Заметки досужего читателя, Аноним, Год: 1874 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

‘Гражданин’, No 10, 1874

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1874/74n10.htm

ЗАМТКИ ДОСУЖАГО ЧИТАТЕЛЯ.

‘Отечественныя Записки’ январь и февраль.

Кому на Руси жить хорошо. Н. Некрасова.

Поздняя любовь. Сцены А. Островскаго.

Крестьянская реформа. Грыцько.

Изъ деревни. А. Энгельгардта.

Очень маленькiй человкъ. Глба Успенскаго.

Благонамренныя pчи. Щедрина.

Прежде всего два слова объ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ вообще. Читатели знаютъ вроятно что ‘Отеч. Записки’ — это семья, которой папенька Н. А. Некрасовъ держитъ въ извстномъ порядк, внутреннемъ и вншнемъ, во имя преданiй блаженной памяти ‘Современника’. Этимъ семейнымъ характеромъ ‘Отечественныя Записки’ отличаются отъ другихъ нашихъ журналовъ. Здсь у каждаго члена семьи своя роль, своя задача, свой отдлъ, и вы очень рдко встртите въ этомь журнал появленie чего либо случайнаго, или чего либо новаго, выходящаго изъ преданiй этой почтенной семьи. Папаша этой семьи Н. A. Hекрасовъ, дядя ея Щедринъ, крестный отецъ, являющiйся съ визитомъ на новый годъ, А. Н. Островскiй, и затмъ обильная cемья сыновей и племянниковъ, составляющихъ группу сателлитовъ вышеназванныхъ мною свтилъ. Другая черта этого журнала та, что трудно опредлить къ какой принадлежитъ онъ ‘партiи’, къ либеральной — это само собою разумется: семья хранящая преданiя ‘Современника’ можетъ ли не быть либеральною? Но какой именно либеральной партiи, опредлить трудно. Судя, напримръ, по двумъ нумерамъ сегодня мною разбираемымъ, я бы назвалъ этотъ либерализмъ сатирико-обличительнымъ, съ весьма пессимистическими воззрнiями на жизнь и на людей, взятыхъ немного ужь слишкомъ въ отвлеченномъ смысл слова, но не ручаюсь чтобы, на основанiи предыдущихъ или будущихъ книгъ этого изданiя, можно было это опредленiе считать неизмннымъ.

Этотъ семейный характеръ изданiя иметъ свою выгодную и невыгодную стороны. Выгода заключается въ томъ что вс поютъ въ трогательномъ единомыслiи, а можетъ быть и единодушiи, подъ волшебнымъ жезломъ тятеньки иди дяденьки. Но за то неудобство заключается въ томъ что, въ сущности, такой журналъ какъ ‘Отечественныя Записки’ обращается ни во что иное какъ въ мняльную лавку для такихъ крупныхъ талантовъ какъ Некрасовъ и Щедринъ. Одинъ изъ нихъ долженъ быть непремнно размненъ въ выходящемъ на свтъ нумер то въ вид ‘благонамренныхъ рчей’, то въ вид главы изъ безконечнаго вопроса: ‘кому на Руси жить хорошо’, безъ себя ни тятенька Некрасовъ, ни дяденька Щедринъ книжки не выпускаютъ ни въ март, ни въ ноябр, ни весною, ни осенью, ни лтомъ, ни зимою, а отъ этого постояннаго обмна на мелкую монету теряетъ талантъ, и полнаго роста врядъ-ли ему достигнуть.

При такой точк зрнiя главншiй недостатокъ ‘Отечественныхъ Записокъ’ заключается въ томъ что он существуютъ. Не будь ихъ, — не только Петербургъ, но даже и Россiя ничего бы не проиграли, ибо племяннички благоврной семьи этого журнала размстились бы по другимъ изданiямъ, а таланты какъ Щедринъ и Некрасовъ могли бы вырости и дойти до крупныхъ и весьма крупныхъ размровъ.

Впрочемъ это мое собственное мннie, и можетъ быть ношу въ себ я его одинъ… а пока пора и начать.

* _* *

Оригинальную тему избрала себ муза Н. А. Некрасова, настроивъ свою лиру на тотъ мотивъ что дескать на Руси хорошо жить никому не приходится. Вопросъ этотъ — чисто реальный — задали себ въ одинъ прекрасный день любознательные мужички, и вотъ странствуютъ они везд, и ко всякому встрчному обращаются съ этимъ вопросомъ. На этоть разъ сказали они себ:

Не все между мужчинами

Отыскивать счастливаго,

Послушаемъ-ка бабъ!

Пройдя черезъ какое-то, въ развалинах, в опустошенiи, и грустью насквозь проникнутое барское имньице, идутъ они въ поле, и

…..посл дворни ноющей,

Красива показалася

Здоровая, поющая

Толпа жнецовъ и жницъ…

Здсь обртаютъ они нкую Матрену Тимофеевну:

Осанистая женщина,

Широкая и плотная,

Лтъ тридцати осьми.

Красива, волосъ съ просдью,

Глаза большiе, строгiе,

Рсницы богатйшiя,

Сурова и смугла.

На ней рубаха блая,

Да сарафанъ коротенькой

Да серпъ черезъ плечо.

Вотъ эта-то Матрена и повствуетъ мужичкамъ пpo свое житье-бытье. Грустною прегрустною выходитъ эта повсть, но есть мста гд поэтъ является въ восхитительной крас образовъ, ecть и мста гд, видно, муза чмъ-то развлечена, и поэтъ поетъ безъ нея въ тотъ же размръ, но, увы, безъ того же вдохновенiя. Полюбила Матрена парня Филиппа, и Филиппъ ее полюбилъ.

Пригожъ-румянъ, широкъ-могучъ,

Русъ волосомъ, тихъ говоромъ,

Палъ на сердце Филиппъ!

И говоритъ она ему:

Ты стань-ка, добрый молодецъ,

Противъ меня прямехонько,

Стань на одной доск:

Гляди мн въ очи ясныя

Гляди въ лицо румяное,

Подумывай, смкай:

Чтобъ жить со мной — нe каяться,

А мн съ тобой не плакаться…

Я вся тутъ такова!

А тамъ и свадьба. Посл медоваго мсяца да счастья, побилъ Филиппъ свою Матрену:

Плетка свиснула

Кровь пробрызнула,

Ахъ, лели! лели!

Кровь пробрызнула!

Потомъ Филиппъ ушелъ на заработки, она родила сына. Прелесть, какъ хорошо она его описываетъ:

Краса взята у солнышка,

У снга близна,

У маку губы алыя,

Бровь черная у соболя,

У соболя сибирскаго,

У сокола глаза!

Весь гнвъ съ души красавецъ мой

Согналъ улыбкой ангельской,

Какъ солнышко весеннее

Сгоняетъ снгъ съ полей.

Но скоро на paдости пришла бда. Въ рабочую пору поручила она Демушку своего ддушк Савелiю — богатырю, прощенному каторжнику, когда-то участвовавшему въ убiйств управляющаго имнiемъ, гд Савелiй былъ крпостнымъ. Этотъ Савелiй является у поэта чмъ-то въ род героя того царства, которое Савелiй зоветъ ‘богатырствомъ русскимъ’ и которое pисуетъ такъ:

Цпями руки кручены,

Желзомъ ноги скованы,

Спина… лса дремучiе

Прошли по ней — сломалися.

А грудь! Илья Пророкъ

На ней гремитъ-катается

На колесниц огненной…

Все терпитъ богатырь…

Нечаянно-негаданно этотъ Савелiй попустилъ смерть Демушки, пока Матрена была на работ.

Прiзжаетъ полицiя: ребенка ржутъ для осмотра, допрашиваютъ несчастную, горемъ убитую Матрену, терзаютъ ее и рзнею, и допросами, ребенка, наконецъ, положили въ гробикъ, а старикъ Савелiй, столтнiй богатырь, читаетъ надъ гробикомъ молитвы и крестится. А Матрена бдная, увидвъ его, гнвная и грозная кричитъ ему:

Уйди! убилъ ты Демушку!

Будь проклятъ ты… уйди!…

Тутъ поэтъ влагаетъ въ уста Савелiю чудную исповдь. Напомнивъ свое мрачное прошлое въ нсколькихъ словахъ, Савелiй доказываетъ Матрен то что не открывалъ ей:

Окаменлъ я, внученька,

Люте звря былъ.

Сто лтъ зима безсмнная

Стояла. Растопилъ ее

Твой Дема — богатырь!

Однажды я качалъ его,

Вдругъ улыбнулся Демушка…

И я ему въ отвтъ.

Со мною чудо сталося:

Третьево дня прицлился

Я въ блку: на суку

Качалась блка… лапочкой

Какъ кошка умывалася…

Не выпалилъ: живи!

Брожу по рощамъ, по лугу

Любуюсь каждымъ цвтикомъ.

Иду домой, опять

Cмюсь, играю съ Демушкой…

Богъ видитъ, какъ я милаго

Младенца полюбилъ!

И я же, по грхамъ моимъ,

Сгубилъ дитя невинное.

Кори, казни меня!

А съ Богомъ спорить нечего…

…………

Теперь въ раю твой Демушка.

Легко ему, свтло ему…

Заплакалъ старый ддъ.

На могилк Демушки простила Матрена ддушку.

И долго у креста

Сидли мы и плакали.

Тутъ-то и дать Савелiю богатырю тихiй конецъ. Нтъ, муза на мигъ отошла отъ поэта, и какъ будто въ этотъ мигъ поэтъ даетъ умирающему старику сказать, до замыканья глазъ на вки, прескверныя и препошлыя слова, которыя оставляютъ въ душ читателя самый безотрадный образъ Савелiя:

Мужчинамъ три дороженьки:

Кабакъ, ocтрогъ, да каторгa.

А бабамъ на Руси

Три петли: шелку благo,

Bторая — шелку краснаго,

А третья шелку чернаго,

Любую выбирай!..

Bъ любую ползай…

Такъ засмялся дедушка

Что вс въ коморк вздрогнули, —

И къ ночи умеръ онъ.

Къ чему это?

