ВСЯКОМУ СВОЕ
ВСЯКОМУ СВОЕ
РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ
Dem Einen die Perle, dem Andern die Truhe.
H. Heine.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Всякому свое, Коренева-Гарднер Раиса Александровна, Год: 1862
Время на прочтение: 135 минут(ы)
Безъ отчаянія и унынія похоронила своего мужа Софья Михайловна Бухарова. Для нея онъ давно уже не существовалъ: обманутая въ своихъ лучшихъ надеждахъ, обманутая въ любви мужа, наконецъ въ немъ самомъ, она перестрадала это тяжелое разочарованіе и стала совершенна равнодушна къ мужу. Но какъ утопающій хватается за соломинку, такъ и люди обманувшіеся въ чемъ-нибудь еще съ большею цпкостью ищутъ ухватиться за что-нибудь иное. У Софьи Михайловны былъ сынъ, и на немъ сосредоточилась вся ея жизнь.
Она сама начала учить Леонида, такъ что помимо всхъ гувернантокъ и гувернеровъ онъ перешелъ прямо съ ея рукъ къ боле серіознымъ наставникамъ. Года шли однообразно одинъ за другимъ: зима посвящалась ученію, а лто отдыху. Софья Михайловна не могла надивиться какъ это Леонидъ, изъ крошечнаго ребенка, сдлался такъ скоро сперва большимъ мальчикомъ, а вслдъ за тмъ почти и молодымъ человкомъ. До восьмнадцати лтъ онъ жилъ въ такомъ отдаленіи отъ свта и общества, что не имлъ о нихъ никакого практическаго понятія. Софья Михайловна нашла наконецъ, что пора исправить это упущеніе, и ршилась на слдующее лто отправиться погостить въ деревню къ одной изъ своихъ дальнихъ родственницъ, Ксеніи Петровн Будаковой. Въ предшествующіе годы, Бухарова постоянно проводила вакаціонное время Леонида въ своемъ имніи, гд жила вдвоемъ съ сыномъ въ совершенномъ уединеніи, не имя никакихъ знакомствъ. Эта идиллическая жизнь вполн удовлетворяла ея желаніямъ: она какъ будто превращалась въ Руссо, а Леонидъ въ Эмиля. Онъ почти не отходилъ отъ матери, она разказывала ему что-нибудь, заставляла его самого говорить, останавливала вниманіе ребенка на всемъ что ихъ окружало, и неутомимо слдила за каждымъ движеніемъ его души. Софья Михайловна поставила себ единственною цлью въ жизни создать счастливое будущее своему сыну и твердо врила, что его будущее зависитъ исключительно отъ нея одной. ‘Вотъ какъ я стану воспитывать его!’ ‘Вотъ что я изъ него сдлаю!’ ‘Вотъ, какъ я устрою жизнь его!’ Она такъ ршительно подводила вс итоги, какъ будто жизнь и будущность ея сына были какою-то вещью находившеюся въ ея полномъ распоряженіи. Конечно, она предвидла при этомъ разныя препятствія, вмшательство постороннихъ вліяній, но ей казалось, что такого рода борьба не могла имть иного исхода, кром ея же полнаго торжества. Въ этомъ она убждалась еще боле, когда прочитывала въ глазахъ сына безграничную привязанность къ себ. Леониду минуло уже семнадцать лтъ, когда въ послдній разъ онъ проводилъ каникулы, по обыкновенію, вмст съ матерью, въ одномъ изъ отдаленныхъ ея помстій. Софья Михайловна замтила скоро, что Леонидъ уже не то чмъ онъ былъ прежде, и что въ немъ произошла какая-то значительная перемна. Конечно, онъ былъ съ нею такъ же предупредителенъ, ласковъ, нженъ, какъ и прежде, а все же въ немъ была замтна какая-то перемна. Они попрежнему были неразлучны, читали и гуляли вмст, и разъ, какъ-то, отойдя далеко отъ дому, они сли отдохнуть въ тни густаго лса. Леонидъ легъ за траву, подперъ голову рукой и сталъ задумчиво смотрть въ даль. Въ продолженіи нсколькихъ минутъ любящая и гордая мать молча любовалась имъ и, дйствительно, имъ можно было любоваться: онъ былъ замчательно хорошъ. Мальчикъ сбросилъ шляпу, и легкій втерокъ прихотливо путалъ и взбивалъ его шелковистые, черные волосы: едва замтный пухъ слегка оттнялъ его верхнюю губу, загорлыя щеки, при малйшемъ волненіи, покрывались яркимъ румянцемъ. Въ настоящую минуту онъ былъ задумчивъ, то была тихая, безцльная, безсознательная дума. ‘Леонидъ!’ тихо произнесла его мать. Онъ ничего не отвчалъ. ‘Леонидъ!’ сказала она громче. Онъ повернулъ къ ней голову.
— Помнишь, Леонидъ, какъ два года тому назадъ мы сидли на этомъ самомъ мст, и насъ засталъ здсь сильный дождь?
— Нтъ, не помню, отвчалъ онъ разсянно.
Этотъ отвтъ нсколько удивилъ Софью Михайловну, такъ рдко случалось, чтобы Леонидъ чего-нибудь не помнилъ.
— Неужели ты забылъ? Да помнишь, мы зашли въ избу къ пчельнику, чтобъ укрыться отъ дождя, и еще такъ, долго видли тамъ и говорили. Вотъ я такъ помню даже о чемъ мы говорили съ тобой: вспоминали о твоемъ дтств, о томъ какъ ты былъ боленъ въ скарлатин… ты еще сказалъ тогда, что врно мн тяжеле было видть тебя больнымъ чмъ теб самому переносить эту болзнь. Ну, теперь помнишь?
— Помню, отвчалъ онъ какъ-то нершительно, какъ бы сомнваясь, помнитъ ли онъ это въ самомъ дл, или это ему только такъ кажется.
Софья Михайловна пристально посмотрла на Леонида: ‘онъ скучаетъ!’ подумала она, и въ первую минуту мысль эта сильно ее встревожила. И такъ уже съ нкотораго времени ревнивой матери чаще и чаще стало западать въ голову опасеніе, что сынъ ея не можетъ постоянно и исключительно принадлежать ей одной. Придетъ наконецъ время, когда онъ полюбитъ и, быть-можетъ, полюбитъ сильно, такъ полюбитъ, что для иной привязанности въ его сердц не будетъ уже мста. ‘Все это возможно, но этого никогда не будетъ!’ успокоивала она себя, и ей нужно было себя успокоивать, потому что такія предположенія приводили ее въ ужасъ. Надобно отдать ей справедливость: она дорожила привязанностію сына не столько для себя, сколько для него же самого: ей казалось, какъ это кажется большей части любящихъ женщинъ, что счастье дорогаго имъ человка прочно и врно только въ ихъ рукахъ: ну кто же другой можетъ его понять и оцнить? кто суметъ его успокоить, приласкать, сказать ему вовремя слово утшенія?.. конечно, никто. Он уврены, что только он сумютъ сберечь и охранить любимаго человка отъ всякой невзгоды. Софья Михайловна была убждена, что никто и никогда не пойметъ и не оцнитъ Леднида такъ какъ она, что никто такъ неусыпно и такъ исключительно не будетъ, да и не суметъ позаботиться о его счастьи. Вотъ какъ она представляла себ его будущность: прежде всего онъ будетъ очень образованный человкъ, нисколько однакожь не сухой, хорошія его качества должны непремнно располагать къ нему всхъ, кто только его знаетъ, въ жизни самая лучшая дорога будетъ ему открыта, заботы обо всхъ удобствахъ его она, конечно, приметъ на себя. Она станетъ стараться, чтобъ онъ былъ спокоенъ и доволенъ, на сколько это достижимо. И онъ будетъ любить ее всми силами души, не столько даже изъ признательности сколько по влеченію, онъ будетъ любить ее больше, несравненно больше чмъ всхъ остальныхъ. Она сама выберетъ ему ту двушку, которая должна посвятить ему свою жизнь, онъ изъ ея же рукъ приметъ жену, и за то еще боле станетъ любить свою мать. О возможности разстаться съ сыномъ Софья Михайловна никогда и не помышляла. Жизнь ея совершенно слилась съ его жизнью, она только имъ и дышала и вслдствіе того перешла къ заключенію, что вроятно и онъ точно также не можетъ жить безъ нея. Она современемъ будетъ руководить воспитаніемъ его дтей и раздлять съ Леонидомъ и его женой вс заботы по этому предмету. Но все это еще далеко, а пока онъ принадлежитъ ей, исключительно одной ей.
И вдругъ Софья Михайловна замтила, что Леонидъ скучаетъ. Она сильно задумалась и внимательно стала наблюдать за нимъ, ей хотлось, чтобъ онъ самъ заговорилъ и съ намреніемъ, или даже неумышленно, высказалъ свое настроеніе. Но Леонидъ молчалъ и оставался разсянъ и задумчивъ. Боле часа она ждала, чтобъ онъ заговорилъ и все напрасно, наконецъ она сочла лишнимъ ждать доле. ‘Да можетъ-быть онъ и самъ не понимаетъ, что ему скучно,— такъ тмъ лучше,’ подумала она.
— Леонидъ, я теперь отдохнула, пойдемъ домой, сказала Софья Михайловна.
Леонидъ всталъ и, какъ бы говоря самъ съ собою, тихо сказалъ,— Какая тутъ глушь!— А мн это-то и нравится, перебила мать:— посмотри, какой славный видъ отсюда.
— Нтъ, я не о томъ говорю, но тутъ никого нтъ по сосдству….
— Такъ что же? спросила Софья Михайловна очень хладнокровно.
— Да вотъ мн пришло сейчасъ въ голову какъ бы хорошо было здить съ кмъ-нибудь на охоту съ собаками, а еще никогда такъ не охотился.
Леониду навернулось на языкъ это желаніе только при опрос матери, сначала же ему просто хотлось, чтобъ было полюднй и пошумнй. Софья Михайловна была очень рада, что мысли ея сына приняли такой оборотъ.
— Такъ что же? сказала она ему ласково:— это очень легко исполнить. Тутъ по сосдству, вроятно, найдется много охотниковъ изъ крпостныхъ или однодворцевъ, можно пригласить ихъ. Я достану теб славныхъ охотничьихъ собакъ.
Леонидъ остался этимъ очень доволенъ, и всю дорогу проговорилъ объ охот.
Софья Михайловна не только доставляла ему вс удовольствія, какихъ онъ желалъ, но и сама придумывала все что могла, чтобы только постоянно занимать и развлекать его. Она купила ему превосходныхъ верховыхъ и упряжныхъ лошадей, онъ катался каждый день, часто здилъ охоту, иногда Софья Михайловна и сама отправляюсь съ нимъ на рыбную ловлю, въ лодк. Вмсто отдыха она садилась подл него и читала ему какія-нибудь серіозныя историческія сочиненія. Словомъ, она старалась, чтобы мальчикъ былъ занятъ съ утра до вечера и не имлъ времени скучать отъ бездйствія. ‘На лто ему станетъ занятій и развлеченій, думала она,— а на будущій годъ я уже не повезу его сюда.’ Она понимала, что уже пора познакомить Леонида съ обществомъ, но не хотла ввести его въ бывшій кругъ знакомыхъ своего покойнаго мужа, какъ бы боясь, что сынъ можетъ пойдти по стопамъ отца, а кругъ ея знатной родни, тетушекъ и бабушекъ, не могъ бы конечно удовлетворить Леонида. Софья Михайловна имла въ виду свою дальнюю родственницу, Ксенію Петровну Будакову, которую знала и уважала какъ женщину умную, добрую и образованную. У нея были, въ настоящее время, дв дочери: старшая лтъ девяти и младшая лтъ семи. Мать нжно любила обихъ двочекъ, и для того чтобъ исключительно посвятить себя дтямъ, она оставила столицу и переселилась въ деревню, находившуюся верстахъ въ четырехъ отъ маленькаго узднаго городка, довольно чистенькаго и красиваго. Въ этомъ городк находился источникъ минеральныхъ водъ, очень полезныхъ для золотушныхъ дтей, и потому Будакова перезжала въ городъ со всмъ семействомъ почти на вре лто, что, впрочемъ, ни мало не мшало имъ пользоваться всми деревенскими удовольствіями.
Ксенія Петровна давно уже приглашала Бухарову провести вмст съ нею лто, но та все откладывала эту поздку, извиняясь подъ какимъ-нибудь предлогомъ. Наконецъ она сама напомнила своей родственниц о ея приглашеніи, общаясь пріхать вмст съ Леонидомъ и прогостить у нея цлое лто.Софья Михайловна не упускала изъ вида, что у Будаковой есть дочери, она знала ихъ обихъ, и была уврена, что современемъ он будутъ двушки съ добрыми наклонностями, хорошо образованныя и къ томуже очень богатыя невсты. По праву родственницы, она не будетъ терять ихъ изъ вида, будетъ изучать образъ ихъ воспитанія, и ужъ конечно не допуститъ себя ошибиться въ нихъ. Она заблаговременно постарается сблизить съ ними Леонида: сначала они свыкнутся, потомъ между ними установятся дружескія отношенія, а тамъ, очень естественно, дружба перейдетъ въ любовь, и такъ какъ никакихъ препятствій не предвидится, то они и будутъ счастливы. Вроятно, это будетъ Левочка, потому что Ольга еще очень мала, да она и не такъ хороша собою, какъ ея старшая сестра.
Софья Михайловна съ сыномъ отправились къ Будаковой, уже стемнло, когда они въхали въ городъ. Карета ихъ остановилась у подъзда большаго деревяннаго дома. Ихъ встртила привтливая хозяйка съ дтьми и двумя гувернантками, и вскор все общество расположилось вокругъ самовара.
— Какъ Леночка и Ольга выросли! замтила между прочимъ Бухарова.— Он об пополнли, и цвтъ лица сталъ у нихъ лучше.
— Ну, какъ я рада! отвчала заботливая мать:— он довольно слабаго здоровья, и я не позволяю имъ много учиться, теперь он только языками занимаются, вотъ Мmе Гpay учитъ ихъ по-нмецки, а Mlle Колле по-французски.— При этомъхозяйка указала глазами сперва на пожилую Нмку, помщавшуюся между обими двочками, а потомъ на молодую, вертлявую Француженку, довольно хорошенькую. Глаза Софьи Михайловны остановились на этой послдней. ‘Очень не дурна!’ подумала она, всматриваясь въ ея оживленные каріе глаза, вздернутый носикъ и пунцовыя губы: ‘а должно быть кокетка! Она уже разъ десять успла взглянуть украдкой на Леонида… Ему уже восьмнадцать лтъ, и онъ, какъ на зло, похорошлъ въ послднее время…’ Въ эту минуту Mlle Колле привстала, чтобы достать хлба, и перегнулась надъ столомъ. Ея движенія отличались живостію, но иногда могли казаться ужь слишкомъ рзкими. ‘И сложена не дурно,’ замтила про себя Софья Михайловна. Она посмотрла на сына, а Леонидъ не усплъ еще и оглядться. Онъ обводилъ глазами вокругъ всей комнаты, поочередно разсматривая и воротничокъ на ше хозяйки, и самоваръ, и рукавчики Mlle Колле, и картины, въ обиліи развшенныя по стнамъ, и собаку, бгавшую кругомъ стола. Казалось, ему до всего было дло.
— Леонидъ, ты вдь, конечно, помнишь Леночку, спрашиваетъ его мать.
— Какъ же, maman, очень помню!
— А я васъ совсмъ не помню, отвчаетъ Леночка, мелькомъ взглядывая на Леонида, причемъ сильно покраснла, потупилась и безпокойно завертлась на стул.
— И я совсмъ не помню, подтверждаетъ Ольга, смотря въ глаза сестры и тоже конфузясь.
— Какія же вы деревенщины! замчаетъ Ксенія Петровна съ улыбкой:— что же вы конфузитесь вашего cousin?
— Это ничего не значитъ, ma tante, отвчаетъ Леонидъ, тоже слегка красня сверхъ всякаго ожиданія:— вдь он меня не знаютъ, а вотъ я постараюсь быть какъ можно любезне, и тогда надюсь заслужить расположеніе моихъ кузинъ.
Mlle Колле взглянула на него и одобрительно улыбнулась. Онъ тоже совершенно неожиданно посмотрлъ на нее, вмсто того чтобы взглянуть на своихъ маленькихъ родственницъ.
На другой день все общество отправилось осматривать окрестности, вышли за городъ, дти съ гувернантками шли впереди, и Леонидъ присоединился къ нимъ. Мllе Колле завязала разговоръ съ молодымъ человкомъ, она принялась разспрашивать его о петербургскихъ новостяхъ, и хотя онъ почти никакихъ не зналъ, однако она осталась очень довольна его отвтами. Потомъ совершенно неожиданно обратилась она къ дтямъ, и сказала имъ: ‘Ну, вотъ, дти! я теперь разкажу вашему cousin вс ваши секреты.’
Дти съ крикомъ уцпились за нее и стали упрашивать, чтобъ она ничего не говорила. Она бгала отъ нихъ, показывая видъ, будто хочетъ разказать Леониду вс ихъ сокровенныя тайны, возилась и смялась съ ними точно ребенокъ.
— Посмотрите, какъ они веселы, замтила Ксенія Петровна, шедшая съ Бухаровой немного поодаль:— я очень рада, что Mlle Колле такая живая: дтямъ никогда не бываетъ съ нею скучно.
— Да, она слишкомъ еще молода и едва ли способна заниматься серіозно съ дтьми.
— Нтъ, ничего, къ тому же вдь она не одна при нихъ, а Грау очень положительная и аккуратная Нмка. Пофранцузски же Mlle Колле учитъ ихъ очень исправно. Правда, это длается какъ бы играя, но мн именно это-то и нравится.
— А много он у васъ учатся? спросила Софья Михайловна, думая совсмъ о другомъ.
— Нтъ, я уже говорила вамъ, что не позволяю имъ долго заниматься, а теперь на лто я и вакацію имъ дала.
— Какъ же он проводятъ теперь время?
— Он встаютъ очень рано, берутъ ванны и потомъ долго гуляютъ. Вотъ если Леонидъ охотникъ до раннихъ прогулокъ, то ему, можетъ-быть, было бы пріятно гулять вмст съ ними.
— Конечно. А съ кмъ гуляютъ дти?
— Съ Мmе Гpay. Сначала мои гувернантки хотли чередоваться, но Mlle Колле очень лнива рано вставать, такъ что Мmе Грау добровольно согласилась побаловать ее немножко и позволяетъ ей спать сколько угодно.
— Леонидъ вроятно съ удовольствіемъ будетъ гулять вмст съ ними, сказала Софья Михайловна.
На другой день Леонидъ всталъ очень рано и отправился гулять вмст съ дтьми. Они пришли въ общественный садъ, совершенно запустлый, красивый и живописный. Мme Грау сла на скамейку и принялась работать, дти начали бгать, играть въ мячикъ и въ серсо, Леонидъ отошелъ подальше, услся на трав подъ деревьями и принялся читать. Все время онъ не отрывался отъ этого занятія, только разъ, когда Левочка подошла къ нему и спросила что онъ читаетъ, онъ сказалъ ей названіе книги и показалъ виньетку на заглавномъ лист.
На слдующее утро, какъ только Mme Грау стада одваться, чтобъ идти, гулять съ дтьми, въ комнату ея впорхнула Мlle Колле, совсмъ уже готовая.
— Это что такое? проговорила удивленная Нмка.
Въ отвтъ она получила множество ласкъ, а наконецъ услыхала слдующее:
— Ахъ, моя милая, добрая Mme Грау! вы не поврите какъ мн совстно, что вы до сихъ поръ исполняли мою обязанность и вмсто меня гуляли съ дтьми. Но этого больше не будетъ, увряю васъ, никогда не будетъ. Вдь вы очень устаете, когда гуляете съ ними?
— Нтъ, нельзя сказать, чтобъ очень, я только довожу ихъ до сада, а тамъ за то все время сижу.
— Ахъ, бдная, милая Mme Грау! Вы еще, пожалуй, могли простудиться. Мн такъ совстно, такъ совстно…
— Да ничего, ничего. Въ другой разъ и вы для меня что-нибудь сдлаете.
— Ну, конечно, все, что вы только захотите.
— А вы насчетъ прогулокъ не стсняйте себя: если вамъ тяжело рано вставать, то я опять буду ходить за васъ съ ними.
— Нтъ, душа моя, очень вамъ благодарна, я ужь не допущу васъ до этого, мн, право, такъ совстно.
— Ну, какъ хотите, отвчала добродушная Mme Грау.— Такъ вы идите съ дтьми, а я пока поищу купить ягодъ, мн хочется сварить себ варенье.
— Пожалуста, и меня въ долю возьмите.
Говорливая Нмка распространилась было о вареньяхъ, но Mlle Колле убжала отъ нея, не давъ ей окончить начатой фразы. Отправились, дти шли впередъ, взрослые сзади. Леонидъ и Mlle Колле говорили всю дорогу, такъ что для обоихъ время прошло совершенно незамтно. Въ саду просидли довольно долго, но Леонидъ и не раскрывалъ своей книги. Француженка предложила прогуляться по городу, и вс съ удовольствіемъ приняли это предложеніе.
— Вотъ пойдемте на ту гору, оказала она:— оттуда долженъ быть славный видъ.
Пока они медленно взбирались на гору, Mlle Колле восхищалась лтнимъ утромъ и утверждала, что нтъ ничего пріятне раннихъ прогулокъ.
— Такъ отчего жъ вы прежде-то никогда не гуляли съ вами? опросила Лвочка, подсмиваясь.
— Не перебивайте, когда большіе говорятъ, замтила ей строго гувернантка.
Ольга весело проговорила:
— А я знаю, почему вы пошли сегодня съ вами гулять, знаю, знаю…
Mlle Колле остановилась какъ вкопанья, даже Леночка какъ будто чего-то испугалась.
— Вы оттого пошли, что Mme Грау хочетъ варенье варить, я слышала, я все слышала.
Mlle Колле, не говоря ни слова, пошла дальше.
‘Какая она добрая!’ подумалъ Леонидъ: ‘правда, тутъ еще большой доброты не видно, если она сама очень любитъ гулять по утрамъ. Но все же она, врно, очень добрая,’ заключилъ онъ наконецъ, Богъ знаетъ почему.
Взойдя на гору, они были поражены замчательно красивымъ видомъ, развернувшимся передъ ихъ глазами. У подошвы горы текла широкая, спокойная рка, на противоположномъ берегу, до самаго горизонта, тянулась зеленая равнина, по которой мстами виднлись живописныя усадьбы. Но всего боле привлекали къ себ общее вниманіе домикъ и садъ, расположенные на верху горы, передъ которыми они вдругъ очутились. Mlle Колле и Леонидъ невольно остановились въ совершенномъ восторг. Домикъ былъ маленькій, деревянный, но такой веселенькій, свтлый, чистый, что одинъ видъ его успокоительно дйствовалъ на душу. Садъ былъ испещренъ самыми разнообразными цвтами и кустарниками. Узкія песчаныя дорожки терялись между безчисленнымъ множествомъ наклоненныхъ цвточныхъ головокъ. Всевозможные цвта и оттнки перемшивались, сливались и составляли что-то фантастически-затйливое. Весь садикъ казался сплошною массой и былъ какъ бисеромъ засыпанъ цвтами.
— Ахъ, какъ это хорошо! какъ это мило! какъ очаровательно! повторяла восхищенная Mlle Колле.— О, еслибы можно было достать букетъ изъ этихъ цвтовъ! прибавила она такимъ безнадежнымъ тономъ, какъ будто пожелала достать себ звзды или луну.
— Это, я думаю, можно сдлать, вмшался Леонидъ:— тутъ, врно, есть и для продажи цвты, я сейчасъ спрошу.
— Какъ же вы это сдлаете? Разв это можно?
Леонидъ замялся немного.— Я думаю, что можно, врно, можно, сказалъ онъ.
— Ну, если вы это сдлаете, такъ это будетъ самый любезный рыцарскій поступокъ, проговорила Француженка, кокетливо улыбаясь.
Леонидъ рванулся впередъ.
— У васъ будетъ этотъ букетъ, непремнно будетъ! произнесъ онъ, вспыхнувъ отъ волненія.
Въ одинъ прыжокъ онъ былъ уже у воротъ, вошелъ на дворъ, приблизился къ дому. Дверь была заперта, а звонка нтъ. Стучаться показалось ему неучтивымъ: хозяева, можетъ-быть, еще спять, пожалуй, весь домъ перебудишь! А рыцарскій-то поступокъ надо же совершить. Да неужели нельзя прямо въ садъ пройдти? Тамъ, вроятно, найдется какой-нибудь садовникъ или что-нибудь въ этомъ род. Леонидъ не долго думалъ: онъ обошелъ вокругъ дома, и дйствительно увидлъ маленькую калитку, которая вела въ садъ. Отворяетъ, входитъ, идетъ дальше, и вотъ передъ нимъ стройная женская фигура, съ лейкой въ рукахъ, наклоненная надъ цвтами. Одта она очень просто: темное ситцевое платье, коленкоровый черный фартукъ, но на ше нтъ платка, непремнной принадлежности всхъ русскихъ служанокъ, узоръ ситца очень красивъ и платье сшито съ большимъ вкусомъ, волосы у молодой женщины были еще не причесаны и едва сдерживались маленькою гребенкой. При вид незнакомца она остановилась, посмотрла на него очень спокойно и вжливо спросила чего ему надо.
— Я хотлъ спросить… мн поручили узнать, чей это садъ?
— Моего ддушки, Степана Николаича Валенина.
— Такъ не можете ли вы мн сказать… меня тоже просили узнать… не продаются ли здсь цвты?
— Продаются. Вамъ какихъ угодно?
— Мн хотлось бы имть букетъ…
— Очень хорошо, я сейчасъ приготовлю вамъ его.
— Помилуйте, зачмъ же вамъ самимъ безпокоиться?
— Ничего, я очень люблю заниматься цвтами.
Она достала изъ кармана большія старыя ножницы, потомъ клубокъ толстыхъ суровыхъ нитокъ, и принялась за дло. Леонидъ все время не спускалъ съ нея глазъ, это была молодая двушка лтъ семнадцати. Казалось, она заимствовала отъ окружавшихъ ее цвтовъ всю ихъ свжесть и привлекательность, каждое ея движеніе было полно граціи, ея выразительные, грустные глаза точно ласкали своимъ бархатнымъ взглядомъ. Подъ ея ножницами цвты падали одинъ за другимъ, она собирала ихъ въ свой фартукъ, и когда ихъ набралось достаточно, услась на траву и начала составлять букетъ.
— Посмотрите, какіе славные анютины глазки, сказала она, показывая цвты Леониду,— такіе бархатистые… и какъ я много срзала ихъ въ эти дни!
— И вамъ ихъ не жаль?
— Немножко жаль, да что же длать! А вотъ нарцисовъ въ ныншнемъ году такъ очень много, оттого я ихъ не жалю посмотрите сколько я нарзала ихъ для вашего букета, прибавила она, улыбаясь.
— Вотъ онъ и готовъ, проговорила двушка, подавая Леониду свжій, благоухающій букетъ.
‘Господи Боже мой! Ну какъ я спрошу у нея, что онъ стоитъ?’ думалъ Леонидъ въ полномъ отчаяніи: ‘да у меня силъ не хватитъ… что жь я теперь буду длать?..’ Къ счастію, двушка сама вывела его изъ этого затрудненія.
— Это стоитъ тридцать пять копекъ ассигнаціями, сказала она очень просто.
— Какъ неужели только?.. Какъ это мало!.. Это очень дешево…
Молодая двушка съ улыбкой посмотрла на него. Леонидъ спохватился, что все сказанное имъ было совершенно лишнимъ, онъ умолкъ, торопливо досталъ изъ кошелька два пятачка и былъ очень радъ, что они по крайней мр оказались хоть новенькими. Онъ робко и конфузясь подалъ ей эти деньги, она, все также улыбаясь, взяла и положила ихъ въ карманъ. Леонидъ откланялся и пошелъ изъ сада, уходя, онъ нсколько разъ оборачивался назадъ.
— Ахъ, мсье Леонидъ, какъ я вамъ благодарна!.. какъ это мило съ вашей стороны!.. какъ вы любезны!.. разразилась Mlle Колле неудержимымъ потокомъ благодарностей, когда Леонидъ молча подалъ ей букетъ. Она даже не спросила, какимъ образомъ онъ досталъ его, больше всего занимало ее то, что молодой человкъ досталъ этотъ букетъ для нея, и что онъ былъ очень радъ чмъ-нибудь услужить ей. Юноша, подъ свжимъ впечатлніемъ, вроятно самъ бы разказалъ какъ все было, во его говорливая собесдница не дала ему на то времени. Она болтала о цвтахъ и о букетахъ, о садахъ и лсахъ, о деревенской и городской жизни, наконецъ о нечувствительности и холодности молодыхъ людей, о чувствительности и вжности молодыхъ двушекъ. Время но такъ быстро, что они и не замтили какъ вернулись домой. Mlle Колле пошла показывать свой трофей Софь Михайловн и Ксеніи Петровн, об дамы похвалили Леонида за изящный вкусъ. Софья Михайловна даже минутъ десять продержала этотъ букетъ въ рукахъ, внимательно разсматривая его со всхъ сторонъ и разговаривая въ то же время съ Mlle Колле, она видимо желала узнать ее поближе. ‘Ну, что же за бда, если она ему нравится?’ думала заботливая мать: ‘нтъ, это не такая двушка, которая могла бы внушить ему сильную и прочную привязанность, а если онъ станетъ только ухаживать за ней… ну, въ этомъ большой бды еще не будетъ…’
По поводу букета, Леонидъ хотлъ было разказать матери какъ онъ ему достался, но ему вдругъ пришло въ голову, что онъ не суметъ передать все такъ какъ было, да еще сверхъ того обществу можетъ показаться страннымъ, что до сихъ поръ онъ не сказалъ о томъ ни слова Mlle Колле… Кончилось тмъ, что Леонидъ не упомянулъ о встрченной имъ двушк. Въ другой разъ онъ все разкажетъ, какъ только опять увидитъ ее,— а увидитъ-то онъ ее непремнно…
Степанъ Николаевичъ Валенинъ давно уже поселился въ уздномъ городк ***. Старики могли бы припомнить, какъ онъ перебрался туда съ молодою женой. Прошло нсколько лтъ,— онъ овдовлъ. У него остался сынъ, и для воспитанія этого мальчика Валенинъ принужденъ былъ пересилить въ себ врожденную гордость и обратиться съ просьбою о помощи къ своимъ богатымъ роднымъ. Одинъ изъ его двоюродныхъ братьевъ, жившій постоянно въ Москв, доставилъ ему незначительное частное мстечко въ этой столиц, а сына взялъ къ себ и далъ ему порядочное по тому времени воспитаніе. Молодой человкъ полюбилъ двушку безъ всякаго состоянія. Дядя и слышать не хотлъ объ этомъ брак, онъ предложилъ своему молодому родственнику выбирать между имъ и своею невстой. Племянникъ, не задумываясь, женился. Тогда дядя отказался отъ него, назвалъ его неблагодарнымъ и низкимъ человкомъ, змей, которую онъ отогрлъ у своего сердца.
Старый Валенинъ тоже лишился своего мста, и посл свадьбы вс вмст отправились снова на житье въ свой родной маленькій городокъ. Вмсто стараго полуразвалившагося дома, выстроили новый, маленькій, но уютный. И отецъ, и сынъ, оба пристроились къ мсту, и сначала все шло хорошо. Скоро старику Богъ далъ внучку, назвали ее Машенькой. Отецъ и мать не могли наглядться на нее, любовались ею, ласкали ее, только и говорили о томъ какъ-то она выростетъ, какая она будетъ добрая и милая, какъ будетъ ихъ утшать и какъ сама будетъ счастлива,— и они тоже будутъ счастливы, — и ддушка, и весь міръ будетъ счастливъ!
А старый-то ддушка заболлъ: съ нимъ приключился параличъ. Мсто свое онъ, конечно, долженъ былъ оставить, и бдный старикъ сокрушался всего боле о томъ, что будетъ въ тягость своимъ дтямъ. Въ самомъ дл, болзнь старика довела ихъ почти до нищеты: доходъ убавился, а расходы съ каждымъ днемъ увеличивались. Прежде у нихъ былъ очень простой, но по крайней мр сытный столъ, а теперь приходилось часто голодать. Платья износились, а новыхъ пошить было не на что. Машеньк приходилось бгать въ худыхъ башмачкахъ, а иногда и въ разорванномъ, запачканномъ платьиц. Мать ея не плакала, но сердце ея постоянно ныло, пропала веселость, надежда на счастье, — осталась одна робкая, томительная грусть. Мужъ ея все это видлъ и доходилъ до отчаянія.
Онъ мучился глядя на все, она еще боле страдала, видя его мученія. Чахли, чахли, да скоро и послдовали въ могилу одинъ за другимъ. Машенька осталась посл нихъ лтъ двнадцати. Узнавъ о смерти непокорнаго племянника, богатый дядя сжалился наконецъ надъ старымъ Степаномъ Николаевичемъ, разбитымъ болзнію и горемъ, и написалъ къ нему письмо. Онъ говорилъ, что прощаетъ старику его слабость, готовъ даже примириться съ нимъ, что же касается до его непокорнаго сына, то само небо наказало его за непослушаніе. ‘А тебя, старика, я не забуду, приписывалъ онъ, до самой твоей смерти буду высылать теб ежегодно по триста рублей ассигнаціями. О твоей внучк я заботиться не намренъ, а совтую теб не баловать ея, чтобъ она не вышла такою же безпутною, какъ былъ ея отецъ.’ Ддушка былъ очень радъ, что его внучк будетъ чмъ жить. Еслибы можно было, продлилъ бы онъ свою жизнь еще на долгіе, долгіе годы, и все бы скриплъ да скриплъ для нея голубушки.
Но что жь ему было съ Машенькой-то длать? Двочка не маленькая, какъ и куда ее пристроить? Да и разставаться-то ему съ ней не хотлось: только одно и утшеніе, одна и отрада, что ея добрые, любящіе глазки. Къ счастію для старика, а еще больше для бдной двочки, въ этомъ город у откупщика помстилась въ гувернантки дальняя родственница Машеньки, Анна Андреевна Банова. Это была двушка лтъ восьмнадцати, хотя на видъ ей казалось гораздо больше, высокая, широкоплечая, съ крупными и правильными чертами лица. Она была совершенно одна и ни отъ кого не зависла. Сознаніе собственныхъ силъ и твердая вра, что ни при какихъ обстоятельствахъ жизни она не падетъ духомъ, придавали ей невозмутимое спокойствіе, она такъ бодро, пожалуй даже такъ дерзко смотрла жизни прямо въ глаза, что не могла не внушать къ себ уваженія окружавшимъ ее людямъ. Поселившись въ город ***, Анна Андреевна навстила своихъ родственниковъ Валениныхъ. Машенька съ перваго взгляда очень понравилась ей, и она пожелала сдлать для нея что-нибудь полезное.
— Послушайте, ддушка, сказала она: — отпускайте ко мн пожалуста Машеньку каждый день, она бы стала у меня учиться, а это было бы ей очень полезно.
— Родная вы моя, проговорилъ растроганный старикъ:— дай вамъ Богъ здоровья. Вы ей первая благодтельница будете. Ужь вы не оставляйте ее, матушка, вдь она у меня… что жь она?.. вдь сиротка…
Машенька каждый день стала ходить къ Анн Андреевн.
Ее въ семейств слишкомъ залюбили и слишкомъ изнжили морально. Съ утра до вечера ее ласкали, за нее огорчались, надъ нею плакали. Отъ всхъ окружающихъ она видла самую трогательную нжность. А потому каждый равнодушный взглядъ, каждое обыкновенное слово, чуть-чуть не совсмъ ласковое, тяжело ложидось ей на душу. Въ ней было что-то сиротливое и страдальческое, и Анна Андреевна поставила себ первою цлью изгладить въ двочк, слды ея первоначальнаго воспитанія. Машенька вскор убдилась на дл, что можно быть очень добрымъ человкомъ и обращаться съ людьми очень просто и равнодушно, даже холодно. Мало-по-малу она освободилась отъ своей прежней робости и застнчивости. Она не была уже такою впечатлительною и пугливою какъ прежде, даже ея нервы укрпились. Анна Андреевна заботилась только объ одномъ: ‘что же будетъ современемъ изъ Маши?’ Она стала наблюдать ея свойства и наклонности, и замтила въ ней страсть къ цвтамъ. Анна Андреевна задумала развить эту страсть, выписала для своей воспитанницы небольшой курсъ ботаники, нсколько руководствъ для воздлыванія цвтовъ, нсколько сортовъ цвточныхъ сменъ, уговорила ддушку нанять для Машеньки работника на лто и отдать въ полное ея распоряженіе весь садикъ принадлежавшій къ его дому. Вскор этотъ садикъ превратился въ пестрый, красивый цвтникъ, въ которомъ Машенька почти безвыходно проводила все лто. Зимою она читала, работала, изучала ботанику и занималась цвтами, остававшимися въ комнатахъ. А ддушка былъ радъ, что внучка его проводила съ нимъ цлые дни. Впрочемъ и лтомъ она его не забывала, и разъ двадцать на день подбжитъ къ его окну, постучится, поговоритъ о чемъ-нибудь, или броситъ къ нему на постель какой-нибудь цвтокъ: ‘посмотрите, ддушка, какой хорошенькій! Да вы его понюхайте, какъ онъ хорошо пахнетъ! Попробуйте-ка его въ табакерку положить.’ Ддушка слушался, клалъ цвтокъ въ табакерку, а самъ ужь, конечно, гораздо боле любовался хорошенькимъ личикомъ, ласково глядвшимъ на него въ окно, чмъ этимъ красивымъ и пахучимъ цвткомъ.
Когда Машенька развела цвтовъ вдоволь, то, по совту Анны Андреевны, стала продавать ихъ и для пересадки, и букетами. Ее очень занимало, что она иметъ свои собственные маленькіе доходы, и что труды ея не пропадаютъ даромъ. Однимъ изъ обычныхъ покупателей ея букетовъ былъ Иванъ Ивановичъ Травкинъ, писецъ узднаго суда. Одинъ разъ, вернувшись изъ сада и, по обыкновенію, принимая стаканъ чаю изъ рукъ старушки-матери, онъ вдругъ совершенно неожиданно замтилъ ей:
— Ахъ, маменька, еслибъ у насъ въ дом была молодая хозяйка!
— Ну что жь, Ваничка, какъ ты жениться, такъ и будетъ молодая хозяйка, отвчала старушка, вовсе не обижаясь нелестнымъ для нея желаніемъ сына.
— Да вдь вы знаете, маменька, что мн теперь нельзя жениться, надо ждать пока я столоначальника получу, а когда еще это будетъ?
— Ничего, Ваничка, подожди еще годика два, три, вдь ты еще очень молодъ.
— Нтъ, маменька, не то вы говорите: я оттого только жениться теперь не могу, что мн нечмъ будетъ жену содержать.
— Ну, я объ этомъ-то и говорю.
— Ахъ, еслибъ я былъ столоначальникъ!— Иванъ Ивановичъ вздохнулъ еще сильне прежняго.
— Такъ что же бы такое? Разв у тебя ужь есть кто-нибудь на примт?
— Ахъ, маменька, вы мн лучше объ этомъ не говорите-съ! отвчалъ ей сынъ съ глубокимъ вздохомъ.
— Да кто жь это, Ваничка, я и ума не приложу, спрашивала заинтересованная и удивленная мать.
— Нтъ, маменька, я ужь лучше вамъ ничего не скажу-съ. Еслибы только я вамъ ее назвалъ… да нтъ, вы не поймете, честное слово, ничего не поймете. Вы пожалуста не огорчайтесь, что я вамъ это такъ прямо говорю-съ.
Вздохи становились все глубже и глубже.
— Ну, какъ хочешь, Ваничка, отвчала обиженная старушка:— Богъ съ тобой, длай какъ знаешь, только у всхъ у добрыхъ людей водится такъ, что если есть кто на примт, такъ объ этомъ прежде всего родной матери говорятъ.
— Ну, такъ и быть, маменька, я вамъ пожалуй скажу, только вы ее вовсе не знаете и ничего не поймете-съ.
— Да ну, говори, говори, торопила его мать, нетерпливо желавшая услышать новость.— Кого бы, кажется, мн тутъ не знать? У меня вс городскія невсты на перечет.
— Вотъ видите ли, маменька, это… это Марья Васильевна Валенина.
— Марья Василь…. какая это бишь Валенина? Я и не припомню.
— Ахъ, маменька, какой это ангелъ-съ!
Посл этого перваго объясненія Иванъ Ивановичъ сталъ откровенне съ матерью, найдя въ ней сильное сочувствіе и желаніе чмъ-нибудь утшить сынка. Онъ сталъ поврять ей вс свои тайны, разказывалъ ей каждый разъ когда видался съ Машенькой, было ли то въ церкви, или на удиц, или въ ея садик. Посщалъ онъ этотъ садикъ аккуратно два раза въ недлю, и каждый разъ входилъ туда какимъ-то отороплымъ, несчастнымъ, испуганнымъ.
— Марья Васильевна!.. будьте такъ добры, сдлайте мн букетикъ-съ, говорилъ онъ, и голосъ его прерывался, и онъ долженъ былъ собрать вс свои силы, чтобы продолжать:— только вы знаете, маленькій-съ…
Машенька тщательно составляла маленькій букетикъ, потомъ ласково подавала его Травкину, обмнивалась съ нимъ нсколькими словами, раскланивалась очень радушно, и онъ уходилъ.
Счастливымъ или несчастнымъ уходилъ онъ — Богъ его знаетъ, только шагалъ онъ какъ-то особенно быстро и усердно, одна рука размахивалась какъ крыло у втряной мельницы, а въ другой онъ. держалъ букетъ и несъ его съ такимъ неестественнымъ напряженіемъ, будто подымалъ трехпудовую гирю. Приходя домой онъ отдавалъ букетъ матери.
— Вотъ, маменька, спрячьте его. Вдь это ея букетикъ-то…
Онъ прибавлялъ это тихимъ, задушевнымъ голосомъ и принимался горячо цловать и обнимать добрую растроганную старушку. Она высушивала каждый изъ этихъ букетиковъ и берегла ихъ для Ванички.
— Анета, мн хотлось бы поговорить съ тобой, сказала одинъ разъ Машенька своей бывшей наставниц, а теперешней подруг. Вотъ видишь ли, я замтила — Она начала было очень-серіозно, но кончила тмъ, что улыбнулась — Я замтила, что Травкинъ въ меня влюбленъ.
— Ну такъ что же? спросила Анна Андреевна, смотря ей прямо въ глаза.
— Да ничего. Я хотла только попросить у тебя совта что мн длать?
— Да ты-то его любишь?
— Нтъ, не люблю, и не могу любить.
— Я это знаю.
— Такъ что же мн длать?
— Да ничего.
Mme Грау сварила свое варенье, и на другой день сама повела дтей гулять. На этотъ разъ Леонидъ опять запасся книгой, и прогулка прошла для него также какъ и въ первый день. Мme Грау изъ сада не выходила, а ему было какъ-то совстно уйдти одному. Вернувшись домой, онъ былъ не въ дух, но Mlle Колле предложила ему читать что-то вмст, и онъ совершенно развлекся. Они долго говорили и спорили, и день прошелъ незамтно. На слдующее утро настала очередь молодой Француженки, и она насколько не полнилась встать пораньше. Леонидъ проснулся тоже въ очень веселомъ расположеніи духа, а особенно тщательно занялся своимъ туалетомъ. Онъ по бралъ съ собой книги и, разговаривая очень весело, предложилъ пойдти гулять по городу, а дойдя до извстнаго садика, спросилъ у Mlle Колле позволенія принести ей букетъ цвтовъ. Получивъ это позволеніе, онъ пробрался въ цвтникъ знакомою ему дорожкой, и нашелъ тамъ Марью Васильевну занятую цвтами.
— Будьте такъ добры, сдлайте мн букетъ, сказалъ онъ, подходя къ двушк.
— Сейчасъ. Такой же какъ и въ тотъ разъ?
— Да, сдлайте одолженіе, такой же… впрочемъ это какъ вамъ угодно, мн все равно…. я вполн полагаюсь на вашъ вкусъ. ‘Вотъ я сейчасъ находилъ глаза Mlle Колле очень хорошенькими, думалъ онъ про себя, ну какое же сравненіе съ ея-то глазами… У той глаза тоже блестятъ, но какая разница! У этой глаза… какъ звзды, а у той какъ свчки.’
Букетъ былъ почти уже готовъ, а Машенька не сказала еще ни слова.
— Если это васъ не затруднитъ, то пожалуста сдлайте еще два букета… мн нужно….
Говоря это, Леонидъ сильно сконфузился.
— Въ такомъ случа помогите мн, я стану срзывать цвты, а вы ихъ держите. Тогда это скорй пойдетъ.
— Съ удовольствіемъ, отвчалъ онъ.— Вы, вроятно, очень любите цвты?
— Да, я ихъ очень люблю.
— Какъ у васъ здсь все въ порядк… какъ хорошо!..
— Да, и никто не хочетъ мн врить, что у меня тутъ работаютъ только два работника, да еще какіе… ихъ никто не хотлъ нанимать, потому что они ни ни какую работу не годны.,
— Отчего же такъ?
— Одинъ хромой, а у другаго лвая рука вся высохла.
— Бдные… А вашъ ддушка самъ не занимается цвтами?
— Нтъ, онъ не можетъ, ему даже нельзя выходить изъ комнаты: вдь онъ въ паралич.
— Ахъ, какое несчастіе! проговорилъ Леонидъ съ горячимъ сочувствіемъ:— и вы съ нимъ одни, совершенно одни?
— Одна, такъ что же?
— Но вашъ его, должно-быть, такъ жаль… такъ грустно видть его въ такомъ положеніи…
Машенька ничего не отвчала, Леонидъ сдлался задумчивъ и тоже ничего не говорилъ. Получивъ вс три букета, онъ молча простился и вышелъ.
Mlle Колле приняла свой букетъ съ большимъ удовольствіемъ. ‘А это кому же?’, спросила она.
— Maman и тетеньк. Леночка! Ольга! хотите вы отдать эти букеты нашимъ мамашамъ?
Об двочки даже покраснли отъ радости.
Прошло нсколько минутъ молчанія.
— Что это съ вами, М. Леонидъ? отчего вы такой задумчивый?
— Я?… нисколько.
— Нтъ, вы, право, чмъ-то очень озабочены.
— Увряю васъ, нисколько.
Онъ ушелъ немного впередъ и нсколько минутъ шелъ одинъ. Потомъ онъ присоединился къ остальному обществу: его влекло непреодолимое желаніе поговорить объ извстномъ ему садик.
— Знаете кто занимается этимъ садикомъ? спросилъ онъ Mlle Колле.
— А кто?
— То-есть, кто его обрабатываетъ, хотлъ я сказать, два больные работника: одинъ — хромой, а другой — безрукій.
Его собесдница громко засмялась.
— Откуда же это набрали такихъ? спросила она, не переставая смяться.
— Не понимаю что вамъ кажется такъ забавнымъ, отвчалъ Леонидъ, нсколько обиженнымъ тономъ.— Я не вижу ничего смшнаго въ томъ, что двумъ несчастнымъ дается возможность честнымъ трудомъ зарабатывать себ хлбъ.
— Я нисколько не желала васъ обидть, отвчала Француженка весело и шутя:— но вдь это право очень смшно.— И она снова засмялась.— Ну, а скажите пожалуста, кто содержитъ этотъ садикъ? спросила она, желая наконецъ смягчить Леонида.
— Валенинъ, отвчалъ онъ очень коротко.
— Что, онъ молодой человкъ?
— Напротивъ, это дряхлый старикъ въ паралич, отвчалъ Леонадъ.
Mlle Колле разразилась такимъ громкимъ смхомъ, что онъ остановился какъ вкопаный.
— Вотъ это мило! вотъ прекрасно! повторяла она, продолжая истерически хохотать:— паралитикъ, хромой и безрукій! Ха, ха, ха! Нтъ ли тамъ еще слпыхъ, нмыхъ и глухихъ?… Вотъ милое собраніе всхъ недуговъ! Вдь этого нарочно не придумаешь! Каковы три граціи! Ха, ха, ха!
Mlle Колле не замчала ни полнаго негодованія Леонида. ни того, что ея громкій смхъ обращалъ на нее вниманіе всхъ проходящихъ. Въ ея живомъ воображеніи рисовались три типа до такой степени смшные, что она была ршительно не въ силахъ сдержать свой неукротимый громкій смхъ.
— Да за что же вы на меня сердитесь? обратилась она наконецъ къ Леониду, и это разсмшило ее еще боле:— разв я виновата? Будто это я ихъ такъ изуродовала? Ха, ха, ха! Да я этого въ жизнь не забуду. Я думаю, когда они покажутся втроемъ въ садъ, такъ вс воробьи разомъ разлетятся. Ха, ха, ха!
Леонидъ потерялъ всякое терпніе, онъ гордо и свысока посмотрлъ на свою смющуюся собесдницу. Онъ даже былъ столько неучтивъ, что круто повернулъ голову и ушелъ впередъ, оставивъ Mlle Колле одну съ дтьми. Сзади его раздался взрывъ самаго веселаго и возбуждающаго смха.
Онъ вернулся домой одинъ, вслдъ за нимъ пришли и вс остальныя. Mlle Колле разказала Софь Михайловн и Ксеніи Петровн съ неподражаемымъ юморомъ о томъ, какъ и почему разсердился на нее Леонидъ, она передала весь ихъ разговоръ въ такомъ комическомъ вид, наговорила имъ столько вздору и столько забавныхъ вещей, что слушательницы невольно должны были смяться. Леонидъ, присутствовавшій при всемъ этомъ, не возражалъ ни слова, но хмурился все боле и боле. Въ продолженіе всего остальнаго дня онъ былъ угрюмъ и мраченъ, какъ громовая туча, и только къ вечеру молодая Француженка успла примирить его съ собой своею неистощимою любезностью и веселостью.
На другое утро очередь была за Mme Грау идти на прогулку съ дтьми. Леонидъ проводилъ ихъ до городскаго сада, а самъ пошелъ къ Веденинымъ. Машеньку онъ опять засталъ въ саду. Попросивъ ее сдлать букетъ, одъ сказалъ, что теперь, вроятно, каждый день будетъ безпокоить ее подобною просьбой, потому что ея букеты очень нравятся его матери. При этомъ случа онъ заговорилъ о своей maman, и о своей тетк, и о самомъ себ, и какъ они сюда пріхали, и какъ долго еще останутся, потомъ онъ разспрашивалъ Машеньку обо всхъ ея семейныхъ обстоятельствахъ и о ней самой. Однимъ словомъ, онъ старался изъ всхъ силъ сблизиться съ нею, на сколько это было возможно. Букетъ былъ давно уже готовъ, а онъ все еще не могъ ршиться уйдти. Изъ садика онъ пошелъ прямо къ рк и бросилъ букетъ въ воду, ему пришло въ голову, что если онъ каждый день будетъ возвращаться домой съ букетами, то это можетъ возбудить подозрніе. Весь остальной день онъ былъ очень веселъ, и Mlle Колле, замтила ему, что онъ гораздо умне и миле нежели какъ былъ вчера.
На другой день была ея очередь гулять съ дтьми, и Леонидъ тоже пошелъ съ ними. Mlle Колле представилось, что въ послднее время онъ сталъ капризенъ и своенравенъ.
‘А вотъ я его исправлю,’ говорила она себ съ торжествующею миной, стоя передъ зеркаломъ, ‘я тоже стану съ нимъ капризничать: увидимъ, чей будетъ верхъ…’
Дошли до сада, Mlle Колле расположилась въ немъ и сказала дтямъ, чтобъ они играли.
— Неужели вы хотите тутъ остаться? спросилъ Леонидъ: — пойдемте лучше по городу.
— Не хочу.
— Разв вы устали? снова спросилъ Леонидъ.
— Нтъ, не устала.
— Такъ отчего же вы не хотите идти?
— Такъ, не хочу, отвчала Француженка, длая капризную и самоувренную минку, противъ которой, по ея мннію, невозможно было устоять.
— Въ такомъ случа я пойду одинъ, сказалъ Леонидъ очень просто, раскланялся и ушелъ.
Mlle Колле осталась, какъ громомъ пораженная, она посмотрла вслдъ Леониду, потомъ, не имя силъ сдерживать досаду и красня до ушей, проговорила въ полголоса: ‘Какой капризный…. мальчишка!….’ Она очевидно хотла, чтобы молодой человкъ слышалъ это, но онъ былъ уже далеко. Какъ только онъ потерялъ изъ вида своихъ спутницъ, лицо его приняло самое веселое и довольное выраженіе: онъ былъ такъ радъ, что пошелъ одинъ и что ему можно будетъ остаться у Марьи Васильевны сколько захочется. На этотъ разъ они встртились какъ старые знакомые. Машенька принялась длать ему букетъ, а онъ разспрашивалъ ее о ея занятіяхъ, о томъ, какъ она проводитъ время, любитъ ли она читать, и много ли читаетъ?
— Очень люблю, только мн трудно доставать книги, отвчала на послдній вопросъ двушка.
— Такъ позвольте мн доставать вамъ книги. Хотите, я вамъ завтра же принесу?
Леонидъ былъ такъ радъ случаю услужить ей чмъ-нибудь, что даже покраснлъ отъ удовольствія. Машенька съ благодарностію приняла его предложеніе.
— Я вамъ принесу очень хорошую книгу, въ ней нсколько повстей и разказовъ, я отмчу самые лучшіе изъ нихъ… или нтъ, лучше вы прочтите ихъ вс къ ряду, а потомъ скажите мн, какіе вамъ больше поправятся. Я увренъ, что это будутъ т самые, которые и я нахожу лучшими.
— Почему же вы такъ думаете? спросила Машенька улыбаясь.
— Да такъ мн кажется… Отчего бы намъ не сойдтись въ нашихъ сужденіяхъ?
Леонидъ такъ сконфузился, что не нашелъ сказать ничего лучшаго. По его просьб, она водила его по всему саду и показывала свои любимые цвты. Леонидъ разспрашивалъ, какъ развилась въ ней любовь къ цвтамъ, и о разныхъ обстоятельствахъ ея дтства, въ свою очередь онъ передалъ ей все что только помнилъ и зналъ о себ по разказамъ другихъ. Машенька слушала его очень внимательно.
— Какъ же ваша маменька заботилась о вашемъ воспитаніи, сказала она наконецъ посл нкотораго раздумья:— и какъ же она васъ любила, да и любитъ, конечно!.. а моя такъ давно ужь умерла…— При этомъ Машенька невольно вздохнула и задумчиво нагнула голову. Когда она бывала грустна, лицо ея выражало еще боле доброты чмъ обыкновенно, въ такія минуты, въ ней было что-то до такой степени трогательное, что невозможно было смотрть на все равнодушно и не сочувствовать ей. Леониду въ одну минуту сдлалось такъ грустно, что онъ едва не заплакалъ.
— Да, это въ самомъ дл ужасно, проговорилъ онъ взволнованнымъ голосомъ, — что вы лишены всего что доставляетъ наслажденіе въ жизни… Вы одн, совершенно одн… Вашъ бдный ддушка самъ нуждается въ попеченіяхъ… Современемъ все это, разумется, вознаградится, потому что человкъ, который васъ полюбитъ и котораго вы тоже полюбите, суметъ, конечно, замнить вамъ всхъ и все…— Леонидъ старался сказать эту фразу какъ можно тверже и спокойне, но именно она-то ему и не удавалась.— Но все что прошло, того уже не поправить, прибавилъ онъ грустно.
Вернувшись домой, Леонидъ весь день былъ взволнованъ, Mlle Колле дулась и не говорила съ нимъ. Софья Михайловна наблюдала за ними и длала свои заключенія. ‘Да она должно-быть сильно нравится ему. И что это у нихъ за ссора? Ужь не притворство ли это? Она съ нимъ не говоритъ, онъ такой взволнованный, это что-нибудь да значитъ.’
На другой день Леонидъ не пошелъ гулять съ дтьми и объявилъ довольно торжественно, что по утрамъ будетъ здить верхомъ. ‘Какой плутишка!’ подумала Софья Михайловна: ‘это сегодня такъ, потому что гуляетъ Мme Грау, а завтра врно передумаетъ и пойдетъ опять съ дтьми.’
Леониду осдлали лошадь, онъ взялъ съ собою общанную книгу и отправился прямо къ Валенинымъ. Онъ уже разузналъ, что къ нимъ можно было пріхать, минуя улицы, прямо отъ рки, узкою тропинкой. Такъ онъ и сдлалъ. Привязавъ лошадь къ забору, онъ вошедъ въ садъ, Машенька только что выходила изъ дому.
— Здравствуйте, Леонидъ Павловичъ, сказала она весело, идя къ нему на встрчу:— вы сегодня пятью минутами раньше.
— Что это, просто замчаніе безъ воякой цли, или выговоръ?
— Выговоръ? За что же?
— За то что я слишкомъ рано пріхалъ.
— Тмъ лучше
— Посмотрите, Марья Васильевна, какая у меня славная верховая лошадь.
Онъ повелъ ее смотрть своего Султана и былъ совершенно доволенъ, что онъ ей понравился.
— Вотъ я привезъ вамъ книгу, о которой говорилъ, тутъ есть очень хорошенькій разказъ, онъ мн такъ понравился… Какъ бы мн хотлось прочесть его вмст съ вами!
— Такъ будемте читать.
— Разв можно? спросилъ обрадованный Леонидъ.
— Отчего же нельзя?.. Конечно, можно. Хотите зайдти въ домъ?
— Мн кажется тутъ лучше…
— Такъ останемтесь тутъ, только надо стулья принести.
— Зачмъ стулья? замтилъ Леонидъ:— тутъ такъ хорошо на трав.
— Такъ пойдемте, по крайней мр, въ бесдку.
Они вошли въ маленькую бесдку, построенную изъ необтесанной березы. На земл былъ разостланъ коверъ. Они услись и начала читать. Читалъ Леонидъ, и онъ часто подымалъ глаза, чтобы смотрть на Машеньку и слдить за мняющимся выраженіемъ ея лица. Онъ былъ совершенно счастливъ, что одно и то же заставляло ихъ негодовать, радоваться или огорчаться. Oru въ равной степени сочувствовали дйствующимъ лицамъ разказа. Когда чтеніе кончилось, они оба заговорили, перебивая другъ друга и доканчивая фразы начатыя другимъ. Леонидъ вспомнилъ наконецъ, что пора уже хать, и сталъ собираться въ путь, но ему сильно хотлось, чтобъ его удержали.
— Погодите не много, сказала Машенька,— не хотите ли вы позавтракать?
Этотъ повидимому простой вопросъ такъ озадачилъ Леонида, что онъ даже не нашелся что отвчать.
— Я всегда завтракаю молокомъ, продолжала Машенька:— хотите раздлить мой завтракъ?
— Пожалуста, я буду вамъ очень благодаренъ.
Леонидъ покраснлъ отъ удовольствія, это приглашеніе показалось ему со стороны Маши такою милою и привлекательною короткостью, что онъ пришелъ въ восторгъ. Машенька убжала и черезъ нсколько минутъ снова появилась въ садик, неся на поднос два стакана молока и два ломтя чернаго хлба. Какой же это былъ вкусный хлбъ, и какое славное молоко! Леонидъ былъ увренъ что никогда не лъ ничего подобнаго. Они сидли на трав съ своимъ завтракомъ,— и кто бы ни взглянулъ на ихъ веселыя, оживленныя лица, всякій сказалъ бы: ‘вотъ счастливые-то люди!’
Софья Михайловна удивилась, что Леонидъ не перемняетъ своего ршенія, и каждое утро здитъ верхомъ одинъ.— ‘Ничего не понимаю,’ думала она: ‘нтъ… мн надо непремнно сблизиться съ Mlle Колле и разузнать все отъ нея. Леонидъ откровененъ со мною, но мн неловко разспрашивать его, а она, очень можетъ-быть, и сама не замтитъ, какъ проболтается.’ Съ этою цлію Софья Михайловна стала чаще разговаривать съ молодою Француженкой. Увлеченная потокомъ своей рчи, Mlle Колле часто разказывала своей собесдниц множество веселыхъ, остроумныхъ и довольно легкихъ анекдотовъ, но до Леонида дло не доходило. Mlle Колле избгала всякаго разговора о немъ. Наконецъ. Софья Михайловна ршилась прямо приступить къ длу. Она ласково взглянула на Mlle Колле, и сказала ей очень дружескимъ тономъ:
— Скажите мн пожалуста, моя милая Mlle Колле, за что вы сердитесь на Леонида?
— Да разв я на него сержусь?.. Изъ чего вы это заключили? отвчала самоувренно Француженка.
— Вотъ видите ли, продолжала Софья Михайловна, будто бы не разслышавъ вопроса,— мой сынъ такъ молодъ, онъ еще не видалъ общества, и совершенно не знакомъ съ приличіями свта. Очень легко можетъ-быть, что онъ, самъ того не понимая, былъ съ вами неучтивъ, невжливъ, и вы, врно, за это недовольны имъ?
— Совсмъ нтъ, отвчала Mlle Колле, съ легкимъ оттнкомъ досады:— М. Леонидъ уметъ быть очень любезнымъ, когда захочетъ.
— Скажите же мн, душа моя, чмъ онъ васъ оскорбилъ? Съ нимъ, право, надо еще обращаться какъ съ ребенкомъ. Я хорошенько побраню его, заставлю просить у васъ прощенія, и постараюсь предостеречь его отъ всякихъ подобныхъ неосторожностей.
— Да онъ ничмъ не оскорбилъ меня, онъ только капризничалъ! сказала наконецъ Mlle Колле, принимая нсколько обиженный и капризный видъ. Она немного покраснла и глаза ея заблестли.— Впрочемъ, какое мн до того дло, капризничаетъ ли онъ, или нтъ, мн ршительно все равно, что бы онъ ни длалъ и ни думалъ!— Она начала замтно горячиться и можно было предвидть, что она, забывшись, выскажетъ все что у нея было на душ.— Что мн за дло, куда бы онъ ни здилъ и съ кмъ бы ни видался, заключила она.
— Да въ чемъ дло? спросила Софья Михайловна, желая казаться совершенно равнодушною.
— Я въ послднее время узнала о немъ то, что вовсе не длаетъ ему чести!
— Неужели? Что же это можетъ быть?
— Да то, что онъ вотъ уже около мсяца, подъ предлогомъ привозить вамъ букеты, здитъ чуть ли не каждый день въ садъ къ одному старику, затмъ чтобы видть его внучку. И вдь никому ничего не сказалъ о ней… я ужь спрашивала у людей и узнала отъ нихъ, что старикъ живетъ не одинъ и что у него есть внучка, очень молоденькая и хорошенькая двушка.
Еслибы Mlle Колле успла опомниться, то вроятно не высказала бы такъ явно, что сердится на Леонида только за то, что ему нравится другая. Софья Михайловна старалась показать ей, что она совершенно иначе понимаетъ ея гнвъ.
— Такъ это-то васъ и привело въ такое негодованіе?… Помилуйте, душа моя, вы, стало-быть, вовсе не знаете, молодыхъ людей, они, право, вс таковы. Имъ кажется, что тутъ нтъ ничего дурнаго обмануть родныхъ, даже мать (при этомъ слов Софья Михайловна невольно ожесточилась), это для нихъ не боле какъ шутка. Вотъ видители, какъ равнодушно смотрю я на эту продлку, берите же съ меня примръ и не судите этого мальчика слишкомъ строго. Право, мн кажется, что на него дйствуетъ очень тяжело то, что вы на него такъ долго сердитесь. Я думаю даже, что онъ много бы измнился къ лучшему, еслибы вы попрежнему были съ нимъ добры и привтливы.
Mlle Колле сомнительно покачала головой, но ей было пріятно услышать такое мнніе. Софья Михайловна положительно старалась возбудить въ ней желаніе снова начать кокетничать съ Леонидомъ. ‘Это можетъ быть отвлечетъ его отъ той молодой двушки, съ которою онъ здятъ видться ежедневно. И кто она такая?.. чмъ все это кончится?..’ Уфъ, съ какимъ недоброжелательствомъ Софья Михайловна думала въ эту минуту о бдной Маш! Но кто знаетъ, врно ли еще все это? не ошибается ли Француженка? Софья Михайловна никогда не ршилась бы дйствовать черезъ прислугу и наводить справки, она сообразила, что лучше всего обратиться къ самому Леониду. Онъ проводилъ вечера постоянно дома, и въ эту минуту сидлъ въ гостиной и читалъ, или, лучше сказать, держалъ книгу для виду, а самъ думалъ о чемъ-то. Софья Михайловна нсколько разъ прошлась по комнат, потомъ приблизилась къ нему и, положивъ ему руку на плечо, ласково заговорила:
— Ты давно не приносилъ мн цвтовъ, Леонидъ, не можешь ли ты теперь достать мн букетъ, мн бы хотлось въ мою комнату поставить.
— Сейчасъ, maman, сейчасъ.
Леонидъ видимо обрадовался этому порученію, онъ поспшно выбжалъ изъ комнаты и веллъ сдлать свою лошадь.
Наконецъ онъ вернулся съ букетомъ. Софья Михайловна разочла, что можно было успть дохать шагомъ до самаго отдаленнаго края города, сдлать десять букетовъ и вернуться тмъ же аллюромъ. Она выглянула изъ окна, лошадь Леонида была вся въ мыл и храпла, слдственно онъ сильно скакалъ. Значитъ, онъ пробылъ тамъ лишняго по крайней мр полчаса.