Возвращеніе Морица на родину (*)*
Возвращеніе Морица на родину (*)*
(*) Соч. г-жи Монтолье.
(Изъ Merc. de France.)
‘Встникъ Европы’, No 2, 1812
Возвращение Морица на родину, Монтолье Изабель Де, Год: 1812
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Уже прошло тому три года, какъ юной Морицъ оставилъ мсто своего рожденія, прекрасную деревню Зонненбергъ. Онъ насмотрлся на людей въ разныхъ областяхъ, жилъ въ большихъ городахъ, совершенно научился столярному длу и съ радостнымъ нетерпніемъ возвращался на свою родину.
Тамъ оставилъ онъ добраго отца, нжную мать и обрученную свою невсту, милую Ернестину. Морицъ и Ернестина росли вмст, любили другъ друга съ самаго младенчества. Родъ ихъ, состояніе, достатокъ, склонности были совершенно одинаковы. Однажды Морицъ при удобномъ случа сказалъ родителямъ своимъ: я привыкъ къ Ернестин и люблю ее, такъ что охотно бы на ней женился. ‘Тмъ лучше, отвчалъ старикъ: она то намъ и надобна.’ И на другой же день пошелъ къ сосду своему Селерту, отцу Ернестины, просить ее въ замужство за своего сына. ‘Радъ всею душею! сказалъ Селертъ, выслушавъ предложеніе о брак: мы знаемъ, что Ернестина любитъ Морица.’ Старики тотчасъ ударили по рукамъ и велли позвать къ себ дтей, чтобы объявить имъ свою волю. ‘Мы согласны устроить ваше счастіе, любите вчно другъ друга, но прежде трехъ лтъ вамъ неможно сочетаться, вы должны разлучиться на три года. Ернестин теперь только минуло семьнадцать лтъ, мать ея никакъ не соглашается, чтобы она до двадцати лтъ вышла за мужъ. Морицъ также еще молодъ, ему надобно сперва увидть свтъ, научиться жить безъ помощи родителей, усовершенствовать себя въ ремесл своемъ. Тогда онъ, сдлавшись мастеромъ, можетъ поселиться въ ближнемъ городъ и завести свое хозяйство. И такъ, сынъ мой, приготовься къ дорог, чмъ поспшне отправишься тмъ скоре возвратишься. Поцлуй свою невсту, обмняйтесь кольцами, общайте другъ другу взаимную врность и не печальтесь, три года пройдутъ очень скоро.’
Морицъ наклонился на руку отца своего въ знакъ повиновенія, онъ не въ силахъ былъ произнести: хорошо, батюшка, отправлюсь по вашей вол. Потомъ съ нжностію и прискорбіемъ обнялъ плачущую Ернестину. ‘Три года будутъ литься мои слезы, сказала она рыдая: на три года разлучиться съ тмъ, безъ котораго три часа казались мн вчностію!’ — Помни о своемъ другъ, милая Ернестина, такъ утшалъ ее Морицъ, принимая на себя видъ бодрый, которому однакожъ измнялъ его голосъ: повторяй себ часто — Морицъ любитъ меня, онъ считаетъ вс минуты разлуки своей со мною! Мы опять увидимся. Ернестина: я возвращусь искуснымъ мастеромъ, буду въ состояніи доставить теб боле выгодъ, сдлать тебя счастливою. — Ернестина качала головою, она не желала ни видть боле искусства въ своемъ любезномъ, ни имть особливыхъ выгодъ, лишьбы только Морицъ съ нею неразлучался. Но родители объявили свою волю, надлежало покориться. Она общалась въ продолжительное время отсутствія Морицова приготовить нитокъ и полотна для своего хозяйства, и навязать какъ можно боле чулковъ для своего друга. Разговоръ объ упражненіяхъ, клонящихся къ будущему соединенію, нсколько облегчилъ тяжесть горестнаго прощанья. Морицъ на другой же день долженъ былъ собраться съ дорожнымъ своимъ запасомъ, и проститься съ родными и друзьями, на третій день былъ онъ уже въ десяти миляхъ отъ Зонненберга, и непонималъ, какъ могъ оставить милую родину. Ернестина безпрестанно сидла за работою въ своей комнат и безпрестанно думала о Мориц, которой также не терялъ времени понапрасну. Колесо пряслицы вертлось, скобель неоставался празднымъ, часы летли, но не одинакимъ образомъ: нжная Ернесетина, врная печали своей и принятому намренію, ни на минуту непокидала работы, отказалась отъ всхъ стороннихъ увеселеній, и все удовольствіе находила: для себя единственно въ трудахъ и въ чаяніи радостнаго свиданія. А Морицъ? Увидимъ.
И Морицъ также считалъ дни разлуки своей съ Ернестиною, но онъ мене стовалъ, и невсегда жаловался на суровость своего жребія. Въ разлук обыкновенно скоре утшается тотъ, кто путешествуетъ, а особливо въ первой разъ, любопытство его бываетъ занято разсматриваніемъ невиданныхъ мстъ, незнакомыхъ людей, неизвстныхъ обычаевъ. Морицъ въ первый годъ ходилъ изъ города въ городъ и работалъ у разныхъ хозяевъ. Выучившись довольно хорошо говорить по-французски, онъ ршился на остающіяся два года наняться въ Ліон у одного искуснаго мастера, по имени Томаса, которой получалъ изъ Парижа прекрасные образцы комнатныхъ уборовъ, и у котораго Морицъ могъ многому научиться и много выработать денегъ. Вс знатные люди въ городъ обыкновенно заказывали длать столы и шкафы мастеру Томасу, слдственно работы у него всегда было много, но мастеръ Томасъ любилъ боле бутылки и карты, нежели работу: онъ очень обрадовался, нашедши себ честнаго, смышленаго и прилжнаго подмастерья, какого уже давно найти старался, и на котораго могъ во всемъ положиться, отходя на Бахусовы празднества. И такъ онъ не упускалъ ни одного средства, какія только почиталъ полезными, чтобы удержать при себ Морица, даже часто посылалъ въ мастерскую къ нему единственную дочь свою Терезу, двушку пригожую и веселую. ‘Поди въ мастерскую, Тереза! обыкновенно говаривалъ Томасъ, уходя изъ дому: сядь съ работою своею подл Mopицa, чтобы ему не такъ было скучно.’ Бда невеликая, думалъ себ Томасъ, если они и слюбятся, гд я найду лучшаго себ зятя? Я одинъ пускай дочь и мужъ ея живутъ въ моемъ домъ. Морицъ уменъ, проворенъ, прилженъ, и я буду себ отдыхать, по его милости. Онъ же и собою красавецъ, я увренъ что моя Тереза скоро забудетъ этого лнивца Фридерика, котораго я принужденъ былъ отпустить, боясь чтобы онъ не надлалъ хлопотъ моему дому. Морицъ не таковъ, а еслибъ и попуталъ его грхъ, то свадьба все покроетъ
Етотъ Фридерикъ, служившій у Томаса, мало работалъ и много болталъ съ Терезою. Томасъ постарался отъ него избавиться. Напротивъ того Морица полюбилъ онъ какъ своего роднаго, втренная Тереза, которая не очень дорожила своимъ сердцемъ, обходилась дружески съ пригожимъ Морицемъ, почитая его достойнымъ всей своей благосклонности, она весьма охотно сидла съ нимъ въ мастерской, когда онъ занимался работою, разсказывала ему всячину, пла новыя псеньки, читала новыя сказочки, комедіи, газеты, ввечеру, по окончаніи работы, прогуливалась съ нимъ передъ домомъ, взявши его за руку, или играла съ нимъ въ воланъ, выставивъ прелестную ножку впередъ, поднявши блую ручку вверхъ, и принимая вс приятныя положенія, какихъ требуетъ сія невинная забава, хохотала со всмъ простодушіемъ, когда летокъ падалъ на землю, и Морицъ засматривался на ея прекрасные зубы….. А стующая Ернестина? не уже ли она была забыта? Не скроемъ истины: Moрицу недосугъ было думать объ Ернестин, когда надобно ловить летокъ ршеткою и бросать его къ Терез, Морицу неудобно было заниматься Ернестиною и тогда, когда сидящая подлъ него Тереза напвала какую-нибудь любовную псеньку, а еще мене, когда Тереза, положа мягкую и блую руку свою на руку Морицову, помогала ему стругать доску, однакожъ по вечерамъ, ушедши въ свой чуланъ, а особливо когда Тереза не провожала его до самыхъ дверей съ обыкновеннымъ своимъ смхомъ и не шутила надъ нимъ съ обыкновенною своею веселостію, онъ уединившись думалъ объ Ернестин и чувствовалъ въ душ своей нчто похожее на грызеніе совсти, часто видлъ ее въ сонномъ мечтаніи нжною, милою, какою привыкъ видть съ младенческаго возраста. Образъ Ернестины печатллся въ душъ Морица, и онъ проснувшись давалъ самъ себ клятву никогда не смотрть на Терезу. Но рзвая Тереза не оставляла въ поко Moрица, она заигрывала съ нимъ, шутила, плакала, смяласъ, сердилась, ласкала, и черезъ дв минуты Морицъ по невол забывалъ свои клятвы. Можно ли въ двадцать три года молодому человку устоять противъ искушеній такой прелестной двушки, какова была Тереза, которая безпрестанно заботилась, чтобы Морицу не было скучно? Желая оправдать добраго Морица, ссылаюсь на самихъ читателей, нтъ сомннія, что многіе изъ нихъ по собственному опыту уврены въ возможности въ одно время любить двухъ красавицъ, ежели только можно назвать любовію ту склонность, которую Морицъ питалъ къ Терез. Ернестига обладала всмъ его сердцемъ и не имла у себя соперницы, мы скоро увидимъ несомнительное тому доказательство. Между тмъ Морицъ былъ молодъ, Ернестина его находилась за двсти миль отъ Ліона, — Тереза только въ двухъ шагахъ, а часто и еще ближе. Мастеръ Томасъ всегда оставлялъ ихъ наедин, говоря что свадьба поправитъ все дло, онъ однакожъ не торопился готовить приданое, терпливо ожидая того времени, когда надобно будетъ поправлять дло свадьбою, а дабы отдалить всхъ прочихъ жениховъ, везд разсказывалъ, что дочь свою сговорилъ за своего же подмастерья Морица. То же самое объявилъ онъ весьма ршительно и прежнему волокит Фридерику, повстрчавшись съ нимъ однажды на улицъ, когда Фридерикъ завистливо смотрлъ, какъ Teреза играла въ воланъ съ Морицомъ. ‘Не безпокойся понапрасну, дружище, сказалъ ему Томасъ: дло кончано, говорятъ теб, что ты время и труды свои теряешь по пустому, разв не видишь, какъ Тереза и Морицъ любятъ другъ друга? Она уже отдана ему съ моимъ родительскимъ благословеніемъ. Остерегись, Морицъ шутить не любитъ, онъ проучитъ тебя дубиною, ежели замтитъ, что ты хотя издали умильно посматриваешь на его Терезу’. Фридерикъ жилъ въ Ліон только для Терезы, узнавши же теперь, что она принадлежитъ другому, онъ отъ страха или отъ досады на другой день ухалъ изъ города.
Прошли два года. Морицъ иногда получалъ письма отъ нжной своей Ернестины, и самъ писалъ къ ней, но ни такъ часто и не такъ много какъ бы надлежало, еслибъ досужное время его проходило въ отсутствіи Терезы. Онъ имлъ очень мало свободныхъ минутъ для переписки, при томъ не чувствуя внутреннее безпокойство, неохотно принимался за перо и обыкновенно откладывалъ отъ одного почтоваго дня до другаго. Между тмъ два мсяца уже не получая извстія изъ Зонненберга, началъ безпокоиться и ршился потребовать себ увольненія отъ хозяина, не смотря на привязанность свою къ рзвой и пригожей его дочери. Морицъ не переставалъ быть врнымъ своей Ернестин: онъ любовался Терезою, игралъ съ нею, между шутками иногда принималъ отъ нее и отдавалъ ей обратно поцлуи, но жениться на ней совсмъ не думалъ. Пусть же судятъ теперь объ его изумленіи, когда мастеръ Тимасъ однажды ввечеру пришедши домой гораздо уже на весел, воскликнулъ: ‘Дти! бросьте-ка свой воланъ и подумайте о другой игр, которая покорыстне. Не пора ли сыграть свадьбу? Теперь весна, время самое лучшее для женитьбы! Я люблю во всемъ порядокъ… Одно твое обязательство, Морицъ, кончилось, дай теперь другое обязательство, то есть жить до смерти съ Терезою. Пиши домой, проси у своего отца дозволенія, да и съ Богомъ! Я увренъ, что старикъ твой будетъ радъ, когда узнаетъ, что отдаю теб дочь мою, вс мои работы и все имущество, и что взамнъ отъ тебя ничего за то не требую, кром двухъ рукъ и счастія милой моей Терезы. Чтожъ вы молчите, дти? Я думаю, за это можно сказать спасибо. А ты, дурочка, полно дергать передникъ, изорвешь его, обойми своего отца.’ И Тереза, вся въ огн отъ радости, бросилась въ объятія Томаса, а Морицъ, блдный, какъ смерть, невольно упалъ на колни, закрылъ лицо свое руками и не зналъ, какъ отклонить предложеніе хозяина. Мастеръ Томасъ захохоталъ отъ удовольствія. ‘Что ето, Морицъ! Ты видно, перенялъ у театральныхъ любовниковъ становиться на колни передъ будущею женою и передъ тестемъ, какъ будто передъ идолами! Не дурачься, встань и поцлуи свою невсту. Виватъ дти! обмнитесь кольцами на всякой случай!’ Тутъ Морицъ ощутилъ въ себ всю бодрость, при словахъ поцлуй свою невсту, обмнитесь кольцами ему показалось, что слышитъ голосъ отца своего, когда изъ рукъ его принималъ любезную свою Ернестину, ему показалось, что видитъ сію нжную двушку, когда она рыдая бросилась въ его объятія и сказала: безъ тебя что будетъ со мною! Онъ вспомнилъ, что сіе самое кольцо, которое по требованію Томаса должно было отдать Терез, получено изъ рукъ Ернестины. Морицъ, чрезвычайно растроганный, всталъ поспшно и ршительнымъ голосомъ сказалъ Томасу, что никогда не забудетъ дружбы его и доброхотства, и что никогда не перестанетъ любить Терезу какъ сестру свою, но что жениться на ней не можетъ, давно уже обручившись на своей родин съ невстою, и что кольцо, которое иметъ на рукъ своей, есть залогъ врности. Онъ прибавилъ, что мастеръ Томасъ можетъ спросить дочь свою, говорилъ ли онъ ей хотя однажды о супружеств. Морицъ имлъ право сказать еще, что онъ часто говорилъ Терез о своей любезной Ернестин, и что показывалъ ей кольцо, надъ которымъ она обыкновенно шутила, онъ однакожъ не захотлъ навлечь на нее родительскихъ упрековъ. Но Томасъ его самаго осыпалъ нсколькими упреками, которыя Морицъ слушалъ съ такимъ терпніемъ, съ такою кротостію, что раздраженный отецъ напослдокъ смягчился. ‘Богъ съ тобою! сказалъ онъ ласково, однакожъ съ нкоторою досадою: ступай себ и женись на своей невст, чмъ скоре, тмъ лучше, весьма не охотно разстаюсь съ тобою, но можетъ быть и ты когда нибудь пожалешь, что разстался со мною и съ Терезою.’
На другой день Морицъ простился навсегда съ Терезою, и перемогши печаль свою, отправился въ дорогу. Тереза также плакала, но мы не станемъ много жалть о ней: она молода, пригожа и француженка, Морицъ былъ не первымъ и не послднимъ ея приятелемъ, она уже начинала замчать въ немъ излишнюю скромность и Нмецкую застнчивость. Въ первые дни путешествія Морицу было очень грустно. Его воображеніе занималось пригожимъ личикомъ Терезы, на сердц у него лежала тяжесть: онъ зналъ, что былъ неправъ вразсужденіи Терезы и очень виноватъ передъ Ернестиною. Такъ тому и быть! думалъ Морицъ: Тереза утшится, а Добрая Ернестина проститъ меня, я во всемъ признаюсь ей, и она похвалитъ мое чистосердечіе, она будетъ весьма довольна моею врностію, когда узнаетъ, какъ прекрасна Тереза. Съ сею утшительною надеждою онъ шелъ бодре, и чмъ ближе подходилъ къ милой своей родинъ, тмъ примтне ослабвали въ душ его впечатлнія Терезы, Ліона и мастерской Томаса. Вс предметы возбуждали въ немъ сладостныя воспоминанія, уже видитъ онъ женщинъ въ покрывалахъ, а не въ соломенныхъ шляпкахъ, уже исчезли высокіе холмы съ виноградниками, а вмсто ихъ являются взорамъ зеленые луга и огороды съ овощами, уже слышитъ онъ сладостные звуки отечественнаго языка, на которомъ нкогда говаривала съ нимъ любезная Ернестина, словомъ, все напоминало ему нравы и обычаи милой родины. Ето было въ начал Мая, каждой молодой поселянинъ въ первое Воскресенье сего мсяца обыкновенно сажаетъ еловое или березовое обвшанное цвтами дерево передъ окнами своей любезной, Морицъ вспомнилъ, сколько именно деревъ посадилъ онъ передъ домомъ Ернестины, вспомнилъ какъ приятно ему было, когда на другой день вс въ деревн говорили, что прекраснйшей двушк досталось самое красивое и нарядное дерево. Онъ нетерпливо желалъ поспть въ свою деревню къ первому воскресенью Мая, не медлилъ на ночлегахъ, торопился, шелъ безъ отдыха, но первое воскресенье наступило, а Морицъ былъ еще за два дни пути отъ Зонненберга. Къ вечеру того дня пришелъ онъ только въ Нессельродъ, большую деревню, истощивъ силы свои понапрасну и видя вс старанія свои тщетными, онъ ршился провести вечеръ и ночь въ Нессельрод. Вс было тамъ приготовлено къ празднованію майскаго воскресенья: улица подметена очень опрятно, колодязи украшены зелеными втвями, на высокихъ шестахъ разввались пестрыя ленты, которыми привязаны были къ нимъ пучки цвтовъ весеннихъ, передъ окнами красавицъ зеленли вновь посаженныя деревья, обвитыя цвтами, только подл одного дома примтилъ онъ еловое дерево, къ которому были привязаны, блые цвты чернымъ крепомъ, на улиц, невидно было ни одного человка. Къ гостинниц, находящейся на другомъ краю деревни, надлежало идти мимо церкви и кладьбища, Морицъ увидлъ стоящихъ въ церкви многихъ женщинъ и на кладьбищ нсколько мущинъ, которые рыли могилу. Тутъ догадался онъ, что умеръ какой нибудь человкъ, любимый всми въ деревн. Случай сей, думалъ Морицъ, остановилъ, празднество, а ель съ блыми цвтами крепомъ служила признакомъ печальнаго происшествія. Сердце его стснилось, и онъ внутренно благодарилъ судьбу, что въ этотъ день не дошелъ до Зонненберга. ‘Боже мой! думалъ Морицъ: что со мною сдлалось бы, еслибъ вошедши въ свою деревню увидлъ и я такое же приготовленіе къ похоронамъ, и еслибъ сіе дерево съ несчастными признаками стояло передъ домомъ Ернестины!’ Ета мысль такъ встревожила его, что онъ не ршился войти въ гостинницу съ печальнымъ лицемъ своимъ и захотлъ прежде посидть на приятной равнин подъ деревомъ не далеко отъ церкви. Онъ старался разсять грусть свою напоминаніями, что онъ еще не въ Зонненберг, что въ Нессельродъ пришелъ только въ первой разъ и никого тамъ не знаетъ, и что всякой долженъ заниматься своимъ горемъ. Сердце его вс еще было сжато, но онъ состояніе души своей приписывалъ виду разительной противуположности между приготовленіями къ весеннему празднеству и къ обряду погребенія. И дйствительно вс окрестные предмты напоминали ему сію противуположность: равнина только что приготовленная для танцовъ, усыпана была пескомъ и углажена, дерновыя лавки, столы и подмостки для музыкантовъ, цвточные внки повшенные на деревьяхъ, все показывало приближеніе сельскаго празднества, но вмсто звуковъ барабана и флейты раздавалось жалобное пніе голосовъ, сопровождаемыхъ церковной музыкой, вмсто рзкихъ двушекъ и веселящихся легкими плясками въ кругу восхищенныхъ зрителей, выходили изъ церкви юныя двицы, одтыя въ печальное платье и держащія въ рукахъ по внку изъ розмарина, переплетеннаго ландышами. Онъ прохаживались передъ церковью и повидимому дожидались выноса. Сіяніе полной луны, отражаясь на ихъ лицахъ, давало имъ видъ блдности, приличный обстоятельствамъ. Он тихо разговаривали между собою, и Морицъ изъ словъ ихъ узналъ, что погребаютъ двушку молодую и прекрасную. — Бдная Катерина! умереть будучи въ такихъ молодыхъ лтахъ и съ такою красотою! сказала одна изъ нихъ, садясь на дерновой лавк подл Морица. Боже мой! на что теперь можно понадяться! — Да, но она тосковала и мучилась, сказала другая: она была несчастна, и сама, какъ увряютъ, нетерпливо ожидала смерти. — Не лучше ли бы сдлала она, сказала третья, когда бъ вышла за Генриха, Марьина брата, которой любилъ ее такъ нжно? Теперь она веселилась бы вмст съ нами и была бы счастливою. А бдной Генрихъ! Какъ онъ горюетъ! Долго мы не услышимъ приятныхъ его псень. — Умереть отъ любви! сказала четвертая: какъ ето ужасно! Для чегожъ, Маша, не полюбила она твоего брата? Онъ такой доброй, такой ласковой, такой охотникъ до псень! — Покойная Каьерина часто мн говаривала, отвчала Маша, что истинно любить можно одинъ только разъ въ жизни. — Но Катерина была слишкомъ нетерплива. Врно ли она знала, что любезной измнилъ ей? — Ахъ, очень врно! Давно уже она подозрвала по его письмамъ, давно уже Катерина несомнвалась въ своемъ несчастіи, однакожъ старалась утшить себя, думая: онъ возвратится, я увижу неврнаго и прощу ему измну. За три мсяца передъ симъ вся надежда ея разрушилась, Катерина узнала, что онъ женился, и что любитъ жену свою страстно. Жестокой человкъ! Съ тхъ поръ она занемогла, терпя муку сердечную, она все еще хотла жить на свт, потому что любила своихъ родителей: но, чрезмрная горесть прекратила дни ея. Въ Ма мсяц онъ со мною разстался, сказала мн однажды Катерина: въ Ма положатъ меня въ могилу. Она угадала. —
Милая Машенька! разскажи намъ подробно всю ея исторію, сказала одна двушка, теб она очень извстна. — Марья охотно согласилась, ее обступили вс двушки, и Морицъ подошелъ ближе, чтобы слушать со вниманіемъ. — Ея исторія коротка, сказала Марья: Съ самыхъ юныхъ лтъ она…. Въ сію минуту раздался погребальный звонъ колокола. Вы услышите отъ меня въ другое время исторію несчастной Катерины, пойдемъ теперь проводить ее до могилы.
Двушки пошли по дв въ рядъ. Морицъ слдовалъ за ними, желая отдать послдній долгъ несчастной жертвъ измны. Шестеро молодыхъ крестьянъ несли на себ гробъ покойницы, между ними нетрудно было узнать сельскаго пвца Генриха, брата Марьина. Къ великому своему удивленію Морицъ примтилъ, что одинъ только Генрихъ плакалъ, одинъ только Генрихъ былъ растроганъ чрезвычайно. Старшіе крестьяне, и въ числ ихъ одинъ, которой шелъ подлъ гроба и по видимому былъ отецъ или близкой родственникъ умершій, не показывали на себ никакого знака глубокой скорби, хотя впрочемъ и примтна была на ихъ лицахъ жалость обыкновенная при подобныхъ случаяхъ. Гробъ опустили въ могилу. Священникъ произнесъ краткое слово о бренности человческой жизни, потомъ подступили двушки, и каждая изъ нихъ бросила на гробъ по внку розмаринному. Начали засыпать могилу. Звукъ отъ падающей на гробъ земли отражался въ печальномъ сердц Морица. Передъ его глазами погребали несчастную жертву измны, во цвт юности пораженную, никто не плакалъ о смерти ея, кром одной нжной подруги и любовница, ею отверженнаго! Вс разошлись, только Генрихъ и Марья стояли надъ могилою, склонясь другъ на друга. Морицъ чувствовалъ въ себ желаніе оросить слезами своими могилу несчастной жертвы, онъ приблизился. Марья взглянула на него съ печальною улыбкою и сказала: Ты зналъ ее? Я видла, что ты шелъ за гробомъ, а теперь вижу слезы, изъ очей твоихъ текущія. Какое участіе принимаешь въ судьб покойницы? Ты родственникъ ея, или другъ, или только знакомецъ, родившійся въ одной съ нею деревн? — Вопросы твои мн вовсе непонятны, сказалъ удивленный Морицъ: я прохожій, случай привелъ меня сюда во время печальнаго обряда, мн казалось, что умершая была твоя приятельница. — Ты не неошибся, отвчала Марья: мы съ Катериною были очень дружны, но только съ недавняго времени. Два мсяца она жила у моего батюшки, которой лчилъ ее, бдная Катерина прихала изъ другой деревни, родители привезли ее сюда лчиться. Это была двушка добрая, терпеливая и благодарная, она чувствовала, какъ мы старались помочь ей! Но все наши старанія остались тщетными, она страдала отъ болзни сердечной, неизлчимой. Бдная Катерина, сколько ты перенесла горя! Благодарю тебя, доброй человкъ, за участіе. Ахъ, еслибъ ты зналъ ее! — Но растолкуйте мн, спросилъ Морицъ: отъ чего родители ея казались мн такъ спокойными? — Ея родителей здсь нтъ, я уже сказала, что Катерина привезена сюда изъ другой деревни. Отецъ ея сдлался боленъ отъ печали, и не могъ пріхать сюда къ погребенію. Мой батюшка распоряжалъ при похоронахъ. — Ее называли Катериною? Скажитежъ мн ее прозванье, я буду вспоминать о сей несчастной жертв любви. — Братъ мой въ псн назвалъ ее Катериною, и мы вс звали ее симъ же именемъ, которое нравилось ей боле, нежели свое подлинное. Не называй меня, Маша, тмъ именемъ, говаривала мн покойница, которое слышала я изъ устъ своего убійцы, Бога ради не называй меня милою Ернестиною. — Ернестиною? повторилъ Морицъ перемнившимся голосомъ и поблднвши. — Да, подлинное имя ея было Ернестина Селертъ, ее привезли къ намъ илъ Зонненберга… — При сихъ словахъ Морицъ упалъ безъ чувствъ на могилу, тихо повторяя имя Ернестины, Марья и Генрихъ бросились помогать несчастному, онъ на минуту открылъ угасающіе глаза свои и еще слабо произносилъ имя Ернестины. Ахъ Боже мой! ето Морицъ! вскричала Марья, ето долженъ быть самъ вроломный Морицъ! — Такъ Морицъ, убійца Ернестины! съ усиліемъ произнесъ несчастный и снова лишился памяти. Генрихъ тотчасъ постарался перенести его въ домъ къ себ, употреблены были вс возможныя средства помощи — но безполезно. Морицъ опамятовался на короткое время, для того только чтобъ услышать отъ Марьи, что какой-то молодой человкъ по имени Фридерикъ, прихавши въ Зонненбергъ, уврилъ всхъ, что Морицъ въ Ліон женился на дочери своего хозяина, что Фридерику сказалъ о томъ самъ тесть Морицовъ, и что тотъ же Фридерикъ, по словамъ его, былъ очевиднымъ свидтелемъ взаимной любви между Морицомъ и его женою. Родитеди Морица боле не хотли слышать о немъ, а для чувствительной Ернестины сіе извстіе было роковымъ ударомъ. Отецъ ея, боясь чтобы она не лишилась употребленія разсудка, привезъ ее въ Нессельродъ къ отцу Марьи, которой славился удачнымъ врачеваніемъ душевныхъ болзней. Но болзнь Ернестины была смертельная, ни врачебныя средства, ни дружба Марьи, ни любовь Генриха не избавили ее отъ смерти. Moрицъ просилъ Марью, чтобы оправдала его передъ родителями его и передъ отцемъ Ернестины. Поутру онъ скончался, а ввечеру, при тихомъ сіяніи луны, тло его погребено подл праха несчастной его невсты.