Изъ газеты ‘Русь’.
Изъ газеты ‘Русь’.
Застой русскаго дла въ Западномъ кра по усмирени мятежа 1863—1864 годовъ.
Застой русскаго дла въ Западномъ кра по усмирени мятежа 1863—1864 годовъ.
Москва, 1-го мая 1884 г.
Застой русского дела в Западном крае по усмирении мятежа 1863-1864 годов, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1884
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Сочиненя И. С. Аксакова. Томъ третй.
Польскй вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскй Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографя М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскй переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Ни на чемъ такъ не отражается убожество нацональнаго духа въ петербургской администраци, какъ на положени нашей Западной окраины вообще, а Сверо-Западнаго края въ особенности. Правда, это убожество не отъ дня сего, не случайное и даже не произвольное, а можно сказать — традицонное, унаслдованное, завтъ дорогой с.-петербургской старины, которому новйше администраторы, къ чести ихъ молвить, даже и не совсмъ врны,— такъ что администраторамъ временъ Александра I они показались бы, наврное, дерзновенными отступниками, пожалуй, horribile dictu — ‘нацоналами’ или ‘шовинистами’… Однакожъ, такою дифференцальною оцнкою силы народнаго самосознаня въ нашихъ руководительныхъ и властныхъ сферахъ — въ настоящую пору утшиться трудно. Если въ начал ныншняго столтя длами вншней политики Росси могъ управлять польскй магнатъ — будущй мятежникъ и негласный круль польскй Адамъ Чарторыйскй, то, разумется, въ наши дни этого случиться yжe не можетъ, если при Александр I русское правительство искренно совстилось владть отъятыми отъ Польши провинцями, т. е. Заднпровскою Украйной и Блоруссей — этимъ древнимъ, цсконно-русскимъ краемъ, колыбелью и основою Русскаго государства, если, стыдясь своей народности, словно первороднаго грха, преклоняясь, въ самоуничиженномъ сознани своего варварства предъ высшею польскою цивилизацей, оно охотно содйствовало пущему укрпленю среди Малорусовъ и Блорусовъ, а также и Литовцевъ, польской нацональности, и замышляло даже отторгнуть отъ Росси цлыя девять губернй, съ тмъ чтобъ присоединить ихъ къ администраци новосозданнаго Царства Польскаго,— то конечно, въ сравнени съ такими гигантами нацональнаго самоотреченя, самоотрицатели современные не боле какъ пигмеи. По каждая дятельность мряется мрой своей эпохи,— и если мы помянули старину, впрочемъ вовсе не давнюю, то лишь для того, чтобъ очертить административную судьбу этой части Русской Импери, въ особенности Сверо-Западной — подъ русскимъ владычеством.
Разница правительственной дятельности первой четверти столтя съ послдующими заключается не только въ объем нацональнаго самоотреченя, но и въ качеств. Во времена Александра I оно исповдывалось откровенно, являлось не только чистосердечнымъ увлеченемъ, но и дйствемъ отчетливаго убжденя и воли. Администраця того времени отражала въ себ общее настроене высшихъ руководящихъ классовъ русскаго общества. А въ нихъ насильственный Петровскй переворотъ въ течени вка совсмъ уже замирился, вошелъ въ плоть и кровь, непосредственное чувство русской народности, къ началу XIX столтя, было уже почти совсмъ вытравлено воспитанемъ, благодаря въ особенности обильнйшему наплыву французскихъ эмигрантовъ, искавшихъ тихаго и выгоднаго убжища въ Росси отъ революцонныхъ бурь. Русске образованные люди стали теперь и сами, добровольно,— не по принужденю, какъ во время оно,— пускаться въ погоню за послднимъ словомъ западной науки и цивилизаци, а таковымъ словомъ была философя энциклопедистовъ. О народномъ самосознани въ ту пору не могло еще быть и рчи. Если нашестве Наполеона и содйствовало могущественнымъ образомъ зарожденю этого самосознаня то только въ юномъ еще подроставшемъ поколни: современники же ограничивались ‘патротизмомъ’. Но какъ ни доблестно было проявлене ихъ патротизма при защит отечества, все же ревновали они о нацональной самобытности въ смысл лишь исключительно политическомъ, вншнемъ, а не духовномъ. Это было, впрочемъ, вполн понятно. Связь съ историческими преданями была порвана, русская исторя (на что мы уже указывали), по мнню Сперанскаго, должна была считаться только съ Петра, глубокй мрйкъ невжества относительно родной старины и роднаго народа одвалъ, словно туманомъ, культурные верхи Русской земли: безсмертный трудъ Карамзина еще не усплъ воздйствовать на русское общество. Положене Внценоснаго ученика женевскаго республиканца Лагарпа на Русскомъ престол было поистин трагическое: Монархъ изнывалъ подъ нравственною тяжестью внутреннихъ въ немъ самомъ противорчй,— въ борьб между внушенями западныхъ доктринъ, усвоенныхъ имъ съ дтства, и требованями русской практики, ему мало вдомой, мало понятной, и мало сочувственной,— отъ необходимости выбора, однимъ словомъ, между Сперанскимъ и Шишковымъ, этими двумя яркими представителями двухъ яркопротивоположныхъ направленй. Но въ ршительныя мгновеня опасности, въ 1812 г. напримръ, Александръ. (умлъ стоять на высот своего великаго званя. Въ лиц Русскаго самодержца Росся, побдивъ Наполеона, явилась въ Западной Европ не только освободительницею, но и умиротворительницею, носительницею высокаго нравственнаго начала. Тмъ не мене, у себя дома, по миновани опасности, Императору приходилось дйствовать въ тхъ же условяхъ невдня историческихъ преданй и интересовъ своего народа. Такъ, не довольствуясь созданемъ Царства Польскаго, онъ предалъ Западно-Русскй край въ полное хозяйство пользовавшимся, благодаря Чарторыйскому, его особенною симпатей Полякамъ,— такъ что этотъ край, подъ русскою властью, въ течеви его царствованя, былъ ополяченъ несравненно успшве и сильне чмъ въ течени вковъ польскаго владычества… Къ счастю для Росси, польскй мятежъ вспыхнулъ не при немъ, а при Император Никола, который лично былъ совершенно чуждъ космополитическимъ тенденцямъ и либеральному идеализму своего брата. Пламя мятежа озарило явно и грозно бездну, рытую втайн польскимъ фанатизмомъ для Русской державы, для русскаго населеня Украйны и Блорусси. Казалось бы, должно оно было внести евтъ, и свтъ не мерцающй, въ государственное самосознане русскихъ правителей. Но не такъ-то легко было разсять туманъ, навянный на мысль и чувство верхнихъ слоевъ русскаго образованнаго общества, а съ ними и администраци. Государь Николай Павловичъ, безъ сомння, ясне большинства своихъ ближайшихъ совтниковъ разумлъ истинную опасность, грозившую Росси, только его личная твердость и дала новое направлене русской политик относительно Царства Польскаго и Западной окраины Русскаго царства. Но даже и его энергя парализовалась глухимъ противодйствемъ окружавшей его среды или просто скудостью въ ней нацональнаго духа. Русская мысль, хотя уже и начала освобождаться изъ плна, но лишь въ передовыхъ русскихъ людяхъ. Замчательно, что въ представителяхъ Александровскаго вка, какимъ былъ напримръ, да и остался всю жизнь, князь П. А. Вяземскй, знаменитые стихи Пушкина: ‘На взяте Варшавы’ и ‘Клеветникамъ Росси’ — возбудили сильное негодоване, и притомъ вполн чистосердечное: для написаня такихъ стиховъ требовалась уже нкоторая независимость народнаго чувства и мышленя.
Какъ бы то ни было, съ усмиренемъ Варшавы въ 1831 году началась новая эра не только для Царства Польскаго, но и для Западно-Русскаго края. Царство Польское, да и вообще Польшу въ ея этнографическихъ предлахъ, мы оставимъ теперь въ сторон. Мы признаемъ необходимымъ рзкое отдлене такъ-называемаго польскаго вопроса отъ вопроса о нашей западно-русской окраин. Бывшее Царство входитъ въ составъ Русской Импери. Поляки, его населяюще — подданные Русскаго Государя, но они все же Поляки, а не Русске происхожденемъ, земля эта принадлежитъ не Русскому, а Польскому племени. Да впрочемъ обрусить Поляковъ, превратить ихъ въ Русскихъ, располячить Польское племя — такого притязаня никто въ Росси никогда не имлъ и не иметъ, и Поляки сознательно клевещутъ, когда утверждаютъ противное. Возведене русскаго языка въ значене языка государственнаго нисколько не устраняетъ для польской науки и литературы возможности процвтаня, чего мы лично отъ всей души имъ желаемъ. Отъ Поляковъ требуется Россей лишь покорность и врность, отречене отъ вздорныхъ политическихъ мечтанй, отъ мысли о Польш исторической, требуется искреннее признане для своей страны необходимости единства верховнаго русскаго государственнаго начала со всей Имперей. Враждебное отношене къ намъ Поляковъ или, врне сказать, польской шляхты и интеллигенци, свидтельствуетъ только о крайнемъ умственномъ ея неразвити, объ отсутстви въ ней здраваго политическаго смысла, а также и высшихъ, во истину либеральныхъ — нравственныхъ и соцальныхъ идеаловъ. Тснота польскаго духовнаго и соцальнаго кругозора объясняется исключительнымъ преобладанемъ во всей ихъ истори шляхетской стихи и презрнемъ къ массамъ народнымъ, а также въ значительной степени, едвали даже не преимущественно, религознымъ католическимъ фанатизмомъ на езуитской закваск. Если бы Поляки были нсколько трезве и зрле мыслью, они бы поняли цну того блага, которое послала имъ судьба въ государственномъ верховенств Росси посл паденя Польши какъ государства,— паденя неминуемаго, предршеннаго исторей, главнымъ виновникомъ коего были они сами, а затмъ и Прусся съ Австрей. Только благодаря Росси, подъ ея стекляннымъ или желзнымъ колпакомъ, сбереглось польское имя,— сохранилась отъ разложеня, сохраняется и досел отъ германизаци польская нацональность,— мало того, постепенно перевоспитывается и обогащается новыми элементами, новыми, боле широкими нравственными и общественными горизонтами. Ибо только Росся, врная своему призваню, призвала къ гражданской жизни польскаго плебея — крестьянина, только благодаря Росси, идея славянства, которая лишь бытю Росси обязана своимъ политическимъ значенемъ и силою въ мр, начинаетъ наконецъ проникать, хотя и очень еще слабо, въ самосознане Поляковъ.
Но иное дло этнографическая Польша, иное дло — Западный край. Ни на Украйн, ни въ Блорусси для насъ Русскихъ нтъ мста ни сомнню, ни вопросу. Край этотъ — русскй, который Росся обязана была себ возвратить, великй грхъ тяготлъ бы надъ нею, еслибъ она не возвратила его себ, какъ только почувствовала себя въ силахъ. Ни съ какою чуждою нацональностью здсь намъ считаться нечего. Здсь мы — хозяева и у себя дома, а бывше временные, незванные хозяева, не признающе здсь npаea русской народности, могутъ или убираться вонъ, или оставаться въ звани гостей, подчиняющихся безусловно хозяйскому уставу. Для самой ультралиберальной совсти здсь нтъ повода не только къ смущеню, но даже къ недоумню. Задача русской политики здсь, казалось бы, совершенно ясна… Конечно ясна для русскаго разума, не раздвоившагося въ себ и не убившаго въ себ живаго зиждительнаго начала отступничествомъ отъ народности. Но именно русская правительственная среда даже и Николаевской поры этою-то силою русскаго разума и была еще бдна, независимо отъ личнаго направленя самого Государя. Да и не одна правительственная, не многимъ богаче ея была и общественная. Исторя Украйны и Блорусси со временъ разгрома татарскаго не входила вовсе въ составъ преподаваемой съ каедръ истори Русскаго государства, и совершенно затеривалась для сознаня русскаго общества, такъ что, въ большинств своемъ и къ вящему стыду своему, оно чуть ли не по прежнему продолжало считать ихъ частью Польши, насильственно отъ нея оторванною. Особенно же гршило русское общество невднемъ по отношеню къ Блорусси, такъ какъ въ Заднпровской Украйн русское населене рзче выдавалось впередъ своею энергею, своею характерною племенною особенностью, да за Днпромъ же находится и Кевъ, значене котораго въ истори Росси и Русской церкви вдомо было и самымъ ретивымъ доморощеннымъ нашимъ иностранцамъ.
Не однимъ вншнимъ насилемъ обуздывалъ Государь Николай польщизну въ западныхъ губерняхъ. Не было недостатка и въ рацональныхъ органическихъ мрахъ. Закрытъ былъ университетъ въ Вильн и учрежденъ университетъ Св. Владимра въ Кев. Упразднена уня: боле полутора миллона унатовъ, т. е. бывшихъ православныхъ, возсоединились снова съ Православною церковью. Но недавно изданныя записки покойнаго Литовскаго митрополита осифа Смашка, подготовившаго и совершившаго это возсоединене и государственнаго человка въ полномъ значени слова, живо рисуютъ намъ то противодйстве или недостатокъ содйствя, крторые каждая мра, предпринятая къ выгод русской народности, встрчала не только на мст, но и въ Петербург,— не только отъ Поляковъ, но и отъ своихъ русскихъ сановниковъ, призванныхъ исполнять державную волю. Но свидтельству митрополита, только въ одномъ Император находилъ онъ себ неуклонно твердую, незыблемую опору для осуществленя своею великаго замысла, съ благоговйною признательностью вспоминаетъ онъ о Государ и съ горечью о большей части царскихъ сотрудниковъ и представителей верховной власти въ Сверо-Западномъ кра. И отзывы Смашка нисколько не преувеличены. Борьба происходила въ самой русской сред,— борьба съ равнодушемъ, съ невжествомъ, съ легкомысленнымъ или только формальнымъ отношенемъ ко всему, что касалось интересовъ русской нацональности, что выходило изъ области рутиннаго или казеннаго отправленя службы, требовало умственнаго напряженя и сердечнаго участя. Не въ измн повинны были эти русске ‘дятели’, даже не въ томъ нацональномъ самоотречени, которымъ чуть не съ гордостью украшались люди Александровской эпохи и которое въ ихъ преемникахъ переродилось въ какую-то непреоборимую сладкую привычку и невольную, безсознательную похоть. Таковыми образцами, увы, богаты мы и досел въ петербургской сред… Какъ, по замчаню Гоголя, люди въ присутстви обладателя миллоновъ испытываютъ безотчетно въ душ нкое чувство умиленной подлости,— такъ нчто подобное испытывается многими и у насъ, до сего дня, въ присутстви представителя ‘высшей культуры’ или просто иностранца съ Европейскаго Запада: тутъ и податливость, и ласка, и заискиване благосклонности… Мы и до сихъ поръ по отношеню къ Европ похожи на parvenus, на Мольеровскаго мщанина во дворянств, который готовъ на всякй жертвы,— только чтобъ дворяне благоволили признать его себ равнымъ и забыли его мщанское происхождене… За примрами ходить не далеко. Исторя русскихъ изобртенй, русскихъ торговыхъ и промышленныхъ интересовъ представляетъ неисчислимыя тому доказательства. Ихъ можно найти въ любомъ No ‘Московскихъ Вдомостей’.
Но люди Николаевской поры все же заслуживаютъ боле извиненя, чмъ ныншне. Они не подвергались тому возбуждающему дйствю общественнаго нацональнаго духа, который въ наше время проявился уже не разъ и потому игнорируемъ, быть уже не можетъ. При томъ же, лтъ 30 тому назадъ, общественное мнне не имло еще ни права, ни способовъ выражаться. Безъ самосознаня народнаго не можетъ быть и правильнаго, яснаго самосознаня государственнаго, а въ русскомъ обществ самосознане народное тогда только-что еще зачиналось. Вотъ почему и правительственная дятельность, при всемъ нацональномъ инстинкт и патротизм Императора Николая, не могла принести Живаго плода, не только лишена была внутренней цльности и творческой силы, но даже и вншней всесторонней послдовательности. Къ тому же не малымъ препятствемъ къ располяченю края служило и крпостное право, съ которымъ тогдашнее правительство поневол почитало себя солидарнымъ, признавая въ немъ (хотя уже и безъ сочувствя, какъ Императрица Екатерина) необходимое пока услове государственнаго порядка. Представителями русской народности въ Западномъ и преимущественно въ Сверо-Западномъ кра были именно крпостные, представителями польскаго элемента, враждебнаго Росси — помщики. Правительство находилось въ положени очевидно фальшивомъ: для усиленя русской стихи приходилось ослаблять власть помщиковъ надъ крпостными или ослаблять въ крпостныхъ повиновене господамъ,— и оно отступало предъ такою задачею. Юго-западнымъ губернямъ и въ этомъ отношени нсколько посчастливилось, сравнительно съ сверо-западной окраиной, нкоторое время управлялъ ими Д. Г. Бибиковъ, человкъ умный, энергическй, которому принадлежитъ мысль объ ‘инвентаряхъ’, нсколько ограничивавшихъ власть помщика: который умлъ расположить къ ней Государя и даже привести ее въ дйстве, за что подвергся чуть не ненависти петербургской среды, а съ ея голоса и всеобщей непопулярности — какъ жестокосердый гонитель и притснитель польскихъ пановъ.
А между тмъ нигд именно, какъ въ этихъ, возвращенныхъ себ Россею Русскихъ земляхъ, не представлялось для русской власти такой необходимости въ содйстви элементовъ и силъ, которые призвать къ жизни и къ дятельности — такъ претило правительственной систем Императора Николая: мы разумемъ элементы и силы чуждыя сфер бюрократической и формально-служебной. Этотъ древнй Русскй край, преимущественно Сверо-Западный, благодаря долговременному польскому владычеству, представлялъ ту печальную особенность, что кром простонародной массы въ немъ не было никакой иной общественной стихи, кром польской: все что поднималось поверхъ нижняго народнаго слоя,— населене городское, землевладльческое,— все что называлось интеллигенцей, все что руководило и авторитетна воздйствовало на массы, все что составляло силу въ области образованя, торговли, внутренняго общественнаго самоуправленя,— все это принадлежало къ чуждой или враждебной Росси нацональности. Мстное дворянство — потомки тхъ знатныхъ Русскихъ, которыхъ могилы красуются и доднесь на православныхъ кладбищахъ,— измнило съ теченемъ времени и своей народности, и вр отцовъ. Торговля — въ рукахъ Евреевъ, крестьяне въ рабств, въ зависимости юридической и экономической отъ польскаго пана, а т, которыхъ гоненя заставили отступиться отъ православя и которыхъ, къ несчастю, и до сихъ поръ не мало, еще къ тому же и въ духовной зависимости отъ ксендза… Православное духовенство,— и то, которое выдержало вковую борьбу съ полонизмомъ и католицывмомъ, и то, которое вновь образовалось съ уничтоженемъ уни (этой подлой лицемрной сдлки, созданной Римскою курею для подготовленя полнаго, совершеннаго отступничества отъ Православной церкви),— находилось еще въ худшихъ условяхъ жизни и вншняго церковнаго строя, чмъ духовенство во всей Росси, а мы знаемъ, каковы ‘ни и въ какой степени благопрятны для живой борьбы съ любою сектою,— не то что съ дятельнымъ и фанатическимъ духовенствомъ латинскимъ! Какую свободу проповди могъ противопоставить православный священникъ свобод проповди католическихъ ксендзовъ и монаховъ? Очевидно, что съ такими силами, какъ съ польскимъ рьянымъ, хотя бы и совершенно безнравственннымъ патротизмомъ, зиждущимся исключительно на безправи, на порабощени народномъ, какъ съ польскою развитою и дисциплинированною общественностью, дружно направленною къ единой цли,— съ польскимъ католическимъ, вооруженнымъ къ тому же денежнымъ могуществомъ и поддержкою Рима, фанатизмомъ,— очевидно что съ такими силами нравственнаго порядка трудно, невозможно бороться одною силою штыковъ, одними казенными мропрятями и орудями. Живому одушевленю враждебной интеллигенци приходилось противополагать форменное усерде чиновничества, систематически обездушеннаго, обезличеннаго, воспитаннаго лишь для вншняго исполненя или ‘очистки’ бюрократическихъ предначертанй.
Русской общественности впрочемъ, какъ нравственной силы, не существовало въ то время и въ самой Росси, о русской политической печати, о всемъ томъ, что могло оживить, одушевить, нравственно поддержать русскихъ людей въ борьб со злыми, растлвающими элементами польской нацональности въ несчастномъ кра — не было еще и помину…
Но благодарене Полякамъ! Они сослужили вновь великую службу русскому государственному и нацональному самосознаню. Черезъ 30 слишкомъ лтъ по усмирени бунтовавшей Варшавы, она ‘отбунтовала вновь’, по выраженю Пушкина. Запылалъ мятежъ 1863 года (впрочемъ разными крамольными дйствями уже предвозвщавшй себя заране, въ течени цлыхъ трехъ лтъ), запылалъ въ Царств Польскомъ и въ Западномъ кра. Но условя жизни были не прежня, да и Росся была уже не та. Съ наступленемъ новаго царствованя, съ окончанемъ Крымской войны, она вся преобразилась, затрепетала порывами пробудившейся жизни, и именно около этого времени, когда Поляки въ своемъ роковомъ, неисправимомъ легкомысли признали нанудобнйшимъ поднять знамя бунта, посягнуть на достоинство и цлость Росси, она находилась въ пор наивысшаго нравственнаго одушевленя.
Она только-что совершила великй мровой подвигъ — уничтожене крпостнаго рабства 20 миллоновъ Русскаго народа съ надленемъ ихъ землею, и ставъ разомъ на небывалую высоту въ семь общечеловческой, смло глядла въ глаза мру. Въ ней пробудилось, по крайней мр на время, то самомнне, то сознане собственной личности и достоинства, безъ котораго ни одинъ народъ въ свт не въ состояни совершить великихъ длъ.— Всмъ еще должна бы быть памятною пора послдняго польскаго возстаня,— этотъ эпизодъ русской истори, въ которомъ именно русскому обществу пришлось принять самое дятельное участе, а русскому правительству опереться преимущественно на содйстве русскаго общества и русской печати… Кром патротическаго возбужденя, печать обогатила тогда русскую мысль и положительными знанями, дотол ей недостававшими. Словно Америку, открыло тогда для себя русское общество Блоруссю!… На послдней и сосредоточилось главнымъ образомъ общественное внимане, такъ какъ Украйна, благодаря населеню, живо хранившему память о своемъ казачьемъ прошломъ, мигомъ управилась съ бунтовщиками. (О Царств Польскомъ, куда вскор направилась дятельность Н. А. Милютина, кн. Черкасскаго и отчасти Ю. . Самарина, говорить намъ теперь не зачмъ)… Казалось, для СвероЗападнаго края наступила година возрожденя и обновленя. Неохотно, правда, согласились въ Петербург на назначене генералъ-губернаторомъ М. Н. Муравьева, но край оказался — въ смысл русскихъ интересовъ — до того загаженъ и обезсиленъ, необходимость энергической русской руки, одушевленной русскимъ чувствомъ, русскою мыслью и волей, представилась съ такою очевидностью, что назначене наконецъ послдовало. Мятежъ былъ подавленъ, мятежная крамола усмирена,— русское знамя надъ краемъ взвилось высоко и поставлено твердо, всяке остатки крпостибй зависимости крестьянъ отъ помщиковъ, вмст съ тою неопредленностью положеня, которая истекла отъ недовершенной или неправильной разверстки земель и угодй, устранены, латинское духовенство обуздано,— и Блорусскй народъ, забитый, а уничижепный, смятый, ожилъ, впервые вздохнулъ вольною грудью, воскреснулъ духомъ. Все это было дломъ двухлтней не боле дятельности Муравьева. Оставалось внчать его подвигъ мрами организаторскими, въ томъ же смысл и направлени, созидать новую или обновленную Блоруссю систематическою, мудрою, творческою нацональною политикою…
Какимъ же образомъ могло случиться то, что случилось, т. е. что Сверо-Западный край въ двадцать лтъ не только почти не двинулся впередъ, а даже, во многихъ и многихъ отношеняхъ, попятился назадъ? Одушевлене смнилось унынемъ, народъ упалъ, поникъ духомъ, латинство подняло голову и дерзновенно издвается надъ русскимъ правительствомъ, польская пропаганда, опираясь на преимущество экономическихъ и соцальныхъ условй для пана и ксендза, смущаетъ крестьянъ, плодитъ тайныхъ адептовъ. Что за позоръ?!.. Увы, мы забываемъ, что взрывы патротическаго и нацональнаго духа въ моменты опасности не одно и то же, что постоянное дйстве пребывающаго, яснаго и отчетливаго нацональнаго самосознаня, которое и до сихъ поръ еще не стало достоянемъ всей правительственной, и даже всей общественной русской среды! Мы находимся въ положени того строителя, у котораго стройка вдругъ останавливается благодаря отвсюду явившимся кредиторамъ и предъявленнымъ ими векселямъ: надавалъ ихъ строитель въ юности, да о нихъ и забылъ. Вотъ и намъ на каждомъ шагу предъявляетъ наши векселя исторя: расплачивайся! Слишкомъ уже много выпустилъ ихъ въ течени полутора вка петербургскй перодъ нашего государственнаго и общественнаго развитя! Врно или неврно сравнене, но намъ на каждомъ шагу приходится платиться за старые грхи нашего фальшиваго воспитаня… Вотъ-вотъ — повидимому — все зацвло бодрою, могучею жизнью, уже назрваетъ плодъ, скоро бы и сорвать его,— не тутъ-то было: повяло вдругъ мертвымъ духомъ,— все мигомъ поблекло, увяло, и на мст жизни — пустыня! Такъ случилось съ нами въ Сверо-Западномъ кра черезъ нсколько лтъ посл польскаго мятежа,— да не то же ли ‘лучилось и посл великаго, святаго народнаго одушевленя, посл достопамятной, побдоносной, славной войны 1877 года, внчавшейся, благодаря Петербургу, Берлинскимъ трактатомъ?… Но Петербургъ на то и Петербургъ, городъ вачатый въ дух нацональнаго самоотреченя (можетъ-быть въ Свое время и необходимаго), его пребывающй символъ. Въ этомъ самоотречени смыслъ его бытя, не только какъ центра дминистративнаго, но и общественнаго: онъ и остается ему упорно вренъ, чуя, что иначе онъ обратится въ безсмыслицу. И еще силенъ онъ, силенъ, но уже не живымъ духомъ…
