Жизнь и произведения Сервантеса, Виардо Луи, Год: 1880

Критика
Время на прочтение: 60 минут(ы)
Скачать в PDF

СЛАВНЫЙ РЫЦАРЬ ДОНЪ-КИХОТЪ ЛАМАНЧСКІЙ.
Мигеля Сервантеса.
Томъ II
НОВЫЙ ПОЛНЫЙ ПЕРЕВОДЪ
СЪ ПРИМЧАНІЯМИ и СТАТЬЕЮ Л. ВІАРДО
‘ЖИЗНЬ и ПРОИЗВЕДЕНІЯ СЕРВАНТЕСА’ и 39-ю КАРТИНАМИ
Густава Доре.
МОСКВА.
Изданіе книжнаго магазина Г. Кольчугина.
1895.

Жизнь и произведенія Сервантеса.

ЛУИ ВІАРДО.

(переводъ съ французскаго).

Вообще о каждомъ писател и каждомъ художник можно смло сказать, что его исторія сосредоточивается въ его произведеніяхъ, что все, что онъ пишетъ, составляетъ его дянія, и что весь человкъ выражается въ автор. Но о Сервантес этого сказать нельзя. Онъ былъ знаменитымъ человкомъ, прежде чмъ сталъ знаменитымъ писателемъ, и совершалъ великія дла, прежде чмъ написалъ безсмертную книгу. Его исторія была бы интересна даже безъ его прославленнаго имени, и жизнь его такъ же полна очарованія и поучительности, какъ и его произведенія.
Непризнанный до самой своей смерти и даже много времени спустя, Сервантесъ не могъ имть біографовъ въ то время, когда современники, сосредоточивая все свое вниманіе на знаменитомъ человк, съ благоговйнымъ стараніемъ собираютъ вс подробности его славной жизни. Понадобилось много труда со стороны поздно опомнившихся почитателей потомковъ, чтобъ возстановить, столько же по преданію, сколько по подлиннымъ документамъ, и столько же по догадкамъ, сколько по достоврнымъ свдніямъ, зданіе долгой и полной жизни. Много осталось не пополненныхъ пробловъ, много невыясненныхъ сомнній, но и того, что извстно достоврно и что предполагается, какъ возможное, достаточно, чтобы дать намъ понятіе о томъ, какова была судьба одного изъ величайшихъ геніевъ, которыми гордится человчество.
До сихъ поръ еще не открыто, гд находится могила Сервантеса, и долго не было извстно, гд онъ родился. Восемь городовъ спорили, какъ нкогда въ Греціи о Гомер, а чести быть его родиной: Мадридъ, Севилья, Толедо, Лусена, Эскивіасъ, Альказаръ де-Санъ-Хуанъ, Консуэгра и Алькала де-Генаресъ. Въ этомъ послднемъ город онъ и родился и былъ окрещенъ въ приходской церкви Святой-Маріи, 9-го октября 1547 г. Его семья, родомъ изъ Галисіи, поселившаяся потомъ въ Кастиліи, хотя и не принадлежала къ титулованному дворянству, но считалась въ числ тхъ дворянскихъ семей, которыя назывались сыновьями чего-нибудь (hijos de algo или hidalgos). Съ XIII столтія фамилія Сервантесъ съ почетомъ упоминается въ испанскихъ лтописяхъ. Во время великихъ завоеваній святого Фердинанда, при взятія Баэсы и Севильи встрчались воины съ этой фамиліей. Они тоже получили свою долю при распредленіи земель въ то время, когда заселялись христіанами мстности, покинутыя маврами. Были Сервантесы и между завоевателями Новаго Свта, занесшими въ эти отдаленные края втвь съ ихъ родословнаго дерева. Въ начал XVI столтія Хуанъ де-Сервантесъ былъ коррехидоромъ въ Осун. Его сынъ Родриго де-Сервантесъ женился около 1540 г. на донь Леонор де-Кортикасъ, аристократк изъ Барахаса. Отъ этого брака родились сперва дв дочери, донья Андреа и донья Луиза, а затмъ два сына, Родриго и Мигель. Послдній былъ младшимъ ребенкомъ этой бдной, но почтенной семьи.
О дтств Сервантеса мало извстно. Надо полагать, что, родившись въ университетскомъ город, куда стекалась учиться молодежь изъ Мадрида, отстоящаго отъ Алькалы де Генаресъ всего на четыре мили, онъ тамъ же получилъ первоначальное образованіе. Достоврно извстно о немъ отъ него же самого, что онъ съ самаго ранняго дтства очень любилъ литературу и до того пристрастился къ чтенію, что подбиралъ даже на улиц клочки печатной бумаги. Его склонность къ поэзіи и театру обнаружилась передъ подмостками знаменитаго Лопе де-Руэда, странствующаго актера, основателя испанскаго театра, игру котораго онъ видлъ еще одиннадцатилтнимъ мальчикомъ въ Сеговіи и Мадрид..
Достигнувъ юношескаго возраста, Мигель отправился въ Саламанку, гд считался въ продолженіе двухъ лтъ въ числ студентовъ знаменитаго университета. Извстно, что онъ жилъ на улиц los Moros. Тамъ-то онъ и изучилъ студенческіе нравы, такъ хорошо описанные имъ во многихъ мстахъ его произведенія и между прочимъ во второй части Донъ-Кихота и въ двухъ лучшихъ его повстяхъ: Лиценціать Видріэра и Мнимая тетка (la Tia fingida). Нсколько поздне мы находимъ Сервантеса въ школ одного довольно извстнаго гуманиста по имени Хуанъ-Лопецъ де-Гоносъ. Этому директору коллегіи было поручено мадридскимъ муниципалитетомъ сочинять аллегоріи и девизы, которые должны были украсить въ церкви las Delcaдяфы Reales мавзолей королевы Елизаветы Валуа, первой жены Филиппа II, въ день великолпныхъ похоронъ, состоявшихся 24 октября 1568 г. Гоносъ призвалъ на помощь лучшихъ своихъ учениковъ, между которыми Сервантесъ упоминается первымъ. Въ напечатанномъ этимъ гуманистомъ Доклад, въ которомъ подробно разсказывается о болзни, смерти и погребеніи королевы, Сервантесу, его любимому и дорогому, ученику, приписываются первая эпитафія въ форм сонетъ, четыре redondillas (четверостишія), одна copia castellana (строфа съ перекрещивающимися римами) и элегія изъ трехстишій, адресованная къ кардиналу Донъ-Діего де-Эспиноза, президенту кастильскаго совта и главному инквизитору.
Первыя попытки Сервантеса встрчены были одобрительно, и онъ, ободренный этимъ школьнымъ успхомъ, вроятно въ это же время, написалъ маленькую пасторальную поэму Filena, нсколько сонетовъ, нсколько романсовъ, rimas, т. е. разные стихи, о чемъ онъ упоминаетъ къ концу жизни въ своемъ Путешествіи на Парнась (Viage al Farnaso). Но объ этихъ произведеніяхъ осталось одно только воспоминаніе.
Это было вскор посл того, какъ во дворц Филиппа II произошла таинственная, кровавая драма, поведшая за собой смерть инфанта Донъ-Карлоса и королевы Елизаветы, пережившей его только на два мсяца. Папа Пій V поспшилъ послать Мадридъ нунція, чтобъ выразить испанскому королю свое соболзнованіе (el pesame) и потребовать кстати нкоторыхъ правъ для церкви, въ которыхъ Филиппъ отказалъ въ своихъ итальянскихъ владніяхъ. Этотъ нунцій былъ римскій прелатъ до имени Джіудо Акквавива, сынъ герцога Атрійскаго, получившій по возвращеніи изъ Испаніи кардинальскую шапку. Его миссія не могла понравиться Филиппу, который строго запретилъ всмъ отъ принцевъ до послднихъ подданныхъ говорить съ нимъ о его сын , и который, несмотря на свое ханжество, никогда ни въ чемъ не уступалъ римскому двору. Поэтому папскій посолъ не долго пробылъ въ Мадрид: черезъ два мсяца посл своего прибытія, 2-го декабря 1364 г., онъ получилъ необходимыя бумаги съ приказомъ немедленно вернуться въ Италію черезъ Валенцію и Барцелону. Такъ какъ Сервантесъ самъ увряетъ, что служилъ въ Рим у кардинала Акквавивы въ качеств camarero (лакея), то надо полагать, что римскій нунцій, которому молодой Мигель могъ быть представленъ въ числ поэтовъ, воспвшихъ смерть королевы, почувствовалъ расположеніе къ нему и, тронутый столько же его бдностью, сколько талантомъ, согласился принять его въ число тхъ, кто тогда назывался семьей сановника, чтобъ не сказать прислуги. Это было, впрочемъ, въ обыча у всхъ: много молодыхъ испанскихъ дворянъ поступали въ услуженіе къ римскому духовенству, кто для того, чтобы дешево прохаться въ Римъ, кто чтобъ выдвинуться на духовной служб благодаря вліянію, своего натрона, и никто не считалъ этого предосудительнымъ.
Сопровождая своего новаго господина, когда тотъ возвращался въ Римъ, Сервантесъ побывалъ въ Валенц и Барцелон, которыя много разъ расхваливалъ въ своихъ сочиненіяхъ, а также въ южныхъ провинціяхъ Франціи, которыя описалъ въ своей Галате — въ другія эпохи своей жизни онъ не могъ тамъ быть.
Несмотря на пріятную праздность въ передней римскаго прелата, и на еще боле пріятный случай предаваться своимъ поэтическимъ вкусамъ, Сервантесъ недолго оставался въ услуженіи. На слдующій же 1569 годъ онъ поступилъ въ испанскую армію, которая занимала часть Италіи. Для бдныхъ дворянъ не существовало другихъ каррьеръ кром церкви и оружія: Сервантесъ предпочелъ оружіе и сталъ солдатомъ. Въ т времена это слово не имло того значенія, что теперь, это былъ первый военный чинъ, посл котораго можно было сразу сдлаться прапорщикомъ (alferez) и даже капитаномъ. Поэтому не всякій могъ сдлаться солдатомъ: требовалось извстное разршеніе, и въ Испаніи говорили: asentar plaza de soldado.
Для такого человка, какъ Сервантесъ, время было самое подходящее. Произошла ссора, грозившая схваткой между христіанствомъ и исламомъ. Селимъ II, нарушивъ договоры, въ мирное время напалъ на островъ Кипръ, принадлежавшій венеціанцамъ. Эти послдніе обратились за помощью къ Пію V, который сейчасъ же приказалъ самимъ галерамъ и испанскимъ присоединиться подъ начальствомъ Маркъ-Антонія Колонны къ венеціанскимъ галерамъ. Этотъ соединенный флотъ вышелъ въ начал лта 1570 г. въ восточнымъ морямъ, съ намреніемъ остановить движеніе общаго всмъ непріятеля. Но непониманіе и нершительность союзныхъ генераловъ были причиной неудачи этого перваго похода. Турки взяли приступомъ Никозію и завоевали весь островъ, а христіанскія эскадры, раздробленныя бурями, вынуждены были вернуться въ порты, изъ которыхъ вышли. Въ числ сорока девяти испанскихъ галеръ, присоединившихся къ папскимъ подъ главнымъ начальствомъ Хуана-Андреа Доріа, находились и двадцать галеръ неаполитанской эскадры подъ командой маркиза де-Санта Круцъ. Ихъ экипажи усилены были пятью тысячами испанскихъ солдатъ, между которыми находилась и рота славнаго капитана Діего де-Урбина, выдленная изъ полка Мигеля де-Монкада. Въ эту-то роту и поступилъ Сервантесъ, которому пришлось при этомъ въ первый разъ испытать свое новое ремесло.
Пока онъ зимовалъ съ флотомъ въ неаполитанскомъ порт, три южно-европейскія морскія державы дятельно подготовлялись къ войн, а современная дипломатія клала основаніе союзу, который со временемъ долженъ былъ соединить ихъ. Наконецъ, 20 мая 1571г. подписанъ былъ знаменитый договоръ о Лиг между папой, испанскимъ королемъ и Венеціанской республикой. Въ самомъ договор три договаривавшіяся державы назначили генералиссимусомъ своихъ соединенныхъ силъ незаконнаго сына Карла V, Донъ-Жуана Австрійскаго, который незадолго до того прославился въ самомъ начал своего военнаго поприща подавленіемъ продолжительнаго возстанія морисковъ въ Гренад.
Донъ-Жуанъ поспшно стянулъ въ Барцелону старыя, уже испытанныя имъ ране войска и между прочимъ знаменитые tercios (полки) Донъ-Мигеля де Монкада и Донъ-Лопе де Фигероа и, немедленно отплывъ въ Италію, вошелъ 26 іюня въ Генуэзскій рейдъ съ сорока семью галерами. Когда войска и экипажи распредлены были по судамъ, эскадра отправилась въ Мессинскій порть, куда долженъ былъ собраться весь соединенный флотъ. При этомъ распредленіи, на итальянскія галеры Хуана-Андреа Доріа, находившіяся въ то время на испанской служб, назначены были дв новыя роты ветерановъ, взятыя изъ tertio Монкады, Урбины и Родриго де Моры. Сервантесъ послдовалъ за своимъ капитаномъ на галеру Marquesa, которой командовалъ Франческо Санто-Піетро.
Союзный флотъ, по оказаніи помощи Корфу и посл нкотораго преслдованія непріятельскаго флота, настигъ его 7-го октября утромъ при вход въ Лепантскій заливъ. Сраженіе начато было вскор посл полудня флангомъ Барбариго и, раскинувшись по всей линіи, закончилось къ вечеру одного изъ смертоноснйшихъ и безполезнйшихъ побдъ, занесенныхъ въ лтописи новой исторіи {Великій визирь Селима шутливо говорилъ посл Лепантской битвы: ‘Мы отрзали у васъ одинъ членъ — островъ Кипръ, а вы, разрушивъ наши суда, которыя мы такъ скоро возстановили, отрзали у насъ только бороду, и она на другой же день опять выросла.’}.
У Сервантеса была въ то время перемежающаяся лихорадка, и капитанъ и товарищи настоятельно упрашивали его уйти въ пространство между деками, но великодушный потомокъ севильскихъ побдителей, хотя и ослабленный болзнью, не только не сдался на этотъ совтъ, но еще умолялъ капитана назначить ему самый опасный постъ. Его поставили около шлюпки, между двнадцатью отборными солдатами. Его галера la Marquesa была въ числ наиболе отличившихся въ дл: она напала на главную Александрійскую галеру, убила на ней около пятисотъ турокъ и командира и захватила египетскій королевскій штандартъ. Въ этой кровавой схватк Сервантесъ получилъ три ружейныхъ раны — дв въ грудь и одну въ лвую руку, которая была раздроблена и изувчена на всю жизнь. Гордый тмъ, что принялъ такое славное участіе въ этой памятной битв, Сервантесъ ни разу въ жизни не пожаллъ о потер руки, а напротивъ, не разъ говаривалъ, что счастливъ, что такой цной заплатилъ за славу считаться въ числ лепантскихъ солдатъ. Онъ любилъ въ доказательство своей храбрости, которую цнилъ больше, чмъ умъ, показывать эти раны, ‘какъ полученныя при самомъ блестящемъ случа, какой видли прошедшіе и настоящіе вка и какой могутъ надяться видть будущіе вка… и какъ звзды, которыя должны вести другихъ на небо чести.’
Донъ-Жуанъ хотлъ, продолжая побду, овладть всми Лепантскими укрпленіями и блокировать турокъ въ Дарданеллахъ, но наступленіе зимы, недостатокъ състныхъ припасовъ, множество раненыхъ и больныхъ, наконецъ приказанія брата его Филиппа, всегда нершительнаго и завистливаго, вынудили его вернуться въ Мессину, куда онъ прибылъ 31-го октября. Войска расквартированы были въ разныхъ мстахъ, и полкъ Монкады помстился на юг Сициліи. Сервантесъ, больной и раненый, не могъ ухать изъ Мессины и съ полгода оставался тамъ въ госпиталяхъ. Донъ-Жуанъ Австрійскій, выразившій ему живйшее участіе съ перваго же дня посл битвы, когда постилъ вс корпуса морской арміи, не забывалъ его въ его печальномъ убжищ. Есть записи о маленькихъ денежныхъ пособіяхъ, которыя, по его приказанію, выданы были Сервантесу 16-го и 25 января и 9-го и 17-го марта 1572 г. морскимъ интендантствомъ (pagaduria). Наконецъ, когда Сервантесъ выздоровлъ, генералиссимусъ особымъ приказомъ отъ 29-го апрля офицерамъ плательщикамъ {oficiales de cuenta y razon) назначилъ большое жалованье въ 3 талера въ мсяцъ солдату Сервантесу, присоединившемуся къ одной изъ ротъ полка Фигероа.
Походъ, послдовавшій за Лепантскимъ, далеко не оправдалъ возлагавшихся на него большихъ надеждъ. Пій V, душа Лиги, умеръ: Венеціанцы, задтые за живое въ своей торговл съ Востокомъ, успли охладть къ длу, одна только Испанія продолжала воевать съ турками, которые, поддерживаемые диверсіей Франціи въ ихъ пользу противъ католическаго короля и угрожавшей въ годъ Вароломеевской ночи испанской Фландріи, длали большія приготовленія и въ свою очередь угрожали Сициліи. Между тмъ, Маркъ-Антоній Колонна отплылъ 6-го іюня въ Архипелагъ съ частью соединеннаго флота, въ которой находились и тридцать шесть галеръ маркиза Санта-Круцъ, а слдовательно, и рота полка Фигероа, къ которой принадлежалъ Сервантесъ. 9-го августа Донъ-Жуанъ Австрійскій выхалъ съ остальнымъ флотомъ, но об эскадры потеряли массу времени на тщетные поиски другъ друга, когда же он наконецъ въ сентябр соединились, то, по вин лоцмановъ, потеряли случай удачно аттаковать флотъ турокъ, которые были настолько неосторожны, что раздлили свои силы по портамъ Наваринскому и Модонскому. Посл тщетной попытки взять приступомъ Наваринскую крпость, Донъ-Жуанъ вынужденъ былъ снова посадить свои войска на суда и вернуться въ начал ноября въ Мессинскій портъ. Сервантесъ подробно разсказываетъ въ исторіи о Плнномь капитан эту безполезную кампанію 1572 г., въ которой самъ принималъ участіе.
Тмъ не мене Филиппъ II не оставлялъ своихъ плановъ. Онъ хотлъ весною слдующаго года стянуть къ берегамъ Корфу до трехсотъ галеръ и такъ разбить оттоманскій флотъ, чтобъ онъ уже не могъ оправиться. Но венеціанцы, которые вели при помощи Франціи тайные переговоры съ Селимомъ, подписали въ март 1573 г. договоръ и мир. Это неожиданное отложеніе разрушило Лигу и вынудило прекратить всякія предпріятія противъ Турціи. Чтобъ занять собранныя Испаніей силы, ршено было сдлать высадку въ Алжир или Тунис. И Филиппъ и Донъ-Жуанъ выбрали послднее, но король хотлъ только свергнуть съ престола турка Алухъ-Али, чтобъ замнить его мавромъ Мулей-Могаметомъ, и срыть крпости, охраненіе которыхъ ему дорого стоило, тогда какъ его братъ, которому онъ отказывалъ въ званіи инфанта испанскаго, хотлъ сдлаться королемъ этой страны, въ которой испанцы владли со временъ Карла V, Фортомъ Голетой.
Вначал экспедиція была удачна. Высадивъ свои войска въ Голет, Донъ-Жуанъ послалъ маркиза Санта-Круцъ во глав избранныхъ ротъ взять Тунисъ, оставленный турецкимъ гарнизономъ и почти всмъ населеніемъ. Но Филиппъ, столь же встревоженный планами предпріимчиваго принца, сколько раздраженный его неповиновеніемъ, послалъ ему приказъ немедленно вернуться въ Ломбардію Донъ-Жуанъ ухалъ, оставивъ небольшіе гарнизоны въ Голет и форт, которые въ томъ же году были взяты турками приступомъ.
Сервантесъ, здившій съ маркизомъ Санта-Круцъ въ Тунисъ въ рядахъ знаменитаго tercio Фигероа, который заставлялъ, говорить историкъ Вандеръ-Гаменъ, землю дрожать подъ своими мушкетами, вернулся вмст съ флотомъ въ Палермо. Оттуда онъ снова попалъ на корабль подъ команду герцога Сесскаго, который тщетно пытался помочь Голет, затмъ онъ отправился на зимнюю квартиру въ Сардинію и вернулся въ Италію на галерахъ Доріа. Тутъ онъ получилъ отъ Донъ-Жуана Австрійскаго отпускъ въ Испанію, въ которой не былъ уже семь лтъ.
Во время этихъ военныхъ экспедицій Сервантесъ объздилъ всю Италію: онъ побывалъ во Флоренціи, Венеціи, Рим, Неапол, Палермо и въ Болонской коллегіи, основанной для испанцевъ кардиналомъ Альборнозомъ. Онъ научился итальянскому языку и глубоко изучилъ литературу, въ которой до него явились Босканъ, Гарсилазо, Гуртадо де Мендоза, а въ его время Меса, Вируэсъ, Мира де Амескуа и братья Леонардо де Ардженсола. Это изученіе имло вліяніе на его послдующія произведенія и на его слогъ, въ которомъ нкоторые изъ его современниковъ, противниковъ Петрарки, находили плохо скрытые итальянизмы.
Сервантесъ, достигшій въ то время двадцативосьмилтняго возраста, изувченный и разслабленный тремя походами, но все еще простой солдатъ, ршилъ вернуться въ отечество и въ родную семью. Къ тому же, приблизившись ко двору, онъ могъ надяться на справедливое вознагражденіе за свои блестящія заслуги. Его генералъ Донъ-Жуанъ далъ ему не простой отпускъ, а письма въ своему брату королю, въ которыхъ, восхваляя раненаго при Лепант Сервантеса, настоятельно просилъ Филиппа вврить ему командованіе одною изъ ротъ, которыя снаряжались въ Испаніи для Италіи или Фландріи. Вице-король Сициліи, Донъ-Карлосъ Аррагонскій, герцогъ Сесскій, также рекомендовалъ благосклонности короля и министровъ солдата, остававшагося до того въ пренебреженіи и заслужившаго своимъ мужествомъ, умомъ и примрнымъ поведеніемъ уваженіе товарищей и начальниковъ.
Снабженный такими сильными рекомендаціями, общавшими счастливый исходъ его путешествію, Сервантесъ отплылъ въ Неаполь на испанской галер el Sol (Солнце) со своимъ старшимъ братомъ Родриго, также солдатомъ, артиллерійскимъ генераломъ, бывшимъ губернаторомъ Голеты, Перо-Діецъ-Каррильо де Кезада и нсколькими другими знатными военными чинами, также возвращавшимися въ отечество. Но его ожидали новыя испытанія, и время отдыха для него еще не наступило. 26-го сентября 1575 г. галера el Sol была окружена алжирской эскадрой подъ командой арнаута Мами. Три турецкихъ судна аттаковали испанскую галеру и между ними былъ одинъ галіонъ въ двадцать два весла подъ командой греческаго ренегата Дали-Мами, прозваннаго Хромымъ. Посл отчаянной и неравной битвы, въ которой Сервантесъ проявилъ обычную храбрость, галера, вынужденная спустить флагъ, съ тріумфомъ была отведена въ Алжирссій портъ, гд побдители раздлили между собой плнныхъ. Сервантесъ попалъ въ руки того самаго Дали-Мами, который взялъ въ плнъ христіанскую галеру.
Это былъ человкъ скупой и жестокій. Отобравъ у Сервантеса письма, адрессованныя Донъ-Жуаномъ Австрійскимъ и герцогомъ Сесскимъ въ королю, онъ счелъ своего плнника за одного изъ знатнйшихъ и именитйшихъ испанскихъ дворянъ. Чтобъ получить скорый и богатый выкупъ, онъ заковалъ его въ цпи, заперъ и подвергъ его всевозможнымъ лишеніямъ и пыткамъ. Такъ всегда поступали варвары-корсары со знатными плнниками, попадавшимися въ ихъ руки. Они мучили ихъ дурнымъ обращеніемъ, по крайней мр въ начал плна, то для того, чтобъ заставить ихъ отречься отъ ихъ вры, то чтобъ они согласились заплатить за себя большой выкупъ и настаивали чтобъ ихъ родные и друзья поскоре выслали деньги.
Въ этой борьб съ ежечасными страданіями, Сервантесъ проявилъ геройство, конечно, боле рдкое и боле великое, нежели мужество — геройство терпнія, ‘эту вторую людскую храбрость, какъ говоритъ Солисъ, и тоже дочь сердца, какъ первая.’ Далекій отъ того, чтобъ уступить, далекій отъ того, чтобъ смириться, Сервантесъ тутъ же составилъ тотъ планъ о возвращенія себ свободы помощью отваги и ловкости, на который столько разъ посл того отваживался. Онъ хотлъ дать свободу и своимъ товарищамъ, которыхъ вскор сталъ душою и руководителемъ благодаря превосходству своего ума и характера. Имена нкоторыхъ изъ нихъ сохранены. Это были: капитанъ донъ-Франциско де Менезесъ, мичманы Ріосъ и Кастанеда, сержантъ Наварретъ, нкто Донъ-Бельтранъ-дель-Сальто-и-Кастилья и другой дворянинъ по имени Осоріо. Первымъ ихъ намреніемъ, до словамъ Гаедо (Historia de Argel) было — отправиться сухимъ путемъ, какъ сдлали другіе плнники, до Орана, который тогда принадлежалъ Испаніи. Имъ удалось даже выйти изъ Алжира подъ руководствомъ одного туземнаго мавра, котораго нанялъ Сервантесъ. Но этотъ мавръ покинулъ ихъ на другой же день, и бглецамъ оставалось только возвратиться къ своимъ господамъ и принять наказаніе за попытку къ бгству. Сервантесъ былъ наказанъ какъ глава заговора.
Нкоторые изъ его товарищей, между прочими мичманъ Габріель-де-Кастанеда, были выкуплены въ средин 1576 г. Этотъ Кастанеда взялся доставить роднымъ Сервантеса письма, въ которыхъ оба плнныхъ брата описывали свое плачевное положеніе. Отецъ ихъ Родриго де-Сервантесъ тотчасъ продалъ или заложилъ небольшое наслдство своихъ сыновей, свое собственное имущество, далеко не значительное, и даже приданое двухъ дочерей, которыя еще небыли замужемъ, осудивъ такимъ образомъ всю семью на бдность. Но усилія эти были, увы! безполезны. Когда деньги по продаж и займамъ дошли до Сервантеса, онъ захотлъ вступить въ сдлку со своимъ господиномъ Дали-Мами, но ренегатъ на столько высоко цнилъ своего плнника, что не уступилъ бы его дешево. Его притязанія были такъ непомрны, что Сервантесу пришлось отказаться отъ надежды деньгами купить себ свободу. Онъ великодушно отказался отъ своей доли въ пользу своего брата, который, оцненный боле дешево, и былъ выкупленъ въ август 1577 г. Узжая онъ общалъ въ скоромъ времени добиться снаряженія въ Валенціи или на Балеарскихъ островахъ вооруженнаго фрегата, который, подошедши въ условленное время къ африканскому берегу, и освободилъ бы его брата и другихъ христіанъ. Онъ увезъ съ собою настоятельныя на этотъ счетъ письма отъ нкоторыхъ знатныхъ плнниковъ къ вице-королямъ приморскихъ провинцій.
Этотъ проектъ связанъ былъ съ планомъ, который давно былъ составленъ Сервантесомъ. Въ трехъ миляхъ отъ Алжира, въ востоку, находился садъ, или лтній домикъ, принадлежавшій канду Гассаву, греческому ренегату. Одинъ изъ его рабовъ по имени Хуанъ, родомъ изъ Наварры, тайно прорылъ въ этомъ саду, который ему поручено было воздлывать, нчто въ род погреба или подземелья. Тамъ, по указаніямъ Сервантеса, съ конца февраля 1577 г. послдовательно попрятались различные христіанскіе плнники. Число ихъ ко времени отъзда Родриго въ Испанію дошло уже до четырнадцати или пятнадцати. Сервантесъ, не покидая дома своего господина, управлялъ этой маленькой подземной республикой, заботясь о ея нуждахъ и о безопасности ея членовъ. Въ этомъ факт, свидтельствующемъ о разнообразіи его изобретательнаго таланта, можно было бы усомниться, еслибъ его не удостовряло множество документовъ и свидтельствъ. Въ этомъ предпріятіи главными помощниками его были прежде всего садовникъ Хуанъ, исполнявшій обязанности сторожа и никого не подпускавшій къ саду Гассана, затмъ другой рабъ, называвшійся золотильщикомъ (el Dorador), который въ ранней молодости отрекся отъ своей религіи, а потокъ снова сталъ христіаниномъ. Этому послднему поручено было относить състныя припасы въ подземелье, откуда никто не выходилъ ране ночи. Когда Сервантесъ сосчиталъ, что фрегатъ, посылаемый его братомъ долженъ скоро придти, онъ бжалъ съ каторги у Дали-Мами и 20 сентября, простившись со своимъ другомъ докторомъ Антоніо де-Соса, который былъ такъ боленъ, что не могъ за нимъ послдовать, и самъ заперся въ подземель.
Его расчетъ оказался вренъ. Тмъ временемъ снаряженъ былъ въ Валенціи или Майорк фрегатъ, командованіе которымъ поручено было нкоему Віан, недавно выкупленному, дятельному и храброму человку, прекрасно знакомому съ Берберійскимъ побережьемъ. Фрегатъ этотъ сталъ въ виду Алжира 28 сентября и, прождавши въ открытомъ мор цлый день, ночью подошелъ къ условленному мсту, настолько близко къ саду, чтобы дать о себ знать плннымъ и въ нсколько минутъ забрать ихъ всхъ. Къ несчастью, рыбаки, еще не покидавшіе своей барки, узнали, несмотря на темноту, христіанскій фрегатъ. Они подняли тревогу и собрали столько народу, что Віан пришлось опять уйти въ море. Поздне онъ опять пытался подойти къ берегу, во попытка эта кончилась очень печально. Мавры были насторож: они захватили фрегатъ во время высадки, взяли въ плнъ весь экипажъ и разрушили такихъ образомъ планъ бгства.
До сихъ поръ Сервантесъ и его товарищи, въ надежд на близкое освобожденіе, терпливо перевосили лишенія, страданія и даже болзни, порожденныя въ ихъ сред такимъ долгихъ пребываніемъ въ сыромъ и темномъ жилищ. Но скоро надежда ихъ исчезла, на другой же день посл плненія фрегата. Золотильщикъ, этотъ примирившійся съ церковью ренегатъ, которому Сервантесъ такъ доврялъ, снова отрекся и открылъ алжирскому дею Гассанъ-Аг убжище плнниковъ, которыхъ Віана долженъ былъ увезти. Дей, восхищенный этимъ извстіемъ, которое, по мстному обычаю, давало ему право присвоить себ всхъ этихъ плнниковъ, какъ потерянныхъ рабовъ, отправилъ начальника своей гвардіи съ десятками тремя турецкихъ солдатъ арестовать бглецовъ и скрывавшаго ихъ садовника. Солдаты эти подъ предводительствомъ доносчика внезапно проникли съ палашами въ рукахъ въ подземелье. Когда они стали связывать пораженныхъ христіанъ, Сервантесъ возвысилъ голосъ и закричалъ съ благородной гордостью, что ни одинъ изъ его несчастныхъ товарищей не виноватъ, что онъ одинъ заставилъ ихъ бжать и скрылъ ихъ, и что такъ какъ онъ одинъ виновникъ заговора, то и наказаніе долженъ нести онъ одинъ. Удивленные такимъ великодушнымъ признаніемъ, которое навлекало на голову Сервантеса все раздраженіе жестокаго Гассанъ-Аги, турки отправили одного всадника къ своему господину съ донесеніемъ о происшедшемъ. Дей приказалъ отвести всхъ плнниковъ въ особый острогъ, а вожака ихъ немедленно привести къ нему. Сервантесъ, закованный въ цпи, приведенъ былъ пшкомъ изъ подземелья во дворецъ Гассана, осыпаемый оскорбленіями со стороны волновавшагося населенія. Дей нсколько разъ допрашивалъ его, онъ пускалъ въ ходъ самыя заманчивыя общанія и самыя страшныя угрозы, чтобъ вынудить его выдать сообщниковъ. Но Сервантесъ, глухой къ соблазнамъ и недоступный страху, продолжалъ обвинять себя одного. Дей, утомленный его упорствомъ и, безъ сомннія, тронутый его великодушіемъ, ограничился тмъ, что веллъ заковать его въ цпи и заключить въ острогъ. Кандъ Гассанъ, въ саду котораго произошло это событіе, явился къ дею просить строгаго наказанія всмъ бглецамъ, а самъ показалъ примръ на своимъ раб, садовник Хуан, котораго повсилъ собственными руками. Та же участь ожидала и Сервантеса съ товарищами, если бы скупость дея не заглушила его обычной жестокости. Къ тому же, большинство плнниковъ было вытребовано прежними ихъ господами, и Сервантесъ также былъ возвращенъ Дали-Мами. Но потому ли, что онъ внушалъ дею недовріе, или потому что онъ казался человкомъ, за котораго будетъ данъ большой выкупъ, тотъ вскор откупилъ его за пятьсотъ эскудо.
Этотъ Гассанъ-Ага, венеціанецъ по происхожденію, котораго настоящее имя было Андрета, былъ однимъ изъ кровожаднйшихъ пиратовъ, когда-либо потрясавшихъ Берберію своими кровопролитными подвигами. Разсказы отца Гаэдо о совершенныхъ имъ въ свое правленіе жестокостяхъ превосходятъ всякое вроятіе и заставляютъ содрогаться отъ ужаса. Онъ былъ столь же страшенъ для своихъ христіанскихъ рабовъ, число которыхъ доходило до двухъ тысячъ, сколько для своихъ мусульманскихъ подданныхъ. По этому поводу Сервантесь говорятъ въ своемъ Плнномъ капитан: ‘Ничто такъ не терзало насъ, какъ видъ неслыханныхъ жестокостей, которыя мой господинъ совершалъ надъ христіанами. Каждый день онъ приказывалъ повсить одного изъ нихъ. Одного сажали на колъ, другому отрзали уши, и все это за такіе пустяки или, лучше сказалъ, до того напрасно, что сами турки признавали, что онъ длалъ зло единственно изъ любви къ искусству и потому, что отъ природы чувствовалъ потребность быть бичомъ рода человческаго.’
Сервантесъ былъ купленъ Гассанъ-Агой въ конц 1577 г. Несмотря на строгость заключенія и на угрожавшую ему при каждой попытк къ бгству опасность, онъ не переставалъ употреблять къ тому вс средства, доставлявшіяся ему случаемъ и его ловкостью. Въ теченіе 1578 г. онъ нашелъ средство послать одного мавра въ Оранъ съ письмами къ генералу Донъ-Мартину, губернатору Кордовы. Но этотъ гонецъ былъ настигнутъ въ тотъ самый моментъ, когда уже приближался къ цли своего путешествія, и приведенъ съ письмами къ алжирскому дею. Гассанъ-Ага посадилъ несчастнаго посла на колъ, а Сервантеса приговорилъ къ двумъ тысячамъ ударамъ кнутамъ. Нсколько друзей, которыхъ онъ пріобрлъ между приближенными дея, стали ходатайствовать. за него, и дей на этотъ разъ опять простилъ его. Такое милосердіе было тмъ удивительне, что этотъ варваръ въ то же самое время веллъ до смерти избить палками въ своемъ присутствіи трехъ плнныхъ испанцевъ, которые пытались бжать тмъ же путемъ и которыхъ туземцы вернули въ острогъ.
Столько неудачъ и несчастій не отняли у Сервантеса ршимости, и онъ все продолжалъ мечтать объ освобожденіи для себя и своихъ любимыхъ товарищей. Онъ познакомился въ сентябр 1579 г. съ однимъ испанскимъ ренегатомъ, родившимся въ Гренад и называвшимся тамъ лиценціатомъ Гирономъ, а потомъ принявшимъ вмст съ тюрбаномъ имя Абд-аль-Рамена. Этотъ ренегатъ проявлялъ раскаяніе и желаніе вернуться въ свое отечество, чтобы примириться съ церковью. Съ его помощью Сервантесъ подготовилъ новый планъ бгства. Они обратились къ двумъ жившимъ въ Алжир купцамъ изъ Валенціи, изъ которыхъ одного звали Онуфріемъ Экваркомъ, а другого Бальтазаромъ де Торресъ. Оба они вступили въ заговоръ, и первый изъ нихъ далъ около 1.500 дублоновъ на покупку вооруженнаго фрегата въ двнадцать веселъ, пріобртеннаго ренегатомъ Абд-аль-Раменомъ подъ предлогомъ предпринимаемаго имъ путешествія. Экипажъ уже былъ готовъ, и нсколько знатныхъ плнниковъ, предупрежденные Сервантесомъ, ждали только сигнала къ отъзду, но одинъ негодяй предалъ ихъ: докторъ Хуанъ Бланко де Пазъ, доминиканскій монахъ, какъ Іуда, соблазнился наградой и выдалъ дею планъ своихъ соотечественниковъ.
Гассанъ-Ага предпочелъ сперва притвориться: онъ хотлъ, поймавъ плнниковъ на мст преступленія, присвоить ихъ себ, какъ осужденныхъ на смерть. Но доносъ сталъ извстенъ, и купцы изъ Валенціи узнали, что дей знаетъ о заговор, котораго они были сообщниками и орудіями. Дрожа за свое состояніе и жизнь, Онуфрій Экзаркъ хотлъ удалить Сервантеса, показанія котораго опасался, на случай если пытка вырветъ у него признаніе. Онъ предложилъ выкупить его за какую бы то ни было цну и отправить его въ Испанію. Но Сервантесъ, неспособный бжать, когда опасность грозила его товарищамъ, отклонилъ это предложеніе и успокоилъ купца, поклявшись ему, что ни пытки, ни смерть не заставятъ его обвинить кого бы то ни было.
Въ это время Сервантесъ, расчитывавшій ухать на фрегат ренегата и бжавшій для этого изъ острога, скрывался въ дом одного изъ своихъ старыхъ товарищей по оружію, мичмана Діего Кастельяно. Вскор на стнахъ домовъ появился приказъ дея возвратить ему его раба Сервантеса съ угрозой смертью тому, кто даетъ ему убжище. Всегда великодушный, Сервантесъ освободилъ своего друга отъ такой отвтственности: онъ самъ явился къ дею подъ покровительствомъ ренегата изъ Мурсіи, по имени Морато Разсъ Мальтраппльо, который былъ въ милости у Гассанъ-Аги. Этотъ послдній потребовалъ, чтобъ Сервантесъ назвалъ всхъ своихъ сообщниковъ, и, съ цлью сильне устрашить его, веллъ завязать ему руки назадъ и обернуть шею веревкой, какъ бы готовясь вздернуть его на вислицу. Но Сервантесъ остался по прежнему твердъ: онъ призналъ своими сообщниками только четверыхъ испанскихъ дворянъ, которые недавно возвратили себ свободу. Его отвты были такъ благородны и умны, что Гассамъ-Ага опять былъ тронутъ: онъ ограничился тмъ, что изгналъ лиценціата Гирона въ государство Фецъ, а Сервантеса веллъ заключить въ мавританскую тюрьму, гд несчастный протомился цлыхъ пять мсяцевъ, закованный по рукамъ и по ногамъ. Такова была награда за его благородный поступокъ, который, по словамъ очевидца мичмана Луиса де Педрозы, заслужилъ ему славу честь и внецъ между всми христіанами.
Вс эти происшествія, о которыхъ самъ Сервантесъ говоритъ, что они на многіе годы останутся въ памяти мстныхъ жителей, и о которыхъ отецъ Гаэдо также говоритъ, что о нихъ можно бы написать особую исторію, внушили и христіанамъ и маврамъ столько доврія къ виновнику этихъ происшествій, что Гассанъ-Ага сталъ опасаться предпріятія боле серьезнаго и съ большимъ числомъ участвующихъ. Уже и раньше двое храбрыхъ испанцевъ пытались поднять возстаніе въ Алжир, а Сервантесъ, поддерживаемый двадцатью пятью тысячами плнниковъ, скопившимися въ то время въ столиц государства, могъ задумать то же самое. Одинъ изъ новйшихъ его біографовъ, Фернандецъ Наваретъ, дйствительно приписываетъ ему такой замыселъ и даже утверждаетъ, что онъ могъ бы имть успхъ, если бы не недоброжелательство и неблагодарность, такъ часто предававшія его. Какъ бы то ни было, Гассанъ-Ага такъ боялся его мужества, изобртательности и вліянія, которое онъ пріобрлъ надъ своими товарищами по плну, что онъ говорилъ о немъ: ‘Держа подъ хорошей охраной калку испанца, я держу въ безопасности мою столицу, моихъ рабовъ и мои галеры.’ И несмотря на то (таково могущество истиннаго величія!), этотъ злодй обращался съ Сервантесомъ сдержанно и съ уваженіемъ. Послдній разсказываетъ объ этомъ самъ, говоря о себ въ Плнномъ капитанp3,: ‘Одинъ только ладилъ съ нимъ. Это былъ испанскій солдатъ, по имени такой-то, изъ Сааведры, длавшій вещи, которыя на многіе годы останутся въ памяти мстныхъ жителей, и все для полученія свободы. А между тмъ, Гассанъ-Ага ни разу не ударилъ его палкой и не веллъ его бить и ни разу не сказалъ ему браннаго слова, тогда какъ вс мы, при каждой изъ многочисленныхъ попытокъ къ бгству, которыя длалъ этотъ плнникъ, опасались, чтобъ онъ не былъ посаженъ на колъ, да и самъ онъ не разъ боялся этого.’
Сервантесъ, закованный въ тюрьм, былъ не боле достоинъ жалости, нежели рабы, называвшіеся свободными, положеніе которыхъ становилось нестерпимо. Взявъ въ свои руки всю торговлю зерномъ и състными припасами, Гассанъ-Ага вызвалъ такую нужду, что улицы города были завалены трупами мстныхъ жителей, умиравшихъ отъ голода и болзней. Христіане, питаемые боле изъ скупости, чмъ изъ состраданія, получали отъ своихъ патроновъ турокъ только безусловно необходимое, а между тмъ, ихъ обременяли безпрерывными тяжелыми работами, такъ какъ большія приготовленія, которыя длалъ Филиппъ II къ войн съ Португаліей, которой онъ объявилъ походъ противъ Алжира, испугали правительство, и плнниковъ заставляли день и ночь работать надъ исправленіемъ укрпленій и усиленіемъ флота.
Въ то время какъ Сервантесъ длалъ столько тщетныхъ усилій вырваться на свободу, родители его въ Мадрид пускали въ ходъ вс средства, чтобъ вернуть ему свободу обычнымъ путемъ выкупа. Истощивъ вс свои средства въ 1577 г. для выкупа старшаго своего сына, они 17-го марта 1578 г. подали одному изъ alcades de corte прошеніе, въ которомъ нсколько свидтелей удостовряли почтенныя заслуги Сервантеса въ восточныхъ походахъ и полнйшую бдность его семьи, не могущей выкупить его своими средствами. Къ этому документу, который былъ переданъ королю, бывшій вице-король Сициліи, герцогъ Сесскій, приложилъ отъ себя нчто врод свидтельства, въ которомъ горячо рекомендовалъ своего бывшаго солдата милости короля.
Смерть отца Сервантеса прервала эти хлопоты, погрузивъ опечаленную семью въ боле настоятельныя заботы. На слдующій годъ Филиппъ ршилъ отправить въ Алжиръ пословъ для выкупа. Эта миссія дана была Фраи Хуану Гилю, генеральному прокурору ордена Святой Троицы, носившему еще званіе искупителя Кастильской короны, а въ помощь ему данъ былъ монахъ того же ордена, по имени Фраи Антоніо де ла Белла. Къ этимъ монахамъ явились 31-го іюля 1579 г. донья Леонора де Кортинасъ и ея дочь, донья Андреа де Сервантесъ, чтобы вручить имъ триста дукатовъ для облегченія выкупа ихъ сына и брата Мигеля Сервантеса — двсти пятьдесятъ дукатовъ давала бдная вдова, а пятьдесятъ бдная двушка.
Отцы-искупители пустились въ путь и прибыли въ Алжиръ 29-го мая 1580 г. Они сейчасъ же приступили къ своей почтенной миссіи, но большія затрудненія значительно затянули выкупъ Сервантеса. Его господинъ, дей, требовалъ за него тысячу дукатовъ выкупа, желая получить вдвое противъ того, что самъ за него заплатилъ, и грозилъ, въ случа если сумма эта не будетъ немедленно выдана, увезти своего раба въ Константинополь. Дйствительно полученъ былъ султансктй фирманъ, которымъ назначался на его мсто другой правитель, и Гассанъ-Ага, готовый увезти съ собой вс свои богатства, уже держалъ Сервантеса закованнымъ на одной изъ своихъ галеръ. Отецъ Хуанъ Гиль, тронутый состраданіемъ и боясь, чтобъ этотъ интересный плнникъ не потерялъ навсегда случая освободиться, пустилъ въ ходъ столько просьбъ и ходатайствъ, что ему удалось выкупить его за пятьсотъ испанскихъ золотыхъ. Чтобъ собрать такую сумму, ему пришлось сдлать заемъ у нсколькихъ европейскихъ купцовъ и позаимствовать порядочную долю изъ общаго фонда искупительныхъ подаяній. Наконецъ, заплативъ еще 9 дублей офицерамъ доставившей его на берегъ галеры, Сервантесъ высадился на землю 19-го сентября 1580 г., въ тотъ самый моментъ, какъ Гассанъ-Ага отплывалъ въ Константинополь. Такимъ образомъ Сервантесъ былъ сохраненъ для родины и для свта.
Первое, на что онъ употребилъ полученную свободу, было самое убдительное и блестящее опроверженіе клеветъ, жертвой которыхъ онъ незадолго до того сдлался. Его подлый предатель монахъ Хуанъ Бланко де-Пазъ, ложно выдававшій себя за папскаго комиссара, воспользовался строгимъ заточеніемъ Сервантеса и назвалъ его виновникомъ ссылки ренегата Гирона и неудачи ихъ послдней попытки. Сервантесъ, какъ только освободился, сталъ умолять Хуана Гиля нарядить слдствіе. Апостолическій нотаріусъ Педро де-Рибера выслушалъ показанія одиннадцати испанскихъ дворянъ, самыхъ знатныхъ изъ плнниковъ, въ отвтъ на двадцать пять предложенныхъ имъ вопросовъ. Это слдствіе, въ которомъ подробно разсказываются вс обстоятельства, сопровождавшія плнъ Сервантеса, даетъ кром того интересныя свднія о его ум, характер, чистот нравовъ и той благородной преданности несчастнымъ, которая пріобрла ему столько друзей. Приведемъ одно изъ этихъ показаній, данное Донъ Діего де Бенавидесомъ. На его вопросъ, по прибытіи въ Алжиръ, разсказывалъ онъ, о главныхъ плнныхъ христіанахъ, ему прежде всего назвали Сервантеса, потому что онъ былъ ‘честенъ, благороденъ, добродтеленъ, превосходнаго характера и любимъ всми остальными дворянами.’ Этотъ Бенавидесъ постарался добиться его дружбы и быль принятъ такъ сердечно, что нашелъ въ немъ ‘и отца и мать’. Кармелитскій монахъ Фраи Фелисіано Энрикесъ также говоритъ, что, когда несправедливость возведеннаго на Сервантеса обвиненія раскрылась, онъ сталъ его другомъ, какъ и вс остальные плнники ‘которыхъ привлекали его благородные, христіанскіе, честные и добродтельные поступки’. Наконецъ, мичманъ Луисъ деПедроза показалъ, что изо всхъ жившихъ въ Алжир дворянъ ‘онъ не видалъ, чтобы кто-нибудь длалъ столько добра другимъ плннымъ, сколько Сервантесъ, и чтобы кто-нибудь такъ дорожилъ своей честью, что онъ вообще во всемъ отличается особенной привлекательностью, потому что такъ уменъ, такъ разсудителенъ, такъ благоразуменъ, что рдко кто сравнится съ нимъ’.
Можно ли удивляться, читая о странныхъ событіяхъ, сопровождавшихъ плнъ Сервантеса, что онъ на всю жизнь сохранилъ воспоминаніе о нихъ, принялъ собственныя свои приключенія за сюжетъ для своихъ драмъ и повстей и почти во всхъ своихъ произведеніяхъ длалъ намеки, которые не были поняты, пока не возстановлена была исторія его жизни? Онъ не забылъ и того, какимъ способомъ ему возвращена была свобода, и благодарность подсказала ему справедливую хвалу по адресу отцовъ-искупителей въ его повсти Испанка-Англичанка.
Запасшись протоколомъ о слдствіи отъ нотаріуса Педро де Рибера и особымъ удостовреніемъ отъ отца Хуана Гиля, онъ отплылъ изъ Алжира въ конц октября 1580 г. и испыталъ наконецъ, по собственному его выраженію, ‘величайшую радость, какую можно имть на этомъ свт,— здравымъ и невредимымъ вернуться посл долгаго рабства въ отечество…. ибо — говоритъ онъ дале — на свт нтъ счастья, которое могло бы сравниться съ возвращеніемъ потерянной свободы’.
Нужда вырвала его, однако, очень скоро изъ родительскаго дома. Въ то время какъ онъ возвращался въ Испанію, Филиппъ II только что началъ оправляться въ Бадахос посл смерти своей второй жены Анны Австрійской. 5-го декабря король пріхалъ въ Португалію, которую ему завоевалъ и по-своему усмирялъ герцогъ Альба. Испанская армія все еще занимала покоренную страну какъ для обезпеченія ея покорности, такъ и для усмиренія Азорскихъ острововъ, на которыхъ приверженцы пріора Ократскаго еще продолжали бороться. Родриго де Сервантесъ посл своего выкупа снова поступилъ на службу, вроятно въ прежній свой отрядъ, tercio генерала Лопе де Фигероа. Его братъ присоединился къ нему, и этотъ человкъ, котораго дей боялся даже въ оковахъ въ острог, снова взялъ въ свою изувченную руку мушкетъ простого солдата. Сервантесъ отплылъ лтомъ 1581 г. на эскадр Донъ-Педро Вальдеса, которой поручено было подготовить аттаку Азорскихъ острововъ и ограждать индійскую торговлю. Въ слдующемъ году онъ участвовалъ въ поход маркиза де Санта-Круцъ и въ морскомъ сраженіи, которое этотъ адмиралъ выигралъ 25-го іюля близъ острова Терсеры, у французскаго флота, покровительствовавшаго португальскимъ инсургентамъ. Галеонъ San-Mateo, на которомъ находились ветераны Фигероа и между ними, безъ сомннія, Сервантесъ, принимали въ этой побд дятельнйшее участіе. Затмъ оба брата продлали вмст кампанію 1583 г. и участвовали во взятіи Терсеры приступомъ. Въ этомъ дл Родриго де Сервантесъ отличился, бросившись однимъ изъ первыхъ на берегъ, и возведенъ былъ по возвращеніи флота въ чинъ прапорщика.
Несмотря на свое низкое положеніе въ арміи, возвышаемое благодаря отсутствію состоянія, лишь собственными его заслугами, Сервантесъ былъ доволенъ своимъ пребываніемъ въ Португаліи, гд его принимали во время зимней стоянки въ самыхъ аристократическихъ домахъ. Здсь онъ прижилъ съ одной лиссабонской дамой дочь, названную доньей Изабеллой де Сааведра, которую держалъ при себ всю жизнь, даже когда женился, такъ какъ другихъ дтей у него никогда не было.
Любовь возвратила Сервантеса къ литератур. Онъ познакомился въ маленькомъ Кастильскомъ городк Эскивіасъ съ двушкой изъ благородной семьи, по имени донья Каталина де Палагіосъ Саласаръ-и-Босмедіано. Онъ влюбился въ нее и нашелъ возможность среди тревогъ солдатской жизни написать въ честь ея поэму Галатея. Эта поэма, которую онъ называетъ эклогой, представляетъ изъ себя пасторальную новеллу въ дух того времени. Въ поэм этой онъ сумлъ разсказать часть собственныхъ своихъ приключеній, съ похвалой отозваться о современныхъ выдающихся умахъ, а главное, засвидтельствовать страстное и нжное поклоненіе предмету своей любви. Судя по примру Родриго де Коты, автора Селестины, и Хорге де Монтемаіоръ, автора Діаны, а также благодаря формальному свидтельству Веги, нельзя усомниться въ томъ, что Сервантесъ, скрывшись подъ именемъ Элисіо, пастуха съ береговъ Таго, изобразилъ свою собственную любовную связь съ Галатеей, пастушкой, родившейся на берегахъ той же рки. Нельзя также сомнваться и въ томъ, что остальные выводимые имъ пастухи: Тироисъ, Дамонъ, Мелисо, Сиральво, Лаусо, Ларсилео и Артидоро были никто иные, какъ Франциско де Фигероа, Педро Лаинецъ, Донъ-Діего Гуртадо де Мендоза, Луисъ Гальвезъ де Монтальво, Луисъ Барагона де Сото, Донъ-Алонсо де Эрсилья и Андресъ Реи де Артіеда, все его друзья, все боле или мене извстные писатели того времени. Галатея которой сохранилась только первая часть, отличается замчательной чистотой слога, красотой описаній и нжностью изображенія любви. Но пастухи Сервантеса слишкомъ образованны, слишкомъ философы, слишкомъ краснорчивы, и нсколько безпорядочная плодовитость его ума заставляетъ его нагромождать эпизоды безо всякаго порядка и вкуса. Въ этихъ недостаткахъ Сервантесъ и самъ сознается въ пролог къ своей пасторали и, наврное, избгъ бы ихъ во второй части, которую много разъ общалъ написать, но такъ и не докончилъ.
Галатея, посвященная Сервантесомъ аббату церкви святой Софіи, Асканіо Колонн, сыну его бывшаго адмирала Маркъ-Антоніо Колонны, была напечатана въ конц 1584 г., а 14-го декабря того же года Сервантесъ, достигшій въ то время тридцати семи лтъ, женился на героин своей поэмы. Отецъ доньи Каталины де Паласіосъ Саласаръ умеръ, а вдова общала при помолвк дать своей дочери приличное приданое движимостью и недвижимостью. Общаніе это выполнено было только черезъ два года, а Сервантесъ въ свою очередь въ брачномъ контракт (carta dotal), заключенномъ 9-го августа 1586 г. у нотаріуса Алонсо де Агилера, укрпилъ за своей женой сто дукатовъ, десятую часть своего состоянія, какъ онъ заявилъ.
Выйдя изъ арміи посл столькихъ блестящихъ заслугъ такимъ же простымъ солдатовъ, какимъ поступилъ въ все, и сдлавшись гражданиномъ Эскивіаса, монотонная жизнь котораго не могла удовлетворить его дятельной натуры, Сервантесь, вынужденный кром того увеличить личнымъ трудомъ свои черезчуръ скромные доходы, вернулся къ первымъ мечтамъ и занятіямъ своей юности. Близость Мадрида позволяла ему часто здить туда и почтя постоянно жить тамъ. Въ это-то время онъ частью познакомился, частью возобновилъ знакомство съ нсколькими писателями того времени и между прочимъ съ Хуаномъ Руфо, Лопецомъ Мальдонадо, и особенно съ Висенте Эспине, авторомъ романа Marcos de Obregon, которымъ такъ хорошо воспользовался авторъ Жиль-Блаза. Очень можетъ быть, что Сервантесъ былъ даже принятъ въ нчто врод академіи, которую незадолго предъ тмъ открылъ въ своемъ дом одинъ сановникъ, сдлавшій такимъ образомъ въ царствованіе Филиппа II то самое, что знаменитый Фернандъ Кортесъ сдлалъ при Карл V. По крайней мр, Сервантесъ, говоря въ одной изъ своихъ повстей объ итальянскихъ академіяхъ, называетъ эту академію мадридской academia imitatoria.
Въ продолженіе четырехъ лтъ, непосредственно слдовавшихъ за его женитьбой, съ 1584 по 1588 г., Сервантесъ, снова сдлавшійся литераторомъ, такъ же какъ гражданиномъ Эскивіаса, бросивъ пасторальную поэзію, исключительно занялся театромъ, единственной прибыльной въ то время литературой. Еще когда онъ былъ ребенкомъ, театръ, отдлившись отъ церкви, сталъ появляться въ публичныхъ мстахъ въ балаганахъ Лопе де Руэда, этого странствующаго Эсхила. писателя и актера, скромнаго, но истиннаго основателя сцены, на которой впослдствіи должны были прославиться Лопе де Вега, Кальдеронъ, Морето, Тирсо де Молина и Солисъ, и гд должны были вдохновляться Корнель и Мольеръ {Подробности о происхожденіи и развитіи испанскаго театра можно найти въ tudes sur l’ histoire des institutions, de la littrature, du thtre et des beaux-arts en Espagne par Louis Viardot.}. Испанскій дворъ, постоянно перезжавшій изъ столицы одной провинціи въ столицу другой, въ 1561 г. окончательно поселился въ Мадрид, а въ 1560 г. въ этомъ город построены были два театра, существующіе и понын,— de la Cruz и del Principe. Тогда выдающіеся умы не стыдились работать для сцены, до тхъ поръ предоставлявшейся антрепренерамъ странствующихъ труппъ (autores), которые сами писали фарсы для своего репертуара. Сервантесъ одинъ изъ первыхъ вступилъ на это новое поприще, дебютировавъ шестиактной комедіей, написанной про собственныя его приключенія и носивишей заглавіе los Tratos de Argel. Зa этой пьесой послдовало боле двадцати другихъ, изъ которыхъ онъ самъ съ удовольствіемъ и похвалой упоминаетъ о la Numancia, la Bataila naval, la Gran-Turquesca, la Entretenida, la Casa de los Zelos, la Jerusalem, la Amaranta o la del Mayo, el Bosque amoroso, la Unica y bizarra Arsinda и, въ особенности, la Confusa, которая, если врить ему, ‘на сцен оказалась чудесной.’ Онъ говорятъ: ‘Я осмлился сократить комедіи до трехъ актовъ съ пятя. Я первый сталъ изображать мечты и тайные душевные помыслы, выводя на сцену нравственныя личности и тмъ вызывая горячее одобреніе со стороны публики. Я написалъ въ то время отъ двадцати до тридцати комедій, которыя вс были играны (que todas se recitaron), не осыпаемыя огурцами и прочими отбросами и не вызывая свистковъ, криковъ и стука…’
Вс эти пьесы, такъ же какъ часть другихъ произведеній Сервантеса, очень долго извстны были только по имени, и потеря ихъ вызывала живйшее сожалніе. Судя по его богатому воображенію, игривому уму, высокимъ понятіямъ и чистому вкусу, судя по его знанію сцены, о которой онъ высказалъ въ нсколькихъ мстахъ Донъ-Кихота столько справедливыхъ и поэтическихъ сужденій, судя по похваламъ, которыя онъ съ такою непринужденностью расточалъ себ, какъ автору комедій, и по оригинальному таланту, который онъ дйствительно проявилъ въ своихъ интермедіяхъ,— вс считали его комедій за шедевры. Но къ немалому ущербу для его репутаціи драматурга, три — четыре его комедіи отыскались, и между ними la Ntmumсіа, la Entretenida и los Tratos de Argel. Вс эти пьесы далеко не стоять сожалнія, которое вызывало ихъ потеря, и репутація ихъ автора только выиграла бы, еслибъ он были извстны лишь по его собственному чисто отеческому сужденію. Это интересный примръ (и не единственный съ его стороны) того, какъ трудно даже генію врно судить о себ самомъ.
Изъ разысканныхъ пьесъ — трагедія Сервантеса, безъ сомннія, самая лучшая. Хотя далекая отъ совершенства, она тмъ не мене несравненно лучше трагедій Луперсіо де Аргенсола, которымъ Сервантесъ расточаетъ похвалы, удивительныя со стороны человка, тамъ мало умющаго льстить (Донъ-Кихотъ, часть первая, глава XLVIII). Весь геній этой гордой и нжной души обнаруживается въ героическихъ чувствахъ народа, осуждающаго себя на смерть, чтобъ сохранить свою свободу, въ трогательныхъ эпизодахъ, представляемыхъ среди этой страшной катастрофы горячей дружбой, любовью и материнской нжностью. Но въ общемъ драма неудовлетворительна, планъ неопредленъ и нескладенъ, детали безсвязны, и вниманіе разбрасывается и утомляется. Въ общемъ самое лучшее, что Сервантесъ написалъ для сцены, это его маленькія интермедіи, пьески, которыя тогда играли не посл главной пьесы, а въ антрактахъ между тремя jornadas. Разные девять интермедій Сервантеса: el Juez de los divorcios, el Rufian viutdo, la Election de los Alcades и друг., большею частью образцы шутовства.
Бдный Сервантесъ долго не могъ добиться славы и выгодъ отъ своихъ успховъ на сцен. ‘Комедіи имютъ’, какъ онъ самъ выражается въ своемъ Пролог, ‘свое время и свои сезоны. Тогда царилъ на сцен великій Лопе де Вега, это чудо природы, обладавшій комической натурой (alzse con la monarquia comica), покорившій себ всхъ актеровъ и наполнившій міръ своими комедіями’. Изгнанный изъ театра наравн со многими другими сказочной плодовитостью Лопе де Вега, Сервантесъ вынуждевъ былъ искать другого поприща, правда, мене по своему вкусу, мене блестящаго и мене благороднаго, но которое обезпечило бы ему хлбъ. Достигнувъ сорокалтняго возраста, безъ состоянія и безо всякой награды за свою двадцатилтнюю службу и страданія, онъ, долженъ былъ нести на себ бремя семьи, увеличенной двумя его сестрами и незаконной дочерью. Одинъ совтникъ финансовъ, Антоніо де Гевара, назначенъ былъ въ начал 1588 г. провіантмейстеромъ индійскихъ эскадръ и флота въ Севиль, съ правомъ пригласить въ помощь себ четырехъ коммиссаровъ: нужно было закончить снаряженіе великой Армады, этого непобдимаго флота, разрушеннаго англичанами и бурями. Гевара предложилъ Серваатесу занять одно изъ этихъ мстъ, и тотъ отправился въ Андалузію со всей семьей, исключая брата Родриго, все еще служившаго въ арміи во Фландріи.
И вотъ авторъ Галатеи и комическій поэтъ, вызывавшій столько апплодисментовъ, становится приказчикомъ по части торговли състными припасами. Но это еще не все: онъ просилъ у короля въ ма какого-нибудь мста казначея въ Новой-Гренад или коррегидора въ маленькомъ городк Гоатемала, онъ готовъ былъ даже ухать въ Америку, которую самъ называетъ ‘обычнымъ убжищемъ отчаявшихся испанцевъ’. Къ счастью его прошеніе затерялось въ ящикахъ индійскаго совта.
Въ Севиль Сервантесъ прожилъ долго. Не считая нсколькихъ поздокъ по Андалузіи и одного путешествія въ Мадридъ, онъ пробылъ тамъ десять лтъ къ ряду. Онъ былъ до 1591 г. приказчикомъ у провіантмейстера (proveedor) Гевары, затмъ еще два года у преемника послдняго Педро де Исунцы, потомъ, лишившись этого мста вслдствіе упраздненія должности провіантмейстера, онъ сдлался агентомъ по дламъ и нсколько лтъ жилъ порученіями, которыя давали ему муниципалитеты, корпораціи и частные богачи, и между послдними Донъ-Гернандо де Толедо, сигалесскій сановникъ, имніемъ котораго онъ управлялъ и съ которымъ подружился.
Среди занятій, столь недостойныхъ его, Сервантесъ не сказалъ, однако, музамъ послдняго прости: онъ втайн поклонялся имъ и тщательно поддерживалъ священный огонь своего генія. Въ то время домъ знаменитаго живописца Франциско Пачеко, хозяина и тестя великаго Веласкеца, былъ открытъ для всхъ выдающихся людей: мастерская этого живописца, который, по словакъ Донъ-Родриго Каро, занимался также поэзіей, былъ ‘обычной академіей всхъ великихъ умовъ Севильи’. Сервантесъ считался въ числ самыхъ усердныхъ постителей этого дома, и его портретъ фигурировалъ въ драгоцнной галлере боле ста выдающихся личностей, написанной и собранной хозяиномъ. Онъ подружился въ этой академіи съ знаменитымъ лирическимъ поэтомъ Фернандо де Геррера, котораго его соотечественники почти совсмъ забыли, не зная ни дня его рожденія, ни обстоятельствъ его жизни, и котораго произведенія или, лучше сказать, остатки произведеній найдены въ вид отрывковъ между бумагами его друзей. Сервантесъ, написавшій на смерть Герреры сонетъ, былъ также другомъ поэта Хуана ди Хаурига, изящнаго переводчика Тассовой Аминты, переводъ которой не уступаетъ оригиналу и пользуется рдкой привилегіей быть причисленнымъ къ классическимъ произведеніямъ. Живописецъ Пачеко занимался поэзіей, а поэтъ Хауреги занимался живописью и написалъ портретъ своего друга Сервантеса.
Во время пребыванія своео въ Севиль Сервантесъ написалъ большую часть своихъ повстей, собраніе которыхъ, постепенно обогащаясь, появилось уже много времени спустя, въ промежутк между обими частями Донъ-Кихота. Такъ, приключенія двухъ знаменитыхъ воровъ, пойманныхъ въ Севиль въ 1569 г. и которыхъ исторія еще ходила въ народ, дали ему сюжетъ для Rinconete y Cortadillo. Разграбленіе Кадикса посл высадки въ немъ 1-го іюля 1596 г. англійскаго флота, подъ командой адмирала Говарда и графа Эссекса, внушило ему мысль объ Испанк-Англичанк (la Espanola Inglesa). Въ Севиль же онъ написалъ Безразсудно Любопытнаго (el Curioso impertinente), котораго включилъ въ первую часть Донъ-Кихота, Ревниваго Эстрамадурца (d Zeloso Estremeno) и Мнимую тетку (la Tia fingida), воспоминаніе о его пребываніи въ Саламанк, бывшее долго извстнымъ только по названію и недавно найденное въ рукописи.
Со времени войнъ Карла V, познакомившихъ Испанію съ итальянской литературой, и до Сервантеса, испанцы ограничивались переводами непристойныхъ сказокъ изъ Декамерона — и переводами же подражателей Боккатчіо. Сервантесъ имлъ право сказать въ своемъ Предисловіи: ‘Я считаю, что я первый началъ писать новеллы по испански, ибо вс повсти, которые въ такомъ множеств обращаются у васъ въ печати, заимствованы съ иностранныхъ языковъ. Т, которыя я написалъ, мои, не заимствованныя и не украденныя: мой умъ ихъ выдумалъ, и мое перо ихъ создало’. Онъ назвалъ ихъ Образцовыми новеллами (Novelas ejemplares), въ отличіе отъ итальянскихъ сказокъ и потому, что между ними нтъ ни одной, какъ онъ самъ говоритъ, изъ которой нельзя было бы извлечь какого-нибудь полезнаго примра. Кром того, он раздлены на серьезныя (serias) и игривыя (jocosas). Первыхъ насчитываютъ семь, а вторыхъ восемь. Посл Донъ-Кихота Новеллы даютъ Сервантесу главное право на безсмертіе. Въ нихъ также въ тысяч видахъ обнаруживаются плодовитость его фантазіи, доброта его любящаго сердца, насмшливый, но не язвительный умъ, въ высшей степени гибкій слогъ,— словомъ, вс различныя качества, которыя въ одинаковой степени блистаютъ какъ въ исторіи нжной Корнеліи, такъ и въ удивительной картин низменныхъ нравовъ, называемой Rinconete y Cortadillo.
По смерти Филиппа II въ 1598 г. воздвигнутъ былъ въ севильскомъ собор великолпный катафалкъ, ‘изумительнйшій надгробный памятникъ’, разсказываетъ лтописецъ церемоніи, ‘какой человческіе глаза удостоивались видть’. Но этому-то случаю Сервантесъ написалъ знаменитый шуточный сонетъ, въ которомъ такъ мило насмхается надъ бахвальствомъ андалузцевъ, испанскихъ гасконцевъ и который онъ называетъ (въ Путешествіи на Парнасъ) почетнйшимъ изъ своихъ сочиненій {Этотъ сонетъ въ томъ род, который называется estrambote и въ которомъ вмсто четырнадцати стиховъ семнадцать. Въ перевод сонетъ очень много теряетъ, особенно заключительныя слова, приводящія въ восторгъ испанцевъ, которые почти вс знаютъ наизусть estrambote Сервантеса. Вотъ онъ:
‘Боже мой! Это величіе пугаетъ меня, и я не пожаллъ бы дублона, чтобъ только сумть описать его. И въ самомъ дл, кто не удивляется и не изумляется при вид такой пышности, при вид этого славнаго памятника!
‘Клянусь жизнію Іисуса Христа! каждая вещь въ немъ стоятъ боле милліона, и это позоръ, что это не остается на цлое столтіе. О, великая Севилья! Римъ, сіяющій храбростью и богатствомъ!
‘Пари держу, что душа покойника сегодня покинула небо, куда навки переселилась, и явилась насладиться этимъ мстопребываніемъ.
‘Одинъ хвастунъ, услышавъ эти слова, вскричалъ: ‘Нтъ ничего справедливе того, что сказала ваша милость, господинъ солдатъ, и тотъ лгунъ, кто скажетъ противоположное’.
‘При этомъ онъ нахлобучиваетъ шляпу, хватается за рукоятку шпаги, взглядываетъ изподлобья, уходитъ, и тмъ дло кончается.’}. Время появленія этого сонета указываетъ на время пребыванія Сервантеса въ Севиль, изъ которой онъ вскор выхалъ навсегда, и вотъ по какому случаю.
Сервантесъ, столь похожій на Камоэнса, испыталъ ужаснйшее изъ несчастій, преслдовавшихъ этого великаго человка: онъ былъ обвиненъ во взяточничеств при исполненіи имъ должности провіантмейстера — въ Макао, заключенъ въ тюрьму и преданъ коммерческому суду. Подобно пвцу Лузіады, Сервантесъ своей бдностью легко доказалъ свою невиновность. Въ конц 1594 г., составляя въ Севиль счета по своему комиссаріатству и съ трудомъ собирая задержанные платежи, онъ нсколько разъ отсылалъ деньги въ севильскихъ векселяхъ въ Мадридскую Contaduria-Mayor. Одну изъ такихъ суммъ, собранную съ округа Велесъ-Малаго и достигавшую 7.400 реаловъ, онъ передалъ наличными деньгами одному севильскому негоціанту по имени Симонъ Фрейре де Лима, который взялся передать ее въ мадридскую казну. Посл этого Сервантесъ похалъ въ столицу, и, не найдя тамъ своего казначея, сталъ требовать съ него порученныя деньги, но Фрейре усплъ между тмъ обанкротиться и бжалъ изъ Испаніи. Сервантесъ сейчасъ же вернулся въ Севилью, но все имущество бжавшаго оказалось уже въ рукахъ другихъ кредиторовъ. Онъ обратился съ прошеніемъ къ королю, и декретомъ отъ 7-го августа 1595 г. приказано было севильскому судь de los grados, доктору Бернардо де Ольмедилья, взыскать съ имущества Фрейре преимущественно передъ другими сумму, данную ему Сервантесомъ. Судья взысканіе произвелъ и деньги отправилъ генеральному казначею Донъ-Педро Месіа де Тобаръ векселемъ отъ 22-го ноября 1596 г.
Трибуналъ Контадуріи въ то время съ чрезвычайной строгостью очищалъ счета всхъ чиновниковъ казначейства, которое было совершенно истощено завоеваніемъ Португаліи и Терсеры, походомъ во Фландрію, уничтоженіемъ непобдимаго флота и разрушительными опытами со стороны нсколькихъ финансовыхъ шарлатановъ, называвшихся arbitristas. Вызванъ былъ въ Мадридъ для отчета и главный сборщикъ, агентомъ котораго былъ Сервантесъ. Онъ показалъ, что вс документы, необходимые ему для отчета, находятся въ Севиль у Сервантеса. На основаніи этого доказанія, королевскимъ посланіемъ отъ 6-го сентября 1597 г. къ судь Гаспару де Вальехо приказано было безъ суда и слдствія арестовать Сервантеса и подъ конвоемъ препроводить его въ столичную тюрьму въ распоряженіе коммерческаго суда. Сервантеса немедленно заключили въ тюрьму, но по представленіи имъ поручительства въ уплат 2.641 реала (около 270 руб.), въ растрат которыхъ его обвинили, онъ былъ выпущенъ на свободу въ силу новаго королевскаго посланія отъ 1-го декабря того же года, подъ условіемъ, что онъ явится въ Контадурію черезъ мсяцъ и уплатитъ числящійся за нимъ долгъ.
Неизвстно, чмъ кончилось это первое преслдованіе Сервантеса, но нсколько лтъ спустя, снова былъ поднять вопросъ о тхъ же несчастныхъ 2641 реал. Сборщикъ Базы Гаспаръ Осоріо де Техада представилъ въ своемъ отчет въ 1602 г. расписку Сервантеса въ томъ, что ему выдана была названная сумма, когда онъ былъ комиссаромъ, въ 1694 г., въ уплату податей, числившихся за городомъ и округомъ. Опрошенные объ этомъ члены Contaduria-Mayor представили докладъ, помченный 24 января 1603 г. въ Вальядолид, въ которомъ разсказано было объ арест Сервантеса въ 1597 г. по поводу этой самой суммы и о взятіи его на поруки, съ присовокупленіемъ, что съ той поры онъ въ судъ не являлся. По этому-то поводу Сервантесъ и отправился со всей семьей въ Вальядолидъ, куда Филиппъ III за два года до того перенесъ дворъ. Существуетъ доказательство, что сестра Сервантеса, донья Андреа, занималась починкой блья гардероба нкоего Донъ-Педро де Толедо Осоріо, маркиза де Виллафранка, который вернулся изъ экспедиціи въ Алжиръ. Въ ея хозяйственныхъ счетахъ, доказывающихъ семейную нужду, встрчаются замтки и записи, сдланныя рукой Сервантеса. Онъ покончилъ свои дла съ коммерческимъ судомъ, доказавъ, что раньше уплатилъ долгъ, или заплативъ тутъ же, потому что преслдованія прекратились и онъ спокойно прожилъ остатокъ своей жизни около того самаго суда, который такъ жестоко обходился съ нимъ. Эти мелкія подробности были необходимы для чести Сервантеса, но чтобы доказать, что его честность была вн всякаго подозрнія, достаточно было бы упомянуть, что онъ самъ отзывается о своихъ многочисленныхъ заточеніяхъ съ остроумной веселостью. Это было бы ужъ черезчуръ нахально, если бы заточенія эти были вызываемы какимъ-нибудь неблаговидгымъ поступкомъ, и его враги, завистники и клеветники всего рода человческаго, упрекавшіе его даже его изувченной рукой, не преминули бы задть его за боле чувствительное мсто, чмъ авторское самолюбіе.
Свднія объ этой эпох жизни Сервантеса составляютъ большой проблъ въ собранныхъ о немъ матеріалахъ. Ничего врнаго неизвстно о немъ, начиная съ 1598 г., когда онъ написалъ въ Севиль сонетъ о могил Филиипа II, до 1603 г., когда онъ присоединился ко двору въ Вальядолид. А между тмъ, именно въ этотъ пятилтній промежутокъ, онъ замыслилъ, началъ и почти кончилъ первую часть Донъ-Кихота. Есть много основаній предполагать, что онъ ухалъ съ семьей изъ Севильи въ 1590 г. и послился въ какомъ-нибудь мстечк Ламанчи, гд у него были родные и гд ему приходилось нсколько разъ исполнять порученія. Быстрота, съ которой онъ въ 1603 г. явился въ коммерческій судъ въ Вальядолид, заставляетъ предполагать, что онъ жилъ гд-либо поблизости къ этому андалузскому городу, кром того, полное знакомство съ мстностями и нравами Ламанчи, обнаруживаемое имъ въ его роман, также доказываетъ, что онъ тамъ долго прожилъ. Возможно, что онъ жилъ постоянно въ бург Аргамавилья де Альба, и что, назначивъ этотъ же бургъ родиной своего безумствующаго дворянина, онъ хотлъ осмять мстныхъ дворянчиковъ, между которыми въ это самое время возникли изъ-за какихъ-то правъ на первенство такія скандальныя споры и такія упорныя тяжбы, что, по словамъ лтописцевъ того времени, изъ-за нихъ убавилось даже количество населенія деревни.
Когда видишь, какъ Сервантесъ въ своемъ пролог къ Донъ-Кихоту говоритъ, что сынъ его ума, ‘этотъ сухой, тощій, пожелтелый, сумасбродный… былъ произведенъ на свтъ въ тюрьм, гд присутствуютъ всякія непріятности и гнздятся вс зловщіе слухи’, то съ любопытствомъ спрашиваешь себя, по какому поводу, въ какое время и въ какомъ мст данъ былъ ему тотъ печальный досугъ ума и тла, благодаря которому увидло свтъ одно изъ прекраснйшихъ твореній ума человческаго. За предлами Испаніи всеобщее мнніе было таково, что Сервантесъ замыслилъ и началъ свое произведеніе въ подземельяхъ святой инквизиціи, но, какъ остроумно выразился Вольтеръ, нужно быть очень близорукимъ, чтобы такъ оклеветать инквизицію. Какъ мы преслдовала судьба Сервантеса, но настолько онъ еще былъ счастливъ, чтобъ не имть никакого дла съ этимъ гораздо боле страшнымъ судомъ, чмъ коммерческій. О его заточеніи въ Ламанч существуетъ множество невыясненныхъ предположеній. Нкоторые полагаютъ, что это несчастье стряслось надъ нимъ въ деревн Тобозо по поводу слишкомъ сильнаго словца, сказаннаго имъ одной женщин, оскорбленные родственники которой отомстили ему этимъ, но большинство думаетъ, что его упрятали въ тюрьму жители бурга Аргамазилья де Альба, возмущенные тмъ, что онъ взыскивалъ съ нихъ невнесенную ими десятину въ пользу пріорства Санъ-Хуанъ, или же тмъ, что онъ отнялъ у нихъ необходимую имъ для орошенія воду Гвадіаны, чтобы длать тамъ селитру. Врно только то, что еще и понын въ этомъ бург показываютъ древній домъ, называемый casa de Medromo, который съ незапамятныхъ временъ считается по преданію мстомъ заточенія Сервантеса. Извстно также, что несчастный сборщикъ десятины очень долго протомился въ этой тюрьм и дошелъ до такого печальнаго состоянія, что вынужденъ былъ прибгнуть за покровительствомъ и помощью съ своему дяд Донъ-Хуану Барнабеде Сааведра, гражданину Альвавара де Санъ-Хуанъ. Сохранилось воспоминаніе о письм, написанномъ Сервантесомъ къ этому дяд и начинающемся такъ: ‘Долгіе дни и короткія ночи (безсонныя) утомляютъ меня въ этой тюрьм, или лучше сказалъ, въ этой пещер…’ Въ память объ этомъ несправедливомъ мучительств онъ началъ Донъ-Кихота слдующими словами кроткой мести: ‘Въ одномъ мстечк Ламанчи, объ имени котораго мн не хочется вспоминать…’
Вернувшись посл тринадцатилтняго отсутствія въ то, что называлось дворомъ (la corte), т. е. въ резиденцію монарха, Сервантесъ почувствовалъ себя, точно на чужбин. Другой король и другіе фавориты правили государствомъ, старые друзья его частью умерли, частью разсялись. Если лепантскій солдатъ и авторъ Галатеи и Нуманціи не встртилъ ни правосудія, ни покровительства, когда его заслуги его еще были свжи въ памяти всхъ, то чего могъ онъ ждать отъ преемника Филиппа II посл пятнадцати лтъ забвенія! Тмъ не мене, побуждаемый жалкимъ положеніемъ своей семьи, Сервантесъ сдлалъ еще одну послднюю попытку: онъ явился на ауденцію къ герцогу Лермскому ‘Атласу, на которомъ лежала вся тяжесть монархіи’, какъ онъ самъ выразился, т. е. всемогущему раздавателю милостей. Надменный фаворитъ принялъ его презрительно, и Сервантесъ, оскорбленный до глубины своей гордой, чувствительной души, навсегда отказался отъ роли просителя. Съ этихъ поръ, для время между дловыми комиссіями и литературнымъ трудомъ, онъ смиренно жилъ въ полномъ уединеніи и нужд, на свои заработки и на пособія отъ своихъ покровителей, графа Лемосскаго и архіепископа Толедскаго.
Тяжелое положеніе, въ которомъ находился Сервантесъ, бдный и отвергнутый, заставило его поторопиться напечатаніемъ Донъ-Кихота или, по крайней мр, первой его части, которая уже значительно подвинулась въ рукописи. Онъ получилъ отъ короля 26 сентября 1604 г. разршеніе на печатаніе своей книги. Но нужно было еще найти мецената, который принялъ бы посвященіе книги и украсилъ бы ее своимъ именемъ. Сервантесу, неизвстному и бдному, необходимо было покориться этому обычаю, особенно при изданіи такой книги. Если бы эта книга, заглавіе которой могло обмануть, была принята за простой рыцарскій романъ, то она попала бы въ руки людей, которые, не найдя въ ней того, чего искали, не увидали бы въ ней также и сатиры на ихъ извращенный вкусъ. Напротивъ, если бы книга сразу была узнана и понята, то къ главнымъ критикамъ присоединились бы слишкомъ тонкіе и смлые критики съ различными намеками. Поэтому протекція была ему необходима, такъ какъ покровительство великаго вельможи обыкновенно защищало книгу отъ этихъ подводныхъ камней. Выборъ Сервантеса остановился на Донъ-Алонсо Лопецъ де Зунига-и-Сотомаіоръ, седьмомъ герцог де Бехаръ, въ одномъ изъ тхъ праздныхъ аристократовъ, которые удостоивали надлить литературу и искусство улыбкой поощренія со стороны своего титулованнаго невжества. Разсказываютъ, что герцогъ, узнавъ, что сюжетомъ Донъ-Кихота служитъ насмшка, счелъ свое достоинство скомпрометированнымъ и отказался отъ посвященія. Сервантесъ, сдлавъ видъ, что уступаетъ его антипатіи, попросилъ его только о позволеніи прочитать ему одну главу. Но удивленіе и удовольствіе, вызванныя въ слушателяхъ этимъ чтеніемъ, были такъ велики, что книга была прочитана глава за главой вся до конца. Авторъ былъ осыпанъ похвалами, и герцогъ, уступая всеобщихъ просьбамъ, далъ себя умилостивить. Разсказываютъ также, что одно духовное лицо, духовникъ герцога де Бехаръ, управлявшій столько же его домомъ, сколько его совстью, завидуя успху Сервантеса, сталъ дко критиковать какъ книгу, такъ и автора ея, и упрекать герцога въ милостивомъ отношенія къ обоимъ. Этотъ суровый монахъ имлъ, безъ сомннія, большое вліяніе на своего духовнаго сына, такъ какъ герцогъ вскор забылъ Сервантеса, который, въ свою очередь, ничего боле ему не посвящалъ. Онъ даже по своему отомстилъ имъ обоимъ, изобразивъ эту сцену и ихъ самихъ во второй части Донъ-Кихота.
Первая часть была напечатана въ начал 1605 г. Прежде чмъ продолжать разсказъ, необходимо сказать, каково было положеніе длъ въ моментъ появленія книги.
Эпоха, въ которую предполагается процвтаніе странствующаго рыцарства и въ которую происходили приключенія паладиновъ, членовъ этого воображаемаго учрежденія, относится къ переходу отъ древней цивилизаціи къ новой. Это было время темное, варварское, когда процвтало право сильнаго, когда побда въ дуэли замняла собою правосудіе, когда феодальная анархія то и дло опустошала землю, когда могущество духовенства, призывавшееся на помощь гражданской власти, только Божьимъ перемиріемъ давало народамъ нсколько спокойныхъ дней. Въ такое время было бы, конечно, хорошо посвятить себя защит несчастныхъ и покровительству угнетенныхъ. Воинъ высокаго полета, который отправился бы съ копьемъ въ рук я въ полномъ вооруженіи по свту искать случаевъ проявить въ этомъ благородномъ занятіи сердечное великодушіе я мужество, былъ бы благодтельнымъ, славнымъ существомъ, которое везд возбуждало-бы удивленіе и благодарность. Если бы онъ уничтожилъ нсколько бандитовъ, которые опустошали большія дороги, или выгналъ бы изъ берлогъ другихъ, титулованныхъ бандитовъ, которые, съ высоты своихъ построенныхъ на скалахъ замковъ, бросались, какъ орлы изъ гнздъ, на легкую добычу, представляемую безоружными прозжими и прохожими, еслибъ онъ освобождалъ узниковъ изъ цлей, спасалъ невинныхъ отъ пытки, наказывалъ убійцъ, свергалъ узурпаторовъ, словомъ, если бы онъ въ эти первые годы новаго времени возобновилъ подвиги Геркулеса, Тезея, полубоговъ предшествовавшаго тоже юнаго міра,— то его имя, переходя изъ устъ въ уста, сохранилось-бы въ памяти людей со всми прикрасами доисторическихъ временъ. Съ другой стороны, женщины, слабость которыхъ еще не была охраняема общественными нравами, были бы главнымъ предметомъ великодушнаго рыцаря. Ухаживаніе, эта новая любовь, неизвстная въ древности и порожденная христіанствомъ, которое къ чувственнымъ наслажденіямъ прибавила уваженіе и вру врод религіознаго культа, присоединила бы пріятное времяпрепровожденіе къ кровавымъ похожденіямъ закованнаго въ латы судіи, жизнь котораго проходила-бы такимъ образомъ между войной и любовью.
Этотъ сюжетъ, если бы его хорошо разработать, могъ бы дать матеріалъ не для одной книги, а для цлой литературы. Къ исторіи странствующихъ рыцарей нетрудно было бы присоединить исторію обычаевъ того времени, и воображенію романиста представились бы описаніе турнировъ и празднествъ, псни трубадуровъ и пляски жонглеровъ, религіозное паломничество въ святыя мста и Востокъ со всми его чудесами. А между тмъ, не на это обращали свое вниманіе авторы рыцарскихъ книгъ, по крайней мр, не на этомъ они останавливались. Безъ малйшаго вниманія къ истин и даже правдолюбію, они по произволу нагромождали грубйшія ошибки по исторіи, географія и физик и даже опаснйшія нравственныя заблужденія, они сумли отмтить только удары копьями и шпагами, вчныя битвы, невроятные подвиги, сшитыя блыми нитками похожденія безъ плана, безъ связи, безъ смысла, они смшивали нжность съ жестокостью, порокъ съ суевріемъ они призывали на помощь великановъ, чудовища, чародевъ и старались лишь о томъ, чтобы превзойти одинъ другого пpeувеличеніемъ невозможнаго и чудеснаго.
Тмъ не мене, такого рода книги, благодаря именно своимъ недостаткамъ, не могли не нравиться. Въ эпоху, когда он появились, нсколько ученыхъ начали, правда, по развалинамъ возстановлять исторію древнихъ временъ, но невжественная и праздная толпа еще не находила пищи для своего ума и наполненія досуговъ и съ жадностью накинулась на эту добычу. Кром того, со времени крестовыхъ походовъ всеобщая склонность къ авантюризму удивительно подготовила почву для рыцарскихъ романовъ, и особенно сильный и продолжительный успхъ они имли въ Испаніи, гд боле, чмъ гд бы то ни было, вкоренился вкусъ къ рыцарской жизни. За восемью вками безпрерывныхъ войнъ съ арабами и маврами послдовали открытіе и завоеваніе Новаго Свта, а затмъ войны съ Италіей, Фландріей и Африкой. Что же удивительнаго, что вс пристрастились къ рыцарскимъ книгамъ въ стран, гд рыцари дйствительно существовали: Донъ-Кихотъ былъ не первый безумецъ этого рода: воображаемый Ламанчскій герой имлъ живыхъ предшественниковъ, образцы съ плотью и кровью, тломъ и душой. Стоитъ лишь открыть книгу Бернандо дель Пульгаръ Кастильскіе знаменитые люди, и мы найдемъ сочувственное описаніе пресловутаго безумія сына великаго судьи астурійскаго, Донъ-Суэро де Кинонесъ, который, условившись откупиться отъ чаръ своей дамы тремя стами сломанныхъ копій, защищалъ въ продолженіе цлаго мсяца проходъ Орбиго, подобно тому, какъ Родомонтъ защищалъ мостъ Монпелье, Тотъ же лтописецъ называетъ множество воиновъ временъ Іоанна II (отъ 1407 до 1454 г.), лично ему знакомыхъ, какъ Гонзало де Гусманъ, Хуанъ де Мерло, Гутьерре Кехада, Хуанъ де Поланко, Перо-Васкенъ де Саіаведра и Діего Варела, которые не только навщали своихъ сосдей, гренадскихъ мавровъ, но въ качеств настоящихъ странствующихъ рыцарей объхали чужеземныя страны — Францію, Германію и Италію, предлагая всякому желающему сразиться съ ними въ честь дамъ.
Чрезмрное пристрастіе къ рыцарскимъ романамъ скоро принесло свои плоды. Молодые люди, переставъ изучать исторію, которая не давала достаточной пищи ихъ извращенной любознательности, начали въ рчахъ и поступкахъ подражать своимъ любимымъ книгамъ. Повиновеніе женскимъ капризамъ, развратныя любовныя похожденія, ложное понятіе о чести, кровавая месть за ничтожнйшія оскорбленія, безшабашная роскошь, презрніе ко всякому соціальному порядку стали царить повсюду, и такимъ образомъ рыцарскія книги испортили не только вкусъ, но и нравы общества.
Эти печальныя послдствія прежде всего вызвали дятельность со стороны моралистовъ. Луисъ Вивесъ, Алексо Венегасъ, Діего Грасіанъ, Мельчоръ Кано, Фраи Луисъ де Гранада, Малонъ де Чаиде, Аріасъ-Монтано и другіе благоразумные или благочестивые писателя подняли крики негодованія противъ золъ, вызываемыхъ чтеніемъ этихъ книгъ. Потомъ и законъ пришелъ къ нимъ на помощь. Декретомъ Карла V отъ 1543 г. отданъ былъ приказъ вице-королямъ и судамъ Новаго Свта не позволить ни одному испанцу или индійцу ни печатать, ни продавать, ни читать рыцарскихъ романовъ. Въ 1555 году Вальядолидскіе кортесы въ очень энергичной петиціи требовали такого же запрещенія для Пиринейскаго полуострова, прося кром того собрать и сжечь вс уже существующія рыцарскія книги. Королева Іоанна общала издать такой законъ, но общанія не исполнила {Вотъ нсколько выдержекъ изъ этого интереснаго посланія: ‘…Еще мы говоримъ, что весьма значительно зло, причиненное и причиняемое въ этихъ королевствахъ молодымъ людямъ и молодымъ двушкамъ чтеніемъ лживыхъ и суетныхъ книгъ, каковы Амадисъ и вс ей подобныя книги, сочиненный посл нея… Ибо, такъ какъ молодые люди и молодыя двушки только этимъ и занимаются, то они и увлекаются этими мечтами и событіями, о которыхъ читаютъ въ этихъ книгахъ по части любви, войны и другихъ пустяковъ, а разъ увлекшись, они сломя голову бросаются при первомъ удобномъ случа въ подобныя приключенія, чего не было бы, еслибъ они объ этомъ не читали. Часто мать оставляетъ свою дочь запершеюся въ дом, думая, что она остается въ уединеніи, тогда какъ та остается лишь для того, чтобъ читать подобныя книги, такъ что ужъ лучше было бы, если бы мать брала ее съ собой. И это не только порождаетъ предразсудки и непочтительность къ личности, но приноситъ еще вредъ и совсти, ибо чмъ боле пристращаешься къ этой суетности, тмъ боле удаляешься отъ святого, истиннаго христіанскаго ученія… А чтобъ исправить вышеназванное зло, мы умоляемъ Ваше величество запретить подъ страхомъ строгаго наказанія читать и печатать эти и имъ подобныя книги, и приказать собрать и сжечь уже существующія… ибо поступивъ такъ, Ваше Величество окажете большую услугу Богу, лишивъ людей чтенія такихъ суетныхъ книгъ и заставивъ ихъ читать священныя книги, которыя образуютъ душу и исправляютъ тло, и Ваше Величество окажете своимъ королевствамъ великое добро и милость’.}.
Но ни разглагольствованія риторовъ и моралистовъ, ни проклятія законодателей не могли остановить заразы. Вс эти средства были безсильны противъ любви къ чудесному, котораго не могутъ въ насъ окончательно осилить ни разсудокъ, ни наука, ни философія. Рыцарскіе романы продолжали писаться и читаться. Принцы, гранды и прелаты принимали ихъ посвященіе. Святая Тереза, въ молодости своей любившая такое чтеніе, написала до своего Внутренняго замка и другихъ мистическихъ сочиненій одинъ рыцарскій романъ. Карлъ V тайкомъ поглощалъ Донъ-Беліаниса Греческаго, чудовищнйшее порожденіе этой сумасшедшей литературы, издавая въ то же время декреты объ изгнаніи ея, и когда его сестра, венгерская королева, хотла отпраздновать его возвращеніе во Фландрію, то ничего лучшаго придумать не могла, какъ устроить на знаменитыхъ празднествахъ въ Бинс (въ 1549 г.) представленіе въ лицахъ приключеній изъ одной рыцарской книги. Дйствующихъ лицъ въ этомъ спектакл изображали вс придворные сановники и самъ суровый Филиппъ II. Страсть уже проникла даже въ монастыри, и тамъ читались и сочинялись романы. Одинъ францисканскій монахъ по имени Фраи Габріэлъ де-Мата напечаталъ не въ XIII столтіи, а въ 1589 г. рыцарскую поэму, героемъ которой былъ святой Францискъ, патронъ его ордена, и которая называлась el Caballero Asisio. На заглавномъ лист нарисованъ былъ портретъ святого верхомъ на кон и въ полномъ вооруженіи, какъ на рисункахъ, украшавшихъ Амадисовъ и Эспландіановъ. Конь былъ покрытъ попоной и разукрашенъ великолпными султанами. На кончик каски у всадника поставленъ былъ крестъ съ гвоздями и терновымъ внкомъ, на щит изображены были пять ранъ, а на копь — Вра, державшая крестъ и чашу съ надписью: En esta no faltar. Эта странная книга была посвящена кастильскому коннетаблю.
Вотъ каково было положеніе длъ, когда Сервантесъ, заключенный въ тюрьм въ деревн Ламанча, задумалъ уничтожить до основанія рыцарскую литературу. Этотъ бдный, безвстный человкъ безъ имени и безъ покровителей вздумалъ напасть на эту гидру, топтавшую разсудокъ и законы, въ самый разгаръ ея популярности, успховъ и торжества. Но онъ взялся за боле дйствительное орудіе, чмъ доказательства, проповди и правительственныя запрещенія, именно за насмшку, и успхъ получился полный. Моралисты и законодатели, ране возстававшіе противъ рыцарскихъ книгъ, могли бы сказать Сервантесу, какъ говорилъ Жанъ Жаку Руссо по поводу матерей-кормилицъ Бюффонъ: ‘Вс мы совтовали то же самое, но онъ одинъ приказалъ это и заставилъ послушаться себя’. Одинъ вельможа, придворный Филиппа III, Донъ-Хуанъ де-Сильва-и-Толедо изъ Канада-Гермозы, издалъ въ 1602 г. Хронику принца Донъ-Полисисне де-Боэціа, и эта книга, сумасброднйшая изо всхъ ей подобныхъ, была послднимъ рыцарскимъ романомъ. появившимся въ Испаніи. Со времени появленія Донъ-Кихота не только не печаталось вы одного новаго романа, во даже старые перестали перепечатываться и съ теченіемъ времени сдлались библіографической рдкостью. О многихъ изъ нихъ сохранилось одно воспоминаніе, а большинство исчезло совершенно безслдно. Словомъ, успхъ Донъ-Кихота въ этомъ отношеніи былъ очень великъ, и многіе даже стали упрекать Сервантеса въ томъ, что онъ, употребивъ черезчуръ сильное средство, вызвалъ противоположное зло: они утверждали не обинуясь, будто иронія этой сатиры, миновавъ свою мишень, расшатала почитавшіяся до того правила кастильскаго понятія о чести.
Объяснивъ первоначальную причину возникновенія Донъ-Кихота вернемся опять къ исторіи книги и ея автора. По преданію, впрочемъ довольно правдоподобному и принятому на вру почти всми, первая часть Донъ-Кихота встрчена была вначал съ полнйшимъ равнодушіемъ. Какъ и слдовало ожидать, ее прочитали люди, которые не могли ее понять, и презрли т, которые поняли бы. Тогда Сервантесъ придумалъ пустить въ ходъ подъ заглавіемъ Buscapi (такъ назывались ракеты или шутихи, которыя бросались впередъ для освщенія дороги) анонимный памфлетъ, въ которомъ, длая видъ, что критикуетъ свою книгу, излагалъ настоящую ея цль и даже намекалъ, что его герои и ихъ поступки, хотя и выдуманные, имютъ нкоторую связь съ современными людьми и событіями. Эта маленькая хитрость вполн удалась. Заинтересованные намеками Buscapi, люди умные прочитали книгу, и равнодушіе публики быстро перешло въ ненасытимый интересъ къ произведенію Сервантеса. Въ одномъ 1605 г. первая часть Донъ-Кихота выдержала въ Испаніи четыре изданія и почти одновременно съ ними во Франціи, Португаліи, Италіи и Фландрія появились еще другія изданія этой книги.
Блестящій успхъ Донъ-Кихота вывелъ Сервантеса изъ неизвстности и нужды, но въ то же, время нажилъ ему множество завистниковъ и враговъ. Мы говоримъ здсь не только о тхъ пустыхъ людяхъ, которыхъ пугаетъ чужое достоинство и возмущаетъ чужая слава: въ Донъ-Кихот было столько литературныхъ сатиръ, столько эпиграммъ на авторовъ и почитателей современныхъ книгъ и статей, что весь литературный міръ не могъ не заволноваться. Большія знаменитости во обыкновенію приняли не сердясь направленные противъ нихъ удары, и Лопе де-Вега, задтый, быть можетъ, боле всхъ другихъ, не обнаружилъ ни малйшей вражды противъ новаго писателя, который осмлился примшать ложку дегтя въ бочку меда, называемую восхваленіями со всхъ сторонъ сыпавшимися на него. Его слава и богатство позволяли ему быть великодушнымъ. Онъ былъ даже настолько любезенъ что призналъ въ Сервантес писателя не безъ пріятности и не безъ слога. Но не то было съ писателями второстепенными, которые должны были оберегать свой тощій запасъ славы и доходовъ: вс они словно сорвались противъ несчастнаго Сервантеса, образовавъ хоръ открытыхъ преслдованій и тайной ругани. Одинъ съ высоты своей педантической эрудиціи называлъ его любительскимъ умомъ, безъ культуры и образованія, другой обзывалъ его кихотистомъ, надясь оскорбить его этимъ, этотъ поносилъ его въ маленькихъ памфлетахъ, современныхъ газетахъ, тотъ посвящалъ ему злой сонетъ, изданіе котораго Сервантесъ изъ мести бралъ на себя. Между боле или мене значительными людьми, особенно усердно воевавшими съ нимъ, нужно отмтить поэта донъ-Луиса де-Гонгора, основателя секты cultos, столь же завистливаго по характеру, сколько дерзкаго по складу ума, затмъ доктора Кристоваля Суарецъ де-Фигероа, тоже насмшливаго и завистливаго писателя, и наконецъ безразсуднаго Эстебана Вильегасъ, назвавшаго Утхой свои ученическія стихотворенія и скромно изобразившаго себя на заглавномъ лист въ вид восходящаго солнца, затмвающаго звзды. прибавивъ къ этой, быть можетъ не совсмъ ясной, эмблем девизъ, разсявшій всякія сомннія: Sicut sol matutinus me survente, quid istae? Сервантссъ, не злобивый и не тщеславный, вроятно, смялся надъ этими нападками самолюбій, уязвленныхъ его восходящей славой, но его любящее сердце больно было поражено отвращеніемъ отъ него нсколькихъ друзей, принадлежавшихъ къ категоріи людей, которые любятъ лишь до тхъ поръ, пока другъ не превзойдетъ ихъ достоинствами, и никогда не прощаютъ своимъ друзьямъ возвышенія надъ ними. Къ сожалнію, въ ихъ числ былъ и Висенте Эспинель, романистъ, поэтъ и музыкантъ, написавшій Marcos de Obregon, изобртшій стихъ, называвшійся эспинелемъ, прежде чмъ его назвали децимой, и прибавившій къ гитар пятую струну. Впрочемъ, Сервантеса можно было бы назвать избранникомъ Божьимъ, если бъ онъ не испыталъ этихъ непріятностей, примшивающихъ свою горечь въ сладостямъ всякаго успха.
Изданіе Донъ-Кихота совпало съ рожденіемъ Филиппа IV, явившагося на свтъ въ Вальядолид 8-го апрля 1605 г. Годомъ раньше посланъ былъ въ Англію кастильскій коннетабль Донъ-Хуанъ Фернанцецъ де-Веласко для переговоровъ о мир. Іаковъ I въ отвтъ на эту любезность послалъ адмирала Чарльза Говарда, графа Гонтингэмскаго, представить договоръ о мир на утвержденіе короля Исванскаго и поздравить его съ рожденіемъ сына, Говардъ, свшій на корабль въ Корунь съ шестью стами англичанами, подъхалъ въ Вальядолид 26-го мая 1605 г. Онъ былъ принятъ по всмъ великолпіемъ, какое только могъ проявить испанскій дворъ. Среди религіозныхъ торжествъ, боевъ быковъ, маскарадныхъ баловъ, военныхъ парадовъ, турнировъ, въ которыхъ принималъ участіе самъ король, и всхъ празднествъ, устроенныхъ въ честь адмирала, кастильскій коннетабль далъ ради него обдъ, за которымъ подано было до тысячи двухсотъ мясныхъ и рыбныхъ блюдъ, не считая дессерта и нкоторыхъ оставшихся не поданными кушаній. Герцогъ Лермскій заказалъ Докладъ объ этихъ церемоніяхъ, напечатанный въ томъ же году въ Вальядолид. Есть предположеніе, что авторомъ этого доклада былъ Сервантесъ, по крайней мр, такъ можно заключить по сонету-эпиграмм Гонгоры, очевидца этихъ событій {Вотъ содержаніе сонета Гонгоры:
‘Королева родила, пріхалъ лютеранинъ съ шестью стами еретиковъ и столькими же ересями, мы истратили въ дв недли милліонъ за драгоцнности, обды и вина для него.
‘Мы длали парады или безразсудства, давали празднества, которыя были стыдомъ, въ честь англійскаго посла и шпіоновъ того, кто поклялся въ мир Кальвиномъ.
‘Мы окрестили ребенка государя, который родился, чтобы быть испанскими государемъ, и устроили sarao чародйствъ.
‘Мы остались бдными, лютеръ разбогатлъ, и обо всхъ этихъ прекрасныхъ подвижникахъ дано было написать Донъ-Кихоту, Санчо и его ослу.’}.
Благодаря этимъ празднествамъ, въ семь Сервантеса случилось роковое событіе, приведшее его въ третій разъ въ тюрьму. Одинъ рыцарь ордена Святого Іакова, по имени Донъ-Гаспаръ де Эспелета, собиравшійся ночью 27-го іюня 1605 г. перейти черезъ деревянный мостъ на рк Эсгев, былъ остановленъ какимъ-то незнакомцемъ. Началась ссора, и когда оба противника обнажили шпаги, Донъ-Гаспаръ получилъ нсколько ранъ. Призывая помощь, онъ бросился, весь въ крови, въ одинъ изъ ближайшихъ домовъ. Въ одной изъ двухъ квартиръ перваго этажа этого дома жила донья Луиза де Монтоіа, вдова лтописца Эстебана де Гарибаи, съ двумя сыновьями, а въ другой Сервантесъ съ семьей. На крики раненаго Сервантесъ выбжалъ съ однимъ изъ сыновей своей сосдки. Они нашли Донъ-Гаспара распростертымъ на подъ зд, со шпагой въ одной рук и щитомъ въ другой, и снесли его на квартиру ко вдов Гарибаи, гд онъ на другой день и умеръ. Сей часъ же начато было алькадомъ de casa y corte Кристобалемъ де Вильяроэль слдствіе. Сняты были показанія съ Сервантеса, съ его жены доньи Каталины де Паласіосъ Саласаръ, съ его дочери доньи Изабеллы де Сааведра, двадцатилтней двушки, съ его сестры доньи Андреа де Сервантесъ, вдовы съ двадцативосьмилтней дочерью, но имени Констанца де Овандо, съ одной монахини доньи Магдалены де Сотомаіоръ, выдававшей себя также за сестру Сервантеса, съ его служанки Маріи де Севальосъ, и, наконецъ, съ двухъ друзей его, находившихся тогда у него въ дом, де Сигалеса и португальца по имени Симонъ Мендесъ. Предположивъ наудачу, что Донъ-Гаспаръ де Эспелета былъ убитъ изъ-за любовной интриги съ дочерью или племянницей Сервантеса, судья приказалъ арестовать обихъ двушекъ и также самаго Сервантеса, его сестру и вдову Овандо. Только черезъ восемь или десять дней, посл опроса свидтелей и представленія залога, обвиненные были выпущены на свободу. Изъ показаній, вызванныхъ этимъ непріятнымъ событіемъ, видно, что Сервантесъ въ это время занимался, чтобы прокормить этихъ пятерыхъ женщинъ, которыхъ былъ единственной поддержкой, еще и исполненіемъ разныхъ порученій, соединяя съ литературой это глупое, но боле доходное дло.
Надо думать, что Сервантесъ послдовалъ за дворомъ въ Мадридъ въ 1606 г. и поселился въ столиц, гд былъ ближе и къ своимъ роднымъ, жившимъ въ Алькал, и къ роднымъ своей жены, жившимъ въ Эскивіас, кром того, ему здсь удобне было заниматься и литературой, и комиссіонерствомъ. Полагаютъ, что онъ въ іюн 1609 г. жилъ на улиц Магдалена, нсколько позже за коллегіей Лоретской Богоматери, въ іюн 1610 г.— на улиц del Leon, No 9, въ 1614 г.— на улиц Las Huertas, затмъ на улиц Герцога Альбы, на углу Санъ-Исидора, откуда его выселили, наконецъ, въ 1616 г. на улиц del Leon, No20, на углу улицы Francos, гд онъ и умеръ.
Возвратясь въ Мадридъ, уже близкій къ старости, безъ состоянія и обремененный многочисленной семьей, встрчая одинаковую неблагодарность къ своимъ талантамъ и своимъ заслугамъ, въ такое время когда посвященіями можно было заслужить пенсію, книги же не приносили ничего, брошенный друзьями и терзаемый соперниками, доведенный долгимъ опытомъ до утраты иллюзій, называемой испанцами desengano,— Сервантесъ окончательно уединился. Онъ жилъ, какъ философъ, безъ ропота, безъ жалобъ, и не въ той золотой середин, которой Горацій желаетъ служителямъ музъ, а въ нужд и бдности. Однако, и у него нашлись два покровителя: Донъ-Бернардо де Сандоваль-и-Рохасъ, архіепископъ толедскій, и одинъ просвщенный вельможа, Донъ-Педро Ферландецъ де Кастро, графъ Лемосскій, авторъ комедіи, называемой la Casa confusa, который въ 1610 г. увезъ въ свое Неаполитанское вице-королевство маленькій литературный дворъ и со своей высоты я изъ своего далека не забывалъ стараго изувченнаго солдата, не могшаго хать съ нимъ.
Кажется совершенно невроятнымъ, хотя и служащимъ столько же къ чести независимой души Сервантеса, сколько къ стыду раздавателей королевскихъ милостей, что такой выдающійся человкъ былъ преданъ забвенію, тогда какъ толпа темныхъ личностей получала пенсіи, выклянченныя ими въ стихахъ и проз. Говорятъ, что Филиппъ III разъ замтилъ съ балкона, какъ одинъ студентъ расхаживалъ съ книгой по берегу Мансанареса. Этотъ человкъ въ черномъ плащ ежеминутно останавливался, жестикулировалъ, ударялъ себя кулакомъ въ лобъ и громко хохоталъ. Филиппъ издали слдилъ за его пантомимой я вскричалъ: ‘Или этотъ студентъ сумасшедшій, или онъ читаетъ Донъ-Кихота!’ Придворные тотчасъ же подбжали проврить, угадалъ ли истину проницательный король, и, вернувшись, сообщили Филиппу, что онъ дйствительно читаетъ Донъ-Кихота, но въ то же время никто изъ нихъ и не подумалъ напомнить королю, въ какомъ забвеніи живетъ авторъ такой популярной и любимой книги.
Другой анекдотъ, относящійся къ боле поздней эпох, но тоже умстный здсь, еще ярче покажетъ, какимъ уваженіемъ пользовался Сервантесъ и до какой нужды онъ въ то же время дошелъ. Предоставляемъ говорить тому, кто записалъ этотъ анекдотъ,— лиценціату Франциско Маркезъ де Торресъ, капеллану архіепископа Толедскаго, которому поручена была рецензія второй части Донъ-Кихота, ‘Съ достоврностью свидтельствую’, говоритъ онъ, ‘что когда 25-го февраля 1615 г. свтлйшій синьоръ кардиналъ-архіепископъ, мой господинъ, навстилъ французскаго посла… нсколько французскихъ дворянъ, сопровождавшихъ посла, столь же учтивые, сколько и просвщенные и интересующіеся литературой, подошли ко мн и къ другимъ капелланамъ кардинала, моего господина, чтобъ узнать, какія книги у насъ были въ то время въ мод. Я наудачу назвалъ эту (Донъ-Кихота), которую теперь разбираю. Едва они услыхали имя Мигеля Сервантеса, какъ стали между собой шептаться и превозносить то уваженіе, съ которымъ относятся во Франціи и смежныхъ съ нею государствахъ къ разнымъ его сочиненіямъ, какъ Галатея, которую одинъ изъ нихъ звалъ наизусть, первая часть Донъ-Кихота и Новеллы. Они такъ разсыпались въ похвалахъ, что я вызвался повести ихъ къ автору этихъ книгъ, и они съ величайшей радостью приняли мое предложеніе. Они стали подробно разспрашивать меня о его возраст, профессіи, званія и состояніи. Я долженъ былъ отвтить, что онъ старъ, солдатъ, дворянинъ и бденъ. На это одинъ изъ нихъ отвтилъ: ‘Какъ! Испанія не обогатила такого человка! Его не содержитъ казна?’ Тогда одинъ изъ этихъ господъ очень тонко замтилъ: ‘Если его заставляетъ писать нужда, такъ дай Богъ, чтобъ онъ никогда не былъ богатъ, для того чтобъ онъ, оставаясь бденъ, обогащалъ весь міръ!’
Первое изданіе Донъ-Кихота въ 1605 г. вышло вдали отъ автора и напечатано было съ его рукописи, очень неразборчивой. Поэтому въ немъ было множество ошибокъ. Первою заботой Сервантеса по переселеніи въ Мадридъ было напечатать свою книгу вторымъ изданіемъ, которое онъ самъ прокорректировалъ. Это изданіе, вышедшее въ 1608 г., было лучше перваго и послужило образцомъ для всхъ дальнйшихъ.
Четыре года спустя, въ 1612 г., Сервантесъ издалъ свои двнадцать Новеллъ, которыя вмст съ двумя, введенными въ Донъ-Кихота, и одной, найденной впослдствіи, составляютъ вс пятнадцать Новеллъ, которыя онъ написалъ въ разное время въ Севиль: о нихъ уже говорено было ране, при обозрніи этого періода его жизни. Книга, которая въ выданной привилегіи названа ‘весьма нравственнымъ времяпрепровожденіемъ, гд обнаруживается высота и богатство кастильскаго нарчія’, была принята въ Испаніи и за границей такъ-же благосклонно, какъ Донъ—Кихотъ. Лопе де Вега двоякимъ образомъ подражалъ ему: во-первыхъ, онъ тоже сочинилъ нсколько новеллъ, которыя оказались гораздо ниже Сервантесовыхъ, во-вторыхъ, воспользовался нсколькими сюжетами этихъ новеллъ для сцены. И другіе знаменитые драматическіе писатели черпали изъ того же источника, и между ними монахъ Фраи Габріэль Телдезъ, извстный подъ именемъ Тирсо де Молина, называвшій Сервантеса ‘испанскимъ Боккачіо’, а также Донъ-Августинъ Морето, Донъ-Діего де Фигероа и Донъ-Антоніо Солисъ.
Посл Новеллъ Сервантесъ издалъ въ 1614 г. свою поэму, озаглавленную Путешествіе на Парнасъ (Viage al Parnaso), и маленькій діалогъ въ проз, который онъ присоединилъ къ ней впослдствіи подъ заглавіемъ Adjunta al Parnaso. Въ поэм, написанной въ подражаніе Чезаре Капорали, онъ хвалилъ современныхъ писателей и безпощадно разилъ тхъ адептовъ новой школы, которые своими смшными, безумными нововведеніями губили прекрасный языкъ золотого вка. Въ діалог онъ жаловался на актеровъ, которые не хотли играть ни прежнихъ его пьесъ, ни новыхъ. Чтобъ извлечь хоть какую-нибудь выгоду онъ своихъ драматическихъ сочиненій, Сервантесъ ршился напечатать ихъ. Онъ обратился къ Вильяроэлю, одному изъ популярнйшихъ въ Мадрид книгопродавцевъ, но тотъ безцеремонно отвтилъ: ‘Одинъ извстный писатель говорилъ мн, что отъ вашей прозы можно многаго ожидать, а отъ стиховъ ршительно ничего’. Приговоръ былъ справедливъ, хотя нсколько и жестокъ и очень обиленъ для Сервантеса, который ‘писалъ стихи вопреки Минерв’ и, какъ ребенокъ, дорожилъ своей славой поэта. Вильяроэль все-таки напечаталъ въ сентябр 1615 г. восемь комедій и столько же интермедій, съ посвященіемъ графу Лемосу и прологомъ, не только умнымъ, но и очень интереснымъ для исторіи испанской сцены. Лопе де Вега еще царилъ въ то время, и соперникъ, долженствовавшій свергнуть его, Кальдеронъ уже начиналъ свою каррьеру. Публика равнодушно приняла избранныя пьесы Сервантеса, а актеры не удостоили поставить ни одной изъ нихъ. И публика, и актеры были, можетъ быть, неблагодарны, но не неправы. Можно ли осуждать ихъ за то, что они пренебрегли комедіями, о которыхъ Бласъ де Насарре ничего лучшаго не нашелъ сказать, перепечатывая ихъ сто лтъ спустя, какъ то, что Сервантесъ съ умысломъ сдлалъ ихъ дурными (artificiosamente malas), чтобы насмяться надъ безсмысленными пьесами, которыя тогда были въ мод.
Въ томъ же 1615 г. напечатано было другое маленькое сочиненіе Сервантеса, имющее связь съ интереснымъ обстоятельствомъ. Испанія еще сохраняла тогда обычай поэтическихъ турнировъ (Justas poetieas), которые были при Іоанн II такъ не въ мод, какъ военные турниры, и сохранились, напримръ, на юг Франціи подъ названіемъ Jeux floraux. Когда Павелъ V канонизировалъ въ 1614 г. знаменитую святую Терезу, то торжество этой героини монастырей дано было въ качеств сюжета состязанія, на которомъ однимъ изъ судей былъ Лопе де Вега. Нужно было воспть экстазы святой въ особой форм оды, называемой cancion castellana, и тмъ же размромъ, Айсимъ написана первая эклога Гарсилазо де ла Вега, El dulce lamentar de los pastores. Вс сколько-нибудь извстные писатели приняли участіе въ состязаніи, и Сервантесъ, сдлавшійся въ шестьдесятъ семь лтъ лирическимъ поэтомъ, также послалъ свою оду, которая хотя и не получила приза, но была напечатана въ числ наилучшихъ въ Отчет о празднествахъ. происходившихъ во всей Испаніи въ честь знаменитой двы.
Въ томъ же 1615 г. появилась еще и вторая часть Донъ-Кихота.
Она уже приближалась къ концу, и Сервантесъ, возвстившій о ней въ пролог къ своимъ Новелламъ, очень усидчиво работалъ надъ ней, когда въ половин 1614 г. появилось въ Таррогон продолженіе первой части, написанное лиценціатомъ Алонсо Фернандесомъ, родомъ изъ Тордезильяса. Имя было вымышленное, подъ нимъ скрылся наглый литературный воръ, который при жизни настоящаго автора укралъ у него заглавіе и сюжетъ его книги. Его настоящаго имени такъ и не удалось открыть, но судя по изысканіямъ Майянса, П. Мурильо и Пеллисера, полагаютъ, что это былъ аррагонскій монахъ ордена проповдниковъ и одинъ изъ авторовъ комедій, надъ которыми Сервантесъ такъ мило смялся въ первой части Донъ-Кихота, подобно грабителямъ на большой дорог, которые оскорбляютъ тхъ, кого обираютъ, мнимый Авельянеда началъ свою книгу съ того, что излилъ всю желчь злого и завистливаго сердца, осыпая Сервантеса грубйшей бранью. Онъ называлъ его безрукимъ, старымъ, нелюдимымъ, завистливымъ клеветникомъ, ставилъ ему въ упрекъ его несчастья, заточеніе, бдности обвинялъ въ отсутствіи таланта и ума и хвасталъ, что лишитъ его сбыта второй части его книги. Когда книга эта попала въ руки Сервантеса, когда онъ увидалъ столько оскорбленій въ начал безцвтнаго, педантичнаго и гнуснаго произведенія, полнаго наглости, то подготовилъ достойную его месть: онъ такъ поторопился докончить свою книгу, что на послднихъ главахъ даже отразилась эта поспшность. Но ему хотлось, чтобъ ничто не было упущено для возможности сравненія обихъ книгъ. Посвящая въ начал 1615 г. свои комедіи графу Лемосскому, онъ писалъ: ‘Донъ-Кихотъ надлъ шпоры, чтобы отправиться облобызать ноги вашего сіятельства. Я полагаю, что онъ прідетъ немного угрюмый, потому что въ Таррагон его сбили съ пути и дурно обошлись съ нимъ, во всякомъ случа онъ дознался, что не онъ фигурируетъ въ этой исторіи, а другой, подставной, захотвшій сдлаться имъ, но не сумвшій этого добиться’. Мало того, Сервантесъ, не удостоивая называть обокравшаго его литературнаго вора настоящимъ его именемъ, отвтилъ въ самомъ текст Донъ-Кихота (предисловіе и глава LIX) на его грубыя оскорбленія тончайшими, деликатнйшими и остроумнйшими насмшками, обнаруживъ свое превосходство какъ въ благородств и достоинств своего поведенія, такъ и въ подавляющемъ совершенств своего сочиненія. Но чтобы отнять у будущихъ Адельянедъ всякую охоту къ подобнымъ профанаціямъ, онъ на этотъ разъ довелъ своего героя до смертнаго одра, принялъ его завщаніе, исповдь и послдній вздохъ, похоронилъ его, написалъ эпитафію и затмъ уже могъ съ справедливой гордостью воскликнуть: ‘Тутъ Сидъ Гамедъ Бенъ-Энгели оставилъ свое перо, но повсилъ его такъ высоко, что теперь уже никто не осмлится снять его’.
Обратимся теперь къ самому Донъ-Кихоту и разсмотримъ эту безсмертную книгу, капитальнйшее произведеніе ея автора и всей Испаніи, независимо отъ сопровождавшихъ ее обстоятельствъ.
Монтескьё говоритъ въ Lettres Persanes, No 78: ‘У испанцевъ есть только одна хорошая книга — та, которая показала, какъ смшны вс остальныя’. Это, конечно, только шутка, столь же преувеличенная въ смысл восхваленія Донъ-Кихота, сколько въ отношеніи униженія другихъ книгъ. Еслибы все достоинство Донъ-Кихота заключалось въ пародированіи рыцарскихъ книгъ, то онъ бы немного пережилъ ихъ: побдители похоронили бы вслдъ за побжденными. Разв мы теперь имемъ въ немъ критика Амадисовъ, Эспландіановъ, Платировъ и Киріэ-Элейсоновъ? Конечно, къ прочимъ заслугамъ Сервантеса слдуетъ причислить и то, что онъ до самаго основанія уничтожилъ эту сумасбродную и опасную литературу. Въ этомъ смысл его книга — нравственное произведеніе, соединяющее въ себ въ высокой степени оба качества настоящей комедіи: исправлять и забавлять. Тмъ не мене, Донъ-Кихотъ есть не только сатира на старые романы, и мы попытаемся указать, какія видоизмненія претерплъ этотъ первоначальный сюжетъ въ голов его автора.
Надо полагать, что, начиная свою книгу, Сервантесъ ничего не имлъ въ виду, кром нападокъ и насмшекъ на всю рыцарскую литературу: онъ самъ говоритъ этомъ своемъ предисловіи. Достаточно, впрочемъ, видть странныя упущенія, противорчія и опрометчивости, которыми полна первая часть Донъ-Кихота, чтобы понять изъ этого недостатка (если это только можетъ назваться недостаткомъ), что, онъ началъ свою книгу подъ вліяніемъ минуты, въ раздраженіи, безъ опредленнаго плана, и писалъ, какъ придется, чувствуя себя романистомъ отъ природы, словомъ, не приписывая никакого опредленнаго назначенія своему произведенію, величія котораго онъ самъ не понималъ. Сначала Донъ-Кихотъ только сумасшедшій, окончательно сумасшедшій, котораго слдовало бы связать или, скоре, бить, такъ какъ этотъ бдный дворянинъ получаетъ столько ударовъ отъ животныхъ и людей, что даже для спины Россинанта ихъ было бы черезчуръ много. Санчо Панса также не боле, какъ толстякъ крестьянинъ, изъ корыстолюбія и по глупости потакающій чудачествамъ своего. господина. Но это длится недолго: Сервантесъ не могъ все время заниматься безуміемъ и глупостью. Онъ привязывается къ своимъ героямъ, которыхъ называетъ ‘дтьми своего ума’, приписываетъ имъ свои сужденія, свой умъ, для все поровну между обоими. Господину онъ даетъ обширный, возвышенный умъ, порождаемый въ здоровой голов наукой и размышленіемъ, слуг же онъ даетъ ограниченный, но врный инстинктъ, врожденный здравый смыслъ и природную искренность, когда корысть не вмшивается въ дло, словомъ, все, что можно получить отъ рожденія и что развивается при помощи одного только опыта. У Донъ-Кихота оказывается больнымъ уже одинъ только уголокъ мозга: у него мономанія хорошаго человка, котораго возмущаетъ несправедливость и увлекаетъ добродтель. Онъ еще мечтаетъ о томъ, чтобъ сдлаться утшителемъ скорбящихъ, покровителемъ слабыхъ и грозой для надменныхъ и дурныхъ, но обо всемъ остальномъ онъ разсуждаетъ чудесно, говоритъ краснорчиво и скоре созданъ, какъ выражается Санчо, бытъ проповдникомъ, чмъ странствующимъ рыцаремъ. Съ своей стороны, и Санчо уже не тотъ: онъ уменъ, хотя и грубъ, и хитеръ, хотя простоватъ. Какъ у Донъ-Кихота только одна капелька безумія, такъ у него одна капелька вры въ своего господина, которая, впрочемъ, оправдывается сознаніемъ превосходства послдняго.
Тутъ начинается удивительное зрлище: эти два человка, ставшіе неразлучными, какъ душа и тло, выясняются и пополняютъ одинъ другого, совмстно дйствуя для цли столько же благородной, сколько и безумной, совершая сумасшедшіе поступки и говоря мудрыя рчи: подвергаясь насмшкамъ и даже жестокостямъ людей и выясняя пороки и глупости тхъ, кто ихъ осмиваетъ и тиранитъ, возбуждая въ читателяхъ сперва смхъ, потомъ жалость и наконецъ живйшее участіе, умя почти столько же трогать, сколько веселить, забавляя и поучая и, наконецъ, составляя своимъ постояннымъ контрастомъ другъ съ другомъ и со всмъ свтомъ непреложный фонъ для великой и вчно новой драмы.
Особенно во второй части Донъ-Кихота ясно проявляется новая мысль автора, созрвшаго лтами и званіемъ свта. Въ ней говорится о странствующемъ рыцарств лишь на столько, на сколько это необходимо для продолженія первой части, чтобы ихъ связывалъ одинъ общій планъ. Но это уже не простая пародія рыцарскихъ романовъ: это книга практической философія, собраніе правилъ или, лучше сказать, притчъ, легкая и справедливая критика всего человчества. Новая личность, длающаяся другомъ Ламанчскаго героя, баккалавръ Самсонъ Карраско, разв это не скептическое невріе, ничего не уважающее и надо всмъ насмхающееся? А вотъ и другой примръ: кто, читая въ первый разъ эту вторую часть, не думалъ, что Санчо, сдлавшись губернаторомъ острова Баратаріи, будетъ только смшить его? Кто не ожидалъ, что этотъ импровизированный властелинъ надлаетъ на своемъ судейскомъ кресл боле глупостей, чмъ Донъ-Кихотъ въ своемъ уединеніи на Сіерра-Морен? И вс ошиблись: геній Сервантеса замышлялъ гораздо больше, чмъ забаву для читателя, въ то же время не забывая и этого. Онъ хотлъ доказать, что эта превозносимая наука управленія людьми не есть тайна одной семьи или одной касты, что она доступна всмъ, и что для нея нужны боле важныя качества, чмъ знаніе законовъ и изученіе политики: здравый смыслъ и доброе желаніе. Не измняя своему характеру и не заходя за предлы своего ума, Санчо Панса судитъ и правитъ какъ Соломонъ.
Вторая часть Донъ-Кихота вышла только черезъ десять лтъ посл первой, и Сервантесъ, печатая послднюю, совсмъ и не думалъ писать продолженія: тогда было въ мод не кончать беллетристическихъ произведеній. Книги заканчивались, какъ поэма Аріоста, среди запутаннйшихъ приключеній и на самомъ интересномъ мст. Лазариль де Тормесъ и Хромой Дьяволъ не имютъ развязки, Галатея также. Во всякомъ случа, не продолженіе Авельянеды побудило Сервантеса написать свою вторую часть, такъ какъ она была уже почти кончена, когда появилась книга Авельянеды. Если бы Донъ-Кихотъ былъ только литературной сатирой, то остался бы неконченнымъ, и Сервантесъ, очевидно, написалъ вторую часть, чтобы, какъ уже сказано, измнить назначеніе своего произведенія. Поэтому-то об части этого произведенія представляютъ единственный въ своемъ род примръ въ литературныхъ лтописяхъ: вторая часть, написанная посл перерыва, не только равна, но даже выше первой. Это потому, что исполненіе ея ничуть не ниже, а идея-мать боле возвышенна и плодотворна, потому, что книга касается такимъ образомъ всхъ странъ, всхъ временъ, потому, что говоритъ съ человчествомъ на универсальномъ язык, потому, что быть можетъ боле всхъ другихъ книгъ въ высшей степени возвышаетъ рдкое и драгоцннйшее изъ качествъ человческаго ума — здравый смыслъ, достояніе столь немногихъ…
Все это мы говорили лишь для того, чтобы дать въ нкоторомъ род историческое объясненіе Донъ-Кихота, потому что восхвалять его нтъ никакой надобности: кто не читалъ его? кто не знаетъ его наизусть? кто не согласенъ съ величайшимъ его поклонникомъ Вальтеръ Скоттомъ, что это есть образцовое произведеніе ума человческаго? Есть ли на свт боле популярная сказка, исторія, боле нравящаяся всмъ временамъ, всякому возрасту, всякому вкусу, характеру и при всякихъ условіяхъ? Не стоитъ ли предъ глазами, какъ живой, этотъ Донъ-Кихотъ, длинный, тощій и серьезный, этотъ Санчо, толстый, короткій и забавный, и экономка перваго, и жена второго, и цирюльникъ дядя Николай, и служанка Мариторна, и баккалавръ Карраско, и вс герои этой исторіи, не исключая и Россинанта и Сраго, другой пары неразлучныхъ друзей? Можно ли забыть, какъ эта книга была задумана и какъ выполнена? Можно ли не удивляться полнйшему единству плана и необычайному разнообразію подробностей, этому плодовитому и богатому воображенію, удовлетворяющему любознательности самаго ненасытнаго читателя, замчательному искусству, съ которымъ связываются и сцпляются эпизоды, одушевленные разнообразнымъ, все возроставшимъ интересомъ и оставляемые, однако, безъ сожалнія въ виду удовольствія очутиться лицомъ къ лицу съ обоими героями, ихъ сходству и въ то же время различію, сентенціямъ господина, остротамъ слуги, нисколько не тяжелой серьезности одного и нисколько не пустой болтовн другого, интимной и естественной связи между грубымъ и возвышеннымъ, между смхомъ и сочувствіемъ, шуткой и нравоученіемъ? Можно ли не почувствовать прелестей и красотъ этого великолпнаго, гармоничнаго, легкаго языка, принимающаго вс оттнки и тоны, этого слога, въ которомъ соединились вс слоги, начиная съ простйшаго комизма и кончая величественнйшимъ краснорчіемъ, и который далъ поводъ сказать о книг, что она ‘написана божественно на божественномъ язык’?
Но это послднее удовольствіе доступно лишь тмъ, кто читаетъ книгу въ оригинал, а такихъ мало за предлами Пиренеевъ. Прошло то время, когда по-испански говорили и въ Париж и въ Брюссел, и въ Мюнхен, и въ Вн, и въ Милан и въ Неапол, когда это былъ придворный, дипломатическій и аристократическій языкъ: теперь французскій языкъ играетъ ту же роль. Но за то всякій можетъ прочитать Донъ-Кихота на своемъ родномъ язык: ни одна книга столько не читается и не переводится. Ее переводятъ и въ Россіи, и въ Даніи, и въ Голландіи, и въ Греціи, въ Германіи ее перевели Тикъ и Зольтау: въ Англіи существуетъ десять переводовъ: Шельтона, Гейтона, Варда, Джарвиса, Смоллетта, Озелля, Мотте, Вильмонта, Дерфени Филипса, кром того, на эту книгу написалъ комментаріи Джонъ Бауль, въ Италіи было, наврное, столько же переводчиковъ, начиная съ Франчіозини до анонимнаго переводчика 1815 г.. для котораго гравюры составилъ Новелли. Во Франціи ихъ еще больше, если считать вс переводы, начиная съ краткихъ передлокъ Цезаря Удена и Россе и кончая переводами, появившимися въ ныншнемъ столтіи. Самый лучшій или, по крайней мр, самый популярный переводъ сдланъ въ половин прошедшаго столтія Филло де Сенъ-Мартеномъ. Въ предисловіи, написанномъ къ этой книг въ 1819 г., говорится, что одинъ этотъ переводъ выдержалъ во Франціи, уже пятьдесятъ одно изданіе. Этотъ безпримрный успхъ доказываетъ громадныя достоинства оригинала и вчно новый, все возростающій интересъ, возбуждаемый имъ изъ поколнія въ поколніе. Какимъ могучимъ жизненнымъ началомъ долженъ быть одаренъ Донъ-Кихотъ или, лучше сказать, какая на немъ должна быть печать безсмертія, если онъ такъ славно противостоялъ всмъ искаженіямъ переводчиковъ. Книга эта была написана слишкомъ умно и искусно, чтобы быть понятой всми: автору нужно было сбить съ толку всхъ, даже ищеекъ инквизиціи. Поэтому въ книг столько ловкихъ выраженій, столько тонкихъ намековъ, легкихъ насмшекъ и искусныхъ увертокъ, къ которымъ Сервантесъ прибгалъ, чтобы скрытъ отъ глазъ инквизиціи черезчуръ смлыя, насмшливыя и глубокія мысли, которыхъ нельзя было высказывать прямо. Уже двсти лтъ назадъ Донъ-Кихота приходилось читать, какъ эпитафію лиценціата Педро Гарсіаса, и дйствовать, какъ студентъ въ пролог къ Жиль-Блаза, т. е. поднять камень, чтобъ узнать, какая душа въ немъ зарыта. Теперь же въ особенности трудно понять смыслъ всего, когда намеки на современность стали непонятны: остались только слова, а мысль ускользаетъ, и даже сами испанцы не всю книгу понимаютъ, нуженъ ключъ, а ключъ можно найти только въ комментаріяхъ, недавно составленныхъ Боулемъ Целлицеромъ, испанской академіей, Фернандецомъ Наварреттомъ, Лосъ Ріосомъ, Арріетой и Клемансеномъ. Ни одинъ переводчикъ еще не пользовался ихъ указаніями для выясненія Сервантеса себ и другимъ.
Работая въ шестьдесятъ лтъ слишкомъ со всмъ пыломъ и рвеніемъ молодого человка, Сервантесъ писалъ заразъ нсколько большихъ сочиненій. Въ благородномъ и полномъ достоинства посвященіи, обращенномъ имъ въ октябр 1615 г., при второй части Донъ-Кихота къ покровителю своему, графу Лемосскому, онъ общаетъ скоро прислать ему другой свой романъ, Персилесъ и Сигизмуда (Los Trabajos de Persiles y Sigismunda). При другихъ случаяхъ онъ общалъ въ то же время вторую часть Галатеи и два новыхъ произведенія, не извстно какого рода, Бернардо и las Semmas del Jardin. Отъ этихъ трехъ послднихъ не осталось и отрывка, что же касается Персилеса, то онъ былъ напечатанъ вдовой Сервантеса въ 1617 г. Странное дло! Сервантесъ въ то самое время, когда убивалъ рыцарскія романъ стрлами насмшки, и тмъ самимъ перомъ, которое метало эти смертоносныя стрлы, писалъ почти такой же безразсудный романъ, какъ т, которые помутили разсудокъ его гидальго. Онъ въ одно и то же время критиковалъ я восхвалялъ, подражая тмъ, которыхъ осуждалъ, и первый впадая въ грхъ, который проклиналъ. Еще странне то, что именно этому произведенію онъ отдавалъ предпочтеніе и расточалъ похвалы, подобно тмъ отцамъ, которыхъ слпая любовь заставляетъ предпочитать болзненный плодъ ихъ старости здоровымъ старшимъ дтямъ. Говоря о Донъ-Кихот со скромностью, почти со смущеніемъ, онъ торжественно возвщаетъ міру свое чудо Персилеса. Романъ Персилесъ и Сигизмунда, который не знаешь съ чмъ сравнить и къ какому роду отнести, потому что онъ соединяетъ въ себ вс роды, не принадлежа ни къ одному, представляетъ собою рядъ сцпленныхъ, какъ въ интриг Кальдерона, эпизодовъ, причудливыхъ приключеній, неслыханныхъ случайностей, невроятныхъ чудесъ, ложныхъ характеровъ и непонятныхъ чувствъ. Сервантесъ, такой точный и врный живописецъ физической и нравственной природы, хорошо сдлалъ, что перенесъ дйствіе въ гиперболическія сферы, потому что это міръ вымышленный, безо всякаго отношенія къ тому, который былъ у него передъ глазами. При вид этого разврата великаго ума, въ которомъ можно найти матеріалъ для двадцати драмъ и ста разсказовъ, невозможно не удивляться воображенію почти семидесятилтняго старика, все такому же богатому и плодовитому, какъ воображеніе Аріоста, невозможно не удивляться этому всегда благородному, изящному, смлому перу, прикрывающему нелпости разсказа роскошнымъ уборомъ языка. Персилесъ изящне и боле обработанъ, чмъ Донъ-Кихотъ: нкоторыя мста его представляютъ образецъ законченности стиля, и это, быть можетъ, самая классическая изъ испанскихъ книгъ. Ее можно сравнить съ дворцомъ, построеннымъ цликомъ изъ мрамора и кедра, но безъ плана, непропорціонально, безформенно и представляющимъ, собственное говоря, не архитектурное произведеніе, а кучу драгоцнныхъ матеріаловъ. Когда видишь сюжетъ книги и имя автора, предпочтеніе, отдаваемое имъ этой книг передъ всми другими своими сочиненіями, и выдающіяся достоинства, такъ щедро разсыпанныя имъ тамъ, то съ полнымъ правомъ можешь сказать, что Персилесъ одно изъ величайшихъ заблужденій ума человческаго.
Сервантесу не пришлось наслаждаться ни успхомъ, которыя онъ себ сулилъ отъ этого послдняго произведенія своего пора, этого Веньямина между дтьми его ума, не боле прочнымъ и законнымъ успхомъ своего истиннаго права на безсмертіе. Всегда несчастный, онъ даже не могъ предугадать по похваламъ своихъ современниковъ, какая слава его ждетъ въ потомств. Когда онъ печаталъ въ конц 1615 г. вторую часть Донъ-Кихота, въ шестьдесятъ восемь лтъ, онъ уже страдалъ неизлчимой болзнью, которая вскор свела его въ могилу. Надясь при наступленіи теплаго времени найти нкоторое облегченіе на деревенскомъ воздухи, онъ ухалъ 2-го апрля слдующаго года въ мстечко Эскивіасъ, гд жили родные его жены. По черезъ нсколько дней болзнь его усилилась. и онъ былъ принужденъ вернуться въ Мадридъ въ сопровожденіи двухъ друзей, которые ухаживали за нимъ дорогой. Во время этой поздки въ Эскивіасъ съ нимъ случилось происшествіе, по поводу котораго онъ написалъ прологъ къ Персилесу и благодаря которому сохранилось единственное нсколько подробное указаніе на его болзнь.
Три друга мирно хали по дорог, когда одинъ студентъ, хавшій сзади ихъ на осл, закричалъ имъ, чтобъ они остановились, и сталъ жаловаться, подъхавъ въ нимъ, что не могъ раньше настигнуть ихъ, чтобы насладиться ихъ обществомъ. Одинъ изъ жителей Эскивіаса отвтилъ, что въ этомъ виновата лошадь господина Мигеля де Сервантеса, у которой очень большіе шаги. При имени Сервантеса, котораго онъ обожалъ, не зная его, студентъ соскочилъ съ осла и, схвативъ его руку, вскричалъ: Да, да, вотъ святой одноручка, знаменитый человкъ, веселый писатель и забавникъ музъ!’ Сервантесъ, такъ неожиданно осыпанный ласками и похвалами, отвчалъ съ обычной своей скромностью и вопросилъ студента снова ссть на осла, чтобъ рядомъ съ нимъ прохать остальной путь. ‘Мы нсколько умрили шагъ’, продолжаетъ Сервантесь, ‘и дорогой заговорили о моей болзни. Добрый студентъ сразу произнесъ мн приговоръ. — Эта болзнь, сказалъ онъ, водянка, которой не излчатъ даже вс воды океана, еслибы вы выпили ихъ по капл. Ваша милость, господинъ Сервантесъ, должны умренно пить и хорошо сть, и это поможетъ вамъ поправиться безо всякихъ лкарствъ.— Это самое говорили мн уже многіе, отвтилъ я. Но я не въ состояніи удержаться, чтобы не пить вволю, точно я только для этого и родился. Моя жизнь уходить, угасая, и вмст съ эфемеридами моего пульса, которыя остановять свое теченіе не позже будущаго воскресенья, я прекращу эфемериды и моей жизни. Ваша милость познакомились со мной въ тяжелую минуту, потому что у меня уже мало остается времени, чтобъ показать мою благодарность за участіе, которое вы выказали ив.’ При этихъ словахъ мы подъхали къ толедскому мосту, на который я въхалъ, а студентъ отправился по дорог къ Сеговіи.
Этотъ прологъ безъ продолженія и безъ начала, въ которомъ Сервантесъ еще разъ проявилъ всю веселость своего ума въ забавномъ портрет студента, прежде чмъ распрощаться со своими веселыми друзьями, былъ послднимъ произведеніемъ его пера. Его болзнь стала развиваться съ ужасающей быстротой, онъ слегъ въ постель и 18-го апрля получилъ послднее напутствіе. Въ это время ждали прізда графа Лемосскаго, который переходилъ съ поста вице-короля неаполитанскаго на постъ президента совта. Послднимъ чувствомъ Сервантеса была благодарность, нжное воспоминаніе о своемъ покровител. Почти умрающій, онъ продиктовалъ слдующее письмо:
‘Старыя куплеты, которые въ свое время были знамениты и которые начинаются такъ, ‘Съ ногою уже въ стремени,’ боле подходятъ къ этому моему письму, чмъ мн бы хотлось. Потому что я могу начать почти тми же словами, сказавъ:
‘ Съ ногою уже въ стремени, съ тоскою смерти, великій вельможа, пишу я теб это *)…
*) Puesto ya el pic en el estribo
Con las ansias de la muerte
Gran senor, esta te escribo.’
‘Вчера мн дано было послднее напутствіе, а сегодня я пишу другу эту записку. Время не терпитъ, тоска увеличивается, надежда уменьшается, и моя жизнь держится только желаніемъ жить, и я хотлъ бы протянуть ее до тхъ поръ, пока облобызаю ноги вашей свтлости. Быть можетъ, радость увидть васъ здоровымъ въ Испаніи будетъ настолько велика, что вернетъ меня къ жизни. Если же мн суждено лишиться жизни, то пусть исполнятся воля небесъ, но пусть ваша свтлость знаете это мое желаніе и знаете, что имли во мн слугу, до того готоваго служить вамъ, что я былъ бы радъ даже за предлами могилы выказывать вамъ мою преданность. При этомъ я точно пророчески радуюсь возвращенію вашей свтлости, радуюсь, видя, какъ на васъ указываютъ пальцами, и еще боле радуюсь тому, что исполнились мои надежды, основанныя на слав вашихъ добродтелей.’
Это письмо, которое, по словамъ Лосъ Ріоса, должно бы всегда имть передъ глазами вельможъ и писателей, чтобъ однихъ научить великодушію, а другихъ признательности, доказываетъ, какую совершенную врность души Сервантесъ сохранилъ до послдней минуты. Вскор посл того онъ совершенно ослаблъ и въ субботу 23-го апрля 1616 г. скончался.
Докторъ Джонъ Боуль остроумно замтилъ, что два прекраснйшихъ генія этой великой эпохи, оба непризнанные своими современниками и отомщенные потомствомъ, Мигель де Сервантесъ и Вилльямъ Шекспиръ, умерли въ одинъ и тотъ же день. Дйствительно, изъ біографіи Шекспира видно, что онъ умеръ 23-го апрля 1616 г. Но надо принять въ соображеніе, что англичане приняли грегоріанскій календарь только въ 1754 г. и что до того они отставали въ числахъ отъ испанцевъ, какъ русскіе и понын отстаюутъ отъ всей Европы: слдовательно, Шекспиръ пережилъ Сервантеса на 12 дней.
Въ своемъ завщанія, гд душеприказчиками его назначены были его жена донья Каталина де Паласіосъ Саласаръ и его сосдъ лиценціатъ Франциско Нунецъ, Сервантесъ сдлалъ распоряженіе, чтобъ его похоронили въ женскомъ Троицкомъ монастыр, основанномъ за четыре года то того на улиц del Humilladero, въ которомъ недавно постриглась его дочь донья Изабелла де Сааведра, выжитая изъ родного дома, вроятно, бдностью. Возможно, что эта послдняя воля Сервантеса была исполнена, но въ 1633 г. Троицкій монастырь del Humillader, перешелъ въ новое зданіе на улиц de Gantaranas, и неизвстно, что сталось съ прахомъ Сервантеса, мстонахожденія котораго не указываетъ ни одна могила, ни одинъ камень, ни одна надпись.
Благодаря той же небрежности погибли и оба портрета, написанные съ него Хауреги и Пачеко, сохранилась только копія перваго. Она относится къ царствованію Филиппа IV, великой эпох испанской живописи, и одни приписываютъ ее Алонсо дель Арко, другіе школ Висенте Кардучо или Евгеніо Кахеса. Впрочемъ, кто бы ее ни написалъ, она вполн сходна съ портретомъ, который начерталъ о себ самъ Сервантесъ въ пролог къ своимъ Новелламъ. Онъ предполагаетъ, что одинъ изъ его друзей долженъ помстить его портретъ въ начал книги и что подъ нимъ должна бы быть такая подпись: ‘Тотъ, кого вы видите здсь съ орлинымъ лицомъ, каштановыми волосами, гладкимъ и открытымъ лбомъ, живыми глазами, загнутымъ, хотя и пропорціональнымъ носомъ, серебристой бородой (еще нтъ и двадцати лтъ, какъ она была золотистая), большими усами, маленькимъ ртомъ, немногими зубами, потому что ихъ только шесть спереди, да и то нехорошихъ и некрасивыхъ, потому что не соотвтствуютъ одинъ другому, съ туловищемъ, составляющимъ середину между двумя крайностями, не большимъ и не маленькимъ, съ свтлымъ цвтомъ лица, скоре блымъ, чмъ смуглымъ, нсколько сутуловатымъ въ плечахъ и не очень легкимъ на ногу,— это авторъ Галатеи, Донъ-Кихота Ламанчскаго… и другихъ произведеній, обращающихся на улицахъ, заблудившихся и не носящихъ быть можетъ, имени ихъ автора. Его называютъ обыкновенно Мигеля де Сервантесъ Сааведра.’ Затмъ онъ говоритъ о своей изуродованной при Лепанто рук и такъ заканчиваетъ свой портретъ: ‘Но такъ какъ этотъ случай мн не представился, и я остался съ пустымъ мстомъ безъ лица, то мн остается заявить о себ своимъ языкомъ, который хотя и заикается, но не заикнется сказать правду, которую могу выразить даже знаками.’
Вотъ все, что собрано относительно жизни этого великаго человка, одного изъ тхъ, который заплатилъ несчастьемъ всей жизни за запоздалое счастье посмертной славы. Рожденный въ почтенной бдной семь, получившій вначал хорошее воспитаніе и затмъ брошенный въ рабство нужд, пажъ, лакей, наконецъ солдатъ, изувченный въ битв при Лепавто, отличившійся при взятіи Туниса, захваченный въ плнъ варваромъ корсаромъ, заключенный въ продолженіе пяти лтъ въ Алжирскомъ острог, выкупленный при помощи общественной благотворительности, посл тщетныхъ ловкихъ и смлыхъ попытокъ къ бгству, снова солдатъ въ Португаліи и на Азорскихъ островахъ, влюбленный въ благородную, но еще боле его бдную даму, возвышенный на время любовью къ литератур и сейчасъ же снова удаленный отъ нея нуждой, вознагражденный за свои заслуги и талантъ великолпнымъ званіемъ приказчика по части състныхъ припасовъ, обвиненный въ присвоеніи казенныхъ денегъ, заключенный въ тюрьму королевскими чиновниками, потомъ выпущенный на свободу посл доказательства его невиновности, потомъ опять заключенный взбунтовавшимися крестьянами, сдлавшійся поэтомъ и дловымъ агентомъ, занимавшійся для пропитанія семьи исполненіемъ порученій и писаній театральныхъ пьесъ, открывшій на шестомъ десятк свое настоящее призваніе, не знавшій, какого покровителя уговорить принять посвященіе его произведеній, встртившій равнодушную публику, которая удостаиваетъ смяться, но не удостаиваетъ оцнить и понять его, завистливыхъ соперниковъ, которые осмиваютъ его и осыпаютъ клеветами: завистливыхъ друзей, которые предаютъ его, преслдуемый нуждой въ старости, забытый большинствомъ, непризнанный никмъ и, наконецъ, умирающій въ одиночеств и бдности:— таковъ былъ всю свою жизнь Мигель де Сервантесъ Сааведра. Только два вка спустя вздумали искать его родину и могилу, украсили мраморной доской послдній домъ, въ которомъ онъ проживалъ, воздвигли ему статую на площади и, стеревъ имя какого-то неизвстнаго счастливца, выгравировали на углу одной маленькой улицы Мадрида это великое имя, наполняющее собою весь свтъ.
Виардо Луи
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Пьер Лоти, Леметр Жюль, Год: 1886
  2. Леконт-де-Лиль, Бурже Поль, Год: 1883
  3. ‘Власть Тьмы’ гр. Л. Толстого, Вогюэ Эжен Мелькиор, Год: 1888
  4. Некоторые примечания об искусствах древних египтян, Немецкая_литература, Год: 1804
  5. Шарль Боделэр, Бодлер Шарль, Год: 1890
  6. Жизнь лорда Байрона, Мура, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1831
  7. Сэр Виллиам Темпль, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1838
  8. Анри Батай, Гурмон Реми Де, Год: 1896
Электронная библиотека