Заложница Карла Великого, Гауптман Герхарт, Год: 1908

Драматургия
Время на прочтение: 59 минут(ы)
Скачать в PDF

ГЕРГАРТЪ ГАУПТМАНЪ.

ЗАЛОЖНИЦА КАРЛА ВЕЛИКГО.

Переводъ Зин. Венгеровой.

— съ рукописи
— единственный разршенный авторомъ.

Разршено къ представленію на сцен.

Пишутъ, что король Карлъ, котораго франки назвали Великимъ, и этимъ поставили рядомъ съ Помпеемъ и Александромъ, возгорлся чрезмрно пламенной любовью къ одной дв, она, какъ, по крайней мр, казалось ему, превосходила красотой всхъ другихъ двъ того времени въ франкской земл. Король воспылалъ такой горячей страстью къ ней, сдлался такъ пороченъ, и душа его была такъ подкуплена ея нжными ласками, что онъ забылъ о своей слав и о чести, и отвратилъ свои мысли отъ правленія государствомъ.

(Итальянская новелла Себастьяна Эриццо, XVI вка, переведенная на нмецкій Полемъ Эристомъ)

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

КАРЛЪ ВЕЛИКІЙ.
ГРАФЪ РОРИКО, его приближенный,
ЭРКАМБАЛЬДЪ, канцлеръ.
АЛЬКУИНЪ, магистръ.
БЕНИТЪ, саксонецъ.
ГЕРЗУИНДА, его племянница, заложница.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА МОНАСТЫРЯ.
СЕСТРА УПРАВИТЕЛЬНИЦА.

Придворные, монахини, слуги.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

(Опочивальня Карла Великаго въ аахенскомъ дворц. Часъ передъ восходомъ солнца, въ октябр. Карлъ сидитъ на кровати, слуги его одваютъ. Ему за шестьдесятъ лтъ, но онъ могучаго сложенія, держится прямо. Графъ Рорико, не старше тридцати лтъ, красивый человкъ съ благородной осанкой, стоитъ на нкоторомъ разстояніи, выжидая приказовъ короля)

КАРЛЪ. Новая сорочка! Какая близна! Какъ ткань прохладна и тонка! Въ ней новымъ человкомъ стану. Но очень холодна она… Нтъ, подождите! Пусть не сейчасъ послдняя — холодная — сорочка мн блымъ саваномъ покроетъ члены. Повремени, мой добрый другъ. Пусть повиситъ еще въ шкафу сорочка, милый другъ. Оставь мн мое сердце съ копытомъ дьявола. Я не хочу твоей льдяной сорочки… пугала застывшаго, что встртитъ червя могильнаго съ поклономъ деревяннымъ… Повремени — твой новый человкъ пусть подождетъ… Повязи ножныя: одежда франковъ. Я франкъ — кто станетъ спорить? Я свободенъ — кто усумнится? Но все жъ я плнникъ долга — иначе быть не можетъ. Я властенъ — но власть мою безсиленъ доказать. Стяните мн хромую ногу! Гд цирульникъ? Скорй! Ну, а теперь, графъ Рорико,— не медля за дла.
РОРИКО (со смхомъ). Не началась еще работа, государь, и слуги королевскіе въ волненьи. Твой канццеръ Эркамбальдъ сегодня поздно всталъ. Онъ рветъ и мечетъ.
КАРЛЪ. Ему минутой дорожить бы, старому ослу, а онъ спитъ долго. Онъ жить не хочетъ, что ли? Такъ пусть ложится въ гробъ. Камзолъ подайте мховой!

(На него надваютъ камзолъ изъ порокъ)

РОРИКО. Онъ врно выпилъ лишнее вчера.
КАРЛЪ. Всегда такъ въ жизни: онъ прославлялъ вино и жизнь, прославлялъ любовь — чтобъ все проспать. Нтъ, нужно бодрствовать — зачмъ, я самъ не знаю. Не стойте, выпучивъ глаза. Ходите, двигайтесь! Пусть хоть кажется, что не напрасно вы живете. И мн внушите — хоть обманно — что у меня есть нужныя дла.
РОРИКО (желая его чмъ нибудь занять). Саксонецъ Беннитъ, государь, ужъ давно съ прошеньемъ пристаетъ къ хранителю дверей. Онъ и сегодня тутъ — никакъ его нельзя отвадить.
КАРЛЪ. Позвать сюда упрямца!

(Графъ Рорико приказываетъ одному изъ слугъ, шестнадцатилтнему мальчику, позвать Беннита. Мальчикъ послушно удаляется).

КАРЛЪ (продолжая про себя). Опять саксонцы! Все то же неизмнно. Что жъ длать! Вдь тридцать лтъ и больше я тотъ же завтракъ каждый день съдаю — все тотъ же отъ яйца до яблока. Такъ почему саксонцамъ не являться каждый день? Корову каждый день скребницей чистить нужно — но скучный это трудъ. Клонитъ меня ко сну, какъ за такой работой батрака, иль скотницу, доящую корову. Нарушить слово — вотъ что сверкнуло бы какъ молнія на лтнемъ неб. Нарушить слово!

(Онъ просовываетъ руку подъ подушку и вынимаетъ восковыя дощечки для писанія)

Вотъ мои дощечки. Вписать бы это слово въ воскъ, сіяньемъ окруживъ.

(Онъ пишетъ на восковой дощечк, забывая вс вокругъ себя, видимо съ большимъ трудомъ. Входитъ канцлеръ Эркамбальдъ и подходитъ къ графу Рорико. Канцлеру около восьмидесяти лтъ, онъ съ длинными кудрями, какъ король, значительное, фанатическое лицо съ явными слдами старческой слабости)

ЭРКАМБАЛЬДЪ (шопотомъ графу Рорико). Какъ онъ сегодня чувствуетъ себя?
РОРИКО. ‘Хорошо’ сказать — было бъ неправдой. Но ‘плохо’ — тоже нтъ. Какой-то странный, тревожный духъ въ него вселился.
КАРЛЪ (громко, говоря самъ съ собой). Эй, гд ты голова? Квадривіумъ: свободныхъ семь искусствъ… Тривіумъ: грамматика и діалектика… безъ музыки! Квадривіумъ и тривіумъ: запомни. (Эркамбальду, точно онъужъ давно здсь). Послушай, вотъ загадка: съ кмъ въ жизни самый трудный бой велъ король Карлъ? Съ кмъ? скажи…
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Конечно…
Карлъ. Съ кмъ?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Съ саксонцами.
КАРЛЪ. Не врно. Съ самимъ собою — вотъ съ кмъ! (Продолжая затверживать) Квадривіумъ: музыка. (Поднимается, слегка охая) Послушай, Рорико, не доживай до старости!
РОРИКО. Благословенна и желанна, государь, такая старость, какъ твоя.
КАРЛЪ. Тривіумъ — квадривіумъ. О, мудрость Соломона! Мн дано понять ее — не вамъ. За трапезой сегодня пусть капелянъ мн притчи Соломона почитаетъ — о томъ, что суета все, суета суетъ, о томъ, что будетъ то, что было, что впредь все будетъ длаться, что длалось, что будутъ, какъ прежде, сять хлбъ, сажать растенья и жатвы собирать, что будутъ воздвигать дворцы и разрушать, что будутъ земли населять и вновь въ пустыни обращать, что будутъ ранить и раны исцлять, найдя сокровища, ихъ снова утеряютъ и вновь искать начнутъ, потомъ найдутъ — и снова то, что будетъ найдено, утратятъ. И впредь, какъ прежде, будутъ душить, карать — и награждать и цловать!.. Цловать! ты слышишь, Рорико? Музыка — квадривіумъ: небесный звукъ среди земного гула — не такъ ли? Ну, довольно. Принеси мою печать съ изображеніемъ Сераписа. (Смясь) Міръ точно воскъ въ моихъ рукахъ: лпить я изъ него могу, что пожелаю.

(Двое слугъ вводятъ Беннита, саксонца геройскаго вида, у него угрюмое, выжидательное выраженіе лица. Карлъ, который ходитъ по комнат, сначала немного прихрамывая, круто остававливается передъ нимъ и окликаетъ его властнымъ голосомъ)

КАРЛЪ. Чего ты просишь?
БЕННИТЪ. Того, на что имю право.
КАРЛЪ. Ты вышелъ изъ народа, который съ самаго начала міра въ оковахъ дьявольскихъ лежитъ. Такъ говоритъ аббатъ изъ Фульды, Штурмъ.
БЕННИТЪ. Когда аббаты говорятъ, то сильный мужъ молчитъ въ отвтъ.
КАРЛЪ. Ты говоришь о правд? Я для васъ суровый властелинъ,— и только. А право — право вы утратили, по собственной вин.
БЕННИТЪ. Проведите къ королю меня!
КАРЛЪ (смотритъ на него съ изумленіемъ, потомъ иронически улыбается). Давай прошеніе! Удовольствуйся пока хоть мною.
ПЕРВЫЙ КАПЕЛЯНЪ (выступая впередъ). Этотъ человкъ — саксонецъ Беннитъ, сынъ Гидди, родичъ его Ассигъ, сынъ Амалунга, недавно здсь, въ Аквисграпум, умеръ, безъ исповди и причастья. Онъ нарушилъ клятву, нарушилъ миръ совмстно съ Беннитомъ и всхъ земель за то лишился, которыми владлъ отъ Верры и до Фульды: лсъ Бохонія, доставшійся въ наслдство ему и Бенниту, обратно отошелъ въ казну.
КАРЛЪ. У нихъ забрали наслдственныя земли?
ПЕРВЫЙ КАПЕЛЯНЪ. Да, и по праву.
БЕННИТЪ. Лжетъ попъ! Врны мы были королю. Мы отступились лишь отъ кропилъ-поповъ.
КАРЛЪ (успокаивая окружающихъ движеніемъ руки). Не мшайте. Пусть говорить!
БЕННИТЪ. Кто бъ ни былъ ты, спаси меня отъ клятвопреступленья! Помоги исполнить мой обтъ. Дай мн предстать предъ королемъ. Къ нему мн укажи дорогу.

(Нсколько служителей смются)

КАРЛЪ (опять длаетъ жестъ изумленія, съ возрастающимъ нетерпніемъ). Теб нтъ дале пути. У цли ты.
БЕННИТЪ. О, Ассигъ, братъ любимый, теперь я понялъ всю правду словъ твоихъ!.. Ты говорилъ, что легче чрезъ девять миль густого двственнаго лса безъ топора и безъ меча пробраться, чмъ предстать предъ очи короля, отбившись отъ поповъ и королевскихъ слугъ при аахенскомъ двор.
КАРЛЪ. Вотъ какъ! Вы слышите? Король, какъ видно, старъ становится. Говори свободно, сынъ мой. Вотъ за клятву клятва: когда тебя я слушаю, то слушаетъ король, а не услышу я — и онъ не будетъ знать, о чемъ ты просишь.
БЕННИТЪ. Тремъ писцамъ, о господинъ, была бъ работа, когда бъ записывать такія общанія: столько разъ я слышалъ ихъ!
КАРЛЪ (съ возрастающимъ гнвомъ, говорить властно и грозно). Клятва за клятву! Клятва за клятву, говорю теб! Используй-же свой часъ.
ЭРКАМБАЛЬДЪ (вполголоса Бенниту). Да что съ тобой? Который изъ сотни вашихъ идоловъ затмилъ теб глаза, что короля не хочешь ты признать?
БЕННИТЪ (узнавъ короля, глядитъ на него блдный и растерянный).
ПЕРВЫЙ КАПЕЛЯНЪ (тономъ доклада). Итакъ, онъ проситъ, чтобы…
КАРЛЪ (капеляну). Молчи! (Бенниту) Скажи мн самъ въ чемъ дло?
БЕННИТЪ (оправившись, твердо). Герзуинда, дочь брата, Ассига, который умеръ здсь — въ Аахен, всего лишившись, въ бдности — была взята заложницей, какъ взяли у Ассига и у меня наслдіе отцовъ — по произволу, государь,— а не по праву. О дочери своей отецъ печалился — ты самъ отецъ, и это понимаешь — гораздо больше, чмъ о наслдьи отнятомъ и чмъ о тяжкомъ нарушевьи права — гораздо больше! Дочь его въ рукахъ мучителей.
КАРЛЪ (внимательно). Герзуинда? Кто это Герзуинда? Я какъ будто слышалъ это имя. Продолжай. Разсказывай все по порядку. Не падай духомъ! Ты говоришь — врно тебя ль я понялъ? — что Ассигъ домогался здсь, въ Аахен, возстановленія правъ, а также, чтобы дочь ему вернули. Ни правъ, ни дочери возврата онъ не добился. Но право правомъ остается — все равно, терзаютъ ли его иль нтъ. Такъ будемъ говорить о дочери, томящейся въ мученьяхъ — а то вдь помощь можетъ опоздать. Гд она живетъ и кто мученьямъ подвергаетъ дочь Ассигии?
ЭРКАМБАЛЬДЪ (вмшиваясь). Два слова, господинъ, предъ тмъ, какъ будешь продолжать разспросы: Герзуинда, дочь Ассиги, живетъ въ монастыр на План. И если была бы правда, а не ложь, что мучаютъ ее — то значитъ, мучители ея — помилуй Господи! — благочестивыя монахини. Кто знаетъ сестеръ почтенныхъ, пойметъ, какъ безразсуденъ, какъ безсмысленъ такой навтъ. Нтъ! Герзуинда — ее я знаю самъ — какъ бы сказать?.. дурного нрава, какъ я слышалъ отъ монахинь. Она… Ну то, что называютъ… Ну да, испорченный червивый плодъ… гнилой, червивый.
БЕННИТЪ. Старикъ этотъ сдобородый, государь, надъ родомъ моимъ и брата Ассига глумится. Онъ можетъ безнаказанно злословить: онъ твой канцлеръ — а мы саксонцы!

(Карлъ стоитъ не двигаясь, вс остальные въ ужас отъ дерзости Беннита и выражаютъ это знаками)

ЭРКАМБАЛЬДЪ. Не я глумлюсь. Глумятся тутъ, но не изъ устъ моихъ идетъ глумленье. Я жъ не только не злословлю, а многое еще прикрасилъ… Довольно намъ ты уши Герзуиндой прожужжалъ и такъ, а къ королю пробравшись, ты вновь теперь скрежещешь то же имя. Намъ некогда возиться съ Герзуиндой! У насъ достаточно другихъ заботъ! Она въ рукахъ надежныхъ, и воспитанье должное дается ей. Оставь же насъ въ поко!
БЕННИТЪ. Вы это воспитаніемъ зовете!
ЭРКАМБАЛЬДЪ, Да, въ благонравіи ее воспитываютъ — какъ христіанскій велитъ законъ.
БЕННИТЪ. Я не изъ робости стараюсь сдержать свой гнвъ. Но знай: во мн вся кровь вскипла. Довольно! О рубцахъ на тл говорю я, а не о воспитаньи. О мучительств, а не о благонравьи! Ты видишь, государь, я сдерживаю ярость, ты видишь, бшенству я волю не даю. Я кротокъ — есть на то причина. Я молчу, хоть прибжала ко мн племянница съ кровоподтеками на обнаженномъ тл. По христіанскому закону истерзали, замучили несчастнаго ребенка!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Долгъ христіанъ — покорствовать.
БЕННИТЪ. Кому дитя покорствовать должно?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Богу.
БЕННИТЪ. Богу! Не можетъ Богъ, вашъ Богъ хотть… Не такой онъ Богъ, чтобъ заставлять ребенка съ собачьей благодарностью въ глаза глядть, когда при немъ глумятся надъ отцомъ и матерью! Нтъ, этого не можетъ требовать ни франкскій Богъ, ни Богъ саксонцевъ!
КАРЛЪ (очень спокойно). Боюсь, что сестры монастыря на План — при всемъ почтеніи къ нимъ, напрасно ты головой качаешь, Эркамбальдъ — боюсь, я повторяю, что он, конечно, желая лишь добра, все жъ иногда неврный избираютъ путь. Особенно…
ЭРКАМБАЛЬДЪ (невольно прерывая). Но, государь.
КАРЛЪ (продолжая внушительнымъ тономъ). Особенно, я говорю, съ заложницами поступаютъ он не такъ какъ должно. Он неосторожно касаются того, чего не слдуетъ, хотя не разъ и я, и люди мудрые со мною вмст удерживали ихъ. Глубоко ранена душа у тхъ, кого насильно оторвали отъ близкихъ и родныхъ, отъ алтарей ихъ, скажемъ — идоловъ, хотя бъ и для того, чтобъ пріобщить ихъ къ лучшей жизни въ Бог. Такія раны не скоро заживаютъ — а монахини жестокосердно бередятъ ихъ. Увщанья должны быть мягкими! Терпливымъ и нжнымъ воспитанье… Безполезны насилье и приказы. Нужно звать, манить сердца на путь спасенья, и потому…
ЭРКАМБАЛЬДЪ (не будучи въ силахъ сдержаться). Какъ собака, что возвращается къ блевотин своей, такъ и отродье языческое ползетъ назадъ къ своимъ бсовскимъ идоламъ, палкой, кулакомъ и розгой путь преграждать имъ должно. И потому…
КАРЛЪ (продолжая говорить съ спокойнымъ упорствомъ). И потому призвать сюда мн настоятельницу и ту, изъ-за которой онъ съ жалобой пришелъ — заложницу!

(Въ эту минуту являются, какъ бы по зову Карла, старая почтенная настоятельница монастыря, она ведетъ за руку Герзуинду, ее сопровождаютъ еще нсколько монахинь. Герзуинд около шестнадцати лтъ. Ея распущенные свтлые волосы доходятъ почти до земли)

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА (нсколько запыхавшись отъ быстрой ходьбы, она спшила къ королю, чтобы предупредить жалобы Беннита). Государь, мы здсь!
КАРЛЪ (пораженный видомъ Герзуинды). Какъ?..
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Сестра Варвара прибжала, едва дыша, ее позвали въ Палатинатъ… Она ночь провела у камерарія… то есть, сказать хотла я, у дочери его, которая — Господь ей помоги! — лежитъ въ горячк. Такъ вотъ, Варвара прибжала, чтобы сказать, что Беннитъ, упорно насъ притсняющій ужъ много мсяцевъ — насъ бдныхъ, беззащитныхъ женщинъ!— теперь пробрался къ трону твоему. Я тотчасъ же позвала Герзуинду. Она еще спала, да и теперь глаза у ней слипаются. ‘Бодрствуйте!’ сказалъ Спаситель,— ‘ибо нсть кознямъ сатаны числа’. Вотъ мы пришли къ теб, о, государь! Пришли, чтобъ защититься отъ навтовъ.

(Герзуинда, замтивъ Беннита, спшитъ къ нему, бросается въ его объятья и цлуетъ его, видимо радуясь свиданію)

БЕННИТЪ (королю). Взгляни туда!
КАРЛЪ (долго глядя съ изумленіемъ на Герзуинду). Какъ, ты… Такъ это Герзуинда?
БЕННИТЪ. Да, государь.
КАРЛЪ (тмъ же тономъ). Врно. Герзуиндой ты звалась. (Обращаясь къ настоятельниц) Что вс это значитъ? Герзуинда!
ГЕРЗУИНДА. Что, государь?
КАРЛЪ. Меня вдь знаешь ты. (Герзуинда утвердительно качаетъ головой и Карлъ продолжаетъ) Я разскажу теб, что было, Рорико. Недавно, я разршилъ себ короткій отдыхъ, уставъ грамматику твердить. И для того, чтобы проврить усвоенныя званья, я въ монастырской школ вздумалъ на время стать учителемъ. Пришелъ всезнающимъ я въ школу къ ученицамъ. И вдругъ… Печально изъ огня да въ полымя попасть! Моя гордыня была посрамлена, Герзуинда знала многимъ больше, чмъ тогда я зналъ, чмъ знаю теперь и буду знать во вки. Не ослпи меня сіянье ярче, чмъ блескъ серповъ въ день жатвы, чмъ блескъ мечей въ сраженьи, мной легко бы гнвъ и зависть овладли. Ну а теперь скажите: что произошло?
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Она бжала! Свершила неслыханную дерзость, государь, и убжала — въ награду за любовь, за терпливыя заботы наши, за мольбы о ней, что горячо мы возносили къ небу ежечасно. За это все въ отплату она бжала. Ты видишь, государь, стою я предъ тобой, ломая руки. Горе, которое она намъ причинила, разбило сердце мн. Чмъ я это заслужила? Не слушала она, когда Спаситель звалъ ее — а первому призыву дьявола сейчасъ взяла.
КАРЛЪ. Успокойтесь! Разскажите, какъ и почему она бжала?

(Настоятельница не можетъ удержать рыданій которыя мшаютъ ей говорить, тогда первая сестра, монастырская ключница, выступаетъ и говоритъ за нее)

СЕСТРА КЛЮЧНИЦА. Позвольте мн вамъ разсказать. Она спустилась ночью по стн, заросшей виноградомъ, на грядку мальвъ въ саду — ужъ лучше умолчу, въ какой одежд, дворъ пробжала, перелзла черезъ заборъ, по стволу дерева внизъ соскользнула. Ее увидлъ и окликнулъ сторожъ. Но она, оскаливъ зубы, какъ онъ говоритъ, такъ крикнула, какъ мышь летучая изъ преисподней. Отъ страха онъ ее не задержалъ. Прости его Господь!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Передайте безъ лишнихъ словъ то, что я вамъ сказалъ. Тутъ случай именно такой… Вдь сказано: обвстесь зеркалами, и василискъ умретъ, свое увидвъ отраженье. Врьте тому, что я сейчасъ скажу: жила на свт женщина одна и зачала въ пятнадцать лтъ отъ Асмодея — а зачавъ ребенка, обрекла его отцу. Та женщина — мать Герзуинды. Взгляните на нее. Иль лучше, не глядите. Въ ея глазахъ есть что-то, отъ чего тускнетъ зеркало. Подумайте, за что нашъ государь, великій Карлъ, ее хвалилъ: за мудрость, за то, что не по-дтски умна она. Испугала она его, властителя народовъ! Теперь вы образумились, мать настоятельница, но прежде были во власти ея бсовскихъ чаръ. Отъ васъ я знаю многое про дикій нравъ ея, въ которомъ видна власть дьявола. Вдь мы ужъ тридцать лтъ съ саксонцами воюемъ — такъ неужель предположить возможно, что праздны ихъ злые боги, что денно и нощно не думаютъ они о томъ, какъ сокрушить Господне царство и Его святую церковь?
БЕННИТЪ. Смотрите — похожа разв она на дьяволицу? О, государь, верни свободу ей! Коль соловья илъ зяблика лишить свободы, конечно крыльями начнутъ они неистово о прутья клтки биться — чему тутъ удивляться? Такъ и она душой къ своимъ, ко мн и къ братьямъ рвется — ко всей родн далекой. Дудочки ей хочется по-прежнему срзать съ бузиннаго куста, вдвоемъ съ гусятникомъ, иль мчаться, волосы по втру распустивъ, на быстрой лошади чрезъ рытвины и камни, вдыхая вольный воздухъ. Вотъ, что ей любо! Приручайте, монахини, зврей, въ плну рожденныхъ. Они привыкли къ рабству. А кто рожденъ свободнымъ — тотъ не покорится!
КAРЛЪ (поглядвъ твердо и пристально на Беннита и на Герзуинду, говоритъ Бенниту съ полнымъ спокойствіемъ). Откажись отъ Герзуинды!
БЕННИТЪ (пораженный). Что ты сказалъ?
КАРЛЪ (спокойно, но съ властной твердостью, не допускающей возраженія). Герзуинда останется на вашемъ попеченіи, монахини почтенныя. Но вы должны мн поручиться, что строже, чмъ до сихъ поръ, за нею будете слдить. Беннитъ оставитъ городъ. Ты, жалобщикъ, иль будешь за чертою Аахена до завтрашней зари, иль голову теб отрубитъ мечъ палача. Что жъ касается владній, о которыхъ ты споришь тутъ съ моими судьями, то общаю строгій и правый судъ теб. Иди домой и мирно жди ршенья!
БЕННИТЪ. Прощай, племянница! Иди! Иди по доброй вод. Еще видны на нжной кож слды жестокихъ кулаковъ, недавно силой вырвавшихъ тебя изъ рукъ моихъ. Ступай!.. Безсиленъ я и всякую надежду потерялъ. Оставь меня! Сама неси, какъ можешь, свою судьбу. Помочь теб не въ силахъ я!

(Онъ отталкиваетъ Герзуинду, которая съ тихимъ плачемъ прижалась къ нему, и быстро выбгаетъ. Монахини окружаютъ Герзуинду. По знаку Карла, Рориво быстро выводитъ женщинъ, вмст съ ними уходитъ капелянъ и остальные слуги)

ЭРКАМБАЛЬДЪ (взявъ восковую дощечку, висящую у пояса). Теперь, когда поконченъ ничтожный споръ ршеньемъ твердымъ мудрости испытанной твоей, о многомъ иномъ мн долгъ велитъ теб напомнить. Много не свершеннаго еще ршенья ждетъ и длъ. Во-первыхъ, ты хотлъ на римлянъ ополчиться, чтобъ прекратить позорный торгъ, чтобъ больше христіанъ не продавали въ рабство сарацинамъ. Хотлъ ты также въ Брюл побывать. И вотъ еще: изъ королевскихъ фермъ привезенъ сборъ яблокъ. Ты хотлъ самъ посмотрть и съ фермерами потолковать. Изъ Штейгервальда…
КАРЛЪ. Довольно! Удержи все это въ памяти. Потомъ напомнишь мн.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Пипинъ, твой сынъ…
КАРЛЪ. Потомъ! Оставь меня теперь. (Эркамбальдъ, изумленный, тихо отступаетъ, едва замтно покачавъ головой и удаляется, Карлъ, погруженный въ раздумье, стоятъ нсколько времени неподвижно у окна, затмъ говоритъ, повысивъ голосъ) Рорико!
РОРИКО (подходя къ нему). Что, государь?
КАРЛЪ. Что я хотлъ сказать?.. Ахъ да, призвать хотлъ я дочерей… Иль нтъ, хочу вдвоемъ съ тобой охотиться, потомъ пойдемъ въ источник горячемъ искупаться. День сегодня, какъ видно, будетъ пасмурный.
РОРИКО. Нтъ, государь. День солнечный и ясный.
КАРЛЪ (задумчиво). Свтла какъ мсяцъ, и лицо святой! Ты раньше не видалъ ее?
РОРИКО. Я, государь?.. Нтъ…
КАРЛЪ. Гд видлъ ты ее?
РОРИКО. Я?.. Право, мн трудно въ точности сказать… И наконецъ, я ошибаюсь, можетъ быть, я никогда ее не видлъ.
КАРЛЪ. Послушай, Рорико: когда мой взоръ, уже уставшій — я слишкомъ много глядлъ вотъ этими двумя глазами, что съ юности и до сихъ поръ безъ отдыха служили мн, и ночью, когда другіе спали, а я свтъ снова зажигалъ… Что я хотлъ сказать? Ахъ да: когда мой взоръ встрчаетъ такую, какъ у этой двочки, головку, ему отрадно: онъ таетъ, молодетъ, блуждая по свтлой нив, и сердце старое въ груди мн молодитъ. Ты понимаешь это?
РОРИКО. Почти что понимаю, государь.
КАРЛЪ. Почти? Ну хорошо, съ меня довольно,— пускай почти!.. Нтъ, Рорико, пойми меня вполн. Вдь для того тебя приблизилъ я къ себ. Золото волосъ на голов ребенка… Сть невинности изъ нитей золотыхъ, тончайшихъ… Не чудо ль это?
РОРИКО. Она прекрасна,— я не отрицаю. Но…
КАРЛЪ. Тотъ колпака дурацкаго достоинъ, кто равнодушенъ, какъ вотъ канцлеръ Эркамбальдъ, при вид красоты и юности и, ротъ раскрывъ, слюною брызжетъ, ругаясь и ворча! Вдь это, я думаю, хотлъ сказать ты? Отъ подобной разслабленности старческой храни меня Господь! Что новаго?
РОРИКО. Приходили ко мн старйшины евреевъ: они хотятъ построить синагогу, и Эркамбальдъ все медлитъ дать отвтъ о мст для постройки.
КАРЛЪ. Какъ поживаетъ твоя красотка?
РОРИКО (испуганно). Кто? Господи помилуй! Ни о какой красотк я не знаю.
КАРЛЪ. Ни о какой? Ты ничего не знаешь объ Эсири, втрогонъ?
РОРИКО. Ахъ, вы о ней…
КАРЛЪ. Конечно,
РОРИКО. Когда она узнаетъ, что милостиво вспомнилъ о ней великій государь — она отъ радости вся загорится.
КАРЛЪ. И теб пожаръ тушить придется. Ахъ, Рорико! Когда бъ я могъ стать снова молодымъ, я бы за это отдалъ — мои сдины. Послушай! Я замыслилъ… попробуй угадать! Не о Гримуальд и не о Видукинд я думаю теперь, который, говорятъ, отраву сыплетъ въ мои колодцы. Нтъ! Ршилъ я…
РОРИКЕ. Устроить школу для дтей еврейскихъ?
КАРЛЪ. Не угадалъ. Вотъ въ чемъ мое ршенье… Не думай, что мн непремнно нуженъ молчаливый канцлеръ — я и съ болтливымъ справлюсь. Но сегодня его мн видть не охота. Теб я порученье тайное даю — и вотъ какое: ршенье принялъ я вмшаться въ жизнь Герзуинды. Мн жаль ее, она широкими глазами, съ такимъ отчаяньемъ и такъ безпомощно на горькую глядитъ судьбу свою. Пусть это прихоть — все равно: хочу я дать свободу ей. Хочу открыть ей клтку. Но я боюсь, чтобъ коршунъ не налетлъ, когда голубка выпорхнетъ изъ клтки — и потому ршилъ не открывать пока. Хочу поговорить я съ глазу на глазъ съ нею. Теперь ты понялъ?
РОРИКО (изумленно). Да, государь.
КАРЛЪ. Такъ поспши, пока я не раздумалъ.
РОРИКО. Прости — въ чемъ порученье?
КАРЛЪ. Вотъ въ чемъ: или и приведи сюда мн Герзуинду — одну. Будь только ты при ней — никто другой пусть не приходитъ. Сдлай это безъ шума. какъ ты умешь… Затмъ, дою подкрпившись и душу освживъ, пойду я на охоту.

(Слуги приносятъ на серебряномъ столик завтракъ Карлу, другіе вносятъ воду для омовенія рукъ въ серебряномъ кувшин и серебряный тазъ. Капелянъ, не прежній, а другой, вноситъ фоліантъ, который ставитъ на пюпитръ и открываетъ. Рорико уходитъ съ поклономъ. Ученикъ придворной школы, мальчикъ лтъ шестнадцати, становится возл Карла, державъ рукахъ дощечки для писанія. Карлъ садится на кресло, ему пододвигаютъ столикъ, льютъ воду на руки и капелянъ откашливается, намреваясь начать чтеніе)

КАРЛЪ (длая знакъ рукою капеляну). Нтъ, сегодня читать не будемъ Августина.

(Капелянъ удаляется, поклонившись. Король Карлъ садится за ду)

КАРЛЪ (во время ды). Ну что, скажи мн, мальчикъ: не трещалъ сегодня потолокъ, какъ прошлой ночью, по твоимъ словамъ? Что это значитъ? Ужели стны рушатся въ дворц, не дожидаясь, чтобы сокрушилъ ихъ датчанинъ Готфридъ? Что шепчутъ прорицатели? Что сочтены дни короля? Конечно, сочтены — какъ ваши, какъ сочтенъ и волосъ каждый на глупой голов твоей. Запиши: король нашъ Карлъ, въ теченьи долгой жизни своей, разъ десять становился старымъ и снова молодымъ. А умретъ онъ, когда на то Господня воля будетъ — а не тогда, когда въ дворц трескъ потолка услышатъ.

(Рорико вводитъ снова Герзуинду, разговаривая съ ней. Въ противоположность своему первому появленію, она теперь по-дтски оживленна и весела. Услышавъ голосъ Карла, она внимательно прислушивается)

КАРЛЪ (слегка смущенный). Вотъ это хорошо! Хвалю! Я вижу, ты пришла открыть мн одному — и даже Рорико, я думаю, тутъ лишній — твои желанья и тревоги, чтобъ мы вдвоемъ ршили, какъ къ лучшему все измнить. (По его знаку вс, кром Герзуинды, удаляются. Оставшись съ нею наедин, онъ продолжаетъ) Говори безъ всякаго стсненья, Герзуинда.
ГЕРЗУИНДА (съ серьезнымъ, нсколько выжидательнымъ, лукавымъ выраженіемъ лица). Хочу свободной быть!
КАРЛЪ. Ну да, ты хочешь… Тянетъ тебя на родину, въ лса, гд на стволахъ старинныхъ буковъ висятъ еще изображенья языческой богини Фреи, а не Маріи, матери Господней. Вернуться къ дяд дикарю ты хочешь…
ГЕРЗУИНДА. О, нтъ! Хочу я быть свободной и отъ дяди.
КАРЛЪ. Что? Вдь ты рыдала тутъ въ его объятьяхъ.
ГЕРЗУИНДА (пожимая плечами). Я плакала, чтобъ онъ не огорчался. Къ тому же…
КАРЛЪ. Что: къ тому же? Продолжай…
ГЕРЗУИНДА. Къ тому же, когда плачутъ старики, готова я рыдать… чтобъ не расхохотаться.
КАРЛЪ (отталкивая отъ себя столикъ). Что ты сказала?
ГЕРЗУИНДА. Только правду. Больше ничего.
КАРЛЪ (опять спокойнымъ тономъ). Дитя… Но если вникнуть въ то, что ты сказала — и какъ сказала… Отвернувъ лицо, чтобы не видть, кто предо мной стоитъ, я слышу голосъ — совсмъ не дтскій. Повтори, чтобъ понялъ я, чего ты хочешь.
ГЕРЗУИНДА (взглянувъ на него значительно). Я и молчать могу.
КАРЛЪ (сначала изумленно, потомъ быстро) Нтъ, говори. Открой мн душу, не робя.
ГЕРЗУИНДА (очень непринужденно). Я робости не знаю. Что сталось бы со мной, будь я пуглива? Что унесла бы изъ краткой жизни, во всемъ враждебной мн, которой завтра, можетъ быть, конецъ наступитъ, когда бъ я знала страхъ?
КАРЛЪ. Ты знаешь, кто съ тобою говоритъ?
ГЕРЗУИНДА. Конечно. Ты старикъ, я знаю — и жизнь твоя ужъ позади. А я — что въ прошломъ у меня? Почти что ничего. Что впереди? Быть можетъ, тоже пустота. Ты сытъ и потому меня понять не можешь.
КАРЛЪ. Откуда знаешь ты, что старикамъ невдомъ голодъ?
ГЕРЗУИНДА. О да, ты голоденъ, я вижу ясно. Вижу по твоимъ глазамъ. Больно отъ взглядовъ старика. Въ нихъ свтится мольба, какъ у собаки, которую прибили. Взглядъ старика — взглядъ утопающаго.
КАРЛЪ (съ напускной веселостью). Довольно! Лучшаго пловца чмъ Карлъ нтъ на свт. И не родился тотъ, кто волны боле широкимъ взмахомъ разскаетъ, чмъ Карлъ. И шеи тоже ни предъ кмъ еще король не гнулъ. Больно — я знаю — отъ взгляда короля, когда онъ гнвно смотритъ, но только потому, что взглядъ его сверкаетъ, какъ молнія на потемнвшемъ неб. Послушай. Скажи мн ясно и коротко: что сдлать для тебя?
ГЕРЗУИНДА. Позволь мн жить, какъ я хочу.
КАРЛЪ. А какъ ты хочешь жить?
ГЕРЗУИНДА. Идти моимъ путемъ, чтобы никто не спрашивалъ меня, куда иду, чтобъ никому я не была обязана сказать, откуда я пришла.
КАРЛЪ. Странное желанье для лтъ твоихъ, дитя. Ты сама не понимаешь, вижу я, чего ты просишь. Ты не знаешь, какъ много бдъ таится вокругъ тебя. Не знаешь, что стоитъ бабочк, такой какъ ты, разъ или два надъ лужей пролетть — особенно здсь, въ Аахен,— и горихвостка, или синица сейчасъ ее поймаетъ и проглотитъ. Я не хочу твоей погибели. Я добра теб желаю, Герзуинда. Проси того, что будетъ благомъ для тебя.
ГЕРЗУИНДА. Я ничего другого не прошу.
КАРЛЪ. Хорошо. Исполню твою просьбу я. Но скажи — мн одному и никому другому — что ты съ свободой сдлаешь?
ГЕРЗУИНДА. Ничего. Я буду длать то, что мн пріятно.

(Карлъ поднимается и ударяетъ кулакомъ о металлическую доску, висящую между колоннами. На этотъ звукъ является Рорико)

КАРЛЪ. Послушай, Рорико. Вотъ эта свтловолосая упрямица свободна. Она пойдетъ куда захочетъ. Не заложница она, никто ее не опекаетъ и не воспитываетъ въ монастыр. Никто ее не держитъ. Куда бы ни пошла она, никто ей путь не преграждаетъ — хотя бъ она стояла въ двухъ шагахъ отъ пропасти слпая, никмъ не защищенная. Не первая она съ небесной силой юности свершитъ глубокое паденье въ адъ.

(Онъ уходитъ, не оборачиваясь. Герзуинда глядитъ ему вслдъ подобострастнымъ взглядомъ, пока онъ ие всчезаетъ. Оставшись съ нею наедин, Рорико подходитъ къ ней и говоритъ твердо, почти сурово)

РОРИКО. Куда пойдешь?
ГЕРЗУИНДА (страстнымъ шопотомъ). Возьми меня съ собой, красавецъ!
РОРИКО (сначала испуганно отступаетъ, потомъ громкимъ голосомъ). Да, я возьму тебя какъ змйку желтую и защемлю раздвоеннымъ сучкомъ, чтобъ не могла ни языкомъ вертть, ни жалить. Идемъ плутовка, демонъ! Уходи изъ дома короля.

(Онъ держитъ ее двумя пальцами за воротъ платья и, отталкивая ее отъ себя, уходитъ)

Занавсъ.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

(Помстье короля Карла въ окрестностяхъ Аахена. Открытая колоннада съ дверью въ домъ изъ сада. Широкія ступени спускаются въ садъ, старыя деревья покрыты осенней пожелтвшей листвой. На заднемъ план освщенный солнцемъ скатъ, обросшій виноградомъ. Ясное осеннее утро нсколько дней посл перваго дйствія)

(Канцлеръ Эркамбальдъ ходитъ между колоннами, сильно возбужденный. Графъ Рорико выходитъ изъ дома)

ЭРКАМБАЛЬДЪ (взволнованно). Ну что, графъ Рорико?
РОРИКО. Напрасны вс старанья, благородный канцлеръ.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Не хочетъ меня принять? Опять не хочетъ? Длъ скопилась цлая гора, а онъ меня къ себ не допускаетъ. Я милости его лишился? Хорошо. Нтъ,— плохо, я хотлъ сказать. Но это измнить нельзя. Его доврія не обманулъ я, и на другія плечи съ спокойной совстью могу взвалить я бремя. Кто-нибудь вдь долженъ его нести — не то весь міръ въ смятеніе придетъ. Что тутъ происходитъ? Скажи мн правду безъ утайки.
РОРИКО. Я ничего другого не могу сказать, какъ то, что нечего сказать мн. Король сюда почти бжалъ, онъ никого не хочетъ видть, не хочетъ говорить ни съ кмъ и самъ почти ни слова не произноситъ. Ища уединенья, собакъ онъ гладитъ, приноситъ свжую траву оленямъ молодымъ и ловитъ ящерицъ. Когда ему недавно говорилъ я, что міръ съ узды сорвался, какъ лошадь дикая — онъ мн отвтилъ: пусть убжитъ. Что за бда!
ЭРКАМВАЛЬДЪ. Нтъ, графъ, мн мало того, чмъ ты считаешь нужнымъ мою тревогу успокоить… Не могу я этимъ удовольствоваться. Если ты мн другъ и доказать желаешь дружбу, то скажи открыто: когда, въ какую несчастную минуту, въ бесд съ королемъ разгнвалъ я его?
РОРИКО. Быть можетъ-тогда, когда заложницу…
ЭРКАМБАЛЬДЪ. А, вотъ что! Заложница, ты говоришь? Заложница!.. Такъ помоги мн.
РОРИКО. Пустое это, благородный канцлеръ, совсмъ пустое. Тотъ, кто великихъ замысловъ исполненъ на малое не долженъ вниманья обращать. Но все же сказать теб я долженъ: въ душ великаго вождя и повелителя, въ глав, гд большее таится за челомъ высокимъ, чмъ — прости! — у всхъ насъ здсь… въ глав державной Карла вндрилось это глубоко, и все застлало какъ сорная трава.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Объясни точне — ты разв думаешь..?
РОРИКО. О Герзуинд вспомни!
ЭРКАМБАЛЬДЪ (внезапно догадываясь). Я такъ и думалъ, накажи меня Господь! Но вотъ минута, когда ты можешь просвтить меня, графъ Рорико… Назвалъ ты имя Герзуинды. Что жъ дальше?
РОРИКО. Да только то, что мысли короля всецло ею заняты.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Въ какомъ же смысл мысли короля всецло ею заняты?
РОРИКО. Объ этомъ ты спроси другого — кто мудрй меня. Спроси британскаго магистра — онъ въ каждомъ смысл дастъ теб отвтъ.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Ты yклониться хочешь отъ отвта, графъ? Но вотъ что ты наврное знать долженъ: скажи мн, почему заложниц саксонской, съ которой такъ милостиво говорилъ король, собрать велли вещи и съ узелкомъ уйти? Почему не допустилъ король къ себ монахинь, приходившихъ за нее просить? Почему король, съ жестокостью, къ которой я непричастенъ, прогналъ ребенка беззащитнаго въ глухую ночь?
РОРИКО. Властитель міра порой бываетъ милостивъ. И если отсюда онъ ее изгналъ, отдавъ на растерзанье дикимъ зврямъ, то этимъ лишь ея исполнилъ волю. Но слышу я его шаги. Прости…
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Тотъ, кто на первомъ мст посл короля стоитъ, съ душой обремененной заботами страны и короля — какъ воръ накрытый принужденъ бжать!

(Онъ поспшно уходить. Вскор посл того входитъ изъ тнистой аллеи сада король Карлъ, въ деревенской одежд, съ садовымъ ножемъ въ рук. Онъ ходитъ выпрямившись, съ гордой властной осанкой. У него видъ укрывающагося благороднаго звря. Узнавъ Рорико, онъ медленно приближается, не глядя на него. Рорико стоитъ въ выжидательной поз)

КАРЛЪ (подходя вплотную къ Рорико и протягивая ему листья каштановаго дерева). Ты любишь горькій запахъ пожелтлыхъ листьевъ?
РОРИКО. Люблю — но не тогда, когда первинки желтыя въ поляхъ растутъ.
КАРЛЪ. Желторотый птенецъ!
РОРИКО. Ты мн даруешь этотъ титулъ, король Карлъ?
КАРЛЪ. Да, къ другимъ въ прибавку: повса ты и втрогонъ!
РОРИКО. И эти титулы, хотя не заслужилъ я ихъ,— какъ и другіе — охотно принимаю. Но боле всего подходитъ первый мн за то, что я въ лицо глядть дерзаю господину міра.
КАРЛЪ. Почтительность не повредила бы теб, мой сынъ — да и мн тоже. Но только не хочу чрезмрнаго благоговнья. Не то меня вы прикуете къ трону, къ корон голову мн припаявъ. Не нужно меня молитвами упитывать, какъ идоловъ восточныхъ. Не Богъ я! Я созданъ Бога почитать, какъ всякій изъ подданныхъ моихъ. Какъ всякій среди нихъ, я устаю, бываю голоденъ, и пить хочу, когда приходитъ время. И гршенъ я, совсмъ какъ ты. Вотъ отгадай загадку! Что это такое: глаза откроешь — при теб оно и вмст съ тмъ не при теб. Прогонишь — оно бжитъ, тебя же за собою увлекая. Поймать захочешь — въ руки не дается. Хочешь отряхнуть — оно все глубже въ душу проникаетъ. Сжигаешь — тмъ сильне жжетъ тебя оно. Въ мор ледовитомъ захочешь утопитъ — но, глядь, и море закипаетъ. Ледъ шестидесяти зимъ трещитъ и таетъ, испаряется отъ зноя. Нтъ, не загадка это, а болзнь, мой другъ.
РОРИКО (посл долгаго молчанья). Отъ франковъ, столь много бдствій пережившихъ, да отвратитъ Господь такое горе, тягчайшее изъ всхъ! Да сохранитъ Онъ твой духъ и плоть твою на радость намъ. Но долгъ повелваетъ мн призвать врача, хотя бъ и легкимъ было недомоганіе твое. Вели, и Винтера, врача придворнаго, я позову…
КАРЛЪ. Чтобъ о недуг говорить, ужели нужно больнымъ быть самому? И даже будь я боленъ,— не тому, чье имя зиму означаетъ, отъ этого недуга исцлить меня. Снгъ, опушившій голову мою, свидтель, что не зим уврачевать мою горячку. Довольно говорить загадками. Что новаго тамъ, въ Аахен?
РОРИКО. Не достаетъ главы, и члены тла стали безголовы.
КАРЛЪ. Пускай попрыгаютъ, давъ отдыхъ голов.
РОРИКО. Ждутъ посланные, говорятъ они. Приходятъ всти грозныя изъ Даніи, отъ короля. Забывъ о пораженьи при Блейденфлед, опять онъ нападаетъ — такъ говорятъ — на насъ съ огромнымъ флотомъ. Канцлеръ умоляетъ принять его съ докладомъ.
КАРЛЪ. Пускай хвастливый грозитъ датчанинъ — снимать тмъ временемъ я буду виноградъ поспвшій, ни мало не тревожась. Грозилъ вдь также вождь аваровъ, что чрезъ меня перешагнетъ въ доспхахъ. И многіе другіе грозили вмст съ нимъ — и проползали межъ ногъ моихъ потомъ, когда я разставлялъ ихъ широко. Только стать на ноги мн нужно было, чтобъ черезъ нихъ перешагнуть… Не радостно царить — не радость и побда! Не стоитъ и противъ слабыхъ воевать и слабыхъ защищать.. Тебя прошу — о томъ заботься лишь, чтобы никто сквозь стражу не пробрался. А теперь скажи — потомъ тебя я отпущу, хочу одинъ остаться — скажи, не помнишь ли, что сталось съ той заложницей — ты знаешь — которую къ себ я призывалъ дней пять иль шесть тому назадъ. Дочь она была строптиваго саксонца. Она вернулась въ монастырь?
РОРИКО (посл короткаго колебанія). Нтъ, государь.
КАРЛЪ. Не вернулась?
РОРИКО. Нтъ.
КАРЛЪ. Она пропала?
РОРИКО. Въ монастырь она не возвращалась.
КАРЛЪ. Все было сдлано, какъ я веллъ?
РОРИКО. Твой приказъ былъ въ точности исполненъ. Ей дали узелокъ, вложивъ туда вина и хлба, а также золота, и много разъ ей повторили, что ждутъ ее обратно, и потому не запираютъ воротъ монастыря.
КАРЛЪ. Такъ значитъ, уходя — вотъ главное — она наврно знала, что въ каждый часъ и дня и ночи ея приходу будутъ рады чрезвычайно?
РОРИКО. Знала.
КАРЛЪ. И не вернулась?
РОРИКО. Нтъ.
КАРЛЪ. Прощай, безумная, миръ праху твоему!.. Ахъ да, чтобъ не забыть! Вели мн принести копье. Мы будемъ въ цль метать. Мн тсенъ мой камзолъ и давитъ грудь. Ей нуженъ панцырь. Ты видишь, Рорико: рука моя тверда и силу прежнюю не потеряла. Есть на лиц морщины, правда, но взоръ не потускнлъ. (По знаку Рорико изъ кустовъ выходятъ охотники съ копьями. Карлъ, взявши у одного изъ нихъ копье, продолжаетъ) Дай мн копье, и въ самую средину я попаду. Въ этомъ теб не уступлю я… Вотъ только то, что льнутъ къ теб красотки юныя — меня же навщаетъ лишь призракъ старости. Онъ ходитъ рядомъ и кашляетъ по-стариковски. Ночью приползаетъ ко мн въ постель, и холодно его прикосновенье. Насмшливо грозитъ онъ въ камень превратить меня, съ ногъ начиная и все выше и выше. Ты слышишь, Рорико? Живого въ камень превратить… Ну да что тамъ! Не сможетъ призракъ Карла устрашить. Окаменла, правда, лвая нога — но живо сердце, и правая рука жива. Умри, распутная старуха! (Съ большой силой бросаетъ копье) Вотъ лозунгъ мой.
РОРИКО (стоя у мишени, которую тмъ временемъ поставили, и въ центр которой торчитъ копье Карла). Мастерски метнулъ. Въ самую средину копье вонзилось и славитъ, трепеща, искуснаго стрлка..
КАРЛЪ (быстро). Она не умерла?
РОРИКО. Кто?
КАРЛЪ. Я знать хочу, не умерла ль святая?
РОРИКО. Святая?
КАРЛЪ. Та, о которой я говорю. Погубить ее внушилъ мн дьяволъ — затмъ, что разрушать великое блаженство.
РОРИКО. Жива она, мой повелитель.
КАРЛЪ. Она жива?
РОРИКО. Да. Но, увы, святой назвать ее нельзя.
КАРЛЪ. Мой Рорико, тутъ мсто, какъ будто созданное для школьниковъ, какъ мы, сбжавшихъ, чтобъ на свобод позабавиться. Скажи, разсказывай: жива она? гд, какъ она живетъ? Пришла въ лохмотьяхъ, растрепавшись? Пала духомъ?
РОРИКО. Едва ли.
КАРЛЪ. Повытряхни суму. Дай все, что есть. Вдь я твой гость, не заставляй меня просить. И спрашивать не заставляй. Легкимъ и свтлымъ облачкомъ окутала мн душу радость. Теплый, благодатный дождь мн сердце освжилъ, и отъ него текутъ ручьи и нивы зеленютъ, въ кустахъ дрозды ликуютъ молодые. Она жива! Значенье, правда, небольшое такая жизнь иметъ. Изъ года въ годъ серпы моихъ жнецовъ срзаютъ жатвы многимъ покрупнй. Но въ душ упрямой разверзлось небо отъ радости, что бьется сердце бднаго ребенка и что ее не погубила моя жестокость.
РОРИКО. Позволь открыто говорить. Я вижу, что милость небывалую мой государь на небывало недостойную пролилъ… И потому открыть я долженъ правду. Герзуинда, заложница саксовская, которую безумной, правда, втренной, но все жъ невинной ты считаешь — она безумна, легкомысленна, конечно, но боле того — преступна! Правда, никогда обмана власть подобную я не видалъ, а также столь лживаго подобья чистоты. Подумать можно, что если хлбъ причастья ей въ чистыя вложить уста, то расцвтетъ онъ и сохранится въ святилищ нетлвнымъ тысячи годовъ. Съ чела ея какъ будто струи очищенія текутъ — и все жъ ея дыханье ядъ, погибель, ужасъ, государь!
КАРЛЪ. Подожди. Не сразу все, а постепенно, каждое отдльно разскажи. Слишкомъ новымъ, тернистымъ ты идешь путемъ. Замедли шаги твои. Если гршница она и бсомъ одержима, какъ убждалъ насъ канцлеръ, то чмъ, скажи, гршна она?.. Чтобъ въ этомъ ее мы покарали! Въ чемъ наибольшій грхъ ея?
РОРИКО. Въ чемъ? Возьми ты чистоту, настолько присущую ея годамъ, что за нее ребенка нельзя хвалить. И тотъ порокъ возьми, что на могил невинности живетъ, безстыдно его утучняясь, ихъ сравни — и будешь знать.
КАРЛЪ. Хорошо… Но ты откуда это знаешь?
РОРИКО. Почти во всемъ она сама призналась мн.
КАРЛЪ. Ай, ай, графъ Рорико! Прошу прощенья…
РОРИКО. Пристыдить меня ты чмъ-то хочешь? Что долженъ я простить? Во многомъ изъ года въ годъ я былъ виновенъ предъ королемъ, и онъ прощалъ мн въ милости великой. Но въ этотъ разъ я за собой вины не знаю. Она за мною побжала — говорю открыто — и ухватилась за меня, хотя сурово и оттолкнулъ ее. Она не отставала, а мною овладло — хотя я не святой — къ ней омерзенье… большее, чмъ страхъ. Все въ ней мн было непонятно, вс чары казались порожденьемъ чуждой силы. Отвращенье наполнило мн душу — и не взялъ я того, что въ руки мн давалось.
КАРЛЪ (блдня). Взгляни мн, Рорико, въ глаза!
РОРИКО (безстрашно и открыто глядя ему въ глаха). Что, король Карлъ?
КАРЛЪ. Продолжай.
РОРИКО. Я признаю, что странно такъ поступать, какъ я, и все-жъ… Приступомъ я бралъ и мене прекрасныхъ двъ. Я не святой, а также не трусливъ. Однако, хотя щадить тутъ было нечего и завоевывать лишь собственную шею приходилось, ее изъ рукъ сплетенныхъ двушки освобождая, я оказался — что вовсе не почетно въ подобныхъ случаяхъ — героемъ стойкимъ.
КАРЛЪ. Что дальше?
РОРИКО. Вотъ что случилось съ нею не дальше чмъ вчера. Ночью, ты знаешь, выпалъ иней, и утро все лежалъ, пока на солнц не растаялъ… Ну, словомъ, вечеромъ вчера ее я снова подобралъ — или, врне, она меня подстерегла, окликнула и побжала за много вслдъ до самой калитки сада, гд съ лошади сошелъ я.
КАРЛЪ. За лошадью твоей она бжала?
РОРИКО. Да. Три мили пробжала. она за мной. Я пустилъ галопомъ лошадь, и она летла вслдъ.
КАРЛЪ. Окрылены, что-ль, ноги у нея?
РОРИКО. Быстрй она бжитъ, чмъ зврь лсной, спасаясь отъ собакъ: ловка на рдкость и легка какъ пухъ. Я сжалился надъ нею, наконецъ, и крикнулъ:— За кмъ ты мчишься? Отвтъ былъ:— За тобой! Опять ей крикнулъ я:— За дьяволомъ, а не за мною! — нтъ, за тобой! — За падалью ты, какъ собака, гонишься, ей крикнулъ я, сильнй пришпоривъ лошадь.— Остановись, ты упадешь, опять сказалъ я.— Сердце не выдержитъ и разорвется. Передохни, не то умрешь ты, не покаявшись въ грхахъ.
КАРЛЪ. А что жъ она въ отвтъ?
РОРИКО. Пронзительно и дико захохотала.— Убирайся въ свой монастырь! я крикнулъ въ бшенств — иль уползи обратно въ аахенскій притонъ, куда меня домчалъ мой конь, отъ страха ноздри раздувая, и гд, на горе мн, тебя я подобралъ!
КАРЛЪ. Не благородно съ нею ты поступилъ.
РОРИКО. Не благородно, знаю — не только съ нею, но и съ собой. Все жъ не хотлъ ее ударить и не ршался оставить въ пол. Все бшенство свое изливъ, я вспомнилъ притчу о добромъ самарянин, и, завернувъ ее въ мой плащъ, повезъ къ себ домой. Старикъ привратникъ перекрестился, увидвъ насъ: меня за повода держащимъ лошадь, ее закутанной въ сдл.
КАРЛЪ. Куда же вы пріхали?
РОРИКО. Сюда.
КАРЛЪ. Гд остановились?
РОРИКО. У сенешаля стараго, близъ входа въ садъ.
КАРЛЪ. Такъ, значитъ, Герзуинда…
РОРИКО. Здсь, къ сожалнью: пока она на попеченьи сторожа, приставленнаго къ виноградникамъ, и въ домик живетъ его.
КАРЛЪ (поднимается, долго смотритъ въ лицо Pорико и затмъ разражается нсколько искусственнымъ смхомъ). Такъ вотъ какимъ разсказомъ, Рорико, прикрыть ты захотлъ на рдкость смлую, безумную продлку? Зачмъ такъ много словъ? Ты мастеръ сти разставлять. И неужели я для того на волю птичку отпустилъ, чтобы стрла твоя попала ей въ нжный пухъ? Боюсь, не хватитъ, безумный графъ, на этотъ разъ, терпнья моего и дочери моей Ротрауты. Она, ты знаешь, слдитъ за благонравьемъ при двор.
РОРИКО. Мн больно, что ты дурно судишь о своемъ слуг.
КАРЛЪ. А мн, что соблазнилъ ты двочку, и дерзко на нее жъ клевещешь. Довольно! Въ томъ, что случилось, я виновенъ. Но для того, чтобы не умножать вины, ршилъ я зову внять Господню, орудіемъ тебя избралъ Онъ, чтобъ снова ко мн приблизить Герзуинду. Хочу я снова повидать ее и снова попытаться, не сможетъ ли совтъ разумный, соединенный съ властью, исправить то, что злого сотворила чрезмрная поспшность. Ты вздрогнулъ? Не знаешь разв, что милость короля не долговчна… Вотъ мой приказъ: пусть, ничего не говоря ей, Герзуинду приведутъ сюда, чтобъ погулять среди кустовъ и грядъ. Затмъ, пусть вс ее оставятъ, и я ее какъ бы случайно встрчу.

(Рорико удаляется съ поклономъ. Карлъ стоитъ задумавшись. Потомъ онъ оглядывается, чтобъ убдиться, что онъ одинъ, и замчаетъ двухъ ратниковъ, которые, стоя въ отдаленіи, ждутъ его приказаній)

КАРЛЪ. Унесите копья. (Они вынимаютъ копье Карла изъ мишени и уносятъ самую мишень) Скажи, охотникъ, кто тамъ надъ бузиной склонился у домика, въ которомъ живетъ садовникъ?
1-ЫЙ ОХОТНИКЪ. Двочка какая-то.
КАРЛЪ. Не внучка ли садовника?
1-ЫЙ ОХОТНИКЪ. Быть можетъ и она. Но нтъ, волосы черны какъ смоль у той — у этой золотые.
КАРЛЪ. Узнай, кто эта двушка. Иль нтъ — уйдите.

(Охотники удаляются, слышенъ громкій смхъ Герзуинды. Король блднетъ, стоитъ не двигаясь и пристально смотритъ въ направленіи, откуда появляется, наконецъ, Герзуинда, она, запыхавшись, гонттся за бабочкой и подходитъ совсмъ близко къ Карлу, не замчая его)

КАРЛЪ. Куда бжишь?
ГЕРЗУИНДА (слегка вскрикнувъ). Я бабочекъ ловлю.
КАРЛЪ. А знаешь ты, на чьей земл?
ГЕРЗУИНДА. Хозяинъ здсь графъ мэнскій, Рорико.
КАРЛЪ. Ты думаешь, что здсь помстье графа Рорико?
ГЕРЗУИНДА. Не знаю право. Быть можетъ, Ротраут принадлежитъ оно. Мн все равно, она ль, дочь короля, или возлюбленный ея здсь грядки полетъ и овощи роститъ. Наврядъ ли бабочкамъ капустнымъ счетъ они ведутъ, иль мертвымъ головамъ. Никого не опечалитъ пропажа ящерицы маленькой.

(Она въ эту минуту словила ящерицу и видимо всецло ею поглощена)

КАРЛЪ. Плохо пришлось теб бы, Герзуинда, когда бы думалъ я какъ ты. Но обрати свой взглядъ и на меня: сегодня въ третій разъ меня ты видишь. Подумай, вспомни! Я тотъ старикъ со взоромъ утопающаго, который теб свободу далъ. Ты видишь: дышитъ онъ, не утонулъ и снова на твоемъ пути стоитъ. Быть можетъ, взглядъ его сегодня не будетъ тягостенъ теб, быть можетъ, сильная рука теперь теб нужне, чмъ тогда — теперь, когда узнала ты свободу?
ГЕРЗУИНДА. Помолчи! Ты видишь, какую ящерицу я прелестную поймала!
КАРЛЪ. Вижу. Но слушай, Герзуинда: не привыкъ стоящій предъ тобою съ глухими говорить, и не совтую теб глухою притворяться. Я предъ тобой виновенъ. Прихоти послушный толкнулъ тебя я въ пропасть, хотя и зналъ, что гибель и позоръ грозятъ теб на дн, что копошатся гады тамъ. Я тебя толкнулъ, и собственной рукою спасу тебя изъ глубины паденія и горя. Ты поняла меня?
ГЕРЗУИНДА (со смхомъ). Колонной Ирмина клянусь, что нтъ.
КАРЛЪ. Какая дерзость! Языческое племя, къ которому принадлежишь и ты съ твоимъ безумьемъ, хотя обречено на мракъ, все жъ, чистоту блюдя, одно лишь знаетъ для тебя и всхъ теб подобныхъ: веревку! Когда себя не соблюдаетъ два, даютъ ей выборъ: иль самое себя веревкой задушить, или чтобъ женщины кнутами гнали ее по городу изъ дома въ домъ, пока, не вынеся позора, не умретъ она.
ГЕРЗУИНДА. (съ некрасивой рзкостью). А сами тоже самое съ мужьями длаютъ, за что казнятъ другихъ, волчицы злыя! Имъ слаще кровь проливать, чмъ страстью любовной упиваться!
КАРЛЪ. Чьи слова ты повторяешь, Герзуинда?
ГЕРЗУИНДА (удивленно). На твоемъ вдь язык я говорю.
КАРЛЪ. Но мысли чьи?
ГЕРЗУИНДА. Кто мн сказалъ, что женщины собаки, и что он безмозглы? Это знаетъ и самый глупый изъ мужчинъ.
КАРЛЪ. Кто ты, Герзуинда? Глаза мои ушамъ не врятъ, а уши глазамъ не могутъ доврять. Глаза мн говорятъ, что ты ребенокъ и рада будешь кукл. Но уши думаютъ иное: женщина она, мн говорятъ они,— и тяжесть женской доли извдала она до дна. Скажи, поврить ли ушамъ, иль взору?
ГЕРЗУИНДА (смясь). Подари мн куколку! Пожалуйста. Но все жъ не думай, что молодыхъ пятнадцать лтъ подобны днямъ пятнадцати слпыхъ котятъ.
КАРЛЪ. Что жъ предпринять? Я вижу, правда, что поступаешь ты не слпо и не втренно, ты смло и съ ршимостью упорной идешь на зло. Правъ, быть можетъ, Эркамбалъдъ. Быть можетъ, правда, что въ тебя вселился демонъ, и живетъ въ дворц, слоновой костью изукрашенномъ и золотомъ, въ дворц, что Герзуиндою зовется, изгнавъ оттуда Бога. Но, слушая тебя, не понимаю, почему въ столь чистомъ и красивомъ дом не живетъ прекрасная душа, почему въ немъ зло и ужасы таятся?
ГЕРЗУИНДА. Странно. Вы вс, мужчины, таковы. Всякій, кто бралъ меня, мн тоже говорилъ, что ты,— и обвинялъ меня за то, что я ему давала. (Внезапно обвивая ему шею руками) Не будь строптивъ, старикъ.
КАРЛЪ (не двигаясь). Будь я Рорико, графъ Мэнскій, я бъ оттолкнулъ тебя, но я король, я Карлъ — и слдовать его примру не могу.
ГЕРЗУИНДА (стоя на подножьи статуи и все еще не снимая рукъ съ шеи Карла). Вы вс напрасно тратите такъ много словъ! Молчите, и съ благодарностью, безъ словъ, берите то, что вамъ даютъ.
КАРЛЪ. Молчи, дитя грха, прижитое святой, во сн сатиромъ оскверненной! Уйди. Уйди изъ жалости! Стынетъ разумъ, блднетъ власти сила передъ тобой, передъ улыбкой тонкихъ устъ. Что мн мшаетъ пальцами, вотъ такъ, нажать на шею блую — чтобы не стало твоей недоброй силы, саламандра, и чтобъ въ моихъ рукахъ осталась чистая и благостная плоть, не искаженная душой бсовской?

(Въ страстной борьб съ самимъ собой отталкиваетъ въ изнеможеніи Герауинду)

ГЕРЗУИНДА. Ай, ай! мн больно!

(Отвернувъ отъ нея лицо, Карлъ тяжело переводитъ дыханіе, стараясь успокоиться. Герзуинда отходитъ отъ него, слдитъ за нимъ исподлобья и третъ руки. Вскор Карлъ снова начинаетъ)

КАРЛЪ. Когда безплодны наставленья, приходится прибгнуть къ власти,— отеческой, но непреклонной. Не постигнетъ кара тебя,— теб я волю словомъ королевскимъ далъ все, хотя бъ и самое безстыдное, свершать. Но не было согласья моего зло надъ тобой творить другимъ: будетъ теперь работа сыщикамъ моимъ, и будетъ палачамъ кого на воздухъ вздернуть! Скоре назови мн имена. Скорй! Вотъ грифель, вотъ дощечки изъ воска свжаго. Напиши скоре имена гулякъ распутныхъ, дерзнувшихъ подъ снью моихъ соборовъ палатинскихъ безстыдно согршить съ тобой. Скажи мн, Герзуинда, имена, и я ихъ твердою рукою въ воскъ впишу, и къ каждому прибавлю: смерть, смерть, смерть!
ГЕРЗУИНДА (вн себя, но твердо, несмотря на свой ужасъ). Нтъ, не сдлаешь ты этого. Нтъ! Не сдлаешь. Не назову теб я никого, кто исполнялъ мою лишь волю.
КАРЛЪ. Такъ имя Рорико впишу я, графа Мэнскаго.
ГЕРЗУИНДА (спокойно). Впиши его. Жалть не стану, когда слпой ударъ сразитъ слпого.
КАРЛЪ. Ну, хорошо. Когда спущу я свору, сама она суметъ дичь выслдить. Если не хочешь всхъ назвать, то назови мн одного, кто былъ теб дороже всхъ.
ГЕРЗУИНДА. Зачмъ? Чтобъ на крест его ты распялъ?
КАРЛЪ. Съ тобою повнчать — ужель такое наказанье?
ГЕРЗУИНДА (быстро, испуганно). Нтъ, не хочу я вмсто всхъ лишь одного!
КАРЛЪ (съ облегченіемъ). Ну, значитъ, ты не знаешь, Герзуинда, ни многихъ, ни даже одного. Теперь впервые на мст кажется мн легкій пушокъ твой на вискахъ. Наконецъ разсялись слегка туманы злые съ бдной твоей души, (все боле величественно и отечески). Не проникъ еще ко мн твой взоръ изъ глубины. Еще душа твоя едва проснулась, и въ полусвт ты ощупью идешь. Пусть возсіяетъ свободно лучъ грядущей юности твоей во всей крас и ясности, тогда, въ прозрачномъ сіяньи утреннемъ, весна твоя распустится. Имй терпнье, Герзуинда. Кто ждать не хочетъ, пока на виноградной лоз нальются грозди, тотъ кислое вино лишь вкуситъ. Поврь мн, ты сама не знаешь кто ты — кто я: я жъ знаю и тебя и самого себя. Знаю, и все-жъ — подумай только! — все-жъ руку помощи не отвращаю отъ тебя. Ты спросишь, почему? Магистръ Алькуинъ считаетъ муравьевъ достойными раздумья долгаго и бережно несетъ ихъ на соломинк издалека домой. Вотъ такъ и я. Страшусь я, что ли? Страшны мн муравьи? Ногой ступалъ я на цлыя селенья муравьевъ. Всхъ родичей твоихъ, весь твой народъ осилилъ я. Такъ не спасаться жъ бгствомъ мн отъ тебя. Послушай, Герзуинда: считай своимъ помстье это. Здсь, въ саду, ты, отъ земли оторванная, снова корни пустишь. Здсь медленно расти ты будешь, здсь расцвтешь, созрешь на попеченьи у садовниковъ искусныхъ. Здсь, подъ защитой стнъ твоихъ, живи привольно. Будь госпожей, прислужницы тебя въ убранства пышныя однутъ, носить ты будешь золото. И всякое веселье по твоему приказу здсь устроятъ. Одно лишь…
ГЕРЗУИНДА (поспшно). Должна я какъ цвтокъ любимый короля въ гряд стоять недвижно?
КАРЛЪ. Ты знаешь разв цвтокъ любимый короля?
ГЕРЗУИНДА. Конечно. Ребенкомъ лтъ семи сама сажала я съ благоговньемъ мальвы короля.
КАРЛЪ (вс боле благороднымъ, чисто отеческимъ тономъ). Теперь благоговнье чуждо твоей душ. Не будь оно такъ чуждо, ты почитала бы съ благоговньемъ — самую себя, согнала бы позоръ съ царицы неба, отраженной въ теб какъ въ зеркал. И трепетно бъ хранила чистый ликъ небесной матери отъ гршныхъ рукъ и отъ прикосновенья нечестивыхъ. Въ этомъ дом, Герзуинда, кипятъ горячіе источники, изъ плоти гршной извлекаютъ они отраву и очищаютъ кровь. И здсь, въ груди моей, горячій родился источникъ. Струи любви отцовской текутъ во мн неудержимо. Торопись. Очисти душу отъ грховъ, омой вс пятна, Хотя покрыта ты была бъ теперь грхами, все жъ будетъ день, когда теб скажу я — покорствуй только чистой вол моей, скажу:— пойди и покажись священникамъ. Въ тотъ день предстанешь свтлой ты предъ міромъ, подобно безгршному небесному цвтку, подобно лиліи въ рукахъ Маріи.

(Онъ кладетъ правую руку на голову Герзуинды, она цлуетъ его опущенную лвую руку)

Занавсъ.

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

(Снова въ помстьи короля вблизи Аахена, покой внутри дома съ колоннами подъ куполомъ, стны и куполъ украшены византійской мозаикой, полъ изъ цвтного мрамора, открытыя и закрытыя двери ведутъ во внутрь дома, одна дверь ведетъ въ садъ, магистръ Алькуинъ и графъ Рорико поднимаются по нсколькимъ ступенькамъ на колоннаду изъ покоя, расположеннаго ниже. Maгистръ Алькуинъ, высокій старикъ съ благородной осанкой, у него видъ ученаго и въ то же время поэта и свтскаго человка, онъ въ длинной священнической одежд)

РОРИКО. До сюда — и не дальше могу я довести тебя. По знаку жъ первому, который дастъ привратникъ, я долженъ буду, господинъ магистръ, удалить тебя изъ дома и изъ сада — хотя бы даже короля и не усплъ ты повидать.
АЛЬКУИНЪ. Какъ? Даже если призванъ я посланіемъ собственноручнымъ короля?
РОРИКО. Ты призванъ королемъ?
АЛЬКУИНЪ. Конечно, графъ. Не то сидлъ бы мирно я за книгами моими и, чуждый любопытства, не сталъ бы слухамъ я внимать, поврь — какъ не внималъ и до сихъ поръ. (Слегка насмшливо) Что тутъ у васъ за тайны? Зачмъ могучій Карлъ въ засад спрятался? Опасенъ путь сюда по узенькимъ дорожкамъ, черезъ трясины, кольцомъ замкнувшія вашъ островокъ и этотъ домъ. Говорятъ, усилился разбой на всхъ дорогахъ, и потому нашъ Геркулесъ бд помочь бы долженъ былъ и шкуру львиную надть на плечи, а не сидть у прялки… Не знаю для чего.
РОРИКО. Тутъ, въ подземельи замка, горячій бьетъ источникъ — ключъ юности, какъ называетъ его король. Для пользованія водами пріхалъ Карлъ.
АЛЬКУИНЪ. Ключъ юности? Что этимъ словомъ называетъ онъ?
РОРИКО. Какъ что? источники горячіе.
АЛЬКУИНЪ. Ну да, конечно. Я понялъ, милый графъ,— и знаю хорошо я патріарха нашего. Къ тому же, видлъ я, какъ пастухи — не пастыри народа, а пастухи ягнятъ — свои отъ старости похолодвшія и коченющія ноги купали, чтобъ согрть, во внутренностяхъ молодыхъ ягнятъ. И Зевсъ, верховный пастырь и всхъ боговъ и всхъ людей, отъ холода порой дрожалъ, хоть вчной молодостью одаренъ былъ. Боялся онъ состариться и — какъ ни странно — почувствовалъ себя опять онъ юнымъ въ образ быка. И я въ спин сталъ холодъ ощущать. Ключъ юности!.. Но если въ прокъ идетъ лченье первйшему изъ всхъ людей… Пусть выберетъ онъ, нашъ Зевсъ земной, любую изъ своихъ овечекъ… Хотлъ сказать я, пусть купается въ какихъ желаетъ водахъ.
РОРИКО. Тебя призвалъ король — и потому садись, почтеннйшій магистръ. Призвалъ онъ также для доклада и Эркамбальда, канцлера. Я вижу въ этомъ знакъ хорошій. Иначе… врача не достаетъ, чтобъ правильно вести лченье. Я не смю ничего сказать — и не могу, и не хочу. Не въ силахъ я понять его могучій духъ и направлять его. При взгляд на него, я только — повинуюсь. Но не помолодлъ на видъ онъ отъ купаній. Самъ посмотри. Я слышу на террас шаги его.

(Онъ быстро отходитъ вглубь. Алькуинъ еще разъ оглядываетъ свою одежду и становится направо, чернокожій слуга открываетъ извн садовую дверь и пропускаетъ мимо себя Карла. Король нсколько блдне чмъ прежде, взглядъ его мене спокойный и твердый. Онъ выступаетъ изъ полосы дневного свта, которыя бросаетъ длинную тнь, замчаетъ Алькуина и вглядывается въ него, держа руку видъ глазами)

КАРЛЪ. Не могу еще я различить, кто ты.
АЛЬКУИНЪ. А я сейчасъ призналъ того, кого не могъ бы мы признать — Давида.
КАРЛЪ. Флаккъ — это ты!
АЛЬКУИНЪ. Да, я слабый Флаккъ, который въ руки попался воиновъ твоихъ суровыхъ. Они, въ лсу разсыпавшись, стоятъ на страж Цезаря, какъ будто въ стан вражескомъ живетъ онъ. Къ счастью, пощадили они меня.
КАРЛЪ. Для человка и для всхъ людей то мсто — станъ враговъ, гд человкъ живетъ и люди! (Хлопаетъ въ ладоши) Садись! По знаку калифа Гаруна-аль-Рашида изъ ничего блаженство рая возникаетъ. Я жъ магіи не знаю. Я грубый франкъ и предложить могу я только вино любимое твое, къ вину жъ варенаго и жаренаго. Вотъ все, чмъ посл труднаго пути ты можешь подкрпиться въ жилищ бдномъ поселянина.
АЛЬКУИНЪ (смясь). Я скроменъ — большаго не требую.

(Двое сарацинскихъ слугъ въ пестрыхъ тюрбанахъ появляются и съ низкимъ поклономъ Карлу цлуютъ землю)

АЛЬКУИНЪ (взглянувъ на слугъ, шутливо). И съ бдностью Давида я мирюсь.
КАРЛЪ. Гасанъ, хотимъ мы сть какъ боги.

(Слуги, которые поднялись, снова падаютъ ницъ, цлуютъ землю, потомъ встаютъ и уходятъ)

АЛЬКУИНЪ. А все жъ ты магъ — какъ вижу!
КАРЛЪ. Увы — не магъ я! Отъ калифа Гаруна-аль-Рашида четырехъ я получилъ еще другихъ рабовъ въ подарокъ — совсмъ такихъ какъ эти, а также — какъ знаешь ты и долженъ знать, невольницъ темнокожихъ такое же число. Совсмъ забывъ о нихъ вначал, теперь сюда я вздумалъ ихъ призвать — и лишь тогда подарокъ оцнилъ калифа. Они купанье такъ приготовляютъ, такъ въ простыни укутываютъ, такъ тло разомнутъ, не дожидаясь приказаній, что ими нахвалиться я не могу. Ты думаешь изнжить могутъ рабы угодливые? Нтъ: изнженный, такимъ уже родился. У меня нтъ этого въ крови — не сдлаюсь изнженнымъ я никогда, мой Флаккъ. Теперь узнай, зачмъ тебя призвалъ я. Ты родился въ Нортумбріи, и ты саксонской крови?
АЛЬКУИНЪ. Да, король Давидъ.
КАРЛЪ. Такъ скоро ты услышишь и увидишь въ моемъ дом нчто теб сродни. Объ этомъ, впрочемъ, потомъ поговоримъ. Теперь мн нуженъ не саксонецъ — а братъ по разуму и по значенью мн равный. Ты, Флаккъ, таковъ. Владешь ты мечомъ духовнымъ, что на земл Господь оставилъ. Его ты поднялъ — какъ поднялъ я мечъ свтскій. Ты Петръ для меня — гораздо боле чмъ римскій Петръ — меча хранитель и ключей. Въ божественномъ Господь тобой руководитъ, и въ человческомъ не мене того отъ Бога и только отъ Него твои сужденья. Вотъ почему я человка въ теб привтствую, который понимаетъ, а не судитъ, который хочетъ жизнь прославить, а не умертвить. Когда бъ отбросить я хотлъ то, что душою овладло, какъ дядя мой Пиппинъ, ушедшій въ монастырь, то мн нужна была бы только пустая келья — я не искалъ бы друга. Ты мой другъ и преданъ мн, мой Флаккъ. Послушай: приключилось со мною чудо. Люди говорятъ, быть можетъ… Не знаю, что люди говорятъ, но чувствую, какъ будто изъ земли въ меня вливаются по тысяч каналамъ, какъ въ молодое дерево, живые соки. Смшно это, быть можетъ, и странной кажется насмшкой надъ собственнымъ моимъ разсудкомъ деревенскимъ и надъ законами календаря крестьянскаго. Давно ужъ высохшій, годами отмченный стволъ, отдавшій соки растеньямъ чужеяднымъ, на немъ живущимъ, опорой имъ служащій, чтобы по-прежнему тянуться прямо къ солнцу они могли, хотя онъ самъ ужъ мертвый… Вотъ этотъ старый стволъ вдругъ ожилъ! Въ листочкахъ шумъ поднялся: Какъ! Старый Карлъ, масличное дерево засохшее, вновь жить задумалъ! — и не для насъ… шипятъ… а для себя! Ну да. Быть можетъ, стыдиться слдуетъ предъ вами Карлу, лишнему на свт старику, въ томъ, что онъ живъ еще. Но хочетъ жить онъ — это правда.
АЛЬКУИНЪ. Государь! Давидъ великій въ братств вашемъ рыцарскомъ! Оно, семью дарами пламеня святаго духа и высясь надо всмъ земнымъ, тебя собою окружаетъ какъ драгоцнный камень оправа золотая… Что мы безъ тебя? Ты плугомъ владешь такъ же какъ мечемъ и такъ же хорошо писать умешь. На свтъ ты вызываешь живущее въ земл, а мирно на ней живущихъ питаешь ты и охраняешь. Чтя небо, ты сятель Христовой жатвы. Дитя лепечетъ имя Карла, еще не зная имени отца. Карлъ — не простое слово, а силы великой знакъ. Повздорятъ ли между собой сосди — произнеси лишь слово Карлъ — и распря кончена. Воюютъ ли народы — Карлъ! скажи — и возстановленъ миръ. Царитъ ли миръ — раздастся слово Карлъ! и потемнетъ небо, задрожитъ земля, и слово Карлъ! звучитъ угрозой тишин, войну обозначая. Вотъ въ Византіи императоръ — кумиръ народа, произнеси лишь слово Карлъ! — и любовь къ нему развется какъ прахъ по втру. Кто жъ дерзнулъ бы наставникомъ стать Карла и возвеличиться надъ нимъ?
КАРЛЪ. Власти ничьей я надъ собою не боюсь. Я слишкомъ грубый франкъ — чтобъ справиться со мною. Когда я здсь стою, въ кольчуг и щитомъ вооруженный, едва ль копье чье либо въ тло мн проникнетъ — едва ли даже кожу мн заднетъ. Но иногда я обнажаю душу, доврчиво покровы снявъ… и уязвимъ тогда суровый Карлъ въ томъ, что онъ нжнаго въ душ таитъ. (Сарацинскіе слуги вносятъ накрытый столъ и устанавливаютъ его, другіе держатъ золотые тазы и кувшины для омовенія) Я былъ здсь одинокъ. Садись къ столу! (Онъ и Алькуинъ садятся у стола, имъ льютъ воду на руки) Мн мило и желанно одиночество, но все жъ не доставало мн друга одного. (Онъ поднимаетъ кубокъ и пьетъ, чокаясь съ Алькуиномъ, наступаетъ короткая пауза, затмъ Карлъ снова говорить) Желаешь? Я могу пріятное составить за трапезой намъ общество.
АЛЬКУИНЪ (съ изысканной любезностью). Когда Горація зоветь къ себ Анакреонъ, то жду я многихъ наслажденій: вина и псенъ и — сверхъ того, красотку.
КАРЛЪ. Хвалю, язычникъ старый! Но постарайся ршеткой плотной сердце оградить.

(Онъ ударяетъ о металлическую доску, которую держитъ въ рукахъ одинъ изъ слугъ, едва затихаетъ звукъ, какъ прибгаетъ Герзуинда и подходитъ къ сидящимъ за столомъ, она въ легкомъ фантастическомъ одяніи, волосы распущены)

ГЕРЗУИНДА (удивленно смотритъ на сидящихъ за столомъ). дите вы? Зачмъ?
КАРЛЪ. Зачмъ? Не долженъ разв человкъ питаться?
ГЕРЗУИНДА. Противно мн глядть, какъ люди пищу принимаютъ!
КАРЛЪ. Люди? Какіе же мы люди?
ГЕРЗУИНДА. А разв вы большее чмъ вс?
АЛЬКУИНЪ. Про одного изъ насъ (указывая на Карла) неврно судишь ты.
КАРЛЪ. Вс для нея мужчины только люди — и къ сожалнью, вс люди для вся мужчины.
ГЕРЗУИНДА. Что жъ большее они? Я не люблю людей.
АЛЬКУИНЪ. За исключеніемъ, надюсь, короля? За исключеніемъ, надюсь, Карла, любимаго и чтимаго всмъ міромъ.
КАРЛЪ. Нтъ исключеній для нея, клянусь! Будь птицей я, умй красиво пть, тогда другое дло… или котенкомъ еще слпымъ мяукалъ бы, тогда, быть можетъ, на любовь надяться я могъ и на вниманье нжное!
ГЕРЗУИНДА (оглядывая столъ съ желаньемъ полакомиться). А для меня нтъ ничего у васъ?
КАРЛЪ (предлагая ей кубокъ). Вотъ вино.
ГЕРЗУИНДА. Нтъ. Противно!

(Отталкиваетъ кубокъ)

КАРЛЪ. Водой она питается, на апельсинныхъ настоенной цвтахъ, и — самое большое — настоемъ лепестковъ отъ розы, замороженнымъ въ снгу. Напитокъ этотъ ей готовятъ темнокожіе. Мы для нея откармливаемъ также ангорскихъ козъ. Пьетъ какъ младенецъ козье молоко она.
АЛЬКУИНЪ. Амброзіей и нектаромъ питаешь ты юность чистую свою? Богамъ Олимпа хочешь быть подобной. И, точно, ты какъ будто не земная.
КАРЛЪ. Нтъ, плоть ея земная.
ГЕРЗУИНДА. Конечно. Почитайте меня за что хотите — только не за святую. Мн все милй, чмъ святость. Я пью и мъ и длаю все то, чего хочу сама, а не другіе. За то пусть и другіе, какъ и я, свои желанья исполняютъ, а не чужія.
КАРЛЪ. А если захотятъ другіе отъ тебя… того, что справедливо и хорошо?
ГЕРЗУИНДА. То я, конечно, не покорюсь.
КАРЛЪ. Мой мудрый Флаккъ, попробуй, поможетъ ли твой долгій опытъ и знанье, прилежно скопленное, и мудрость, обртенная тобою, ненасытнымъ въ работ и въ исканьи свта… Попробуй, помогутъ ли свободныхъ семь искусствъ, которыми владешь ты, хотя бъ настолько, чтобы не быть безпомощнымъ какъ школьникъ передъ ребенкомъ Герзуиндой? Мн безпомощность мою она давно ужъ показала.
АЛЬКУИНЪ. Что можетъ сдлать Флаккъ, когда самъ Августъ, хотя онъ лаврами увнчанъ Геркулеса, себя безсильнымъ почитаетъ. Но все же готовъ я попытаться.
КАРЛЪ. Поговори съ ней. Пусть скажетъ, напримръ, теб: что называетъ она грхомъ?
ГЕРЗУИНДА. Грха нтъ!
КАРЛЪ. Ну, а стыдливость? Спроси ее объ этомъ.
АЛЬКУИНЪ. Скажи мн, два, что стыдливостью ты называешь?
ГЕРЗУИНДА (смется про себя, потомъ смло). Я не веду свой родъ отъ вашей Евы и вашего Адама. Прапрародители мои съ запретной яблони плодовъ не ли — и я не знаю, въ чемъ добро, въ чемъ зло.
АЛЬКУИНЪ. Такъ, значитъ, не богоподобна ты въ познаніи добра и зла!.. и все же изъ рая изгнана. Какъ же туда вернешься ты?
ГЕРЗУИНДА. Заботься только о себ, старикъ! На что нужна стыдливость? По вашему стыдиться тла я должна — и потому гордиться только одеждою, руками сшитой. Ужели шерсть, ткань шелковичнаго червя, волокна льна прекрасне меня, прекраснй того, чмъ я дышу, чмъ вижу, слышу и ощущаю вкусъ? Когда тяжелой поступью проходятъ дочери твои, подобно башнямъ изъ золота, изъ драгоцнныхъ камней — я драгоцнныхъ украшеній не люблю — то неужели сами он не лучше, чмъ ихъ золото и камни? Не создалъ разв Богъ нагимъ мн тло? Но вамъ дороже платье? Скажите, я готова снять его и вамъ оставить взамнъ себя!
КАРЛЪ. Стой! Стой! Она способна, другъ мой, это сдлать.

(Герзуинда уже собиралась скинуть одежду)

Что скажешь ты, магистръ?
АЛЬКУИНЪ. Я пораженъ и словъ не нахожу.
ГЕРЗУИНДА (сбросивъ длинное прозрачное покрывало, въ которое она задрапировалась). Не спросите ль еще мой легкій плащъ? Быть можетъ, его отвтъ вамъ будетъ больше по душ, чмъ мой. (Бросаетъ плащъ на полъ и со смхомъ убгаетъ)
КАРЛЪ. Герзуинда!

(Она исчезла и не возвращается на зовъ)

Убжала! Скажи, пріятенъ смхъ ея теб?
АЛЬКУИНЪ. Однажды я подсмотрлъ въ Ютландіи, какъ приносили жертвы они богамъ своимъ. То было въ страшную глухую ночь. Какъ легіоны демоновъ изъ преисподней, шиплъ костеръ въ лсу. Привели они лисицу съ длинной гривой, двухлтнюю — не боле. На закланье ее вели, и шла она, хвостъ волоча. Вблизи засады, изъ которой мы глядли, стоялъ недвижно голый жрецъ, держа на привязи лисицу обреченную. Разгорлся жертвенный костеръ, когда жъ ея коснулось пламя, лисица ноздри подняла и зарычала. Не могу я передать тотъ звукъ. Въ немъ слышался и дикій смхъ, и точно плачъ.
КАРЛЪ. Ты врно понялъ, Флаккъ. Смхъ Герзуинды къ печали ближе, чмъ къ радости, онъ скрытымъ ужасомъ объятъ… Но что же ты не шь, не пьешь, мой Алькуинъ?
АЛЬКУИНЪ. Благодарю! Ужъ боле шестидесяти лтъ я мъ и пью, увренный, что этимъ зла не совершаю никакого. Теперь впервые одолло сомнніе меня. Я думаю, не лучше ль было бы поститься? И многое другое въ моихъ мысляхъ словами вызвала она своими и существомъ своимъ.
КАРЛЪ. Вотъ видишь! Этого я и хотлъ, мой Флаккъ. Не мало переловилъ зврей я разныхъ, и лукомъ и силками, какъ ты знаешь — но никогда такой не попадался мн. Вотъ почему о немъ забочусь и дорожу имъ. Конечно, не зврь она, и потому моя задача не укротителя. Мой долгъ почти отцовскій. Отцомъ благочестивымъ я о душ ея пекусь. Мн радостно — я это не скрываю — на этотъ разъ единою душою управлять, а не народомъ цлымъ, какъ всегда, и такъ же, какъ я иногда пустыни въ земли превращалъ цвтущія, такъ смена добра хотлъ бы я посять здсь и возрастить.
АЛЬКУИНЪ. Ну, а она свое не сетъ?
КАРЛЪ. Конечно, сетъ. Борьба за душу опаснй многимъ, чмъ бой съ мечемъ въ рукахъ. Не дремлетъ врагъ добра, врагъ Господа, тотъ, кто пустыни сушитъ и посылаетъ всепожирающее пламя даже въ рай. Я это знаю, и все жъ мн бой съ нимъ радостенъ, хочу я одолть врага. Къ тому же, самъ виновенъ я…
АЛЬКУИНЪ. Ты, государь, разбилъ и покорилъ саксонцевъ, гунновъ, лангобардовъ, аваровъ и баварцевъ… Разбилъ норманновъ, басковъ. Кто бъ ни противился теб, тобой былъ побжденъ. Но всякая побда легка въ сравненьи съ той, которую теперь ты хочешь одержать державной волей.
КАРЛЪ. Не довряешь моей сил?
АЛЬКУИНЪ. Не подобаетъ мн сомнваться. Но все же Карлъ останется самимъ собой, когда бъ онъ даже на этотъ разъ разбитъ былъ.
КАРЛЪ (поднимается, съ мрачнымъ видомъ). Ты полагаешь, что изъ одной лохани я стану сть съ собаками паршивыми?
АЛЬКУИНЪ (испуганно). Срази меня небесный громъ, когда такая мысль могла бъ мн бъ голову прійти?
КАРЛЪ. Ну, хорошо. Оставь!

(Карлъ ходитъ нсколько разъ по комнат взадъ и впередъ, вспышка гнва улеглась, снова входитъ Рорико),

Что, Рорико?
РОРИКО. Тутъ канцлеръ Эркамбальдъ.
КАРЛЪ. Не спшно это. Можетъ подождать старикъ безмозглый!
РОРИКО. Онъ слдуетъ за мной.
КАРЛЪ (Алькуину). Ну, такъ тебя я попрошу — такъ какъ прервали нашу трапезу — избавь себя отъ встрчи съ ворчуномъ.

(Онъ снимаетъ кольцо съ пальца и даетъ его Алькуину)

Позабавь пока свой умъ. Вотъ теб кольцо — игрушка, не боле того. Распадается оно на семь колечекъ. Изъ семи составь опять одно. И вотъ что помни, когда ты засмешься: то, изъ-за чего смешься, такая же игрушка для меня, какъ эта. Такая же — не меньше, правда, но и не больше.

(Входитъ Эркамбадьдъ. Послднія слова произнесены при немъ. Алькуинъ кланяется Карлу и уходитъ въ садъ. Рорико тоже уходитъ. Карлъ медленно шагаетъ взадъ и впередъ по комнат, потомъ останавливается и смотритъ вопросительно на Эркамбальда)

ЭРКАМБАЛЬДЪ. Пришелъ я, повинуясь приказу твоему.
КАРЛЪ. Пришелъ ты… по чьему приказу?.. почему пришелъ?
ЭРКАМБАЛЬДЪ (очень блдный). Я говорю, что призванъ я тобой.
КАРЛЪ. Ахъ, да. Что съ тмъ саксовцемъ-Беннитомъ — такъ, кажется, зовутъ его? Вернули, наконецъ, ему несправедливо отнятыя земли?
ЭРКАМБАЛЬДЪ (мрачно). Нтъ!
КАРЛЪ. Почему?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Вторичное дознанье подтвердило его и Ассига вину. Вотъ протоколъ дознанья — а вотъ ршеніе суда. Печати только не достаетъ.
КАРЛЪ. Покажи!

(Беретъ бумагу и разрываетъ ее)

Вотъ такъ! Вы вздумали наперекоръ мн поступать?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Что, жъ ты приказываешь?
КАРЛЪ. Ничего.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Прости. Вотъ это и печалитъ всхъ врныхъ подданныхъ твоихъ.
КАРЛЪ. Печалитъ васъ, что не даю я приказаній? А сами длать вы не можете, что должно. Творите правое безъ приказаній. Ужель я долженъ неустанно, пока языкъ не онметъ, приказы отдавать? Попробуйте, раскрывъ широко рты лнивые, кричать безъ передышки: вотъ это сдлать такъ, вотъ это этакъ! И вотъ еще! И это! Покричите такъ не жизнь цлую, а только годъ — тогда поймете, что могъ устать и я. Что жъ приказать я долженъ? Говори!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Безчисленныя письма ждутъ отвта.
КАРЛЪ. Отъ кого? Сначала скажи о самыхъ важныхъ. Назови мн имена.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Вотъ письмо отъ сына твоего держаннаго, Людовика, изъ Аквитаніи, вотъ отъ Петра изъ Пизы. Вотъ отъ Штурма, аббата фульдскаго письмо, вотъ письма епископовъ, изъ Кельна, Майнца, Реймса, изъ Страсбурга. Отъ Гильдигерна изъ Базеля. Изъ Безансона отъ Рихвина и множество другихъ. Изъ Рима также письма важныя пришли.
КАРЛЪ. Почему наплывъ такой вдругъ писемъ?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Прочти и самъ поймешь.
КАРЛЪ. Передай что пишутъ.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Остановилась жизнь въ государств, и застой въ длахъ важнйшихъ къ послдствіямъ привелъ тяжелымъ, государь. Къ тому же странный, очень странный слухъ распространился по всей стран, проникнувъ и къ врагамъ, къ Альфонсу галиційскому и къ нашему союзнику въ Астурію. Онъ хотя ему не вритъ, но въ письм своемъ упоминаетъ о томъ, что слышалъ.
КАРЛЪ. Ну, такъ оставь. Что дальше?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Вотъ это, государь, письмо случайно въ руки мн попало. Оно отъ сына твоего, Пиппина, и вызвано тмъ слухомъ темнымъ. Объ этомъ сынъ твой пишетъ герцогу Гельмеру, котораго ты милостями осыпалъ.
КАРЛЪ. Покажи!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Раскрываетъ письмо коварный заговоръ и, къ сожалнью, видно, что принцъ не отстранился отъ него — хотя и странно это.
КАРЛЪ (прочтя письмо). Сынъ потаскушки! Шутъ презрнный! Безмозглый негодяй! Ты пишешь о грязной твари, которая забрала въ руки хромого, разслабленнаго короля, и за носъ его водитъ. И это говоришь ты, Пиппинъ, котораго я прижилъ отъ служанки, ко мн въ палатку прибжавшей, котораго, когда родился онъ, изъ яслей я вынулъ какъ Спасителя, а не втопталъ, какъ нужно было, въ грязь. и вотъ теперь горбатый хочетъ хромого на земь повалить! Изъ-за такого вздора напрасно ты трудился прізжать. (Посл короткаго молчанія, спокойно) Пусть гд угодно соръ подметаютъ эти господа — усердствуя, пока метлы не обломаютъ… гд угодно, но не здсь, не у моихъ дверей! Не то я самъ метлою замахнусь на нихъ, а сила у меня такая же, какъ прежде. Герзуинда благородной крови, и я ршилъ ей дать супруга. Быть можетъ, выберу я молодого Фридугиса, назначивъ его ландграфомъ куда-нибудь въ Саксонію. Онъ юноша способный.
ЭРКАМБАЛЬДЪ (невольно вскрикнувъ). Помилуй Богъ! Не длай этого!
КАРЛЪ. Чего?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. На Герзуинд не предлагай ему жениться.
КАРЛЪ. Почему?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Да потому, что онъ убьетъ себя, когда узнаетъ о томъ, что ты задумалъ.
КАРЛЪ. Убьетъ себя?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Да, государь.
КАРЛЪ. Отъ милостей моихъ онъ въ бгство обратится? И предпочтетъ онъ душу дьяволу предать?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Да, государь.
КАРЛЪ. Отвтъ короткій дополняешь ты видомъ хмурымъ. Ужель нтъ ни одной графини, иль маркграфини, которая въ слпомъ угар юности не совершила бъ ничего столь гршнаго и даже худшаго, чмъ Герзуинда? Къ тому жъ теперь, навтамъ пищи не давая, живетъ уединенно и цломудренно она.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. ‘Уединенно, цломудренно’! Нтъ, не могу молчать! Но какъ начать? Маркграфиня, хотя бы наиболе изъ всхъ въ дни юности гршившая — такіе случаи бывали,— нтъ въ этомъ столь неслыханнаго, какъ то, въ чемъ согршила Герзуинда — и страшенъ долгъ мой въ этотъ часъ! Я часто былъ судьей, но не былъ ни разу палачемъ. Мн страшно. Я отъ ужаса дрожу.
КАРЛЪ. Но силенъ я — и не дрожу. Скорй! Есть у тебя, что нужно придушить? — схвати сейчасъ за горло!
ЭРКАМБАЛЬДЪ (плача, почти крича). Прикажи молчать мн, король Карлъ!
КАРЛЪ. Теперь, когда я жду отвта, ты словъ связать не можешь!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Да истребитъ Господь всхъ, кто тебя обманетъ!
КАРЛЪ. Нтъ, милосерденъ Богъ и этого не сдлаетъ. Онъ съ Ноемъ заключилъ союзъ и общалъ, чтобъ не было вторичнаго потопа.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Потопъ ужъ близокъ… близокъ! Дрожатъ колни, государь… Вели молчать.
КАРЛЪ. То, отъ чего дрожитъ мой канцлеръ, меня не свалитъ съ ногъ!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Горе! Позоръ! Развратъ и преступленье!
КАРЛЪ. Конечно, есть все это и всегда бывало.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Но никогда такъ близко отъ твоего престола.
КАРЛЪ. Ясно говори!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Никогда такъ пурпуръ королевскій не пятнало…
КАРЛЪ. Еще ясне говори!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Никто, отъ женщины рожденный, тебя позоромъ такимъ не окружалъ.
КАРЛЪ. Какъ кто?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Какъ Герзуинда, заложница саксонская.
КАРЛЪ. Докажи!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Не радъ доказывать я, врь мн. Господь свидтель…
КАРЛЪ. Какъ, только Онъ?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Вотъ что произошло вчерашней ночью… вотъ что случилось въ грязномъ кабак, тамъ, у рки… Я, Эркамбальдъ, твой канцлеръ, тайкомъ туда пробрался, въ одежд грубой, въ виду того, что слухи разлились потопомъ и къ мятежу народъ нашъ возбуждали. Надялся я ничего не видть — и слишкомъ много увидалъ. Трусливой и беззубой была молва. Герзуинда… Она стояла тамъ, стояла нагая предо мной… Лишь волосы потокомъ огненнымъ струились съ плечъ и покрывали ее густымъ плащомъ. Лился потокъ и разступался, тихо напвая, она приплясывала въ тактъ, и тло обнаженное то открывалось взорамъ, то исчезало подъ волнами волосъ. Вокругъ сидли за стаканами простые рыбаки, мастеровые изъ Санктъ-Маріи, каменьщики, рабочіе, которые сюда везли тотъ памятникъ Теодориха изъ Равенны, который ты все не желаешь осмотрть. Вс они неистово ревли и громко называли ее любовницею короля. Она же подымала въ пляск по очереди каждое колно нжное. И вдругъ, призывомъ порожденный блдныхъ устъ ея поднялся дикій, бсовскій вихрь — и я съ трудомъ противиться потоку страсти могъ. Передохнуть дозволь!
КАРЛЪ. Дыши!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Да. Правда то, что я сказалъ. Ты — король Карлъ. Тотъ, кто предъ тобою — Эркамбальдъ. Я не безуменъ. Я правду говорю. Вотъ что случилось: дай припомнить. Словомъ: вдругъ, среди насъ царь преисподней очутился. Закружилась голова и у меня. Ее, вакханку бшеную, стащили со стола, схватилъ ее одинъ, потомъ другой, потомъ вс вмст бросились… Раздался дикій топотъ, дыханіе прерывистое. Проклятья сотрясали воздухъ. Герзуинду вдругъ на полъ повалили, и пряди рыжія волосъ вокругъ мужицкихъ обвертлись кулаковъ. Они ее толкали… Потушенъ былъ огонь, и я не видлъ, что съ нею длали они, пока она не очутилась, наконецъ, въ углу безжизненная, съ неузнаваемымъ лицомъ.
КАРЛЪ. Ты утверждаешь не шутя, что все это случилось… съ кмъ? не съ плнницею вдь, которая живетъ здсь, въ моемъ дом?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Да, случилось это съ той, что въ дом у тебя живетъ.
КАРЛЪ. А ты… смотрлъ на все и не вмшался?
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Я былъ оглушенъ… Я не вмшался — да и не могъ я сдлать ничего. Когда могила вдругъ разверзлась — я среди тьмы и тишины былъ какъ въ могил, когда очнулся я — она лежала и казалась холоднымъ неподвижнымъ трупомъ.
КАРЛЪ. Ну, а теперь она жива, спокойно дышитъ, не мертва и, значитъ, въ разсказ не достаетъ твоемъ чего-то. Довольно вздоръ болтать! Говори мн лучше о длахъ! О корабельныхъ мастерахъ, въ которыхъ я нуждаюсь, обо всемъ, за что ты хлбъ и плату получаешь и носишь канцлерское платье, а не о томъ, о чемъ болтаютъ кумушки въ палатинат. Эй, Рорико! Ты жъ уходи. Рорико! (Рорико появляется. Эркамбальдъ отходитъ) Эй, стража! Гд вы, негодяи? Нтъ, что ли, стражи у меня. Собаки! Спите, что ли? Одно и знаете, что спать иль объдаться. Собаки негодныя! Есть стража у меня иль нтъ? Иль спите вы, на страж стоя? Конечно, лжетъ онъ. Привести сюда саксонскую заложницу!
РОРИКО. Она заснула, государь!
КАРЛЪ. Заснула?
РОРИКО. Такъ говоритъ служанка. Она хотла сама нарзать виноградъ въ саду, но едва лишь за работу принялась, какъ тотчасъ же заснула.
КАРЛЬ. Заснула въ виноградник? И что же? Тамъ осталась спать?
РОРИКО. Нтъ. Въ опочивальню ее перенесли, и спитъ она въ постели.
КАРЛЪ. Такъ вытащить ее изъ-подъ перинъ и привести сюда! (Рорико уходитъ. Карлъ, оставшись одинъ, говоритъ, почти обезумвъ) Камни! Щитъ подать! Затмился воздухъ! Мракъ вокругъ! На голову мн камни градомъ сыплются! Ахъ, негодяи! Сколько жъ рукъ у васъ? Попалъ и этотъ камень! И этотъ! Забросать меня каменьями хотите? (Онъ держится, чтобы не упасть. Входитъ Гернуинда, испуганная, но сохраняя самообладаніе. Она умно и зорко глядитъ на короля, который, съ желзнымъ упорствомъ держась на ногахъ, смотритъ Гернуинд въ глаза. Наконецъ съ его устъ срывается) Онъ лжетъ!
ГЕРЗУИВДА. Конечно. Кто на меня клевещетъ — лжетъ.
КАРЛЪ. Распутница! Ты говоришь? Кто говорить теб веллъ и этими словами и звукомъ голоса себя же выдать безпощадно?
ГЕРЗУИНДА. Я выдала себя?
КАРЛЪ (къ Рорико). Входную залу запри на ключъ! (Рорико удаляется, чтобы исполнить приказаніе) Ну, а теперь оправдывайся.
ГЕРЗУИНДА. Въ чемъ? Я разв худшее что либо совершила, чмъ то, въ чемъ часто сознавалась?
КАРЛЪ. Да, говорятъ. И если ты не сможешь отъ гнусныхъ всхъ очиститься навтовъ, не сможешь себя омыть отъ грязи, съ собою вмст и меня очистивъ — то я самъ сотру тебя съ лица земли, какъ мерзкое пятно!
ГЕРЗУИНДА (легкомысленно и капризно). Зачмъ? Я исповдоваться не люблю.
КАРЛЪ. Стража!
ГЕРЗУИНДА (съ отчаяньемъ озирается, какъ травленный зврь, ища помощи. Она не видитъ возможности спастись, и ею овладваетъ смертельный ужасъ. Она бросается къ Карлу и горячо цлуетъ ему руки, плечо и платье). Оставь мн жизнь, король Карлъ! Сжалься! Я жить хочу!
КАРЛЪ (отталкивая ее). Тварь презрнная!
ГЕРНУИНДА (съ мольбой). Оставь мн жизнь! Оставь мн жизнь! Въ цпи закуй меня желзныя. Пускай никто отнын — кром тебя — меня не видитъ! Никто какъ ты отнын меня пусть не коснется. Никто какъ ты, отецъ прекрасный, наложишь цпи на меня! И только ты ихъ снимешь, мощный херувимъ! Никто какъ ты! Никто какъ ты! Ты мой богъ!
КАРЛЪ. Нтъ, все это сдлаетъ другой, не я…
ГЕРНУИНДА. Кто?
КАРЛЪ. Другой — вотъ все. Но прежде чмъ его я позову — а онъ всегда готовъ… зови его отцомъ и херувимомъ, и богомъ — какъ захочешь. Онъ все это боле чмъ я. Но прежде чмъ позову его,— того, который оковы разбиваетъ, а также новыя куетъ, сознайся, въ чемъ ты провинилась.
ГЕРЗУИНДА. Ты отдашь приказъ меня убить?
КАРЛЪ (твердо). Да.
ГЕРЗУИНДА (другимъ тономъ. Дерзко). За что, скажи, я умереть должна?
КАРЛЪ. Теперь ты, наконецъ, ршилась отрицать? Теперь? Нтъ, слишкомъ поздно! Сначала отрицать, потомъ признаться — такъ бываетъ. Но нельзя съ признанья начинать, распутница, и отрицать потомъ! Какъ сторожей ты обманула?
ГЕРЗУИНДА. Кто говоритъ, что сторожей я обманула?
КАРЛЪ. Я.
ГЕРЗУИНДА. Зачмъ мн было сторожей обманывать? Слугъ позови. Пускай придутъ. Спроси ихъ.
КАРЛЪ. Такъ ты негодною своей монетой подкупила ихъ, презрнная?
ГЕРЗУИНДА (въ бшенств). Зачмъ презрнную къ себ ты взялъ? Зачмъ меня, презрнную, ты не оставилъ тамъ, гд я лежала, а поднялъ? Я не просила. Не жаловалась я и не кричала. Тебя я не звала… Не падала къ твоимъ ногамъ и не молила меня поднять изъ праха. А ты схватилъ меня и отъ себя не отпускалъ. Зачмъ, когда меня ты ни во что считаешь и надо мной смешься? когда меня ты не желаешь никогда? Я не хочу сносить насмшекъ. Мн нестерпимъ твой взоръ, всегда съ укоромъ, съ обвиненьемъ глядящій на меня — и съ ужасомъ, едва прикрытымъ. Не хочу твоей я клтки, твоей темницы! Не хочу быть въ ней отрзанной отъ жизни, отъ бога — отъ моей святыни, отъ страсти жгучей. Я пламенть должна, иль я остыну навки!
КАРЛЪ (угрюмо). А у меня ты коченешь… и теперь умрешь. Нетерплива ты!
ГЕРЗУИНДА. Да, кто медлитъ и лишь словами мн отвчаетъ, тогъ меня не любитъ. Кто медлитъ — тотъ жаждою меня томитъ. А тотъ, кто голодомъ меня терзаетъ, тотъ муку тягчайшую готовитъ мн: одинокой и нелюбимой длаетъ меня, чужой и страхомъ одержимой! Меня кошмаромъ давитъ боязнь, что меня покинутъ. Кто медлитъ меня къ груди прижать — тотъ подпускаетъ все отнимающую смерть ко мн!
КАРЛЪ (смотритъ нсколько времени молча, на тяжело дышащую Герзуинду, потомъ медленно говоритъ:) Ты убдила и гнвъ разсяла мой, Герзуинда! Довольно той смерти, которой умерла ты въ дом Карла. Второй не нужно мн, чтобы съ тобой покончить. Безъ зова смерть придетъ, какъ ты сама сказала — когда захочетъ. Ну, а теперь иди! (Герзуинда не двигается съ мста) Тебя вернутъ въ твою отчизну, къ богу твоему — къ чудовищамъ, что за боговъ ты почитаешь. Валяйся тамъ въ грязи — и обо мн забудь навки! (Онъ отвернулся отъ нея, она по-прежнему стоитъ неподвижно) Ты все еще стоишь? Такъ хлыстъ…
ГЕРЗУИНДА. Ударь меня!
КАРЛЪ. Я не палачъ. (Кричитъ въ садъ) Флаккъ, иди сюда! (Онъ хлопаетъ въ ладоши. Являются чернокожіе слуги) Уберите скоре со стола. И выметите домъ, чтобъ было всюду чисто! Принесите намъ лучшаго вина и яства лучшія. (Алькуинъ выходитъ изъ сада) Флаккъ, другъ мой, теперь съ двойною радостью привтствую тебя! Инымъ сталъ воздухъ, грудь свободно дышетъ. Нтъ больше подл насъ нечистыхъ духовъ. Дыханье тлна не будетъ портитъ чистый ароматъ вина. Скоре, Рико! Коней и кречетовъ! Но раньше мы попируемъ и наполнимъ здоровой пищей, какъ косари, желудки франковъ. Затмъ мы, съ Божьей помощью, подемъ на охоту.
АЛЬКУИНЪ. Вотъ твое кольцо, король Давидъ: не могъ я части въ цлое сложить.
КАРЛЪ (взявъ кольцо). Теб игрушка надола? (Презрительно бросаетъ кольцо, которое подкатывается къ ногамъ Герзуинды) Мн тоже!
ГЕРЗУИНДА (быстро поднимаетъ кольцо и прячетъ его) Пока жива, я не отдамъ его! (Быстро убгаетъ)

Занавсъ.

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

(Монастырь на План: своды, лстницы, переходы, открытая галлерея. Прошло около недли посл третьяго дйствія. Около полудня. Герзуинда, полулежа въ кресл, со слдами тяжелой болзни на лиц. Сестра управительница сидитъ подл нея и одваетъ куклу, больную помстили такъ, что на все падаетъ теплый свтъ осенняго солнца изъ открытой галлереи)

СЕСТРА УПРАВ. Отъ кого твое кольцо?
ГЕРЗУИНДА. Сказала я: отъ матери.
СЕСТРА УПРАВ. Хорошо, что имъ ты дорожишь.
ГЕРЗУИНДА. Да, я имъ дорожу.
СЕСТРА УПРАВ. Вижу, вижу!
ГЕРЗУИНДА. Вотъ здсь его я прячу — у сердца.
СЕСТРА УПРАВ. И все-жъ ты говоришь, что матери своей не знала?
ГЕРЗУИНДА. А ты поврила, что мать кольцо дала мн?
СЕСТРА УПРАВ. Конечно. Ты сказала, какъ же мн не врить?
ГЕРЗУИНДА. Я и неправду порою говорю.
СЕСТРА УПРАВ. Такъ ты солгала?
ГЕРЗУИНДА. Да, сестра.
CECTPA УПРАВ. Отъ кого же у тебя кольцо?
ГЕРЗУИНДА. Его мн онъ далъ.
CECTPA УПРАВ. Кто?
ГЕРЗУИНДА. Король Карлъ.
СЕСТРА УПРАВ. Которому такъ дурно за доброту ты отплатила?
ГЕРЗУИНДА. А ты опять поврила?.. Какая ты легковрная, сестра!
СЕСТРА УПРАВ. Стыдно, Герзуинда!
ГЕРЗУИНДА. Ну, разв былъ бы дорогъ мн подарокъ короля? Не бросила бъ я разв его колечко?
СЕСТРА УПРАВ. Нтъ! Цнить подарокъ короля должна ты, и никогда не разлучаться съ нимъ.
ГЕРЗУИНДА. Ишь вдь, что выдумала! Какая же ты умница! Дай куклу мн, сестра.
СЕСТРА УПРАВ. Нтъ, подожди. Скажи сначала, гд и когда ознобъ и страхъ ты вдругъ почувствовала? И по какой причин?
ГЕРЗУИНДА. Какое всмъ вамъ дло до меня?
СЕСТРА УПРАВ. Ну и строптивая ты, право! Сама подумай: зачмъ и настоятельница, и врачъ тебя распрашиваютъ, желая знать, когда впервые отъ страха сердце сжалось у тебя, когда почувствовала ужасъ, о которомъ ты говорила намъ? Для того, конечно, чтобы понять твою болзнь и тмъ скоре вылчить тебя.
ГЕРЗУИНДА. Я хочу… т. е. хотла…
СЕСТРА УПРАВ. Что хотла?
ГЕРЗУИНДА. Хотла зло вамъ причинить.
СЕСТРА УПРАВ. Приходится поврить — ежечасно объ этомъ ты твердишь. Но кто теб зло причинилъ? Вотъ что скажи мн. Кто далъ въ ту пагубную ночь теб питье зловредное?
ГЕРЗУИНДА. Былъ онъ съ длинными и блыми кудрями — совсмъ какъ король Карлъ. И выпила его питье я — потому, что былъ онъ какъ король.
СЕСТРА УПРАВ. Что-жъ это было за питье?
ГЕРЗУИНДА. Кажется вино — наврное не знаю. Противно было мн оно!
СЕСТРА УПРАВ. Гд же это было?
ГЕРЗУИНДА. Все ты спрашиваешь: гд, когда и кто? Не знаю!
СЕСТРА УПРАВ. Я женщина какъ ты — и можешь говорить со мной открыто. Скажи: ты согласилась выпить противное питье лишь потому, что далъ его теб на короля похожій человкъ. Такъ почему жъ ты оттолкнула кубокъ, теб протянутый рукою Карла самого, наполненный любовью и благословеніемъ?
ГЕРЗУИНДА. Дай куклу мн, сестра! Не слышишь, что ли?
СЕСТРА УПРАВ. Ну, а когда ты проглотила, сжалившись надъ старикомъ, питье, которое теб онъ далъ?
ГЕРЗУИНДА. То лучшимъ отъ этого не сдлалось оно. Такое же противное осталось.
СЕСТРА УПРАВ. Ознобъ почувствовала ты?
ГЕРЗУИНДА. Да, стало холодно.
СЕСТРА УПРАВ. А если встртила бъ ты старика того, узнала ли бъ его ты, Герзуинда?
ГЕРЗУИНДА (ршительно). Нтъ!
СЕСТРА УПРАВ. Забыла ты его лицо?
ГЕРЗУИНДА. Я вижу его передъ собою неустанно.
СЕСТРА УПРАВ. И все-жъ не хочешь его назвать, признать не хочешь, когда онъ явится — хотя изъ-за него ты заболла и такъ слаба. Несчастья твоего вдь онъ причина.
ГЕРЗУИНДА. Я не несчастна! Будь я несчастна — повторяю, неправда это! — тогда, конечно, его назвала бъ я. Согрй мн руки! Согрй меня!

(Тревожно глядя ей въ лицо, сестра закутываетъ ей руки толстымъ платкомъ. Тихо входитъ настоятельница, за нею Рорико, не снявшій верхнюю одежду, въ которой пришелъ съ улицы)

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Нельзя, графъ Рорико. Самъ на нее взгляни. Вотъ видишь — безпомощна она и, какъ младенецъ, нуждается въ уход. Не выдержитъ она и день въ пути.
РОРИКО. И все же нужно увезти ее. Не терпитъ время, мать почтенная. Я слишкомъ смло и самовольно поступилъ. Въ то утро злополучное, когда свершилась ея судьба, когда великій Карлъ, прихотью пресытившись, хватившей на краткій день осенній, выбросилъ ее какъ мошку мертвую — въ то утро, правда, иначе я поступить не могъ, какъ поступилъ.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. И ты былъ правъ, графъ Рорико, что вспомнилъ о королевскомъ слов, на бумаг закрпленномъ, что мы хранимъ въ монастыр. Ты поступилъ, какъ рыцарь благородный, когда привелъ обратно заблудшую овечку къ намъ. Простится властелину, когда забудетъ свое онъ слово — слишкомъ много заботъ великихъ у него. Можетъ и ребенокъ забыть про общанье, данное ему: забывчивы и пользы своей не знаютъ дти. Но если тотъ, кому опека надъ ребенкомъ вврена, забудетъ — достоинъ онъ Господней кары.
РОРИКО. Какъ гласитъ бумага, которую храните вы?
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Въ ней обязуетъ насъ король кровъ и защиту ей предоставлять до самой смерти.
РОРИКО. Считалъ я тоже, что мсто ей въ монастыр. Но Карлъ изгналъ ее изъ Аахена.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Кого тутъ изгонять? Смотрите на нее: страданій горсточка, едва замтная, метлой неумолимой ее сегодня-завтра правительница наша смерть за двери вымететъ. Останется лишь золотая прядь волосъ, которую, быть можетъ, король снялъ съ головы у ней — и больше ничего. (Плача) Ужель ея страданій мало, чтобъ искупить вину? Должна я тайну теб вврить, графъ Рорико. Ей дали выпить яду — нтъ сомннья. О, люди! О, мужчины! Вамъ мало похитить нжные плоды въ саду, что открываетъ въ невдньи своемъ дитя. Породы волчьей вы и задушить потомъ хотите жертву. Мы безразсудны, и не узнаемъ въ мужчин волка, не видимъ въ улыбк лицемрной врага злорадный смхъ.
РОРИКО. Мать любвеобильная! О, если бъ Герзуинда не отстраняла никогда руки, которую благоговйно я подношу къ устамъ. Но все же и Герзуинда не безъ вины, а главное, виновной считаетъ ее Карлъ. Сегодня утромъ онъ вернулся въ аахенскій дворецъ. Онъ сильно измнился. На лбу его морщины пролегли — и безъ испуга на нихъ взглянуть нельзя. Онъ мрачно хмуритъ брови и только вдругъ ихъ подымаетъ, освобождая взоръ, чтобъ съ безпощадной угрозой поразить имъ. И если Карлъ узнаетъ, что Герзуинда скрыта здсь, въ монастыр, а не отправлена на родину далекую, то всмъ грозитъ опасность.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Я исполняю свой долгъ и не страшусь.
РОРИКО. Страшитесь Карла! Послушайтесь совта моего. Сегодня къ ночи я приготовлю лошадей и двухъ людей надежныхъ, чтобъ увезли они дитя къ ея роднымъ. Но, можетъ быть, уже мы пропустили время — и сейчасъ, при насъ, ее больную схватятъ палачи, и тутъ же растерзаютъ. Въ народ слухъ уже распространился, что въ город она, и рыщетъ чернь всюду, чтобы найти ее и забросать каменьями.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Ей предстоитъ одинъ лишь путь — послдній, графъ Рорико. Однажды ее ужъ взяли у меня — однажды отняли заложницу, которую Господь заботамъ нашимъ поручилъ. Какой ее вы увели? Какой она ко мн вернулась? Сегодня воля высшая зоветъ ее — и небу я сохраню ее. Колдуньей называетъ ее толпа — а другъ дтей, Спаситель, ребенкомъ назоветъ ее. Но какъ, скажи, твой страхъ согласовать съ тмъ, что сказалъ мн нашъ духовникъ: скорбитъ король, онъ говоритъ, и кротостью полна его душа. Поврить если словамъ духовника — то обливается король слезами.
РОРИКО. Господь помилуй франковъ, когда въ слезахъ король! Когда льетъ слезы Карлъ, то дла его быстре словъ и раньше исполненъ приговоръ, чмъ онъ произнесенъ. Безъ грома, нмая молнія все пожираетъ жадно. Однажды, при Верден, заплакалъ Карлъ, и вздулись отъ крови человческой ручьи. И снова плачетъ Карлъ теперь. Рыдаетъ ночью Карлъ — а на площадк за церковью святой Маріи, что строится — плоды видны горючихъ слезъ его. Замедлилась постройка храма въ честь Господа, и много рабочихъ наилучшихъ, справляя праздникъ въ будни, свернувши шею и черный высунувъ языкъ, на воздух качаются.
ГЕРЗУИНДА (просыпаясь). Сестра!
СЕСТРА УПРАВИТЕЛЬНИЦА. Что, дитя?
ГЕРЗУИНДА. Тутъ говорятъ, я слышу.
СЕСТРА УПРАВИТЕЛЬНИЦА. Да, графъ Рорико и настоятельница тутъ.
ГЕРЗУИНДА. А защититъ меня король отъ старика?
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Какого старика?
ГЕРЗУИНДА. Вотъ отъ того, который тамъ стоить, меня колдуньей называетъ и дьяволицей злой.
СЕСТРА УПРАВИТЕЛЬНИЦА. Это она про канцлера почтеннаго, про Эркамбальда говоритъ. Терзаетъ ее воспоминанье объ утр злополучномъ, когда насъ обвинилъ язычникъ Беннитъ, ея дядя — и мы явились съ нею къ королю.
ГЕРЗУИНДА. А тотъ, кто говорилъ,— вдь это Рико, сестра, любимецъ короля?
СЕСТРА УПРАВИТЕЛЬНИЦА. Да, здсь графъ Рорико. Открой глаза — и ты его увидишь.
ГЕРЗУИНДА (съ закрытыми глазами). Его я вижу ясно предъ собой. Красивъ онъ — но не такъ, какъ Карлъ — далеко не такъ. Карлъ — богъ, а мы вс — люди.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА (обращаясь къ Рорико). Поврите-ль: короля такъ тяжко оскорбивъ, все жъ почитаетъ какъ святого она его.
РОРИКО. Творецъ одинъ лишь можетъ понять ее.
ГЕРЗУИНДА. Не хочу глотать противное питье! Брр!.. Гадко! Пусть онъ уйдетъ…
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Ей дали ядъ, поврьте. Въ ту ночь, въ трущоб, куда влекла ее власть сатаны, какой-то невдомый старикъ ей далъ въ вин отраву выпить.
РОРИКО. Поврить трудно, что она, столь нжная и хрупкая, такое страшное проклятье съ собою принесла на свтъ! Вотъ она лежитъ — такая слабая. О, слабость! Нтъ щита противъ нея. Все время была она одна и опиралась на собственную слабость, больше ни на что — какъ опирается на мощь свою король. И вотъ теперь она — какъ онъ — окружена врагами. Ненависть и злоба грозятъ ей отовсюду. (Быстро входитъ Эркамбальдъ)
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Ты здсь, графъ Рорико?
ГЕРЗУИНДА (вздрагиваетъ при звук голоса Эркамбальда, открываетъ глаза и смотритъ на него широко раскрытыми глазами). Опять!.. Вдь онъ… Чего еще ты хочешь?
ЭРКАМБАЛЬДЪ (не обращая вниканія на Герзуинду). Почему вернулся въ Аахенъ такъ неожиданно король?
РОРИКО. Сегодня утромъ только веллъ онъ въ путь собраться. Небо вдаетъ, что онъ затялъ.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Спрячьте двушку, мать настоятельница. Король ужъ на пути сюда.
РОРИКО. Я такъ и зналъ, что донесутъ ему!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Уведите ее, вамъ говорю я! Народъ волнуется, и Карлъ въ настроеньи дьявольскомъ! Хотя и противъ короля теперь народъ настроенъ, съ тхъ поръ какъ слишкомъ горячіе молодчики на воздух болтаются, все жъ въ ненависти къ этой потаскушк заодно они.
СЕСТРА УПРАВИТЕЛЬНИЦА (поднимая съ кресла Герзуинду, которая продолжаетъ глядть съ ужасомъ на Эркамбальда). Обойми мн шею, Герзуинда, и держись покрпче. Гршатъ въ своей заносчивости сильные — но есть у насъ оплотъ въ Спасител! (Она выноситъ Герзуинду на рукахъ. Рорико ей помогаетъ)
ЭРКАМВАЛЬДЪ (оставшись наедин съ настоятельницей). И смерть сама, какъ видно, не хочетъ ее взять! Какъ твердо въ милости у короля стоите вы, что ваша жалость такимъ путемъ идти дерзаетъ. Я бы иначе съ него поступилъ, хоть и больна она — какъ кошку утопилъ бы я ее!
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА (глядя на Эркамбальда въ упоръ). Я знаю: ты бы это сдлалъ. Но то, что сдлалъ ты дйствительно — извстно лишь теб: я этого не знаю.
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Ну, такъ и говори о томъ, что знаешь!

(Эркамбальдъ быстро удаляется, съ другой стороны входитъ обычнымъ медлительнымъ шагомъ Алькуинъ)

АЛЬКУИНЪ. Кто это поспшно вышелъ? — канцлеръ Эркамбальдъ?
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Благословенъ Господь, тебя пославшій къ намъ! Скажи, отецъ, скоре дочери твоей, которую со всхъ сторонъ пугаютъ… Скажи, ужели Карлъ такъ бдную заложницу возненавидлъ, что смерть грозитъ тому, кто сжалится надъ ней?
АЛЬКУИНЪ. Такъ значитъ это правда? Вы пріютили ее? Такъ знайте: Карлъ, смутному предчувствію послушный, ее здсь ищетъ. Не въ гнв — нтъ — терзаетъ его мука. Страшенъ Карлъ — не только врагамъ своимъ, но и себ. И страшенъ, дважды страшенъ, когда онъ любитъ!
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Мн драгоцнно слово каждое изъ устъ твоихъ, отецъ. Но поспши, прошу тебя, и многое еще скажи, чтобъ знала я, какъ поступить, какъ встртить короля.
АЛЬКУИНЪ. Предположи, что хочетъ ее онъ снова повидать. Предположи, что къ ней онъ рвется дикою душой — наперекоръ всему, что говоритъ притворно. Вотъ чмъ ужасно его страданье… Будь эта двочка невивна, чиста и преданна — по опыту мы знаемъ, дочь моя,— случилось то же бы, что часто ужъ случалось: еще одинъ сынокъ у короля — и больше ничего. А тутъ иное вышло. Чужой она ему осталась, не подчинилъ ее себ король. Въ то время, какъ страсть влекла его, какъ онъ томился отъ желаній — его удерживала гордость и непреклоннымъ длала. Потомъ онъ оттолкнулъ ее — ее, которая съ тхъ поръ тмъ пагубне воцарилась въ его душ и вспыхнуло такъ долго сдержанное пламя, отъ гнва власти оскорбленной еще сильне разгораясь, и все кругомъ зажгло… Хочу сказать я, что весь въ огн король.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Такъ, значитъ, правда, что онъ боленъ?
АЛЬКУИНЪ. И тяжело.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. А гд же врачъ? Кто исцлить его?
АЛЬКУИНЪ. Она — которую онъ ищетъ. Она — никто другой. Вотъ онъ идетъ сюда. Гремитъ ужъ въ дом его голосъ.

(Быстро появляется первая сестра, за ней вторая)

ПЕРВАЯ СЕСТРА. Пойди къ ней, помоги!..
ВТОРАЯ СЕСТРА. Король ступилъ въ нашъ домъ, мать настоятельница.
ПЕРВАЯ СЕСТРА. Герзуинда зоветъ тебя!
ВТОРАЯ СЕСТРА. Мать, спрашиваетъ о теб король.
ПЕРВАЯ СЕСТРА. Мать, Герзуинд тяжко… Умираетъ она!
ВТОРАЯ СЕСТРА. Что мн сказать, когда король о настоятельниц спроситъ?
ПЕРВАЯ СЕСТРА. Она должна сказать предъ смертью теб тайну, мать. Не можетъ безъ исповди умереть она.
НАСТОЯТЕЛЬЯИЦА. Что жъ длать мн?
АЛЬКУИНЪ. Твой путь начертавъ твердо. Иди, не озираясь, мать.

(Hастоятельница идетъ на первой сестрой, нсколько монахинь быстро вбгаютъ и приводятъ все въ порядокъ въ комнат. Алькуинъ становится въ выжидательной поз. Слышенъ громкій голосъ короля, который приближается со своей свитой, извн доходитъ гулъ толпы, которая собралась у дверей монастыря. Наконецъ входитъ Карлъ, съ нимъ Рорико, Эркамбальдъ, нсколько придворныхъ и много мовахннь)

КАРЛЪ (монахинямъ). Дарую вамъ поле за прачешной. Будетъ оно вашимъ, съ однимъ условіемъ, чтобъ кром овощей, салата и капусты, вы мальвы тамъ и розмаринъ растили. (Монахини выражаютъ свою радость, нкоторыя цлуютъ его руки) А гд же мать настоятельница?
ТРЕТЬЯ МОНАХИНЯ. Гд же мать?
ЧЕТВЕРТАЯ МОНАХИНЯ. Разв не здсь она?
ПЯТАЯ МОНАХИНЯ. О, Боже, гд она? Пойти ее искать! (Большинство монахинь быстро убгаютъ)
КАРЛЪ. Тутъ, кажется, магистръ Алькуинъ, мы съ школьницами занимались? (Обращаясь къ одной монахин) Сколько теперь воспитанницъ у васъ въ монастыр? Когда въ послдній разъ я самъ ихъ сосчиталъ, ихъ было тридцать.
ШЕСТАЯ МОНАХИНЯ. Да и теперь ихъ ровно тридцать, государь.
КАРЛЪ. И все жъ одной недостаетъ, дитя мое.

(Слышна въ коридорахъ тревожная бготня. Монахини, стоящія на сцен, тихо шепчутся. Многія блднютъ и выходятъ. Вбгаютъ дв ученицы монастырской школы, съ зажженными восковыми свчами и хотятъ пройти мимо. Карлъ ихъ останавливаетъ)

КАРЛЪ. Куда спшите вы съ свчами? (Он съ испугомъ отступаютъ, идутъ дальше и исчезаютъ за дверью) Вотъ какъ! Мы, кажется, здсь лишніе. Тутъ холодно и сыро. Дуетъ. Закройте двери. Почему вы такъ блдны? Что происходитъ здсь?
АЛЬКУИНЪ. 3а минуту предъ тмъ, какъ ты вошелъ, мать настоятельницу отозвали къ постели умирающей.
КАРЛЪ. Не добрый знакъ, когда дорогу мн смерть переступаетъ и входитъ первой! (Прислушиваясь къ шуму толпы, Что привело въ смятенье рой пчелиный?
ЭРКАМБАЛЬДЪ (поспшно). Узнать ты долженъ все равно — такъ знай сейчасъ же: мостъ, который построилъ ты на Майн, созданье дивное рабочихъ чужеземныхъ — погибъ. Унесло его теченье. Объ этомъ здсь съ утра узнали.
КАРЛЪ. Довольно. Знаю. Споткнулся также мой конь и сбросилъ меня на землю сегодня у городскихъ воротъ. Что жъ длать? Клонится къ вечеру и самый длинный день.
АЛЬКУИНЪ. И точно также за каждой ночью утро слдуетъ.
КАРЛЪ. Такъ будемъ терпливо ждать (озираясь). Ждать терпливо, приходится, какъ видно, также здсь. Пойдите и посмотрите, что происходитъ. (Эркамбальдъ, Рорико и остальные выходятъ исполнить приказъ короля. Остается только Алькуинъ. Карлъ смотритъ на него значительнымъ взглядомъ и продолжаетъ) Вотъ мы въ монастыр. Теперь могу сказать теб, что привлекло меня сюда. Я самъ не зналъ еще, когда объ этомъ ты спрашивалъ меня: я видлъ сонъ. Здсь, на скамейк, сидла Герзуинда, смясь и говоря… Но что — забылъ. Нтъ, вспомнилъ: дословно я не помню, но все же вотъ что было: я первый съ ней заговорилъ.— Что сталось съ моимъ кольцомъ? спросилъ ее. Кольцо меня терзаетъ ночь каждую — съ тхъ поръ, какъ охватило безуміе меня. — ты знаешь вдь. Зачмъ взяла кольцо ты? я спросилъ. Она отвтила:— Приди и посмотри.
АЛЬКУИНЪ. Мн жъ представляется, о, государь, что среди тучи мы стоимъ, таящей сокрытую еще судьбу. Пошли, Господи, намъ силы съ достоинствомъ не нести! (Входитъ настоятельница, плача)
КАРЛЪ (идя ей навстрчу). Странно мн сегодня, о, мать почтенная, въ стнахъ монастыря: такъ чуждо необычно и даже жутко — хотя при мн мой мечъ. Мн кажется, какъ будто я — лишь духъ мой, сюда явившійся, въ то время, какъ другой король здсь правитъ. Но живъ я, ты узнаешь меня?
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА (цлуетъ край его одежды и плачетъ). Храни, Господь, главу помазанника Твоего!
КАРЛЪ. Опять въ слезахъ? Сегодня, какъ тогда, когда въ послдній разъ мы видлись въ дворц. Оставь меня наедин съ почтенной матерью.

(Алькуинъ выходитъ. Отъ двери отскакиваютъ блдныя монахини, подслушивавшія у дверей)

КАРЛЪ. Отъ ложа смерти ты пришла. Что жъ! Кто умеръ,— счеты тотъ покончилъ съ жизнью. А надъ живыми тяготетъ проклятье Божье за прародительницу нашу Еву. Все еще она порой насъ навщаетъ. Дабы не прекратилась мука нашей жизни — она приноситъ снова яблоко и снова грхъ вноситъ въ міръ. Какъ давно не видлись мы?
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Слишкомъ долго и для слуги твоей и для твоихъ питомцевъ въ стнахъ монастыря. Они сиротами становятся безъ своего отца.
КАРЛЪ. Отецъ? Питомцы? Ужъ если, женщины, отецъ вамъ нуженъ — ищите его на неб. Къ отцу земному не обращайтесь. Не отрицай — твоя печаль тебя въ неправд обличитъ: язычникъ Беннитъ, тогда лишенный всхъ земель, теперь опять владетъ своимъ помстіемъ въ Саксоніи и снова пріобртенной властью онъ гордится. Но если въ спор онъ побду одержалъ, то все же, мать, тебя вторая Беннита побда боле печалитъ. Горько, что отнялъ душу дтскую онъ у тебя и у Христа.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Бичемъ Господнимъ стала заложница для всхъ насъ…
КАРЛЪ. Хорошо!.. Пусть станетъ она бичемъ для всхъ. Будь я дйствительно отецъ, я бъ день и ночь, какъ ты, скорблъ о томъ, что Герзуинда мы здсь, на попеченіи твоемъ благочестивомъ, а далеко, у очага язычника живетъ вонючаго. Я исповдаться хочу теб, мать настоятельница. Мать… я… сюда пришелъ… воспитанницей она была твоей. Ну, словомъ: Герзуинда… О томъ, что было съ ней, конечно, знаешь ты, все проникаетъ чрезъ стны моего палатината. Такъ вотъ весь міръ клянетъ ее. Съ глазъ моихъ я гршницу прогналъ. И вотъ теперь раскаяньемъ терзаюсь горькимъ. Не думай, мать, что разума лишился я. Христофоръ, младенца Іисуса на берегъ пронося чрезъ потокъ бурливый, когда бъ на волю теченья бурнаго отдалъ святую ношу — какъ горько раскаялся бы онъ! Поврь мн, мать, страсть дикая и буря сладострастья — не похоть въ ней распутницы, а иго сатаны и мрачное служенье тьм. Я часто видлъ, какъ ея касался духъ, покорившій тло нжное себ, какъ къ изступленью страсти страшному ее онъ принуждалъ въ служеніи ему. Когда же я рукой дотрагивался до нея — то мукой искажались черты лица, застывшаго въ безчувствьи, въ то время, какъ извивалось безпомощное тло. Ну, словомъ: невинна ли она иль нтъ — но соблазнила маской святости она меня — сіяніемъ невинности. Если это обманъ, то помоги мн, мать, сіяніе разрушить, не то я божествомъ ее признаю франковъ. Разбей святыню, изъ которой кротко улыбается она!
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. О, государь, ршенье мудрое Господяе, которому вдвойн я покоряюсь, отъ вины тебя уберегло.
КАРЛЪ. Мать, она влечетъ меня къ себ! Я плнникъ, я свободу потерялъ. Чмъ привязала она меня къ себ, когда ее я выгналъ — чарами какими? Кольцомъ ли, что, быть можетъ, она украла у меня? Я не могу постигнуть, отгадать. Помоги ршить загадку! Пойди, найди ее, хочу узнать, кто душу въ ней убилъ — когда ты скажешь, что она мертва, хочу не дать ей умереть — когда ты скажешь, что она жива! И если мн скажешь: ты погубилъ ее, не зная, что она живая,— то сыновей я соберу и королевскихъ слугъ моихъ, имъ волю объявлю послднюю и въ монастырь уйду.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Къ дяд своему въ Саксонію не возвращалась Герзуинда. Здсь она была и здсь пріютъ нашла — какъ ей ты общалъ черезъ меня. Но вторично теперь она ушла, ушла — и больше не вернется. Когда черезъ порогъ ступилъ ты къ намъ въ обитель — она незримо пролетла, тебя минуя, въ ту самую минуту умерла она. Стремительно съ подушки голову поднявъ и голосомъ, отъ звуковъ котораго застыли вс, она назвала короля и умерла.

(Карлъ стоитъ безъ словъ, точно окаменвъ въ то время какъ гулъ народа у воротъ усиливается. Въ глубин сцены собираются дти съ зажженными свчами въ рукахъ, очевидно чего-то ожидая)

КАРЛЪ (беззвучнымъ шопотомъ). Магистръ Алькуинъ!
АЛЬКУИНЪ. Что, король Карлъ?
КАРЛЪ (какъ прежде). Магистръ Алькуинъ!
АЛЬКУИНЪ. Что прикажешь?
КАРЛЪ. Что это, искры предъ глазами? Нтъ, свчи… свчи близятся ко мн.

(Карлъ остановившимся взглядомъ смотритъ на свчи въ глубин сцены. Теперь видно, что дти образуютъ начало шествія, которое медленно приближается къ аванъ-сцен)

НАСТОЯТЕЛЬНИЦА. Король и милостивый паладинъ — шаги и взоры отврати отъ этого дянья срой смерти!

(Шествіе направляется въ глубин сцены справа налво и показываются носилки, которыя несутъ монахини. Герзуинда лежитъ на нихъ мертвая, лицо ея закрыто)

КАРЛЪ. Молчи! Тутъ мертвая? Ты знаешь, кто она?
СЕСТРА УПРАВИТЕЛЬНИЦА. Она скончалась, съ Богомъ примиренная — я приняла ея послдній вздохъ.
КАРЛЪ. Ты приняла ея послдній вздохъ? Чей? Кто та, которая скончалась? Открой лицо? Умерла по чьей вин она? Чего бснуется толпа передъ воротами? Пусти меня. (Онъ твердо подходитъ къ носилкамъ и самъ поднимаетъ покрывало съ лица Гернуинды) Ты это? Герзуинда? Откуда ты? (Король выпрямляется, но его охватываетъ дрожь. Кажется, точно качается башня во время землетрясенія. Онъ опускается, потомъ снова сейчасъ же выпрямляется, ищетъ опоры. Его поддерживаютъ Рорико и Алькуинъ. Потомъ онъ снова слабетъ, затмъ поднимается, отстраняетъ отъ себя Рорико и Алькуина и глядитъ на мертвую) Я опоздалъ!… Какъ странно!.. Вы вс поражены, что я спокоенъ. А странно то, что скорбь мн душу успокоила и вмст съ тмъ мн показала цлый міръ утратъ. Рука тепла… Не правда ль, соскользнулъ платочекъ розовый вотъ… вотъ отсюда и упалъ, какъ будто опустился къ ея ногамъ. Когда жъ вы стали искать — его не стало. Такъ убгаетъ жизнь. Я часто это видлъ и потому… (Онъ устремляетъ страшный пронизывающій взглядъ на Эркамбальда) Я знаю: ты доволенъ, Эркамбальдъ. Да, вы довольны — но не я. То, что здсь свершено — убійство. Приблизься, Эркамбальдъ: убійство это. Тише! Она какъ будто сейчасъ заговоритъ. Грудь поднялась слегка. Ближе, подойдите ближе, говорю я! Убійство! Подойдите, чтобъ видть васъ она могла и обличить убійцъ. Рико! У всхъ дверей разставить стражу. Двери вс закрыть. Въ монастыр здсь убиваютъ.
НАСТОЯТЕЛЬНИЦА (бросаясь къ его ногамъ). Быть можетъ, государь, свершилось здсь убійство. Но если — свидтель всевдущій Господь! — преступленье свершено и бдное дитя руки — не знаю чьей — злодйской жертва, то подымаю для клятвы об руки: настигни насъ проклятье вчное! Да будутъ души всхъ насъ лишены спасенья, если хоть зернышко вины здсь нашей: не потревожили ей волоска въ стнахъ монастыря.
КАРЛЪ. Не я виновенъ въ этомъ. То, что здсь видишь, Рико,— убійство гнусное. Поставьте стражу ко всмъ дверямъ. Кровь за кровь! Убійство это. Вотъ эта мертвая укажетъ путь намъ. Веди насъ, Герзуинда, и за тобою мы пойдемъ — хотя пришлось бы вступить въ семью моихъ родныхъ. Въ нее войдемъ, и на кого укажешь мертвымъ пальцемъ, того возьмемъ. Хотя бы это былъ мой сынъ, потребую я кровь за кровь!
ЭРКАМБАЛЬДЪ. Вотъ, государь, возьми мою — пустите меня! — возьми спокойно. Немного, правда, во мн осталось крови, но капля каждая была твоей — пролитая и непролитая — съ тхъ поръ какъ я живу. Но прежде чмъ склоню я шею — склоню охотно подъ топоромъ на плах — позволь еще одинъ разъ поднять ее высоко. Не просвтленъ теперь, какъ было прежде, ты разумомъ Господнимъ. Тебя окуталъ сонъ. Закрыты уши и глаза, ты ничего не видишь и не слышишь. Не слышишь, какъ толпа бушуетъ? Отчаянье и ужасъ въ ихъ крикахъ бшеныхъ звучитъ! Слышишь — удары кулаками. Крикъ раздается: — Волосы распутница обрзала ему! Вс думаютъ, что дьяволица кровь твою сосетъ въ монастыр — въ то время какъ распадается тобою созданное царство. Вотъ что волнуетъ ихъ. Идетъ молва къ тому же, что высадился датчанинъ Годофридъ въ Фрисландіи на двухъ стахъ суднахъ, что онъ напалъ на наши поселенья, снесъ замки укрпленные, а гарнизонъ съ собой увезъ иль перерзалъ. Такой ударъ неслыханъ. Непонятенъ привыкшему къ побдамъ народу франковъ. Бснуются они и ножницами потрясаютъ — не сомнваясь, что жрецы саксонскіе тебя заколдовали — какъ обезсилили Самсона филистимляне — пославъ къ нему Далилу, силу его похитила она, обрзавъ волосы ему (Во время всей рчи Эркамбальда, Карлъ не сводитъ взора съ Герзуинды. Все боле и боле привлекаемый ею, онъ приближается къ мертвой, забываетъ все вокругъ себя и только когда Эрканбальдъ кончаетъ, онъ приходитъ въ себя отъ наступающей тишины, тихимъ глубокикъ голосомъ:) Рико! Рико!
РОРИКО. Что, государь?
КАРЛЪ. Идите. А ты останься.— И ты — и ты. (Онъ указалъ на Настоятельннцу и на Алькуина. Эркамбальдъ и остальные, также и дти, поспшно уходятъ. Король медленно подходитъ къ носилкамъ) Мать, сатана былъ прежде ангеломъ Господнимъ, неправда ли? Хотлъ одъ стать какъ Богъ, но палъ онъ и Господь его отринулъ. О, страшное паденье въ бездну сіяющихъ небесныхъ сонмищъ — дтей небесныхъ, которыхъ создали изъ чистаго сіянья, но не насытили!.. Ихъ крикъ — крикъ о любви — пронесся по небу: На помощь, сатана! Хотимъ мы быть какъ Богъ. Видите упрямство на чертахъ лица ея? Разбилась власть Господня объ ангела, Имъ созданнаго — не только человческая и моя. Теперь она нма. Во сн я видлъ въ сіяньи тло ея нжное. То, что я строго отъ нея скрывалъ, я вамъ открою. Любилъ я Герзуинду! Господь пространство наполняетъ именемъ Своимъ: она молчитъ, безмолвна, и на звуки отклика тутъ нтъ. Скажите то, чего не знаю: почему міръ раскололся и трещина прошла чрезъ сердце мн? Она теперь передъ судьей своимъ стоитъ. Что скажетъ онъ? что можетъ молчанью гордому противоставить? Спроситъ ли ее: гд, гд мое кольцо? А если будетъ молчать она въ отвтъ, то снова умертвитъ ее? Чтобъ десять разъ упрямо воскресала она для новаго горнья и мученій старыхъ. Мученье — вотъ для чего она жила! Гордость и страданье. Такая жизнь и моя. Прощай! Быть можетъ, ты лишь искра пламени изъ ада — такъ каково же море пламени, откуда ты явилась? Не мудрено, что духи праведные на пагубу себ туда стремятся — обжигая грудь. Теперь я вашъ. Спитъ Герзуинда — но пробудить ее нельзя, и потому есть время у меня для васъ и датчанъ и Годофрида.
КРИКИ ТОЛПЫ. Волосы ему обрзала она! Волосы распутница ему обрзала!
РОРИКО. Если прикажешь, государь, я съ конницей толпу отброшу.

(Эркамбальдъ поспшно вбгаетъ)

ЭРКАМБАЛЬДЪ. Ворвалась чернь въ домъ! Съ ней справиться нельзя. Если не выйдешь къ нимъ и не покажешь имъ себя — быть можетъ, скоро ужъ поздно будетъ.
КАРЛЪ. Ну, хорошо, пока не слишкомъ поздно. Ремесленникъ, вернись къ работ! Не взыщите, что пренебрегъ своимъ я долгомъ — его я знаю. Я знаю, что слуга я моихъ вассаловъ. Не осудите. Пожалйте — никому не говорите — теперь вдвойн я буду потъ проливать. Надньте мн желзное ярмо — и вотъ увидите: безсиленъ будетъ быкъ передо мной. Вотъ такъ: возьмите, унесите ее. Я еще учиться долженъ тому, чему она меня учила. Не говорите, что учусь я у дтей еще. и слышите? Скажите имъ: не знаетъ король нашъ Карлъ, что значитъ ошибаться. Скажите, что твердъ онъ какъ алмазъ и никогда не плачетъ. Вы видите того, кто взоромъ провожаетъ мертвую. Толпа его не видитъ и не знаетъ. Не выдайте его — пусть онъ исчезнетъ. Чего народъ не знаетъ — того не будетъ недоставать ему. Останется ему старикъ, и тотъ… старикъ стремится скорй попасть на поле брани — туда, гд тучъ смятенье надъ головой, смятенье и воинство вокругъ него наполнитъ міръ. На боевого ссть коня не терпится ему — и ночью спать подъ свистъ въ палатк. Старый воинъ остался имъ — остался король Карлъ. Онъ жаждетъ бури, какъ воды олень. Всю жизнь дышалось ему легко лишь въ битвахъ, подъ звонъ оружья. Войну провозглашаетъ онъ и сильныхъ бой мужей.

(Онъ вошелъ въ открытую галлерею и показываетъ кричащей толп свой мечъ. На минуту наступаетъ мертвая тишина, потомъ толпа разражается кликами безконечнаго восторга).

КРИКИ ТОЛПЫ. Слава Карлу! Проклятье врагамъ его! Война! Онъ поднялъ мечъ. Слава ему! Онъ поднялъ мечъ!

Занавсъ.

Сборникъ товарищества ‘Знаніе’ за 1908 годъ. Книга двадцатая

Гауптман Герхарт
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Одинокие люди, Гауптман Герхарт, Год: 1891
  2. Потонувший колокол, Гауптман Герхарт, Год: 1896
  3. Летающий доктор, Мольер Жан-Батист, Год: 1653
  4. Мизантроп, Мольер Жан-Батист, Год: 1666
  5. Любовная досада, Мольер Жан-Батист, Год: 1656
  6. Школа жен, Мольер Жан-Батист, Год: 1662
  7. Мизантроп, Мольер Жан-Батист, Год: 1666
  8. Дон Гарсиа Наваррский, или Ревнивый принц, Мольер Жан-Батист, Год: 1661
Электронная библиотека