Драмы, приписываемые Шекспиру, Стороженко Николай Ильич, Год: 1902

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Н. Стороженко.

Опыты изученія Шекспира.

Изданіе учениковъ и почитателей.

МОСКВА.
Типо-литографія А. В. Васильева и К®, Петровка, домъ Обидиной.
1902.

Драмы, приписываемыя Шекспиру

I. Іоркширская Трагедія.

Вопросъ о подлинности произведеній Шекспира основывается главнымъ образомъ на двухъ свидтельствахъ. Въ 1598 году современникъ Шекспира, критикъ Фрэнсисъ Миресъ, въ своемъ сочиненіи Сокровище Остроумія, (Palladis Tamia, Wit’s Treasury) длаетъ краткую характеристику поэтической литературы Англіи и при этомъ перечисляетъ все написанное до этого времени Шекспиромъ. Хотя въ миресовомъ списк нтъ ни Генриха VI, ни Укрощенія Строптивой, которыя Миресъ по всей вроятности считалъ не боле какъ передлками старыхъ пьесъ и потому не вполн принадлежащими Шекспиру, свидтельство его весьма важно для характеристики первой половины шекспировскаго творчества, ибо вс пьесы, перечисленныя Миресомъ, вошли въ первое полное собраніе драматическихъ произведеній Шекспира (London, 1623. In folio), предпринятое черезъ семь лтъ посл его смерти его товарищами-актерами Геминджемъ и Конделлемъ, которые не только хорошо знали все написанное Шекспиромъ, но, по ихъ собственнымъ словамъ, имли подъ руками даже подлинныя рукописи его произведеній. Повидимому, свидтельство перваго in folio должно было бы имть ршающее значеніе въ вопрос о подлинности Шекспировыхъ пьесъ, но этого не произошло отчасти благодаря небрежности самихъ издателей, которые, включивъ въ свое собраніе 36 драмъ, не включили въ него ‘Перикла’ — пьесу, вышедшую въ 1609 г., съ именемъ Шекспира, которая, по преданію, сообщаемому Драйденомъ, была первенцемъ его драматической музы. Исключеніе Перикла невольно наводило на мысль, что можетъ быть не одна пьеса Шекспира подверглась той же участи, припоминалось свидтельство Кэмдэна (въ одномъ изъ послднихъ изданій его Brittania), что Шекспиръ оставилъ посл себя 48 пьесъ и употреблялись усилія, чтобы отыскать двнадцать недостающихъ. Первый шагъ въ этомъ отношеніи былъ сдланъ издателями третьяго in folio произведеній Шекспира (London, 1663 г.), которые включили въ него, кром Перикла, еще шесть пьесъ, изъ которыхъ первыя три (Іоркширская Трагедія, Сэръ Джонъ Олдкэстлъ и Лондонскій Блудный Сынъ) вышли въ свтъ еще при жизни Шекспира съ его именемъ, а остальныя (Пуританка, Локринъ и Лордъ Томасъ Кромвель) съ его иниціалами. Конечно, обстоятельству этому нельзя придавать въ данномъ случа большого значенія, ибо въ эпоху Шекспира право литературной собственности охранялось закономъ слабо, и нарушители его только въ рдкихъ случаяхъ подвергались судебному преслдованію. Въ особенности законъ легко относился къ контрабанднымъ изданіямъ драмъ, которыя почти не считались литературными произведеніями. Когда современникъ Шекспира Томасъ Бодлей составлялъ въ Оксфорд свою знаменитую библіотеку, до сихъ поръ носящую его имя (Bodleian Library), онъ рзко высказался, что не приметъ въ нее такой рухляди (riffe-raffe), какъ театральныя пьесы. Продавъ свою пьесу трупп актеровъ, которые ставили ее на сцену, драматургъ переставалъ быть ея собственникомъ. Фактическимъ собственникомъ ея становилась труппа, въ интересахъ которой было держать пьесу въ тайн, чтобы не дать возможности другимъ труппамъ поставить ее на сцену. До какой степени актеры были ревнивы къ своей собственности видно изъ того, что изъ боле чмъ двухъсотъ пьесъ, игранныхъ труппой лорда Адмирала въ промежутокъ 1591—1601 гг. до насъ дошло только пятнадцать. Вотъ почему издатели перваго in folio могли предложить читающей публик 16 шекспировскихъ пьесъ, которыя до того времени никогда не были изданы. Въ виду того, что трупп не было выгодно издавать популярную пьесу, предпріимчивые книгопродавцы прибгали къ средству, довольно предосудительному съ нашей точки зрнія, но которое въ то время не преслдовалось закономъ. Они подсылали въ театръ стенографовъ, записывавшихъ пьесу со словъ актеровъ, или доставали у суфлера его экземпляръ (prompter’s сору), издавали пьесу и нердко бойко торговали ею. Такимъ путемъ появились на свтъ многія изъ пьесъ Шекспира и современныхъ ему драматурговъ. Книгопродавцы, сдлавшіе въ 1609 году воровское изданіе Троила и Крессиды, открыто заявляли о своей продлк и приглашали читателей благодарить судьбу за то, что имъ удалось вырвать эту пьесу изъ рукъ монополистовъ (grand possessors). Недовольствуясь этимъ и думая только о быстрой распродаж, они не колебались приписать воровскимъ образомъ добытую пьесу какому-нибудь популярному автору, и зная все это, нужно удивляться, что Шекспиру приписано только шесть пьесъ, которыя публика, мало знакомая съ закулисной стороной дла, bona fide, считала подлинными. Къ этимъ шести нужно присоединить нсколько анонимныхъ пьесъ, которыя своими художественными достоинствами до того поразили позднйшую критику, преимущественно нмецкую, что она не сочла возможнымъ приписать ихъ никому изъ современныхъ драматурговъ за исключеніемъ Шекспира.
Познакомить читателей съ содержаніемъ этихъ любопытныхъ и малоизвстныхъ въ Россіи пьесъ, обсудить вопросъ о принадлежности ихъ Шекспиру, указать на ихъ художественныя достоинства и на заключающіяся въ нихъ шекспировскія черты, составитъ задачу нашей работы.
Обозрніе псевдо-шекспировскихъ драмъ мы начнемъ съ Іоркширской Трагедіи, пьесы, вышедшей въ свтъ въ 1608 г. съ именемъ Шекспира {А Iorkshire Tragedy. Acted by hic Majesties Players of the Globe. Written by W. Shakspeare. London. 1608.}, игранной его труппой и вошедшей вмст съ пятью другими въ третье полное собраніе произведеній Шекспира (3 in Folio, London, 1633). Въ основ пьесы лежитъ событіе, случившееся въ апрл 1605 г. въ Іоркшир и упоминаемое въ хроник Стоу: нкто Вальтеръ Каверлей неизвстно вслдствіе какихъ причинъ зарзалъ двухъ своихъ малолтнихъ дтей, поранилъ жену и хотлъ убить и третьяго ребенка, но былъ задержанъ. На суд онъ отказался объяснить мотивы своего зврскаго преступленія и былъ осужденъ на смерть. Это двойное убійство въ связи съ загадочнымъ поведеніемъ убійцы на суд сильно взволновало англійское общество, которое хотло знать мотивы, руководившіе преступникомъ, такъ какъ, по отзывамъ людей, знавшихъ Каверлея, онъ не былъ сумасшедшимъ. Чтобы удовлетворить этой потребности, въ іюл того же года появилась баллада, а въ слдующемъ мсяц небольшая брошюра, въ которыхъ обстоятельно изложено все событіе и выясненъ главный мотивъ преступленія {Не имя подъ руками этой брошюры, мы передадимъ содержаніе ея по книг Зингера: Das brgerliche Trauerspiel in England. Leipzig. 1891.}. Здсь разсказывается, что убійца происходилъ изъ очень почтенной іоркширской дворянской семьи Каверлей, что первоначально онъ былъ честнымъ, хотя и легкомысленнымъ, юношей. Полюбивъ двушку, дочь сосдняго сквайра, онъ сдлалъ ей предложеніе, получилъ согласіе отца, но свадьба была отсрочена до постройки новаго дома, въ который должны были перехать молодые. Простившись съ невстой и обмнявшись съ ней клятвами, Каверлей отправился въ Лондонъ, но, закружившись въ вихр лондонской жизни, позабылъ свои клятвы и женился на племянниц своего опекуна. Вскор посл свадьбы нчто странное случилось съ Каверлеемъ: онъ сталъ дурно обращаться съ женой, говорилъ ей, что женился на ней, не любя, поносилъ ее скверными словами, исчезалъ изъ дому и кутилъ. Такъ прошло три-четыре года. Прокутивъ все свое состояніе, Каверлей спускаетъ брильянты жены и велитъ ей хать въ Лондонъ, чтобы продать свое приданое. Жена сноситъ все съ ангельскимъ терпніемъ и продолжаетъ любить своего безпутнаго мужа попрежнему. Въ Лондон она видится съ дядей, который удивляется ея терпнію и выражаетъ желаніе поправить дла семьи, уплатить долги безпутнаго Каверлея и подыскать для него самого выгодное мста при двор. Съ этимъ радостнымъ извстіемъ жена прізжаетъ домой, но мужъ, вообразивъ, что она жаловалась на него дяд, осыпаетъ ее проклятіями, требуетъ денегъ и въ заключеніе наноситъ величайшее оскорбленіе, заподозривъ ее въ связи съ пришедшимъ къ ней въ гости джентльменомъ. За это послдній вызываетъ Каверлея на дуэль, они дерутся, джентльменъ побждаетъ ревнивца, но даритъ ему жизнь, что еще боле раздражаетъ его противъ жены. Во время горячей сцены съ женой ему докладываютъ, что его хочетъ видть старшина одного изъ колледжей оксфордскаго университета. Дло въ томъ, что подающій большія надежды братъ Каверлея, студентъ оксфордскаго университета, поручился на одномъ изъ его векселей. Срокъ векселя истекъ, долгъ не былъ уплаченъ и молодого человка засадили въ тюрьму. Взысканіе это производитъ подавляющее впечатлніе на Каверлея, страшно смущенный, онъ проситъ старшину осмотрть его помстье, пока онъ распорядится насчетъ денегъ. Оставшись одинъ, онъ предается мрачному отчаянію и проклинаетъ свою жизнь. Въ это время случайно вбгаетъ въ комнату его малолтній сынъ, пуская передъ собою волчокъ. При вид его страшная мысль внезапно, какъ молнія, озаряетъ душу Каверлея, въ пароксизм безумнаго ожесточенія, онъ схватываетъ кинжалъ и убиваетъ ребенка, вслдъ за этимъ убиваетъ другого на рукахъ кормилицы и, изранивъ прибжавшую на шумъ жену, бжитъ въ конюшню, садится на лошадь и летитъ, чтобы покончить съ послднимъ ребенкомъ. По дорог онъ падаетъ съ лошади и его арестуютъ. Отведенный въ тюрьму, онъ не обнаруживаетъ никакого раскаянія и говоритъ, что, доведши дтей до нищенской сумы, онъ не желалъ, чтобы они пили горькую чашу бдности и потому убилъ ихъ. Въ тюрьм навщаетъ его жена и прощаетъ ему все. Жгучее раскаяніе охватываетъ его. Онъ не находитъ покоя ни днемъ, ни ночью, терзается, проситъ прощенія у жены и идетъ на казнь.
Въ вчной погон за новыми и животрепещущими сюжетами, содержатели лондонскихъ театровъ должны были обратить вниманіе на эту брошюру, тмъ боле, что трагическое событіе, въ ней описанное, произвела большую сенсацію и оставило глубокій слдъ въ народной памяти {Стивенсъ, путешествовавшій въ 1783 году по Іокширу, разсказываетъ, что долгое время никто изъ наслдниковъ Каверлея не хотлъ жить въ замк, гд было совершено преступленіе. Мсто погребенія убійцы сохранялось втайн, ибо народъ грозилъ вырыть его трупъ и прибить къ вислиц. Въ конц XVII вка еще существовало преданіе, что тнь убійцы бродитъ по ночамъ вокругъ замка и страшнымъ крикомъ наводитъ ужасъ на запоздавшихъ путниковъ.}. И вотъ вскор на театр ‘Глобусъ’ появляются одна за другой дв пьесы: пятиактная драма Бдствія Вынужденнаго Брака (The miseries of Inforced Mariage) Джоржа Вилькинса и Іоркширская Трагедія — одноактная пьеса, которую для большей приманки публики ставили въ одинъ вечеръ съ тремя одноактными пьесами подобнаго же трагическаго характера, при чемъ все это четырехъактное представленіе носило курьезное названіе: Четыре трагедіи въ одной (All’s one or one of the four plays in one). Хотя не только вс факты, но и вс драматическія положенія перенесены изъ брошюры въ пьесу, но нельзя согласиться съ Зингеромъ, что Іоркширская Трагедія есть не боле какъ переложеніе прозы въ стихи и разсказа въ діалогическую форму. Дйствительно, новыхъ фактовъ въ пьес не сообщается но имъ дается не только иное, боле удовлетворительное съ психологической точки зрнія, освщеніе, но и длается попытка выяснить загадочный характеръ убійцы. Герой пьесы — это англійскій эпикуреецъ, понимающій жизнь какъ рядъ страстныхъ наслажденій, вн которыхъ она не представляетъ для него никакого интереса. Однимъ изъ самыхъ сильныхъ наслажденій является въ его глазахъ азартная игра, которой онъ предается съ какимъ-то безумнымъ упрямствомъ, постоянно проигрываетъ и все боле и боле ожесточается. ‘Боле всего меня огорчаетъ,— говоритъ о немъ жена,— что, сообщая о своихъ проигрышахъ, жалуясь, что ему не везетъ въ игр, онъ не выказываетъ раскаянія, и только доходитъ до бшенаго ожесточенія, что скудость средствъ не позволяетъ ему жить такъ широко, какъ бы хотлось. Когда посл проигрыша онъ, проклиная судьбу, сидитъ мрачно, глядя себ на руки, на него страшно смотрть, онъ кажется иногда какимъ-то окаяннымъ отверженникомъ’ {Отрывки илъ Іоркширской Трагедіи мы будемъ приводить по переводу П. А. Каншина, помщенному во второмъ том полнаго собранія соч. Шекспира, изданнаго въ 1893 г. редакціей журнала ‘Живописное Обозрніе’.}. Если присоединить къ этому эгоизмъ, ставящій свои страсти и капризы выше нравственнаго долга, и родословную гордость, которой зараженъ Каверлей до мозга костей и въ силу которой онъ ставитъ послдній грошъ на карту, лишь бы не подумали, что онъ разорился и не можетъ больше вести прежній образъ жизни, то получится почва, способная выростить какое угодно безумное ршеніе. Въ начал пьесы, когда у него не могло быть и мысли объ убійств собственныхъ дтей, онъ въ такихъ выраженіяхъ говоритъ о предстоящей имъ бдности: ‘Надо же было мн, дураку, жениться, чтобъ размножать нищихъ! Теперь моему старшему сыну придется сдлаться мошенникомъ или быть ршительно ничмъ… Второму же сыну придется пойти въ доносчики, а третьему либо воромъ сдлаться, либо сводникомъ, и во всякомъ случа всмъ троимъ придется довольствоваться самымъ рабскимъ ремесломъ. О нищета, нищета, до какихъ низкихъ ступеней ты доводишь человка! Мн кажется, самъ чортъ погнушался бы сдлаться сводникомъ: онъ слишкомъ гордъ для этого, слишкомъ дорожитъ своей репутаціей… О низкая, раболпная, гнусная, развращающая бдность!’ Гордость его до того возмущена перспективой угрожающей бдности и сопровождающихъ ее униженій, что когда жена убждаетъ его принять предлагаемое дядей мсто, которое можетъ поправить ихъ обстоятельства, онъ вмсто благодарности разражается ругательствами. ‘Съ чего ты взяла, что я, живущій только для однихъ наслажденій, вдругъ какъ рабъ, закабалю себя на службу, стану изгибать спину передъ какимъ-нибудь старымъ царедворцемъ, по цлымъ часамъ стоять передъ нимъ на вытяжку? Ахъ ты, дрянь этакая! Вотъ они плоды твоихъ наговоровъ!’ Дальнйшіе поступки Каверлея — это поступки психопата. Въ отвтъ на оправданіе жены, онъ бросается на нее съ кинжаломъ въ рук и съ криками: денегъ! денегъ! Приходъ старшины университетскаго колледжа и мысль, что доврившійся его чести братъ страдаетъ по его вин въ тюрьм, повергаетъ его еще въ большее отчаяніе. По уход старшины онъ подводитъ печальный итогъ всей своей жизни: ‘Ну, безпутный человкъ, вотъ ты теперь и доведенъ до крайности своими же возлюбленными пороками. Полное разореніе будетъ тяготть надъ тобою какъ проклятіе. Зачмъ же Небо, запрещая намъ гршить, создало въ то же время женщинъ? Зачмъ обречены мы знакомиться съ такими вещами, которыя ничего не могутъ принести намъ кром вреда? Что особеннаго въ трехъ маленькихъ костяхъ, бросаемыхъ на маленькій столикъ? А между тмъ он заставляютъ отца семейства, джентльмена и въ душ, и по происхожденію, дрожащею рукой выбрасывать эти кости, пуская въ то же время на втеръ свое состояніе, и обрекать собственное потомство на нищету, на воровство, на страданіе и на пороки. Какое, однако, было у меня роскошное состояніе!.. Земли мои, словно полный мсяцъ, округлялись около меня… И я имлъ безуміе вообразить, будто этотъ мсяцъ, нкогда бывшій достояніемъ моего отца, дда и прадда, переходившій отъ предковъ къ потомкамъ, мой, безраздльно мой, и вотъ, благодаря этому безумію, нашъ родъ пришелъ въ упадокъ, блескъ нашего имени долженъ померкнуть, теперь намъ имя нищіе и нашъ родъ въ моемъ лиц протягиваетъ руку за подаяніемъ! Да, это имя, въ теченіе цлыхъ столтій гремвшее во всемъ графств, въ лиц моемъ и моихъ дтей превращается въ прозвище бездомныхъ бродягъ. Эта проклятая расточительность сдлала моего брата узникомъ, довела жену до отчаянія, дтей до нищеты, а меня самого покрыла позоромъ! (Рветъ на себ волосы.) Братъ мой въ когтяхъ у демоновъ, они мучатъ его безпощадно, чтобы этой пыткою что-нибудь выжать изъ него, а я, несчастный, не могу выкупить его, такъ какъ мн самому нечмъ жить… Нищета — тоже рабство! Что бы проповдники и умирающіе ни толковали объ ад — вс его муки у меня въ груди’.
Непосредственно слдующее за этимъ монологомъ убійство дтей, повидимому, являющееся результатомъ мгновеннаго аффекта, въ сущности есть логичный выводъ изъ всего міросозерцанія убійцы. Нанося ребенку смертельный ударъ, онъ восклицаетъ: ‘Не хочу я, мой милый нищій, чтобы ты у ростовщиковъ вымаливалъ кусокъ хлба, чтобы ты обливался слезами у воротъ сильныхъ міра или бгалъ за каретами, крича: ‘добрый господинъ, подайте хоть что-нибудь Христа ради!’ Нтъ, я до этого не допущу ни тебя, ни твоего брата. Размозжить вамъ обоимъ голову — подвигъ человколюбія’… Приведенныя нами мста доказываютъ, что драма даетъ гораздо больше, чмъ брошюра. Въ особенности это нужно сказать о мастерской сцен пробужденія раскаянія въ сердц убійцы. Каверлей проситъ сопровождающую его въ тюрьму стражу остановиться передъ замкомъ, чтобъ дать ему возможность проститься съ раненой женой. Ее выносятъ къ нему на носилкахъ. Мужъ ждетъ отъ нея упрековъ и проклятій, и заране готовъ ко всему, но когда вмсто нихъ изъ устъ ея слышатся слова прощенія, сожалнія и любви, онъ опускается передъ ней на колни. Въ его ожесточенномъ сердц происходитъ благодтельный переворотъ, словно повязка падаетъ съ его глазъ, передъ нимъ раскрывается глубокій смыслъ жизни, онъ сразу видитъ всю свою неправду, а въ смерти заслуженное наказаніе за все имъ содянное.
Жена. Тебя не приговорили бы къ казни, если бы законъ могъ такъ прощать, какъ я тебя прощаю.

(Вносятъ обоихъ убитыхъ дтей.)

Мужъ. А! что это такое? Отъ такого ужаснаго зрлища сердце можетъ разорваться! О, если бы ваши младенческія души имли возможность заглянуть въ душу вашего отца, вы увидали бы, что словно ледъ отъ солнечныхъ лучей, отъ раскаянія растаяло мое зачерствлое сердце и теперь ручьями слезъ разливается по щекамъ вашего убійцы. Но вы теперь на лон ангеловъ и не взглянете на меня окаяннаго, убившаго васъ изъ боязни нищеты. Чего не сдлалъ бы я, чтобы вернуть васъ къ жизни! Согласился бы даже на то, чего боле всего боялся — терпть съ вами нищету и просить милостыню подъ окнами. Врагъ рода человческаго сдлалъ меня слпымъ. О, помолитесь, чтобы Господь помиловалъ меня хоть ради искренности того раскаянія, которое въ послдніе часы жизни просвтило мою душу.
Жена. Вс прежнія страданія мои ничто передъ этимъ страшнымъ горемъ.
Познакомившись съ содержаніемъ Іоркширской Трагедіи, переходимъ къ вопросу о принадлежности ея Шекспиру. Выше было замчено, какъ мало въ этихъ случаяхъ значатъ вншнія доказательства, но, кром вншнихъ, нужно принимать въ соображеніе и внутреннія — манеру композиціи, способъ обработки характеровъ, стиль — и на нихъ-то главнымъ образомъ и основываются критики, желающіе, во что бы то ни стало, приписать пьесу Шекспиру. Рядъ ихъ, открываетъ собою А. В. Шлегель, который не только приписываетъ Іоркширскую Трагедію Шекспиру, но считаетъ ее однимъ изъ лучшихъ его произведеній. Критикъ признаетъ за ней громадную силу трагическаго паоса и удивляется, какъ поэтически сумлъ Шекспиръ обработать подобный сюжетъ. Того же мннія держатся Ульрици и французскій переводчикъ Шекспира Франсуа Гюго. ‘Внутреннія основанія,— говоритъ первый изъ нихъ,— въ пользу принадлежности пьесы Шекспиру такъ сильны, что даже англійскіе критики начинаютъ мало-по-малу обращаться на путь истинный. Колльеръ считаетъ ее несомнннымъ произведеніемъ Шекспира, а Дейсъ думаетъ, что она во всякомъ случа иметъ большее право считаться пьесой Шекспира, чмъ, напримръ, Титъ Андроникъ.
Конечно, если къ Іоркширской Трагедіи примнить масштабъ великихъ трагедій Шекспира — Гамлета, Лира, Макбета, то она окажется очень маленькой. Жизнь въ ней захвачена не особенно глубоко: въ пьес нтъ ни сложности дйствія, ни художественной постройки, ни грандіозно-задуманныхъ и всесторонне-очерченныхъ трагическихъ характеровъ. Дйствіе движется въ рамкахъ будничной жизни, ни разу не переступая ихъ. Не имя претензій считаться большой трагической картиной, пьеса представляетъ собою не боле какъ портретъ или исполненное жизненной правды драматизированіе одного выхваченнаго изъ жизни событія, но тмъ не мене шекспировскій характеръ ея виденъ изъ нкоторыхъ деталей, характеровъ и стиля’. На поэтическую дикцію трагедіи обращаетъ также особое вниманіе и французскій критикъ. ‘Кто не придетъ въ удивленіе,— восклицаетъ онъ,— отъ этого діалога нервнаго, образнаго, энергическаго? Кто не признаетъ шекспировой руки въ этомъ стих гибкомъ, живописномъ и способномъ выражать вс оттнки мысли? А этотъ языкъ, правдивый и образный въ одно и то же время, способный передавать какъ мелочи обыденной жизни, такъ и взрывы разнузданной страсти — разв это не языкъ Шекспира?’ Англійскіе критики вообще меньше склонны къ восторгамъ и боле осторожны въ своихъ сужденіяхъ. Колльеръ первоначально утверждавшій, что Іоркширская Трагедія несомннно принадлежитъ Шекспиру, впослдствіи отступилъ отъ своего мннія и помирился на томъ, что Шекспиръ только наложилъ на нее послднюю руку. Уордъ думаетъ, что пьеса написана другимъ лицомъ, но что Шекспиръ пересмотрлъ ее и во многомъ исправилъ. Это послднее мнніе иметъ за собой наиболе вроятія, ибо трудно допустить, чтобы Шекспиръ въ эпоху высшаго развитія своего таланта, въ эпоху Гамлета, Лира и Макбета, когда исторія потрясенной страстью человческой души сдлалась главной задачей его творчества, могъ бы ограничиться такимъ эскизнымъ изображеніемъ характера героя, представляющаго собой интересный типъ игрока и прожигателя жизни. Если бы Шекспиръ захотлъ обработать подобный сюжету, онъ не могъ бы ограничиться однимъ актомъ, заключающимъ въ себ только катастрофу и приготовленія къ ней. При томъ же реализмъ въ той форм, въ которой онъ проявляется въ бытовой трагедіи вообще, мало соотвтствовалъ природ шекспировскаго, творчества, не желавшаго сковывать себя слишкомъ узкими рамками. Въ числ драматическихъ произведеній Шекспира нтъ ни одного, въ которомъ онъ пытался бы возвести въ сферу трагическаго идеализма какое-нибудь событіе современной ему уголовной хроники. Мы уже имли случай замтить въ другомъ мст (см. XX выпускъ Всеобщей Исторіи Литературы Корша и Кирпичникова), что драматическое воспроизведеніе недавно совершившихся и всмъ извстныхъ фактовъ непремнно стснило бы творческую фантазію Шекспира, не позволила бы ему окружить своихъ героевъ поэтическимъ ореоломъ и вложить въ ихъ уста т возвышенныя нравственныя идеи, которыми мы восхищаемся въ его произведеніяхъ. Но, отрицая принадлежность разбираемой пьесы Шекспиру въ цломъ, мы не отрицаемъ, что Шекспиръ, заинтересованный въ качеств члена труппы театра Глобусъ въ ея успх, могъ пересмотрть пьесу другого автора и прибавить къ ней нсколько своихъ геніальныхъ штриховъ…— По всему видно, что пьеса была написала наскоро, въ попыхахъ, что труппа Глобуса хотла раньше другихъ эксплуатировать въ свою пользу подавляющее впечатлніе ужаснаго событія, о которомъ говорилъ весь Лондонъ. Этимъ объясняется поспшность, съ которой она поставила на сцену сразу дв пьесы — одну пространную, другую краткую, об основанныя на прозаическомъ изложеніи кровавой іоркширской драмы. Въ первой изъ нихъ, принадлежащей Вилькинсу, очерчены отношенія героя пьесы Скарборо къ его покинутой невст Клар Гаркопъ, съ которой онъ былъ связанъ обоюдною страстною любовью. Разрывъ Скарборо съ Кларой не могъ произойти безъ сильной душевной борьбы со стороны молодого человка, и только тогда, когда опекунъ его Лордъ Фоконбрыджъ отбираетъ у него все состояніе, доведенный до крайности юноша разрываетъ съ невстой и женится на племянниц опекуна. Съ обливающимся кровью сердцемъ онъ пишетъ Клар коротенькую записку: ‘прости меня, я женатъ!’ На это безумно-любящая и обманутая въ своей любви двушка отвчаетъ съ такимъ же лаконизмомъ: ‘прости меня, я умираю!’ и, написавъ эти слова, закалывается. Авторъ Іоркширской Трагедіи, повидимому, тоже имлъ намреніе коснуться отношеній героя къ своей покинутой невст. Во вступительной сцен слуги говорятъ о томъ, что ихъ молодая госпожа увивается за какимъ-то джентльменомъ, который бросилъ ее и женился на другой и бьетъ свою жену, но боле авторъ къ этому не возвращается, такъ что для читателя становится совершенно непонятной упорная незаслуженная ненависть героя къ своей жен. Слды поспшности видны также въ эпизод дуэли Кальверлея съ однимъ джентльменомъ, который заступился за честь несправедливо заподозрнной жены. Каковы были прежнія отношенія джентльмена къ мужу и жен — это остается тайной для читателя, ибо, ранивъ мужа на дуэли, джентльменъ сходитъ со сцены, чтобъ больше не возвращаться. Эти недомолвки и погршности условливались быстротой постановки, не дававшей автору возможности какъ слдуетъ пересмотрть свою пьесу. Но на ряду съ этими недостатками, Іоркширская Трагедія обладаетъ многими первоклассными достоинствами, невольно наводящими на мысль, что по ней прошлась рука Шекспира. Такова столь свойственная драматической манер Шекспира сложность мотивовъ, приводящая человка къ преступленію, таково мастерское изображеніе адскихъ мукъ, происходящихъ въ душ преступника, истерзаннаго неотступной и жгучей мыслью о той бездн нищеты и униженія, въ которую его безумная страсть къ игр ввергла его жену и дтей, таково наконецъ, внезапное просвтлніе души убійцы, побжденной любовью и обновленной раскаяніемъ, напоминающимъ раскаяніе разбойника на крест.— Возможность быстраго нравственнаго перерожденія человка подъ вліяніемъ какого-нибудь событія, которое потрясло до самыхъ основаній его душу — пріемъ вполн шекспировскій.— Самымъ разительнымъ примромъ подобнаго нравственнаго перерожденія служитъ Генрихъ V, о которомъ архіепископъ Кэнтербэрійскій выражается такимъ образомъ: ‘Лишь только душа оставила тло его отца, какъ его буйство смирилось, какъ бы умерло вмст съ нимъ. Никогда никто не длался такъ быстро мудрымъ, никогда исправленіе не приливало такимъ кипучимъ ключомъ, смывая вс прежніе недостатки’. (Генрихъ V, Актъ I, Сц. I). По мннію Ф. В. Гюго, рука Шекспира видна также въ созданіи идеальной личности жены, этой вчной мученицы, которая уметъ только страдать, любить и прощать. ‘Проявивъ въ героической борьб съ мужемъ энергію Имоджены, она обнаруживаетъ по отношенію къ этому человку, поразившему ее въ самое сердце, какъ мать и супругу, ангельское состраданіе Дездемоны. Въ этомъ великодушномъ прощеніи мужа женой наканун своего вдовства я вижу проявленіе того безконечнаго милосердія, которое исходитъ изъ самой глубины шекспировскаго міросозерцанія’. И это совершенно справедливо, ибо только поэтъ, вложившій въ уста короля Лира великія слова: ‘нтъ въ мір виноватыхъ!’ могъ вложить состраданіе въ истерзанное сердце жены, могъ заставить ее простить и даже пожалть убійцу дтей ея, чтобъ съ помощью этого пріема закончить драму ужасовъ и крови сладостнымъ аккордомъ прощенія и любви.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека