Девы дождя, Савиньон Андре, Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 23 минут(ы)

Двы дождя.

Разсказъ Андрэ Савиньена *).

*) Книга ‘Двы Дождя’ — первое произведеніе молодого писателя Андрэ Савиньона — недавно была увнчана преміей Гонкуровской Академіи. Въ ней изображаются нравы и природа бретонскаго острова Уэссана, лежащаго недалеко отъ Бреста, съ которымъ онъ сообщается дважды въ сутки, посредствомъ парохода. Въ Брест уврены, что появленіе уэссантинокъ предвщаетъ дождь. Поэтому ихъ называютъ ‘Двами Дождя’. Вольные нравы уэссантинокъ объясняются тмъ, что на остров почти нтъ мужчинъ: молодежь служитъ во флот, а потомъ нанимается на пароходы дальняго плаванія. Вс работы на остров, не исключая и полевыхъ, лежатъ на женщинахъ, которыя и сознаютъ себя полными хозяевами жизни. Прим. перев.

I.
Поминовеніе умершихъ.

Если смотрть на кладбище съ террассообразной аллеи, примыкающей къ церкви Ланъ-Поля, то видно, что оно расположено на, покатомъ холм, орошаемомъ ручейкомъ, который въ нсколькихъ шагахъ дальше впадаетъ въ бухту. Направо кладбище граничитъ съ дорогой, налво съ церковной землей, заросшей деревьями съ густою, сочной листвой, а дальше, по другую сторону четвероугольника, тянутся садики частныхъ владльцевъ. Это — единственное лсистое мсто на остров Уэссан. На могилахъ, среди камней и высокихъ вязовъ, растутъ кое-гд пальмы. Во вс времена года, этотъ уголокъ острова похожъ на цвтущій садъ, оглашаемый музыкой птичьихъ голосовъ. И какъ во многихъ деревняхъ нашихъ провинцій, и здсь мсто послдняго успокоенія является въ одно и то-же время и самымъ грустнымъ, и самымъ пріятнымъ.

Однако, когда приближается праздникъ Всхъ Святыхъ, грустная нота оказывается преобладающей.

За дв недли до печальнаго дня группы вдовъ и двушекъ уже тснятся вокругъ могилы ‘проэллъ’. Другія женщины, пришедшія со всхъ концовъ острова, приступаютъ къ уборк родныхъ могилъ. Церковь наполняется безмолвными тнями женщинъ. И долго посл заката солнца, по уход всхъ, какая нибудь изъ нихъ, оставшись одна на кладбищ и окончивъ тамъ свою грустную работу, бросается навзничь на траву, прижимается грудью къ земл, поглотившей тло, выпившей кровь дорогого существа, какъ будто съ цлью покормить его своею грудью, согрть его своимъ тломъ или слиться съ нимъ въ этой поз фанатической любви и невыразимой грусти. Въ часъ вечерней росы, среди благо лса крестовъ, отъ простертаго по земл тла виднются только голыя, выступающія изъ платья ноги, пугая своей мертвенной неподвижностью.

Эрманъ уже не разъ присутствовалъ при подобныхъ приготовленіяхъ въ прибрежныхъ селеніяхъ Финистэре, въ Ландед, Плугэрно, Порсподер и на прибрежь, простирающемся отъ бухты Усопшихъ до острова Св. Двы. Морскія теченія въ тхъ мстахъ постоянно приносятъ обломки отдаленныхъ кораблекрушеній, такъ что каждая бухта, каждая деревушка, даже если она не оплакиваетъ мстныхъ жертвъ, близко знакома съ грознымъ могуществомъ моря. Такъ, напримръ, въ Локрист, подл мыса Сенъ-Матье, можно видть содержимыя въ почет могилы двухъ аргентинскихъ братьевъ матросовъ, а рядомъ съ ними покоятся многочисленныя жертвы знаменитаго кораблекрушенія, выкинутыя моремъ въ бухт Ліоаган, въ пятнадцати миляхъ отъ Зеленыхъ Камней. Но здсь въ Уэссан приготовленія къ поминовенію усопшихъ были особенно торжественны, тмъ боле, что въ этотъ годъ предстояло перенесеніе проэллъ. Проэллы — объясняла Эрману его подруга Барба, мстная уроженка,— это восковые крестики шириной въ ладонь, символизирующіе смертные останки тхъ матросовъ, которыхъ поглотило море, не пожелавъ вернуть на землю ихъ трупы. Когда приходитъ всть о смерти уэссантинца, то принято врить, что вмсто умершаго на островъ прибываетъ проэлла. Ее принимаютъ въ дом погибшаго и кладутъ на столъ. Вокругъ нея родственники и друзья проводятъ ночь въ молитвахъ. На слдующій день происходитъ подобіе похоронъ. Въ церкви служатъ панихиду, но вмсто того, чтобы отправиться на кладбище, проэллу кладутъ къ подножью статуи Св. Іосифа, подл алтаря усопшихъ, въ особый ларь, который, къ несчастью, наполняется слишкомъ быстро. Въ извстные церковные праздники устраивается процессія, въ которой участвуютъ вс жители острова, ларь съ проэллами опорожняютъ въ могилу, которую потомъ украшаютъ маленькимъ памятникомъ, высотой въ полтора метра — единственнымъ на кладбищ, съ надписью: ‘О, горе намъ!’

— И мн — спохватилась Барба — пора идти украшать мои могилы. Прежде всего очищу ихъ отъ травы. Сестра изъ Керандэпа придетъ мн помочь во всемъ остальномъ. Въ короткое время мы потеряли мать и двухъ братьевъ, изъ которыхъ одинъ былъ убитъ въ кочегарк на миноносц, а другой смытъ волной на пассажирскомъ пароход.

Барба говорила спокойно, безъ особой печали въ голос. Она долго размышляла о загробной жизни, которая возбуждала въ ней сильное любопытство, но не больше. Какъ вс люди, живущіе близко отъ природы, она была склонна къ чудесному, и ее притягивалъ образъ смерти, съ которой она жила въ интимной близости, въ какомъ то спокойномъ и благочестивомъ радостномъ союз. Она услась подл очага, присматривая за огнемъ, въ свтлой и чистой горниц, въ которой весело сверкали стны, выбленныя мломъ. Согласно уэссантинской мод, вс деревянныя части жилища были раскрашены, подобно судовымъ каютамъ. Даже потолокъ, поддерживаемый широкими балками, былъ выкрашенъ въ яблочно-зеленый цвтъ, по которому разбгались краснаго цвта декоративные узоры, плоды примитивнаго искусства Барбы, исполнявшей въ этомъ случа роль художника и каменщика. Домикъ состоялъ изъ двухъ узкихъ и длинныхъ комнатъ, раздленныхъ коридоромъ. Лсенка, уходившая въ потолокъ коридора, вела на чердакъ, гд хранились състные припасы: овесъ, ячмень, бобы и картофель.

Посл смерти матери Барба поселилась въ этомъ дом, называемомъ Неродинъ, она купила его на деньги, доставшіяся ей по раздл наслдства. Она жила тамъ одна, обрабатывая восемнадцать принадлежавшихъ ей полосокъ земли, разбросанныхъ по всему острову. Имлись у нея двнадцать куръ и пять овецъ,— послднихъ она видла только въ дни сбора.

Въ этой сельской обстановк она жила въ довольствіи, чувствуя радость бытія и искренно ненавидя ‘большую землю’ — материкъ.

— Ну, конечно, насъ нельзя назвать несчастными, говорила она. Бдняки водятся только на вашемъ проклятомъ материк. Ни за что въ мір не хотла-бы я оставить Уэссанъ. И вс мы такъ думаемъ. Вотъ доказательство: вс, кто ушли съ иностранцами, возвращаются на островъ. Что удивительнаго: разв можно жить съ язычниками?

Ей съ дтства священникъ внушилъ, что вс иностранцы — язычники. Она любила иностранцевъ, какъ мужчинъ, но ненавидла ихъ за ихъ мысли.

— А что такое язычники, Барба?

— Турки,— отвтила она ршительно.

— А турки кто?

— Т, кто не вритъ въ Бога.

— Значитъ, правда, что Богъ существуетъ?

— Ну, конечно-же.

— Ты вполн уврена?

Барба изъ Неродина разсердилась.

— Молчите, — крикнула она.

Эрману было смшно, но его пылкая подруга глядла на него съ гнвомъ и безпокойствомъ, какъ на чудовище. Она прибавила: вс вы такіе тамъ, по ту сторону воды!

И тутъ-же сама стала смяться надъ своимъ гнвомъ и, можетъ быть, надъ своей наивностью, потому что все это она говорила подъ вліяніемъ дтскихъ воспоминаній. Въ настоящее время многія изъ ея подругъ были неврующія, почти безбожницы. Но вс он гордились славнымъ прошлымъ, гораздо боле древнимъ, чмъ христіанство,— эта новая религія мрачныхъ иконоборцевъ, которые высадились въ Гейсс съ ліонскимъ епископомъ, разбили каменные памятники друидовъ, замнили фей святыми и настроили церквей изъ развалинъ кельтскаго храма на Пермскомъ мыс. Впрочемъ, и сама врующая Барба никогда не ходила въ церковь, даже по воскресеньямъ. Эрманъ, чтобы дразнить ее, сталъ возмущаться этимъ:

— А еще слдуетъ воздержаться отъ радости любви! Слышишь, моя страстная островитянка, довольно любить! Вспомни, что тебя учили презирать наслажденія плоти. И онъ продолжалъ, удерживая свой смхъ:— Вспомни, милая, о мученіяхъ ада! Разв ты не боишься жить въ грх, въ особенности теперь, въ эти дни года, когда сама земля, влажная отъ пролитыхъ слезъ, заставляетъ насъ думать о смерти?..

Онъ возвысилъ голосъ. И эти набожныя слова, даже въ его насмшливыхъ устахъ, звучали торжественно, встрчая какъ бы сочувственное эхо въ тсномъ, благочестивомъ домик, гд коротала дни добрая Барба.

Она ничего не отвтила. Но четверть часа спустя она неслышно прошмыгнула мимо Эрмана и, поцловавъ его въ губы, шепнула:

— Иду въ церковь, оттуда на кладбище.

Она ушла, а онъ, укладываясь на скамью, чтобы вздремнуть, думалъ про себя: славная двушка! И еще говорятъ, что религія ничего не значитъ для женщинъ…

Въ шестомъ часу вечера Эрманъ вышелъ побродить по селенію. Ему пріятно было услышать отъ госпожи Ноанъ комплименты по адресу его возлюбленной.

— Барба — честная двушка, говорила она. Всмъ извстно, что больше одного любовника у нея никогда не бываетъ заразъ.

Гордый и довольный, онъ отправился въ сторону церкви въ. поискахъ этой добродтельной особы. Поиски были напрасны, какъ вдругъ, сквозь стекла маленькаго окошка, онъ увидлъ владтельницу Неродина, лакомившуюся вишнями въ спирту у большой Анжеллы. Барба постучала въ окно, вышла изъ кабака и побжала за нимъ.

— Ты долженъ посмотрть проэллу,— сказала она съ радостью, и въ голос ея звучала и гордость древними обычаями ея острова, и наивное преклоненіе передъ этимъ затеряннымъ среди моря клочкомъ земли. Сегодня состоится проэлла у Этьена Стефана въ Каргоф. Его сынъ умеръ. Я иду туда вечеромъ. Ступай со мной.

Посл обда они отправились въ деревушку, лежащую на восточной сторон острова, гд жили Стэфаны. Барба говорила безъ умолку. Она рада была, что у нея нашелся внимательный слушатель, съ которымъ она могла подлиться своими восторгами.

— Одной проэллой больше на остров, однимъ морякомъ меньше на кладбищ! Все-таки мы гордимся тми, кто погибъ въ мор. Здшній обычай велитъ каждыя пять лтъ вынимать изъ могилъ прахъ умершихъ и отвозить въ особое мсто, гд складываются ихъ кости. И только утонувшіе въ мор, которыхъ удалось похоронить на кладбищ, остаются навсегда въ своихъ могилахъ. Такъ ты увидишь, что никто никогда не потревожитъ могилы англичанки.

— Кто-же содержитъ эту могилу?— спросилъ Эрманъ. Разв ея родня посылаетъ деньги съ этой цлью?

Барба возмутилась.

— Платить! О, да! По-твоему, все у насъ продажно. Да никто бы у насъ не согласился брать деньги за то, чтобы присматривать за могилой. О могил англичанки заботятся родственники сосднихъ могилъ. Если-бы рядомъ съ моими могилами лежалъ чужой, я бы стала за нимъ присматривать. И за твоей могилой я бы ухаживала, другъ мой, если бы ты былъ похороненъ въ Уэссан. Украшала бы ее цвтами, даже если бы не была знакома съ тобой.

— Оттого-то,— прибавила она,— могила англичанки такая нарядная, что любо дорого смотрть.

И Барба, вся отдавшись воспоминаніямъ, стала разсказывать о другихъ случаяхъ, похожихъ на похороны этой молодой лэди, которую нашли на мыс Вельгоза прижимавшей къ груди окоченлыми руками трупъ своего ребенка. Къ ребенку, главнымъ образомъ, и относилось сочувствіе уэссантинокъ. Чтобы нарядить мертвую двочку, они наперерывъ предлагали самое красивое, что только могли отыскать въ своихъ сундукахъ. И такъ какъ нужно было имя для того, чтобы можно было поминать ее на полуночныхъ бесдахъ, то маленькую изгнанницу навсегда окрестили именемъ Куазикъ (Франсуазы).

Наконецъ, они подошли къ дому Стефана. Посреди безмолвнаго селенія Кэргофа одна дверь была настежь раскрыта, и въ глубин виднлась полутемная внутренность дома.

— Это здсь,— шепнула Барба.

Дв свчи скудно освщали комнату, гд происходилъ обрядъ. Въ тарелк лежала небольшая втка, которой вс приходящіе окропляли проэллу. Стоя на колняхъ, сестра кармелитка читала молитвы, и ей вторили вс присутствующіе. Барба произнесла нсколько словъ утшенія, и сла поодаль, рядомъ съ Эрманомъ. Отъ нея онъ узналъ, что умершій былъ парень двадцати семи лтъ, который, окончивъ службу во флот, нанялся на пароходъ дальняго плаванія. Четыре года отъ него не было всти, когда вдругъ разнеслись слухи, весьма смутные, о гибели ‘Ноэміи’ — корабля, на которомъ онъ служилъ. Никто особенно не встревожился этими слухами и, такъ какъ офиціально несчастіе не было подтверждено, то мало по малу о нихъ забыли и стали надяться.

Такимъ образомъ, пришедшая въ этотъ день всть о смерти сына застала Стэфановъ врасплохъ. Мэръ, получивъ телеграмму, попросилъ родственниковъ извстить родителей умершаго поздно вечеромъ, чтобы дать бднымъ старикамъ спокойно поужинать. Они слышали похоронный звонъ посл вечерни, но были далеки отъ мысли, что этотъ печальный звонъ касается ихъ такъ близко. Спустя нсколько времени, согласно обычаю, къ нимъ пришли двое сосдей, неся серебрянный крестъ, всегда предшествующій въ церковныхъ процессіяхъ и проэллу, которую они взяли въ церкви. Не говоря ни слова, они прислонили крестъ къ окну, такъ, чтобы прохожіе могли видть его съ улицы. Проэлла-же была положена на столъ.

Смерть вошла въ домъ. Вскор сбжались родственники и друзья — всть о проэлл быстро распространяется по деревн изъ дома въ домъ, и всенощное бдніе началось. Нсколько добрыхъ людей разошлись по острову, стуча въ ставни домовъ, извщая, что въ Кэргоф находится проэлла.

Мужчины, которые рдко безпокоятъ себя изъ за похоронъ, считаютъ долгомъ присутствовать на подобныхъ церемоніяхъ. Въ отличіе отъ другихъ похоронъ, проэллу хоронятъ всегда по утрамъ.

Такимъ образомъ, на слдующее утро процессіи, предшествуемой духовенствомъ, предстояло отправиться въ церковь. Старшій родственникъ долженъ былъ нести символическую фигуру, лежащую на двухъ скрещенныхъ лентахъ.

Барба удивлялась тому, что этотъ трауръ, по странному совпаденію, пришелся какъ разъ посереди праздника Всхъ Святыхъ. Часто она прерывала свой разсказъ и шептала молитвы. Монотонные голоса временами затихали, слышались воздыханія, всхлипыванія, потомъ снова начинались молитвы, страстно звуча среди великой тишины вечера, баюкаемаго отдаленнымъ пніемъ водъ.

Вдругъ крики ужаса вывели Эрмана изъ его полусоннаго состоянія. Въ отверстіи дверей мерещилась чья-то тнь, стоявшая неподвижно.

Поднялся невообразимый переполохъ. Присутствующіе разступились въ ужас. Передъ ними стояло существо — единственное въ мір, чье появленіе могло ихъ такъ испугать. Человкъ? Скоре призракъ человка, ибо онъ былъ уже вычеркнутъ изъ списка живыхъ. Лицо его было мертвенно блдно, остановившіеся глаза казались парализованными въ своихъ орбитахъ. Онъ не дышалъ, окоченлый отъ ужаса, который внушалъ другимъ. Наконецъ, вошедшій сдлалъ нсколько шаговъ, и вс передъ нимъ отшатнулись, безжалостно уклоняясь отъ простираемыхъ къ нимъ рукъ и губъ.

Что это? Что означалъ этотъ кошмаръ, эта замогильная сцена, въ этомъ дом скорби и суеврія, при трепетномъ мерцаніи свчей!..

Эрманъ почувствовалъ, что его охватываетъ припадокъ всеобщей истеріи. Онъ хотлъ понять случившееся. Но Барба, ухватившись за него, воспользовалась тмъ, что дверь была открыта, и увлекала его на улицу.

Шаговъ двадцать она пробжала и остановилась у стны, потрясаемая судорогой, почти задыхаясь, съ хрипящимъ звукомъ въ горл и груди, согнувшись до земли, какъ будто ее охватилъ припадокъ слезъ или неудержимаго смха…

— Ну и завела ты меня въ веселое мсто!— крикнулъ ей Эрманъ. Объясни — хоть, что все это значитъ.

— Фанчъ! Ха-ха-ха… Фанчъ въ вид привиднія!..

Нтъ сомннія, она смялась.— Не умеръ!.. Онъ не умеръ! О, онъ, должно быть, радъ былъ, увидя меня на своей собственной проэлл.

И, продолжая смяться, она тихо прибавила, слегка покраснвъ:

— Мы долго считались женихомъ и невстой. Онъ и до сихъ, поръ меня любитъ.

Наступилъ праздникъ Всхъ Святыхъ. Въ теченіе трехъ дней островъ наслаждался отдыхомъ. Единственнымъ волнующимъ событіемъ было возвращеніе Фанча.

Ошибочное извстіе о его смерти объясняется значительнымъ числомъ Стэфановъ, обитающихъ на остров. На ‘Ноэміи’ служили двое одноименныхъ родственниковъ, одинъ только Фанчъ Стэфанъ, изъ Кэргофа спасся отъ кораблекрушенія. Его вернули на родину и онъ, явившись въ морскую канцелярію въ Брест, слъ на парусное судно, которое привело его въ Уэссанъ въ вечеръ того самаго дня, когда получилась телеграмма о его смерти.

Онъ привязался къ Барб много лтъ тому назадъ, еще будучи юнгой. Но предметъ его страсти отличался, должно быть, непостоянствомъ. Когда миновала пора дтскихъ игръ, Барба перестала отвчать на его страсть. Онъ же оставался неизмннымъ. И теперь, вернувшись на островъ, онъ сталъ бродить вокругъ Неродина.

По мннію многихъ суеврныхъ душъ, появленіе его посреди погребальнаго обряда должно было считаться чудомъ. Священникъ приводилъ его, какъ примръ чудеснаго. Вс искали Фанча, чтобы поздравить его, но онъ уклонялся отъ привтствій. Грустный, мстительный, молчаливый въ своей несчастной любви, онъ бродилъ по острову, слдя за Барбой, какъ собака.

Одна только Барба не удивлялась. Она чувствовала себя дома въ мір чуда и басни, которыя отыскивала повсюду. Въ сердц ея жило все легендарное прошлое острова. Она клялась, что можетъ предвидть смерть и, конечно, преувеличивала. За нсколько дней до кораблекрушенія, разнесся слухъ, что она ночью подл Кэрэра услышала тотъ зловщій крикъ, приписываемый либо таинственной морской птиц, либо духамъ, тотъ необъяснимый крикъ, который втеченіи вковъ заставляетъ трепетать бретонцевъ отъ Финистерэ до Курнуаля, отъ утесовъ Ландсэнда до Фальмута, возвщая великое несчастье. Барба была въ одно и то-же время и наивна, и лукава, но сама не сознавала ни своей наивности, ни лукавства. Эрманъ дорожилъ ею, потому что она оживляла своими ночными разсказами пустынность морского берега. Часто онъ увлекалъ ее по направленію къ Корсу, гд, какъ увряли островитяне, можно было посл полуночи слышать призывы давно потонувшихъ людей, души которыхъ бродили, не зная отдыха, въ поискахъ молитвы. Барба и хотла бы услышать ихъ, и дрожала при этой мысли. Она бы говорила съ призраками на ‘ты’ и готова была бороться съ ними.

Во всемъ этомъ было, быть можетъ, немного притворства, ибо эти мрачныя наклонности составляли рзкій контрастъ съ румянцемъ ея лица и съ любовью къ наслажденіямъ жизни.

— Лучше молчи, совтовалъ ей Эрманъ однажды вечеромъ, когда она снова пустилась въ міръ кошмаровъ. И онъ прибавилъ съ ироніей, которую она едва-ли могла понять:

— Когда купальщики въ плоскихъ соломенныхъ шляпахъ и праздныя дамы, которыя въ костюмахъ для тенниса располагаются на песк прибрежій, достигнутъ и этихъ мстъ и еще больше развратятъ островъ, чмъ это сдлали колоніальные солдаты,— ты будешь имъ продавать раковины, на которыхъ голодныя работницы въ Париж выржутъ слова: ‘Островъ Ужасовъ’. Слова эти удивили ее. Эрманъ слился съ ней въ долгомъ, страстномъ поцлу. Вдругъ она вырвалась, вся насторожась.

— Нтъ никакого сомннія! Въ нсколькихъ шагахъ отъ нихъ въ сторону насыпи, отдляющей берегъ Корса, послышался странный звукъ. Онъ сдлался явственне. Тогда Барба, наклонившись къ земл, набрала полныя горсти голышей, которыя сжимала въ своихъ крпкихъ рукахъ.

— Онъ уйдетъ, этотъ дуракъ! Уйдетъ, увалень!..

И она стала бросать камнями въ неясную фигуру, которая исчезла.

— Ты разв не замтилъ, сказала она, что онъ преслдуетъ насъ, съ тхъ поръ, какъ прибылъ сюда.

— Кто онъ?

— Да ‘проэлла’!..

Эрманъ уходилъ изъ Неродина до восхода солнца, въ нжномъ настроеніи, навянномъ раннимъ часомъ. Эта прогулка по дорог въ гостиницу была исполнена особаго очарованія. Часто, когда погода стояла сухая, онъ уходилъ дальше на югъ до самого моря, пробужденіе котораго любилъ подстерегать. Несмотря на близость ноября, воздухъ вялъ тепломъ, и была какая-то особенная прелесть въ отсутствіи осени, которая ничмъ не давала о себ знать въ этой стран, лишенной листвы. Луга оставались всегда зеленый и и даже зима оставалась здсь незамтной.

Одинъ только океанъ, точно также какъ и небо, свидтельствовалъ о времени года какой-то особенной, торжественной ясностью своихъ цвтовъ, втеръ только временами налеталъ порывисто, такъ какъ бурные дни начинаются здсь только въ январ.

Однажды рано утромъ онъ гулялъ, почти бродя ощупью,— такъ какъ маякъ Креача казался уснувшимъ и распространялъ лишь слабое сіяніе, а маякъ Стифа мерцалъ далекимъ ночникомъ. Онъ долго бродилъ песчанымъ побережьемъ. Спокойное море ритмически и нжно колебалось въ гавани. Кружево пны таяло на расположенной въ вид цирка каменистой бухт Руніо, издавая звукъ шелестящаго шелка, подобно одежд танцовщицы. Теплая волна благоухала, какъ прекрасное тло. Этотъ ароматъ, эта упорная и словно насмшливая настойчивость непрерывнаго, какъ дыханіе, движенія,— все это дразнило, привлекало, призывало къ сліянію.

Въ эти минуты, среди умирающей ночи, передъ пейзажемъ, неразлучнымъ съ ея образомъ, онъ почувствовалъ въ сердц великую признательность къ молодой сильной двушк, съ которой только что разстался. Она какъ будто еще пла въ его объятьяхъ. Съ какимъ довріемъ приняла она его — иностранца! Съ какой искренностью она отдавалась своей безхитростной любви!

Волна между тмъ продолжала страстно его манить, и онъ захотлъ слиться и съ нею. Онъ раздлся и растянулся на песк въ вод. Вечеромъ онъ разсказалъ объ этомъ своей подруг.

— Почему ты не взялъ меня съ собою? спросила она. Я бы купалась вмст съ тобой.

Переводъ Н. Минскаго.

II.
Исторія одной любви.

На своемъ бретонскомъ нарчіи Барба фамильярно прощалась, съ какой-то дамой, въ городскомъ плать, пришедшей къ ней въ гости.

— Кто это?— спросилъ Эрманъ по ея уход.

— Госпожа Гюйо, — отвчала Барба, мся тяжелое тсто для пуддинга.— Ея мужъ, капитанъ колоніальнаго артиллерійскаго полка, получилъ отпускъ на двадцать восемь дней, — они только что пріхали въ Уэссанъ.

Чтобы удобне было работать, Барба сняла наколку и чепчикъ. Ея волосы падали на загорлую, голую шею, шали свои она сбросила, и только ‘эюрюжэ’ — джерси изъ синей шерсти, рукава котораго были засучены до локтей, покрывало ея торсъ и грудь.

‘Фарцъ-валэ’ — національное блюдо — длается изъ гречихи, куда прибавляютъ взбитыя яйца, кусочки жиру и нсколько сливъ. Всю эту массу Барба влила въ глиняный горшокъ, въ которомъ пуддингъ долженъ былъ вариться. Его внушительные размры были предписаны обычаемъ, который требовалъ, чтобы часть ‘пуддинга-фарца’, изготовляемаго дома, была роздана сосдямъ.

— Барба, сказки мн, какъ это ты такъ близко знакома съ женой капитана? И по какому случаю она такъ свободно объясняется на бретонскомъ нарчіи?

— Очень просто: госпожа Гюйо островитянка, и мы съ ней родились въ одной деревн.

— А капитанъ на ней въ самомъ дл женатъ?

— Вотъ уже пять лтъ. Но дай мн кончить работу, потомъ я теб все разскажу.

И не торопясь, стоя передъ печью на колняхъ, она кусками сухой и какъ бы подбитой красноватой травою земли обкладывала горшокъ, вплоть до самой крышки, такъ что скоро его почти не стало видно. Снизу, въ желобк, проложенномъ подъ плитой, она зажгла подъ этими кусками земли дрокъ и сучья. Дернъ напитался. медленнымъ и невидимымъ огнемъ, который долженъ былъ держаться около пяти часовъ.

Барба удовлетворилась и, усвшись, стала разсказывать:

— Гюйо пріхалъ сюда въ первый разъ во время постройки порта, за работами котораго онъ присматривалъ. Онъ былъ поручикомъ. Тогда то онъ и встртилъ въ первый разъ Клару и влюбился въ нее. Однажды вечеромъ моя подруга, по своему легкомыслію, согласилась пойти съ нимъ. Въ слдующіе дни онъ ждалъ ее, но не могъ дождаться. Мольбы его были тщетны, должно быть, онъ ей не понравился. У нея тоже было нсколько связей, но Гюйо ничего объ этомъ не зналъ и былъ въ отчаяніи, что она его покинула.

Все же, безустанно настаивая, онъ наконецъ добился своего. Клара ушла отъ родителей и въ продолженіи шести мсяцевъ жила у поручика. Со мной онъ охотно откровенничалъ.— ‘Никогда не смогу полюбить другую женщину’,— говорилъ онъ. Я пожимала плечами, потому что вс вы такъ говорите, а потомъ, въ одинъ прекрасный день, узжаете и только васъ и видно…

Однако Гюйо уврялъ, что хочетъ на Клар жениться. Надъ этимъ она вмст съ нами смялась и даже такъ съ нимъ не стснялась, что путалась съ его же товарищами.

Когда кончилась постройка порта, Гюйо былъ командированъ въ Сенегалъ, гд онъ получилъ чинъ капитана. Каждый мсяцъ, ни разу не пропустивъ, онъ отсылалъ часть своего жалованья Клар. Она припрятывала денежки, ничуть при этомъ не мняя своего поведенія, а что она продлывала — трудно себ и представить, увряю тебя.

По возвращеніи изъ колоній Гюйо пріхалъ провести время своего отпуска на остров. Снова увидлъ Клару и, узжая, оставилъ ее беременной.

Вскор посл своего прибытія въ Рошфоръ онъ написалъ ей, прося пріхать къ нему. Клара долго колебалась. Наконецъ похала, и онъ, не откладывая, ршилъ на ней жениться. Тогда именно она и подняла свои волосы и сбросила платье уэссантинокъ, которое не шло къ жен офицера.

Гюйо написалъ уэссантинскому мэру, чтобы получить нужныя для свершенія брака бумаги. Просьба его очень удивила нашего мэра. Онъ отвтилъ капитану, что по его мннію, офицеръ не можетъ жениться на Клар изъ за ея прежняго поведенія. Къ этому письму онъ приложилъ списокъ съ именами ея любовниковъ и намекнулъ, что если она должна стать матерью, то, конечно, не по вин Гюйо.

Письмо привело капитана въ несвойственное его весьма спокойному характеру, бшенство. Онъ показалъ письмо подруг и спросилъ, правда ли это. Она хохотала и ничего не отвчала.

Другой тутъ же бы порвалъ. Гюйо же увидлъ въ ея спокойствіи новое доказательство ея равнодушія и это еще сильне возбудило его любовь. Она не хотла оправдываться, она презирала обвиненія — слдовательно он были лживы. ‘Значитъ, мэръ наклеветалъ, думалъ онъ. А если даже все правда, то не все-ли равно,— я люблю ее’.

Онъ настоялъ, бумаги прибыли, и свадьба была отпразднована.

— А теперь?

— А теперь Клара счастливйшая изъ женщинъ. Она подарила мужу трехъ дтей, и онъ не перестаетъ обожать ее. Характеры у нихъ разные: Клара любитъ поговорить, всегда поетъ и смется, Гюйо мраченъ, съ трудомъ произноситъ три-четыре слова въ теченіе дня. Но такимъ онъ былъ всегда: онъ говоритъ только самое необходимое, и Клара съ этимъ мирится.

Всякій разъ, какъ онъ возвращается съ ней на родину, они живутъ въ маленькомъ дом Іусиннъ, который достался Клар, посл смерти родителей.

Черезъ два мсяца Гюйо детъ на Мадагаскаръ. Клара, которая теперь любитъ своего мужа всмъ сердцемъ, хочетъ его туда сопровождать, несмотря на то, что ее увряютъ, будто она оттуда, не вернется изъ за лихорадки и нездоровой жары, тяжело переносимой нами, уэссантинками, привыкшими къ воздуху здоровому и ‘крпкому’.

— Выйдемъ,— закончила свой разсказъ Барба, — фарцъ можетъ, теперь вариться и безъ меня.

— Въ другой разъ я приготовлю теб ‘фарцъ-мшокъ’. Онъ. длается изъ блой муки, смшанной съ жиромъ и изюмомъ, и въ хорошо зашитомъ мшк варится въ горшк съ водою. Объяденіе! Теб, я думаю, онъ больше придется по вкусу, чмъ ‘фарцъ-гоадъ’ и ‘фарцъ-кровяной’,— главное лакомство свадебныхъ обдовъ. Онъ напоминаетъ тотъ, который я длаю теперь, но насыщенъ свиною кровью.

— Вс эти блюда приготовляются здсь вками. Безъ сомннія, и они мало по малу исчезнутъ, какъ исчезаетъ все остальное. Все рже и рже встрчаются дома, гд печется хлбъ по древнему способу. Я вотъ упорствую въ этомъ, сама не знаю, почему. Ты лъ съ гримасой хлбъ, который я пеку на плоскихъ камняхъ моей плиты. Я согрваю камни дерномъ, а когда они накалятся, я снимаю дернъ, натираю ихъ листьями фукуса и обсыпаю мукою. Потомъ я накладываю листья капусты и на нихъ ставлю хлбъ, который сверху закрываю другими листьями, а все вмст покрываю раскаленнымъ дерномъ. Но на что все это!.. Нынче на остров три булочныя!

— Какая разница съ прошлымъ!

— Повришь ли. У насъ въ прежнее время предложеніе длала двушка. Она отправлялась съ родителями въ семейство ею выбраннаго парня и просила, чтобы ее пригласили къ обду. Вс понимали, что она этимъ хочетъ сказать: молодой человкъ ложился въ постель, и во время обда двушка подходила къ постели и подносила кушанья своему избраннику. Если онъ лъ, значитъ, соглашался взять ее въ жены.

— Съ этого дня она поселялась въ дом своего нареченнаго, помогая въ домашней работ и въ пол, и живя въ полной близости со своимъ женихомъ — раздляя даже его ложе, для того, чтобы оба могли узнать и изучить другъ друга. Если посл испытанія они находили, что не созданы другъ для друга, то молодая двушка возвращалась къ себ, не потерпвъ отъ этого никакого безчестія, ибо близость ея съ женихомъ была невиннаго свойства.

— Когда то, — продолжала мечтать Барба,— многія островитянки, вслдствіе малочисленности мужчинъ, были осуждены на вчное безбрачіе. И вотъ во время Пасхи можно было видть, какъ влюбленныя женщины клали яйца въ корзины, поставленныя по об стороны исповдальной ршетки. Он также несли свои дары къ ‘скамь хлбныхъ зеренъ’ — родъ ларя, въ который он бросали горсти пшеницы, прося у Бога свершенія своихъ желаній или утшенія въ сердечной мук.

— Въ сущности, въ далекія времена двушки были гораздо скромне, чмъ теперь… Неженатые мужчины жили отдльно отъ женщинъ. Тотъ, кто соблазнялъ двушку, а потомъ не хотлъ на ней жениться, самъ считался обезчещеннымъ. Да… Приходится думать, что ныншніе мужчины меньше заботятся о своей репутаціи…

Переводъ Л. Вилькиной.

III.
Уэссантинскія ночи.

Весь день порывы втра носились надъ островомъ, и только къ девяти часамъ вечера все утихло, и Барба, которой надоло бездйствіе, осмлилась выйти изъ дому.

— Я покидаю тебя на часъ, не больше, сказала она своему другу, у котораго не было ни малйшаго желанія выходить. Пойду къ Луиз на посидлки. Она общала мн списать ‘Жалобу Дрюмонда Кестль’, которая поется на мотивъ псни о ‘Мертвыхъ’.

Барба полуоткрыла дверь, и улыбка заиграла на ея губахъ, когда втеръ надулъ ея юбки. Сверкнувшій въ эту минуту маякъ освтилъ ея лицо, точно вылитое изъ бронзы. Потомъ шаги ея замерли въ темнот ночи.

Она направлялась въ Ти-Уэллу: тамъ жили Луиза и Сидони Постунъ.

Ти-Уэлла — покинутая деревушка, въ которой полуразрушенные дома устремляли къ безлунному небу остроконечные остовы своихъ крышъ. Все пространство занимали поваленныя деревья, а среди обломковъ возвышалась, прислоненная къ хаотической груд скалъ хижина сестеръ Постунъ.

Когда Барба вошла, нсколько сосдокъ уже сидли, размстившись кружкомъ, и работали: дв вдовы — жирныя и черныя, напоминающія воронъ — и одна мщанка въ казакин, родственница сестеръ Постунъ. Она сидла молча, оскорбленная тмъ, что рядомъ съ ней посадили Жанну Пулбракъ — двушку слишкомъ красивую, славящуюся своимъ разнузданимъ поведеніемъ, съ неприлично дикой шевелюрой, доходившей до середины спины. Она пришла сегодня къ Постунъ, конечно, потому, что кто нибудь ждалъ ее на мст свиданія. Любо было ея необузданой натур обмануть того, кто страстно ее любилъ. И ради чего? Ради сомнительнаго удовольствія провести ночь въ работ, какъ этого требовалъ старинный обычай.

Дальше сидла группа молодыхъ двушекъ Аэнъ-Арланъ, и, наконецъ, Луиза и Сидони Постунъ — об скромныя, незамтныя, запечатлнныя какой-то спокойной грустью, которая привлекала къ нимъ вс симпатіи.

Посидлки — старинный обычай страны. Присутствующія вяжутъ или прядутъ, въ зависимости отъ того, въ чемъ хозяйка, у которой общество собралось, нуждается. Работа, исполненная общими усиліями, быстро подвигается впередъ. Когда-то и мужчины — моряки въ отпуску — принимали участіе въ посидлкахъ и пряли и готовили шерсть вмст съ женщинами. Потомъ шерсть шла къ ткачамъ. Такъ было въ т времена, когда на Уэссан приготовлялась матерія на платья, очень тяжелая, шершавая, некрашенная, чрезвычайно теплая, которую и теперь еще носятъ старики. Изъ шерсти похуже и изъ остатковъ мастерили нижнія юбки и джерси. Такимъ же образомъ въ прежнее время вырабатывали изъ льняныхъ волоконъ очень крпкое полотно, вышедшее изъ употребленія съ тхъ поръ, какъ на остров появилось шерстяное производство.

Благодаря этому, бесды проводились въ полезной работ, что не мшало толковать о событіяхъ дня.

На этотъ разъ присутствующія оживленно обмнивались мнніями о предстоящей въ этоть день ‘свадьб безъ колокольнаго звона’.

Когда молодая двушка гршила до внчанія, священникъ отказывалъ ей въ обычномъ, въ минуту вступленія въ церковь свадебнаго кортежа, колокольномъ звон. Такой отказъ покрывалъ позоромъ внчавшихся, всегда чувствительныхъ къ подобному оскорбленію. Такъ хотли поступить и съ унтеръ офицеромъ, соблазнившимъ уэссантинскую двушку. Но священникъ не сумлъ предугадать лукавой продлки, устроенной этимъ военнымъ. Въ одинъ съ нимъ день и часъ долженъ былъ внчаться туземецъ съ туземкой. Об свадьбы дожидались на церковной площади своей очереди, когда затрезвонили колокола въ честь туземной четы, которой назначено было внчаться первой. Воспользовавшись суматохой, унтеръ офицеръ вмст со своей свитой устремились слдомъ за первой четой и разслись на внчальной скамь, откуда ихъ не посмли выгнать, изъ боязни скандала. Такъ избжали они позора, на которой были осуждены.

Иныя изъ подругъ одобряли этотъ жестокій обычай, но большинство въ рзкихъ словахъ осуждали нетерпимость священника.

Вмст съ тмъ он съ возмущеніемъ отзывались о крещеніи незаконныхъ дтей, которое производилось всегда подъ вечеръ, какъ бы тайно и покрывало какимъ-то позоромъ невинныхъ дтей съ ранняго дтства.

На остров чувствовались новыя вянія, но духовенство ничего не хотло знать и придерживалось доброй старины.

Жанна Пулбракъ разсказала о томъ, какъ поступили съ двочками Шавэль. Посреди службы, когда он пли въ хор, ихъ попросили уйти и все это только за то, что он не ходили учиться къ сестрамъ, а посщали школу учительницу. Посл Жанны, другая двушка стала уврять, что племянники ея, посщающіе школу Братьевъ-Четверорукихъ, ничему кром молитвъ не научились. Конечно, молитвы это уже нкоторое знаніе, но за то они лишены совершенно уроковъ французскаго языка. Старшій мальчикъ, которому пошелъ двнадцатый годъ, не можетъ объясниться на своемъ родномъ язык.

А Сидони Постунъ, двушка сама по себ очень религіозная, напомнила случай, происшедшій съ сержантомъ негромъ. Онъ не могъ повнчаться съ учительницей, потому что молодая женщина, какъ разведенная жена, не получала благословенія церкви, а мэръ, подчинясь вол духовенства, отказался обвнчать и соединить ихъ гражданскимъ бракомъ. Пришлось внчаться только два мсяца спустя посл того, какъ мэръ доложилъ объ инцидент Кимперскому епископу и получилъ приказаніе исполнять свои обязанности, снявъ такимъ образомъ съ себя отвтственность передъ священникомъ. Зато въ небольшой рчи, которою онъ привтствовалъ молодыхъ, было столько оскорбительныхъ словъ для новой четы, союзъ которой онъ сравнивалъ съ ‘собачьей свадьбой’, что сержантъ подалъ на него жалобу, и префектъ принужденъ былъ отршить на нкоторое время отъ должности неумолимаго тирана.

Подобные поступки возмущали населеніе и бросали отъ одной крайности къ другой.

Только что вошедшая Роза Иліу заявила, что ненависть ея къ священникамъ такъ велика, что она никогда иначе не выйдетъ замужъ, какъ гражданскимъ бракомъ.

Она не отличалась благочестіемъ, но была суеврна. Врила въ привиднія, въ ‘вильтанау’ и въ духовъ, наполняющихъ темноту, но рчь свою съ удовольствіемъ пересыпала богохульными словами.

А когда старуха въ казакин, сотню разъ во время ея грховныхъ словъ крестившаяся, пригрозила ей адомъ, она стала съ ней ругаться. Видъ этой объятой священнымъ негодованіемъ бабы, которая, скрипя зубами, бранила красивую нечестивицу, былъ такъ забавенъ, что вс держались за животы. Жанна и Роза умирали со смха и, боясь испустить духъ, ршили выйти на воздухъ. Безконечно веселыя, увлекая за собой Барбу, которая сразу забыла вс жалобы, он исчезли, провожаемыя мечтательными взорами боязливыхъ, застывшихъ въ своей добродтели Сидони и Луизы. Сидони была еще невинна, несмотря на то, что ей уже исполнилось двадцать лтъ, невинна и бла, какъ лилія, а Луиза, сестра ея, хоть и была замужемъ, тоже не знала еще любви, ибо пятъ лтъ назадъ вышла замужъ за моряка, который ухалъ на второй день посл свадьбы и былъ такой-же наивный, какъ она сама.

Выйдя на воздухъ, три уэссантинки почувствовали разыгравшійся аппетитъ. Ночь была черна, какъ чернила. Втеръ совсмъ спалъ. Полемъ, перескакивая черезъ ограды, он добжали до дороги въ Ланъ-Поль и, пряча руки въ карманы юбокъ, пошли на авось по направленію къ Стиффу. Давно уже пробили въ баракахъ призывъ къ погашенію огней.

— Зайдемъ къ Іанн, сказала Роза Иліу.

Несмотря на то, что вс кабаки въ этотъ часъ были по закону заперты, постители, по всей вроятности, еще оставались въ задней комнат. Он постучались. Скоро имъ отвтили. Нсколько мужчинъ, замшкавшихся въ этой конур, встртили вновь явившихся радостными криками. Потомъ, когда алкоголь въ достаточной мр разгорячилъ ихъ головы, такъ около часу ночи, Іанна прогнала всю компанію вонъ и закрыла дверь на засовы.

Когда он очутились на воздух, втеръ помчалъ ихъ по какой-то крутой дорог, которая спускалась къ Рюлану, какъ къ темной бездн. Каждый изъ присутствующихъ унесъ по бутылк вина, но гд было найти убжище, чтобы распить его?

Тогда Жанна вспомнила о дом Гоно, о старой уединенной хижин, похожей на пріютъ преступленій и въ данное время необитаемой. Старая хижина стояла на разстояніи мили отъ Сэнъ-Мишеля и прозжей дороги, на небольшомъ лужк, за каменной оградой.

— Можно будетъ войти черезъ окно, прибавила Жанна: мы найдемъ тамъ и столъ и стулья.

Такъ они и сдлали. Кто-то вынулъ изъ кармана подсвчникъ со свчей и водрузилъ на столъ, раскупорили бутылки.

Тутъ былъ Ледурдюфъ, черный, какъ морской разбойникъ,— матросъ, съ которымъ Роза познакомилась въ Брест въ больниц и который околачивался теперь по острову безъ опредленной цли, причемъ никто не зналъ кто онъ, зачмъ сюда пріхалъ и откуда, родомъ. Онъ посадилъ къ себ на колни Барбу, въ то время какъ барабанщикъ изъ колоніальнаго войска и Мартолэтъ — коммерческій матросъ — осаждали Жанну и Розу.

Но двушки, боле чувствительныя къ обстановк, чмъ иностранцы, стали припоминать умершую Гоно и легенды, разсказываемыя о дом старухи. Когда-же кавалеры сдлали попытку насиловать ихъ, он отвтили энергичными оплеухами, потому что вс были равны по сил этимъ мужчинамъ, и еще потому, что сильне чмъ страсть, ихъ волновало присутствіе въ этомъ мст въ такой поздній часъ.

Барба заговорила первая и разсказала исторію о приключеніяхъ ‘госпожи изъ Мэнъ-аръ-Фрудъ’.

— Мэнъ-аръ-Фрудъ — объясняю это для этихъ трехъ иностранцевъ, которые ничего не знаютъ,— скала, одиноко возвышающаяся надъ открытымъ моремъ, близь Перцъ Гвэнъ, между мысами Депэнъ Аррекъ и Вейльгольцъ, огромный камень, къ которому почти нтъ возможности подойти вслдствіи теченій, которыя въ тхъ мстахъ быстре, чмъ въ какомъ нибудь другомъ мст Фронвэра и по быстрот движенія сравнятся лишь съ лошадью, бгущей галопомъ. Никогда ни одинъ рыболовъ не ступалъ туда ногой, съ цлью забросить сти, ибо люди увряютъ, что если коснешься Мэна-аръ-Фруда, то не вернешься домой безъ несчастья.

Говорятъ даже, что объзжая скалу и глядя на нее съ извстной точки, въ извстные часы, можно было когда-то видть женщину, которая теперь ужъ больше не показывается.

— Кэрбэза видалъ ее,— прервала Жанна.

— Кэрбэза умеръ.

— И Ланъ-Журдрэнъ и Легаллуэ.

— Жанъ Антуанъ Митъ, подсказала Роза.

— Вс они умерли.

— Такъ вотъ года три тому назадъ, продолжала Барба, Гоно, прозванный ‘пиратомъ’ и Пьеръ Гоаду Депеннорцъ прозжали около шести часовъ вечера мимо Мэнъ-аръ-Фруда на баркахъ, одна слдовало за другой на разстояніи какихъ нибудь ста саженей по теченію,— сперва Гоно, за нимъ Гоаду. Оба глядли на Менъ аръ-Фрудъ, и тотъ и другой увидли женщину, которая длала имъ знаки.

— Ты видлъ? вскричалъ Гоно.

Гоаду не отвчалъ. Но сталъ блый, какъ саванъ. Теченіе отнесло ихъ далеко за скалу.

— Ты видлъ? спросилъ опять Гоно.

— Ну, конечно, отвтилъ наконецъ Гоаду. У нея груди съдены крабами, какъ у утопленницъ, но сама она живая, а изъ глазъ у нея текутъ слезы. ‘Потому что, объяснила Барба, рыбы начинаютъ обыкновенно грызть женщинъ съ груди, а потомъ переходятъ къ животу’.

И она стала разсказывать, какъ Гоно, который ‘никогда не зналъ страха’, направилъ путь къ Баннэку и вернулся къ Пэнъ-Аррокъ на веслахъ, между тмъ какъ Гоаду слдовалъ за нимъ по прежнему на разстояніи ста саженей, стараясь не удалиться, и какъ съ наступающей ночью, среди страшнаго водоворота морской рки, Гоно, уносимый теченіемъ, разскалъ пространство и, рискуя разбить свою лодку, причалилъ наконецъ къ Мэнъ-аръ-Фрудъ, гд и сошелъ.

Тамъ онъ взвалилъ себ на плечи женщину, завернувъ ее въ парусъ, для того, чтобы отнести въ домъ, гд жила его мать, именно въ этотъ домъ, гд они сегодня пировали.

Всмъ присутствующимъ женщинамъ исторія была извстна. Если-бъ Барба прекратила разсказъ, Жанна Пулбракъ или Роза Иліу могли-бы продолжать за нее. Но несмотря на то, что он знали все до мельчайшей подробности, каждая фраза волновала ихъ, какъ будто он слышали въ первый разъ.

Указывая въ глубину комнаты на закрытую пологомъ кровать, Барба объясняла, что именно на эту кровать, а не на другую, Гоно положилъ ту, которую отнялъ у моря.

Вс он знали, что старуха Гоно стала испуганно кричать, услыша, какъ сынъ ея разговариваетъ съ предполагаемой мертвой женщиной. На слдующій день, побуждаемая любопытствомъ, пользуясь отсутствіемъ пирата, она попыталась протянуть свою руку во тьму сокрытой кровати, но дотронулась только до обледнлато тла, въ то время, какъ по сверканію великолпныхъ камней узнала руку, пальцы которой были унизаны золотыми кольцами.

Священникъ, предупрежденный старухой, сейчасъ-же явился съ четырьмя парнями и гробомъ, чтобы унести трупъ. Тло мертвой было тяжело, какъ гранитная глыба. Не было возможности сдвинуть, его съ мста. Нельзя было удобно взяться за тло, лежащее въ узкой клтк высокой кровати, и это тоже затрудняло работу. Надо было попытаться пройти сзади: но доступъ туда былъ загороженъ деревянной стной. Они общали вернуться вечеромъ съ веревками и блоками, но когда, придя вечеромъ, приблизились къ кровати, тонкая, нжная и блдная рука, быстрая, какъ молнія и отягощенная кольцами, задвинула занавски, и священникъ понялъ въ чемъ дло и въ страх поспшилъ удалиться.

Каждый вечеръ Гоно возвращался съ моря съ пылающей головой и израненными руками. Заперевъ на запоръ двери, онъ, на горе обезумвшей старухи, предавался любовнымъ наслажденіямъ, съ этой женщиной и смялся и плъ вплоть до утра. Онъ столько, цловалъ ее, что губы его превратились въ зіяющую рану.

И Барба продолжала разсказывать, какъ, по вол втируши, старуху прогнали изъ собственнаго дома и какъ трагически умеръ Гоно, привозившій каждый вечеръ къ себ куски скалъ, имвшихъ человческую форму, которыя онъ отыскивалъ на песчаныхъ берегахъ и разставлялъ вокругъ своего дома, гд они стояли какъ будто на страж, и гд ихъ можно видть и понын…

Онъ продлывалъ это до того дня, когда, несмотря на его геркулесову силу, плечи его однажды поддались и, переступая порогъ дома, онъ спотокнулся, закачался, потомъ опять выпрямился, но не удержался на ногахъ, мышцы его порвались, и онъ, упалъ, раздавленный скалой.

Многіе съ тхъ поръ пытались жить въ Рюлан. Арри Канаберъ, который тутъ поселился, долженъ былъ на второй день ухать, говоря, какъ и остальные, что хижина посщаема привидніями. Увряютъ, что госпожа изъ Мэнъ-аръ-Фрудъ по прежнему живетъ здсь, и что достаточно произнести слово, какое-то страшное, котораго по-французски нельзя сказать, чтобы она снова явилась.

— Она появляется вотъ въ этомъ углу, добавила Барба, длая шагъ впередъ.

Дрожь охватила островитянокъ. Жанна и Роза знали, что Барба настолько пьяна и такая по натур язычница, что не задумается произнести страшное слово. Вс сразу, даже мужчины, обернулись въ ту сторону. И произошло нчто необычайное. Свтъ затрепеталъ, Роза испуганно крикнула и послышался грохотъ и скрипъ.

Мужчины вскочили съ мстъ. Ужасъ охватилъ ихъ, кровь отлила отъ щекъ отъ ожиданія чего-то сверхъестественнаго.

Шумъ повторился.

Барба между тмъ направлялась въ глубину комнаты, какъ бы ничего не сознавая, съ полуоткрытымъ ртомъ.

— Барба… Молчи… закричала Жанна Пулбракъ.

И черезъ открытое окно она выскочила и убжала въ зіяющую тьму. За нею вслдъ бросилась Роза Иліу.

Трое мужчинъ не двигались съ мста. Они смотрли другъ на друга и придя немного въ себя отъ испуга, увидли оставшуюся Барбу.

Ледюрдуфъ, смущенный и недовольный тмъ, что отъ него улизнули женщины, вернулся къ своему стулу и, поднявъ кулакъ на островитянку, сказалъ:

— Ну и задамъ я этой болтушк!

И онъ, замахнувшись, пошелъ на нее.

Но въ эту именно минуту онъ растянулся на порог, на половину парализованный отъ страха, ибо занавсъ кровати зашевелился, какъ онъ впослдствіи разсказывалъ, и онъ тоже увидлъ руку, покрытую золотыми кольцами.

Раннимъ утромъ, Эрманъ, поднявшись въ отличномъ настроеніи духа и безъ всякаго безпокойства, вдругъ замтилъ, что Барбы не было рядомъ съ нимъ.

Желая посмотрть прекратилась-ли вчерашняя буря, а также для того, чтобы понаслаждаться восходомъ солнца столь прекраснымъ въ зимнее утро, онъ поспшно одлся и вышелъ.

— Она ушла, думалъ онъ съ насмшливой досадой, вчера вечеромъ… Пошла за ‘Жалобой Дрюммонда Кастль’, которая поется на мотивъ псни о ‘Мертвыхъ’.

Онъ шелъ при свт восходящаго солнца.

И какъ разъ шаги направили его къ небольшой долин Станкъ Мэръ. Три силуэта обрисовывались въ туманной дали на берегу ручья. Онъ узналъ трехъ женщинъ, наполовину обнаженныхъ, изъ которыхъ одна была Барба. Три женщины совершали омовеніе въ бассейн Туль Ауросъ, исцляющемъ отъ испуга.

Пер. Л. Вилькиной.
‘Современникъ’, кн.X, 1915

Двы дождя.

I.Поминовеніе умершихъ.

II.Исторія одной любви.

III.Уэссантинскія ночи.

Читайте также:

I.
Поминовеніе умершихъ.

II.
Исторія одной любви.

III.
Уэссантинскія ночи.