Возможно ли переродить какую-либо нацональность вншними мрами?
Возможно ли переродить какую-либо нацональность вншними мрами?
Москва, 14-го февраля 1867 г.
Возможно ли переродить какую-либо национальность внешними мерами?, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сочиненя И. С. Аксакова. Томъ третй.
Польскй вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскй Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографя М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскй переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
‘Вроисповднаго вопроса отъ народнаго въ Западномъ кра не отдляетъ и тотъ, кто невидимому утверждаетъ противное, только понимаетъ онъ при этомъ вроисповдане особеннымъ образомъ, и разуметъ особенное католичество и особенное еврейство, а не то, какимъ себя знаетъ то и другое. Но если такъ, надобно это сознать и высказать прямо, и затмъ опредлить: слдуетъ ли уважать свободу совсти? Если слдуетъ, надобно проводить уважене это до конца и оставлять всякую вру при самой-себ, какова бы она ни была, и конечно только это будетъ вполн справедливо и разумно, ибо, во всякомъ случа, вра и свобода суть начала зиждительныя, а безвре и насиле — начала разрушительныя’. Вотъ въ какому заключеню приведены были мы разсмотрнемъ (въ NoNo 13 и 19) взаимнаго отношеня двухъ вопросовъ въ Западномъ кра — вроисповднаго и народнаго. ‘Виленскй Встникъ’ нсколько иначе представляетъ себ нашъ образъ мыслей. ‘Москва’ проповдуетъ нетерпимость, возбуждаетъ религозное преслдоване, требуетъ, чтобъ иноврцевъ осыпали бранью и проклятями. Таковы мысли и таковы точныя слова, высказанныя въ 13 No самою редакцей ‘Встника’ и въ особенности ея неизвстнымъ корреспондентомъ изъ Гродна. А какъ скоро положене это было высказано, возможно ли было удержаться, чтобы не воскипть негодованемъ? Образъ мыслей противника такъ непристоенъ! Случай къ негодованю такой прекрасный! Понятно, что ни редакця, ни ея корреспондентъ не хотли его упустить, я жаль, что они не вполн имъ воспользовались. Тема была легкая, можно было по поводу ея сказать многое, гораздо съ большимъ знанемъ дла и въ особенности съ большею логикой. Мы, напримръ, утверждали, что въ язык еще не вся народность, что народность есть результатъ цлой истори и предполагаетъ сверхъ языка цлую систему преданй и привычекъ, сознательныхъ и безсознательныхъ. А въ прямой отвтъ на это положене г. гродненскй корреспондентъ замчаетъ намъ укорительно, что отрицая перерождающую силу языка, ‘мы забываемъ о совмстномъ вляни на разноплеменныя массы русскихъ законовъ, русской администраци, нравственную силу православя, русской науки и т. п, и что вс эти вляня взятыя вмст, по нашему мнню, будто недостаточны для обрусня живущихъ въ кра иноврцевъ’! Эта уже никуда не годится: представлять подтверждене, а выдавать за опровержене,— такимъ образомъ можно даже отбить читателей, какъ ни мало они у насъ вообще требовательны по части логики!
Не станемъ впрочемъ взыскивать за подробности, знане дла и уважене къ логик въ нашей публицистик не настолько обыкновенны, чтобы можно было требовать того и другаго отъ всякаго. Важно замтить только общую постановку вопроса. ‘Вроисповдный вопросъ въ Западномъ кра съ народнымъ не раздленъ… вы это говорите, а! стало-быть вы проповдуете религозное преслдоване’.
‘Но какъ же иначе? Что же иное вы и говорите?’ Мы говоримъ прежде всего то, что говоримъ, и не утверждаемъ того, что отрицаемъ. Увы, это въ старыхъ логикахъ считалось самимъ первымъ закономъ мышленя, и мы ему покоряемся. Но любопытно, что говорятъ и какъ разсуждаютъ наши противники. Они предполагаютъ, что признавать какое-нибудь вроисповдане элементовъ чужой народности значитъ требовать религознаго преслдованя, стало-быть чужую народность признаютъ они вообще явленемъ, требующимъ преслдованя. Они возмущаются предполагаемою нашею нетерпимостью къ католичеству я еврейству, но возмущаются очевидно только потому, что видятъ въ этомъ нетерпимость чисто-религозную, но они перестали бы возмущаться, и нетерпимость въ ихъ главахъ перестала бы быть нетерпимостью, еслибы только они уврились, что имютъ дло съ элементами подлинно чуждыми нашей народности. Редакця ‘Виленскаго Встника’ не успла еще высказаться подробно, въ чемъ состоитъ, по ея мнню, обрусне, и лишь постовала на насъ за предположене (сдланное впрочемъ нисколько ей не въ обиду), что достаточнымъ признакомъ обрусня, по нашему мнню, должно быть почитаемо ею распространене русскаго языка. Какъ бы то ни было, думаетъ ли она такъ или иначе, обрусне должно состоять дйствительно, между прочимъ, въ распространени русскаго языка, должно, или по крайней мр можетъ состоять въ распространени извстныхъ вкусовъ, привычекъ, воззрнй.
И такъ, въ какомъ бы изъ этихъ явленй ни полагаемо было ‘Виленскимъ Встникомъ’ необходимое услове обрусня,— судя по его возраженямъ, самый процессъ обрусня долженъ представляться ему не иначе какъ въ смысл принужденя. О добровольномъ обрусни, скажемъ мы ему его же словами, что и толковать? Этому никто не мшаетъ!— Но ужели въ самомъ дл такъ? Ужели только религозныя врованя имютъ право на терпимость? Ужели не заслуживаютъ тхъ же правъ и другя духовныя проявленя? Но не будемъ говоритъ о правахъ, ограничимся вопросомъ: принудительныя мры въ отношени ко всмъ возможнымъ проявленямъ народности практичны ли по крайней мр? Исторя, кажется, успла дать на это отвтъ несомнительный. Не ходя далеко за примрами, можемъ посмотрть на Австрю: чего и противъ чего не предпринимала она въ отношени къ своимъ народностямъ,— и что проку? Возьмемъ примръ и ближе. Нельзя пожаловаться, чтобы проведшее царствоване небрегло объ обрусни въ томъ смысл, который для нашихъ противниковъ представляется, повидимому, вполн удобнымъ. И однако возстане 1863 года было, и въ этомъ возстани участвовали, и прямо и косвенно, и Сраковске, и Огрывки, и тысячи имъ подобныхъ, люди прекрасно говоривше по-русски, воспитавшеся въ русскихъ учебныхъ заведеняхъ, и даже не въ Западномъ кра, люди, состоявше на государственной служб, и опять даже не въ Западномъ кра, а въ самомъ центр администраци, люди вроятно знакомые и съ нашею литературою, точно также какъ несомннно были они знакомы съ русскою наукою, и несомннно подлежали вляню русской администраци и русскихъ законовъ!
Посл оригинальныхъ возраженй ‘Виленскаго Встника’ нельзя ручаться, чтобы даже теперь не предложили намъ вопроса: и такъ, ваше мнне состоитъ въ томъ, что всего этого бы не было, если бы Сраковскй, Огрызко и имъ подобные приняли православе? Нтъ, наше мнне состоитъ только въ томъ, въ чемъ оно состоитъ,— именно въ томъ, что никакими вншними мрами нельзя ни задушить, ни переродить никакой народности. Народность есть явлене духовное, и потому покоряется вполн только духовному воздйствю, и это одинаково относится ко всмъ ея элементамъ безъ исключеня. Могутъ быть условя боле или мене благопрятныя для ея развитя, но во всякомъ случа она развивается по преимуществу изъ себя и можетъ существовать вопреки всмъ вншнимъ давленямъ. Редакци Виленской газеты замчаетъ намъ, что мы увлекаемся исторею, и что живая дйствительность можетъ поучи’ многому. Съ своей стороны и мы совтовали бы ей не довольствоваться одною живою дйствительностю, которая часто бываетъ обманчива, но прибгать иногда и къ историческому опыту. Она говоритъ, напримръ, объ искреннихъ желаняхъ обрусня, слышимыхъ ею отъ Поляковъ и Евреевъ, свидтельствуетъ о томъ, что обрусне идетъ часъ отъ часу глубже и шире, замчая это особенно въ учебныхъ заведеняхъ. Всему охотно вримъ, и повторимъ, что общественное воспитане дйствительно можетъ быть однимъ изъ удобнйшихъ средствъ къ обрусню. Но полагаемъ, что въ этомъ свидтельств ‘живой дйствительности’ есть большая доля самообольщеня. Процессъ, о которомъ говоритъ газета, не можетъ совершаться такъ быстро, и притомъ идти въ глубь и ширь, да еще посредствомъ учебныхъ заведенй. Любопытно бы по этому случаю знать, что въ свое время замчаемо было въ Сраковскихъ, когда они учились? Съ другой стороны, исторя насъ учитъ, что вообще народность сдается только мало-по-малу, и притомъ только всецлому воздйствю другой, боле сильной народности. И законъ притомъ здсь тотъ, что побждаетъ не всегда та народность, которая преимуществуетъ дйствительною силою,— матеральною ли численностю или высотою, и глубиною своей духовной природы,— а всегда та, которая боле крпка своимъ сознанемъ и которая устойчиве нравственно, словомъ — та, которая иметъ боле самомння. Эльзасецъ длается Французомъ, хотя никто не скажетъ, чтобы Французъ былъ выше Нмца. Еврей остается везд Евреемъ, не смшиваясь и неперерождаясь, и не знаемъ, скажетъ ли даже самъ ‘Виленскй Встникъ’, чтобы просвщене еврейское было выше европейскаго. То же и въ Западномъ кра. Если мы хотимъ, чтобъ онъ обруслъ, и чмъ полне, тмъ лучше — для этого нужно только, чтобъ сами Русске везд, и въ Западномъ кра въ особенности, были вполн Русскими, всецло уважали сво русское достоинство и ни на минуту не теряли сознаня о своемъ нацональномъ превосходств. И тогда что могутъ значить горсти чужихъ народностей? Нужно ли тогда усиливаться даже, чтобъ оня бросили свой языкъ, полюбили нашу литературу, приняли вс наши привычки и т. п.? При нашей стойкости рано или поздно должно же это будетъ случиться. Живутъ Поляки, и даже гораздо въ большемъ числ, въ Великой Польш, и не только живутъ, но засдаютъ въ парламент, нисколько притомъ не скрывая своихъ польскихъ стремленй. Пруссаки однако не безпокоятся. Не безпокоимся и мы въ старомъ Казанскомъ царств, среди Татаръ и Черемиссовъ. Или то Черемиссы и Татары, а то Поляки? И на то Пруссаки съ своимъ мннемъ о прусской нацональности, а на то мы Русске съ мннемъ о своей русской?
Для редакци ‘Виленскаго Встника’ сказаннаго можетъ быть достаточно, но для мыслителей, подобныхъ ея корреспонденту, не мшаетъ и повторить вкратц вс наши положеня. Вопросъ въ томъ: могутъ ли быть народныя врованя вообще признаваемы явленемъ постороннимъ къ народности, и могутъ ли быть признаваемы такими безразличными явленями въ частности вроисповданя — католическое и еврейское, и притомъ въ отношени къ народности русской, и именно въ Западномъ кра? На то и другое мы отвчаемъ отрицательно, и на второе въ особенности отвчаемъ отрицательно, потому что католичество и еврейство, разсматриваемыя и сами въ себ отвлеченно, суть явленя сколько религозныя, столько же, и даже боле, политическя, а въ Западномъ кра особенностями истори это ихъ политическое значене еще боле усилено. Намъ возражаютъ, что соглашаться съ этимъ мннемъ значитъ соглашаться съ религознымъ преслдованемъ. Но отъ признаня факта до мръ практическихъ еще далеко, это говоритъ всякому простая логика. Это совсмъ другой вопросъ, его надобно ставить особо, и, что касается до насъ, мы отвчаемъ на него отрицательно. Мы не только противъ религознаго преслдованя, по и вообще противъ всякихъ мръ, которыя были бы направлены принудительно противъ какого бы то ни было проявленя и чьей бы то ни было народности. Противники наши, наоборотъ, держатся другаго мння: они не отвергаютъ стснительныхъ мръ противъ чужой народности, и даже не понимаютъ какимъ образомъ можно въ одно и то же время и признавать за тмъ или другимъ явленемъ чуже-народное значене и отрицать необходимость мръ принудительныхъ. Изъ народныхъ проявленй они признаютъ свободу только за вроисповданемъ. Потому ли они защищаютъ эту свободу, что не видятъ въ вроисповдани народнаго значеня, или потому не видятъ этого значеня, что признаютъ вроисповдную свободу,— ршить трудно, послднее скоре чмъ первое. О вротерпимости столько было, и столь многими говорено, гнушаться религознымъ преслдованемъ пручило насъ съ дтства изучене средневковой европейской истори. Но уважене къ правамъ народности въ другихъ ея проявленяхъ? Кто могъ намъ его внушить? Разв исторя Петровскихъ временъ? Повторяемъ однако снова: надобно быть послдовательными, если уважать свободу духовныхъ проявленй, слдуетъ уважать ее во всемъ, а если не уважать ее въ десяти случаяхъ, зачмъ стсняться въ одиннадцатомъ? И снова прибавляемъ: безусловно справедливо и разумно только первое, послднее извинительно лишь въ крайнихъ случаяхъ необходимости политическаго самосохраненя, и не боле какъ извинительно. А въ Западномъ кра ужели мы дошли до такой крайности при многомиллонной масс кореннаго, вполн русскаго населеня?! Нтъ, если уже становить западный вопросъ на практическую почву, отвтъ ему прямой въ двухъ словахъ: духовный подъемъ простаго русскаго люда и духовная стойкость образованнаго русскаго общества. Этого ли не довольно? Но довольно ли для этого и ограничиваться только нсколькими стихями русской народности, съ пренебреженемъ одной, едвали не важнйшей?