СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ БАЛЬЗАКА
МЕЛКІЯ НЕВЗГОДЫ СУПРУЖЕСКОЙ ЖИЗНИ.
Переводъ Е. Г. Бекетовой.
ЗАПИСКИ ДВУХЪ НОВОБРАЧНЫХЪ
Переводъ Е. М. Чистяковой-Вэръ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, No 16.
1899.
ЗАПИСКИ ДВУХЪ НОВОБРАЧНЫХЪ.
Это, дорогой Жоржъ, не усилитъ славы вашего имени, которое бросить свой волшебный отблескъ на мое сочиненіе, но я дйствую не поддаваясь ни разсчету, ни скромности. Я хочу только выказать вамъ чувство истинной дружбы, которое не прерывалось во время нашихъ путешествій и разлукъ, продолжалось, несмотря на наши занятія и злобу свта. Конечно, это чувство никогда не измнится. Моимъ произведеніямъ будетъ сопутствовать вереница дружескихъ именъ, и мысль о ней заставляетъ меня ощущать нкоторое удовольствіе, примшивающееся къ горечи, вызываемой многочисленностью моихъ произведеній, вдь мои книги послужатъ лишь напоминаніемъ объ упрекахъ, сыпавшихся на меня за мою угрожающую плодовитость,— точно міръ, стоящій передо мной, не плодовите меня! Разв не пріятно думать, Жоржъ, что когда-нибудь антикварій, занимающійся забытыми литературами, найдетъ въ этомъ списк только великія имена, благородныя сердца, слды чистой и святой дружбы, представителей славы нашего столтія? Разв я не могу гордиться этимъ счастьемъ, боле врнымъ, нежели успхъ, который никогда не бываетъ безспорнымъ? Разв для того, кто васъ знаетъ, не счастье имть возможность назвать себя тмъ, чмъ я называю себя, подписываясь
Парижъ, іюнь 1840 г.
Дорогая моя козочка, я тоже на вол! Если ты мн не написала въ Блуа, то значитъ я первая явилась на наше милое письменное свиданіе. Подними прелестные черные глаза, устремленные на мою первую фразу, и прибереги удивленное восклицаніе до письма, въ которомъ я разскажу теб о моей первой любви. Постоянно слышишь, что люди говорятъ о первой любви, значитъ, бываетъ и вторая? ‘Молчи,— скажешь мн ты, и спросишь:— объясни, какъ же ты вышла изъ монастыря, въ которомъ должна была постричься?’ Дорогая моя, что бы ни происходило въ монастыр кармелитокъ, мое освобожденіе — самая естественная вещь на свт. Упреки испуганной совсти оказались сильне неумолимыхъ ршеній, вотъ и все. Тетушка не хотла, чтобы я на ея глазахъ зачахла и умерла, она побдила мою мать, которая прежде считала послушничество лучшимъ лекарствомъ отъ моей болзни. Черная меланхолія, охватившая меня посл твоего отъзда, ускорила эту счастливую для меня развязку. И вотъ я въ Париж, мой ангелъ, я теб обязана счастьемъ быть здсь. Если бы ты могла видть меня, моя Рене, въ тотъ день, когда ты ухала, ты возгордилась бы тмъ, что могла внушить такія глубокія чувства такому молодому сердцу. Мы до того часто мечтали вмст съ тобой, столько разъ вмст же распускали крылья, жили такой общей жизнью, что, казалось, срослись, какъ т дв венгерки, о смерти которыхъ намъ разсказывалъ г-нъ Бовизажъ {Beau visage — красивое лицо.}, господинъ съ фамиліей, такъ не шедшей къ нему, что лучшаго доктора для монастыря невозможно было бы и выбрать! Разв ты не бывала больна въ одно время съ твоей милочкой? Среди глубокаго унынія я могла только перебирать все узы, связывавшія насъ, я воображала, что разлука порвала ихъ, я, какъ голубка, разлученная съ голубкомъ, чувствовала отвращеніе къ жизни, я находила прелесть въ смерти и потихоньку умирала. Быть въ монастыр кармелитокъ въ Блуа, боясь постриженія, безъ предисловія г-жи де-ла-Вальеръ и безъ моей Рене — да вдь это составляло болзнь, болзнь смертельную! Монотонная жизнь, каждый часъ которой приноситъ съ собой извстную обязанность: чтеніе молитвъ, исполненіе какой-либо работы, причемъ вс дни до такой степени походятъ одинъ на другой, что повсюду можно съ увренностью сказать, что длаетъ кармелитка въ такой-то часъ дня или ночи — ужасна, для существа, ведущаго ее, все окружающее становится совершенно безразличнымъ, а между тмъ мы придавали этой жизни громадное разнообразіе: полетъ нашего духа не зналъ границъ, фантазія вручала намъ ключъ къ своему царству, мы были другъ для друга поперемнно очаровательными гипногрифами, наиболе бодрая пробуждала спавшую, и наши души рзвились, овладвая запрещеннымъ для насъ міромъ. Даже житіе святыхъ помогало намъ понимать наиболе скрытыя отъ насъ вещи. Въ тотъ день, когда я лишилась твоего общества, я сдлалась тмъ, чмъ мы считаемъ кармелитку: современной Данаидой, которая не старается наполнить бездонную бочку, а вытягиваетъ изъ какого-то колодца пустое ведро, надясь, что оно окажется полнымъ. Тетушка не знала нашей внутренней жизни. Она не могла объяснить себ моего отвращенія къ жизни, вдь она создала для себя небесное царство изъ двухъ арпановъ своего монастыря. Вступитъ въ монастырскую жизнь въ наши лта можетъ только существо до крайности простое,— а мы съ тобой, моя дорогая козочка, не таковы,— или же человкъ, горящій пламенемъ самоотреченія, которое придаетъ высокое благородство моей тетк. Тетушка принесла себя въ жертву обожаемому брату. Но кто можетъ пожертвовать собою ради незнакомыхъ людей или ради идеи?
Вотъ уже скоро дв недли, въ моей голов толпится столько невысказанныхъ безумныхъ словъ, столько похороненныхъ въ сердц думъ, столько замчаній и разсказовъ, которыми я могу подлиться только съ тобою, что я задохнусь, если не буду хотя бы писать теб взамнъ нашихъ прелестныхъ бесдъ. Какъ необходима для насъ жизнь сердца! Я начинаю мой дневникъ, воображая, что и ты тоже начала писать записки, что вскор я буду жить въ твоей чудной долин Жемено, о которой я знаю только съ твоихъ словъ, что и ты будешь жить въ Париж, извстномъ теб по однимъ нашимъ мечтамъ.
Итакъ, мое прелестное дитя, въ одно прекрасное утро, которое останется навсегда отмченнымъ розовой закладкой въ книг моей жизни, изъ Парижа пріхала компаньонка и Филиппъ, бабушкинъ лакей, ихъ послали за мною. Тетушка приказала мн придти въ ея комнату, когда она сообщила мн неожиданную для меня новость, я онмла отъ радости и смотрла на нее съ глупымъ видомъ.
— Мое дитя,— сказала мн она своимъ горловымъ голосомъ,— я вижу, что ты безъ сожалнія покидаешь меня, но мы прощаемся не навсегда, мы еще увидимся съ тобой, Господь отмтитъ твое чело знакомъ избранниковъ, въ теб живетъ гордость, которая можетъ привести и на небо и въ адъ, но ты слишкомъ благородна, чтобы опуститься, я знаю тебя лучше, чмъ ты себя знаешь, въ теб страсть не сдлается тмъ, во что она превращается въ душахъ обыкновенныхъ женщинъ. Тетка тихонько привлекла меня къ себ и поцловала въ лобъ, я почувствовала сжигающій ее огонь, который омрачилъ лазурь ея глазъ, придалъ нжность ея вкамъ, покрылъ морщинами ея золотистые виски и сдлалъ желтымъ это прекрасное лицо. Дрожь пробжала по мн. Не отвчая ей, я цловала ея руки:
— Дорогая тетя,— сказала я наконецъ,— если ваша очаровательная доброта не заставила меня найти вашъ параклетъ цлительнымъ для тла и восхитительнымъ для души, я буду такъ плакать, возвращаясь сюда, что вамъ самой не захочется, чтобы я снова пріхала въ монастырь, я захочу вернуться къ вамъ только посл измны моего Людовика XIV, а если мн удастся его поймать, то одна смерть вырветъ его изъ моихъ рукъ! Я не буду бояться разныхъ Монтеспанъ.
— Ахъ, безумная,— сказала она улыбаясь,— не оставляй здсь этихъ суетныхъ мыслей, увози ихъ съ собой и знай, что ты скоре Монтеспанъ, нежели Лавальеръ.
Я поцловала ее. Бдная женщина не могла удержаться отъ желанія проводить меня до кареты. Ея глаза то разглядывали отцовскій гербъ, то устремлялись на меня.
Ночь застала меня въ Божанси, я была въ какомъ-то нравственномъ оцпенніи, вызванномъ страннымъ прощаніемъ съ теткой. Что ожидало меня въ свт, къ которому я такъ стремилась? Дома никто не встртилъ меня, ожиданія моего сердца не сбылись: мама ухала въ Булонскій лсъ, отецъ сидлъ въ совт, мой братъ, герцогъ Реторе, какъ мн сказали, всегда возвращается только затмъ, чтобы переодться къ обду. Мадмуазель Гриффитъ {Griffe — коготь.} (у нея есть когти) и Филиппъ проводили меня въ мои комнаты.
Мн отвели бывшее помщеніе княгини Воремонъ, моей бабушки, которую я такъ любила. Отъ нея я получила какое-то состояніе, о которомъ никто ничего не говорилъ мн. Читая эти строки, ты тоже почувствуешь грусть, охватившую меня при вход въ эти комнаты, освященныя для меня воспоминаніями. Въ бабушкиномъ помщеніи все осталось такъ же, какъ было при ней. Меня ждала кровать, въ которой она умерла. Свъ на край ея кушетки, я плакала, не замчая, что я не одна, мн вспоминалось, что я часто становилась на нее на колни, чтобы лучше слушать бабушку. Отсюда я смотрла на ея исхудалое отъ страданій лицо, полузакрытое рыжеватыми лентами. Мн чудилось, что въ этой комнат еще стоитъ тепло, которое она поддерживала въ ней. Почему мадмуазель Арманда-Луиза-Мари де-Шолье принуждена, точно крестьянка, ложиться въ постель своей матери чуть не въ день ея смерти? Мн казалось, что княгиня, скончавшаяся въ 1817 г. умерла всего вчера. Я видла въ этой комнат множество вещей, которымъ не слдовало бы въ ней быть, он доказывали, до какой степени люди, занятые длами міра сего, мало заботятяся о своихъ близкихъ, до какой степени посл смерти этой благородной женщины о ней мало думали, между тмъ какъ она, конечно, будетъ однимъ изъ самыхъ великихъ женскихъ образовъ XVIII столтія. Филиппъ понялъ причину моихъ слезъ. Онъ сказалъ, что княгиня завщала мн свою мебель. Вдобавокъ мой отецъ оставлялъ большія комнаты въ томъ вид, въ который ихъ привела революція. Наконецъ, я поднялась съ кушетки. Филиппъ открылъ передо мной дверь въ маленькую гостиную, которая приходится рядомъ съ большимъ пріемнымъ заломъ, передо мной явилось знакомое мн разрушеніе: въ верхнихъ частяхъ дверей зала, тамъ, гд нкогда красовались драгоцнныя картины, теперь одн пустыя рамки, вся мраморная отдлка сломана, зеркала унесены. Прежде я боялась подниматься по большой лстниц и проходить черезъ эти высокіе пустые покои, идя въ княгин, я выбирала маленькую лсенку, которая вьется подъ сводомъ большой и заканчивается у потайной двери ея уборной.
Мое помщеніе, состоящее изъ гостиной, спальни, и извстнаго теб по моимъ разсказамъ хорошенькаго кабинета, отдланнаго золоченымъ серебромъ и золотомъ, находится въ павильон, который стоитъ со стороны бульвара Инвалидовъ. Только стна, покрытая ползучими растеніями, и великолпная аллея изъ деревьевъ, втки которыхъ смшиваются съ листвой вязовъ боковой аллеи бульвара, отдляютъ отель отъ улицы. Если бы не соборъ, если бы не срая громада дома Инвалидовъ, можно было бы подумать, что насъ окружаетъ лсъ. Стиль этихъ комнатъ и ихъ положеніе говорятъ, что нкогда он служили парадными покоями герцогинь Шолье, помщеніе герцоговъ, вроятно, находится въ противоположномъ павильон, оба флигеля приличнымъ образомъ раздлены корпусомъ зданія и переднимъ павильономъ, въ немъ-то и лежатъ т темные залы, которые мн показалъ Филиппъ, они все еще лишены своего убранства и остаются въ томъ вид, въ какомъ я ихъ видла въ дтств. Замтивъ удивленіе, отразившееся на моемъ лиц, Филиппъ принялъ таинственный видъ. Дорогая моя, въ этомъ дипломатическомъ дом вс люди молчаливы и таинственны! Слуга сказалъ мн, что мои родители ожидаютъ закона, въ силу котораго эмигрантамъ будетъ возвращена цнность ихъ погибшаго имущества. Мой отецъ не хочетъ возобновлять дома, пока ему не вернутъ этой суммы. Архитекторъ короля оцнилъ убытокъ въ триста тысячъ ливровъ. Посл сообщенія Филиппа я упала на софу моей гостиной. Какъ, вмсто того, чтобы употребить эти деньги на мое замужество, мой отецъ предоставлялъ мн умирать въ монастыр? Вотъ какое соображеніе явилось въ моемъ мозгу на порог этой двери. О, Рене, я мысленно прижалась головой къ твоему плечу, я перенеслась въ т дни, въ которые бабушка оживляла эти дв комнаты! Вы, единственныя существа, любившія меня далеко: она живетъ только въ моемъ сердц, а ты въ Макомб, на разстояніи двухсотъ ль отъ меня! Эта старуха съ такимъ молодымъ взглядомъ любила просыпаться отъ звука моего голоса. Какъ мы понимали другъ друга! Воспоминанія совершенно измнили мое настроеніе! Я увидла нчто священное въ томъ, что сперва находила профанаціей. Мн показалось пріятнымъ вдыхать запахъ пудры la marchale, еще носившійся здсь, спать подъ пологомъ изъ желтаго дама съ блымъ рисункомъ, на которомъ взгляды и дыханіе бабушки должны были оставить частицу ея души! Я приказала Филиипу все вычистить, придать моему помщенію жилой видъ. Я сама показала, какъ разставить мебель. Я осмотрла бабушкины вещи и сказала, какимъ образомъ можно обновить любимыя мной древности. Блыя стны спальни нсколько потемнли отъ времени, золото прихотливыхъ арабесокъ мстами приняло красноватые оттнки, но все это гармонируетъ съ вялыми красками ковра, подареннаго бабушк Людовикомъ XV. Въ комнат находятся портретъ этого короля, присланный имъ же, часы, подарокъ маршала де-Сакса, фарфоровыя украшенія камина, отъ маршала Ришелье. Противъ портрета короля виситъ портретъ моей бабушки въ овальной рам, на немъ она изображена двадцатипятилтней женщиной. Портрета князя въ комнат нтъ. Мн нравится это нелицемрное откровенное забвеніе, которое одной чертой обрисовываетъ ея чудный нравственный обликъ. Разъ, когда бабушка была очень больна, ея духовникъ принялся уговаривать ее позволить князю войти въ ея комнату. ‘Пусть войдетъ вмст съ докторомъ и рецептами’, сказала она. Надъ кроватью балдахинъ. Пологъ собирается прекрасными густыми, полными складками, вся мебель сдлана изъ золоченаго дерева и покрыта также желтымъ дама съ блыми цвтами, на окнахъ такія же драпировки, подбитыя блой матеріей, похожей на муаръ. Надъ дверями картины, кмъ он написаны, я не знаю, но он изображаютъ: одна — восходъ солнца, другая — лунную ночь. Каминъ замчательно отдланъ. Ясно видно, что въ прошломъ столтіи люди любили сидть у огонька. Тамъ происходили вс великія событія жизни. Самый очагъ, сдланный изъ позолоченной мди — чудо скульптурнаго искусства, каминный приборъ воехитительно законченъ, лопатка и щипцы превосходной работы, мхи — игрушечка. Экранъ — произведеніе фабрики гобеленовъ, отдланъ онъ прелестно, очаровательныя прихотливыя фигурки покрываютъ его рамку, ножки и боковыя втки, все сдлано тонко, точно рзной веръ. Мн очень хотлось бы знать, кто подарилъ ей эту хорошенькую вещь, которую она такъ любила. Сколько разъ видала я, какъ бабушка сиживала передъ каминомъ, опираясь ногой о его ршетку и, откинувшись на спинку своей бержерки. Небрежная поза заставляла ея платье слегка приподниматься на колняхъ, а она то брала, то оставляла, то снова брала свою табакерку, обыкновенно помщавшуюся на маленькомъ стол, между коробочкой со сладкими лепешечками и шелковыми митенками. Была ли она кокеткой? До самой смерти бабушка заботилась о своей наружности, точно только наканун съ нея писали ея чудный портретъ, точно она ожидала, что къ ней явится цвтъ придворныхъ, толпившихся кругомъ нея.
Видъ этой бержерки напомнилъ мн неподражаемое движеніе, которое она, садясь, придавала юбк своего платья. Женщины прежняго времени уносятъ съ собою многія тайны, обрисовывающія ихъ эпоху. Княгиня совершенно особенно поднимала голову, у нея была своеобразная манера бросать слова и взгляды, своеобразный языкъ котораго я не находила въ устахъ моей матери, въ выраженіяхъ бабушки крылось что-то тонкое и добродушное, но неподготовленное, она въ одно и то же время была словоохотлива и лаконична, она отлично разсказывала и умла въ трехъ словахъ набросать цлую картину. Главное же, она обладала той крайней свободой сужденій, которая, конечно, повліяла на складъ моего ума. Съ семи до десяти лтъ я жила подл нея. Она такъ же любила, чтобы я приходила къ ней, какъ я бывать у нея. Ея пристрастіе ко мн вызывало частыя ссоры между нею и матушкой, а вдь ничто не усиливаетъ такъ чувства, какъ ледяной втеръ преслдованія! Какъ мило говаривала она мн: ‘А вотъ и ты, маленькая рожица’. Когда любопытство ссужало меня на время своими гибкими движеніями, и я, проскользнувъ между дверями, подходила къ ней, бабушка чувствовала, что я ее люблю и сама, любила мою наивную любовь, которая бросала солнечный лучъ на зиму ея жизни. Не знаю, что по вечерамъ длалось у нея, но она принимала много народа, когда утромъ я на цыпочкахъ подходила къ ея комнат, чтобы взглянуть, свтло ли у нея, я видла, что въ гостиной вся мебель сдвинута съ мста, что въ ней стоятъ игорные столы, а мстами виднется много табаку. Эта гостиная отдлана въ томъ же стил, какъ и бабушкина спальня, въ ней странная мебель, вс деревянныя вещи покрыты рзьбой и опираются на козьи ножки. Черезъ зеркала извиваются дв гирлянды цвтовъ прекрасной рзьбы и фестонами спускаются внизъ по рам. На консоляхъ размщены прекрасныя китайскія вазочки. Фонъ всей мебели пунцовый съ блымъ. Моя бабушка была жгучей, пикантной брюнеткой, это можно видть по выбору окружавшихъ ее цвтовъ. Въ гостиной я нашла письменный столикъ, нкогда очень занимавшій меня, онъ отдланъ серебряными пластинками, его подарилъ бабушк генуэзецъ Ломедлини. На каждой сторон столика изображены занятія одного изъ четырехъ временъ года, человческія фигурки выпуклы, на каждой картин ихъ нсколько сотенъ. Цлые два часа я провела здсь совсмъ одна, переживая мои воспоминанія среди святилища, въ которомъ скончалась одна изъ самыхъ знаменитыхъ по красот и уму женщинъ двора Людовика XV. Ты знаешь, какъ въ 1816 году меня внезапно разлучили съ ней. ‘Поди проститься съ бабушкой’, сказала мн матушка.
Княгиня, повидимому, не была удивлена моимъ отъздомъ, она казалась нечувствительной къ нему. Бабушка встртила меня совершенно такъ же, какъ всегда.
— Ты дешь въ монастырь, мое сокровище,— сказала мн она.— Ты увидишь тамъ твою тетку, это превосходная женщина. Я позабочусь, чтобы тебя не принесли въ жертву, ты будешь свободна и получишь возможность выйти замужъ за кого теб вздумается.
Черезъ шесть мсяцевъ бабушка умерла, она передала завщаніе самому врному изъ своихъ друзей, князю Талейрану. Постивъ г-жу Шаржебфъ, онъ нашелъ возможнымъ передать мн черезъ нее, что княгиня запретила мн принять постриженіе. Я надюсь, рано или поздно, встртить князя и тогда онъ, безъ сомннія, разскажетъ мн что-нибудь еще. Итакъ, моя прелестная козочка, никто не встртилъ меня, но я нашла утшеніе съ тнью дорогой княгини и принялась за исполненіе нашихъ условій, состоявшихъ въ томъ, помни это, что мы должны, самымъ подробнымъ образомъ описывать другъ другу наши дома и образъ нашего существованія. Такъ сладко знать, гд и какъ живетъ любимое нами существо! Опиши мн хорошенько все, что окружаетъ тебя, все, даже эффектъ свта заходящаго солнца на большихъ деревьяхъ.
Я пріхала 10 октября въ три часа пополудни. Въ половин шестого пришла Роза и сказала мн, что матушка вернулась, я сошла чтобы поздороваться съ ней. Моя мать занимаетъ въ нижнемъ этаж того же павильона комнаты, расположенныя совершенно такъ же, какъ мои. У насъ общая потайная лстница. Отецъ живетъ въ противоположномъ павильон, но такъ какъ со стороны двора больше мста, отнимаемаго отъ насъ парадной лстницей, его помщеніе гораздо просторне нашихъ. Несмотря на обязанности, возрожденныя для моихъ родителей возвращеніемъ Бурбоновъ, мои мать и отецъ продолжаютъ жить внизу и могутъ даже длать тамъ пріемы, такъ велики дома нашихъ предковъ. Матушка сидла въ своей гостиной, въ этой комнат ничто не перемнилось. Герцогиня была совершенно одта. Спускаясь со ступеньки на ступеньку, я думала, какъ обойдется со мною эта женщина, до того мало бывшая моей матерью, что въ теченіе восьми лтъ я получила отъ нея только два извстныхъ теб письма. Я ршила, что разыгрывать неправдоподобную нжность недостойно меня, а потому приняла видъ идіотки-монахини, я вошла съ сильнымъ смущеніемъ въ душ. Но эта неловкость скоро разсялась. Моя мать была очень мила, она не выказала ко мн притворной нжности, но не была и холодна, она не обошлась со мной, какъ съ чужой, но и не прижала къ сердцу, какъ горячо любимую дочь, она встртила меня, точно мы разстались съ ней наканун, обращалась со мной, какъ самая кроткая, искренняя подруга, говорила, точно смотря на меня, какъ на вполн взрослую женщину, и прежде всего поцловала въ лобъ.
— Моя дорогая малютка, если вамъ суждено умереть въ монастыр, лучше живите среди насъ. Вы разрушили намренія вашего отца и мои собственныя, но мы не живемъ въ т времена, когда дти слпо повиновались родителямъ. Г-нъ де-Шолье, такъ же какъ и я, желаетъ сдлать все, чтобы жизнь была пріятна для васъ и чтобы вы видли свтъ. Въ ваши лта я думала бы совершенно такъ же, какъ вы, поэтому я не сержусь на васъ, вы не можете понять, чего мы отъ васъ желали. Я не буду смшно-строга съ вами. Если вы сомнвались въ моемъ сердц, то скоро увидите свою ошибку. Хотя я желаю дать вамъ полную свободу, но полагаю, что вы поступите благоразумно, слдуя совтамъ матери, которая будетъ вести себя относительно васъ, какъ сестра.
Герцогиня говорила нжнымъ голосомъ и въ то же время поправляла мою пелеринку. Въ тридцать восемь лтъ она хороша, какъ ангелъ, у нея синевато-черные глаза, шелковистыя рсницы, совершенно гладкій лобъ, такой блый и розовый цвтъ лица, что можно подумать, будто она красится, удивительныя плечи и грудь, талія гибкая и тоненькая, какъ у тебя, руки поразительной красоты, он молочно-блы, ея ногти такъ гладки, что на нихъ всегда играетъ свтъ, мизинецъ ея руки слегка отдленъ, большой палецъ — законченное изваяніе изъ слоновой кости. Ноги ея соотвтствуютъ рукамъ, это испанскія ноги г-жи де-Ванденесъ. Если она такъ хороша въ сорокъ лтъ, она будетъ еще красиве въ шестьдесятъ.
Я отвчала, моя козочка, какъ покорная дочь, и отнеслась къ моей матери такъ же, какъ она ко мн, даже еще лучше, ея красота меня побдила, я простила ей ея невниманіе ко мн, я поняла, что такую женщину, какъ она, должна была увлекать роль царицы. Я высказала ей это наивно, точно будто говоря съ тобой. Быть можетъ, она не ожидала слышать словъ любви изъ устъ своей дочери. Мое искреннее восхищеніе тронуло ее, ея манеры измнились, она сдлалась еще миле и перестала говорить мн вы.
— Ты — добрая двочка, и я надюсь, что мы съ тобой останемся друзьями.
Это замчаніе показалось мн прелестно-наивнымъ. Я не захотла показать произведеннаго на меня впечатлнія, такъ какъ сейчасъ же поняла, что мн слдуетъ предоставлять ей думать, будто она гораздо умне и хитре своей дочери. Итакъ, я прикинулась дурочкой, она осталась отъ меня въ восторг. Я нсколько разъ принималась цловать ея руки, говоря, что я невыразимо счастлива оттого, что она такъ добро поступаетъ со мной, что я чувствую себя совсмъ довольной, я даже подлилась съ нею своимъ страхомъ. Она улыбнулась, движеніемъ, полнымъ нжности, обняла меня за шею, притянула меня къ себ и поцловала въ лобъ.
— Дорогое дитя,— сказала она,— у насъ будетъ обдать кое-кто, можетъ быть, вы согласитесь со мной, что вамъ лучше подождать, пока портниха однетъ васъ, и только тогда вступить въ свтъ, поэтому, повидавшись съ вашимъ отцомъ и братомъ, вы вернетесь къ себ.
Я охотно согласилась съ нею. Восхитительный туалетъ моей матери послужилъ для меня первымъ откровеніемъ того свта, о которомъ мы мечтали, но во мн не шевельнулось ни малйшей зависти. Вошелъ отецъ.
— Вотъ ваша дочь,— сказала ему герцогиня.
Отецъ сразу овладлъ мною, благодаря своему ласковому обращенію. Онъ съ такимъ совершенствомъ разыгралъ роль отца, что я подумала, будто у него есть сердце.
— Вотъ она, эта непокорная дочь,— сказалъ онъ мн, взявъ мои руки въ свои и цлуя ихъ скоре любезно, нежели съ чувствомъ отца. И герцогъ привлекъ меня къ себ, обнялъ за талію, сжалъ въ своихъ объятіяхъ и поцловалъ въ об щеки и въ лобъ.— Вы вполн вознаградите насъ за печаль, которую намъ причиняетъ перемна вашего призванія, если доставите намъ удовольствіе своими успхами въ обществ. Знаете ли, она со временемъ станетъ очень хорошенькой, и вы будете гордиться ею.
— Вотъ и вашъ братъ Реторе — Альфонсъ,— сказалъ онъ, обращаясь къ красивому молодому человку, который вошелъ въ комнату,— это ваша сестра-монашенка, собирающаяся забросить въ крапиву свою рясу.
Мой братъ неособенно торопливо подошелъ ко мн и пожалъ мн руку.
— Поцлуйте же ее,— сказалъ ему герцогъ. Братъ поцловалъ меня въ об щеки.
— Я очень радъ васъ видть,— сказалъ мн Альфонсъ,— и я стою за васъ, противъ отца.
Я поблагодарила его, только мн кажется, что Альфонсъ могъ бы хоть разъ захать въ Блуа, когда онъ навщалъ въ Орлеан нашего брата маркиза, гарнизонъ котораго стоитъ тамъ. Я ушла, боясь, чтобы не пріхали гости. Я немного устроилась у себя, поставила на пунцовый бархата прелестнаго письменнаго стола все необходимое, чтобы написать теб письмо о моемъ новомъ положеніи.
Вотъ, моя прелестная блая козочка, какъ произошло возвращеніе восемнадцатилтней двушки посл девятилтняго отсутствія въ лоно одного изъ самыхъ знатныхъ семействъ Франціи. Меня утомило путешествіе, а также волненія: поэтому я легла, какъ бывало въ монастыр, въ восемь часовъ, посл ужина. Для меня сохранили даже маленькій саксонскій сервизъ, на которомъ дорогая княгиня обдала и ужинала у себя, когда ей хотлось остаться одной.
На слдующій день я нашла мое помщеніе въ порядк, его убиралъ старый Филиппъ, онъ поставилъ цвты во вс вазы. Словомъ, я устроилась. Только никто не подумалъ, что пансіонерка кармелитокъ должна проголодаться очень рано и Роза съ большимъ трудомъ добыла для меня завтракъ.
— Барышня легла, когда подавали обдъ и, встаетъ какъ разъ, когда ихъ сіятельство только-что возвратился,— сказала мн она.
Около часа отецъ постучался въ дверь моей гостиной и спросилъ меня, могу ли я его принять, я отворила ему дверь, онъ засталъ меня за письмомъ къ теб.
— Дорогая,— сказалъ онъ,— вамъ нужно одться и устроиться, въ этомъ кошельк двнадцать тысячъ франковъ. Сговоритесь съ вашей матерью насчетъ новой гувернантки, если миссъ Гриффитъ не нравится вамъ, такъ какъ у герцогини не будетъ времени сопровождать васъ по утрамъ. Вамъ дадутъ карету и лакея.
— Оставьте мн Филиппа,— сказала ему я.
— Пожалуй,— отвтилъ онъ.— Но не бойтесь, ваше состояніе настолько велико, что вы не будете въ тягость ни вашей матери, ни мн.
— Не будетъ нескромностью съ моей стороны, если я спрошу у васъ, какое у меня состояніе?
— Нисколько, мое дитя. Ваша бабушка оставила вамъ пятьсотъ тысячъ франковъ, представлявшихъ ея личныя сбереженія, она не хотла отнять отъ семьи хотя бы одинъ клочекъ земли. Благодаря наросшимъ процентамъ, эта сумма теперь даетъ около сорока тысячъ годового дохода. Я хотлъ съ ея помощью создать состояніе для вашего второго брата, поэтому вы испортили вс мои предположенія, но, быть можетъ, современемъ вы поможете осуществить ихъ, я буду всего ждать отъ вашей доброй воли. Вы кажетесь мн благоразумне, нежели я думалъ. Мн не зачмъ говорить вамъ, какъ должна держаться m-lle де-Шолье, гордость, лежащая на вашихъ чертахъ, служитъ мн порукой. Предосторожности, которыми мелкіе люди окружаютъ своихъ дочерей, были бы оскорбительны въ нашемъ дом! За сплетню на вашъ счетъ заплатитъ жизнью тотъ, кто позволитъ себ о васъ злословить или, если небо окажется несправедливымъ, одинъ изъ вашихъ братьевъ. Я ничего боле не скажу вамъ по этому поводу. Прощайте, моя дорогая малютка. Онъ поцловалъ меня въ лобъ и ушелъ.
Я не могу понять, почему они оставили свой планъ посл того, какъ девять лтъ леляли его. Мой отецъ говорилъ вполн ясно, это мн нравится. Въ его словахъ не было ни малйшей двусмысленности. Мое состояніе необходимо для моего брата-маркиза. Кто же выказалъ нжность ко мн — мать, отецъ, или братъ?
Я сидла на диван бабушки и смотрла на кошелекъ, который отецъ оставилъ на камин, я была и довольна, и недовольна его вниманіемъ, которое заставило меня думать о деньгахъ. Правда, теперь мн незачмъ слишкомъ заниматься мыслью о моемъ состояніи, вс мои сомннія на этотъ счетъ разсяны, и я нахожу что-то благородное въ желаніи уничтожить во мн всякія страданія самолюбія по отношенію къ денежному вопросу.
Филиппъ цлое утро бгалъ по разнымъ лавкамъ, отыскивая работницъ, съ помощью которыхъ совершится моя метаморфоза. Явилась знаменитая портниха Викторина, а также блошвейка и сапожникъ. Я нетерпливо, какъ ребенокъ, желаю поскоре узнать, какой будетъ у меня видъ, когда я сниму мшокъ, представляемый нашимъ монастырскимъ платьемъ, но всмъ имъ нужно много времени. Корсетникъ говоритъ, что ему необходима недля, иначе я испорчу себ талію.
Значитъ, у меня есть талія? Это длается серьезно! Янсенъ, сапожникъ оперы уврялъ меня, что у меня такія же ноги, какъ у матушки. Пришелъ даже перчаточникъ и снялъ мрку съ моей руки. Я дала приказанія блошвейк. Въ часъ моего обда, совпавшаго съ завтракомъ матери, она сказала мн, что мы вмст съ нею подемъ къ модисткамъ выбирать шляпы, это поможетъ образованію моего вкуса, и дастъ мн возможность заказать то, что мн понравится. Такое начало независимости смущаетъ меня, какъ смущаетъ слпого зрніе, возвращенное ему. Я могу теперь судить, что такое кармелитка въ сравненіи со свтской двушкой, разница такъ велика, что мы никогда не могли бы постичь ее. Въ теченіе завтрака отецъ былъ разсянъ и мы не мшали ему думать, онъ хорошо знаетъ тайны короля. Меня онъ забылъ, но вспомнитъ обо мн, когда я окажусь для него необходимой, я это поняла. Несмотря на свои пятьдесятъ лтъ, мой отецъ очень красивъ: онъ хорошо сложенъ, у него молодая фигура, прекрасная осанка, блокурые волосы и могоговорящее, но вмст съ тмъ нмое дипломатическое лицо, его носъ тонокъ и длиненъ, глаза коричневаго цвта. Какая чудная пара! Странныя мысли зашевелились во мн, когда я ясно увидла, что эти два существа, одинаково знатныя, богатыя, высокія, живутъ отдльной жизнью, что кром имени у нихъ нтъ ничего общаго, а между тмъ для свта они кажутся связанными. Вчера здсь собрался цвтъ дипломатіи и придворныхъ. Черезъ нсколько дней я ду на балъ къ герцогин Мофриньзъ и буду представлена свту, который такъ стремилась узнать. Каждое утро ко мн будетъ приходить учитель танцевъ, черезъ мсяцъ я должна умть танцовать, подъ страхомъ не попасть на балъ. Передъ обдомъ ко мн зашла матушка, чтобы поговорить о гувернантк. Я оставила миссъ Гриффитъ, которую ей рекомендовалъ англійскій посланникъ. Эта миссъ дочь священника, она прекрасно воспитана, ея мать была дворянкой, ей тридцать шесть лтъ и она будетъ учить меня англійскому языку. Моя Гриффитъ настолько хороша собой, что у нея могутъ быть различныя притязанія, она бдна и горда, она шотландка, будетъ вызжать со мной, а спать въ комнат Розы. Роза отдается въ распоряженіе миссъ Гриффитъ. Я сейчасъ же увидла, что буду управлять моей наставницей. Въ теченіе шестидневнаго пребыванія вмст она отлично поняла, что только я одна могу ею интересоваться, я же, несмотря на ея неподвижность статуи, уразумла, что она окажется очень снисходительной ко мн. Я думаю, что она доброе, но скромное существо: я не могла узнать, что говорили он обо мн съ моей матушкой.
Еще новость, которая кажется мн очень неважной! Сегодня отецъ отказался отъ предложеннаго ему министерскаго мста. Раздумье по этому поводу и занимало его вчера. По его словамъ, онъ предпочитаетъ посольство непріятностямъ, сопряженнымъ съ обсужденіемъ общественныхъ длъ. Испанія ему улыбается. Все это я узнала во время завтрака, единственнаго времени дня, когда между моими отцомъ, матерью и братомъ царитъ нкоторая интимность. Слуги входятъ въ столовую только когда ихъ звонятъ. Весь остатокъ дня мой братъ и мой отецъ отсутствуютъ. Моя мать долго одвается, ее никогда нельзя видть между двумя и четырьмя часами, въ четыре она выходитъ немного прогуляться, когда она обдаетъ дома, она принимаетъ отъ шести до семи, вечеръ посвящается удовольствіямъ: спектаклямъ, баламъ, концертамъ, пріемамъ. Ея жизнь такъ полна, что врядъ ли у нея находится свободная четверть часа въ день. Вроятно, она долго занимается по утрамъ своимъ туалетомъ, потому что она божественно прекрасна за завтракомъ, который бываетъ между одиннадцатью и двнадцатью часами дня. Я начинаю понимать звуки, доносящіеся до меня изъ ея комнатъ: сперва она беретъ почти совершенно холодную ванну и выпиваетъ чашку холоднаго кофе со сливками, затмъ одвается, моя мать никогда не просыпается раньше девяти часовъ, разв въ исключительныхъ случаяхъ, лтомъ она по утрамъ здитъ верхомъ. Въ два часа она принимаетъ молодого человка, котораго я еще не видала. Вотъ наша семейная жизнь. Мы встрчаемся только за обдами и завтраками, но очень часто мы обдаемъ вдвоемъ съ матерью. Я предчувствую, что еще чаще я буду обдать, какъ бабушка, у себя съ миссъ Гриффитъ. Моя мать часто обдаетъ въ гостяхъ. Я перестала удивляться, что моя семья такъ мало заботится обо мн. Моя дорогая, въ Париж любовь къ окружающимъ насъ — героизмъ, такъ какъ мы нечасто остаемся съ самими собой. Какъ быстро въ этомъ город забываютъ отсутствующихъ! Я еще не выходила изъ дому, я ничего не знаю, я жду, чтобы меня отшлифовали, чтобы мое платье и мой общій видъ гармонировали со свтомъ, движеніе котораго меня поражаетъ, хотя я слышу его только издали. Я гуляю только ни саду. Черезъ нсколько дней начнется итальянская опера. У моей матери есть тамъ ложа. Я совсмъ обезумла отъ желанія послушать итальянскую музыку и увидать французскую оперу. Я начинаю нарушать монастырскія привычки и принимать свтскіе обычаи. Я пишу теб по вечерамъ, передъ тмъ, чтобы лечь спать, я ложусь въ десять часовъ, т. е. въ то время, когда матушка отправляется въ гости, если она не детъ въ какой-нибудь театръ. Въ Париж двнадцать театровъ.
Я невроятно невжественна, а потому много читаю, но безъ разбора: мн все равно, что попадаетъ ко мн въ руки. Одна книга указываетъ мн на другую. На обложк томика, который лежитъ передо мной, я прочитываю заглавія незнакомыхъ мн сочиненій. Никто не руководитъ мною при выбор чтенія, такъ что иногда я беру очень скучныя книги. Вс прочитанныя много современныя произведенія толкуютъ о любви, т. е. о томъ предмет, которымъ мы съ тобой такъ сильно интересовались, такъ какъ вся наша судьба создается руками мужчины и для мужчины. Однако, насколько вс эти писатели ниже двухъ маленькихъ двочекъ, называвшихся ‘блой козочкой’ и ‘милочкой’, Рене и Луизой! Ахъ, ангелъ мой, какія у нихъ бдныя принноченія, сколько странностей и какимъ жалкимъ образомъ высказывается это чувство, тмъ не мене, дв книги понравились мн чрезвычайно: одна называется ‘Коринна’, другая ‘Адольфъ’. Поэтому поводу я спросила отца, могу ли я увидть г-жу де-Сталь. Мать, отецъ и Альфонсъ разсмялись. Альфонсъ сказалъ:
— Откуда она?
Отецъ же отвтилъ:
— Какъ мы глупы! Она пріхала изъ монастыря кармелитокъ.
— Дитя мое, г-жа де-Сталь умерла,— кротко сказала мн герцогиня.
— Какъ можетъ женщина быть обманута?— спросила я у миссъ Гриффитъ, оканчивая второй романъ.
— Ее обманываютъ, когда она любитъ,— отвтила мн миссъ Гриффитъ.
Скажи же, Рене, разв можетъ случиться, чтобы мужчина обманулъ насъ? Миссъ Гриффитъ, наконецъ, увидла, что я только наполовину дурочка, что я получила никому невдомое воспитаніе, воспитаніе, которое мы давали другъ другу, занимаясь безконечными разсужденіями. Она поняла, что я невжественна только по отношенію къ вншнимъ вопросамъ. Бдняжка открыла мн свое сердце. Я взвсила ея лаконическій отвтъ, сравнивъ его со всевозможными несчастіями и невольно слегка вздрогнула. Гриффитъ все твердитъ мн, что я не должна допускать, чтобы меня ослпило что-нибудь, въ особенности то, что мн понравится больше всего остального. Она не уметъ и не можетъ сказать мн что-нибудь новое. Этотъ разговоръ слишкомъ однообразенъ. Она напоминаетъ мн птицу, которая можетъ кричать только однимъ образомъ.
Дорогая, я совсмъ готова вступить въ свтъ, я ребячилась какъ безумная, желая избрать себ манеру держаться въ немъ Сегодня утромъ посл долгихъ примрокъ я оказалась хорошо зашнурованной, обутой, стянутой, одтой и нарядной. Я поступила, какъ дуэлисты передъ поединкомъ: упражнялась при закрытыхъ дверяхъ, мн хотлось видть себя во всеоружіи и я нашла, что у меня прелестный, побдительный и торжествующій видъ, передъ которымъ многимъ придется признать себя побжденными! Я разглядла и обсудила себя. Я сдлала смотръ моимъ силамъ, слдуя отличному старинному правилу: познай себя. Знакомство съ собой доставило мн нескончаемое удовольствіе. Одной моей Гриффитъ сказала я объ этой игр въ куклу. Я одновременно была и ребенкомъ, и куклой. Ты думаешь, что ты меня знаешь? Совсмъ нтъ.
Взгляни, Рене, на портретъ твоей сестры, которая была прежде переодта кармелиткой, а теперь превратилась въ легкомысленную свтскую двушку. Я одна изъ самыхъ красивыхъ женщинъ Франціи (исключая Провансъ). У меня есть и недостатки, но если бы я была мужчиной, они нравились бы мн. Эти недостатки происходятъ отъ тхъ надеждъ, которыя я подаю. Когда въ теченіе двухъ недль смотришь на восхитительную округлость рукъ своей матери и когда эта мать — герцогиня Шолье, то, моя дорогая, невольно чувствуешь себя несчастной, видя свои худыя руки, но я утшилась, найдя, что у меня тонкіе суставы, нжные абрисы впадинъ, которыя когда-нибудь заполнятся атласистымъ тломъ и округлятся. Рисунокъ рукъ немного сухъ, сухи и очертанія плечей. Говоря по правд, у меня даже нтъ плечей, а только какія-то жесткія лопатки, которыя представляютъ собой дв плоскости. Моя талія также не обладаетъ гибкостью, бедра угловаты. Охъ, все сказала! Зато вс профили моего стана тонки и крпки, здоровье обнимаетъ своимъ живымъ и чистымъ пламенемъ мои нервные контуры, жизнь и голубая кровь струятся подъ прозрачной кожей! Зато самая бленькая дочь Евы негритянка рядомъ со мной! Зато у меня ножки газели, зато вс линіи моего лица нжны, и у меня правильныя черты греческаго рисунка! Тоны моей кожи, правда, не сливаются, но они живы, я очень хорошенькій незрлый плодъ и у меня привлекательность не зрлаго плода! Словомъ, я похожа на фигу, которая въ старомъ молитвенник тетушки поднимается надъ лиловатой лиліей. Мои голубые глаза не глупы, въ нихъ видна гордость, перламутровыя вки, оттненныя хорошенькими жилками, окружаютъ ихъ, мои длинныя и частыя рсницы кажутся шелковой бахрамой. Мой лобъ сіяетъ близной, волосы растутъ очень красиво, они лежатъ маленькими свтло-золотистыми волнами, боле темными въ середин, нсколько шаловливыхъ завитковъ вырывается изъ подъ нихъ, говоря о томъ, что я не безцвтная блондинка, способная каждую минуту падать въ обморокъ, но блондинка южная, полная крови, блодинка, которая скоре сама нанесетъ ударъ, нежели позволитъ поразить себя. Недаромъ парикмахеръ хотлъ пригладить мн волосы, расчесавъ ихъ на дв стороны, и повсить на мой лобъ жемчужину на цпочк, говоря, что это дастъ мн средневковый видъ. Знайте, что я слишкомъ молода, чтобы надвать молодящее украшеніе! Мой носъ тонокъ, ноздри хорошо вырзаны и раздлены прелестной розовой перегородочкой. У моего носа повелительный и насмшливый видъ, конецъ его настолько нервенъ, что онъ никогда не потолстетъ и не покраснетъ. Дорогая моя козочка, если этого недостаточно, чтобы жениться на двушк безъ приданаго, значитъ, я ничего не понимаю! У моихъ ушей кокетливые изгибы, всякая жемчужина въ нихъ покажется желтой. Моя шея длинна, она можетъ принимать змистые изгибы, а это придаетъ такой величавый видъ! Въ темнот ея близна длается золотистой. Правда, мой ротъ слишкомъ великъ, но онъ такъ выразителенъ, его губы окрашены такъ хорошо, зубы такъ охотно смются! И потомъ, моя дорогая, во мн все гармонично: походка, голосъ. Въ твоей подруг недаромъ живетъ воспоминаніе о движеніи бабушкиной юбки, до которой та никогда не дотрогивалась! Словомъ, я хороша и граціозна. По желанію я могу смяться, какъ мы, бывало, смялись съ тобой, при этомъ меня будутъ уважать: есть что-то внушительное въ ямочкахъ, которыя пальцы шутки образуютъ на моихъ блыхъ щекахъ! Я сумю потуплять глаза и замораживать сердце, сумю изгибать шею, точно печальный лебедь и принимать видъ мадонны: въ такія минуты вс святыя двы, изображенныя художниками, окажутся недостойными стоять рядомъ со мной. Чтобы обратиться ко мн, мужчин придется не говорить, а пть!
Итакъ, я вооружилась ршительно всмъ, теперь я могу распоряжаться клавишами кокетства, какъ мн вздумается, начавъ съ самыхъ суровыхъ нотъ и кончая самыми нжными звуками. Большое преимущество не быть однообразной. Моя мать не безумно весела, ни двственна, она исключительно благородна, она всегда внушаетъ почтеніе, она можетъ покинуть величавый видъ только, чтобы стать похожей на львицу. Разъ ранивъ, она исцляетъ съ трудомъ, я же буду и ранить, и исцлять. Я совсмъ непохожа на нее. Поэтому между нами не можетъ быть никакого соперничества, разв только въ вопрос о большемъ или меньшемъ совершенств рукъ и ногъ, которыя у насъ очень сходны. Я наслдовала фигуру отца, онъ тонокъ и гибокъ. У меня бабушкины манеры, ея очаровательный звукъ голоса, голоса головного, когда приходится его усиливать, мелодичнаго, грудного, когда онъ звучитъ негромко въ разговор съ глазу на глазъ. Мн кажется, что я только сегодня вышла изъ монастыря. Что за дивное мгновеніе! Я еще не существую для свта и онъ меня не знаетъ! Я принадлежу одной себ, точно едва распустившійся цвтокъ, котораго никто не видлъ. Ну, мой ангелъ, когда, прогуливаясь по моей гостиной и смотрясь въ зеркало, я взглянула на знакомое мн невинное платье пансіонерки, я не понимаю, что сдлалось съ моимъ сердцемъ, сожалніе о прошломъ, безпокойство при мысли о будущемъ, прощальные привты нашимъ блднымъ маргариткамъ, которыя мы такъ невинно собирали, беззаботно обрывая ихъ лепестки, все это овладло мною, но вмст съ тмъ въ моей голов пронеслись и странныя идеи, отгоняемыя мною въ глубину моей души, въ которую я не смю погружаться.
Моя Рене, у меня приданое новобрачной! Оно надушено и уложено въ моей восхитительной уборной въ кедровые ящики, лакированные снаружи. У меня есть ленты, обувь, перчатки, всего множество! Мой отецъ любезно поднесъ мн вещицы, необходимыя для молодой двушки, несессеръ, туалетъ, шкатулку, веръ, зонтикъ, молитвенникъ, золотую цпь, шаль, онъ общался выучить меня здить верхомъ. Я умю танцовать, завтра, да, завтра вечеромъ меня вывезутъ въ свтъ. Я надну блое муслиновое платье, на голову мн положатъ гирлянду изъ блыхъ розъ, по-гречески. Я приму видъ Мадонны, я хочу показаться дурочкой, чтобы женщины были на моей сторон. Моя мать даже не подозрваетъ того, что я теб пишу, она думаетъ, что я не могу разсуждать. Если бы она прочла мое письмо, она остолбенла бы отъ удивленія.
Мой братъ милостиво оказываетъ мн самое глубокое презрніе и даритъ меня равнодушіемъ. Онъ красивый молодой человкъ, но очень капризенъ и вчно печаленъ. Я догадалась о его тайн, ни герцогъ, ни герцогиня не поняли ея. Хотя мой братъ герцогъ, хотя онъ молодъ, но онъ завидуетъ отцу, онъ ничто въ государств и у него нтъ придворной должности. Онъ не можетъ говорить: ‘Я ду въ палату. Изъ всхъ насъ только я могу думать шестнадцать часовъ въ сутки, отецъ занятъ общественными длами и личными удовольствіями, мать тоже несвободна, никто не мшаетъ мн, мои родные вчно отсутствуютъ, у нихъ для жизни остается слишкомъ мало времени. Мн до крайности хочется знать, какой непобдимой привлекательностью обладаетъ свтъ, которая заставляетъ людей проводить въ обществ все время отъ девяти часовъ вечера до двухъ, до трехъ ночи, создаетъ для нихъ множество хлопотъ, заставляетъ выносить страшную усталость. Желая познакомиться со свтомъ, я и не воображала, что такое опьянніе возможно. Но, правда, я забываю, что дло идетъ о Париж. Итакъ, здсь можно жить въ одной семь и не знать другъ друга. Почти монашенка прізжаетъ и въ теченіе двухъ недль замчаетъ то, чего не видитъ у себя въ дом государственный человкъ. Однако, быть можетъ, отецъ читаетъ въ душ Альфонса и въ его умышленномъ ослпленіи проглядываетъ отеческое чувство? Я выясню этотъ темный вопросъ.
Вчера въ два часа дня я здила кататься по Елисейскимъ Полямъ и Булонскому лсу, стоялъ одинъ изъ тхъ осеннихъ дней, которыми мы такъ восхищались на берегахъ Луары. Наконецъ-то я взглянула на Парижъ! Общій видъ площади Людовика XV дйствительно хорошъ, но это красота, которую создаютъ люди. Я была хорошо одта, казалась печальной, хотя мн было весело. Изъ подъ моей красивой шляпки глядло спокойное лицо, руки были скрещены. Однако, на мою долю не выпало ни одной самой жалкой улыбки, ни одного то молодого человка не заставила я остолбенть на мст, никто не обернулся посмотрть на меня, а между тмъ нашъ экипажъ халъ медленно, совершенно гармонируя съ моей позой. Нтъ, я ошибаюсь: одинъ очаровательный герцогъ, прозжавшій мимо меня, быстро повернулъ лошадь. Этотъ человкъ, спасшій въ глазахъ свта мое тщеславіе, былъ мой отецъ, онъ сказалъ, что его гордость пріятно польщена. Я встртила матушку, она кончиками пальцевъ послала мн легкое привтствіе, походившее на поцлуй. Моя Гриффитъ безъ смущенія смотрла во вс стороны, куда придется. Мн кажется, молодая двушка всегда должна знать, куда она смотритъ. Какой-то господинъ очень внимательно оглядлъ мой экипажъ, не обративъ на меня ни малйшаго вниманія. Этотъ льстецъ, конечно, каретникъ! Исчисляя свои силы, я ошиблась: красота, это преимущество, даваемое однимъ Богомъ, въ Париж обыкновенне, нежели я думала. Разнымъ женщинамъ отвшивались граціозные поклоны. При вид многихъ красивыхъ лицъ мужчины говорили: ‘Вотъ она!’ Моею матерью необычайно восхищались. Эту загадку можно разршить и я постараюсь разгадать ее. Почти вс мужчины, моя дорогая, показались мн очень некрасивыми. Красивые походятъ на насъ, только гораздо хуже. Не знаю, какой злой геній изобрлъ ихъ костюмъ: онъ поразительно неуклюжъ въ сравненіи съ одеждой прошлыхъ вковъ, въ немъ нтъ яркихъ цвтовъ поэзіи, онъ ничего не говоритъ ни чувствамъ, ни уму, ни зрнію, онъ, вроятно, очень неудобенъ, въ немъ нтъ полноты, онъ коротокъ. Въ особенности меня поразила шляпа: это какой-то кусокъ колонны, не принимающей формы головы, но, говорятъ, легче сдлать революцію, нежели придать шляпамъ грацію. Французское мужество отступаетъ передъ мыслью надть круглую фетровую шляпу и, благодаря надостатку мужества на одинъ день, люди цлую жизнь носятъ смшные головные уборы. И еще говорятъ, что французы непостоянны! Впрочемъ, мужчины будутъ ужасны, что бы они ни носили на голов. Я видла только усталыя, жесткія лица, на которыхъ не отражается ни душевнаго міра, ни спокойствія, вс ихъ морщины перескаются и говорятъ объ обманутомъ честолюбіи и неудовлетворенномъ тщеславіи. Рдко встрчаешь красивый лобъ.
— Вотъ каковы парижане,— говорила я миссъ Гриффитъ.
— Они очень любезны и остроумны,— отвтила мн она.
Я замолчала. Въ сердц тридцатишестилтней двушки много снисходительности!
Вечеромъ я похала на балъ и держалась подл матери, которая самоотверженно вела меня подъ руку: она была хорошо вознаграждена за это. Вс почести изливались на нее: я служила предметомъ самыхъ тонкихъ любезностей, обращенныхъ къ ней. Она умла доставлять мн глупцовъ танцоровъ, которые вс говорили со мной о духот, точно я чувствовала себя замороженной и о красот бала, точно считая меня слпой! Вс они не приминули разсыпаться въ удивленіяхъ по поводу неслыханнаго, необычайнаго, удивительнаго и страннаго обстоятельства, состоявшаго въ томъ, что они видли меня въ первый разъ на балу. Мой туалетъ, восхищавшій меня въ моей блой и золотой гостиной, въ которой я красовалась одна, былъ едва замтенъ среди чудныхъ нарядовъ большинства женщинъ. Каждую изъ нихъ окружали врные поклонники, многія сіяли торжествующей красотой, въ числ послднихъ была моя мать. Молодая двушка не иметъ никакого значенія на балу: она только инструментъ для танцевъ. Мужчины, за рдкими исключеніями, и въ зал не лучше, чмъ въ Елисейскихъ Поляхъ. Они вс утомлены, въ ихъ чертахъ нтъ характерности или, врне, вс они носятъ одинъ и тотъ же характеръ. Того гордаго и полнаго жизни выраженія, которое мы видимъ на портретахъ нашихъ предковъ, обладавшихъ физической силой и силой нравственной, боле не существуетъ. Между тмъ на этомъ вечер присутствовалъ одинъ высокоталантливый человкъ. Благодаря красот своего лица, онъ выдлялся изъ общей массы, но не произвелъ на меня того живого впечатлнія, которое долженъ былъ бы произвести. Я не знаю его сочиненій и онъ не дворянинъ. Какимъ бы геніемъ, какими бы высокими качествами ни былъ одаренъ буржуа или человкъ съ пожалованнымъ дворянскимъ достоинствомъ, ни одна капля моей крови не будетъ сочувствовать ему. Кром того, онъ слишкомъ много занимался собой и слишкомъ мало другими, глядя на него, мн пришло въ голову, что для подобныхъ великихъ ловцовъ мысли мы не живыя существа, а неодушевленные предметы. Въ ихъ мозгу живетъ нчто, оттсняющее ихъ возлюбленныхъ на второй планъ. Мн казалось, что въ самой осанк этого человка выражается его отношеніе къ людямъ. Говорятъ, что онъ профессоръ, ораторъ, писатель, что честолюбіе превращаетъ его въ раба всего великаго. Я сейчасъ же составила себ извстную программу, я нашла недостойнымъ себя сердиться на свтъ за то, что не имла въ немъ успха и стала беззаботно танцовать. Танцы доставили мн удовольствіе. Я слышала множество пересудовъ, въ которыхъ не было ничего занимательнаго для меня и касавшихся незнакомыхъ мн людей, впрочемъ, можетъ быть, для того, чтобы ихъ понимать, необходимо знать многое неизвстное мн, такъ какъ я видла, какъ женщины и мужчины съ самымъ живымъ удовольствіемъ слушали или произносили извстныя фразы. Свтъ — собраніе громаднаго количества загадокъ, разгадать которыя мн кажется очень трудно. Въ немъ множество интригъ. У меня довольно проницательные глаза и тонкій слухъ, что же касается до понятливости — вы ее знаете, m-elle Мокомбъ.
Я вернулась очень утомленная и счастливая этой усталостью. Наивно описала я матушк мое физическое и нравственное состояніе, она же очень мило замтила: ‘Моя дорогая малютка, хорошее воспитаніе сказывается въ знаніи того, о чемъ можно говорить и о чемъ нужно умалчивать.
Благодаря ея словамъ, я поняла, о какихъ ощущеніяхъ мы не должны говорить никому, быть можетъ, даже нашимъ матерямъ. Я сразу увидла широкое поле женской скрытности. Увряю тебя, моя дорогая козочка, что, благодаря нашей невинной беззастнчивости, изъ насъ вышли бы дв пребдовыя двушки. Сколько полезныхъ свдній въ приложенномъ къ губамъ пальц, въ одномъ слов, въ одномъ взгляд! Въ мгновеніе ока я сдлалась страшно застнчивой. Какъ, неужели нельзя говорить объ естественномъ пріятномъ ощущеніи, вызванномъ движеніемъ танцевъ? Я мысленно сказала себ: что же будетъ съ нашими чувствами? Я легла спать съ грустью на душ и до сихъ поръ еще не оправилась отъ этого перваго столкновенія моей откровенной и веселой природы съ жестокими законами свта. И вотъ часть моего благо рука уже осталась на втвяхъ придорожныхъ кустарниковъ. Прощай, мой ангелъ.
V.
Отъ Рене де-Мокомбъ Луиз де-Шолье.
Какъ взволновало меня твое письмо, въ особенности благодаря сравненію твоей участи съ моей. Въ какомъ блестящемъ свт ты будешь жить! Въ какой мирной глуши закончу я мое скромное существованіе! Я такъ много разсказывала теб о замк Мокомбъ, что не стану боле говорить о немъ, здсь я нашла мою комнату почти въ томъ же вид, въ какомъ оставила ее, однако, теперь, глядя изъ окна, я могу вполн оцнить красоту прелестной долины, на которую ребенкомъ смотрла, ничего не понимая. Черезъ дв недли посл моего прізда, я съ отцомъ, матерью и двумя братьями отправилась на обдъ къ одному изъ нашихъ сосдей, къ старому г-ну де-л’Эсторадъ.
Этотъ человкъ разбогатлъ, благодаря скупости. Старикъ не могъ спасти своего единственнаго сына отъ жадности Бонапарта, барону удалось избавить юношу отъ набора, но ему пришлось послать его въ армію 1811 г. въ качеств члена почетнаго караула. Со времени Лейпцигскаго сраженія старый баронъ не получалъ извстій о сын. Де-Моприво, къ которому л’Эсторадъ здилъ въ 1814 году, сказалъ ему, что онъ видлъ, какъ русскіе захватили молодого человка въ плнъ. Г-жа л’Эсторадъ умерла отъ горя посл тщетныхъ поисковъ, произведенныхъ въ Россіи. Барона, старика глубоковрующаго, поддерживала та чудная христіанская сила которая жила въ насъ въ Блуа: надежда! Она заставляла его видть сына во сн и копить для него деньги. Де-л’Эсторадъ заботился о наслдствахъ, выпадавшихъ на долю его сына посл смерти различныхъ членовъ семьи покойной г-жи де-л’Эсторадъ. Никто не осмливался смятъся надъ этимъ старикомъ. Я, угадала, что неожиданное возвращеніе молодого человка вызвало и мой пріздъ въ замокъ. Кто бы сказалъ, что пока наша мысль блуждала Богъ знаетъ гд, мой женихъ медленно шелъ пшкомъ черезъ Россію, Польшу и Германію. Только въ Берлин судьба сжалилась надъ нимъ, тамъ французскій посланникъ помогъ ему вернуться во Францію. Г-нъ де-л’Эсторадъ-отецъ мелкій, провансальскій дворянинъ, получающій тысячъ десять ливровъ въ годъ, не обладаетъ достаточно европейски-громкимъ именемъ, чтобы люди интересовались кавалеромъ де-л’Эсторадъ, фамилія котораго сильно напоминала имена искателей приключеній.
Двнадцать тысячъ ливровъ ежегоднаго не тратившагося дохода съ имній г-жи де-л’Эсторадъ вмст со сбереженіями старика барона превратились въ довольно значительное для Прованса состояніе. Въ настоящее время у несчастнаго гвардейца около двухсотъ пятидесяти ливровъ и земли. Наканун возвращенія сына старый баронъ купилъ прекрасное, но плохо устроенное имніе. Старикъ собирается посадить въ немъ десять тысячъ тутовыхъ деревьевъ, которыя онъ воспитывалъ въ своемъ питомник, предвидя эту покупку. Свидвшись съ сыномъ, баронъ только и думаетъ о томъ, чтобы поскоре женить его на двушк благороднаго происхожденія. Старикъ высказалъ моимъ родителямъ намреніе взять Рене Мокомбъ безъ приданаго и упомянуть въ свадебномъ контракт, что означенная Рене принесла съ собой ту сумму, которая пришлась бы на ея долю посл смерти ея родителей. Въ день своего совершеннолтія мой младшій братъ, Жанъ де-Мокомбъ, выдалъ отцу и матери документъ, говорившій, что онъ получилъ свою часть, которая равняется трети всего наслдства. Вотъ какимъ образомъ дворянство Прованса обходитъ низкій гражданскій кодексъ г-на Бонапарта, который заставитъ заточить въ монастыри столько же благородныхъ двушекъ, сколько онъ ихъ выдалъ замужъ. Мнніе французскаго дворянства, судя по тому немногому, что мн извстно, очень разнообразно.
Во время упомянутаго обда, моя дорогая милочка, состоялось первое знакомство между твоей козочкой и плнникомъ. Опишу все по порядку. Прислуга графа Мокомба нарядилась въ старыя, обшитыя галунами ливреи и вышитыя шляпы, кучеръ надлъ свои большіе сапоги съ раструбами. Мы впятеромъ сли въ нашу старую карету и величественно прибыли къ сосдямъ въ два часа, обдъ былъ назначенъ въ три. У моего будущаго свекра не замокъ, а просто деревенскій домъ, стоящій у подножія одного изъ нашихъ холмовъ въ начал нашей прелестной долины, главную гордость которой, конечно, составляетъ старымъ замокъ Мокомбъ. Деревенскій домъ барона де-л’Эсторадъ и походитъ на деревенскій домъ, онъ представляетъ собою четыре каменныхъ стны, залитыя желтоватымъ цементомъ и покрытыя черепицами красиваго краснаго цвта. Крыша сгибается подъ ихъ тяжестью. Окна дома размщены безъ малйшей симметріи и снабжены огромными стявнями, выкрашенными въ желтый цвтъ. Садъ, раскинутый около этого зданія,— чисто провансальскій садъ, его окружаетъ маленькая ограда изъ крупныхъ круглыхъ валуновъ, положенныхъ пластами, геній каменщика проявляется тутъ въ умньи наклонно класть камни или ставить ихъ стоймя, слой глины, покрывающей ограду, мстами осыпался. Ршетка, стоящая на дорог при възд во дворъ, придаетъ усадьб видъ замка. Раньше, чмъ ее устроили было пролито много слезъ, она такъ тонка, что напомнила мн сестру Анжелику. Передъ домомъ каменный подъздъ, надъ входной дверью навсъ, его не пожелалъ бы имть даже луарскій мужикъ подл своего изящнаго благо каменнаго домика съ синей крышей, на которой такъ славно играетъ иногда улыбка солнца. И садъ, и все кругомъ него страшно запылено, деревья спалены зноемъ. Ясно видно, что вся жизнь барона давно ограничивается тмъ, что вечеромъ онъ ложится спать, а утромъ встаетъ съ одной мыслью: пріобрсти побольше денегъ. Онъ стъ то же, что и его слуги, ихъ у него двое: молодой провансалецъ и старая горничная его жены. Въ комнатахъ мало мебели. Между тмъ домъ старика приготовился къ пріему гостей: баронъ опустошилъ вс старые шкапы и созвалъ всенародное ополченіе своихъ рабовъ. Обдъ подали намъ на почернвшемъ и помя томъ серебр. Изгнанникъ, дорогая милочка, какъ ршетка на дорог, худъ, очень худъ! Онъ блденъ, онъ страдаетъ, онъ молчаливъ. Ему тридцать семь лтъ, а онъ походитъ на пятидесятилтняго человка. Его когда-то прекрасные черные волосы перемшаны съ сдиной, точно крылья жаворонка. Его красивые синіе глаза очень впалы, онъ глуховатъ, что придаетъ ему нкоторое сходство съ рыцаремъ печальнаго образа, тмъ не мене, я любезно согласилась сдлаться госпожей де-л’Эсторадъ, позволила дать мн двсти пятьдесятъ ливровъ, съ непремннымъ условіемъ получить въ мое полное распоряженіе этотъ деревенскій домъ и устроить подл него паркъ. Я формально потребовала, чтобы отецъ уступилъ мн небольшую часть воды, которая течетъ изъ Мокомба. Черезъ мсяцъ я буду уже г-жей де-л’Эсторадъ, потому что я, дорогая моя, поправилась. Посл сибирскихъ снговъ человкъ бываетъ очень расположенъ найти прелесть въ тхъ черныхъ глазахъ, отъ взгляда которыхъ, какъ ты говорила, спютъ недозрлые плоды. Луи де-л’Эсторадъ, повидимому, страшно счастливъ, что онъ женится на красивой Рене де-Мокомбъ. Таково славное прозвище твоей подруги. Ты собираешься пожинать веселье среди широкой арены жизни, предназначенной m-elle де-Шолье въ Париж, гд ты будешь царить, а въ это время твоя бдная козочка Рене, дочь пустыни, спустилась съ нашихъ облаковъ и приготовилась къ дйствительности, простой, какъ судьба, ромашки. Да, я дала себ слово утшить этого молодого человка безъ молодости, который, сойдя съ материнскихъ колнъ, очутился на войн и изъ своего мирнаго загороднаго дома перешелъ къ снгамъ и лишеніямъ Сибири. Однообразіе предстоящей мн жизни будетъ скрашиваться для меня тихими деревенскими удовольствіями. Я продлю оазисъ нашей долины до самаго моего дома, который оснятъ величественныя прекрасныя деревья. Я раскину кругомъ моей усадьбы вчно-зеленющіе провансальскіе лужки, я распространю мой паркъ до холмовъ, въ самомъ высокомъ пункт я волю выстроить красивую бесдку, откуда мои глаза будутъ издали любоваться блестящимъ Средиземнымъ моремъ. Апельсины, лимоны, самыя богатыя произведенія растительнаго царства украсятъ мой уголокъ и въ немъ я стану матерью семейства. Насъ будетъ окружать природная вчная поэзія. Я останусь врна своимъ обязанностямъ, а потому мн нечего бояться несчастій. Старый баронъ и кавалеръ де-л’Эсторадъ раздляютъ мои христіанскія чувства. Ахъ, милочка, жизнь представляется мн гладкой и затненной вчными деревьями большой французской дороги. Въ нашемъ столтіи не явится второй Бонапартъ, поэтому, если у меня будутъ дти, они останутся со мной, я воспитаю ихъ, сдлаю ихъ людьми и стану наслаждаться жизнью, живя въ нихъ. ты, конечно, выйдешь замужъ за одного изъ сильныхъ міра сего и, если мое предсказаніе осуществится, мои дти найдутъ дятельное покровительство. Итакъ, прощайте, по крайней мр, для меня, романы и странныя положенія, героинями которыхъ мы бывали въ воображеніи. Я впередъ уже знаю исторію моей жизни: ее будутъ наполнять великія событія врод прорзыванія зубовъ у господъ де-л’Эсторадъ, ихъ питанія, разореній, которыя они будутъ производить въ моихъ садахъ или на мн самой, вышиваніе дтскихъ шапочекъ, любовь и восхищеніе бднаго болзденнаго человка составятъ отраду моей жизни. Быть можетъ, когда-нибудь деревенская жительница отправится зимой въ Марсель, но и тогда она выступитъ только на узкой арен провинціи, кулиссы которой не опасны. Въ будущемъ мн нечего бояться, даже восхищеніе, которое пробуждаетъ въ насъ гордость, не ожидаетъ меня впереди. Мы будемъ очень интересоваться шелковичными червями, такъ какъ станемъ продавать для нихъ листья тутовыхъ деревьевъ. Мы узнаемъ странныя превратности провансальской жизни и познакомимся съ семейными бурями, хотя ссоры между нами невозможны, Луи де-л’Эсторадъ формально объявилъ, что онъ отдастъ себя въ руки своей жены. А такъ какъ я ничего не сдлаю, чтобы поддерживать его въ этомъ благоразумномъ ршеніи, очень вроятно, что онъ будетъ держаться его. Ты, дорогая моя Луиза, составишь романическую часть моей жизни. Поэтому подробно разсказывай мн вс твои приключенія, описывай балы, праздники, разсказывай, какъ ты одваешься, какіе цвты увнчиваютъ твои прелестные блокурые волосы, повторяй мн вс слова мужчинъ, обращенныя къ теб. Ты будешь въ двухъ лицахъ слушать, танцовать, чувствовать, какъ концы твоихъ пальцевъ сжимаетъ чья-нибудь рука, мн хотлось бы, чтобы ты исполняла материнскія обязанности въ Крампад (такъ называется наша усадьба), а я веселилась въ Париж! Бдный человкъ думаетъ, что онъ женится только на одной женщин! Замтитъ ли онъ, что ихъ дв? Однако, я начинаю говорить глупости. Я могу ихъ длать только при посредств другого лица, а потому должна умолкнуть. Итакъ, цлую тебя въ об щечки, у меня еще двическія губки, онъ посмлъ только завладть моей рукой. О, мы такъ почтительны и такъ приличны, что это внушаетъ мн тревогу. Ну, я опять принимаюсь за то же! Прощай, дорогая.
P. S. Я распечатываю твое третье письмо. Моя дорогая, я могу располагать суммой въ тысячу ливровъ, накупи мн на эти деньги хорошенькихъ вещицъ, которыхъ нельзя найти здсь или даже въ Марсели. Разъзжая по магазинамъ для себя, подумай и о твоей крампадской отшельниц. Подумай, что у нашихъ стариковъ нтъ въ Париж знакомыхъ со вкусомъ, которые могли бы купить для насъ все необходимое. На твое письмо отвчу потомъ.
VI.
Донъ Фелипъ Энарецъ дону Фернанду.
Парижъ, сентябрь.
Число, выставленное на этомъ письм, скажетъ вамъ, мой братъ, что глава вашего дома не подвергается ни малйшей опасности. Кровопролитіе во Львиномъ двор превратило насъ, помимо воли, въ испанцевъ и христіанъ, но зато оно дало намъ въ наслдство осторожность арабовъ. Быть можетъ, моимъ спасеніемъ я обязанъ только крови Абенсераговъ, текущей въ моихъ жилахъ. Страхъ сдлалъ Фердинанда такимъ хорошимъ комедіантомъ, что Вальдецъ врилъ его увреніямъ. Безъ меня этотъ бдный адмиралъ погибъ бы. Либералы никогда не поймутъ, что такое король. Но я давно знаю характеръ этого Бурбона. Чмъ боле король говорилъ намъ о своемъ покровительств, тмъ большее недовріе вселялъ онъ въ меня. Истинному испанцу незачмъ повторять своихъ общаній. Тотъ, кто много говоритъ, желаетъ обмануть. Вальдецъ перешелъ на англійское судно. Едва судьба Испаніи ршилась въ Андалузіи, я написалъ управляющему моими имніями въ Сардиніи, попросивъ его доставить мн возможность бжать. Ловкіе ловцы коралловъ ждали меня съ лодкой въ назначенномъ мст. Когда Фердинандъ посовтовалъ французамъ схватить меня, я былъ уже въ моемъ родовомъ помсть Макюмеръ, среди бандитовъ, которые презираютъ вс законы и не боятся ничьей мести. Послдній испано-маврскій домъ Гренады нашелъ истыя африканскія пустыни и даже арабскую лошадь среди этихъ владній, полученныхъ имъ отъ его саррацинскихъ предковъ. Глаза бандитовъ, которые еще недавно боялись меня, загорлись отъ радости и чувства дикой гордости, когда они узнали, что имъ предстоитъ охранять отъ вендетты короля Испаніи, ихъ господина, герцога де-Соріа, перваго Энареца, постившаго этотъ островъ съ тхъ поръ, какъ онъ пересталъ принадлежать маврамъ! Двадцать два карабина предложили прицлиться въ Фердинанда Бурбонскаго, сына племени, бывшаго еще неизвстнымъ въ тотъ день, когда Абенсераги, какъ побдители, пришли на берега Луары. Я полагалъ, что буду имть возможность жить на доходы съ громадныхъ имній, о которыхъ мы, къ сожалнію, такъ мало заботились. Однако, пребываніе въ Сардиніи доказало мн, что я ошибаюсь и что Куевердо не лгалъ въ своихъ отчетахъ.
Бднякъ предложилъ къ моимъ услугамъ двадцать дв человческія жизни и ни одного реала, саванны въ двадцать тысячъ десятинъ и ни одного дома, двственные лса и ни одного стула. Чтобы придать цнность этимъ великолпнымъ землямъ, нужно съ полвка времени и милліонъ піастровъ, я подумаю объ этомъ. Побжденные во время бгства раздумываютъ и о самихъ себ, и о своей погибшей родин. При взгляд на прекрасный трупъ, обглоданный монахами, мои глаза наполнились слезами: я увидлъ въ немъ грустный прообразъ будущаго Испаніи. Въ Марсели я узналъ о кончин Ріего и съ грустью подумалъ, что моя жизнь также закончится мученичествомъ, но мученичествомъ продолжительнымъ и никому невдомымъ. Разв можно сказать, что человкъ живетъ, разъ онъ не въ силахъ посвятить свою душу родин или отдать жизнь женщин? Любить, побждать — эти два вида одной и той же идеи служили закономъ, начертаннымъ на нашихъ сабляхъ, золотыми буквами написаннымъ на сводахъ нашихъ дворцовъ, закономъ, который твердили струи фонтановъ, снопами бившихъ въ нашихъ мраморныхъ бассейнахъ. Но этотъ законъ напрасно горитъ въ моемъ сердц: сабля сломана, дворецъ обратился въ въ пепелъ, живой источникъ поглощенъ безплодными песками.
Итакъ, вотъ мое завщаніе.
Донъ Фернандъ, вы сейчасъ поймете, почему я погасилъ ваше рвеніе и приказалъ вамъ остаться врнымъ королю — rey netto. Какъ твой братъ и другъ, я умоляю тебя повиноваться мн, какъ старшій, я приказываю вамъ это. Вы отправитесь къ королю, вы попросите его передать вамъ мое достоинство гранда и мои имнія, мое званіе и титулъ, быть можетъ, онъ поколеблется немного, покривляется, но вы скажите ему, что Марія Эредіа любитъ васъ и что Марія можетъ быть женой только герцога де-Соріа. Тогда вы увидите: онъ задрожитъ отъ радости, громадное состояніе рода Эредіа мшаетъ ему окончательно погубить меня. Ему представится, что, потерявъ титулъ герцога, я буду совершенно уничтоженъ, онъ сейчасъ велитъ выдать вамъ мое наслдство. Вы женитесь на Маріи. Я подмтилъ, что вы съ нею любите другъ друга, подавляя свое чувство, я уже подготовилъ стараго графа къ этой замн. Я и Марія подчинялись свтскимъ условіямъ и желанію нашихъ родителей. Вы хороши, какъ дитя любви, я безобразенъ, какъ испанскій грандъ, васъ любятъ — я же предметъ тайнаго отвращенія, вы скоро побдите несильное сопротивленіе, которое эта благородная испанка окажетъ вамъ, узнавъ о моемъ несчастій. Герцогъ Соріа, вашъ предшественникъ, не хочетъ, чтобы вы хоть разъ пожалли о немъ. Драгоцнности Маріи вполн заполнятъ пустоту, которая образуется въ вашемъ дом отъ исчезновенія изъ него брилліантовъ нашей матери, этихъ уборовъ достаточно, чтобы обезпечить мн независимую жизнь. Пришлите мн ихъ съ моей старой кормилицей Урракой, только ее я и хочу оставить при себ, она одна уметъ хороши варить мн шоколадъ.
Въ теченіе нашей короткой революціи мои постоянные труды пріучили меня довольствоваться самымъ необходимымъ, я могъ жить на жалованіе, которое получалъ. Вы увидите, что доходы, собранные въ теченіе этихъ двухъ лтъ, находятся въ рукахъ вашего управляющаго. Эти деньги принадлежатъ мн. Свадьба герцога Соріа требуетъ большихъ издержекъ — подлимся. Вы не откажетесь принять свадебный подарокъ отъ вашего брата-бандита. Кром того, я такъ хочу. До имнія Макюмеръ не можетъ коснуться рука испанскаго короля, оно остается моимъ, давая мн возможность имть имя и помстье въ томъ случа, если бы я пожелалъ сдлаться чмъ-нибудь.
Слава Богу, дла покончены, домъ Соріа спасенъ.
Въ ту минуту, когда я сдлался только барономъ де-Макюмеръ, французскія пушки возвстили о прибытіи въ Парижъ герцога Ангулемскаго. Вы поймете, почему я прерываю здсь мое письмо..
Когда я пріхалъ въ Парижъ, у меня не было и десяти квадрупловъ. Разв не мелокъ государственный человкъ, выказывающій среди катастрофъ, которыя онъ не могъ остановить, эгоистическую предусмотрительность? Побжденнымъ маврамъ — пустыня и лошадь, христіанамъ, обманутымъ въ своихъ ожиданіяхъ, монастырь и нсколько золотыхъ монетъ. Однако, моя покорность судьб происходитъ только отъ усталости. Я не настолько близокъ къ монастырю, чтобы перестать думать о жизни. Озальга на всякій случай далъ мн рекомендательныя письма, одно изъ нихъ обращено къ извстному здшнему книгопродавцу, который, по отношенію къ нашимъ соотечественникамъ, играетъ въ Парижъ такую же роль, какъ Галиньяни по отношенію къ англичанамъ. Онъ доставилъ мн восемь учениковъ, которые мн платятъ по три франка за урокъ. Я занимаюсь съ каждымъ изъ нихъ черезъ день, поэтому у меня бываетъ ежедневно по четыре урока и я заработываю двнадцать франковъ въ день, этихъ денегъ мн боле чмъ достаточно. Когда прідетъ Уррака, я осчастливлю какого-нибудь изгнанника-испанца, уступивъ ему моихъ учениковъ. Я живу въ улиц Иллеренъ-Бертенъ у бдной вдовы, которая держитъ жильцовъ. Моя комната обращена на югъ и выходитъ окнами въ маленькій садъ. Я не слышу ни малйшаго шума, смотрю на зелень и трачу по піастру въ день, я удивленъ спокойными и чистыми радостями, которыя испытываю, ведя жизнь Дениса въ Корин. Съ восхода солнца вплоть до десяти часовъ я сижу у окна, курю, пью шоколадъ и, любуюсь двумя испанскими растеніями въ саду: дрокомъ среди жасмина. Золото на бломъ фон — картина, которая всегда будетъ заставлять трепетать потомковъ мавровъ. Въ десять часовъ я иду на уроки, въ четыре возвращаюсь домой, обдаю, а посл обда курю и читаю до ночи. Я могу долго вести эту жизнь, въ которой работа чередуется съ размышленіемъ, одиночество — со встрчами съ людьми. Будь же счастливъ, Фернандъ, я совершилъ мое отреченіе безъ малйшей задней мысли, оно но вызвало ни сожалній, какъ отреченіе Карла V, ни желаній снова начать борьбу, какъ отреченіе Наполеона. Съ тхъ поръ, какъ я написалъ свое завщаніе, прошло пять дней и пять ночей, но моя мысль прекратила ихъ въ пять вковъ. Мн кажется, будто для меня никогда и не существовали титулы, имнія, достоинство гранда. Теперь преграда уваженія, раздлявшая насъ, упала и я могу, мое дорогое дитя, позволить теб читать въ моемъ сердц. Это сердце, одтое непроницаемой броней серьезности, переполнено нжностью и любовью, которымъ не на что излиться, ни одна женщина не догадалась объ этомъ, даже та, которая была мн предназначена съ колыбели. Вотъ въ чемъ и кроется объясненіе моего горячаго увлеченія политикой. У меня не было возлюбленной — я обожалъ Испанію. Но и Испанія ускользнула отъ меня. Теперь, переставъ быть чмъ-нибудь, я могу разсматривать мое уничтоженное ‘я’ и спрашивать себя, зачмъ его оживила жизнь и когда она его покинетъ? Зачмъ рыцарская раса вложила въ свой послдній отпрыскъ древнія добродтели, африканскую любовь и горячую поэзію, разъ судьба заране ршила, что смя останется въ грубой оболочк, не пустивъ ростка, не распространивъ изъ сіяющей чашечки восточнаго благоуханія? Какое преступленіе совершилъ я до своего рожденія, что никому не внушаю любви? Разв съ минуты моего появленія на свтъ я сталъ какимъ-то обломкомъ корабля, который волны должны были вынести на безплодную отмель? Въ моей душ я нахожу родныя мн пустыни, озаренныя солнцемъ, которое сжигаетъ ихъ, не позволяя имъ производить растительности: мн, горделивому обломку павшей расы, человку, вмщающему въ себ никому ненужную силу, погибшую любовь, мн, молодому старику, лучше всего именно здсь ожидать послдней милости смерти. Увы, подъ этимъ туманнымъ небомъ никакая искра не зажжетъ огня во всей этой груд пепла! Поэтому, умирая, я повторю послднія слова Іисуса Христа: ‘Боже мой, Ты меня оставилъ!’ Ужасныя слова, въ которыя никто не смлъ углубиться
Подумай же, Фернандъ, какое для меня счастье, что я могу возродиться въ теб и Маріи, я буду смотрть на васъ съ тою гордостью, которая шевелится въ творц, при вид его произведенія. Любите другъ друга сильно и неизмнно, не огорчайте меня, буря между вами причинитъ мн большія страданія, нежели вамъ самимъ. Наша мать предчувствовала, что когда-нибудь обстоятельства помогутъ осуществиться ея надежд. Быть можетъ, желаніе матери составляетъ контрактъ, заключенный между нею и Богомъ? Кром того вдь она была однимъ изъ тхъ таинственныхъ существъ, которыя сообщаются съ небомъ, получая отъ него силу провидть будущее. Сколько разъ въ морщинахъ, покрывавшихъ ея лобъ, я читалъ, что она желала бы отдать Фернанду вс почести, вс богатства, доставшіяся Фелипу! Я говорилъ ей это, дв слезы служили мн отвтомъ, она раскрывала передо мной раны сердца, которое должно было одинаково любить насъ обоихъ, но въ силу непобдимаго чувства принадлежало теб одному. Теперь ея радостная тнь оснитъ ваши головы, когда вы преклоните ихъ передъ алтаремъ! Приласкаете ли вы, наконецъ, вашего Фелипа, донна Клара? Вы видите, онъ уступаетъ вашему любимцу все, даже молодую двушку, которую вы съ сожалніемъ толкали къ нему.
Мой поступокъ нравится женщинамъ, мертвымъ, королю, Богъ желалъ его, итакъ, не мшай мн, Фердинандъ. Слушайся и молчи.
P. S. Прикажи Уррак называть меня господиномъ Энарецъ. Не говори ни слова обо мн Маріи. Только ты одинъ и долженъ знать тайну послдняго мавра, обращеннаго въ христіанство, въ жилахъ котораго умретъ кровь великаго рода, рожденнаго въ пустын и угасающаго въ одиночеств. Прощай.
VII.
Отъ Луизы Шолье Рене де-Мокомбъ.
Какъ скоро твоя свадьба? Да разв можно такъ выходить замужъ? Черезъ мсяцъ ты отдашь свою руку человку, котораго ты не знаешь, съ которымъ почти незнакома! Онъ глухъ (а глухота бываетъ разнаго рода), кром того, быть можетъ, онъ болзненъ, скученъ, невыносимъ! Разв ты не видишь, Рене, что хотятъ съ тобой сдлать? Ты необходима имъ для продолженія славнаго рода де-л’Эсторадъ, вотъ и все. Ты сдлаешься провинціалкой! Разв то общали мы другъ другу? На твоемъ мст я предпочла бы кататься въ шлюпк кругомъ Іерскихъ острововъ до тхъ поръ, пока меня не похитилъ бы алжирскій корсаръ, чтобы продать султану. Я стала бы султаншей, а когда-нибудь и султаншей-валиде, я взбунтовала бы весь сераль и волновала бы и въ молодые годы, и въ старости! Ты вышла изъ одного монастыря и попадаешь въ другой! Я знаю, ты трусишь, ты вступишь въ брачную жизнь покорно, какъ ягненокъ. Я буду теб давать совты, ты прідешь въ Парижъ. Мы съ тобой сведемъ съ ума всхъ мужчинъ, станемъ царицами. Твой мужъ, моя козочка, черезъ три года можетъ сдлаться депутатомъ. Теперь я знаю, что такое депутатъ. Ты будешь управлять его машиной, жить въ Париж и сдлаешься, какъ говоритъ моя мать, свтской модной женщиной. Ужь, конечно, я не оставлю тебя въ твоемъ захолусть!
Дорогая, вотъ уже дв недли я живу свтской жизнью, одинъ вечеръ въ Итальянской Опер, другой въ Большой, посл театра — балъ. О, свтъ — настоящая феерія, итальянская музыка меня восхищаетъ, а пока моя душа утопаетъ въ божественномъ наслажденіи, меня разсматриваютъ, мной любуются, но однимъ взглядомъ я заставляю опускать глаза самыхъ смлыхъ молодыхъ людей. Я видла въ опер очаровательныхъ парижанъ, и что же? Ни одинъ изъ нихъ не нравится мн, ни одинъ изъ нихъ не вызвалъ во мн волненія, которое я испытываю, слушая Гарсію, когда она поетъ въ ‘Отелло’ великолпный дуэтъ съ Пеллигрной. Боже Ты мой, какъ долженъ быть ревнивъ этотъ Россини, чтобы такъ хорошо выражать чувство ревности! Какой крикъ: Jemio cor si divide {Мое сердце разрывается.}. Для тебя все это вещи непонятныя, ты не слыхала Гарсіи, однако, ты знаешь, какъ я ревнива. Какой жалкій драматургъ Шекспиръ, Отелло увлеченъ славой, онъ одерживаетъ побды, командуетъ войсками, красуется, разъзжаетъ по свту, оставляя Дездемону одну. И Дездемона, видящая, что онъ предпочитаетъ ей глупую общественную дятельность, даже не думаетъ сердиться! Эта овца заслуживаетъ смерти! Пусть тотъ, кого я соблаговолю полюбить, осмлится заниматься чмъ-либо, кром своей любви ко мн! Я одобряю длинныя рыцарскія испытанія. Я считаю крайне дерзкимъ и глупымъ того безумнаго молодого рыцаря, которому не понравилось, что его владычица послала его за своей перчаткой, упавшей среди льновъ, безъ сомннія, она готовила ему какой-нибудь чудный цвтокъ своей любви, а онъ, заслуживъ награду, потерялъ ее, дерзкій! Но я болтаю, точно у меня нтъ важныхъ сообщеній. Мой отецъ, вроятно, будетъ изображать въ Мадрид короля, нашего господина, я говорю нашего господина, такъ какъ я тоже отправлюсь въ посольство. Моя мать желаетъ остаться здсь и отецъ беретъ меня съ собою, чтобы съ нимъ была женщина.
Моя дорогая, все это кажется теб самой простой вещью, а между тмъ тутъ кроется нчто чудовищное, въ теченіе двухъ недль я разгадала тайны нашей семьи. Моя мать похала бы съ отцомъ, если бы онъ пожелалъ взять съ собою г-на де-Каналисъ въ качеств секретаря посольства, но король самъ назначаетъ секретарей, и герцогъ не сметъ противиться королю, который очень своеволенъ, не желаетъ онъ и сердить матушку. И вотъ тонкій политикъ ршилъ устроить дло, оставивъ здсь герцогиню. Каналисъ, великій современный поэтъ, тотъ молодой человкъ, который ежедневно между тремя и пятью часами бываетъ у моей матери и, какъ видно, вмст съ нею изучаетъ дипломатію. Вроятно, дипломатія очень интересна, потому что Каналисъ аккуратенъ, какъ биржевой игрокъ. Реторе, наслдникъ нашего рода, важный холодный и прихотливый молодой человкъ остается въ Париж. Отецъ совсмъ затемнялъ бы его въ Мадрид. Кром того, миссъ Гриффитъ знаетъ, что Альфонсъ любитъ одну изъ танцовщицъ. Какъ можно любить ноги и пируэты? Мы замтили, что мой братъ бываетъ въ театр, когда танцуетъ Тилліа, онъ апплодируетъ ей и затмъ уходитъ. Я думаю, что дв двушки въ одномъ дом могутъ произвести въ немъ большее опустошеніе, чмъ чума. Что касается до моего второго брата, онъ въ своемъ полку, я его еще не видала. Теперь ты знаешь, почему мн суждено быть Антигоной посланника его величества. Быть можетъ, я выйду въ Испаніи замужъ, и очень вроятно, что мой отецъ намревается найти мн тамъ жениха, который взялъ бы меня безъ цриданаго, какъ беретъ тебя твой гвардеецъ. Отецъ предложилъ мн хать съ нимъ и учиться у его учителя. ‘Вы хотите,— сказала я ему,— чтобы я вышла въ Испаніи замужъ?’ Вмсто отвта онъ взглянулъ на меня проницательнымъ взглядомъ. Съ нкоторыхъ поръ отецъ дразнитъ меня во время завтрака. Онъ меня изучаетъ, а я стараюсь быть скрытной, напримръ, недавно я жестоко мистифицировала его и какъ посланника, и какъ отца. Разв онъ не считаетъ меня дурочкой! Онъ спросилъ, что я думаю о такомъ-то молодомъ человк и о нсколькихъ молодыхъ двушкахъ, съ которыми я встрчаюсь въ знакомыхъ домахъ. Я отвтила ему самымъ глупымъ разсужденіемъ о цвт ихъ волосъ, о различіи ихъ роста и наружности. Моего отца, повидимому, опечалила моя глупость, онъ внутренно упрекалъ себя за то, что обратился ко мн съ разспросами. ‘Однако,— прибавила я,— я не говорю всего, что думаю, недавно матушка напугала меня, сказавъ, что, говоря о своихъ впечатлніяхъ, легко нарушить правила приличія.— ‘Среди семьи вы можете говорить безъ страха’,— замтила моя мать. ‘Ну, такъ,— продолжала я,— до сихъ поръ мн кажется, что вс молодью люди могутъ боле увлекаться разсчетами, нежели увлекать насъ собою, что они больше заняты своими собственными особами, нежели нами, и, право, очень плохо скрываютъ это: съ ихъ лицъ сейчасъ же сбгаетъ то выраженіе, которое они придаютъ своимъ чертамъ, бесдуя съ нами, имъ, вроятно, представляется, будто мы совсмъ не умемъ управлять нашими глазами. Человкъ, говорящій съ нами,— влюбленный, человкъ, который перестаетъ говорить,— мужъ. Что же касается до двушекъ, то он до того фальшивы, что о ихъ характер можно судить только по танцамъ, не лгутъ лишь ихъ ростъ и движенія. Въ особенности же поразила меня грубость великосвтскихъ людей. Когда идетъ дло объ ужин, происходитъ нчто, дающее мн понятіе о народныхъ возстаніяхъ. Вжливость очень плохо скрываетъ общій эгоизмъ. Я иначе представляла себ свтъ. Въ немъ на женщинъ обращаютъ очень маленькое вниманіе, можетъ быть, это еще остатокъ доктринъ Бонапарта’.— ‘Арманда длаетъ поразительные успхи’, сказала моя мать. ‘Неужели вы думали, что я всегда буду у васъ спрашивать, умерла ли г-жа де-Сталь?’ Мой отецъ улыбнулся и всталъ изъ-за стола.
Моя дорогая, я не все высказала теб. Вотъ что я приберегла еще. Любовь, о которой мы мечтали, вроятно, хорошо скрывается: я нигд не видала ни малйшаго ея признака. Правда, я подмтила нсколько быстрыхъ взглядовъ, которыми мужчины обмнивались съ дамами въ гостиныхъ, но какъ это блдно! Я не вижу ‘нашей’ любви, этого міра чудесъ, полнаго дивныхъ грезъ, восхитительной дйствительности, радости и горя, отвчающихъ другъ другу, улыбокъ, освщающихъ всю природу, словъ, приводящихъ въ восторгъ, вчно доставляемаго, вчно испытываемаго счастья, печалей, порожденныхъ отдаленіемъ, и восторговъ, создаваемыхъ присутствіемъ любимаго существа! Гд расцвтаютъ вс эти восхитительные цвты души? Кто лжетъ: мы или свтъ? Я уже видла цлыя сотни мужчинъ, молодыхъ людей, и ни одинъ не произвелъ на меня ни малйшаго впечатлнія, если бы они восхищались мной, выказывали ко мн глубокую преданность, выступали на поединки изъ-за меня, я на все смотрла бы совершенно равнодушно. Любовь, моя дорогая, такое рдкое явленіе, что можно прожить всю жизнь, не встртивъ существа, которое природа одарила могуществомъ дать намъ счастье. Такая мысль внушаетъ страхъ — вдругъ это существо явится слишкомъ поздно! Что ты на это скажешь?
Съ нкоторыхъ поръ наша судьба начинаетъ страшить меня, я понимаю, почему у столькихъ женщинъ лица печальны, несмотря на румянецъ, которымъ мнимыя радости бала покрываютъ ихъ щеки. Въ бракъ вступаютъ, полагаясь на одну случайность — вотъ и ты такимъ же образомъ выходишь замужъ. Въ моей голов пронесся цлый ураганъ мыслей. Быть любимой постоянно и тмъ не мене различнымъ образомъ, быть черезъ десять лтъ непрерывнаго счастья любимой такъ же, какъ въ первый день! Такая любовь требуетъ долгаго подготовленія, чтобы пріобрсти ее, нужно заставить долго ожидать себя, возбудить сильное любопытство и удовлетворить его, вызвать громадныя симпатіи и отвтить на нихъ. Существуютъ ли такіе же законы для твореній сердца, какъ и для видимыхъ твореній природы? Можетъ ли поддерживаться радость? Въ какой пропорціи печаль и счастье должны смшиваться въ любви? Мн показались возможными холодныя комбинаціи погребальной, ровной и постоянной монастырской жизни, тогда какъ богатство, великолпіе, слезы, удовольствія, праздники, радости, наслажденія раздленной и дозволенной любви представились мн несбыточными. Въ этомъ город, мн кажется, нтъ мста сладости любви, святымъ прогулкамъ по аллеямъ при свт полной луны, которая бросаетъ на воду блескъ и не внемлетъ мольбамъ. Я богата, молода и хороша собой, мн остается только любить, любовь можетъ превратиться въ мою жизнь, въ мое единственное занятіе, и вотъ уже три мсяца я живу въ свт и съ любопытствомъ смотрю кругомъ, однако, я ничего не встртила среди этихъ блестящихъ, жадныхъ, внимательныхъ взглядовъ. Ничьи глаза, ничей голосъ не взволновали меня. Одна музыка наполняетъ мн душу, она одна замнила мн нашу дружбу. Иногда я ночью цлый часъ просиживаю у окна, я смотрю въ садъ, я призываю приключенія, я прошу неизвстный источникъ, порождающій ихъ, послать ко мн что-либо необычайное. Я нсколько разъ здила въ Елисейскія Поля въ карет и, выходя изъ экипажа, воображала, что тотъ, которому суждено разбудить мою оцпенвшую душу, явится передо мной, взглянетъ на меня, пойдетъ за мной, но въ такіе дни я встрчала только фигляровъ, продавцовъ пряниковъ, фокусниковъ, прохожихъ, торопливо шедшихъ по своимъ дламъ, или влюбленныхъ, избгавшихъ встрчъ. И мн хотлось остановить ихъ и спросить: ‘Скажите мн вы, счастливцы, что такое любовь?’ Но я подавляла эти, безумныя мысли, снова садилась въ карету и давала себ слово остаться старой двой. Любовь, конечно, воплощеніе, и сколько условій, чтобы это воплощеніе совершилось! Каждая изъ насъ не всегда согласна съ самой собой, что же будетъ при жизни съ другимъ существомъ? Одинъ Богъ можетъ разршить эту проблему. Я начинаю думать, что мн лучше всего вернуться въ монастырь. Если я останусь въ свт, я надлаю вещей, которыя будутъ походить на безумія, потому что я не силахъ мириться съ тмъ, что вижу. Все оскорбляетъ меня, мои душевныя нравственныя правила или тайныя мысли. О, моя мать, самая счастливая женщина на свт: ея великій маленькій Каналисъ обожаетъ ее. Мой ангелъ, мною овладваетъ страшное желаніе узнать, что происходитъ между моей матерью и этимъ молодымъ человкомъ. У Гриффитъ, по ея собственнымъ словамъ, были такія же желанія, ей хотлось броситься на каждую счастливую женщину, но она уничтожила, растоптала такія мысли. По ея мннію, добродтель состоитъ въ томъ, чтобы хоронить въ глубин своего сердца вс подобныя дикія идеи. Что же такое глубина сердца? Складъ всего дурного, что есть въ насъ? Я чувствую себя униженной оттого, что у меня нтъ обожателя. Я двушка-невста, но у меня есть братья, семья, обидчивые родственники. О, если это причина сдержанности мужчинъ, они жалкіе трусы! Роль Химены въ Сид и роль Сида восхищаютъ меня. Какая чудная пьеса! Ну, прощай.
Намъ даетъ уроки бдный бглецъ, принужденный скрываться изъ-за участія въ революціи, которую подавилъ герцогъ Ангулемскій. По поводу успха герцога въ Париж давались чудные праздники. Хотя этотъ испанецъ либералъ, и, конечно, буржуа, онъ меня заинтересовалъ, я вообразила, что онъ осужденъ, на смерть. Я стараюсь выпытать у него его тайну, но онъ молчаливъ, какъ сущій кастилецъ, и гордъ, какъ Гонзальвъ Кордовіскій, а между тмъ на урокахъ выказываетъ ангельскую кротость и неистощимое терпніе. Его гордость не напыщена, какъ гордость миссъ Гриффитъ, это чувство кроется въ его душ, исполняя свои обязанности, онъ невольно принуждаетъ насъ отдавать ему должное и отдаляетъ насъ отъ себя силой того уваженія, которое оказываетъ намъ. Мой отецъ говоритъ, что этотъ Энарецъ очень походитъ на знатнаго человка, а потому въ разговорахъ съ нами называетъ его въ шутку дономъ Энарецъ. Нсколько дней тому назадъ я во время урока позволила себ назвать учителя этимъ именемъ, онъ поднялъ глаза, которые обыкновенно смотрятъ внизъ, и бросилъ на меня дв молніи, совершенно подавившія меня. Дорогая, у него самые красивые глаза на свт. Я спросила, не разсердила ли его чмъ-нибудь и онъ сказалъ мн на чудномъ и величавомъ испанскомъ язык: ‘Я прихожу сюда только за тмъ, чтобы давать вамъ уроки’. Я почувствовала, что онъ меня пристыдилъ, покраснла и собиралась отвтить ему какой-нибудь явной дерзостью, но вспомнила слова нашей милой матери во Господ и сказала: ‘Если вы сдлаете мн какое-нибудь замчаніе, я буду вамъ очень обязана’. Энарецъ вздрогнулъ. Кровь окрасила его оливковое лицо и онъ сказалъ мн слегка взволнованнымъ голосомъ:
— Вроятно, религія научила васъ уважать великія несчастія, лучше, нежели могу это сдлать я. Если я испанскій грандъ, потерявшій все вслдствіе торжества Фердинанда VII, ваша шутка — жестокость, если же я только бдный учитель испанскаго языка, не стоитъ ли въ ней ужасная насмшка? Ни то, ни другое недостойно благородной молодой двушки. Я взяла его за руку и сказала: ‘Я тоже напомню вамъ о религіи, прося васъ забыть мою вину’. Онъ опустилъ голову, открылъ моего Донъ-Кихота и слъ. Это маленькое происшествіе взволновало меня больше, нежели вс комплименты, взгляды и фразы, которые выпали мн на долю втеченіе самаго удачнаго для меня бала. Во время урока я внимательно разсматривала этого человка, который не мшалъ мн и даже зналъ, что я смотрю на него: онъ никогда не поднимаетъ на меня глазъ. Я увидла, что нашъ учитель, которому мы давали сорокъ лтъ — молодъ: ему, должно быть, не боле двадцати шести, двадцати восьми лтъ. Я предоставляю его моей гувернантк она обратила мое вниманіе на красоту его черныхъ волосъ и его зубовъ, похожихъ на жемчужины. Что же касается его глазъ, въ нихъ и бархатъ и огонь. Вотъ и все. Въ общемъ онъ малъ ростомъ и некрасивъ. Намъ разсказывали, что испанцы неопрятны, но Энарецъ до крайности изященъ, его руки бле лица, онъ немного сутоловатъ, у него огромная голова странной формы. Его безобразіе, впрочемъ, говорящее объ ум, еще усиливается слдами оспы, которые испещряютъ его лицо. У него сильно выпуклый лобъ, чрезмрно густыя сросшіяся брови, он придаютъ ему угрюмый видъ, отталкивающій душу. Его лицо непривтливо и болзненно, такія физіономіи бываютъ у людей, осужденныхъ на смерть въ дтств и дожившихъ до взрослыхъ лтъ, только благодаря безконечнымъ заботамъ, помнишь сестру Марту? Словомъ, какъ говоритъ мой отецъ, лицо Энареца — ослабленная маска кардинала Хименеса. Мой отецъ его не любитъ, учитель стсняется его. Въ манерахъ нашего испанца сказывается прирожденное чувство собственнаго достоинства, которое, повидимому, безпокоитъ милйшаго герцога, онъ не выноситъ, чтобы рядомъ съ нимъ являлось нчто высокое въ какой бы-то ни было форм. Какъ только мой отецъ научится говорить по-испански, мы удемъ въ Мадридъ. Черезъ два дня посл полученнаго мною нравоученія, я, желая выразить учителю нчто врод благодарности, сказала ему:— Я не сомнваюсь, что вы покинули Испанію только вслдствіе политическихъ событій, если, какъ говорятъ, моего отца пошлютъ въ Мадридъ, мы будемъ въ состояніи оказать вамъ нкоторую услугу и испросить вамъ помилованіе, въ случа, если вы осуждены. ‘Никто не можетъ оказать мн услуги’,— отвтилъ Энарецъ.
— Не можетъ?— спросила я.— Отъ того ли, что вы не желаете ничьего покровительства или въ силу невозможности помочь вамъ? ‘Благодаря тому и другому,’ сказалъ онъ наклоняя голову и въ его голос прозвучало приказаніе умолкнуть. Въ моихъ жилахъ закипла отцовская кровь. Меня возмутило высокомріе испанца и я не продолжала этого разговора. Между тмъ, моя дорогая, есть что-то прекрасное въ его нежеланіи принимать что бы то ни было отъ постороннихъ. ‘Онъ отказался бы даже отъ нашей дружбы,’ думала я, спрягая глаголъ. Я остановилась и высказала учителю, но по-испански, мысль, занимавшую меня, Энарецъ вжливо отвтилъ, что для дружбы необходимо равенство, котораго нтъ въ данномъ случа, что въ силу этого мой вопросъ безполезенъ.
— Вы говорите о равенств по отношенію къ взаимности чувствъ или по отношенію къ различію общественнаго положенія?— спросила я, стараясь нарушить его серьезную важность, которая выводитъ меня изъ терпнія. Онъ снова поднялъ свои страшные глаза, а я опустила вки. Дорогая, этотъ человкъ — неразршимая загадка. Казалось, онъ спрашивалъ меня, не крылось ли въ моихъ словахъ признанія въ любви, въ его взгляд отразилось счастье, гордость, мука неувренности и мое сердце невольно замерло. Я поняла, что кокетство, которое во Франціи оцнивается по достоинству, принимаетъ грозное значеніе, когда оно обращено на испанца и довольно глупо спряталась въ мою раковину. Окончивъ урокъ, Энарецъ поклонился мн, бросивъ на меня взглядъ, полный смиренной любви, взглядъ, говорившій: — Не играйте несчастнымъ человкомъ! Такой внезапный переходъ отъ серьезныхъ, важныхъ манеръ произвелъ на меня живое впечатлніе. Не ужасно ли подумать и сказать, что мн кажется будто въ этомъ человк кроются неоцненныя сокровища нжности.
IX.
Г-жа де-л’Эсторадъ Луиз де Шолье.
Все сказано, все сдлано, мое дитя, теб пишетъ госпожа де-л’Эсторадъ, но наши отношенія съ тобой не измнились, стало только одной молодой двушкой меньше. Будь спокойна, я много думала и не безразсудно дала согласіе. Увренность, что я пойду торной дорог, пріятна и моему уму, и моему характеру. Большая нравственная сила избавитъ меня отъ того, что мы называемъ случайностями жизни. У насъ есть земли, которымъ слдуетъ придать цнность, домъ, который необходимо убрать и украсить, мн нужно управлять хозяйствомъ, нужно примирить съ жизнью несчастнаго человка. Конечно, мн придется заботиться о семь, воспитывать дтей. Что длать, будничная жизнь не можетъ быть чмъ-то великимъ, чрезвычайнымъ. Понятно, широкія знанія, которыя придаютъ величіе душ и уму, не управляютъ <скан испорчен>и заботами, по крайней мр, такъ кажется. Но кто мшаетъ отправлять въ море безконечности суда, которыя по нашему <скан испорчен>нію путешествовали въ этомъ океан? Однако, не думай, что <скан испорчен>ное существованіе, которому я посвящаю себя, лишено стра<скан испорчен>.
Задача, заставить поврить въ счастье бднаго человка, <скан испорчен>о игрушкой бурь — прекрасное дло, способное избавить мое существованіе отъ однообразія. Я не думаю, чтобы меня можно было сожалть и я вижу, что я могу длать добро. Между нами, я не люблю Луи де-л’Эсторада той любовью, которая заставляетъ сердце биться при шум знакомыхъ шаговъ, которая волнуетъ душу при звук любимаго голоса, или вселяетъ въ насъ дрожь при вид огненнаго взгляда, но онъ не противенъ мн. Что буду я длать, спросишь ты меня, съ тмъ стремленіемъ ко всему высокому, съ тми могучими мыслями, которыя насъ связываютъ и живутъ въ насъ? Да, это меня заботило. Но разв не великое дло скрывать ихъ и тайно отъ всхъ употреблять на благо семьи, превращать въ источники счастья для существъ, ввренныхъ мн? Время, въ теченіе котораго эти способности сіяютъ и блещутъ, очень коротко для женщины, оно скоро проходитъ. Моей жизни не будетъ доставать величія, но она протечетъ мирно, тихо, безъ превратностей. Мы рождаемся въ счастливыхъ условіяхъ: намъ предоставляется право выбирать что-нибудь одно: любовь или материнство. И я выбрала: изъ моихъ дтей я создамъ себ боговъ, изъ этого клочка — земли Эльдорадо. Вотъ все, что я могу теб сказать. Благодарю тебя за присланныя вещи. Взгляни на мои заказы, списокъ которыхъ я посылаю теб вмст съ этимъ письмомъ, я хочу жить въ атмосфер изящества, роскоши, и брать отъ провинціи только то, что въ ней есть прелестнаго. Живя одиноко, женщина не можетъ сдлаться провинціалкой, она остается самой собою. Я надюсь, что ты будешь своевременно сообщать мн о всхъ перемнахъ модъ. Отецъ моего мужа, въ порыв энтузіазма, не отказываетъ мн ни въ чемъ и перевертываетъ домъ вверхъ ногами. Мы выписываемъ изъ Парижа рабочихъ и устраиваемъ все по новому.
X.
Луиза де-Шолье г-ж де-л’Эсторадъ.
О, Рене, ты на нсколько дней опечалила меня. Итакъ, твое прелестное тло, красивое, гордое лицо, природно изящныя манеры, высоко-одаренная душа, глаза, въ которыхъ душа утоляетъ жажду, словно въ живомъ источник любви, сердце, полное восхитительной нжности, широкій умъ, рдкія способности, плоды усилій природы и нашего взаимнаго воспитанія, сокровища, которыя должны были создать для страсти и желанія несравненныя богатства, породить часы, равнявшіеся бы годамъ, вызвать наслажденія, способныя превратить человка въ раба одного твоего граціознаго движенія,— все это исчезнетъ среди однообразія вульгарнаго, обыкновеннаго брака, уничтожится въ пустот жизни, которая скоро надостъ теб! Я заране ненавижу дтей, которыя у тебя родятся, они будутъ дурны! Ты все предвидишь въ жизни, теб нечего бояться, не на что надяться, не отчего страдать. А что если когда-нибудь, въ сіяющій день, ты встртишь существо, которое разбудитъ тебя отъ сна? А, при этой мысли по моей спин бжитъ ознобъ! Ну, у тебя есть подруга. Конечно, ты станешь духомъ этой долины, ты сольешься съ ея красотами, ты будешь жить заодно съ ея природой, ты проникнешься величіемъ всего окружающаго, медленностью произрастанія растеній, быстротой мысли и, смотря на свои рдющіеся цвты, ты невольно будешь оглядываться на себя самое. Потомъ, посл прогулки съ мужемъ и дтьми, изъ которыхъ одинъ кричалъ, ропталъ, игралъ, а другой молчалъ въ полномъ удовольствіи, я знаю заране, что ты мн напишешь. Твоя дымная долина и ея холмы, обнаженные или покрытые прекрасными деревьями, твой лугъ, составляющій въ Прованс большую рдкость, воды, льющіяся струйками, различные оттнки свта, вся эта безконечность, которую разнообразитъ Богъ, напомнитъ теб монотонную безконечность твоего сердца. Но не забывай обо мн, моя Рене, и ты найдешь во мн подругу, сердца которой никогда не затронетъ ни малйшая общественная мелочность, оно всецло принадлежитъ теб.
Моя дорогая, мой испанецъ прелестно грустенъ, въ немъ есть что-то спокойное, суровое, гордое и глубокое, все это затрогиваетъ мое любопытство. Его всегдашняя торжественность и молчаливость бросаютъ вызовъ душ. Онъ молчаливъ и величавъ, какъ король, свергнутый съ престола. Гриффитъ и я занимаемся имъ, какъ загадкой. Странная вещь, учитель испанскаго языка одержалъ надъ моимъ вниманіемъ такую побду, какой не могъ добиться еще ни одинъ мужчина, между тмъ я уже сдлала смотръ всмъ наслдникамъ знатныхъ родовъ, всмъ прикомандированнымъ къ посольствамъ и посланникамъ, генераламъ и подпоручикамъ, пэрамъ Франціи, ихъ сыновьямъ и племянникамъ, двору и горожанамъ! Меня раздражаетъ холодность этого человка. Самая глубокая гордость наполняетъ пустыню, которую онъ желаетъ образовать между нами и имъ, и дйствительно образуетъ. Онъ кокетничаетъ, а я длаю смлые приступы. Это странное положеніе тмъ боле занимаетъ меня, что оно не можетъ имть никакихъ послдствій. Что такое мужчина — испанецъ и учитель? Я не уважаю ни одного мужчины, будь онъ хотя королемъ! Я нахожу, что мы гораздо лучше мужчинъ, да: же одаренныхъ самой заслуженной славой. О, какъ повелвала бы я Наполеономъ! Какъ давала бы ему чувствовать, если бы онъ меня любилъ, мою власть надъ нимъ!
Вчера я мимоходомъ бросила эпиграмму, которая должна была сильно задть моего учителя. Онъ ничего не отвтилъ, окончилъ урокъ, взялъ шляпу и взглянулъ на меня такимъ взглядомъ, который заставляетъ меня думать, что онъ больше не придетъ. Это мн очень пріятно. Было бы ужасно начать снова исторію новой Элоизы Жанъ-Жака Руссо, я только-что прочла эту вещь, возненавидвъ изъ-за нея любовь. Любовь, полная размышленій и громкихъ фразъ, кажется мн нестерпимой. Также и Кларисса черезчуръ довольна, окончивъ свое короткое письмо, впрочемъ, сочиненіе Ричардсона, по словамъ моего отца, служитъ превосходной характеристикой англичанокъ. Книга же Руссо представляется мн философской проповдью въ письмахъ.
Я думаю, что любовь совершенно личная поэма. Въ томъ, что пишутъ романисты, все истинно и все ложно. Моя прелесть, ты можешь говорить со мной только о супружеской любви, а потому, я полагаю, что, въ интересахъ нашего съ тобой существованія, мн необходимо остаться двушкой и испытать сильную страсть, это поможетъ намъ хорошо изучить жизнь. Описывай мн очень подробно все, что будетъ съ тобою, особенно въ теченіе первыхъ дней жизни съ животнымъ, которое называется мужемъ. Если меня когда-нибудь полюбятъ, я общаю теб длать то же. Прощай, бдная поглощенная подруга!
XI.
Рене де-л’Эсторадъ Луиз де-Шолье.
Ты и твой испанецъ внушаете мн ужасъ. Я пишу теб всего нсколько словъ, чтобы попросить тебя распроститься съ нимъ. То, что ты пишешь объ Энарец, говоритъ мн, что у него самый опасный характеръ, присущій людямъ, которымъ нечего терять и которые поэтому ставятъ на карту все. Этотъ человкъ не долженъ быть твоимъ возлюбленнымъ и не можетъ быть твоимъ мужемъ. Я опишу теб подробно тайныя событія моей жизни, но только тогда, когда на моемъ сердц не будетъ тревоги которую въ него вселило твое послднее письмо.
XIII.
Луиза де-Шолье г-ж де-л’Эсторадъ.
Моя прелестная козочка, сегодня утромъ въ девять часовъ мн доложили о приход моего отца. Я уже встала и одлась. Когда я вышла къ нему, онъ важно сидлъ подл камина въ моей гостиной и, противъ обыкновенія, казался задумчивымъ. Отецъ показалъ мн на бержерку противъ себя, я поняла его и сла на нее съ торжественнымъ видомъ, нередразнивъ отца такъ удачно, что онъ улыбнулся, однако, въ его улыбк было что-то печально серьезное.
— Вы, по крайней мр, такъ же умны, какъ ваша бабушка,— сказалъ онъ мн.
— Ну, не будьте слишкомъ любезны,— прервала я его,— вамъ что-то нужно отъ меня.
Онъ поднялся въ сильномъ волненіи и съ полчаса говорилъ со мной. Нашу бесду, дорогая, стоитъ записать.
Едва онъ ушелъ, какъ я сла за столъ, стараясь воспроизвести вс его слова. Я впервые видла, чтобы мой отецъ высказывалъ всю свою мысль. Сперва онъ польстилъ мн и очень недурно, я должна быть довольна тмъ, что онъ хорошо понялъ и оцнилъ меня.
— Арманда,— сказалъ мн герцогъ,— вы страннымъ образомъ обманули меня и пріятно удивили. Когда вы пріхали изъ монастыря, я васъ принялъ за самую обыкновенную двушку, не имющую особеннаго значенія, невжественную, съ которой можно ладить, даря ей тряпки, парюры, и которая мало думаетъ.
— Благодарю, отецъ, за молодежь!
— О, молодежи нтъ!— сказалъ онъ, длая жестъ оратора.— У васъ необычайно широкій умъ, вы правильно оцниваете вещи, вы необычайно проницательны, вы очень хитры, можно подумать, что вы ничего не видите въ тхъ случаяхъ, когда вы успваете подмтить причину фактовъ, занимающихъ всхъ остальныхъ. Вы министръ въ юбк, только вы и способны понять меня, только васъ я и могу заставить дйствовать противъ васъ же, чтобы добиться чего-либо. Поэтому я совершенно откровенно объяснюсь съ вами относительно намреній, которыхъ не покидаю. Желая, чтобы вы также раздляли ихъ, мн необходимо доказать вамъ, что они — порожденіе возвышенныхъ чувствъ. Итакъ, мн придется въ разговор съ вами коснуться политическихъ соображеній, которыя затрогиваютъ высокіе интересы государства. Подобныя разсужденія могли бы показаться скучными для всякой другой двушки, кром васъ. Выслушавъ меня, подумайте хорошенько, если понадобится, я вамъ дамъ шесть мсяцевъ на размышленіе. Вы вполн свободны, и если вы откажете мн въ той жертв, которой я попрошу у васъ, я подчинюсь вашему отказу и перестану мучить васъ.
Выслушавъ эту рчь, я дйствительно стала серьезна, моя козочка, и сказала:
— Говорите, отецъ.
И вотъ что произнесъ государственный мужъ:
— Мое дитя, Франція находится въ крайне стсненномъ положеніи, объ этомъ знаетъ только король и нсколько высокихъ умовъ, но король — это голова безъ рукъ, великіе же умы, посвященные въ опасность, не имютъ никакой власти надъ людьми, съ помощью которыхъ они могли бы достигнуть счастливаго окончанія. Люди, выкинутые народнымъ избраніемъ, не желаютъ служить орудіями. Какъ бы замчательны они ни были, они продолжаютъ разрушать общественный строй, вмсто того чтобы помогать намъ укрпить зданіе. Словомъ, существуютъ дв партіи: партія Марія противъ партіи Суллы. Я стою за Суллу противъ Марія, вотъ въ общихъ чертахъ положеніе нашихъ длъ. Говоря подробне — революція все еще продолжается: она вндрена въ законъ, она начертана на земл, она живетъ въ умахъ, она тмъ сильне, что большая часть совтниковъ, окружающихъ тронъ, полагаетъ, будто она побждена, эти совтники не видятъ у нея ни бойцовъ, ни средствъ. У короля свтлый умъ, онъ ясно понимаетъ, все, но каждый день сторонники его брата овладваютъ все больше и больше, они желаютъ идти слишкомъ быстро, ему остается всего два года жизни и этотъ умирающій поправляетъ свои простыни, чтобы умереть спокойно. Знаешь ли ты, мое дитя, въ чемъ заключалось самое гибельное слдствіе революцій? Ты даже не подозрваешь этого! Отрубивъ голову Людовику X.VI, революція обезглавила всхъ отцовъ семействъ. Въ настоящее время семьи не существуетъ боле, остались лишь отдльныя личности. Пожелавъ сдлаться націей, французы отказались отъ возможности быть имперіей. Провозгласивъ равенство правъ на отцовское наслдство, они убили духъ семейственности и создали государственную казну. Но они ослабили всякое превосходство, дали народной масс слпую силу, подготовили гибель искусствъ, торжество личной выгоды. Мы стоимъ между двумя государственными системами, передъ нами: семья или личные интересы, аристократія или демократія, разсужденія или повиновеніе, католицизмъ или религіозный индифферентизмъ, вотъ въ короткихъ словахъ объясненіе всего вопроса. Я принадлежу къ незначительному количеству людей, которые хотятъ противиться тому, что называютъ народомъ, конечно, въ его же собственныхъ интересахъ. Въ настоящее время вопросъ не касается ни феодальныхъ правъ, какъ многіе увряютъ глупцовъ, ни дворянства, дло идетъ о государств, о жизни всей Франціи! Всякая страна, которая не опирается на отцовскій авторитетъ, не можетъ считать свое существованіе упроченнымъ. Отцовская власть — первая ступенька лстницы отвтственности и подчиненія, которая восходитъ до самаго короля. Король — это вс мы взятые вмст, умереть за короля все равно, что умереть за себя, за свою семью, которая вчна, какъ вчна королевская власть, у каждаго животнаго есть свой особый инстинктъ, инстинктъ человка — чувство семейственности. Страна сильна, если она состоитъ изъ богатыхъ семей, всмъ членамъ которыхъ выгодно защищать общую сокровищнищу, сокровищницу, вмщающую денежное богатство, славу, привилегіи, преимущества. Страна бдна, если она состоитъ изъ отдльныхъ людей, не связанныхъ ни чмъ, людей, которымъ безразлично, будутъ ли они повиноваться семи властителямъ или одному русскому или корсиканцу, только бы у каждаго изъ нихъ въ отдльности не отняли его поля. Между тмъ, несчастные эгоисты не видятъ, что когда-нибудь они непремнно лишатся своей собственности. Въ случа неуспха, насъ ждетъ ужасное положеніе вещей. Останутся одни уголовные и фискальные законы, кошелекъ или жизнь! Самая благородная на свт страна перестанетъ повиноваться чувствамъ. Въ ней вызовутъ и разовьютъ неизлечимыя язвы. Прежде всего явится всеобщая зависть, высшіе классы буду тъ уничтожены, равенство желаній станетъ выдавать себя за равенство силъ, истинное, признанное засвидтельствованное превосходство будетъ затоплено волнами буржуазіи. Изъ тысячи человкъ можно выбирать одного, но нельзя ничего найти среди трехъ милліоновъ одинаковыхъ честолюбій, одтыхъ въ одну и ту же ливрею — ливрею посредственности. И торжествующая масса не замтитъ, что противъ нея возстаетъ другая ужасная масса, толпа крестьянъ-собственниковъ: двадцать тысячъ десятинъ земли, которая живетъ, двигается, разсуждаетъ, ничего не понимаетъ, стремится вчно пріобрсти нчто большее, окружаетъ все баррикадами, обладаетъ грубой силой.
— Но,— перебила я,— что же я-то могу сдлать для государства? Я не чувствую ни малйшаго желанія стать Іоанной д’Аркъ семьи и погибнуть на медленномъ огн монастырскаго костра.
— Вы маленькая язва,— сказалъ мн отецъ.— Когда я вамъ говорю дло, вы отвчаете мн шутками, когда же я шучу, вы принимаетесь толковать со мной, какъ посланникъ.
— Любовь питается контрастами,— отвтила я.
Отецъ расхохотался до слезъ.
— Вы подумаете о томъ, что я вамъ сказалъ, вы замтите, сколько доврія и великодушія выказалъ я, говоря съ вами подобнымъ образомъ. Быть можетъ, событія помогутъ осуществленію моихъ намреній. Я знаю, что по отношенію къ вамъ въ моихъ предположеніяхъ много обиднаго, несправедливаго, поэтому я ожидаю, что ваше согласіе явится не плодомъ вашего сердца, а скоре результатомъ воображенія, я вижу, что у васъ больше ума и разсудительности, нежели у кого бы то ни было…
— Вы льстите себ,— сказала я ему съ улыбкой,— потому что я ваша истая дочь!
— Словомъ, я не могу быть непослдовательнымъ, кто желаетъ придти къ счастливому окончанію, тотъ согласенъ и на средства къ его достиженію, мы должны служить примромъ для другихъ. Итакъ, я не хочу, чтобы у васъ было состояніе, пока вашъ младшій братъ не будетъ обезпеченъ и желаю употребить весь вашъ капиталъ на то, чтобы создать для него майоратъ.
— Но,— возразила я,— вы вдь не запретите мн жить, какъ я хочу и быть счастливой, отдавъ вамъ мое состояніе?
— Конечно,— отвтилъ отецъ,— но съ тмъ, чтобы ваша жизнь не вредила чести, положенію и, могу прибавить, слав вашей семьи.
— О,— вскрикнула я,— какъ скоро вы отнимаете отъ меня мой высокій умъ!
— Мы не найдемъ во Франціи,— съ горечью замтилъ отецъ,— человка, который пожелалъ бы жениться на знатной двушк безъ приданаго и который обезпечилъ бы ее. Если бы явился такой мужъ, онъ, наврно, принадлежалъ бы къ классу выскочекъ, буржуа, а въ этомъ отношеніи я человкъ XI вка.
— Я также,— произнесла я и прибавила:— но зачмъ отнимать у меня надежду? Разв нтъ старыхъ пэровъ Франціи.
— Вы хорошо знаете свтъ, Луиза!— вскрикнулъ онъ.
Отецъ ушелъ улыбнувшись и поцловавъ мн руку.
Утромъ я получила твое письмо и оно заставило меня подумать о пропасти, въ которую я, по твоему мннію, могу упасть. Мн почудилось, что какой-то внутренній голосъ крикнулъ мн: ‘Ты упадешь въ нее!’ Я ршилась оградить себя предосторожностями. Энарецъ осмливается поднимать на меня глаза и его взглядъ вызываетъ во мн ощущеніе, которое я могу сравнить только съ глубокимъ ужасомъ. На этого человка не слдуетъ долго смотрть, какъ не слдуетъ смотрть на жабу, онъ безобразенъ и вмст съ тмъ притягиваетъ къ себ. Вотъ уже два дня я раздумываю, не сказать ли отцу, что я не хочу учиться испанскому языку и не попросить ли его распроститься съ нашимъ учителемъ? Но посл твердыхъ ршеній, я начинаю чувствовать, что мн необходимо ужасное ощущеніе, которое я переживаю, видя этого человка, я говорю себ: ‘Еще одинъ разъ и потомъ скажу отцу’. Моя дорогая, мягкій голосъ испанца льется прямо въ душу онъ говоритъ, какъ Фодоръ поетъ. Его манеры просты, въ немъ нтъ ни малйшей аффектаціи, а какіе чудные у него зубы! Недавно, когда онъ прощался со мной, ему показалось, что я занята имъ и онъ, правда, очень почтительно, сдлалъ движеніе, желая взять меня за руку и поцловать ее, однако, Энарецъ остановился, какъ бы испугавшись своей смлости и того разстоянія, черезъ которое онъ хотлъ перешагнуть. Несмотря на то, что все это было еле замтно, я догадалась о его чувствахъ, и улыбнулась: что можетъ быть трогательне порыва человка, стоящаго на низкой ступени общественнаго положенія, сдерживающаго себя подобнымъ образомъ? Какая дерзость кроется въ любви буржуа къ двушк благороднаго происхожденія! Моя улыбка придала учителю смлости: бднякъ искалъ свою шляпу, не видя ея, онъ не хотлъ ее найти и я торжественно поднесла ему ее. Сдержанныя слезы наполнили его глаза. Это короткое мгновеніе было полно значенія, множество мыслей пронеслось въ насъ. Мы съ нимъ такъ хорошо поняли другъ друга, что я протянула ему руку для поцлуя. Быть можетъ, это значило, что любовь разрушила преграду, раздлявшую насъ? Ну, не знаю, что мною руководило, Гриффитъ стояла къ намъ спиной, я гордо подала испанцу мою блую лапку и почувствовала на ней огонь его губъ, но жаръ этотъ смягчили дв крупныя слезы, упавшія въ то же время. Ахъ, мой ангелъ, я, точно обезсиленная, сидла на кресл, глубоко задумавшись, я была счастлива, почему, отчего, не умю теб сказать. То, что я переживала, было поэзія. Мое униженіе, котораго я стыжусь теперь, тогда казалось мн величіемъ, онъ заколдовалъ меня, вотъ что служитъ мн оправданіемъ!
Пятница. Право, этотъ человкъ прекрасенъ. Его рчь изящна, умъ необычайно высокъ. Моя дорогая, когда онъ объясняетъ мн не только механизмъ испанскаго языка, но и механизмъ мысли и построеніе всхъ другихъ человческихъ языковъ, онъ логиченъ, какъ Боссюэ. Онъ говоритъ по-французски, какъ французъ. Когда я выразила нкоторое удивленіе по этому поводу, Энарецъ отвтилъ мн, что въ ранней юности онъ жилъ въ Баланса, пріхавъ туда съ испанскимъ королемъ. Что произошло въ этой душ? Энарецъ совсмъ перемнился, онъ пришелъ одтый просто, но совершенно такъ, какъ одваются люди нашего общества, выходя на прогулку пшкомъ. Въ теченіе этого урока, его умъ блисталъ, какъ маякъ, Энарецъ выказалъ все свое краснорчіе. Точно утомленный человкъ отдохнувъ, нашедшій вс свои силы, онъ внезапно открылъ мн свою душу, которую долгое время заботливо скрывалъ. Онъ разсказалъ мн исторію бдняка-лакея, который пошелъ на смерть изъ-за одного взгляда испанской королевы.
— Ему оставалось только умереть,— сказала я.
Мой отвтъ обрадовалъ его, и его взглядъ меня испугалъ.
Вечеромъ я похала на балъ къ герцогин Ленонкуръ, тамъ былъ князь Талейранъ. Черезъ виконта де-Ванденессъ, очаровательнаго молодого человка, я спросила князя, находился ли въ числ его гостей въ 1809 году Энарецъ. Энарецъ, мавританское названіе рода Соріа, члены этого дома, говорятъ, что они Абенсераги, принявшіе христіанство. Старый герцогъ и его два сына дйствительно сопровождали короля, когда тотъ пріхалъ въ имніе князя. Старшій изъ молодыхъ людей, теперешній герцогъ Соріа, недавно лишился всхъ своихъ имній, преимуществъ и достоинства гранда, такъ какъ король Фердинандъ мститъ, въ силу старинной вражды. Герцогъ сдлалъ громадную ошибку, вступивъ въ конституціонное министерство вмст съ Вальдесомъ. Къ счастью, онъ усплъ бжать изъ Кадикса до прибытія туда герцога Ангулейскаго, который, несмотря на все свое желаніе, не могъ бы спасти его отъ гнва короля.
Отвтъ, принесенный мн виконтомъ, заставилъ меня задуматься. Не могу теб высказать, какую тревогу испытывала я до самаго урока, бывшаго сегодня утромъ. Въ теченіе первой четверо часа я, смотря на Энареца, все спрашивала себя, герцогъ онъ или буржуа, но не могла ничего ршить. Наконецъ, я потеряла возможность сдерживаться, внезапно отложила книгу, перестала громко переводить и сказала ему по-испански:
— Вы насъ обманываете, вы не бдный либералъ-буржуа, вы герцогъ Соріа.
— Къ несчастью, я не герцогъ Соріа,— грустно отвтилъ онъ.
Я поняла, какое отчаяніе вложилъ Энарецъ въ слова: къ несчастію. А, моя дорогая, конечно, никто другой не суметъ придать двумъ словамъ столько страсти, столько смысла. Энарецъ потупилъ глаза, не смя боле взглянуть на меня.
— Князь Талейранъ,— сказала я ему,— у котораго вы жили въ теченіе изгнанія, говоритъ, что Энарецъ можетъ быть только герцогомъ де-Соріа, впавшимъ въ немилость или лакеемъ. Онъ поднялъ на меня глаза, я увидала два пылающіе черные угля два горвшіе и въ тоже время пристыженные глаза. Мн показалось, что этотъ человкъ переживаетъ пытку.
— Дйствительно,— отвтилъ онъ,— мой отецъ служилъ испанскому королю.
Гриффитъ никогда не видывала такой методы преподаванія. Посл каждаго изъ нашихъ вопросовъ или отвтовъ наступало тревожное молчаніе.
— Словомъ,— сказала я,— дворянинъ вы или буржуа?
— Вы знаете,— отвтилъ онъ,— что въ Испаніи вс дворян, даже нищіе.
Такая уклончивость вывела меня изъ себя. Еще съ предыдущаго урока я подготовила для себя одно развлеченіе, способное занимать наше воображеніе. Я въ форм письма набросала идеальный портретъ человка, которымъ хотла бы быть любимой, и ршила попросить моего учителя перевести этотъ отрывокъ. До сихъ поръ я переводила только съ испанскаго языка на французскій, но не съ французскаго на испанскій. Я замтила это Энарецу и попросила миссъ Гриффитъ принести мн послднее письмо, будто полученное мною отъ одной изъ моихъ подругъ. ‘Я думала: ‘По тому дйствію, которое произведетъ на него моя программа, я увижу, какая кровь течетъ въ его жилахъ’. Взявъ листовъ изъ рукъ Гриффитъ, я сказала учителю: ‘Посмотримъ, хорошо ли я списала его’,— все было написано моей рукой. Я развернула передъ нимъ письмо или, если ты хочешь, сти и не спускала съ него глазъ, пока онъ читалъ слдующее:
‘Человкъ, который понравился мн, моя дорогая, долженъ быть рзокъ и гордъ съ мужчинами и кротокъ съ женщинами. Однимъ своимъ орлинымъ взглядомъ онъ будетъ мгновенно уничтожать все смшное. Онъ долженъ сострадательно улыбаться, глядя на людей, желающихъ обратить въ шутку что-либо священное, въ особенности то, въ чемъ заключается поэзія сердца, и безъ того жизнь была бы только жалкой дйствительностью. Я глубоко презираю людей, желающихъ отнять отъ насъ источникъ религіозныхъ идей, въ которыхъ кроется такая сила утшенія, поэтому то врованія должны быть дтски просты и вмст съ тмъ проткнуты непоколебимостью развитого человка, который вдумался въ происхожденіе своей вры. Я не хочу, чтобы въ его ум, свжемъ и оригинальномъ, замчалась аффектація, или желаніе блистать, изъ его устъ не должно вырываться ни одного лишняго, ни одного неумстнаго слова, благодаря богатствамъ его ума, съ нимъ никогда никому не будетъ скучно, не будетъ онъ скучать и самъ. Вс его мысли должны быть благородны, возвышенны, рыцарски прекрасны, лишены всякаго эгоизма, въ каждомъ его поступк будетъ виднться совершенное отсутствіе разлета или стремленія къ выгод. Самые его недостатки должны порождаться широтой его идей, превышающихъ требованія времени. Во всхъ отношеніяхъ онъ будетъ выше своей эпохи. Пусть въ выказываетъ нжное вниманіе ко всмъ слабымъ существамъ,, слдовательно и доброту къ женщинамъ, но съ трудомъ влюбляется въ которую-нибудь изъ нихъ, онъ долженъ смотрть на любовь слишкомъ серьезно, чтобы превращать ее въ шутку. Можетъ случиться, что онъ проживетъ всю свою жизнь, не узнавъ истинной любви, несмотря на вс свои качества, способныя внушить женщин глубокое чувство. Однако, разъ найдя идеалъ женщины, о которой онъ мечталъ въ грезахъ съ открытыми глазами, встртивъ существо, которое способно понять его, которое можетъ наполнить его душу, озарить его жизнь лучемъ счастья, существо, которое передъ нимъ заблещетъ, какъ звзда, вышедшая изъ-за тучъ холоднаго темнаго міра, придастъ новое очарованіе его жизни и затронетъ въ его сердц молчавшія до тхъ поръ струны, мн не нужно и говорить, онъ суметъ понять и оцнить свое счастье, и онъ сдлаетъ любимую женщину совершенно счастливой. Никогда ни словомъ, ни взглядомъ не огорчитъ онъ ея любящаго сердца, которое доврится ему со слпой любовью ребенка, спящаго на рукахъ своей матери, вдь онъ пойметъ, что если бы она когда-нибудь пробудилась отъ своего сладкаго сна, ея душ и сердцу были бы нанесены неизлечимыя раны, что ему невозможно пуститься плыть по этому океану, не поставивъ на карту все свою будущность.
‘По осанк, лицу и походк этого человка, по всмъ его манерамъ будетъ видно, что онъ принадлежитъ къ числу существъ простыхъ и не желающихъ бросаться въ глаза. Мой избранникъ можетъ быть дуренъ лицомъ, но у него должны быть очень красивыя руки. Ироническая, презрительная улыбка будетъ приподнимать его верхнюю губу. Только для любимыхъ существъ онъ хранитъ небесный блестящій лучъ своего взгляда, полнаго души’.
— Не позволите ли вы,— сказалъ мн Энарецъ по-испански и съ глубокимъ волненіемъ въ голос,— сохранить этотъ листокъ въ воспоминаніе о васъ? Сегодня я въ послдній разъ имю честь заниматься съ вами, урокъ же, который я получилъ въ этомъ письм, можетъ сдлаться для меня вчнымъ собраніемъ жизненныхъ правилъ. Я покинулъ Испанію, какъ бглецъ и безъ денегъ, но сегодня я получилъ отъ моей семьи сумму, на которую могу существовать. Я буду имть честь прислать къ вамъ какого-нибудь бднаго испанца вмсто себя. Казалось, этими словами онъ говорилъ мн: ‘Довольно играть’. Онъ поднялся съ мста съ неподражаемымъ достоинствомъ и ушелъ, я была совсмъ поражена его деликатностью, неслыханной въ людяхъ, принадлежащихъ къ его классу. Энарецъ сошелъ внизъ и пожелалъ поговорить съ моимъ отцомъ. За обдомъ отецъ съ улыбкой сказалъ мн:
— Луиза, васъ училъ испанскому языку бывшій первый министръ испанскаго короля и человкъ, приговоренный къ смерти
— Герцогъ де-Соріа,— сказала я.
— Нтъ,— отвтилъ мн отецъ,— онъ больше не герцогъ. Теперь онъ принялъ титулъ барона Макюмеръ, благодаря замку, оставшемуся у него въ Сардиніи. Онъ мн кажется порядочнымъ оригиналомъ.
— Не клеймите этимъ названіемъ, въ которомъ въ вашихъ устахъ всегда звучитъ насмшка, этого человка. Я думаю, у него прекрасная душа.
— Баронесса Макюмеръ?— насмшливо замтилъ мой отецъ, взглянувъ на меня.
Я гордо опустила глаза.
— Но,— проговорила моя мать,— Энарецъ, вроятно, встртился въ подъзд съ испанскимъ посланникомъ?
— Да,— отвтилъ мой отецъ,— посланникъ спросилъ меня, не умышляю ли я заговора противъ короля, его господина, однако, онъ съ большимъ уваженіемъ поклонился бывшему гранду Испаніи.
Вотъ, моя милая г-жа де-л’Эсторадъ, что произошло дв недли тому назадъ и вотъ уже дв недли я не видала любящаго меня человка, потому что онъ меня любитъ. Что онъ длаетъ? Я хотла бы превратиться въ мышь, въ муху, въ воробья, мн хотлось бы невидимо для него посмотрть на него, когда онъ одинъ дома. Этому человку я могу сказать: ‘Идите для меня на смерть’. И онъ способенъ исполнить мое приказаніе. Такъ мн, по крайней мр, кажется. Наконецъ-то въ Париж есть человкъ, о которомъ я думаю, взглядъ котораго освщаетъ мн душу. О, мн надо побдить этого врага! Какъ, на свт есть мужчина, безъ котораго я не могу жить, который мн необходимъ! Ты вышла замужъ, а я люблю! Прошло всего четыре мсяца, и дв голубки, поднимавшіяся такъ высоко, упади въ болото дйствительности.
Вчера въ итальянской опер я почувствовала на себ чей-то взглядъ, чьи-то глаза, горвшіе, какъ карбункулы, изъ темнаго уголка оркестра привлекли мои глаза, Энарецъ, не отрываясь, смотрлъ на меня. Чудовище выбрало единственное мсто, съ котораго ему было возможно видть меня. Не знаю, каковъ Энарецъ въ политик, но въ любви онъ геніаленъ.
— И вотъ, прекрасная Рене, до чего мы дожили,— какъ сказалъ великій Корнель.
XIII.
Г-жа де-л’Эсторадъ Луиз де-Шолье.
Моя дорогая Луиза, мн пришлось на нкоторое время отложить письмо къ теб, но теперь я знаю многое или, лучше указать, я постигла многое и мн, ради твоего будущаго счастья, необходимо сообщить теб все, что я узнала. Между молодой двушкой и замужней женщиной существуетъ такая громадная разница, что молодой двушк не легче понять женщину, нежели женщин снова стать тмъ, чмъ она была до брака. Я предпочла бы лучше сдлаться женой Луи, нежели вернуться въ монастырь. Это вполн ясно. Я поняла, что если я не выйду за него замужъ, то буду принуждена снова ухать въ Блуа, и вотъ, выражаясь словами молодой двушки, я ршила покориться. Скрпя сердце, стала я разсматривать положеніе вещей, желая, какъ можно лучше устроить свою судьбу.
Сперва важность принятой на себя обязанности внушила мн ужасъ. Вступая въ бракъ, люди думаютъ о будущей жизни, тогда какъ, отдаваясь любви, они помышляютъ лишь о наслажденіи, но бракъ остается, когда наслажденіе уже минуетъ, онъ порождаетъ интересы гораздо боле драгоцнные, нежели т, которые связываютъ мужчину и женщину, вступающихъ въ союзъ любви. Поэтому, можетъ быть, для счастья супружеской жизни нужна только дружба, которая, въ силу своей нжности, выказываетъ большую снисходительность къ человческимъ несовершенствамъ? Ничто не мшало чувству дружбы зародиться во мн къ Луи. Я твердо ршилась не искать въ замужеств радостей любви, о которой мы такъ часто и съ такой опасной экзальтаціей думали съ тобой, и почувствовали въ душ пріятное спокойствіе. ‘Если мн не суждено испытать любовь, почему бы мн не попытаться отыскать счастье?’ — сказала я себ. Вдь меня любятъ и я позволю себя любить. Мой бракъ не будетъ рабствомъ, напротивъ, я сдлаюсь вчной повелительницей Луи. Разв такое положеніе вещей неудобно для женщины, желающей сохранить полную свободу?
Трудный вопросъ, какъ вступить въ бракъ и остаться безъ мужа, былъ ршенъ въ разговор между мной и Луи. Во время этой бесды онъ выказалъ мн всю прелесть своего характера и душевную кротость. Милочка, я очень хотла продлить очаровательное состояніе ожиданія любви, которое, не порождая наслажденій, сохраняетъ душ ея двственность. Какъ сладко и благородно ничего не уступать долгу, закону, зависть лишь отъ себя, и располагать свободной волей!
Этотъ контрактъ, совершенно противорчившій нотаріальному условію и даже велнію самаго таинства, могъ быть заключена только между мною и Луи. Это первое затрудненіе и составляло причину, по которой мы откладывали нашу свадьбу. Сперва я была согласна на все, чтобы только не возвращаться въ монастырь, но въ природ человка, получивъ что-либо, стараться получить большее, а мы съ тобой таковы, дорогой ангелъ, что желаемъ всего. Я исподтишка наблюдала за Луи и спрашивала себя и сдлало ли его несчастье добрымъ или злымъ? Благодаря старательному наблюденію, я открыла, что любовь Луи ко мн доходитъ до степени страсти. Ставъ въ положеніе кумира, видя, что онъ блднетъ и дрожитъ при малйшемъ холодномъ взгляд, я поняла, что могу осмлиться на все. Понятно, я уводила его подальше отъ родителей и во время прогулокъ испытывала его сердце, я заставляла Луи говорить, спрашивала о его мнніяхъ, намреніяхъ, планахъ насчетъ нашего будущаго. Въ моихъ вопросахъ виднлись такіе плоды размышленій, они были такъ явственно направлены противъ слабыхъ сторонъ ужасной жизни вдвоемъ, что позже Луи сказалъ мн, что моя мудрая двственность жестоко испугала его. Я слушала, ничего не возражая, онъ путался, точно человкъ, котораго страхъ лишилъ всхъ его умственныхъ средствъ, наконецъ, я поняла, что случайность дала мн противника, бывшаго тмъ слабе меня, что онъ угадывалъ во мн то, что ты такъ важно называешь моей великой душой. Несчастія и бдствія сломили его и онъ смотрлъ на себя, какъ на погибшее существо, передъ нимъ стояли три ужасныя опасенія: прежде всего ему тридцать семь лтъ, а мн семнадцать, и онъ не безъ ужаса видлъ разницу нашего возраста, затмъ ршено, что я очень хороша и Луи, который раздляетъ это мнніе, мучился, видя, что страданія преждевременно состарили его, наконецъ, онъ чувствовалъ, что я, какъ женщина, гораздо выше его, какъ мужчины. Благодаря этимъ тремъ причинамъ, Луи боялся, что ему не удастся дать мн счастье, кром того, онъ понималъ, что я смотрю на него, какъ на худшій исходъ изъ труднаго положенія. Разъ вечеромъ онъ мн застнчиво сказалъ, что безъ опасенія вернуться въ монастырь я, конечно, не вышла бы за него замужъ.
— Да, это правда,— серьезно отвтила ему я.— Дорогая моя, я испытала, глядя на него, первое волненіе, которое внушаетъ намъ мужчина: я была поражена прямо въ сердце, увидавъ въ его глазахъ дв крупныя слезы.— Луи,— продолжала я успокоительно,— только отъ васъ зависитъ превратить этотъ бракъ — заключающійся въ силу благоразумія, въ бракъ, на который я дамъ свое полное согласіе. Я потребую отъ васъ гораздо большаго самоотреченія, нежели мнимое рабство вашей любви. Можете ли вы подняться до дружбы въ томъ вид, какъ я ее понимаю? Въ жизни можно имть только одного друга, и я хочу быть для васъ такимъ единственнымъ другомъ. Дружба — это узы, соединяющія своимъ могуществомъ дв души, которыя, несмотря на эту связь, остаются независимыми. Будемъ друзьями, будемъ вмст нести жизнь. Дайте мн мою полную независимость. Я не запрещаю вамъ стараться внушить мн любовь, которая, по вашимъ словамъ, живетъ въ васъ, но я хочу сдлаться вашей женой только по моей собственной вол. Внушите мн желаніе отречься отъ моей свободы, и я сейчасъ же принесу ее вамъ въ жертву. Поэтому я не запрещаю вамъ вносить въ нашу дружбу страсть, возмущать ее голосомъ любви. Я постараюсь, чтобы между нами существовала привязанность совершенная. Главное избавьте меня отъ непріятностей, которыя мн причиняло бы наше довольно странное положеніе, если бы кто-нибудь зналъ о немъ.— Дорогая, я никогда не видала человка, который былъ бы такъ счастливъ, какъ былъ Луи, когда я сдлала ему это предложеніе: его глаза блестли, огонь счастья высушилъ въ нихъ слезы.— Подумайте,— въ заключеніе сказала ему я,— что въ моей просьб нтъ ничего страннаго. Мое предложеніе основывается на моемъ желаніи заслужить ваше полное уваженіе. Скажите: разв вы могли бы чувствовать ко мн благодарность за то, что я увнчала вашу любовь, если бы я сдлала это, благодаря однмъ законнымъ и религіознымъ формальностямъ, а не въ силу собственнаго влеченія? Что, если въ то время, когда вы мн еще не нравитесь, у меня родится ребенокъ и будетъ лишь плодомъ моего пассивнаго подчиненія вамъ — подчиненія, которое моя почтенная матушка внушаетъ мн? Думаете ли вы, что я буду любить этого ребенка, какъ любила бы того, который явился бы сыномъ добровольнаго согласія? Если супругамъ не нужно быть влюбленными во всякомъ случа, согласитесь со мной, необходимо, чтобы они, по крайней мр, не чувствовали взаимнаго отвращенія. Мы съ вами будемъ поставлены въ опасное положеніе: намъ суждено жить въ деревн, не нужно ли намъ подумать о непостоянств страсти? Разв благоразумные люди не могутъ заране запастись средствами противъ ея измнчивости? Его поразило, что я такъ благоразумна и такъ умю разсуждать, онъ далъ мн торжественное общаніе, посл котораго я взяла его за руку и ласково сжала ее. Въ конц недли состоялась наша свадьба. Я знала, что сохраню свободу и потому внесла много веселья въ нелпыя подробности всей этой церемоніи, я могла быть самой собой и, вроятно, показалась всмъ черезчуръ развязной. Молодую двушку, очарованную новымъ, полнымъ хорошихъ задатковъ положеніемъ, въ которое я сумла поставить себя, приняли за беззастнчивую особу. Дорогая, передо мной, точно въ видніи мелькнули вс затрудненія моей будущей жизни и я очень искренно ршила сдлать этого человка счастливымъ. Въ окружающемъ насъ одиночеств супружество стало бы скоро нестерпимымъ, если бы жена не явилась распорядительницей общей жизни. Въ этомъ случа женщина должна обладать очарованіемъ любовницы и достоинствами супруги. Разв, придавая наслажденію характеръ неувренности, мы не продляемъ иллюзіи, не длаемъ вчнымъ удовольствіе самолюбія, которымъ дорожатъ такъ сильно и съ такимъ правомъ вс люди? Супружеская любовь, какъ я ее понимаю, облекаетъ женщину надеждой, длаетъ ее госпожей и даетъ ей неисчерпаемую силу, жизненную теплоту, благодаря которой кругомъ нея вс расцвтаетъ. Чмъ она свободне, тмъ боле жизни вливаетъ она въ любовь и счастье. Главное же я потребовала, чтобы самая глубокая тайна окутывала наши соглашенія. Мужчина, подчиняющійся женщин, вызываетъ справедливыя насмшки. Вліяніе женщины должно быть глубоко скрыто, таинственность всегда составляетъ наше очарованіе. Я хочу попробовать поднять этотъ унылый характеръ, придать блескъ тмъ качествамъ, которыя я подмтила въ Луи, но я хочу, чтобы всмъ казалось, будто это обновленіе произошло въ немъ само по себ. Вотъ какую задачу я выбрала себ, она прекрасна и можетъ доставить женщин славу. Я почти горжусь тмъ, что въ моей жизни есть тайна и планъ, на который направлены вс мои усилія, который будетъ извстенъ только теб и Богу.
Теперь я почти счастлива, быть можетъ, я не была бы такъ довольна, если бы не могла подлиться тмъ, что чувствую, съ близкой душой. По тому что, можно ли все это сказать Луи? Мое счастье обидло бы его, мн пришлось скрываться. Онъ, моя дорогая, какъ вс много страдавшіе люди, деликатенъ, точно женщина. Три мсяца мы жили, какъ до свадьбы, ничуть не мняя нашихъ отношеній. Я, конечно, изучала множество мелкихъ вопросовъ, которые для любви нужне, нежели люди обыкновенно предполагаютъ. Несмотря на мою холодность, эта ободренная душа раскрылась, его лицо на моихъ глазахъ измнило выраженіе, помолодло. Изящество, которое я ввела въ домъ, бросило свой отблескъ и на Луи. Незамтнымъ образомъ я привыкла къ нему, создала изъ него свое второе я. Приглядвшись къ Луи, я открыла, что его душа соотвтствуетъ его физіономіи. Животное, которое, по твоему выраженію, называется мужемъ, исчезло въ немъ. Въ одинъ чудный тихій вечеръ я увидла въ Луи влюбленнаго, рчи котораго лились мн въ душу, я съ невыразимымъ удовольствіемъ опиралась на его руку. Наконецъ, говоря съ тобой откровенно, какъ съ Богомъ, Котораго нельзя обмануть, скажу, что, быть можетъ, заинтригованная той строгостью, съ которой онъ сдерживалъ свою клятву, я почувствовала въ своемъ сердц любопытство. Стыдясь себя самое, я устояла. Увы, когда только чувство собственнаго достоинства сдерживаетъ женщину, умъ скоро придумываетъ сдлку. Итакъ, нашъ праздникъ любви былъ глубокой тайной, какъ между двумя любовниками, и долженъ остаться тайной для тебя. Когда ты выйдешь замужъ, ты похвалишь меня за мою сдержанность. Знай только, что тутъ не было недостатка ни въ томъ, чего требуетъ самая нжная осторожная любовь, ни въ неожиданности, которая составляетъ въ нкоторомъ род честь этого мгновенія, очарованіе явилось въ его самыхъ восхитительныхъ разнообразныхъ формахъ съ таинственной прелестью, которой требовало наше воображеніе, съ увлеченіемъ, служащимъ оправданіемъ, съ вырваннымъ согласіемъ, идеальнымъ наслажденіемъ, заране предвкушаемымъ, и подчиняющимъ нашу душу раньше, нежели мы отдаемся дйствительности.
Должна теб признаться, что, несмотря на все это, я снова повторила, что моя воля остается свободной, не хочу сказать теб всхъ причинъ этого. Ты единственная душа, передъ которой я изливаю мое полу-признаніе. Даже принадлежа своему мужу, мн кажется, мы многое бы потеряли, если бы не скрывали нашихъ чувствъ и нашего мннія о брак. А испытала одну радость, она была небесной, и происходила отъ сознанія того, что я раньше, нежели дать жизнь дтямъ, вернула ее этому несчастному. Луи сталъ снова молодъ, силенъ, веселъ, сдлался совсмъ другимъ человкомъ. Я, какъ фея, уничтожила въ немъ даже воспоминаніе о прошлыхъ страданіяхъ. Я произвела съ нимъ полное превращеніе, онъ сталъ прелестенъ. Луи увренъ, что онъ мн нравится, онъ выказываетъ умъ и новыя достоинства. Сознаніе, говорящее женщин, что она вчный источникъ счастья человка, человка, который самъ видитъ это и примшиваетъ къ своей любви благодарность, развиваетъ, дорогая моя, въ ея душ силу, превосходящую силу самой полной любви. Эта кипучая и прочная сила, неизмнная и разнообразная, служитъ основаніемъ семьи, этого чуднаго созданія женщинъ, которое я теперь постигаю во всей его плодотворной красот. Старикъ-баронъ пересталъ скупиться, онъ смло даетъ мн все, чего я желаю. Слуги веселы, чудится, будто счастье Луи озарило весь домъ, въ которомъ я царю силою любви. Старикъ старается не идти въ разрзъ со всми сдланными мной улучшеніями, онъ не желаетъ быть пятномъ среди моей роскоши: въ угоду мн онъ надлъ современный костюмъ, сообразно съ костюмомъ перемнились и его манеры. У насъ англійскія лошади, карета, коляска и тильбюри. Наши слуги одты просто, но изящно. Насъ считаютъ мотами. Я направляю усилій моего ума (не шутя) на то, чтобы экономно вести хозяйство и получать по возможности больше удобствъ и удовольствій за наименьшую сумму. Я уже доказала Луи необходимость заняться дорогами, чтобы создать себ славу человка, который заботится о благ своей родины. Я заставляю его пополнять свое образованіе и надюсь, что онъ скоро сдлается членомъ совта своего департамента, благодаря вліянію моей семьи и семьи его матеріи Я прямо сказала ему, что очень честолюбива, что мн хотлось бы, чтобы его отецъ продолжалъ заботиться о нашихъ имніяхъ и длать сбереженія, такъ какъ я желала бы, чтобы самъ онъ всецло отдался политик. Если у насъ будутъ дти, я хочу, чтобы вс они были счастливы и занимали хорошее положеніе въ государств, Луи необходимо на слдующихъ же выборахъ сдлаться депутатомъ, иначе онъ потеряетъ мое расположеніе и уваженіе. Моя семья можетъ поддержать его кандидатуру, тогда мы будемъ имть удовольствіе проводить каждую зиму въ Париж. Ахъ, мой ангелъ, по той горячности, съ которой онъ слушается меня, я вижу, какъ онъ меня любитъ. Наконецъ, вчера я получила отъ него изъ Марсели, въ который онъ похалъ на нсколько часовъ, слдующее письмо:
‘Когда ты, моя прелестная Рене, позволила мн любить себя, я поврилъ въ счастье, теперь же я и не предвижу ему конца. Прошлое стало для меня смутнымъ воспоминаніемъ, тнью, необходимой для того, чтобы мое блаженство еще ясне выдлялось на ней. Когда я подл тебя, любовь переполняетъ меня такимъ восторгомъ, что я не въ состояніи выразить теб всю мою нжность. Я могу только любоваться тобой, обожать тебя. Я нахожу способность говорить только вдали отъ тебя. Ты совершенство красоты, красоты торжественной и величавой, время съ трудомъ измнитъ ее. Хотя любовь между супругами мене зависитъ отъ красоты, нежели отъ чувствъ, которыя въ теб высоки, позволь мн сказать, что увренность въ томъ, что ты вчно будешь хороша, вселяетъ въ меня великую радость, увеличивающуюся съ каждымъ взглядомъ на тебя. Въ гармоніи и благородств чертъ твоего лица, покрытаго яркимъ румянцемъ и служащаго отраженіемъ твоей высокой души, есть что-то чистое. Блескъ твоихъ черныхъ глазъ и смлый абрисъ лба говорятъ о высот твоихъ добродтелей, твердости характера и способности твоего сердца противостоять жизненнымъ бурямъ, если он когда-нибудь налетятъ на тебя. Отличительная черта твоего характера — благородство, я не имю притязанія сообщить теб нчто новое, а я пишу это только, чтобы ты знала, что я понимаю всю цнность сокровища, которое мн дано. Всегда, какъ и теперь, я буду счастливъ тмъ немногимъ, что ты мн даешь, потому что я чувствую все величіе нашего взаимнаго общанія оставаться совершенно свободными. Всякое выраженіе нжности будетъ между нами подчиняться одной нашей доброй вол. Мы останемся свободными, несмотря на узкія цпи, связывающія насъ. Я буду гордиться моими успхами, такъ какъ теперь вижу цну, которую ты придаешь имъ. Говоря, дыша, думая, двигаясь, ты будешь все больше и больше заставлять меня восхищаться граціей твоего тла и прелестью твоей души. Въ теб есть что-то божественное, разумное, очаровательное, нчто, сливающее воедино размышленіе, честь, надежду и наслажденіе, нчто, длающее любовь шире жизни. О, мой ангелъ, да останется геній любви врнымъ мн, да пребудетъ будущее полно того блаженства, благодаря которому ты все преобразила кругомъ меня! Когда же ты сдлаешься матерью, будешь радоваться на свою жизненную энергію и своимъ нжнымъ голосомъ, такъ тонко, такъ свжо, такъ хорошо высказывая мысли, благословлять любовь, освжившую мн душу, оживившую мои способности, любовь, составляющую мою гордость, любовь, въ которой я, какъ въ волшебномъ источник, почерпнулъ новую жизнь? Да, я буду тмъ, чмъ ты желаешь видть меня: я сдлаюсь человкомъ полезнымъ для родины и обращу на тебя славу, началомъ которой будетъ твое довольство’.
Вотъ какъ я формирую его. У него недавно явился этотъ стиль. Черезъ годъ онъ будетъ писать лучше. Луи еще охваченъ первыми порывами восторга, я жду, когда въ немъ явится спокойное постоянное сознаніе счастья, которое длаетъ бракъ счастливымъ, разъ мужъ и жена, увренные другъ въ друг, находятъ тайну разнообразить безконечность и придавать очарованіе жизни. Я смутно понимаю эту прекрасную тайну истинныхъ женъ и хочу овладть ею. Ты видишь, что этотъ фатъ воображаетъ, будто люблю его, точно онъ мн не мужъ! Между тмъ, я чувствую лишь матеріальную привязанность, которая даетъ намъ силы выносить многое. Однако, Луи очень милъ, у него очень ровный характеръ: онъ совершенно просто длаетъ такіе поступки, которыми хвасталась, бы большая часть мужчинъ. Словомъ, если я не люблю его, то во всякомъ случа чувствую себя вполн способной ощущать къ нему расположеніе и нжность.
И вотъ мои черные волосы, мои черные глаза, рсницы, которыя, по твоимъ словамъ, раскрываются, какъ жалузи, мой повелительный видъ и моя личность возведены въ царское достоинство. Черезъ десять лтъ, моя дорогая, быть можетъ, мы об, очень веселыя, очень счастливыя, встртимся въ Париж, изъ котораго я тебя буду иногда увозить въ тотъ прелестный провансальскій оазисъ. О, Луиза, не порти же нашего чуднаго будущаго, не длай безумія, которымъ ты меня пугаешь. Я вышла замужъ за стараго молодого человка, возьми себ въ мужья какого-нибудь молодого старика изъ палаты пэровъ. Ты была права, говоря объ этомъ.
XIV.
Герцогъ де-Соріа барону де-Макюмеръ.
Мой дорогой братъ, не для того вы меня сдлали герцогомъ чтобы я поступалъ не такъ, какъ долженъ дйствовать герцог Соріа. Если бы я зналъ, что вы перезжаете съ одного мста на другое, что вы живете, не пользуясь удобствами, всегда и всюду доставляемыми богатствомъ, мое счастье было бы невыносимымъ для меня. Ни я, ни Марія не вступимъ въ бракъ до тхъ торъ, пока не услышимъ, что вы приняли деньги, которыя Уракка повезла къ вамъ. Эти два милліона, плодъ вашихъ сбереженій и экономіи Маріи. Мы оба, стоя на колняхъ передъ алтаремъ, молились (и Богъ видитъ, съ какимъ жаромъ) о твоемъ счастіи. О, мой братъ, нашъ желаніе должно исполниться! Любовь, которой ты ищешь и которая сдлается твоимъ утшеніемъ въ изгнаніи, снизойдетъ къ теб съ неба. Марія со слезами читала твое письмо, она восхищена тобою. Что же касается до меня, я соглашаюсь принять твою жертву ради нашего дома, а не ради себя. Король оправдалъ твои ожиданія. Ахъ, ты такъ же презрительно кинулъ ему, то чего онъ жаждалъ, какъ бросаютъ тиграмъ ихъ добычу. Желая отмстить за тебя, я хотлъ бы, чтобы онъ узналъ, что ты совсмъ раздавилъ его своимъ величіемъ. Единственное, что я взялъ лично для себя, мой дорогой, любимый братъ, это счастье — Марію. Поэтому ты будешь для меня всегда тмъ, чмъ бываетъ создатель для созданія. Для меня и для Маріи въ жизни можетъ наступить еще одинъ день, такой же счастливый, какъ день нашей свадьбы, а именно тотъ, въ который мы узнаемъ, что твое сердце, наконецъ, понято, что ты любимъ женщиной, любимъ такъ, какъ ты долженъ и хочешь быть любимымъ! Не забывай, что если ты живешь нами, то и мы живемъ тобой. Ты вполн спокойно можешь писать намъ черезъ нунція. Посылай письма въ Римъ. Безъ сомннія, французскій посланникъ въ Рим будетъ передавать ихъ въ канцелярію монсеньору Бембони, нашъ легатъ общался предупредить его. Всякій иной путь опасенъ. Прощай, дорогой ограбленный, дорогой изгнанникъ. Если ты не можешь, быть счастливъ нашимъ счастьемъ, гордись имъ, по крайней мр!— Господь, конечно, услышитъ наши молитвы, полныя тобой.
XV.
Луиза де-Шолье — госпож де л’Эсторадъ.
Ахъ, мой ангелъ, замужество превращаетъ женщину въ философа!… Конечно, твое милое лицо было желто, когда ты передавала мн ужасныя размышленія о человческой жизни и о нашихъ обязанностяхъ. Неужели ты думаешь, что при помощи изложенія своей программы подземныхъ работъ, ты заставишь меня раздлять твои взгляды на бракъ? Увы, вотъ куда привели тебя наши черезчуръ мудрыя мечты. Мы вышли изъ Блуа, облеченныя броней невинности и вооруженныя острыми лезвіями размышленій, и вотъ жало этой чисто отвлеченной опытности обратилось противъ тебя же! Если бы я не знала, что ты самое чистое, самое ангельское существо на свт, я сказала бы, что твои разсчеты безнравственны. Какъ, моя дорогая, во имя твоей жизни въ деревн ты аккуратно размриваешь наслажденіе, обращаешься съ любовью, какъ поступала бы съ порубкой лсовъ? О, я охотне погибну среди порывовъ и вихря моего сердца, нежели стану жить, подчиняясь сухимъ разсчетамъ твоей благоразумной математики. Ты, какъ и я, была очень развитой двушкой, потому что мы много размышляли о немногихъ предметахъ, но дитя, мое, философія безъ любви или при мнимой любви — ужасное супружеское лицемріе. Я думаю, что самый тупой глупецъ на свт время отъ времени замчалъ бы, что въ розахъ, собранныхъ тобою, прячется сова мудрости, и не знаю, не обратило ли бы это невеселое открытіе въ бгство его пылкую страсть. Ты превращаешь себя въ судьбу вмсто того, чтобы быть ея игрушкой. Мы представляемъ два контраста, твое правило, много философіи и мало любви, много любви и мало философіи — вотъ мой девизъ! Рядомъ съ тобою Юлія Жанъ-Жака, которую я считала профессоромъ — сущая школьница. Добродтель женщины! Измрила ли ты жизнь? Увы, я насмхаюсъ надъ тобой, а между тмъ, быть можетъ, ты права. Ты въ одинъ день принесла въ жертву свою молодость, ты раньше времени стала скупой. Твой Луи, конечно, будетъ счастливъ. Если онъ тебя любитъ, а я не сомнваюсь въ этомъ, онъ никогда не замтитъ, что ты въ интересахъ семьи поступаешь такъ, какъ поступаютъ куртизанки ради пріобртенія богатства, конечно, он длаютъ мужчинъ счастливыми, судя по безумнымъ тратамъ, которыя совершаются ради нихъ. Дальновидный мужъ, безъ сомннія, всю жизнь страстно любилъ бы тебя, но не кончилъ, ли бы онъ тмъ, что пересталъ бы тебя благодарить за твою неискренность, которую ты превращаешь въ какой-то нравственный корсетъ, настолько же необходимый для души, насколько другой нуженъ для тла? Но, дорогая, я считаю любовь началомъ всхъ добродтелей, доведенныхъ до степени божественности! Любовь, какъ вс начала, не подчиняется ея разсчетамъ, она безконечность нашей души. Разв ты сама не старалась оправдать передъ самою же собою ужасное положеніе двушки, выходящей замужъ за человка, только уважая его? Долгъ — вотъ твое правило и твоя мра, но вдь подчиненіе необходимости — это мораль общества атеистовъ. Подчиненіе же чувству и любви — тайный законъ женщинъ. Ты превратилась въ мужчину, а твой Луи скоро очутится въ положеніи женщины! О, дорогая, твое письмо заставило меня глубоко задуматься. Я увидла, что монастырь не можетъ замнять молодымъ двушкамъ матерей. Умоляю тебя, мой благородный черноглазый, чистый и гордый, серьезный и изящный ангелъ, подумай о первыхъ вопляхъ, вырванныхъ изъ моей души твоимъ письмомъ! Я утшилась, думая, что, покая жаловалась и горевала, любовь, безъ сомннія, опрокинула вс постройки твоего разсудка. Быть можетъ, я поступлю хуже тебя, не размышляя, не разсчитывая, страсть — стихія, обладающая логикой такой же жестокой, какъ твоя.
Вчера, когда я ложилась спать, я подошла къ окну, чтобы посмотрть на восхитительно чистое небо. Звзды походили на серебряные гвозди, поддерживавшіе синій покровъ. Благодаря тишин ночи, я услышала чье-то дыханіе, а благодаря полусвту, лившемуся отъ звздъ, увидла моего испанца, сидвшаго, какъ блка, въ втвяхъ одного изъ деревьевъ боковой аллеи бульвара. Онъ, безъ сомннія, любовался моими окнами. Это открытіе прежде всего заставило меня вернуться въ глубь комнаты, мои руки и ноги были точно сломаны, но, несмотря на ужасъ, я ощущала восхитительную радость. Я была поражена и счастлива. Ни одинъ изъ умныхъ французовъ, которые хотятъ на мн жениться, не догадался просидть ночь на вяз, рискуя, что его уведетъ городская стража. Мой испанецъ, вроятно, уже довольно давно занималъ этотъ постъ. Я подумала: а, онъ не даетъ больше мн уроковъ, онъ хочетъ, чтобы я въ свою очередь дала ему урокъ, и получитъ его! Если бы онъ зналъ все, что я говорила себ о его безобразіи! Я тоже философствовала, Рене. Я ршила, что полюбить красиваго человка — ужасно. Разв это не все равно, что сознаться въ томъ, что чувственность составляетъ три четверти любви, которая должна быть божественной? Немного оправившись отъ страха, я высунула голову изъ окна, чтобы увидть его. Съ помощью тростниковой пустой внутри палочки Энарецъ дыханіемъ бросилъ ко мн въ комнату записку, искусно обернутую кругомъ кусочка свинца. ‘Боже мой, неужели онъ подумаетъ, что я нарочно не закрыла окна?’ сказала я себ. Закрывъ рамы, я сдлалась бы его сообщницей. Я поступила лучше: я вернулась къ окну, точно не слыхавъ стука отъ паденія свинца, и, какъ бы ничего не замтивъ, громко проговорила: ‘Подойдите же полюбоваться звздами, Гриффитъ’. Гриффитъ спала, какъ старая два, услышавъ мой голосъ, мавръ быстро, какъ тнь, спустился съ дерева. Конечно, онъ тоже умиралъ отъ страха, я не слыхала, какъ Энарецъ ушелъ, но всмъ вроятіямъ, онъ остался подъ вязомъ, часа черезъ четверть (въ теченіе этого времени я утопала въ синев неба и плавала въ океан любопытства) я закрыла окно и легла въ постель, чтобы развернуть тонкую бумагу съ осторожностью людей, разбиравшихъ въ Неапол старинныя книги. ‘Какую ужасную силу иметъ надо мной этотъ человкъ’,— сказала я себ и поднесла бумажку къ свчк, желая сжечь ее, не читая… Но мою руку остановила мысль: что можетъ онъ тайно писать мн? Однако, я сожгла записку, ршивъ, что если всякая молодая двушка прочла бы ее, я, Армаида-Луиза-Марія де-Шолье, не должна даже взглянуть на письмо.
На слдующій день Энарецъ сидлъ на своемъ мст въ итальянской опер, но хотя этотъ человкъ и былъ первымъ конституціоннымъ министромъ, не думаю, чтобы онъ могъ подмтить во мн малйшее душевное волненіе, я держалась, какъ бы ничего не получивъ наканун. Я осталась очень довольна собой, но онъ былъ грустенъ. Бднякъ — въ Испаніи такъ принято, чтобы любовь входила черезъ окно. Въ антракт онъ гулялъ по корридорамъ, какъ сказалъ мн первый секретарь испанскаго посольства, сообщившій мн также объ одномъ его чудномъ поступк. Будучи герцогомъ де-Соріа, онъ долженъ былъ жениться на молоденькой княжн Маріи Эредіа, одной изъ самыхъ богатыхъ наслдницъ Испаніи, ея огромное богатство смягчило бы для него тяжесть изгнанія, но, повидимому, обманувъ желанія своихъ родителей, Марія полюбила младшаго брата Энареца, и мой Фелипъ отказался отъ красавицы-невсты и позволилъ испанскому королю отобрать отъ себя все.
— Онъ, вроятно, совершенно просто совершилъ этотъ благородный поступокъ,— сказала я молодому человку.
— Значитъ вы его знаете?— замтилъ онъ наивно.
Моя мать улыбнулась.
— Что съ нимъ будетъ, вдь онъ приговоренъ къ смерти?— спросила я.
— Онъ мертвъ для Испаніи, но онъ иметъ право жить въ Сардиніи.
— А, значитъ въ Испаніи есть и могилы?— сказала я, желая придать разговору видъ шутки.
— Въ Испаніи есть все, даже испанцы стараго закала,— отвтила моя мать.
— Король Сардиніи не безъ затрудненій выдалъ паспортъ барону де-Макюмеръ,— продолжалъ молодой дипломатъ, но наконецъ баронъ сдлался сардинскимъ подданнымъ, у него великолпныя имнія въ Сардиніи и онъ иметъ право судить и осуждать своихъ крестьянъ. Въ Сассаріи у него дворецъ. Если Фердинандъ III умретъ, Макюмеръ, вроятно, вступитъ въ дипломатическій корпусъ и Туринскій дворъ сдлаетъ его посланникомъ. Хотя Макюмеръ молодъ…
— А онъ молодъ!
— Да, хотя Макюмеръ молодъ, но онъ принадлежитъ къ числу самыхъ выдающихся людей Испаніи.
Слушая секретаря посольства, я оглядывала залъ въ бинокль и притворялась, будто его слова мало занимаютъ меня, но, говоря по совсти, я была въ отчаяніи отъ того, что сожгла письмо Энареца. Какъ выражается такой человкъ, когда онъ любитъ? А онъ любитъ меня. Быть любимой, боготворимой и знать, что въ томъ зал, въ которомъ собирается самое блестящее общество Парижа, есть человкъ, тайно преданный теб одной!.. О, Рене, въ эту минуту я поняла парижскую жизнь, смыслъ ея баловъ и праздниковъ. Все существованіе приняло въ моихъ глазахъ свою истинную окраску. Когда любишь, необходимы посторонніе люди, хотя бы только для того, чтобы приносить ихъ въ жертву любимому человку. Въ своемъ существ я ощутила еще другое счастливое существо. Мое тщеславіе, мое самолюбіе, моя гордость, все было польщено. Богъ вдаетъ, какими глазами смотрла я на свтъ.
— Ахъ, бдовая двочка!— шепнула мн на ухо матушка.
Да, моя хитрая мать угадала во мн какую-то тайную радость, и я преклонилась передъ мудрой женщиной. Ея три слова лучше открыли мн науку свта, нежели цлый годъ свтской жизни. Да, цлый годъ! Вдь уже идетъ мартъ! Увы, черезъ мсяцъ итальянская опера окончится. Что длать безъ этой чудной музыки, когда сердце полно любви?
Моя дорогая, вернувшись домой, я съ ршительностью, достойной представительницы рода Шолье, распахнула окно, чтобы полюбоваться ливнемъ. О, если бы мужчины знали, какое могущественное очарованіе производятъ на насъ героическіе поступки, они были бы очень благородны, самые трусливые изъ нихъ превратились бы въ героевъ. То, что я узнала о моемъ испанц, вселило въ меня лихорадочное волненіе. Я была уврена, что онъ, на бульвар и готовится бросить мн новое письмо. На этотъ, разъ я не сожгла записки, я прочла ее. И вотъ, моя разсудительная подруга, я получила первое любовное письмо въ жизни.
У каждой изъ насъ по письму.
‘Луиза я люблю васъ не за вашу чудную красоту, я люблю васъ не за вашъ обширный умъ, не за благородство вашихъ чувствъ, не за прелесть, которую вы придаете тому, что васъ окружаетъ, не за гордость, не за ваше царственное презрніе ко всему, не входящему въ вашу сферу, причемъ это презрніе не исключаетъ вашей доброты, вдь вы милосердны, какъ ангелъ! Луиза, я васъ люблю за то, что вы смирили ваше гордое величіе ради бднаго изгнанника, за то, что однимъ движеніемъ, однимъ словомъ вы утшили несчастнаго человка, горевавшаго отъ сознанія, что онъ стоитъ неизмримо ниже васъ и иметъ только на вашу жалость, но на жалость великодушную. Вы едиственная женщина, суровые глаза которой смягчились ради меня и вы бросили на меня благодтельный взглядъ, когда я былъ песчинкой, между тмъ мн не было дано счастья, когда я обладалъ всмъ могуществомъ, которымъ можетъ обладать не коронованное лицо. Теперь, Луиза, я хочу сказать вамъ, что вы мн стали дороги, что я люблю васъ за васъ самое, безъ малйшей задней мысли, я люблю васъ, выходя изъ границъ, которыя вы положили для совершенной любви. Узнайте же, кумиръ, поставленный мной на высоту небесъ, что на свт есть отпрыскъ саррацинской расы, жизнь котораго принадлежитъ вамъ, отъ него вы, какъ отъ своего раба, можете потребовать всего, чего пожелаете, каждое ваше приказаніе онъ будетъ считать почестью для себя. Я безвозвратно отдаю себя вамъ во имя желанія отдать себя въ ваши руки, а также во имя благодарности за одинъ вашъ взглядъ, за одно движеніе руки, протянутой однажды утромъ вашему учителю испанскаго языка! Луиза, у васъ есть слуга и только слуга. Нтъ, я не надюсь быть когда-нибудь любимымъ вами, но, быть можетъ, вы будете выносить меня, благодаря моей преданности. Съ того утра, въ которое вы улыбнулись мн, улыбкой благородной двушки, угадавшей несчастіе моего одинокаго и преданнаго сердца, я возвелъ васъ на тронъ, вы полная владычица моей жизни, царица моей мысли, божество моего сердца, свтъ, горящій во мн, цвтокъ моихъ цвтовъ, ароматъ вдыхаемаго мной воздуха, богатство моей крови, сладкій отдыхъ моей дремоты. Одна мысль возмущаетъ это счастье: вы не знаете, что вы располагаете безграничной преданностью — врной рукой, слпымъ рабомъ, нмымъ помощникомъ, сокровищницей, потому что я лишь хранитель того, что мн дано, словомъ, вы не знали, что у васъ есть сердце, которому вы можете доврить все, сердце старой бабушки, отъ которой вы имете право требовать всякихъ жертвъ, что у васъ есть отецъ, у котораго вы можете просить, какого вамъ угодно покровительства, другъ, братъ. Я знаю, вамъ не хватаетъ всхъ этихъ чувствъ, я подмтилъ тайну вашего одиночества. Моя смлость явилась слдствіемъ желанія показать вамъ всю величину того, чмъ вы владете. Примите эти дары, Луиза, и вы вселите въ меня единственное чувство, которымъ я могу жить — безграничную преданность. Надвъ на меня ошейникъ рабства, вы не возьмете на себя никакихъ обязательствъ, я никогда не попрошу отъ васъ ничего, кром наслажденія сознаніемъ, что я вашъ. Не говорите мн даже, что вы никогда не полюбите меня, такъ должно быть, я знаю это, я буду любить васъ издали, безъ надежды и только для себя. Я очень хотлъ бы узнать, согласны ли вы, чтобы я былъ вашимъ рабомъ. Я ломалъ себ голову, стараясь найти возможность понять ваше ршеніе и давъ вамъ средство отвтить мн, ничмъ не нанося раны чувству вашего собственнаго достоинства. Вотъ уже много дней я всецло принадлежу вамъ, хотя вы этого и не знаете! Итакъ, вы мн скажите, что согласны сдлать меня своимъ рабомъ, пріхавъ въ итальянскую оперу съ красной и блой камеліей въ рук, это будетъ служить изображеніемъ крови сарацина, готовой къ услугамъ обожаемой невинности. Цвты скажутъ все. Въ каждую данную минуту, завтра или черезъ десять лтъ, все возможное для человка будетъ сдлано, едва вы потребуете какой-либо услуги отъ вашего счастливаго слуги
P.S. Моя дорогая, сознайся, что потомки древнихъ родовъ умютъ любить! Какой порывъ африканскаго льва. Какой сдержанный пылъ, какая вра, какая искренность, какое величіе приниженности! Я почувствовала себя совсмъ ничтожной и, потерявъ твердость, задала себ вопросъ: что длать? Свойство великихъ людей разрушать вс обыденные разсчеты. Энарецъ высокъ и трогателенъ, наивенъ и исполински великъ. Однимъ письмомъ онъ превзошелъ сто писемъ Ловеласа и Сенъ-Пр. Вотъ это истинная любовь, безъ мелочности: она можетъ явиться или нтъ по разъ родившись выказывается во всей своей необъятности. Я теперь не могу больше кокетничать съ нимъ. Отказаться или принять? Я не знаю, на что ршиться, и мн негд найти опору. Разсуждать невозможно. Это уже не Парижъ, а Испанія или Востокъ, словомъ, Абенсерагъ говоритъ, становясь на колни передъ Евой-католичкой, онъ отдаетъ ей свой мечъ, своего коня, свою голову. Приму ли я дары послдняго мавра? Перечитывай часто это испано-сарацинское письмо, моя Рене, и ты увидишь, что любовь разрушаетъ вс іудейскія положенія твоей философіи. Ахъ, Рене, твои разсужденія лежатъ тяжестью у меня на сердц: ты придала буржуазный оттнокъ жизни. Зачмъ мн хитрить? Разв я не останусь вчной госпожой льва, который превращаетъ грозное львиное рыканіе въ смиренные благоговйные вздохи! О, какъ рыкалъ онъ въ своей берлог въ улиц Иллеренъ Бертенъ! Я знаю, гд онъ живетъ: у меня есть его карточка — Фелипъ, баронъ де-Макюмеръ. Онъ отнялъ у меня всякую возможность отвтить ему, я могу лишь бросить въ его лицо дв камеліи. Какая адская мудрость кроется въ чистой, истинной, наивной любви. Затруднительный, важный для женщины шагъ Энарецъ воплощаетъ въ самый простой поступокъ. О, Азія! Я читала сказки ‘Тысячи и одной ночи’ и вотъ он оживаютъ передо мной: два цвтка — ясный отвтъ. При помощи букета мы исчерпываемъ четырнадцать томовъ Клаисы Гарлоу. Я кружусь около этого пись<скан испорчен>м. Возьмешь ты эти камеліи, да или нтъ <скан испорчен> жизнь? Внутренній голосъ кричитъ мн: <скан испорчен> испытаю.
Я вся въ бломъ, въ моихъ волосахъ блыя какъ <скан испорчен> въ рукахъ тоже блая камелія, у моей матери камеліи красные, если я захочу, я возьму у нея одинъ цвтокъ. Не знаю, но мн почему-то хочется, чтобы онъ заплатилъ за свою красную камелію нсколькими минутами неувренности. Я приму ршеніе только на мст. Я очень хороша. Гриффитъ попросила меня позволить ей полюбоваться мною. Торжественность этого вечера и драма моего тайнаго согласія вызвали румянецъ на моемъ лиц, на моихъ щекахъ красныя камеліи расцвли на блыхъ.
Вс любовались мною, но только одинъ умлъ боготворить меня. Увидвъ, что у меня въ рук одна блая камелія, онъ опустилъ голову, я замтила, что онъ поблднлъ, какъ блый цвтокъ, когда я взяла у матери красную камелію. Я могла случайно пріхать съ двумя цвтами, но, поступивъ такъ, я дала ему отвтъ. Я подчеркнула мое признаніе. Давали ‘Ромео и Джуліегту’, ты не знаешь, что такое дуэтъ влюбленныхъ въ этой опер, а потому, не можешь понять, съ какимъ счастьемъ двое неофитовъ любви слушали это божественное выраженіе нжности. Когда я легла спать, я слышала шаги, раздававшіеся по звонкой боковой алле. О, мой ангелъ, теперь моя голова, мое сердце въ огн. Что онъ длаетъ? Что онъ думаетъ? Есть въ его голов хоть одна мысль, чуждая мн? Дйствительно ли онъ рабъ мой? Какъ мн въ этомъ удостовриться? Есть ли въ его душ хотя бы легкій намекъ на мысль, что мое согласіе связано съ порицаніемъ, взаимностью или благодарностью? Знаетъ ли онъ, что въ любви самые незначительные поступки женщинъ служатъ результатомъ цлыхъ безконечныхъ вереницъ мыслей, внутренней борьбы, проигранныхъ побдъ? Какъ приказать ему писать по вечерамъ все, что онъ длаетъ въ теченіе дня? Онъ мой рабъ, мн нужно дать ему занятіе и я завалю его работой.
Я очень мало спала, задремавъ только подъ утро. Теперь полдень. Я попросила Гриффитъ написать слдующее письмо:
‘<скан испорчен> поручила мн, г-нъ баронъ, попросить васъ <скан испорчен>сьма, которое ей было прислано одно <скан испорчен>енная вами, сдлана собственной рукой <скан испорчен>
<скан испорчен>Гриффитъ ушла, она отправилась въ улицу Ил<скан испорчен>тоя гувернантка приказала передать эту записку <скан испорчен> который и вернулъ мн мою программу, омоченную <скан испорчен> повиновался мн. О, моя дорогая, конечно, онъ до<скан испорчен>имъ листкомъ. Другой отказался бы прислать его на<скан испорчен> и написалъ бы при этомъ письмо, полное лести, но сарацинъ остался тмъ, чмъ онъ общался быть: онъ повиновался. Я тронута до слезъ.
Вчера стояла чудная погода, я одлась, какъ одвается двушка, чувствующая себя любимой и желающая нравиться. По моей просьб, отецъ подарилъ мн прелестнйшій экипажъ и чудныхъ лошадей: у меня срыя въ яблокахъ лошади и изящнйшая коляска. Я отправилась попробовать полученный подарокъ. Сидя подъ моимъ зонтикомъ, подбитымъ блымъ шелкомъ, я походила на цвтокъ. Поднимаясь по аллеямъ Елисейскихъ Полей, я увидла, что ко мн навстрчу халъ мой Абенсерагъ верхомъ на поразительно-красивой лошади. Мужчины, которые теперь почти вс превратились въ превосходныхъ барышниковъ, останавливались, чтобы полюбоваться его колемъ. Энарецъ поклонился мн, я сдлала ему дружески ободряющій знакъ, онъ замедлилъ ходъ лошади и я могла ему сказать:
— Вы не сердитесь, баронъ, за то, что я попросила васъ вернуть мн письмо? Оно было безполезно для васъ… Вы уже вышли изъ границъ моей программы,— прибавила я потихоньку.— У васъ лошадь, которая длаетъ васъ очень замтнымъ.
— Управляющій моимъ имніемъ въ Сардиніи прислалъ мн эту арабскую лошадь изъ гордости: она родилась у меня.
Сегодня утромъ, моя дорогая, онъ былъ на буланой англійской лошади, тоже очень красивой, но не возбуждавшей вниманія, моего маленькаго насмшливаго замчанія было достаточно. Онъ мн поклонился и я отвтила ему легкимъ наклоненіемъ головы.
Герцогъ Ангулемскій приказалъ купить лошадь бар<скан испорчен>понялъ, что онъ вышелъ изъ рамки простоты и тм<скан испорчен>себя вниманіе бездльниковъ. Человкъ долженъ <скан испорчен> самъ по себ, а не благодаря своей лошади или ч<скан испорчен>. Имть слишкомъ красивую лошадь кажется мн та<скан испорчен>нымъ, какъ носить крупный брилліантъ на рубашк, <скан испорчен>сторг отъ того, что мн удалось подмтить неправильно<скан испорчен>Энареца, а, быть можетъ, въ этой бездлиц заклю<скан испорчен> много самолюбія, позволительнаго для бднаго осужден<скан испорчен> нравится мн! О, моя разсудительная старуш<скан испорчен> наслаждаешься ли ты моей любовью настолько же, насколько <скан испорчен>чалюсь, вспоминая о твоей мрачной философіи? Милый Филиппъ ІІ-ой въ юбк, катаешься ли ты въ моей коляск? Видишь ли ты бархатный взглядъ, смиренный и гордый своимъ рабствомъ, взглядъ, который бросаютъ на меня глаза поистин благороднаго человка, носящаго мою ливрею и ежедневно украшающаго свою бутоньерку красной камеліей? У меня въ рукахъ всегда блая камелія. Какой свтъ проливаетъ любовь! Какъ я понимаю Парижъ. Теперь все здсь кажется мн полнымъ смысла! Да, въ Париж любовь красиве, выше, очаровательне, чмъ гд бы то ни было въ другомъ мст. Я положительно вижу, что никогда не могла бы мучить, безпокоить глупца или имть надъ нимъ власть. Только люди съ высокимъ умомъ понимаютъ насъ, только на нихъ мы можемъ имть вліяніе. О, бдняжка, прости, я забыла о нашемъ Луи, по вдь ты сказала мн, что скоро превратишь его въ генія? Я понимаю, ты такъ тщательно воспитываешь его, чтобы когда-нибудь онъ могъ тебя понять. Прощай, я немножко сумасшедшая и не хочу продолжать письмо.
XVIIІ.
Г-жа де-л’Эсторадъ Луиз де-Шолье.
Дорогой ангелъ, или не слдуетъ ли мн лучше сказать дорогой демонъ, ты неумышленно огорчила меня, и если бы мы не были одной душой, я даже сказала бы, что ты обидла меня. Однако, разв нельзя оскорбить себя самое? Какъ мн ясно, что ты еще не вникла въ смыслъ слова ‘неразрывный’, которое примняется къ контракту, связывающему мужчину съ женщиной. Я не хочу противорчить философамъ или законодателямъ, пусть они сами противоречатъ себ, я замчу лишь, что, сдлавъ бракъ неразрывнымъ, придавъ неумолимую и одинаковую форму всмъ союзамъ, законъ оставилъ возможность одной чет не походить на <скан испорчен>енно такъ же, какъ не походятъ другъ на друга <скан испорчен>индивидуумы, деревенскіе браки, заставляющіе двухъ <скан испорчен>всегда вмст, отличны отъ браковъ городскихъ, такъ <скан испорчен>жизнь гораздо разнообразне сельской, сущоство<скан испорчен>ены въ Париж, гд жизнь несется, какъ потокъ, <скан испорчен>а боле тихую жизнь мужа и жены провинціаловъ. <скан испорчен> брака измняются, сообразно мсту, еще больше <скан испорчен>и, благодаря различію характеровъ отдльныхъ лич<скан испорчен>н геніальнаго человка приходится только слдовать <скан испорчен>мъ мужа, жен же глупца, чувствующей себя умне мужа, <скан испорчен>димо взять бразды правленія въ свои руки, иначе она на<скан испорчен>детъ на себя ужасныя несчастія. Быть можетъ, размышленіе и разсудительность приводятъ насъ къ такъ называемой душевной испорченности. Вдь мы считаемъ испорченностью разсчетливостъ, примшивающуюся къ чувству. Разсуждающая страсть — безнравственна, она прекрасна только тогда, когда является чудными порывами, исключающими всякій эгоизмъ. Ахъ, рано или поздно ты скажешь себ: да, женщин такъ же необходимо лукавить, какъ носить корсетъ, если мы назовемъ лукавствомъ разсчетъ, необходимый для будущаго счастья или молчаніе женщины, имющей мужество молчать! Каждая замужняя женщина платится за то, что узнаетъ соціальные законы, которые во многихъ отношеніяхъ не соотвтствуютъ законамъ природы.
Женщина, вышедшая замужъ въ нашемъ возраст, можетъ имть дюжину дтей, имя же двнадцать дтей, мы совершили бы двнадцать преступленій, породили бы двнадцать несчастій. Разв мы не отдали бы въ жертву бдности и отчаянію этихъ очаровательныхъ существъ? Между тмъ, двое дтей — это два счастья, два благодянія, два созданія, гармонирующія съ теперешними правами и законами. Законы природы и сводъ законовъ — враги, а мы та арена, на которой они выступаютъ въ борьбу. Неужели ты назовешь безнравственностью благоразуміе жены, которая заботится о томъ, чтобы ея семья не разорила себя самое? Одинъ разсчетъ или тысяча,— и сердце погибло.
Когда-нибудь, прекрасная баронесса Макюмеръ, ставъ счастливой и гордой женой обожающаго васъ человка, вы увидите необходимость этого жестокаго разсчета, или врне, вашъ умный мужъ самъ избавитъ васъ отъ обязанности думать о немъ. Ты видишь, дорогая безумица, что я изучила отношеніе свода законовъ къ супружеской любви! Ты должна понять, что мы обязаны давать отчетъ только самимъ себ и Богу въ тхъ средствахъ, ікоторыя мы употребляемъ, чтобы увеличивать и длать продолжительне наше домашнее счастье. Право, лучше обращаться къ помощи разумнаго разсчета, достигающаго счастливыхъ результатовъ, нежели отдаваться необдуманной любви, которая вноситъ въ семью печаль, ссоры или разъединеніе. Я жестокимъ путемъ изучила роль супруги и матери семейства. Да, мой ангелъ, намъ приходится прибгать къ великодушной лжи, чтобы быть благородными существами, которыми мы длаемся, исполняя наши обязанности. Ты называешь меня лукавой, потому что я позволяю Луи только понемногу и постепенно узнавать себя. Но разв не чрезмрно близкое знакомство служитъ причиной разъединенія? Я хочу дать ему много занятій, чтобы побольше отвлекать его отъ себя, во имя его же собственнаго счастья. Привязанность неисчерпаема, но страсть скоро минуетъ, поэтому распредленіе любви на всю жизнь можетъ служить для честной женщины очень важнымъ дломъ. Рискуя показаться теб отвратительной, я скажу теб, что я продолжаю держаться прежнихъ взглядовъ и считаю себя очень великодушной и благородной. Дорогая моя, добродтель — принципъ, проявленія котораго сильно измняются сообразно со средой: добродтель Прованса, добродтель Константинополя, добродтель Лондона и добродтель Парижа вызываютъ совершенно различные поступки, хотя и остаются повсюду добродтелью. Каждая человческая жизнь представляетъ въ своей ткани самыя неправильныя комбинаціи. Если бы я хотла видть Луи несчастнымъ и зародить задатки разлуки двухъ супруговъ — мн слдовало бы только отдать себя въ его полное распоряженіе. Мн не было дано того счастья, которое выпало на долю теб: я не встртила высокоодареннаго существа, но я назначаю теб черезъ пять лтъ свиданіе въ Париж. Ты сама попадешься и скажешь, что я ошиблась, что Луи де-л’Эсторадъ отъ рожденія замчательный человкъ. Горячая же любовь волненія, которую я испытываю только въ твоемъ лиц, ночныя появленія на балкон при свт звздъ, чрезмрное обожаніе и обоготвореніе моей личности, все это не для меня, я поняла, что должна отъ нихъ отказаться. Ты свободно расцвтаешь, мое существованіе ограничено областью моей усадьбы, и ты еще упрекаешь меня за предосторожности, необходимыя для того, чтобы хрупкое, тайное, бдное счастье превратилось въ счастье прочное, богатое и таинственное. Мн казалось, что въ положеніи жены, я нашла прелесть любовницы и ты почти заставила меня устыдиться самой,ебя! Кто правъ изъ насъ двоихъ? Быть можетъ, мы об и правы, и не правы и, конечно, общество заставляетъ насъ очень дорого платить за наши кружева, титулы, за нашихъ дтей! У меня тоже есть свои красныя камеліи: он на моихъ губахъ, и расцвтаютъ въ улыбкахъ, обращенныхъ къ этимъ двумъ существамъ, отцу и сыну, которымъ я предана, для которыхъ я въ одно и то же время раба и владычица. Но, дорогая, твои послднія письма показали мн все. что я потеряла! Ты дала мн понять всю величину жертвъ замужней женщины. Я едва взглянула на дикія степи, среди которыхъ ты носишься, я не буду говорить теб о слезахъ, которыя я отерла, читая твое письмо. Однако, сожалніе не раскаяніе, хотя то и другое между собой въ родств. Ты мн сказала, замужество превращаетъ женщину въ философа. Нтъ, къ сожалнію, я почувствовала это въ то время, когда плакала, узнавъ, что потокъ любви уноситъ тебя. Но мой отецъ далъ мн прочитать произведеніе одного изъ нашихъ самыхъ глубокомысленныхъ писателей, одного изъ наслдниковъ Боссюэ, одного изъ тхъ жестокихъ политиковъ, страницы которыхъ порождаютъ убжденіе. Пока ты читала Коринну, я читала Бональда и вотъ тайна всей моей философіи, онъ мн показалъ изображеніе святой и сильной семьи. Если разсуждать, опираясь на Бональда, твой отецъ былъ правъ. Прощай, моя дорогая фантазія, моя милочка, мое безуміе.
XIX.
Луиза де-Шолье г-ж де-л’Эсторадъ.
Ты прелесть что за женщина, моя Рене, и теперь я согласна съ тобой, что обманывать честно, довольна ты? Прежде всего мужчина, который любитъ насъ, принадлежитъ намъ, мы имемъ право превратить его въ глупца или въ генія, говоря между нами, мы чаще превращаемъ мужчинъ въ глупцовъ. Ты сдлаешь геніемъ твоего Луи и сохранишь это втайн: два добрыхъ дла. Вотъ-то ты попалась бы, если бы на томъ свт не оказалось рая! Вдь ты осуждаешь себя на добровольное мученичество! Ты хочешь, чтобы Луи сдлался честолюбивымъ, оставаясь въ то же время влюбленнымъ. До какой степени разсчетъ добродтель и добродтель разсчетъ, а? Мы не разсоримся изъ-за этого вопроса, такъ какъ у насъ есть Бональдъ. Мы добродтельны и хотимъ быть добродтельными, но, мн кажется, что въ настоящую минуту ты, несмотря на твои очаровательныя мошенническія уловки, лучше меня. Да, я ужасно фальшивая двушка: я люблю Фелипа и самымъ низкимъ образомъ скрывала это отъ него. Я хотла бы, чтобы онъ перескочилъ съ дерева на верхъ стны, а со стны перебрался на мой балконъ, между тмъ, если бы онъ исполнилъ мое желаніе, я раздавила бы его глубочайшимъ презрніемъ. Ты видишь, я страшно добросовстна. Что меня останавливаетъ? Какая таинственная сила мшаетъ мн сказать милому Фелипу о томъ, какое счастье вливаетъ онъ въ меня своей чистой полной, великой тайной любовью? Г-жа Мирбель рисуетъ мой портретъ и я разсчитываю подарить ему его, моя дорогая. Меня все больше и больше поражаетъ дятельность, которою любовь наполняетъ жизнь. Благодаря любви, вс часы, вс поступки, вс мелочи нашего существованія принимаютъ громадное значеніе, а прошедшее совершенно сливается съ будущимъ въ настоящемъ! Живешь среди трехъ временъ глагола. Мняется ли это для женщины, испытавшей счастье? О, отвть мн, скажи, что такое счастье, успокоиваетъ ли оно или раздражаетъ? Я переживаю смертельную тревогу, я не знаю, какъ мн слдуетъ поступать, въ моемъ сердц есть сила, которая влечетъ меня къ Фелипу, несмотря на вс разсужденія и правила приличій. Словомъ, я понимаю твое любопытство относительно Луи. Довольна ли ты? Мысль о томъ, что Фелипъ счастливъ тмъ, что онъ отдалъ себя мн, его любовь издали, его послушаніе выводятъ меня изъ терпнія, также какъ прежде раздражало то глубокое почтеніе, которое онъ выказывалъ относительно меня, давая мн уроки. Иногда мн хочется закричать ему: ‘Дуракъ! Если ты любишь меня, какъ картину, что же было бы, если бы ты меня зналъ?’
О, Рене, вдь ты жжешь мои письма? Я сожгу твои. Если бы посторонніе глаза прочли мысли, которыя переливаются изъ сердца въ сердце, я попросила бы Фелипа выколоть эти глаза и вдобавокъ убить нсколько человкъ для большей безопасности.
Ахъ, Рене, какъ извдать сердце мужчины! Отецъ долженъ мн представить твоего Бональда, и такъ какъ онъ такой мудрецъ я спрошу его, какъ длается это. Богъ очень счастливъ: Онъ можетъ читать въ сердцахъ людей. Попрежнему ли я ангелъ для Фелипа?— вотъ въ чемъ вопросъ.
Если бы въ какомъ-либо его движеніи, во взгляд, въ звук одного слова я замтила, что уваженіе, наполнявшее его сердце, когда онъ былъ моимъ учителемъ, теперь уменьшилось, я могла бы все забыть. ‘Что вызываетъ эти громкія слова, эти великіе ршенія?’ скажешь ты. Ахъ, моя дорогая, вотъ въ чемъ дло. Мой очаровательный отецъ, который ведетъ себя со мной, какъ древній рыцарь съ итальянкой, заказалъ г-ж Мирбель мой портретъ, какъ я теб уже говорила. Я нашла возможнымъ получить съ него довольно хорошую копію, которую и отдала герцогу, пославъ, оригиналъ Фелипу. Я отправила портретъ вчера, написавъ слдующія строки:
‘Донъ Фелипъ, на вашу преданность отвчаютъ слпымъ довріемъ, время покажетъ, не слишкомъ ли много благородности приписывается одному человку’.
Награда велика, она походитъ на общаніе и, ужасная вещь на вызовъ, но что покажется теб еще ужасне: я именно и хотла, чтобы мой подарокъ и письмо выражали общаніе и вызовъ, но не были бы предложеніемъ. Если только въ его письм будетъ ‘моя Луиза’ или даже просто ‘Луиза’ онъ погибъ.
Нтъ, онъ не погибъ! Этотъ конституціонный министръ очаровательный возлюбленный. Вотъ его письмо:
‘Вс мгновенія, въ которыя я не видалъ васъ, я бывалъ занятъ вами, мои глаза не замчали ничего вншняго, сила мысли приковывала ихъ къ вашему образу, который, по моему мннію, никогда не вырисовывался достаточно скоро въ темномъ дворц, служащемъ ареной для сновъ и освщаемомъ вами. Съ этихъ поръ мой взглядъ будетъ постоянно покоиться на чудесной пластинк изъ слоновой кости, на дивномъ талисман, долженъ я сказать, потому что для меня ваши голубые глаза оживаютъ на немъ и весь портретъ длается дйствительностью. Я нескоро послалъ это письмо, такъ какъ хотлъ немедленно насладиться созерцаніемъ портрета, которому я говорю все, о чемъ долженъ молчать. Да, со вчерашняго дня, запершись наедин съ вами, я въ первый разъ въ жизни отдавался полному безконечному счастью! Если бы вы могли видть, что я васъ помстилъ между Богомъ и св. Двой, вы поняли бы, въ какомъ томленіи я провелъ ночь, но, говоря вамъ о моемъ состояніи, я не хотлъ бы васъ оскорбить, я безумно боюсь увидть въ вашемъ взгляд отсутствіе ангельской доброты, дающей мн жизнь и потому заране прошу у васъ прощенія. О, если бы вы, царица моей души и моей жизни, согласились подарить мн тысячную часть той любви, которую я читаю къ вамъ! Это ‘если бы’, вчно звучавшее въ моей мольб, измучило мн душу. Я колебался между врой и невріемъ, между жизнью и смертью, тьмой и свтомъ. Преступникъ не боле волнуется въ то время, когда его судятъ, нежели волновался я, обвиняя себя въ дерзости. Улыбка вашихъ губъ, которую я встрчалъ время отъ времени, успокоивала эти бури, возбужденныя опасеніемъ разсердить васъ. Съ тхъ поръ, какъ я живу, никто мн не улыбался, даже моя жизнь. Красивая молодая двушка, предназначенная мн, оттолкнула мое сердце и полюбила моего брата. Мои политическіе труды потерпли пораженіе. Въ глазахъ моего короля я видлъ только жажду мести, мы такъ враждуемъ съ нимъ еще съ нашей юности, что онъ счелъ для себя жестокой обидой выборъ кортесовъ, давшихъ мн власть. Какъ бы душа ни была сильна, въ нее могло закрасться, по крайней мр, сомнніе! Впрочемъ, я справедливъ: я знаю всю невыгоду моей вншности и понимаю, что оцнить сердце подъ подобной оболочкой очень трудно. Когда я васъ увидлъ впервые, возможность быть любимымъ была для меня несбыточной мечтой. Поэтому, привязавшись къ вамъ, я понялъ, что только одно самоотреченіе могло извинить мою нжность. Созерцая вашъ портретъ, слушая вашу улыбку, полную божественныхъ общаній, я чувствую, что надежда, которой я никогда не позволялъ расцвсти въ моей душ, теперь засіяла во мн. Этотъ свтъ зари постоянно уничтожается мракомъ сомннія, страхомъ, что я оскорблю васъ, позволивъ ей взойти. Нтъ, вы еще не можете меня любить, я это чувствую, но когда вы познаете то могущество, продолжительность и глубину моей неисчерпаемой привязанности, вы ей дадите крошечное мстечко въ вашемъ сердц. Если мое честолюбіе — оскорбленіе для васъ, скажите мн это безъ гнва, я вернусь къ моей прежней роли, но если бы вы захотли попробовать полюбить меня, не сообщайте этого безъ самыхъ тщательныхъ предосторожностей тому, кто вкладываетъ все счастье своей жизни въ желаніе служить вамъ одной’.
Моя дорогая, я читала эти строки, и мн чудилось, что я вижу его лицо, блдное, какъ въ тотъ вечеръ, когда я, при помощи камеліи, сказала ему, что принимаю сокровища его преданности. Въ его покорныхъ фразахъ я увидла не простыя реторическія украшенія рчи, свойственныя всмъ влюбленнымъ, а нчто иное, и почувствовала въ своей душ волненіе, это было дыханіе счастья!
Стоитъ ужасная погода, я не могла похать въ Булонскій лсъ, не вызвавъ подозрній, такъ какъ даже моя мать, которая часто вызжаетъ въ дождь, сегодня осталась дома.
Я видла ‘его’ въ опер. Дорогая, онъ — совсмъ другой человкъ. Сардинскій посланникъ привелъ его къ намъ въ ложу. Замтивъ по моимъ глазамъ, что его смлость не сердитъ меня, Фелипъ, казалось, совсмъ потерялся, онъ не зналъ, что съ собой длать и назвалъ маркизу д’Эспаръ — мадмуазель. Его глаза бросали взгляды, горвшіе ярче блеска люстръ. Наконецъ, Макюмеръ ушелъ, точно боясь сдлать что-нибудь эксцентричное.
— Баронъ Макюмеръ влюбленъ,— сказала герцогиня Мофриньзъ, обращаясь къ моей матери.
— Это тмъ необыкновенне, что онъ павшій министръ,— за мтила матушка. У меня хватило силы взглянуть на маркизу д’Эспаръ, на де-Мофриньзъ и на мою мать съ любопытствомъ двушки, не понимающей иностраннаго языка и желающей догадаться, о чемъ идетъ рчь, но внутренно я испытывала восхитительную радость, въ которой моя душа какъ бы плавала. Только однимъ словомъ можно передать то, что я ощущала: восхищеніе. Фелипъ такъ любитъ меня, что я нахожу его достойнымъ быть любимымъ. Я положительно источникъ его жизни и держу въ рук нить, которая направляетъ его мысли. Говоря правду, я горячо желаю, чтобы онъ преодоллъ вс препятствія и явился ко мн, прося меня у меня же самой. Мн хочется узнать, стихнетъ ли отъ одного моего взгляда эта яростная любовь.
Ахъ, дорогая, я прервала письмо и вся дрожу! Когда я теб писала, я услыхала легкій шумъ. Вставъ, я увидла изъ окна, что Фелипъ идетъ по стн ограды, рискуя упасть и убиться. Я подошла къ окну и сдлала ему только одинъ знакъ, онъ соскочилъ со стны, которая иметъ десять футовъ вышины, и выбжалъ на дорожку, чтобы показать мн, что онъ не ушибся. Вниманіе, выказанное имъ мн въ такую минуту, когда онъ былъ еще ошеломленъ паденіемъ, такъ растрогало меня, что я заплакала, сама не зная почему. Бдный уродъ, зачмъ онъ шелъ къ балкону, что хотлъ онъ мн сказать?
Я не смю выразить теб всхъ моихъ мыслей и ложусь съ веселымъ сердцемъ, думая о томъ, что мы съ тобой сказали бы другъ другу, если бы были вмст. Прощай, дорогая нмая. Мн некогда бранить тебя за молчаніе, однако, вотъ уже цлый мсяцъ я ничего не знаю о теб. Не стала ли ты счастлива? Не потеряла ли ты свободы воли, которой такъ гордилась и которая чуть было не покинула меня сегодня вечеромъ?
XX.
Рене де-л’Эсторадъ Луиз де-Шолье.
Если любовь жизнь міра, почему же суровые философы стараются изъять ее изъ брака? Почему общество считаетъ неизбжнымъ закономъ принесеніе женщины въ жертву семь и создаетъ такимъ образомъ глухую борьбу въ ндрахъ брака? Общество предвидло эту борьбу и считало ее настолько опасной, что изобрло противъ нея особое оружіе — различныя права, которыми оно и вооружило мужчину. Люди понимали, что силой нжности или при помощи постоянства скрытой ненависти мы могли бы разрушить вс ихъ измышленія. Въ настоящую минуту я вижу въ брак дв противодйствующія силы, которыя законодатель долженъ былъ слить воедино. Когда же он соединятся? Вотъ что я говорю себ, читая твое письмо. О, дорогая, одно твое письмо разрушаетъ цлое зданіе, выстроенное великимъ писателемъ Авейрона, зданіе, въ которомъ я основалась, чувствуя тихое успокоеніе. Законы написаны стариками, женщины это видятъ, старики очень разумно постановили, что супружеская любовь, лишенная страсти, не унижаетъ насъ, что женщина должна отдаваться безъ любви, разъ законъ позволяетъ мужчин назвать ее своею. Думая только о семь, законодатели постарались приблизиться къ природ, заботящейся только о продолженіи рода. Прежде я была существомъ, теперь сдлалась вещью. Не одну слезу подавила я вдали отъ всхъ. О, какъ хотлось бы мн увидть въ отвтъ улыбку утшенія! Почему моя судьба не похожа на твою? Дозволенная любовь возвышаетъ твою душу. Для тебя добродтель будетъ заключаться въ счасть. Ты будешь страдать только по собственной вол. Если ты выйдешь замужъ за твоего Фелипа, твой долгъ воплотится въ самое сладкое, самое экспансивное изъ всхъ твоихъ чувствъ. Наше будущее чревато отвтами и я съ тревожнымъ любопытствомъ ожидаю его.
Ты любишь, тебя обожаютъ. О, дорогая, предавайся всецло чудной поэм, которая такъ занимала насъ. Женская красота въ теб тонка и одухотворена, Богъ создалъ ее такой для того, чтобы она очаровывала и нравилась: у Бога свои цли. Да, мой ангелъ, хорошенько охраняй тайну своей нжности и подвергай Фелипа испытаніямъ, которыя мы изобртали, чтобы съ ихъ помощью узнавать, достоинъ ли насъ нашъ воображаемый возлюбленный. Старайся не столько узнать, любитъ ли Фелипъ тебя, сколько любишь ли ты его, ничто не можетъ быть обманчиве миража, который въ нашей душ порождается любопытствомъ, желаніемъ, врой въ счастье. Изъ насъ двоихъ ты осталась свободной, умоляю тебя, дорогая, не ршайся же безъ задатка на опасную сдлку, на бракъ, бракъ неумолимъ. Иногда одно движеніе, одно слово, одинъ взглядъ во время разговора наедин, когда души сбрасываютъ съ себя свтское лицемріе, освщаетъ страшныя пропасти. Ты достаточно благородна, достаточно уврена въ себ, чтобы смло идти по тропинкамъ, среди которыхъ другія сбились бы съ пути. Ты не повришь, съ какой тревогой я слжу за тобой. Несмотря на разстояніе, я тебя вижу, испытываю твои волненія. Поэтому пиши мн подробно, ничего не пропускай. Твои письма создаютъ для меня жизнь, полную страсти, среди моего простого спокойнаго существованія, однообразнаго, какъ большая дорога въ срый день. Мой ангелъ, моя жизнь здсь цлая серія придирокъ къ самой себ, теперь я хочу скрыть отъ тебя и поговорю съ тобою о нихъ позже. Я то отдаю себя, то отнимаю съ мрачной настойчивостью и перехожу отъ отчаянія къ надежд. Быть можетъ, я прошу отъ жизни больше счастья, нежели она обязана давать намъ. Въ молодости мы склонны желать, чтобы идеалъ согласовался съ дйствительностью. Мои размышленія (а я разсуждаю совсмъ одна, сидя у подножія скалы въ моемъ парк) привели меня къ заключенію, что любовь въ брак такая случайность, на которой невозможно основывать закона, обязаннаго управлять людьми. Мой философъ изъ Авейрона правъ, смотря на семью, какъ на единственную соціальную возможную единицу, и подчиняя ей женщину. Разршеіне этого великаго, почти ужаснаго вопроса кроется въ нашемъ первомъ ребенк. И я хотла бы стать матерью, хотя бы только для того, чтобы дать пищу сндающей меня потребности въ дятельности.
Луи попрежнему очаровательно добръ ко мн, его любовь активна, а моя нжность отвлеченна, онъ счастливъ, онъ одинъ срываетъ цвты, не заботясь объ усиліяхъ земли, производящей ихъ. Счастливый эгоизмъ! Чего бы мн это ни стоило, я поддерживаю его иллюзіи, какъ мать, которая (по моимъ понятіямъ о матери) мучитъ себя, чтобы только доставить своему ребенку удовольствіе. Его радость такъ глубока, что она ослпляетъ его и бросаетъ свой отблескъ даже на меня. Я обманываю его улыбкой или взглядомъ, полнымъ довольства, которое порождается во мн увренностью, что я даю ему счастье. Оставаясь наедин съ нимъ, я въ вид ласки говорю ему: мое дитя. Я жду плода всхъ этихъ жертвъ, которыя будутъ тайной между Богомъ, тобой и мной. Материнство предпріятіе, которому я открыла громадный кредитъ, теперь оно въ страшномъ долгу передо мной и я боюсь, что не получу полной уплаты. Оно должно расширить мою энергію и сердце, вознаградить меня за все, давъ мн безграничныя радости. О, Боже мой, только бы я не обманулась. Въ материнств вся моя будущность и, ужасная мысль, вся моя добродтель.
XXI.
Луиза де-Шолье г-ж де-л’Эсторадъ.
Дорогая замужняя козочка, твое письмо пришло какъ разъ вовремя, чтобы въ моихъ собственныхъ глазахъ оправдать одинъ мой смлый поступокъ, о которомъ я думала день и ночь. Во мн кроется какое-то странное тяготніе ко всему неизвстному или, если хочешь, ко всему запрещенному, это чувство безпокоитъ меня, оно показываетъ, что въ глубин моего существа живетъ борьба между законами свта и законами природы. Не знаю, сильне ли во мн природа или мысль о постановленіяхъ общества, однако, эти два могущества входятъ между собою въ сдлки. Словомъ, выражаясь ясне, я хотла поговорить съ Фелипомъ наедин, ночью, подъ липами въ конц нашего сада. Конечно, это желаніе могло придти только въ голову двушки, которая заслуживаетъ названія бдовой барышни, какъ въ шутку называетъ меня герцогиня, причемъ отецъ поддакиваетъ ей. Однако, я нахожу, что мой проступокъ — благоразумная предосторожность. Мн кажется, что такимъ путемъ, возпаградивъ Фелипа за вс т ночи, которыя онъ провелъ у моей стны, я теперь узнаю, что онъ будетъ думать о моей продлк, и увижу, каковъ онъ. Я говорила себ: если онъ обоготворитъ мой проступокъ, я сдлаю его своимъ мужемъ, если же онъ не будетъ наедин еще боязливе и скромне, нежели при встрчахъ въ Елисейскихъ Поляхъ, я никогда по увижусь съ нимъ. Что же касается свта, то при встрч съ Фелипомъ въ саду я рискую мене подвергнуться его осужденію, нежели улыбаясь барону у г-жи де-Мофриньзъ или у старой маркизы Босеанъ, въ гостиныхъ которыхъ мы теперь окружены шпіонами, Богъ знаетъ, какіе взгляды преслдуютъ двушку, заподозрнную въ томъ, что она привлекаетъ на себя вниманіе барона де-Макюмеръ. О, если бы ты знала, какъ я волновалась, обдумывая свой планъ, какъ я была занятъ тмъ, чтобы онъ удался. Я жалла, что ты не со мной, мы въ теченіе нсколькихъ часиковъ поболтали бы съ тобой, исчезнувъ въ лабиринт неувренности, и заране пережили все хорошее и дурное, что могло принести съ собой первое ночное свиданіе, среди тьмы и тишины подъ прекрасными липами отеля Шолье, озаренными тысячами блестокъ луны. Я трепетала, говоря себ: гд же ты, Рене? Итакъ, твое письмо подожгло порохъ и мои послднія сомннія разлетлись. Я бросила моему пораженному поклоннику точный рисунокъ ключа отъ маленькой калитки въ конц сада и слдующую записку:
‘Желаютъ помшать вамъ длать бозумія. Сломавъ себ шею, вы отнимете честь отъ особы, которую, по вашимъ словамъ, любите. Достойны ли вы новаго доказательства уваженія и заслуживаете ли вы разговора наедин? Съ вами согласны говорить въ тотъ часъ, когда липы въ конц сада остаются въ тни’.
Вчера, въ часъ, когда Гриффитъ собиралась лечь спать, я сказала ей:
— Возьмите шаль и идите со мной, моя милая. Я хочу отправиться въ садъ и не желаю, чтобы это зналъ кто-нибудь.
Англичанка не произнесла ни слова и пошла со мною. Какія я пережила ощущенія, моя Рене! Я нсколько минутъ ждала его, испытывая очаровательное легкое волненіе, наконецъ, я увидла, что Фелипъ скользитъ, какъ тнь. Придя безъ помхи въ садъ, я сказала Гриффитъ:
— Не удивляйтесь, подъ липами баронъ де Макюмеръ, именно изъ-за него-то я и позвала васъ съ собой.
Она ничего не сказала:
— Что вамъ отъ меня угодно?— спросилъ Фелипъ голосомъ, волненіе котораго говорило, что шелестъ нашихъ платьевъ въ тишин ночи и шумъ нашихъ шаговъ по песку заставили его потерять голову.
— Я хочу сказать то, что не могла бы написать вамъ,— отвтила я ему.
