это стряпчій Гриндерсъ, изъ нашего города. Хорошенько его!
Извощикъ нагнулся къ рук паціента, чтобъ посмотрть, кровь ли пойдетъ изъ жилъ стряпчаго или чернила.
— Хорошенько его!
— Какой Гриндерсъ, возразилъ Джобъ. Это сиръ Сципіонъ Меникинъ.
— Сиръ Сципіонъ? Право? такъ постой же, не трогай его!
Извощикъ схватилъ Пиппинса за руку, когда этотъ заносилъ уже бритву: онъ хотлъ удержать оператора, но только всадилъ всю бритву въ руку баронета. Джобъ поблднлъ, извощикъ вздрогнулъ.
— Насъ повсятъ, закричалъ жалобно извощикъ, и эхо въ утшеніе ему повторило — ‘повсятъ’.
Извощикъ быстро отвязалъ коня, слъ на него и пустился во всю прыть, оставивъ бднаго Пишшиса вдвоемъ съ израненнымъ паціентомъ. Кровь текла ручьемъ, онъ сталъ считать удары пульса у баронета, который началъ ужъ приходить въ себя, и едва снова не упалъ въ обморокъ, увидвъ надъ своей головой Джоба съ окровавленной бритвою. Въ то же время послышался конскій топотъ, Джобъ Пиппинсъ поднялъ глаза, и увидлъ извощика, скачущаго на баронетовой лошади, за ней плелась какъ могла другая лошадь, которая, судя по ея неуклюжему галопу и по огромности, происходила отъ знаменитаго Троянскаго коня: на ней трясся маленькій толстый человчекъ, въ шляп съ широкими полями.
Къ счастію, какъ говорилъ потомъ баронетъ, хозяинь Барли-Моуской гостинницы сломалъ себ ногу и послалъ-было за докторомъ Сеффрономъ, и къ счастію этотъ Сеффронъ былъ домашній докторъ баронета. Докторъ осмотрлъ изрзанную руку, и взглянулъ на Пиппинса:
— Это твоя работа?
Пиппипсъ взглянулъ на доктора, и отвчалъ:— Да!
— Иногда въ нашемъ искусств случаются чудеса, продолжалъ докторъ: можетъ-быть не нужно будетъ отпиливать руку.— Ты хотлъ пустить кровь, умница, продолжалъ докторъ, бросая сердитые взгляды на Пиппинса: ты хотлъ всю ее выпустить!
— Чортъ побери, не выдержалъ! отвчалъ Джобъ, обтирая бритву.
— Мы! Вы нашли сиръ Сципіона лежащимъ на дорог?
— Лежалъ свернувшись какъ ежъ, отвчалъ извощикъ.
— А! сказалъ докторъ, пристально всматриваясь въ баронета.— А! И онъ три раза покачалъ головою.— А! черепаха, черепаха!
Извощикъ съ удивленіемъ оглянулся во вс стороны, и нигд не увидалъ черепахи. Гд ему было знать, что Сеффронъ намекалъ на обдъ, на которомъ былъ супъ la tortue (смотри выше), и на который, по какому-то странному случаю, его не позвали. Изъ Барли-Моу подъхала тележка, докторъ посадилъ въ нее сиръ Сципіона, и отвезъ его въ замокъ. Хотя леди Меникинъ, по свойственному ей великодушію, простила уже дерзость Джоба Пиппинса въ отношеніи къ себ самой, она однако жъ разсердилась, какъ слдуетъ доброй жен, когда узнала жестокое обращеніе своего парикмахера съ ея бднымъ мужемъ.
Джобу предстоялъ длинный, утомительный путь, неумолимый извощикъ не согласился взять его въ свою бричку. Ночь приближалась, бдняжка съ отчаяніемъ смотрлъ кругомъ себя и не видлъ ни одного жилища. Три раза онъ обратился было къ Барли-Моу, но его тамъ знали, и онъ три раза остановился. Онъ стоялъ въ нершимости, какъ вдругъ вдалек между деревьями мелькнулъ свтъ. Джобъ мигомъ перепрыгнулъ черезъ плетень, и побжалъ къ огню, который то являлся, то исчезалъ. Наконецъ наткнулся онъ на хижину, которая по виду и по величин не предвщала ничего утшительнаго. Онъ подошелъ къ двери, и вдругъ остановился, услышавъ тяжкое дыханіе, которое казалось исходило изъ ндръ земли. Свтъ исчезъ. Пиппинсъ нагнулся, протянулъ руки, но не могъ ничего ощупать. Опять послышалось прежнее храпніе. Въ тоже время раздался громкій лай цпной собаки, и Джобъ различилъ женскій голосъ: ‘Цыцъ! Кто тамъ?’ Пиппинсъ былъ въ восторг, услышавъ женскій голосъ, и настроилъ свой собственный на самый пріятный тонъ: онъ началъ говорить про далекій путь, про холодъ, про голодъ, про бдность, и о прочемъ, собака отвчала на все это воемъ, который показался ему безчеловчнымъ въ такомъ какъ его положеніи. Проклиная въ душ собаку, Пиппинсъ прислушивался, не скажетъ ли чего женщина, но она не говорила боле ни слова, и оставила его разсуждать съ несговорчивымъ четвероногимъ, которое, при каждомъ убжденіи, рычало сердите. Пиппинсъ истощилъ все свое краснорчіе, собака была неумолима. Наконецъ онъ отошелъ отъ хижины и снова побрелъ къ большой дорог. И опять вспомнилъ Джобъ о женскомъ голос, и остановился, въ этомъ звук что-то говорило его сердцу — воротись, Джобъ Пиппинсъ! Онъ стоялъ, потупивъ глаза, какъ вдругъ раздался шелестъ шаговъ. Онъ спрятался за дерево, и увидлъ что три человка шли къ хижин: они постучались, дверь ту же минуту отворилась, и путники вошли. Пиппинсъ усплъ разглядть, что въ печк горитъ огонь, и въ то же самое время порывъ втра пронялъ его до костей. Тутъ онъ ршился: подошелъ къ двери, коснулся до замка, и къ нему вышелъ тотчасъ человкъ весьма не гостепріимной наружности. Пиппинсъ началъ убждать его, но скоре убдилъ бы онъ осиновый чурбанъ. Хозяинъ отступилъ и готовъ былъ вытолкать бднаго артиста, какъ вдругъ глаза его засверкали, ротъ, скривясь, образовалъ нчто въ род улыбки, и онъ провелъ рукою по сдымъ волосамъ: ‘Э!… что? холодно? Хорошо, войдите. Полли, стулъ!’
Притащили стулъ для Пиппинса, онъ слъ и придвинулся къ огню, стараясь казаться какъ можно спокойне, но, какъ онъ ни бился, самое мсто, и лица, которыя его окружали, сильно тревожили его воображеніе.
Хижина была вся смазана изъ глины и покрыта соломой. Ее какъ-будто построили на одну недлю, или она сама выросла изъ земли украдкою: въ ней могъ жить только мизантропъ Тимонъ или фальшивый монетчикъ. Мебель представляла странную смсь: на стол изъ сосновыхъ досокъ стоялъ прекрасный хрусталь, подл него этруская бронзовая лампа, но не было ни одного стула, кром того, на которомъ сидлъ Пиппинсъ. Хозяева, — ихъ было трое, отдыхали на пустыхъ ящикахъ. Въ одномъ углу, на солом, лежали разныя платья, которыя по-видимому были сшиты не для нихъ. Пиппинсъ взглянулъ на стну, обломокъ большаго зеркала приколоченный гвоздями, показалъ ему все общество. Несмотря на свою бойкость, и на мужество, свойственное каждому бдняку, онъ почувствовалъ нчто въ род страха, и безпокойно повернулся два три раза, какъ школьникъ, котораго только-что выскли. Ни на чьемъ лиц не было привтливой улыбки. Тотъ, который казался старе прочихъ, тотъ самый, который впустилъ его, былъ человкъ средняго росту, съ страшными глазами, съ носомъ какъ у орла и съ шеей какъ у быка. Онъ сидлъ подл стола, подперши руками щетинистый подбородокъ, и какъ-нельзя боле походилъ на дикаго звря, который сбирается прыгнуть. На немъ была широкая куртка изъ благо сукна, старые лосинные панталоны, полосатая рубашка, растянутая на косматой груди, загорвшей точно какъ изношенная подошва. Финіасъ, такъ его звали, пристально смотрлъ на Пиппинса.
Бетсъ и Мортлекъ казались гораздо моложе друга своего, Финіаса. Бетсъ былъ ужасно безобразенъ. Его лице мерцало чистымъ багровымъ цвтомъ, глаза его были маленькіе, подслповатые и одинъ изъ нихъ вс смотрлъ на носъ, загибавшійся въ ту сторону какъ-будто желая съ нимъ встртиться, зубы его, изъ которыхъ не доставало многихъ, походили на заржавлые и изломанные гвозди, весь лобъ свой онъ могъ бы закрыть двумя пальцами, и красоту эту довершали еще курчавые рыжіе волосы. Эта Горгона, будь сказано мимоходомъ, осмливалась смотрть на Полли, которая однако жъ была для него какъ каменная. У Мортлока, младшаго изъ трехъ, глаза были живые, цыганскіе, очень не дурные, если бы онъ не прищуривалъ ихъ безпрестанно. Оба они поглядывали то на Пиппинса, то на Финіаса: этого нечаяннаго гостепріимства они никакъ не могли понять. Подл нихъ стояла Полли, прислонясь къ стн, и сложивъ руки на груди.
Въ ея обращеніи пробивалось что-то дикое, даже возбуждающее опасеніе, но не было ничего неблагороднаго. При высокомъ рост, она имла прекрасно выточенные члены, глаза быстрые и черные, волосы темнорусые, которые падали длинными кудрями и хорошо оттняли ея блдное, но здоровое, лице. Подъ нсколько полными губами сіяли зубы блые какъ перламутръ. Джобъ отдохнулъ, увидвъ въ зеркал ея привлекательныя черты: Медицейская Венера не такъ бы сильно поразила его своей красотою.
Долго молчали они. Наконецъ Бетсъ, изъ человколюбиваго намренія завесть разговоръ, спросилъ, который часъ.
Въ эту минуту зазвенли часы съ репетиціею. Пиппинсъ вскочилъ на ноги, и вынулъ изъ кармана богатый хронометръ, о которомъ онъ совершенно забылъ. При вид золотыхъ часовъ, глаза Бетса и Мортлека заблистали. Финіасъ не оказалъ никакого удивленія,, потому что онъ замтилъ красивую цпочку и печать еще прежде, чмъ пустилъ его въ хижину.
— Пріятель! сказалъ Финіасъ: врно, время теб дорого, когда ты мришь его такими дорогими часами?
— Это не мои часы, сказалъ оторопвшій Джобъ: часы не мои…
Тутъ вс трое захохотали.
— Да вы не знаете, какъ они мн достались, возразилъ Джобъ, и опять его собесдники засмялись.
Артистъ опустилъ руки въ карманъ, чтобъ посмотрть, не попало ли туда еще что-нибудь чужое, и вынулъ свой платокъ, напитанный кровью сиръ Сципіона. Финіасъ всталъ съ своего мста, Мортлекъ выразительно щелкнулъ языкомъ, а Бетсъ свиснулъ.
— А! ты охотился? Ну, дло сдлано, разскажи, какъ что было, спросилъ Финіасъ.
— Сперва скажи, куда ты зарылъ тло, прибавилъ осторожный Мортлекъ.
Напрасно Пиппинсъ говорилъ правду, напрасно толковалъ онъ имъ какъ пускалъ кровь баронету, какимъ образомъ вынулъ часы изъ его кармана, чтобы считать удары пульса, какъ потомъ, въ торопяхъ, положилъ ихъ въ свой жилетъ и забылъ возвратить законному владльцу: ему отвчали только хохотомъ.
— Хорошо, господа, сказалъ Джобъ Пиппинсъ, который начиналъ сердиться на ихъ веселость и отчасти опасаться ихъ взглядовъ: хорошо! какъ ни темно теперь, и какъ ни далеко до замка Меникинъ, я сейчасъ туда отправлюсь. Я отдамъ часы, и пусть сиръ Сципіонъ знаетъ, что я взялъ ихъ только для него и безъ всякаго дурнаго намренія…
Онъ повернулся къ двери, но Финіасъ заслонилъ ее своей широкой спиною, и сказалъ:
— Итти сегодня? въ такое время? Ты не знаешь, съ кмъ еще встртишься: ну, если тебя обокрадутъ дорогой.
Не ожидая отвта Финіасъ заперъ дверь, и закричалъ: ‘Полли, джину!’
Черезъ нсколько минутъ сговорчивый Джобъ сидлъ на стул съ стаканомъ джину, приготовленнаго самою Полли, и Полли сидла подл него, смотря прямо въ лице ему своими черными глазами. Три новые друга помстились напротивъ. Втеръ засвистлъ сильне, огонь разгарался боле и боле, и пламя ярко отражалось на лицахъ хозяевъ, которые показались Пиппинсу чрезвычайно откровенными и добрыми. И стны мазанки потеряли свою мрачность, и Полли уже не была такъ горда: Пиппинсъ сдлался словоохотне.
— Еще стаканчикъ! еще! пожалуйста, говорилъ Финіасъ: увидишь, какъ запоешь!
— Прибавьте немного воды, сказалъ Пиппинсъ, который спохватился, да уже поздо: крошечку воды!….
Онъ протянулъ стаканъ.
— Изволь, но только вода здсь такая дурная, — и Бетсъ долилъ водкой полу-опорожненный стаканъ Джоба.
Я сказалъ уже, что герой нашъ плъ прекрасно. У него всегда были въ занас псенки для красавицъ, — и для блокурыхъ и для смуглыхъ, стоило только перемнить два три слова, вклеить имя волшебницы, и ода была готова. Онъ выпилъ еще стаканъ, бросилъ страстный взглядъ на Полли, и, взявъ ее за руку, началъ пть:
‘И очаровавный и страстный,
Гляжу на красоту твою,
И полонъ страстію ужасной
Терзаюсь, Полли, но люблю…
Но, не окончивъ и этой первой строфы, Джобъ свалился со стула. Уврившись, что онъ ничего не чувствуетъ, Финіасъ нагнулся къ нему, какъ вдругъ раздался громкій стукъ у дверей.
— Что тамъ за чортъ? проворчалъ Финіасъ, приподнявъ голову.

ГЛАВА V.

Бетсъ осторожно отворилъ дверь, и новый поститель однимъ шагомъ очутился у неподвижнаго туловища Пиппинса.
— Это что? спросилъ онъ ударивъ ногою въ плечо Бахусова поклонника.
Бетсъ хотлъ разсказывать, но гость знакомъ приказалъ ему молчать, ловкимъ движеніемъ руки вытащилъ въ одно мгновеніе ока часы изъ кармана Пиппинса и переложилъ въ свой. Ясно, что онъ былъ мастеръ своего дла. Финіасъ нахмурился. Я догадываюсь, что у воровъ есть соревнованіе: непріятно же видть, что товарищъ проворне насъ дйствуетъ своими десятью пальцами! Отсюда легко догадаться, почему Финіасъ не порадовался искусству Скинкса, который, какъ видно съ перваго взгляда, имлъ отличныя дарованья.
Нашъ новый знакомецъ былъ Геркулесъ большой дороги. Многихъ показывали за деньги какъ великановъ, хотя они далеко не стоили Скинкса. Въ немъ, безъ подошвы, было два аршина тринадцать вершковъ, сверхъ-того самая счастливая наружность: взглянуть на него, вы бы никакъ не подумали, что это негодяй, особенно когда онъ порядочно однется и прідетъ къ вамъ въ гости. Но теперь онъ не глядлъ франтомъ. Острые взоры его безпрестанно переходили съ одного предмета на другой. Лице было блдно, оттого что онъ не спалъ нсколько ночей, и голосъ хриплый, который давно уже обратился въ сиповатый басъ отъ ночнаго воздуха и водки. Онъ говорилъ мало, но рзко и сильно. Не однихъ только пшеходовъ убждалъ онъ остановиться своимъ словомъ. Сила его была удивительна, и онъ не разъ удерживалъ карету, одной рукою, особенно когда въ ней блисталъ заряженный пистолетъ. Страшный его костюмъ шелъ къ нему какъ нельзя боле: на немъ былъ темнокоричневый сюртукъ съ галунами, которые когда-то слыли золотыми, черные бархатные панталоны, сапоги, доставшіеся видно отъ какого-нибудь великана, треугольная шляпа съ разными вычурами и пара отличныхъ пистолетовъ.
Скинксъ, сложа руки, съ презрніемъ смотрлъ на Пиппинса. А что длала Полли? Она стояла, съ раскраснвшимися щеками, съ трепещущимъ сердцемъ, и не сводила глазъ съ колоса, который былъ также нечувствителенъ какъ Родосскій.
‘Люцій! Люцій!’ говорила она, и наконецъ Скинскъ откликнулся глухимъ ревомъ: ‘Полли!’ Онъ слъ. Полли сла ему на колни, и обвила его шею руками. Скинксъ въ раздумь игралъ хронометромъ Пиппинса. При этомъ вид сердце финіасово разрывалось.
— Удалось ли? спросилъ Мортлекъ Скинкса. Есть ли что на дорог?
— На дорог? повторилъ Скинксъ съ досадой, какъ человкъ который чувствуетъ, что онъ рожденъ для чего-то высшаго. Что проку на дорог безъ лошади! Каково мн теперь грабить пшкомъ! Чтобы этой собак, которая застрлила мою лошадь гмъ! гмъ!
Скинксъ хотлъ было вздохнуть, но закусилъ губу, свиснулъ, и сталъ бить маршъ по плечу Полли.
— Вотъ все, присовокупилъ онъ, что я добылъ на этой недл.
И онъ съ довольнымъ видомъ сталъ разсматривать часы сиръ Сципіона.
— Не трудно подобрать съ земли птицу, которую подстрлилъ другой, сказалъ Финіасъ съ досадой.
— Что? сказалъ Скинксъ: что такое? Ты начинаешь умничать? Да что бы вы значили, дураки, если бы у меня не было головы за васъ! Отъ васъ такъ же мало пользы какъ отъ повшеннаго вора. Подстрлилъ! Ужъ лучше скажи, что ты выдумалъ ружье и порохъ.
— Выдумать не выдумалъ, возразилъ Финіасъ вполголоса, а употреблять ихъ умю хоть противъ кого.
— Молчи, Финіасъ, ты разсердилъ Люція, сказала Полли.
— Разсерди его палачь! проворчалъ Финіасъ сквозь зубы.
— Кто тамъ ворчитъ? Ты ли, Финіасъ, или собака? Скинксъ снялъ Полли съ колнъ, всталъ, подошелъ къ мятежнику, и взглянулъ на него такъ, что тотъ задрожалъ. Скинксъ ожидалъ отвта.
— Собака, отвчалъ Финіасъ, тономъ очень похожимъ на собачій вой.
Скинксъ спокойно слъ на стулъ, и Полли по прежнему помстилась на его колнахъ.
— Какъ не стыдно, братъ Финіасъ, спорить о такой дряни! сказалъ Бетсъ. Эти игрушки на то и годятся, чтобъ платить ими за всти, которыя сообщаютъ нашему капитану о прозжающихъ и движеніи военной команды.
— Безъ сомннія капитанъ хочетъ подарить часы этой служанк въ трактир подъ вывской зайца съ собаками, присовокупилъ злой Мортлекъ. У плутовки прехорошенькіе голубые глаза, капитанъ очень любитъ голубые глаза и говоритъ, что они лучше черныхъ.
Клеопатринъ аспидъ не былъ такъ ядовитъ какъ Мортлекъ. Полли, ужаленная въ самое сердце, прыгнула съ колнъ на середину комнаты, вся дрожа, какъ стрла, которая только что вонзилась въ цль. Глаза ея сверкали, лице покраснло, черныя косы распались на вс стороны. Она не могла выговорить ни одного слова, кинулась какъ кошка на Скинкса, выхватила часы у него изъ кармана, и бросила ихъ изо всей силы на полъ. Скинксъ вскочилъ, между-тмъ какъ вс колеса хронометра описывали красивые круги около его стула.
Скинксъ обыкновенно владлъ собою, но дло шло о золотыхъ часахъ, и онъ забылся. Онъ взглянулъ грозно на Полли, произнесъ ужасное ругательство, сжалъ кулакъ, и занесъ его на любовницу. Она уклоняясь отъ удара, потеряла равновсіе и упала прямо на желудокъ Пиппинса, который застоналъ глухимъ голосомъ.
Стонъ бднаго Джоба, паденіе Полли, общій хохотъ, обезоружили капитана. Онъ приказалъ Бетсу собрать обломки часовъ. ‘Гд ты досталъ его, Финіасъ?’ спросилъ онъ ласково. Это вниманіе смягчило обиженнаго Финіаса, и онъ разсказалъ, какъ все случилось, какъ часы перешли во владніе Джоба, и какъ онъ имъ показывалъ окровавленный платокъ.
— Э! такъ онъ даже васъ уврялъ, что честнымъ образомъ добылъ часы? сказалъ Скинксъ съ предательскою улыбкою. Видно, молодецъ разуметъ ремесло свое. Подай-ка лучину, посмотритъ, каковъ собою этотъ добродтельный мужъ.
Послушный Финіасъ поднялъ голову Пиппинса. Скинксъ взялъ горящую лучину, и поднесъ ее къ лицу спящаго артиста.
— Ха, ха, ха! старый воробей, ребята! воскликнулъ Скинксъ. Я знаю его какъ своихъ десять пальцевъ, онъ беретъ все, что ни попадется. Его недавно судили въ орк за то, что онъ спроворилъ корольковыя погремушки у альдермановой малютки. Я видлъ, какъ его повели въ смирительный домъ, видно, убжалъ. Его зовутъ Вилліамъ Тикетъ.
Надобно полагать, что, сходство Пиппинса съ Тикетомъ было разительно, когда такой человкъ какъ Скинксъ обознался. Я не думаю, чтобъ онъ говорилъ это въ шутку. Нтъ, овладвъ принадлежностью Пиппинса, онъ былъ увренъ, что наказываетъ притворщика, хитраго вора, который хотлъ провести свою братью.
— Вотъ что я сдлаю, говорилъ Скинксъ: мы…
— У! закричалъ Пиппипсъ судорожно ухватившись за лице, на которое упалъ уголь отъ горящей лучины. Скинксъ и его товарищи расхохотались и пришли въ самое веселое расположеніе духа. Приговоръ былъ произнесенъ, и его тотчасъ исполнили. Но какъ? и гд? Что сталось съ Пиппинсомъ?

ГЛАВА VI.

Было прекрасное апрльское утро, солнце сіяло съ безоблачнаго неба, поля, усянныя цвтами испускали благоуханія, птицы пли и щебетали, заяцъ то прыгалъ по лугу, то садился и умывался росою, ежъ, проснувшись отъ долгаго сна, расправлялъ свои члены, улитки ползали въ грязи, ягнята играли, а Джобъ Пиппинсъ еще не просыпался.
Гд же нашъ Джобъ? Его нтъ на этомъ прекрасномъ лугу. Куда его забили мошенники? Видите ли эту высохшую канаву? Тамъ, тамъ лежитъ Джобъ Пиппинсъ.
Тогда какъ вся земля убрана цвтами, онъ несчастный лежитъ на лож изъ крапивы! Въ голов у него терновникъ, кругомъ его пресмыкаются гадины! Жаба квакаетъ у твоего лица, надъ тобою воронъ поетъ плачевныя псни! Бдный, бдный Джобъ Пиппинсъ!
Джобъ Пиппинсъ проснулся. Глаза у него горли, языкъ былъ сухъ и голова болла, другими словами, онъ чувствовалъ вс слдствія похмлья, и, что еще хуже, онъ былъ въ одной рубашк, — какъ Гамлетъ. Она изъ блой сдлалась цвта грязи, въ которой Джобъ лежалъ. Маленькое наскомое пло надъ нимъ свою звонкую псенку. ‘Часы!’ закричалъ онъ, и вскочилъ на ноги, все кружилось около него, — деревья, поля и стада.
Было, повторяю, прекрасное апрльское утро, когда Пиппинсъ всталъ въ одной рубашк посреди обширнаго поля или, скоре, посреди вселенной, безъ шляпы, безъ сапоговъ, безъ чулокъ. Дерзкіе зефиры разввали это послднее платье, образуя изъ него траурный флагъ, дающій знать о крайней степени бдствія. Пиппинсъ начиналъ чувствовать мученія голода: онъ поглядлъ на коровъ, и ему смерть захотлось бифштеку. Онъ не зналъ на что ршиться. Итти ли къ избушк, гд съ нимъ такъ неблагородно поступили? Но что можетъ сдлать человкъ въ одной рубашк противъ четырехъ мужчинъ и одной женщины! Бжать въ первую деревню и разсказать все происшествіе? Кто повритъ человку въ такомъ наряд! Пока стоялъ онъ въ раздумь, быкъ съ сосдняго поля, которому не понравилась его странная наружность, перескочилъ черезъ плетень и устремился прямо на него. Джобъ, примтивъ опасность, бросился черезъ заборъ къ сосднему лугу и въ нсколько прыжковъ очутился на большой дорогъ. Быкъ махалъ рогами, и съ негодованіемъ смотрлъ на костюмъ бглеца. До этого событія, Джобу казалось, что ему ужъ нельзя хуже быть на свтъ, нсколько секундъ тому назадъ онъ готовъ былъ вызывать Фортуну на борьбу съ собою, увренный, что она не можетъ боле разорить его. Надменный человкъ! Тогда, онъ былъ однако жъ владльцемъ цлой рубашки. Теперь, онъ на большой Лондонской дорог, а половина его единственнаго украшенія, осталась на сучьяхъ проклятаго забора! Отступленіе Джоба было самое постыдное: онъ не спасъ даже своего знамени. (Нравоученіе: человкъ у котораго всего одна только рубашка, еще не долженъ гордиться и презирать судьбу, потому что она можетъ отнять и эту.)
Джобъ стоялъ на дорог, и сердце его разрывалось при вид разодранной собственности, раззвавшемся на сучьяхъ забора подъ стражею быка, который, какъ казалось, чувствовалъ всю важность своихъ трофеевъ. Въ безсильной злости Джобъ обернулся спиною къ быку, который однакожъ перенесъ обиду съ удивительною философіей.
Теперь-то, вы думаете, Фортуна Джоба остановилась ршительно на точк нуля? Онъ голоденъ, у него нтъ ни копйки денегъ въ карман, даже нтъ кармана. Гд найти ему друга? Рка, которая серебристою лентою извивается по изумруднымъ лугамъ, дастъ ему и платье, и пищу, и пріютъ. Боже мой! Самоубійство? Нтъ. Джобъ зналъ цну жизни, она теперь никуда не годилась, и совсмъ тмъ онъ не бросилъ ея съ презрніемъ рыбамъ. Это благоразуміе, первое, которое онъ оказалъ въ жизни, не могло остаться безъ награды, и вы у видите, что эта рка сдлалась для Пипиннса Пактоломъ.
Оставивъ врага своего, онъ пошелъ къ рк. Когда Джобъ былъ еще мальчикомъ, онъ часто купался въ ней съ сотнею рзвыхъ школьниковъ. Онъ вспомнилъ объ этихъ счастливыхъ дняхъ, и вздохнулъ.Думалъ ли онъ тогда о рубашк!…
Онъ пробрался полемъ и скоро дошелъ до ивовыхъ кустарниковъ, которые росли на берегу. Ясно, что въ его положеніи всего приличне было расхаживать между кустарниковъ, и онъ съ необыкновенною врностью взгляда тотчасъ оцнилъ всю ихъ практическую пользу. Сколько извстно, Джобъ Пиппинсъ первый открылъ, что кустарники могутъ съ выгодою замнить одежду. Вотъ онъ въ кустарникахъ, на берегу рки. Что это? Нечистый ли вздумалъ освжать обожженные члены въ вод? Или благодатный геній, сжалившись надъ бднымъ артистомъ нарочно спустился на землю? Искушеніе ли это демона, или даръ милосердаго неба? Пиппинсъ задумался, и было отъ чего. Вообразите, почтеннйшій читатель, что на васъ только и есть — половина Джобовой рубашки: вы голодны, усталы, безпріютны въ кустарникахъ, и вдругъ видите вы передъ собою хорошую пару платья, жилетъ, галстухъ, шляпу, перчатки, сапоги, тросточку, все, что длаетъ человка порядочнымъ. Чтобы вы сдлали? И прибавьте, что все это у васъ подъ рукою, что нтъ никого свидтелей. Чтобы вы сдлали? Вы видли, въ какія несчастія повергся Джобъ, оттого что онъ никогда не могъ выдержать, но спрашивается — выдержали ли бы вы сами?……
Вотъ что сдлалъ Джобъ. Онъ слъ на траву, перемнилъ свою полу-рубашку на цлую, батистовую, блую какъ снгъ, которая передъ нимъ лежала, примрилъ чулки и сапоги, — и они шли ему какъ невозможно лучше, надлъ брюки, застегнулъ жилетъ и сюртукъ, взялъ шляпу, перчатки, тросточку, положилъ галстухъ въ карманъ, съ тмъ, чтобы завязать на досуг, и такъ какъ онъ ходилъ очень скоро, то въ три минуты очутился снова на большой дорог. Онъ опять прошелъ мимо достопамятнаго забора: быкъ стоялъ на томъ же мстъ, и сердито смотрлъ на остатки рубашки. Пиппипсъ взглянулъ на лоскутъ, грозилъ быку тросточкой, и улыбнулся съ видомъ глубочайшаго презрнія.
Джобъ продолжалъ итти, какъ вдругъ почувствовалъ что-то тяжелое у себя въ карман. Онъ сунулъ руку, и вытащилъ кошелекъ: въ кошельк было восемь гиней и столько же доллеровъ. Это уже слишкомъ! Пиппинсъ прислонился къ дереву, держа въ одной рук кошелекъ, а другую прижимая къ сердцу, отъ глубины чувствъ благодарилъ Провидніе. Кто знаетъ, сколько времени нашъ артистъ остался бы въ этомъ положеніи, если бы не помшалъ ему стукъ телеги, которая мчалась во всю прыть. Въ ней сидло двое мущинъ, они проскакали мимо его, вскрикнули отъ удивленія, и одинъ прибавилъ: ‘Браво, Вилліамъ Тикетъ! Айда, хватъ! Посмотри, какое славное у него платье! А не болятъ у тебя зубы?’
— Нтъ сомннія, подумалъ Пиппинсъ: платье принадлежитъ какому-то господину Тикету.
Онъ остановился: лица ихъ, кажется, были ему знакомы, по они прохали такъ скоро и притомъ могъ ли знать Джобъ, что Скинксъ принялъ его вчера за мошенника Вилліама Тикета? Ничего этого онъ не зналъ. Но замчаніе прозжихъ, которые, я думаю, торопились куда-нибудь на промыселъ, заставило его принять нужныя мры. Платье, которое на немъ было, по-видимому вс знали въ этой сторон, и потому онъ, лишь только поровнялась почтовая карета и кондукторъ спросилъ его, не угодно ли его чести ссть, съ непритворнымъ удовольствіемъ прыгнулъ въ дилижансъ, возвращавшійся откуда-то безъ сдоковъ, опустилъ сторы, и поскакалъ въ ближайшій городъ, за десять миль отъ этого мста. Сидя въ карет онъ по крайней мр двадцать разъ вынималъ кошелекъ и считалъ деньги.
Кондукторъ получилъ приказаніе остановиться, потому, что ‘его чести’ нужно зайти въ сосднюю деревню. Джобъ хотлъ въ ней отдохнуть весь день, — еще было рано, — и къ ночи пуститься въ Лондонъ. Онъ еще не завтракалъ. Джобъ, черезъ мостъ, пошелъ къ гостинниц. Вдругъ раздался крикъ. Джобъ оглянулся, и увидлъ женщину, которая рвала на себ волосы и призывала на помощь, показывая на рку. Онъ посмотрлъ, и примтилъ въ вод ребенка. Въ одно мгновеніе ока Джобъ бросился съ моста въ рку и поплылъ къ нему. Дитя погружалось и всплывало. Пиппинсъ нырнулъ разъ, другой, — онъ плавалъ хорошо, но сюртукъ былъ немножко узокъ, и благополучно вытащилъ Августина Винкса, сына и наслдника господина Николая Винкса, конюшаго, владльца великолпнаго помстья Ледибердъ-Лоджъ, котораго садъ простирался до самой рки.

ГЛАВА VII.

— Настоящій джентльменъ! это видно по блью, утверждала Ледибердъ-Лоджская прачка о Джоб, который въ это время занималъ голубую спальню, лучшую во всемъ дом. Настоящій джентльменъ! Его рубашку можно продть сквозь обручальное кольцо. Какой батистъ! Долженъ быть изъ дворянъ.
— И я полагаю, онъ не женатъ, сказала горничная неосмотрительному камердинеру.
— Плаваетъ-то какъ утка, говорилъ тотъ не слушая ее.
— Вотъ было бы жаль, если бы нашъ молодой баринъ, мистеръ Августинъ, утонулъ! А завтра его рожденіе. И такой обдъ приготовили!
— Ну, я думаю, что этотъ господинъ останется до завтра и будетъ обдать у насъ. Ему и золота не грхъ дать кушать. Да что золото! Такого человка надо кормить чистымъ жемчугомъ. (Пиппинсъ давно уже былъ того же мннія).
Выше-сказанное есть краткая выписка изъ занимательной бесды, происходившей въ людской о человколюбивомъ избавител, котораго уложили въ постель въ голубой комнат. Мистеръ Винксъ, конюшій, со слезами на глазахъ, суетился около посланнаго небомъ гостя, то называлъ его ангеломъ хранителемъ своего рода, то предлагалъ ему другую половину цыпленка (Джобъ скушалъ первую въ постели), то настаивалъ, чтобы его еще обложили горячими одялами. Тщетно Джобъ поминутно докладывалъ ему о поправленіи своего здоровья: благодарный отецъ утверждалъ, что посл такого великодушнаго подвига силы его должны быть совершенно истощены. И вслдъ за тмъ онъ приказалъ подать кофе и поджареннаго хлба, потомъ побжалъ въ другую комнату цловать маленькаго Августина, котораго, спасши отъ влажной смерти, посолили всего горячей солью, а тамъ опять явился къ Джобу, и объявилъ уже ршительно, что докторъ — домашній докторъ — долженъ посмотрть его. ‘Отличный человкъ — десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ отъ практики — необыкновенный человкъ. Докторъ Сеффронъ — вы слыхали про доктора Сеффрона?’ Джобъ очень хорошо слыхалъ про него, но видно сомнвался въ его искусств, потому что онъ положительно отринулъ его вмшательство въ дла своего тла. Онъ очень радъ, если имлъ случай быть полезнымъ Г. Винксу, но что касается до доктора, то очень благодаренъ — онъ чувствуетъ смертельное отвращеніе ко всмъ докторамъ на свт. ‘Хорошо, хорошо! Да позвольте только ему пощупать вашъ пульсъ, и покажите ему языкъ.’ Джобъ поморщился, и закусилъ губу. ‘Хорошо, я не буду докучать вамъ, но если вы получите лихорадку за то что спасли мое дитя… гд горячія одяла?!’ Винксъ съ бшеною заботливостью сталъ дергать колокольчикъ, и потомъ убжалъ изъ комнаты, а Джобъ между-тмъ проглотилъ втораго цыпленка и десятую чашку кофе, роскошно развалившись на пуховикахъ подъ шелковыми занавсами. Насытясь наконецъ, онъ слъ на постели, и началъ размышлять, какъ вдругъ входить черезчуръ услужливый Винксъ, и съ нимъ непогршимый докторъ Сеффронъ. Джобъ мигомъ нырнулъ въ пуховики, какъ въ воду.
— Извините я не выдержалъ Вы мой благодтель Поговорите, пожалуйста, съ докторомъ. Сдлайте милость!
Джобъ молчалъ какъ камень.
— Ну, такъ дайте руку и покажите языкъ. Можетъ-быть, вы нездоровы и сами того не знаете. Это очень возможно Не правда ли, докторъ?
— Нтъ ничего вроятне, отвчалъ мудрый Сеффронъ.
— Я только прошу объ одномъ: пожалуйста, покажите языкъ!
Видя, что ему не отдлаться, Джобъ протянулъ руку. Сеффронъ взялъ ее и вынулъ часы. Это былъ хронометръ. Джобу сдлалось дурно, лишь только онъ послышалъ стукъ хронометра.
— Ммъ! сказалъ Сеффронъ, выпуская руку позвольте вашъ языкъ?
Джобъ проворно насунулъ почти до оконечности носа ночной колпакъ, изящную работу госпожи Винксъ, закрылъ бороду и нижнюю губу простынею и, скрпивъ сердце, высунулъ языкъ.
— Да! языкъ нехорошъ, примолвилъ докторъ: какъ будто обожженъ. Языкъ нехорошъ! Это слдствіе воды.
Джобъ не сказалъ ни слова, но подумалъ: ‘Воды съ джиномъ!’
— Ничего! продолжалъ Сеффронъ. Вамъ должно, сударь, пустить кровь.
Джобъ отрицательно покачалъ головою и закутался въ одяло.
— Нтъ, пожалуйста, позвольте доктору пустить вамъ кровь! сказалъ Винксъ и побжалъ къ колокольчику. Пожалуйста! я васъ покорнйше прошу… Съ такою драгоцнною жизнью какъ ваша… Нанси, принеси скоре тарелку… Съ такою жизнью шутить не должно.— Право, присовокупилъ онъ самымъ ласковымъ голосомъ, право, вамъ надо пустить себ кровь!
Джобъ продолжалъ сопротивляться, но упрямый Сеффронъ уже вынулъ ланцетъ.
— Въ подобныхъ случаяхъ, важно произнесъ докторъ, нкоторые врачи употребляютъ медленныя средства, какъ то, слабительныя и прочая, но я всегда на органы жизни дйствую ланцетомъ.
— Такъ и должно! воскликнулъ Винксъ.
— Сюда, Нанси, сказалъ Сеффронъ горничной, которая подошла съ прекрасною тарелкою настоящаго Китайскаго фарфора, достойною принять въ себя кровь Джоба. Теперь, сударь, дайте мн руку. Вамъ никогда не пускали крови? Это ничего, сущая бездлица, вамъ можно даже будетъ обдать со всми.
— Я надюсь на это, сказалъ Винксъ. А вы, докторъ, останетесь ли обдать съ нами сегодня?
Джобъ съ трепетомъ ожидалъ отвта друга здравія.
— Безъ сомннія! И завтра тоже.
Джобъ удержалъ горькій вздохъ, готовившійся вырваться изъ груди, и съ самоотверженіемъ преслдуемой невинности протянулъ руку. Онъ понялъ, что во все время пребыванія доктора въ этомъ дом, ему должно быть больнымъ, очень больнымъ и лежать въ постели.
— Славно! славно! говорилъ докторъ, смотря съ наслажденіемъ на кровь Джоба, которая лилась ручьемъ въ тарелку, между-тмъ какъ Нанси съ каждой каплей становилась блдне. Славно! Это очень здорово! Пускать кровь — святое дло. Я доложу вамъ, мистеръ Винксъ, что недале какъ вчера одно это спасло сиръ Сципіона Меникина. Не дергайте, сударь, вашей руки… Да, сиръ Сципіонъ можетъ поставить монументъ ланцету.
‘Разв моей бритв’, подумалъ Пиппинсъ.
— Сиръ Сципіонъ? вскричалъ Винксъ. Да онъ крестяный отецъ моему Августину! Онъ обдаетъ у меня завтра.
— У васъ ознобъ, сударь? спросилъ докторъ съ участіемъ у своего паціента, видя, что кровать подъ нимъ трясется. Неужели ознобъ?
Джобъ искривилъ ротъ, чтобы сказать: Нтъ, и дрожалъ по-прежнему.
— Сиръ Сципіонъ никакъ не можетъ быть, продолжалъ Сеффронъ: хоть онъ и вн опасности, благодаря счастливому случаю, который привелъ меня къ нему въ минуту опасности, однако… Не бойся, Нанси… Апоплексическій ударъ.
— Такъ вы ему пустили кровь? воскликнулъ Винксъ.
— Да, ему пустили кровь, отвчалъ Сеффронъ.
— Что говорятъ про эту исторію? спросилъ значительно Винксъ почти шопотомъ.
— Какую? Про парикмахера?
Сеффронъ улыбнулся и пожалъ плечами.
— Что касается до меня, примолвилъ добрый Винксъ, то я не врю сплетнямъ, хотя леди Меникинъ и не изъ лучшей фамиліи и воспитывалась въ посредственномъ пансіон, вс-таки я полагаю, что она не въ состояніи…… Скажите, докторъ, что за человкъ этотъ Пипнинсъ?
— Вы никогда его не видали? О! онъ онъ…
— Говорятъ, недуренъ собою?
— У женщинъ странный вкусъ, мистеръ Винксъ. По-моему, жъ немъ нтъ ничего хорошаго. Узкій выдавшійся лобъ, большія скулы, носъ какъ у мартышки, покрытый веснушками, глаза какъ у щуки… Какъ вы себя теперь чувствуете?
Джобъ сжалъ губы и съ усиліемъ кивнулъ головою.
— Я вамъ говорилъ, что вы почувствуете облегченіе… Къ счастію для уродовъ, у женщинъ странный вкусъ, мистеръ Винксъ. Вы знаете, что я называю френологію вздоромъ, однако, если бы обвиняемый въ преступленіи былъ похожъ на этого молодца, я едва ли бы оправдалъ его!
— Очень странно! Говорятъ, для него собирали подписку, сказалъ Винксъ.
— Можетъ быть, что дамы подарятъ ему серебряный сервизъ, если только его не повсятъ прежде, чмъ сервизъ поспетъ. Его везд ищутъ.
— Такъ новаго нтъ ничего? Совершенно ничего.
— Богъ всть чего не надлалось въ замк Менакинъ, съ тхъ поръ какъ его туда пустили! Даже вчерашній вечеръ Но вы все узнаете, дайте срокъ. Я скажу только одно: этого негодяя непремнно повсятъ, и подломъ. Какъ вы чувствуете себя теперь, сударь? спросилъ ласково докторъ.
— Ну, какъ вы себя чувствуете? повторилъ съ участіемъ Винксъ.
— Онъ въ обморок! закричалъ Сеффронъ. Воды! Нанси, воды скоре! Этотъ тяжелый колпакъ… Прочь его!
И самъ Сеффронъ протянулъ руку къ кисточк: еще полсекунды, и злой клеветникъ увидлъ бы лице Джоба, но больной ршительно схватился за колпакъ, и сказалъ,
— Очень хорошо, покорно васъ благодарю, мн очень хорошо.
— Я вамъ это говорилъ, съ торжествующимъ видомъ произнесъ Сеффронъ. Видите, какъ хорошо пускать кровь! Убери это, Нанси, продолжалъ онъ, перевязывая руку.
Нанси вынесла кровь.
— Не лучше ли ему не вставать нынче? спросилъ заботливый Винксъ.
— Да, лучше не вставать, отвчалъ Сеффронъ.
— Что жъ можно ему дать къ обду?
— Посмотримъ. Сегодня по моему мннію… сегодня ему можно давать все, чего онъ ни попроситъ.
— Какъ! когда у него открывается лихорадка?
— Это моя система. Я держусь теоріи, что можно все сть. Если ему это такъ пройдетъ, значитъ, что онъ выздоравливаетъ, если напротивъ ему будетъ хуже, то завтра болзнь усилится, и мы увидимъ ясне что длать.
Сеффронъ взялъ шляпу и палку, и отправился къ выздоравливающему Августину. Винксъ подошелъ къ больному.
— Почтенный другъ мой! спаситель моего сына, благодтель моего семейства, чего вамъ угодно покушать?
Джобъ отвчалъ слабымъ дрожащимъ голосомъ:
— Стаканъ рому съ горячей водой и сахаромъ.
Желаніе было довольно странно для больнаго, но его тотчасъ исполнили. Потомъ онъ пожелалъ видться съ камердинеромъ, Джекомъ, которому поручено было катать маленькаго барича на лодк, и котораго неосторожность едва не стоила жизни наслднику имени Винксовъ. Прежде чмъ его прогнали, Джекъ, имлъ удовольствіе говорить на-един съ Джобомъ, объ чемъ, я не знаю. Врно, Джобъ давалъ ему золотые совты, какъ вести себя впередъ и наставлялъ несчастнаго, въ правилахъ благоразумія. Наконецъ онъ пожелалъ спать, и уснулъ твердымъ сномъ, и спалъ на мягкихъ пуховикахъ, и того, кто утромъ еще не имлъ рубашки, берегли и холили, какъ наслднаго принца.

ГЛАВА VIII.

Съ слдующимъ утромъ все пришло въ движеніе въ Ледибердъ-Лодж и окрестностяхъ. Хотли праздновать день рожденія и избавленія маленькаго Августина съ великимъ торжествомъ. Рано утромъ признательный отецъ стоялъ уже у кровати Джоба, который объявилъ ему, что онъ не въ состояніи обдать съ гостями. Мистеръ Винксъ, конюшій, былъ въ отчаянія.
— И вообразите какое несчастіе! воскликнулъ Винксъ. Докторъ Сеффронъ пишетъ, что ему никакъ нельзя навстить васъ сегодня, онъ провелъ всю ночь у леди Джимини и не ложился спать. Докторъ не будетъ! Какое несчастіе!…
— Вы изволите говорить, что докторъ Сеффронъ? Я попробую встать. Можетъ-быть мн достанетъ силы обдать съ вами.
Винксъ пожалъ руку своему гостю.
— Да, я думаю, что мн теперь лучше Но… но…
— Понимаю! Ваше платье… Оно совершенно испорчено. Невозможно его надть…
— Да, оно то есть…
— Безъ-сомннія, безъ-сомннія! Но посмотримъ… Позволите ли мн вамъ предложить: у меня есть платье, оно будетъ вамъ совершенно въ пору. Я надвалъ его только одинъ разъ, когда я былъ шерифомъ графства и отвозилъ прошеніе обывателей къ королю. Смю сказать, прекрасное платье: кафтанъ шоколатнаго бархату, съ вышитыми цвтами на фалдахъ, и съ букетами на карманахъ, жилетъ блый атласный, съ золотымъ шитьемъ, и нижнее платье подъ стать. Оно будетъ вамъ въ пору, вы увидите! Я тогда былъ потоньше. Право, оно будетъ вамъ въ пору.
И Винксъ, въ восторг отъ своего плана, побжалъ исполнять его.
Мы пропускаемъ весь процессъ туалета. Позвольте вамъ теперь представить Джоба, виноватъ! Джона Джоэля, Конюшаго, въ томъ самомъ, плать въ которомъ бывшій шерифъ графства здилъ во дворецъ, въ плать, которое нкогда было заказано Винксомъ въ тщетномъ ожиданіи баронетства. Если бы добродушный, гостепріимный Винксъ и былъ склоненъ къ подозрніямъ, онъ и тогда бъ не узналъ Джоба въ этомъ великолпномъ наряд, тмъ боле что Сеффронъ описалъ его такъ безбожно. Джобъ былъ точь-въ-точь новопожалованный графъ. Если бы колоколъ не позвалъ его къ обду, онъ, какъ Нарциссъ, до самаго вечера любовался бы на себя въ зеркал. И дло въ томъ, что онъ дйствительно былъ красавецъ, эту истину доказалъ общій шопотъ дамъ, которыя съхались праздновать рожденіе Августина и наградить ласковыми улыбками его избавителя. Джобъ притомъ ходилъ съ подвязанною рукою, и это давало ему новое право на благосклонность и участіе прекраснаго пола. Онъ вошелъ въ залу и робко окинулъ глазами собраніе, — что можно приписать замшательству человка, который въ первый разъ видить себя въ порядочномъ обществ, но также можно отнести и къ его скромности. А въ самомъ-то дл Джобъ искалъ глазами и боялся увидть доктора Сеффрона.
Джобъ думалъ, что церемонія представленій уже кончилась, когда Винксъ подвелъ къ нему молодаго человка, котораго и по росту и по сложенію тла можно было бы счесть за близнеца съ Пиппинсомъ.
— Мистеръ Джоэлъ, позвольте мн познакомить васъ съ моимъ пріятелемъ, господиномъ Франкомъ Тритономъ. Вашъ образъ мыслей и ваше воспитаніе сблизятъ васъ потомъ еще боле. Вы непремнно полюбите другъ друга!…
Джобъ поклонился Франку, Франкъ поклонился Джобу, а Винксъ тихонько сказалъ своему пріятелю:
— Молодецъ! Какъ плаваетъ! Онъ перещеголялъ бы всхъ васъ, даже вашего Дельфина.
Джобъ поклонился еще ниже.
— Но!…… Винксъ поднялъ указательный палецъ, съ трудомъ удерживая хохотъ, и отошелъ принимать новаго гостя, который пріхалъ съ Франкомъ.
— Мистеръ Джоэль, позвольте вамъ рекомендовать! Господинъ Вигморъ!
Огромный Вигморъ приподнялся, кивнулъ головою Джобу какъ мемноновъ колоссъ, и опять слъ на прежнее мсто. Этотъ новый знакомецъ, довольно грубой наружности, былъ по-видимому воспитанъ хуже всхъ, и между-тмъ, — странно!— Джобъ чувствовалъ себя передъ нимъ не совсмъ ловко. Дамы, добрыя дамы, суетились около Джоба: он только и длали, что своимъ звонкимъ голоскомъ превозносили его великодушіе и мужество. Въ тысячный разъ почтенная мистриссъ Винксъ благодарила его за спасеніе сына, бабушки, тетушки, кузины, каждая въ свою очередь, изъявляли ему самую нжную признательность. Тутъ пошли распросы о здоровь. Не болятъ ли у него голова, рука, нога, не чувствуетъ ли онъ нсколько лихорадки? На вс эти заботливые вопросы Джобъ умлъ отвчать очень довко: ‘Нтъ, не болятъ, благодарю васъ, сударыня.’ Но вопросы повторялись такъ часто, что наконецъ Джобъ, измучившись, смшавшись, не зная что говоритъ и почти не различая уже спрашивающихъ, только кланялся во вс стороны и повторялъ машинально: ‘Нтъ, не болятъ, благодарю васъ, сударыня, нтъ не болятъ.’
На минуту вс замолчали по какому-то поводу, и Джобъ случайно очутился подл Г. Вигмора.
— Не болятъ ли у насъ зубы, сударь? спросилъ хриплымъ басомъ Г. Вигморъ.
— Нтъ, не болятъ, благодарю васъ, сударыня.
Тутъ вс обернулись къ Вигмору, который, твердый какъ щитъ, смло выдержалъ взгляды всего общества. Шопотъ пронесся по всей зал, нкоторые изъ мущинъ засмялись. ‘Чортъ побери, думалъ Джобъ: не дале какъ вчера кто-то спрашивалъ меня тоже о зубахъ. Что имъ за надобность до моихъ зубовъ? Конечно, въ этой проклятой канав, гд я вчера ночевалъ, было такъ сыро’. Въ замшательств онъ взглянулъ на Вигмора. Но въ эту самую минуту слуга доложилъ, что кушанье подано.
Джобъ… Джобъ Джоэль, Конюшій, повелъ госпожу Винксъ.
Обдъ начался съ необыкновенною важностью. Это великое событіе каждыхъ сутокъ въ настоящемъ случа занимало боле чмъ когда-либо и гостей и хозяевъ Ледибердъ-Лоджа. Джобъ держался какъ-нельзя лучше: онъ говорилъ очень мало, и произвелъ впечатлніе не на одну хорошенькую собесдницу. Между-тмъ Вигморъ очень громко изъявлялъ свое удовольствіе видть, что у него такой хорошій аппетитъ. Винксъ удивился этой невжливости, и досадовалъ, зачмъ Франкъ привелъ съ собою своего пріятеля. Джобъ былъ очень внимателенъ къ своимъ сосдямъ, и этимъ возбуждалъ ихъ непритворную дружбу къ себ, особенно пастора Ломби, который сидлъ у черепахи. Три раза, — въ эти счастливые дни еще не ограничивались одною тарелкою, — три раза пастору накладывали съ блюда, а онъ все еще не сводилъ глазъ съ него. Часто хотлъ онъ спросить еще, и также часто преодолвалъ эту постыдную слабость. Борьба страстей въ его сердц не укрылась отъ проницательнаго взора Джоба. Пасторъ взглянулъ еще разъ на черепаху, вздохнулъ, и уже готовъ былъ отвернуться отъ нее на всегда, какъ Джобъ, съ неподражаемою ловкостью схватилъ ложку и, прежде чмъ тотъ усплъ извиниться, тарелка его снова наполнилась верхомъ. Лице пастора заблистало радостью. ‘Какъ вы добры!’ сказалъ онъ признательнымъ голосомъ, протянулъ свою руку и сжалъ Пиппинсову такъ, что вс пальцы хрупнули какъ каленые орхи. Немногіе видли этотъ прекрасный поступокъ, а благодарность слышалъ одинъ Джобъ.
Примчательнаго ничего не случилось, пока не явился на столъ аршинный сазанъ. Пасторъ сказалъ:
‘Чудо, какая рыба, мистеръ Винксъ!’
— По-моему, сазанъ царь всхъ плавающихъ, замтилъ неосторожный Франкъ.
— Лучше Дельфина? спросилъ лукаво Винксъ.
— Ха, ха, ха! загремлъ Вигморъ, такъ что одна нжная леди, которая только шесть мсяцевъ тому назадъ овдовла, вспрыгнула на стул какъ-будто вдругъ раздалось подл нея рычаніе льва.
— Что такое? что вы говорили про дельфина? спросила съ невиннымъ удивленіемъ госпожа Винксъ.
Винксъ посмотрлъ изкоса на Франка, тотъ бросилъ на него умоляющій взглядъ, и госпожа Винксъ не получила отвта.
— Знаете ли, сударь, спросилъ Вигморъ, вдругъ обращаясь къ Джобу, какъ ловятъ жемчугъ?
— Не знаю, отвчалъ Пиппинсъ.
— Я думаю, какимъ опасностямъ подвергаются бдные люди при этой ловл? замтила нжная вдова.
— Для этого употребляютъ однихъ преступниковъ, сказалъ Франкъ.
— Правда ли это? спросилъ Вигморъ Джоба.
— Не думаю, возразилъ этотъ.
Винксъ съ нетерпнія потеръ руки, пасторъ кашлянулъ. Вигморь нахмурился.
— Для меня, продолжала нжная вдова, жемчугъ лучше брилліантовъ.
— Что бы вы взяли, сели бы пришлось выбирать, спросилъ въ свою очередь Джобъ Вигмора.
— Безъ-сомннія то, что взяла бы дама, отвчалъ Вигморъ улыбаясь.
— Слдовательно жемчугъ, сказала вдова.
— Жемчугъ, сказалъ ршительно Вигморъ, и, обращаясь къ Джобу, спросилъ его довольно грубо: — А знаете ли вы, какъ добываютъ кораллъ?
— Вигморъ, вы распрашиваете господина Джоэля, какъ-будто онъ былъ въ самомъ дл рыбакъ, сказалъ Франкъ, которому поведеніе его пріятеля начинало казаться страннымъ.
— Правда, правда, Франкъ! примолвилъ добрый Винксъ. Жемчугъ и брилліанты… Онъ спасъ драгоцннйшую мою жемчужину. Да благословитъ его Богъ! Вотъ все что я могу сказать…
Слезы навернулись на глазахъ отца. Госпожа Винксъ, со всею теплотою материнскаго чувства, взглянула на избавителя.
— Если бы вы видли господина Джоэля въ эту минуту! сказала она. Говорятъ, что онъ нырялъ какъ какъ…
— Какъ дельфинъ. подхватилъ одинъ молодой человкъ, насмшливо дополняя сравненіе. Мущины засмялись, дамы подняли глаза съ удивленіемъ, Винксъ хохоталъ отъ чистаго сердца, посматривая на Франка.
— Какъ хотите, а я разскажу, вскричалъ веселый хозяинъ. Вы слыхали, мистеръ Джоэль, про человка, котораго прозвали Дельфиномъ? Извините, я забылъ, что вы не здшній! Здсь есть одинъ молодецъ, который плаваетъ право не хуже кита. Мой пріятель Франкъ вообразилъ, что онъ ему не уступаетъ и… ха, ха, ха! вчера утромъ, не говоря никому ни слова, только съ однимъ свидтелемъ, именно съ господиномъ Вигморомъ ха, ха, ха! они сошлись плавать въ запуски на рк, въ нсколькихъ миляхъ отсюда и ршить споръ значительнымъ закладомъ. Франку не посчастливилось, Дельфинъ побдилъ его, бдный Франкъ проигралъ пари, и, вообразите, когда онъ вышелъ на сушу, оказалось, что Наяды, рзвыя шалуньи съ жемчужными поясами, какъ говоритъ, кажется, Мильтонъ, сговорились удержать его у себя въ плну. Знаете ли, что он съ нимъ сдлали? Он украли у него платье.
Мущины покатились со смху, при мысли о затруднительномъ положеніи Франка, дамы, которымъ эта шутка не понравилась, опустили глаза, Джобъ смялся пуще всхъ, потому что, не будучи твердъ въ миологіи, онъ принялъ Наядъ за прачекъ.
— Такъ точно, мистеръ Джоэль! продолжалъ Винксъ: клянусь вамъ, правда, другими словами, воръ, у кралъ его платье.
У Джоба вытянулось лице, ему показалось, будто его всего обложили шпанскими мухами.
— И представьте себ, что ему оставили ха, ха, ха! (тутъ Винксъ, съ похвальною предосторожностью, приставилъ руку къ одной сторон рта, такъ, что его могъ слышать одинъ Джобъ), что ему, взамнъ всего платья и денегъ (зубы Джоба застучали другъ о друга), оставили только половину изорванной, грубой и грязной рубашки ха, ха, ха!
Джобъ вспомнилъ о забор, о бык, и столъ съ гостями закружился передъ нимъ, онъ ничего не могъ различить, кром глазъ Вигмора, которые пристально на него смотрли.
— Что съ вами? спросила госпожа Винксъ, и вс обернулись къ Джобу. Вамъ дурно?
— Я виноватъ! вскричалъ Винксъ. Ему не должно было сходить съ постели! Не болитъ ли у васъ голова?
— Не болитъ ли у васъ рука? спросила сострадательная вдова.
— Не болятъ ли у васъ зубы? сказалъ Вигморъ, то есть, капитанъ Скинксъ, потому что это былъ онъ.
— Говоря это, Скинксъ игралъ съ цпочкою хронометра сира Сципіона.
Теперь вы конечно понимаете, за что онъ по все время преслдовалъ бднаго Джоба, и почему говорилъ ему о перлахъ и кораллахъ. Скинксъ, принимая этого молодаго человка за мошенника Тикета, полагалъ что тотъ его поддлъ, и ему досадно было видть вора искусне себя, хотя онъ и удивлялся въ душ необыкновенному искусству и смлости мнимаго своего соперника. Скинксъ устроилъ весь закладъ между Франкомъ и Дельфиномъ, съ тмъ чтобы обобрать перваго, когда они будутъ плавать. Прозжіе въ телег, которыхъ вы видли вчера, были его подчиненные и скакали въ указанное мсто, чтобы похитить платье Франка. И между-тмъ добыча досталась другому, проворнйшему! Хоть кому, станетъ досадно.
— Слава Богу, слава Богу! закричала госпожа Винксъ: слава Богу, вотъ детъ и докторъ Сеффронъ.
— Въ постель, въ постель, простоналъ Джобъ, и, пробившись сквозь гостей, вбжалъ въ спальню и нырнулъ въ пуховики.
Докторъ Сеффронъ, не теряя времени, пустился въ погоню за господиномъ Джоэлемъ.

ГЛАВА IX.

