‘Русское Богатство’, No 3, 1912
А. Изгоев. П. А. Столыпин. Очеръ жизни и деятельности (Биографическая библиотека No 1), Изгоев Александр Самойлович, Год: 1912
Время на прочтение: 3 минут(ы)
А. Изгоевъ. П. А. Столыпинъ. Очеркъ жизни и дятельности (Біографическая библіотека No 1). Кн-во К. Ф. Некрасова. М. 1912. Ц 50 к.
Г. Изгоевъ не въ первый уже разъ даетъ оцнку личности и дятельности Столыпина. Еще въ 1907 г. онъ помстилъ въ ‘Русской Мысли’ его характеристику, ‘отъ основныхъ линій которой — пишетъ онъ теперь — не приходится отказываться’. Этихъ линій дв. Авторъ характеризуетъ Столыпина, какъ человка съ ‘горячимъ сердцемъ’, ‘горячо любившаго родную землю’, имвшаго ‘безкорыстное желаніе служитъ ей до самопожертвованія’ (стр. 3 и 133). ‘Онъ несомннно былъ даровитымъ человкомъ’ (128). ‘Нельзя отрицать въ немъ большой, совершенно незаурядной силы духа и достойной удивленія крпости и упругости воли’ (132). Это — ‘человкъ безукоризненной личной честности’, обладавшій ‘большой выдержкой’ и ‘незауряднымъ мужествомъ’ (125 и 128). ‘П. А. Столыпинъ былъ честнымъ конституціоналистомъ’ (106), ‘исповдывалъ, несомннно, основы конституціоннаго строя’. (107). Въ основ ‘самаго важнаго и самаго значительнаго’ его дла — земельной реформы — лежала ‘правильная государственная мысль’ (74 и 75)… Такова одна основная линія,— линія похвалы, звучащей мстами, какъ дифирамбъ. Не мене рзкой однако и, главное, несравненно лучше обоснованной получилась у г. Изгоева другая линія, которую ему почти все время пришлось вести, немедленно отступая отъ первой. ‘Лично очень честный, П. А. Столыпинъ, однако, проявилъ большую наклонность къ непотизму’ (125—126). ‘Человкъ очень энергичный и очень честолюбивый, онъ любилъ власть, цплялся за нее, но тамъ, гд ему приходилось сталкиваться съ настоящей и для него опасной силой, онъ не столько боролся, сколько отступалъ и подлаживался’ (128 и 129) ‘Эта измнчивость заставляла говорить о лицемріи’ (129). ‘У П. А. Столыпина былъ сильный умъ, но это былъ какой то умъ второго сорта, дйствительно лишенный и углубленія, и идеалистическаго благородства, умъ смшанный съ мелкой хитростью и лукавствомъ’. (130). ‘Открытое нарушенье закона въ случаяхъ чрезвычайныхъ и обходъ его въ случаяхъ обыденныхъ — такова политическая теорія покойнаго премьера’ (112). ‘Настоящаго правового уваженія къ Основнымъ Законамъ Россійской Имперіи у него не было’ (НО). ‘Въ области аграрнаго законодательства сказалась сильне всего двойственность’ (77)… Такова эта вторая линія,— линія осужденія, становящаяся все боле рзкой, по мр того какъ біографъ подвигается къ концу жизни Столыпина и вводитъ въ свое изложеніе новые факты. Въ результат, какъ полагаетъ г. Изгоевъ, у него получилась ‘книга, равно далекая и отъ лести, и отъ надругательства’ (4). Нсколько иное впечатлніе получается у читателя, который не удовлетворенъ этой двойственностью характеристики, объясняемою не столько двойственностью самаго объекта, сколько двойственнымъ отношеніемъ къ нему автора: при всей склонности и готовности послдняго преклониться передъ Столыпинымъ, онъ ясно видятъ всю невозможность сдлать его ‘героемъ своего романа’. Предрасположеніе разбивается о факты, и въ результат получается довольно жалкій остатокъ: ‘при выдающемся предсдател совта министровъ П. А. Столыпинъ могъ бы быть хорошимъ министромъ внутреннихъ длъ’ (131). Но и въ этомъ приходится, конечно, усомниться.— Фактическая сторона жизни и дятельности Столыпина охвачена г. Изгоевымъ далеко не полно и, главное, неравномрно. ‘Борьба съ кадетами — пишетъ онъ — заняла непропорціонально большое мсто’ (48) въ дятельности Столыпина. И г. Изгоевъ дйствительно удляетъ ей непропорціонально большое вниманіе Это не значитъ, конечно, что онъ ничего не говоритъ о ‘лвыхъ’. Со свойственнымъ ему умньемъ г. Изгоевъ не упускаетъ случая броситъ тнь на нихъ, подчеркнуть ихъ слабость, намекнуть на ихъ вредоносность. Онъ пускаетъ стрлу въ какихъ-то ‘фальсификаторовъ народныхъ настроеній’, выступавшихъ на митингахъ (38), не забываетъ отмтить, что на собраніяхъ революціонныхъ группъ ‘секретарствовалъ Азефъ’ (39), позволяетъ себ безъ нужды и основанія усомниться въ врности и безстрастности передачи лидеромъ трудовиковъ въ 1-й Дум нкоторыхъ фактовъ (23), объясняетъ успхъ лвыхъ на выборахъ во 2-ю Думу помощью черносотенцевъ и трактуетъ этотъ успхъ, какъ ‘побду Столыпина’ (56), утверждаетъ, что ‘крестьяне тяготились опекой революціонеровъ’ (57) и т. д. Даже введеніе прямыхъ выборовъ въ пяти городахъ (по указу 3 іюня) онъ считаетъ возможнымъ объяснить тмъ, что ‘Столыпинъ надялся, что крайніе лвые помогутъ ему совершенно избавиться отъ кадетъ’ (64). Въ результат у читателя должно составиться впечатлніе, что Столыпинъ помогалъ лвымъ и лвые — Столыпину. Но за то о борьб, какую Столыпинъ велъ съ лвыми, читатель не получитъ ни малйшаго представленія. Да и вообще репрессіямъ — этой наиболе выпуклой сторон Столыпинской дятельности — г. Изгоевъудлилъ непропорціонально малое мсто. Онъ упоминаетъ о нихъ, главнымъ образомъ, постольку, поскольку ими затрагивались кадеты или поскольку это нужно ему, чтобы выяснить отношеніе Столыпина къ конституціи. Далеко не полно освщены въ біографіи и взаимныя отношенія кадетъ и Столыпина. Между прочимъ, со словъ черносотенцевъ, безъ всякой оговорки, г.Изгоевъ упоминаетъ о ‘заигрываніи’ правительства съ кадетами въ начал 1907 г. (66), т. е. въ разгар предвыборной кампаніи 2-ю Думу. Что это за ‘заигрываніе.? Не имъ ли объясняется тогдашній рзкій разрывъ кадетъ съ лвыми? Подробности своихъ сношеній съ правительствомъ кадеты вообще хранятъ въ секрет, и г. Изгоевъ не приподнялъ скрывающей ее завсы.— Съ вншней стороны ‘очеркъ жизни и дятельности’ Столыпина написанъ живо и литературно. Читатели найдутъ въ немъ также нсколько интересныхъ сопоставленій и увидятъ, что итогъ дятельности Столыпина, даже у предрасположеннаго къ нему біографа, получаеться убійственный.