Омаръ Бенъ Алкаттабъ, вторый Калифъ Мусульмановъ.
(Историческій анекдотъ, взятый изъ арабской рукописи Королевской Библіотеки въ Париж.)
К.
——
Омар Бен Алкаттаб, вторый калиф мусульманов, Арабская Литература, Год: 1818
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Абдалла Бенъ-Аббасъ сказывалъ, что онъ слышалъ отъ отца своего слдующее:
Однажды ввечеру, когда было очень темно, вышелъ я постить Омара Бенъ Алкаттаба, Повелителя врныхъ. Я усплъ отойти еще весьма недалеко, какъ повстрчался мн Бедуинъ, которой взялъ меня за руку и сказалъ: Аббасъ! иди со мною. Я взглянулъ на сына пустыни, и какъ же изумился, узнавши въ немъ Повелителя врныхъ! Одинъ, пшкомъ, переодтый! Я привтствовалъ его съ благоговніемъ, и сказалъ: куда идешь ты и съ какимъ намреніемъ, Повелитель врныхъ? — ‘Въ сію темную и холодную ночь я вознамрился постить разныя поколнія Арабовъ.’ — Я слдовалъ за нимъ къ шатрамъ, которые были разсяны по пустын, и которые разсматривалъ онъ со вниманіемъ.
Прогулка наша оканчивалась, и мы, идучи уже домой, подошли еще къ одному шатру. Тутъ увидли мы старую женщину, окруженную дтьми, которыя жалобно кричали. Передъ женщиной лежало три камня, на нихъ стоялъ котелъ, подъ нимъ горло скудное пламя. ‘Молчите, любезныя дти!’ говорила старуха: ‘вотъ скоро готовъ будетъ вашъ ужинъ!’ Мы остановились посмотрть, и взоры Омара нсколько времени устремлены были на дтей и женщину. Наконецъ молчаніе наскучило мн и я сказалъ: ‘Повелитель врныхъ! для чего мы стоимъ здсь?’ — Клянусь,— отвчалъ онъ,— что не пойду отсюда до тхъ пиръ, пока не увижу, какъ женщина обдлитъ дтей сихъ пищею. — И мы еще стояли, женщина продолжала утшать дтей, а дти продолжали кричать и плакать. ‘Аббасъ!’ сказалъ Омаръ: ‘войдемъ въ шатеръ и спросимъ женщину.’ Мы вошли въ шатеръ и сдлали ей привтствіе. ‘Добрая старушка!’ сказалъ Омаръ кротко и улыбаясь: ‘чего надобно етимъ дтямъ? отъ чего они плачутъ и кричатъ?’— Отъ того что голодны, — отвчала старуха. — ‘Такъ для чего же ты не дашь имъ пость изъ етаго котлика?’ — Для того что въ немъ ничего нтъ, ето одна только хитрость, чтобъ ихъ обманывать, пока не устанутъ кричавши, и не уснутъ, у меня въ шатр нтъ ниже одного кусочка, чмъ могла бы я утолить ихъ голодъ. — Между тмъ какъ старая женщина говорила, Омаръ подошедъ къ котлу и увидлъ множество кремней въ кипящей вод прыгающихъ. — ‘Что значитъ ето?’ воскликнулъ Омаръ. — Я говорила дтямъ, что варю для нихъ ужинъ, а они, видя клокочущую воду, поврили. Поплачутъ и уснутъ, у меня совсмъ ничего нтъ, чмъ бы накормить ихъ. — ‘Но какъ же ты’ спросилъ Омаръ ‘дошла до такой бдности?’ — Ахъ! я вдова безпомощная, всми оставленная, неимющая ни родныхъ, ни приятелей. — ‘Для чего же ты не обратишься къ Омару, Повелителю врныхъ? Онъ бы приказалъ помочь теб изъ казны своей…’ — Богъ Да поразитъ его! — воскликнула женщина: — да падутъ во прахъ знамена его! Онъ жестоко поступаетъ со мною!—
При сихъ словахъ Омаръ затрепеталъ объятый ужасомъ. ‘Какою жестокостію упрекаешь его?’ спросилъ онъ. — Бога всемогущаго призываю во свидтеля — отвчала женщина — что жестокость его чрезмрна. Не повеллъ ли Богъ пастырямъ людей Его, чтобы они пеклись о благ всхъ дтей своихъ? Когда находятся бдные, какъ я, безпомощные, лишенные надежды, изнемогающіе подъ бременемъ нищеты и семейства, то не должны ли они исполнить заповдь Божію и помочь несчастнымъ? — ‘Ты бы должна къ нему явишься и сказать о своей нужд.’ — Нтъ, Богъ сего нетребуетъ. Омаръ самъ долженъ освдомляться о нуждахъ нашихъ, я обязана только, по мр силъ, о себ заботиться. Бдность не столь дерзновенна какъ могущество, и бдный стыдится нищеты своей. Но Государь справедливый и сердобольный являетъ боле любви бднымъ нежели богатымъ, и тогда исполняетъ онъ заповдь Божію. А кто поступаетъ противъ, по сему, тотъ длаетъ зло.—