У Матрены родился сынъ едотъ. Росъ онъ и крпъ. Казалось жизнь поправилась. Да нтъ, неправдою берутъ ея мужа Филиппа въ солдаты, и бда пуще всхъ бдъ разражается надъ бдною Матреною.

Но любовь даетъ ей и силы, и крылья. Беременная третьимъ ребенкомъ идетъ она въ городъ гд губернаторъ живетъ, подавать жалобу и спасать себя да мужа. Пришла къ губернатору, одарила швейцаpa, швейцаръ смилостивился: впустилъ ее, она сидитъ и ждетъ. Съ лстницы идетъ губернаторша.

Въ собольей шуб барыня,

Чиновничекъ при ней.

Не знала я, что длала,

(Да видно надоумила

Владычица!)… Какъ брошусь я

Ей въ ноги: ‘Заступись!

Обманомъ, нe побожески

Кормильца и родителя

У дточекъ беруть!’

— Откуда ты, голубушка?

Впопадь ли я отвтила —

Не знаю… Мукa смертная

Подъ сердце подошла…

Очнулась я, молодчики,

Въ богатой, свтлой горниц,

Подъ пологомъ лежу,

Противъ меня — кормилица.

Нарядная, въ кокошник,

Съ ребеночкомъ сидитъ:

— Чье дитятко, красавица?

‘Твое!’ — Поцаловала я

Рожоное дитя…

Какъ въ ноги губернаторш

Я палa, какъ заплакала,

Какъ сталa говорить,

Cказалась усталь долгая,

Истома непомрная,

Упередилось времячко —

Пришла моя пора!

Спасибо губернаторш

Елен Александровн,

Я столько благодарна ей,

Какъ матери родной!

Сама крестила мальчика

И имя: Лiодорушкa

Младенцу избрала…

— А что же съ мужемъ сталося?

— Послали въ Клинъ нарочнаго,

Всю истину довдали —

Филипушку спасли.

Елена Александровна

Ко мн его, голубчика,

Сама, — дай Богъ ей счастiе! —

За ручку подвела.

Добра была, умна была,

Красивая, здоровая,

А дтокъ не далъ Богъ!

Пока у ней гостила я

Все время съ Лiодорушкой

Носилась какъ съ роднымъ.

Весна ужь начиналася,

Березка paспускалася,

Какъ мы домой пошли…

— ‘Что скажешь намъ еще?’ спрашиваютъ мужики.

— А то, что вы затяли

He длo между бабами

Счастливую искать!..

отвчаетъ Матрена.

— ‘Да все-ли разсказала ты?’ спрашиваютъ мужички.

Чего-же вамъ еще?

Не тo-ли вамъ разсказывать

Что дважды погорли мы,

Чтo Богь сибирской язвою

Насъ трижды постилъ?

Потуги лошадиныя

Несли мы: погуляла я

Какъ меринъ въ борон…

Ногами я не топтана,

Веревками не вязана,

Иголками не колота?

Чего же вамъ еще!..

Но довольно кажется, читатель, привелъ я вамъ стиховъ изъ этой поэмы. Желалъ бы я знать что вы объ ней подумали: хороша или дурна? Что я думаю про нее, скажу вамъ въ двухъ словахъ. Не могу понять чмъ доля Матренушки есть та именно доля которая должна доказать мужичкамъ что и баб на Руси не хорошо жить: вышла она по любви, ну, побивалъ ее муженекъ, и ужь конечно это совсмъ непригожее дло, — общая русская бда и когда-то еще выведется, да вдь и любилъ же ее, и крпко любилъ, а коль не любилъ-бы, разв побжала бы беременная Матрена просить къ губернатору спасенiя отъ рекрутства, разв наслаждалась бы она такъ минутами посл спасенiя, когда вдвоемъ съ мужемъ, да съ новорожденнымъ возвращались они домой? А любовь есть, такъ значитъ счастья много, да такъ много что хватитъ его и такое горе, какъ смерть Демушки пережить, и пожары, и сибирскую язву перенесть, ибо любитъ она мужика трезваго, работающаго, хорошаго парня, а полнаго счастья — и баринъ, и мужикъ знаютъ, — нтъ на этомъ свт.

Я нарочно привелъ много мстъ изъ поэмы, во первыхъ, чтобы познакомить съ нею читателя, а во вторыхъ, чтобы, такъ сказать, собственными словами автора показать что въ сущности не такъ горько живется Матрен, какъ поэту это доказать хочется. Онъ плачетъ, этотъ поэтъ, но къ нему смло можно подойти, и спросить:

— Чего ты плачешь, поэтъ?

— Да какъ не плакать, отвтитъ поэтъ плаксивымъ тономъ, погляди-ка что съ Матреною приключается!

И плеть по мн прошла:

Я только не отвдала, —

Слышите что говоритъ она, а старица-то убогая, аонская богомолка, такъ говорила Матрен ткъ:

Ключи oтъ счастья женскаго,

Отъ нашей вольной волюшки

Заброшены, потеряны

У Бoгa самого.

И опять расплакался поэтъ!

Нтъ, не того я мннья, воля твоя, поэтъ: или ты не такъ описалъ Матрену, не такъ ее поставилъ, не съумлъ докопаться до глубины ея сердца, и изъ этой глубины вырвать т звуки, которые заставили бы меня прострадать такъ, какъ ты хотлъ чтобы пострадалъ я, твой читатель, или ты съумлъ, но и при всемъ своемъ умньи, все-таки не могъ доказать что ‘ключи отъ счастья женскаго потеряны’.

Это наводитъ меня на мысль, поэтъ, что у тебя въ этой поэм, возл чудныхъ картинъ, возл дивныхъ стиховъ, возл прелестныхъ образовъ, мстами введена сентиментальная фальшь, этотъ врагь поэзiи, правды, силы, жизни, творчества, и введена Богъ всть для чего, — разв только для того, чтобы между тобою, какъ папенькою твоей семьи, и статьями всхъ дтенышей твоихъ было искуственное согласiе: и чтобы ты стихами доказывалъ то что они, статейками о деревн, о крестьянскомъ вопрос и т. п., то есть что все уже такъ скверно въ мужицкомъ и русскомъ быту что хуже и быть не можетъ.

Читая твои поэмы, я мстами воображаю себ что ты справляешься то съ положенiемъ 19 февраля то съ XIV томомъ свода законовъ, неужели? это страшно непоэтично. А что это возможно, то доказалъ мн слдующiй у тебя стихъ:

Да лекаря увидла:

Ножи, ланцеты, ножницы

Натягивалъ онъ тутъ.

Тотъ кто можетъ такiе 3 стиха вставить въ свою поэму, тотъ можетъ и съ положенiемъ 19 февраля и даже съ XV томомъ свода законовъ справляться въ минуту самого сильнаго поэтическаго вдохновенiя.

* _* *

О ‘Поздней Любви’ ‘Гражданинъ’ свое мннiе высказалъ въ прошедшемъ году (No 49), когда эта пьеса въ первый разъ была играна на сцен Александрiйскаго театра. Пьеса эта вызвала престранное явленiе въ нашей quasi-критик. Одни ее назвали лучшею пьесою Островскаго, другiе худшею. Обыкновенно это бываетъ съ произведенiями замчательно-оригинальными, вводящими что-либо новое въ литературный мiръ, какъ мысль или какъ форму, съ пьесою Островскаго, которая ни по форм ни по содержанiю не вводила ровно ничего нoвaгo, почему это случилось — трудно объяснить. Мало ли чего необъяснимаго бываетъ въ нашемъ журнальномъ мiр! Съ воззрнiемъ моего товарища, писавшаго въ прошломъ году въ ‘Гражданин’ объ этой пьес г. Островскаго, я ни въ чемъ не расхожусь, а потому прибавлять къ оцнк этого произведенiя ничего не имю. Французская газета ‘Journal de S.-Ptersbourg’, у которой литературный критикъ подчасъ пишетъ довольно плавно о злоб дня нашей журнальной беллетристики, попытался объяснить себ значенiе этой пьесы Островскаго, и причины почему она такъ рзко отличается отъ прежнихъ высоко-художественныхъ произведенiй этого крупнаго писателя. Мн нравится его объясненiе, а потому приведу его сущность. Г. Островскiй, пo мннiю рецензента французской газеты, вроятно сдлалъ въ этой пьес смлый шагъ съ цлью попытаться придать своимъ пьесамъ тотъ эффектъ неожиданныхъ приключенiй и драматическихъ положенiй, непредвиднныхъ, но въ тоже время интересныхъ, которыя въ нашей драматической литератур отсутствуютъ, а французской, напротивъ, нетолько присущи, но иногда даже изобилуютъ въ ней черезъ-чуръ уже много. Г. Островскiй вс свои произведенiя писалъ какъ-бы въ школ у Гоголя, у котораго, какъ извстно, интрига пьесы и веденiе ея отъ завязки до развязки, были доведены до послдней простоты. У Островскаго тоже самое. Въ ‘Поздней Любви’ авторъ, какъ-будто съ намренiемъ оживить свою пьесу эффектными минутами берется за это дло неопытною и неумлою рукою, и вотъ являются у него патетическiя развязки безъ борьбы, сюрпризы безъ всякой къ нимъ подготовки, гд читатель или зритель не знаетъ чему удивляться: цинизму-ли героевъ и героинь, глупости-ли ихъ, или неумнью автора справляться съ задачами, которыя онъ на себя принялъ?

* _* *

Чт нашъ почтенный поэтъ доказываетъ въ стихахъ, и иногда въ чудныхъ стихахъ, т въ статеечкахъ своихъ г.г. Энгельгардтъ и г. Грыцько доказываютъ въ проз: не хорошо-де мужичку жить на Руси. Г. Грыцько пишетъ 2 статьи о крестьянской реформ. Прочитавъ эти статьи, я на пол 2-ой статьи, въ самомъ конц ея написалъ: ‘кабинетъ, теорiя, теорiя, кабинетъ, кабинетъ, теорiя’, и приставилъ къ этимъ статьямъ четыре восклицательныхъ знака. Я никогда не видлъ г. Грицько, и не знаю кто онъ, но не могу сказать почему, а такъ онъ передъ глазами у меня все и торчитъ: маленькiй, тощенькiй, блдненькiй, длинныя свтлорусыя кудри, cрыe глаза и блдныя губы, передъ нимъ необъятные томы Скребницкаго, заключающiе въ себ сводъ всхъ мннiй губернскихъ комитетовъ о крестьянской реформ, за ними его такъ и не видать, но онъ самъ воображаетъ себ что все, все, ршительно все онъ видитъ: видитъ необъятную Русь, какъ на ладони у него всякая губернiя, всякiй уздъ, всякое село, всякiй крестьянскiй полевой надлъ, и вотъ строчитъ онъ и много, и длинно, и скучно, о томъ-де что крестьянское экономическое положенiе изъ рукъ вонъ какъ плохо. Разсужденiя почтеннаго теоретика не лишены той оригинальности, которая составляетъ отличительную черту всхъ нашихъ кабинетныхъ, идеологовъ. Основныя мысли этого труда, уже совершенно попусту потраченнаго, заключаются въ слдующихъ положенiяхъ:

1) Положенiе 19 февраля сдлало большую ошибку допустивъ вообще принципъ надла крестьянскихъ усадебъ слишкомъ маленькими полевыми надлами.

2) Положенiе 19 февраля слишкомъ дорого оцнило крестьянскiе надлы.

3) Положенiе 19 февраля сдлало ошибку прикрпивъ крестьянина къ своему надлу.

Доказывать эти темы кто не возьмется? Любой ученикъ гимназiй! Но дло въ томъ что, давъ себ трудъ прочитать все что почтеннйшiй идеологъ написалъ, я надялся что буду вознагражденъ за это тмъ что узнаю отъ г. Грыцько способъ выйти изъ критическаго положенiя, будто бы произведеннаго этими ошибками составителей Положенiя 19 февраля. Ничуть не бывало: еще разъ пришлось подосадовать на идеологовъ, и больше ничего. ‘Отечественныя Записки’ до страсти любятъ тему крестьянскаго вопроса, и въ стихахъ, и въ сатирахъ и въ серьозныхъ статьяхъ, но толку — толку все не выходитъ никакого.

Г. Грыцько говоритъ что надлы крестьянскiе слишкомъ малы, по его мннiю было бы лучше даже дать половин крестьянъ вдвое большiе надлы, а другой половин ничего кром братскаго поцлуя, чмъ всмъ крестьянамъ дать столь незначительные надлы. Крестьянскiй надлъ не можетъ прокормить крестьянина: вотъ, по мннiю г. Грыцько, капитальный порокъ всей крестьянской реформы.

Право, не знаешь чему удивляться: наивности г. Грыцько, или незнанiю элементарныхъ историческихъ свденiй о крестьянскомъ вопрос?

Кто станетъ спорить съ г. Грыцько о томъ что если бы каждому крестьянину дали 10 десятинъ надла въ плодородныхъ губернiяхъ, да 20 въ неплодородныхъ, да оцнили бы эти десятины — въ первыхъ по 1 р., а во вторыхъ по 10 коп., если бы къ этимъ 10 десятинамъ прибавили бы ему по 5 р. въ годъ на десятину, для облегченiя ему обработки земли, да на каждаго помщика возложили бы еще обязанность, при подписанiи уставной грамоты, подарить крестьянину по одной лошади, да по пар воловъ, то положенiе крестьянина, въ экономическомъ отношенiи, стало бы лучше чмъ теперь, подъ условiемъ чтобы онъ лошадь и коровъ не пропилъ, а земли не отдалъ какому нибудь купцу на изнуренiе!

Но знаете что, г. Грыцько: и то нельзя было бы поручиться за полное счастье, ибо вообразите что крестьянину которому вы дали 10 десятинъ надла, Богъ въ свою очередь дастъ 10 человкъ сыновей: что онъ будетъ длать съ своими 10-ью десятинами? Вотъ вопросъ котораго врно вы не разршите.

Но дальше. Не знаю помните ли вы, но я отлично помню, что когда возбужденъ былъ крестьянскiй вопросъ, онъ явился теоретически разршаемымъ на тысячи ладовъ, но практически ни на одинъ, — да, ни на одинъ! Освободить съ землею десятки миллiоновъ лицъ — это задача свыше всякихъ силъ человческихъ: по практической сущности своей она неразршима, если только вы задаетесь ею какъ законодательною задачею, и вотъ почему: въ Россiи розенъ бытъ не по уздамъ, а по деревнямъ, что помшикъ, что деревня, то особое положенiе, прошу покорно, задайтесь-ка задачею установить правила для каждаго имнiя особенно!

Въ виду этой невозможности, нкоторые практическiе люди предлагали, въ то время, предоставить каждому помщику устроиться съ крестьянами полюбовно — съ соблюденiемъ извстныхъ главныхъ началъ и въ теченiе извстнаго срока. Проектъ этотъ практически былъ самый благоразумный, но нкоторымъ теоретикамъ эмансипаторамъ, не столько любившимъ крестьянъ, сколько ненавидвшимъ помщиковъ, онъ сильно не понравился, и большинство перешло на сторону проекта освобожденiя крестьянъ путемъ законодательнымъ.

Когдa это было ршено въ принцип, могли ли эмансипаторы что либо другое сдлать какъ то, что они сдлали? Нтъ, не могли. Пришлось раздлить Россiю на главные районы, и сообразно имъ распредлять надлы и оцнивать ихъ, безъ всякой мысли о томъ справедливо ли оцнивать надлъ А наравн съ надломъ Аъ и такъ до безконечности. Разъ этотъ способъ разршенiя вопроса былъ принятъ, вопросъ о равномрности, о достаточности, объ излишк надловъ, de facto исчезалъ, ибо сущность этого способа обезпеченiя крестьянскаго быта заключалась въ ршенiи вопроса en masse, а не отдльно, по каждому имнiю. И если даже при этомъ способ ршенiя вопроса, дв трети помщиковъ потеряли среднимъ числомъ одну треть своего состоянiя, то при всей моей филантропiи, я никакъ не могу себ представить чего же еще хотлъ бы г. Грыцько отъ г.г. помщиковъ: чтобы они половину или ²/₃ своего состоянiя пожертвовали для блага меньшей братiи? Согласенъ, это было бы трогательно, человколюбиво и удивительно безпримрно, но полагаю что ни одинъ самый ярый врагъ помщиковъ, въ то время, не ршился бы такое пожертвованiе сдлать для помщиковъ обязательнымъ.

Вообще ставить вопросъ крестьянскiй на ту же почву, на которой онъ стоялъ при ршенiи его посредствомъ Положенiя 19 февраля, то есть разсуждать о немь вообще, въ высшей степени безполезно. Факты намъ говорятъ это ежедневно: въ каждой деревн, при каждомъ надл, при тхъ же условiяхъ вы видите крестьянъ богатющихъ и даже въ работ не нуждающихся, а рядомъ съ этимъ крестьянъ принужденныхъ продавать свой скотъ при самыхъ выгодныхъ условiяхъ надла. Никогда, ни Положенiя 19 февраля, да и ни одно правительство въ мiр не могло бы имть въ виду каждому крестьянину дать столько земли сколько ему нужно для безбднаго существованiя. Эта мысль есть или абсурдъ идеолога, или бредни коммуниста. Крестьянину нуженъ надлъ какъ одна изъ силъ обезпечивающая его отъ бродяжничества и пролетарiата, а не какъ вся сила, другiя силы составляютъ степень его труда, степень его образованiя, нравственнаго развитiя, степень его трезвой жизни, степень его бережливости, степень его умнья жить. Въ связи со всми этими силами надлъ даже minimum ему и полезенъ и необходимъ, безъ этихъ силъ, давайте ему 100 десятинъ, он въ прокъ не пойдутъ. Поживите, г. Грыцько, въ деревн, да не въ одной, а въ нсколькихъ, и вы увидите что вс ваши трактаты разлетятся какъ дымъ. Когда говорятъ что у насъ крестьянинъ, при своей усадьб да при своемъ полевомъ надл, можетъ заработать до 150 и 300 р. въ годъ работою гд ему угодно, — а это несомннно, — тогда этo значитъ что состоянiе нашего крестьянскаго быта далеко не такъ мрачно, какъ оно кажется идеологамъ. Возможность для каждаго крестьянина пропивать — и какъ пропивать деньги, — десятками рублей, ужe доказываетъ что Положенiе 19 февраля подвергать критик и длать отвтственнымъ за ухудшенiе крестьянскаго быта — трудъ не совсмъ благоразумный, а въ особенности непроизводительный.

* _* *

Г. Энгельгардтъ, авторъ статей, озаглавленныхъ ‘Изъ деревни’, несравненно интересне во всхъ отношенiяхъ г. Грыцько, во-первыхъ, уже тмъ онъ интересне, что пишетъ изъ деревни, а не изъ Петербурга, а затмъ у него есть положительныя достоинства писателя: онъ остроуменъ, бойко владетъ перомъ, и не лишенъ оригинальности. Въ тоже время онъ весьма, самъ того не замчая, поучителенъ. При всхъ этихъ качествах онъ еще и наивенъ, но наивность его другаго рода, чмъ наивность идеолога: это скоре наивность сильнаго и крпкаго умомъ матерiалиста, который не знаетъ какъ ему достаточно насладиться и надивиться торжествомъ своей личности, развитой на химическихъ анализахъ, надъ непреодолимыми трудностями деревенской жизни. Это самообожанiе себя какъ царя, какъ князя матерiи, владычествующей надъ всмъ духовнымъ мiромъ, проникаетъ всякую строку автора, какъ проникаетъ, вроятно, всю его личность. Изъ Петербурга прiхалъ ученый химикъ, и давай изъ себя, посредствомъ ума исключительно матерiалистически воспитаннаго, развитaгo и начитаннаго, покорять себ и трудности агрономическiя, затрудненiя доступа къ крестьянину, и все что составляетъ для недавняго теоретика мiръ затрудненiй деревенской жизни. Читаются эти разсказы съ большимъ интересомъ, и были-бы они веселы, если-бы не звучала въ нихъ тоска безсилiя внутренняго, пустоты духовнаго мipa автора, отсутствiе поэзiи, чувствительной стороны жизни: духовнаго мipа людей тутъ нтъ и атома, это нчто въ род маленькаго доморощеннаго Литре, перезжающаго жить въ деревню, съ тмъ чтобы жить тамъ и добывать себ доходы своимъ умомъ! Съ первой-же строки вы слышите что авторъ себя считаетъ умне всхъ вообще, а можетъ быть и всхъ въ особенности, и затмъ онъ вамъ это доказываетъ прелестнымъ языкомъ и до известной степени логически. До всего, начиная отъ тулупа вмсто европейскаго костюма — до крестьянина, авторъ доходитъ собсвеннымъ умомъ, везд онъ открываетъ Америку: у всхъ, напримръ, рабочiе работаютъ кое-какъ, у него великолпно, у всхъ надо быть на-сторож, чтобы не обокралъ васъ дурной человкъ, у него вс двери настежь, дескать вс крестьяне знаютъ что онъ способности къ воровству въ нихъ не допускаетъ, и никто воровать у него и не подумаетъ, у всхъ хозяйства хромаютъ по множеству весьма-сложныхъ причинъ, у него вс эти причины исчезли, какъ таетъ воскъ отъ лица огня, и хозяйство у него идетъ отлично, вс живутъ въ своихъ домахъ, имютъ свою прислугу, живущую отдльно, онъ закрываетъ весь домъ и помщается въ одной комнат, и эту одну комнату раздляетъ онъ съ своимъ прикащикомъ. Словомъ, если можно такъ выразиться, статьи г. Энгельгардта изъ деревни имютъ ту прелесть что онъ вамъ самымъ аппетитнымъ образомъ доказываетъ что онъ маленькiй Петръ Великiй. Но затмъ, шутки въ сторону, если въ этих расказахъ слышится полное, такъ сказать, отрицанiе духовнаго мiра отношенiй къ тмъ-же крестьянамъ, которыхъ aвтopъ хочетъ прiучить и природнить къ себ, и химическими познанiями и полюбовными платежными сдлками, то, въ тоже время, нельзя отрицать того что умный человкъ остается умнымъ при всхъ своихъ недостаткахъ, и во многомъ, гд умъ у автора проявляется въ связи съ энергiею, настойчивостью, презрнiемъ къ эпикурейcтвy деревенской жизни, нельзя не отдать полную справедливость его здравымъ и практическимъ мыслямъ. Авторъ общаетъ когда-нибудь сообщить подробную исторiю своего сельскаго хозяйства и отрадныхъ результатовъ, имъ добытыхъ, осуществленiя такого общанiя нельзя не желать поскоре, ибо нтъ сомннiя, многое изъ добытаго имъ путемъ собственнаго опыта будетъ весьма интересно и практически полезно.

* _* *

‘Очень маленькiй человкъ’ — какое странное заглавiе, скажетъ читатель, я прибавлю: какое странное содержанiе! Если бы я написалъ эти ‘страницы изъ однхъ записокъ’, какъ называетъ ихъ авторъ, г. Глбъ Успенскiй, я бы, ни малйшимъ образомъ нe колеблясь, озаглавилъ-бы ихъ такъ: ‘Непонятное’ и подъ заглавiемъ непремнно въ вид эпиграфа, написалъ-бы знаменитое изреченiе Кузьмы Пруткова: ‘плюнь тому въ глаза, кто теб скажетъ что можетъ понять (вмсто обнять) непонятное (вмсто необъятное)’!

Впечатлнiе производитъ на васъ этотъ ‘Очень маленькiй человкъ’ кошмарическое и тяжелое, въ род тхъ впечатлнiй, которыя вы испытываете при разговор съ душевнымъ больнымъ, вамъ такъ и кажется что вотъ-вотъ, сейчасъ, ‘очень маленькiй человкъ’ или на васъ бросится въ припадк умоизступленiя, или застрлится. Передать вамъ содержанiе этой вещи свыше силъ моихъ: это бредъ, положительно бредъ, и почему этотъ бредъ безъ всякой мысли появился на страницахъ ‘Отечественныхъ Записокъ’ — это тайна извстная одному Богу и редакцiи. Напримръ: ‘Mн стало приходить въ голову’, говорить ‘маленькiй человкъ’ посл присутствiя на Купрiяновскомъ судебномъ процесс, ‘что обилiе и превосходное качество идей, исповдуемыхъ мною, ничуть, однакожь, не мшало быть мн самому вовсе не тмъ, чего бы требовали эти идеи’… Дале: ‘Умереть!’ вотъ что сидло у меня въ голов, когда я выходилъ изъ залы нашего окружнаго суда посл того какъ она огласилась рукоплесканiями по случаю полнаго оправданiя подсудимыхъ по Купрiяновскому длу. ‘3ачмъ жить, зная что ничего не можешь, что даже ничего не хочешь?’ твердилъ я себ въ какомъ-то столбняк, шлепая по грязи, среди темной августовской ночи’. А замтьте — этотъ человкъ семейный и повидимому счастливый человкъ! Но вотъ еще мста:

‘Вотъ семья, попробовавшая устроиться на такъ называемыхъ новыхъ началахъ, — что же происходитъ въ ней? Происходятъ въ ней не веселыя вещи, о которыхъ общество узнаетъ по какому нибудь крупному и неожиданному происшествiю, — выстрлу, яду и т. д. И если есть у васъ желанiя добиться сущей правды, то въ конц концовъ, разбирая подробности этой исторiи, вы увидите что идея, во имя которой устроилась эта семья, пожрана, такъ сказать, совершенно простыми аппетитами очень маленъкаго человкa, — пробужденнымъ временемъ’.

‘То же самое случается и въ другой семь, гд есть глубокiй aппетитъ къ канкану, и гд пытаются устроить все на основанiи основъ завщанныхъ предками. Здсь, быть можетъ, не будетъ яду, но отсутствiе вры въ эти основы будетъ непремнно, иначе зачмъ бы сюда попалъ канканъ, и потомъ разыгрался скандалъ, о которомъ ‘даже писали въ газетах’?

‘А бываетъ и такъ что в время узнавъ себя, примутся люди длать какое нибудь очень простое дло, — наживать, ‘нравиться’ и все пошло какъ по маслу!’

‘А учрежденiя общественныя, не пускающiя пуль въ лобъ, и не принимающiя яду, живутъ ли они тмъ, во имя чего устроены, во имя чего требуютъ хорошаго продовольствiя?’

Или вотъ еще:

‘Если бы мн пришло въ голову подумать о томъ что мысль, не пользующаяся правомъ жизни, должна неизбжно сгнить въ ум обладающемъ ею, должна пройти вс фазисы paзложенiя, то мн наврное стали бы понятны вс явленiя Купрiяновскаго процесса, нe относящiяся исключительно къ желудку и карману. Мн бы стали понятны и злость, наполняющая воздухъ, злость на себя и на другихъ, и желанiе на все плюнуть, пустить въ лобъ пулю и проч.’.

Одно объясненiе всего этого непонятнаго — не есть ли это подражающая Щедрину сатира? Но если такъ, то это сатира на современнаго человка изъ школы такихъ людей которыхъ гоноръ такого coвременнаго журнала какъ ‘Отечественныя Записки’ не позволяетъ ему осмивать, сатира надъ единицами той публики которая рукоплещетъ всякимъ оправдательнымъ приговорамъ, всякимъ непонятнымъ статьямъ, гд пахнетъ нигилизмомъ, и т. д. Невроятно чтобъ такую сатиру дозволили тятенька Некрасовъ и дяденька Щедринъ помстить въ своей семейной хроник. А если это не сатира, то что же это такое?

* _* *

‘Благонамренныя рчи’ дяденьки Щедрина за No 7, хотя и составляютъ ‘продолженiе той же матерiи’, какъ говоритъ авторъ, но между нами будь сказано, он далеко не такъ удачны какъ первыя, и… что же, tranchons le mot, какъ говорятъ французы, просто за просто надоли, тянуть можно романъ, но тянуть, подъ тмъ же заглавiемъ, ‘благонамренныя рчи’, т. е. сатирическое произведенiе, гд все-таки умъ въ гимнастическомъ, а не въ нормальномъ состоянiи, право невозможно, и вотъ почему я не удивляюсь тому что иные, даже ревностные читатели и почитатели Щедрина, говорили мн что эти ‘Благонамеренныя рчи’ немного начинаютъ надодать!

‘Благонамеренныя рчи’ — это связанныя вь одно разсужденiе летучiя мысли, афоризмы, сцены, разговоры, и все что хотите, но дiапазонъ всего этого подчасъ утомителенъ, да и отсутствiе рзкаго разнообразiя не мене утомительно тоже, это все варiанты на т же темы, все признаки что авторъ сидитъ все въ томъ же заключенiи своего умственнаго мipa, откуда не ветъ ничмъ свжимъ и не блеснетъ какой нибудь новый и яркiй лучъ этого крупнаго таланта. А отчего это? Именно оттого что существуютъ гостепрiимныя страницы ‘Отечественныхъ Записокъ’, куда непремнно — хоть убей, а подай, — нужно автору доставить главку изъ его ‘благонамренныхъ рчей’. Hтъ свободы, нтъ и могучаго, прямаго наитiя вдохновенiя, все это маленькiя созданьица маленькагo талантика, отъ которыхъ иногда досадно, потому что знаешь на какiя крупныя вещи такой крупный талантъ способенъ. И притомъ, я слышу какъ люди кругомъ меня говорятъ: неужели же Щедринъ не можетъ хотя что нибудь написать мене безотрадно-сатирическое? Слово ‘безотрадно-сатирическое’ я записалъ какъ меткое. И действительно, читая г. Щедрина, чувствуешь себя точно въ плну въ его сатирическомъ мiр, изъ котораго нельзя ужь выйти, въ которомъ нельзя вздохнуть свободно, нельзя увидть что-либо ясное, иначе какъ переставъ читать.

Вообще черезъ об книги ‘Отечественныхъ Записокъ’ ныншняго года проходитъ что-то невыразимо сплиническое! Такъ и хочется сказать: да подбавьте же хоть чего-нибудь, хоть веселенькаго!

ЗАМТКИ ДОСУЖАГО ЧИТАТЕЛЯ.

Читайте также: