‘Якорь’. Новая антология русской поэзии, Пильский Петр Мосеевич, Год: 1936

Время на прочтение: 3 минут(ы)

Петр Пильский

‘Якорь’. Новая антология русской поэзии

‘Якорь’. Так назвали составители (Г. В. Адамович и М. Л. Кантор) свою антологию зарубежной поэзии. Для такого сборника время, действительно, пришло. Недаром же целых 15 лет поэты писали, возникали их кружки, выходили сборники стихов: пришла пора подсчета. Разумеется, антология не подводит итогов. Это не ея задача, это и нельзя сделать в одной книге. Цель составителей была удачней и логичней: пусть этот сборник останется памятником эпохи. Как всякий памятник, он должен говорить будущему, — другие оценят смысл настроения, голос этих стихотворений, — они останутся навсегда отражением раздумий и признаний, если не нашего времени, то целого поколения, оставшегося без России.
Правда, в сборник вошли произведения не только молодых, но и давно признанных, известных поэтов. Старшему из них сейчас уже 70 лет (Мережковский), за ним следует Вячеслав Иванов (род. в 1866 г.), потом Бальмонт (1867), а самому молодому, Ник. Щеголеву, минуло 25.
Составители колебались. Их прельщала мысль отказаться от беспристрастия в выборе авторов. Это было заманчиво, но антология, составленная по принципу личного вкуса, была-бы живей. Все-же они решили отказаться от капризов собственного вкуса и предпочли некую ‘внутреннюю стройность’. Предисловие не скрывает: в эту книгу вошло немало бледных стихотворений, но всегда оригинальных и сильных поэтов бывает не много, — остальные несутся по течению.
Антология разделена на 6 отделов. В первый включены писатели, начавшие свою деятельность еще в России, остальные пять отведены печатающимся лишь за рубежом. Во второй отдел вошли поэты, живущие во Франции, третий представляет пражское объединение ‘Скит’. Четвертый отдел составила берлинская группа, хотя некоторые из ея участников проживают сейчас вне Германии, напр., Н. Н. Белоцветов — в Риге. Пятый отдел объединил поэтов Дальняго Востока, и, наконец, в шестом помещены авторы, живущие в разных пунктах русского рассеяния.
Из рижских поэтов не вошел никто, Эстония представлена Игорем Северяниным, Ю. Шумаковым, К. Гершельманом, Ю. Иваском, П. Иртелем. Гельсингфорс дал Веру Булич, Варшава — Льва Гомолицкого.
Антология дала образцы 77 поэтов. Но и эта цифра не полна. Многие не вошли. Совсем отказались составители от стихов, посвященных России.
Как бы страстно ни стремиться к полному беспристрастию, к внутренней объективной стройности, ни один сборник стихов, ни одна антология не может остаться вне явных влияний вкуса тех, кто составляет такие альманахи. Несомненны эти влияния и здесь. Если-б захотелось быть даже не придирчивым, а просто спорящим, нетрудно было-б указать, что и в этой антологии есть свои пристрастия. Может быть, некоторых из поэтов следовало представить меньшим количеством стихов, другим отвести больше места.
Может стать предметом спора и самый выбор стихов. У иных авторов взяты, действительно, лучшие, у других — посредственные, — и это тоже делает сборник несколько бесцветней, чем он мог быть, — бесцветней, хотя и ровней. Не знаю, стоило-ль приносить жертву ради такой ровности делать его бесхолмистым, долинным, без выпуклостей, проводить то, что еще недавно в СССР называлось ‘уравниловкой’: как будто в поэзии, — вообще в искусстве, — ея не должно было-бы искать и даже ценить — ‘уравниловка’, всегда — слизанность.
При всем том эта антология является ценным вкладом, в самом деле, неповторимой книгой. Составители правы: при зарубежной книжной бедности, при издательской скудости, второго такого сборника уже не будет. Да, эту книгу нужно приветствовать, но именно поэтому следует пожалеть о ея изъянах: все-таки, лучше было б читать наиболее яркие, наиболее выразительные вещи, — и еще: пожалуй, некоторых из авторов, попавших в сборник, можно было-б сюда не помещать, зато призвать других, открыть двери настоящим поэтам. Не буду называть имен: если-б заняться характеристикой и оценкой помещенных здесь авторов, а пришлось бы говорить о многом и о многом спорить, писать не рецензии, а громадную статью и, конечно, спорную. Составители, впрочем, почувствуют некоторую правду и в этих маленьких замечаниях, в этих беглых строках совсем короткой рецензии. Справедливость, однако, заставляет отметить, если не лучшее, то одно из самых лучших стихотворений, — оно принадлежит представителю старших поколений, поэту, начавшему свою деятельность в России: это — Зинаида Гиппиус. Хочется привести это стихотворение целиком. Оно называется ‘Лягушка’.
Какая-то лягушка (все равно!)
Свистит под небом черновлажным
Заботливо, настойчиво, давно.
А вдруг она — о самом важном?
И вдруг, поняв ее язык,
Я б изменился, все бы изменилось,
Я мир бы иначе постиг,
И в мире бы мне новое открылось?
Но я с досадой хлопаю окном:
Все это — мара ночи южной
С ее томительно-безсонным сном…
Какая-то лягушка! Очень нужно!
Разумеется, кроме этого стихотворения в антологии немало и других, талантливых, можно было-бы назвать и лучших из помещенных здесь авторов, но не стоит дыбить самолюбие, хотя бы потому, что выбор стихов был сделан не самими поэтами, а это, конечно, много значит. Вообще, о сборниках, об антологиях следует писать гораздо осторожней, чем о книгах стихов, выпущенных поэтами. Там — ответственность на составителях, здесь — на авторах. Это не надо смешивать. Так или иначе, на витринах появилась неожиданная и редкая книга, — уже одно это вызывает чувство признательности к издателям и составителям. Тут — не до критики, — благодарность должна усыплять не только нашу придирчивость, но и критическую требовательность.
П. Пильский. ‘Якорь’. Новая антология русской поэзии // Сегодня. 1936. No 18, 18 января.
Подготовка текстов — Павел Лавринец, 2001.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2001.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека