Часовые куранты, Диккенс Чарльз, Год: 1844 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ЧАРЛЬЗЪ ДИККЕНСЪ.

СВЯТОЧНЫЕ РАЗСКАЗЫ.

ПОЛНЫЙ ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО,
Ф. РЕЗЕНЕРА.

ИЗДАНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ, СЪ 62 ПОЛИТИПАЖАМИ И ЗАСТАВКАМИ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ В. И. ГУБИНСКАГО.

ЧАСОВЫЕ КУРАНТЫ.

Первая четверть.

Только немногіе люди согласятся спать въ церкви! Спшу оговориться, что разумю не однихъ дтей, а всякихъ людей,— и малыхъ, и большихъ, и подростающихъ, и уже осдающихъ. Повторяю: не много найдется охотниковъ спать въ церкви. Говорю не о времени проповди въ жаркую погоду (когда, разъ или два, людямъ случалось-таки засыпать). Многіе мои читатели, знаю, сильно изумятся моему неврію въ чью либо охоту поспать спокойно въ церкви въ свтлый день. Но я говорю о ночи. Опровергать меня предлагаю ночью, и я готовъ доказать врность моего мннія въ любую втренную зимнюю ночь, любому возражателю, назначенному остальными, который пусть подойдетъ ко мн, въ одиночку, на старой церковной паперти, предъ старою дверью въ храмъ, и уполномочитъ меня, если это окажется нужнымъ для доказательства, запереть его въ церкви до утра.

У ночного втра есть очень непріятная привычка кружить и кружить около такого зданія, не переставая выть, испытывая, своими невидимыми руками, крпость оконъ и дверей и ища щели, чрезъ которую можно-бы было войти. А вошедши и, повидимому, не найдя того, чего онъ искалъ, ночной втеръ вопитъ и воетъ и вновь ищетъ выхода, мало того, что онъ бродитъ по впадинамъ въ стнахъ: онъ не перестаетъ виться вокругъ столбовъ, пробуетъ низкіе звуки органа, взлетаетъ подъ самую кровлю и пытается расшатать стропила, затмъ, въ отчаяніи, онъ бросается на помостъ и, бормоча, уходитъ въ ниши. Или крадется вдоль стнъ и какъ-бы шопотомъ читаетъ священныя надписи. Нкоторыя изъ нихъ заставляютъ его рзко смяться, другія-же вызываютъ вздохи и плачъ. Поражающіе звуки испускаетъ ночной втеръ въ алтар, какъ-бы жалуясь своимъ дикимъ голосомъ на всевозможныя преступленія: убійства, святотатства, поклоненіе идоламъ, презрніе къ скрижалямъ завта, изготовляемымъ столь красиво и гладко, по столь часто разбиваемымъ!

Уфъ! Да сохранитъ насъ небо уютно сидящими у домашняго камелька! Страшенъ голосъ втра, когда онъ въ полночь поетъ въ церкви!

А въ верху колокольни! Какъ неистово онъ тамъ свищетъ и рветъ, въ самомъ верху колокольни, гд онъ можетъ свободно гулять по многочисленнымъ ходамъ и отверстіямъ, виться змею по лстниц, по которой нельзя пройти, не испытавъ головокруженія, быстро поворачивать на оси крикливую флюгарку и потрясать всею башнею, заставляя ее дрожать, какъ будто она, отъ вершины до основанія, была пробрана страшнымъ трепетомъ!— въ самомъ верху колокольни, гд виситъ большой колоколъ и желзныя перила, изъденныя ржавчиной, гд мдные и свинцовые листы, съ налетомъ отъ перемнъ въ воздух, гудятъ, вздуваясь подъ ногами рдкихъ постителей, гд птицы строятъ свои тощія гнзда въ углахъ между старыми дубовыми стропилами, гд пыль отъ старости сдетъ, гд пятнистые пауки, разжирвшіе и облнившіеся отъ долгой безопасности, покойно покачиваются изъ стороны въ сторону, въ-ладъ со звономъ колоколовъ, всегда цпляясь за свои воздушные замки и не испытывая внезапныхъ тревогъ, заставляющихъ ихъ быстро лзть по нити, подобно матросу на канат, или падать на землю, чтобы искать спасенія въ поспшномъ бгств на своихъ многочисленныхъ и искусныхъ ногахъ!— въ самомъ верху колокольни, старой церкви, далеко поверхъ городскихъ огней и шума, хотя и далеко ниже облаковъ, при своемъ движеніи по небу бросающихъ на городъ мимолетную тнь.— Вотъ, гд настоящее мсто страшиться ночью. И въ такой-то колокольн старой церкви висли куранты, о которыхъ я хочу кое-что разсказать.

