Что такое научная философія? *).
Что такое научная философія? *).
*) Русская Мысль, кн. X.
XIX.
XX.
XXI.
В. Лесевичъ.
‘Русская Мысль’, кн.XI, 1889
Что такое научная философия?, Лесевич Владимир Викторович, Год: 1889
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Мы сказали уже, что какъ ни близко подошелъ Авенаріусъ къ разршенію нашего вопроса, но все же не ему, а Петцольдту принадлежитъ честь окончательнаго его ршенія. Поправка, вносимая Петцольдтомъ въ воззрнія Авенаріуса, относится не къ какой-либо частности или подробности этихъ воззрній, но иметъ общій, принципіальный характеръ. Намъ необходимо, поэтому, ознакомиться съ тезисомъ Петцольдта по возможности ближе.
Петцольдтъ начинаетъ съ сопоставленія принципа ‘наименьшей траты силъ’ во всякой психической дятельности, съ Фехнеровымъ принципомъ ‘стремленія къ устойчивости’ (Prinzip der Tendenz zur Stabilitt), представляющимъ въ высшей степени плодотворное обобщеніе и углубленіе ученія Дарвина и раскрывающимъ въ извстной мр основы всякаго развитія. Сравненіе этихъ двухъ принциповъ,— говоритъ Петцольдтъ,— должно показать, что они тождественны, а добытая такимъ образомъ боле общая точка зрнія должна бросить новый свтъ на значеніе понятія философіи.
Петцольдтъ находитъ, что выставленный Авенаріусомъ принципъ является и недостаточно обоснованнымъ, и недостаточно общимъ. Говоря о цлесообразности психическихъ функцій, Авенаріусъ только вскользь указываетъ на соотношеніе этой цлесообразности къ поддержанію индивида и намренно не развиваетъ дальше своихъ изъясненій. Вмст съ тмъ, онъ только мимоходомъ упоминаетъ о приложимости принципа не только къ философіи, но и къ другимъ областямъ, не поддерживая эти указанія никакими объясненіями. Совсмъ иначе поступаетъ Фехнеръ: онъ, установляя свой широко охватывающій принципъ, достаточно опредленно выясняетъ его всеобщую приложимость. Согласно его взгляду, передаваемому здсь въ самомъ сжатомъ изложеніи, всякое движеніе, разсматриваемое отъ его возникновенія до окончанія, т.-е. до перехода двигавшихся элементовъ въ состояніи (относительной) устойчивости, есть развитіе. Развитіе можно разсматривать, слдовательно, какъ постепенное устраненіе преградъ и всякаго состязанія вообще, или, формулируя точне, всякое развитіе есть результатъ состязающихся между собою стремленій, а результатъ самого развитія есть (относительная) устойчивость. Вс эти тезисы имютъ чисто-отвлеченный характеръ, высказывая ихъ, мы отвлекаемся отъ всякаго конкретнаго представленія захватываемыхъ развитіемъ элементовъ. Мы имемъ въ виду только отношеніе между элементами, поэтому и говоримъ лишь о препятствіяхъ и ихъ устраненіи, о движеніи и устойчивости элементовъ. Очевидно, однако же, что тезисъ этотъ можетъ одинаково относиться и къ направленнымъ на какой бы то ни было предметъ желаніямъ, и къ устремленнымъ къ какимъ бы то ни было цлямъ побужденіямъ, и къ сосредоточеннымъ на какомъ бы то ни было вопрос научнымъ мнніямъ, и къ добивающимся какого бы то ни было результата политическимъ и соціальнымъ дйствіямъ, и т. д.
Если мы,— говоритъ дале Петцольдтъ,— замчаемъ во всхъ родахъ состязаній постоянное приближеніе къ устойчивому состоянію, то, само собою разумется, что для нашего опыта можетъ идти рчь только объ относительномъ постоянств такой устойчивости. Не касаясь вншняго міра, приложеніе къ которому указываемаго здсь замчанія слишкомъ очевидно, и имя въ виду только міръ внутренній, надо будетъ признать, что вс психическія явленія, которыя можно счесть устойчивыми, всегда существуютъ только въ связи съ относительно-устойчивыми матеріальными состояніями. Условность устойчивости психическихъ состояній вытекаетъ отсюда сама собой. Послдніе остатки духовныхъ результатовъ дятельности человчества исчезнутъ, конечно, на нашей планет вмст съ прекращеніемъ человческаго рода. Если полный параллелизмъ движенія и ощущенія дйствительно существуетъ, то моменты наступленія безусловной устойчивости какъ психической, такъ и физической должны быть связаны между собою неразрывно. Что же касается системъ условной устойчивости, то он вступаютъ, какъ элементы, въ другія системы: наша солнечная система есть только часть другой, большей, составляющей, въ свою очередь, часть слдующей, и т. д., организмы тоже образуютъ новыя устойчивыя состоянія (семейства, государства), науки, взаимно устраняя противорчія, имющія между ними мсто, находятъ свое единство въ философіи и т. д.
Петцольдтъ поясняетъ дале, что относительныя устойчивыя состоянія ихъ обыкновенно считаемъ цлями, а необходимыя для ихъ осуществленія силы разсматриваемъ какъ средства. Всякая система признается нами тмъ боле цлесообразною по своему строю, чмъ мене встрчаемъ мы возможностей къ разстройству какъ въ ней самой, такъ и въ отношеніяхъ ея къ вншнимъ силамъ, т.-е. чмъ исключительне служатъ въ ней силы къ поддержанію. Полной цлесообразности въ природ мы не находимъ, а видимъ только въ нашей солнечной систем, напримръ, приближеніе къ ней. Изъ этого видно, что понятіе цлесообразности въ такой же мр относительно, какъ и понятіе устойчивости. Мы мряемъ здсь человческою мрой. Умы, для которыхъ милліоны лтъ имли бы такое значеніе, какъ для насъ мгновеніе, усмотрли бы въ жизни земнаго шара столь же мало цлесообразности, сколько мы усматриваемъ ее въ мгновенномъ сверканіи молніи, тогда какъ обитатели капли воды переживаютъ мгновенія такъ, какъ мы десятилтія. Они, быть можетъ, въ теченіе времени, которое потребно для паденія капли съ облаковъ на землю, выполняютъ самое содержательное и цлесообразное существованіе. Замтимъ, что мы разсматриваемъ, какъ цль, не исключительно только то, что считается нами устойчивымъ, но можемъ усматривать цль и въ томъ, что, являясь скоропреходящимъ, служитъ, однако же, возникновенію или поддержанію чего-либо, способствующаго устойчивому состоянію. Такимъ образомъ, въ ряду причинъ и дйствій, направляющихся къ устойчивому состоянію, каждый членъ можетъ разсматриваться, какъ средство, по отношенію къ предъидущему моменту и, какъ цль, по отношенію къ моменту послдующему. Не совсмъ поверхностное мышленіе, все же-таки, принимаетъ за главную цль — цль конечную, т.-е. такое состояніе, которое можетъ сохранить относительно постоянную устойчивость.
Авенаріусъ указываетъ,— говоритъ дале Петцольдтъ,— на склонность людей къ систематизированію, какъ на ясное доказательство безсознательнаго приложенія принципа наименьшей траты силъ. Очевидно, однако же, что въ систематизированіи, также какъ и въ стремленіи къ установленію единства, можно видть проявленіе побужденія къ устойчивому состоянію, такъ какъ пока система не организована, пока единство не добыто, до тхъ поръ мы не можемъ еще считать ‘развитія’ законченнымъ и цль его достигнутою. Сочтется же достигнутою цль эта тогда, когда наступитъ моментъ покоя, моментъ устойчивости,— тутъ и полученъ будетъ нами научный результатъ умственной работы или фактъ, внчающій нашу практическую дятельность.
Полное, дружное приложеніе силъ для установленія устойчиваго состоянія заключается въ цлесообразномъ пользованіи ими. ‘Во всей природ, — заключаетъ Петцольдтъ эту часть своего разсужденія, — неизбжно царитъ стремленіе къ такому ими пользованію, царитъ принципъ стремленія къ устойчивости’, принципъ наибольшей гармоніи. Этотъ принципъ и долженъ заключать въ себ то, что выражено у Авенаріуса ‘принципомъ наименьшей траты силъ’. Въ немъ слдуетъ видть не только основоположеніе психической жизни, какъ думаетъ Авенаріусъ, но и основоположеніе для всхъ естественныхъ явленій, поскольку эти послднія являются процессами развитія и устойчивыми состояніями.
Продолжая изслдованіе принципа Авенаріуса, Петцольдтъ переходитъ къ разсмотрнію того истолкованія, которое представляетъ этому принципу самъ Авенаріусъ. На первыхъ же страницахъ его труда мы читаемъ, что ‘всякое ршеніе той или иной задачи придется счесть тмъ боле цлесообразнымъ, чмъ мене силъ будетъ при этомъ потрачено напрасно,— чмъ боле будетъ ихъ сохранено для другихъ дйствій, мы всегда почтемъ данную силу тмъ цлесообразне приложенною, чмъ значительне будетъ полученный чрезъ ея посредство результатъ’. Вторая часть этого положенія, по мннію Петцольдта, останется до тхъ поръ лишенною всякаго уловимаго смысла, пока у насъ не будетъ масштаба, которымъ мы могли бы опредлить размръ получаемыхъ нами результатовъ. На самомъ дл, вс наличныя потенціальныя или кинетическія силы производятъ въ каждый данный моментъ все то, что он вообще произвести могутъ. Съ точки зрнія чистой механики, а, слдовательно, и съ точки зрнія чистой психо-физики, нельзя, при томъ же, и говорить о большемъ или меньшемъ результат. Вс результаты показываютъ совокупность затраченныхъ силъ и, объективно, ни одинъ не иметъ преимущества передъ другимъ. Только субъективное, телеологическое сужденіе длитъ ихъ на цлесообразныя и нецлесообразныя, на большія и меньшія, въ зависимости отъ того, много или мало способствуютъ он установк устойчиваго состоянія. На основаніи этихъ соображеній, намъ слдуетъ, въ видахъ большей точности, сформулировать тезисъ Авенаріуса такимъ образомъ: данная сила будетъ считаться приложенною тмъ цлесообразне, чмъ значительне окажется ея дйствіе для установки устойчиваго состоянія.
Слдуетъ еще не упускать изъ вида и того обстоятельства, что фактическое ршеніе всякой задачи неизбжно совершается всегда при наименьшей затрат силъ. Опредленно ограниченный результатъ всегда является эквивалентомъ опредленнаго количества силъ, не боле. Когда предъявляется требованіе ршить какую-нибудь задачу наивозможно-меньшими средствами, то при этомъ не имютъ въ виду, конечно, чтобы требуемый результатъ явился выраженіемъ наименьшей суммы силъ, а стараются только, чтобы, кром желаемаго результата, не были вовсе тратимы силы на полученіе другихъ, побочныхъ результатовъ. Въ этомъ смысл только и можемъ мы принимать указаніе на наименьшую трату силъ въ тезис Авенаріуса и только сообразно этому толкованію можемъ понимать и самый тезисъ.
Представивъ вслдъ затмъ короткое резюме извстнаго уже намъ приложенія принципа Авенаріуса къ мышленію вообще и философскимъ обобщеніямъ въ особенности, Петцольдтъ приступаетъ къ изложенію той поправки, которую, по его убжденію, необходимо внести въ воззрнія Авенаріуса. Поправка эта не иметъ въ виду расширенія понятія философіи, но только приданіе понятію ея большей опредленности, вытекающей изъ положеній, установленныхъ самимъ же Авенаріусомъ, частью въ его книг Philosophie dis Denken der Welt gemss dem Princip d. к. К., частью въ стать Ueber die Stellung der Psycholopie zur Philosophie, помщенной въ его же философскомъ журнал въ 1877 году.
Изъ двухъ задачъ теоретическаго мышленія: установленія (соотнос. усвоенія) системы понятій и приложенія ея къ вншнему и внутреннему міру,— интересуетъ насъ теперь только первая. И такъ какъ дло идетъ собственно объ опредленіи отношенія между философіей и отдльными науками, то мы, оставляя въ сторон вопросъ о происхожденія понятій, констатируемъ только, что вс науки стремятся, какъ къ идеалу, къ такому строю, который представлялъ бы замкнутую, послдовательную, свободную -отъ противорчій, полную и общепризнанную систему, иначе говоря, вс науки стремятся къ устойчивому состоянію. Изъ этого видно, что, разсматривая задачу каждой науки въ отдльности, надо сказать, что задача эта заключается въ приложеніи принципа наименьшей траты силъ къ мышленію объ отдльныхъ частяхъ міра, сопоставляя же всхъ ихъ и предполагая ихъ закопченными, намъ придется сказать, что сумма ихъ отвчаетъ мышленію о мір, какъ цломъ, согласно нашему принципу. Авенаріусъ, какъ извстно, отвергаетъ осуществимость этого послдняго результата на томъ основаніи, что отдльныя науки не избираютъ всей совокупности существующаго предметомъ своихъ изслдованій и не могутъ поэтому выработать высшаго, абсолютно-всеобщаго понятія, охватывающаго все существующее, а установляютъ только т понятія, которыя имютъ значеніе высшихъ по отношенію къ спеціальнымъ областямъ изслдованія. Изъ этихъ общихъ, предварительно очищенныхъ спеціальными науками, понятій выдляетъ ужь философія все то, что находитъ въ нихъ общаго. Петцольдтъ возражаетъ противъ такого заключенія, указывая на отсутствіе какихъ бы то ни было рзко очерченныхъ границъ между отдльными науками, какія предполагаются приведеннымъ выше взглядомъ Авенаріуса. Петцольдтъ утверждаетъ, что, напротивъ того, отдльныя науки, по свойству своихъ объектовъ, находятся неизбжно между собою во взаимодйствіи. Относительно наукъ естественныхъ признаетъ это взаимодйствіе и Авенаріусъ, но онъ не доводитъ разсужденія своего до конца. Нельзя не признать, что отдльныя науки принуждены, благодаря ихъ взаимодйствію, исправлять одна у другой важныя основныя положенія. Физик и химіи приходится вырабатывать соглашеніе относительно понятія атомовъ. Подобная же взаимность существуетъ между геологіей и біологіей, физикой и физіологіей, физіологіей и психологіей, — везд проявляются разнообразнйшія соотношенія, везд объявляются настоятельныя требованія обоюднаго приспособленія посредствомъ устраненія противорчій, помхъ, излишествъ, везд — стремленіе къ конечному устойчивому состоянію,— къ такому состоянію, въ которомъ могло бы найти покой теоретическое мышленіе. Если же мы предоставимъ спеціальнымъ наукамъ не только взаимно совершенствовать ихъ частныя понятія, но возложимъ еще на нихъ выработку и высшихъ понятій ихъ областей изслдованія, не признавая такой работы философскою, то почему бы не потребовать отъ нихъ установки и самаго высшаго общаго понятія, какъ увнчанія ими же самими воздвигнутаго зданія, зачмъ считать нужнымъ относить эту работу, качественно ничмъ не отличающуюся отъ предъидущей, къ какому-то особенному, не естественно-научному, а философскому мышленію? Вдь, допускаетъ же самъ Авенаріусъ, что психологія, находившаяся прежде въ полной зависимости отъ философіи, пріобрла въ настоящее время полную самостоятельность, отнявъ у философіи существенную часть ея задачи. Эта часть заключается, однако же, не мене какъ въ самомъ основномъ ея понятіи, томъ понятіи, которымъ охватывается все существующее. Если, по Авенаріусу, результатомъ психологическаго изслдованія слдуетъ считать положеніе, что мы мыслимъ міръ матеріально — какъ ощущеніе, формально — какъ движеніе, то, вдь, это положеніе и составляетъ содержаніе философіи.
Петцольдтъ не находитъ нужнымъ входить въ разсмотрніе вопроса о томъ, слдуетъ ли признать результатъ этотъ правильнымъ, или ожидать новыхъ изслдованій, могущихъ дать новый укладъ мышленію о мір, или, наконецъ, остановиться на той мысли, что въ настоящее время не существуетъ еще возможности принять какой-либо законченный взглядъ,— онъ иметъ въ виду только указаніе на необходимость не только ожидать отъ спеціальныхъ наукъ, но и требовать отъ нихъ или одного абсолютно-общаго, или, если потребуется, нсколькихъ абсолютно-общихъ понятій {О закономрности пользованія терминомъ абсолютный см. наши Этюды и очерки, стр. 327 и слд.}. Въ выработк такого именно понятія или такихъ понятій и слдуетъ видть, какъ то всегда и было, задачу философіи
Но философское мышленіе,— продолжаетъ дале Петцольдтъ,— характеризуется не однимъ тмъ, что оно направлено только на общую совокупность существующаго, хотя черта эта, какъ показалъ Авенаріусъ, и существенна, но еще и въ томъ, что оно стремится отнестись, по возможности, непредубжденно къ даннымъ отдльнымъ явленіямъ и связываетъ это стремленіе съ своимъ взглядомъ на цлое. Эта сторона мышленія, какъ справедливо указалъ уже Махъ, и придаетъ воззрніямъ собственно философскій характеръ, она присуща всякому великому философу. Философія не принадлежитъ къ числу отдльныхъ наукъ: ни по особенности своею содержанія, ни по особливости того общаго понятія, которое могло бы отрознить ее отъ совокупности спеціальныхъ дисциплинъ, она заключается исключительно въ томъ всеохватывающемъ, непредубжденномъ мышленіи, которое вс отдльныя части цлаго связываетъ живыми отношеніями и такимъ образомъ создаетъ для себя по отношенію къ явленіямъ спокойную обезпеченность. Между истинною наукой и истинною философіей противорчія не существуетъ. Для дйствительно плодотворной и сознательной работы об должны идти непремнно рука объ руку: философъ, наблюдающій за общимъ направленіемъ подвигающейся впередъ работы человческой мысли, долженъ непосредственнымъ вмшательствомъ въ спеціальные труды исправлять ихъ, а спеціалистъ не долженъ терять изъ вида общаго направленія, для того, чтобы всегда понимать свое положеніе и не намчать такихъ ‘научныхъ результатовъ’, которые въ высшей степени безразличны для цлаго и способны только возбуждать у проницательныхъ наблюдателей сожалніе о напрасно растраченныхъ силахъ. Спеціалистъ, ничего не вдающій о великомъ пути всей вообще науки, подобенъ отдльному солдату, который хотя и работаетъ для однхъ съ нею цлей, но остается въ невдніи о нихъ, а потому легко можетъ преувеличить значеніе своихъ дйствій или умалить значеніе дятельности другихъ, онъ идетъ безсознательно, а потому не свободно, онъ — орудіе развивающагося дла, если его не поведутъ другіе, онъ, всего вроятне, направится скоре по ложному, нежели по врному пути.
Подходя къ концу своего разсужденія, Петцольдтъ ставитъ вопросъ: какъ далеко можетъ идти философское мышленіе, не теряя права на это названіе? Изъ предъидущаго видно,— говоритъ онъ, отвчая на этотъ вопросъ,— что предлы тутъ могутъ быть поставлены одними только индивидуальными дарованіями, вообще же установить предлы эти нельзя. По Авенаріусу, искать ихъ надо тамъ, гд оканчивается пониманіе природы или вообще пониманіе. Всякая наука вынуждена остановиться на какихъ-нибудь фактахъ, не разлагающихся на боле простые, и пренебречь всякимъ трансцендентнымъ объясненіемъ, факты эти, образуя ‘чистый опытъ’, указываютъ на одну границу пониманія, тогда какъ дв другія границы, находятся въ сторон абсолютно-простаго и абсолютно общаго понятія (или понятій, если сведеніе ихъ къ единству окажется несущественнымъ). Въ этихъ границахъ и совершается систематизированіе понятій, привносимыхъ спеціальными науками,— понятій, которыя ране того имли свой собственный, весьма, притомъ, высокій, интересъ, но которыя теперь получаютъ интересъ собственно-философскій. Ясное расчлененіе и гармоническая законченность созидаемаго цлаго не должны быть теряемы изъ вида тми, которые слдятъ за его устроеніемъ. Это цлое, эта система имютъ для мышленія нашего громадное значеніе, такъ какъ завершеніе ихъ и есть достиженіе настоящей цли теоретическаго мышленія — устойчиваго состоянія. Философія всегда много хлопотала объ упрежденіи этого устойчиваго состоянія, хотя попытки ея удавались и рдко. Выработка общаго понятія не есть дло специфически-философской умственной дятельности: это — дло общей совокупной работы спеціальныхъ наукъ. То, что Авенаріусъ называетъ ‘укладомъ философіи’, находится въ полной зависимости отъ развитія отдльныхъ наукъ. Нтъ такой отдльной науки — философіи, которая обладала бы средствами для выработки въ основныхъ чертахъ законченнаго міровоззрнія безъ помощи наукъ о природ и при посредств предвосхищенія ихъ результатовъ. Мышленіе окажется запечатлннымъ философскимъ характеромъ только тогда, когда единичное будетъ охватываться взглядомъ, устремленнымъ, вмст съ тмъ, и на цлое, и когда представленіе цлаго въ свою очередь будетъ привлечено для разсматриванія единичнаго.
Такъ оканчиваетъ Петцольдтъ свое критико-философское изслдованіе и вмст съ нимъ оканчивается и наше изложеніе воззрній того ряда мыслителей, на которыхъ мы остановились, какъ на представителяхъ послдней эволюціи научно философской мысли. Намъ остается теперь сказать еще только нсколько заключительныхъ словъ.
Читатель, имвшій терпніе прослдить за нашими розысканіями до конца, могъ убдиться, конечно, что искомый отвтъ найденъ. Отвть этотъ представляетъ не плодъ мечтательности какого-нибудь уединеннаго философа, а послднее, заключительное звено умственной работы цлаго ряда мыслителей,— завершеніе сложной философской эволюціи, въ которой желанія, вкусы, настроенія и тенденціи отдльныхъ личностей оказываются совершенно поглощенными общимъ направленіемъ мысли, постепенно подвигавшейся по точно-опредленному руслу научнаго изслдованія. Оригинальность принадлежитъ тутъ не отдльно взятому звену, не индивидуальному творчеству, а всей эволюціи, всему ряду усилій коллективной мысли добиться общаго результата научной работы нашего вка и выразить его съ тою ясностью и опредленностью, которыя разъ навсегда отдлили бы его рзкою чертой отъ всякаго попятнаго движенія или безсознательной остановки, принимаемой за движеніе поступательное.
Уже Риль выяснилъ, что только поэтическія произведенія руководятся единствомъ какой-нибудь идеи и выполняются одною какою-нибудь личностью, тогда какъ дло науки — результатъ общей, связной работы многихъ. Одинъ изъ русскихъ профессоровъ, именно покойный Милославскій, хотя и метафизикъ въ душ, не могъ не замтить, однако же, что развитіе научно-философскихъ идей мало связывается съ именами и личностями, ‘такъ какъ самая наука не есть исключительное произведеніе и достояніе какой-нибудь одной головы, и не одинъ открываетъ законы природы и строитъ научныя обобщенія. Какой-нибудь абсолютный философскій принципъ не могъ быть придуманъ или найденъ десятерыми заразъ, и прежнія философскія системы сначала до конца создавалъ какой-нибудь одинъ умъ и становился центромъ, главою, учителемъ своего оригинальнаго философскаго мышленія. Напротивъ, современныя научныя умозрнія вырабатываются и развиваются цлыми массами ученыхъ и не замыкаются въ школ какого-нибудь именитаго философа’. ‘Философія, въ смысл какой-нибудь исключительной системы, отождествленной съ метафизикой, находится въ упадк и, по распространенному мннію, вся безъ остатка сдается въ архивъ, а на дл, которое отъ мннія и воли людей зависитъ мало, во всхъ просвщенныхъ странахъ и особенно въ Германіи выражается настойчивая потребность въ философіи’ {П. Милославскій: ‘Типы современной философіи въ Германіи’, стр. 280—281. Казань, 1878 г.}.
Таковы характеристическія черты того пути, съ которымъ мы только что ознакомились. Оглянемся назадъ и отдадимъ себ отчетъ въ его истинномъ значеніи.
Припомнимъ, прежде всего, что еще ране, чмъ мы приступили къ отчету о работахъ, давшихъ окончательный отвтъ на поставленный нами вопросъ, намъ пришлось распознаться среди той массы разнообразныхъ продуктовъ философской мысли, которые столь преизобильно и повсемстно являются въ настоящее время подъ названіемъ позитивной или научной философіи. Устранивъ изъ сферы нашего разсмотрнія контовскій позитивизмъ и вс его развтвленія, а также и ‘научную философію’, вдохновляющуюся ‘синтетическою системой’ Спенсера, мы ршили прослдить только за тмъ направленіемъ научной мысли, которое примняется къ философскому критицизму въ широкомъ значеніи этого термина. Имя въ виду представителей этого направленія въ Англіи и Германіи,.мы сосредоточили, главнымъ образомъ, наше вниманіе надъ научно-философскою школой, имющею значительную группу представителей въ послдней изъ этихъ странъ, и намтили ихъ, какъ такихъ, которые могутъ дать намъ ‘самое опредленное, полное и ясное ршеніе нашего основнаго вопроса’.
Установивъ такую градацію разныхъ фазисовъ развитія научно-философской мысли, мы, какъ намъ думается, успли тмъ самымъ предотвратить предъявленіе такихъ вопросовъ, ршеніе которыхъ заключается уже въ принятомъ нами порядк ихъ разсмотрнія. Намъ представлялось очевиднымъ, что требованіямъ по отношенію представителей научной философіи въ Англіи былъ заране уже положенъ извстный предлъ и было отнято всякое основаніе ожидать отъ нихъ окончательнаго отвта на нашъ вопросъ. Если же, вопреки такой очевидности, все же могло явиться такое, лишенное всякаго основанія, требованіе, то, въ виду всего сказаннаго нами ране, мы, считая излишнимъ повторить извстное уже нашимъ читателямъ, отмтимъ только, что мнимо-сокрушительныя замчанія на воззрнія Гёксли, Маудсли и др. идутъ со стороны слишкомъ извстнаго у насъ мистика — г. Козлова, который не мало удивилъ бы всхъ, слдящихъ за нашею философскою литературой, если бы пересталъ повторять давно сптую имъ старую псню.
Ознакомивъ читателей съ главнйшими моментами развитія научно-философской мысли, мы, вмст съ тмъ, дали и ту точку зрнія, съ которой вс отмченныя нами явленія располагаются въ извстной перспектив. Намъ представляется поэтому совершенно излишнимъ останавливаться теперь надъ попытками смшенія моментовъ, характеризующихъ эволюцію, съ тми, которые соотвтствуютъ устойчивому состоянію. Проведенію различія, о которомъ идетъ рчь, посвящено такъ много мста въ нашей работ, что для непонимающихъ или не желающихъ понять насъ мы ничего уже прибавлять не станемъ.
Въ ряду нмецкихъ писателей, съ воззрніями которыхъ мы успли познакомиться изъ предшествовавшихъ очерковъ, Авенаріусъ былъ первымъ, заговорившимъ о ‘метод элиминаціи’ и вырабовавшимъ при посредств этого метода понятіе ‘чистаго опыта’. Сопоставляя съ Авенаріусомъ тхъ писателей, о которыхъ мы говорили или упоминали ране, мы можемъ констатировать, что и они, несомннно, шли къ ‘чистому опыту’ путемъ ‘элиминаціи’, начиная съ самого родоначальника этого движенія — геніальнаго Давида Юма.
Намъ нтъ надобности настаивать на этомъ факт: онъ слишкомъ общеизвстенъ, не можемъ только не отмтить при этомъ случа ту курьезную его оцнку, которая возникаетъ у нкоторыхъ писателей частью подъ вліяніемъ ихъ путанныхъ воззрній, частью отъ избытка усердія. Г. Козловъ, говоря объ ‘очищеніи’ Юмомъ философіи отъ метафизики, утверждаетъ, что Юмъ ‘поступилъ съ философіей какъ крыловскій крестьянинъ, чистившій червонецъ ‘пескомъ, дреской и мломъ’, червонецъ сталъ чистъ и блестящъ, какъ жаръ, но, вмст, потерялъ прежній всъ и цну’. Истинно удивительное сопоставленіе! Г. Козловъ ставитъ себя по отношенію къ Юму въ то же самое положеніе, въ которомъ стоитъ Крыловъ къ крестьянину, котораго онъ,— напомнимъ при этомъ, — лишь благодаря своему рдкому благодушію, называетъ только ‘простакомъ’. Бредъ величія, обнаруживаемый смлымъ мнніемъ о Юм, длаетъ будто губительное для Юма сближеніе весьма комичнымъ. Къ тому же, наличностъ положенія смлаго цнителя геніальныхъ мыслителей не заканчивается тмъ, что въ ‘простаки’ попадаетъ одинъ Юмъ, нтъ, въ эту плачевную категорію неизбжно зачисляются и вс мыслители, длиннымъ рядомъ прошедшіе передъ нами въ предшествовавшихъ главахъ. Оказывается, что обезцненный Юмомъ червонецъ они продолжали чистить до полнаго его уничтоженія. И кто же замтилъ такую бду? Г. Козловъ! Онъ спасъ или, по крайней мр, спасаетъ философію отъ нашествія ‘простаковъ’!
Взглянемъ же теперь на то опустошеніе, которое произвели въ вертоград любомудрія орды этихъ разрушителей. Если мы примемъ во вниманіе, что потребность въ очищеніи мышленія, обусловливающая ‘методъ элиминаціи’, предполагаетъ приложеніе принципа ‘наименьшей траты силъ’,— принципа, плодотворно приложимаго только при сведеніи количества элементовъ всякаго даннаго рода къ минимуму, и если, вмст съ тмъ, мы не упустимъ изъ вида, что принципъ наименьшей траты силъ въ свою очередь предполагаетъ стремленіе элементовъ даннаго рода къ устойчивому состоянію, такъ какъ наступленіе этого состоянія указываетъ на минованіе надобности въ затрат силъ, то намъ придется признать, конечно, что въ различеніи знанія отъ пониманія и въ отверженіи объективированныхъ понятій методъ элиминаціи усплъ уже сказаться довольно выразительно. Дале, въ анализ Лааса, устраняющемъ математизированіе, раціонализированіе и спиритуализированіе мышленія и предостерегающаго отъ стремленія къ постиженію, къ раскрытію сущностей, къ абсолюту и т. д., мы опять встрчаемъ тотъ же элиминаціонный методъ, хотя еще и не называемый, но обозначающійся все боле и боле явственно. Этотъ же методъ иметъ, конечно, въ виду и Риль, когда одною изъ задачъ научной философіи выставляетъ отрицательное отношеніе къ метафизическимъ измышленіямъ и вообще борьбу противъ метафизики, не только явной, широко излагающейся въ цлыхъ системахъ, но и скрытой, незамтно примшивающейся къ наук и не устранимой безъ критики понятій. У всхъ этихъ мыслителей, очевидно, идетъ разработка метода элиминаціи и, несомннно, подготовляется отрицательное отношеніе къ признанію философіи отдльною наукой: у однихъ философія всецло сводится къ теоріи познанія, у другихъ она является какъ синтезъ наукъ, нигд нтъ яснаго обозначенія обособленности ея предмета и метода. Многое, правда, остается еще неполнымъ, недосказаннымъ, половинчатымъ, происходитъ это вслдствіе нкоторыхъ заимствованій у метафизики — у однихъ, скрытому тяготнію къ идеализму — у другихъ {У Гёфдинга, по его собственному признанію. См. Archiv fr Geschichte der Philosophie. Band II, Heft 1, S. 74.}, или отъ неправильной гносеологической оцнки результатовъ научнаго метода, или отъ ошибочнаго взгляда на объемъ ихъ охвата. Читатель, прослдившій за нашимъ изложеніемъ, замтилъ, конечно, какъ ошибки и недомолвки однихъ исправляются и пополняются другими, и оцнилъ, вроятно, важность коллективной выработки понятій. Мы знаемъ уже, что элиминаціонный методъ получаетъ полное раскрытіе у Авенаріуса, по нельзя не признать, что въ установленіи принципа экономизаціи силъ у Фольца и Маха мы встрчаемъ уже весьма послдовательное и широкое приложеніе этого метода. Въ борьб противъ раціонализированія опыта, въ отстаиваніи первенствующаго значенія фактовъ, въ твердомъ проведеніи взгляда на познаваніе, какъ на процессъ приспособленія мысли къ дйствительности, а также и многихъ другихъ положеніяхъ, развиваемыхъ этими двумя писателями, мы видимъ уже начало выработки понятія ‘чистаго опыта’, получающаго относительную выработку у Авенаріуса. У Авенаріуса же впервые высказывается, наконецъ, мысль, что между философіей и наукой можно установить только условное или даже произвольное различіе, что философія перестаетъ быть наукой въ обычномъ значеніи этого слова и остается только какъ философское, на единство предмета изученія направленное мышленіе. Но за всмъ тмъ все еще встрчаемъ здсь разсужденіе объ уклад философіи, тнь отдльной науки еще продолжаетъ мелькать и какъ бы ищетъ себ точки опоры. Нужно еще одно, послднее усиліе — и призракъ этотъ, наконецъ, исчезнетъ безповоротно. Петцольдтъ договариваетъ мысль Авенаріуса до конца, онъ подводитъ принципъ наименьшей траты силъ подъ боле общее понятіе развитія или эволюціи, показываетъ, что наименьшая трата силъ есть только форма состязанія конкуррирующихъ элементовъ и выясняетъ значеніе заключительнаго момента эволюціи — устойчиваго состоянія. Съ этой точки зрнія философія, какъ отдльная наука, теряетъ свой raison d’tre. Выдлить ее, какъ самостоятельный элементъ, играющій свою опредленную роль въ процесс эволюціи, становится невозможнымъ потому, что такое выдленіе было бы и предвосхищеніемъ результата эволютивнаго процесса, и смшеніемъ средствъ съ цлью — состязанія и устойчивости. Признаніе ея отдльною наукой и, вмст съ тмъ, выразительницей устойчиваго состоянія всхъ элементовъ, принимавшихъ участіе въ эволюціи, длается немыслимымъ, такъ какъ такое признаніе гршило бы внутреннимъ противорчіемъ и, все же-таки, не могло бы создать для философіи какое бы то ни было содержаніе, способное отрознить ее отъ общей совокупности спеціальныхъ дисциплинъ. Философія, такимъ образомъ, перестаетъ быть отдльною наукой, она выходитъ изъ того ложнаго положенія, которое создавало ей столько недоразумній и являлось источникомъ столькихъ, какъ сказалъ бы Лаасъ, конвульсивныхъ измышленій. Истинное ея значеніе — быть мрою высоты научнаго отвлеченія, показательницей шири научнаго обобщенія, выразительницей характера науки, проявляющемся въ охватываніи единичнаго взглядомъ, устремленнымъ на цлое, и привлеченіи представленія цлаго для разсматриванія единичнаго. Ничего боле нельзя требовать отъ науки и ея философіи. Нельзя не согласиться поэтому съ Авенаріусомъ {См. статью его въ Vierteljahrsechrift f. w. Ph.}, что терминъ ‘научная философія’ слдуетъ считать плеоназмомъ, оправдываемымъ только тмъ обстоятельствомъ, что истинное понятіе о философіи остается и до сихъ поръ не выясненнымъ. Научную философію все еще представляютъ себ однимъ изъ направленій отдльной науки — философіи — и не хотятъ видть въ ней упраздненіе всхъ этихъ направленій, устраненіе этой мнимой философіи и замну всевозможныхъ созерцаній и мечтаній положительными результатами наукъ. У насъ нашелся даже проницательный философъ, который въ термин ‘научная философія’ усмотрлъ ‘рекламный характеръ’, по философъ этотъ и самъ не понималъ, конечно, что онъ хотлъ внушить своимъ читателямъ. Ужели называть общій результатъ всхъ наукъ научнымъ мене основательно, чмъ считать празднословіе философіей?
Всякій, кто вникнетъ въ разсматриваемый нами вопросъ, убдится, конечно, что какое бы то ни было ршеніе, уклоняющееся отъ указываемаго нами, не можетъ не быть искусственнымъ и химеричнымъ. Уже столько разъ было толкуемо и повторяемо, что древняя наука — философія вовсе не осталась такою, какою она была тогда, когда отдльныя науки находились еще въ зачаточной степени развитія и не могли и мечтать о самостоятельности. Въ теченіе долгаго времени философія выдляла изъ своихъ ндръ одну науку за другою, пока, наконецъ, все содержаніе стало исчерпываться психологіей и тсно примыкающей къ ней теоріей познанія. Память объ этомъ времени и до сихъ поръ еще держится у тхъ, которые отождествляютъ философію съ названными науками и въ особенности съ послдней, но въ наши дни нельзя не считать уже безповоротно миновавшимъ то доброе старое время, когда основныя и руководящія идея психологіи созидались вн вліянія наблюденія и опыта и затмъ совсмъ готовыми поступали въ вдніе науки о душ, которая и выдавала ихъ за научныя истины. Теперь мирахъ этотъ окончился, и поборникамъ отдльной науки — философіи только и осталось, что навязывать этой наук содержаніе всей совокупности спеціальныхъ наукъ. Намъ незачмъ говорить еще и еще разъ, что такое повтореніе ничмъ не можетъ искупить своей явной призрачности.
Смшеніе философіи съ теоріей познанія, встрчаемое, какъ намъ извстно, и въ современной литератур, ведетъ, какъ то показываютъ многіе примры, къ сооруженію изъ теоріи познанія послдняго убжища для философіи, растерявшей все свое содержаніе. Такой исходъ можно считать для философіи общимъ мстомъ, но мы имемъ въ виду указать теперь на одно исключеніе, интересное для насъ потому, что оно принадлежитъ нашей литератур и является поучительнымъ прецедентомъ того ршенія нашего вопроса, которому посвящена наша настоящая работа. Мы имемъ въ виду статью г. А. Слпцова (Гд искать основаніе здравой педагогик?), помщенную въ Современномъ Обозрніи, издававшемся Н. Л. Тибленомъ въ 1868 году. Въ этой превосходной стать ршеніе нашего вопроса было бы предвосхищено за двадцать слишкомъ лтъ тому назадъ, если бы только указанное выше смшеніе не воспрепятствовало правильной постановк вопроса. Указавъ задачу философіи въ познаніи сущаго, г. Слпцовъ, упустивъ изъ вида распаденіе философіи на отдльныя науки и перенесеніе изученія познанія въ одну изъ этихъ наукъ, утверждаетъ, что философія же иметъ и другую задачу: опредленіе границъ, доступныхъ человческому познанію. Сопоставляя об эти задачи и видя, что правильное ршеніе второй вовсе отнимаетъ raison d’tre у первой, г. Слпцовъ усматриваетъ въ этомъ явленіи саморазложеніе философіи, а потому и говоритъ: ‘дло философіи окончено: опредливъ границы, доступныя человческому знанію, она совершила все, что могла, Посл исчезновенія философіи мсто ея заступаетъ наука, ‘которая лучше соглашается знать сравнительно-немногое, лишь бы это немногое можно было доказать неопровержимо, наука поэтому и ограничилась предметами, доступными человческому изслдованію’. Намъ незачмъ настаивать теперь, что границы человческаго познанія опредлила не философія, а теорія познанія, и что задачею своей она ставитъ не одно только это опредленіе, но и изслдованіе акта познанія въ самомъ широкомъ смысл. Огульному осужденію вмст съ философіей она поэтому не подлежитъ. Выработавъ же взглядъ на познаніе, какъ на приспособленіе мышленія къ явленіямъ дйствительности, установивъ различеніе представленій и понятій и указавъ на отношеніе пониманія къ знанію, гносеологія сохранила отъ крушенія не только себя, но и философію,— не ту, конечно, которая бьется надъ постиженіемъ бытія и разыскиваніемъ сущностей, но ту, которая неотдлима отъ научнаго познанія и всегда служитъ показателемъ его роста и охвата, какъ мы то и указывали уже ране {См. статьи наши въ журнал Дло 1883 г. и Св. Встн. 1886 г., перепечатанная въ Этюдахъ и очеркахъ, стр. 276—291 и 355—363.}.
Уясняя себ значеніе научной философіи, отъ такого фазиса умственной дятельности, который упразднилъ старую, отжившую метафизику, мы не должны упускать изъ вида, что при всей очевидности для насъ полной закономрности указываемой нами замны одного фазиса другимъ, замна эта остается чисто-принципіальною, убдительною только для умовъ непредубжденныхъ. Во всхъ же тхъ случаяхъ, когда ‘неутолимая жажда познанія’ является предметомъ гордости, внушающимъ мысль о возвышенности и идеальности присущихъ личности стремленій, или когда живая дйствительность, съ ея такъ часто идущимъ въ разрзъ съ личными хотніями пареніемъ фантазіи, представляется грубою и низменною, а просторная и податливая область творчества противуполагается этой реальной юдоли, какъ высокій міръ идей и безпечальныхъ созерцаній, или въ иныхъ подобныхъ случаяхъ,— метафизика остается и останется, конечно, постояннымъ прибжищемъ и успокоеніемъ. Поэтическія души, импульсивныя натуры, волнуемыя побужденіями, слабо поддающимися критик, благодаря самой ихъ неопредленности и неясности, не перестанутъ въ тысячный и тысяча первый разъ возвращаться къ старымъ ршеніямъ неразршенныхъ вопросовъ и въ безконечныхъ варіаціяхъ ихъ будутъ искать и находить себ и занятіе, и усладу жизни. Вокругъ этого ядра искреннихъ и восторженныхъ метафизиковъ всегда можетъ набраться, конечно, не мало лицемровъ и тщеславныхъ людей, для которыхъ жить значитъ производить вокругъ себя шумъ, а также и тхъ ничтожныхъ личностей, которыя стараются прикрыть грязь своего существованія громкими фразами и напускною восторженностью. Въ общемъ всегда должно бы получиться при этомъ впечатлніе Бэдлама, но есть слабые, шаткіе, неспособные къ самостоятельному сужденію, которымъ, напротивъ того, весь этотъ базаръ метафизической суеты импонируетъ. ‘Высокій тонъ’ завываній гипнотизируетъ эти тни и он тмъ охотне начинаютъ повторять чужія бредни, чмъ бредни эти маловразумительне. Такъ живетъ метафизика и таковы ея шансы на безсмертіе!
Отрицаніе философіи, какъ отдльной науки, и вытекающій изъ этого отрицанія взглядъ на характеръ и значеніе научной философіи не представляютъ, конечно, одного изъ тхъ безконечныхъ повтореній, которымъ слдуетъ всегда предпочесть ихъ первоисточникъ, а дйствительно является какъ нчто новое. Смыслъ этого новаго и есть именно тотъ, который разумлъ Данте, когда называлъ излишними и безполезными рчи человка, пытающагося вновь доказывать положенія, доказанныя уже Эвклидомъ, или увлекающагося какимъ нибудь другимъ повтореніемъ стараго и не способнаго коснуться истинъ, не тронутыхъ еще другими. Въ этомъ именно смысл и иметъ значеніе новое воззрніе на философію: оно завершаетъ то движеніе, которое совершаетъ испытующая, критическая мысль отъ временъ Юма, оно устанавливаетъ то прочное положеніе, которое подготовлялось всмъ предшествовавшимъ развитіемъ и которое ране было невозможно, немыслимо, оно ново, такъ какъ исключаетъ излишнее и безполезное повтореніе уже извстнаго ране.
Не надо упускать изъ вида, притомъ же, что указываемый нами переходъ къ устойчивому состоянію, выражающійся новымъ воззрніемъ на характеръ и значеніе философіи, совершился при такихъ условіяхъ, которыя тоже можно назвать совершенно новыми. Дло въ томъ, что вслдъ за разложеніемъ первоначальной общей науки философіи на рядъ отдльныхъ, спеціальныхъ наукъ, наступила пора уразумнія взаимной связи, существующей между всми этими науками, и дятельное исканіе тхъ общихъ элементовъ, которые обосновываютъ эту связь. Это движеніе, не совсмъ точно названное возвращеніемъ наукъ къ философіи, было врне возрожденіемъ философіи на почв положительнаго знанія, процессомъ образованія новой философіи, не предшествующей наукамъ и предвосхищающей ихъ истины, а завершающей ихъ работу и увнчивающей ихъ зданіе. Это движеніе совершалось, какъ-то и очевидно, въ непосредственномъ взаимодйствіи съ указанною выше эволюціей, руководимою элиминаціоннымъ методомъ, такъ какъ имло мсто въ пору установленія теоріи познанія, какъ самостоятельной дисциплины, и, слдовательно, не могло уже, какъ то было въ доброе старое время, отдаваться произволу личнаго творчества или увлекаться мечтательностью. Такимъ образомъ, выработка ‘чистаго опыта’ и достигнутое при ея посредств ‘устойчивое состояніе’ научной философіи совершилось при такихъ условіяхъ, которыя дружно способствовали намченному результату и своею помощью гарантировали его успшность. Эта ‘новость’ положенія научной философіи и выражается въ томъ противуположеніи ея старой метафизик не только по постановк вопросовъ, методу ихъ разработки и общему духу и характеру,— на что столько разъ уже было указано въ настоящей стать,— но еще, какъ замтилъ Вундтъ, и въ выбор предметовъ изученія: ‘Философы по призванію,— говоритъ Вундтъ,— находятъ удовлетвореніе въ толкованіи старыхъ системъ или въ приложеніи филологическаго искусства къ главнымъ произведеніямъ философской литературы, хоръ же ‘спеціалистовъ’, главнымъ образомъ, посвящаетъ свои силы длу самостоятельныхъ умозрній’. Нечего и говорить, что эти умозрнія не нуждаются въ той исходной точк, къ которой отправлялъ Фауста Мефистофель,— въ той пустот, гд нтъ ни опоры, ни почвы, гд царитъ созерцаніе и гд прибываютъ таинственныя ‘матери’, которыя ‘одн лишь схемы видятъ’. Въ исходной точк новой философіи нтъ ничего загадочнаго, никакой ‘бездны пустоты безъ очертанія и границъ’, а только опытъ и методическое мышленіе. Изъ мистической пустоты, обманчивой и скучной, мысль ринулась въ полноту жизни, въ полноту фактовъ, и твердо установилась на незыблемомъ берег дйствительности.
Всякій, кто знакомъ съ ходомъ развитія современной философіи, признаетъ, конечно, что дло шло именно такъ, какъ мы его представляемъ, боле того, оно не могло идти иначе. Если же г. Козлову, все же-таки, воображается, что ‘козырнымъ тузомъ современнаго позитивизма’ слдуетъ считать Лааса, то это доказываетъ только, что г. Козлову или факты, о которыхъ у насъ шла рчь, были мало извстны, или что онъ не съумлъ среди ихъ оріентироваться. ‘Козырнымъ тузомъ’, если только нельзя обойтись безъ этого пошлаго выраженія, нельзя, очевидно, считать ни Лааса. ни кого бы то ни было другаго изъ числа представителей научной философіи: ‘козырный тузъ’ — это вся совокупность научно-философскаго движенія, вся эволюція, давшая извстный теперь намъ результатъ, вся цпь, а не отдльное звено ея. Пора привыкнуть, наконецъ, къ мысли, что личное творчество потеряло то значеніе, которое оно имло въ метафизическій періодъ, и перестать мрить тою мрой, которая годилась когда-то для нын отжившаго.
Оставляя мертвыхъ при мертвыхъ, мы желаемъ только сказать при этомъ случа живымъ, что реставрація старыхъ, потерявшихъ значеніе принциповъ иметъ ту же неизбжную участь, что и всякая реставрація: въ ней непремнно заключается извстная доза фальши и самообмана. Какъ, повидимому, ни была бы полна и удачна какая бы то ни было реставрація, она, все же-таки, всегда оказывается безсильной отршить свидтелей ея осуществленія отъ той ассоціаціи идей, которыя никогда не перестанутъ напоминать о различіи стараго, отжившаго, отъ современнаго, подновленнаго. Очень можетъ быть, напримръ, что новая Вандомская покойна весьма точно воспроизводитъ прежнюю, но кто же окажется въ силахъ истребить воспоминаніе о низверженіи старой и о фактахъ, связанныхъ съ ея возстановленіемъ? Тщетно будутъ насъ уврять, что передъ нами монументъ Наполеона, когда для насъ онъ въ гораздо большей степени является монументомъ людей 70-хъ годовъ и событій, еще живыхъ въ нашей памяти. Дло реставраторовъ всегда до извстной степени призрачно.
Ршая вопросъ о томъ, ‘что такое научная философія’, мы, само собою разумется, держались въ области чистой теоріи, но результатъ, полученный нами, переходитъ ея предлы: онъ указываетъ на ‘законченное міровоззрніе’ и сводитъ его на совокупность отдльныхъ дисциплинъ, сознающихъ свою взаимную связь и проникнутыхъ, благодаря этому сознанію, духомъ цльности и общности, иначе говоря — духомъ философскимъ. Понимая, такимъ образомъ, воздйствіе на ‘законченное міровоззрніе’ выясненной нами ‘элиминаціи’ философіи, какъ отдльной науки, мы утверждаемъ ткъ самымъ, что ‘научная философія’, какъ мы ее разумемъ, обнимаетъ въ полной мр ‘понятіе о работ, которую можетъ производить человкъ’, т.-е. обнимаетъ не только умозрніе, но и дйствіе или, выражаясь языкомъ Ог. Конта, не только ‘область науки, но и область искусства’. Мы раздляемъ съ Контомъ и взглядъ на соотношеніе этихъ двухъ областей, а именно: думаемъ, что наука должна служить основаніемъ искусству, потому что дйствіе человка на природу можетъ имть только одну истинно-раціональную основу — изученіе природы. Только знаніе законовъ природы, съ его постояннымъ результатомъ — предвидніемъ, можетъ повести къ возможности измненія однихъ явленіи посредствомъ другихъ, наши же собственные непосредственные способы вліянія на естественныя явленія, насъ окружающія, слишкомъ слабы и слишкомъ несоразмрны съ нашими потребностями. Только знаніе ведетъ къ предвиднію, а предвидніе — къ дйствію. Этою простою формулой можно, но мннію Конта, весьма точно опредлить отношеніе науки къ искусству, принимаемымъ въ самомъ общемъ ихъ смысл.
Тсная связь между наукою и искусствомъ, на которую мы только что указали, давая научной философіи цлостность и общность, не исключаетъ тхъ особенностей каждой изъ нихъ, безъ которыхъ об части неизбжно слились бы до полнаго безразличія. Такъ какъ теорія мотивовъ, по мткому замчанію одного англійскаго мыслителя, никогда не можетъ сама стать мотивомъ, то искусство необходимо должно исходить изъ реальныхъ, жизненныхъ побужденій, потребностей, чувствованій и интересовъ. Отсюда замна въ области искусства объективной точки зрнія науки точкою зрнія субъективною, какъ то и было выяснено въ предшествующихъ, нашихъ сочиненіяхъ. Субъективная точка зрнія, какъ показалъ въ послднее время американскій соціологъ Лестеръ Уордъ (Lester Ward) {Dynamic Sociology. New-York, 1883. Ср. J. Cotter Morison: ‘The Service of man’. London, 1887.}, иметъ руководительное значеніе въ области научной теоріи человческой дятельности или дйственной соціологіи, какъ ее называетъ Уордъ, и приводитъ къ уясненію тхъ основоначалъ этой дятельности, безъ которыхъ роли человка по отношенію природы пришлось бы остаться навсегда пассивной. Лестеръ Уордъ настаиваетъ на примненіи строго-телеологическаго метода воздйствія на природу, долженствующемъ поднять человка на высоту владыки природы и установить, вмсто шаткаго и медленнаго прогресса, подвигающійся твердою поступью прогрессъ сознательно-телеологическій. Философіи, освобожденной отъ туманныхъ метафизическихъ умствованій, предстоитъ обширная и трудная работа воздйствія на жизнь и всесторонняго улучшенія ея. Ей предстоитъ, какъ то прекрасно выяснилъ Уордъ, провести идею необходимости перемнъ во всхъ сферахъ жизни, внушить предпочтеніе производительной умственной работы надъ губительною гимнастикой мысли и возбудить вкусъ къ изученію вопросовъ, способствующихъ человческому благу, вытсненныхъ теперь пустымъ многознаніемъ, и повліять на устраненіе изъ области общественныхъ отношеній преобладанія традиціи и рутины. Теоретическая мысль, которая потеряла бы изъ вида эту основную жизненную цль свою, оказалась бы неспособною пользоваться своими обновленными силами и снова превратилась бы въ пустое и безплодное созерцаніе.