Снова докторъ посягнулъ на пульсъ Джоба, и снова Джобъ надвинулъ колпакъ на глаза до самой оконечности носа.
— Кажется, что я пріхалъ очень кстати, сказалъ докторъ, держа за руку паціента.
На это одинъ Джобъ могъ дать отвтъ, но онъ предпочелъ молчать. Сеффронъ всталъ со стула, отошелъ, засунулъ руки въ карманы, и произнесъ приговоръ: ‘Еще нсколько крови.’
— Я думаю то же, сказалъ Винксъ и, благосклонно улыбаясь, шепнулъ: Нанси, тарелку.— Какихъ-нибудь шестнадцать унцій, и шпанскую мушку на желудокъ, примолвилъ Сеффронъ. Да!… На сегодняшній день будетъ довольно.
— Обдъ не могъ повредить ему, онъ почти ничего не лъ три, четыре блюда! сказалъ Винксъ жалкимъ тономъ.
— Могу уврить васъ только въ томъ, прервалъ Сеффронъ съ самымъ цлительнымъ расположеніемъ къ больному, что если завтра не будетъ лучше, я выбрю ему голову. (Винксъ пожалъ руку доктора въ знакъ благодарности.) Есть у васъ голуби?
— Вы знаете, что мы ихъ страхъ любимъ. Но вы можете приказать что-нибудь получше… идутъ ли они къ его желудку?
— Желудку? Ба! къ его подошвамъ. Если мы не употребимъ всхъ возможныхъ стараній (Сеффронъ понизилъ голосъ до тона, которымъ сообщаются только великія тайны), если мы не употребимъ всхъ стараній, дло можетъ кончиться сумасшедшимъ домомъ. (Винксъ вздрогнулъ.)
— Да, мистеръ Винксъ! не должно терять ни одной минуты.
Въ это мгновеніе явилась Нанси съ полотенцемъ и съ роковою тарелкою Китайскаго фарфора. Снова Сеффронъ вынулъ свой ланцетъ, и снова занесъ его надъ паціентомъ, какъ вдругъ громкое храпніе Джоба остановило его кровопролитное усердіе.
— Боже мой, онъ спитъ! вскричалъ Винксъ, и Джобъ въ подтвержденіе справедливости его замчанія, сталъ храпть еще громче, такъ что пологъ задрожалъ отъ звука.— Не будите его, сказалъ Винксъ, видя что докторъ налагаетъ руку на одяло: разв сонъ не принесетъ ему облегченія, любезный докторъ?
— Излечитъ его кореннымъ образомъ, насмшливо возразилъ Сеффронъ. Дайте ему шесть часовъ такого сна, и мое пособіе уже не будетъ нужно. (А Джобъ нарочно захраплъ еще сильне.) Не полагайтесь вы на этотъ сонъ. Со многими изъ моихъ паціентовъ случалось то же, и, смю васъ уврить честнымъ словомъ, несмотря на вс мои усилія, сонъ такой всегда окончивался смертнымъ сномъ.
— А я такъ думалъ, что сонъ есть цлительный бальсамъ! сказалъ поверхностнаго ума хозяинъ.
— Онъ и есть бальсамъ, сухо примолвилъ докторъ: только въ нкоторыхъ случаяхъ цлительный бальсанъ хуже самаго смертельнаго яду, этотъ случай одинъ изъ тхъ. Милостивый государь! милостивый государь!…
Докторъ сталъ будить Джоба, какъ послышалось легкое стучанье въ дверь. Лакей, съ должнымъ уваженіемъ къ спальн больнаго, просунулъ только уголокъ своего лица, и самымъ кроткимъ голосомъ спросилъ доктора, будетъ ли онъ обдать вмст со всми или прикажетъ поставить для себя приборъ въ особой комнат., Сеффронъ, погруженный въ свои врачебныя занятія, казалось, не разслышалъ этого, но, простоявъ немного подл больнаго, который между-тмъ творилъ чудеса, потому что каждый его храпокъ отличался новымъ усовершенствованіемъ противъ предъидущаго, и въ тон и объем звука, — простоявъ немного, онъ отправился въ табакерку, понюхалъ табаку и сказалъ: ‘А! хорошо! теперь лучше вотъ теперь гораздо лучше. Что ты говорилъ, братецъ?’ И онъ обернулся къ лакею, который ждалъ отвта. Лакей повторилъ вопросъ. ‘Я думаю, любезный другъ,’ продолжалъ Сеффронъ, обращаясь къ хозяину, ‘что мы можемъ оставить больнаго на нсколько времени… Но послушай, Нанси, если замтишь малйшее измненіе, тотчасъ дай мн знать.’ Они отошли отъ постели. Тутъ Джобъ принялся храпть изо всхъ силъ, а докторъ, покамстъ звуки не перестали доходить до его слуха, одобрялъ каждый храпокъ: хорошо!— лучше — лучше… лучше — лучше….
Появленіе доктора въ столовой привело вс любопытства въ движеніе. Каждый, исключая одного Скинкса, или Вигмора, хотлъ знать, въ какомъ положеніи больной, и докторъ Сеффронъ отвчалъ каждому общими словами, въ которыхъ, я думаю не было ни какого смыслу, потому что вс осталимъ довольны отвтомъ. Прерванный обдъ, на который докторъ, оставивъ больную леди Джимини, прискакалъ верхомъ за четыре мили, продолжался съ усиленнымъ апетитомъ. Вс были веселы. Я не могу однако жъ скрыть огорченія доктора: черепахи уже не было! Тщетно докторъ значительно мигалъ лакеямъ, тщетно призывалъ ихъ къ своему стулу для допроса: черепахи уже не было!
Я пишу повсть, а не сатиру на людей, однако жъ долженъ сказать правду, что минутъ черезъ пять вс совершенно забыли о великодушномъ избавител Августина: никто, отъ Винкса до доктора Сеффрона включительно, не думалъ уже о обитател голубой комнаты, и индйка съ трюфлями казалась этимъ плотояднымъ двуногимъ несравненно важне страждущаго человчества. Эгоизмъ людей обдающихъ превосходитъ вс эгоизмы! Совсмъ тмъ было одно сердце, — было одно, которое думало о Джоб, и котораго апетитъ исчезъ при десятомъ глотк, потому что докторъ мимоходомъ упомянулъ объ опасномъ возврат Джобовой болзни. И какое сердце! Прекрасная вдова носила въ груди одно изъ тхъ сердецъ, смлыхъ и мягкихъ, которыя, относительно нжности, можно сравнить только съ персиками. Оттого ли, что она довольно долго жила съ мужемъ, или оттого, что его похоронила, только она обладала чрезвычайно зоркимъ взглядомъ, который проникалъ въ существо вещей, и въ одно мгновеніе ока оцнила надлежащимъ образомъ достоинства Джоба. Большой ростъ, прекрасное лице, по-видимому пріятный характеръ и, несмотря на толки доктора, здоровое сложеніе, суть такія качества, которыя не могли ускользнуть отъ ея опытности. Она нжно думала о Джоб, между-тмъ какъ другіе предавались постыдному обжорству.
Въ самое рабочее время обда, прекрасная вдова, сидя подл доктора, — онъ залечилъ ея мужа, и оттого она имла большую къ нему довренность, — ршилась предложить ему рядъ вопросовъ касательно здоровья интереснаго паціента. Докторъ былъ человкъ систематическій, и не любилъ чтобы ему подавали блюда и больныхъ вмст. Сверхъ-того, въ настоящемъ случа, онъ былъ свирпо голоденъ, проскакавъ четыре мили въ обденное время и проведши всю ночь безъ сна у постели леди Джимини, о которой онъ нечаянно вспомнилъ на ту пору.
— Что жъ, любезный, докторъ? какъ?…… какъ тамъ у васъ?……… хорошо?
Докторъ, ворочая во рту кусокъ гуся, отвчалъ, ‘Хорошо, сколько можно ожидать въ подобныхъ случаяхъ.’ Это былъ его любимый отвтъ для всхъ отчаянныхъ случаевъ, потому что неумренныхъ ожиданій нкоторыхъ людей онъ никогда не принималъ въ уваженіе.
— Какъ же вы думаете? нтъ ничего опаснаго?
— Опаснаго? О, нтъ!…… нтъ ни какой опасности. Я…… съ большимъ удовольствіемъ (Сеффронъ подвинулъ свою рюмку сосду, который желалъ налить ему своего вина)…… послалъ за кормилицей.
(Онъ опять набилъ ротъ гусемъ.)
— За кормилицей!…… Да начто жъ?
Докторъ, очистивъ во рту проходъ для словъ, наклонилъ голову къ вдов, и самымъ сладкимъ врачебнымъ голосомъ отпустилъ ей въ ухо: ‘Молока нтъ!’
— Фуй, что вы это! вскрикнула вдова, покраснвъ до самыхъ ушей.
— Но разршеніе было благополучно (докторъ осушилъ залпомъ рюмку вина), и мальчикъ…… такой прекрасный, здоровый……
Вдова разкраснлась еще боле и отворотилась отъ Сеффрона.
— Что вамъ такъ не понравилось, миледи? Вдь вы любите ея превосходительство.
— Ея превосходительство? Да я васъ спрашиваю о томъ, который…… объ этомъ…… что…… О комъ же вы говорите, любезный докторъ?
— Я говорю о вашей пріятельниц, леди Джимини. Разв господинъ Винксъ вамъ не сказывалъ, что она въ ныншнюю ночь родила сына?
— Сына? Ахъ, я очень рада!…… Но спаситель нашего Остиньки?
— Онъ…… онъ въ постели……
И Сеффронъ, котораго эти вопросы стали обременять, отворотившись въ другую сторону, провелъ испытующій взоръ по столу въ надежд открыть что-нибудь достойное его желудка. Вниманіе его остановилось на огромной индйк, которую разрзывалъ одинъ изъ гостей на конц стола, и онъ, при общемъ шум разговоровъ, вступилъ съ операторомъ въ гастрономическій разборъ предмета, между-тмъ какъ вдова, потупивъ глаза, продолжала его распрашивать.
— Но любезный докторъ…. что жъ у него болитъ?
— Грудь!…… я нахожу, грудь, отвчалъ Сеффронъ своему собседнику, трудящемуся надъ индйкой.
— Ахъ, Боже мой! воскликнула вдова въ душ, и прибавила вслухъ: — Но онъ, кажется, такой видный молодой человкъ……… и хорошій собою……
— Нтъ, нтъ, ноги не хороши, произнесъ докторъ.
— Ну, объ этомъ я не могу судить однако жъ скажите, любезный докторъ при его здоровомъ сложеніи…
— Пережжено все легкое! воскликнулъ Сеффронъ съ чувствомъ глубокаго сожалнія.
— Боже мой, что вы говорите!…… Глаза его не показываютъ этого, возразила вдова со вздохомъ. Несмотря на легкую блдность, лице у него полно и пріятно.
— Безъ соусу, отвчалъ докторъ на выраженное жестомъ предложеніе разрзывавшаго индйку, и тутъ только изумленная вдова, поднявъ глаза, съ негодованіемъ увидла, что докторъ занятъ весь презрнною, бездушною птицею. О, какъ пламенно желала она въ душ, чтобы слова Сеффрона относились къ индйк, а не къ Джобу! Однако она не была уврена въ ихъ назначеніи и осталась въ мучительной неизвстности. Сеффронъ, получивъ тарелку жаркаго, принялся пожирать его съ эпикурейскимъ наслажденіемъ. Вдова надулась. Нсколько времени она не говорила ни слова. Себялюбіе эскулапа внушало ей омерзеніе, и она даже ршилась хранить вчное молчаніе: но можно ли задушить голосъ сострадательнаго сердца? Въ ту самую минуту, какъ доктору перемнили тарелку и онъ углубился въ новую поживу, прекрасная вдова пристала къ нему съ самымъ серебрянымъ голоскомъ: ‘Но, любезный докторъ, пожалуйста, скажите…… скажите мн, пожалуйста…’
Сеффронъ положилъ ножъ и вилку (онъ тогда трудился надъ фазаномъ, и съ жалкимъ взглядомъ, съ чувствомъ, съ упрекомъ, почти патетическимъ голосомъ, началъ умолять вдову: — Ради Бога, сударыня, не говорите со мною, когда я мъ!…… Сдлайте милость, не говорите!…… Покорнйше прошу васъ…… Я проглотилъ три куска жиру, оттого что меня безпрерывно развлекаютъ.’
Видли ль вы когда-нибудь, какъ, сгибая шею вдвое, индйка прячетъ голову подъ крыло передъ дождемъ? Такъ точно вдова, уколотая брюзгливою выходкой эскулапа, свернула свою шейку и головку. Сеффронъ мало заботился объ этомъ движеніи, и, съ важностью продолжая великое занятіе, при своей самонадянности, былъ увренъ, что устранилъ вс дальнйшія помхи. Роскошный кусокъ фазана красовался на его вилк, — вилка приближалась ко рту, — ротъ уже былъ разинутъ и готовъ принять нжный глотокъ въ свои объятія, какъ, съ длиннымъ, длиннымъ вздохомъ, голова вдовы упала на плечо доктору. Все взволновалось вокругъ стола, и раздался общій крикъ: ‘Въ обморок!’ И самъ судья, пережевывая дичину, ршилъ, что она, очевидно, въ обморок. Вигморъ унесъ вдову изъ столовой. За нимъ побжала хозяйка и одна дама, пріятельница несчастной. Дама тотчасъ воротилась, и всми силами старалась отторгнуть Сеффрона отъ тарелки. Докторъ готовъ былъ бросить ей свой дипломъ и отказаться отъ медицины.
— Это настоящее несчастіе! вскричалъ хозяинъ. Сперва господинъ Джоэль упалъ въ обморокъ за обдомъ, потомъ леди Сара!
— Симпатія, сказалъ Франкъ Тритонъ съ усмшкой.
— Какой вы злой! возразила одна пріятельница вдовы, помирая со смху.
— Надо положить ее на постель, произнесъ докторъ, вставая со стула съ видомъ человка разобиженнаго.
— Въ розовую комнату! въ розовую комнату! закричалъ Винксъ, и одинъ изъ лакеевъ побжалъ показать дорогу.
Вигморъ, по указанію слуги, отправился въ розовую комнату съ своей истерическою ношею и сдалъ ее Сеффрону, который слдовалъ за ними съ погребальною торжественностію. Возвращаясь въ столовую, Вигморъ проходилъ мимо комнаты Джоба, и услышалъ его голосъ: больной, казалось, весело разговаривалъ съ женщиною и смялся. Будучи такъ близко, не учтиво было бы съ его стороны не навстить знакомца. Онъ слегка пріотворилъ дверь и, не показываясь въ комнат, спросилъ своимъ желзнымъ голосомъ: ‘Ну что, господинъ Тикетъ, лучше ли вамъ теперь?’ Нанси вскочила со стула, и подбжала къ двери. ‘Скажите, примолвилъ Скинксъ, что Вигморъ, капитанъ Вигморъ, приходилъ справляться о здоровь и желаетъ знать не болятъ ли зубы.’ Скинксъ ушелъ.
— Тикетъ?…… Зубы?…… Что такое онъ говоритъ, сударь? сказала Нанси.
— Богъ его знаетъ, что такое! отвчалъ Джобъ, и у него опять закружилась голова.
Спустя немного, снова дверь тихонько отворялась, и вошла Дженни, горничная прекрасной вдовы. Она, сдлавъ миленькій книксенъ, тысячу разъ покорнйше просила извиненія, — мастеръ Джоэль, по милости своей, благоволитъ простить ее, — ей бы никакъ не хотлось причинить ему безпокойство, — но нужно, чтобы Фанни пошла къ ея барын, потому что докторъ хочетъ пускать кровь ея барын, — а она не можетъ смотрть на кровь своей доброй барыни, такъ какъ она боится крови и очень любитъ свою барыню,— и Нанси будетъ такъ дсбра, что подержитъ тарелку для ея барыни, а между-тмъ она останется здсь, къ услугамъ его милости, господина Джоэля, если только угодно господину Джоэлю. Джобъ отвчалъ знакомъ, что его милости это угодно. Нанси ушла.
— А чмъ, спросилъ Джобъ горничную вдовы слабымъ и страждущимъ голосомъ, а чмъ заболла ваша прелестная госпожа?
— Не могу сказать, сударь…… но докторъ говоритъ, что у ней такая же болзнь какъ и у васъ.
— Какая же это болзнь? спросилъ Джобъ въ большомъ затрудненіи.
— Кажется, онъ называлъ ее симъ… симпанія. Извините, если я не умю выговорить докторскихъ названій…… Но, пускай ее называется какъ хочетъ, только докторъ говоритъ, что противъ этой болзни одно лекарство бросить кровь. Онъ и вамъ, сударь, тоже бросалъ кровь?
— Провалъ его возьми! сказалъ Джобъ.
— Поэтому онъ и моей госпож хочетъ бросать кровь.
Джобъ не сказалъ ни слова.
— Да, сударь! онъ говоритъ, что вашу милость и мою барыню слдуетъ лечить одинаковымъ образомъ, и уже послалъ въ городъ за шпанскими мушками. Вы, сударь, я думаю, не позволите ему брить себ голову?…… Сдлайте милость, не позволяйте!
— Почему такъ? спросилъ Джобъ, тронутый участіемъ, которое двушка, какъ онъ думалъ принимала въ его особ.
— А потому, сударь, что у моей барыни такіе прекрасные волосы. Если докторъ станетъ лечить ее, какъ васъ… Ей такъ идутъ къ лицу волосы! Пока жилъ покойный баринъ… Фуй, онъ былъ такой старый! Я не понимаю, какъ моя барыня согласилась выйти за него. И такой капризный… Вы не поврите, сударь, какъ она хороша въ волосахъ!
— А богата ли она?
— Довольно богата, конечно, нельзя сказать, чтобы…… однако очень богата.
Возвращеніе Нанси положило конецъ этому разговору. Нанси донесла, что все кончено. Дженни встала, и, уходя, бросила на Джоба взглядъ таинственный, полный слезъ и горя, вздохнула изъ глубины сердца и примолвила: ‘Бдная моя госпожа!’
— А гд она? спросилъ Джобъ посл ухода Дженни. Не здсь ли, подл?
— Черезъ стну, въ розовой комнат, сказала Нанси.
— Черезъ стну! подумалъ Джобъ. И лечить насъ будутъ одинаково!
И, при небольшомъ усиліи воображенія, онъ такъ ясно увидлъ сквозь стну миленькое личико вдовы, и ея черные глаза, и блую перевязанную руку, что лучше онъ бы не могъ видть въ седьмой степени магнитизма. И хотя онъ видлъ только сквозь стну, однако жъ все это произвело надъ нимъ глубокое впечатлніе.

ГЛАВА X.

Цлые три дня,— три темныя ночи,— Джобъ и вдова были сосдями по комнатамъ. Ихъ чувства, настроенныя, какъ утверждалъ докторъ, и какъ сами они врили, на одинаковую болзнь, производили своей совокупною игрою самую сладкую гармонію. Они могли слышать, если кто изъ нихъ закашляетъ, и лишь только удостоврились въ возможности, это не музыкальное дйствіе нашего горла сдлалось для нихъ источникомъ прекрасныхъ аккордовъ. Чудесныя вещи разыгрываются въ наше время на жидовскихъ цимбалахъ, составленныхъ изъ кусковъ сосноваго дерева и пучковъ соломы, но это еще ничего не значить въ сравненіи съ кашлемъ вдовы и Джоба. Они такъ прилежно упражнялись въ этой новой отрасли музыки, кашляя на разные тоны: то piano, то aifeltuoso, то allegreto, то con espressione, то наконецъ fortissimo, что къ вечеру втораго дня могли бъ уже давать публичный концертъ. Я читалъ недавно любопытную статейку о концертахъ, даваемыхъ въ Англіи на колоколахъ, и о совершенств, до котораго довели тамъ звонарское искусство: говорятъ, будто нашли средство выражать колокольнымъ набатомъ вс возможныя чувства, даже самыя нжныя. Статься можетъ, однако жъ я не думаю, чтобы колокола могли имть ту выразительность, какую имлъ кашель нашей вдовы. Она однажды прокашляла очень ясно — ‘пиши, Джобъ Пиппинсъ!’, и Джобъ слъ писать.

‘Голубая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ’,

‘Мистеръ Джоэль, свидтельствуя свое глубочайшее почтеніе, счелъ бы себ за величайшее счастіе получить извстіе о томъ, какъ леди Сара Кенди провела вчерашнюю ночь. Мистеръ Дж. сильно интересовался ея кашлемъ, и боится, не причинилъ ли безпокойства своимъ собственнымъ. Нтъ ли какого средства противъ кашлю?’

Розовая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

‘Леда Сара Кенди, взаимно свидтельствуя уваженіе свое мистеръ Джоэлю, ласкаетъ себя мыслію, что онъ провелъ вчерашнюю ночь гораздо лучше, весьма огорчена его простудою, и сожалетъ, что голубятникъ такъ близокъ къ голубой комнат, потому что утреннее воркованіе голубей, вроятно, безпокойно для нжнаго состоянія его здоровья. Леди Кенди желаетъ удостоврить мистеръ Джоэля, что въ ея маленькомъ кашл нтъ ни какой опасности, она подвержена ему всякую весну, и надется, что онъ не помшалъ покою мистеръ Дж.’

Голубая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

‘Dear mylady — Я слушалъ всю ночь съ величайшимъ вниманіемъ, и былъ пріятно удивленъ значительнымъ уменьшеніемъ вашего драгоцннаго кашлю, потому что онъ не боле трехъ разъ поразилъ мой слухъ, совершенно вамъ преданный. Я приписываю это счастливое событіе освжительному дйствію сна. Боюсь только, что эти мерзкіе воробьи проснулись сегодня слишкомъ рано, и помшали вашимъ прелестнымъ сновидніямъ, хотя и осмливаюсь льстить себя надеждою, что ихъ несносный шумъ не причинилъ вреда вашему здоровью. Съ совершенною преданностью имю честь быть, mylady, вашимъ, и прочая.

Джонъ Джоэль.

‘PS. Если вы изволили выпить всю свою стклянку лекарства, то въ моей еще остается довольно. Я считаю излишнимъ удостоврять васъ, что она совершенно къ вашимъ услугамъ.’

Розовая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

‘Dear sir — Ваша заботливость льститъ меня и вмст смущаетъ. Я бы желала утаить грустное обстоятельство, но всегда любила истину превыше всего. Всю ночь не могла я сомкнуть глазъ ни на одну минуту. Въ дни, боле счастливые, спала я спокойно, какъ два волшебной сказки. Но есть обстоятельства, есть печали, потери, — и съ тхъ-поръ какъ я осиротла, — но оставимъ это дло. Прошедшаго не воротить.
‘Я не могла уснуть, но были звзды на неб,— и полная луна сіяла чистымъ, невиннымъ блескомъ, какъ огонь весталки, — и соловей плъ въ рощ — и легкій втерокъ шумлъ около моихъ оконъ, — и листъ дерева съ глухимъ шелестомъ ударялся въ стекло — бываютъ такія сочетанія юности — дтства, я хочу сказать, бываютъ чувства — то есть, мечтанія — относительно ощущеній, которыя благость природы — ахъ, мистеръ Джоэль, что значилъ бы этотъ міръ безъ симпатіи! Сара Кенди.
‘PS. Не можете ли удлить мн одинъ изъ вашихъ порошковъ?’

Голубая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

‘Му dearest lady — Сердце мое разрывается отъ печальной необходимости увдомить васъ, что у меня не осталось ни одного порошка. Но я послалъ сказать господину Винксу, и нарочный уже поскакалъ въ городъ.
‘И вы не спали всю ночь! Странное обстоятельство,— я тоже не могъ уснуть! Я тоже смотрлъ на звзды, и размышлялъ, не тамъ ли живетъ надежда! Я тоже любовался на мсяцъ, круглый и блестящій какъ обручальное кольцо! Такъ ваше почтенное имя — Сара? Ахъ, миледи, видли ль вы когда-нибудь, какъ представляютъ въ театр ‘Кровавую монахиню’? Если вы видли, — тамъ тоже есть прекрасная Сара,— то вы видли и израненное сердце: я не скажу больше ничего. И между-тмъ, какой оселъ этотъ Раймундъ — убжать съ привидніемъ! О, если бъ я имлъ — то есть — о, почему бы и мн не имть моей, моей собственной Сары! Твой навсегда, Джонъ Джоэль.
‘PS. У меня есть еще одна сткляночка неначатая.’

Розовая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

‘Dear Mr Jewel — Вашъ разборъ прославленной драмы длаетъ честь равно вашему критическому дарованію, какъ и вашимъ чувствамъ. Неправдоподобность бгства съ привидніемъ, такъ рзко обнаруженная врожденнымъ вамъ вкусомъ, признаюсь поражала часто и меня, но никогда такъ сильно какъ теперь, когда вы очертали ее золотымъ перомъ вашимъ. Ахъ, мистеръ Джоэль, зачмъ вы не благоволите писать для театра! Ради умирающей драмы нашей, забудьте, что вы дворянинъ и напишите хоть одну піесу.
‘Вы говорите о Раймунд, что онъ принялъ призракъ за живую особу. Увы, мало-ли таких Саръ на свт, которыя тоже были обмануты призракомъ! И напротивъ, мало примровъ побговъ — мало браковъ, состоявшихся черезъ похищенія — но куда я сбиваюсь?
‘Я слышала, что вы скоро будете уже выходить. Позвольте мн первой поздравить васъ съ благополучнымъ выздоровленіемъ. Какъ отрадно, — говоря словами старика, который является въ ‘Неожиданной встрч’, — чувствовать себя хорошо посл долгаго страданія! Дышать свжимъ воздухомъ, — блуждать наудачу между сельскими картинами, — сидть въ сумрак прелестнаго вечера, — такого вечера, какъ, напримръ, будетъ по всей вроятности сегодняшній, — въ роскошной ясминной бесдк, — такой какъ та, что въ конц втораго саду, по правую сторону акацій, пройдя калитку что подл уединенной самбуковой рощицы, потомъ нсколько влво, какъ отрадно въ такой восхитительный вечеръ, въ такомъ мст вдыхать благоуханіе снжныхъ цвтковъ ясмину, — сидть и бесдовать о нашихъ надеждахъ въ томъ мір, о нашихъ удовольствіяхъ въ этомъ! Ахъ, мистеръ Джоэль!
‘Adieu, душевно вамъ преданная, А. К.’
Мы не имемъ намренія критиковать этой корреспонденціи, мы приводимъ ее въ томъ вид, въ какомъ ее получили отъ достоврнаго человка. Найдутся другіе, которые не совсмъ будутъ согласны съ леди Кенди на счетъ правильности многихъ выраженій ‘Золотаго пера’ господина Джоэля. Взыскательная критика можетъ также замтить, что прекрасная вдова сбирается вдыхать благоуханіе ясминныхъ цвтовъ въ апрл мсяц. Но это такія мелочи, что не стоитъ обращать на нихъ вниманія. Велика бда, что ясмины не цвтутъ въ апрл! Сколько разъ присутствіе хорошенькой женщины превращало въ настоящіе яцинты, зловонную и ядовитую крапиву, растущую гд-нибудь за плетнемъ? Дло въ томъ, что во всей письмовной литератур, по-крайней-мр сколько намъ извстно, сдва-ли найдется десять писемъ равно примчательныхъ, по своей форм, слогу, мсту, откуда они писаны, мыслямъ и чувствамъ, какія въ нихъ содержатся, и наконецъ по самимъ обстоятельствамъ двухъ корреспондентовъ. Какое дйствіе произвела эта переписка надъ умомъ Джоба, легко вообразить, вспомнивъ, что онъ былъ человкъ, который — не могъ выдержать!
Джобъ находился на высочайшей степени страсти. Но съ другой стороны онъ чувствовалъ, что долженъ почтенному хозяину дома и благородной дам, которая съ нимъ переписывалась.
Джобъ лежалъ на постели, въ сладостномъ раздумь, держа двумя пальцами послднее письмо вдовы, когда Винксъ постучался въ дверь.
— Лучше? Ого, лучше! гораздо лучше! вскричала эта гостепріимная душа, чистосердечно улыбаясь Джобу. А вдова-то! Она тоже сбирается оставить сегодня свою комнату.
Джобъ покраснлъ и спряталъ письмо въ карманъ.
— Видите, какъ Сеффронъ поднялъ обоихъ васъ на ноги! Ха, ха, ха! Онъ клянется, что еще никогда не случалось ему лечить труднйшей болзни. Да что жъ я забываю сказать вамъ, что вамъ сундукъ привезли!
— Сундукъ! вскричалъ изумленный Джобъ, забывъ совершенно, что онъ говорилъ хозяину, что у него вещи, — прекрасное блье и платье, — которыя онъ оставилъ въ одной дальней гостинниц, — предпочитая довершить пшкомъ свое путешествіе, по примру любителей сельской природы и видописныхь мстоположеній.
— Сундукъ! повторилъ Джобъ, не вря своимъ ушамъ, хотя Винксъ свидтельствовалъ положительно о существованіи его сундука.
Джобъ думалъ, что возвратилось время волшебства и чародйства.
— Какой-то молодой человкъ привезъ сюда и оставилъ, продолжалъ Винксъ. Нанси, прикажи Джону принести сюда сундукъ нашего дорогаго гостя. Ха, ха, ха, а вдова-то!
Винксъ ударилъ раза три кулакомъ въ стну, въ отвтъ на легкій женскій смхъ, который раздался въ сосдней комнат: смхъ повторился.
— Ха, ха, миледи! прокричалъ Винксъ вдов, и потомъ, лукаво посматривая на Джоба, спросилъ его: Вы не можете мн сказать, кто тамъ, въ этой комнат?
— Мой сундукъ? отвчалъ Джобъ въ замшательств.
— Ха, ха, ха! миледи, слышите?…… Да вотъ вашъ сундукъ. Джонъ, станови его сюда.
Слуга поставилъ передъ Джобомъ знаменитый сундукъ, — правильне, деревянный ящикъ, съ крышкою, весьма похожій на т, въ которыхъ продаютъ матросамъ сухари.
— Сундукъ! вскричалъ Джобъ еще разъ, глядя на ящикъ съ такимъ страхомъ, какъ-будто въ немъ заключалась зажженная бомба.
— Съ вашимъ именемъ однако жъ, сказалъ Винксъ. Посмотрите, вотъ вашъ адрессъ — John Jewel, Esq. И вы хорошо длаете. Въ дорогу никогда не должно брать много вещей. Кчему? Пару чистыхъ рубашекъ, и довольно. Здсь, врно, ваши рисунки? Вы много сняли видовъ?
Джобъ пытался отвчать, но уста его были скованы.
— Постойте, я хочу посмотрть вашъ портфель. Вы не знаете, мистеръ Джоэль, я большой охотникъ до рисунковъ, и у меня есть, могу похвастать, прекрасное собраніе видовъ Англіи и Шотландіи… Гд ключъ отъ сундука?. Да онъ не запертъ! (Винксъ открылъ ящикъ: на верху въ самомъ-дл лежала какая-то бумага). Какъ, мистеръ Джоэль, скиццы? Право? Юмористическіе скиццы? Ха, ха, ха! Хорошо… Очень хорошо.
Джобъ въ ужасномъ смущеніи, и стараясь подавить его всми мрами, подошелъ къ Винксу полюбоваться въ первый разъ въ жизни на произведеніе своего рисовальнаго дарованія. И что жъ онъ увидалъ? На оборот предсмертной рчи одного славнаго вора лошадей, отпечатанной на полулист бумаги, нарисована была перомъ и чернилами вислица, — два столба и перекладина, Фантастически составленные изъ дтскихъ коралловыхъ игрушекъ, и между столбами человкъ, повшенный по всмъ правиламъ искусства, съ чернымъ колпакомъ на глазахъ и съ головою, наклоненною всторону.
— Странный сюжетъ! продолжалъ Винксъ, очень странный! А что тутъ подписано внизу?… Ого! вижу, вижу: Конецъ Вилліама Тикета. Ха, ха, ха! забавно…… Я, признаться вамъ по совсти, не люблю этого рода сюжетовъ, но вашъ рисунокъ выполненъ превосходно. Вы отлично рисуете.
У Джоба потемнло въ глазахъ, и онъ легъ опять на постель, дрожа какъ осиновый листъ отъ ужаса. Голосъ потухъ въ его груди. Онъ лежалъ, пригвозженный къ кровати зловщимъ предсказаніемъ, и медленно умиралъ со страху. Винксъ, въ которомъ любопытство одерживало верхъ надъ приличіемъ, пошелъ еще искать рисунковъ въ сундук своего госта. Рисунковъ боле не было. Винксъ нашелъ только грубое и грязное платье, котораго плебейскій покрой поразилъ его необычайнымъ изумленіемъ.
— Ваше платье, мистеръ Джоэль? вскричалъ онъ съ комическимъ выраженіемъ: ваше?
И, говоря это, онъ держалъ далеко отъ себя, двумя пальцами, за конецъ, какъ змю, старые холстинныя панталоны, очевидно опасаясь, чтобы они не обвились около его руки и неужалили. Онъ ждалъ отвта, но подобное ожиданіе было неумстно: могъ ли Джобъ говорить, когда къ ужасу, какимъ его поразилъ злодйскій рисунокъ, присоединилось еще то остолбененіе, въ какое приходитъ человкъ, узнавая свои собственные панталоны? Это уже было свыше его силъ, умственныхъ и тлесныхъ!
Въ сундук дйствительно заключался весь гардеробъ Джоба Пиппписа, его синяя камлотовая куртка, его старый жилетъ нкогда огненнаго цвту, его черный галстукъ, его сапоги съ заплатками, и прочая. Винксъ посмотрлъ еще на адрессъ.
— Это неслыханная исторія! восклицалъ честный
Винксъ, выбрасывая по-одиначк вс эти вещи на полъ. Это ужасъ! Это срамъ! Это должна быть какая-нибудь глупая шутка! какая-нибудь пошлая мистификація! (Джобъ улыбнулся въ знакъ согласія.) Потха безмозглаго остроумія!… (Джобъ пожалъ плечами изъ жалости объ ея изобртателяхъ.) Я доберусь до истины! (Джобъ махнулъ рукою, какъ-бы желая сказать, что это не стоитъ труда.) Нтъ, мистеръ Джоэль, я непремнно узнаю, кто это сдлалъ! Я отыщу проказниковъ! Въ моемъ дом! моему гостю!… Нтъ, я не допущу такой наглости! Нтъ, нтъ, это не водится между порядочными людьми! Я хочу знать, кто осмлился…
И лице Винкса вдругъ озарилось свтлою мыслію.
— А! постойте! Теперь я догадываюсь. Теперь я знаю, чья это выдумка. Это не кто иной какъ…
И въ то самое мгновеніе дверь отворилась настежь. Вошелъ рчной герой, Франкъ Тритонъ.
— Здравствуйте, любезный Джоэль! какъ можете? Здоровы? очень радъ, сказалъ поститель съ той свободною любезностью, которою отличаются истинно-благовоспитанные люди.
Джобъ томно улыбнулся Франку, и зажмурилъ глаза, потому что окело его кровати вдругъ выросъ ивовый кустарникъ, и свтлая, сребристая рка потекла поперегъ комнаты.
— Здоровы? повторилъ Франкъ, и подошелъ къ Винксу, чтобъ пожать ему руку, но Винксъ выпрямился, и съ достоинствомъ посмотрлъ ему въ глаза.
— Мистеръ Тритонъ! торжественно сказалъ Винксъ: ежели вы дворянинъ и честный человкъ…
— Ого! вскричалъ Тритонъ, по-видимому не привыкшій къ этому образу заклинанія. Ого! Что за чортъ?
Винксъ сбился съ своего предисловія, и началъ da capo: ‘Мистеръ Тритонъ, ежели вы дворянинъ, и честный человкъ, то вы мн скажете, что это значитъ?’ И, устремивъ свой указательный палецъ на ящикъ, а глаза на Франка, онъ предсталъ воплощеннымъ демономъ вопрошенія.
— Это? сказалъ Франкъ своимъ ледянымъ голосомъ.
— Да! это. И это и это и это, возразилъ Винксъ, поочередно указывая на разбросанныя по полу остатки бывшаго Пиппинса.
Франкъ прибгнулъ къ обыкновенной уловк открытаго преступленія: онъ хотлъ смяться, но Винксъ остановилъ его.
— Нтъ, сударь, это не смшное дло, оно можетъ имть важныя послдствія. Дло идетъ о моей чести, которую я считаю оскорбленною, и я опять васъ спрашиваю, знаете ли вы это платье.
Тритонъ опустилъ голову на грудь чтобъ скрыть улыбку, и, не зная что отвчать, сталъ перекидывать тросточкою злополучное платье Джоба.
— Ну, этого довольно! сказалъ Винксъ. Довольно, дло кончено. Я вижу, что это твоя шутка, Франкъ, и, признаюсь теб, шутка очень неприличная. Какъ она покажется господину Джоэлю, я этого не знаю, только… Полно, сударь! ни слова! вы не можете отрекаться. Теперь я все помню: когда я говорилъ о сундук господина Джоэля, кром васъ и господина Вигмора никого тутъ не было. При имени Вигмора, Франкъ началъ вертть тросточкою, а Джобъ громко прокашлялъ, чтобы заглушить этотъ непріятный звукъ: и вдругъ въ сосдней комнат раздался нжный, тоненькій кашель. Только я повторяю, что какъ бы на это не смотрлъ господинъ Джоэль, а что касается лично до меня…
Винксъ, не зная какъ окончить фразу, взглянулъ на Джоба, котораго лице, судорожно искривленное, и дрожащія губы, показывали въ это время сильное душевное волненіе. Этотъ разговоръ о чести, и эта вдова съ своимъ кашлемъ, этотъ Вигморъ, который являлся везд какъ кровавое привидніе, повергли бднаго парикмахера въ отчаяніе. Добродушный Винксъ принялъ его страхъ за припадокъ сильнаго благороднаго гнва, и испугался. Возвращаясь вдругъ къ своей природной кротости, онъ вздумалъ явиться примирителемъ, чтобы предупредить слдствія Джобова ожесточенія. ‘Это очень не хорошо, сказалъ Винксъ съ заботливымъ безпокойствомъ: это очень глупо со стороны Франка, но онъ, знаете, острякъ, — а остроумные люди часто бываютъ сумасшедшіе, — но Франкъ, если бъ только онъ захотлъ оставить свое остроуміе, увряю васъ, былъ бы славный малой, — и поэтому господинъ Джоэль благоволитъ простить теб эту шутку и не станетъ думать о тряпь, присланномъ въ сундук.’
Джобъ пошевелился для отвта, ни языкъ его еще былъ нмъ.
— Поди, поди, теб прощаютъ. Забудьте, сударь, объ этомъ. Общайте мн, мой дорогой Джоэль, что вы гн будете думать объ этой мистификаціи. Вы не будете думать? да?
— Я…… я постараюсь…… забыть великодушно, отвчалъ Джобъ.
— Вотъ это благородно! Храбрые люди всегда великодушны, и человкъ, который въ состояніи броситься въ рку…..
Джобъ жалко посмотрлъ на Винкса.
— Ну, ну, хорошо, я не буду упоминать объ этомъ боле! Но вы дружески пожмете руку Франка. (Джобъ хотлъ протянуть руку, но не осмлился.) Поди сюда, Франкъ: я долженъ видть васъ друзьями, рука въ рук, я непремнно хочу видть…
И въ могущественномъ порыв человколюбія, Винксъ вытащилъ руку Джоба изъ-подъ одяла, притянулъ Франка бечевой, сложилъ ихъ руки, и, сколотивъ об своей собственною, началъ трясти ихъ изъ всей силы, чтобы взболтать обоюдную дружбу.
— Теперь я счастливъ! вскричалъ Винксъ.— Теперь я совершенно счастливъ! повторилъ онъ, быстро расхаживая по комнат, и побжалъ къ жен, вн себя отъ радости, что посадилъ древо міра.
Джобъ, оставшись съ Тритономъ, хотлъ пуститься въ погоду, но Франкъ предложилъ нижеслдующій вопросъ: Скажите, сдлайте милость, давно-ли вы знакомы съ господиномъ Вигморомъ?
За минуту, Джобъ имлъ намреніе повернуться на бокъ для вступленія въ бесду съ Франкомъ, но этотъ вопросъ, произнесенный значительнымъ тономъ, пронзилъ его на-сквозь, и пригвоздилъ спину его къ тюфяку. Джобъ только вздохнулъ.

ГЛАВА XI.

— Скажите, сдлайте милость, давно вы знакомы съ капитаномъ Витморомъ? съ свирпымъ хладнокровіемъ повторилъ Франкъ свой прежній вопросъ.
У Джоба кровь застыла въ жилахъ. Онъ отвчалъ:
— Нтъ…… я съ нимъ незнакомъ.
— Странно!…… Ммъ! А мн показалось, какъ-будто онъ узналъ васъ во время обда.
— Нтъ, повторилъ Джобъ нсколько приличнйшимъ голосомъ.
— Какъ же! онъ еще, помнится, намкалъ на вашу прежнюю болзнь. Не спрашивалъ ли онъ васъ о… о зубной боли?
— Никогда въ жизни не видалъ я его до встрчи у господина Винкса, сказалъ Джобъ, и онъ сказалъ сущую правду, потому что, если вы хорошо помните, онъ былъ пьянъ и спалъ въ первое свое знакомство съ Вигморомъ въ хижин.
— Онъ, мн кажется…… порядочный человкъ? примолвилъ Франкъ сомнительно, на что Джобъ не отвчалъ ни слова.— Однако жъ, продолжалъ Франкъ помолчавъ немного, это очень, очень странно!
— Я думалъ, напротивъ, что онъ вашъ старинный пріятель, замтилъ Джобъ, ободренный тономъ Франка, который, казалось, не слишкомъ жаловалъ его злодя, и любопытствуя узнать что-нибудь о проклятомъ Вигмор. Вдь вы друзья съ нимъ?
— Только знакомцы, и очень поверхностные. Я разскажу вамъ, мистеръ Джоэль, какъ это было. Вы слышали, что я бился объ закладъ съ Дельфиномъ о томъ, кто лучше изъ насъ плаваетъ? Это случилось въ гостинниц, когда я возвращался изъ Лондона. Вигморъ былъ тутъ и разговаривалъ съ Дельфиномъ о плаваніи. Вотъ и поводъ къ знакомству. Вигморъ разсказывалъ, что онъ когда-то состязался съ Дельфиномъ на Темз, и проигралъ ему пари, однако жь онъ утверждалъ, что Дельфинъ плаваетъ весьма посредственно, и что онъ слышалъ объ одномъ человк изъ здшнихъ помщиковъ, который въ состояніи побдить его. ‘Кто онъ таковъ?’ спросилъ я.— Нкто Франкъ Тритонъ.— ‘Да это я!’ — Вы?— Конечно! И, признаться, самъ онъ подстрекнулъ меня къ вызову Дельфина. По рукамъ, дло слажено, и мы избрали его въ свидтели. Но господинъ Винксъ уже разсказывалъ вамъ, чмъ это кончилось! Какой-то мошенникъ укралъ мое платье, оставивъ меня безъ всего. Вы можете себ представить мое положеніе, когда я вышелъ изъ воды! (Джобъ могъ себ представить.) Безъ Вигмора, не знаю, что бы я сдлалъ. Онъ принялъ живйшее участіе въ моемъ приключеніи, ужасно взбсился на вора, искалъ его въ кустарникахъ и клялся, что удушитъ этого негодяя собственными руками, ежели только его поймаетъ… Что съ вами, мистеръ Джоэль?
— Ничего, такъ, колотье въ боку.
— Онъ былъ такъ добръ, что самъ побжалъ искать для меня одежды въ ближайшую хижину, и черезъ нсколько минутъ принесъ….. вотъ это самое платье, которое вы видите здсь на полу. Онъ занялъ его у хозяйки.
— Въ самомъ дл? произнесъ Джобъ, уныло посматривая на свое родное имущество.
— По-крайней-мр онъ такъ говорилъ. Но дло въ томъ, любезный Джоэль, что никто не любить быть поддтымъ: бездльникъ, который похитилъ мое платье, во-первыхъ укралъ тоже мои деньги…… Вы первый, которому я признаюсь въ этомъ.
Тутъ Франкъ дружески взялъ руку Джоба, и прибавилъ:
— Сдлайте милость, никому не говорите о томъ, что у меня украли и деньги!
— Будьте уврены, что никому не скажу ни слова! твердо произнесъ Джобъ.
— Я не люблю, чтобы надо мной смялись Что касается до мошенника, который ихъ укралъ, то ему не миновать заслуженной награды. Онъ скоро кончитъ поприще свое на вислиц, и я уже вижу петлю на его ше…
Джобъ мгновенно закутался съ головой въ одяло, со страху.
— Что такое? Вамъ дурно?
— Дурно!…
— Стаканъ воды.
Джобъ выпилъ воду, которую налилъ ему Франкъ.
— На меня поминутно находитъ тошнота и ознобъ посл кровопусканія….. И Виг….. Вигморъ занялъ это платье у хозяйки хижины?
— Какъ онъ говоритъ. Но, между нами будь сказано, я не побожусь, что онъ не содралъ его съ костей какого-нибудь висльника.— Посмотрите, Джоэль, присовокупилъ ораторъ, поднявъ съ земли куртку концомъ тросточки: вдь это совершенно покрой Нюгатской тюрмы?
— Совершенно, сказалъ Джобъ, и, чтобы скоре перейти къ другому предмету, онъ спросилъ: — Почему жъ вы подозрваете Вигмора?
— Я вамъ скажу. Будучи тронутъ его дружескою вжливостью, я пожелалъ доставить ему знакомство моего друга Винкса, и привезъ этого человка сюда. Здсь, въ одномъ разговор…… Что это за шумъ?
Въ сосдней комнат послышались звонкіе женскіе голоса, смхъ, шарканье, перестановка стульевъ.
— Это у вашей сосдки, сказалъ Франкъ. Что, она уже здорова?…… Ха, ха, ха!— Джоэль, прибавилъ онъ, приложивъ палецъ къ носу и лукаво улыбаясь: вы, право опасный человкъ! Винксъ замчаетъ….. Но, послушайте, это не водится: вы вскружаете головы нашимъ вдовамъ, и однимъ своимъ появленіемъ, говорятъ, уничтожили вс мои долговременные труды. Мы будемъ драться на пистолетахъ……
Франкъ вдругъ остановился, увидвъ, что у дверей стоитъ Винксъ.
— Чтоооо? спросилъ протяжно Винксъ, услышавшій два послднія слова.
— Ничего, отвчалъ Франкъ.
— Одньтесь, любезный Джоэль, сказалъ Винксъ Джобу: одньтесь скоре и пожалуйте сюда. Миледи вотъ въ этой комнат, у вдовы, она скоро выйдетъ, и зы увидите, что за чудесная женщина. Что ваша вдова! Посмотрите-ка ее! Я познакомлю васъ съ ея мужемъ. Надюсь что вы еще друзья между собою? быстро спросилъ онъ Франка, съ недоврчивостью глядя ему въ лице.— Что, друзья еще? сказалъ онъ Джобу.
— Безъ сомннія. Прощайте, Джоэль!…
И тутъ Франкъ понизилъ голосъ, однако жъ не столько, чтобы внимательный Винксъ кое-чего не разслышалъ: Помните ли, что вы мн общали?…. Пожалуйста, ни слова! ни одного слова! Особенно Винксу!— Прощайте, до свиданія, мы увидимся, сказалъ онъ вслухъ, и ушелъ.
Винксъ стоялъ посередин комнаты, и мысленно благословлялъ звзды за то, что он во время привели его сюда. ‘Такъ это только притворное примиреніе! Драться на пистолетахъ! не говорите ни слова Винксу! до свиданія, увидимся!— Ого!…… Хорошо, хорошо. А какъ, увидимъ! Слава Богу, въ Англіи есть полиція,’ — все это простучало въ черепъ Винкса съ неимоврною быстротою, и онъ, скрывая свою проницательность, опять обратился къ Джобу. ‘Вы пожалуете къ намъ? Приходите непремнно. Джонъ, убери отсюда эти лохмотья. Ко мн пріхало нсколько человкъ моихъ друзей, съ которыми вы должны познакомиться. Я оставилъ миледи у вашей сосдки…. Ха, ха, ха!…… чудеса происходятъ на бломъ свт….. Да вотъ онъ, вотъ ея мужъ. Посмотрите въ окошко! Сиръ…..
Джобъ приподнялся съ постели, и, несмотря на деревья, которыя заслоняли часть террасы, ясно увидлъ между двумя кустами розъ столь хорошо извстный ему парикъ сиръ Сципіона Меникина. Джобъ полу-мертвый повалился на подушки.
— Прійдете вы къ намъ? спросилъ Винксъ, стоя задомъ къ Джобу и лицемъ къ саду, въ которомъ расхаживалъ сиръ Сципіонъ.
— Ввечеру, постараюсь.
Полный сомннія взглядъ Винкса, заставилъ Джоба повторить общаніе съ особенною торжественностью, и хозяинъ, притворившись довольнымъ, ушелъ. Я говорю — притворившись, потому что Винкса не проведешь!
И вотъ Джобъ снова подъ одною крышею съ сиръ Сципіономъ и съ леди Меникинъ! съ тою, которой розовый ротикъ, былъ причиною всхъ его несчастій! съ тмъ, чье неумолимое правосудіе грозило ему уголовнымъ судомъ! Въ двадцатый разъ уже спрашивалъ Джобъ самого себя, что ему длать, когда взоръ его упалъ, нечаянно на рисунокъ, сдланный перомъ и чернилами и изображающій печальную кончину Вилліама Тикста. Роса ужаса покрыла его холодное тло. И страхъ Джоба былъ довольно основателенъ, потому что, когда Джонъ уносилъ вмст съ ящикомъ, скромное платье, которое покрывало Пиппинса въ дни его невинности, Винксъ и сиръ Сципіонъ попались слуг на встрчу, и баронетъ, лишь-только болтливый хозяинъ показалъ ему знаменитый костюмъ, присланный его благодтелю, тотчасъ узналъ куртку и жилетъ бездльника, который воруетъ поцлуи, разскаетъ прозжимъ артеріи и вытаскиваеть часы изъ кармановъ, всю ливрею своего придворнаго цырюльника. ‘Нтъ ни какого сомннія, что этотъ мошенникъ, сказалъ сиръ Сципіонъ,— а никто въ свт не произносилъ слова ‘мошенникъ’ живописне и звучне чмъ сиръ Сципіонъ, отъ частаго употребленія, — что этотъ мошенникъ присоединился къ шайк воровъ и бродягъ въ окрестностяхъ. Онъ долженъ непремнно быть здсь. Его отыщутъ! И вотъ, сударыня, прибавилъ онъ обращаясь къ леди Меникинъ: вотъ какого человка вы защищали!’ Леда Меникинъ ничего не отвчала, но, пользуясь правомъ прекраснаго пола, она заслонила себ глаза отъ солнца носовымъ платкомъ. Одинъ только носовой платокъ знаетъ сердце женщины и вс его тайны! И еще разъ спросилъ Джобъ, что длать? Но посл этого разговора, который происходилъ подъ его окнами, благоразуміе отвчало ему ршительно — бжать!…. Бжать! оставить все! мужественно отказаться отъ этой мягкой постели, отъ этихъ вкусныхъ блюдъ, отъ всей этой суеты мірской, и бжать! Одной вдовы жаль: но что значитъ вдова въ сравненіи съ жизнію! Бракъ — сомнительное благо, а висть — явное зло. Притомъ Вигморъ!…. Но я не хочу разскать ножомъ страстнаго анатомиста чувствъ, мыслей и страданій Джоба, потому что это значило бы писать новый ‘Послдній день приговореннаго къ смерти’, — книгу, въ которой я не нахожу ни какого смыслу. Уже наступилъ вечеръ, уже заблистали звзды, уже соловей началъ свою плнительную псню, — впрочемъ, звзды можно выпустить, потому что небо покрыто было облаками, уже Джобъ обдумалъ свой планъ. Отъ всталъ съ постели, одлся, тихонько подошелъ къ двери, еще тише повернулъ ручку замка. О горе! дверь заперта ключомъ извн.
Холодный потъ выступилъ ца его лиц.
Джобъ долго сидлъ на стул подл двери, обремененный черными мыслями. Комната его выходила на лстницу. На лстниц раздался громкій разговоръ.
— Куда тебя чортъ носить, Филиппъ? Врно въ кабакъ! Тебя принесли, что ли, или ты самъ пришелъ?
— Ну вотъ! въ кабакъ! Я уже три недли вина въ глаза не видалъ.
— Гд же былъ? Мы везд искали тебя къ ужину.
— Въ мстечко здилъ.
— Зачмъ?
— Баринъ посылалъ за приходскимъ констеблемъ.
— Ну, что, привезъ ли ты его?
— Привезъ.
И въ то же время послышались на лстниц тяжелые шаги, но отголоску которыхъ Джобъ мигомъ узналъ оффиціальные сапоги грознаго блюстителя благочинія.
— Сюда, сударь! раздался прежній голосъ. Пожалуйте!
Джобъ вскочилъ съ своего стула. Другой, на его мст, упалъ бы въ обморокъ: но вы не знаете Джоба. Въ минуты великой опасности, онъ одушевляется геройскою ршимостью и превосходитъ самого себя. Сиръ Сципіонъ! Платье! Вигморъ! Франкъ Тритонъ! Вислица на рисунк! Дверь, запертая снаружи! И констебль въ добавокъ! Человкъ съ благороднымъ сердцемъ, въ такихъ случаяхъ выскакиваетъ въ окно. Окно было не выше какъ въ дна человческихъ роста. Въ саду господствовала темнота. Связавъ дв простыни вмст, Джобъ продлъ ихъ въ сердце, вырзанное во внутреннимъ ставн, и благополучно спустился на террасу. Отсюда онъ побжалъ прямо, въ надежд добраться гд-нибудь до забора, но въ незнакомомъ саду, ночью, при этомъ множеств извилистыхъ дорожекъ, невозможно было не заблудиться. Джобъ ходилъ цлый часъ, два раза проклятыя дорожки, обратно приводили его къ дому, два раза онъ со страхомъ побжалъ отъ него въ противоположную сторону, наконецъ совершенно онъ потерялъ голову въ этомъ лабиринт, и бродилъ уже на удачу. Отчаяніе сжало его сердце. Джобъ плакалъ….. Да! Джобъ плакалъ.
Была лужайка. Черезъ эту лужайку шла дорожка. По этой дорожк плелся бдный Джобъ, обливаясь горькими слезами, какъ вдругъ явились изъ-за деревъ дв темныя, мрачныя, страшныя человческія фигуры, которыя шли къ нему на встрчу. Джобъ задрожалъ и остановился. Спрятаться было негд. Онъ бросился немного всторону и припалъ къ земл, на трав.
Дв мрачныя фигуры прошли мимо его, и остановились у скамейки, въ нсколькихъ шагахъ отъ мста, гд онъ лежалъ. Одна мрачная фигура присла, другая мрачная фигура стояла.
— Какая роскошная ночь! сказала сидячая фигура.
— Что жъ теперь будетъ, сударыня? сказала стоячая фигура.
— И, нечего бояться. Онъ запертъ въ своей комнат, и его стерегутъ. Констебль здсь!
‘И ты противъ меня!’ горестно произнесъ Джобъ въ душ своей, какъ Юлій Цезарь, потому что онъ явственно различилъ при этихъ жестокихъ словахъ голосъ вдовы.
— Неужели его повсятъ, сударыня?
Сидячая фигура не отвчала ни слова, и казалась погруженною въ глубокую задумчивость.
— Повсить господина Джоэля!…… дворянина! это ужасъ, продолжала стоячая фигура съ нжнымъ негодованіемъ.
Джобъ дрожалъ всмъ тломъ. Вдова молчала. Спустя нсколько минутъ, она спросила разсянно: — Что ты говоришь?
— Я говорю вс про то, что этотъ высокій, толстый господинъ сказалъ мн въ день рожденія Остиньки. Онъ говорилъ: ‘Господинъ Джояль вамъ очень нравится, а его скоро нов…….
— Перестань! сказала вдова.
Продолжительное молчаніе. Слышны только легкіе вздохи сидячей фигуры.
— Но я вс думаю, сударыня, о томъ куда двался вашъ брилліантовый фермуаръ. Это непонятно! Когда вы упали въ обморокъ за обдомъ, и этотъ высокій господинъ принесъ васъ на рукахъ въ розовую комнату, я очень хорошо помню, у васъ на ше не было фермуа…
Тутъ трава попала въ ноздри Джобу, и онъ чихнулъ.
— Филиппъ? быстро спросила задумчивая госпожа.
— Нтъ! это мужчина!…. вскричала горничная съ боле обширнымъ знаніемъ предмета, и об бросились бжать со страху назадъ, откуда пришли.
Горничная, какъ легкая двушка, умчалась быстре серны. Вдова, какъ барыня, не могла бжать такъ скоро, и чтобы сократить путь, избрала діагональное направленіе потрав, черезъ лужокъ, налетла на лежащаго Джоба и упала прямо въ его объятія.— ‘Это я!…. Я, твой Джоэль!’ сказалъ онъ вполголоса, не выдержавъ и забывъ опасность, констебля, все. ‘Это я!’ И въ удостовреніе истины словъ своихъ, приложилъ къ губкамъ вдовы формальный поцлуй, сильно прижимая ее къ сердцу. Крикъ испуга, который готовъ былъ вырваться изъ груди вдовы, остался безъ употребленія.
— Какой вы проказникъ, сказала она тихо высвобождаясь изъ рукъ Джоба. Посл такой болзни ходить ночью по трав! Воротитесь тотчасъ въ свою комнату!
— Невозможно! вскричалъ онъ, вдругъ вспомнивъ о своемъ положеніи и выпуская вдову изъ своихъ объятій. Невозможно! Участь моя ршена!
— Что вы говорите!
— Я говорю, что участь моя ршена!…… Но гд бы я ни былъ, миледи, что бы со мной на случилось, воспоминаніе о вашихъ прелестяхъ, о вашихъ добродтеляхъ, о сладкомъ времени болзни, проведенномъ въ голубой комнат… Ахъ, миледи!….. я несчастнйшій человкъ въ мір!
— Я все знаю. Господинъ Винксъ разсказывалъ мн всю исторію Но какъ же вы здсь? Вы были заперты?
— Да, да! сказалъ Джобъ, содрогаясь при одной мысли объ этомъ.
— И вы ушли? зачмъ?
— Я долженъ былъ уйти… Все кончено!
— Кончено?…… Несчастный!…… вы пролили его кровь!
— Да! отвчалъ Джобъ, жалкимъ голосомъ, полагая, что она говоритъ о сиръ Сципіон. Но я сдлалъ это безъ всякаго худаго намренія. Я считалъ своимъ долгомъ…
— Безъ сомннія! Но свтъ, мистеръ Джоэлъ, о лучшихъ нашихъ намреніяхъ судитъ всегда… А гд же… А гд жъ онъ теперь?
— Здсь, въ сельц!…… въ дом!
— И это врно?
— Какъ нельзя боле. Я самъ видлъ между кустовъ его голову…..
— Охъ!…… охъ!…… Джоэль! вскричала вдова, плача и закрывая лице руками: охъ!…… что вы сдлали? что теперь будетъ?…… Они васъ поймаютъ!….. Здсь уже есть полиція! Вы погибли! Ваша драгоцнная жизнь сдлается жертвою жестокихъ законовъ…. Ахъ, Джоэль (и говоря это, она нжно прислонила голову къ его плечу), они васъ повсятъ!..
Ну, воля ваша, а это ужъ слишкомъ! Джобъ много претерплъ въ послдніе пять или шесть дней, онъ довольно храбро перенесъ вс мученія, вс несправедливости, вс насмшки, но этого трогательнаго подтвержденія никакъ не могъ онъ вынести. Онъ зарыдалъ, и слезы Джоба потекли ручьемъ на шляпку леди Кенди, между-тмъ какъ его рука судорожно обвивалась около ея таліи.
— Но здсь не мсто для насъ, сказала вдругъ вдова: то есть, для васъ, Джоэль. Вы должны бжать…. выхать изъ Англіи. Черезъ нсколько времени все забудутъ, вы возвратитесь, и тогда…..
— Да, миледи, вы правы. Это было бы самое лучшее средство, самое благоразумное… Но, такъ какъ вы оказали мн столько благосклонности, то я долженъ признаться передъ вами, что не могу оставить Англіи безъ…
— Нтъ, нтъ, Джоэль!
— Не могу пуститься за…
— Посл, посл!
Не могу тронуться съ мста безъ…… (денегъ хотлъ сказать Джобъ, но у вдовы не достало терпнія).
— Честный ли вы человкъ, мистеръ Джоэль? живо спросила она.
— О, не сомнвайтесь въ этомъ! воскликнулъ Джобъ съ удивительною смлостью, кладя руку на сердце, вмсто заемнаго письма.
— Такъ…… такъ…… такъ и моя судьба ршена. Прощай, Англія Джоэль, я твоя навсегда! вскрикнула чувствительно вдова и бросилась на шею Джобу, у котораго согнулись колни подъ тяжестью этой новой отвтственности.
Велико было изумленіе Джоба, страненъ былъ и самый казусъ. Уходя отъ петли, вмсто денегъ достать на дорогу вдову, этого, я думаю, ни съ кмъ еще не случалось. Какъ быть? Брать ли, или не брать?…… Взять — не что, но куда дваться, на одной вислиц съ женой?…… Джобъ не выдержалъ, взялъ. Висть, такъ висть вдвоемъ!
И въ эту минуту раздались со всхъ сторонъ громкіе клики. Сиръ Сципіонъ и Винксъ кричали во вс горло для ободренія поимщиковъ.
— Время дорого! вскричала вдова. Сюда!…… по этой дорожк!…… вотъ сюда, сюда!
Госпожа Кенди прыгнула въ кусты, Джобъ безмолвно пошелъ за нею, дивясь самъ своему положенію, клики поминутно усиливались, и кто-то выстрлилъ изъ пистолета, — какъ далеко, не знаю, — Джобъ божился, что у него подъ носомъ. Но предоставимъ бглецовъ ихъ судьб, пока они уходятъ, я объясню вамъ, что значилъ этотъ шумъ.
Винксъ, смертельно страшась вспыльчивости Джоба, заперъ его замкомъ, для того чтобы воспрепятствовать неизбжной, по его мннію, дуэли между его благодтелемъ, Джоэлемъ, и его другомъ, Тритономъ, о которой онъ разсказалъ всмъ съ величайшею достоврностью. Это сдлано было по совту сиръ Сципіона, въ мудрость котораго онъ излилъ горечь своего сердца, и отчаяніе свое по случаю ‘такой исторіи’, происходящей въ его дом. Для большей безопасности они позвали еще полицейскаго чиновника, который долженъ былъ арестовать обоихъ противниковъ, какъ скоро поднято будетъ оружіе. Принявъ вс мры благоразумія, долго ждали они, не позвонитъ ли Джобъ, для того чтобы его выпустили, наконецъ Винксъ самъ пошелъ къ нему, вмст съ сиръ Сципіономъ, съ тмъ чтобы его уговаривать соединеннымъ краснорчіемъ. Входя въ голубую комнату, — какое счастіе для Джоба, что онъ во время избгъ этого посщенія! они, вмсто знаменитаго гостя, нашли только отворенное окно и простыни на ставн. Для Вилкса дло было ясне солнца: его гость, руководимый глубокимъ чувствомъ мнимаго долга чести, улизнулъ въ окошко, чтобы не опоздать на мсто роковаго вызова и не прослыть трусомъ посл претерпнной обиды. Это было тмъ очевидне, что въ то же самое время исчезъ и Франкъ. (А Франкъ просто ухалъ, не простившись, къ одному изъ сосдей — пить: онъ общалъ почтенному сосду непремнно явиться ввечеру по этому важному длу, для котораго собирались многія опоры портвейна и хереса). Тутъ вооружили всхъ каммердинеровъ, лакеевъ, буфетчиковъ, поваровъ, псарей, конюховъ, и они, подъ личнымъ предводительствомъ Винкса и сиръ Сципіона, разсыпались по цлому околотку ловить смертоубійцъ. Экспедиція не достигла своей цли, потому что поимщики дйствовали за садомъ, а Джобъ былъ въ саду, въ нсколькихъ шагахъ отъ дома, въ объятіяхъ прекрасной вдовы. Но они вмсто Джоба поймали трехъ воровъ, которые, свернувшись какъ ежи, лежали въ крапив подъ заборомъ во ожиданіи благопріятнаго часа, когда вс уснутъ въ сельц. Этотъ почтенный тріумвиратъ состоялъ изъ Финіаса, Мортлека и Бетса. Бетсъ выстрлилъ изъ пистолета, и сдался, другіе даже не защищались. Возвратимся къ любовникамъ.
Они благополучію вышли на большую дорогу, пробжали мостъ, ведущій къ деревн, и увидли почтовую карету, которая остановилась передъ харчевнею. Вдова обладала убдительными доводами, которые мигомъ ршили почталіона взять ее и Джоба и скакать безъ остановки. По извстнымъ мн причинамъ я не желаю описывать того, что происходило въ карет, въ которой они были одни. Но едва счастливые любовники отъхали полторы мили отъ Ледибердъ-лоджа, какъ вдругъ кто-то удержалъ ихъ стремленіе. ‘Стой! деньги!’ заревлъ грубый голосъ, и лошадиная голова заглянула въ окно кареты. Вдова вскрикнула — ‘Вигморъ!’ и со страхомъ вынула кошелекъ. Джобъ, пряча лице въ уголъ, протянулъ руку чтобы подать добычу разбойнику, но, къ удивленію, никто не принималъ ея. Лошадь стояла передними ногами на коленяхъ, и всадникъ, сидя на задней части спины, изо всей силы колотилъ шпорами животное, которое никакъ не хотло подняться. Почтальонъ, примтивъ это, къ счастью догадался ударить по лошадямъ, и вдова съ Джобомъ ускакали. На другой день Вигмора нашли мертвымъ въ тотъ мст: онъ былъ весь избитъ копытами. Теперь, какъ вся опасность для нашего героя прошла, то можно откровенно сказать, что онъ былъ бы повышенъ, если бъ сиръ Сципіонъ или кто-нибудь узналъ его въ дом этого честнаго Винкса. Дло въ томъ, что Франкъ не все сказалъ: онъ утаилъ, что, вмст съ платьями и деньгами, у него украли также коня, на которомъ онъ пріхалъ къ рк, — прекраснаго коня и только имвшаго тотъ порокъ, что любилъ порой становиться подъ всадникомъ на колни, а какъ платье нашли бъ у Джоба, то онъ же, Джобъ, отвчалъ бы и за лошадь, а какъ за лошадь въ Англіи человка вшаютъ какъ тряпку, то вы можете себ представить, какъ печально кончилъ бы свое поприще добрый и невинный юноша за то, что не выдержалъ и поцловалъ коралловыя губки леди Меникинъ, за то, что не выдержалъ и сказалъ, что онъ не обольщалъ ея, за то, что онъ не выдержалъ и изъ состраданія пустилъ кровь своему врагу, за то, что не выдержалъ, и признался, что находящіеся у него часы — не его, за то, что не выдержалъ, и, будучи безъ рубашки, одлся въ найденное въ лсу платье, и за прочее.
Чмъ же кончилась исторія?
Ничмъ! Финіаса, Мортлека и Бетса повсили. Скинска, мнимаго Вигмора, убила Франкова лошадь. Полли вышла замужъ за того же полицейскаго, который прізжалъ къ Винксу, и носила фермуаръ леди Кенди.
А Джобъ.
Джобъ ушелъ за границу съ вдовою, женился на ней, совершилъ свой tour по Европ, послалъ новые часы сиръ Сципіону, и безъименно пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ Франку Тритону за его платье, и жилъ очень весело. Однажды, гулялъ онъ съ своей супругою по Набережной Темзы, вдругъ, покинувъ ея руку, вскочилъ на перила и бросился въ воду.
Какъ? что! По какому поводу?
Ну не выдержалъ! Что прикажете длать!…..
Вдова была такая капризная, такая сварливая, что изъ рукъ вонъ. Не выдержалъ и

Конецъ!

Blackwood’s Magazine.

‘Библіотека для Чтенія’, т. 18, 1836

Английская_литература
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Джианетта, Английская_литература, Год: 1901
  2. Девятое июня, Английская_литература, Год: 1857
  3. Молитвенник моей жены, Английская_литература, Год: 1872
  4. Бой Новильосов (Novillos) в Мадрите, Английская_литература, Год: 1835
  5. Выиграл самого себя, Английская_литература, Год: 1871
  6. Шотландские народные сказки и предания, Английская_литература, Год: 1967
  7. Каторжник, Английская_литература, Год: 1859
  8. Смелая женщина, Английская_литература, Год: 1872
Электронная библиотека