Заметки нервного человека, Бэрнанд Ф. С., Год: 1895 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 41 минут(ы)

ЗАМТКИ НЕРВНАГО ЧЕЛОВКА.
(Изъ Бэрнанда *).

*) Бэрнандъ — популярный въ Англіи юмористъ, долгое время сотрудникъ, затмъ редакторъ ‘Punch’а’. Очерки его не претендуютъ ни на какую ‘идейность’ и имютъ чисто шуточный характеръ, касаясь только мелочей повседневной жизни. Это есть какъ-бы регистрація разныхъ мимолетныхъ недоразумній и произвольныхъ скачковъ мысли, которые мы поправляемъ или устраняемъ въ ум, какъ исправляемъ иллюзіи и ошибки своего зрнія. Бэрнандъ наблюдаетъ именно эту область впечатлній и полумыслей, которыя тотчасъ умомъ отбрасываются. Въ этомъ его оригинальность. Онъ какъ-бы разсматриваетъ ихъ въ микроскопъ, при чемъ они неизбжно являются нсколько увеличенными, и будто-бы моментально заносить ихъ въ фиктивную записную книжку. Литературное достоинство очерковъ, при всей мелочности предметовъ, заключается въ замчательной тонкости наблюденія. Для того, чтобы они могли быть поняты, требуется вниманіе и усилія воображенія со стороны читателя, такъ какъ замтки эти написаны отрывисто, недосказанно и въ значительной степени — въ вид намековъ.

Рядъ выборокъ изъ Бэрнанда, съ нкоторой необходимой ихъ передлкой, но вполн согласно съ его мыслью, причемъ та или другая его книжка сводилась всего къ двумъ листамъ, были помщены мною нкогда въ ‘Встник Европы’. Часть изъ нихъ включена въ мою книгу ‘На досуг’, рядомъ съ оригинальными разсказами.

Настоящій очеркъ представляетъ новыя выборки изъ второй части книжки ‘Мое Здоровье’. Л. П.

I.
На желзной дорог.

Мои мысли въ вагон. Перечелъ вс свои газеты. Какъ мало на это нужно времени! А когда, кажется, уже нечего читать, какъ интересны оказываются разныя мелочи, которыхъ обыкновенно не читаешь. Тоже замчаніе примнимо и къ объявленіямъ. Полагаю, именно въ положеніи, подобномъ моему въ настоящее время, (ду одинъ, порядочно далеко), и случается ‘ближайшему родственнику’ найти въ газет, что его разыскиваютъ, или вообще кому-нибудь удается открыть, что онъ давно вызывается въ такое-то мсто въ личномъ своемъ интерес. Обнимаю взоромъ эту массу объявленій и думаю — а что если въ нихъ окажется мое имя? Вотъ былъ-бы для меня — по меньшей мр — предметъ для разсказовъ впослдствіи, съ такимъ началомъ: ‘я преравнодушно такъ-себ, взглянулъ на первый листъ Times’а, совершенно случайно, потому что не длаю этого почти никогда, пожалуй разъ въ годъ, и то нтъ — какъ вдругъ, бросается мн въ глаза мое имя и т. д. и т. д.

Замтка для будущаго. Никогда не пропускать того столбца, гд помщаются этого рода вызовы. Просмотръ стоитъ минуты въ день, а недосмотръ можетъ вскочить въ тысячи фунтовъ. Очень можетъ быть, что меня уже и вызывали въ качеств ближайшаго родственника, а я пропустилъ это только потому, что не просматриваю перваго листа ‘Times’а’. Можетъ быть, кто-нибудь владетъ въ настоящее время состояніемъ, которое по праву принадлежало мн. И если-бы я узналъ о томъ теперь и пришелъ къ нему требовать, то онъ отвтилъ-бы: ‘слишкомъ поздно, васъ вызывали въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ черезъ вдомости, но васъ не оказалось, сами виноваты, желаю вамъ лучшей удачи въ слдующій разъ’, и другія утшенія въ томъ-же смысл.

По старательномъ просмотр сегодняшнихъ объявленій ни слова обо мн.

Идея. На будущее время составлять коллекцію нумеровъ ‘Times’а’, накалывая ихъ. Купить эту газету за минувшее полугодіе. Говорю полугодіе, такъ какъ мн смутно представляется, что таковъ именно законный срокъ явки для вызываемаго наслдника или ближайшаго родственника. А между тмъ, какъ-же могъ-бы узнать и поспть во время ближайшій родственникъ, проживающій въ центральной Африк? И какъ на него подйствовало-бы объявленіе, которое, начинаясь словами: ‘въ исполненіе послдовавшей резолюціи канцлерскаго суда’, сообщало-бы заинтересованному лицу, что если имъ не будетъ учинено то-то и то-то въ двухъ-неддьный срокъ, въ такомъ случа ему уже въ теченіе всей остальной его жизни не будетъ боле сообщено ничего благопріятнаго? Трудно разршимый вопросъ.

Все еще въ вагон. Продолжаю мыслить. Но спать хочется. Новая станція Усть-Уэстгетъ. И городокъ новый, съ красивымъ видомъ на море. Состоитъ, повидимому, изъ кучки только что отстроенныхъ домовъ и изъ двухъ рядовъ холста, развшаннаго на веревкахъ. Станція Бэрчингтонъ. Прозвана такъ по своей березовой рощ… Можно-бы перенести сюда вс окрестныя школы для мальчиковъ! Еще станція — Уитстэбль. Здсь входитъ въ вагонъ джентльменъ, который сообщаетъ мн, что Уитстэбль славится устрицами и спокойствіемъ.

Нтъ

Примчаніе. Уитстэбль — для спокойствія… Когда поправлюсь настолько, чтобы приняться вновь за мое сочиненіе ‘Аналитическая исторія движенія’, попробую пожить здсь. При дальнйшемъ разговор сосдъ сообщаетъ мн, что главныя ловли устрицъ принадлежатъ лондонскимъ стряпчимъ. Затмъ, онъ вынимаетъ кучу бумагъ изъ черной сумки и, повидимому, погружается въ созерцаніе ихъ. Хорошо-бы возить съ собой сумки съ бумагами: придаютъ дловитый видъ. Особенно если при просмотр ихъ хмурить брови, а по временамъ повернуться къ окну и посидть такъ, нчто соображая, передъ возвращеніемъ къ просмотру. Жаль, что у меня нтъ при себ рукописи ‘Аналитической исторіи движенія’. Ему было-бы любопытно, что это у меня, какъ мн теперь — что такое у него? Быть можетъ, онъ самъ одинъ изъ стряпчихъ, владющихъ ловлями устрицъ.

Ужасно хочется спать. Убжденъ, что подобная сонливость — нездоровое явленіе. Сонная рыба, напримръ, извстно какая. Удивительно, что симптомы моего нездоровья въ послднее время стали обнаруживаться въ какой-то связи съ моимъ носомъ. Самое ощущеніе сонливости у меня проявляется сперва именно въ немъ, такъ гд-то около переносицы. И затмъ засыпаю внезапно, то-есть не отдавая себ отчета, что длаю не что другое, а именно это. Глубоко обдумываю какой-нибудь предметъ, преслдуя одну мысль сквозь цлую толпу другихъ, ненужныхъ мыслей, совершенно такъ, какъ ищешь важный лоскутокъ бумаги въ ящик, наполненномъ документами, старыми рукописями, позабытыми росписками, обрзками шнурковъ, которыми были сшиты бумаги, вообще разной упорно сидящей тамъ дрянью. И долго та, дльная мысль держится какъ-бы запечатлнной на стчатой оболочк моего умственнаго глаза. Потомъ, вдругъ проскользнетъ нчто совсмъ постороннее… И заинтересуетъ… а посл припомнится иногда такое, о чемъ не думалъ десятокъ лтъ… а еще посл… совсмъ ничего.

‘Ваши билеты! Билеты, господа!’ Просыпаюсь. Стряпчій устрицеловъ и его сумка исчезли, когда? Пожалуй, очень давно. Спать такъ — тяжело и такъ рано днемъ непремнно вредно. Длаю эту замтку (для моего врача и для себя), только что проснувшись. При этомъ чувствую себя одеревенвшимъ въ разныхъ частяхъ и какъ будто меня только-что склеили.

Замтка. Другое удивительное явленіе. Засыпаю въ вагон, находясь въ чистомъ, опрятномъ, приглаженномъ вид. А просыпаюсь въ вид какъ разъ противоположномъ, т. е. грязномъ, истасканномъ и взъерошенномъ — точно на меня навели во время сна мутно-желтую окраску. И костюмъ мой выглядитъ точно второго сорта, изъ магазина готоваго платья. Даже фасонъ его какъ-то измнился и отошелъ къ отдаленному періоду, когда была совсмъ другая мода. Въ Рамсгэт я слъ совершенно свжій, а на станцію Викторія прибылъ заплеснвевшимъ.

Внезапная мысль. Какъ рыб должно быть непріятно, когда ее везутъ. И у меня подобное чувство, посл сонливаго перезда. Слава небесамъ, что мн предстоитъ хорошенько провтриться въ мор, на яхт моего знакомаго Уэтерби. Буду на палуб сегодня-же ночью или рано утромъ завтра и вскор окажусь совершенно здоровымъ, то-есть сильно загорвшимъ.

Вопросъ. Быть загорвшимъ значитъ-ли быть здоровымъ? О человк съ загорлымъ лицомъ у насъ выражаются такъ, что онъ — ‘настоящій портретъ здоровья’. Но, разбирая логически, портретъ вдь это — не оригиналъ. Мальчикъ, о которомъ говорятъ, что онъ — настоящій портретъ своей матери, все-таки не сама-же мать, а другой субъектъ. Значитъ, и отъ ‘портрета здоровья’ до самаго здоровья есть еще разстояніе.

Право, мн кажется, я начинаю засыпать, стоя на платформ станціи, гд вышелъ. Это, наконецъ, серьезно! Меня возвращаетъ къ бодрости носильщикъ съ вещами, спрашивая куда нанять извозчика? Сажусь ‘на извозчика’ въ сонливомъ состояніи, не проронивъ ни одного слова. Такія психическія явленія должны быть записываемы. И носъ мой опять, повидимому, потолстлъ, даже боле обыкновеннаго, или, по крайней мр, переносица. Въ воспитаніе каждаго человка непремнно должны-бы входить нкоторыя понятія объ анатоміи и медицин. Вмсто того, чтобы испытывать нервное раздраженіе, вслдствіе чувства утолщенія носа, я, быть можетъ, чувствовалъ-бы себя теперь вполн благополучнымъ, еслибы зналъ, въ какомъ соотношеніи переносица состоитъ съ другими частями человческаго организма.

Нчто объ обд на желзнодорожной станціи. Въ общемъ правил,— весьма некомфортэбльная вещь. Во-первыхъ, вы впередъ знаете, что это — только поддлка подъ обдъ. Во-вторыхъ — совсмъ не тотъ часъ, когда вы имете обыкновеніе обдать, что одно ужъ васъ разстраиваетъ. Въ-третьихъ — возбужденіе, происходящее отъ суматохи, а возбужденіе вредно отзывается на пищевареніи. Въ-четвертыхъ, весьма вредно для здоровья сознаніе, что вы не можете пройтись посл обда, но должны заботиться о билет и багаж.

Однако-же, ршаюсь пообдать. ‘Посягну’ на обдъ, по выраженію Бэдда, моего пріятеля. Даю 2 ¹/₂ шиллинга одному должностному лицу, которое обязуется взять мн билетъ. Затмъ, носильщику, который увряетъ, что онъ постоянно состоитъ при вещахъ, сданныхъ на храненіе, сдаю свои вещи и шиллингъ. Ассигную равную-же сумму другому носильщику, который, хотя постоянно не состоитъ не при чемъ, но обязуется занять мн мсто въ вагон и снести туда мое осеннее пальто и ручныя вещи, включая зонтикъ. Вдругъ спрашиваю себя: умстно-ли брать съ собой зонтикъ — на яхту? Все равно, не бросать-же здсь.

Обдъ. Желзнодорожные овощи. Распарены. Зелень очень яркаго цвта, но слабой температуры. Картофель — твердый по краямъ, какъ будто подгорвшія части были срзаны или крупный картофель былъ передланъ въ мелкій, молодой, составляющій ‘деликатесъ’. Остроумно, но неудачно. Все подается съ выставкой массы ‘британскаго металла’, вроятно (по мысли буфетчика) съ цлью какъ можно боле напомнить обыкновенному гостю — его домашнія, аристократическія груды столоваго серебра. Овощи содержатся въ теплот (но не горячими) въ чемъ-то похожемъ на огнеупорный шкафъ банкирской конторы. На мое замчаніе, гарсонъ возражаетъ, что они ‘не могутъ’ быть горяче. Возраженіе иметъ тотъ смыслъ, что овощи эти подавались сегодня публик уже десятки разъ и никто не ворчалъ,— вы (я) пріхали-бы раньше, когда они еще были горячими?

Сознаю, что онъ отчасти правъ, но все-таки это не резонъ. Мухи налетаютъ на столъ. Всего май мсяцъ и еще холодно, а у нихъ уже масса мухъ. Человкъ говоритъ: ‘да, сэръ, он здсь боле или мене круглый годъ’. Он привыкли къ нему и онъ къ нимъ. Его он, вроятно, и не трогаютъ. Онъ безопасно стоитъ среди ихъ ватаги, какъ укротители зврей среди львовъ.

Баранина совсмъ холодная. Соусъ къ ней иметъ боле высокую температуру. Кажется, какъ будто мой кусокъ баранины озябъ и теперь грется въ соус. Но и тотъ моментально остываетъ. Замчаю это гарсону. Онъ улыбается, подходитъ къ другому столу и перекладываетъ съ него ложку на другой столъ.

Всякая фамильярность съ гарсономъ иметъ результатомъ — ‘на чай’, шесть пенсовъ. Холодность съ гарсономъ можетъ быть оцнена въ три пенса ‘на чай’. Итакъ, излишество здсь представляется разговоромъ на три пенса.

Посл обда. Голова горяча. Опять такъ и тянетъ спать. Чувствую, что напрасно ‘посягнулъ’ на обдъ. Но остается всего минутъ десять. Гд-же то должностное лицо, которое обязалось взять мн билетъ? Что-то его невидно. Когда я нанималъ его, станція была совсмъ пуста. Теперь, передъ отходомъ позда, здсь толпы, какъ публики, такъ и служащихъ при дорог. А гд постоянно состоящій при вещахъ сторожъ? Вотъ,— хорошо, шесть пенсовъ. А гд непостоянно состоящій носильщикъ? Понесъ вещи въ вагонъ. Въ который? Его не могу найти. Пробгаю нкоторое разстояніе, спша — и это посл обда. Нтъ! Для чего, съ позволенія сказать — я лъ сыръ и еще выпилъ пива?

Пять минутъ до отхода, звонокъ. Суюсь туда и сюда. Оказывается, носильщикъ сидитъ въ вагон, занимая для меня мсто. Лишній шиллингъ ему — пусть сидитъ, тмъ боле, что онъ знаетъ того сторожа, который долженъ принести мн билетъ. Подхожу къ шкафу съ книгами. Чтобы не терять времени, слдуетъ всегда знать впередъ, какая именно книга вамъ нужна. Точно такъ, какъ раньше, чмъ поздъ останавливается на станціи, вы должны ршить вопросъ — что именно потребуете въ буфет.

Смотрю — цлый калейдоскопъ обложекъ. Мальчикъ-продавецъ совтуетъ мн купить (значитъ онъ читалъ) ‘Темныя дла сыщиковъ’ Картинка на обложк: человкъ съ шафраннымъ лицомъ, въ зеленомъ сюртук, красномъ жилет и бломъ галстух, стрляетъ изъ огромнаго пистолета въ двицу, носящую платье полиняло-голубой краски, часть которой попала ей и въ волосы. Не ршаюсь. Заплатишь два шиллинга, а потомъ, пожалуй, и не дочитаешь до той сцены, которая изображена на обложк. Во всякомъ случа, это должно быть главное мсто въ книг и оно мн теперь уже извстно — даромъ. Даже если кто-нибудь спроситъ: ‘вы читали ‘Темныя дла сыщиковъ’?— то могу отвтить: ‘а это, гд тотъ, какъ бишь его, стрляетъ въ двушку? Признаться, остальное позабылъ’… Отхожу отъ стола не купивъ книги.

Сейчасъ тронемся, а у меня все еще нтъ билета. За полминуты прибгаетъ сторожъ съ нимъ и сообщаетъ, что нашелъ для меня лучшее мсто, въ вагон для курящихъ. Вонъ изъ прежняго вагона. Чемоданъ, покрывало, пальто, зонтикъ и я, все это стремглавъ несется въ другой вагонъ. Кстати, что такое ‘стремглавъ?’ Слдовало-бы знать подобныя вещи. Въ вагон для курящихъ пассажиры, очевидно, смотрятъ на мое позднее прибытіе какъ на насильственное вторженіе въ ихъ вагонъ.

Самое лучшее — взять вжливостью. Такъ, чьи-то саквояжъ и пальто стсняютъ меня. Вжливо открываю ихъ владльца. ‘Это ваше?’ — сладкимъ тономъ съ, любезной улыбкой. Признаетъ, что — его. ‘Вы мн позволите…’ Затмъ, когда онъ видитъ, что вы суете его имущество куда попало или помщаете эти вещи въ колеблющейся позиціи надъ его головой, онъ самъ встанетъ и уберетъ ихъ, къ общему удовольствію всхъ заинтересованныхъ.

Изрченіе на пользу путешественниковъ. ‘Ласка предупреждаетъ гнвъ, а своевременная улыбка устраняетъ возможныя (хотя-бы и невозможныя) гримасы’. Могли-бы быть еще подобныя изрченія, которыя стоило-бы издать въ назиданіе для туристовъ. Напримръ: ‘Кто раньше всталъ, тотъ и попалъ (т. е. на поздъ)’. ‘Серебряный ключъ отворяетъ вс вагоны’. ‘Одинъ бутербродъ не длаетъ завтрака’. Изрченіе для желзнодорожныхъ служащихъ: ‘Заботься о первомъ класс, а остальные сами о себ позаботятся’.

Въ вагон тсно. Однако-же мы понемногу вс усаживаемся и устраиваемся съ вещами удовлетворительно. Какъ фунтъ колотаго сахару сперва не входитъ въ ящичекъ, а посл терпливаго встряхиванія въ немъ помстится и полтора фунта. Съ нами множество вещей, такъ какъ каждый изъ насъ полагалъ, что онъ одинъ догадался взять съ собой саквояжъ, осеннее пальто, покрывало и зонтикъ. Но вс эти вещи постепенно размщаются, по мр того, какъ вагонъ скачетъ дале. И мы сами длаемся мене непріятны другъ для друга, чмъ вначал.

Сосдъ спрашиваетъ меня: ‘Какъ прошли нынче скачки въ Бат?’ Я не ожидалъ этого и нсколько озадаченъ. ‘Не былъ нынче тамъ’ — отвчаю, изъ чего онъ можетъ заключить, что въ общемъ правил я бываю на всхъ скачкахъ. Онъ, очевидно, принимаетъ меня за рьянаго спортсмена, такъ какъ, извиняясь за свое невжество, долгимъ отсутствіемъ изъ Англіи, онъ спрашиваетъ: ‘какъ, по моему, можно-ли ставить за Скэвенджера на 2,000-ный призъ?’

Замтка. Спорты вообще входятъ въ нашъ національный характеръ. Каждый англичанинъ родится мореплавателемъ и спортсменомъ. Разумется, если онъ затмъ не развиваетъ, а закапываетъ въ землю свои прирожденные таланты, то самъ виноватъ. Слдовало-бы просматривать хоть разъ въ недлю скаковыя изданія, всего четверть часа и будешь знать выдающихся лошадей.

Но такъ какъ я не просматривалъ, то отвчаю, что ‘я не совсмъ увренъ въ томъ, какъ пойдетъ Скэвенджеръ’. Это буквально справедливо, потому что я впервые слышу это лошадиное имя. Но для моего собесдника подобный отвтъ можетъ имть особое значеніе, пожалуй, побудитъ его перемнить ставку. Онъ задаетъ мн еще одинъ вопросъ, снова извиняясь тмъ, что провелъ нсколько лтъ въ Индіи. А я улыбаюсь, какъ-бы выражая ему: ‘ничего, это случается’. Онъ спрашиваетъ: ‘кто теперь, лучшіе жокеи?’ Въ качеств англичанина, сознаю, что долженъ-бы знать ихъ имена. Не могу-же и я извиниться, что провелъ въ Индіи это время. Тмъ боле, что остальные пассажиры прислушиваются къ нашему разговору.

Отвчаю съ осторожностью: ‘Какъ вамъ сказать’ — и раздумываю. Какое-то вдохновеніе подсказываетъ мн имя и я произношу — ‘Гримстонъ, напримръ, одинъ изъ удачныхъ’. Только что сказавъ это, чувствую, что провалился. Во-первыхъ, мн приходитъ на мысль, что Гримстонъ — не жокей, а кулачный боецъ, во-вторыхъ, что онъ даже и не кулачный боецъ, но извстный шампіонъ въ состязаніяхъ въ крикетъ, въ-третьихъ, что Гримстонъ, это — знаменитый адвокатъ при канцлерскомъ суд. Крайне неловко и ожидаю, что собесдникъ нападетъ на меня съ разспросами: гд скакалъ Гримстонъ и на какихъ лошадяхъ. Но собесдникъ посл моего отвта произнесъ только ‘а’ и взглянувъ въ лвое окно, гд не оказалось ничего примчательнаго, посмотрлъ потомъ въ правое окно, гд также не нашлось ничего интереснаго. Тогда онъ развернулъ газету.

Мало-по-малу пассажиры, одинъ за другимъ, высаживаются. Я остаюсь одинъ. Ощущеніе расклеенности. Скучно. Думаю о прізд. На станціи Торкэ, гд выйду, я, вроятно, найду экипажъ Уэтерби или его шлюпку, если станція на самомъ берегу, какъ Рамсгэтъ. Быть можетъ, вышлетъ мн навстрчу своего лоцмана, который будетъ въ фуражк съ позументнымъ околышемъ. На мой вопросъ, принадлежитъ-ли онъ къ экипажу яхты моего пріятеля, онъ отвтитъ: ‘точно такъ, ваша честь!’ Какъ у Купера. Затмъ, я сяду въ кабріолетъ, а онъ на козлы, въ качеств штурмана, чтобы направлять бгъ колесъ. Дале мы пересядемъ въ шлюпку, съ которой будутъ видны весело мигающіе сигнальные огни на яхт. Самъ Уэтерби будетъ стоять у трапа. Однимъ словомъ — все для меня новое, другая обстановка, иной воздухъ. Именно то, что нужно для моего здоровья.

II.
Въ гостяхъ.

Выходитъ совсмъ не такъ. На станціи Торкэ — никого, кром начальника станціи. Вручаю ему свой билетъ и осторожно спрашиваю, знаетъ-ли онъ мистера Уэтерби? Онъ коротко: ‘не знаю’. Продолжаю — ‘у него своя яхта’. Нтъ, ‘не знаетъ ни мистера Уэтерби, ни его яхты, но извозчики могутъ знать’. Посл этого, онъ крикнулъ ‘Билль!.’ на кого-то въ пространств и, услышавъ откликъ, пошелъ быстрыми шагами къ концу платформы.

Извозчикъ объявляетъ, что знаетъ мистера Уэтерби. Онъ живетъ въ Фёркинъ-Террас.

‘Совсмъ нтъ — возражаю — у него своя яхта. Онъ только на якор въ здшней гавани — то-есть порт.’ Не знаю, какъ слдуетъ назвать: гавань или портъ. Но такъ какъ я имю дло только съ извозчикомъ, то все равно. Однако, извозчикъ настаиваетъ и я ду съ нимъ, чтобы, по крайней мр, разузнать. Можетъ быть Уэтерби и жилъ здсь на берегу, пока не имлъ своей яхты.

Фёркинъ-Террасъ No 14. Вроятно — родъ бельведера, надъ моремъ. На звонокъ у двери, выходитъ лакей. ‘Это — мистера Уэтерби?’ — ‘Да, сэръ’.— ‘Дома?’ — ‘Нтъ, сэръ’.— ‘На палуб?’ — ‘О нтъ, сэръ!’. Послднее такъ ршительно, какъ будто вовсе немыслимо, чтобы Уэтерби могъ теперь быть на палуб.— ‘Ожидаетъ меня?’ — ‘Да, сэръ, онъ упоминалъ, что можетъ быть джентльменъ’ (это произносится имъ вовсе нершительно). Пауза. Ну, теперь какъ? Извозчикъ взглядываетъ на меня съ такимъ видомъ, какъ будто хочетъ сказать: ‘а что? Какъ ты ни ломался, а вышло по моему, это самое мсто и есть. Ну-ка, что ты теперь покажешь?’ Говори повелительно: ‘взять мои вещи’.

Отпустилъ извозчика, вещи въ проход. Съ нкоторымъ оттнкомъ неувренности и съ сознаніемъ, что нахожусь здсь ровно въ 350 миляхъ отъ своей собственной кровати, спрашиваю человка: ‘а комната для меня есть?’ Слуга, весьма вжливый и услужливый, отвчаетъ: ‘изволите видть, сэръ, миледи не знала, будетъ-ли вамъ угодно остановиться въ гостинниц или здсь’.

Быстрый рядъ мыслей, проносящихся въ моемъ ум между его отвтомъ мн и моимъ послдующимъ отвтомъ ему. Миледи!? Кто это? Не спрашиваю, такъ какъ я, очевидно, долженъ знать. Я всегда считалъ Уэтерби холостякомъ. Но если онъ и женатъ, то почему иметъ титулованную жену? Разв, что онъ самъ — лордъ Уэтерби или сэръ такой-то Уэтерби? Мн теперь только приходитъ отчетливо мысль, что вдь онъ для меня — только такъ себ, знакомый. Но сколько разъ я съ нимъ ни встрчался, онъ всегда длалъ на меня впечатлніе радушнаго и безцеремоннаго малаго, одного изъ тхъ людей, съ которыми при первомъ-же знакомств сходишься, какъ будто они давнишіе пріятели. И встрчался-то я съ нимъ — припоминаю — всего три раза. Но при первой-же встрч онъ пригласилъ меня когда-нибудь идти съ нимъ въ море, на его яхт. Кажется, впрочемъ, это было въ декабр. Но все равно: я пріхалъ сюда, нечего теперь обдумывать.

Мой отвтъ слуг, посл ряда мыслей: ‘о нтъ! я, разумется, предпочитаю остановиться здсь’. Очень хорошо, онъ снесетъ мои вещи на верхъ. Миледи, по его словамъ, находится въ гостиной. Какъ обо мн доложить? Говорю свою фамилію.

Идемъ по лстниц. Хотлось-бы мн, чтобы онъ объяснилъ, кто эта миледи. Хотлось-бы также сперва повидаться съ самимъ Уэтерби. Но если жена его — или какъ-бы она ему ни приходилась — дома, то неловко было-бы съ моей стороны избгнуть ея и прокрасться прямо въ ‘мою’ комнату. Въ эту минуту охотно возвратился-бы назадъ, даже вс эти 350 миль, и напрасно я не сказалъ, что предпочитаю остановиться въ гостинниц. Теперь не время. Дверь въ гостиную.

Слуга растворяетъ ее передо мной и самъ остается съ этой стороны, за дверью. Онъ, очевидно, убжденъ, что я прекрасно знакомъ съ леди Уэтерби. А леди Уэтерби, находясь по ту сторону двери, убждена, что это ей несутъ ночную свчку, за которой она звонила. Служитель произноситъ въ дверь, передо мной, мою фамилію и произноситъ ее ошибочно. Такъ, что мн приходится начать съ объясненія, не только, что я — такой-то, но еще, что я — не тотъ, какъ ей было доложено. Непріятно начинать съ путаницы.

Въ гостиной дв дамы, одна — брюнетка, безспорно красивая, въ плать, такъ сказать, массивномъ, другая — очень высокая, съ золотистыми волосами и въ плать — опять такъ сказать — воздушной легкости. Первая вся — въ бархат, настоящихъ кружевахъ, и съ нсколькими брилліантами. Другая вся — въ газ, наводящемъ на мысль, что она можетъ сейчасъ улетть на облако, а покамстъ нуждается въ постоянномъ присутствіи человка съ каминнымъ половикомъ въ рукахъ, на случай, если она воспламенится. Одна — нчто существенное, другая — призрачное. Ясно, что существенная и должна быть леди Уэтерби. Столь-же ясно длается мн вдругъ, что Уэтерби все-таки — не боле, какъ мистеръ Уэтерби, но что онъ женился на дам, которая сама иметъ титулъ.

Еще мысль. Мы составляемъ картину, которую я видалъ въ иллюстрированномъ журнал: ‘Леди Уэтерби съ подругой принимаютъ таинственнаго пришельца’.

— ‘Леди Уэтерби,— начинаю я съ полнымъ убжденіемъ, что все легко объяснится и что сейчасъ мы будемъ сидть вмст и весело болтать, какъ старые знакомые.— Леди Уэтерби, я долженъ просить вашего извиненія, что являюсь такъ поздно, но дло въ томъ (послднее выраженіе совсмъ излишне, такъ какъ наводитъ на мысль, что — именно не въ томъ, что человкъ хочетъ отуманить), что когда я послдній разъ видлъ вашего мужа’ — ее это видимо заинтересовало, а весьма важно сразу заинтересовать — ‘недли три тому назадъ’ — тутъ дамы взглядываютъ другъ на друга съ такимъ выраженіемъ, какъ будто он спрашиваютъ себя — ‘что намъ: взвизгнуть или позвонить?’ — Имя нервную тетушку, я знакомъ съ подобными припадками. Вроятно, он об были глубоко погружены въ чтеніе или дремали, и неожиданное мое появленіе слишкомъ подйствовало на нихъ. Поэтому, продолжаю спокойно:— то вашъ мужъ пригласилъ меня спуститься сюда на берегъ, завряя, что онъ самъ будетъ здсь, а потому’…

О небо! Что это значитъ?

Леди Уэтерби буквально попятилась къ камину. Ей недалеко было пятиться, такъ какъ она стояла на коврик — а та высокая кисейная тнь конвульсивно бросается къ ней на помощь.

— ‘Нтъ, нтъ!— восклицаетъ воздушная тнь.— Это какая-то ошибка. Пожалуйста, отворите дверь, и крикните Клясперъ’.— Она говоритъ это мн. Затмъ слдуетъ поспшный опытъ съ моей стороны отворить дверь наружу комнаты, въ тотъ самый моментъ, когда ее отворяетъ внутрь человкъ, несущій ночную свчку. Рдко мн бывало больнй, чмъ на этотъ разъ.

Впечатлніе можно сказать искрой вылетаетъ у меня изъ глаза — обнаружить свое рыцарство, не обнаруживая агоніи, какая пронеслась у меня отъ переносицы черезъ глазъ и лобъ до самыхъ корней волосъ. Обращаюсь къ этому человку, какъ къ Клясперу.

— ‘Клясперъ,— говорю я,— леди Уэтерби желаетъ…’

Въ одну секунду онъ ставитъ на столъ подсвчникъ и, выйдя на площадку лстницы, зоветъ ‘Клясперъ!’

Или они вс съума сошли, или я пріхалъ не въ тотъ домъ (что не можетъ быть)… Одно только врно, что Клясперъ это — не тотъ, кто его зоветъ.

Снизу какое-то сопрано отвчаетъ ‘сейчасъ’ и мелкимъ, бглымъ шагомъ поднимается къ намъ Клясперъ. Это — хорошенькая, изящная горничная.

Въ ту самую минуту хлопаетъ дверь, выходящая на улицу. Раздается голосъ. Это — Уэтерби! Благодареніе небу! Онъ кричитъ — ‘Робертъ, сюда!’ Потомъ что-то суетится внизу. ‘Сказать Биллю, чтобы…’ — снова что-то суетится тамъ-же и затмъ слышны шаги по лстниц. Кажется, никогда еще въ жизни я не былъ такъ радъ увидть кого-бы то ни было, какъ я теперь радъ, что вижу предъ собой Уэтерби.

Онъ — въ полномъ костюм мореплавателя, что и составляетъ первый со времени моего прізда сюда признавъ осуществленія того, зачмъ я пріхалъ. До сихъ поръ во всемъ окружающемъ не показывалось ни одного морского признака.

Уэтерби на одну восьмую, примрно, выше меня и ужасно радушенъ.

— Браво!— восклицаетъ онъ, прорываясь на сцену,— вы здсь! Ладно! Только у меня одна комната свободна, на самомъ верху, такъ какъ миссъ… Тутъ примчаетъ, что онъ не наедин со мной и круто сворачиваетъ на ‘позвольте васъ представить миссъ Стрэтмиръ, миссъ Джэни Стрэтмиръ’.

Въ эту минуту онъ догадывается, что ‘ладно’ имъ было сказано преждевременно, что у насъ что-то неладно. Хотя леди Уэтерби уже стоитъ прямо, а Клясперъ держитъ свчку для нея. Мой пріятель удивленъ. ‘Что это, Бетти, нездоровится, а?’ — обращено къ леди Уэтерби. Она улыбается и отвчаетъ, что ничего важнаго не случилось. Дале она выражаетъ (мн) опасеніе, что вроятно мн было очень и проч. и проч. На что я отвчаю, что прошу ее не и проч. и проч. Тогда Уэтерби представляетъ меня своей невстк, леди Уэтерби. Посл того, она граціозно подаетъ мн руку, прося меня извинить ее, такъ какъ она немного и проч. и проч. Вслдствіе чего я вышептываю нчто врод, что я самъ — ворчу что-то невнятное, потому что неопредлившееся въ моемъ ум. Она хорошо длаетъ, что не ждетъ конца моего періода, но идетъ въ верхній этажъ, въ сопровожденіи Кляспера со свчкой, а затмъ, по зову миледи — уходитъ миссъ Джэни. Уходитъ съ любезнымъ наклоненіемъ головы мн и пускаетъ въ меня изъ подъ рсницъ такой взглядъ, какъ будто я провелъ съ ней цлый часъ tte tte.

— Доброй ночи, миссъ Стрэтмиръ,— произношу я какъ-то съ удареніемъ и наклоняю голову подъ острымъ угломъ къ позвоночному столбу, тмъ самымъ какъ-бы укрывая впечатлніе, испытанное мною отъ того, что ее зовутъ Джэни, что у нея золотые волосы и что ею была пущена въ меня при отступленіи, такъ сказать, парфянская стрла, которая — еслибы не существовали общепринятые въ обществ обычаи — давала-бы мн, собственно говоря, прямое право — обнять ее и сказать: ‘Джэни, будь моя!’

Замтка ночью, при обдумываніи. Что это — любовь при первомъ взгляд или лишь результатъ контраста съ тмъ, какъ я жилъ въ послднее время? Съ тетушкой, ея наперсницей, ея собачкой и горлицей, которыхъ соединенные годы составляютъ около полутора столтія. Можетъ быть, именно только послдствіе рзкаго контраста. Выспаться, задавъ себ этотъ вопросъ. Утро вечера мудрене.

— ‘Джэни’ — сообщаетъ мн на ночь Уэтерби… Признаюсь себ, мн не нравится, что онъ называетъ ее Джэни и хотлось-бы замтить ему, что это слишкомъ фамильярно. Только, конечно, не имю еще права. Но все-таки, единственное что мн въ Уэтерби не нравится это — фамильярныя отношенія между нимъ и миссъ Стрэтмиръ.

— ‘Джэни’ — говоритъ онъ — разсказала мн объ ошибк, въ какую вы впали. Бетти, т. е. леди Уэтерби и ея два мальчика теперь постоянно живутъ со мной, такъ какъ я опекунъ этихъ дтей, а она ведетъ мой домъ’. Высказываю сожалніе о случившемся, скромно относя это къ моей глупости. Но Уэтерби беретъ главную часть вины на себя, такъ какъ ему слдовало раньше объяснить мн, а меньшую часть онъ относитъ къ самимъ этимъ дамамъ, которыя передъ моимъ пріздомъ читали нелпыя росказни о духахъ и привидніяхъ. Вотъ почему, когда я выступилъ съ своимъ неожиданнымъ заявленіемъ, то оно такъ и подйствовало на его невстку.

Леди Уэтерби, какъ теперь оказывается — вдова сэра Джемса Уэтерби, своднаго брата моего пріятеля. Покойный былъ пожалованъ въ кавалеры ордена Бани на служб въ Индіи за то, что сдлалъ что-то или чего-то не сдлалъ съ правительственными складами и съ раджей какой-то области.

Замтка для будущаго. При сомнніи въ степеняхъ родства, не говорить — вашъ тотъ-то, а прямо называть г. или г-жу такихъ-то. Такъ, въ данномъ случа если-бы, говоря леди Уэтерби о моемъ свиданіи съ ея зятемъ, я назвалъ его просто Уэтерби, то это оказалось-бы прилично, даже если-бы онъ и былъ ея мужъ. А такъ, какъ я сказалъ, именно, что я недавно видлся съ ея мужемъ (покойнымъ, какъ оказалось теперь-же) и спустился сюда на берегъ по его приглашенію, то это было крайне неосторожно. Хорошо еще, что я употребилъ выраженіе: ‘спустился’, по приглашенію покойнаго сэра Джемса, а не наоборотъ, такъ какъ это даетъ утшительное понятіе о его ныншнемъ мстопребываніи. Впередъ быть осторожне.

Однако, Уэтерби досел не сказалъ ни слова о выход въ море, странно. Онъ вдругъ взялъ свчку, кликнулъ ‘Робертъ!’ и прибавивъ — ‘онъ проведетъ васъ въ вашу комнату, прощайте’ — исчезъ.

Ночью-же. Если что напоминаетъ о яхт въ настоящій моментъ, такъ это отведенная мн каюта подъ самой крышей дома. Нельзя сказать, что эта каюта мене всякой данной величины, но она немного и больше. Кровать слишкомъ высока и широка. Влзаю туда и ползу на середину. Если меня внезапно разбудятъ и я быстро сяду, то головой хвачусь о потолокъ. Усиленно внушаю себ объ этомъ, прежде чмъ заснуть. Посмотримъ, выйдемъ-ли завтра въ море. Неужели Уэтерби бросилъ это занятіе?.. Миссъ Джэни Стрэтмиръ… Чудные глаза… Помнить, чтобы не треснуться головой… А хорошенькое имя — Джэни… Сэръ Джемсъ, вотъ что… Ну-съ, кажется…

Рано меня будитъ солнце, которое усиленно проникаетъ сквозь широкое итальянское окно моего мезонина, какъ-бы принимая его за парникъ для огурцовъ, а меня за самый этотъ овощъ, свернувшійся и зрющій на своемъ лож. Нтъ занавски. Предвижу желчное состояніе и головную боль на весь день, если солнце будетъ продолжать жарить такъ. На часахъ: 6.30.

Три мухи, внезапно призванныя тепломъ къ жизни, начинаютъ спазмодически жужжать. Одна изъ нихъ длаетъ упорные налеты на меня, злобно жужжа, при чемъ всякій разъ усиливаетъ свое жужжаніе при самомъ приближеніи къ моему лбу или уху. Бацъ. Кажется, скомкалъ ее въ волосахъ. Нтъ, улетла. Что можетъ быть раздражительне этого подлаго, намреннаго жужжанія, на зло человку.

Стратегическая уловка. Спряталъ голову подъ простыню и надулъ мухъ. Дремлю снова.

7.30. На сцену входитъ Робертъ, съ платьемъ. Самъ онъ одтъ въ род матроса. ‘М-ръ Уэтерби, сэръ, завтракаетъ ровно въ восемь’, сообщаетъ онъ. Почти уже неувренный въ самомъ существованіи яхты, я спрашиваю:— а въ море не пойдемъ?

— Какъ-же, сэръ. Я только что ходилъ на палубу сказать шкиперу, чтобы онъ былъ готовъ къ одиннадцати.

Прекрасно. Въ море! Самое лучшее для моего здоровья. А то — солнце-ли это, или вчерашнее путешествіе, или желзнодорожный обдъ въ необычное время, не знаю, но только чувствую сонливость, тяжесть во всемъ тл и какое-то сжатіе въ переносиц. Равнымъ образомъ (противъ чего борюсь уже въ теченіе нсколькихъ, мсяцевъ), ощущаю толстоту: сознаю, что толстю. Не знаю, достаточно-ли это примтно снаружи. Но у меня такое чувство, какъ будто во мн содержится еще гораздо больше, чмъ доступно для посторонняго глаза. Меня гнететъ именно внутреннее сознаніе толстоты. Одваюсь въ состояніи нкотораго окоченнія. Отъ моего носоваго и общаго самочувствія зависитъ и нершительность въ выбор костюма. Думаю, что къ яхт подходило-бы нкоторое неглиже. Обдумываю это, при чемъ чуть не уснулъ на стул. Прихожу къ выводу — безъ жилета.— А миссъ Джэни и леди Уэтерби? Не будетъ-ли отсутствіе жилета непочтительно?

Ршеніе. Одлся какъ обыкновенно для завтрака, посмотрю, въ чемъ другіе и если нужно,— возвращусь въ мезонинъ, гд всегда успю снять жилетъ. Сошелъ внизъ.

Уэтерби въ столовой. Завтракаетъ одинъ и, повидимому, торопится. Окна отворены. Широкій видъ на море, корабли, лодки, молъ, гавань. Красивое мсто — Торкэ. И день хорошъ. Уэтерби (въ полномъ костюм морехода, съ бронзовыми пуговицами) отвчаетъ.— ‘Да. Берите, пожалуйста, сами’. Дале увдомляетъ, что дамы будутъ готовы отплыть къ 11-ти.

III.
Сборы.

Любопытно, какъ далеко предпринимаемое нами плаваніе. Уэтерби сильно звонитъ. Спрашиваетъ явившагося Роберта — ‘Гд Билль?’ Билль — это ужъ въ морскомъ род. И тотъ предсталъ, также въ вид матроса. Его спрашиваютъ, видалъ-ли онъ лодку, покрашена-ли она? Оказывается да, то и другое. Уэтерби длаетъ свои вопросы громко и рзко. ‘Робертъ!’ Выходитъ тотчасъ, оказывается былъ тутъ же, за дверью.

Замтка. Вообще служащіе у Уэтерби, повидимому, уходятъ со сцены только за дверь, но никогда не отдаляются, такъ какъ ежеминутно могутъ быть призываемы, въ рзкомъ тон и, пожалуй, лишиться мста, какъ только не окажутся налицо при первомъ зов. Въ смысл дисциплины, это совершенно правильно. Но напоминаетъ о ‘тысяч и одной ночи’, гд какой-то восточный человкъ безпрестанно хлопаетъ въ ладоши, и каждый разъ моментально передъ нимъ появляются сто невольниковъ, черныхъ какъ дерево того же наименованія. Кстати, какой же ширины были у него двери?

Когда явился Робертъ, онъ получаетъ приказаніе — ‘Послать за мальчикомъ’. Билль между тмъ стоитъ, также ожидая приказа. Взглянувъ въ окно, Уэтерби произноситъ: — ‘Втеръ между зюдомъ и зюдэстомъ?’ На что Билль отвчаетъ: ‘да, сэръ, по моему есть немножко зюда’.— ‘А шлюпка готова?’ — ‘Да, сэръ’.— ‘Что?’ — кричитъ Уэтерби. Билль повторяетъ.— ‘А Бэнтеръ здсь?’ — ‘Здсь’.— ‘Прислать мн его’.

Уэтерби ходитъ по комнат, а я спокойно завтракаю. Потомъ, высунувшись изъ окна, онъ неожиданно повернулся назадъ и спросилъ меня, какъ я переношу море? Я самъ задавалъ себ этотъ вопросъ, когда собирался хать сюда, но не ршилъ его. Уже много лтъ не бывалъ на парусномъ судн и не помню съ точностью, каково на немъ. Если сказать, что переношу хорошо, а потомъ окажется, что не хорошо, это будетъ значить, что я хвасталъ. А если сказать, что не хорошо, то онъ, пожалуй, не возьметъ меня въ плаваніе.

Благоразумный отвтъ. ‘Не знаю наврное, это зависитъ’.

Уэтерби взглядываетъ на меня и спрашиваетъ: — ‘Какъ? Что?’ — такимъ тономъ, какъ будто онъ недоволенъ моимъ отвтомъ. Но тутъ входитъ Бэнтеръ. Это высокій и широкоплечій человкъ, также въ род матроса, но попроще Билля, который возвратился и всталъ за нимъ. У Бэнтера есть особая манера смотрть на васъ — пожалуй несмло, а между тмъ такъ, какъ будто бы его постоянно занимаетъ и доставляетъ ему большое удовольствіе нкая его собственная шутка, такъ и остающаяся неизданною для другихъ. Онъ, повидимому, постоянно напрягаетъ всю силу воли, чтобы не подмигнуть вамъ — въ такомъ смысл, что онъ отлично понимаетъ все, что происходитъ вокругъ и видитъ все насквозь, даже прищуривъ глазъ. Мн Бэнтеръ нравится съ перваго взгляда и съ нимъ я ршился бы плыть хотя бы къ полюсу. Бэнтеръ, я увренъ, ничего бы не говорилъ, но доставилъ бы безопасно куда угодно. Вотъ бы порекомендовать первому лорду адмиралтейства такого человка.

Однако, у Уэтерби множество служащихъ. Мы пока еще въ комнат, а уже я видлъ Роберта, Билля, Бэнтера, слышалъ о мальчик и о шкипер.— ‘Ага, Бэнтеръ’ — обращается къ нему Уэтерби, только теперь замтивъ его, и даже съ нкоторымъ удивленіемъ. Бэнтеръ взглядываетъ на меня правымъ глазомъ, которымъ ясно выражаетъ — ‘разв это не забавно, разв не чудно?’ Но не подаетъ никакого знака, не моргнетъ. Замчательный типъ матроса.— ‘Да, такъ что жe?’ — произноситъ Уэтерби и подумавъ:— ‘втеръ между зюдомъ и зюдэстомъ, а?’ Бентеръ отвчаетъ съ юморомъ — у него все выходитъ съ юморомъ:— ‘Да, по моему, есть немножко зюда, сэръ’. Уэтерби: — ‘Что-такое? Какъ?’ А Бэнтеръ, повторивъ, смотритъ на меня, выражая весь юморъ положенія. Но онъ, однако, не впадаетъ въ припадокъ хохота надъ этимъ, а лишь едва примтно улыбается, и то только — глазомъ. Примчаю, что для этой цли ему преимущественно служитъ правый глазъ.

До сихъ поръ не отдаю себ отчета, для чего производится этотъ смотръ всему экипажу. Входитъ позванный мальчикъ, въ сопровожденіи Роберта, и оба имютъ самый серьезный видъ, точно опасаясь немедленной отставки. Мальчикъ — парень лтъ 18-ти. Вижу, Бэнтеръ наблюдаетъ его и, слдуя по направленію лваго глаза Бэнтера, замчаю, что парень — въ сапогахъ съ отворотами, какъ у жокеевъ. Бэнтеръ взглядываетъ на меня и въ правомъ глазу его выражается полный восторгъ юмора. Совершенно такъ-же ясно, какъ если бы онъ кричалъ: ‘ха-ха-ха! въ отворотахъ на море! Каковъ!’

— Заложить тлежку!— командуетъ Уэтерби. Что же это, въ тлежк подемъ, а не на яхт? Потомъ Уэтерби по очереди кличетъ еще Джима и Бейджера. Наша яхта называется ‘Сильфида’. Но вотъ, входитъ гость. Это оказывается, владлецъ другой яхты — ‘Аталанты’. Онъ также идетъ въ море и спрашиваетъ моего пріятеля, что мы намрены длать?— ‘Закинемъ неводъ’ — объявляетъ Уэтерби и затмъ представляетъ меня. Похоже какъ будто онъ даетъ понять тому, другому моряку, что больше и длать нечего, какъ закинуть неводъ, когда я здсь.

Неводъ. Такъ это, значитъ — не плаваніе. А я думалъ, что мы поплывемъ къ Испаніи или, по меньшей мр, къ Франціи. Владлецъ ‘Аталанты’ обращается къ собственнику ‘Сильфиды’:— ‘Будетъ слегка свжевато’.

— Разв что чуть чуть — возражаетъ Уэтерби. Услышалъ его слова сразу, и не спросилъ какъ, что?— Почти зюдъ — зюдъ — эстъ,— прибавилъ онъ.

— Да,— отвчаетъ тотъ,— немножко зюда есть.— Очевидно, это у мореплавателей ходячее выраженіе. Взглянувъ въ окно, онъ обращается къ намъ — Тамъ снаружи будетъ маленькій плясъ.

Соображеніе: будетъ плясъ. Это выраженіе впервые, такъ сказать, ставитъ меня лицомъ къ лицу — съ моремъ. Первое мое движеніе таково, чтобы сказать — ‘послушайте, Уэтерби, если будетъ плясъ, то не лучше-ли остаться дома?’ Но вдь я-же пріхалъ сюда для здоровья и ‘маленькій плясъ снаружи’ можетъ быть мн прямо полезенъ. Однако соображаю, что каждая вещь, кром наружной стороны, иметъ еще и внутреннюю. Если снаружи будетъ плясъ, то какъ будетъ… Не хочу объ этомъ думать.

Тутъ Уэтерби спросилъ владльца ‘Аталанты’ — ‘правда-ли, что вчера они вс переболли?’ И тотъ нсколько замялся, вслдствіе чего Уэтерби, почувствовавъ свое превосходство, прибавилъ и ему на этотъ разъ: ‘Какъ? Что?’ А потомъ захохоталъ. Если такіе настоящіе мореходы, и т бываютъ больны на мор, то что-же ожидаетъ меня? Не слишкомъ-ли много я сълъ мяса за завтракомъ? Вотъ, когда дождусь ‘пляса снаружи’, то и будетъ рима. И хорошо еще, если только рима.

Посл нкоторой запинки, хозяинъ ‘Аталанты’ сообщаетъ, что вчера ему нездоровилось еще прежде, чмъ онъ вышелъ въ море. Недурная мысль — пожалуюсь на нездоровье прежде, чмъ мы начнемъ плаваніе. Тогда, если все сойдетъ благополучно, окажется, что я природный морякъ, что родная стихія тотчасъ меня вылчила. Если-же окажусь плохимъ морякомъ, то это скроется фактомъ, что мн уже раньше нездоровилось.

Входитъ миссъ Джэни Стрэтмиръ. Костюмъ для яхты, изъ синей саржи, матросскій отложной воротъ, галстучекъ повязанъ въ морской узелъ, рубашка морского цвта, съ манжетами сильно напоказъ. Ея свтлые волосы зачесаны на верхъ затылка, на голов миніатюрный соломенный кружокъ, врод опрокинутой подкладки подъ сыръ, съ синей лентой, которой концы, окаймленные серебряной тесемкой, летаютъ по втру, напереди шляпы надпись ‘Sylphide’. Я такъ пораженъ этимъ свтлымъ видніемъ, что не нахожусь сказать ничего, напр. хотя-бы по поводу ‘сильфиды’.

Она въ восторг отъ погоды и отъ всего. Задаетъ два десятка вопросовъ Уэтерби и порхаетъ то къ окну отъ зеркала, то къ зеркалу отъ окна, чтобы переставить иглу въ волосахъ и т. п.

— О!— вдругъ восклицаетъ она.— Мн нужны перчатки!— Лукаво взглядываетъ на меня широко раскрытыми глазами.— У меня нтъ перчатокъ! Это ужасно, не правда-ли?— У нея особая манера произносить ‘не правда-ли’, очень хорошенькая манера. Но впослдствіи поправляю свое мнніе въ такомъ смысл, что хотя это — очень хорошенькая манера сперва, но черезъ, три дня она раздражаетъ.

— Это ужасно, не правда-ли?— Медленно возводитъ взоры кверху и оттуда быстро бросаетъ ихъ на меня. И это — не разъ. Каждый такой маневръ равнозначущъ вопросамъ: понимаете, какъ я проницательна? Понимаете-ли, я насквозь вижу, что въ васъ происходитъ? И разв я не обольстительна? Разв вы могли себ представить нчто подобное мн?— Вотъ, если-бы Бэнтеровъ глазъ былъ здсь, воображаю, какое юмористическое наслажденіе онъ-бы выразилъ. Въ смысл, что — ‘вотъ такъ штучка! Ай да барышня!’

Моментальная ршимость. Я слишкомъ долго жилъ отшельникомъ. Необходимо чаще бывать въ женскомъ обществ. ‘Исторія движенія’ и другіе труды совсмъ погрузили меня въ одно мышленіе. Какъ я безконечно серьезенъ, сравнительно съ миссъ Джэни! Правда, она немножко ужъ слишкомъ воздушна… Но ее, наврное, испортили комплиментами и пустыми разговорами. Надо овладть ея вниманіемъ… (Ага, уже — овладть? Это несовсмъ мн нравится). Просто поговорить съ ней серьезно. Она шаловлива, гибка и изворотлива какъ котенокъ. Вотъ, и прицпить къ ней нчто вское, для устойчивости. Меня. Вовсе не потому, что я толстю, но въ смысл солидности умственной.

Миссъ Стратмиръ спрашиваетъ, есть-ли ей еще время пойти купить перчатки? Уэтерби отвчаетъ что ‘есть.’ — ‘Въ самомъ дл?— миловидно произноситъ она — Вдь еще есть время, не правда ли?’ Не только миловидно, но даже трогательно, какъ будто она научена опытомъ не полагаться на слова мужчинъ. Тогда Уэтерби сказалъ, что времени достаточно и спросилъ, не хочу-ли я проводить миссъ Джэни въ магазинъ и потомъ доставить ее безопасно на палубу.

Она повторяетъ прежній маневръ со взорами и присоединяетъ вопросы:— ‘Хотите вы быть такъ добры? Вы наврное знаете, что вамъ это не скучно?’ Отвчаю, что съ большимъ удовольствіемъ. И мы идемъ. Я и эта златокудрая энтузіастка. Весь разговоръ ея состоитъ изъ вопросовъ или, лучше сказать, изъ патетическихъ загадокъ, предлагаемыхъ собесднику.

Замтка. Что она — такова со всми (‘такова’ въ такомъ смысл, что она вся — восторгъ и вся — глаза)?— или это только со мной и въ первый разъ? Прохожіе смотрятъ на насъ. На нее и меня. И на ея глаза… Un regard incendiaire… Мн кажется, что прохожіе, посл того, какъ они уже прошли, оборачиваются и говорятъ: ‘Какая хорошенькая! Совсмъ подходящая пара! Вотъ счастливецъ! Смотрите, она подетъ на его (т. е. на моей) яхт! Кто она такая? Кто онъ?’ Чувствую, что съ удовольствіемъ вздулъ-бы каждаго, кто надваетъ пенсне при нашемъ приближеніи.

Разговоръ съ ней, разумется, слдовало-бы начать такъ, чтобы сразу стать выше уровня ея прежнихъ поклонниковъ. Но не легко. А если я не буду занимать ее, то она, во-первыхъ, сочтетъ меня глупымъ, а во-вторыхъ, сейчасъ-же сама займется кмъ-нибудь другимъ. Напр. однимъ изъ шляющихся по берегу молодыхъ людей въ матросскихъ костюмахъ (акробаты!). Занять ее чмъ-либо серьезнымъ? Но чмъ? Нельзя-же такъ, вдругъ спросить — ‘какъ вы думаете, билль о реформ пройдетъ въ ныншнюю сессію?’ Нельзя — подумаетъ, что я смюсь надъ ней. И можетъ заплакать.

Придумалъ — море. Замчаю: ‘Какую чудную картину представляетъ сегодня море’.

Она. ‘О да! Прелестно, не правда-ли?’ Не могу сказать, что нтъ. И потому развиваю дале этотъ сюжетъ — ‘Въ самомъ дл восхитительно!’ Естественное продолженіе этого разговора — мой вопросъ: ‘вы любите плавать на яхт, миссъ Стрэтмиръ?’

— О, для меня это — прелесть, просто прелесть! А вы?

— Ничего,— отвчаю умренно, ибо еще не знаю результата своего опыта.

— Мой братъ держитъ шлюпку — въ Коуз…

Замтка. Ея братъ. Это нсколько охлаждаетъ мой пылъ. И раньше уже я замчалъ, что когда ухаживаешь, то извстіе о существованіи брата умряетъ пылъ. Онъ сразу представляется чмъ-то, что желательно-бы устранить. Мн хочется возразить ей — ‘для меня совершенно безразлично, что-тамъ есть у вашего брата. Не суйте мн, пожалуйста, брата, какъ угрозу. Въ такомъ род, что ‘если вы (т. е. я) зайдете слишкомъ далеко, сэръ, такъ у меня есть братъ! ‘

Такъ какъ я самъ невысокаго роста (хотя многіе предпочитаютъ мой ростъ долговязымъ фигурамъ), то со стороны миссъ Стратмиръ предупрежденіе меня о брат можетъ значить, что ростъ его — въ шесть футовъ, по меньшей мр, что у него косая сажень въ плечахъ и соотвтственная мускулистость.

Не открывая ей этихъ впечатлній, произношу съ равнодушіемъ: ‘Въ самомъ дл? И вы часто плаваете съ нимъ?’ Отвчаетъ: ‘О нтъ! Хотя я-бы такъ желала. Онъ служитъ въ стрлкахъ. Я уврена, что онъ очень-бы вамъ понравился’.

Ясно, что она сознаетъ мою инстинктивную ненависть ко всему ея роду и племени, могущему встать между нами.

— Наврное — говорю, зная между тмъ, что самый видъ его былъ-бы мн ненавистенъ и что я не безъ удовольствія услышалъ бы о какомъ-нибудь неблагополучіи съ нимъ на мор или о томъ, что онъ, вмст съ своими глупыми стрлками, отправляются правительствомъ на мысъ Доброй Надежды. Не хочу разспрашивать миссъ Джэни о ея родств. Лучше спросить леди Уэтерби. Это будетъ деликатне.

— Я полагаю, миссъ Стрэтмиръ, вы очень любите веселость — говорю съ оттнкомъ горечи. Она поворачивается ко мн, наклоняетъ голову на-бокъ выжидательно и смотритъ косо. Видлъ попугая, который длалъ совершенно такъ, удивленный, когда ему насвистывали новую для него мелодію.

Она отвчаетъ: ‘Отчего?’ Я не ожидалъ такого вопроса. Какъ-будто она ничего не хочетъ сказать отъ себя, но желаетъ, чтобы я одинъ говорилъ и проговаривался.

Неловко сказать:— Изволите видть, ваша прическа, употребленіе глазъ, ваша походка, все показываетъ…

Но тутъ является Робертъ и говоритъ: ‘Извините, сэръ, но м-ръ Уэтерби не можетъ дольше ждать. Шлюпка у берега’. Значитъ, прямо такъ и отплыть. А мои вещи? Не ршаюсь спросить Роберта, принесъ-ли онъ на палубу мой зонтикъ. Потому что они могутъ смяться потомъ въ лакейской компаніи и пожалуй называть меня, между собой, именемъ этого предмета. Воображаю, какъ-бы тогда смотрлъ Бэнторовъ глазъ.

Мы въ шлюпк.— ‘Прощай, Англія!’ — говорю я, въ шутку. Но Уэтерби морщится. Подплыли близко. Кто-то, въ полосатой куртк, находясь на палуб ‘Сильфиды’, машетъ платкомъ, и миссъ Стрэтмиръ отвчаетъ ему движеніемъ руки. Конечно, ненавижу его. Она: ‘А, тамъ капитанъ Доусонъ, я такъ рада, что онъ съ нами. Такъ мило. Вы его знаете?’

Не знаю и не хочу знать. Мысленно зачисляю его въ одинъ разрядъ съ ея братьями и остальной родней. И ненавижу всхъ ихъ вмст.

IV.
На яхт.

Леди Уитерби, еще одна дама и высокій джентльменъ, затмъ, шкиперъ, экипажъ и Бэнтеръ съ своимъ глазомъ. Молчитъ, но совершенно ясно выражаетъ: ‘вотъ это — жизнь. Rule Britannia и ура! въ честь Уэтерби’.

Замчательно красиво и старательно снаряженная яхта.. Все — блое и лоснящееся отъ чистоты. На минуту я даже забываю о миссъ Стрэтмиръ, предоставляя ее человку въ полосатой куртк, и — наслаждаюсь воздухомъ и моремъ, какъ-бы первобытными условіями жизни человческаго рода. Гд-же, если не здсь, можетъ быть здоровье?

Да и качки никакой нтъ. Правда, справившись, вижу, что мы еще стоимъ на якор. Схожу внизъ. Здсь дамская комната, мужская комната и каютъ-компанія, съ фортепьяно, каминомъ, книжнымъ шкафомъ, висячими лампами, диванами, кушетками и креслами разной формы. Полъ весь покрытъ дорогимъ ковромъ.

Выхожу опять на палубу. Чудный день, свтло-голубое небо, море съ оттнкомъ синьки, красные утесы и цлая компанія блыхъ домиковъ, совершенно одинаковой постройки, но на разной высот. Какъ будто антрепренеръ, строившій эти дачки, доставилъ ихъ сюда, на берегъ Дэвоншёра, а он вырвались на свободу и разбжались, въ перегонку, на возвышенности. Потомъ устали и остались такъ.

Однако, Торкэ замтно отдаляется отъ насъ, а море едва колеблется. Если такъ будетъ и дальше, то все въ порядк. Уэтерби говоритъ со шкиперомъ. Полосатый капитанъ Доусонъ — съ миссъ Стрэтмиръ. Они смются. Она сидитъ на низкомъ табурет, кокетничая со своимъ зонтикомъ и съ полосатымъ. Онъ полулежитъ на мат, у ея ногъ. Наврное воображаетъ себ, что живописенъ. Чувствую, что они — ниже моего вниманія. Лучше поучиться морскому длу изъ разговоровъ Уэтерби со шкиперомъ и командой. Слышу, шкиперъ все разсказываетъ ему о Том, который находится въ госпитал, но поправляется. Уэтерби велитъ доставлять ему все нужное, а также его жен, общая заплатить.

Потомъ онъ призываетъ къ себ мальчика. Не того — въ сапогахъ съ отворотами, а настоящаго, морского и шкиперъ свидтельствуетъ, что онъ ведетъ себя пока хорошо и что если не избалуется, то можно изъ него что-нибудь сдлать. ‘Слышишь это?’ — строго спрашиваетъ его Уэтерби. А Бэнтеръ юмористически выражаетъ глазомъ: — ‘да, какъ-же, свирпъ, ужасно, живого състъ’. Впослдствіи узнаю отъ леди Уэтерби, что этотъ мальчикъ — сирота и былъ нищій. Однако Уэтерби — славный малый.

Признакъ здоровья. Охотно-бы закусилъ. Странно, что я голодъ ощущаю сперва въ груди. Записываю это, какъ, замчательный симптомъ. Сегодня для меня положительно — не ‘толстый’ день, скоре худощавый. Въ толстые дни я чувствую себя, какъ будто я проглотилъ пушечное ядро, къ тому-же жирное. Въ такіе дни люблю уединеніе и такой просторъ въ одежд, какого придерживаются южно-американскіе плантаторы. Тогда пуговицы составляютъ нестерпимый деспотизмъ. Подобная разница въ самочувствіи, по днямъ — невеселое условіе существованія.

Миссъ Стрэтмиръ смотритъ въ мою сторону, она смотритъ такъ:— ‘почему вы такъ нелюбезны? Неразговорчивы? Полосатый мн надолъ. Приходите. Преданная вамъ Джэни’. Въ отвтъ взгляду, слегка улыбаюсь. Но что означаетъ моя улыбка? Что я радъ? То есть радъ, что она меня поманила къ себ? Но въ такомъ случа, я улыбаюсь совершенно такъ, какъ собака виляетъ хвостомъ, подходя къ своему хозяину. Нтъ, не хочу этого. Пускай полосатый виляетъ хвостомъ, когда его примтятъ.

Все это нездорово. Ну, что ей надо? Подхожу.

— Отчего вы не присли разговаривать?— При этомъ она слегка опускаетъ за собой зонтикъ и стрляетъ въ меня взглядомъ, закрывшись отъ полосатаго.— Разговаривать? На какую тему? Разв противъ пустоты и кокетства и о недалекихъ людяхъ (это довольно язвительно, жалко, что нельзя сказать).

— Вамъ слдовало придти и забавлять насъ,— легкимъ тономъ продолжаетъ она. Я золъ. На минуту я золъ. Не желаю, чтобы мной играли. А полосатый улыбнулся. Это съ его стороны непростительное нахальство. Я никакъ не позволилъ-бы себ (такъ мн теперь кажется) улыбаться человку, не будучи съ нимъ знакомъ.

Не могу сказать ей, что ‘не хочу васъ забавлять’. Но зато и я улыбаюсь — ей, въ такомъ смысл, что ‘у васъ-же — полосатый, для этой цли’. Улыбаюсь саркастически. А это я длаю — нажимая правый уголъ рта внизъ.

Важная замтка. Впослдствіи провряю этотъ пріемъ передъ зеркаломъ. Оказывается: то, что я издавна употреблялъ въ качеств саркастической улыбки, скоре похоже на опухоль правой шейной железы. Поэтому я въ четвергъ смняю ту саркастическую улыбку, которую употреблялъ еще въ среду — на иную, боле подходящую.

Къ улыбк прибавляю — ‘я не зналъ, что васъ надо забавлять’.

Она сперва взглядываетъ на носки своихъ кокетливыхъ ботинокъ, потомъ поднимаетъ глаза на меня, какъ-бы проникая въ самую душу и говоритъ: ‘Почему?’ Ужасно раздражительно. Хотлъ-бы ей сказать грубо — почему что? Но высказываю это мягко. ‘То-есть почему я думалъ, что мн нечего васъ забавлять?

— Да. Почему? Посл этого, она наклоняетъ свой зонтикъ на правую сторону и глядитъ въ море, ни на что. Какъ будто ей совершенно все равно, что я отвчу или она даже забыла о своемъ вопрос.

Мы съ капитаномъ Доусономъ (въ полосатой куртк) стоимъ и также смотримъ въ море. Вдругъ, онъ ко мн, любезно: ‘вы меня, кажется, не узнали… Моя фамилія — Доусонъ’. Разсматриваю его въ деталяхъ, какъ ребусъ, и стараюсь сложить. Нтъ, не знаю. Въ эту минуту мн припоминается нчто такое, о чемъ я никогда не думалъ лтъ тридцать, а именно, что у моего отца была прачка и что она, вторымъ бракомъ, вышла за Доусона, у котораго былъ плюшевый жилетъ съ стеклянными пуговицами. Но тотъ, конечно, былъ другой и капитанъ Доусонъ не можетъ имть съ нимъ ничего общаго.

А онъ называетъ меня по фамиліи, съ нсколько обиженнымъ тономъ.

— Какъ-же это, неужели совсмъ не помните? Вдь я былъ съ вами въ-пансіон у Пиксли.— ‘А, у Пиксли! Да-да, конечно’. Мы пожимаемъ другъ другу руку дружелюбно, точно миримся, и будто даемъ себ взаимное общаніе, что не станемъ мшать одинъ другому у барышни… Что напрасно ревновать… Старые товарищи… Ладно, ладно. Въ ум подмигиваемъ другъ другу (по крайней мр, мн это такъ кажется).

Онъ — высокій, красивый блондинъ.— ‘Я васъ познакомлю съ моей женой’. И идетъ къ той дам, которая сидитъ съ леди Уэтерби. Какъ, онъ женатъ! Очень пріятно представиться миссисъ Доусонъ.

— Мы столько лтъ не видлись — говоритъ онъ при этомъ.— И я самъ едва узналъ его (т. е. меня). Онъ сталъ такъ круглъ и дороденъ.

— А я еще почувствовалъ-было къ нему дружбу! Но теперь — ненавижу человка до такой степени лишеннаго такта. Возражаю: ‘Не думаю, что я сталъ дороденъ’ (досел это выраженіе казалось мн примнительнымъ только къ швейцарамъ, фермерамъ и, пожалуй еще, къ лицамъ духовнаго званія). Слегка выставляю свою грудь и не выставляю ничего другого. Принимаю нсколько военную осанку. ‘Когда я нынче пробовалъ надвать мои прошлогодніе (поправилъ себя во-время)… жилеты, то нашелъ ихъ совсмъ впору’ (положимъ это не безусловно точно).

Какой-то стукъ на палуб. Это вынесли наверхъ неводъ съ шестами и гирьками. Вс интересуются, гд лучше закинуть. Ршаютъ — здсь. А мн еще сильне захотлось сть. По словамъ Доусона, завтракать будемъ еще не скоро. Веллъ подать себ сухарь и вс взяли по сухарю. Миссъ Стрэтмиръ мн:— ‘Вы очень любите рыбную ловлю’? Можно-бы отвтить: ‘люблю всмъ сердцемъ, всей душою’ и пусть-бы поняла, какъ хочетъ. Но говорю только ‘да’.— ‘Попросите, чтобы мн дали удочку. О леди Уэтерби, велите дать мн удочку! Мн такъ хочется ловить рыбу!’ Леди Уэтерби улыбается и спрашиваетъ, не будетъ-ли это мшать неводу, который брошенъ съ другого борта.

— О, нтъ!— вкрадчиво увряетъ обольстительница и обращаясь къ шкиперу: — Рейнольдсъ, вдь не будетъ мшать?— Молчаніе Рейнольдса принимается за согласіе и Робертъ приноситъ ей удочку.

Перезъ минуту она обращается ко мн: ‘Хотите подержать ее? Для меня?— Все это съ обычными ея курсивами въ произношеніи. Беру, значитъ нечего и отвчать, что хочу’.— ‘Не берите, если это вамъ скучно. Вамъ не хочется?’ — Нечего длать, сказалъ ей все-таки, что хочу.— ‘Вы непремнно поймайте мн рыбу. Поймаете, не правда-ли? Недавно мы съ Рейнольдсомъ поймали’. И стрляетъ взоромъ въ шкипера, который стоитъ на рул и обязанъ не смотрть по сторонамъ.

Неужели она готова кокетничать даже съ рулевымъ? И почему она говоритъ иной разъ такъ, чтобы слуги слышали и восхищались? Неужели ни минуты она не можетъ обойтись безъ восхищенія ею мужчины, двухъ, трехъ, всхъ на свт мужчинъ?..

Да, но только я страшно голоденъ и мн слегка не по себ. Барышня ушла къ леди Уэтерби. Заставила меня держать ‘для нея’ удочку и ушла.

Капитанъ Доусонъ предлагаетъ мн сигару.— ‘Нтъ благодарю’. Что-то не хочется. Говорю ему, что съ нетерпніемъ ожидаю завтрака. Онъ смется. До насъ доносится запахъ изъ кухни. Неумстенъ какъ-то на мор и потому непріятенъ. Миссъ Стрэтмиръ уже нсколько разъ заставляла меня поднимать удочку, увряя, что что-то клюнуло. И я длалъ это, хотя безуспшно. Но когда она въ настоящую минуту пристаетъ ко мн съ тмъ же — то мн противно. ‘Вы же общали поймать мн рыбу? О, леди Уэтерби, какой онъ нелюбезный! Не хочетъ поймать мн рыбу’. Разв возможно, чтобы я общалъ это? Садится возл меня.

— Отчего вы не хотите меня занимать? Меня никто не занимаетъ. Разв вамъ меня не жалко?— И прячетъ насъ обоихъ за своимъ зонтикомъ, хотя говоритъ во всеуслышаніе — ‘Отчего?’

Хотлъ бы сказать ей — ахъ отстаньте, пожалуйста. Но говорю — ‘Оттого что… Разв вы не видите, что я…’ Чувствую, лицо мое должно ясно выражать, что я голоденъ и что мн длается нехорошо.— ‘Разв я не вижу, что вы — что?’ Это она произноситъ тихо и нжно, какъ я хотлъ бы, чтобы она обращалась ко мн. Но обращалась бы — въ другое время, а не теперь.

Отвчаю самъ вопросомъ — ‘Ловко-ли это, что мы такъ много вмст?’ Она, опять во всеуслышаніе.— ‘Что за важность?’ Тутъ Робертъ докладываетъ, что завтракъ поданъ. Не знаю, не поздно-ли для меня. Если бы меня накормили раньше, то можетъ быть… Лэди Уэтерби говоритъ, что не сойдетъ внизъ, она боится каюты. Дло въ томъ, что мы, хотя и стоимъ, но тмъ не мене, какъ-то движемся. На мой вопросъ шкиперу Рейнольдсу, онъ отвчаетъ:— ‘чуть-чуть пляшемъ’.

‘Плясъ’ — вотъ онъ. Покамстъ, дйствительно, ‘снаружи’. Чтожъ, пойду завтракать. Говорятъ, хуже всего пустой желудокъ. Въ каютъ-компаніи плясъ обозначается гораздо явственне, чмъ на палуб. Входя, слышу замчаніе Уэтерби, что когда въ втр есть эстъ, то если остановиться при невод, всегда бываетъ маленькій плясъ. Въ такомъ случа, зачмъ же они останавливались? И съ утра вс они толковали, что въ втр есть зюдъ, при зюдъ-эст. Теперь вижу, что имъ слдовало обращать вниманіе не на зюдъ, но именно на эстъ, такъ какъ отъ него зависитъ плясъ. Профессіональные люди вс — рутинеры.

Конечно, не обличаю ихъ. Потому что вообще не въ силахъ теперь. Столъ прекрасно подвшенъ и все на немъ держится. Но мы не подвшены. Сидимъ по обимъ сторонамъ стола, какъ на начальной доск, центромъ тяжести которой и служитъ столъ. Какое облегченіе, что нтъ дамъ. Барышня ушла въ дамскую комнату, вроятно, перешпилить волосы. Капитанъ Доусонъ, который сидитъ напротивъ меня, въ эту минуту медленно подымается, будто ростетъ надъ своей тарелкой. Затмъ, онъ постепенно осдаетъ и — моя очередь подыматься.

Полагаю, что до шести разъ, примрно, можно вынесть это поочередное возвышеніе и приниженіе. Вроятно не больше. Но главное — думать не надо.

Жареная баранина, вареные цыпляты. Отъ благо соуса къ нимъ — такъ отдаетъ запахъ масла… Горошекъ зеленый. Слишкомъ яркимъ цвтомъ прямо напоминаетъ свже-покрашенныя садовыя ршетки на дач. И онъ пахнетъ масломъ. Чувствую, что душно отъ запертыхъ оконъ. Оказывается — вс отворены. Голова..

— ‘Баранины’ — вырывается у меня слабо, но точно командуя, чтобы мн сейчасъ дали.

— Послушайте, выпейте шампанскаго — говоритъ Уэтерби. Я сжимаю губы. На минуту не желаю вовсе никакого разговора. Тихо подымаюсь, на своей сторон стола. Слышу, Доусонъ говоритъ — ‘Шампанское, это — самое лучшее въ данномъ случа’. И при этомъ, онъ тихо опускается.— ‘Тогда дайте мн шампанскаго. Но только сейчасъ, моментально’. Однако, могу проглотить всего нсколько капель. Потому что теперь я опускаюсь и челюсти мои почему-то сжимаются, а горло какъ будто заткнуто. Вмст съ тмъ, капитанъ Доусонъ снова пошелъ вверхъ.

На одинъ моментъ, мн какъ бы лучше. Дамы! Миссъ Стрэтмиръ подходитъ къ моей скамейк, въ то время, когда — моя очередь, противъ желанія, постепенно пойти кверху. Это и есть плясъ. Я не въ состояніи уступить мста даже дам. Проситъ, чтобы я ей что-то далъ. Не могу. И объяснить не въ состояніи, что, пожалуйста, не говорите со мной, скоро пройдетъ, тогда опять можно.

Она — ‘О, выпейте шампанскаго! Не желаете? Отчего?’ И бросаетъ зажигательный взглядъ — на несчастный обломокъ кораблекрушенія, какимъ я являюсь теперь.

Замтка. Совершенно невольная. Идея для картона: ‘Умирающій морякъ, мучимый русалками’.— ‘Мн плохо’ — говорю. Она — ‘И мн, ахъ я такъ больна’. Вздоръ, потому что накладываетъ себ горошка. Не возражаю. Мн теперь ни до чего и ни до кого нтъ дла, такъ какъ я уже безнадеженъ. Опускаюсь, еще разъ, съ плясомъ. Но все-таки крплюсь.

Въ этотъ моментъ Робертъ припоситъ сладкую яичницу, съ вареньемъ. Ужасно желтую.— ‘Пожалуйста, господа, не подходите… Ничего… Я — самъ’… Въ каюту шкипера. Увы, бдный шкиперъ!

Поплясалъ какъ нельзя лучше.

Чрезъ нкоторое время, выглядываю изъ этой каюты, какъ будто ожилъ опять. Достаточно-ли я оправился, чтобы идти на палубу? Слышу смхъ женщинъ. Слышу, какъ матросы навертываютъ этотъ подлый неводъ. Уэтерби, сверху, напваетъ, очевидно, для меня: ‘Fische, Fische’, изъ хора въ ‘Фенелл’, по-нмецки. Выхожу, прячась за главный парусъ, слегка пошатываясь и чувствуя слабость въ колняхъ. Я слабъ, но сохранилъ прежнюю силу наблюдательности.

Держусь за канатъ и вижу, что палуба, мокрая, конечно, покрыта рыбою разныхъ именованій и всякаго рода гадостью, которая едва-ли даже можетъ имть особыя имена. Сотнями лежатъ морскія звзды, морскія собаки, ползаютъ морскіе пауки, валяются какія-то неимоврныя устрицы. Все это смшано съ пескомъ, иломъ и травами. Уэтерби и Доусонъ съ интересомъ разсматриваютъ эту дрянь, а въ юмористическомъ взгляд Бэнтера примтенъ оттнокъ жадности, съ какой голодные смотрятъ въ витрины фруктовыхъ магазиновъ.

Миссъ Стрэтмиръ старается удержаться, стоя на стул возл Доусона и для этого поминутно опирается на его плечо. При вид плоской рыбы съ такимъ огромнымъ ртомъ, что она, такъ сказать, свободно могла-бы проглотить сама себя, барышня восклицаетъ, не жаля курсивовъ:— ‘О, какая страшная! О, леди Уэтерби, подите сюда и взгляните! О! (хватается за плечо Доусона) она меня не укуситъ? Ахъ, какой ужасъ!’

Улыбаюсь саркастически (въ новомъ, исправленномъ я значительно дополненномъ изданіи). Хотя чувствую себя истощеннымъ физически и нравственно (къ несчастію шкипера). Сознаю, что я теперь уже только призракъ, постившій палубу, гд прежде для меня было столько жизни и наслажденія.

Леди Уэтерби осталась сидть съ миссисъ Доусонъ. Но на призывъ барышни, об эти дамы переглянулись и улыбнулись. Что означалъ этотъ обмнъ взглядовъ? Миссъ Джэни, между тмъ, продолжаетъ хвататься за плечо Доусона, пугаясь разныхъ рыбъ и другихъ тварей и потому не сходитъ со стула. А Доусонъ, потому-же, не можетъ отойти отъ нея. Любопытно-бы знать, какъ это нравится миссисъ Доусонъ и ‘попадетъ-ли’ ему за это, впослдствіи? Ясно, что испугъ барышни одно притворство. Отлично понимаю это, продолжая стоять въ роли привиднія, ироническаго призрака, который прозрваетъ всю пустоту того, чмъ онъ при жизни обольщался.

Бэнтеръ показываетъ ей какую-то чудовищную игру природы.— ‘Бросьте, бросьте!— восклицаетъ миссъ Джэни за плечомъ Доусона,— она меня укуситъ!’ Бэнтеръ, по обыкновенію, улыбается и говоритъ (глазомъ) — ‘какъ-же! такъ сейчасъ и бросилъ. Если хорошенько разварить да немножко перцу…’

Наконецъ. Благодарю судьбу — сти прибраны, машина пущена въ ходъ и мы приближаемся къ Торкэ.

Странно. При всемъ моемъ увлеченіи моремъ, чувствую теперь нкоторую неувренность, пока не встану опять твердыми стопами на суш. Я всегда говорилъ себ, что у каждой вещи дв стороны. Море прелестно съ береговой стороны. Но разъ вы — на мор, все удовольствіе заключается лишь въ томъ, чтобы было возможно меньше непріятности. Это — взглядъ на море съ ‘плясовой’ стороны.

Дйствительно, наилучше устроенная яхта можетъ достигать именно только того, чтобы давать вамъ минимумъ непріятныхъ ощущеній. Въ ней вы можете найти койку, подвшенную такъ научно, что она пребываетъ почти неподвижною, подобно гробу Магомета, висящему на воздух. Но за то все вокругъ васъ вертится. Вдругъ, вы замчаете, что полъ каюты подходитъ къ вашему правому локтю, затмъ опускается, а потомъ идетъ къ лвому локтю. Много-ли пользы въ томъ, что вашъ столъ не движется, когда вы сами находитесь въ неустойчивомъ положеніи вокругъ стола? То взлетаешь надъ своей тарелкой подобно хищной птиц, то тебя какъ будто тащатъ за ноги подъ нее, точно Донъ-Жуана, посл ужина. Много-ли выигрываешь отъ того, что лампа вполн независима отъ движеній судна, когда самъ, съ книгой въ рукахъ, то находишься выше этой лампы, то рядомъ съ ней, то на два фута ниже ея?

Въ то время, какъ дамы съ Доусономъ отплываютъ въ шлюпк къ берегу, подхожу къ Уэтерби и задаю ему вышепрописанные, неотразимые вопросы. Онъ: — ‘Что? Какъ?’ Повторяю свои вопросы. Говоритъ, что, посл двухъ-трехъ выходовъ въ море, я привыкну къ этому и прибавляетъ, что самъ Нельсонъ постоянно подвергался морской бодзни, а между тмъ побждалъ. Но если самъ Нельсонъ постоянно подвергался болзни, то почему-же я привыкну?

Любопытная это, однако, черта героя! Я совсмъ не зналъ о ней. Должно быть, намренно умалчиваютъ въ учебникахъ. И совершенно напрасно, ибо такая черта еще возвышаетъ его геройство. Лежать въ кают и изнывать — какъ я изнывалъ у шкипера. А въ это время, за дверью, начальникъ штаба эскадры и свита ожидаютъ приказаній, какъ поступить въ виду предпринятаго непріятелемъ боевого маневра… И приказанія давались… Въ промежуткахъ. И невзирая на то, что было между промежутками, побда постоянно внчала британскій флагъ. Это верхъ героизма, нельзя иначе сказать.

V.
Пикникъ.

Вечеромъ получаю письмо отъ Бэдда, который сообщаетъ, что у моей тетушки — процессъ, для веденія котораго необходимо достать нкоторые документы въ Париж и во Флоренціи. Что такъ какъ я, благодаря тетушк (и на ея счетъ) изучалъ законовдніе и сдлался адвокатомъ (непрактикующимъ), то она желаетъ, чтобы это дло велъ я и чтобы гонораръ достался мн, а не постороннему лицу. Счастливая мысль — путешествовать по Европ, съ гонораромъ за это. Тотчасъ сообщаю всмъ, что послзавтра я долженъ ухать. Миссъ Стрэтмиръ:— ‘вы рады, что узжаете. Отчего?’ Не могу отвтить — оттого, что вы говорите ‘отчего’. Наоборотъ изъявляю сожалніе.

На другой день. Встаю. Робертъ, почистивъ мое платье, по своему обыкновенію, вывернулъ его все наизнанку и въ этомъ вид сложилъ. Не понимаю отчего онъ всегда такъ длаетъ. Но забывалъ замтить ему. ‘Отчего’ напоминаетъ мн о миссъ Джэпи. ‘Есля-бы она не была такъ’ — натягиваю сапоги — ‘то думаю, что можетъ быть’ — подтяжки — ‘Но она въ самомъ дл такъ’… Застегиваю воротничекъ рубашки, напрягая голову вверхъ. Какая масса силы требуется, чтобы застегнуть воротникъ. И очень больно. Даже вижу это на лиц.

Муки одванья. Я знаю одного человка, который, такъ сказать, весь состоитъ изъ разныхъ колючекъ и механизмовъ. У него пряжки съ острыми спицами на жилет и на брюкахъ. Пряжки съ еще боле острыми спицами на башмакахъ. Его галстукъ — остроумный механическій аппаратъ, построенный изъ шелка и желза съ концомъ, ходящимъ на чемъ-то врод блока. Когда натянуть его книзу по блоку, то онъ и держитъ. Запонки на рукавахъ у этого господина таковы, что он ржутъ ему пальцы, а на перед рубашки ржутъ самый передъ. Если этому субъекту приходится спшить, переодваясь къ обду, то онъ положительно танцуетъ отъ боли. Самымъ великимъ изобртеніемъ нашего вка могъ-бы быть костюмъ совершенно лишенный пуговицъ и застежекъ. Припоминаю нмецкую сказку: ‘Человкъ, лишенный тни’. Гораздо полезне было придумать человка, лишеннаго пуговицъ.

Идя съ Уэтерби по набережной, вижу леди Уэтерби и миссъ Стратмиръ, разговаривающихъ съ двумя джентльменами. Одинъ — высокій, тонкій, съ свтлыми усами и кавалерійскими бакенбардами, въ род короткихъ дорожекъ передъ входомъ въ каждое ухо. Одтъ онъ какъ для дороги. Очевидно — ротмистръ такой-то, такого-то гусарскаго полка.

Другой — низенькій боченокъ, съ маленькой головой. Можно еще сравнить его съ голубемъ, если-бы только голубь стоялъ на хвост.

Къ компаніи принадлежатъ еще два мальчика, отъ 10 до 12 лтъ. Рядомъ — низкая коляска, запряженная парой пони и при ней — одноколка съ грумомъ. Утро. Вроятно, вс демъ куда-нибудь прогуляться. Во всякомъ случа, хорошо, что внутрь страны, отъ берега.

Еще издали, Уэтерби произнесъ радушно:— ‘а, виконтъ Мелонъ!’ Или какую-то французскую фамилію въ этомъ род, не разслышалъ. Который изъ нихъ виконтъ: боченокъ или гусаръ? Но гусаръ до такой степени очевидно англичанинъ, что, должно быть, именно — тотъ толстенькій.

Замтка для немедленнаго примненія. Приготовить для виконта мой запасъ французскихъ словъ. Основное правило при вступленіи въ разговоръ съ иностранцемъ, если вы (выражаясь деликатно) несовсмъ бойко владете его языкомъ, заключается въ томъ, что починъ при этомъ вступленіи непремнно долженъ принадлежать — вамъ. Это все равно, какъ въ уличной драк — первый ударъ ршаетъ судьбу. Стало быть, вопросъ: кто долженъ нанесть первый ударъ всегда ршайте въ свою пользу… И притомъ раньше, разумется, чмъ вашъ противникъ догадается о томъ-же. Однимъ словомъ, правило таково: вы наступили кому-нибудь на мозоль или случайно ругнули его. Онъ длаетъ угрожающій жестъ — Сшибите его съ ногъ, моментально. Безъ малйшаго колебанія — сшибите его съ ногъ. Не говорите:— ‘если вы сдлаете что еще разъ, то я васъ и проч.’. Нтъ, прямо — бацъ. Напр. кэбменъ грубитъ намъ при разсчет, въ такомъ род, ‘что онъ, всего за четыре пенса, треснулъ-бы васъ по башк’ или длаетъ другія употребительныя у нихъ оговорки. Сшибите его съ ногъ, однимъ ударомъ. И такъ дале.

Вотъ, тоже самое и съ разговоромъ на иностранномъ язык, въ данномъ случа на французскомъ. Не ожидайте момента, когда знатный иноземецъ раскроетъ противъ васъ свою, маскированную пока, словесную батарею и осыплетъ васъ цлымъ градомъ картечи. Нтъ, вы, первый, откройте по немъ огонь, пославъ ему зарядъ такого готоваго періода, отвтъ на который вамъ легко предвидть и понять.

Мы подошли къ нимъ уже совсмъ близко, а я все еще не приготовилъ французской фразы. Останавливаюсь и будто-бы завязываю шнурокъ на своемъ башмак, а на самомъ дл подыскиваю, какой-бы мн зарядиться французской фразой? Ага, придумалъ: ‘Mr. le vicomte, je suis enchant. Est ce que vous tes longtemps en Angleterre?’ Но — постараться, чтобы ‘longtemps’ не произнести, ‘Long Tom’.

Хотятъ садиться въ коляску. Уэтерби меня представляетъ, сперва именно — ему. Начинаю: ‘…je suis enchant’… Но оказывается, что толстенькій — не боле, какъ мистеръ Дэрли, лейтенантъ Дэрли, съ какого-то нашего военнаго судна. Значитъ, французскій виконтъ, это — тотъ англичанинъ. Фамилія его въ самомъ дл похожа на Мелонъ. Интересно-бы посмотрть, какъ она пишется. Кланяюсь ему особенно учтиво. Вообще, всегда стараюсь показать иностранцамъ, что мы вовсе — не медвди и не лавочники. (Впрочемъ именно лавочники особенно учтивы. И постоянно кланяются).

Бормочу теперь во второй разъ …’je suis enchant’. Не знаю, услышалъ-ли это виконтъ. Но, отвчая на мой поклонъ, онъ сказалъ Уэтерби чистйшимъ англійскимъ языкомъ:— ‘Теперь мы вс на лицо, какъ-же мы раздлимся?’ Ни малйшаго признака француза въ немъ: ни въ одежд, ни въ разговор, ни въ манерахъ.

Мальчики (они — сыновья леди Уэтерби и о нихъ было упомянуто въ начал моихъ замтокъ о Торкэ) предпочитаютъ хать въ одноколк виконта (одноколка — его и грумъ — его. Все безусловно англійское), если онъ повезетъ ихъ.

— О! И я поду съ дтьми!— Заявленіе миссъ Стрэтмиръ, конечно, при этомъ она отпустила виконту двойную порцію ‘взгляда’. Французъ согласился. Ея дальнйшее игриво-умоляющее заявленіе: ‘Леди Уэтерби, вы мн позволите? Я, право, не упаду!’ Затмъ, ко мн: ‘Вы — съ нами и поддержите меня’. Объясняю, что въ такомъ экипаж нельзя помститься виконту, ей, мн, двумъ мальчикамъ и груму. Тогда она говоритъ мн — конечно всегда и непремнно — мн, при виконт и лейтенант: ‘Отчего?’

Наконецъ леди Уэтерби устраиваетъ насъ такъ: Джони, лучше, подетъ съ ней, одинъ изъ ея мальчиковъ съ г. Мелономъ, другой — съ самимъ Уэтерби. А боченкообразный лейтенантъ и я — на телжк, имя на козлахъ Бэнтера, рядомъ съ кучеромъ. Дйствительно, еще два экипажа подъхали. Она даже принимаетъ на себя трудъ мотивировать такое распредленіе:— ‘Видите, г. Мелонъ беретъ съ собой наши корзинки съ провизіей, значитъ, нельзя слишкомъ обременять его экипажъ. А демъ мы довольно-таки далеко для пони. Вотъ почему я и думаю — въ любезно веселомъ тон — что такъ какъ телжка запряжена парой сильныхъ лошадей, то боле солидную часть компаніи врне помстить на ней’.

Мысль въ телжк. Я, боченокъ и Бэнтеръ составляемъ, наиболе солидную часть. Мн грустно посл этого.

Замтка для моего доктора.— ‘Уже предвижу свою судьбу. Грядущія событія впередъ бросаютъ свою тнь на настоящее. Грядущее событіе для меня, это — толстота, быть можетъ, неимоврная. Прежде я имлъ ‘толстые’ дни. Теперь у меня бываютъ толстые часы, даже — минуты. Перемнялъ мстности, пользовался восточными банями, свжимъ морскимъ воздухомъ, пользовался морской болзнью… И все-таки не вижу ршительнаго результата.

‘Иногда утромъ съ удовольствіемъ замчаю въ себ нкоторую легкость, тсно застегиваю жилетъ и это мн пріятно. Сознаю себя свободнымъ, легкимъ, хожу эластическими шагами. Чувствую прекрасный аппетитъ — и завтракаю умренно. Но посл того, тотчасъ ощущаю тяжесть везд. Какъ будто я весь пропитался жирнымъ соусомъ.. Вы знаете, многоуважаемый д-ръ N, что значитъ захлебнуться въ соленой вод, которая войдетъ вамъ въ носъ, ротъ и уши. И вотъ, представьте, у меня бываетъ такое чувство, точно вмсто соленой воды проникъ повсюду — соусъ. Что все это значитъ, дорогой докторъ? Меня очень облегчаетъ чиханье, но само оно болзненно для меня и даже для присутствующихъ. Дается только посл большихъ усилій и тогда происходитъ родъ носового выстрла, посл котораго я долженъ сопть съ полминуты, чтобы прійти въ себя. Объясните, пожалуйста, не скрывая опасности, а если возможно, то успокойте меня’.

Дорога ведетъ вокругъ холма, по крутому боку котораго ростутъ обыкновенные кусты, деревья и трава, испещренная самыми простыми полевыми цвтами. Но миссъ Стрэтмиръ, конечно, пришла въ восторгъ и стала выражать желаніе достать ихъ. Мы сходимъ съ экипажа и подымаемся дале пшкомъ. Тутъ у меня тотчасъ оказывается то сопніе, о которомъ я только что писалъ, хотя я и не думалъ чихать.

— О какіе миленькіе цвты! Достаньте мн ихъ!— умоляетъ она, непремнно меня… Ей стоитъ самой нагнуться, чтобы нарвать ихъ сколько угодно. Но, само собой разумется,— ей нужны именно т, которые ростутъ высоко — ‘Сорвите хоть одинъ такой цвтокъ, для меня. Не хотите, почему?’ Не могу сказать ей просто, что кто и такъ уже сопитъ, тотъ не въ состояніи еще лзть на стну. Лейтенантъ Дэрди приноситъ ей цлую охапку и получаетъ за это въ награду цвтокъ — изъ ея рукъ, другой цвтокъ она втыкаетъ въ волосы. При этомъ она стрляетъ въ меня взглядомъ, какъ-бы говоря, это счастье могло выпасть и на вашу долю, если-бы вы заслужили. И одновременно ухитряется произвесть точно такой-же выстрлъ въ лейтенанта.

Замтка. Ея глаза, это — пара револьверовъ системы Стрэтмиръ.

Предлагаетъ и мн незабудку. Благодарю, но не принимаю, подъ предлогомъ, что у меня болитъ голова. Какъ будто незабудка иметъ слишкомъ сильный запахъ. Но это — очевидная демонстрація съ моей стороны и означаетъ — Простите навсегда, кокетливое существо. Удовольствуйтесь лейтенантомъ или кмъ вамъ угодно другимъ.— Они опять сли въ экипажъ и я хочу туда подняться, когда миссъ Джэни указываетъ мн на вьюнокъ, растущій на высот, всего можетъ быть, двухъ ярдовъ, но на крутомъ откос. Она умоляетъ меня достать ей только этотъ, одинъ этотъ цвтокъ.— Если достанете, общаю, что не буду больше просить васъ.— Никогда?— Никогда.

Разв — достать? Длаю маленькій разбгъ — въ ширину дороги, и скачу. Нтъ! И кажется теперь, что вьюнокъ ростетъ выше, чмъ я думалъ. Повторяю разбгъ и чтобы удержаться на откос, ухватываюсь за кустъ. Оказывается, терновникъ. Быстро отнимаю руку и теряю равновсіе. Меня спасаетъ кустъ чертополоха, который зацпляетъ меня, но за-то нкоторое время не пускаетъ отъ себя.

Наконецъ мы пріхали къ замку Крэнтонъ, это — цль нашего пикника. Великолпная руина. Въ десяти минутахъ отъ замка находится озеро, извстное обиліемъ рыбы. Уэтерби взялъ съ собой всевозможные приборы для ловли. Прежде всего направляемся къ озеру, при чемъ приборы несетъ Бэнтеръ. Но нельзя достать лодки. Съ намъ приближается какой-то туземецъ и объясняетъ, что лодокъ здсь не полагается, такъ какъ ловля на озер снята кмъ-то. Впрочемъ, съ берега можно ловить сколько угодно. Но это ‘можно’ иметъ только юридическій смыслъ, потому что съ берега ничего не поймаешь. Вс они тотчасъ отправились назадъ, къ замку.

Отстаю отъ нихъ на минуту для дальнйшихъ разспросовъ. Отъ туземца всегда можно узнать что-нибудь поучительное. Иду медленно съ туземцемъ и вижу, какъ миссъ Стрэтмиръ, впереди всхъ, то легко скользитъ, едва касаясь ступнями земли, то граціозно порхаетъ, по временамъ оглядываясь на лейтенанта, а вроятно, и на меня. И мысленно обращается къ намъ такъ:— Очаровательна, не правда-ли? Вдь васъ неудержимо влечетъ за мной, когда я такимъ лебедемъ плыву передъ вами? О, конечно, я не скажу этого, даже не думаю. Я просто радостное, беззаботное, молоденькое созданіе (съ нкоторой уже выслугой въ этой роли), и только рзвлюсь невинно подъ надзоромъ, леди Уэтерби.

Что касается меня, то не раздляю этого образа мыслей. Но тумбочка-лейтенантъ очевидно раздляетъ. Безпрестанно посматриваетъ вбокъ, на нее. На всей нашей ловл только онъ одинъ и ‘клюнулъ’. Онъ затипнотизованъ его, осовлъ какъ-то и иметъ совсмъ глупый видъ. Неужели и я глядлъ такъ при первыхъ встрчахъ съ нею? Въ. такомъ случа ни за что, никогда боле не клюну.

Туземецъ говоритъ крайне невнятно, вслдствіе чего со мной произошло маленькое, но все-таки непріятное недоразумніе. Онъ уврилъ меня, что тутъ живутъ Пикэссы. А Пикэссъ — общій нашъ съ Уэтерби знакомый. А Уэтерби и не подозрвалъ, когда нанялъ здсь дачу. Вслдствіе того, и по моему настоянію, мы уже собрались — было зайти къ нему, и просить лодку для рыбной ловли, полагая, что она снята имъ, такъ какъ онъ здсь живетъ. Но когда Уэтерби спросилъ этого косноязычнаго сторожа — ‘что господа теперь здсь?’ — то тотъ выпучилъ на меня глаза. Напоминаю ему: онъ-же говорилъ, что они здсь живутъ. Очевидно начинаетъ сердиться, думая, что мы его дурачимъ и отвчаетъ упрямымъ тономъ:— да ихъ здсь сотни!’ — ‘Какъ сотни?’ — ‘Разумется. Да вонъ одинъ изъ нихъ сидитъ на тростник’. Въ ту-же минуту съ тростника поднялся — бекасъ.

Тутъ Уэтерби пустился бгомъ къ нашей компаніи, отъ которой онъ былъ такъ некстати мною отозванъ. Никогда я не видалъ прежде, чтобы онъ бгалъ. Тотчасъ, конечно, разсказалъ имъ о бекас, такъ что меня встртили смхомъ.

На другой день узжаю, какъ было условлено. Правда, могъ-бы остаться еще на день, еслибы Уэтерби усиленно упрашивалъ и въ особенности, еслибъ онъ не смотрлъ иногда такъ, какъ-будто вспоминаетъ о бекас. Уэтерби отвозитъ меня на станцію и оттуда повезетъ куда-то миссъ Стратмиръ. Я вошелъ въ вагонъ, а они стоятъ у окна: изъ вжливости, чтобы еще поклониться, когда поздъ тронется.

Ужасно скучно такое стояніе у вагона лицъ, которыя васъ провожаютъ. Они сказали вамъ все то, что имли сказать, вы уже обмнялись съ ними нсколькими рукопожатіями. Нтъ — стоятъ. Въ вагон находятся люди посторонніе и нельзя-же при нихъ говорить съ провожающими о домашнихъ длахъ или объ отвлеченныхъ вопросахъ. Поэтому время заполняется обмномъ такихъ фразъ, какъ: Вамъ однако будетъ удобно хать.— Не будетъ-ли жарко?— Надюсь, что нтъ.— Кланяйтесь Ан,— и т. п. Вы сознаете, что эти оригинальныя мысли раздражаютъ вашихъ сосдей и ограничиваетесь, наконецъ, кивками, чтобы прекратить ненужные вопросы.— Бутербродовъ-то и фляжки вы не забыли?— Киваете головой, а сосди думаютъ — вотъ обжора.— Смотрите-же не сидите на сквозномъ втру и закрывайтесь.— Толстый нженка, думаютъ сосди. Вы опять киваете.

Наконецъ, поздъ тронулся. Но вы принуждены еще кивать и высовывать руку изъ окна для добавочныхъ рукопожатій. А если они все еще стоятъ, когда вы уже отъхали на десятокъ ярдовъ, то вжливость обязываетъ васъ улыбнуться имъ и махнуть рукой для успокоенія ихъ. Въ такомъ смысл, что — вотъ видите, покамстъ демъ вполн благополучно… хорошее предзнаменованіе… благодарю васъ!— И черезъ пять минутъ вы съ удовольствіемъ оказываетесь въ другой мстности.

Л. Полонскій

‘Встникъ Европы’, No 9, 1895

ЗАМТКИ НЕРВНАГО ЧЕЛОВКА.(Изъ Бэрнанда *).

I.На желзной дорог.

II.Въ гостяхъ.

III.Сборы.

IV.На яхт.

V.Пикникъ.

Читайте также: