О. Б. Кушлина.
Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Том 2. М., ‘Большая Российская энциклопедия’, 1992
Зиновьева-Аннибал Л. Д.: биографическая справка, Зиновьева-Аннибал Лидия Дмитриевна, Год: 1992
Время на прочтение: 6 минут(ы)
ЗИНОВЬЕВА-АННИБАЛ Лидия Дмитриевна [наст. фам. Зиновьева, во 2-м браке Иванова, 1866, по др. сведениям — 6(18).10.1865—22.10(4.11).1907, д. Загорье Могилёв. у. Могилёв. губ., похоронена в Александро-Нев. лавре], прозаик, драматург, хозяйка лит. салона. Из дворян, отец — потомок серб, князей, мать — шведка, баронесса Вейнмарн, по жен. линии принадлежала к потомкам А. П. Ганнибала. Нек-рое время училась в г-зии в Петербурге, затем в школе диаконис в Германии, откуда неоднократно исключалась за своенравное поведение. Дальнейшее образование получила дома. Великосветская жизнь в Петербурге и воспитание наперекор природе тяготили З.-А., она бывала счастлива, по ее восп., только летом в деревне. В 1884 вышла замуж за дом. учителя К. С. Шварсалона, под влиянием к-рого испытала увлечение рев. деятельностью. Через неск. лет брак распался, и З.-А., забрав
троих детей, уехала в Швейцарию, затем в Италию. В 1893 в Риме познакомилась с Вяч. И. Ивановым, и эта встреча оказалась поворотной в жизни обоих: ‘друг через друга нашли мы — каждый себя и более, чем только себя: я бы сказал, мы обрели Бога’ (Иванов Вяч., Авто-биогр. письмо С. А. Венгерову.— В кн.: Венгеров. Лит-ра 20 в., т. 3, [кн. 8], с. 93). Ненадолго вернувшись в Петербург, З.-А. порывает с социал-демократами и уезжает во Флоренцию учиться пению. С 1895 начинается совместная жизнь З.-А. с Вяч. Ивановым, в ожидании юридич. расторжения первого брака З.-А. они вынуждены скрывать свою связь, скитаясь по Италии, Франции, Англии, Швейцарии, ненадолго и врозь приезжая в Россию. В нач. 1899 З.-А. и Вяч. Иванов обвенчались в греч. церкви в Ливорно и поселились близ Женевы, откуда выезжали в Париж, Лондон, Рим, на Кипр, в Александрию. В сер. лета 1900 посетили в Петербурге Вл. С. Соловьёва.
Первое опубл. произв. З.-А.— рассказ из крест. жизни ‘Неизбежное зло!’ (СВ, 1889, No 8, подпись Л. Шварсалон), в к-ром сказалась ее близость в ту пору народнич. идеям. Новым творч. импульсом послужили ее отношения с Вяч. Ивановым: ‘…не только во мне впервые раскрылся и осознал себя, вольно и уверенно, поэт, но и в ней’ (Иванов Вяч., там же, с. 94). В нач. 1900-х гг. З.-А. работала над ром. ‘Пламенники’, в выборе сюжета для к-рого (миф об Агаве, в состоянии вакхич. безумия растерзавшей своего сына Пенфея) видно влияние Вяч. Иванова, увлеченного исследованием культа Диониса в Др. Греции. Издание не осуществилось, роман, над к-рым З.-А. работала до 1907, остался незаконченным (находится в Риме вместе с др. рукописями З.-А.). Подлинным лит. дебютом З.-А. следует считать трехактную драму ‘Кольца’ (М., 1904, подпись Л. Д. Зиновьева-Аннибал, о выборе псевд. см. в письме Вяч. Иванова к Брюсову от 25 дек. 1903 — ЛН, т. 85, с. 445). В предисловии к пьесе, написанном Вяч. Ивановым, он, к недоумению критиков, ‘не только не дает ключей к символам Л. Зиновьевой-Аннибал, но даже и вовсе прячет ключи столь безнадежно глубоко, что читателю остается только вздохнуть’ (О. Миртов — ‘Обр.’, 1905, No 8, с. 97, см. также критич. отзыв: К. Тарский — M Вед, 1904, 21 нояб., М. Пантюхов — ‘Иск-во’, 1905, No 1). В драме, к-рую Вяч. Иванов предлагал рассматривать как совр. мистерию, ‘литургич. служение у алтаря страдающего Бога’ (Диониса), развивались близкие им обоим идеи: ‘Если любящие чудесно обрели друг друга, они уже не принадлежат только друг другу’ (Вяч. Иванов — ‘Весы’, 1904, No 7, с. 8). Г. И. Чулков пытался комментировать символы драмы в русле теорий Вяч. Иванова, как опыт приближения к дионисийскому иск-ву (‘Вопросы жизни’, 1905, No 6, с. 258—59).
В 1904 пробует себя также как критик. Пишет рецензии для ж. ‘Весы’, заказанные В. Я. Брюсовым Вяч. Иванову. Разбирая роман Ж. Леблан (жены М. Метерлинка), З.-А., горячая сторонница эмансипации, характеризует его как ‘знамение времени, как момент феминистского движения’ и с удовлетворением отмечает ‘инстинкт влюбленности женщины в свой пол’ (‘Весы’, No 8, с. 60), в лит. портрете А. Жида ‘В раю отчаяния’ (там же, No 10) говорит о необходимости преодоления индивидуализма.
