Что такое научная философія? *).
Что такое научная философія? *).
*) Русская Мысль, кн. I.
XIII.
XIV.
XV.
В. Лесевичъ.
(Окончаніе слдуетъ).
‘Русская Мысль’, кн.III, 1889
Что такое научная философия?, Лесевич Владимир Викторович, Год: 1889
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Главное сочиненіе Лааса Идеализмъ и позитивизмъ, общій очеркъ содержанія котораго данъ былъ нами въ предшествовавшихъ главахъ, нашелъ въ лиц одного изъ учениковъ Лааса, Ганса Фольца — критика, стоящаго на почв Лаасовскаго же позитивизма и стремящагося не къ повороту назадъ, а къ движенію еще дале впередъ, къ проведенію ‘новаго позитивизма’ съ тою строгою и зоркою послдовательностью, противъ которой, по мннію Фольца, въ нкоторой мр прегршилъ его уважаемый учитель {‘Die Ethik als Wissennschaft mit besonderer Bercksichtigung der neuern englischen Ethik. Eine philosophische Abhandlung’ von Voltz. Strassburg, 1886.}.
Чтобы имть возможность въ полной мр понять и достодолжно оцнить критическія замчанія Фольца, необходимо не упускать изъ вида тотъ смыслъ и значеніе, которые были соединяемы Лаасомъ съ терминомъ ‘erkennen’. Указывая на противниковъ позитивизма, Лаасъ говоритъ, что они, наврное, возопіютъ противъ отстаиваемой имъ резигнаціи въ области знанія и усмотрятъ въ его позитивизм издвательство надъ благороднйшими чувствованіями и стремленіями человка. Имъ непремнно нужно ‘erkennen’, а это значитъ боле, чмъ переживать, воспринимать, припоминать, сравнивать, измрять, анализировать, суммировать, заключать отъ подобнаго къ подобному, отдлятъ существенное отъ несущественнаго и т. п., это значитъ — разыскивать абсолютъ, основу, принципъ, сущность даваемыхъ опытомъ фактовъ и ихъ законовъ’. Терминъ ‘erkennen’, какъ можно видть изъ такого его истолкованія, означаетъ вовсе не то, что мы pasумемъ подъ терминомъ ‘познавать’, а является равнозначущимъ термину ‘понимать’, или, пожалуй, любимому термину нкоторыхъ нашихъ метафизиковъ — ‘постигать’. И въ самомъ дл, самъ Лаасъ даетъ намъ подтвержденіе такой передачи его ‘erkennen’, прямо отождествляя его съ ‘erklren’ {Id. und Posit. III, S. 260.}, такъ что мы при изложеніи критическихъ замчаній Фольца постоянно будемъ различать ‘erkennen — erklren’ (постигать, соотносительно: объяснять) отъ ‘wissen’ (знать, познавать), надясь избжать такимъ образомъ и напрасныхъ недоразумній, и излишнихъ придирокъ.
Отдавая полную справедливость Лаасу въ ясной и твердой установк его основной точки зрнія, Фольцъ находитъ, что сдлавшій такъ много для позитивизма Лаасъ остановился, однако же, передъ главнымъ слдствіемъ своего же собственнагго штандпункта, такъ какъ для удерживающаго этотъ штандпунктъ ни о какомъ ‘объясненіи’ или ‘постиженіи’ не можетъ быть и рчи. ‘И если я и утверждаю,— говоритъ Фольцъ, — что Лаасъ не высказалъ этого вывода, то имю при этомъ въ виду только объективную правильность моего замчанія, такъ какъ хотя и не трудно указать цлый рядъ такихъ мстъ въ сочиненіи Лааса, гд выводъ этотъ подразумвается, то все же придется признать, Что субъективно Лаасъ явно былъ ршительнымъ противникомъ этого вывода. Его позитивизмъ, ‘какъ отстаивающій возможность научной обработки матеріаловъ воспріятія’, направленъ, прежде всего, противъ скептицизма, и именно противъ враждебнаго наук скептицизма. Такой скептицизмъ ни въ какомъ случа не долженъ былъ оказаться завершеніемъ основаннаго Лаосомъ позитивизма’.
Можно бы возразить, конечно,— разсуждаетъ дале Фольцъ,— что Лаасъ возстаетъ только противъ крайняго скептическаго направленія, тогда какъ здоровый скептицизмъ, мтящій исключительно только на ‘трансцендентную’ жажду познанія, не только не отвергается, но поддерживается имъ, такъ что ограничивающаяся однимъ лишь ‘имманентнымъ объясненіемъ и постиженіемъ’ наука остается вполн вн его воздйствія, такъ же какъ и обосновывающійся на ней позитивизмъ. Слдовало бы думать, что такъ именно и есть, но на самомъ дл этого-то и нтъ. Лаасъ, по мннію Фольца, никогда не имлъ духа прямо заявить, что для него не существуетъ, уже никакого ‘постиженія’, что наука для него заключается только въ систематизированіи фактическаго матеріала, а подъ ‘объясненіемъ’ можетъ онъ разумть только сведеніе къ факту познанному такого факта, который до того оставался еще непознаннымъ. Поэтому-то Лаасъ мстами и допускаетъ ‘объясненіе’ при посредств признанныхъ ‘законовъ’, или возводитъ нкоторыя положенія на степень ‘общесвязующихъ’ и ‘руководительныхъ для опыта’, или пользуется такими терминами, какъ ‘нормы, идеалы (теоретическіе), указатели направленія’. Мало того: упрекъ идеалистовъ, что ‘позитивизмъ’, собственно говоря, ничего ‘не постигаетъ’, а только ‘познаетъ, анализируетъ и связываетъ’, обезпокоиваетъ Лааса, онъ отвергаетъ правильность такого упрека. Мысль, что ‘позитивизмъ не можетъ найти объективно-устойчивую, необходимую, всесвязующую, абсолютно-объективную истину’, представляется чрезмрностью для человка, всю свою жизнь посвятившаго культу истины.
Вообще говоря, Фольцъ полагаетъ, что по своей исходной точк и по своему методу столь энергичный и неуклонный позитивистъ, какъ Лаасъ, перестаетъ быть такимъ при гносеологической оцнк результатовъ своей работы. Онъ,— говоритъ Фольцъ,— никогда не могъ отказаться отъ мысли, что знаніе и постиженіе сами себ должны служить цлью (хотя ни въ какомъ случа не ‘абсолютною’ цлью), если только ‘познающій не желаетъ лишить себя почвы’.
Указанной здсь гносеологической оцнк позитивистскихъ результатовъ Фольцъ противупоставляетъ свою, высказываемую имъ сперва въ самой сжатой и краткой формул.
‘Мы,— говоритъ Фольцъ,— цнимъ одни только факты, мы признаемъ одну только цнность, — цнность фактическую. Всякое объясненіе, поскольку оно позитивно, можетъ давать результаты Одной только фактической цнности, и нтъ ни малйшаго основанія допускать, чтобы результаты эти могли когда-нибудь получить значеніе ‘всесвязующихъ’, ‘абсолютныхъ’, ‘истинныхъ’ и т. д.
Словомъ сказать, Фольцъ считаетъ ‘научнымъ’ познаніемъ то, которое только упорядочиваетъ и систематизируетъ фактическій матеріалъ’, и отвергаетъ то, которое, не довольствуясь упорядоченіемъ и систематизированіемъ, стремится къ какому-либо ‘объясненію этого матеріала и разыскиваетъ конечныя причины, или цли, или идеи, или законы, или нормы, или принципы и т. п. абсолютнаго или апріористическаго характера, на томъ или иномъ основаніи имющими въ виду всеобщую связь. Онъ отвергаетъ то познаніе, которое, опираясь на такого рода предположенія, отнимаетъ у фактическаго матеріала его первоначальную цнность ‘эмпирическаго’, ‘даннаго’, и старается вывести его изъ чего-либо ‘высшаго’ или хоть поставить отъ этого ‘высшаго’ въ такую или иную зависимость. Фольцъ находитъ, что ‘раціонализированіе’ мышленія поведено у Лааса слишкомъ ужь далеко, и Старается Найти ту границу, которую позитивисту не слдуетъ переступать. Онъ особенно зорко слдитъ за возведеніемъ результатовъ познанія на высоту источниковъ его или, по крайней мр, въ роль руководительную, стремящуюся къ такому или иному пріему приниженія фактовъ, лишенія ихъ принадлежащаго имъ основнаго значенія. Въ этомъ смысл, т.-е. по отношенію къ чему-то ‘высшему’, ‘метэмпирическому’, какъ сказалъ бы Льюисъ, употреблены имъ и такія выраженія, какъ ‘истина’, ‘идея’, ‘принципъ’ и т. п. Не вникнувъ во вс эти особенности критическихъ замчаній Фольца, легко можно получить ложное представленіе о занятой имъ философской позиціи,— его ‘philosophical attitude’, какъ выражаются англичане.
Присмотримся теперь ближе къ тмъ аргументамъ, которыми Фольцъ поддерживаетъ правомрность этого ‘attitude’.
Фактами исчерпывается то, чему можетъ научить насъ наука. Этотъ основный ‘радикальный’ тезисъ Фольца истолковывается всего лучше, по его мннію, съ отрицательной стороны, положительная — становится ясне при этомъ сама собой. Наука, могущая ограничить себя одними только фактами, исключаетъ разъ навсегда всякое ‘постиженіе’. Понятіе это, какъ показалъ уже Риль, иметъ смыслъ лишь при томъ предположеніи, что мы признаемъ возможнымъ высказаться о томъ ‘нчто’, которое находится вн насъ и въ несомннности существованія котораго удостовряютъ насъ, ощущенія, признаемъ возможность ‘постигнуть’ это нчто, придавая нашему ‘постиженію’ объективное значеніе вопреки очевидной субъективности всякаго постиженія. Для позитивиста, принципіально отрицающаго возможность высказать о вншнемъ мір что-либо, переходящее за предлъ простаго утвержденія одного лишь факта существованія, и при этомъ признающаго единственною своею задачей систематизацію колоссальнаго матеріала, доставляемаго нашими ощущеніями, при помощи ‘схемъ’, ‘фикцій’, ‘вспомогательныхъ представленій’, прилагаемыхъ къ реальному, изъ субстанцій состоящему и законами управляемому міру, съ одной стороны и ‘сознанія вообще’ — съ другой,— для такого позитивиста ‘постиженія’ не существуетъ. Такой позитивистъ можетъ только знать. Упрекъ, обращаемый къ нему, что позитивистъ-де не можетъ ‘постигать’, а только объясняетъ, познаетъ, анализируетъ и связываетъ, совершенно вренъ, но для позитивиста не иметъ значенія упрека. Онъ только предоставляетъ позитивисту кое-что излишнее, такъ какъ допускаетъ возможность такого ‘объясненія’, которое заключается боле чмъ въ сведеніи однихъ фактовъ на другіе.
Разсужденіе это Фольцъ иллюстрируетъ слдующимъ конкретнымъ примромъ: положимъ, что будетъ сожженъ нкоторый объемъ угля, анализъ, продуктовъ горнилъ покажетъ, что все вещество угля сохранилось и ни малйшая его доля не была, какъ полагали когда-то, истреблена огнемъ. Какъ выскажутся объ этомъ факт: 1) сторонникъ апріористической теоріи познанія, 2) такой позитивистъ, какъ Лаасъ, и 3) чистый позитивистъ? Вс трое, конечно, сошлются на ‘законъ сохраненія вещества, на постоянство матеріи или такъ или иначе выраженную эту мысль. Но какъ различно будетъ значеніе этого ‘объясненія’ для каждаго изъ названныхъ троихъ! Для апріориста ‘законъ сохраненія вещества’ будетъ имть значеніе самою сущностью процесса познаванія объективно-даннаго закона, который находится въ извстной связи съ тмъ или инымъ свойствомъ или качествомъ предметовъ ‘вншняго міра’ и долженъ быть въ томъ или иномъ смысл признанъ принадлежащимъ этому ‘вншнему міру’ закономъ, для Лааса онъ будетъ имть значеніе ‘всесвязующаго’ ‘руководительнаго начала опыта’, едва-едва отличимаго отъ объяснительнаго ‘закона’ апріористовъ, для послдовательнаго же позитивиста, напротивъ того, это только простой ‘фактъ’, но, если можно такъ выразиться, ‘сборный фактъ’ (eine cumnlirte Thatsache), который на основаніи теоріи вроятностей можетъ еще повториться, который повторялся уже билліонъ разъ и въ билліонъ первый разъ опять повторится, и который, все же-таки, остается только ‘фактомъ’, тогда какъ наше ‘объясненіе’ этого единичнаго факта является лишь сведеніемъ его къ извстному намъ ране ‘сборному факту’, новымъ подкрпленіемъ значенія послдняго.
Лаасъ, по мннію Фольца, счелъ бы изложенный тутъ взглядъ ‘ребячествомъ, хитроумничаньемъ, чудачествомъ’, не имющими ни малйшаго практическаго значенія. Но, замчаетъ Фольцъ, поскольку идетъ дло о практическомъ значеніи науки, о власти при его посредств надъ природою, постольку, разумется, незачмъ отстаивать этихъ ‘хитро умничаній у чудачествъ’ и можно даже совсмъ отказаться отъ просвтительнаго вліянія скептическихъ соображеній. Къ сожалнію, тутъ передъ нами не практическій, а чисто-теоретическій вопросъ, и именно вопросъ ‘гносеологическій, а потому о вред или польз нтъ у насъ и рчи. Мы утверждаемъ столь же просто, какъ и ршительно, что если ты позитивистъ, то довольствуйся однимъ лишь систематизированіемъ и знаніемъ фактовъ, или ебли ты хочешь во что бы то ни стало ‘постигать’ и ‘объяснять’, то позитивистомъ ты уже быть не можешь. Hic Rhodus, hic salta.
По поводу извстнаго уже намъ отношенія Лааса къ враждебному наук скептицизму Фольцъ замчаетъ, что подъ этимъ отношеніемъ скрывается совершенно ложная оцнка значенія скептицизма: Лаасъ упустилъ изъ вида, что для чистой послдовательной позитивной точки зрнія ‘скепсисъ’ является лишеннымъ смысла, перестаетъ существовать. Можетъ ли, въ самомъ дл, разсудительный человкъ сомнваться въ томъ, что мы имемъ возможность ‘научно’ обрабатывать и примнять къ жизни нашъ фактическій матеріалъ, постоянно совершенствуя его систематизацію по отношенію къ удовлетворенію нашихъ потребностей и усиленію нашего господства надъ природою? Затмъ, позитивистъ не станетъ, конечно, ставить препятствій къ распространенію скептицизма въ какую бы то ни было другую сторону.
Но если скепсисъ потерялъ всякій смыслъ (кром ребяческаго, пожалуй), то потеряло его и пресловутое ‘постиженіе’. По этой причин Фольцъ считаетъ нужнымъ настаивать, чтобы теорія познанія непремнно носила на нмецкомъ язык названіе, не дающее мсто недоразумніямъ, и именно: называлось бы ‘Wissenstheorie’, а не ‘JErkenntnissthorie’. При удержаніи же термина ‘Erkenntniss’ слдовало бы говорить: ‘Erkenntnisskritik’ (критика постиженія) или ‘Erkenntnisswiderlegang’ (опроверженіе постиженія). Эта часть теоріи познанія, какъ бы тамъ она ни называлась, останется, впрочемъ, важною задачей для позитивиста вплоть до тхъ поръ, пока постиженіе сохранитъ свое обаяніе наумы, т.-е., можно полагать, не потеряетъ своего значенія никогда.
Общій результатъ всего этого разсужденія Фольцъ резюмируетъ слдующимъ образомъ: наука можетъ разрабатывать истины только фактическаго характера, фактической цнности, разрабатывать же какую-либо область въ научномъ смысл значитъ точно изучать и согласно извстнымъ методологическимъ правиламъ систематизировать соотвтственный фактическій (относительно: воспринятый) матеріалъ. Такъ какъ положительная наука иметъ цлью господство надъ ‘природой’, то и считаетъ цль свою достигнутою, когда ей удается систематизировать свой матеріалъ въ смысл наиболе споспшествующемъ знанію природы и господству надъ нею. Достигая такой цли, наука не лишаетъ накопленныхъ ею фактовъ ихъ первоначальной эмпирической цнности, не ставитъ ихъ въ зависимость отъ какого-либо высшаго принципа, закона или начала, не пытается вывести изъ какихъ-либо апріорныхъ положеній. Разрабатывая свой матеріалъ, наука смотритъ на него съ точки зрнія, которую можно назвать ‘экономическою’, и, такимъ образомъ, сохраняетъ за собою характеръ неизмнно-эмпирическій.
Намъ остается прибавить ко всему сказанному, что по отношенію къ вопросамъ этическимъ Фольцъ высказывается о работ Лааса въ томъ же смысл, что и о его теоріи познанія. Въ дл метода, во всхъ психологическихъ вопросахъ, въ полемик, даже во всхъ соотносящихся къ его работ мелочахъ, Лаасъ, по мннію Фольца, постоянно держится истинно-позитивистской точки зрнія, но, приступая къ гносеологической оцнк своихъ результатовъ, въ постановк задачи этики, онъ впадаетъ, какъ и прежде, въ непослдовательность и уклоняется отъ позитивной доктрины. Можно сказать даже, прибавляетъ Фольцъ, что въ этик двойственная натура Лааса выступаетъ даже ярче, чмъ въ теоріи познанія. Самъ Фольцъ, стараясь свести этику на чисто-научную почву, хлопочетъ объ освобожденіи ея отъ тхъ послднихъ штриховъ абсолютности, которые еще сохраняются у Лааса ради его мнительности по отношенію къ скептицизму. Фольцъ стоитъ за этику, какъ науку, но ‘науку’, разумемую въ томъ смысл, который онъ придаетъ этому термину съ своей строго-позитивной точки зрнія, какъ то и было съ достаточною подробностью пояснено выше.
Представитель ‘экономической’ точки зрнія, Фольцъ нестоитъ одиноко въ философской нмецкой литератур, онъ примыкаетъ къ небольшой групп писателей, установившихъ точку эту ране его и развившихъ вытекающія изъ нея положенія и глубже, и дальше, чмъ онъ. Фольцемъ занялись мы ране, чмъ другими, только потому, что онъ примнилъ усвоенную имъ точку зрнія къ критик философскихъ воззрній Лааса, и, такимъ образомъ, самъ собою является связующимъ звеномъ между ‘новымъ нмецкимъ позитивизмомъ’ и ‘научною философіей’ той группы, къ которой онъ примыкаетъ и съ которою намъ предстоитъ еще познакомиться. Сверхъ того, сопоставленіе Фольца и Лааса и скоро, и наглядно представляло намъ т черты сходства и различія, которыя можно констатировать при сравненіи наиболе для насъ интересныхъ и между собою родственныхъ направленій ‘антиметафизической’ философіи въ Германіи.