Старые то были куранты и колокола! Они были окрещены епископами столько вковъ тому назадъ, что ихъ метрическое свидтельство затерялось давнымъ-давно, что никто уже не помнилъ времени крещенія колоколовъ и никто не зналъ ихъ именъ. Были у этихъ колоколовъ и воспріемники и воспріемницы (говоря мимоходомъ, я гораздо охотне принялъ-бы на себя отвтственность быть крестнымъ отцемъ колоколу, чмъ мальчугану). Безъ сомннія, были имъ подарены и серебряныя чаши {Въ Англіи существовалъ обычай, по которому лицо, дававшее имя колоколу, дарило его чашею.}. Но время прибрало ихъ воспріемниковъ, а Генрихъ VIII веллъ растопить ихъ чаши, такъ что въ описываемое нами время колокола висли въ башн церкви безъ имени и утративъ свои чаши.

Но висли они отнюдь не безгласно. Голоса ихъ были чисты, могучи и звучны и, разносимые втромъ, слышались на далекое разстояніе. Голоса ихъ были слишкомъ сильны, чтобы бояться прихотей втра. Напротивъ, когда нападала на втеръ глупая причуда заглушить колокола, звуки ихъ храбро схватывались съ втромъ и всегда кончали тмъ, что своими веселыми нотами царски поражали внимательное ухо. Они настаивали на своемъ прав доноситься въ бурныя ночи до бдной матери, бодрствующей у изголовья своего ребенка, или сидящей въ уединеніи жены, мужъ которой находился въ мор. Не разъ колокола ‘наповалъ’ побивали порывы сверо-восточнаго втра… ‘наповалъ’, какъ говорилъ Тоби Векъ. Хотя послдняго и звали обыкновенно Тротти Векъ, но имя его было Тоби, и никому не дозволяется измнить его въ какое-либо другое (разв въ Тобіаса), безъ спеціальнаго акта парламента, потому что Тоби былъ въ свое время такъ-же законно окрещенъ, какъ и колокола церкви, хотя, правда, съ меньшею торжественностью и съ меньшими публичными увеселеніями.

Что касается до меня, то по этому предмету я не стану оспаривать Тоби Бека, такъ какъ у него было слишкомъ много случаевъ придти къ правильному заключенію, чтобы мн не признать его мннія за справедливое и истинное. Поэтому все, что говорилъ Тоби Векъ, говорю и я. Я никогда не отстану отъ него, хотя и не легко оставаться цлый день при немъ передъ церковною дверью. Дло въ томъ, что Тоби Векъ былъ посыльнымъ и на паперти всегда ожидалъ порученій.

Пріятное, нечего сказать, занятіе ожидать порученій зимою съ мерзнущими щеками, съ трескающеюся кожею, посинлымъ носомъ, воспаленными глазами, окоченвшими ногами и съ зубами, едва не крошащимися отъ стука другъ отъ друга! Втеръ, особенно восточный, скользнувъ по углу старой церкви, съ яростью устремлялся на Тоби, какъ будто именно за этимъ былъ спущенъ съ окраинъ земли. Иногда онъ кидался на бднягу, казалось, именно въ ту минуту, когда Тоби всего мене ожидалъ его: съ бшеною быстротою обогнувъ мсто и пронесясь мимо несчастнаго Тоби, онъ неожиданно поворачивался, какъ-бы обрадовавшись встрч и крича: ‘А, вотъ онъ! попался!’

Въ такихъ случаяхъ Тоби поднималъ на голову свой небольшой блый фартукъ, подобно тому, какъ плохо воспитанныя дти закрываютъ глаза полами своихъ сюртучковъ, тщетно, вооружившись своею палочкою, пытался Тоби въ теченіе нкотораго времени выдержать слишкомъ неравную борьбу: вскор его неврныя ноги начинали страшно дрожать. Онъ наклонялся, поворачивался то однимъ бокомъ, то другимъ, но, не смотря на это, его толкало, вертло и приподнимало съ земли такъ, что только благодаря положительному чуду онъ не былъ уносимъ въ воздухъ, подобно тому, какъ, по разсказамъ натуралистовъ, бываютъ поднимаемы сонмища лягушекъ, улитокъ и другихъ маленькихъ животныхъ, и, слдовательно, не падалъ въ дожд посыльныхъ, къ великому изумленію туземцевъ, на какой-либо дикій уголокъ земного шара, гд различные виды посыльныхъ еще неизвстны.

Но втренный день, не смотря на все, что приходилось испытать отъ него Тоби, все-же былъ для него чмъ-то въ род праздника: это фактъ. Въ втренные дни ему мене, чмъ въ другіе, надодало ожидать монетокъ въ шесть пенсовъ, потому что въ это время вынужденная борьба его съ буйной стихіей поддерживала его вниманіе и тмъ придавала ему мужество переносить ощущаемые приступы голода или унынія. Сильный морозъ и снжное время также производили на Тоби впечатлніе, нарушавшее однообразіе ожиданія, они дйствовали на него благотворно,— не знаю, ни отчего, ни какъ, да и самъ бдняга Тоби затруднился бы отвчать на эти вопросы. Тмъ не мене, дни втренные, морозные, снжные и съ градомъ и молніей были для Тоби Бека красными днями.

Напротивъ, самыми непріятными для Тоби были дни сырые, когда холодный, проницающій дождь какъ-бы окутывалъ его своимъ мокрымъ плащемъ, единственнымъ родомъ плаща, которымъ удавалось пользоваться Тоби и отъ котораго онъ охотно-бы отказался, если-бы спросили его мннія.

Печальны были Тоби дни, когда дождь падалъ медленно, густо и прямо, когда туманъ хваталъ за горло улицу, какъ и самого Тоби, когда дымящіеся дождевые зонтики сновали, кружась, какъ волчки, сталкивались на людныхъ тротуарахъ одинъ съ другимъ и производили кругомъ себя множество маленькихъ водопадовъ, очень-очень неудобныхъ, когда вода шумла въ дождевыхъ трубахъ, когда полные нижніе концы этихъ трубъ выбрасывали цлые фонтаны, когда, стекая съ крыши церкви, вода струями падала на Тоби и въ самое короткое время превращала въ навозъ пучекъ соломы, который онъ подкладывалъ подъ ноги. О, эти дни были для Тоби настоящими днями испытанія! Въ самомъ дл, въ подобные дни можно было видть, какъ Тоби съ печальнымъ и вытянутымъ лицомъ безпокойно выглядывалъ изъ-за угла, образуемаго выступомъ церкви и служившаго ему пріютомъ, который, лтомъ давалъ Тоби не больше тни, чмъ могла-бы дать въ знойный день обыкновенная тросточка, поставленная отвсно на раскаленномъ тротуар. Минуту спустя, Тоби выходилъ изъ своего уголка, чтобы немного согрться движеніемъ. Онъ съ десятокъ разъ проходилъ въ припрыжку справа налво и слва направо и затмъ, повеселвъ, опять скрывался въ свою нишу.

Его называли ‘Тротти’ (рысакомъ) по причин его побжки, если не быстрой, то по крайней мр проникнутой желаніемъ быстроты. Очень можетъ быть, и даже весьма вроятно, что Тоби могъ-бы ходить и быстре, но отнимите у Тоби его рысцу, и онъ несомннно сляжетъ въ постель и умретъ. Рысца эта, конечно, забрызгивала Тоби въ грязную погоду вплоть до сдалища и причиняла ему бездну хлопотъ. Ему было бы гораздо легче ходить инымъ способомъ, но это-то и заставляло Тоби упрямо держаться прежняго. Какимъ маленькимъ, слабымъ и худенькимъ старичкомъ ни былъ Тоби, но по сил своихъ добрыхъ намреній то былъ настоящій Геркулесъ. Онъ не хотлъ брать деньги даромъ, какъ-бы воровскимъ образомъ, а наслаждался мыслію, что честно зарабатываетъ свой хлбъ. (Тоби не былъ достаточно богатъ, чтобы удобно лишить себя такого веселаго наслажденія). Взявшись исполнить порученіе за шиллингъ или полтора {Шиллингъ — серебряная монета, цнностью въ русскія 32 коп.}, Тоби, всегда гордый, становился еще мужественне. Едва пустившись рысцой, онъ уже кричалъ ‘пади’ другимъ бжавшимъ предъ нимъ факторамъ, въ твердомъ убжденіи, что по самому ходу природы онъ непремнно нагонитъ ихъ и опрокинетъ на пути. Такимъ же образомъ Тоби питалъ убжденіе,— рдко подвергавшееся испытанію,— что онъ способенъ, снести всякую тяжесть, какую могутъ поднять силы человка.

Сообразно этому, выходилъ ли Тоби въ дождливый день изъ своего угла, чтобы погрться, онъ всегда подпрыгивалъ, запечатлвая на грязи своими дырявыми башмаками неправильные зигзаги. Отогрвалъ ли онъ. свои оледенлыя руки, плохо защищенныя отъ жестокой стужи старыми, срыми, шерстяными варежками, въ которыхъ только большой палецъ пользовался особымъ помщеніемъ, тогда какъ вс остальные пребывали въ общей зал,— и тутъ Тоби подпрыгивалъ, выгнувъ впередъ колни и держа подъ мышкою свою палку. Выступалъ ли Тоби на улицу, чтобы посмотрть на большой колоколъ во время его полнаго звона, и тутъ онъ подпрыгивалъ рысцой.

Эту послднюю прогулку Тоби совершалъ по нскольку разъ въ день, потому что колокола служили ему собесдниками. Онъ съ истиннымъ интересомъ смотрлъ на ихъ жилище и припоминалъ, какіе языки бьютъ ихъ въ звонкіе бока и какъ раскачиваются эти языки. Можетъ быть, этотъ любознательный интересъ къ колоколамъ происходилъ оттого, что и они, и Тоби представляли нсколько чертъ сходства. Они висли, во всякое время, подобно Тоби, подвергаясь вліянію втра и дождя, подобно ему видли лишь вншнюю сторону домовъ, подобно ему никогда не приближались къ домашнимъ огнямъ, свтившимся сквозь окна или винтомъ густого дыма вылетавшимъ изъ печныхъ трубъ, подобно Тоби, и колокола были исключены изъ участія въ наслажденіи всми прекрасными вещами, которыя на ихъ глазахъ проносились въ двери домовъ или просовывались въ ршетки оконъ и передавались въ руки расточительныхъ поваровъ. Видли колокола, подобно Тоби, мелькавшее въ окнахъ множество лицъ, то молодыхъ, красивыхъ, пріятныхъ, то совершенно противнаго свойства. Но Тоби (хотя и часто размышлялъ объ этихъ пустякахъ, стоя безъ дла на улиц) не могъ знать, ни откуда являлись вс эти особы, ни куда он направлялись, и произносили ли он своими движущимися губами хоть разъ въ году что-либо благосклонное относительно его.

Тоби не былъ тонкимъ изслдователемъ душевныхъ явленій — по крайней мр, сознательнымъ,— и я отнюдь не утверждаю, чтобы, начиная привязываться къ колоколамъ и постепенно обращать въ боле близкую и нжную связь первое побужденіе любопытства, заставившее его вступить въ это знакомство,— чтобы Тоби послдовательно взвшивалъ въ своемъ ум вс эти различныя соотношенія или устроилъ имъ своего рода смотръ. Я хочу только сказать, что, какъ физическіе органы Тоби, напримръ пищеварительные, въ силу ихъ устройства, достигали извстнаго результата путемъ множества отправленій, ему совершенно неизвстныхъ, и познаніе которыхъ весьма удивило бы его,— точно такъ же и духовныя способности Тоби, безъ его вдома и участія, привели въ движеніе и дйствіе тысячу пружинъ и породили въ немъ его странную привязанность къ колоколамъ.

Еслибъ я назвалъ эту привязанность любовью, то не отказался бы отъ такого выраженія, хотя оно едвали выражало бы сложное чувство Тоби. По своей крайней простот онъ облекалъ колокола, характеромъ чудеснымъ и торжественнымъ: такъ они были таинственны, всегда слышимые и никогда невидимые, они висли такъ высоко, такъ далеко, звуки ихъ были полны такой торжественной важности, что Тоби относился къ колоколамъ съ какимъ-то почтительнымъ ужасомъ. Иногда, смотря на мрачныя окна башни, онъ почти ожидалъ призывнаго знака отъ нкоего существа, которое не было само колоколомъ, по голосъ котораго часто слышался въ ихъ трезвон. По всмъ этимъ причинамъ Тоби съ негодованіемъ относился къ ходившему слуху, будто колокола заколдованы, и не допускалъ мысли, чтобы они были способны имть сношенія со злымъ духомъ. Короче сказать, колокола эти часто слышались ему, часто занимали его мысли, но всегда вызывали его полнйшее почтеніе. Не разъ, неподвижно уставившись съ открытомъ ртомъ въ заключавшую ихъ колокольню, Тоби наживалъ такую боль въ ше, что для излченія ея долженъ былъ предпринимать дв или три побжки, поверхъ своихъ обычныхъ занятій.

Именно, къ этому-то лчебному средству и намревался прибгнуть Тоби въ одинъ морозный день, когда раздался послдній ударъ полуденнаго боя и оставилъ по себ гулъ, подобный жужжанію чудовищно-громадной пчелы, которая вздумала бы на досуг летать въ колокольн.

‘Ага, часъ обда’, сказалъ Тоби, продолжая бгать вприпрыжку передъ церковью.

У Тоби носъ и вки сильно покраснли, онъ часто мигалъ, поднималъ плечи едва не до ушей, ноги его почти окоченли, если онъ не замерзъ, то, очевидно, былъ близокъ къ тому.

‘Часъ обда’, повторилъ Тоби, нанося себ варежкою на правой рук, взамнъ боксёрской перчатки, ударъ въ желудокъ, какъ бы въ наказаніе за то, что ему было холодно. ‘О-охъ!’ — и онъ, молча, минуту или дв, продолжалъ бгать.

‘Ничего’, внезапно проговорилъ Тоби и вдругъ быстро прекратилъ и рчь, и побжку, чтобы ощупать себ носъ по всей его длин, съ видомъ живого безпокойства. Благодаря малой величин носа, трудъ пальцевъ оказался не великъ и быстро былъ оконченъ.

‘Право, я уже думалъ лишиться его’, продолжалъ Тоби, принимаясь опять бгать: ‘къ счастью, этого не случилось. Еслибъ онъ покинулъ меня, я бы не имлъ права пенять на него. Служба его въ это время года изрядно тяжела и плохо вознаграждается, потому что онъ не потребляетъ даже табаку. Да и въ лучшее время бдняга подвергается испытаніямъ: если ему случайно и удается иногда вдыхать пріятный запахъ (что бываетъ не каждый день), то это обыкновенно запахъ проносимаго изъ печи чужого обда’.

Это соображеніе привело Тоби вновь къ разсужденію, прерванному имъ для освидтельствованія носа.

‘Ничто не возвращается такъ неизбжно’, сказалъ Тоби, ‘какъ часъ обда, и ничто, напротивъ, не бываетъ такъ неврно, какъ самый обдъ. Вотъ громадное различіе между ними. Я далеко не сразу пришелъ къ этому открытію, и мн хотлось-бы знать, стоитъ-ли это мое наблюденіе того, чтобъ уступить его какому-нибудь господину, который бы могъ наградить имъ журналы или парламентъ’.

Конечно, то была только шутка, и Тоби показалъ головою съ такимъ видомъ, который ясно показывалъ, что онъ отрекается отъ вознагражденія за свое изобртеніе.

‘О, Боже!’ сказалъ онъ: ‘журналы полны наблюденій не лучше моего, да и парламентъ тожъ! Вотъ журналъ за послднюю недлю (и Тоби вытащилъ изъ кармана очень сальный листъ бумаги, который и отдалилъ отъ себя на разстояніе руки), онъ полонъ наблюденій, прекрасныхъ наблюденій. Я охотне почиталъ-бы новостей, но новостей-то и нтъ’, медленно продолжалъ Тоби, складывая журналъ, чтобы положить его въ карманъ. ‘Зато теперь я и читаю журналъ почти неохотно, ужъ и не знаю, что изъ насъ бдныхъ выйдетъ. Дай Богъ, чтобъ мы стали чмъ-нибудь лучшимъ въ наступающемъ году’.

— Батюшка, батюшка! послышался подл него нжный голосъ.

Но Тоби не слышалъ, онъ продолжалъ ходить взадъ и впередъ своими обыкновенными, маленькими шажками, погруженный въ мечты и разговаривая самъ съ собой.

‘Какъ кажется’, продолжалъ онъ, ‘мы неспособны ни длать добро, ни быть наставленными на добро. Я посщалъ школу слишкомъ короткое время, чтобы умть сказать, приносимъ-ли мы какую-нибудь пользу здсь на земл, или нтъ! Иногда я въ такомъ затрудненіи, что совершенно неспособенъ обдумать вопросъ: есть ли въ насъ что-либо доброе, или мы рождаемся безусловно дурными? Повидимому, мы длаемъ страшныя вещи и причиняемъ обществу много зла. Постоянно жалуются на насъ, постоянно остерегаются насъ, такъ или иначе, въ газетахъ идетъ толкъ только о насъ. Посл этого, какое мн дло до новаго года’, продолжалъ онъ грустно. ‘Я могу волочить свою ношу не хуже другихъ, почти всегда даже лучше ихъ, потому что силенъ, какъ левъ, а это дано не всякому. Но если на самомъ дл новый годъ существуетъ не для насъ, а мы только незванные гости’…

— Батюшка, батюшка! повторилъ нжный голосъ.

На этотъ разъ Тоби услышалъ зовъ, вздрогнулъ, остановился и, обративъ свой взглядъ, направленный-было вдаль, до самаго сердца будущаго года, какъ-бы для разршенія возникшихъ сомнній,— обративъ свой взглядъ на мене обширное пространство, встртился носомъ къ носу, глазъ въ глазъ, со своею дочерью.

И какіе то были глаза! Глаза, въ которые приходилось долго погружаться, прежде чмъ измрить ихъ глубину, черные глаза, которые отражали не хуже зеркала, глаза, обольщающіе,— нтъ, глаза съ выраженіемъ прозрачнымъ, покойнымъ, честнымъ, терпливымъ. истекающимъ изъ чистаго свта, созданнаго Богомъ въ въ первый день, глаза, въ которыхъ отражались истина и чистосердечіе, глаза, свтившіеся надеждою, столь юною и свжею, столь пылкою, столь живою и энергичною, вопреки двадцати годамъ труда и нищеты, вопреки вынесеннымъ тяжелымъ испытаніямъ, что на сердц Тоби Бека они какъ-бы прозвучали словами: ‘Полно, полно, мы не безполезны въ этомъ мір… не совсмъ’.

Тоби поцловалъ сопровождавшія эти глаза губы и сжалъ ладонями свжія и цвтущія щеки.

0x01 graphic

— Что скажешь, голубка?спросилъ Тоби. Я не ожидалъ тебя сегодня, Магги {Сокращеніе имени ‘Маргарита’.}.

— Да и я, батюшка, не надялась притти сегодня! воскликнула двушка, поднявъ головку и улыбаясь. Но вотъ я пришла, да еще не съ пустыми руками, — да, не съ пустыми руками.

— Что-же, вдь не… началъ-было онъ, поглядывая съ любопытствомъ на закрытую корзинку, находившуюся у нея въ рукахъ.

— Понюхай только, батюшка, сказала Маргарита: только понюхай.

Тоби поспшилъ было безъ дальнйшаго разговора поднять крышку, но дочка весело остановила его, положивъ на корзинку свою руку.

— Нтъ, нтъ, сказала она съ дтскою радостью: не будемъ торопиться, я приподниму уголокъ, ма-а-ленькій уголокъ, видишь, прибавила она тихо, сопровождая рчь самымъ милымъ жестомъ и какъ-бы боясь быть услышанною заключавшимся въ корзинк предметомъ. Вотъ. Теперь угадай,— что это такое?

Тоби усерднйшимъ образомъ началъ нюхать у края корзинки и вскричалъ въ восторг: ‘Э, что-то горячее!’

— Да, совсмъ горячее, подтвердила Магги: съ пылу горячее. Ха, ха, ха, кипитъ!

— Ха, ха, ха! отъ души разсмялся Тоби и подпрыгнулъ: да, врно, кипитъ.

— Но что-же это такое, батюшка? спрашивала Маги: ты еще не угадалъ, а угадать нужно. Я не могу ничего вынуть изъ корзинки прежде, чмъ ты угадаешь. Не торопись, подожди минутку, вотъ я крошечку приподниму крышку. Теперь угадывай.

Магги страшно боялась, чтобъ отецъ не угадалъ слишкомъ быстро. Держа передъ ними корзинку, она отступала, поднимала свои хорошенькія плечики, одною рукою затыкала ухо, какъ-бы для того, чтобы удержать слово на губахъ отца, и, въ теченіе всей этой продлки, не переставала тихо смяться.

А между тмъ Тоби, положивъ руки на колни, наклонившись носомъ къ корзинк, усиленно вдыхалъ въ себя распространявшійся отъ нея запахъ, который разглаживалъ его морщины. Глядя на Тоби, можно было подумать, что онъ вздыхаетъ въ себя какой нибудь смхотворный газъ.

— А это что нибудь очень хорошее, говорилъ онъ: это не… вдь не колбаса-же?

— Нтъ, нтъ! воскликнула восторженно Магги: совсмъ не колбаса.

— Нтъ, подтвердилъ Тоби, еще разъ понюхавши: это сочне колбасы, это что-то очень хорошее. Оно все больше и больше позываетъ. А запахъ сильне, чмъ у бараньихъ ножекъ, не правда-ли?

Магги предавалась восторгу: отецъ удалялся отъ истины.

— Печенка? продолжалъ Тоби совщаться съ самимъ собою: нтъ, въ этой штук есть что-то нжное, чего нтъ въ печенк. Поросячьи ножки? Нтъ, это недостаточно вяло для поросячьихъ ножекъ… И не пахнетъ жилами, какъ птушьи головки. Во всякомъ случа не сосиски. А, знаю: это свиныя кишки.

— Нтъ, нтъ! вскричала Маргарита, въ крайнемъ восторг. Не угадали.

— О чемъ-же я думалъ! вскричалъ Тоби, распрямляясь, какъ только позволялъ ему его станъ. Я скоро забуду свое имя. Это рубцы!

Въ самомъ дл, то были рубцы, и восхищенная Маргарита увряла Тоби, что не пройдетъ и минуты, какъ онъ убдится, что то самые лучшіе рубцы, какіе онъ когда-либо далъ.

— Батюшка, сказала Магги, торопливо ставя корзинку: я сейчасъ накрою на столъ, я принесла рубцы на блюд, а его завернула въ носовой платокъ. Если мн вздумается обратить мой платокъ въ скатерть и говорить, что онъ скатерть,— какой-же законъ можетъ мн запретить это? Не правда-ли, батюшка?

— Не знаю такого закона, милая моя, отвчалъ Тоби: хотя каждый день и издаются новые законы.

— И, однако, судя по тому, что я читала вамъ недавно изъ газеты… вы помните, батюшка, слова судьи: отъ насъ, бдныхъ людей, требуютъ знанія закона. Господи! Значитъ, они считаютъ насъ очень учеными.

— О, да, дочь моя, отвчалъ Тротти. И какъ-бы они восхищались тмъ изъ насъ, который дйствительно зналъ бы законъ. У этого человка скоро наросъ бы пластъ сала, и за нимъ ухаживали бы вс богачи-сосди.

— Однако, это не помшало бы ему съ большимъ аппетитомъ състь свой обдъ, еслибъ обдъ его распространялъ такой же пріятный запахъ, какъ вашъ, весело болтала Магги. Торопитесь, потому-что въ корзинк есть горячій картофель, а въ бутылк полупинта свжаго пива. Гд вы хотите обдать, батюшка: подъ кровлей или на площадк? Видите, какая роскошь: мы можемъ выбирать.

— Сегодня, ангелъ мой, на площадк, отвчалъ Тоби: въ сухую погоду на площадк, въ дождливую — подъ кровлей. Площадка во всякомъ случа удобне, потому что на ней можно ссть пошире, въ сырую же погоду на ней не мудрено нажить ревматизмъ.

— Вотъ, воскликнула Магги, окончивъ приготовленія и хлопнувъ въ ладоши: все и готово! Обдъ поданъ и смотритъ очень вкуснымъ. Садитесь, батюшка, садитесь.

Со времени открытія содержимаго въ корзинк, Тоби продолжалъ стоять, обративъ и взоръ, и рчь къ дочери, но говорилъ нсколько разсянно, такъ что, хотя мысли и взоръ Тоби были обращены исключительно на дочь, съ отстраненіемъ всего остального, даже рубцовъ, однако, видно было, что Магги представлялась отцу не въ настоящемъ своемъ вид, а такою, какою онъ смутно представлялъ ее себ въ воображаемой картин, развертывавшей передъ нимъ драму предстоявшей жизни двушки. Разбуженный изъ этихъ мечтаній веселымъ призывомъ Маргариты. Тоби грустно покачалъ головою, подобно человку, желающему разсять осаждающія его мрачныя мысли, и съ этимъ пошелъ за Маргаритой. Когда Тоби нагибался, чтобы ссть, раздался звонъ колоколовъ.

— Аминь, сказалъ Тоби, снявъ шляпу и поднявъ глаза на большой колоколъ.

— Это ‘аминь’ вы сказали колоколамъ, батюшка? спросила Маргарита.

— Они, моя милая, прозвонили, какъ-бы произнося предобденную молитву, сказалъ Тоби, садясь: и еслибъ они могли говорить, то, я увренъ, сказали-бы что-нибудь хорошее. А сколько хорошихъ вещей они говорятъ мн!

— Колокола-то, батюшка? спросила, смясь, Маргарита, ставя передъ отцомъ тарелку съ рубцами, ножомъ и вилкою. Ого!

— Да, дочь моя,— по крайней мр, мн такъ кажется, сказалъ Тоби, энергично принимаясь за обдъ: а въ такомъ случа, въ чемъ же разница? Если я слышу ихъ обращеніе ко мн, то не все-ли равно, говорятъ-ли они, или нтъ? Еслибъ ты, дорогая, знала, продолжалъ онъ, указывая вилкою на башню и, подъ вліяніемъ обда, постепенно увлекаясь: сколько разъ я слышалъ отъ нихъ добрыя вещи: ‘Тоби Векъ, Тоби Векъ, не горюй! Тоби, Тоби Векъ, Тоби Векъ, не горюй!’ Тысячу разъ, куда — гораздо больше, право!

— Ну, я никогда не слыхала! воскликнула Маргарита. На самомъ же дл, однако, она безчисленное число разъ прибирала эти слова, къ звону, потому что эти подобранныя слова составляли любимый предметъ разговоровъ ея отца.

— А когда дла идутъ уже очень плохо, продолжалъ Тоби, какъ нельзя хуже, тогда колокола гудятъ: ‘Тоби Векъ, Тоби Векъ, настигаетъ насъ бда! Тоби, Тоби Векъ, Тоби Векъ, настигаетъ насъ бда! Милый Тоби, настигаетъ!’

— Ну, и въ самомъ дл настигаетъ, батюшка? спросила Маргарита, съ оттнкомъ грусти въ мягкомъ голос.

— Всегда, отвтилъ Тоби, не замчая этого оттнка: не минуетъ.

Во время этой бесды Тоби ни на минуту не прерывалъ нападенія на поставленный передъ нимъ роскошный обдъ, а рзалъ и лъ, рзалъ и запивалъ, рзалъ и жевалъ, переходя отъ рубцовъ къ горячему картофелю, отъ горячаго картофеля къ рубцамъ, смакуя все съ неистощимымъ аппетитомъ. Однако, оглядываясь направо и налво по улиц, чтобы видть, не зоветъ-ли его кто-нибудь изъ двери или окна, чтобы дать порученіе, онъ обратилъ взоръ на Маргариту, сидвшую противъ него, скрестившую на груди руки и со счастливой улыбкой смотрвшую на то, какъ онъ лъ.

— Но, Господи помилуй! внезапно вскричалъ Тоби, выпуская изъ рукъ ножикъ и вилку… Голубка моя, милая Магги, отчего ты не скажешь?.. Какая я скотина!

— Что такое, батюшка?

— Да какъ-же, продолжалъ Тоби, какъ-бы въ поясненіе своего внезапнаго раскаянія: я спокойно сижу тутъ, уплетаю, набиваю себ брюхо и даю теб стоять передо мною, конечно, натощакъ! А ты не напомнишь объ этомъ!..

— Но я вовсе не голодна, батюшка, смясь, прервала его дочка: отнюдь нтъ, я уже обдала.

— Разсказывай, возразилъ Тоби: чтобы у насъ въ дому было два обда на день, какъ-бы не такъ! Это все равно, какъ если бы кто сказалъ мн, что въ году бываютъ разомъ два первые дня года или что я всю жизнь носилъ при себ золотой, не размнивая его.

— А все-таки я пообдала, батюшка, сказала Маргарита, подходя къ нему: лишь-бы вы продолжали обдать и… и еще кое-что.

Тоби все еще продолжалъ сомнваться, но Магги устремила на него свтлый взглядъ и, положивъ руку на плечо отца, упрашивала его не дать простыть обду. Тротти взялъ снова ножикъ и вилку и принялся за дло, по далеко не съ такимъ жаромъ, какъ прежде, и покачивалъ головою съ видомъ недовольства собою.

— Я обдала, продолжала Маргарита посл небольшого колебанія… я обдала съ Ричардомъ. Онъ пришелъ повидать меня, именно въ обденную пору, и такъ какъ онъ принесъ съ собою свой обдъ, то… мы и съли его вмст, батюшка.

Тоби глотнулъ пива, облизалъ губы и, видя, что дочь ожидаетъ отвта, удовольствовался простымъ замчаніемъ:

— Ага!

— И Ричардъ говоритъ, батюшка… продолжала Маргарита,— и она коротко оборвала.

— Что же говоритъ Ричардъ? спросилъ Тоби.

— Ричардъ, батюшка, говоритъ…

Новая остановка.

— Долго же говоритъ Ричардъ, сказалъ Тоби,

— Онъ говоритъ, батюшка, закончила Маргарита, поднявъ глаза и голосомъ отчетливымъ, хотя и дрожащимъ… онъ говоритъ такъ: вотъ скоро пройдетъ еще одинъ годъ, а къ чему послужитъ намъ ждать изъ году въ годъ, когда такъ мало вроятно, чтобъ средства наши поправились? Онъ говоритъ, батюшка, что мы и теперь бдны, да и впредь будемъ бдны, но что теперь мы молоды, а впредь будемъ изъ году въ годъ старться, сами того не замчая. Онъ говоритъ, что для людей въ нашемъ положеніи, желающихъ пуститься въ дорогу, обжидать, чтобы дорога была безъ тернія, значитъ обжидать, чтобы намъ не осталось никакой дороги, кром очень печальной, именно общей дороги на кладбище.

Нужно было человка посмле Тоби, чтобы отрицать сказанное Маргаритой. Онъ не отвчалъ ни слова.

— Тяжело, батюшка, состарться и умереть съ мыслью, что мы могли бы взаимно поддержать и утшить другъ друга, тяжело всю жизнь любить и тмъ не мене увядать въ одиночку, видть другъ друга работающими, старющими и сдющими. Да еслибъ я и смогла осилить себя и забыть Ричарда (а я говорю, что это невозможно), о, батюшка, какъ тяжко жить съ такимъ полнымъ сердцемъ, какъ мое, жить только для того, чтобъ медленно исчерпаться, капля по капл, не вспоминая ни одной счастливой минуты въ жизни женщины, ни одной, которая могла-бы поддержать, укрпить, утшить.

Тоби продолжалъ молчать. Маргарита утерла слезы и продолжала живе прежняго, то смясь, то плача, то разомъ и смясь, и плача.

— Ричардъ говоритъ вотъ что, батюшка: такъ какъ ему вчера общали работы на нкоторое время, такъ какъ я люблю его три длинные года (гораздо дольше, еслибъ онъ зналъ), то мн слдуетъ ршиться вытти за него замужъ въ день новаго года, въ день, говоритъ онъ, самый прекрасный, самый счастливый изо всего года и почти всегда приносящій счастье. Не задолго же до времени мы предваряемъ васъ, батюшка, не правда-ли? Но мн нтъ надобности ни устраивать приданое, ли заказывать подвнечное платье, подобно знатнымъ дамамъ, неправда-ли, батюшка? Наконецъ, Ричардъ говорилъ много и до того убдительно и мягко, до того серьезно и нжно, что я общалась поговорить съ вами, и такъ какъ мн сегодня уплатили за сданную работу (чего я совсмъ не ожидала), а вы въ теченіе всей недли питались очень скудно, то я не могла подавить въ себ желаніе, чтобы этотъ день, столь счастливый для меня, сталъ праздникомъ и для васъ. Вотъ почему я и приготовила эту маленькую пирушку и неожиданно принесла ее.

— Посмотрите, какъ онъ холодитъ обдъ! воскликнулъ другой голосъ.

То былъ голосъ названнаго Маргаритою Ричарда, который приблизился незамтно и стоялъ передъ отцомъ и дочерью съ лицомъ такъ же раскраснвшимся, какъ каленое желзо, по которому бивалъ тяжелый молотъ Ричарда. Послдній былъ человкъ молодой, сильный и ловкій, съ глазами, метавшими такія же искры, какія летаютъ въ кузниц, съ черными волосами, съ густыми кудрями, падавшими съ потемнвшихъ висковъ, и съ улыбкою, о! съ улыбкою, которая вполн оправдывала похвалы Маргариты относительно убдительной рчи Ричарда.

— Посмотрите, какъ онъ холодитъ свой обдъ, повторилъ Ричардъ: стало быть, Маргарита не уметъ потрафить на его вкусъ, она не угодила ему.

Тоби, вспыхнувъ, схватилъ руку Ричарда и готовился прочесть ему нотацію, когда внезапно растворилась дверь дома, выскочилъ лакей и, чуть не ступивъ на блюдо съ рубцами, закричалъ:

— Прочь отсюда! Скажи, дружище, разв теб негд помститься, кром нашего крыльца? Раздлишь-ли ты свою ласку между нами и кмъ-либо изъ сосдей? Уйдешь-ли ты отсюда, да или нтъ.

Сказать правду, послдній вопросъ былъ излишенъ, потому что наши знакомцы отступили, не обождавъ конца рчи.

— Что тутъ такое? спросило лицо, для котораго была отворена дверь дома и которое вышло изъ нея тою

ЧАРЛЬЗЪ ДИККЕНСЪ.

СВЯТОЧНЫЕ РАЗСКАЗЫ.

ЧАСОВЫЕ КУРАНТЫ.

Первая четверть.

Читайте также: