Заметки на пути из Петербурга в Барнаул, Небольсин Павел Иванович, Год: 1849 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 344 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ЗАМТКИ НА ПУТИ ИЗЪ ПЕТЕРБУРГА ВЪ БАРНАУЛЪ.

П. Небольсина.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ И. ГЛАЗУНОВА И К^о.
1850.

ОГЛАВЛЕНІЕ

Выздъ изъ Петербурга.— Остановка въ Торжк

Торжокъ

Нижній-Новгородъ

Казань

Пермь и Екатеринбургъ

Тобольскъ

Бараба

Каинскъ

Колывань

Путь за Обью

Дневникъ неизвстнаго господина

Городъ Томскъ

Начало Колыванскихъ Заводовъ

Народонаселеніе Томской-Губерніи

Казаки на Руси до Петра Великаго

Старинные казаки въ Сибири

Ныншніе сибирскіе казаки

Ныншнія казачьи сословія вн Сибири

Заграничная торговля въ Томскомъ-Кра

Василій Сизыхъ

Выздъ изъ Томска

Тамбаръ

Томская-Тайга

Тажные анекдоты

Барнаулъ

ЗАМТКИ НА ПУТИ ИЗЪ ПЕТЕРБУРГА ВЪ БАРНАУЛЪ.

I.
Выздъ изъ Петербурга.— Остановка въ Торжк.

Изъ Петербурга можно достигнуть Тобольска тремя путями, и выборъ любаго изъ нихъ представляетъ довольно-затруднительную задачу для предпринимающаго путешествіе въ Сибирь. Первый трактъ, главный, пролегаетъ чрезъ Москву и Нижній-Новгородъ на Пермь, второй — чрезъ Рыбинскъ, Ярославль и Вятку тоже на Пермь, третій — чрезъ Вологду, Устюгъ-Великій на Верхотурье прямо въ Тобольскъ.

Каждый изъ этихъ трактовъ иметъ свой особенный интересъ для охотника, любителя, имющаго и досугъ, и средства, и удобства располагать своимъ временемъ и посвящать его, ничмъ невозмущаемому наблюденію природы и людей того края, по которому онъ странствуетъ. Но тамъ, гд дло идетъ только объ удобствахъ, возможномъ комфорт, возможной быстрот и возможномъ уничтоженіи всхъ докукъ страннической жизни, безъ всякихъ постороннихъ предположеній — тамъ выборъ не затруднителенъ: спокойный экипажъ, дешевизна и быстрота принуждаютъ большинство нашихъ туристовъ хать на Москву и записываться въ ‘Отдленіи Почтовыхъ-Каретъ’.

Такъ сдлалъ и я, и въ одинъ прекрасный полдень лта 1845 года ‘Демидовъ-Переулокъ’ огласился торжественными звуками почтоваго рожка, возвщавшаго петербургскому міру объ отъзд экстра-почты.

Спутникомъ моимъ въ дорог до Москвы былъ человкъ весьма-молчаливый.

Я первый старался прекратить томительное молчаніе, закуривъ сигару и замтивъ молчаливому сосду объ удовольствіи путешествовать, то-есть, здить по дорогамъ лтомъ не въ жаркую погоду. Сосдъ долго мялся въ отвтахъ на вопросы и замчанія, которыми я ршился надодать ему, чтобъ самому не умереть со скуки и тоски, наконецъ онъ сказалъ:

— Да, я много видлъ, много наблюдалъ и много вояжировалъ, по желзнымъ дорогамъ и моремъ, но, представьте себ, у меня никогда не хватало духу пуститься въ вояжъ по Россіи.

— Да отчего же-съ?

— Да такъ. Мн предстоитъ теперь дорога въ Одессу, гд мн необходимо быть. Вотъ я волей-неволей и совершаю наконецъ путешествіе и знаю напередъ, что мн и уснуть порядкомъ нигд не удастся, и поголодать иногда прійдется, вмсто лошадей, запрягать воловъ подъ экипажъ, и тонуть въ грязяхъ, и мучиться съ хохлами, жиды меня съ ума сведутъ…

— Да вдь такова участь всякаго путешественника, за то эти ничтожныя огорченія, если он и дйствительно будутъ, окупятся тысячью другихъ наслажденій. Вамъ этотъ край знакомъ?

— Впервые ду — а вы знаете, что у насъ почти нтъ никакихъ пособій для путешествія, кром картъ и казенныхъ маршрутовъ.

— Но край, куда вы отправляетесь, давно описанъ…

— Помилуйте! Кто описалъ? и гд? У насъ ни одного нтъ ‘Guide’, а что и писано, такъ тоже подъ сомнніемъ. Нтъ, я положилъ себ не врить ничему, кром собственныхъ наблюденій. Вотъ, напримръ, прідемъ мы въ Новгородъ и прикажемъ кондуктору насъ ждать, а между-тмъ часа два-три и посвятимъ обозрнію города и историческимъ воспоминаніямъ…

— Но разв вы забыли, что мы демъ съ экстра-почтой?

— Нтъ, а что?

— Да мы будемъ въ Новгород ночью: намъ дадутъ только полчаса отдыха, пока почта неразберется.

— А вотъ посмотримъ! У меня, сударь, есть талисманъ, что будь хоть раз-экстра, такъ почтальйонъ — покорнйшій мой слуга.

— Вы полагаете? Жестоко ошибетесь.

— Ну, вспомните мое слово: въ каждомъ город, чрезъ который мы продемъ, два-три часа всегда будутъ къ нашимъ услугамъ.

Я не счелъ за нужное разуврять самоувреннаго сосда въ могуществ его талисмана и спокойно прекратилъ разговоръ, предавшись созерцанію природы.

Шоссейное полотно тянулось неизмримо и прямою нитью въ недосягаемую даль, края его живописно были обставлены то превосходно-раскрашенными верстами, радушно бжавшими на встрчу путника, то подобіемъ березокъ, лниво раскинувшихъ втвистые сучки, съ которыхъ давнымъ-давно уже, спали вс листочки. По обимъ сторонамъ полотна дороги раскинулись сро-зеленыя болота и утомленный путникъ, тщетно ищетъ вдали предмета, на которомъ могъ бы онъ остановить усталый взоръ свой или свои мысли. Одна, разв, далекая черта, едва-едва отдлявшая темно-срую землю отъ свтло-сраго неба, могла навести фейлюсуфа на мысль о безграничности человческихъ желаній и вчной неблагодарности смертнаго къ природ, осыпающей его дарами.

Быстро летлъ экипажъ, столбы пыли, поднятые нашимъ поздомъ, смшанные съ благораствореніемъ благоуханныхъ болотъ, живительно дйствовали на наши дыхательные органы, но поднять оконъ мы не хотли: напротивъ, мы хотли, принести и свою лепту въ даръ природ и ароматическій запахъ атмосферы наполняли клубами дыма отъ настоящихъ гаванскихъ сигаръ гамбургскаго издлія.

Глухой стукъ раздавался въ ушахъ отъ топота лошадей по крпкому грунту, шумъ колесъ и пріятные взвизги желза по неубитому мстами щебню и по неназженнымъ колеямъ, радостно напоминали намъ про одиночество и скуку, которыя мы осуждены были бы терпть цлые двое сутокъ, еслибъ природа и умныя рчи сосда не сокращали долготы путешествія. По временамъ музыкальные напвы почтоваго рожка возбуждали у насъ минутные, но горячіе споры о томъ, подъзжаемъ ли мы къ станціи или даемъ о себ знать дущимъ впереди возамъ? Какая-то неземная радость слетала въ наши сердца, когда, наконецъ, приходила очередь остановиться на нсколько мгновеній для новой перекладки лошадей.

— Вотъ, видите, что значитъ хать ‘нашему брату’, остроумно замтно лъ мой сосдъ: — кондукторъ такъ и гонитъ, въ лошадяхъ нтъ недостатка. И на-водку никто не сметъ просить.

— Да на этотъ счетъ можно отдать полную справедливость почтовымъ каретамъ — нигд ни одной минуты лишней задержки, противъ положенія, а въ Новгород все-таки намъ дадутъ времени столько, сколько нужно для того, чтобъ, не торопясь, съ удовольствіемъ напиться чаю и закусить на сонъ грядущій.

— Погодите еще, до Новагорода далеко, а мы тамъ займемся съ вами наблюденіями.

— Какія наблюденія? Чтобъ видть что-нибудь, а не одн городскія стны, надо пожить недльку-другую на мст, сдлать знакомства, имть время ко всему присмотрться…

— Мало ли чего вы захотите.

Разговоръ нашъ прекратился, чмъ и закончились наши путевыя впечатлнія перваго дня, ознаменованнаго только обдомъ въ Помераньи, но описать этотъ обдъ у меня не хватаетъ умнья.

Среди ночи насъ разбудилъ докладъ кондуктора, что мы въ Новгород и что можемъ предоставить себ полную свободу на извстное число минутъ.

Полусонные, не во-время разбуженные, мы не-хотя вошли въ какія-то палаты съ серьзными портретами по стнамъ и съ салфетками на столахъ. Было далеко за-полночь, но собесдникъ мой по экипажу былъ очень-доволенъ, когда увидлъ, что здсь давно уже насъ какъ-будто поджидали и вс приказанія наши исполняли безъ замедленія, вроятно изъ уваженія къ ‘нашему брату’.

Наблюденія и обозрнія были забыты: мы промняли ихъ на вкусный ужинъ. Совстно, однакожъ, было моему сосду, онъ обратился къ служителю, въ надежд черезъ него познакомиться съ мстными достопамятностями.

— Эй, человкъ!

— Что прикажете-съ?

— Много у васъ здсь бываетъ прозжающихъ?

— Оченно-много-съ, отдыха нтъ.

— Ну, а скажи, пожалуйста, что у васъ здсь, въ Новгород, есть самое замчательное?

— Да много есть замчательнаго-съ…

— А на-примръ?

— Да вотъ, хоша, примромъ, Волховъ: его нельзя не замтить, бдовая рка.

— Э, братецъ, не то: ты мн скажи про какіе-нибудь мстные продукты… ну, про рдкости, про памятники старины Великаго-Новагорода.

— Рдкостная вещь здсь одна-съ, пастила въ ящикахъ, рябиновая, яблочная, всякая разная-съ — на удивленье длаютъ! Памятникъ тоже одинъ, вонъ у Кремля: прозжать будете, увидите.

— Какой же это памятникъ?

— Чугунный-съ.

— По какому же случаю онъ воздвигнутъ?

— Да ужь такъ, отъ начальства приказано-съ.

— Кому же памятникъ? Фу, ты какой, братецъ, безтолковый: Мар-Посадниц или Минину и Пожарскому?

— Минину и Пожарскому-съ! отвчалъ съ неудовольствіемъ служитель, схватилъ часть посуды и оставилъ насъ однихъ въ зал.

— Видишь, вдь ты, гордое животное! глубокомысленно замтилъ мой собесдникъ:— духъ древнихъ Новгородцевъ изъ тебя врно еще не вышибли! Забылъ, врно, битву шелонскую? Забылъ гнвъ Іоанна?.. А въ-самомъ-дл, пастила здсь отличная: мн привозилъ одинъ здшній хлбный торговецъ — просто, я вамъ скажу, объяденье.

— Не угодно ли пожаловать? Почта готова! сказалъ нашъ почтальйонъ и въ то же мгновеніе раздались знакомые звуки знакомаго рожка.

— Подемте, въ-самомъ-дл. У меня, признаться, нтъ охоты по ночамъ длать наблюденія, да и спать крпко хочется: — Посмотрите, однакожъ! продолжалъ мой сосдъ прозжая городомъ: — какіе здсь домины настроены: точно какъ у насъ въ Петербург! И гостиный дворъ, и какой мостъ прекрасный — вотъ что значитъ близость къ столиц!

— Васъ, кажется, это очень удивляетъ? спросилъ я.

— Да какъ же, помилуйте, въ губернскомъ город — и такія зданія! Вдь это въ провинціи, понимаете ли вы, что значитъ ‘провинція’?

— Немножко смыслю толкъ въ этомъ, и полагаю, что здсь такіе же люди какъ и везд, такія же потребности, какія и везд…

— Да, толкуйте-себ, а мн бы хотлось знать, промняли ли бы вы Петербургъ, положимъ, хоть на городъ… ну, Царевосанчурскъ? хотли ли бы вы пріобрсти прозвище провинціала?.. Спокойной ночи!

Такъ заключилъ свои мудрыя рчи мой спутникъ и чрезвычайно-пригласительно звнулъ во весь ротъ. Эта гримаса очень-заразительна: звота не замедлила постигнуть и меня и оба мы погрузились въ полу-сонъ, полу-дремоту, изрдка нарушаемую то визгомъ колесъ по неназжаной еще коле, то трубными звуками кондуктора, то говоромъ ямщиковъ, суетившихся около экипажа. Наконецъ мы очнулись, на другой день, на краю какого-то селенія, откуда открывался обширный видъ на роскошную природу, съ длинною нитью шоссе, съ верстами и кучками щебня, съ сро-зелеными болотами по краямъ дороги, и съ срыми облаками въ воздух. На горизонт холмились едва примтныя, но тмъ не мене знаменитыя Валдайскія-Горы, Алаунскія, то-жь.

— Какъ жаль, замтилъ я:— что мы вчера скоро заснули за Новгородомъ и не успли полюбоваться знаменитымъ Бронницкимъ-Мостомъ!

— А что, хорошій мостъ? Каменный? или висячій, чугунный?

— Нтъ, кром дерева вы ничего не могли бы замтить, но при всей ограниченности моихъ знаній въ архитектоник, надобно признаться, что мостъ этотъ прямо говоритъ о торжеств искусства.

— Деревянный мостъ и торжество искусства! эти два понятія какъ-то худо идутъ одно къ другому… А гд мы теперь, кондукторъ?

— Въ Крестцахъ.

— А что это, Крестцы, кажется городъ?

— Точно-такъ, въ Валда, коли угодно, будемъ обдать.

Быстро миновали мы разстояніе, отдляющее Крестцы отъ Валдая, слегка только вздохнувъ въ Яжелбицахъ о томъ, что ‘по положенію’ намъ нельзя отвдать тамъ ‘мстнаго продукта’ — форелей.

— Ну, что это за дрянной городишко? говорилъ ни чмъ недовольный мои спутникъ, остановившись въ Зимогорь и принявъ его за Валдай, въ которомъ почтовые экипажи никогда не останавливаются: — И это уздный городъ?

— На баранковъ, на баранковъ! Купи, золотой, баранковъ! Купи, золотой, у меня! Купи, поцалую!! кричала, обступивъ насъ, стая жирныхъ нимфъ Валдая, стараясь навязать и обвшать насъ, со всхъ сторонъ, связками ‘мстнаго продукта’.

Мой спутникъ гордо пошелъ на проломъ огромной ватаги бабъ и двокъ, расчистилъ себ дорогу на лстницу и, умильно взглянувъ на одну пригоженькую молодицу, ласково потрепалъ ее по щечк и по пухленькимъ плечикамъ. Ободренная красавица пошла за нимъ въ другую комнату, положила ему на колни нсколько мочалочныхъ снурковъ съ нанизанными на нихъ кренделями и баранками и, придвинувъ свою хорошенькую рожицу къ благосклонной физіономіи прозжаго, сказала:

— На, графчикъ, на, возьми, красавецъ, себ въ гостинцы, возьми, золотой мой, откушай! За все про все, да за то, что потрепалъ меня, рубля серебромъ довольно, а прибавишь еще — поцалую!

— Поди ты, съ Богомъ: куда мн съ твоими баранками дваться!

— Купи, золотой, купи ты, мой графчикъ: не даромъ же теб бдной молодк подмигивать. Купи, поневолься! Купи, золотой, поцалую!

— Да отстань же ты отъ меня, съ гнвомъ вскричалъ разсерженный мой спутникъ: — что ты ко мн привязалась… дурочка!! прибавилъ онъ, сейчасъ же, очень-ласковымъ тономъ, спохватясь, что не совсмъ-то ловко обошелся съ прекрасною представительницей валдайскихъ торговокъ баранками.

Но было уже поздно: оскорбленная невинность надула свженькія губки и вышла вонъ изъ комнаты. Женская месть изобртательна: цлая дюжина загорлыхъ старухъ съ дикими воплями окружила нещедраго барина. Его называли графчикомъ, молодчикомъ, золотымъ, золотомъ, разными другими нжными эпитетами и угрожали ему поцалуями давно уже недвственныхъ устъ. Ошеломленный ихъ докуками, путешественникъ выходилъ изъ себя, грозилъ послать за приставомъ — ни что не помогало: одно только появленіе кондуктора и провозглашеніе объ отъзд заставило разбжаться сладострастныхъ мегеръ.

— Каковъ народъ-то! Каковы женщины! восклицалъ обиженный путникъ:— Это дерзость! Это нестерпимо!

— Да что жь он вамъ сдлали? За что вы на нихъ сердитесь? Он были въ своемъ прав, предлагая вамъ купить ‘мстный продуктъ’ и сопровождая свою продажу манерами, по ихъ мннію, самыми убдительными.

Ни мое заступничество, ни вчный девизъ другаго ‘мстнаго продукта’: ‘кого люблю, того дарю — литъ въ Валда’, ни красовавшаяся вывска ‘Илья Колоколовъ льетъ колоколы’, долго не могли прояснить отуманенную гнвомъ физіономію моего спутника.

Въ такомъ напряженномъ состояніи духа онъ снова слъ въ карету, перебивалъ мои замчанія объ ‘Осташахъ’, Полякахъ и стрльцахъ — послдовательно, одни за другими населявшихъ эти мста въ старые годы — посторонними и неестественными въ его положеніи вопросами, наконецъ приткнулся въ уголъ и захраплъ.

За Валдаемъ, близъ Едрова, шоссейная дорога перескаетъ ‘Петровскую-Проску’, которую великій преобразователь Россіи совершенно-прямою линіею прорубилъ между Петербургомъ и Москвою. Проска эта была всегда въ забвеніи и постоянно все боле и боле выходила изъ памяти народа, однакожъ, существованіе ея неоспоримо доказывается ‘Атласомъ Россійскимъ’ (изд. въ 1745 году, Академіею Наукъ), гд проска эта показана какъ на генеральной карт Россіи, такъ и на двухъ спеціальныхъ.

Дорога, прямою линіею, проведена Петромъ-Великимъ не отъ самаго Петербурга, но отъ берега моря близъ Стрльны, гд предполагалось учредить гавань. Она перескала рки Славянку, Ижору, Тосну, Тигоду и Волховъ при сел Никольскомъ и тутъ предполагалось учредить новую пристань. За Волховомъ она должна была проходить селенія Городечно, Концы, Лутно, Хубецкое и пересчь рку Мету, при селеніи Дубно. Миновавъ Великую-Ниву ‘Проска’ шла почти параллельно ныншнему пути, оставляя вправо Валдай, Едрово и Хотилово, влво Вышній-Волочокъ и опять вправо Торжокъ, перескала Тверцу и Волгу недалеко отъ Твери, оставляя ее влво на самомъ близкомъ разстояніи, потомъ, вправо отъ Городни и Завидова, шла на село Изановское и, проходя между Дмитровомъ и Клиномъ, оканчивалась у Москвы.

Почти этому же направленію слдуетъ и наша Петербурго-Московская желзная дорога.

Прелестный, хорошенькій, немножко ужь слишкомъ однообразный городокъ, Вышній-Волочокъ, съ его каналами, шлюзами, барками, съ кудрявыми деревьями аллей и съ веселыми на видъ фасадами, съ его хлбной торговлей и судорабочими промелькнулъ мимо нашихъ глазъ, какъ сновидніе.

Духъ противорчія, которымъ въ совершенств обладалъ мой достопочтенный собесдникъ и всесокрушающія его убжденія, а также и собственное недовольство собой, внушили мн мысль отплатить ему за споры и немножко пораззадорить. Именно въ этихъ видахъ я обратился къ нему съ такимъ замчаніемъ.

— Ну, вотъ, гд же ваши предположенія? Вы еще вчера сбирались посвятить нсколько минутъ наблюденіямъ и осмотрть Новгородъ, а вотъ мы прохали еще три города и вы все-таки ничего не видали, даже не прошлись пшкомъ впередъ по шоссе. И все это отъ того, что боитесь опоздать ссть въ карету, зная, что экстра-почта не будетъ васъ дожидаться, хоть вы и не хотли сознаться мн въ этомъ.

— Кто? Я боюсь опоздать? Да помилуйте, я въ любомъ мст отдамъ приказаніе кондуктору ждать меня три часа, онъ и будетъ ждать три часа!

— Самоувренность — прекрасное дло съ вашей стороны, но позвольте мн не врить въ счастливый успхъ.

— Вы сомнваетесь?

— Не сомнваюсь, а убжденъ, что ни вы не рискнете заставлять кондуктора ждать себя три часа, ни онъ не осмлится это исполнить.

— Ну, поврьте же мн!

— Не могу, извините, тмъ боле, что скоро ночь и вы опять разоспитесь.

— Даю вамъ честное слово, что будетъ все по-моему, благо я выспался вдоволь, и вчера, и сегодня.

— Даю вамъ честное слово, что при малйшей мшкатности карета удетъ, а вы — останетесь!

— Я?? Ха, ха, ха, ха! вотъ прекрасно! Я непремнно пробуду три часа въ первомъ город. Хотите пари? Какой у насъ будетъ теперь городъ?

— Торжокъ съ котлетами и сапогами.

— Торжокъ? прекрасно! Будь я не я, если по прізд въ Торжокъ не остановлюсь у Пожарской… кажется такъ?.. не съмъ хорошую порцію котлетъ, не пройдусь или не продусь вдоль и поперегъ по городу, и на прощанье, не отъужинаю отличнйшимъ образомъ съ шампанскимъ и не проведу такимъ-образомъ, въ Торжк, трехъ пріятныхъ часовъ. Угодно пари?

— А карета удетъ!

— Угодно пари?

— Какого рода?

— Сами предпишите условія. Я отъ своего честнаго слова не отступаюсь и отвчаю за все.

— Извольте. И такъ по прізд въ Торжокъ вы заказываете превосходный ужинъ, я пью чай и потомъ вы отправляетесь гулять на полтора часа, наконецъ возвращаетесь и ужинаете. Если кондукторъ будетъ васъ ждать, я плачу за ужинъ и за все, что бы вы тутъ ни истратили и до какой бы суммы это ни простиралось, если же мы удемъ и оставимъ васъ — то…

— Какъ ‘оставимъ васъ?’ нтъ, ужь не угодно ли вамъ вмст со мной прогуляться по городу, вмст со мной и отъужинать, вы, пожалуй, вздумаете, сбивать съ толка кондуктора!

— Да я не хочу оставаться и терять мсто въ карет!

— Во-первыхъ, этого не будетъ, а во-вторыхъ, если бы это и дйствительно могло произойти (но этого не можемъ произойти — я вамъ ручаюсь честнымъ словомъ), я обязываюсь доставить васъ самымъ комфортебльнымъ образомъ въ Москву, какъ виноватый, на свой щетъ. Согласны?

Предложеніе было довольно-щекотливое: я зналъ напередъ, что почтовой кареты намъ не видать какъ своихъ ушей, но мн ужасно хотлось осадить дерзкую самоувренность моего гордеца, день-другой лишній — куда нешло! все, что-нибудь новенькое узнаешь, полторы-сутки постоянной зды въ душномъ экипаж мн порядочно надоли, разстояніе между Торжкомъ и Москвою не значительное и меня заманивала поздка въ этихъ мстахъ въ открытомъ экипаж.— Ну, нечего длать! Извольте, я согласенъ!

— По-рукамъ! кончено?

— Кончено.

Въ назидательной бесд о выбор блюдъ къ ужину и прочихъ аттрибутовъ стола мы провели большую часть дороги и въ десять часовъ вечера въхали въ Торжокъ.

Напившись на-скоро чаю, мы взяли фуражки и отправились въ путь.

— Послушай, любезный кондукторъ, сказалъ спорщикъ, встртившись съ нимъ въ другой комнат и отводя къ окну:— вотъ теб 5 руб. сер., ты, братецъ, поужинай хорошенько, а я черезъ два часа буду — мн непремнно здсь нужно пробыть два часа. На же, возьми.

— Карета черезъ полчаса отправится.

— Знаю, знаю, любезный… На же, возьми это: черезъ два часа ты получишь еще дв такія же бумажки.

— Ровно черезъ полчаса карета отправится, отвчалъ кондукторъ, не принимая подарка.

— Да я-то, не буду здсь черезъ полчаса.

— Не могу знать, сударь: экстра черезъ полчаса уйдетъ.

— Сними колесо, какъ-будто въ починку — вотъ и законная причина, а вотъ это, братецъ, спрячь себ:— это красненькая депозитка.

— Если черезъ тридцать три минуты вы не пожалуете, а по третьему рожку посл того не сядете въ карету — экстра уйдетъ.

— А я??

— Останетесь.

— Онъ шутитъ!.. Вы, пожалуйста не безпокойтесь! сказалъ мн мой товарищъ сладенькимъ, но глухимъ, голосомъ, прибавивъ къ этому тоже чрезвычайно-нжно:— онъ этого не сдлаетъ!

Въ эту минуту онъ окончательно мн опротивлъ, но отказаться отъ прогулки съ нимъ было нельзя, храбрецъ струсилъ бы непремнно, призналъ бы меня отступившимъ отъ слова и ничего бы не вышло. Но такъ-какъ подобныя сближенія не рдки, а между-тмъ судьба сводила ужь меня съ разными людьми, то отчего жъ бы мн и не поужинать вмст съ человкомъ, который такъ-великолпно щетинится?

Нечего длать — пошли мы по городу, извозчиковъ нтъ, вс разъхались по домамъ, пришлось колесить пшкомъ. Подошли мы къ низенькому зданію гауптвахты, закутанный въ плащъ уланъ окликнулъ насъ своимъ громкимъ ‘кто идетъ?’ За гауптвахтой мы вышли на бульваръ и въ сумрак ночи разслушали въ сторон женскіе голоса съ носовымъ произношеніемъ буквы и, внизу слышались легкіе всплески волнъ на рк, протекавшей подъ нашими ногами. Городъ расположенъ преимущественно на противоположномъ берегу: мы сошли по крутому спуску къ бревенчатому мосту, о настилку котораго разбивались водные побги. Та же тишина царствовала и на площади. Свта въ окнахъ ни гд не было: давно все погрузилось въ сонъ, лишь изрдка кое-гд наталкивались мы на нжныя парочки, которыя шопотомъ бесдовали у воротъ дома какой-нибудь красавицы, лай собакъ въ сторон и стукъ караульщиковъ на базар, напоминали намъ, что мы не во-время вышли на прогулку. Въ одномъ только мст мы услышали громкую бесду. Говорилъ, казалось, на улиц мужской голосъ, но словъ его разобрать мы не могли. При нашемъ приближеніи изъ окна втораго этажа раздался непонятой нами отвтъ:

— Я давно не ‘щелываню!’

— О, женщины!! воскликнулъ мужской голосъ.

— О, жен (н на манеръ французскаго in)… о-женщыны!! отвчалъ, передразнивая его, свженькій серебряный голосокъ… Апчхи!!! апчхи!!!

— ‘Салфетъ вашей милости’, Елена Дмитріевна! привтствовалъ ея чиханье мужской голосъ.

— ‘Красота вашей чести!’ нжно отвчалъ серебряный голосокъ двушки: это съ насморка, Алексй Петровичъ… Добро, прощайте, накалякались… до завтра — продолжала красавица и захлопнула окошко.

Въ это же мгновеніе раздались, далеко позади насъ, знакомые звуки почтоваго рожка и первымъ движеніемъ моего спутника было пуститься благимъ матомъ въ-припрыжку по направленію къ рк.

— Что, бжать? не догоните, пойдемте-себ шажкомъ.

— Кто? я бгу? не-уже-ли вы считаете меня такимъ трусомъ? неуже-ли вы полагаете, что почтальйонъ осмлится оставить меня въ дуракахъ?

Я былъ очень-доволенъ этимъ возраженіемъ и не хотлъ его разъуврять по-пустому. Тмъ же слдомъ мы возвратились, съ грхомъ по-поламъ и чуть не сбившись съ дороги, въ гостинницу Пожарской.

Ужинъ насъ ждалъ, это правда, а кареты и слдъ простылъ.

II.
Торжокъ.

Приготовленный моимъ спутникомъ ужинъ и полуночная встрча съ разъзжавшимися откуда-то гостями, захавшими на перепутье къ Пожарской, доставили мн случай свести кой-какія знакомства и при пособіи ихъ разсмотрть довольно-поверхностно Торжокъ и его обитателей.

Вообще въ Тверской-Губерніи помщичьихъ крестьянъ вдвое боле чмъ государственныхъ, включая сюда же и небольшой итогъ удльныхъ. Однакожъ большихъ селеній не много, помщиковъ мало: большая часть живетъ по своимъ деревнямъ, нкоторые на зиму переселяются въ Москву или Петербургъ. Чиновный классъ здшняго городскаго общества состоитъ изъ дворянъ, служащихъ по выборамъ, изъ чиновниковъ, занимающихъ разныя должности въ административныхъ и судебныхъ учрежденіяхъ, а цвтъ городскаго населенія составляютъ уланскіе штабъ и оберъ-офицеры.

Купечество здшнее, чрезвычайно-богатое, занимается преимущественно хлбною торговлею и, разумется, хозяева, какъ скупщики изъ первыхъ рукъ, не могутъ не вести своихъ длъ счастливо и удачно.

Я хотлъ сдлать утромъ визитъ одному очень-почтенному и почетному купцу. Въ уздныхъ, а иногда и въ губернскихъ, городахъ довольно назвать имя и отчество какого-нибудь лица, чтобъ призванный извощикъ подвезъ васъ прямо къ дому того, кого вы ищете. Такъ и здсь, меня подвезли къ высокимъ хоромамъ и высадили у титаническихъ воротъ, окрашенныхъ черной краской. Я потянулъ за звонокъ — нтъ отвта, я потянулъ другой разъ — тотъ же успхъ, я еще, еще — наконецъ, черезъ десять минутъ вышла ко мн здоровенная бабища, въ сарафан, передник, въ блестящей близны рукавахъ рубахи, въ черной косынк, плотно-повязанной на голов, такъчто ни одного волоска не было видно. Посл безчисленныхъ вопросовъ ‘да вамъ зачмъ?’ ‘да вамъ на што?’ она ввела меня въ нижній этажъ, оставила въ передней, въ которой я насчиталъ четыре огромныхъ самовара, а сама пошла докладывать хозяину, что-дескать ‘чужой пришелъ’.

— Извините, государь мои милостивый, прошу садиться, позвольте мн на-минутку докончить свое дло.

И съ этими словами онъ вышелъ въ другую комнату, изъ которой до меня дошли слдующія рчи, сказанныя твердымъ и громкимъ голосомъ.

— Ты!.. Ониська, живо самоваръ! А ты, хозяйка, завари скоре чаю, вишь гость пришелъ, да вечорошной булки отржь… калачиковъ нтъ ли?.. А ты, сударь, я те проучу! Вдь ужо ты у меня сидлъ три дня въ закут, этого мало? Лнь должность свою исправлять? Ну, такъ я те прошколю и узнаешь какъ справки наводить, да какъ счеты писать. Я хочу, чтобъ у меня подчиненные были въ порядк, мошенниковъ не потерплю, самъ вамъ деньгами и всякимъ добромъ помогаю, а все-то имъ мало, дирявые вы мшки этакіе! Молодость только жаль загубить: вамъ бы порку, да порку — какъ рукой бы сняло… Смотри жь ты у меня, парень: вотъ-те Богъ, а вотъ-те и мое слово. Мало, то-есть, мальски замчу я за тобой неподобныя шалости, да запущеніе длъ, да такое еще что-нибудь — ну, такъ ужь, братъ, ты на меня не пняй: ужь тогда ты лучше самъ выкопай себ яму, да и ложись въ землю… Слышалъ? помни это! Ступай же, пока… мальчишка, щенокъ!

Я въ это время усплъ осмотрть залу, она была обставлена старинною ддовскою мебелью, богатые зеркала висли въ раззолоченныхъ рамахъ, обвернутыхъ кисеей, чьи-то портреты, также изукрашенные, тоже были укутаны кисеей, огромные часы въ ящик стариннаго фасона отбивали погребальныя четверти, въ переднемъ углу стояла кивота со множествомъ образовъ въ золотыхъ окладахъ.

Вскор дверь изъ сосдней комнаты растворилась и тучный хозяинъ, провожая племянника, сказалъ: до свиданья.

Здсь нтъ обычая представлять постителей, какъ говорится ‘съ втра’, хозяйкамъ дома, подобная честь длается только тому, кто прямо принадлежитъ къ купеческому кругу: исключенія составляютъ только т лица, передъ которыми торгующее сословіе принуждено заискивать благорасположенія.

Новоторскіе горожане живутъ весьма-сосредоточенно и не развлекаютъ себя постоянно большимъ обществомъ: и занятія и заботы только о себ не вселяютъ въ нихъ охоты сбираться на обычные у насъ бесды и вечера. Здсь каждый хозяинъ строитъ домъ только про себя, нижній этажъ занимаетъ онъ съ женой и съ сыновьями, въ верхнемъ отдляется часть для помщенія дочерей. Но главное назначеніе верхняго этажа то, что здсь ‘парадныя комнаты’, великолпно, на старинный манеръ, убранныя.

Весьма-часто зажиточный Новоторъ, у котораго денегъ — куры не клюютъ, и огромные сундуки полны серебра и золота, у котораго нсколько лтъ гніютъ цлые ящики блья, а въ холодномъ мст сохраняется бездна платья изъ драгоцнныхъ мховъ, ходитъ дома и въ должность въ засаленномъ длинномъ сюртук, зимой надваетъ заячью или волчью шубу, и только на время катанья, да въ Божій храмъ еще, накидываетъ себ на плеча соболя или енота..

Здшніе горожане, какъ кажется, не считаютъ нужнымъ дльное, хорошее теоретическое, образованіе для своихъ сыновей, ‘а храни Богъ для дочери: знаетъ грамот — и довольно! А то куда, да и кчему знать по-французски, али что другое. Слава-Богу: наши и отцы, да и дды потому жь, прожили-себ, въ добрый часъ будь сказано, счастливйшимъ, то-есть образомъ и безъ французскаго языка и безъ исторій. Ну, другое дло, отчего дитят не знать кадрили, или тамъ вальцовъ, что-ли? Пускай ее тшится на здоровье!’

Въ первомъ часу дня въ дом здшняго купца вся семья, съ чады и домочадцы, т. е. сыновья и дочери, прикащики и женская домашняя прислуга, собираются въ огромной кухн. На широкомъ стол, обставленномъ лавками, разстилается скатертка, разставляются глубокія тарелки съ вилкою, ножомъ и деревянной ложкой на каждой, въ очень-рдкихъ домахъ кладутъ и серебряныя ложки. Хлбъ ржется разновременно, сообразно требованіямъ каждаго. По положеніи извстнаго числа поклоновъ передъ образами, семья помщается около стола и раздляетъ трапезу. Понедльникъ, середа и пятница — дни постные, въ обыкновенные дни обдъ начинаютъ супомъ или щами, которые прямо изъ печки въ томъ же горшк ставятся на столъ и различаются по тарелкамъ. Наварная говядина крошится разомъ на небольшіе куски и передается отъ одного другому. Посл щей выступаетъ на сцену каша, крутая, красная съ янтарнымъ, крупичатымъ русскимъ масломъ. Запивъ ее жбаномъ холоднаго кваса, честная компанія встаетъ, лобызаетъ руку своего отца, расходится по мстамъ и заваливается спать. Вино, жаркое или кофей — тутъ лишняя затя: non multa, sed multum — премудрое правило! Въ праздники прибавляются разные жаркіе, кисели, аладьи, кулебяки. Но если дло пойдетъ на пиръ — у русскаго купца нтъ ничего завтнаго: онъ выпроситъ у предводителя поваровъ, выпишетъ драгоцнныхъ пряностей и плодовъ, добудетъ винъ заморскихъ дорогихъ и покажетъ себя въ полномъ блеск. А дома, между собой — кчему разносолы: диви бы чужіе люди пришли? Отчего тогда не показать себя!

Русская старинная одежда въ древнемъ город Новомъ-Торжк, первоначально новгородской колоніи — нын мало-по-малу выводится даже между дамами средняго класса, и нердко можно встртить богатую горожанку, какъ и везд, въ нмецкомъ плать, въ чепчик и въ шляпк съ перомъ, со всми аттрибутами парижскаго моднаго когда-то костюма. Но при всемъ томъ національная одежда еще преобладаетъ и та же самая горожанка выходитъ посл обда гулять, подъ стать съ прочими горожанками, въ матерчатомъ сарафан (съ тальею и со шнипомъ). Тонкіе полотняные или кисейные, рдко батистовые, рукавчики и воротъ рубахи съ дорогой запонкой, какъ снгъ пушатся по роскошному тлу русской двы, сверхъ сарафана накинута на плеча тлогря (получившая полное право гражданства во времена еодора Алексевича, вмст съ мужскими кафтанами). Она надвается обыкновенно на одинъ лрый рукавъ. Тлогри эти бываютъ штофныя, обшитыя глазетомъ и золотымъ кружевомъ, правый рукавъ гораздо длинне лваго и свободно виситъ вдоль стана горожанки. Красавица обыкновенно прихватываетъ рукой край правой полочки тлогри и слегка прикрываетъ имъ свой подбородокъ. Въ такомъ положеніи рукава тлогри приходятъ въ симметрію, а частыя сборки ея и блескъ золотыхъ обшивокъ весьма-красиво оттняютъ талію и весь станъ щеголихи. Надобно прибавить къ этому дорогія ожерелья на ше, дорогіе перстни на рукахъ, дорогія серьги въ ушахъ, иногда блыя лайковыя перчатки, шитые золотомъ башмачки, яркаго цвта косыночку, повязанную, сверхъ головы и зашпиленную надъ лбомъ узорочной брошкой, франтовской парасоль и малую-толику блилъ и румянъ, независимо отъ сопровождающаго красавицу благовонія розовой воды — и тогда нетрудно уже будетъ составить себ понятіе о костюм Новоторокъ.

Женскій полъ здсь очень-красивъ, настоящихъ красавицъ весьма-довольно, но къ сожалнію чорные зубы, дебелыя руки, несчастная буква н, преднамренное картавленье — сбавляютъ пятьдесятъ процентовъ съ общаго итога всхъ достоинствъ здшняго прекраснаго пола. Но разница между двушкой и замужней женщиной состоитъ, кажется, исключительно въ манер повязывать косынки на голову. Манеру эту передать трудно: можно замтить только одно, что женщин непозволительно выказывать изъ-подъ платка ни одного волоса: по-здшнему — это верхъ неприличія. Двушки, напротивъ, пользуются въ этомъ отношеніи полною свободою, кром-того завтъ отцовъ обязываетъ ихъ, идя въ церковь Божію, расплетать косу и распускать ее безъ всякихъ украшеній, по плечамъ.— Должно однакожъ сознаться, что изъ нсколькихъ сотъ хорошенькихъ головокъ, можно насчитать только весьма-ограниченное число такихъ косъ, которыя одн въ-состояніи затуманить какое угодно холодное воображеніе. И надобно сказать въ-добавокъ, что эти немногія косы принадлежали истиннымъ красавицамъ, которыя никакъ не могли скрыть отъ постороннихъ опытныхъ взоровъ наклонности сурмиться, блиться и румяниться.

Обычай требуетъ здсь, чтобъ каждая мщаночка (за купчихъ поручиться нельзя), или ямщичка, находясь еще подъ кровомъ родительскимъ, имла у себя непремнно cavali&egrave,re servente, пожалуй — дружка, мщанки называютъ его ‘компальйономъ’ при первомъ сближеніи и ‘предметомъ’ при боле дружескомъ знакомств, ямщички просто — ‘полюбовникомъ’. Число дружковъ у двушки не ограничено: ей предоставляется полная свобода гулять съ ними, ходить на бесду, поврять имъ свои секреты, а между прочимъ наблюдать за ними и изъ нихъ выбирать себ жениха. ‘Компальйонъ’ награждаетъ иногда ‘сахарнымъ словечкомъ’ или поцалуемъ, и вообще иметъ право на маленькія вольности. Дурныхъ отношеній между ‘юношей’ и ‘двой’ не бываетъ, и никто ихъ не подозрваетъ. И эта вра родителей въ хорошую нравственность дтей и предоставленіе имъ извстной свободы въ поступкахъ, имютъ самыя благодтельныя послдствія. Двушка ловка, весела, разговорчива, наблюдательна, тверда въ правилахъ, жена — истинная подруга, и не сожительница, а полная хозяйка дома.

Новоторочка безъ ‘полюбовничка’ не можетъ быть, иначе это недосказанная мысль, каша безъ масла, книга съ блыми страницами: на каждомъ шагу ее ожидаютъ насмшки родныхъ и знакомыхъ. По понятіямъ людей одного съ нею кружка, надо предполагать, что подобная двушка или такъ дурна собой, или такъ глупа, или наконецъ такъ подозрительна въ поведеніи, что ни одинъ Новоторъ не захочетъ искать ея ‘благосклонности’ и вниманія.

Двушка, какъ бы бдна или богата она ни была, всячески старается здсь заработать себ своими руками трудовую копйку. Главное занятіе горожанокъ — шитье золотомъ, серебромъ и шелками, по сэфьяну и по бархату. Нерукодльницы, съ наступленіемъ лта, собираются въ артели, выбираютъ изъ среды себя по общему приговору, зачинщицу и идутъ въ походъ — кирпичи работать. Это именно занятіе — искусство шить золотомъ и длать кирпичи съ одной стороны, а съ другой торгъ спальною обувью, извстною подъ названіемъ ‘торжковскихъ сапожковъ’ и укоренившееся съ древнихъ лтъ кожевенное и солодовенное производство даютъ городу отличительный промышленый характеръ. Съ исходомъ лта торжковскій бульваръ оживляется исчезавшими на время щеголихами, и все принимаетъ праздничный видъ.

Новоторжская мщанка откажетъ себ въ хорошей д и пить, сама станетъ ходить босикомъ на рку за водой, и полоскать блье въ проруб, станетъ облекаться въ дерюгу и вретище — но никогда не откажетъ себ въ наслажденіи щегольнуть передъ товарками. Къ дерюг и вретищу она пришьетъ кисейные, снжной близны рукава, на утомленную ножку вздернетъ бленькій чулокъ, на послднія деньги сошьетъ себ шубейку яркаго штофа, наднетъ бабкинъ сарафанъ — который время сохранило въ блестящей цлости — умоется, наведетъ гд слдуетъ краски, выйдетъ на улицу людей посмотрть и себя показать — и лицомъ въ грязь не ударитъ.

Я полюбопытствовалъ прогуляться по бульвару и услся въ углу широкой садовой скамейки. Толпы гуляющихъ, преимущественно мщанъ и ямщиковъ, разодтыхъ по-праздничному, перемшивались съ группами людей высшаго призванія, съ людьми чиновными, уланами и супругами купцовъ. Шумная болтовня раздавалась изъ конца въ конецъ, никто не считалъ себя связаннымъ. Но высшее приличіе царствовало всюду: вс другъ другу говорятъ ‘вы’, о себ выражаются ‘мы’, поминутно ‘присыкиваютъ’ и почти каждую фразу, съ маленькимъ возраженіемъ, начинаютъ словами ‘ахъ, помилуйте-съ’! Скоро около меня завязался разговоръ, который я и передаю слово-въ-слово: въ безошибочности его я ручаюсь тмъ врне, что слышалъ его посл, разъ двадцать, безъ малйшаго почти измненія.

— Гляди-тко Леска (Леска уменьшительное Александра, то же что Саша) гляди: Елена Грачиха съ Сашуркой идетъ! сказалъ стоявшій возл меня высокій парень сидвшему на скамь мщанину, указавъ на дв приближавшіяся къ намъ торжественно, павами выступавшія особы, въ богатыхъ сарафанахъ и тлогряхъ.

Елена съ Сашуркой сли, ни слова не говоря, на той же скамейк. Первая была дебелая два обширнаго объема, съ выпуклостями, до чрезвычайности развитыми, такъ-что объемъ ея шеи равнялся толщин обыкновенной у насъ двичьей тальи. Съ-вида ей было лтъ подъ-тридцать, но правильныя черты лица, нжный оттнокъ кожи, тоненькія русыя брови и гордо надутая пунцовая нижняя губка, давали ей полное право на званіе очень-недурненькой женщины. Та, которую называли Сашуркой, была остроглазая брюнетка, съ нсколько-загорлымъ цвтомъ лица и съ пламеннымъ румянцемъ на щекахъ. Невысокій ростъ, стройный станъ, маленькая ножка, горячіе взгляды, фіолетовый сарафанъ съ золотымъ галуномъ, серизовая косыночка на голов, 17 лтъ, правильное произношеніе — заставляли многихъ молодыхъ парней на нее заглядываться. Къ нимъ, расшаркавшись, подошелъ красивый, высокій ростомъ молодецъ, въ высокихъ по колна сапогахъ съ кисточками, въ оранжевомъ шелковомъ жилет, украшенномъ бисерною цпочкою, въ длиннополомъ, лоснящемся отъ новизны, сюртук на-распашку, длинные русые волосы были тщательно завиты и зачесаны назадъ, по мод. Онъ снялъ шляпу передъ Сашуркой и повелъ съ нею такія рчи:

— Здравствуйте, Александра Егоровна: какъ ваше здоровье-съ?

— Слава Богу — лучше всего! Какъ ваше? отвчала брюнетка.

— Благодаримъ-съ на эвтомъ. Здоровы ли ваши компальйоны?

Брюнетка ласково и пристально взглянула на него, покосила немножко головку и сдлавъ рукой понятный жестъ, отвчала:

— Въ виду — слава Богу, а въ сердцахъ — Богъ васъ знаетъ.

— А вы насъ считаете за компальйоновъ?

— Помилуйте-съ, какъ же-съ! Кто къ намъ посщаетъ въ компанію, того мы всхъ вопч почитаемъ за компальйоновъ.

— Благодаримъ-съ, а какъ поживаютъ ваши ‘предметы’?

— У насъ еще ихъ не имется.

— Почему же такъ?

— Мы-съ молоды для эвтакова дла.

— Помилуйте-съ: вы этакія двушки превосходныя-съ, и ужь вступили на возрастъ, да чтобъ у васъ не имлось предметовъ? А намъ извстно, что вы уже двухъ въ отставку отдали. Возьмите-съ новыхъ, по-достойнй.

— Намъ въ нихъ счастіе не служитъ! со вздохомъ сказала брюнеточка, чрезвычайно жалобно осклабивъ умное личико и поднявъ каріе глаза на красиваго парня.

— Ахъ, полноте-съ, Александра Егоровна: вы не скрывайте-съ свое счастіе!

— Это мы врно вамъ говоримъ.

— Такъ знаете ли что-съ?

— Что-съ?

— Ужь вдь и я ли къ вамъ не лащусь: и сплю и вижу только васъ.

— Такъ что же-съ?

— Вы насъ полюбите!

— Со всякимъ нашимъ удовольствіемъ.

— Не будете мучкарить?

— Помилуйте-съ, за что жь-съ!!

— Заврьте насъ?

— Ну, чмъ мн васъ заврить? Взоромъ, али пріятнымъ разговоромъ?

— Нтъ, еще чмъ-нибудь.

— Я ужь и не знаю чмъ: скажите вы.

— А поцалуйте!!

— Помилуйте-съ: мы эвдакимъ глупостямъ не занимаемся, да еще при народ.

— Что жь это мы стоимъ: позвольте намъ приссть съ вамъ рядомъ.

— Намъ оченно-пріятно:— смахните вашимъ платочкомъ.

— Позвольте мн по-крайности обнять вашу станицу, спросилъ горожанинъ, усвшись.

— Ахъ, полноте-съ, кчему теперь! Апосля!

— Когда же можно будетъ присластить нашу любовь поцалуйчикомъ?

— Да хошь сегодня, приходите сидть къ намъ, къ воротечкамъ.

Такимъ-образомъ, какъ мн сказывали, длаются сближенія, и молодой человкъ, получивъ, посл долгихъ вздоховъ и искательствъ, формальное согласіе всюду сопровождать красную двицу, ласково принимается въ дом родителей. Но если онъ не любъ двиц, то его тонкимъ и деликатнымъ образомъ выпроваживаютъ. На предложеніе холостаго юноши себя въ ‘предметы’, даже на простое желаніе поступить въ ‘компальйоны’, разборчивая Новоторка обыкновенно отвчаетъ:

— Нтъ-съ, зачмъ же-съ: намъ въ васъ счастіе не послужитъ.

— А ужь мы бы то васъ какъ холили, да леляли! возражаетъ волокита.

— Помилуйте-съ: кчему вамъ безпокоиться, да намъ и время не позволяетъ съ вами знаться.

— Позвольте хоть мстечко! упрашиваетъ безотвязный, замтивъ свободное мсто на скамейк подл той, которая такъ приглянулась ему.

— У насъ мста нтъ для прочихъ: у насъ только про себя… Двушки, пораздвиньтесь! говоритъ жестокосердая своимъ подругамъ, уговаривая ихъ занять платьями всю скамейку.

— Мн бы хотлось хошь узнать вашъ домашній бытъ и разныя ваши сердечныя положенія.

— Все будете знать — скоро состаритесь.

— Однако у васъ есть же сердечныя подробности?

— У насъ ихъ и въ завод не имется.

— Позвольте васъ поподчивать карамельками.

— Мы эвтова не потреблямъ.

— Что жь мн съ вами длать?

— Лучше всего — ступайте своей дорогой, а насъ въ поко оставьте.

Тонъ поговорокъ ямщичекъ на цлую октаву ниже мщанскаго тона. Поговорки эти передаются изъ рода въ родъ, отъ матери къ дочери, отъ ттки къ племянниц, для памяти записываются на тетрадку и заучиваются на-изустъ. Во многихъ семьяхъ хранятся красиво переплетенныя рукописи, какъ сборникъ всхъ постановленій о политичномъ обхожденіи, но чтобъ добраться до сокровищницы этихъ десяти тысячъ церемоній, надобно быть очень-счастливымъ и родиться въ сорочк. Поговорки ямщичекъ объ этомъ же предмет состоятъ изъ слдующихъ фразъ: парень, вслдъ за разспросомъ о здоровь, спрашиваетъ обыкновенно:

— Каковы ваши дла, Кулина Митревна?

— Домашнія вс кончены, а на сердц не извстно-съ, отвчаетъ красавица съ яма.

— А что подлываютъ ваши полюбовнички?

— Помилуйте: чортъ имъ дется, когда ихъ не имется!

— Такъ прошу же васъ: возъимйте желаніе возлюбить насъ.

— Ахъ, помилуйте-съ: полноте говорить такія гнусныя нелпости!

— Прикажете пощелкать для васъ оршковъ?

— У насъ у самихъ зубы есть.

— Такъ что жь прикажете мн длать?

— А поворачивайте оглобли, да подъзжайте къ другимъ.

Въ этотъ же день я былъ нечаяннымъ свидтелемъ частички двухъ брачныхъ церемоній. Около вечеренъ встртилъ я въ ямской слобод шествіе, которое открывалъ священникъ въ риз, съ крестомъ въ рукахъ. За нимъ шли рука-въ-руку молодой и молодая, только-что обвнчанные. На обоихъ надты были свадебные внцы, а у невсты, кром-того, изъ-подъ внца выпущенъ былъ спереди большой кусокъ темной матеріи, и лица ея не удалось мн видть. Толпа приглашенныхъ друзей сопровождала юную чету домой, вдоль по всей улиц.

Въ это же время, кишмя кишилъ народъ за ркой у собора. Храмъ Божій освщенъ былъ великолпно, свчи горли во всхъ паникадилахъ, золотое шитье и драгоцнные камни отражали тысячи лучей на уборахъ дамъ — и ни одного нмецкаго костюма! Причиною скопленія публики была купеческая свадьба въ довольно-зажиточномъ семейств.

Женихъ былъ одтъ просто — въ сюртук до пятъ. Кром огромныхъ брильянтовъ на манишк толстаго золотаго каната у часовъ, на немъ ничего не было ни излишняго, ни блестящаго: даже сапоги были тусклы и выраженіе лица сумрачно.

Но невста была настоящій херувимчикъ въ сарафан. Сарафанъ этотъ изъ благо глазета, былъ обшитъ золотымъ кружевомъ превосходной отдлки. Роскошная грудь красавицы украшена гигантскимъ алмазомъ, на ше ожерелье въ нсколько рядовъ изъ самыхъ крупныхъ бурмитскихъ зеренъ. Башмаки невсты блые атласные, вышитые золотомъ: мн показалось даже, что въ серединк узорныхъ цвтовъ и около носка было вдлано нсколько мелкихъ брильянтовъ. Волосы новобрачной были тщательно подобраны подъ легонькую шапочку, осыпанную около лба, въ нсколько рядовъ, драгоцнными каменьями, а сверхъ шапочки былъ надтъ внецъ. Его блая глазетная матерія едва-едва пробивалась сквозь тучу жемчуга, которымъ весь уборъ былъ осыпанъ. Конецъ у внца былъ украшенъ трехконечнымъ бантомъ изъ злато-кованной ленты, которая двумя широкими лопастями спускалась по спин далеко внизъ.

Сарафаны у прочихъ лицъ женскаго пола были разнообразные, бархатные самыхъ яркихъ цвтовъ, серизовые, малиновые, голубые, тлогри, поражавшія взоры посторонняго своею изъисканностію, были глазетовыя, парчевыя, изъ золотаго штофа, съ мильйонами сборокъ около поясочка. Воротники этихъ тлогрй, довольно-непослушные, никакъ не укладывались ровно по плечамъ, а все топырились кверху, какъ-бы гордясь безчисленными золотыми узорами и позументами, которыми обшила ихъ искусная рука портнихи. Чтобъ составить себ идею о роскоши всхъ этихъ нарядовъ, довольно замтить, что работа косыночки, которою была обвязана голова одной присутствовавшей тутъ пожилой купчихи, стоила 250 рублей серебромъ, не включая въ итогъ этой суммы цпы огромнаго изумруднаго фермуара, который, Богъ-знаетъ для-чего, былъ сюда нашпиленъ.

Нельзя, однакожь, скрыть, что и въ этомъ обществ приходится иногда слышать фразы, составленныя по неизвстной еще грамматик, и съ кудреватыми украшеніями, которыя вовсе не могутъ льстить ничьему вкусу. Выраженія въ род ‘резонтъ чрезъ политику въ средствіе воспринять’ сыпались изъ устъ молодыхъ людей, не прикащиковъ и не сидльцовъ.

Это пристрастіе къ вычурности языка, издавна укорененное въ нашихъ предкахъ, до-сихъ-поръ иметъ вліяніе на людей, желающихъ щегольнуть своимъ слогомъ: однажды мн попалась бумага, написанная, какъ мн говорили, очень-серьзнымъ человкомъ, именно съ тою цлію, чтобъ какъ-можно-проще и чувствительне описать одинъ великодушный поступокъ. Вотъ какъ эта простота выражалась:

‘Кучеръ полковника N***, Антипъ Кулешовъ, несъ корзинку съ ‘бльемъ, для мытья женщин, прачк Фекл едоровой. Прибывъ съ корзинкою чернаго блья — и усмотрлъ въ самой рк плывущаго мальчика, погруженнаго въ воду, отблескомъ въ пестрой рубашк — потопавше. Замтя, что мальчикъ, боровшійся въ приключеніи, съ рки показалъ руку на поверхности воды — Антипъ, тронутый человколюбію, не впредь полагая медлить въ таковой оказіи, какъ былъ въ одежд — самъ бросился съ плота, съ протомойнаго, въ рку. Доплывъ и выхватя упомянутаго мальчика, борясь съ силою мощей — спастись обихъ, потопающаго и спасающаго, почти уже погибшаго, —выплывъ къ плоту, вынесши съ собою Антипъ мальчика Георгія деньщикова сына, находящагося по команд у какого-то ротмистра. На приключеніе таковое сбжались многіе, куда тогда же также прибылъ и отецъ дитяти шестилтняго, принявъ онаго мертвымъ и совты кричавшихъ ‘качать!’ то и какъ не было ничего способствующаго, качали онаго сначала прачка съ кучеромъ, потомъ отецъ самъ, до той поры какъ вода гортанью полилась. А по нкоторомъ времени мальчикъ издалъ голосъ вопля. Нын въ совершенств здравія.’

Впрочемъ, надобно сказать вообще, что эти особенности рчи въ город Торжк составляютъ исключительную принадлежность разговора молодежи и только между собой, въ обыкновенныхъ случаяхъ, гд дло не касается комплиментовъ или желанія хваснуть краснорчіемъ, равно какъ и въ разговор съ посторонними — рчь, какъ и везд, будничная, простая и толковая.

Что касается до обитателей высшаго разряда, то нечего говорить, что жизнь ихъ ничмъ не отличается отъ обыкновенной жизни во всхъ губернскихъ городахъ, особенно съ осени до весны: балы, маскарады, домашніе спектакли и въ город, и у помщиковъ въ селахъ, и по сосдству въ Вышнемъ-Волочк, разнообразятъ тихую жизнь здшнихъ обитательницъ тысячами наслажденій.

Вотъ, кажется, и все, что на первый разъ можно было замтить особеннаго въ Торжк, для котораго мы лишили себя спокойнаго экипажа и быстроты перездовъ. Провинившійся мой собесдникъ, къ вечеру приготовилъ простую перекладную телгу, въ которой мы и пустились съ нимъ въ дальнйшій вояжъ, вплоть до самой Москвы. Незащищаемые ничмъ и вполн преданные на волю бурныхъ стихій, мы терпли и холодъ и жаръ и пронзительный втеръ: все это легко было бы перенести, но, къ довершенію несчастія, насъ всю дорогу обливало проливнымъ дождемъ, отъ котораго не было никакого спасенья.

Наконецъ уже, въ одно прекрасное утро, мы втащились въ Москву, и немедленно выручили чемоданы, благополучно ждавшіе насъ въ первопрестольной столиц.

III.
Москва.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

IV.
Нижній-Новгородъ.

Тотъ, кто зжалъ по Владимірскимъ дорогамъ, или по описаніямъ знакомъ съ духомъ, характеромъ, привычками и наклонностями Владимірскихъ ямщиковъ, ни въ чемъ себ не измняющихъ, тотъ пойметъ причину, побуждающую каждаго вояжра, поздки свои изъ Москвы до Нижняго-Новагорода совершать исключительно въ почтовыхъ экипажахъ: удобство и дешевизна невроятныя.

Почтовый кабріолетъ летитъ какъ изъ лука стрла и пассажиръ, утомленный путешествіемъ, рискуетъ проспать всю дорогу, не видать безконечной линіи узенькаго полотна шоссе, не любоваться картинами сельской жизни, и не отдыхать мысленно въ тни кустарниковъ, возвышенныхъ въ общемъ мнніи до степени густыхъ лсовъ.

Я очнулся во Владимір, въ обширной комнат красиваго каменнаго двух-этажнаго дома, близъ Золотыхъ-Воротъ. ‘Ба! старый знакомый!’ сказалъ я самъ-себ, принявъ изъ рукъ одтаго въ блый русскій костюмъ прислужника листъ бумаги съ давно-знакомыми письменами. Вотъ онъ, вчно-юный, неизмнный.

‘Обтъ.

1-й Супъ:— щи.

2-й Говядина:— телятина съ циндрономъ.

3-й Рыба:— раки.

4-й Соусъ:— гадиву.

5-й Жаркое:— вареная курица съ рысью.

6-й Пирожное:— Жиле съ апельцинамъ.’

Посмотришь на эту карту, произведеніе туземнаго Карема, повертишь ее, удовлетворишь ежедневной человческой потребности обдать, какъ бы ни былъ сытъ вчера, да тмъ и покончишь. И опять почтовый кабріолетъ несется-себ во весь духъ до извстнаго мста, опять пассажиръ глазетъ по сторонамъ, да считаетъ версты…

Такъ пролеталъ и я Владимірскую сторону, родину нашихъ афеней, булыней, просоловъ, ходебщиковъ, центръ нашихъ народныхъ торговыхъ обществъ, страну отличныхъ вишень. Нижній былъ уже близокъ.

Нижній-Новгородъ — вторая Москва для новопрізжаго, все въ ней, начиная отъ Кремля, построеннаго Итальянцомъ Фрязинымъ, при отц царя Іоанна IV, Василі, до кривыхъ улицъ, и отъ высокихъ каменныхъ домовъ до скромныхъ лачугъ, напоминаетъ ‘первопрестольную’.

Копія съ ‘стяга’ или знамени князя Пожарскаго и гробница Минина, Петромъ-Великимъ прозваннаго ‘Спасителемъ Отечества’, будятъ воспоминанія о великихъ заслугахъ этихъ двухъ умныхъ дипломатовъ своего времени. У насъ обыкновенно на театральныхъ подмосткахъ представляютъ дивнаго Минина восторженнымъ энтузіастомъ, тогда-какъ, по точнйшимъ изслдованіямъ людей безпристрастныхъ, Козьма Мининъ совсмъ не походилъ на поэта, и славою своею обязанъ не піитическому восторгу, не безсознательному вдохновенію, а своему уму, который сблизилъ его съ Пожарскимъ и искусно подготовилъ происшествія, по-видимому, мелочныя, къ тому, что въ результат своемъ они являются великими событіями. Союзъ этихъ двухъ людей и единодушный ихъ планъ дйствія, патріотическія усилія ихъ противъ партій враждебныхъ русской народности и знаменитые подвиги въ-продолженіе цлаго года, выдвинули ихъ личность изъ ряда обыкновенныхъ личностей и высоко поставили ихъ въ памяти потомства въ-сравненіи съ другими ихъ современниками.

Въ томъ же собор, въ стнахъ котораго стоитъ могильный камень Минина, виднъ рядъ гробницъ великихъ князей, нижегородскихъ, древнйшая изъ нихъ принадлежитъ правнуку Александра-Невскаго, великому князю Константину Васильевичу. Соборъ, однакожъ, не такъ древенъ, какъ эти гробницы: онъ сооруженъ лтъ пятнадцать назадъ, на томъ же самомъ мст, гд, въ половин XIV вка, былъ построенъ первый соборъ, возобновленный въ половин XVII столтія и въ 1829 году сломанный.

Жизнь нижегородскихъ гражданъ нашихъ временъ, ничемъ невозмущаемая въ-теченіе девяти мсяцевъ въ году, представляетъ столь же безчисленно-разнообразные переходы отъ дятельности къ дятельности, отъ удовольствія къ удовольствію, какія вообще привыкли мы встрчать въ каждомъ губернскомъ город. Утромъ служба въ судахъ и палатахъ или ‘занятіе своимъ дломъ’, потомъ обдъ, потомъ легкій сонъ часика два-три, потомъ городскія сплетни, чай, преферансъ и даже театръ.

Труппа здшнихъ артистовъ премиленькая, и разнообразна талантами до такой степени, что даетъ полное удобство сегодня разъиграть ‘Гамлета’, а завтра ‘Дочь втораго-полка’, какъ это слово, въ извстномъ стих, и выговаривается, для ритма. Театръ миніатюрный, но очень-хозяйственно выстроенный, на лучшей улиц, кажется — ‘Проломной’, вблизи Дворянскаго Собранія, кондитерскихъ и гостинницъ для прізжающихъ: отвсюду и всюду близко.

Но при всемъ горячемъ стремленіи и пламенномъ рвеніи артистовъ мужеска и женска пола,— поддержать значеніе и достоинство своей арены, нестерпимый здшній холодъ заледенитъ даже самаго восторженнаго поклонника ‘красоты и граціи’. Дло было какъ-то къ зим, я только-что пріхалъ, вечеръ… тоска…

— Есть спектакль сегодня? спросилъ я у гарсона, лтъ сорока, съ окладистой бородой.

— Театеръ? есть, вотъ афиша.

— Потрудись, достань мн кресло въ первомъ ряду.

Въ опредленные часы, съ прибавкою, какъ водится, десяти минутъ, являюсь я въ театръ, низенькій мужичокъ въ нагольномъ тулуп, отворилъ мн дверь въ залу.

— Возьми, братецъ! пробормоталъ я ему, небрежно подставляя плечи.

— Чево-съ?

— Возьми шубу!

— Для чево?

— Повсь тутъ у себя, посл спектакля отдашь.

— Спрятать, что ли?

— Ну, да.

— Да куда жь я спрячу… что вы, баринушка, никакъ не здшній?.. ну, а какъ шубу-то… да я… да унесу?.. Что, баринушка?

— Послушай, любезный: разв у васъ можно тамъ въ шуб сидть, зала у васъ, врно, маленькая, дамъ множество… продолжалъ я, перемнивъ тонъ, стараясь разговориться съ бородатымъ капельдинеромъ и замчая, черезъ отворенную дверь, что занавса еще не поднимали и въ мстахъ что-то маловато народа.

— Ну, встимо, дамы, да мадамы разныя, и ужасти какое множество, да для чево жь вы, баринушка, шубу-то мн суте? Эвона еще что: сидть тамо безъ шубы? сзябнешь, да какъ еще, вишь ныньче втеръ какой съ-за-Оки дуетъ.

Я вошелъ въ залъ, отъискалъ свое мсто, при блеск туманныхъ лампъ и, упоенный благоуханіемъ ламповаго масла, слъ, спустивъ съ плечъ шубу. Толпы народа прибывали, ложи мало-по-малу наполнялись и черезъ полчаса взоры мои поражены были безчисленнымъ множествомъ шляпъ, шляпокъ, капоровъ, наушниковъ, шубъ, тулуповъ, бекешъ и медвжьихъ сапоговъ. Меня давно уже пробиралъ морозъ, изъ щелей пола дуло въ ноги, но я все крпился. Оркестръ очень-недурно разъиграль какую-то увертюру, занавсъ взвился и мы увидли не-то ‘Сынъ Любви’, не-то ‘Коварство и Любовь’, что-то въ этомъ род. Артисты играли удовлетворительно, но я и шубу накинулъ, а все было холодно. Я окутался потепле, но беззащитныя мои ноги обуревались сильными втрами. Комикъ туземнаго театра, который всостояніи сдлать своею игрой честь хоть бы и столичной сцен, страшно жился, ‘Сынъ Любви’ поминутно ‘обходился посредствомъ клтчатаго платка’, героиня драмы была поставлена въ такое положеніе, что ни покраснвшій носъ, ни надтая сверхъ платья кирпичнаго цвта кацавейка, ни ухаживанье ‘перваго любовника’ не могли спасти ее отъ предстоящихъ, въ слдующемъ акт, бдъ и отъ настоящаго насморка, рзко дававшаго о себ знать частію чиханьемъ юной двы, частію удушливымъ произношеніемъ носовыхъ звуковъ. Публика, чтобы согрться, хлопала въ ладоши, что было мочи, артисты важно и торжественно входили и выходили бглымъ шагомъ, а горячіе вздохи нжныхъ сердецъ, сопровождаемые густымъ облакомъ пара, казалось, тутъ же и замерзали отъ стужи, чтобъ скопившись въ порядочной масс, разразиться съ наступленіемъ весны тяжкими стонами. Это было ужь слишкомъ чувствительно, я не выдержалъ, и скрежеща зубами, колотившими ‘походъ’, съ стсненнымъ сердцемъ и съ охладлыми членами направилъ стопы свои домой.

Лтомъ, когда топка печей, требуетъ меньше расходовъ отъ ‘туземной’ дирекціи, и когда никто не думаетъ о морозахъ, особенно во время ярмарки, театръ переселяется на ‘Ярмарку’, гд иметъ особое, очень-красивенькое деревянное зданіе.

‘Ярмарка’ особая часть города Нижняго, и напоминаетъ собою нашъ Васильевскій-Островъ. Она занимаетъ стрлку, образуемую впаденіемъ Оки въ Волгу. Изъ города на ярмарку ведетъ мостъ черезъ Оку, на плашкоутахъ, длиною въ полверсты. Зданіе ярмарки построено знаменитымъ нашимъ инженеромъ, строителемъ нашего Каменно-островскаго-Моста, Бетанкуромъ. Гостиный-Дворъ представляетъ собою цлый городъ, полный произведеніями всей Россіи, пространства между рядами образуютъ цлыя улицы.

Чтобъ составить себ понятіе объ этой части Нижняго-Новгорода, надо представить себ огромную площадь земли, окруженную съ трехъ сторонъ ‘Обводнымъ-Каналомъ’ въ вид подковы. Каналъ наполняется водою изъ близь-лежащихъ озеръ, преимущественно ‘Мещерскаго’, имющаго соединеніе съ Волгою, и, частію, изъ ‘Баранцова’. Внутри этой подковы, во глав площади, стоитъ соборъ, изящной архитектуры, внутри дв достопримчательности: превосходная живопись образовъ, и серебряное убранство престола, вычеканенное по превосходнымъ рисункамъ русскими мастерами. Между соборомъ и ркою Окою тянутся широкими улицами шестьдесятъ два каменные корпуса Гостинаго-Двора, рядами, носящими каждый собственное свое названіе, напримръ: ‘Модный-Рядъ’ со всми громоздкими принадлежностями дамскаго туалета, ‘Книжный-Рядъ’ обладающій во время ярмарки всми таинствами и драгоцнностями нашей настоящей и минувшей литературы: ‘Бдная-Лиза’, ‘Аммалатъ-Бекъ’ и множество другихъ раскупаются до нын на-расхватъ. Ближе къ рк особенно замчательно зданіе ‘дворца’ или ‘главный корпусъ’ съ смежными зданіями: здсь превосходные кафе-рестораны, ярмарочное почтовое отдленіе, биржа и прочія мста особенной важности.

По обимъ сторонамъ ‘Обводнаго-Канала’ перекинуто по два мостика. Между Соборомъ и Гостинымъ-Дворомъ, по направленію къ двумъ верхнимъ мостамъ, выстроены четыре отдльные корпуса въ восточномъ вкус, кажется въ китайскомъ, съ веселенькими кіосками: это чайные ряды — средоточіе нашей кяхтинской торговли, это храмы, откуда раздаются повелительные возгласы, ршающіе участь цлой ярмарки: выгодно идетъ продажа чаевъ — выгодны и вс ярмарочныя операціи, плохо торгуютъ чайные оптовые торговцы — и вся ярмарка приходитъ въ уныніе. Складъ чайныхъ ‘мстъ’ бываетъ на ‘Сибирской-Пристани’, находящейся вверхъ по Волг, верстахъ въ двухъ отъ Гостинаго-Двора. Здсь чаи выгружаются и разставляются драгоцнными стнами по обимъ сторонамъ дороги. Много у насъ писано о вліяніи нашей азіятской и, преимущественно, китайской торговли на развитіе нашей мануфактурной промышлености и о замтномъ колебаніи торговыхъ цнъ, торговаго кредита и самой торговли на нижегородской ярмарк, по вс эти писанія какъ-то глухо дйствуютъ на нашихъ капиталистовъ. Не то они не врятъ, или не внемлютъ обращеніямъ къ нимъ пишущаго люда, не то не сочувствуютъ важности нашей азіятской торговли, не то не хотятъ возвысить свой голосъ и печатно опровергнуть или поддержать основанія, на которыя имъ указываютъ, или они просто ничего не читаютъ и ни сами не обсуживаютъ предмета такой обширной важности, ни даютъ вры тому, что на предметъ этотъ надобно бы взглянуть не съ одной только той стороны, которая льститъ исключительно-личному интересу одного капиталиста. Дло это темное, понятно только одно — равнодушіе и отсутствіе стремленія выразить нагляднымъ, яснымъ для всхъ, образомъ предположенія, виды или дльныя и подробныя объясненія всхъ особенностей нашей вншней торговли съ Азісю.

Но обратимся къ ярмарк.

За верхними мостами, по об стороны подковы Обводнаго-Канала, почти въ одной линіи съ чайными рядами, построены: на сторон, пролегающей къ Кунавинской-Слобод — армянская церковь, на сторон, прилегающей къ Волг — татарская мечеть. Съ этой же стороны Обводнаго-Канала построены театръ, балаганы для комедіантовъ, кандитерскія, трактиры, харчевни, питейныя заведенія многоразличныхъ наименованій, и проч. Но кром хлбнаго и картофельнаго простаго вина, сколько на ярмарку привозится вообще всякаго вина — цлыя моря! Сколько, кром распродажи, выпивается здсь въ-теченіе мсяца, одного шампанскаго, французскаго и русскаго издлія — опредлительную цифру дать трудно, но оставивъ въ сторон и шампанскія, и хересы и другіе ‘благородные напитки’, прибавимъ только, что крымскихъ винъ привозится боле чмъ на двсти тысячъ, кизлярскихъ винъ — боле двухъ-сотъ тысячъ ведеръ, а донскихъ и горскихъ винъ — около полутора мильйона бутылокъ.

Полный разгаръ ярмарки обыкновенно полагается съ 10 августа по 10 сентября, но Нижній готовъ къ веселью еще съ іюля — тутъ уже все понахало: и мелкотравчатые Кобдены, и глубокомудрые Французы, и легкомысленные Нмцы, и купеческіе сынки, приготовившіеся справлять лтнюю масляницу. Все это катается съ утра до утра на франтовскихъ извозчикахъ, кутитъ, волнуется, но не шумитъ: все тихо, благочинно и скромно. Масса денегъ, переливающихся изъ рукъ въ руки, по поводу расходовъ исключительно на удовольствія, такъ значительна, что еслибъ можно было составить изъ нея неприкосновенный фондъ — то на него можно бы купить дв Калифорніи, какъ тамъ ни загребай люди руками золото.

Во время ярмарки, торговыя дла кончаются довольно-поздно, часовъ въ 9, а до того главнйшіе дльцы вс заняты, и только въ это время, а иногда и позже, начинаются вечерніе спектакли, и эти вызовы артистовъ, грохотъ и стукъ разъзжающихся экипажей на восход солнечномъ снова пробуждаютъ… свжій утренній воздухъ пріободряетъ утомленнаго сына счастія и онъ, отложивъ сонъ до жаркаго полудня, летитъ купаться въ наслажденіяхъ.

Есть что-то въ этой ярмарк, странно-дйствующее на человка, который не усплъ еще очнуться въ этомъ омут сдлокъ и длъ мильйонныхъ. Встртишь серьзное лицо, углубленное въ коммерческіе разсчеты, прислушаешься къ безъискусственному разговору представителей нашей торговли между-собою о предметахъ самыхъ прозаическихъ — глазъ бы, кажется, не оторвалъ, уха бы не уклонилъ, все бы такъ и любовался этимъ практическимъ смысломъ, этимъ прямодушіемъ, иногда наивною хитростію, но всегда яснымъ и отчетливымъ пониманіемъ предметовъ и обстоятельствъ ихъ окружающихъ. Совершенно-противное впечатлніе производятъ вс ухарскіе подвиги молодыхъ русскихъ купцовъ, гуляющихъ на трудовыя батюшкины денежки. Что жь это такое, наше молодое торговое поколніе? впередъ-то оно идетъ видимо, а возвышается ли оно надъ невжествомъ и цинизмомъ — незамтно.

V.
Казань.

Распростившись съ Нижнимъ-Новгородомъ и пустившись въ первый разъ внизъ по матушк по Волг, предаешься мечтамъ о томъ, что наступаетъ наконецъ пора взглянуть на коренную Русь, во всей крас русской національности. Ждешь видть не одни кафтаны ямщиковъ, или крестьянъ, да кички ихъ бабъ, а думаешь-себ, что вотъ, авось Богъ-дастъ наткнуться на что-нибудь такое, что напомнило бы и Москву съ ея боярами и фабриками, и Торжокъ съ его простолюдьемъ, и старину, и русскій умъ, и то, и с… тщетныя ожиданія! Именно тутъ-то, по моей дорог, и не было того, на что я разсчитывалъ: просто дичь какая-то… и по весьма естественной причин: я халъ почтовой дорогой и кром станцій, почтовыхъ смотрителей, Ямщиковъ, Татаръ, Мордвы, Черемиссъ, Чувашей и Вотяковъ, да изрдка барщинскаго мужика, но встрчалъ ничего, что жь тутъ утшительнаго?

За Василемъ-Сурскимъ, близъ черемисской деревни Емангашъ, форменные столбы отдляютъ Нижегородскую-Губернію отъ Губерніи Казанской. Дорога ужь не шоссейная и туристу предоставляется полная возможность и вс удобства тонуть въ грязи во время дождей, глотать дкую пыль въ сухое время, подпрыгивать и трястись до изнеможенія во время заморозковъ, когда съженные холодомъ и окоченвшіе отъ стужи грядки узенькой колеи представляютъ экипажному колесу мильйоны препятствіи для того, чтобъ катиться свободно, а не прискакивать съ комка на комокъ затвердлой грязи.

Но зато, что за прелесть-дорога — въ другомъ отношеніи: дешь точно въ алле. Широкимъ проскомъ тянется она отъ города до города и, обставлена по обимъ сторонамъ двойнымъ рядомъ развсистыхъ березъ, а по временамъ и дубовыми деревьями. Вчная зелень и кой-какіе холмики и пригорки повременамъ разнообразятъ сельскіе… нтъ не сельскіе, правда, а только дорожные, виды. То баба верхомъ случайно продетъ, то протащится Чувашинъ въ бломъ армяк и чорныхъ онучахъ, то, при спуск съ пригорка, разстелются вдали золотистыя поля селяипна съ волнующимися хлб4ми, то дуновеніе втра донесетъ до васъ ароматный запахъ гречухи въ то время, когда она цвтетъ, то между деревъ, окаймляющихъ дорогу, искоса выглянутъ прокоптлые дома Чувашъ, а у нихъ дома, говорятъ, грязне, чмъ у великороссійскаго мужика: мало ли этихъ развлеченій встртиться можетъ! Но вотъ экипажъ свернулъ изъ аллеи въ сторону, въ черемисскую или чувашскую мстность, на станцію, которыя здсь не на самой дорог устроены, и доброхотный туристъ иметъ случаи наблюдать ‘туземцевъ’.

Почтовая карета летла, сколько силъ доставало. Чуваши и Черемиссы робкіе отъ природы и съ-виду какъ-будто отороплые, съ сильной одышкой и скороговоркой отвчали на вопросы, съ которыми я время-отъ-времени къ нимъ обращался. Не таковы были Татары: они важно храбрились передъ кмъ бы то ни было и мастерски старались поддержать свое достоинство.

Въ центр чувашскаго населенія, въ город Чебоксарахъ, насъ завалили стерлядями едва не саженными, которыхъ, на нашихъ глазахъ, почти живьмъ положили въ кастрюлю для приготовленія какого-то дешеваго, и, вмст съ тмъ, самаго лакомаго, блюда. Заглядлся я на эту, драгоцнную у насъ въ Петербург, рыбку и невольно привелъ себ на память одного ученаго путешественника, Китайца, знаменитаго Сянь-пхай, который такъ охотно и съ такою любовію описываетъ вс свои завтраки, обды и ужины, съ подробнымъ указаніемъ цнъ за припасы и всхъ ощущеній, волнующихъ обыкновенно въ это время душу гордаго мудреца науки, но не тароватаго путешественника. Вспомнилъ я и хавшаго со мной въ почтовомъ экипаж господина, который во все продолженіе пути отъ Нижняго, только и зналъ, что спалъ, лъ и пилъ, жестоко нападая на разные състные припасы, увязанные въ длинномъ мшк, и опоражнивая разсованныя по карманамъ разноцвтныя фляги съ живительными жидкостями. Во всю дорогу онъ не проронилъ ни одного слова и на вс вопросы отвчалъ только или поморщиваніемъ бровей, или легкимъ киваніемъ головы. Я ужь ршился признать его нмымъ, но вроятно на моего спутника нашелъ очень веселый часъ: онъ только однажды, во всю дорогу, ршился сказать, съ гримасой, въ род улыбки одну фразу.

Я уцпился за эту фразу и ршился завязать какой-нибудь разговоръ.

— Нтъ, я такъ, ничего…. про себя! пробормоталъ мой спутникъ повернувшись въ уголъ кареты, и ужь больше рта не развалъ, разв-что для пріема пищи.

Гд-то около Свіяжска мы остановились на станціи, я, по обыкновенію, пошелъ впередъ пшкомъ по дорог.

— Дядюшка, дядюшка: купи у меня малинки? сказала нагнавшая меня прерастрепанная, запыхавшаяся, раскраснвшаяся, но прехорошенькая двочка лтъ десяти, много двнадцати.

— Мн, душенька не-вочто выложить.

— Дядюшка, голубчикъ, купи, за гривенку отдамъ.

— Ну, хорошо, изволь, изволь, душенька. Только ягодки ты сама скушай, а вотъ деньги эти снеси домой, сказалъ я, давая ей серебряную монету.

Глазнки двочки запрыгали-было отъ радости, но скоро они обильно наполнились слезами.

— Эка ты, врешь, нехорошій: ты дай мн гривенку, нашу денежку, да копечку, а твоя-то, можетъ, не ходитъ?

— Не бойся, мой другъ, это серебряныя деньги, он ходятъ, тутъ больше гривенки.

— Нтъ, неправда, неправда! купи, голубчикъ-дядюшка: дай денежку нашу, а энта не наша! сказала двочка и стала снова вертть передъ глазами хорошенькую монетку: и вритъ она, и по вритъ, своей находк, она съ боязнію смотритъ на меня, а сама такъ и разливается. плачетъ.

Экипажъ, выправившись на станціи, догналъ меня и я долженъ былъ покинуть бдную разсказчицу въ горючихъ слезахъ, оставивъ въ ея рукахъ и монету и малину. Странный здсь живетъ народъ: почти подъ самымъ городомъ — люди не могутъ пріучиться къ серебрянымъ деньгамъ, несмотря на то, что въ моемъ кошел увязаны были блестящіе двственные кружки новенькаго чекана, недли дв какъ добытые съ петербургскаго монетнаго двора.

Прохавъ Свіяжскъ, городъ пользующійся прекраснымъ мстоположеніемъ, и переправившись на ту сторону Волги, мы по отлично-дурной дорог стали шагъ за шагомъ приближаться къ столиц царства Казанскаго. Здсь надлежало мн остановиться, чтобъ запастись собственнымъ экипажемъ, а извстно, что Казань щеголяетъ издліемъ тарантасовъ, или, какъ ихъ еще называютъ, тарандасовъ, карандасовъ и долгушъ.

Казань — центръ просвщенія всей восточной части Европейской Россіи и потому учрежденіе университета, и значеніе губернскаго города съ одной стороны, а съ другой развитіе коммерческой и промышленой дятельности этого края, и перепутье торговли съ Азіей, ставятъ Казань на значительную степень въ-сравненіи съ другими губернскими городами. Но несчастные пожары сгубили благосостояніе ея жителей.

Казань особенно замчательна кожевеннымъ производствомъ, въ различныхъ его видахъ, сафьянъ, мыло, свчи, воскъ, медъ, китайка — также составляютъ особенности казанской производительности. Но въ кратковременное мое пребываніе здсь, для меня любопытне всего были — здшніе Татары. Учтивый, красивый, образованный, весьма смышленый народъ, который съ перваго раза поразитъ зазжаго жителя столицы всмъ, что мы не всегда привыкли встрчать въ людяхъ одинаковыхъ съ ними правъ состоянія. Начать съ того, что каждый Татаринъ (и, какъ говорятъ, почти каждая Татарка) съ малолтства пріучается къ трудамъ и промышлености, знаетъ грамот, знаетъ догматы своей вры, отчетливо судитъ о своихъ нуждахъ и пріобртаетъ частію теоретическія свднія, а частію и практическое примненіе заученныхъ въ школ истинъ обо всемъ, что можетъ войдти въ кругъ торговой дятельности и тхъ кто по-богаче и тхъ кто по-бдне.

Татаринъ всегда живетъ своимъ умомъ и, обративъ первый свой трудъ въ наличную деньгу, немедленно переводитъ ее въ товаръ и пускается въ торгъ. Сбывая одно и пріобртая другое, онъ, отъ кусочка мыла и простаго халата, доходитъ до стклянки блилъ, до куска шелковой матеріи, расширяетъ сферу своей дятельности дале и дале, оставляетъ Казань, и съ ношею разныхъ товаровъ пробирается на югъ къ Персіи или дале на востокъ, въ Оренбургъ, Петропавловскъ, Семипалатинскъ или Кяхту, разработывать свою Калифорнію въ Сибири, которая, и безъ золотыхъ пріисковъ, щедро вознаградитъ вс его труды. Киргизская степь, Бухара, Ташкентъ и другія среднеазійскія владнія — вотъ куда онъ наврное сбудетъ товары, а промаявшись десятокъ другой лтъ въ разныхъ походахъ, онъ пріобртетъ полное право отдыхать на лаврахъ и счастливо доживать жизнь.

Татары въ Казани живутъ хорошо, весьма чисто и весьма опрятно: торговая дятельность развиваетъ и продолжаетъ образованіе, начатое въ школ, опытность и перенесенныя неудачи укрпляютъ правила жизни и потому нтъ ничего неестественнаго въ томъ предпочтеніи, которое чувствуешь себя вынужденнымъ отдать иному мщанину-Татарину передъ инымъ русскимъ мщаниномъ, купцу-Татарину передъ инымъ русскимъ купцомъ.

Одно, что въ Татарин не нравится, и что немене гадко въ русскомъ человк — это все то же безотвтное зелено-вино: Татары сивуху пьютъ по-русски, а шнапсъ и пиво хуже сапожника-Нмца. Ни законъ Мухаммеда, ни выговоры муллы, ни дороговизна денегъ — Татарина ничто отъ вина не удержитъ.

Въ деревняхъ, въ изб у него чисто, въ куск говядины онъ себ ни за что не откажетъ, потому-что при оплачиваемыхъ трудахъ иметъ возможность побаловать и свой желудокъ здоровою пищей, мало-мальски есть свободное время — и Татаринъ развернетъ свои коранъ, или другую назидательную книгу, и прочитаетъ изъ нея странички дв-три въ кругу своего семейства, и это ужь показываетъ, что у него потребности выше и разумне, чмъ потребности простаго темнаго человка.

Но между деревенскими Татарами встрчаются одинъ отдлъ, такъ называемыхъ ‘безлошадныхъ’: пахатныя поля свои и луга они отдаютъ въ наймы другимъ, а сами идутъ въ личныя услуги по городамъ, или живутъ въ работникахъ въ деревняхъ у русскихъ мужиковъ.

Чиновники-Татары ходятъ по нашему, въ обыкновенной нмецкой одежд, но когда заунывные распвы азанчи съ минарета мечети призываютъ къ молитв, особенно въ полдень пятницы, чиновники-мухаммедане переряжаются и окутываютъ голову чалмою, которая надвается очень искусно, такъ чтобъ скрыть отъ постороннихъ взглядовъ неисполненіе устава о томъ, чтобъ брить всю голову.

Татаръ въ Казани тысячъ пять душъ: изъ нихъ человкъ сто принадлежатъ къ почетному купечеству, пользуются огромнымъ уваженіемъ и имютъ обширный кредитъ.

Казанскіе Татары любятъ щегольнуть древностію такъ-называемой Сумбекиной-Башни, а молва соединяетъ съ этою башнею тьму басень и бездну преданій. Дло въ томъ, что она носитъ имя казанской царицы, а русскій художникъ, строившій ее, умлъ придать своему произведенію типъ совершенно татарскій, время построенія относится къ послднимъ годамъ царствованія Алексія Михайловича, когда онъ повелвалъ учредить закамскую-линію, по всему протяженію ея выкопать глубокіе рвы и разставить сторожевыя башни. Остатки этихъ укрпленій существуютъ и понын, но самая мстность уже не иметъ прежняго значенія. Еще и теперь можно встртить тутъ екатерининскихъ ‘солдатскихъ-малолтковъ’, которые уже ступивъ одной ногой въ могилу, доживаютъ свои преклонные годы, пользуясь старинными правами.

У насъ на святой-Руси столько разныхъ наименованій нашихъ сословіи, пользующихся одно передъ другимъ привиллегіями, что одно исчисленіе этихъ дленій, раздленій, подраздленій и какъ-будто бы отдльныхъ корпорацій, могло бы составить довольно любопытную страницу: такъ на-примръ, крестьяне, дворовые люди, обльные вотчинники, панцырные бояре, ддичные владльцы, блопашцы, половники, обльные крестьяне, некрасовцы, бобыли, нжинскіе Греки, вольные матросы, торговые казаки и многіе другіе, которыхъ и положительные законы отличаютъ другъ отъ друга. Было бы очень интересно, когда бы какой-нибудь досужій юристъ поразработалъ намъ этотъ нетронутый еще предметъ. Еслибъ онъ не пускался даже въ дальнйшія изслдованія, а ограничился, на-примръ, сравнительной таблицей или хотъ экстрактомъ статей IV, VII, IX и XIV томовъ Свода Гражданскихъ Законовъ и II и IX томовъ Свода Военныхъ Постановленій — и то бы было уже немаловажной заслугой.

Въ-продолженіе путевыхъ замтокъ мн прійдется сближаться и сталкиваться съ казаками въ Сибири, слдовательно, мн представится случай принять на себя часть той работы, о которой я только-что сказалъ, и вслдствіе этого мн легко будетъ посвятить нсколько страницъ казачьимъ сословіямъ въ Сибири, между словъ перечислить вообще вс казачьи сословія въ Россіи, и вкратц разсказать о нихъ то, что мн самому извстно. Распространяясь о казакахъ, я, вроятно, ничего не скажу новаго, но все-таки надюсь, что трудъ мой не будетъ безплоднымъ…

А между-тмъ отправимся дальше въ дорогу.

Отъ Казани до Екатеринбурга ходятъ дилижансы частной компаніи. Но такъ-какъ зды въ почтовыхъ экипажахъ здсь не существуетъ, а врныхъ ручательствъ въ удобствахъ пути отъ частныхъ содержателей нтъ, кром ихъ тарантасовъ, то многіе и предпочитаютъ дальнйшіе перезды совершать въ собственныхъ экипажахъ съ гарантіею дешевыхъ ‘на-водокъ’. Это русское тринкгельдъ, выражаемое существительнымъ ‘на-водка’ можетъ доставить вс возможныя удобства. Но путешественнику или, употребляя боле буднишнее выраженіе, прозжающему, а еще проще — здоку, необходимо запасаться отъ Казани до Екатеринбурга, а оттуда отъ одного губернскаго города до слдующаго губернскаго города, чаемъ, сахаромъ, кофе, булками, зимой — морожеными щами и пельменями, охотникамъ до лимоновъ — лимонной кислотой (acidum citricum), винной кислотой (acidum tartaricum) и прочими, обычными въ дорог принадлежностями, и даже складнымъ стуломъ или другою подобною мебелью, Тутъ ужь дло инстинкта: что найдешь въ столицахъ или большомъ город, того не найдешь въ крестьянскомъ дом, какъ бы оно ни казалось необходимымъ для каждаго.

Новую заботу для дорожнаго человка представляетъ стужа зимой и жаръ и духота лтомъ. Для того, чтобъ согрться, коренастый русакъ обыкновенно прибгаетъ къ спиртнымъ напиткамъ, кто по-бдне — къ простой водк, кто по-богаче къ ‘пунштамъ’. Чтобъ избавиться отъ жажды, они пьютъ холодную воду, холодный квасъ, холодное молоко — и опять таки спиртные напитки. И то и другое страшно разстраиваетъ и желудокъ и голову, не говоря уже о другихъ печальныхъ послдствіяхъ. Самымъ врнымъ и самымъ безвреднымъ средствомъ считаются слдующіе два способа.

Отъ стужи. Если путешественникъ сильно прозябъ и продрогъ въ дорог, то онъ долженъ, прибывъ на станцію, но не входя еще въ избу, выпить большой стаканъ холодной воды и уже посл этого войдти въ теплую комнату, заплативъ, какъ водится, ‘тепловое’ хозяйк. Отъ жара и жажды — ни подъ какимъ видомъ не пить много холоднаго, а отправляясь со станціи, выпить стакана четыре самаго горячаго чая, не ‘въ-накладку’ какъ здсь говорятъ, а ‘въ-прищелку’ или ‘съ угрызеніемъ’. Мн случалось здить даже при —40^о Р. и чай въ-прикуску всегда спасалъ меня отъ жажды.

Распростившись сначала съ ‘Арскимъ-Полемъ’ въ Казани и съ его знаменитымъ памятникомъ, поставленнымъ на томъ, будто бы, самомъ мст, гд стояла нкогда ставка царя Іоанна-Грознаго, и путешествуя на тощихъ татарскихъ лошаднкахъ, трускомъ еле-везшихъ лгонькій тарантасъ, мы довольно-живописными мстами миновали хорошія и дурныя села и деревни, прохали городъ Арскъ, заштатный и невзрачный и замченный нами только по остаткамъ старинной деревянной крпостцы и вступили въ лса Вятской-Губерніи, старинной Хлыновской-Области и, какъ кажется, древнее обиталище тхъ Шибановъ, или Шейбанидовъ, которые, по мннію одного исторіографа, играли важную роль въ исторіи нашей Восточной-Россіи. Этихъ Шейбанидовъ или Шибанцевъ непремнно хотятъ отнести въ Сибирь, точно такъ же какъ и тюменскихъ хановъ. Мы уже имемъ доказательства, что Тюмень была по сю сторону Урала (не говоря уже про Хвалынскую-Тюмень). Шейбаниды обитали около Ногайцевъ и около Тюмени, и были въ сношеніяхъ съ Казанью: слдовательно ихъ и надо искать тутъ, именно гд-нибудь около Камы. Если мы возьмемъ полуостровъ, образуемый рками Умякомъ, Вяткой и Камой, то уже въ этомъ небольшомъ пространств встртимъ и ‘Старую-Чудь’ и ‘Басурмановъ’, между устьемъ Умяка и лвымъ берегомъ Вятки залегаетъ такъ-называвшаяся во-времена-оны ‘Крымская-Степь’, Богъ-знаетъ отчего носившая это имя. Отсюда вверхъ по Вятк, немного ниже ныншняго города Малмыша — мстность извстна была подъ названіемъ ‘Шибанцы’ и еще въ начал прошлаго столтія выстроенный здсь острогъ носилъ названіе Шибанскаго: отсюда и Казань, и Тюмень, и Киргизы, и Ногаи, и Волга, и Тоболъ — были близки.

Малмышъ, или Малмыжъ, городокъ Вятской-Губерніи — отрада для дущихъ на собственномъ иждивеніи. Съ-этихъ-поръ они отстраняются надолго отъ всхъ задержекъ на станціяхъ, отъ дурныхъ лошадей, отъ дурныхъ дорогъ и кучи мелочныхъ огорченій, которыя кажутся неизбжными въ юдоли сего міра.

Съ-этихъ-поръ путешественникъ уже не знаетъ, что значитъ тонуть въ грязи, что значитъ провалиться подъ мостъ. Порядокъ съ-этихъ поръ начинается такой, какой мы привыкли видть только въ столицахъ и между ими. Въ трехъ губерніяхъ, Вятской. Пермской и Тобольской, существуютъ правила, чтобы ямщики были всегда въ форменной одежд, везли возможно-быстро, отъзжая со станціи брали записку, въ которомъ часу выхали и съ какимъ именно пассажиромъ, на другой станціи они получаютъ удостовреніе, что на пути промедленія никакого не сдлали, пассажировъ привезли именно тхъ, которые обозначены въ подорожной, и жалобъ или неудовольствій отъ нихъ никакихъ на себя не навлекли. Естественно, что при такихъ распорядкахъ нтъ никому охоты здить на вольныхъ ямщикахъ, хотя этотъ послдній способъ и представляетъ мелочную экономію для разсчетливаго торговца.

Еще въ Вятской-Губерніи начинаютъ попадаться старыя чудскія городища, или притоны кочевыхъ народовъ, строившихъ себ валы и рвы по возвышеніямъ, но главнйшее мстопребываніе ихъ, ихъ городки и горные разработки находятся по ту сторону Камы и въ горахъ Уральскихъ. Населеніе по почтовой дорог довольно незначительно и прозжему нтъ никакой возможности ознакомиться ни съ Вятчанами и Вятичами, ни съ Вотяками.

Въ небольшомъ Аханномъ городк, переименованномъ въ Оханскъ, мы едва-едва могли добыть себ пристанище. Здсь начинается уже Пермская-Губернія. Первое впечатлніе всегда важно, и человкъ, впервые пустившійся въ дальную дорогу, перетерпвъ скуку и вдоволь настрадавшись тоской, думаетъ себ:

— Вотъ я теперь ровно за дв тысячи верстъ отъ Питера, мн остается еще столько, да еще пол-столько. Что же я долженъ встртить въ Перми, за Пермью, и такъ дале? Вроятно дичь страшнйшую.

Но каково же будетъ удивленіе нашего туриста, когда переступивъ ногой на ту сторону Камы, онъ почувствуетъ, что вступилъ въ какое-то новое царство, о благоденствіи котораго у насъ, кажется, и понятія не имютъ. Пермская-Губернія тянется изъ конца въ конецъ на 700 верстъ, земли ея можно раздлить на три категоріи: государственныя, обитаемыя государственными крестьянами, Государевы, составляющія горный уральскій округъ и подчиненныя Кабинету Его Императорскаго Величества, и земли частныхъ владльцевъ, на прав или посессіонномъ, или вотчинномъ. Центръ соединенія властей и всхъ гражданскихъ отправленій первой и третьей категоріи, за исключеніемъ частнаго заводскаго управленія, есть городъ Пермь, а средоточіе властей второй категоріи, равно какъ и управленіе частными заводами — есть городъ Екатеринбургъ. Самъ-по-себ городъ Екатеринбургъ есть горный-городъ, имющій собственное свое, утвержденное положительными законами, управленіе, а въ-отношеніи всей сферы общаго губернскаго управленія онъ — уздный городъ Пермской-Губерніи.

Это раздленіе Пермской-Губерніи на три отдла, и система управленія каждаго изъ нихъ на собственныхъ, сообразныхъ съ обстоятельствами началахъ, столь отличныхъ отъ началъ барщинскаго управленія крестьянами (мы говоримъ здсь только про большинство, про народъ въ масс, что жь касается до высшаго сословія — дворянства и чиновничества то оно во всей Россіи стоитъ на одинаковой степени совершенства, какъ въ столицахъ, такъ и въ самыхъ отдаленныхъ провинціяхъ, безъ малйшаго различія), дастъ Пермской-Губерніи совершенно-отличный характеръ: грамотность, просвщеніе, зажиточность, довольство, — здсь явленіе нердкое и встрчаемое на каждомъ шагу.

VI.
Пермь и Екатеринбургъ.

Что за прелестный городъ Пермь, когда въ него възжаешь. Вопервыхъ — застава: это два высокіе столба, соединенные между собою чугунною цпью, подъ которой можетъ пройдти, не наклоняясь, самъ Колоссъ-Родосскій. На вершинахъ этихъ столбовъ сидитъ по орлу, а у подножія стоитъ по медвдю, чрезвычайно-живописно! Къ застав прилегаетъ обширный лугъ, окаймленный длиннымъ бульваромъ: это тоже эффектно. Съ противоположной стороны стоятъ красивыя зданія, стройнымъ рядомъ вытянувшіяся въ линію и рекомендующія собою прочихъ своихъ братій, размщенныхъ внутри самаго города. Богатая чугунная ршетка больницы, выстроенной съ большимъ вкусомъ, явно говоритъ о наклонности Пермитянъ или Пермичъ къ изящному, въ противоположность Пермякамъ, которые все-еще тяжело поддаются успхамъ цивилизаціи. Первое впечатлніе, производимое первымъ шагомъ въ Пермь, дйствительно возраждаетъ надежды видть чмъ дальше тмъ лучшія зданія. Но…

Что за противоположное этому впечатлніе вселяетъ городъ Пермь, когда въ него въдешь. Это не тотъ городъ, который въ-старину назывался Великою-Пермью, какъ утверждаютъ иные, это было мстечко, маленькое заселеніе, которое сначала принадлежало къ такъ-называемымъ строгоновскимъ вотчинамъ, но такъ-какъ въ древнія времена у Строгоновыхъ не было тутъ никакой вотчины, а были арендныя имущества, то и это мсто отошло въ вдніе казны. Императрица Елисавета Петровна подарила его канцлеру графу Воронцову, а при Екатерин II мстечко это полюбилось одному важному сіятельному человку, онъ и донесъ Государын, что пунктъ этотъ очень важенъ и долженъ быть, вмсто Чердыни, средоточіемъ намстничества. Мстечко получило названіе Перми и значеніе главнаго города пермскаго намстничества. До-сихъ-поръ Пермь не иметъ никакого значенія, то, что должно обусловливать существованіе какого бы то ни было города, здсь не существуетъ и потому Пермь — только жилище чиновниковъ, составляющихъ губернское управленіе. Большая часть обитателей Перми люди назжіе, а ‘кондовые’, то-есть коренные — или чиновники, или посадскіе, успвшіе обзавестись своимъ домикомъ. Вся промышленость Перми ограничивается канатнымъ производствомъ, торговли — ровно никакой.

Мн случилось однажды пріхать въ Пермь вскор посл пожара, истребившаго большую часть города. Это было въ томъ же несчастномъ году, когда сгорла Казань и другіе города.

Меня привезли къ какому-то ‘дворнику’, то-есть содержателю постоялаго двора и насилу впустили въ комнаты. Время было около какой-то ярмарки, народа нахало множество, да и погорлые-то размстились по чужимъ квартирамъ, стало и не мудрено, что услужливый дворникъ едва-едва впустилъ меня къ себ за ‘пятитку’ съ условіемъ, однакожь, помститься, если мн угодно, подъ кроватью, которою заране завладлъ уже другой прозжій, успвшій боле меня внушить къ себ почтеніе хозяина. Условіе было для меня унизительно, но необходимость починить экипалсь, заставила меня согласиться на все.

Я обязанъ былъ помститься подъ чужою кроватью только на ночь, во всякое другое время дня могъ удобно расхаживать по комнат. Чтобъ не воспользоваться чужими, заране абонированными, стульями или скамйкой, я веллъ принести свой чемоданъ и устроилъ изъ него довольно-удобное сиднье. Со мной былъ мой слуга. Надобно и объ немъ подумать. Мсто своего ночлега я уступилъ ему, а самъ на ночь отправился въ тарантасъ и очень-спокойно провелъ въ немъ цлую ночь.

Честная компанія въ комнат состояла, кром меня, изъ ‘приказира’ (это мстное выраженіе, замтимъ мы, для читателя), какого-то отставнаго чиновника, жирнаго толстяка-торговца, да человкъ пяти, шести молодцовъ, караванныхъ приказчиковъ.

— Чиновники-съ, видно? спросилъ меня приказиръ.

— Чиновникъ-молъ.

— Видно по своей надобности хать изволите?

— По своей-съ.

— На служб состоите?

— Нтъ.

— Я самъ въ отставк, тугія времена пришли: ученый народъ, видишь, все набираютъ. Оно бы и ничего, я, то-есть, и самъ въ нкоторомъ род науки происходилъ, да ужь нтъ, прошли блаженныя времена! Туга нынече служба стала, не разживешься больно на маленькомъ мст.

— Полно ‘маргафонить’ (лгать), Егоръ Кузьмичъ, перебилъ его одинъ ражій дтина: — знамъ мы, что и ты ‘сгоношилъ’ (скопилъ, выгадалъ) не одни ‘балакири’ (горшки) битые.

— Да, чаво тутъ сгоношилъ, сгоношилъ? Ну, сгоношилъ домишко, и деньги были, да обошелъ насъ лшакъ — ничего не осталось, все сгорло, осталось лишь — ‘аська’ (шапка) на голову, азямъ, да чембары, да бахилы всей оджи, а про хозяйство одинъ ‘межеумокъ’ (топоръ меньшаго, противъ обыкновеннаго, размра)… А что, милостивый государь мой: ‘прошку ширкать’ изволите?

— Прошку ширкать? спросилъ я съ изумленіемъ.

— Точно такъ-съ, прошку ширкать?.. ну, табачокъ нюхать, по-вашему, изволите? Одолжитесь: у насъ табакъ хрускій (крупно-молотый), не уступитъ какому угодно рапе, снова присталъ ко мн приказиръ, подставляя доскань (табакерку).

Я поблагодарилъ за одолженіе.

Пермь обладаетъ всми принадлежностями губернскаго города: въ ней есть Палаты, Губернское Правленіе, однимъ словомъ вс учрежденія, которыя не могутъ не быть въ губернскомъ город. Есть даже публичная библіотека, какова бы она тамъ ни была незначительна на самомъ дл. При тамошней гимназіи есть даже маленькій музеумъ, въ которомъ хранится оружіе, по сказкамъ, приписываемое Ермаку. Это именно большое ружье пуда въ полтора, съ рзьбою и насчками, дв чугунныя пушки, одна аршина въ два длины, а другая въ два съ половиною, съ узенькими дулами, и фитиль. Я уже имлъ случай въ одномъ мст высказать свое мнніе объ ермаковыхъ пушкахъ, слдовательно, здсь довольно сказать, что тутъ дло не въ правд, а въ уваженіи, которое народъ питаетъ къ покорителю Сибири.

Въ Пермской и Тобольской-Губерніи нтъ зажиточнаго дома, въ которомъ бы не висло ермакова портрета, или на холст, или на дерев, а большею частію на желз, на подносахъ. Ермака обыкновенно представляютъ здоровеннымъ, широкоплечимъ дтиной, съ быстрыми черными глазами и съ короткой черной окладистой бородой. Можетъ-быть Ермакъ и въ-самомъ-дл былъ брюнетъ, а можетъ-быть онъ былъ и блондинъ и зазжій по-невол въ Сибирь Нмецъ, которому пришла въ голову первая мысль нарисовать первый портретъ Ермака, никакъ не могъ избжать необходимости облечь русскаго человка иноземными украшеніями. Обыкновенно его снабжаютъ такимъ костюмамъ. На голову ему надваютъ красную скуфейку съ золотымъ у лба галунчикомъ, а сверхъ ее натягиваютъ токъ съ завороченнымъ къ верху козырькомъ, а надъ нимъ рисуютъ богатую застежку съ драгоцнными камнями. Покорителя Сибири облекаютъ въ верхнее платье, какъ кажется, распашной нанковый халатъ съ узенькими внизу рукавами и съ разрзными обшлагами. Изъ-подъ халата выглядываетъ красный кушакъ, а сверхъ халата надта кольчуга, но только до половины груди и съ кисточками у плечъ. Изъ-подъ кольчуги у шеи выглядываетъ блая рубаха, сшитая не на русскій манеръ, а сверхъ кольчуги повшена золотая цпь съ образомъ Божіей Матери. Въ лвую руку Ермаку даютъ мечь, у эфеса котораго сдлано изображеніе орлиной головы, а въ правую влагаютъ длинное копье. Но съ теченіемъ времени русскіе мастеровые замтили неказистость этого фантастическаго наряда и стали замнять нмецкую шапку съ козырькомъ простымъ шишакомъ. Много было попытокъ составить боле близкій къ истин портретъ Ермака, но изъ всхъ ихъ надобно, кажется, отдать предпочтеніе-покойному Воронихину, въ извстной его картин ‘Послдняя Битва’.

Въ бытность въ Перми, мн не удалось собрать свдніе о количеств всхъ училищъ въ Пермской-Губерніи. Ихъ должно быть очень-много, если мы сообразимъ, что тамъ, кром обыкновенныхъ везд заведеній, подчиненныхъ Министерству Народнаго Просвщенія или духовному управленію, есть еще большее число подвдомственныхъ Министерству Государственныхъ Имуществъ, Министерству Военному, Министерству Финансовъ и собственно Кабинету Его Императорскаго Величества, что, кром того, на каждомъ частномъ завод есть собственныя свои училища, въ которыхъ всегда довольно учениковъ, что самый родъ занятій главной массы здшняго населенія, именно заводское производство, само-собой содйствуетъ быстрому развитію душевныхъ способностей человка, то посл этого не удивительно будетъ видть на Урал всю массу народа русскаго въ такомъ благосостояніи, съ такимъ яснымъ взглядомъ на вещи и съ такимъ точнымъ пониманіемъ своихъ правъ и своихъ обязанностей, какихъ дай Богъ найдти хоть бы и въ ближе къ столицамъ лежащихъ губерніяхъ.

Ничего нтъ забавне, какъ слышать гд-нибудь въ подмосковныхъ губерніяхъ отъ людей изъ сословія гораздо выше крестьянскаго, разспросы о подробностяхъ того, ‘какъ Турки въ прошломъ году Парижъ разграбили’ или ‘какъ индійскій шахъ пріхалъ ныньче въ внскій университетъ курсы слушать’. Съ другой стороны, тамъ уже давно знаютъ, что ‘король Филиппъ’ ужь не французскій король, что теперь легко въ Рим бывать, да папы не видать, тамъ знаютъ эти старыя новости, но не слдятъ за ними, какъ за предметомъ чуждымъ и неимющимъ ничего общаго съ русскою жизнію. Они слушаютъ эти новости какъ волшебную сказку, пожалуй, покачаютъ головой, скажутъ ‘вишь ты, парень, дло-то како вышло, подумаешь!’ И, не думавъ нисколько, опять вс принимаются за исполненіе своихъ обязанностей. Каждая партія поселенцевъ, каждый чиновникъ или приказчикъ, знакомый съ ‘Московскими Вдомостями’, передаютъ по-своему чрезвычайныя происшествія.

Прозжая Пермскую-Губернію, видишь на каждомъ шагу довольство, чистоту, опрятность и благосостояніе, высшее противъ весьма-многихъ великороссійскихъ губерній.

Пермская-Губернія представляетъ площадь въ пять разъ боле площади Воронежской-Губерніи (6,000 и 1,200 кв. миль), и почти при одинаковой цифр народонаселенія (около мильйона шести сотъ тысячъ душа’ обоего пола) она, сравнительно, въ пять разъ мене населена, чмъ Воронежская-Губернія (въ первой считается 261 человка, на одну квадратную милю, въ послдней 1,372 человка на ту же единицу). Скота въ ней считается до двухъ съ половиною мильйоновъ головъ. За удовлетвореніемъ всхъ внутреннихъ потребностей населенія хлбомъ и картофелемъ, котораго здсь снимается до полуторыхъ сотъ тысячь четвертей, въ Пермской-Губерніи выкуривается вина на сумму свыше 400,000 рублей серебромъ. Кожевенное производство представляетъ въ итог цифру около 700,000 руб. сер., пчеловодство даетъ около 150,000 руб. сер. дохода, соли вываривается боле чмъ на мильйонъ рублей серебромъ, въ 1846 году (къ которому также относятся настоящія замтки, а вмст съ тмъ и вс цифры здсь и дале помщенныя) въ Пермской-Губерніи выдлано желза почти на одиннадцать мильйоновъ, мди выплавлено на 400,000, драгоцнныхъ металловъ добыто на сумму около 1,300,000 рублей серебромъ. Здсь ни звроловство, ни добыча драгоцнныхъ камней, ни другіе промысла не входятъ въ разсчетъ за неимніемъ свдній.

Перездъ черезъ Уралъ по дорог, которая достоинствомъ своимъ, нисколько не уступитъ нашему московскому шоссе, перездъ этотъ былъ совершенъ мстностію, которая заставляла забывать возгласы о величественной красот швейцарской природы. Если иногда и случалось думать объ этомъ предмет, то какое-то невольное чувство говорило, что серьзный съ вида русскій крестьянинъ, чисто и опрятно одтый, молодцовате и умне любаго Нмца, что блокурая или черноглазая Кержачка, радушно услуживающая путнику всмъ по-возможности, красиве рыженькой Нмочки Рейна, что самое солнышко русское, пригрвающее благотворными своими лучами русскія нивы, свтитъ, должно-быть, отрадне, чмъ то, которое свтитъ надутому своею кропотливостью Германцу, что, наконецъ, необъятные русскіе лса съ ихъ вковыми кедрами, соснами, съ медвдями и соболями, какъ-то больше и понятне говорятъ русской душ, чмъ вс эти сады и рощицы, въ которыхъ рука ученаго садовника изнасиловала природу и все живое подчинило безтолковымъ формальностямъ и стснительнымъ, безъ нужды, условіямъ.

Но оставимъ въ сторон великолпіе природы, не станемъ обращать вниманія на чудные виды въ горахъ уральскихъ: житье-бытье здшняго населенія представляетъ многія весьма-утшительныя стороны. Възжайте въ любое селеніе, войдите въ любую избу и вы нигд не найдете домохозяина, который съ угрюмой физіономіей, съ понуренной головой, безмолвно стоялъ бы предъ вами. Васъ встртитъ и дружески станетъ привтствовать здоровый, плотный мужчина съ веселымъ лицомъ, онъ самъ сядетъ тутъ же съ вами и заведетъ умныя рчи о томъ, что только входитъ въ сферу его обычной дятельности. И это же самое вы найдете по всему пути черезъ Сибирь. Каждый домъ свидтельствуетъ о довольств и зажиточности, каждое селеніе свидтельствуетъ о порядк и благочестіи, на заводахъ встртите образованіе не въ однихъ управляющихъ изъ зазжихъ Англичанъ или Русскихъ отставныхъ чиновниковъ, но и въ тхъ лицахъ, которыя принадлежатъ къ собственно такъ-называемому сословію заводскихъ людей. Въ селеніяхъ везд встртишь сельскія пожарныя команды. Желзныя дороги на Урал давно не новость, конечно, он не предназначены для перевозки пассажировъ, а только для доставки грузовъ руды, и безъ паровыхъ машинъ, но примненіе ихъ къ длу въ Сибири было сдлано гораздо прежде, чмъ подумали объ этомъ въ Великороссіи. Какъ давно существуютъ желзныя дороги на Урал, я утвердительно сказать не могу, но знаю наврное, что въ 1821 году небольшая чугунная дорога существовала уже въ далекомъ Алта, въ Колыванской-Области, протяженіе ея было невелико, всего отъ Зминогорскаго-Рудника до завода этого же имени почти дв версты. Работы производились въ-теченіе пяти лтъ, съ 1816 года и каждая верста обошлась въ 6,000 руб. асс. Такія же дороги есть и въ самомъ Екатеринбург, и близъ Екатеринбурга на кабинетскихъ березовскихъ золотопромывательныхъ фабрикахъ, гд механическія усовершенствованія оставляютъ далеко назади за собою т устройства, которыя существуютъ на частныхъ сибирскихъ золотыхъ пріискахъ.

Съ Урала и дале въ глубь Сибири начинаются разспросы и разговоры о золот, о новыхъ открытіяхъ въ золотопромышлености, о новыхъ подвигахъ разныхъ громогласныхъ золотыхъ компаній.

Переступивъ Уралъ и спустившись ужь на восточные его склоны, мы подъхали къ Екатеринбургу.

— Куда же ты меня привезешь, ямщикъ?

— Куда захотите сами: по золотому съ рыла съ обдомъ на-день давать могите — такъ мы васъ къ Тальянцу Фрати, а коли по золотому въ недлю съ обдой и ужиной, со всми харчами — такъ на постоялый, къ христіанскимъ людямъ, я васъ приставлю къ красавоньк-дворничих. А не то — есть кандитерская съ нумерами, тамъ все чистый народъ изъ Питера стоитъ, хозяинъ чиновникъ, останетесь довольны.

— Ну, вези къ этому.

Комнаты, занятыя мною, были съ балкономъ и выходили на бульваръ, который отсюда тянется до самой заставы и въ лтніе вечера доставляетъ жителямъ весьма-пріятное мсто для прогулки.

Въ это время, въ Екатеринбург не было ни холеры, ни другихъ повальныхъ болзней, но городъ не мене того находился въ тревожномъ состояніи, отъ разныхъ слуховъ о пожарахъ, заставлявшихъ жителей какъ-можно осмотрительне наблюдать за своимъ хозяйствомъ.

Поддавшись тому же вліянію и притомъ имя при себ порядочно-толстый портфель чужихъ кредитныхъ билетовъ, я считалъ себя вовсе не въ завидномъ положеніи.

— Что, былъ у васъ пожаръ? спросилъ я прислужника гостинницы.

— Нтъ еще-съ, пока насъ Богъ миловалъ.

— Вдь у васъ, я чай, пожарная команда надежная?

— Надежная-то — надежная-съ, да намъ-то оттого не легче, хоть и знаешь, что пожаръ отстоятъ.

Въ Екатеринбург и окрестностяхъ есть нсколько пожарныхъ командъ разныхъ управленій: одна городская, на общепринятомъ во всхъ городахъ основаніи, другая, боле подходящая къ столичнымъ усовершенствованіямъ — это пожарные кабинетскіе, при гранильной и шлифовальной фабрикахъ, стоимость которыхъ, при кладовыхъ, наполненныхъ драгоцнностями, неоцнима, третья, наконецъ, пожарная команда принадлежитъ къ сосдственному съ Екатеринбургомъ, верстахъ въ двухъ-трехъ, частному Верхъ-исетскому-Заводу г. Яковлева.

Располагаясь на ночь, мой лакей запасся новенькой коробочкой спичекъ мстнаго произведенія съ толстыми зелеными головками, въ комнат на всякій случай поставилъ онъ полное ведро воды, а мою шкатулку съ деньгами положилъ себ въ изголовье.

— Смотри же, Никита (говорилъ я ему), не проспи пожара, я усталъ сегодня, и меня ничмъ не разбудишь, а ты, кажется, очень-чутокъ.

— Да ужь будьте спокойны, сударь: я-ль не молодецъ на разныя этакія?..

Скоро все погрузилось въ глубокій сонъ… но середи ночи, въ страшной темнот, робкіе стоны раздались въ моей комнат.

— Батюшка!.. отецъ родной!.. горитъ!.. бда!.. такъ и пышетъ. Убжимъ скорй.

— Кто тутъ? спросилъ я, немного очнувшись.

— Отецъ родной! вставайте, горимъ… посмотрите — кругомъ огонь!.. Уйдемте!

Я узналъ голосъ Никиты и вскочилъ съ постели. Изъ оконъ по одну сторону дома — эти было не видать, изъ противоположныхъ — предъ нами огромное зарево пожара. Говоръ народа по улиц, стукъ барабановъ, перемшиваемый съ трещотками пожарныхъ и тихимъ звономъ набата, производили потрясающее вліяніе. Опасность была ближе, чмъ мы полагали: скоро мы въ собственныхъ комнатахъ почувствовали запахъ срнаго дыма, а въ передней комнат на насъ хлынули цлые волны воды.

Переполохъ постигъ насъ неожиданно и невзначай: и господинъ и лакей были ошеломлены и съ просонья и со страха, но это все-таки не помшало мн засвтить свчу.

— Гд свча, Никита?

— Не знаю, батюшка, ужь съ полчаса ищу, отъискать не могу, отвчалъ онъ, суя мн въ руки коробочку со спичками.

Я сначала и не замтилъ, что спичекъ было уже немного, на донышк, ‘шоркнулъ’ одну — только щолкнуло, бросилъ, дернулъ другую — только запахло, но свту не дало, бросилъ, взялъ третью — та переломилась, бросилъ — давай четвертую — по она вспыхнула и тутъ же потухла, опять бросилъ. Въ-торопяхъ я перебралъ ихъ до полсотни, но все огня не добылъ.

Чадъ и срный запахъ увеличивался, въ комнат стало удушливо, темнота мшала исправить туалетъ въ порядк, чтобъ прилично выцдти на улицу, вдругъ Никита разревлся какъ ребенокъ, объявивъ, что шкатулка съ деньгами пропала… Этого только недоставало!

Зарево усиливалось, колокола гудли, барабаны били, трещотки трещали….

Лужи воды быстро распространялись по всмъ комнатамъ, я вспомнилъ про завтные петербургскія спички въ сигарочниц и въ одно мгновеніе вся комната озарилась свтомъ стеариновой свчи ръ мстнаго завода. Въ другой комнат открыли форточку, чтобъ освжить воздухъ и тутъ только нашли разршеніе задачи, чадъ былъ отъ цлой коробки спичекъ, недающихъ, кром запаха, ничего, волны воды дйствительно обдали насъ изъ опрокинутаго Никитой полнаго ведра, а шкатулка съ деньгами стояла, какъ живая, на стол передъ диваномъ.

На улиц тоже все смолкло, мы вышли на бульваръ и встртили бгущихъ и скачущихъ городскихъ пожарныхъ, но вскор узнали, что ночью загорлся-было какой-то домишко у пруда, но яковлевская команда давно прекратила пожаръ и ухала домой…

Много посл этого смялись мы надъ собственною прыткостію, только не во-время, и не тамъ, гд нужно владть собой.

Такъ прошло и все лто и осень для Екатеринбурга: пожаровъ не было.

Въ Екатеринбург особенное вниманіе привлекаютъ монетный дворъ и гранильная и шлифовальная фабрики. У насъ въ Россіи, кажется, только три знаменитости этого рода, три гранильныя фабрики, одна Петергофская, другая Екатеринбургская, третья Колыванская, он занимаются обдлкою и артистическою обработкою драгоцнныхъ и разноцвтныхъ камней, и находятся въ вдніи Кабинета Его Императорскаго Величества.

Все, что есть драгоцннаго по части горныхъ породъ въ Императорскихъ дворцахъ, эрмитаж, хранилищахъ и кладовыхъ, все это издліе русскихъ артистовъ и русскихъ художниковъ. Вазы, урны, чаши, камеи, все это произведеніе и русской природы, и русскаго ума, и русской руки. Кому неизвстны гигантскія чаши, вырзанныя изъ одного куска камня и выдланныя въ колыванскомъ завод и въ Екатеринбург въ-теченіе ныншняго столтія: каждая изъ нихъ составляетъ восьмое чудо и превосходитъ своею громадностію и художественностію все, о чемъ трубятъ намъ въ чужихъ краяхъ. Камеи екатеринбургской работы ни въ чемъ не уступаютъ римскимъ камеямъ. И въ этомъ отношеніи, конечно, первенство надобно отдать Екатеринбургу, этотъ городъ заселенъ артистами и художниками. Малйшая работа ихъ чужда ремесленности, каждый камешекъ, каждая сережка, каждая мозаика говоритъ, что надъ ними трудилась рука вдохновеннаго, сочувствующаго изящному художника.

По общему понятію большинства, художества только и можно найдти, что въ Петербург въ Академіи Художествъ, да въ Италіи на каждомъ перекрстк, толп неизвстны доморощенные артисты изъ Сибири: оно и не удивительно. У насъ, въ верст отъ Петербурга, есть цлая колонія артистовъ подобнаго рода, а многіе ли о нихъ знаютъ. Не исчисляя многаго, укажемъ только на кабинетскій же Фарфоровый Заводъ: сколько только въ одномъ этомъ заведеніи можно насчитать истинныхъ артистовъ. На Стеклянномъ-Завод — то же самое, на Шпалерной-Мануфактур, гд въ недавнее время прекращено производство гобеленевскихъ издлій, есть также работы, которыя стоятъ несравненно выше ремеслъ. Наконецъ въ Петергоф, гд перебывала, цлый Петербургъ неоднократно, многимъ ли знакомы филограновыя работы на тамошней фабрик.

Въ Екатеринбург пріобрлъ я между прочими вещами большую топазовую печать и заказалъ вырзать на ней гербъ одного петербургскаго знакомаго. За печать взяли съ меня, кажется, десять, да за вырзку пятнадцать рублей серебромъ. Работу, подобную екатеринбургской, я видлъ въ Петербург, но не на камн, а на стали у покойнаго Мозжечкова, извстнаго художника. Вмст съ этимъ пріобрлъ я необдланный кусокъ топаза и пару прелестныхъ чашъ изъ благо мрамора и за все это заплатилъ рублей десять серебромъ. По возвращеніи въ Петербургъ, мн захотлось сдлать копіи съ пріобртенныхъ вещей, нашелъ артиста — мраморщика Итальянца гд-то въ Гороховой и рщика на камняхъ неизвстной націи, но за-то на Невскомъ-Проспект. Итальянецъ съ Гороховой изъявилъ согласіе сдлать пару подобныхъ чашъ за 60 руб. сер., предупредивъ, однако, что ‘такъ чисто нту’, рщикъ за обдлку топаза запросилъ 25 руб. сер., да за вырзку герба 75 рублей серебромъ. Но ни тотъ, ни другой не хотли поврить, чтобъ показанныя мною вещи работали русскіе мужички, заводскіе мастеровые, почти однихъ правъ состоянія съ крестьянами.

Въ общей сфер провинціяльныхъ городовъ у насъ повсюду одно утшеніе въ жизни, посл дневныхъ трудовъ — карты, ‘король-валетъ-самъ-пятъ’, ‘играю’, ‘ренонсъ’, ‘леве‘, ‘уголъ’, ‘пароли’, — вотъ обычныя фразы обыкновенной семейной компаніи по вечерамъ. Въ Екатеринбург не то: тамъ можно прислушаться здравыхъ понятій о политической экономіи, тамъ съумютъ передать новйшее изобртеніе какого-нибудь французскаго ученаго, тамъ образуются даже партіи литературныя: одни стоятъ за ‘Современникъ’, другіе недопускаютъ, чтобъ могъ существовать журналъ умне ‘Библіотеки’, третьимъ правятся ‘Отечественныя Записки’, но дло въ томъ, что въ большинств читателей замтно рвеніе прочесть прежде всего отдлъ наукъ и художествъ, а это, сколько извстно, очень-хорошій масштабъ для измренія степени образованія даннаго лица.

Въ недавнее время мы получили письмо отъ одного изъ нашихъ екатеринбургскихъ знакомцевъ, прямаго русскаго купца, съ бородой и съ мильйонами. Заимствуемъ изъ этого письма слдующія строки, чтобъ передать по возможности свжія новости о современной общественной жизни Екатеринбурга и этимъ закончить нашу замтку. Письмо писано отъ 21 января 1849 года.

‘Что вамъ написать о нашемъ Екатеринбург? Онъ все тотъ же. ‘Холера, перешагнувъ черезъ Уралъ, постила и насъ, многихъ знакомыхъ проводили мы въ послдній пріютъ — могилу, въ числ ихъ и ветеранъ временъ суворовскихъ {}… сложилъ свою головушку. Въ октябр опасность прошла и все приняло прежній видъ..

‘Ныншній зимній сезонъ у насъ замчателенъ усиленнымъ набгомъ артистовъ разныхъ искусствъ, акробатовъ, вольтижеровъ и проч., и проч., и проч., такъ-что не даютъ перевести духа. Таковое нашествіе на наши карманы производитъ большое опустошеніе въ оныхъ. Чего у насъ здсь нтъ? Христіани, віолончелистка, Пуччи, пьянистъ, Гверра, волтижеръ, Калабрійцы музыканты, панорама, косморама, акробаты, фокусники ученики Боско… не говорю уже о театр, который не прерываетъ своихъ представленій. Пожалйте о насъ, безъ защиты остающихся противъ такого натиска иноплеменниковъ! На-дняхъ все это детъ пожинать лавры и загребать русскія деньги по всей Сибири, до Иркутска, даже до Кяхты.

‘Зима у насъ ныньче самая здоровая, русская: въ декабр были постоянные морозы, часто доходило до — 35^о Реом., чего давно здсь не бывало…’

VII.
Тобольскъ.

Дорога изъ Екатеринбурга въ глубь Сибири совершается двумя путями: главный путь пролегаетъ или черезъ города — заштатный Далматовъ и уздные Шадринскъ и Ялуторовскъ на Тюкалинскъ, заштатный же городъ, и оттуда на почтовую дорогу въ предлахъ Томской-Губерніи,— или на Тюмень, а оттуда на Тюкалинскъ, и такъ-дале. Этимъ путемъ слдуютъ караваны съ чаями и съ другими товарами и вс прозжающіе, не имющіе надобности ни въ Тобольск, ни въ Омск. Отъ Екатеринбурга до Тюмени обыкновенно здятъ безъ подорожныхъ и все сельское населеніе промышляетъ извозомъ. Дйствительно, благосостоянію здшняго края нельзя не подивиться и житьмъ-бытьмъ крестьянина не налюбуешься. Прекрасные дома, чистое блье, квартира у мужика комнаты въ три-четыре, обдъ сытный, здоровый, изъ нсколькихъ блюдъ… Невольно вспомнишь про Генриха IV, и про его желаніе, чтобъ его Французики кушали всякій день курицу въ суп. Здсь два раза въ день чай и говядина — для крестьянина необходимость: кто въ скоромные дни не въ-состояніи имть куска мяса и рюмки вина передъ обдомъ — того зовутъ уже бднымъ. О нищихъ, какъ мы ихъ понимаемъ, здсь не имютъ понятія. Лаптей, грязнаго платья, лохмотьевъ, неряшества — здсь не встртишь.

На этомъ пути, на той именно его части, которая лежитъ между Екатеринбургомъ и Тюменью, нын устроены привилегированныя вольныя почты частной компаніи, и поселяне, на этой части пути, возить прозжающихъ права не имютъ. Но возможность возить товары и извозничать по другимъ пунктамъ не можетъ имть вліянія на уменьшеніе зажиточности. А богатство почвы и успхи земледлія еще боле поддерживаютъ эту зажиточность.

За Тюменью привилегированныхъ вольныхъ почтъ не вводятъ, такъ-какъ здсь это составляетъ главнйшій промыселъ сельскихъ обитателей и почти единственный источникъ ихъ благосостоянія.

Собственно почтовый трактъ лежитъ чрезъ Тюмень на Тобольскъ. Я сдлалъ шесть концовъ по этому пути и всегда старался взбгать Тобольска. Впрочемъ, одинъ разъ ршился хать превосходной почтовой дорогой, и сдлать лишнихъ двсти верстъ крюка изъ одного любопытства видть памятникъ покорителю Сибири.

Въ Тобольск остановиться было ршительно негд и, благодаря хлопотамъ услужливаго ямщика, кой-какъ усплъ я нанять комнату въ тамошнемъ Благородномъ-Собраніи.

Въ Сибири собранія въ губернскихъ городахъ не имютъ названія ‘дворянскихъ’, за неимніемъ дворянъ — поземельныхъ владльцевъ. Тамъ помщичьи имнія въ-отношеніи къ пространству Сибири и къ ея населенности представляютъ такую же пропорцію, какъ небольшая горошинка къ Александровской-Колонн. Оттого и собранія именуются не дворянскими, а благородными.

Тобольская рыбная площадь, на которую я вышелъ-былц подышать чистымъ воздухомъ, заставила меня своимъ страшнымъ зловоніемъ искать другаго мста для прогулки. У памятника Ермаку, донын нигд еще въ рисунк публик не представленнаго, нестерпимый жаръ отъ палящихъ лучей солнца, заставилъ меня бжать и оттуда подальше, чтобъ найдти какую-нибудь отрадную тнь. Я пошелъ-было на колокольню, чтобъ посмотрть знаменитый угличскій колоколъ, но я такъ уже былъ измученъ, что лзть на вышину счелъ за величайшую тягость. Только и видлъ, что серебряныя царскія врата, присланныя въ тобольскую церковь Царевною Софіею Алексевною.

Въ Тобольск тысячъ десять жителей, мужескаго пола. Изъ нихъ ¹/₄ — мщане, ¹/₁₀ — ссыльные, около ¹/₈ — люди класныхъ чиновъ, дворяне потомственные и личные. Они выписываютъ журналы и газеты и живутъ, какъ обыкновенно живутъ въ губернскихъ городахъ Россіи, утромъ — должность, вечеромъ — карты. Здсь семь народныхъ училищ: гимназія, семинарія, два уздныхъ училища, три приходскихъ школы и татарское казачье училище: число учащихся въ годъ доходитъ обыкновенно до 600.

Жителей обоего пола считается (1846 г.) съ небольшимъ 16,000 душъ. Одинъ любитель, пользуясь врными свдніями, счлъ, что тобольскіе горожане ежегодно потребляютъ: съдаютъ — муки разнаго рода и крупъ около 360,000 пудовъ, однихъ овощей, то-есть, капусты, огурцовъ, лука, рдьки и тому-подобныхъ — 120,000 пудовъ, соли — 10,000 пудовъ, быковъ и коровъ — 5,000 штукъ, барановъ и телятъ — 6,000 штукъ, свиней и поросятъ — 13,000 тушь, рыбы и икры почти на 20,000 рублей сер. Сожигаютъ дровъ боле чмъ 50,000 саженъ. Выпиваютъ чая (кром сахара) на 30,000 руб. сер., хлбнаго вина и спирта почти до 56,000 ведрь.

Если прикинуть, кто именно изъ общаго числа взрослыхъ людей, юношей, двъ и дтей пьетъ хлбное вино и поэтому смекнуть, сколько въ этакую душу вливается зелена-вина, то нельзя не дойдти до убжденія, что Тобольскъ, по части заздравныхъ тостовъ, не уступитъ никакому городу. А надобно замтить, что иностранное вино, крымское и нмецкое (виноградное), мы пропускаемъ за невозможностію собрать свдній.

О выгодности занятія ремеслами въ Тобольск, мы, пользуясь чужими трудами, именно трудами того же любителя, имвшаго возможность узнавать многое, по части городскаго хозяйства, можемъ представить слдующія цифры, нисколько не ручаясь за ихъ врность: подобныхъ цифръ собрать и невозможно, по-крайней-мр прилагаемая таблица пояснитъ намъ многое.

Изъ 3 часовщиковъ каждый выработываетъ въ годъ круглымъ числомъ по 390 р. с.

— 48 столяровъ, каждый по 386 —

— 14 каретниковъ и шорниковъ, каждый 222 —

3 живописцевъ 200 —

— 43 кузнецовъ 190 —

1 оптикъ выработываетъ 157 —

Изъ 29 женскихъ портныхъ, каждый выработываетъ 125 —

— 106 вольныхъ писцовъ… 125 —

— 16 булочниковъ и хлбниковъ 106 —

— 11 красильщиковъ 106 —

— 109 сапожниковъ и башмачниковъ 90 —

— 77 портныхъ и шапочниковъ 89 —

— 10 переплетчиковъ 89 —

— 2 коноваловъ 62 —

Но такъ-какъ на сто рублей серебромъ лицу податнаго сословія прожить безбдно въ Тобольск круглый годъ нтъ возможности, то каждый изъ нихъ и прибгаетъ къ различнымъ занятіямъ, то идетъ въ наймы, то занимается другими ремеслами, то пускается въ торгъ, однимъ словомъ, такъ или иначе, хлопочетъ изъ всхъ силъ обезпечить свое существованіе.

Я старался пересчитать здсь все, что можно напечатать о Тобольск, но чтобъ врне показать чмъ именно Тобольскъ отличается отъ Ковна, Бахчисарая или Охотска, надобно прибавить, что въ немъ, въ Тобольск, находится ‘Приказъ о ссыльныхъ’. Это учрежденіе, которое по высокой цли своей должно составлять гордость Россіи, основано въ 1822 году, оно иметъ обязанность — вести общій счетъ всмъ ссыльнымъ и собирать о нихъ вс нужныя свднія съ того самаго времени, какъ состоится приговоръ о ихъ ссылк, оно одно иметъ исключительное право принимать отправляемыхъ изъ Европейской Россіи переселенцевъ и ихъ въ тотъ или другой край обширной Сибири.

Изъ однихъ этихъ словъ надобно предполагать какъ тяжко и какъ вмст съ тмъ священно служеніе членовъ Приказа, отъ почерка пера которыхъ зависитъ и участь нсколькихъ сотъ тысячъ человкъ и благосостояніе края, въ которомъ производится распредленіе народонаселенія.

Выхавъ изъ Тобольска, я ршился прохать въ Томскъ, минуя Омскъ, крпость и городъ, мстопребываніе генералъ-губернатора Западной Сибири.

Гражданское управленіе въ Сибири, со времени занятія за-уральской страны царскимъ войскомъ, 1583 года, или, что будетъ врне, со времени прочнаго водворенія на берегахъ Иртыша, съ 1587 года, было, какъ и везд въ Россіи, воеводское, и подчинялось учрежденному въ Москв Сибирскому Приказу, имвшему право судить и рядить, штрафовать и отршать воеводъ. Съ 1710 года этотъ Приказъ уничтоженъ и въ Сибири введено было губернское управленіе. Что были наши воеводы и губернаторы для Сибири,— объ этомъ мы имли уже случай коротенько сказать въ первой части нашихъ ‘Разсказовъ о сибирскихъ золотыхъ пріискахъ’ и здсь повторять однажды уже сказанное почитаемъ излишнимъ. Можемъ только прибавить, что во время воеводскаго и прежняго губернаторскаго правленія, до 1736 года, средоточіемъ мстной власти былъ Тобольскъ, отсюда разсылались наказы въ другіе города. Въ 1724 году Иркутскъ и Енисейскъ образованы въ вид провинцій, оставаясь, однако же, въ зависимости отъ Тобольска, а въ 1736 году было учреждено въ Иркутск, подъ начальствомъ вице-губернатора, особое провинціальное управленіе, отдльное отъ губернскаго тобольскаго управленія, которымъ завдывалъ губернаторъ. Но главное управленіе Сибирью вврено было вновь возстановленному Сибирскому Приказу, который окончательно закрытъ уже въ 1763 году Въ 1764 году Иркутская Провинція наименована губерніею и управляющій ею сталъ носить званіе губернатора.

При введеніи Общаго Учрежденія о Губерніяхъ, 1775 года, Сибирь была раздлена на три намстничества, подъ управленіемъ двухъ генерал-губернаторствъ.

1) Тобольское — состояло изъ двухъ областей, Тобольской и Томской. Тобольское-Намстничество вмст съ Пермскою-Губерніею составляло тобольское генерал-губернаторство.

2) Иркутское — состояло изъ четырехъ областей: Иркутской, Нерчинской, Якутской и Охотской, и

3) Колыванское — заключало въ себ весь округъ колыванскихъ заводовъ, почти всю южную часть ныншней Западной-Россіи, такъ-что намстничества Тобольское и Колыванское шли почти паралельно, одно по сверной и средней полос, а другое по южной полос Сибири, иркутское же намстничество замыкало ихъ съ востока.

Обоими этими намстничествами, Иркутскимъ и Колыванскимъ, управлялъ иркутскій генерал-губернаторъ: безъ-сомннія, наши владнія на юг Сибири не были тогда такъ обширны, каковы они въ настоящее время, для этого достаточно взглянуть на карту нашей Азіатской-Россіи хоть 1745 года и тогда мы ясно увидимъ, какъ разрослась святая Русь на дальнемъ восток. Ни Китайцы, хитрившіе противъ насъ въ восточныхъ предлахъ Сибири, ни Калмыки и Киргизы — на западныхъ, не могли пересилить русской силы. Мы смялись надъ тми и другими, зная еще съ половины XVI столтія, что ‘въ Китайской Земл люди робливы’ и помня слова едора Исааковича Байкова, что ‘Мунгальцы — людишки добре худы и житье ихъ самое нужное’, мы смялись надъ чопорнымъ Алтын-ханомъ, не хотвшимъ именовать себя ‘царскимъ холопомъ’ подъ тмъ предлогомъ, что онъ, Алтынъ, самъ такой же царь ‘и холопомъ писатись намъ неподобаетъ!’ Мы знали, что ни отъ Алтына, ни отъ Мергеня, ни отъ Лоджана ‘ни отъ котораго ждать добра нечего’, а тихо и исподоволь двигались-себ по немногу все впередъ, да впередъ, пренебрегая извстіями, что мунгальскіе люди заводятся своими винтовками и бьютъ изъ нихъ ‘не хуже Русскихъ’. ‘Мунгальскіе людишки’ были народъ порядочно воинственный и трусостію ихъ грхъ вспомянуть, но они были плохіе дипломаты и не мастера разъигрывать роли Талейрановъ, да Метерниховъ. Разрываемъ архивную пыль, чтобъ позабавить читателя калмыцкой дипломатической перепиской:

‘Великому Государю и Великому Князю — Багатиръ Контайша желаетъ здравія!

‘Мы здсь здоровы и желаемъ вдать: ты какъ находишься?

‘Ты — великій государь, а я — Контайша, жили мы оба согласно и въ мир.

‘Ты — мой отецъ, а я — твой сынъ. О миролюбномъ нашемъ поведеніи слышатъ и знаютъ дальнйшіе народы, ибо подданные мои обращаются съ вашими, а ваши съ моими. Они другъ друга не грабятъ, а живутъ мирно.

‘Но нын люди ваши, на верху у рки Тома наступили войною на нашихъ Керзегаловъ и нкоторыхъ взяли въ полонъ.

‘Извстно ли сіе теб, великій государь?

‘Ежели они то учинили по твоему повелнію — то прикажи отдать плнниковъ безъ выкупа, но буде самовольно — тогда, сверхъ-того, прикажи еще заплатить и намъ штрафъ: они, за каждаго плнника, хотя бы былъ и ребенокъ, и десяти только лтъ, требуютъ по десяти соболей.

‘Ежели ты, великій государь, по милости своей не повелишь, чтобъ отданы были намъ назадъ плнники безъ выкупа — то впредь пресчется между нами согласіе.

‘При семъ посылаются для тебя, великій государь, дв рысьи кожи, наручья и дв лошади.

‘Напротивъ чего прошу прислать мн панцирь, винтовку, четыре птуха индійскихъ и восемь такихъ же курицъ.

‘Ежели теб, великій государь, надобно что отъ насъ — то ты отпиши о томъ.

‘Вы, четыре воеводы: пропустите пословъ моихъ къ великому государю на Москву, лошадей они взяли отсюда.’

Несмотря на волненія и набги, производимые въ прошломъ столтіи кочевыми ордами южныхъ степей Сибири, край развивался весьма-успшно и къ концу столтія Сибирь представляла уже постоянно мирную провинцію русскаго царства. Но такъ-какъ само-собой естественно, что такимъ обширнымъ, такимъ отдаленнымъ и такимъ разнороднымъ краемъ, какова Сибирь, невозможно управлять на тхъ же самыхъ началахъ и основаніяхъ, на какихъ управлялись губерніи, прилежащія къ столицамъ имперіи, то постоянныя измненія въ гражданскомъ управленіи и приноровлялись къ тому, чтобъ въ-послдствіи времени, дать Сибири учрежденія, во всхъ отношеніяхъ соотвтствующія многообразнымъ условіямъ внутренняго быта ея обитателей.

Во ожиданіи этого вожделннаго новаго учрежденія, Тобольское и Иркутское намстничества были переименованы въ губерніи, съ присоединеніемъ къ каждой изъ нихъ части Намстничества Колыванскаго, которое въ это время было уничтожено, какъ отдльный гражданскій округъ, но не какъ округъ земель, составляющихъ принадлежность кабинета. Это было въ 1797 г.

Въ 1803 году новыя нужды края и стремленіе правительства придать боле единства въ наблюденіи и сохраненіи благосостоянія цлой Сибири послужили поводомъ къ возстановленію званія сибирскаго генерал-губернатора.

Въ томъ же году изъ частей, отошедшихъ изъ бывшаго Колыванскаго Намстничества въ составъ Тобольской-Губерніи, образована особая губернія подъ наименованіемъ Томской.

Въ 1805 году изъ части Иркутской-Губерніи, именно, Якутскаго-Края, образовалась отдльная Якутская-Область, съ отдльнымъ областнымъ начальникомъ, въ длахъ суда подвдомственная прямо Правительствующему-Сенату.

Въ 1812 году издано особое Положеніе для Камчатки и для Охотскаго-Порта: и то и другое подчинялись одному лицу, но это лицо завдывало судною частію — какъ уздный судья, полицейскою — какъ исправникъ, а морскою частію — какъ морской чиновникъ: апелляція и ревизія принадлежали Якутскому Областному Правленію, и уже оттуда дла шли въ Сенатъ.

Но Сибирь — велика: отъ Тюмени до Петропавловскаго-Порта, гд тоже живутъ люди, гд тоже надо творить судъ и расправу, гд тоже надо блюсти за правосудіемъ, между этими двумя пунктами населенія десять съ половиною тысячъ верстъ {Вотъ цифры постепеннаго распространенія русской населенности въ Сибири.

0x01 graphic

}! между Тобольскомъ и Иркутскомъ — три тысячи верстъ! Если генерал-губернаторъ будетъ жить въ Тобольск, ему нтъ физической возможности, усмотрть что длается въ Иркутск, если онъ будетъ жить въ Иркутск, онъ не будетъ знать того, что длается у Киргизовъ… Это только одинъ изъ многихъ предметовъ неполноты бывшаго сибирскаго управленія.

Наконецъ, благая воля покойнаго Императора призвала въ Сибирь покойнаго Сперанскаго. Этотъ человкъ, котораго Русскіе долго будутъ вспоминать за его дянія, подробно разсмотрлъ вс неудобства прежняго раздленія Сибири, онъ указалъ на значеніе въ Сибири личной власти единаго генерал-губернатора, на недостатокъ дворянства, на недостатокъ чиновниковъ, на разноплеменность и разнопонятливость обитателей Сибири, что хорошо для заледенлаго Якута, то нейдетъ для горячаго Киргиза, что годится для ссыльнаго, то для русскаго сторожила непримнимо. Сперанскій указалъ тутъ же на важность и необходимость призрнія и руководства къ новой жизни ‘несчастныхъ’, отверженныхъ обществомъ и готовыхъ трудами новой жизни загладить свои заблужденія.

Въ-слдствіе этихъ результатовъ ревизіи покойнаго Сперанскаго, Сибири дана была, въ 1822 году, прочная организація. При нкоторыхъ измненіяхъ (какъ, на-примръ, уничтоженіе въ 1838 году Омской Области, учрежденной въ 1822 году), сообразныхъ съ современными требованіями общаго хода длъ, Сибирь въ настоящее время раздляется на два главныя управленія, генерал-губернаторства, Западное и Восточное, а за естественную границу одной части Сибири отъ другой взята линія дленія водъ обской системы отъ водъ системы рки Енисея. Это раздленіе представляло вс удобства, какъ въ гражданскомъ, такъ и въ военномъ отношеніяхъ. Западное генерал-губернаторство, до Восточной части котораго будутъ касаться послдующія замтки, состоитъ изъ двухъ губернаторствъ — Тобольскаго и Томскаго, при которыхъ, въ род, такъ-сказать, инстанцій, существуютъ особыя учрежденія — губернскіе совты, а при генерал-губернатор, въ качеств такой же инстанціи — совтъ главнаго управленія. То же самое и въ Восточной-Сибири. Она состоитъ изъ губерніи Енисейской и Иркутской и изъ Якутской-Области, кром-того, Охотскій-Край и Полуостровъ-Камчатка образуютъ два особыя приморскія управленія — охотское и камчатское, а по пограничной черт съ Китаемъ учреждено особое пограничное управленіе, троицко-савское.

Площадь Западной-Сибири занимаетъ пространство почти въ два мильйона квадратныхъ верстъ, или 40,000 квадратныхъ миль, или нсколько боле, чмъ вся Франція вмст съ Португаліей, Испаніей, Австрійской Имперіей и Пруссіей, но на всемъ этомъ пространств не боле полутора мильйона жителей {Тобольская-Губернія лежитъ по-ту сторону Уральскаго-Хребта. Она граничитъ къ сверо-востоку и востоку съ Енисейскою-Губерніею, къ востоку и юго-востоку съ Томскою-Губерніею, къ югу съ вншними округами Средней-Киргизъ-Кайсачьсй-Орды, къ западу съ Оренбургскою, Пермскою, Вологодскою и Архангельскою-Губерніями, а къ сверу съ Ледовитымъ-Моремъ.

Жителей въ ней считается около 850,000 душъ обоего пола и въ томъ числ 72,000 инородцевъ.

Пространство девяти округовъ ея (мы здсь располагаемъ ихъ въ томъ порядк, въ какомъ они слдуютъ одинъ за другимъ, смотря по степени общаго плодородія земель) таково:

0x01 graphic

Въ Тобольской-Губерніи около 200 волостей, около 120,000 дворовъ и 503 разнаго рола питейныхъ заведеній.}.

VIII.
Бараба.

Что за тоска, и что за мученье хать степями отъ Тобольска до Томска! дешь день, дешь два, дешь недлю — и все одно и то же и, кром раскинутыхъ селеній на дальнихъ разстояніяхъ одного отъ другаго — не встрчаешь ничего. Дорога хороша, травы гигантскаго роста, но вдь это нисколько не утшаетъ путника, которому хотлось бы лса, горъ, хорошенькихъ пейзажей и, главное, удобствъ въ дорог. А какія здсь удобства? Лтомъ народъ на пол, да на снокос, въ домахъ почти никого, кром ребятъ, да стариковъ, куры не несутся, коровы молока не даютъ, ‘свжинки’ (свжаго мяса) добыть негд, и держишь невольный постъ!

Но зато, что за раздолье глазу: дешь, дешь, конца нтъ дороги, а виды одни и т же: зеленая степь и голубое небо, это очень здорово и укрпляетъ зрніе. Глазъ обхватываетъ пространство верстъ на сорокъ кругомъ и ни вчера, ни сегодня, ни завтра не замтитъ никакого разнообразія въ природ: разв что версты, да мелкіе лса нарушатъ повременамъ это единообразіе.

Степи идутъ до Оби отъ самой Волги. Пространство къ лвому берегу Волги на югъ отъ Самары, по направленію рки Урала, прежняго Яика, называлось въ-старину ‘Яицкою-Степью’, пространство къ лвому берегу Иртыша есть ‘Киргизская-Степь’, часть ея, прилегающая съ юга къ рк Ишиму, а съ свера къ Тоболу — ‘Ишимская-Степь’, между Иртышемъ и Обью — ‘Барабинская-Степь’, та часть ея, которая занимаетъ пространство къ югу отъ Озера-Чановъ и примыкаетъ къ Кулундинскому-Озеру, носитъ названіе ‘Кулундинской-Степи’, а между Омскомъ и Семипалатинскомъ — ‘Иртышская-Степь’, названіе недавно замнившее названіе ‘Телеутской-Степи’.

По направленію этихъ-то степей и разметывались наши разгульныя ватаги съ береговъ Волги, одн изъ нихъ, подъ предводительствомъ Ермака, кинулись въ Ишимскую-Степь и были причиною завоеванія Сибирскаго-Царства, другія, подъ предводительствомъ Нечая, бросились въ Степь-Яицкую. У прямыхъ потомковъ этихъ послднихъ искателей приключеній, у нашихъ уральскихъ казаковъ, досел живутъ въ памяти народной первые походы яицкихъ казаковъ въ Хиву для похищенія новыхъ Сабинянокъ, преданіе объ этомъ передалъ намъ и хивинскій историкъ, Абульгазы.

Когда Русскіе укрпились на Тобол и Иртыш и, спустившись по немъ внизъ, ознакомились съ Обью, на которой въ 1593 году построили городокъ Сургутъ, то дальнйшія завладнія свои распространяли по прежнему — по теченію ркъ. Объясачивая Сургутскихъ-Остяковъ и поднимаясь по Оби все выше, да выше, Русскіе нашлись въ необходимости выстроить для себя новое мсто для складки драгоцннаго ясака, уже подальше Сургута, и для этой цли, въ 1595 году, они срубили городокъ Нарымъ, входящій нын въ составъ Томской-Губерніи. Ограничиваться Нарымомъ не стоило:— мы тогда же поднялись по Кети и отсюда распространили свое могущество къ югу до самой рки Томи.

Въ годъ окончательнаго разгрома кучумовыхъ скопищъ (1598) Русскіе утвердили свою власть въ Барабинской-Степи, въ западной половин ныншней Томской-Губерніи. Въ это же время Нарымскіе-Остяки, страдая отъ притсненій казаковъ, возмутились противъ насъ, по наущенію князца Басарги, но, благодаря врности одного Остяка, заговоръ былъ открытъ: Басаргу съ десятью товарищами повсили, ‘а лучшіе люди биты кнутцомъ’. Кетскій воевода Посникъ-Бльскій, усмиривъ ихъ, сталъ пробираться дале къ востоку и обложилъ ясакомъ племена, обитавшія по рк Чулыму. То пространство, которое заключалось между правымъ берегомъ Оби и лвымъ берегомъ Чулыма, оставалось еще самостоятельнымъ, будучи густо заселено воинственными и сильными племенами, южне которыхъ обитали могущественные Монголы.

Между этими самостоятельными пока племенами, было одно племя Татаръ-Эуштинскихъ, занимавшихъ берега рки Томи. Предводитель ихъ, князецъ Тоянъ, окруженный со всхъ сторонъ Русскими, сблизился съ ними сперва какъ съ простыми знакомцами, потомъ какъ съ своими повелителями, обычный обмнъ подарковъ съ обихъ сторонъ обратился въ постоянную дань со стороны Тояна и, въ-слдствіе этого, дло дошло до того, что Царь Борисъ Годуновъ, въ 1604 году, получилъ всеподданнйшее прошеніе томской волости князя Тояна о томъ, чтобъ Государь пожаловалъ — позволилъ ему быть подъ царскою высокою рукою, и въ вотчин его, въ Томи, веллъ поставить городъ ‘мсто-де въ Томи угоже и пашенныхъ людей устроити мочно: тогда вс кочевныя волости станутъ ясакъ платить, а про государевыхъ непослушниковъ, онъ Тоянъ будетъ сказывать, да и самъ будетъ стараться приводить ихъ подъ высокую государеву царскую руку.’

Государь пожаловалъ: соизволилъ Тояна съ народомъ его принять подъ высокую свою руку, избавилъ ихъ отъ ясака и повеллъ — ихъ оберегать, а въ Томи поставить новый городъ.

Немедленно собрана была рать изъ стрльцовъ и царскихъ казаковъ изъ Тобольска, Сургута, Березова и Тюмени. Полное число томскихъ покорителей неизвстно въ-точности, знаемъ только то, что изъ Тюмени были откомандированы, въ-слдствіе царскаго указа, пятьдесятъ человкъ лучшихъ стрльцовъ и казаковъ, съ атаманомъ, двумя пушкарями, при одной пушк. Изъ Тобольска наряжены были то же ратники русскіе подъ начальствомъ двухъ головъ Писемскаго и Тыркова, а изъ Березова — князья Игичей Алачевъ и братъ его, Онжа Юрьевъ со ста человками Кодскихъ-Остяковъ.

Не успли еще наши завоеватели выстроить Томска, какъ между начальными людьми завязались споры: кетскому воевод хотлось самому сбирать ясакъ съ извстныхъ волостей, уже давно подлежавшихъ авторитету кетскаго острога, а томскій воевода не хотлъ изъ своихъ рукъ выпускать такого наживнаго занятія. Право было на сторон Посника-Бльскаго, и онъ, по боле-тснымъ связямъ съ краемъ и по сильному усердію къ пользамъ Россіи, заслуживаетъ доброй памяти.

Но положеніе Русскихъ было не совсмъ утшительно, число ратныхъ людей, усиленное нашими промышлениками и сбродными казаками, было не велико, занятія ихъ разнообразны — Татары ршились возстать. Женщины покоряемыхъ волостей чувствовали къ своимъ покорителямъ особенное влеченіе, и одна изъ нихъ открыла заговоръ.

Обитавшій близъ ныншняго Томска князецъ Басандай (на рчк носящей понын названіе Басандапхи), киргизскій князецъ Немча (Киргизы восточные, или, какъ писали въ-старину, ‘Киргиссы’ обитали по Чулыму и отъ верховьевъ его по Енисею до Сабинскаго-Хребта), или Номча, чулымскій князецъ Лагу, да предводитель племенъ, кочевавщихъ по самой Оби, князецъ Байбахта поршили межъ-собой ‘въ дловую (рабочую) пору, какъ люди разойдутся на пашню и на рыбную ловлю, промышляти всякими мры’ городъ томскій выжечь и всхъ людей извести, Кетскихъ-Остяковъ они то же подбивали выжечь Кетскій-Острогъ. Но попытка эта не удалась, хотя киргизскій князецъ и дйствительно производилъ нападеніе на Русскихъ.

Есть поводъ полагать почти наврное, что причиною этого послдняго возстанія были съ одной стороны не совсмъ-то совстливыя дйствія головъ Ржевскаго и Бартенева, а съ другой — отсутствіе всякой гарантіи и обезпеченія участи покоренныхъ племенъ: воеводы что хотли, то съ ними и длали.. До насъ дошелъ, въ числ другихъ подобныхъ, одинъ актъ, изъ котораго видно, что будто бы, когда Номчина жена пришла въ Томскъ объявить о желаніи киргизскихъ людей, поступить подъ высокую государеву руку, то Ржевскій и Бартеневъ ‘грабежемъ сняли съ нее шубу соболью’. Объ этихъ двухъ чиновникахъ сами казаки писали къ царю, что мало-того, что Ржевскій и Бартеневъ дорогой ‘ясашныхъ людей пытками пытали, и поминки съ нихъ великіе имали, и ихъ грабили, и лисицы, и собаки, и жиръ, чмъ они сыты бываютъ, имали насильствомъ’, они и съ своихъ-то братьевъ, съ русскихъ людей, даже съ ратниковъ ‘емлютъ посулы и поминки великіе’. Безъ всякаго сомннія неудовольствія князьковъ постоянно усиливались въ-слдствіе неправомрныхъ поступковъ всей массы новыхъ пришельцовъ, которые подъ предлогомъ ясака царю, жестоко обирали Татаръ въ личную свою пользу.

На югъ и юго-западъ отъ Томска кочевали Телеуты ‘Блые-Колмаки’, южне ихъ, между верховьевъ Оби и верховьевъ Енисея, обитали Монголы — ‘Чорные-Колмаки’, а между ими и между подчинившимися Томску волостями, по направленію отъ рки Томи къ рк Абакану обитали отатарившіеся остяцкіе роды, отъ обработыванія желзныхъ рудъ получившіе прозваніе ‘Кузнецовъ’. Русскіе поспшили прежде всего объясачить князца Блыхъ-Колмаковъ, Обака, и въ этихъ видахъ сносились съ нимъ нсколько времени, но тщетно старались заманить его къ себ въ Томскъ. Наконецъ, благодаря ходатайству Тояна, Обакъ прибылъ въ Томскъ, привезъ съ собой ‘поминковъ’, принесъ присягу, попросилъ не брать ясака и не оставлять въ аманатахъ. Воеводы пожаловали ему отъ царскаго имени ‘однорядку малиновую, лундышъ, да рубашку золотную, да колпакъ, да сапоги, мурзамъ его по однорядк настрафильной, а людямъ его по однорядк рословской’, дали слово защищать отъ Калмыковъ, а Обакъ съ своей стороны общалъ подговаривать Чорныхъ-Колмаковъ къ шерти Россіи. Съ-этихъ-поръ и Чорные и Блые-Колмаки стали подкочевывать къ Томску съ базаромъ, съ коровами и лошадьми, и этимъ положили начало нашей заграничной мны съ приалтайскими народами.

Вскор тайши Чорныхъ-Колмаковъ Биней, Узень и Бокай прислали своихъ пословъ въ Томскъ съ неотступною просьбою, защитить ихъ отъ Алтына царя и отъ Козацкой-Орды. Русскіе совтовали тайшамъ хать къ царю на Москву, принять присягу и платить ясакъ лошадьми, но пока наши задумывали послать къ нимъ пословъ для принятія подданства, Чорные Колмаки далеко откочевали въ горы.

Въ ожиданіи новыхъ встей отъ Чорныхъ-Колмаковъ, покорители обратились въ кузнецкія волости, но успхи ихъ здсь на первый разъ были неудовлетворительны, потому-что гибель ожидала ихъ на каждомъ шагу. Средства дальнйшихъ завоеваній были очень ограничены: изъ современной отписки видно, что въ то время было ‘народа въ томскомъ город мало, и тхъ по-поламъ посылаютъ лтомъ въ Тобольской для государевой казны, а осенью и зимою воевать кузнецкихъ людей не мошно: живутъ въ крпостяхъ великихъ (т. е. въ неприступныхъ мстахъ), и болота обошли, и зыбли великія, и ржавцы, а зимою живутъ снги великіе, и воевать кузнецовъ, кром лта въ жары, не мошно, а въ т поры въ томскомъ город люди оставаются немногіе, и т стоятъ на караулахъ на отъзжихъ, и въ город, и на острог по воротамъ стоятъ безперестано немногіе…’

Въ 1610 году посланъ былъ ‘въ Кузнецы’ казацкій атаманъ Иванъ Павловъ, съ сорока человками русскихъ казаковъ и томскихъ Татаръ. Семь недль пути пустыннаго, невозможность везти провіантъ въ нартахъ и явное желаніе Кузнецовъ выморить Русскихъ голодомъ, лишая ихъ всхъ средства, пріобрсти запасы и рыбу, даже за наличную плату,— не остановили горсти удальцовъ. Павловъ ‘оскся въ крпость’, забралъ аманатовъ и собралъ ясакъ царю. Правда, въ ясакъ попались и ‘недособолишко’ и ‘недолиси’, и мха, которые государевой казн не пригодны, но Русскіе поставили на своемъ и не ослабили своей могучей силы.

Однакожь Кузнецы все-еще ‘жили въ непослушань’: ктому же Чулымскіе-Киргизы и Обскіе-Колмаки были за-одно съ ними. Для усмиренія ихъ посланы были стрлецкій сотникъ Иванъ Пущинъ и казачій атаманъ Важенъ Константиновъ: русская рать состояла изъ пятидесяти казаковъ, да тридцати Татаръ томскихъ. Они разгромили дв кузнецкія волости, Абинскую и Сарачеры, полонили князьковъ, взяли ясакъ и укрпились въ городк. Но зимой, въ январ, пять тысячъ измнниковъ-нехристей (писали казаки) ‘насъ въ городк осадили, и многими приступы приступали, и сидли мы въ осад десять недль и голодною смертью помирали! Но, прося у Бога милости, изъ городка на вылазку выходили, и съ измнниками выходили на драку, и бились съ ними явственно, и многихъ побили, а кяязьковъ и лучшихъ людей живыхъ взяли и привели въ Томской въ закладчики, и нужу всякую и ознобь терпли пятнадцать недль’. Но скоро миръ и тишина водворились въ кузнецкихъ волостяхъ Тюлюберской, Абинской, Сарачерахъ, Чорской, Елеской, Карг и Ковахъ (въ настоящее время остатки этихъ племенъ населяютъ югъ Минусинскаго-Округа Енисейской-Губерніи): власть Русскихъ укрпилась на берегахъ Бразы (Мрасы) и Кондобы (Кондомы), при сліяніи ихъ явился городокъ, понын существующій подъ именемъ Кузнецка.

Оставивъ въ сторон дальнйшее распространеніе нашего могущества скажемъ, что власть наша между Иртышемъ и Енисеемъ поддерживалась безпрестанно прибывавшими изъ Россіи новыми выходцами.

Кром переселеній самовольцыхъ и добровольныхъ, по распоряженію правительства, край сталъ наполняться и ссыльными за преступленія, съ половины семнадцатаго столтія въ Сибирь ссылали только за душегубство, а потомъ, вслдствіе указовъ 10 сентября 1079, 17 ноября 1680 и 28-го ноября 1682 годовъ, туда начали ссылать и воровъ съ семьями, за одно и за два воровства, безъ отсченія рукъ и ногъ, равно какъ и повинившихся въ разбо безъ убійства: но у сихъ послднихъ отрзывали лвое ухо и отскали два меньшіе пальца у лвой руки. Строгіе указы были изданы въ восьмидесятыхъ годахъ того же столтія объ удержаніи бглыхъ крестьянъ отъ перехода черезъ Уралъ: но одно Верхотурье, гд былъ сосредоточенъ надзоръ за въздомъ и выздомъ людей, и небольшіе отряды казаковъ не могли удержать ихъ.

Къ началу восьмнадцатаго столтія за-Иртышскій-Край, по счастливому положенію своихъ округовъ, несмотря на частыя раззоренія мстительныхъ враговъ, увеличился въ населенности и умножилъ число своихъ остроговъ, укрпленій и крестьянскихъ починковъ. Завоеватели и покорители, безъ особеннаго стсненія бродячихъ князцовъ въ-отношеніи къ подчиненнымъ имъ племенамъ, устанавливали свою осдлость на ихъ земляхъ и пріобртали боле и боле новыя опорныя точки для дальнйшаго распространенія своего владычества, пока стеченіе обстоятельствъ не поставило намъ естественную преграду отрогами Алтая и до заключенія мира съ Китайцами. Но зато тамъ, гд мы стояли — мы стояли крпко и владли всею Обью, до самыхъ ея вершинъ.’

Въ 1692 году выстроенъ острогъ Уртамскій, нын богатая волость на Оби, по дорог къ Тар, въ 1696 году поставлено новое укрпленіе Умревинское, тоже на Оби, уже выше перваго, въ начал восьмнадцатаго столтія Чаусовское-Зимовье обращено было въ крпкій замокъ съ пушками, а въ 1709 году построенъ Бійскъ и явились поселенія русскія, на самомъ юг въ Бухтарминскомъ-Кра. Въ т же годы явились остроги на рк Томи,— Сосновскій и Верхнетомскій, для связи Томска съ Кузнецкомъ и все пространство между ними, между рками Обью и Томью было ограждено казачьими постами.

Подъ ихъ защитою деревни быстро размножались.

Вкъ Петра-Великаго ознаменованъ, въ-отношеніи заселенія Сибири, новымъ смшеніемъ племенъ: военноплнные разныхъ націй отсылались въ Сибирь на службу и на поселеніе, а ссылки стрльцовъ, и другихъ преступниковъ имли слдствіемъ то, что къ концу его царствованія число осдлыхъ жителей всхъ сословій въ цлой Сибири простиралось до полумилліона душъ обоего пола: такъ съ небольшимъ во сто лтъ мало-по-малу населилась Сибирь. Петру-Великому принадлежитъ и мысль и исполненіе закона, которымъ опредлено было за непремнное — давать ссылаемымъ проводниковъ, снабжать ихъ на весь путь кормовыми деньгами и на перепутьи давать надежные пріюты въ нарочно для того устроенныхъ острогахъ.

Во время Бирона сдлался новый переворотъ въ процесс заселенія Сибири: черезъ двадцать лтъ посл смерти Петра, народонаселеніе ея увеличилось боле, чмъ на сто тысячъ душъ. Впрочемъ, постоянная, облеченная въ законныя формы ссылка въ Сибирь, и раздленіе ссылаемыхъ на два разряда ‘ссыльно-поселенцовъ’ и ‘ссыльно-каторжныхъ’ существуетъ съ 1754 года.

При Екатерин-Великой, посл уже того, какъ въ Бухтарминскій-Край проникли русскія семьи, принято заселеніе мстъ, прилегавшихъ къ Царицынымъ-Заводамъ. Тогда обратили особенное внимаnie на Иртышскую и Кузнецкую Линіи и на все за-Каменье или Усть-Каменогорскій-Край, ссылали туда каторжныхъ, велли принимать крестьянъ всякаго званія для поселенія въ Сибири съ зачетомъ владльцамъ за рекрутъ и съ платежемъ денегъ за ихъ женъ и дтей. Кром-того правительство, разршивъ бглымъ раскольникамъ свободно возвращаться въ Россію, дозволило имъ селиться на Барабинской-Степи и на юг Томской-Губерніи по ркамъ Уб, Ульб и другимъ. Выводимые изъ Польши наши бглые, оказавшіеся негодными для предположенныхъ, на защиту Сибири, ландмилицкихъ полковъ, были разсяны въ Сибири для землепашества. Поселенные на самомъ юг близь Устькаменогорска семьи, по причин прежняго жительства въ польскихъ предлахъ, несмотря почти на вковую давность, до-сихъ-поръ еще именуются отъ старожиловъ Поляками.

Что жь касается до тхъ крестьянъ, которыхъ само правительство переселяло сюда съ зачетомъ за нихъ рекрутскихъ квитанцій помщикамъ или обществамъ, то тутъ вниманіе обращаемо было главнйшіе на годность къ работ на пашн и возрастъ отъ пятнадцати до сорока-пяти лтъ, безъ справокъ о поведеніи. За недостигшихъ указныхъ лтъ вознагражденіе владльцамъ производилось особо: за дтей мужескаго пола отъ 5 до 20 рублей, смотря по возрасту, а за дтей женскаго пола вполовину. Платье, обувь и путевое продовольствіе лежали на обязанности самихъ отдатчиковъ. Семь давалось отъ правительства на засвъ пять дссятинъ, покосу на 50 копенъ, съ безвозвратною притомъ выдачею по 5 рублей на лошадь и по 54 пуда хлба единовременно, на поддержку.

При Император Павл I предприняты были мры къ правильному заселенію юго-восточныхъ предловъ Сибири, преимущественно въ Иркутской-Губерніи, за Байкаломъ, добровольными русскими переселенцами въ такомъ размр, чтобъ на первый разъ, въ-теченіе извстнаго періода времени, число этихъ выходцевъ не превышало двадцати тысячъ душиъ

При Император Александр I, въ первые годы его царствованія переселено въ Сибирь на-счетъ казны девять-сотъ-тридцать семей съ Кавказа. Изъ нихъ 439 семей поселены за Байкаломъ, 320 семей заняли мста у устья рки Тубы, впадающей въ Енисей въ Минусинскомъ-Округ, а остальныя 165 семей поселены въ Томской-Губерніи. До окончанія Отечественной Войны, нсколько польскихъ плнныхъ размщены были по квартирамъ въ Западной-Сибири и особенно въ Томской-Губерніи. Но по окончаніи военныхъ дйствій, они выведены были изъ Сибири во-свояси: главнымъ основаніемъ при этомъ принято было ассигновать особыя суммы, снабдить каждаго изъ плнныхъ теплою одеждою, обезпечить вполн ихъ продовольствіе во время нахожденія на мст и на пути на родину и нанять для отвоза ихъ надлежащее количество подводъ. Число плнныхъ простиралось до 2,500 человкъ. Нкоторые, сравнительно съ прочею массою, однакожь немногіе, сами не захотли воспользоваться предложенными имъ благодяніями, остались въ Сибири и вошли потомъ въ составъ станичныхъ казаковъ {Разсказы объ этомъ намъ не разъ случалось слышать въ Сибири. Въ Тюмени намъ присовокупили, что въ 1813 году городъ этотъ былъ сборнымъ пунктомъ для всхъ уроженцевъ западныхъ губерній и что здсь одляли ихъ всмъ нужнымъ для пути, теплой одеждой, хлбными запасами и деньгами.}.

Въ 1822 году издано было новое учрежденіе о Сибири. Рядъ указовъ, которыми ознаменовано было это время, положилъ предлъ различію, которое до-тхъ-поръ существовало между этимъ краемъ и другими областями нашего отечества: вс нужды были предусмотрны, всякій произволъ сильнаго по-возможности устраненъ строгими законами, внушавшими полное убжденіе, что съ этихъ поръ понятіе объ угнетеніяхъ, о пристрастіи, о вымогательствахъ останутся только въ памяти народа. Теперь Сибирь малымъ чмъ отличается отъ другихъ провинцій боле или мене отдаленныхъ отъ столицъ. Самовольные перебги кончились и тайные выходцы принимаютъ характеръ такъ-называемыхъ ‘бродягъ’, неспособныхъ уже ни въ военную службу ни въ арестантскія роты.

Обнародованный въ 1822 году указъ дозволилъ безразлично всмъ казеннымъ крестьянамъ переселяться въ Сибирь на тхъ же основаніяхъ, на какихъ переселеніе это дозволено и въ великороссійскихъ губерніяхъ. Переселенія подобнаго рода продолжаются и досел, послднее переселеніе въ значительномъ количеств казенныхъ крестьянъ было года три тому назадъ, когда съ Высочайшаго разршенія отправлено туда на подводахъ и съ Пособіями отъ казны нсколько сотъ семействъ (а сколько именно — неизвстно) въ-слдствіе обнаружившейся въ нкоторыхъ краяхъ болзни тифуса. Мы съ ними встртились въ Сибири въ 1846 году.

Съ этого же времени, т. е. съ 1846 года, начинается въ Сибири особенный разрядъ жителей, не бродягъ и не ссыльныхъ преступниковъ, лишаемыхъ всхъ правъ состоянія, но и не добровольныхъ переселенцевъ:— это разрядъ ссылаемыхъ по Уложенію на житье, въ-слдствіе произведеннаго надъ ними суда, независимо отъ того разряда нисшаго класса, который до-сихъ-поръ ссылался по особеннымъ распоряженіямъ правительства, по приговорамъ мірскихъ обществъ и по вол помщиковъ.

Но если, съ одной стороны, Сибирь, приведенная въ своихъ административныхъ началахъ подъ одинъ и тотъ же уровень съ прочими русскими провинціями, потеряла значеніе края особенно привольнаго, за то съ другой стороны простой народъ и не дичится уже ея: онъ охотно идетъ туда на заработки, но не иначе, какъ съ законнымъ паспортомъ за пазухой, и если Сибирь и страшна еще ему — какъ кара за преступленіе, то здсь страшна ему не собственно Сибирь, а страшно, безчестье и мысль о вчной разлук со всмъ, что дорого сердцу на родин: кажется, въ нашемъ крестьянин нельзя отнять сознанія собственнаго достоинства и нравственнаго чувства.

IX.
Каинскъ.

Городъ Каинскъ, вмсто-того, чтобъ облегчить тягость путешествія по Барабинской-Степи, нисколько не даетъ удобствъ страннику: городъ небольшой, неважный, половина-на-половину наполненный Русскими и Евреями съ хорошенькими Рифками, Рахилями, и съ неопрятными Шмуйлами, Лейбами, Хаймами и Симками.

Въ город, въ которомъ всего-на-все одинъ каменный домъ, да и тотъ казенный, который до-сихъ-поръ все-еще тотъ же ‘Каинскій-Пасъ’, какимъ былъ и въ прошломъ вк,— въ такомъ город трудно найдти съ-разу что-нибудь любопытное.

Итакъ, первое впечатлніе Томской-Губерніи, было невыгодно, и въ этакой-то губерніи мн прійдется прожить, можетъ-быть, круглый годъ! Отсюда до Томска больше пяти-сотъ верстъ и мн встртится одинъ только городъ, Колывань. Какъ же тутъ убить время? Постараемся познакомить читателей съ общимъ понятіемъ о Томской-Губернім, не касаясь, однакожь, на этотъ разъ людей, е населяющихъ.

Томская-Губернія представляетъ площадь земли въ 14,000 квадратныхъ миль, или почти въ полтора раза больше всей Франціи, и лежитъ между 49 и 61 градусами сверной широты и между 94 и 108 градусами долготы. Она граничитъ къ юго-западу съ вншними округами Киргизъ-Кайсачьей-Орды, къ западу и къ сверо-западу съ Тобольскою-Губерніею, къ сверо-востоку и востоку съ Енисейскою-Губерніею, а къ югу съ китайскими владніями.

Народонаселеніе ея постоянно увеличивалось въ-теченіе настоящаго столтія въ слдующей прогрессіи:

0x01 graphic

Томская-Губернія раздляется на земли общаго губернскаго управленія и на земли вдомства Колывано-воскресенскаго Горнаго Вдомства: на долю первыхъ приходится 6,000 квадр. миль, составляющихъ имущества государственныя, на долю послдняго 8,000 кв. миль, составляющихъ собственно такъ-называемую Колыванскую-Область.

Томская-Губернія раздлена на шесть округовъ: 1) Томскій въ 5,000 квадр. миль, равняется всей Пруссіи, 2) Каинскій въ 2,000 кв. миль, равняется Неаполю и Сициліи, 3) Барнаульскій 1,300 кв. миль, равняется Баварскому Королевству, 4) Колыванскій въ 1,000 кв. миль, равняется Бельгіи съ Нидерландами, 5) Бійскій въ 3,500 кв. миль, равняется всей Германіи, за исключеніемъ Австріи и Пруссіи, и 6) Кузнецкій въ 1,300 кв. миль, равняется Сардинскому Королевству.

Изъ нихъ въ составъ Колыванской-Области входятъ округи: Бійскій, Кузнецкій, Барнаульскій, Колыванскій и южная часть Томскаго.

За сто лтъ назадъ Усть-Каменогорская и Бикатунская-Крпости были крайними точками владній нашихъ на юг Томской-Губерніи.

Точныя границы Колыванской-Области опредляются слдующими линіями: къ юго-востоку и къ югу, по порубежной черт между Россіею и Китаемъ, начиная отъ устья рки Нарыма, впадающаго въ Иртышъ, вверхъ по этой рк, на рку Бухтарму, потомъ по Бухтарм, чрезъ пограничный китайскій форпостъ Чиндагатуй или Чиндагистуй, и отъ него по хребту Хатая, до пограничнаго знака Шабинъ-Дабага. Задвъ такимъ образомъ незначительную часть Минусинскаго-Округа Енисейской-Губерніи, граница Колыванской-Области идетъ съ Шабинъ-Дабага до Таштынскаго-Караула и оттуда на вершины рки Томи, потомъ по хребту, служащему линіею раздленія водъ, впадающихъ съ заводской стороны въ рку Томь, отъ водъ, текущихъ въ рку Чулымъ, и оканчивается у Кафтанчикова, крайняго заводскаго селенія при рк Томи. Отсюда къ сверу и сверо-западу граница Колыванской-Области идетъ на рку Обь къ селу Уртамскому, въ Томскомъ-Округ, оттуда на озеро Чаны, отъ Чановъ, отъ устья впадающей въ него рчки Багана — на озеро Большое-Топольное, а отсюда къ западу и къ югу мимо Горькаго Горносталенскаго-Озера чрезъ Шульбинскій-Боръ {Мстныя выраженія по Сибири:

‘Тайга’ слово заимствованное Русскими отъ инородцевъ и русское равносильное, но мене употребительное — ‘чернь’, ‘чернядь’ или ‘черпеть’ — черный и нерасчищенный лсъ въ горахъ.

‘Боръ’ — хвойный лсъ по теченію рки, отъ нея боръ заимствуетъ и свое имя.

‘Дуброва’ есть всякое возвышенное мсто съ рдкимъ, по крупнымъ березовымъ лсомъ.

За одно уже прибавимъ тутъ же, что груды, огромныя массы наноснаго, и, какъ говорятъ, до-потопнаго лса, которыми загромождены устья рки Лены, называются по эпохамъ намывовъ ‘Адамовщиной’ и ‘Ноевщиной’.} къ устью рчки Грязнушки, впадающей въ Иртышъ верстахъ въ 20 отъ Семипалатинска, и, наконецъ, оттуда до устья Нарыма.

Пограничную линію нашу съ Китаемъ составляетъ здсь хребетъ ‘Хатая’, или ‘Малаго-Алтая’, который въ предлахъ Томской-Губерніи носитъ исключительно одно это названіе, дале, въ предлахъ Енисейской-Губерніи, до ркъ Кем-Кемчика и Улукема, составляющихъ соединеніемъ своимъ рку Енисей,— хребетъ этотъ носитъ названіе ‘Сабинскаго-Хребта’, а по ту сторону Енисея — ‘Хребта Саянскаго’.

Въ южную и юго-восточную части Томской-Губерніи входятъ два большіе отрога Алтая, въ вид особыхъ кряжей, имющихъ географическую отдльность. Кряжи эти, имя почти параллельное между собою направленіе на сверо-западъ, постепенно понижаются и оканчиваются отъ главнаго кряжа по прямой линіи въ 500 или 600 верстахъ.

Первый изъ этихъ отроговъ есть кряжъ ‘Холзунъ’, раздляющій вершины ркъ Катуни отъ вершинъ Бухтармы: первая даетъ начало Оби, послдняя впадаетъ въ Иртышъ. Кряжъ этотъ, проходя между Иртышемъ и Телецкимъ-Озеромъ, длится на дв главныя отрасли. Одна изъ нихъ, удерживая названіе Холзуна, даетъ начало ркамъ Ульб, Уб, Алею, Блой и Чарышу, а другая, проходя по лвой сторон Башкауса, впадающаго въ Телецкое-Озеро, и дале занимая пространство между ркою Біею и вершинами рки Чарыша, оканчивается ниже города Бійска, верстахъ въ шестидесяти выше впаденія Чарыша въ Обь. Жители здшніе, русскіе крестьяне и бродячіе Калмыки, называютъ эту отрасль Холзуна собственно ‘Горами Алтайскими’, но, во избжаніе сбивчивости, ее принято уже, у горныхъ, называть ‘Бійскимъ-Кряжомъ’. Она даетъ начало Катуни, Песчаной и Анюю, текущимъ въ Обь.

Холзунъ на всемъ своемъ протяженіи раздляется на многія втви, покрытыя въ высочайшихъ пунктахъ постояннымъ снгомъ. Частное названіе этихъ снговыхъ горъ есть ‘блки’, смотря по занимаемымъ ими окрестностямъ — имъ присвоиваютъ разныя мстныя опредлительныя названія, на-примръ, Тигирецкіе, Коргонскіе, Ангулакскіе, Башалакскіе, Анюйскіе, Чарышскіе, Убинскіе, Ульбинскіе-Блки.

Другая отрасль Малаго-Алтая, извстная подъ именемъ ‘Ала-тау’ или ‘Томско-Енисейскаго кряжа’ отдлилась отъ него между ркою Абаканомъ, впадающимъ въ рку Енисей съ лвой стороны его теченія, и Телецкимъ-Озеромъ, она тянется сперва почти прямо на сверъ по лвой сторон Біи, по близъ города Кузнецка, заключаясь между рками Чумышемъ и Кондомою, принимаетъ направленіе почти прямо на западъ и весьма-мало склоняется къ сверу. Въ этомъ направленіи постепенно понижаясь, отрасль эта идетъ отъ Кузнецка до рки Оби, разскается ркою Бердью на два отрога и оканчивается ими — къ западу между устьями Чумыша и Берди, а къ сверо-западу между устьями Берди и Ини. Съ одной стороны кряжъ этотъ дастъ начало ркамъ Мрас и Кондом и омывается ркою Чумышемъ, а съ другой его стороны протекаетъ Иня. Кряжъ этотъ извстенъ особенно подъ именемъ ‘Салаирскаго золотоноснаго кряжа’ и знаменитаго своими розсыпями. Онъ отличается отъ прочихъ двухъ не только геогностическимъ составомъ, но и гораздо большимъ своимъ протяженіемъ: считая отъ Алтая онъ тянется на пространств до 700 верстъ, между-тмъ какъ Холзунъ идетъ не боле, какъ на 500 верстъ, а Бійскій кряжъ еще мене.

Восточные, меньшіе отроги этого же кряжа извстны подъ названіемъ сначала Горъ Кузнецкихъ, потомъ Абаканскихъ, дале Урюпскихъ и, наконецъ, Кійскихъ. Въ этихъ послднихъ, лежащихъ къ сверу и востоку, за чертою, отдляющею горно-заводское вдомство, лежатъ собственно казенныя земли, въ предлахъ которыхъ находится золотопесчаный кряжъ, предоставленный, на извстныхъ условіяхъ, для развдокъ и разработокъ частнымъ золотопромышленикамъ съ платежомъ опредленныхъ законами пошлинъ и податей въ пользу Государственнаго Казначейства.

По барометрическимъ измреніямъ Ледебура, Бунге, Ренефанца и другихъ, высота замчательныхъ пунктовъ Томской-Губерніи опредляется слдующимъ образомъ:

Поверхность рки Оби при деревн Дубровиной на Барабинской-Степи 201 рус. фут.

Городъ Колывань 282 —

Рка Обь у Барнаула 358 —

Барнаулъ у госпиталя 366 —

Село Легостасво на Берди, между Томскомъ и Барнауломъ 492 —

Каинскъ 565 —

Бухтарминскъ 896 —

Усть-Каменогорскъ 1,137 —

Шлифовальная фабрика, близъ которой первыя работы на Алта начаты Демидовымъ ….. 1,209 рус. фут.

Зминогорскъ подл церкви 1,209 —

Риддерскій рудникъ 2,346 —

Ревневая или Ревенная-Гора, или Ревнюха 3,088 —

Гора Синюха, или Синяя-Сопка {‘Сопкою’ называется въ Сибири одиноко-возвышающаяся надъ сосдними вершинами гора, ‘хребетъ’ — вершина горы, ‘перевалить черезъ хребетъ’ значитъ перейдти черезъ гору на противоположную сторону, ‘гребень’ сть возвышенная гряда обнаженныхъ вверху горы горныхъ породъ, ‘тянигусъ’ — отлогая возвышенность горы. ‘Идти тянигусомъ’ значитъ идти въ гору.} 3,873 —

Тигирецкіе-Блки въ нисшемъ пункт 4,830 —

— въ высшемъ пункт 6,500 —

Гора Холзунъ, высшая точка хребта того же имени, между рками Чуею и Бухтармою 6,904 —

Коргонскіе Блки близъ вершинъ Сентелека 6,069 —

— — Коровихи 6,710 —

— — Татарки 7,184 —

— — Чарыша 7,284 —

Ульбинскіе-Блки 7,100 —

Гора Щебенюха 7,500 —

Айгулакскіе-Блки близъ вершинъ Айгулака 7,319 —

Чеганъ 9,100 —

Катуньская Гора или Аласъ-Тау на лвомъ берегу

Чуя, отдляющаяся посредствомъ рки Аргута отъ Катуньскихъ-Столповъ 10,650.—

Коксунскій-Хребетъ 11,000 —

Блуха (Катунскіе-Столпы) 12,000 —

Изъ первоклассныхъ сибирскихъ ркъ по Томской-Губерніи протекаетъ Обь, которая, образуясь въ предлахъ Томской-Губерніи изъ ркъ Біи и Катуни, принимаетъ въ себя, между прочимъ, Иртышъ, и катитъ воды свои до мыса Оленьяго или до конца Обской-Губы въ предлахъ Тобольской-Губерніи, черезъ пространство 26 градусовъ широты, все же направленіе ея по всмъ изгибамъ полагаютъ до 4,000 верстъ. Эта дивная по своей дикой красот рка, извстна Россіи издавна и русскіе путешественники, бывшіе въ Сибири до Ермака, въ половин XVI столтія, старались добывать всевозможныя свднія объ этомъ огромномъ водномъ вмстилищ, еще съ-тхъ-поръ извстномъ, подъ названіемъ Рки-Оби-Великой.

Бія выливается изъ западной бухты Телецкаго-Озера узкимъ русломъ по кряжу глинистаго сланца, принимаетъ въ себя до Бійска 24 рчки, еще до устья Алея, и въ томъ числ три большія: Песчаную, Анюй и Чарышъ. Теченіе ея чрезвычайно быстро, все же протяженіе отъ озера до соединенія съ Катунью — 204 версты. Говорятъ, что Би или Бій, по-татарски или по-тюркски, значитъ господинъ, а Катуня — госпожа.

Катунь или Катуня, низвергается съ Холзуна двумя источниками, сливающимися въ одно русло подъ именемъ Уймоца. Главный истокъ выпадаетъ изъ-подъ пласта льдисто-снжнаго въ полторы сажени ширины, съ глубиною въ одинъ аршинъ. Другой, не столь широкій истокъ, вытекаетъ изъ ледяной трещины.

Соединяясь вмст, Катунь и Бія составляютъ одну рку, Обь, которая при начал своемъ сжата въ крутыхъ берегахъ на протяженіи 85 верстъ. Правый берегъ вообще гористъ, въ Барнаульскомъ-Округ нагорнымъ длается лвый берегъ, въ Колыванскомъ-Округ правый берегъ опять возвышается, а лвый только отчасти разбрасывается пологими холмами. Въ Томскомъ-Округ правый берегъ — постоянно нагорный, съ вышиною около 15 саженъ.

Переборы, шивера или груды подводныхъ крупныхъ камней часто перехватываютъ рку, такъ-что вода стелется по нимъ слоемъ не толще полуторыхъ аршинъ. Послдній переборъ перебрасывается черезъ Обь при усть Томи, гд суда, по причин мелководья, должны облегчаться отъ груза. Рчное ложе, до-сихъ-поръ частію каменистое, а частію песчаное, дале измняется въ глинистое и на прибрежьяхъ — въ супесчаное. Глубина рки въ Бійскомъ и Кузнецкомъ-Округахъ отъ трехъ до пяти аршинъ, начиная съ Колыванскаго-Округа увеличивается до семи аршинъ и въ предлахъ Томской-Губерніи изрдка только достигаетъ до 15 аршинъ. При постепенномъ пониженіи русла къ сверу — глубина рки увеличивается, и, наконецъ, близъ губы достигаетъ, какъ увряютъ, до 12, а въ яминахъ и до 20 саженъ.

Обь становится раздивистою ниже устья Чарыша, ширина ея въ Округахъ Колыванскомъ и Томскомъ до 200 саженъ, дале отъ 350 до 500 сажецъ, наконецъ, раздляясь въ Тобольской-Губерніи, ниже. Обдорска, на два главныя русла, съ шириною отъ полуторыхъ до двухъ верстъ, и на три ‘притоки’ или рукава не шире, однакожь, 250 саженъ каждый, собираетъ свои воды въ одно многоводное русло и изливается въ море, образуя обширный заливъ — Обскую-Губу.

Важнйшая посл Оби рка — Иртышъ. Изливаясь изъ озера Норъ-Зайсана, лежащаго отъ пограничной рчки Нарыма не боле какъ въ 200 верстахъ, Иртышъ становится постоянно судоходнымъ, начиная отъ устья впадающей въ него рки Бухтармы и на пространств 120 верстъ бжитъ въ 75-ти саженной труб между картинныхъ утесистыхъ береговъ. Отъ Усть-Каменогорска, берега его песчаны и глинисты и замтно понижаются, начиная отъ Форпоста Семіярскаго. Протяженіе Иртыша до Омска — 1,300 верстъ, глубина отъ полуторы до трехъ саженъ, вся же длина рки отъ Цоръ-Зайсана до впаденія въ Обь 2,739 верстъ. Естественныхъ препятствій для судоходства почти нтъ, кром двухъ мстъ: подводные камни противъ редутовъ Известковаго и Грачевскаго и водоворотъ близъ камней ‘Семи-Братьевъ’. Быстрота Иртыша между утесистыхъ его береговъ полагается въ часъ 11 верстъ, дале, между Семипалатной и. Ямышевской 8 верстъ, а ближе къ Омску, начиная отъ крпости желзинской, 3 ¹/₂ версты въ часъ, наконецъ у Тобольска — одна верста въ часъ. Наверху береговъ Иртыша, по замчанію Палласа, разсяны морскія раковины. Вскрытіе Иртыша (въ Тобольск) бываетъ: самое раннее 30 апрля (1832 г.), самое позднее 15 мая (1833 г.), рка становится (тамъ же) между 22 октября (1830 г.) и 19 ноября (1836 года).

Рка Томь, или какъ это имя произносятъ мстные жители — Томя, — вытекаетъ изъ западныхъ покатей кряжа Ала-тау. Истоки ея, катясь по высокой нагорной долин въ вид двухъ ключей {Разницу между словами ‘ключъ’ и ‘ручей’ понимаютъ такъ, что ключъ бываетъ только въ мстахъ гористыхъ и каменистыхъ, а ручей — есть всякое исходище текущихъ водъ на ровномъ мст.} и безпрестанно увеличиваясь отъ водъ окрестныхъ болотъ,— дале стсняются между скалами, соединяются вмст и образуютъ бурный потокъ, который стремленіемъ своимъ увлекаетъ камни довольно-объемистые. Принявъ въ себя многія меньшія рки, Томь становится спокойне и, вступая въ область гранитовъ, протекаетъ въ высокихъ утесистыхъ берегахъ, образующихъ мстами пороги, которые скопляются изъ обломковъ гранито-сіенитовыхъ. Освободясь отъ этихъ преградъ и вступивъ въ область каменно-угольнаго песчаника, занимающаго большое пространство по правому берегу, рка начинаетъ терять быстроту, гористые берега понижаются, долина становится шире (у Кузнецка 60, у Томска 300 саженъ ширины, и Томь длается судоходною. Естественныхъ препятствій, кром періода ‘малой воды’ почти нтъ: ‘Шальной-Порогъ’, небольшой переборъ въ 20 верстахъ ниже деревни Терехиной — низокъ и не опасенъ и ‘Бурышъ’, подводный камень, близъ деревни Фоминой, покрываемый только въ полноводье (въ ‘большую-воду’). Томь, какъ и вс значительныя рки въ Сибири, изобилуетъ островами. Разливъ рки, отъ одновременной прибыли водъ по причин таянія снговъ въ горахъ, бываетъ въ конц апрля, или начал мая и простирается отъ 300 сажень до 5 верстъ при пологихъ берегахъ. Дно рки каменисто и дресвяно, глубина отъ 2 ¹/₂ до 16, а въ полноводье до 20 аршинъ, ближе къ устью, ширина рки отъ 50 до 300 сажень, протяженіе ея, кром вершинъ, 728 верстъ. Въ Томск рка вскрывается между 13 (1839 и 1840 г.) и 29 числами апрля (1833 и 1841 г.), а становится между 8 октября (1840 г.) и 5 ноября (1834 г.)

Рки Обь, Томь, Бія и Иртышъ — судоходны, сплавныхъ ркъ пять: Уба, Ульба, Чарышъ, Иня (боле 250 верстъ), Бухтарма (360 верстъ). Считаютъ еще Алей, единственную будто-бы въ Сибири рку, судоходство по которой облегчено гидротехническими сооруженіями, но мы за это извстіе не ручаемся. Изъ прочихъ ркъ, тянущихся отъ 250 до 400 верстъ, не мене замчательны: Омь, Чумышъ, Карасукъ, Бердь, и многія другія. Но всхъ ихъ, по множеству и страшному обилію водъ, не перечислить.

Озера Томской-Губерніи раздляются на прсныя, соленыя и горькія.

Главнйшія изъ прсныхъ озеръ, изобильные рыбою (щуки, окуни, караси, язи, чебаки), суть:

Телецкое, или Алтынъ-Норъ, то-есть, Золотое-Озеро, есть огромная продолговатая котловина, находящаяся въ восточной части Бійскаго-Округа, на границ съ Минусинскимъ-Округомъ Енисейской-Губерніи. Поверхность его — до 1,000 квадратныхъ верстъ. Наибольшая длина 126 верстъ, а наибольшая ширина 84 версты. Въ это озеро впадаютъ рки Башкаусъ, принимающій въ себя Чулышманъ, Камга, Kara, Верхняя-Чугля, Самышъ, Исашъ и другія. Телецкое-Озеро всегда славилось обиліемъ стерляди.

Чаны, въ западной части губерніи между Округами Каинскимъ, Колыванскимъ и Омскимъ, на границ Тобольской-Губерніи. Наибольшая длина его 74, а наибольшая ширина 58 верстъ, вся же поверхность его до 3,000 квадратныхъ верстъ, оно принимаетъ въ себя дв.рки, Каргатъ и Чулымъ, три рчки и нсколько ручьевъ. Берега его плоски, ппзки, заросли камышомъ, съ обширными займищами и луговыми низами, черезъ которыя, во время весенняго полноводія, Чаны соединяются съ другими озерами, лежащими около него съ южной и съ сверной стороны. Острововъ много, на нихъ живутъ огромныя стада лебедей.

Сартланъ въ десяти верстахъ на сверо-востокъ отъ Чановъ. Его поверхность 280 квадратныхъ верстъ, въ него впадаютъ Кужурла, Кара-пузъ, Чорная и Карапузенокъ, а вытекаетъ рчка Сарайка, падающая въ озеро Чаны.

Убинское, на сверо-востокъ отъ Сартлана и Чановъ, поверхность его около 600 квадратныхъ верстъ. Оно принимаетъ въ себя рчку Конь и выпускаетъ Убинку.

Изъ соляныхъ озеръ въ Томской-Губерніи замчательны:

Пять боровыхъ: Большое и Малое Ломовыя, Кочковатое, Малиновое (7 верстъ длины и 2 в. ширины), и Березовое. Вс они смежны, лежатъ одно подл другаго, посятъ названіе Карчунакскихъ, находятся между Чарышемъ и крпостію Ямыгаевскою, въ южной половин Иртышской-Степи и принадлежатъ, какъ отдльная группа, къ общей масс 34 иртышскихъ соляныхъ озеръ.

Три Карасукскихъ въ Барабинской-Степи, Бурлинское, Горносталево, Птухово или Булатъ-Тугъ и другія на югъ отъ Чановъ.

Къ горькимъ озерамъ принадлежатъ:

Кулундинское въ западной части Барнаульскаго-Округа, поверхность его простирается до 660 квадратныхъ верстъ, по горькости своей оно совершенно безрыбно, Кучукское, въ бурю, которой обыкновенно дня за два предшествуетъ глухой шумъ, оно выбрасываетъ глыбы горькой соли. Селитряное близъ Кучукскаго-Озера: это огромная яма въ 5 ¹/₂ квадратныхъ верстъ, наполненная разсоломъ глауберовой соли.

Въ этихъ озерахъ, такъ же какъ и ркахъ, замчается прибыль водъ въ періодъ таянія снговъ, мене значительныя но пространству своему озера на лто совершенно высыхаютъ, у иныхъ высыханіе это производится издавна и, по разсказамъ стариковъ-старожиловъ, довольно-пространныя нкогда озера обратились въ обширныя болота и займища, заросшія кочками и камышами, псудобо-проходимыя и состоящія мстами изъ опасныхъ зыбуновъ, которые вязкостію своей почвы втягиваютъ въ себя забредшаго въ нихъ путника.

Обширнйшія изъ этихъ болотъ залегаютъ преимущественно въ западной части Томской-Губерніи, между рками Иртышемъ и Обью, въ округахъ Каннскомъ и Колыванскомъ,

Одна купа этихъ болотъ и займищъ въ Каинскомъ-Округ, извстныхъ подъ опредлительными названіями: Чубурангина, Арбуканскаго, Айскулла, Бишъ-Дута и другихъ, занимая пространства отъ 8 до 35 квадратныхъ верстъ, лежитъ около вершинъ рки Оби, другая находится по правой сторон ея теченія, въ дальнйшемъ направленіи къ сверу, она образуетъ отдльную третью купу, склоняющуюся къ большому озеру Васюгану, въ юго-восточной части Тобольской-Губерніи.

Болота остальной купы Каинскаго-Округа лежатъ по лвую сторону рки Оми и, переходя черезъ рку Каргатъ и Чулымъ, направляются къ югу, къ степи Иртышской.

Въ Колыванскомъ-Узд насчитываютъ боле 40 болотъ и займищъ, извстныхъ подъ разными наименованіями и имющихъ протяженіе отъ 5 до 18 верстъ. Одни изъ этихъ болотъ покрыты зыбунами и вовсе непроходимы, другія усяны кочками и заросли камышами, третьи, наконецъ, имя твердую почву представляютъ затруднительную переправу только весной и осенью при проливныхъ дождяхъ {‘Займища’ и ‘пади’ почти синонимы съ ‘болотомъ’, но отличаются отъ него большею низменностію и осязательнымъ намкомъ на когда-то существовавшее на этомъ мст скопленіе водъ, уже изсякшихъ, на-примръ, ‘Ягодская-Падь’, ‘Солоденная Падь’ въ Шадринскомъ-Округ Тобольской-Губерніи, или ‘Займище Сарыкамышъ’, ‘Займище Вьюнское’ въ Колыванскомъ-Округ Томской Губерніи. Сюда же относится и слово ‘Соръ’ въ смысл такой мстности, которая, служа какъ-бы заливомъ озера или рки въ періодъ разлива, и въ прочее время года представляетъ обширныя болотистыя пространства, на-примръ ‘Ляминъ-Соръ’, ‘Сухой-Соръ’.}.

Томскую-Губернію въ климатическомъ отношеніи можно раздлить на дв полосы, сверную отъ 61 до 55 и южную отъ 55 до 49 градуса сверной широты. Характеръ первой, съ частію западной стороны южной полосы — низменный, большею частію степной и болотистый, характеръ послдней, за сдланнымъ нами отчисленіемъ,— всюду гористый, лсистый, изобилующій текучими водами. Разница эта производитъ и разность въ климат, который въ первомъ отдл — суровый, нездоровый, наполняемый испареніями стоячихъ водъ, способствующій къ развитію міазмовъ, обнаруживающихъ себя разнаго рода злокачественными болзнями и повтріями, постигающими и человка и животныхъ.

О знаменитомъ ‘Ляминомъ-Сор’ намъ даже въ Сибири случалось неоднократно слышать, что это необозримая, невиданная и недосягаемая ни для кого страна, лежащая по самой средин разстоянія между рками Обью и Енисеемъ. Страна эта, окруженная страшными болотами и зыбунами непроходимыми, представляетъ совершенно отдльный міръ, населенный потомками древней Чуди, досел непокоренными русскому оружію. Страна, ими занимаемая, сама-по-себ есть полуокеанъ и полуболото, безпредльная топь, въ которой гибнетъ все, что иметъ собственную тяжесть, но въ нкоторыхъ мстахъ этой юдоли смерти, раскинуты, какъ оазисы, обширные острова, надленные всми благами природы, счастливые обитатели этого земнаго рая здсь родятся, плодятся и здсь же умираютъ въ своемъ кружку, не заражаясь соблазнами міра сего.

По всей вроятности сказка эта иметъ свою справедливую основу, относясь ко временамъ воеводъ, не всегда легкихъ на подъемъ, нелюбившихъ рисковать удобствами жизни для того, чтобъ преслдовать на дальнемъ свер бродячихъ инородцевъ, толпами скрывавшихся.

Врить теперь этой сказк — анахронизмъ, тмъ боле, что нынче достоврно уже извстно, что ‘Ляминъ-Соръ’ есть ничто иное, какъ незначительная рчка Тобольской-Губерніи. Она вытекаетъ въ Кондійскомъ-Отдленіи изъ болотъ прилегающихъ къ рк Надыму (Надымъ, незначительная рка) вытекающая на свер Тобольской-Губерній изъ озера Торомлара и впадающая въ восточную бухту Обской-Губы. Рка Ляминъ-Соръ впадаетъ въ Обь съ правой стороны ея теченія, въ 90 верстахъ ниже Сургута, и имя свое заимствовала отъ прибрежныхъ болотъ и займищъ, еще боле увеличиваемыхъ во время полноводья, имъ собственно и принадлежитъ первоначальное и исключительное право на названіе ‘Лямина-Сора’.

Въ настоящее время Остяки Салымской-Волости и Самоды Кизымской-Волости, бродящіе по ‘Лямину-Сору’, занимаются рыболовствомъ и исправно платятъ ясакъ. Климатъ южнаго отдла, окруженнаго и прорзаннаго всюду горами и потоками, пользующагося мстностію несравненно-возвышеннйшею — здоровъ, мене подверженъ повтріямъ, и огражденъ естественною защитою отъ вліянія сильныхъ холодовъ или неумренныхъ жарцвъ.

Въ сверномъ отдл термометръ (Реом.) нердко понижается дале —40^о и рдко возвышается дале +25^о на солнц, на юг, напротивъ, морозы рдко заходятъ за —30^о, тогда какъ въ лтніе жары, термометръ весьма часто показываетъ выше +40^о на солнц. Такая огромная разность температуры, разумется, должна имть вліяніе на здоровье жителей и, дйствительно, обнаруживается всюду въ сверирмъ отдл въ явленіяхъ цынги, ‘сибирской язвы’, разныхъ видоизмненій лихорадки и скарлатины, но явленія эти гораздо мене ощутительны въ южномъ отдл, чмъ въ сверномъ, а самые южные предлы его именно: Салаирскій-Край, то-есть восточная его часть и Край-Зминогорскій — западная его часть, чрезвычайно-рдко ими поражаются.

Лтомъ грозы часты и сильны и въ степяхъ и въ горахъ, не рдки также и землетрясенія, но они случаются только въ южной части и рдко обнаруживаются сверне Барнаула, направленіе ихъ, какъ замчено, всегда бываетъ отъ востока къ западу. Землетрясенія эти проходятъ благополучно и не сопровождаются никакими гибельными опустошеніями.

Явленіе общее обимъ полосамъ Томской-Губерніи — это ‘пурги’ и ‘бураны’. Этими выраженіями называютъ боле или мене сильные вихри мелкаго льдистаго снга, которые свирпствуютъ осенью и особенно весною и заметаютъ все на своемъ стремленіи. Они заносятъ дорогу огромными сугробами, залпляютъ глаза путника, покрываютъ всего его мерзлою корою, знобятъ его на открытомъ мст и обращаютъ дневной свтъ въ тьму, падая изъ густыхъ, сплошныхъ тучъ, частыми, какъ проливной дождь, но всюду юлящими и крутящимися порывистыми струями. Бураны особенно гибельны весной лошадямъ и прочему домашнему скоту, пускаемому тогда на подснжный кормъ.

Весна въ южномъ отдл начинается съ апрля мсяца и растительная сила является во всемъ развитіи. Настоящій лтній путь устанавливается съ мая мсяца и оканчивается въ первой половин октября. Сильные жары бываютъ въ іюн и іюл мсяцахъ. Осень, то-есть настоящая осень, время жатвы, умреннаго тепла и постепеннаго подготовленія природы къ совершенному успокоенію, бываетъ большею частію сухая и теплая, и продолжается съ конца августа, а чмъ южне тмъ позже, до половины октября.

Если въ промежутокъ этого времени предпринять поздку изъ Бухтарминска — на-примръ, или съ рки Нарыма — въ извстный Нарымъ, къ Остякамъ, тысячи полторы верстъ разстоянія, или еще дале, на самую сверную точку населенности Томской-Губерніи, на устье рки Тыма (что будетъ подъ однимъ градусомъ широты съ Пелымомъ, отъ котораго еще дале къ сверу, въ Тобольской уже губерніи, отстоятъ сначала Сургутъ, потомъ Кондійское, дале Березовъ и, наконецъ, Обдорскъ) — то отправившись изъ Бухтарминска въ лучшую тамъ пору осенняго времени можно видть на пути своемъ каждый день новый быстрыя измненія природы и переходы къ холодному времени года, застать въ Нарым зиму и возвратиться оттуда назадъ въ Бухтарминскъ опять въ ту же осень съ роскошною зеленью, съ безчисленными цвтами и съ неопадшими еще съ деревьевъ листьями.

Зимній путь начинается въ ноябр и продолжается до конца марта. Въ первую пору весны утренники и внезапные морозы губятъ иногда только-что развернувшіяся почки растеній и въ короткій періодъ нечаяннаго нашествія убиваютъ начало всякой растительности въ самомъ ея корн, но природа беретъ свое: вновь наступающія оттепели оттаиваютъ землю, замерзшія почки спадаютъ, весна входитъ въ свои права, растительность снова пробуждается — начинается вторичное цвтеніе и все идетъ своимъ порядкомъ. Послдній разъ двукратная весна была въ Томск въ 1847 году, когда жители ожидали-было остаться безъ березокъ и безъ вниковъ, охваченныхъ при первомъ цвтеніи внезапно наставшими холодами.

Почва земли почти повсемстно богата внутренними силами, плодородна, изобилуетъ черноземомъ и жирными маслянистыми торфяными мстами, чмъ дале къ югу, тмъ боле плодородіе ея усугубляется и на самомъ юг, немедленно по стаяніи снговъ, земля въ два, въ три дня покрывается густою сочною зеленью, усянною безчисленнымъ множествомъ цвтовъ. Удобренія почти неизвстны, — урожаи постоянны…

Ни сколько не желая замткамъ нашимъ придавать видъ географическаго описанія одной губерніи, мы спшимъ заключить это отдленіе слдующими немногими свдніями, вычитанными впрочемъ изъ Сибирскаго-Встника, а частію и изъ Горнаго журнала.

Въ Кузнецкомъ-Округ, вверхъ отъ устья Казыръ-Тереня, по берегамъ Томи — возвышаются известковыя горы со множествомъ пещеръ, изъ которыхъ самая любопытная при усть рки Шоры, съ многообразными капельниками. По обширности и эффектности ее называютъ соперницею знаменитой антипаросской пещеры.

Пещеры Мрасскія, при усть рчки Кійсаса, также замчательны своими капельниками.

Изъ известковыхъ пещеръ на рк Чарыш извстны дв, близъ деревни Чагирской, одна отъ другой въ четырехъ верстахъ. Одна, съ двумя боковыми входами, возвышается надъ ркою до 20 саженъ и издавна пріобрла извстность разсказами о сокрытыхъ въ ней сокровищахъ и о походахъ въ нее крестьянъ для раскапыванія кладовъ. Другая, въ крутомъ утес, еще выше чмъ первая, надъ горизонтомъ воды, замчательна по отрываемымъ въ ней костямъ животныхъ, въ нкоторыхъ мстахъ пещеры замытымъ глиною, а въ нкоторыхъ скопленнымъ до такой степени въ большомъ количеств, что глины между ними почти незамтно. Между костями, наполняющими пещеру, въ самомъ большомъ количеств находятъ зубы животныхъ травоядныхъ разной величины и родовъ. Зубы животныхъ плотоядныхъ встрчаются рже, наконецъ челюсти какъ тхъ, такъ и другихъ, еще рже. Изрдка попадаются позвоночныя кости и черепа. Кости эти встрчаются или совершенно цлыми, или разломанными. Он лежатъ безъ всякаго порядка и кажутся запутанными въ веществ ихъ окружающемъ, въ верху, въ бокахъ, въ середин и въ почв пещеры, вс выпуклости и впадины сохранили свой видъ, но кости лишились своей твердости и при добываніи изъ мста легко ломаются. По разсказамъ знатоковъ-очевидцевъ, нкоторые виды животныхъ, кости которыхъ здсь находятъ, не существуютъ боле, это остатокъ древняго міра. Слда морскихъ животныхъ здсь не замтно.

У подошвы Тигирецкихъ-Блковъ, у устья рки Тигирека находится семь пещеръ, изъ которыхъ одна замчательна по небольшимъ капельникамъ, по находимымъ въ ней костямъ животныхъ и человка (въ числ которыхъ попадались головные калмыцкіе черепа), и по различнымъ подлкамъ и мелочамъ, вырзаннымъ изъ дерева и кости.

Въ пещер на рк Але, находили издряблыя слоновыя кости между хрящомъ и глиною, кром большихъ и малыхъ костей разныхъ животныхъ.

На Оби, близъ селенія Малышевскаго, найдена была въ вод берцовая кость огромнаго слона, а при деревн Аляцкой вырыты изъ берега Оби: верхняя часть слоновьей головы въ 2 ¹/₂ пуда всомъ, три буйволовыхъ черепа съ ‘созиною’, то-есть, съ тою частію на которой рога держатся, три позвонка тхъ же животныхъ, одинъ зубъ, два ребра и кость отъ ноги.

Изъ берега рки Берди вырыта была верхняя часть головы носорога въ 1 ¹/₄ пуда всомъ.

Пещеры на рк Бухтарм замчательны по своимъ надписямъ старинными буквами, похожими на китайскія.

Надписи, подобныя этимъ, находятся также на рчк Смолянк въ верст отъ устья ея въ Иртышъ, по лвому берегу Чарыша, на утес близъ впаденія рки Чуи въ Катупь, въ нсколькихъ мстахъ въ вершинахъ Катуни, по Иртышу въ 8 и 12 верстахъ отъ устья Бухтармы.

На Бухтарм, въ 12 верстахъ отъ Бухтарминской-Крпости, надъ входомъ въ пещеру существовала тоже какая-то надпись, снятая въ рисунк г. Спасскимъ, извстнымъ изслдователемъ сибирскихъ древностей. Впослдствіи времени эта послдняя рдкость уничтожена: ‘дерзкая рука невжества истребила ее’ говоритъ г. Спасскій (въ 1824 году), г. Словцовъ безъ церемоніи обвиняетъ въ этомъ ученйшаго академика нашего Клапрота. Вотъ его слова объ этомъ происшествіи. ‘Оріенталистъ Клапротъ, въ 1806 году возвращавшейся изъ-за Байкала, нарочно наведенъ былъ на эту пещеру, по себ ‘неважную, для перевода надписей, но ему показалось легче известь ихъ, чмъ перевесть: мы повторяемъ мстную, историческую извстность, а не шутку {Inscriptiones in dextra ostii parte exaratae, conspiciebantur adhuc anno MDCCCV, quo illas descripsimns, hodie vero otnnino sunt deletae. Cm. ‘De anti qtiis quibtisdam sculpturis et inscriplionibus in Sibiria reperlis Спасскій, 1822. Но самъ Клапротъ ни слова не говоритъ о томъ, а знаменитые рисунки г. Спасскаго и между-прочимъ снимки съ бухтарминскихъ надписей Клапротъ называетъ pitoyables copies dе М. Spaski. См. брошюру Sur quelques antiquits de la Sibrie, par Mr. Klaproth. Paris. 1823. Такъ же см. ‘Историч. Обозрніе Сибири’ Словцова T. I стр. 545.}’.

Особенный родъ надписи или, собственно говори, изсченія въ огромномъ размр, существуетъ въ Томской-Губерніи въ одномъ только мст, на утесахъ праваго берега Томи, выше города Томска. Изсченія эти сдланы острымъ орудіемъ на глинистомъ сланц и представляютъ, въ нижнемъ ярус скалы, нсколько раскиданныхъ прутьевъ, рисунокъ свиньи, оленя и нсколькихъ четвероногихъ животныхъ, которымъ ‘Чудакъ’-художникъ, видимо силился придать подобіе лошадей и коровъ, тутъ же изсчены дв головы чудовищъ съ рогами и два человка въ шапкахъ. Въ верхнемъ ярус встрчаются — всадникъ верхомъ, два пшихъ, должно-быть, воина, быкъ и опять нсколько животныхъ, намкающихъ на лошадей, изъ которыхъ на голов одной надто какое-то особенное украшеніе, въ род высокой шапки.

Къ произведеніямъ самой природы въ этомъ же род принадлежитъ гранитная плита на берегу Бухтармы, подл самой крпости. На ней кажутся чрезвычайно отчетливо вдавленными два слда человческихъ ногъ, одинъ большой, другой маленькій и нсколько слдовъ разнаго объема копытъ или подковъ. Игра природы съ такою правильностію изобразила эти слды, что на первомъ изъ нихъ видны пальцы и прочія выпуклости и углубленія человческой пяты.

Курганы или могилы древней ‘Чуди’ или ‘Чудаковъ’ разсяны по берегамъ Ими, Чарыша, Бухтармы. Въ старые годы крестьяне безпощадно ихъ разрывали, отъискивая въ нихъ драгоцнные клады. Англичанинъ Бель, сопровождавшій нашего посла, Измайлова, во время путешествія его въ Китай, разсказываетъ, что между прочими рдкостями, вырытыми изъ могилъ кузнецкихъ, онъ видлъ коннаго истукана, искусно отлитаго изъ ‘металла’ и нсколько зврьковъ изъ чистаго золота. Одинъ изъ бугровщиковъ (занимающихся раскапываніемъ кургановъ) сказывалъ Белю, что однажды онъ дорылся до свода, подъ которымъ лежалъ остовъ человка на серебряной доск съ доспхами, лукомъ, стрлами и съ колчаномъ. Миллеръ въ Колыванскихъ-Заводахъ купилъ изъ могильныхъ драгоцнностей, золотаго всадника на лошади, работы чрезвычайно-чистой, и золотой кувшинчикъ обронной работы.

Въ послднее время самовольное раскапываніе кургановъ, должно-быть, было запрещено, потому-что въ бытность мою въ одномъ изъ южныхъ предловъ Сибири, не въ Томской-Губерніи, я тоже предпринялъ-было однажды раскопать и описать хотя одинъ курганъ, но горячее желаніе мое было охлаждено однимъ представителемъ нисшей власти, который предупредилъ меня заране, что если я намреніе свое приведу въ исполненіе, то могу подвергнуться отвтственности. Время не позволяло выжидать какихъ-либо объясненій.

Раскапываніе кургановъ производится въ наше время по распоряженію главнаго мстнаго начальства: въ 1845 году, въ бухтарминскихъ курганахъ найдены были кости людей и лошадей, клинки оружіи, острія копій, удилъ, желзныя стремяна, разная желзная мелочь и костяныя оправы сдла и плети.

Къ памятникамъ старины этого края принадлежатъ:

‘Тонтуры’, какія-то развалины, находящіяся, какъ говорятъ, при излучин рки Оми на Барабинской-Степи.

‘Колбазинская-Башня’, близъ редута Подпускнаго на Иртышской-Линіи, на середи пути между Ямышевскою-Крпостію и городомъ Семипалатинскомъ.

Развалины ‘Семи-Палатъ’, въ трехъ верстахъ отъ Семипалатинской-Крпости, внизъ по Иртышу, на противоположномъ его берегу. О нихъ путешественникъ семнадцатаго столтія, Байковъ, разсказываетъ такъ: ‘А живетъ тутъ калмыцкій лама подл Иртыша на лвой сторон. А поставлены у того ламы дв палаты бурханныя велики — кирпичъ сженный. А избы у нихъ, въ которыхъ живутъ, глиняныя. А хлба родится у того ламы, пшеницы и проса, много, а пашутъ Бухарцы.’

Развалины ‘Аблайкитскихъ Палатъ’ лежатъ между Усть-Каменогорскомъ и Бухтарминскою-Крпостію на противоположной, лвой сторон Иртыша въ горахъ хребта Тологой, въ вершинахъ рчки Бески, текущей въ Иртышъ. ‘А течетъ та рчка Бешка изъ камени въ Иртышъ’, говоритъ Байковъ. ‘А на той рчк Бешк Аблай-Тайша длаетъ городъ, а про то подлинно невдомо — каменный ли, или деревянный. А лсу навожено много — лсъ сосновый, тонокъ, какъ и у насъ на Руси въ городхъ около огородовъ оплоты ставятъ. А ставитъ тотъ городъ — промежъ горъ каменныхъ, а мастеры къ нему присланы изъ Китайскаго царства.’ Въ Аблайкит была богатая монголо-тибетская библіотека, и ксилографическая типографія. Большая часть хранившихся здсь книжныхъ сокровищъ погибла вмст съ Аблайкитомъ и расхищена сибирскими казаками. Бель купилъ нсколько буддійскихъ листовъ въ Тобольск у солдата, Миллеръ пріобрлъ ихъ множество, Петръ Великій посылалъ въ Парижъ, къ аббату Биньону для перевода, или въ тамошнюю академію наукъ, впервые найденные у насъ листы съ тангутскими письменами, въ наше время Гумбольдтъ нашелъ, какъ увряютъ, въ трав, кругомъ развалинъ, оторванные листы тибетскихъ книгъ.

X.
Колывань.

Въ город Колывани, то есть въ деревн Чаусахъ, остановился я у крестьянина, или горожанина — это все одно. Мужикъ зажиточный, исправный и порядочный говорунъ. Онъ въ восторг отъ своего роднаго города и ужасно хвастался, что бывшій Чаусскій-Острогъ (отъ рки Чаусы, текущей въ Обь), переименованный Колыванью, чуть-чуть не возвели было въ 1823 году на степень губернскаго города, вмсто Томска. Колывань, стоя на большой дорог, на торговомъ и на почтовомъ тракт, въ тридцать лтъ не выросла ни на вершокъ. Въ 1826 году въ этомъ город, было 800 душъ жителей обоего пола, а въ 1846 году въ немъ считалось 600 мужчинъ и 500 женщинъ, одна церковь, одинъ казенный каменный домъ, именно — острогъ, и двсти пятьдесятъ деревянныхъ дворовъ. Ремесленныхъ, фабричныхъ и промышленныхъ заведеній, кром четырехъ кузницъ и трехъ питейныхъ заведеній, не существуетъ никакихъ. Вотъ и вся статистика города Колывани.

— Полно вамъ, ваше почтенство, на смшки-те подымать Колывань нашу: вы погляньте-тко какъ мы живемъ-то!

— Да по городу-то судя, здсь все голь-гольемъ живетъ? спросилъ я его.

— Да, голь-гольемъ, толкуй: насъ вотъ мужескаго-то полу считается въ округ здсь тысячъ тридцать съ лишомъ, тутъ и старъ и младъ, а скота у насъ у всхъ, поди, что ста полтора тысячъ головъ наврное будетъ.

— Чмъ же вы, кром заводскаго дла, еще промышляете.

— То-то, чмъ промышляете! У насъ здсь на выгон за восемьдесятъ озеръ — вотъ мы рыбку ловимъ, да продаемъ, тамо-тка вотъ къ Колывани Озеру пчельники — вотъ мы медкомъ торгуемъ. Тутъ у насъ Обь рка — мы барки проводимъ въ Томскъ, да въ Нарымъ, нанимаемся домы строить, высиживаемъ деготь, смолу, шьемъ обувь, ржемъ посуду, торгуемъ у казаковъ овесъ и муку, а пуще того насъ обозы поддерживаютъ, круглый годъ идутъ они изъ Кяхты въ Нижній. У меня вотъ и топеря сидятъ два каравайные, да потшаются тамъ въ особой горенк, ино съ-дороги, ино съ-горя.

Я пошелъ въ особую горенку хозяина посмотрть, какъ наши прикащики потшаются и что это именно за народъ.

Чистая комната въ три окна была убрана обоями, ужь какими бы ни было обоями, да — обоями! Въ простнкахъ столики съ незавидными зеркалами, въ переднемъ углу — святыя иконы, вдоль стны развшаны въ симметріи разные господа важной наружности, рядомъ съ Боболиной, Блуднымъ-Сыномъ, какимъ-то Грекомъ безъ подписи и лубочной картинкой сказочнаго содержанія. Мебель деревянная, безъ подушекъ, но выкрашена краскою, въ род кирпичной, въ-сторонк широкая постель подъ ситцевымъ пологомъ. На полу и на сундукахъ съ ‘добромъ’ разостланы тюменскіе ‘полазы’ (ковры).

Посереди стоялъ столь, на стол самоваръ, штофъ водки, штофъ туземнаго питейнаго рома и дв опорожненныя бутылки шампанскаго. Около стола сидли два господина въ хорошихъ халатахъ, съ представительной наружностью, съ умнымъ выраженіемъ лица, безъ бородъ, съ щегольскими усами. Это и были прикащики, одинъ мщанинъ, другой крестьянинъ. Рядомъ съ ними сидли дв хорошенькія двушки — дочь хозяина, содержателя постоялаго двора, и ея подруга: он прислуживали прізжимъ, потому-что ‘стряпка’ на-дняхъ сдлалась нездорова, самой хозяйк бготней заниматься не пристало, а он — помоложе, ихъ ноги попрытче, имъ пріучаться надо!

— Здравствуйте, господа, Богъ на помочь, что подлываете добраго?

— Богъ на помочь, ваше высокоблагородіе, благодаримъ покорно… а мы чакъ попиваемъ… не прикажете ли ханскаго? Присусдьтесь!— отвчалъ одинъ изъ нихъ.

— Талова, осоподина! садить буля съ нами! а мы симипански пиху буля! отвчалъ другой, какъ-видно порядочно подъ хмлькомъ.

Я придвинулся къ первому и завелъ съ нимъ разговоръ, сначала о ча, потомъ о Кяхт, потомъ о нашей торговл съ Китайцами. Къ удовольствію своему,— не скажу къ-удивленію, потому-что удивляться было ршительно нечему, я нашелъ въ первомъ прикащик умнаго, сметливаго и чрезвычайно дловаго человка, который передалъ мн бездну такихъ замчаній, какихъ не вычитаешь ни въ одной книг, гд только говорится о нашей торговл съ Китаемъ. Къ сожалнію, я не могу передать этихъ замчаній письму, а тмъ боле печати, именно потому, что, съ одной стороны, не могу поручиться за ихъ безошибочность, а съ другой и потому еще, что онъ высказалъ ихъ не совсмъ-то въ трезвомъ вид, хоть пословица и соблазняетъ меня поврить искренности этихъ замчаній, говоря — ‘что у трезваго на ум, то у пьянаго на язык’.

— Чай хычи, осоподина? спросилъ меня второй прикащикъ.

Я пристально взглянулъ на вопрошающаго и отвчалъ короткимъ ‘нтъ’.

— Ни-ху: писива не надаля!.. какой манегъ хычи?

Мн, признаюсь, смшно было это глупое приставанье.

— А хагчи-магчи хычи?

— Что такое??

— Хагчи-магчи? Кушаху, сама воля кушаху… Би-зи-ци-лы-мо-ни! Хычи симипански?

— Скажите, пожалуйста, что это за чудакъ съ вами сидитъ? спросилъ я другаго прикащика: что онъ ко мн пристаетъ? Что онъ: Татаринъ, что ли, или Чухонецъ?

— Извините, ваше высокородіе: это мой товарищъ, такой же Русскій, какъ и мы съ вами, но онъ такъ обжился въ Кяхт, и такъ свыкся съ Китайцами, что никакъ не можетъ отвыкнуть отъ тамошняго языка… Это онъ разговариваетъ по-китайски.

— По-китайски? Что вы, Христосъ съ вами! да разв это китайскій языкъ?

— Какъ же съ, помилуйте, мы знаемъ: это по-китайски! Только, изволите видть, два великіе народа сошлись, русскій, да серединный, да и давай спориться, кому по-каковски учиться. Былъ, знаете, Хабаровъ, одинъ богатырь этакой изъ казаковъ, онъ взялъ дрянь какую-то народишка… что-то оченно мало и завоевали, почитай цлое царство на Амур. Вотъ-съ, Китайцы видятъ, что имъ съ нами плохо: они и давай учиться русскому языку, чтобъ облегчить обоюдныя сношенія при торгахъ. Сначала ихъ казаки поучили, а ужь потомъ и мы, промышленный людъ, стали имъ уроки давать.

— Да вдь для облегченія торговыхъ сношеній у насъ есть тамъ китайско-русская школа, гд превосходнйшими, образомъ и съ удивительною быстротою научаютъ настоящій китайскій языкъ?

— Такъ-съ, это точно-такъ, да школа-то эта образована при покойномъ Государ Александр Павлович, а Китайцы со времени Хабарова говорятъ по-русски, а мы-то по-ихнему и не учились: гордость, вишь, наша такая, а Китайцевъ заставили выучиться.

— Что жь за тарабарщину несетъ вашъ товарищъ?

— А вотъ-съ: Китайцы нкоторыхъ буквъ выговаривать не могутъ, они и ладятъ вс слова на свой манеръ. Напримръ ‘сть’ по-ихнему ‘ку-ша-ху’ это и ‘лъ’ и ‘шь’ все тутъ за-одно. ‘Пить’ — ‘пи-ху’, спать — ‘сы-пи-ху,’ наши ‘харчи’ у нихъ ‘харчи-марчи‘, война — ‘подегиза’, театръ — ‘попкго‘, щеголь — ‘шоголи-лыоди’, ерру (буквы р)-то нтъ у нихъ, они и картавятъ-будто… Да вотъ, ужь, позвольте съ товарищемъ познакомиться вамъ — мы вамъ языкъ-отъ ихній покажемъ… Ну-тко, Егорша, потшимъ ихъ благородіе: поговори по-никански, а я будто прізжій.

— А-а?! Нова льюди?.. Како тиби позову?

— Да-съ, новопрізжій, зовутъ Иванъ Иванычъ.

— Дамно пришоля? Куда поживу?

— Съ мсяцъ-мста есть какъ пріхалъ.

— Одинъ мизяца посли! Тиби закуда походи буля?

— Я изъ Петербурга пріхалъ.

— За Петелоубоуга? Шипки далоки!! Тиби за какой манегъ походи буля: за кхыни? за лшки? за лежинки?

— Точно такъ-съ: въ лежацк, въ экипаж пріхалъ.

— Пожалуй за моя югтъ (домъ), милости пилосимъ.

— Покорно благодарю, господинъ Китаецъ.

— ‘Пхай!! Китай!! съ гнвомъ вскричалъ другой прикащикъ:— Тиби дамъ Китай! Моя подумай тиби мало-мало дулаки йиси!.. А хычи осоподина Дзаггучи? Его филонсауфа йиси, его люьди ума високи (онъ философъ, онъ человкъ ума высокаго): тиби буля мало-мало бамбуки подчивйи!… Китай?!

Китайцы ненавидятъ, если ихъ называютъ Китайцами: въ этомъ названіи такой же унизительный смыслъ, какъ въ словахъ Servi и Sclavi, если такъ переводить Сербовъ или Славянъ.

Китайцы знаютъ себя подъ именемъ Никанъ или Никански-льюди, вс прочіе народы — Сіяиски-льюди, или жители Западнаго-Океана. Между ними отличаются Луски-льюди, или Олосъ или, и это преимущественне, Лоча — Русскіе, Китайцы слыхали и про ‘Нимьски-льюди’, но о нихъ не составили еще выгоднаго понятія, они знаютъ про Филансуски люди, а разнонародную смсь прочихъ европейцевъ называютъ ‘Халимуггъ’ или дтьми разноплеменныхъ родителей.

— Ну, а про Англичанъ-то наши пограничные Китайцы слыхали ли?

— За Аглицки льюди? вскрикнулъ второй прикащикъ, вскочивъ со стула и сдлавъ грозно-трусливую гримасу:— Аглицки-льюди — чоута-льюди! За Аглицки льюди волоса агни (огненные, рыжіе)! Ха, ха! За Аглицки льюди осудагя — бабишики (у Англичанъ государемъ женщина).

— А славно они изъ-за моря-окіана на никанское царство нагрянули! замтилъ первый прикащикъ: — какъ это они такую даль налетли?

— За Аглицки льюди йиси одинъ дошаника (суденышко): его хаусики (парусовъ) ниту-ля — его ляпушки йиси! его агни кушаху буля! Его рчишки внизу побгу: его сама ввыльхъ походи буду (подъ нимъ рки внизъ бгутъ, а онъ плыветъ противъ теченія), его чоута коуабль йиси, пхай!

— Вишь они пароходами-то какъ ихъ напужали…

— Пу-ша-ли? Гм! За наша, за печинске, за гоуода, продолжалъ разскащикъ:— йиси одинъ пушочки, побольшанъ пушочки — не андали лакитеки (не съ ракетку)! Его сами знаша како манегъ походи нада, когда его попали буду — ваша Петелоуббуга, ваша Москва кончна буду!

— Такъ что жь вы Англичанъ да Француженъ не колотили? Ну, стрляли бы въ нихъ, да и прогнали бы, а то какъ васъ они-то расчесали?

— Га! попали Аглицки льюди!.. Гм! Наша осудагя… о-о!.. его филонсйуфа льюди й си! его не хычи штоб льюди уми-уми буля!.. Га!

Распростившись съ этими окитаившимися господами, я выхалъ изъ Колывани, пробывъ въ немъ, по случаю обденнаго времени, часа два-три. За Колыванью мн надлежало переправиться на ту сторону Оби. И при этомъ нельзя умолчать, чтобъ еще разъ не повторить чего-нибудь о превосходныхъ путяхъ сообщенія въ Сибири.

Въ Томской-Губерніи ‘почтовыхъ’ дорогъ считается боле пяти съ половиною тысячъ верстъ, дорогъ не почтовыхъ, но удобопрозжихъ боле 2000 верстъ. На первомъ протяженіи правительство содержитъ 133 станціи съ 547-ю парами, а въ каждой пар считается по три лошади, потому-что крестьянинъ отъ себя уже прибавляетъ третью, чтобъ веселе было хать, это ужь народный обычай по всей Россія: какъ-бы ни былъ малъ грузъ — мужикъ безъ тройки не выдетъ.

Но тамъ подальше дорога не такая, какъ у насъ подъ столицей: тамъ мры нтъ ея ширин. Избита она въ одномъ мст — лошади берутъ вправо или влво, куда ихъ потянетъ инстинктомъ. Дорога раздвоивается, разтроивается и часто съ одного ея конца до другаго можно положить врныхъ версты дв или около: широкое поле разгулья. Съуживается она въ обыкновенную дистанцію или у селеній, или у мостовъ. Сибирь можетъ похвастаться передъ Европой своими мостами (въ одной Томской-Губерніи ихъ 443): они содержится такъ исправно, что самый привязчивый путешественникъ не найдетъ ничего, что могло бы возбудить его неудовольствіе. Мн случилось разъ прогуляться изъ Петербурга до Вятки… и потому я увренъ, что еслибъ мои рчи о сибирскихъ мостахъ дошли до господъ землевладльцевъ Ярославской и Костромской-Губерній — ихъ бы приняли тамъ за чистую выдумку или за игру пылкаго воображенія.

Перевозовъ въ Томской-Губерніи совершенно-безопасныхъ 46. Паромы ихъ состоятъ изъ широкой, огороженной прочными перилами, настилки на двухъ здоровыхъ однодеревкахъ, крпко-соединенныхъ между собою. Перевозчики народъ бравый, молодецъ къ молодцу, которыхъ ничто не удержитъ выказать свою отвагу на широкой Оби-великой: ни втеръ противный, ни вьюга, ни мятелица, ни сплошной ледъ — ничто имъ не помха и мн не разъ случалось переплывать, во время ‘ркостава’, Обь при такихъ обстоятельствахъ, которыя, казалось, совершенно исключали всякую возможность даже осмливаться на переправу. Но ведро вина и синенькій кредитный билетъ въ придачу производятъ волшебное дйствіе. Однажды насъ совершенно затерло льдомъ, три версты несло по самой ярой вод, середи рки, втеръ парусилъ въ кузовъ тарантаса, половина шестовъ была переломана объ огромныя льдины — но разудалыя псни про Волгу-матушку, про Яикъ-батюшку не переставали ни на минуту, хоть ихъ и напвала артель только въ-полголоса, рулевой-атаманъ лишь погаркивалъ и бодрилъ народъ, и мы счастливо и безъ всякой помхи причалили куда надобно.

Перехавъ Обь и выкативъ на берегъ тарантасъ, ямщикъ оправилъ ‘коней’ приладилъ покруче два ‘звонца’ (колокольца) и пошелъ помахивать. Но это не тотъ ‘ямщикъ лихой’, котораго мы знаемъ у себя, съ его пснями и разгульными жестами, сибирскій ямщикъ больше смахиваетъ на Татарина: онъ увсисто сидитъ на козлахъ и только для вида, кажется, держитъ въ рукахъ возжи. Лошади несутся сами впередъ, и онъ только по временамъ подогрваетъ ихъ рвеніе легкою острасткою кнута. Перерывчатые крики ‘Гай!.. шевель бычокъ-батюшко! Нюу!.. Э, будь ты проклято!.. А, чтобы те язвило!.. У, чтобы-те пятнало!.. Вяха така!..’ вотъ и все, что вы отъ него услышите. Онъ псень не поетъ — он или неизвстны ему или недоступны для его серьзнаго расположенія. Да притомъ же псень собственно-сибирскихъ нтъ: въ прошломъ году въ ‘Библіотек для Чтенія’ помщена была прекрасная этнографическая статья о русскихъ обитателяхъ Томской-Губерніи, при ней приложено было множество псень — по вс он великороссійскаго происхожденія и ничмъ не осибирились. Если въ нихъ есть что-нибудь сибирскаго — такъ это… медвжій напвъ, иначе трудно выразиться. Мн случалось слышать какъ тамъ ‘ревутъ псни’ (это мстное выраженіе совершенно-однозначуще съ выраженіемъ ‘поютъ псни’), и дйствительно, я нашелъ, что, и не употребляя туземныхъ терминовъ, Сибиряки точно не поютъ, а ревутъ псни. Ихъ напвъ, напримръ, псень ‘Во саду ли въ огород’, ‘Среди долины ровныя’ и дошедшей уже до нихъ ‘Не шей ты мн, матушка, красный сарафанъ’ точно такъ же относится къ напву этихъ псень у насъ, какъ залежалый вникъ къ букету ландышей. Типа заунывности тихой и нжно-трогательной въ этомъ напв нтъ.

XI.
Путь за Обью.

Весело по собственной охот хать въ Сибирь, въ чаяніи движенія воды въ той житейской купели, которая именуется пріисковая тайга. Всю дорогу изъ головы не выходитъ мысль, что авось счастье улыбнется человку и вознаградитъ его за вс прежнія утраты открытіемъ какого-нибудь знаменитаго золотаго пріиска, что, какъ извстно, можетъ служить удивительнымъ и чрезвычайно-пріятнымъ лекарствомъ, по-крайней-мр самымъ живительнымъ цлебнымъ бальзамомъ для разслабленнаго человчества, ‘тмъ же недугомъ одержимъ бываше’, хотя бы человчество это страдало карманною чахоткою въ самой сильной степени.

Какъ бы могуче и сильно ни было желаніе человка скрыть внутреннее волненіе чувствъ отъ ожиданій и выжиданій благопріятнаго золотаго случая, но желаніе это и твердая воля безсильны для-того, чтобъ совершенно поработить и заставить молчать въ груди будущаго счастливца томленія и страданія, которыя не даютъ ему покоя. Сердечныя ощущенія высказываются сами-собою, они кладутъ неизгладимую печать на предпріимчиваго мечтателя о золотыхъ пріискахъ, они украшаютъ лицо его такими чертами, линіями, складками и ямочками, что даютъ полную возможность самому плохому поклоннику Лафатера въ улыбк, во взгляд, въ самой легкой гримас новичка-золотопромышленика прочитать веселье, счастье, радость, утхи, которыя оспяютъ пріисковаго героя, кружатъ ему голову, тревожатъ его и успокоиваютъ предсказаніями, что онъ-то и есть тотъ избранникъ судьбы, на котораго Фортуна непреминетъ излить вс свои блага: дайте только ему добраться до пріисковъ!

И все-то ему улыбается по дорог: и баба ему улыбается, когда онъ, въ веселомъ расположеніи духа, прикинетъ ей лишнюю монету за стряпню къ обду и за чистенькій сервизъ къ чаю, и улыбается ему мужикъ, когда тароватый прозжій, перелагая ассигнаціонный счетъ на опредленный закономъ, добровольно, безъ напоминаній, присчитываетъ полукопейки на каждую гривну и не обижаетъ ‘наводкой’, и улыбается ему двка красная, когда онъ, по непонятному влеченію, вздумаетъ вдругъ развернуться и подаритъ ей серебряный рубль на ситецъ. Даже неодушевленные предметы — и т какъ-то особенно ласково на вето смотрятъ: и цвточки киваютъ головкой, и травка кланяется, и колосья преклоняются предъ нимъ… стоитъ только втру подуть въ эту сторону. Каждый день его будитъ отъ сна румяная зоренька, и великолпное свтило дня ему первому шлетъ благодатные лучи свои. Оно голубитъ его и потшаетъ разными фантазмагоріями, которыя простой народъ честитъ названіемъ ‘марева’. То застелетъ ему глаза точно крепомъ и заставляетъ волноваться, подниматься и опускаться отдаленные предметы, то обольетъ весь горизонтъ цлымъ моремъ свта, такъ-что смотрть больно, и предзнаменуетъ этимъ блестящую будущность золотоискателя, то, разская ночныя испаренія и раздляя волны тумановъ, морочитъ путника, указывая ему въ-сторон на одинокую сосну, которая вдругъ, ни съ того, ни съ сего, вытянется на цлую версту въ вышину и широко раздвинетъ косолапыя втви, а вершина такъ жаромъ и горитъ и весь сосдній лсъ точно облитъ золотомъ! Чмъ ближе подъзжаешь къ долговязой, тмъ она становится все меньше-меньше, распростертыя вдаль втви подбираются ближе къ стволу… и наконецъ уже, подъхавъ къ ней, увидишь, что это дерево какъ дерево — сосна, и больше ничего!

Изъ Сибири назадъ хать — этого ужь не увидишь. Кому пріиски повезутъ, тотъ въ Сибири и остается, спшатъ домой только т, кому счастья нтъ въ золот. Пробираясь въ Россію, путешественникъ детъ все прямо на западъ: это предзнаменуетъ западъ дней его, въ-продолженіе всего пути онъ видитъ только одинъ закатъ солнца: не прямо ли это предзнаменуетъ ‘закатъ звзды его счастья’, какъ предсказалъ и мн одинъ цыганскій Мартынъ Задека въ юбк.

Я немножечко ошибся въ слов: говоря про Сибирь, я употребилъ выраженія ‘мужикъ’ и ‘баба’, въ Сибири этихъ выраженій никогда не услышишь, разв только въ бранномъ смысл. Въ каждомъ крестьянин, въ дом котораго путнику случится ‘пристать’, вы увидите обыкновеннаго, чисто и опрятно-одтаго крестьянина.

Не припомню теперь, изъ какой именно деревеньки… но, впрочемъ, не въ названіи дло — выхалъ я на удивительной вороной тройк. Станція была немножко-долга, но я надялся, что статныя лошадки быстро пролетятъ какія-нибудь десятка два-три верстъ. Но кому жь изъ насъ не извстно, что ‘наружность иногда обманчива бываетъ’, а между-тмъ, это правило мы чаще всего забываемъ. Проскакавъ первыя пять верстъ, лошадки заморились и пустились-себ трускомъ, верстъ по двнадцати въ часъ: это въ Сибири называется хать шагомъ. Длать нечего, надо было покориться судьб, не затвать же исторій съ ямщикомъ! Но такъ-какъ я не имю счастія принадлежать къ разряду холоднокровныхъ, то въ тревожномъ состояніи, въ-сердцахъ, обыкновенно стараюсь скорй заснуть, а если это не помогаетъ, то начинаю смотрть на небо, слдить за ходомъ облаковъ или считать звзды. На этотъ разъ я заснулъ преспокойно подъ тнью мелькавшихъ мимо насъ стройныхъ деревъ сосноваго бора. Солнце быстро близилось къ западу еще при вызд со станціи и, предавшись сну, я не замтилъ, какъ наступила порядочная темень.

Въ быстрой зд, безъ остановокъ, на протяженіи нсколькихъ тысячъ верстъ, мн жаль было сажать моего изнженнаго и сонливаго Никиту на тряскія козлы: мы съ нимъ вдвоемъ безобидно полулежали въ тарантас.

— Батюшка-баринъ (это слово въ Сибири тоже неизвстно), проснитесь… бда!.. бормоталъ онъ, торопливо толкая меня подъ бокъ.

— Что такое случилось? спросилъ я, озираясь и стараясь припомнить, гд именно я нахожусь.

— Охъ, бда наша, баринъ: противъ насъ замышляютъ недоброе — злоди что-то перешептываются!..

Я еще разъ протеръ глаза и старался опознаться, но темень была такая, что эти Божьей не видно: только опустлыя козлы слегка очерчивались на темномъ горизонт страшной мглы. По сторонамъ черными стнами обозначался глухой лсъ, изрдка посвистывалъ и завывалъ втерокъ, вой его перемежался со стономъ филиновъ, да со скрипомъ деревьевъ, гд-то близко слышались человческіе голоса.

— Карандасикъ-то важенецкій: видно, что ‘золотарь’ детъ, и съ денежками! говорилъ мой ямщикъ.

— Поди-тко-съ! отвчалъ незнакомый голосъ:— ну, такъ это намъ съ-руки, да ты-то какъ опростоволосился?

— Да жаль бычка-то стало, сердечнаго: не въ кнуты жь его принять!

— Есть чего жалть! Не попадись я теб, ‘встрнься’ другой, теб бы ничего и не довелось… Вишь, вдь, какъ спитъ-то знатно: какъ бы, того… не проснулся? И прикащикъ-то спитъ.

— Како прикащикъ — лакеишку съ собой везетъ… такой ненадежный.

— Куда бы мн его сбыть только? У меня-то въ дому нонича покойникъ свой еще не убранъ.,

— Такъ ты куда жь здока-то?

— Однако, разв къ Сысоичу: парень исправный — пускай заправляетъ!

— И взабoль къ Сысоичу… съ рукъ сбудемъ!

Никита дрожалъ, какъ осиновый листъ, мн самому, признаться, было какъ-то неловко слушать подозрительныя рчи вольныхъ ямщиковъ. Ужь не меня ли они хотятъ ‘съ рукъ сбыть’? не меня ли хотятъ ‘принять въ кнуты’? Кажется, для этого имъ нечего бы долго переговариваться, у меня же на ту пору не случилось ни саблишки, ни пистолетишка, чтобъ задать острастку шаловливому народу.

— Съ кмъ ты, ямщикъ, тамъ переговариваешься? спросилъ я наконецъ его.

— Ахъ, ваше почтенство, извините, родной! Никакъ мы васъ разбудили, аль сами проснуться изволили?

— Да что ты тамъ длаешь?

— Простите, батюшка, виноватъ маленечко: встрлся съ пріятелемъ, коники-то у него лихіе — вотъ мы и перепрягаемся, не во гнвъ вашей милости.

— Да какъ же ты смешь передавать меня обратнымъ лошадямъ?

— Да что, сударь! грха таить нечего: кореняка-то своего, бычкато, я пожаллъ — ужь онъ у меня бгалъ сегодня одинъ ‘станокъ’ — вотъ я и понадялся на воронковъ-то, да и попалъ въ просакъ. А ‘обратнымъ’ сдаю потому, что у пріятеля кони лихіе, да мы жь и не ‘почтовые’: передавать запрету нту.

Слово-за-слово, дло объяснилось очень-просто, и въ опасныхъ ямщикахъ я нашелъ, вмсто злодевъ, весьма-добродушныхъ и услужливыхъ людей, которые, для моей же пользы, перепрягли лошадей и старались доставить къ зажиточному хозяину Сысоичу, на слдующемъ станк.

Новый ямщикъ умстился на козлахъ, свиснулъ, гаркнулъ, раза два взвизгнулъ, и мы полетли стрлой. Не больше, какъ черезъ полчаса, мы уже остановились у двухэтажнаго дома Сысоича.

Сысоичъ самъ вышелъ къ намъ навстрчу, услышавъ окликъ моего возницы: ‘Дома ль, хозяинъ, у тя кони? Повозка бжитъ!’

Это былъ высокій, плечистый, сдой какъ лунь мужчина, съ молодецкимъ выраженіемъ лица. Онъ ласково пригласилъ меня въ ‘горницу’ и объявилъ, что мигомъ все будетъ готово.

— Нтъ, хозяинъ, ты не торопись, а вели-ка поставить самоварчикъ, да прикажи подать что-нибудь поужинать.

Ночью весь домъ переполошился, хозяинъ отдалъ приказъ хозяйк, та передала его дочери, и ужь эта, поручивъ кухонныя заботы ‘стряпк’, начала сама ухаживать за приготовленіемъ чая. Я вытащилъ завтную фляжку ямайскаго рома изъ Петербурга и потшилъ старика рюмочкой невданной ему драгоцнности.

— Экая благодать-то какая, винцо-то у васъ, ваше почтенство! Восьмой десятокъ доживать начинаю, а такого золота пивать какъ-будто еще не случалось.

— Будто-бы? Не-уже-ли теб восьмой десятокъ?

— До весны, дастъ Богъ еще вку, такъ восемьдесятъ ровно стукнетъ, около егорьева-дня.

— Помилуй, старина! да теб съ-вида я бы и полсотни не далъ, кабы не сдые волосы.

— Отецъ-то у меня, ваше почтенство, сто-двадцать живалъ, болзней не знавалъ, такъ съ чего жь мн-то понапрасну старться? Одно только горе: временемъ уши закладываетъ, да въ глазахъ темная вода бродитъ, да и то намъ ни почемъ.

— Такъ ты, я думаю, екатерининскихъ-то губернаторовъ помнишь?

— Нтъ, сударикъ ты мой, не знавалъ я ихъ здсь: я съ полсотни годовъ только въ Сибири живу, поженился здсь, одну хозяйку, схоронилъ, да вотъ съ этой графиней годовъ двадцать живу: двчонкой взялъ.

Хозяйк, дйствительно, было съ небольшимъ лтъ тридцать, а неувядшій еще румянецъ на щекахъ и томное выраженіе лица давали звать, что она въ свое время была чудной красавицей, и красоту эту, какъ видно, наслдовала дочь Сысоича, девятнадцатилтняя Глаша, прелестная блондинка съ золотистыми волосами, съ большими влажными голубыми глазами, съ миньятюрными розовыми губками, съ-благороднымъ выраженіемъ лица и манерами, которыя какъ-то не совсмъ были согласны съ понятіемъ о простой деревенской крестьянской двушк. Въ хлопотахъ хозяева поминутно входили и выходили изъ комнаты, я улучилъ свободную минутку, разговорился съ Глашей и, оставшись съ ней наедин, ршительно безъ всякаго дурнаго умысла, сказалъ ей:

— Ахъ, какъ ты хороша, двушка! Дорого бы я далъ, чтобъ тебя поцаловать въ губки…

— Если я-те по нраву, какъ ты мн пришелся, такъ я и сама поцалую!

И съ этимъ словомъ она такъ горячо прильнула ко мн, что у меня голова закружилась, въ глазахъ потемнло и зазвенло въ ушахъ.

Ободрившись, я пригласилъ всю семью къ своему чаю и изыскивалъ вс средства, чтобъ заставить старика разговориться про прошлое. Я старался забыть мою, не совсмъ нравственную шутку, и сталъ заговаривать съ старикомъ.

— Эхъ, ддушка! говорилъ я ему:— времена-то ныньче стоятъ вишь все какія тяжелыя: то ли дло, я чай, бывало встарину?

— Не гнвите Бога, сударь, и не врьте людямъ, будто въ-старину было лучше — право-ну хуже!

— Полно, ддушка, какъ хуже! вишь ныньче какъ: то годъ неурожайный, то лихая болзнь нагрянетъ — все оно, какъ-будто несовсмъ что-то ладно.

— И, ваше почтенство, ваше почтенство, съ чужихъ словъ говорите, а не своимъ языкомъ, мелетъ онъ вамъ не дльное: и злыхъ людей нон мен, и отъ лихой болсти лекарства попридуманы. Нтъ, вотъ какъ старину-то взять: такъ вотъ было-то… не дай Господи!

— Да что же именно такое?

— Да вотъ я вамъ скажу. Вы, примромъ, теперь дете, по подорожной, и съ-виду вы какъ-будто и того… изъ чиновныхъ. А попробуйте вы не отдать прогоновъ, такъ ‘ваше-то благородіе’ не упасетъ васъ отъ закона…

— Что и говорить! законы у насъ святы.

— Да еще и какъ святы! А въ-старину?.. Да вотъ оно что: разъ прозжаетъ мимо нашего села новый губернаторъ… давно ужь это и было… вотъ прізжаетъ онъ къ намъ, станція, перемнить лошадей надо. У насъ ужь съ недлю шесть троекъ на выкормк: днюютъ и ночуютъ на ‘почтовомъ’. Мы глядь-поглядь, а у него только одна ‘корета’ всего-на-все, и больше никакихъ повозокъ нту. Вотъ, молъ, чудо какое: экая бдность, подумаешь! Ну, что жь? перепрягли шестерку и ждемъ. А онъ и выходитъ, а міръ-отъ на улиц шапки долой, да въ поясъ, да въ поясъ! А старшина-то къ нему по обычаю съ блюдомъ, да на колни, ну, а на блюд-то, дло извстное — деньги.

‘— Чаво, говоритъ, таково? губернаторъ-то.

‘— Прогончики, молъ, ваше величіе!

‘— Какіе, говоритъ, прогончики?

‘— Какъ въ подорожной указано, милостивецъ! За шестерку!

‘— Да никакъ вы, ребята, съ ума пятите? спросилъ губернаторъ-отъ.

‘— Отецъ ты нашъ, не гнвись: право-слово, даемъ врно!

— Губернатора-то, знаешь, былъ настоящій слуга царвъ — онъ сейчасъ, же и давай выводить справки… да что жь бы ты думалъ, ваше почтенство? Изъ-поконъ вку велось оно, то-есть, такъ-что ныньче никому и въ умъ не прійдетъ.

— Растолкуй же ты мн, старина, я что-то въ-домекъ не возьму.

— А видите что, ваше почтенство: какъ вотъ чиновный кто детъ, бывало, съ подорожной, положимъ, на тройку, такъ съ него не то что міра, самъ не сметъ взять прогоновъ — ему жь еще должны были весь прогонъ съ міра на блюд поднести. Теперь ужь этого давнымъ-давно неводится, ужь этакихъ-то штукъ и не слыхать.

— А вотъ, Архипъ Сысоичъ, вы бы гостю-то разсказали про Антрпку? сказала хозяйка.,

— Про какого Антрпку? спросилъ я.

— Видите, сударикъ: въ-старину, у одного большаго барина, каммердинеръ Богу душу отдалъ. Вотъ онъ и возьми новаго, поселенца изъ Питера, у какихъ-то баръ служилъ… Антропомъ звали, а прозвали Антрпкой…

— Ну, что? дло пустое! его благородію пора хать… Мы, пожалуй, сейчасъ лошадокъ запряжемъ.

— Нтъ, хозяинъ, не торопи меня, сказалъ я: — я у тебя останусь до утра: никакъ погода поднимается.

— Ой-ли? ну, и ладно, посидимъ, благо и мн спать не хочется… А ты, Глашенька, ты бы легла-себ спать, что теб съ нами засиживаться.

— Да куда жь я, татонька, дваюсь? Самъ ты слышишь, какъ втеръ рвмя-ревтъ, мн въ снцахъ-то холодно будетъ.

— Ну, какъ себ знаешь!

— Что жь, ддушка, Антрпка-то? спросилъ я, желая продолжить прерванный разговоръ.

— А вотъ, ваше почтеніе… Антрпка себ-на-ум, да и прибери къ рукамъ разныхъ то-есть этакихъ дураковъ… мало ль ихъ на свт! Только проходитъ годъ, проходитъ два — все тихо. На антрпкину бду назначенъ къ намъ новый исправникъ. Только-что онъ этакъ… пріобыкся къ длу-то — Антрпка и шасть къ нему — въ гости пожаловалъ! Вотъ и спрашиваетъ его исправникъ.

‘— Что теб, братецъ, надо?

‘— Да ничего, говоритъ. Я, говоритъ, такъ, самъ-по-себ ‘пришовши’ къ вашей милости.

‘— А съ какой то-есть, молъ, стати ты пожаловалъ?

‘— Да вотъ, говоритъ, сбираемся съ бариномъ по уздамъ, такъ хотлось бы услужить вамъ.

‘— Скажи ты мн просто и безъ обиняковъ: чего теб отъ меня нужно?

‘— Да что ужь отъ вашего высокоблагородія грха таить! Я, знаете, поминутно бываю при барин, такъ ужь, само-собой, могу, при случа, замолвить про васъ доброе словечко.

‘— Ну? Такъ что жь?

‘— Такъ не пожалуете ли, на первый разъ, хоть задаточка?

‘— Пожалуй, любезный, пожалуй, изволь: отчего жь съ добрымъ человкомъ не подлиться. Ты бы давно такъ и сказалъ. А сколько бы теб надобно было?

‘— Да ужь рубликовъ пятьдесятъ, ваше высокоблагородіе, положьте на первыхъ порахъ, коли милость будетъ: посл сочтемся.

‘— Изволь, любезный, объ этомъ и говорить нечего, сказалъ исправникъ, вынулъ бумажникъ, развернулъ его и вытащилъ оттуда двухсотенную ассигнацію: дло-то это было ужь оченно-давно, такъ-что и старики-то вс перемерли. Вотъ, исправникъ посмотрлъ на бумажку, да и говоритъ Антрпк:

‘— Экое, молъ, горе, братецъ ты мой: мелкихъ-то бумажекъ у меня нтъ. Зайди-тко ты, братецъ, часика черезъ два ко мн въ присутствіе, я тамъ ее размняю, а теб отсчитаю полсотни. Можешь ужо зайдти?

‘— Извольте-съ, говоритъ, съ нашимъ удовольствіемъ.

— Ушелъ Антрпка и черезъ два часа явился къ исправнику въ присутствіе. Городовой казакъ доложилъ, какъ слдовало, велно впустить.

‘— А! здравствуй! что теб?

‘— Я къ вашему высокоблагородію: приказать изволили.

‘— Ну, извини, не помню… Зачмъ, бишь, это?

‘— Насчетъ, то-есть, разсчетцовъ.

‘— Да, да… это за то-то, да за то-то?

‘— Точно такъ-съ.

‘— Да что, братецъ, съ тобой, я думаю, за счеты? По-моему, коли давать, такъ ужь давать! Мнять бумажку для тебя не стоитъ… Секретарь!.. Запиши-ка въ журналъ его рчи… Эй, кто тамъ!.. Возьмйте-ка вотъ этаго хорошаго человка подъ арестъ… Ну, прощай, братецъ: полюбится — на-предки просимъ!

— Тогда открылись вс плутни Антрпки и онъ, посл суда, получилъ должное наказаніе. Вотъ, батюшка, ваше почтенье, какія вещито водились, а вы еще говорит, что въ-старину будто бы лучше намъ жить было… Нтъ, нтъ, не гршите, ваше благородіе… Тепере-тко, поди-тко, никто и не повритъ, каковъ въ-старину народецъ живалъ.

Дальнйшій разговоръ поддерживала хозяйка. Какъ-то пришлось къ слову о ча, о темной ночи, или о глухой дорог — и она мн разсказала слдующій анекдотъ:

Шелъ караванъ съ чаями. Остановившись въ одномъ мст на ночь, караванный прикащикъ, съ наступленіемъ утра, пустился въ дальнйшую дорогу, но на первомъ же переход замтилъ, что у него похищены цлыя два ‘мста’ чаю. Въ ближнемъ городк онъ и объявилъ полиціи о своей потер, разсказалъ все происшествіе и прибавилъ, что въ цибикахъ заключался самаго высокаго сорта зеленый чай. Мсто было недальнее: бросились искать по горячимъ слдамъ — нтъ какъ нтъ! Исправникъ и уговорилъ прикащика повременить нсколько дней въ город. Исправникъ былъ человкъ безпримрный, хозяйничалъ уздомъ лтъ десять, крестьянъ всхъ поправилъ, воришекъ и даже воровъ истребилъ. Этого господина не то что свой уздъ, вся губернія, вся Сибирь уважала и знала, какъ человка до крайности честнаго и добраго. Подозрніе падало на крестьянъ той деревни, гд караванъ провелъ предшествовавшую краж ночь, по вс поиски въ ней остались тщетны. Вдругъ въ маленькомъ городк, въ трехъ знакомыхъ семействахъ обнаружилась какая-то болзнь, въ род повальной. Холеры тогда даже въ Россіи не знали, а въ Сибирь она и въ послднее время такъ далеко не заходила, впрочемъ, по разсказамъ, признаки болзни были нсколько-похожи на холерные. Открылось, что причиною появившейся болзни былъ зеленый чай: похитители были такіе люди, что даже подозрвать ихъ въ чемъ-нибудь закопопротивномъ никому не пришло бы въ голову. Обрадовавшись удачному пріобртенію, они такъ щедро накладывали зеленаго чая и такъ неумренно его употребляли, что именно этою роскошью и открыли свое преступленіе.

Хозяйка кончила неинтересный свой разсказъ о зеленомъ ча, старикъ Сысоичъ давно уже, сидя, заснулъ, Глаша тоже, казалось, спала крпко, хотя по-временамъ и таращила глазнки посмотрть, что подлываютъ ея старики…

— Скажи-ка, хозяюшка, работникамъ, чтобъ они ‘ладили коней’ сказалъ я глашиной матери, не желая тратить драгоцннаго времени и надясь по холодку проскакать до полудня еще верстъ со сто. Хозяйка вышла, Глаша встрепенулась, подбжала ко мн и жалобно сказала:

— Послушай, мой сахаръ-медовичъ: такіе гости, какъ ты, у насъ на-рдкость, останься у насъ, сластный ты мой, ночуй здсь, а завтра скажи, что головушку разломило, и пробудь у насъ денька два, а тамъ брось, забудь насъ и позжай-себ съ Богомъ…

Я посмотрлъ на нее съ удивленіемъ, мн стало неловко.

— Нешто нлюбы теб мои рчи?.. Ахъ, зналъ бы ты, какъ мн тошно и невесело, я одна-одиншенька, ни дружка у меня, ни подруженьки нту, не съ кмъ мн ни поплакать, не съ кмъ слова вымолвить… Меня замужъ хотятъ выдать за гадкаго-пргадкаго… А, да, знаешь ли что? вотъ ты дешь на пріиски? возьми-тко меня съ собой? А? возьмешь? Я буду служить теб ‘по гробъ жизни’… Голубчикъ ты мой, возьми меня вмст!…

Я готовъ былъ принять ее за помшанную: это самая легкая манера отдлываться это всего и свалить свою вину на другаго, но мн хотлось допытаться до настоящей причины, которая сначала вынудила робкую съ вида красавицу забыть двичій стыдъ свой и броситься на шею первому зазжему незнакомцу…

Она, казалось, забыла весь свтъ и въ порывахъ, то негодованія, то какого-то сладостнаго волненія, смялась надъ моими, по-возможности хладнокровными совтами, я старался какъ-можно-дальше отъ нея отодвинуться, но она поминутно приступала ко мн все ближе и ближе, нагнувшись ко мн, она налегла на край стола и перетянула доску. Чайный приборъ задребезжалъ, самоваръ слетлъ на полъ, свча покатилась — старикъ пробудился отъ шума. Но прежде чмъ онъ пришелъ въ себя, Глаша уже притаилась на своемъ мст и какъ-будто нехотя, потягиваясь и звая, прощебетала намъ тоненькимъ голосочкомъ:

— Ахъ, что бы васъ тамо-ка! какъ спужали! Чего такого случилось?

Разбитые стаканы подали мн удобный случаи оставить что-нибудь хорошенькое Глаш на память. Когда я надлъ дорожное пальто и съ фуражкой въ рукахъ выходилъ изъ горницы, Глаша, блдная, вся въ слезахъ, подошла ко мн и сказала съ упрекомъ:

— Ты, какъ чорствый хлбъ, жбетокъ. Но Христосъ съ тобой! иди… скажи мн только одно слово… только одно слово: вспомнишь ли ты хоть разъ про бдную Глашу?

Я, не помню, сказалъ ей какую-то успокоительную фразу.

Да, прошло ужь четыре года этому довольно-обыкновенному въ дорог происшествію, а все хорошенькая Глаша не выходитъ у меня изъ памяти. Я точно передъ глазами и теперь вижу, какъ мы съ полминуты простояли молча другъ передъ другомъ. Наконецъ я кинулъ ей свое ‘прощай’, вышелъ въ снцы и сошелъ съ крылечка. Ночь была страшно-темная, порывистый втеръ потушилъ фонари, съ которыми хозяинъ и хозяйка вышли усадить меня въ тарантасъ и отпустить въ дорогу. Трое работниковъ сдерживали подъ уздцы бшеную упряжку ‘курьерскихъ’. Никита откинулъ подножку съ правой стороны экипажа, съ противоположной стороны Глаша протянула мн свою крестьянскую, крпкую руку.

— Готово? спросилъ ямщикъ.

— Трогай! отвчалъ Никита.

Въ то же мгновеніе сверкнула молнія и раздался громовой ударъ. Работники отскочили съ дороги, кони захрапли, немного привскочили и понесли насъ, точно бшеные. Безпрестанно подстрекаемая сверканіемъ и ревомъ грозы, тройка мчалась бсзъ-устали, не разбирая въ гору или подъ гору лежитъ дорога. Ямщикъ навертлъ возжи себ на руки по самый по-локоть и только два раза прокричалъ мн:

— Эй ты, ваше благородіе, держись крпче… Богъ вынесетъ, такъ костей не переломаемъ.

Тридцативерстное пространство мы пролетли съ небольшимъ въ часъ. Но ни безумная скачка съ опасностью сломить шею, ни ужасъ ярой грозы въ лсу не могли меня отвлечь отъ раздумья о Глаш… Теперь, я чай, у нея цлая гурьба ребятишекъ!.. Шутка ли, въ это время сколько воды утекло!

XII.
Дневникъ неизвстнаго господина.

‘На послдней къ Томску станціи ямщики-Татары величаютъ себя Бухарцами. Рослый, плотный и красивый народъ, но ужасные попрошайки. Лошаднки туда-сюда.

‘Погодите вы у меня, господа писаки разныхъ событій и отношеній! вотъ я скоро начну новое сочиненіе ‘Историческое развитіе начала ямовъ’: я такъ подшибу вашу поддльную ученость и фальшивыя знанія, что вы запоте у меня кукареку — да ужь поздно.

‘Разв..? ну, такъ ужь и быть! еще годикъ-другой подожду: авось вы у меня смиритесь… Эй, говорю, уймитесь, вспомните, что я и не такихъ какъ вы важно отдлывалъ, а ужь васъ ли мн не вывести на чистую воду?

‘Въ ‘Варюхиной’ потребовалъ обдать. Хозяинъ зарзалъ курицу, хозяйка искрошила ее сырую и потомъ сжарила на сковород. Про супъ и спрашивать нечего: его не было. Полъ огурцовъ, да творога съ сметаной — и весь обдъ. Подали, правда, три шаньги, да холоднаго барана, но я этого не считаю. А вкусны, особенно шаньги, и барашекъ молоденькій. Но что за испорченная нравственность у этихъ людей? съ меня требуютъ трехрублевый! Далъ два двугривенныхъ, пятакъ на-водку.

‘Все это — золотые пріиски надлали: даже въ Москв дешевле.

‘Вопросъ о пріискахъ — вопросъ важный, вопросъ капитальный. Я его разршу, я вижу, что наши фанфароны-экономисты его не смыслятъ.

‘Жаль, что Сэя нтъ въ-живыхъ: онъ, да я — насъ только двое.

‘Въ каждомъ дл — нсколько сторонъ. Сибирь обогащаетъ Россію… да, Господи, кто жь этого не знаетъ? Но что есть люди, которые разорились на золотые пріиски — это тоже бытство.

‘Хорошее выраженіе ‘бытство’: куда съ нимъ тянуться этому глупому слову ‘фактъ’? Фактъ!.. ха, ха, ха, ха… умора!

‘Въ ‘Калта’ — Бухарцы, Бухаряды: такъ ихъ въ-старину православные звали. Я неоднократно доказывалъ, что чмъ ближе къ городу, тмъ растлніе нравовъ ощутительне: около Парижа не то, что гд-нибудь близъ Лангдока. Въ Калта — тоже. Я пью чай безъ сливокъ, и потому по Бараб кидалъ за самоварчикъ гривну, оставались довольны. А здсь Татаринъ говоритъ ‘прикащики по гривн серебра даютъ’! Что за ротшильдовское населеніе! Велика важность — самоваръ согрть! За что жь тутъ давать гривенникъ?

‘ду дальше. Фу, какая скука! Ни души. Рдко гд попадется мужикъ въ сермяг. Люблю я сермяги!

‘Въ сторон сверкаетъ точно зарница: это лучи отражаются въ водохранилищ на кругозор.

‘— Ямщикъ! Рка или озеро? Тамъ?! я спросилъ.

‘— Тома, отвтилъ онъ мн грубо.

‘Гм! Тома… то-есть, Томь. Ну, слава Богу: я, смиренный паломникъ, отведу душу въ Томск.

‘Какая досада — опять перевозъ! Ну, ужь мн эти переплавы солоны. Совтую писать переплавы, отъ слова сплавлять, а не переправы… То-то же: все васъ учи!

‘Солнце закатилось, настали сумерки, мы подъхали къ перевозу. Шесть возовъ предупредили мой экипажъ. Кричу имъ: ‘раздвиньтесь дурачь! я ду!’ А они-себ и ухомъ не ведутъ. Хорошо, что я человкъ смирный, а ужь было бы имъ! Я, однакожъ, растолкалъ ихъ и протискался впередъ.

‘Я сдлалъ изъ обихъ рукъ родъ рупора и отдалъ приказаніе перевозчикамъ на противоположной сторон. Рка Томь широка — очень, не то что Обь, однакожь порядочно. Несмотря на то, меня услышали.

‘Не дуренъ видъ на Томь. Живописно. Даль. Кругомъ полусвтъ и полумракъ. Напротивъ — утесистый берегъ, чорный, мстами блются полоски: это, говорятъ, мста насыщенныя солью. Изъ-за боковыхъ высей выплываетъ желтая луна, она смотрится въ рку и, лія томные лучи, серебритъ струи колеблющейся влаги, проникнутый свтомъ ‘безсчастной вдовы’, туманъ на вод — дымится какъ курево, въ неб горятъ алмазныя звздочки, он, какъ очи южной двы, сверкаютъ сладострастнымъ мерцаніемъ… А? каково? Вдь очень-хорошо сказано… Чистая поэзія! Вы слышите какъ это Пушкинымъ пахнетъ? Да, во мн живъ еще теплый духъ Пушкина!

‘Ямщикъ отпрегъ пристяжекъ, а потомъ коренную. Народъ помогъ вкатить экипажъ на плотъ. Мужицкіе возы умстились тутъ же по сторонамъ. Лошадей ввели въ оглобли задомъ напередъ, то-есть, головой къ козламъ. Татары-работники бормочутъ по-своему, отпихиваясь шестами.

‘На рк тихо — не колыхнется. Положивъ шесты, работники взялись за весла: вода замутилась, эхо въ утесахъ вторило шлепанью веселъ о поверхность воды.

‘Рка извилиста до такой степени, что мн казалось, будто я перезжаю волшебное озеро: зрлище дйствительно великолпное.

‘Да вдь тутъ много значитъ душевное настроеніе: притомъ же и впечатлительность къ красотамъ природы удлъ нашъ, немногихъ.

‘Наконецъ мы перехали.— Пристань: настланы доски.

‘На вершин гористаго берега виситъ надъ ркой одинокая изба. Быть-можетъ это остатки дворца и города князца Тояна? Оно и кстати: мсто удобное для рекогносцировки. Я обратился съ вопросомъ къ туземцу — но невжда вздумалъ меня уврять, что этотъ домъ еще не очень-старъ, принадлежитъ Бухарцу, содержателю перевоза, а древній городокъ былъ будто бы на той сторон Томи… Туда же, о древностяхъ толкуетъ, несчастный!

‘Ямщикъ опять впрегъ коренную, тарантасъ вывезли на ровное мсто и стали приготовлять упряжку. Коренякъ трясетъ и машетъ головой — звенитъ подъ дугой колокольчикъ, а кругомъ — тишь.

‘Наконецъ сли. Прохали съ версту. Миновали татарское предмстье: — мечеть съ минаретомъ, на шпил луна вверхъ рогами. Въ окнахъ домовъ цвты.

‘Подвязали язычки у колокольчиковъ: въ городахъ запрещено здить съ колокольчикомъ.

‘Подъ горой шлагбаумъ. Людей ни души. Близъ шлагбаума древняя платформа: при царяхъ, должно-быть, была здсь гауптвахта. У насъ въ столицахъ это до-сихъ-поръ соблюдается.

‘За шлагбаумомъ крутой въздъ на гору, въ городъ. Только-что поднялись — и насъ обдало винной атмосферой: тутъ главное депо питейныхъ товаровъ.

‘Странная вещь: я до-сихъ-поръ не встрчаю ни мелочной лавки, ни хожалаго продавца състныхъ припасовъ — купилъ бы чего-нибудь поужинать, а въ трактир съ меня врно сдерутъ въ-три-дорога.

‘Мало развита образованность, потребности слишкомъ-ограниченны, сфера дятельности узка: хоть бы пирожникъ встртился на углу или баба съ гречневиками попалась — а то ровно ничего… А славная вещь — гречневики! Люблю я все, что Русью пахнетъ!

‘Не знаю, отчего мн такъ сть захотлось: давно ли, кажется, обдалъ? давно ли чай пилъ съ хлбомъ? Врно это отъ перемны климата и отъ энергической раздражительности пищеварительныхъ органовъ.

‘Я каждый день подвергаюсь такому дйствію перемны климата.— Однажды болзненное разслабленіе дошло до того, что за завтракомъ я едва-едва справился съ окорокомъ, а за обдомъ, кром щей, пирога съ нельмой, разварной стерляди съ хрномъ, на-силу сълъ телячью грудинку. Спасибо, что хоть миска творога со сметаной меня подкрпила… А какъ теперь хороша у насъ, въ столиц, ботвинья съ лососиной! А малина со сливками! а яблочные дутики съ вареньемъ!.. Накладешь, бывало, цлую тарелку, да взресь, полнхоньку — и что же? не попахнетъ! такъ во рту само и растаетъ!

‘Охъ, ужь мн эти путешествія измучатъ они меня дорогой! Лишенія… заботы… скорбь… И людское безстыдство: такъ за все и тянутъ деньги!

‘Виноватъ ли я, что природа проложила здсь широкую рку? Виноватъ ли я, что просвщеніе въ такъ-называемыхъ образованныхъ государствахъ недостигло еще того, чтобъ считать возможнымъ покрытіе всхъ ркъ въ мір хорошими чугунными мостами? Я изъздилъ всю Европу — и перевозы везд существуютъ. Къ-чему? Мостъ въ тысячу разъ удобне.

‘Отъ Москвы до Томска — сорокъ переплавъ: по часу считать, такъ-почти двое сутокъ изъ жизни вонъ! А какъ для меня дорога каждая минута, посвящаемая общему благу!..

‘Противъ депо питейныхъ товаровъ, на воротахъ сраго дома, растянута вывска. Художникъ тщился нарисовать двухъ господъ играющихъ на бильярд. Попытка довольно-неудачная, впрочемъ не очень — трудно было догадаться, что тутъ гостинница: была русская надпись.

‘Въхали, полъ на двор выстланъ досками. Пристали къ крыльцу. Сбжалъ низенькій господинъ въ русской прическ, съ щедушной бородишкой, съ татарскимъ лицомъ, въ чекмен изъ рода тхъ, въ какихъ щеголяютъ наши пвуны-Цыгане, въ шальварахъ: это хозяинъ. Рядомъ съ нимъ — богатырь, чистый Ярославецъ, въ полномъ крестьянскомъ наряд… но представьте себ: мой Москвитянинъ, сей дюжій мужикъ — былъ въ панталонахъ!

— Вези къ другому дворнику! сказалъ я ямщику, и ушелъ…

‘Вошелъ въ другой домъ почти рядомъ: гостинницу содержитъ отрасль славянскаго же племени, но коханый пршіяцелю заломилъ съ меня такую цну за нумеръ, въ которомъ стны стояли подъ угломъ 75^о къ общему горизонту площади, а по полу могли сами катиться стулья, что я поспшилъ убраться отсюда, пока домъ еще не развалился, чего надо было ожидать съ минуты на минуту… Ужь посл я узналъ, что этого крушенья ждутъ теперь девятый годъ.

‘У дворника Затинщикова мн показали чистенькій ходъ, переднюю, темненькую и дв свтлыя комнаты на улицу, цвты бальзаминъ и ерань, мебель не дурная, на столахъ мраморныя доски, порядочныя зеркала, часы въ футляр, дв очень-хорошенькія горничныя, одна пудовъ въ шестнадцать, а другая очень-деликатная… Жена увряетъ, что въ комнатахъ страшно гнилью пахнетъ… Ну, демъ дальше, а хорошо бы: рубль серебромъ съ харчами въ день!

‘У Альбиноса мужская прислуга, комнатки точно клтки, цна мстамъ, нумерамъ и блюдамъ точно какъ въ Петербург во французскомъ ресторан. Покорнйшій слуга. Вотъ городокъ-то! Негд пріютиться.

‘Перехалъ черезъ мостъ рку — зовутъ Утайкой. Направо — опустлая гауптвахта, стоитъ нсколько человкъ въ форменныхъ фуражкахъ: у одного изъ-подъ накинутаго армяка видна сабля. Это городовые казаки.

‘На лвой сторон славный домъ, хорошенькой архитектуры: это домъ мщанскаго и купеческаго обществъ. Надъ однимъ изъ подъздовъ красуется вывска — Публичная Библіотека.

‘Наконецъ судьба сжалилась надъ нами: нашли квартиру по-себ — и дешево и мило.

‘Не успли мы свои пожитки внести въ комнаты и только-что расположились съ женой по-домашнему, предавъ себя въ полное распоряженіе огненно-рыжей горничной, у которой голова обвязана была по-русски, а туловище убрано на французскій манеръ въ нмецкое платье съ соблазнительной вырзкой отъ плеча до плеча — какъ наши приготовленія ко сну прерваны были приходомъ казака. Это квартальный надзиратель — онъ потребовалъ мою подорожную.

‘Завтра весь городъ долженъ знать о моемъ прізд.

‘Цлое утро и цлый день я прождалъ визитовъ и представленій — ни одной души. Грубый народъ — ни тни цивилизаціи.

‘Слдующій день прошелъ тоже въ ожиданіяхъ. На третій день я самъ отправился пшкомъ длать визиты. Извозчики дороги до немилосердія, да и экипажей у нихъ, кром дрожекъ и роспусковъ, покрытыхъ коврикомъ, съ подвязанной доской вмсто подножки, нтъ никакихъ.

‘Всюду встрчали меня съ распростертыми объятіями, и, между раз, говорами о пустякахъ, я узналъ слдующія любопытныя цифры.

‘Въ Томской-Губерніи десять городовъ. Изъ нихъ Томскъ, Каинскъ, Колывань, Барнаулъ, Кузнецкъ и Бійскъ — уздные, Семипалатинскъ и Устькаменогорскъ безъуздные, Нарымъ и Зминогорскъ — заштатные. Крпостей 6, форпостовъ 15, и 54 редута. Всхъ селеніи боле 1,800, изъ нихъ 28 — горныя при самыхъ рудникахъ и заводахъ. Золотыхъ пріисковъ — тысячи три мстностей. Таможенныхъ пунктовъ три — Семипалатинская-Таможня, Устькаменогорская-Таможенная-Застава и Бухтарминскій-Таможенный-Постъ. Домовъ каменныхъ 70, казенныхъ и частныхъ, деревянныхъ 7,000.

0x01 graphic

‘Доходы Кабинета съ инородцевъ (т. е. мхами и деньгами), съ рудниковъ (серебряныхъ, мдныхъ, желзныхъ), съ своихъ золотыхъ пріисковъ и разныхъ фабрикъ неизвстны.

‘Въ Томск 14,000 жителей, восемъ тысячъ съ небольшимъ — мужчинъ, остальные все женщины. Въ цломъ Томскомъ-Округ 122,000 жителей, 61,800 мужчинъ, и 46,400 женщинъ, кром города. Пять тысячъ западныхъ христіанъ, восемь съ половиною тысячъ мухаммеданъ и пятьсотъ человкъ жидовъ.

‘Какая смсь одеждъ и лицъ, нарчій…

‘Въ Томск, кром православныхъ церквей и монастыря третьекласснаго, есть католическій косцлъ, въ которомъ еще на памяти многихъ старожиловъ гремли громы послдователей Игнатія Лойолы. Про мухаммеданскую мечеть я уже говорилъ, но сегодня видлъ еще и еврейскую школу. Внутри-то я не былъ, но на улиц примтилъ многолюдныя толпы разодтыхъ Евреевъ съ дтьми, которыя плавно выступали по направленію къ одному домику, освщенному тоненькими свчками на тотъ манеръ, какъ у насъ въ кандитерскихъ, въ дни иллюминацій, разставляютъ по окнамъ свчи, лсенками.

‘Въ Томск 25 фабрикъ и заводовъ, именно 13 кожевенныхъ, 3 салотопенныхъ, 5 мыловаренныхъ, 1 канатный и 3 кирпичные. Но не думайте, что только это одно: есть туземецъ — золотыхъ длъ мастеръ, есть серебряники и мдники, есть богатйшіе магазины Парижанина Алибера, петербургскаго артиста-куафера, и казанскаго нмца Фохта. И наши ‘вязниковцы’ охулки на руку не положили — открыли богатое депо интересныхъ товаровъ.

‘Гостиный дворъ и ряды очень-хороши, жена нахвалиться не можетъ услужливостью продавцовъ, всхъ лавокъ 239. Питейныхъ заведеній, выставокъ и прочаго 22.

‘Въ публичной библіотек всхъ изданій 712 наименованій, а всхъ томовъ 1,683: я удивился, когда увидлъ въ ней драгоцнное парижское изданіе ‘Путешествія Чихачева на Алтай’. Экземпляръ давно въ библіотек — но все еще не разрзанъ.

‘Есть и типографія, въ ней печатаются преимущественно контракты золотопромышлениковъ съ рабочими, визитные билеты на толстой бумаг, да приглашенія на обды и вечера. Книгъ не печатается. Губернскихъ вдомостей не издается. Книжныхъ лавокъ нтъ. Публика выписываетъ газеты и журналы изъ Петербурга.

‘Одинъ изъ здшнихъ служащихъ, съ которымъ мн случилось познакомиться, удивилъ меня начитанностью и обширностію свдній.

Откуда онъ набрался ихъ, не понимаю! Увряетъ меня, что будто-бы я… слышете, я — не разршилъ ни одного вопроса. Это доказываетъ только ограниченность его ума, мало того, что вся Русь меня знаетъ, я перевидалъ всхъ великихъ людей въ Европ.

‘Однакожь я, изъ природной скромности и врожденнаго смиренія, вступилъ съ нимъ въ диспутъ. Онъ уморилъ меня со смха, горой стоя за Константина-Багрянороднаго. Онъ вздумалъ проводить паральлель между набгами Нордманновъ и похожденіями нашихъ казаковъ по восточнымъ границамъ Россіи при Грозномъ, и раньше, и позже.

‘Всему ученому міру извстно, какъ мы пыхтли надъ словомъ ‘гира’ у Багрянороднаго въ его ‘De Administrando Imperio’. Татищевъ переводитъ его словомъ вира, Шлцеръ — вопросительнымъ знакомъ, Карамзинъ принимаетъ это слово за русское и ссылается на языкъ Осетиновъ, Бутковъ думаетъ, что это Финское слово, Шафарикъ — выдаетъ его за сарматское: я одинъ скромно утверждалъ свое и, не затрогивая ничьего самолюбія, доказалъ, что Константинъ-Багрянородный назвалъ гирою нашу игру ‘горку’.

‘И что же? томскій мой знакомый осмливается намъ противорчить: онъ говоритъ, что ‘гира’ — греческое слово и означаетъ ‘объзды’!

‘Какъ эти люди боятся ломать голову и любятъ искать простйшаго разршенія мудреныхъ задачь! А все это наши журналы: они вбиваютъ въ своихъ читателей, охоту предаваться дльному чтенію! Не будь этого — пришлось ли бы когда моему томскому знакомому читать Константина-Багрянороднаго? читать книгу, которая ни при немъ, и ни про него писана?

‘И пускай бы еще эти мысли распространяли наши бумагомаратели, чернорабочіе петербургскихъ журналовъ, а то солидный человкъ, профессоръ Неволинъ, вздумалъ насъ, учныхъ, подымать на-смхъ…

‘Въ Томск есть больница, есть помщеніе для умалишенныхъ людей, есть богадельня, дв аптеки, дтскій пріютъ, общественный банкъ. Лучшіе ученики изъ гимназіи поступаютъ въ Казанскій Университетъ.

‘Дороговизна, для здшнихъ мстъ, весьма-ощутительна: рожь до 5 р. сер. за четверть, гречневая крупа — 9 р. сер., овесъ до 3 р. сер., горохъ — 3 ¹/₂ р. сер., все дороже гораздо, чмъ въ Москв, только сно подешевле: 8 коп. сер. пудъ.

‘Вотъ таблица цнъ на разные продукты, посмотрите, какъ въ двадцать лтъ все вздорожало… Я неоднократно въ своихъ ‘Финансовыхъ и Экономическихъ Изслдованіяхъ и Замчаніяхъ’ доказывалъ, что ‘за моремъ телушка — полушка, да рубль перевоза’. Цифры я перевожу на серебро:

0x01 graphic

‘Чтобъ жить чистенько, смирно, скромно, одинокому человку, непривыкшему ни къ моднымъ пальто, ни къ безстыжимъ фракамъ — если только у него нтъ ни души семейства — рублей 300 серебромъ въ годъ будетъ достаточно: перебьется!

‘То ли дло въ нашихъ благословенныхъ городкахъ великороссійскихъ! Въ иномъ мст за половину этой суммы живешь бариномъ!

‘Къ Томску приписанъ городъ Нарымъ. Разстояніе между ими 470 верстъ. Нарымъ по-остяцки — ‘болото’. Острогъ заложена, въ конц XVI столтія. Въ 1601 году переименованъ городомъ. Онъ переносился раза два-три все ниже по Оби и съ 1629 стоитъ на ныншнемъ мст. До-сихъ-поръ сохранились еще развалины древняго укрпленія и палисадникъ съ башнями. Въ 1785 онъ переименованъ въ окружный городъ, а въ 1822 упраздненъ. Стоитъ на рк Нарымк, впадающей въ Обь: терпитъ ныньче отъ наводненій, а въ-старину терплъ отъ воеводъ, купцовъ-промышлениковъ, винныхъ продавцовъ и другихъ лицъ, которые жестоко притсняли бродячихъ Остяковъ.

‘Нын это бдный край, 450 мужчинъ и 520 женщинъ, у нихъ тысяча головъ скота. Промышляютъ рыбой, звремъ и орхами.

‘Въ Нарым 3 церкви, 2 каменные дома, изъ ко.ихъ одинъ казенный, 180 деревянныхъ домовъ, 4 кузницы, 19 лавокъ, 2 кабака.

‘Жизнь тоскливая, лто короткое, зима долгая, скука смертная, воздухъ нездоровый: пахнетъ рыбой. Для продовольствія Остяковъ есть магазины въ Каргосоцкомъ и Тымскомъ Отдленіяхъ.

‘Ожидаютъ, что городъ переведутъ въ село Тогуръ, тутъ, по-крайней-мр больше удобствъ: и климатъ лучше, и лса гуще и почва земли удобная для земледлія.

‘Тогуръ лежитъ на широкой проток рки Оби, не дозжая Нарыма сухимъ путемъ 100 верстъ, а водою 150.

‘Изъ Нарыма привозятся въ Томскъ осетры, стерляди и костери — среднее между тмъ и другимъ. У костери тупое рыло, во всемъ прочемъ она сходна съ стерлядью, но на вкусъ хуже ея. Продавцы, желая продать ее подороже, мастерски подпиливаютъ ей морду, чтобъ покупатели приняли ее за стерлядь.

‘Въ Томск пироги пекутъ не по-нашему. Приготовятъ опару, заваляютъ тсто, раскатаютъ его скалкой и положатъ сперва начинку, а потомъ уже и брюшко отъ рыбы нльмы, которая, какъ сахаръ, сама во рту таетъ. Потомъ вздернутъ у пирога стнки, закроютъ рыбу другимъ листомъ тста, загнутъ, какъ водится, краешки — и въ печку. Пирогъ выйдетъ не круглый, и не длинный, а четырех-угольный. За столомъ пирогъ обржутъ ножомъ, верхнюю корку снимутъ и дятъ рыбу съ начинкой, а тсто бросаютъ.

‘До пельмней здсь тоже охотники: пельмени въ общемъ употребленіи отъ Казани до Якутска. Они бываютъ преимущественно изъ пшеничной муки, а не изъ крупичатой, дилеттанты говядину для начинки мшаютъ непремнно съ бараниной, частичку прибавляютъ свинипы. дятъ съ краснымъ уксусомъ и перцомъ. Что вс французскія блюда предъ этою амброзіей! Мы, бывало, какъ пріймемся за пельмени, то говяжьи, то рыбные, да въ-перемежку, такъ часа два, бывало, шь-шь… такъ нашься, что насилу съ креселъ встанешь. Я сколько разъ жен говорю о приготовленіи мн такихъ пельмней, а она приготовитъ мн любимую селянку… Что длать! замолчишь!

‘Какъ хорошо сказано у Нестора о женахъ добрыхъ: драгъши есть каменья многоцньна, радуется о ней мужъ ея, деть бо мужеви своему благо все житье: обртши волну и ленъ, творить благопотребная рукама своима, владаеть яко корабль, куплю дющи, и сбираеть особь богатьство, и въставъ и отъ нощи, и даеть брашно дому и дла рабынямъ, видвши стяжанье куповаше, отъ длъ руку своею насадить тяжанье, препоясавши крпко чресло своя, и утверди мышцю свою на дло, и вкуси, яко добро есть длати, и не угасаетъ свтилникъ ея во всю пощь, руц свои простираетъ на полезная, локъти своя устремляетъ на вретено, руц свои отирьзать убогому, плодъ же простре нищему, не печется мужь ея о дому своемъ, егда гд будетъ, вси свои ея одни будутъ, сугуба однья створить мужови своему, очерьвлена и багряна себ однья, взоровъ бываетъ во вратхъ мужь ея, внегда аще сядетъ на сонмищи съ старци и съ жители земли, опоны створи и отдастъ въ куплю, уста же свои отверзе смыслено, въ чинъ молвить языкъмъ своимъ, въ крпость и лпоту облечеся, милостыня же ея вздвигоша чада ея и обогатиша, и мужь ея похвали ю, жена бо разумлива благословена есть, боязнь бо Господшо да похвалить, дадите ей отъ плода устьпу ея, да хвалятъ во вратхъ мужа ея.

‘Но, правду сказалъ Златоустъ — ее зло, зла злйшее, злая жена!

‘Въ Томск меня замучили пройдохи и промышленики. Тотъ принесетъ полно или кусокъ сосны, ожелзившіеся въ горныхъ ручьяхъ и отяжелвшія отъ примси металлическихъ частицъ, другой притащитъ съ собой мамонтовъ клыкъ, котораго мн съ земли не поднять, третій проситъ купить зубокъ какого-то допотопнаго звря, хороша, зубокъ съ мужицкую голову! Чего-нибудь дльнаго, на-примръ, активовъ, архивной пыли, древностей, заслуживающихъ любопытства предметовъ — нтъ, а что мн на, ихъ костяка, да камняхъ!

‘Интересны Татары съ халатами: купилъ. Жена торговала китайскую канфу на салопъ, да чучунчи на платье — дорого. Я сдлалъ ей сюрпризъ и подарилъ дв длинныя нитки самоцвтныхъ каменныхъ шариковъ, по сту штукъ на нитк: одни красные — это сердоликъ, другіе зеленые съ разводомъ — это малахитъ.

Когда я показалъ одному знакомому свое пріобртеніе, которое я цню рублей въ пятьсотъ, онъ старался всми силами уврить меня, что это стекла китайской композиціи, и что они гроша не стоютъ. Толкуй-себ! А за что жь я далъ пятнадцать цлковыхъ?

‘Мн, право, становится иной разъ забавно, какъ это смютъ, невжды, спорить: ужь если я что-нибудь разъ сказалъ — значитъ я сказалъ, а что сказалъ я — то врно. Я разсуждать никому не позволю…’

Этой фразой кончается ‘Дневникъ неизвстнаго господина’. Онъ мн такъ показался любопытенъ, что я позволилъ себ помстить его здсь для удовольствія читателей.

Это же, кстати, избавляетъ меня отъ труда выставлять статистическія цифры какъ о Томск, такъ и о Нарым, въ которомъ мн самому не случалось бывать.

XIII.
Городъ Томскъ.

Было прекрасное осеннее утро, я открылъ окно и подслъ къ нему, черноглазая ‘стряпка’ убирала постель и хлопотала около самовара, выжидая прохожаго булочника и высчитывая заманчивыя блюда, которыя я могъ заказать для обда.

— Такъ что жь вы, супу, что ли, хотите?

— Пожалуй, супу.

— А, можетъ, вы штей лучше любите?

— Я и щи люблю.

— Такъ я вамъ штей сварю.

— Пожалуй, щей.

— А можетъ вы супу желаете лучше?

— Да мн все-равно, что хочешь, то и вари.

— Ну, такъ я вамъ приготовлю супу.

— Ну, супу, такъ-супу.

— А шти-то, кажись, для васъ любе?

— Пожалуйста, отстань, что хочешь, то и подавай, мн ршительно все-равно.

— Такъ штей?

— Да отвяжись же ты отъ меня съ своими щами!

— Ну, супу, супу, супу! возразила стряпка, вроятно желая прислужиться.

— Ты меня выведешь изъ терпнья съ своимъ супомъ.

— Такъ я ужь и не знаю какой вамъ тамо-ка вари готовить… да не хотите ли вы борщу?

Долго бы этотъ назидательный разговоръ продолжался, еслибъ мн не пришло на мысль разомъ прекратить вс недоумнія, назвавъ поименно т блюда, какія мн пришли на память.

— Отцы-кормильцы, подайте копеечку бдному, ради Христа небеснаго! раздалось на улиц.

Я сидлъ задомъ къ окну и продолжалъ отдавать приказанія.

— Подайте, ради Христа небснаго! повторилъ нищій, не отходя отъ моего окна.

Я оглянулся, увидлъ здоровеннаго мужичинищу съ испитымъ лицомъ и отвернулся отъ непріятнаго зрлища.

— Подайте бдному!

Я зналъ очень-хорошо, что въ Томск не можетъ быть нищихъ, и потому не отвчалъ ни слова.

— Если у васъ есть жалость, подайте дряхлому старику милостыню!

Нищій былъ молодъ, крпокъ, силенъ, здоровъ: работа ждала его на каждомъ шагу.

— Экая злая собака, безстыжій чурбанъ!… будто не слышитъ… глухая тетеря: подай что ли милостыню! крикнулъ онъ мн съ сердцемъ.

— Богъ подастъ! Наймись въ работники, мой другъ, ты еще молодъ, ты въ-состояніи добывать хлбъ честными трудами… я теб найду занятіе.

— Чтобъ тебя черви изъли съ твоей работой, язвило бы тебя подъ-сердце!.. Вишь, съ проповдью подъхалъ, окаянный! возразилъ несчастный.

И съ этимъ словомъ онъ поднялъ палку, ударилъ ею въ сосднюю раму и разбилъ окно. Въ то же мгновеніе, откуда ни возьмись, точно изъ земли выросъ, стройный казакъ — и цапъ-царапъ попрошайку. Мнимый дряхлый старикъ вырвался изъ рукъ и бросился бжать отъ блюстителя благочинія, но какъ на зло, повернется онъ налво — казакъ, повернется направо — тоже казакъ. Они учтиво взяли его и повели куда надобно.

Наконецъ вотъ и булочникъ, съ корзинкою за плечами, полу-нмецкій, полу-крестьянскій костюмъ, чорная какъ смоль борода, загнутые кверху франтовскіе усы и щегольскія манеры произвели на меня нкоторое впечатлніе.

— Не можешь ли ты мн принести другой разъ бріошей, торта, чего-нибудь повкусне?

— Здсь этого, сударь, не длаютъ. Разв вы къ нимъ такъ привыкли, что не можете безъ нихъ обойдтись? Если я могу вамъ услужить, я постараюсь приготовить для васъ хорошенькихъ штучекъ… Впрочемъ, въ гостиномъ-двор продаются настоящія московскія сайки, которыя только прошлой зимой сюда привезены — самыя-свжія! Не прикажете ли ихъ?

— Нтъ, я ни до калачей, ни до саекъ не охотникъ.

— Не охотники? Такъ значитъ вы не Москвичъ, вы не петербургскіе ли?

— Изъ Петербурга.

— Тамошній уроженецъ? Давно выхали?

— Уроженецъ… выхалъ мсяца два…

Булочникъ осмотрлся кругомъ, стряпка давно вышла, за ней пошелъ и мой Никита, булочникъ сбросилъ на полъ свою ношу, подскочилъ ко мн, придвинулъ стулъ и слъ подл меня. Я немножко удивился этой фамильярности.

— Ахъ, разскажите пожалуйста, что у насъ въ Петербург новаго!.. Но… простите, извините, ради Бога… я забылся… забудьте мою нескромность… ваше высокоблагородіе… отвчалъ онъ, весь покраснвъ и ставъ передо мной въ вытяжку.

Я теперь только понялъ, что передо мной — несчастный, старался ободрить и обласкать его, по-возможности избгая случаевъ затрогать его самолюбіе. Наконецъ, посл долгихъ перемежекъ разговора, булочникъ разсказалъ мн слдующую исторію:

‘Я родился въ глуши, въ маленькомъ городишк. Отца и матери не помню, воспитывался у дяди, стараго холостяка, который страшно баловалъ меня, кой-чему училъ доброму, но въ казенное заведеніе не отдавалъ и въ службу не записывалъ. Выросъ я большимъ болваномъ и цлью жизни считалъ наслажденіе природой, которая, въ нашихъ краяхъ, невыразимо-великолпна, и наслажденіе женщинами, которыя у насъ дивно-прекрасны. Глаза — это огонь, растопляющій ледъ, взгляды — это стрлы, пронизывающія сердце, губки — это дв малинки, къ которымъ такъ и хочется приложиться своими губами… ну, да ужь что за описанія! просто я вамъ скажу: нашъ уголокъ — рай Мухаммеда, наши женщины — хуріи этого рая. Вотъ я и былъ поклонникомъ этого рая. Заботъ никакихъ нтъ, я же и не пріученъ былъ ни о чемъ ни думать, ни разсуждать. Очень-хорошо. На-бду мою умираетъ дядя. Посл него осталось тысячи дв рублей денегъ, да домишко. Прекрасно. Я единственный наслдникъ. По минованіи срока слзъ о кончин добраго дядюшки, въ одну прекрасную ночь я такъ закутился, что забылъ потушить свчу, а свча-то, безъ надзора, оплыла, подпалила оконныя занавски, подожгла дерево и пошелъ дымъ коромысломъ. Я вскочилъ какъ угорлый, задыхаясь въ дыму, я припомнилъ, гд лежитъ бумажникъ и маршъ въ окно: и самъ спасся и деньги спасъ. Но домишко весь сгорлъ до тла. Это бы еще и ничего, да вмст съ домишкомъ сгорли и отцовскіе и мои документы.

‘Это первая часть. Начинается вторая. Не имя собственнаго крова, я перехалъ на квартиру къ людямъ, которые должны были снисходительно глядть на мои шалости. Разумется, почтенными людьми они не могли быть. Тутъ я немножко узналъ, что такое за народъ пріятели, мужчины. Попадался съ ними въ разныя грязныя исторіи, вдавался имъ въ грубые обманы и, наконецъ, убдился, что и знакомые мои, да и сама жизнь-то моя — самые скверные, самые отвратительные. Прекрасно. То только вотъ дурно, что убдился-то я въ этомъ поздно, когда у меня въ бумажник было уже чисто, что-называется ни сучка, ни задоринки.

‘Идетъ третья часть. Я начинаю быть разсудительнымъ и вижу, что дло плохо. Думаю: займусь я сельскимъ хозяйствомъ? Нельзя: понятія не имю, да и земли у меня нтъ. Пуститься разв въ коммерцію?— денегъ ни гроша. Идти, думаю, на службу царскую? но ныньче принимаютъ только людей образованныхъ, а я болванъ-болваномъ. Положимъ, это не бда, но вдь какое жалованье Мн дадутъ? двсти рублей ассигнаціями — а тогда считалось еще на ассигнаціи. Мало, я привыкъ жить безъ нужды. Воровать? меня на это не станетъ. Идти въ услуженіе? еще того меньше. Какъ быть? Я, наконецъ, вижу, что я не только безполезный, по даже самый вредный членъ общества: вотъ эта мысль меня жестоко поразила. Какъ это, думаю: собака — полезна, лошади — и говорить нечего, на что свинья — и та полезне міру, чмъ я, человкъ, одаренный здравымъ разсудкомъ и свободной волей? Что же, наконецъ, такое я? Неужели я долженъ умирать съ досады или съ голода. Но если я вздумаю уморить себя съ голода — мн не дадутъ умереть, меня же судить за это будутъ. Ужь какъ я ни ломалъ головы — ничего путнаго не могъ придумать.

‘Постой же, думаю я: я вотъ что попробую сдлать… и, не откладывая вдаль своего ршенія, немедленно приступилъ къ неполнотою своего плана. Котомку за плечи, посохъ въ руки и маршъ! ‘Куда?’ — На Кавказъ!— ‘Съ Богомъ!’ Терять мн нечего, а выигрышъ огромный: или пуля-дура, или чины, кресты, вчный кусокъ хлба! Скоро сказка сказывается, да не скоро дло длается, а путь-дорога мн лежала ровно дв тысячи верстъ. Прошелъ я это разстояньице благополучно. Прихожу на Кавказъ, являюсь къ кому слдовало: такъ и-такъ, говорю, вотъ какая моя доля! Добрый человкъ отдалъ мн справедливость.— ‘Хорошо-съ’ говоритъ: ‘гд жь ваши документы?’

— Все сгорло! отвчалъ я, конечно со вздохомъ.— ‘Но вы, врно, позаботились достать себ копіи?’ — Представьте себ: глупое слово ‘копія’ совершенно меня сконфузило: я такъ былъ силенъ въ знаніи законовъ, въ знаніи самыхъ необходимыхъ, я думаю, въ каждой стран вещей, что и не подумалъ даже о документахъ о рожденіи и прочемъ. Какъ тутъ быть? Добрый человкъ пристально поглядлъ мн въ глаза и сказалъ:— ‘Я врю, вы не лжете, но въ ваши лта непростительно быть такимъ невждой — похлопочите о своихъ документахъ’

— Продолжайте, я васъ слушаю.

‘Я съ Кавказа пошелъ опять домой. Однажды иду я по дорог, лсомъ, не по самой дорог, гд экипажи здятъ, а окраиной лса. Иду, знаете, да и запнулся за что-то, какъ оказалось за сумку. Въ сумк лежало кой-какое бльишко, указъ объ отставк уволеннаго за болзнію изъ * * * скаго пхотнаго полка юнкера Кивера и письмо чьето, что-дескать ‘любезнйшая тетушка, такъ-и-такъ, внучатный братецъ вашъ юнкеръ Киверъ Богу душу отдалъ, и приказалъ вамъ долго жить’. Еще идя походомъ на Кавказъ и останавливаясь у незнакомыхъ лицъ, я очень близко сошелся съ одной молодой помщицей трехъ душъ. Возвращаясь назадъ, я опять завернулъ къ ней, да какъ-то между разныхъ разностей — и проговорись ей о своей находк. И стали мы вмст читать указъ объ отставк.— ‘Знаешь, мой душка’ говоритъ помщица: ‘еслибъ только не примты, не рыжіе волосы у Кивера, да не орлиный носъ у тебя — такъ вдь это просто твои портретъ, мой ангелъ. Вотъ и носи золотую нашивку и георгіевскій крестикъ!’ Я и говорю: полно, моя милая, вздоръ молоть, у меня, видишь, волосы чорные, а у юнкера Кивера носъ курносъ. Вотъ, моя милая и начала меня смущать этой бумажкой и поминутно говоритъ:— ‘Ну, ужь смотри, душка, попадешься ты безъ документовъ, пріймутъ тебя за бродягу, будетъ бда!’

‘Разъ, услужливая помщица встртила меня съ нжной улыбкой, за секретъ показала печать, которая точь-въ-точь была такая же, какъ и на указ объ отставк, и начала меня опутывать своими ласками. И женимся-то мы, и заживемъ-то славно, и перейдешь-то ты въ штатскую, и будешь-то у насъ становымъ… Я поддался увлеченію, переписалъ указъ какъ мн надобно было, моя Наташенька расчеркнулась за полковаго командира, безподобно срисовала его подпись и приложила фальшивую печать. Я это обратилъ въ шутку, но не въ шутку надлъ солдатскій серебряный крестъ. Теперь мы старались узнать гд * * * скій пхотный полкъ стоитъ? Открылось, что около Москвы: стало-быть, мн туда ужь не слдовало идти — узнаютъ, на Кавказъ тоже незачмъ. Кто такой былъ Киверъ и гд жили его родственники — этого мы не могли узнать, а на этомъ всего легче было попасться. Вотъ мы съ Наташей и пустились на-летк въ Петербургъ отъискивать себ мста, да и зажили тутъ себ припваючи. Тутъ-то меня и поймали на самой простой штук. Какой-то чиновникъ или писарь въ полиціи, случайно вздумалъ защитить себя отъ солнечнаго свта ‘моимъ’ указомъ объ отставк. Взоръ его безсознательно упалъ на вытисненную цифру года, онъ и смекнулъ, что слова на бумаг написаны за шесть лтъ прежде, чмъ существовала самая бумага.

‘Въ такомъ случа какъ ни вертись — никакъ не отвертишься. Надобно вамъ сказать, что до-сихъ-поръ я дйствовалъ, что-называется, очертя голову. Я пристрастился къ Наташ, влюбился въ нее до безумія, утопалъ въ блаженств и былъ точно въ туман — ничего знать не хотлъ. Но когда я попалъ въ острогъ, я опомнился. Къ большему несчастію, я упорно стоялъ въ своей лжи и не приносилъ чистосердечнаго раскаянія. Вина моя въ фальшивой поддлк документовъ была тяжкая, вс улики — на лицо, собственное мое признаніе было не необходимо.

‘Развязка шла къ концу. Вдругъ прихожу я на передопросъ, смотрю — передо мной моя Наташа. Она сама явилась въ судъ, призналась во всемъ, хотла все принять на себя. Судьи хотли сжалиться надъ красотой Наташи, но оправдать насъ было невозможно, повода къ смягченію наказанія не пріискалъ бы ни какой адвокатъ. Насъ поршили. Приговоръ передали къ исполненію, врачи свидтельствовали меня и нашли законныя причины, препятствовавшія мн быть какъ въ солдатахъ, такъ и въ работахъ въ арестантскихъ ротахъ. Насъ — въ Сибирь.

‘Дорогой мы поженились, пришли сюда, Наташа получила деньги за проданный на родин разный скарбъ, положеніе наше было обезпечено.

‘Теперь мы живемъ домкомъ. Наташа печетъ булки, я по утрамъ ихъ разношу въ продажу, а по вечерамъ занимаюсь своими длами. Ныньче у меня окортомлена порядочная земелька, работники ее у меня тамъ обработываютъ, я на ней построилъ заимку — вотъ мы туда по вечерамъ и здимъ съ Наташей. Когда минетъ срокъ моему поселенію, я буду считаться государственнымъ крестьяниномъ, запишусь въ купцы по-крайней-мр второй гильдіи и стану заниматься золотыми промыслами.’

Обычай требовалъ, чтобъ я объздилъ съ визитами всхъ томскихъ почетныхъ жителей, губернатора, архіерея, прокурора, предсдателей, голову и многихъ другихъ. Перебирая ихъ адресы, я остановился на одной фамиліи ‘К—овъ’. Не Петръ ли Васильевичъ? Онъ точно. Вотъ радость-то! Мой почтенный учитель русскаго языка — директоромъ томской гимназіи. Да это человкъ незабвенный въ памяти всхъ учениковъ, мы вс вспоминаемъ объ немъ добрымъ словомъ.

Встрча и сближеніе съ Петромъ Васильевичемъ избавили меня отъ скуки церемонныхъ визитовъ. Одинокому человку, пріхавшему въ чужой городъ съ тмъ, чтобъ быть дятелемъ въ несложномъ снаряд губернской жизни, не сидть же одному и добровольно лишать себя сообщества: онъ и детъ на поклоны. Является къ одному горожанину, рекомендуется ему персонально, проситъ принять себя ‘въ благосклонное расположеніе’, садится въ голубой гостиной на диван, передъ которымъ стоитъ круглый столъ и разостланъ азіатскій коверъ. Горожанинъ отвчаетъ, что одъ ‘считаетъ за честь познакомиться съ такимъ человкомъ’, и приглашаетъ къ себ на сегодня откушать за-просто, чмъ Богъ послалъ. Этимъ визитъ и кончается. Прізжій детъ къ другому лицу: тамъ уже изъ окна видли изъ какого дома гость пожаловалъ. Происходитъ та же сцена — опять голубая гостиная, коверъ, столъ и диванъ и приглашеніе откушать — ‘хоть завтра’, за-просто чмъ Богъ послалъ. Такъ и въ другихъ домахъ. Прізжій посл посщеній возвращается домой и видитъ у себя на стол нсколько визитныхъ карточекъ съ загнутыми утолками. На слдующій день форменная отдача визитовъ горожанъ прізжему, съ цлью застать его дома. ‘Обды за-просто’ роскошны питіемъ и яствами, иногда они утомительны отъ монотонности, но чаще весьма назидательны, сближая прізжаго съ цвтомъ народонаселенія, которое почти только за однимъ обдомъ завязываетъ интересные разговоры: тутъ-то и открываются любопытныя стороны губернской жизни, тутъ-то прізжій и приглядывается къ мстнымъ особенностямъ.

Вскор посл обда гости разъзжаются по домамъ, на-отдыхъ, а къ семи часамъ вечера снова сбираются въ томъ же дом на чай и преферансъ. Въ дом наступаетъ тишина, дамы играютъ въ гостиной, кавалеры въ зал, между чаемъ и закуской, гостей нсколько разъ обносятъ мадерой, а въ важныхъ случаяхъ шампанскимъ, посл закуски слдуетъ ужинъ, наконецъ гости разъзжаются. Препровожденіе времени, какъ изволите видть, однообразное и общее всмъ нашимъ городамъ не только ‘отъ финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды’, но даже и отъ моря Балтійскаго до Восточнаго-Океана.

Въ мое время во всей Сибири вообще и въ одномъ сибирскомъ город въ-особенности, въ ‘сливкахъ общества’ читали мужчины ‘Петербургъ днемъ и ночью’ г. Ковалевскаго и ‘Графъ Монте-Кристо’ Дюма, а женщины ‘Проступокъ господина Антуана’ и ‘Сынъ Тайны’, только-что доставленные изъ Парижа черезъ петербургскихъ корреспондентовъ. Мужчины, которыхъ все бытіе, вс мысли устремлены на добычу золота изъ разнообразныхъ золотыхъ пріисковъ, читали съ жадностью страницы, убдительно доказывавшія могущество ‘человка съ золотомъ’, и романы эти еще боле скрпляли между ними узы братства и единодушія. Въ дамахъ было не то. Представительницы городскаго прекраснаго общества раздлились на партіи, одн горой стояли за Поля Феваля, другіе до небесъ превозносили Жоржа Занда.

Мн показалось весьма-страннымъ, изъ-за чего эти госпожи воюютъ и чмъ именно провинилась поклонница Феваля передъ тою, которая съ ума сходитъ отъ Жоржа Занда, а между-тмъ и та и другая косились другъ на друга и выводили на свою противницу бездну небылицъ, впутывая ихъ въ разныя сплетни. Я ршился за разршеніемъ этого недоумнія обратиться къ одной особ, которая въ этой войн сохраняла строгій нейтралитетъ.

— А! вотъ въ этомъ и задача! отвчала она:— иная любитъ ландыши, другая маргаритку, и об по-своему правы. Отложите въ сторону войну, которую вы приписываете чтенію романовъ, войдите въ наше положеніе, взгляните, какъ мы проводимъ жизнь, и вы согласитесь, что сплетни — нашъ удлъ: безъ размолвокъ съ своими сестрами мы жить не можемъ.

— Я полагаю, что чтеніе романовъ, взаимныя бесды о литератур еще боле должны соединять васъ въ тснйшій кружокъ.

— Такъ, съ одной стороны, потому-что знаешь напередъ въ комъ и на сколько искать сочувствія. Но вы представьте только себ, къ чему намъ это сочувствіе? Для-того ли чтобъ боле и боле предаваться мечтательности? Видть счастіе однихъ, мучиться, изнывать отъ зависти и досады.

— Нтъ, чтобъ боле жить жизнію, боле наслаждаться ею.

— О, жить!.. Мы… Я вотъ какъ живу. Встаю утромъ — горничная чешетъ мн голову, иду къ мужу — пьемъ вмст чай, потомъ онъ идетъ заниматься длами, я — хозяйствомъ. На это часъ времени: два за глаза довольно. Чмъ разсяться до обда? ханжить? грустно. Идти гулять пшкомъ? одной неприлично. Кататься по городу? его въ полчаса весь объдешь. Остаешься дома, во всякое время дня подъ постояннымъ надзоромъ чужихъ глазъ. Кашляну ли я у себя въ будуар — и о моемъ кашл будутъ знать черезъ полчаса въ цломъ город. Захочу дышать чистымъ воздухомъ — и тысячи глазъ наблюдаютъ, куда сверну я съ большой улицы, и не нарушу ли тмъ правилъ приличія, чтобъ дать пищу злымъ языкамъ. Мн нтъ еще и двадцатипяти лтъ. Я хочу жить полною жизнью, и чтобъ не остаться при одномъ желаніи, берусь за книгу, чтобъ видть, какъ живутъ другіе люди. Возьму въ руки романъ, страдаю чужими страданіями, радуюсь за чужую радость. Не заставитъ ли это меня посмотрть на свои страданія, пожелать своей радости, высказать свое сердце другому, тому, кто бы въ-силахъ былъ меня понять, кто отвтилъ бы на призывъ моей души? Бгу къ мужу, подкрадываюсь на цыпочкахъ къ его кабинету, слегка отворяю дверь, едва дыша вхожу и вижу мужа, въ которомъ души не слышу. Онъ сидитъ углубившись въ чтеніе какого-то письма, повременамъ пощелкиваетъ щетами, лицо его отуманено, губы его сжаты и подобраны: они выражаютъ нетерпніе… Ахъ! вы помните ли эти слова Майкова, которыя мн невольно пришли теперь на мысль:

Люблю, если тихо къ плечу моему головой прислонившись,

Съ любовію смотришь, какъ очи потупивъ, я думаю думу,

А ты угадать ее хочешь…

Онъ меня замтилъ, я жду его оклика, надясь разбудить въ немъ нжное чувство.

Невольно проникнутъ тобою,

Подъемлю я очи къ теб и встрчаюсь съ твоими очами…

Я трепещу отъ сладостнаго ожиданія, я заране млю отъ удовольствія, жду, что

И мы улыбнемся безмолвно, какъ будто бы въ сладкомъ молчаньи

Мы мыслью сошлися и много сказали улыбкой и взоромъ.

Вы думаете, что оно такъ и будетъ? что души наши сольются? А каково вамъ покажется, если надъ вами разразится неласковый тонъ его словъ:— ‘Ахъ, поди, матушка, вонъ: ну что теб надо?’ — Мой другъ… ты скученъ…— ‘Пошла, пошла, матушка: мн не до тебя — тутъ поважне дло: прикащикъ пишетъ, что пластъ на пріиск истощился…’ Вотъ, ваша любовь, мужчины! вотъ гд ваша поэзія!

— Это еще ничего не доказываетъ, пускай только на вашей сторон поэзія…

— Поэзія страданій…

— Но что жь и кто жь вамъ мшаетъ удалить эти страданія, найдти счастіе и успокоеніе въ чемъ вамъ угодно, не мшая мужу въ тяжелыя минуты жизни, когда онъ старается упрочить ваше же благосостояніе?

— Кто?! Здсь не Петербургъ, здсь нтъ мста, гд бы я могла развлечь себя такъ, какъ мн бы хотлось развлечься. Я могу только ограничиваться воспоминаніями минувшихъ дней любви, могу строить воздушные замки, которые при первомъ голос разсудка уничтожаются, и остаюсь только — прекрасной хозяйкой.

— Но разв вамъ этого мало? Въ такомъ случа свою дятельность, вс силы души своей направьте на что-нибудь другое, дльное, серьзное.

— Но вы забываете, что я прежде всего — человкъ, прежде всего — женщина, что я по своей натур прежде всего живу сердцемъ, а голова у меня только такъ, для домашняго обихода и хозяйственныхъ соображеній.

— Такъ, зная, стало-быть, что вамъ угрожаетъ ваше положеніе, перевсъ сердца надъ головой, я думаю, вы сами не пожелаете потерять голову. Заставьте ее работать, не-уже-ли у васъ нтъ столько силы воли, чтобъ отстранить вс препятствія?

— Вотъ этого-то мн и хотлось бы! да положеніе-то между двухъ огней и желаніе, нужда, необходимость сохранять себя отъ внутренняго пожара — сушитъ меня, черствитъ нжную душу, настроиваетъ на сплетни и злословіе, и готовитъ изъ меня злую, сварливую старуху.

— Не врьте, не врьте моей жен, что она старуха! сказалъ вошедшій въ это время счастливый супругъ, слышавшій при вход только послднюю женнину фразу: — это сама юность, да еще и юность-то какая забубнная. Какъ она у меня кутитъ въ карты — вы представить себ не можете. Король, валетъ самъ-четвртъ червей, да тузъ король самъ-четвертъ масти, а она вдругъ семь бухнетъ въ червяхъ — и съ рукъ сходитъ: то одинъ съ тузомъ въ вистъ не пойдетъ, а другой отъ третьей дамы козыряетъ, то оба спасуютъ — счастье же этакое, по думаешь! Другое дло — щеголять любитъ, совсмъ разоряетъ меня на модныя тряпки изъ Петербурга: всегда раньше всхъ однется по картинк, которая въ будущемъ мсяц разошлется при журналахъ. Это ли не молодость!.. А что касается до нжныхъ чувствованій — о! это такая Мерседесъ, что я вамъ и сказать не умю.

— Ты мн такіе ловкіе комплименты говоришь, мой другъ, что я даже не считаю за нужное и покраснть немножко, отвчала хозяйка, грозно взглянувъ на мужа и сдлавъ презрительную улыбку.

— Но за-то, какъ ты, я думаю, покраснешь отъ удовольствія, когда я буду имть честь — возразилъ мужъ, принявъ важно-оффиціальную позу и положивъ руку на сердце:— повергнуть къ стопамъ твоимъ, въ выраженіе чувствъ истиннаго моего уваженія и таковой же преданности, выписанную мною и только-что сейчасъ прибывшую модную коляску на лежачихъ рессорахъ… А-га! посмотрите на нее въ эту минуту, продолжалъ онъ, потирая руки:— ей-Богу, жена моя сведетъ меня съ ума: она просто ботпя красоты.

Прекрасная хозяйка дйствительно вся порозовла, глаза ея подернулись влагой и засверкали, маленькій ротъ полуоткрылся, брови приподнялись, она ахнула отъ восхищенія и бросилась цаловать мужа.

— Ребнокъ, блажной ребенокъ! сказалъ мужъ съ упрекомъ, но придавъ голосу бездну нжности — и грубое чмоканье прямо въ губки жены прекратило прежнюю болтовню…

Разговоръ принялъ другое направленіе, стали разсуждать, какъ будетъ злиться та-то и та-то изъ зависти къ хорошенькой игрушк, какъ пріятно будетъ разъзжать въ модной коляск по городскимъ улицамъ, и какъ вс будутъ дивиться чудному фасону и дивному устройству осей, рессоръ и козелъ.

— А что, мой ангелъ, спросила хозяйка:— если вдругъ такой грхъ случится, что рессора лопнетъ? Какъ намъ тогда быть? Вдь кузнецъ не починитъ.

— А что ты думаешь? И впрямь не починитъ!

— Такъ намъ бы посовтоваться хоть теперь съ кмъ-нибудь надо… Пошли-тко ты за атаманомъ: бда коли рессора лопнетъ — пропала коляска!

— И въ-самомъ-дл умно замчено…

Атаманъ городоваго полка имлъ большую мастерскую экипажей, можно-сказать, былъ единственнымъ туземнымъ экипажмейстеромъ, съ которымъ одинъ только Ицка Хаимовъ и могъ бы соперничать, атаманъ велъ свои фабричныя дла добросовстно, открыто, на большую ногу.

Казачій атаманъ былъ здоровенный, плотный мужчина, не старыхъ лтъ и смотрлъ отчаяннымъ рубакой. Онъ былъ очень-простой, добрый и честный человкъ, нисколько не важничалъ своимъ атаманскимъ достоинствомъ, которое давало ему право на титулъ ‘его благородія’.

Я имлъ случай бесдовать съ нимъ по поводу починки моего тарантаса и всегда приходилъ въ восхищеніе отъ его здравыхъ сужденій. Этотъ человкъ съ-роду не видывалъ Китайцевъ, а между-тмъ питалъ къ нимъ непримиримую вражду, безпрестанно мечтая о далекой стран, за Шилкой и Аргуномъ, и строя воздушные замки о торговл по Восточному-Океану.

— Вдь трусы-то какіе, эти Китайцы, говаривалъ онъ: — а туда же корчатъ изъ себя героевъ! Жаль, что Англичане, а не кто-нибудь другой, потшились ихъ бранными подвигами, а то плохо бы имъ пришлось. Да вотъ что: дайте вы мн полкъ хорошихъ солдатъ, тысячи въ три человкъ, да столько же вооруженныхъ поселенцевъ: будь я не я, если не уничтожу въ прахъ пятидесятитысячную ихъ армію! Вдь это какой народъ? Со страха воинскаго нападенія сами себ животы пораспарываютъ ножами! Вотъ у насъ за Иртышомъ стоятъ ихъ караулы. И вооружены, конечно, какъ водится. Такъ ужь на что барантовщики-Киргизы? и т ихъ на-подрядъ такъ одного за другимъ и снимаютъ. Китайцы и въ драку не лзутъ: и ружьишко дрянное, и снаряда нтъ, да и страхъ-то шибко великъ, ну, а крошка-то вопиской чести мало-мало есть же у человка, даже и у Китайца — такъ что жь они длаютъ? Видятъ они издали, что барантовщики-то несутся, они выложатъ ружья, да и разлягутся вс въ-повалку, и притворятся будто спятъ крпкимъ сномъ, только чтобъ имъ не драться. Киргизы и оберутъ ихъ до-чиста, да и идутъ-себ дальше. Поврьте: не шутя вамъ говорю! Да чего лучше — кяхтинскіе разсказываютъ: У Китайцевъ есть обычай салюты въ извстные дни длать, въ торжественные. Вотъ и надо поднять пальбу. А пушекъ-то нтъ: такъ у нихъ что? Въ стоячіе пни понатыканы мушкетныя дулы стоймя: они и набьютъ ихъ порохомъ, а отъ затравки, для вспышки, насыплютъ пороха дорожкой, саженъ на пятнадцать отъ заряженнаго дула, да и спорятъ: кому поджечь? А какъ подожгутъ, то и ударятся бжать въ-сторону: вотъ вамъ китайскіе воины!.. А туда же хорохорятся и важничаютъ!

— Этто прозжалъ у насъ здсь изъ Питера въ Кяхту молодой лейбуланъ, продолжалъ казачій атаманъ:— вотъ пріхалъ онъ на Кяхту, а дзургучей маймаченскій увидай его, да и пристань къ одному нашему чиновнику: подари, да подари такое платье! Нашъ-то туда-сюда, а дзургучей — важная птица: лицо отъ правительства, да и для таможни нашей съ всомъ. Какъ быть? Сняли съ него мрку, послали въ Питеръ къ самому лучшему военному портному. Дзургучей былъ быкъ-быкомъ: рожа толстая, глаза — прорзныя щелки, подбородокъ въ три ряда, шеи нтъ, вся голова лысая, съ поддльной косой, усищи висятъ подъ носомъ, точно крысьи хвостики, брюхо въ два обхвата, ноги кривыя и короткія, и весь-то онъ отъ жира еле двигается. Что станешь длать? Прислали ему уланскій мундиръ, красную шапку, и ‘это’ съ лампасами: завизжалъ отъ радости, окаянный, и давай на себя все напяливать! Вотъ вамъ, каковы Китайцы!

Обыватели города Томска раздляются на многочисленные кружки: на аристократію первой руки, на аристократію втораго разбора, аристократію третьяго разряда, за нею идетъ ‘средній классъ’ съ своими подраздленіями. Это раздленіе на классы зависитъ не отъ какихъ-нибудь политическихъ, а отъ политичныхъ причинъ: стоитъ немножко измниться обстоятельствамъ, и человкъ, почти въ одно мгновеніе, выдвинется изъ задняго ряда въ переднюю шеренгу, и ужь тутъ наличный капиталъ на всхъ кладетъ одинаковый лоскъ просвщенія и образованности.

Для поддержанія этихъ достоинствъ существуетъ на свт одна очень-хорошенькая подпорка — это французскій языкъ, любимый русскими дамами отъ столичнаго Петрограда до упраздненнаго городка Зашиверска. Этотъ французскій языкъ бываетъ двухъ сортовъ, одинъ ‘про себя’, другой — ‘не про насъ’. Послдній, языкъ Ламартина, Шатобріана, и другихъ, общеизвстный, по недоступный толп, масс. А тотъ, который называется ‘про себя’ — достояніе абсолютнаго большинства той части публики, которая топорщится подняться по-выше, натыкать себ побольше павлиныхъ перьевъ, и сказать настоящимъ павлинамъ: ‘мы и сами не какіе-нибудь!..’

Милыя особы, владющія французскимъ языкомъ ‘про себя’, съ удивительной быстротой могутъ перевести каждую, необходимую для домашняго обихода фразу: ‘Фэтъ донэ буаръ’, ‘апелэ муа Егора’, ‘нотръ пріискъ нуз’а донэ, анне пассе, боку ревеню’, ‘ахъ, кэ ж’эмъ ли мюзикъ: ее ма ни!’ Это фразы, значеніе которыхъ растолковано всмъ чадамъ и домочадцамъ: добрая хозяйка пріучаетъ ихъ понимать себя во всхъ случаяхъ жизни, а если судьба соединила жизнь ея съ внезапно-разбогатвшимъ Сибирякомъ, то уже нтъ сомннія, что она употребитъ вс свои силы на то, чтобъ офранцузить мужа-пентюха и заставить его съумть выговорить хоть ‘ну, дез’омъ дю ком-и-фо.’

Часто умная маменька такъ хорошо выучиваетъ своего муженька болтать ‘про себя’ по-французски, что онъ самъ уже, день-это-дня, все больше и больше совершенствуется.

— Мушэ вотръ де пе, Капитоша!.. Ну, что стоишь? Мушэ, коли тя тенька приказываетъ. Иль фо обеирэ, коли тятенька ордонэ!.. Ну, сейчасъ… мушэ-же… али не комиренэ?

— Вуй, компренэ, отвчаетъ ребенокъ лтъ двнадцати, а иногда и больше.

— Коли компрнэ, такъ пуркуа-же атандэ?

Въ этакомъ род идутъ и дальнйшіе переговоры. Но такъ-какъ за всмъ этимъ все-еще нельзя иному публично бесдовать на аристократическомъ діалект, то, чтобъ не потерять значенія, своего ‘дю ком-и-фо‘, они стараются гд-нибудь въ общемъ разговор ввернуть настоящую парижскую фразу.

Но, разсказывая про то, что водится повсюду, я совсмъ забылъ про городъ Томскъ. Надо признаться, что уловить какія-нибудь особенности города Томска чрезвычайно-трудно. Сказать, что здсь штабъ 3-й бригады 23-й пхотной дивизіи и стоитъ линейный сибирскій батальйонъ 11-й, и что, поэтому, въ Томск есть общество военныхъ офицеровъ — этого будетъ мало. Сказать, что золотопромышленики здсь живутъ богато, это само-собой извстно, тмъ боле, что богатство даетъ и имъ средство жить открыто и роскошно, и удлять часть отъ избытковъ своихъ на богоугодныя дла. Такъ, на-примръ, здсь Дтскій Пріютъ устроенъ золотопромышленикомъ, въ пользу погорлыхъ гражданъ пожертвовано 3,000 руб. сер. золотопромышлениками, на новый соборъ въ город собрано 76,000 руб. серебромъ ими же. Сказать, что здсь горожане имютъ обыкновеніе кататься посл обда по главнымъ улицамъ? или что здсь квартиры дороги? или что лтомъ городъ пустетъ? или что здсь есть пристань, отъ которой въ-начал навигаціи отправляются суда съ чаями въ Тюмень? торговки маклярятъ и факторствуютъ? что здсь выгодно жить процентщикамъ? что большинство здшнихъ мщанъ ходитъ въ работы на пріиски? что здсь новичокъ-золотопромышленикъ легко можетъ попасть въ просакъ? что здсь руки дороги? что здсь есть улица съ мостовой по мак-адамовской систем? что здсь, наконецъ, строится театръ? что здсь есть нсколько людей первостатейныхъ? что здсь недурны женщины?.. но это же самое мы можемъ найдти и въ другихъ мстахъ и прійдти къ заключенію, что Томскъ самъ-по-себ безцвтенъ и не иметъ такихъ особенностей, которыя придавали бы ему исключительный, ему только свойственный, характеръ.

Было время, и Томскъ гремлъ своею самостоятельностью, и время это было для него два раза: въ первый разъ, когда не были еще открыты золотые промыслы ни гд, кром Томскаго-Округа, а во второй разъ, въ не такъ-давнее время, когда вдругъ прошелъ слухъ, что рчка Ушанка, на усть которой стоитъ Томскъ, изобилуетъ страшнымъ богатствомъ, золотыми пріисками съ восьми-золотниковымъ содержаніемъ, но это время миновалось, и въ баснословныя богатства Ушайки теперь никто уже не вритъ.

Объ одной только особенности случилось мн слышать отъ тамошнихъ жителей: будто бы томскій мщанинъ ни за что не пойдетъ въ лакеи. Онъ наймется въ кучера, въ конюхи, въ дровоски, въ прикащики, въ сидльцы, пойдетъ въ тяжелую работу, на пріиски, во что угодно, но въ лакеяхъ служить не будетъ. Не знаю, въ какой степени извстіе это заслуживаетъ вроятіе, да и какая существуетъ разница между слугой и прислугой. Сколько я по-крайней-мр присмотрлся къ Томску, тамъ, напротивъ, живетъ народъ чрезвычайно-услужливый, особенно къ тмъ, въ комъ онъ заискиваетъ благорасположенія.

XIV.
Начало Колыванскихъ Заводовъ.

Томская-Губернія особенно знаменита открытыми въ новйшее время рудниками и розсыпями драгоцнныхъ металловъ. Но не мы первые положили въ Сибири начало горнаго дла: неизвстные народы вымершихъ поколній, оставили намъ памятники своего горнаго производства въ повсюду по Сибири разсянныхъ горныхъ выработкахъ, слывущихъ подъ общимъ названіемъ ‘чудскихъ-копей’.

Копи эти, служившія въ послдствіи времени для Русскихъ надежными указателями сокрытыхъ въ ндрахъ земли сокровищъ, находимы были всюду: и на Урал, и на Алта и въ отрогахъ Яблонцеваго-Хребта.

Въ нкоторыхъ рудникахъ Уральскаго-Хребта, разработываемыхъ по чудскимъ-копямъ, открыты были Русскими неразвалившіяся еще крпи чудскихъ горныхъ работа, и слитки мди, немного покрытые ржавчиною. Въ другихъ мстахъ того же хребта найдены были дрова и кости совершенно окаменлыя. Въ Гумешевскомъ-Рудник, на пятнадцати-саженной глубин, вырыта была круглая шапка съ собольимъ околышемъ, довольно уцлвшимъ, и кожаный мшокъ. Хотя въ Уральскомъ-Хребт копи неизвстныхъ народовъ и дйствительно способствовали намъ къ распространенію въ этихъ мстахъ горнаго производства, однакожь многіе изъ лучшихъ уральскихъ рудниковъ открыты были безъ этихъ путеводителей и даже гораздо-дале той мстности, гд разсяны ‘чудскія-копи’, встрчающіяся только на востокъ до ркъ Богаряки и Полдневой, на Западъ до Блой, Дюмы и Каргалы, а на сверъ до ркъ Исети и Чусовой.

На Алта, гд эти копи разсяны въ большомъ количеств въ южныхъ предлахъ ныншней Томской-Губерніи, копи эти дали намъ возможность съ удивительной быстротой развернусь здсь нашу горную промышленость. Замчено, что древніе рудокопы были небольшіе искусники въ горныхъ разработкахъ и далеко не могли тягаться съ нашими современными техниками, касательно утонченныхъ пріемовъ въ горномъ дл. Невдомые намъ народы хотя и испытывали свои силы даже и надъ твердыми рудами, однакожь не имли, какъ видно, полнаго въ томъ успха, вроятно потому, что не знали употребленія пороха, что, какъ извстно, служило большою помощію въ прошломъ столтіи при распространеніи здсь нашими отцами и ддами горныхъ разработокъ. Вообще на Алта не находили старинныхъ копей, которыхъ бы глубина простиралась дале пяти сажень, между-тмъ-какъ въ наше время нижнія работы производились боле нежели на сто сажень отъ поверхности горы.

По извстію Палласа, при разработк Зминогорскаго-Рудника, между рудами, былъ найденъ почти сгнившій остовъ древняго рудокопа и при немъ кожанный мшокъ съ богатйшими охрами. Сверхъ-того, тамъ нашли въ верхнихъ работахъ между глиною, кусокъ слоновой челюсти, которая хотя и оруденла, однакожь Палласъ легко могъ ее признать.

При разборк въ 1811 году чудскихъ каменныхъ насыпей, или отваловъ, на южной покатости горы, въ которой разработанъ Бухтарминскій-Рудникъ, открытъ былъ человческій остовъ. Очевидецъ этого происшествія разсказываетъ, что онъ видлъ этотъ бстовъ въ самой его гробниц, состоявшей изъ нсколькихъ сланцовыхъ плитъ. ‘Кости, при первомъ взгляд’ разсказываетъ онъ дале ‘казались цлыми, но по прикосновеніи къ нимъ тотчасъ же разрушались. По образованію черепа можно было заключить, что покойникъ происходитъ отъ калмыцкаго племени, и вс кости показывали весьма-высокій его ростъ. Въ гробниц онъ лежалъ головою на востокъ. Вмст съ его костями смшаны были и другія, которыя, по виду ихъ, казались бараньими. Неподалеку отъ этой гробницы лежалъ камень, которымъ, повидимому, покойникъ былъ раздавленъ, ибо нкоторыя кости были повреждены. Эти тлнные останки, вроятно, древняго рудокопателя, мы погребли на томъ же самомъ мст и привели гробницу его въ прежнее состояніе.’ Кажется, очевидецъ этотъ былъ Г. И. Спасскій.

При Золотушенскомъ-Пріиск, близъ Локтевскаго-Завода, на рк Але находили много слдовъ старинной плавки рудъ: тамъ попадались глиняные черепки отъ плавильныхъ горшковъ и шлаки, или огарки. Остатки эти даютъ поводъ заключать, что древніе обитатели Сибири и въ металлургическомъ искусств были не боле свдущи, какъ и въ искусств обработки рудъ: въ шлакахъ не только по химическому испытанію оказывалось значительное содержаніе мди, но даже и простыми глазами въ нихъ замтна была вкропленная мдь.

Вообще въ этихъ копяхъ находили старыя крпи, лошадиные зубы, мдь отличной чистоты для чудскихъ инструментовъ. Что касается до самыхъ орудій, употреблявшихся при горномъ производств, то ихъ находили въ вид балдъ или молотовъ изъ трапа, заостренныхъ клиновъ изъ порфира, разныхъ вещей, которыхъ назначеніе неудобопонятно и которыя сдланы изъ глины, и, наконецъ, разныя полоски, кирки, тесла и другія подлки, выдланныя изъ мди, которая, отъ долговременнаго лежанія, частію превратилась въ мдную зелень, а частію — въ красную мдную руду, особенно въ тонкихъ мстахъ, гд вставляется рукоятка.

Правительство наше издревле принимало дятельныя мры къ распространенію въ предлахъ нашего отечества горнаго производства. Въ сред своихъ подданныхъ невозможно было найдти искусныхъ техниковъ, тмъ боле, что добыча драгоцнныхъ металловъ была намъ еще неизвстна, поэтому владыки Россіи и приглашали къ себ ‘рудознатцевъ’ изъ чужихъ краевъ.

Свднія наши объ этомъ предмет не доходятъ до временъ, предшествовавшихъ царствованію Іоанна Васильевича III. Этотъ государь, въ 1482 году, просилъ венгерскаго короля Матвя Корвина прислать къ нему, въ Россію, горныхъ мастеровъ, искусныхъ въ добываніи золотой и серебряной руды. Въ 1490 году въ наказ Греку Траханіоту, отправленному посломъ къ римскому цезарю, велно было пригласить къ намъ изъ Германіи искусныхъ горныхъ мастеровъ. Можетъ-быть, дйствительно, въ-слдствіе этихъ приглашеній, въ 1492 году прибыли къ намъ два нмца, Иванъ и Викторъ, и отправлены съ Андреемъ Петровымъ и Васильемъ Болтинымъ искать серебряной руды около Печоры.

Въ 1557 году русскій посолъ, Іосифъ Непя, Вологжанинъ, отправленъ былъ царемъ Іоанномъ-Грознымъ въ Англію, съ цлію, между-прочимъ, пригласить оттуда искусныхъ рудокоповъ. Въ 1569 году дозволено Англичанамъ устроить селеніе на рк Вычегд для пріисканія и плавки желзныхъ рудъ, съ условіемъ привести изъ Англіи знающихъ дло горныхъ людей и научить этому искусству Русскихъ.

Вслдъ затмъ правительство обратило особенное вниманіе на тогдашніе наши восточные предлы, по покореніи Казанскаго-Царства далеко отодвинувшіеся къ Каменному-Поясу, и, въ видахъ распространенія въ этомъ краю горнаго промысла, для усиленія собственныхъ своихъ доходовъ, въ 1571 и 1573 годахъ приглашало горныхъ техниковъ изъ Швеціи, съ тмъ, вроятно, чтобъ горное производство обратить въ исключительное достояніе короны, въ-отношеніи частныхъ лицъ оно придерживалось запретительной системы. Выводъ этотъ вполн оправдывается словами, помщенными въ грамматахъ на имя Строгоновыхъ: въ первой, на извстное пространство земель по Кам, отъ 4 апрля 1558 года сказано: ‘А гд буде найдетъ руду серебряную или мдяную, или оловянную, и Григорью (Строгонову) тотъ часъ о тхъ рудахъ отписывати къ нашимъ казначеямъ, а самому ему тхъ рудъ не длати безъ нашего вдома.’

Въ другой граммат, отъ 25 марта 1568 года, на рку Чусовую, по сю сторону Урала, снова подтверждено объ этомъ въ тхъ же самыхъ выраженіяхъ.

Но въ третьей граммат, отъ 30 мая 1574 года, предоставлявшей Строгоновымъ въ пользованіе всю Сибирь (хотя вообще ни Русскіе до-тхъ-поръ, ни въ послдствіи времени Строгоновы и не переступали даже черезъ Уралъ) по ркамъ Иртышу, Оби и на иныхъ ркахъ, уже не однимъ Строгоновымъ, а всмъ вообще желающимъ, разршалось въ невдомыхъ намъ и непокоренныхъ нами странахъ, производить рудные промыслы. ‘А гд въ тхъ мстахъ (Строгоновы) найдутъ руду желзную — и имъ руда длати, а мдяну руду, или оловянную, свинчатую и сры горючія гд найдутъ, и т руды на испытъ длати, а кто похочетъ и иныхъ людей то дло длати — и имъ длати освобождати, да и въ оброкъ ихъ приводити, какъ бы нашей казн была прибыль.’

Вслдъ за блистательными подвигами Ермака, а потомъ Чулкова, мстнымъ властямъ въ Сибири вмнено было въ обязанность вывдывать у туземныхъ племенъ, гд у нихъ серебро и золото водится, и уже въ 1623 году правительство наше знало подробно о занятіяхъ татарскихъ осдлыхъ племенъ, обитавшихъ подъ именемъ ‘Кузнецовъ’, или Кузнецкихъ-Людей, въ предлахъ ныншняго Кузнецкаго-Округа Томской-Губерніи. Въ граммат царя Михаила еодоровича, отъ 11 сентября 7131 (1623) года между-прочимъ объ этихъ племенахъ сказано, ‘Около Кузнецка, на Кондом и Мрас ркахъ, горы великія каменныя и въ тхъ горахъ емлютъ кузнецкіе ясашные — камни, и камни т разжигаютъ на дровахъ, и раздробивъ сютъ ршетомъ, и просявъ сыплютъ по немногу въ горнъ и сливаютъ желзо, и изъ того желза длаютъ панцыри, бехтерды, шеломы, копья, рогатины, мечи и другія подлки, окром пищалей, и панцыри т и бехтерды мняютъ Калмыкамъ на лошадей, коровъ и овецъ, также иные и ясакъ платятъ.’

Было бы крайне утомительно для нашихъ читателей слдить за распространеніемъ горнаго промысла въ Сибири во всей подробности. Чтобъ охарактеризовать эпоху, въ которой производились эти изслдованія, манеру сближеній нашихъ съ указателями будущихъ богатствъ, пытливость и любознательность нашихъ казаковъ и другіе неуловимые оттнки, мы не могли ничего придумать удобне, какъ, привести въ подлинник нкоторыя грамматы, чрезвычайно-любопытныя и пб изложенію и по содержанію, и напоминающіе недавніе еще ‘розъиски’ нашихъ частныхъ золотопромышлениковъ.

Одну изъ этихъ грамматъ приведемъ всю безъ сокращеній, она относится къ 1679 году:

‘Отъ царя и великаго князя едора Алексевича всея Великія и и Малыя и Блыя Россіи самодержца, въ Сибирь, въ Нерчинскіе-Остроги, голов Самойл Александровичу Лисовскому.

‘Въ прошломъ 186 (1678) году писалъ къ намъ, великому государю, изъ Тобольска, бояринъ и воевода Петръ Васильевичъ Шереметевъ, что въ 186 году писалъ къ нему изъ нерчинскаго острогу тобольскій сынъ боярскій Павелъ Шульгинъ, что

‘Въ 184 (1676) году присланъ въ Нерчинскій-Острогъ и билъ челомъ намъ, великому государю, мунгальскаго Даинъ-Контайша посланецъ Бугойца о выпуск брацкихъ (бурятскихъ) ма(у)жиковъ, которые въ Нерчинскомъ-Острог сидятъ въ аманатхъ. Да тотъ же Даинъ-Контайша посланецъ Бугойца въ Нерчинскомъ, въ съзжей изб, въ разговор, ему, Павлу, сказывалъ: обыскалъ-де онъ въ степи, близко Аргуни рки, серебрянную и оловянную руду и для тхъ рудъ Даинъ-Контайша посылалъ людей своихъ съ верблюды и веллъ т руды привезти къ себ въ улусъ, да у него-де, Даинъ-Контайши, руды плавить некому: и хочетъ той руды, для подлиннаго объявленія, отвезти, вверхъ по Ян рчк, къ хутухт своему, и спрашивалъ въ Нерчинскомъ-Острог русскихъ людей рудознатцевъ, серебряную и оловянную руду кто знали и плавить умли. А во 184 же году посылалъ онъ, Павелъ, изъ Нерчинскаго, для ясашнаго сбору, служилыхъ людей Ваську Милославова съ товарищи, пять человкъ, къ Аргун-рк, къ Намясинскимъ Тунгусамъ и для провдыванія рудъ: гд по Аргун-рк мунгальскіе люди обыскали серебряныя и оловянныя руды, чтобы той руды привезти къ нему, Павлу, въ Нерчинскъ.

‘И Васька-де Милославовъ съ товарищи въ Нерчинско привезли срой да желтой руды понемногу, золотника по четыре, а сказали: провдывали-де они о тхъ рудахъ у Намясинскихъ Тунгусовъ всякими мрами — и провдать не могли: а объявилося въ Намясинскихъ улусахъ, у князца Анга, у котораго сидитъ въ Нерчинску сынъ въ аманатхъ. Мунгальскаго Даинъ-Контайши мунгалъ Аранза, котораго Даинъ-Контайша посылалъ для сыску тхъ рудъ къ Аргун-рк, ему Васьк тхъ рудъ, за его васькины подарки, далъ, для подлинной вдомости, срой да желтой, а называетъ-де онъ Аранза желтую — золотою, а срую — серебряною. Да онъ же имъ сказалъ, что-де т руды имались на рчк Алтач, по-русски — золотой, да на Мунгуч, по-русски — серебряной, да на Тузач, по-русски — оловянной, а т-де рчки сошлись устьями неподалеку отъ Аргуни и пали въ оную рку.

‘И отъ Нерчинского до тхъ рчекъ зды пять дней, и онъ-де, Павелъ, досмотря тхъ рудъ, и для подлиннаго сыску посылалъ изъ Нерчинского — десятника жилку Свшникова съ товарищи, пять человкъ, давъ имъ вожей, Тунгусовъ, ясашныхъ людей, четырехъ человкъ, къ Аргун-рк и къ тмъ рчкамъ Алтач, и къ Мунгуч, и къ Тузач, и далъ тмъ Тунгусамъ государева жалованья суконъ и котловъ и всякой желзной мелочи. А пріхавъ на т мста веллъ онъ, Павелъ, досмотрть подлинно, гд мунгальскіе люди имали золотую и серебряную руду и есть ли на тхъ мстахъ, близко тхъ, мстъ, лсъ?

‘И Жилка Свшниковъ съ товарищи въ Нерчинско пріхали, а съ собою привезли срого камени, что называютъ оловянною рудою, два пуда, да желтаго каменья, незнатной руды — пол-семигривны, которую имали они около срой руды, да разныхъ земель, въ пяти узлахъ, шесть фунтовъ, которыя земли имали надъ тою же рчкою у старыхъ у разныхъ плавиленъ, а ему (Павлу Жилка Свшниковъ съ товарищи) сказали:

‘Дозжалъ-де онъ (Жилка) до оной рчки, что называютъ мунгальскіе люди и Тунгусы — Тузачею и Мунгу чею рчками, а хали-де они изъ Нерчинского-Острогу по той рчк пять днъ среднею здою и осмотрли-де на той рчк старыхъ плавиленъ двадцать и больше: и копана изъ горы и плавлена руда. А какіе люди на томъ мст жили — они провдать не могли. И по признакамъ-де на томъ мст даинъ контайшскіе люди имали руды изъ тхъ же мстъ, потому-что къ той руд отъ его. Даинъ-Контайша, улуса слдъ. А срой-де руды жила пошла въ гору, шириною въ сажень, да отъ той же срой руды сажени на три осмотрли они подкопъ великій, и въ тотъ подкопъ входили, и въ той подкоп были глубокіе подкопы, затвержены сланью и хрящомъ и большимъ камнемъ. А на иныя-де мста Тунгусы ихъ не повели и сказали, что-де они, опричь того мста, иныхъ мстъ не знаютъ. А лсъ-де всякій отъ того мста на горахъ, по каменью въ полуверст, и въ четырехъ, и въ пяти верстахъ.

‘Около тхъ мстъ, отъ Нерчинского-Острогу въ тринадцати днищахъ, были города и юрты многія жилыя, и мельницъ камени жерновыя и осыпи земляныя — не въ одномъ мст. А онъ-де Павелъ спрашивалъ многихъ старыхъ людей иноземцовъ и Тунгусовъ и мунгальскихъ людей: какіе люди на томъ мст напредъ сего живали и городы и всякіе заводы заводили? И они сказали: какіе люди живали — того они не знаютъ и ни отъ кого не слыхали.

‘А въ 184 году пріхалъ въ Нерчинскій-Острогъ нововызжій челкагорскаго роду Тунгусъ — Даянъ-Шаманъ, а ему Павелъ сказалъ: посылалъ-де онъ изъ Нерчинского-Острогу для руднаго сыску, Жилку Свшникова съ товарищи на Мунгучу (Алтачу?) и Тузачу рчки, а до Мангучи, что русскимъ языкомъ называютъ серебряная рчка, за незнаніемъ не довели. А онъ-де Даянъ-Шаманъ (сказалъ, что онъ) то рчку знаетъ, и на той рчк старыхъ и знатныхъ людей заводы и копи и плавильни вдаетъ, и онъ, Даянъ, тую рчку укажетъ русскимъ людямъ и самъ съ ними въ вожахъ до той рчки пойдетъ.

‘И онъ-де Павелъ послалъ изъ Нерчинского-Острогу казака Ваську Милославова съ товарищи, пять человкъ, давъ имъ того Даянъ-Шамана, а веллъ имъ хать къ Аргун-рк до Мунгучи-рчки, гд укажетъ Даянъ-Шаманъ, а пріхавъ на то рчку досмотрть подлинно и, описавъ на роспись, взять изъ того мста, гд были старыя рудныя копи, руды пуда три или четыре.

‘И Васька-де Милославовъ съ товарищи пріхали, а ему на допрос сказали: были-де они съ Тунгусомъ Даянъ-Шаманомъ, а онъ Даянъ довелъ ихъ до той же рчки, гд они были прежде сего съ Жилкою Свшниковымъ, и онъ-де жилка съ товарищи нашли руду и привезли въ Нерчинскій-Острогъ. И онъ же Васька съ товарищи, изъ тхъ же мстъ, взялъ той же срой руды десять гривеновъ и привезли къ нему Павлу. А на иныя-де рчки и мста Тунгусъ Даянъ-Шаманъ его Ваську съ товарищи не повелъ, а сказалъ, что онъ, опричь-де той рчки, иныхъ мстъ не знаетъ.

‘И въ Нерчинскомъ-Острог, въ съзжей изб, тотъ Тунгусъ Даянъ-Шаманъ сказалъ т же рчи, что и Васька Милославовъ съ товарищи сказали, а для того-де онъ, Даянъ-Шаманъ, въ Нерчинскомъ-Острог сказывалъ, что-де, чаялъ онъ, что Жилка Свшниковъ съ товарищи до той рки не дозжали.

‘Во 184 году пришелъ изъ Албазинскаго-Острогу нерчинскій бронный мастеръ Кузамка Новогородецъ, и т руды онъ Павелъ ему Кузамк показывалъ, и онъ Кузамка плавилъ срой руды десять гривенокъ и, выплавивъ изъ десяти гривенокъ, принесъ Павлу девяносто золотниковъ свинцу съ оловомъ.

‘Да во 185 году пришли изъ Китайскаго-Государства, съ переводчикомъ Николаемъ, купецкіе люди, Гречона Иванъ Чудевъ да Спиридовъ Остаждевъ, и провдалъ-де онъ, Павелъ, что они серебряную и золотую и оловянную и иныя руды знаютъ и видали, и онъ-де Павелъ показывалъ, что имъ, для опыту, срой руды плавить четырнадцать гривенокъ далъ. Изъ той руды они плавили четыре гривенки безъ счета свинцу, а ему, Павлу, досмотря рудъ, сказали, что именно-де сверхъ гд бываетъ свинешная руда, тутъ-де есть и серебряная руда: только-де надобно копать глубоко и съискать знающими людьми, и которые-де служивые люди, Жилка Свшниковъ съ товарищи, здили къ рудному съиску и они сказывали, что имали тое руду сверху, незнаючи.

‘И прислалъ онъ Павелъ въ Тобольскъ пудъ серебряной руды въ мшк, изъ которой въ Нерчинскомъ-Острог выплавленъ свинецъ, да желтой, незнатной, руды пол-семи гривенки въ мшк, да разныхъ земель въ пяти мшкахъ шесть гривенокъ съ полу-гривною, и съ мшками. И т руды, что въ Нерчинскомъ-Острог кузнецъ и Гречбна свинцу выплавили — присланы къ Москв,.

‘И мы, великій государь, указали: о тхъ рудахъ по посылкамъ учинить въ Енисейску по нашему, великаго государя, указу… А однолично бъ ты того себ въ оплошку не ставилъ и къ намъ, великому государю, службу и радніе свое показалъ, руды съискалъ и опыты учинить и плавить веллъ, а буде серебряную или золотую и мдную и оловянную руду съищешь — и мы, великій государь, пожалуемъ тебя нашимъ, великаго государя, жалованьемъ. Писано на Москв, лта 7187 (1679) іюля въ 29 день.’ Въ 1696 году ‘иноземцы Греки, и за моремъ и опыты учиня, сказали, что та руда свинцомъ и серебромъ богата: толко де знатно, что взята вверху, а если-де копать глубже — не сумнваются, что явится тамъ руда, серебромъ богате’.

Вслдствіе подобныхъ открытій усилены были мры къ отъисканію въ Сибири драгоцнныхъ металловъ какъ въ Нерчинскомъ-Кра, такъ и въ предлахъ ныншней Томской-Губерніи, Въ граммат Петра-Великаго къ томскому воевод Ржевскому сказано между-прочимъ:

‘Въ іюн 1696 года писалъ, ты къ намъ, великому государю, что января въ 7 день горныхъ князцовъ Когодая да Мышана ты разспрашивалъ и нашимъ, великаго государя, жалованьемъ надежилъ, чтобы указали, узорочныя вещи — и Когодай-де указалъ на рчк Баракдат руду серебряную въ горахъ, коштацкой лучше многимъ. Да казацкій сынъ Ивашко Великосельскій да князецъ Ичачелъ привезли къ теб знакъ серебряной руды, а нашли на рчк Большомъ-Китат въ гор. А Грекъ Александръ Леваидіана (посланный Петромъ-Великимъ въ томъ же году въ Сибирь для горныхъ работъ), смотря того знаку, сказалъ, что знакъ самыя серебряныя руды — только взятъ сверху, и той руды фунтъ, да коштацкой руды три фунта 20 золотниковъ прислалъ ты къ Москв въ Сибирскій-Приказъ, и вышеписанныя присланныя отъ тебя руды въ Сибирскомъ-Приказ козаны гречанину Веніамину, Левандіан, и Веніаминъ сказалъ: руда, которая взята на рчк Большомъ-Кита — не серебряная, а другая, на который стоитъ нын промыселъ серебрянаго завода — знакъ серебряной верховой руды, а по выплавк нын изъ нея ничего не выйдетъ,, а будетъ серебро — которая руда взята будетъ внизу.

‘Въ ныншнемъ 1698 году января въ 12 день писалъ ты къ намъ, великому государю, что въ прошломъ 1697 году въ горныя порубежныя волости ко князцомъ Мышану да Когодаю посылалъ ты сына боярскаго Степана Тупальскаго для взятья рудъ, и они-де, Степанъ съ товарищи, землю раскопали до каменя знаку серебряной руды, и тотъ камень ломали сверху, а просчь въ глубину не умли, и того-де да прежняго, всего изъ 16 пудъ, по переплавк Грека Александра, вышло 25 золотниковъ самаго чистаго серебра, и то серебро прислалъ ты къ Москв въ Сибирскій-Приказъ, а гречанинъ-де Александръ Левандіана, съ товарищи, отпущены для промыслу на рчку Коштакъ {Коштакомъ встарину въ Сибири называлось то, что нын носитъ названіе питейной-выставки.}, а съ Коштаку-де онъ Александръ прізжалъ въ Томскій и билъ челомъ, чтобъ у рудоплавныхъ заводовъ караульныя башни и крпости устроить…’

Долго здсь бился Грекъ Леваидіана и ничего путнаго не усплъ сдлать: драгоцнныя сокровища не давались ему, и вс расходы его на поиски не вознаграждались надежнымъ открытіемъ. Когда въ Москв получено было извстіе о благонадежномъ открытіи серебряныхъ рудъ въ Нерчинскомъ-Кра, Александръ Левандіана переведенъ былъ туда въ 1703 году и тмъ попытки о распространеніи въ Томскомъ-Узд горныхъ промысловъ прекратились.

Въ такомъ положеніи дло оставалось въ забвеніи лтъ двадцать.

Въ промежутокъ этого времени на Урал явился знаменитый желзный заводчикъ, выведенный изъ Тулы тамошній кузнецъ и мастеръ Никита Демидовъ, положившій прочное основаніе распространенію нашей горной промышлености и сдлавшійся родоначальникомъ извстной нын фамиліи Демидовыхъ. Никиту Демидова, тогдашняго владльца-помщика Невьянскихъ-Заводовъ, любили вс его окружавшіе и даже только знавшіе объ немъ по наслышк, и любовь эта обнаружилась между-прочимъ тмъ, что въ его владніяхъ многіе странники изъ Россіи и охотники, стремившіеся дале на востокъ, находили врное пристанище, опредленное занятіе и безбдный кусокъ хлба, даже правительство тогдашняго времени замтило, что Демидовъ, имя по описи гораздо-меньшее. число крестьянъ, сравнительно съ казенными заводами, приготовлялъ, желза гораздо-боле, чмъ казенные заводы. Другое слдствіе приверженности къ Демидовымъ всхъ, кто объ нихъ слыхалъ, касается ближе къ нашему предмету и заключается въ слдующемъ:

Въ 1723 году нсколько человкъ поселившихся въ Сибири на Оби русскихъ мужичковъ, пошли въ горы на промыслы. Съ намреніемъ или безъ намренія — объ этомъ молчитъ преданіе, зашли они въ порядочную глушь и очутились у Синюхи, или Синей-Сопки, извстной возвышенности, находящейся не въ дальнемъ разстояніи отъ озера, прозваннаго нами Колыванью. Недалеко отсюда кочевалъ какой-то чжунгарскій князецъ, кажется Галданъ-Церенъ. Здсь забредшіе охотники нашли какой-то страннаго образованія насыпи изъ землицы, непохожей на простую землю, а окрашенной иными цвтами и представлявшейся совершенно въ другомъ вид, чмъ песокъ, глина или черноземъ. Смышленыя бородки помяли ее — крпка, не разсыпается, потерли ее — руки мараетъ. Что за чудо такое? думали они, и никакъ не могли понять, въ чемъ тутъ дло. Но когда вслдъ за тмъ они напали на старинныя копи, на груды каменныхъ отваловъ, между которыми нашли и огарки металлическихъ рудъ — тогда для нихъ сдлалось ясно, что нечаянная находка можетъ ихъ повести къ добру. Они замтили мстность, возвратились домой и послали всти на Уралъ, къ сыну Никиты Демидова, въ послдствіи времени дйствительному статскому совтнику Акинфію Никитичу Демидову, въ полной увренности, что онъ имъ скажетъ хорошее спасибо. Акинфій Демидовъ, немедля нисколько, прислалъ (конечно, уже въ-слдующемъ году) въ Затомскій-Край нсколько человкъ своихъ мастеровыхъ, подъ предводительствомъ преданнаго ему подъячаго, знатока въ горномъ дл, какого-то Дмитрія Семеновича, по прозванію Козьи-Ножки..

Козьи-Ножки не пускалъ дла въ долгій ящикъ. Прибывъ къ указанному мсту, онъ остановился подъ Синюхою, на рчк, которая, Богъ знаетъ ужь почему, была прозвана Локтевкой, набралъ тутъ каменьевъ, мигомъ сладилъ изъ нихъ печь — и давай работать, то-есть, производить испытаніе здшнихъ рудъ. Между-тмъ никто изъ его людей не оставался безъ дла, вс разсыпались въ разныя стороны по окрестностямъ и возвратились оттуда съ полными мшками рудныхъ признаковъ изъ другихъ мсторожденій. Козьи-Ножки сдлалъ имъ надлежащее испытаніе, удостоврился, что труды его не пропали даромъ, что онъ попалъ въ мдяное царство и, собравъ образцы со всхъ объисканныхъ имъ мстъ, возвратился какъ ни въ чемъ не бывалъ, въ Невьянскіе-Заводы къ Демидову.

Bъ 1724 году Демидовъ обратился въ Государственную Берг-Коллегію и просилъ разршенія построить на Алта мдиплавильный заводъ, а между-тмъ онъ уже отправилъ туда съ невьянскихъ своихъ заводовъ мастеровыхъ людей и трехъ прикащиковъ и началъ уже разработку новаго открытаго имъ рудника, прозваннаго отъ озера Колывани — Колыванскимъ. Разршеніе отъ Берг-Коллегіи дано было въ феврал 1726 года, и у Демидова, подъ самою Синюхою (прозванною такъ потому, что вершина ея синется въ высот), на рчк Локтевк, построенъ былъ небольшой заводъ съ ручными печами. Вскор Демидовъ усплъ выхлопотать себ для работъ — нсколько человкъ крестьянъ изъ Томскаго и Кузнецкаго округовъ, для защиты отъ опасныхъ сосдей — смнныя команды городовыхъ казаковъ, а для боле-правильнаго и сообразнаго съ требованіями науки производства работъ, екатеринбургскій обер-берг-амтъ, по представленію Демидова, отправилъ на Алтай гиттенфервальтера Клеонина, который, избравъ боле-удобное для завода мсто, въ трехъ верстахъ отъ перваго, на рк Блой, построилъ въ 1728 году новый заводъ, названный тоже Колыванскимъ, о четырехъ печахъ и, пустивъ его въ дйствіе въ 1729 году, возвратился въ Екатеринбургъ.

Съ мая 1735 по май 1737 года заводы Демидова, вслдствіе стараній извстнаго въ. сво время человка, Василья Никитича Татищева, находились во временномъ управленіи казны, но владлецъ, снова вошедши въ свои права, основалъ повью заводы Шульбинскій и Барнаульскій (въ 1739 году, но еще въ 1730 году Демидовъ поселилъ нсколько своихъ людей на рчк Барнаулк и положилъ первое основаніе здшнему населенію) и открылъ рудникъ Зминогорскій. Въ открытіи всхъ этихъ богатствъ ему, а посл него и корон, много помогали чудскія копи: имъ Кабинетское Вдомство обязано Локтенскимъ, Бухтарминскимъ, Зыряновскимъ, Снгиренскимъ, Зминогорскимъ, Золотушенскимъ и другими рудниками.

Край, въ которомъ расположены были демидовскіе заводы, считался въ Кузнецкомъ-Округ, но не имлъ еще ни опредленныхъ, сознанныхъ границъ, ни достаточнаго количества защитниковъ, поэтому кочевыя племена безпрестанно нападали на наши селенія, грабили ихъ и разоряли. Участь заводовъ, удаленныхъ отъ главной населенности края, была еще хуже. Демидовъ, заявивъ объ открытіи и начал работъ на Барнаульскомъ-Завод, представлялъ Канцеляріи Главнаго Правленія Сибирскихъ и Казанскихъ-Заводовъ, что ‘въ тамошнихъ мстахъ безъ крпости отъ непріятельскихъ людей быть весьма-опасно’, и, 16 сентября 1741 года, ему Высочайше было дозволено (по примру уральскихъ его заводовъ) построить при завод крпость собственнымъ капиталомъ. Демидовъ исполнилъ это. Къ заводамъ его было приписано нсколько сотъ крестьянскихъ дворовъ: Демидовъ и на Алта, какъ и на Урал, явился немаловажнымъ владльцемъ.

Вообще онъ, какъ видно, не щадилъ ни при какомъ случа ни чужихъ трудовъ, ни собственныхъ издержекъ: имлъ своихъ искусныхъ людей, выписывалъ изъ Германіи ученыхъ нмцевъ, платилъ имъ большія деньги, велъ дла свои отлично и, наконецъ, въ 1743 году, пригласилъ лично къ себ въ службу на заводы берг-лейтенанта Христіани и берг-гиттенмейестра Іогана Юнгганса, имя уже на заводахъ ученаго штейгера, нмца же, Филиппа Трегера: но тутъ счастье ему начинаетъ уже измнять.

Съ одной стороны, изъ именнаго Высочайшаго указа 24 іюля 1744 года, видно, что Демидова стали тснить со всхъ сторонъ и длать ему всевозможныя прижимки, которыя обыкновенно жизнь нашу обращаютъ въ настоящій адъ. Сама Императрица говоритъ: ‘Извстно намъ учинилось, что дйствительному статскому совтнику Акинфію Демидову не только въ томъ мст, гд онъ по заводамъ своимъ вдомъ, но и въ прочихъ правительствахъ, чинятъ обиды и не дльными примотками — въ волокиту и разореніе, паче же въ длахъ помшательство и остановку приключаютъ, а понеже онъ, Демидовъ, кром настоящей трудами своими государственной и народной пользы, особливо и собственно намъ врныя свои службы показалъ: того ради повелваемъ, съ наикрпчайшимъ подтвержденіемъ, всякія дла пчелобитья на Демидова напередъ доносить намъ, понеже мы, за его врныя службы, въ собственной протекціи и защищеніи содержать его имемъ’.

Съ другой стороны случилось слдующее обстоятельство. Христіани и Юнггансъ, изслдовавъ породы Зминогорскаго-Рудника, объявили Демидову, что здсь надобно ожидать серебра, равно какъ и изъ рудника Воскресенскаго, названнаго такъ по дню своего открытія и сообщившаго свое названіе, вмст съ названіемъ перваго, Колыванскаго завода, всей масс алтайскихъ промысловъ, называющихся въ настоящее время Колывано-Воскресенскими заводами, а страна, составляющая округъ этихъ заводовъ, называется въ законахъ Колыванскою-Областью. ІОнггансъ и Христіани стали проплавлять серебряныя руды и добыли уже изъ нихъ 27 фунтовъ и 18 золотниковъ серебра. По прежде чмъ Демидовъ усплъ представить объ этомъ, — третій изъ приглашенныхъ имъ Германцевъ, Филиппъ Трегеръ, окончившій въ это время по контракту свое служеніе у Демидова, получилъ увольненіе, оставилъ заводы, пріхалъ въ Петербургъ и сдлалъ на Демидова доносъ ‘въ сокрытіи казеннаго интереса’. Между-тмъ пришло донесеніе и отъ самого Демидова, причемъ прислано было и выплавленное серебро, съ поясненіемъ, что оно добыто изъ 233 пудовъ свинца. Тогда Трегеръ, въ обличеніе богатаго владльца, представилъ пробу золота и доказалъ, что не одно серебро и мдь можно получать на Алта: при такомъ положеніи длъ Демидову нетрудно было упасть въ мнніи государыни.

Для приведенья въ извстность всхъ обстоятельствъ дла, на Алтайскіе-Заводы посланъ былъ бригадиръ Беръ съ поручикомъ гвардіи Булгаковымъ и техникомъ Улихомъ. Прибывъ на мсто, они начали свои изслдованія въ верхнемъ конц Зминогорскаго-Рудника, не оставили испытать достоинства прежнихъ рудъ и представили правительству боле 45 пудовъ золотистаго серебра. Изъ этого количества отдлили у насъ чистаго золота 12 фунтовъ 32. золотника и 33 доли, а масса серебра, въ количеств 44 пудовъ 6 фунтовъ и 21 золотника, пожертвована императрицею въ здшнюю Александро-Невскую-Лавру и употреблена на раку святаго благоврнаго и великаго князя Александра-Невскаго. Въ август 1745 года Демидовъ умеръ.

По смерти Демидова, въ 1747 году 12 мая состоялось Высочайшее повелніе въ слдующихъ выраженіяхъ: ‘По указу Нашему отправленъ отъ Насъ на Колывано-Воскресенскій, Барнаульскій и Шульбинскій, умершаго дйствительнаго статскаго совтника Акинфія Демидова, заводы бригадиръ Андрей Боръ, которому т заводы и прочее, на Иртыш и Оби ркахъ, и между оными вс строенія, какія обртаются, заведенныя отъ помянутаго Демидова, со всми отведенными для того землями, съ выкопанными всякими рудами и инструментами, съ пушками и мелкимъ ружьемъ, и съ мастеровыми людьми, собственными его Демидова и съ приписными крестьянами — указали мы взять на насъ, а для исправленія работъ на оныхъ заводахъ, въ прибавку къ тмъ, кои приписаны къ онымъ заводамъ, повелваемъ нашему сенату приписать кузнецкаго вдомства казенныя слободы Блоярскую, Малышевскую, Бактунскую-Крпость и Берскій-Острогъ, за которыя подушныя деньги плачены быть имютъ отъ Колывано-Воскресенскаго горнаго начальства. А понеже, какъ извстно, при оныхъ заводахъ мста къ поселенію людей довольныя и всмъ потребнымъ къ житію человческому изобильныя, и для того по ркамъ, близъ оныхъ заводовъ текущимъ, селить пришлыхъ въ Сибирь, кои явились по ныншней генералитетской переписи, и оные пришлые люди, чьи бы они ни были, должны заработывать на заводахъ, первое — подати государственныя, по 70 копекъ, другое — подати помщиковы, по 40 копекъ, которыя отъ заводовъ отдаваться будутъ въ нашу казну и куда надлежитъ, а что сверхъ тхъ податей заработаютъ — то имъ плачено будетъ отъ завода по настоящимъ цнамъ.’

Съ этихъ поръ ‘Колывано-Воскресенскіе-Заводы’ составляютъ собственность Кабинета Его Императорскаго Величества: съ этого же времени стали усиливать мры къ надлежащей оборон края возведеніемъ крпостей и снабженіемъ ихъ артиллеріею.

Но если, съ одной стороны, край этотъ почтилъ память перваго распространителя здсь руднаго дла, Демидова, сооруженіемъ ему на барнаульской городской площади памятника, то, съ другой стороны, обитатели Томской-Губерніи не должны забывать и тхъ людей, которые дали, ихъ дятельности особый толчокъ, открывъ здсь новую, небывалую до нашего времени, отрасль промышлености, именно золотую, сибиряки не должны забывать и того блага, которое думалъ извлечь изъ этой промышлености потомокъ Демидова, знаменитый служеніемъ своимъ на общую пользу, Павелъ Николаевичъ Демидовъ.

Возобновимъ же въ памяти нашей, извстныя уже впрочемъ, свднія о томъ и о другомъ предмет: начнемъ съ золотыхъ розсыпей и кончимъ П. Н. Демидовымъ.

Разсказываютъ, что будто бы въ царствованіе императрицы Елисаветы Петровны, шарташскій кержакъ, то есть раскольникъ, Ерофей Марковъ, лтъ за сто до нашего времени, халъ, на Урал, по берегу рки Пышмы и нашелъ на дорог кварцевый камень, съ прослойкою вкропленнаго въ него, ясно для простаго глаза, золота. Маркову и въ голову не приходило, чтобъ это было именно золото, онъ видлъ тутъ блестящій камешекъ, очень интересный по своему виду и блеску, не боле. Онъ видлъ тутъ какую-то особенность, можетъ-быть рдкость, не похожую на т голыши, какіе ему прежде доводилось видать. Эту-то рдкость онъ и представилъ въ екатеринбургскую заводскую канцелярію. Канцелярія сразу поняла какого рода это дло, сняла съ Маркова допросъ и отобрала показаніе: гд онъ камешекъ нашелъ, когда, съ кмъ онъ его нашелъ, какъ онъ его нашелъ, сколько именно нашелъ, однимъ словомъ, допросила его до малйшей подробности и отправила съ нимъ, для дальнйшихъ изслдованій, своего члена.

Членъ не открылъ ничего утшительнаго. Но о происшествіи этомъ, какъ о дл особенной важности, донесено было Государственной Берг-Коллегіи.

Берг-Коллсгія повела дло иначе. Она видла, что Марковъ тутъ ни сномъ, ни духомъ не виноватъ, онъ сдлалъ то, что, по его мннію, нужно было сдлать, а за результатъ чужихъ изъисканій и испытаній платиться ему не слдуетъ: этакъ можно, пожалуй, и другихъ отвадить отъ объявленія начальству о признакахъ и слдахъ, которые могутъ повести далеко. Вотъ, Берг-Коллегія и велла поступать съ Марковымъ кротко и человколюбиво, пригласить его позаботиться объ открытіи новаго металла и обнадежить его щедрою наградою, если Богъ поможетъ ему въ этомъ дл.

Марковъ не хотлъ чтобъ о немъ думали что-нибудь дурное, и работалъ изъ всхъ силъ. Люди ли были даны ему подльне, да понадежне, или сама судьба сжалилась надъ бднякомъ и хотла загладить прежнюю свою несправедливость, только золото было тогда же открыто. Впрочемъ, это была золотая руда, но все-еще не золотые пески съ крупинками самороднаго золота.

Правильная разработка уральскихъ золотыхъ рудъ началась въ 1754 году. Въ это время при работахъ стали копать канавку, выброшенную оттуда землю, ‘пески’, подвергли промывк — и, странное дло!— изъ земли осло нсколько золотыхъ песчинокъ. Вс полюбопытствовали посмотрть на такой казусъ, посмотрли и довольно. Въ-самомъ-дл, къ-чему могли повести пять-шесть мелкихъ крупинокъ, всего-то можетъ-быть съ булавочную головку?

Лтъ черезъ двадцать случай этотъ опять повторился и объ немъ тогда много говорили, но поговорили — тмъ и кончили.

Лтъ черезъ тридцать посл того былъ на Урал обер-берггауптманомъ Ирманъ. Ему въ разговорахъ сообщили эти свднія. Ирманъ, воспоминаніе о которомъ и теперь живетъ на Урал, былъ пораженъ этими разсказами: онъ немедленно осмотрлъ мста, въ которыхъ сдланы были эти находки, подвергнулъ изслдованію выкинутую изъ канавокъ землю и удостоврялся, что это дйствительно пески золотосодержащіе. Въ 1813 году оффиціально сдлалось извстно, что на Урал найдены золотыя розсыпи по рчк Мильковк, на Верхъ-Исетскихъ-Заводахъ г-на Яковлева.

Открытіе это надлало въ свое время много шуму и въ Россіи и въ цлой Европ, особенно когда съ каждымъ годомъ развитіе золотаго производства стало увеличиваться обширне и обширне, и когда, наконецъ, у насъ бросили почти золотые рудники.

Въ двадцатыхъ годахъ мысль искать золото въ земл, у себя подъ ногами, вскружила многимъ голову: были извстны и темные слухи о золот въ Сибири, были извстны и открытія золотыхъ песковъ и на западныхъ склонахъ Урала, даже близь Перми, наконецъ даже во Владимірской-Губерніи у города Гороховца. Двое богатыхъ сибиряковъ ршились пуститься на поиски этихъ драгоцнностей въ Зауральскомъ-Кра. Люди эти были Якимъ Меркуловичъ Рязановъ, жившій въ Екатеринбург и занимавшійся большими коммерческими оборотами, и едотъ Ивановичъ Поповъ, бывшій виннымъ откупщикомъ въ город Томск. Оба они были пріятели между собой и обоихъ преслдовала мысль открыть золото въ Сибири. Оба они искали его въ 1826 году, г. Рязановъ по склонамъ Урала въ Тобольской-Губерніи, г. Поповъ, по склонамъ Алтая въ Томской-Губерніи. Но еще въ 1824 году Я. М. Рязановъ, осчастливленный личною бесдою съ нимъ покойнаго государя, ршился изложить ему свои планы и надежды на будущія богатства далекаго края. Государь съ обычною благосклонностію выслушалъ г. Рязанова, согласился съ нимъ въ его предположеніяхъ и назначилъ ему для этого денежное пособіе. Послдовавшая затмъ кончина Благословеннаго остановила-было это дло на нкоторое время, но благополучно нын царствующій Государь Императоръ осуществилъ своими милостями мысли Рязанова, повелвъ выдать ему значительный капиталъ.

Потомъ была открыта г. Поповымъ первая золотая розсыпь на Алта, по рчк Бирикулю, въ Томскомъ-Округ, въ Дмитровском-Волости.

Въ 1829 году компанія гг. Я. М. Рязанова, Г. . Казанцова и С. И. Баландина проникла въ глубину томскихъ горныхъ отроговъ, въ страны дикія, пустынныя и неприступныя, и открыла здсь знаменитый Кундустуюльскій-Ключъ, и уже это богатое открытіе положило прочное основаніе развитію въ Томской-Губерніи, и во всей Сибири золотопромышлености — частной на казенныхъ земляхъ и коронной на земляхъ Кабинетскихъ. Но время-отъ-времени слава томской тайги стала меркнуть съ года на годъ, и теперь имть золотые пріиски здсь, значитъ уже не имть ничего: это ужь общее правило, которое, какъ и всякое другое общее правило, тоже не безъ исключеній.

Обращаясь къ серебру и золоту, скажемъ, что у насъ на святой Руси золотыхъ и серебряныхъ рудниковъ, и особенно золотыхъ пріисковъ — нсть числа.

Правду говаривали въ-старину: ‘Русская земля на серебро и золото урожайливая — много въ ней добра сего живетъ!’

И чье сердце не порадуется при вид массы богатствъ, всюду кругомъ насъ разлитой? Что намъ древнія сокровища Испаніи? что намъ миическая Калифорнія? Не хватитъ у насъ Сибири — у насъ остается незатронутый еще рудникъ въ горахъ кавказскихъ, доказанно-скрывающихъ въ своихъ ндрахъ большія сокровища!

XV.
Народонаселеніе Томской-Губерніи.

Опредлить одной чертой характеръ обитателей Томской-Губерніи — невозможно, потому что край этотъ населенъ тысячами народа, коснющаго въ дикости, тысячами народа съ испорченною и зараженною зломъ нравственностью, и тысячами народа, котораго коснулось уже европейское просвщеніе, съ особеннымъ оттнкомъ развитія, приспособленнаго къ быту, потребностямъ и врожденнымъ наклонностямъ русскаго человка.

Много мы зжали по разнымъ краямъ нашего обширнаго отечества, многаго мы и не видали, однакожь, ознакомившись порядочно, кром Сибири, съ сверо-восточными и съ нкоторыми центральными нашими губерніями, мы можемъ на первый разъ сказать только то, что кто знакомъ съ зажиточностью волжскихъ крестьянъ или съ образомъ жизни столичныхъ окрестныхъ деревень, напримръ хоть съ Царскою-Славянкою — тотъ легко можетъ представить себ и бытъ большинства крестьянъ сибирскихъ вообще и крестьянъ-домохозяевъ Томской-Губерніи въ-особенности. Разницы, повидимому, очень-не много: та же свобода нравовъ, та же твердость характера, та же наклонность къ щегольству, та же падкость къ вину и то же предпочтеніе, какое везд оказываютъ крестьяне къ грамотнымъ своимъ собратіямъ, только въ Сибири грамотныхъ людей больше, сравнительно, чмъ у насъ въ селеніяхъ.

При этой сходности наружной, Сибирякъ все-таки остается Сибирякомъ.

Стоитъ только обратиться къ коренному населенію русскихъ людей въ Сибири, припомнить обстоятельства, которыми, въ XVII и въ XVIII столтіяхъ, сопровождалось заселеніе Сибири, посудить изъ какихъ элементовъ сложилась народная жизнь Сибиряковъ, чтобъ понять, наконецъ, кто таковы были т, которые составляли и составляютъ большую массу, корень ныншняго тамошняго населенія… Корней этихъ, правда, много, но главный разсадокъ русскаго племени — были добровольные бглецы и добровольные переселенцы, за ними уже слдовали собственно ссыльные и, наконецъ, служилые люди.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

0x01 graphic

Въ 1826 году число жителей простиралось до 321,000 душъ, въ 1827 считалось 336,000, а въ 1837 году — около 480,000 душъ.

Народонаселеніе это распредлено такимъ образомъ:

0x01 graphic

Мы раздляемъ эту полумильйонную толпу народонаселенія на десять группъ, хотя нсколько и перемшанныхъ, но отличающихся одна отъ другой кой-какими оттнками: 1) чиновники и все непростонародье 2) собственно-войско (регулярное), 3) казаки, 4) горные работники, 5) горные крестьяне, 6) государственные крестьяне, 7) мщане,

ссыльно-поселенцы и ссыльно-каторжные, 9) пнородцы.

О первыхъ двухъ группахъ мы ничего не можемъ сказать особеннаго: он всюду одинаковы, и твердо стоятъ на незыблемыхъ началахъ, положенныхъ въ основаніе ихъ дятельности святыми законами великаго нашего отечества. Что жь касается до казаковъ, то о нихъ мы предлагаемъ отдльную замтку, или коротенькую статейку потому собственно, что до-сихъ-поръ предметъ этотъ, несмотря на чрезвычайную свою важность во многихъ отношеніяхъ, не былъ еще, сколько намъ извстно, разработанъ во всей полнот, этой попыткой мы надемся вызвать дятельность другихъ, боле свдущихъ, лицъ.

На основаніи существующихъ узаконеній горные работники или, собственно говоря, заводскіе люди Колыванской-Области, составляютъ особое, принадлежащее Императорскому Кабинету, сословіе людей, обязанныхъ исправлять горныя заводскія работы. Изъ этого сословія никто не можетъ быть уволенъ въ другое состояніе безъ разршенія министра финансовъ. Ихъ дти и незаконнорожденныя дти ихъ вдовъ и дочерей, принадлежатъ заводскому вдомству. Заводскіе люди раздляются на нижнихъ чиновъ, рабочихъ, малолтковъ и отставныхъ, и комплектуются посредствомъ набора рекрутъ съ крестьянъ, приписанныхъ къ заводамъ. Нижніе чины и рабочіе обязаны по особому положенію производить: 1) работы въ рудникахъ и заводахъ, 2) работы при ремеслахъ и постройкахъ и 3) работы урочныя, вспомогательныя для заводскаго производства, но не составляющія собственно горной или заводской работы. Дв недли они работаютъ, а третью отдыхаютъ и употребляютъ это время въ личную свою пользу. Имъ дается готовое помщеніе (а въ случа пожеланія — мста и потребное количество лсу для построекъ, освобождаемыхъ отъ всякихъ повинностей), жалованье и провіантъ, а для поощренія къ собственному независимому хозяйству — ихъ снабжаютъ достаточнымъ количествомъ земли для землепашества, фабрикъ или чего имъ угодно, и для снокосовъ. Малолтки, съ 12 лтъ зачисляемые въ подростки или ученики, поступаютъ въ заводскія школы съ 7-ми лтняго возраста, съ 18-ти лтъ они поступаютъ въ разрядъ полныхъ работниковъ, малолтнымъ также полагается жалованье и провіантъ. Обученіе въ школахъ есть ихъ обязанность и право. Участь отставныхъ обезпечена особыми пенсіями и единовременными выдачами. Заводскіе люди судятся военнымъ судомъ.

Пятьдесятъ-пять тысячъ душъ этого сословія составляютъ цвтъ томскаго народонаселенія, отличный отъ прочихъ группъ какъ по образованію своему, такъ и по обезпеченности своего положенія, роскошная природа, постоянно ихъ окружающая, занятія горныя, такъ сильно развивающія способности человка, постоянная подчиненность людямъ съ европейскимъ образованіемъ, каковы вс наши горные офицеры, понимающіе святость долга и умющіе вселять въ подчиненныхъ себ лицахъ полную вру въ нелицепріятіе и въ неподкупность правосудія,— все это ставитъ сословіе заводскихъ людей на такую степень благосостоянія внутренняго и наружнаго, что съ ними рдкіе изъ нашихъ зажиточныхъ поселянъ великороссійскихъ губерній могутъ сравниться. И это тмъ рзче бросается въ глаза новопрізжаго, что онъ никакъ по ожидаетъ встртить, гд же? въ Сибири, на рудникахъ, цлое сословіе, которое заставитъ его покраснть за бывалыя грезы о томъ, что въ чужихъ краяхъ непремнно все должна быть лучше чмъ у насъ. Извстно, что у насъ въ Россіи распространена ложная мысль, что въ сибирскихъ рудникахъ живутъ не люди, а несчастные мученики, вчные страдальцы, которые всю жизнь свою проводятъ въ ндрахъ земли, никогда не видятъ свта Божьяго и изнуряются тяжкими трудами. Есть же люди, которые врятъ этому вздору, неимющему и тни правды: вздоръ этотъ даже не заслуживаетъ названія клеветы и доказываетъ только странную нелюбовь изучить собственное отечество по офиціальнымъ источникамъ. На заводахъ Колыванской-Области нтъ ссыльно-каторжныхъ.

Посл сословія линейныхъ казаковъ и сословія заводскихъ людей, поставленныхъ почти на одинаковую степень благоденствія (трудно пріискать боле близкое, къ ихъ положенію, слово), является сословіе крестьянъ припнеанныхъ къ заводамъ (алтайскимъ).

Эта толпа народа отличается отъ толпы государственныхъ крестьянъ собственно тмъ, что представители ея состоятъ въ непремнной обязанности исправлять работы, необходимыя для дйствія заводовъ. Работы эти, строгая правильность распредленія которыхъ самымъ точнымъ образомъ ограждена положительными законами, состоятъ: 1) въ рубк куренныхъ дровъ, 2) въ разломк угольныхъ кучъ и перевозк на заводы руды, угля и флюсовъ, и 3) въ починк плотинъ въ случа ихъ поврежденія. За исправленіе этихъ работъ приписные крестьяне получаютъ плату по существующему положенію. Приписные крестьяне, не изъемлются отъ платежа подушной подати и другихъ сборовъ въ казну государственную, равно какъ отъ рекрутской повинности, отъ исправленія земскихъ повинностей деньгами или натурою, и отъ сборовъ на мірскія надобности, а все это исполняютъ наравн съ государственными крестьянами. Но находясь въ непосредственной зависимости горнаго начальства, слишкомъ 240,000 душъ этого сословія обращаются только къ горному начальству, а не къ другой какой-либо власти, какъ съ просьбами объ удовлетвореніи ихъ нуждъ по хозяйству, такъ и съ жалобами въ случа длаемыхъ имъ обидъ или притсненій. Въ самыхъ длахъ суда и полиціи (земской, потому-что въ Колыванской-Области своя полиція горная, изъ горныхъ образованныхъ людей), приписные крестьяне хозяйственнымъ ихъ управленіемъ, то-есть, Конторами и Отдленіями ихъ, ограждаются и общая земская, по губерніи, полиція производитъ между ними слдствія не иначе, какъ при депутат со стороны заводскаго вдомства.

Эта гарантія со всхъ сторонъ, подвдомственность горнымъ офицерамъ (занимающимъ должности Управителей въ заводскихъ имніяхъ и другіе начальническіе посты), постоянныя сношенія со всмъ, что есть лучшаго въ окружающей его сфер, естественнымъ образомъ сдлали изъ приписнаго крестьянина человка, къ которому какъ-то нейдетъ названіе мужика: по внутреннему своему развитію, по сознанію своей самостоятельности, онъ несравненно выше того, что мы въ обыкновенномъ разговор называемъ мужикомъ. Чтобъ дать понятіе о нравственности членовъ этого сословія, нужно прибавить еще, что съ шестидесятыхъ годовъ прошедшаго столтія въ округ населенности приписныхъ къ заводамъ крестьянъ (т. е. въ Колыванской-Области) строжайше запрещалось, какъ для сбереженія хлба и лсовъ, такъ и для предохраненія людей отъ пьянства, заводить тамъ винные и пивные заводы, даже самую продажу вина, въ старые годы, дозволялось производить только въ праздничные дни. Въ наше время, съ подобною же нравственною цлію запрещается поселять въ этомъ кра людей лишенныхъ правъ состоянія и удаленныхъ въ Сибирь за преступленія: для ссыльнаго Колыванская-Область закрыта навсегда. Благодатная почва земли, постоянность и умренность цнъ на главнйшіе предметы потребленія, удобство сбытовъ сельскихъ произведеній на заводы Области, на частные золотые пріиски, бокъ-о-бокъ лежащіе, и на городскіе рынки — сдлали это сословіе сословіемъ богатыхъ фермеровъ, живущихъ не въ избахъ, а въ хорошихъ домахъ, въ полномъ довольств, котораго, въ подобной общности, трудно съискать въ нашихъ краяхъ, разв въ около-столичныхъ богатыхъ селеніяхъ.

Бытъ сословія государственныхъ крестьянъ въ Сибири отличается отъ быта нашихъ государственныхъ крестьянъ тмъ, что тамъ не введено еще новой системы управленія, принятой въ руководство въ великороссійскихъ государственныхъ имніяхъ и такъ-называемыхъ ‘палатъ государственныхъ имуществъ’ въ Сибири не существуетъ, по-этому уздомъ (равняющимся по величин, какъ мы уже замтили, любому европейскому государству) завдываетъ одинъ исправникъ. Въ послднее время правительство обратило зоркое вниманіе на волостныхъ писарей по несомнннымъ свдніямъ о ихъ злоупотребленіяхъ и искоренило зло. Кром этого различія быта тамошнихъ крестьянъ отъ русскихъ, есть еще одна не мене достопримчательная особенность. Въ Сибири нтъ бдныхъ того разряда, который мы здсь у себя обозначаетъ подъ названіемъ нищихъ, въ Сибири они встрчаются только въ сословіи ссыльно-поселенцевъ, или продолжающихъ бродяжничать, или впавшихъ въ эту горестную долю въ ‘поселеніяхъ’, или въ поселенческихъ колоніяхъ, въ-слдствіе особенныхъ, непредвиднныхъ обстоятельствъ. Но вообще въ Сибири, въ сословіи государственныхъ крестьянъ, и въ Томской-Губерніи въ-особенности, бдность въ масс — невозможна: особенно дв отрасли промышлености, въ послдніе двадцать лтъ, сильно поддерживаютъ дятельность и трудолюбіе, а слдовательно, и благосостояніе крестьянъ въ Сибири: это земледліе и работа на золотыхъ пріискахъ, дающихъ въ извстной мр жизнь и развитіе цлому населенію. Словъ нашихъ, о благосостояніи мы не просимъ примнять непремнно къ каждому лицу, лнивому или преслдуемому судьбой — зло всюду перемшано съ добромъ, и если мы говоримъ о благосостояніи, то говоримъ это какъ выраженіе общей зажиточности, существующей, какъ и всякое общее правило, не безъ нкоторыхъ исключеній.

Трудно найдти между ними домохозяина, который бы у себя въ деревн не занималъ по-крайней-мр двухъ комнатъ, прилично убранныхъ стульями, диванчикомъ, зеркальцомъ, коврикомъ, не носилъ чистаго блья, не былъ хорошо обутъ и одтъ, не имлъ бы для приготовленія пищи особой стряпки (кухарки), или освщалъ свою комнату въ зимніе вечера чмъ-нибудь другимъ кром свчи: лучина не употребляется, о черныхъ, курныхъ, избахъ и понятія не имютъ, лаптей не носятъ, любятъ и имютъ возможность вкусно и сытно сть и, не зная особенной нужды, живутъ долго и достигаютъ глубокой старости: изъ общей массы ежегодно умирающихъ, включая въ то число и недостигшихъ пятилтняго возраста дтей, между которыми смертность всюду одинаково-значительна (около 50%), число стариковъ свыше шестидесяти-лтняго возраста обыкновенно бываетъ отъ 10 до 12%.

Бытъ мщанъ сибирскихъ малымъ чмъ отличается отъ быта крестьянъ, и если случается видть превращенія такого рода, что иные крестьяне ходятъ безъ бородъ, въ нмецкомъ плать, въ долгополыхъ капоткахъ и узенькихъ сюртучкахъ, то-есть и мщане, которые не носятъ ничего, кром крестьянскаго платья: отличительная черта мщанъ отъ крестьянъ — городская жизнь, и вс благія и злыя послдствія отъ того проистекающія, хорошая сторона ихъ — постоянное занятіе разнаго рода ремеслами, торговлею, разными промыслами и добываніе честнымъ трудомъ всхъ способовъ къ жизни. Искусство быть всегда ‘себ-на-ум’, расторопность, услужливость, увертливость и отчасти разгульность съ одной стороны, а съ другой недоврчивость, и кажущаяся преданность судьб, хотя и не кладутъ разительнаго отличія этой толпы отъ толпы крестьянъ, но все-таки ставятъ ее на высшую степень цивилизаціи.

Населеніе ссыльныхъ представляетъ въ Томской-Губерніи необходимую общественную язву, мало-по-мало излечиваемую положительными мрами правительства. Мы уже имли случаи очертить бытъ этихъ людей съ разныхъ сторонъ въ отдльныхъ разсказахъ о золотыхъ пріискахъ и. потому распространяться о нихъ здсь мы считаемъ неумстнымъ. Скажемъ только одно, что ссыльныхъ въ Сибирь преступниковъ мы раздляемъ на три разряда: 1) на ссыльно-каторжныхъ? 2) на ссыльно-поселенцевъ, водворившихся въ селеніяхъ съ собственною охотою заниматься обработываніемъ земли, и тмъ подающихъ врную надежду на забвеніе прошедшаго, 3) на ссыльно-поселенцевъ, ходящихъ въ заработки на частные золотые пріиски: это люди, которые одну половину года проводятъ въ честномъ труд, другую половину по большей части въ лни и бездйствіи.

Подъ словомъ инородческіе обитатели Томской-Губерніи мы будемъ разумть собственно туземныя племена мухаммеданскія или идолопоклонническія. Сюда принадлежатъ Остяки Нарымскаго-Края, принявшіе уже христіанство, Бухарцы и Татары исповдующіе исламизмъ и алтайскіе Калмыки и Телеуты, частію обращенные, а частію остающіеся въ прежнемъ идолопоклонств, или какъ у насъ обыкновенно’ выражаются ‘Татары камларскаго толка’.

Касательно Остяковъ, которыхъ прежнее врованіе нын мало извстно, мы знаемъ только то, что они были идолопоклонники, что во время перваго ихъ знакомства съ Русскими у нихъ былъ золотой идолъ, былъ какой-то кумиръ Рача, было еще изображеніе какой-то богини и что они молились имъ, умилостивляя ихъ жертвами и топя въ ркахъ, въ извстные дни, оленей. Однакожь изъ одной грамматы Годунова къ Березовскому воевод, къ князю Петру Ахамашуковичу Черкасскому (1606 года), надобно заключать, что идолы эти находились въ храненіи князьцовъ, предводителей племенъ и служили знакомъ ихъ достоинства, аттрибутомъ ихъ власти. Въ граммат этой сказано между-прочимъ: ‘Билъ намъ челомъ кодскій Остякъ князь Игичеевъ братъ Алачева Онжа Юрьевъ (то-есть Онжа Юрьевъ, братъ князца Игичея Алачева), а сказалъ… что-де у брата ихъ былъ, по ихъ вр, Палтышъ-болванъ, чмъ онъ княжилъ и Кодскими Остяками владлъ и тотъ Палтышъ, какъ брата его не стало, взятъ на Березовъ въ казну… И какъ къ теб ся наша граммата придетъ, а князь Онжа на Березовъ прідетъ — и ты бъ ему Палтышъ брата его, князя Игичея Алачева, изъ нашіе казны веллъ отдать и тми волостками, которыя на ними были, веллъ ему владти’.

Приводъ въ подданство Россіи мухаммеданскихъ и языческихъ племенъ, выражался наружнымъ образомъ приведеніемъ ихъ къ клятвенному общанію или къ шерти, которую мухаммедане давали на коран, какъ это видно изъ грамматъ XVII столтія о возмущеніяхъ Барабинцовъ и тарскихъ Татаръ, а клятва язычниковъ сопровождалась обычными формами. При привод къ шерти каждому воевод предписывалось наблюдать слдующій обрядъ:

‘А какъ, господине, учнешь ясачныхъ людей къ шерти приводитя и ты бъ въ т поры веллъ надъ ними держати сабли, а прочетши запись веллъ встыкати на ножъ и давати имъ въ ротъ по куску хлба съ ножа, а посл того и веллъ бы еси ихъ поити и кормити…’

Самая клятва при записи шертной заключалась обыкновенно въ слдующихъ выраженіяхъ.

‘Даю шерть государю своему, царю и великому князю (такому-то) всеа Русіи, и его цариц и великой княгин, которую ему государю Богъ дастъ, и ихъ царскимъ дтямъ на томъ на всемъ какъ въ сей ранней писано, по тому мн служити и прямити и до своего живота, по своей вр, по шерти, а не учну изъ такъ государю своему царю и великому князю всеа Русіи служити, какъ въ сей записи писано — и буди на мн Божій огненный мечъ, и побей меня государева хлб и соль, и сски мою голову та вострая сабля!’

Слдующія слова грамматы временъ Петра-Великаго (1689 года о. принятіи въ русское подданство табунутскихъ Сойотовъ) еще ближе къ нкоторымъ ныншнимъ обрядамъ при-алтайских Калмыковъ и Телеутовъ.

‘И слушавъ сихъ статей Саиты и Шуленги, за дтей своихъ и за всхъ улусныхъ людей, дали шерть такову: пищаль цаловали въ дуло, саблею собакъ рубили, да то кровавую саблю лизали, по чашк студной воды пили и впредь для подтверженія къ симъ статьямъ они Саиты руками своими закрпили.’

И въ наше время, при вступленіи на престолъ русскихъ государей, Остяковъ приводятъ къ присяг слдующимъ образомъ: кладутъ топоръ и медвжью шкуру на землю и каждому Остяку даютъ съ ножа по куску хлба. Они поочередно говорятъ: ‘Если я не буду государю вренъ, или изъ своей земли уйду — то пусть медвдь меня застъ, топоръ отрубитъ мн голову, ножъ меня заколетъ, и кускомъ хлба я подавлюсь’.

Мы уже имли случай однажды замтить, что подъ словомъ ‘камларскій толкъ’ должно разумть идолопоклонничество. Слово ‘камъ’ первоначально было въ употребленіи, какъ говорятъ, у однихъ Телеутовъ или Блыхъ-Колмаковъ и означало у нихъ то же самое, что у сверныхъ идолопоклонниковъ — шаманъ, волхвъ, Русскіе сдлали изъ этого производныя слова ‘Камлать’ и ‘камлирить’ — волхвовать, ‘камланье’ — волхвованье и, наконецъ, ‘камларскій толкъ’ — идолопоклонничество — и усвоили его всмъ южнымъ племенамъ, на язык которыхъ нтъ слова шаманъ.

Телеуты, даже некрещеные, оказываютъ особенное предпочтеній къ святому угоднику нашей церкви, Николаю-Чудотворцу, падаютъ ницъ предъ его образомъ и чествуютъ его особыми приношеніями. Несмотря однакожъ на это, они молятся и своимъ бурханамъ, простымъ идоламъ, грубо сдланнымъ изъ дерева или сшитымъ изъ разныхъ лоскутьевъ. Они плохо имъ врятъ и небрежно съ ними обращаются, когда не видятъ въ нихъ особенной нужды и только въ крутую пору жизни вспоминаютъ объ нихъ, мажутъ ихъ — для умилостивленія — масломъ и сметаною и ждутъ за это особенной благодати, почтеніе ихъ къ этимъ бурханамъ только наружное, единственно изъ боязни, къ взыскательности камовъ. Но что касается до высшаго существа, до верховнаго правителя міровъ — то поклоненіе ему совершается съ особеннымъ благоговніемъ и сопровождается торжественными жертвоприношеніями.

Жертвоприношенія ихъ бываютъ общественныя или частныя. Въ Сибирскомъ Встник были разсказаны объ этомъ предмет нсколько любопытныхъ подробностей, содержаніе которыхъ таково:

Общественное жертвоприношеніе бываетъ однажды въ годъ лтомъ, около Ильина-Дня, особенно чтимаго христіанами въ Сибири. Оно совершается около улуса на рчк, куда пригоняють для жертвы трехъ лошадей или рогатыхъ скотинъ, и гд имъ заране приготовленнаго множества дровъ или бревенъ (сутунковъ) складываютъ костеръ. По собраніи улуса на мсто поклоненія, народъ задушаетъ жертвы, снимаетъ съ нихъ кожу, раскладываетъ огонь подъ костеръ и жертвенное мясо варитъ въ котлахъ. Между-тмъ вс становятся лицомъ къ востоку, камъ беретъ торжественный бубенъ, непремнную принадлежность своего сана, колотитъ въ него и оглушительную музыку свою сопровождаетъ еще боле оглушительнымъ ревомъ и возможными кривляньями, чрезвычайно-дикими для непривычнаго зрителя, тогда-какъ для молящихся это дйствіе совершенно естественное, въ-продолженіе этого молитвеннаго дйствія народъ поклоняется. Когда жертвенное мясо переварится, — моленіе и поклоны прекращаются, мясо кладутъ въ большія чаши, народъ помщается вкругъ нихъ артелями или отдльными партіями и приступаетъ къ трапез. Мясо дятъ безъ вилокъ, куски его берутъ руками и разрываютъ зубами, а отваръ (варю) хлебаютъ ложками, которыя каждый привозитъ съ собой заблаговременно. Потомъ кости сожигаютъ на костр, кожи продаютъ, а вырученныя деньги длятъ между собой по-ровну.

Частное жертвоприношеніе бываетъ у какого-нибудь главы семейства по особенной нужд и непремнно при кам, для торжественнаго случая приглашаются родственники и знакомые молящагося семейства. Тутъ обыкновенная жертва — или лошадь или быкъ. Вн улуса длаютъ помостъ на четырехъ деревянныхъ столпахъ, сажени въ-полторы вышиною. Въ назначенное время семейство собирается сюда, приводятъ жертву, задушаютъ ея, распарываютъ кожу и, не отнимая отъ нея ни головы, ни хвоста, снимаютъ ее съ мяса. Потомъ шкуру эту развшиваютъ на длинной жерди и приставляютъ къ жертвеннику съ западной стороны, приноровя голову такъ, чтобъ казалось, что она смотритъ на востокъ. Затмъ тушу разнимаютъ на части, стараясь не повредить костей, варятъ ихъ и въ заключеніе всего — съдаютъ. Все это сопровождается усердными моленіями присутствующихъ и стукомъ кама въ бубенъ.

Свадьбы совершаются по обыкновенію, за калымъ, который женихъ обязанъ внести за свою невсту, слово ‘калымъ’ Русскіе переиначили въ ‘плакитъ’. Во время празднества свадьбы учреждаются лошадиныя скачки, ‘ярышъ’, награды побдителямъ раздляются на четыре степени: первую степень составляетъ какая-нибудь вещь по-дороже, напримръ, шелковая матерія или китайка, вторую степень — кобылья кожа, третью — кисы, т. е. ноги и хвостъ лошади, наконецъ, послднюю степень составляютъ неоглоданныя еще кости.

Въ остальныхъ оттнкахъ частной жизни они во многомъ сходствуютъ съ Калмыками, часть этой общей массы — принадлежитъ къ разряду инородцевъ кочевыхъ, часть къ бродячимъ, часть къ осдлымъ. Но и осдлые стоятъ на нисшей еще степени цивилизаціи и трудно подчиняются условіямъ организованнаго общества. Въ ныншнемъ столтіи, въ первое двадцати-лтіе много длано было попытокъ сдлать ихъ осдлыми,— но!.. непониманіе будущихъ благъ цивилизаціи, было главнйшимъ тому препятствіемъ. Однакожь установившаяся въ послдніе годы постоянная алтайская миссія, съ евангельскою кротостью просвщая нашихъ дикарей свтомъ истинной вры, положила начало ихъ перерожденію.

Но дикари, несмотря на всю кротость своихъ нравовъ, все еще отзываются дикарями, Хлбъ они сютъ по покатямъ горъ, обращеннымъ на-полдень, ‘на солнцепек’, землю копаютъ для этого остроконечными лопатками, вмсто бороны употребляютъ вершинки срубленныхъ деревъ, у которыхъ подравниваютъ сучья, вмсто серпа употребляютъ ножъ. Они срубаютъ имъ колосъ съ соломы, колосья связываютъ пучками и развшиваютъ для просушки на жерди, потомъ по одной такой кучк насаживаютъ на шестъ и зажигаютъ, когда шелуха и солома перегорятъ — они выбиваютъ зерна кривою палкою и хранятъ ихъ въ туясахъ или берестяныхъ буракахъ и по мр надобности употребляютъ въ пищу, перетирая зерна въ муку каменными плитками. На изобилію подножнаго корма они сно косятъ въ небольшомъ количеств и то ножомъ. Покойниковъ хоронятъ тремя различными способами: одни сожигаютъ ихъ вмст съ лучшею лошадью и съ любимыми вещами, лукомъ, стрлами, съ сдломъ, плетью и гамзой (трубкой), другіе отвозятъ ихъ въ горы, кладутъ на высокія подмостки и заваливаютъ лсомъ и каменьями, иные просто зашиваютъ трупъ въ кошму (полсть, войлокъ) и вшаютъ на сукъ высокаго дерева.

Житейскія утшенія этихъ племенъ — кейфъ, или услажденіе себя полнымъ торжествомъ лни, дале слдуютъ табакъ, водка, кумысъ и — музыка. Музыкальные инструменты ихъ не очень замысловаты. Это 1) забызга — дудка изъ ствола какого-то травянистаго растенія: звуки Забызги чрезвычайно нжны и заунывны, 2) желзный варганъ, устройство котораго, вроятно, общеизвстно, 3) безъименная лира — деревянный ковшъ съ двумя волосяными струнами, новый національный инструментъ, гармоника, еще не сроднилась съ Калмыками и Телеутами. Участники ихъ музыкальныхъ собраній раздляются на три категоріи: подпватели, пришедшіе въ восторгъ поэты, которыхъ импровизація — есть рядъ нравственныхъ, мыслей, подплакиватели — нжныя души, которыя, въ-слдствіе упоительныхъ чаръ вина и мелодіи, обнаруживаютъ свою восторженность плачемъ о сует міра сего, подплясыватели — легкомысленные весельчаки, которые живутъ только настоящимъ и не могутъ удержать себя отъ невольнаго взрыва разгулявшейся чувственности. и радостныхъ подергиваній членами. Хореграфическое искусство ограничивается небольшимъ числомъ на и позъ, самая обыкновенная фигура та, когда танцоры составляютъ кружокъ, берутся за руки и подскакиваютъ на одномъ мст, искривляя тло въ различныхъ положеніяхъ, смотря по внутреннему побужденію каждаго. Напвы псень и плясокъ передаются въ потомство отъ одного поколнія къ другому и, почемъ знать? можетъ-быть какой-нибудь новый Фелиціанъ Давидъ соберетъ эти напвы и калмыцкими мелодіями, будетъ услаждать утонченный вкусъ публики.

Особенно замчателенъ обрядъ произнесенія присяги, или присяжнаго свидтельства. Въ длахъ маловажныхъ присяга произносится на цльной шкур медвжьей головы, въ длахъ особенной важности она совершается на заряженномъ ружь. Здсь дло уже касается не правдивости, а точнаго исполненія степной обычной формы. Обрядъ этотъ, освященный временемъ, состоитъ въ томъ, что дуло заряженнаго ружья покрываютъ мдною монетою, присягающій долженъ поцаловать дуло, поставить ружье на сошки и, затмъ, выстрлить изъ него на воздухъ.

Всхъ инородцевъ въ Томской-Губерніи считается боле 53,000 душъ обоего пола, они обитаютъ въ слдующихъ мстахъ.

0x01 graphic

Говоря вообще объ обитателяхъ Томской-Губерніи,— нельзя проминовать того, чтобы съ одной стороны не указать на благодтельныя усилія правительства всюду разлить свтъ просвщенія: въ этомъ отношеніи Томская-Губернія,— сравнительно-населеннйшая изъ настоящее время лучшая часть всей Сибири, можетъ похвастаться множествомъ своихъ училищъ, приноровленныхъ къ потребностямъ каждаго сословія. Не говоря уже про то, что у насъ всегда и для всхъ были открыты пути къ народному образованію (въ корпусахъ, лицеяхъ, высшихъ училищахъ, академіяхъ и университетахъ), мы въ самой Томской-Губерніи насчитали боле пятидесяти нисшихъ училищъ поддерживаемыхъ единственно только правительствомъ. Конечно, за двадцать лтъ было не то. Въ 1826 году въ Томской-Губерніи считалось всего только шесть училищъ. Извстнымъ манифестомъ о горныхъ заводахъ положено прочное начало образованію собственно въ Колыванской-Области, въ 1836 году во всей губерніи считалось уже до 26 училищъ. Въ настоящее время въ Томской-Губерніи существуютъ слдующія учебныя заведенія.

0x01 graphic

Характеръ народонаселенія и нравственное его состояніе все-еще будутъ не ясны, если мы упустимъ численность молитвенныхъ храмовъ, такъ много говорящихъ въ пользу народнаго благочестія и такъ сильно дйствующихъ на религіозное его образованіе.

Въ 1826 году въ Томской-Губерніи считалось:

0x01 graphic

Заключимъ нашу статью слдующими цифрами. Въ Томской-Губерніи въ шести окружныхъ городахъ — Томск, Каинск, Колывани, Кузнецк, Барнаул и Бійск считается мужчинъ 17,929, женщинъ 14,801, итого 32,730 душъ обоего пола.

Если къ числу выражающему населеніе городовъ окружныхъ (уздныхъ), мы придадимъ цифру населенности городовъ заштатныхъ и безокружныхъ, каковы, напримръ, Нарымъ, Семипалатинскъ и другіе,— то численность общей городской населенности будетъ выражаться такъ: мужчинъ 28,323, женщинъ 23,051, всего 51,374 души обоего пола.

За исключеніемъ этихъ мстъ, населенность округовъ Томской-Губерніи представляетъ цифру 515,215 душъ обоего пола, изъ которыхъ 269,086 — мужчины, а 246,129 — женщины.

Въ общемъ итог народонаселенія 297,409 мужчинъ и 269,180 женщинъ, или 566,589 душъ обоего пола, считается

0x01 graphic

Точныхъ выводовъ или таблицъ о родившихся, умершихъ и сочетавшихся бракомъ за какой-нибудь одинъ извстный періодъ времени, добыть затруднительно, потому-что: 1) Томская-Губернія касательно духовнаго управленія тсно соединена съ Енисейскою подъ однимъ эпархіальнымъ начальствомъ, 2) списки о чинахъ военнаго управленія касаются совершенно-другаго вдомства, а нкоторыя о нихъ свднія въ епархіальномъ вдомств вовсе не имются и 3) постоянные приливы и отливы новаго населенія еще боле затрудняютъ возможность какихъ-нибудь вычисленій. Поэтому мы здсь и ограничимся слдующими свдніями за данный 1846 годъ.

Въ-продолженіе его въ Томской-Губерніи родилось 18,912 дтей обоего пола, изъ которыхъ только 260 были незаконнорожденныя, вс прочія рождены въ брак.

Въ 1846 году умерло 11,152 человка (обоего пола): въ томъ числ

а) дтей недостигшихъ одного года 2,525, или 22% всхъ смертныхъ случаевъ.

b) дтей отъ одного до пяти лтъ 3,390 — 33% — —

c) въ возраст отъ пяти до шестидесяти лтъ 3,750 — 33% — —

d) стариковъ свыше шести десяти лтъ 1,387 — 12% — —

Болзни особенно поражающія людей въ этомъ кра суть: 1) сибирская язва, временно только являющаяся и поражающая, сколько замчено, только взрослыхъ людей простаго класса, 2) цынга въ мстностяхъ сырыхъ и болотистыхъ, 3) лихорадки весной и осенью, 4) красуха или скарлатина, обнаруживающаяся на дтяхъ отъ 3-хъ до 10-ти лтняго возраста, 5) корь, 6) сифилисъ и 7) оспа.

Съ послдними двумя родами болзней Сибирь ознакомилась въ тоже время, какъ ознакомилась и съ Россіею: занесли и развили ихъ здсь — наши казаки. Сифилитическій ядъ губительно дйствовалъ въ-продолженіе XVII столтія — врачебной помощи не было и бдные дикари мерли, окуривая свои раны ядовитыми веществами: ни мдь, ни киноварь, ни мухоморъ, ничто не спасало ихъ отъ гибели.

Первые лекари и первая аптека явились въ Сибири вмст съ Лихаревымъ: значитъ и тутъ Петръ-Великій, какъ и везд, является первымъ сятелемъ добра, въ другой разъ врачебная помощь прибыла съ Измайловымъ, съ Берингомъ, потомъ стали прізжать въ Сибирь полковые лекаря изъ иноземцовъ, но они скоро отказывались отъ Сибири, ссылаясь на незначительное жалованье и на недостаточность практики, тогда-какъ настоящею причиною этого былой недовріе народа къ медицин. Въ 1733 году Сенатъ нашелся въ необходимости усилить врачамъ жалованье и опредлилъ его во 160 рублей. А нын, чрезъ сто лтъ, въ Сибири и особенно въ Томской-Губерніи, трудно найдти даже частную фабрику золотопріискателя, у котораго не было бы и маленькаго лазарета, и небольшой аптеки и если не опытнаго врача, то, по-крайней-мр, знающаго дло фельдшера. Однихъ врачей кончившихъ курсъ наукъ — въ Томской-Губерніи считается 31, изъ которыхъ 15 постоянно находятся на заводахъ Колыванской-Области, а 16 — въ прочихъ частяхъ губерніи.

Много народа изъ туземныхъ обитателей вымерло въ Сибири отъ оспы. Люди эти думали, что оспа, губящая ихъ тайно, есть страшное чудовище, которое, пользуясь темнотою ночи, обезображиваетъ ихъ своими страшными когтями. Вс стойбища инородцевъ постоянно охранялись натянутыми луками и ‘настороженными’ на невидимаго губителя стрлами. Но когда и это средство не помогало, бдные дикари нарочно выжигали палиц раскаленнымъ желзомъ ямки, чтобъ хоть этимъ обмануть невдомаго злодя, дать ему явное доказательство своихъ отъ него страданій, заставить его хоть этимъ миновать ихъ и губить другихъ, здоровыхъ. Самымъ сильнымъ образомъ оспа свирпствовала въ 1610 году у Нарымскихъ-Остяковъ, въ 1631 году въ Туруханск, въ 1651 году въ Якутской-Области и долго люди не знали средствъ избавиться отъ этой заразы.

Первое прививаніе оспы было въ Сибири, въ Томской-Губерніи, и именно въ Зминогорск, въ 1771 году: первая операція произведена была тамъ подлекаремъ Андреевымъ надъ 69-тью взрослыми и малолтними и такъ благополучно, что каждый изъ нихъ выдержалъ болзнь, а смертнаго случая при этомъ не было ни одного. Въ наше время Сибиряки не боятся оспы и не бгаютъ отъ оспенныхъ учениковъ, путешествующихъ изъ селенія въ селеніе съ медицинскими пособіями, рдкій изъ дтей не подвергается ихъ операціи, въ 1845 году въ Томской-Губерніи оспа привита была 14,503 дтямъ, цифра эта за 1846 годъ намъ неизвстна, но, вроятно, разницы мало.

Какой же результатъ мы выведемъ вообще о масс томскаго народонаселенія? Очень-короткій: народъ здравствуетъ, живетъ-себ спокойно, по-возможности благоденствуетъ, наслаждаясь настоящимъ и не пускаясь ни въ какія умствованія о будущемъ.

XVI.
Казаки на Руси до Петра-Великаго.

Служилый, а вмст съ тмъ воинскій, людъ въ Сибири составляли въ-старину воеводы, какъ оберегатели тишины внутренней и вншней, за ними, въ порядк служебной іерархіи, слдовали дворяне-по-московскому-списку, потомъ ‘сибирскіе дворяне’, боярскіе-дти, Литва, Нмцы, Черкасы, Поляки, сотники стрлецкіе, простые стрльцы, казаки, въ общемъ смысл нисшаго разряда воинскихъ людей, или войсковой черни, съ ихъ атаманами и десятниками, и, наконецъ, служилые Татаре и Остяки.

Выраженія ‘атаманы’ и ‘казаки’ искони извстны въ сверо-восточной Руси. Въ XIII столтіи мы находимъ въ Двинской-Земл ‘ватаммановъ’, какъ предводителей ватагъ, состоявшихъ изъ ‘наймитовъ’ на паузкахъ или на лодьяхъ, и раздлявшихся на ‘осначей’ и ‘кормниковъ’: ватаги эти занимались бломорскою промышленостью. Подобныя этимъ ватаги стали появляться и южне, наконецъ, съ теченіемъ времени, мы находимъ ихъ и на Волг, куда они перешли съ Бла-Озера и Двины, или гд они образовались сами собою, самымъ простымъ и естественнымъ образомъ подъ видомъ рыбопромышлениковъ.

Состоя изъ нсколькихъ артелей и составляя такимъ-образомъ особый классъ людей, шнырявшихъ по направленію ркъ и образовавшихъ порядочную гребную флотилію, этотъ промышленый народъ никогда не представлялъ какой-нибудь отдльной корпораціи, а казался общиною временъ патріархальныхъ, разсянной всюду въ вид нсколькихъ группъ, на которыхъ одинаковость рода занятій положила одинаковый отпечатокъ — отвагу и удаль, пренебреженіе опасностей, отчаянную храбрость и корыстолюбивыя желанія промыслить добычу.

Постоянное отдаленіе отъ главныхъ центровъ населенія и другія обстоятельства, развили въ нкоторыхъ артеляхъ эту наклонность ‘промыслить добычи’ до тхъ размровъ, гд промыселъ переходитъ границу законности и гд является преступное дяніе — ‘воровское дло’. Это, какъ и въ каждомъ род промышлености: коль-скоро преступность оборотовъ, въ извстномъ род занятій, длается доступною для массы дятелей и это уклоненіе отъ прямаго пути и безразборчивость средствъ становится общею характеристическою чертою промышленаго класса — тогда и самый промыселъ усвоиваетъ себ названіе ‘воровскаго промысла’.

Точно такъ было и въ XV столтіи: и новгородскіе ушкуйники и волжскіе ватащики и сосдніе съ ними донскіе рыбаки мало-по-малу принимаютъ характеръ ‘воровскихъ казаковъ’, какъ ихъ называютъ государственные акты того времени, въ отличіе отъ ‘служилыхъ казаковъ’, вольныхъ охочихъ людей, частію примыкавшихъ, за извстное вознагражденіе, къ царскому войску, частію водворенныхъ самимъ правительствомъ селеніями на границахъ съ сосдями, и отъ ‘промышленыхъ казаковъ’, першавшихся переходить за границы законности и любви къ порядку, и занимавшихся добываніемъ рыбы или звря и другими промыслами. Въ-слдствіе разносторонняго образа занятій казаковъ, и самое слово ‘казакъ’, имло у насъ нсколько значеній, именно: 1) какъ гребца и судовщика, но не какъ коннаго воина, 2) какъ вольнаго промысловаго человка, 3) какъ наемнаго работника, 4) какъ наемнаго охочаго ратника по городамъ и острогамъ, 5) какъ военнаго поселенца и 5) какъ преступнаго члена общества.

О промысловыхъ и рабочихъ казакахъ мы встрчаемъ въ старинныхъ грамматахъ XVI столтія слдующія выраженія, которыя боле или мене проясняютъ ихъ значеніе въ Сверной-Руси. Такъ, напримръ, въ одной изъ нихъ говорится: ‘у которыхъ крестьянъ учнутъ жити казаки — и съ тхъ казаковъ имати ‘казацкое’, смотря по человку, по алтыну и по десяти денегъ’.— Въ другой, таможенной граммат опредляющей сборъ съ привозимыхъ товаровъ на паузкахъ и пошлину съ ватаммановъ, между-прочимъ опредлено: ‘а колко будетъ въ которомъ паузк наймитовъ и намстникомъ имати съ наймита по полутор денз’. Въ третьей, жалованной монастырю граммат, сказано, что изъ Кирилова-Монастыря ходитъ въ Дмитровъ монастырская лодья съ разными товарами, монастырю принадлежащими, и что ‘съ то ладьи, съ товаровъ и съ осначей и съ казаковъ… никоторыхъ пошлинъ’ брать не будутъ.

Вообще сельскіе обыватели назывались въ волостяхъ ‘волощанами’, въ деревняхъ ‘деревенскими крестьянами’ и раздлялись на ‘земскихъ людей, то-есть собственно на крестьянъ, природныхъ обитателей даннаго мста, и на ‘казаковъ’, которые тоже были или деревенскіе, или волостные, но, будучи вольными промышлениками и людьми пришлыми, не имли сами непосредственныхъ отношеній къ главному землевладльцу и, какъ наемные вольные работники, знали только своихъ хозяевъ, тхъ, у кого они жили, и во всякую пору могли удаляться изъ одного мста въ другое, коль скоро оканчивали дла свои съ непосредственнымъ своимъ нанимателемъ, а въ качеств свободныхъ промышленниковъ и оберегателей страны отъ случайнаго непріятеля, они были облегчены въ разныхъ сборахъ сравнительно съ другими крестьянами.

Поэтому мы можемъ встртить постановленія, въ которыхъ говорится, что если ‘прійдетъ каковъ казакъ незнаемый вново, иди и прежь сего живалъ, а похочетъ въ нашихъ волосткахъ жити и промышляти — и у коего человка станетъ жити и тому человку идти къ приказчику и къ доводчику да его явити, а явки дати приказчику дв ‘московки, а доводчику московка’… ‘а кои казаки станутъ межъ себя, или съ прихожими казаки, зернью играти и приказчику, обыскавъ ‘того, да того казака изъ волости выбити вонъ’, а у кого онъ жилъ, съ того взыскать положенный штрафъ… ‘Кто казака-проходца найметъ и явки съ него четыре деньги, а въ одной волости найметъ — ‘ино дв деньги’… ‘Въ приметныхъ отписхъ пишутъ розныя деньги: намстничи, и дьячіе, и старостъ городовыхъ, и цловальницкіе, и полонянникомъ на окупъ, и пищалные, и посошные, и въ городовое дло, и въ мостовщину, и въ хлбные — и вы бъ, земскіе люди и казаки, т вс розныя деньги платили но разсужденію, по животомъ, и по промысломъ, и по головамъ, котораго году дастъ Богъ службы ратчины нтъ, а котораго году случится служба ратчина — и казаки бъ того году тхъ всхъ розныхъ денегъ не платили: коли служба ратчина и они бы одну ратчину платили… А у которыхъ казаковъ дворы свои, и лошади и коровъ держать — и на тхъ класть выть не цлую, по разсужденью, которой для чего достоинъ’, пошлины же за право промышлености и торга казаки платили по торгамъ и по головамъ, а не по животамъ: ‘кто болши торгуетъ — тотъ болши и даетъ’.

Съ теченіемъ времени слово казакъ боле и боле усвоивало себ значеніе ратника, воина, и въ XVII столтіи мы находимъ уже вс рубежи наши заселенными военно-промышленымъ сословіемъ казаковъ. Котошихинъ говоритъ о нихъ, что они были ‘устроены вчнымъ житьемъ’ для обереженія порубежныхъ мстъ, что число ихъ доходило до 5,000 человкъ, что они набраны изъ служилыхъ людей посл прежнихъ служебъ, что имъ даны дворы, мста и пахатныя земли и что съ нихъ не требуется никакихъ податей, ни оброковъ. Эти порубежные казаки составляли конные отряды, имли знамена и, во время дйствительной службы, получали жалованье, начальные люди у нихъ назывались головами, атаманами, сотниками, ясаулами и выбирались изъ дворянъ и изъ рейтарскихъ офицеровъ. Эти казаки находились въ распоряженіи Розряднаго-Приказа. Земли, на которыя ихъ помщали, считались не помстьями, но общинною, казачьею ‘вотчиною’ и, по Уложенію, казаки не могли ни продавать ихъ, ни мнять.

Подъ категорію этихъ казаковъ можно подвести въ Московскомъ Государств польскихъ казаковъ на границахъ съ Польшею, казаковъ волжскихъ и астраханскихъ, терскихъ казаковъ, обитавшихъ на западномъ берегу Каспійскаго-Моря, за Терекомъ на Аграхани, кубанскихъ казаковъ на Кубани и Сунженскихъ, пробравшихся на Сунжу, яицкихъ казаковъ, возникшихъ еще въ XVI столтіи на сверо-восточномъ берегу Каспійскаго-Моря на рк, нын называющейся Ураломъ, съ главнымъ куренемъ ихъ въ Гурьев, и другихъ, которые, будучи поселены въ городахъ не порубежныхъ для воинскаго дла, носили общее названіе ‘городовыхъ’ казаковъ.

Наконецъ, были еще казаки, которымъ иностранные писатели о Россіи хотли навязать идею не только отдльнаго войсковаго сословія, по даже и идею отдльной національности: это Донцы, и ‘Запорожцы’ и ‘Малороссіяне’, досел усвоивающіе себ имя собственно такъ-называемыхъ ‘казаковъ’, хотя они, по законамъ положительнымъ, только крестьяне, помщичьи или государственные.

Донцы, въ исход семнадцатаго столтія были организованы уже въ правильное населеніе, охота и понаровка къ грабежу и вредъ своимъ братьямъ, русскимъ людямъ, по возможности были отъ нихъ отняты правительствомъ, крпко державшимъ ихъ въ рукахъ. Котошихинъ, разсказывая про исключительную ихъ подчиненность Посольскому-Приказу, говоритъ, что ‘будетъ ихъ казаковъ на Дону тысячъ съ двадцать человкъ, учинены для обереганія понизовыхъ городовъ отъ приходу турскихъ, и татарскихъ, и ногайскихъ людей, и Калмыковъ. А люди они породою Москвичи и иныхъ городовъ, и новокрещеные Татары, и запорожскіе казаки, и Поляки, и Ляхи, и многіе изъ нихъ московскихъ бояръ, и торговые люди, и крестьяне. И дана имъ на Дону жить воля своя, и начальныхъ людей межъ себя, атамановъ и иныхъ, избираютъ, и судятся во всякихъ длахъ по своей вол. А кого лучится имъ казнити за воровство, или за иныя дла и не за крпкую службу — и тхъ людей, посади на площади, или на пол, изъ луковъ или пищалей разстрляютъ сами, также будучи на Москв, или въ полкхъ, кто что своруетъ — царскаго наказанія и казни не бываетъ, а чинятъ они межъ собой сами жъ. А какъ они къ Москв прізжаютъ, и имъ честь бываетъ такова, какъ чужеземскимъ нарочитымъ людемъ, а ежели бы они на Дону служить и послушны быть неучали, и толко бъ не они, донскіе казаки: неукрпились бы и не были бъ въ подданств давно за московскимъ царемъ Казанское и Астраханское царствы, съ городами и съ землями, во владтельств. А посылается къ нимъ на Донъ царское жалованье, денежное, не гораздо по многу и не всегда, а добываются т казаки на Дону на всякихъ воинскихъ промыслахъ отъ турскихъ людей, горою и водою, также и отъ персидскихъ людей и отъ Татаръ и отъ Калмыковъ, и что кто гд на воинскомъ промыслу ни добудутъ, длятъ вс межъ собою по частямъ, хотя кто и не былъ. Да къ нимъ же къ донскимъ казакамъ изъ Казани и изъ Астрахани посылается хлбное жалованье, чмъ имъ мочно сытымъ быть, а иные сами на себя промышляютъ.’

Что жь касается до малороссійскихъ казаковъ, находившихся при цар Алексіи Михайлович въ завдываніи Приказа-Малыя-Россіи, то начало ихъ густинскій лтописецъ относитъ къ первой четверти XVI вка, и именно къ 1516 году. Мы приведемъ здсь слдующія весьма любопытныя его слова:

‘Отъ начала своего сей народъ Русскій (казаки на Украйн) бранми всегда употребляшеся, и отъисперва въ нихъ сіе художество б, оружіе и брани, посемъ, егда начата князи быти, наста въ нихъ лучшее строеніе и обычаи пріятнйшыи въ земл нашой, но единаче сей народъ нашъ бранилюбный не преста строити брани, аще не со околными народы, си есть, Греки, а потомъ Половци, Печенги, то сами межи собою, донел же прозъ Батіа, татарскаго царя, иже землю нашу русскую пусту сотвори, а народъ нашъ умали и смири, ксему же еще и отъ Ляховъ, и Литвы, такожде и междособными бранми зло озлобленны и умаленны быша, а потомъ и князи въ нихъ оскудша, тогда сей нашъ народъ мало успокойся. Въ лто же вышепрченное (1516), егда король (Сигизмундъ) забавляшеся въ Москвою, а Миндикерей (Менглигирей) поплни землю нашу, посла Жигмонтъ король посла ко Миндикерею, глаголя: ‘почто, миръ имя со мною, поплнилъ еси мою землю?’ Миндикирей же отвща: ‘кром моея воля ее безчинницы нкія сотвориша, ихъ же азъ не могохъ возстягнути.’ Жигмонтъ король, хотя ему сей смхъ отдати, посла Прецлава Лянцкорунскаго на Украйну собирали люду и такожде Татаромъ пакостити, онъ же, собравъ охотниковъ скилка сотъ, пойде съ ними аже подъ Благородъ (Акерманъ) и тамо забра множество товара, и коней, и овецъ татарскихъ и турецкихъ, и возвратися съ ними. Татаре же и Турки, собрашеся, гониша по нихъ и постигоша ихъ аже подъ Очаковомъ, у Овидова озера, и бишася съ ними, но наши поразиша ихъ и со великимъ добытіемъ во здравіи возвратишася. И потомъ бранилюбивый сей народъ, засмаковавши себ въ добычи, заставиша себ старйшину зпосрсд себе, нарицаемаго Козака, отъ него уже и сами потомъ козаками нарекошася, и начата сами часто въ татарскую землю ходити, и оттуду многія добытія приносити, день же это дне примножашеся ихъ, пже по времени умножишася, и даже досел не престаютъ пакости творити Татаромъ и Туркомъ. А старйшину себ избираютъ зпосред себе, мужа храбра и смысленна по своему древнему обычаю, живутъ же всегда на Запорожю, рыбы ловяще, ихъ же безъ ели на солнцу сушатъ, а на зиму расходятся кождо во свой градъ, толко въ килка сотъ оставляютъ на курен стрещи стрлбы и чолновъ, а на лто паки собираются. И симъ образомъ козаки начало свое пріяша.’

Начиная съ этихъ собственно такъ-называемыхъ казаковъ украинныхъ, мы считаемъ необходимымъ привести себ на память, что въ шестнадцатомъ столтіи вс наши Украйны обладали чрезвычайно воинственнымъ характеромъ. На сверовостокъ отъ Москвы лежала ‘Украйна Сибирская’, къ западу отъ нея Украйны ‘Поморская’ и ‘Нмецкая’, или ‘Свейская’, потомъ ‘Ливонская Украйна’, ‘Литовская Украйна’, ‘Сверская Украйна’, ‘Польская Украйна’, ‘Крымская Украйна’. Но такъ-какъ казачество, въ томъ смысл, какъ мы его теперь понимаемъ, возродилось въ Украйн Малороссійской, и такъ-какъ оно, подведенное государями Россіи подъ опредленную норму, первое послужило зародышемъ нашихъ войсковыхъ сословій, то для объясненія состава малороссійскаго войска мы, по-необходимости, не можемъ отказать себ въ удовольствіи выписать слдующія строки изъ извстныхъ всмъ любителямъ русской исторіи ‘Очерковъ исторіи Малороссіи до подчиненія ея царю Алексію Михайловичу’ профессора С. М. Соловьева.

‘Въ южной Руси, въ области Днпровской — говоритъ господинъ профессоръ — зачалась и развилась древняя русская жизнь во всей широт, при всей неопредленности отношеній, характеризующей обыкновенно общество юное, только-что начавшее жить самостоятельною жизнію. Въ-слдствіе родовыхъ отношеній, князья съ своими дружинами переходили изъ одного города въ другой, подл, въ степяхъ, кочевали азіатскіе хищники, грабившіе Русь, на границахъ степей жили разноименные народцы, составлявшіе переходъ отъ степняковъ или Половцевъ (что, вроятно, значитъ одно и то же, ибо ‘поле’ въ древнемъ язык значитъ ‘степь’) къ осдлому народонаселенію, то были: Чорные-Клобуки, Торки, Беренди, Турни, Коди, Бродники, образовавшіеся, какъ кажется, изъ разноплеменной смси. Не могши, по слабости своей, быть самостоятельными между Половцами и Русью, вс эти народцы примкнули къ послдней, стали служить князьямъ ея и въ войнахъ съ Половцами, и въ распряхъ междоусобныхъ, Выбирая вмст съ гражданами князей, которые были любы, или которые были сильны. Таковы были составныя части народонаселенія въ древней Руси, но все это было, выражаясь словами поэта, только несогласныя начала вещей въ общественномъ хаос: князья съ дружинами жили сами-по-себ, города сами-по-себ, пограничные народцы сами-по-себ. Князья были большею частію необыкновенно-храбры, умли и у себя дома, и въ чужихъ странахъ честь свою взять, дружины уподоблялись своимъ вождямъ, но что значила вся эта храбрость при такомъ безпорядк?..’ Южная Русь была не въ силахъ устоять противъ натиска Татаръ — и пала. Воскреснуть для самостоятельнаго бытія она не могла: у нея не было на то основы, связующаго начала — и Малороссія подпала подъ владычество Литвы. Приливъ пришлецовъ отовсюду однако жь по умалялся, напротивъ, число бглецовъ, желавшихъ войдти въ военное сословіе Украйны, еще увеличилось въ-слдствіе притсненій, которымъ подверглось нисшее сельское народонаселеніе отъ шляхты, въ Польш, и вообще русское народонаселеніе отъ Поляковъ, преимущественно въ Галиціи. Еще въ 1232 году папа Григорій IX писалъ, что польскіе крестьяне, притсняемые землевладльцами, бгутъ въ Русь, посл, эти притсненія все боле и боле усиливались, слдовательно число перебжчиковъ долженствовало увеличиваться, такимъ-образомъ Украйна наполнялась людьми отважными, пришедшими сюда искать облегченія отъ тяжкой доли, которую они терпли въ отечеств. Люди вольные и бездомные во всхъ русскихъ областяхъ и у Татаръ назывались казаками, скоро это названіе распространилось и на все малороссійское военное сословіе. Собственно названіе казаковъ прилично было Запорожцамъ, которые представляли дружину въ полномъ ея характер, не подчиняясь никакому вліянію, ни государственному, ни семейному, ибо недопускалй къ себ женщинъ.

‘Прежде это войско раздлялось на ‘околицы’, состоявшія изъ одного селенія, и на ‘курени’, состоявшіе изъ нсколькихъ селеній, отсюда названія ‘куренной’ и ‘околичной’ шляхты. Старые служивые назывались ‘товаристствомь’, молодые — ‘казаками’. Курени и околицы управлялись выбранными ‘атаманами’ и ‘товарищами’, которые разбирали маловажныя распри и мирили, по важнымъ же земскимъ дламъ воины разбирались и судились въ повтовыхъ и городскихъ судилищахъ. По служб воинской они вдались ‘хорунжими’ повтовыми, которые обязаны были длать смотры и описи казакамъ и ихъ вооруженію, также хранили знамена или хоругви повтовыя. Въ случа похода, хорунжіе повщали по куренямъ сборъ въ назначенныя мста, гд изъ собравшихся ‘казаковъ’ и ‘товарищества’ составлялись ‘полки’ и ‘сотни’, и въ нихъ избирались, вольными голосами, вс чиновники высшіе и нисшіе, которые считались въ своихъ чинахъ только во время похода, по возвращеніи же изъ него переходили въ прежнее состояніе, съ названіемъ товарищей и съ нкоторымъ вліяніемъ при подач голосовъ.

‘Но казаки собирались часто безъ позыва хорунжихъ, выбирали начальниковъ, составляли такъ-называемые ‘охочекомонные полки’ и отправлялись въ Турцію, Молдавію, Крымъ, подъ предлогомъ освобожденія плнниковъ, а въ-самомъ-дл для грабежа. Ясно, что такія казацкія прогулки раздражали Турцію, которая обвиняла въ нихъ польское правительство. Вотъ почему король Сигизмундъ I ршился прекратить казацкое своеволіе боле-правильнымъ устройствомъ малороссійскаго войска. Въ-слдствіе этого, гетманъ Ружинскій учредилъ двадцать непремнныхъ казацкихъ полковъ, въ дв тысячи человкъ каждый, имена эти полки получили отъ главныхъ городовъ, на-примръ ‘кіевскій’, ‘переяславскій’ и т. д. Каждый полкъ раздлялся на сотни, названныя также по городамъ и мстечкамъ. Во всякій полкъ опредлены были выбранные ‘товариществомъ’ и ‘казаками’ изъ заслуженныхъ товарищей полковники, сотники и старшины полковые и сотенные, которые оставались въ этихъ чинахъ на всю жизнь. Полки должны были наполняться выбранными изъ куреней и околицъ молодыми казаками, написанными въ реестръ до положеннаго на выслугу срока, и отъ-того назывались ‘реестровыми казаками’. Въ мирное время содержались они собственнымъ имуществомъ, а въ случа войны получали жалованье изъ малороссійскаго скарба. Но мы видли, что въ Малороссію безпрестанно стекались отовсюду бглецы еще бездомные, неосдлые, государству нужно было куда-нибудь двать этихъ людей, употребивъ ихъ на собственное служеніе. Для помщенія такихъ охотниковъ, называвшихся ‘гультяями’, устроено пять ‘охочекомонныхъ’ полковъ, называвшихся по фамиліямъ полковниковъ, назначаемыхъ гетманами, охочекомонные содержались на. пограничной страж, въ низовьяхъ ркъ Самары, Буга и Днстра, получали ежегодно незначительное жалованье и больше довольствовались звриною и рыбною ловлею, за поведеніе ихъ отвчали полковники. Малороссійскимъ казакамъ дано было устройство, но, разумется, нельзя было дать его запорожскимъ казакамъ, гультяямъ, охочекомоннымъ по преимуществу. Вкъ дружинъ прошелъ безвозвратно… и въ описываемое время дружина была анахроническимъ явленіемъ.’

Наконецъ Малороссія подчинилась царю Алексію Михайловичу: разумется, что и общественное благо всего московскаго государства и благо самой Малороссіи требовали именно тхъ мръ, какія предпринимали на счетъ ея государи Россіи, побуждаемые необходимостью организовать все государство на однихъ общихъ всмъ областямъ и прочныхъ основахъ.

Царь Алексій Михайловичъ, подчинивъ Малороссію своему могуществу, учредилъ для нея въ Москв верховное правительственное мсто подъ названіемъ Приказа-Малыя-Россіи, возводили, малороссійскихъ гетмановъ въ санъ бояръ русскихъ, а старшинъ казацкихъ, отличавшихся приверженностью къ русскому престолу, въ достоинство дворянъ, и изъискивалъ вс мры къ сліянію воедино разрозненныхъ тогда національностей, великорусской и малороссійской.

Врность народа малороссійскаго была омрачена въ глазахъ Петра-Великаго измною гетмана Мазепы, забывшаго царскія милости и возмечтавшаго быть самостоятельнымъ, владтельнымъ княземъ Сверскія-Земли, го, къ чести Малороссіи, не вс, а малая только часть казаковъ раздляли преступные замыслы Мазепы. Великій преобразователь Россіи еще боле сравнялъ права Малороссіянъ съ правами всей массы русскаго народа, въ 1722 году онъ учредилъ въ Глухов Малороссійскую-Коллегію, въ которой, вмст съ членами изъ природныхъ Украинцевъ, засдали и русскіе военные чиновники, имвшіе вліяніе на ршеніе и ходъ всхъ длъ Коллегіи. Созидая все для блага и славы цлой Россіи, Петръ-Великій везд и безразлично употреблялъ въ дло и русскихъ людей и Малороссовъ, начиная отъ глубокомысленныхъ государственныхъ занятій до постройки укрпленій и рытья каналовъ, на юг или на свер Россіи.

Императоръ Петръ II хотя и уничтожилъ Глуховскую-Коллегію, но нисколько не намренъ былъ отступать отъ того направленія, которое дано было Малороссіи великими его предшественниками, въ этомъ же дух дйствовала императрица Анна Іоанновна: сліяніе національностей и уравненіе правъ близились къ ожидаемому концу. Императрица Елизавета Петровна вручила избирательный санъ гетмана, какъ должность, графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому, а императрица Екатерина-Великая признала за благо вовсе уничтожить это громкое званіе, какъ боле уже не нужное, и окончательно организовала Малороссію на тхъ же началахъ, на какихъ существовали и вс прочія области Русской-Имперіи. Даже раздленіе на полки или округи было уничтожено: въ Малороссіи явились и губерніи, и узды, и помщики, и дворянскіе предводители — все такъ, какъ было и въ остальной Россіи.

Говоря до-сихъ-поръ о малороссійскихъ казакахъ, мы еще ничего не сказали о самомъ Запорожь, о Запорожской или Запорозской-Счи. Въ Счи первоначально образовался главный притонъ казаковъ, главный ихъ военный лагерь, сборное мсто для цлаго казачества. Счевики обязаны были жить здсь безъ сообщества женщинъ, которыя не дерзали вступать въ это ‘лыцарское’ уединеніе, сюда приходили богатые и бдные, сановные и простые люди, давшіе обтъ посвятить себя воинскимъ подвигамъ и войн съ врагами христіанства православнаго. Мало-по-малу Счь обратилась въ обширную военную колонію. Когда польское правительство одерживало верхъ надъ всей Украйной, оно всегда старалось обратить Запорожье въ военный редутъ для наблюденія за движеніями Татаръ и посылало туда по два полка росписанныхъ по городами, казаковъ на три мсяца, по истеченіи этого срока оно смняло ихъ новыми двумя полками. Но постоянное пребываніе въ Запорожь не дозволялось никому.

Запорожье, участвовавшее въ замыслахъ Мазепы, было въ 1709 году разорено по повелнію Петра-Великаго, Счевики бжали и скрылись къ крымскому хану, гд и жили противъ ныншняго Херсона, по ту сторону Днпра, подъ его покровительствомъ, до 1734 года. Императрица Анна Іоанновна благоволила разршить имъ возвращеніе на родину. Запорожцы основали Новую-Счь недалеко отъ стараго пепелища, именно при впаденіи въ Днпръ рчки Подпольной. Императрица Екатерина-Великая, стремясь къ осуществленію своихъ плановъ и признавъ своеволіе счевиковъ анахронизмомъ, а поведеніе ихъ при вторженіи Турковъ въ Новую-Сербію — преступными, повелла уничтожить Счь, а Запорожцевъ разселить по Украин, истребить ихъ азіатскія наклонности и подчинить ихъ русскому началу. Исполнителемъ своихъ велній императрица избрала генерала Текелія. Счь въ 1775 году была уничтожена окончательно, часть Запорожцевъ предалась мирной жизни селянина, изъ другой сформированы два пикинерные полка, остальные бжали къ ‘врагамъ христіанства’, Туркамъ. Въ 1792 году императрица снизошла къ ходатайству князя Потемкина и отвела Запорожцамъ земли у Чернаго-Моря, между Кубанью и Азовскимъ-Моремъ. Потомковъ, какъ этихъ Запорожцевъ, такъ и тхъ, которые бжали къ Туркамъ, мы увидимъ дале, говоря о казачьихъ войскахъ — черноморскомъ и азовскомъ.

XVII.
Старинные казаки въ Сибири (*).

Статья эта основана на документахъ, напечатанныхъ въ ‘Актахъ Историческихъ’, издаваемыхъ отъ Академіи Наукъ.

Начало покоренію Сибирскаго-Царства, не изъ прямо-воинственныхъ и завоевательныхъ видовъ, а изъ простаго желанія укрыться отъ законныхъ преслдованій и поживиться добычею — положили казаки, бжавшіе съ рки Волги. Численность ихъ, по всей вроятности, безпрестанно увеличивалась пристававшими къ нимъ толпами бродячаго народа вольныхъ и промысловыхъ людей тогдашней Восточной и Сверо-восточной Россіи.

Подвиги предводителя этихъ первыхъ казаковъ въ Сибири были удачны для него самого и для его дружины, но скоро личные виды Ермака подчинились видамъ государственнымъ, и такимъ-образомъ набгъ на Сибирь принялъ характеръ завоеванія цлаго царства. Однакожь окончательнымъ покореніемъ этого царства Россія обязана уже не этимъ казакамъ: посл смерти Ермака, весь оставшійся въ живыхъ сбродъ ратныхъ людей и казаковъ бросилъ Сибирь и со страха бжалъ. Государь московскій собралъ новую рать и изъ Москвы послали, ее для воеванья сибирскихъ людей.

Рать эта состояла изъ стрльцовъ, къ ней примкнули вольные охотники, ршившіеся попытать своего счастья въ воинскомъ дл, къ ней пристали и бжавшіе изъ Сибири первые казаки: и т и другіе и третьи положили основаніе ныншнимъ казачьимъ сословіямъ въ Сибири.

Кром добровольнаго записыванья въ казаки, или присоединенія къ войсковой черни, умноженіе ратной силы производилось и особымъ сборомъ людей на рать съ поземельныхъ владльцовъ и поссессоровъ, обязанныхъ, въ-слдствіе особыхъ каждый разъ повелній, формировать опредленное число ратниковъ.

Первый подобный сборъ былъ еще при Ермак: царь Іоаннъ Васильевичъ назначилъ-было его съ купцовъ-оброчниковъ Максима и Никиты Строгоновыхъ, которымъ было велно, для усиленія рати воеводы князя Волховскаго, приготовить для похода въ Сибирь пятьдесятъ человкъ на копяхъ, но вслдъ за тмъ повелніе это было уничтожено царскою грамматою къ Строгоновымъ, отъ 7-го января 7092 (1584) года, въ которой было сказано, что ‘ратныхъ людей, по прежнему указу, пятьдесятъ человкъ конныхъ — имати есми не велли, а велли изготовить подъ нашу рать и подъ запасъ пятьнадцать струговъ добрыхъ со всмъ струговымъ запасомъ, которые бы подняли по ‘двадцати человкъ’ кром запаса.

Другой изъ извстныхъ намъ сборовъ былъ при цар еодор Іоаннович, когда грамматою 5-го іюля 7100 (1592) года Строгоновымъ вмнялось въ обязанность приготовить для похода ‘сто человкъ ратныхъ людей, добрыхъ молодцовъ и просужихъ, которые бъ стрлять были горазды и ратное бы дло знали’, людей этихъ велно было снабдить рушницами и пищалями, луками, кремлями, рогатинами и всякимъ ратнымъ боемъ. Поссессоры чусовскихъ земель, Строгоновы обязаны были казакамъ этимъ заплатить наемную плату и заготовить для нихъ провіантъ, ‘а наемъ бы есте дали по мсяцемъ, какъ сколько проживутъ, и продутъ, а запасу имъ велти имати на всю осень и на всю зиму и до весны… а замшкаете — и вамъ отъ насъ быти въ великой опал и продаж’ — сказано въ конц грамматы.

Когда власть русскаго царя надъ Сибирью была прочно утверждена построеніемъ города Тобольска, то присылка ратныхъ людей въ Сибирь была безпрестанная, вольнаго, охочаго народа шло туда тоже довольно: туда стали являться казаки изъ украинныхъ мстъ, явились и Литва, и польскіе казаки, и казаки терскіе, наконецъ, были даже и охотники съ Запорожья (Черкасы), не говоря уже про жилецкихъ людей, при цар едор Іоаннович водворенныхъ въ Сибири и инородцевъ, избавленныхъ отъ ясака, но обязанныхъ вмсто того службою, не только собственно ратною, но и работами всякаго рода, необходимыми для укрпленія вліянія нашего въ земл новой.

‘Писали вы къ намъ (говоритъ царь еодоръ Іоанновичъ пелымскому воевод съ товарищами), что новово острогу сдлали вы всякими служилыми людьми и пслымскими жильцы отъ Тавды рки двсти саженъ и на острог поставили, наугольныхъ и по воротамъ, семь башень, а дорубать и покрыть города некмъ. И били намъ пелымскаго города жильцы, а сказали: служатъ они на Пелыми всякія нашія службы, конныя и пшія, и на караул въ город и въ острог, и на всякія ихъ посылки посылаютъ, и около города острогъ и башни ставили, и ровъ около острога выкопали, и нашихъ служилыхъ людей провожаютъ, и за пашенными за всякими людьми въ приставств ходятъ, и жнутъ и молотятъ, и за нашими запасы (ихъ) посылаютъ. Да имъ же велно нарубати и крыти пелымскій городъ: а они города рубить и крыть не умютъ и плотничная имъ рубля не въ обычай. И какъ къ вамъ ся наша граммата придетъ и вы бъ пелымскимъ служилымъ всякимъ людемъ, Литв, и Казакомъ и Стрльцомъ нын города дорубать и крыти не велли, только бъ у васъ острогъ и городъ былъ укрпленъ, чтобъ въ острог и город жить было безстрашно.’

Казаки въ Сибири рознились отъ стрльцовъ тмъ, что стрльцы составляли родъ особенной касты, представители которой ‘бываютъ въ стрльцахъ вчно, и дти и внучата ихъ — стрльцы жъ, по нихъ’, а казаки были вольные ратники, которые могли по своему желанію перейти въ тягольные люди. Поселившись въ Сибири и получивъ въ пользованіе земли подъ пашни, а на время дйствительной службы и денежное жалованье, казаки обязывались охранять безопасность края собственными средствами и подъ собственною отвтственностію. Кром-того стрльцы получали вооруженіе свое отъ правительства, а казаки должны были имть его собственное, стрльцы раздлялись на ‘приказы’ или полки, изъ пяти сотенъ каждый, полкомъ начальствовалъ ‘голова’, а сотнею ‘сотникъ’, казаки были росписаны по сибирскимъ городамъ и въ цломъ своемъ состав были въ зависимости отъ воеводъ, какъ соединенія власти военной и административной, казаки раздлялись на сотпи, начальникъ каждой сотни назывался атаманомъ, подъ нимъ уже были ясаулы, пятидесятники и десятники. Атаманы у сибирскихъ казаковъ были сначала по собственному выбору общины, но скоро правительство назначало ихъ отъ себя.

Новые покорители Сибири были истинные страдальцы за вру, престолъ и отечество, ихъ подвиги — были подвиги невроятные. Обстоятельства, нужды, тяжкія лишенія, горькія утраты, малочисленность въ-сравненіи съ племенами покоряемыми и врожденное человку желаніе хоть какъ-нибудь улучшить тяжелую долю, частенько ставили нашихъ витязей въ необходимость прибгать къ мрамъ не всегда оправдываемымъ нравственностью и понятіемъ о долг… Но великія послдствія пережитыхъ и перенесенныхъ ими опасностей, съ исключительною цлью умереть за Святую Русь, покорить подъ высокую царскую государеву руку новыя страны, прославить русское оружіе баснословными завоеваніями — заставляютъ насъ забывать подъ-часъ вс недостатки и неправды, которые съ-тхъ-поръ укоренились въ обоюдныхъ отношеніяхъ вообще Русскихъ къ сибирскимъ инородцамъ и нехристямъ, а въ особенности въ отношеніяхъ служилыхъ людей къ прочему мирному населенію. Правда, казаки имли на своей сторон и выгоды и старались, по естественному побужденію, поразнообразить чмъ-нибудь свои житейскія наслажденія, чтобъ хотя нсколько облегчить тяжелое бремя ратной службы, но что это были за утшенія, въ-срависніи съ тмъ необезпеченнымъ положеніемъ, которое было постояннымъ удломъ горсти храбрецовъ, разсянныхъ на необозримомъ пространств и постоянно удручаемыхъ страшною бдностью и нуждой?

Мы очень-часто можемъ встртить плачъ казаковъ передъ наджой-государемъ о своемъ тяжкомъ положеніи и моленія объ улучшеніи ихъ участи, моленія, которыя, безъ-сомннія, каждый разъ доходили по назначенію. ‘Мы, холопи твои, государевы (часто читаемъ мы въ челобитныхъ казачьихъ), пошодчи на твою царскую службу въ ‘Кузнецы’, одолжалися великими долгами, давали на себя кабалы, а имали въ долгъ платье, и обуви, и харчи, и головы свои позакабалили, и животншковъ своихъ избыли, и въ долгу, государь, погибли до конца, безъ твоего царскаго жалованья. Милосердый царь-государь и великій князь Михайло едоровичъ всея Русіи, смилуйся: пожалуй насъ, холопей своихъ, за наше службишко и работу своимъ царскимъ жалованьемъ, вели намъ его дати, чтобъ намъ, холопямъ твоимъ, безъ твоего царскаго жалованья, на правеж въ долгу въ-конецъ не погибнуть и твоей царской службы впредь не отбыть. Царь-государь, смилуйся, пожалуй!’

Чтобъ сообразить, каково приходилось нашимъ героямъ въ Сибири, чтобъ понять мало-мальски тогдашнюю жизнь нашихъ ратныхъ людей въ соболиномъ царств, тягость ихъ тогдашнихъ обязанностей, неутшительную перспективу опасностей, которымъ подвергало себя русское воинство, а вмст съ тмъ и для-того, чтобъ увидть всю разницу, которая такъ рзко обозначается между тогдашними бдствіями и ныншнимъ благосостояніемъ сибирскихъ казаковъ, считаемъ нелишнимъ привести здсь, въ сокращенномъ вид, слдующій документъ, челобитную томскаго же ратнаго населенія:

‘Царю государю и великому князю-Михаилу едоровичу всея Русіи бьютъ челомъ холопи твои государевы, изъ твоей государевы дальніе отчины, изъ Сибири, томсково города конные стрльцы и казаки и Литва и пшіе казаки и ружники и оброчники — Богдашко Семеновъ Терской, да Ондрюшко Ивановъ, да Васька Онаньпнъ, да Гришка Яковлевъ, во всхъ, товарищей своихъ, мсто, двусотъ тридцати и четырехъ человкъ.

‘Служимъ мы, холопи твои, теб, государю, въ твоей царской дальней отчин, въ Сибири, въ Томскомъ город всякіе твои царскіе службы, зимніе и лтніе, лтомъ о дву конь, а въ прозжіе станицы и зимніе походы и дальнія посылки на лыжахъ, недль по десяти и по пятьнадцати, и голодъ и нужду всякую терпимъ, и съ голоду, государь, и съ ознобу помираемъ на твоихъ царскихъ службахъ.

‘А твоего, государь, царскаго хлбнаго жалованья намъ, холопемъ твоимъ, преже сего съ Руси приходило въ наши оклады на прошлые годы четь муки (по пяти пуда. съ четью и по щти пудъ съ четью), а крупъ и толокна потому жъ. А нынче, государь, твой государевъ запасъ приходитъ малъ: четь муки — но три пуда и по четыре, а крупъ, государь, четь и толокна потому жъ. И намъ, государь, холопямъ твоимъ, съ женишками и съ дтишками прокормиться нечмъ: твоего царскаго хлбново жалованья въ годъ недоставаетъ.

‘Въ прошломъ, государь, (7)122 (1,614) году іюля въ 8 день приходили, государь, подъ Томскій города. войною твои, государевы измнники киргизскіе и ясашные люди и служивые тотаровя богасарскіе и кызылскіе и чюлымскіе и мелескіе и керексуки и кузнецкіе люди войною. И отогнали, государь, у насъ, холопей твоихъ, лошади и коровъ, и многихъ служивыхъ людей, казаковъ, побили, и твой, государь, хлбъ и казачей на ялан выжгли и вытоптали.

‘И насъ, государь, холоисй твоихъ, воеводы посылали на твою царскую службу и на твоихъ, государевыхъ, измнниковъ войною. И бились мы, государь, съ тми измнниками явственно, и Божіею, государь, милостію и твоимъ государевымъ счастіемъ мы, холопи твои, всхъ тхъ людей побили и достальныхъ, государь, людей привели подъ твою царскую руку къ піерт, и теперево, государь, вс твои вороги теб, государю, служатъ и прямятъ и ясакъ съ себя платятъ, И мы жонъ ихъ и дтей въ полонъ поймали, и заклады (аманаты) у нихъ поймавъ въ городъ привели и до Алтына, государь, царя мы, холопи твои, дорогу очистили и въ иныя земли.

‘А какъ, государь, мы холопи твои подымались на твою царскую Службу и намъ, государь, подъемъ ставился человку рублевъ по 20 и по 30. И мы, государь, въ поход лошадьми опали, и голодъ и великую нужу и стужу терпли, и лошадину, государь, съ голоду ли, и въ тхъ, государь, твоихъ царскихъ службахъ мы, холопи твои, обнищали и одолжали великими долги, и въ долгхъ, государь, на правеж живота, свой мучимъ: а окупиться, государь, съ правежу нечмъ, а твоего, государь, царсково денежнаго и хлбнаго жалованья къ намъ, холопемъ твоимъ, въ Томской городъ сполна не доходитъ! А нынча, государь, мы, холопи твои, и съ женишками и съ дтишками — съ ними наги, а купити, государь, негд, торговые люди не зазжаютъ: мсто дальнее!

‘До насъ, государь, холопей твоихъ, и лтомъ и зимой разсылаютъ на твои государевы службы и на отъзжіе караулы, и въ прожжую станицу, а пшихъ Казакова, въ Тобольскъ для запасовъ, и къ Татарамъ по городкамъ на береженіе ихъ. И мы, государь, холопи твои государевы, съ твоея государевы службы и зиму и лтомъ (дома) не бываемъ и на твоихъ, государь, царскихъ службахъ голодъ и нужу терпимъ, а въ подъемахъ, государь, намъ, холопемъ твоимъ, убытки великіе ставятся. А насъ, государь, въ Томскомъ город служилыхъ людей немного, всего двсти и тридцать и четыре человка.

‘А какъ, государь, насъ холопей твоихъ разошлютъ по твоимъ царскимъ службамъ — и остаются одни караульщики, а прибылыхъ людей нтъ, а орды, государь, великіе многіе къ Томскому городу прилегли и неподалеку кочуютъ, и насъ, государь, холопей твоихъ, по землямъ и по пашнямъ побиваютъ и намъ, государь, тми людишками твоего, государь, города, безъ прибавочныхъ людей, не удержати: И будетъ, государь, надъ нами, холопи свои, не смилосердуешься, служилыхъ людей на житье прибавить не велишь — и которая, государь, поруха надъ твоимъ государевымъ городомъ учинится — что бы намъ, холопемъ твоимъ, отъ тебя, государь, не быти въ опал и въ казни.

‘Да въ прошломъ, государь, въ (1607) 115 году присланы, государь, съ Москвы въ Томскій городъ пашенные крестьяне, 100 человкъ, твоя царская пашня пахати — и тхъ, государь, пашенныхъ крестьянишекъ по пашнямъ твои государевы измнники выскли (изрубили), а иные померли и твоея, государевы, пашня пахати некому.

‘Милосердый царь государь и великій князь Михаилъ едоровичъ всея Русіи! Пожалуй насъ, холопей своихъ, государевымъ своимъ царскимъ денежнымъ и хлбнымъ недодаточнымъ жалованьемъ въ наши оклады за нашу службишку и за кровь. Воззри, государь, на нашу великую нужу и бдность и вели къ намъ прибавить на житье служилыхъ людей и пашенныхъ крестьянъ, жилецкихъ людей, чтобъ мы, холопи твои государевы, въ конецъ не погибли и твоей бы царской службы впредь не отстали и розно бы не разбрелися. Царь государь, смилуйся, пожалуй!’

Не распространяясь здсь о завоеваніяхъ и вообще о подвигахъ нашихъ казаковъ въ дальнихъ краяхъ Сибири, мы ограничимся приведеніемъ слдующаго, любопытнаго во всхъ отношеніяхъ, документа, относящагося къ 1683 году, и показывающаго степень значенія сибирскихъ казаковъ, какъ покорителей и какъ развдывателей далекихъ странъ.

‘Вдомо намъ, великимъ государемъ, учинилось, что томскаго и красноярскаго уздовъ на села и на слободы, и на деревни измнники киргискіе люди войною приходятъ, и русскихъ, всякихъ чиновъ, людей побиваютъ, и села, и слободы, и деревни, и хлбъ на поляхъ, и сна жгутъ, а ясачнымъ людямъ намъ, великимъ государемъ, ясаку платить не велятъ, и тхъ ясачныхъ людей бьютъ и въ полонъ емлютъ, и въ ныншнемъ 191 году, въ Сибирскомъ-Приказ, томскіе служилые люди, о поход на Киргизъ, коими мсты и въ кое время нашимъ, великихъ государей, ратнымъ людямъ войною ходить и какъ хлбные ‘запасы проводить подали роспись:’

Роспись.— ‘Исперва итти изъ Енисейскаго съ запасы, до Красноярскаго-Острогу, лтомъ дощаниками, или малыми судами, а зимою — санми, а изъ Красноярскаго-Острогу, по Енисею, до новаго Караульнаго-Острогу, а по тамошнему длу смотря ходъ, большою же ркою Енисеемъ вверхъ до рки Удсы, а отъ Упсы рки водою ходу дни три до рки Абакану, а въ Абаканъ рку вышла рка Упбатъ, и они, Абаканъ и Уйбатъ, вышли въ томскія и кузнецкія страны, а вершина ихъ близко Кузнецкаго-Острогу, а Упса рка вышла съ другіе страны Енисея въ Енисей же рку, а Енисей рка прошла сквозь Киргизскую-землю. А по-сю сторону Енисея, по ркамъ Абакану и по Уйбату, живутъ, и подл Енисей, многіе киргизскіе и съ ними калмыцкіе люди, а по-другую сторону Енисея, по Упс рк, живетъ Киргизы же, имя имъ Тубинцы, а съ ними иныхъ многихъ земель данные люди. А прежъ сего жили Киргизы на ркахъ Іюсахъ, ближе къ Томску и Красноярскому-Острогу, а какъ съ государевыми людмя завоевались — для того въ даль съ Іюсовъ отошли.

‘А изъ Томскаго города ходъ въ Киргизскую Землю: исперва отъ города верстъ тридцать еланью, съ того мста итти норнымъ лсомъ, ломомъ, верстъ двадцать, а посл того еланьми и степми, и переходить многіе рки поперегъ, 1) рка плавежная Ташма, 2) Кытакъ (Китятъ), 3) Яя, 4) Большая Кія, 5) Большая Урюпа, 6) Большая Берешъ, 7) Бечища,

Черной Іюсъ, 9) Большая Іюсъ-Блой, а межъ тми большими рками, отъ Томскаго До Іюса, большихъ и малыхъ бродовыхъ ркъ и нужныхъ переправъ 17, и всего отъ Томскаго до Іюса ходу — лтомъ недли три и болши, а зимою толко снги большіе и ходъ отнимаютъ: а толко снги малые — и тогда бываетъ немного дол лтняго. А отъ Іюса рки къ Енисею, до Упсы рки, ходу, горою съ нарядомъ (съ артиллеріей), дней шесть, или менши, а отъ Упсы до Абакану ходу, горою, пол-два дни.

‘А изъ Кузнецкаго ходу будетъ до Абакану и до Уйбату, высокими горами и крутыми рками, недли дв, или менши, а изъ Томскаго до Кузнецкаго ходу, верхъ по Том рк: по калмыцкой зарчной сторон, недли дв, или больши, лтомъ отъ плавежныхъ ркъ, а зимою ходъ короче — толко бы былъ малый снгъ.

‘И толко указъ великихъ государей будетъ — итти на Киргизъ изъ Енисейска, лтомъ или зимою, съ хлбными запасы, до Новаго Караульнаго-Острогу Енисеемъ ркою, а по тамошнему длу смотря, изъ Караульнаго-Острогу до Упсы рки и до Абакану, а изъ Томскаго ратнымъ людямъ горою и степью, а изъ Кузнецкаго-Острогу будетъ съ третею сторону толко ходъ лтомъ, а зимою изъ Кузнецкого, за болщимИ снгами, пройти на конхъ не мочно, потому что бываютъ отъ Кузнецкаго къ Киргизской сторон снги непроходимые, — и толко мочію ходу быть изъ Кузнецкого на киргизскихъ людей улусы пшимъ, потому что киргизскіе люди, какъ послышатъ изъ Томского и изъ Красноярскаго на ихъ Киргизскую землю походъ государевыхъ ратныхъ людей, и они, Киргизы, женъ своихъ и дтей отсылаютъ прятать въ вершины абаканскіе и уйбатскіе, близко Кузнецкого-Острогу, а сами вызжаютъ съ боемъ противъ томскихъ и енисейскихъ и красноярскихъ ратныхъ людей, — и толко изъ Кузнецкого зимою на лыжхъ будутъ пшіе люди, а Киргизы не узнаютъ: — и о томъ дл, прося у Господа Бога милости, мочно въ Киргизкахъ улусхъ промыселъ учинить.

‘А что изъ Енисейскаго въ Киргизскую-Землю запасы завезены будутъ, и отъ тхъ запасовъ государевымъ ратнымъ людемъ будетъ льгота и неотягченіе, и надежны будутъ государевы ратные люди на т хлбные запасы и, прося у Бога милости, промыслъ чинить станутъ, а киргизскіе люди, увидя то, что государевы ратные люди изъ Томскаго степью, и изъ Енисейска — съ хлбными запасы, впадутъ въ великую ужесть: и оттого станутъ ужесть имть, что со всхъ странъ государевы ратные люди водами съ запасы, и степью такоже, съ розных странъ.

‘И мыслить то станутъ: ‘нын-де государевы ратные люди пришли въ ихъ Киргизскую-Землю не по-прежнему: голодни не будутъ, и вскор не оголодаютъ, и изъ Киргизской-Земли, не учинивши госуда’рева дло, не выдутъ:’ и станутъ мыслить привести въ свою землю иныхъ земель многихъ людей, или съ земли бжать, или вовсе великимъ государемъ учинятся покорни. А пущи-всего страхъ въ Киргиской земл — запасные суды съ людми и хлбомъ.

‘А изгономъ бы ихъ, Киргизъ, воевать добро: и въ Томскомъ, и въ Кузнецкомъ, и въ Красноярскомъ людей мало, а отъ иныхъ городовъ отдалли.

‘И какъ въ иныхъ разныхъ городхъ ратныхъ людей сбирать — и въ ихъ Киргизской Земл будетъ всть, потому что межъ сибирскими городами живутъ много розныхъ земель иноземцовъ некрещнныхъ.

‘А одно толко: заводныхъ запасовъ, кром Енисейска, изъ Томскаго и изъКузнецкого, горою, зимою и лтомъ, завезть не мочно, а изъ Енисейска и изъ Красноярскаго, горами, и степми, и Енисеемъ, зимою, запасы завезть толко до Караулного-Острогу, а дал — Богъ-всть! кром воднаго пути: потому что въ Томскомъ, и въ Кузнецкомъ, и въ Красноярскомъ людишки нужные и бдные, по два и по три на одной лошади, а иной пшъ, всегда бродятъ и запасъ на себ таскаютъ нартами, оголодаютъ, и отъ того голоду всегда ратные люди отъ Киргизъ погибаютъ. А недругу — въ посмхъ, что государевы ратные люди голодни въ ихъ землю приходятъ, и, отходя, на дорог погибаютъ безъ хлбныхъ запасовъ.’

Есть у насъ, люди, которые привыкли хвалить все старое, не зная настоящей цны настоящему: еслибъ вглядться хорошенько въ ныншній бытъ русскаго народа въ Сибири, да сравнить его съ стариннымъ бытомъ — врядъ-ли бы кому пришло въ голову благословлять ‘благословенную старину’, съ гордостью пришлось бы сознаться, что у насъ съ каждымъ годомъ всюду усиливается народное благоденствіе.

Кром этихъ мстныхъ опасностей, кром обыкновенныхъ тягостей неразрывно связанныхъ съ почетнымъ званіемъ защитниковъ новой, дальней земли, сибирскіе казаки испытывали и другія лишенія. Ненаселенность края, отсутствіе женщинъ, заставляли казаковъ входить въ боле-близкія сношенія съ туземными обитателями, заискивать благорасположеніе монгольскихъ красавицъ и, какъ-будто припоминая себ разсказы о проказахъ древнихъ Римлянъ съ Сабинянками, этимъ путемъ размножать русскую населенность въ новыхъ поколніяхъ, донын обозначенныхъ инымъ, совершенно-нерусскимъ обликомъ. Много имемъ мы поводовъ выводить это заключеніе изъ разныхъ примровъ преданности къ русскимъ воинамъ татарскихъ и калмыцкихъ женщинъ, передавшихъ нашимъ казакамъ, всти о враждебныхъ предпріятіяхъ своихъ единоземцевъ. Очень немногіе изъ переселявшихся въ Сибирь ратныхъ людей запасались, или были въ возможности облегчать ношу тяжкой своей жизни — супругами.

Таково было положеніе края въ тогдашнее время, положеніе, подобнаго которому въ настоящее время, въ-слдствіе всюду разлитаго нравственнаго образованія и благочестія, и слыхомъ не слыхать въ православной Руси.

Подъ словомъ ‘казаки’ въ-послдствіи времени, безъ различія отдловъ русскаго войска, въ Сибири стали называть вообще всхъ тхъ, кто, по своему положенію, обязанъ былъ съ оружіемъ въ рукахъ защищать и охранять предлы имперіи, исполняя вмст-съ-тмъ, не зависимо отъ обязанностей воинскихъ, и обязанности полицейскія: казаки рубили лса для остроговъ, были сборщиками податей и ясака съ инородцевъ, подводили подъ эту категорію тхъ туземныхъ жителей, которые хотя и не имли съ нами браней воинскихъ, но не находились еще въ совершенной отъ насъ зависимости, однимъ-словомъ, ратные сибирскіе люди, то-есть стрльцы, и казаки, конные и пшіе, должны были исправлять вс службы, какія-бы на нихъ ни были возложены.

Въ званіе собственно-казаковъ принимались и самые инородцы, преимущественно же т изъ нихъ, которые находились подъ безсомнннымъ и полнымъ вліяніемъ русскаго оружія, равно какъ и т, исокруженныя еще со всхъ сторонъ русскими, инородческія племена, которыя добровольно подчиняли себя власти русскаго государя и успвали доказать преданность и покорность престолу русскому врностью на дл и полезнымъ служеніемъ къ выгодамъ Россіи. Такъ, напримръ, въ начал XVII столтія небольшая орда Татаръ-Эуштинцовъ князца, то-есть, головы, Тояна, не была обложена ясакомъ, а вс принадлежащіе къ ней Татары поверстаны въ казачью службу. Подобное верстанье считалось инородцами за знакъ особенной милости, которую они другъ передъ другомъ старались оправдать передъ верховною властію, ‘служа и прямя врно и явственно’, несмотря на тягости, которымъ они подвергались, и гордясь нарицательными преимуществами, которыя отличали ихъ отъ собратій, обложенныхъ ясакомъ. На такомъ основаніи въ конц XVII столтія были поверстаны въ казацкую службу, на запад Сибири, бухарскіе выходцы рода Кулмаметова, положившіе основаніе ныншнимъ тобольскимъ казакамъ-мухаммеданамъ и, потомъ, на юго-восток Сибири, тунгузскіе выходцы изъ Китая, положившіе основаніе ныншнимъ тунгусамъ-казакамъ.

Казакамъ въ Сибири вообще давалось жалованье, оно раздлялось на денежное и хлбное. Денежное жалованье не всегда было для всхъ казаковъ однообразное, но большею частію оно было около пяти и пяти съ четвертью тогдашнихъ рублей, прибавка жалованья длалась въ-слдствіе особенныхъ заслугъ. Хлбное жалованье полагалось ‘женатымъ (наравн) съ женатыми, холостымъ — съ холостыми’: среднею выдачею на каждаго холостаго казака, сколько объ этомъ можно судить изъ дошедшихъ до насъ современныхъ цифръ, было четверть муки, четверть крупъ и четверть толокна на годъ.

Казаки раздлялись на конныхъ и на пшихъ, также какъ и стрльцы въ Сибири. И тотъ и другой разрядъ казаковъ исправлялъ службы свои лтомъ, въ случа нужды, на кочахъ, коломенкахъ и на судахъ другихъ наименованій, а зимою — на лыжахъ. Обыкновенное вооруженіе ихъ было только копье, сабля и рогатина,.у нкоторыхъ, особенно у инородцевъ или у Русскихъ, окружнныхъ монгольскими племенами, были стрлы, но у немногихъ только водилось огнестрльное оружіе.

Къ разряду казаковъ принадлежали и ‘бломстцы’ или ‘бломстные казаки’. Названіе свое получили они отъ обленныхъ учистковъ земли, неподлежавшихъ никакимъ земскимъ сборамъ, ни оброку, ни податямъ, службу ратную они отправляли общинами, пополусотенно и боле-дробными частями, въ городахъ и острогахъ, и чередовались между собою по заведенному однажды навсегда порядку, за чмъ особенно наблюдали атаманы, разршая встрчавшіяся недоразумнія. Въ свободную недлю они жили въ участкахъ земли, отводимыхъ имъ уже за жалованье хлбное, съ лугами для покосовъ, если желавшіе этого отвода принадлежали къ разряду конныхъ казаковъ. Но безсемейные, непросившіе земель, получали натурою по 24 пуда годоваго хлбнаго жалованья.

Царь Алексій Михайловичъ, формируя регулярное войско и желая поставить его на европейскую ногу, учредилъ и въ Сибири регулярную пхоту, ‘драгунскіе полки’, вооруживъ ихъ шпагами на бандалерахъ и мушкетами съ замками, но уже не съ фитилями, какъ это водилось въ полкихъ стрлецкихъ, каждой рот дано особое знамя. Вмсто кавалерійскихъ, ‘рейтарскихъ’ полковъ сформировала, конныхъ стрльцовъ, и принялъ мры для надлежащаго вооруженія всхъ казаковъ и для обученія всхъ ихъ одинаковой выправк и одинаковыми пріемамъ, какъ и въ строевыхъ войскахъ.

Въ древнія времена, наши воины дрались храбро, но дрались кто во-что-гораздъ, въ нашемъ войск, кажется, не было тогда никакой выправки: по-крайней-мр исторія не сохранила намъ никакихъ объ этомъ сказаній.

Домъ Романовыхъ первый постигъ важность значенія воинскаго строя, и какъ ни скудна наша историческая литература сочиненіями объ этомъ царственномъ дом, однакожь, все-таки извстно, что царь Михаилъ еодоровичъ первый позаботился составить первый воинскій уставъ. Царь Алексій Михайловичъ сталъ вводить его и въ Сибири. Какъ быстро тогдашняя рать успвала взять ружье, зарядить его и выстрлить въ непріятеля, что нын — дло одной минуты, объ этомъ можно судить изъ слдующей команды того времени:

— Слушайте, ребята-молодцы:

— Фурни пясть на лопасть! (плутонгъ)

— Виль бухальцомъ на сторожу (на караулъ)!

— Торни къ ног дюжо!

— Грянь на землю ражо!

— Опять торни къ ног!

— Виль на сторожу!

— Широкимъ кверху: положь на плечо могучо!

— Сними съ могуча плеча!

— Широкимъ внизъ: виль на сторожу!

— Повернись бокомъ!

— Прижми къ бочевиц (заряду)!

— Открой пальцемъ корытцо (полку)!

— Ударь по лопатниц (по сум)!

— Вынимай берендейку съ мякотцей (вынимай патронъ)!

— Сорви кусальцрмъ берендейку (скуси патронъ)!

— Высыпь мякотцу на коротцо!

— Виль на другу сторону!

— Запусти мякотцу въ бухальцо (опусти зарядъ въ дуло,)!

— Вынимай дубецъ (шомполъ)!

— Вбй крпко мякотцу!

— Дубецъ на мсто!

— Фурни на плечо!

— Взводи кочетки (курокъ)!

— Виль напередъ!

— Дерни за кривульку!

— Тресни вдругъ (стрляй)!!

— Пясть на лопасть!

— Торни межь ногъ!

— Виль кривильцомъ съ вострильцомъ!

— Наложи кривильцо на бухальцо!

— Верни кривильцомъ!

— Шурни пястью!

— Щелкни вдругъ!

— Виль на сторожу

— Бокомъ повернись!

— Ко мн передомъ!

— Повернись задомъ!

— Численка запрячься!

— Повернись передомъ!

— Численка вывернись!

— По толп повернись!

— Шастай вдругъ въ толпу!

— Шастай вонь изъ толпы!

— Пяться назадъ!

— Тулися впереди.!

— Виль впередъ!

— Виль на сторожу!

— Бухальцемъ подъ мышку!

— Ступайте, ребята, врознь!

При цар Алексіи Михайлович началось уравненіе окладовъ стрлецкихъ съ казачьими, и потомъ перечисленіе первыхъ въ казаки, конныхъ въ конные, а пшихъ въ пшіе, на томъ основаніи, что и т и другіе ‘въ царскомъ жалованьи и оклад ровны, а государеву длу въ томъ, что ихъ писать казаками — порухи никакой нтъ’.

Уложеніе сохранило намъ слдующія постановленія о казакахъ:

‘Въ которое время про воинскихъ людей будутъ всти и по тмъ встямъ чаяти воинскихъ людей приходу — и въ то время въ государевы службы ратныхъ людей ни для какихъ длъ не отпускати.

‘А буде… казакъ сбжитъ съ службы и тхъ, сыскивая и чиня имъ жестокое наказанье и бивъ кнутомъ, выслати въ полки къ воеводамъ съ приставы, а незаслуженное жалованье править по разсчету.

‘А которые учнутъ государю бити челомъ, что имъ за старостію, или за увчьемъ, или за болзнью на государеву службу идти не мочно: и тхъ челобитчиковъ въ городхъ осматривать, и будетъ впрямъ имъ на служб быти не мощно — и имъ велть посылати, со всею службою и запасы, дтей своихъ, и братью и племянниковъ и внучатъ безпомстныхъ, которые въ государеву службу поспли, а никакія службы не служатъ и ни въ какіе чины не написаны: а меньше оеминадцати лтъ никого имъ на службу въ свое мсто не посылати.

‘Казакомъ своихъ казачьихъ ‘вотчинныхъ’ земель никому не продавать и не сдавать.

‘Со всякихъ служилыхъ людей, и съ тхъ людей и запасовъ, которые посланы для государевыхъ длъ, мыта и перевозу и мостовщины нигд не искать.

‘Которые въ городхъ стрльцы, и казаки, и драгуны всякими торговыми промыслы промышляютъ, и въ лавкахъ сидятъ — и имъ съ торговыхъ своихъ промысловъ платити таможенныя пошлины, а съ лавокъ — оброкъ, а съ посадскими людьми тягла имъ не платити и служебъ не служити.

‘Которые тяглые люди стали въ казаки, и денежными оклады они верстаны и кормы мсечными устроены — и-тхъ черныхъ людей изъ казаковъ не пмати, а быти имъ. въ служб по прежнему.

‘Тяглые люди продаютъ бломстцамъ тяглые свои дворы, а пишутъ, вмсто купчихъ, закладныя, и свои дворы просрочиваютъ, а т люди, кому они просрочены — т дворы обливаютъ: и чернымъ людямъ тяглыхъ своихъ дворовъ не тяглымъ людямъ не закладывали и не продавали, а кто тяглой дворъ продастъ или заложитъ блымъ людомъ — ну тхъ т дворы безденежно отбирать въ сотни.

Съ грамматъ на казацкія земли, съ судныхъ грамматъ по дламъ казаковъ между собою, съ управныхъ грамматъ сибирскихъ служилыхъ людей, съ грамматъ ихъ о годовомъ жаловань и о безпошлинномъ торг и съ ихъ прозжихъ грамматъ… ‘никакихъ пошлинъ не имать, для того, что мсто далнее и земли за ними государевы’, или ‘ради службы ихъ и бдности’.

‘Которые служилые люди принесутъ изъ Сибирскаго Приказа въ Печатный Приказъ государевы грамматы о томъ, чтобъ быть имъ въ сибирскихъ городхъ у казаковъ въ головахъ, или въ сотникахъ, или въ атаманхь — и съ тхъ грамматъ брать пошлины по рублю съ человка, потому-что посылаютъ ихъ по ихъ челобитью, а не въ неволю.

‘Окуну полоненикомъ за казаковъ — по двадцати по пяти рублевъ.

‘За безчестья атаманомъ и казакомъ правити противъ ихъ денежныхъ окладовъ, а которымъ идетъ кормъ — тмъ за безчестья править по пяти рублевъ (около 2.5 ныншнихъ серебряныхъ рублей).’

Въ казакахъ считались: 1) вс т ратные люди, которые, въ-слдствіе царскихъ повелній, командировались въ Сибирь именно на казачью службу, 2) всякихъ чиновъ люди сосланные изъ Московскаго-Царства въ Сибирь на вчное житье и поверстанные въ казаки, 3) т изъ принадлежавшихъ къ податнымъ сословіямъ, которые добровольно записывались въ служилые люди, 4) дти и внуки служилыхъ людей, достигшіе совершеннолтія, несостоящіе въ тягл и певписанные въ другой родъ службы, съ теченіемъ времени въ это же сословіе поступили и 5) тягольные люди, примкнувшіе къ казачьему сословію, безъ исключенія, однакожъ, изъ подушнаго оклада, 6) родственники служилыхъ людей, поселившіеся въ деревняхъ безъ службы и посл снова на нее зачисленные безъ исключенія изъ подушнаго оклада, въ который они попали потому, что, во время переписи, жили по деревнямъ, и 7) выписные изъ извстнаго числа душъ въ приграничныхъ селеніяхъ. Петръ-Великій запретплч, верстать въ казаки ссыльныхъ, и ввелъ въ Сибири армейскіе и гарнизонные полки.

Но выше простыхъ казаковъ, драгуновъ и стрльцовъ стояли боярскія-дти, росписанныя по городамъ или считавшіяся при архіерейскомъ дом въ Тобольск и такъ-называемые ‘сибирскіе дворяне’, составлявшіе отдльное сословіе. ‘Сибирскія боярскія дти’ были потомки поселившихся, иди и поселенныхъ, въ Сибири боярскихъ дтей изъ московскихъ городовъ, потомъ въ это званіе производились за отличіе воеводами или губернаторами нижніе чины и даже крестьяне, служившіе въ казачьей служб безъ исключенія изъ подушнаго оклада, изъ боярскихъ дтей они повышались въ званіе сибирскихъ дворянъ городовыхъ, а уже изъ этого званія возводились въ ‘дворяне по московскому списку’. Изъ постановленій и указовъ Петра-Великаго видно, что 1) и сибирскіе дворяне, и дти боярскія и казаки были — служилые люди, 2) что назначеніе ихъ было — ‘быть для посылокъ и службы’, 3) что въ званіе это и при немъ поступали лица изъ крестьянства и купечества, 4) что они были свободны отъ податей и всякихъ платежей, 5) что въ эти чины изъ подушнаго оклада впредь принимать никого не велно, 6) что сословіе сибирскихъ дворянъ, боярскихъ дтей и казаковъ надлежитъ комплектовать только дтьми лицъ, принадлежащихъ къ этимъ тремъ разрядамъ казаковъ, и 7) что имъ не дозволялось ни покупать крестьянъ, ни имть деревень, ни принимать то или другое себ въ закладъ, ни совершатъ на нихъ какія-нибудь крпости.— Въ 1737 году въ Сибири оставлено по штату для гражданской службы 76 сибирскихъ дворянъ и 277 боярскихъ дтей: прочіе сданы въ солдаты, а состоявшимся въ 1744 году постановленіемъ пояснено, что званіе сибирскихъ дворянъ и дтей боярскихъ не представляетъ никакихъ преимущества, и не иметъ никакого вліянія на потомственное значеніе.

Съ появленіемъ въ Сибири гарнизонпыхъ и армейскихъ полковъ, прежняя сборная братія, казаки, отодвигаемые регулярною массою, стали боле-и-боле утрачивать свое первенство и значеніе въ краяхъ, гд русское населеніе день-это-дня разрасталось шире и шире Сибирское казачество удалялось въ мста пустынныя, къ сверу и на край восточныхъ границъ и уже тамъ хозяйничало между инородцами, живя въ нуждахъ въ перемежку съ довольствомъ и примшивая къ браннымъ подвигамъ добычу съ инородцевъ: отшельничество и карты, перенесеніе опасностей и грабежи, распространеніе предловъ Россіи и кабала нехристей въ рабство, шли рука-объ-руку.

Въ это время не было постоянныхъ правилъ въ опредленіи окладовъ денежныхъ и хлбныхъ, между-тмъ земли, отведенныя цлымъ казачьимъ обществамъ въ нераздльную вотчину, по раздленныя, въ послдствіи времени, по мірскимъ приговорамъ, посемейно, приняли характеръ частныхъ вотчинъ, какъ полная собственность каждаго казака. На это не обращали вниманія сначала, а въ-послдствіи отъ укоренившейся привычки, каждый казакъ сталь уже считать себя полнымъ хозяиномъ и законнымъ распорядителемъ выдленныхъ ему участковъ земли, считая ихъ за наслдственное, личное свое достояніе. Одни продавали эти участки, другіе ихъ скупали, и вотъ въ Сибири появилось цлое сословіе небывалыхъ прежде помщиковъ-вотчинниковъ. Землевладльцами явились не одни казаки, но и посадскіе, И купцы, и архіерейскіе служители, и ямщики, они селили тутъ вымниваемыхъ, на основаніи тогдашнихъ законовъ, Азіатцевъ, и этими переселенцами воздлывали свои земли и утучняли свои поля. Нечего уже и говорить про тотъ служилый людъ, гражданскихъ властей, въ рукахъ которыхъ была полная возможность устроить свои дла очень-хорошо. Люди вообще съ вліяніемъ успвали записывать при ревизіяхъ, въ вид своихъ крпостныхъ людей, то бглыхъ, то ссыльныхъ.

Наконецъ эти продлки открылись, и императрица Екатерина-Великая ршилась прекратить безпорядки и злоупотребленія. При открытіи намстничествъ, она замтила 22 января 1782 г. генерал-губернатору Кашкину, что ‘въ Сибири нтъ недвижимыхъ дворянскихъ имній’, но, несмотря и на это выраженіе, зло продолжало еще свое существованіе, и только со временъ Императора Александра Павловича вс мнимыя и незаконными путями возникшія дворянскія имущества и господскія села угасли и исчезли, обратившись въ государственное достояніе.

Во времена Петра-Великаго, и посл него, слово ‘казакъ’ означало два совершенно-противоположные рода служилыхъ людей — или военнополицейскихъ служителей въ сибирскихъ городахъ, или чистыхъ ратниковъ въ пограничпыхъ мстахъ, а различіе въ именованіи прежнихъ отдльныхъ государевыхъ служебъ стало теряться, кром одного регулярнаго войска. Исключительное же названіе казаковъ, какъ людей, поставленныхъ въ необходимость употреблять носимое оружіе въ дю противъ враговъ отечества — воспріяло свое начало при учрежденіи пограничныхъ линій.

Постоянными врагами вашими на юг тогдашней Сибири, вплоть до самаго Енисея, были Киргизы, раздлявшіеся на три орды, Малую, Среднюю и Большую. Существенной связи между этими тремя ордами не было, и идея единства Киргизовъ не была утверждена ни на какомъ твердомъ основаніи. Одно понятіе о смежности и естественная зависимость боле-слабыхъ родовъ отъ ббле-ейльныхъ, да разв необходимость вншней обороны, давали имъ подобіе нкотораго единства. Каждая орда имла своихъ хановъ, но власть ихъ, въ мирное время ничтожная, только при опасностяхъ вншняго нападенія являлась съ нкоторою силою. Опасности эти для каждой орды были различны — каждая имла своихъ враговъ: Малая-Орда — съ одной стороны Башкировъ, а съ другой Хивинцовъ и Бухарцовъ, Средняя-Орда — Монголовъ, извстныхъ у насъ подъ именемъ Калмыковъ и Дзюнгорцовъ, и кочевавшихъ на полуденной сторон Алтайскихъ-Торъ, отъ верховьевъ Иртыша до рки Или. Народъ этотъ былъ самостоятельный, предводители его — Алтынъ, Меріемъ, Лоджанъ, Цеценъ-ханъ и другіе, вроломствовали передъ русскими и своевольно нарушали присягу на подданство. Кочевья этого народа простирались отъ Иртыша до Томска: вся ныншняя, такъ-называемая въ положительныхъ законахъ, Колыванская-Область государева была въ его владніи. Даже и тогда, когда русское оружіе проникло и въ эти мста, калмыцкіе караваны проходили до Томска, гд и было складочное мсто. Сосдство Калмыковъ съ Киргизами и частые споры возбуждали между ними битвы, съ перемннымъ счастіемъ, то на ту, то на другую сторону. Междоусобныя ихъ войны и грабительства поддерживали въ обоихъ народахъ воинственный духъ, тмъ боле для нашего правительства непріятный, что конечнымъ результатомъ ихъ обоюдныхъ дракъ было разореніе нашихъ русскихъ волостей, уже на нашей, русской земл. Вторженія и Калмыковъ и Киргизовъ въ Сибирь, всегда жестокія и всегда опустошительныя, простирались съ одной стороны до Томска и Красноярска, а съ другой доходили до Барабы и до Тары.

Эти обстоятельства и подали поводъ къ учрежденію ‘сибирской линіи’: рка Иртышъ принята была за естественный ея предлъ. Эта сибирская линія тянется нын отъ рки Тобола или отъ Звриноголовской-Крпости почти до самаго Нор-Зайсана. Одна часть этой линіи, отъ границъ Оренбургской-Губерніи до крпости Омска, называлась прежде, да и ныньче называется иногда, ‘ишимскою-линіей’, а отъ Омска дале вверхъ по Иртышу ‘иртышскою-линіей’. Отъ этой послдней, при Усть-Каменогорск, отдляется Особая линія, она иметъ направленіе къ сверо-востоку, простирается чрезъ Бійскъ до Кузнецка и называлась прежде ‘бійскою-линіей’: она охватываетъ площадь земли, въ которой кочуютъ наши алтайскіе инородцы, полные наши подданные и двоеданцы.

Основаніе сибирской линіи положено въ начал XVIII вка. Въ 1716 году построены были крпости Омская и желзинская, а въ 1725, составленъ штатъ для пяти крпостей и протянута линія Форпостовъ, редутовъ и маяковъ. Ненадобно, однакожь, предполагать, будто въ понятіи о ‘линіи’ содержится и понятіе о ‘границ’: границъ русскому оружію и русской власти здсь никто не полагалъ, изъ русскаго царства до китайскаго города Чугучака только два шага, въ Киргизской же степи правительство наше не строитъ городовъ, довольствуясь только основанными тамъ небольшими русскими колоніями.

Со времени учрежденія крпостей по Иртышу, къ нимъ приписаны были, изъ общаго числа служилыхъ людей, около 800 душъ подъ исключительнымъ наименованіемъ казаковъ. До 1737 года они, кром провіанта и фуража, получали денежнаго жалованья по четыре рубля, но съ этого времени, но распоряженію вновь-возстановленнаго Сибирскаго-Приказа, окладъ этотъ уменьшенъ до 3 р. 31 ¹/₂ коп. При дальнйшемъ распространеніи нашихъ крпостей въ этихъ мстахъ, находящіеся здсь казаки стали боле и боле усвоивать себ названіе ‘линейныхъ’ въ отличіе отъ ‘городовыхъ’, приписанныхъ къ Сибирскимъ городамъ. Въ 1754 году, по сенатскому указу, линейнымъ казакамъ денежные оклады были увеличены свыше 6 рублей, а вмст съ тмъ увеличена и выдача ржи и овса, окладъ офицерскихъ чиновъ не превышалъ 20 руб., заведеніе у всхъ канаковъ лошадей, одежды и вооруженія оставалось на обязанности самихъ казаковъ, до 1759 года вс казаки были въ непосредственной зависимости губернскаго начальства.

Между-тмъ, когда посл смутъ и волненій Джунгаровъ съ Китайцами, Галдаи-Церенъ началъ сосдствомъ. своимъ наводить безпокойства и на нашихъ приграничныхъ обитателей, въ Сибирь снова были введены регулярныя войска изъ Россіи подъ начальствомъ генералмайора Киндермана. Пять полковъ, пришедшихъ съ нимъ въ 1745 г. (именно два пхотные — ширванскій и нотебургскій и три драгунскіе — вологодскій, луцкій и олонецкій), распространились отъ самаго Тобольска по Иртышу и дале по линіи колывано-кузнецкой. Хотя безпокойства отъ Галдаи-Церена и быстро миновались, но тмъ, не мене правительство наше признало за необходимое вполн обезпечить состояніе нашей ‘линіи’ въ военномъ отношеніи, и, разселяя боле-и-боле казаковъ, ввело ихъ, наконецъ, въ зависимость отъ власти военной, тогда-какъ казаки, боле-отдаленные отъ ‘линіи’ по-прежнему состояли въ полномъ распоряженіи гражданскихъ чиновъ и употреблялись ими всегда какъ на дйствительныя потребности управленія, такъ и для собственныхъ, личныхъ услугъ, что, по привычк, продолжалось довольно-долго.

По-мр-того, какъ ‘линія’ наша расширялась и населялась, набги Киргизовъ и Калмыковъ на наши земли стали длаться рже и рже, а обоюдныя ихъ горячія драки ограничивались уже однми стычками, но наконецъ и это прекратилось, съ покореніемъ, въ 1754 году, Китайцами Калмыковъ.

Съ этого времени граница Китайской Монголіи закрылась: устроены пограничные города, образована бдительная стража, и сношенія наши со стороны Алтая съ Поднебесною-Имперіею прекратились навсегда къ полному нашему удовольствію, оправдываемому тмъ, что въ то время еще не предвидли важныхъ послдствій этой дипломатіи.

Вторженія Калмыковъ за Алтайскія-Горы пресклись, и бійская линія, то-есть Бійскъ и Кузнецкъ’, съ другими посредствующими крпостями, войдя далеко въ черту центральнаго Сибирскаго населенія, сдлалась совершенно-излишнею.

Вмст съ тмъ торговля китайская, производившаяся прежде при посредств Калмыковъ, пресклась и умалилась, если не совсмъ, то весьма-ощутительно. Томскъ, Тара и самый Тобольскъ — города нкогда торговые, потеряли свою силу: на ихъ счетъ усилилась далекая Кяхта. Только въ послднее двадцатипятилтіе, въ-слдствіе настоятельныхъ мръ высшаго правительства о развитіи торговли нашей съ этого пункта, и непреложныя, ежегодно обнародываемыя цифры доказали, какихъ блистательныхъ результатовъ можемъ и должны мы ожидать въ будущемъ отъ торговыхъ операцій съ этой стороны, если не съ Китаемъ, то по-крайней-мр съ среднеазійскими владніями.

Но если, за сто лтъ назадъ, трудно было предвидть важность значенія ркъ на запад — Иртыша, а на восток — Амура, по-крайней-мр окончаніе длъ Китайцевъ’ съ Калмыками имло для насъ то чрезвычайно-важное послдствіе, что Киргизы, отрзанные отъ Монголіи рядомъ крпостей и сильною стражею, а отъ Россіи ‘сибирскою линіей’, потеряли вс способы къ вторженію въ наши предлы. Воинственный духъ ихъ постепенно ослабвалъ, ослабвалъ и въ настоящее время Киргизы — ни больше ни меньше, какъ ловкіе наздники, хорошіе барантовщики и полудикіе Ордынцы, нисколько уже для насъ неопасные.

Въ эту эпоху, эпоху хлопотъ Китайцевъ съ Джунгарами, въ эпоху безпокойныхъ’ заалтайскихъ сосдей нашихъ Даваци и Амурсаны, въ эпоху нашихъ хлопотъ съ походомъ волжскихъ Калмыковъ и безпокойныхъ длъ въ верховьяхъ Оби, правительство, несмотря на военныя дйствія наши въ Пруссіи, зоркимъ окомъ слдило за всмъ, что совершалось по ту сторону горъ: Оно умножало наши военныя силы по Иртышу, что такъ не нравилось Китайцамъ, повелвало занять мста отъ Устькаменогорска до Телецкагб-Озера, высылало въ Сибирь новые драгунскіе полки и старалось о благополучномъ устройств длъ въ далекомъ за-Уральи.

Около того же времени и въ-слдствіе тхъ же самыхъ причинъ оказалась настоятельная надобность привести и восточную нашу границу въ почтительное положеніе. Мры, придуманныя для этого абирскимъ губернаторомъ Соймоновымъ, заключались преимущественно въ томъ, чтобы во-первыхъ: для усиленія обыкновенной казачьей пограничной стражи, въ предлахъ ныншней Иркутской-Губерніи учредить четыре шестисотенные полка изъ селенгинскихъ Бурятъ, изъ которыхъ, однакожь, и ране этого предложенія начато было формированіе воинской стражи, но только въ половинномъ числ, во-вторыхъ, чтобы полки эти состояли на собственномъ своемъ содержаніи, безъ особенной поддержки со стороны правительства, которое, въ замнъ того, отчисляло ихъ изъ подушнаго оклада и избавляло отъ взноса ясака, и въ-третьихъ, чтобъ независимо отъ этихъ шести полковъ составить четыре ландмилицкіе полка, коппые, каждый въ 600 человкъ, которыхъ, по предложенію Соймопова, надлежало отчислить отъ 11,000 земскихъ казаковъ Тобольской-Провинціи и поселить ихъ съ женами и дтьми въ Селенгискомъ и Нерчинскомъ кра для охраненія границы, а вмст съ тмъ и для хлбопашества.

Планъ этотъ былъ утвержденъ (1764 г.), но не вполн. Послдній пунктъ, то-есть составленіе ландмилицкихъ полковъ изъ переселяемыхъ казаковъ, не былъ уваженъ, потому-что Военная-Коллегія сочла несовмстнымъ смшивать оборону границы съ крестьянскимъ занятіемъ и полагала за безполезное — въ одномъ краю разорять полный составъ казаковъ, выбранныхъ на службу изъ 110,000 душъ крестьянъ, а въ другомъ краю худо ихъ упрочить. Военная-Коллегія весьмасправедливо и основательно разсуждала, что переселеніе это и переходъ семьями не могли совершиться безъ огромныхъ тратъ со стороны казны и безъ весьма-чувствительныхъ потерь и лишеній со стороны самихъ переселенцевъ.

Въ замнъ этого Военная-Коллегія, съ Высочайшаго утвержденія, положила учредить въ Сибири изъ выходцевъ русскихъ, выводимыхъ изъ Польши, семь ландмилицкихъ полковъ, пять пхотныхъ, противъ пхотныхъ мушкатерныхъ, и два конные, противъ карабинерныхъ, пребываніе ихъ назначено въ предлахъ ныншней Восточной-Сибири, около Иркутска, Селенгинска и Нерчинска.

Въ это же время подобныя же мры предприняты были, и въ предлахъ ныншней Западной-Сибири, съ тою разницею, что здшнимъ ратнымъ людямъ, преимущественно русскимъ, съ потомками прежней Литвы, Поляковъ и нмцевъ, присвоено было названіе ‘казаковъ линейныхъ’, потому-что они занимали линію крпостей, а въ восточной части Сибири — ‘пограничныхъ’, потому-что они занимали тамъ границу.

Со вступленіемъ на губернаторство Чичерина, Линія-Бійская, развтвлявшаяся на два отдла, Колывапскую и Кузнецкую, была заселена преимущественно выходцами изъ Польши, а собственно Иртышская-Линія заселялась частію колодниками, переводимыми туда (1761 года) первоначально для починки и передлки крпостныхъ строеній, частію изъ отставныхъ полковыхъ нижнихъ чиновъ, съ производствомъ провіанта и прочаго установленнаго снабженія, этимъ нижнимъ чинамъ, кром денежной ссуды, отводилось для пашни отъ двадцати до тридцати десятинъ земли (1762 г.), а для большаго усиленія вашей пограничной черты на юг положено начало укрпленій по рк Бухтарм (1763 г.). Численность сибирскихъ казаковъ и воинственный духъ ихъ мало-по-малу поддерживались разселенными между ними, во времена императрицы Екатерины, частицы Донцовъ (1760) и полуторыхъ сотенъ Запорожцевъ (1770 г.). Въ-послдствіи (въ 1775 г.) въ число казаковъ были включены и водворенные по близости линій ссыльные, а при император Павл-Первомъ въ составъ казачьяго войска вошли дв тысячи малолтковъ, родившихся отъ солдатъ, поселенныхъ въ Тобольской-Губерніи.

Въ-продолженіе этого времени, правительство наше, справедливо убждаясь, что въ Сибири мене всего можно ожидать ‘вторженій непріятельскихъ’, и что главнйшія заботы, которыхъ но слдуетъ упускать изъ вида, не имютъ никакой связи съ врагами ‘вншними’, выводило оттуда полевыя регулярныя войска и уже въ послднее время сосредоточило строевые отряды и главныя воинскія силы въ извстныхъ пунктахъ. Къ тому же времени вывода войскъ надобно отнести и конечное разграниченіе казаковъ ‘линейныхъ’ отъ ‘городовыхъ’: первые, раздленные на полки, изъ которыхъ въ настоящее время состоитъ Линейное-Казачье-Войско, вполн подчинились военному управленію, вторые, занятые внутренними распорядками и исполненіемъ различныхъ полицейскихъ обязанностей, остались, и остаются до-сихъ-поръ, въ полной зависимости отъ гражданской власти.

О прочной организаціи и объ обезпеченіи участи первыхъ, линейныхъ, казаковъ заботливо и усердно старались генерал-губернаторъ Селифонтовъ и корпусные командиры Глазенапъ и Капцевичъ. Въ 1808 году этимъ казакамъ дано было окончательное образованіе (въ это время ихъ считалось до 6,200 человкъ), а въ 1822 году положеніе о линейныхъ казакахъ было дополнено нкоторыми постановленіями, съ раздленіемъ линейнаго войска на десять пятисотенныхъ казачьихъ полковъ съ двумя конными казачьими артиллерійскими ротами.

Что жь касается до сибирскихъ ‘городовыхъ’ казаковъ’, то они, по пространству Сибири и по роду ея населенія, всегда находились въ состав мстной полиціи, и потому служба, отправляемая ими по гражданской части, была многоразлична: они содержали караулы при казенныхъ запасныхъ хлбныхъ магазинахъ, находились при губернскихъ и уздныхъ властяхъ на посылкахъ, удовлетворяли надобностямъ городскихъ и земскихъ полицій, относительно благоустройства и хозяйства въ городахъ и по уздамъ, понуждали разсянныхъ всюду инородцевъ ко взносу ясака, содержали караулы при тюремныхъ острогахъ, имли надзоръ за ссыльными при казенпыхъ работахъ, препровождали казенные транспорты, употреблялись въ разныя должности при винокуренныхъ заводахъ, при соляныхъ озерахъ и заводахъ, и исправляли разныя другія порученія.

Несмотря, однакожъ, на это, городовые казаки, въ общемъ состав своемъ, не имли никакого правильнаго устройства, ни даже врнаго обезпеченія своей участи, будущности, настоящаго существованія при добросовстномъ’ и врномъ исполненіи возлагаемыхъ на нихъ обязанностей. До 1822 года они получали и весьма-малое и весьма-неуравнительное содержаніе.

Управленіе, распредленіе и снабженіе казаковъ основано было на штат, составленномъ въ 1737 году бывшимъ Сибирскимъ-Приказомъ. На основаніи этого штата вс казаки раздлены были на команды, сообразно нуждамъ того времени и тогдашнему населенію Сибири, равномрно и содержаніе ихъ опредлено было, по различію существовавшихъ тогда въ разныхъ мстахъ цнъ, различное, окладъ офицерскаго жалованья не превышалъ двадцати рублей ассигнаціями, провіантъ и фуражъ выдавались имъ тоже но особому, для каждаго мста, положенію, между-тмъ-какъ обзаведеніе лошадьми, одеждой и вооруженіемъ оставалось на собственномъ иждивеніи казаковъ.

Съ теченіемъ времени, съ боле-строгимъ надзоромъ правительства за дйствіями служилаго народа въ далекой Сибири, съ постояннымъ прекращеніемъ и исчезновеніемъ негласныхъ оброчныхъ статей и средствъ къ легкой нажив, но въ то же время и съ постепеннымъ возвышеніемъ цнъ на вс предметы потребленія, городовые казаки стали бднть, боле и боле впадать въ изнуреніе, а наконецъ, и совсмъ обнищали.

Поименованныя нами выше причины этого явленія усугублялись еще и тмъ, что нормальная цифра годоваго оклада оставалась неизмняемою и будучи, можетъ-быть, когда-нибудь очень-давно, достаточною для покрытія всхъ издержекъ существованія, оказалась въпослдствіи столь ничтожною, что изъ нея трудно было придумать сдлать какое-нибудь употребленіе. Земли, которыя, по распоряженію правительства, должны были быть отведены казакамъ — не были имъ отведены, городовые казаки не имли ни ближайшаго начальства, ни опредленныхъ обязанностей, они часто перемщались съ мста на мсто и, непрерывно продолжая службу въ отдаленіи отъ своихъ семействъ, не имли возможности заниматься своимъ хозяйствомъ, еслибъ какой-нибудь счастливый случай дйствительно и послалъ имъ ‘свое’ хозяйство.

Это несчастное время давно миновало и давно уже вышло у всхъ изъ памяти, не намъ, казалось бы, и вспоминать о немъ: напротивъ, мы того мннія, что настоящее положеніе казаковъ въ Сибири, какъ результатъ заботливыхъ стремленій правительства о благосостояніи края, лучше всего указываетъ на то различіе, какое мы встрчаемъ во всемъ между настоящимъ и прошлымъ.

Это ‘прошлое’ для цлой Сибири было грустное и горькое, а вліяніе его на городовыхъ казаковъ было то, что казаки, ставъ нищими въ-отношеніи къ средствамъ существованія, вмст съ тмъ ста ли нищими духомъ, начали нравственно падать, и изъ потомковъ по корителей Сибири обратились-было въ притснителей низшаго и слабаго класса народонаселенія, воинскій духъ въ нихъ исчезъ, нравственная сила истощилась, и слово ‘казакъ’ не внушало уже къ себ никакого ни почтенія, ни расположенія въ народ.

Много усилій предстояло высшему правительству поднять и сословіе казаковъ и значеніе ихъ въ общемъ мнніи, наконецъ, только въ наше столтіе, мы видимъ постепенное достиженіе этой цли. Начало этому положила императрица Екатерина-Вторая (1773): она изъискивала вс способы дать сословію городовыхъ казаковъ, по возможности, прочное обезпеченіе. Въ числ разныхъ мръ, придуманныхъ для этой цли, самою дйствительною былъ указъ о нарзк казакамъ опредленнаго числа десятинъ на душу, указъ этотъ былъ повторяемъ неоднократно.

Съ этихъ поръ заботы о казакахъ и благодтельныя на счетъ ихъ распоряженія были постоянны: въ 1804 году бывшій сибирскій генерал-губернаторъ Селифонтовъ представлялъ тоже о Необходимости преобразованія положенія городовыхъ казаковъ. Съ того времени, по назначенію высшаго правительства, составлены мстнымъ начальствомъ, гражданскимъ и военнымъ, разныя но этому предмету предположенія, и наконецъ, въ 1806 году, былъ изготовленъ ‘проектъ’ окончательнаго устройства городовыхъ казаковъ съ изложеніемъ началъ, которыми предполагалось обезпечить это сословіе и которыя казались вполн-приспособленными къ мстнымъ потребностямъ.

Съ 1822 года эта вожделнная перемна настала и для казаковъ, вмст съ цлой Сибирью.

Ныншніе сибирскіе казаки.

Въ настоящее время Сибирскіе Городовые Казаки составляютъ отдльную отъ прочаго сибирскаго населенія корпорацію — нчто въ род военно-полицейской команды, предназначенной уже не для воинскихъ подвиговъ, а сформированныхъ исключительно для исполненія разныхъ административныхъ порученій. По своему положенію, они совершенно усвоили себ характеръ того, что мы вообще разумемъ подъ полицейскою стражею, въ обширномъ смысл, это родъ не воиновъ, но и не крестьянъ или чиновниковъ, а отдльнаго сословія, съ правомъ и обязанностью носить оружіе, какое случится по роду возлагаемаго порученія и исполнять службы, которыя будутъ имъ предстоять, они состоятъ вн зависимости отъ воинской власти и, въ длахъ суда, подвдомственны гражданскому правительству.

Городовые казаки съ своими офицерами находятся подъ непосредственнымъ завдываніемъ исправниковъ и гражданскихъ губернаторовъ, они носятъ усы, а иные рядовые — и бороды, но не имютъ эполетъ, офицеры ихъ не имютъ права носить кокардъ на фуражкахъ, или — по мстному выраженію — ‘на картузахъ’, одежду имютъ они воинскаго покроя, но надваютъ и халаты, азямы или армяки, и за службу производятся въ гражданскіе чины, званіе ‘городоваго’ казака пріобртается рожденіемъ въ казачьемъ сословіи. Прежніе ‘атаманы’ нын переименованы въ ‘сотенные начальники’, пользующіеся, заурядъ, правами чиновника XIV класса, то-есть, почетнымъ гражданствомъ, а ‘атаманъ’ есть званіе, принадлежащее командиру цлаго полка, атаманы за-урядъ состоятъ въ IX класс гражданской службы, если дйствительною службою не пріобрли чина равнаго или высшаго.

По существующимъ законоположеніямъ, городовые казаки раздляются на дна разряда: одни управляются въ состав ‘полковъ’, другіе же — въ состав ‘станицъ’. Въ состав ‘полковъ’ управляются казаки, неимющіе хозяйства, а безпрерывно отправляющіе разныя обязанности по служб, во уваженіе этого обстоятельства они и получаютъ свое продовольствіе отъ казны, то-есть, денежные оклады, провіантъ и фуражъ. Въ состав ‘стаппцъ’ управляются казаки постоянно-водворенные, отправляющіе по очередями, службу въ мстахъ своего жительства и отнюдь не дале полуторыхъ-сотъ версіи, отъ станицы. Будучи свободны отъ платежа государственныхъ податей и отъ земскихъ сборовъ и постоянно занимаясь хлбопашествомъ и промышленостью всякаго рода, равно какъ и ремеслами, станичные казаки, въ-слдствіе того, не получаютъ отъ казны продовольствія.

Во всхъ четырехъ сибирскихъ губерніяхъ изъ сословія городовыхъ казаковъ сформировано семь полковъ, которыми, присвоены названія сообразно съ занимаемою мстностью, три изъ нихъ расположены въ Западной-Сибири, а четыре въ Восточной-Сибири. Полки эти, каждый подъ управленіемъ особаго атамана, суть:

1) ‘Тобольскій-городовой-казачій-полкъ’, пісстисотенный, расположенный въ Тобольской-Губериіи.

2) ‘Сибирскій-татарскій-городовой-казачій-полкъ’, пятисотенный, составленный исключительно изъ мухаммданъ и расположенный въ Тобольской же Губерніи.

3) ‘Томскій-городовой-казачій-полкъ’ состоитъ изъ пяти сотепь и расположенъ въ Томской-Губерніи.

4) ‘Енисейскій-городовой-казачій-полкъ’, пятисотенный же, расположенъ въ предлахъ Енисейской-Губерніи.

5) ‘Иркутскій-городовой-казачій-полкъ’, въ пять сотень, занимаетъ въ Иркутской-Губерніи пространство по-сю-сторону озера Байкала.

6) ‘Забайкальскій-городовой-казачій-полкъ’, чтоже въ пять сотень, занимаетъ въ Иркутской-Губерніи пространство по ту сторону Байкала.

и 7) ‘Якутскій-городовой-казачій-полкъ’, пятисотенный, расположенъ въ разныхъ пунктахъ Якутской-Области и Охотскаго-Приморскаго-Управленія.

Изъ числа этихъ семи полковъ первые шесть — конные, а послдній, якутскій, пшій, къ составу тобольскаго-городоваго-полка причисляется еще ‘пелымская-пшая-станичная-казачья-команда’, а къ составу Якутскаго-полка — особая ‘камчатская-казачья-команда’, человкъ изъ тридцати рядовыхъ съ четырьмя урядниками.

Каждой отдльной части казачьяго полка предоставляется право перехода на станичное положеніе, если она прійметъ на себя исполненіе и прежнихъ, обязанностей.

Вообще закономъ постановлено, чтобъ переводъ изъ полковъ въ станицы не былъ производимъ безъ желанія самихъ казаковъ, а вмст съ тмъ запрещенъ и переходъ частный, не цлыми командами.

Для довольствія казаковъ въ полкахъ принятъ въ основаніе штатъ, утвержденный въ 1808 году для линейныхъ казаковъ Западной-Сибири, съ нкоторымъ сокращеніемъ, по съ непремннымъ исполненіемъ предписаній правительства объ отвод казакамъ надлежащихъ участковъ земель, выдача провіанта и фуража установлена единообразная, а вооруженіе и одежда оставлены, какъ обыкновенно, на попеченіи самихъ казаковъ.

Чтобъ еще боле облегчить казакамъ вооруженіе по предписанной форм, правительство въ разныя времена даровало имъ, въ вид особенной милости, надлежащее количество сабель и ружей, избавивъ чрезъ то казаковъ отъ личныхъ расходовъ.

Казаки тобольскаго-полка обладаютъ уже отведенными имъ землями въ Тобольскомъ, Туринскомъ и Тюменскомъ Округахъ, сверхъ-того многіе пользуются землею наравн и вмст съ крестьянами въ тхъ селеніяхъ въ которыхъ сами они живутъ, а поселенные въ городахъ владютъ, наравн съ горожанами, выгонными участками, тмъ же изъ казаковъ, которые расположены въ Березов, Сургут, Нарым и другихъ, предоставлено полное право заниматься звриными и рыбными промыслами, въ свободное отъ службы время. Казаки-мухаммедане не имютъ отдльной земли, но пользуются ею наравн съ тми единоврцами, съ которыми они живутъ вмст, въ однихъ и тхъ же юртахъ (деревняхъ).

Вообще же объ этомъ предмет хозяйства городовыхъ казаковъ замтить надобно, что:

1) Вблизи мстъ, назначенныхъ для постояннаго жительства полковъ, отводятъ изъ пустопорожнихъ, или оброчныхъ, казенныхъ земель, для хлбопашества и скотоводства, по пятнадцати десятинъ на человка, и отведенная такимъ-образомъ земля зачисляется казакамъ, вмсто выдачи провіанта натурою, въ число положенной пропорціи.

2) Если казаки своими трудами разсчистятъ лса или осушатъ болота, то и эти земли остаются въ ихъ владніи, хотя бы и превышали положенную пропорцію, и

3) Въ мстахъ квартированія полковъ имъ позволено строить домы и хозяйственныя заведенія и пользоваться всми выгодами промышлености, наравн съ другими обывателями.

Городовые казаки исправляютъ слдующіе многоразличные роды служебъ:

I. По дламъ полицейскимъ, на ихъ обязанности лежатъ 1) ночные полицейскіе разъзды по городамъ, 2) поимка бглыхъ въ городахъ и уздахъ, 3) конвой казенныхъ транспортовъ, 4) пикеты и разъзды около заводовъ, фабрикъ и на частныхъ золотыхъ пріискахъ, въ предупрежденіе побговъ ссыльныхъ, 5) препровожденіе ссыльныхъ на этапную дорогу, 6) составленіе копной стражи на этапахъ, 7) исправленіе особенныхъ порученій и разныхъ посылокъ при лиц чиновниковъ, начиная отъ засдателя земскаго суда до генерал-губернатора,

охраненіе соляныхъ озеръ, 9) побужденіе къ платежу податей, взносу недоимокъ и исправленію повинностей, 10) наблюденіе за благочиніемъ на сельскихъ и инородческихъ ярмаркахъ, 11) отправленіе должностей квартальныхъ надзирателей въ городахъ, 12) наблюденіе за тишиною въ казенныхъ поселеніяхъ и на дйствующихъ частныхъ золотыхъ пріискахъ для поддержанія дисциплины въ рабочихъ и прочее.

II. По дламъ хозяйственными, имъ поручается: 1) развозка, храненіе и продажа отъ казны предметовъ продовольствія въ отдаленныхъ сверныхъ мстахъ, по установленнымъ правиламъ, 2) сбора, податей съ ппородцевъ, 3) разныя порученія при казенныхъ заготовленіяхъ,

4) разныя порученія на заводахъ, фабрикахъ на казенныхъ и на частныхъ промыслахъ, по части землемрной и строительной.

III. Въ замнъ другихъ командъ, городовые казаки употребляются: 1) въ пограничные караулы и разъзды, гд не устроено особой пограничной стражи, 2) въ караулы при казенномъ имуществ, гд по находится, или недостаточно вншнихъ командъ, 3) вмсто почтальйоцовъ въ случа ихъ недостатка, въ отдаленныхъ малолюдныхъ краяхъ, 4) въ счетчики по казначейству, при ихъ недостатк, 5) въ тягу лодокъ по ркамъ, въ извстныхъ случаяхъ, 6) по особыми, распоряженіямъ главнаго управленія употребляются въ замнъ воинскихъ командъ по обязанностямъ внутренней стражи.

Состоя при должностяхъ, городовые казаки находятся въ непосредственной зависимости того начальства, которому подвдомственъ предметъ ихъ должности.’

Не касаясь выгодъ положенія, которыя неразрывно связаны съ замщеніемъ городовыхъ казаковъ въ нкоторыя должности, или тхъ преимуществъ, которыми они пользуются на служб, свидтельствующей о трудахъ и о лишеніяхъ, возьмемъ для примра самую тяжкую, повидимому, ихъ службу собственно при частныхъ золотопромышленикахъ, имющихъ право требовать себ казаковъ для содержанія порядка между рабочими.

Оставивъ и въ этомъ случа въ сторон вознагражденіе, которымъ обезпечены казаки со стороны правительства, прослдимъ въ краткихъ словахъ весь походъ казаковъ изъ сборнаго мста въ тайгу и возвратный ихъ путь оттуда.

Городовой казакъ отправляется на пріиски обыкновенно въ крестьянскомъ нижнемъ плать, сверху накидываетъ верблюжій азямъ и надваетъ форменную фуражку — единственное отличіе его, въ пути, отъ прочаго простонародья, саблю и ружье онъ беретъ съ собой и на своей лошади (если она есть у него), или на лошади самого золотопромышленика прізжаетъ на пріискъ верхомъ, по дорог боле или мене мучительной, но къ которой со вторыхъ сутокъ здсь такъ привыкаютъ, какъ мы привыкаемъ къ торцевой мостовой.

Здсь ему отводятъ приличное помщеніе для защиты отъ втра и непогоды и даютъ продовольствіе, иногда наравн съ прикащиками, и всегда выше довольствія рабочаго. Лошадь казака, если онъ согласенъ, нанимаютъ для работъ на фабрик, съ платою отъ 23 до 70 копеекъ сереб. поденщины, смотря но мсту, и во всякомъ случа кормятъ ее на хозяйскій счетъ, пасутъ въ горахъ, и время-отъ-времени выдаютъ опредленныя порціи сухарей, овса и счки, смотря но заведенному порядку.

На пріиск казака ожидаютъ вотъ какія обязанности: наблюдать, чтобъ рабочіе не похищали золота, прекращать продажу золота на чужіе пріиски, предотвращать картежную игру на краденное золото, открывать винную контробанду въ складкахъ платья рабочаго, отвращать побги работниковъ, ловить ихъ и доставлять но принадлежности, находиться при лиц золотопромышленика, хозяина или главноуправляющаго, надзирать за работами и послушаніемъ, поселенцевъ и крестьянъ, быть на неважныхъ посылкахъ, сопровождать тхъ, кто постарше, въ прогулкахъ и въ дльныхъ поздахъ, и проч.

Съ самаго вступленія на частные пріиски, городовой казакъ замчаетъ, что, при обыкновенной тишин, у распорядителя пріисковыхъ работъ, сколько-нибудь уважающаго справедливость и человколюбіе, ему ршительно почти нечего длать, и онъ, отъ скуки и бездлья, предлагаетъ свои услуги хозяину, за частное вознагражденіе, быть возчикомъ, мыть золото или наблюдать за техническою частію, въ род прикащика.

Лнивъ онъ, или усерденъ, во всякомъ случа, онъ состоитъ въ полномъ повиновеніи къ управляющему пріискомъ, какъ мстному хозяину, и исполняетъ его приказанія. Въ этихъ занятіяхъ проходитъ весь періодъ лтнихъ работъ.

Во все время пребыванія своего на пріиск, казакъ какъ здшній, такъ и посторонній, прізжающій съ посылками отъ мстной власти и другихъ чиновъ, получаетъ, въ вид ‘гостинца’, безъ всякой идеи о подкуп, который тутъ даже невозможенъ, хорошіе сапоги, нсколько аршинъ холста, сукна, плиса, азямъ и разныя носильныя вещи.

При оставленіи пріиска, городовой казакъ длаетъ съ конторой разсчетъ и получаетъ слдующія ему суммы: за работу лошади, за его собственныя частныя услуги по фабрик, ординарныя и экстраординарныя, ‘на праздникъ’ и, наконецъ, старательскія, за сверхъ-урочную работу. Все это идетъ ему, какъ частному наемному лицу. Какъ лицо должностное, исправлявшее добросовстно свои обязанности и понадлавшее хлопотъ хозяину — городовой казакъ, проживъ даромъ и въ полномъ удовольствіи цлое лто на чужой счетъ, получаетъ отъ него, въ знакъ признательности, разныхъ матеріаловъ на обувь и одежду, продовольствіе на дорогу и рублей 5, 7 или 10 серебромъ денежной награды. Только самый лнивый и самый нерадивый ограничивается прибылью всхъ полученій отъ 10 до 15 руб. сер., а прилежный и трудолюбивый казакъ, смотря по мстности и по сопровождавшему его труды счастію, выноситъ изъ тайги отъ 40 до 80, иногда до 150, а въ бывалые годы и до 250 руб. серебромъ.— Единственную тягость этихъ откомандировокъ составляетъ, верховое путешествіе, мучительное на первый разъ для людей не знакомыхъ съ тайгой, но къ нему очень-легко привыкнуть на другой же день, особенно, когда убдишься, что иначе и быть не можетъ, и что положеніе это дйствительно самое нормальное, при окружающихъ обстоятельствахъ.

Отдльное отъ городовыхъ, казаковъ, сословіе составляетъ сословіе ‘Пограничныхъ Казаковъ’, равномрно несостоящихъ въ зависимости воинскаго начальства: они расположены на юг Иркутской-Губерніи (Вост. Сибири) и, облегая со всхъ сторонъ коронные нерчинскіе заводы, оберегаютъ, какъ ихъ, такъ, вмст съ тмъ, и границу нашу съ Китаемъ.

Это пограничное войско, въ существ своемъ, есть превосходное учрежденіе и чрезвычайно-благоразумно приспособлено къ потребностямъ края. Укажемъ на элементы, изъ которыхъ образовано это сословіе.

Въ настоящемъ своемъ состав, сословіе пограничныхъ казаковъ раздлено на шесть слдующихъ полковъ:

0x01 graphic

Начало учрежденія этихъ полковъ относится къ царствованію императора Петра II, когда, посл втораго разграниченія съ Китаемъ, по буринскому трактату, учреждены были на границ изъ селенгинскихъ Бурятъ и Тунгусовъ три полка съ пожалованіемъ имъ знаменъ.

Сословіе пограничныхъ казаковъ раздляется на три отдленія: Тункинское, Хороцайское и Цурухайтуевское. Каждое изъ нихъ завдывается особымъ ‘пограничнымъ приставомъ’ или ‘дистаночнымъ начальникомъ’ изъ русскихъ казачьихъ чиновниковъ и отличается особеннымъ количественнымъ составомъ: Цурухайтуевское-Отдленіе состоитъ изъ 4-хъ сотень русскихъ казаковъ и изъ всхъ казаковъ Тунгусовъ, Хороцайское-Отдленіе состоитъ изъ 3-хъ сотень русскихъ казаковъ и изъ всхъ казаковъ Бурятъ, остающаяся за-тмъ одна русская сотня состоитъ въ-вдніи Тункинскаго-Отдленія. Обыкновенное вооруженіе инородческихъ казаковъ составляютъ пика, сабля, костяной лукъ со стрлами, у многихъ есть даже ружья и винтовки, изъ которыхъ они мастерски стрляютъ.

Сверхъ опредленнаго закономъ состава полковыхъ сотень, численность ихъ естественнымъ образомъ усиливается сама-собою зачисленіемъ на дйствительную службу достигшихъ совершеннолтія казачьихъ дтей (такъ-что въ сотн не ровно сто человкъ), при счет же всей казачей населенности должно принимать въ соображеніе и малолтковъ, то-есть недостигшихъ 16-ти-лтняго возраста и несовершеннолтнихъ. Такъ на-примръ, въ сословіи городовыхъ казаковъ (при 36-ти сотняхъ) считается, какъ говорятъ, боле 12,000 душъ мужескаго пола, а казаковъ, дйствительно-состоящихъ на служб — до 8,000 душъ, въ сословіи пограничныхъ казаковъ считается всего до 10,000 душъ мужескаго пола, а служащихъ только около 4,000 душъ.

Третье, тоже совершенно-отдльное казачье сословіе въ Сибири составляетъ сословіе ‘линейныхъ казаковъ’, или ‘Сибирское Линейное Казачье Войско’, вновь преобразованное въ конц 1846 года. Войско это составляетъ исключительную принадлежность одной Западной-Сибири и занимаетъ пограничную линію Тобольской и Томской Губерній, отъ границы оренбургскаго казачьяго войска до сверозападныхъ предловъ Китайской-Имперіи и управляется ‘наказнымъ атаманомъ’, неимющимъ права непосредственнаго сношенія съ Сунодомъ, Сенатомъ или министрами.

Народонаселеніе войска составляютъ: а) собственно сибирскіе линейные казаки и б) поди разнаго званія, зачисленные въ войско. Въ сословіе казаковъ дозволяется принимать: 1) киргизовъ сибирскаго вдомства, 2) вольноотпущенныхъ по узаконеннымъ безспорнымъ актамъ, и 3)людей, получившихъ свободу по окончательнымъ ршеніямъ присутственныхъ мстъ. Лица, однажды поступившія въ войсковое сословіе и ихъ потомство, остаются въ войск навсегда и перемнять состоянія не имютъ права ни сами они, ни ихъ будущія поколнія.

Изъ общей совокупности правъ и преимуществъ, дарованныхъ вообще войску, представители его освобождаются отъ податей и поставки рекрутъ. Они могутъ, въ свободное отъ службы время, производить торговлю и промышленость внутри и вн войсковыхъ предловъ, пріобртать стороннія земли и устраивать фабрики и заводы на войсковыхъ земляхъ.

Войсковое сословіе надлено землями въ округахъ Курганскомъ, Ишимскомъ и Омскомъ (Тобольской-Губерніи) и въ Бійскомъ и Кузнецкомъ Округахъ (Томской-Губерніи), начиная отъ редута Сибирскаго на запад, до редута Малонарымскаго на самомъ юг Томской-Губерніи, и до города Кузнецка на восток, занимая такимъ-образомъ 93 редута, 21 форпостъ, 13 крпостей, 42 деревни, 7 большихъ селъ и 6 городовъ: Петропавловскъ, Омскъ и Семипалатинскъ, Устькаменогорскъ, Бійскъ и Кузнецкъ, считавшіеся до сего въ Колыванской-Области. Земли, занимаемыя линейными казаками, подъ общимъ выраженіемъ ‘Войсковой-Земли’, предоставлены войску въ ‘общественное’ владніе, по-мр надобности, дальнйшее надленіе войска землями будетъ произведено въ киргизскихъ степяхъ и въ иныхъ мстахъ.

Мра поземельныхъ довольствій опредляется всмъ поровну, именно: для штаб-офицера 400 десятинъ, для обер-офицера 200, для казака 30, для каждаго церковнаго причта станичныхъ церквей — 99 десятинъ земли, способной для хлбопашества и скотоводства. Сверхъ-того, на каждый изъ 9-ти полковыхъ округовъ (на которые раздлена Войсковая-Земля) прирзывается, по возможности, до 24,000 десятинъ земли въ запасъ на увеличивающееся народонаселеніе и для войсковыхъ хозяйственныхъ заведеній. Но на земли эти никто изъ лицъ поисковаго сословія не иметъ права полной собственности: владніе — только пожизненное, и притомъ, въ полный окладъ отдльному лицу, въ опредленной пропорціи дается только ²/₃ пахатной и снокосной земли, а остальная ¹/₂ остается въ общественномъ пользованіи, для пастьбы скота.

Войсковое сословіе пользуется всми произведеніями на поверхности опредленной ему земли, какъ-то: лсами, водами и другими угодьями, кром благородныхъ металловъ, которые, въ случа открытія ихъ въ ндрахъ Войсковой-Земли, обращаются въ казну, а войску предоставляется за нихъ соразмрное вознагражденіе изъ суммъ государственнаго казначейства, Для общественныхъ и частныхъ выгодъ войска, ему предоставляется исключительное право пользоваться, въ предлахъ водворенія, рыболовствомъ. Равномрно дается право на рыбные промыслы во всхъ озерахъ и ркахъ Киргизской-Степи однимъ только сибирскимъ линейнымъ казакамъ, съ-тмъ, однакожъ, условіемъ, чтобъ они не препятствовали мстнымъ Киргизамъ пользоваться этими водами.

Сибирское линейное казачье войско раздляется на 4 бригады, въ каждой изъ нихъ, кром первой, по 2 полка шестисотеннаго состава, а первая бригада состоитъ изъ 3 полковъ. Всхъ полковъ 9, по числу которыхъ и Войсковая-Зсмля длится на 9 полковыхъ округовъ.

Кром-того, въ войск полагается: 1) своя конно-артиллерійская бригада, изъ трехъ легкихъ баттарей, каждая въ 8 орудій, 2) 9 резериныхъ командъ, при каждомъ полку по одной въ 276 человкъ, раздленныхъ на 6-ть отдленій (по 46 казаковъ) для усиленія каждой полковой сотни и состоящихъ изъ урядниковъ и казаковъ или неспособныхъ къ фронтовой служб, или уволенныхъ изъ полковъ и баттарей за выслугу установленнаго 20-ти-лтняго срока (полный срокъ службы 30 лтъ), 3) особая команда войсковыхъ мастеровыхъ изъ 219 служилыхъ казаковъ, предназначенныхъ исключительно для приготовленія служащимъ нижнимъ чинамъ войска — войсковыхъ принадлежностей, амуниціи, вооруженія и прочаго, и 4) опредленное число нестроевыхъ чиновъ.

Вооруженіе линейныхъ казаковъ: шашка, либо сабля, драгунское ружье безъ штыка, или карабинъ, и дротикъ или пика, смотря по назначенію службы.

Обязанности войска состоятъ въ томъ, чтобъ: 1) охранять Сибирскую-Линію на всемъ протяженіи, занимаемомъ войскомъ, 2) содержать таможенную стражу на рубеж Киргизской-Степи, 3) защищать вншніе ‘киргизскіе-приказы’ отъ хищниковъ и исполнять при нихъ полицейскія обязанности, 4) содержать въ степи военные посты и коммуникаціонные пикеты, 5) составлять лтніе резервы, 6) высылать отряды на томскіе золотые пріиски для полицейскаго порядка, 7) комплектовать нижними чинами жандармскія команды 8-го, сибирскаго, округа жандармовъ,

заселять и защищать вновь-учреждаемыя правительствомъ линіи, укрпленія и посты, и 9) по повелнію, выходить на службу, куда прикажутъ.

Резервныя команды должны: 1) составлять пограничную и таможенную стражу, въ пособіе строевымъ казакамъ, 2) отправлять, въ замнъ ямщиковъ, почтовую и земскую гоньбу въ Киргизской-Стспи и по всей Кордонной-Линіи, 3) помогать строевымъ казакамъ въ заготовленіи сна для служилыхъ лошадей, и 4) имть присмотръ и производить работы на войсковыхъ хозяйственныхъ заведеніяхъ.

Сверхъ-того, войско содержитъ внутреннее свое управленіе и отбываетъ земскія повинности, съ постоянною осдлостію неразлучныя, какъ-то: 1) содержаніе въ исправности дорогъ, мостовъ, гатей и перевозовъ въ предлахъ Войсковой-Зейли, 2) вс мстныя обязанности, сопряженныя съ подводною и квартирною повинностью, и 3) препровожденіе арестантовъ.

Войсковые чины экипируются изъ войсковыхъ общественныхъ суммъ, тутъ считается и обмундировка, и вооруженіе, и вс принадлежности коннаго ратника. Жалованье же, боевые снаряды и заряды и пользованіе отъ недуговъ отнесены на счетъ казны. Для исправленія своихъ нуждъ войско получаетъ вспомоществованіе ежегодно по 6,000 руб. сер. и единовременно дано ему 30,000 руб. сер. изъ ясачныхъ суммъ въ усиленіе способовъ покрытія собственныхъ ежегодныхъ расходовъ.

Мстное управленіе войскомъ, смотря по большей или меньшей сфер дятельности, бываетъ ‘станичное’, ‘полковое’, ‘бригадное’ и ‘войсковое’. Выборовъ членовъ въ эти правленія цлымъ обществомъ въ сибирскомъ линейномъ казачьемъ войск не существуетъ: вс должности замщаются назначеніемъ начальства.

Не входя въ полное исчисленіе точнымъ образомъ опредленныхъ правъ и обязанностей этого сословія въ малйшихъ подробностяхъ и точнымъ образомъ опредленныхъ окладовъ землями и денежнымъ (во время нахожденія на дйствительной служб) жалованьемъ отъ казны и изъ войсковыхъ суммъ, заключимъ паши замтки о линейныхъ казакахъ объясненіемъ, что полный комплектъ штатныхъ чиновъ простирается до 11,500 человкъ (въ томъ числ въ полкахъ — около 8,000 человкъ, въ артиллерійской бригад 745 челов., въ резервахъ 2,500 челов., мастеровыхъ 220 челов. и 100 человкъ нестроевыхъ), общее же число всхъ лилейныхъ казаковъ доходитъ до 30,000 душъ, въ короткое время могущихъ быть готовыми для военныхъ дйствій. Для образованія юношества учреждены: для дтей офицерскаго званія — особый, для нихъ учрежденный, эскадронъ Сибирскаго Кадетскаго Корпуса, а для дтей простыхъ казаковъ — 54 нисшія школы, по одной (на 20 учениковъ) при каждой сотн. Кром-того, для образованія урядниковъ, существуетъ еще, въ конно-артиллерійской бригад, одна бригадная школа.

Кром этихъ трехъ отдльныхъ казачьпхъ сословій, изъ которыхъ одни только линейные подчинены Военному Министерству, а остальныя два сословія подчинены Министерству Внутреннихъ Длъ, въ Сибири есть еще одинъ разрядъ казаковъ — Заводскіе Горные Казаки при алтайскихъ заводахъ. Этотъ родъ казаковъ находится въ непосредственной зависимости отъ Министерства Финансовъ.

Положительные законы опредляютъ значеніе этихъ казаковъ слдующими выраженіями: ‘На заводахъ уральскихъ и алтайскихъ конныхъ командъ не полагается, но состоятъ разъздные, опредляемые подъ названіемъ ‘казаковъ’ изъ заводскихъ служителей и употребляемые для разныхъ внутреннихъ по заводами. полицейскихъ исполненій.’ Такіе же разъздные существуютъ и на нерчинскихъ заводахъ,

Такъ-какъ особая, установленная для нихъ обмундировка отличаетъ ихъ отъ прочихъ сословіи края, а численность ихъ ставитъ ихъ въ положеніе особаго отряда, между-тмъ, какъ права и обязанности ихъ смшиваются съ правами тоже отдльнаго сословія людей, извстныхъ подъ общимъ именемъ ‘горной стражи’, то я считаю не лишнимъ сдлать здсь слдующее извлеченіе изъ нашихъ узаконеній:

Алтайскій горный батальйонъ, алтайская горная стража или линейный горный батальйонъ, на заводахъ алтайскихъ состоящій (приписанный къ отдльному сибирскому корпусу и считающійся въ откомандировк), и заводскіе горные казаки комплектуются изъ заводскихъ мастеровыхъ Горной-Области, перемщать ихъ изъ горнаго въ другія вдомства запрещается, кром тхъ случаевъ: 1) когда нижніе чины, по болзни, не дослужатъ срока, положеннаго для полной отставки отъ горной службы: ихъ на это исключительно время опредляютъ къ вахтерскимъ и другими, должностямъ, вн заводовъ, 2) когда выслужившіе положенный сроки, не будутъ, за провинности, подлежать увольненію: людей этого разряда переводятъ въ другія воинскія команды, и 3) когда они, впавъ въ преступленіе, по этому уже самому, потеряли право продолжать службу въ горномъ вдомств Императорскаго-Кабинета: ихъ тогда размщаютъ въ вдомства постороннія. Заводскіе горные казаки обмундировываются по особо-установленной для нихъ норм. Дти мужескаго пола нижнихъ чиновъ горной стражи, или ихъ вдовъ и не замужнихъ дочерей, поступаютъ навсегда въ горное вдомство, получаютъ опредленный провіантъ и записываются въ заводскія школы (а мы имли уже случай сказать, что въ одной Колыванской-Области считается горныхъ училищъ 17: три высшія и 14 нисшихъ. Комплекта, учениковъ положенъ въ 1355 человкъ). Участь лицъ, составляющихъ это сословіе, обезпечена положительными законами какъ въ-отношеніи пользованія ихъ во время болзни, такъ и въ-отношеніи пенсій, по окончаніи службы.

Что же касается до Казакова, на нерчинскихъ заводахъ, то они не составляютъ отдльнаго сословія: они приписаны къ пограничному казачьему войску и комплектуются изъ русскихъ пограничныхъ казаковъ. Обязанности этихъ казаковъ чисто-полицейскія. Во время службы на заводахъ (съ 15-го марта по 15-е ноября) они находятся въ полной зависимости ‘коменданта нерчинскихъ заводовъ’, а въ прочее время — ‘троицко-савскаго пограничнаго управленія и иркутскаго гражданскаго губернатора’.

XIX.
Ныншнія казачьи сословія вн Сибири.

Черноморское-Казачье-Войско происхожденіемъ и существованіемъ своимъ обязано милостями. Императрицы Екатерины-Второй и ходатайству князя Потемкина-Таврическаго. Первоначально оно образовано было изъ однихъ Запорожцевъ и поселено было на остров Фанагаріи и на земляхъ между Кубанью и Азовскимъ-Моремъ.

Въ 1842 году, сословію этому дана новая организація. На основаніи Высочайше-утвержденнаго положенія, черноморское казачье войско занимаетъ все пространство земель, лежащихъ между восточнымъ берегомъ Азовскаго и частію Чернаго Морей, Екатеринославскою-Губерніею, Войскомъ-Донскимъ, Ставропольскою-Губерніею и горскими жителями, отъ которыхъ отдляетъ ее рка Кубань.

Войсковая земля раздляется на три военные округа: а) Таманскій (управленіе его находится въ Станиц Полтавской), съ 20-го станицами, или куренями, съ народонаселеніемъ почти въ 20,000 душъ, б) Екатеринодарскій (въ Екатеринодар), съ 20-го же станицами и съ народонаселеніемъ въ 21,000 душъ, и в) Ейскій (въ станиц Уманской), съ 19-ю куренями и съ народонаселеніемъ въ 19,000 душъ.

Основаніе этого народонаселенія въ 60,000 душъ, составляютъ: а) собственно черноморскіе казаки, потомки прежнихъ Запорожцевъ, б) дворовые люди, принадлежащіе войсковымъ чиновникамъ, и в) инородцы, перешедшіе изъ Крыма и изъ-за Кубани, живущіе въ селеніяхъ Ады и Ангелинскомъ и хуторахъ по рк Кубани. (Обитающіе въ предлахъ Войсковой-Земли инородцы посятъ наименованія 1) владльцевъ, 2) подвластныхъ, 3) вольныхъ черкесъ и 4) Армянъ). Для усиленія войска назначено переселить въ Черноморію пять тысячъ душъ изъ Малороссіи, по впредь до переселенія дозволено принимать въ сословіе черноморскихъ казаковъ Малороссіянъ. отдльными семействами, по ихъ желанію, съ тмъ, однакожъ, чтобъ они представили надлежащее удостовреніе своихъ обществъ и начальства о согласіи на переселеніе. и чтобы водвореніе ихъ произвели на собственный счетъ, не требуя отъ правительства никакихъ пособій.

По общимъ правиламъ, войско можетъ принимать въ свое сословіе: 1) людей непринадлежащихъ ни къ какому сословію, 2) вольноотпущенныхъ, по безспорнымъ актамъ, 3) получившихъ свободу по окончательнымъ ршеніямъ судебныхъ мстъ, 4) незаконнорожденныхъ дтей солдатокъ, которыхъ мужья поступили на службу изъ казенныхъ селеній, или изъ семействъ, зачисленныхъ въ-послдствіи въ войсковые полки, 5) дтей, рожденныхъ посл отставки отъ тхъ нижнихъ чиновъ, которые, бывъ уволены отъ войсковой службы изъ малороссійскихъ казаковъ, приходятъ въ-послдствіи въ Черноморію для соединенія съ семействами, переселенными туда по распоряженію правительства, и водворяются на земляхъ Черноморскаго-Войска. Водворяясь, они записываются въ число отставныхъ казаковъ и не употребляются ни въ какія повинности.

Черноморское казачье войско обязано: 1) охранять границы Войсковой-Земли отъ набговъ закубанскихъ народовъ, 2) выставлять и содержать въ совершенной исправности (снабдивъ обмундированіемъ, оружіемъ, лошадьми, верховыми и вьючными, и всею конскою принадлежностію): а) лейб-гвардіи черноморскій дивизьйонъ изъ лучшихъ въ цломъ войск по поведенію, виду и служб юнкеровъ и казаковъ, б) двнадцать конныхъ полковъ и девять пшихъ батальйоновъ, снабженыхъ каждый по одному знамени, в) одну конно-артиллерійскую бригаду, изъ трехъ конно-артиллерійскихъ легкихъ баттарей и одной гарнизонной артиллерійской пшей роты, 3) имть войсковую сотню мастеровыхъ, и 4) нести общія земскія повинности, неразлучныя съ постоянною осдлостію, каковы: содержаніе почтовыхъ станцій, на общемъ основаніи, наймомъ, а не личнымъ отбываніемъ, содержаніе дорогъ, мостовъ, гатей, перевозовъ, квартирная повинность, препровожденіе арестантовъ, земская почта, снабженіе присутственныхъ и общественныхъ мстъ топливомъ.

Ближайшій начальникъ черноморскаго казачьяго войска носитъ названіе наказнаго атамана, имющаго нрава: по военной части — начальника дивизіи, а по гражданской — гражданскаго губернатора, не имя однакожь непосредственныхъ сношеній ни съ Сенатомъ, или Снодомъ, ни съ Министрами. На этомъ основаніи, наказный атаманъ утверждаетъ ршенія судебныхъ мстъ второй степени, наблюдаетъ за благоустройствомъ и благочиніемъ, за бездоимочнымъ сборомъ надлежащихъ взносовъ, принимаетъ мры къ отклоненію недостатковъ въ народномъ продовольствіи, наблюдаетъ за нормальностію отношеній между владльцами и ихъ крпостными людьми и, въ случа надобности, подвергаетъ ихъ опек.

Военное управленіе каждаго округа сосредоточено въ лиц окружнаго штаб-офицера, а въ станицахъ — станичнаго атамана и двухъ судей, избираемыхъ обществомъ каждой станицы и составляющихъ станичное правленіе, дйствующее, въ военномъ и гражданскомъ отношеніяхъ, въ вид исполнительной власти.

При командированіи въ экспедицію боле трехъ полковъ, назначается походный атаманъ, опредляемый въ эту должность, какъ и наказный атаманъ, Высочайшею властію.

Такимъ-образомъ, въ гражданскомъ. отношеніи, войско черноморское и народъ, населяющій его землю, представляютъ видъ отдльной губерніи. Мстное земское управленіе занимаетъ тамъ Станичное Правленіе, и первую степень дятельности управленія, въ род нашего узднаго, представляетъ управленіе въ округахъ, состоящее изъ окружныхъ судовъ, окружныхъ сыскныхъ начальствъ, словесныхъ мировыхъ судовъ, подъ наблюденіемъ окружныхъ стряпчихъ, вторую высшую степень, общее войсковое гражданское управленіе составляютъ: Войсковое-Правлсніе, подъ предсдательствомъ наказнаго атамана, и Войсковой Уголовный и Гражданскій Судъ, оба подъ наблюденіемъ поисковаго прокурора. Для сокращенія времени судопроизводства въ войск, основанъ Торговый Словесный Судъ, учрежденный съ тою цлью, чтобъ торговые казаки, во взаимныхъ спорахъ и искахъ по торговл между собою и съ посторонними лицами, не вступали безъ необходимости въ письменное судопроизводство. Это учрежденіе состоитъ изъ двухъ судей, ежегодно избираемыхъ обществомъ торговыхъ казаковъ изъ среды себя: дла въ немъ должны быть кончены въ восьмидневный срокъ и безъ письменнаго производства — иначе дло отсылается въ Войсковое Правленіе. По уголовнымъ дламъ вс лица, проживающія на Войсковой-Земл, не исключая и женщинъ, судятся военнымъ судомъ, лица мужескаго пола, принадлежащія къ войсковому сословію судятся на основаніи военно-уголовныхъ законовъ, къ прочимъ примняются общіе уголовные законы.

Доходы войска составляютъ: ‘непремнные’ — жалованье отъ казны 20,000 руб. ассигн., съ небольшимъ 7,000 руб. ассигн., отпускаемые на содержаніе учебныхъ заведеній, и проценты съ двухъ мильйоновъ рублей ассигнаціями, обращающихся въ кредитныхъ установленіяхъ, ‘измняющіеся’ — съ питейныхъ сборовъ, съ рыбныхъ ловель, съ продажи соли, каменнаго угля и нсфти, съ оброчныхъ статей, съ сбора за лавки и мстъ на ярмарк, сборъ съ войсковыхъ всовъ, сборъ съ перевоза изъ Тамани въ Керчь, сборъ съ казаковъ Торговаго Общества (состоящаго изъ 200 человкъ, вносящихъ ежегодно по 57 ¹/₂руб. сер. въ войсковую казну), сборъ съ казаковъ торгующихъ (по праву, свободной торговли какъ внутри, такъ и вн войсковыхъ вредловъ, временно, пока не доходитъ служебная очередь), но не принадлежащихъ къ Торговому-Обществу, сборъ съ иногородныхъ купцовъ за право торговли въ Черноморіи, и взысканіе процентовъ съ объявленныхъ ими торговыхъ капиталовъ, вычеты извстныхъ процентовъ изъ жалованья своихъ чиновниковъ внутренней службы, сборъ за довольствіе съ частныхъ конскихъ табуновъ на войсковой земл, выручка съ войсковой типографіи и съ другихъ хозяйственныхъ оборотовъ, сборъ съ дворовыхъ людей чиновниковъ на земскую повинность, и съ другихъ источниковъ, коими въ-послдствіи могутъ усилиться доходы войска.

Войсковая земля составляетъ общественную собственность. Поземельныя довольствія отводятся каждой станиц по числу чиновниковъ и казаковъ (нижнимъ чинамъ по 30 десятинъ на душу, обер-офицеру по 200, штаб-офицеру 400, генералу 1,500 десятинъ, но они получаютъ только по ²/₃ пахатной и снокосной земли, а ¹/₃ остается въ общемъ станичномъ пользованіи для пастьбы скота: участки эти — пожизненные).

Переписи подлежатъ вс дти мужескаго пола, рожденные вн офицерскаго званія. Вс они, по минованіи 17 лтъ отъ рожденія, записываются для употребленія въ станичныя повинности подъ именемъ ‘малолтковъ’, и отбываютъ ихъ въ-теченіе двухъ лтъ. На 20-мъ году они зачисляются въ казаки и приводятся, на врность службы, къ присяг, на этотъ исключительно одинъ годъ ихъ избавляютъ отъ повинностей, чтобъ дать имъ боле возможности приготовить себя во всемъ для полевой службы, въ которую они поступаютъ по очереди на вакансіи, съ наступленіемъ 21 года возраста. Общій срокъ выслуги для отставки — 30 лтъ: 25 лтъ на полевой служб и 5 лтъ на внутренней.

Для образованія юношества положительное законодательство указываетъ на слдующія мры:

Въ Екатеринодар учреждено Войсковое-Окружное-Училище. Пять человки, дтей дворянъ, а такъ же штабъ и обер-офицеровъ Черноморскаго-Войска, изъ числа отличнйшихъ учениковъ этого училища, по окончаніи въ немъ курса, поступаютъ для дальнйшаго образованія въ харьковскую гимназію, а оттуда, но удостоенію, въ тамошній университетъ, прочіе же ученики возвращаются къ родителямъ для поступленія въ службу, сообразно ихъ происхожденію. Воспитанники, поступившіе въ гимназію и университетъ, получаютъ содержаніе отъ войска, и, по окончаніи курса, опредляются на службу въ войско.

Для воспитанія дтей дворянъ черноморскаго казачьяго войска назначается четырнадцать вакансій въ кадетскихъ корпусахъ.

Богоугодныхъ заведеній три: богадльня на 45 мужчинъ и 15 женщинъ, съ отдленіемъ для умалишенныхъ, больница въ Екатеринодар и богадльня на 30 человкъ въ Киновіи, при Екатеринолебежской-Николаевской-Пустыни.

Черноморскіе казаки ходятъ въ косматыхъ шапкахъ, вооруженіе ихъ — шашка, кинжалъ, ружье, пистолетъ и пика, кром пхотинцевъ.

Донское-Казачье-Войско — старинное, усиливавшееся въ численности своей вольными переходами, по-временамъ, людей изъ разныхъ сословій. Въ пресченіе происходившаго досел вывоза на Донъ съ полками людей разнаго званія и націй и затруднительнаго судопроизводства, которымъ войсковое управленіе затруднялось при обращеніи ихъ къ законнымъ владльцамъ и вдомствамъ — нын положены твердыя правила, подъ строгимъ запрещеніемъ, никого изъ постороннихъ на Донъ не вывозить.

Земля, обитаемая Донцами, иметъ около 350 верстъ длины по обимъ берегамъ рки Дона, большая ея ширина 300 верстъ.

Ныншнее народонаселеніе Войска можно приблизительно положить около семисотъ тысячъ душъ, оно раздляется на четыре военные округа со ста-четырьмя станицами. Общее управленіе сосредоточено въ лиц наказнаго атамана, находящагося въ непосредственныхъ сношеніяхъ съ Сенатомъ, Снодомъ, министрами и главнокомандующими арміями. Каждымъ военнымъ округомъ управляетъ окружный генералъ, назначаемый съ утвержденія наказнаго атамана, по общимъ выборамъ къ должностямъ, на три года. Такія же отношенія, какія существуютъ между окружнымъ генераломъ и военными, округомъ., постановлены и между калмыцкимъ народомъ (обитающимъ въ этихъ мстахъ и причисляемыхъ къ Войску) и калмыцкимъ правленіемъ, ведущими, списки всмъ служащимъ Калмыкамъ и поступающимъ изъ ихъ малолтковъ въ казаки.

Донское Войско составляютъ:

‘Лейб-гвардіи Казачій Полкъ’, изъ шести эскадроновъ Донцовъ и седьмаго изъ Черноморцевъ.

‘Атаманскій Наслдника Цесаревича Полкъ’, изъ шести эскадроновъ Донцовъ и лейб-гвардіи Уральской-Сотни.

‘Донская легкая конная артиллерія’, изъ четырнадцати баттарей восьми-орудійпаго состава.

Команда при Новочеркасскомъ Артиллерійскомъ Арсенал. 56 полковъ шестисотеннаго состава, каждый изъ нихъ носитъ фамилію своего командира и нумеръ, который данъ полку при выход его съ Дону. Каждая полковая сотня иметъ свое знамя, (полковые ‘приказные’ суть непремнные помощники ‘урядниковъ’, ‘драбанты’ — деньщики, ‘казаки’ — нижніе чины).

‘Войсковая сотня мастеровыхъ’ въ 220 человкъ, на предметъ изготовленія обмундировки, вооруженія и конской принадлежности.

‘Рабочій полкъ’, шести-сотеинаго состава, для возведенія войсковыхъ зданій.

‘Пяти-сотное Общество Торговыхъ Казаковъ’.

Управленіе войсковыми конскими заводами, съ табунщиками изъ Калмыковъ и командою верховыхъ и пшихъ Донцовъ.

Въ военное время донскіе казачьи полки, составляя соединсніемъ своймъ (отъ трехъ до пяти полковъ) бригаду, выступаютъ съ Дона подъ командою генерала, носящаго названіе походнаго атамана.

По сил данныхъ привилегій и прежнихъ постановленій, Войску отпускается ежегодно: 1) жалованье и за будары по 21,311 руб. 60 к. ежегодно, 2) на пенсіи раненымъ, вдовами, и сиротамъ посл убитыхъ на войн ежегодно по 20,000 руб. ас., 3) за десять тысячь четвертей хлба 90,000 руб. тоже ежегодно, и 4) двсти-сорокъ-восемь пудовъ пороху и полтораста пудовъ свинца.

Войско учреждаетъ отдльный военный капиталъ для удовлетворенія собственно военнымъ потребностямъ, и кром-того отдльный вспомогательный капиталъ, для облегченія изъ процентовъ его штабъ и оберофицерамъ войска способовъ для исправленія себя къ полевой служб. Помощь нижнимъ чинамъ опредлена также положительными законами.

Перепись малолтковъ такая же, какъ и у черноморскихъ казаковъ.

Общій срокъ для службы 30 лтъ.

Для воспитанія юношества существуютъ писшія училища, училища окружныя и войсковая гимназія, для военнаго дла — артиллерійская школа въ Новочеркаск и кадетскіе корпуса Москвы и Петербурга.

Астраханское-Казачье-Войско — потомки прежнихъ волжскихъ казаковъ — занимаетъ земли, пожалованныя ему по Волг, внизъ отъ Камышина въ предлахъ Саратовской и Астраханской Губерній. Войсковая земля раздляется на три округа, каждый съ небольшимъ въ 2,000 душъ народонаселенія мужескаго пола (всего около 6,600 душъ муж. пола собственно астраханскихъ казаковъ безъ примси другихъ). По недостатку въ войск земель, пріемъ въ это сословіе постороннихъ лицъ воспрещенъ. Астраханскіе казаки съ потомствомъ остаются въ войсковомъ сословіи навсегда, на общемъ основаніи.

Обязанности Астраханскаго Казачьяго Войска заключаются въ томъ, что они должны: 1) содержать кордоны каспійской и внутренней астраханской линій, расположенныхъ около земель калмыцкихъ, Кундровекихъ Татаръ и кочевыхъ Киргизовъ Внутренней-Букеевской-Орды, 2) посылать команды въ Калмыцкую-Орду, въ ставку хана Букеевскихъ Киргизовъ, въ городъ Царицынъ, на время бывающихъ тамъ ярмарокъ и въ другія мста, 3) содержать во всегдашней готовности къ служб три конные полка (по одному, съ особымъ знаменемъ, изъ каждаго полковаго округа) шести-сотеннаго состава и одну конно-артиллерійскую баттарею восьми-орудійнаго состава, и 4) нести обычныя повинности дорожныя, почтовыя и продовольственныя.

Къ войску причисляются: войсковая команда мастеровыхъ въ 55 человкъ и Торговое Общество не боле какъ изъ 50 человкъ казаковъ, освобожденныхъ отъ службы полевой и внутренней.

Войскомъ управляетъ наказный атаманъ, неимющій права прямыхъ сношеній съ высшими учрежденіями,-значеніе его по военной части равносильно значенію бригаднаго командира, а по гражданской — гражданскаго губернатора, главное же завдываніе войскомъ лежитъ на обязанности астраханскаго военнаго-губернатора.

Три степени общаго управленія войскомъ суть — станичныя правленія, полковыя правленія и войсковое правленіе. Въ первой степени, станичные начальники и станичные судьи избираются обществомъ своихъ станицъ, полковыя правленія состоятъ каждое изъ полковаго командира и трехъ засдателей, войсковое правленіе состоитъ, подъ предсдательствомъ наказнаго атамана, изъ старшаго члена и двухъ ассессоровъ: лица эти назначаются высшими властями.

Войсковая-Земля составляетъ общественную собственность, личные отводы земли въ пользованіе или пожизненные участки составляютъ для казаковъ по 30 десятинъ на душу, для чиновниковъ, обер-офицеровъ по 200, а штаб-офицеровъ по 400 десятинъ.

Въ войсковой доходи, поступаютъ: сборъ съ отдаваемыхъ въ откуппое содержаніе рыболовныхъ мстъ и другихъ поземельныхъ оброчныхъ статей, сборъ съ казаковъ Торговаго Общества, вычеты извстныхъ процентовъ изъ жалованья чинозпиковъ внутренней службы, выручки съ хозяйственныхъ оборотовъ, проценты съ поисковаго ка іитала

Для облегченія всего казачьяго сословія въ способахъ исправленія служебныхъ потребностей учрежденъ особый вспомогательный капиталъ изъ 10,000 руб. сер., отчисленныхъ отъ войсковой казны.

Переписи войсковой подлежатъ вс дти мужескаго пола, рожденные вн офицерскаго званія, вс они, по достиженіи семнадцатилтняго возраста, зачисляются въ казаки, но до совершенной возмужалости не обременяются тяжелою службою. Первый годъ службы есть льготный: въ это время молодые казаки освобождаются отъ ‘сиднокъ’ или станичныхъ повинностей, но съ истеченіемъ этого года они поступаютъ въ отправленіе дйствительной службы. Общій ея срокъ — 30 лтъ.

Для образованія войсковаго юношества учреждены: для простыхъ казаковъ — десять станичныхъ училищъ, для офицерскихъ дтей — пансіонъ на тридцать учениковъ при астраханской гимназіи и еще дв вакансіи въ кадетскихъ корпусахъ, а для двицъ — пять вакансій въ Астраханскомъ Институт для Благородныхъ Двицъ.

Вооруженіе астраханскихъ казаковъ — шашка, ружье, пистолетъ и дротикъ.

Къ астраханскому войску причисляются и Калмыки, несущіе кордонную службу по Ахтубниской, Элтонской и Узеньской Линіямъ. Въ служилые Калмыки назначаются люди не моложе 18-ти и не старе 45-ти лтъ, съ надлежащею аммуниціею, вооруженіемъ и лошадьми.

По разореніи Запорожья, Счевики, въ 1775 году, бжали за Дунай въ турецкую землю и жили тамъ. Во время послдней нашей войны съ Турками, казаки эти, поди, предводительствомъ своего кошеваго атамана, Гладкаго, явились въ 1828 году къ Государю Императору и просили милосердаго его призрнія. Государь принялъ ихъ милостиво и тогда же употребилъ ихъ въ дло: въ отрядахъ нашихъ они дйствовали подъ именемъ ‘отдльнаго запорожскаго войска’. Въ 1831 году, они, подъ именемъ ‘Азовскаго Казачьяго Войска’ поселены на берегахъ Азовскаго-Моря, въ предлахъ Екатеринославской-Губериіи. Число ихъ простирается до 6,500 человкъ. До 1847 года войско это, ‘за отличную свою службу’, получало амуницію и оружіе отъ казны. Нын оно содержитъ себя, на общемъ основаніи, собственными средствами, но, по скудости войсковыхъ денежныхъ средствъ, положительные законы опредляютъ случаи покрытія войсковыхъ расходовъ изъ государственной казны.

Въ войсковое сословіе принимаются и другіе Запорожцы, выходящіе изъ турецкихъ владній, равномрно къ нему причисляются и сыновья солдатскихъ вдовъ, вышедшихъ замужъ за азовскихъ казаковъ.

Азовское-Казачье-Войско управляется наказнымъ атаманомъ и войсковою канцеляріею. Оно состояти, изъ десяти сотень и обязано снаряжать 15 командъ, каждую изъ 20 человкъ, при 29 лодкахъ для крейсерства вдоль восточнаго берега Чернаго-Моря, подъ распоряженіемъ начальника Черноморской Береговой Линіи. Для внутренней службы сформирована особая команда изъ конныхъ и пшихъ казаковъ.

‘Черноморская-Береговая-Линія’ раздляется натри отдленія: отъ Кубани до Геленджика, отъ Геленджика до Навашискаго-Укрпленія, и оттуда до границы Мингрежи.

Другая отрасль укрпленій составляетъ ‘Кавказскую-Линію’, раздляемую на пять главныхъ частей:

1) Черноморская-Кордонная-Линія’ отъ Чернаго-Моря по рк Кубани до станицы Воронежской.

2) ‘Правый-флангъ’ простирается отъ Воронежской-Станицы, по Лаб и Кубани, до укрпленія Кумары и раздляется на Кубанскую и Лабинскую Линіи.

3) ‘Центръ’ тянется отъ Хумары вдоль подошвы главнаго хребта Кавказскихъ-Горъ до поста Липовскаго на рк Терек и раздляется на Кисловодскую-Линію, Внутреннюю-Кабардинскую-Линію, Передовую-Кабардинскую-Линію, и на Линію по военно-грузинской дорог.

4) ‘Владикавказскій Военный Округъ’ заключаетъ въ себ горскія племена по обимъ сторонамъ военно-грузинской дороги. Участокъ ея до Казакъ-Кичу называется ‘Верхне-Сунженская-Линія’, и

5) ‘Лвый флангъ’, все остальное пространство границы до Каспійскаго-Моря, раздляется на Линіи: Сунженскую, Терскую, Передовую-Чеченскую и Передовую-Кумыкскую.

Охраненіе этихъ укрпленій лежитъ на обязанности Кавказскаго-Линейнаю-Казачьяго-Войска, владющаго землями отъ границъ Черноморскаго Казачьяго Войска до Каспійскаго-Моря.

Войско раздляется на 17 полковыхъ округовъ и 120 станицъ, съ народонаселеніемъ во сто-тысячь человкъ мужескаго пола. Въ сословіе это дозволено принимать малороссійскихъ казаковъ, однодворцевъ и казенныхъ крестьянъ, на общемъ основаніи, мщанъ по увольнительнымъ свидтельствамъ отъ обществъ, вольноотпущенныхъ и получившихъ свободу изъ крпостнаго владнія по окончательнымъ ршеніямъ судебныхъ мстъ, дтей солдатскихъ вдовъ, вышедшихъ замужъ за казаковъ кавказскаго линейнаго казачьяго войска, отставныхъ солдатъ, которые поступили на службу изъ казенныхъ селеній, обращенныхъ въ составъ казачьяго войска, ихъ дтей, не состоящихъ на дйствительной служб, и азіатцевъ разныхъ наименованій. Сихъ послднихъ размщаютъ по станицамъ, удаленнымъ отъ передовой кордонной-линіи.

Лица, однажды поступившія въ войско, остаются въ немъ вчно и съ потомствомъ.

Войско управляется наказнымъ атаманомъ, неимющимъ-права непосредственныхъ сношеній съ высшими въ Имперіи учрежденіями.

Войско, сверхъ обыкновенныхъ земскихъ повинностей, обязано: 1) охранять кавказскую линію, на занимаемомъ войскомъ пространств, и военно-грузинскую дорогу отъ набговъ и вторженія горскихъ народовъ, 2) высылать противъ нихъ отдльные отряды въ экспедиціи, 3) заселять вновь-учреждаемыя линіи, и 4) содержать въ полномъ состав и въ совершенной и всегдашней готовности:

Команду гвардейскихъ линейныхъ казаковъ Собственнаго Его Императорскаго Величества Конвоя, въ С.-Петербург, по штату.

Конно-артиллерійскую бригаду изъ трехъ легкихъ баттарей восьмнорудійнаго состава.

Дивизіонъ въ состав ‘Кавказскаго Своднаго Иррегулярнаго Полка’, въ Варшав.

Конную команду, для охраны пересылочныхъ казенныхъ суммъ.

Двадцать конныхъ полковъ шести-сотеннаго состава, въ девяти бригадахъ. Замчательные изъ этихъ полковъ по составленію суть: ‘Моздокскій’ и ‘Гребенскій’, состоящіе по большой части изъ старинныхъ казаковъ, въ давнюю пору поселившихся въ этихъ мстахъ, ‘Владикавказскій’ и ‘Горскій’, сформированные преимущественно изъ Малороссовъ, ‘Волгскій’, имющій въ состав своемъ Цыганъ, два ‘Сунженскіе’ полка изъ новыхъ поселенцовъ, ‘Кизлярскій Семейный Полкъ’ изъ Грузинъ, и ‘Команду мастеровыхъ’.

‘Торговое Общество’ казаковъ этого сословія состоитъ изъ 200 человкъ, свободныхъ отъ полевой и внутренней службы: эти ‘торговые’ казаки вносятъ въ войсковую казну по 60 руб. серебромъ ежегодно. Казаки же ‘торгующіе’, то-есть временно производящіе торговлю (до наступленія служебной очереди) на сумму 1,000 руб. асс., вносятъ ежегодно въ войсковой доходъ 7 руб. 15 к. серебромъ.

Кром этого сбора, доходы войска составляютъ: отдляемая емъ часть съ откупныхъ питейныхъ сборовъ, отдача въ откупное содержаніе нефтяныхъ источниковъ при крпости Грозной, дохода, съ лавокъ и мстъ на ярмаркахъ, сборъ съ войсковыхъ перевозовъ и разныхъ хозяйственныхъ оборотовъ, вычетъ процентовъ съ жалованья войсковыхъ чиновниковъ, проценты съ войсковаго капитала.

Кром ‘войсковаго капитала’, войско иметъ ‘вспомогательный капиталъ’ въ 80,000 руб. сер.

Отводъ пожизненныхъ участковъ въ поземельное довольствіе неоднообразенъ:

Въ иномъ мст простые казаки получаютъ 15 десятинъ, въ другомъ 30 дес., въ третьемъ 50 дес. на душу, обер-офицеры въ одномъ 60 дес., въ другомъ по 100 дес., а штаб-офицеры въ одномъ 300, а въ другомъ по 400 десятинъ.

Мстное управленіе по военной и гражданской части раздляется на войсковое, бригадныя, полковыя и станичныя правленія.

Каждое станичное правленіе, состоящее изъ станичнаго начальника и двухъ станичныхъ судей, избираемыхъ станичнымъ обществомъ, представляетъ мстную исполнительную власть, дйствующую на пространств каждой станицы.

Полковыя правленія учреждены въ иномъ мст въ каждомъ полку, а въ иномъ — для каждыхъ двухъ полковъ, и состоятъ изъ опредляемыхъ туда властями: предсдателя и трехъ (или четырехъ, если правленіе составлено для двухъ полковъ) засдателей съ канцеляріей, занимаясь частями инспекторскою, полицейскою, хозяйственною и гражданскою въ предлахъ своего округа.

Бригадное управленіе сосредоточивается въ лиц бригадныхъ командировъ, дйствующихъ въ район своихъ бригадъ и завдующихъ полками по военной части, а въ нкоторыхъ полкахъ и хозяйственною.

Войсковое правленіе иметъ предметами. своего вдомства то, что въ общемъ губернскомъ управленіи лежитъ на обязанности губернскихъ правленій и гражданскихъ палатъ. Войсковое правленіе составляютъ наказный атамана., старшій членъ и три ассессора. Для производства уголовпыхъ длъ учреждены дв военно-судныя коммиссіи, завдыванію которыхъ принадлежатъ вс обитатели войсковой земли, не исключая и женщинъ, на общемъ основаніи.

Перепись малолтковъ, верстанье ихъ въ казаки и сроки, службы для отставки производится на тхъ же основаніяхъ, какъ и въ сословіи Черноморскаго-Казачьяго-Войска.

Вооруженіе полковыхъ казаковъ — ружье черкесское, неформенное, пистолетъ, шашка и кинжалъ, форма — косматая шапка, чекмень безъ воротника и обшлаговъ съ напатронникомъ и бурка.

Для образованія юношества учреждаются полковыя школы, въ каждомъ полковомъ округ по одной для простыхъ казаковъ и, кром того, для офицерскихъ дтей, изъ войсковыхъ суммъ:

Для однихъ дворянъ:

24 вакансіи въ военно-учебныхъ заведеніяхъ, Москвы и Петербурга (8 вакансій на счетъ казны).

Для дтей потомственныхъ и личныхъ дворянъ,

15 вакансій въ пансіон при Ставропольской-Гимназіи,

3 вакансіи въ Константиновскомъ Межевомъ Институт.

‘Кавказское Линейное Казачье Войско’ подчиняется главнокомандующему отдльными, кавказскимъ корпусомъ. Къ корпусу этому принадлежатъ слдующія иррегулярныя учрежденія:

Дивизіонъ ‘Конно-Горскаго Полка’, набранный изъ Горцевъ и составляющій съ помянутымъ выше дивизіономъ кавказскихъ линейныхъ казаковъ — такъ-называсмый ‘Кавказско-Сводный Иррегулярный Полкъ’,

‘Конно-Мусульманскій’, шестисотенный полкъ, въ Варшав, изъ мухаммеданъ и Армянъ и вообще жителей Закавказья.

‘Джаро-Лезгинская Милиція’, изъ обитателей присоединенныхъ отъ Персіи провинцій.

Вмст съ командой гвардейскихъ линейныхъ казаковъ въ собственномъ Конво Государя Императора находятся:

‘Лейб-гвардіи Кавказско-Горскій Полу-эскадронъ’ изъ почетнйшихъ лезгинскихъ фамилій Джарской-Области.

Команда Лезгинъ Джарской-Области.

Команда Закавказскаго Конно-Мусульманскаго Полка, съ персидской границы.

Изъ Татаръ, обитателей Крымскаго Полуострова, составляется такъ-называемый ‘Лейб-гвардіи Крымско-Татарскій Эскадронъ’, причисляемый къ ‘Лейб-гвардіи Казачьему Полку’ и состоящій изъ восьми взводовъ.

Срокъ службы Крымскихъ-Татаръ — пятнадцатилтній, а отправленіе ея распредляется такимъ-образомъ, что каждый ратникъ сначала служитъ одинъ годъ въ Крыму, потомъ четыре года въ Санктпетербург, потомъ пять лтъ пребываетъ дома, за тмъ одинъ годъ служитъ въ Крыму и потомъ опять четыре года въ Петербург.

Одна половина этого эскадрона, находится постоянно на служб въ Петербург, а другая на жительств въ Крыму, ежегодно смняется по одному взводу: одинъ идетъ въ Крымъ, другой изъ Крыма.

Дунайское Казачье Войско владетъ общественною землею въ Бессарабіи, въ Аккерманскомъ-Узд, и состоитъ изъ десяти станицъ.

Основаніе войсковаго народонаселенія положили бывшіе ‘Усть-Дунайскіе’ и ‘Буджацкіе’ казаки, также Греки, Сербы, Болгары и Албанцы, служившіе волонтерами при нашей арміи во время послдней турецкой кампаніи, наконецъ, коронные цыгане и другаго званія люди, въ разное время причисленные къ войску. Дунайскіе казаки, съ потомствомъ, остаются въ этомъ сословіи навсегда. Пріемъ постороннихъ лицъ воспрещенъ впредь, по недостатку въ войск земель.

Войскомъ управляетъ наказный атаманъ, не имющій права непосредственныхъ сношеній съ Синодомъ, Сенатомъ или министрами.

Обязанности войска состоятъ въ слдующемъ: 1) содержать кордонную стражу на островахъ Лета и Четал, 2) посылать команды — для усиленія кордонной линіи по лвому берегу Дуная, для содержанія карауловъ на Георгіевскомъ-Острову и при Бессарабскомъ Соляномъ Правленіи, для разъздовъ въ г. Одесс и для содержанія полицейскаго порядка въ г. Аккерман и его узд, 3) содержать въ совершенномъ порядк и всегдашней готовности выступить по назначенію два конныхъ полка пятисотеннаго состава, и 4) отбывать повинности дорожную, квартирную и подводную, препровождать арестантовъ и составлять общественные запасы продовольствія.

При войск состоитъ особая ‘Команда Мастеровыхъ’ изъ служилыхъ казаковъ и ‘Торговое Общество’ пз^гь тридцати человкъ, свободныхъ Отъ полевой и внутренней службы. Правила о вступленіи въ это общество такія же, какъ и въ другихъ казачьихъ сословіяхъ.

Войско содержитъ себя на собственный свой счетъ, на общемъ основанія, полки и команды, находящіеся на дйствительной полковой служб, вн границъ войсковаго населенія, получаютъ, наравн съ другими, содержаніе отъ казны государственной.

Доходы войска составляютъ отпускаемые имъ изъ государственнаго казначейства 10,000 руб. ассигнаціями и разные сборы отъ продажи общественнаго хлба, съ ярмарокъ и базаровъ, съ общестисиныхъ мельницъ, съ виноградныхъ садовъ, отъ продажи пригоннаго скота, съ ‘торговыхъ’ и торгующихъ казаковъ, сборъ съ иногородныхъ торговцевъ, съ войсковыхъ всовъ, сборъ процентовъ съ объявленныхъ иногородными торговыхъ капиталовъ и проч.

Вспомогательный капиталъ войска составляетъ сумму въ 10,000 р. серебромъ.

Въ десяти станицахъ дунайскаго войска восемь ‘станичныхъ правленій’ изъ избираемыхъ станичными обществами станичнаго атамана и двухъ судей. Правленія эти представляютъ мстную исполнительную власть, дйствующую на пространств каждаго юрта. Военною и гражданскою частью завдываетъ войсковое правленіе, состоящее изъ наказнаго атамана, старшаго члена и двухъ ассессоровъ.

Войсковые чины судятся за преступленія на служб, равно и по служб — военнымъ судомъ, а вн службы — гражданскимъ.

Перепись малолтковъ и срокъ службы такіе же, что и у черноморскихъ казаковъ.

Войсковое начальство строго наблюдаетъ, чтобъ каждая изъ станицъ, по соразмрности своего населенія, имла уравнительное съ другими количество земель для станичныхъ довольствій. Войсковые чиновники въ этомъ отношеніи пользуются штаб-офицеры четырьмя, а обер-офицеры двумя казачьими паями.

Сословіе дунайскаго казачьяго войска иметъ одно войсковое училище и богадльни въ каждой станиц.

Дунайскіе казаки ходятъ въ курткахъ, а вооружены ружьемъ по форм, пистолетомъ, шашкой и дротикомъ.

Дунайское Казачье Войско вмст съ Азовскимъ Казачьими. Войскомъ и Крымскими Татарами, находится въ главномъ вдніи новороссійскаго и бессарабскаго генерал-губернатора. Въ одномъ съ ними состав иррегулярныхъ войскъ новороссійскаго и бессарабскаго края состоятъ и греческіе охочіе выходцы, получившіе въ-послдствіи полное воинское устройство и извстные нын подъ именемъ ‘Балаклавскаго Греческаго Батальйона’.

Объ учрежденіи этихъ греческихъ военныхъ поселянъ надлежитъ замтить слдующее: Въ 1769 году, командовавшій русскимъ флотомъ на Средиземномъ-Мор графъ Орловъ приглашалъ въ нашу службу греческихъ волонтеровъ, по этому случаю состоялся манифестъ императрицы Екатерины. Начало этому приглашенію сдлано было нсколько прежде, при сношеніяхъ Мавромихали съ президентомъ коллегіи иностранныхъ длч. графомъ Панинымъ.

Волонтеры эти скоро явились, и съ 1769 по 1773 годъ сражались съ Турками подъ именемъ ‘спартанскихъ легіоновъ’. Въ 1775 году они переселились къ намъ съ своими семействами и поселены были около Таганрога, Керчи и Ениколя, подъ названіемъ ‘Албанцевъ’.

Въ 1783 году, по окончательномъ покореніи Крыма, они были переселены туда для содержанія кордонной линіи по берегамъ Чернаго-Моря отъ Севастополя до еодосіи, на пространств 300 верстъ.

При император Павл Петрович имъ дано было устройство. Изъ нихъ составлены три роты служилыхъ людей, по 100 человкъ рядовыхъ и по 10 унтер-офицеровъ въ каждой, всего по штату 396 человкъ.

Балаклавскіе Греки носили родъ шишаковъ, на манеръ ныншнихъ военныхъ касокъ, только безъ мдныхъ гербовъ, чешуи и шишечки на верху, зеленыя куртки съ красными косыми воротниками, красныя шаровары, поверхъ которыхъ надвались высокіе гусарскіе сапоги, вооружены кривою саблею и приборнымъ ружьемъ (которое держится по унтер-офицерски, или по драгунски).

Въ настоящее время, эти своего рода казаки, наименованные ‘военными поселянами’ обязаны формировать изъ среды своей такъ-называемый ‘Поселенный-Балаклавскій-Греческій-Пхотный-Баталйонъ’ изъ четырхъ ротъ (лошадей полагается по одной на каждые десять человкъ). Сословіе это поселено въ Таврической-Губерніи по берегу Чернаго-Моря, начиная отъ Егорьевскаго-Монастыря и Балаклавы до еодосіи, къ батальйону причислено и селеніе Алупки съ населяющими его Греками, обращенными въ ‘военныхъ поселянъ’. Въ военное время, вс, принадлежащіе къ составу батальйона, то-есть, какъ поселившіеся на отведенныхъ ему земляхъ, такъ и обращенные въ военные поселяне — обязаны приниматься за оружіе и дйствовать противъ непріятеля.

‘Поселенный-Балаклавскій-Греческій-Пхотный-Батальйонъ’ содержитъ кордонную стражу по берегамъ Чернаго-Моря.

Для образованія на службу дтей офицеровъ и нижнихъ чиновъ, учреждена рота военныхъ кантонистовъ, въ ней на счетъ казны помщаются и содержатся сто-двадцать бднйшихъ дтей унтер-офицерскихъ и солдатскихъ, прочіе кантонисты — приходящіе, живутъ у родственниковъ и обмундировываются на собственный счетъ, а провіантъ получаіотъ отъ казны. Офицерскія дти ничмъ отъ казны не снабжаются.

Батальйонъ и рота кантонистовъ управляются своимъ ‘командиромъ’.

Оренбургское-Казачье-Войско водворено по всему протяженію Оренбургской-Линіи, отъ границъ Сибири до впаденія рки Илека въ рку Уралъ, занимая части уздовъ Оренбургскаго, Троицкаго, Верхнеуральскаго, Челябинскаго и пространство между новою и старою линіею въ прирзанномъ отъ Киргизской-Степи участк и заселяя такимъобразомъ 112 станицъ, 48 деревень, селъ и слободъ, четыре укрпленія, дв крпости (Илецкую-Защиту и Орскую) и три города: Оренбургъ, Верхнеуральскъ и Троицкъ.

Народонаселеніе Оренбургскаго-Казачьяго-Войска составляютъ: 1) собственно такъ-называемые ‘Оренбургскіе-Казаки’, 2) Башкиры и Мещеряки, по желанію своему вошедшіе въ составъ этого войска, потому-что не выселились изъ земель, вновь отданныхъ въ казачью собственность, 3) нижніе чины (и ихъ семейства), принадлежавшіе къ составу четырехъ поселенныхъ здсь линейныхъ батальйоновъ, 4) т изъ служившихъ въ этихъ батальйопахъ польекихъ уроженцевъ, изъ дворянъ, которые изъявили на то свое желаніе, 5) блопахатные солдаты и люди военнаго происхожденія, извстные подъ именемъ ‘малолтковъ’, жившіе на Войсковой-Земл, 6) отставные нижніе чины регулярныхъ войскъ, водворившіеся на земл, составляющей нын войсковую собственность, 7) бывшіе казенные солевозцы и казенные крестьяне, поселившіеся здсь до исхода 1840 года,

вс казенные крестьяне, которые поселились или впредь поселятся въ черт Оренбургской-Восиной-Линіи, 9) Татары, Башкиры и Мещеряки, водворившіеся между крпостями и форпостами, и 10) чиновники и ихъ семейства, купцы, мщане, вольноотпущенники и люди разныхъ сословій.

Орепбургское-Казачье-Войско, кром обыкновенныхъ земскихъ повинностей, обязано охранять Оренбургскую-Военную-Лппію отъ набговъ хищныхъ народовъ, оно командируетъ отряды для нахожденія при султанахъ-правителяхъ Киргизской-Орды, отряжаетъ отдльныя команды для необходимыхъ экспедицій въ степи, формируетъ, сверхъ опредленной рати, особые резервы, содержитъ въ совершенной готовности въ Москв и въ предлахъ войсковой земли десять конныхъ полковъ шести-сотеннаго состава (по 144 человка въ сотн и по 892 человка въ полку, на общемъ основаніи, именно полковой командиръ, войсковой старшина, 5 эсауловъ, 6 сотниковъ, 7 хорунжихъ, 38 урядниковъ, 60 приказныхъ, полковой писарь, лекарскій ученикъ, 750 казаковъ и 22 драбанта) и одну конно-артиллерійскую бригаду, изъ трехъ баттарей въ полномъ состав и въ числ 800 человкъ въ цлой бригад.

Изъ служилыхъ же казаковъ составляются: войсковая сотня мастеровыхъ, общество торговыхъ казаковъ изъ пятисотъ человкъ и особые табунщики, число которыхъ не опредляется, но которыхъ могутъ требовать себ какъ казачьи станицы, такъ и частные конскіе заводчики для своихъ конскихъ табуновъ, внося за это ежегодно въ войсковой капиталъ опредленную сумму.

Войско управляется наказнымъ атаманомъ, дйствующаго по военной части въ качеств начальника дивизіи, а по гражданской части въ качеств гражданскаго губернатора, но не имющаго права прямыхъ сношеній съ высшими въ Имперіи учрежденіями.

Оренбургское-Казачье-Войско раздляется на два военныхъ округа, каждые изъ пяти полковыхъ округовъ, гражданское управленіе раздляется на войсковое, полковыя и станичныя.

Каждое ‘Станичное-Правленіе’, имя въ вдніи своемъ не мене 300 дворовъ и представляя мстную исполнительную власть, состоитъ изъ станичнаго начальника и двухъ станичныхъ судей: эти должности замщаются войсковыми чинами по выборамъ станичныхъ обществъ, каждое ‘Полковое-Правленіе’ состоитъ изъ полковаго командира и изъ четырехъ засдателей съ канцеляріею: оно завдываетъ инспекторскою, полицейскою, хозяйственною и гражданскою частями. Наконецъ ‘Войсковое-Правленіе’ составляютъ войсковой наказной атаманъ, старшій членъ и три ассессора, съ канцеляріею: оно завдываетъ всми длами войска.

Войсковые чины, служащіе и отставные, судятся военнымъ судомъ, въ военно-судной коммиссіи.

Войсковое сословіе содержитъ себя изъ собственныхъ доходовъ, количество которыхъ, включая въ это число отпускаемыя войску деньги изъ суммъ Государственнаго Казначейства, не считая оброчвыхъ и другихъ неопредленныхъ своихъ доходовъ, простирается до 130,000 руб. сер. Изъ суммы, составляющей общій капиталъ: а) около 200,000 рублей, считаются неприкосновенными и хранятся въ кредитныхъ установленіяхъ, и б) отчисляются отдльные капиталы: ‘военный’ собственно на военныя потребности, на содержаніе кордонной линіи, на заготовленіе оружія, на обмундированіе неимущихъ, вновь вступающихъ въ сословіе, казаковъ, на пособіе бднымъ войсковымъ нижнимъ чинамъ и прочее, ‘пенсіонный’ исключительно для призрнія войсковыхъ раненыхъ чиновниковъ, равно и вдовъ и сиротъ ихъ, и ‘общій войсковой’, на разныя штатныя и нештатныя потребности внутренняго управленія и хозяйства.

Для образованія дтей чиновниковъ Орепбургскаго-Казачьяго-Войска на войсковомъ счету, кром Неплюевскаго Корпуса, имется двнадцать вакансій въ кадетскихъ корпусахъ Петербурга и Москвы.

Къ Оренбургскому-Казачьему-Войску присоединено и ‘Ставропольское-Калмыцкос-Войско’. Нын, съ 1842 года, Калмыки не носятъ уже этого названія, а вс съ семействами разселены по тмъ полкамъ оренбургскихъ казаковъ, которые расположены по новой линіи. Земли, состоявшія въ пользованіи Ставропольскаго-Калмыцкаго-Войска, какъ принадлежащія государственной казн, переданы въ Министерство Государственныхъ Имуществъ.

Башкиро-Мещерякское-Войско, обитающее въ Оренбургской и Пермской Губерніяхъ употребляется на службу наравн съ оренбургскими казаками, на Оренбургскую-Линію и на сибирскую дорогу по этапамъ.

Составляющіе его инородцы, для внутренняго управленія и наряда на службу, раздляются: Башкирцы на одиннадцать кантоновъ, а Мещеряки на пять кантоновъ. Туземные начальники именуются ‘юртовыми старшинами’, управленіе каждымъ кантономъ ввряется ‘кантонному начальнику’. Кантоны имютъ ‘попечителей’ изъ военныхъ Штаб-офицеровъ, числомъ шесть, а общимъ составомъ войска командуетъ военный генералъ. Полки ихъ пятисотенные.

Уральское-Казачье-Войско состоитъ изъ потомковъ старинныхъ яицкихъ казаковъ и поселено по Линіи внизъ по теченію рки Урала отъ впаденія въ нея рки Илека до Каспійскаго-Моря.

Оно управляется наказнымъ атаманомъ, раздляется на семь дистанцій, городъ Уральскъ, Гурьевъ-Городокъ и станицу Сакмарскую, и замчательно древнимъ обычаемъ доставлять отъ лица цлаго сословія къ Высочайшему Двору ‘презенты’, состоящіе въ рыб и икр.

Оно обязано формировать:

‘Лейб-гвардіи Уральскую-Сотню’ въ Петербург, при Атаманскомъ Государя Наслдника Полку, и десять пятисотенныхъ полковъ въ Москв, по Ахтубинской-Линіи Астраханской-Губерніи на границахъ съ Киргизами, въ арміи и въ войсковыхъ предлахъ.

Уральскому-Казачьему-Войску, на счетъ войсковыхъ суммъ, дозволяется имть трехъ воспитанниковъ въ Московскомъ-Коммерческомъ-Училищ и шесть воспитанниковъ въ кадетскихъ корпусахъ Москвы и Петербурга. Свденія эти основаны на продолженіяхъ къ Своду Военныхъ Постановленій, напечатанныхъ по первое іюля 1849 года.

XX.
Заграничная торговля въ Томскомъ-Кра.

Познакомивъ читателей съ народонаселеніемъ Томской-Губерніи, мы хотимъ ознакомить ихъ нсколько и съ заграничною ея торговлею.

Первыя свднія о торговл Сибири, еще до покоренія ея Русскими, дошли до насъ, какъ кажется, чрезъ именитыхъ купцовъ Строгоновыхъ.

Начиная рчь свою издалека, мы не можемъ однакожь сказать, въ какой степени эти свднія были важны и дйствительно ли Строгоновы первые дали правительству нашему всть о киргизскихъ и бухарскихъ караванахъ, которые, задолго еще до Кучума, разъзжали по Сибири. Оставляя въ сторон нашихъ старинныхъ, на сверо-восток тогдашней Россіи, промышленниковъ, которыхъ давнишняя связь съ Сибирью не подвержена сомннію, скажемъ только, что въ извстной граммат царя Іоанна-Грознаго къ Строгоновымъ, отъ 30 мая 1574 года, говорится уже о торг съ среднеазійцами, упоминается о торговыхъ бухарскихъ людяхъ и о Киргизъ-Кайсакахъ и объясняется, что они ходятъ ‘съ лошадьми и со всякими товарами’.

Въ этой граммат Строгоновымъ, на всякій случай, разршено торговать съ Киргизами и Бухарцами всякими товарами безпошлинно, разумется въ томъ случа, еслибъ судьба привела когда-нибудь ихъ, Строгоновыхъ, въ Сибирь, и позволила имъ войдти съ этими Азіятцами въ торговыя сношенія, чего однакожь, сколько извстно, не было.

Въ-послдствіи времени, когда Ермакъ неожиданнымъ образомъ самъ-собою попалъ въ Сибирь и неожиданнымъ образомъ покорилъ ее — бухарскіе караваны, какъ кажется, довольно-часто посщали его маленькую колонію. Потомъ, когда Ермакъ былъ убитъ, когда шайка его бжала изъ Сибири, когда русское войско вновь пріобрло ермаковы завоеванія — караваны иноземцевъ снова начали посщать русское населеніе.

Въ 1596 году сибирскимъ властямъ данъ былъ наказъ, въ которомъ имъ вмнено въ непремнную обязанность, вслуча прибытія бухарскихъ и ногайскихъ торговыхъ людей со всякими товарами, съ лошадьми и со скотомъ въ городъ Тару, въ южную оконечность нашихъ тогдашнихъ владній въ Сибири — производить съ ними свободную торговлю, обходиться съ ними учтиво, привлекать къ себ ласкою и, по окончаніи торга, отпускать ихъ назадъ безъ всякаго задержанія, а если кто изъ нихъ захочетъ продолжать путь дале по нашимъ владніямъ и хать съ товарами въ Тюмень или въ Тобольскъ, то нисколько не стснятъ ихъ въ этомъ намреніи ничмъ, а ‘держать къ нимъ береженье, чтобъ ихъ и впередъ пріучити’.

Въ это время Русскіе ознакомились уже съ нуждами сосднихъ племенъ и старались удовлетворять ихъ въ этихъ потребностяхъ съ возможнымъ соблюденіемъ и собственныхъ своихъ выгодъ. Такъ, напримръ, къ воеводамъ разосланы были мдные котлы съ повелніемъ ‘промняти ихъ тамошнимъ людемъ на соболи и на лисицы чорныя и на шубы на собольи гривенку (то-есть фунтъ вса) по дв гривны, а пудъ промнить въ восемь рублевъ. А что на т котлы соболей, лисицъ и шубъ собольихъ вымните и въ колько пудъ по цн промнять и воевод съ товарыщи держать тое рухлядь въ государев казн за своею печатью и прислать къ государю къ Москв съ ясашною казною вмст, да о томъ отписать къ государю подлинно въ приказъ’.

Въ скоромъ времени, когда разнаго рода неустройства и безпорядки были причиною внутреннихъ потрясеній — съ одной стороны отъ чума, который строилъ козни противъ Русскихъ, съ другой стороны отъ самихъ мстныхъ властей — торговыя сношенія наши съ сосдями прекратилась, и остановка торговыхъ длъ поставила все сибирское народонаселеніе въ самое крайнее положеніе. Изъ Россіи, черезъ горы, нельзя было получить всего, что было нужно для житейекихъ потребностей за-уральскаго народа: и трудность пути, и отдаленность Чердыни и бдность прй-уральекихъ слободокъ — все это заставляло Русскихъ въ Сибири тсне и тсне сближаться съ Бухарами и Ногаями, которые одни только были въ-состояніи и въ-возможности снабжать наши владнія самыми необходимыми предметами потребленія. Прекращеніе или пріостановленіе этихъ сношеніи, ставило край въ чрезвычайно-затруднительное положеніе и вынудило жителей обратиться наконецъ, въ 1597 году, къ царю съ жалобой. Жалоба эта, вмст со многими другими документами чрезвычайно-интересна во многихъ отношеніяхъ, не перепечатывая ее всю, мы ограничиваемся слдующимъ отрывкомъ: ‘Великому Князю-Блому Царю Сибирскіе Земли вс, отъ мала до велика, холопи твои челомъ бьютъ.

‘Мы, по своей правд, воеводамъ послушны, а тюменскіе люди отложились. И мы того не вдаемъ отъ кого учинилось: невдомо отъ воеводъ, невдомо отъ кого! Что ни учинишь — вдаетъ Богъ, да ты! Да нын къ намъ въ Сибирь гости ни откуда не ходятъ, и мы всмъ скудны, а только бы торговые люди приходили и мы бъ совсмъ пополнились и сыты бъ были. А воеводы здшніе безъ твоего, Великаго Князя, Благо Царя, велнья пословъ послать не смютъ и ты бъ, Государь, повеллъ въ Бухары и въ Ногаи пословъ постлати, чтобъ земл была прибыль, о томъ холопи твои, Сибирцы, вс, отъ мала до велика, челомъ бьемъ…. Да бьемъ челомъ теб, Государю, чтобъ еси Шиха, да Моллу, да Бабуазея, трехъ ихъ, веллъ отпустить въ ихъ землю, въ Бухаръ, а твоему юрту отъ нихъ прибыли нтъ, развй всегды плачутъ: и теб бъ, Блому Царю, въ томъ грха не было. И мы вс объ нихъ печалуемся, чтобъ еси пожаловалъ, веллъ ихъ отпустити.’

Разршеніе этой просьбы имло благія послдствія для развитія промышленыхъ сношеній нашихъ на запад Сибири. Но иноземные караваны ходили къ намъ съ верховьевъ Иртыша и ограничивались Иртышемъ же! Между-тмъ Русскіе, достигнувъ рки Оби и пробираясь вверхъ по ней все дальше, да дальше, отдалялись отъ главнаго центра тогдашней нашей торговой дятельности и заняли рку Томь, впадающую въ р. Обь.

Объ отдаленныхъ краяхъ Сибири, объ Оби, о рк Баканъ (Абаканъ), о рк Кумчаг (можетъ-быть это рка Кемчугъ, а можетъ-быть Кем-кемчикъ), мы знали отъ русскихъ путешественниковъ, которые гораздо-ране Ермака бывали въ Сибири, по собственно о кра при-Обскомъ, особенно о его верховьяхъ, мы понятія не имли. Слыхали только отъ Бурнаша Ялычева, что ‘вверхъ рки Кара-тиле кочуетъ Алтынъ-Царь:— съ своими улусы прикочевываетъ’ и что ‘та-де рка Кара-тиле впала въ тую рку Обь-рку-великую, а тое де вершины мы не вдаемъ, а устья де мы не знаемъ’.

Забравшись въ глушь, въ даль, русское воинство и русскіе колонисты, переселенные туда правительствомъ, горько горевали въ томской сторон. Непріязненная и продолжительная борьба съ южными инородцами тхъ предловъ, которые въ настоящее время входятъ въ составъ Томской-Губерніи, замедляла здсь мну необходимыхъ припасовъ и ставила все томское населеніе въ крайнее положеніе, возвысивъ цну на самые обыкновенные и необходимые предметы потребленія до возможной дороговизны.

Въ 1614 году обитатели здшнихъ краевъ, казаки, снова обратились за помощью къ великодушному царю Михаилу еодоровичу.

‘Царь-Государь, писали они, смилуйся-пожалуй: воззри на нашу великую нужу и бдность. Намъ, Государь, холопмъ твоимъ, преже сего на Москв давапо твоего царсково жалованья въ наши оклады на покупку чмъ бы намъ одться, а нынче, Государь, мы, холопи твои, и съ женишками и съ дтишками съ ними. наги. А купити, Государь, негд: торговые люди не зазжаютъ — мсто дальнее! А отъ Сургута, Государь, и до Нарыма Обскіе-Остяки торговыхъ людей не пропущаютъ въ Томскій городъ, грабятъ и побиваютъ, а купимъ, Государь, въ Томскомъ город аршинъ блово сукна по полуполтип, а холсту аршинъ по дв гривны, да и купить, Государь, не добудемъ!..’

Но чмъ боле развивалось народонаселеніе этого края, тмъ боле потребности его удовлетворялись собственными уже произведеніями. Отсутствіе лыка и необходимость въ обуви — развивали здсь кожевенную промышленость, богатство звриныхъ улововъ — снабжало жителей мягкою рухлядью, плодородная почва земли — сторицею вознаграждала трудъ земледльца, древнія могилы и старинныя копи неизвстныхъ народовъ, вселили въ Русскихъ охоту искать кладовъ и положили начало горной промышлености. Неизвстное племя татарское, усвоившее себ названіе ‘кузнецовъ’ занималось кузнечною работою и снабжало край необходимыми металлическими подлками. Все это, вмст взятое, имло вліяніе на усиленіе и развитіе внутренней торговой промышлености, а постоянное ознакомленіе съ югомъ и распространеніе нашихъ завоеваній во вс стороны — положило незыблемое начало торговл Сибири съ Среднею Азіею.

О томъ, какъ наши пограничные сосди нуждались въ нашихъ произведеніяхъ, можно видть изъ обхожденія ихъ съ нашими посланцами. Алтын-ханъ, на-примръ, и вс его приближенные, какъ ребятишки, ухаживали за русскими чиновниками и вымогали у нихъ, подъ разными предлогами, то ружья съ замками, то цвтные кафтаны, то разныя блестящія бездлки, которыя находились при посланцахъ, однимъ словомъ, все, что въ-отношеніи къ жаднымъ дикарямъ было предметомъ не необходимости, а роскоши.

Русскіе люди пользовались падкостію новыхъ своихъ знакомцевъ къ извстнымъ предметамъ потребленія, входили въ ихъ вкусъ, примнялись къ дйствительнымъ необходимымъ для нихъ потребностямъ и, постоянно сближаясь съ ними, со дня на день все боле и боле устанавливали съ ними постоянныя промышленыя сношенія, которыя съ теченіемъ времени и обратились въ постоянный мновой торгъ. Конечно, первые подали къ этому поводъ служилые ратные люди и волонтеры-промышленики, провдывавшіе землицъ и имвшіе весьма часто полное къ этому удобство. Съ одной стороны, умнье сдружиться со всякимъ чужеземномъ посредствомъ ласки и обходительности, умнье привязать каждаго дикаря къ себ винцомъ, зеркальцомъ, зернью и прочимъ, а съ другой избытокъ въ товарахъ, которые служилымъ людямъ выдавались или вмсто денежнаго иногда жалованья, или въ вид наградъ, и сбытъ этихъ излишковъ сосдямъ положили начало и упрочили промышленыя наши здсь связи.

Такъ, на-примръ, находимъ мы весьма-нердко, что въ извстный округъ Сибири высылалось ‘государева жалованья всякихъ чиновъ служилымъ людомъ мновыхъ товаровъ: четыреста кумачей, цною по сороку алтьшч. кумачъ, да суконъ четыре половники карповые, по пятьнадцати рублевъ половинка, четырежь половники полукарновые, по одинадцати рублевъ половинка, да шнитуговъ десять половинокъ, по шти рублевъ съ полтиною половинка, десять половинокъ, по шти рублевъ по оеми алтынъ по дв деньги половника, семь косяковъ стамедовъ, по пяти рублевъ косякъ, да зуфей десять портищъ, по пяти рублевъ съ полтиною портище… да сто шестьдесятъ семь кумачей…’ и проч. Но кром служилыхъ людей и люди торговые не замедлили расширить наши небольшія операціи и привозили къ пограничнымъ мстамъ издлія русскихъ рукъ и мняли ихъ на заграничныя восточныя произведенія.

О томъ, какую роль игралъ при этомъ Томскъ — мы уже имли случай сказать, говоря о пограничныхъ линіяхъ, въ замтк о старинныхъ сибирскихъ казакахъ. Съ самаго начала учрежденія Томска мновой торгъ былъ, конечно, не важенъ, по по-мр-того какъ мы, съ этой стороны, подавались все южне, ближе-и-ближе къ верховьямъ Иртыша — операціи наши, естественнымъ образомъ, должны были имть боле-общирный кругъ.

Въ 1651 году царь Алексій Михайловичъ получилъ, наконецъ, отъ томскаго воеводы князя Михаила Волынскаго отписку, въ которой воевода, посл обыкновенной формы ‘холопи твои, Мишка Волынскій и такіе-то челомъ бьютъ’, пишетъ, что кузнецкій казакъ Афонька Поповъ, разузнавшій отъ Керсегальцовъ, что есть за Біею ркою, вверхъ по Катун рк, новыя волости Саяны и Мугаты и Точи, и ходившій туда на развдку, возвратился въ Кузнецкій-Острогъ, а съ нимъ, изъ Черныхъ-Колмаковъ, ‘пришелъ Чокура тайши Тархи-Самарганъ-Ирги, улусской мужикъ и билъ челомъ государю, чтобъ государь его Чокурова-Ирги-Тарху-Самаргана пожаловалъ — на усть Біи и Катун рки веллъ острогъ поставить, и Чокуровъ-де Тарха-Самарганъ-Ирги велитъ давать Точамъ, и Мугатъ и Саянамъ ясакъ государю’.

Это пріобртеніе, вдвинувъ насъ еще глубже въ долины Алтая, увеличило число нашихъ данниковъ, сблизило насъ съ новыми среднеазійскими знакомцами и расширило кругъ нашихъ мновыхъ операціи до такой степени, что въ скоромъ времени у насъ стали появляться въ предлахъ Западной-Сибири, кром Тобольска и Томска, новыя Отдльныя мста, гд сосредоточивались вс наши мновыя сдлки, и куда съзжались ‘изъ русскихъ и изъ сибирскихъ низовыхъ городовъ всякихъ чиновъ люди и иноземцы со всякими своими русскими и съ бухарскими и китайскими товары’.(Знакомство наше съ Китаемъ, по покореніи Сибири, началось еще со временъ царя Василія Іоанновича Шуйскаго, въ царствованіе котораго томскій воевода Василій Васильевичъ Волынскій, въ 1608 году, порывался-было прохать чрезъ владнія Алтыи-хана. Правда, попытка его была неуспшна, но посольство казаковъ Ивана Петлина и Пятуньки Кизыллова, въ 1616 и 1619 годахъ, должно было имть вліяніе на торговыя сношенія наши съ его подданными. Неудачное посольство Байкова въ Китай въ 1654 году, и потомъ боле удачныя миссіи боярина С. И. Перфильева, въ 1658 году, Бухарца Септкуль-Албина, въ 1668 году, Николая-Спафорія, въ 1675 году и, наконецъ, окольничаго еодора Алексевича Головина, въ 1689 году, и частныя сношенія Русскихъ съсосдями, образовали и подчинили извстнымъ условіямъ нащъ мновой торгъ съ Китайцами.

При слов о торговл съ Китайцами, невозможно отогнать мысли о подвигахъ ‘стараго опытовщика’, Ерофея Павловича Хабарова и о послдствіяхъ этихъ подвиговъ. Въ какой степени были бы важны для насъ эти послдствія, и дйствительно ли ‘Даурская земля будетъ прибыльне Лены и противъ всей Сибири будетъ мсто въ томъ украшено и изобильно’ — это вопросъ неразршеный, вопросъ спорный, который мы обходимъ до поры до времени, но какъ не вспомнить, при этомъ случа, тхъ трудовъ, которые перенесло, во времена амурскихъ походовъ, православное русское воинство. Мы говорили о казакахъ, старались указать ихъ положеніе подлинными грамматами тогдашняго времени, старались черезъ посредство ихъ знакомить городскихъ читателей нашихъ съ образомъ азіатской войны и съ снаровкою, которая необходима для военныхъ дйствій нашихъ съ сибирскими сосдями: къ этому знакомству, и къ сравненію стариннаго сибирскаго быта съ ныншнимъ собственнымъ пащимъ бытомъ, направлены вс наши сибирскіе очерки, съ этою же цлью мы приводимъ здсь и письмо одного казака временъ царя Алексія Михайловича и временъ Хабарова, тмъ охотне, что Даурская земля и понын еще ничто иное какъ родъ пустыря, гд, несмотря на благословенную природу, на богатство почвы, незамтно никакой гражданственности: Китайцы, по прилегающей къ предламъ Россіи лвой сторон Амура, незаботливо охраняютъ ту землю, которую считаютъ своею собственностью и богатый даурскій край все-еще представляетъ собою только пустыню, мстами обитаемую кочевыми полудикими племенами. Изъ приводимой отписки читатели могутъ сообразить, какой бы былъ результатъ плаванія по Амуру, еслибъ вмсто одного судна была снаряжена туда цлая флотилія, изъ людей хорошо знакомыхъ съ краемъ, хорошо вооруженныхъ и обильно снабженныхъ и продовольствіемъ и необходимыми, для мны и для привлеченія къ себ туземцевъ, товарами. То, что пишетъ казакъ въ этомъ письм, можетъ случиться и нынче, еслибъ въ наши времена возможно было неумстное молодечество — пускаться въ невдомый край безъ приготовленія и въ такомъ ограниченномъ числ ратниковъ.

‘Плыли мы’ говоритъ этотъ казакъ, про себя съ двадцатью-пятью товарищами, ‘по Амуру, да и заплыли въ большіе-люди, въ Дючеры и Натки, и т иноземцы къ берегу пристать намъ не дали, и къ острову не припустятъ, по берегу здятъ на копяхъ, а по рк здятъ во многихъ стругахъ, струговъ по двадцати и болши, а въ стругахъ здитъ человкъ сорокъ и болше, и съ ними многіе бои были, изъ-за острововъ на насъ напускали во всякой день по двожды и по трожды, и на послгахъ скрадываютъ. И мы, холопи государевы, видя бду неминучую, поплыли внизъ по Амуру въ Гиляки и поймали натцкаго мужика. И навелъ насъ онъ,— иноземской мужикъ, на скопныхъ людей многихъ, гиляцкихъ мужиковъ, и насъ, холопей государевыхъ, стртили на рк во многихъ стругахъ, и съ нами драку учинили, и насъ обсадили: на берегъ не допустятъ и ни внизъ ни вверхъ не пропустятъ! И мы въ осад на якор стояли дв недли, и пить и сть стало нечего… горько было! А запасу взято было мало и тотъ запасъ весь прили, и сти стало нечего — помирали напрасною голодною смертію. И мы, холопи государевы, увидли на юртахъ рыбу провсную и напустились на т юрты великою нужею, голодные, и. вышли на берегъ за пищами, и на улусъ напустили — и на тхъ юртахъ лежали въ запад многіе люди, и съ ними учинили драку великую, и дралися мы съ половины дня и до вечера, и Божіею милостію и государскимъ счастіемъ, на бою улусъ погромили, и мужиковъ съ улусу сбили, и юрты съ конца зажгли — и поплыли по Амуру-рк, и выплыли, не зпаючи устья Амура рки, въ Амурскую-Губу. И по Амуру плыть и берегомъ бичевою итти не можно — гиляцкіе мужики не пропустятъ, а у насъ, государевыхъ холопей, судовыхъ снастей нтъ, парусовъ и дротовъ нтъ, и стали мы, по нуж, для морского ходу, къ судамъ пашвы нашивать въ Амурской-Губ, на берегу съ великою обережью, за караулы. И оттуда мы, холопи государевы, пошли по морю на гребяхъ, и выгребли изъ губы на море — и понесло насъ, холопей государевыхъ, во льду на море, и носило насъ во льду десятъ днъ, и принесло на берегъ на пустое мсто, и тутъ насъ къ берегу льдомъ придавило, и раздавило судно, и судно потонуло. И мы, холопи государевы, на берегъ помсталися душею да тломъ, а хлбъ и свинецъ и порохъ потонулъ: и стали безо всего! И оттуда мы, холопи государевы, пошли пши подл моря, и шли мы пшею ногою подл моря пять днъ, а питалися мы ягодами и травою, и находили на берегу по край лося битого, звря морскаго нерпу, да моржа, и тмъ мы душу свою осквернили — нужи-ради питалися. Такъ дошли мы, холопи государевы, до рчки и тутъ мы стали суднышко ладить и намъ Богъ пособилъ — суднишко сдлали и пошли по морю, и дошли до рчки, а на усть рчки тунгускіе мужики увидали, и изъ юртъ побжали и пометали свой рыбный кормъ. И шли мы, холопи государевы, до той рчки съ усть Амура рки восмь недль и три дни, а питалися травою да водою, да морскимъ звремъ нерпою — и тутъ мы осеневали, и съ той рчки поднялись мы на нартахъ черезъ хребетъ, на Ленскіе покати и шли на нартахъ четыре недли со днемъ. А теперь мы на Тугир рк, и наги, и босы, и голодни, и холодно, со всякіе нужи въ конецъ погибаемъ, и холодною нужною смертію озябаемъ: у насъ и топоровъ нтъ!.. Писать-было государю челобитная о нуж и о бдности — да не стало въ войск бумаги — писать не на чемъ!’

Неизвстный авторъ латинской рукописи ‘Relalio de Sibiria’ въ семнадцатомъ столтіи описывавшій Сибирь, въ которой онъ пробылъ пятнадцать лтъ, разсказываетъ уже, что въ его время торговые караваны ходили изъ Тобольска вверхъ по Иртышу въ калмыцкую землю, что суда идутъ этимъ путемъ четыре мсяца и приходятъ на соляное озеро (Ямышево), что Русскіе производятъ торговлю не на наличныя деньги, а посредствомъ мны: сами отдаютъ свои товары разнаго рода, а отъ Калмыковъ получаютъ рогатый скотъ, лошадей, сласти и китайскій табакъ, что бухарскіе караваны приходятъ къ Тобольску зимою на верблюдахъ, а лтомъ на судахъ, что они привозятъ съ собою хлопчатую бумагу, разноцвтныя бумажныя ткани, которыя Русскіе называютъ китайкой, также привозятъ корицу низкаго сорта, бадьянъ, турецкій кофе и китайскій чай, что Бухарцы занимаются продажею драгоцнныхъ камней и совершаютъ при этомъ случа ужасные обманы.

Постоянныя привозныя статьи бухарскихъ промышлениковъ состояли изъ бумажныхъ издлій, мерлушки, шкуръ дорогихъ зврей, иногда даже леопардовыхъ и тигровыхъ, сушеныхъ плодовъ, риса, бобровой струи, драгоцнныхъ камней поддльныхъ и настоящихъ, и драгоцнныхъ металловъ. {} Мы, разумется, не могли отвчать имъ такимъ же разнообразіемъ и поневол должны были ограничиваться преимущественно продуктами въ грубомъ вид. Фабричныя и ремесленныя занятія собственно въ Сибири и теперь еще не стали въ надлежащій уровень съ настоящими потребностями края, а въ семнадцатомъ столтіи и еще мене можно было ожидать развитія промышленыхъ операцій. Что касается до массы народа, переселявшагося въ Сибирь, то коммерческія занятія и не могли быть ему сподручны. Переселенцы не приносили съ собой никакого ремесла, кром навыка срубить домъ, заготовить упряжь, да вспахать землю, которая щедро вознаграждала ихъ труды. Женщины умли соткать толстый хрящь, да сермяжное сукно по старинной поговорк ‘овца кормитъ, овца и одваетъ’. Торговыя занятія сосредоточивались въ рукахъ немногихъ: участіе въ ней принимали зажиточное купечество, да воеводы, дйствовавшіе подъ чужимъ именемъ.

Во второй половин семнадцатаго столтія на запад Сибири положено начало знаменитой ярмарки въ Слобод-Ирбитской, потомъ на восток у насъ завязалась мна съ Китайцами и тамъ мало-по-малу сложилось основаніе кяхтинской торговли — вотъ два крайніе пункту, раздленные между собою огромнымъ пространствомъ, два зерна, сначала почти незамтныя, которыя въ полтора столтія развились и дали нашей торговл особенную значимость. Постепенное усиленіе здсь нашихъ торговыхъ операцій уменьшало коммерческое значеніе стороны приалтайской, а обстоятельства, покончившія наши военныя дйствія съ Калмыками и Киргизами — покончили совершенно это значеніе.

Въ-отношеніи къ заграничной торговл правительство наше придерживалось запретительной системы — какъ, на-примръ, это соблюдалось въ-отношеніи къ ввозу и вывозу ревеня, гоненіе на который началось еще съ 1657 года, въ случа нужды и сообразно съ обстоятельствами времени, оно предоставляло себ монополію, какъ, на-примръ, это было въ китайской торговл, отъ которой, однакожь, въ-послдствіи времени, правительство совершенно отступилось, предоставивъ ее исключительно въ руки купечества. Первый казенный караванъ съ товарами былъ отправленъ въ Китай въ 1699 году, а послдній въ 1755-мъ. Къ этому же времени относится начало таможенныхъ пошлина. у Алтая.)

Заселеніе мстъ, облегающихъ царскіе заводы и мры Императрицъ Елисаветы и Екатерины II для охраненія, какъ. этой, личной Своей собственности, такъ и всего при-алтайскаго края отъ вторженія и непріязненныхъ дйствій со стороны сосднихъ дикарей — послужили поддержкою и развитіемъ, сообразно обстоятельствамъ времени, тмъ великимъ планамъ, которые занимали Петра-Великаго, не словомъ только, а самымъ дломъ стремившагося къ распространенію нашихъ торговыхъ сношеній съ Среднею-Азіей.

Оренбургъ, Семипалатинскъ и Кяхта, раздленные между собою тысячами верстъ, предназначены были для поддержки нашихъ связей съ сосдями. Но Семипалатинскъ — еще только поднимался. Противъ крпости Усть-Каменогорской, по лвому берегу Иртыша до Омска, начали, съ 1758 года, по опустошеніи Чжупьгаріи, распространяться кочевья Киргиз-Кайсаковъ. Между водворяющимися сосдями и крпостными жителями скоро завязалась мна. Дальніе сосди, купцы изъ Ташкента, Кашгара и Бухары, свдавшіе о новомъ пути для сбыта, не замедлили подходить къ нашимъ линіямъ и мняться съ нами собственными своими и китайскими товарами, въ этихъ краяхъ(торгъ ихъ началъ сосредоточиваться частію въ Усть-Каменогорск, но боле въ Семипалатинск, гд еще съ 1754 года существовала, мновой торгъ и таможня, и явилось купечество.

Здсь Киргизы предлагали намъ въ промнъ своихъ овецъ, лошадей, рогатый скотъ, овчины, мерлушки, верблюжьи азямы, кошмы, то-есть, войлоки или полсти, (отъ Бухарцевъ и другихъ жителей Средней-Азіи мы получали бязи, дабы, халаты, занавсы, бумагу пряденую и въ хлопьяхъ, шкуры рысьи, барсовыя, волчьи, лисьи, куньи, мерлушки, сарачинское пшено, сушеный виноградъ, извстный подъ названіемъ кишмишъ, изюмъ, плоды, китайскія шелковыя ткани, и. проч. Мы, съ своей стороны, отпускали имъ хлба. въ зерн и въ мук, вино, чугунныя и желзныя подлки, котлы, таганы, капканы, кожи, юфть, сукна недорогой цны и другія вещи.)

Таможенный доходъ въ Семипалатинск былъ незначителенъ, но замчательна прогрессія, въ которой доходъ этотъ годъ-отъ-году все боле-и-боле увеличивался. Такъ, на-примръ, въ 1754 году онъ простирался только до 90 руб., въ 1759 году возвысился до 221 рубля, въ слдующемъ 1760 году она. дошелъ до 330 р., въ 1764 году поднялся до 1,467 р., а въ 1769 году таможенный сборъ превышалъ уже 4,000 рублей.

Долго, однакожь, наша иртышская торговля была незначуща, хотя въ ней, кром торгующаго купечества, весьма-дятельное участіе, принимали и линейные казаки, производившіе издавна, въ качеств приграничныхъ жителей, свободную безпошлинную и безотчетную мну съ зарчными обитателями. Правительство наше издавна принимало мры къ приведенію въ возможную ясность всхъ обстоятельствъ, которыя служили бы указаніемъ средствъ, могущихъ дать сибирской линейной торговл боле развитое направленіе, Съ этою же цлью начальникъ Сибирской-Линіи генерал-лейтенантъ Глазенапъ въ 1811 году далъ порученіе находившемуся при немъ переводчикомъ Путимцову отправиться въ путешествіе и собрать возможно-полныя свднія, которыя бы могли содйствовать развитію нашей торговли съ Среднею-Азіею, въ предлахъ Западной-Сибири.

Не входя въ подробности путешествія самого Путимцева, скажемъ только, что съ-тхъ-поръ стала, такъ-сказать, осязательною та польза, которую русскіе промышленики могутъ и должны извлечь изъ распространенія своихъ торговыхъ сношеній съ Среднею-Азіею. Путимцевъ путешествовалъ изъ Бухтарминска на китайскіе города Чугучакъ и Кульджу, которые представляются самыми удобными пунктами для распространенія нашей торговли въ томъ размр, который занималъ мысли Петра-Великаго, они заставляютъ людей, боле знакомыхъ съ этимъ предметомъ, вровать и врить въ возможность тсныхъ торговыхъ связей съ Средною-Азіею не со стороны Оренбурга, а именно изъ южной оконечности Томской-Губерніи, съ верховьевъ рки Иртыша.

(Излишне было бы говорить, что распространеніе торговли отсюда, съ Иртыша, ни сколько не будетъ въ ущербъ оренбургской торговл.— Оренбургская-Линія будетъ продолжать свое дло въ томъ же блистательномъ размр, въ какомъ она и понын производитъ свои операціи: Сибирская-Линія, имя собственное свое назначеніе, назначеніе предписанное ей Петромъ-Великимъ, требуетъ въ настоящее время преимущественнаго къ себ вниманія не однихъ богатыхъ Сибиряковъ, но и вообще нашего торговаго сословія, а Иртышъ много представляетъ пунктовъ сосредоточенія, именно здсь, и общаго блага для края и частныхъ выгодъ промышленаго люда. Близость великороссійскихъ губерній, богатство природы, сосдство Китая, путь въ Индію, водяной сплавъ, охрана воинственная, людность нашихъ южныхъ предловъ — вотъ предметы, о которыхъ пора пораздумать нашему торговому сословію, если только ему приходитъ на мысль, что у насъ, ближе къ европейской границ, можевъ быть вторая Кяхта)

Полное по-возможности развитіе нашей заграничной торговли по Сибирской-Линіи, безспорно, есть удлъ нашего времени, слдствіе мудрыхъ правительственныхъ мръ настоящаго царствованіями двадцати-пятилтній опытъ доказалъ, что главнымъ торговымъ пунктомъ съ Среднею-Азіею, посл Петропавловской-Таможни — есть таможня Семипалатинская.

Въ ныншнихъ предлахъ Томской-Губерніи привозъ и отпускъ товаровъ сосредоточивается въ Семипалатинской-Таможн, въ Устькаменогорской-Таможенной-Застав, въ Засгав-Коряковской и въ таможенномъ пост Бухтарминскомъ Общій оборота, привоза и отпуска товаровъ въ эти четыре пункта въ-теченіе пятнадцати лтъ, начиная съ 1824 года по 1838 включительно, боле-нежели удвоился: въ 1824 году оборотъ этотъ простирался свыше 750,000 рублей, въ 1828 свыше 1,100,000 рублей, въ 1833 свыше 1,300,000 рублей, а въ 1838 около 1,900,000 рублей ассигнаціями. И именно:

0x01 graphic

Эти цифры показываютъ, до какой степени развитія доходила наша иртышская заграничная торговля въ-продолженіе пятнадцати-лтняго періода въ одной только Томской-Губерніи. Цифры эти тмъ-боле заслуживаютъ вниманія, что торговая населенность этого края вовсе не общала подобныхъ результатовъ. Изъ обнародованныхъ въ разное время свдній извстно, что лицъ торговаго сословія было

въ 1826 году купцовъ 1 гил. 6 душъ муж. пола.

‘ 2 ‘ 15 ‘ ‘ ‘

‘ 3 ‘ 125 ‘ ‘ ‘

а въ 1837 году купцовъ 1 гил. 3 ‘ ‘ ‘

‘ 2 ‘ 41 ‘ ‘ ‘

‘ 3 ‘ 467 ‘ ‘ ‘

Но въ этомъ числ, доказывающемъ раздробленіе капиталовъ, включены и члены купеческихъ семействъ, а не одни т лица мужескаго пола, которыя исключительно отъ своего имени производятъ торговлю.

Прежде чмъ мы перейдемъ къ результатамъ дальнйшаго развитія Семипалатинской торговли, мы должны замтить, что съ Иртышской-линіи мы свободно можемъ производить наши коммерческія операціи съ Киргизскою-Степью, Бухарой, Ташкентомъ, Коканомъ и Китаемъ.

Торговля наша съ этими странами, не изъ одной Томской-Губерніи, а вообще изъ всхъ коммерческихъ пунктовъ, представляетъ намъ слдующія данныя за семилтіе съ 1840 по 1846 годъ включительно.

Съ Киргизскою-Степью главнйшія статьи отпуска, въ-теченіе этого періода, были — хлбъ, юфть, бумажныя матеріи, сукна и металлы въ издліяхъ, главнйшія статьи привоза оттуда къ намъ — мягкая рухлядь, разныя кожи и скотъ. Общій итогъ ежегодно отпускаемыхъ въ Киргизскую-Степь товаровъ простирался отъ одного мильйона до 1,280,000 р. сер., изъ этого числа одной юфти и кожъ отпускалось на 160,000 р. сер. ежегодно, или нсколько мене: бумажныхъ матерій отъ 430,000 р. сер., какъ это было въ 1840 году, по 550,000 р. сер. какъ, на-примръ, въ 1844 году, сукна русскихъ фабрикъ нисшая цнность была въ 1846 году — на 47,000 р. сер., высшая въ 1842 году почти на 87,000 р, сер., металлическихъ издлій отъ 22,000 р. сер. (въ 1842 году) до 63,000 р. сер. (въ 1845 году). Привезено къ намъ мягкой рухляди отъ 68,000 руб. сер. (1843) до 155,000 р сер. (1841 г.), скота разнаго отъ 790,000 р. сер. (1840 г.) по 1,200,000 р. сер. (1843 г.), чай байховый и кирпичный составляетъ незначительную привозную статью въ семь лтъ съ небольшимъ на 12,000 руб. серебромъ.

Торговля съ Бухарой даетъ сбытъ нашимъ металлическимъ издліями. и металламъ не въ дл, юфти, выдланнымъ кожамъ, разнаго рода краскамъ, бумажнымъ и шелковымъ матеріямъ и нашему сукну, привозныя статьи изъ Бухары суть: бумага хлопчатая и пряденая, бумажныя и шерстяныя издлія, мягкая рухлядь и фрукты. Цнность товаровъ, отпущенныхъ нами въ Бухару, въ послднее время колебалась между 290,000 р. сер. (1843 г.) и 440,000 р. сер. (1842 г.), а цнность товаровъ привозимыхъ была нисшая 322,000 руб. сер. (въ 1844 году), высшая 1,461,000 р. сер. (въ 1841 году). Въ частности ежегодный вывозъ этотъ замчателенъ по слдующимъ статьямъ: сахара было отпущено на 22,500 р. сер. (1846 г.), мди, высшая цнность — 45,000 р. сер. (1844 г.), желза, высшая цнность — 54,500 р. сер. (1846 г.), металлическихъ издлій боле чмъ на 27,000 р. с. (въ 1841 г.), красокъ — на 45,000 р. сер. (1841 г.), бумажныхъ матерій на 156,000 р. сер. (1841 г.), шелковыхъ матерій боле чмъ на 10,000 р. сер. (1846 г.), сукна русскихъ фабрикъ боле чмъ на 50,000 р. сер. (1840 г.). Привезено изъ Бухары хлопчатой бумаги пряденой и въ хлопьяхъ на 500,000 р. сер. (въ 18 І0 г.), бумажныхъ матерій на 686,000 р. сер. (въ 1841 г.), мягкой рухляди почти на 200,000 руб. сер. (въ 1841 г.), фруктовъ на 46,000 руб. сер. (1842 г.). Мы брали только высшую цифру.

Почти т же самыя статьи привоза и вывоза существуютъ и въ торговл нашей съ Ташкентомъ, но въ-продолженіе того же семилтняго періода цнность отпуска съ одной стороны падала до 285,000 р. сер. (1846 г.), съ другой возвышалась до 669,000 р. сер. (въ 1840 г.), нисшая цнность ввоза товаровъ оттуда была въ 350,000 р. сер., въ 1842 году, высшая — 617,000 р. сер., въ 1840 году. Главный предметъ торговли съ обихъ сторонъ — бумажныя матеріи: въ 1846 году мы ихъ продали на 150,000 р. сер., между-тмъ-какъ въ 1840 году цнность отпуска этого рода товаровъ доходила іо 352,000 р. с., сами же мы получили изъ Ташкента бумажныхъ матерій въ 1841 году на 312,000 р. сер., а въ 1845 году только на 195,000 р. серебромъ. Высшая цнность отпущенныхъ нами шелковыхъ издлій была въ 1841 году, именно 8,500 р. сер., а высшая цнность привезенныхъ къ намъ шелковыхъ же издлій была 27,000 р. сер., въ 1841 же году. Отпускъ кожъ, боле значительный, былъ въ 1840 году — почти на 120,000 р. сер., а самый слабый въ 1843 году, мене чмъ на 35,000 р. сер. Крайнія цнности прочихъ статей сбыта были: сукна 60,000 р сер., въ 1841 г., и 13,000 р. сер. въ 1846 году, металлическихъ издлій въ 1840 г.— до 50,000 руб. сер., а въ 1842 году 8,800 руб. сер., металловъ не въ дл 20,000 руб. сер. въ 1846 г. и 25,000 р. сер. въ 1841 году. Крайнія цнности привозныхъ статей были на хлопчатую бумагу 20,000 р сер. въ 1846 г. и 153,000 р. сер. въ 1840 году, на мягкую рухлядь 51,000 р. сер. въ 1846 г. и 131,000 р. сер. въ 1845 году, на фрукты 12,000 р. сер. въ 1840 г. и 72,000 р. сер. въ 1846 году. Чаю байховаго и кирпичнаго ташкентскіе купцы привезли съ собою въ-теченіе семи лтъ почти на 15,000 руб. серебромъ.

Торговля съ Кочаномъ гораздо-мене значительна, въ-теченіе разсматриваемаго нами періода, съ 1840 по 1846 годъ, самая высшая цнность отпуска была въ 1841 году — свыше 95,000 р. сер., когда мы отправили туда одного хлба боле чмъ на 56,000 р. сер., въ 1840, 1842, 1843 и 1844 годахъ цнность отпускаемыхъ товаровъ была не многимъ боле 22,000 р. сер., въ 1845 году она понизилась до 13,500 р., а въ 1846 упала до 7,330 р. сер. Нисшая цнность привозныхъ статей была 26,000 р. сер. въ 1840 году, высшая почти 40,000 р. сер. въ 1844 году. Главнйшій сбытъ нашихъ произведеній составляютъ кожи, которыхъ въ 1841 году отпущено почти на 6,300 р. сер., въ томъ же году было продано бумажныхъ издлій на 21,000 р. сер., сукна на 5,600 р. сер. и металловъ въ издліяхъ съ небольшимъ на 1,000 р. сер. Высшая цнность привозныхъ статей была: хлопчатой бумаги на 4,000 руб. сер. (въ 1840 г.), бумажныхъ, издлій 35,000 р. сер. (въ 1844 г.), шелковыхъ издлій 1,900 р. сер. (въ 1846 г.), фруктовъ почти на 2,400 р. сер. (въ 1844 году).

Торговля съ Китаемъ, съ каждымъ годомъ развиваясь все боле-иболе, въ 1846 году представляетъ цнность отпускныхъ и привозныхъ товаровъ боле чмъ на 14 ¹/₂ мильйоновъ рублей серебромъ Главныя статьи отпуска — хлбъ, около 65,000 р. сер. въ 1842 году, кожи и металлическія издлія свыше 600,000 р. сер., въ 1846 году, бумажныя, льняныя, пеньковыя и шерстяныя издлія боле чмъ на 1,850,000 р. сер., въ 1846 же году, сукно нашихъ фабрикъ до трехъ мильйоновъ рублей серебромъ ежегодно, въ 1841, 1842, 1845 и 1846 годахъ, мягкая рухлядь постоянно свыше мильйона рублей серебромъ, рога изюбрьи и сайгачьи, кораллы и корольки боле чмъ на 80,000 р. сер. въ 1846 году. Изъ привозныхъ статей первое мсто занимаютъ чаи, около 7,000,000 р. сер. ежегодно въ 1841, 1842, 1845 и 1846 годахъ, затмъ шелковыя матеріи отъ ста до 125,000 р. сер. и сахаръ, котораго, сравнительно съ другими годами, продано намъ боле всего въ 1841 году, именно на 93,000 р. сер., съ 1843 по 1817 годъ включительно его ввезено къ намъ въ-теченіе 5-ти лтъ бод.б цчъ на 260,000 руб. серебромъ.

Чтобъ объяснить себ какую значительность имютъ заграничные торговые обороты собственно Томской-Губерніи, въ-отношеніи къ общей цнности привоза и отпуска товаровъ, вообще по всей азіятской нашей торговл, мы ограничиваемся только сближеніемъ цифръ, которыя сами за себя говорятъ ясно.

0x01 graphic

Главное средоточіе заграничной торговли въ предлахъ Томской-Губерніи — Семипалатинскъ, самую меньшую степень торговой значимости занимаетъ Бухтарминскъ. Въ четырехъ торговыхъ пунктахъ Томской-Губерніи, за это семилтіе, заграничная торговля наша производилась въ слдующихъ видахъ

0x01 graphic

(*) Въ 1847 году чрезъ Семипалатинскую-Таможню ввезено товаровъ боле чмъ на 390 тысячъ, и отпущено боле чмъ на 400 тысячъ рублей серебромъ.

Эти цифры ясно уже показываютъ, что малоизвстный, безуздный городокъ Томской-Губерніи, Бійскаго-Округа, городокъ Земли Сибирскаго Казачьяго Войска, занимаетъ, значительное мсто въ ряду торговыхъ нашихъ пунктовъ. По этой значительности такъ и ожидаешь видть въ Семипалатинск городъ промышленый, въ которомъ кишитъ народъ, пыхтятъ паровыя машины, совершаются значительные контракты, фабрики нагромождены одна на другой — тутъ суконная, тамъ ситцевая, рядомъ блильня, немножко подальше желзный заводъ, пристань иртышская усяна судами… однимъ словомъ — думаешь: это Ливерпуль или Манчестеръ въ миніатюр?

Ни чуть не бывало: это городишко, въ которомъ варятъ мыло, кожи выдлываютъ, кузнечнымъ мастерствомъ занимаются, торгуютъ, мелочью, и, кажется.

А хлопчатая бумага? а ситцы? а сукна? Врно томское купечество выработываетъ ихъ гд-нибудь тутъ же по близости, а не въ самомъ город?

‘Нтъ!’ отвтитъ, на эти вопросы разсудительный Сибирякъ: ‘у насъ туто-ка эвтова въ завод нтъ., у насъ, туто-ка золото свое, а иное прочее отъ васъ, изъ Расеи привозятъ — тамо-ка на насъ работаютъ!’

У насъ издавна принимали мры къ боле-обширному распространенію торговыхъ связей нашихъ съ Хивой, Бухарой, Кабуломъ, съ Кашмиромъ {Говорятъ, въ двадцатыхъ, годахъ, изъ Бухтарминска ходили небольшіе караваны въ Ост-Индію и предпріимчивые торговцы русскіе оставались не безъ выгодъ. Съ 1825 по 1829 годъ эти небольшія дла приносили имъ ежегодно до 10,000 руб асс. дохода.}, вс возможныя льготы даны были торгующему купечеству въ Сибири съ цлью поощрить его къ развитію на мст мануфактурной промышлености, къ разработк еще не затронутыхъ богатства, края и къ упроченію нашихъ торговыхъ связей съ Среднею-Азіею. Вс возможныя облегченія были придуманы, чтобъ вполн развернуть и надлежащимъ образомъ направить врожденное каждому человку чувство стяжанія такимъ-образомъ, чтобъ съ обогащеніемъ однихъ соединено было и благосостояніе многихъ, чтобъ польза была не обманчивая, временная, ненадежная, а польза цлаго края, врная, постоянная. Вс средства даны, чтобъ развернуть промышленый духъ богатыхъ сибиряковъ, но дло далеко не соотвтствуетъ еще справедливыми, ожиданіямъ, хотя въ прошломъ, еще году обнародовано о продолженіи и впредь тхъ, облегченій, которыя дарованы купечеству касательно торговли по Сибирской-Линіи.

Какая же причина подобнаго хладнокровія къ врному способу собственнаго обогащенія? Недостатокъ средствъ? Но въ томъ и дло, что правительство дало промышленикамъ вс средства, какія только были въ его зависимости. Недостатокъ капиталовъ? Но въ-отношеніи торгующаго и мануфактурнаго класса, въ Томской-Губерніи видимъ постоянное разростаніе капиталовъ. Такъ въ 1833 году въ Томской-Губерніи объявлено было всхъ капиталовъ, только на 128,000 руб. серебр., въ 1834 году на 133,000 р. сер., а въ 1846 году, сумма объявленныхъ, тугъ же капиталовъ возросла уже до 858,000 руб. серебр., а именно:

По 1-й гильдіи на 1846 г. объявлено 8 капиталовъ на 120,000 р. сер,

— 2-й ‘ — ‘ 24 капитала ‘ 144,000 ‘ ‘

— 3-й ‘ — ‘ 254 ‘ ‘ 594,000 ‘ ‘

Но вдь не вс же представители капитала ведутъ заграничный торгъ? Притомъ же извстно, что капиталистъ съ крдитомъ производитъ обыкновенно обороты на сумму несравненно-большую, чмъ сумма объявленныхъ, имъ капиталовъ, а между-тмъ въ томъ же 1846 году общій оборотъ привозныхъ и отвозныхъ статей по всмъ четыремъ таможеннымъ пунктамъ Томской-Губерніи, едва равнялся сумм объявленныхъ купцами капиталовъ. Что же длаютъ остальные капиталисты этого края? Подаютъ, ли ихъ сердца отголосокъ на призывы извстнаго золотопромышленика, который нсколько лтъ сряду напоминаетъ имъ про Петра Великаго, нсколько лтъ сряду заманиваетъ ихъ въ Ост-Индію, нсколько лтъ сряду переводитъ для нихъ книги и старается ихъ ознакомить съ нуждами далекихъ краевъ, указываетъ имъ на Чугучакъ и на Кульджу, совтуетъ устранить Англичанъ съ ихъ набивными издліями, сукнами, ножичками и прочими мелочами, въ которыхъ мы сами можемъ никому не уступать? Чтожь длаютъ наши богачи сибирскіе?

Золото моютъ и откупа содержатъ.

Но въ Томской-Губерніи золото давно истощилось, оно и есть тамъ, да на однихъ заводахъ и розсыпяхъ государевыхъ, гд укорененный однажды навсегда европейскій порядокъ производства золотой добычи и особенная, опредленная положительными законами, метода ближайшаго надзора, управленія и добычи драгоцннаго металла, охранили царскую землю отъ истощенія золотыхъ богатствъ на долгое-долгое время. Частные люди, капиталисты, стремившіеся къ возможно-скорому извлеченію самороднаго золота десятками и сотнями пудовъ — выбрали свое золото и бросили теперь свои промыслы за ихъ бдностью и совершенными, истощеніемъ. Но видя приближеніе срока своихъ привиллегій. на золотопромышленость, они все-еще спшатъ дать своимъ капиталамъ почтенное направленіе и снова употребляютъ ихъ на извлеченіе новыхъ богатствъ въ дальнихъ предлахъ Восточной-Сибири. Вотъ гд сосредоточено ихъ промышленое направленіе, а торговля съ Среднею-Азіею, фабрики, мануфактуры — это для нихъ дло постороннее, дло совершенно-чуждое.

Но, скажутъ намъ, Томская-Губернія не вмщаетъ въ себ тхъ удобствъ мстныхъ, которыя могутъ положить прочную основу для надлежащаго развитія здсь нашей мануфактурной дятельности въ видахъ заграничной торговли. Такое заключеніе будетъ не совсмъ врно и не совсмъ основательно. Чтобъ быть вполн убжденнымъ въ непогршимости подобныхъ этому выводовъ, надобно знать:

Во-первыхъ, какія главнйшія статьи отпуска существуютъ въ главномъ центр торговой дятельности Томской-Губерніи, въ Семипалатинск,

Во-вторыхъ, какія изъ этихъ статей составляютъ мстный продуктъ, оставшійся за удовлетвореніемъ собственныхъ потребностей края,

Въ-третьихъ, какія изъ нихъ привозятся изъ другихъ мстъ и откуда именно,

Въ-четвертыхъ, есть ли возможность избжать этихъ позаимствованій и выдлку недостающихъ въ при-Иртышскомъ-Кр.а товаровъ произвести собственными средствами,

Въ-пятыхъ, какія обстоятельства служатъ ручательствомъ того, что богатства самой Томской-Губерніи остаются досел нетронутыми и могутъ составлять одинъ изъ главныхъ предметовъ сбыта, и

Въ-шестыхъ, не будетъ ли частная золотопромышленость Сибири имть сокрушительнаго вліянія на фабричную дятельность при-Иртышскаго-Края.

Разршеніе этихъ существенныхъ вопросовъ, ближе знакомыхъ мстнымъ жителямъ, чмъ человку, который случайно попалъ въ Сибирь и обратилъ на это вниманіе тоже случайно — безъ-сомннія, будетъ съ нашей стороны неудовлетворительно, но надежда, что мы вызовемъ участіе образованныхъ промышлениковъ — даетъ намъ маленькое право распространиться объ этомъ предмет столько, сколько позволяютъ наши силы.

Заграничная наша торговля, собственно по Семипалатинской-Таможн, въ-теченіе 1843, 1844, 1845 и 1846 годовъ, производилась въ слдующихъ видахъ:

0x01 graphic

Изъ этихъ данныхъ видно, что главнйшія статьи сбыта русскихъ произведеній суть: хлбъ, котораго въ эти четыре года отпущено 16 почти на 50,000 руб. сер., юфть, которой продано почти на 80,000 р. сер., металлическія издлія — на 260,000 руб. сер., бумажныя издлія — боле чмъ на 750,000 руб. сер., а русскія сукна, которыхъ чрезъ Семипалатинскую-Таможню выпущено только съ небольшимъ на 125,000 руб. серебромъ {Въ 1847 году товаровъ этихъ отпущено чрезъ Семипалатинскую Таможню:,

Хлба на 12,673 руб. сер

Юфти 32,680

Металла въ изделіяхъ 57,022 ‘ ‘

Бумажныхъ издлій 209,063 ‘ ‘

Сукна 31,089 ‘ ‘}.

Изъ статей сбыта только хлбъ, да кожи могутъ считаться мстнымъ продуктомъ, который хотя въ незначительномъ количеств, но, за удовлетвореніемъ собственныхъ нуждъ края, можетъ быть однакожъ предметомъ заграничнаго сбыта. Богатство и плодоносіе южнаго края Томской-Губерніи и все пространство между верховьевъ ркъ Иртыша и Енисея давно сдлали эти страны житницами Сибири, численность кожевенныхъ заводовъ (которыхъ въ 1846 году одни насчитывали до 25, другіе до 40, а третьи до 50) и значительность выдлки кожъ, ежегодно на сумму почти во 100,000 руб. сер., даютъ здшнему краю полную возможность производить съ выгодою торгъ кожами, какъ внутри Сибири, такъ и за Линіей. Участіе въ этомъ принимаютъ, сколько извстно, города Семипалатинскъ, выдлывающій ежегодно кожъ на 18,000 руб. сер., Усть-Каменогорскъ, выработывающій ихъ съ небольшимъ на 6,000 руб, сер, и Томскъ, гд цнность выработываемыхъ, на тамошнихъ кожевенныхъ заводахъ издлій простирается до 65,000 руб. сер. Каинскъ же, въ которомъ цнность выдлываемыхъ кожъ ежегодно доходитъ до 13,000 р. с., производитъ свою торговлю кожами (оставшимися за внутреннимъ потребленіемъ и за отправкою на частные золотые пріиски) въ Омской-Таможн, вн предловъ Томской-Губерніи.

Все прочее, даже сундуки и погребцы, привозится издалека, не говоря уже про сахаръ, про эту великолпную статью, которая въ Сибири — первая, посл пріисковъ, наживная статья: сравнительно съ петербургскимъ, сахаръ здсь тяжеловсенъ, сыроватъ, не сладокъ, но дорогъ до крайней степени возможности.

Металлическія издлія привозятся съ Урала, отъ тамошнихъ частныхъ заводчиковъ. Существующій въ Кузнецкомъ-Округ (въ Томской-Губерніи) ‘Томскій’ желзодлательный заводъ, составляющій собственность Кабинета Его Императорскаго Величества — удовлетворяетъ только собственнымъ своимъ нуждамъ и нуждамъ другихъ государевыхъ заводовъ Колыванской-Области и, сколько извстно, въ заграничной торговл не принимаетъ особенно-дятельнаго участія. Въ Томской-Губерніи рудныхъ мсторожденій (мы говоримъ не про золотыя розсыпи) — бездна, много сдлано открытій и частными людьми, а частнаго завода нтъ ни одного: все золото мшаетъ. Въ сосдней съ Томскою, Енисейской-Губерніи, есть въ Минусинскомъ-Округ богатый часный желзный заводъ, но на этомъ завод ничего не длаютъ, бумажныя матеріи привозятся изъ Россіи. Изъ-за Иртыша среднеазійскіе торговцы доставляютъ къ намъ бумагу хлопчатую, на Алта у насъ есть свой собственный, особый родъ хлопчатой бумаги, хлопьями которой тамъ набиваютъ мебель и перины, но въ Сибири нтъ ни одной фабрики для выдлки миткалей, ситцевъ и другихъ набивныхъ товаровъ. Въ двадцатыхъ годахъ было, говорятъ, положено какое-то основаніе для развитія этой отрасли промышлености въ Томской-Губерніи, но розсыпное золото сокрушило это основаніе, и теперь въ Томской-Губерніи, особенно въ сверной ея половин, не существуетъ, говорятъ, никакихъ заведеній, которыя бы давали хоть малйшій намекъ или надежду, что существованіе этого рода фабрикъ здсь возможно, несмотря на то, что хлопчатая бумага всегда можетъ быть подъ руками и что сами Сибиряки за московскіе ситцы и прочія бумажныя матеріи старинныхъ узоровъ и перегнившія отъ ветхости, платятъ почти въ-четверо противъ той цны, чего товары эти стоютъ въ Петербург.

То же самое, если еще не больше, можно сказать и о сукнахъ. Не говоря про то, что цнность суконъ доведена въ лавкахъ до чудовищности, мы не можемъ упустить изъ вида того, что при огромномъ требованіи и огромномъ отпуск суконъ, именно русскихъ фабрикъ, по всей Линіи, начиная съ Оренбурга и до Кяхты — во всей Сибири нтъ ни одной суконной фабрики, которая бы принадлежала частному лицу и могла бы изъ этихъ краевъ издлія свои отпускать въ большомъ размр въ, среднюю-Азію.

Въ 1812 году въ Томск, при тамошнемъ Приказ-Общественнаго-Призрнія, было небольшое суконное заведеніе, но собственныя силы Приказа были ничтожны и не могли дать этой отрасли промышлености надлежащаго развитія.

Въ 1821 году по распоряженію бывшаго корпуснаго-командира Капцевича учреждена была въ город и крпости Омск (въ Тобольской-Губерніи) суконная фабрика. Она и теперь существуетъ въ Омск и составляетъ общественную собственность сибирскаго линейнаго казачьяго войска, но она устроена только на 50 становъ и, имя собственное свое назначеніе — продовольствіе сукнами чиновъ войсковаго сословія, не можетъ принимать дятельнаго участія въ заграничной нашей торговл сукномъ по Сибирской-Линіи.

Въ 60 верстахъ отъ Иркутска, есть еще суконная фабрика, тоже нечастная, Тельминская {Она заведена въ 1731 году великоустюжскимъ купцомъ Бобровскимъ, въ 1773 году она перешла во владніе иркутскаго купца, Сибирякова, а въ 1789 году, за казенный долгъ взята въ секвестръ и пріобртена Главнымъ-Кригсъ-Коммиссаріатомъ за цну около 10,000 руб. со всмъ заведеніемъ и приписными людьми, въ 1810 году она передана въ завдываніе гражданскаго вдомства и главное управленіе ея поручено сибирскому генерал-губернатору. Она заготовляетъ только солдатскія сукна для войскъ и на кабинетскіе горные Заводы.}, но и она достигла той только степени совершенства, которая была ей доступна по обстоятельствамъ учрежденія, и произведенія ея не могутъ входить въ составъ товаровъ, вывозимыхъ нами изъ Сибири за границу, въ Среднюю-Азію.

Вотъ и вс свднія, которыя мы успли собрать о распространеніи этой фабрикаціи въ Сибири: повсюду, какъ видится, одно только правительство кладетъ прочное основаніе всему и служитъ примромъ частнымъ лицамъ къ утвержденію и распространенію въ далекомъ кра разнородныхъ отраслей промышлености, но дальнйшее развитіе ихъ по проложенному пути — есть уже обязанность самихъ частныхъ лицъ, хотя для собственной своей пользы, если не для пользы общей. Между-тмъ, вроятно, каждый изъ мстныхъ капиталистовъ знаетъ, какую роль играетъ сукно въ торговл нашей съ средне-азійскими странами: выводъ его туда въ-теченіе осмилтняго періода (съ 1840 по 1847 годъ включительно) представляется въ слдующихъ видахъ:

0x01 graphic

Цнность всего отпуска нашихъ суконъ по таможеннымъ пунктамъ отъ Оренбурга и до Кяхты, въ-теченіе этихъ осми лтъ, простиралась въ общей сложности до 22-хъ мильйоновъ рублей серебромъ.

Эти цифры, выражающія собою цнность почти двухъ тысячъ пудовъ самороднаго золота, чего никакая первостатейная золотопромышленая компанія не дастъ въ-теченіе осми лтъ, стоютъ, кажется, того, чтобъ зажиточные наши торговцы и мануфактуристы пораздумали объ этомъ предмет.

Мы не будемъ провозглашать промышленыхъ походовъ въ Бухару, въ Ташкентъ, или въ знаменитую, драгоцнную Водокшанскую-Провинцію (Бедехшанъ), не будемъ поэтизировать чудныхъ путешествій, по степямъ, въ которыхъ рыскаютъ киргизскіе хищники, не будемъ исчислять давнымъ-давно исчисленные уже торговые пути, пролегающіе изъ Бухтарминска и изъ Семипалатинска въ Чугучакъ, въ Кульджу, въ Кашгаръ и въ другіе незнакомые города. Нтъ. Мы хотимъ только высказать личное мнніе, что предпріимчивые мануфактуристы въ-состояніи заставить самихъ средне-азійцевъ заискивать нашихъ сношеній, развернуть нашу торговлю и привести ее въ блестящее положеніе. Для этого, какъ намъ кажется, стоитъ только въ Семипалатинск завести суконную или ситцевую фабрику и имть чрезъ это возможность сбывать, чрезъ Семипалатинскую-Таможню, свои сукна за боле умренную плату. Тогда вс сосднія страны кинутся въ эту сторону и станутъ вырывать у насъ изъ рукъ произведенія нашихъ фабрикъ въ гораздо-значительнйшемъ количеств, станутъ усиливать подвозъ своихъ продуктовъ, усиливать нашъ отпускъ, такъ-что незамтно, съ теченіемъ времени, у насъ явится вторая Кяхта, гд общій оборотъ капиталовъ мы тоже будемъ считать ежегодно десятками мильйоновъ рублей серебромъ. Ознакомившись сначала хорошенько съ мстомъ — мы потомъ уже и сами будемъ въ-состояніи посылать въ Среднюю-Азію свои караваны, наводнять своими товарами рынки. нашихъ добрыхъ знакомцевъ и, вытнивъ отовсюду британскія издлія, предпринимать другіе, боле смлые планы. А въ настоящее время мы должны только ограничиться усиленіемъ на Иртыш мануфактурной промышленности. Капиталистамъ стоитъ только захотть присмотрться къ нуждамъ края и завести какую-нибудь мануфактуру или желзный заводъ.

Намъ возразятъ, можетъ-быть, на это: стоитъ только захотть! А гд взять хлопчатую бумагу и шерсть? гд взять краски? гд взять капиталовъ? гд взять, наконецъ, людей, если народонаселеніе всей Томской-Губерніи, при площади почти въ семьсотъ тысячъ квадратныхъ верстъ, немногимъ превосходитъ народонаселеніе одного Петербурга? Да притомъ же золотая промышленость убьетъ промышленость суконную или другую, постороннюю.

Во-первыхъ — капиталы. За ними остановки, кажется, не можетъ быть, если наше купечество, въ-слдствіе личнаго убжденія въ нуждахъ края и въ мстной возможности удовлетворить этимъ нуждамъ — сознаетъ т выгоды, которыя могутъ достойно вознаградить его предпріятіе и служить ручательствомъ въ врномъ и постоянномъ успх..

Во-вторыхъ — краски. Собственныхъ своихъ красочныхъ заведеній въ Семипалатинск и во всей Томской-Губерніи нтъ — и краски должно выписывать.

Вотъ только два препятствія удобоустраняемыя: они не могутъ служить преградою въ промышленомъ предпріятіи.

Что касается до шерсти, то не только Томская-Губернія, но и лежащія на противоположной сторон Иртыша киргизскія степи — представляютъ полную возможность устроить въ Семипалатинск суконную фабрику. Одинъ недостатокъ въ этомъ отношеніи тотъ, что шерсть овечью здсь не умютъ мыть и если тонкорунность ея не можетъ соотвтствовать условіямъ необходимымъ для выдлки суконъ высшихъ добротъ, то нтъ никакого основанія предполагать, что эта же самая шерсть не можетъ быть годною для выдлки суконъ средней руки и нисшаго качества, лишь бы сукно было добротно, а этихъ-то именно качествъ и требуютъ наши среднеазійскіе знакомцы и никогда не отказываются отъ закупокъ на Иртыш суконъ огромными партіями. То же можно сказать и о ситц, и о желз.

Семипалатинскъ совершенно защищенъ отъ не совсмъ благодтельнаго вліянія частной золотопромышлености на промышленость мануфактурную: Колыванская-Область и Земля Сибирскаго-Линейнаго-Казачьяго-Войска служатъ-ему надежною охраною. Находясь вн мстъ, подлежащихъ авторитету золотыхъ пріисковъ — Семипалатинскъ раскинулся въ роскошной природ юга Томской-Губерніи, на правомъ берегу судоходной рки Иртыша, представляющаго удобный низовый сплавъ отсюда въ Тобольскъ и дале въ Обь. Богатая пристань ‘Иртышская’ и превосходныя сухопутныя сообщенія даютъ возможность распространять отсюда торговыя операціи водою и сухимъ путемъ по всей Сибири, на западъ и на востокъ. Богатство почвы и изобиліе естественныхъ произведеній произвели здсь дешевизну въ самыхъ необходимыхъ предметахъ потребленія, сравнительно съ тми мстностями, гд вліяніе частной золотопромышлености съ-перваго же раза поражаетъ каждаго страшною дороговизною на все. Въ самомъ Семипалатинск около 7,500 жителей обоего пола {Именно: 4,300 мужчинъ, 3,200 женщинъ. Въ 1747 году здсь жителей было всего два разночинца и 30 человкъ государственныхъ крестьянъ, да переведенцевъ изъ разныхъ городовъ, поселенныхъ поблизости отсюда 225 душъ, въ 1837 году было жителей 3,400 человкъ съ двумя стами душъ купечества, въ 1840 году было 5,200 человкъ жителей, изъ нихъ 59 чиновниковъ, купеческихъ семействъ по 1-й гильдіи 3, по второй 2-й — 1, по третьей — 207, почетныхъ гражданъ 4 и 1,400 душъ мщанъ.}, около 750 домовъ, одна церковь православная, 5 мечетей, 54 лавки, 4 питейныхъ заведенія и 8 разнаго рода промышленыхъ заведеній, изъ которыхъ первое мсто занимаютъ два кожевенные завода, выработывающіе ежегодно издлій на 18,000 руб. сер. Необходимыя машины и инструменты могутъ быть изготовлены на Томскомъ-Завод или на заводахъ Уральскихъ… все это мы ведемъ къ тому, чтобъ показать, что устройство и содержаніе здсь фабрики не будетъ обходиться въ дорогую цну или наводить на мануфактуриста сомнніе въ успх предпріятія.

Дло остается за людьми, разумя подъ ними не техниковъ, то-есть мастеровъ, а работниковъ. Но какъ людей не найдти? Изъ однихъ Татаръ, не касаясь прочихъ мстныхъ сословій, можно выбрать охочихъ работниковъ, которые съ готовностью бросятъ свою кочевую жизнь, если найдутъ обезпеченіе своей участи въ предлагаемомъ имъ занятіи. Примры этого были неоднократно въ Минусинскомъ-Округ, гд, какъ намъ лично извстно, южные инородцы толпами стремились въ работу на тамошніе частные золотые пріиски, несмотря на то, что работа эта была для нихъ и непривычна и тяжка. Въ случа набора чорныхъ работниковъ изъ сословія инородцевъ, разумется, привыкшихъ къ осдлости — весь успхъ будетъ зависть отъ предусмотрительности и умнья главнаго распорядителя работъ и вс подобныя мры, со стороны купца и фабриканта, будутъ служить выраженіемъ усердія его къ общему благу, потому-что тутъ коммерческое лицо, не упуская собственныхъ выгодъ, будетъ имть полную возможность дать этому народу боле цивилизованное направленіе.

Но и кром этихъ людей, человкъ предпріимчивый можетъ себя обезпечить надлежащимъ количествомъ рабочихъ рукъ изъ русскихъ поселянъ, мщанъ или казаковъ.

Естественнымъ и неодолимымъ препятствіемъ здсь можетъ быть только самъ фабрикантъ, въ такомъ случа, когда не дастъ врнаго обезпеченія въ томъ, что онъ будетъ исполнять предписываемыя закономъ благодтельныя мры управленія наемными людьми, не дастъ имъ приличнаго помщенія, забудетъ совстливость въ разсчетахъ, откажетъ имъ въ сытномъ продовольствіи и не приметъ мръ къ предохраненію отъ пьянства работника, падкаго на вино до послдней степени самозабвенія. Мры эти весьма-нехитры и очень-немногосложны при тхъ порядкахъ, которые фабрикантъ долженъ будетъ завести у себя, взявъ за образецъ и немножко переиначивши, сообразно съ мстными обстоятельствами, тотъ порядокъ, который существуетъ на частныхъ золотыхъ пріискахъ, или который онъ придумаетъ самъ-собою, если мысли его, кром любви къ собственному обогащенію, будутъ проникнуты и любовію къ ближнему.

Длая замтки о томъ, что обратило наше особенное вниманіе во время поздки, мы совсмъ забыли о предстоящей намъ дорог. Итакъ обратимся снова къ своему разсказу, объяснимъ, какія обстоятельства привели насъ въ эту сторону и какъ мы распростились съ здшними золотыми пріисками, будемъ разсказывать о личныхъ своихъ похожденіяхъ.

XXII.
Василій Сизыхъ.

Случилось мн быть въ Сибири, времени свободнаго оставалось очень-много, такъ-что и двать некуда, дорога не дальняя, все близхонько: я, несмотря на зиму, ршился създить на пріискъ, предварительно переписавшись съ управляющимъ, который, отвчая на это, между прочимъ увдомлялъ, что онъ теперь какъ безъ рукъ: самый лучшій прикащикъ его, мщанинъ Сизыхъ, отъ него отошелъ и теперь ршительно въ виду нтъ никого, кмъ бы можно было его замнить.

Желая хорошенько разъузнать о томъ, что у насъ на пріиск подлывается, я хотлъ-было послать за мщаниномъ Сизыхъ, но потомъ передумалъ и предпочелъ самъ его навстить, отложивъ въ сторону неумстную кичливость въ-отношеніи къ прежнему служителю нашей компаніи. Засвъ въ извощичьи сани, фасонъ которыхъ былъ въ мод лтъ за двсти назадъ, я веллъ везти себя по адресу. Меня подвезли къ очень-хорошенькому двухэтажному дому и высадили на двор у крылечка.

Я подождалъ минутъ съ десять въ большой зал, выстланной вдоль и поперегъ полозами аршинной ширины изъ овечьей шерсти съ шахматными большими четырехугольниками синяго, краснаго и желтаго цвта, полюбовался незатйливой и чистенькой мебелью, сдланною изъ простой сосны подъ орхъ, безчисленнымъ множествомъ горшковъ съ еранью, бальзаминами и алоэ, подивился на огромный, объемистый коммодъ, покрытый тюменскимъ коврикомъ и уставленный дюжиной разнокалиберныхъ чашекъ съ нжными и выразительными надписями и только-что принялся разсуждать, отчего въ такомъ порядочномъ дом такія низенькія комнатки, что въ нкоторыхъ дверяхъ рискуешь лбомъ о перекладину стукнуться? какъ изъ сосдняго покоя вышелъ ко мн хозяинъ. Онъ былъ мужчина невысокаго роста, но плотенъ, съ одутловатымъ лицомъ, выстриженъ коротко, но съ длинными висками, лихо закрученными надъ ухомъ, рыжіе усы, бакенбарты и эспаньйолка были неукоризненны, но ршительно не шли къ лицу. На хозяин былъ надтъ зеленый бархатный, подбитый блкою, халатъ, изъ-подъ него виднлась пестрая русская рубака, желтыя сафьянныя туфли надты на босу-ногу.

— Я-съ Василій Петровъ Сизыхъ, здшній мщанинъ, сказалъ онъ, подходя ко мн.

— Знаю-съ и очень-радъ.

— Просимъ съ нами познакомиться.

— Я за тмъ и пріхалъ къ вамъ, мн это очень-нужно.

— Я самъ, слыша о вашемъ прізд, хотлъ къ вамъ явиться, да все не удавалось утресь-то васъ навстить.

— Я пріхалъ къ вамъ за тмъ, чтобъ узнать, что наши пріиски?

Мы сли. Предложивъ господину Сизыхъ нсколько необходимыхъ для меня вопросовъ и получивъ полное на все объясненіе, я сбирался оставить его и отправиться домой, какъ хозяинъ вскочилъ и бросился ко мн:

— Куда жь вы, ваше благородіе? посидите маленько!

— Благодарю васъ, прощайте.

— Да осчастливьте жь, ваше высокоблагородіе, хоть чайку стаканчикъ выкушайте.

— Я сейчасъ только пообдалъ, мн пора.

— Да нтъ, ужь какъ угодно, ваше высокородіе, останьтесь у насъ.

— Очень вамъ благодаренъ, но мн, право, некогда.

— Да чего жь такого, ваше превосходительство! низко кланяюсь, батюшка! посидите маленечко! вопилъ хозяинъ, низко кланяясь и держа за спиной мою шляпу, но видя, что я непремнно желаю его оставить, подбжалъ къ другой комнат и закричалъ:

— Серашичка, Серашичка, выдь-ко сюда, кланяйся его сіятельству, низко кланяйся.

Тучная, здоровенная, приземистая и лоснящаяся отъ жира супруга хозяина, Серафима Гавриловна, она же и Серашичка, выплыла изъ сосдней комнаты и, задыхаясь отъ сдланныхъ ею, должно-быть, не въ привычку, двадцати шаговъ, заголосила:

— А и, чево жь вы, взаболь, бгите, да будьте жь какъ дома, да доставьте намъ счастье, удостойте посидть съ нами, государь милостивый!

— Ея сегодня рожденье, ваше высокородіе, у насъ гости, просимъ съ нами потшиться, проговорилъ хозяинъ.

— Я новорожденна сегодня, потшьтесь на нашемъ балу, ну, хоть часочекъ… ну, хоть полчасочка! продолжала супруга господина Сизыхъ, подобно сожителю своему, отвшивая переломной низкіе поклоны.

Я никакъ не могъ понять, чего хотлось отъ меня этимъ людямъ, съ которыми я ршительно не имлъ чести быть знакомымъ, но такъ-какъ во время этихъ переговоровъ вошло къ намъ въ залу нсколько гостей, да черезъ отворенную дверь мелькало въ сосдней комнат нсколько хорошенькихъ головокъ, то я, наконецъ, и ршился удовлетворить настоятельнымъ требованіямъ несносно-радушныхъ хозяевъ и посмотрть на то, что называется здсь баломъ.

Меня съ тріумфомъ ввели въ сосднюю комнату. Это была маленькая, низенькая гостиная. На стнахъ маленькими гвоздиками были приколочены рыжіе обои, изображавшіе черные цвты, съ красною зеленью и зелеными птицами. Полъ обитъ былъ блымъ войлокомъ, около стнъ жались полдюжины окованныхъ сундуковъ со всякой всячиной, покрытыхъ коврами, и обтянутый кожею диванъ, кое-гд виднлись стулья, простые табуреты и деревянныя скамейки. Въ переднемъ углу, подъ образами, сидли дв старухи съ накинутыми на голову длинными кусками желтоватаго ситца въ вид фаты, рядомъ съ ними четыре молоденькія дамы въ цвтныхъ косыночкахъ на голов и въ длинныхъ гарусныхъ платкахъ на ше. Подл нихъ еще дв молоденькія женщины, въ чепчикахъ съ розовыми лентами, дале за ними, сидли шесть двицъ въ крошечныхъ барежевыхъ галстучкахъ, въ нмецкихъ яркихъ цвтовъ платьяхъ, которыя недостигли еще до длинноты нашего покроя и потому довольно много обнажали маленькія и большія, тоненькія и толстыя ножки, обутыя въ широкіе, толстые чулки и некрасивые башмаки, преимущественно зеленаго и бронзоваго цвта. Четыре дамы, дв въ чепчикахъ и дв въ платочкахъ, и три взрослыя двицы были довольно-пріятной наружности, съ быстрыми, много-общающими глазами, роскошныя тальи, чрезмрная округленность и полнота плечь и прочаго, еще боле становились рельефны отъ слишкомъ уже много вырзанныхъ лифовъ, обнажавшихъ большую половину грудц, непокрытой ничмъ, кром легонькаго платочка.

На противоположной сторон сидло пять-шесть кавалеровъ, иные въ русскомъ, иные въ нмецкомъ плать, а иные въ особеннаго рода смси того и другаго. Сколько можно было замтить, взоры всхъ представительницъ прекраснаго пола обращались преимущественно на одного высокаго румянаго господина, съ чорной большой кудрявой головой, съ курчавой черной бородой и усами, въ гороховомъ пальто, плотно-обхватывавшемъ гигантскій станъ прекраснаго мужчины. Онъ сидлъ все время положа ногу на ногу, правую исполинскую свою руку онъ запустилъ между пуговицъ своего пальто, а лвою исполинскою рукою держалъ сибирскаго издлія сигару, свернутую, должно-быть, изъ черкасскаго табака. Неблаговоннымъ дымомъ этой сигары, прекрасный мужчина нарочно подкуривалъ сидвшихъ противъ него двухъ дамъ въ чепчикахъ, изъ которыхъ одна, какъ оказалось посл, была его законною супругою: въ настоящую пору они были ‘молодые’ и другъ въ друг души не слышали.

Между кавалерами и дамами стоялъ столъ, покрытый суконною салфеткою, на немъ было нсколько блюдцевъ съ кедровыми и простыми калеными орхами, съ отстоянными въ вод перемерзлыми яблоками, составляющими въ Сибири довольно-дорогое лакомство, съ кусочками пастилы и нсколькими сортами медоваго варенья.

У третьей стны, на кругломъ стол передъ диваномъ, приготовленъ былъ чайный приборъ съ огромнымъ самоваромъ и нсколькими бутылками, тутъ же стояла и простая корзинка съ домашними булками и ватрушками, и черная жестянка съ желтымъ сахаромъ, и чашечка съ сотовымъ медомъ, и фаянсовый кувшинъ со сливками. Хозяева сли на диван и меня усадили рядомъ съ собой.

Духота въ комнат была смертельная, неуклюжая печь была натоплена и пригрвала насъ нестерпимо. Окно отворить было нельзя по причин зимняго времени, форточекъ нтъ, дамы обмахивались платочками, он сидли молча и слегка надували себ на грудь втерка изъ розовыхъ губокъ, премило съженныхъ, кавалеры тоже не заводили рчи и только вытирали рукавомъ мокрые лбы. Я занятъ былъ важнымъ разговоромъ съ хозяйкой о томъ, какой я пью чай: ‘въ накладку’ или ‘черезъ сахаръ’, ‘молосный’, то-есть, скоромный, со сливками, или съ лимономъ, а можетъ, и съ французской водкой?

Чай съ ‘уханьемъ’ изъ разновидныхъ бутылокъ, казалось, нсколько развеселилъ честную компанію, дамы, сначала въ шопотокъ, а потомъ и громче, начали судить, да пересуживать знакомыхъ сосдокъ, кавалеры толковали про свои похожденія и про удачи своихъ хозяевъ-золотопрошлениковъ. Молодой супругъ, онъ же и прекрасный мужчина, вмшался въ дамскій разговоръ, по поводу споровъ о какой-то Анфис Лукьяновн и ршительнымъ тономъ сказалъ:

— Анфиса-то Лукьяновна? Да вы у меня спросите, что за бсъ такой Анфиса Лукьяновна. Анфиса Лукьяновна гд хотите — всюду поспетъ и такая во всемъ торопыга, что и Господи!

— Да съ чаво жь ей торопыгой-то быть? она, глядь-ко, ширьше меня будетъ! проговорила съ саркастической улыбкой объемистая Серафима Гавриловна.

— Да, будетъ она васъ раза въ полтора потолще, а все-таки лихая баба на вс руки. Встрлись мы съ ней разъ по одному случаю, такъ ужь мн она знакома стала: знаемъ мы, какого она поля ягода! Вы еще не знаете? какова эта Анфиса Лурьяновна и что она за птица!

— Да что жь она такое? Рябая кукушка, а впрочемъ, дама смирная!

— Да, смирная! Глядите вы ей въ зубы-то! Да вотъ хоть бы въ позапрошломъ год?!

— А чего такого въ позапрошломъ год?

‘А вотъ чего. Года по-три тому живалъ я въ дальней тайг, на Бирюс, и въ позапрошломъ год жилъ на Хорм, знакомыхъ людей было много: вотъ съ Катышандыгой и пришелъ къ намъ присылъ отъ отъ Анфисы Лукьяновны мужа и позывъ въ гости на Анфисы Лукьяновны рожденье. А въ этомъ год къ намъ на Хорму пріхалъ къ сосдямъ новый лекарь, служилъ гд-то въ Малороссіи, что ли — Богъ его знаетъ, а потомъ проживалъ въ Енисейскомъ годъ. И его съ женой, никакъ Полячка была, тоже позвали къ Анфис Лукьяновн. Люди они были не шибко же богатые, жалованьишко отъ хозяевъ шло не больно большое, обзаводиться имъ въ тайг всякимъ добромъ было не для чего: они и одвались-то не авантажно. Я бывалъ у нихъ на Хорм въ гостяхъ, видалъ лекарскую жену или въ дрянномъ платьишк дома, или въ азям, да въ широкихъ кожаныхъ чембарахъ при перездахъ. Важно она верхомъ здила, мастерски псни пвала, знатно играла на гитар, была, кажись, и недурна: высокая такая, стройная. Я за ней давно ужь присматривалъ и она ко мн тоже этакъ, того, не то чтобы что, но за хлопотами, да за тмъ, за смъ, мн все какъ-то не удавалось поближе съ нею познакомиться, да и мужъ-то держалъ ее, неча сказать, въ ежовыхъ рукавицахъ. На лекаршину бду, ко дню праздника, прихворнулось муженьку ея маленько: онъ и не похалъ на Катышандыгой. Лекарша-то было и въ слзы, что ея оставятъ дома, да нельзя было ее дома оставить: катышандыгойскій управляющій человкъ нужный — и пришлось отпустить ее къ Анфис Лукьяновн дня на три, одно.

‘Прізжаю и я на балъ къ Анфис Лукьяновн, смотрю — хозяевъ самихъ никого еще на пріиск нту — а въ ту пору ихъ изъ города съ часу-на-часъ ожидали, и пиръ устроенъ у управляющаго въ изб, при контор. Домишко-то былъ улаженъ такъ, что въ немъ, какъ водится, всего одна комната и раздлена на три части тонкими досками, въ одной контора маленькая, другая выходитъ зала, а третья, стало-быть, гостиная, или спальня — какъ угодно.

‘Къ прізду нашему гостей понабралось много, и всякіе нужные люди и добрые сосди, хозяевъ нтъ, нужныхъ людей надо угостить порядкомъ — и пошло у насъ шампанскаго разливанное море, а ужь обдъ какой смастачили — право-слово, пальчики оближешь: его готовилъ одинъ посельщикъ, что прежде былъ поваромъ у какого-то генерала въ Москв — ему на пріиск тридцать рублевъ жалованья на мсяцъ шло.

‘Я поглядлъ кругомъ себя, гляжу — сидитъ какая-то важнющая дама, красоты неописанной, говоритъ — такъ и трещитъ, такъ вотъ и заливается. А какъ выпивка-то была у насъ круговая, препорядочная, и отговориться отъ нея никому нельзя было, то посл обда красавица схватила гитару и ну пть, точно малиновка. Ужь какихъ только она намъ псень не пла и пританцовала даже маленечко. Это была наша лекарша: какъ она пріумылась, да пріодлась, да подтянулась — такъ вотъ во мн кровь и заговорила!.. Ты, молодуха, чего щипаешься? вдь ужь дло прошлое, еще я тогды тебя не зналъ! проговорилъ разскащикъ, ущипнувъ въ свою очередь молодую супругу, которая на этотъ знакъ нжности довольно-громко вскрикнула отъ боли, прибавивъ, насупивъ брови: ‘у, чтобъ тебя язвило, вяха така!’

‘Вотъ я къ лекарш-то поближе, а посл того сидли мы съ ней цлый вечеръ вмст, и гуляли вмст около работъ, да машинъ. Посл урковъ, когда позвонили на ужину рабочихъ, анфисинъ мужъ вышелъ въ столовый шатеръ и говоритъ: ‘ну, братцы, барыня моя сегодня новорожденна и жалуетъ вамъ во чарк вина, да я вамъ жалую по другой и вызываю охочихъ псенниковъ: кто будетъ псни пть, тому завтра шабашъ, работы нтъ!’ Охотниковъ вышло больше полуста, и принялись горланить, а управляющій то-и-дло металъ имъ цлковые, да пятитки изъ хозяйскаго кармана. Славно, канальи, пли: и лекарша-то, слушая ихъ псни, такъ разнжилась, что и глазки у ней посоловли, и сама точно не своя стала, да такъ и льнетъ ко мн, не отходитъ, да и полно. Мы и сочинили съ ней прогулку подъ гору на рчку — вс гости за нами такъ гурьбой и ухаживаютъ. Около нашей ужины стали мы въ фанты играть, и когда мн приходилось щикалатъ разносить, лекарша требовала у меня, ужь безъ всякой совсти, цлую дюжину чашекъ, да ужь и я не церемонился: подавалъ ей щикалату самаго горячаго.

— ‘Ну, чаво ты, глупая, дуешься?.. перебилъ свою рчь разскащикъ, обращаясь снова къ своей жен: — Я васъ, другъ мой, не изобижу… Ну, чаво вы губы-то кусаете, ну, диви бы это были лекаршины толстыя губы, ну, ихъ можно обкусать, красивй будутъ, а глаза ея, хоть сверкай-не-сверкай, куда противъ вашихъ! гроша не стоютъ… ну, да пожалуй, я перестану!’

Разсказъ его слушали вс очень-внимательно, дамы слегка усмхались, двушки не переводили духа и сидли съ раскраснвшимися щеками и съ пылающими глазами, у одной жены разскащика они были полншеньки слезъ, которыя, того и гляди, потекутъ по розовымъ щечкамъ въ три ручья. Мужчинъ эта сцена заняла, они расхохотались надъ молоденькой дамочкой и заставили мужа продолжать свою рчь.

‘Ну, чаво ужь тутъ грха таить? Я передъ лекаршею совсмъ растаялъ, и забылъ Божій міръ… Когда очередь дошла до корявой Анфисы Лукьяновны, она тоже пристала ко мн съ требованіемъ уже двухъ дюжинъ чашекъ щиколату. Я отнкивался, но привязчивая Анфиса сказала мн на-ухо: Если ты станешь отъ меня отворачиваться, если покажешь, что я не люба теб, я подыму шумъ на весь домъ, я все перескажу ея мужу, выгоню эту гадкую Польку, разславлю васъ по всей тайг, и лекарь задастъ теб такого лекарства, что ты надолго бросишь привычку ухаживать за чужими женами.

Но я не поддавался.

‘— Да ты хоть пожалй ее, толковала она.— Не-уже-ли теб не жалко: она, бдная, пропадетъ теперь ни за копеечку. Конечно, я ее постарше, да все же смогу еще пондравиться хоть бы кому… Ты меня не слушаешь… Жаль лекаршу, а я жь ее отдлаю!

‘Анфиса Лукьяновна взглянула на меня какъ вдьма. Что мн было длать? коли Анфиса наскажетъ лекарю… Нечего длать, подумалъ я, да и ну ее, проклятую корявую бабу, цаловать.

И съ этимъ словомъ разскащикъ слегка потрепалъ свою молодую жену по щек и прибавилъ:

— Ну, что, баба: теперь легче?

— Что проку-то, Кузьма Семенычъ, что закаялся: не всякое дурно дурнымъ бываетъ, а изъ твоего хорошаго мало добра выходитъ! сказалъ ему хозяинъ.

— Какъ такъ, Василій Петровичъ.

— Да такъ, любезный! Что толку-то, что служилъ, а что выслужилъ?— ничего! Пока живъ былъ хозяинъ, ты и былъ сытъ отъ его милостей, а вотъ онъ умеръ: вспомнилъ ли онъ твою службу… Эхъ, ты, пустая головушка: на твоемъ мст у меня давно бы тысячь тридцать въ карман было!

— Гршно вамъ меня на такое грховное наводить, я ужь и то одно выслужилъ, что пять-шесть годовъ назадъ я былъ мужикъ-мужикомъ и никакого дла не зналъ путнаго, а теперь, слава-те Богу, и грамот знаю, и дло вести смогу, и семьей живу въ своемъ углу, не прося милости, и всякій хозяинъ врныхъ положитъ мн дв тысячи жалованья.

— Постой, братъ, прійдетъ твоя пора зубы-те положишь на полку: пойдутъ дти — запоешь другую псню, да ужь поздно будетъ, золотое донышко укатится, а мы тебя въ дураки запишемъ… Вдь правда, ваше благородіе? спросилъ, обращаясь ко мн, мщанинъ Сизыхъ, значительно мигнувъ на красиваго Кузьму Семеныча.

Я не зналъ, чему больше дивиться: цинизму ли родительскихъ совтовъ Василья Сизыхъ любопытству ли двушекъ, съ жадностію слушавшихъ разсказъ объ Анфис, или самому разсказу, возобновившему въ моей памяти малую-толику подобныхъ происшествій и объясняющему нсколько времяпрепровожденіе тажныхъ жителей. Просидвъ здсь битыхъ полтора часа, я съ удовольствіемъ возвратился домой.

XXIII.
Выздъ изъ Томска.

Дло было зимой Около Рождества я получилъ приглашеніе на лку въ дтскомъ пріют. Это прекрасное заведеніе я уже осматривалъ неоднократно съ постоянно-возрастающимъ удовольствіемъ, глядя на малютокъ, призрваемыхъ милосердіемъ образованныхъ людей и лелемыхъ съ истинно-материнскою заботливостью лицъ, которымъ вврено ихъ воспитаніе, сообразное съ условіями жизни, къ которой он готовятся. Я забрался въ пріютъ довольно-рано, лка еще не была дтямъ показана, а принадлежащее къ пріюту населеніе взрослыхъ было занято раскладкою визитныхъ билетовъ по адресамъ. Въ Томск, подобно какъ и у насъ въ Петербург, существуетъ замнъ праздничныхъ визитовъ разсылкою карточекъ съ единовременнымъ пожертвованіемъ въ пользу Пріюта.

Карточки эти, большею частію, похожи на наши билетики, но такая же часть состоитъ изъ обрзковъ простой блой писчей бумаги съ кудреватыми росчерками жертвующихъ фамилій. Много карточекъ есть фантастической формы, но особенно-любопытны круглые кружевные билетики. Это именно т самыя картонныя бумажки, которыя въ нашихъ кандитерскихъ прикладываются къ цвтнымъ оберткамъ конфектъ, съ тою разницей, что у насъ къ этимъ кругленькимъ картонкамъ прилпляютъ какую-нибудь фигурку, а въ Томск — кругомъ ихъ, родъ самымъ бордюромъ, искусники чрезвычайно-затйливо прописываютъ чинъ, званіе, имя, отчество и фамилію тхъ, кто доставляетъ вкладъ и желаетъ разослать свои билеты.

Къ опредленному часу вс приглашенные собрались, пріхала и сама попечительница. Дтей ввели въ большую комнату.

На стол стояла огромная лка, убранная по-петербургски, горящими свчами, разноцвтными лентами, золочеными пряниками, орхами и множествомъ сластей. У дтей глаза разбжались на невиданную никогда диковинку, имъ хотлось бы броситься поразсмотрть лку и ощипать сласти, но они знали, что, по положенію, имъ безъ всякихъ разспросовъ и разсужденій, надлежало ссть за накрытый къ ужину столъ, а между-тмъ было ясно, что у нихъ на ум было совсмъ другое: они готовы были забыть и дисциплину и кушанье, которое имъ, по давней извстности, уже надоло, но они боялись ослушаться предписаній начальства и со вздохомъ поводили глазенками на чудное и красивое деревцо съ золочеными пряниками. Старшіе мальчики и двочки, года два-три-назадъ, бывшіе грязными, неопрятными и непослушными ребятишками, теперь учтиво и дружески сами замчали своимъ товарищамъ, что надо держаться пряме, глядть веселе и не звать по сторонамъ. Долгъ послушанія пересилилъ любопытство и въ зал водворилась совершенная тишина.

По данному знаку, дти, согласно и не поражая слуха фальшивыми нотами, пропли обычныя молитвы и гимны, съ богобоязливымъ видомъ, и сли за столъ, въ ожиданіи пшенной каши. Каково же было ихъ изумленіе, когда, сдернувъ съ оловянныхъ своихъ приборовъ, чистыя, какъ снгъ, салфетки, увидли они, вмсто обыкновенныхъ ломтей чернаго хлба, новые сапоги или башмаки, бронзовыя серьги, платочки и подобныя тому, дорогія для дтей, бездлки. Даже случившіяся на лицо матери счастливыхъ ребятишекъ, смирно до сей поры стоявшія вдоль стнки, быстро подвинулись впередъ и съ завистью посматривали на дтскія игрушки. Началось общее веселье и игры.

Дв двочки, черненькая кудряшка, премиленькая, и другая, блондиночка, получили двойные противъ прочихъ подарки. Попечительница, сказавъ матери блондиночки нсколько утшительныхъ словъ о прилежаніи ея Дунюшки, обратилась къ кудряшк съ вопросомъ:

— А гд жь, твой братъ, Аннушка, Кузьма Семеновъ.

— Не могу знать, сударыня, онъ въ воскресенье былъ здсь и навщалъ меня.

— Я его и съ молодой женой звала сегодня прійдти: что жь онъ это не пришелъ.

Въ это время вошелъ въ залу красивый мужчина, съ хорошенькой женой, въ немъ я узналъ знакомаго разскащика про Анфису и не мало удивился, что попечительница обратилась къ нему съ ласковыми словами о домашнемъ жить-быть. Я тутъ же на мст собралъ объ немъ весьма-рекомендующія его свднія, изъявилъ готовность воспользоваться его опытностью и черезъ нсколько дней онъ уже былъ моимъ прикащикомъ.

— Ну, какъ же мы съ тобой подемъ, Кузьма Семеновъ, зимой на пріискъ? спрашивалъ я своего новаго прикащика, сбираясь въ дорогу.

— Да что, сударь: по томской тайг намъ благодать будетъ хать, это не то, что гд-нибудь на питской систем!

— А ты и тамъ бывалъ?

— Какъ не бывать, бывали!

— Какъ же тамъ здятъ зимой?

— А вотъ и здятъ такъ! Шагъ въ кошевушк, да два пшкомъ, или на лыжахъ, а къ ночи дло прійдетъ — тутъ и спи въ снгу!

— Да вдь по дорог есть же избушки?

— Гд есть — тмъ есть, а гд нтъ — не што возьмешь, и въ снгу наспишься.

— Какъ же это такъ?

— Да вотъ какъ. Поднимется мятелица, или ночь наляжетъ — вотъ мы и остановимся… бывали вы сами-то когда въ тайг?

— Бывалъ, да лтомъ.

— Ну, то лтомъ, а вотъ зимой, въ лсу-то, какъ остановишься, вотъ и слободишь коней, а людей-то и заставишь разрывать сугробы. Снгу-то нанесетъ видимо-невидимо, пребольшущія кучи, такъ разгребать-то ихъ пройдетъ много времени. Другіе въ этое время сучья ломаютъ, да бревна рубятъ: бревна на костеръ, а изъ сучьевъ ко-гд шалашики, али навсы подлаютъ, съ той стороны, что къ втру. Снгъ-то какъ разгребутъ, мы въ ямки-то и поляжемъ.

— И тепло?

— Такъ бываетъ тепло, что душно. Бываютъ такіе горячіе сорванцы, что точно дома на постели нжатся, не то что безъ шубы, а совсмъ, какъ есть, разоболокаются. Тутъ-те подъ носомъ и костеръ, а въ сторон тьма-тьмущая волковъ воетъ, ажно сердце замираетъ.

— Вотъ, я думаю, охотитесь-то вы въ тайг въ волюшку?

— Да, много тутъ наохотишься! До охоты! Еще энтіе, то-есть, поскудные Тунгусы, да Карагасы, случается, заведутъ въ такую трущобу, разв что по солнышку, да по компасу выберешься на свтъ Божіи.

— А что такое Тунгусы?

— Да что: дикарь, да и полно! Этто наняли мы вожака изъ Тунгусовъ, и жалованье важевцкое ему положили, и водкой вдоволь поили… Повелъ онъ насъ: водилъ день, водилъ два, водилъ и недлю — вс ладно, на-послдяхъ и сталъ жалиться, дескать, ‘лса-то, молъ, наши вамъ больно приглянулись! Насъ, молъ, для промысловъ, загнали далеко! Соболи намъ теперево неповадны стали!’ Вотъ онъ водилъ-водилъ насъ, выместить-то нечмъ, да и исправника-то ужасти какъ боится: онъ, въ одну ночь, взялъ да и ушелъ отъ насъ, а насъ и покинулъ въ незнатномъ мст. ‘Умли’, говоритъ ‘входить къ намъ въ лса сами, умйте теперь и выбираться, какъ знаете!’ Загинули-было мы совсмъ, да слава-те Богу, скоро встрлись съ Божьими людьми, выплелись на мсто!

— Не-уже-ли наши дикари такъ мстительны?

— Да что жь, сударь, съ темнымъ народомъ прикажете длать: добра не понимаютъ, а какъ мы въ ихъ лса зашли, такъ они во всемъ стали съ насъ примръ брать, и въ деревняхъ у насъ часто бываютъ, и хлбъ и соль про себя промышляютъ по нашимъ селеніямъ, и оджу нашу перенимать начали, а вотъ, Господь пошлетъ, и слободами сами жить начнутъ, да спознавать всякое иное добро, все черезъ насъ, многіе и теперь къ работ пріучаются, особенно изъ Татаръ, а осю-пору какая жизнь-то ихъ была? Что скотъ — то и бродячій: ни Господа Бога, ни спокойства, ничего путнаго не знали — были яко нелюдимы нкій, да только звремъ и занимались, въ томъ и счастье свое находили.

— Ну, а въ томской тайг есть такіе же дикари?

— Гд тутъ Дикаркамъ быть! Кругомъ всей тайги населеніе, все нашъ братъ, православный народъ, да и тайга-то маленькая, въ два дня изъ конца въ конецъ изойдешь и дороги такія, что почитай везд на колсахъ продешь.

— Намъ тоже въ снгу ночевать доведется?

— Пошто въ снгу: туто-ка пріиски частые — въ хороминахъ спать будемъ.

— А медвди?

— Медвди спятъ теперь въ берлогахъ.

— Такъ мы безъ приключеній додемъ?

— Какія тутъ приключенія! Прідемъ по-добру по-здорову.

— И жалко съ одной стороны, а нечего длать, сбирайся, Кузьма Семеновъ, со мной въ дорогу. Если не жаль теб съ молодой женой разставаться, мы завтра же демъ.

— Чего, сударь, жену жалть: не на-вкъ демъ.

Въ назначенный для отъзда часъ кошево, запряженная тройкой, съ двумя колокольчиками подъ дугой, стояла у моего крылечка. Экипажъ этотъ былъ бы очень-удобенъ для дороги, еслибъ не былъ слишком-ъвалокъ, за неимніемъ отводовъ. Это ничто иное, какъ узенькіе длинные салазки, по краямъ которыхъ вставлены крпкія втви, круто переплетенныя вмст посредствомъ веревокъ. Этотъ кузовъ экипажа, или, по-просту, корзина особеннаго рода, обшита была изнутри рогожами. На дн разставлены были чемоданы и шкатулки съ разною поклажею, все это было выровнено съ особенною аккуратностью, сверхъ ихъ раскинута была широкая перовая перина, за которую добрые люди берутъ съ людей, занимающихся золотопромышленостію, рублей пятьнадцать серебромъ, а съ простыхъ смертныхъ рубля три, не больше, въ головахъ под подушками помщенъ небольшой самоваръ, мдный чайникъ, кулкъ съ угольями, горшечки съ морожеными щами и пельменями, мшокъ съ блымъ хлбомъ и погребецъ съ принадлежностями. Сверхъ перины лежало большое мховое одяло, а сверхъ одяла дв большія рогожи.

— Ахъ батюшки, вотъ бда-то! вскричалъ Кузьма Семеновъ, ударивъ себя по лбу: — жареныхъ-то сливокъ я, ваше благородіе — изъ умочка вонъ!

— Чего? спросилъ я съ удивленіемъ.— Жареныхъ сливокъ?? Вареныхъ разв?

— Не вареныхъ, а жареныхъ.

— Это что жь такое и для чего?

— Это кто чай пьетъ со сливками, а добыть въ дорог негд, для того возьмутъ натолкутъ сахара, выльютъ на сковородку маленечко сливокъ, да и на огонь, он съ сахаромъ-то и пригорятъ, да пузырями и подсохнутъ, ихъ ножечкомъ и скребаютъ въ бутылку, сколько наготовятъ. Какъ понадобится — жареныхъ сливокъ и всыплютъ маленечко въ стаканъ — и не разпознать!

— Ну, Богъ съ ними съ жареными сливками. Садись, подемъ.

Мы кое-какъ потснились съ Никитой и втромъ помстились въ незатйливомъ экипаж. Для ямщика не было устроено особаго сиднья: онъ безъ церемоніи придавилъ собою мои ноги, махнулъ бичомъ, лошадки стащили насъ съ рыхлаго снга и, замотавъ головой, поволокли насъ по улицамъ Богоспасаемаго томскаго града.

Чтобъ выхать изъ города, намъ надлежало подняться на довольно-крутую гору. Поклажа была велика и чтобъ не утомить, и безъ того уже истощенныхъ лошадокъ, мы вылзли изъ кошевы и въ огромныхъ шубахъ, подъ мокрымъ снгомъ, взбирались на возвышеніе, подобравъ выше колнъ долгополую одежду. Налво, на окраин холма, почти висла надъ городомъ православная церковь, съ другой стороны красовался католическій косцлъ, кругомъ раскинуты были бдные домики везажиточныхъ обитателей, около одной избушки, запряженная въ салазки, дворняшка тащила два ведрка воды, еле-двигаясь отъ старости: только изрдка виляла она хвостомъ, стараясь умилостивить погонявшаго ее длинною хворостиной сердитаго мальчишку. Около воротъ у избушекъ протянуты были веревки, на нихъ мерзло блье, вывшенное вроятно для просушки. Нсколько лошаднокъ, съ разбитыми ногами, неподвижно стояли посереди широкой дороги, поджавъ хвосты и понуря головы, мечтая, можетъ-быть, объ отрадныхъ конюшняхъ у подгорныхъ жителей, тощія коровнки жалобно мычали, посматривая на выбивавшуюся изъ-подъ крышъ солому, дв-три изъ нихъ, томимыя должно-быть долговременнымъ голодомъ, ршились забыть врожденную неповоротливость: они стали на заднія ноги и, упираясь передними въ выдававшіеся концы бревенчатыхъ внцовъ, безжалостно теребили лакомыя пучки почернлой соломы. Но хозяева, въ тусклыя маленькія окна, частію затянутыя бумагой, частію закрытыя войлоками и рогожами, не видали ихъ разорительныхъ продлокъ.

Между этими покосившимися, а въ иныхъ мстахъ опершимися на костыли, зданіями красовался славный каменный двухъ-этажный домъ, съ многочисленными пристройками, выкрашенный бирюзовою краскою, на переднемъ его фронтон вытянута была длинная вывска, съ серебряными, по черному полю, литерами. Много литеръ уже свалилось, но остались еще слова ‘.ам…едва, е…на’.

— Чей это домъ, скажите, пожалуйста — спросилъ я своего прикащика.

— Не могимъ знать: здсь голова — управляющій пріисками: онъ всему длу коноводъ.

— А славный домъ! Врно пріиски богатые?

— Шестой годокъ живетъ здсь управляющій, богатющее жалованье беретъ кром квартеры, вечера задаетъ отличные, живетъ графски…

— Ну, а пріиски?

— Экипажей сколько! какія лошади!

— Ну, а пріиски?

— Пріисковъ съ шестьдесятъ у нихъ, и тамъ, почитай, везд хорошенькіе домики….

— Пудовъ пятдесятъ, я чай, въ годъ намываютъ?

— Пятдесятъ пудовъ въ годъ? въ томской-то тайг?? При шестидесяти пріискахъ?? да въ шесть-то лтъ добыли ли они всего-на-все съ полпуда?! Тысячъ съ шесть-сотъ, побольше, убито, а прибыли, Богъ-всть, было ли и на грошъ.

— Да кто жъ такой хозяинъ-то?

— Жилъ перво, говорятъ, въ Москв. Мильйонъ, говоритъ, убью, а заведу пріиски! Да съ тмъ и умеръ ныншней зимой, наслдниковъ никого нтъ, такъ управляющій-то, пока, безъ отчета. А богатющій, говорятъ — было изъ-за чего пріиски заводить.

— А кто-такой управляющій?

— Мщанинъ ли, купецъ ли, кто его знаетъ, инженеровъ, вишь, заводить дорого! а инженерный офицеръ побольше нашего гораздо смыслитъ и дла повелъ бы такъ, что всмъ бы хорошо пришлось.

Наконецъ миновали мы конечный пунктъ томскаго городскаго населенія — кладбище, усянное высокими двух-саженными зелеными, черными, блыми и некрашенными крестами. Кое-гд мелькали и каменные памятники, но въ Томск нтъ ‘фабрики надгробныхъ монументовъ’, только зажиточные люди выписываютъ ихъ изъ Екатеринбурга, да съ колыванской фабрики при удобныхъ случаяхъ, а мене зажиточные жители довольствуются простыми крестами съ приличными надписями.

При похоронахъ въ Томск не бываетъ и печальныхъ колесницъ, тамошніе гробы не имютъ привлекательнаго вида нашихъ роскошныхъ гробовъ, исполненныхъ всевозможнаго комфорта, длаются они по очень простому рисунку, выкрашиваются масляной краской и очень-рдко убираются дорогими матеріями, но за-то работаютъ ихъ не гробовщики, а солидные мебельные мастера. При похоронныхъ процессіяхъ факеловъ тоже не знаютъ, а несутъ гробъ съ тою же церемоніею, какъ это у насъ длается въ извстномъ разряд купечества: по дорог гробъ окружаютъ наемные проводники съ церковными шандалами и толстыми свчами, у провожающихъ въ рукахъ тоненькія восковыя свчи, чорныхъ мантій и попонъ не бываетъ, печальный клиръ состоитъ изъ дьячковъ и охотниковъ.

Мы пустились по иркутскому тракту. Дороги здсь отлично-хорошо населены, селенія многолюдны, и часты, станціи не длинны, во всю дорогу отъ Петербурга я насчитала, пять-шесть такихъ, которыя были отъ тридцати до тридцати-трехъ верстъ, постройки крестьянскія прочны, обширны, выстроены улицами съ площадками на перекрсткахъ, только въ самыхъ глухихъ мстахъ, въ сторон отъ дороги, нкоторыя селенія и здсь, какъ и въ Тобольской-Губерніи, представляютъ родъ лабиринтовъ, изъ которыхъ самому путнику трудно выбраться на большую дорогу. Подобныя селенія были выстроены когда-то, въ давнымъ-давно минувшія времена, зря, безъ всякой заботливости о прямизн улицъ, которыхъ здсь и нтъ, а есть только какіе-то закоулки, или извороты между отдльными хозяйствами, обнесенными оградой. Средину этой неправильной ограды занимаетъ жилой домъ, въ одной его половин живутъ хозяева, а въ другой, зимой, ‘морятъ таракановъ’, въ углу ограды тснятся амбары, гд-нибудь въ сторон торчитъ баня съ фантастическою печью-каменкой, вблизи отсюда два-три деревца, тамъ раскинуты хлва и конюшни — все на огромномъ двор разметано въ разныя стороны и все безъ малйшаго порядка. Сосдскія ограды въ иномъ мст соприкасаются другъ къ другу очень-близко, такъ-что двумъ пустымъ телгамъ не разъхаться, а въ иномъ мст он расходятся до того, что въ промежутк ихъ цлая дюжина возовъ легко можетъ умститься въ одинъ рядъ. У възда въ селеніе на одномъ конц, по обыкновенію, питейный домъ, на другомъ — погостъ или просто кладбище.

Сельское народонаселеніе — земледльческое по преимуществу, благодаря хорошей почв земли и множеству скота. Частная промышленость въ этихъ мстахъ состоитъ въ слдующемъ. Въ Каинскомъ-Округ жители занимаются звроловствомъ, птицеводствомъ, рубкою и сплавомъ лса, въ которомъ здсь было изобиліе, перекупаютъ у инородцевъ мягкую рухлядь, гонятъ деготь, сидятъ смолу, бьютъ шерсть и занимаются выработкою домашней мебели для продажи. Около озера Чаны жители занимаются рыбнымъ промысломъ, зажиточные крестьяне принимаютъ на себя обязательства ‘доставки’ хлба и соли въ казенные магазины, здшнія сельскія произведенія — сало и дрова — идутъ въ Омскъ, а овесъ и ячмень преимущественно на линію. Въ Колыванскомъ-Округ главное занятіе жителей — перевозка товаровъ сухимъ путемъ и водою и содержаніе постоялыхъ дворовъ, пчеловодство не въ большомъ размр, работа глиняной посуды и изготовленіе обуви. Въ Томскомъ-Округ, по которому я теперь разъзжаю, крестьяне занимаются извозомъ, ‘вольною почтою’ и изготовленіемъ всего, что до этого предмета касается, въ Богородской-Волости крестьяне строятъ барки и лодки и сплавляютъ ихъ въ Томскъ, въ Барнаулъ и въ Кузнецкъ, по Оби и Томи, прибрежные жители Оби и Чулыма занимаются рыбною и звриною ловлею, на свер, около Нарыма, скотоводство состоитъ изъ однихъ оленей, народъ Дмитріевской и Колыванской Волостей лтомъ ходитъ на золотые пріиски въ работу, сбыты хлба производятся на винокуренные заводы и на частные золотые пршски. Главное занятіе сельскихъ обитателей Кузнецкаго-Округа — земледліе, второстепенное — рыбная промышленость и, посл уборки хлба, добываніе звря и приготовленіе мховъ, которыхъ сбываютъ прізжимъ торговцамъ — сурковый, за весь наборъ, отъ 5-ти до 6-ти рублей серебромъ, хорьковый отъ 15-ти до 20-ти руб., бличій отъ 25 до 35 руб. и бурундуковый отъ 40 до 50 руб. сер. за наборъ. Въ деревн Афонькиной крестьяне ломаютъ каменный уголь для сосдственныхъ горныхъ рудниковъ колыванозаводскаго вдомства, а въ деревн Кузедевой ломаютъ жерновый камень на продажу. Въ этомъ же округ приготовляютъ на продажу до 50,000 арш. холста разныхъ сортовъ. Въ Барнаульскомъ-Округ главная отрасль промышлености, посл земледлія — скотоводство и торговля скотомъ, кожами, саломъ, овечьею шерстью, овчинами и мерлушками. Наконецъ Бійскій-Округъ — самый богатый край этой части Сибири. Здсь тучная и весьма плодородная почва земли, превосходный климатъ и изобиліе домашняго скота — у инородцевъ преимущественно рогатаго, а у казаковъ преимущественно лошадей. Калмыки и Телеуты кочуютъ здсь по Біи, Катуни, Песчаной, Чулышману, Башкаусу, Чу и по озеру Телецкому. Главное мновое мсто — на Чу, гд у нихъ бываютъ сугланы (главное мсто сдачи ясака и мсто общихъ създовъ для общественныхъ длъ): сюда съзжаются, кром русскихъ торговцевъ, и Китайцы съ ближайшихъ пикетовъ и привозятъ сюда чай, и шелковыя и бумажныя матеріи. У казаковъ изстари свободная мна съ зарчными Киргизами. Обитатели этой южной части, кром-обыкновенной сельской промышлености, ломаютъ плиту, особенно аспидъ и грифель, жгутъ известь, строятъ барки и спускаютъ ихъ внизъ по Иртышу.

Въ годъ послдняго моего пребыванія въ Сибири, здсь свирпствовала ‘сибирская язва’ и произвела слдующія опустошенія:

0x01 graphic

(*) Сверхъ того жертвами язвы было семь человкъ.

Продажныя цны на хлбъ существовали разныя, низшая цна была слдующая (высшая была мстами отъ осьмидесяти до ста процентовъ дороже):

0x01 graphic

Говоря про Бійскій-Округъ, мы забыли поименовать пчеловодство. Разсказываютъ, что первые опыты пчеловодства въ Сибири начаты въ 1776 и 1777 годахъ, когда въ Устькаменогорскую-Крпость выписаны были изъ Башкиріи тридцать ульевъ, ульи эти скоро пропали. Въ 1793 году, стараніями служившаго въ сибирскомъ драгунскомъ полку маіора Кербица, полковникъ Аршеневскій вновь выписалъ, на свой счетъ, пятьдесятъ ульевъ и подарилъ ихъ польскимъ переселенцамъ, страстнымъ пчеловодамъ, въ окрестностяхъ Устькаменогорска {Устькаменогорскъ, безъокружный городокъ на ркахъ Иртыш и Ульб, иметъ до трехъ тысячь жителей, дв тысячи мужчинъ и 900 женщинъ, въ немъ одна православная церковь, одна мечеть, десять каменныхъ домовъ и триста деревянныхъ, 8 лавокъ, 6 промышленыхъ заведеній, кожевенный, мыловаренный и кирпичный заводы, 4 кузницы и 4 питейныхъ дома, въ трехъ верстахъ отъ города пристань на Иртыш.}. Теперь пчелы развелись во всей южной части Томской-Губерніи, и въ 1837 году считалось ихъ тамъ уже до ста тысячь ульевъ. Ежегодно добывается отъ пчелъ до тысячи пудовъ меда и около ста двадцати пудовъ воска, сбываютъ по Иртышу на лодкахъ и плотахъ по линіи до Омска и Тобольска, а по зимнему пути на Ирбитскую-Ярмарку.

Натуральныя повинности сельскаго населенія состоятъ, во-первыхъ, въ повсемстномъ содержаніи обывательскихъ лошадей (ихъ выдаютъ и прозжающимъ по частной надобности, за узаконенные прогоны, въ случа недостатка почтовыхъ), кром городовъ, рудниковъ, заводовъ и трехъ станцій Кузнецкаго-Округа, расположенныхъ въ такихъ мстахъ, гд нтъ крестьянскихъ заселеній, во-вторыхъ, въ исправленіи главнаго сибирскаго тракта и проселочныхъ дорогъ, и, въ-третьихъ, въ содержаніи, въ лтнее время, уличныхъ карауловъ, въ предупрежденіе могущихъ произойти нарушеній тишины и благочинія.

Что касается до фабричной и заводской промышлености, и числа фабричныхъ людей, то добытыя нами на мст свднія чрезвычайно-сбивчивы и одно съ другимъ не согласны, а потому, оговорившись на счетъ неполноты этихъ свдній, мы представляемъ слдующую таблицу по Томской-Губерніи:

Золотопромывальныхъ фабрикъ, дйствующихъ 50.

Сереброплавиленныхъ заводовъ 5.

Мдныхъ 1.

Желзныхъ 2.

Шлифовальная фабрика 1.

Винокуренныхъ заводовъ 3.

Пивоваренный заводъ 1.

Бумажная фабрика 1.

Стеклянныхъ заводовъ 2.

Кожевенныхъ 27.

Мыловаренныхъ 18.

Салотопенныхъ 8.

Канатныхъ 2.

Гончарныхъ 2.

Кирпичныхъ 22

Между-тмъ въ 1841 году считалось фабрикъ и заводовъ:

0x01 graphic

И два винокуренныхъ, принадлежащихъ собственно казн, завода. О числ фабричныхъ и рабочихъ людей не могу сказать что-нибудь, даже приблизительно.

Въ переговорахъ о занятіяхъ крестьянъ и объ образ ихъ жизни, мы, съ Божіею помощію, протащились верстъ двсти до огромнаго Кійскаго-Села безъ особенныхъ приключеній, несмотря на вс предостереженія, чтобы держать ухо востро, мы не испытали никакой непріятности. Огромные раскаты снга и ямины, несворачиваніе длинныхъ-предлинныхъ обозовъ при звон почтоваго колокольчика, безпрестанное опрокидываніе кошевы и духота подъ двумя длинными рогожами, защищавшими насъ отъ снжныхъ мятелей, не составляютъ еще значительныхъ непріятностей: все это сначала только, вмст съ ушибами, царапинами и морозомъ, наводило досаду, но посл, по пословиц — ‘стерпится — слюбится’ стало очень обыкновеннымъ и даже возбуждало въ насъ веселый продолжительный смхъ. Оно, дйствительно, весело: одного выброситъ въ кучу рыхлаго снга, другаго прикроетъ съ головы до ногъ мягкой периной, третьяго затиснетъ кошевой — и пойдетъ получасовая возня опять все по-старому приводить въ порядокъ. Развлеченія подобнаго рода были безпрестанны.

Кія — сборный пунктъ отправляющихся на пріиски съ большими задатками и возвращающихся оттуда съ большими заработками рабочихъ изъ тагъ томской, ачпиской, минусинской и другихъ, и потому пиры и веселье здсь неумолкаемые: въ этомъ смысл Кія обширне и занимательне многихъ сибирскихъ городовъ, торговля здсь извстными продуктами очень развита, а главную роль играютъ питейныя заведенія, погребки и лавки съ краснымъ товаромъ, да ‘вязниковцы’ съ новыми модами, которыя въ Казани лтъ пять уже позабыты, но которыя въ свое время существовали даже въ столицахъ, охотники до пріятнаго препровожденія времени могутъ добыть здсь и хорошія карты для игры.

Значительная часть здшнихъ жителей промышляетъ работою на частныхъ золотыхъ пріискахъ. У нихъ, какъ и вообще у многихъ, счастливо трудившихся въ старинные годы на золотыхъ пріискахъ, особенное пристрастіе къ картамъ. Коммерческія игры они плохо понимаютъ, но за-то на пріискахъ безъ трепета играютъ въ игры безкозырныя, ставя на карту обыкновенный кушъ — золотничокъ золота.

Въ прозда, мой черезъ это село, главныя оргіи еще не начинались, но заботливый народъ сбирался уже на пріиски и подготовлялся — какъ обыкновенно къ этому длу подготовляются. Трудно разршить, кто кого въ этихъ приготовленіяхъ и пріятныхъ времяпрепровожденіяхъ пересилитъ: рабочіе ли прикащиковъ, или прикащики рабочихъ — и съ той и съ другой стороны деньги сыплются безъ счета, щедрою рукою.

Участія въ этомъ не принимаютъ только торговцы и т изъ здшнихъ поселянъ, которые не ходятъ ни на пріиски, ни на суда, идущія въ Тюмень, а занимаются своимъ крестьянскимъ дломъ.

XXIV.
Тамбаръ.

Обыкновенный способъ ‘намки’ рабочихъ на золотые промысла совершается такимъ-образомъ, что въ сентябр мсяц, при разброд людей по домамъ, ихъ выжидаютъ прикащики въ извстныхъ селеніяхъ, гд рабочіе въ дв-три недли истрачиваютъ вс суммы, въ-теченіе года пріобртенныя, нуждаясь въ деньгахъ, они соглашаются на незначительные задатки, рдко свыше 7 или 10 рублей серебромъ. Деньги эти скоро, тмъ же порядкомъ, исчезаютъ и рабочій, не бывъ еще въ работ у перваго нанимателя, нанимается къ другому, а спустивъ съ рукъ его задатокъ, идетъ къ третьему и такъдальше. Право на работника иметъ только тотъ наниматель, который, въ обезпеченіе и доказательство своего съ нимъ договора, представитъ въ волостное правленіе прошлогодній билетъ своего наемщика. Случается, что въ періодъ общаго бражничанья, при сует и торопливости прикащиковъ перещеголять другъ-друга большею массою навербованнаго народа, поселенцы очень-часто подсовываютъ имъ старые свои или чужіе, билеты, неимющіе никакой цны при доказательствахъ.

Но такъ-какъ не вс же рабочіе поступаютъ подобнымъ образомъ, то прикащики, ‘обзадачивъ’ нсколько десятковъ или сотенъ нанятыхъ людей, заставляютъ ихъ подписаться на гербовомъ лист, который, въ-послдствіи времени, подшивается къ общему съ рабочими контракту, и отобранные у нихъ старые билеты лично развозятъ по волостнымъ правленіямъ разныхъ уздовъ, а иногда и разныхъ губерній.

Въ волостномъ правленіи, прикащики вносятъ слдующіе казенные расходы, расходы предвиднные: за гербовый листъ на новый билетъ 15 к. с., и въ пользу ‘капитала ссыльныхъ’ 1 р. 50 к. с., сумма эта нсколько лтъ ежегодно постоянно сбирается съ нсколькихъ десятковъ тысячь билетовъ и, такимъ-образомъ, положеніе ссыльныхъ обезпечено значительнымъ капиталомъ. Къ предвидннымъ же расходамъ надо отнести и платежъ прикащиками въ казну недоимокъ, числящихся за ссыльными, кром, разумется, тхъ изъ нихъ, которые извстны подъ названіемъ ‘льготныхъ’ поселенцовъ, не обложенныхъ сборами по уважительнымъ причинамъ. Въ тяжелой пріисковой работ льготные поселенцы нисколько не уступаютъ въ работ прочимъ товарищамъ. Непредвидимыхъ расходовъ — пропасть: смотря по нравственности прикащиковъ и по другимъ обстоятельствамъ, считая тутъ разъзды, содержаніе, пиры, угощенія и прочія необходимыя траты, эти непредвидимые расходы составляютъ около ста процентовъ предвиднныхъ расходовъ.

Занятія по намк къ новому-году оканчиваются вмст съ заподрядомъ и отправкою на пріиски нужныхъ вещей и припасовъ. Посл новаго года начинаются новые разъзды за полученіемъ новыхъ билетовъ, наконецъ, въ феврал или март — третьи разъзды, для высылки рабочихъ изъ деревень и для отправленія ихъ на пріиски. Въ это время снабжаютъ ихъ снова деньгами на надобности, какъ-то на веселое прощанье съ деревней и на расходы на дорог, кром-того выдаютъ извстную часть теплыхъ аммуничныхъ вещей и иногда хлба. Тутъ рабочіе идутъ въ путь, но еще не на самые пріиски, а въ крайнее къ тайг населеніе, гд у золотопромышленика и контора и амбары съ запасами.

Такимъ-то мстомъ для томской тайги, со стороны Иркутска, была, между-прочимъ, и небольшая деревушка Тамбаръ. При нашемъ прізд, сюда уже выслали нкоторые прикащики своихъ рабочихъ, но все-ещ многихъ не досчитывались. Въ Тамбар разгула было незамтно, хотя пьяный народъ очень-нердко попадался подъ навсами воротъ, или на площадк, но это были все люди смирные, которые, качнувшись неосторожно и упавъ на мягкій снгъ, наслаждались безмятежнымъ сномъ.

Случалось, что многіе изъ отпраздновавшихъ уже свое отправленіе, снова задумывали повеселиться и спускали съ себя все до витки. Какъ быть съ этакимъ народомъ? Радушные золотопромышленная снова снабжаютъ ихъ платьемъ, даже рубахами, шубами, сапогами и, нечего длать! отправляютъ ихъ на пріиски за строгимъ карауломъ.

Стараясь присоединить къ послднимъ идущимъ на пріиски возамъ съ кладью. Для-того, чтобъ рабочихъ, во время путеслдованія, не принялъ кто-нибудь за бродягъ и бглыхъ прикащики снабжаютъ ихъ пропускными билетами за своею подписью, а иначе, если отдать подлинный билетъ — рабочій непремнно убжитъ — и навьючивали на каждаго изъ нихъ вполн достаточное количество провіанта на дорогу.

Несмотря на отчаянныя гулянки, рабочіе оказывали строгое послушаніе своимъ прикащикамъ, дисциплина, почтительность, повиновеніе — были безусловны, безъ разговоровъ и безъ справокъ о томъ, дйствительно ли такое-то новое лицо — прикащикъ, замнившій собою преждевидннаго и иметъ ли онъ право повелвать рабочими: вс уврены, что злоупотребленіе власти, со стороны золотопромышленаго люда, и неправильное пользованіе ею — здсь невозможны. А это очень-важно въ такомъ захолусть. Время, какъ мы уже сказали, было глухое, зимнее, а казаки и гражданскія власти могутъ прізжать сюда только къ весн. Однакожь, на случай какого-нибудь важнаго происшествія, въ сел Кі, гд и волость, постоянно живетъ засдатель Земскаго-Суда, а верстахъ въ семидесяти, въ тайг, горный исправникъ съ нсколькими казаками.

Въ назначенный день вся небольшая наша ватага, еще до птуховъ, была на ногахъ. Конюхи, исправляющіе разновременно должности груммовъ, наздниковъ, рейткнехтовъ, кучеровъ, пастуховъ или ординарцевъ, на этотъ разъ показали всю свою расторопность. Вмсто одной, у насъ явилось теперь три кошевы, кладь, которую намъ нужно было перевезти съ собой, хорошо упакована и уложена въ порядк, хомуты вс исправлены, лошади вычищены и впряжены въ кошевы гусемъ. Въ той, которая назначена была для меня лично, впряжены четыре лошади, на передней верхомъ сидлъ тучный вершникъ въ мховой шапк, въ теплой огромной оленьей дах, мездрой (кожей) внизъ, а шерстью наружу: въ-сравненіи съ нашими красивыми форейторами, онъ казался мн просто змемъ-горыничемъ.

Ночь была настоящая зимняя, здоровый русскій морозъ захватывалъ дыханіе, лобъ, уши и щеки знобило, точно будто бы къ нимъ куски льда прикладывали, полная луна фонарикомъ висла надъ черными елями, на вытянутыхъ ихъ втвяхъ лежали груды снга, будто покрытыя чистой наволочкой подушки, крыши домовъ, занесенныя оледенвшимъ снгомъ, казались колпаками, нахлобученными на головы тучныхъ пигмеевъ, все видимое пространство дороги и окрестныхъ полей было окутано искрившеюся блою пеленою, въ той части улицы, которая была въ тни, мерцали огоньки въ окнахъ и смирныя хозяйки принялись уже за домашнюю стряпню и за ухаживанье за сонными, крикливыми ребятишками. Снгъ скриплъ подъ ногами и досужіе крестьяне, собравшіеся у нашей избы поглазть на отправленіе позда, въ-ожиданіи окончанія сборовъ, поскакивали съ ноги-на-ногу, да похлопывали рукавицами. Въ ближнемъ лсу немилосердо выли волки.

— Вишь ты, парень, морозъ-отъ какой! говорилъ одинъ крестьянинъ другому.

— Шибко же, парень, великъ! отвчалъ тотъ глубокомысленно.

— Сиверко, никакъ, вечоръ тоже сталось.

— Однако, парень, сиверко же.

— Эка лошадка-то это важная… тпрс, тпрс! поговаривалъ крестьянинъ, употребляя для лошади словцо, которымъ у насъ приманиваютъ коровъ, и заботливо охорашивая воронаго жеребца отличной масти, только немножко съ короткимъ туловищемъ.

— Нешто, важный коникъ! замтилъ его товарищъ: — маловаста натура, токма.

— Питерской-то рудникъ (золотопромышленикъ), врно, про себя жеребчика прочитъ.

— Пожалуй, что про себя, чудной такой: ну, кто въ тайгу жеребчиковъ водитъ!

— Тряхнетъ же онъ ихъ знатно, какъ пора прійдетъ.

— А что ты думаешь: во какъ, я чай, тряхнетъ.

— Экой, парень, морозъ-отъ какой — такъ и знобитъ!

— Ужо, не говори, парень, лихой морозъ!

Я подошелъ къ разговорчивому крестьянину, стараясь навести его на другой предметъ и повыспросить кое-что о его жить-быть.

— Что вы, ребята, собрались сюда, разв вамъ дома нечего длать? спросилъ я, обращаясь къ нему.

— Ну-у! отвчалъ онъ мн утвердительно.

— Не хотите ли вы моимъ конюхамъ въ работ помочь?

— Ну-у! сказалъ онъ, замотавъ головой отрицательно.

— Чмъ же вы по утрамъ дома занимаетесь, не склавиги же руки сидите?

— Ну-у! возразилъ онъ, такимъ тономъ, что отвтъ его можно было перевести нашимъ — ужъ разумется!

— А много у васъ зимой около дому работы?

— Ну-у — былъ опять мн отвтъ, но это ну было сказано голосомъ, наводившимъ сомнніе въ многочисленности крестьянскихъ занятій.

— Надолъ ты мн, братецъ, съ своимъ ‘ну’: ты мн скажи что у васъ тутъ есть хорошаго?

— Не што! сказалъ крестьянинъ, повернулся и пошелъ своей дорогой.

Тмъ разговоръ нашъ и кончился, а я воротился въ избу, щелкнувшись, противъ всякаго желанія, лбомъ объ низкую перекладину двери.

Слдомъ за мной вошли мои подначальные и, доложивъ, что, дескать, ‘все готово’, разслись вдоль стны на скамейкахъ. Одинъ изъ нихъ приперъ поплотне дверь и опять занялъ свое мсто. Видя, что дло идетъ объ исполненіи обычныхъ пріемовъ, наблюдаемыхъ при отправленіи въ дорогу, я тоже услся. Съ минуту мы просидли молча. Съ возгласомъ: ‘Господи, благослови, Христосъ!’ вс встали, перекрестились, поклонились образамъ и стали подходить ко мн по одиначк.

— Благословите, хозяинъ! говорилъ каждый изъ нихъ, приближась ко мн, и наклонивъ голову для осненія ея крестнымъ знаменіемъ.

Я исполнилъ трогательный обрядъ, но забралъ себ въ голову, что врно путь намъ предстоитъ теперь самый тяжкій, сопряженный съ опасностями, которыхъ мн не удавалось еще испытывать съ стсненнымъ сердцемъ ползъ въ кошеву и улегся въ ней какъ въ люльк.

Хлопанье длинныхъ бичей, дребезжанье ширкунцовъ, звонъ колокольчиковъ, крики ‘куда-те тянетъ, лшій!’, ‘вытягивай, буланко!’ ‘вздымай, совраско-батюшко!’ прощанье съ деревенскими крестьянами, и меткія любезности съ выбжавшими на дорогу бабами, длились довольно-долго. Говоръ началъ стихать — и вотъ, наконецъ, мы одни на широкой проск лса. Теперь вся трудность состояла только въ томъ, чтобъ не своротить съ проторенной и назжанной санями полосы и не рухнуться въ страшные сугробы снга, который, какъ дв стны, возвышался по обимъ сторонамъ проски.

Скоро мы достигли широкой равнины, занесенной снгомъ.

— Этто демъ мы ркой, ваше благородіе: Урюпъ-Рку перезжаемъ, прокричалъ мн Кузьма Семеновъ, хавшій сзади меня въ другой кошев.

Я вытащилъ записную книжку и поспшилъ отмтить въ ней ‘перехалъ Урюпъ, холодно, снгу много, рки не видно. Мн ноги отсидлъ кучеръ Софронъ. У него слабая сторона — хлестать кнутомъ лошадь, такъ, для своей забавы, ни-за-что, ни-про-што‘.

За ркой проска становилась постепенно все уже и, далеко еще до полудня, мы въхали въ такую трущобу лома, валежника и стоячаго лса, мстами обнаженнаго отъ снжныхъ комковъ порывистымъ втромъ, что съ трудомъ пробрались черезъ сотни ямъ и рытвинъ на извилистой тропинк и выхали на ровное мсто. Нечего и говорить, что намъ не встрчалось ни души и, надо сказать правду, это было для насъ истиннымъ счастьемъ: дорожка была такъ узка, что расходившимися въ стороны верхними обручами кошевы, мы прорзывали снжныя стны, около насъ воздымавшіяся корридоромъ, а пушистый иней съ деревъ, о которыя кошева наша то-и-дло колотилась, сыпался на насъ безпрестанно. На проск всего была одна тропинка, по которой мы хали, и Богъ знаетъ что пришлось бы сдлать и какъ бы поступить, еслибъ намъ попался встрчный здокъ. Какова же должна быть участь тхъ, кого застигли бы здсь бураны и мятелицы. Мы, однако жь, ихъ не испытали, погода нсколько дней стояла прекрасная, снга свжаго давно не валило и это мы заключали по безчисленному множеству звриныхъ слдовъ, отпечатанныхъ на пушистой поверхности краевъ дороги, испещренной легкими ямками, то треугольниками, то другими неправильными фигурами, по которымъ опытный охотникъ сейчасъ можетъ вывести заключеніе, что вотъ тутъ проскочилъ заяцъ, а здсь пробжалъ волкъ, или другой лсной жилецъ.

— Станокъ, станокъ! закричалъ во все горло вершникъ.

— Эвона, дымокъ-то! проговорилъ окутанный въ шубу Софронъ, обернувшись ко мн и протянувъ руку съ длиннымъ бичикомъ по направленію синей струйки дыма, змйкой вьющагося изъ-за горки.

Въ-самомъ-дл мы подъзжали къ станку. Это было одинокое зимовье, прислоненное къ рчк Дудеть и потому извстное здсь подъ общимъ названіемъ ‘Дудетской-Избушки’, она была чиста снаружи и, какъ посл оказалось, внутри, но страшно натоплена, точно какъ баня. Обитателей здсь было не много: рязановскій рабочій съ женою, которыхъ хозяева снабдили кой-какой мебелишкой, лошадью, коровой, курицей и собакой. Работникъ обязывался стеречь хозяйское доброе, принимать прозжихъ, прислуживать имъ и, въ-случа нужды, снабжать ихъ необходимыми запасами, за это, имя скромный, но весьма удобный пріютъ и не зная ни въ чемъ нужды, работникъ получалъ жалованье, вознаграждавшее его за скуку не постоянно жить въ сообществ съ многими. Онъ встртилъ насъ у избушки и учтиво зазывалъ не побрезгать хлбомъ-солью. Это былъ здоровый, плотный мужчина, высокаго роста, настоящій гренадеръ, съ мужественнымъ и выразительнымъ лицомъ.

— Крестьянинъ? было первымъ моимъ вопросомъ.

— Посельщикъ! отвчалъ онъ, понуря голову.

— Какой губерніи? продолжалъ я, войдя въ горенку и освобождая себя отъ теплой одежды.

— Таврической.

— Какъ звать тебя?

— Микифоръ Митревъ, прозванье Хутъ-Непуда.

— Ну, вотъ, братъ, Никифоръ, мы къ теб въ гости: пригрй-ко насъ, любезный!

— Чего прикажете? Есть щи, свжая говядина, яйца, сливки, масло, хлбъ крупищатый, ну, квасъ сть, чего-нибудь того-сего найдется… Мы слышали далеко, что звонокъ звонитъ, да и наставили про гостей самовара.

Между-тмъ-какъ мы здсь обдали и отдыхали, я разговорился съ ссыльнымъ, чтобъ разъузнать отъ него какія именно причины привели его въ Сибирь. Окружая себя обыкновенно и преимущественно людьми этого разряда, я всегда старался вывдать отъ нихъ собственныя ихъ приключенія и прослдить, сколько возможно, происшедшую въ нихъ нравственную перемну. Въ отвтахъ ихъ, мн очень рдко случалось слышать жалобу на настоящую судьбу или увренія, что они пострадали напрасно: чаще всего я видлъ искреннее раскаяніе, сознаніе своей виновности и готовность, сообразно съ насущными средствами, идти впередъ прямой дорогой.

Къ югу отъ того мста, гд мы теперь находились, тянулся небольшой хребетъ горъ, извстныхъ подъ названіемъ ‘Талаюло-Урюпскихъ’, дающихъ начало ркамъ Талаюлу и Урюпу и отдляющихъ ихъ вершины отъ вершинъ Кіи. Талаюло-Урюпскія-Горы идутъ дугой и отдляютъ отъ себя къ сверу другой хребетъ, котораго главная возвышенность носитъ названіе ‘Чорной-Горы’. Отъ этой ‘Чорной-Горы’ расходится въ разныя стороны нсколько особыхъ кряжей, изъ которыхъ главный, идущій по прежнему направленію, къ сверу, раздляетъ воды Дудети отъ Кіи, но этотъ небольшой кряжъ развтвляется нй-двое, собственно ‘Бирикульскія-Горы’ отдляющія Дудеть отъ Бирикуля, и другія, меньшія, проходящія между Бирикулемъ и Кіею, въ которую рка Бирикуль впадаетъ. Черезъ эти-то два хребта намъ и надлежало въ этотъ день перевалить, чтобъ достигнуть станка, на которомъ намъ слдовало провести ночь. Станкомъ этимъ назначенъ Покровскій-Пріискъ господъ Рязановыхъ.

Узнавъ эти подробности отъ караульщика Дудетской-Избушки, Никифора Хутъ-Непуды, я, при прощаньи съ нимъ, предложилъ ему вознагражденіе за хлопоты, причиненныя ему моимъ поздомъ.

— Да что вы это, сударь! Да оборони васъ Господь! Да хозяева узнаютъ, такъ я въ такую немилость впаду, что бда! Да и какъ я смю за хозяйское добро принять отъ васъ плату? Здсь не трактиръ, не постоялый дворъ: случилось чего покушать — хозяевамъ нашимъ оченно радошно, на то здсь они и пріютъ выстроили, да йня посадилъ, чтобъ помощь здокамъ казать… А какъ не было бы здсь избушки? ну, и пришлось бы вамъ на холоду колтъ! Нтъ, сударь, за этакія дла деньгами не платятъ! и подумать боюсь плату, хошь себ, взятъ! Мы благодарны и на чести!

Подъемъ на горы былъ крайне-утомителенъ, а лежать по одиночк въ кошевахъ и не перемолвить слова — скучно. Чтобъ избгнуть этого и дать себ занятіе, а между-тмъ и облегчить лошадей, безпрестанно тащившихъ въ гору, мы вздумали вылзть изъ своихъ клтокъ и идти пшкомъ, за санями. Но дорожка была такъ узка, что вдвоемъ по ней идти было невозможно. Слдъ отъ саней и былъ бы для этого достаточенъ, но по чрезвычайной его гладкости и скользкости, возможность держаться на ногахъ была только между полозьями, по выбоинамъ, протоптаннымъ копытами лошадей, но и по такой дорожк можно прогуляться безъ неудовольствія какіе-нибудь полчаса, не больше, а идти три, пять часовъ — на это не хватитъ терпнія. Подъ гору идти — скользко, въ гору — тяжело, шуба давитъ плечи — и лзешь опять въ кошеву. Дремля и качаясь изъ стороны въ сторону и рдко вываливаясь изъ своей повозки въ снгъ, хали мы путемъ-дороженькой. Вдругъ, въ полузабытьи, слышу я громкіе оклики:

— Э, о, гей! вы! кто тамъ?

— А вы кто?

— Лсъ!

— Ой?! Кто?

— Лсъ веземъ!

— Прочь!

— Не можно!

— Пошто?

— Бревна длинны!

— Врешь, вороти!

— Не можно!

— Пошолъ! въ снгъ!!

— Батюшко — лошадки!

— Пошолъ, пошолъ! полковникъ детъ!

— Что тамъ такое? спросилъ я подскочившаго и стоявшаго подл моей кошевы, по колна въ снгу, Кузьму Семенова.

— Возчики дутъ!

— Ну, что жь?

— Приказали своротить.

— Куда жь они своротятъ?

— Въ снгъ станутъ.

— Побойтесь Бога: какъ можно въ снгъ!

— Нельзя инако, вы полковникъ: не вамъ же въ снгъ сворачивать!

— Да съ чего жь вы взяли, что я полковникъ?

— Какъ же-съ, мы знаемъ: вы коллежскій, вотъ у насъ Иванъ Семенычъ тоже коллежскій и полковникомъ кличется.

— Да коллежскій, другъ мой, бываетъ и коллежскій регистраторъ, и коллежскій секретарь, и коллежскій ассессоръ, и коллежскій совтникъ, но я все-таки не вижу причины, почему, награждая меня чинами, вы хотите, чтобъ я въ снгъ своротилъ?

— Никакъ нтъ-съ: велно возчикамъ своротить, у насъ кто молодше — тотъ и въ сугробъ. Мщанинъ купцу уступаетъ дорогу, а купецъ чиновнику, а ужь т чинами верстаются, а рядомъ двоимъ не прохать, уступить непремнно нужно.

— Батюшка, будь отецъ родной! Лошаденки устали, батюшка! сутунки, батюшка, громаднйшіе: не погуби ты насъ, отецъ родной, яви свою милость! на рученькахъ тебя перенесемъ, касатикъ нашъ: только лошадкамъ позволь своимъ въ снжку поприжаться.

Такъ вопили около меня два дюжіе парня, одинъ лтъ въ сорокъ, другой лтъ въ шестьдесятъ, оба они, по-поясъ въ снгу, прибрели ко мн, проваливаясь безпрестанно въ рыхломъ сугроб. Я не видлъ особаго удовольствія възжать въ эти сугробы для-того, чтобъ холодный снгъ посыпался и за воротникъ шубы, и въ широкіе мховые сапоги. Меня и безъ того бросало ужь въ дрожь отъ одной мысли, что, можетъ-быть, прійдется цлые полчаса лежать подъ кучами тающаго льда и ждать пока возы не продутъ. Но за-то меня какъ варомъ обдало при размышленіи, сколько огорченія могу я принести тремъ работникамъ, у которыхъ труды цлыхъ сутокъ могли бы пропасть задаромъ. Давъ добрый совтъ своимъ людямъ на будущее время, я всмъ своимъ кучерамъ и вершникамъ веллъ править въ сугробъ, или, какъ говорили возчики — въ снжку поприжаться.

Занятіе это не такого рода, чтобы тутъ можно было довольствоваться одною отдачею приказанія, и потомъ быть равнодушнымъ зрителемъ. Тутъ только можно вывести заключеніе о томъ, что значитъ зимній походъ въ мстахъ, гд дорогъ не проложено, и что значитъ торить дорогу.

Люди мои стали сначала переступать съ-ноги-на-ногу, длая легкіе и короткіе шаги, чтобы мало-по-малу уминать снгъ и потомъ уже, этой тропой, провести лошадей, чтобъ еще боле закрпить проторенное мсто. По пять-шесть человкъ не многое могли сдлать въ короткое время. Оно было дорого и для насъ и для ожидавшихъ насъ рабочихъ. Мы, наконецъ, ршились приступить къ длу короче и разомъ ринулись въ-сторону. Лошади, увязнувъ выше груди въ снгу, зацпились ногами за гніющій подъ снгомъ валежникъ и древесные пни, и едва могли, отъ боли и стужи, крпко держаться, мене-сильныя изъ нихъ потеряли равновсіе и упали, сбивъ съ себя и вершниковъ, которые, съ-маху попавъ въ топкую насыпь, скрылись изъ глазъ подъ обсыпавшимся на нихъ краемъ провала, и долго они барахтались руками и ногами, чтобъ освободить себя изъ крайне-непріятнаго положенія. Совстно признаться, но, въ этомъ случа, не столько жалко людей, сколько бдныхъ животныхъ. Человкъ можетъ сохранить присутствіе духа, можетъ выждать опасность, можетъ подать голосъ и кликнуть на помощь, можетъ передать свою мысль о способ лучшаго поданія ему помощи, можетъ, наконецъ, здраво обсудить, что здсь гораздо-боле непріятности, чмъ, собственно говоря, опасностей: и жаль человка и смшно иногда смотрть на конвульсивные его пріемы освободиться отъ попавшаго къ нему за платье снга, но животное — только жаль, когда оно, погоняемое ударами кнута, бросается именно въ боле-холмистый сугробъ, разсчитывая, вроятно, упереться въ сокрытый подъ нимъ пень или большой камень, бдный конь вязнетъ боле-и-боле, собираетъ послднія силы, чтобъ высвободиться изъ-подъ морозной пелены и, съ испуга, бросается въ новый опасный сугробъ и безенлетъ въ тщетныхъ попыткахъ. Ища лучшаго, онъ, бдный, худо-управляемый неугомоннымъ Софрономъ, бьется, какъ рыба объ ледъ — но и за Предусмотрительность и за недосмотры его ожидаютъ все т же удары кнута, отъ которыхъ ничто и никогда его не спасетъ.

Проздъ возовъ съ бревнами отнялъ у насъ наврное цлый часъ времени и надолго остался у насъ въ памяти, представивъ случай испытать совершенно-особый родъ развлеченія. Теперь, впрочемъ, и можно только понять, какъ, вроятно, рады были нашей уступк возчики лса.

Перебравшись съ одного хребта на другой, мы увидли передъ собою прелестную панораму зеленющихъ долинъ, прорзываемыхъ блыми полосами улегшихся посреди ихъ грудъ снга. Видъ огромнаго, вчно-зеленаго сосноваго лса по склонамъ горъ, и обвтрившіяся ихъ вершины заставляли насъ забывать и стужу и зиму, а извилистое направленіе возвышенностей, открывшееся подъ нашими ногами, давало намъ поводъ выводить врное заключеніе о красот этого мстоположенія лтомъ, при обиліи водъ, струящихся здсь повсюду. По одну сторону обрыва нашей горы виднлась длинная расщелина другихъ горъ, обрамленныхъ затйливыми изворотами вершины хребта, во всю длину ея лежали пласты пухлаго снга, какъ разостланный кусокъ чистаго полотна, или какъ заснувшій въ своемъ стремленіи млечный потокъ въ стран безвстной, полупрозрачные пурпурно-золотые края облаковъ, сквозь которыя прорывалось во вс стороны безконечными полосами лучистое сіяніе заходящаго солнца, оживляли этотъ ландшафтъ, придавая ему особый, волшебный характеръ, и очаровывали зрніе, облака эти не пылали свтомъ, ярко-озаряющимъ пространство, но казались только-что застывшими массами расплавленнаго серебра и золота. Но гд словами передать то, что можно передать только кистью?

Вотъ въ такихъ мстахъ ршиться быть отшельникомъ — вещь очень-возможная, здсь еще можетъ быть понятна фраза ‘хижину и ея сердце!’ но и то не надолго, а такъ, покамстъ одни и т же виды намъ не надодятъ. А, впрочемъ, право, здсь прекрасно: когда-нибудь, лтъ черезъ сто, или и раньше, при какомъ-нибудь естественномъ переворот, напримръ, если благодтельный Ледовитый-Океанъ градусовъ хоть на десять затопитъ нашъ безлюдный сверъ Сибири, когда жизнь будетъ кипть ключомъ на юг ея, когда будутъ проложены шоссейныя дороги по здшнимъ дебрямъ и лсамъ — что за счастливцы будутъ здшніе обитатели и какая толпа будетъ бродить здсь путешественниковъ. А теперь разв только какой-нибудь особый интересъ заставитъ любопытнаго заглянуть въ эти края.

Красота мстоположенія заинтересовала даже и отдавившаго мн ноги кнутолюбиваго Софрона.

— Эко мсто богательное! вскричалъ онъ, обернувшись ко мн.

— Вотъ бы здсь теб пожить на своей волюшк? замтилъ я.

— Не, не надо-ть!

— Что такъ?

— Знаемъ мы что значитъ по тайг бродить своей волюшкой!

— А что жь такое?

— Да вотъ что. Этто случилось мн бывать въ Минус, на пріискахъ у одного хозяина, зовутъ ‘коммерціи совтникъ, его высокородіе’: такъ намъ приказъ былъ отъ него величать его…

— У слпаго Кондратьича, что ли?

— А вы почему знаете? нешто знакомы?

— Ну, ужь продолжай свое разсказывать! отвчалъ я, припомнивъ одного почтеннаго купца (царство ему небесное!), который, удостоившись за свои заслуги получить званіе коммерціи совтника, такъ возгордился и возмечталъ, что по всей дорог, отъ своего роднаго города до промысловъ, на привтствія знакомыхъ ему содержателей постоялыхъ дворовъ и вольныхъ почтарей, отвчалъ: ‘я ужь теперь теб не батюшка Михй Кондратьичъ, а его высокородіе, коммерціи совтникъ!’ и ужасно обижался, когда, несмотря на неоднократныя повторенія этой фразы, православный русскій народецъ отвчалъ ему: ‘такъ, батюшка, Михй Кондратьичъ, точно-такъ, милый!’ и все-таки не звалъ высокородіемъ.

— Ну, вотъ, и сбжали у него съ пріиска рабочіе, а управляющимъ у него былъ старикъ, злыга-злющій, и осерчалъ! да какъ? облавой-было пошелъ ихъ ловить! Въ ту пору я былъ на одной рчк въ зимовь сторожемъ, тутъ и амбарецъ былъ небольшой. Вотъ разъ и слышу я голоса. Вышелъ я изъ зимовья, да и гляжу: стоитъ парень, да двка, блдные, преблдные, ну, лица нтъ совсмъ, и такіе исхудалые, что, почитай, одни кожа, да кости.

‘— Что вы за народъ?

‘— Дядюшка, голубчикъ: отведи душеньку!

‘— Бродяги вы, што ли?

‘— Съ пріисковъ ушли: дв недли не вши бродимъ, заплутались въ тайг.

— А это, ваше благородіе, что было? Парень-то съ нашего пріиска и подговори бабу-то, да вдвоемъ и убги: а хлба одну токмо ковригу взяли, да въ тайг и потеряли дорогу. Ковригу-то они въ двое сутокъ, почитай, всю изъли: у парня и осталась въ карман одна краюха. Онъ, на-послдяхъ, и сталъ его приберегать: дескать, поголодую сегодня самъ, не-то Богъ пошлетъ саранокъ — сыты будемъ, а краюхой на завтра съ бабой подлюсь. А у бабы-то запрятана была булочка, тако крохотна, у прикащиковъ, стало, стянула: и та булочку хоронитъ на-завтрее, про милаго дружка. Саранки хороши, да все жь это не хлбъ, а коренье, вотъ мои други и подлили промежь себя послднюю краюху хлба, а про булочку-то парень и не знаетъ. Прошло еще дней мало-мало, коренье-то и надоло, а выходу изъ тайги нтъ какъ нтъ: пойдутъ они направо — выйдутъ къ Амылу, повернутъ въ сторону — опять на него выйдутъ, а далеко за хребты бродить боятся: на пріиски бы не попасть, а и того пуще — вдаль не заплутать. Вотъ пришло имъ ужь такъ, что и моченьки нтъ: двка и вынь булочку, ‘скушай!’ говоритъ парню. Парень и взялъ, да какъ взглянулъ на любку-то свою — и стало ему жалостно, что онъ у ней послдній кусокъ отъимаетъ: и подчуютъ другъ друга, и никто не стъ булочки, и опять принялись за коренье, да за траву. Какъ Господь Богъ ихъ помиловалъ и поддержалъ ихъ вка — воистину премудрость! Да, дв недли плутаючи, и набрели на мою избушку. Какъ я впустилъ ихъ внутро-то, къ себ, какъ увидали они хлбца, да какъ накинулись на него, добрались до роднаго:— аки зври лютые утробу свою наполнять стали. Насилу отнялъ, чтобъ не больно обълись! Три дня я далъ имъ сроку у меня прожить, и взялъ съ нихъ крпкое слово идти назадъ на пріискъ, а ужь дорогу-то я бы имъ разсказалъ, а самому отправить ихъ туда мн было не съ кмъ. Вотъ, государь мой, ваше благородіе, какъ съ этакой-то волюшкой жить здсь въ тайгъ!

— Все?

— Только и было!

— Ну, можетъ ли быть, чтобъ они такъ другъ съ другомъ церемонились изъ-за булки! врно они выдумали, чтобъ тебя разжалобить?

— Какое выдумали! Я самъ булочку видлъ: какъ камень зачерствла въ дв недли, и такъ осыпалась, что у двки сталъ полонъ карманъ крошекъ… Глядьте-тко, ваше благородіе: никакъ этто огни?

Минутъ черезъ десять звонкій поздъ мой остановился въ лощин передъ довольно-обширнымъ двух-этажнымъ домикомъ со множествомъ пристроекъ. Насъ встртилъ здсь оглушительный лай цлой стаи собакъ, низкіе поклоны смирнаго человка и ласковый тонъ женскаго голоса:

— Милости прошу, къ нашему шалашу!

Это былъ Покровскій-Пріискъ.

XXV.
Томская тайга.

Зимнее населеніе Покровскаго-Пріиска было немноголюдно: въ бытность мою тутъ жили всего человкъ десять разныхъ разрядовъ рабочихъ, подъ управленіемъ служителя (послдняя степень въ градаціи прикащиковъ), самаго смирнаго въ свт человка. Но у этого смирнаго человка была чрезвычайно-бойкая жена, которая исполняла часть его обязанностей.

Покровскій-Пріискъ стоитъ на такомъ мст, что прохожему никакъ нельзя его проминовать, и потому идущіе на пріиски рабочіе должны непремнно останавливаться при переходахъ именно здсь, потому-что здсь представляются имъ вс удобства для отдыха. Но рабочіе — народъ хитрый: не полагаясь на излишнюю щедрость хозяевъ и прикащиковъ, раздающихъ винныя порціи только для подкрпленія силъ трудолюбивыхъ тружениковъ, при большой работ, да въ случа болзни, и зная о существованій строгихъ предписаній начальства, чтобъ на пріискахъ отнюдь вина не было, что предпринято изъ опасенія противозаконной его продажи и предупрежденія людей отъ пьянства, они изъискиваютъ вс средства какъ бы помочь своему горю. На пріискахъ вино везд бываетъ, но рабочимъ оно раздается только въ нкоторые праздники: чтобъ имть его всегда въ собственномъ своемъ распоряженіи, рабочіе и придумали особаго рода контробанду, но занимались ею такъ искусно, что не было возможности за ними усмотрть. Въ обширномъ и отдаленномъ отъ осдлаго населенія кра, всякій, разумется, управляющій, заботится облегчать труды полиціи, самъ, для предупрежденія дурныхъ послдствій. Смиренный служитель не годился на исправленіе этихъ длъ, и потому главнымъ дйствующимъ лицомъ здсь была его дражайшая половина.

Она встртила меня гостепріимно и радушно, выказала, въ первые полчаса нашей дружеской бесды, живой и наблюдательный умъ, стойкость, живость и веселость характера. Женщина эта была большая охотница до новостей, всю томскую тайгу знала какъ свои пять пальцевъ, и, благодаря ея заботливости, на пріискахъ вина не существовало, кром разв однихъ хозяйскихъ амбаровъ, но что касается до рабочихъ, они всегда были трезвы, разв что иногда подпоятъ ихъ прикащики, за какую-нибудь важную услугу.

— Здсь вдь народъ, замтила, между-прочимъ, жена прикащика — не то, что гд въ деревн: слабенекъ! Вотъ въ Почитанской у меня братецъ живетъ и говоритъ, бывало: ‘эхъ, сестра, народъ-отъ нынче какой сталъ хилый! Выпьетъ штофъ, ну, много два, глядь — ужь и пьянъ!’ Нтъ, здсь какъ выживетъ онъ мсяца два-три не пивши, да все въ трудахъ, такъ его и стаканъ спирта сшибетъ. Эхъ, злы они, чай, на меня: солона я имъ стала! точно заноза въ горл сижу!

— Вы врно имъ потачки не даете?

— Какая потачка! я какъ-разъ смекну дломъ. Ужь что они тамъ ни придумывай, а винцо я у нихъ непремнно открою. Вдь рабочій народъ ходитъ все пшкомъ, а ухитрится таки запрятать подъ себя покрайности полведерка. У нихъ этакія подланы посудины изъ листоваго желза, во всю спину надваютъ подъ рубаху, а иногда и на грудь навшиваютъ, или съ боковъ привяжутъ, вотъ я вижу: мужичонокъ съ лица прещедушный, а самъ такъ врознь и ползетъ, или ходитъ какъ-то неловко, или забульбулькаетъ у него гд-нибудь — я и хвать его колнкой, или кулачиной, а слышу крпонько — и раздвайся! и подай посуду! Да вотъ и вечоръ еще проходили какіе-то, выложили мн билеты, вижу — билеты врные, да показалось мн странно, что мужикъ скоро очень ходитъ, а у самого брюхо такое купецкое: я его и хвати въ брюхо, а у него тутъ вотъ что было припрятано…

И съ этими словами жена прикащика подала мн родъ баклаги изъ двухъ желзныхъ кружковъ, вдланныхъ въ желзный же ободокъ, пальца въ четыре шириною. Одна сторона этого прибора была гладкая, другая выпуклая, у горлышка висли два ремешка, и они, какъ поясокъ, завязывались около, тальи. Дйствительно, если этотъ приборъ скрыть подъ платьемъ, то никому и въ голову не прійдетъ подозрвать тутъ контрабанду.

Еслибъ я не боялся оскорбить гостепріимство здшнихъ владльцовъ, я каждый ихъ пріискъ назвалъ бы даровымъ трактиромъ. Каждому прозжему отводятъ комнату, подаютъ завтраки, обды, ужины, чай, кофе, вино къ столу, въ-теченіе всего времени, пока нужда, или скряжничество удерживаютъ здсь путника. А этихъ путниковъ, не говоря про мимоидущихъ рабочихъ и чорныхъ людей, а упоминая только о тхъ, кто считаетъ для себя необходимостью повкусне пообдать — и пересчитать нельзя. Сюда относятся коронные чиновники, сосди, хозяева, управляющіе, старшіе приказчики: всхъ ихъ не перечтешь, но за-то и сами они стараются отплатить подобнымъ же гостепріимствомъ. Но такъ-какъ по всмъ направленіямъ тайги, впрочемъ не одной Томской, но и въ дальнихъ округахъ Сибири, главныя дйствующія золотопромывательныя фабрики принадлежатъ господамъ Рязановымъ, Казанцову и Баландину, то имена эти по цлой Сибири извстны, какъ имена богачей и радушныхъ гостепріимныхъ хозяевъ, круглый годъ окруженныхъ множествомъ назжихъ отвсюду гостей. Неизлишне прибавить, что и громадные расходы на эти очень-предвиднныя посщенія, принадлежатъ къ категоріи расходовъ ‘непредвидимыхъ’.

Оставивъ на разсвт Покровскій-Пріискъ, мы скоро достигли до Кіи. Лтомъ здсь бываетъ переправа водой, зимой никакой задержки не могло быть. Здсь расположены избушки разныхъ золотопромышлениковъ и отсюда расходятся пути въ разныя стороны.

Когда мы, съ громомъ и звономъ, подъхали къ этому мсту, отвсюду высыпало человкъ двадцать народа посмотрть на наше шествіе. Это были рабочіе, отправлявшіеся уже въ работу на пріиски и наканун пришедшіе сюда на стоянку. По кислой физіономіи одного изъ нихъ я узналъ, что это былъ именно тотъ, у котораго жена прикащика сдлала выемку контробанднаго вина. Но скоро вниманіе мое было отвлечено отъ него на другой предметъ. Хохотъ толпы провожалъ въ дальнюю дорогу высокаго, щедушнаго, съ впалыми глазами человка. Онъ былъ одтъ такъ, какъ обыкновенно сбираются на лтнюю прогулку: ни теплой шапки, ни полушубка, ни валенокъ, ни варежекъ, всей одежды на немъ было рубаха, шальвары, дырявые сапоги и азямъ. Онъ дулъ себ въ посинлыя руки и очень-спокойно отсмивался на сопровождавшій его хохотъ.

Это былъ человкъ, имвшій понятіе объ удобствахъ петербургской жизни. Давно, лтъ десять назадъ, жилъ онъ въ столиц, въ мальчикахъ у портнаго мастера, съ юныхъ лтъ онъ впалъ въ разгулъ, какъ уврялъ меня, и, не достигши еще совершеннолтія, обратился въ горькаго пьяницу и негодяя. Сибирь не вылечила его отъ пьянства и, не дальше какъ за два дня, онъ пропилъ все свое платье въ сосдств съ Тамбаромъ, въ сел Тюсюл. Онъ отправился въ тайгу въ то самое утро, когда я вызжалъ изъ Тамбара, чтобъ согрться отъ захватывавшаго дыханіе мороза, онъ такъ быстро бжалъ въ прискачку, въ подбитой воздухомъ одежд, что еще вчера вечеромъ явился у кійскихъ избушекъ, между-тмъ-какъ я, совершая кратчайшій путь, едва могъ дохать только до Покровскаго-Пріиска. Несчастный ознобилъ и отморозилъ себ одно ухо, носъ, щеку и пальцы на рукахъ и на ногахъ и увряетъ, что это ‘ничего — пройдетъ!’ Другіе рабочіе, знавшіе его хорошо, говорили мн, что это было съ нимъ уже не въ первый разъ и предупреждали, что если я дамъ ему существенную и чувствительную подмогу — портнишка убжитъ опять въ Тюсюль и тамъ снова все спуститъ. Благодаря находчивости Кузьмы Семенова, намъ удалось избжать двухъ крайностей, въ которыя можно бы впасть, слдуя двумъ противоположнымъ побужденіямъ, и нашъ портнишка не бжалъ обратно.

Вверхъ по рк мста чудныя, особенно лтомъ, рка Кія съ ревомъ бжитъ по узкому ложу, обрамленному утесистыми берегами, живописные виды — безпрестанны, что новый поворотъ — то новая картина, но эта картинность видовъ памятна мн по особенному происшествію.

Былъ у меня прикащикъ, Вароломей Васильичъ, старый тажникъ, лтъ тридцати-пяти, избороздившій вс золотопромышленые округи во всевозможныхъ направленіяхъ. Дло было раннимъ лтомъ, жилъ я подъ Алатагой. Разъ мн случилось послать этого прикащика въ маленькую экспедицію, компанейскія лошади вс были въ работ, я и ршился дать ему въ дорогу своего коня. Конь былъ благородной вороной масти и пресмышленое животное: откликался на мой свистъ, и каждое утро, каждый вечеръ являлся для полученія подачки, которою я собственноручно его надлялъ. Понимая, врно, что состоя подъ моимъ сдломъ, съ своей стороны играетъ важную роль между лошадьми компаніи, онъ никакой лошади не позволялъ равняться съ нимъ на тропк, а тмъ боле опережать. Тихаго и кроткаго нрава, онъ былъ необыкновенно ко мн внимателенъ и чрезвычайно остороженъ. Однажды, запнувшись за пень, онъ сшибъ меня съ сдла и я растянулся на трав, не успвъ вытащить одной ноги изъ стремени и очутившись подъ своимъ буцефаломъ, который много что черезъ секунду долженъ былъ меня расшибить, потому-что не усплъ еще опустить правой передней ноги, которая прямо приходилась противъ моего бока. Но благородный конь все время простоялъ съ приподнятой ногой, пока я не высвободился и не всталъ съ мста. Этого-то коня я и отдалъ прикащику на-время. Благородный конь не давался иному сдоку и силился сшибить съ себя знакомаго человка, котораго онъ привыкъ видть далеко позади себя. Но прикащикъ былъ вполн наздникъ и горячіе удары ногайки, которыми мой конь былъ засыпанъ, укротили горделивые порывы воронка. Прикащикъ, сдлавъ нсколько круговъ, простился и ухалъ въ сопровожденіи другаго наздника изъ рабочихъ, для охраны себя на всякій случай, и съ доброю пулею въ ружь про медвдя.

Вароломей Васильичъ не желалъ тратить времени на объзды по тропинкамъ, по привычк къ тайг ему было все равно, гд ни хать: для него везд дорога была одинакова, онъ пустился цликомъ по лсу. Экспедицію свою онъ обязанъ былъ совершить въ тотъ же день, не придавая никакой важности сдлать сотню верстъ на одной и той же лошади, до вечерней зари, по валежнику, болотамъ и каменистымъ ущельямъ, онъ пришпорилъ — безъ шпоръ, конечно — лошадь и похалъ крупной рысью. Солнышко было еще высоко, когда, выгадывая сократить какъ-можно-боле свой путь, прикащикъ подъхалъ къ Кіи. Намреваясь тутъ пуститься вплавь, прикащикъ сталъ спускаться, но скоро замтилъ, что въ этомъ мст рка слишкомъ-быстра и что усталый конь не вынесетъ стремленья. Онъ стоялъ на крутизн береговыхъ утесовъ, которые громоздились другъ на друг и выворачивали сплошныя каменныя массы, принимавшія вдали фантастическое изображеніе причудливыхъ зданій. Прикащикъ слзъ съ коня и повелъ его въ поводу по крутизн, въ надежд въ другомъ мст найдти для себя удобную переправу. За нимъ слдовалъ и конюхъ съ своею лошадью. Скоро ли очень шагалъ прикащикъ и скакалъ по камнямъ, а изморенный конь, съ подтершимися у подковъ шипами, не могъ цпляться за гладкія плиты, или отъ другой причины, только конь мой, натянувъ трензель, вырвалъ его изъ рукъ прикащика. Вароломей Васильичъ, вмсто того, чтобъ не обращать на это вниманія, потому-что лошадь одна никуда не уйдетъ, вздумалъ схватить опять за поводъ, конь не давался, ртачился, прислъ на заднія ноги и вытянулъ впередъ морду, не двигаясь съ мста, этимъ онъ такъ разсердилъ горячаго прикащика, что тотъ, снова выпустивъ изъ рукъ трензель, схватилъ ногайку и хлестнулъ коня по этой выразительной и весьма-характерной морд. Конь мой не вынесъ такого оскорбительнаго порыва злости, хотлъ отпрыгнуть: узкая окраина не представляла тому никакой возможности, въ это время благородный конь наступилъ на поводъ, запутался, поскользнулся о гладкій камень, потерялъ равновсіе и стремглавъ полетлъ по утесамъ въ рку, разбившись головой о плиту. Взятая, про запасъ, пуля пригодилась: прикащикъ прекратилъ ею послднія страданія издыхавшаго коня.

Эта жестокость съ животными почему-то напомнила мн другое происшествіе. Петербургскій ломовой извозчикъ безъ милосердія колотилъ толстой дубиной усталую лошадь. Эта сцена оскорбила самыя нжныя чувства проходящаго. ‘Ахъ ты, варваръ, варваръ!’ вскричалъ онъ: ‘за что ты такъ тиранишь бдное животное, вдь оно тебя поитъ и кормитъ!’ Въ порыв негодованія онъ вцпился въ бороду извозчика. Тутъ неожиданно явился передъ нимъ полицейскій чиновникъ. ‘Любовь къ животнымъ чувство похвальное’ сказалъ онъ: ‘а за буйство на улиц и за побои человку, извольте отправиться со мной сейчасъ же!’

Дорога за Кіею насъ совершенно истомила и никогда еще меня такъ часто не выбрасывало изъ экипажа, какъ въ этотъ день. Началось съ възда на небольшой прозрачный голубой ледяной сугробъ, который перескалъ намъ тажную тропинку. Передовой конюхъ хотлъ-было его объхать и взялъ въ сторону, но тамъ увидлъ онъ новый ледяной холмъ, такъ-что куда ни взгляни — нигд намъ нельзя было миновать холмистой площадки синихъ ледяныхъ бугровъ. Это ‘наледи’. Образованіе ихъ очень-просто. Горные потоки имютъ обыкновенно чрезвычайно-крутое паденіе. Въ иныхъ мстахъ они текутъ довольно спокойно и тутъ, во время сильныхъ морозовъ, вода въ нихъ вымерзаетъ вся, тамъ же, гд стремленіе гораздо-быстре, рчка вымерзаетъ не вся и постоянно прибывающія съ истоковъ струи по-прежнему остаются текучими. Текучая вода, достигая вымерзшаго и запорошеннаго снгомъ ложа, напираетъ на столбъ льда, запруживаетъ нсколько окрестныя выбоины, подымается выше и проникаетъ покрывающій льдины снгъ, который въ то же время прохватывается морозомъ и обращается въ новый слой льдины, иногда съ шероховатой поверхностью, иногда гладкій, какъ зеркало. Слдующая затмъ новая струя покрываетъ его новымъ слоемъ влаги, которая, въ извстномъ пункт, расплывается въ стороны, крпнетъ, остываетъ неровно и, прохватываясь морозомъ, образуетъ скаты и возвышенія правильной выпуклой формы. Образовавъ одинъ холмъ, текучая струя прокладываетъ себ новую дорожку: тамъ производится новый такой же процессъ, и эта безпрерывная борьба струи съ морозомъ производитъ то обыкновенное въ гористыхъ мстахъ явленіе, которое мы называемъ наледями.

Сильныя, здоровыя, хорошо подкованныя лошади силились острыми шипами удержаться на шарообразной, выполированной морозомъ поверхности синеватаго возвышенія, перебираясь съ одной части наледи на другую, он, съ грхомъ по-поламъ, встащили, наконецъ, кошеву на то изъ возвышеній, которое было обширне прочихъ, нополозья безъ подрзей измнили направленію кошевы черезъ самый центръ возвышенія: экипажъ взялъ влво и, увлекаясь тяжестью помщенной въ немъ клади, съ шумомъ и грохотомъ сталъ бокомъ катиться внизъ, ударился съ размаха о выдавшійся пень дерева, перекинулся и отбросилъ насъ далеко всторону, сбивъ въ то же время и лошадей, изъ которыхъ коренную и двухъ середнихъ раскатъ грузнаго экипажа стащилъ съ занятаго ими пункта, а у передней оборвались натянутыя постромки и она, принявъ напряженную позу впередъ, ринулась со всхъ ногъ о-земь.

Перебираясь пшкомъ черезъ глыбы льда, скользя и падая на каждомъ шагу, ватага наша, что грха таить! представляла преуморительную группу людей, которые съ серьзнымъ видомъ, съ гнвнымъ и озабоченнымъ выраженіемъ лицъ, хлопотливо подбирали полы разнородныхъ шубъ и осторожно, бочкомъ, передвигались по скользкимъ покатостямъ, тщетно стараясь не потерять равновсія. Наконецъ дло кой-какъ уладилось, мы благополучно миновали огромную наледь, вышли на дорогу, отерли градомъ струившійся по лицу потъ, выступившій вслдствіе такой передряги, размстились по кошевамъ и двинулись дале.

Въ этотъ день наледи насъ преслдовали и вывели изъ терпнья. Наконецъ, переваливъ черезъ одинъ хребетъ, мы въхали въ ущелье, занесенное снгомъ и оканчивавшееся вдали чорной полосой.

Мы приближались къ этой полос и, наконецъ, уврились, что это ничто иное, какъ длинная лсина, уравновшенная на двухъ коротенькихъ бревнахъ. Казалось, лсина положена была здсь, въ лсу, не безъ намренія, но для чего именно — объ этомъ никакъ нельзя было догадаться, а такъ-какъ она мшала прозду, то конюхи мои и ршились-было свалить ее прочь. Старанія ихъ были, однакожь, безуспшны: открылось, что одинъ конецъ лсины былъ прикрпленъ канатомъ, и если этотъ канатъ снять съ крючка, то противоположный конецъ лсины, силою собственной тяжести, станетъ опускаться, между-тмъ-какъ конецъ съ канатомъ поднимется — и проходъ тогда очищенъ. Однимъ словомъ, устройство этой простой машины, которой употребленія мы не могли никакъ понять, напомнило намъ наши шлагбаумы, которые очень-необходимы въ столицахъ и большихъ городахъ, и которыхъ намъ не удавалось встрчать въ сибирскихъ городкахъ, а тмъ боле въ деревняхъ, и еще того боле въ дремучемъ лсу. И что жь вы думаете? мы обрадовались старому знакомому, съ которымъ такъ долго не видались и припомнили былыя поздки на дачи и въ загородныя мста.

Подивившись хитрой выдумк золотопромышленика, позволившаго своему прикащику загораживать дорогу на своемъ пріиск, мы подняли шлагбаумъ и стали подъ нимъ прозжать.

— Эй, ты! какъ ты смешь? Стой!! закричалъ намъ голосъ.

Не обративъ на него вниманія, мы продолжали свою дорогу, но не успли еще вс три кошевы перехать заповдную границу, какъ два молодые парня, бритые, но съ усами, остановили мою кошеву и заворотили лошадей.

— Пошелъ назадъ! не смй самъ здить!

— Какъ не смй? тутъ дорога.

— Не твое дло, твое дло — тутъ застава: и жди!

— Да чего жь мн ждать?

— Толкуй еще, вылзай! пойдемъ!

— Куда?

— Къ Александру Михайлычу!

— А кто такой Александръ Михайлычъ?

— Чья застава, тотъ и Александръ Михайлычъ. Сходи, да покажись ему, да и скажи кто ты — тогда и пуститъ.

— Я, братъ, вашего Александра Михайлыча знать не хочу: если ты смешь еще минуту меня задержать, такъ я тебя посажу къ себ въ кошеву, да къ исправнику и представлю.

— Не горячись больно, почтенный: я-те какъ-разъ самого отвезу къ Александру Михайлычу, намъ приказъ данъ: онъ хочетъ знать, кто туто-ка здитъ, всякій и долженъ казать ему рыло.

— Скажи же ты своему прикащику, чтобъ онъ самъ завтра пожаловалъ ко мн на домъ, на рку Кундатъ, поглядть на мое рыло. Здсь земля государственная, а не частная, притомъ же лсъ и прозжая дорога: запретить проздъ мн никто не можетъ.

— Да ты кто такой? что больно растолковался?

— Чиновникъ изъ Петербурга.

— Чиновники?!.. изъ Петербурга??!.. Ваше высокородіе… извольте прохать! Мы, то-есть, только на-счетъ рабочихъ: каки у нихъ пачпорты, а, то-есть, на-счетъ вашего высокородія…

Но я уже давно прохалъ мимо, и не слыхалъ послднихъ словъ.

Мы прохали еще нсколько и своротили въ сторону. Скоро передъ нашими глазами открылась обширная долина. Съ одной стороны ея домы и домики лпились по гор и казались нагроможденными одни надъ другими, вправо блестлъ золоченный крестъ, надъ неслыханнымъ въ тайг зданіемъ — церковью, выстроенною усерднымъ приношеніемъ ветерановъ золотопромышлености, открывшихъ, именно въ этомъ мст, долго неизсякавшій источникъ земныхъ богатствъ, знаменитый своею розсыпью Кундустуюльскій-Ключъ. Внизу подъ горой тянулась линія избушекъ, выстроенныхъ не по-тажному, не на живу-нитку, а прочно и съ необходимыми удобствами, при нкоторыхъ домикахъ виднлись плетни запорошенныхъ снгомъ огородовъ. Смсь этихъ зданій скоре походила на село, чмъ на временное заселеніе, все говорило о привычкахъ осдлой жизни и, въ-слдствіе этого, о довріи къ пріиску, о довріи къ его хозяевамъ и о довольств обитателей. Это былъ извстный Воскресенскій-Пріискъ на Кундустуюл, тхъ же владльцовъ, которыхъ я прежде поименовалъ и гд не Александръ-Михайлычъ-съ-шлагбаумомъ былъ владтельнымъ лицомъ.

Прохать мимо и не явиться, за отсутствіемъ хозяевъ, къ главноуправляющему, было и не въ порядк вещей, и не въ обыча, и противъ всхъ правилъ тажной вжливости, тмъ-боле, какъ въ-послдствіи открылось, что съ этого пріиска, по случаю разныхъ недостатковъ нашей компаніи, снабжали насъ всми потребностями, отъ хлба до гвоздей, по вспоможеніе тмъ не ограничивалось: Воскресенскій-Пріискъ ссужалъ нашъ пріискъ даже рабочими людьми, а это тамъ дороже денегъ. О важности подобной ссуды можно судить изъ того, что въ этихъ мстахъ, не говоря про тайгу, руки крайне-дороги, а ростовщики ссужаютъ нуждающихся деньгами за невроятные проценты. Двадцать-пять копекъ на рубль имъ въ мсяцъ платятъ, да еще въ поясъ кланяются за человколюбіе!

Двое попавшихся мн на встрчу рабочихъ взялись проводить меня въ домъ главноуправляющаго. Изъ разговоровъ ихъ я узналъ, что многіе изъ нихъ живутъ у здшнихъ владльцевъ лтъ по пятнадцати, съ самаго открытія розсыпи, послдовавшаго въ 1831 году, и что они тутъ точно ‘у Христа за пазухой’, что всхъ рабочихъ здсь на пріиск теперь, зимой, человкъ двсти, что многіе изъ нихъ живутъ съ женами цлымъ хозяйствомъ, что лтомъ ихъ бываетъ больше тысячи и прочее.

Въ дом управляющаго я нашелъ полонъ домъ народа, точно будто семейный кругъ какого-нибудь помщика. Собраніе сидло за круглымъ столомъ, жена главноуправляющаго разливала чай, главноуправляющій съ отцомъ Александромъ о чемъ-то разсуждали, хорошенькая дочь священника разсматривала картинки, приложенныя при журналахъ, востроглазая племянница хозяина сидла въ уголку съ молодымъ человкомъ красивой наружности, простымъ управляющимъ другаго рязановскаго пріиска: это была влюбленная чета, на которую присутствовавшіе обращали довольные взоры, въ сторон у окна сидлъ молодой человкъ въ двубортномъ сюртук съ форменными пуговицами и разрзывалъ только-что полученныя книжки журналовъ, вышедшихъ въ Петербург около двухъ мсяцовъ назадъ. Въ немъ узналъ я горнаго исправника, который съ удивительнымъ терпніемъ круглый годъ живетъ въ тайг и посщаетъ городъ только въ случа крайней нужды по служб. Горный исправникъ, въ существ, есть не что иное, какъ отдльный засдатель Земскаго-Суда, прикомандированный исключительно къ золотымъ пріискамъ, для наблюденій по полицейской части.

Черезъ нсколько минутъ мы были какъ-будто вкъ знакомые. Разговоръ переходилъ съ одного предмета на другой, вс принимали въ немъ дятельное участіе, разспрашивали про Петербургъ, пересказывали по-своему дошедшія до нихъ наши столичныя новости въ преувеличенномъ вид, говорили о театр, о Европ, и проч.

Обширность знаній пріисковыхъ обитателей меня сначала поразила, но посл я не находилъ тутъ ничего необыкновеннаго. Вдь тамъ книги, газеты и журналы читаютъ не по-нашему, а какъ именно — объ этомъ можно судить изъ того, что листокъ ‘Полицейской Газеты’ не выпадетъ изъ рукъ чтеца до той поры, пока вс объявленія о находк штыка за Кавказомъ, о продаж дойной козы на Бугоркахъ, о постройк кенегъ и полушубковъ въ Бобруйск, объ отъисканіи родственниковъ и знакомыхъ утопшему, неизвстно гд, тлу въ синемъ армяк и сапогахъ, о римскомъ подданномъ Михайл Принчипе, или о медали за выставку-Генрихъ-Барцихъ — пока вс, говорю, объявленія эти не вржутся въ памяти какъ-можно глубже.

Въ разговорахъ время промелькнуло быстро, и хотя мн было близко до своего дома, верстъ восемь, не больше, но за темнотою ночи я принужденъ былъ остаться ночевать здсь.

Понжившись на мягкихъ пуховикахъ, которыхъ я терпть не могу, и проведя ночь, благодаря добродушнымъ заботамъ хозяевъ, оченьдурно, по причин страшнаго тепла и духоты, я былъ и на слдующій день задержанъ здсь по случаю наступившей масляницы. Ребятишки, молодые парни и дюжія бабы катались съ природныхъ, искусно-укатанныхъ и облитыхъ водою высокихъ горъ, употребляя вмсто санокъ рогожи, куль или куски простой кожи, мужики праздновали масляницу по-своему, пили кирпичный чай, въ большемъ противъ положеннаго количеств, получили по небольшой порціи вина и пли на площадк у дома управляющаго псни, иные рзвились съ бабами, выдумывали съ ними разныя игры, иные выказывали свою удаль передъ ними, спускаясь съ ледяной горы просто на ногахъ и катясь внизъ съ быстротою оленя: веселились вс и недовольныхъ не было.

Насъ ожидалъ роскошный завтракъ, въ которомъ главную роль занимали цлыя горы блиновъ, вафель и хлбеннаго пирожнаго. Насмотрвшись на гулянье рабочихъ, и по необходимости принявъ въ немъ участіе, что наши добрые мужички считаютъ за особенное къ себ вниманіе, мы, утомленные прогулкой, возвратились въ комнаты.

— Кажется, вамъ ужь наскучило наше веселье? А вотъ, постойте, я васъ потшу одной штучкой: я ее берегу на закусочку, говорилъ Андрей Аанасьичъ.

— А какого она рода?

— А вотъ какого. Эй! позвать ко мн Ковыля, Михаилу! сказалъ онъ вошедшему въ комнату прислужнику съ бородой, въ плисовыхъ шальварахъ и двубортной куртк.

Чрезъ нсколько минутъ вошелъ въ комнату рабочій, низенько поклонился Андрею Аанасьичу и смиренно сталъ у дверей въ струнку.

Рабочій былъ стройный молодой человкъ лтъ двадцати-пяти, средняго роста, съ высокимъ открытымъ большимъ лбомъ и съ темнорусыми волосами, продолговатое лицо его было красиво и очень-выразительно, но впалыя щеки, мертвенная блдность и томное выраженіе большихъ прекрасныхъ глазъ давали замтить, что подъ одеждою мужика, стоявшаго у дверей съ видомъ невозмутимаго хладнокровія, билось сердце, преданное, которое много, слишкомъ-много перенесло на своемъ вку горя и рано отжило для ближнихъ, видно еще было, что человкъ этотъ еще не весь выстрадался, что въ немъ не очерствло еще сердце, чувство не угасло окончательно, а пробивалось въ немъ при каждомъ движеніи мускуловъ лица, давало о себ знать въ выразительности влажныхъ голубыхъ глазъ.

— Ну, что-о, Михайло? Что ты скажешь? спросилъ управляющій съ участіемъ.

— Такъ соби пришовъ: звать изволили, Андрій Ахвонасьичъ!

— Ну, здравствуй, Михайло! здорово!

— Здоровеньки булы, Андрій Ахвонасьичъ, съ понедилкомъ, въ масляной!

— Ну, каково ты встртилъ масляппцу?

— Да такъ-соби по маленьку, Андрій Ахвонасьичъ.

— Вотъ, братецъ, я теб стаканчикъ винца приготовилъ.

— Благодарима, покорнйше: къ-чему не выпить, якъ ваша мылость буде.

— Только знаешь что, Михайло? Ты его получишь когда споешь мн что-нибудь. Вдь ты будешь мн пть?

— Чому жь и не заспивать, якъ велять!

— Спой же!

Рабочій поклонился, потеръ себ лобъ и провелъ рукой по всему лицу, но ухвативъ себя за подбородокъ и простоявъ нсколько секундъ въ этомъ положеніи, онъ быстро снова провелъ рукой по лицу, какъ-будто отгоняя отъ себя черныя мысли, крякнулъ и выпрямился. Вс присутствовавшіе давно уже хранили молчаніе и съ участіемъ глядли на Михайлу. Онъ обвелъ глазами собраніе, съ напряженіемъ нсколько разъ останавливалъ взоръ на молодыхъ двицахъ поочередно, и видимо старался что-то припомнить. Выраженіе лица измнялось у него постепенно, покорность и хладнокровіе исчезли, ихъ мсто заступило одушевленіе, глаза разгорлись, мертвенная блдность миновала, и на верхнихъ краяхъ щекъ выступилъ красноватый румянецъ пятнами.

— ‘Туманъ’, что ли, Андрій Ахвонасьичъ?

— Ну, хошь ‘Туманъ’.

— Такъ слухайте же!

Михайло заплъ малороссійскую псню, я слышалъ только начальныя слова ‘Туманъ, туманъ по долин, широкій листъ на калин’, дале мн было не до словъ. Сначала меня поразили звуки голоса, сладостная пвучесть чистаго, рдкаго тенора, свобода управленія имъ, искусство блестящимъ образомъ выказать всю обширность средствъ органа, простота украшеній самодльныхъ, немножко-топорныхъ, но чрезвычайно-гармоническихъ, нисколько не ослабляющихъ впечатлнія цлаго — все это дивило меня потому особенно, что это былъ первый въ жизни моей примръ, когда я стоялъ, такъ-сказать, лицомъ къ лицу съ безукрашенной природой, но скоро Михайло заставилъ меня забыть и обширность голоса и все на свт. Онъ плъ съ такимъ вдохновеніемъ, на насъ лились такіе потоки любви, моленій, страданія, что вс мы сидли точно прикованные на мст и не смли пошевельнуться. Пвецъ боле-и-боле приходилъ въ экстазъ, но вдругъ онъ съ отчаяннымъ воплемъ сплеснулъ руками, поднялъ глаза къ небу, поникнулъ головой на сжатыя руки и залился слезами. Прежде, чмъ мы пришли въ себя — онъ убжалъ изъ комнаты.

— Эй, стой! куда, Михайло? А водку-то и забылъ, плутъ этакой?! закричалъ-было ему вслдъ одинъ изъ прізжихъ, но глубокое молчаніе, котораго остальные слушатели долго не ршались нарушить, остановило порывъ его говорливости.

— Скажите, пожалуйста, Андрей Аанасьичъ, изъ какихъ у васъ Михайло?

— Не могу вамъ сказать ничего, кром того, что это, какъ и большая часть нашихъ рабочихъ — не здшній.

— Но кто онъ былъ прежде?

— Сколько можно замтить изъ разговоровъ и наблюденій за его привычками — онъ простой крестьянинъ.

— Зачмъ же онъ сюда попалъ?

— Этого мы никакъ не могли отъ него допытаться! Ужь я чего-чего надъ нимъ не длалъ, и жена-то моя какъ его леляла — нтъ, ничего на него не дйствуетъ. Одинъ отвтъ: ‘Богъ покаралъ!’ да и только! А есть у него, стало, какая кручина: чахнетъ! Ужь онъ цлый годъ у насъ, я его и съ тяжелой работы снялъ — все таетъ!

— Какая у него чахотка? Онъ и не кашляетъ вовсе!

Прошло много времени и Мишка Ковыль не выходилъ у меня изъ памяти, но совершенно нечаянный, благопріятствующій иногда совершенно-неожиданно, случай далъ мн возможность узнать объ немъ слдующія подробности.

Михайло Ковыль женился въ молодости на красивой двчин Параск, по любви. Молодые супруги другъ въ друг души не слышали: въ ихъ маленькой семь царствовали миръ и согласіе. Господь благословилъ эту чету прекраснымъ ребенкомъ, который ростетъ и хорошетъ на утшеніе отца и матери. По пятому году маленькая Маруся была чудной пухленькой двочкой, съ большими карими глазами, украшенными длинными рсницами, съ узенькими дугообразными бровями, съ пунцовыми, какъ дозрлая вишня, губками и съ румяными, какъ маковъ цвтъ, щечками, которыя, какъ пышечки, отдувались, свидтельствуя о крпкомъ здоровьи и хорошемъ аппетит Марусеньки. Ребенка холили, леляли, баловали но часто мать, прижимая къ груди любимую дочку, смотрла на нее отуманенными отъ слезъ глазами. ‘Дитя мое, дорогое, ненаглядное! часто думала она: что тебя ждетъ на семъ мір? Теб готовится несчастье!..’

Дикія, несродныя простой грубой крестьянк мысли тснились въ голов Параски. Она чаще и чаще задумывалась объ участи дорогаго ребенка, и все боле-и-боле ее смущали страшныя предчувствія, что ея Марусенька будетъ несчастна, Марусенька забудетъ Бога, предастся грху и сдлается вдьмой.

Однажды, въ отсутствіе мужа, Параска затопила печь, набивъ ее полншеньку хворостомъ. Пламя угасало, и толстый слой раскаленнаго жара тллъ на поду, по-временамъ подергиваясь сизою плнкой, по-временамъ обращаясь въ срую золу.

Параска дико смотрла на Марусю, вперивъ въ нее жгучіе взоры, ребенокъ, не понимая ничего, жился и пятился назадъ отъ страшнаго выраженія материнскаго лица, покрытаго смертною блдностью. Пугаясь все больше-и-больше, Маруся хотла уже выбжать вонъ, какъ Параска схватила ее на руки, поднесла къ печи и бросила на горящіе уголья. Это было дломъ одной минуты. Ребенокъ взвизгнулъ и, сжигаемый пламенемъ, объявшимъ ея платье, карабкался назадъ и рвался выскочить изъ устья. Параска схватила кочергу, отодвинула ребенка въ уголъ печи и нагребла на него угольевъ. Ребенокъ бился, но мать прижала его кочергой и выждала конца: злодяніе совершилось — злодяніе, по ужасу имъ внушаемому, единственное въ лтописи судебныхъ производствъ богобоязливой Россіи, случай почти невроятный, еслибъ онъ, къ-несчастію, не былъ слишкомъ истиненъ!

Поставивъ въ уголъ кочергу, Параска собралась съ мыслями и, переполненная ужаса и тяжкихъ страданій, распростерлась въ слезахъ передъ иконою.

Къ-вечеру пришелъ мужъ.

— Гд Маруся? спросилъ онъ, не встрченный дочерью, по обыкновенію, на порог избы.

— Нтъ нашей Марусеньки, отвчала Параска.

— Но гд же, гд она?

Параска отняла отъ печи заслонку и указала пальцомъ на объуглившійся трупъ дочери.— Посл она разсказала все какъ было.

Что чувствовалъ, что перенесъ въ эти минуты Ковыль — понятно, но онъ ршился молчать. Несмотря, однакожь, на это, дло скоро получило извстность.

На допрос въ суд, Параска раскрыла всю истину, разсказала, какъ она погубила дочь, какъ она вровала, что черезъ это спасаетъ свое дтище отъ горькой и грховной жизни, какъ она боле года обдумывала это дло, понимая, что она ршается на дло ужасное, неслыханное, какъ, наконецъ, изжарила ребенка въ печк, и какъ посл того разсказала все мужу.

Ковыль, по непонятному ослпленію необъявившій о поступк жены самъ кому слдовало, вроятно посл опомнился, но, вмсто раскаянія въ своемъ заблужденіи, теперь, по глупости ли, или изъ пустаго страха, сталъ запираться, что онъ ничего не зналъ и врилъ будто бы словамъ жены, что ребенка взяли къ сосдямъ въ другомъ хутор. Запутываясь боле и боле на допросахъ, онъ принужденъ былъ, наконецъ, открыть все и, страшась теперь уже за себя, бжалъ изъ-подъ караула. Бгство его было кратковременно: его скоро поймали.

Судъ первой степени, видя изъ допросовъ подсудимой, что она давно замышляла свое дло, что она боле года обдумывала его, сама сознавая великость совершаемаго ею поступка, ршилъ, что Параска виновата въ дтоубійств, въ преступленіи совершенномъ съ обдуманнымъ намреніемъ, не въ припадк сумасшествія или совершеннаго безпамятства, а въ здравомъ состояніи, при свободномъ обладаніи всми душевными способностями. Въ-слдствіе этого ршено было совершить надъ нею опредленную закономъ казнь.

Но какъ объяснить себ этотъ случай варварскаго дтоубійства? слдуетъ ли здсь совершенное дяніе вмнить Параск въ преступленіе, тогда-какъ тутъ видно явное душевное разстройство, явное противоестественное насилованіе воли, вопреки всмъ человческимъ ощущеніямъ Параски, какъ женщины и какъ матери? Вотъ вопросъ, который задала себ Уголовная-Палата. Вслдствіе этого, дло приняло оборотъ, совершенно противный ршенію суда первой степени.

Въ-отношеніи къ мужу подсудимой, подобнаго разномыслія быть не могло и потому судебныя мста, согласно другъ съ другомъ, приговорили ему должное наказаніе.

Дло пошло дальше и кончилось тмъ, что Параску признали дйствовавшею подъ вліяніемъ сильнаго душевнаго разстройства, составляющаго отдльный видъ болзней души, несмотря на кажущееся присутствіе воли, омраченной въ этомъ случа совершеннымъ умоизступленіемъ и болзненно, насильственно направленной исключительно на одинъ предметъ, вслдствіе односторонняго помшательства, строгое юридическое вмненіе здсь было невозможно, а потому судъ, не ршаясь оправдать Параску на-чисто, облегчилъ, однакожь, ожидавшую ее участь столько, сколько дозволяетъ и повелваетъ это человколюбіе нашихъ положительныхъ законовъ.

Благопріятное сверхъ всякаго чаянія судебное ршеніе объявили Параск, но ее въ это время ожидало уже другое судилище: сердечныя муки и душевныя терзанія подкосили жизнь молодой женщины — она умерла.

Мишка Ковыль одинъ пришелъ въ Сибирь.

XXVI.
Таежные анекдоты.

Я пріхалъ на свой пріискъ, но на немъ, наканун моего прізда, случилось несчастье, съ которымъ, однакожь, рабочіе поздравляли меня, какъ съ счастливымъ событіемъ…

— Слава теб, Господи! говорили они: — сгорлъ домишко анаемскій! нечего намъ больше бояться!

— Что жь тутъ хорошаго, любезный, что домъ сгорлъ? Не новый же строить, а между-тмъ жить негд.

— Мы для вашей милости сарайчикъ приготовили: чмъ въ немъ не житье? все лучше, чмъ было въ этомъ проклятомъ дом!

— Да чмъ же лучше?

— Да, вишь ты, домъ-отъ стоялъ на обрыв, красиво таково, во вс стороны видно, да старенекъ больно былъ: того и гляди рухнется. Вотъ и подперли бока-те ему шестами, да куда! какъ, знаешь, втеръ подуетъ — а онъ и заскрипитъ, того и гляди, что снесетъ его подъ гору.

— Но въ немъ вдь жили?

— Какъ не жили? Жили! да что толку, что жили. Какъ, бывало, начнется погода, такъ жильцы-то, середь ночи, и повыскочатъ: боятся, чтобъ ихъ не пришибло.

— Какимъ же манеромъ сгорлъ домъ?

— А коимъ маниромъ? Сгорлъ отъ огня — вотъ и все!

— Да огонь-то отчего?

— Сперва затллось, а тамъ и вспыхнуло: и пошла работа.

— Подожгли его, что ли?

— Зачмъ подожгли? никто не поджигалъ.

— Такъ огонь самъ взялся? Домъ самъ загорлся?

— Самъ загорлся, батюшка, самъ загорлся, да такъ и сгорлъ.

— А отчего же вонъ эта избнка цлхонька?

— Это амбаръ! его не топятъ: печей нтъ.

— А въ дом топили печи?

— Какъ не топить? топили!

— Да хорошо ли вы топили?

— Такъ-то знатно, что небу жарко: въ комнатахъ словно въ бан.

— Такъ что жь: труба, что ли, лопнула?

— Не могимъ знать эвтого, батюшка, а въ комнатахъ-то какъ стало тепленько, вотъ мы и полегли. Только ночью и слышимъ, что жарко будто мало-мало: испить и захотлось. Я и всталъ, да и слышу, смородомъ будто пахнетъ, я пошелъ къ двери — а дымъ-отъ, дымъ-отъ такъ и повалилъ. Пожаръ, молъ, дай-ко людей разбужу! Насилу растолкалъ — въ тепл-то, знаешь, спится крпко. Въ переполох насилу повыскакали. А господинъ управляющій почивать изволили въ нижнемъ ярус, онъ, съ шума, тоже проснулся. Спаслись вс, слава-те Богу: только и потраты, что свинья, да курица сгорли, а лошадки и накинулись-было на пожарище, да мы этого не допустили, и конюшню заперли, а до того она у насъ и не бывала на запор.

Приготовленный для меня сарай, въ которомъ, для свта, прорублено было два окошка, показался мн худымъ пристанищемъ. Рабочія избушки были покосившіяся, перегнившія, а частію оставленныя безъ крышъ нищенскія лачужки, недоступныя для обитанія зимою, только очень немногія изъ нихъ были въ сносномъ порядк, но и т надлежало оставить въ пользованіе трудолюбивыхъ мужичковъ, которые, пустившись на хитрости, съумли какой-то простой сарай обратить въ обширную затйливую залу.

Посереди сарая стояла желзная печка, труба которой, на половин высоты жилья, проведена была зигзагомъ въ одну стну и поддерживалась повсюду на длинныхъ проволокахъ, прикрпленныхъ однимъ концомъ къ потолку. Полъ выстланъ досками, поверхъ которыхъ навалено было ровнымъ слоемъ разное добро, спасенное изъ амбара, сосдняго съ горвшимъ домомъ. Съ трехъ сторонъ печи стояла узенькая скамья, покоемъ, къ одной ея сторон прислоненъ простой столъ, изъ грубыхъ сосновыхъ досокъ, къ другой приставлена кровать, на которой лежалъ больной отъ переполоха управляющій, а по третью сторону приготовлена была широкая лавка для меня.

Жить въ этомъ сара было можно съ условіемъ, чтобы огонь былъ въ печи круглый Божій день и не переводился на ночь. Температура сарайнаго воздуха была странная: если сидть на скамь у стола — теплынь была невыносимая, если отойдти къ лавк, исправлявшей должность кровати — надо было обвязать шею шарфомъ, надть фуражку и поплотне застегнуться, а еслибъ вздумалось подссть къ окну — безъ шубы и медвжьихъ сапоговъ нельзя было и подумать объ этомъ, кажется, недальномъ путешествіи. Отовсюду дуло страшно и нашъ сарай былъ выстроенъ на тхъ же самыхъ условіяхъ, какъ здсь въ Петербург строятся временные заборы около вновь-возводимыхъ зданій.

Лтомъ томская тайга вовсе не представляетъ тхъ неудобствъ, которыя очень обыкновенны въ другихъ золотопромышленыхъ округахъ. Дороги здсь превосходныя и служатъ лучшимъ доказательствомъ того, что значитъ время. Легко согласиться, что мало найдется охотниковъ проводить или обдлывать дороги не въ собственномъ своемъ лсу, и тотъ, кто знакомъ съ дремучимъ лсомъ, пойметъ, что подрубить высунувшійся посреди дороги пень, срубить подгнившее и грозящее ушибомъ прохожему дерево, прибрать къ сторонк валежникъ, накидать сучьевъ на топкое мсто, накинуть мостокъ на трясину, что эти по-видимому мелочи — огромныя заслуги для человчества. Оно что? кажется, и ничего бы не значило для человка съ силой отбросить бревешко, которое можетъ пришибить другаго? анъ нтъ! бываютъ такія натуры, что для нихъ помощь — ‘не наше дло!’ Конечно, правила инаго человка нашего времени ‘было бы мн хорошо’ и ‘посл насъ не будетъ насъ’ — правила, нечего сказать, мудрыя, не вводящія его ни въ какія опасныя столкновенія интересовъ и вмшательство въ чужія обстоятельства, но на этотъ счетъ распорядителямъ томской тайги нельзя не сказать спасибо: ршительно почти нигд нтъ опасности сломить себ шею! а вдь тамъ, на этотъ счетъ, нельзя еще думать о прозжихъ дорогахъ въ огромномъ, страшно-огромномъ лсу. Мало этого, я самъ видлъ тамъ молодыхъ купчиковъ, которые здятъ въ этой тайг въ колесныхъ экипажахъ: посадивъ своихъ рабочихъ кучеромъ и вершниками и окруживъ себя, на манеръ старинныхъ баръ, здовыми — они считаютъ себя вправ пролетть разгульной рысью и во весь опоръ верстъ шестьдесятъ и больше, не перемняя ни лошадей, ни верховыхъ наздниковъ — на то они и прикащики или хозяйскія дти! Какая, вы думаете, у нихъ въ это время задушевная мысль? Жалютъ рабочихъ, которые трясутся за ними верхомъ? Нтъ не эта, а вотъ какая: ‘иной встртится — ‘подумаетъ, что я — чиновникъ ду!’

Лтняя жизнь на пріиск не можетъ наскучить: трудовъ много, моціону бездна, аппетитъ такой же, каковъ былъ у древнихъ героевъ Гомера. Утромъ встанешь почти-что съ солнышкомъ — перекличка рабочихъ, черезъ часъ идешь осматривать работы и хлопотать по хозяйству, потомъ присутствуешь на ‘смывк’ или на окончательномъ отдленіи чистаго золота отъ разной дряни, его сопровождающей, около полудня, иногда раньше, даже часовъ въ десять утра — обдъ, посл обда т же занятія до вечерней смывки. Кто помоложе, тотъ въ это время ужинаетъ, а кто постарше — пьетъ чай. Вечеромъ всишь золото, предварительно отдливъ отъ него, магнитомъ, разную оставшуюся при немъ желзистую мелочь, запишешь золото въ казенную книгу, отдашь приказы на завтра и свободенъ. Времени свободнаго много еще остается, и его посвящаютъ кто картамъ, кто чтенію журналовъ или газетъ, получаемыхъ разомъ за недлю, иногда за дв. Иногда эта правильность распредленія времени надостъ, осдлаешь коня, возьмешь казака или конюха и куда-нибудь дешь или къ сосдямъ, или за сосдями.

Однажды собрались мы у одного не старыхъ лтъ человка, въ карты играть было нельзя: недоставало четвертаго, а въ троемъ не хотли, прочія занятія такого же рода тоже не шли въ голову, въ вин оказался недостатокъ, потому-что новаго не привезли изъ города а, старое все вышло, псенники дурно поютъ, нельзя слушать, въ цль стрлять — ребячество, идти на охоту — невидаль! пожалуй еще на медвдя наскочишь! заняться чтеніемъ — ‘стыдно, будто времени не будетъ’. Насъ было человкъ шесть-семь разнаго сброда и съ разными привычками жизни, наконецъ, посл разныхъ ршеній вопроса, чмъ бы заняться? сошлись на одномъ — заняться чаемъ и ‘болтки болтать’, то-есть, бесдовать, переливая изъ пустаго въ порожнее. Весело мы разговаривали. Одинъ анекдотъ быстро смнялся другимъ анекдотомъ или происшествіемъ, случившимся съ кмъ-либо изъ собесдниковъ.

— И полно вамъ, Иванъ Ильичъ! ну, что еще за бда, а вотъ бда со мной разъ была, такъ бда! возразилъ разскащику одинъ изчгостей, еще невходившій въ разговоры. ‘Разъ, вотъ видите ли, что со мной приключилось. Послали меня съ пріиска съ золотомъ, чтобъ въ Барнаулъ свезти сплавить. Я и похалъ, въ провожатые, какъ водится, дали мн конюха. Въ это же время должны были и съ другихъ пріисковъ отправиться, тоже съ золотомъ, прикащики, мы про это знали и заране сговорились выхать въ такой-то день. Дорога намъ лежала всмъ одна черезъ одну Безъимянку, а на Безъимянк-то этой мостокъ былъ, вотъ у насъ и улажено было къ полудню того дня всмъ съ разныхъ сторонъ къ мосточку собраться и обождать другъ друга, чтобъ потомъ всмъ вмст хать двое сутокъ тайгой — оно веселе. Отъхали мы отъ пріиска таки порядочно, больше половины дороги, до мостика-то, конюхъ и сталъ приставать ко мн — ‘позволь ему воротиться, занездоровилось, видишь, ему. Лжетъ, молъ, мужикъ: надуваетъ! демъ мы дальше, конюхъ опять пристаетъ — я опять не врю, конюхъ слзъ съ лошади, пошелъ пшкомъ, да какъ-вдругъ застонетъ: я и пріостановился, гляжу — на моемъ парн лица нтъ: такъ его и коробитъ. Это онъ, при отъзд, на прощаньи съ своими, обълся чего-то не въ мру, такъ его теперь и корчитъ. Что мн длать? Пріисковъ по близности нту, воротиться съ больнымъ на пріискъ — дло спшное мшаетъ, дальше съ собой вести — человка жаль: пришлось его середь лсу бросить. Я разсчитывалъ такъ: конюха, врно, растрясло верьхомъ, часа два-три ему бы отдохнуть и пройдетъ все, запасу у него было съ собой дня на три, человкъ не пропадетъ, добредетъ завтра до дому, тамъ и долечится: такъ оно и вышло. Я себ отправился впередъ одинъ, перекинувъ мшки съ золотомъ къ себ на сдло. ду я путемъ-дорогою, такъ-себ, гд рысцой, а гд въ прискачь, колоколецъ дребезжитъ у лошади подъ шеей, а я покрикиваю, да реву псни. До мостика осталось мн маленько. Вдругъ лошадушка моя запряла ушами, потомъ заложила ихъ назадъ, затряслась всмъ туловищемъ и стала, какъ вкопанная. ‘Что за грхъ такой, думаю: не медвдь ли, взаправду?’ Глядь — анъ онъ какъ тутъ! Близехонько въ сторон поднялся на дыбы, вышелъ на тропку, да ко мн и подходитъ: ну, что бы ему маленечко подождать, да дать бы мн прохать? Я сижу на кон ни живъ, ни мертвъ, и гляжу, что будетъ, а при мн, кром добраго ножа, ни ружьишка. Но медвдь былъ такой матрый, что тутъ съ ножомъ сдлаешь? а у меня и руки трясутся и со страху не опомнюсь. Медвдь стоитъ. Простояли мы этакъ, молча, съ добрую минуту, я и направь коня влво, конь ступилъ шагъ, а медвдь на шагъ къ намъ еще ближе сталъ и опять ни съ мста, поправе осталось пошире мста, я коня туда — и медвдь туда, и еще на шагъ ближе. Вижу, пришелъ мой послдній конецъ, я, какъ дуракъ-дуракомъ, бросился съ сдла на земь, стащилъ съ головы шапку и ну ему въ поясъ, да въ поясъ! Батюшка, Михайло Иванычъ, не сгуби душеньки: дай дорогу! я съ хозяйскимъ золотомъ! пропадетъ — не ты въ отвт будешь. Что жь вы думаете, Топтыгинъ? Дай Богъ ему здоровье: ревнулъ, да и пошелъ прочь.’

— Нтъ, а вотъ я вамъ разскажу, какую однажды Топтыгинъ съигралъ штуку съ Игнатьемъ Петровичемъ, вотъ, что на Безъимянк, въ вершинахъ Удерея, пріиска богатые, говорилъ сосдъ этого разскащика.— Похалъ разъ онъ въ гости на Пескинъ, къ Николаю едорычу. Съ нимъ конюхъ. Ужь и близко къ пріиску подъхали. Только вдругъ откуда ни возьмись медвдь. Лошади спужались. Игнатья-то Петровича конь и сшиби сдока, а сама и тягу! Другая лошадь тоже понесла, вмст съ конюхомъ — и остался одинъ Игнатій Петровичъ передъ медвдемъ. Вскочилъ онъ на ноги, а у самого только ногайка въ рук осталась. Онъ и спрячься за дерево, что потолще въ обхват. Медвдь за нимъ и сталъ противъ. Вотъ онъ постоялъ, постоялъ передъ бднякомъ, да и лапой его, лапой!.. ухватить его хочетъ. А Игнатій Петровичъ его ногайкой, да ногайкой, по лап-то. Мишукъ вытянулъ другую лапу, да съ другой стороны ствола цапать его хочетъ, а тотъ опять его по лап ногайкой. Медвдь опять лапой, а тотъ опять ногайкой: ходятъ-себ кругомъ дерева, да и полно! Надоло ли медвдю, или онъ смекнулъ дломъ — онъ и затялъ прижать бднягу. Схватилъ палое бревно, да, врно, и думаетъ: положу ему на земь подъ ноги — тогда не уйдетъ. И положилъ. Да, глупый, такъ положилъ, что Игнатью Петровичу и горюшка мало, опять онъ свободно около дерева ходитъ. Наконецъ медвдь взялся за умъ, бревно и приперъ къ самому дереву, набралъ валжнику, да и съ другой стороны его накинулъ, а чаща страшная — тому и некуда больше. Медвдю стоило только перелзть, а ему это не въ догадъ: онъ, приперши пріятеля, и давай его засыпать, да забрасывать разною дрянью. Совсмъ-было тому бда пришла, онъ медвдя съ глазъ не спущаетъ и зорко-таково прямо ему въ глаза смотритъ, а медвдь то и дло башкой ворочаетъ: не любо, вишь, ему когда глядятъ зорко. На счастье, послышались голоса, крикъ сталъ ближе, да ближе — это конюхъ далъ ужь знать, да съ народомъ идетъ на подмогу. Медвдь прослышалъ — и убжалъ: только его и видли! А Игнатій Петровичъ, даромъ-что молодчина, какъ смерть блдный, еле-еле, и то шатаясь, дошелъ до пріиска къ Николаю едорычу.

— Ужь коли пошло дло на медвдя, сказалъ пятый изъ присутствующихъ:— такъ я сейчасъ вспомнилъ про одинъ случай съ философомъ Александрычемъ. Жилъ онъ на своемъ пріиск, на Тахтагайкт, въ хорошенькомъ домик, супротивъ домика выстроена была кухонька, а тамъ въ сторонк, промежъ ихъ, стояла прикащицкая изба. Въ кухн была кухарка, прсмастерица стряпать, что твой поваръі За кухаркой ухаживали добрые молодцы, а она, на нихъ не глядя, повадилась въ одну избушку ходить, къ рабочему Максиму: парень такой былъ красивый, первый весельчакъ передъ костромъ, и первый батракъ на работ. Она Максимк гостинцы разные, съ хозяйской кухни, нашивала. Прикащики на нее озлились и давай надсматривать, чтобъ она хозяйскаго добра не тратила: сами у него воровали на сотни, да на тысячи, а тутъ приглядывали за объдками, что и гроша не стоютъ. Наступили темные вечера. Только, государи мои, и прошелъ слухъ, что медвдь близко и по ночамъ шутки такія творитъ, что чудо. Какъ посл ужина станутъ у хозяина собирать со стола, а стряпка понесетъ лучшее блюдо прятать на мсто, у чулана близъ кухни, и нападетъ на нее медвдь — лучшее блюдо и выхватитъ, и слдъ простылъ! Нсколько вечеровъ сряду продолжалась такая исторія, бдняжка кухарка плакала отъ страха, а смнить ее никто не хотлъ — медвдя боялись! Наконецъ философу Александрычу доложили, что, де-скать, такъ-и-такъ. Хозяинъ разспросилъ, когда и какъ это случается и только-что посл ужина, стряпка съ кушаньемъ вышла, философъ Александрычъ схватилъ ружье, заряженное пулей — и за двери. Стрлокъ онъ былъ, правда, плохой, да все, думаетъ, дай потшусь. Вотъ и видитъ онъ: идетъ такая фигура вдали, чернется, точно пень какой по-маленьку ступаетъ. Онъ прицлился, бацъ! Эхма, промахъ. Ушелъ медвдь, и съ-тхъ-поръ больше не хаживалъ.

— Экіе, братъ, ты пустяки разсказываешь! замтилъ Власъ Антонычъ:— а я-то уши развсилъ, будто и дло! Ну, кто на своемъ вку не длалъ промаховъ?

— Такъ-оно, такъ, точно такъ, Власъ Антонычъ, возразилъ гость, разсказывавшій эту исторію: — да никто, я чай, на своемъ вку такъ не порадовался бы этому промаху кстати.

— А что такое?

— Да какъ что? Вдь медвдемъ-то наряженъ былъ Максимка, куфарка-актрка все знала: она сама Максимку надоумила кушанье у ней вырывать. Ужь посл прикащики правду какъ узнали, что Максимка выворачивалъ шубу да разныя штуки выдлывалъ, чтобъ въ темнот показаться медвдемъ, ужь они смялись-смялись, перестали и за стряпкой присматривать.

— Ну, а чтожь философъ Александрычъ, тоже смялся?

— Что вы? ему и не сказывали! Такая добрющая душа: онъ занемогъ бы, когда бъ узналъ, что чуть не подстрлилъ человка и не сдлался убійцей. Онъ и о-сю-пору этого не знаетъ.

Въ это время одинъ гость откашлялся и завелъ рчь:

— Вы сейчасъ изволили, почтеннйшій, назвать рчку Тахтагайкту и давича Власъ Антонычъ изволили упоминать про одного питерскаго господина. Такъ позвольте вамъ, къ слову, разсказать то же преказусное происшествіе и тоже съ питерскимъ однимъ господиномъ, близхонько отъ Тахтагайкты. Изволите видть. На Шаулкон есть пріискъ Степана Егорыча, а въ Шаулконъ текутъ многія рчушки, и вс ихъ называютъ Безъимянками. По одной изъ этихъ Безъимянокъ, не доходя до пріиска Степана Егорыча, сдлана была однимъ хозяиномъ — фамилью позабылъ — заявка пріиска, какъ водится обыкновенно, на фуфу, то-есть дастъ Богъ золота — ладно, нтъ — не важность. И накопилось у него нсколько такихъ неразвданныхъ пріисковъ. Онъ собралъ о нихъ вс бумаги и похалъ, какъ, можетъ-быть, сами изволите догадаться, въ Петербургъ. Пріискъ-то этотъ онъ и продалъ за нсколько тысячъ одной компаніи. Компанія послала сюда управляющаго, управляющему слдовало принять отводъ этого пріиска. Между этимъ временемъ открылось какъ-то, что проданный пріискъ очень-богатъ, пріискъ этотъ, когда онъ переходилъ въ чужія руки, бродившіе по тайг люди хозяина — позабылъ фамилью, немножко поощупали, пошурфовали и когда хозяинъ изъ Петербурга возвратился, разсказали ему про свои изслдованія. Хозяину жаль пріиска стало такъ, что хоть въ слзы. Въ то время, когда вновь пріхавшій управляющій похалъ отъпскивать купленный пріискъ, гд-то на Шаулкон, прежній хозяинъ такъ искусно велъ дла, что окружилъ прізжаго со всхъ сторона, приверженными къ себ людьми: то-есть, осыпалъ деньгами и запоилъ виномъ прикащика, двухъ конюховъ, четырехъ работниковъ, которые находились при петербургскомъ прізжемъ, и задобрилъ въ свою пользу тхъ людей, которыхъ петербургскій прізжій неминуемо долженъ былъ встртить на Шаулкон. Прізжій управляющій явился на Шаулконъ, взялъ въ руки заявку и,сталъ по ней искать купленный пріискъ. Заявка была такъ написана, что къ какой Безъимянк ни подойди, никакъ не узнаешь, про которую именно сказано въ бумаг? Продавецъ, чтобъ врне дойдти до своей цлй, то-есть сбить съ толка покупщиковъ, на той Безъимянк, которая была пройдя пріискъ Степана Егорыча, и которая никмъ не была заявлена, вытесалъ столбъ, какой надо по обычаю, и загрязнилъ его разнымъ мараньемъ, такъ-что разобрать ничего нельзя и выкопалъ въ разныхъ мстахъ ямки, про которыя въ заявк упоминалось. Но такъ-какъ старый годовалый шурфъ сейчасъ можно отличить отъ свжаго, то желая всему придать видъ древности, онъ свжіе-то шурфы обложилъ мхомъ, дряблыми и вывтрившимися камешками, обсыпалъ добытыми на сторон прошлогодними откидными песками, для-того, чтобъ наружность не внушала никакого подозрнія. Вс эти предварительныя приготовленія сдланы были на-спхъ, потому-что петербургскій прізжій торопился. Закупленные и задаренные люди, вмсто-того, чтобъ привести прізжаго на одну Безъимянку, не доходя до пріиска Степана Егорыча, гд было золото, привели его на другую Безъимянку, пройдя пріискъ Степана Егорыча, гд золото было искано, переискано, но не отъискано. Прізжій обрадовался: видитъ — мстность схожая съ заявкой, и Безъимянка есть, есть и гора по одному берегу, и сосна есть, и береза, и ямокъ фальшивыхъ столько же счетомъ, сколько счетомъ шурфовъ, онъ совершилъ вс необходимыя церемонія и принялъ пріискъ. А ужь тамъ хозяинъ — не помню фамильи — сдлалъ свое дло. Только когда прошла десятилтняя давность, тогда только петербургскій прізжій узналъ настоящую истину.

— Много слыхивали мы о разныхъ, примрно сказать, комедіяхъ, въ старые годы по золотымъ компаніямъ, а этакой отличной штуки, право-слово, не проводилось еще слышать. Экой же этотъ питерскій прізжій былъ пентюхъ: чего жь онъ смотрлъ? самъ виноватъ, кругомъ виноватъ самъ! говорилъ, качая головой, послдній гость, за которымъ была очередь то же что-нибудь разсказать.

— Ну, это то же, что ‘свою вину на Ивана сверну!’… да чего вы хотите отъ этихъ людей? возразилъ хозяинъ.— Они нашего дла не знаютъ, къ пріемамъ всмъ имъ еще долго пріучаться, ну, и жизнь-то здшняя имъ вовсе непривычна!

— Правда, прізжему изъ Питера никогда не вынесть того, что вынесетъ нашъ братъ, простой прикащикъ-бородачъ, коли мало-мальски обживешься въ тайг и съ измалтства узнаешь, что голодъ, что холодъ. Наши, на-примръ, качали только головой, да дивились отваг Егорова, хоть и считали ее вещью возможною, ну, а вотъ питерскіе-то господа и врить егоровской штук не хотли, такъ она казалась имъ несбыточна.

— Какая же это егоровская штука?

— Будто вы не знаете?

— Не помню что-то, можетъ и не знаю.

— Что вы, что вы: да про этое дло вся Сибирь знаетъ. Видите, какъ это было. У Гаврилы едоровича, была партія въ розъискахъ въ Енисейскомъ-Округ, подъ начальствомъ Егорова. Вотъ къ осени и вышла она изъ тайги, въ Мотыгино-ли, въ Рыбное-ль, теперь не помню, а тамъ еще до нихъ начались праздники, по случаю окончанія работъ… Есть пословица: ‘коли знатье, что у кума пить — наберется народа!’ — наши выходцы присусдились къ прочимъ и пошла потха — закутили порядкомъ. Только вотъ, государи мои, вдругъ настали морозы и по Ангар пошла шуга. Что тутъ длать? Наймуютъ суда — перевозчики отказываются, нельзя плыть: затретъ шугой лодки — и пропали! Ждать пока рка станетъ и думать нельзя, дло спшное, надо быть на той сторон! ну, а не безъизвстно вамъ, что Ангара въ эвтемъ, то-есть, мст широка: съ островами дв версты выйдутъ врныхъ. Прикащикъ выкатилъ боченокъ вина: ‘пейте, ребята!’ Ребята накатились, онъ и сталъ имъ держать слово. ‘Ребята!’ говоритъ: ‘тутъ намъ плохо! Заживемся — будемъ безъ вина и безъ хлба. Въ Кулаковой, ребята, хлба и всего вдоволь, тамъ наша и кантора, тамъ у насъ и деньги. Али мы трусы какіе, ребята, что воды побоимся? Кони здоровые: вынесутъ на берегъ. Ну, ребята, покажи удаль молодецкую. Кто хочетъ — за мной, ребята, въ Кулакову!.. Ну, чего стоите, братцы? Смлымъ Богъ владетъ! Крестись, ребята, да въ воду! За мной!.. ура!’ Бдовый парень Егоровъ гаркнулъ молодецкимъ говоромъ, свиснулъ молодецкимъ посвистомъ, хлестнулъ ногайкой коня по крутымъ бокамъ, конь взметнулся — и съ здокомъ бултыхъ въ рку. За нимъ кинулась вся ватага. Съ визгомъ и гикомъ понеслись они противъ быстрыхъ струй, волны шумныя разскаючи, псни буйныя распваючи. Студеной водой какъ ихъ обдало, да морозомъ-то какъ въ дрожь кинуло — молодецкій хмль въ нихъ и вышибло. И увидли наши молодцы, разудалыя все головушки, что неладное дло вздумали. Не честно было имъ ворочаться, отоплывши вдаль отъ берега… а между-тмъ ихъ, голубчиковъ, нашей матушкой, быстрой рченькой, относило внизъ и все вдаль, да вдаль, припираючи льдиной толстою…

— Ахъ, Боже, Твоя воля! Да не-уже-ли такъ-таки вотъ ихъ всхъ и затерло льдамъ?

— Для чего затерло? Не затерло… Эх-ма, злодй только попусту перебилъ меня… вотъ я теперь и не могу разсказать складно. Да она, того, и вся недолга. Добрались парни до острова, вышли, повздохнули, да снова пустились… но каковы же кони у нихъ были сильные? выплыли-таки на берегъ и вынесли на себ молодцовъ здраво и невредимо. А? шутка ли это въ дв версты рку переплыть, да еще при шуг?

— Да чегожь тутъ дивиться нашимъ русскимъ ребятамъ? Какъ война съ Французомъ была, наши солдатушки цлыми батальйонами, пшіе, съ тяжелыми ранцами, съ тяжелымъ ружьемъ, безъ коней, и не въ бродъ, а иногда вплавь, рки переплывали, подъ непріятельскими выстрлами, да и то не хвастались!

— Такъ оно, батюшка, такъ, да вдь то война была, дрались за родную землю — это одно, а другое дло и народъ-отъ ныньче больно слабенекъ сталъ… ну, а все-таки рку въ дв версты переплыть — оно, знаете, того!!…

XVII.
Барнаулъ.

Я жилъ на пріиск, посереди котораго весной струился тощій ручеекъ, текущій, за гранью нашего межеваго столба, въ рчку Больше-Никольскую, Больше-Никольская впадаетъ въ рку-Кундатъ, а Кундатъ, извилистымъ своимъ теченіемъ, приходился у меня какъ-разъ подъ бокомъ: насъ раздляла только одна гора.

Пріискъ, на которомъ я жилъ, былъ уже, больше половины, выработанъ: то-есть почва, въ нижней части долины моего ключика, была совершенно обнажена до почвеннаго камня, земля, покрывавшая мстность, снята и свезена въ сторону, золотосодержащіе пески давно промыты и обмнены на наличныя деньги и, такимъ-образомъ, въ этомъ мст образовались, такъ-сказать, дв улицы, одна въ другой: между горъ — долина, посереди долины — корридоръ вынутыхъ уже песковъ.

Но, можетъ-быть, я не ясно выражаюсь для нкоторыхъ читателей, незнакомыхъ съ дломъ? Можетъ-быть они захотятъ понять наглядне мои слова? Для этого я, мысленно, поведу ихъ въ нашъ Пассажъ.

Пусть представитъ себ читатель, что галерея Пассажа, начиная отъ Невскаго-Проспекта, идетъ все въ-гору, и что именно верхняя галерея представляетъ земную поверхность, покрытую лсомъ. Когда пріискъ еще не начинали разработывать — об стороны верхней галереи сходились вмст и составляли сплошную землю. По-мр-того, какъ пріискъ разработывали и вынимали изъ него сперва пустую землю, а потомъ ‘пески’ съ золотомъ, постепенно открывался и нижній ярусъ Пассажа, наконецъ пріискъ нашъ принялъ такой видъ, что окна и двери этого нижняго яруса представляютъ пустые, безъ золота, пески, оставшіеся невынутыми, полъ нижняго яруса — сплошную горнокаменную породу, поверхъ которой, можетъ-быть въ доисторическія времена, во время естественныхъ переворотовъ, образовалась розсыпь, верхняя галерея, какъ я уже выше сказалъ, замнитъ намъ землю, со всми ея произрастеніями, а окна и двери этой верхней галереи — возвышенности, окоймляющія долину. Протягиваясь вдаль, верхняя галерея сошлась бы гд-нибудь съ линіей протяженія вершины зданія Пассажа — и это было бы вершиной нашего пріиска, узенькая тропинка, на подставахъ посереди Пассажа, представляла бы намъ ключикъ, текущій по водопроводу, панель Невскаго-Проспекта — играла бы тутъ роль рчки Больше-Никольской, а Михайловская-Улица можетъ, въ воображеніи читателя, занять мсто рки Кундата. Что касается до подземной галереи Пассажа, то, при нашемъ сравненіи, мы не можемъ найдти ей приличнаго назначенія: а потому предположимъ лучше, что этой галереи нтъ и что все это пространство, отъ пола нижней галереи внизъ, вглубь, составляетъ неизвданную сплошную массу камня и скорлупу земнаго ядра.

Избушка, мною обитаемая, стояла почти на самой вершин высокаго мыса, образуемаго впаденіемъ ключика въ рчку. По одну сторону предо мной открывался видъ на свою долину, которая, сильно покатою наклоненною плоскостью, въ окончаніи своемъ представляла какъ-будто пропасть подъ моими ногами. По другую сторону дома, передъ глазами — угрюмые бока и чернющіеся лса Больше-Никольской-Долины, перескаемой горными хребтами, оттнивавшими промежуточныя пространства большею или меньшею степенью яркости зелени на деревьяхъ. Бывало какой-нибудь шаловливый прикащикъ выстрлитъ въ тишин ночи, изъ ддовскаго мушкета въ эту сторону, такъ такой трескъ и грохотъ пойдетъ по горамъ, будто громы разсыпались, такъ и застонетъ окрестность, и перекаты, отражаясь съ одного упора на другой, слышатся долгое время. Мн стоило пройдтись нсколько шаговъ пшкомъ въ третью сторону и перевалить хребетъ (перейти крыши домовъ по направленію къ Михайловской-Улиц) — и передо мной новыя, далекія горы и новая панорама видовъ, а подъ ногами — быстрый Кундатъ, съ стремленіемъ катящій свои чистыя воды между высокими и каменистыми берегами. Наконецъ, съ четвертой стороны высилась, близхонько отъ меня, трех-отрогая, и отсюда кажущаяся громадною, Алатага, съ фантастическими замкомъ и подобіемъ цитадели на самой вершин, гд почти до половины іюня зимній снгъ не усплъ еще весь растаять.

Съ пріиска всюду виды были превосходные, богатйшіе!..

Но за-то какіе нищенскіе виды были на пріискъ! Боже, ты мой!..

Ужь мы оставимъ въ сторон его наружный видъ, Богъ съ нимъ! что ужь тутъ за наружность и до красоты ли тутъ вншней, когда думается о красот внутренней, и о той сил существенной, которая одна придаетъ значеніе цлому. Какъ нибудь, хоть на-примръ пріискъ, гадокъ по наружному виду, по наружнымъ пріемамъ и по наружнымъ обстановкамъ, а какъ въ немъ запрятанъ мильйончикъ другой чистымъ золотцомъ — поврьте, лучше всякаго красавца покажется… А пршскъ, на которомъ я жилъ, по изслдованію, оказался очень не богатъ золотомъ. Все, что было получше, изъ него давно уже было выбрано, на покрытіе прежнихъ издержекъ.

Но вотъ еще новая бда: въ пріиск и открылось золото, не обильное, но все же золото, но золотосодержащихъ песковъ нечмъ было обработывать: огненная плавка запрещена закономъ, амальгамація была неумстна, простая-промывка и того мене возможна: мыть было нечмъ!

— Какъ-такъ это случилось? спроситъ можетъ-быть кто изъ любопытныхъ.

— Очень просто — воды не было.

— Что вы это? воды не было! сами вы насчитали ключикъ, рчку и рку? Кудажь они двались?

— Остались на своемъ мст. Воды было столько, что пей не хочу, но для промывки песковъ воды не было.— Воды въ Кундат было страшное изобиліе, но насъ раздляла высокая гора. Чтобъ провести кундатскую воду въ границу владній нашей компаніи, надо было употребить огромный капиталъ, котораго никогда не возвратишь. Никольская рчка была богата водой, но на ближайшемъ къ намъ ея берег стояли пограничные столбики и мы, какъ Танталы, стоя у воды, вчно мучились жаждою. Впрочемъ нтъ! Для самовара, и вообще для кухни, намъ дозволено было возить ее цлыми бочками, но мыть золота въ ней намъ не дозволяли: она сама нужна была сосдямъ и длиться ею, въ количеств, нужномъ для работъ, имъ было невозможно. Право было на сторон сосдей, ‘строить пику’ намъ они не желали и потому мы жили дружно, но сколько, изъ-за воды, изъ этой, кажется, пустой причины, возникло процессовъ.

Ключикъ нашъ скромно журчалъ между камешками и струился потомъ по деревянному корытцу, поддерживаемому рогульками, или шестами, изливаясь въ маленькую ложбину съ плотиной, за-ночь въ плотин скоплялось воды нсколько ушатовъ, но всего этого хватало едва на нсколько короткихъ часовъ работы, только когда Богъ пошлетъ, бывало, дождичка — тогда только въ запруд было воды вдоволь, а чуть-чуть пошли жаркіе ясные дни — хоть плачь, а сиди безъ дла! Я и управляющій, оба мы были плохіе механики, въ инженерномъ искусств ничего не смыслили и горю помочь ничмъ не могли.

Со скуки, разгуливая то тамъ, то сямъ по пріиску, мы часто любовались игрою солнечныхъ лучей въ ограненныхъ самою природою плоскостяхъ безчисленнаго множества разнородныхъ камешковъ, вкропленныхъ мощною силою въ огромные валуны конгломератовъ, которые выплыли своими вершинами изъ-подъ подпочвеннаго камня, сплошною массою разлитаго по дну корридора, образовавшагося отъ выемки золотосодержащихъ песковъ изъ площади. Мы вмст дивились роли, которую замтно, на нашемъ по-крайней-мр пріиск, разъигрывали эти конгломераты, составляя какъ-бы переходныя формы изъ одной горной породы въ другую, но, плохіе адепты таинствъ естественныхъ знаній, мы никакъ не могли растолковать себ отчего именно мы привыкли извстнякъ встрчать тутъ, шиферныя породы здсь, а сіенитъ въ третьемъ мст, отчего между расположеніемъ и сочетаніемъ ихъ существуетъ постоянство и правильность и отчего конгломератъ встрчаемъ мы только при данныхъ условіяхъ? мы что-то такое чувствовали, касательно послдовательности этихъ явленій, какъ-будто бы что-то и сознавали, хотя и темно, но что именно такое — этого опредлить мы никакъ не могли, даже и другимъ-то передать своихъ ощущеній не умли!

Не мене безплодно занимали насъ и дв ямины, почти на самой вершин нашего пріиска. Съ одной стороны, интересъ тутъ былъ въ томъ, что ямины эти были провалами, что дна въ этихъ провалахъ, мы не могли достать ни шестами, ни веревками, съ привязанными на концахъ тяжестями, и, наконецъ, въ томъ, что вода, скоплявшаяся въ-теченіе дня, въ этихъ яминахъ, по самые ихъ края, во время сильныхъ дождей, къ утру совершенно исчезала, ямины эти не были, какъ кажется, извстны и господину Чихачеву, упоминающему именно про эту мстность въ своемъ знаменитомъ и роскошномъ ‘Путешествіи’, а съ другой стороны, интересъ здсь былъ такого рода, что и въ воронк каждой ямины, и по наружной сторон ихъ, таились пески съ чрезвычайно-богатымъ содержаніемъ золота, и эти-то богатые пески, узкой, извилистой лентой соединяли оба провала. Пространство, занимаемое этими богатыми песками было не велико, это не давало однакожь намъ права терять свою добычу, но по случаю постоянно ясныхъ дней, мы потеряли воду и не умли помочь горю… Какъ это досадно и обидно! Одного не понимаешь, другаго не умешь сдлать, передъ третьимъ стоишь разинувъ ротъ и считаешь за чудо, того не знаешь какъ объяснить, этого не разгадаешь…

Какъ мучительно положеніе того, кто начинаетъ увряться въ незнаніи многаго, чего стыдно не знать!

Сколько тутъ тайныхъ страданій, сколько тоски, сколько огорченія, сколько безсильной досады долженъ затаить такой человкъ въ своемъ сердц, сколько горькаго, но поздняго раскаянія должно пробудиться въ его совсти, при оскорбительномъ сознаніи глубокаго, крайняго, ничмъ не извинительнаго невжества, не по случаю потери барышей, отъ остановки промывки, а по случаю тому, что не уметъ читать книги, развернутой передъ нимъ природою на самыхъ блестящихъ страницахъ. Вотъ что должно глубоко оскорблять его самолюбіе, вотъ что должно терзать и истомлять душу, длая изъ него не господина, а послдняго раба окружающихъ его обстоятельствъ.

Представьте себ, читатель, что вы нечаянно получили билетъ, въ конц сезона, въ итальянскій театръ. Васъ это обрадовало, потому-что на этотъ разъ давали оперу, которой вы не знали и которой еще не слыхали. Проведя весело утро за завтракомъ, погулявъ на Невскомъ-Проспект и потомъ, какъ слдуетъ, повкусне пообдавъ — вы вечеромъ въ театр. Васъ поразятъ, уничтожатъ, повергнутъ въ прахъ и восхитятъ на седьмое небо потоки звуковъ, исполненныхъ чувства, страсти, всего, что даже не можетъ разомъ вмститься у васъ въ хранилищ всхъ впечатлній. Точнаго, врнаго отчета вы себ не можете отдать во всемъ, что видите и слышите, наитіе впечатлній на васъ такъ смшанно и такъ сильно, что вы даже не въ-состояніи слдить за ходомъ пьесы и всми переливами мелодій, вы увлекаетесь однимъ какимъ-нибудь отдльнымъ ничтожнымъ обстоятельствомъ, впадаете въ односторонность и машинально просиживаете до конца. Теноръ сорвется съ голоса, баритонъ не дотянетъ ноты, или сопрано прокозлитъ: это оскорбитъ ваше нжное ухо и, пораженные этимъ диссонансомъ, вы пропускаете превосходныя мста и лишаете себя высокаго наслажденія. Вы тутъ ужь не судья ни автору, ни исполнителямъ, сидите смирно и молчите, въ полной зависимости отъ прихоти случая и отъ сужденій другихъ. Опера кончилась и вы, одурманенные, въ чаду отъ тревожныхъ волненій, стараетесь составить себ какое-нибудь понятіе о цломъ. Вы кое-что усвоили, кое-что поняли инстинктивно, чувствуете, что душа ваша изныла, что внутри васъ совершился какой-то чудный переворотъ отъ наплыва свжихъ, невданныхъ прежде, ощущеній и хотите, наконецъ, во что бы ни стало, разумно понять, что жь эта была за опера? и подлиться своимъ сужденіемъ съ другими. Вы возвращаетесь домой, добываете себ транскрипцію избранныхъ мстъ, и начинаете ихъ разъигрывать, но пока еще вы собирались — восторгъ вашъ охладлъ, впечатлнія мало-по-малу ослабли и вы, читая ноты, приноравливая къ нимъ слова либретто и стараясь припомнить объ исполненіи на сцен — издаете одни мертвые, лишенные блеска и энергіи, звуки. Вы понимаете, что это далеко не то, чему бы слдовало быть, съ досадою сознаетесь, что это только каррикатура надъ изящностью цлаго созданія и съ грустью убждаетесь, что пора прошла, надо было прежде это сдлать, заране, еще сбираясь только слушать оперу: остается одно — предаться изученію каждой отдльной части и прослушать хоть еще ризъ оперу. Но сезонъ кончился, пвцы разъхались и, Богъ-знаетъ, когда они воротятся, да будетъ ли еще та опера на ихъ репертуар?!

Вотъ такъ-то и съ нами было: привелъ намъ Богъ неожиданно видть далекіе края нашего отечества. И чтожь мы видли? Мы видли то, чего растолковать не можемъ, а не можемъ растолковать видннаго, потому-что ‘этому мы не учились’. И мы воображали, что мы правы?! Но не пропади у насъ многіе годы молодости въ пустот и ничтожности, умй мы дорожить временемъ, посвяти мы хоть половину по-пусту погубленныхъ свободныхъ часовъ дльнымъ занятіямъ — не пришлось бы намъ тяжко скорбть за потраченную возможность собрать добрые плоды прожитаго прошедшаго. Хотлось бы намъ очень примирить и согласить нужду съ возможностью, мы вримъ, что ничто не поздно: но чмъ дале идемъ впередъ, тмъ боле убждаемся, что прошлаго — не воротить!..

Однажды случилось какъ-то мн, отъ нечего длать, прогуляться по нижнему разрзу, названному мною выше корридоромъ. Я шелъ преспокойно по глыбамъ подпочвеннаго камня, думалъ о плохихъ обстоятельствахъ пріиска и о приближеніи дня своего отъзда. Въ сторонк, вблизи раздались слдующія замчанія и я сталъ къ нимъ прислушиваться.

— Ишь ты, ишь ты! Петруха, ишь ты, ишь ты!! Камешекъ сшибаетъ!

— Смотри, Пронька, не замай! Пузырьки-те такъ и рвутся, камушки-те и сшибаютъ.

— А коли шестикъ пригнать, да въ ямку заколотить, пузырьковъ, Петруха, не будетъ?

— Встимо не будетъ: щелочку задлаешь неоткуда будетъ и вод сочиться.

— Эхъ вы, витебскіе болотники: какъ вы щелку-то задлаете? Такъ вотъ, думаешь, токъ тебя и послушаетъ? Какъ бы не такъ! Нтъ ужь, братцы! Ужь коли токъ гд рвется наружу — ничмъ вы его не удержите. Здсь вотъ онъ камень прорвалъ и льется впередъ? задлай щелку — такъ прорветъ камни въ другомъ мст, гд и не ждешь и польется быстре.

Это говорилъ коренастый работникъ съ огромной лысой головой, на которой только кое-гд торчали тощіе клочки волосъ. Онъ стоялъ, опираясь сложенными руками на лопату, какъ солдатъ на ружье, широкій лобъ его былъ обвязанъ пестрымъ платкомъ, концы котораго разввались сзади отъ втра, полосатые шальвары были запрятаны въ высокіе, по самыя колни, чорные сапоги, чистый передникъ, спущенный отъ самой шеи, былъ заткнутъ за поясъ, рукава красной рубухи засучены выше локтя и совершенно обнажали крпкія мускулистыя руки.

— Отчего же это такъ, дядюшка? спросили Петруха и Пронька, оба молодые парвя, новенькіе пришельцы въ страшную Сибирь, у стараго, обжившагося уже въ ней, товарища.

— Ну, отчего? отчего? Ну, такъ ужь Богъ создалъ. Господнею волей воды везд дивно, и на земл и подъ землей. Вотъ и въ нашей гор ее понакопилось. Какъ понакопилось ее въ гор-то — она и ищетъ себ хода, просочила камни, пробуравила дорогу, да пузырьками здвотъ и выходитъ. И ничмъ ее гор ужь не сдержать. Вотъ она и сочится-себ помаленьку и ни пользы, ни вреда не даетъ, потому-что каплетъ по капл. И запри ей ходъ здсь, она можетъ прорваться въ другомъ мст цлымъ потокомъ, можетъ и вредъ причинить, всяко случиться можетъ. А вотъ здсь какъ знаешь, что родничокъ просится, опасаться и нечего, и не мшай: а лучше подумай, чтобъ отъ него теб польза была.

— А что намъ въ немъ? не наше дло! отвчали Пронька съ Петрухой, махнувъ рукой.

Молодые рабочіе, по-своему, были правы, но не правъ былъ бы я, еслибъ не захотлъ воспользоваться умнымъ замчаніемъ стараго ссыльнаго, который, въ такихъ простыхъ безъискусственныхъ словахъ, умлъ показать направленіе своихъ помысловъ въ ограниченной сфер житейскихъ обыденныхъ потребностей. Я подошелъ къ этой групп.

— Молодецъ, старикъ! Спасибо за добрыя мысли. Hyт-ко, ребята, раскиньте-ка умомъ-разумомъ, да придумайте-ка втроемъ, какую бы намъ сдлать пользу изъ этого родника? Кто лучше придумаетъ, тому стаканъ знатнаго вина.

Посл этого предложенія никто не подумалъ сказать — ‘не наше дло!’ — вс призадумались.

Пронька первый встрепенулся отъ заманчивой награды, которая казалась ему еще слаще, отъ нетруднаго, на первый взглядъ, разршенія задачи. Онъ зачесалъ въ затылк, заскоблилъ въ голов, взъерошилъ волосы, прищурилъ глаза и, посл разныхъ подергиваній и гримасъ, ухмыляясь и съ довольнымъ видомъ, проговорилъ:

— Кажино утро я здсь буду сидть, да ждать, пока вода понакопится, да и стану сцжать ее, да цльнхонекъ стаканъ и наберу, да вашей милости и принесу: кушайте во здравіе! Славная водичка! изъ родничка!

— Спасибо на услуг! сказалъ я хитрому мужику, который зналъ о моей привычк пить по утрамъ и по вечерамъ холодную воду.— Только вотъ, братецъ, что: покамстъ ты будешь сидть, да ждать — за тобой будетъ остановка въ работ. Посмотримъ, что другіе скажутъ. Ну, а ты, Петруха: ты что путнаго выдумалъ?

— А вотъ, ваше здоровье: кабы родничекъ былъ поширше, да кабы щель-то поглубже, я бы придумалъ доброе дло!

— А что бы ты, парень, придумалъ? спросилъ старикъ.— Коли ты смекнулъ то, что я смекнулъ — твой стаканъ вина, я отступаюсь: твое перво слово, теб и честь!

— А вотъ что. Ка-бы, то-есть, того, пошире, да поглубже: я бы вашгертъ состроилъ тутъ, да поставилъ для ‘старанья’, никого бъ не пускалъ, самъ бы, одинъ, мылъ тутъ, посл работъ, золото, самъ бы одинъ и денежки за это старанье получалъ отъ вашего здоровья. Моя выдумка — мн и польза.

— А слыхалъ ты, парень, пословицу: ‘кабы бабушк…’?

— Ну??

— ‘Кабы бабушк годковъ сорокъ съ плечъ — была бы красотка!’ То-то внучекъ: все дло-то изъ-за ‘кабы!’ Нтъ, ваше благородіе — продолжалъ старикъ, обращаясь ко мн: — тутъ не на ‘кабы’ надо разсчитывать, а наврное бить надо, да и такъ, чтобъ всмъ была польза, а не одному только. Я такъ, своимъ глупымъ разсудкомъ, смекаю. Вода просится наружу: сочится и пртъ камешки?— стало, она сильна и ее много. Просочила она известковый камень: а онъ ломокъ. Родничекъ-то бы намъ роздлать? дло не мудрое, только кропотное, ямку-то мы какъ роздлаемъ, ломами да клиньями, да и углубимъ ее еще больше. И до аршина еще не дойдемъ, какъ вода одолвать станетъ, напираючи отовсюду на одно мсто. Тутъ мы и вставимъ машинку, насосецъ, и станемъ воду вытягивать, да поднимать выше, на козлахъ устроимъ корытчатый проводъ и воду изъ родника соединимъ съ водой изъ ключика, который за-одно порасчистимъ: апъ посмотришь — на промывальню и хватитъ, хоть дождя не надо! Польза и хозяевамъ, польза и рабочимъ!

Совтъ былъ очень простой и очень мудрый. Старикъ получилъ общанный стаканъ вина, порученіе раздлать родникъ и устроить дло какъ слдуетъ и увреніе, что за свою выдумку онъ будетъ получать вознагражденіе, смотря по результатамъ промывки.

Золотые пески у проваловъ и крестьянская выдумка поправили немножко разстроенныя наши обстоятельства. Управляющій всякій день аккуратно записывалъ въ книгу добычу золота чрезвычайно-врно, не ошибаясь даже ни въ пол-дол, то-есть, ни въ ¹/₁₉₂ части золотника. Но какъ ни вели мы счетъ врно, а все-таки, къ одному праздничному дню, у насъ итогъ всей добычи оказался только въ десять фунтовъ 26 золотниковъ и 50 долей.

Это было въ четвертокъ, вечеромъ. Въ слдующіе дни, пятницу и субботу, предстояли два большіе праздника и, слдовательно, новыя золотинки должны были поступить въ хранилище не ране какъ по истеченіи трехъ сутокъ. Въ этотъ же день, къ ночи, получили мы извщеніе, что на дняхъ насъ поститъ горный ревизоръ изъ Барнаула. Мы только-что передъ этимъ высыпали свое золото на большой листъ бумаги и окончательно очистили его отъ постороннихъ частицъ и мелкихъ камешковъ, эти камешки мы или прежде не замтили, или теперь только отколотили молоткомъ отъ золотыхъ крупинокъ, къ которымъ они приросли отъ природы.

— Знаете ли что, говорилъ я управляющему, на другой день утромъ: — Мы съ вами всили золото только частями, сколько намъ приносили отъ ежедневной смывки. Провримте-ка себя, перевсимъ еще разъ все золото: выйдетъ ли такъ, какъ мы сосчитали по книг?

Перевсили, оказалось 10 фунтовъ и 25 золотниковъ съ половиной: недоставало одного золотника и двухъ долей.

Управляющій поблднлъ какъ полотно, зашатался и упалъ на лавку..

— Что съ вами? вскричалъ я, подбжавъ къ нему.

— Я погибъ! въ книгахъ неврность, меня могутъ отдать подъ судъ.

— Что вы это, какъ вамъ не стыдно!

— Будутъ производить слдствіе, васъ остановятъ, запретятъ работы, денегъ не хватитъ, намъ нечемъ будетъ разсчитаться съ рабочими.

— Перестаньте, успокойтесь: я вамъ завтра такъ все устрою, что у васъ выйдетъ десять фунтовъ и тридцать золотниковъ! сказалъ я, позабывъ, что завтра тоже праздникъ, работъ нтъ, а безъ этого нельзя записать въ книгу будущую добычу, съ маленькимъ уменьшеніемъ противъ настоящаго.

— Оборони васъ Богъ: тогда мн еще хуже: явная фальшъ въ книгахъ!

— Такъ чего же вы понапрасну безпокоитесь: у насъ нтъ фальши, вчерашніе камешки и шлихи еще цлы, вонъ они на стол: они-то и составляютъ потрату въ золотник съ двумя долями.

— Да, вамъ хорошо: вы сегодня здсь, а завтра удете, а каково мн-то будетъ? Вотъ хоть бы докторъ изъ Барнаула? Захочетъ — скажетъ, что у насъ испорченная солонина — и баста! мы и погибли!

— Да что съ вами, любезнйшій! Какая у насъ солонина? Вы забыли, что, по случаю невысылки компаньйонами денегъ въ срокъ, вы не успли сами посолить солонины и мы кормимъ теперь рабочихъ свжей говядиной? Разв вы не знаете, что вс сосди и самъ докторъ любуются на нашихъ быковъ?

Управляющій улыбнулся, ему самому на себя смшно стало, трусость такъ-было его обуяла, что онъ дозволилъ себ сомнваться въ чувствахъ отличныхъ, можно сказать превосходныхъ, людей, каковы горный ревизоръ и горный лекарь, въ-теченіе многихъ лтъ постоянныхъ занятій въ здшнихъ лсахъ, пріобрвшіе себ общее уваженіе золотопромышлениковъ, за правдивость и деликатныя чувства. Управляющій сталъ спокойне, но, при слабонервности и трусливомъ характер, казалось, о чемъ-то раздумывалъ.

— Что васъ еще смущаетъ?

— У меня изъ головы не выходитъ Безъимянка-Неизвстный! Онъ страшно золъ и мстителенъ! Когда прідетъ на нашъ пріискъ полковникъ, онъ оговоритъ меня въ несправедливости.

— Но вдь вы не сами приговорили Безъимянк-Неизвстному наказаніе, за картежную игру и намреніе украсть золото? Вы поручили это артели: артель приговорила, да и виноватаго вы съ этою цлію отослали къ горному исправнику…

— Да, но вы знаете: на дурное дло всегда найдутся охотники, не найдутся только на доброе.

— На-счетъ Безъимянки-Неизвстнаго я васъ могу успокоить окончательно: полковникъ о васъ самаго лучшаго мннія и самъ рекомендовалъ мн васъ, какъ добраго, честнаго и скромнаго человка, а Безъимянку-Неизвстнаго вс знаютъ: онъ двнадцать разъ изъ Сибири бгалъ и ему нигд не даютъ вры.

— Правда, правда! только слабенька натура у васъ, почтеннйшій! сказалъ одинъ изъ троихъ жданныхъ прізжихъ, неожиданно вошедшихъ къ намъ въ избушку.

Управляющій вскочилъ, бросился принимать дорогихъ гостей. Я разсказалъ имъ весь нашъ разговоръ, и цлый день управляющему житья не было отъ шутливыхъ упрековъ, отъ аханій, покачиванія головой и восклицаній: ‘и не стыдно вамъ? а? ай, ай, ай!’

Въ тотъ же день были покончены вс дла по пріиску, книга о золот подписана, свидтельство въ врности добычи золота дано, съ вычетомъ потери, по точному всу.

Я подумалъ-подумалъ: чего жь мн здсь заживаться? вдь не придумаю же я ничего, что могло бы возродить въ нашемъ пріиск жданыя горы золота? Поду-ка я себ лучше домой съ Богомъ, да, чтобъ, при малыхъ барышахъ, сберечь большіе убытки, свезу-ка я самъ золото въ Барнаулъ для сплавки. Можетъ, Богъ дастъ, и деньги за него получу. Я могу и получить деньги, могу и не получить… Ну, да попробую. А если этихъ денегъ не хватитъ — управляющій заложитъ квитанцію въ Томск, въ Общественномъ-Сибирскомъ Банк… Господи благослови.

Долго сбираться мн было нечего. Приготовили бараньи рукавицы, отмочили ихъ въ вод, всыпали въ нихъ золото, обвернули, обвязали, приложили печати и отдали мн подъ росписку. У крылечка стояла осдланная лошадка, но уже не статный вороной конь, а исхудалая отъ работъ пгашка, два конюха верхомъ, и еще лошаденка съ небогатымъ вьюкомъ. Простившись со всми, мы стали спускаться къ рчк: сзади насъ раздавались ружейные выстрлы прикащиковъ и служителей, впереди на насъ неслись сосдскія собаки съ громкимъ лаемъ.

Прощаясь съ тайгой и съ Сибирью, мы неслись впередъ, думая только о неизвстности, ожидающей насъ въ Москв-блокаменной. Замтки были забыты, записная книжка и не вспомянута… Въ-добавокъ, ненастная погода, преслдовавшая меня на-продолженіе всего пути, извиняла мото лнь и неохоту длать замтки. Но вотъ, наконецъ, и Барнаулъ.

— Куда васъ, господинъ, приставить?

— Куда хочешь, мн все-равно.

— У Степана Алексевича Федченки важно.

— Вези!

Я давно уже не видалъ хорошихъ квартиръ, привыкнувъ къ грязноватымъ постоялымъ дворамъ, да простымъ избамъ. Я и не мечталъ о комфорт. Здсь мн отвели два прекрасные, зала, обширные и высокіе, въ двухъ-этажномъ каменномъ дом. Широкая лстница вела въ переднюю, оттуда въ первую залу, заставленную комодами подъ покрышкой ковровъ, диванчиками и китайскими столиками съ инкрустанціей и живописью золотомъ по черному дереву. Другой залъ былъ весь блый съ мраморными досками на столахъ и подоконникахъ, скромная березовая мебель обита была яркою матеріей краснаго цвта, два большіе зеркала, въ золотыхъ рамахъ, висли въ простінкахъ. За право помщенія, пользованіе услугой, за обда, и ужина, весьма-хорошо приготовленные и за порядочный экипажъ, дрожки, съ меня запросили шесть или семь рублей ассигнаціями въ сутки. Такая дешевизна меня удивила: у Альбиноса, въ Томск, за все это, съ примсью лачужнаго помщенія, пришлось бы заплатить рублей пять серебромъ.

Хозяинъ мой, Степанъ Алексичъ, былъ купецъ, семейный человкъ и очень-милый собесдникъ. Онъ, какъ и большая часть Сибиряковъ, ходитъ по-нмецки, но никакъ не ршается надвать фракъ. ‘Помилуйте’, часто говаривалъ онъ: ‘право, этотъ кургузый балахонъ носить совстно! да вы вглядитесь хорошенько, на что похожъ человкъ во фрак? То ли дло сюртукъ, али нынче пальты попридумали?— благодать, да и только! И передъ бабьмъ не краснешь, и дешево обходится, износилъ, выворотилъ: онъ и заново.

Пустившись въ разговоры съ Степаномъ Алексичемъ о здшнемъ жить-быть, и выслушавъ неопровержимый аргументъ о дешевизн всего, то-есть, что здсь даже цны на виноградное вино христіанскія и что вино это не только можно въ ротъ брать, но даже и пить его съ удовольствіемъ, а это не всегда найдешь — я обратился за совтами къ хозяину о своемъ дл.

— Эхъ! поздненько пріхали! Здсь ужь понабралось-таки прикащиковъ съ золотомъ. Очередь строгая и вамъ недльки дв здсь прійдется прожить. А създите-ка вы къ Лук Александрычу — это душа нашего города, да къ Алексю Петровичу — это такой рдкій человкъ, что вы частенько вспоминать будете добрымъ словомъ вашъ Барнаулъ! да къ Александру Иванычу — вы съ перваго раза всей душой къ нему привяжетесь! Вдь это все какой народъ? самый, то-есть, цвтъ всего здшняго края: образованія высокаго, правдивы, добры…

И долго мой Степанъ Алексичъ расточалъ восторженные похвалы цлому десятку снискавшихъ общее уваженіе людей, получившихъ образованіе въ Петербург, изъздившихъ чужія страны и стоявшихъ теперь на верхнихъ ступеняхъ здшняго общества.

Не усплъ я кончить немногочисленныхъ визитовъ, какъ получилъ уже призывъ въ первый же день явиться свидтелемъ сплава собственнаго моего золота.

— Да вдь очередь не дошла?

— Очередь священная вещь для тхъ, кто привезъ много золота, а у васъ его такая малость, что вашъ горшочекъ можетъ помститься безъ помхи рядомъ съ большимъ горшкомъ другаго золотопромышленика.

Къ назначенному времени я явился. Проходя обширный дворъ завода, я, вроятно, имлъ торжественное выраженіе лица, или, можетъ-быть, на лбу у меня было написано, что я сплавляю сто пудовъ своего золота — это я заключаю изъ того, что вс встрчные кланялись мн съ особенными знаками почтенія и вс видимо старались предупредить мои желанія, даже тайные помыслы. Тотъ тащилъ съ меня калоши, другой снималъ смоченный дождемъ плащь, третій началъ вытряхать шляпу, четвертый растворялъ настежь об половинки дверей. Экое веселье, подумаешь! Вотъ радости-то!

Пройдя нсколько отдленій завода, я вступилъ въ обширную, свтлую, высокую и прохладную залу. Здсь нашелъ я нсколько горныхъ служителей и урядниковъ, поодаль стояли рабочіе въ особыхъ одеждахъ, накинутыхъ сверхъ-обыкновеннаго платья и придававшихъ обыкновеннымъ людямъ странный, даже, если угодно, страшный видъ. На каждомъ изъ сихъ послднихъ надты были толстые войлочные балахоны, но они закрывали собою только переднюю часть рабочаго и сидли на немъ, какъ латы. Люди были въ войлочныхъ шапкахъ, затнявшихъ лицо и предлинныхъ войлочныхъ рукавицахъ, выше локтя.

Посреди зала стояла огромная печь, чрезвычайно-красивой формы, она была украшена императорскимъ гербомъ, двуглавые орлы виднлись въ разныхъ мстахъ. Внутри печи что-то страшно клокотало, кругомъ слышался глухой шумъ.

Привезенную мною рукавицу принялъ горный урядникъ. Взрзали кожу, распороли рукавицу, и мое золото выбросили на массивные, но чрезвычайно-чувствительные всы. Золото проврили и высыпали въ карандашный горшокъ и чмъ-то пересыпали.

Въ это время одинъ изъ рабочихъ, костюмированныхъ въ войлочные латы, длиннымъ шестомъ отодвинулъ задвижки и отворилъ дверцы печи. Передъ нами раскрылся цлый адъ — въ миніатюр, мы взглянули на страшную массу ослпительнаго огня и поспшили закрыть глаза, будучи не въ-силахъ перенести жгучіе переливы блднаго пламени: въ трехъ аршинахъ отъ жерла жаръ былъ нестерпимъ и могъ бы спалить платье, еслибъ встать прямо передъ растворенною печью. Чтобъ отвратить вредное вліяніе сильнаго жара на здоровье рабочихъ, принужденныхъ по служб исправлять чорную работу передъ печью, въ извстныхъ случаяхъ, придуманы для нихъ толстые войлочные костюмы, въ которыхъ я ихъ и видлъ.

Въ то же время, когда одинъ рабочій раскрылъ печь, другой рабочій, особеннаго рода ухватомъ, стиснулъ мой драгоцнный горшочекъ и осторожно поставилъ въ печи рядомъ съ другимъ, очень-большимъ и внушившимъ мн огромное уваженіе своимъ объемомъ, чужимъ горшкомъ. Гиганта и пигмея захлопнули въ одной печи.

Черезъ нсколько минутъ мой горшокъ вынули тмъ же ухватомъ, наклонили его надъ формою, и изъ раскаленнаго, брызжущаго искрами сосуда, полился огненный потокъ приведеннаго въ жидкое состояніе металла. Форму съ растопленнымъ золотомъ бросили въ чанъ съ водой, черезъ нсколько времени ее вынули, перевернули къ верху дномъ: изъ нея выпалъ золотой слитокъ въ вид кирпича и въ форм трапеціи. Слитокъ былъ бураго цвта, его стали колотить молотами, очистили отъ нагорвшей коры, смси буры, воска и солей, и когда онъ получилъ свой законный золотой цвтъ — изъ разныхъ угловъ его вырубили нсколько горошинокъ золота и отправили ихъ въ лабораторію для произведенія пробъ.

Я подошелъ къ своему слитку полюбоваться на него въ послдній разъ, но, несмотря на порядочное пространство времени, протекшее посл купанья золота въ вод, къ слитку моему нельзя было голой рукой прикоснуться — такъ еще онъ былъ горячь.

Черезъ нсколько часовъ я получилъ увдомленіе, что изъ привезеннаго мною золота, 10-ти фунтовъ 25 золотниковъ 48 долей, по сплав получено 9 фунтовъ и 58 золотниковъ, остальное пошло на угаръ. На девяносто-шесть частей сплавленнаго золота оказалось 85 ¹/₂ частей золота, которое поэтому и называлось золотомъ восемьдесятъ-пятой съ половиной пробы, 9 ⁵/₆частей серебра и части лигатуры. Такимъ образомъ выходило, что въ моемъ слитк было чистаго золота 8 фун. 53 зол. 14 долей, серебра 94 зол. и 42 доли, и 6 зол. 40 доль лигатуры. Поэтому разсчету мн слдовало получить и деньги, треть тутъ же теперь, а остальные въ будущемъ феврал, въ Петербург. Вс расходы ограничивались нсколькими листами гербовой бумаги, да опредленною платою въ заводъ и лабораторію: въ первый за горшокъ, буру, воскъ, селитру, квасцы, простую соль, за рабочее время, за провіантъ и за уголь 2 руб. 69 коп., съ тринадцатью копйками серебромъ процентовъ на нихъ, да въ послднюю — за лабораторный свинецъ, селитряную кислоту, уголь и рабочее время 76 ¹/₄ коп. капитала и 9 ¹/₄ коп. на него процентовъ. За-то, что золото это извлечено изъ земли, принадлежащей государству, Государственное Казначейство, по закону, долженствовало, и у насъ, какъ и у всхъ, получить въ свои сокровищницы отъ ¹/₅до ^//₄ всего количества извлеченнаго золота.

Вслдъ за тмъ меня пригласили и получить деньги: тутъ я истинно пожаллъ, что у меня вмсто десяти фунтовъ не двсти пудовъ, какъ иные золотопромышленики привозятъ. Сколько народа перебываетъ въ Барнаул съ золотомъ, сколько сотъ пудовъ его они здсь переплавятъ — и каждый изъ нихъ врно никогда не пропуститъ случая, чтобъ не покоситься, при разсчетахъ, на ближняго и не пожелать себ еще побольше.

Мн, владльцу одного пая, не приходилось даже и пылинки золота! Теперь я ясно увидлъ, что сибирское золото ко мн не благоволитъ, что оно никакъ не дается мн въ руки. Компанія наша, изъ-за сибирскаго золота, была въ наклад, въ огромномъ убытк: обогатились только прежніе управляющіе… Впрочемъ, нтъ: наши пріиски не имъ однимъ дали кусокъ хлба: я забылъ массу народа, который на нашихъ пріискахъ употребилъ въ дло свой честный трудъ, про рабочихъ: въ этомъ отношеніи сибирское золото много добра длаетъ.

Сибирское золото, кром ежегоднаго обогащенія казны государственной на нсколько мильйоновъ, кром обогащенія предпріимчивыхъ золотопромышлениковъ, двигаетъ впередъ науку, открывая безпрестанно какія-нибудь новыя условія, дотол неизвстныя спеціальнымъ ученымъ по этой части, распространяетъ знанія между тысячами простаго народа, который непремнно долженъ поневол набраться новыхъ свдній. Полсотни тысячь людей, трудящихся по золотымъ пріискамъ, ища насущнаго хлба и стараясь обезпечить существованіе своихъ семействъ, на золотыхъ пріискахъ пріучаются къ порядку, къ дисциплин, къ правомрности, врожденное чувство любопытства, весьма-обыкновенное въ человк, какъ бы ни было темно его происхожденіе, какъ бы ни былъ разсудокъ его ограниченъ, любопытство это своевременно, по мр возможности удовлетворяемое, знакомитъ простой народъ съ начальными основаніями и неотвлеченными результатами тхъ знаній, которыя, въ обыкновенной крестьянской жизни, при ограниченной сфер насущныхъ потребностей, не могутъ сами-собой прійдти ему въ голову. Человкъ ближе знакомится съ природой, узнатъ то, чего сперва не въ силахъ былъ понимать, получаетъ наглядное понятіе о непостижимомъ для него прежде, пріучается къ труду, старается усвоить себ утонченные прімы и высшіе, сравнительно съ прежнимъ, взгляды на предметъ своихъ занятій, входитъ въ потребности своего будущаго и въ обсужденіе средствъ ихъ удовлетворенія, пріучается къ размышленію и длается несравненно общительне тхъ, кто привыкъ къ домосдству и глуши. Сибирское золото, непосредственно обезпечивая полсотни тысячь семействъ рабочихъ, иметъ, вмст съ тмъ ощутительное и неоспоримое вліяніе на благосостояніе цлаго края. Сибирское золото дало толчокъ всмъ родамъ промышлености, двинуло въ ходъ вс роды предпріимчивости, щедрою рукою разлило массу богатствъ между всми сословіями тамошняго народонаселенія, оно окрылило внутреннюю торговлю края, подняло цну на рабочія руки, уравновсило возмездіе за трудъ, обновило общественную жизнь новыми потребностями, разлило повсюду довольство. Но если нкоторыя общія черты тамошняго края возбуждаютъ огорченіе, если, при вид нкоторыхъ сценъ, въ человк рождается горькое соболзнованіе къ отдльному человчеству, если нкоторыя часто-повторяющіяся картины вырываютъ изъ груди тяжелый вздохъ, если, увлекшись односторонностью оборотной стороны медали, мы поддадимся грустнымъ мыслямъ о неотрадности того, что иногда очень-рзко бросается въ глаза — постараемся утшить себя лучшею участью, готовящеюся впереди и надеждою, что могущество истиннаго, нравственнаго образованія искоренитъ co-временемъ плевелы на благодатной почв примиримъ себя съ настоящимъ, мыслью, что зло всюду перемшано съ добромъ, и увренностью, что еслибъ можно было положить на всы противоположные результаты, проистекающіе отъ сибирскаго золота, добро намного перевситъ дурное. Тотъ только край можно поистин назвать несчастнымъ, гд отрадность явленій — рдкость: такова была старинная Сибирь, но не Сибирь ныншняя.

Красивенькій городокъ Барнаулъ, какъ изъ всего сказаннаго мною заключить можно, постояннымъ движеніемъ своимъ, приливомъ и отливомъ капиталовъ, благосостояніемъ и довольствомъ своихъ жителей и всми похвальными и другими характеристическими чертами очень-много обязанъ золотопромышлености. Въ старые годы былъ онъ такъ-себ городокъ, неважный и неслышный, тысячи въ-дв въ-три постояннаго населенія, но со времени открытія частной золотопромышлености стали появляться въ немъ и хорошенькія частныя зданія, и расширеніе торговли и усугубленіе всего, что даетъ жизнь цлому населенію при благопріятствующихъ обстоятельствахъ. Въ Барнаул, начиная съ тридцатыхъ годовъ, цифра общаго числа жителей обоего пола, постояннаго народонаселенія, вертится около девяти или десяти тысячь, лицъ преимущественно горнаго вдомства и, слдовательно, людей, получившихъ надлежащее образованіе, если читатель помнитъ отдльную мою замтку объ учебныхъ заведеніяхъ и о гарантіяхъ, опредленныхъ положительными законами, касательно благосостоянія здшнихъ обитателей, въ чемъ мы должны видть продолженіе той заботливости, съ которою Петръ-Великій, въ 1702 году, писалъ Демидову о горныхъ работникахъ, отечески совтуя ему, не водить ‘на себя правыхъ слезъ и обиднаго въ томъ воздыханія: а всякая обида, паче же убогому человку, есть грхъ непростительный’.

Цвтъ этихъ обитателей, сливки здшняго общества, составляютъ горные офицеры, почти вс до одного воспитанники нашего Горнаго-Института. Будучи однокашниками, взлелянные подъ одними, общимъ кровомъ, возросшіе подъ одинаковыми началами, подъ одними и тми же правилами любви къ ближнему, къ правдивости, къ общему благу, они живутъ здсь, какъ бы огромной семьей, въ согласіи, ненарушаемомъ ни спорами, ни враждой, ни разорительными тяжбами, въ ущербъ благосостоянія своего и своихъ ближнихъ, предаваясь безъ перерыва то служб, то занятіямъ науками, то развлеченіямъ за предметами искусствъ и художествъ. Музыка, книги, русскіе и иностранные газеты и журналы, танцы, домашніе спектакли — здсь необходимость, насущная потребность, и вслдствіе-то всего этого Барнаулъ, какъ оазисъ въ пустын, какъ пріютъ всего прекраснаго, не можетъ не оставить въ каждомъ, кто только хоть одинъ разъ въ немъ побывалъ, самыхъ отрадныхъ, самыхъ чистыхъ воспоминаній. Глядя на барнаульскихъ горныхъ офицеровъ ныншнихъ, Богъ знаетъ почему, непремнно припоминаешь себ о стародавнихъ подъячихъ и воеводскихъ товарищахъ и другихъ лицахъ, поставленныхъ въ непосредственное соприкосновеніе съ массою простаго чернаго народонаселенія какого-нибудь края — въ старину, и тутъ-то поймешь разницу между прошедшимъ и настоящимъ, между образованнымъ человкомъ и пошлымъ, злымъ невждой.

По этому случаю нельзя не припомнить себ, что прочное начало образованію въ нашемъ отечеств сословія спеціальныхъ ученыхъ по горной части, относится къ послднимъ годамъ царствованія императрицы Елисаветы Петровны, когда для обученія горнымъ наукамъ велно было набрать молодыхъ людей изъ дворянъ и просвтить ихъ надлежащими для этого знаніями. Имъ стали жаловать офицерскіе чины, но за это полевые офицеры косились на горняковъ и наружнымъ образомъ выказывали знаки своего неудовольствія. Нсколько неизвинительныхъ сценъ, исторій и ссоръ дошло до свднія императрицы и въ послдній годъ ея царствованія состоялся поэтому предмету указъ, въ которомъ сказано: ‘Произведенные въ горные штабъ- и оберъ-офицеры, колывано-воскресенскаго горнаго начальства, въ такомъ отъ служащихъ въ армейскихъ и гарнизонныхъ полкахъ штабъ- и оберъ-офицеровъ презрніи, что не хотятъ ихъ и за офицеровъ признавать, а на гауптвахтахъ, или при иномъ какомъ караул, часовые онымъ горнымъ офицерамъ и чести ружьецъ не отдаютъ, поставляя ихъ за мастеровыхъ людей, а не за офицеровъ. И какъ изъ того имъ презрнія слдуетъ, что изъ дворянства никто въ горную науку идти не хочетъ’… то, для большаго возвышенія ихъ — горные офицеры сравнены, въ чинахъ и въ жалованьи съ артиллерійскими и инженерными офицерами, въ то же время дана имъ и новая форма мундировъ: кафтанъ краснаго сукна съ зеленымъ стамеднымъ подбоемъ, съ зелеными отворотами, съ небольшимъ воротникомъ и разрзными обшлагами, камзолы изъ зеленаго сукна, кафтаны, камзолы и шляпы обложены серебрянымъ позументомъ.

Мы уже имли случай замтить, что первая въ Россіи чугунная дорога устроена была на здшнихъ заводахъ, а теперь нужнымъ считаемъ прибавить, что первая въ Россіи паровая машина была устроена въ Барнаул, въ 1766 году, русскимъ человкомъ, механикомъ Ползуновымъ, и приспособлена имъ для заводскаго дйствія, а знаменитый въ то время горный ученый Шлаттеръ ее усовершенствовалъ.

Барнаулъ — горный городъ и главный центръ управленія Колыванской-Области. Этого управленія основныя начала утверждены въ 1828 году. Главное начальствованіе надъ областью приписывается лицу, ‘Главнаго Начальника Алтайскихъ Горныхъ Заводовъ’, который, вмст съ тмъ, есть и томскій гражданскій губернаторъ, оба титула и об власти, по положительнымъ законамъ, неразъединимы. По званію начальника губерніи, ‘главный начальникъ’ обыкновенно живетъ въ Томск, а мсто его въ области занимаетъ ‘горный начальникъ’ съ ‘помощникомъ’. Лица эти, вмст съ приданными къ нимъ совтниками, составляютъ высшую администрацію области — ‘Горное Правленіе’. Оно раздляется на четыре отдленія — а) рудниковъ и заводовъ, б) приписныхъ крестьянъ, в) судное и г) счетное, при Правленіи есть канцелярія, главная лабораторія, главная чертежная, архивъ и инспекторъ медицинской части.

Подъ вдніемъ горнаго правленія состоятъ ‘Горныя Конторы’, и десять ‘Отдленій’. Предметы вдомства ‘Конторъ’ раздлены на четыре отдльныя части: пробирную, маркшейдерскую, казначейскую и горную полицію. Этихъ конторъ восемь: Барнаульская, Павловская, Локтевская, Сузунская, Хомская, Зминогорская и Салаирская, завдывающія собственно или заводами, имена которыхъ носятъ, съ принадлежащими къ нимъ рудниками, или цлою массою рудниковъ и заводовъ того края, имя котораго имъ присвоено (напримръ, Салаирская, съ заводами Гавриловскимъ и Гурьевскимъ и всми рудниками Салаирскаго-Края, Зминогорская съ Змевскимъ заводомъ и всми рудниками Зминогорскаго-Края), восьмая контора, Колыванская, завдываетъ колывановскою шлифовальною фабрикою и ломками цвтныхъ камней.

‘Отдленія’ находятся въ завдываніи ‘Управителей’ и дйствуютъ на основаніи общихъ законовъ о земской полиціи. Отдленія эти находятся: 1) Аешинское въ Томскомъ-Округ, 2) Чаусовское и 3) Ординское въ Колыванскомъ, 4) Блоярское и 5) Малышевское въ Барнаульскомъ, 6) Бачатское и 7) Верхотомское въ Кузнецкомъ,

Енисейское, 9) Убинское и 10) Бухтарминское въ Бійскомъ-Округ. Разница между конторами и отдленіями, въ-отношеніи къ народонаселенію, здсь та, что конторы, кром искусственной части, управляютъ только собственно заводскими людьми, а отдленія — только людьми, ‘приписанными къ заводамъ’.

Къ каждому отдленію приписано нсколько волостей, а волость есть ничто-иное, какъ собраніе сосдственныхъ между-собою селъ и деревень, или лежащихъ въ отдльной совершенно особой мстности, или составляющихъ числительностію своихъ обитателей такую цифру, какая въ извстномъ кра принята за норму, для возможности существованія волости, какъ удобнопонятнаго собирательнаго. На-примръ, если было принято за правило составлять волости изъ четырехъ тысячь душъ, то изъ шестидесяти-тысячнаго населенія было бы учреждено пятнадцать волостей, но если вдругъ приказъ придетъ ‘считать волость въ три тысячи’, то изъ того же самаго населенія составится уже двадцать волостей. Волость управляется головой, и потому волостной голова есть начальникъ всхъ сельскихъ начальниковъ въ тхъ селахъ и деревняхъ, которыя соединеніемъ своимъ составляютъ эту волость.

Въ Барнаул особенное вниманіе любопытныхъ обращаютъ на себя: памятникъ Демидову, обсерваторія, ботаническій садъ, типографія, въ которой впрочемъ никакихъ литературныхъ произведеній не печатаютъ, публичный музеумъ, помщаемый въ деревянномъ зданіи и содержащій въ себ зоологическій кабинетъ, богатое собраніе моделей золотопромывательныхъ машинъ, собраніе моделей горныхъ разработокъ въ знаменитйшихъ рудникахъ, собраніе сибирскихъ древностей, и собраніе оружія и одеждъ разныхъ сибирскихъ и американскихъ народовъ. Вс эти рдкости, точно также какъ и самые заводы, показываются желающимъ не просто ‘на-те, смотрите’! а съ необходимыми объясненіями, такъ-что неопытный зритель иметъ передъ глазами не одинъ сборъ явленій, не имющихъ для него никакого смысла, но онъ видитъ весь механизмъ, понимаетъ связь между явленіями, создаетъ себ возможно-ясное понятіе о цломъ.

На-примръ: не такъ давно случилось мн осматривать близъ Петербурга одно частное заведеніе. Осмотръ этотъ дозволенъ мн былъ безъ особенныхъ съ моей стороны упрашиваній. Въ чичероне дали мн какого-то господина. Ввели въ одну комнату: — Что это? спрашиваю.— ‘А это-съ, такъ-съ!’ Ввели въ другую:— А это что?— ‘Машина-съ!’ — Какая?— ‘Простая-съ, желзная-съ!’ Ввели въ третью комнату.— Постойте, не торопитесь, мой другъ! Что это за приводъ?— ‘Колесо-съ’.— Я вижу что колесо, но къ чему оно служитъ?— ‘Овосъ… вертится-съ!’ — Не можете ли вы мн сказать, какою силою оно оборачивается и что именно приводитъ оно въ движеніе?— ‘Мы-съ эфтева не знаемъ-съ!’ Такое же ясное понятіе пріобрлъ я и о гигантскомъ молот, управляемомъ ничтожною силою и поражающемъ страшною тяжестью: какимъ я взошелъ профаномъ въ заведеніе, точно такимъ же профаномъ изъ него и вышелъ, видлъ многое, понималъ, если угодно, что все это великолпно, прекрасно, но ровншенько мичего не уразумлъ.

На горныхъ кабинетскихъ заводахъ, прізжій ли, тутошный ли житель испроситъ дозволеніе, или изъявитъ желаніе осмотрть знаменитый заводъ — ему въ ту же минуту дается и согласіе и провожатый. Показываніе комнатъ завода сопровождается разсказомъ ab ovo того, чему видимое теперь явленіе служитъ уже результатомъ. На среброплавиленномъ, на-примръ, завод въ Барнаул поститель съ самымъ горячимъ любопытствомъ выслушаетъ понятную, краткую, блестящую лекцію о добыч серебра, и своими глазами тутъ же на мст провритъ ее и, вслдствіе этого, смотря по большей или меньшей степени воспріимчивости, усвоитъ себ отчетистое знаніе и о зданіи завода, и о его механизм, и о сил его машинъ, и о усовершенствованіяхъ, произведенныхъ при такихъ-то пріемахъ, и о плат рабочимъ, и о ихъ состояніи, и о раздленіи занятій, и о переходахъ даннаго вещества изъ одного вида въ другой и изъ одной формы въ другую. Итакъ, желая посмотрть какъ серебро плавятъ, зритель въ то же время видитъ и понимаетъ вс измненія, претерпнныя простыми кусками руды, начиная отъ первобытнаго ихъ вида до той минуты, когда, пройдя весь процессъ, руда эта является блестящимъ серебрянымъ слиткомъ. Точно такъ на монетномъ двор поститель усвоитъ себ весь переходъ, совершаемый необработаннымъ металломъ при перехожденіи въ монету, на гранильной фабрик онъ узнаетъ, какимъ-образомъ вдругъ изъ какого-то невзрачнаго на видъ камешка получается то, что мы называемъ брильянтомъ, а на шлифовальной фабрик ему станутъ понятны т тайны трудовъ, искусства и науки, при которыхъ массивный бездушный кусокъ роднаго мрамора, яшмы или малахита принимаетъ обаятельныя формы рдкаго произведенія искусства.

Въ 292 верстахъ къ югу отъ Барнаула, при рк Блой, есть небольшое населеніе, домовъ въ полтораста, съ народонаселеніемъ около тысячи душъ обоего пола. Это колывановская шлифовальная фабрика. Въ 35-ти верстахъ отъ этой фабрики высится знаменитая Ревнюха, богатая яшмовыми ломками. Въ 1815 году отъ нея отторгнутъ былъ прекрасный кусокъ зеленоволнистой яшмы. По огромности куска, его не могли доставить на фабрику ни водой, ни лошадьми, и ршено было эту громадину, боле семисотъ пудовъ вса, перетащить туда посредствомъ людей. Перетаскиваніе совершено было въ-теченіе восьми дней, при помощи четырехъ-сотъ человкъ. Изъ этого матеріала велно было выработать чашу, по рисунку архитектора Гваренги. Сколько тутъ требовалось трудовъ, искусства и осторожности, можно сообразить изъ того, что чаша долженствовала быть длиной въ четыре съ половиною аршина, шириной безъ двухъ вершковъ въ сажень, а вышиною, съ ножкою и цоколемъ, въ два аршина съ вершкомъ. Къ 1820 году работа эта была окончена и изготовленная чаша всила 127 ¹/₂ пудовъ. Почти мсяцъ везли ее сухимъ путемъ до Учинской-Слободы, за Чусовой, и безъ малаго четыре мсяца она шла водой до Петербурга.

Но ещ громаднйшія чудеса искусства были изготовлены тамъ въ послднее время: имвшіе случай видть яшмовую купальню въ Царскрмъ-Сел, огромную ванну въ Петергоф, или мене-колоссальныя, но еще боле-художественныя произведенія изъ горнокаменныхъ породъ въ императорскомъ эрмитаж и въ кладовыхъ кабинета — тутъ только, можетъ-быть, въ первый разъ узнавали, что вс эти дивы-дивныя, украшающія собою царскіе чертоги — не что иное, какъ работа простыхъ русскихъ мужичковъ и заводскихъ мастеровыхъ.

— Ну что, сударь мой, какъ вамъ наша Сибирь понравилась? полюбился ли вамъ Барнаулъ нашъ? спросилъ меня Степанъ Алексичъ, входя ко мн въ комнату, въ то время, когда я, распростившись со всми окончательно, укладывался въ дорогу.

— Нешто, Степанъ Алексичъ, не дурно, да все оно, знаете, какъ-то не то. Какъ волка ни корми, а онъ все въ лсъ смотритъ. Такъ-то и я: какъ мн здсь съ вами ни пріятно было, а все дома лучше.

— Да нтъ, я не то хотлъ у васъ спросить: вотъ вы бывали и въ Тобольскомъ и въ Томскомъ… Ну, такъ какъ вамъ Барнаулъ нашъ противу нихъ показался?

— И Томскъ и Тобольскъ и другіе все это города хорошіе, прекрасные, настоящіе сибирскіе, а Барнаулъ мн кажется чистымъ уголкомъ Петербурга, я даже вамъ скажу, что онъ похожъ на заграничный европейскій городокъ…

— Ужь вотъ на этомъ и не стоитъ благодарности! возразилъ стоявшій тутъ посторонній человкъ. Вотъ ужь и примнили вы Божій даръ къ яичниц! Неужь-то по вашему, сударь, мннію: на иностранное походить честне, чмъ быть чистымъ русскимъ?

Или посторонній господинъ не понялъ моей мысли, или онъ намренно предложилъ такой кляузный вопросъ, но я ему не отвчалъ ни слова.

Черезъ дв недли я уже былъ въ Москв.

ЗАМТКИ НА ПУТИ ИЗЪ ПЕТЕРБУРГА ВЪ БАРНАУЛЪ.

П. Небольсина.

ЗАМТКИ НА ПУТИ ИЗЪ ПЕТЕРБУРГА ВЪ БАРНАУЛЪ.

I.Выздъ изъ Петербурга.— Остановка въ Торжк.

II.Торжокъ.

III.Москва.

IV.Нижній-Новгородъ.

V.Казань.

VI.Пермь и Екатеринбургъ.

VII.Тобольскъ.

VIII.Бараба.

IX.Каинскъ.

X.Колывань.

XI.Путь за Обью.

XII.Дневникъ неизвстнаго господина.

XIII.Городъ Томскъ.

XIV.Начало Колыванскихъ Заводовъ.

XV.Народонаселеніе Томской-Губерніи.

XVI.Казаки на Руси до Петра-Великаго.

XVII.Старинные казаки въ Сибири (*).

Ныншніе сибирскіе казаки.

XIX.Ныншнія казачьи сословія вн Сибири.

XX.Заграничная торговля въ Томскомъ-Кра.

XXII.Василій Сизыхъ.

XXIII.Выздъ изъ Томска.

XXIV.Тамбаръ.

XXV.Томская тайга.

XXVI.Таежные анекдоты.

XVII.Барнаулъ.

Читайте также:

I.
Выздъ изъ Петербурга.— Остановка въ Торжк.

II.
Торжокъ.

III.
Москва.

IV.
Нижній-Новгородъ.

V.
Казань.

VI.
Пермь и Екатеринбургъ.

VII.
Тобольскъ.

VIII.
Бараба.

IX.
Каинскъ.

X.
Колывань.

XI.
Путь за Обью.

XII.
Дневникъ неизвстнаго господина.

XIII.
Городъ Томскъ.

XIV.
Начало Колыванскихъ Заводовъ.

XV.
Народонаселеніе Томской-Губерніи.

XVI.
Казаки на Руси до Петра-Великаго.

XVII.
Старинные казаки въ Сибири (*).

XIX.
Ныншнія казачьи сословія вн Сибири.

XX.
Заграничная торговля въ Томскомъ-Кра.

XXII.
Василій Сизыхъ.

XXIII.
Выздъ изъ Томска.

XXIV.
Тамбаръ.

XXV.
Томская тайга.

XXVI.
Таежные анекдоты.

XVII.
Барнаулъ.