Шарль Жозеф де Линь
Шарль Жозеф де Линь
ВЗОР НА САДЫ
ВЗОР НА САДЫ
Взор на сады, Линь Шарль-Жозеф Де, Год: 1809
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Я желал бы всем вперить мою охоту к садам. Мне кажется, что невозможно злодею их любить: он вообще не способен ни к какому вкусу. По этому, естьли хвалю я диких собирателей трав, детей, гоняющихся за бабочками, мелочных изыскателей раковин, мрачных любителей минералов, хладнокровных Геометров, глупых поэтов, музыкантов и живописцев, развлеченных писателей, глубокомысленных философов и скромных химиков: то нет ни одной добродетели, которой бы я не приписал любящему говорить о садах и разводить оные. Он, будучи пожираем сею страстию, которая одна только умножается с летами, оставляет все прочие страсти, нарушающие спокойствие души или порядок общества. Когда он удаляется из города, из этого жилища нравственного и физического разврата, и идёт работать или веселиться в деревню,: тогда сердце его наслаждается природою, и вместе с лёгкими освежается благотворным дуновением прохладного ветра.
Отцы семейств! Внушайте детям вашим охоту к садоводству: они будут добрее от этого. Пусть они другими искусствами занимаются только для улучшения садового искусства, о котором я говорю. Кто заботится о каналах, ручейках, тот никогда не может быть вредным гражданином, опасным Генералом и пронырливым придворным. Естьли бы такой человек захотел писать против законов, спорить в военном совете, вооружиться против начальника или хитрить при дворе, то он стал бы опаздывать везде, ибо в голове у него были бы дерева, кустарники или цветы, за которыми надобно ему посмотреть. Едва успел бы он приехать к своему приятелю, чтоб воспользоваться слабостью жены его, и тотчас бы удалился опять в деревню, чтоб оплакивать там своё преступление.
О вы, не могущие перенестись с гор Австрийских на Дунай и прекрасные Венские равнины, им орошаемые, вы, не могущие возноситься превыше земли на горах Швейцарских, вы, не могущие быть под защитою Сирокко, в средине плодоносных долин Прованских, вы, все не могущие найти готовых садов, естьли хотите развести их в странах бесплодных, то подумайте наперёд, разочтите следствия и, ничего не увеличивая, логически исследуйте, можете ли вы иметь довольно гения и вкуса, и можете ли вы произвести намерение ваше в действо самым лучшим образом? Сколько надобно делать наблюдений, сколько опытов! Я знаю, что нельзя так легко вырубать рощи, как вымарывать на рисунке деревья, не у места поставленные, при всём том вырубайте, отнимайте, рассматривайте со всех сторон и переменяйте.
Ода, выигранная победа, смелый размах кисти, суть следствия вдохновения: для садоводства потребны путешествия, чтение, обозрение, уравнение и соединение всех искусств вместе. Но всего труднее образовать водопад, сделать его на подмостках ужасно, на утёсе, естьли он будет не самородной или, по крайней мере, не на своём месте, смешно, естьли он велик, то нужно большое количество воды, естьли же мал, то будет похож на те, какие бывают иногда в пустынях или детских Вифлеемах. Естьли вода низвергается очень с великой высоты, то она будет ширее вверху, нежели внизу, на третьей части своего падения расступится, в половине разделится надвое, и окончится тонкими струями. Но кто поверит, что у самых бестолковых монахов в Богемии я видел прекрасный водопад, протекающий под естественным сводом в пустыню и потом составляющий ручей в конце Оссегова сада, который, выключая сие, представляет ужасный вид.
Водопады делаются или в виде уступов, или в виде плоскости, первые меньше требуют воды, но представляют какое-то единообразие, для вторых надобно её больше, но они будут казаться слишком правильны. Всё, что ни выдумывают для задержания вод, нахожу я невыгодным. Ручей, влекущий за собою много больших каменьев или имеющий каменистое дно, неприятен и для глаз и для слуха. Надобно с помощью искусства отвести его в лес на несколько шагов, заставить течь по траве и наконец пустить на произвол собственного стремления или наводнений, могущих произойти от дождя и растаивающего снега. Надобно, чтобы все низвергалось, но так нечувствительно, чтобы подставки скрывались под водяною пеною.
Острова также требуют хорошего внимания. Будучи пусты, они не производят никакого впечатления и кажутся малы. Но быв усажены очень часто, кажутся смежны с берегом реки или пруда. Я заметил, что на них надобно сажать высокие деревья, чтобы можно было сквозь оные видеть воду.
Поправляйте природу, вместо того чтоб созидать её с помощью искусства, очень мало есть ручьёв, текущих по нашему желанию: им надобно открывать удобный путь, надобно заводить их в особые места и украшать берега приятным образом. Ограды весьма скучны: на них хорошо смотреть только с высоких окружностей. Обыкновенные перегородки, разделяющие их, хотя и имеют сельской вид, но также непривлекательны. Виноградники целые 8 месяцев, поля 6 месяцев, цветы 10 месяцев представляют неприятный вид, естьли не возделывать их снова, ибо тогда ничего, кроме голой земли, не увидеть.
Махровые цветы, согласие различной зелени и плодов могут придать саду великое преимущество пред другими, но по многим опытам узнал я, что надобно делать пестроту: иначе отражение будет очень ярко. Надобно разводить в большом количестве розы, гвоздики или тюльпаны, и возобновлять их в горшках, которые должны быть скрыты. Однако ж в садах не надобно расставлять полок. Равным образом не надобно сажать вдруг 20 дерев зелёных, фиолетовых, розовых, белых, жёлтых или красных.
Я знаю, что всё это подвержено разным преломлениям света и разным переменам, зависящим от времени дня. Но этого опасаться не надобно. Солнце, конечно, не испортит того украшения, которое оно должно доводить до последней степени совершенства.
Не должно обременять земли понапрасну каменным строением ни под каким предлогом. Известь не должна пожигать луговую зелень, раствор её не должен истреблять маргаритки или фиалки, каменщики не должны попирать ногами ложа нимф.
Сих последних лучше соединять с молодыми сильванами, к которым они начинают питать страсть, возрождающуюся, но ещё не известную.
Лестницы кажутся мне опасны, нимфам гораздо лучше играть на отлогостях. Они бывают и театром их резвостей и местом их наказания, ибо всякое преступление (естьли оно в самом деле будет преступление) наказывается там, где оно сделано.
В саду не должны быть терпимы никакие работы, кроме работ, посвящённых Приапу. Особливо не надобно брусьев, решёток, обручей. Пусть ветви сами по своей воле соединяются одни с другими.
В рассуждении мостов я знаю одно только правило, то есть: не делать двух похожих один на другой. Здесь можно предаваться всем странностям воображения. К счастью, архитектура, вмешавшись в садоводство, не коснулась до этого: естьли же для какой-нибудь большой части сада, хорошо убранной и близкой к какому-нибудь величественному храму, нужен мост, то, не подражая ни Царскосельскому и Вильтонскому, можно сделать колоннаду. В других случаях чем мосты будут смешнее, тем больше принесут удовольствия. Они должны быть довольно высоки, чтоб не мешали плаванию, но не так круты, чтоб можно было на них поскользнуться. Вкус или местоположение покажет, должно ли их сколько-нибудь скрывать или нет. Белый цвет при зелёной оттенке будет очень хорош. Он же приличен тонким полисадам остроконечным, коротким и полунаклонённым, которые мною рекомендуются: естьли нужна загородка для цветов, для скота, овчарни, пчельника или иностранных растений. Маленькая рогатка, или раскрашенная решётка, отделяет весьма хорошо поля от деревьев и с небольшими издержками украшает переход из сада к его окрестностям. Перилы на горе, недалеко от пропасти, обеспечивают прогуливающихся и заставляют их думать об опасности, которой без того бы не было, и которая забавляет их, не причиняя беспокойства. Женщины любят быть обманутыми, может быть, за это они иногда и мстят нам. Сделайте это в садах своих, водите по нем, увеселяйте сей прелестный пол, пусть хорошо выбитые тропинки, в которых бы прелестницы не могли замочить ног своих, пусть неправильные, узкие аллеи, окружённые розами, жасминами, померанцами, фиалками и другими благовониями, ведут их к купальне, или на покой, где они находят свои рукоделья, вязанье, нитки и особливо чернилицу на налое, на котором всегда не достаёт песку или чего-нибудь подобного, но зато содержатся все тайны, неизвестные любовникам и супругам: поставив его к себе на колени, они станут писать прелестную ложь вороньим пером.
Иные рассаживают с возможным старанием ежевику и терн, иные любят волчец и тростник. Это не значит любить изящную природу, я видал, что иные предпочитают пустоши землям обработанным. Не думайте, мрачные Милорды, что вы всё уже сделали, когда нашли густой лес или пустое поле для построения там своего замка.
Вы хотите, чтоб это называлось зверинцем, а садом то, что у нас только огород: я иначе не могу думать о большом загородном доме, у котором воспитаны Английские Принцы, как мне сказывали, и о сельском замке Герцога Бофорта.
Я терпеть не могу слабых подражаний великим произведениям, естьли хотеть заняться ими, то не надобно упускать ничего, развалины Пальмиры не должны походить на развалины Генерала Конвая, их белизна, их низкие колонны подают очень худой пример, их своды, крепко поддерживаемые, смешны. Развалины должны приводить на память дела достопамятные, в них происшедшие, и знаменитых мужей, в них обитавших: но посмотря на Грецию многих Англичан и Готию Вальполя, подумаешь, что они суть произведение расстроенного воображения. Я столько же люблю Вальполев замок Отрантской, как Темзинской, который не менее беспорядочен и скучен.
Храмы должны внушать удовольствие или возбуждать скрытный ужас, который ощущаем был некогда при входе в оные. Но что мы чувствуем, видя храмы почти один на другом стоящие? Храмолюбие портит даже те здания, которые, подобно храму дружества, заслуживают нашу похвалу. Милорд Тампль очень гоняется за своим именем.
Я, конечно, похвалил бы дом Милорда Батимора, находящийся подле Бристоля, но в нём нет воды, кроме той, которая временем падает с неба. Напрасно иногда делают Китайские мосты над пустыми ямами, желая заставить думать, что в них есть что-нибудь. Обман недолго продолжается, и то, что я видел у Милорда Минсфильда из окон его дома, показывает только недостаток воды во многих садах Английских.
Они, конечно бы, уменьшили сей недостаток, естьли бы не удалялись с таким упрямством от берегов Темзы, которою не умеют пользоваться. Герцог Малборуг заменил это другою рекою, пропустя её в свой зверинец, она в нём увеличивается, мчится и с шумом низвергается, я не прощу никак Милорду Пенброку, что он в своём саду пропустил реку в виде канала.
Вимметон в глазах моих очень мало заслуживает похвалы, хотя я слышу много об нём хорошего. Ему бы надобно выстроить дом гораздо выше и более окружить его кустарниками. В нём всё показывает вид скучный и бедный. В Англии любят гроты, как мне кажется. Гро Милорда Тильнея, конечно, стоит дорого, но удовольствие, доставляемое оным, не награждает за издержки. Твитнам я люблю только потому, что воображаю в нём Попа, занимающегося человеком, но он с успехом занимался и садоводством, ибо его сад, принадлежащий теперь Г. Стангопу, хотя невелик, но очень приятен.
Я не люблю ничего получужестранного. Герцог Девонширский собрал во время путешествия своего украшения, вовсе не соответствующие его стране, мне особенно не нравятся Французские и Италиянские, находящиеся в Чивсвиге. Но что прекраснее Кингс-Вестена, вида реки Герзаны и всей области Гальской? Что может быть величественнее Виндзора? Какой лес, какое великолепие!
Таковы-то были некогда старинные дубы леса Додонского, в котором находился оракул, я сам готов был вопросить их. Они внушают почтение, которое обыкновенно чусвствуем, приближаясь к божеству.
В Бленгейме и Кеве собраны все лучшие и дорогие деревья, за ними главное занимает место Вильтон, по своему мосту, мельнице и бюстам. Может быть, их слишком много расставлено в доме, я желал бы разместить их лучше в саду. За сим следуют ложи Герцога Кумберландского: и вот, что составляло главное моё удовольствие в Англии.
Я не говорю об архитектуре сей земли, грубость кавалера Ванбруга известна равно как и его забавная эпитафия. Иниго Джон есть последний художник, который благородною простотою своих творений делает честь Англии в сем роде. Он много подражал древним в окошках и узких дверях. Гринвич сделал бы этому артисту много чести, как мне кажется, естьли бы он в лесу, представляющем поля Елисейские, соединил бы оба корпуса посредством высокого храма и мавзолея, наполненных урнами, для сохранения в них праха храбрых матросов, составивших честь и богатство государства и удивление иностранцев.
Я не упоминаю о Сионе, прежде бывшем Католицком монастыре, доставшемся после Кардиналу Вольсею, а теперь принадлежащем Герцогине Нортумберландской. Он ещё не окончен, но по отделке достоин будет похвалы. Он лежит на берегу Темзы подле Ричмонда и маленького домика Милади Гаррингтон.
У людей, изобразивших величественные сцены из Шекспира и странные явления из Гудибраса, виднее тот же самый вкус и в нравственности, и в медицине, и в философии: однако ж мы тем не меньше обязаны Англичанам. Самые их ошибки суть для других благодеяния, и я уверен, что никто не может быть большим художником, естьли не побывает в Англии и не научится там опрятности. Пусть, например, осмотрят все лучшие здания во Франции и все столицы Империи. Я больше уважаю хижину Лондонского сапожника, которого мебели всегда чисты, дёрн всегда зелен, а кусты походят на волосы прекрасной женщины. Я преимущественно советую наблюдать опрятность, а без этого лучше не жить в деревне и ехать умножать нечистоту в городе, где и самая душа оскверняется.
Англия верно бы сделалась пастушескою страною, естьли бы в ней не так было сыро. Я искал там Титира, Меналка и Мелибея, и кажется слышал их спор о науке и любви. Я прислушивался к звукам флейты, которых однако не мог слышать, и на прекрасных дерновых коврах хотел воспеть пастухов, верность их любовниц и собак, но в Англии пастухи не так смирны, как их бараны, и нежный звук флейты не так свойственен сим островитянам. В счастливейших только климатах можно прославлять любовь Коридона и суровость Алексиса. Теплота производит какое0то удовольствие среди самого изнеможения, ею причиняемого. Мы находим какую-то приятность терпеть её. Ей-то одолжены мы теми чувствованиями, которые неизвестны в других странах.
Вкус к садам уже не существует в Италии. Что ж теперь там делают? Там нет более дёрна и долин Сабинских, как было во времена Горация, нет даже того прекрасного Тибура. Что сделалось с тем местом, которое он описывает так живо, где, по его словам. Высокая сосна и белый тополь соединяют гостеприимную тень свою, и ручей извивистый журчит, далеко утекая от берегов своих. Может быть, эта одна ода подала Англичанам мысль о садах такого рода, ибо у них у всех в голове Гораций, равно, как Гомер и Виргилий. Кажется, будто климат переменился, любовь к садам перешла из Южной Европы в Северную. Переходя туда, она имела аудиенцию у Российской Императрицы. Они тотчас согласились. Садолюбие сделалось Её бостанджи пашою, или лучше сказать, победительница Турок сама сделалась садовницею в Царском селе. Законодательница величайшей Империи, покров или страх соседственных держав, сама сажает деревья. Почести, которые воздаёт Она распространившим славу её до врат Востока, столько же возвышаю е1 самую, сколько и её Генералов. Царское село, где собрано всё, что Императрица называет своими прихотями, представляет отвсюду прекрасные картины. Сии прихоти по её словам, суть или произведения воды или оптики, искусно выдуманные и всегда разнообразные. Мост из Сибирского мрамора, архитектура во вкусе Палладио бани, Турецкой павильон, Адмиралтейство, вид маленького города, который ещё строится, железные ворота, развалины, обелиски на победы Румянцова и Орлова, высокий памятник побед Чесменского среди озера прекрасное строение на берегах, приятные окрестности, множество цветов и кустов иностранных, хорошо вычищенный дёрн, не уступающий красотою Английскому, Китайские беседки и мосты, храм о 32 мраморных столбах, колоннада, большая Геркулесова лестница, всё сие даёт саду сему право на первенство во вселенной. Таким образом, оставляя на минуту бразды правления, сия великая Государыня брала карандаш, грабли, резец, которые она, невзирая на всё сие, держала так, как бы держала шпагу, естьли бы судьба, к чести пола её не произвела Её женщиною.
А 2 милях от Царского села находится Петергоф. Это самая Императорская резиденция, следовательно, он анне так весела, как другие места, в которые двор удаляется летом. Тут можно видеть маленькое подражание Голландцам. Пётр I этим начал и наконец присовокупил всё, что видел после в своих путешествиях. К первому роду принадлежит построение на морском берегу дома, названного ‘Моё веселие’ (Mon plaisir) и размещение в рощах, худо расположенных и худо рассаженных, множества часов, клавиркордов, курантов, органов, музыкантов, уток, собак и проч. Ко второму роду принадлежат водопады, превосходнейшие самых водопадов Версальских: они всегда бьют и выбрасывают самое большое количество воды, какое я видал когда-либо. Естьли прикрыть тут все каналы гранитом или дёрном вместо кирпича, который придаёт очень дурной вид, естьли обвести мрамором пьедесталы двух водяных столбов, похожих на два мраморные столба Римские, естьли сделать то же самое с бассейном пирамиды, из которой извергаемая вода также представляет хороший обелиск, естьли провести извивистые желоба в померанцевом лесу и дать им фигуру амфитеатра, где теперь очень худая каскада, естьли отнять все заборы и обкласть дёрном все дорожки, естьли сделать какое-нибудь каменное строение, полезное и приятное, например мельницу для минералов, естьли присовокупить всё это к новому простому саду, находящемуся на другой стороне замка: то старый Петергоф будет соединять пользу с удовольствием, которое он внушает. В новом саду, который теперь отделывают, есть грот, представляющий тог сена: несколько пучков оного замыкают двери и окошки, надобно их отнять, чтоб войти. Тут всегда обманываются и забывают обман сей, взойдя в зал, убранный в лучшем Парижском вкусе. Море, опеняющее берега старого Петергофского саду, снова здесь открывающееся, придаёт всему неизъяснимую приятность.
Теперь перейдём от России к Польше. Князь Казимир Понятовский в Шуле, перерыв в разных местах землю, произвёл также нечто удивительное. Там горы окружают залы, отделанные в совершенном вкусе, они встречаются случайно, но нельзя избежать этой случайности. Здесь входишь в грот, из которого нельзя выйти без огня, вдали показывается некоторый свет, приближаешься и видишь залу, прекрасно расписанную и великолепно убранную гипсовыми колоннами, барельефами и проч. В другом гроте всё общество сходится не будучи однако вместе. В нём два этажа, один для желающих играть, другой для тех, кои любят разговаривать. Таковой способ разделения есть совершенно новый, и я со временем где-нибудь сделаю нечто тому подобное. В ином месте выстроен прекрасный минарет или Турецкая колокольня. Инде видны храмы, там величественная колоннада, а за нею огромный театр, коего наружность похожа на Готическую церковь. По моему мнению, надобно построить чрез большую дорогу мост и чрез то соединить оба сада, которые оба прекрасны, по несчастию отделены друг от друга. Тут же виден остров, составляющий детский город. Это самая лучшая забава. Князь, желая дать праздник, собирает туда всех детей, сколько можно собрать их, важность, с какою они отправляют все свои работы, быв одеты каждый в приличное ремеслу своему платье, очень забавна. Там находятся солдаты, составляющие гарнизон, там есть и церковный причет. Это подало мне мысль об одном острове, где я имею возможность сделать такое же заведение. Я заранее восхищаюсь, воображая у себя гостей в робах и в мундирах. Из них ежедневно встречаются мне те и другие, но не в таком весёлом духе, в каком будут мои, и в каком я не хотел бы их видеть. Кажется, они уже посещают друг друга. Длинные и лёгкие цепи удержат их в пристойности. Трудно только воспрепятствовать их волокитству.
В советах, щедро раздаваемых мною, хотя об этом никто и не просит (ибо худой садоводец почтёт их ненужными), я всегда повторяю, что делая, размышляя, прохаживаясь и сочиняя, можно дойти до того, до чего люди, привязанные к обширным правилам, некогда дойдут. Надобно со всею неутомимостию стараться замечать порознь красоты природы, естьли хотите составить из них нечто целое. Я внимательно рассматривал поле и нашёл, что красный цвет полевого и садового мака, синий цвет василька и жёлтый репы составляют лучшую смесь, какую только можно найти. Всё сие вместе с зеленью льна, с пестротою пшена, желтизною ржи, зеленью ячменя, и другими родами, мне неизвестными, производит самое приятное действие. Я не люблю стен, тут довольно одних отверстий и каналов, а это также увеличит приятность сельского вида.
Добро надобно делать не только себе, но и другим. И так станем увеличивать число живых существ, станем размножать воздушных, земных и водяных жителей: подобно древнему изречению: ‘Да будет свет, и бысть свет’, я желал бы сказать: ‘Да будут птицы, рыбы и особенно лебеди’. Я всегда искал между ними Юпитера, но вижу одну Леду. Может быть, этот Бог захочет ещё сделать подобную шутку, однако ж ныне в небесах живут гораздо степеннее. Желаю, чтоб на берегу моих каналов всегда раздавался крик час от часу умножающихся животных, чтоб во всех прудах плавало несметное множество карпии, чтоб утки везде вили гнёзды, чтоб гуси и голуби, гонимые со всех сторон, прилетали искать убежища на моих кровлях. Мне кажется, умножая число детей природы, умножаем мы её богатство. Желаю видеть в особенности павлинов, хотя и не люблю их гордости. Пусть везде будет населено, пусть везде встречаются существа, какие бы они ни были. Ах! Многие из ходящих на четырёх ногах могутслужить примером для двуногих!
Пусть вечером раздаётся звук сельской свирели, сзывающей быков или телиц, пусть раздаётся звук их колокольчиков: он также приличен полям, как и голос пастухов. Пусть сии последние остановятся на берегу реки, пусть они и стада их пьют до возвращения на своё место.
Я очень люблю статуи, но мраморные портятся, каменные растрескиваются, а гипсовые имеют дурной вид. Посредственность не годится нигде, особенно в этом роде. Естьли в саду стодесятинном расставите статуй меньше, нежели на 100.000 ефимков, то это будет значить, что вы и не любите. Я говорю для примера, и может быть ошибаюсь.
Статуи придают благородный и приятный вид. Впрочем маленькие головы можно поставить в некоторых частях сюда без разбора. Надобно, чтобы это имело вид нечаянности или особенной дружбы, или что ещё лучше, любви, статуя, любезная сердцу, дороже коней победы и солнца. Но она может быть поставлена только в храме таинственном. Водворите любовь в садах своих, она, усладивши сердце, улучшит и вкус ваш. Чтобы произвести нечто изящное, надобно любить и быть любиму. Все произведения любви ознаменованы совершенством. Стихи и сады, имеющие на себе печать её, непременно будут иметь свою цену.
Не для того ли, чтоб пугать детей, некоторые ставят в садах симметрически большие, белые, колоссальные статуи, вытянутые в солдатскую шеренгу. Разве сии люди не знают, какой вред причиняет им огромная масса воздуха, их окружающая. Я поставил бы все сии фигуры в тёмные кустарники, и чрез то возвысил бы белизну камня, и работу художников, имевших жестокость вонзить в него резец, вместо того, чтоб делать забор из Римских Императоров и Греческих философов, коих головами можно играть как шаром, я поставил бы их в густые рощи, им посвящённые. Венера в кустах миртовых, Марс, окружённый лаврами и гранатовыми деревьями. Близко друг от друга посаженными, даже Вулкан, занимающийся кузницею или огненною машиною, был бы точно на своём месте.
Сверх того, не нравится мне, что сии боги всегда почти бывают худо отделаны, сии Императоры и философы почти всегда стоят на ногах и всегда открыты для ротозеев. Иногда надобно составлять из них группы, иногда наклонять их и вообще давать им вид благотворительности или любезности.
Естьли бы люди, имеющие верховную власть, знали свои выгоды, то они скрывали бы природную свою холодность или гордую зависть, отнимающую благородное удовольствие удаляться. Естьли душа их чужда добродетели, то по крайней мере, они должны, хотя по наружности, оказывать ей достойное уважение. Великие люди знают цену энтузиазма. Он-то заставит их сооружать в садах своих алтари мужам, отличившимся храбростью или человеколюбием.
Пусть в средине беспорядочных дубов воздвигнут будет храм мужеству, однако же он должен быть памятником не суетности, но благотворения и возвышенности, пусть водворятся в нём те, которые имели счастие содействовать благу народов, пусть они найдут там награду за полученные раны и усердную службу. Пусть воздух ясный и чистая вода продлят дни сих героев. Без них люди, называющие себя героями, не значат ничего. Так называемые полубоги обязаны пышным своим титулом героям второклассным. Исполнив сие, предайтесь другому чувству горестному благородному, и переменив картину, соорудите храм смерти, окружите его кипарисом и в больших мраморных урнах соберите прах сих храбрых воинов.
Вот другие заведения, принадлежащие садам: дом для воспитания юношества, даже дом для детей любви (которой вы одолжены своими садами, естьли только они сделаны соответственно моему желанию), всякого рода мануфактуры и многочисленные мызы.
Надобно стараться давать сколько можно лучший вид даже тем мелочам, которые делаются по необходимости, надобно, чтоб каналы для осушения были похожи на древние водопады повелителей трёх частей света. Однако ж не должно вырывать их слишком много потому, что иные дерева засохнут от жару, и вы будете в том виноваты.
К рытвинам и амфитеатрам тогда приступайте, когда нельзя ничего сделать, кроме рытвин и ручейков, на воду гораздо лучше смотреть, когда она течёт по дёрну, до неё надобно доходить по отлогости зелёной, прекрасной и неприметной. Каменных обкладок совсем не нужно, особенно кирпичной, всё должно устилать дёрном. Я советую везде употреблять дёрн, а на дёрне буду говорить о любви, размеров вовсе не надобно, комас не нужен для Граций, и Венера никогда не опоясывала себя поясом симметрически.
С сими разительными портретами естественных прелестей, с сими верными стёклами, не льстящими никому, с сими зеркалами лесных нимф, обыкновенно поступают или очень хорошо или очень худо. Стараясь придать им более цены, лишают нередко их всего достоинства. От них требуют очень многого и иногда задерживают на всю ночь, чтобы днём они явились в большем блеске на несколько часов.
Я лучше люблю тихое журчание ручейка, или самой маленькой, но беспрерывной водопад, нежели славные произведения, выдуманные незнающим, но слишком долго бывшим в уважении Льежцем, которые заключают в великолепную тюрьму Государей лучшей страны в свете. Что сказать о сем почти совершенном или по крайней мере привлекательном месте? Естьли я скажу моё мнение, то меня не станут читать, а пойдут смотреть, удивляться и подражать.
Я был в Эрменонвиле в самое тёплое время и, осмотрев всё в этой неизмеримой стране, крайне утомился, но полученное удовольствие наградило меня за всё. Исусство, с которым из стоячей воды сделаны приятные и величественные водопады, колокольня св. Гавриила, хотя и не совсем хорошо отделанная, маленький сад и острова заплатили мне довольно за досаду, в которую приводят маленькие строения, философский домик, грот, барельефы, гроб Ж.Ж. Руссо, пустыня, билиард и площадные, педантические или бестолковые надписи, слишком многочисленные или некстати употреблённые: всё это нимало не сообразно красоте сего привлекательного места.
Такие предметы сделали во мне сильное впечатление, я уже спустя долгое время вспомнил, что пустыня сия была ничто иное, как унылая роща, неровная и не стоящая того, чтобы по ней прогуливаться людям, приезжающим в Эрменонвиль. Несмотря на то, взглянем ещё на сии места, сказал бы я сам себе, и возвратимся в Эрменонвиль. Я думал об одной Юлии, почти плакал об ней, хвалил её историка, и сидел на его скамье. Мне показывали уток, которых он кормил из своих рук. Казалось, что крик их был очень приятен, но не так правилен. Я снова стал размышлять об Юлии, не позволял себе замечать несходства, какое я находил между Руссовым Кларансом и тем, которого я знал лично. О Сент-Пре! Я завидовал твоей участи. По твоему 55 письму я прощаю тебя за 14 письмо твоё. Счастливы, тысячу раз счастливы те, о которых там упомянуто.
Вот ещё место, которое мне очень нравится и которое находится недалеко от Парижа. Однажды, оставляя шумный вихрь сего города, бродя без цели вдоль Сены, я потерял его из виду при Мулене, но зато нашёл самого себя, ибо это в таких только местах и может случиться. Кто бы ты ни был, естьли твоё сердце не ожесточено, поди под тень ивы при Мулене и сядь на берегу реки. Читай, смотри и плачь не от печали, а от милой чувствительности. Картина души твоей представится тебе. Прошедшее благополучие, естьли оно у тебя было когда-либо, будущее счастие и желание насладиться им, тысячи мыслей об сем предмете, печаль, радость, желания, всё это будешь чувствовать в один раз, борьба… воображение… сердце, воспоминания… настоящее время. Ступайте неверящие… размышляйте о надписях, начертанных самим вкусом, размышляйте с мудрецом, вздыхайте с любовником и благословляйте Г. Вателета.
В Шантильи казалось мне, что я вижу прогуливающегося великого Конде, сердце моё сражалось с радостию и нежным удивлением: я желал лобызать следы гения, но гений не ходит, он летает.
Из всех мною виденных садов, наиболее удивил меня в Саксонии Верлиц, но я напрасно назвал садом то, что Принц Дессау почитает просто страною, и что простирается от резиденции до Верлица, здесь каналы, великолепные луга и дубовые пни, яворы, тополи, ели и проч. соединяют два дом. Чтоб осмотреть Верлиц порядочно, надобно употребить три дни.
Для большей ясности моего описания, я разделю оное на пять прогулок.
1. Прогулка. Дорога лежит через строение, которого одна половина сделана из кирпича, а другая из камушков, над ним есть маленькая зала, наполненная книгами для желающих читать в Елисейских полях. Оттуда пройдёте чрез прекрасные деревья и огороды, чтоб сесть в лодку. Плывёте под мостом, украшенном цветами, входите в канал, над которым дерева составляют беседку, и по нём достигаете до готического дома. Я не видел ничего столь совершенного и в таком хорошем порядке: всё расположено с величайшим искусством.
Убранства, картины, стёклы, мебели, бюро, украшения и даже большие рюмки, сии старинные признаки откровенности наших предков, всё тут на своём месте: много есть закоулков, означающих нечто таинственное. Кругом сего замка, который Принц получивший в наследство за рыцарскую храбрость и верность, выбрал для своего пребывания, есть сад, почитавшийся всеми тогдашнего времени знатоками образцовым произведением.
2. Прогулка. Мост, повешенный на цепях, столь гибкий, что всякого, идущего по нём, качает как на верёвке, ведёт ко гробу отца садовникова, который с слезами оказывает его, и который много говорит хорошего насчёт Принца, сделавшего оный. Для возвышения сего моста употреблена была столь большая груда камней, что проходящие по нём чувствуют трепет. Такие груды, находящиеся в Верлице, не возвышают никакого противного чувства в зрителе, они достаются из железной рудокопни, от которой заимствуют цвет свой, и производят приятное впечатление, быв раскладены на дёрне или смешаны с кирпичом, употребляемым в строениях. Принц, любя тишину лугов и лесов в сельской стороне, не хотел возмущать оной. Утёсы сии похожи на кучи камней, которые собраны в этом же месте, дабы не мешали ходить стадам, и составлены только для того, чтобы доставлять разные точки зрения.
3. Прогулка. Плотины, окружающие сию прекрасную картину, нужны для удержания единственного врага, которого обожаемый соседями своими Принц может иметь. Сверх того они пригодны для помещения строений, необходимых к сбережению их самих, и к изъятию предосторожности со стороны Эльбы. Все они имеют различный вид и не совсем не похожи на иностранные. По сим-то плотинам следуя, можно из храма Венеры сквозь двенадцать мраморных колонн дойти до величественного Пантеона. Не имея нужды давать советов, ибо всё здесь совершенно, я просил только Принца обсадить сей храм деревьями, таким зданиям всегда нужен таинственный вид, да и большая масса окружающего их воздуха всегда вредит им, естьли они не имеют сей величественной защиты.
4. Прогулка. Начинается она водою от основания Пантеона, и оканчивается после весёлого плавания при подошве огнедышащей горы. Тут истинное очарование, в котором совершенно наблюдено правило, приличное для всех произведений: надобно, чтоб привлекательность беспрестанно увеличивалась более и более. На лодке проезжают сквозь три большие и хорошие грота, из которых один, конечно, занял бы Нептун, другой Амфитрита, a третий Фетида, гроты сии могут служить купальнею или пристанищем для судов. Выскочите из лодки, и вы опуститесь в пещеру или подземелье, ужасное по своей темноте и страшным лестницам. Вышедши оттуда, чтоб освежиться воздухом, вы видите прекрасный Римский Цирк со множеством уступов и консульским местом.
Тут встречаются новые беспокойства, хочется выйти, но надобно взобраться на маленькую лестницу. Темнота усугубляется, наконец, исчезает, оборотишься налево, нечаянный блеск поражает зрение: волшебный свет является, желаете знать, откуда он происходит: отворяется дверь, и прекрасная статуя посреди залы отражает свет. Пришедши в себя от изумления, приметишь, что оный происходит от звёзд, сделанных из жёлтого стекла и находящихся в зале, где в чёрные камни, которыми обведены стены, вставлены Этрурские карнизы. Солнце здесь совершенно не нужно в самое тёмное время, кабинет сей единственный в своём роде, всегда бывает светел.
Удивляешься магику, благословляешь небо, что оно употребляет чародейство своё на забавы или на благодеяния. С сожалением оставляя сие славное произведение волшебного жезла, идёшь задом, дабы сколько можно долее насладиться приятным зрелищем, смеяться прежнему страху и воспоминать своё удивление, ищешь снова выхода, чтобы совершенно удалиться, но этим не кончится и треть путешествия. Выходишь, но выходишь для того, чтобы опять войти из ночного кабинета в кабинет дневной. Тут поражает вас блеск, достойный тысяча одной ночи, и вы видите себя в прекрасной купальне Принцевой, откуда вид разнообразный и беспредельный.
Целый час прогуливался я по этому волкану, не зная, где, как и для чего он сделан, видел, что дымящаяся вершина имеет вид частью камина, частью пирамиды. Не без страха пробирался по большим камням, наконец, пришёл к бассейну, окружающему первое отверстие, где, желая произвесть извержение, разводят большой огонь, дабы дым выходил маленькими трубочками. Идучи далее, нахожу смесь, сделанную из серы, уголья и винного спирта, которая, быв зажжена, упадает в виде лавы. Сначала думаешь, что всё уже осмотрено: ничего не бывало. Теперь следует явление, могущее изгладить из памяти весь страх, волшебство и темноту. Готическое здание представляло только мрачные картины, умеряемые некоторыми предметами приятными и утешительными. Но сия груда чёрных и наружных камней приводит в ужас. Всяк дивится, что не мог прежде видеть жилья на другой вершине того же самого утёса, при конце площади, смежной с зимним садом. Дом сей снаружи прост и чист, а внутри великолепен. Это настоящий Геркулан.
Теперь остаётся, не опомнясь ещё от изумления, сесть в лодку и возвратиться домой. Вы видите, что я сдержал своё слово: не превозносил хвалами ничего. Естьли верное сие описание приводит вас в восторг, то не моя вина. Я не могу однако ж умолчать о Принцевом вкусе, приметном во всех делах его. Сады сии суть единственные, в коих виден ум и гений. Другим доказательством Принцева искусства может служить манеж в Дессау. Она так хорошо украшена всеми принадлежностями, историческими картинами и эмблемами, относящимися до верховой езды, что нельзя ничего прибавить. Я забыл упомянуть об занимательных предметах, кои находятся снаружи и внутри около Вулкана: в одном месте видна убранная мыза, в другом Италианский дом, там Синагога, здесь Готическое здание, замок, город, наш трактир, две мельницы и проч.
Замок составляет предмет пятой прогулки. Там даже до самых людских комнат всё хорошо и всё украшено колоннами. Одни деревья, рассаженные вокруг, не Принцевой работы. Дёрн тут прекрасный и неприметным наклонением идёт к широкому озеру, наполненному островами, коего окрестности все приятны. На островах много разнообразных и прекрасных мостов, между прочим железный мост есть образец лёгкости. Осмотрев прелестные картины, драгоценные украшения, славную библиотеку, бельведер, откуда видно на 15 миль в окружности, поглядев вправо, не выходя из лодки, на Венерину купальню, цветочную пирамиду и храм нимф, надобно войти в комнаты, чтоб удивляться ещё более Принцу и его произведениям.
Но оставим волшебную страну и обратимся к идеям тихим и чувствительным, внушаемым вкусом к садам. В деревне только можно найти случай к благотворению, здесь вы научитесь помогать бедным, здесь вы соедините оба ваши вкуса. Они будут пособлять друг другу, и небо благословит труды ваши. Не спешите своею работою. Выберите удобное время, и именно то, которое останется после жатвы. Когда жары пройдут, когда опустеют поля, когда не будет уже прелестных картин, где сельский любовник обманывает свою любезную, отделывая за неё две трети её работы, когда на лугах не увидите зелёных гор, около которых часто носятся невинность, любовь и удовольствие, когда виноградарь не станет упиваться нежностию, ни соком, выдавливаемым его ногами, когда поселяне перестанут заниматься своею работою, тогда надобно копать, сеять и сажать. Засевайте цветы, прививайте, присматривайте, обсушайте и поливайте. Дни коротки: тем лучше, трудящиеся для ваших забав продлят оные. Вечера длинны: тем лучше, получившие награду за дневные труды будут рассказывать своим родителям за чудо малейшие вещи, о которых говорил сельский помещик или госпожа замка, смотревши на их работу. Уважайте и пользуйтесь временем года и климатом. Удалите от себя печальные следствия бедности. Ваши садовые надзиратели должны пещись о здоровье работников, в жары должны они останавливать их работу и позволять им отдыхать в тени дерев, куда надобно приносить хлеба и молока. Истинно жалко смотреть на сих бедняков, изнурённых от жара. Сии несчастные работники, томимые зноем и усталостью, возмущают покой господина, заставляющего их работать. Весною или осенью не так жалко смотреть на их работу, и нечего опасаться в рассуждении их здоровья, ибо после трудов они купаются в реке, куда иногда приманивают молодых крестьянок, которые помогали им в работе, которые приносили им сельский полдник и наполняли землёю их тележки. Очень хорошо употреблять для садовой работы слабый этот пол, в сравнении с нашим, который, пользуясь своею слабостью, ежедневно умножает оную: садовые инструменты очень приличны рукам, которые солнечный зной только что оживляют, и всякая нетрудная работа может препоручена быть молодым девушкам, которые чрез то достают пропитание бедной матери своей, несколько сердитой, но столь же нежной к своему семейству, сколько она была нежна к тому, который следовал одному стремлению природы и любви, но не заботился о доставлении пропитания своим детям.
Поговорим ещё об этом предмете, взглянем на сию маленькую рощицу, недавно посаженную. Дети, естьли им есть семь лет, могут уже собирать утром листы, ночью обитые ветром, и вырывать худую траву, которую бараны иногда оставляют на лугу.
Я не советую скупиться на содержание сада: от этого будут кормиться 30 человек больших и малых поселян ваших. Пять или шесть сот червонных в год, употреблённые на это, достаточны будут для содержания и обрабатывания земли, это дань, которую богатство обязано платить бедности. Для сего надобно употреблять людей всех возрастов. Солдаты, которые за ранами и старостью получили отставку, могут смотреть, чтоб дети не шалили, молодые девушки не смеялись и не болтали вместо того, чтоб работать, а прочие работники не полдничали бы очень долго. Некоторые могут тихими, но твёрдыми шагами возить тележку для сравнения ям на дороге около зверинца. По воскресеньям они будут смотреть, чтоб прогуливающиеся не рвали цветов, не ходили бы по кустам, а молодые повесы не прерывали бы пения птиц и не пугали матки, сидящей в гнезде.
Мудрому правительству надлежало бы одобрять садоводство и садоводцев, и внушать сельским помещикам, чтоб они по крайней мере около шести месяцев проживали в деревне. Их отсылают в полки, а не в свои поместья, где они были б гораздо полезнее. Они поправляли бы там разные ошибки: помирили бы священника и приказчика, поссорившихся за племянницу первого, или за проигрыш в карты, остановили бы ревность лекаря, начинающего практику, не позволяя ему делать первых опытов над бедными поселянами, чтоб чрез то получить навык практиковать в городе. Они сказали бы этому вралю: не давайте сих бедственных смесей, соков и выжимков Американских и поищите в моём саду целебных отечественных растений. Они попросили бы священника прочитать им несколько богословских книг, а наипаче Евангелие, с объяснением и парафразами, не толкуя однако ж ничего в свою сторону, уважая священнейшие таинства, в нём начертанные, они внушали бы крестьянам повиновение к Монарху, к господину, к священнику, к судье, к отцам и матерям, и заставили бы исполнять единодушно обязанность прихожан.
Прогуливаясь, ездя на охоту или смотря на работников, начальник или дворянин, живущий в деревне, может одним ефимком помочь целому семейству, может подарить иногда бедных людей, положа тихонько некоторую сумму в углу их хижины, и тотчас скрываясь, чтобы избежать изъявлений благодарности, которыми они станут осыпать его заочно.
Шествуя путём физическим к тишине нравственной, а от сей последней к тишине физической, я по своему опыту советую любить сады и заниматься ими беспрестанно. Не дай Боже, чтобы вы, ложась спать, думали о женщинах, об войне, о дворе, о злодеях, о дураках и о счастии, но естьли вы засыпаете с мыслями о насаждении рощи или виноградника, или о проведении ручья, то ночь ваша завидна. Ваша голова наполнена журчанием вод, золотыми классами Цереры, или цветами, колеблемыми тихим дыханием зефира. Счастлив я, естьли, имев случай писать для наставления других, могу обратить на полезную вещь внимание людей, готовых погрузиться в океан большого света: предлагайте дружелюбное пособие всем, находящимся в юдоли плача, и научитесь усыпать цветами малое пространство, которое, как я доказывал уже своим аллегорическим садом, отделяет колыбель от гроба.
Счастлив я, естьли, украшая природу и подходя ближе к оной, или лучше сказать, стараясь дать её почувствовать, успею вперить вкус к ней, из наших садов, как я сказал уже, она поведёт нас далее, ум наш будет прибегать к её могуществу, наши чистые сердца будут самым лучшим для неё храмом, наши души оживятся её достоинством, истина водворится с нами, правосудие оставит небо, и боги, почитая, что жить с такими людьми в тысячу раз блаженнее, нежели на Олимпе, будут просить, чтоб они приняли их в число своих собратий.
Шарль Жозеф де Линь. Письма, мысли и избранныя творения принца де Линя, Изданныя баронессою Стаэль Голстеин и г-м Пропиаком. Перевод с французскаго. М.: В тип. С. Селивановскаго, 1809 —1810. Пер. С.А. Немиров, И.М. Снегирев. Т. 4. Часть 8. С. 94 —132.