Запросы и проявления умственной жизни в расколе, Пругавин Александр Степанович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Александр Степанович Пругавин

Запросы и проявления умственной жизни в расколе

Изд: ‘Русская мысль’, М., 1884. — Год пятый, кн. I. — С. 161-199.

Оригинал в формате PDF: http://relig-library.pstu.ru/modules.php?name=785

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

А.С.Пругавин

Запросы и проявления умственной жизни в расколе

(‘Русская мысль’, М., 1884. — Год пятый, кн. I. — С. 161-199.)

В нашей литературе давно уже установились два вполне определенные, но диаметрально-противоположные между собою взгляда на значение раскола-старообрядчества с точки зрения культуры и прогресса. Одни из писателей (главным образом, духовного звания и ведомства) с давних пор привыкли видеть в расколе лишь ‘одну тупую любовь к старине, бессмысленную привязанность к букве, его считают плодом невежества, противодействием просвещению борьбою окаменелого обычая с подвижною наукою’.

Другие, наоборот, признают раскол ‘крупным явлением народного умственного прогресса’ и доказывают, что ‘в нашей истории раскол был едва ли не единственным явлением, когда русский народ, — не в отдельных личностях, а в целых массах, — без руководства и побуждения со стороны власти или лиц, стоящих на степени высшей по образованию, показал своеобразную деятельность в области мысли и убеждения’ (Н. И. Костомаров*).

Быть может, оба эти мнения нуждаются в некоторых поправках и оговорках. Но мы не будем входить здесь в разбор и оценку этих взглядов, тан как цель нашей настоящей статьи несколько иная. Дело вот в чем.

В последнее время, под влиянием новых общественных условий, созданных всем ходом нашей жизни и расшевеливших народное сознание, в среде русского старообрядчества все сильнее и заметнее пробиваются наружу и заявляют о себе запросы умственной, интеллектуальной жизни.

*) ‘История раскола у раскольников’. ‘Вестник Европы’, 1871 г., No 4, стр. 469.

162

Цель настоящего очерка — воочию показать, до какой степени назрели эти потребности и как настоятельно необходимо немедленное же удовлетворение давно наболевших нужд и запросов умственной, духовной жизни многочисленного класса русских старообрядцев. И так, припомним факты, которые так или иначе освещают различные стороны поставленного нами вопроса.

I. Порывы к свету.

Хотя мы и заметили, что, благодаря известным условиям, просветительные стремления в расколе с особенною интенсивностью сказались именно в последнее время, тем не менее не следует, однако, думать, что прошлая история раскола совершенно лишена всяких прогрессивных задатков и стремлений. Отнюдь нет. Без всякого преувеличения можно положительно утверждать, что в старинной Руси раскольник являлся умственно гораздо развитие, осмысленнее православного.

Г. Костомаров прекрасно оттеняет разницу в умственном складе и направлении, какая существовала между раскольником и православным прежнего времени. В старинной Руси — говорит он — грамота была вообще редкостью, — раскольник же читал и пытался создать себе учение, ‘в старинной Руси господствовало отсутствие мысли и невозмутимое подчинение авторитету властвующих, — раскольник любил мыслить, спорить, раскольник не успокаивал себя мыслью, что если приказано сверху так-то верить, так-то молиться, то, стало быть, так и следует, раскольник хотел сделать собственную совесть судьею приказания, раскольник пытался сам все проверить, исследовать. Несправедливо осыпать его обвинениями и глумиться над ним за то, что он, в своих рассуждениях и исследованиях, нередко доходил до нелепости или обрывался на ребячестве, он был лишен всякого образовательного руководства, он вступал на свой путь с бременем предрассудков, которые приросли к его существу, он должен был сам расчищать этот путь орудиями, слишком первобытными, встречая трудности и спереди, и сбоков, ничто ему извне не помогало, напротив, все ему препятствовало, все старалось попятить его назад. Какие бы признаки заблуждения ни представлялись в

163

расколе, все-таки, он соединялся с побуждениями вырваться из мрака умственной неподвижности, со стремлением русского народа к самообразованию’ *).

Эта характеристика культурного значения раскола находит себе полное подтверждение в фактах и событиях почти всей исторической жизни русского старообрядчества. Отметим здесь, в самых общих чертах, хотя не многие из этих фактов, для доказательства, что стремления к свету, к просвещению издавна были присущи различным группам русского раскола.

Еще в то время, когда почти вся масса русского крестьянства коснела в полном невежестве, мы уже находим в расколе несомненные признаки и проблески умственного развития и просвещения. Уже в это время в их скитах можно было встретить школы, в которых обучались грамоте старообрядческие дети обоего пола, в скитах были свои учителя и учительницы, свои библиотеки**) и целые канцелярии, в которых в огромном количестве экземпляров переписывались разные старообрядческие книги, тетради, рукописи и т. д., составлялись стихи, сатиры, в которых осмеивались те или другие пороки и смешные стороны в жизни старообрядчества ***), издавались аллегорического содержания картины и проч. Все эти произведения старообрядческих писателей, во множестве циркулируя среди приверженцев раскола, неизбежно должны были будить спавшую до тех пор мужицкую мысль.

Само собою понятно, что школы и учителя, какие были в это время у старообрядцев, не могли дать своим воспитанникам ничего, кроме простой элементарной грамотности. Но, ведь, и это уже не малая заслуга с их стороны, — особенно для тогдашнего времени. Затем необходимо иметь в виду, что в среде старообрядчества уже в то время выяснялось сознание о недостаточности подобных школ и постепенно назревала мысль о необходимости более широкого, научного образования.

Один из писателей старообрядческих, выгорецкий старец Андрей Борисович, составлял даже проект основать в Вы-

*) ‘Вестник Европы’, 1871 г., No 4.

**) Напр., ‘Модный старообрядец’ — сатира, написанная поморцами Скочковым и Андрианом Сергеевым.

***) Как велики были библиотеки, можно между прочим судить по следующему факту: при разгроме Выговских скитов, по свидетельству г. Майнова, ‘было сожжено около 3.000 рукописей’ (Исторический Вестник, 1880 г., No 11, стр. 542).

164

гореции академию, но эта мысль не осуществилась лишь потому, что вслед за тем сильный пожар опустошил эту поморскую колонию.

Другой, еще более известный и талантливый старообрядческий писатель, Павел Любопытный, писал к московскому поморскому пастырю Скочкову о необходимости учредить для юношества своей секты ‘образовательные училища’, ‘где бы преподаваема была вся словесность наук‘. С жаром доказывая пользу и необходимость подобных училищ, старообрядческий писатель восклицал: ‘Скоро бы появились у нас божественные Платоны, Демосфены и Ликурги! Тогда бы скоро церковь наша увенчана была покоем, множением, и враги благочестия не смели б нас унижать и делать неприятельские насилия и вероломства’.

Такая горячая вера в силу и могущество науки может сделать честь не одному только самоучке-мужику, каким, в сущности и был Павел Любопытный. Но этот ‘мужик’, во всех своих многочисленных писаниях, остается верен своей любви к науке. Везде он говорить с большим и искренним ‘сочувствием о всякой мере правительства, которая сколько-нибудь клонилась к распространению просвещения в народе’ (История раскола у раскольников, стр. 518). Он скорбит и сокрушается по поводу замечаемой им ‘величайшей скудости в ученых мужах, которая была и есть в нашей церкви’, и постоянно твердит о том, ‘сколь есть нужно и необходимо церкви просвещение’ *).

Мысли Любопытного о пользе просвещения, о необходимости ‘образовательных училищ’, где бы поморское юношество поучалось ‘словесности и всем наукам’, отнюдь не являлись исключительными в среде его современников-поморцев. Напротив, весьма многие из представителей тогдашнего старообрядчества вполне разделяли мысли и стремления Любопытного, таковы были, например, архангельский уроженец Крылов, наставник московских поморцев Скочков, Адриан Сергеев, Емельянов и друг.

При Императоре Александре I, петербургский поморский пастырь, Федор Петрович Бабушкин, и купец Мокий Иванович Ундозоров снова возбуждают вопрос об учреждении старообрядческих училищ. Они поручают Любопытному написать

*) ‘Исторический словарь староверческой церкви’ Павла Любопытного, 1863 г. Из ‘Чтений в Им. Обществе истории и древностей Российских’.

165

воззвание к поморской церкви, ‘дабы каждый член ее подал помощь ради спасительного заведения для образования юношества’. Вскоре, действительно, на Малой Охте было положено основание часовни и при ней заведению, которое предназначалось ‘в покров бедности и образованию юношества ума и сердца’. К сожалению, какие-то неизвестные причины помешали осуществиться этому предприятию.

Чтобы дать представлен о тех затруднениях и препятствиях, которые постоянно встречали старообрядцы в своих стремлениях к просвещению и образованию, мы приведем здесь несколько примеров из известной Записки о расколе графа Н. А. Орлова. ‘Раскольники, — пишет граф, — живут своею, отдельною, замкнутою жизнью, и посторонний взор редко проникает в нее. Это отчуждение возбудило у многих мысль, что раскольники гнушаются обществом и ненавидят просвещение. К счастью, безусловным порицателям раскола здесь можно отвечать фактами’. И затем граф Орлов приводит следующие данные.

В 1832 году была закрыта в Риге единственная русская школа *) потому только, что ею управлял раскольник, и на том основании, что, по закону, раскольники не могут занимать общественных должностей. Сироты, бывшие в рижской раскольнической школе, переведены в рижский батальон военных кантонистов.

Подобная же участь постигла московское раскольничье училище, закрытое в 1835 году.

В 1839 году последовало запрещение выдавать раскольникам свидетельства на право обучения детей и, в то же время, министру народного просвещения предписано, при выдаче подобных свидетельств, спрашивать просителей, к какому вероисповеданию они принадлежат.

В 1850 году рижские раскольники ходатайствовали, чрез князя Суворова, о дозволении их детям обучаться в гимназиях и университетах. Им было это дозволено не иначе как по предварительном присоединении их детей к православию, и предписано немедленно исключать их из заведений, в случае замеченного в них религиозного охлаждения. Раскольники от-

*) Сейчас мы увидим, что в Риге существовала не одна старообрядческая школа, а несколько.

166

казались от просвещения, предложенного им на подобных условиях.

‘Вот факты, — замечает по этому поводу граф Орлов,— достаточные в глазах наших для доказательства того, что не раскольники уклоняются от просвещения, а что, наоборот, возможность учиться отнята у них’.

‘Нам, конечно, могут возразить, — замечает он далее, — что пример рижских и московских раскольников еще не говорить ничего в пользу их массы, но нам кажется, что даже масса их расположена к просвещению едва ли не более массы православных, или — если даже и не расположена, то ни в каком случае не боле всего остального народонаселения империи’. *)

Г. Лесков в статье своей Иродова работа сообщает некоторые чрезвычайно любопытные подробности по делу о закрытии рижских раскольнических школ. Между прочим, он приводит следующую выписку из доклада, сделанного им по этому поводу, в качестве чиновника министерства народного просвещения:

‘Школа, существовавшая (в Риге) при Гребенщиковском заведении, и частные (старообрядческие) школы закрыты: а, вместе с тем, строго запрещено кому бы то ни было заниматься обучением раскольнических детей в отдельном помещении. Правительство было успокоиваемо, что тринадцать тысяч его русских подданных, поселенных между немцами, не имеют ни одной русской школы и коснеют в чудовищном невежестве, в сраме и поношении русского имени. Во все время управления Остзейским краем князя Суворова в Риге не было ни одной русской школы, а в смешанные школы староверы не посылали своих детей и учили их кое-как по два, по три.

‘Дети родителей достаточных учились в своих домах, а бедность, которую, по местному выражению, подбирали с улиц в Гребенщиковскую школу, осталась на улицах русского предместья, рассыпалась по рвам, мостам, кабакам и публичным домам. Современно с закрытием школ, в винкерах русского форштата двенадцатилетние и даже десятилетние русские девочки начинают заниматься проституцею, проезд по форштату затрудняется массою ворующих мальчишек, дети устраивают воровские артели, полиция, под предводительством полицей-

*) Русская Старина, 1881 г., No 5.

167

мейстера Грина, делает на них облавы, детей ловят и записывают в кантонисты’…

Автор статьи задается вопросом: ‘Не было ли в терпимых немцами русских раскольничьих школах чего-нибудь столько вредного, что их надлежало уничтожить, несмотря на все ужасы, которые от того последовали? Ни мало! Из представления рижского гражданского губернатора, г. фон-Фелькерзама, генерал-губернатору, барону Палену, видно, что школы (старообрядческие) существовали даже ‘с разрешения директора училищ’ и что там учили только ‘чтению, письму, да арифметике, и обученных этому мальчиков пристраивали в лавки к торговцам, или в ученики к ремесленникам, а из голосистых формировали хор для молитвенного пения’.

Кажется, чего бы проще, чего позволительнее и чего полезнее? Однако же, это не так: школы были закрыты. ‘По какому именно поводу вздумали закрыть раскольничьи школы, — пишет г. Лесков, — я не нашел точных сведений в делах рижского архива, но бывший попечитель общины, Петр Андреевич Пименов, говорил, что ‘общество стало просить о расширении программы школы и это было причиною к ее закрытию’ (Исторический Вестник 1882 г., No 4).

Впоследствии рижские раскольники не раз предпринимали ходатайства и ‘осмеливались просить о благосклонном разрешении школ’. Немецкие орднунгсгерихтеры поддерживали раскольников в этих ходатайствах и с своей стороны доказывали ‘необходимость учреждения особых первоначальных раскольнических школ во всех обитаемых раскольниками местностях’, так как, по мнению этих немецких учреждений, ‘принуждать раскольников силою отдавать детей в школы православные — неудобно’. ‘Но русское православное духовенство, — замечает г. Лесков, — не разделяло этой немецкой выдумки и находило, что принуждать — удобно’.

Особенно сурово отнесся к раскольничьим школам тогдашний архиепископ рижский, высокопреосвященный Платон. Он явно покровительствовал тем из священников, которые обнаруживали неприязненное отношение к раскольничьим школам. В числе таких священников особенно выдавался своею деятельностью протоиерей о. Алексеев. Он доносил преосвященному Платону, что ‘раскольники весьма желают открывать у себя школы, а ‘при таком настроении весьма важно

168

было бы, если бы местная земская полиция строго следила, чтобы они самовольно не открывали школ, а ‘чтобы побудить земскую полицию действовать таким образом’, отец протоиерей рекомендовал способ негласный. Он находил, что ‘довольно будет, если его светлость г. генерал-губернатор (кн. Суворов) выразит положительно свое желание об этом исправникам’.

Переходим затем к более близкому к нам времени.

II. Право на образование.

Масса русского крестьянства обязана расколу своею грамотностью, ‘Благодаря относительной развитости крестьянства и влиянию раскола, — говорит Л. С. Ефименко, — грамотность здесь (в Архангельской губернии) значительно привилась и дает утешительную пропорцию: один грамотный на 17 человек сельских жителей губернии’ (Сборник народных юридических обычаев Архангельской губернии П. С. Ефименко, Архангельск, 1869 г.). Известный оффициальный исследователь раскола, г. Синицын, говорит, что у раскольников 1 грамотный приходится на 3 человека неграмотных *). В некоторых районах, заселенных старообрядцами (напр., в Гуслицах), грамотность составляет почти всеобщее достояние. Тоже самое встречаем мы и в самых глухих, в самых отдаленных углах России. Вот, например, что недавно сообщали Вятские Губернские Ведомости о состоянии раскола в Пинюжанской волости, Орловского уезда, Вятской губернии: ‘Почти все (здешние раскольники) умеют читать и писать. На воспитание детей и на их образование обращается несравненно большее внимание, чем в среде православной… Мальчик учится под руководством отца, матери или наставника какого-нибудь почтенного, седовласого старика, который уже бросил землю, сдал ее общине или домашним и посвятил остаток своих сил обучению детей грамоте и закону. Главные предметы обучения: часослов, псалтирь и письмо. В последнее время стали учить ‘цифири’ и книгам гражданской печати‘ (Вятские Губернские Ведомости 1883 г., No 6).

*) ‘Сборник правительственных сведений о раскольниках’, г. Кельсиева, выпуск IV, стр. 166.

169

‘Русский мужик в расколе получал своего рода образование, выработал своего рода культуру, охотнее учился грамоте, кругозор его расширялся настолько, насколько могло этому содействовать чтение священного писания и разных церковных сочинений, или даже слушание толков об этих предметах. Как ни нелепы казаться могут нам споры о сугубом аллилуиа или о восьмиконечном кресте, но они изощряли способность русского простолюдина: он мыслил, достигал того, что мог обобщать понятия, делать умозаключения, так называемые соборы, на которых раскольники собирались спорить о своих недоумениях, приучали их к обмену понятий, вырабатывали в них общительность, сообщали их уму беглость и смышленность. Сфера церковная была для них умственною гимнастикою, они получали в ней подготовку к тому, чтобы иметь возможность удачно обратиться и к другим сферам’ *).

К сожалению, все условия общественной жизни раскольников далеко не благоприятствовали такому ‘обращению их деятельности к другим сферам’. Напротив, везде и повсюду они встречали всевозможные препоны и преграды. Что, например, может быть законнее стремления к образованию? Однако, и здесь, в этой, казалось бы, совершенно нейтральной области, раскольники до сих пор сталкиваются с непреоборимыми препятствиями.

В 1879 году Новое Время передавало, что ‘в среде старообрядцев предпринимается вновь, возбуждавшееся уже неоднократно, но остававшееся до сих пор без последствий, ходатайство о разрешении устройства школы для детей старообрядцев с программою, приспособленною к потребностям торгового сословия’. Что касается необходимых для этой цели средств, то доставить их выражали готовность некоторые из представителей московских и петербургских старообрядцев. Со времени появления этого известия прошло четыре года, а о школе — ни слуху, ни духу. Несмотря ни эти неудачи, раскольники не теряют, однако, надежды добиться права на образование для своих детей.

‘Глубоко сознавая необходимость учения, мы просим разрешить нам завести свои собственные училища, где наши дети,

*) Н. И. Костомаров: ‘История раскола у раскольников’. ‘Вест. Европы’ 1871 г., No 4.

170

укрепляясь в вере отцов своих и преданности царю, изучали бы кроме того и другие науки‘. Так писали в 1881 году старообрядцы города Хволынска в записке, поданной ими сенатору И. И. Шамшину, ревизовавшему в то время Саратовскую губернию. Но, к сожалению, и на этот раз их голос не был услышан.

Будучи уверены, что рано или поздно за ними будет, наконец, признано право на образование, старообрядцы не остаются, однако, без школ. Наоборот, как в городах, так и в селах они непременно стараются устроить и поддержать свои училища. Местные власти иногда находят возможность смотреть сквозь пальцы на существование и возникновение подобных школ.

В Москве, у Тверской заставы, около 15-ти лет существовала, например, небольшая старообрядческая школа, содержавшаяся на частные средства любительницы просвещения А. С—вой, которая сама занималась и преподаванием. Почтенная труженица, поставившая своей задачею знакомить старообрядческих детей, преимущественно бедных, с начатками грамотности, вела дело с редким самоотвержением, тратя свои последние средства на учебные книги и пособия. За все время своей педагогической деятельности г-жа С—ва выпустила из своей мужской школы до трехсот воспитанников. Хотя школа эта была открыта, выражаясь казенным языком, ‘без надлежащего разрешения’, но почтенную основательницу школы никто не беспокоил, и она продолжала благое дело, принимая на воспитание детей бедных старообрядцев, так что жилище ее представляло, в то же время, и школу, и приют. Весною прошлого 1882 года, во время пожара, случившегося в той местности, где находилась школа г-жи С—вой, вместе с другими постройками был истреблен и школьный домик-приют. Вследствие этого педагогическая деятельность г-жи С—вой должна была прекратиться: она не имела денежных средств, чтобы возобновить дело. Но тут на помощь к ней немедленно же является местное старообрядческое общество и дает необходимые средства на постройку нового школьного домика. Священник Ямского старообрядческого прихода, П. Ф. Лапшин, предоставил в полную собственность г-жи С—вой довольно обширный участок земли, так что при школе будут разбиты садик и огород Русские Ведомости 1883 г. No 16 и 190).

171

В приведенном случае местные власти ничем не обнаружили своего вмешательства в дело старообрядческой школы. К сожалению, это бывает далеко не часто. Вот, например, что случилось в той же Москве в конце шестидесятых годов.

Старообрядец И. И. Шебаев открыл в 1868 году училище для детей старообрядцев. Училище помещалось на Покровке, в местности, населенной старообрядцами, через месяц в школе было уже 40 учеников, затем — 80, тут были и мальчики, и девочки. Учредитель школы пригласил на свой счет учителя и обставил школу всем необходимым. Высшая духовная власть в Москве ничего не имела против этого, все шло прекрасно, и школа с каждым месяцем все боле и более завоевывала к себе доверие в среде старообрядческого населения.

Число учеников росло, так что через год понадобилось другое, более просторное помещение, что и было сделано. Но тут вдруг начались преследования. Никакие хлопоты не помогли, в 1869 году, по распоряжению министерства внутренних дел, полиция предписала закрыть школу, иначе грозила закрыть силою. Пришлось, конечно, исполнить это требование, сотня учеников и учениц была разогнана, многие дети горько плакали, покидая школу, к которой они успели привязаться.

Старообрядцы не только не могут иметь своих школ, своих учителей, но даже лишены права помещать детей в средние и высшие учебные заведения. Это последнее ограничение является уже совершенно непонятным и необъяснимым.

Богатые, зажиточные старообрядцы относятся также вполне сочувственно к делу народного образования и не отказываются с своей стороны жертвовать на это дело. Так, еще недавно сообщалось из Покровского уезда, Владимирской губернии, что ‘одной из лучших школ в уезде’ является фабричная школа, основанная по инициативе известного фабриканта-старообрядца Т. С. Морозова. ‘Успехам школы много содействует то, что она хорошо обеспечена в материальном отношении и изобилует различными учебными пособиями. Школьная библиотека вмещает в себе лучшие педагогические сочинения и все выдающиеся издания для детского чтения. Преподаватели школы, которым она платит хорошее содержание, втрое почти, чем в земских школах, также из лучших, способных педагогов (Русск. Ведом. 1883 г., No 186). В 1880 году, в селе Кудыкине

172

(Покровского уезда) ‘открыто двухклассное училище, благодаря стараниям крестьянина Новикова, который принадлежа и сейчас к старообрядчеству, сделал доброе дело дли местного населения, без различия религиозных вероисповеданий Русск. Кур. 1880 г., No 208). Далее мы еще не раз встретимся с подобными примерами.

Стремясь получить право на устройство своих собственных школ, старообрядцы, в то же время, едва ли не в большей части случаев относятся без всякого предубеждения к существующим земским и иным народным училищам. Они, не отказываются пользоваться этими школами и охотно посещают их. В Кемском уезде, Архангельской губернии, дети беспоповцев в большом количестве посещают местные казенные школы. В Бисерском заводе (Пермской губернии), по сообщению учителя М. И. Вяткина, дети раскольников обучаются в местной земской школе, учатся закону Божию, сдают даже экзамены из этого предмета, кончают курс, и, тем не менее, не покидают раскола.

Из Богородского уезда, Московской губернии, сообщали, что существующая при местном Старо-Преображенском монастыре школа, со времени своего основания, выпустила около 900 воспитанников, две трети из которых принадлежат к старообрядческим детям не только ближайших, но и отдаленных селений уезда. Особенным доверием старообрядцев монастырская школа стала пользоваться с того времени, как в ней старообрядческим детям предоставлено право обучаться по старопечатным псалтирям и часовникам, как водится до сих пор повсюду у старообрядцев. Помещение монастырской школы постепенно расширяется, но в настоящее время в школе нет уже свободных мест, вследствие наплыва детей со всех сторон (Русские Ведомости 1880 г., NoNo 84 и 102).

III. Гуслицкие школы.

Гуслицкий край всегда считался зажиточным, что доказывается и внешним опрятным видом крестьянских построек, и вообще сносным мужицким хозяйством. Зажиточность эта, как безошибочно можно заметить, находится в тесной связи

173

почти с поголовною грамотностью здешнего населения. Нигде, надо полагать, не распространена так грамотность, как в Гуслицах, в этой старообрядческой Палестине. В пятидесяти слишком селениях, составляющих гуслицкий округ, жители неизменно держатся староверия, составляя основную, надежную паству старообрядческих архиереев, и грамотность среди здешнего старообрядческого населения является как будто родовым, неотъемлемым наследством (Русские Ведомости 1883 г., No 226).

Возникновение гуслицких школ относятся к временам глубокой старины. За долго до открытия земских учреждений, на которых теперь лежит попечение о народном образовании, в Гуслицах существовал не один десяток так называемых ‘самородных школ’, которые разбросаны были по всем почти селениям Гуслиц. Основание этих ‘самородных рассадников грамотности принадлежит исключительно старообрядцам, составляющим сплошное население этого края (Русский Курьер 1880 г., No 9).

Нельзя, конечно, сказать, чтоб преподавание в этих доморощенных школах удовлетворяло хотя на половину современным педагогическим требованиям, но, тем не менее, гуслицкие старообрядческие школы принесли, все-таки, громадную пользу, поддерживая в течение двух слишком веков грамотность в местном населении. В этих школах до настоящего времени неизменно преподавалось одно и то же — чтение по церковно-славянским книгам, каллиграфия и, вдобавок, крюковое древне-церковное пение, — словом, та самая ‘грамота’, которою питалась древняя Русь.

Преподавателями в гуслицких старообрядческих школах состоят местные грамотеи и книжники, любители просвещения, трудящиеся над этим делом, так сказать, из любви к искусству. В некоторых селениях учителями являются девушки-келейницы, удалившиеся от мирской жизни. Не мудрствуя лукаво, они знакомят старообрядческих детей просто с грамотностью, с механическим чтением, и не берутся даже разъяснять смысл прочитанного. Такое обучение можно, пожалуй, назвать бестолковым, но, однако, отнюдь нельзя утверждать, чтоб из него не выходило никакой пользы. Польза доказывается и промышленною предприимчивостью здешнего населения, и большим процентом здешних грамотных, на стороне занимающих выдаю-

174

щиеся места на фабриках, и по торговли (Русские Ведомости 1883 г., No 226).

Притом не следует упускать из виду, что старообрядческим педагогам пускаться в объяснения с воспитанниками было весьма рискованно и даже опасно. На подобную просветительскую деятельность полиция и православное духовенство смотрело обыкновенно как на пропаганду раскола, взгляды эти, к сожалению, не выдохлись еще и по сие время. Застращивания и непосильные контрибуции были делом обычным, нередко возникали и преследования, приводившие к печальному исходу бескорыстных тружеников просвещения. Но наперекор всем этим преследованиям, старообрядческие школы оказались неискоренимыми, история этих скромных рассадников просвещения изобилует фактами, представляющими глубокий интерес для всех, кого только занимает историческая судьба русской народной мысли.

На ряду с только что описанными ‘самородными’ школами чисто примитивного устройства, у старообрядцев в последнее время все чаще и чаще возникают училища правильно организованные и прекрасно обставленные в педагогическом отношении. К числу таких школ следует, без сомнения, отнести училище, основанное старообрядцем Дмитриевым в Покровском уезде Владимирской губернии.

Крестьянин деревни Зуевой, Кудыкинской волости, старообрядец Роман Зиновьевич Дмитриев открыл в соседней деревне Ионовой превосходную старообрядческую школу на 50 мальчиков. Обучение в школе бесплатное. Дети принимаются без всякого разбора: тут есть и дети старообрядцев, и дети православных. Направление школы отличается полнейшею веротерпимостью, что доказывает разнообразный выбор учебных пособий, которыми, в изобилии снабжена школа: вместе со старинными псалтирями и часовниками, в школе имеются подобные же книги новейших изданий, равно как и учебники Ушинского, Паульсона и других известных русских педагогов’ (Порядок 1881 г., No 220).

Едва успели открыть эту школу, как она уже оказалась переполненною учащимися. Вследствие этого основатель школы должен был перевести ее в новое, более обширное помещение. Преподавание в школе было поручено учителю-старообрядцу из местных крестьян, которому г. Дмитриевым назначено жа-

175

лованье 25 рублей в месяц. Дети беднейших старообрядцев находят для себя в школе все готовое: книги, бумагу, перья, учебники и проч. Видное место в обучении занимает каллиграфия. Желающим преподается древне-церковное пение, с которым основательно знаком преподаватель школы А. П. Гусев.

Местное старообрядческое население отнеслось к предприятию г. Дмитриева весьма сочувственно, богатые фабриканты-старообрядцы: В. Е. Морозов, Зимины и г-жа Морозова не мало содействовали ему в открытии училища, сельский староста деревни Ионовой предложил для школы собственный, очень просторный дом. Попечитель школы, г. Дмитриев, не жалел с своей стороны средств на дело образования: он постоянно посещал школу и внимательно следил за успехами в ней.

‘Отличные успехи школы сказались на первых же порах’ 1881 г., (Порядок 1881, No 220). Однако, несмотря на это, судьба школы отнюдь не могла считаться обеспеченной, напротив, все более и более росли слухи о том, что школе ‘почему-то угрожает закрытие’. Местная администрация обратила на школу особенное внимание. Произведено было тщательное дознание о возникновении школы, обревизованы учебные старопечатные старообрядческие, а также и старообрядческого писания книги, в которых ничего вредного и противозаконного, однако, не обнаружено. Надобно заметить, что старообрядческое общество деревни Кудыкиной, чтоб оформить существование школы, основанной г. Дмитриевым, составило общественный приговор о необходимости иметь училище, с полным обеспечением относительно его содержания.

Но и это не помогло делу. Волостное начальство не решалось засвидетельствовать общественный приговор, находя какие-то препятствия. Затем приговор был представлен в уездный училищный совет, который, не находя, будто бы, ‘законного основания’, затруднился закрепить существование школы. Наконец, вся переписка о старообрядческой школе была препровождена в министерство народного просвещения, решение которого по этому вопросу нам, к сожалению, неизвестно.

Между тем, местные власти не оставляли в покое школу, и она, как сообщалось в газетах, ‘подверглась опале со стороны полиции’. В один прекрасный день в училище явился уездный исправник и лично произвел ревизию школы, опрашивал учителя, рассматривал учебники и т. п. Понятно, что

176

ничего ‘подозрительного’ в школе не оказалось (Русские Ведомости 1881 г., No 267 и 307).

Школа г. Дмитриева не является одиночным явлением в Покровском уезде, напротив, можно указать несколько подобных старообрядческих школ, возникших в самое последнее время в этом районе. В числе этих школ, по образцовому устройству, первое место следует отвести народной школе, основанной старообрядцем Жаровым в селе Перниках Покровского уезда, подробнее о ней мы скажем в следующей главе. Что же касается более мелких школ, то они постоянно возникают среди старообрядческого населения.

Так, например, еще недавно возникло старообрядческое училище в селе Кабанове, Кудыкинской волости. Затем старообрядцы многолюдной деревни Губинской решили также открыть у себя школу и, недолго думая, привели свое решение в исполнение. Они выписали учителя из Гуслиц, заарендовали удобное помещение для школы, и дело уже на ходу: ‘в два-три дня набежало около двух десятков ребятишек’.

Следует еще отметить одну особенность гуслицкого старообрядческого района, — это именно существование в нем подвижных школ, бродячих учителей, кочующих из села в село, из деревни в деревню. Об одном из таких учителей недавно сообщалось в газетах. Крестьянин Богородского уезда, Московской губернии, Архип Карташев, проживавший несколько лет в Петербурге и вернувшись на родину, взялся за преподавание грамоты крестьянским детям. Сперва он жил в своей деревне, потом перебрался в соседний Покровский уезд и провел зиму в селении Язвищах, а затем перекочевал в ближайшую деревню Губинскую. По окончании летних домашних работ, он снова намерен вернуться в Покровский уезд и заняться обучением детей в Кудыкине или Высоком (Русск. Ведом. 1883 г.). Здесь не мешает заметить, что все, упоминаемые в этом известии села и деревни являются главными центрами местного раскола, а некоторые из них населены почти исключительно одними старообрядцами.

IV. Преграды и тормозы.

Учители и руководители старообрядческих школ ежеминутно должны были опасаться преследований со стороны полиции

177

или духовенства за свою педагогическую деятельность, которая обыкновенно приравнивалась к ‘распространению раскола’, к ‘совращению из православия’ и т. п. А как тяжко подобные обвинения отражались на судьбе лиц, подвергшихся им, может показать следующий случай.

В марте месяце 1881 года, в городе Глазове, Вятской губернии, в заседании временного отделения вятского окружного суда, на скамье подсудимых сидел шестидесятилетний старец ‘раскольничий монах поповской секты, австрийского согласия’, Прокопий Соколов. Он обвинялся в распространении раскола, которое выразилось в том, что Соколов у себя в квартире ‘учил детей грамоте и религии’. По сообщению корреспондента, старец этот проживал около Березовских починков. Глушь беспросветная: ни школ, ни больниц, ничего хоть сколько-нибудь напоминающего о прикосновении цивилизации, население состоит из пермяков и русских, большинство которых придерживается раскола. Раскол здесь явился ранее православия, в него обращены очень многие из пермяков-язычников. Если верить корреспонденту, на суде даже не справились: чьих именно детей обучал Соколов — православных или раскольничьих. Соколов обвинялся в совращении в раскол нескольких человек, но ни один из совращенных не был представлен на суд, мало того, эти лица не были даже указаны как следует. Тем не менее, суд вынес обвинительный приговор и Соколов был приговорен к ссылке в Закавказский край. За кулисами суда, на замечания корреспондента по поводу приговора, один из священников с довольным видом воскликнул: ‘а все же таки обвинили!’ (Русский Курьер 1881 г., No 81).

Впрочем, гораздо чаще дела о раскольничьих школах и учителях кончаются лишь тем, что школы закрываются, а учители обязываются подпискою ‘впредь никого ничему не обучать’.

Нам известен, например, такой случай, имевший место в Красноуфимском узде, Пермской губернии. В Нижне-Сергинском заводе поселился старообрядец, ‘крестьянин Михей Алексеевич Попов, и начал обучать грамоте ребят. Вскоре у него набралось до 20-ти учеников, которые охотно и правильно навещали эту импровизированную школу. Родители были как нельзя более довольны учителями-волонтерами, и все шло прекрасно. Но о школе узнал местный священник и настоял

178

на том, чтобы становой пристав немедленно же запретил Попову обучение детей. Вследствие этого с Попова была взята подписка, в которой он обязывался ‘впредь отнюдь никого грамоте не обучать’.

Иногда развязка подобных дел осложняется еще установлением более или менее строгого полицейского надзора за лицами, уличенными в педагогических наклонностях. Приведем здесь содержание дела, найденного нами при занятиях в одном из уральских архивов.

Екатеринбургский миссионер, протоиерей Николай Смирнов, донес в 1866 г., что крестьянин деревни Губернской, Кузнецкого прихода, Екатеринбургского уезда, Николай Зотиков Фирсанов ‘открыл в своем доме под своим руководством обучение восьми крестьянских мальчиков по старопечатным псалтирям с раскольническим направлением’. При этом миссионер пояснил, что в Кузнецком приходе ‘считается раскольников всего три дома, в которых детей мужского пола вовсе нет: а потому должно полагать, что крестьянин Фирсанов обучает детей православных родителей и, вместе с обучением их грамоте, посевает в них раскол’.

Духовная консистория поручила миссионеру ‘строго следить за действиями Фирсанова и если окажется хотя малейшее уклонение из православия — немедленно донести об этом’. В тоже время, пермский преосвященный архиепископ Неофит счел долгом сообщить обо всем этом губернатору. Последний предписал екатеринбургскому исправнику произвести дознание о действиях крестьянина Фирсанова и если донесение миссионера подтвердится, тотчас же запретить ему заниматься обучением детей, в чем и обязать его подпискою’. Затем, независимо от сего, учредить за ним строгий надзор, чтобы он и впредь не мог и т. д.

На это исправник донес, что обвинение вполне подтвердилось, ‘свидетельства же на обучение Фирсанов никакого не имел и не имеет’, вследствие чего он ‘обязан подпискою, чтобы обучения детей отнюдь не производить, а за действиями его учрежден строгий надзор.

Учебное ведомство также весьма неблагосклонно относится к существованию старообрядческих школ. Даже те школы, которые хотя и не заключают в себе ничего сектантского, но раз они основаны старообрядцем, то со стороны учебного ведомства встречают разные затруднения.

179

Старообрядец В. Я. Жаров в 1880 году построил в своем селе (Перники, Покровского уезда) превосходную школу, более чем на сто учеников (мальчиков и девочек), обставил ее большими удобствами в гигиеническом отношении (при школе двор, огород и сад) и снабдил различными учебными пособиями, земство прислало учителя и дело пошло в ход *). Но школа, к сожалению, существовала недолго: в первых же числах января она, по распоряжению покровского уездного училищного совета, была закрыта. Распоряжение это сильно озадачило местных жителей. Оказалось, что закрытие школы мотивировано тем, что крестьяне отказали в уплате добавочного содержания учителю, в размере 50-ти рублей. Вышло недоразумение, которое печально отразилось на школе. Крестьяне потому только не уплатили денег, что были вполне уверены в том, что основатель и попечитель школы, г. Жаров, все уплатил и уплатит сам, без всякой помощи с чьей бы то ни было стороны. Но так как все это случилось в отсутствие г. Жарова, то понятно, что он не мог помочь делу. ‘Если г. Жаров, — писали по этому поводу в Русск. Вед., — затратил на школу до 3-х тысяч рублей, если он постоянно помогал училищам, то неужели он позволил бы закрыть свою школу из-за 50-ти рублей? Училищный совет выказал в этом деле необыкновенную поспешность, не уведомив даже о своем решении и попечителя школы (Русск. Вед. 1883 г., No 34).

Отсюда нам будет понятно, почему раскольничьи школы, существовавшие в прежнее время всюду, где только были старообрядцы, теперь начинают исчезать, приходить в упадок. Еще недавно сообщалось в газетах, что старообрядческие школы, существовавшие в селениях: Беливе, Мисцове, Заполицах, Слободищах и Завольном, Богородского уезда, Московской губернии, в настоящее время совсем упали.

Между тем, польза, приносимая этими школами, не может подлежать никакому сомнению, им обязано население Гуслиц своею поголовною грамотностию. Отсутствие веротерпимости и существование старых, отживших законов относительно раскола губительно отозвались на школах, все несчастье и вина которых состояла только в том, что они числились старообрядческими (Русск. Вед. 1883 г., январь).

*) ‘Голос’, 1880 г., No 98.

180

Подобное отношение к просветительным стремлениям старообрядчества является тем более необъяснимым, что известные оффициальные отчеты по духовному ведомству из года в год, почти в одних и тех же выражениях, повторяют на тысячу ладов мысль о том, что ‘лучшее орудие в борьбе с сектантством’ и ‘вернейшее средство для искоренения раскола’ есть образование народа.

Несмотря, однако, на всевозможные неблагоприятные условия, в старообрядчестве крепко держится сознание о крайней, безотлагательной необходимости образования. В собраниях московского ‘старообрядческого братства’, от времени до времени постоянно возбуждается вопрос о необходимости старообрядческих школ. Год тому назад, например, член братства П. Я—в ‘полагал обязанностью старообрядческого общества просить правительство о дозволении старообрядцам иметь собственные школы, каковыми пользуются другие иноверцы’. Я—в доказывал ненормальность такого порядка вещей, при котором старообрядцы вынуждены ‘производить обучение своих детей домашним образом или же в тайных школах, так как иметь открыто школы без надлежащего дозволения воспрещается вообще, о старообрядцах же и говорить нечего’.

Другой член братства, Д—в, предложил открыть школу при Рогожском кладбище, по поводу чего и предполагается хлопотать. Вообще собрание единогласно признало неотложную нужду в школах и стеснение в этом отношении нашло несправедливым (Русск. Вед. 1882 г. от 30 января).

V. Типографии.

Когда в царствование Екатерины II последовало разрешение открывать ‘вольные типографии’ старообрядцы не замедлили воспользоваться этим правом и устроили целый ряд типографий — в Вильне, Острожске, Новгородсеверске, в посаде Клинцах, Черниговской губернии, и в некоторых других местах. В этих типографиях старообрядцы печатали точные копии с богослужебных книг, изданных при патриархе Иосифе, и снабжали этими книгами старообрядческие молельни, раскиданные по всему пространству земли русской. Но это продолжалось недолго.

181

Император Павел, под влиянием страха, навеянного французскою революцией, как известно, издал в 1797 году указ, запрещавший ‘партикулярные типографии’, вследствие чего все частные, вольные типографии были немедленно и повсюду закрыты. Этой участи не избежали, конечно, и старообрядческие типографии, все они были конфискованы. Несмотря, однако, на кратковременность своего существования, они успели издать значительное количество богослужебных и иных книг духовного содержания, перепечатанных с древнейших изданий.

В начале нынешнего столетия, по распоряжению правительства, клинцовская старообрядческая типография была переведена в Москву и передана в ведение московской Троицко-Введенской единоверческой церкви, что у Салтыкова (иначе Яузского) моста. Здесь типография начала работать с 1822 года. Печатались преимущественно богослужебные книги дословно со старопечатных и совершенно одинаковым с ними шрифтом.

Сначала старообрядцы отнеслись весьма недоверчиво к изданиям московской типографии, ‘гнушались’ их и почти вовсе не покупали издаваемых ею книг, подозревая в них искажение старого текста. Только вполне добросовестное отношение к этому делу со стороны лиц, заведывавших типографским делом, убедили, наконец, старообрядцев в безусловной верности текста книг московского издания с книгами, тисненными при патриархе Иосифе. Тогда явился большой спрос на книги и они вошли в употребление во многих старообрядческих молитвенных домах. Московские книгопродавцы отправляли их целыми транспортами (Голос, 1880 г., No 331).

Вследствие постоянного спроса на старопечатные книги, единоверческая типография постепенно расширяла свою деятельность и, пользуясь стесненным положением старообрядцев, произвольно возвышала цены на свои издания. Старообрядцы по необходимости принуждены были мириться с этим и платить за книги вдвое против прежнего. Благодаря типографии, единоверческая Введенская церковь скопила громадный капитал, часть которого шла, между прочим на разные благотворительные дела. Так, например, попечитель церкви, И. Н. Рыжков, устроил при церкви на доходы типографии училище для беднейших старообрядческих детей и богадельню. Из тех же доходов почти ежегодно отделялась значительная сумма на поддержание единоверческих церквей в западном крае.

182

Непомерно дорогие цены, назначаемые за книги единоверческою типографиею, заставили старообрядцев ходатайствовать о разрешении им открыть свои собственные типографии. Но все их хлопоты по этому поводу потерпели самое решительное фиаско. Тогда они вынуждены были прибегнуть к открытию тайных, подпольных типографий.

И вот мы видим, что как в Москве, таи и в некоторых других центрах старообрядчества заводятся тайные типографии и печатни, в которых изготовляются богослужебные книги до-никоновской редакции. Многие из этих типографий были обнаружены полицией и владельцы их подверглись аресту и суду. В 1868 году, 21 октября, была открыта в Москве хорошо устроенная тайная старообрядческая типография. В 1880 г., московский окружный суд рассматривал дело о старообрядце Овчинникове, который также обвинялся в устройстве тайной типографии. В прошлом 1882 году, Русские Ведомости сообщали из Балахны, Нижегородской губернии, что в деревни Новинках, Мысовской волости, в доме старообрядца крестьянина Егора Михайлова была открыта тайная печатня раскольнических богослужебных книг. Печатня Михайлова была замаскирована устройством столярной и иконописной мастерской, и помещалась в подвале.

При всех этих арестах было несомненно дознано, что ни в одной из тайных старообрядческих типографий ‘ничего вредного печатаемо не было’, и вся деятельность их ограничивалась лишь дословною перепечаткою книг, изданных при первых пяти московских патриархах. И они делали это настолько аккуратно, что даже духовные консистории не могли отличить книг, вышедших из нелегальных старообрядческих типографий, от изданных в прежнее время в дозволенных правительством типографиях.

Тем не менее, ‘раскольнические богослужебные книги’ строго преследовались, в нашем уставе о предупреждении и пресечении преступлений до сих пор находится такая статья: ‘запрещается печатать и продавать раскольнические богослужебные книги, но дозволяется приобретать и продавать печатаемый в учрежденной особой типографии в Москве богослужебные книги, сходные с старопечатными’ (53 ст.).

Местные власти строго следили за точным исполнением этого закона, однако, старообрядцы находили тысячи путей и

183

средств так или иначе обойти эти стеснения. И вот мы видим, что синод то и дело жалуется на недостаток надзора и энергии со стороны полиции в деле преследования старообрядцев за распространяемые ими книги.

Так, в январе 1857 года, синод писал симбирскому просвещенному: ‘Уставом о пред. и прес. прест. запрещается печатать и продавать раскольничьи богослужебные книги, а привозимые из-за границы велено конфисковать и отсылать в св. синод, надзор же за непечатанием в типографиях книг и сочинений, цензурою недозволенных, равно за необращением их в продаже в книжных лавках и т. п. — возложен на полицию. Но, вопреки этому, происходит явная торговля на ярмарках и в лавках раскольничьими иконами и книгами, а особенно на Нижегородской ярмарке, куда приезжают раскольники одни для продажи, а другие для покупок, и все это, равно и распространение между ними рукописных книг, происходит без всякого преследования’ *).

Конечно, подобные сетования не проходили бесследно, последствия их обыкновенно сказывались на раскольниках самым ощутительным образом.

VI. Книжное дело в расколе.

В 1874 году, в городе Симбирске во время ярмарки, полиция произвела обыски в книжных лавках Большакова, старообрядца Перевощикова и Хотякова, причем нашла несколько богослужебных книг собственно старообрядческой печати. На этих книгах значилось указание, что они отпечатаны в типографии Почаевской лавры, где в прошлом столетии действительно печатались старообрядческие книги.

Симбирская духовная консистория, куда препровождены были арестованные книги на рассмотрение, признала их безусловно ‘раскольничьими’, несмотря на то, что большая часть конфискованных книг принадлежала к числу редких изданий старопечатной литературы, тисненных во времена первых пяти московских патриархов. С отзывом духовной консистории согласилась и Почаевская лавра.

*) ‘Собрание постановлений по расколу, состоявшихся по ведомству св. синода’, СПб, 1858.

184

Всех книг полицией арестовано было слишком на 10.000 р. Предварительное следствие по этому делу тянулось целые пять лет. Из обвиняемых на суд явились лишь Большаков и Хватков, Перевощиков оказался умершим. На вопрос председателя суда о виновности, подсудимые виновными себя не признали. Хватков объяснил, что он торговал книгами по поручению Большакова и в сущность книг вникал очень мало.

Подсудимый Большаков (член и соревнователь различных исторических и археологических обществ, комиссионер Императорской публичной библиотеки Румянцевского музея) объяснил, что в этом деле он никакого преступления не видит: он торговал, как торгует и теперь книгами, хотя и бесцензурного издания, но, все-таки, дозволенными, употребляющимися не только в старообрядческих молельнях, но и в единоверческих церквах.

‘Дело это, — сказал далее обвиняемый, — возникло по жалобе московской единоверческой типографии, которой предоставлена монополия по изданию богослужебных старообрядческих книг. Во время обыска и ареста полиция забирала все без разбора, и на протест подсудимого, лишившегося в этом случае целой половины своего достояния, полицейский чиновник Орловский отвечал: ‘в консистории разберут!’

Затем обвиняемый Большаков представил в свое оправдание то, что в конфискованных у него книгах ничего вредного, противозаконного нет, что они состоят из молитв и церковного чинослужения, что полиция, по незнакомству с делом, арестовала у него весьма ценные экземпляры древних изданий, чем нанесла ему крупные убытки. Далее на вопросы председателя суда Большаков высказал, что отобранные у него книги действительно изданы без дозволения цензуры, они печатались в разных типографиях и в разное время, еще до существования цензуры, возникшей лишь в прошлом столетии: во многих книгах заглавные листы, за давностью времени, утрачены, почему трудно даже определить время их выхода в свет.

Симбирская духовная консистория, обозвав все книги огулом ‘раскольническими’, впала, по словам подсудимого, в явную ошибку, так как в числе конфискованных книг было много таких, которые не имеют никакого отношения к расколу, так, например, ‘Уложение царя Алексея Михайловича’, изданное в 1649 году, и другие, выпущенные до цензурного времени.

185

Однако, несмотря на все это, прокурор поддерживал обвинение и просил суд применить к подсудимым 205-ю статью уложения о наказаниях, старопечатные книги, не относящиеся до раскола, вроде ‘Уложения царя Алексея Михайловича’ и другие, возвратить подсудимым, а богослужебные книги, употребляющиеся в раскольнических молельнях, передать в местную консисторию.

После непродолжительного совещания, окружный суд вынес следующую резолюцию: виновных в распространении раскольнических богослужебных книг — московского купца Большакова подвергнуть, на основании 205-й ст. улож. о наказ., денежному взысканию в размере 200 рублей, а в случае несостоятельности, тюремному заключению на два месяца, крестьянина Хваткова подвергнуть денежному взысканию в 15 рублей или аресту на три дня.

Само собою понятно, что подсудимые никак не могли остаться довольны подобным приговором, и, главным образом, потому, что суд в своем решении совершенно игнорировал вопрос о возвращении Большакову конфискованных у него в складе, вместе с мнимо-раскольничьими книгами, других весьма ценных и редких изданий.

Большаков обжаловал приговор симбирского суда и перенес дело в казанскую судебную палату. Но и палата ограничилась лишь применением к Большакову наказания за распространение, посредством продажи, раскольнических книг, что же касается просьбы обвиняемого возвратить ему неправильно конфискованные у него издания, то палата также не постановила точного определения по этому пункту.

Тогда Большаков обратился со всеподданнейшею просьбою к Государю Императору. По Высочайшему повелению, жалоба его передана была на рассмотрение св. синода, которым определено: возвратить Большакову неправильно арестованные у него книги, о чем и было предписано симбирской духовной консисторией.

Не следует думать, что дело Большакова является исключительным, напротив, подобного рода дела и по настоящее время то и дело возникают в разных местах России. Так, всего лишь несколько месяцев тому назад, газетами было передано следующее известие из города Ростова, Ярославской губернии: ‘На-днях, здешняя ярмарочная полиция произвела осмотр книжной лавки П. В. Просвирина, из Иваново-Вознесенска, и

186

нашла у него богослужебные книги, напечатанные в тайных старообрядческих типографиях. Весь книжный товар у Просфирина конфискован’ (Русские Ведомости 1883 г., No 76).

Затем вскоре в газетах появились следующие дополнительные сведения по поводу этого происшествия. Книгопродавец Просвирин ежегодно посещал Ростовскую ярмарку и торговал все одними и теми же книгами, исключительно духовного содержания и преимущественно богослужебными — старопечатными и новейшего тиснения. В нынешнем году едва только Просвирин разобрался с своим книжным товаром, к нему немедленно нагрянула полиция и арестовала книги, который свезены были в полицейское управление.

Соборный священник, приглашенный рассмотреть конфискованные книги, по незнакомству с старопечатными изданиями, изготовляющимися в московской единоверческой типографии, дал заключение, что это книги раскольнические. Тогда был составлен акт и дело передано судебному следователю. К счастью Просвирина, прокурорский надзор, усмотрев неосновательность привлечения Просвирина к следствию, предписал дело прекратить. Однако, ‘конфискованные книги препровождены в ярославскую духовную консисторию и Просвирин лишен почти всего достояния’ (Русские Ведомости 1883 г., No 81).

Нужно ли добавлять, что подобные меры ни мало не достигают своей цели? Из следующей главы мы увидим, какое широкое распространение получила в народе так называемая ‘раскольническая литература’.

VII. Раскольническая литература.

Одним из интереснейших отделов антропологической выставки, бывшей в Москве в 1879 году, был отдел поморских старообрядческих народных школ. Здесь будет кстати привести описание этого отдела, сделанное в свое время газетою Голос.

‘Вряд ли где-нибудь еще, кроме выставки, можно встретить такое богатое собрание старообрядческих рукописей поморского толка, распространенного среди раскольников-беспоповцев, населяющих Архангельскую и Олонецкую губернии. Между

187

книгами, которые, заметьте, все рукописные, есть вполне замечательные как по содержанию, так и по превосходному, выполнению ‘заставиц’ оригинальный рисунок которых, своим изяществом и тонкостью отделки, может поспорить с печатными книжными орнаментами нашего времени. Отчетливость письма-печати изумительна, она, случается, до того мелка, что ее можно сравнить с самым мелким петитом. Надо при этом иметь в виду, что поморские писатели — воспитанники своих народных (старообрядческих) школ, и что все здесь собранное есть произведение конца XVII и XVIII веков.

‘Поморская раскольничья литература представлена тут, между прочим, следующими экземплярами иписа. Поморские ответы на вопросы монаха Неофита, — книга, как и многие другие, написанная Андреем Денисовым, портрет которого можно тут же встретить в числе поморян. Потом замечательны по миниатюрному письму: Меч духовный, Поморские святцы, с биографиями многих святых, о которых не упоминается в четьи-минеях и которые, следовательно, признаются святыми только у поморян: Таковы, например, Левкий на Рузе: память которого празднуется 17 июля, Варлаам Керецкий, Варнава Ветлужский, Анна, кашинская княжна, и другие, — всех до пятнадцати. Затем обращают на себя внимание: поморская Риторика с образцами красноречия собрание приветствий, поздравлений и проч., —книга, составленная разными настоятелями поморских обителей и писанная в женском монастыре в Лексе. Тут же можно встретить несколько свитков, по 60 аршин длины в каждом, в этих рукописных свитках, большею частью, изображены различные сказания об антихристе, о перстосложении и проч. Между прочим, обращает на себя внимание и коллекция рисунков духовного содержания, черченных рукою поморских мастеров, затем изображение поморских скитов: Лексинского и Выгорецкого. По ним легко ознакомиться с планами и характером построек XVII века. Далее идет Родословное дерево знаменитого у поморцев Андрея Денисова, дерево указывает, что этот красноречивый проповедник, и знаменитый поморский толковник был потомок князей Мышецких. Из портретов поморян очень недурен и весьма интересен акварельный портрет Павла Любопытного’ (Голос 1879 г., No 126).

Среди сельского населения Владимирской губернии, в разных уездах можно встретить целую массу старообрядцев, держа-

188

щихся различных согласий и толков. ‘Особенно густо населены старообрядцы в местности, известной под собирательными именем ‘Патриаршины’, граничащей с Богородским уездом, Московской губернии. Преобладающим здесь является беспоповщинское учение, распространенное еще с давнего времени. Из всех старообрядческих согласий, беспоповщинское (по уверению корреспондента Порядка) отличается наибольшею развитостью: наставники их и руководители обладают громадною начитанностью. Рукописная беспоповщинская литература заслуживает особенного внимание. Исключая вопросов о церковной иерархии, отвергаемой беспоповцами, во всем остальном они держатся самых здравых христианских понятий и заметно прогрессируют’ (Порядок 1881 г., No 220).

‘Замечательным явлением в здешней глуши, — писали из Покровского уезда, Владим. губ., — служит рукописная раскольническая литература, которая процветает здесь издавна. Каждый беспоповщинский начетчик и книжник непременно что-нибудь напишет в течение своей жизни. В настоящее время по рукам старообрядцев ходит новейшее сочинение начетчика Зыкова (из деревни Кабановой) о разногласиях между старообрядчеством и православною церковию: написанное по поводу разглагольствия с известным миссионером, о. Павлом Прусским (Русский Курьер 1880 г., No 159).

Сочинение Зыкова, судя по другому сообщению той же газеты, возбудило большие толки среди местного беспоповщинского населения. ‘Вышедший пред этим большой рукописный том сочинений того же Зыкова разошелся очень быстро, несмотря на дороговизну — 25 рублей за экземпляр. Настоящий труд Зыкова, копированный во множестве экземпляров превосходным, весьма отчетливым полууставом, объемом своим значительно менее первого сочинения. За то это последнее сочинение отличается, по отзывам старообрядческих начетчиков, другими достоинствами, доказывающими громадную начитанность автора, тщательно, как видно из самой рукописи, изучившего старообрядческую литературу’.

‘Я имел случай познакомиться, — писал два года назад корреспондент газеты Порядок — с сочинением здешнего старообрядческого писателя И. И. Зыкова, который выпустил уже два обширные тома и готовит в настоящее время третий. Нужно заметить, что рукописные сочинения Зыкова, имеющие преиму-

189

щественно полемический характер, отличаются ясным, толковым изложением и доказывают обширную начитанность автора, писаниями которого руководствуются и поучаются не только местные старообрядцы, но и жители других, дальних местностей’ (Порядок 1881 г. No 220).

Умерший два года назад московский старообрядческий архиерей Антоний оставил после себя обширную библиотеку, которая, согласно предсмертной воле покойного, была переведена из архиерейской резиденции на Рогожское кладбище, где она должна быть открыта для всеобщего пользования старообрядцев. Книгохранилище Антония, собранное им в течение своего 30-ти-летнего архиерейства, состоит преимущественно из дорогих старопечатных изданий, составляющих в настоящее время библиографическую редкость, между ними есть не мало замечательных древних рукописей, для приобретения которых покойный не жалел никаких средств. Для исследователей старопечатной церковной литературы книжное собрание Антония незаменимо (Русские Ведомости 1883 г., No 125). Попечители Рогожского кладбища, З. А. Зеленов и К. А. Царский, согласно мысли, высказанной Т. С. Морозовым, предполагают приспособить для библиотеки особое удобное помещение, сделать книжное собрание Антония общедоступным для всех старообрядцев, особенно для лиц, занимающихся изысканиями в старопечатной литературе.

Из города Боровска, Калужской губернии, недавно сообщалось Русскими Ведомостями, что при тамошнем архиерейском старообрядческом доме открыта небольшая библиотека, состоящая преимущественно из старопечатных изданий и рукописей, равно как и наиболее важных сочинений, относящихся к истории церкви. Старообрядческий епископ Феодосий весьма охотно дает объяснения посетителям, являющимся за книжными справками’.

После смерти умершего недавно старообрядческого писателя, автора Окружного Послания, И. Е. Ксенова, также осталась обширная библиотека, состоящая преимущественно из ценных старопечатных изданий и древних рукописей. Библиотека эта в настоящее время разобрана старообрядческим епископом Сильвестром стародубским. Часть книг поступит в пользу Предтеченского сторообрядческого монастыря, находящегося близ Клинцов, где похоронен покойный, а остальные поступят в

190

продажу. Многие из почитателей покойного прислали свои предложения, желая приобрести оставшиеся экземпляры из его книжного собрания Русские Ведомости 1883 г., No 99).

Кроме библиотеки, Ксенов оставил после себя не мало разного рода сочинений в рукописях. ‘Более замечательные произведения автора Окружного Послания старообрядцы желали бы видеть в печати, но, при настоящих цензурных условиях, желание это не может быть удовлетворено, судя по тому, что даже портрет покойного с его факсимиле не разрешен к выпуску (Русский Курьер 1883 г., No 14).

Таким образом, старообрядческая литература до сих пор принуждена обходиться без помощи печатного станка, до сих пор по необходимости принуждена довольствоваться рукописью. Почти все попытки старообрядцев провести те или другие свои издания в печать терпели полную неудачу. Читатели, вероятно, еще не забыли, как два года тому назад цензурный комитет, согласно определению св. синода, запретил к обращению отпечатанную в Москве книгу В. М. К—скаго Исторические исследования, служащие к оправданию старообрядцев.

В последнее время среди старообрядцев начали все чаще и чаще встречаться разного рода литографированные произведения. Очевидно, раскольники успели обзавестись своими литографиями. Некоторые из этих произведений превосходно изданы, на великолепной бумаге, таково, например, сочинение: Апология христиан-старообрядцев или рассмотрение и опровержение обвинений, возводимых на старообрядчество духовно-господствующею литературой. Сочинение это, написанное, к стати сказать, прекрасным литературным языком, заключает в себе обстоятельную, беспощадную и местами весьма резкую критику известной брошюры г. Н. Субботина О сущности и значении раскола в России. ‘Апология’ эта принадлежит перу одного из самых видных и образованных старообрядческих деятелей, она начинается словами: ‘Не пора ли и бесправному старообрядчеству выступить со своею защитою от направленных против него обвинений?’.

Что касается отношения раскольников к светской, ‘гражданской’ печати, то не подлежит никакому сомнению, что предубеждение, существовавшее у них в прежнее время к литературе, как к ‘новшеству’, ныне с каждым годом все более и более исчезает. По этому поводу один из оффи-

191

циальных исследователей экономического быта крестьян Покровского уезда, Владимир. губ., между прочим, пишет: ‘Многие из раскольников чутко следят за событиями современной жизни, выписывают газеты, среди которых мне приходилось встречать, на ряду с распространенными здесь Русскими Ведомостями и Современными Известиями, и австрийского Старообрядца, и Голос, и Страну *).

VIII. Газеты.

По некоторым данным следует думать, что мысль о необходимости иметь свой собственный орган печати давно уже живет в передовой части русского старообрядчества. Профессор Н. Я. Аристов сообщает по этому поводу весьма интересный эпизод из петербургской жизни своего друга Афанасия Прокопьевича Щапова, известного исследователя раскола.

В 1863 году, рижские купцы, ‘раскольники поморского согласия’, отправили в Петербург одного уполномоченного из своей среды, чтобы хлопотать о признании гражданских браков. Этот уполномоченный счел своим долгом посетить Щапова, который жил в это время в Петербурге. ‘Долго и задушевно беседовали они между собою о положении русских раскольников’. Затем купец ‘завел речь о газете раскольничьей, которой им не позволяют издавать в России’, при этом он сообщил, что теперь старообрядцы решили издавать свою газету за границей, и тут же предложил Щапову: ‘не желает ли он быть ее редактором’, за что обещал ему ‘полное обеспечение’. Щапов отказался и дело с газетою заглохло **).

В конце семидесятых годов, в австрийской Буковине, начал выходить Старообрядец, русская ‘газета церковно-научно-нравственная и экономическая’. Ответственным редактором состоит некто Лев Стадниченко, а издателем и вместе фактическим редактором — ‘инок Никола Чернышев’. Газета выходить два раза в месяц — 1 и 15 числа. Подписная цена на получение газеты, с почтовою пересылкою на

*) ‘Промыслы Владимирской губ.’. Выпуск IV. Москва 1882 г. стр. 63.

**) ‘Афанасий Прокопьевич Щапов’, соч. проф. Н. Я. Аристова. СПб., 1883 г., стр. 104.

192

год в Австрии — 4 гульдена, на полгода 2 гульдена и 50 крейцеров австрийской валюты, в России — 5 рублей за год и 3 рубля за полгода. Каждый нумер Старообрядца снабжен эпиграфом: ‘Аще зле глаголах, свидетельствуй о зле, аще ли добре, что мя биеши? (Еванг. от Иоанна).

Газета поставила себе целью служить интересам русского старообрядчества, причем подробно выяснила свою программу в двух первых нумерах, в особой статье, под заглавием: ‘Причины появления сей газеты и программа’. При этом редакция заявляла, что она главным образом ставит себе задачею ‘защищать правоту своей религии’ посредством ‘неоспоримых исторических доказательств’ и ратовать о том, что ‘несколько миллионов старообрядцев не имеют свободы исповедывать свою религию в их отечестве, России’. (Нe следует упускать из виду, что газета начала выходить задолго до закона 3 мая 1883 года. На эти темы помещено в газете множество статей, представляющих огромный интерес для всех, кого сколько-нибудь занимает вопрос о современном состоянии русского раскола.

В числе главных целей, которые поставила себе редакция, видное место занимает вопрос об образовании старообрядчества. ‘Как не может человек жить без хлеба и воды, так не можно жить и без школ общественных, таких, в которых мог бы научиться и сиротка, бедной вдовы сынок и дочка, не платя учителю ни гроша, божественному чтению и писанию’. Каждый раз, как только касается газета вопроса о школах, она всегда называет их ‘самыми полезнейшими, самыми необходимейшими для жизни человека заведениями’ и постоянно настаивает на том, чтобы школы непременно заводились ‘в каждом старообрядческом обществе’.

Кроме школ, газета рекомендует старообрядцам заводить ‘общественные банки’, которые выдавали бы ссуды бедным людям за маленькие проценты. В доказательство необходимости таких банков приводятся многочисленные факты экономической эксплуатации, которой подвергаются старообрядцы в австрийских странах со стороны евреев.

Другой вопрос, занимающий редакцию, — это именно объединение всех разнообразных разветвлений старообрядчества. ‘Так как старообрядцы, — говорится в одной из передовых статей, — разделились на несколько частей между собою, то мы будем пред-

193

ставлять им здесь это великое зло, вкоренившееся у них. И будем советывать, чтобы общими силами, по силе возможности искоренять его, ибо оно страшный грех пред Богом и людьми’. В другой раз газета замечает: ‘В настоящее время все народы Европы группируются между собою в общества большие или малые для учреждения какого-нибудь полезного заведения, так как, говорит пословица: ‘один в поле не воин’, — отчего они и счастливы и живут спокойно и богато. Пользуясь каждым удобным случаем, газета постоянно делает призывы о том, чтобы ‘всем старообрядцам, имеющим архиерейство, беспоповцам, ‘тульским’ и прочим отделам соединиться в одну веру, в одну церковь и в одно общество, так как нам можно легко это сделать, имея одни книги, одни обряды, одни причины, разделяющие нас от господствующей в России церкви’.

Старообрядец, как видно, внимательно следит за русской периодической печатью и отмечает все, что появляется в ней по вопросу о расколе. Относясь с сочувствием ко всякому правдивому, беспристрастному исследованию, газета, в то же время, вступает в горячую полемику с теми из органов печати, которые, — подобно, например, Московским Ведомостям, — ‘высказывают и утверждают всем очевидную ложь относительно того, что старообрядцы, будто бы, во всем свободны’.

В старообрядческой газете можно встретить корреспонденции из разных городов и местечек России, Австрии, Молдавии и проч. В первых NoNo, например, были помещены корреспонденции: ‘с Дона’, из Москвы, из Суздаля, из Ясс, из Богородского уезда, Московской губ., из Казани, из Галаца (Молдавии), из Измаила, Бессарабской области, ‘Из Уральских хребтов’, из Тираспольского уезда, Херсонской губ., ‘из провинции’, за подписью ‘крестьянин’, и проч.

Русская печать, в огромном большинстве своих органов, отнеслась с полным сочувствием к своему новому и оригинальному собрату и по достоинству оценила его значение. Вот, например, что писал Церковно- Общественный вестник по поводу первых NoNo Старообрядца: ‘Подобного рода издание составляет насущную потребность не только для самого старообрядчества, но и для его исследователей и для органов администрации церковной и гражданской и для общества. Для старообрядчества оно составляет центральный пункт, в котором

194

сосредоточиваются его мировоззрения и защищаются его нравственные и материальные интересы, и, в то же время, оно служит объединяющим фактором, приводящим к единству все разнообразие старообрядческой мысли и жизни… Для администрации — это необходимый источник для узнания истинных потребностей старообрядчества, целей, которых оно домогается в государственной и общественной среде, и средств, какими оно думает достигнуть искомых им целей. Нужно, наконец, подобное издание и для общества: из него общество узнает, с кем имеет дело, какие жизненные интересы преследуют представители старообрядчества… Вот почему появление старообрядческой газеты не должно остаться незамеченным), и мы с своей стороны встречаем ее с искренним радушием (Церковно-Обществ. Вестник 1879 г., No 15).

Как же отнеслись к появлению газеты сами старообрядцы? Известная, наиболее развитая часть русских староверов отнеслась довольно индиферентно к этому предприятию. ‘Молился бы лучше Богу’, — писали эти люди иноку-издателю.

Но за то более развитая и образованная часть старообрядчества с большим сочувствием встретила новый печатный орган. Так, из Покровского уезда (Влад. губ.) сообщали, что беспоповцы селений Кабанова, Ионова, Зуева и др., весьма сочувственно отнеслись к появлению раскольнической газеты Старообрядец, несмотря на то, что она издается лицом вовсе не ихнего согласия. Так как издатель этой газеты, г. Чернышев, человек вовсе без средств, то беспоповцами собрана была довольно значительная сумма и отослана в Коломыю, в Австрийской Галиции, где выходит помянутое издание’ Русские Ведомости 1880 г., No 140).

Этот факт подтверждал также и корреспондент (Русского Курьера) из Покровского уезда. ‘Здешние старообрядцы, — писал он, — весьма сочувственно отнеслись к появлению раскольнической газеты Старообрядец, которая получается здесь многими из беспоповцев. В недавнее время между старообрядцами состоялась даже подписка в пользу издателя помянутой газеты и собранная сумма отослана по принадлежности’ (Русский Курьер 1880 г., No 159).

В самом Старообрядце было помещено много писем и заявлений от раскольников, которые выражали свое сочувствие деятельности издателя газеты и изъявляли готовность оказать ему

195

полное содействие. Приводим здесь маленькое извлечение из одного подобного письма, полученного г. Чернышевым из Херсонской губернии: ‘Честнейший в иноцех, отец Никола! Первым долгом чувствительнейшее имею честь поздравить вас на поприще богодухновенной, для всех старообрядцев утешительной газеты, которой начало и основание положил сам Параклит святый. Она — защита и утешение русского народа, безвинно угнетенного и безмолвно молчащего и по ныне многотерпеливо переносящего несчастную свою долю, — все невзгоды, обиды, насмешки, клеветы и порицание ‘раскольник’, нами не заслуженное. Дерзай, великий народолюбче! не унывай, мы все готовы помогать, только скажи в чем, мы не пожалеем тленных денег, только не оставляй своего неоцененного для нас труда’ и т. д.

В заключение приведем написанные русским старообрядцем к издателю газеты и помещенные в одном из No Старообрядца стихи’, в которых также выражается сочувствие направлению газеты и, вместе с тем, делается призыв ко всем старообрядцам, чтобы они оставили, наконец, свой ‘постыдный разлад’ и сомкнулись бы в одну дружную, сплоченную семью.

‘Бог в помощь Вам, благодетелю наш,

Труды Ваши сии вельми пользуют нас.

Звук Вашего голоса извне

Поставляет и нас со всеми наравне.

Первый там раздался он,

Страждущих защищает он.

Радостно на душе стало,

Что такое времячко настало.

Вам сила Вышнего вдохнула благодать

К обороне своего народа стать.

Кто ж поднять был должен примиренья и свободы глас,

Как не старший брат у нас?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Поспешите, братья старообрядцы, —

Ведь, между собою мы все братцы, —

Сбросить постыдный наш разлад,

Чему из нас, сдается, каждый будет рад.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Стыдно, стыдно братцы, цель иметь одну,

А расходиться в разные стороны по одному.

196

Совокупно и в совете нужно быть,

Если хочем нашу цель осуществить!’

IX. ‘Братства’.

Настоящий очерк был бы не полон, если б мы ничего не сказали о тех кружках или ‘братствах’, которые возникают в последнее время в среде старообрядцев и которые ставят себе целью обсуждение и выяснение не только священного писания, но и всякого рода вопросов, относящихся до церкви, религии и общественного положения старообрядцев. Подобное ‘братство’, лет 6 тому назад, возникло, между прочим, в Москве, под руководством старообрядческого священника Прокопия Лапшина.

Чаще всего в собраниях этого ‘братства’ идут рассуждения и даже читаются целые рефераты о различных нуждах современного старообрядчества или же обсуждаются вопросы, касающиеся истории раскола, толкуется об издании тех или других материалов, относящихся до истории старообрядчества, разбираются выходящие вновь книги по расколу и т. д. Наконец, на этих собраниях все чаще и чаще начинают раздаваться речи о необходимости ‘возрождения старообрядчества и нравственного обновления его’.

На одном из подобных собраний московских старообрядческих деятелей, недавно, рассуждали, между прочим, относительно обнародования манускриптов Павла Великодворского, оставшихся после учреждения австрийско-белокриницкой митрополии и находящихся в настоящее время в руках одного из членов ‘братства’. Присутствовавший в собрании старообрядец Д—в высказал, что некоторые из миссионеров господствующей церкви настоятельно требуют рукописи Великодворского для напечатания в видах разъяснения истины. Но удовлетворить это требование, по мнению Д—ва, никак невозможно, по той причине, что все то, что говорится в них в пользу старообрядческой иерархии, будет искажено.

Другой из членов собрания, А—н, высказал, что ‘все важнейшие документы, хранящиеся в архиве белокриницкой митрополии, и так уже похищены, при помощи их изданы

197

целые томы и бесчисленное множество брошюр, направленных против старообрядчества, но правдивого во всех этих изданиях очень мало. Поэтому, по мнению А—на, предоставлять в распоряжение теснителей старообрядчества последние важнейшие рукописи было бы крайне опрометчиво. ‘Когда поослабнут, со временем, цензурные стеснения, — сказал в заключение А—н, — мы и сами постараемся ознакомить с ними всех интересующихся’ (Русск. Ведом.)

В другой раз в заседании ‘братства’ представлена была собранию только что вышедшая тогда книга известного богослова Т. И. Филиппова: Современные церковные вопросы, причем были прочитаны из нее наиболее выдающиеся места о несправедливом отношении господствующей церкви к старообрядчеству. Собрание признало полезным рекомендовать труд г. Филиппова провинциальным старообрядческим деятелям. В тот же раз собрание постановило: собрать все материалы, относящиеся к истории старообрядческой иерархии, и поручить разработку их старообрядческим писателям.

Но особенный интерес представляет отчет о заседании ‘братства’, происходившем 13 декабря 1881 года. В начале член ‘братства’ П. Я—в прочел свой реферат ‘о гонениях на старообрядцев в царствовании Петра I и Николая I’. Заимствовав из обнародованных архивных материалов прискорбные факты различных стеснений, которым подвергались старообрядцы, Я—в сгруппировал собранные им печальные страницы истории русского старообрядчества в небольшом сжатом очерке. Некоторые из фактов, приведенных в реферате, казались мне невероятными, и трудно было бы верить, если б не имелись на это неоспоримые доказательства.

В заключении Я—в, указав на обширную коллекцию представленных им в собрание так называемых ‘противораскольнических сочинений’, которыми так богата наша духовная литература, Я—в старался доказать, что этими именно пристрастными писаниями, изложенными далеко не в христианском духе, а в духе злобы и ненависти к старообрядчеству, и распространен раскол на Руси’.

Другой член ‘братства’, А—н, говорил по вопросу о возвращении в Россию заграничных старообрядцев. Стеснения, направленные против старообрядцев, привели к тому, что многие из ревнителей старины вынуждены были оста-

198

вить родную землю и переселиться в басурманские государства, где нашли некоторое покровительство. ‘Для нас утешительно то, по крайней мере, — сказал, между прочим, А—н, — что наши братьи и за пределами Земли Русской не утратили ни языка, ни обычаев, ни вообще русской самобытности. Затем А—н прочел в собрании несколько писем заграничных старообрядцев, в которых ясно высказывается их стремление на родину, тоска по родной земле. По словам А—на, ‘если б не было препятствий относительно религиозной свободы, то эмигранты-старообрядцы давно бы оставили чужбину и вернулись домой’.

Заявление это вполне подтвердил другой член братства, П—в, который, между прочим, сообщил, что единичные переселения старообрядцев из-за границы в Россию стали повторяться с 60-х годов, как только у нас начала обнаруживаться некоторая веротерпимость по отношению к расколу. ‘Правительство, — сказал П—в, — одним словом могло бы вернуть эмигрантов на родину, обеспечив лишь им, а вместе с ними и нам, свободное отправление богослужения и уравнение некоторых гражданских прав’.

Затем в собрании выступил с речью г. Д—в, указавший на то, что ‘в видах возрождения старообрядчества и нравственного обновления’, архиерейские старообрядческие кафедры следует замещать наиболее просвещенными иерархами, которые бы являлись всюду представителями старообрядчества, христианскими пастырями в полном смысле слова, которые бы в известных случаях ходатайствовали за старообрядцев, защищали их от полицейских стеснений. ‘Пусть они будут достойными представителями 15-ти миллионного старообрядческого мира, — сказал Д—в, — а с безграмотными пастырями мы далеко не уйдем’.

В конце заседания член ‘братства’ Е—в обратил внимание собрания на переписку с провинциальными старообрядческими деятелями, находя обмен мыслей и взглядов вообще полезным, особенно в виду разрозненности, господствующей среди старообрядцев. При этом были прочтены представленные Е—вым собранию письма старообрядческих начетчиков из Казани, Оренбурга, Саратова, Киева, Клинцов и других мест (Русск. Ведомости 1881 г., декабрь).

В заключение заметим, что кружки, сходные с только что описанным ‘братством’, кроме Москвы, можно встретить

199

в Казани, Хвалынке и в некоторых других городах. В Казани, при одном из таких кружков, существует даже весьма порядочная библиотечка, постоянно пополняющаяся всеми изданиями и статьями, которые имеют хотя отдаленную связь с вопросом о расколе.

——

Да не подумает читатель, что подбором фактов в известном направлении мы желаем во что бы то ни стало ‘разрисовать’ старообрядчество, представить его исключительно прогрессивным элементом в русской народно-общественной среде. Совсем нет: мы далеки от подобного желания, ибо прекрасно знаем, что если средний раскольник действительно несколько выше по развитию среднего мужика православного, то, все-таки, эта ‘высота’ составляет еще чересчур ничтожную ступеньку в лестнице общечеловеческого развития, чтобы можно основываясь на ней, выставлять старообрядчество каким-то светочем прогресса и образования. Мы хотели лишь обратить внимание на те запросы и проявления умственной жизни в расколе, которые в последнее время несомненно сказываются в нем все сильнее, определеннее, настойчивее и которые поэтому настоятельно нуждаются в скорейшем, по возможности, удовлетворении.

В течение последних лет сделано было несколько попыток, клонившихся к облегчению тяжелого положения русского старообрядчества. В числе этих попыток первое место принадлежит, бесспорно, закону 3 мая 1883 года, ‘даровавшему раскольникам некоторые права гражданские и по отправлению духовных треб’. Но, к сожалению, и этот закон проходит совершенным молчанием вопрос об удовлетворении давно и вполне назревших потребностей умственной жизни раскола.

А. Пругавин.

А.С.Пругавин

Запросы и проявления умственной жизни в расколе

I.

Порывы к свету.

II.

Право на образование.

III.

Гуслицкие школы.

IV.

Преграды и тормозы.

V.

Типографии.

VI.

Книжное дело в расколе.

VII.

Раскольническая литература.

VIII.

Газеты.

IX.

‘Братства’.

Читайте также: