Иметъ ли смыслъ понятіе объ ‘аристократизм’ и демократизм въ Россіи?
Иметъ ли смыслъ понятіе объ ‘аристократизм’ и демократизм въ Россіи?
Москва, 10-го февраля.
Имеет ли смысл понятие об ‘аристократизме’ и демократизме в России?, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860-1886)
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
Названія, взятыя на прокатъ у иностранцевъ для выраженія явленій русской жизни, оказываются никуда непригодными. Такіе термины западной науки и жизни, какъ ‘аристократія’, ‘демократія’, ‘демократическія тенденціи’ — ничего у насъ не выражаютъ. Но эти термины не тмъ однимъ не хороша, что ничего собою не выражаютъ, они дурны тмъ, что, привнося собой чуждыя вашему быту понятія, еще пугаютъ у насъ и сбиваютъ съ толку людей, даже весьма почтенныхъ. Разные политическіе аферисты, вроятно, поэтому-то и любятъ прибгать къ такимъ терминамъ. Газета ‘Всть’ маневрируетъ ими безподобно, все что въ нашей прошлой и современной исторіи не подходитъ сколько-нибудь подъ ея личные вкусы и наклонности — она сейчасъ же обзываетъ ‘демократическою тенденціей’.
Русскому народному чувству злобныя тенденціи греческаго демоса или латинскаго плебса всего боле чужды. Никто изъ русскихъ людей, въ комъ только не утратилось живое чувство своей народности, сочувствовать ни ‘демократическимъ’, ни ‘аристократическимъ тенденціямъ’ (въ смысл политическаго преобладанія черни или знати), конечно, не можетъ. У насъ не было, не представлялось даже и поводовъ быть, и сословной зависти, ни сословной похотливости въ власти, потому что нтъ и не было ни исключительныхъ привилегій въ этомъ смысл для однихъ, ни исключительнаго гражданскаго ничтожества для другихъ. Если и были какія-нибудь олигархическія попытки высшихъ сословій въ нашей исторіи, то, во-первыхъ, он происходили подъ вліяніемъ польскимъ или западно-европейскимъ, а во-вторыхъ, он тотчасъ же разбивались о русскую дйствительность. Политическихъ же бунтовъ изъ-за желанія овладть властью, со стороны низшихъ классовъ народа, у насъ никогда не бывало. Сама власть всегда представлялась и представляется русскому народному сознанію не регаліей доблестнаго завоевателя, который высится и блещетъ своею скирой надъ приниженнымъ народомъ, какъ Франкъ надъ Галломъ, а скоре бременемъ для того, кого самъ народъ призвалъ и выбралъ воплощать въ себ эту власть. Самая служба у насъ представлялась и представляется не прерогативой, а тяжестью, которую всякое сословіе отбываетъ государству по-своему. Всякій властникъ у насъ не потому представляется великъ и славенъ, и достоинъ всякаго послушанія, что вооруженъ тою именно скирой, которою покорилъ себ народъ и надъ нимъ возвеличился, а потому, что самъ Русскій народъ созналъ необходимость и власти и меча на земл, ‘пока человкъ находится въ тлесной немощи’. И Русскій народъ въ этомъ случа водится не слпымъ историческимъ инстинктомъ, а яснымъ и отчетливымъ разумніемъ. Слова, поставленныя нами въ скобкахъ, были слышаны нами лично отъ мужика-старообрядца. Народъ добровольно, самъ, возвеличилъ эту власть и разъ навсегда крпко обезпечилъ ее отъ чьего бы то ни было посягательства. Точно также и самыя сословія не потому возникли у насъ на Руси, что одни возвысились въ ущербъ другимъ, т. е. завоеватели надъ покоренными, и настолько одни возвысились, насколько другіе принизились, — а потому, что многообразныя, естественныя, бытовыя условія, занятія и образъ жизни, сами по себ, уже группируютъ одинаково-свободныхъ людей въ разные классы, — классы, поминутно обновляющіеся, такъ-сказать перемежающіеся въ своихъ членахъ, одинаково для всхъ открытые, и изъ которыхъ ни одинъ передъ другимъ не опозоренъ, и которые вс составляютъ одинъ Русскій народъ.
Таково русское народное воззрніе. Крпостное право было исключеніемъ, а не принципомъ, и должно было подчиниться, наконецъ, сил русскихъ народныхъ понятій.
Вс эти азбучныя истины русской исторіи, конечно, не допускаютъ мысли о невозможности у насъ какихъ бы то ни было феодальныхъ притязаній и аристократическихъ тенденцій, а только феодальныя притязанія и вызываютъ везд въ отпоръ себ злобу простонародья и черни, только существованіе ‘аристократическихъ тенденцій’ и порождаетъ неивбжно ‘демократическія тенденціи’ въ этомъ смысл и объусловливаетъ самое появленіе демократическихъ партій. Такія рзкія, далеко еще не вс перечисленныя, особенности Русскаго народа, — или, что то же самое, русской исторіи, — конечно разъ навсегда нарекли праздными и длаютъ ничтожными вс попытки создать что-нибудь и на русской почв въ род образцовъ западнаго, германо-латинскаго міра, съ постоянною его внутренею двойственностью и противорчіемъ, съ задатками борьбы и розни во всемъ общественномъ стро, съ натискомъ съ одной, съ отпоромъ съ другой стороны. По счастью, у насъ не было, какъ на Запад, феодальныхъ бароновъ, которые искали бы удержать своихъ вассаловъ въ вчномъ ничтожеств и возвышались бы надъ ними какъ участіемъ въ королевской власти, такъ и эксплоатаціей народа, — не было поэтому и виленей, вассаловъ всхъ родовъ наименованій, которые бы завистливо взирали на привилегіи высшихъ и стремились бы ихъ исхитить, вынудить ихъ и для себя, въ равной со всми степени (О крпостномъ прав, повторяемъ, говорить нечего: оно не походило на отношенія феодаловъ и виленей, да и уже уничтожено). Гд не было ‘аристократіи’, — гд не было, говоримъ, аристократіи въ западномъ узкомъ смысл этого слова, — тамъ не могло быть и ‘демократіи’. Если же гд удастся создать ‘аристократію’, тамъ необходимо явится и ‘демократія’. Это какъ день ясно.
Надобно, чтобъ нашлись у насъ на Руси особенные охотники возжигать соціальныя страсти, надобно, чтобъ у насъ развилась особенная страсть выситься надъ всмъ народомъ, надобно, говоримъ, искусственное возбужденіе чуждыхъ здоровой русской натур аристократическихъ инстинктовъ и олигархическихъ стремленій — для того, чтобъ и у насъ могли завестись стремленія противоположныя, всегда возстающія на встрчу и въ упоръ стремленіямъ олигархическимъ, чтобъ и у насъ могли проявиться въ жизни инстинкты озлобленнихъ народныхъ массъ, дйствительно вредные и пагубные для человческихъ обществъ, но въ той же мр вредные и въ той же степени пагубные, какъ и т первые.
Такимъ образомъ всякій являющійся у насъ да Руси феодаломъ — повиненъ въ извстной дол демократическаго озлобленія, имъ необходимо возбуждаемаго, всякій проповдникъ на Руси аристократизма, какъ политическаго начала, есть въ то же время и по тому самому пропагандистъ демократизма, всякій россійскій олигархъ in spe порождаетъ въ соотвтствіе себ демагога.
Есть въ Петербург газета, которая, повидимому, изъ сигъ бьется, чтобы создать въ обществ демократическіе и даже демагогическіе инстинкты. Можно было бы даже подумать, что она и издается именно съ этою цлью тайнымъ обществомъ демократовъ, по крайней мр отчаянные демократы должны бы поставить ей и партіи, ее издающей, памятникъ за оказанныя ею услуги демократизму. Эта газета — ‘Всть’. Не она ли, величая себя органомъ крупныхъ землевладльцевъ, стремится возвести крупное землевладніе въ политическую силу? Не она ли постоянно и неутомимо проповдуетъ объ абсолютной неравноправности всхъ лицъ гражданскаго общества, объ абсолютной привилегированности однихъ и объ ‘илотств’ другихъ? Не ей ли представляется власть — не какъ неизбжная роковая необходимость немощнаго человчества, а какъ внецъ человческихъ доблестей, который должно ревниво оберегать отъ прикосновенія илотовъ и отблескъ котораго непремнно однакожъ долженъ сіять на привилегированныхъ избранникахъ? Не она ли, эта газета ‘Всть’ или ея партія, постоянно твердитъ о какихъ-то ‘демократическихъ тенденціяхъ’ и своими собственными аристократическими тенденціями вызываетъ, и пожалуй и вызоветъ, на свтъ Божій и въ Россіи тенденціи ультра-демократическія? Не она ли постоянно выставляетъ нашъ разумный, добрый, мирный народъ какимъ-то пугаломъ общественнаго спокойствія, напоминая ни къ селу ни въ городу и Стеньку Разина, и Пугачевщину? Ей не можетъ не быть извстно, что самъ Русскій народъ въ своей исторіи заклеймилъ такія явленія, какъ Стенька Разинъ и Пугачевщина, мткими прозвищами — ‘воровской смутой’, ‘злобой шпыней’, ‘буйствомъ сволочи’ и т. д., и что отчасти именно въ крпостномъ прав и надо искать разгадки такихъ явленій. И не сама ли ‘Всть’ и ея партія — хотя бы и неумышленно — ищутъ вызвать подобныя же явленія, вознося интересъ аристократическаго начала и крупной собственности превыше интереса національности, политическаго интереса государства и обезпеченія участи простаго народа — напр. въ нашихъ западныхъ губерніяхъ, Остзейскомъ кра и въ Царств Польскомъ? Если бы газета ‘Всть’ съ такою же рьяностью преслдовала всякій призракъ на Руси стремленій олигархическихъ, мы бы еще поврили, что она точно желаетъ уберечь Русскую землю отъ развитія въ ней злыхъ демагогическихъ вожделній. Но рьяность ‘Всти’ направлена только на такія начала равноправности и равноотвтственности передъ закономъ (неисключающія вовсе естественнаго разнообразія бытовыхъ условій), на такія начала, выработанныя всею вашей исторіей, всмъ народнымъ сознаніемъ и въ этомъ смысл по преимуществу консервативныя, которыхъ малйшее нарушеніе въ пользу аристократическаго ли или крупновладльческаго интереса — можетъ возродить т именно страсти, которыя будто бы такъ ненавистны этой газет. Не въ прав ли были бы мы предположить, что партія, издающая эту газету, состоитъ изъ отъявленныхъ демагоговъ??!…