ЖУРНАЛИСТИКА 1869 ГОДА.
ЖУРНАЛИСТИКА 1869 ГОДА.
Статья II.
(Наши историки беллетристы.)
——
——
Окр — цъ.
‘Дло’, No 10, 1869
Журналистика 1869 года, Окрейц Станислав Станиславович, Год: 1869
Время на прочтение: 32 минут(ы)
Публицистъ, историкъ, даже романистъ, имющій серьезное значеніе для своего времени, — передовые люди въ человческомъ обществ, уровень ихъ научнаго образованія и развитія долженъ быть выше уровня среды, для которой они работаютъ. Уступая записнымъ ученымъ въ подробностяхъ знанія по той или другой отрасли наукъ, они не могутъ уступать имъ въ прогрессивности идей, въ широт взглядовъ и въ правильности обобщеній. Постановка вопросовъ и строгая логика въ обобщеніи фактовъ — вотъ главная черта людей, желающихъ вліять на общество, анализъ событій — неотъемлемая принадлежность всякаго сочиненія, претендующаго на идею факты доступны всмъ, обильнйшею суммою ихъ владетъ слабйшій изъ насъ, часто наимене развитый, но долгое время вращавшійся въ кругу той, или другой спеціальности. Но значеніе и силу фактовъ даютъ только правильныя обобщенія ихъ, они важны только, какъ данныя для анализа, какъ основныя положенія для выводовъ и заключеній. На этомъ основаніи мыслящій публицистъ, вооруженный дальновиднымъ воззрніемъ на предметъ, подвергнутый разсмотрнію, въ тысячу разъ боле можетъ сказать полезнаго по любому экономическому вопросу и отнесется къ положенію его несравненно правильне, чмъ хозяинъ-мануфактуристъ, или сельскій хозяинъ, какими бы они ни были спеціалистами и знатоками своего дла. Можно владть любопытнйшими историческими документами наиболе интересной исторической критики, даже издать ихъ удачно, но отсюда до возсозданія полной исторической картины еще очень далеко. Не довольно привести фактъ, описавъ его самымъ подробнымъ и обстоятельнымъ образомъ, необходимо еще указать на причины, его породившія, и слдствія, которыхъ причиною онъ былъ самъ. Кропотливая терпливость записного филистера тутъ не поможетъ, нужны развитіе и умъ прогрессивный, чуткій ко всякой правд, и независимый по своимъ убжденіямъ. Любой изъ великихъ мыслителей прежде всего поражаетъ насъ не массою приводимыхъ фактовъ, не обиліемъ новаго, имъ открытаго, а правильностію пониманія всего, о чемъ заводитъ рчь, глубокимъ анализомъ и логикою выводовъ, противу которыхъ невозможно спорить. Глубокая, по истин изумительная эрудиція только помогла Боклю доказать правильность приводимаго имъ міровоззрнія, неизбжность признанія законовъ, подъ которые онъ ставитъ бытіе и развитіе человческихъ обществъ. Второстепенный ученый, кропатель-филистеръ, а не мыслитель, какимъ бы обиліемъ фактовъ и свденій ни запасся, никогда не добьется широкихъ и прочныхъ результатовъ. Онъ можетъ удивлять насъ своихъ трудолюбіемъ, обиліемъ подобранныхъ матеріаловъ, суммою сырыхъ, необработанныхъ, необобщенныхъ фактовъ, но прочнаго впечатлнія не произведетъ, никого не увлечетъ за собою, ни на кого не повліяетъ.
Мы высказали, чего слдуетъ требовать отъ публициста и ученаго, претендующихъ на серьезное значеніе своихъ трудовъ: общая идея, анализъ фактовъ и правильность выводовъ, построенныхъ на удачныхъ обобщеніяхъ — вотъ въ двухъ словахъ та мрка, которой должны удовлетворять публицистическія и историческія сочиненія, писанныя не съ беллетристическою цлью. Но такихъ серьезныхъ сочиненій очень немного. У насъ — мене чмъ гд либо. Мы могли бы, путемъ анализа нашей жизни, доказать, почему въ данное время у насъ мало серьезныхъ мыслителей и такое обиліе беллетристовъ по всмъ отраслямъ литературы, даже въ исторической дятельности. Уровень развитія умовъ минувшей эпохи (30-хъ и 40-хъ годовъ), понятія, господствовавшія въ то время — крпостной трудъ и лнь обезпеченныхъ людей, соединенныя съ полнымъ застоемъ въ гражданской жизни — все это не могло способствовать развитію критическаго анализа надъ окружающими явленіями. Мы только жили и пользовались жизнію, но не пріучались смотрть на жизнь сознательно. Въ дтскомъ и юношескомъ возраст человка и народа всегда такъ бываетъ. Одиночный человкъ и цлый народъ первоначально поражается только тмъ, что у него предъ глазами, почти не интересуясь причинами и послдствіями явленій. Отсюда — дтямъ недоступна критика и анализъ кажется имъ излишнимъ, у народовъ молодыхъ, только начинающихъ развиваться, мыслитель составляетъ рдкое исключеніе, а беллетристы изобилуютъ во всхъ родахъ знаній и занятій.
Наши 40-e года — эпоха, отличающаяся умственнымъ застоемъ, художественнымъ безсиліемъ мышленія сытыхъ и пассивнымъ терпніемъ большинства, между прочимъ подарила насъ романистами-рисовальщиками, которые достигли значительнаго искуства въ копировк сценъ и лицъ, но вмст съ тмъ поражаютъ всякаго какою-то по истин изумительною неспособностію осмыслить свои произведенія. Ихъ качаніе изъ стороны въ сторону, ихъ переметность въ убжденіяхъ происходятъ не отъ того, чтобы они были сегодня сознательные ренегаты идеи, которой служили вчера, у нихъ идея и пониманіе вещей не созрли вмст съ ними, не вытекли путемъ мозговой работы изъ собственныхъ наблюденій и комбинацій, а просто, какъ модное платье, взяты ими у кого-то на прокатъ. Они не измняли иде (это для нихъ слишкомъ серьезно), а просто хватались за другую, навянную новымъ втромъ, или близкую имъ по прежнимъ симпатіямъ и привычкамъ. Тургеневъ, Писемскій и въ особенности Гончаровъ суть безсознательные копировщики жизни, блуждающіе въ потемкахъ, рисовальщики-портретисты, а не мыслители-творцы. Ихъ работы чрезвычайно характеристичны для ихъ эпохи. Это было время, скажетъ позднйшій наблюдатель и изучатель нашей жизни, когда чужое пониманіе — первый признакъ цивилизаціи — у насъ уже окрпло, но собственнаго еще не было, у этихъ людей недостаетъ идеи, работы ихъ — боле слдствія наблюдательнаго глаза и трудолюбивой руки, чмъ результаты работъ мысли и разсудка.
Между ними к такимъ, напримръ, писателемъ-мыслителемъ, какъ Диккенсъ, та огромная разница, что у нихъ только портреты и сцены чисто вншнія, а у него — цлый міръ, живой к стройный, въ которомъ каждое движеніе иметъ свою причину и свои послдствія, логика связываетъ все, и анализъ длаетъ глубокими и полными правды характеры и сцены. Диккенсу невозможно, немыслимо написать похвалу невольничеству, застою и сибаритству, въ какомъ бы привлекательномъ вид ни явились предъ нимъ эти элементы. Гончарову напротивъ это очень легко — и мы даже не имемъ права винить этого послдняго въ противорчіяхъ его зСалкаго міросозерцанія: онъ безсознательный рисовальщикъ, онъ не отвтственъ юридически потому, что не мыслитъ, не анализируетъ, не выбираетъ…
Такой писатель — просто безполезный писатель, такое произведеніе — обыкновенный журнальный балластъ, годный для чтенія только такого разряда читателей, которые ищутъ въ романахъ и повстяхъ одной интересности разсказа. Но несравненно строже должны быть отношенія критики къ историкамъ-беллетристамъ. Историческая картинка обыкновенно ничего не разъясняетъ, масса фактовъ, нанизанныхъ безъ опредленной идеи, съ единственною цлью занять вниманіе — по нашему мннію не только безполезна, но даже вредна. Она сбиваетъ читателей съ толку и не должна быть терпима въ наук. Возмемъ для примра исторію Петра Великаго, въ жизни этого государя найдется много длъ изумительныхъ, которыхъ плодотворныя послдствія ощутительны до нашихъ дней. Но еще боле открывается сторонъ темныхъ… Если судить Петра, какъ отдльное лицо (по воззрніямъ старой школы, какъ идивидуума, пользующагося неограниченною свободною волею и управляющаго событіями), его можно представить подъ совершенно различными характеристиками: великимъ мужемъ, безсердечнымъ человкомъ и наконецъ странною личностію, въ характер которой соединяются самыя противоположныя качества. Историки-беллетристы такъ и представляя его читающей публик, смотря потому, какіе факты показались занимательне при ихъ беллетристическомъ кропаніи. Публика, конечно, ничего не уразумла, понятія спутались и мы нынче собственно еще мене понимаемъ Петра, чмъ понимая его до прочтенія всей громады печатной бумаги, которою наградили насъ господа Соловьевы, Погодины, Щебальскіе, Семевскіе и подобные имъ историки.
Историческая беллетристика несравненно легче беллетристики романовъ я повстей, тутъ даже наблюдательности не требуется, нужно только терпніе, и главное, чтобы дверь архива не была заперта. Вроятно, вслдствіе этой легкости размалевывать историческія картины, наши журналы положительно, наводнены подобнаго рода сочиненіями. Даже Ханъ — скромный Ханъ, иметъ у себя двухъ субъектовъ, спеціально занимающихся перековываніемъ и компиляціею историческою: г. Загуяева ли иностранной исторіи и г. Андреева для отечественной. Въ сумрачной ‘Зар’ и у Михаила Каткова трудятся надъ воспроизведеніемъ, гд, когда и при какихъ обстоятельствахъ какое нибудь историческое лицо съло или сказало что-либо. Непростительне всхъ такое меркантильное воззрніе на науку ли редакціи ‘Встника Европы’ — журнала, бывшаго недавно еще спеціально-историческимъ. На его долю достаясь боле талантявые историки-беллетристы, но уровень ихъ трудовъ не выше общаго уровня той исторической мануфактуры, на которой изготовляются издлія гг. Щебальскихъ и Семевскихъ.
Чтобы не тратить времени на пересмотръ цлой груды псевдоисторическихъ работъ, помщенныхъ въ различныхъ журналахъ за 1869 г., мы займемся самымъ выдающимся (по замыслу и по величин, но не по исполненію) трудомъ историко-беллетристическимъ, печатающимся въ ‘Встник Европымы говоримъ о ‘Послднихъ годахъ Рчи Посполитой’ Н. И. Костомарова.
Г. Костомаровъ, безспорно, гораздо выше всхъ своихъ сподвижниковъ, какъ талантомъ разсказчика, такъ и эрудиціей. Было время, когда, благодаря мннію одного нашего мыслителя-критика, нын уже оставившаго литературу, г. Костомарова считали серьезнымъ мыслителемъ, для котораго идея важне факта, правда важне увлеченій, а собственное имя настолько дорого, чтобы не допустить выпускать въ свтъ каждый годъ по одному торопливому сочиненію на самыя разнообразнйшія темы и самыхъ солидныхъ размровъ. Въ послдніе три года Костомаровъ напечаталъ: ‘Раздленіе церквей’ — самое серьезное изъ напечатаннаго,— ‘Смутное время0 и наконецъ’Послдніе годы Рчи Посполитой…’ Тутъ столько перершено вопросовъ, что мы затрудняемся врить, чтобы ршеніе ихъ было сдлано вслдствіе серьезнаго стремленія, а не по одной спшности журнальной беллетристической работы. Конечно, Бокль былъ высокоталантливый человкъ, однако онъ работалъ десятки лтъ надъ однимъ трудомъ и далеко не окончилъ его. А г. Костомаровъ вс три сочиненія окончилъ въ три года. Овому талантъ, овому два, скажемъ мы по этому поводу. Мы подробне разсмотримъ’Послдніе годы Рчи Посполитой’, во-первыхъ, потому, чтобы показать на этомъ произведеніи значеніе тхъ работъ, которыя выдаются намъ за историческія сочиненія, во-вторыхъ для того, чтобы видть изъ самого разбора, какъ одинъ изъ самыхъ талантливыхъ историковъ-беллетристовъ далекъ отъ духа своего времени и истинныхъ задачъ исторической науки.
Въ сочиненія г. Костомарова чрезвычайно рельефно выясняются взгляды историковъ, для которыхъ разсказъ событій выше идеи, которые полагаютъ, что люди и событія даннаго времени — совершенно самостоятельны, почти не зависятъ отъ предшествовавшаго и окружавшаго ихъ. У нихъ историческія лица — творцы, ихъ генію обязаны мы всмъ, и на оборотъ — историческіе несчастливцы всему злу причиной. Они раздаютъ внцы, награждаютъ и наказываютъ историческихъ дятелей, не подозрвая даже всей наивности такого рода дйствій тамъ, гд все, что совершилось — результатъ предыдущаго, человкъ, отъ его образа жизни до образа мышленія, зависитъ отъ пищи, климата и географическаго положенія страны, которую населяетъ, я отъ другихъ факторовъ народной жизни, которые, конечно, можно и должно уразумть, но которые ни въ похвалахъ, ни въ осужденіяхъ нашихъ не нуждаются. Г. Костомаровъ чрезвычайно наловчился въ разсказ, онъ знаетъ, что нравится публик, отсюда у него подборъ фактовъ боле анекдотическо-сатирическихъ, чмъ строго-историческихъ. Зная, что совершенно безъ идеи оставаться неловко, но, не имя времени, при спшности своей беллетристической работы, усмотрть истинныхъ двигателей народной жизни — онъ, при объясненіи причинъ ряда событій, которыя намренъ разсказать, беретъ тенденціи давно находящіяся въ обращеніи. При разсказ о ‘Послднихъ годахъ Рчи Посполитой’, онъ нозаимствовался ветхозавтными взглядами казеннаго историка г. Н. Устрялова. Костомаровъ серьезно утверждаетъ, что польскій народъ неспособенъ огуломъ къ тому-то и тому-то и эта неспособность не слдствіе извстнаго образа жизни, а прирожденная. До подобныхъ умозрній, какъ видите, читатель, даже Устряловъ не доходилъ, но Костомаровъ доходитъ.
Все сочиненіе поражаетъ неспокойнымъ, раздражительнымъ духомъ взволнованнаго полемиста. Даже юморъ проявляется мстами, читая думаешь: не участвовала ли тутъ патріотическая редакція ‘Голоса’ 1864—1867 годовъ включительно. Нын, какъ извстно, даже ‘Голосъ’ разубдился я охладлъ по части огульныхъ обвиненій и повальнаго коварства жителей нашихъ привислянскихъ губерній. Только Катковъ не унимается и ратуетъ, только Костомаровъ караетъ съ высоты своей исторической трибуны людей давно умершихъ, усердно прикидывая вс ихъ дйствія и рчи на современныя мрки — промръ, разумется, даетъ отрицательные результаты, и историкъ-беллетристъ поршаетъ виновныхъ, труня надъ ними la Грибодовъ въ ‘Горе отъ ума’.
Прежде, чмъ приступимъ къ разбору самаго сочиненія, намъ необходимо сказать слова два о такъ-называемомъ польскомъ вопрос. Въ ‘Встник Европы’ (октябрь) напечатана слдующая выписка изъ однихъ мемуаровъ: ‘характеръ и образъ дйствія большинства людей опредляются духомъ времени и обстоятельствами подъ вліяніемъ которыхъ они развивались, а посему не ршусь злобно отнестись даже икъ тмъ, которые были виноваты. скажемъ мы’. Намъ кажется, что это самая врная точка зрнія, при взгляд на польскія дла. Мы нарочно привели выписку изъ того же журнала, гд печатаются ‘Послдніе годы Рчи Посполитой’, чтобы показать, насколько сотрудники почтеннаго журнала разногласятъ между собою, и главное, насколько Костомаровъ выглядитъ совсмъ чужакомъ между гг. М. М. и А. И. и другими, съ которыми печатается рядомъ.
Оцнку дйствій поляковъ и отношеній ихъ къ намъ, изъ событій недавно совершившихся, конечно трудно сдлать вполн объективною, раны еще слишкомъ свжи, причины, вызвавшія ихъ, еще не отошли совершенно изъ міра дйствительнаго. Исторію этихъ событій писать еще рано. Когда подняты и глубоко взволнованы страсти, когда симпатіи и антипатіи еще не вошли въ свою нормальную колею, тогда оцнка совершившихся явленій ме можетъ не страдать слпымъ увлеченіемъ или предвзятыми взглядами.
Кром этихъ недавно прошедшихъ событій, есть еще въ польскомъ вопрос событія вполн историческаго достоянія, именно раздлы Полыми. Разъяснить эти событія не со стороны фактичности ихъ, а со стороны идеи, намъ кажется, было бы весьма полезно. Дйствуютъ ли еще т причины, которыя привели Польшу къ погибели, какъ и откуда возникли элементы, ускорившіе политическую смерть Полыни, наконецъ, надо выяснить: какія причины нашего развитія поставили насъ въ данное положеніе къ польскому народу — вотъ вопросы, которые слдовало бы разршить автору ‘Послднихъ годовъ Рчи Посполитой’. Онъ этого не длаетъ, даже не понимаетъ, что это главная задача предпринятаго имъ труда, а подробности событій не боле, какъ детали.
Костомаровъ прямо говоритъ: Польша погибла потому, что не стоила существованія. Положимъ такъ, но кого же это убдитъ?
Екатерина II была великая жена, ея политической мудрости мы обязаны присоединеніемъ привислянскаго края… По привнолянскій край длаетъ намъ бездну хлопотъ, больше убытковъ, чмъ прибыли — въ будущемъ требуетъ много ловкости и такта, чтобы намъ снова стать къ населенію привислянскаго края въ правильныя отношенія. Значитъ политическая мудрость погршила, а г. Костомаровъ еще боле?! Вы чуть не бывало, замтимъ мы. Только присоединеніе Польши вовсе не есть слдствіе политической мудрости Екатерины II, а неизбжный результатъ историческаго хода событій и развитія обоихъ государствъ Россіи и Польши. Еслибы мы писали ‘Послдніе годы Рчи Посполитой’, мы бы выяснили это фактами и анализомъ. Теперь намъ остается обратиться къ сочиненію г. Костомарова и, разбирая его, постараться выяснить сказанное нами изъ сущности нашего разбора отрицательнымъ путемъ, то есть, доказавъ несостоятельность костомаровскаго воззрнія.
Сочиненіе Н. И. Костомарова, ‘Послдніе годы Рчи Посполитой’, для удобства при разбор, мы раздлимъ на дв части: введеніе и собственно повствованіе о послднихъ годахъ Рчи Посполитой.
Первая часть — введеніе, по нашему мннію, важнйшая и существенная часть всего сочиненія, въ ней авторъ высказываетъ свой взглядъ на исторію Полыни и Россіи, говоритъ о причинахъ паденія Польши и рисуетъ намъ образъ ея общественнаго и политическаго быта въ зпоху, предшествовавшую паденію. Высказавъ все это, авторъ уже неизбжно, въ слдующей части своего сочиненія (повствовательной), подчиняется выводамъ, сдланнымъ во введенія и, такъ сказать, только подборомъ фактовъ, подтверждаетъ справедливость положеній и взглядовъ на* источникъ паденія и разложенія государства.
Всякій народъ развивался подъ вліяніемъ особыхъ обстоятельствъ своей гражданской жизни, подчиняясь различнымъ вліяніямъ. Если народъ превратилъ свое политическое бытіе, мы, прослдивъ событія его жизни, взвсивъ вс причины, вліявшія на его развитіе и упадокъ, дойдемъ путемъ строгихъ историческихъ выводовъ до уразумнія настоящей сущности драмы его финальныхъ дней. Уловить общую идею изъ многихъ данныхъ, составляющихъ детали жизни, вывести общіе законы, обобщить разумно и врно все, что сказалось въ многовковомъ историческомъ быт государства — вотъ настоящая задача историка-философа, историка, претендующаго на серьезное значеніе своего труда.
Таковъ взглядъ Бокля, положенные въ основу введенія въ его ‘Исторію цивилизаціи въ Англіи.’
Исторія послднихъ годовъ Польши — задача настолько важная по своимъ результатамъ, что мы ждали и имли право ждать отъ сочиненія г. Костомарова идей, изслдованій, выводовъ и общихъ законовъ, по которымъ развивалась жизнь польскаго народа, а не беллетристическаго повствованія, не анекдотовъ, какъ жили польскіе паны, не однхъ мертвыхъ подробностей четырех-лтняго сейма и того, что за нимъ послдовало.
Что, въ самомъ дл, въ сущности значатъ факты и подробности событій послднихъ дней Польши? Ихъ было столько и они были до того разнообразны, что если бы ихъ принялись описывать разомъ десять историковъ-фактистовъ, вс они написали бы различныя исторіи послднихъ годовъ Рчи Посполитой, смотря по тому, какой иде подчинился и съ какой точки зрнія авторъ посмотрлъ бы на описываемыя событія. Препирательства между ними были бы безконечны потому, что по существу своему касались бы только подробностей, или обстоятельствъ того или другого случая. Такое разногласіе и господствовало всегда между историками ста, рой школы, невидвшими въ жизни народа ничего боле, кром ряда вншнихъ событій. Но кром вншней жизни есть жизнь внутренняя, кром событій на жизнь народа вліяетъ иного причинъ, невидимыхъ глазу, слдящему только за вншностію. Ихъ мы ставимъ на первый планъ и ихъ станемъ доискиваться въ сочинененіи г. Костомарова.
Костомаровъ начинаетъ свое сочиненіе слдующимъ довольно страннымъ аргументомъ: ‘Борьба двухъ славянскихъ народовъ — русскаго и польскаго — важнйшая сторона исторіи обоихъ народовъ’. Затмъ онъ съ неимоврными натяжками старается доказать, что борьба эта не прерывалась и всегда имла серьезное значеніе. Съ этимъ конечно очень трудно согласиться. Были цлые вка, втеченіи которыхъ Русь и Польша не только не боролись, но даже почти не имли столкновеній. Потомъ мы совсмъ не понимаемъ, какъ можно считать въ жизни какого нибудь народа важнйшею стороною борьбу его съ другимъ народомъ, тмъ боле, если эта борьба не вліяетъ на образъ жизни, развитіе и культуру даннаго народа? Съ XII по XV вкъ жизнь Полыни и Россіи слагалась далеко не подъ исключительнымъ вліяніемъ ихъ взаимной борьбы. На жизнь Польши въ это время несравненно сильне вліяли столкновенія съ нмцами, венграми и чехами. На Россію и ея развитіе въ тысячу разъ боле вліяли половцы, литовцы и наконецъ татары, чмъ мелкія столкновенія съ ляхами.
Вообще, мы думаемъ, въ жизни народа важнйшая сторона не войны его, а развитіе, особый племенной бытъ, слагающійся подъ вліяніемъ многихъ нравственныхъ и физическихъ причинъ. Возмемъ для примра даже исторію полудикаго народа — черкесовъ. Борьба съ Россіей вовсе не составляетъ важнйшей стороны ихъ быта, борьба эта есть только простое слдствіе тхъ физическихъ причинъ, которымъ они подвергаются, живя въ безплодныхъ и недоступныхъ горахъ, окруженные слабыми и богатыми жителями армянскихъ и грузинскихъ поселеній.
Задавшись фальшивою мыслію, Костомаровъ обращаетъ особенное вниманіе на то, что московскіе государи, во время войнъ съ Польшею, никогда не заключали вчнаго мира, а только перемирія, изъ боязни подтвердить этимъ права Польши на захваченныя ею русскія области.
Права восточной Руси на западную коренились не въ безсильной претензіи московскихъ великихъ князей XIV и XVII вковъ, а въ единоплеменности, единовріи и племенномъ родств обихъ половинъ Руси. Они поддерживались рядомъ ошибокъ польскаго народа, фанатизмомъ іезуитовъ, неравноправностію гражданъ различныхъ областей Рчи Посполитой и тысячью другихъ обстоятельствъ. Въ южной Руси права и симпатіи эти не заглохли, какъ почти заглохли на Полсь и въ Блой Руси, ради того, что южнорусское племя, поселенное на благодатной почв, подъ благодатнымъ климатомъ и взросшее подъ вліяніемъ воинственной пограничной жизни, выродилось въ племя свободолюбивое и отважное, немогшее сжиться съ польскимъ олигархическимъ порядкомъ жизни. Наконецъ права восточной Руси на западную не упали (какъ упали и стушевались на Галичину), поддержанныя не столько своею внутреннею прочностію въ принцип, сколько умомъ двухъ-трехъ государей-политиковъ,і занимавшихъ русскій престолъ въ послдніе вка. Предъ этими сильными причинами, упущенными изъ вида г. Костомаровымъ, что значитъ его жалкій легитимистическій аргументъ? Онъ не вренъ даже въ самомъ факт: вчный миръ московскіе государи съ Польшею заключили и отъ правъ на югозападную Русь отказались въ 1634 году.
Но этотъ фактъ, въ глазахъ всякаго историка, нежелающаго быть только занимательнымъ разсказчикомъ, не иметъ ровно никакого значенія. Не было удачи въ войн, ошиблись послы — и только, соберется новое войско, найдется боле искусный полководецъ или министръ и опять начнется старый споръ, а пергаментнаго договора какъ не бывало.
Авторъ ‘Послднихъ годовъ Рчи Посполитой/ тенденціями своими напоминая устряловскія изданія 40-хъ годовъ, не хочетъ видть истинной точки зрнія и продолжаетъ на многихъ страницахъ перечислять ряды московскихъ государей и польскихъ королей, описывая ихъ взаимныя ссоры и мировыя, точно это сколько нибудь можетъ разъяснить намъ, отъ чего пала Рчь Посполитая? Цифры торговли, земледлія и промышленности, государственное хозяйство и просвщеніе у него или совсмъ оставлено безъ вниманія, или отброшено на второй планъ. Мы смемъ думать, что образъ экономическаго развитія или паденія страны несравненно боле разъяснилъ бы дло, чмъ отчеты о буйств шляхты на сеймикахъ и т. п.
Мы въ прав отказать введенію г. Костомарова въ какомъ бы то ни было серьезномъ значеніи.
Бокль говоритъ: ‘писать исторію какой-нибудь страны, не обращая вниманія на ея умственное развитіе, было бы тоже самое, что астроному сочинять планетную систему, совершенно устранивъ изъ нея солнце, посредствомъ свта котораго только и можно видть планеты.’ Онъ заканчиваетъ свою мысль словами: ‘нтъ сомннія, что настало время, когда люди, принимающіеся писать исторію какой нибудь націи, станутъ заниматься тми предметами, которые одни только и управляютъ судьбою человчества, и бросятъ жалкія и ничтожныя подробности, слишкомъ долго утомлявшія насъ,— подробности касательно жизни королей, интригъ министровъ и сплетенъ дворовъ.’
Не объяснивъ ничего и не показавъ пути, по которому шла Польша втеченіи тысячелтняго своего существованія, г. Костомаровъ прямо говоритъ: ‘причина паденія Польши не столько въ тхъ дурныхъ сторонахъ, которыя были въ нравахъ націи, сколько въ отсутствіи хорошихъ (?). Такимъ образомъ, перебирая ея формы и явленія, мы найдемъ все тоже, что было и въ другихъ странахъ, но не найдемъ въ Польш тхъ здоровыхъ, противодйствующихъ дурному, началъ, которыя въ другихъ странахъ Европы (напримръ, въ средневковой Испаніи и Италіи!) давали движеніе къ лучшему въ общественномъ стро и торжеству здоровыхъ убжденій…’ ‘Восходя дале въ началу, придется сказать, что корень паденія Польши въ тхъ качествахъ народа, которыя такъ легко увлекали его къ деморализаціи и вообще длали поляковъ неспособными къ самостоятельной государственной жизни.’
Но откуда же взялись эти качества? Намъ любопытно знать, какія именно формы жизни или проявленія породили и развили ихъ. Мы имемъ право требовать отвтовъ на эти вопросы, основанныхъ на статистик и на другихъ полновсныхъ данныхъ. Нельзя же серьезно утверждать, что такой-то народъ пришелъ на землю, надленный всми хорошими качествами, а другой — оскверненный пороками. Хорошія и дурныя стороны всякаго народа суть результаты его соціальнаго быта, его исторіи, а не наитія свыше. У Костомарова выходитъ наоборотъ.
Но положимъ, все сказанное историкомъ-беллетристомъ — правда. Тогда невольно приходятъ на мысль слдующія соображенія: какъ могъ народъ, неспособный къ государственной жизни, просуществовать тысячу лтъ, играть значительную политическую роль, заявить себя въ литератур, законодательств, наукахъ и искуствахъ? Какъ онъ, склонный къ деморализаціи и поражающій своими разрушительными элементами, могъ выработать самостоятельныя формы правленія и притянуть къ себ сосднія земли — Литву и Русь?
Земли эти не только были притянуты Польшею, но и оставались за нею нсколько вковъ. Политическая случайность, въ род брака Ягеллы съ Ядвигой, тугъ ничего не объясняетъ. Если бы не было другихъ существенно-сильныхъ причинъ (никакъ уже не деморализаціи и разрушительныхъ началъ!), никакой бракъ государей два народа крпко не свяжетъ, бракъ Ядвиги былъ только причиною, или врне, исходною точкою, а дйствовали на сліяніе Литвы съ Польшею особыя силы, которыя нельзя не признать и непростительно просмотрть, потому что он дйствовали столько вковъ. Даже согласившись съ Костомаровымъ въ его голословномъ положеніи, мы въ прав спросить: какихъ это здоровыхъ началъ не усмотрлъ онъ въ характер націи? Не мшало бы назвать ихъ, тогда можно было бы отвтить фактами, а теперь… Наконецъ предстоитъ разршить еще одно недоразумніе: неспособность поляковъ и деморализація усмотрна Костомаровымъ, очевидно, съ начала ихъ политическаго существованія, но тогда откуда же она проявилась въ этой щщіи? Нельзя же серьезно утверждать, что вс доброкачественные славяне выселились на лвую сторону Днпра и къ Новгороду, а легкомысленные и склонные къ деморализаціи основались на Висл и около Кракова. Если же поляки получили свои разрушительныя качества съ теченіемъ своей политической жизни, то мыслящему историку паденія Рчи Посполитой слдовало анализировать политическую жизнь поляковъ и показать намъ, что вліяло пагубно на народный характеръ, почему Русь и чехи избгли, а Польша подпала давленію неблагопріятныхъ началъ и обстоятельствъ. Еще важне указать, какъ разрушеніе постепенно шло и разросталось, заглушая полезное въ народ. Тогда собственно фактическое повствованіе о послднихъ годахъ Рчи Посполитой сдлалось бы для насъ вполн понятнымъ, осмысленнымъ и полнымъ серьезнаго историческаго значенія.
Нельзя же, г. Костомаровъ, ваши личныя мннія, догадки и случайныя симпатіи и антипатіи выдавать за фактъ, за резюмэ народнаго характера.
Ваше изложеніе причинъ паденія государства шатко и не выдерживаетъ даже слабаго критическаго анализа, вы его ничмъ не подтверждаете заслуживающимъ уваженія.
Чего, напримръ, стоитъ такое опредленіе качествъ поляка: ‘Начиная отъ временъ Болеслава Храбраго (XI вкъ, не раноли?), и кончая послдними судорожными порывами къ утраченной самобытности, полякъ всегда дйствовалъ преимущественно подъ вліяніемъ сердца, умъ и воля подчинялись у него этому вліянію и часто парализировались имъ. Полякъ легко воспламеняется, когда затрогиваютъ его сердце, и легко охлаждается, когда сердце его, отъ утомленія, начинаетъ биться тише, легко довряется тому, кто льститъ желанію его сердца… (да вдь это всякій человкъ такъ сдлаетъ?!). Голосъ холоднаго, здраваго разсудка, хотя бы и самый дружескій, ему противенъ… Не въ натур поляка ни постоянная долгая дружба, ни упорная мстительность. Польское легкомысліе вошло въ пословицу. Только горькій опытъ, охлаждающій сердечныя увлеченія, заставлялъ поляка видть истину, отсюда и польская пословица: мудръ полякъ посл бды’.
А пословица: крпокъ русскій заднимъ умомъ, откуда вытекаетъ и что значитъ? спросимъ мы. Если строить исторію на пословицахъ, не принимая даже во вниманіе времени, когда он сложились, то можно настроить такихъ абсурдовъ, противъ которыхъ и спорить никто, не станетъ. Мн кажется вс уже признали фальшивымъ и несогласнымъ съ здравымъ смысломъ всякое поголовное осужденіе народа вн предловъ времени и мстности’ Мы понимаемъ, что средневковой еврей могъ быть покрытъ коростою и отличаться трусостью, но кто станетъ утверждать, что вс евреи физіологически склонны имть вчную коросту и что трусость ихъ не есть слдствіе претерпваемаго ими угнетенія, а ихъ прирожденное качество? Мы готовы уступить г. Костомарову, согласившись, что часть качествъ, отпущенныхъ имъ на долю полякамъ — дйствительно нын встрчается въ масс поляковъ чаще, чмъ положимъ въ масс французовъ. Но чтобы отъ XI вка до нашихъ временъ, вс поляки были легкомысленны, всегда состояли подъ вліяніемъ сердца, не были способны ни въ дружб, ни къ вражд постоянной и только охлажденные горькимъ опытомъ видли правду,— право это ужъ нелогично и даже неразумно.
Нынче я негровъ (съ нсколько особымъ физіологическимъ строеніемъ) перестали надлять особыми качествами, низшими въ сравненіи съ остальнымъ человчествомъ. Г. Костомарову слдовало показать, подъ вліяніемъ какихъ условій своей жизни поляки получили въ характер вышеупомянутыя качества, показать ихъ постепенное возростаніе, тогда мы могли бы серьезно оспаривать его мнніе. Подразнивать же поляковъ временъ Волеслава Храбраго и Станислава Понятовскаго по малой мр странно, чтобы не сказать боле.
Мы могли бы шагъ за шагомъ опровергнуть вс положенія во введеніи въ исторію послднихъ годовъ Рчи Посполитой. Но такой дробный, мелочной способъ разбора, во-первыхъ, утомителенъ для читателей, мало выясняетъ характеръ разбираемаго сочиненія и, во-вторыхъ, размры нашей журнальной статьи не позволяютъ такъ долго останавливаться на одномъ сочиненіи. Тмъ боле, что мы намрены, для разъясненія предмета спора, сами представить краткій анализъ причинъ паденія рчи Посполитой, не претендуя ни на глубокую ученость, ни на безапелляціонное разршеніе вопроса.
Считая себя не ученымъ спеціалистомъ, подобно г. Костомарову, а только журналистомъ, приложимъ общія данныя, выработанныя историческою критикою, и любя прежде всего правдуY честно выскажемъ то, что считаемъ за правду. Но намъ еще разъ необходимо возвратиться къ частностямъ введенія г. Костомарова. Главный мотивъ его сочиненія — выставить угнетеніе кметей (земледльцевъ) шляхтою, затмъ нарисовать всегдашнюю, будто бы господствующую въ Польш, картину неурядицы и хаоса и въ заключеніе указать во всхъ даже лучшихъ проявленіяхъ жизни народной темныя стороны и элементы разрушенія.
Прежде всего что такое былъ шляхчичъ и кметь въ древней Польш?
Шафарикъ производитъ слово лехъ, ляхъ отъ лехи, т. е. борозды, проводимой на поляхъ при посв. Онъ говоритъ: у прибалтійскихъ славянъ, издревл занимавшихся хлбопашествомъ, названіе лехъ, ляхъ означалъ всякаго осдлаго, владющаго землею человка. Маціовскій въ своей книг: ‘Perwotaeе dzieje poiski’ объясняетъ: ‘Каждый гражданинъ, считался ляхомъ коль скоро на раздл ддины (наслдства) получалъ въ собственность землю, онъ становился шляхтичемъ въ первоначальномъ значеніи этого слова’ (стр. 217). Прочіе люди, населявшіе страну, неимвшіе осдлости, назывались просто людьми. Вс невольники, захваченные на войн, вс оставшіеся въ ляцкой земл инородцы, посл отраженнаго набга — вс они составляли классъ низшій. Но каждый изъ нихъ, получивъ осдлость, могъ сдлаться ляхомъ. Если мы при самомъ начал польскаго государства видимъ, что шляхта представляетъ единственный элементъ, формирующій государство, олицетворяетъ то, что нын называютъ народомъ, а прочее населеніе страны представляется какъ бы неимющимъ значенія и правъ гражданскихъ, то изъ этого нельзя еще заключать, что шляхта — дворянство захватила тогда въ свои руки всю власть и угнетала низшее сословіе — земледльцевъ. Костомаровъ сидится это представить, но это совершенно несправедливо. Тогдашняя шляхта не была дворянствомъ, а просто осдлое земледльческое сословіе, тогдашніе кмети, хлопы, хлапы не были тмъ, что нын означаетъ слово крестьянинъ, земледлецъ. Мы уже привели свидтельство Маціовскаго по этому поводу, все, что не было осдлымъ, шляхтою, то, по его мннію, составляло кметей. Впослдствіи изъ шляхты земледльцевъ образовалась шляхта дворянство, изъ вольнаго неосдлаго люда — кметей, образовалось сословіе крестьянъ. Но это было впослдствіи. Мы знаемъ, что едва въ 1331 году собрался первый сеймъ, на которомъ осдлые земледльцы — шляхта, приняла участіе въ управленіи и обсужденіи длъ страны. Ране этой эпохи, польскіе короли, правда, встрчали ограниченіе своей власти, но не со стороны шляхты, а со стороны ленныхъ своихъ владтелей, вельможъ и духовныхъ магнатовъ. Такое положеніе, длъ было тогда во всей Европ. При нападеніи враговъ, разумется, на осдлыхъ жителяхъ лежала обязанность отражать нападеніе, съ оружіемъ въ рукахъ защищать отечество. Отсюда впослдствіи установился обычай у польской шляхты, считать службу съ оружіемъ въ рукахъ своею исключительною привилегіею. Эта привилегія мало-по-малу дала шляхт то значеніе, какое она имла впослдствіи, какъ привилегированное, высшее, благородное сословіе въ государств. Но и въ эти позднйшія времена шляхтичъ непремнно долженъ былъ имть осдлость, быть землевладльцемъ.
Въ первыя времена шляхетство человку давала поземельная собственность, впослдствіи только оружіе, отличіе на войн давало шляхетство кмету. Мы видимъ примръ этого во время осады Пскова при корол Стефан. Но, повторяемъ, никогда шляхетство польское не было замкнутымъ сословіемъ, недоступнымъ для прочихъ, хотя въ послднія два столтія мы уже находимъ, что оно начинаетъ пряно перерождаться въ нмецкихъ и еще врне въ французскихъ nobles.
Важнйшій недостатокъ въ сочиненіи Костомарова — полнйшее его невниманіе во времени дйствій и происшествій, онъ точно съ умысломъ перескакиваетъ безпрерывно отъ эпохи Листовъ къ эпох Станислава Понятовскаго, везд ищетъ подтвержденія своей любимой мысли, что шляхта угнетала и терзала земледльцевъ, производила безпорядки въ государств и что вся жизнь Польши отъ начала до конца была — хаосомъ. Для подтвержденія этой мысли онъ забываетъ различіе значенія сословій въ разное время, не видитъ въ эпох Ягеллоновъ развитія просвщенія и выработки народомъ либеральныхъ формъ правленія и даже вротерпимости, чего не было нигд въ остальной Европ. Костонаровъ съ умысломъ смшиваетъ сословіе вельможъ и среднюю шляхту, такъ, борьбу, которую вели Владиславъ Локетекъ я Казиміръ Великій, онъ называетъ борьбою съ своевольною шляхтою, тогда какъ это была борьба съ феодальными вельможами. Таковая же борьба велась королевскою властію во всей Европ съ феодалами и ни одно изъ государствъ Европы не привела она къ погибели, феодализмъ, отжившее средневковое начало, боролся, но такъ какъ время его уже прошло, онъ долженъ былъ умереть — и умеръ. Погибель Польши коренилась не въ этой борьб и самая борьба ничего не представляла особеннаго — совершилось тоже самое, что и въ остальной Европ.
Еще большая близорукость видна въ выводахъ Костомарова относительно гражданскаго быта, законодательства и просвщенія въ Польш. Онъ везд смшиваетъ эпоху упадка съ эпохой развитія и временемъ полнаго процвтанія, онъ придаетъ характеристику и признаки одного времени — другому, такъ что подъ конецъ у читателя передъ глазами является картина дйствительно поражающая недостаткомъ хорошихъ начатковъ и полная чудовищныхъ проявленій разложенія и застоя послднихъ годовъ. Но было вовсе не такъ.
Для примра возмемъ его отчетъ о просвщеніи въ Польш.
Кому неизвстно, что исторію просвщенія и школъ въ Польш слдуетъ раздлять на дв эпохи, рзко непохожія одна на другую: до введенія іезуитовъ и посл того, какъ они, завладвъ всмъ, одни воспитывали цлые ряды поколній, имя въ виду одну свою пользу, а не благо и просвщеніе народа.
Костомаровъ пишетъ: ‘Вкъ Сигизмунда-Августа считается золотымъ вкомъ литературы и просвщенія. Но, не отнимая достоинствъ такихъ замчательныхъ и талантливыхъ писателей, какъ Кохановскій и Рей, надобно сказать, что поэты тогдашней литературы важны только въ кругу своего родного края и далеко не имютъ міроваго значенія (а наша ныншняя литература иметъ міровое значеніе?). Высшее мсто образованія — краковская академія — во всхъ отношеніяхъ стояла ниже заграничныхъ. Люди способные, желавшіе пріобрсти основательныя знанія, спшили въ Германію, Италію и Парижъ, а краковская академія оказывалась для нихъ плохою приготовительною школою.
‘Поверхностный наборъ знаній, риторическая болтовня, отсутствіе критики и приложенія знанія къ практик, составляли черты польскаго ученія. Правовдъ зазубривалъ кое-что изъ римскихъ законовъ и ничего не зналъ о польскомъ прав (Позвольте не поврить, какъ же онъ могъ быть адвокатомъ, когда польское право дйствовало?). Богословъ не читалъ священнаго писанія… Медикъ учился по Галену, незнакомый съ новымъ ходомъ науки и не изучая вовсе человческаго тла…’ ‘Школъ было мало и грамотность не очень была распространена въ Польш…’ ‘Безъ сомннія, заканчиваетъ Костомаровъ свою странную и чрезвычайно поверхностную характеристику просвщенія, совершенное отсутствіе школъ было бы полезне для Польши, чмъ такое просвщеніе, тогда, по крайней мр, остался бы просторъ здравому смыслу
Врядъ ли, замтимъ мы, чтобы отсутствіе школъ могло дать просторъ здравому смыслу? И что это такое за здравый смыслъ безъ науки? По крайней мр Бокль и вс лучшіе компетентные судьи въ дл исторіи судятъ иначе. Мы видимъ, какъ отнеся Петръ и его лучшіе преемники къ древней Руси, гд было совершенное отсутствіе школъ. Школы, какъ бы плохи он ни были, воспитываютъ въ народ потребность науки, желаніе учиться. Ихъ преобразованіе, конечно, дло нелегкое, но когда школъ вовсе нтъ, нтъ даже потребности въ нихъ, тогда дло несравненно плоше: мало цлаго вка для того, чтобы создать даже весьма посредственныя школы, и главное заставить народъ почувствовать необходимость учиться, но откуда же возмется здравый смыслъ у народа среди тьмы и невжества. Тамъ, гд нтъ школъ или ихъ мало, тамъ полный просторъ не здравому смыслу, а самымъ грубымъ предразсудкамъ и суевріямъ.
Такія дикія понятія о просвщеніи у историка-беллетриста ясно доказываютъ совершенное его безсиліе въ дл пониманія жизни народной и тхъ идей, которыя выработываются этою жизнію. Мы уже привели слова Бокля, какъ много значитъ умственная жизнь народа для всякаго пишущаго исторію.
Все введеніе написано сбивчиво, поверхностно и наполнено самыхъ странныхъ заключеній и выводовъ.
Скажемъ слова два о школахъ въ Польш. Лукашевичъ въ своей исторіи школъ пишетъ: ‘городовъ и мстечекъ въ кра было 900, въ каждомъ была своя школа, въ нкоторыхъ было по нскольку.’ Считаемъ 900 школъ,
кром того были парофіяльныя, т. е. приходскія школы 600 ‘
итого 1,500 школъ.
Считая вообще учащихся въ каждой школ по 20 учениковъ, получимъ всхъ учащихся въ Польш 30,000. Это обучалось только въ элементарныхъ школахъ, во были же еще высшія школы и академія. До 1496 года кмети (крестьяне) могли свободно учиться и достигать высшихъ званій въ государств, доказательствомъ можетъ служить Войцехъ Ястржембецъ, бывшій примасомъ королевства. Кромеръ, епископъ Гозіушъ, Дантышекъ, Коперникъ — все это были люди родомъ не изъ высшаго класса. Только піотроковскій сеймъ преградилъ кміоткамъ дорогу къ высшимъ достоинствамъ въ государств и запретилъ пріобртать землю въ собственность, т. е шляхтиться этимъ путемъ.* Но учиться и въ это время имъ не запрещали, постановлено было только, чтобы одинъ сынъ кметя, не боле, могъ поступить въ школу. Это было въ XV вк. Мы однакоже знаемъ, что многіе законодатели XIX вка поступали не либеральне этого. Даже XVIII вкъ не можетъ идти въ сравненіи съ ныншними понятіями о просвщеніи, и только одному Костомарову пришло въ голову длать такія сравненія, точно онъ говоритъ не о Полщп временъ Станислава Понятовскаго, а о какомъ нибудь земскомъ създ…
Тридцать тысячъ учащихся на тогдашнее негустое населеніе Полыни давали процентъ весьма высокій. Если взять статистику образованія другихъ странъ за то время, едва ли перевсъ не останется на сторон Польши. Многія государства и нын не дадутъ такого процента учащихся.
Краковская академія имла четыре факультета: богословскій, философскій, юридическій и медицинскій. Первый состоялъ изъ декана и одинадцати профессоровъ, второй имлъ 14 профессоровъ, на юридическомъ находилось четыре и на медицинскомъ восемь профессоровъ. Итого академію составляли: ректоръ, четыре декана и тридцать семъ профессоровъ. Было семь бурсъ, гд бдные воспитаники получали все содержаніе.
Конечно, тогдашнюю краковскую академію можно сравнить только съ современными ей университетами — тоже преисполненными схоластики, но они далеко не были въ такомъ безнадежномъ положеніи въ лучшіе свои дни, какъ утверждаетъ г. Костомаровъ. Мы совтуемъ желающимъ ближе познакомиться съ положеніемъ просвщенія въ Польш въ XV и XVI вкахъ, обратиться къ серьезнымъ сочиненіямъ Вишневскаго, Войтицкаго и Лукашевича. Мы же здсь замтимъ только: Кохановскій, Рей и Клоновичъ — дти тогдашняго просвщенія, ихъ сочиненія, честныя и полныя гуманности, не могутъ ли служить мриломъ того просвщенія, которое разливала краковская академія? Кохановскаго можно и теперь читать безъ затрудненія, сатиры Клоновича противъ іезуитовъ, въ его время еще только закрплявшихся въ Польш — полны энергіи и занимательности. У него есть поэма ‘Флисъ’ (матросъ съ Вислы), обличающая дарованіе и въ особенности широту идей и взгляды серьезные для того времени. Какимъ же образомъ, при мнимо-низкомъ уровн просвщенія, могли развиться такіе люди и сложиться такое пониманіе вещей?
Костомаровъ упрекаетъ медиковъ Польши XV вка, зачмъ они дале Галена и арабовъ не шли? Зачмъ не изучали человческаго тла? Но много ли въ Европ медиковъ поступало тогда иначе?! Герве едва въ начал XVII вка открылъ кровообращеніе, Пакке только въ 1647 г. открылъ млечные сосуды. Во Франціи первымъ замчательнымъ хирургомъ былъ Амбруазъ Паре, считающійся основателемъ сравнительной остеологіи. Въ вкъ Людовика XIV медицина пришла въ упадокъ наравн съ прочими науками на континент Европы, вслдствіе безпрерывныхъ войнъ.
Какъ же можетъ г. Костомаровъ упрекать польскихъ медиковъ временъ Ягеллоновъ въ незнаніи того, что еще не было тогда открыто? Происходитъ это отъ того, что онъ постоянно смшиваетъ вс эпохи, такъ что, читая, не знаешь, о какомъ же времени говоритъ историкъ. Въ XIV и XV вк и даже позже, за исключеніемъ нсколькихъ отдльныхъ, высоко надъ общимъ уровнемъ стоящихъ людей, вс слпо держались схоластики, особливо католики. Аристотель, Альбертъ Великій и т. п.— были альфою и омегою тогдашней науки. Между истиною, что образованіе въ Польш уступало образованію Франціи и Англіи и совершеннымъ нулемъ, до котораго низводитъ его Костомаровъ — громадная разница.
В. Сирокомля (Кондратовичъ) въ своей ‘Исторіи литературы’ такъ характеризуетъ просвщеніе въ Польш ли временъ іезуитскихъ и періодъ іезуитизма: ‘прежде латинскій языкъ былъ только прислужникомъ разнымъ знаніямъ, при іезуитахъ онъ самъ сдлался въ школахъ единственною наукою’.
Дло совершенно понятное: іезуитамъ необходимо было уничтожить зачатки просвщенія, чтобы утвердить свою власть. Они захватили въ свои руки воспитаніе и, взростивъ сподрядъ нсколько поколній народа, погубили все, что такъ хорошо начинало уже развиваться. Мы къ этому предмету еще возвратимся, когда будемъ говорить о причинахъ упадка Польши. Теперь поспшимъ закончить обозрніе введенія въ исторію послднихъ годовъ Рчи Посполитой.
Оно заканчивается рядомъ анекдотовъ, почерпнутыхъ изъ различныхъ мемуаровъ: Кожмяна, Дукланда Охотцаго, ксендза Китивича и т. п. нехитрыхъ источниковъ. Выборъ сдланъ съ очевидною цлью придать всей картин юмористическій, пикантный характеръ. Иначе, мы, право, затрудняемся ршить, что хотлъ авторъ сказать приведеніемъ анекдота о томъ, какъ голодный шляхтичъ завладлъ, на общемъ обд, мискою рубцовъ, другіе шляхтичи, изъ зависти, опрокинули ему рубцы въ капишонъ плаща, и сильно обожгли?.. Разсказъ объ Адам Малаховскомъ и его громадномъ кубк cordo fidelium, который удалось одолть только одному пьяниц бернардину — годится разв въ ‘Смсь’ покойной ‘Библіотеки для Чтенія’ и ужь отнюдь не мсто ему въ серьезномъ историческомъ сочиненіи. Зачмъ его приводитъ авторъ? невольно спрашиваешь. Разв онъ не знаетъ, что въ XVIII вк кутежи, попойки и игра въ карты были страшно развиты во всей Европ, не исключая даже и серьезной Англіи. Пусть онъ потрудится припомнить одни только названія тогдашнихъ лондонскихъ клубовъ: пьянство, буйство, мотовство просто положены были въ основу этихъ милыхъ обществъ. Кром исторіи Англіи и Франціи, мы сошлемся на наши отечественные нравы, начиная съ асамблей Петра Великаго и кончая самодурствомъ большихъ баръ начала нашего вка.
Анекдоты Костомарова не указали намъ причинъ паденія Польши. Кожмянъ, Китовичъ и Охотцкій, давшіе автору столько сатирическаго матерь яла, молчатъ объ истинныхъ причинахъ разложенія государства, — и г. Костомаровъ молчитъ. Нельзя же считать за разршеніе вопроса такія заключительныя слова введенія: ‘Никакая реформа учрежденій, никакія улучшенія въ правленіи, законодательств, никакіе способы къ возвышенію экономическихъ силъ, никакія средства вншней защиты не могли ей (Польш) помочь. Гибель лежала въ глубин польскаго характера, который былъ способенъ усвоить и полюбить такую жизнь.’
Еще ли слдуетъ искать доказательствъ слабости мыслительныхъ способностей автора? Ему неизвстно, что образъ жизни народа зависитъ не отъ характера прирожденнаго (какой характеръ прирожденъ?), а отъ степени его развитія и образованія. Можно ли винить дикаря за его скверный характеръ, позволяющій ему любить бродячую жизнь охотника, или хвалить характеръ европейца за любовь къ комфорту и разсудительности?! Характеръ-ли тутъ виноватъ или развитіе? Толковать, что какому бы ни было государству не помогутъ реформы учрежденій, правленія, законодательства и всяческія улучшенія экономическихъ силъ, по нашему мннію, значитъ толковать вздоръ, не видть ничего дальше своихъ зеленыхъ очковъ. Чтобы сколько нибудь разъяснить темное въ причинахъ паденія Рчи Посполитой, мы должны сказать слова два о самомъ ход развитія Польши. Такъ мы и сдлаемъ, оставивъ пока въ поко беллетристическія сказанія г. Костомарова.
Мы уже высказали нашъ взглядъ на первоначальное значеніе шляхты въ Рчи Посполитой. Шляхтичъ былъ de facto только свободный человкъ, владвшій поземельною собственностію, иначе землевладлецъ. Обязанный защищать страну, несшій повинности, шляхтичъ скоро пріобрлъ силу и привилегіи. Но со всмъ тмъ короли изъ дома Пяста были почти полновластные короли по отношеніямъ къ большинству народа, только небольшое количество вельможъ, боле вассаловъ, чмъ прямыхъ подданныхъ, составляли исключеніе. Еще подлежало тому же исключенію богатое духовенство. Имнія его по каноническому праву были неприкосновенны, а на синод въ Ленчиц 1180 года, духовные постановили такія правила, что сдлались почти независимыми въ государств. Епископы и аббаты вс дла на своихъ территоріяхъ судили сани. Архіепископъ гнезненскій, а впослдствіи архіепископъ краковскій, считались князьями, каковой титулъ былъ привилегіею ихъ кафедръ. Аббатъ Тынецкій назывался аббатомъ centum villarum. Въ этихъ отношеніяхъ вельможъ и духовенства къ королямъ Пястова дома кроется причина неурядицъ тогдашней Польши. Простое дворянство тутъ было ни при чемъ.
Сеймовъ еще не было. Первый сеймъ созвалъ Владиславъ Локетекъ въ Хентин въ 1331 году, а до этого времени шляхта въ правленіи не участвовала. Изъ постановленій этого сейма мы видимъ, что вс классы народа, шляхта тоже, были тогда обложены податями. Сорокъ лтъ спустя, въ царствованіе слабаго Людовика венгерскаго, на сейм въ Кошицахъ (1374 г.) подати съ шляхетскаго сословія были уменьшены до двухъ третей, но не уничтожены. Очевидно и въ это время шляхта еще не переродилась въ привилегированное сословіе. Мы видимъ въ XIVвк подобное дворянство въ Англіи, Франціи, Германіи, Испаніи и Италіи, но не видимъ его еще въ Польш.
Владиславъ Локетекъ и сынъ его Казиміръ Великій вели дла государственныя весьма разумно. Начиная съ 1319 года Локетекъ принялся за реформу законодательства, желая дать ему единство и устранить частныя привилегіи, мшавшія развиваться благосостоянію и порядку въ государств. Онъ во все свое долговременное правленіе не издалъ ни одной новой привилегіи. Самъ изрубилъ нсколько старыхъ пергаментовъ съ привилегіями и сорвалъ печати съ другихъ… Установилъ право апелляціи къ нему на приговоръ городскихъ судовъ. Но занятый борьбою съ вельможами, Локетекъ не усплъ окончить законодательной реформы. Это было исполнено сыномъ его Казиміромъ Великимъ, издавшимъ 8 карта 1347 года статутъ называемый Вислицкимъ. Постановленіями этого статута крестьянинъ (кміотекъ), невладвшій землею, но жившій на чужой, имлъ право въ случа притсненія, оставлять своего господина. Лично былъ свободенъ. Судъ и справедливость трибуналовъ были для него открыты наравн съ другими. Въ Краков и Познани организованы были два высшіе трибунала, въ которыхъ засдали депутаты отъ городовъ, управлявшихся магдебургскимъ правомъ. Евреи получили привилегіи. Эти привилегіи даны были собственно не Казиміромъ, а еще прежде въ 1264 г. княземъ Болеславомъ Великопольскимъ. Казиміръ только подтвердилъ ихъ.
Заложена была академія въ Краков. Мы уже говорили о ней. Здсь замтимъ только, что многіе поляки впослдствіи занимали почетныя мста въ иностранныхъ университетахъ, такъ Замойскій былъ ректоромъ падуанскаго университета. Въ Польш было много библіотекъ. Пергаментныя рукописи съ металлическими застежками по тогдашнему обычаю были прикрплены цпочками къ хранилищамъ. Титъ Ливій стоилъ 250 талеровъ. Монастыри и дворцы вельможъ имли своихъ переписчиковъ и,живописцевъ, разрисовывавшихъ пергаментъ. Хроники, юридическіе сборники и молитвенники составляли богатства тогдашнихъ библіотекъ. Краковская академія имла свою большую библіотеку. Существовала пословица: vende pallium, eme libres. Въ 1429 году установлено было находиться двумъ библіотекарямъ при академической библіотек. Первый каталогъ. былъ составленъ въ 1497 г. Въ Познани была большая библіотека, собранная Станиславомъ Тіолкомъ. Были еще частныя библіотеки, поименуемъ обильнйшія: Олесницкаго, Сцибора, Эразма Тіолка, библіотеки въ Гнезн, Уніезов и Лович.
При Ягеллонахъ дла Польши не только вншнія, но и внутреннія шли еще лучше. Единовластіе, которымъ пользовались Листы, начало переходить въ конституціонныя формы правленія. Въ первоначальныхъ формахъ свободнаго правленія Польши, мы не видимъ ничего ужаснаго, никакихъ разрушительныхъ началъ. Правительственная власть находилась не исключительно въ рукахъ шляхты: на сеймахъ имли право присутствовать депутаты отъ городовъ. Сонатъ составлялся не изъ родовыхъ аристократовъ, а изъ лицъ, занижавшихъ высшія государственныя должности, доступныя de jure для всхъ. Изъ этихъ учрежденій могли развиться прекрасныя формы правленія, подобно тому, какъ это совершилось въ Англіи. Но для этого необходимо было, чтобы равномрно съ развитіемъ либеральныхъ формъ и свободы, развивалось просвщеніе въ стран. Но просвщеніе было остановлено.
Либеральныя права и свобода, которыя могли быть благодтельны для людей развитыхъ, сдлались источникомъ гибели для воспитанниковъ іезуитовъ. Права разростались, образованіе падало, начиная отъ смерти Сигизмунда-Августа. Если бы въ Англіи, посл изгнанія Стюартовъ, образованіе осталось въ рукахъ католическихъ монаховъ, мы бы увидли повтореніе польскихъ исторій.
Католическое духовенство имло всегда и везд одну цль:господствовать надъ міромъ, мы видимъ его постоянно на сторон враговъ просвщенія, свободомыслія и прогресса. Оно всегда было на сторон политическаго и умственнаго застоя, деспотизма, такъ какъ это врнйшій и кратчайшій путь къ порабощенію народа. Католическіе патеры знали изъ примровъ (X и XI вкъ, напримръ), что только въ вка полнйшаго невжества и страшной нищеты народа оно было полнйшимъ властителемъ судебъ человчества. Съ первымъ движеніемъ къ прогрессу, съ первымъ проблескомъ пробужденнаго мышленія его мрачная власть поколебалась. Власть Рима основана на принцип слпой вры, развивающееся человчество прежде всего протестуетъ противу этого дикаго положенія, потомъ второй принципъ католичества:— аскетизмъ и самоотреченіе тоже несовмстенъ съ развитіемъ мысли… Чтобы удержать народы въ повиновеніи, іезуиты старались удерживать ихъ во тьм. Въ Польш имъ это вполн удалось, помогли разныя политическія случайности, помогло въ особенности то, что имъ приходилось имть дло не съ цлымъ народомъ, а съ отдльными личностями магнатовъ. Бдность, черная смерть и голодъ тоже помогли имъ. Королевская власть въ Польш была слишкомъ слаба, чтобы противодйствовать іезуитскимъ вліяніямъ, тмъ боле, что первый король Сигизмундъ III былъ ихъ воспитанникомъ. Посл уже было поздно сморить. Они, воспитаніемъ цлаго ряда поколній деморализировали вліятельный классъ въ Польш ради сохраненія своей власти, они создали въ Польш ту несчастную аристократію, которая глазами ихъ смотрла на народъ и видла въ немъ не боле какъ свое вьючное животное, они убили просвщеніе и тмъ дали свободнымъ учрежденіямъ превратиться въ хаосъ, а представительному правленію въ олигархію. Страна впала въ бдность и рабство, какъ прямая слдствія упадка просвщенія.
Удивимся ли. что люди, ничего незнавигіе крон латыни, имя въ рукахъ огромную судебную и политическую власть, впали въ тысячи ошибокъ и погибли?!
Если бы съ упадкомъ просвщенія въ Польш могла усилиться королевская власть, она бы сохранила страну отъ анархіи. Мы видимъ этому примры въ исторіи. Народъ, когда находится въ состояніи дтства (во время упадка просвщенія), требуетъ сильнаго правительства. Во Франціи дла шли совершенно обратнымъ порядкомъ: тамъ власть королей усиливалась и достигла деспотической безапелляціонности въ то самое время, когда уровень образованія тоже возросъ до значительной степени. Привилегіи вельможъ не могли примириться съ мыслящимъ народомъ. Послдовалъ взрывъ — первая революція. Въ Польш народная свобода росла, просвщеніе падало, и въ XVIII вк государство впало въ хаосъ и разложилось.
Чтобы вполн уразумть, какъ это совершалось, слдуетъ прослдить развитіе просвщенія и его упадокъ параллельно съ развитіемъ республиканской свободы. Мы видимъ, какъ за упадкомъ образованія падаетъ экономическій бытъ страны, богатства сосретоточиваются въ немногихъ рукахъ — олигархіи, узаконяется рабство крестьянъ и вырожденіе шляхты въ настоящее привилегированное сословіе, нежелающее ничего уступить изъ своего захвата для общаго блага. Длала шляхта дурно не потому, чтобы была вся дурна, а ради того, что по необразованію, не понимала своихъ поступковъ. Олигархи Венеціи никакъ не хотли согласиться, что торговля можетъ процвтать только между свободнымъ народомъ, французское дворянство не хотло видть источниковъ народной нищеты въ масс своихъ личныхъ правъ. Въ Испаніи духовенство погубило просвщеніе, но власть королей спасла государство отъ разрушенія, она сдержала вмст омертввшія части Испаніи, пока народъ, пробудившись, не сбросилъ съ себя ига монаховъ. Войны Наполеона застали Испанію точно въ такомъ же положеніи, въ какомъ замыслы Екатерины и Фридриха нашли Польшу. Но Наполеона погубилъ 1812 годъ, замыслы Екатерины и Фридриха были боле предусмотрительны, чмъ походъ французовъ на Москву — и Польша была раздлена.
Польскіе епископы, когда отстаивали неприкосновенность правъ католицизма, конечно не подозрвали, что они служатъ врагамъ своего отечества. Посл изгнанія іезуитовъ воспитаніе оставалось въ рукахъ духовенства: удивимся-ли, что дла шли дурно?
Въ исторіи собственно не существуетъ если бы. Но мы позволимъ себ сказать: если бы въ Польш закрпилось протестанство, проникшее туда со временъ Гуса и утвердившееся при Сигизмунд-Август, исторія Польши пошла бы другимъ путемъ и привела бы къ другимъ результатамъ. Народы, слабые матеріальною силою и поставленные географически между мощными сосдями, могутъ удержать за собой независимое политическое положеніе только въ силу умственнаго и нравственнаго своего превосходства. Маленькая Швейцарія только своимъ свободнымъ учрежденіямъ обязана самобытною жизнію Протестантизмъ могъ въ свое время
обновить и укрпить Польшу, но онъ погибъ въ ней и не безъ сильной борьбы: упадокъ протестантизма и его школъ кидетъ равномрно съ увеличеніемъ вліянія патеровъ.
Упадокъ просвщенія, точно огромною тнью, покрываетъ всю страну, погружающуюся въ глубокую пабожность, лнь и себялюбивую кичливость. Ростутъ всюду громадные костелы, богатые монастыри, ростетъ число монаховъ, уменьшается число типографій, число печатаемыхъ книгъ (кром молитвенниковъ), литература ограничивается фразерствомъ, даже самый слогъ портится: чистая рчь Кохановскаго и Рея замняется латино-польскою окрошкою, простота образовъ и искренность чувствъ — дланнымъ пафосомъ и риторикою, всегдашнимъ достояніемъ костельныхъ проповдей.
Періодъ доіезуитскій отличается свтскимъ характеромъ, люди мыслятъ о земл, о своихъ длахъ — и дла идутъ недурно. Періодъ господства іезуитовъ замчателенъ тмъ, что тогда одни іезуиты думаютъ р мірскихъ благахъ, прочіе боле заняты спасеніемъ душъ своихъ. Нищета и роскошь живутъ рядомъ и обоюдно боятся чорта. Но чортъ, ихъ погубившій, былъ такъ хорошо переодтъ, что трудно было его уберечься. Мораль католическаго духовенства расходится съ дйствительностію: смиреніе и безкорыстіе въ словахъ и гордыня съ безпредльною жадностію на дл. Чтобы убдиться въ его фальшивости, слдуетъ не читать его рчей и книгъ, и прослдить его жизнь.
То, что г. Костомаровъ относитъ къ природной неспособности польскаго народа, мы относимъ къ слдствіямъ іезуитскаго воспитанія, умышленно подготовлявшаго людей ограниченныхъ, олигарховъ, лнивыхъ и взбалмошныхъ. Только такими субъектами и можетъ управлять духовенство.
Нельзя признать возможнымъ въ дйствительности существованія народа, неспособнаго къ прогрессу, какъ нельзя отыскать на земл народа-генія, который бы безъ образованія, подготовки научной и экономическаго благосостоянія оказался способнымъ къ либеральнйшимъ формамъ правленія. Нынче даже неспособность турокъ не считаютъ прирожденнымъ качествомъ, а надются измнить ее просвщеніемъ. Если это не удастся, виновата будетъ не натура турокъ, а коранъ, мшающій развитію и прогрессу, т. е. таже религіозная замкнутость, что и польскій іезуитизмъ.
Въ Польш губило все не неспособность народа, а католическое духовенство.
Если бы Костомаровъ, вмсто подбора беллетристическихъ интересныхъ анекдотовъ, поднялся до общихъ идей, онъ бы увидлъ въ чемъ заключаются причины паденія Рчи Посполитой. Но историки беллетристы до идей никогда не возвышаются, имъ кажется, что вся важность позанимательне нарисовать ту или другую историческую картинку. Бокль говоритъ: ‘ между ними (историками фактистами) преобладаетъ мысль, будто все дло ихъ, разсказать событія, оживляя по временамъ этотъ разсказъ нравственными и политическими размышленіями, которыя могутъ имъ показаться полезными. Вслдствіе такого взгляда, каждый, кто по лности мысли или природной тупости, неспособенъ ни къ какой изъ высшихъ отраслей знанія, можетъ, посвятивъ нсколько лтъ на прочтеніе извстнаго числа книгъ, сдлаться способнымъ написать исторію великаго народа, и книга его станетъ считаться авторитетомъ въ предмет, которому посвящена.’
‘Конечно посл всего высказаннаго о сущности сочиненія г. Костомарова, мы могли бы уволить нашихъ читателей отъ подробностей разбора собственно повствовательной части ‘Послднихъ годовъ Рчи Посполитой’. Въ самомъ дл, кому интересно узнать, что авторъ ошибся въ той, или другой подробности, показалъ не то число войскъ въ данномъ сраженіи, или въ начальники ихъ помстилъ генерала, который былъ положимъ въ это время на другомъ конц Европы. Все это мелочи, мало могущія интересовать, посл того, какъ уже доказано, что самое сочиненіе — не исторія, а нчто среднее между исторіею и романомъ графа Толстого ‘Война и миръ’. Но и въ этомъ беллетристическомъ разсказ имются своего рода особенности весьма характеристичныя, — въ тон изложенія и въ отношеніи, которое авторъ принимаетъ относительно дйствующихъ лицъ своего разсказа. Прежде всего онъ очень на нихъ сердитъ, онъ не можетъ говорить о лицахъ прошлаго вка, какъ обыкновенно принято говорить объ историческихъ лицахъ — безучастно, взвшивая ихъ дйствія и обстоятельства, которыя вліяли на эти дйствія, отыскивая одну истину, подобно анатому, изучающему трупъ человка. Но анатомъ, видящій въ труп не одинъ предметъ изученія, а что-то въ род своего знакомаго, которымъ онъ недоволенъ — воля ваша, такой анатомъ врядъ ли принесетъ пользу наук. Г. Косто, маровъ совершенно похожъ на такого взволнованнаго анатома: онъ постоянно длаетъ выговоры людямъ, умершимъ лтъ за пятьсотъ до нашего времени, одобряетъ или охуждаетъ поступки, не взявъ во вниманіе, что наши дни и эпоха Станислава Понятовскаго — вещи совершенно разныя. Костомаровъ восхищается образомъ дйствій Екатерины при разршеніи польскаго вопроса и горько подсмивается надъ польскими панами, превращенными прямо изъ сельскихъ обывателей въ политиковъ, да еще въ политиковъ, принужденныхъ отыгрываться въ такую трудную минуту, какой для Рчи Посполитой было время раздловъ. Мы не совсмъ раздляемъ взглядъ г. Костомарова. Прежде всего, если польскій вопросъ былъ разршенъ прекрасно, отъ чего же со дня послдняго раздла до нашихъ дней хвостъ этого вопроса болзненно вліяетъ на нашу жизнь. Зачмъ это половина Польши очутилась въ рукахъ Австріи и Пруссіи? Изъ повствованія и Костомарова очевидно, что Екатерина сначала не хотла раздла Рчи Поеполитой и уступила только настояніямъ Фридриха. Тому разумется выгодне было взять себ часть (львиную), чмъ позволить сильному сосду забрать себ все. На чьей сторон тутъ ошибка?
Что Польша слилась бы съ Россіею добровольно, безъ насильственныхъ мръ (въ род мръ Древича, Сальдерна, Булгакова и комп.) — противъ этого трудно спорить. Стоитъ прочесть записки Михайловскаго, чтобы убдиться, что масса польскаго населенія была вовсе не противъ этого. Бибиковъ совтовалъ дйствовать иначе, когда былъ посланникомъ въ Варшав, это былъ единственный министръ, который умлъ заставить себя слушать безъ помощи насильственныхъ мръ. Его отозвали. А замнившіе его, повели польскій вопросъ къ разршенію инымъ путемъ. Относительно польскихъ политиковъ, немогшихъ тягаться съ Лукезини, подсмиваться нераціонально: послдній былъ длецъ первой руки, первые — только простые помщики. Но вдь прусскій дворъ заставилъ и петербургскій кабинетъ дйствовать по своему внушенію, значитъ перехитрилъ и тутъ. Надо бы уже было г. Костомарову длить саркастическія замчанія поровну.
Остановимся немного на самомъ важномъ факт разсказа ‘Послднихъ годовъ рчи Посполитой’ — на конституціи 3-го мая. Конституція эта была вещь запоздалая, но все-таки она была дломъ вполн хорошимъ. Главные ея мотивы суть: отмна liberum veto, приведшаго Польшу на край погибели, учрежденіе престола наслдственнымъ, дабы тмъ пресчь интриги иностранныхъ дворовъ при избраніи каждаго новаго короля. Но важне всего было въ ней то, что конституція 3-го мая призывала среднее сословіе къ участію въ правленіи, давала права крестьянамъ и учрежденіямъ эдукаціонной комиссіи, передавала воспитаніе въ свтскія руки изъ рукъ монаховъ. Если сравнить эту конституцію съ либеральнйшими учрежденіями Америки и Англіи — она, разумется, несостоятельна. Утопическія конституціи первой французской революціи, конечно, превышали ее всмъ громомъ и блескомъ фразъ, которыми обыкновенно отличаются всякія утопіи. Но чмъ скромне были нрава, данныя на первыхъ порахъ среднему сословію и крестьянамъ, тмъ, но нашему мннію, боле было надеждъ перевести ихъ въ дйствительность жизни. Смпироы было требовать, чтобы шляхта, воспитанная іезуитами, разомъ сдлалась чмъ-то въ род ныншнихъ англичанъ или американцевъ.
Реформа въ воспитаніи, мы полагаемъ, была надежнйшимъ залогомъ прочности новыхъ учрежденій. Всякія новыя реформы въ либеральномъ дух вообще, даже въ англійскомъ парламент, проходятъ съ трудомъ. Поэтому, борьба патріотовъ съ приверженцами старины на четырехлтнемъ сейм, весьма естественна. Но такъ, или иначе, конституція 3-го мая прошла, слабый король къ счастію имлъ въ это время умную любовницу и дйствовалъ порядочно. Мы видимъ, что приверженцы старины готовы были посл своего пораженія, примириться съ совершившимся фактомъ. О конфедераціи не было помину, напротивъ, по словамъ Костомарова, получались одобрительные адресы изъ разныхъ мстъ… Значитъ страна была за реформу. Но привозятъ червонцы русскому резиденту, является личное оскорбленное самолюбіе Стенснаго Потоцкаго — и конфедерація готова. Дло ясно. Мы только не понимаемъ, что г. Костомаровъ идетъ самъ противъ своего изложенія и пытается доказать, что вся страна не желала реформъ! Вообще умозрнія и выводы ему плохо даются. Приведемъ въ подтвержденіе нашихъ словъ письмо одного шляхтича Якутовича, напечатанное г. Костомаровымъ. Якутовичъ пишетъ къ Северину Ржевускому — глав конфедератовъ, укоряя его за произведенныя смуты въ государств и за насилія, которыя терпятъ приверженцы реформъ: ‘сожгли мой домъ, мои амбары, забрали во двор и въ деревн птицу и скотъ, потравили луга и нивы, а меня самого казаки связали, привезли въ Вильно и тамъ меня розгами принудили подписать реконфедерацію и отреченіе о*гь конституціи 3-го мая, которой я присягнулъ добровольно’. Дале Якутовичъ пишетъ: ‘Не стану входить съ вами въ разсужденія: сами вы знаете, что дурно длаете. Польша нкогда войдетъ въ вчное соединеніе съ Россіей), выгодное обоимъ народамъ, и тогда вы будете презираемы, а намъ воздадутъ честь за доблесть нашу’.
Такъ и слдовало сдлать, г. Костомаровъ, потому что время вчнаго соединенія Польши съ Россіею, выгоднаго обоимъ народамъ, наступило, но видно вы не тотъ историкъ, который воздастъ каждому должное.
Тогдашнія русскія войска и генералы, привыкшіе къ войн, разумется, не могли идти въ сравненіе съ вновь сформированными, небывшими въ огн польскими войсками. Поэтому многосложныя распространенія, какъ первыя везд били послднихъ, по малой мр излишни, вдь авторъ пишетъ не военную исторію. Къ чему намъ знать, что въ сраженіи при деревняхъ Вол и Чиханк, на лвомъ крыл отличался полковникъ Золотухинъ, а на правомъ Пальмбахъ! Какъ были построены войска и какъ, они двигались? Поляковъ было 5,000 по ихъ донесеніямъ, 10,000 по донесеніямъ русскихъ командировъ. Русскихъ было 19,000 испытанныхъ войскъ. Если Костюшка хоть отчасти могъ держаться противу такого неравенства силъ, очевидно, что онъ былъ генералъ замчательныхъ способностей, какимъ онъ и въ дйствительности былъ. Къ чему же тутъ служатъ сарказмы историка беллетриста?! Увы, они доказываютъ только, что у него не только нтъ исторической послдовательности и безпристрастія, но даже нтъ обыкновеннаго житейскаго такта. Очень жаль! Слабая его компиляція изъ разныхъ газетъ и мемуаровъ еще боле теряетъ отъ такого рода изложенія…
Продолжать ли дале разборъ самыхъ фактовъ? Изъ уваженія къ прежней дятельности г. Костомарова, мы этого не будемъ длать. Мы не утверждаемъ, что ‘Послдніе годы Рчи Посполитой’ везд расходятся съ правдою, г. Костомаровъ фактистъ, но при изложеніи фактовъ, у него такіе пріемы и такой тонъ, что невольно думаешь: не передовая ли это статья въ какую нибудь изъ вашихъ сердитыхъ газетъ? Только грусть и сожалніе остаются въ душ посл прочтенія неудачнаго сочиненія историка, столько общавшаго своими первыми трудами. Но, какъ человкъ 40-хъ годовъ и Костомаровъ, подобно Тургеневу, Гончарову и другимъ, дятельностію своею ясно доказалъ, что съ однимъ беллетристическимъ талантомъ далеко не уйдешь, особенно на историческомъ поприщ. Въ наше время историкъ долженъ мыслиться если онъ неспособенъ мыслить, — долженъ умть молчать. Кажется, это не большая заслуга, но и она важна въ настоящее время.