Жизнь и сочинения Бахофена, Русанов Николай Сергеевич, Год: 1889

Критика
Время на прочтение: 42 минут(ы)
Скачать в PDF

Жизнь и сочиненія Бахофена.

Настоящая статья была задумана подъ свжимъ впечатлніемъ смерти: Бахофена. Мн очень жаль, что обстоятельства, лежавшія не въ моей вол, не позволили мн раньше выступить съ этюдомъ объ этомъ замчательномъ ученомъ. Судьба Бахофена довольно странная. Его не-только мало знаетъ большая публика, его игнорируютъ и послднее (9-е) изданіе Encyclopaedia Britannica, и Conversations-Lexicon Брокхауса, и недавно начавшая выходить Grande Encyclopdie. О самой смерти его было сообщено, если не ошибаюсь, лишь въ одной изъ базельскихъ газетъ. Правда, его знаютъ спеціалисты по наук о ‘древнйшихъ учрежденіяхъ’. Но спеціалистамъ не до очерковъ и не до журнальныхъ статей.
Біографія Бахофена составлена мною по неизданнымъ матеріаламъ. Въ ея основаніе положены: во-первыхъ, свднія, сообщенныя мн о покойномъ его другомъ, Жиро-Тёлономъ, авторомъ извстной книги о происхожденіи брака и семьи, во-вторыхъ, коротенькая замтка, составленная для меня сыномъ Бахофена, въ-третьихъ, воспоминанія Эли Реклю, французскаго этнографа, довольно хорошо знавшаго покойнаго. Я приношу мою искреннюю благодарность всмъ этимъ лицамъ.

I.

Іоганнъ Якобъ Бахофенъ родился 22 декабря 1815 года въ Базел. Его отецъ, старинный швейцарскій патрицій, былъ очень крупнымъ шелковымъ фабрикантомъ и оставилъ своимъ шести сыновьямъ громадное состояніе, изъ котораго на долю нашего автора пришлось около 10 милліоновъ франковъ. Повидимому, это былъ человкъ не совсмъ заурядный: пріумножая капиталы, онъ не забывалъ ‘духовныхъ интересовъ’, и его галлерея картинъ, его коллекція античныхъ вазъ и статуй пользовались громкою извстностью въ Швейцаріи. Мать Бахофена, урожденная Валерія Меріанъ, была женщина, одаренная живымъ умомъ и очень образованная. Ея памяти посвятилъ авторъ свой большой трудъ о Материнскомъ прав, и въ граціозномъ греческомъ эпиграф: ‘въ предлахъ всей нашей жизни мы не перестанемъ воспвать твоей любви, твоей врности’ {Въ теченіе всей этой статьи я даю по возможности точный переводъ греческихъ и латинскихъ цитатъ, которыми испещрены сочиненія Бахофена и которыя онъ очень часто оставляетъ непереведенными.} — можно видть не только ключъ къ общей иде, книги, но и проявленіе нжнаго сыновняго чувства. И такъ, мальчикъ росъ, окруженный рдкими книгами, изящными статуями, старыми вазами и медалями, на глазахъ интеллигентной и любимой матери. И кто знаетъ, не въ раннемъ ли дтств были уже положены задатки того глубокаго пониманія античной цивилизаціи, того тонкаго чутья, которое приведетъ автора впослдствіи къ столь неожиданнымъ выводамъ о древнемъ мір?
Окончивъ блестящимъ образомъ курсъ въ Базельскомъ Педагогическомъ Институт (Paedagogium), 18-ти лтній Бахофенъ слушалъ лекціи по юриспруденціи, сначала въ университет роднаго города, но черезъ годъ отправился въ Германію. Здсь четыре семестра онъ продолжалъ занятія въ Берлинскомъ университет и два семестра въ Геттингенскомъ. Его интересовала при этомъ не столько практическая юриспруденція, сколько историческая и философская сторона предмета. Объ этомъ свидтельствуетъ и представленная имъ въ 1838 году Базельскому университету диссертація на степень доктора о римскомъ залоговомъ прав, блестяще защищенная и скрывающая уже въ зародыш его послдующіе взгляды на особенности римскаго права. Въ 1839—1840 годахъ мы встрчаемъ Бахофена въ Париж и Лондон изучающимъ законодательства Франціи и Англіи. Особенно онъ интересовался англійскимъ правомъ, и это обстоятельство я истолковываю себ такъ. Для человка, мысль котораго, главнымъ образомъ, направлена на историческое развитіе юридическихъ нормъ, большую привлекательность представляетъ право, подобное англійскому, въ которомъ можно наблюдать, такъ сказать, послдовательное наслоеніе правовыхъ формацій, покрывающихъ одна другую, но не уничтожающихся взаимно. Франція же,— эта страна переворотовъ, гд первою заботой законодатели-реформатора является стереть старый законъ вплоть до воспоминанія, гд историческая преемственность законовъ проявляется слабо,— не могла быть особенно пригодной Бахофену для изученія исторической стороны вопроса.
По возвращеніи на родину въ 1841 году, Бахофенъ былъ назначенъ доцентомъ римскаго права при Базельскомъ университет, но читалъ лекціи не боле двухъ лтъ, что, впрочемъ, понятно. Профессоръ долженъ, прежде всего, резюмировать общепринятыя положенія науки, онъ иметъ въ виду аудиторію, онъ по необходимости догматиченъ. Оригинальный же и, притомъ, несложившійся мыслитель инстинктивно тяготетъ къ неразработаннымъ вопросамъ, онъ подвергаетъ критическому пересмотру обращающіяся догмы, онъ начинаетъ съ неизбжнаго скептицизма по многимъ и многимъ вопросамъ, и ужь, конечно, не въ этомъ настроеніи ему всходить на профессорскую каедру. Отнын Бахофенъ ршается посвятить себя всецло изученію древняго міра, познакомиться съ нимъ изъ первыхъ рукъ, не только понять его мыслью, но ‘проникнуть въ него чувствомъ’. Съ дтства еще выработавши значительный эстетическій вкусъ, онъ ищетъ проявленій античной цивилизаціи не въ одной литератур, но и въ пластическихъ искусствахъ. Его милліоны позволяютъ ему совершать долгія путешествія съ археологическою цлью въ Италіи, въ Испаніи, въ Греціи.
Въ послдней стран онъ производилъ на свой счетъ раскопки и цлые часы проводилъ надъ изученіемъ какой-нибудь маленькой статуэтки, стараясь проникнуть въ смыслъ древней символистики. Во время этихъ-то занятій, какъ мн сообщилъ Жиро-Тёлонъ, его другъ впервые напалъ на мысль о ‘материнскомъ прав’ (см. ниже). Толчокъ былъ данъ какою-то похоронною урной. Упомянутыя путешествія были единственными вншними событіями жизни ученаго, жизни мирной, спокойной и однообразной. Движеніе, разнообразіе, прогрессъ цликомъ совершались въ мозгу мыслителя, и вхами этого богатаго внутреннимъ содержаніемъ существованія могутъ являться лишь его произведенія. Уже въ 1851 г. онъ издалъ, въ сотрудничеств съ профессоромъ Герлахомъ, одинъ томъ Римской исторіи (Die Geschichte der Brner von d-r Gerlach u. I. I. Bachofen, Basel, 1851, I), которая, впрочемъ, не продолжалась дале, но на которую косвенно обрушилась критика Моммзена въ его большомъ труд, посвященномъ тому же предмету. Написанная въ дух страшнаго идеализма, эта попытка Бахофена заключаетъ, однако, уже въ себ оригинальные пріемы изслдованія миовъ. Въ 1859 году онъ издалъ свой Опытъ символистики надгробныхъ памятниковъ у древнихъ (Versuch ber die Grbersymbolik der Alten, Basel), продолженіемъ котораго явилось Ученіе о безсмертіи въ орфической теологіи на надгробныхъ памятникахъ древности (Die Unsterblichkeitslehre der Orphischen Theologie auf den Grabdenkmlern des Alterthums, Basel, 1867). Въ промежутокъ между этими двумя вещами онъ напечаталъ свой капитальный трудъ: Материнское право, Изслдованіе о гинекократіи древняго міра въ ея религіозной и правовой сущности (Das Mutterrecht. Eine Untersuchung ber die Gynaikokratie der alten Welt nach ihrerreligisen und rechtlichen Natur, Stuttgart, 1861) и спеціальный этюдъ о ликійцахъ (Das Lykische Volk, Freiburg, 1862). Въ 1870 г. онъ возвратился къ легендарной исторіи Рима въ своемъ Сказаніи о цариц Танаквил (Die Sage von Tanaquffl, Heidelberg), приложеніемъ къ которому онъ выпустилъ въ томъ же году полемическій этюдъ противъ Моммзена о Коріолан (Mommsen’s Kritik der Erzhlung von Cn. Marcius Coriolanus etc., Heidelberg, 1870), переведенный съ сокращеніями на французскій языкъ Жиро-Тёлономъ (Coriolan devant М. Mommsen, Gen&egrave,ve, 1870). Наконецъ, въ 1880 г. появился первый томъ его чрезвычайно интересныхъ Антикварскихъ писемъ (Antiquarische Briefe, vornehmlich zur Kenntniss der ltesten Verwandtschaftsbegriffe, I—XXX, Strassburg), а въ 1886 г. и второй (Письма XXXI—LXI). Я не привожу для краткости многочисленныхъ статей Бахофена въ нмецкихъ, французскихъ, итальянскихъ и другихъ археологическихъ изданіяхъ.
Бахофенъ женился поздно, когда уже ему было за 50 лтъ, на молоденькой двиц, Луиз Буркхардтъ, отдаленной родственниц, и оставилъ посл себя семнадцатилтняго сына, носящаго, какъ вс старшіе сыновья въ род Бахофеновъ, имя Іоганна Якоба. Умеръ Бахофенъ отъ апоплексіи 28 ноября 1887 г., на 73 году своей жизни.
Я лично не зналъ покойнаго, но, объединяя и продумывая свднія, сообщенныя мн людьми, близко знавшими его, я какъ живаго вижу передъ собою этого страннаго по ныншнимъ временамъ милліонера-ученаго, этого патриція-философа въ античномъ вкус, для котораго ‘истина’ въ наук и ‘идеалъ’ въ искусств были единственною цлью жизни. Въ положеніи Баховена было нчто аналогичное съ судьбой образованнаго и богатаго грека временъ Перикла, который могъ свободно философствовать, потому что гд-то тамъ, за кулисами, не покладая рукъ, трудилась на господина армія рабовъ. Пролетаріи, работавшіе на шелковыхъ фабрикахъ отца и братьевъ Бахофена, давали нашему мудрецу, незамтно для него самого, возможность
Усовершенствовать плоды любимыхъ думъ,
Не требуя наградъ за подвигъ благородный…
Вдвинте въ эти условія человка отъ природы мягкаго, деликатнато, находящаго наслажденіе въ умственномъ процесс и эстетическомъ созерцаніи, и вы поймете аттическую ясность міровоззрнія, душевный миръ, дтское незлобіе, безконечную доброту, неистощимый филантропизмъ, — словомъ, вс качества, которыя, по словамъ друзей, характеризовали Бахофена. Онъ не зналъ современной жизни съ ея ожесточенною конкурренціей, его мысль не отравляли заботы о куск хлба, и, конечно, ему былъ понятне древній міръ, республика (‘добрыхъ и лучшихъ’ гражданъ), чмъ раздираемая соціальными противорчіями Европа XIX в. Какъ въ этомъ смысл типиченъ крошечный эпизодикъ съ надписью на одномъ кубк (см. о немъ въ XII ‘антикварномъ письм’ Бахофена), которую разбирала въ 1877 г. Французская академія надписей. Si plus miseris, minus bibes, si minus miseris, plus lubes,— гласила эта надпись, и, конечно, французскій буржуа, жизнь котораго отравлена имъ же самимъ насажденнымъ пролетаріатомъ и нищею братіей, сейчасъ же увидлъ въ miseris дательный падежъ отъ miser, бдный, и инстинктивно сталъ разсуждать не головой, а кошелькомъ. Да, мысль о докучныхъ нищихъ должна была осаждать, по его мннію, и римлянина на веселыхъ попойкахъ, и кубокъ долженъ былъ, конечно, носить зловщій афоризмъ: ‘если больше дашь бднымъ, то теб самому придется выпить меньше — съэкономить на вин, а меньше дашь, можешь и больше выпить’. Какъ смется жизнерадостный Бахофенъ надъ этимъ, такъ сказать, to drink or to give (пить или дать) буржуазнаго Гамлета, вложеннымъ въ сердце античному міру, и, ссылаясь на Настольныя рчи Плутарха и свои собственные ‘опыты’, даетъ совершенно иной смыслъ надписи на кубк: ‘чмъ больше ты нальешь сразу (miseris, второе лицо отъ mittere, посылать, здсь наливать), тмъ меньше ты будешь въ состояніи выпить ш наоборотъ’, т.-е. пей вино небольшими глотками и ты перепьешь всхъ.
Природная доброта, хорошее здоровье, обезпеченное матеріальное положеніе не дали отразиться на характер Бахофена тому скучно холодному педантизму, той филистерской игр въ добродтель, которые такъ распространены среди протестантовъ, а колоссальная эрудиція, оригинальный умъ и тонкое эстетическое чутье сдлали изъ него чрезвычайно интереснаго собесдника и прекраснаго разскащика въ обществ. ‘Поэтъ, мыслитель и ученый’, по выраженію Жиро-Тёлона, въ своихъ сочиненіяхъ, онъ соединялъ эти качества и въ живой бесд. Модная пьеса, имвшая успхъ картина, поддлка античной вазы, отчетъ путешественника, скандальный процессъ дня,— все давало ему поводъ къ самымъ неожиданнымъ сближеніямъ, служило прологомъ къ интереснйшимъ сообщеніямъ, будило мысль собесдниковъ.
Онъ превосходно зналъ древніе языки и большинство европейскихъ, писалъ свободно по-англійски и по-итальянски (мы не говоримъ, конечно, о его родномъ нмецкомъ), а его письма на французскомъ — образецъ элегантнаго стиля, по словамъ Жиро-Тёлона. Незадолго до смерти онъ сталъ живо интересоваться русскою научною литературой по этнографіи (особенно объ инородцахъ) и по соціальнымъ отношеніямъ. Шутя, жаловался онъ своимъ друзьямъ, что уже слишкомъ старъ, чтобы быть хорошимъ ученикомъ по’ русскому языку.
Въ извстномъ смысл это былъ человкъ не отъ міра сего, и, несмотря на свой открытый умъ, свою смлость идти наперекоръ общему мннію въ сред его спеціальности, онъ чуждался и не понималъ современности съ ея политическими и соціальными задачами. Разъ одинъ изъ его поклонниковъ, крайній прогрессистъ, заговорилъ съ нимъ о грядущей демократіи всего человчества. ‘Демократія всхъ вызываетъ неизбжно тиранію одного, мой идеалъ — республика, управляемая не многими, но лучшими гражданами’,— сказалъ Бахофенъ и круто повернулъ разговоръ. Онъ устранялся всегда отъ политики. Помимо его темперамента, это, можетъ-быть, объясняется самымъ строемъ Швейцаріи, гд вся политика вертится, въ сущности, около такихъ чисто-житейскихъ, мелкихъ, хотя и насущныхъ, вопросовъ, что не у всякаго хватитъ терпнія серьезно предаваться этой дятельности. Интересно, что Бахофенъ, игнорируя ради науки окружавшую его среду, самъ игнорировался этою послдней какъ бы въ отместку. Его знали, какъ богача-филантропа, пожалуй, какъ судью при базельскомъ трибунал (онъ 25 лтъ провелъ въ этой должности), но Бахофенъ, извстный ученый, вовсе не существовалъ для почтенныхъ базельцевъ. Вотъ анекдотъ, по этому поводу. Одинъ изъ его почитателей, пораженный новизною взглядовъ Материнскаго права, прибылъ изъ Парижа въ Базель настоящимъ пилигримомъ, чтобы только увидть воочію любимаго автора. Онъ обращается къ первому прохожему съ просьбой указать ему мстожительство ‘знаменитаго Бахофена’. Обыватель, нисколько не смущаясь, ведетъ его къ одному изъ многочисленныхъ Бахо феновъ. ‘Вы, конечно, хотите видть шелковаго фабриканта?— Нтъ, нтъ, автора того-то и того-то.— ‘Такого не знаемъ’. Блужданіе. Затмъ новый прохожій — новый вопросъ: ‘Знаете знаменитаго Бахофена?’ — Еще бы не знать! Онъ капитанъ милиціи.— ‘Ну, а книгъонъ не писалъ?’ Швейцарецъ вытаращиваетъ глаза: ‘Нтъ такого!’ Снова блужданіе по улицамъ, снова повтореніе исторіи съ Канниферштаномъ. Всякій знаетъ ‘знаменитаго Бахофена’, всякій ведетъ васъ къ своей знаменитости,— все нтъ настоящаго. Наконецъ, истомленный пилигримъ, вспомнивъ титулъ автора на обложк, говоритъ: ‘Мн нужно судью Бахофена, понимаете ли, судью?’ — ‘Den Herrn Appellationsrath? Да чего-жь вы раньше мн этого не сказали?’ Такимъ образомъ, авторъ Материнскаго права былъ, наконецъ, найденъ какъ ‘господинъ судья’.
Въ заключеніе нсколько словъ о вншности. Это былъ плотный, но стройный человкъ, крпкаго здоровья. Передо мною лежитъ его фотографія. Васъ поражаетъ этотъ большой, замчательно красивый лобъ, лобъ безъ малйшей морщинки, словно у юноши. Очертанія носа безукоризненны. Короткіе бакенбарды обрамляютъ гладко-выбритое, довольно широкое лицо. Задумчиво смотрятъ хорошіе, умные глаза. Но Жиро-Тёлонъ сообщаетъ мн, что эта карточка не схватываетъ обычнаго выраженія покойнаго: она длаетъ его слишкомъ серьезнымъ. Въ дйствительности добродушная улыбка почти никогда не покидала этого лица, свжаго, розоваго, придавая Бахофену видъ ребенка, d’un poupon frais et rose.

II.

Къ какой же собственно области относились научныя изслдованія Бахофена и что новаго внесъ онъ сюда? Упорно называя себя археологомъ, Бахофенъ, въ сущности, работалъ на пол сравнительной соціологіи. Дйствительно, если оставить въ сторон его раннія сочиненія исключительно по религіозной символистик, то зрлые труды Бахофена — Материнское право, Сказаніе о Танаквимъ, Антикварскія письма,— посвящены такъ или иначе разработк ‘древнйшихъ учрежденій’, early institutions, какъ сказалъ бы Мэнъ. Здсь онъ впервые систематически и сознательна развилъ вопросы о существованіи среди первобытнаго человка: 1) такой формы половыхъ отношеній, которая прямо противорчитъ современной моногаміи: это такъ называемый имъ ‘гетеризмъ’, 2) такой организаціи семьи и родственныхъ узъ, которая идетъ въ разрзъ съ обычнымъ для насъ преобладаніемъ здсь мужчины: это ‘материнское право’, и, наконецъ, 3) такого соціально-политическаго и имущественнаго значенія женщины, которое опять-таки въ нашемъ стро принадлежитъ лишь мужчин: это ‘гинекократія’.
Сначала вопросъ о ‘гетеризм’. Этимъ терминомъ Бахофенъ обозначаетъ половыя отношенія вн брака, какъ этотъ послдній сложился у историческихъ народовъ, причемъ имъ подчеркивается элементъ минутности и многочисленности,— однимъ словомъ, ‘безпорядочности’ связей между мужчинами и женщинами. Конечно, и до Бахофена въ литератур путешествій встрчались свднія о такихъ ‘безпорядочныхъ’ половыхъ отношеніяхъ среди отдльныхъ племенъ. Но на подобныя вещи сами авторы свдній смотрли какъ на нчто чудовищное, изъ ряда вонъ выходящее. Бахофену принадлежитъ неоспоримая заслуга стать на точку зрнія, съ которой эти явленія представляются, наоборотъ, нормальнымъ и даже необходимымъ признакомъ низшей культуры. H что въ особенности интересномъ этому выводу онъ пришелъ первоначально путемъ изученія не современнаго этнологическаго матеріала, а античной миологіи и древнихъ авторовъ. Бахофенъ показалъ, что греко-римскій міръ сталкивался съ племенами, среди которыхъ безпорядочныя половыя связи были правиломъ. Изъ изученія миовъ онъ заключилъ о такихъ же явленіяхъ у самихъ предковъ грековъ и римлянъ. Такимъ образомъ, онъ перекинулъ мостикъ между доисторическимъ человкомъ и современнымъ дикаремъ и показалъ законосообразность того, что до этого времени считалось случайностью. Перейдемъ къ нкоторымъ изъ безчисленныхъ примровъ, собранныхъ Бахофеномъ въ его главномъ труд Материнское право.
Геродотъ (IV, 180) говоритъ объ эіопскомъ племени авзовъ или авсіевъ, что ‘они пользуются женщинами сообща: они не живутъ съ ними вмст, но вступаютъ въ половыя сношенія на подобіе скота’ (Das Mutterrecht, стр. 11). Секстъ-Эмпирикъ (Pyrrhi Hypotyp., стр. 3, 618), со словъ Кратеса, замчаетъ, что у нкоторыхъ племенъ Индіи половыя сношенія происходятъ съ кмъ попало и публично. Солинъ, 30, сообщаетъ, что ‘гарамантійскіе эіопы не знаютъ индивидуальнаго брака, но всякій можетъ предаваться физической любви публично (ibid.) Въ другомъ мст тотъ же Солинъ говоритъ: ‘Среди насъ позорно и постыдно женщинамъ заниматься проституціей, среди многихъ египтянъ это считается почетнымъ’ (ibid., р. 92).
У древнихъ же авторовъ Бахофенъ нашелъ массу обычаевъ, которыми иныя племена начинали въ извстной степени регулировать безпорядочность половыхъ отношеній, и, притомъ, замчу я, совершенно на тотъ ладъ, какъ это длается среди многихъ современныхъ дикарей и варварскихъ народовъ. Вотъ, напримръ, жители Гиберніи (Ирландіи), по словамъ Страбона (IV, 201), еще ‘публично сообщаются со всми женщинами и съ матерями и сестрами’ (Mutterrecht, стр. 198), а у персовъ есть уже настоящій бракъ, хотя жениться можно на сестр, дочери и матери (ibid., стр. 112 и 204). Въ Ирландіи же Цезарь (De bello Gallico, 5, 14) уже находитъ извстныя ограниченія первоначальной общности женъ, которыя Бахофенъ совершенно справедливо сближаетъ (стр. 198) съ ‘семейною поліандріей’ (братьевъ) въ Тибет: гибернійцы именно ‘имли по десяти и двнадцати общихъ женъ, и по преимуществу братья съ братьями и родители съ дтьми’. Подобное же общеніе женъ, основанное на родственномъ союз, находитъ Помпоній Мела (1, 8), хотя и въ боле неопредленной форм, среди номадовъ Киренаики (Mutterr., стр. 12), а Страбонъ (16, 783) рисуетъ намъ группу родственниковъ среди арабовъ, владющую вмст имуществомъ и одною женой (ibid., стр. 13).
Любопытно, что уже въ своемъ Материнскомъ прав (стр. 196—197) Бахофенъ указываетъ на отраженіе въ Магабгарат борьбы между поліандріей и послдующимъ ведическимъ воззрніемъ на бракъ. Развивая эту мысль въ Антикварскихъ письмахъ (т. I, стр. 16 и слд.), авторъ подвергаетъ интересному анализу діалогъ между?отцомъ прекрасной Драаупади и Юдгиштирой, представителемъ рода Панду, который уговариваетъ отца выдать дочь сразу за пять братьевъ — Пандуидовъ. ‘Ни одна женщина,— говоритъ отецъ Драаупади,— не можетъ быть женой нсколькихъ мужьевъ’. И тяжелыя его сомннія разсяны лишь анахоретомъ Віасой, который разсказываетъ, какъ богъ Сива даровалъ пять мужьевъ одной красавиц, пятикратно взмолившейся къ нему, прося дать ей одного супруга, но такого, чтобъ онъ соединялъ въ себ качества всхъ людей.
Въ Материнскомъ рав Бахофенъ касается и иного ограниченія ‘гетеризма’. Право мужчины и женщины вступать въ исключительный бракъ между собою боле не оспаривается, но должно быть куплено цною первой ночи, въ теченіе которой молодая отдается всякому, кто только пожелаетъ, изъ мужчинъ племени. Такъ, Мела (1, 8) говоритъ слдующее объ эіопскомъ племени авгиловъ: ‘У нихъ существуетъ обычай, чтобы женщина въ ночь брака постыдно предавалась каждому, кто только приходилъ съ даромъ, и чмъ съ большимъ числомъ он имли дло, тмъ большая была имъ честь, все же послдующее время брака скромность ихъ замчательна’. А у Діодора Сицилійскаго (5, 18) мы читаемъ о жителяхъ Балеарскихъ острововъ, что у нихъ ‘при совершеніи брака существуетъ странное обыкновеніе. Именно на брачномъ пиршеств вступаетъ, прежде всего, въ связь съ невстой старшій изъ друзей и знакомыхъ, и прочіе по порядку, поскольку одинъ моложе другаго, а жениху уже послднему достается эта честь на долю’. Бахофенъ неоднократно замчаетъ, что въ этомъ обыча сказывается несомннно первобытное воззрніе на право мужчинъ племени вступать въ сношеніе съ любою единоплеменницей. Онъ, вмст съ тмъ (по поводу Кефаленскаго короля), очень убдительно и умло доказываетъ цитатами изъ авторовъ, какъ на этой переходной ступени гетеризмъ незамужнихъ женщинъ идетъ рука объ руку со строгою врностью жены мужу, онъ даетъ поразительные примры освященнаго религіей однократнаго гетеризма (вавилонская Милетта, Анаитисъ древней Арменіи, см. стр. 188, 321), а порою (стр. 12 и 18) онъ приближается къ замчательной для своего времени мысли, что первоначальная общность женъ, вырождаясь съ теченіемъ времени, преобразуется въ jus primae noctis, принадлежащее лишь представителю племени, королю, тирану и проч.
Явленія внбрачныхъ отношеній между полами Бахофенъ открываетъ не только у варваровъ, но и у предковъ грековъ и римлянъ. Вотъ, напримръ, слды ихъ въ легендарныхъ сказаніяхъ Греціи. Атеней (13, 2)говоритъ, что ‘въ Аинахъ Кекропсъ первый соединилъ мужчину и женщину единобрачіемъ, тогда какъ прежде были совершенно свободныя связи и общность женъ’ (Mutterr., стр. 20). Съ другой стороны, о спартанцахъ есть уже чисто-историческое свидтельство Полибія: ‘У лакедемонянъ былъ старинный обычай имть одну жену тремъ, четыремъ и даже большему числу мужьевъ, если они братья, и дти ихъ были общими, а когда женщина родила достаточное число дтей, то считалось дломъ обычнымъ и прекраснымъ отдавать ее кому-нибудь изъ друзей (ibid., стр. 198, срави. Николая Дамаскина на стр. 18). О македонянахъ сохранилось знаменательное замчаніе Тертулліана, изъ котораго видно, что у нихъ даже связь съ матерью врядъ ли порицалась: ‘когда они впервые услышали трагедію Эдипъ, они стали смяться надъ мученіями кровосмсителя, говоря: ‘ ‘ (ibid., стр. 204), т.-е. ‘побжалъ къ матери’. Что касается Италіи, то здсь бросается въ глаза старинный обычай этрусскихъ двицъ добывать себ приданое продажей своего тла, о чемъ упоминаетъ, между прочимъ, Плавтъ: ex tusco modo tute dotem quaeris corpore. Но всего характерне для самихъ римлянъ то мсто Страбона, гд (11, 514) онъ, упомянувши объ обыча тапировъ передавать своихъ женъ, отъ которыхъ они прижили двухъ или трехъ дтей, другимъ, поясняетъ это читателю ссылкой на фактъ ему современный: Катонъ передалъ свою жену другу, ‘согласно старому обычаю римлянъ’ (ibid., стр. 19). И такъ, Римъ, строгій Римъ, съ его идеей исключительнаго брака, зналъ когда-то иныя ‘обычныя’ отношенія между полами.
Останавливаясь до сихъ поръ преимущественно на Материнскомъ прав, я это длалъ съ цлью показать, что уже боле четверти вка тому назадъ Бахофенъ открылъ и осмыслилъ, на основаніи древнихъ авторовъ, т явленія, которыя современная этнологія считаетъ за обычные признаки низшей культуры. Но если обратиться хотя бы къ его Антикварскимъ письмамъ, которыя вышли посл, и отчасти подъ вліяніемъ появившихся въ этотъ промежутокъ времени трудовъ Макъ-Леннана, Моргана, Лёббока, Бастіана и друг., то здсь уже мы найдемъ прекрасную систематическую разработку этнографическихъ данныхъ новаго времени. Особенно интересна въ этомъ отношеніи вся вторая половина I тома (начиная съ письма XXVI), въ которой, между прочимъ, сгруппированы свднія о жителяхъ Малабарскаго берега, особенно о военной каст наировъ. О послдней еще Джіованни ли Барросъ, португальскій путешественникъ XVI вка, говоритъ: ‘Наиры… приписываютъ себ самое благородное происхожденіе, а въ сущности являются дтьми цлаго племени. Они не знаютъ опредленнаго отца, ибо жены наировъ общи всмъ мужчинамъ одного сословія’ (Antiqu. Briefe, I, стр. 239).

III.

Перехожу къ вопросу о ‘материнскомъ прав’. При мимолетныхъ и переплетающихся связяхъ мужчинъ и женщинъ не могло быть и рчи о какомъ-нибудь отношеніи отца къ дтямъ. Боле или мене прочны и естественны могли быть лишь узы, соединяющія ребенка съ матерью, пріурочивающія его къ роду ея по женской линіи. Но затмъ матріархатъ, какъ я все въ мір, удерживался въ теченіе долгаго періода и при измнившихся условіяхъ: строгомъ единобрачіи. Обратимся снова къ самому Бахофену. Вотъ, напримръ, первая ступень материнскаго права. Мы уже слышали раньше отъ Солина, что гараманты не знаютъ индивидуальнаго брака. Дале авторъ продолжаетъ: ‘Отсюда проистекаетъ, что лишь матери признаютъ дтей, а къ имени отца нтъ никакого почтенія. Ибо кто могъ, бы узнать своего настоящаго отца среди такой распущенности и разврата?’ (Mutterr., II). Съ другой стороны, ликійцы, которые уже вышли изъ состоянія ‘гетеризма’, ведутъ, по словамъ Геродота, тмъ не мене, родословную по матери: ‘Если спросятъ ликійца, кто онъ таковъ, онъ назоветъ свой родъ съ матерней стороны и перечислитъ матерей матери, и если гражданка сочетается съ рабомъ, то дти считаются за благородныхъ, но если гражданинъ, будь онъ самый знатный между ними, возьметъ чужестранку или наложницу, то дти ихъ безправны’ (ibid., стр. 1).
Параллельно съ этимъ Бахофенъ отмчаетъ слдующій интересный рядъ явленій, вытекающихъ изъ матріархата. Эіопы, какъ пишетъ Николай Дамаскинъ, ‘держатъ въ особенной чести своихъ сестеръ. Власть свою короли ихъ оставляютъ не собственнымъ дтямъ, а дтямъ своей сестры’. А по Плутарху, въ Рим, гд идея о брак и объ основанной на немъ семь была строго развита, было, однако, божество, Ино-Матута, которому женщины возсылали мольбы не о своихъ дтяхъ, а о дтяхъ своихъ сестеръ (ibid., стр. 12). У германцевъ, читаемъ мы у Тацита (Germania, 20), ‘сыновья сестеръ на такомъ же счету у дядей, какъ у своихъ собственныхъ отцовъ. Нкоторые же считаютъ эти родственныя узы даже боле священными и боле тсными и требуютъ въ заложники по преимуществу племянниковъ, полагая, что они и въ сердц занимаютъ боле прочное мсто, и въ дом интересуютъ большій кругъ родственниковъ’ (стр. 78).
Современная этнологія показываетъ всю необходимость среди низшихъ племенъ боле тсной связи между сестрой и братомъ, племянникомъ (или племянницей) и дядей по матери, чмъ между мужемъ и женой, отцомъ и оыномъ (или дочерью). Сестра и братъ, мать и дитя принадлежатъ къ одному роду, мужъ и жена, отецъ и сынъ — члены двухъ разныхъ, часто враждебныхъ родовъ. Бахофенъ въ своихъ Антикварскихъ письмахъ даетъ богатый, уже чисто-современный матеріалъ для первобытной семьи, которая заключаетъ подъ одною кровлей мать, ея брата и ея ребенка, въ то время какъ отецъ принадлежитъ къ своему материнскому роду. Роль старшаго брата матери, или мамака у малайцевъ (см. Antiqu. Briefe., I, стр. 55 и слд.), всемогущество Васу или племянниковъ по сестр у вождей на островахъ Фиджи (ibid., II, стр. 97—112) и множество аналогичныхъ явленій представлены Бахофеномъ съ ясностью и, такъ сказать, настойчивостью, которыя бы сдлали честь записному этнологу. Особенно оригиналенъ въ этомъ вопрос Бахофенъ тамъ, гд онъ слдуетъ любимому имъ методу сравнительнаго объясненія различныхъ легендъ, миовъ и вообще эпоса. Лтопись Кашмира, цейлонская хроника Магавансо, сама знаменитая Магабгарата заключаютъ въ себ цлые куски старинныхъ воззрній на семейныя узы. ‘Во всхъ нихъ мы находимъ брата матери тамъ, куда позднйшее время подставляетъ отца, и сына сестры тамъ, гд мы привыкли видть собственнаго сына’ (Antiqu. Briefe, I, стр. 54). Особенно поучительна въ этомъ отношеніи вторая половина мало оцненнаго до сихъ поръ втораго тома Антикварскихъ писемъ (начиная съ письма LV), посвященная разбору отношеній между дядей и племянникомъ по матери въ Магабгарат. Эпическая борьба между родами Панду и Куру полна примрами самопожертвованія дядей въ пользу племянниковъ, полна образцами удивительной привязанности племянника къ дяд, въ то время какъ отецъ отступаетъ сравнительно на задній планъ. ‘Не обстоятельства въ рукахъ человка, человкъ въ рукахъ обстоятельствъ’, — часто звучитъ эта зловщая нота въ великой поэм, и братъ матери и сынъ сестры могутъ быть обречены судьбой на борьбу другъ противъ друга въ двухъ враждебныхъ лагеряхъ. Но даже и на пол битвы, передъ началомъ, сраженія, Юдшигтира, племянникъ короля Мадри, набожно идетъ къ своему врагу — дяд — просить благословенія на предстоящій бой. Что трагичне и поучительне и необыкновенне на нашъ взглядъ этого зрлища!
Въ томъ же дух Бахофенъ (отчасти, по моему мннію, подъ вліяніемъ Моргана (Systems of Consanguity, стр. 40, и Ancient Society, стр. 485) подвергаетъ интересному анализу систему римскаго родства и приходитъ къ выводу, что, напримръ, термины avus, уменьшительное avunculus, и nepos обозначали раньше не дда и не внука, а дядю по матери и племянника по сестр. Это позволяетъ, такимъ образомъ, заключить о материнскомъ стро давнишней семьи даже и у римлянъ, классическихъ представителей патріархата (см. Antiqu. Briefe, II, стр. 91—188). Въ Антикварскихъ же письмахъ (I, стр. 169 — 188) Бахофенъ даетъ тонкій сравнительный анализъ исландской Эдды (VII вка) и готской псни о Нибелунгахъ (XIII вкъ). Онъ показываетъ, какъ Гудруна боле древней Эдды, кроваво мстящая своему мужу за смерть дорогаго брата, превращается въ Кримгильду Нибелунговъ, обрушивающую, наоборотъ, страшную месть на братьевъ за убійство горячо любимаго супруга. Съ большою убдительностью и остроуміемъ авторъ показываетъ, что это превращеніе означаетъ цлый переворотъ въ нравственныхъ воззрніяхъ прежней эпохи. Мужъ чужеплеменникъ, занимавшій въ сердц женщины незначительное мсто по сравненію съ ея братомъ, теперь становится для нея дороже, чмъ сынъ ея матери и членъ ея рода. Но этотъ поворотъ представляетъ собою, конечно, не частное, а всемірно-историческое явленіе и, очевидно, тсно связанъ съ разложеніемъ материнскаго рода и перевсомъ мужскаго элемента въ семь.
Опять-таки и въ этомъ вопрос, переход отъ родства исключительно по матери къ противуположному взгляду, родству лишь по отцу, Бахофенъ сдлалъ одно изъ интереснйшихъ открытій въ области античной культуры. Геніальное чутье подсказало ему, что въ своей трагедіи Эвмениды Эсхилъ, можетъ быть, безсознательно для самого себя, облекъ въ поэтическую форму то столкновеніе матріархата и отцовской власти въ семь, которое произошло и въ доисторической Греціи. Клитемнестра убиваетъ своего мужа Агамемнона. Орестъ, сынъ убитаго, мститъ за смерть отца и умерщвляетъ мать. Преслдуемый Эринніями, матереубійца предстаетъ на судъ боговъ, и вотъ какой діалогъ завязывается между хоромъ Эринній, обвиняющимъ Ореста, и этимъ послднимъ (Mutterr., стр. 45, Эсхила стихъ 565 и слд.) {Переводъ сдланъ мною размромъ подлинника, съ греческаго текста Эсхила изд. Таухница, 1888 г., въ которомъ нсколько иная нумерація стиховъ, чмъ въ прежнихъ изданіяхъ. Переведенное мсто относится къ ст. 595—609 этого изданія.}:

Хоръ.

Теб веллъ пророкъ убить родную мать?

Орестъ.

Такъ рокъ ршилъ: судьбы не порицаю я.

Хоръ.

Что скажешь ты потомъ, услышавъ приговоръ?

Орестъ.

Я не боюсь: отецъ свою мн помощь шлетъ.

Хоръ.

О, да, врь мертвымъ ты, убившій мать свою!

Орестъ.

Въ двухъ преступленіяхъ виновна мать моя.

Хоръ.

Въ какихъ? О нихъ сейчасъ повдай судьямъ ты.

Орестъ.

Палъ отъ руки ея супругъ, а мой отецъ.

Хоръ.

Грха на мертвой нтъ, а ты еще въ живыхъ.

Орестъ.

Чего-жь при жизни вы не гнали мать мою?

Хоръ.

Она въ родств крови съ убитымъ не была.

Орестъ.

Но разв съ матерью одной крови и я?

Хоръ.

Но кто во чрев, кто носилъ тебя, злодй?
Отъ крови матери готовъ отречься ты.
Эринніи, хтоническія божества, являются хранительницами древняго міровоззрнія. Нтъ ничего священне узъ, соединяющихъ ребенка съ матерью. Съ другой стороны,— и этому учитъ насъ жизнь дикарей, — мужъ и жена могутъ быть враждебны другъ другу, могутъ взаимно жаждать смерти, потому что они не ‘одной крови’ (). Аполлонъ, въ защиту Ореста, становится, наоборотъ, на точку зрнія исключительнаго патріархата, который по закону реакціи совершенно игнорируетъ родство матери:

Аполлонъ.

Не мать родитъ дитя, родитъ его отецъ,
Она-жь питаетъ лишь посянную жизнь,
Она хранитъ въ себ ей ввренный ростокъ,—
Подруга мужу,— коль на то согласенъ богъ (ст. 557—561, изд. Таухница).
Орестъ, при помощи Аины, оправданъ, и это оправданіе выражаетъ тотъ всемірно-историческій переломъ, который совершился въ воззрніяхъ человчества на роль мужчины и женщины въ семь, сопровождаясь громадными измненіями въ соціальномъ, политическомъ и экономическомъ значеніяхъ обоихъ половъ. Теперь отецъ признаетъ ребенка плотью отъ плоти своей и символически выражаетъ это, подражая акту материнства. Здсь какъ разъ будетъ кстати указать на блестящее объясненіе Бахофеномъ кувады, страннаго, но распространеннаго почти по всему свту — ‘world-wide’, по словамъ Тейлора,— обычая дикарей играть роль роженицъ въ то время, какъ ихъ женамъ приходитъ время родовъ. Бахофенъ изслдуетъ именно миы о двойномъ рожденіи Бахуса, объ усыновленіи Геркулеса Герою, сопоставляетъ ихъ съ разсказами Страбона, Геродота и др. {Ср. греческую цитату изъ Аполлонія о тибаренахъ (тиверцахъ?), скискомъ племени, Arg., 2, 1011—1015, въ Mutterr. стр. 255:
Время настало ли женамъ родить отъ мужей зачатое,
Падаютъ мужи на ложе, главу повязавши, стонаютъ,
Словно отъ боли, а жены пекутся о нихъ и готовятъ
Имъ, какъ родильницамъ, пищу, и ванны для нихъ припасаютъ.} о корсиканскихъ, иберійскихъ, кипрскихъ племенахъ и сближаетъ ихъ съ обычаями современныхъ караибовъ и племенъ Бразиліи (см. Mutterr., стр. 254 и сл.). На основаніи всего этого онъ приходитъ къ заключенію, что кувада (онъ самъ не употребляетъ этого термина) выростаетъ изъ потребности показать вншнимъ образомъ, подражая потугамъ матери, родственную связь между отцомъ и ребенкомъ, признаніе ребенка своимъ со стороны отца.

IV.

Я подхожу къ еще новой серіи вопросовъ, тсно связанныхъ съ отмченнымъ выше ‘материнскимъ правомъ’ и въ область которой Бахофенъ внесъ немало оригинальнаго и, порою, преувеличеннаго. Дло идетъ о ‘гинекократіи’, господств женщинъ. Очевидно, что тамъ, гд боле или мене обширныя группы людей соединялись узами родства по матери и вообще по женской линіи, тамъ женщина должна была играть важную роль въ обществ, и ея вліяніе должно было отразиться на имущественныхъ и политическихъ отношеніяхъ.
Слдующими замчательными словами Страбонъ (3, 165), цитируемый въ Матер. прав (стр. 26), описываетъ имущественныя отношенія кантабровъ, одного изъ племенъ Испаніи: ‘А вотъ слдующіе обычаи, можетъ быть, и не совсмъ принадлежатъ къ явленіямъ политическимъ, но и далеко не зврскіе, какъ, наприм., то, что у кантабровъ мужья даютъ женамъ приданое, наслдницами остаются дочери, и братья выдаются (сестрами) въ бракъ женщинамъ’. Съ другой стороны, разбросанныя у Геродота свднія о скискихъ кочевникахъ рисуютъ намъ экономическую организацію общества, при которой мужчины добываютъ себ средства къ жизни вчными войнами и охотой и пользуются, какъ своеобразными орудіями производства, копьемъ и мечомъ, а женщинамъ принадлежатъ кибитки, стада, рабы. Николай Дамаскинъ (Отрывки изъ греческой исторіи, 5, 461) говоритъ о ливійцахъ: ‘Ливійцы почитаютъ женщинъ боле, чмъ мужчинъ, и называются по матери, а наслдство оставляютъ дочерямъ, но не сыновьямъ’ (Бахофенъ, ibid., стр. 1). Это подтверждается, между прочимъ, разборомъ ликійскихъ надгробныхъ надписей (ibid., стр. 391). Что эти обычаи не составляютъ принадлежности какого-нибудь племени, а характеризуютъ собою извстную ступень культуры, видно изъ чрезвычайно интересныхъ фактовъ, взятыхъ Бахофеномъ изъ жизни современныхъ народовъ. Такъ, Мауреръ свидтельствуетъ о существованіи въ наше время на нкоторыхъ островахъ Греціи обычая передавать имущество, пріобртенное по женской линіи, исключительно женщинамъ же’ (Mutterг., стр. 151—152). Замчательный этюдъ Кордье (Cordier: ‘Coutumes anciennes et nouvelles de Bar&egrave,ge’ etc. 1836) указываетъ на тотъ фактъ, что между басками, на границ Испаніи и Франціи, родовое имущество переходитъ къ старшему изъ дтей, къ которому прочія становятся въ зависимое отношеніе, и поэтому легко можетъ попасть въ руки старшей дочери умершаго (ibid., стр. 417). Въ Антикварскихъ письмахъ Бахофенъ развертываетъ цлый рядъ данныхъ объ имущественномъ и соціальномъ значеніи женщины на почв материнскаго рода, исключающаго изъ себя отца дтей жены, у нкоторыхъ племенъ Индіи и у малайцевъ. У послднихъ, наприм., по словамъ голландца Писторіуса, ‘Са мандей, или тсный семейный союзъ, состоитъ изъ матери съ дтьми, отецъ не принадлежитъ сюда. Родство, которое соединяетъ послдняго съ братьями и сестрами, ближе родства его съ женой и своими собственными дтьми… Будь малаецъ женатъ или нтъ, его имущество переходитъ къ его братьямъ и сестрамъ, затмъ къ дтямъ сестеръ, но никогда къ его жен и дтямъ, которыхъ онъ прижилъ съ ней’. Деньги въ материнскомъ род, членомъ котораго является малаецъ, ‘сохраняются въ спальн старшей сестры’ (Antiqu. Briefe, I, стр. 55—56, passim.). Среди жителей Кананура (западный берегъ южной Индіи) англичанинъ Бухананъ былъ пораженъ жалкою ролью отца и супруга принцессы на балу, данномъ ею: ‘оба они не имли ни малйшаго авторитета и даже не садились за столъ’ (ibid., стр. 250). У наировъ, по словамъ того же Буханана, ‘имуществомъ мужчины распоряжается мать, а по ея смерти старшая сестра’… ‘Никто не знаетъ отца, и всякій видитъ своихъ наслдниковъ въ дтяхъ сестеръ’ (ibid., стр. 248).
Интересно, что уже давно Бахофенъ считалъ однимъ изъ существенныхъ признаковъ этой гинекократической культуры тотъ первобытный коммунизмъ, который современная наука находитъ повсемстно на порог человческой исторіи. Общественные столы, упоминаемые обыкновенно въ исторіи Спарты, были распространены между критянами, мегарянами, у аргивянъ, у аркадянъ, въ южной Италіи и пр. и пр. и вс связаны съ культомъ материнскихъ божествъ, особенно. Земли — общей матери (Mutter, стр. 82). ‘Вс люди,— говоритъ Бахофенъ, становясь на точку зрнія этого періода,— произошли отъ матери-земли, и всхъ питаетъ она’ (ibid., стр. 251). Изъ такого взгляда логически вытекаетъ предпочтеніе владнія передъ неограниченною собственностью. Такъ, Бахофенъ упоминаетъ, со словъ Аристотеля, въ Политик (6, 2), о такъ называемомъ закон Оксила, по которому въ Элид воспрещалось брать ссуду подъ залогъ земли (ibid., стр. 273) {Замчу отъ себя, что непосредственно передъ мстомъ, цитируемымъ Бахофеномъ, находятся еще боле выразительныя строки: ‘Во многихъ государствахъ существовалъ въ древности законъ, не дозволявшій продавать первоначальные надлы’ ( , см. Aristotelis politica et oeconomica, изд. Таухница, 1884 г., стр. 202—3.}, т.-е., значитъ, ограничивалось право собственности на недвижимость. У локровъ вс договоры, въ томъ числ и имущественные, не могли имть никакого значенія для наслдниковъ (стр. 326), т.-е., значитъ, ограничивалось право передачи собственности. У аинянъ остатки первобытнаго коммунизма сохранились въ праздник панегирій (стр. 369). Ученіе карпократіанцевъ, гд играли такую роль женщины, и какъ прозелитки, и какъ руководительницы, старалось реставрировать черты материнскаго коммунистическаго періода культуры и заявляло, что ‘общность всхъ имуществъ и женъ есть начало божественной справедливости’ (ibid., греческая цитата на стр. 384). Какъ поучительно перенестись отсюда съ Бахофеномъ въ эпоху великой французской революціи и узнать, что въ Лацедан, на юг Франціи, вопросъ о раздленіи общинъ между частными лицами, на основаніи закона 1793 г., дотировался всми басками безъ различія половъ, и что при этомъ очень значительное меньшинство, 45 противъ 56, состоящее, главнымъ образомъ, изъ женщинъ, высказалось въ пользу стариннаго общиннаго владнія.
Если не ошибаюсь, Бахофенъ указалъ впервые и на другой признакъ первобытной культуры: уголовныя преступленія разсматриваются, подобно гражданскимъ, лишь съ точки зрнія нанесенія извстнаго вреда. Моментъ преступной воли вовсе не принимается въ разсчетъ, и потому неодушевленныя вещи наказываются наравн съ сознательною человческою личностію. Такъ элійцы, по словамъ Павзанія, подвергли мдную статую быка наказанію за ‘убійство’ (Mutterr., стр. 273, и Antiqu. Briefe, II, стр. 87). Теперь эта мысль получила полное право гражданства въ наук. Съ замчательною убдительностью она развита, наприм., въ примненіи къ осетинскому праву г. Ковалевскимъ. Въ Осетіи нечаянный выстрлъ, убивающій человка/даетъ поводъ къ кровавой мести противъ владльца ружья (М. М. Ковалевскій: ‘Современный обычай и древній законъ’. Москва, 1886 г., см. т. II, стр. 90—94, особенно стр. 91 {Это воззрніе распространено, впрочемъ, повсемстно среди дикихъ и варварскихъ народовъ. Такъ, среди гоаджиро Колумбійской республики, у которыхъ существуетъ обычай налагать цлымъ родомъ штрафъ за самоубійство, орудіе самоубійства конфискуется, какъ виновное въ проступк: ‘The instrument that caused the accident… is appropriated’,— читаю я у недавняго англійскаго путешественника Simons: ‘An Exploration of the Groajiro Peninsula’ въ Proceed, of Royal Geogr. Soc., Лондонъ, 1885 г., No 12, р. 790). Мн кажется страннымъ, что до сихъ поръ не было обращено вниманія на очень позднее ‘переживаніе’ этого воззрнія у Лукіана, одного изъ выдающихся мыслителей II вка по P. X. Въ своемъ Тиранноубійц (правда, одномъ изъ раннихъ этюдовъ автора) онъ рисуетъ гражданина, который проситъ у своихъ согражданъ награды за убійство тирана и говоритъ при этомъ, что если и не самъ онъ убилъ тирана, а лишь далъ послднему возможность заколоться его, гражданина, мечомъ, то, все-таки, онъ долженъ получить вознагражденіе, какъ ‘владлецъ столь демократической вещи’ ( ), а самому мечу должно быть воздано почитаніе наравн съ богами (, 19). По словамъ Эліана (Aeliani 2 aria historia VIII, 8, изд. Таухница, 1882 г., стр. 115), на одномъ изъ праздниковъ въ Аттик существовалъ нижеслдующій обычай, который, по моему мннію, представляетъ подобное же ‘переживаніе’: лица, участвовавшія въ закланіи жертвеннаго быка, обвинялись одинъ за другимъ въ убійств и, въ конц-концовъ, оправдывались, потому, молъ, что дйствительнымъ убійцей былъ мечъ.}).
Перехожу къ политической сторон гинекократіи. Что греческія женщины нкогда принимали участіе въ подач голосовъ, лежитъ въ основаніи одной старинной легенды, которую св. Августинъ (De civitate Bei, 18, 9) сообщаетъ со словъ Варрона. Во времена Кекропса жители Аинъ должны были однажды ршить, назвать ли имъ городъ въ честь Аины, или Нептуна. Женщины имли ршающій голосъ наравн съ мужчинами и, подавивъ послднихъ большинствомъ вотовъ, назвали городъ именемъ богини. Но тогда разгнванный Нептунъ двинулъ на городъ волны моря, и для его умилостивленія было ршено, между прочимъ, чтобы отнын аинянки потеряли право голоса и чтобы никто изъ рождавшихся дтей не носилъ имени матери (Mutterr., стр. 41). О подобномъ же участіи беотійскихъ женщинъ въ общественныхъ длахъ и съ подобнымъ же финаломъ разсказываютъ Страбонъ (9, 402), Плутархъ и прочіе авторы, цитируемые Бахофеномъ. Съ другой стороны, китайскіе лтописцы (по Клапроту, Magasin Asiatique, Paris, 1825, т. I, стр. 230—235) повствуютъ о пограничныхъ съ Индіей государствахъ, гд власть принадлежитъ женщинамъ и гд ‘одн женщины въ почет, такъ что мужчины принимаютъ фамилію своей матери’ (Mutterr., стр. 208). Существуетъ вообще цлый циклъ азіатскихъ миовъ о царицахъ, возводящихъ (и низводящихъ) своихъ любимцевъ на престолъ. Въ своемъ Сказаніи о цариц Танаквил, Бахофенъ, выводящій этрусковъ изъ Азіи, разсматриваетъ одинъ изъ такихъ величавыхъ женскихъ образовъ на частномъ эпизод, возникновеніи Римской имперіи. Танаквиль (или Танаквила) является во всеоружіи ума и энергіи въ исторіи восшествія на престолъ Тарквинія Приска и, сдлавъ своего мужа царемъ, внезапно исчезаетъ на время. Она снова появляется на сцену рядомъ съ другимъ королемъ, Сервіемъ Тулліемъ, который ‘обязанъ своимъ восхожденіемъ на римскій тронъ уму, совту и помощи той самой женщины, которая открыла и первому королю путь къ лучшей участи’ (Die Sage von Tanaquil, стр. 2). Тонкій анализъ сервіанской легенды, въ подробности котораго я не могу входить, позволяетъ Бахофену открыть здсь типичныя черты миа, выросшаго изъ отдаленной ‘гинекократической’ эпохи. Съ рукою и вообще симпатіями женщины связано возвышеніе простыхъ лицъ въ санъ короля, какъ это видно въ лидійскомъ сказаніи о прекрасной Тидо и во множеств другихъ азіатскихъ легендъ (ibid., стр. 9). Повсюду женщина является здсь внценосною гетерой, и ея гетеризмъ освященъ давнишнею религіей. Ея любимецъ, часто рабъ или рожденный рабыней, какъ это заключено въ самомъ имени Сервія (servus), является истиннымъ сыномъ материнской культуры, происходящимъ, опять-таки какъ Сервій, отъ неизвстнаго отца…
Собственно критика Бахофена будетъ ниже. По здсь я вынужденъ забжать впередъ и сказать, что въ этомъ вопрос приходится считаться съ нкоторымъ преувеличеніемъ со стороны Бахофена роли женщинъ, какъ царицъ, законодательницъ и пр. Сказанія объ ихъ могуществ объясняются отчасти (о чемъ говоритъ и самъ Бахофенъ) переходомъ власти отъ вождя-мужчины къ сыну его сестры, которую можно было принять, такимъ образомъ, за настоящую ‘царицу’. Однако, дло идетъ, по моему мннію, лишь объ ограниченіи, а не о голомъ отрицаніи того, что Бахофенъ называетъ, ‘гинекократіей’, какъ это длаютъ порой. И до сихъ поръ, наприм., въ. Африк встрчаются племена, управляемыя королевами, или же удержавшія ихъ, наравн съ властью короля мужчины, въ форм ‘внценосныхъ гетеръ’, если держаться терминологіи Бахофена. Я приведу читателю два-три наиболе характерныхъ факта, взятыхъ мною непосредственно у путешественниковъ послднихъ лтъ. Максъ Бюхнеръ, изслдовавшій западную часть южной Африки, говорить въ своей интересной стать о Лукокесс, гинекократической королев царства Лунда (Globus 1887, LI, No 9, стр. 135—137), что въ начал XVII вка это государство было чисто гинекократическимъ. Въ настоящее же время политическая власть представлена въ немъ, съ одной стороны, королемъ, но, съ другой стороны, совершенно независимо отъ него, стоитъ своеобразная королева, имющая безпрекословно повинующагося ей мужа (шамоана) и цлый гаремъ рабовъ-наложниковъ, которыхъ въ случа ея смерти убиваютъ. ‘Рядомъ съ достоинствомъ Муато-Ямво (короля),— говоритъ Бюхнеръ,— возникло, какъ противовсъ и дополненіе, достоинство Лукокессы. Оба имютъ независимыя іерархіи, соприкасающіяся лишь въ вершинахъ. Оба имютъ свои лены и деревни, которые пестро лежатъ другъ возл друга, но платятъ подати лишь кому-нибудь одному изъ нихъ. Такимъ образомъ, въ царств Лунда дло идетъ о двухъ государствахъ, которыя пространственно переплетены между собою, но по своей сущности остались самостоятельны’ (стр. 135). А вотъ что говоритъ одинъ довольно извстный во Франціи миссіонеръ о стран Марутсе или Баротсе (южная Африка): ‘Издревле существуетъ у королей Баротсе обычай раздлять управленіе націей съ одной изъ своихъ сестеръ, иногда съ матерью. Эта королева иметъ свой дворъ, свои барабаны, свои серимба и окружаетъ себя церемоніаломъ, который въ употребленіи при двор короля. Она засдаетъ въ лехотла (родъ дворца), обсуждаетъ дла, разршаетъ тяжбы. Ее привтствуютъ какъ короля: Тау-тона! Ее окружаютъ криками: Лоше (родъ привтствія королямъ par excellence). Передъ ней простираются ницъ, и никто въ ея присутствіи не иметъ права сидть, ни даже ея мужъ, Мокуе-Тунга (‘зять націи’), который, въ сущности, лишь ея служитель, прогоняемый ею по желанію’ (F. Coillard: ‘Expdition du Zamb&egrave,ze’ въ Journal des Missions Evangliques, Paris, 1886, octobre, стр. 397). Наивный миссіонеръ прибавляетъ: ‘Можетъ быть, было бы слишкомъ сказать, что она предается поліандріи’ (ibid.). Я прошу читателя обратить особенное вниманіе на названіе ‘зять націи’, данное мужу королевы, потому что въ немъ какъ нельзя ясне проглядываетъ политическое значеніе королевы, какъ представительницы цлой націи. Въ конц XVII вка боле половины краснокожихъ племенъ, населявшихъ Южную Каролину, управлялись женщинами-вождями, ‘women captains’ (см. извстіе изъ American Antiquarian въ Globus 1887 LII, No 17, стр. 272). Самая чистая гинекократія (переходъ власти отъ принцессы матери къ принцесс-дочери) была очень распространена среди дравидійскихъ племенъ Индіи (наприм., въ Траванкор) еще въ прошломъ вк.
Въ связи съ вопросомъ о гинекократіи находится вопросъ объ амазонкахъ, которому Бахофенъ тоже придаетъ очень широкое значеніе. Но и здсь вовсе нельзя отрицать возможности этихъ явленій. ‘Бранная забава’ вовсе не противорчитъ женской природ въ такой степени, какъ это часто принимается по отношенію даже и къ дикимъ племенамъ. Мстами въ той же Африк, наприм., въ Дагоме, тысячи женщинъ, наравн съ мужчинами и ничмъ не уступая, если еще не превосходя послднихъ въ храбрости, составляютъ хорошо организованное войско короля (см. SkertcKley: ‘Dagomey asitis’, Hugo Zller: ‘Kamerun’ и проч.). Такой замчательный географъ, какъ Элизе Реклю, относится къ этому факту безъ недоврія (Gographie Universelle, t. XIII, Paris, 1887, стр. 473), а Ратцель (Die Vlkerkunde, I, Leipzig, 1885, стр. 582) признаетъ существованіе подобной же военной организаціи у ашантіевъ. У географа Риттера есть немало фактовъ амазонствующихъ женщинъ въ Курдистан, въ задней Индіи (Mutterr., стр. 207). Жиро-Тёлонъ указываетъ на воинственныя героическія черты женщинъ у раджпутовъ (по Русслэ), въ Южной Америк (по Банкрофту) и пр. Серьезнымъ недоразумніемъ со стороны Бахофена мн представляется лишь его мысль о цлыхъ амазонскихъ государствахъ, состоящихъ исключительно изъ женщинъ. Но ниже, говоря о Липперт въ глав, посвященной литератур вопроса, я укажу на нкоторыя явленія, которыя могли подать поводъ къ этой мысли.

V.

До сихъ поръ я старался передать читателю, по возможности близка держась самого Бахофена, т новые выводы, къ которымъ пришелъ авторъ. Теперь я попытаюсь охарактеризовать и критически отнестись къ методу изслдованія, при помощи котораго Бахофенъ дошелъ до этихъ результатовъ, и къ общему его міросозерцанію. Взгляды автора на этотъ, предметъ выражены во введеніи къ Материнскому праву, разсяны во многихъ мстахъ этого сочиненія, подробно развиты въ предисловіи къ Сказанію о Танаквил и ярко охарактеризованы эпиграфомъ Антикварскихъ писемъ: ‘Истинная критика лежитъ въ пониманіи’. Я бы ихъ резюмировалъ слдующимъ образомъ. При изслдованіи древнйшаго періода человческой исторіи мы должны отказаться отъ попытки фальшиваго прагматизма возстановить чисто-историческія событія этого періода путемъ критическаго просиванія миовъ и легендъ. Это будетъ лишь субъективная критика вроятностей и возможностей съ личной точки зрнія историка.. Стараясь ‘выдлить историческое зерно изъ миологической шелухи’, онъ, въ сущности, рядомъ съ завдомо-ложными вещами (чудесами и т. п.) выброситъ за бортъ все, составлявшее культурную особенность данной эпохи, и только потому, что это противорчитъ воззрніямъ нашей эпохи. Этой ‘субъективной историзирующей критик’ Бахофенъ противупоставляетъ ‘объективно-историческое изслдованіе’. Для него самъ миъ съ его особенностями составляетъ объективный матеріалъ изслдованія, гораздо боле важный, чмъ крупинки историческихъ событій, вкрапленныя въ него. Миъ есть, въ сущности, отраженіе въ религіозно-поэтическомъ чувств міровоззрнія даннаго періода со всми его характерными чертами. Отсюда — требованіе для изслдователя: бережно, благоговйно (mit Piett) относясь къ легендарному матеріалу, выдлить однородныя, наиболе распространенныя и наиболе рельефныя черты извстнаго цикла миовъ, затмъ, принимая эти особенности за поэтическое отраженіе реальныхъ условій той эпохи, приложить ихъ, какъ критерій, при дальнйшемъ изслдованіи отдльныхъ элементовъ легенды. Внутреннее согласіе между этими элементами должно считаться доказательствомъ боле вскимъ, чмъ сходства или противорчіе ихъ съ воззрніями нашей эпохи. Дальнйшая и интереснйшая задача заключается въ сравненіи однородныхъ между собоючертъ въ миахъ различныхъ народовъ и различныхъ эпохъ. Сопоставленіе родственныхъ элементовъ проливаетъ яркій свтъ на элементы противорчащіе и взаимно объясняетъ ихъ. Эта послдняя часть задачи съ теченіемъ времени все больше и больше подчеркивается Бахофеномъ. Въ послднихъ его сочиненіяхъ она выразилась въ широкихъ всемірно-культурныхъ аналогіяхъ и сближеніяхъ (наприм., Ореста съ Августомъ и Астикой, однимъ изъ героевъ Магабгараты), которыя составляютъ одно изъ удачнйшихъ примненій того, что называютъ теперь ‘сравнительнымъ методомъ въ соціологіи’.
Здсь, можетъ быть, будетъ кстати устранить одно недоразумніе. Въ сущности, хочетъ или не хочетъ этого соціологъ и историкъ, онъ вноситъ свое субъективное пониманіе въ смну явленій, составляющихъ человческій прогрессъ, и ниже читатель увидитъ, что и у Бахофена есть свое общее міровоззрніе. Но иная вещь — этотъ необходимый субъективизмъ соціологическаго пониманія, и иная вещь — ничмъ не оправдываемый субъективизмъ въ пріемахъ обработки чисто-объективнаго матеріала. Отвергать явленія прошлаго, потому только, что они ‘чудовищны’, ‘противны здравому человческому смыслу’ современности, именно и значитъ вводить незаконный субъективизмъ въ исторію. Въ этомъ случа я ршительно становлюсь на сторону Бахофена противъ хотя бы Моммзена, съ которымъ первому нердко приходилось сталкиваться. Моммзенъ — типъ буржуазнаго историка, хотя типъ замчательно крупный и блестящій. Онъ разсматриваетъ явленія прошлаго лишь въ свт современности. Напримръ: моногамическая семья есть одна изъ основъ настоящаго строя, и глава ея — мужчина. Буржуазный историкъ и въ прошломъ не допуститъ поэтому ни иной формы половыхъ отношеній, ни иной боле значительной роли женщины-матери. Просмотрите главы Римской исторіи Моммзена, трактующія о ‘первоначальныхъ учрежденіяхъ Рима’ (книга I, глава 5) {Я имю подъ рукою французское изданіе 1863 г., см. въ особенности стр. 87 и слдующ. тома I.}. Авторъ въ такой степени ослпленъ римскимъ патріархатомъ, столь понятнымъ уму и сердцу нмецкаго профессора, что для него исчезаютъ разбросанные, по характерные слды предшествовавшаго періода материнскаго права. Онъ держится при этомъ совершенно ненаучной аналогіи между политическимъ строемъ государства и патріархальною семьей и даже выводитъ первый изъ послдняго. ‘Какъ государство покоится на основ семьи, такъ точно, въ цломъ и въ деталяхъ, оно приняло ея формы’,— говоритъ нашъ историкъ (т. I, стр. 87), и, чтобы объяснить, напримръ, происхожденіе сената при цар (стр. 90), онъ прибгаетъ къ дешевому уподобленію царя отцу семейства, который въ важныхъ случаяхъ совтуется съ своими сосдями.
Точно также нмецкій профессоръ, не видящій вокругъ себя чертъ гинекократическаго періода, скептически относится къ этому вопросу и въ прошломъ. Объ этрускахъ онъ не находитъ ничего сказать больше, какъ-то, что ‘организація семьи была у нихъ та же самая, что и въ Рим’, и что лишь тамъ ‘нсколько больше обращалось вниманія на родство по матери’ (стр. 171). А на одномъ изъ засданій берлинской академіи наукъ (25 февраля 1869 г.) Моммзенъ, по поводу легенды о Коріолан, относитъ прямо на счетъ богатой фантазіи ‘неизвстнаго римскаго Шекспира’ величавые образы Волюмніи, Ветуріи, Валеріи и даже, какъ типы, разсматриваетъ ихъ совершенно противорчащими римской дйствительности. Здсь снова приходится становиться на сторону Бахофена, который въ остроумномъ и ироническомъ отвт Моммзену указываетъ наоборотъ многочисленные и неоспоримые слды матріархата не только у этрусковъ, сабинянъ, но и у самихъ римлянъ {См. брошюру Mommsen’s Kritik der Erzhlung von Coriolanus, напримръ, латинскую цитату на стр. 29 (Бахофенъ даетъ ее безъ указанія источника, она взята изъ Тита Ливія, XXXIV, 5), начинающуюся чрезвычайно интересными словами, обращенными Валеріемъ къ Катону, который порицалъ манифестацію женщинъ:, и такъ, что же таксго невиданнаго совершили матроны, что въ большомъ числ и публично выступили въ интересующемъ ихъ дл?…’ Слдуетъ перечисленіе случаевъ плодотворнаго вмшательства женщинъ въ политическую жизнь Рима.}.
Какъ бы ни были, впрочемъ, врны и оригинальны взгляды Бахофена на методъ изслдованія, они не могли бы еще объяснить тхъ важныхъ результатовъ, къ какимъ пришелъ этотъ авторъ. Нужно еще принять во вниманіе согрвающее вліяніе аффекта, и его источникъ лежалъ у Бахофена въ глубокомъ поэтическомъ чуть, которое помогло ему погрузиться въ тотъ странный и чуждый намъ міръ матріархальной культуры, когда, по словамъ Гезіода (ор. 130), человкъ
Росъ и рзвился сто лтъ на глазахъ своей матери нжной
Глупымъ и малымъ ребенкомъ, подъ кровлей жилища роднаго.
Я склоненъ думать, что именно этотъ поэтическій инстинктъ позволилъ Бахофену съ любовью выискивать слды ‘гинекократической’ эпохи, такъ какъ съ чисто-логической точки зрнія его общее міросозерцаніе было, наоборотъ, враждебно этой культур. Его двигатели прогресса, его ‘солнечные герои’ (Sonnenheide) — вс ‘женоненавистники’ (Weiberhsser). Общее міровоззрніе Бахофена — самый крайній идеализмъ или, если хотите, идеологизмъ. Въ основаніи явленій, которыя онъ изобразилъ намъ во всей ихъ грубой реальности, лежатъ, тмъ не мене, по его мннію, религіозныя идеи {Во избжаніе недоразумнія, замчу, что и у Бахофена, и въ этой стать рчь идетъ исключительно о религіозныхъ воззрніяхъ язычества.}. ‘Представленія, связанныя съ культомъ, есть первичная причина, гражданскія формы жизни — слдствіе и выраженіе’ (Mutterr, стр. XV). Порою (см. тамъ же, стр. XXI) онъ какъ будто говоритъ обратное, и, въ сущности, его фактическое отношеніе къ мнеамъ, какъ къ отраженію жизни, вытекаетъ изъ этого обратнаго взгляда. Но какъ бы на практик онъ ни отклонялся порою отъ своего теоретическаго идеализма, въ принцип онъ считаетъ его единственно врнымъ. Даже въ его Антикварскихъ письмахъ, гд онъ держится исключительно на реальной почв, можно найти фразы врод слдующей: ‘Въ мір боговъ должно свершиться раньше то, что позже достигнетъ соотвтствующаго выраженія въ отношеніяхъ земной жизни’ (Antiqu. Briefe, I, стр. 68).
Каковы же были измненія въ ‘мір боговъ’, которыя обусловливали измненія соціальной, политической и семейной жизни? Человчество начинаетъ съ самой низменной религіи, ‘теллурической’, культа земли,— въ гражданской жизни этому соотвтствуетъ ничмъ не стсняемая свобода отношеній между полами. Мужской элементъ играетъ лишь роль оплодотворителя всмъ отдающейся женщины: дти, символизируемыя ‘роскошною болотною растительностью’, не принадлежатъ никому. Но вотъ человчество поднимается до ‘луннаго’ культа — и въ гражданской жизни возникаетъ бракъ. Семья группируется около матери, общество — гинекократично. Наконецъ, человчество достигаетъ ‘солнечнаго, аполлиническаго’ культа,— мужчина вырываетъ скипетръ изъ рукъ женщины и въ семь, и въ обществ. ‘Вакхическій’ же культъ есть посредствующая стадія между вторымъ и треть, имъ и, съ одной стороны, представляетъ побду надъ ненавидящею мужчинъ женщиной-амазонкой, а съ другой — влечетъ реакцію половой разнузданности.
Въ сущности, довольно небольшаго усилія мысли, чтобъ разрушить эту непрочную, какъ карточный домикъ, схему. Допустимъ, что религіозныя воззрнія — первая причина. Но что же заправляетъ ихъ смной, и почему культу земли соотвтствуетъ непремнно гетеризмъ, культу луны — матріархатъ, а культу солнца — патріархатъ? Если обратиться за объясненіями къ Бахофену, то нельзя получить иного отвта, кром слдующаго. Человкъ, которому врождено стремленіе къ лучшему, начинаетъ съ необузданнаго удовлетворенія ‘низменнаго’, ‘теллурическаго’ инстинкта, чтобы перейти къ регулированію его путемъ брака. Самый бракъ иметъ мсто сначала при выдающейся роли женщины, поклонницы ‘цломудренной’ луны, затмъ при господств мужчины, представителя ‘чистаго’, ‘аполлиническаго, солнечнаго свта’. Но, вдь, это, въ сущности, значитъ, что авторъ приставляетъ просто-на-просто къ земл, лун и солнцу различные эпитеты, взятые изъ области нравственности, но ничуть не вытекающіе изъ физической природы данныхъ предметовъ культа. Понятно, что здсь приходится какъ разъ наоборотъ изслдовать, прежде всего, условія общественной жизни, которыя создаютъ различныя нравственныя категоріи. А затмъ уже можно будетъ понять, съ какими физическими свойствами предметовъ культа человкъ связалъ эти категоріи. Бахофенъ говоритъ, напримръ: человкъ стремился къ чистому солнечному свту патріархальной власти. По моему же мннію, человкъ могъ переходить къ культу солнца, какъ онъ могъ переходить къ патріархату, но онъ не стремился къ послднему, потому что солнце есть символъ ‘чистаго’, нравственнаго свта. Для этого человку нужно бы было сначала еще признать патріархатъ за боле чистый, боле нравственный, но для выработки нравственныхъ понятій никакія солнца не помогутъ, а нужна жизнь въ обществ. Конечно, нкоторая связь между переходомъ отъ луны къ солнцу и переходомъ отъ патріархата къ патріархату есть, но она лишь слдующая. Боле дикія племена обожаютъ луну, потому что періодичность ея фазъ легче замчается первобытнымъ человкомъ, и эти же боле дикія племена основываютъ систему родства по матери, потому что отца трудно узнать при тхъ условіяхъ, о которыхъ говорилось выше, да и принадлежитъ-то онъ часто къ другому роду. Переходъ отъ матріархата къ патріархату и переходъ отъ луннаго культа къ солнечному, въ сущности, вовсе не находятся между собою въ причинной связи, но представляютъ лишь явленія, параллельно отражающія третье, боле общее явленіе — общій прогрессъ культуры.
Совершенно въ дух этого крайняго идеализма Бахофенъ разсматриваетъ и имущественныя отношенія, которыя играли важную роль въ преобразованіи и семьи, и правъ наслдованія. Укажу хотя бы на то, что развитіе производительныхъ силъ, начавшееся накопленіе богатствъ, количественное и качественное увеличеніе предметовъ, которые можно было оставлять въ наслдство, должно было вызвать у отца стремленіе передавать имущество не въ свой материнскій родъ, а жен и собственнымъ дтямъ. Для этого нужно было лишь боле строгое сожительство паръ, которое сдлало вроятнымъ происхожденіе дтей отъ даннаго мужчины. Бахофенъ, сдлаю эту оговорку, собралъ много данныхъ по экономической жизни народовъ и порою подходитъ близко къ сути дла, напр., подчеркивая уже въ Материнскомъ прав первобытный коммунизмъ матріархальнаго строя. Въ Антикварскихъ письмахъ онъ рисуетъ даже очень ясно процессъ перехода отъ наслдованія имущества мужчины материнскимъ родомъ къ наслдованію этого имущества его собственными дтьми (см. т. I, особенно стр. 55—57 и слд.). По вообще онъ отодвигаетъ эти явленія на задній планъ и ищетъ побуждающей причины культурнаго прогресса въ ‘хтоническихъ’, ‘лунныхъ’ и т. п. идеяхъ. Само по себ, экономическое явленіе интересуетъ его мало. Меня поразило, наприм., что, цитируя въ Mutterrecht Страбона (XV, 1, 66) по вопросу о браминахъ при двор королей Индіи, онъ обрываетъ цитату какъ разъ тамъ, гд географъ сообщаетъ объ очень интересной форм земельной общины у индусовъ — обработк земли сообща родовыми группами. Точно также онъ передаетъ очень характерный для первобытнаго коммунизма разсказъ Атенея (3, 3) о дикихъ бобахъ, переставшихъ рости, о прекрасномъ ключ, переставшемъ бить, лишь только люди захотли обратить эти предметы въ личную собственность (Antiqu. Briefe, I, стр. 13). Но пользуется онъ этимъ разсказомъ лишь для того, чтобы показать, въ какой степени ‘великимъ материнскимъ божествамъ природы, которыя вызываютъ изъ болотистой почвы роскошную чащу тростника, противно ограниченіе гетерической жизни’ и проч. (ibid., стр. 14).
Въ связи съ черезъ-чуръ большимъ значеніемъ, какое Бахофенъ приписываетъ абстрактнымъ воззрніямъ людей, находится иной недостатокъ автора. Обращаясь къ изученію ‘міра боговъ’ часто въ ущербъ изслдованію конкретныхъ условій жизни, онъ набрасываетъ черезъ-чуръ схематично историческое развитіе отношеній между полами и семейной организаціи. Въ его исторіи брака слишкомъ мало движенія. Переходъ отъ одной формы къ другой опредляется у него гораздо боле однимъ какимъ-нибудь психологическимъ моментомъ, чмъ совокупностью реальныхъ условій, и потому подчасъ не лишенъ фантастичности. Такъ, переходною ступенью отъ гетеризма къ индивидуальному браку является у Бахофена періодъ амазонства, когда женщина, утомленная безпорядочною половою жизнью, съ оружіемъ въ рукахъ добивается, такъ сказать, коллективнаго развода съ мужскимъ населеніемъ племени.
Изслдованіе частностей символическаго характера, часто разростающееся до несоразмрно широкихъ границъ, является новымъ недостаткомъ Бахофена. И этотъ недостатокъ опять-таки зависитъ отъ того черезъ-чуръ большаго вліянія, которое авторъ приписываетъ абстрактнымъ понятіямъ. Такъ, цлая треть втораго тома Антикварскихъ писемъ занята нескончаемыми доказательствами въ пользу значенія цифры 8, какъ основнаго числа, господствующаго надъ всми проявленіями жизни материнскихъ, ‘теллурическихъ’ и вообще первобытныхъ народовъ. Я уже не говорю о томъ, что само это число слишкомъ сложно, чтобы представиться непосредственно воображенію первобытнаго человка. Но и вс эти разсужденія о какомъ-то почти мистическомъ тяготніи людей къ извстной цифр подлежатъ проврк. Во-первыхъ, при нкоторомъ трудолюбіи можно бы было подыскать частое повтореніе въ миахъ и обычаяхъ любаго изъ не особенно большихъ, наприм., хотя бы первыхъ 10 чиселъ. Во-вторыхъ, это подыскиваніе иметъ, въ сущности, такъ же мало значенія, какъ игра въ цифровые гороскопы. Кто не слышалъ о роковыхъ числахъ, управляющихъ жизнью великихъ людей? Но получаются-то лишь они, къ сожалнію, манипуляціями надъ цифрами въ виду достиженія уже заране предположеннаго результата.
Оканчивая эту главу, я остановлюсь еще на чисто-вншнемъ недостатк сочиненій Бахофена: нестройности общаго плана. Дйствительно, если исключить Сказаніе о Танаквил, то труды Бахофена съ формальной стороны можно охарактеризовать такъ. Критика Моммзена есть небольшая брошюрка, трактующая объ одномъ изъ эпизодовъ римской исторіи. Антикварскія письма представляютъ рядъ интересныхъ, но по большей части независимыхъ этюдовъ, связанныхъ лишь единствомъ міровоззрнія автора и общаго предмета изслдованія. Что касается Материнскаго права, то это, въ сущности, не книга, а родъ хаотической энциклопедіи античнаго міра, гд масса интереснйшихъ фактовъ освщена съ. крайне оригинальной точки зрнія, но расположена безъ всякаго порядка, безъ подраздленій, съ безконечными отступленіями, возвращеніями, повтореніями.

VI.

Закончу эту статью самымъ общимъ указаніемъ на предшественниковъ Бахофена и его послдователей, на его критиковъ и вообще людей, писавшихъ о немъ.
Вопросъ о литературномъ первенств — вопросъ и трудный, и сравнительно неблагодарный. Самой оригинальной, повидимому, мысли почти всегда предшествуютъ аналогичныя попытки въ прошломъ. Все дло въ томъ, кому удалось наиболе удачно формулировать назрвающую идею. Вотъ, наприм., еще у Платона, несмотря на весь его идеализмъ, встрчается слдующая фраза: ‘И войны, и возстанія, и битвы вызываются не инымъ чмъ, какъ тломъ и его желаніями, ибо вс войны рождаются среди насъ изъ-за пріобртенія имуществъ’ (см. Phaedo, 66, D: ). И, однако, на основаніи этой отдльной мысли моралиста, нельзя отказать въ оригинальности хотя бы соціологической формул Маркса: ‘Способъ производства матеріальной жизни обусловливаетъ общій процессъ соціальной, политической и умственной жизни’ (Zur Kritik der Politischen Oeconomie Berlin, 1859, Vorwort).
Были, конечно, и у Бахофена предшественники, особенно между путешественниками среди дикарей. Такъ, Лафито, ученый іезуитъ прошлаго вка, говоритъ, напримръ, о краснокожихъ, что у нихъ ‘какъ разъ въ женщинахъ сосредоточены національность, знатность, генеалогическое дерево, порядокъ поколній и сохраненія семей’ (цитир. у А. Giraud-Teuton: ‘Les origines du mariage et de la famille’, Gen&egrave,ve — Paris, 1884, стр. 189). Но какъ далеко отсюда до всемірно-культурнаго обобщенія Бахофена: ‘Материнское право отнюдь не принадлежитъ какому нибудь опредленному народу, но извстной степени культуры… Вслдствіе одинаковости и законосообразности человческой натуры, оно не можетъ быть поэтому обусловлено или ограничено какою бы то ни было этническою близостью’ (Mutterr., стр. VI).
Съ другой стороны, и вопросъ о плагіаторахъ Бахофена, не представляя самъ по себ большаго научнаго интереса, въ то же время, не можетъ быть ршенъ, что называется, съ плеча. Многіе авторы берутъ у Бахофена факты, — правда, часто безъ указанія источника,— но длаютъ изъ нихъ свои выводы.
Я, какъ было уже сказано, ограничусь лишь самымъ общимъ указаніемъ на литературу вопроса, вовсе не думая исчерпать ее.
Вопросъ о давнишнемъ первенств женщины въ семь, въ связи съ гинекократіей, былъ впервые поставленъ на научную почву въ конц прошлаго вка англичаниномъ Миллеромъ (Millar), другомъ Адама Смита и Юма. Въ своей книг о Происхожденіи сословій и ихъ разницы, авторъ, по словамъ Макъ-Леннана, даетъ ‘превосходный очеркъ’ интересующихъ насъ явленій и ‘почти совершенно предвосхищаетъ Бахофена’ {Книга эта, появившаяся въ 1771 г. водъ заглавіемъ The Origin of the Distinction of Ranks и вышедшая четвертымъ изданіемъ еще въ 1806 г., стала библіографическою рдкостью. Несмотря на вс усилія, я не могъ достать ее и принужденъ говорить ней, опираясь на авторитетъ Макъ-Леннана (см. Studies in Ancient History, примч. къ стр. 420).}.
Въ начал 50-хъ годовъ этого столтія въ Америк появилась замчательная книга Льюиса Моргана, прошедшая почти совершенно незамченною. Это — сочиненіе о Лиг ирокезовъ {Lewis Н. Morgan: ‘League of the Ho-d-no-sau-nee, or Iroquois’, Rochester, 1851.}, основанное на глубокомъ непосредственномъ изученіи жизни пяти сконфедерированныхъ племенъ. Уже въ немъ авторъ говоритъ о родовой организаціи ирокезовъ, что ‘племя… никогда не слагалось изъ потомковъ, происходящихъ отъ одного общаго отца, такъ какъ отецъ и дитя никогда не были одного и того же рода’, и что эта организація ‘отличалась отъ всхъ другихъ учрежденій Стараго Свта тмъ, что родословная велась во всхъ случаяхъ по женской линіи’ (стр. 79). О собственности же мы читаемъ, что имущество мужа переходило обыкновенно не къ его дтямъ, а къ членамъ его рода, т.-е., значитъ, къ его родственникамъ по женской линіи, ему лишь позволялось ‘при жизни и въ присутствіи свидтелей’ передавать вещи жен и дтямъ (стр. 327). Въ послдующихъ своихъ сочиненіяхъ: Системы родства и свойства и Древнее общество {Systems of Consanguinity and Affinity of the Human Family, 1871, и Ancient Society, or researches in the lines of Human progress etc., London, 1877.} Морганъ разсматриваетъ происхожденіе по женской линіи уже какъ всеобщее культурное явленіе и даетъ цлый рядъ таблицъ родства и богатйшій матеріалъ по исторіи развитія семьи и перехода отъ матріархата къ патріархату въ цломъ мір. Морганъ, какъ видно изъ его цитатъ, внимательно изучалъ Материнское право Бахофена, вышедшее въ промежутокъ между первымъ и послдующими сочиненіями Моргана, и отзывается о немъ, какъ о ‘труд, основанномъ на обширныхъ изысканіяхъ’ (Ane. Soc., стр. 349). Онъ считаетъ вполн доказанными явленія материнскаго права и гинекократіи, которыя Бахофенъ открылъ и прослдилъ съ помощью отрывковъ исторіи и традицій’ (ibid., стр. 350). Морганъ лишь принимаетъ ‘съ измненіями’ взглядъ Бахофена о ‘беззаконномъ’ сожительств между мужчиной и женщиной, какъ бросающій неврный свтъ на явленія ранней семьи. Въ свою очередь Бахофенъ часто пользовался Морганомъ въ своихъ Антикварскихъ письмахъ, которыя онъ посвятилъ даже ему на ряду съ люттихскимъ ученымъ Либрехтомъ и русскимъ археологомъ Стефани..
На англійскомъ же язык появилось въ 1865 г. сочиненіе Макъ-Леннана о Первобытномъ брак {Mac Lennan: ‘Primitive Marriage’, Londres, 1865.}, гд, между прочимъ, цлая глава (VIII) посвящена ‘стариннымъ системамъ родства исключительно черезъ женщинъ’. Въ своемъ этюд о Материнскомъ прав Бахофена {Напечатано въ числ прочихъ этюдовъ, появившихся вмст съ перепечаткой Первобытнаго брака подъ общимъ заглавіемъ: Studies in Ancient History, London, 1876.} Макъ-Леннанъ откровенно заявляетъ, что въ этомъ ‘открытіи’ материнства онъ былъ предвосхищенъ Бахофеномъ, о сочиненіи котораго онъ узналъ лишь весною 1866 г. Соглашаясь съ критикой Макъ-Леннана относительно ‘мистическаго характера’ общихъ взглядовъ Бахофена, я не иду, однако, за нимъ, когда онъ говоритъ, что авторъ Материнскаго права ‘лишь видлъ фактъ первоначальнаго родства исключительно черезъ женщинъ, но не причину этого факта’ (Studies, стр. 418), и что будто Бахофенъ совершенно не обратилъ вниманія на одну изъ такихъ причинъ, заключающуюся въ отсутствіи моногаміи и въ трудности отыскать дйствительнаго отца. Пусть читатель припомнитъ хоть цитату Бахофена о гарамантахъ, у которыхъ вслдствіе отсутствія индивидуальнаго брака ‘лишь матери признаютъ дтей, а къ имени отца нтъ никакого почтенія’. Замчу мимоходомъ, что въ своемъ этюд о Родств въ древней Греціи {Этюдъ Kinship in Ancient Greece впервые появился въ апрльской и майской книжкахъ Fortnightly Rewiew 1866, какъ отвтъ на вызовъ Гладстона примирить данныя Гомера съ теоріей матріархата, и былъ перепечатанъ въ Studies in Апс. History, стр. 236—309.} Макъ Леннанъ цитируетъ Бахофена лишь вскользь, а, между тмъ, большинство фактовъ матріархата въ Греціи взяты безъ указанія источника изъ Материнскаго права. Сравните, наприм., параллельно стр. 244, 249 въ Апс. History съ стр. 9—10 Бахофена, стр. 290—291 со стр. 1, стр. 294 со стр. 41—42, стр. 296 съ 28, стр. 297 съ 31, стр. 298 съ 38 и проч., не говоря уже о томъ, что блестящій анализъ миа объ Орест цликомъ заимствованъ у Бахофена.
Лёббокъ часто цитируетъ Бахофена въ своихъ Началахъ цивилизаціи (см., наприм., стр. 75, 106—107, 121, 125—126 и, безъ указанія источника, о ми Ореста, стр. 129—130) {Sir John Lubbok: ‘The origin of civilisation and the primitive condition of Man’, London, 1870, 2-е изданіе.}. Онъ соглашается съ Бахофеномъ въ существованіи первоначальнаго гетеризма, communal marriage по его терминологіи, но, по моему мннію, черезъ-чуръ отрицательно относится къ бахофеновской гинекократіи (стр. 78). Примръ австралійцевъ, гд положеніе женщины очень низко, не можетъ служить доказательствомъ уже потому, что тамъ царитъ полигамія. Въ другомъ мст Лёббокъ критикуетъ, и на этотъ разъ справедливо, чрезмрный идеализмъ Бахофена, который видитъ въ переход отъ матріархата къ патріархату стремленіе человческаго духа ‘разбить оковы теллуризма и поднять взоры къ высшимъ сферамъ космоса’.
Въ послднемъ своемъ труд Миъ, обрядъ и религія {Andrete Land: ‘Myth, Ritual and Religion’, London, 1887, въ двухъ томахъ.} Андрью Лэнгъ касается Бахофена по вопросу о кувад и присоединяется совершенно къ взгляду автора Материнскаго права, указанному нами выше. Къ Бахофену онъ относится какъ къ ‘ученому, который употреблялъ поистин широкій сравнительный методъ, но лишь видлъ все сквозь собственныя мистическія спекуляціи’ (т. II, стр. 224).
Перейду ко Франціи. Я не буду останавливаться на нкоторыхъ сочиненіяхъ XVI и XVII вка, устанавливающихъ равенство и даже превосходство женщины надъ мужчиною,— все это, по большей части, моральныя разсужденія. Но нельзя пройти молчаніемъ одного труда XVIII вка, имющаго уже нкоторое научно философское значеніе. Я говорю объ изслдованіи нкоего Роллана, члена Амьенской академіи, о Прерогативахъ дамъ у галловъ и проч., и проч. {Rolland: ‘Recherches sur les prrogatives des dames chez les Gaulois etc.’, Paris, 1787. Я пользуюсь перепечаткой этого этюда въ XI том малоизвстной, но очень любопытной Collection de pi&egrave,ces relatives l’histoire de France, Parie, 1826—1838, въ 20 томахъ, подъ редакціей Лебера и др.}. Въ немъ, несмотря на недостатокъ общаго плана и критической оцнки доказательствъ, встрчаются мысли врод слдующей: ‘напоминая женщинамъ ихъ прежнее величіе, я вызову у нихъ желаніе сравняться съ предками’, приводятся ‘историческія свидтельства’ о женскомъ парламент у древнихъ галловъ, у элейцевъ (по Плутарху), о двойномъ парламент, мужскомъ и женскомъ, у старинныхъ ирландцевъ, указывается на обычаи, передававшіе право дворянства по женской линіи еще во времена автора во многихъ мстностяхъ Франціи и т. п.
Если исключить Лафито и въ нашемъ вк Кордье, писавшаго о баскахъ, и барона Экштейна, писавшаго о карійцахъ, ‘материнское право’ было впервые подвергнуто изученію во Франціи Жиро-Тёлономъ, однимъ изъ лучшихъ учениковъ Бахофена. Жиро-Тёлонъ дебютировалъ въ 1868 г. сво?іо книжечкой: La m&egrave,re chez certaines peuples de l’antiquit, Paris et Leipsig, очень удачномъ резюме на 60 страничкахъ громаднаго Mutterrecht’а. Порою здсь проскальзываютъ еще у автора пріемы до извстной степени мистической психологіи, свойственные Бахофепу, наприм., тамъ, гд возникновеніе родства по отцу признается дломъ геніальнаго и великодушнаго піонера цивилизаціи, который хочетъ ‘идти къ высшей цли’ путемъ признанія ребенка. Въ 1870 г. Жиро-Тёлонъ перевелъ брошюру Бахофена противъ Моммзена, предпославъ ей иронически-остроумное предисловіе. Въ 1874 г. появилось его сочиненіе о Происхожденіи семьи, второе изданіе котораго, совершенно передланное, вышло въ 1884 г. подъ заглавіемъ Les origines du mariage et de la famille. Нсколько эклектичная по своему характеру, эта книга, по моему мннію, является, тмъ не мене, одною изъ лучшихъ попытокъ критически резюмировать взгляды главнйшихъ изслдователей по исторіи семьи и брака. Авторъ, несмотря на свое глубокое почтеніе къ Бахофену, которому онъ посвятилъ свою книгу, длаетъ въ двухътрехъ мстахъ косвенную критику ‘нсколько мистической формы’ Mutterrecht’а (стр. 147). Но въ примчаніи къ этой же страниц авторъ высказываетъ на мистицизмъ Бахофена взглядъ, съ которымъ вполн согласиться я не могу. ‘Мало умовъ лучше поняли и передали мистицизмъ и религіозную символистику античнаго міра. Предисловіе Mutterrecht’а въ особенности широты удивительной, въ немъ дышешь странною и мистическою атмосферой героическаго періода’ и проч. Впечатлніе отъ чтенія бахофеновскаго предисловія передано врно: дйствительно, эти страницы полны таинственной поэзіи. Но именно въ данномъ случа Бахофенъ не ограничился ролью изслдователя, ‘понявшаго и передавшаго религіозный мистицизмъ’, а самъ явился религіознымъ мистикомъ до мозга костей, наивнымъ сыномъ героическаго періода. Иллюзія реальности мистическаго міра произведена, но произведена не сознательно, а невольно, въ ущербъ критическому пониманію дйствительныхъ причинъ развитія ‘материнскаго права’.
Этнографъ Эли Реклю, братъ знаменитаго географа, еще въ шестидесятыхъ годахъ, по его собственнымъ словамъ, изучалъ Бахофена, но далъ, лишь въ половин 70-хъ годовъ рядъ статей въ Rpublique franaise по поводу ‘хтонической, теллурической религіи’ въ дух Бахофена. Но скоро онъ освободился отъ излишняго символизма послдняго и, отдавъ должное Матріархату Бахофена (см. его Le matriarcat d’apr&egrave,s Bachofen въ Revue internationale des Sciences 1881, VIII, No 9), тмъ съ большимъ жаромъ посвятилъ себя изученію соціальной и семейной жизни дикарей. Плодомъ этого изученія явился его живо написанный сборникъ этюдовъ по сравнительной этіологіи ‘первобытныхъ племенъ’ {Elie Reclus: ‘Les Primitifs’, Paris, 1885.}, этюдъ этого сборника о материнской фамиліи наировъ (напечатанный раньше въ Nouvelle Revue г-жи Аданъ) составленъ Эли Реклю, главнымъ образомъ, по Бахофену.
Вопроса же о ‘матріархат’ касался Поль Лафаргъ (въ книжк Nouvelle Revue отъ 15 марта 1886 г.), подробно разсмотрвъ, между прочимъ, столь извстный со временъ Бахофена миъ объ Орест.
Въ Германіи труды Бахофена медленно проникали въ ученую публику, ихъ отчасти замалчивали, отчасти подвергали мелочной критик. Читатель видлъ уже раньше взаимное отношеніе взглядовъ Моммзена и Бахофена. На вопросъ о родств по женской линіи въ древней Греціи былъ данъ утвердительный отвтъ ученымъ Курціусомъ, который въ своей Исторіи Греціи прямо отсылаетъ къ Бахофену за фактами, касающимися матріархата у аинянъ.
Значительною долей выводовъ Бахофена воспользовался Юлій Липпертъ въ двухъ своихъ послднихъ сочиненіяхъ: Исторія семьи и Исторія культуры {Julius Lippert: ‘Die Geschichte der Familie’, Stuttgart, 1884, и его же: Die Kulturgeschichte der Menschheit etc., Stuttgart, 1886—1887, въ двухъ томахъ.}. Онъ указываетъ на то обстоятельство, что до Бахофена ‘материнскій періодъ не имлъ вовсе мста въ историческомъ изложеніи’ (Ист. сем., стр. 5) и слдуетъ ему во многихъ мстахъ этой книги, наприм., особенно въ объясненіи миа Ореста (ibid., стр. 80—81), порою безъ указанія источниковъ, наприм., тамъ, гд (стр. 73—74) онъ говоритъ о культ Деметры, матери-земли. Въ Исторіи культуры онъ отдаетъ должное ‘громадной начитанности’ Бахофена въ классической литератур, — начитанности, которая помогла ему ‘напасть на пробивающую совершенна новые пути мысль о прежнемъ стро семьи’. Но онъ критически относится къ ‘миически-символическому’ элементу, въ чемъ онъ, однако, видитъ дань Бахофена своему времени (т. I, стр. 88). Дале, онъ принимаетъ ‘гинекократію’ Бахофена, но старается ограничить это понятіе, указывая на то обстоятельство, что материнское право принадлежитъ первобытнымъ народамъ, у которыхъ не можетъ быть рчи о собственно политическомъ владычеств женщинъ, а лишь о выдающейся роли женщинъ внутри мелкихъ родовыхъ группъ (см. т. II, стр. 23 и слд.). Онъ, со словъ Нахтигаля, указываетъ на сравнительную распространенность ‘королевъ-матерей въ оазисахъ Сахары и въ Судан (см. т. II, стр. 41) и не видитъ ничего невозможнаго въ существованіи воинственныхъ женщинъ, подавшемъ поводъ къ миамъ объ амазонскихъ государствахъ. Онъ, сверхъ того, указываетъ на довольно распространенный этнологическій фактъ, что среди иныхъ племенъ мужчины и женщины обыкновенно живутъ отдльно и ведутъ независимое хозяйство (замчу, что эти факты нашелъ Бахофенъ и у народовъ древности). Немудрено, если существованіе этническихъ группъ, основанныхъ на такомъ обособленіи половъ, могло вызвать у Бахофена представленіе о цлыхъ государствахъ амазонокъ, вчно враждующихъ съ мужчинами.
Касается Бахофена и Энгельсъ, въ своей брошюр о Происхожденіи семьи, частной собственности и государства {Der Ursprung der Familie, des Privateigenthums und des Staats, Zurich, 1884.}, представляющей искусно написанное резюме Моргановскаго Древняго общества и освщенное лишь съ точки зрнія экономическаго матеріализма Маркса. Говоря о первобытной свобод половыхъ отношеній, Энгельсъ разсматриваетъ ‘открытіе этого первобытнаго состоянія’ какъ ‘великую заслугу Бахофена’ (стр. 17). Но въ примчаніи къ этой страниц читаешь, что ‘Бахофенъ мало понималъ самъ, что онъ открылъ или, врне, отгадалъ’, и въ доказательство Энгельсъ обращаетъ вниманіе на неумстность термина ‘гетеризмъ’ въ приложеніи къ той эпох, когда брака вовсе не существовало. Но это замчаніе, какъ мн кажется, нисколько не говоритъ за или противъ пониманія Бахофеномъ открытаго имъ. Оно можетъ касаться лишь общаго міровоззрнія автора, который, отрицательно относясь къ ‘теллурической’ форм свободныхъ половыхъ отношеній, выбираетъ съ своей точки зрнія такой терминъ, чтобы уже въ немъ самомъ выражался извстный оттнокъ порицанія.
Въ недавнемъ сочиненіи Гельвальда о человческой семь {Fr. von Hellwald: ‘Die menschliche Familie nach ihrer Enstehung und natrlichen Entwickelung’, Leipzig, 1889.} Баховену дается эпитетъ ‘заслуженнаго изслдователя’, но ставится въ ошибку, что онъ смшалъ власть женщины въ дом съ политическою властью въ государств (стр. 214), которая врядъ ли была когда-нибудь гинекократіей. Однако, самъ Гельвальдъ приводитъ дальше нсколько примровъ (см. стр. 215), которые заставляютъ, по моему мннію, относиться довольно скептически къ голому отрицанію возможности гинекократіи.
Теорія первобытнаго патріархата и рзкая критика противуположной теоріи материнства встрчаются на страницахъ новаго труда датчанина Старке {С. N. Storche: ‘Die primitive Familie in ihrer Enstehung und Entwickelung’,: Leipzig, 1888. Книжка эта, составляющая одинъ изъ томовъ международной библіотеки, появилась недавно въ англійскомъ перевод: The primitive Family in its Origin andL Development, London, 1889.}. Суть взглядовъ автора заключается въ томъ, что семья и родъ возникаютъ не изъ представленій о родств и, стало быть, въ первое время, родств по матери, а изъ права (sic!) отца распоряжаться группой окружающихъ его лицъ по своему произволу независимо отъ того, его ли это фактическія дти, или нтъ и пр. Въ одномъ мст авторъ считаетъ ‘совершенно безсознательными мечтаніями’ (стр. 69) взгляды Бахофена на высокое положеніе женщины, вытекающее изъ первоначальнаго родства по женской линіи. Въ другомъ Материнское право Бахофена названо критикомъ ни больше, ни меньше какъ ‘рапсодіей многознающаго поэта (стр. 259). Въ третьемъ миъ объ Орест разсмотрнъ лишь какъ доказательство уваженія къ женщин (стр. 125). Дале (стр. 123—124, прим.)’ сравненіе Гудруны съ Вримглльдой ничего не доказываетъ, по мннію Старке: и теперь, молъ, одн женщины убиваютъ мужей изъ-за братьевъ, другія — братьевъ изъ-за мужьевъ и пр., и пр. Вообще книжка Старке показываетъ въ достаточной степени, что старинная теорія патріархата принуждена для своей защиты прибгать къ аргументамъ, слабость которыхъ нельзя замаскировать ни эрудиціей, ни боле или мене остроумными натяжками.
У. меня нтъ подъ рукою достаточнаго числа русскихъ книгъ, чтобы съ надлежащею точностью прослдить въ нашей литератур вліяніе идей Бахофена. Я могу, наприм., лишь по памяти сослаться на нкоторыя статьи прежняго Дла по поводу первой книги Жиро-Тёлона или на затронутые г. Михайловскимъ нкоторые вопросы, касающіеся Бахофена. Я остановлюсь боле точнымъ образомъ на отношеніяхъ къ Бахофену покойнаго Зибера и М. М. Ковалевскаго, одного изъ лучшихъ соціологовъ-юристовъ нашего времени.
Зиберъ въ своихъ Очеркахъ первобытной экономической культуры (Москва, 1883) длаетъ порою (особенно въ глав VIII) довольно длинныя цитаты изъ Материнскаго права, которое онъ считаетъ ‘сочиненіемъ, основаннымъ на обширномъ изслдованіи’ (стр. 294), и примыкаетъ къ Бахофену не только въ его взглядахъ на матріархатъ, но въ значительной степени и на гинекократію (стр. 285 и слд.). Такъ, ссылками на Маринера, Земпера, Крауфорда и друг. онъ показываетъ распространенность женскихъ полуполитическихъ ассоціацій на ряду съ мужскими на островахъ Тонга, Палау, передачу власти черезъ женщинъ и частое правленіе самихъ женщинъ на Сандвичевыхъ островахъ, достиженіе правительственныхъ должностей и даже верховной власти женщинами на Целебес и многихъ, другихъ островахъ Архипелага.
М. М. Ковалевскій упоминаетъ порою Бахофена въ своемъ замчательно интересномъ и сжатомъ этюд о Первобытномъ прав (Москва, 1886 г., выпускъ 1: ‘Родъ’, выпускъ II:’Семья’): на стр. 136-й I выпуска по вопросу объ отношеніяхъ брата къ сестр въ сербскихъ псняхъ (соглашаясь со взглядомъ Бахофена), на стр. 158 того же выпуска о формахъ усыновленія у древнихъ (указывая на свидтельства Плипія и Діодора по Бахофену). Отрицательно относится г. Ковалевскій къ ‘гинекократіи’. ‘Предположеніе, что во глав рода, основаннаго на материнств, должна непремнно стоять женщина… и что, такимъ образомъ, съ материнствомъ неразрывно связана гинекократія, не поддерживается этнографическими данными’ (вып. I, стр. 108), ‘должно быть окончательно оставлено’ и составляетъ, по мннію г. Ковалевскаго, ‘слабое мсто’ Бахофена. Представителемъ материнскаго рода бываетъ или братъ, или дядя женщины-матери (ibid.). Мн кажется, здсь есть, извстная доля недоразумнія, въ которомъ виновата, можетъ быть, неясная порою мысль самого Бахофена. Что Бахофенъ не разсматривалъ неизбжнымъ главенство матери въ род, видно уже изъ того, что въ Антикварскихъ письмахъ онъ даетъ массу фактовъ о брат матери или вообще старшемъ мужчин материнскаго рода, заправляющемъ родомъ. Съ другой стороны, уже въ Материнскомъ прав (стр. 17) Бахофенъ прямо говоритъ о господств тирановъ у эіоповъ, троглодитовъ и проч. Онъ указываетъ лишь, что ‘тиранъ получаетъ свое право отъ женщины’ и ‘передаетъ королевское достоинство не своимъ дтямъ, а дтямъ сестры’, и что, такимъ образомъ, ‘въ признаніи владычества мужчины не заключается никакого отклоненія отъ jus naturale (материнства), которое господствуетъ надъ этимъ строемъ’. Что касается собственно гинекократіи, то я уже нсколько разъ высказывалъ мнніе, что нужно не столько ‘окончательно оставить’, сколько ограничить это явленіе, и. именно ‘этнографическія данныя’ послднихъ лтъ (см., наприм., выше конецъ IV главы) показываютъ сравнительную распространенность явленій гинекократіи. Почти тоже самое можно сказать и объ ‘амазонкахъ’, въ чемъ г. Ковалевскій видитъ лишь ‘легенду’, (ibid., стр. 120). За то критика г. Ковалевскаго бьетъ какъ разъ въ точку по отношенію къ тому фальшивому всемірно-культурному значенію, которое придаетъ Бахофенъ амазонству, особенно въ своихъ представленіяхъ о государствахъ амазонокъ, жившихъ изолированно отъ мужчинъ и воевавшихъ съ ними.

——

Задача этой статьи кончена. Въ ней я хотлъ обрисовать по мр силъ и пониманія и самую личность Бахофена, и особенно его взгляды, поскольку они вносили новое въ науку о человческихъ учрежденіяхъ. Я несчиталъ, себя вправ уклониться и отъ критики его воззрній. Конечно, истинная оцнка Бахофена можетъ быть сдлана лишь человкомъ, приближающимся по эрудиціи и оригинальности къ самому Бахофену. Но пока важно дать хоть что-нибудь. Представляя мою попытку на судъ читателя, я счелъ бы себя удовлетвореннымъ, если бы съумлъ возбудить въ немъ интересъ къ автору, извстность котораго, по странной судьб, далеко уступаетъ его несомнннымъ и крупнымъ достоинствамъ.

Н. Русановъ.

‘Русская Мысль’, кн.VI, 1889

Русанов Николай Сергеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Наша текущая жизнь, Русанов Николай Сергеевич, Год: 1902
  2. Ф. М. Уманец. Из моих наблюдений по крестьянскому делу. Спб. 1881 г, Русанов Николай Сергеевич, Год: 1882
  3. Последние труды о происхождении современной Франции, Русанов Николай Сергеевич, Год: 1902
  4. Наша текущая жизнь, Русанов Николай Сергеевич, Год: 1902
  5. Химические Изыскания…, Галахов Алексей Дмитриевич, Год: 1845
  6. Природный русский стихотворец, Свиньин Павел Петрович, Год: 1818
  7. Руководство к Первоначальному изучению Всеобщей Истории, сочинение Фольгера, Майков Аполлон Николаевич, Год: 1848
  8. В. Мамченко. Тяжелые птицы. Париж, 1935. — Л. Савинков. Аванпост. Париж, 1935, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1936
Электронная библиотека