Писатели той группы, которую мы теперь имемъ въ виду, подошли очень близко къ окончательному ршенію занимающаго насъ вопроса, а потому мы и обратимъ особенное вниманіе на уясненіе читателю всхъ особенностей занятой ими точки зрнія.
Мы начнемъ нашъ обзоръ съ работъ профес. Пражскаго университета Эрнста Маха, имющихъ, какъ мы думаемъ, глубокій интересъ и для всякаго, неравнодушно относящагося въ философскимъ вопросамъ. Спеціальностью Маха всегда была физика и механика, но сочиненія его богаты экскурсіями и въ область философіи и содержатъ весьма много достойнаго самаго серьезнаго вниманія. Есть, впрочемъ, у Маха рефераты и рчи, посвященные всецло вопросамъ высшихъ обобщеній, каковы, напримръ, Die konomische Natur der physikalischen Forschung 1882 и Ueber Umbildung und Anpassung in naturwissenschaftlichen Denken 1884. Изъ спеціальныхъ же его сочиненій особенно богаты экскурсіями въ область философіи: Die Mechanik 1883 и Beitrge zur Analyse der Empfindungen 1886.
Основная мысль Маха — охраненіе мышленія отъ расточительности своихъ силъ, экономизированіе ихъ, сдерживаніе ихъ отъ напрасныхъ тратъ. Онъ доказываетъ, что мышленіе, какъ располагающее силами ограниченными, только при томъ условіи можетъ отразить богатую жизнь природы,— жизнь, малйшую часть которой оно составляетъ,— если само оно всегда будетъ бережливо, осторожно, экономично. И въ прежнія времена, когда значеніе этого правила еще не замчалось, безсознательно примнялось оно, однако же, тми мыслителями, которые старались охватить основы дйствительности немногими органически-расчлененными мыслями. Въ настоящее же время, боле чмъ когда-либо, изслдованіе природы должно сознательно оградить себя отъ всякихъ самообольщеній и, такимъ образомъ, обезпечить, насколько то возможно, достиженіе намченной цли. Есть, конечно, такіе поклонники науки, которые вруютъ въ нее, какъ нкогда вровали въ волшебныя силы, которые поэтому ожидаютъ отъ нея раскрытія недоступныхъ нашимъ чувствамъ тайнъ природы, но сама наука, явившаяся въ міръ для того, чтобы просвтить его, можетъ устранить отъ себя все мистическое, какъ и все суетное: она не нуждается въ нихъ для успшности въ достиженіи своихъ цлей и ведетъ работу свою явно и открыто для всего человчества. Взглянемъ теперь ближе на то, какимъ образомъ проводится начало сбереженія силъ въ дятельности нашей мысли.
Цвтъ, звукъ, теплота, давленіе, пространство, время и т. д. являются многообразно связанными между собою и, вмст съ тмъ, сплетенными съ настроеніями, чувствованіями и хотніями. Изъ этой сти выдляется относительно прочное и постоянное, запечатлвается въ памяти и находитъ свое выраженіе въ язык. Какъ нчто относительно-постоянное, обозначаются, прежде всего, т связные комплексы цвтовъ, звуковъ и т. д., которые по этой причин получаютъ особыя названія и обозначаются какъ тла. Абсолютнымъ постоянствомъ такіе комплексы, конечно, не обладаютъ. Сознавая или не сознавая это непостоянство, мы, однако же, въ силу экономіи, руководящей образованіемъ нашихъ представленій, отдаемъ преимущество сравнительно-постояннымъ элементамъ передъ скоропреходящими и обозначаемъ это наше предпочтеніе въ обыденномъ мышленіи и въ язык: все то, что можетъ сразу быть нами представлено, получаетъ какое-нибудь названіе, какое-нибудь имя.
Какъ относительно-постоянный, обозначается затмъ связанный съ нашимъ организмомъ комплексъ воспоминаній, настроеній, чувствованій, — все то, что мы разумемъ подъ нашимъ ‘я’. Этотъ комплексъ — если не принимать въ разсчетъ патологическихъ случаевъ — всегда содержитъ нчто настолько постоянное, что возможность не сомнваться въ тождеств нашего ‘я’ никогда не исчезаетъ. И однако же, и самое это ‘я’ обладаетъ лишь относительнымъ постоянствомъ.
Когда образованіе понятій такихъ субстанцій, какъ мое ‘тло’ и мое ‘я’, совершилось и такимъ образомъ были осуществлены первыя условія оріентировки мысли среди окружающихъ ее явленій, тогда возникаетъ возможность для воли ближе всмотрться въ смну преходящаго, совершающуюся на почв предполагаемаго постоянства. Все преходящее становится теперь рядомъ свойствъ или качествъ постояннаго. Плодъ сладокъ, но онъ можетъ быть и горькимъ, другіе плоды тоже могутъ быть сладкими и т. д. Такимъ путемъ можетъ быть отнято отъ предметовъ все видимое, слышимое, осязаемое. Видимое распадается при этомъ на цвтъ и форму. Въ цвтахъ опять выдляется нчто сравнительно-постоянное: основные цвта и т. д. Комплексъ распадается на элементы.
Цлесообразный обычай придавать имя совокупности предполагаемыхъ постоянныхъ элементовъ для того, чтобъ охватить мыслью эту совокупность, можетъ, — говоритъ дале Махъ, — стать въ весьма своеобразное противорчіе съ стремленіемъ разлагать данный комплексъ на элементы. При взаимномъ противупоставленіи этихъ стремленій смутный обликъ ‘постояннаго’, замтно не измняющагося отъ исчезновенія той или другой составной его части, можетъ показаться чмъ-то существующимъ ‘въ себ’ (an sich). И такъ какъ оказывается возможнымъ удалить одну составную часть, не разстроивая картины общаго настолько, чтобъ это общее перестало быть узнаваемымъ, то является мысль, что возможно устранить вс составныя части и что затмъ, все же-таки, останется еще нчто. Эта мысль и есть чудовищная мысль о ‘вещи въ себ’.
Вещь, тло, матерія — ничто вн комплекса цвтовъ, звуковъ и т. д., вн такъ называемыхъ признаковъ. Мнимая философская проблема о ‘вещи въ себ’ является лишь вслдствіе неумнья оцнить значеніе объединенія комплекса элементовъ, съ одной стороны, и расчлененія его — съ другой. Оба эти акта имютъ каждый свой raison d’tre, поскольку оба они суть акты временные и мтящіе на свои особыя цли. Очевидно, однако же, что совмстное приложеніе ихъ невозможно. Всякое тло сохраняетъ свое единство и свою неизмняемость до тхъ поръ, пока у насъ нтъ потребности вникать въ подробности. Такъ, земля, напримръ, или билліардный шаръ считаются нами правильными геометрическими фигурами до тхъ поръ, пока мы не останавливаемъ вниманія на отклоненіи отъ правильности формы и не нуждаемся въ большой точности, но стоитъ намъ заняться орографіей или взять въ руки микроскопъ, какъ сейчасъ же оба тла перестанутъ признаваться нами шарами.
Проблема ‘вещи въ себ’ не единственная въ своемъ род въ философіи. Наше ‘я’ и отношеніе тла къ этому ‘я’ даютъ поводъ возникновенію другой подобной же мнимой проблемы, къ которой теперь и обращается Махъ. Въ краткихъ словахъ онъ излагаетъ проблему эту такъ: комплексъ цвтовъ, звуковъ и т. д., вообще все то, что мы обыкновенно называемъ тлами, обозначимъ для ясности чрезъ А, В, С…. комплексъ, называемый нашимъ организмомъ, составляющій одно изъ тлъ предыдущаго рода, пусть будетъ K, L, М…. комплексъ же хотній, припоминаній и т. д. обозначимъ чрезъ , , … Въ обыденной жизни принято противупоставлять комплексъ , , . K, L, М…. какъ ‘я’ комплексу А, В, С…. какъ совокупности вншнихъ тлъ, иногда, впрочемъ, за это ‘я’ принимается только комплексъ , , …. тогда какъ K, L, М…, А, B, О… считается за вншній міръ вообще. А, В, С… признается первоначально независимымъ отъ ‘я’ и противупоставляется ему какъ нчто самостоятельное. Эта независимость сохраняетъ, однако же, за собою относительное значеніе и не можетъ устоятъ при возростаніи вниманія. Замчается дале, что комплексъ , , можетъ терпть измненія, тогда какъ А, В, C… продолжаетъ сохранять свою неизмняемость, и обратно. Но многочисленныя измненія въ , , воздйствуютъ на А, В, С… черезъ посредство Е, L, М… и обратно. На этомъ основаніи связь между K, L, М… и , , …. съ одной стороны, и между K, L, М… и А, В, С…— съ другой, представляется боле тсною, нежели связь между , , … и А, В, С… Такой взглядъ на отношенія между этими группами можно считать общепринятымъ въ обыденномъ мышленіи и обыденной рчи.
При ближайшемъ разсмотрніи оказывается, однако же, что А, В, C… всегда опредляется посредствомъ K, L, М… Свойства одного и того же предмета всегда являются обусловленными соотношеніемъ ихъ къ нашему организму. Но гд же тотъ предметъ, который представляется намъ столь многоразличнымъ: большимъ вблизи, малымъ вдали, не одинаковымъ для праваго или лваго глаза и т. д.? На это можно сказать только, что различные А, В, С… связаны съ различными K, L, М…
Мы видли какое-нибудь тло, заканчивающееся остріемъ. Если мы приводимъ это остріе въ соприкосновеніе съ нашимъ организмомъ, то ощущаемъ уколъ. Мы можемъ видть остріе, не ощущая укола, но лишь только ощутимъ мы уколъ, какъ сейчасъ же находимъ и остріе. Видимое это остріе является, такимъ образомъ, тмъ постояннымъ нчто, къ которому мы относимъ уколъ, какъ явленіе случайное. Повторяемость случаевъ, могущихъ получить въ нашихъ глазахъ значеніе подтвержденія такого взгляда, можетъ пріучить насъ смотрть на вс свойства тлъ, какъ на дйствія присущаго тламъ постояннаго нчто, воспринимаемаго нашимъ ‘я’, чрезъ посредство нашего организма,— дйствія, обыкновенно называемыя ощущеніями. Благодаря такому взгляду, предполагаемое нами постоянное нчто теряетъ всякое чувственное содержаніе и становится чисто-мысленнымъ символомъ. Въ этомъ случа придется признать правильнымъ утвержденіе, что міръ заключается въ однихъ истинныхъ ощущеніяхъ. Но тогда мы и можемъ знать только наши ощущенія, допущеніе же чего-то постояннаго въ тлахъ, также какъ и взаимодйствіе послднихъ, обусловливающее возникновеніе ощущеній, должны мы признать празднымъ и излишнимъ. Только полуреализмъ или полукритицизмъ могутъ одобрять такое воззрніе.
Обыкновенно,— говоритъ дале Махъ, развивая свой взглядъ,— комплексъ , , … Е, L, М… въ качеств ‘я’ противупоставляемая ‘не я’ — комплексу А, В, С… Только т элементы комплекса А, В, С…. которые сильне воздйствуютъ на , , …. выражаясь, напримръ, уколами, болями и т. п., принимаютъ иногда за одно цлое съ ‘я’. Впослдствіи, подъ вліяніемъ соображеній, приведенныхъ выше, оказывается, что право сводить А, В, С… къ ‘я’ безгранично. На этомъ основаніи понятіе ‘я’ можетъ расшириться до такой степени, что станетъ, наконецъ, охватывать весь міръ. Вообще говоря, ‘я’ является недостаточно рзко очерченнымъ, границы его остаются неопредленными и подвижными. Пока обстоятельство это не теряется изъ вида, до тхъ поръ не возникаетъ по этому вопросу никакихъ метафизическихъ трудностей.
Убдясь, что мнимыя единицы ‘предметы, вещи, тла’, съ одной стороны, и ‘я’ — съ другой, являются только пособіями для предварительной оріентировки и опредленныхъ практическихъ цлей, приходится намъ,— говоритъ Махъ,— устранить ихъ, какъ недостаточныя и неудовлетворительныя, изъ научныхъ изслдованій. Противупоставленіе ‘міра’ и ‘я’, ощущенія и предмета при этомъ, само собою разумется, исчезнетъ, и оста- нется только связь элементовъ, неудачнымъ выраженіемъ которой и служило до сихъ поръ обыденное предположительное противупоставленіе. Наук предстоитъ просто-на-просто признать эту связь и пользоваться ею для оріентировки, отложивъ попеченіе касательно объясненія существованія самихъ элементовъ.
Цлымъ рядомъ сопоставленій и примровъ, которые мы, къ сожалнію, дблжны пройти молчаніемъ, Махъ старается показать относительность различія физическихъ и психическихъ явленій, подвижность разграничительной черты между ними, ихъ текучесть, допускающую переходъ одного въ другое, смотря по нашей точк зрнія на нихъ. Такъ, напримръ, цвтъ остается объектомъ физики до тхъ поръ, пока мы разсматриваемъ его въ зависимости отъ источника свта, но, переходя къ разсмотрнію зависимости цвта отъ стчатки, мы, вмст съ тмъ, переходимъ въ другую область изслдованія и смотримъ на цвтъ, какъ на объектъ психологическаго изученія, какъ на ощущеніе. Изъ этого Махъ заключаетъ, что въ каждомъ изъ приведенныхъ случаевъ различны не предметы, а направленія изслдованія.
Различіе этихъ направленій соотвтствуетъ тому различію комплексовъ, которые обозначены были выше какъ А, В, С… и , , … И, въ дйствительности, мы всегда умемъ различать случай, когда мы видимъ дерево, отъ того случая, когда мы его припоминаемъ или представляемъ. Мы знаемъ, что въ послднемъ случа обликъ дерева является гораздо мене опредленнымъ и боле измнчивымъ, чмъ въ первомъ, и, сверлъ того, дерево является уже на иномъ фон. Все это указываетъ на различіе только въ сочетаніи элементовъ, хотя нельзя не признать, что въ обоихъ случаяхъ самые элементы были т же (цвта, звуки и т. д.). И такъ, элементы или ощущенія могутъ являться то въ боле прочномъ, то въ боле текучемъ сочетаніи, и цль изученія ихъ должна заключаться въ распознаваніи ихъ сочетанія.
Показавъ, что отграниченіе ‘я’ не можетъ никогда быть проведено съ научною опредленностью, Махъ показываетъ дале, что обычное отграниченіе совершается инстинктивно, подъ вліяніемъ экономическихъ требованій мысли и практическихъ цлей вообще, и затмъ укрпляется путемъ послдственности. Теперь ясно, что съ точки зрнія Маха первичнымъ является не ‘я’, а элементы. Элементы образуютъ наше ‘я’. Такъ, напримръ, когда я утверждаю, что ощущаю зеленый цвтъ, то это значитъ, что въ комплексахъ элементовъ (ощущеній, припоминаній) находится и элементъ зеленаго цвта, когда я перестаю ощущать зеленый цвтъ, когда я умираю,— говоритъ дале Махъ,— то элементы не возникаютъ боле въ прежнемъ сочетаніи. Этимъ все сказано. Перестала существовать не реальная, а только мысленно-экономическая единица.
Если знаніе сочетанія или связи элементовъ не удовлетворяетъ насъ и мы спрашиваемъ: ‘кому присуще это сочетаніе, кто ощущаетъ?’ — то мы такимъ образомъ возвращаемся къ старой привычк подводить всякій элементъ подъ не поддающійся анализу комплексъ и незамтно понижаемся де уровня прежняго ограниченнаго штандпункта. Но, помнить надо,— говоритъ Махъ въ заключеніе этой части своихъ разсужденій, — что абсолютнаго штандпункта не существуетъ, что всякая точка зрнія оправдывается своею цлью, по этой причин здсь не имлось въ виду окончательно дискредитировать старую точку зрнія, а намчалось только выясненіе цлей, каждой изъ указанныхъ точекъ зрнія и пересмотръ тхъ условій, при которыхъ практическія цли обыденной точки зрнія должны быть преодолю и устранены.
Въ предшествующей глав было показано значеніе экономизаціи силъ для умственной дятельности, теперь же намъ предстоитъ прослдить за приложеніемъ этой точки зрнія къ области научной вообще и къ высшимъ научнымъ обобщеніямъ въ особенности.
Мы знаемъ уже, что, согласно взгляду Маха, науки могутъ различаться не только по своему содержанію, но и по способамъ обработки этого содержанія. Всякая же наука стремится къ мысленному копированію фактовъ, имя въ виду или практическія цли, или устраненіе неудобствъ умственнаго характера. Слдуя принятому въ предшествующей глав обозначенію разнаго рода комплексовъ элементовъ, можно утверждать, что наука возникаетъ тогда, когда сочетаніе элементовъ А, В, С… и K, L, М… воспроизведется посредствомъ , , … Такъ, наприм., физика (въ обширномъ ея значеніи) возникаетъ тогда, когда является возможность осуществить указанную выше копію соотношенія элементовъ А, В, С… между собою, физіологія является вмст съ воспроизведеніемъ взаимнаго соотношенія элементовъ K, L, М… и, вмст съ тмъ и ихъ отношенія къ А, В, С… Копированіе же , , … посредствомъ другихъ , , …даетъ содержаніе психологіи.
‘Ошибочно было бы думать,— говоритъ Махъ,— что по отношенію къ физик дло идетъ въ меньшей степени о воспроизведеніи или копіи фактовъ, чмъ объ атомахъ и законахъ, составляющихъ какъ бы ядро самихъ фактовъ. Безпристрастно вникая въ этотъ вопросъ, приходится признать, что мысленное воспроизведеніе фактовъ вполн удовлетворяетъ какъ практическія, такъ и умственныя наши потребности. Это копированіе или воспроизведеніе фактовъ и является поэтому цлью физики, атомы, же, силы, законы, напротивъ того, надо считать только средствами, облегчающими для насъ имющееся въ виду воспроизведеніе. Цнность этихъ средствъ прямо пропорціональна той помоги, которую они могутъ доставить. Понятіе атомовъ еще въ большей степени, чмъ понятіе матеріи, иметъ въ наук значеніе мысленнаго символа, образованіе котораго мотивируется экономическими соображеніями. Отъ этихъ символовъ, какъ и отъ символовъ алгебры, нельзя требовать боле того, что нами самими влагается въ нихъ, отъ нихъ нельзя ожидать боле свта и раскрытія истины, чмъ отъ самого опыта. Уже въ области физики слдуетъ намъ остерегаться отъ переоцненія значенія нашихъ символовъ, еще мене должна брать верхъ надъ нами чудовищная мысль примнять атомы къ объясненію психическихъ явленій. Атомы суть только символы тхъ самыхъ своеобразныхъ комплексовъ элементовъ, которые встрчаются намъ и въ тснйшей области физики.
Развивая дале свою мысль, Махъ обращаетъ вниманіе на то, что мы можемъ считать себя вполн освдомленными о какомъ-нибудь естественномъ явленіи въ томъ случа, когда находимся въ состояніи охватить нашею мыслью всю совокупность соотносящихся къ этому явленію фактовъ, когда мы можемъ воспроизвести въ мысли вс эти факты, получить въ этомъ воспроизведеніи какъ бы замну ихъ, дозволяющую намъ не удивляться имъ. Въ этой умственной работ мы можемъ привлекать, когда нужно, и вспомогательныя (математическія) представленія, но вс эти вспомогательныя представленія, законы и формулы являются только количественными регулятивами нашихъ чувственныхъ представленій, средствами, тогда какъ нашею цлью, все же-таки, всегда останутся самыя представленія.
Дале Махъ приступаетъ къ истолкованій) столь тсно примыкающаго къ началу экономизаціи въ умственной работ вопросу о приспособленіи мышленія къ фактамъ. Наука, по мннію Маха, проводитъ сознательно это приспособленіе, имющее мсто и въ обыденномъ мышленіи во всхъ тхъ случаяхъ, когда имъ руководитъ принципъ экономизаціи. Уже при первомъ пробужденіи сознанія всякій человкъ обладаетъ многоразлично приспособленными къ фактамъ мыслями. Но такъ какъ ограниченный запасъ мыслей оказывается недостаточнымъ для постоянно накопляющагося опыта, то всякій новый фактъ побуждаетъ мысль къ продолженію начатаго приспособленія. Продолженіе это и совершается посредствомъ процесса сужденія. Сужденіе всегда является пополненіемъ представленія въ видахъ боле полнаго охвата даннаго факта. Процессъ сужденія, какъ видно изъ этого, заключается въ обогащеніи, распространеніи и пополненіи чувственныхъ представленій другими такими же, образуемыми подъ руководительствомъ фактовъ. Когда процессъ заканчивается и представленіе успло уже стать обычнымъ, оно удерживается нами уже не какъ сужденіе, а какъ воспоминаніе, какъ воспроизведеніе готоваго представленія. Ростъ естественныхъ наукъ и математики совершается, главнымъ образомъ, путемъ образованія такихъ непосредственныхъ знаній, такъ, наприм., предложенія: 1) дерево иметъ корни, 2) лягушка не иметъ когтей, 3) изъ куколки выходитъ бабочка, 4) треніе электризуетъ стекло, 5) электрическій токъ отклоняетъ магнитную стрлку, 6) кубъ иметъ 6 плоскостей, 8 угловъ и 12 реберъ,— могутъ съ этой точки получить слдующее значеніе: 1-е предложеніе распространяетъ представленіе дерева, 2-е — совершенствуетъ поспшно составленное представленіе лягушки, 3, 4, и 5 — распространяютъ представленія по отношенію къ времени и 6-е — даетъ обращикъ геометрическаго непосредственнаго знанія.
Такого рода непосредственныя знанія,— говоритъ дале Махъ,— запечатлваются въ памяти и являются потомъ какъ самобытныя пополненія данныхъ фактовъ. Различные факты не сходствуютъ между собою вполн, но различные случаи общности составныхъ частей усиливаются отъ этого пополненія и, такимъ образомъ, возникаетъ принципъ возможнаго обобщенія или непрерывности, въ воспоминаніи. Съ другой стороны, воспоминаніе можетъ сохранить свое соотвтствіе многоразличію фактовъ и, вообще говоря, приносить пользу только при томъ условіи, если оно согласуется съ требованіями принципа достаточнаго дифференцированія. И непрерывность въ воспоминаніи, и достаточное дифференцированіе осуществляются посредствомъ одного и того же средства — выдленія тхъ составныхъ частей представленія, которыя имютъ руководящее значеніе для опыта. Въ процесс этой работы могутъ являться отъ времени до времени моменты, обозначающіе недостаточность прежняго дифференцированія и потребность новаго. Эти моменты называются проблемами. Практическія основанія или умственныя неудобства ведутъ къ новымъ приспособленіямъ, къ ршенію проблемъ, и, такимъ образомъ, возникаетъ намренное мыслеприспособленіе или изслдованіе.
Предшествовавшее разсужденіе, какъ то и само собою очевидно, ведетъ къ опредленію значенія акта отвлеченія въ характеризуемой съ точки зрнія экономизаціи силъ работ мысли. Отсюда цлый рядъ вопросовъ, которые ставитъ себ Махъ въ настоящемъ случа: ‘Что совершаемъ мы, когда абстрагируемъ? Что такое абстракція? Что такое понятіе? Соотвтствуетъ ли понятію представляемый образъ?’ Посмотримъ же, какъ отвчаетъ Махъ на вс эти столь важные въ гносеологическомъ отношеніи вопросы.
‘Всякое мысленное воспроизведеніе опыта,— говоритъ Махъ,— иметъ въ виду замнить опытъ и дать намъ возможность не повторять его, т.-е. экономизировать по возможности наши силы. Всякое же воспроизведеніе опыта, въ силу того же начала сбереженія силъ, является отвлеченіемъ, абстракціей, схватывающею соотвтствующую ея цли сторону факта. Изъ этого видно, что всякой абстракціи соотвтствуютъ, въ дйствительности, не отдльные предметы, а лишь извстный комплексъ элементовъ, взятыхъ для его образованія. Но тутъ Лежитъ уже зерно объективированія или опредмечиванія отвлеченныхъ понятій и исходная точка поисковъ несуществующихъ вещей. Обратимъ вниманіе на значеніе древнйшихъ, первобытнйшихъ словъ: они служатъ названіемъ ‘предметовъ’. Очевидно, что при установленіи такихъ названій опускается или отвлекается обстановка предмета и измнчивость, которой онъ подверженъ, очевидно, что предметъ символизируется словомъ, прежде всего, съ практическою цлью, для того, чтобы имть возможность сразу вызвать въ сознаніи вс соотносящіеся къ данной цли впечатлнія. И вотъ случается нердко, что и въ эпохи высшаго умственнаго развитія, далеко ушедшаго отъ временъ первобытныхъ, не принимаются въ разсчетъ только что указанныя условія и возникаютъ поиски ‘вещи въ себ’ или какихъ-нибудь иныхъ объективированныхъ абстракцій. Забывается, что самое слово ‘вещь’ есть мысленный символъ для комплекса ощущеній и что ‘не вещи’, а ощущенія должны быть признаны элементами природы. Комплексы ощущеній не имютъ прочной устойчивости, мы только мысленно придаемъ ее ради экономизированія силъ, и, помня объ этомъ, должны бы всегда отмчать т дополненія и поправки, въ которыхъ нуждается всякая абстракція при ея приложеніи къ тому или другому частному случаю.
Такое же значеніе, по мннію Маха, Имютъ и т формулы, которыя обыкновенно называются ‘законами природы’. Всякій ‘законъ природы’ даетъ намъ возможность охватить одною формулой такую массу фактовъ, которую не смогла бы удержать никакая память. Всякій ‘законъ’ представляетъ сжатый, доведенный до извстнаго объема, отчетъ о фактахъ, и только. И не надо терять изъ вида, что объемъ фактовъ, захватываемый этимъ отчетомъ, всегда мене дйствительнаго объема ихъ. ‘Законъ’ — продуктъ абстракціи, онъ не захватываетъ факта всесторонне, а лишь постольку, поскольку фактъ иметъ значеніе для насъ. Полнота не осуществляется при этомъ частью намренно, частью невольно. ‘Законы’ поэтому нельзя фиксировать разъ навсегда, и надо помнить, что старая формула можетъ нердко являться препятствіемъ при выработк новой.
Въ связи съ понятіемъ ‘закона’ Махъ разсматриваетъ значеніе ‘объясненія’, которое онъ считаетъ сведеніемъ фактовъ, встрчающихся впервые, къ фактамъ, ставшимъ извстными ране. Измнчивость ‘объясненій’, какъ показываетъ Махъ, непрерывна, напримръ, изученіе явленій свта идетъ параллельно измнчивости формулъ законовъ, но во вс моменты этой долгой познавательной работы остается намченною все одна и та же цль — охватить вс факты данной области изслдованія однимъ мысленнымъ процессомъ при условіи наименьшей затраты силъ. Такой пріемъ иметъ, конечно, экономическій характеръ.
Экономическимъ характеромъ науки истолковываетъ Махъ и столь загадочное для многихъ могущество науки. Идея экономичности руководитъ передачею накопленныхъ познаній и образованіемъ одного общаго опыта изъ множества опытовъ отдльныхъ личностей. Это же начало является руководящимъ и при стремленіи каждой индивидуальности къ овладнію суммою пріобртаемаго опыта при Минимум затрачиваемыхъ силъ. Экономическій порядокъ везд является во глав угла и везд становится источникомъ могущества. Знаніе тысячъ сосредочивается въ одной какой-нибудь голов и является какимъ-то волшебствомъ для глазъ непосвященныхъ. На самомъ дл это волшебство есть только результатъ добропорядочной экономіи. Но сбереженія этой экономіи — экономіи науки — имютъ то преимущество передъ всми другими, что накопляемыя ими богатства не сопряжены съ какимъ бы то ни было лишеніемъ для кого бы то ни было. Тутъ-то и проявляется присущая наук благодать, ея освободительная, искупительная сила.
Всякая наука,— говоритъ Махъ,— не только держится принципомъ экономизированія силъ познающаго, т.-е. ростетъ, развивается на почв чистореальныхъ интересовъ, но и начало свое беретъ изъ чисто-жизненныхъ потребностей. Разростаясь, наука, подъ вліяніемъ одностороннихъ наклонностей и способностей своихъ воздлывателей, неизбжно развтвляется, но какъ бы ни были тонки ея втви, полная свжесть жизненныхъ силъ каждой втви можетъ поддерживаться только ихъ связью съ цлымъ. Только этою связью можетъ она успшно поддерживать свое стремленіе къ преслдуемой ею цли и охранять себя отъ уродливостей односторонняго развитія. Развтвленіе же ея, дробленіе труда въ ея области, будучи сами по себ неизбжными, оказываются еще въ томъ отношеніи полезными, что позволяютъ развиться тмъ умственно-экономическимъ средствамъ, при помощи которыхъ научно овладваютъ своимъ матеріаломъ. Но здсь же является уже опасность преувеличить значеніе этихъ средствъ: недаромъ вниманіе изслдователей всегда остается къ нимъ приковано. Можетъ случиться и случается, что они, переставъ быть орудіями въ рукахъ ученыхъ, станутъ считаться цлью самой науки.
Такое положеніе вещей оказывается, по мннію Маха, дйствительно имющимъ мсто благодаря несоразмрно значительнйшему формальному развитію физики сравнительно съ другими естественными науками. Многіе изслдователи природы приписываютъ объективное существованіе такимъ понятіямъ, какъ масса, атомъ, сила,— понятіямъ, единственное назначеніе которыхъ заключается въ поддержаніи экономическаго характера опыта. Мало того, они думаютъ даже, что эти объекты именно и подлежатъ изслдованію, и что если они станутъ когда-нибудь извстны, То все остальное опредлится само собою изъ ихъ равновсія и движенія. То, что иметъ значеніе вспомогательнаго орудія мышленія, является у этихъ мыслителей основою міра дйствительнаго.
Старанія свести физіологическія, химическія и физическія явленія къ чисто-механическимъ оказываются тщетными, прежде всего, потому, что чисто-механическихъ явленій въ природ не существуетъ. Не надо упускать изъ вида,— говоритъ Махъ,— что въ дйствительности всякое движеніе находится въ тсной связи съ термическими, магнетическими и электрическими измненіями, которыя, возникая въ тлахъ, измняютъ самыя движенія. И наоборотъ, термическія, магнетическія и электрическія явленія опредлятъ движенія. Чисто-механическія явленія, слдовательно, суть только абстракціи, вырабатываемыя то преднамренно, то по необходимости, въ виду боле легкаго обозрнія фактовъ. Вообще можно утверждать, что всякое явленіе можно отнести къ любому отдлу физики, подраздленіе которой обосновано на частью историческихъ, частью условныхъ (conventionnelle), частью физіологическихъ обстоятельствахъ.
Въ разумніи истиннаго подчиненія спеціальныхъ наукъ общей совокупности знанія заключается, по мннію Маха, та особая философія, которой не долженъ быть чуждъ ни одинъ спеціалистъ. Отсутствіе такой философіи всегда обнаруживается появленіемъ мнимыхъ проблемъ, одно возникновеніе которыхъ, какъ бы он тамъ ни считались — разршимыми или неразршимыми, извращаетъ характеръ науки. При правильномъ различеніи средствъ и цлей научнаго познанія, при ограниченіи области изученія одними фактами, не окажется надобности переносить служащіе экономизаціи силъ орудія одной науки въ другую, и мнимыя проблемы неизбжно устранятся. Тогда наука можетъ мало-по-малу войти въ живое русло дйствительныхъ явленій, можетъ поставить себ цлью выработку самаго простаго, яснаго и соотвтствующаго наименьшей трат силъ понятія о существующемъ.