Въ первый разъ въ жизни я увидлъ Миссъ Мильбанкъ у Леди… Это былъ роковой день, и я какъ теперь помню, что, всходя на лстницу, я оступился и сказалъ Муру, который былъ со мной: ‘это не къ добру.’ Мн бы надобно было воспользоваться такимъ предзнаменованіемъ. Вошедши въ залу, я увидлъ одну молодую особу, одтую проще другихъ дамъ общества. Я принялъ ее за компаньонку, и спросилъ у Мура, не ошибаюсь ли въ своемъ предположеніи. ‘Это богатая невста!’ сказалъ онъ мн на ухо, и еще понизивъ голосъ, прибавилъ: ‘вамъ бы не худо было на ней жениться: это поможетъ поправить ветхій замокъ Ньюстадъ.’ Въ Миссъ Мильбанкъ было что-то заманчивое, и то, что мы называемъ милымъ. Черты ея, не бывъ правильны, была тонки и нжны. Она была прекрасно сложена и очень была, имла видъ простоты и непритворной скромности, что длало выгодную противоположность съ такъ называемымъ у насъ хорошимъ обращеніемъ. Она ма исправилась. Безполезно входишь въ подробности знакомства, послдовавшаго за этимъ свиданіемъ. Съ каждымъ днемъ я привязывался къ ней боле и боле, и кончилъ тмъ, что предложилъ ей свою руку. Предложеніе это было однако жъ отринуто, въ выраженіяхъ, которыя ни какъ не могли меня обидть. Да и я былъ увренъ, что она уступала навтамъ матери. Въ этомъ мнніи я еще боле укрпился, когда годъ спустя, она первая начала вновь со мной переписку. Она изъяснялась въ письм, что хотя и не можетъ меня любить, но уметъ цнить мое дружество. Это словцо очень опасно для молодыхъ двушекъ. Въ немъ сидитъ оперившаяся любовь, и ждетъ только поры выпорхнуть.
Гадальщица, Мистрисъ Вилліамсъ, предсказала мн, что 27-и годъ моей жизни будетъ опасною для меня эпохою. Сивилла сказала правду. Она угадала точь въ точь. Некогда не забуду я 2-го Января! Леди Бейронъ (онъ произносилъ Бирнъ) только изо всхъ присутствующихъ не смшалась. Леди Ноэль, мать ея, плакала. Я дрожалъ какъ листъ и отвчалъ все не въ попадъ. Очень помню, что посл обда, обратясь къ Леди Бейронъ, я назвалъ ее Массъ Мильбанкъ.
Странный анекдотъ случился съ обручальнымъ кольцомъ. Въ день подписанія рядной, садовникъ Ньюстадскій нашелъ, роя землю, кольцо, потерянное моею матерью. Я вздумалъ, что оно ниспослано нарочно для моего брака. Но замужство матери моей не было счастливо, и то же самое кольцо предназначено было запечатлть еще злополучнйшій союзъ. Посл церемоніи, мы отправилась въ одну изъ деревень Сиръ Ральфа Мельбанка, я былъ порядочно удивленъ распорядкомъ путешествія, и, признаться, былъ не слишкомъ доволенъ, увидвъ горничную, посаженую въ карету между мною и Леди Бейронъ. Я еще не такъ долго былъ женатъ, чтобы взять на себя тонъ мужа. Надобно было покориться, хотя вовсе не отъ частаго сердца. Поставьте себя на мое мсто, и скажите, не имлъ ли я причинъ дуться? Меня обвиняютъ, будто я, садясь въ карету, сказалъ, что женился на Леди Бейронъ съ досады, и потому что она дважды мн отказала. Хотя по правд въ ту минуту я былъ раздосадованъ ея жеманствомъ, или какъ вамъ угодно назвать это, по увренъ, что если бы я употребилъ столь малоприличное, чтобы не сказать грубое, выраженіе, то Леди Бейронъ бросила бы меня въ карет бесдовать съ двкою, я разумю съ ея горничною двкою. Она не того характера, чтобы сносить обиды. Медовой вашъ мсяцъ {Honey moon: первый мсяцъ супружества.} протекъ не безъ облаковъ. Не вс дни были ясны, и у Гобгоуза хранится еще нсколько писемъ, которыя могутъ показать паденіе барометра. Однако жъ онъ не спускался никогда ниже пуля.
Вы сказывала мн, что въ свт болтаютъ, будто я женился на Миссъ Мильбанкъ для того, что она была богатая наслдница. Я получилъ отъ ея родителей 10 тысячъ фунт. стерлинговъ (350,000 рублей), и, по всей вроятности, вотъ все, что мн достанется. Сумму эту я возвратилъ вдвое. Тогда доходы мои были очень не велики, частію въ заклад. Ньюстэдъ приносилъ 1500 фунт. стерл. въ годъ, а Ланкастерская деревня была въ тяжб, которая мн стоила 15,000 ф. стер. и не кончена до сихъ поръ. Мы держали домъ въ город, давали обды, имли особые экипажи, а что всего боле, дорогія прихоти… Это не могло долго держаться. 10,000 ф. ст. скоро растаяли. Заимодавцы осадили меня, наконецъ вс моя мебели были схвачены, Полиція забрала даже постеля, на которыхъ мы спали. Видите, дла мои были не въ слишкомъ добромъ положеніи, и такія картины не могли очень нравиться Леди Бейронъ. Мы согласились, чтобъ она похала къ отцу въ деревню, покуда пронесется буря, и я сдлаюсь съ заимодавцами. Можете вообразить, каково было наше разставанье, по слогу письма, написаннаго ею съ дороги: оно началося этими смшными словами: ‘милой голубчикъ {Hear duck.}!’ Представьте себ, каково жъ было мое удивленіе при полученіи, сей часъ по прибытія моемъ въ Лондонъ, нсколькихъ строкъ отъ ея отца, очень сухихъ, онъ началъ милостивымъ государемъ, а заключилъ тмъ, что его дочь меня не увидитъ боле. Въ моемъ отвт, я ему объявлялъ, что не признаю его власти надъ моею женою, и что желаніе, выраженное въ письм, было его только, а отнюдь не Леди Бейронъ. Однако же скоро ея письмо вывело меня изъ заблужденія. Посл я узналъ, черезъ жену моего камердинера Флетчера, которая служила тогда у Леди Бейронъ, что, ршившись развестись со мной, и отославъ на почту письмо, она снова послала туда, чтобъ взять его обратно, и когда получила, то обрадовалась до безумія. Но это было не долго, и вскор ея подговорили отослать письмо. Нтъ сомннія, что вліяніе моихъ враговъ перемнило ея любовь но мн. Вы спрашиваете, дали ли мн какія побудь объясненія на счетъ такого поступка, и какія соображенія длалъ объ этомъ? Я вамъ все раскажу. У меня есть предразсудки въ отношеніи къ женщинамъ: напримръ, я не люблю ихъ видить, когда он дятъ. Руссо, описывая свою Юлію, говоритъ, что она любить покушать,— а это вовсе не по моему вкусу. Я не люблю, чтобы меня прерывали, когда сочиняю, а Леди Бейронъ не хотла соображаться въ обихъ этихъ прихотяхъ, но все, что я припомню жесткаго, что я сказалъ ей, было однажды вечеромъ, не задолго до нашего разлученья. Я стоялъ у огня, ворча о запутанности моихъ длъ и другихъ непріятностяхъ. Леди Бейронъ подошла ко мн и спросила, ‘Бейронъ! не мшаю ли я теб?’ — ‘Чертовски!’ отвчалъ я. Мн это было досадно, я укорялъ себя за такое выраженіе, но оно у меня вырвалось невольно, безъ намренія. Я едва помнилъ, что говорилъ.
Посл я узналъ, что Мистрисъ Черкментъ {Эту-то самую Черкментъ описалъ Бейронъ въ дкой Сатир своей: a Sketch from private life: Образчикъ домашней жизни.} была употреблена для возбужденія на меня тещи моей, что она сама за мной подглядывала, и подкупала подглядывать въ Лондон, что она наговорила, будто меня видли входящаго въ одинъ домъ на Portland-place. Со мной выкинули такую вещь, какую только подобнаго рода повренные могутъ себ позволить. Разломали мои бюро, въ которомъ нашли только книгу, которая немного длала чести моему вкусу въ Словесности, и нсколько писемъ отъ женщины, съ которою я былъ въ короткой связи прежде брака. Какъ бы ни судили о способ достать эти письма, что съ ними сдлало посл, еще непростительне. Леди Бейровъ отослала ихъ къ мужу той дамы, который однако жъ былъ столько уменъ, что не обратилъ на это вниманія. Самое важное обвиненіе, на меня взведенное, было, будто я имлъ постоянную интригу въ самомъ дом съ Мистрисъ Мердитъ, актрисою Дрюри-Ленскаго Театра, будто я сажалъ ее съ женою за столъ и т. п. Никогда клевета не была мене основательною. Я былъ членъ Дрюри-Ленскаго Комитета, и не отпираюсь, ко мн здили актрисы. Но что касается до Мистрисъ Мерлинъ, прелестной, слдственно очень опасной актрисы, я зналъ ее только потому, что нсколько разъ съ нею говорилъ. Я бы могъ обвинить въ гораздо важнйшихъ поступкахъ, нежели подсматриванье за мнимыми моими связями…. Я забрался въ одну темную улицу, чтобы сочинить осаду Корина, ршась не принимать никого, покуда не кончу.— Какъ же я былъ изумленъ, когда вошла ко мн Докторъ и Прокуроръ! Я гораздо посл узналъ настоящую причину ихъ посщенія. Мн казались вопросы ихъ странны, смшны и скучны, чтобъ не сказать несносны. О! если бы я могъ подозрвать, что ой и были подосланы для удостовренія, что я сошелъ съ ума… Сомнваюсь, чтобы мои отвты на распросы этихъ пословъ были разсудительны, потому что воображеніе мое было въ огн совсмъ о другомъ предмет. Но Докторъ Белли не могъ по совсти дать мн свидтельства на житье въ Бедлам, а Прокуроръ, кажется, далъ отчетъ еще благопріятнйшій господамъ, его употребившимъ. Не обвиняю Леди Бейронъ въ такомъ поступк. Думаю даже, она не имла въ томъ участія. Ее употребили, какъ орудіе, другіе. Мать ея вчно меня ненавидла, она не скрывала этого даже изъ приличія въ своемъ дом. Обдая однажды у Сиръ Ральфа Мильбанка (онъ былъ добрякъ, а объ ум его можете судить потому, что каждый день ставили къ нему на столъ баранину, чтобы ему доставишь случай повторять одну и ту же шуточку) — я сломалъ зубъ. Я не могъ скрыть ужасной своей боли. ‘Это вамъ полезно, сказала Леды Ноэль, я очень рада!’… Я кинулъ на нее взглядъ….
Вы меня спрашиваете, любила ль меня когда нибудь Леди Бейронъ?— Нтъ. Я былъ въ мод, когда она появилась въ свтъ, меня прославили удалымъ повсою, я былъ Денди — а молодыя двушки любятъ эти два разбора людей. Она вышла за меня изъ тщеславія, и надежд меня передлать и остепенить. Она была избалованное дитя. Ревнива отъ природы, и эта наклонность скрпила адскіе замыслы особъ, которымъ она вдалась въ довренность.
Ее легко можно было обмануть, потому, что она воображала, что знаетъ людей насквозь. У нее забралась въ голову глупая мысль Госпожи Сталь, что лучше можно узнать человка въ первую минуту, чмъ въ десять лтъ. У нее была привычка описывать характеры людей посл одной или двухъ встрчъ. Она настрочила цлые томы о моемъ характер — но вс ея портреты были до крайности непохожи.
Леди Бейронъ хорошо мыслила, по не могла выражать своихъ мыслей. Она писала и стихи, хорошіе только случайно. Письма ея всегда были загадочны, часто неизъяснимы. У нее были, какъ она называла, мысли и положительныя правила, математически расположенныя — она бы могла быть славшимъ спорщикомъ въ Кембридж. Однако жъ, гд доказательства ея разсудительнаго ума, которымъ такъ хвалилась? Она мн отказываетъ, потомъ выходитъ за меня, потомъ меня бросаетъ. Нтъ нужды расказывать вамъ обо всхъ низкихъ клеветахъ, которыми осыпали меня но развод. Я однажды на досуг сдлалъ списокъ добродтельнымъ особамъ, съ которыми сравнивали меня въ Журналахъ! Я то былъ и Неронъ и Апицій, и Эпикуръ и Калигула, и Геліогабалъ и Генрихъ VIII. Вс мои прежніе друзья, даже двоюродный мой братъ, Жоржъ Бейронъ, взяли сторону жены моей. Меня ославили самымъ дурнымъ мужемъ въ свт, самымъ злымъ человкомъ. Напротивъ, жена моя у нихъ была ангелъ, жертва, олицетворенная добродтель. Меня клеветали въ Журналахъ, про меня толковали во всхъ обществахъ. Меня освистывали, когда я здилъ къ Палату Перовъ. Обижали на улицахъ. Я не смлъ показаться въ Театр, откуда бдняжка Мистрисъ Мерлинъ принуждена была удалиться. Examiner быль одинъ Журналъ, который осмлился защищать меня, а Леди Жерсей только одна особа, которая не смотрла на меня, какъ на чудовище.
Ко всмъ этимъ печалямъ присоединилось разстройство имнія до того, что я жилъ по милости моихъ заимодавцевъ. Пришлось продать Ньюстадъ, чего даже не смлъ я сдлать при жизни матери: никогда не прощу себ, что его продалъ, хотя меня увряютъ, что теперь я не получилъ бы съ него и половины прежняго. Это не утшенье мн въ потер древняго Аббатства. Но самая крайность принудила это сдлать. Надо было заплатить приданое Леди Бейронъ, и я ршился прибавить къ нему еще 10,000 ф. ст., что и было исполнено. Какъ скоро привелъ я въ порядокъ дла свои, т. е. въ полтора года спустя посл женитьбы, я оставилъ Англію. Съ тоскою изгналъ я себя изъ родины, но съ ршимостію никогда туда не возвращаться.