Женщина едва кончила, какъ Омаръ пpeклонилъ лице къ земл для изліянія молитвы предъ Всемогущимъ, потомъ сказалъ: ‘Точно такъ, добрая старушка! ты права! Но, прошу тебя, обманывай еще нсколько времени бдныхъ дтей своихъ, а я не замедлю принести что-нибудь для утоленія ихъ голода.’ И мы вышли изъ шатра во мрачную пору ночи. Псы тснились вокругъ насъ съ громкимъ лаемъ, и я съ трудомъ могъ отъ нихъ защищаться. На конецъ достигли мы житницы. Омаръ самъ отворилъ дверь, мы вступили, Омаръ взглянулъ кругомъ и подошелъ къ одному мшку съ мукою всомъ во сто пятьдесять фунтовъ. ‘Аббасъ!’ сказалъ онъ: ‘подай етотъ мшокъ на плеча ко мн, и самъ возми етотъ сосудъ съ масломъ.’ Я положилъ на него мшокъ, и взялъ сосудъ. Мы оставили житницу, и когда Омаръ заперъ дверь, пошли обратно въ станъ пустынный. На половин дороги Омаръ, изнемогалъ уже подъ бременемъ, своей ноши. Пыль, мука, летла къ нему въ глаза, борода, его, и все лице покрылись ею. — Именемъ отца моего, именемъ моей матери! Повелитель врныхъ! воскликнулъ я, дозволь мн, рабу своему, нести сію тяжесть! — ‘Нтъ,» сказалъ онъ: ‘я охотне понесъ бы на себ горы мди, нежели одну только несправедливость. Каково было мн смотрть на женщину, которая обманываетъ голодныхъ дтей своихъ кремнями! Пойдемъ скоре, поспшимъ застать дтей, еще неуснувшихъ отъ плача.’ Мы продолжали идти, и Омаръ едва непадалъ подъ своею ношей. Наконецъ пришли мы въ шатеръ старой женщины. Тутъ сложилъ онъ съ плечь своихъ мшокъ, а я поставилъ сосудъ съ масломъ, и, ниже минуты неотдыхая посл усталости, Омаръ поспшно выбросилъ изъ котла кремни, кинулъ въ него кусокъ масла, и видя что огонь потухаетъ, сказалъ: ‘старушка! нтъ ли у тебя хоть немного прутьевъ?’ — Вотъ здсь, очень мало. — И Оміаръ собралъ ихъ, положилъ на горящую золу, поставилъ котелъ на камни и раздувалъ огонь дыханіемъ устъ своихъ. Такъ! я собственными очами видлъ Повелителя врныхъ преклонившагося въ земл и оживлявшаго погасающія искры! Густая брада его сметала прахъ земный, облекалась дымомъ! и онъ оставался въ семъ унизительномъ положеніи, пока невспыхнуло пламя! Масло разошлось, и Омаръ, мшая его прутомъ, сыпалъ въ котелъ муку другой рукою, а дти, стоявшія вокругъ него, все еще плакали и кричали. Тутъ Омаръ спросилъ у старой женщины ложку, взялъ одно изъ дтей къ себ на колна, посадилъ другое подл себя, и кормилъ ихъ пищею, которую самъ приготовилъ, потомъ дпти весело вскочили, поиграли нсколько времени и нечувствительно заснули. Тогда Омаръ обратился къ женщин и сказалъ: ‘He согласишься-ли, бдная старушка, продать мн жалобу свою на несправедливость Омара? Даю теб за нее сто червонцевъ.’ — Охотно соглашусь — она отвчала. ‘Общай же мн ето на письм.’ — Я не умю писать. — ‘Ето я сдлаю, вмсто тебя’. Женщина согласилась, Омаръ призвалъ двухъ свидтелей, досталъ сотню золотыхъ, и написалъ:
‘Во имя милосердаго, долготерпливаго Бога! да благословится Могаммедъ и святый родъ его!
‘Дочь (такого-то) въ присутствіи двухъ свидтелей простила Омару Бенъ Алкаттбу ту несправедливость, что онъ не призрлъ ея скудости и неосвдомлялся объ нищет ея, вопреки обязанности пастыря вразсужденіи ввреннаго ему стада. Омаръ заплатилъ ей сто червонцевъ, и тмъ уничтожилъ ея право. Сіе утвердили они добровольнымъ договоромъ между собою.’
Когда сіе писаніе было засвидтельствовано, Омаръ сложилъ хартію, скрылъ ее у груди своей, простился съ женщиною, и мы вышли. ‘Аббасъ!’ сказалъ онъ дорогою: ‘когда увидлъ я, что женщина обманывала дтей своихъ кремнями, то показалось мн, будто упала гора и размозжила меня при своемъ паденіи. Ужасъ принудилъ меня сдлать, что ты видлъ, теперь только я освободился отъ горы и дышу свободне.’
Пришедти домой, Омаръ созвалъ дтей своихъ и сказалъ имъ: ‘Дши мои! возмите сіе писаніе, храните его прилжно, и когда Всемогущій закроетъ очи мои, положите его со мною во гроб’.
И Омаръ имлъ попеченіе о женщин и ея дтяхъ, и голодъ никогда не приближался къ шатру ея.
Омар Бен Алкаттаб, вторый калиф мусульманов: (Исторический анекдот, взятый из арабской рукописи Королевской библиотеки в Париже) / [Пер.] К. [М.Т.Каченовского] // Вестн. Европы. — 1818. — Ч.101, N 19. — С.161-167.