Такъ ли, не такъ ли, но и до сихъ поръ, когда требуется усиленный контингентъ дятелей государственныхъ, думавшихъ и мыслящихъ по русски, таковыхъ въ достаточномъ числ у насъ въ Петербург не оказывается, да ихъ и всхъ можно перечесть по пальцамъ. ‘Русское направлене’ въ политик и даже въ литератур и до сихъ поръ стоитъ особнякомъ. Такъ-называемый у насъ ‘либерализмъ’ тмъ особенно и замчателенъ, что относится съ высокомрнымъ пренебреженемъ къ русскимъ народнымъ, духовнымъ и политическимъ идеаламъ и историческимъ преданямъ, и желалъ бы, ‘вэнуздавъ звря’, т. е. народъ, приставивъ къ нему поводыремъ особенный разрядъ людей, себ исключительно присвоившихъ въ литератур кличку ‘интеллигенци’, тащить его, ввря, насильно, на цпи, по пути западноевропейскаго просвщеня, на высоту западно-европейской культуры, цивилизаци и правовыхъ порядковъ…. Что за дло нашимъ ‘либераламъ’ до интересовъ русской нацональности въ борьб съ полонизмомъ! Какъ безчувственны остаются они къ эксплуатаци русскаго мужика Евреемъ, хотя всюду и везд гремятъ проповдью объ освобождени ‘меньшей брати’, ‘народа’, отъ ига эксплуататоровъ,— такъ и относительно борьбы съ Поляками — сочувстве ихъ не на сторон крестьянина-Блоруса, а на сторон угнетателя, польскаго пана или кознодя-ксендза….
Напечатанныя въ прошломъ году записки Муравьева разоблачаютъ съ безпощадною правдою вс интриги, которыми опутывалась его дятельность изъ Петербурга, вс каверзы, пущенныя въ ходъ для ослабленя его авторитета и того довря, которымъ почтилъ его Государь Александръ Николаевичъ,— всю антипатю къ нацональному (‘московскому’!) направленю правительственной политики въ кра,— все потворство, которое чинилось, въ ущербъ русскому, длу, польской знати! Выходило, что во имя гуманизма, либерализма, европеизма, слдовало держать русскаго крестьянина подъ ярмомъ чуждой и враждебной ему народности! Особенно отличался такимъ гуманнымъ относительно Поляковъ и не гуманнымъ, а жестокимъ относительно русскаго населеня образомъ дйствй одинъ изъ бывшихъ министровъ внутреннихъ длъ. Противодйстве оказанное Муравьеву изъ ндръ петербургской администраци было несравненно могущественне, чмъ противодйстве митрополиту Смашку,— что объясняется различемъ эпохъ и характеровъ царствующихъ лицъ. При Государ Александр II мння высказывались открыте и вольне, какъ приближенныхъ совтниковъ, такъ и всей близкой къ Престолу петербургской общественной среды… Да и самое антинацональное направлене стало проявляться и съ большею страстностью и ожесточенностью чмъ прежде, когда не знавало оно борьбы съ направленемъ противоположнымъ. Теперь же, одерживая по временамъ побду, оно какъ бы мстило за временное свое поражене или уступки въ пользу русской народности…
Кауфманъ и графъ Э. Т. Барановъ — въ кратковременное. свое управлене одинъ посл другаго, вслдъ за Муравьевымъ — не уронили русскаго дла въ Сверо-Западномъ кра, оно еще продолжало держаться на той высот значеня, на которую поставилъ его Муравьевъ. Этимъ въ Петербург довольны не были, и словно бы на погублене, дло было передано новому генералъ-губернатору — А. Л. Потапову. Вмст съ нимъ настала для края новая эра — потаповская, мрачной памяти. Задачей Потапова было раздлывать все то, что усплъ сотворить Муравьевъ. Его девизъ былъ — тотъ извстный, пошлый и въ то же время лицемрный девизъ, которымъ многе администраторы любятъ извинять противорусскй характеръ своей дятельности: ‘не признавать въ кра ни Русскихъ, ни Поляковъ, да и никакого различя нацональностей,— существуютъ-де лишь врноподданные Его Величества’. Какъ будто Росся лишена того нацональнаго характера, которымъ опредляется ея имя, ея быте, ея призване въ мр! какъ будто вншнимъ, формальнымъ, пассивнымъ врноподданничествомъ исчерпывается все содержане гражданской жизни и дятельности! какъ будто истинное врноподданничество для Русскаго состоитъ не въ служени интересамъ русской народности и государства! Прикрываясь своимъ девизомъ, генералъ Потаповъ оживилъ вновь и вновь окрылилъ надеждами польскую стихю въ Западномъ кра: она снова интригуетъ, пропагандируетъ, дйствуетъ, снова исполняется духомъ дерзкой самонадянности. Всхъ Русскихъ, которые на службу свою смотрли какъ на миссю, какъ на призване трудиться для возрожденя въ кра русскаго нацональнаго духа, генералъ Потаповъ тмъ или другимъ способомъ изъ края выгналъ, оставивъ при себ лишь тхъ, которые были ему сподручны. Законъ 10 декабря, имвшй цлью водворить въ кра русское землевладне и ослабить силу землевладня польскаго, былъ обойденъ: по рекомендаци генерала, нкоторымъ знатнымъ Полякамъ разршена была покупка имнй, и благодаря ихъ фиктивнымъ покупкамъ польское землевладне de facto удержалось въ сил. Пять миллоновъ пожертвованныхъ русскимъ правительствомъ для облегченя перехода польскихъ имнй въ русскя руки — попали въ Главное Общество Взаимнаго Поземельнаго Кредита, и ни къ чему, сколько извстно, не послужили… Народная русская школа, которая пошла было такъ успшно, которой оставалось только роста и множиться, которая была и есть самый могучй двигатель возрожденя русскаго народнаго духа въ населени,— упала въ своемъ значени, не подвиглась впередъ,— за то возстала тайная польская школа, только на дняхъ замченная правительствомъ и вызвавшая противъ себя нкоторыя мры…
Центральная администраця, назначивъ генералъ-губернаторомъ Потапова, какъ будто свалила съ себя тяжкй грузъ несвойственныхъ ей и мало симпатичныхъ нацональныхъ хлопотъ и ваботъ, и вполн доврилась сему генералу. Горячо сначала вступились было нкоторые органы печати за несчастную Блоруссю, но принятыя администрацей мры заставили ихъ примолкнуть. Всякя сообщеня изъ края подвергали корреспондентовъ преслдованю, изъ края неслось — лишь вынужденное молчане. Цензура приняла генерала Потапова подъ особое свое покровительство. Едвали справедливо, при такихъ условяхъ, обвинять русское общество, какъ это длаютъ нкоторые, ‘въ слабости общественной самодятельности’, или даже утверждать, будто самая стихя русской народности лишена силы ассимиляци, нравственнаго воздйствя, устойчивости въ борьб и т. д. Русское Общественное сочувстве не могло же, разумется, пребывать постоянно въ томъ состояни напряженя, въ которомъ находилось въ 63 и 64 годахъ, естественно было — дальнйшй трудъ и заботу о кра, гд къ тому же русское общество могло дйствовать только издали, предоставить самому правительству. Т же (изъ общества), которые пошли добровольцами работать на мст, были самимъ правительствомъ во образ генерала Потапова лишены возможности продолжать свое дло…
О преемник г. Потапова, генерал Альбединскомъ можно и не упоминать: онъ не имлъ, къ счастю, иницативы своего предшественника и старался лишь поддерживать потаповскй status quo, соображаясь съ петербургскими вянями. О граф Тотлебен также сказать нечего: дло при этомъ знаменитйшемъ инженер не подвинулось ни къ добру, ни къ худу… Непомрное усилене полонизма, произведенное усиленемъ католическаго церковнаго элемента, т. е. назначенемъ католическихъ епископовъ изъ Поляковъ, не можетъ быть поставлено въ вину графу Тотлебену: это даръ петербургскй, это плоды конкордата или договора нашей центральной администраци съ Римскою курей.
Времена какъ будто настаютъ иныя. Врить ли? Несомннно однако, что съ недавнимъ назначенемъ генерала Каханова, край, сколько извстно, нсколько оживился. Дай Богъ ему успха и мужества. Но не странно ли, что стоитъ только главному правителю въ Варшав или Вильн заявить себя русскимъ,— тотчасъ же возникаютъ въ Петербург слухи, что онъ ‘не усидитъ’, получитъ другое поприще и т. д.,— и это несмотря на личное одобрене его дятельности высшею властью?!
Главная существенная задача русскаго правителя въ Сверо-Западномъ кра, и безъ сомння въ высшей степени трудная, это — постепенное создане русской общественности. Низменный народный русскй слой, вслдстве несчастнаго стеченя обстоятельствъ, исторически воспитанъ въ самоуничижени, забитъ нравственно, не довряетъ и иметъ, къ сожалню, полное основане не доврять прекращеню польскаго нравственнаго и соцальнаго господства въ кра. Безъ сомння, крестьянину и теперь приходится слышать отъ пана,— когда подобострастно цлуя, по польскому обычаю, панскую руку, съ низкими поклонами молитъ онъ его объ отдач клочка земли въ аренду или о какой работ,— панское поучене такого рода: ‘ну что взяли? что выиграли вы тмъ, что отступили отъ насъ и предались Москалямъ? Думаешь, что начальство и теперь будетъ держать вашу сторону? Ты весь мой… Мировые судьи — это все паша рука. А станешь служить пану и слушаться, будешь въ прибыли’!… Мужику до представителя высшей власти въ губерни и высоко и далеко,— а между ними, на этомъ пространств, есть ли кто настолько властный или авторитетный, чтобъ служить подпорою мужику противъ козней ксендза и пана?… Недавно, намъ лично пришлось ходатайствовать у высшей епархальной власти о перевод одного православнаго сельскаго священника Гродненской губерни изъ занимаемаго имъ прихода въ другой, Виленской губерни,— о чемъ родственникъ его въ Москв просилъ насъ по слдующему поводу. Взрослые сыновья мстнаго помщика-Поляка, князя Любецкаго, тшились тмъ, что, прогуливаясь около усадьбы ‘русскаго попа’, били изъ ружья его собакъ, сколько бы ихъ ‘попъ’ ни заводилъ, пугая къ тому же выстрлами его семью. Наконецъ, одинъ изъ нихъ, на лично обращенную къ нему жалобу священника, обругалъ его самымъ оскорбительнымъ образомъ… Таковы вообще культурныя за машки польскаго панства! Попробуй сдлать что-либо подобное русскй помщикъ съ ксендзомъ: какой гвалтъ подняли бы польске епископы и чуть не сама Римская куря! Фактъ оказался совершенно вренъ, и мы опоздали съ нашимъ ходатайствомъ: Преосвященный благоволилъ увдомить насъ, что во избавлене священника отъ оскорбленй польскаго князя — онъ уже перевелъ священника въ другой приходъ. И только! Жаль, что въ Вильн не издается газеты, которая тотчасъ бы предавала гласности вс подобныя дяня польскихъ пановъ и создавала хоть какое-либо русское независимое общественное мнне въ кра… Нужна такая газета. Нтъ сомння, что необходимъ также строгй пересмотръ личнаго состава и самаго института мировыхъ судей въ Западныхъ губерняхъ. Но независимо отъ возстановленя довря къ русской власти въ русскомъ и особенно православномъ населени, было бы особенно полезно содйствовать образованю, поверхъ этого угнетеннаго русскаго крестьянскаго слоя, русскаго же средняго слоя,— нкоторой русской, ближайшей къ народу интеллигенци. Эта цль можетъ быть достигнута введенемъ въ край мелкаго личнаго русскаго землевладня. Безплодный результатъ указа 10 декабря происходитъ именно отъ того, что онъ имлъ въ виду русское землевладне крупное. Мало охоты помщику Великорусу, непривычному ни къ еврейству, ни къ полыцвзн, переселяться на Западъ, такой покупатель имня жить въ Блорусси самъ не будетъ, а станетъ лишь держать управляющаго или арендатора. Но малое русское землевладне вроятно возм9жно будетъ устроить при непремнномъ услови личнаго управленя и запрещеня продажи своего участка. Отставные солдаты, мелке чиновники, сельске учителя, да и крестьяне позажиточне, думаемъ, съ готовностью пробрли бы въ личную собственность или въ долговременную аренду, особенно при помощи разныхъ льготъ, участки казенной земли… Впрочемъ намъ извстно, что въ канцеляри Кевскаго генералъ-губернатора давно выработанъ проектъ образованя мелкаго русскаго замлевладня, пригодный для югозападныхъ нашихъ губернй, и находится теперь на разсмотрни высшаго правительства въ Петербург: не будетъ, безъ сомння, труда приспособить его и къ Сверо-Западному краю… Вполн было бы желательно открыть тамъ во всхъ губерняхъ Отдленя Крестьянскаго банка: учреждене для края особенно благодтельное. Но намъ пишутъ оттуда, что и этимъ благодянемъ воспользуются по всей вроятности, преимущественно крестьяне католическаго исповданяу благодаря руководству и протекци-ксендзовъ и польскихъ помщиковъ, къ тому же крестьяне католики стали въ послднее время, покровительствуемые и тми и другими, вообще зажиточне православнаго населеня!..
Другая настоятельная задача, это — располячене католицизма. Если, къ великому несчастю, значительная еще часть нкогда православнаго русскаго крестьянскаго населеня, совращенная обманомъ и насилемъ въ латинство, и теперь продолжаетъ, по вковой привычк, упорно его держаться, то нтъ надобности допускать, чтобы исповдане, католицизма обращало непремнно Русскаго въ Поляка, чтобы ксендзъ держалъ Русскимъ проповди по-польски, и по-польски же совершалось дополнительное къ латинской литурги богослужене. Дло располяченя, благодаря нкоторымъ ксендзамъ, природнымъ Блорусамъ, шло довольно успшно до назначеня епископовъ,— завзятыхъ Поляковъ: ксендвы — ревнители русскаго языка — подверглись преслдованямъ, изгнаны изъ епархй, а т, которые служили польской справ, которые были объявлены государственными преступниками и получили правительственное прощене, т нын вновь возведены въ духовныхъ пастырей русскаго населеня…
Наконецъ третья, не меньшая задача — это насаждене русской школы, не такой, какая существуетъ нын, а такой, которая бы могла бороться съ тайною школою польскою и въ самомъ основани народной жизни подорвать растлвающее воздйстве польской и католической стихи. Но объ этомъ предмет, какъ и вообще о результатахъ дятельности Виленскаго Учебнаго Округа, боле 15 лтъ управляемаго однимъ и тмъ же лицомъ, со злополучной поры Потапова, поговоримъ пространне въ слдующй разъ…
Пусть только почувствуется и послышится живая русская мысль, русская душа въ кра, вооруженная энергическою волею и полною, искреннею поддержкою высшей власти,— проснется въ немъ и мстная жизнь, и мстная умственная дятельность, и сами собою укажутся наиврнйше пути и способы для возрожденя и возобладаня въ стран духа русской народности, для успшной борьбы съ враждебными элементами. Говорятъ — людей нтъ… Люди найдутся, откликнутся на зовъ, будь только разумный, одушевленный центръ, около котораго отрадно было бы сгруппироваться. Нашли же себ людей для службы въ Царств Польскомъ Милютинъ и Черкасскй! Но людей нтъ и не будетъ никогда нигд, гд ветъ мертвящимъ духомъ бюрократической рутины и формализма.