В 1905 Ивановы приехали в Петербург и с сентября стали устраивать ‘среды’ в знаменитой ‘башне’ на Таврич. ул., собиравшие литераторов, музыкантов, художников, философов. По восп. участников, душой, ‘психеей’ собраний была З.-А.: ‘Она не очень много говорила, не давала идейных решений, но создавала атмосферу даровитой женственности’ (Бердяев Н. А., Ивановские среды.— В кн.: Венгеров. Лит-ра 20 в., т. 3, [кн. 8], с. 98). Бурная, ‘дионисийская’ натура З.-А., эксцентричное поведение, яркая внешность (прозванная Диотимой, гостей она принимала в хитонах — чаще всего красного цвета) причудливо сочетались с ‘утонченным академизмом’ Вяч. Иванова. Салон посещали А. А. Блок с Л. Д. Блок и H. H. Волоховой, К. А. Сомов, Л. С. Бакст, здесь были ‘открыты’ С. М. Городецкий, М. А. Кузмин. Лит. собрания у Ивановых совпали по времени с Революцией 1905—07. Отклики на рев. события содержатся в рассказах З.-А. ‘Нет’ (альм. ‘Факелы’, кн. 1, СПб., 1906), ‘За решетку’, впервые опубл., ‘вследствие крайней рискованности затронутой в нем темы’ (по словам Вяч. Иванова), только в 1918 в сб. ‘Нет!’ (П.). Написанные в форме дневника-исповеди, они поднимали вопрос о дозволенности террора и полит, убийства. В 1906 З.-А. значилась среди сотрудников сатирич. ж. ‘Адская почта’, в No 1 опубл. ее рассказ ‘Отрывок из письма о неблагополучии мироздания’, в к-ром впервые в ее творчестве прозвучала тема несогласия божественного начала в человеческом духе с ‘непоправимым злом’ природного миропорядка. В сб. ‘Сев. цветы ассирийские. Альм. IV’ (М., 1905) были помещены 18 ее стих, в прозе под общим назв. ‘Тени сна’ (‘Земная весна’, ‘Измена’, ‘Агония’, ‘Бунт’ и др.), представляющие собой импрессионистич. философич. зарисовки. Нек-рые произв. З.-А., написанные в годы собраний на ‘башне’, Построены на аллюзиях, понятных только узкому кругу посвященных. Личность и поэзия Блока, напр., отразилась в образах рассказа З.-А. ‘Голова Медузы’ (впервые — веб. ‘Нет!’), где поэт выведен под именем художника Незнакомова, а в остальных персонажах угадываются шаржированные портреты других посетителей салона. В пародийной стихотв. пьесе ‘Певучий осел’ (частично опубл.: ‘Цветник Ор. Кошница первая’, СПб., 1907), представляющей собой вариации на тему ‘Сна в летнюю ночь’ У. Шекспира, З.-А., по словам Брюсова, ‘под прозрачными псевдонимами пересказывает недавние перипетии из жизни ‘средового’ кружка’ (ЛН, т. 85, с. 696). В. Э. Мейерхольд говорил о возможности ее постановки на сцене (Мейерхольд В. Э., Переписка. 1896—1939, М., 1976, с. 103). Стихи, включенные в пьесу, были написаны Вяч. Ивановым (что оговаривалось в прим.). Собств. стихи З.-А. (альм. ‘Белые ночи’, СПб., 1907) вызвали язвительную реплику 3. Н. Гиппиус: ‘Стихи тоже напрасно пишет г-жа Зиновьева-Аннибал, она и тут чернит зубы, танцует без экстаза, вредит себе’ (‘Весы’, 1907, No 7, с. 61).
Скандальную известность приобрела пов. З.-А. ‘Тридцать три урода’ (СПб., 1907), вначале запрещенная по обвинению в безнравственности. Написанная в форме дневника женщины, повесть в острой, аффектированной форме ставила вопросы, на к-рые мучительно искали ответа З.-А. и Вяч. Иванов не только в лит-ре, но и в личной жизни: неприятие любви как деспотического и монопольного обладания другим человеком упиралось в трагич. невозможность распространить идею ‘соборности’ — индивидуально понимаемую — на сферу интимных чувств. В письме к жене Вяч. Иванов замечал, что сюжет о лесбийской любви в ‘Тридцати трех уродах’ ‘в высокой степени скандален’, однако восхищался тем, ‘как такая отвлеченная мысль могла облачиться в такую живую плоть’ (ГБЛ, ф. 109, к. 10, No 3).
Критика в большинстве случаев не пыталась постичь ‘отвлеченную мысль’, а была шокирована ‘живой плотью’ повести. А. В. Амфитеатров назвал ее ‘книгой полового ужаса’, ‘рисунком из анатомич. атласа, к-рый совершенно напрасно и ошибочно выдается публике за худож. произведение’ (Амфитеатров А., Против течения, СПб., 1908, с. 149), А. А. Измайлов сокрушался, что даже Мопассан ‘куда стыдливее … русской дамы’ (БВед, 1907, 3 марта). А. Белый не принимал неоправданное обращение автора ‘к сложнейшим загадкам и противоречиям человеческой сущности’, выявившее в данном случае всего лишь ‘интерес моды’, заключая разбор книги, он писал: ‘…если бы автор не драпировался в несвойственную ему тогу модернизма, насколько выиграло бы его небольшое дарованьице, кро-му по плечу простые, ясные темы’ (А. Белый — ‘Перевал’, 1907, No 5, с. 53). Гиппиус в ст. ‘Братская могила’ (написанной по настойчивому предложению Брюсова) иронизировала: ‘Даже моралист не почувствует там никаких ‘гадостей’, не успеет,— так ему станет жалко г-жу Зиновьеву-Аннибал. И зачем ей было все это писать!’ (‘Весы’, 1907, No 7, с. 61). Повесть З.-А. зачастую упоминалась рядом с ‘Саниным’ М. П. Арцыбашева и ‘Крыльями’ Кузмина как образец порнографич. лит-ры (см., напр.: Hовополин Г. С., Порнографич. элемент в рус. лит-ре, СПб., [1909], с. 163—65, 169—70).
Мотив безмерного, мучительного сочувствия всему живому стал определяющим для книг З.-А. ‘Трагический зверинец’ (СПб., 1907) и ‘Нет!’, в к-рых наиб, ярко проявилась индивидуальность писательницы Последний прижизненный сб-к рассказов ‘Трагический зверинец’ составили ‘восп. детства и отрочества … преломившиеся через странную, изломанную, не совсем искреннюю душу современной женщины’ (Ю. И. Айхенвальд — РМ, 1907, No 8, с. 147). Название книги символично: весь мир предстает перед маленькой героиней Верой (автобиогр. образ) как ‘трагич. зверинец’, основанный на насилии и жестокости, и с этим не может смириться душа. Критики с удовлетворением отмечали поворот З.-А. к стихийному реализму, более родственному характеру ее дарования (А. Чеботаревская — ‘Обр.’, 1907, No 7, с. 127—28), в то же время справедливо говорили о неровности и невыдержанности стиля, в к-ром ‘рядом с самобытной четкостью чувствуется какое-то веяние извне, какая-то аффектация неустойчивого таланта, легко отдающегося попутным течениям’ (К. Л.— ‘Перевал’, 1907, No 10, с. 52). Блок в ст. ‘Лит. итоги 1907 года’ назвал ‘Трагический зверинец’ ‘замечательной книгой’, в к-рой автор ‘говорит о бунте, о хмеле, молодости, о любви тела, о звериной жалости и о человеческой преступности … по-детски дерзостно, по-женски таинственно, и просто, как может сказать человек, чего-то единственно нужного не передавший’ (Блок, V, 226). В том же отзыве, ставшем по сути некрологом З.-А., Блок писал: ‘..того, что могла она дать русской литературе, мы и предположить не можем: это было только еще начало — дикое, порывистое, тревожное, с каким-то упорством первобытной души ломала она свой стиль, все еще непокорный, здесь все было страстью и страданием…’ (там же).
В окт. 1907 в деревне З.-А. заразилась скарлатиной, ухаживая за крест. детьми, и через неделю скончалась. В предисл. к сб-ку ее рассказов ‘Нет!’ Вяч. Иванов писал о ‘вселенском страдании и сострадании’ человека, ‘ищущего разрешить загадку сердца мыслью’ (с. 8, 7). З.-А. была музой многих его стихотворений, ее памяти посвящен сб. ‘Cor ardens’.
Лит.: Городецкий С., Огонь за решеткой.— ЗР, 1908, No 3—4, с. 95—98, Маковский С., Портреты современников, Н.-Й., 1955, с. 284—85, Дешарт О., Введение.— В кн.: Иванов Вяч., Собр. соч., т. 1, Брюссель, 1971, Минц З. Г., А. Блок и В. Иванов. Ст. 1.— ‘Уч. зап. ТГУ’, 1982, в. 604, с. 97—111, Кобак А., Северюхин Д., ‘Башня’ на Таврической (биография дома).— ‘Декоратив. иск-во’, 1987, No 1, Никольская Т. Л., Творч. путь Л. Д. Зиновьевой-Аннибал.—‘Уч. зап. ТГУ’, 1988, в. 813, Богомолов Н. А., Эпизод из петерб. культурной жизни 1906—1907 гг.— Там же, с. 95—111, ЛН, т. 85, 92, кн. 2, 3 (ук.). + Некрологи, 1907: ЗР, No 10 (С. Ауслендер), ‘Свободные мысли’, 22 окт. (П. Пильский), ‘Правда живая’, 26 окт. (А. Белый), РСл, 27 окт. (А. Вергежский), РВед, 1 ноября (П. Боборыкин). ЛЭ, КЛЭ, Альм, и сб-ки (1), Муратова (2), Масанов.
Архивы: ГБЛ, ф. 109.