Восточная война 1853-1856 годов. Том четвертый, Богданович Модест Иванович, Год: 1877 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 388 минут(ы)

Восточная война 1853-1856 годов.

Том четвертый

Соч. М. И. Богдановича

Публикуется по изданию: Восточная война 1853-1856 годов. Сочинение члена Русского императорского Общества генерал-лейтенанта М.И. Богдановича. В 4-х томах. Издание второе, исправленное, дополненное. С-Петербург, Типография М. Стасюлевича, Вас. Остр., 2 лин., 7. 1877

Исходник здесь: http://www.adjudant.ru/crimea/bogdan00.htm

Глава XXXIII.
Сражение на Черной.

(4-го (16-го) августа 1855 года).

Нельзя отрицать пользы военных советов, созываемых для обсуждения важных вопросов, встречающихся при ведении войны. Опытность главных сподвижников может указать даже гениальному полководцу средства для достижения задуманной им цели действий. Но самое решение важных вопросов не должно зависеть от многоразличных, нередко противоречащих одно другому, мнений. Мы знаем, что даже Суворов иногда созывал военный совет, как, наприм., при осаде Измаила, но уже тогда, когда измаильский штурм был непреложно решен в уме его, и когда оставалось ему только, убедив членов совета в необходимости трудного подвига, возбудить их усердие к исполнению возлагаемых на них действий.

Что касается до собственного мнения князя Горчакова о предстоявшем вопросе, то, с самого принятия главного начальства над войсками в Крыму, наш главнокомандующий не переставал высказываться о необходимости ограничиваться пассивною обороною и воздерживаться от решительного наступления. Так, между прочим, в письме его к военному министру, находим: ‘Было бы просто сумасшествием начать наступление против превосходного в числе неприятеля, главные силы которого занимают, кроме того, недоступные позиции. Первый день я бы двинулся вперед, второй — я бы отбросил неприятельский авангард и написал бы великолепную реляцию, третий день я был бы разбит, с потерею от 10 до 15 тысяч человек, и четвертый день Севастополь и значительная часть армии были бы потеряны. Если бы я действовал иначе, Севастополь уже более месяца принадлежал бы неприятелю, и ваш покорнейший слуга был бы между Днепром и Перекопом ⁽¹⁾… Я бы желал, любезный князь, чтобы вы убедились в одной истине, которую я считаю непреложною, а именно, что принятая мною система осторожности есть, конечно, наилучшая, которой можно было последовать, и что полученные чрез нее результаты доставили неисчислимую выгоду для России’ ⁽²⁾.

При всей невыгоде пассивной обороны, нельзя не сознать, что как только мы не воспользовались зимою с 1854-го на 1855-й год для уничтожения не-приятельской армии, то нам ничего не оставалось, как только отстаивать шаг за шагом Севастополь, в ожидании прибытия подкреплений и наступления глубокой осени, которая, по всей вероятности, заставила бы Союзников отказаться от их предприятий и удалиться из Крыма. Но все ожидаемые нами подкрепления едва могли вознаградить постоянные потери гарнизона от бомбардирования и болезней, а осаждающий мог еще более усилиться. Да и невозможно было удержать до осени неприятеля, подошедшего столь близко к оборонительной линии.

Ежедневно выбывали из наших рядов защитники Севастополя, остальные же, изнемогая при всем своем усердии, жаждали боя, который мог бы изменить их невыносимое положение, и не скрывали своего желания. Их поддерживал генерал-адъютант барон Вревский, прибывший из Петербурга еще в половине июня, чтобы собрать на месте сведения, в которых нуждалось военное министерство, и войти лично в сношения с главнокомандующим, на счет различных вопросов. касающихся продовольствия и подкрепления Крымской армии ⁽³⁾. Генерал Вревский, ознакомившись с положением дел в Крыму, пришел к заключению, что ‘оставаться до осени в настоящем положении — значило бы понапрасну истощать собственные силы, ибо Севастополь, даже без усиленного бомбардирования и не считая обыкновенной убыли от болезней, поглощал ежедневно круглым числом до 250-ти человек. По расчету, выведенному из ведомости о потере наших войск, оказалось, что в девять дней, с 1-го {13-го) по 9-е (21-е) июля, у нас выбыло из строя от неприятельского огня 2,260 человек, следовательно до ноября мы потеряли бы еще около 30-ти тысяч человек, между тем как неприятель мог значительно усилиться. с этому надлежало присовокупить потерю достойнейших начальников, остававшиеся же на своих местах с каждым днем более и более изнемогали в силах физических и нравственных, а лица, вновь прибывающие, должны были знакомиться с положением дел и приучаться к совершенно новой для них деятельности. Наконец — продовольствование войск было сопряжено с чрезвычайными затруднениями, а недостаток сена не позволял содержать до зимы и уменьшенное число лошадей’. На основании этих соображений, генерал Вревский полагал необходимым: ‘по прибытии ожидаемых подкреплений, не отлагая далее, предпринять что-либо решительное, дабы, во что бы ни стало, выдти из того тяжкого положения, которое гарнизон Севастопольский выдерживает уже более 10-ти месяцев’ ⁽⁴⁾.

Князь Горчаков, уверенный в невозможности успеха наступательных действий, не обладал до-статочною силою характера для поддержания своего мнения, и под влиянием генерала Вревского, волнуемый более нежели когда либо всегдашним опасением своим: что скажут в Петербурге о бездействии Крымской армии, решился атаковать не-приятельскую армию, как только прибудут двигавшиеся тогда к Севастополю три дивизии. Донося Государю о своем намерении, князь Горчаков писал, что как, до прихода ожидаемых нами подкреплений, Союзники будут так же усилены, то все невыгоды будут на нашей стороне. ‘Посему — полагал главнокомандующий — весьма было бы желательно продолжать систему темпоризации до осени, но навряд ли это будет возможно. Постепенное сближение подступов неприятеля к нашим веркам поставит Севастополь в крайне опасное положение. это в виду, я приготовляю все для атаки по прибытии сюда 4-й, 5-й и 7-й резервной дивизий, но решусь на нее только по необходимости…’ ⁽⁵⁾.

В записке, представленной на Высочайшее имя, князь Горчаков, изложив необходимость, для спасения Севастополя, перейти к наступлению, как только прибудут 4-я, 5-я и 7-я резервная дивизии, т.е. около 1-го августа, писал, вместе с тем, о невозможности овладеть укрепленными высотами Сапун-горы. По мнению главнокомандующего: ‘необходимо было ограничиться попыткою сбить главные силы неприятельского обсервационного корпуса с позиции по левую сторону реки Черной, на высотах Федюхиных и Гасфортовых (против сел. Чоргун). Занятие нами этих высот будет иметь важные последствия: мы стесним неприятеля, лишим его изобильного водопоя в р. Черной и станем столь близко от позиции Сапун-горы, что будем ей угрожать ежечасным нападением, так что неприятель не может штурмовать Севастополь, не опасаясь атаки в тыл во время штурма, притом, подобный первый успех наш уронит дух неприятеля и может быть откроет виды для дальнейших выгодных действий. Но не должно обманывать себя. За успех и этой атаки ручаться невозможно…’ ⁽⁶⁾.

Государь Император, незадолго до получения от главнокомандующего войсками в Крыму записки о предположенных им действиях, удостоил его Высочайшим отзывом, в котором писал:

‘…Ежедневные потери неодолимого Севастопольского гарнизона, все более и более ослабляющие числительность войск ваших. которые едва заменяются вновь прибывающими подкреплениями, приводят Меня еще более к убеждению, выраженному в последнем Моем письме, в необходимости предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне, могущей иметь наконец пагубное влияние на дух гарнизона.

В столь важных обстоятельствах, дабы облегчить некоторым образом лежащую на вас ответственность, предлагаю вам собрать из достойных и опытных сотрудников ваших военный совет. Пускай жизненный вопрос этот будет в нем со всех сторон обсужен, и тогда. призвав на помощь Бога, приступите к исполнению того, что признается наивыгоднейшим.

Опасения ваши на счет высадки Союзников у Перекопа полагаю преувеличенными, в худшем случае, т.е. если бы им и удалось временно занять этот пункт, Я считаю войска, находящиеся в Крыму, по представленным вами сведениям, обеспеченными, как по продовольственной, так и по артиллерийской части, на 4 месяца…’ ⁽⁷⁾.

Очевидно, что главнокомандующий не был нисколько стеснен в своих действиях Высочайшими повелениями, в которых было только указано собрать военный свет для решения важного вопроса о предстоявших действиях, и что самое мнение военного совета не обязывало князя Горчакова отказаться от собственного убеждения, но оно, к сожалению, вместо решительных, энергических действий, заставило нашего главнокомандующего ограничиться полумерами, недостаточными для достижения предположенной цели.

Во исполнение Высочайшей воли, главнокомандующий собрал, 28-го июля (9-го августа), военный совет из следующих лиц: генерал-адъютантов, графа Сакена и Коцебу, генерал-лейтенантов: Сержпутовского, Липранди, Бухмейера, Бутурлина, Хрулева, Ушакова *), Семякина и вице-адмирала Новосильского **). Кроме этих лиц, от которых князь Горчаков требовал мнения, в совете присутствовали: генерал-адъютант Вревский, а также, для разных объяснений, начальники штабов: генерал-майоры Крыжановский и князь Васильчиков, полковники Исаков и Козлянинов и генерал-интендант армии, генерал-майор Затлер. Объяснив членам совета положение дел, князь Горчаков предложил им представить на другой день письменно мнения свои в разрешение следующих вопросов:

‘Ополчение, предназначенное в мое распоряжение, независимо от Курских дружин, окончательно может собраться к Перекопу только к концу октября.

По приблизительному соображению генерал-интенданта, войска, в нынешнем своем составе, могут довольствоваться сеном в Крыму до 15-го октября. Если же уменьшить число лошадей на половину, то сена достанет до половины января, если на Ў лошадей, то по 15-е апреля, т.е. до появления подножного корма.

Итак, ныне настало время решить неотлагательно вопрос о предстоящем нам образе действий в Крыму: продолжать ли пассивную защиту Севастополя, стараясь только выигрывать время и не видя впереди никакого определенного исхода, — или же, немедленно по прибытии войск 2-го корпуса и Курского ополчения, перейти в решительное наступление?

Вопрос этот предлагаю на ваше обсуждение и в дополнение оного, если мы не должны долее оставаться в пассивном положении, то:

1) Какое действие предпринять?

2) В какое время?’

На следующий день, 29-го июля (10-го августа), лица, участвовавшие в совете, представили свои мнения, большинство коих высказалось в пользу наступления со стороны р. Черной.

Генерал-адъютант граф Сакен полагал, что всякое предприятие, не ведущее к снятию осады, имело бы последствием бесполезное кровопролитие, что, с другой стороны, пассивная оборона рано или поздно должна повлечь за собою падение Севастополя и потерю лучшей, испытанной части армии. Превосходство неприятеля в числе войск не позволит нам атаковать его со стороны Черной иначе, как ослабив Севастопольский гарнизон. Если же предпримем наступление из Севастополя, то попадем в лабиринт укреплений и траншей с глубокими профилями. И потому — нам не остается ничего более, как очистить Южную сторону и, собрав всю Крымскую армию, действовать в поле.

По мнению генерал-адъютанта Коцебу, надлежало ускорить развязку дел под Севастополем, и для этого атаковать неприятеля со стороны Чоргуна, не ожидая прибытия всех дружин Курского ополчения.

Генерал-лейтенант Сержпутовский выразил мнение, что хотя с теми силами, которые состоят в нашем распоряжении, невозможно сбить неприятеля с Сапун-горы и заставить его снять осаду Севастополя, однако же следует немедленно атаковать Федюхины и смежные с ними горы, поддержав эту атаку, в случае спуска неприятеля в значительных силах с Сапун-горы к Чоргуну, вылазкою из Севастополя на Камчатский редут и демонстрациею с Городской стороны на левый фланг неприятельской позиции, слабо занятый Союзниками.

Генерал-лейтенант Липранди полагал, с прибытием первых дружин ополчения, атаковать неприятеля со стороны Чоргуна, где можно удобнее развернуть силы, нежели со стороны Корабельной, непосредственным последствием чего было бы занятие нашими войсками течения реки Черной, а потом уже предстояло бы судить о возможности атаковать Сапун-гору. Успех на р. Черной стеснит неприятеля, но насколько он может замедлить осаду Севастополя — заключить трудно.

По мнению генерал-лейтенанта Бухмейера, несмотря на продолжительное сопротивление Севастополя, нельзя не предвидеть, что неприятель приближается постоянно, хотя медленно, и тем приобретает возможность предпринять внезапное нападение значительными силами, что заставляет нас держать в готовности на оборонительной линии много войск и терпеть ежедневную огромную убыль. Имея в виду, что числительность обеих противных сторон почти равна, надлежало предпочесть наступательные действия в поле пассивной обороне, чтобы, оттеснив неприятеля, примкнуть позицию войск действующих в поле к крепости и войти в связь с гарнизоном Южной стороны. Для этого генерал Бухмейер предлагал безотлагательно атаковать неприятеля на Черной речке двумя отрядами, устремив правый, сильнейший, на Федюхины горы, а левый, для демонстрации — на правую оконечность позиции Союзников, по овладении же Федюхиными высотами, правый отряд должен быть направлен, для занятия Сапун-горы, одновременно с вылазкою гарнизона Корабельной стороны к редуту Виктория, где предполагалось соединить оба отряда, между тем как левый отряд, оттеснив Сардинцев и Турок к сел. Кадикиой, разобщит их с Французами и Англичанами. По соединении правого отряда с Черной речки с гарнизоном Корабельной стороны, они должны занять позицию между Малаховым курганом и хутором Соколовского и устроить местами полевые укрепления, которые впоследствии могут быть постепенно усилены.

Генерал-лейтенант Бутурлин изъявил мнение, что оставаться в пассивном положении, не имея в виду никакого определенного исхода, значило бы не выигрывать, а терять время, и приготовить не только падение Севастополя, но и потерю всего Крымского полуострова, и потому предложил, выждав прибытия первых дружин ополчения, атаковать неприятеля со стороны Черной, овладеть Гасфортовою и Федюхиными высотами, укрепиться на них, и оставя на них часть войск с прочими отойти на Мекензиеву позицию и в Чоргун, где оставаться во всегдашней готовности встретить неприятеля, если бы он предпринял вновь овладеть Федюхиными высотами, или самим атаковать Сапун-гору, если бы он двинулся на приступ Севастополя.

Дежурный генерал Ушаков полагал, что было выгодно продолжать пассивную оборону города до 1-го ноября, во-первых, потому, что тогда мы получим в подкрепление от 40 до 50 тыс. челов. государственного ополчения и прибудут к нам до 4,500 рекрут, и во-вторых, в октябре наступит время года менее благоприятное для осаждающих, нежели для нас. Но пассивная оборона может быть нарушена со стороны неприятеля сильною бомбардировкою и даже штурмом. На эти два случая надобно быть готовыми заблаговременно, и тогда, ни мало не медля, атаковать неприятеля в поле. При решительном наступлении с нашей стороны, всего выгоднее направить главную атаку на Чоргун, поддержав эту атаку другою на Уральские (Федюхины) горы, а для развлечения неприятеля, в то же время, сделать вылазки: одну, сильную, из Корниловского бастиона, и другую, фальшивую — из центра или правого фланга оборонительной линии.

Генерал-лейтенант Хрулев, подобно графу Сакену, полагал, что атака со стороны реки Черной, даже при успехе, не могла доставить существенных результатов, и что было несравненно выгоднее повести решительную атаку с Корабельной стороны, овладеть Камчатским редутом, 24-х-орудийною батареею, Зеленою горою, и наконец ре-дутом Викториею, затем вытеснить неприятеля с оконечности Сапун-горы за Килен-балкою и утвердиться на пространстве между Каменоломным оврагом и Делагардиевою балкою. Если же это предположение сочтется неудобоисполнимым, то оставалась — по мнению Хрулева — решительная мера, которую он считал более. действительною и вернее ведущею к главной цели — изгнанию Союзников из Крыма. Он предлагал, укрепив и вооружив орудиями большого калибра Северную сторону бухты, вывести гарнизон из города и Корабельной слободки, взорвать оставленные нами укрепления, и перейти со всею армиею в числе 90 тыс. челов. в наступательное положение. В другой записке, поданной главнокомандующему генералом Хрулевым, изложен третий план действий, заключавшийся в том, чтобы, оставя правую (Городскую) сторону оборонительной линии, сосредоточить на Корабельной стороне до 75-ти тыс. чело-век и расположить на Инкермане, для прикрытия Северной стороны, 15 тыс. челов. пехоты и всю кавалерию. С этими войсками, по мнению Хрулева, можно было наверно овладеть высотами, командующими Корабельною стороною и утвердиться на Сапун-горе, после чего мы могли окончательно оттеснить Союзников к морю.

Генерал-лейтенант Семякин, изложив невыгоды как пассивного положения, так и решительной атаки со стороны Севастополя, либо со стороны Черной речки, признавал необходимым: совершенно оставить Южную сторону и перевести войска со всеми годными орудиями и снарядами на Северную сторону, уничтожив остальное взрывами.

Вице-адмирал Новосильский, исчислив невыгоды пассивного положения, предложил немедленно начать наступательные действия, не выжидая ни прибытия Курских дружин, ни построения моста чрез Большую бухту ⁽⁹⁾.

Получив отзывы лиц, участвовавших в военном совете, главнокомандующий решился, согласно с мнением большинства членов, атаковать Союзников со стороны Черной. Очищение без боя Южной стороны было отвергнуто князем Горчаковым. Да и как он мог принять его? Оставление Севастополя, после тех жертв, которых нам стоила его оборона, было почти равносильно уступке неприятелю Москвы в 1812 году, а князь Горчаков не обладал авторитетом Кутузова. Несравненно было удобнее, сложив с себя ответственность, приступить к исполнению плана одобренного большинством членов совета. Накануне сражения, главнокомандующий писал военному министру: ‘Я иду против неприятеля, потому что, если бы я этого не сделал, Севастополь все равно пал бы в скором времени. Неприятель действует медленно и осторожно, он собрал невероятное множество снарядов на своих батареях, его подступы нас стесняют более и более, и нет почти ни одного пункта в Севастополе, который не подвергался бы его выстрелам. Пули свищут на Николаевской площади. Нельзя заблуждаться пустыми надеждами, я иду на встречу неприятелю при самых плохих обстоятельствах. Его позиция весьма сильна: правый фланг его на Гасфортовой горе, которой скаты почти отвесны и тщательно укреплены, а левый — на Федюхиных высотах, за глубоким наполненным водою каналом, через который можно перейти не иначе как по мостам, набросанным под сильным огнем неприятельским. У меня 43 тысячи челов. пехоты, а у неприятеля, если он распорядится по надлежащему, 60 тысяч. Ежели — на что я впрочем мало надеюсь — мне послужит счастие, я постараюсь воспользоваться успехом. В противном случае, придется положиться на волю Божию. Я отойду на высоты Мекензи и постараюсь очистить Севастополь с наименьшею потерею. Надеюсь, что мост на бухте поспеет в пору и что это облегчит мои действия. Не оставьте вспомнить о своем обещании — оправдать меня. Если дела примут дурной оборот, я нисколько не виноват в том. Я сделал все возможное. Но задача была слишком трудна с самого прибытия моего в Крым’ ⁽¹⁰⁾.

Князь Горчаков, уже по донесении Государю о результате военного совета и о намерении своем — атаковать неприятеля со стороны Черной речки, пожелал узнать мнение генерала Тотлебена на счет предположенных действий, и с этою целью, в сопровождении генерал-адъютантов Коцебу и барона Вревского, посетил раненого Тотлебена на Бельбеке. 2-го (14-го) августа, и просил его высказать свой взгляд на этот предмет. Генерал Тотлебен не одобрял наступления к Черной. Указав на благоприятные для неприятеля обстоятельства — местные выгоды и превосходство сил его — Тотлебен изъявил сомнение в успехе атаки на Федюхины высоты. Да и самое овладение этим пунктом не послужило бы ни к чему: немыслимо было рассчитывать на успех при атаке неприступной позиции на Сапун-горе, под огнем батарей, вооруженных орудиями большого калибра, и, по всей вероятности, мы не могли бы удержаться на Федюхиных высотах, уступая неприятелю и в числе войск, и в вооружении их, а Союзники, по-прежнему владея Сапун-горою и Балаклавою, продолжали бы осаду. По мнению генерала Тотлебена, удобнее было атаковать неприятеля значительными силами со стороны Корабельной, между Килен-балкою и Лабораторною балкою, но для успеха в том он полагал непременным условием — произвести все предварительные распоряжения к наступлению совершенно скрытно и напасть на неприятеля неожиданно. Сам Тотлебен, несмотря на страдания от раны, занимался тогда составлением плана для предположенного им нападения, не скрывая сопряженных с ним затруднений. Главнокомандующий, признав основательность доводов генерала Тотлебена, уже был готов отказаться от предприятия, на которое решался против собственного убеждения, следуя мнению, высказанному большинством лиц, которые однако же были во многом несогласны между собою в подробностях исполнения предложенных ими планов. Напротив того, барон Вревский, в порыве неудовольствия на генерала Тотлебена, сказал ему, что на него падет вся ответственность за старание отклонить главнокомандующего от принятого им решения. Князь Горчаков колебался в своем намерении и, расставаясь с Тотлебеном, по-видимому, предполагал отложить на время атаку неприятельской позиции, но, по возвращении в главную квартиру, находясь под влиянием Вревского, Бутурлина и других лиц, которые не командовали никакими частями войск и в случае неудачи действий не подвергались ни малейшей ответственности, снова склонился на сторону прежнего плана — атаковать неприятеля на р. Черной ⁽¹¹⁾. Сосредоточение войск к Мекензиевой горе и к верховью Бельбека, начавшееся в последних числах июля (в начале августа н. ст.), продолжалось деятельно и предполагаемое нападение было заранее известно не только у нас, но и в неприятельской армии, 2-го (14-го) августа, перебежчик от неприятеля показал, что на Черной ждут нападения Русских. Действительно — Союзники могут разгадать намерение князя Горчакова из нескольких наших рекогносцировок к речке Черной, и к тому же у нас не скрывали намерения — дать решительное сражение. В главной квартире был многочисленный штаб, офицеры, при нем состоявшие, большею частью не были взяты из фронта, а наехали в армию из всей России, с целью приобрести чины и отличия, в среде их — как выразился один из участников обороны Севастополя — господствовал дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия. Не имея никаких определенных занятий, они употребляли, или, лучше сказать, убивали время на сплетни, которые расходились в их пустой переписке и достигали Петербурга, к немалому беспокойству князя Горчакова, придававшего особую важность светской молве ⁽¹²⁾.

Положение его было безысходно. Донося Государю о намерении своем — атаковать неприятеля, он с каждым днем более и более убеждался в невозможности успеха. Действительно — все выгоды были на стороне Союзников.

Позиция, занятая их войсками с 13-го (25-го) мая, на левой стороне р. Черной, была весьма сильна. Она находилась на возвышенностях, простирающихся по левому берегу реки, правую (восточную) сторону коих — Гасфортовы высоты — занимали сардинские войска, а левую (западную) — Федюхины высоты — Французы. Под названием Федюхиных гор известны три отдельные возвышенности, разобщенные между собою глубокими оврагами. Все эти высоты представляли для Союзников ту выгоду, что они обращены к Балаклавской долине отлогою стороною и, напротив того, к стороне Черной речки образуют крутые спуски. Позиция Союзников была прикрыта с фронта речкою Черною, которая, пройдя ущелие выше селения Чоргуна, течет далее к Инкерману в долине, омывая подножия высот Черкес-Керманских и Мекензиевых, лежащих от нее к северу, и высот Гасфорта и Федюхиных — лежащих к югу. Речка Черная, на всем протяжении своем, от селения Чоргуна до устья, имеет от одной до 4-х сажен ширины и от 2-х до 6-ти фут. глубины, и местами переходима в брод, но позиция Союзников была прикрыта, независимо от Черной, водопроводным каналом, который идет от Чоргуна до Севастополя вдоль левого берега реки и в расстоянии от нее около пятидесяти сажен. Через этот глубокий канал можно было переходить в некоторых местах по мостикам: переправа же чрез него в брод затруднялась каменною одеждою берегов канала. На Черной находились два моста: один из них, каменный, на дороге, ведущей от Мекензиевых высот к Балаклаве, чрез Федюхины горы, получил от Французов название Трактирного (pont de Traktir), по причине трактира, бывшего здесь прежде на правом берегу Черной, а другой, около версты выше, на дороге от позиции Союзников к Телеграфной горе, занятой передовым постом Сардинцев, под прикрытием эполемента. Мост у трактира на Черной, образующей здесь входящий, выгодный для обороны, угол, был прикрыт небольшим слабой профили предмостным укреплением, в виде реданта, а позади, на левом берегу реки, сооружены два эполемента, для фланкирования фасов укрепления. На горе Гасфорта было построено несколько батарей, а Федюхины высоты усилены ложементами для стрел-ков, расположенными в несколько ярусов. Еще несравненно сильнеt были укрепления, возведенные Французами на Сапун-горе.

Союзные войска расположились на этой позиции следующим образом.

Высоты Гасфорта, против сел. Чоргуна, были заняты сардинскими войсками, в числе 9-ти тысяч челов. при 36-ти орудиях, под начальством генерала Ла-Мармора: на правом крыле, примыкая к речке Варнутке, стояла дивизия батал.), на левом — дивизия Тротти (10 батал.), позади в резерве — резервная бригада Джустиниани (5 батал.), кавалерия полковника Савоару (4 эскадр.) и крепостная артиллерия ⁽¹³⁾.

На высотах Федюхиных стояли французские войска, в числе около 18-ти тыс. челов. при 48-ми орудиях, под начальством генерала Гербильона (Herbillon): на правом (восточном) возвышении была расположена 1-я бригада дивизии Фошё (3 батал.) с 6-ю орудиями, а влево от большой балаклавской дороги, на господствующем пункте среднего возвышения — 2-я бригада той же дивизии (4 батал.) и часть бригады Вимпфена, из дивизии Каму (6 батал.) при 6-ти орудиях, на левом же (западном) возвышении — остальные войска дивизии Каму (7 батал.) с 6-ю орудиями, в резерве оставалась дивизия Гербильона, из которой одна часть (5 батал.) была назначена в подкрепление дивизии Фошё, а другая — (7 батал.) при 30-ти конных орудиях — для поддержки дивизии Каму и для связи войск, занимавших Федюхины высоты, с войсками, прикрывавшими осадные работы против Корабельной ⁽¹⁴⁾. Кавалерийская дивизия генерала Морриса (20 эскадр.), в числе до 2,600 чел. также находилась на балаклавской равнине, между Гасфортовыми и Федюхиными высотами ⁽¹⁵⁾, английская же кавалерия генерала Скерлета (30 эскадрон.) у Кадикиой, в готовности поддержать Французов ⁽¹⁶⁾. Турецкий корпус, в числе до 10-ти тыс. челов. с 36-ю орудиями, под начальством Османа-паши, занимал высоты правее сел. Камары ⁽¹⁷⁾, а генерал д’Алонвиль, с 20-ю эскадронами, 2-мя батальонами и 12-ю конными орудиями, стоял на биваках, в Байдарской долине ⁽¹⁸⁾. Вообще же, в случае нашей атаки на Черной, Союзники могли встретить нас на первый раз сорока тысячами человек с 120-ю орудиями ⁽¹⁹⁾, а потом, по прибытии кавалерии Скерлета и части французских войск с позиции на Сапун-горе, 60-ю тысячами человек.

Русская армия занимала столь же сильную укрепленную позицию на высотах Инкерманских и Мекензиевых. Кроме большой балаклавской дороги, единственного места, где наша позиция могла быть атакована неприятелем и где мы могли спуститься в долину Черной для нападения на Союзников, была другая дорога, ведущая чрез Юкары-Каралезское ущелие, и далее, по долине речки Шули, к Чоргуну, в расстоянии более двух верст от главного спуска с Мекензиевых высот, но эта дорога извивалась среди непрерывных ущелий, и наступающая по ней колонна была бы лишена содействия прочих войск, пока Телеграфная высота и котловина перед Федюхиными горами оставались в руках неприятеля. Кроме того, было несколько тропинок, неудобных для движения большими массами и непроходимых для артиллерии, тем более, что для неожиданного нападения предстояло нам спуститься в долину Черной в темную южную ночь ⁽²⁰⁾.

В конце июля (в первых числах августа), генерал Симпсон сообщил генералу Гербильону полученное от лазутчиков сведение о приготовлении в русском лагере мостов и других средств к переправе. Хотя, вследствие такого известия, Французы приняли некоторые меры предосторожности на случай нечаянного нападения, однако же не обратили на этот предмет надлежащего внимания ⁽²¹⁾, быть может потому, что наши приготовления были слишком явны.

В продолжении времени с 25-го июля по 3-е августа (с 6-го по 15-е августа), между тем как наша армия усиливалась подкреплениями [Эти подкрепления состояли из 4-й, 5-й и 7-й резервной пехотных дивизий], производились почти ежедневно обозрения Федюхиных высот и р. Черной.

В диспозиции для наступления войск Крымской армии с 3-го на 4-е (с 15-го на 16-е) августа, было сказано:

‘1) Корпус правого фланга, под начальством генерал-адъютанта Реада (25 Ќ батальонов, 8 эскадронов, 6 сотен, 62 орудия), 3-го августа, о наступлением сумерек и получив предварительное приказание, спускается с Мекензиевой горы и располагается в резервном порядке на высоте нового редута, правее большой дороги.

С рассветом 4-го августа, 7-я и 12-я пехотные дивизии строятся в боевой порядок, имея кавалерию в резерве, и одновременно с движением генерал-лейтенанта Липранди к Телеграфной горе, о коем упоминается ниже сего, сближаются к Черной реке настолько, чтобы обстреливать Федюхины высоты, и приготовляются форсировать переправу через р. Черную. Для чего особые команды, с переносными мостами для пехоты и артиллерии, заранее обученные набрасыванию оных, должны находиться при 7-й и 12-й пехотных дивизиях. Для переправы через р. Черную и атаки Федюхиных высот генерал-адъютант Реад ожидает приказания г. главнокомандующего.

По овладении среднею и левою высотами, корпус сей выстраивается на них в боевой порядок, фронтом частью к Сапун-горе, частью — к стороне неприятеля, и выдвигает на позицию в обоих направлениях сильную артиллерию, что же касается до правой высоты, то, сбив с нее неприятеля, занимают оную одне передовые части.

По окончании боя, войска сего корпуса приступают к возведению укреплений на Федюхиных высотах.

2) Корпус левого фланга, под начальством генерал-лейтенанта Липранди (30 Ќ батальонов, греческий легион, 2 сотни, 70 орудий), 3-го августа, в сумерки, выступает в двух колоннах: правая, под непосредственным начальством генерал-лейтенанта Липранди (17 батальонов, 28 орудий), спускается с Мекензиевой горы вслед за войсками генерал-адъютанта Реада, левая колонна, генерал-лейтенанта Бельгарда (13 Ќ батальонов, 1 легион, 2 сотни, 42 орудия), идет на Юкары-Каралез, по дороге к Чоргуну, и на ночь останавливается на Мокрой-Луговине, принимая все меры предосторожности, чтобы не возбудить внимание неприятеля. Правая колонна, спустившись с горы, строится в резервный порядок на высоте нового редута, левее большой дороги. Движение это генерал-лейтенант Липранди должен совершить как можно скрытнее.

С рассветом 4-го августа генерал-лейтенант Липранди атакует Телеграфную гору. В то же время войска генерал-лейтенанта Бельгарда быстро выдвигаются к Чоргуну, двумя отделами, и выстраивают две батареи: одну — на хребте, что вправо от Чоргунской дороги, для обстреливания горы Телеграфной, другую — на хребте, что левее этой дороги, для обстреливания долины Чоргуна и горы Гасфорта, По взятии Телеграфной горы весь левый корпус готовится к переправе через р. Черную, для атаки Гасфорта горы, на что и ожидает приказания г-на главнокомандующего.

3) Главный пехотный резерв, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева (30 1/2 баталионов, 36 орудий), 3-го августа, после обеда, выступает с речки Бельбека с таким расчетом времени, чтобы прибыть на Мекензиеву гору к 5-ти часам пополудни. 4-го августа, часа за два до рассвета, пехотный резерв спускается двумя дорогами с Мекензиевой горы и выстраивается в резервный порядок позади войск генерал-адъютанта Реада.

4) Главный кавалерийский резерв, под начальством генерала-от-кавалерии Шабельского (50 эскадронов, 9 сотен, 28 орудий), 3-го августа, в сумерки, выступает с реки Бельбека, следует чрез с. Юкары-Каралез, за войсками генерал-лейтенанта Бельгарда, до с. Шули, и останавливается на месте, которое будет указано генерального штаба капитаном Кебеке.

4-го августа, часть кавалерийского резерва (84 эскадрона) выступает с рассветом, следует долиною, что левее Мекензиевых высот, и располагается левее артиллерийского резерва, остальные 16 эскадронов (1 полк драгун, 1 полк улан и батарея) остаются на месте, под командою генерал-лейтенанта барона Корфа.

5) Артиллерийский резерв, под начальством полковника князя Челокаева (76 орудий), прибывает 3-го августа, к 6-ти часам вечера, на Мекензиеву гору. Перед рассветом 4-го августа, по получении особого приказания, артиллерийский резерв спускается с Мекензиевой горы двумя дорогами и выстраивается сзади войск пехотного резерва.

6) Лево-фланговый отряд, под начальством генерал-майора Миттона (6 батальонов, 8 эскадронов, 10 сотен, 12 орудий), 3-го августа, утром,. сосредоточивается впереди горы Мангут-Кале, по дороге чрез Айтодор на Езенбашик, и располагается в скрытном месте, с наступлением же сумерек направляется с возможною поспешностью на Чамлы-Езенбашик, Упу и Кучки,

На отряд сей возлагается обязанность наблюдать главные выходы на наш левый фланг от Байдарской долины и от Алсуя. Для сего генерал-майор Миттон становится с главными силами своего отряда между с. Езенбашик и Кучки около с. Упы, и сильно занимает как Езенбашик, так и Кучки. Часть пехоты, с несколькими казаками, должна быть выдвинута к перевалу Байдарской долины. От Упы и Кучек следует посылать разъезды по всем направлениям. Отряд генерал-майора Миттона должен быть, сверх того постоянно в сношениях с тыльным отрядом генерал-майора Халецкого и с колонною генерал-лейтенанта

‘В случае необходимости, отряд отступает двумя отделами на Айтодор и Шулю, удерживаясь в сих местах сколь возможно долее, при совершенной же необходимости — отходит к Юкары-Еаралезскому ущелью, которое и защищает до последней крайности.

7) Тыльный отряд, под начальством генерал-майора Халецкого (8 эскадронов, 6 сотен, 4 орудия), прибывает 2-го августа в с. Ени-Сала, где и расположится, имея казачий No 56-го впереди, на постах, где он и ныне находится. На отряд сей возлагается наблюдение за неприятелем со стороны Байдарской долины. В случае появления неприятеля в превосходных силах, отступать ему, задерживая неприятеля. по долине Бельбека к Албату, а если необходимость заставит, то и далее, ущельем этой реки, к с. Таш-Басты, наблюдая вместе с тем дороги, ведущие к р. Каче, из Албата на с. Пички и из Кучюк-Сюйреня на Тиберти. Прибыв в Таш-Басты, присоединяет оставленную там для защиты теснины роту Низовского егерского полка и удерживает эту позицию до последней крайности. Отряд этот должен находиться в постоянной связи, посредством разъездов, с отрядом генерал-майора Миттона.

Инкерманский отряд, под начальством генерал-майора Попова (6 Ќ батальонов, 16 орудий, 3 сотни), назначается для прикрытия с востока Северной части гор. Севастополя и производства демонстрации к стороне р. Черной и Сапун-горы.

Господин главнокомандующий, 3-го августа, вечером, будет находиться на Мекензиевой горе, 4-го же августа, в продолжении наступления, — на уступе Мекензиевой горы, близ нового редута, куда и присылать все донесения’.

Независимо от общей диспозиции, князь Горчаков, в частных диспозициях по войскам генералов: Реада, Липранди, главного пехотного и главного кавалерийского резервов, артиллерийского резерва, лево-флангового и тыльного отряда, и в инструкции для командующего инкерманским отрядом, подробно начертал правила, коими они должны были руководиться при исполнении порученных им действий.

Войска, назначенные для атаки неприятельской позиции, были разделены на следующие отряды: правое крыло, под начальством генерал-адъютанта Реада, состояло из 25 Ќ батальонов, 8 эскадронов, 6 казачьих сотен и 7 1/2 батарей, в числе 14,833 человек с 62-мя орудиями, левое крыло, под начальством генерал-лейтенанта Липранди — из 30 Ќ батальонов, греческого легиона, 2-х казачьих сотен и 7-ми батарей, в числе 15,899 чел. с 70-ю орудиями, главный пехотный резерв, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева, из 30 1/2 батальонов с 4-мя батареями, всего же 18,968 челов. с 36-ю орудиями, артиллерийский резерв, под начальством полковника Челокаева, из 8-ми батарей, в числе 76-ти орудий, главный кавалерийский резерв, под начальством генерала-от-кавалерии Шабельского, из 50-ти эскадронов, 9-ти казачьих сотен и 3 1/2 батарей, в числе 8,195 чел. с 28-ю орудиями. Вообще же для действия против неприятеля на Черной было назначено 47,622 челов. пехоты и 10/263 челов. кавалерии с 224-мя пешими и 48-ю конными орудиями ⁽²²⁾.

На основании диспозиции князя Горчакова, войска генерал-адъютанта Реада, спустясь в ночи с 3-го на 4-е (с 15-го на 16-е) августа с Мекензиевой горы, должны были расположиться в резервном порядке, правее большой дороги, а с рассветом построиться в боевой порядок, имея кавалерию в резерве и, одновременно с движением генерал-лейтенанта Липранди к Телеграфной горе, сблизиться к Черной реке, открыть канонаду против Федюхиных высот и приготовиться к форсированию переправы через Черную и к атаке Федюхиных высот, ожидая приказания на то главнокомандующего. Войскам генерал-лейтенанта Липранди предписано выступить в сумерки 3-го (15-го) августа двумя колоннами: правая, под непосредственным начальством генерала Липранди (17 бат. с 28-ю орудиями), спускается с Мекензиевой горы вслед за войсками генерала Реада и строится в резервный порядок левее большой дороги, а левая под начальством генерал-лейтенанта Бельгарда (13?4 батал., 1 легион, 2 сотни, с 42-мя орудиями), идет на Юкары-Каралез, по чоргунской дороге, и в ночи останавливается на Мокрой-Луговине, по возможности скрытно. С рассветом 4 (16-го) августа, генерал Липранди атакует Телеграфную гору, а генерал Бельгард быстро наступает к Чоргуну и выдвигает две батареи: одну на высоту вправо от чоргунской дороги, для обстреливания Телеграфной горы, а другую на высоту влево от дороги, для обстреливания долины Чоргуна и Гасфортовой горы, по занятии же Телеграфной горы, весь корпус генерала Липранди готовится к переправе через Черную и к атаке Гасфортовой горы, на что ожидает приказания главнокомандующего. Главный пехотный резерв, стоящий на верхнем Бельбеке, получил приказание — прибыть 3-го (15-го) августа, к 5-ти часам пополудни, на Мекензиеву гору, а на следующий день, за два часа до рассвета, спуститься в долину р. Черной и построиться в резервный порядок за войсками генерала Реада. Артиллерийскому резерву — прибыть 3-го (15-го) августа, к 6-ти часам вечера, на Мекензиеву гору, а перед рассветом спуститься с горы и выстроиться сзади войск пехотного резерва. Кавалерийский резерв должен был выступить 3-го (15-го) августа в сумерки с реки Бельбека, до сел. Шули, а с рассветом часть резерва (34 эскадр.) двигается по долине влево от Мекензиевых высот и располагается левее артиллерийского резерва, остальные же 16 эскадронов, под командою генерал-лейтенанта барона Корфа, остаются на месте.

Главнокомандующий, предписывая обоим начальникам главных отрядов, генералам Реаду и Липранди, приготовиться к переправе через Черную, но не приступать к атаке Федюхиных и Гасфортовых высот до его приказания, имел в виду избрать на месте один из следующих трех родов действий: 1) повести атаку на высоту Гасфорта пехотою Липранди, поддержанною войсками Реада и резервами, оставя против Федюхиных гор несколько батарей под прикрытием сильной кавалерии, либо 2) атаковать Федюхины горы пехотою Реада, поддержав его большею частью пехоты Липранди и главным пехотным резервом, или, наконец, 3) в случае, если бы обе эти атаки оказались слишком затруднительными, ограничиться усиленным обозрением неприятельской позиции ⁽²³⁾.

Для охранения с левого фланга и тыла войск, предназначенных для наступления к р. Черной, были составлены особые отряды.

Лево-фланговый отряд, в составе 6-ти баталионов, 8-ми эскадронов и 10-ти казачьих сотен, с 12-ю орудиями, под начальством генерал-майора Миттона ⁽²⁴⁾, назначенный для наблюдения выходов из Байдарской долины и от сел. Алсуя, должен был, собравшись скрытно впереди горы Мангут-Кале, двинуться в сумерки чрез Айтодор и Упу, к сел. Кучки, и, расположась там, выслать разъезды по всем направлениям.

Тыльный отряд, в составе 8-ми эскадронов и 6-ти сотен, с 4-мя орудиями, под начальством генерал-майора Халецкого ⁽²⁵⁾, назначенный для наблюдения Байдарской долины, был выслан к сел. Ени-Сала.

Инкерманский отряд, в составе 6 Ќ баталионов при 16-ти орудиях и 3-х сотен, под начальством генерал-майора Попова 1-го (26), был назначен для прикрытия с востока Северной части Севастополя и для демонстраций к нижней части р. Черной и к Сапун-горе.

Князь Горчаков предполагал, в случае успеха на р. Черной, довершить его сильною вылаз-кою (примерно в числе 20 тыс. челов. пехоты), с Корабельной либо из города. Составление диспозиции для вылазки было сперва поручено генералу Хрулеву, а потом диспозиция составлена князем Васильчиковым ⁽²⁷⁾.

Сам главнокомандующий был намерен находиться 3-го (15-го) августа, вечером, на Мекензиевой горе, а 4-го (16-го), в продолжении наступления — на уступе Мекензиевой горы, близ главного резерва ⁽²⁸⁾.

Чтобы не затруднить войска на первое время заботами о подвозе продовольствия, князь Горчаков приказал всем людям иметь при себе четырехдневный запас сухарей, по фунту вареного мяса и манерки, наполненные водою, а для лошадей фураж по положению. Таким образом устранялась необходимость иметь при войсках артельные повозки и весь обоз ограничивался патронными и зарядными ящиками и лазаретными фурами. Войскам было приказано взять с собою шанцовой инструмент ⁽²⁹⁾.

Сообразно отданному по войскам приказанию, движение наших войск, в ночи с 8-го (15-го) на 4-е (16-е) августа, было исполнено с соблюдением всевозможной тишины, по прибытии на указанные места, запрещено раскладывать бивачные огни. Неприятель оставался в совершенном неведении о нашем наступлении, и даже тогда, когда генерал д’Алонвиль, заметив усиление русских войск в Байдарской долине, донес о том по телеграфу генералам Пелисье и Гербильону, они приняли наше движение за демонстрацию. Густой туман скрывал русские отряды, но в четыре часа утра передовые посты сардинского корпуса донесли о появлении против них значительных сил ⁽³⁰⁾. Союзники, ожидая уже несколько дней нападения с нашей стороны, перестали верить этим слухам, и потому нашим войскам удалось подойти незаметно к их позициям.

Князь Горчаков, еще до рассвета, съехав с Мекензиевой горы к так называемому новому редуту, где стояли наши резервы, увидел, что войска обоих наших корпусов еще не приступили к исполнению первого действия, указанного им в диспозиции, т.е. к открытию канонады против неприятельской позиции, и подозвав к себе состоявшего в его свите поручика Красовского, сказал ему: ‘Поезжайте к генералам Липранди и Реаду и спросите у них, что они стоят? Пора начинать’, а сам поехал к войскам левого отряда. Красовский же отправился туда еще прежде князя Горчакова, нашел Липранди, и передав ему приказание главнокомандующего, получил в ответ: ‘сейчас отправлюсь’. Между тем, генерал Реад, еще до получения посланного к нему приказания, также открыл канонаду, как только послышались выстрелы у Липранди на нашем левом фланге, а сам с своим штабом стал позади 12-й дивизии, на не-большом пригорке, у дороги, ведущей к мосту. Вскоре затем начальник артиллерии 3-го корпуса генерал-майор Гагеман сказал ему, что огонь наш недействителен, и что ядра ложились у подошвы горы, занятой неприятелем. Приказано было прекратить огонь, и начальник штаба 3-гопехотного корпуса, генерал-майор оправившийся от тяжкой болезни, но прибывший к войскам накануне сражения, поехал к артиллерии. Генерал Реад, получив между тем от Красовского приказание главнокомандующего — начать дело, спросил посланного: ‘Что значит начинать? Огонь мы уже открывали и потом прекратили. Значит ли это атаковать?’. И когда Красовский повторил слово в слово приказание князя Горчакова — ‘Хорошо, сказал Реад — скажите князю, что я атакую и прошу прислать подкрепление’ [По свидетельству Красовского, генерал Реад сказал ему: ‘хорошо, скажите князю, что я буду обстреливать местность’. Но эти слова не согласуются с действиями Реада] ⁽³¹⁾. Затем, встретив возвратившегося к нему начальника штаба, Реад сказал ему: ‘general, il faut attaquer’ (генерал, надо атаковать). По смыслу диспозиции, надлежало ожидать на то приказания, и потому Веймарн, находя атаку прежде временною, отвечал, что наши войска еще не успели совершенно построиться, и что уланский полк еще не стал на правом фланге, ‘je ne puis pas attendre, j’ai l’ordre du prince’ — (я не могу ждать, я получил приказание от князя) — отвечал решительно Реад. Поручик Красовский, возвратясь к князю Горчакову, выразил свои опасения на счет выполнения Реадом переданного ему приказания, Потому, что он. говорил не об открытии огня, а об атаке. Князь Горчаков отвечал: ‘генерал Реад знает, что ему следует делать по диспозиции’. Вскоре после того, главнокомандующий, уже подъезжая к отряду Липранди, услышал сильный ружейный огонь на правом фланге, а чрез несколько минут прискакал адъютант генерала Реада Волков с донесением: ‘предмостное укрепление взято, Французы бегут’. Удивленный нападением Реада, князь Горчаков послал ему через Волкова приказание: ‘атаковать Федюхины горы, выждав прибытие 5-й дивизии’, а сам поскакал к отряду Липранди, на Телеграфную гору, которая между тем была атакована нашими войсками. Сообразно диспозиции, левая колонна войск генерала Липранди, под начальством генерал-лейтенанта Бельгарда, после отдыха на Мокрой-Луговине, выступила, 4-го (16-го) августа, в половине 3-го часа утра, к Чоргуну, двумя колоннами: левая, состоявшая из 2-х батальонов Низовского и 4-х батальонов Симбирского егерских полков, 2-х рот 3-го стрелкового и одной роты 6-го саперного батальонов, с двумя батарейными батареями, подполковников Рагозинского и Бормана, следовала левым берегом речки Шули к высотам против сел. Карловки, где, заняв позицию, открыла, около 4-х часов утра, огонь из 10-ти орудий по сардинским укреплениям Телеграфной горы, а из 14-ти по Гасфортовой горе. Правая колонна, в составе 2-х батальонов Днепровского пехотного полка, с легкою батареею No 8-го, капитана Викгорста, двинулась правым берегом Шули и заняла на горе позицию, с которой, одновременно с артиллерией левой колонны, стала обстреливать с тыла укрепления на Телеграфной горе. Греческий легион спустился в Карловское ущелие и занял дер. Карловку, а 2 батальона Низовского и 2 батальона Днепровского полков, с легкою батареей No 6-го, следовали в резерве по чоргунской дороге.

Прочие же войска отряда Липранди, под его непосредственным начальством, в составе 16-ти батальонов 17-й пехотной дивизии генерал-майора Веселитского, 3-х рот 6-го стрелкового и одной роты 3-го саперного батальонов, при двух батарейных и одной легкой батареях, двинулись правее войск Бельгарда и выстроились на походе в боевой порядок против линии сардинских укреплений Телеграфной горы, 2-й батальон Московского пехотного полка был послан влево на высоты, для охранения отряда от обхода со стороны Чоргунского ущелья, и одна рота 6-го стрелкового баталиона выдвинута для обстреливания слева переднего неприятельского ложемента. Генерал Веселитский поставил на ближайшей от Телеграфной горы высоте батарейную No 3-го батарею 17-й бригады, подполковника Христиановича, которая открыла огонь с фронта по неприятельским укреплениям одновременно с канонадою в их тыл и правый фланг артиллерии Бельгарда. Батарейная же батарея No 1-го 16-й артилл. бригады, подполковника Кондратьева, расположилась несколько правее, почти насупротив французской батареи, стоявшей на склоне ближайшей из Федюхиных высот, и открыла огонь позже

В половине 6-го часа утра, генерал Ла-Мармора, усилив три роты, занимавшие Телеграфную гору 4-м батальоном берсальеров, построил свой корпус на Гасфортовой горе: на правом крыле, для обороны выхода из долины р. Варнутки, была расположена дивизия Дурандо, на левом, в промежутке между высотами Гасфорта и Федюхиными, дивизия Тротти, в резерве — бригада Джустиниани, одна из сардинских батарей стала на высоте против деревни Карловки, другая — на уступе горы, против моста, находящегося на чоргунской дороге, кроме того, на вершине горы, впереди редута, была поставлена английская гаубичная батарея, для поражения продольным огнем русских батарей выше Карловки. Тогда же генерал Ла-Мармора известил о наступлении наших войск Османа-пашу, предлагая ему двинуться вперед, для прикрытия с правого фланга сардинской позиции. Как только батарейная батарея, выдвинутая генералом Веселитским против Телеграфной горы, сделала несколько выстрелов, то двинулся в атаку 4-й батальон Тарутинских егерей, в ротных колоннах, под прикрытием густой цепи охотников своего полка и стрелков одной роты 6-го стрелкового батальона. Несмотря на сильный ружейный огонь неприятеля, наши егеря, выбив его сперва из передней траншеи и потом из второго эполемента, заставили поспешно отступить частью в последнее укрепление, на высоте у правого берега р. Черной, частью к чоргунскому мосту, где Сардинцы стали переходить на другую сторону реки, под сильным огнем нашей пехоты. По занятии нашими войсками Телеграфной высоты, на ней расположилась батарейная No 3-го батарея, которая тотчас открыла огонь, как по возвышению, занятому Сардинцами на правой стороне реки, и по неприятелю, собравшемуся у моста, так и по высоте Гасфорта, куда, тогда же, был обращен огонь артиллерии Бельгарда ⁽³²⁾.

Успех действий нашего левого крыла заставил князя Горчакова, по совещании с начальником главного штаба армии, генерал-адъютантом Коцебу, решиться на атаку Гасфортовой горы все-ми войсками генерала Липранди, поддержанными 5-ою пехотною дивизией, стоявшею в голове пехотного резерва. Эта дивизия, получив приказание главнокомандующего — направиться на усиление левого крыла, уже взошла на Телеграфную гору, когда в долине Черной речки раздалась сильная ружейная пальба, и вслед затем начальник 5-й дивизии, генерал-майор Вранкен получил переданное полковником Меньковым приказание главнокомандующего — идти к каменному (Трактирному) мосту и поступить в распоряжение генерал-адъютанта Реада ⁽³³⁾. Таким образом князь Горчаков, увлеченный первоначальным успехом правого крыла, отказался от своего прежнего намерения — повести главную атаку левым крылом на Гасфортову высоту и решился поддержать нападение Реада на Федюхины горы.

Между тем генерал Реад двинулся вперед и построил свои войска на походе в боевой порядок: первую линию — в ротные, прочие — в баталионные колонны. 12-я пехотная дивизия, генерал-майора Мартинау, была направлена вдоль большой дороги к Трактирному мосту, а 7-я пехотная дивизия, генерал-лейтенанта Ушакова — к броду ниже моста. Прикрытие последней дивизии с правого фланга было возложено на уланский ее Импер. Высочества Великой Княгини Екатерины Михайловны (Елисаветградский) и донской казачий No 37-го полки с конно-легкою No 26-го батареею. Дойдя до ближайших к реке высот правого берега, генерал Реад приказал открыть огонь против Федюхиных гор из двух батарейных и двух легких батарей. Вскоре, (как уже сказано), прискакал поручик Красовский с приказанием главнокомандующего — ‘начать дело’. Как, незадолго перед тем, канонада батарей нашего правого крыла была в полном разгаре, то генерал Реад не мог отнести этих слов к действию артиллерии, а полагал, что ему было приказано — начать атаку, и повел войска вперед в то самое время, когда главнокомандующий, готовясь атаковать Гасфортову гору, притянул к левому флангу 5-ю пехотную дивизию, но потом, будучи принужден изменить свое предположение, решился поддержать атаку генерала Реада. С этой минуты князь Горчаков признал дело испорченным ⁽³⁴⁾.

Со стороны Французов, ближайшие к Трактирному мосту войска были расположены следующим образом: 1-й батальон 95-го линейного полка с 3-ею батареей 12-го артиллерийского полка стоял на средней возвышенности Федюхиных гор, а 19-й егерский батальон с 6-ою батареей 13-го артиллерийского полка — на восточной возвышенности, отряд от дивизии генерала Фоше занимал предмостное укрепление, в резерве находились полки: 97-й линейный и 2-й зуавов.

С нашей стороны были направлены к укреплению, прикрывавшему Трактирный мост, три полка 12-й пехотной дивизии: Азовский, Украинский и Одесский, под начальством генерал-майора Мартинау, в голове их храбрые Одессцы, под командою полковника Скюдери, кинулись вперед бегом, частью на предмостное укрепление, частью по сторонам его через реку в брод, глубиною до плеч. Французы, устрашенные решительным наступлением наших войск, оставили тет-де-пон отошли за водопроводный канал и, будучи поддержаны резервами, открыли ружейный огонь, но войска 12-й дивизии, не обращая на то внимания, быстро перешли через реку, и потом через водопроводный канал, пользуясь отчасти переносными мостиками. Здесь, по свидетельству самих Французов, наша артиллерия, под начальством генерала Гагемана, действовала весьма удачно ⁽³⁵⁾. Цепь стрелков и за нею егеря 3-го и 4-го батальонов Одесского полка, перейдя через канал, взошли, под картечным огнем, на первый уступ средней Федюхиной высоты, бросились на французскую батарею и захватили ее совершенно врасплох, не дав неприятельским артиллеристам времени взять орудия на передки. К сожалению, при этой молодецкой атаке, смертельно ранен, отважный Скюдери и выбыла из фронта большая часть офицеров и солдат, неприятель также потерял здесь более 400 человек ⁽³⁶⁾. Несмотря на жестокий огонь ближайших французских батарей, наши егеря порывались увезти два из захваченных ими неприятельских орудий, но прибытие остальных войск бригады Фальи и трех батальонов бригады Клера (двух 62-го и одного 73-го полков) способствовало Французам удержаться на этом пункте. Азовский пехотный полк, штурмовавший восточную Федюхину высоту, также был отражен неприятелем, имевшим на своей стороне выгоды превосходства в числе и местности. Французы, устояв на занятой ими позиции, с прибытием свежих войск, перешли к наступлению. 50-й линейный полк (дивизии Каму), высланный генералом Вимпфеном на помощь бригаде Фальи, сперва встретил Одессцев батальным огнем, а потом вместе с полками Фальи ударил в штыки и заставил расстроенные части 12-й дивизии отойти за реку, причем меткий огонь двух французских батарей, расположенных на уступах Федюхиных гор, нанес нашим войскам большой урон ⁽³⁷⁾. Отступлению в порядке 12-й дивизии способствовали поставленные на скате Телеграфной горы генерал-майором Кишинским две батарейные батареи, которые, не смотря на значительное расстояние от неприятеля (около 600 сажен), действовали весьма удачно ⁽³⁸⁾. Начальник 7-й пехотной дивизии, генерал Ушаков, получив от генерала Реада, (который тогда находился при 12-й дивизии), чрез его адъютанта, приказание: начинать и зная диспозицию, был приведен в недоумение — что начинать? Огонь уже был открыт, а идти в атаку было несвоевременно, потому что резервы (4-я и 5-я дивизии) еще не спустились с Мекензиевой горы. ков послал просить генерал-адъютанта Реада о более точном приказании. Прибывший вслед за тем к 7-й дивизии обер-квартирмейстер 3-го корпуса генерал-майор Гротенфельд объявил, что ‘главнокомандующий приказал: начинать, но что именно — ему также неизвестно’. В это время со стороны 12-й дивизии раздался батальный огонь, и потому генерал Ушаков, не ожидая определительного приказания, быстро двинулся с тремя полками в брод через Черную речку и атаковал западный скат средней Федюхиной высоты. Смоленский же полк был оставлен на правом берегу, для прикрытия артиллерии, по совершенной невозможности перевезти орудия через реку и водопроводный канал, за неимением переносных мостиков, отставших при спуске с горы и впоследствии оказавшихся негодными. Таким образом нашим войскам пришлось наступать без содействия артиллерии, которая была заслонена пехотными колоннами, под сильным огнем неприятельских батарей и пехоты, расположенной в нескольких параллельных ложементах на уступах Федюхиной высоты. Несмотря однако же на то, войска 7-й дивизии овладели несколькими ложементами, но прибытие французских резервов остановило наши успехи. 3-й зуавский и 82-й линейный полки дивизии Каму ударили с фронта и в правый фланг наших войск, поражаемых с близкого расстояния картечью 4-й батареи 13-го полка. Генерал Ушаков, лишенный содействия 4-й пехотной дивизии, отставшей далеко при спуске с Мекензиевой горы, и потеряв до 2,000 чело-век, был принужден отступить на правую сторону Черной, под прикрытием огня артиллерии, который, вместе с наступлением улан и казаков, остановил Французов и дал возможность 7-й дивизии отойти в порядке к подошве Мекензиевых высот ⁽³⁹⁾.

Таким образом, около семи часов утра, неприятель владел левым, а мы — правым берегом р. Черной. Сражение казалось оконченным, но князь Горчаков, не успев поддержать первых атак резервами, решился возобновить бой свежими силами.

Командующий 5-ю пехотною дивизией, генерал-майор Вранкен, храбрый кавказец, просил у генерала Реада позволения атаковать неприятеля целою дивизией, ручаясь за успех. Но Реад приказал ему, построив дивизию в боевой порядок. штурмовать горы одним полком. Генерал Вранкен расположил в первой линии 3-й батальон Галицкого егерского полка, в ротных колоннах, прикрыв их цепью штуцерных от всех полков дивизий, а во второй линии поставил Костромской егерский полк в батальонных колоннах, назначив его для атаки Федюхиных гор. Но когда Костромской полк с барабанным боем уже двинулся вперед, под сильнейшим ружейным и картечным огнем, генерал Реад приказал остановить его и вести в атаку Галицкий полк. Несмотря на сильную канонаду и огонь французских стрелков, занимавших ложементы, Галицкий полк перешел Черную речку и водопроводный канал и дошел до подошвы Федюхиных высот, но был опрокинут подоспевшими в помощь бригаде Фальи полками Клера и отступил за Костромской полк. Тогда же генерал Гербильон отдал в распоряжение генерала Каму семь баталионов бригады Сенсье и приказал полковнику Форжо с пятью конными батареями, стоявшими в резерве, занять позицию на Федюхиных высотах, где неприятель собрал вместе с прежними восемь батарей. Генерал Пелисье, узнав о наступлении Русских, двинул в помощь корпусу Гербильона Императорскую гвардию и дивизии Левальяна и Дюлака. Шесть турецких батальонов, под начальством Зефер-паши, двинулись в помощь правому крылу Союзников, а дивизия африканских конных егерей генерала Морриса и английская кавалерия Скерлета готовились, в случае переправы наших войск через Черную, атаковать их с фланга ⁽⁴⁰⁾.

С нашей стороны, в это время, 7-я и 12-я пехотные дивизии уже отступили на правую сторону Черной, а войска Липранди ограничились занятием Телеграфной горы: таким образом 5-я дивизия должна была бороться одна с превосходными силами, и к тому же, генерал Реад, вместо дружного наступления, вводил войска свои в бой по частям. По отступлении Галицкого полка, он приказал вести в атаку Костромской полк, долго стоявший на месте под неприятельскими выстрелами и ослабленный потерею многих офицеров и нижних чинов. Начальник штаба генерал-майор Веймарн лично повел вперед полк и был убит, незадолго перед тем раненый генерал Вранкен сдал начальство над дивизиею командиру 1-й бригады, генерал-майору Тулубьеву. Французы, допустив наши батальоны подойти на близкое расстояние, осыпали их градом пуль и картечи. Потеряв почти половину своих людей, Костромской полк был принужден отступить. Тогда генерал Реад приказал дивизионному квартирмейстеру, капитану Кузмину, снова направить на штурм Галицкий полк, в котором уже выбыли из строя: командир полка, три батальонных командира, много офицеров и огромное число нижних чинов. Единственный оставшийся при полку штаб-офицер, майор Чертов, контуженный в ногу и сброшенный с убитой под ним лошади, повел вперед батальоны, расстроенные прежнею атакою, несмотря на свою малочисленность, Галицкий полк снова занял мостовое прикрытие и перешел через речку и канал, но не мог устоять в неравной борьбе. Туман, все еще покрывавший долину, вместе с густым пороховым дымом, не позволявший неприятелю ясно видеть движения наших войск, уменьшал меткость его огня, что спасло наши войска от совершенного истребления.

По отступлении Галицкого полка после вторичного штурма, получено было приказание главнокомандующего — атаковать горы целою дивизией, но как 2-я бригада была совершенно расстроена, то генерал Реад приказал командовавшему 5-ю дивизией генерал-майору Тулубьеву двинуть вперед Вологодский полк. Тулубьев, бывший прежде командиром этого полка, хотел лично вести его на штурм, но едва лишь успел сделать несколько шагов, как был сильно контужен в грудь и упал с лошади. 3-й и 4-й батальоны Вологодского полка в один миг выбили неприятеля из мостового укрепления и устремились по мосту, другие два баталиона перешли через реку в брод правее моста, но только горсть этих храбрых, уцелевшая под жесточайшим огнем французских батарей, успела взойти на высоты. Несколько неприятельских колонн, окружив остатки Вологодского полка, покушались отрезать их, но они, благодаря присутствию духа командира 4-го батальона, майора Медникова и успешному действию легкой No 5-го батареи капитана Бороздина, отступили на правую сторону речки. Французы, после отчаянного рукопашного боя, окончательно заняли предмостное укрепление.

В это самое время был поражен смертельно генерал Реад осколком гранаты, сорвавшим ему левую часть головы. Тело его осталось в руках неприятеля. Из этого можно заключить, как не-достаточно было призрение наших тяжело-раненых, коими усеяно было поле сражения. В 5-й пехотной дивизии выбыли из фронта: начальник дивизии, генерал-майор Вранкен, оба бригадные командиры, генерал-майоры Тулубьев и Проскуряков, раненый четыре раза, все четыре полковые командиры, десять батальонных командиров и более ста офицеров. О потере нижних чинов можно судить по тому, что Архангелогородский Великого Князя Владимира Александровича полк, еще не штурмовавший неприятельскую позицию, потерял от огня 168 нижних чинов. Когда прибыл к дивизии назначенный командующим ею, на место Вранкена, генерал-майор Белевцев, то в полках Галицком, Костромском и Вологодском, перестроенных из 4-х-батальонного состава в 2-х-батальонный, сводные батальоны оказались слабее тех, которые первоначально вступили в дело. Ближайший резерв (4-я пехотная дивизия) находился в расстоянии около 4-х верст от места побоища ⁽⁴¹⁾.

В таком положении было дело около 8-ми часов утра, когда князь Горчаков, для отвлечения неприятеля от войск, направленных против Федюхиных высот, приказал генералу Липранди атаковать восточную (правую) высоту Федюхиных гор восемью батальонами 1-й бригады 17-й пехотной дивизии, под начальством генерал-майора Гриббе. На Телеграфную же гору, вместо этой бригады, были переведены войска Бельгарда, кроме оставленных на Чоргунской горе двух батарейных батарей под прикрытием двух батальонов Низовского егерского полка.

Войска генерала Гриббе спустились с Телеграфной горы в долину Черной, под сильным огнем неприятеля, и перешли в брод по пояс в воде через речку и водопроводный канал, в голове шли Бутырцы, за ними Московцы. Эти храбрые полки смело атаковали восточную Федюхину высоту, где Французы имели только четыре роты 19-го егерского батальона, но пока наши взбирались на гору, неприятель был усилен пятью баталионами 62-го и 73-го полков бригады Клера. Бутырцы, встреченные сильным огнем и поражаемые во фланг с Гасфортовой высоты, неустрашимо шли вперед и достигли вершины горы. Но убыль в рядах их была столь значительна, что генерал Гриббе нашел нужным выдвинуть в первую линию Московский полк. Командир его, подполковник Труневский, переведя свои батальоны чрез интервалы Бутырского полка, ударил в штыки, опрокинул Французов и достиг до их лагеря. Между тем подоспел в помощь неприятелю 14-й егерский полк бригады Сенсье и появилась на нашем левом фланге часть сардинской бригады Моллара, прибывшая с высоты Гасфорта. Бригада генерала Гриббе, потеряв своего командира, тяжело раненого в ногу, командира Бутырского полка, полковника Гернета и почти всех батальонных и ротных командиров, была принуждена податься назад. Генерал Липранди прикрыл отступление бригады Лейб-егерским Бородинским Его Величества полком, после чего все три полка поднялись на Телеграфную гору и расположились там в десятом часу утра.

Сам главнокомандующий, по смерти генерала Реада, лично принял на себя начальство над правым крылом, где — по словам — был ад. Князь Горчаков, наблюдая за ходом дела, находился близ самой реки, под сильным картечным огнем, при нем оставались начальник главного штаба генерал Коцебу и генерал-адъютант барон Вревский: прочие же лица свиты главнокомандующего получили приказание несколько удалиться ⁽⁴²⁾. По словам князя Горчакова, барон Вревский, видя плохой оборот дела, сказал ему: ‘Mon prince, faites retirer les troupes (князь, прикажите отступать войскам). — ‘Impossible, mon cher, il fallait y songer d’avance’ (невозможно, мой друг, следовало о том подумать прежде) — отвечал князь ⁽⁴³⁾. В нескольких шагах от него, под генералом Вревским была убита лошадь и сам Вревский получил контузию, но, желая сопровождать князя Горчакова, пересел на другую лошадь и спустя четверть часа был поражен ядром в голову. Войска наши, вводимые в бой по частям, истощали напрасно свои усилия в неравной борьбе. Наконец, 10-м часу утра, когда уже оказалось невозможным одержать какой-либо успех, главнокомандующий приказал отвести войска от правого берега Черной и расположил их в расстоянии небольшого пушечного выстрела от реки, имея левый фланг на Телеграфной горе, а правый, составленный из кавалерии, у подошвы Мекензиевых гор. В таком расположении русские войска оставались четыре часа. ‘Князь Горчаков надеялся, что неприятель, стянув свои войска, перейдет через Черную и атакует нашу позицию, где мы могли встретить его сильным огнем артиллерии и потом атаковать его, но он этого не сделал, почему, не имея возможности оставаться долее на местах, где не было воды, войска наши получили приказание возвратиться на Мекензиеву позицию’ ⁽⁴⁴⁾. Отряд генерала Бельгарда отступил к Юкары-Каралезскому ущелью, кроме Днепровского пехотного полка, который присоединился к своей (12-й) дивизии ⁽⁴⁵⁾.

Союзники, довольствуясь отражением русских войск, не преследовали их далее речки Черной, где французские войска остановились, выслали стрелков к левому берегу и открыли огонь из ракетной батареи, стоявшей на Сапун-горе, по нашей кавалерии, Сардинцы же снова заняли свои укрепления на Телеграфной горе и Карловские высоты, а Турки расположились на высоте Гасфорта. Генерал Пелисье, успев собрать на высотах, обращенных к Черной, до 60 тыс. человек пехоты, сменил сражавшиеся войска свежими дивизиями: одна из бригад Дюлака, под начальством Биссона, заняла предмостное укрепление, а другая — Сен-Поля — позади-лежащие высоты, дивизия Меллине (Императорская гвардия) расположилась на средней Федюхиной высоте, в резерве, дивизия Левальяна, уже спускавшаяся с Сапун-горы, была обращена назад и заняла свою прежнюю позицию ⁽⁴⁶⁾.

Из всех наших отдельных отрядов только один, тыльный, генерал-майора Халецкого, имел 4-го (16-го) августа перестрелку с неприятелем. По невозможности перевезти через перевал в Байдарскую долину артиллерию, Халецкий оставил при-данные его отряду четыре орудия у Ени-Сала, под прикрытием двух дивизионов гусар, и, перейдя через перевал, заставил неприятеля отступить за Черную. Затем, расположив отряд впереди дер. Уркусты, генерал Халецкий выслал сильный разъезд по Байдарской долине и открыл сообщение с отрядом генерал-майора Миттона. Вечером наступление значительных неприятельских сил заставило Халецкого отступить к Ени-Сала. Отряд Миттона занял сел. Чамлы-Узенбашик и простоял там до рассвета 5-го (17-го) августа, а потом отошел, через Айтодор, к Юкары-Каралез.

Что же касается до вылазки из Корабельной, которую предполагали произвести одновременно с наступлением от реки Черной, князь Горчаков отказался от этого предприятия по причинам, изложенным им в письме к военному министру, от 6-го (18-го) августа, следующим образом: ‘Неприятельские параллели очень глубоки и расположенный в них траншейный караул весьма многочислен. Нельзя выдти против них, не подвергая себя крайне убийственному ружейному огню и картечи многочисленных батарей. Войска, вышедшие из наших укреплений, могли бы занять ближайшую к нам параллель не иначе, как понеся огромный урон, что лишило бы их возможности овладеть следующею параллелью. Подобная вылазка стоила бы мне множества людей без всякой пользы, ибо неприятель был достаточно силен для отпора нам с обеих сторон, и потому я предпочел сохранить мой гарнизон в целости, не подвергая его чрезвычайно убийственному бою, который, в случае невыгодного для нас оборота, мог привести неприятеля в самую крепость вместе с войсками отбитой им вылазки’.

Урон русских войск в сражении на реке Черной вообще простирался свыше 8,000 человек, именно:

	Генералов	Шт. и об.-офиц.	Нижн. чин.
Убитыми	3	69	2,273
Ранеными	4	160	3,995
Без вести проп.	—	31	1,742

Огромность последней цифры произошла оттого, что многие из наших раненых остались в руках неприятеля. Главною причиною тому было недоразумение, вследствие которого музыканты с носилками и медики с перевязочными средствами не были распределены за наступавшими колоннами, а отправлены все в долину речки Шули. Для уборки раненых пришлось брать рабочих из фронта без носилок, что, замедляя работу, ослабляло сражавшиеся полки. Наибольшую потерю понесли войска правого крыла, именно: 6,613 человек, в войсках же левого крыла выбыло из строя 1,397 челов., из коих в колонне генерала Бельгарда всего 14 человек ⁽⁴⁸⁾.

Французы потеряли в день 4-го (16-го) августа:

	Офицеры.	Нижн. чинов.
Убитыми	19	172
Ранеными	61	1,163
Без вести пропавш.	—	146

Урон Сардинцев вообще простирался до 250 человек, в числе убитых был генерал граф Монтевеккио.

Следовательно у Союзников выбыло из фронта всего-на-все 1,811 чел. ⁽⁴⁹⁾.

В числе убитых 4-го (16-го) августа был начальник штаба 3-го пехотного корпуса, генерал-майор Веймарн.

Петр Владимирович Веймарн воспитывался в 1-м кадетском корпусе, откуда вышел в артиллерию, участвовал в польской войне 1831 года и был на штурме Варшавы. Затем, после двухгодичного курса в Императорской Военной Академии, (что ныне Николаевская Академия генерального штаба), Веймарн, в чине поручика, был переведен в генеральный штаб и с того времени все свободные часы от службы посвящал основательному образованию себя, как воина. Изучая историю войн во всей подробности и несколько языков, он, вместо отдыха, под руководством художника Лампе, занимался живописью, В Венгерскую войну 1849 года, Веймарн, в чине подполковника, исполнял трудные обязанности капитана над вожатыми, а в кампании 1853 и 1854 годов, на Дунае, производил рекогносцировки берегов этой реки и принимал участие в действиях при осаде Силистрии. По выступлении нашей армии из Дунайских княжеств, Петр Владимирович, произведенный в генерал-майоры, занимая должность начальника штаба 3-го пехотного корпуса, получил возможность явить свою полезную деятельность в больших размерах. В письме генерала Веймарна к одному из его товарищей по службе, находим: ‘Распутица, холодная или мокрая погода, поспешность, с которою должны следовать войска в Крым, сильно действуют на здоровье солдат, числительность нашего корпуса уменьшается ежедневно, много отсталых, много и больных. Ежедневно объезжаю несколько эшелонов, употребляю все средства, чтобы доставляемо было полное число обывательских подвод, делаю все от меня зависящее для призрения заболевающих, но климат и почва страны сильнее моих желаний и стараний, и я утомился до болезненного состояния, не столько физически, сколько от душевного беспокойства и от сознания человеческого бессилия в борьбе со здешнею степною природою…’ В июле 1855 года, он, находясь в Севастополе, заболел опасно тифом и не успев еще оправиться, 3-го (15-го) августа, уже был на коне, при отряде генерал-адъютанта Реада, а на следующий день его не стало. Украшая скромностью свои достоинства, генерал Веймарн был уважаем и любим всеми его знавшими ⁽⁵⁰⁾.

В тот же день пал, в голове своих солдат, полковой командир Одесского егерского полка, полковник Скюдери. Герой, славный храбростью в среде храбрых, Александр Петрович Скюдери был создан для боевой жизни. В сражении при Ольтенице, он вел вверенный ему баталион Якутского полка на штурм укрепленного карантина и был ранен, но едва лишь несколько оправился, как поспешил на службу, принял в командование Одесский полк, с которым молодецки участвовал в деле при Балаклаве, 13-го (25-го) октября 1854 года, и был смертельно ранен в сражении при реке Черной. Перенося с необыкновенным мужеством страдания от ран, он, умирая, произнес последнюю просьбу — о награде крестами военного ордена четырех солдат Одесского полка, вынесших его с места побоища ⁽⁵¹⁾.

В сражении при Алме, несмотря на значительное превосходство неприятеля в числе войск и лучшее вооружение его пехоты, мы могли иметь надежду, пользуясь выгодами занятой нами позиции, отразить союзников, либо, по крайней мере, замедлить их движение к Севастополю, где в то время производились усиленные инженерные работы, в сражении при Инкермане, мы одержали бы победу, если бы войска Боскё появились часом позже на месте побоища. Напротив того, на реке Черной, мы не могли надеяться на успех наступления против двойных сил неприятеля, занимавших выгодную по местным качествам своим и тщательно укрепленную позицию. Ежели Союзники, после десятимесячных усилий, подойдя на расстояние ста шагов к нашей оборонительной линии, обратившейся в развалины, не решались на штурм Севастополя, то как могли мы рассчитывать на какую-либо вероятность успеха, предпринимая наступление, которого конечною целью была атака несравненно сильнейших укреплений Сапун-горы? Подобное предприятие было так неосновательно, что даже те, которые предлагали его, не были уверены в его успехе, а сам главнокомандующий нисколько не сомневался в его неудаче. Мы уже видели, что князь Горчаков уже был готов отказаться от своего намерения — атаковать неприятеля на Черной, и что его окончательно побудило устоять в том влияние генерала барона Вревского. Весьма понятно было бы, если бы главнокомандующий решился на такой важный шаг, следуя советам генерала Тотлебена, бывшего душою защиты Севастополя, либо генерала Хрулева, постоянно готового на самые отважные подвиги, но какие права на доверие главнокомандующего мог иметь барон Вревский, никогда не командовавший никакою частью войск? И какие права имел сам князь Горчаков жертвовать жизнью тысячей людей на дело, неудача которого была ему очевидна?

При атаке неприятельской позиции, обыкновенно устремляют массу войск на такой пункт, овладение которым может оказать решительное влияние на успех боя. Князь Горчаков имел в виду два подобных пункта: Федюхины высоты и Гасфортову гору. Последний для нашей атаки казался выгоднее тем, что был занят слабее, нежели первый, а овладение нами Гасфортовой горою заставило бы неприятеля очистить и Федюхины высоты. Сам князь Горчаков, оценив эту выгоду, предполагал направить большую часть резерва на левый фланг и сам поехал туда, чтобы лично руководить действиями войск Липранди и Бельгарда, но несвоевременная атака Федюхиных гор генералом Реадом заставила его обратить резервы и отправиться на правый фланг, т.е. атаковать сильнейший пункт неприятельской позиции.

На основании донесения о деле на Черной князя Горчакова, все дело было испорчено преждевременною атакою генерала Реада, который не понял полученного им приказания. Но точное исполнение приказаний обеспечивается, паче всего, их определенностью. Генерал Реад, получив приказание: ‘начинать’, весьма естественно спросил: ‘что начинать?’ — Этот вопрос остался без разъяснения. Если в чем можно винить Реада, то вовсе не в том, что он не разгадал мысли главнокомандующего, гораздо справедливее поставить ему в укор атаку сильной неприятельской позиции полками 5-й дивизии, порознь, одним в след за другим, что напрасно подвергло их страшной потере. Впрочем, такое неискусное употребление войск, наступавших без всякой взаимной между собой связи, видим в продолжение всего боя: сперва была введена в огонь 12-я дивизия, несколько позже — 7-я, затем следовали, одна после другой, атаки Галицкого, Костромского и Вологодского полков, и наконец — трех полков 17-й дивизии.

Войска дрались храбро, начальники их не щадили себя, но все их подвиги, не будучи направлены к общей цели, были напрасны.

Князь Горчаков, доведя до сведения Государя Императора о результате сражения 4-го (16-го) августа, писал:

‘…Из вчерашней депеши Вам, Всемилостивейший Государь, известно уже, что наша атака не имела успеха. На удачу я мало рассчитывал, но не думал понести столь большого урона… Жаль храбрых, павших по непонятному недоразумению генерала Реада, жаль его самого: он был в полном смысле рыцарь, жаль барона Вревского, генерала Веймарна и весьма большое число штабы обер-офицеров, убитых и раненых, коих не знаю как заменить, наконец — сердце стесняется, думая, что если бы Реад держался в точности моих приказаний, мы кончили бы, может быть, дело с успехом, и что, по крайней мере, треть храбрых воинов, в этот день потерянных, была бы еще в наших рядах.

Теперь вся моя забота — переформировать наиболее потерпевшие полки… На Мекензи неприятель меня не атакует, а если атакует, то — милости просим… Но огромное бомбардирование, угрожающее Севастополю, вероятно, скоро доведет нас до необходимости очистить город. Надеюсь, что до этой крайности мы не дойдем до окончания моста через бухту. Но Вашему Императорскому Величеству надобно быть готовым на все’… ⁽⁵¹⁾

Государь Император писал в ответ князю Горчакову:

‘…Огромная потеря наших славных войск, без всякого результата, Меня крайне огорчает. Сожалею от души о бедном Реаде, заплатившем кровью за свою ошибку, равно о Вревском, Веймарне и двух полковых командирах, Моих старых сослуживцах.

Но как все это ни прискорбно, Я не унываю, а покоряюсь безропотно воле Божией, не теряю надежды, что Он нас не оставит и что под конец все-таки наша возьмет. рассуждая хладнокровно о теперешнем положении вещей, Я нахожу, что неудача 4-го числа ни в чем не переменила наше взаимное положение относительно Севастополя. Если Бог благословит выдержать без слишком огромной потери начавшееся вновь бомбардирование [Государю Императору уже тогда было известно из телеграфических депеш об усиленном бомбардировании Севастополя, начавшемся 5-го (17-го) августа], которое, впрочем, по телеграфическим донесениям вашим, с 8-го числа стало ослабевать, то есть еще надежда, что новый штурм будет столь же удачно отбит, как и первый. Но если усиленный огонь будет продолжаться еще несколько дней, батареи наши будут сбиты и мы не в состоянии будем их исправлять, как оно доселе делалось с успехом, то, разумеется, лучше будет решиться на оставление Южной стороны. Но Я не скрываю от Себя всю трудность исполнения сего предприятия. С нетерпением буду ждать, на что вы решитесь… Если обстоятельства принудят вас оставить Южную часть Севастополя и вместе с нею жертвовать остатками нашего флота, то дело еще далеко не потеряно…

Сейчас прибыл флигель-адъютант Эссен с подробным донесением о деле 4-го числа, из которого Я еще более убедился, что славные войска наши исполнили долг свой свято. Прошу объявить им, от генерала до солдата, Мою искреннюю и душевную благодарность… Повторяю вам, что если суждено Севастополю пасть, то Я буду считать эпоху эту только началом новой настоящей кампании’… ⁽⁵²⁾.

Приложения к главе XXXIII.

⁽¹⁾ Письмо князя Горчакова военному министру, от 26 июня 1855 года.

⁽²⁾ Письмо князя Горчакова военному министру, от 5 июля 1855 года.

⁽³⁾ ‘Milletemerciments pour l’envoi du general Wrewsky, qui nous sera tres utile pour arreter beaucoup de details administratifs a l’occasion des secours que Vous dirigez a notre renfort’ — писал князь Горчаков военному министру, 18 июня 1855 года.

⁽⁴⁾ Из письма военному министру генерала барона Вревского, от 11 июля 1855 года.

⁽⁵⁾ Из письма князя Горчакова, от 14 июля 1855 года.

⁽⁶⁾ Из записки князя Горчакова, от 21 июля 1855 года.

⁽⁷⁾ Из письма Государя Императора, от 20 июля 1855 года,

⁽⁸⁾ Прилож. под лит. А к отзыву князя Горчакова военному министру, от 30 июля 1855 года.

⁽⁹⁾ Извлечено из следующих мнений, представленных членами военного совета, собранного князем Горчаковым.

Мнения, представленные 29 июля (10 августа) 1855 года главнокомандующему, по поводу предполагавшихся начаться наступательных действий.

Мнение о положении Севастополя и окрестных войск и меры, которые бы можно принять для действий.

Севастополь, 29-го июля 1855 г. 319-й день обороны.

Тайное.

Сильные подкрепления, состоящие впрочем из ополчения, прибывают не прежде конца октября.

Сена, по настоящей численности лошадей, станет в Крыму до 15-го октября. При уменьшении лошадей на половину — до 15-го января. При уменьшении на Ў — до 15 апреля.

Средства неприятеля, как в продовольствии, так и в боевых снарядах, неистощимы, ибо он господствует над морем.

В мнении моем, от 26 сего месяца, имел я честь изложить, между прочим, следующее: ‘Неприятель занимает сосредоточенное положение на господствующей местности, окруженной владеемым им морем и укрепленной в продолжение 10-ти месяцев огромным числом рабочих.

‘Очевидно, что неприятель, из своего сосредоточенного положения, может, по произволу, бросить огромные массы войск на любую точку, оставляя ограниченное число для защиты твердынь своих на господствующей местности, которых и в таком случае, т.е. слабо защищаемых, нельзя взять иначе как приступом, с огромным пожертвованием числительной силы’.

У нас почти одинаковое число конницы с неприятельскою, но мы имеем в окрестностях Севастополя штыков 90 тыс., тогда как неприятель, по всем согласующимся между собою сведениям, имеет их 110-120 тыс., и кроме того ожидает подкреплений.

Очевидно, что с какой бы стороны ни предпринять наступление на неприятеля, — с Сапун-горы или из Севастополя, — перевес останется всегда на стороне противников.

Если и подвергнуть Севастополь случайности ослаблением гарнизона, для усиления отряда, атакующего Сапун-гору, то когда наступление и будет увенчано овладением Сапун-горою, то все-таки отряд займет ее с огромною потерею и перебитыми начальниками. Неприятель же, узнав от перебежчика об ослаблении гарнизона, овладеет Севастополем. В противном случае, на следующий день, неприятель атакует значительным числом свежих войск ослабленный, полурасстроенный, утомленный отряд наш. Последствия легко можно предвидеть.

Если сделать наступление на неприятеля из Севастополя, неминуемо ослабив себя отрядом для Инкерманских высот, Мекензиевой горы и наблюдательными отрядами за неприятельскими войсками, занимающими Черную речку и Байдарскую долину, то этому ослабленному отряду придется брать приступом батареи, редуты, несколько рядов запутанных как лабиринт траншей, с глубокими профилями. Во время боя войска наши будут поражаемы с. фронта, и потом резервы наискось с тыла, ядрами, бомбами и гранатами из повернутых мортир, и нулями. В это время, под убийственным огнем, будут разрабатывать в траншеях спуски для артиллерии, работающие люди и запряженные лошади — поражаемы. Нельзя исчислить беспорядков и последствий, не говоря уже о том, что войска, до выхода из нашей оборонительной линии узкими колоннами, понесут уже значительную потерю. Но если и предположить счастливейший исход дела, т.е. войска наши овладеют Камчатским редутом, 24-х-нушечною батареею Викториею и Зеленою горою, и принудят противников очистит все оставшиеся на левом нашем фланге батареи и редуты, до над Георгиевским погребом включительно, — то расстроенные войска наши, утомленные боем и ночною работою, голодные, с перебитыми начальниками, имея артиллерию может быть на половину, должны будут на следующий день принять общее сражение со свежими неприятельскими войсками, сосредоточенными ночью. Не трудно предвидеть последствий. Можно даже ожидать, что неприятель внесен будет в Севастополь на плечах наших.

Но оставаться в настоящем страдательном положении, несмотря на превосходный, исполненный изумительного терпения и самоотвержения дух войск, невозможно.

С начала осады до 1-го декабря, верного счета понесенной гарнизоном потери определить нельзя, но можно полагать ее в 5,000 челов. С 1-го же декабря по вчерашнее число, убитых, раненых, контуженных, кроме оставшихся во фронте:

Адмиралов и генералов — 4

Штаб-офицеров — 97

Обер-офицеров — 838

Нижних чинов — 46,037

Без вести пропавших — 1,047

Итого — 48,023

По 1-е декабря до — 5,000

В сражении 24-го октября с вылазкою из Севастополя до — 12,000

Для защиты Севастополя по 28-е июля до . . . 65,000

По случаю приближения неприятельских работ, потери прогрессивно увеличиваются, и если бы возможно было оставаться в этом страдательном положении, подвергая гарнизон ежедневной огромной потере, то ни пороха, ни еще менее продовольствия для лошадей, не станет, и при неимении для больных ш раненых зимних помещений и испорченности временем года дороги для их перевозки, они подвергнутся гибели.

Всякое предприятие, не ведущее к снятию осады, есть мера бесполезного кровопролития. Между тем, исключительно оборонительное положение рано или поздно поведет к падению Севастополя и, вместе с тем, к потере большей и лучшей испытанной части армии.

Все эти причины указывают единственную и необходимую меру — собрать в одно целое Крымскую армию, чтобы, действуя совокупно, можно было с большим правдоподобием ожидать успеха. Но мера сия должна быть приведена в исполнение до прибытия подкреплений к неприятелю.

Весьма тайное.

Итак, с стесненным сердцем и глубокою скорбью в душе, я, по долгу совести, присяги и убеждению моему, избирая из двух зол меньшее, должен произнести единственное средство — оставление Южной стороны Севастополя.

Невыразимо больно для сердца русского решиться на крайнюю, ужасную меру, она глубоко огорчит гарнизон, 319 дней добросовестно борющийся с сильным неприятелем, имея ежеминутно перед собою смерть и увечье. В продолжение многих месяцев отталкивал я эту невыносимую мысль. Но любовь к отечеству и преданность престолу превозмогли чувство оскорбленного народного самолюбия, и я, скрепя сердце, произнес роковую меру.

Но что приобретет неприятель, положивший перед Севастополем далеко более 120 тыс. воинов — цвет Франции и Англии? Груду камней и чугун. Грозная Северная сторона не допустит его овладеть Северною бухтою.

Овладение Чоргуном, лежащим перед ним горою на левом берегу Черной речки, и Байдарскою долиною, заключит неприятеля в прежнее его тесное пространство, и если он не окончит действий своих в Крыму занятием Южного Севастополя, то может предпринять два способа действий: 1) наступление на нас с большею частью сил своих с Сапун-горы, 2) высадить большую часть сил своих на Каче или ближе к Евпатории. В обоих случаях, оставляя грозное свое, укрепленное природою и искусством, место-положение, он действует в нашу пользу, уравновешивая бой.

Но если до 15-го августа — окончательного наведения моста — неприятель предпримет бомбардирование и приступ, то, не щадя пороха, оставя гарнизон в настоящей его числительной силе и усилив Северную сторону, на всякий случай, еще одною бригадою, может быть, отбитый новый приступ даст другой оборот крымскому делу.

Если роковая мера не сохранится в глубочайшей тайне, то последствия могут быть ужасные.

Генерал-адъютант граф Остен-Сакен.

Ваше сиятельство, объясняя, ‘что ныне настало время решить неотлагательно вопрос о предстоящем нам образе действий в Крыму’, изволили предложить мне, в числе других лиц, вопрос: ‘Продолжать ли пассивную защиту Севастополя, стараясь только выигрывать время и не видя впереди никакого определенного исхода, или же, немедленно но прибытии войск 2-го корпуса и Курского ополчения, перейти в решительное наступление’.

На это имею честь отвечать, что, зная общее положение дел и принимая в соображение обстоятельства, изложенные в Записке вашей, а также дополнительные словесные объяснения ваши, я заключаю, что мы находимся вынужденными ускорить развязку дел под Севастополем, и потому полагаю, что всякое предприятие, которое может привести к этой цели, должно быть начато безотлагательно, дабы еще более не затруднить его чрез получение неприятелем ожидаемых им подкреплений.

Обращаясь за сим к последующим вопросам вашего сиятельства, а именно: ‘Какое действие предпринять и в какое время’, обязываюсь доложить, что я нахожу выгоднейшим атаковать неприятеля со стороны Чоргуна, не ожидая для сего прибытия всех дружин Курского ополчения.

Конечно, мы не довольно сильны, чтобы иметь право ожидать от одних этих действий окончательного освобождения Севастополя, но при удаче могут представиться непредвиденные обстоятельства, которыми мы, без сомнения, воспользуемся для облегчения осажденных.

Во всяком случае, наступление с нашей стороны, если удастся занять левый берег Черной, поставит неприятеля в необходимость употребить с своей стороны все усилия, чтобы отбросить нас на правый берег сей реки, или, сосредоточив все войска свои на Сапун-горе, испытать штурм на город. В том и другом случае, результат ряда кровавых битв приведет, как я выше сказал, к развязке дел, т.е. к единственной верной цели, которую мы можем иметь в виду, предпринимая наступательные действия.

Генерал-адъютант Коцебу.

29-го июля 1855 г.

С силами, которыми мы ныне располагаем, нельзя предположить возможным сбить неприятеля с Сапун-горы и заставить его теперь же снять осаду Севастополя, но можно надеяться, перейдя в наступление с приходом войск 2-го пехотного корпуса, поставить союзников в такое положение, чтобы заставить их в не-продолжительном времени, или штурмовать Севастополь при самых невыгодных для них условиях, или снять осаду.

Одно из вернейших средств достижения таковой цели есть занятие Федюхиных и соседних с ними гор. Отрезанные от воды Черной речки и от лугов Байдарской долины, союзники не будут в состоянии оставаться долгое время в бездействии, и должны будут или решиться на штурм, имея во фланге корпус, всегда готовый атаковать Сапун-гору, или же снять осаду.

Наконец, если бы занятие Федюхиных гор заставило неприятеля спуститься в больших силах с Сапун-горы к Чоргуну, то вылазка из Севастополя и занятие нашими войсками Камчатского редута отодвинут осаду опять на такое долгое время, что снятие ее может легко быть первым тому следствием.

Все эти причины заставляют желать:

1) Сколь можно скорее атаки Федюхиных и соседних к ним гор, подкрепленной, в случае спуска неприятеля в больших силах с Сапун-горы, вылазкою из Севастополя на Камчатский редут и демонстрациею на левый фланг неприятельской позиции, слабо занятый союзниками, последнее заставит неприятеля разбить силы свои на огромное расстояние и облегчит взятие Камчатского редута.

2) Атаку эту произвести ныне же, не ожидая прибытия всех дружин Курского ополчения.

Генерал-лейтенант Сержпутовский.

Время деятельной осады города можно считать еще 3 месяца, т.е. до начала ноября, затем, от дурной погоды, осадные работы неприятельские должны приостановиться.

На этот период времени у нас достанет пороху и снарядов, а также, при настоящем числе войск (считая по 10-е августа все прибывшие части), достанет и для пополнения ежемесячной убыли (6 тыс. челов.) в Севастополе, а равно и для удержания неприятеля при его покушениях окружить город, оставаясь на настоящих наших оборонительных позициях.

Но по всем данным, неприятелю, для успешного окончания его осады, нужно гораздо менее 3-х-месячного срока, следовательно необходимо отдалить, сколько возможно, срок окончания осады.

Для выполнения этой цели, самое выгоднейшее было бы сражение в соседстве осадных работ неприятеля, с тем, чтобы следствием нашего успеха было занятие значительной части сказанных работ.

Место для этого сражения есть Сапун-гора и весь правый фланг осадных работ неприятеля. Для наступления нашего с этою целью возможных направлений имеется только два: 1) из Севастополя — от Корабельной стороны, и 2) от Чоргуна.

Выходя в первом направлении, сколько я могу судить, не представляется удобства развернуть такие силы, чтобы от успеха их можно было ожидать расстройства или поражения неприятельской армии, но, за то, место самого боя представляет возможность, при успехе нашем, отдалить неприятеля от города. На какой именно срок — будет зависеть от размеров самого успеха.

Для выхода во втором направлении, от Чоргуна, нужно прежде всего овладеть долиною Чоргунскою, т.е. пространством, лежащим впереди Чоргуна до Сапун-горы. Для такого предприятия нужно употребить слишком 40 тыс. пехоты и от 6 до 7 тыс. кавалерии, ибо сначала нужно занять горы, по левую сторону реки Черной лежащие (Гасфорта и Уральские), по трудности их атаки и вероятно весьма упорной обороны неприятеля, нужно предполагать, что успех наш будет нам стоить значительной потери.

Непосредственным результатом этого боя будет отнятие у неприятеля течения Черной речки и дер. Комары. Но для совершенного овладения долиною, необходимою для нас, в случае нашего приступа на Сапун-гору, на другой день мы принуждены будем атаковать неприятеля на позиции, составленной хребтом высот, где были прежние его редуты, а потом наши.

С помощью значительной нашей кавалерии, наибольший результат сего нового сражения может быть расстройство сардинского корпуса, турецких и частью французских войск, и удержание за нами долины Чоргунской. После чего можно будет судить о возможности атаки с остальными войсками Сапун-горы, которая, по трудности подступов и сильных укреплений, потребует значительнейшего числа войск, нежели какое может оставаться в нашем распоряжении после двукратного наступательного действия. Оставаясь уже в оборонительном положении на вновь занятых позициях, для удержания их потребуется до 20-ти тыс. пехоты и от 4-х до 20-ти тыс. кавалерии постоянно.

Таковые успешные действия с нашей стороны на р. Черной, оттеснив неприятеля и лишив его многих удобств лагерного расположения, заставят его возвратиться в свои укрепленные позиции на Сапун-гору. Насколько же они могут отдалить окончание осады Севастополя — заключить трудно.

Что касается вопроса, в какое время следует начать наступательные действия, если бы таковые были решены, то полагаю его удобнейшим с прибытием первых дружин ополчения.

Генерал-лейтенант Липранди.

29-го июля 1855 г.

Позиция на горе Мекензиевой.

По правилам военного искусства, которые поныне на этот предмет еще не опровергались, ни одна крепость не может устоять против правильной осады, когда при том исполняются все правила. Особые лишь обстоятельства могут изменить продолжительность оной. Оборона Севастополя доказывает, как долго может держаться крепость, которой оставлено свободное сообщение для получения подвоза всех необходимых предметов. Не менее того, осаждающий приближается постоянно, хотя медленно, и тем достигает возможности с большими силами предпринять внезапное нападение. Это обстоятельство заставляет иметь на оборонительной линии постоянно в готовности значительное число войск, коего ежедневная убыль, в общей сложности времени защиты города, делается слишком великою.

При таких обстоятельствах, надобно иметь в виду еще следующее соображение:

1) С наступлением ненастной погоды подвозы к крепости сделаются более затруднительными.

2) Хотя и строится мост для постоянного сообщения чрез бухту, но с наступлением осенних сильных бурь и он подвергнется повреждению, или должен быть разведен.

3) Что осаждающий, сблизив фланги своих наступательных работ, хотя с трудом, но достигнет цели — обстреливать бухту, и тогда, конечно, лишит нас части наших перевозочных средств. Тогда Южная часть Севастополя, по недостатку в огромном количестве требуемых для обороны средств, придет почти в состояние совершенно обложенной крепости, а лишившись средств обороны, должна пасть, с остатком храброго гарнизона, после даже отчаянной и упорной защиты города частями.

Представляя себе такой исход дела нашего, при продолжении нынешнего образа действий, и имея в виду, что в настоящее время общая числительность обеих армий почти равна, я решительно убеждаюсь в мысли, что нынешнему порядку действий наших надобно предпочесть наступательное действие в поле, дабы стеснить неприятеля в такое положение, чтобы позиция полевых войск наших, примыкая к крепости, была в сношении с гарнизоном по южную сторону бухты. Таким порядком достиглось бы соединение сил нашей армии для решительного удара до времени, к которому союзные войска ожидают подкрепление.

На предложенные мне два вопроса имею честь изложить следующее мнение мое:

На вопрос — ‘какое действие предпринять’:

1) Атаковать неприятельскую позицию за Черною речкою, и не останавливаясь на оной, перейти к занятию высот Сапун-горы, для сего должна содействовать часть гарнизона от Корнилова кургана. Исполнение полагаю следующим порядком:

2) Продолжая обыкновенный огонь обороны крепости, за короткое время перед наступательным действием от Черной речки, огонь с крепостных верков усилить, дабы обратить внимание неприятеля, делая даже другие демонстрации.

3) Наступательное действие со стороны Черной речки предпринять двумя отрядами: правым, сильнейшим, — на Федюхины горы, и левым, менее значительным, — на правую оконечность неприятельской позиции.

Сему левому отряду нашей боевой линии начать наступательное действие одновременно с демонстрациею крепости и не слишком стремительно.

Правому же отряду, назначенному атаковать Федюхины горы, когда признается удобным, атаку вести так стремительно, как только местные обстоятельства сие дозволят. При начатии атаки правого отряда, и левому наступать быстрее, дабы не остаться слишком разъединенным.

4) Овладевши Федюхиными горами, не останавливаясь, идти вперед, вправо, по удобнейшей на то местности, для овладения высотами Сапун-горы.

Как только начнется дело занятия высот, всему отряду гарнизона Корабельной части города сделать стремительную вылазку до редута Виктории, как точки, на которую и правый отряд с Черной речки должен направить действие своего правого фланга.

По соединении сих двух отрядов, составить общую линию позиции, примыкая правым флангом к Корнилову кургану, а левым — к удобнейшей точке на местности, т.е. около хутора бывшего Соколовского.

5) Левому отряду Черной речки, во время сих действий, имея перед собою слабые и неохотно принимающие участие в войне войска сардинцев, а также турок, сильно на них напирать, и, тесня их к с. Кадыкиой, не допускать к соединению с французами и англичанами, которые, нашим движением на Сапун-гору, конечно, примут общую позицию с французами, тылом на Камышевой бухте.

6) Стремительным натиском нашей кавалерии между отрядами с Черной речки, при действии на Сапун-гору, содействовать быстрейшему отступлению сардинцев и препятствовать англичанам отступать на Балаклаву, ежели бы они стали отдаляться от французов. Это полагаю нужным для того, чтобы, отделив их от своего продовольствия, обратить на французские запасы, отчего, конечно, произойдут недостаток и беспорядки.

Отделив сардинцев и турок от прочих войск, надобно думать, что они одни не предпримут никаких наступательных действий и, под наблюдением незначительного отряда, запрутся в укреплениях Кадыкиой и Балаклавы.

При исполнении сего плана, ежели надобность укажет остановиться на некоторое время для совокупности общего хода дела, не надобно приказывать укрепляться земляными работами, лишь по достижении последне-назначенной линии от Корнилова кургана до хутора Соколовского, и по тому уважению, что от убыли в войсках может произойти некоторое расстройство, на слабых пунктах, которые по общей связи необходимо занять войсками, можно допустить устройство легких полевых укреплений.

По достижении сей цели, смотря по состоянию войск неприятеля, при значительном расстройстве оных, надобно, не давая им оправиться, продолжать поражение, чему может тогда содействовал и городская часть Севастопольского гарнизона. Ежели же расстройство обеих сторон равномерно и нельзя рассчитывать на верный успех от безостановочного дальнейшего преследования, то довольствуясь приобретенным успехом, — что союзным войскам отрезана часть их союзников, что затруднено им сообщение с Балаклавою, что атака на Севастополь будет иметь половину объема, что атакующего сильными вылазками и боковыми- нападениями наших войск, можно отбросить в его дальние подступы, и наконец, что сообщение Южной части города во всякое время года и погоды будет обеспечено и безостановочно — можно допустить работы сильного укрепления позиции, а по новому же соображению всех обстоятельств — назначить дальнейший ход действий.

На второй вопрос — ‘в какое время предпринять действие’, я полагаю исполнить это тотчас по окончании всех нужных на оное соображений и приготовлений, которые начать безотлагательно.

Генерал-лейтенант Бухмейер.

Севастополь, 29 июня 1855 г.

Во исполнение повеления вашего сиятельства, честь имею представить мнение мое относительно предложенных вопросов на обсуждение некоторых из гг. генералов вверенных вашему сиятельству войск.

На первый из сих вопросов, — а именно: ‘продолжать ли пассивную защиту Севастополя, стараясь только выигрывать время и не видя впереди никакого определенного исхода, или же, немедленно по прибытии войск 2-го пехотного корпуса и Курского ополчения, перейти в решительное наступление’ — мне кажется, не может быть двух мнений.

Ясно, что ограничиваться пассивною обороною осажденного города, не до известного какого-либо срока, ни до какого-либо ожидаемого или предвидимого события, а, напротив, не имея в виду никакого определенного исхода и только для выигрывания времени, при той степени развития, которой достигли уже осадные работы неприятеля, значило бы, в сущности, не выигрывать, а терять время, и обрекая гарнизон на ежедневные большие или меньшие потери, истощая притом его силы физические и — что еще важнее — нравственные, почти наверное приготовить падение Севастополя.

С падением же сего города, не только Россия лишится важнейшего из своих приморских пунктов, огромных запасов и проч., но еще неприятель, заняв и укрепления Северной стороны, которые мы не в состоянии будем удержать за собою, приобретет, если не возможность к дальнейшим действиям на полуострове (для коих недостаток в сене может дослужить ему препятствием), то, во всяком случае, все возможные удобства для расквартирования своих войск на зиму и для зимовки флота, который, без сомнения, тогда будет введен в бухту, по очищении входа в оную от затопленных нами кораблей.

Таким образом, решение участи уже не Севастополя, а крымского полуострова, соделается предметом будущей кампании, и перевес, как в нравственном, так и в материальном отношении, будет на стороне неприятеля. Положение его в Крыму во время зимы будет выгоднее, чем наше.

Вот, по моему разумению, неизбежные плоды бездействия нашего в поле, если оно будет продолжено на неопределенное время.

В моем понятии, действительнейшее средство спасти Севастополь должно состоять в том, чтобы, сблизившись к неприятелю со стороны р. Черной, развлечь его силы и поставить себя в такое положение, чтобы мы имели возможность атаковать его с доля, когда он дойдет на приступ города.

Для этого нам необходимо стать твердою ногою на левом берегу Черной, ныне занимаемом неприятелем, и, следовательно, атаковать и сбить его.

Остается рассмотреть — когда и как это предпринять.

По имеющимся сведениям от перебежчиков и по другим источникам, союзных войск под Севастополем ныне приблизительно от 60 до 70 тыс. французов, от 20 до 25тые. англичан, до 10 тыс. пиемонтцев и от 6 до 8 тыс. турок, всего же от 100 до 115 тыс. челов.

Войска эти расположены на протяжении более 20 верст от Камышовой пристани до Чоргуна, и часть оных (преимущественно кавалерия) находится еще верст 10 далее, в Байдарской долине.

Положение их по необходимости растянуто, ибо они должны с одной стороны иметь сильную часть войск для непосредственного прикрытия осады, часть же, также значительную, должны держать в долине Черной, для водопоя, коего на Севастопольском плато было бы недостаточно.

Примерно можно полагать перед Севастополем, т.е. между Камышовою пристанью и Сапун-горою, до 60 или 65 тыс., в долине Черной — до 30 тыс., в Байдарской долине и прилегающих к оной частях до 10 тыс., может быть несколько более или менее, ибо показаний перебежчиков, различествующих между собою, нельзя принимать за положительные данные.

Если оставить Севастопольский гарнизон в теперешнем его составе, за исключением 7-й пехотной дивизии, мы можем употребить для атаки от стороны Черной, с демонстрациею от Инкермана, до 98 батальонов, 74 эскадрона, 40 сотен и 300 орудий, что составит пехоты от 35 до 40 тыс., около 7 тыс. кавалерии, до 3 тыс. казаков, т.е. от 45 до 50 тыс. челов. при 300 орудиях, — силы хотя не огромные, но не маловажные. Но так как мы ожидаем к 5-му августа пять дружин ополчения, к 8-му августа, с предыдущими, восемь дружин, а к 11-му августа, — всего двенадцать дружин, то мне кажется следовало бы подождать прибытия сих дружин, по крайней мере первых пяти, а если можно, то и всех, ибо иметь 8 тыс. челов. более или менее в день атаки — много значит.

Во всяком случае, мы не можем атаковать прежде 2-го августа: следовательно подождать нужно было бы только 9 дней. В продолжение этого времени, судя но средней сложности обыкновенных дневных потерь Севастопольского гарнизона, из оного убыло бы до 1,800 челов., а пришло бы до 8 тыс., следовательно, чистой при-были все-таки осталось бы 6 тыс. челов., не включая в этот раз-счет выздоравливающих.

Но отсрочка атаки до прибытия дружин должна быть допущена пли нет, смотря по обстоятельствам, и во всяком случае мы должны поставить себя в возможность предпринять атаку и 2-го августа, если неприятель предпримет что-либо в этот день (что довольно вероятно), как канун имянин Наполеона. Если же в сей день ничего не будет предпринято, то равномерно начать атаку и без дружин, коль скоро будет замечено прибытие новых войск морем, или что неприятель усиливает укрепления против Черной?

Вот мое мнение относительно времени атаки.

Что касается способа исполнения оной, представляется два рода действий, известные вашему сиятельству.

Первый из них представляет ту выгоду, что, раз оттеснив французов от Федюхиных гор, расположенные у подошвы Гасфортовой горы сардинцы и далее, по направлению к Алсую, турки вероятно дрогнули бы и не выдержали нападения. Сверх того, вся линия неприятельская была бы разрезана надвое. Но здесь довольно важное препятствие встречается в переходе, под огнем неприятеля, водопроводного канала, хотя, как мне кажется, превосходство наше в артиллерии должно служить ручательством в успехе этого предприятия.

При втором роде действий, войска наши не встретят водопроводного канала, и будут иметь дело лишь с сардинцами и турками, а потому, может быть, успех будет стоить менее пожертвований, по, за то, местность закрытее, движения будут производиться по теснинам и крутым подъемам, хотя впрочем, по свидетельству лиц, заслуживающих полного доверия, места сии доступны для всех родов оружия и войска наши уже проходили там.

Если тем или другим способом нам удастся овладеть Гасфортовою и Федюхиными высотами, то надлежит там сильно укрепиться, оставив на последних целую дивизию, а на Гасфортовой горе — несколько батальонов и сильную артиллерию. С прочими затем войсками отойти на Мекензиеву позицию и в Чоргун, где оставаться во всегдашней готовности принять атаку неприятеля, если 6ы он захотел вновь овладеть Федюхиными высотами, или самим атаковать Сапун-гору, если бы он двинулся на приступ Севастополя.

Во время атаки нашей со стороны Черной, вылазку из Севастополя произвести только в таком случае, если бы неприятель со всеми своими силами устремился с Сапун-горы на подкрепление войск, расположенных в долине Черной. Но и в сем случае отнюдь не идти далее Камчатского редута, стараясь по возможности разорить неприятельские работы, ближайшие к городу.

Всякое другое действие из города, в обширнейшем размере, без артиллерии и кавалерии, сквозь несколько линий неприятельских траншей, я считаю делом весьма опасным и могущим повлечь за собою самые пагубные последствия.

Генерал-лейтенант Бутурлин.

Лагерь при Инкермане, 29-го июля 1855 г.

Вследствие словесного приказания вашего сиятельства, имею честь изложить мнение мое относительно предстоящих действий под Севастополем:

1) Продолжить пассивную оборону города до 1-го ноября было бы для нас выгодно: во-первых, потому, что тогда мы получим в подкрепление от 40 до 50 тыс. челов. государственного ополчения, а, между тем, в начале сентября, прибывают сюда до 4,500 рекрут, и, во-вторых, в октябре и в ноябре, наступает такое время года, которое менее благоприятно для осаждающих, нежели для нас.

2) Если сена теперь достаточно до 15-го октября, то две и даже три недели не сделают большой разницы, при усиленных распоряжениях генерал-интенданта и с принятием других к тому мер.

3) Но пассивная оборона может быть нарушена со стороны неприятеля сильною бомбардировкою и даже новым штурмом. На эти два случая надобно быть готовым заблаговременно, и тогда, ни мало не медля, атаковать неприятеля в поле.

4) Если, по каким бы то ни было причинам, продолжительная пассивная оборона Севастополя невозможна, то выгодно было бы для нас удержать ее хотя до половины августа, т.е. до прибытия сюда 12-ти дружин Курского ополчения, составляющих, до 10 тыс. человек.

При решительном наступлении с нашей стороны, кажется, выгоднее было бы направить главную атаку для овладения Чоргуном, поддержав эту атаку другою, с Мекензиевой позиции, для завладения Уральскими горами, но для развлечения неприятеля необходимо в то же время сделать из города две вылазки: одну, — если возможно сильную, — от Корниловского бастиона, а другую, фальшивую, — из центра или правого фланга оборонительной линии.

Дежурный генерал

генерал-лейтенант Ушаков.

29-го июля, 1855 г.

Англо-французская армия, обложившая Севастополь, несмотря на упорные свои усилия в течение 10-ти месяцев, до сего дня не успела овладеть на-скоро укрепленным городом.

С самого начала неприятель устроил громадные батареи свои в первой параллели, в 700 саж. от наших верков, и продолжительным бомбардированием хотел, как должно полагать, принудить гарнизон к очищению города, это было тщетное усилие, напрасное кровопролитие.

Затем французские инженеры, с отличным искусством, подвели свои апроши на 40 саж. к исходящему углу 4-го бастиона и вознамерились минами подойти под самое укрепление. Трудность почвы не дозволяла этому предприятию осуществиться в столь скорое время. Зима застала осаждающего, а искусство наших минер преградило неприятелю путь к подземному наступлению.

Зима протекла без всякого решительного действия с обеих сторон.

Второе и даже третье бомбардирование были также дела артиллерийские, не имевшие никаких последствий, неприятель не атаковал.

Только с совершенным наступлением весны, когда погода позволила осаждающему с большею деятельностью приняться за работы, начались настоящие осадные действия. Перед редутами за Килен-балкою и Камчатским люнетом, неприятель роет траншеи, ведет апроши, устраивает плацдармы. Он явно готовится к атаке Корабельной стороны. Внезапное нападение на передние наши укрепления удается: неприятель овладевает Селенгинским, Волынским и Камчатским редутами. Увлеченный первым успехом, французский главнокомандующий решается на атаку главных укреплений. Штурмующие колонны, собранные в отдаленных траншеях, после продолжительного бомбардирования, устремляются на приступ, но, встреченные ружейным и картечным огнем наших батарей, вынуждены к отступлению, с огромною бесполезною потерею. В одном только пункте неприятель успевает прорваться в черту укреплений, но за этот временный успех он платит многочисленными жертвами.

После кровавой неудачи, союзники снова обращаются к правильной осаде, инженеры и войска их усугубляют деятельность. Перед No 3, Малаховым курганом, No 2, No 5, закладываются новые параллели, ведутся апроши, устраиваются демонтир-батареи, несмотря на беспрерывный огонь наших орудий, морских и полевых, денно и нощно поражающих неприятельских рабочих. Пространство между рвами наших укреплений и осадными работами видимо сокращается. Настает роковая минута по-настоящему недавно начатой осады.

Близость неприятельских батарей к атакованным бастионам, превосходство калибров союзной артиллерии, огромные массы больших мортир, дают осаждающему перевес над нашими оборонительными средствами. Нанесши нашим батареям существенные повреждения, неприятель скрытно сосредоточит войска на определенных пунктах и стремительно атакует город на нескольких точках. Поддержав вовремя ту колонну, которая будет иметь успех, генерал Пелисье может овладеть одним каким-нибудь бастионом, трудно будет выбивать его оттуда, если замолкший огонь наших батарей не будет препятствовать движению неприятельских резервов, а второй линии обороны нет, и местность не дозволяет устроить таковой.

После второй неудачи, неприятель, не тревожимый нашими войсками, может оправиться и повторить то же усилие, Севастополь ему необходим: союзная армия не может вернуться в Европу иначе, как разбитая наголову или овладев городом и рейдом.

Между тем непрерывный огонь, как прицельный, так и навесный, производимый с неприятельских батарей, почти повсюду командующих нами занимаемою местностью, ежедневно наносит нам значительный урон. Жизнь под постоянным огнем тяжка, и зрелище ежедневной убыли товарищей не может не иметь вредного влияния на моральное состояние войск: при трудах, изнуряющих телесные силы, дух мало-помалу утрачивается, является равнодушие.

Потеря наша в настоящее время простирается до 200 челов. в день, что в течение месяца составит страшный итог 6.000 выбывших из строя. До зимы, т.е. в три месяца без усиленного бомбардирования, мы лишимся по этому расчету 18,000 челов. Предположив, что в продолжение этого срока неприятель сделает одно усиленное трехдневное бомбардирование, мы должны еще потерять до 5,000 челов., ибо на 3-м бастионе в один день мы лишились 350 челов. ранеными и убитыми. Следовательно, вся потеря будет состоять из 23,000, что равняется более чем числительности двух пехотных дивизий такого состава, в каком они вряд ли ныне могут быть.

Это шаткое положение Севастополя, которого гарнизон составляет целая армия, с ее начальниками, знаменами и многочисленною артиллериею, заставляет думать о необходимости наступательных действий, для отдаления неприятельских работ и снятия, если можно, осады.

Вследствие изустного приказания вашего сиятельства, я еще раз сообразил все известные мне обстоятельства здесь, и ныне честь имею представить краткий очерк моего мнения на милостивое ваше благоусмотрение.

Имея в виду, что наступление должно иметь целью оттеснить неприятеля от Севастопольских укреплений, в такой степени, чтобы он не мог предпринять штурма в тех выгодных условиях, при которых он ныне может на то решиться, мне кажется, что занятие Федюхиных высот решительно не принесет желаемого результата, потому что сильная позиция на Сапун-горе, обороняемая хотя бы, например, теми же войсками, которые теперь на Федюхах, достаточно обеспечивает осаждающий корпус от наступления нашего ему в тыл, но крайней мере на время приступа, и не мешает ни бомбардированию, ни решительному наступлению на наши укрепления. Не говоря уже о войсках, находящихся в Балаклаве, которые не будут стоять в это время в одном наблюдательном положении.

Занятие Чоргуна близ Комаров не воспретит неприятелю входа в Байдарскую долину, а на участь осажденного города не будет иметь ровно никакого влияния, кроме, может быть, незначительного уменьшения благосостояния войск в союзном лагере.

Занятие Камчатского редута и 24-х-орудийной английской батареи, конечно, отложит на значительное время минуту приступа против укреплений левой половины оборонительной линии, но не спасет Корабельной стороны от ужасов бомбардирования.

Между тем неприятель, оттесненный от Корнилова, 2-го и 3-го бастионов, может обратить все свои усилия против правой половины нашей оборонительной линии, 1-е и 2-е отделения, при всей многочисленности их артиллерии, при всей числительности гарнизонов каждого отдельного укрепления, представляют гораздо менее выгод для обороняющегося в минуту приступа. На Корабельной стороне бастионы расположены по кривой выгнутой линии, за ними свободное, более ровное пространство, по которому могут беспрепятственно двигаться войска даже колоннами, резервы, расположенные в центре, могут быть направляемы, по воле одного начальства, куда надобность укажет, начальник, находясь у острога, или у бывших Белостокских казарм, видит всю линию, вверенную его попечению, и может следить за всем ходом дела.

На правой же стороне, укрепления расположены на одной почти прямой линии, местность за ними пересеченная: вслед за небольшою площадкою начинается глубокая артиллерийская балка, усеянная многочисленными полуразрушенными зданиями, улицы неправильны, подъемы круты и каменисты, каждый бастион должен иметь особый резерв, войска, находящиеся в центральном резерве, вряд ли поспеют на угрожаемый пункт вовремя, главный начальник не может лично руководить всем делом, на каждом пункте необходим особый самостоятельный начальник, который имел бы средства и право распоряжаться.

Итак, отразив нападение неприятеля на Корабельную часть го-рода, мы его по неволе заставим обратиться на ту часть, где, без сомнения, он встретит более выгодные для атаки обстоятельства. Следовательно, это будет не только полумера, но даже пагубное для Севастополя предприятие.

Для отвращения вредных последствий, могущих произойти от подобного рода движения, даже при успехе, остается одно лишь средство: не ослабляя гарнизона правой половины, напротив, усилить его, и, одновременно с вылазкою с Корабельной части, предпринять наступление и здесь, с целью овладеть высотами перед кладбищем и вправо от него лежащими, и утвердившись на них, на местах, где было дело с 10-го на 11-е мая, отбросить и здесь все осадные работы неприятеля. Подобная мера потребует еще много-численных жертв, подвержена большому сомнению в успехе, а в случае удачи — значительно увеличит линию обороны, и без того весьма пространную.

Взвесив все вышесказанные обстоятельства и вполне оценивая крайность, в которой находится Севастополь, мнение мое состоит в том, что дальнейшей медлительности допускаемо быть не может, что следует принять энергические и решительные меры, без которых могут ежечасно произойти самые пагубные последствия, как от искусного и настойчивого действия неприятельских полководцев, так и от какой-либо частной оплошности с нашей стороны, за которую, при настоящем натянутом положении гарнизона, никак ручаться невозможно, и которую, может быть, не удастся исправить в самую критическую минуту. Меры эти должны привести нас к настоящему результату и дать видимое, существенное преимущество над неприятелем, иначе это будет напрасная трата людей, которые могут быть еще полезны России и Царю.

Поэтому, предлагаю одно из двух: или, сохраняя Севастополь, решительным наступлением овладеть Камчатским редутом, 24-х-орудийною батареею, Зеленою горою, и наконец — Викториею, вытеснить неприятеля с его позиции на оконечности Сапун-горы за Килен-балкою и утвердиться на пространстве между Каменоломным оврагом и Делагардиевою балкою. Успех этого предприятия доставит нам ту выгоду, что все осадные работы неприятеля и его батареи левой половины будут в наших руках, что усилия его против правой части оборонительной линии будут парализованы, траншеи будут продольно обстреливаться с Зеленой горы, и союзники не дерзнут штурмовать 4-го и 5-го бастионов, имея во фланге значительный отряд наших войск. Федюхины высоты, Чоргун очищаются сами собою. Дороги, спускающиеся с Сапун-горы, самая Саперная дорога и Инкерманский мост — свободны. Неприятель, если он не успеет в первый же день выбить нас со вновь занятой нами позиции, будет принужден сосредоточиться в Балаклаве и Камышевой бухте, не имея между этими двумя пунктами свободного сообщения, ибо наша кавалерия, владея всходами на плоскость Сапун-горы, будет в состоянии воспрепятствовать всякому движению неприятельских войск.

Приведение этой меры в исполнение не терпит отлагательства, не далеко то время, когда, по причине порчи дорог, все доставки сделаются затруднительными, а продовольствие лошадей будет невозможно.

Полный комплект патронов на 65-тысячную армию равняется 6,500,000 патронов. Для совершенного обеспечения действующего отряда нужно по крайней мере 13 миллионов патронов, чтобы не подвергнуть войска наши опасности быть безнаказанно расстрелянными неприятелем. Имея подобный запас, мы можем действовать смело, ибо союзники вряд ли могут быть готовы к отражению подобного предприятия.

Если же это предположение сочтется неудобоисполнимым, то остается еще не менее решительная мера, которую я даже считаю более действительною и вернее ведущею к главной цели, т.е. изгнанию союзников из Крыма.

Укрепив Северный берег бухты по возможности большим числом батарей, вооруженных орудиями большего калибра, вывести гарнизон из города и Корабельной слободки и взорвать покинутые нами укрепления. Слава русского оружия, 10 месяцев защищавшего город против постоянно превосходного неприятеля, отбившего решительный штурм, произведенный лучшими войсками французской ни английской армий, не одним огнем, но и штыками, ни мало не страдает от произвольного очищения города, где все почти разрушено, где технических заведений Адмиралтейства уже нет, где запасы,. существовавшие для ремонта флота, уже давно истощены для оборонительных работ.

Рейд с оставлением города не делается доступным для союзного флота, а батареи, построенные на возвышенности Северной стороны, командуя самым городом, возбранят неприятелю прочное в нем водворение, где он, впрочем, не может найти никакого убежища.

Корабли, находящиеся в настоящее время на рейде, ежечасно могут быть взорваны или потоплены, а с наступлением холодной зимы, поневоле, будут разобраны на дрова для многочисленных потребностей гарнизона.

Следовательно, обороняя ныне Севастополь, мы в сущности защищаем лишь призрак — имя без настоящего значения.

Оставив Севастополь, ваше сиятельство собираете в одно целое 90-тысячную армию, свободную для действий во всех пунктах Крыма и не подвергаемую более многочисленным и бесполезным потерям, какие мы несем ныне от бомбардирования.

Вы приобретаете 40 тыс. воинов, испытанных всеми ужасами осады и свыкшихся со всеми опасностями, солдат, каких, конечно, не бывало в России и нет ни в одной современной армии.

Неприятель, овладев покинутою грудою развалин, не приобретает ничего: бухта всё-таки не есть его собственность, он по-прежнему заключен в тесном пространстве между Черною речкою и Херсонесом, а Крымская армия, не прикованная к одной безусловной точке, конечно, может возбранить союзникам вход в Байдарскую долину и оттеснить их от Черной речки на возвышенность Сапун-горы и к Балаклаве.

Девяносто-тысячная армия, каковую вы будете иметь тогда, может, конечно, с успехом предпринять то, на что 40 тыс. вспомогательного войска не могут решиться.

Вашему сиятельству предстоит завидная участь повести войска в славный бой и заслужить блестящею победою имя героя, или, подобно Кутузову, оставив город, приобрести еще более лестную славу спасителя русской армии, которой суждено под вашим начальством совершить громкий подвиг избавления Крыма и России.

Генерал-лейтенант Хрулев.

28-го июля 1855 г.

В записках, представленных мною вашему сиятельству, 25-го, 26-го и 28-го июля, изложено два предположения: одно состоит в том, чтобы наступать из города 65-ю тысячами, причем штурм Чоргуна и Федюхиных высот бесполезен, а другое — в очищении города, для сосредоточения армии в одно целое, не с другим каким-либо намерением, а собственно для того, чтобы вернейшим, по моему мнению, способом спасти Севастополь от неминуемой гибели.

Как то, так и другое предприятие должно совершиться по возможности в скорейшем времени, а вслед за оставлением города, никак не позже двух дней после оного, следует перейти в решительное наступление.

Соображая средства к переводу войск с Южной на Северную сторону бухты, рождается мысль, что мост, ныне строящийся, необходим для перевоза гарнизона Городской части, с тем, чтобы все перевозочные средства употребить собственно для Корабельной части и совершить все движение в одну ночь. Но мост сей не может поспеть к назначенному сроку и задержит исполнение этого проекта до начатия предстоящего бомбардирования. Поэтому я полагаю, что будет удобнее, оставив правую половину оборонительной линии, перевести гарнизон Городской части на Корабельную и присоединить его к собранным там для наступления войскам, что составит отряд в 75 тыс., оставив на Инкермане 15 тыс. пехоты и всю кавалерию, для прикрытия Северной стороны.

С этими войсками можно наверно овладеть командующими Корабельною стороною высотами, как сказано в записках 2б-го и 28-го июля, имея перед собою открытое поле — утвердиться на пространстве от Делагардиевой балки к старому редуту, до спуска южно-бережского шоссе к Сапун-горе. Таким образом сохраняется рейд, весь флот на нем стоящий, который может быть введен во внутрь бухты, приобретаются три пути сообщения: с Чоргуном, Инкерманом и Северною стороною, и возможность сосредоточить всю армию в одно целое, для свободного действия, не теряя Севастополя.

Владея ключом неприятельской позиции, т.е. Сапун-горою, нам легко будет окончательно оттеснить союзников к морю. 25 тыс. войска достаточно для занятия новой линии, втрое меньшей нынешней, остальная часть армии может быть употребляема, по усмотрению вашего сиятельства, где бы ни встретилась надобность в наших войсках, тогда как теперь малейшая диверсия со стороны неприятеля ставит нас в крайне затруднительное положение.

Эта мера всё-таки требует скорого на нее решения и не менее поспешного приведения в исполнение, даже не дожидаясь прибытия дружин.

Атака же Сапун-горы с 50 тыс. со стороны Черной речки, по недоступности местности и укреплениям на ней находящимся, не будет иметь никакого успеха, обессилит город и повлечет за собою лишь одну потерю. Одновременная же с этим вылазка с 20-ю тыс. с левой половины на Камчатский редут совершенно погубит и город, и армию.

Генерал-лейтенант Хрулев.

30-го июля.

Эта записка представлена г. главнокомандующему после окончания военного совета.

На вопросы, вашим сиятельством вчерашнего числа предложенные, имею честь, но долгу верноподданного и крайнему разумению, изложить мое мнение:

Оставаться в Севастополе в пассивном состоянии на продолжительное время, по многоразличным причинам, как в военном, так и в административном отношении, мы не можем.

Неприятель уже приблизился на многих пунктах на весьма близкое расстояние к нашим веркам, так что после усиленной и продолжительной бомбардировки какой-либо части, атака его может быть даже успешною, несмотря на то самоотвержение и храбрость, с которыми войска будут защищать.

Результат успешной атаки может повлечь за собою потерю Севастополя и большей части гарнизона.

Для перехода в наступательное положение представляются два способа:

1) атаковать неприятеля из Севастополя,

2) атаковать со стороны Черной речки.

Е приведению в исполнение первого, необходимо в той части города, из которой будет назначена атака, сосредоточить значительные массы войск и не менее 50-ти тысяч.

Скрыть переправу и размещение такой массы войск от неприятеля мы не имеем возможности, следовательно, он уже приготовится.

Затем, для вывода войск к бою из-за наших оборонительных укреплений мы не имеем удобных выходов, выдвигать же частями, чрез амбразуры и другие незначущие ходы, почти поодиночке, и устраивать в виду неприятеля, — потребует много времени, тогда как он будет зорко следить за каждым нашим шагом, и, открыв начало наступления, подвергнет неустроенные еще части сильному артиллерийскому и ружейному огню, следовательно — вначале расстройству, а вместе и все предприятие может не удаться.

Допустив, что, несмотря на все затруднения и неминуемую значительную потерю, успех будет на нашей стороне и мы займем какой-либо важный пункт, который, чтобы удержать, необходимо укрепить, а до того иметь постоянно массы войск совершенно открытыми действию артиллерии, что, с потерею, затруднит и работы. Неприятель, высмотрев наше положение, через сутки или более, сосредоточит свои силы в большей числительности, употребит все усилия сбить нас и, при возможной удаче, вместе с нами ворвется в укрепления.

Наконец, ежели нам вполне удастся удержать за собою занятый: пункт и на оном укрепиться, то мы не выходим из пассивного положения, ибо союзники перенесут свою атаку на другую половину города, так как их подступы на обеих половинах одинаково близки.

А посему мы из пассивного состояния не выходим, а неминуемо понесем весьма значительную потерю в войсках, и без того в числительности ослабленных, но зато не упавших духом.

Второе предложение.

Атака со стороны Черной речки может принести временную только пользу. Она озаботит неприятеля, принудит стянуть растянутые части снова в Балаклавский лагерь и на Сапун-гору, в свои укрепления.

Севастополь же останется в одинаково невыгодном положении, и даже несколько худшем.

Ежели ограничиться занятием и укреплением Чоргунской позиции и иметь там не более 1 Ґ дивизии пехоты и части кавалерии, а остальные войска сколь возможно поспешнее приблизить к Севастополю, то и тут положение наше ни мало не изменится.

При сем долгом считаю присовокупить, что несколько-дневное отсутствие войск из Севастополя и его ослабление подвергнут город величайшей опасности. Союзники, одновременно с делом на Черной речке, могут атаковать и даже взять его, ибо все значительные силы неприятеля так близки, что он на несколько часов их сосредоточит, тогда как наши, будучи в отдалении, не будут и видеть происходящего, а тем более подать какую-либо помощь.

А посему, для облегчения только временно Севастополя, а вместе и стеснения неприятеля в его позиции, я полагал бы произвести атаку на Чоргун, но отнюдь не всеми войсками, а только большею частью, примерно пятью дивизиями, оставя большие резервы в Севастополе и на Северной стороне.

На второй вопрос — ‘в какое время’.

Как из сведений, имеемых от перебежчиков, следует заключить, что 3-го (15) августа, есть намерение произвести атаку, то полагаю, что овладение Чоргунскою позициею накануне этого времени удержит его от штурма, хотя, быть может, на некоторое время. По разъяснении же наших намерений, он еще с большими усилиями будет действовать против Севастополя.

Генерал-лейтенант Семякин.

Г. Севастополь.

29-го июля 1855 г.

В записке, поданной сего числа, на вопросы вашего сиятельства я ограничился только рассмотрением возможности выдти из пассивного положения нашего, не оставляя Севастополя, и пришел к тому убеждению, что переходом в наступательное положение мы не достигнем положительно полезных результатов: Севастополь останется по прежнему в пассивном положении, и только лишь на некоторое время отсрочится катастрофа.

Итак, если оборона Севастополя на прежнем основании признается невозможною, а наступления из города и от Черной речки не обещают полезного исхода, то, по моему убеждению, — рассматривая вопрос, не вдаваясь в политические соображения, которые мне вовсе неизвестны, — необходимы: совершенное оставление Севастополя и перевод войск и всех годных орудий и снарядов на Северную сторону, уничтожив остальное взрывами. Укрепить высоты Бухты и Черной, заняв Чоргунскою позицию достаточным отрядом, представляет большие выгоды в смысле стратегическом, а именно:

1) Армия будет сосредоточена на недоступной позиции, не подвергаясь неприятельскому огню и по своей числительности неодолимая.

2) Неприятель, приобретя развалины Севастополя, будет сам поставлен в пассивное положение, ибо из определенной местности не может, двинуться. Ежели же пожелает перенести театр войны, переводом войск на судах, на другой пункт Крыма, то ему всегда может быть противупоставлена значительная армия оставя при Севастополе сколько надобность укажет. Наконец,

3) Занимая позицию на высотах Северной стороны и владея высотами Чоргуна, никогда не будет поздно, воспользовавшись обстоятельствами, которые могут представиться, нанести неприятелю решительный удар наступлением на правый его фланг.

Генерал-лейтенант Семякин.

Г. Севастополь

29-го июля 1855 г.

Эта записка представлена г. главнокомандующему после окончания военного совета.

Поздний приход сильных подкреплений, назначенных для действий в Крыму, и количество сена, могущее прокормить лошадей в нынешнем их составе только до 15-го октября, показывают ясно, что нам нельзя до того времени оставаться в бездействии. Хотя пороху в настоящее время у нас и достаточно, но снарядов, в особенности разрывных, — мало, и доставляется их менее нежели расходуется, даже при теперешней слабой стрельбе. Мастеровые и материальные средства от порта, необходимые для обороны Севастополя, с каждым днем уменьшаются и в настоящее время уже ничтожны. Убыль морской прислуги у орудий, за неимением матросов, пополняется солдатами, и лучшие наши комендоры перебиты. Потеря гарнизона от ежедневной, хотя и не сильной бомбардировки — очень ощутительна. Отплытие вдруг значительного числа неприятельских пароходов показывает, что в скором времени должно ожидать прибытия свежих их войск. Все эти обстоятельства приводят к тому заключению, что мы должны ускорить наши наступательные действия.

Весьма было бы выгодно до начатия наступательных действий дождаться прибытия Курских дружин и построения моста через бухту, но как числительность Курского ополчения незначительна, а мост может быть окончен не ранее 15-го августа, и притом, рассчитывая почти наверное, что неприятель прежде этого срока откроет снова общую усиленную бомбардировку, которая будет губительнее всех прежних, (потому что батареи и подступы его на всех пунктах теперь гораздо ближе к нам), и которая, истребив значительно гарнизон, расстроит наши планы, — а потому на предложенные вопросы имею честь отвечать следующее:

По мнению моему, не ожидая окончания постройки моста и прибытия Курских дружин, следует приступить немедленно к наступательным действиям, не теряя нисколько времени.

Вице-адмирал Новосильский.

Севастополь,

29-го июля 1855 г.

⁽¹⁰⁾ ‘Je marche a l’ennemi parceque si je ne le fesait point, Sevastopol serait tout de meme perdu dans un tems tres court. L’ennemi procede avec ‘lenteur et circonspection, il a reuni une masse de projectiles fabuleuse dans ses batteries, cela se voit a l’oeil nu. Ses appro-ches nous resserent de plus en plus, et il n’y a presque plus d’en-droit a Sevastopol qui ne soit battu, des balles sifflent sur la place de St. Nicolas. II n’y a pas a s’abuser, j’aborde l’ennemi dans des conditions detestables. Sa position est tres forte: sur sa droite la mon-tagne de Hasfort presqu’a pic et tres fortifiee, sur sa gauche les montagnes de Федюхины, devant lesquelles court un canal profond, encaisse, rempli d’eau et qu’on ne pourra franchir que sur des ponts qu’il faudra jeter sous le feu a boat portant de l’ennemi. J’ai 43 m. hommes de pied, si l’ennemi a du bon sens, il m’en opposera 60 m.

Si—ce que j’espere peu—la fortune me favorise, je verrai a tirer parti de mon succes. Dans le cas contraire, il faudra se resigner a la volonte de Dieu. Je me replierai sur le Mekenzie et verrai a evacuer Sevastopol avec le moins de perte possible. J’espere que le pont sur la baye sera pret a tems et que cela me facilitera la besogne.

Veuillez Vous souvenir de la promesse que Vous m’avez faite de me.justifier en tems et lieu. Si les choses tournent mal, iln’y en a pas de ma faute. J’ai fait le possible. Mais la donnee etait trop difficile depuis le moment de ma venue en Сгіmeе’.

(Письмо князя Горчакова военному министру, от 3 (15) августа 1855 г.).

⁽¹¹⁾ Тотлебен.

⁽¹²⁾ Из записок очевидца (А. Э. Ц.).

⁽¹³⁾ Состав сардинской армии, под начальством генерала Ламармора.

Дивизия генерала Дурандо.
бригада Фанти	3-й, 4-й, 5-й и 6-й линейные	5 батал.	3,100 челов.
	2-й берсальерский	с 6-ю оруд.
бригада Чиальдини	7-й, 8-й, 13-й и 14-й линейные	5 батал.
	3-й берсальерский	с 6-ю оруд.
Дивизия генерала Тротти.
бригада Монтескио	9-й, 10-й, 15-й и 16-й лин.	5 батал.	3,480 челов.
	4-й берсальерский	с 6-ю оруд.
бригада Моллара	11-й, 12-й, 17-й и 18-й линейн.	5 батал.
	5-й берсальерский	с 6-ю оруд.
резервная бригада Джустиниани	1-й и 2-й гренадерские, 1-й и 2-й линейные	5 батал.	1,700 челов.
	1-й берсальерский	с 6-ю оруд.
Кавалерия Савоару	4 эскадр. с 6-ю оруд.	320 челов.
Крепостная артиллерия	1 батал.	500 челов.
Итого 26 батал. и 4 эскадр. при 36-ти орудиях, в числе 9,100 человек.

⁽¹⁴⁾ Состав французских войск, под начальством генерала Гербильона (Herbillon).

		Офиц.	Нижн. чин.
2-го корпуса.
2-я пехотная дивизия, генерала Каму.
1-я бригада генерала Вимпфена	3-й зуавск. полк	35	1,617
	50-й линейный	42	1,360
	Алжирские стрелки	64	1,406
2-я бригада генер. Верже	6-й линейн. полк	39	1,494
	82-й линейн. полк	36	1,394
артиллерия	3-я батар. 12-го полка	2	140
	4-я батар. 13-го полка	3	200
Всего в дивизии 221 офицер и 7,611 нижн. чин. с 12-ю орудиями.
3-я пехотная дивизия, генерала Фошё.
1-я бригада генерала Манека	19-й стрелковый батал.	4	479
	2-й зуавский полк	27	1,491
2-я бригада генер. де-Фальи	95-й линейн. полк	35	743
	97-й линейн. полк	37	748
артиллерия	6-я батарея 7-го полка	3	140
	6-я батарея 13-го полка	3	182
Всего в дивизии 109 офиц. и 3,783 нижних чинов с 12-ю орудиями.
Резервного корпуса:
1-я пехотная дивизия генерала Гербильона.
1-я бригада генерала Сенсье	14-й стрелк. батал.	22	875
	47-й линейн. полк	48	977
	52-й линейн. полк	43	1,094
2-я бригада генерала Клера	62-й линейн. полк	52	1,149
	73-й линейн. полк	52	775
артиллерия	3-я батарея 10-го п.	4	190
	3-я батарея 12-го п.	4	187
Всего в дивизии 225 офицеров и 5,247 нижн. чин. с 12-ю орудиями.
Вообще же во всех трех дивизиях 17,196 челов. с 36-ю орудиями, а вместе с пятью батареями резерва до 18,000 челов. с 66-ю орудиями.

⁽¹⁵⁾ Состав кавалерии генерала Морриса.

		Офиц.	Нижн. чины
1-я бригада генерала Кассаньоля	1-й полк Африканск. конн. егерей	30	717
	3-й полк Африканск. конн. егерей	29	597
2-я бригада	2-й полк Африканск. конн. егерей	30	468
	4-й полк Африканск. конн. егерей	25	641
	Итого	114	2,423

⁽¹⁶⁾ Кавалерия генерала Скерлета состояла из 30-ти эскадронов, в числе до 3,000 человек.

⁽¹⁷⁾ Турецкие войска, Османа-паши, находились в составе 17-ти батальонов и одного эскадрона, числом 9,950 человек с 36-ю

орудиями.

⁽¹⁸⁾ Состав кавалерии генерала д’Алонвиля.

		Офиц.	Нижн. чины
1-я бригада генер. Вальсин Эстергази	1-й гусарский полк	26	462
	4-й гусарский полк	37	578
2-я бригада генер. де-Шемперона	6-й драгунский полк	30	548
	7-й драгунский полк	31	422
	Итого	124	2,010

⁽¹⁹⁾ Число Союзных войск на р. Черной.

Сардинские войска — 9,100 челов. с 36-ю орудиями.

Пехота Гербильона — 18,000 челов. с 66-ю орудиями.

Кавалерия Морриса — 2,600 челов.

Турецкие войска — 9,950 челов. с 36-ю оруд.

Всего же 39,650 челов. с 138-ю оруд.

(Эти цифры заимствованы из сочинений Ниеля и Тотлебена).

⁽²⁰⁾ Тотлебен.

⁽²¹⁾ Guerin. Histoire de la guerre de Russie (1853-1856). II. 341.

⁽²²⁾ Состав русских войск, назначенных для атаки неприятеля на реке Черной.

Правое крыло, под начальством генерал-адъютанта Реада.
7-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Ушакова.
Смоленский пехотный полк	3 бат.	1,564 челов.
Могилевский	3 бат.	1,387 челов.
Витебский егерский	3 бат.	1,603 челов.
Полоцкий	3 бат.	1,718 челов.
При ней, 8-й артиллерийской бригады:
Батарейная батарея No 3	12 орудий.
Легкая батарея No 3	6 орудий.
Легкая батарея No 4	8 орудий.
Легкая батарея No 5	8 орудий.
12-й пехотной дивизии генерал-майора Мартинау:
Азовский пехотный полк	4 бат.	2,080 чел.
Украинский егерский	4 бат.	1,990 чел.
Одесский	4 бат.	1,960 чел.
При ней, 14-й артиллерийской бригады:
Батарейная батарея No 3	12 орудий.
Легкая батарея No 3	6 орудий.
Легкая батарея No 4	6 орудий.
2-й стрелковый баталион	619 чел.
Рота 2-го саперного батальона	120 чел.
Уланский Велик. Княгини Екатерины Михайловны полк	8 эск.	943 чел.
При нем конно-легкой батареи No 26	4 орудия.
Донской казачий No 37 полк	6 сот.	849 челов.
Итого 14,833 человека с 62-мя орудиями.
Левое крыло, под начальством генерал-лейтенанта Липранди.
6-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Бельгарда:
Низовский егерский полк	4 бат.	2,353 чел.
Симбирский	4 бат.	2,346 чел.
12-й пехотной дивизии:
Днепровский пехотный полк	4 бат.	2,010 чел.
При них, 6-й артиллерийской бригады:
Батарейная батарея No 4	12 орудий.
Легкая батарея No 6	8 орудий.
Легкая батарея No 8	8 орудий.
Взвод горной артиллерии	2 орудия.
17-я пехотная дивизия, генерал-майора Веселитского.
Московский пехотный полк	4 бат.	1,753 чел.
Бутырский	4 бат.	1,696 чел.
Лейб-егерский Бородинский Его Величества полк	4 бат.	1,855 чел.
Тарутинский егерск.	4 бат.	1,858 чел.
При ней, 16-й артиллерийск. бриг. Батарейн. батарея No 1.	12 орудий.
Легкая батарея No2	8 орудий.
17-й артилл. бригады Батарейная батарея No 3	8 орудий.
7-й артиллерийск. бригады Батарейная батарея No 1	12 орудий.
3-й стрелковый баталион	650 чел.
Три роты 6-го стрелк. батальона.	300 чел.
Рота 3-го саперного батальона	152 чел.
Греческий легион Императора Николая I	500 чел.
Две сотни донского казачьего No 9-го Фомина полка	276 чел.
Итого 15,889 челов. с 70-ю орудиями
Главный пехотный резерв, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева.
4-я пехотная дивизия.
Белозерский пехотный полк	4 бат.	2,773 чел.
Олонецкий	4 бат.	2,480 чел.
Шлиссельбургский егерский	2 бат.	1,091 чел.
Ладожский	4 бат.	2,281 чел.
При ней, 4-й артиллерийск. бригады Батарейн. батар. No 2	8 орудий.
5-я пехотная дивизия генер.-майора Вранкена.
Архангелогородский Великого Князя Владимира Александровича пехотный полк	4 бат.	2,566 чел.
Вологодский пехотн. полк	4 бат.	2,556 чел.
Костромской егерск.	4 бат.	2,450 чел.
Галицкий	4 бат.	2,531 чел.
При ней, 5-й артилл. бригады: Батарейная батарея No 3	12 орудий.
Легкая батарея No 4	8 орудий.
Легкая батарея No 5	8 орудий.
Две роты 2-го саперного батальона	240 чел.
Итого 18,968 человек с 36-ю орудиями
Артиллерийский резерв, под начальством полковника князя Челокаева.
9-й артиллерийской бригады:
Батарейная батарея No 4	12 орудий.
Легкая батарея No6	8 орудий.
Легкая батарея No7	8 орудий.
Легкая батарея No8	8 орудий.
10-й артиллерийской бригады:
Батарейная батарея No 1	12 орудий.
Батарейная батарея No 2	12 орудий.
Конно-батарейн. батарея No 24	8 орудий.
Донская Конно-батарейная батарея No 3	8 орудий.
Итого 76 орудий.
Главный кавалерийский резерв, под начальством генерала-от-кавалерии Шабельского.
1-я бригада 1-й драгунской дивизии:
Лейб-драгунский Его Величества (Московский) полк	10 эск.	1,425 ч.
Драгунский Великого Князя Константина Николаевича (Каргопольский) полк	10 эск.	1,452 ч.
1-я бригада 2-й драгунской дивизии:
Драгунский принца Эмилия Гессенского (Казанский) полк	10 эскадр.	1,476 ч.
Рижский драгунский полк	10 эскадр.	1,375 ч.
Пикинерный дивизион финляндского драгунского полка	2 эскадр.	279 ч.
Новомиргородский уланский полк	8 эскадр.	996 ч.
Донского казачьего No 61-го полка	3 сотни	400 ч.
Уральский казачий No 1-го полк	6 сотен	792 ч.
Конно-батарейн. батарея No 21-го	8 орудий
Конно-легкие батареи NoNo 22-го и 23-го	16 орудий
Конно-легкой батареи No 26-го	4 орудия
Итого 8,195 человек с 28-ю орудиями

⁽²³⁾ Описание сражения на р. Черной, при отношении князя Горчакова военному министру, от 6-го (18-го) августа 1855 года.

⁽²⁴⁾ Состав лево-флангового отряда, генерал-майора Миттона.

Нижегородский пехотный полк	4 батал.	1,267 чел.
Шлиссельбургского егерск. полка	2 батал.	1,091 чел.
Финляндского драгунского полка	8 эскадр.	1,118 чел.
Донской каз. No 22-го Валуева полк	6 сотен	804 чел.
Донского каз. No 9-го Фомина полка	4 сотни	553 чел.
6-й артилл. бригады легкая батарея No 7-го	8 оруд.
Конно-легкой батареи No 25-го	4 оруд.
Команда сапер
Итого 4,833 челов. с 12-ю орудиями.

⁽²⁵⁾ Состав тыльного отряда, генерал-майора Халецкого.

Гусарский Князя Николая Максимилиановича (Киевский) полк	8 эскадр.	1,041 ч.
Донской каз. No 56-го Золотарева полк	6 сот.	796
Конно-легкой батареи No 25-го	4 орудия.
Итого 1,837 чел. с 4-мя орудиями.

⁽²⁶⁾ Состав Инкерманского отряда, генерал-майора Попова.

2-я бригада 7-й резервной пехотной дивизии:
Витебский резервн. егерск. полк	3 бат.	1,490 ч.
Шлоцкий	3 бат.	1,513 ч.
Рота 6-го стрелкового батальона	105 ч.
11-й арт. бригады бат. батарея No 3-го	12 оруд.
7-й арт. бригады легкой батареи No 1-го	4 оруд.
Донского каз. No 57-го Тацына полка	3 сотни	385 ч.
Итого 3,493 человека с 16-ю орудиями.

⁽²⁷⁾ Диспозиция для вылазки с Корабельной стороны, за подписью генерал-майора князя Васильчикова.

⁽²⁸⁾ Общая диспозиция для наступления Крымской армии, с 3-го на 4-е августа.

⁽²⁹⁾ Тотлебен.

⁽³⁰⁾ Niel. Siege de Sevastopol. 365-366. — Correspondance du ‘Times’: ‘Depuis quelques jours les indices d’une attaque imminente etaient de-venus de plus en plus frequens. Des mouvemens de troupes dans les environs de Sevastopol, les assertions uniformes des deserteurs et enfin les renseignemens fournis par les Tartares, qui apportaient continue!-lenient des nouvelles des lignes russes, tout nous avertissait que les Busses, ayant recu une partie des renforts qu’ils attendaient, se pro-posaient de courir encore une fois la chance d’un mouvement agressif.

Quoique la ligne de la Tchernaia semblait etre le point le plus menace, toutefois de grands rassemblemens de troupes dans les ouvra-ges russes avaient fait concevoir la crainte que les assieges ne ten-tassent quelque coup de main contre les positions des Allies devant Sevastopol, et c’est par consequent de ce coteda que se porta Fatten-tion des chefs des armees alliees.

De nouveaux deserteurs arrives dans la journee d’hier avaient annonce avec assurance une attaque prochaine contre les lignes de la Tchernaia. Mais comme la meme chose s’etait repetee plus d’une fois dans le courant de la derniere quinzaine, il ne fut donne aucun ordre special, sinon eelui de se tenir pret a tout evenement’.

⁽³¹⁾ Берг. Записки об осаде Севастополя.

⁽³²⁾ Тотлебен.

⁽³³⁾ Кузьмин. Описание участия 5-й пехотной дивизии в деле при р. Черной. 9-10.

⁽³⁴⁾ ‘Des ce moment je vis que l’affaire etait gatee’.

(Из письма князя Горчакова военному министру, от 5-го (17-го) августа 1855 г.).

⁽³⁵⁾ Bazancourt. Expedition de Crimee. L’armee. II. 390.

⁽³⁶⁾ Bazancourt. П. 390-391. — Guerin. II. 346-350.

⁽³⁷⁾ Рапорт главнокомандующему генерал-лейтенанта Липранди, от 17-го (29-го) августа 1855 г.

⁽³⁸⁾ Записка генерал-лейтенанта Ушакова об участии 7-й пехотной дивизии в сражении 4-го августа при р. Черной.

⁽³⁹⁾ Niel. 368.

⁽⁴⁰⁾ Кузьмин. 13-20.

⁽⁴¹⁾ Тотлебен.

⁽⁴²⁾ Из записок очевидца.

⁽⁴³⁾ Описание сражения 4-го августа 1855 года, при р. Черной, доставленное военному министру, при отношении князя Горчакова, от 6-го (18-го) августа 1855 г.

⁽⁴⁴⁾ Тотлебен.

⁽⁴⁵⁾ Guerin. II. 359.

⁽⁴⁶⁾ ‘Apropos de sorties, j’ai oublie de Vous expliquer hier laraison pour laquelle je n’ai pas voulu que la garnison de Sevastopol sortit de son ‘nceinte pendant que nous nous battions sur la Tchernaia. Les paralleles de l’ennemi sont tres profondes et la garde de tranchee qui s’y trouve est toujours tres nombreuse. On ne peut pas deboucher contre elles sans s’expo-ser a un feu de mousqueterie extremement meurtrier et sans tomber sous la mitraille des nombreuses batteries qui les garnissent. Les troupes sorties n’auraient pu enlever la parallele la plus rapprochee de nous qu’apres avoir eprouve une perte enorme de maniere qu’il leur eut ete a peu pres impossible d’enlever la parallele suivante. Une pareille sortie m’aurait coute enormement de monde sans aucun resultat, car I’ennemi etait assez fort pour nous faire face des deux c6tes. J’ai done prefere conserver ma garnison intacte et ne pas l’exposer a un combat tres meurtrier qui, dans le cas ou la chance eut tres mal tourne, aurait pu avoir pour resultat d’amener I’ennemi dans la place meme avec les troupes repoussees de la sortie’.

⁽⁴⁷⁾ Описание сражения на р. Черной и проч. Кроме убитых генералов: Реада, Вревского и Веймарна, и раненых: Вранкена, Проскурякова, Тулубьева и Гриббе, показаны князем Горчаковым в числе контуженных: начальник 3-й артиллерийской дивизии, генерал-майор Гагеман — в голову тяжело, командир 2-й бригады 12-й пехотной дивизии, генерал-майор Левуцкий, обер-квартирмейстер 3-го пехотного корпуса, генерал-майор Гротенфельд и командир 1-й бригады 12-й пехотной дивизии, генерал-майор Огарев.

⁽⁴⁸⁾ Донесение генерала Пелисье. — Niel. 369.

⁽⁴⁹⁾ Шесть месяцев в Севастополе (Военн. Сборн. 1861 г. No 1).

⁽⁵⁰⁾ Там же.

⁽⁵¹⁾ Из письма Государю Императору князя Горчакова, от 5-го августа 1855 года..

⁽⁵²⁾ Из письма Государя Императора князю Горчакову, от 11-го августа 1855 года.

Глава XXXIV.
Пятое и шестое усиленные бомбардирования Севастополя.

(С 5-го (17-го) по 8-е (20-е) августа и с 24-го по 26-е августа (с 5-го по 7-е сентября) 1855 года).

Сражение на Черной, несмотря на понесенную нами неудачу, не оказало заметного влияния на решимость защитников Севастополя — обороняться до последней крайности, но возвысило дух осаждающих войск. Тем не менее однако же ни разрушение Севастопольских укреплений, коих место обозначалось, большею частью, грудами развалин ни близость вражеских доступов к нашей оборонительной линии, не могли побудить Союзников к безотлагательному штурму, сам Пелисьё считал необходимым сперва ослабить силу Севастопольского гарнизона и довершить уничтожение его прикрытий новым — усиленным бомбардированием. С рассветом 5-го (17-го) августа, огонь восьмисот неприятельских орудий загремел под Севастополем ⁽¹⁾. Заколыхалась земля и разверзся сущий ад на пространстве от Малахова кургана до 4-го бастиона — говорит один из очевидцев-участников обороны знаменитого города. У неприятеля, как и у нас, чувствовался недостаток в снарядах, но он уже не щадил их — ни в этот, ни в следующие дни. Бомбардирование открывалось залпами, потом, в продолжении нескольких часов, неустанно раздавался батальный огонь артиллерии и рокот штуцерных, канонада более и более усиливалась, потом делалась реже и наконец, после полудня, почти совершенно замолкала. Этот, довольно правильный, перерыв длился от двух до трех часов, пользуясь чем гарнизон успевал с какою-то лихорадочною торопливостью навозить снарядов на батареи, убрать убитых и раненых, поужинать большею частью, сухарями с водою, другие же лакомились варевом, которое приносили на бастионы, под градом пуль, неустрашимые матроски. Хотя и отдано было несколько приказов и подтверждений — не появляться женщинам на Южной стороне, однако же само начальство смотрело сквозь пальцы на явное нарушение этих приказов: по прежнему матроски под выстрелами стирали белье, носили воду и щи. На Малаховом кургане постоянно жили несколько женщин, которые доставали воду из ближайших колодцев и поили солдат и матросов в самую жаркую пальбу. Одну из них убило у колодца, близ 2-го бастиона, прочие же оставались на бастионе до конца осады, и некоторые были награждены медалями. При пятом усиленном бомбардировании, в начале (в половине) августа, перед вечером, опять раздавались залпы, за ними — опять батальный артиллерийский огонь, а ночью — сыпались бомбы, на всем пространстве от оборонительной линии до Северной стороны включительно, в особенности же на Малахов курган и 3-й бастион, куда нередко падало вдруг по пяти и по шести бомб огромного калибра. Близость неприятельских подступов, из которых иные находились в расстоянии около ста шагов от наших укреплений, и показания дезертиров о приготовлениях Союзников к штурму, заставляли нас быть в постоянной готовности к отпору и держать в первое время после сражения при Черной на оборонительной линии значительное число войск, что сопряжено было с огромным уроном в людях. Особенно же у нас толпились люди на батареях перед рассветом — время самое удобное для приступа ⁽²⁾.

Во всем городе не оставалось безопасного уголка, где было бы можно укрыться от неприятельских снарядов. Жителей на улицах не было видно. Городские базары исчезли. Вся торговая деятельность сосредоточилась в Николаевских казармах, где часть казематов была занята лавками со всякими товарами. Несмотря на трудность и опасность доставки припасов в Севастополь. они, за исключением некоторых предметов роскоши, продавались по довольно сносной цене: фунт белого хлеба — 10 копеек, сахару — 40 копеек, коровьего масла — 15 копеек. Зато бутылка портера стоила 3 рубля, а клико — от 6-ти до 7-ми рублей.

Когда бомбы стали падать у Михайловского собора и одну из них разорвало на паперти во время Богослужения, наполнив церковь густым дымом, решено было перенести соборный храм в более безопасное место — в Николаевские казармы, толстые своды которых могли выдерживать падение больших снарядов. Эта столь же торжественная, сколько и печальная процессия была совершена 6-го (18-го) августа, в день Преображения Господня. В самый разгар утренней канонады, шли священнослужители, в полном облачении, с тихим пением молитв, неся святые дары, церковную утварь, евангелие, образа и хоругви, под громом выстрелов, при треске разрывающихся вблизи бомб. Немногие проходящие, встречая процессию, становились на колени, осеняли себя крестным знамением и клали земные поклоны ⁽³⁾. Накануне и в сей день, неприятельская артиллерия сделала по 17-ти тысяч выстрелов, а с нашей стороны в оба дня — 15,500. Гарнизон Севастополя терял ежедневно около тысячи человек, что заставило перевести на усиление его 4-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта Шепелева, в составе 16-ти батальонов, всего около 7,500 штыков: одна из бригад поступила на Корабельную, а другая — в резерв Городской стороны.

Днем 7-го (19-го) августа, неприятель хотя и возобновил столь же сильную канонаду против Корабельной, однако же действовал слабее против Городской стороны, штуцерной же огонь по всей линии продолжался с прежнею силою. В этот день, как и в оба предыдущие, батареи Малахова кургана и 2-го бастиона, будучи сильно повреждены, почти прекратили канонаду около полудня, напротив того, артиллерия 3-го бастиона и смежных с ним батарей, благодаря мужеству и распорядительности начальника 3-го отделения оборонительной линии, капитана 1-го ранга Мих. Александр. Перелешина 1-го, не только заставила замолчать английские батареи Зеленой Горы, но и приняла участие в поддержании защитников Малахова кургана ⁽⁴⁾. Некоторые из французских батарей, впереди 4-го бастиона, были сильно повреждены и на одной из батарей, впереди Малахова кургана, взорван погребок ⁽⁵⁾. По ночам, и даже днем, когда утихала неприятельская канонада, по возможности, исправляли мерлоны и платформы, очищали рвы и насыпали землю на пороховые погребки, что давало возможность батареям оборонительной линии бороться с осадною артиллерией. Батареи Северной стороны обстреливали пространство между южным берегом рейда и редутами Селенгинским и Волынским, а Константиновская батарея действовала по неприятельским работам у Херсонесской церкви ⁽⁶⁾.

По ночам неприятель делал иногда фальшивые тревоги, и когда вызываемы были наши люди на банкеты, их встречал усиленный огонь осадной артиллерии. Так, в одну ночь, часу в 11-м, в английских траншеях был подан сигнал тремя ракетами, и вслед затем, вместе с канонадою против 8-го бастиона, раздались крики: ура! Наши отозвали цепь, но как в неприятельских траншеях крики и барабанный бой усилились, и в темноте нельзя было разобрать, что Англичане оставались на месте, то у нас вызвали людей на банкеты. Неприятель между тем, предвидя, что мы примем меры для его встречи, открыл по бастиону самый частый огонь. Здесь, в числе прочих, был поражен в голову осколком бомбы отважный строитель Камчатского люнета, генерал-майор И.П. Голев, командовавший по очереди с другим Севастопольским героем, генерал-майором Сабашинским, войсками на 3-м бастионе ⁽⁷⁾.

8-го (20-го) августа, во время самой жаркой канонады, посетил Севастополь главнокомандующий, князь Горчаков, в сопровождении. начальника штаба, генерал-адъютанта Коцебу и многочисленной свиты. Обходя укрепления, князь благодарил, Именем Государя, в самых теплых, сердечных выражениях, всех, кого встречал, от генерала до матроса и солдата. Дойдя до Павловского мыска, он остановился в комнате генерала Хрулева и подписал письма начальникам отделений войск, поручая им передать его искреннюю признательность всем их подчиненным, вместе с тем, было доставлено в каждое отделение по восьми знаков военного ордена, для возложения их на отличнейших нижних чинов. Когда генерал-майор Сабашинский, встретив главнокомандующего, просил дозволения навестить сына, раненого в деле на р. Черной, князь Горчаков обнял храброго воина и вручил ему золотую саблю, для передачи его сыну. Появление вождя, совершенно равнодушного к ужасам смерти, привело в восторг закаленные в боях войска, и удвоило их готовность пасть до последнего на развалинах Севастополя ⁽⁸⁾.

В тот же день. князь Горчаков писал военному министру: ‘Побывав утром в Севастополе и убедясь, что неприятельский огонь не сильно повредил нашим укреплениям, я решился обороняться, пока наши окопы будут разрушены до такой степени, что в успехе штурма уже не останется сомнения. Гарнизон усиленно исправляет укрепления, и я полагаю, что мы, может быть, успеем удержаться в городе до 15-го числа сего месяца, дня, когда, надеюсь, мост на рейде будет готов. Как только он будет, мы можем оставить Севастополь с наименьшею потерею. Выть может, к тому времени, дальнейшая оборона будет нам стоить от 7-ми до 8-ми тыс. человек, но мы потеряли бы гораздо более сразу, если бы очистили город прежде устройства моста. К тому же, действуя так, как я предполагаю, мы предоставляем себе надежду еще раз отразить неприятеля, если он решился бы атаковать нас, не заставя замолчать большую часть крепостных батарей. Кто знает? В этом нет ничего невозможного. При таком успехе, мы удержались бы в Севастополе до октября, усилились бы ополчениями и может быть даже окончили бы кампанию с успехом’ ⁽⁹⁾.

7-го (19-го) и 8-го (20-го) августа, неприятель продолжал усиленную канонаду, выпуская от 10-ти до 12-ти тысяч снарядов, с нашей же стороны, в эти дни, сделано в каждый около 7-ми тыс. выстрелов. Гарнизон терял ежедневно до 900 человек, урон Союзников, с 5-го (17-го) по 8-е (20-е) включительно, всего-на-все, не превосходил 711 человек. Начиная же с 9-го (21-го) по 24-е августа (по 5-е сентября), неприятель хотя и обстреливал усиленно Корабельную сторону, однако же заметно слабее, нежели прежде. При всем том, в продолжении этих 15-ти дней, у нас ежедневно выбывало из фронта от 500 до 700 человек. В числе тяжело-раненых, при пятом усиленном бомбардировании Севастополя, был подпоручик конно-легкой No 8-го батареи Безобразов, отличившийся незадолго пред тем, 22-го июля (3-го августа), удачным действием на одной из батарей 4-го бастиона, где он, командуя сперва пятью, а потом четырьмя орудиями, сражался против двух семипушечных неприятельских батарей и сбил пять орудий, за что впоследствии получил орден Св. Георгия 4 степени ⁽¹⁰⁾.

Неприятель, стараясь засыпать снарядами Севастополь, увеличил число больших мортир. С нашей стороны, для противодействия губительному огню, недоставало ни орудий, ни снарядов, что заставило, для замены их, придумывать особые приемы и средства, Вместо мортир, стали употреблять поврежденные длинные орудия (как наприм. с разбитою немного дульною частью, либо с отлетевшим цапфом), клали их под большим углом возвышения в яму, вырытую на батарее, и бросали из них навесно снаряды. Для замены же бомб, употребляли брандскугели, которых очки плотно заделывались, кроме одного, служившего для помещения трубки, по недостатку снарядов большого калибра, кидали разом по 15-ти и 20-ти гранат, уложенных в корзины ⁽¹¹⁾. Неприятель имел более средств для поражения осажденных, однако же, не довольствуясь ядрами, бомбами, картечью и боевыми ракетами, стал бросать, в последние дни осады, на Малахов курган так называемые метательные мины (mines de projection). Этот снаряд состоял из бочонка, скрепленного железными обручами и наполненного шестью пудами пороха. Для сообщения огня служил стапин, покрытый гуттаперчею и пропущенный сквозь поддон и нижнее дно бочонка, а вместо орудия, вырывали в траншее камору, под углом 45®, и поместив туда заряд, прикрытый поддоном, ставили на него бочонок. Один из таких снарядов, брошенный 20-го августа (1-го сентября), пролетев над 2-м бастионом, упал у 2-й оборонительной линии, где стоявший вблизи матрос бросился к бочонку с топором и, обрубив горевший фитиль, предупредил взрыв ⁽¹²⁾.

Подобные разрушительные средства могли употребляться уже тогда, когда осаждающий подошел на весьма близкое расстояние к нашим укреплениям. В половине (в конце) августа, Французы уже были в 40 саженях от Малахова кургана и в 35-ти от 2-го бастиона, Англичане — ближе ста сажен от 3-го бастиона.

Давно уже сознавалась необходимость устроить постоянную переправу через Большую бухту — если не для отступления на Северную сторону по взятии неприятелем Севастополя, (возможность чего допускали немногие лишь из защитников города), то, по крайней мере, для быстрого движения подкреплений и безостановочного подвоза снарядов с Северной на Южную сторону. Генерал-интендант Затлер, видя, что корабли Черноморского флота, обезоруженные, стояли на рейде почти без всякой пользы, подвергаясь неприятельским выстрелам, предлагал, еще в мае 1855 года, князю Горчакову, устроить из них мост чрез Большую бухту, поставя поперек ее, на якорях, все корабли, большие в средине, а меньшие ближе к берегам, и соединив их досчатою настилкою. Князь Горчаков обратился, по этому предмету, к адмиралу Нахимову, но тот не хотел ничего и слышать о мосте. ‘Грудью отстоим наш родной город — отвечал он. — Мост пригоден только для трусов’. — Князь Горчаков, несмотря однако же на упорство Нахимова, остался убежденным в необходимости моста. Проект постоянного моста, составленный инженер-генерал-лейтенантом Бухмейером, был утвержден главнокомандующим в июне, но огромные материальные средства, которых требовала постройка моста, не дозволили приступить к работам прежде 2-го (14-го) августа, работало 40 сапер и 60 армейских солдат, делая в день до 10-ти плотов, оковки изготовлялись в полковых и батарейных кузницах. В продолжении двух недель, мост был совершенно окончен, а 15-го (27-го) августа, в день Успения Пресвятые Богородицы, освящен и в восемь часов утра открыт для движения. Сначала по мосту пускали не иначе как с билетами, но впоследствии это оказалось неудобным и стали пускать без билетов. Носился слух, будто бы какой-то матрос, не успев в первое время достать билет, составил сам записку, в которой было сказано, что ‘по приказанию саперного адмирала Бухмериуса дозволяется такому-то проходить по мосту во всякое время’ ⁽¹³⁾.

Несмотря на крайнее утомление Севастопольского гарнизона, все ночи напролет проводились, как и прежде, в зоркой осторожности. Орудийная прислуга находилась вблизи своих орудий, наведенных по гласису и заряженных ввечеру картечью, прикрытие не сходило с банкетов, впереди укреплений сторожили неприятеля цепь и секреты. Отдыхали утром. Матросы и прочая прислуга орудий, оставя при них дежурных, отправлялись соснуть в блиндаж, либо в норки и другие убежища, устроенные на батарее. Прикрытие, кроме нескольких штуцерных, сходило с банкетов, половина его, не снимая амуниции, ложилась на батарее, прочая же пехота укрывалась в ближайших блиндажах второй линии ⁽¹⁴⁾.

Как неприятель продолжал подвигаться вперед, хотя и весьма медленно, и к 8-му (20-му) августа, окончив участок 7-й параллели перед 2-м бастионом, уже находился в ста шагах от контрэскарпа, то генерал Тотлебен, получив, между тем, облегчениё от болезни, дал инженер-полковнику Геннериху письменную инструкцию, в которой, подтверждая свои прежние предположения об усилении огня по местности впереди Малахова кургана, указывал еще следующие меры,

‘1) Когда неприятель приблизит свои сапы на 25 саж. к Малахову кургану, то из выводимых перед курганом контрмин подорвать его работы, возобновляя эти взрывы по мере приближения осадных подступов.

2) Ускорить устройство ретраншамента на Малаховом кургане, с приспособлением его к ружейной и картечной обороне, а площадку впереди ретраншамента очистить от блиндажей и траверсов.

3) Из обеих потерн, служащих сообщением внутренности Малахова кургана со рвом, вывести рукава, для заложения небольших зарядов, с целью подорвать, в случае надобности, передний фас кургана, имея в виду упорно защищать ретраншамент.

4) Сделать широкие выходы во 2-й оборонительной линии, вправо и влево от Малахова кургана, для прохода взводной колонны в 25 рядов, т.е. шириною в 10 саж., и заготовить к ним рогатки.

5) Для подорвания 2-го бастиона, заложить под бруствером его заряды, с отведением галванических проводников на 2-ю оборонительную линию. С этою целью, приступить одновременно к отрывке нескольких колодцев, из них в обе стороны вывести рукава на длину от 2 до 3 саж. и выделать каморы для заложения зарядов около 12 пуд.

6) Снять горжу 2-го бастиона, так как доступ к ней мог быть обстреливаем со вновь устроенной 2-й оборонительной линии.

7) Траншею, соединяющую поперек Ушаковой балки батареи у Лаборатории со 2-ю оборонительною линиею, уширить и снабдить банкетами, для производства ружейного огня в тыл 2-му бастиону.

Над Ушаковою балкою устроить сильные батареи, для обороны местности в тылу Лабораторной батареи и 2-го бастиона.

9) Усилить оборону местности в тылу куртины левее Малахова кургана, для чего поставить полевые орудия на левом фасе кургана.

10) Делать на новых батареях большие мерлоны и присыпать к ним банкеты, обращая особенное внимание на исправность банкетов, для того, чтобы можно было везде встретить штурмующего неприятеля сильным и хорошо-направленным ружейным огнем.

11) В ожидании нападения неприятеля на 2-й бастион, направить сколько можно орудий для обстреливания картечью промежутка между рвом 2-го бастиона и ближайшими неприятельскими подступа-ми, для чего, особенно к вечеру, половинное число орудий должно быть заряжаемо картечью и быть в совершенной готовности к действию.

12) В случае занятия неприятелем 2-го бастиона, гарнизону этого укрепления отступить за 2-ю оборонительную линию, по заблаговременно-указанному пути, и затем произвести взрыв подрывных горнов и пороховых погребов на бастионе’.

На основании этой инструкции, в продолжении двух недель, с 9-го (21-го) по 23-е августа (4-е сентября н. ст.), были произведены следующие работы:

Позади 3-го бастиона, за батареей Будищева, построена новая батарея на три орудия, позади 2-го бастиона, на 2-й оборонительной линии, построена другая батарея Геннериха, вооруженная 8-ю орудиями, из которых пять были направлены на Камчатский люнет, (строившие эту батарею два офицера были убиты, один после другого, третий строитель, л.-гв. саперного батальона поручик Ден, тяжело ранен, наконец — батарею достроил инженер-подпоручик Бульмеринг). На куртине между Малаховым курганом и 2-м бастионом и на левом фасе бастиона Корнилова, прибавлено по одной пушке. Кроме того, на 2-й оборонительной линии, влево от горжи Малахова кургана, заложена 11-ти-орудийная батарея. Действительно же вооружение Малахова кургана было усилено всего-на-все десятью орудиями, между тем как орудия, ежедневно подбиваемые на кургане, большею частью, оставались без замены, так что наша артиллерия, после пятого бомбардирования, не только не была усилена, но с каждым днем постоянно делалась слабее ⁽¹⁵⁾.

На Малаховом кургане возвели ретраншамент и приспособили его к ружейной и пушечной обороне впереди-лежащей площадки, но не очистили площадку от загромождавших ее пороховых погребов и блиндажей: таким образом почти весь передний фронт укрепления остался закрытым от выстрелов с ретраншамента.

Чтобы усилить оборону куртины между Малаховым курганом и 2-м бастионом, на левом фронте кургана присыпали несколько барбетов для полевых орудий, а для обстреливания местности позади 2-го бастиона, на случай занятия его неприятелем, построены на обоих берегах Ушаковой балки батареи: одна на 7, а другая на 2 карронады. Тогда же приступлено к устройству траншеи от 2-го бастиона к батарее Геннериха ⁽¹⁶⁾.

С 9-го (21-го) по 23-е августа (4-е сент. н.ст.) включительно, в продолжении 15-ти суток, с нашей стороны сделано было 51,275 артиллерийских выстрелов, а с осадных батарей — свыше 132,000 тысяч, следовательно более нежели в 2 1/2 раза. Ружейных выстрелов производилось с нашей стороны ежедневно около 37,000. В течение этого времени, гарнизон потерял выбывшими из строя 8,921 челов., а неприятель до 3,500 человек. Подбито у нас, преимущественно на Корабельной стороне, 54 орудия и столько же станков.. Большая часть этой артиллерии осталась без замены. Число подбитых осадных орудий неизвестно. Мы успели взорвать несколько пороховых погребов: в ночи с 16-го (28-го) на 17-е (29-е) августа, бомбою с батареи Будищева взорвало на Камчатском кургане два пороховых погреба, в которых хранились 7 тысяч килограмм (около 400 пуд.) пороха и 350 снаряженных гранат, несколько батарей были сильно повреждены. Одно из бревен, брошенное более нежели на полтораста сажен, упало в английскую траншею и перебило до 20-ти чело-век, у Французов же убито и ранено взрывом 140 человек, в числе коих 3 офицера. Сотрясение было столь сильно, что были выбиты в окнах стекла, не только на Павловской, но и на Николаевской батарее, отстоявшей около 3-х верст от места взрыва. Камни и куски дерева достигали нашей цепи, рассыпанной впереди 3-го бастиона. — 19-го (31-го) августа, в половине 6-го часа пополудни, на неприятельской мортирной батарее, против 2-го бастиона, произошел другой, довольно сильный взрыв, которым выброшены на наш бастион обрубки бревен и доски с гвоздями ⁽¹⁷⁾. Несмотря однако же на удачное действие нашей артиллерии, мы не могли ослабить огонь осадных батарей, и особенно французских, действовавших против 2-го бастиона и Малахова кургана. Брустверы наших укреплений во многих местах ежедневно были срываемы и рвы засыпаны до половины землею, падавшею с брустверов. Как наши рабочие в то же время старались утолщать профиль укреплений, присыпая землю со внутренней стороны, то брустверы подавались назад, отодвигаясь от рвов, и делались доступными для неприятеля. На 2-м бастионе, по которому действовали сосредоточенно более 70-ти орудий, были почти совершенно срыты все, траверсы, разбиты блиндажи и разрушены пороховые погреба. Сообщение 2-го бастиона с 1-м, где находились начальствующие лица, резерв и перевязочный пункт 5-го отделения, подвергалось анфиладному огню с Камчатского кургана и было так опасно, что раненых днем на 2-м бастионе не уносили тотчас на перевязочный пункт, а оставляли до вечера, когда носильщики, под покровом темноты, менее были поражаемы неприятелем. Легко представить себе, как все это затрудняло оборону развалин 2-го бастиона, про званного толчеею в Севастополе ⁽¹⁸⁾.

Неприятель, под покровительством своей грозной артиллерии, подвигался вперед тихою сапою и строил новые батареи. Французы к 24-му августа (5-му сентября) довершили 7-ю параллель, вывели из нее подступ, на оконечности коего устроили плацдарм, и выйдя из него другою сапою, приблизились к контрэскарпу 2-го бастиона на 47 метров (22 сажени), а впереди Малахова кургана подвели головы сап ко рву закругленной части переднего фронта на 39 метров (около 18-ти сажен). Одновременно с тем, для действия по куртине между 2-м и Корниловым бастионами, были построены на скате Камчатского кургана две новых батареи, на 11 орудий. Англичане, на Воронцовской высоте, удлинили 5-ую параллель, вышли из нее вперед двумя сапами и подвели одну из них (левую) ко рву 3-го бастиона, на расстояние 85 сажен. Тогда же ими заложена новая батарея, для поражения исходящего угла 3-го бастиона. Против 4-го бастиона и Язоновского редута, а также на Херсонесских высотах, против 6-го бастиона, Французы заложили новые батареи ⁽¹⁹⁾.

Для замедления осадных работ, обороняющийся действовал артиллерийским и ружейным огнем, ежедневно с рассветом направляя выстрелы всех орудий на головы сап и стараясь разбросать туры, после чего открывался по рабочим картечный и ружейный огонь. Когда же осаждающий заставлял умолкать нашу артиллерию, тогда действовали по разрушенным сапам ружейным огнем и поражали их из малых мортир, для чего были сформированы особые подвижные батареи. По ночам, обороняющийся, пользуясь превосходным духом гарнизона, старался препятствовать успеху неприятельских работ небольшими вылазками. В ночи с 12-го (24-го) на 13-е (25-е) августа, командовавший цепью впереди 2-го бастиона, подпоручик Хайбетов, с командою из 70-ти охотников, атаковал и занял три французские ложемента. Одновременно с тем, две неприятельские колонны двинулись вперед, для овладения волчьими ямами у 2-го бастиона, но, встреченные картечью и ружейным огнем, отступили и потом ударили в штыки на наших охотников, которые, будучи поддержаны взводом Замостского полка, захватили в плен одного из французских солдат, взяли несколько ружей и прикатили в ров бастиона мантелет. Несколько спустя, Французы атаковали наши завалы впереди кур-тины и Малахова кургана и после рукопашной схватки овладели двумя завалами, но из остальных были выбиты Люблинского полка капитаном Поповым с 60-ю охотниками, причем потеряли 2-х человек пленными. С нашей стороны, в этих стычках выбыли из фронта 12 человек ⁽²⁰⁾. В ночи с 18-го на 19-е (на 31-е) августа, были высланы с 3-го бастиона, против английских работ на Воронцовской высоте, 60 охотников Селенгинского полка при поручике Юдине, 30 пластунов и 2 матроса, служивших проводниками, под общим начальством войскового старшины Дани-ленка. Охотники направились частью по Докову оврагу, частью, левее, и подойдя к неприятелю скрытно, ворвались в английский подступ, выведенный из 5-й параллели. Неприятельские рабочие и траншейный караул, застигнутые врасплох, обратились в бегство и, достигнув позади-лежащих траншей, открыли сильный ружейный огонь. Часть наших охотников провожала Англичан батальным огнем, между тем как прочие разрывали подступ и сваливали в ров туры, а потом вся команда отошла в наши ложементы, захватив в плен одного из английских солдат и унеся 4 штуцера, снятых с убитых неприятелей, и 20 штук шанцевого инструмента. Урон наш в этой стычке состоял в одном убитом, 2-х раненых и одном без вести пропавшем. В то же время 10 охотников Прагского полка направились с батареи Жерве через Доков овраг, на правый фланг английской 2-й параллели, где, разбросав до 50-ти туров, взяли в плен двух Англичан и захватили несколько ружей и часть шанцевого инструмента. С нашей стороны здесь выбыло из фронта 3 человека ( }.

В продолжения времени с 5-го (17-го) по 23-е августа (4-е сентября), Французы, перед 4-м бастионом, продолжали подземную войну, настойчиво наступая булевыми колодцами с обеих сторон капитали, чтобы отрезать нашу галерею на капитали от боковых ходов, а с нашей стороны генерал Тотлебен готовился разрушить работы неприятельского минера небольшими зарядами ⁽²²⁾.

После сражения на Черной, 4-е отделение гарнизона было усилено тремя дружинами Курского ополчения, по случаю сильной убыли в людях, Люблинский полк переформирован в один баталион, а Елецкий — в два, Муромский же полк укомплектован вновь и приведен в двух-баталионный состав.

Сближение неприятельских подступов к нашим укреплениям, почти совершенно разрушенным, и огромная убыль гарнизона окончательно убедили князя Горчакова в необходимости уступить неприятелю развалины Севастополя. Мы уже видели, из письма его к военному министру, от 6-8-го августа, что он ожидал для этого только окончания постройки моста на Большой бухте. Несколько дней спустя, главнокомандующий писал:

‘Наши укрепления Корабельной начинают совершенно разрушаться от неприятельского, почти беспрерывного, огня, в особенности же нам наносят вред бомбы, падающие в изобилии (a foison), и огонь стрелков, расположенных в весьма близких от нас траншеях. Вылазки невозможны, производить их — значило бы вызвать со стороны неприятеля сильный огонь, который не позволил бы нам исправлять ежедневные повреждения, что необходимо для отпора в случае штурма. С 5-го по 11-е, мы потеряли убитыми, ранеными и сильно контуженными 5,743 человека, следовательно около тысячи человек в сутки. Ожидать, чтобы неприятель, совершенно разорив наши окопы, повел на нас штурм — немыслимо. Выть может, он будет, по прежнему, громить нас 15 дней, и мы, потеряв еще 15,000 человек от бомбардирования, потеряем столько же на штурме. Предпринять отчаянную вылазку в больших силах также не послужило бы ни к чему, если бы даже нам уда-лось одержать минутный успех (на что впрочем нет никакой надежды), то через десять дней мы очутились бы в прежнем положении, потеряв 10,000 человек на вылазке, столько же от бомбардирования, и, кроме того, 15,000 при штурме, который мы все-таки должны были бы выдержать.

Мост на бухте будет готов через два или три дня, и я предполагаю оставить Южную сторону Севастополя 18-го, либо 20-го числа этого месяца…

Таково, любезный князь, мое положение. С марта месяца до сей поры мы держались в плохом убежище, не заслуживающем названия укрепленного лагеря, против неприятеля, превосходного в силе, обладающего средствами, беспримерными в Истории, который, во время моего прибытия сюда, уже теснил Севастополь сблизка и обеспечил себя с тыла неприступными укреплениями. В настоящее время мы достигли крайних пределов возможного, и я считаю долгом, в отношении к Государю и отечеству, стараться, по крайней мере, вывести севастопольский гарнизон, с наименьшею по возможности потерею, из безвыходного положения, в которое он поставлен. Это будет очень трудно, но я приложу к сему все мое старанье. Вчера, по зрелом обсуждении дела, я решился очистить Севастополь. Завтра опять поеду в Корабельную, чтобы окончательно принять меры для отступления. Я не созывал военного совета, быть может — решусь на то в последние минуты, в настоящее же время необходимо сохранять тайну, в противном случае, неприятель насядет на нас во время исполнения. Впрочем — здесь нет ни одного человека, который не считал бы безумием дальнейшей обороны…’ ⁽²³⁾.

Действительно, князь Горчаков, по-видимому, решась оставить Южную сторону, приказал генералу Тотлебену составить проект работ, необходимых для обеспечения отступления на Северную сторону.

Представленный проект был утвержден главнокомандующим 12-го (24-го) августа (в тот самый день, когда он известил военного министра о своем непременном намерении — очистить Севастополь), и тогда же предприняты следующие работы:

1) Чтобы обеспечить отступление войск с Городской стороны к мосту, устроены в городе баррикады, вооруженные 15-ю малыми карронадами, образовавшие преграду, в виде обширного предмостного укрепления.

2) Чтобы обеспечить отступление войск к переправе с Павловского мыска, устроены баррикады, вооруженные 8-ю малыми карронадами, и, к того, предполагалось, в случае надобности, поставить за баррикадами несколько полевых орудий.

3) Начали приготовлять к подорванию Павловскую и Николаевскую батареи выделкою камор в опорных стенах этих зданий.

4) Для обстреливания, после перехода на Северную сторону, Корабельной слободки и города, заложили на северном берегу рейда несколько батарей.

Кроме того, предполагалось, оставляя укрепления Южной стороны, положить во всех пороховых погребах заложенные приводы, чтобы постепенными взрывами удержать преследующего неприятеля.

В то же время главнокомандующий приказал. чтобы все главные пороховые запасы, лаборатории и вообще все имущество артиллерийского гарнизона и арсенала, все штабы, канцелярии, архивы, и проч. переведены с Южной стороны на Северную. Начальнику штаба гарнизона, князю Васильчикову было поручено составление подробных диспозиции, для постепенного отвода войск от оборонительной линии к мосту и пристаням, перехода через мост и посадки на суда, и наконец для дебуширования с моста, высадки с судов и расположения на Северной стороне ⁽²⁴⁾.

Но едва лишь прошло два дня с начала этих приготовлений, как князь Горчаков, побуждаемый присущими в нем чувствами рыцарской доблести и самопожертвования, отказался от своего намерения — очистить без боя Южную сторону, и решился оборонять Севастополь до последней возможности.

‘Продолжение до крайности защиты Севастополя — писал он Государю Императору — конечно, будет для нас славнее, чем очищение его без очевидной необходимости. Действуя так, армия понесет, может быть, больший урон, но она для того только и существует, чтобы умирать за Вашу славу ^{( 25)}.

Тогда же князь Горчаков писал военному министру: ‘…i1 est possible que je fasse une sottise en me decidant a tenir encore Sevastopol, mais de deux mauvais partis entre lesquels j’ai le choix c’est le plus honorable. Au reste je fais en secret les pre-paratifs necessaires pour l’evacuation et je fortifie la Северная, dans le sens de la ville, pour contre-battre l’ennemi si je la lui abandonne. Les fortifications faites avant etaient tournees dans le sens oppose. II est possible que l’ennemi, en me voyant faire ces nouvelles batteries, en conclue que je m’apprete a quitter la ville. Tant mieux: il ne ten-tera pas d’effort, dans l’espoir de me tomber dessus, au moment de la retraite, et en attendant j’ache-verai ces coupures qui me feront une espece’ de nouvelle enceinte. Apres avoir perdu du terns, l’ennemi se decidera a m’attaquer, et avec ma nouvelle ligne je le repousserai bien plus facilement que dans l’etat actuel de mes deux bastions attaques qui sont en capillotade. A la grace de Dieu! La troupe est tres bien. La journee du 4 aout n’a pas influe sur son esprit. On dit que Read a fait tout le mal et chacun compte prendre sa revanche’… (Быть может, я поступил глупо, решась продолжать оборону Севастополя, но из двух плохих способов действий, остающихся на мой выбор, я предпочел наиболее достойный. Впрочем, я делаю в тайне приготовления к очищению города и укрепляю Северную к стороне города, чтобы противодействовать неприятелю, когда он займет Севастополь [Приготовления к переходу на Северную сторону не могли оставаться в тайне и, по всей вероятности, оказали невыгодное влияние на дальнейшую оборону Севастополя]. Прежние укрепления были обращены в противную сторону. Может быть неприятель, заметя эти новые батареи, подумает, что я готовлюсь оставить город. Тем лучше: он приостановит свои усилия, в надежде нагрянуть на меня при моем отступлении, а между тем, я построю завалы, которые составят новую ограду. Затем, неприятель, потеряв напрасно время, решится атаковать меня, и тогда, расположась на моей новой оборонительной линии, я отражу его удобнее, нежели теперь, когда у меня два бастиона совершенно разрушены. Как Бог даст! На войска можно полагаться. Неудача 4-го августа не оказала влияния на их дух. Все убеждены, что виноват один лишь Реад, и всякий надеется отмстить) ⁽²⁶⁾.

Несколько дней спустя, главнокомандующий, извещая военного министра, что устроиваемая вновь оборонительная линия будет готова через неделю (т.е. в конце августа ст.ст.), писал: ‘Le travail vа lentement, parcequ’il faut apporter la terre de loin et sous le feu de l’ennemi. Je crains beaucoup que les Allies ne se decideront pas a faire un assaut general, ou du moins qu’ils ne le tenteront qu’ apres nous avoir pile comme dans un mortier pendant un mois. Je le crois d’autant plus que Stakelberg pretend que leurs renforts veritables (30 mille hommes) n’arriveront ici que vers le 8 (20) septembre. En attendant il leurs viennent des secours partiels. II en est arrive ces derniers jours de 5 a 6 mille hommes. Je suis decide a opiniatrer la defense de cote sud, aussi longtems que faire se pourra, parceque c’est le parti le plus honorable, et que si quelque circonstance imprevue nous favorise, il nous fournira l’occasion d’en profiter’… (Работа идет медленно, потому что приходится носить землю издалека и под огнем неприятеля. Опасаюсь крайне, что Союзники не решатся повести общий штурм, либо, по крайней мере, поведут его не прежде, как истолокши нас как бы в ступке, в продолжении целого месяца. Я думаю так, тем более, что, по словам Стакельберга, их действительные подкрепления прибудут сюда не ранее 8-го (20-го) сентября, а между тем они усиливаются постоянно ив последнее время к ним пришло от 5-ти до 6-ти тысяч человек. Я решился упорно защищать Южную сторону, пока это будет возможно, так как это самый почетный для нас исход, и к тому же мы можем воспользоваться каким — либо благоприятным случаем). Далее — главнокомандующий рассчитывал, что если бы даже дальнейшая оборона Севастополя в продолжении месяца стоила до 25,000 человек, то их можно было заменить, постепенно выделяя из армии нужное число людей, так чтобы окончательно осталось для защиты Мекензиевых высот 20,000 человек… Впрочем — писал князь Горчаков — действительный урон гарнизона будет не более 10,000 челов., потому что, по всей вероятности, он усилится 15-ю тысячами выздоровевших от ран и болезней ⁽²⁷⁾.

Во второй половине августа (в начале сентября), Французы, пройдя подступами чрез наши засеки, впереди Малахова кургана, находились в расстоянии около 60-ти шагов от контрэскарпа бастионов Корнилова и 2-го, и уже могли видеть, что бруствер обоих укреплений и куртины между ними был разрушен, а рвы почти совершенно завалены. С обеих сторон бросали тучи навесных снарядов, а в те немногие минуты, когда умолкал гром орудий, можно было слышать в ночи говор неприятелей ⁽²⁸⁾.

На левой французской атаке против Городской стороны, где деятельно велась подземная война, на пространстве перед бастионами 4-м и 5-м и редутом Шварца, неприятель успел подвести свои траншеи на расстояние около 60-ти шагов от 4-го и 85-ти — от 5-го бастиона.

Атаки Англичан подвигались несравненно медленнее: в начале сентября по н. ст. они находились в расстоянии двухсот шагов от контр-эскарпа 3-го бастиона ⁽²⁹⁾.

Ведение осадных работ на близком расстоянии от нашей оборонительной линии стоило Союзникам дорого, хотя и не в такой степени, как нам защита Севастополя: с 4-го (16-е) по 23-е августа (4-е сентября), Французы теряли выбывшими из фронта ежедневно кругом по 170-ти, а Англичане — по 50-ти человек. Как ни велики были у неприятеля запасы снарядов, они видимо истощались, и при усиленном бомбардировании могло их стать лишь на несколько дней. Генерал Боске уверял, что войска его не могли долго держаться под столь сильным огнем, а генерал Ниель которому не было известно вполне отчаянное положение наших укреплений, указывал на работы 2-й оборонительной линии, полагая, что надлежало предупредить их довершение решительным штурмом. Сам же Пелисье, при всей своей отваге, сделавшись осторожнее со времени неудачного покушения 6-го (18-го) июня, изъявлял намерение выждать присылку из Франции четырехсот мор-тир, чтобы засыпать бомбами защитников Севастополя, но, уступая желанию своих сподвижников, собрал, 22-го августа (3-го сентября), на военный совет, для решения вопроса о предстоявшем образе действий, генералов: Боске, начальника штаба Мартимпрей, начальника инженеров Ниеля, начальника артиллерии Тири, генералов Фроссара, Бёре и начальника инженеров английского корпуса, сэра Гарри Джона. Генерал Ниель, которому главнокомандующий предоставил изъявить свое мнение в начале совещания, предложил штурмовать Малахов курган, и когда все прочие генералы едино-гласно подали такой же отзыв, Пелисье сказал: ‘хорошо, будет дан штурм’. (C’est bien, l’assaut sera donne). Затем, генерал Ниель потребовал, чтобы не только день, но даже час штурма оставался в тайне до последней минуты. Заметим, что некоторые из французских генералов полагали, что было выгоднее штурмовать Городскую сторону, овладев которою, можно было отрезать отступление на Северную сторону войскам, занимавшим Корабельную. Но генерал Ниель настаивал на своем мнении, утверждая, что успех на каком бы то ни было пункте, кроме Малахова кургана, не мог повести к овладению Севастополем ⁽³⁰⁾.

Составление проекта штурма было поручено генералу Боске. Положено открыть, 24-го августа (5-го сентября), усиленную канонаду по нашим укреплениям и городу, обращая огонь на различные пункты, и то усиливая, то ослабляя действие батарей, чтобы поставить осажденных в недоумение на счет времени и направления штурма.

24-го августа (5-го сентября), в день, назначенный для начала шестого усиленного бомбардирования Севастополя, на французских батареях находилось 609 орудий, именно: на правой французской атаке 239 (103 пушки, 49 гаубиц и бомбовых пушек и 87 мортир), а на левой французской атаке 370 орудий, на батареях английской атаки — 198 орудий (108 пушек и 90 мортир), всего же на осадных батареях стояло 807 орудий, из коих только небольшая часть была назначена для действия против Северной стороны и по рейду, либо находилась в редутах на Сапун-горе ⁽³¹⁾, прочие же все 698 орудий должны были громить нашу оборонительную линию.

C нашей стороны, в начале (в половине) августа, вооружение всех укреплений Южной стороны состояло из 1,381 орудия, из них на передовой линии находилось 982 ⁽³²⁾, в числе коих около 600 были назначены для борьбы с осадными батареями, а прочие — для обстреливания лощин и оврагов, для фланговой и внутренней обороны и для действия в случае атаки с моря. Но из числа помянутых 600 орудий, назначенных для противодействия осадным батареям, следует исключить, по крайней мере, 60, которые, будучи подбиты после 4-го (16-го) августа, не были заменены новыми ⁽³³⁾. Следовательно, против 698-ми орудий мы имели на передовой оборонительной линии только около 540.

24-го августа (5-го сентября), в пять часов утра, началась канонада, превосходившая силою все прежние. Весь Севастополь покрылся густым облаком дыма, которое с этой поры три дня сряду висело над городом. Солнце светило, но его не было видно. Громовые, потрясающие всю окрестность, залпы сменялись беспрерывным ровным гулом орудий и потом снова раздавались с прежнею силою. Сперва огонь осадных батарей был преимущественно обращен на Городскую сторону, против 4-го и 5-го бастионов, а в 2 часа пополудни, неприятель, почти совершенно прекратив канонаду по Городской стороне, стал действовать еще сильнее по нашему левому флангу, и в особенности по Малахову кургану и 2-му бастиону, осыпая их градом бомб, гранатной картечи и ружейных пуль. Это был — по выражению одного из участников побоища — ад, пожиравший защитников кургана в продолжении двух часов. В 4 часа, неприятель опять усилил канонаду против Городской стороны, а с 6-ти часов вечера возобновил жесточайший огонь против Корабельной. В продолжении этой ужасной канонады, Союзники с умыслом иногда прекращали ее, на несколько ми-нут, заметив, что мы, в эти паузы, из опасения штурма, сосредоточивали на бастионах войска, пользуясь чем, неприятель внезапно громил их еще с большею силою ⁽³⁴⁾.

Против Малахова кургана был сосредоточен огонь 110-ти орудий большого калибра, и в том числе до 40 мортир. На бастионе Корнилова, в переднем фронте, бруствер местами был срыт до половины и ров засыпан, почти все мерлоны разрушены и подбито много орудий. Еще более пострадал 2-й бастион, уже полуразрушенный прежним бомбардированием. Находясь в лощине, бастион был поражаем с трех сторон демонтирными и продольными выстрелами, из 60-ти орудий, и навесно, из 30-ти мортир. Гарнизон этого не-большего укрепления, лишенный всяких укрытий и осыпаемый градом гранатной картечи и ружейных пуль, потерял, в продолжении 12-ти часов, из 600 человек, убитыми и тяжело ранеными более двухсот. Все раненые оставались на батарее до ночи, и только тогда стало возможным отправлять их с наименьшею для носильщиков опасностью на ближайший перевязочный пункт, устроенный на 1-м бастионе. Из 20-ти орудий 2-го бастиона было подбито 4, остальные же почти все приведены в бездействие повреждениями в станках и платформах. Исправление амбразур сделалось почти не-возможно: уже несколько дней, по опасности сообщения с этим бастионом, на него не было доставлено ни одного тура, ни одной фашины, и потому амбразуры, исправляемые по ночам, с большою потерею в людях, из старого совершенно высохшего хвороста, беспрестанно загорались и разваливались. Для починки платформ недоставало леса, наибольшую же опасность представляли пороховой и бомбовой погреба, на сохранение коих было нами обращено главное внимание.

На Городской стороне наиболее были повреждены 5-й бастион, люнет Шварца и правый фас 4-го бастиона ⁽³⁵⁾.

Вообще же в сей день артиллерия осаждающего одержала перевес над нашею на всех пунктах, кроме 6-го бастиона, Ростиславского редута и бастионов 3-го и 1-го. В особенности же удачно действовали батареи 3-го и 1-го бастионов, управляемые мужественными и энергическими начальниками, Перелешиным 1-м и Микрюковым ⁽³⁶⁾.

Неприятель, не ограничиваясь канонадою и бомбардированием нашей оборонительной линии, громил город, Большую и Южную бухты и Северную сторону. В городе произошло несколько пожаров и разрушено стоявшее на горе здание городского телеграфа. В 6 часов вечера, неприятельская бомба, упав на военный транспорт ‘Березань’, стоявший у северного берега Большой бухты, прошла до самого трюма, и там лопнув, произвела пожар. Как все усилия матросов потушить его оказались напрасны, и судно, унесенное волною, угрожало мосту, то решено было потопить транспорт, сделав в нем несколько пробоин выстрелами с ближайшего из наших пароходов. Пожар продолжался до утра, освещая бухту и оба берега ⁽³⁷⁾.

Всю ночь продолжалось бомбардирование. Как падающие звезды, с обеих сторон сверкали бомбы, скрещиваясь на полете между собою и разрываясь с зловещим треском. До 80-ти мортир постоянно сосредоточивали огонь по Малахову кургану и 2-му бастиону, на котором, в течении нескольких часов, выбыла из строя почти половина рабочих. Но, несмотря на то, обороняющийся успел, не только исправить на этих укреплениях и на куртине между ними главные повреждения в пороховых погребах и амбразурах, но и насыпать несколько новых барбетов для полевых орудий ⁽³⁸⁾.

Число выстрелов в эти сутки со стороны осаждающего вообще простиралось до 40 тысяч (по другим сведениям — более 80 тыс.), а с нашей до 20 тыс. В гарнизоне выбыло из строя, как показано в журнале военных действий, 1,200, в действительности же около 2,000 человек, а у неприятеля до 300 человек ⁽³⁹⁾.

25-го августа (6-го сентября), с самого рассвета, осаждающий поражал всю оборонительную линию еще более жестоким огнем, нежели накануне, то ослабляя и даже прекращая его, то возобновляя с большею силою. Наши батареи, по возможности, отвечали неприятелю, кроме Малахова кургана и 2-го бастиона, которые, через час после рассвета, были принуждены замолчать. Бруствер передней батареи Корнилова бастиона был почти совершенно срыт и ров местами засыпан. Здесь несколько раз загорались туры, и наконец пламя, быстро распространяясь, перешло на туровую оде жду порохового погреба. Неприятель, заметив дым, сосредоточил на этот пункт жесточайшую канонаду и весьма сильный навесный огонь, но, несмотря на то, пожар. угрожавший страшным взрывом, был потушен геройскими усилиями сапер и рабочих Замостского полка, под начальством Томского полка прапорщика Насакина, причем был ранен этот отличный офицер и пало до 30-ти нижних чинов. На 2-м бастионе, обращенном в груду развалин. пожар следовал за пожаром и погреба ежеминутно угрожали взрывом. Из прочих укреплений наиболее потерпели 4-й и 5-й бастионы. Всего же у нас в этот день подбито 29 орудий и 35 станков.

В городе вспыхнуло несколько пожаров.

Ночью неприятель осыпал градом бомб и гранатной картечи всю нашу линию, и в особенности Малахов курган и 2-й бастион, действуя также по сообщениям этих укреплений, чтобы вредить нашим резервам. В эту ночь, за горжею Малахова кургана. загорелся склад сухого хвороста, освещая ярким заревом наши укрепления и способствуя неприятелю бить наших рабочих на выбор. Сам генерал Хрулев поспешил на место пожара, и вскоре туда пришли из Корабельной слободки две роты Севского полка. Одушевленные присутствием любимого начальника, солдаты, под руководством подпоручика 6-го саперного баталиона Орды, потушили пожар, понеся притом значительную потерю ⁽⁴⁰⁾.

Число выстрелов в эти сутки вообще простиралось со стороны осаждающего до 52-х тысяч, а с нашей — до 20-ти тысяч. Выбыло из строя: у нас более 2,500 человек, а у неприятеля — около 300 ⁽⁴¹⁾.

Со времени, когда началось усиленное бомбардирование, защитники Севастополя находились в постоянном ожидании штурма, каждый день перед рассветом и во время перерывов огня, орудия были заряжаемы картечью, пехота становилась по банкетам, резервы приближались к укреплениям. Как вслед затем, неприятель открывал усиленный огонь, то войска наши теряли много людей и чрезвычайно утомлялись. В особенности же мы ожидали штурм 26-го августа (7-го сентября), полагая, что Французы захотят ознаменовать годовщину Бородинской битвы взятием Севастополя. Еще накануне храбрый генерал Сабашинский, на 2-м бастионе, во время самого страшного бомбардирования, ободряя войска, истребляемые неприятельскими снарядами, сказал: ‘вам уже не долго остается терпеть, завтра рассчитаемся с Французами и отпразднуем бородинскую годовщину’.

Но неприятель, все еще не решаясь на штурм, и в сей день, как в оба предыдущие, открыл усиленную стрельбу, с самого рассвета — сперва залпами, потом артиллерийским батальным огнем, обычными перерывами, в продолжении коих осыпал укрепления ружейными пулями. В этот день, кроме действия из орудий, были пускаемы из-за Карантинной бухты боевые ракеты и брошено на Малахов курган, с помощью фугасов, несколько бочек с порохом, одна из них упала на банкет полукруглой батареи впереди гласиса и взрывом своим вывела из фронта до 10-ти человек, обвалив бруствер на 3 сажени. Но этот обвал был тотчас заделан, благодаря распорядительности подпоручика 4-го саперного батальона Софронова. Вслед затем, на кургане взлетел погребок с 50-ю зарядами и 100 снаряженными бомбами и гранатами, причем было убито и ранено 15 человек. Бастион Корнилова, несмотря на энергию временного командира своего, капитан-лейтенанта Карпова, почти совершенно прекратил пальбу. Но люди, уцелевшие на нем от истребления, оставались непоколебимо среди груды трупов своих товарищей и множества раненых, отправление которых на перевязочный пункт было затруднено артиллерийским и ружейным огнем, поражавшим продольно дорогу с кургана в Корабельную. Несколько матросских жен отважились посетить своих раненых мужей и даже при вели с собою детей — принять последнее отеческое благословение. Большая часть этих безвестных но славных женщин заплатила жизнью за геройский подвиг.

На 2-м бастионе осталось всего-на-все 6 целых орудий и почти вся артиллерийская прислуга перебита. Множество ратников Курского ополчения было поставлено к орудиям. Не только доставка орудий и материалов на 2-й бастион сделалась совершенно невозможною, но даже в течение трех дней нельзя было принести туда, не подвергая себя явной гибели, ни одного ведра воды, что крайне увеличивало страдания раненых, лежавших под открытым небом до наступления ночи, и весьма тягостно для артиллерийской прислуги и рабочих, изнуренных беспрестанным трудом при палящем зное ⁽⁴²⁾.

На Городской стороне были сильно повреждены 4-й и 5-й бастионы. Наиболее успешно с нашей стороны действовал в этот день, как и прежде, 3-й бастион.

В 3-м часу пополудни, неприятельская бомба, упав на стоявший у северного берега Большой бухты фрегат ‘Коварна’, незадолго пред тем нагруженный двумястами бочек спирта, зажгла его. Этот пожар продолжался почти до: освещая зеленым заревом 1-й, 2-й и Корнилов бастионы ⁽⁴³⁾.

Ночью неприятель поражал укрепления и город жесточайшим навесным огнем. В 10-м часу вечера, вспыхнул сильный пожар в городе, позади 4-го бастиона, а в 11 часов, в то самое время, когда две шаланды с двумястами пудов пороха, отправленные с Северной стороны, приближались к Графской пристани, одна из них была взорвана неприятельскою боевою ракетою, а другая от сотрясения затонула, при этом взрыве погибли лейтенант князь Кекуатов и несколько матросов, и тяжело ранен капитан 2-го ранга Лихачев.

Лестница пристани была разрушена и лежавшие на ней 36-ти-фунтовые пушки, будучи взброшены на

верхнюю площадку, задавили несколько человек.

От сильного сотрясения на Николаевской и Павловской батареях вылетели вон все оконные рамы, и даже на Северной стороне растворились двери в нескольких домах и были сдвинуты с мест кровати больных ⁽⁴⁴⁾.

В эти сутки осаждающий выпустил более 50-ти тысяч снарядов, и в том числе 30 тыс. разрывных. С нашей же стороны — израсходовано 15 тысяч. Выбыло из фронта: у нас более 3-х тысяч, а у неприятеля — около 250-ти человек ⁽⁴⁵⁾.

26-го августа (7-го сентября), накануне последнего дня обороны Севастополя, город, за исключением нескольких строений, прилегавших к западному берегу Южной стороны, представлял груду обгорелых развалин. Материалы морской части, хранившиеся в городских складах, большею частью обращены на разные постройки, в продолжении осады. Оставался флот — последняя жертва, которую надлежало принести, в случае потери Севастополя. В продолжении трех суток усиленного бомбардирования, у нас выбыло из фронта более 7,500 человек, и дальнейшая оборона день ото дня становилась безнадежнее. Исправление по ночам поврежденных укреплений было трудом напрасным, камни и сухая земля, разбитые неприятельскими снарядами, рассыпались от попадавших в них ядер и бомб, а гранатная картечь и ружейные пули довершали истребление гарнизона. Прежнее активное мужество Севастопольских воинов обратилось в пассивную готовность — умереть, не пережив потери залога им вверенного. Уже разрушены были укрепления, но еще стояли незыблемо живые стены его защитников ⁽⁴⁶⁾.

Приложения к главе XXXIV.

⁽¹⁾ Guerin. Histoire de la derniere guerre de Russie (1853-56). II. 379.

⁽²⁾ Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. П. 296. — Берг. Записки об осаде Севастополя. I. 93.

⁽³⁾ Алабин П. 298 и 302-303.

⁽⁴⁾ Журнал военных действий в Крыму.

⁽⁵⁾ Тотлебен.

⁽⁶⁾ Журнал военных действий.

⁽⁷⁾ Алабин. II. 305-306.

⁽⁸⁾ Алабин. II. 312.

⁽⁹⁾ Собственно-ручная приписка князя Горчакова (8-го августа) к письму от августа 1855 года.

⁽¹⁰⁾ Тотлебен. — Приказ графа Остен-Сакена, от 23 июля 1855 года.

⁽¹¹⁾ Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера. 238-239.

⁽¹²⁾ Тотлебен.

⁽¹³⁾ Берг. II. 4-5.

⁽¹⁴⁾ Севастопольские воспоминания. 217-218.

⁽¹⁵⁾ Тотлебен.

⁽¹⁶⁾ Тотлебен.

⁽¹⁷⁾ Журнал военных действии в Крыму. — Niel. Siege de Sevastopol. 408-409.

⁽¹⁸⁾ Тотлебен. — Записки очевидца.

⁽¹⁹⁾ Тотлебен.

⁽²⁰⁾ Журн. военн. действий.

⁽²¹⁾ Алабин. II. 329. — Тотлебен.

⁽²²⁾ Тотлебен.

⁽²³⁾ Из письма князя Горчакова военному министру, 12-го августа 1855 г.

⁽²⁴⁾ Тотлебен.

⁽²⁵⁾ Из письма Государю Императору князя Горчакова, от 14-го августа 1855 г.

⁽²⁶⁾ Собственноручная приписка князя Горчакова к письму от 14-го августа 1855 г.

⁽²⁷⁾ Из письма князя Горчакова военному министру, от 20-го августа 1855 г.

⁽²⁸⁾ Bazancourt. L’expedition de Crimee. L’armee frЮncЮise. II. 400-401.

⁽²⁹⁾ Вейгельт. Перев. Безака. Осада Севастополя 1854 — 1856 г.

⁽³⁰⁾ Bazancourt II 401-403. — Guerin. II. 379-381. — Рапорт генерала Ниеля, от 14-го сентября н. ст. 1855 г.

⁽³¹⁾ Вейгельт.

⁽³²⁾ Число орудий на передовой линии Севастопольских укреплений:

На 1-м отделении капитана 1-го ранга Зорина — 310

На 2-м отделении капитана 1-го ранга Микрюкова — 193

На 3-м отделении капитана 1-го ранга Перелешина 1-го — 230

На 4-м отделении капитан-лейтенанта Карпова — 113

На 5-м отделении капитан-лейтенанта Ильинского — 80

Полевых орудий (без лошадей) на всей оборонительной линии — 56

Всего — 982 оруд.

⁽³³⁾ С 5-го (17-го) по 23-е августа (4-е сентября) на оборонительной линии подбито более ста орудий, которые, большею частию, не были заменены другими.

⁽³⁴⁾ Вейгельт.

⁽³⁵⁾ Тотлебен.

⁽³⁶⁾ Тотлебен. — Вейгельт.

⁽³⁷⁾ Алабин. II. 344-345. — Берг. II. 10-11.

⁽³⁸⁾ Тотлебен.

⁽³⁹⁾ Журнал военн. действий. — Тотлебен.

⁽⁴⁰⁾ Тотлебен.

⁽⁴¹⁾ Журнал военн. действий. — Тотлебен.

⁽⁴²⁾ Алабин. II. 348-349. — Тотлебен.

⁽⁴³⁾ Берг. II. 16-17. — Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера. 266.

⁽⁴⁴⁾ Берг. П. 19-20. — Севастоп. воспоминания. 266-267. — Тотлебен.

⁽⁴⁵⁾ Тотлебен. — Niel.

⁽⁴⁶⁾ 27-е и 28-е августа в Севастополе (рукопись неизвестного автора).

Глава XXXV.
Штурм Севастополя.

(27-го августа (8-го сентября) 1855 г.).

26-го августа (7-го сентября), пополудни, генерал Боске, созвав начальников дивизии и бригад, а равно генералов инженерной части и артиллерии своего корпуса, объявил им, что, по приказанию главнокомандующего, будет произведен решительный штурм на следующий день в полдень. Затем, изложив общий план нападения и предварив, что каждый из главных начальников получит особую инструкцию, Боске предложил генералам обозреть и изучить местность, на которой им придется двигаться и действовать. Вместе с тем, он приказал им соблюсти, на счет времени штурма, глубочайшую тайну. Еще на военном совете, 22-го (3-го сентября), было решено повести главную атаку на Малахов курган, устремив туда наибольшие силы, но, вместе с тем, для развлечения внимания Русских, атаковать их на всех пунктах, начав однако же второстепенные атаки не прежде, как по взятии Малахова кургана. Штурм был назначен в полдень — а не на рассвете — именно потому, чтобы атаковать нас в такое время, когда мы не ожидали нападения. с тому же Союзники опасались диверсии со стороны русской армии, действовавшей в поле: если бы штурм начался на рассвете, то вспомогательная армия успела бы в тот же день придти на реку Черную и атаковать Союзников с тыла, напротив того, при начатии штурма в полдень, русская армия не могла собраться до наступления сумерек и должна была отложить нападение до следующего утра. Наконец, чтобы обеспечить взаимное содействие различных частей войск и избежать ошибок, подобных той, которая случилась 6-го (18-го) июня, решено было не подавать никакого сигнала для начала штурма, а при определении назначенного времени руководиться часами генерала Пелисье, по которым начальники частей войск и английский главнокомандующий, генерал Симпсон поставили свои часы утром 27-го августа (8-го сентября) ⁽¹⁾.

Диспозиция к штурму заключала в себе следующие распоряжения:

Для правой (главной) французской атаки, под общим начальством генерала Боске, назначены три колонны: левая, генерала Мак-Магона, из его дивизии, резервной бригады генерала Вимпфена и двух батальонов гвардейских зуавов, всего же в составе 19-ти батальонов, числом до 10 тыс. человек, должна была штурмовать Малахов курган. Средняя колонна, генерала Ламотружа, из его дивизии и четырех гвардейских полков, в составе 21-го батальона, числом также до 10-ти тыс. человек, назначена для атаки куртины между Малаховым курганом и 2-м бастионом и позади-лежащей второй оборонительной линии. Правая колонна, генерала Дюлака, из его дивизии, бригада генерала Мароля (дивизии д’Ореля) и батальона гвардейских стрелков, всего в составе 20-ти баталионов, числом до 8-ми тыс. человек, должна была штурмовать 2-й бастион (petit redan), и овладев им, обойти с левого фланга вторую оборонительную линию. При каждой из штурмовых колонн находились: по две команды сапер и пехотных рабочих, одна с перекидными мостами и лестницами, а другая с укороченным шанцевым инструментом, для проложения пути штурмующим войскам, команда минер, для отыскания контр-мин и уничтожения приводов, команда артиллеристов, для заклепки, либо расклепки орудий, кроме того, колоннам, назначенным для штурма Малахова кургана и 2-го бастиона, приданы особые артиллерийские команды, для переноски в занятые укрепления небольших мортирок (7-фунтов.) и для действия из этих орудий ⁽²⁾.

Атака 3-го бастиона (grand redan) была предоставлена Англичанам, которые уже штурмовали это укрепление 6-го (18-го) июня. Главнокомандующий английской армии поручил непосредственное начальство над войсками в день 27-го августа (8-го сентября) генералу Кодрингтону. Для штурма назначены две дивизии: 2-я, Маркгама и легкая, самого Кодрингтона, а в главный резерв — дивизии: шотландская, Колин-Кемпбеля, и 8-я, Эйра. Число всех этих войск простиралось до 10,720-ти человек, которые были распределены следующим образом: штурмовые колонны генерала Ширлея и полковника Виндгама, вообще состоявшие из 1,000 охотников 2-й и легкой дивизий, в голове коих должны были идти 200 стрелков и 320 сапер и рабочих, с лестницами и шанцевым инструментом, а в хвосте — 200 сапер и рабочих, также с шанцевым инструментом. Позади штурмовых колонн следовали, один за другим, три резерва: первый — в 1,500, второй — в 3,000 и третий, главный — в 4,500 человек ⁽³⁾.

В левой французской атаке, под главным начальством генерала де-Салль, назначены: правая колонна (сардинская бригада генерала Чиальдини), в составе 5-ти батальонов, числом 1,200 чел. и средняя (дивизия д’Отемара), в составе 11-ти баталионов, числом 4,000 челов. против 4-го бастиона (bastion du mat), левая колонна (дивизия Левальяна), в составе 13-ти батал., числом 4,300 человек против 5-го бастиона (bastion central), За ними, в резервах, должны были следовать дивизии Буа и Пате, всего 26 батальонов, в числе до 9,000 человек ⁽⁴⁾. Для содействия пехоте правой французской атаки, приказано иметь в готовности, утром в день штурма, 24 полевых орудия на бывшей Ланкастерской батарее и 12 орудий в редуте Виктория, а для содействия левой атаке — 24 орудия, поставя лошадей, по возможности, в закрытой местности и снабдив прислугу лямками, на случай передвижения орудий на людях ⁽⁵⁾.

Для охранения тыла Союзных армий, со стороны реки Черной, оставлены: одна бригада из дивизии д’Ореля, в составе 7-ми батал. при 24-х орудиях, числом 2,700 человек, против Инкермана, обсервационный корпус генерала Гербильона, в числе 20-ти тыс. чел. при 100 орудиях, на Сапун-горе и на Федюхиных высотах, сардинский отряд генерала Ламармора, в числе 8-ми тыс. челов. при 36-ти орудиях, на Гасфортовой горе и у сел. Комары, кавалерия генерала д’Алонвиля, в числе около 2-х тыс. челов. в Байдарской долине. Наконец, английский корпус (две пехотные и одна кавалерийская дивизии), в числе 8-ми тысяч, и 20 тыс. Турок, под начальством Османа-паши, были расположены у сел. Кадикиой, впереди Балаклавы ⁽⁶⁾.

Для охранения же левой французской атаки, со стороны карантина, была назначена бригада генерала Соль, в числе около 2-х тыс. челов., поставленная в траншеях на Кладбищенской высоте ⁽⁷⁾.

Таким образом против Корабельной стороны штурмовые колонны и резервы их находились в числе 38,720 штыков, а против Городской стороны — 18,500 штыков. Для охранения же их с тыла и флангов, было оставлено 62,700 человек, следовательно, у Союзников в сей день наличное число войск вообще простиралось до 120-ти тыс. человек.

Гарнизон Южной стороны в день штурма был расположен следующим образом:

На береговых батареях: Александровской, No 8 и No 10, под начальством генерал-майора Пихельштейна, 2 батальона, в числе 800 человек ⁽⁸⁾.

На Городской стороне, под начальством генерал-лейтенанта Семякина, 40 батальонов с 16-ю запряженными орудиями, всего 17,200 челов., а именно: на 1-м отделении (на 6-м и 5-м бастионах с смежными батареями), под начальством генерал-майора Хрущова, 12 батал., в числе 5,000 человек ⁽⁹⁾, на 2-м отделении (4-м бастионе и смежных батареях), под начальством генерал-майора Шульца, 12 батальонов, в числе 6,000 человек ⁽¹⁰⁾, в главном резерве Городской стороны 5-я пехотная дивизия, в составе 16-ти батал., числом в 6,200 челов., введенная в Севастополь во время шестого (последнего) бомбардирования, и 16 запряженных орудий ⁽¹¹⁾.

На Корабельной стороне, под начальством генерал-лейтенанта Хрулева, 54 батальона, три дружины и 28 запряженных орудий, всего 23,300 челов., а именно: на 3-м отделении (3-м бастионе), под начальством генерал-лейтенанта Павлова, 13 батал. и одна дружина, в числе 7,500 челов. ⁽¹²⁾, на 4-м отделении (на Малаховом кургане), под начальством генерал-майора Буссау, 9 батальонов, в числе 3,560 челов. ⁽¹³⁾, и в непосредственном резерве 4-го отделения под начальством генерал-майора Лысенко, 8 батальонов и одна дружина, в числе 3,500 челов. ⁽¹⁴⁾, на 5-м отделении (на 2-м и 1-м бастионах), под начальством генерал-майора Сабашинского, 9 Ў батальонов и одна дружина, в числе около 3,800 челов. ⁽¹⁵⁾, и в непосредственном резерве 5-го отделения 5 Ќ баталион., в числе 1,500 человек ⁽¹⁶⁾, в главном резерве Корабельной стороны 9 батальонов, в числе 3,500 человек и 28 запряженных орудий ⁽¹⁷⁾.

Всего же в Севастопольском гарнизоне было: пехоты 96 батал. и 3 дружины, в числе 41,300 человек, один стрелковый батальон, 400челов., 2 Ў батал. сапер, до 1,100 челов., в прислуге артиллерии 4,000 моряков и 2,200 человек сухопутного ведомства. А число людей вообще 49,000.

Вечером, накануне штурма, все начальники французских пехотных дивизий, а равно начальники артиллерии и инженеров, получили от генерала Боске приказ по войскам, который должно было прочесть в каждом батальоне в 8 часов утра, когда войска уже станут строиться к бою. В этом приказе, Боске, напоминая взятие наших передовых укреплений, 26-го мая (7-го июня), и победу на Черной, 4-го (16-го) августа, и умолчав об отбитом штурме, 6-го (18-го) июня, вызывал своих солдат нанести последний, смертельный удар Русским, взятием Малахова и Севастополя ⁽¹⁸⁾.

С рассветом 27-го августа (8-го сентября), как и в прежние три дня, неприятель открыл жесточайшую канонаду, направляя преимущественно огонь на Малахов курган и 2-й бастион.

Наши секреты, в продолжении ночи, доносили о сборе в неприятельских траншеях значительных сил и мы готовились к отражению штурма: орудия были заряжены картечью, банкеты заняты пехотою, резервы поставлены вблизи укреплений. Но прошло несколько часов, и неприятель, не производя штурма, продолжал истреблять наши войска адским огнем, что заставило нас отвести назад резервы, оставя на банкетах и при орудиях только необходимое число людей.

В 8 часов утра, осаждающий бросил на 5-й бастион два бочонка, заряженных каждый ста килограммами (более пяти пудов) пороха, и тогда же взорваны под гласисом Малахова кургана три горна, каждый в 500 килограмм (тридцать пудов). От этого взрыва, в расстоянии около 10-ти сажен от контрэскарпа, образовались воронки, которые не причинили никакого вреда нашим галереям, но камнями и глыбами земли у нас было перебито несколько. человек, и часть бруствера от сотрясения обвалилась в ров, впрочем, неприятель, производя эти взрывы, преимущественно имел целью успокоить солдат, между которыми ходили слухи, будто бы на всем пространстве впереди Малахова были устроены контрмины, на случай штурма ⁽¹⁹⁾.

В 10-м часу, неприятель ослабил на короткое время огонь своих батарей, а, между тем, его передние траншеи наполнялись людьми, скрытно перебегавшими из задних параллелей, куда стягивались сильные колонны, тогда же с Малахова кургана заметили движение французской артиллерии, проехавшей полем и ставшей за редутом Брансион (бывший Камчатский люнет). В 10 часов утра, на Малаховом кургане неприятельскими выстрелами взорвано до 50-ти снаряженных гранат и сбит стоявший у горжи флагшток, на котором поднимался синий флаг, для подания сигнала резервам в случае неприятельской атаки. В это же самое время, под сильнейшим громом батарей, прибыл в 6-ую параллель генерал Боске. Несколько спустя, Французы бросили еще два бочонка с порохом. В 11 часов, неприятель усилил огонь против Малахова кургана, а в исходе 12-го направил его на нашу 2-ю линию, для поражения резервов. Тогда же на редут Брансион прибыл Пелисье, с генералами Ниелем, Тири (Thiry), Мартимпре, и с офицерами, туда собранными для рассылки приказаний главнокомандующего ⁽²⁰⁾.

Еще на рассвете, наши секреты, уходя с ночных постов, донесли о появлении в неприятельских траншеях значительного числа войск, в парадной форме. Потом — замечены были передвижения их в ближайшие к нам подступы, что заставило нас соблюдать все обычные меры предосторожности. Но огонь неприятеля был так смертоносен, что мы не могли — ни занять оборонительной линии достаточными силами, ни держать резервы вблизи укреплений.

Малахов курган, защитникам которого пред стояло принять на себя сильнейший удар противника, был занят четырьмя батальонами трех полков 15-й резервной дивизии: Модлинского, Прагского и Замостского, составленных, большею частью, из новобранцев, всего в числе 1,400 человек. (Из четвертого полка — Люблинского, в однобатальонном составе, числом в 500 чел., одна треть находилась постоянно на работе в минах, а прочие две трети — на отдыхе, в Корабельной слободке). Кроме того, на кургане состояло до 500 челов. артиллерийской прислуги, штуцерных и сапер, да на работах до 1,000 челов. Орловского князя Варшавского полка и 49-й курской дружины. В резерве, за горжею Корнилова бастиона, и на 2-й оборонительной линии, были расположены остальные три полка 9-й дивизии: Елец-кий, Севский и Брянский, всего 6 батальонов в числе 2,400 человек. Начальником войск на Малаховом кургане был старый опытный воин генерал-майор Буссау. Как в продолжении канонады с рассвета до полудня убыло на кургане несколько сот человек, то число защитников его вместе с резервом не превосходило 4,000 штыков.

Около полудня, на Малаховом кургане, люди обедали, укрывшись, по возможности, за траверсами и под разбитыми блиндажами, от пуль и осколков бомб, во множестве падавших на бастион. На банкетах оставалось лишь несколько штуцерных, а при орудиях не было почти никого из прислуги. Генерал Буссау готовился раздавать нижним чинам георгиевские кресты, а капитан-лейтенант Карпов находился в блиндаже с присланным от главнокомандующего флигель-адъютантом Воейковым… И вдруг раздался крик: ‘Французы!’ ⁽²¹⁾.

Это было начало штурма. После нескольких залпов, большею частью картечными гранатами — ровно в полдень — неприятельские батареи прекратили огонь, и в тот же миг вся дивизия Мак-Магона, в числе около 10-ти тыс. челов., устремилась на штурм с оглушающим криком: Vive l’Emprereur! (да здравствует Император!) Французы, перебежав сорок шагов, от своей передней траншеи до контрэскарпа Малахова кургана, кинулись, в виде густой цепи, на левый фас бастиона Корнилова, одновременно с войсками, штурмовавшими 2-й бастион и куртину. Артиллерия кургана успела сделать только шесть выстрелов. Полки 1-й зуавов и 7-й линейный, почти без выстрела, взлезли на обвалившийся бруствер, прежде чем солдаты Модлинского полка успели занять банкеты, но едва лишь прошло одно мгновение, как Модлинцы дружно кинулись на встречу неприятелю. Ожесточенный, отчаянный рукопашный бой завязался внутри бастиона. Наши пехотинцы и артиллеристы отбивались от Французов, чем могли, дрались штыками и прикладами, банниками, метали камни. Сам Буссау, держа в одной из рук маленькую шкатулку с солдатскими крестами, кидал другою в неприятелей камни, пока пуля, ударив ему в грудь, положила его на месте. Тогда же пали командир Модлинского полка, полковник Аршеневский и батальонный командир майор Кованько. Модлинцы, лишенные своих начальников, потерявшие многих офицеров, подавленные беспрестанно прибывавшими неприятелями, подались назад, Французы, заняв весь валганг перед башнею и влево до куртины, водрузили трехцветное знамя. Поручик Цуриков, с несколькими солдатами, бросился на знамя, вырвал его из рук знаменщика, но был убит. Тогда же капитан-лейтенант Карпов, собрав на-скоро несколько матросов из артиллерийской прислуги и ратников из 49-й курской дружины, покушался отбить. бастион, но почти все его люди пали в неравном бою и сам он, раненый, упал замертво, был отнесен Модлинцами в блиндаж и, очнувшись там, захвачен в плен ⁽²²⁾.

Между тем Французы, по овладении батареей, влево (с нашей стороны) от башни, оттеснили стоявшие там две роты Прагского полка и пробрались в тыл ретраншамента. Завидя их появление за горжею бастиона, командир Прагского полка, полковник Фрейнд, собрав несколько своих рот, атаковал неприятеля и выбил его с бата-реи, но сам был смертельно ранен. Генерал Мак-Магон поддержал свои передовые войска 20-м и 27-м линейными полками, которые ворвались на батарею, оттеснили Прагские роты и вместе с полками 1-м зуавов и 7-м линейным, выставили свои знамена на бастионе Корнилова и на соседственных батареях. Остатки Прагских рот, отойдя назад через один из проходов ретраншамента, соединились с остатками Модлинского полка, а Французы, преследуя их по пятам, открыли по ним сильный огонь — частью из-за траверсов и из блиндажей, частью с бруствера левого фаса. Вслед затем, также был принужден отступить и Замостский полк, после чего люди трех наших полков [Модлинского, Замостского и Прагского] продолжали обороняться, стреляя из-за горжи ретраншамента и сражаясь в рукопашную на последней площадке перед горжею [Как на этой площадке пало много людей, то солдаты прозвали ее Чортовою площадкой]. В половине 1-го часа пополудни Французы занимали уже почти весь Малахов курган. Тем не менее однако же те из наших людей, которые не успели отступить к ретраншаменту, ушли в блиндажи, завалили входы всем, что попало под руку, и били оттуда в упор неприятелей, в особенности же наделали хлопот Французам 30 солдат Модлинского полка, с тремя офицерами: поручиком Юнием, подпоручиками Данильченком и Богдзевичем, и двумя кондукторами морской артиллерии Дубининым и Венецким. Эти бесстрашные люди, будучи оставлены для охранения пороха и снарядов в башне, завалили отверстие, в нее ведущее — каменную арку — турами и фашинами, и, очищая меткими выстрелами сквозь ружейные бойницы площадку за башнею, нанесли Французам много вреда ⁽²³⁾.

По занятии Корнилова бастиона, 1-й стрелковый . батальон и 1-й зуавский полк обратились влево и, ударив во фланг батареи Жервё, оттеснили к правой стороне ее егерский Его Имп. Высочества Михаила Николаевича (Казанский) полк. Командир полка, полковник Китаев, был ранен и многие офицеры перебиты. Тогда штабс-капитан князь Гинглят, собрав остатки полка, отвел их на вторую линию. Между тем, в час пополудни, подошли на Корабельную направленные туда с Городской стороны, начальником гарнизона, Костромской и Галицкий полки, которые, расположась за второю линией, правее Малахова кургана, вместе с Казанским полком, остановили неприятеля ⁽²⁴⁾. Одновременно с атакою на Малахов курган, Французы штурмовали 2-й бастион и куртину.

В этот день, начальником 5-го отделения оборонительной линии был капитан 1-го ранга Микрюков, а начальником войск, за болезнью генерал-адъютанта князя Урусова, генерал-майор Сабашинский. Стенку (куртину) между лево-фланговою батареей (Никифорова) Малахова кургана и 2-м бастионом и самый бастион занимали четыре батальона Олонецкого полка, в числе 1100 человек под командою подполковника Алексеева. Стенку от 2-го бастиона до право-фланговой (Парижской) батареи 1-го бастиона обороняли три батальона Белозерского полка, в числе 1,200 челов. под начальством полковника Иванова 5-го, а на 1-м бастионе и в траншее до рейда были расположены два батальона Забалканского (Черниговского) полка, две роты Алексопольского полка, курская дружина No 48-го и две роты 4-го стрелк. батальона, всего до 1,700 челов. под начальством полковника Нейдгардта. Непосредственный резерв 5-го отделения, в Ушаковой балке и ближайших улицах Корабельной слободы, состоял из полутора батальона Алексопольского полка, двух батальонов Полтавского и двух баталионов Кременчугского полка, всего в числе 1,500 человек ⁽²⁵⁾.

Ровно в полдень дивизия Дюлака, в составе 12-ти батальонов, числом до 5,000 человек, двинулась на штурм 2-го бастиона. Впереди шла бригада Сен-Поля. И здесь, подобно тому, как на Малаховом кургане, наши нижние чины, истомленные продолжительным ожиданием штурма, сойдя с банкетов и укрывшись по возможности от сильной канонады, ели кашу, генерал Сабашинский, в это время, говорил с капитаном генерального штаба Черняевым, присланным на 5-е отделение генералом Хрулевым, с предложением — сменить 4-ою дивизией 8-ую, чтобы дать последней сколько-нибудь отдыха. ‘Ни за что не расстанусь с моею 8-ою дивизией — отвечал Сабашинский — давайте лучше закусим’. Но едва лишь он успел вымолвить эти слова, как ударили тревогу. Французы, перебежав шагов 30 или 40, перескочили ров, почти совершенно засыпанный, мгновенно ворвались в бастион и опрокинули бежавшие в рассыпную им на встречу Олонецкие батальоны. Затем, увлеченные успехом, войска Сен-Поля, не заняв до-статочными силами бастиона, устремились вслед за Олонцами, уходившими в Ушакову балку, и достигли батареи Генериха. В эту самую минуту, заведывавший инженерными работами на 5-м отделении, 3-го саперного батальона капитан Лебедев, собрав остатки Олонецких батальонов и несколько сапер, атаковал Французов. Майор Ярошевич, с батальоном Белозерского полка, и сам генерал Сабашинский, взяв из резерва батальон Кременчугского пока майора Вакгаузена, ударили на неприятеля, который, между тем, успев заклепать ближайшие орудия, покушался остановить наши войска, но был выбит из бастиона, потеряв до полутораста человек убитыми и ранеными и несколько офицеров пленными: в числе убитых находились полковники Дюпюи и Жавель и начальник штаба 4-й дивизии, подполковник Маньян. О нашей стороны тяжело ранены: майоры Ярошевич и Вакгаузен и капитан Лебедев ⁽²⁶⁾.

Генерал Сабашинский тотчас занял банкеты густою цепью, которая открыла огонь по бегущим Французам, тогда же картечью из двух полупудовых единорогов, которых неприятель не успел заклепать, было довершено расстройство бригады Сен-Поля, бригада же Виссона, состоявшая большею частью из войск еще никогда не бывших в огне, оставалась в траншеях ⁽²⁷⁾.

Атака на куртину между бастионами 2-м и Корнилова была поведена несколько позже. Здесь Французы должны были пройти большее пространство и к тому же их движение было затруднено тройным рядом волчьих ям. Дивизия де-Ламотт-Ружа, в числе более 4,000 челов., кинулась густою толпою на куртину, в голове Французов устремились сам начальник дивизии и бригадные командиры Пикар и Бурбаки. Правая часть куртины тогда была занята Муромским полком, в составе двух баталионов, числом 700 человек, а левая — двумя баталионами Олонецкого полка, в числе 550-ти чело-век. Как только на Малаховом кургане поднялась тревога, то на куртине ударили в барабаны и пехота обоих полков частью заняла банкеты,

частью стала позади куртины, в ротных колоннах. Французы были встречены картечью и ружейным огнем, но, несмотря на то, ворвались на куртину и опрокинули наши малочисленные баталионы, в самом начале боя потерявшие своих начальников. Командир Олонецкого полка, подполковник Алексеев 7-й, был окружен неприятеля-ми и захвачен в плен, командовавший Муромским полком, подполковник Ничик тяжело ранен, многие из офицеров выбыли из фронта. Бригада Бурбаки, под картечью батареи Геннериха и 4-х полевых орудий, прорвалась чрез нашу вторую линию, захватила полевые орудия и достигла Корабельной слободки ⁽²⁸⁾.

Но успех неприятеля был непродолжителен.

Генерал Хрулев, перед началом штурма, находился на своей квартире, в одном из казематов Павловской батареи, вместе с генералами Лысенко и Ренненкампфом и с своими ординарцами. Они готовились обедать, как вдруг Хрулев, заметив необыкновенное движение войск на оборонительной линии, закричал: ‘штурм!’ Все кинулись на коней и поскакали к главному резерву, стоявшему в Корабельной. Сам Хрулев, не имея возможности, за пылью и дымом, видеть, что делалось на Малаховом кургане, и полагая, что там неприятель отбит, повел Шлиссельбургский и Ладожский полки к слабейшему пункту — 2-му бастиону, и уже на пути туда, получа известие, что Французы ворвались на Малахов курган, послал приказание генералу Лысенко, чтобы он шел с резервом 4-го отделения (9-ю дивизией) отбивать курган. Как между тем штурм на 2-й бастион уже был отражен Сабашинским, то Хрулев повернул вправо по направлению к куртине. Но еще до прибытия его со 2-ю бригадою 4-й дивизии, туда прискакали во весь опор из-за Аполлоновой балки четыре орудия 5-й легкой батареи 11-й артиллерийской бригады, под начальством капитана графа Тишкевича, которые осыпали картечью занятую неприятелем батарею Геннериха, и, вслед за тем, по приказанию Хрулева, подполковник Маллер, с 3-м батальоном Шлиссельбургского полка, выбил Французов с батареи, а майоры Новацкий и Львов, с двумя батальонами Севского полка, опрокинули неприятеля с части второй линии, примыкавшей к горже Малахова кургана. Таким образом, очистив совершенно вторую линию, Хрулев поскакал на курган. За ним в след ускоренным шагом двинулся Ладожский полк ⁽²⁹⁾. Французы, покушаясь устроиться между нашею второю линией и куртиною, были атакованы с фронта подполковником Маллером с Шлиссельбургским и майором Новацким с Севским полками, а с фланга, вышедшими из Ушаковой балки полками: графа Забалканского (Черниговским), полковника Нейдгардта, и Кременчугским, майора Вакгаузена, и прибывшим с Лабораторной батареи, одним Полтавским батальоном майора Грушки. Генерал Сабашинский, по отбитии штурма на 2-й бастион, приняв начальство над этими войсками, опрокинул неприятеля, не позволил ему удержаться на куртине и заставил его скрыться в ближайших траншеях. Но едва лишь была отражена эта атака, как Французы снова пошли на штурм 2-го бастиона и куртины. Против 2-го бастиона двинулась опять бригада Сен-Поля, вместе с бригадою Биссона и гвардейским стрелковым баталионом, а против куртины — дивизия де-Ламотт-Ружа. Французы успели взойти на бруствер 2-го бастиона и прорваться чрез куртину, но, будучи совершенно расстроены огнем батарей Парижской [Парижская батарея была построена в конце мая (в первой половине июня) и образовала часть 1-го бастиона, она состояла из двух фасов, назначенных — левый для действия по Килен-балочной высоте, а правый — для фланкирования слева 2-го бастиона] и Лабораторной [Лабораторная батарея построена в первой (во второй) половине февраля, для фланкирования справа 2-го бастиона] и встречены пехотою генерала Сабашинского, понесли огромный урон, а канонада с пароходов: Херсонес, Владимир и Одесса, под начальством капитанов: Руднева, Бутакова и Попандопуло, довершила их поражение.

В день штурма 27-го августа (8-го сентября), . наши пароходы занимали места у южного берега Большой бухты, между Аполлоновою балкою и Павловскою батареей, и когда неприятель открыл усиленное бомбардирование, приготовились к движению. Те из них, которые были назначены защищать наше левое крыло, немедленно пошли полным ходом: Херсонес и Одесса к Голландии, а Владимир прямо к северному краю французской батареи, сооруженной для обстреливания Рейда. Проходя мимо Ушаковой балки, последний пароход пустил несколько бомб по (бывшему) Камчатскому люнету, неприятельская батарея стреляла рикошетно по пароходу бомбами, но все они перелетали, не нанося никакого вреда нашим морякам. м, лишь только открылась Килен-балка, Владимир открыл с правого борта огонь бомба-ми и картечью по бегущим на штурм наших укреплений. Французам. Неприятельская Килен-балочная батарея стала стрелять по пароходу, но как на ней не ожидали, чтобы он так смело подошел к самому входу в бухту, то все снаряды перелетали через пароход. Пользуясь тем, капитан Бутаков успел стать на такое место, где, действуя по неприятельским войскам, он был прикрыт от выстрелов Килен-балочной батареи и где Рейдовая батарея не могла, для действия по нем, достаточно понизить свои орудия. Таким образом Владимир подвергался только штуцерному огню из траншей. В продолжении пальбы пароход сносило к берегу и корму его по преращении хода вперед заворачивало к берегу, что заставило его, для поворота всем бортом к неприятелю, маневрировать, проходя — то под северным, то под южным берегом рейда, чтобы становиться на прежнем, выгодном для действия, месте. В половине 4-го часа, Владимир, в продолжении трехчасового боя, потеряв убитыми и ранеными 15 человек и получив 21 пробоину ядрами и 62-х-фунтовыми бомбами, остановился у Аполлоновой балки, чтобы несколько оправиться, а в 4 часа прошел срединою рейда и, опять став близ французской батареи, снова стрелял по не-приятельским резервам, бежавшим на штурм к Малахову кургану. Когда же, в 9 часов вечера, началась в Корабельной амбаркация войск, Владимир перевез на Северную сторону — сперва 1,300, а потом, в 5 часов утра, еще 1,190 чел. Во время высадки в Куриной балке, неприятель стал бросать в пароход бомбы с батареи у рейда, но как только корма Владимира освободилась от людей, он, в свою очередь, открыл огонь по французской батарее, а потом пошел в Южную бухту и не прежде стал на якорь между Северною пристанью и Сухою балкою, как удостоверясь, что уже больше никого из наших не оставалось в городе ⁽³⁰⁾. По словам писателя, которого отнюдь нельзя подозревать в пристрастии к Русским: ‘Геройское и величественное, хотя и бедственное для Французов, зрелище представлял в особенности столь славный своими прежними подвигами пароход Владимир, который, под начальством Бутакова, подойдя быстро под выстрелы укреплений Лаваранда (Килен-балочных редутов), давал залпы то с одного, то с другого борта, по-видимому, нисколько не страдая от огня наших батарей и внося гибель и смятение в ряды штурмовых колонн. Трудно сказать, сколько пало Французов у 2-го бастиона. Никогда — говорят — не было на таком пространстве столько убитых и раненых’ ⁽³¹⁾. Один из бригадных командиров, Сен-Поль — был убит, другой, Биссон — тяжело ранен. В 85-м линейном полку выбыли из фронта все штаб-офицеры и остатком полка командовал капитан. Бригада Бурбаки, прорвавшаяся чрез куртину до ближайших строений Корабельной, была принуждена столь же быстро уйти назад. Бригада Пикара, потеряв убитыми и ранеными своего командира и почти всех штаб-офицеров, также была отброшена в траншею ⁽³²⁾.

Двукратная неудача нападения на куртину заставила генерала де-Ламотт-Ружа послать к начальнику полевых батарей, стоявших у Ланкастерской батареи, Сути, с просьбою о поддержании штурмующих войск действием артиллерии. Полковник Сути сказал присланному офицеру, чтобы он обратился к генералу Бёрё, который, с своей стороны, отозвался на то, что ‘следует испросить разрешение состоявшего при главнокомандующем, начальника артиллерии, генерала Тири’ (Thiry).Когда же наконец начальник штаба Мартимпрей доложил о том самому генералу Пелисье и получено было приказание поддержать пехоту огнем артиллерии, тогда находившийся в свите главнокомандующего полковник Гюгене (Huguenet) вызвался провести батареи по местности ему совершенно известной. Оказалось, что артиллерия могла двигаться по указанному им направлению не иначе, как колонною в одно орудие, и, подходя к нашей куртине, должна была выстраиваться под градом ружейных пуль и картечи. Все усилия неприятельской артиллерии выехать на позицию были напрасны. Батарее Дешана (Deschamps) не удалось сделать ни одного выстрела, большая часть прислуги пала, из 96-ти строевых лошадей осталось всего-на-все три или четыре. Полковник Сути был изранен. Командир другой его батареи капитан Рапатель был поражен смертельно, а полковник Гюгене убит на повал. Несколько других артиллерийских штаб-офицеров выбыло из фронта. Сам Боске, стоявший за бруствером. передней параллели и распоряжавшийся оттуда с обычным ему хладнокровием, был поражен в бок осколком гранаты. Французы были принуждены оставить на месте четыре орудия и бросили бы все остальные, если бы не спасло их действие осадных батарей против куртины ⁽³³⁾. Эта канонада, вместе с тучею ружейных пуль, летевших с левого фронта Малахова кургана во фланг и в тыл войскам, оборонявшим куртину, нанесла им огромные потери. Командир графа Забалканского (Черниговского) полка, полковник Нейдгардт был тяжело ранен, командир Кременчугского полка Вакгаузен — ранен. Войска наши гибли, почти не имея возможности поражать неприятеля, засевшего во рву и за наружною крутостью бруствера, в продолжении получаса, солдаты обеих сторон, разделенные одни от других только толщею бруствера, перестреливались в упор и бились камнями. Наконец — генерал Сабашинский, видя, что Малахов курган все еще оставался в руках неприятеля, уже в 3-м часу, решился оставить занятую Французами часть куртины. Севский и Шлиссельбургский полки, отойдя во вторую линию, стали вправо от батареи Геннериха, а полки 8-й дивизии — частью в траншее, правее 2-го бастиона, частью в самом бастионе ⁽³⁴⁾.

Вскоре затем двинулась в помощь дивизии Дюлака, в числе 2,500 человек, следовавшая в резерве бригада Мароля. Полки 15-й и 96-й линейные, незадолго пред тем прибывшие в Крым и состоявшие в комплектном числе, кинулись на валы. Ни картечь, ни ружейный огонь в упор, не могли остановить их, и уже трехцветное знамя развевалось на 2-м бастионе. ‘Сюда! на валы!’ кричал генерал Сабашинский. Солдаты его, вскочив на бруствер, встретили Французов ударом в штыки, другие, внутри бастиона, дрались в рукопашную штыками и прикладами, поражали неприятеля, опрокинутого в ров, камнями и осколками бомб. Этот ужасный бой продолжался не долее нескольких минут. Французы не только совершенно очистили бастион, но выскочили из рва и бежали в ближайший из своих плацдармов, провожаемые батальным огнем со 2-го бастиона и картечью с Лабораторной и Парижской батарей. Потери неприятеля были огромны: сам Мароль был убит, множество штаб и обер-офицеров выбыло из фронта. Ров бастиона и все пространство впереди его были наполнены телами Французов. Неприятельские войска, занявшие куртину, также были поддержаны резервом — отборными войсками гвардейских гренадер и вольтижеров, под начальством генералов Уриха и Понтеве. Но и здесь Французы понесли страшную потерю: один из отличнейших генералов их — Понтеве был смертельно ранен, генерал Меллине, полковники Бланшар и Монтера, несколько штаб-офицеров и многие обер-офицеры четырех гвардейских полков были убиты, либо ранены, а несколько офицеров и полтораста нижних чинов захвачены в плен нашими войсками ⁽³⁵⁾.

В продолжении трехчасового боя, на 2-м бастионе и куртине, неприятель ввел в дело 41 баталион, всего до 18-ти тыс. штыков, а с нашей стороны участвовало в бою 21 батальон, числом до 7,000 человек ⁽³⁶⁾. И несмотря на такую несоразмерность сил, все штурмы Французов были отражены и в руках их осталась только ближайшая к Малахову кургану часть куртины.

Густая пыль, гонимая северным ветром навстречу Союзникам, и дым от артиллерийской и ружейной пальбы не позволяли различать сигналов, но как только Англичане заметили появление трехцветного знамени на Малаховом кургане, то генерал Кодрингтон повел войска на штурм 3-го бастиона. Сообразно отданной диспозиции, в голове колонн рассыпались 200 стрелков (rifles), за ними следовали саперы и рабочие, и наконец штурмовые колонны генерала Ширлея и полковника Виндгама, в числе около тысячи человек, в резервах коих должны были идти остальные войска -и и легкой дивизии, поддержанные дивизиями: шотландскою и 8-ею. Вообще же для штурма 8-го бастиона было назначено — как уже сказано — до 11-ти тыс. человек.

В гарнизоне 8-го бастиона тогда находился Владимирский полк (2 батальона, в числе 750 человек), на смежных с бастионом батареях, — влево от него, стояли полки: Суздальский (2 батал. 800 чел.), Якутский (2 батал. 1,200 чел.) и 47-я дружина Курского ополчения (600 чел.), а вправо от 3-го бастиона — 6-й сводный резервный баталион (350 чел.) и Камчатский полк (2 батал. 1,100 чел.) На Пересыпи Охотский полк (2 батал. 1,500 чел.), а в резерве за бастионом, во 2-й линии, Селенгинский полк (2 батал. 1,200 чел.). Всего же на 8-м бастионе и смежных батареях было до 7,500 человек, под общим начальством генерал-лейтенанта Павлова.

Штурмовые английские колонны, которым надлежало перебежать пространство трехсот шагов от своих траншей до контрэскарпа 3-го бастиона, понесли большие потери, в особенности же пострадала от картечного и ружейного огня колонна генерала Ширлея, направленная на исходящий угол бастиона. Полковник Унетт был смертельно ранен, а Ширлей, изнемогавший от болезни, будучи ранен, передал начальство над своими войсками полковнику Банбури. Полковник Виндгам устремил свою колонну несколько правее исходящего угла и, пользуясь полуразрушенным состоянием бастиона, ворвался в него. Начальник 3-го отделения Перелешин 1-й, с первыми из попавших ему под руку солдат Владимирского полка, покушался остановить неприятеля и был ранен пулею, оторвавшею у него два пальца на левой руке, но хотя он и весьма ослабел от истечения крови, однако же не прежде оставил бастион, как сдав отделение капитану 1-го ранга Никонову. Владимирцы, атакованные превосходными силами, были оттеснены за вторую линию, где стал устраивать их командир полка, полковник Венцель, между тем как Англичане не пошли далее, а занялись заклепкою орудий и открыли ружейный огонь по отступавшим войскам. Пользуясь их бездействием, под-полковник Артемьев и капитан Коршун, с 1-ою карабинерною ротою Камчатского полка, взятою с батареи Никонова, и прибежавшими с батарей Яновского и Будищева частями Суздальского и Якутского, полка, а также полковник Венцель, с остатками своего полка, ударили в штыки. Исправлявший должность начальника штаба 3-го отделения, командир Селенгинского полка Мезенцов, отличный офицер, прославившийся на Кавказе, услышав тревогу, также направил к бастиону свой. полк и сам один из первых, встретив. Англичан, пал смертью героя, пораженный двумя пулями. Подполковник Артемьев был ранен, но остался при войсках и участвовал в совершенном поражении неприятеля. Войска Виндгама, потеряв одними пленными до полутораста человек, в числе коих полковника Гаммонда, получившего девять ран штыками, частью бежали в свои траншеи, частью залегли в ложбинах местности и продолжали стрелять по бастиону.

Сам Виндгам, по истреблении штурмовых английских колонн, отправился, под сильнейшим огнем, к генералу Кодрингтону и просил его о немедленном поддержании отбитых войск резервами. ‘Действительно ли вы надеетесь еще что-либо сделать? — спросил генерал. — В таком случае, возьмите резервы’. — ‘Господа офицеры, вперед! Пойдем в порядке, и если только не расстроимся, то бастион наш!’ — сказал Виндгам, указав направление, по которому должна была следовать колонна.

Но уже было поздно. Генерал Павлов успел поддержать войска, оборонявшие бастион, стоявшими на 2-й линии двумя батальонами Селенгинского полка. Англичане были отражены ружейным огнем и картечью нескольких орудий, незаклепанных неприятелем, из коих, за недостатком артиллерийской прислуги, которая почти вся была перебита, действовали Селенгинцы, под начальством штабс-капитана Васильева. Только небольшой кучке Англичан удалось достигнуть рва бастиона и засесть там, но прапорщик Дубровин, с охотниками, вызванными из Владимирского полка, спустился в ров и частью истребил, частью забрал в плен всех скрывавшихся во рву неприятелей.

Одновременно со вторым штурмом 3-го бастиона, Англичане атаковали смежные батареи небольшими колоннами и были везде отражены с уроном. На батарее Яновского, влево от бастиона, их опрокинул полковник Дараган 5-й, с двумя баталионами Суздальского полка, поддержанный тремя ротами Якутского полка, под начальством полковника Велька, и частью 47-й курской дружины полковника фон-Аммерса. На штурмовых же батареях, вправо от бастиона, Англичане опрокинули Сводный резервный Минско-Волынский баталион, причем ранен командир его, майор Маслов: но вслед затем были выбиты за вал майором Торнау, с шестью ротами Селенгинцев, и частью Камчатского полка.

Это была последняя попытка Англичан овладеть 3-м бастионом. В два часа пополудни, генерал Павлов, отбив второй штурм, приказал обратить огонь лево-фланговых батарей 3-го отделения на занятый Французами Малахов курган. Командир крайней батареи у Докового оврага лейтенант Прокофьев направил свои орудия на исходящую часть кургана и, вместе с пароходами Бессарабия и Громоносец, под начальством Щеголева и Кульчицкого, стоявшими у Павловского мыска, открыл навесный огонь на оконечность кургана. С Бессарабии было брошено туда до 600 бомб, а как нельзя было видеть, где ложились снаряды, то отчасти доставалось и своим ⁽³⁷⁾.

В час пополудни, когда Англичане в первый раз штурмовали 3-й бастион и, казалось, могли утвердиться в этом укреплении, генерал Пелисье подал условленный сигнал несколькими ракетами к нападению на Городскую сторону, но генерал де Саль не мог различить достоверно сигнала, и пока посылал осведомиться о нем и получил ответ, уже было два часа пополудни. Между тем, предполагалось с самого утра действовать с моря по Городской стороне, но сильный ветер, угрожавший обратиться в бурю, парализировал морские силы Союзников, и только канонирские лодки, стоявшие в Стрелецкой бухте, открыли огонь по городу и мосту. Им отвечали береговые батареи.

Для обороны 4-го и 5-го бастионов с ближайшими к ним укреплениями, мы имели вместе с резервами Городской стороны до 15-ти тысяч человек, под общим начальством генерал-лейтенанта Семякина [Под его же начальством состояли гарнизоны береговых батарей и 6-го бастиона с смежными батареями, в числе 2,800 человек]. Для атаки Городской стороны были сделаны следующие распоряжения: дивизия Левальяна (13 батал. в числе 4,300 чел.), назначена для атаки 5-го. бастиона (bastion Central) и смежных с ним укреплений, дивизия д’Отемара (11 батал. — 4,000 челов.) должна была следовать за дивизиею Левальяна и, пройдя за оборонительную линию, овладеть с горжи 4-м бастионом (bastion du Mat), против которого с правого фланга предполагалось направить сардинскую бригаду Чиальдини (5 батал. — 1,200 челов.), в резерве находились дивизии Пате и Буа (26 батал. в числе 9,000 челов.). Всего же против Городской стороны направлено 18,500 человек, под общим начальством генерала де Саль ⁽³⁸⁾.

Ровно в два часа пополудни, дивизия Левальяна, выйдя из своих передовых траншей, устремилась бегом на штурм: бригада Трошю, впереди которой шли стрелки и охотники с двинулась двумя колоннами на исходящий угол 5-го бастиона и на люнет Белкина, а бригада Кустона, в таком же порядке, на люнет Шварца, от которого была не далее 50-ти шагов. Французы бросились на это укрепление, едва дав нашим войскам время сделать несколько картечных выстрелов, ворвались через амбразуры на правый фас люнета и оттеснили занимавший его Житомирский батальон (500 челов.) сперва к левому фасу, а потом — в Городской овраг. При этом пал храбрый батальонный командир майор Романович. Но дальнейшее наступление неприятеля было остановлено картечью и ружейным огнем 5-го бастиона, на котором штурм тогда уже был отбит, а между тем, командир Житомирского полка, полковник Жервё, выйдя из Чесменского редута с одним из своих батальонов и присоединив к нему остатки другого, ударил в штыки и опрокинул Французов в ров. Когда же они устроились снова и ворвались вторично в люнет, их встретил командир Екатеринбургского полка, подполковник Веревкин, пришедший из Городского оврага с двумя своими ротами, и прибыл в Чесменский ре-дут сам генерал Хрущов с Минским полком. Французы были окончательно выбиты из люнета и скрылись в своих траншеях, потеряв множество людей убитыми и 90 чел. пленными, в числе последних находился подполковник Ле-Баннёр.

Отбитию штурма на люнет Шварца много содействовал картечный огонь нескольких орудий люнета Белкина. Сам Трошю повел одну из своих колонн на штурм этого укрепления и был тяжело ранен в ногу. Многие офицеры его бригады выбыли из фронта. Несмотря однако же на страшный урон, Французы прошли глубокою лощиною мимо 5-го бастиона и залегли в обрыве, откуда им оставалось до люнета не более 40 шагов. Там, еще весною, были заложены, на случай штурма, три камнеметных фугаса с галваническим приводом. Как только неприятели столпились на этом пункте, то фугасы были взорваны. Когда же Французы, устрашенные неожиданным взрывом и поражаемые картечью с 5-го бастиона, укрылись во рву люнета, подпоручик Банковский, с ротою Подольского полка, и поручик морской артиллерии Назаров, с шестью матросами, выбили неприятеля из рва, захватив в плен 6 офицеров и 78 нижних чинов ⁽³⁹⁾. Атака на 5-й бастион была ведена довольно вяло, потому что Французы опасались контрмин, и, дойдя до вала исходящего угла, завязали перестрелку. В это самое время от пальбы загорелась туровая одежда внутренней крутости, но сводный батальон Белостокского полка и один из батальонов Подольского полка, под начальством полкового командира, храброго полковника Аленникова, кинулись в огонь, сбросили неприятеля с бруствера и обратили его в бегство. Здесь, к общему сожалению, пал славною смертью лейтенант Банков ⁽⁴⁰⁾.

Французы, отбитые на всех пунктах своей левой атаки, решились возобновить нападение на 5-й бастион частью войск дивизии д’Отемара, сперва назначенной для действия против 4-го бастиона. Начальник штаба 1-го корпуса, генерал Риве и начальник штаба дивизии Левальяна, полковник Ле-Телье-Валазе, направили из ближайшей к нашим укреплениям траншеи бригаду генерала Бретона, правее колонн Левальяна. Но едва лишь эти полки тронулись с места, как. встреченные жестоким картечным огнем, были отброшены в беспорядке назад в траншею. Здесь пали генералы Риве и Бретон, а генерал Кустон был сильно контужен ⁽⁴¹⁾.

В три часа пополудни, генерал де Саль, собрав в траншеях дивизию Левальяна, которая потеряла вообще выбывшими из фронта более 1,600 человек, устроил войска, чтобы возобновить нападение на 5-й бастион, и атаковать 4-й бастион, с содействием дивизии д’Отемара и резервов. Генерал Пелисье, еще не будучи уверен в том, что занятие Малахова повлечет за собою падение Севастополя, приказал спросить генерала Симпсона — может ли он немедленно снова штурмовать 3-й бастион, и когда Симпсон, по совещании с главными начальниками войск, отвечал, что он будет готов к тому не прежде как на следующий день, Пелисье послал приказание де Салю — ограничиться канонадою по русским укреплениям ⁽⁴²⁾.

Таким образом неприятель, штурмуя разрушенные укрепления, обороняемые недостаточным числом войск, на пространстве от 2-го до 5-го бастиона, успел овладеть только Малаховым курганом, на всех же прочих пунктах устояли защитники Севастополя.

Занятие Малахова кургана обошлось дорого неприятелю.

При отступлении гарнизона Корнилова бастиона на последнюю площадку кургана, прибыл, по распоряжению Хрулева, генерал Лысенко, с частью находившихся в резерве полков 9-й дивизии: князя Варшавского (Орловского), Елецкого и Брянского. Спустя несколько минут, прискакал сам Хрулев и за ним прибежал Ладожский полк. Став в голове этого полка и нескольких рот 9-й дивизии, Хрулев слезает с лошади и ведет солдат в шестирядной колонне чрез проход, оставленный в горже бастиона. Все пространство, по которому надлежало наступать нашим войскам, под огнем густой цепи алжирских стрелков, занимавших траверсы и блиндажи, было завалено трупами. Французы стреляют почти в упор. Головные ряды колонны Хрулева падают, за ними идущие подаются вперед. Уже остается не более тридцати шагов до траверса, за которым стоят Французы, русский штык уже готов решить дело, но вдруг Хрулев ранен пулею, оторвавшею ему палец на левой руке, превозмогая боль, мужественный .воин еще делает несколько шагов вперед, и вслед за тем, сильно контуженный в голову, принужден остановиться. ‘Скачите к генералу Сабашинскому — говорит он одному из своих ординарцев, штабс-капитану Павлову. — Пусть он примет команду над войсками’, и сам, изнемогая от потери сил, оставляет место кровавого побоища [Впоследствии, когда у солдат и ополченцев, оборонявших Малахов курган, спрашивали — зачем они уступили неприятелю свои укрепления, все они, как будто бы сговорившись между собою, отвечали: ‘оттого, что с нами уже не было генерала Хрулева]. Тогда же был ранен командир Ладожского полка, полковник Галкин и перебиты все старшие офицеры. Войска наши остановились и, подавшись назад, частью стали позади горжи, за траверсами, частью укрылись за развалинами строений, на заднем (северном) склоне кургана. Приняв над ними начальство, генерал Лысенко повел вперед несколько рот своей дивизии, часть Ладожского полка и 48-й курской дружины, но также был отбит и смертельно ранен. Место его занял генерал Юферов. Устроив с трудом уже два раза опрокинутые войска, храбрый Юферов повел их на штурм кургана. Наши солдаты отчаянно ломились в горжу бастиона, где завязался жестокий рукопашный бой. Сам Юферов, сражаясь в голове своей колонны, был окружен Французами и на предложения сдаться отвечая сабельными ударами, пал геройскою смертью. Почти в одно время с ним смертельно ранен один из наших отличнейших офицеров, флигель-адъютант Воейков. Собрав несколько охотников, он повел их на курган со стороны батареи Жерве и пал. пораженный пулею в грудь на вылет. Капитан-лейтенант Ильинский, по смерти генерала Юферова, оставшись старшим при войсках у Малахова кургана, как будто заговоренный от вражеских пуль, разъезжал на своей казачьей лошадке среди убитых и раненых и покушался атаковать неприятеля со стороны куртины, но все усилия храбрых были напрасны. Французы окончательно оттеснили расстроенные остатки наших войск, сильно заняли горжу и стали заделывать оставленный в ней выход ⁽⁴³⁾.

Таково было положение дел на кургане, в половине 3-го часа пополудни.

Как только главнокомандующий получил известие о начале штурма, то приказал перевести с Северной стороны, по мосту, в город, полки: Азовский, Украинский, Одесский и резервный Смоленский. и сам прибыл на Николаевскую батарею, вслед затем, узнав о занятии неприятелем Малахова кургана и ране Хрулева, князь Горчаков послал туда начальника 12-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанта Мартинау, с Азовским и Одесским полками, и поручил ему команду над всеми войсками в Корабельной. Прибыв к Малахову кургану, в то время. когда наши войска уже были вытеснены оттуда и совершенно расстроены, генерал Мартинау повел на штурм Азовцев и Одессцев. Эти малочисленные, но закаленные в боях, полки двинулись чрез горжу без выстрела, с барабанным боем. Но на этот раз все усилия храбрых воинов остались безуспешны. ‘Казалось — говорит французский историк — что они шли только затем, чтобы показать, как Русские жертвуют собою до последней минуты и умирают’. Сам мужественный Мартинау был тяжело ранен штуцерною пулею, раздробившею ему плечо. Удаляясь с поля битвы, он послал доложить главнокомандующему, что войска Корабельной остались без начальника ⁽⁴⁴⁾.

И действительно — уже не было у нас там не только главного начальника, но и полковых и баталионных командиров, почти все офицеры выбыли из фронта. Несколько раз не хватало патронов и капсулей и приходилось сбирать их от убитых и раненых, которыми было устлано все пространство между курганом и Корабельною слободкою. И в таком безвыходном положении, бесподобные русские солдаты, не обращая внимания на несметное превосходство неприятеля в силах, не допускали мысли, чтобы курган остался в руках Французов. Беспрестанно раздавались крики: ‘Давайте патронов!’ — ‘Ведите нас!’ Инженер-полковник Геннерих, с двумя ротами 4-го и 6-го саперных батальонов, кинулся в атаку на горжу: к этой горсти войск примкнули часть 49-й курской дружины, полковника Черемисинова, и команда матросов, под начальством капитан-лейтенанта Ильинского. В голове сапер шли офицеры: инженеры: капитан Влангали, штабс-капитан Рерберг и поручики: Эвертс, Бурмейстер и Ленчевский, саперы: поручик Софронов, подпоручик Постельников и прапорщик Жуков и прикомандированные: Томского полка подпоручик Насакин и Екатеринбургского полка подпоручик Бениславский. Небольшая наша колонна, встреченная жестоким огнем с горжи, была отбита. Вторичная атака сапер и моряков, вместе с двумя пехотными ротами, так же не имела успеха ⁽⁴⁵⁾. Полковник Черемисинов был смертельно ранен, Насакин убит, Постельников тяжело ранен.

Затем было еще несколько попыток с нашей стороны отбить курган, но что могли сделать остатки полков, совершенно расстроенных, толпившихся в беспорядке, под градом пуль с горжи? Перестрелка продолжалась, но нападение на густые массы Французов уже не представляло ни малейшей вероятности успеха. Неприятель, поставя на кургане несколько небольших мортир, поражал наши войска, и без того терпевшие огромный урон, от перекрестного действия осадных батарей. В легкой No 4-го батарее 17-й артилл. бригады, стоявшей на 2-й линии, вправо от кургана, пали: командир батареи, капитан Глазенап, все офицеры и большая часть нижних чинов, но батарея не прекращала огня ни на мину-ту. Штуцерные пули с высоты Малахова осыпали Корабельную, где толпились войска и жители, а между тем несколько матросских жен оставались у северной покатости кургана почти до сумерек, поднося воду сражающимся и подавая посильную помощь раненым ⁽⁴⁶⁾.

Главнокомандующий, находясь на Николаевской батарее и получив там с различных сторон известия — то об отражении неприятеля от 2-го и 3-го бастионов и Городской стороны, то о неудаче покушений выбить Французов с Малахова кургана, послал, в три часа, генерал-лейтенанта Шепелева, для принятия начальства над войсками в Корабельной, а потом поехал туда сам, чтобы лично убедиться в положении дела. Прибыв, около пяти часов, на вторую линию, против кургана, он оставался более получаса у дома Тулубеева, под страшным огнем неприятеля, как истый рыцарь, подвергаясь гибели наравне с своими солдатами. Тут, в нескольких шагах от него пал смертельно раненый штабс-капитан генерального штаба Мейендорф — офицер, подававший большие надежды — в тот самый миг, когда указывал фурштадтскому рядовому, везшему снаряды, направление, по которому ему следовало ехать к батарее. Хладнокровный, среди тысячи смертей, князь Горчаков, видя перед собою Малахов курган, сильно занятый французскими войсками, за которыми стояли другие огромные массы, удостоверился, что сомнительное, почти невероятное, отбитие нашими войсками этого укрепления потребовало бы несметных жертв, и еще более утвердился в намерении тяжко павшем на его сердце — преисполненное любовью к России — очистить Севастополь. Он решился воспользоваться обстоятельствами, облегчавшими это, в высшей степени, трудное дело: отражением штурма на многих пунктах, и в особенности на 3-м бастионе, по положению своему, составлявшем как бы ключ нашего отступления к мосту, утомлением неприятеля и колебанием его наступать по минированной — как полагал он — местности. Генерал-лейтенанту Шепелеву было подтверждено приказание — не предпринимать нападения на занимавших Малахов курган Французов, чтобы не подвергнуть войска напрасным потерям, а удерживать, во что бы то ни стало, напор неприятеля и не допускать его в Корабельную слободу, оставаясь до ночи в разоренных строениях на северной покатости кургана.

Генерал Шепелев, прибыв к месту боя, около четырех часов пополудни, расположил скрытно в улицах Корабельной Азовский и Одесский полки, составлявшие наш единственный резерв на этом пункте, отвел туда же остатки 9-й и 15-й дивизий и, по возможности, устроив их, озаботился о снабжении войск патронами. Сам главнокомандующий, подъехав к Малахову кургану и остановясь у его подножия, под страшным градом пуль, долго всматривался в положение войск обеих сторон. Готовясь уступить неприятелю Севастополь, князь Горчаков, по-видимому, искал смерти, но смерть щадила его ⁽⁴⁷⁾.

Уже все наши усилия отбить Малахов курган оказались безуспешны, а в развалинах башни все еще билась горсть храбрых — 30 или 40 солдат Модлинского полка, под начальством трех офицеров: поручика Юния и подпоручиков Данильченка и Богдзевского, и несколько матросов с двумя кондукторами морской артиллерии: Дубининым и Венецким. Поставя в дверях несколько матросов с длинными абордажными пиками и открыв стрельбу чрез бойницы из ружей, наш небольшой отряд был почти неприступен среди нескольких тысяч Французов.

Неприятели кинулись ко входу, но были удержаны пиками матросов, а, между тем, на площадке у башни беспрестанно валились их солдаты, поражаемые пулями невидимых противников. Когда же Французы стали по ним стрелять, наши заложили бойницы тюфяками и подушками, оставя лишь небольшие отверстия для своей пальбы, и хотя пули целыми роями влетали через вход в башню, однако же наносили немного вреда ее защитникам. Генерал Мак-Магон приказал обложить башню фашинами и турами и поджечь их, чтобы выкурить Русских дымом из их убежища. Но вскоре Французы спохватились, что огонь мог дойти до пороховых погребов, и сами потушили сильно горевший фашинник, а потом, уже в 6-м часу по-

полудни, поставили мортирку против входа в каземат и стали бросать туда гранаты. Одна из них не разорвалась, другая разбила икону, взорвала несколько мешков с патронами и ранила осколками человек 15. Когда же, при разрыве третьей гранаты, почти все наши люди были убиты, либо ранены, и все патроны исстреляны, защитники башни сдались после пятичасового сопротивления во сто раз сильнейшему неприятелю ⁽⁴⁸⁾. Кроме того, на Малаховом кургане Французы захватили в плен несколько офицеров и нижних чинов, которые, не успев отступить и надеясь на выручку, оборонялись в блиндажах. В минах было захвачено до 200 человек сапер и рабочих от полков Люблинского и князя Варшавского (Орловского).

Всего же на Малаховом кургане взято в плен до 600 человек, большею частью раненых ⁽⁴⁹⁾. Французы сознаются, что, желая узнать, где находился главный пороховой погреб бастиона, они (в противность обычаям, соблюдаемым просвещенными нациями) угрожали расстрелянием русскому офицеру, не хотевшему указать им место этого погреба ⁽⁵⁰⁾.

Около пяти часов пополудни, одною из гранат, брошенною со второй оборонительной линии, взорвало на куртине между Корниловым и 2-м бастионами пороховой погреб. От этого взрыва понесли значительный урон дивизии Дюлака и Ла-Мотружа, и в особенности последняя. Множество офицеров и солдат взлетели на воздух. Дивизия Мак-Магона и резервы ее также сильно потерпели, хотя и находились в расстоянии полуверсты от места взрыва. Огромные балки упали на Малахов курган. Неприятель, устрашенный неожиданным ударом, опасаясь вторичного взрыва, отвел значительную часть войск, собранных на кургане, в траншеи, хотя и ожидал с нашей стороны новой атаки ⁽⁵¹⁾. Но у нас против Малахова кургана, кроме войск, совершенно расстроенных боем, тогда оставались только два полка (Азовский и Одесский), и уже князь Горчаков отказался от всяких покушений против многочисленного неприятеля.

Главнокомандующий, по возвращении на Николаевскую батарею, в 6-м часу пополудни, отдал приказ об отступлении на Северную сторону.

Союзники, будучи отражены на всех пунктах, кроме Малахова кургана, не смели и думать, чтобы занятие этого укрепления имело непосредственным последствием оставление нами Севастополя. Отбитые от 2-го бастиона и большой части куртины, а также от 3-го и от 5-го бастионов, они не порывались атаковать 4-й бастион, который считали одним из самых грозных укреплений нашей оборонительной линии [На 4-м бастионе готовился встретить неприятеля храбрый Шульц], и думали, что в городе были приготовлены к обороне все дома, минированы все улицы, и что во второй линии находились сильные форты. Генерал Пелисье, при всей своей отваге, усомнился в успехе, и видя, как дорого ему стоило овладение одним из наших бастионов, предполагал, утвердясь на Малаховом кургане, штурмовать постепенно прочие укрепления. Начальники инженеров и артиллерии 2-го корпуса, генералы Фроссар и Бёре получили приказание — принять меры для обороны Малахова кургана и занятой французскими войсками части куртины, на случай ночного нападения Русских, и для штурма на следующий день 2-го бастиона (Petit Redant du Carenage) и смежных укреплений ⁽⁵²⁾. Со стороны Англичан были сделаны распоряжения к новому штурму на 3-й бастион, а между тем Французы вооружали орудиями Малахов курган, для поддержания атак на прочие пункты ⁽⁵³⁾. Все это несомненно доказывает, что мы, несмотря на потерю Малахова кургана, могли еще отстаивать Севастополь. Но, вслед затем, является вопрос: выгодно ли было для нас продолжать оборону? Если бы мы решились оставаться в Севастополе, то близость неприятеля к нашей оборонительной линии заставила бы нас, в постоянном ожидании штурма, держать вблизи сильные резервы, что повело бы к столь же огромной, сколько и напрасной трате людей. Я говорю — напрасной, — потому что осаждающий мог засыпать нас снарядами, подвергаясь относительно ничтожному урону. В последние дни обороны Севастополя мы теряли от действия осадной артиллерии по 2,500 человек в сутки. Стоило неприятелю продолжать бомбардирование еще дней 15 или 20 (и для этого только подвезти поболее снарядов), и мы были бы принуждены, и без штурма, очистить Севастополь. По всей вероятности, Союзники не понимали нашего положения, либо увлеклись славолюбивым желанием — взять город с боя. Иначе — они не пожертвовали бы таким огромным числом людей, имея возможность овладеть Севастополем посредством бомбардирования с несравненно-меньшею потерею. После всего сказанного, очевидно, что не потеря Малахова кургана заставила нас очистить город, и что Союзникам вовсе не следовало штурмовать его для, достижения предположенной ими цели. Продлить защиту Севастополя мы могли не иначе, как замедлив подступы неприятеля, и этого можно было достигнуть — как предлагал Тотлебен — передовыми укреплениями (контр-апрошами) и контрминами, в особенности же последнее средство оказалось действительным при обороне 4-го бастиона, приблизясь к которому, неприятель принужден был вести осадные работы медленно, как бы ощупью. Если бы перед Малаховым курганом были своевременно устроены контрмины, то быть может осаждающий не избрал бы его главным пунктом атаки, либо, в противном случае, еще дороже поплатился бы за успех своего предприятия.

Защитники Севастополя, обрекшие себя на гибель, во славу нашего Царя и России, изнуренные непомерными трудами, но бодрые духом, были поражены молвою о предстоящем оставлении Севастополя. В особенности же моряки не могли свыкнуться с мыслью — уступить неприятелю свой го-род. Один из севастопольцев говорит: ‘в день штурма 27-го августа, в половине десятого часа вечера, увидя огонь в библиотеке, я вошел в большую залу, где было темно, и оттуда в соседнюю комнату, откуда брезжил свет. Там нашел я штурманского штаб-офицера, смотревшего с большим вниманием на молодого офицера, также из штурманов, который ковырял гвоздем в стенных часах. ‘Что это вы делаете?’ — спросил я. — ‘А вот в наших часах кукушка испортилась, так поправляем’. — ‘Как вижу, вы намерены здесь оставаться’. — ‘А как-же-с?’ — ‘Да вы разве не знаете, что очищают Севастополь, что может быть уже около трети гарнизона ушло за бухту’. — ‘Куда ушло?’ — ‘На Северную’. — ‘Зачем же это-с?’ — ‘Да Севастополь оставляем’. — ‘Помилуйте, да разве это можно-с?’ — ‘Стало быть, можно, когда все уходят, я тут при последних войсках, вот у вас, при библиотеке, стоит Волынский полк, собирайтесь скорее, да уходите’. — ‘Нам нельзя уходить, мы никакого распоряжения не получали, армейские могут уходить, а у нас свое, морское начальство, мы от него не получали приказания, да как же это Севастополь оставить? Разве это можно? Ведь штурм везде отбит, только на Малахове остались Французы, да и оттуда их завтра прогонят, а мы здесь на своем посту, по случаю телеграфа, так куда же нам уходить?’ — ‘Ну, и сидите тут, пока неприятель заберет вас, ведь говорят вам, что Севастополь очищают’. — ‘То есть, это значит — отдают неприятелю, об этом мы не слыхали. Армейское начальство этого не может разрешить, потому что у нас здесь все морское, доки, магазины, и мало ли еще чего. Мы здесь должны помирать, а не уходить, что же об нас в России скажут?’ Даже и тогда, когда штурманы получили от своего начальства приказание уходить, старый подполковник, убирая нёхотя свои пожитки, ворчал: ‘Слыханное ли дело? Севастополь оставляют, непременно будет отмена’.

Отступление наших войск началось в седьмом часу пополудни и длилось всю ночь. Оно было исполнено согласно диспозиции, составленной одним из доблестных героев севастопольских — начальником штаба гарнизона, князем Васильчиковым. Огонь с обеих сторон все еще продолжался. Для поддержания пальбы, имевшей целью, по возможности, скрыть наше отступление, были оставлены охотники от пехоты и артиллерии, а для порчи орудий и станков и для взрыва пороховых погребов, (по сигналу ракетами, пущенными с Малого бульвара), команды моряков и сапер. Для прикрытия же отступления войск с оборонительной линии, были заняты внутренние баррикады: на Городской стороне — тремя полками, под начальством генерал-майора Хрущова, именно: Тобольским полком — от Южной бухты до публичной библиотеки, Волынским — у библиотеки, на горе, и Минским далее влево, до Артиллерийской бухты, а на Корабельной — Азовским, Одесским и Великого Князя Михаила Николаевича (Казанским) полками и баталионом патронщиков, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева ⁽⁵⁵⁾.

В сумерки взвилась ракета, послужившая сигналом к отступлению. С Городской стороны войска последовательно стягивались на Николаевскую площадь и переходили через Большую бухту по мосту, а с Корабельной — частью переправлялись на судах, частью, по малому мосту, чрез Южную бухту, присоединялись к стоявшим в городе и, вместе с ними, переходили на Северную сторону. Перевозочными средствами распоряжался капитан 2-го ранга Плат. Вас. Воеводский, который провел большую часть ночи на шлюпке, в разъездах между Северною и Южною сторонами, наблюдая, чтобы суда не оставались ни минуты без дела. Отправление наших и неприятельских раненых с Графской пристани на судах производилось под личным наблюдением князя Васильчикова, а также и с Павловского мыска, где в полуразрушенных строениях было однако же оставлено до пятисот ампутированных и тяжело раненых с медиком, которому князь Горчаков вручил письмо к французскому главнокомандующему, прося его озаботиться о призрении этих страдальцев. Как город был обречен пламени, и даже было поручено официально капитану Воробьеву поджечь его на многих пунктах, то предоставление раненых заботливости неприятеля, в таком месте, куда не допускали его огонь и взрывы, было не совсем основательно. К счастью, на другой день, когда уже было все объято пожаром, нашлись охотники для перевозки остававшихся раненых на Северную сторону. Но, по свидетельству иностранных и некоторых из наших писателей, не все эти несчастные могли быть спасены и некоторые из них погибли от голода, жажды и от недостатка ухода ⁽⁵⁶⁾.

Переправа совершалась при бурном северо-восточном ветре. Несмотря на волнение бухты, мост, нагруженный густою массою людей, орудий и повозок, хотя по временам сильно колыхался и был заливаем водою, однако же устоял, благодаря усердию моряков и сапер, стоявших у канатов и быстро подводивших под мост осмоленные бочки везде, где в том встречалась надобность. Иногда переходящим казалось, что мост разорвался и идет ко дну, толпы с криком бросались назад и переправа останавливалась. Легко вообразить, какого труда стоило приставленному к мосту, начальнику курского ополчения, генерал-майору Белявцеву, соблюсти сколько-нибудь порядок ⁽⁵⁷⁾.

Часу во втором ночи, когда Воеводский был на Графской пристани, его потребовали к князю Горчакову, который желал знать о ходе амбаркации. Тогда же главнокомандующий приказал перевозить полевую артиллерию. Для этого были высланы две баржи и пароход к Павловской батарее, но, когда, по недоразумению, эти орудия были брошены в бухту, то пароход и баржа были обращены для перевозки войск ⁽⁵⁸⁾.

Ночью, когда главные силы гарнизона и большая часть раненых уже были переправлены на Северную сторону, подан был второю ракетою, пущенною с Екатерининской площади, сигнал, по которому стали отходить к мосту войска, занимавшие баррикады, и охотники с оборонительной линии, оставляя за собою в пороховых погребах зажженные фитили различной длины, чтобы взрывы последовали разновременно и продолжались как можно долее. Вместе с тем, в городе, пожары, вспыхнувшие еще с вечера, вскоре слились в огромное пламя, подобно волкану, пылавшее над развалинами Севастополя, и, по мере отступления арриергардов, взлетали на воздух, один после другого, 35 пороховых погребов ⁽⁵⁹⁾.

Неприятели, заметив отступление наших войск, стали действовать навесно по большому мосту, бомбы рвались над уходившими людьми и обозами, но не причиняли им большего вреда. Преследовать же наши войска Пелисье не решился, по причине пожаров и взрывов в городе ⁽⁶⁰⁾, и к тому же успех, одержанный Союзниками, стоил им дорого, надлежало устроить полки, понесшие наибольшую потерю, снабдить их патронами и принять меры для призрения раненых ⁽⁶¹⁾.

28-го августа (9-го сентября), на рассвете лейтенант Афанасьев развел малый мост на Южной бухте, тогда же (в половине 4-го часа утра), главнокомандующий, остававшийся всю ночь в городе, отправился, вместе с начальником штаба генералом Коцебу, на катере, на Павловский мыс, посетил палаты, где лежали ампутированные, и переправился на Северную сторону ⁽⁶²⁾. В поло-вине 8-го часа утра, перешли на Северную сторону все войска, кроме арриергардов, которые начали отступать уже около 8-ми часов, Тобольский полк, под начальством полковника А. А. Зеленого, перешел последним. Генерал Сакен тогда стоял пеший в 50-ти шагах от Графской пристани, правее ее, близ берега Южной бухты, пока капитан Воеводский с последним транспортом раненых отчалил от берега, когда же князь Васильчиков доложил о том графу Сакену, тогда Сакен, сев на лошадь, приказал полковнику Зеленому отвести назад цепь и, вместе с своим штабом, в сопровождении князя Васильчикова и генерала Хрущова, последовал за полковником Зеленым, который шел в хвосте своей цепи, Генерал-лейтенант Бухмейер, стоявший всю ночь на мосту, увидя генерала Хрущова, сказал: ‘Вы заключаете шествие, вы точка. Я развожу мост’ ⁽⁶³⁾. В то же время, переправились с Корабельной на Северную сторону генерал-лейтенант Шепелев и вице-адмирал Панфилов, вместе с отплывшими от берега последними частями войск ⁽⁶⁴⁾.

Южная половина моста на рейде была разведена по частям, а северная подтянута поворотом на канате к северному берегу.

Кроме пароходов, исключительно назначенных для переправы войск, были спущены на воду всевозможные гребные суда, от военных баркасов до вольных яликов. К каждому из них бежал народ с громкими воплями, по берегу, везде, где было свободно от войск, толпились обыватели, остававшиеся донельзя в родном городе, женщины и дети ⁽⁶⁵⁾.

В ночи одновременно с переправою войск, по приказанию главнокомандующего, были затоплены на рейде остатки славного Черноморского флота: 6 кораблей, один фрегат, один корвет и 5 бригов ⁽⁶⁶⁾. Последним затонул фрегат Кулевча. Корабль Ягудиил, затопленный у Павловского мыска и по мелководию не совсем погрузившийся, был сожжен. Пароходы были отведены к северному берегу, кроме парохода Корнилов, сожженного в доке на стапеле ⁽⁶⁷⁾.

28-го августа (9-го сентября), утром были произведены командами охотников взрывы пороховых погребов на береговых батареях NoNo 7, 8 и 10. После полудня взлетела на воздух Александровская батарея. Затем охотники, на гребных судах, переехали на Северную сторону ⁽⁶⁸⁾, и тогда, среди пламени и в густых облаках дыма, объявших Севастополь, можно было изредка видеть только немногих наших солдат и жителей, не успевших переправиться, либо неприятельских мародеров, грабивших имущество, брошенное в городе, и погибавших при взрывах. Пожар продолжался целых двое суток и, в продолжении всего этого времени, Союзники, из опасения новых взрывов, не входили в город, довольствуясь водружением своих знамен на укреплениях, ими не взятых.

29-го августа (10-го сентября), была взорвана Павловская батарея. Это укрепление, в случае занятия и вооружения его неприятелем, могло причинить большой вред нашим батареям, расположенным на Северной стороне. Капитан-лейтенант Дм. Вас. Ильинский заявил о том рано утром генералу Тотлебену, вызываясь взорвать батарею, и, получив разрешение исполнить это предприятие, взял на пароходе Владимир баркас с гребцами и отправился на Павловский мысок. Там в лазарете на батарее находилось восемь раненых, которых Ильинский приказал перенести на баркас, после чего, устроив привод к пороховому погребу и поджегши его, переплыл обратно на Северную сторону. Вслед затем, Павловское укрепление взлетело на воздух ⁽⁶⁹⁾.

Наконец, 30-го августа (11-го сентября),погасли развалины Севастополя, и неприятель, заняв город, усилил канонаду по стоявшим у северного берега Большой бухты нашим пароходам. Главнокомандующий приказал затопить их, сняв с них орудия и порох. 31-го августа (12-го сентября), в 3-м часу пополуночи, по выгрузке с пароходов части орудий, снарядов и прочего казенного имущества и по свозе на берег команд, все эти суда (10 пароходов и один транспорт) были зажжены и затоплены ⁽⁷⁰⁾. Такова была последняя жертва Черноморского флота, несравненно менее чувствительная, нежели потеря моряков, составлявших нашу гордость. Россия, богатая средства-ми для постройки морских судов, со временем будет опять иметь флот, соответствующий современным требованиям науки, но чтобы иметь таких людей, каковы были Севастопольские моряки, нужны Лазаревы, Корниловы, Нахимовы и сподвижники их, которых остается уже немного.

По занятии Союзниками развалин Севастополя, комендантом города был назначен (впоследствии приобревший столь печальную известность) французский генерал Базен, а комендантами Корабельной полковник Виндгам и один из французских штаб-офицеров. Вместе с тем был составлен, из французских и английских войск, гарнизон города и Корабельной, но как уже не существовали ни город, ни Корабельная, то коменданты с гарнизонами возвратились в бараки и палатки Союзного лагеря, а развалины Севастополя обратились в пустыню.

Напротив того, Северная сторона кипела жизнью. Весь берег был покрыт войсками и густыми массами народа. Пехота, моряки, артиллеристы, перейдя в более безопасное место, на первый раз расположились как успели и тотчас заварили щи и кашу, либо тюрю (толченые сухари, размоченные в воде и приправленные солью), другие чинили одежду и обувь, мылись, либо спали сном непробудным, после нескольких месяцев, проведенных под грозою увечья и смерти. Затем, войска, разбросанные по Северной в величайшем беспорядке. стали собираться, устроиваться, а к вечеру 28-го августа (9-го сентября) потянулись на указанные им места. Как в этот день, так и в следующие, неприятель стрелял по рейду и по Се-верной, но пальба эта, в сравнении с прежнею, казалась ничтожною ⁽⁷¹⁾.

В день штурма 27-го августа (8-го сентября), наши войска понесли следующий урон:

	Генералов	Шт.-офиц.	Об.-офиц.	Нижних чинов
Убитыми ⁽⁷²⁾	2	5	65	2,900
Ранеными ⁽⁷³⁾	4	28	230	6,500
Контуженными	1	10	43	1,250
Без вести пропавшими	—	3	34	1,838
Итого	7	46	372	12,488

Вообще же у нас выбыло из строя человек ⁽⁷⁴⁾.

Французы в сей день потеряли:

	Генералов	Шт.-офиц.	Об.-офиц.	Нижних чинов
Убитыми ⁽⁷⁵⁾	5	24	116	1,489
Ранеными ⁽⁷⁶⁾	4	20	224	4,259
Без вести пропавшими	—	2	18	1,400
Итого	9	46	358	7,148

Вообще же у них выбыло из строя, 7,561 человек.

Урон Англичан простирался:

	Генералов	Штаб и обер-офиц.	Нижних чинов
Убитыми ⁽⁷⁷⁾	—	29	356
Ранеными ⁽⁷⁸⁾	3	124	1,752
Без вести пропавшими	—	1	175

Всего же у них выбыло из строя — 2,440 человек.

Сардинцы потеряли (в траншеях против 4-го бастиона), убитыми и ранеными 40 человек, в числе коих 5 офицеров.

Следовательно потери Союзников на штурме вообще простирались, по официальным донесениям генералов Пелисье и Симпсона, до 10,040 человек, т.е. были почти тремя тысячами человек менее наших. В действительности же урон их был гораздо более ⁽⁷⁹⁾.

При занятии Севастополя Союзными войсками было найдено: орудий медных 128 (в том числе турецких 10), чугунных 3,711 (в числе тех и других было более 1.000 подбитых), ядер 407,814. пустотелых снарядов 101,755, картечей 24,080, патронов, частью испорченных, 630,000, пороху 262,482 килогр. (около 16,000 пудов), и проч. ⁽⁸⁰⁾.

В продолжении 11-ти-месячной осады, с 27-го сентября (9-го октября) 1854 года по 27-е августа (8-го сентября), 1855 года, Французы потеряли вообще выбывшими из фронта, не считая умерших от болезней, до 46,000 челов. ⁽⁸¹⁾. Англичане, во время осады, потеряли одними убитыми около 5,000 человек ⁽⁸²⁾, следоват. вообще не менее 25,000. Урон Турок и Сардинцев в точности неизвестен.

С нашей стороны, в продолжении осады, выбыло из фронта, в самом Севастополе, около 102 тысяч, и в сражениях при Алме, Балаклаве, Инкермане, Евпатории и Черной, до 26 тысяч человек, всего же около 128 тыс. челов., не считая 8,455 умерших от болезней. Но как выздоровевших вообще было 53,262 челов., то действительный безвозвратный урон наших войск простирался до 83-85 тыс. человек ⁽⁸³⁾.

В продолжении осады французская артиллерия выпустила следующее число снарядов: ядер 510,000, бомб, гранат, боевых ракет, и проч. 594,000, всего же 1,104,000 выстрелов, на кои вообще издержано пороху более 3-х милл. килогр. (около 183,000 пудов), Англичане выпустили 252,000 артиллерийских снарядов, издержав более 40,000 пудов пороху. Кроме того, Французы израсходовали более 26-ти милл. патронов ⁽⁸⁴⁾. Вообще же Союзники издержали 271,650 пудов пороху, именно: Французы 195.350 и Англичане — 76,300 пуд. ⁽⁸⁵⁾.

С нашей стороны, за все время осады, доставлено на все батареи оборонительной линии: 817,634 ядра, 584,000 разрывных снарядов и 105,330 картечей, вообще же 1,506,964 снаряда, а выпущено: с сухопутных батарей Южной стороны 962,000, а с береговых батарей — 65,000, всего же 1,027,000 снарядов, из коих разрывных около 500,000. Оставлено, при отступлении, на Южной стороне, до 480,000. Патронов израсходовано 16 1/2 миллионов. Пороху ко дню высадки Союзников имелось 65,000 пуд. В продолжении осады подвезено 160,000 пудов. Из этих 225,000 пудов:

Израсходовано артиллериею — 150,000

Израсходовано пехотою — 10,000

Оставлено по отступлении на Южной стороне до — 40,000

(из коих взорвано около 24,000).

Оставалось на Северной стороне — 25,000 ⁽⁸⁶⁾.

Продолжительной обороне Севастополя более всего способствовали превосходный дух наших войск и искусство наших инженеров, создавших в короткое время сильные преграды. Но, кроме этих главных причин, содействовали успеху обороны следующие обстоятельства:

Нерешительность действий неприятеля. Союзники упустили несколько случаев овладеть Севастополем, именно: 1) после сражения на Алме, когда они должны были штурмовать слабое Северное укрепление, 2) по переходе на Южную сторону, когда город был почти совершенно открыт и занят малыми силами, 3) после первого бомбардирования, когда артиллерия их разгромила 3-й бастион, и 4) после второго бомбардирования, когда они, находясь в расстоянии не более 35-ти сажен от 4-го бастиона, совершенно ослабили его оборону. Утвердительно можно сказать, что если бы Французы, вместо того, чтобы предпринять новую атаку — на Малахов курган, усилили атаку на 4-й бастион, то овладели бы Севастополем скорее и достигли бы важнейших результатов, не допустив гарнизон переправиться на Северную сторону.

Севастополь не был обложен осаждающим и до конца осады сохранял сообщения с армиею и Империею, что подавало нам возможность усиливать гарнизон свежими войсками и снабжать его жизненными и боевыми припасами. Впрочем, Союзники, владея морем и имея значительный флот, находились, в отношении сообщений, в лучших обстоятельствах, нежели русская армия, коей подвозы чрезвычайно затруднялись дурным качеством дорог.

Севастополь обладал значительными средствами Черноморского флота, который доставил обороне громадную артиллерию, превосходных офицеров и отличных артиллеристов. Дальнозоркость моряков, привыкших различать предметы на больших расстояниях, приносила нам пользу во многих отношениях.

Оставление Севастополя, после отчаянного боя, в котором выбыла из фронта почти треть сражавшихся с нашей стороны войск, в виду сильной неприятельской армии, и отступление в порядке за огромную преграду, образуемую рейдом, хотя и были облегчены бездействием противника, однако же делают величайшую честь — и русским войскам, и начальникам их.

Заслуги, ими оказанные, нашли высшую награду в сердечной признательности великодушного Монарха, выраженной в следующем Высочайшем Приказе Российским армиям:

‘Долговременная, едва ли не беспримерная в военных летописях, оборона Севастополя обратила на себя внимание не только России, но и всей Европы. Она с самого почти начала поставила его защитников на ряду с героями, наиболее прославившими наше Отечество. В течении одиннадцати месяцев гарнизон Севастопольский оспаривал у сильных неприятелей каждый шаг родной, окружавшей город, земли, и каждое из действий его было ознаменовано подвигами блистательнейшей храбрости. Четырехкратно возобновляемое жестокое бомбардирование, коего огонь был справедливо именуем адским, колебало стены наших твердынь, но не могло потрясти и умалить постоянного усердия защитников их. С неодолимым мужеством, с самоотвержением, достойным воинов-христиан, они поражали врагов или гибли, не помышляя о сдаче. Но есть невозможное и для героев. 27-го сего месяца, после отбития шести отчаянных приступов, неприятель успел овладеть важным Корниловским бастионом, и главнокомандующий Крымскою армиею, щадя драгоценную своих сподвижников кровь, которая в сем положении была бы уже без пользы проливаема, решился перейти на Се-верную сторону города, оставив осаждающему неприятелю одне окровавленные развалины.

Скорбя душою о потере столь многих доблестных воинов, принесших жизнь свою в жертву Отечеству, и с благоговением покоряясь судьбам Всевышнего, Коему не угодно было увенчать их подвиги полным успехом, Я признаю Святою для Себя обязанностью изъявить и в сем случае, от имени Моего и всей России, живейшую признательность храброму гарнизону Севастопольскому, за неутомимые труды его, за кровь, пролитую им в сей почти целый год продолжавшейся защите сооруженных им же в немногие дни укреплений. Ныне, войдя снова в ряды армий, сии испытанные герои, служа предметом общего уважения своих товарищей, явят, без сомнения, новые примеры тех же воинских доблестей. Вместе с ними и подобно им, все наши войска, с тою же беспредельною верою в Провидение, с тою же пламенною любовью ко Мне и родному нашему краю, везде и всегда будут твердо встречать врагов, посягающих на Святыни наши, на честь и целость Отечества, а имя Севастополя, столь многими страданиями купившего себе бессмертную славу, и имена защитников его пребудут вечно в памяти и сердцах всех русских, совокупно с именами героев, прославившихся на полях Полтавских и Бородинских.

Александр

С.-Петербург. 30-го августа 1855 года.’

Несколько дней спустя, Государь Император писал князю Горчакову:

….’Приказ Мой армиям Моим, от 30-го августа, покажет вам, что Я умею ценить непоколебимую твердость и самоотвержение, с которыми славные войска наши, в продолжении более 11-ти месяцев, отстаивали грудью своею едва возведенные ими самими укрепления Севастополя. Повторите им еще раз Мое душевное спасибо и скажите им, что, если обстоятельства позволят, Я сам надеюсь, в весьма непродолжительном времени, лично объявить им Мою искреннюю благодарность.

Намерение Мое есть отправиться из Москвы 8-го сентября вечером в Николаев, дабы видеться там с Лидерсом, осмотреть произведенные там работы, для обороны сего важного пункта, и если можно, то отправиться оттуда к вам в Крым.

Из прилагаемой при сем Моей записки, вы увидите, как Я смотрю на теперешнее положение вещей, и какие меры Я полагаю необходимым принять для будущего устройства нашей армии.

По всему этому Мне бы весьма желательно с вами переговорить лично и условиться что нам делать.

Итак, если к тому времени, т.е. недели через три, Союзники не предпримут ничего важна- с го и не будет предвидеться опасности Перекопу, то Я надеюсь видеться с вами в Симферополе, или другом каком-нибудь пункте.

Держаться вам долго на северной стороне Севастополя не вижу никакой нужды, надобно помышлять теперь о сохранении остальной части Крыма и не жертвовать им без самой крайней необходимости, чего, признаюсь, при теперешних обстоятельствах, как бы они ни были трудны, Я предвидеть не могу. С нетерпением буду ожидать вашего мнения, но предоставляю вам совершенно действовать по вашему усмотрению.

Ответ ваш пришлите с флигель-адъютантом Волковым, в Николаев, как можно скорее.

Я весьма доволен, что вы вновь предупредили мысль Мою о высылке в Николаев геройских остатков наших Черноморских моряков…

Прикажите генерал-майору Тотлебену, если состояние здоровья его позволяет, отправиться не-медленно в Николаев, дабы на месте осмотреть возведенные укрепления и усилить их, если признает то нужным.

Генерал-майору князю Васильчикову прикажите также явиться ко Мне туда же.

Итак, надеюсь, до скорого свидания! Не унывайте, а вспомните 1812-й год и уповайте на Бога. Севастополь не Москва, а Крым не Россия. Два года после пожара Московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те же Русские и с нами Бог!’

В записке Государя было сказано:

‘На случай Моего приезда в Крым, Я строжайшим образом запрещаю делать какие-либо приготовления для смотров войск. Они и без того много перетерпели, и потому не хочу, чтобы приезд Мой был им в тягость.

По очищении Южной стороны Севастополя, Крымская армия освободилась от труднейшей ее обязанности — обороны Севастополя.

Теперь дело должно идти: 1) об охранении остальной части Крыма, 2) об укомплектовании Крымской армии, и 3) об усилении войск ген.-ад. Лидерса.

По 1-му пункту:

Удерживать долго Северную сторону Севастополя нет никакой цели, ибо флот Черноморский по нужде нами самими уничтожен.

Не полагаю, чтобы Союзники решились атаковать нас на Инкерманских высотах, либо на Мекензиевой горе, и вообще на левом фланге занимаемых нами высот. Скорее можно думать, что неприятель сделает диверсию в наш тыл, высадив сильный десант в устье Качи, либо у Евпатории, или около Перекопа. Поэтому, имея самостоятельный отряд у Перекопа, казалось бы выгодным выбрать центральный пункт около Симферополя, с авангардом к стороне Бакчисарая и большой дороги на Алушту. На сей позиции, Крымская армия, числом по меньшей мере 100 тысяч чел. под ружьем, всегда будет в состоянии угрожать правому флангу корпуса, высадившегося на одном из трех помянутых пунктов. Нельзя полагать, чтобы Союзники могли высадить разом более 40т. чел., следовательно числительный перевес всегда будет на нашей стороне, и маневрируя искусно, можно надеяться, что всякая попытка десантного корпуса на наш тыл кончится в нашу пользу.

По 2-му пункту:

В Крымской армии находятся теперь, не считая Перекопского отряда:

2-й пехотный корпус: 4-я, 5-я и 6-я пехотные дивизии.

3-й пехотный корпус: 7-я, 8-я, 9-я пехотные и 7-я резервная дивизия.

4-й пехотный корпус: 10-я, 11-я и12-я пехотные дивизии.

5-го пехотного корпуса: 14-я пехотная и 15-я резервные дивизии.

6-го пехотного корпуса: 2-я бригада 6-й легкой кавалерийской дивизии, 16-я и 17-я пехотные дивизии.

1-го резервного кавалерийского корпуса: резервная уланская дивизия.

2-й резервный кавалерийский корпус: 1-я и 2-я драгунские дивизии.

Сводная резервная кавалерийская бригада.

Три линейн. Черноморск. батальона.

Один Гарнизонный батальон.

Балаклавский Греческий баталион.

Пять Черноморских казачьих батальонов.

Четырнадцать Донских казачьих полков.

Два Уральских казачьих полка.

Семнадцать дружин Курского ополчения.

Для приведения Крымской армии въ4-х-бата-лионный состав, предполагалось достаточным (по соображению, посланному к князю Горчакову, в первых числах августа) употребить всего 69 дружин ополчения. Впоследствии, потери, понесенные Крымскою армиею, были столь значительны, что предполагавшееся укомплектование дружинами оказалось недостаточным. Между тем Государь, в письмах к князю Горчакову, неоднократно настаивал, чтобы кадры расформированных баталионов были высланы из Крыма, для укомплектования их готовыми рекрутами, вне района военных действий.

Взамен последней меры, ныне казалось бы удобным назначить для действий в Крыму два корпуса, именно 2-й пехотный и 8-й или 4-й пехотный, укомплектовав их до полного 4-х-баталионного состава из остатков прочих дивизий (кроме 7-й резервной дивизии 3-х-батальонного состава). Затем кадры сих дивизий вывести из Крыма во внутрь России, где расположить их на удобных квартирах, для укомплектования в 4-х-баталионный же состав…

Если, по теперешнему слабому составу войск, князь Горчаков найдет невозможным 2-й и 3-й или 4-й корпусы привести в 4-х-батальонный состав, то можно на время довольствоваться приведением полков в 3-х-баталионный состав, с добавлением четвертых баталионов ополчения. Кадры четвертых батальонов сих корпусов, в таком случае, необходимо выслать ныне же из Крыма, для доформирования их при резервах.

Если же предлагаемая Мною мера признается им удобоисполнимою, то Я полагал бы придать к каждому полку по 4 дружины ополчения и разделить каждый полк на два, так, чтобы в каждом находилось по два баталиона и по две дружины, называя их бригадами, а полки — 1-м и 2-м того же наименования.

В таком случае придется удвоить число полковых командиров, или назначить старших полковников вместе и бригадными командирами в тех бригадах, где будет недоставать генералов. С удвоением числа бригад, придется назначить вновь 7 дивизионных начальников.

Артиллерию же оставить по числу настоящих дивизий, т.е. 7 бригад, приведя каждую в 5 батарей 8-ми-орудийного состава и имея в каждой 2 батарейных и 3 легких батареи.

Из кавалерии казалось бы достаточным оставить один драгунский корпус с его артиллериею и теми казачьими полками и батареями, которые теперь в Крыму находятся. Всю же остальную кавалерию отдать в распоряжение генерал-адъютанта Лидерса, тем более, что сам князь Горчаков писал, что зимою не будет никакой возможности продовольствовать его многочисленную кавалерию в Крыму.

Отряд генерал-лейтенанта Врангеля оставить в теперешнем его составе, или усилить его по усмотрению князя Горчакова.

По 3-му пункту:

Из всего южного прибрежья, занимаемого войсками Южной армии, по Моему мнению, Николаев может преимущественно привлечь Союзников, которые, сделав высадку, могли бы уничтожить все заведения Черноморского флота и нанести тем окончательный удар могуществу нашему на Черном море.

Поэтому на сохранение Николаева должно быть обращено все наше внимание.

…Хотя общее число войск Южной армии довольно значительно и с приходом ополчения еще более увеличится, однако же они разбросаны на огромном пространстве, и потому необходимо усилить Южную армию всем Гренадерским корпусом, заменив его в Перекопе 7-ою резервною дивизиею, с присоединением к ней Черноморских казачьих пеших батальонов, что составит в Перекопском отряде 21 батальон.

Подробности обороны Николаева должны быть предоставлены испытанной опытности генерал-адъютанта Лидерса… К войскам его можно бы присоединить 14-ю или 15-ю резервную дивизию, укомплектовав одну из них теперь же готовыми рекрутами 5-й Запасной дивизии’ ⁽⁸⁷⁾.

Приложения к главе XXXV.

⁽¹⁾ Bazancourt. L’expedition de Crimee. L’armee frЮncЮise. II. 411-412. — Вейгельт (перев. с нем. Безака). Осада Севастополя. 1854-1856.

⁽²⁾ Niel. Siege de Sevastopol. Journal des operations du genie. 427-429. — Вейгельт.

⁽³⁾ Guerin. Histoire de la derniere guerre de Russie (1853-56). II. 387.

⁽⁴⁾ Niel . 425.

⁽⁵⁾ Du Casse. Precis historique des operations militЮires en Orient. 350-351.

⁽⁶⁾ Вейгельт.

⁽⁷⁾ Niel. 425.

⁽⁸⁾ На береговых батареях: Александровской и No 8 — резервный батальон Виленского полка (400 челов.), No 10 — резервный батальон Литовского полка (400 челов.).

⁽⁹⁾ На I-м отделении: батарея Шемякина (Полынковая) и 6-й бастион — Волынский полк (2 батальона, 800 челов.) и сводный резервный батальон Брестского полка (400 челов.), Ростиславский редут и люнет Бутакова — Углицкий полк (2 батал. 800 челов.), треть полка находилась на работах в минах 5-го бастиона и люнета Шварца, люнет Белкина и 5-й бастион — Подольский полк (2 батал. 800 чел.) и сводный резервный батальон Белостокского полка (400 чел.), люнет Шварца и Чесменский редут — Житомирский полк (2 батал. 1,000 челов.), позади Чесменского редута и в траншее между Чесменским и Ростиславским редутами, в ближайшем резерве 1-го отделения — Минский полк (2 батал. 800 челов.).

⁽¹⁰⁾ На 2-м отделении: батареи Забудского и Петрова, в Городском овраге — Екатеринбургский полк (2 батал. 1,400 чел.), в траншее 2-й линии, в Городском овраге — Колыванский полк (2 батал. 1,400 челов.), 4-й бастион и батарея Костомарова — Томский полк (4 батальона, 1,600 чел.), Бульварные батареи и Язоновский редут — Тобольский полк (4 батальона, 1,600 челов.).

⁽¹¹⁾ В главном резерве Городской стороны: на Городской высоте и на Морской улице — полки Архангелогородский (4 бат. 1,800 чел.) и Вологодский (4 бат. 1,400 чел.), под начальством генерал-майора Дельвига, на площади близ Николаевской батареи и на Екатерининской улице — полки Костромской (4 батал. 1,500 челов.) и Галицкий (4 батал. 1,500 челов.) и 16 орудий легких батарей No 2-го 10-й и No 3-го 11-й артиллерийских бригад.

⁽¹²⁾ На 3-м отделении: на Пересыпи — Охотский полк (2 батал. 1,500 ч.), на батареях вправо от 3-го бастиона (Никонова и проч.) — Камчатский полк (2 батал. 1,100 чел.) и 6-й сводный резервный баталион Волынского и Минского полков (350 чел.), на 3-м бастионе — Владимирский полк (2 батал. 750 челов.): на батареях влево от 3-го бастиона (Яновского и Будищева) — Суздальский полк (2 батал. 800 чел.), Якутский (2 батал. 1,200 чел.) и 47-я дружина курского ополчения, 600 челов. Позади 3-го бастиона, на 2-й оборонительной линии — Селенгинский полк (2 батал. 1,200 челов.).

⁽¹³⁾ На 4-м отделении: на батарее Жерве — Вел. Князя Михаила Николаевича (Казанский) полк (2 батал. 900 челов.), на Малаховом кургане: по переднему фасу — Модлинский рез. полк (1 бат. 400 чел.), по правому фасу и у горжи — Замостский рез. полк (1 бат. 500 чел.), по левому фасу и на ретраншаменте — Прагский рез. полк (2 батал. 500 чел.). На минных работах — Люблинский рез. полк (1 бат. 500 чел.). На батарее Никифорова — Муромский полк (2 бат. 760 челов.).

⁽¹⁴⁾ В непосредственном резерве 4-го отделения в Корабельной слободке — под начальством генерал-майора Носова, полки: Елецкий (2 батал. 900 чел.) и Севский (2 батал. 800 чел.), под начальством генерал-майора Юферова, полки: князя Горчакова (Брянский, 2 батал. 700 челов.) и князя Варшавского (Орловский, 2 батал. 500 челов.) и 49-я дружина курского ополчения, 600 челов.

⁽¹⁵⁾ На 5-м отделении на куртине между батареей Никифорова и 2-м бастионом и на 2-м бастионе — по 2 батальона Олонецкого полка (всего по 665 чел.), на куртине между 2-м и 1-м бастионами — Белозерский полк (3 бат. 1,200 челов.), Черниговский, графа Дибича-Забалканского полк (2 батал. 480 челов.), на 1-м бастионе и по линии до Килен-балочной бухты — три роты Алексопольского полка (330 челов.) и 48-я дружина курского ополчения, 600 челов.

⁽¹⁶⁾ В непосредственном резерве 5-го отделения, на склонах Ушаковой балки и в ближайших улицах Корабельной слободки — пять рот Алексопольского полка (450 челов.), полки: Полтавский (2 батал. 550 челов.) и Кременчугский (2 батал. 450 челов.).

⁽¹⁷⁾ В главном резерве Корабельной стороны: в Корабельной слободке и в Аполлоновой балке — полки Шлиссельбургский (4 батал. 1,400 чел.) и Ладожский (4 батал. 1,400 челов.), у Александровских казарм — т тревоге должен был собраться батальон патронщиков и кашеваров (700 чел.), на площади у Доковой стены — 28 орудий легких батарей No 5-го 11-й и NoNo 7, 8 и 9-го 12-й артиллерийских бригад.

⁽¹⁸⁾ Bazancourt. II. 412 et 414-415.

⁽¹⁹⁾ Niel. 431. — Тотлебен.

⁽²⁰⁾ Bazancourt. II. 416.

⁽²¹⁾ Берг. Записки об осаде Севастополя. II 37. — Тотлебен.

⁽²²⁾ Берг. II. 38-41. Тотлебен.

⁽²³⁾ Guerin. II. 399 — Берг. II. 66-67.

⁽²⁴⁾ Донесение князя М.Д. Горчакова. — О. Константинов. Штурм Малахова кургана. Русск. Стар. 1875. — Берг. II. 42-43.

⁽²⁵⁾ Тотлебен. — Некоторые сведения о Севастопольской защите (подполк. Алексеева). Севастоп. Сборн. Т. I.

⁽²⁶⁾ Тотлебен. — Guerin. II. 403.

⁽²⁷⁾ Guerin. II. 403.

⁽²⁸⁾ Noе1. 434.

⁽²⁹⁾ Берг. П. 56 — 57.

⁽³⁰⁾ Из артиллерийских заметок на Севастопольском рейде.

⁽³¹⁾ Guerin. II. 417-418.

⁽³²⁾ Guerin. II. 418-419. — Niel. 434.

⁽³³⁾ Guerin. II. 421-425. — Niel. 435.

⁽³⁴⁾ Тотлебен.

⁽³⁵⁾ Guerin. II. 433. — Niel. 435. — Тотлебен.

⁽³⁶⁾ На 2-м бастионе и куртине между бастионами Корнилова и 2-м были введены в дело полки:

Олонецкий — 4 батальона — 1,330 человек.

Белозерский — 3 батальона — 1,200 человек.

Черниговский — 2 батальона — 480 человек.

Полтавский — 2 батальона — 550 человек.

Кременчугский — 2 батальона — 450 человек.

Муромский — 2 батальона — 760 человек.

Севский — 2 батальона — 800 человек.

Шлиссельбургский — 4 батальона — 1,400 человек.

Итого 21 баталион 6,970 человек.

⁽³⁷⁾ Берг. II. 43-45. — О. Константинов. Русск. Стар. 1875. — Тотлебен. — Guerin. II. 403-409. — Niel. 432. — Rustow. Der Krieg gegen Russland. I. 596-599.

⁽³⁸⁾ Niel. 425. — Тотлебен.

⁽³⁹⁾ Берг. II. 64-65. — Тотлебен. — Guerin. 426-428. — Niel. 432-433.

⁽⁴⁰⁾ Тотлебен.

⁽⁴¹⁾ Guerin. II. 428-429.

⁽⁴³⁾ Guerin. II. 431-432.

⁽⁴³⁾ Берг. П. 56-60. — Тотлебен. — Guerin. II. 415-416.

⁽⁴⁴⁾ Тотлебен. — Guerin. II. 417.

⁽⁴⁵⁾ Тотлебен.

⁽⁴⁶⁾ Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера. 278-279.

⁽⁴⁷⁾ Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. II. 372. — Тотлебен.

⁽⁴⁸⁾ Bazancourt. II. 447. — Niel. 437-438. — Тотлебен.

⁽⁴⁹⁾ Тотлебен.

⁽⁵⁰⁾ Guerin. II. 413-414.

⁽⁵¹⁾ Guerin. II. 436-437. — Niel. 438.

⁽⁵²⁾ Донесение генерала Пелисье.

⁽⁵³⁾ Guerin. II. 437-438.

⁽⁵⁴⁾ Из записок офицера, участвовавшего в обороне Севастополя.

⁽⁵⁵⁾ Алабин. П. 373-374. — Тотлебен.

⁽⁵⁶⁾ Гюббенет. Очерк медицинской и госпитальной части русских войск в Крыму, в 1854-56 годах. 152-153. — Кн. С. С. Урусов. Русск. Арх. 1875. No 6. — Guerin. II.. 439 et 441. (Должно заметить однако же, что показания Гереня крайне преувеличены).

⁽⁵⁷⁾ Тотлебен. — Показания очевидцев.

⁽⁵⁸⁾ Из заметок Плат. Вас. Воеводского.

⁽⁵⁹⁾ Показания очевидцев.

⁽⁶⁰⁾ Донесение генерала Пелисье.

⁽⁶¹⁾ Guerin. II. 438-439.

⁽⁶²⁾ Слышано от Плат. Вас. Воеводского.

⁽⁶³⁾ Письмо графа Д. Е. Сакена в Ив. Ив. Красовскому. Русск. Арх. 1875. No 6. — Служебная деятельность генерала Хрущова. Севаст. Сбор. Т. I.

⁽⁶⁴⁾ Тотлебен.

⁽⁶⁵⁾ Берг. II. 71-73.

⁽⁶⁶⁾ Корабли: Великий Князь Константин, Париж, Храбрый, Чесма, Ягудиил, Императрица Мария, фрегат Кулевчи, корвет Калипсо, бриги: Аргонавт, Эндимион, Язон, Эней и Тезей.

⁽⁶⁷⁾ Берг. II. 72. — Тотлебен.

⁽⁶³⁾ Тотлебен.

⁽⁶⁹⁾ Взрыв Павловской батареи, на основании нескольких уважаемых сочинений, последовал 28-го августа (9-го сентября), пополудни, но я счел наиболее вероятным показание того, кто сам взорвал батарею. (Письмо к издателю Московских Ведомостей капитана 1-го ранга Ильинского. Моск. Ведом. 1876. No 1).

⁽⁷⁰⁾ Пароходы: Владимир, Громоносец, Бессарабия, Крым, Одесса, Херсонес, Эльборус, Дунай, Грозный, Турок и транспорт Гагра.

⁽⁷¹⁾ Алабин. II. 381. — Берг. П. 77.

⁽⁷²⁾ Всего убито: 2,972 человека. В числе их: генерал-майоры Буссау и Юферов.

⁽⁷³⁾ Всего ранено: 6,762 человека. В числе их: генерал-лейтенанты Хрулев и Мартинау и генерал-майоры Лысенко и Зуров. Контужен генерал-майор Носов.

⁽⁷⁴⁾ В общем числе выбывших из строя с нашей стороны находилось на Корабельной стороне 11,334 челов., а на Городской 1,579 челов.

⁽⁷⁵⁾ Всего убито 1,634 человека. В числе их генералы: Сен-Поль, Маролль, Понтеве, Бретон и Ривё.

⁽⁷⁶⁾ Всего раненых 4,507 человек. В числе их генералы: Боске, Меллине, Бурбаки и Трошю.

⁽⁷⁷⁾ Всего убито 385 человек.

⁽⁷⁸⁾ Всего ранено 1,879 челов. В числе их генералы: фон-Страубензее, Варрен и Ширлей.

⁽⁷⁹⁾ Rustow. Der Krieg gegen Russland. I. 608. — Guerin. II. 440-441.

⁽⁸⁰⁾ Niel. 528.

⁽⁸¹⁾ Niel. 522.

⁽⁸²⁾ Вейгельт.

⁽⁸³⁾ Гюббенет. 156-159. В этом числе не помещен урон на прочих пунктах Крымского полуострова.

⁽⁸⁴⁾ Niel. 444-445. — Тотлебен.

⁽⁸⁵⁾ Тотлебен.

⁽⁸⁶⁾ Тотлебен.

⁽⁸⁷⁾ Собственноручная записка Государя Императора, от 3-го сентября 1855 года.

Глава XXXVI.
Продовольствование войск в Крыму, Госпитали.

(с марта 1855 года до весны 1856 года).

Еще до назначения князя Горчакова главнокомандующим войсками в Крыму, именно 30-го января 1855 года, последовало Высочайшее повеление, коим возложено было на генерал-адъютанта Анненкова главное заведывание продовольствием и снабжение провиантом и предметами комиссариатской и артиллерийской частей Крымской и Южной армий, а также распоряжение средствами всех губерний, состоявших на военном положении. Но вслед затем князь Горчаков, по представлению генерал-интенданта Южной армии Затлера, сообщил военному министру, что назначение для снабжения армии запасами особого лица, не имеющего даже пребывания своего в главной квартире, стесняло действия главнокомандующего, который, соображаясь с ходом военных событий, один лишь может, по соглашению с военным министром, определять места магазинов и количество заготовляемых в них запасов, а также места военно-временных госпиталей и этапов, направление военных дорог, пункты и соразмерность госпитальных и артиллерийских складов. ‘Способы доставления предметов к этим пунктам — писал он — должны зависеть от распоряжения военного министра, так как самые источники, из коих эти предметы будут доставляться, состоят в его ведении, а способы подвоза этих запасов из складочных пунктов к армии — от главнокомандующего’.

Вследствие замечаний князя Горчакова, сообщенных военному министру, для всеподданнейшего до-клада Государю Императору, генерал-адъютант Анненков был назначен, по прежнему, новороссийским и бессарабским генерал-губернатором, а потом — государственным контролером. Но, между тем, как происходила переписка по этому предмету, генерал Анненков сделал следующие распоряжения: 1) назначил по раскладке, на счет сметных сумм интендантства, провиант и фураж от губерний: курской, воронежской, харьковской, и екатеринославской, всего: муки 28,538 четв., сухарей 228,538 четв., круп 36,186 четв., овса и ячменя 211,304 четв. ⁽¹⁾, 2) распорядился заготовлением, чрез состоявших при нем чиновников, 9,227-ми волов, для порционного довольствия крымских войск, 3) заготовил, посредством помещиков, 3,686,923 пуда сена в херсонской губернии и в Бессарабии, 4) сформировал в курской и воронежской губерниях две конные полубригады подвижного магазина, для перевозки провианта и фуража по этим губерниям.

Раскладка провианта, по распоряжению генерала Анненкова, принесла войскам пользу и, будучи сделана в отдаленных губерниях, не возвысила цен на театре войны. Вообще хлеб на месте должен был обойтиться: четверть муки — 2 рубля, круп — 3 рубля, зернового фуража — 1 р. 50 коп. Перевозка каждой четверти: до губернских складочных пунктов — по 90 коп., от них до Геническа — по 3 рубля, а далее до Симферополя — по 2 р. 50 коп. На мешки, балаганы и проч. полагалось на каждую четверть по 1 рублю, следовательно, перевозка каждой четверти запасов в Симферополь обошлась в 7 рублей 40 коп., а вместе с стоимостью припасов каждая четверть должна была обойтись: муки — 9 р. 40 коп. круп — 10 р. 40 к., а зернового фуража — 8 р. 90 коп. Большую часть этих припасов предполагалось доставить не позже 1-го (13-го) июля.

Заготовленные, по распоряжению генерала Анненкова, 9,227 волов начали прибывать в Симферополь в июне 1855 года. Пуд мяса обходился по 2 р. 24 1/2 коп., следовательно это заготовление было выгоднее, нежели прежняя поставка волов подрядчиками, по контракту, заключенному полковником Вуншем, причем пуд мяса обходился по 2 руб. 79 коп. ⁽²⁾.

Напротив того, заготовление сена в херсонской губернии и Бессарабии не принесло ожидаемой пользы, потому что оно было собрано в незначительном количестве, на обширном пространстве, большею частью в таких местах, где в течении всей войны не было войск.

Формирование генералом Анненковым, в курской и воронежской губерниях, на счет сметных сумм, двух конных подвижных магазинов, для перевозки припасов исключительно по губернии, оказалось невыгодно. Подвижные магазины необходимы только там, где нельзя получить достаточно обывательских подвод, именно: в странах малонаселенных, вблизи театра военных действий, где, по случаю сосредоточения войск, является потребность в подводах, превышающая средства края. Вдали же от театра войны, перевозка припасов может быть исполнена, без отягощения, обывателями, за умеренную плату, между тем как содержание на счет сметных сумм интендантства двух подвижных магазинов, без особенной пользы для армии, стоило бы гораздо дороже (до 400 тыс. руб. в год). Как весною 1855 года, по распоряжению князя Горчакова, уже формировались подвижные магазины, назначенные исключительно для перевозок вблизи театра войны, то генералу Анненкову было предписано остановить начатое им формирование подвижных магазинов ⁽³⁾.

Выше уже сказано (в главе 26-й), что, с принятием начальства над войсками в Крыму князем Горчаковым, в марте 1855 года, на полуострове вообще было на лицо и ожидалось:

Муки и сухарей около 643.000 четв.

Круп около 117,600 четв.

Этого провианта, по числу людей, тогда состоявших на продовольствии в Крыму (170,000 чел.), было достаточно до июня 1856 года. Но значительную часть ожидаемых запасов надлежало подвозить издалека, что представляло важные затруднения, по крайнему истощению перевозочных средств на Крымском полуострове ⁽⁴⁾. К тому же, в 1855 году было сосредоточено в Крыму до 300 тысяч человек и до 100 тыс. лошадей, что потребовало заготовления запасов и формирования перевозочных средств гораздо в большем количестве ⁽⁵⁾.

Как провиант в муке сохраняется гораздо удобнее, нежели сухари, то, без всякого сомнения, для войск было бы лучше получать муку и приготовлять самим из нее хлеб: но это оказывалось невозможно: во первых, потому, что войска, находясь постоянно в действиях против неприятеля, либо на работах, не имели времени сами печь хлеб, отделение же от каждой части хлебопеков весьма ослабило бы наличное число людей в строю, и, во вторых, по неимению дров в степной части Крыма. Все это заставило отпускать войскам значительную часть провианта в сухарях, которые иногда доставлялись за несколько сот верст и весьма часто хранились под открытым небом, осенью и зимою, во время проливных дождей и мятелей. В таких обстоятельствах, иногда случалось войскам получать заплесневелые, гнилые, сухари, но продовольствование войск, по свидетельству многих лиц, участвовавших в крымской кампании, вообще было весьма удовлетворительно ⁽⁶⁾.

Кроме провианта, в показанном количестве, и годовой пропорции соли для армии, простиравшейся до 160,000 пудов и водки 624,000 ведер, войскам производилась, в продолжении трех летних месяцев, дача уксусу (180,000 ведер) и перцу (1875 пудов).

Для продовольствования круглый год около 70,000 строевых и 30,000 подъемных лошадей требовалось 1.400,000 четвертей овса, 11.520,000 пудов сена и около 2.000,000 соломы ⁽⁷⁾.

Для доставки к войскам этих припасов, полагая, что провиант и зерновой фураж будут привозиться из мест, лежащих на расстоянии 500 верст от театра военных действий, а сено за 80 верст, по расчету, сделанному генерал-интендантом, требовалось иметь в постоянном движении, в течении 8-ми месяцев, когда подвозы возможны в Крыму, не менее 108-ми тысяч подвод. Как в подвижном магазине было только 7 тысяч подвод, которых едва доставало для подвоза к армии одного лишь провианта, то все остальное количество должны были доставить обыватели. В особенности же потерпела таврическая губерния, жители которой перевозили не только провиант и зерновой фураж из более отдаленных губерний, но сено и дрова, доставка коих оттуда была невозможна. Перевозка одного топлива, в количестве 128-ми тысяч сажен, требовала 24 тысяч подвод, в продолжении 8-ми месяцев ⁽⁸⁾.

Продовольственную часть в Крыму более всего затрудняли: уменьшение на .полуострове рогатого скота и дороговизна сена. С начала войны до марта 1855 года, от закупки войсками волов на порции, число рогатого скота уменьшилось втрое, дальнейшее же его уменьшение не только затруднило бы мясное довольствие войск, но лишило бы армию последних перевозочных средств. Не менее была тягостна дороговизна сена, которого на полуострове, в марте 1855 года, ,можно было купить не более 2.300,000 пудов, что составляло полутора-месячную с небольшим пропорцию для ста тысяч лошадей, а, между тем, до появления травы оставалось еще полтора, а до сенокоса — два с половиною месяца. Войска добывали сено, как и зерновой фураж, по утвержденным, весьма высоким, ценам, которые доходили для войск расположенных в Севастополе, до 1 р. 60 коп., а для находившихся в окрестностях Севастополя до 1 р. 30 к. за пуд сена. Как ни огромны были эти цены, начальники частей войск иногда отказывались принять на собственное попечение закупку сена, и это было весьма естественно, потому что офицеры главной квартиры платили в Бахчисарае по полтора и по два рубля за пуд бурьяну, из которого половина была неудобосъедома для лошадей: в Симферополе пуд сена иногда продавался также по два рубля.

Как дороговизна сена преимущественно происходила от недостатка перевозочных средств, то предписано было полкам завести особые повозки, на счет казны, и впрягать в них порционных волов, на этих повозках доставлялось сено, а волы на пути кормились травою. Затем, цены, утвержденные на фураж для войск, были пони-жены и назначены двоякие: частям, имеющим повозки — меньшие, а прочим — несколько большие. Это распоряжение доставило экономии, в течении 1855 года, до 7-ми миллионов рублей.

Чтобы увеличить на полуострове сенные запасы, главнокомандующий поручил генерал-адъютанту Анненкову, по возможности, усилить сенокошение в северных уездах таврической губернии. Для содействия тому, были приглашены владельцы и общества государственных крестьян и колонистов, наряжены косцы из местных жителей, вызваны работники из других губерний, с назначением, как тем, так и другим, безобидной платы, следствием чего был наем до 3-х тысяч косцов в полтавской губернии, и сделано распоряжение о перевозке в Перекоп из Бендер хранившихся там 12-ти тысяч кос, для безденежной раздачи их работникам.

По примерному соображению, от усиленного сенокошения в таврической губернии ожидалось получить для войск, на сто тысяч лошадей, сена до 11-ти милл. пудов, т.е. почти то количество, которое требовалось для армии на восемь месяцев.

Не трудно было однако же предвидеть, что этот расчет окажется преувеличенным. Как обыкновенно бывает, возникла весьма сложная и продолжительная переписка, о том. сколько именно и в каких местах таврической губернии владельцы земель могли накосить сена для армии, и, наконец, интендантство получило о том сведения от гражданского ведомства уже в конце сентября, когда прошло время сенокоса, и со дня на день, надобно было ожидать, что дороги сделаются неудобными для подвозов. По этим первоначальным сведениям, вместо ожидаемых 11-ти миллионов пудов сена, имелось в виду только 1.740,000 пудов. Но даже из этого количества значительная часть не могла служить в пользу войскам, собранным около Севастополя, именно: 100 тыс. пудов ялтинского сена находилось на южном берегу и не могло быть оттуда доставлено, 160 тыс. пудов, в днепровском и мелитопольском уездах, было в расстоянии от Севастополя далее 250-ти верст, 210 тыс. пудов бердянского уезда — в 400 верстах, а 850 тыс. пудов феодосийского уезда — далее 200 верст. Таким образом для армии, сосредоточенной в окрестностях Севастополя, оставалось в виду около 500 тыс. пудов.

В действительности же оказалось всего накошенного сена только около миллиона пудов, из этого количества до 600,000 пудов сена, заготовленного в отдаленных пунктах, были сданы прямо в войска, расположенные в северных уездах таврической губернии, и только 156,000 пудов поступили своевременно в магазины для войск, собранных у Севастополя и Симферополя [Пуд этого сена, вместе с издержками на перевозку к войскам, обошелся в сложности по 76 копеек].

Таковы были результаты распоряжения, долженствовавшего снабдить сеном армию на целый год ⁽⁹⁾.

Надлежало приискать к тому другие средства, А между тем главнокомандующий, получив сведения, что промышленники на Крымском полуострове скупали сено, чтобы потом продавать его с барышом, и что местные владельцы совершенно отказывались от продажи войскам сена, рассчитывая на возвышение цены его впоследствии, предписал таврическому губернатору, графу Николаю Владимировичу Адлербергу, чтобы строжайше было запрещено промышленникам закупать сено для перепродажи, и чтобы владельцы на полуострове не отказывали войскам в продаже сена, с тем, что если у них окажется лишнее сено, сверх необходимого для их хозяйственной потребности, то с ними будет поступлено по всей строгости военных законов, Вместе с тем предписано установить постоянную цену на сено: в симферопольском уезде по 35-ти, а в прочих уездах полуострова — по 25-ти коп. серебр. за пуд без доставки ⁽¹⁰⁾. Впрочем, это распоряжение оказалось недействительно до такой степени, что в симферопольском уезде помещики продавали сено, на месте, гораздо дороже, а в январе и феврале 1856 года цена его дошла до рубля и более за пуд ⁽¹¹⁾.

Из соображения всех этих обстоятельств оказывалось, что недостаток фуража не только угрожал уничтожением кавалерии, но даже мог совершенно отнять возможность подвозить к войскам жизненные припасы, что заставило бы нас очистить Крым без сопротивления неприятелю. Основываясь на том, генерал-интендант Затлер подал главнокомандующему, в различное время, три записки об уменьшении числа лошадей на полуострове. Князь Горчаков, убедясь в необходимости предложенной меры, приказал вывести часть обозных лошадей в херсонскую губернию. Впоследствии же была также выведена из Крыма часть кавалерии и артиллерии.

По мнению генерал-интенданта, надлежало так же, не слишком полагаясь на сенокошение в помещичьих и государственных имениях, (успех которого оказывался сомнителен), заготовить, на всякий случай, особый запас сена, пока дороги были еще сухи. Главнокомандующий разрешил заготовить комиссионерским способом до 800 тысяч пудов сена в Севастополе, Дуванкиой и Бахчисарае, по 65 коп. за пуд. Но как потом было запрещено комиссионерам делать закупки в районе расположения 3-го пехотного корпуса, то утвержденная на эту закупку цена была возвышена до 73-х коп. за пуд. При заготовлении этого сена, имелось в виду беречь его на непредвидимые случаи, а продовольствовать лошадей попечением самих войск, что и продолжалось без особенных затруднений до августа 1855 года, но в это время, когда травы уже начали засыхать, все войска, расположенные в окрестностях Севастополя, отказались от продовольствования своих лошадей по утвержденным ценам и забота о добывании сена пала на интендантство [Отряды евпаторийский, феодосийский и генический не отказались от фуражного довольствия по утвержденным ценам, но добывание сена впоследствии оказалось весьма затруднительно для евпаторийского отряда]. Главнокомандующий приказал заготовить еще до 700 тысяч пудов, назначив цену по 78 коп. за пуд, с тем, чтобы обывательским подводам, на которых будет перевозиться это сено, отпускалось, на счет заготовленной суммы, по 20-ти фунтов на лошадь, или вола, кроме платы за перевозку. Войскам, в то же время, были утверждены цены: расположенным около Бахчисарая — по 95 коп., а на северной стороне Севастополя — по 1 рублю за пуд.

Вообще же комиссионерским способом было заготовлено в 1855 году 965 тысяч пудов сена, по 73 и 78 коп. за пуд, что, в сравнении с ценами, утвержденными войскам, принесло казне сбережения около 200 тысяч рублей. Большая часть этого сена была доставлена в глубокую осень, когда войска, несмотря на высокие цены, для них утвержденные главнокомандующим, отказывались продовольствовать своих лошадей ⁽¹¹⁾.

Касательно продовольствия войск мясными порциями, в марте 1855 года имелось в виду, до-ставкою по подрядам, а равно пожертвованных екатеринославскою губернией и заготовленных по распоряжению генерал-адъютанта Анненкова, всего 17 тысяч волов, коих, по числу войск в Крыму, доставало до 15 июня, для последующего же довольствия по 1-е декабря 1855 года, необходимо было приобрести около 15-ти тысяч волов. Для этой поставки назначены были, 15-го и 20-го мая, в таврической, екатеринославской и харьковской казенных палатах, публичные торги, но желающих на оные не явилось. Затем приобретение волов для мясных порций, по предложению генерал-интенданта, было предоставлено попечению самих войск, но с тем, чтобы, для сохранения в Крыму перевозочных средств, порционный скот был покупаем вне полуострова. Как пригон скота из отдаленных мест, по совершенному истощению запасов сена в Крыму, был очень затруднителен, то солдатская мясная порция отчасти заменялась салом, с добавкою круп, соли, перцу и луку. Покупка мясных порций была оставлена по прежнему на попечении войск, но, вместе с тем, было предписано, на случай недостатка в мясе, приобретать покупкою сало и другие припасы, а также капусту, если не свежую, за невозможностью получить ее в достаточном количестве на полуострове, то сухую, выписывая ее заблаговременно из заводов внутри Империи ⁽¹²⁾.

Большая часть провианта, тогда имевшегося в виду для армии, была собрана в губерниях екатеринославской, харьковской, курской и воронежской и отправлялась в Крым, начиная с апреля, в продолжении всего лета, сперва до Геническа, Ярошика и Керчи, на, обывательских подводах тех же губерний, по распоряжению генерал-адъютанта Анненкова, а потом, генерала Затлера, в магазины, учрежденные между Симферополем и Перекопом [По дороге из Симферополя в Перекоп были устроены магазины в Трех-Абламе и Ишуни, а по Чонгарской дороге — в Бакшае], частью же в Симферополь на подводах государственных крестьян таврической губернии, за установленную главнокомандующим поверстную плату. Из главного же симферопольского магазина провиант доставлялся, на повозках подвижного магазина, в Севастополь, на Инкерманскую позицию и Мекензиевы высоты, в Бахчисарай, Карасубазар, и проч., откуда снабжались войска, расположенные между Севастополем и Симферополем, а также (из Карасубазара) войска феодосийского отряда. Магазины на коммуникационной линии (в Трех-Абламе и Ишуни) служили для снабжения хлебом проходящих войск и для евпаторийского отряда, а резервный Бакшайский магазин был устроен на случай, если б неприятель, выйдя в больших силах из Евпатории, занял наше сообщение с Перекопом ⁽¹³⁾.

Вторжение неприятеля в Азовское море имело последствием потерю некоторых из наших провиантских складов, которых мы не имели возможности вывезти из приморских городов: Таганрога, Геническа, и проч. ⁽¹⁴⁾.

Утвердительно можно сказать, что никогда никакая армия не находилась в столь затруднительных обстоятельствах на счет снабжения жизненными припасами. В августе 1855 года, более двухсот тысяч человек русских войск было собрано на небольшом пространстве, отдаленном от прочих областей Империи обширною степью, чрез которую проходили только две дороги: по узкому Перекопскому перешейку и по Чонгарской косе, да и те, в продолжении нескольких месяцев, были почти непроходимы. На этих сообщениях нельзя было приобрести не только какие-либо припасы, но и воду, даже для незначительных частей армии, либо подвижного магазина, так например на ночлегах в некоторых деревнях не доставало воды для одной воловой полубригады. Точно также в степях таврической и во всей херсонской губернии нельзя было найти дров для варения пищи и разведения бивачных огней, потому что местные жители, за недостатком леса, приготовляют кизяк, да и того у них уже не было.

Весьма естественно, что трудность подвозов имела последствием такое необыкновенное возвышение цен на все вообще припасы, какое случалось только в городах тесно обложенных неприятельскими войсками. В Симферополе, когда четверть овса продавалась от 14 до 16 рублей, извощики иногда кормили лошадей хлебом, в селении Дуванкиой пуд бурьяна продавался по рублю и дороже, трех-поленная сажень дров в Симферополе стоила до 100 руб. Сообразно тому платили за яйцо по 10 копеек, за лимон полтора рубля, за порцию кушанья в трактирах от 50 до 75 коп. и т. п. ⁽¹⁵⁾. Покупка необходимейших припасов затруднялась недостатком в Крыму мелких денег, не только в серебряной монете, но и в рублевых и трехрублевых ассигнациях. Легче было добывать полуимпериалы. За размен 25-ти-рублевой ассигнации случалось платить до 2 р. 50 коп., т.е.10% ⁽¹⁶⁾.

Принимая в соображение дороговизну всех жизненных припасов в Крыму, нельзя удивляться, что смета суммы для продовольствования Южной армии и войск, в Крыму действовавших, на 1855-й год, отправленная князем Горчаковым к военному министру, простиралась до 62.631,776 рублей 55 коп. ⁽¹⁷⁾.

По оставлении Севастополя, князь Горчаков, опасаясь иметь большие запасы вблизи неприятеля, сперва приказал учредить склады провианта, вместо бывших на северной стороне Севастополя, на Инкермане, а потом, считая небезопасным и этот пункт, предписал — доставленный туда с большими усилиями провиант вывезти назад в Бакчисарай. Подвоз сена на речку Бельбек и в сел. Дуванкиой был совершенно прекращен. Тогда же предписано: усилить подвоз провианта в Симферополь, так, чтобы там было непременно налицо четырехмесячное продовольствие для всех войск, находящихся в Крыму. Эти меры были приняты сообразно предположению князя Горчакова, считавшего вероятным, что неприятель, оставя гарнизон в Севастополе, перевезет большую часть войск в Евпаторию и направит их оттуда на наше сообщение с Перекопом, и что, в таком случае, нам останется только сообщение чрез Чонгарский мост.

По распоряжениям князя Меншикова и генерала Анненкова, армия в Крыму могла быть обеспечена продовольствием по июнь 1856 года, но доставка этого провианта к местам расположения войск встретила большие затруднения. В числе предположенных запасов состояли 75 тыс. четв. сухарей, 9 тыс. четв. круп и 45 тыс. четв. овса или ячменя, всего 129 тыс. четв., собранные по раскладке от курской губернии, которые назначено свезти, к 15-му мая, в Суджу и Белгород, а оттуда в Перекоп, на расстоянии более 600 верст, в три срока: к началу июня, к началу июля и к 15-му сентября. За подводу, поднимающую по 5-ти четвертей, полагалось: от Суджи до Перекопа, по числу 642-х верст, 19 рубл. 26 коп., а от Белгорода до Перекопа, по числу 617-тиверст, 18 рубл.51 коп. — Управляющий курскою палатою государственных имуществ, находя такую доставку припасов слишком обременительною для крестьян, ходатайствовал об исполнении ее посредством этапной системы, переменяя подводы на каждых сорока верстах, по ведомству государственных крестьян: курской, полтавской, херсонской и екатеринославской губерний, назначив подводчикам за все расстояние до Перекопа по 41 рублю, или по 8 рубл. 20 коп. за четверть. Это распоряжение было одобрено комитетом, Высочайше учрежденным для улучшения положения Крымского полу-острова. Но, вслед затем, князь Горчаков, на основании рапорта, поданного генералом Затлером, отнесся к военному министру, представляя, что перевозка лишних 129,000 четвертей была бы гибельна для екатеринославской губернии, имеющей втрое менее жителей, нежели курская, и что доставка запасов на лошадях, по этапной системе, увеличила бы ценность каждой четверти на 4 рубля 35 коп. и потому обошлась бы казне дороже семьюстами тыс. рублей. Вследствие этого отзыва, перевозка до Перекопа запасов, собранных генералом Анненковым, была возложена на жителей курской, воронежской, херсонской и екатеринославской губерний.

Между тем как генерал-интендант Затлер принимал меры к обеспечению продовольствием армии, комитет министров, заботясь о том же, возложил на военное министерство, сверх текущего довольствия, состоящего на попечении интендантства армии, заготовление для действующих войск полугодовой потребности провианта и зернового фуража, в виде вспомогательного запаса, на случай, если б интендантство встретило какие-либо непредвидимые затруднения в своевременном заготовлении продуктов. С этою целью, военный министр предполагал: для войск Южной армии и в Крыму находящихся, заготовить в запас, по числу 500 тыс. человек, 750,000 четв. муки и 70,312 четв. круп, и, сверх того, для кавалерии примерно 300,000 четв. овса, назначив для первоначальных складов этого запаса: Кременчуг или Крюков, Александровск и Ростов.

Князь Горчаков, из доклада по сему мету генерала Затлера, убедился, что такое заготовление запасов, вместо ожидаемой от него пользы было вредно: во 1-х, потому, что истощало финансовые средства государства, а во 2-х, будучи одновременно с покупкою интендантством действующей армии, в тех же местах, 280-ти тыс. четв. провианта, непременно должно было возвысить цены запасов. Тем не менее однако же князь Горчаков, опасаясь возбудить против себя неудовольствие комитета министров, отвечал уклончиво на отзыв по сему предмету князя Долгорукова, и предположенное заготовление было исполнено. Из журналов министерства внутренних дел видно, что непосредственным последствием этой меры было возрастание справочных цен, в продолжении времени от двух до трех месяцев, почти вдвое, от чего казна понесла убытки более миллиона.

Затем, главнокомандующий отклонил предложение военного министерства — купить весь хлеб, свезенный купцами в азовские порты (1,000,000 четвертей), чтобы ‘предохранить его от истребления, в случае новой экспедиции Союзников в 1856 году’. Но если бы мы купили этот хлеб, (что стоило бы на месте до 10-ти милл. рублей), и не вывезли его до открытия навигации, то неприятель, сожигавший в 1855-м году казенные запасы, не касаясь частных, уничтожил бы все купленное казною, а для вывоза миллиона четвертей требовалось не менее 250,000 подвод, т.е. такое количество, какого не могли выставить жители всего новороссийского края. К тому же, у нас не было средств для перемола этого хлеба, да если бы они и были, то потребовалось бы еще 250,000 подвод для вывоза с мельниц муки в магазины, либо на места расположения войск ⁽¹⁸⁾.

До прибытия в Крым князя Горчакова было открыто всего десять госпиталей, в которых находилось до 15,000 кроватей — число далеко несоответствовавшее потребности войск. В начале февраля 1855 года, больных и раненых в Крыму уже было до 25,000. В марте, по доставлении некоторого числа госпитальных вещей, имелось их в крымских госпиталях на 16,780 человек, но, вместе с тем, число больных и раненых в это время простиралось более 33,000. Надлежало увеличить число врачей, а также добыть в огромном количестве госпитальные вещи и перевязочные материалы. Князь Горчаков, по представлению состоявшего прежде начальником штаба при князе Меншикове, генерала Семякина, распорядился о высылке из полтавской, харьковской, курской и воронежской губерний по одному врачу от каждого уезда, а также госпитальной прислуги сколько возможно. Тогда же были переведены из Южной армии в Крым несколько подвижных и временных госпиталей. Чтобы получить понятие о средствах, которые требовались для армии, достаточно знать, что в апреле 1855 года князь Горчаков отнесся к военному министру с требованием: миллиона аршин бинтов разного сорта, 100,000 аршин компрессного холста, 1,000 пудов корпии, 1,000 пудов ветоши, и проч. и что, вслед затем, генерал-штаб-доктор крымских войск вошел с представлением к главнокомандующему о заготовлении нового запаса перевязочных вещей, в количестве: двух миллионов бинтов, 2,000 пудов корпии, 2,000 пудов ветоши, и проч. Значительная часть этих припасов была доставлена в армию, что дало возможность князю Горчакову увеличить число госпиталей до 25-ти, слишком на 30,000 человек ⁽¹⁹⁾. Но как число больных и раненых возрастало быстро, то следовало принять меры к вывозу их в госпитали, учрежденные в ближайших к театру войны губерниях. Как в продолжении года, с 1-го ноября 1854 года по 1-е ноября 1855 года, перевезено 112,670 больных и раненых, из Севастополя в Симферополь, и в течении восьми месяцев 87,683 из Симферополя в госпитали, за несколько сот верст устроенные, то потребовалось для первых 37,500, а для последних более 29-ти тысяч подвод, причем значительную пользу принесли подвижные магазины, которые, при обратном следовании из Севастополя порожняком, перевезли значительное число больных и раненых. Кроме того, перевозка больных производилась на подводах немецких колонистов, которые доставили в Павлоградский госпиталь 900 человек и взяли на собственное попечение 2,600 больных и раненых, с тою же целью при князе Горчакове учрежден постоянный транспорт, из вольнонаемных троечных подвод. Но как все эти средства не могли обеспечить перевозку больных на будущее время, то князь Горчаков приказал заключить контракты с подрядчиками, которые обязались бы доставить сначала 600, а потом еще 800 пароконных фур, покрытых деревянною плетенкою, просторных и удобных для помещения в каждой четырех больных, На эту поставку не оказалось желающих, и потому генерал-интендант заключил контракт на доставление 1,400 одноконных подвод, которые, к сожалению, не соответствовали своему назначению. Покрытые старыми рогожами, они не защищали ни от дождя, ни от солнца, и были так тесны, что в них с трудом помещались двое легко раненых, либо один ампутированный. Лошади и упряжь были крайне плохи, на каждые пять фур приходилось по одному погонщику, и потому они, двигаясь без присмотра, часто опрокидывались ⁽²⁰⁾. Распоряжения по части перевозки больных были возложены на дежурного генерала Ушакова и на директора госпиталей Южной армии, генерал-майора Остроградского. Но хотя перевозка производилась почти непрерывно весною и летом 1855 года, однако же она была, в течении всей войны, в самом жалком виде. Причиною тому было совершенное опустошение края, где трудно было добывать корм для скота и даже воду, и где не встречалось никаких средств для облегчения участи перевозимых страдальцев.

Весьма большим препятствием, затруднявшим исполнение многих благодетельных мер по медицинской части, было сложное, преисполненное формализмом, управление. При князе Меншикове беспорядок медицинской части происходил преимущественно от недостатка единства в ее администрации, а при его преемнике единство установилось, но зато возникла бесконечная переписка, которая затрудняла и замедляла все меры, принимаемые главнокомандующим и исполнителями его распоряжений. Составлены были особые инструкции для медиков и для руководства конторам госпиталей и начальникам транспортов. Определено было количество продовольственных припасов для больных ⁽²¹⁾ и приказано иметь строгое наблюдение, чтобы пища их приготовлялась хорошего качества, положено число подвод, необходимое для перевозки, как тяжело, так и легко-раненых и больных. Но все эти правила, весьма основательные, умалчивали о средствах для их исполнения и не могли быть исполняемы в опустошенной стране.

Кроме пособия в натуре, оказываемого раненым и изувеченным, им выдавались денежные пособия, в размере для нижних чинов от одного до 150 рублей, последнюю сумму получали потерявшие два члена. Сначала деньги вручались непосредственно раненым и, к сожалению, издерживались, большею частью, не в пользу, и даже во вред им. Тяжело раненые и больные теряли пожалованные им суммы, нередко переходившие в руки госпитальной прислуги и фельдшеров, те же из больных, которые, обладая полным сознанием, успевали сохранить свои деньги, тратили их на покупку припасов, нисколько не соответствовавших состоянию их здоровья, что служило к поощрению контрабандной торговли в госпиталях. Впоследствии, сами раненые, хотя некоторые и неохотно, соглашались отдавать деньги на сохранение сестрам милосердия, у которых собрались довольно значительные суммы. (В мае и июне 1855 года, в госпиталях Корабельной находилось на хранении до 60 тысяч рублей). В морском же ведомстве, где Великий Князь Константин Николаевич поручил раздачу наград нижним чинам камер-юнкеру Мансурову, она производилась другим образом: каждый из раненых, разделенных по степеням, получал свидетельство на денежное пособие, которое выдавалось по его излечении, либо при увольнении от службы.

Профессор Гюббенет, находившийся почти во все время осады в Севастополе, начертал верную картину положения наших и пленных раненых, собранных на тесном пространстве, где все усилия медиков не могли оказать пособия страждущим.

‘Когда я вступил на перевязочный пункт говорит он — какое зрелище мне представилось! Вся зала битком была набита ранеными, ожидавшими операций. Те, для которых нашлось еще место, лежали на кроватях, остальные — на полу, длинными, ужасными, рядами. В одном из углов были пленные французы-зуавы или линейные солдаты, они группировались полулежа, полусидя прислонившись к стене. Даже небольшая часть залы, отведенная для помещения медиков, быстро наполнялась изувеченными, на кроватях, которые не заняты были серьёзно заболевшими врачами, тихо стонали тяжелораненые.

С трепетным чувством печали и глубочайшего уважения, проник я в это скопище страдальцев. И когда смотрел на бледных, опаленных порохом наших храбрецов, с разбитыми и окровавленными членами, но с выражением спокойствия, покорности, даже некоторого довольства на лице, я невольно подумал: ‘с такою армией можно завоевать мир!’ Легко себе представить, но нельзя описать ощущений, с которыми смотришь на то, как оторванная с сапогом нога лежит возле раненого, а он преспокойно вынимает из-за голенища кисет и трубочку, или просит служителя вынести ногу, но возвратить сапог! Одного из подобных храбрецов я хорошо заметил. Он терпеливо лежал на постели и, по-видимому, с особенным удовольствием попыхивал табачным дымом. Это светлое настроение духа и совершенный комфорт были уже слишком поразительны среди общих страданий, так что я невольно вообразил, будто этот человек попал сюда ошибкой. ‘Что с тобою?’ — обратился я к нему. ‘Да небольшая беда! помогайте прежде другим, кому хуже’. Я приподнял шинель — и содрогнулся: мякоть всего правого бедра вырвана огромным куском до самой кости, и этот человек спокойно, с полным удовольствием, покуривает себе трубочку! Но он не был единственным в своем роде явлением, потом я еще видел много подобных храбрецов. Вообще, если думают, что, при таком огромном количестве тяжелораненых, человеческие страдания и весь их ужас должны выражаться страшными стонами, жалобами, криками, то это грубая ошибка. Большею частью несчастные страдальцы лежат спокойно, с полным самообладанием, и только время от времени острая боль вызывает у того, или другого тяжелый вздох, слабый крик или тихий, мерно повторяющийся стон. Кому, для возбуждения религиозного чувства, необходимо громкое церковное пение, музыка или торжественные церемонии, тот должен бы поспешить сюда: он почувствовал бы, как всякий тихий вздох проникает в тончайшие нервы нашего сердца, он узнал бы, что есть звуки страдания и музыка стонов, которые, даже без льстивой плавности и сладкой мелодии могут взволновать внутреннее чувство до глубочайших его изгибов и

тайным трепетом проникнуть в душу’ ⁽²²⁾.

В мае 1855 года неприятель придвинул батареи на близкое расстояние к Корабельной стороне, где перевязочный пункт с госпиталем подверглись сильному огню, почти все окна были выбиты, крыши разрушены и стены повреждены бомбами, аптека, пекарня, кухня, некоторые деревянные строения были совершенно разбиты. Бомбы попадали в госпитальные палаты, били раненых и прислугу, в числе убитых был один из иностранных врачей. Раненые лежали, дрожа от холода и сквозного ветра, и даже в зале перевязочного пункта нельзя было делать операций, под градом камней и щебня, которые, влетая в окна, мешали занятиям. После трехдневного обстреливания госпиталя убито было в нем 13 раненых. Надлежало очистить Александровские казармы и перевести до 2,500 больных, там находившихся, на Северную сторону, откуда извещали, что нельзя было найти помещение более нежели на 500 человек. Но, несмотря на то, перевезено было на пароходах, под неприятельскими выстрелами, до 1,500 больных. Остальные же, и в том числе все оперированные, отправлены в очищенные на-скоро морские магазины на Павловском мыску. Здесь, как и в других случаях, много помогли перемещению больных сестры милосердия. Перевязочный пункт был также перенесен на Павловский мысок и оставался там до самого того времени, когда был очищен Севастополь. Раненых ежедневно отправляли оттуда на Северную сторону, оставляя только оперированных и со сложными переломами, и потому врачи, не заваленные работою, могли удобно наблюдать за перевязками. В сахаре, чае, вине и водке не было недостатка.

На Городской стороне, дом дворянского собрания и Николаевская батарея, где помещалось большое число трудно-раненых, оставались невредимы, но с наступлением, в конце апреля, теплой погоды, решено было отправить оперированных на Северную сторону и поместить их там в палатках, где, за недостатком кроватей, больные лежали на земле, на тюфяках, набитых сеном. Вскоре затем пошли дожди, вода залила палатки и больные очутились в лужах. Впрочем, очищение города от трудно-раненых было необходимо: после ночного дела 10-го (22-го) мая, у нас оказалось более полуторы тысячи раненых, из коих почти тремстам пришлось делать операции ⁽²³⁾.

Весною 1855 года появилась холера, которая, до того времени, свирепствуя осенью и зимою в лагерях Союзников, поражала у нас лишь весьма немногих. На строгое соблюдение гигиенических мер, как например на воздержание от купанья в холодной воде, нельзя было надеяться, и потому оставалось требовать, чтобы нижние чины, при первых признаках холеры, тотчас просили о врачебном пособии, с этою целью, все военные начальники, от полковника до ефрейтора, должны были ежедневно опрашивать своих солдат о состоянии их здоровья. Такая предосторожность оказалась весьма действительным средством против развития холеры, которою заболевало только от 6-ти до 10-ти человек в день во всем гарнизоне, между тем как больных тифом было гораздо более, и только один из врачей, доктор Белявский, сделался жертвою эпидемии. Некоторые полагали, будто бы пороховой дым и движение воздуха от пальбы из больших орудий способствовали ослаблению холеры. Заболевшие помещались в Инженерном доме, прежде служившем для Городской стороны перевязочным пунктом. Раненых же держали в городе только самое короткое время и перевозили на Северную сторону после первой перевязки в тот же день, а после операции на 3-й или на 4-й день ⁽²⁴⁾.

С Корабельной стороны также перевозили ампутированных на Северную сторону, что в особенности было необходимо, когда число раненых увеличилось после жаркого дела 26-го мая (7-го июня). В это время приемная зала была наполнена до того, что раненые лежали не только сплошь один подле другого, но даже отчасти один на другом. Эта зала, в роде большого амбара, была освещена сальными свечами, не дававшими необходимого света. Тысяча голосов, многие из самых темных углов залы, взывали не о помощи, которую подать было невозможно, а о глотке воды, но не легко было удовлетворить и такую смиренную просьбу. Не было средства подойти к зовущему иначе, как наступив прежде на нескольких страдальцев. В таких обстоятельствах очистили наскоро еще один из магазинов возле Павловской батареи. Но как, между тем, раненые прибывали по прежнему, то их стали помещать на полу между кроватями, на которых лежали раненые оперированные, и все-таки на набережной тесно лежали раненые, которых было более 4-х тысяч, и в том числе 300 пленных Французов. Госпитальная прислуга, состоявшая из арестантов морского ведомства, действовала весьма усердно, пока выбилась совершенно из сил, князь Васильчиков устранил это затруднение прикомандированием к перевязочному пункту до полутораста строевых солдат. Из числа раненых, лежавших на набережной, около тысячи было перевезено в ночи на Северную сторону. Пленные же Французы оставались без пособия до следующего дня, но могло ли быть иначе, когда мы не успевали помогать нашим собственным раненым? Когда же, наконец, приступили к перевязке и ампутированию пленных, неприятель выдвинул вперед батареи и громил магазины, где в то время производились операции, поражая своих братьев и медиков, подававших им помощь ⁽²⁵⁾.

Как, между тем, и на Городской стороне, перевязочные пункты стали подвергаться поражению от неприятельских выстрелов, то Пирогов, при отъезде своем из Севастополя, предложил перенести их на Северную сторону. Граф Остен-Сакен и князь Васильчиков одобряли это намерение, а Нахимов полагал, что перевозка раненых через бухту при свежем ветре была невозможна, но потом согласился на предложенную меру и проект о том был представлен на усмотрение князя Горчакова. — 1-го (13-го) июня, оба перевязочные пункта были закрыты и, вместо их, учрежден главный перевязочный пункт в Михайловской батарее, а временный госпиталь Корабельной переведен за Се-верное укрепление и помещен в палатках. Раненых, доставляемых на Корабельную и Городскую стороны, приказано перевозить ежедневно, в нескольких транспортах, на Северную сторону, из них, подлежащих операции — в Михайловское укрепление, если же потребуются немедленные операции, то производить их в Павловской и Николаевской батареях, где, с этою целью, были учреждены два второстепенных перевязочных пункта ⁽²⁶⁾.

На Михайловской батарее было приготовлено место на 60 кроватей, что не могло удовлетворить потребности, впоследствии отведено несколько казематов и приготовлено до 100 кроватей, а также, при содействии князя Васильчикова, разбиты па-латки вблизи батареи, но все-таки не было места даже для 200 раненых ⁽²⁷⁾.

Перемещение перевязочных пунктов на Северную сторону возбудило общее неудовольствие, потому что второстепенный пункт на Николаевской батарее оказался недостаточным, а вновь устроенное помещение на Северной стороне было неудобно. Главный перевязочный пункт был переведен, 12 (24) июня, опять на Южную сторону, в Николаевскую батарею, где приготовили кровати для.600 раненых, дом благородного собрания также назначался для приема больных, а Екатерининский дворец, где прежде помещались раненые офицеры — для безнадежных раненых, лежавших в домах Гущина и Орловского, которые были еще более подвержены неприятельским выстрелам. Еще за несколько дней до того город почти совершенно опустел. Жители, вытесненные угрожавшею им опасностью, из своих домов, основали другой город между Северным укреплением и Инкерманскими высотами. Новые жилища их состояли из землянок, палаток и досчатых балаганов, в них также были устроены трактиры и лавки, и вообще это поселение, по числу жителей и по величине своей, превосходило многие уездные города. Князь Васильчиков с своим штабом и все канцелярии, размещенные в разных домах, переехали в Николаевскую батарею, куда перенесли и раненого Тотлебена. Генерал Хрулев с своим штабом перебрался из Корабельной в батарею. Только Нахимов остался в городе на прежней своей квартире и занимал ее до самой смерти. Николаевская батарея представляла как бы особый город. Начальник гарнизона граф Остен-Сакен жил в верхнем этаже на левой оконечности батареи, там же поместился и первый комендант, генерал-лейтенант Кизмер. Правее их находились: штаб 4-го пехотного корпуса, раненый Тотлебен, инженерные офицеры, канцелярии и князь Васильчиков, а еще далее к северу — госпитали и квартиры медиков и сестер милосердия. В нижнем этаже были помещены: гауптвахта, вольная городская аптека, квартиры нескольких генералов и врачей, лазарет для легко-раненых, ежедневно отправляемых на Северную сторону, перевязочный пункт с несколькими казематами для медиков и штаб морского управления, а в подвальном этаже, находившемся только на правой половине батареи: несколько мастерских, городские купцы с их магазинами и ресторация. Наконец, все три этажа на правой оконечности батареи были заняты пороховыми погребами. Открытый коридор, сзади второго этажа, служил помещением для солдат главного . резерва, которые ночью там лежали густыми рядами, либо располагались под открытым небом за батареею ⁽²⁸⁾.

Чтобы доставить лучшее помещение тяжелораненым офицерам, князь Васильчиков приказал устроить на батарее No 4-го, в бывшей квартире князя Горчакова, лазарет на 80 кроватей. Остальные же офицеры, с легкими ранами, были отправляемы в военно-сухопутный госпиталь. Положение раненых нижних чинов, лежавших густыми рядами на нарах и даже на полу между нарами, в этом госпитале, было самое бедственное. Офицеры, там находившиеся, не пользовались ни удобным помещением, ни лучшим уходом, будучи размещены в низких комнатах так тесно, что почти не оставалось промежутков между ними. Больные с обыкновенными ранами лежали возле пиемических и гангренозных и подвергались заразе. Временной же госпиталь, в палатках за Северным укреплением, хотя и пользовался лучшими условиями, но не имел офицерского отделения ⁽²⁹⁾.

В июле 1855 года, изнурение защитников Севастополя достигло крайней степени. Неприятельские большие снаряды и даже штуцерные пули достигали до самого рейда, и во всем городе не было безопасного места. Весьма замечательно, что, при огромном количестве бросаемых неприятелем ядер и бомб, урон наш тогда был довольно умерен, штуцерные пули наносили также относительно не-значительный вред. (Утверждают, будто бы из 10,000 выпущенных пуль достигала цели только одна. ‘Не всякая пуля попадает в лоб’ — говорил Нахимов). Но, при всем том, гарнизон Севастополя ежедневно терпел чувствительные потери. Войска наши с нетерпением желали открытой встречи с неприятелем, и это было главною причиною, побудившею князя Горчакова дать сражение на Черной, после которого положение наше сделалось еще хуже. Начиная с 5-го (17-го) августа неприятель возобновил бомбардирование, огонь осаждающего, по близости его батарей, производил страшное опустошение в рядах гарнизона, терявшего ежедневно круглым числом до тысячи чело-век. Бомбы сыпались на Николаевскую батарею, попадали в квартиры графа Сакена и князя Васильчикова и перебили в окнах главного перевязочного пункта все стекла, но как екатерининский дворец подвергался еще большему поражению от неприятельских выстрелов, то всех находившихся там смертельно раненых, перевели, в последние дни осады, под своды Николаевской батареи ⁽³⁰⁾. Одна из сестер милосердия, госпожа Пожидаева, приняв на себя уход за этими страдальцами, исполняла свои обязанности с величайшим самоотвержением, другая, госпожа Мещерская, участвовала в самых трудных операциях и поддерживала бодрость не только больных, но и медиков ⁽³¹⁾. С 24-го августа (с 5-го сентября) началось бомбардирование Севастополя, превосходившее все прежние, по количеству брошенных снарядов и по близости батарей, громивших город. В продолжении трех суток, предшествовавших последнему штурму, мы теряли ежедневно по 2,500 человек ⁽³²⁾. Очевидно, что, при огромном числе раненых, не было возможности ни подавать им безотлагательно помощь на перевязочных пунктах, ни отправлять их своевременно на Северную сторону. Неприятельские бомбы наносили страшный вред судам, стоявшим на рейде. 26-го августа (7-го сентября), в 11 часов вечера, последовал на Графской пристани взрыв более ста пудов пороха. Сотрясение Николаевской казармы было так ужасно, что все находившиеся в ней люди упали, все свечи потухли и почти все досчатые стены, оконные рамы и двери были разрушены. На следующий день, когда, после упорного боя, удалось Французам водрузить на Малаховом кургане трехцветное знамя, на Корабельной стороне накопилось до 6,000 раненых. На главном перевязочном пункте Северной стороны в короткое время их собралось более 2,000. Операции продолжались беспрерывно и мужественно переносились ранеными, которые полагали, что нам удалось отразить неприятеля на Малаховом кургане, подобно тому как мы отбили его на 2-м, 3-м и 5-м бастионах ⁽³³⁾. Но в семь часов вечера. граф Сакен прислал приказание прекратить операции, а между тем отправляли раненых на Се-верную сторону. На рассвете охотники стали поджигать город, и без того уже горевший от не-приятельских выстрелов, и вскоре Севастополь представил как бы море пламени, из которого по временам раздавались сильные взрывы. Так взлетели Александровская и Павловская батареи, под Николаевскою же батареею каморы не были заряжены, благодаря осторожности князя Горчакова, который не хотел подвергать опасности перевязочного пункта и госпиталя, там находившихся ⁽³⁴⁾.

Приложения к главе XXXVI.

⁽¹⁾ Отзыв князя Горчакова к военному министру, в феврале 1855 г.

⁽²⁾ В курской губернии, с доставкою в Суджу и Белгород: сухарей 75 тыс. четв., круп 9 тыс. четв., овса’и ячменя 75 тыс. четв., в воронежской губернии, с доставкою в Валуйки и Бирюч, такое же количество припасов, в харьковской губернии, с доставкою в Валки и селения Тарановку, Новые-водолаги и Мерефу: круп 8 тыс. четв., овса и ячменя 55 тыс. четв., в екатеринославской губернии: муки и сухарей по 28,538 четв., круп 10,186 четв., овса и ячменя 6,304 четв. От дворянства екатеринославской губернии сухарей 50 тыс. четвертей.

⁽³⁾ Из неизданных записок генерала Затлера.

⁽⁴⁾ Там же.

⁽⁵⁾ Генер. Затлер. Записки о продовольствии войск в военное время. I. 251.

⁽⁶⁾ Из неизданных записок генерала Затлера.

⁽⁷⁾ Затлер. I. 252. — Показания лиц, участвовавших в обороне Севастополя.

⁽⁸⁾ Затлер. I. 253-254.

⁽⁹⁾ Затлер. I. 256-259. — Из неизданных записок его же, о Крымской войне.

⁽¹⁰⁾ 14-го августа 1855 г.

⁽¹¹⁾ Из неизданных записок генерала Затлера, о Крымской войне. — Ф. Стулли. Из эпохи Крымской войны. Вестн. Европы. 1876. No 8.

⁽¹²⁾ Из неизд. записок генерала Затлера, о Крымской войне.

⁽¹³⁾ Из бумаг интендантской части.

⁽¹⁴⁾ Подробные сведения об уничтожении наших складов на северном берегу Азовского моря можно найти в главе ХХХ-й.

⁽¹⁵⁾ Показания участвовавших в войне 1853-1856 годов.

⁽¹⁶⁾ Ф. Стулли. Из эпохи Крымской войны.

⁽¹⁷⁾ Ведомость о сметной сумме для Южной армии и войск, в Крыму действовавших, на 1855 г.

На штатные расходы — 394,206 р. 62Ґ к.

На провиант — 15.030,260 р.

На фураж — 20.387,554 р. 36 к.

На мясные и винные порции, уксус и перец. — 15.268,646 р. 41 к.

На соль — 231,145 р.

На натуральные рационы — 4.544,853 р. 27Ґ к.

На подвижной провиантский магазин — 5.193,360 р.

На экстраординарные расходы — 1.500,000 р.

На приварок отпускным нижним чинам. — 61,500р. 88 к.

На покупку луку, хрену, чесноку и редьки — 20,250 р.

Итого — 62.631,776 р. 55 к.

Из этой суммы было уплачено за все заготовления, сделанные военным министерством, князем Меншиковым и генералом Анненковым.

(Извлечено из неизданных записок генерала Затлера, о Крымской войне).

⁽¹⁸⁾ Из неизданных записок генерала Затлера.

⁽¹⁹⁾ В апреле 1855 г. уже были открыты следующие госпитали:

1. Севастопольский военно-сухопутный на	2,130 больн.
2. Севастопольский временной на	2,240 ‘
3. Бахчисарайский	610 ‘
4. Симферопольский военный	8,750 ‘
5. Симферопольский временной No 14	3,300 ‘
6. Симферопольский временной No 21	2,700 ‘
7. Баяучский, потом переведен в Симферополь	2,010 ‘
8. Карасубазарский	1,210 ‘
9. Феодосийский	410 ‘
10. Перекопский	4,150 ‘
11. Морской	1,800 ‘
Подвижные госпитали NoNo 1, 3, 4 и 6.

(Гюббенет. Очерк медицинской и госпитальной частей русских войск в Крыму, в 1854-1856 годах).

⁽²⁰⁾ Гюббенет. 105-106.

⁽²¹⁾ Гюббенет. 64-65.

⁽²²⁾ Гюббенет. 78-82 и 85.

⁽²³⁾ Гюббенет. 86.

⁽²⁴⁾ Гюббенет. 88-90 и 91-93.

⁽²⁵⁾ Приказ, отданный князем Горчаковым.

⁽²⁶⁾ Гюббенет. 99.

⁽²⁷⁾ Гюббенет. 120 и 126.

⁽²⁸⁾ Гюббенет. 121.

⁽²⁹⁾ Гюббенет. 126-127 и 140-141.

⁽³⁰⁾ Гюббенет. 147-148.

⁽³¹⁾ Ведомость убыли войск при обороне Севастополя.

⁽³²⁾ Гюббенет. 150.

⁽³³⁾ Показания очевидцев.

Глава XXXVII.
Действия на Крымском полуострове после занятия неприятелем Севастополя.

(От конца августа (начала сентября) 1855 г. до начала (половины) марта 1856 года).

Занятие Союзниками Севастополя возбудило общий восторг во Франции. Наполеон III произвел генерала Пелисье в маршалы Франции, французская армия, действовавшая в Крыму, была осыпана наградами, подобно тому, как было после сражения на Алме, в Париже ходили преувеличенные слухи о последствиях штурма 27-го августа (8-го сентября): уверяли, будто бы наш главнокомандующий вел переговоры с генералом Пелисьё об очищении Крыма, о сдаче на капитуляцию русской армии, и т. п. Напротив того, в Англии, где вскоре узнали о неудачном покушении английских войск овладеть 3-м бастионом, возникло общее неудовольствие на генерала Симпсона, заставившее его оставить начальство над войсками ⁽¹⁾.

С нашей стороны, занятие Союзниками Севастополя не изменило решимости продолжать неравную борьбу, стремясь к достойной Российского Монарха и Росии цели — отстоять честь оружия и неприкосновенность границ, как отстаивали мы их в Отечественную войну 1812 года. В приказе князя Горчакова по Южной и Крымской армиям было сказано:

‘Храбрые товарищи! Грустно и тяжело оставить врагам нашим Севастополь, но вспомните, какую жертву мы принесли на алтарь Отечества в 1812 году. Москва стоит Севастополя! Мы ее оставили после бессмертной битвы под Бородиным. Триста-сорока-девяти-дневная оборона Севастополя превосходит Бородино.

Но не Москва, а груда каменьев и пепла досталась неприятелю в роковой 1812-й год. Так точно и не Севастополь оставили мы нашим врагам, а одне пылающие развалины города, собственною нашею рукою зажженного, удержав за нами честь обороны, которую дети и внучата наши с гордостью передадут отдаленному потомству.

Севастополь приковывал нас к своим стенам. С падением его приобретаем подвижность и начинается новая война — война полевая, свойственная духу русского солдата. Покажем Государю, покажем России, что дух этот все тот же, коим отличались предшественники наши в незабвенную Отечественную войну. Где бы неприятель ни показался, мы встретим его грудью и будем отстаивать родную землю, как мы защищали ее в 1812 году’… ⁽²⁾.

По отступлении на Северную сторону, русская армия была расположена следующим образом: правое крыло, под начальством генерал-адъютанта графа Остен-Сакена, частью на северной стороне рейда (кроме моряков, распределенных по береговым батареям, 10-я и 12-я пехотные дивизии, с 8-ю батарейными и 8-ю легкими орудиями), частью на Инкерманских высотах (11-я и 15-я резервные пехотные дивизии, 4-й стрелковый баталион, 8 батарейных и 16 легких орудий), и для наблюдения морского берега от Константиновского форта до мыса Лукулла, три сотни донских казаков и два эскадрона гусарского Его Императорского Высочества Николая Максимилиановича (Киевского) полка, под начальством командира донского казачьего No 57-го полка, подполковника Тацына. Центр, под начальством генерал-лейтенанта Липранди, частью в промежуточном лагере, между Инкерманскою и Мекензиевою позициями (4-я и 5-я пехотные дивизии, 2-й стрелковый батальон, 8 батарейных и 16 легких орудий), частью на Мекензиевой горе (16-я и 17-я пехотные дивизии, 6-й стрелковый батальон, 2 эскадрона Киевских гусар, 16 батар. и 24 легк. орудий, три сотни казаков), кроме того, 4 эскадрона Киевских гусар на р. Бельбеке, у сел, Зеленкиой. Левое крыло и общий резерв, под начальством генерала-от-артиллерии Сухозанета: на позиции в ущелье Юкара-Каралес: 7 батальонов 6-й пехотной дивизии, греческий легион Императора Николая I, рота 3-го стрелкового батальона, 8 батарейных и 8 легких орудий и 4 сотни донского казачьего No 22-го полка, полковника Валуева, на позиции при сел. Таш-Башты: Симбирский егерский полк, рота 3-го стрелкового батальона, 8 легких орудий и две сотни донских казаков, 22-го Валуева полка. На р. Бельбеке, при сел. Зеленкиой: 7-я, 8-я и 9-я пехотные дивизии (штаб 3-го пехотного корпуса в сел. Орта-Каралес), 14-я пехотная дивизия и три полка 7-й резервной дивизии, 40 батар. и 22 легк. орудий, три полка 2-й драгунской дивизии, 8 конно-батарейных и 16 конно-легких орудий, 3 сотни донского казачьего No 61-го, полковника Жирова, полка. В сел. Ени-Сала и у Мангупа донской казачий No 56-го полковника Золотарева полк, на р. Бельбеке, у сел. Биюк-Сюйрен, 2 батальона 6-й пехотной дивизии и две роты 3-го стрелкового батальона, на р. Каче: 1-я бригада 1-й драгунской дивизии, 8 конно-батарейных и 16 конно-легких орудий. Для охранения же нашего расположения с левого фланга, в случае движения неприятеля на Буюк-Езенбашик, в сел. Шуре поставлен Витебский егерский полк, с двумя легкими и двумя горными орудиями. От этого отряда выставлен сильный пост к сел. Биа-Сала и казачья застава в сел. Улу-Сала ⁽³⁾.

Русская армия, собранная у Севастополя, вместе с выздоровевшими из госпиталей, дружинами ополчения, стрелковыми и саперными батальонами, состояла в числе 11 5 тыс. человек, вообще же в Крыму у нас тогда было до 150 тыс. человек ⁽⁴⁾.

Войска наши, находившиеся в окрестностях Севастополя, вообще были расположены по линии, идущей вдоль северного берега Большой бухты, и далее чрез Инкерманские и Мекензиевы высоты и чрез хребет Хамли к истокам р. Бельбека, до сел. Таври. Союзная же армия простиралась от Байдарской долины, к сел. Чоргуну, и далее по р. Черной и по южному берегу Большой бухты. Число Союзных войск у Севастополя, по несогласным между собою показаниям иностранных писателей, не может быть определено в точности, но нет сомнения в том, что в них состояло более 150 тыс. человек одной пехоты ⁽⁵⁾.

По занятии Союзниками Севастополя, наступило затишье, до 7-го (19-го) сентября, в продолжении коего неприятель бросал ежедневно по нескольку ракет в Северное укрепление и на Михайловскую батарею, с наших же батарей огня вовсе не производилось: а со времени оставления Севастополя было обращено исключительно внимание на усиление батарей, возведенных на Северной стороне, для обстреливания рейда, севастопольских развалин и доступов с моря ⁽⁶⁾.

Союзники, владея морем и располагая значительным флотом, могли удобно направлять свои войска на различные пункты Крымского полуострова, но наступлению их в больших силах внутрь страны препятствовал недостаток в обозах, которые тогда только что изготовлялись для французской армии в Константинополе, а для английской в Синопе, да и те были в недостаточном количестве. В таких обстоятельствах, Союзники должны были ограничиться диверсиями, кои не могли иметь решительных последствий, но отвлекали от главного пункта действий часть наших войск. Надлежало обеспечить от неприятеля Николаев, где находились наши морские учреждения и запасы, а с другой стороны — преградить Союзникам доступы чрез Геническ и Чонгарский мост. Сообразно тому, Южная армия генерала Лидерса, расположенная между Одессою и Николаевым, была усилена частью войск, стоявших в Крыму, и движение двух гренадерских дивизий, направленных к Севастополю, было на время приостановлено. Вообще же наши войска на юге были разделены следующим образом: 1) армия Лидерса, 2) гренадерский корпус генерал-лейтенанта Плаутина, у Перекопа, 3) наблюдательный корпус, генерала-от-кавалерии Шабельского, между Евпаториею и Симферополем, 4) главные силы, под начальством князя Горчакова, в окрестностях Севастополя, 5) наблюдательный Керченский отряд, генерал-лейтенанта К. К. Врангеля, и Генический отряд, генерал-майора Вагнера, в восточной части Крымского полуострова.

Выше уже сказано, что Союзники, по занятии Севастополя, за неимением средств для подвозов сухим путем, были принуждены оставаться на месте, ограничиваясь диверсиями. Желая побудить князя Горчакова к отступлению из занятых им выгодных позиций, Пелисьё несколько раз покушался обойти нашу армию с левого фланга. С этою целью, 30-го августа (11-го сентября), генерал Моррис, с тремя полками африканских конных егерей и с сардинскою кавалерией, направился из Байдарской долины, чрез Уркусту, к сел. Шулю, и обменявшись несколькими выстрелами с нашими передовыми войсками, отошел к Уркусте, тот же день, генерал д’Отемар, с своею дивизией и 1-м полком африканских конных егерей, перешел с реки Черной в Байдарскую долину, а 3-го (15-го) сентября двинулся к сел. Айтодор, но ограничился демонстрациями. Тогда же генерал Эспинасс, с бывшею дивизией Фошё, спустился с Федюхиных высот в долину Черной, а дивизия Орель-де-Паладина перешла с высот, лежащих к югу от Инкермана, на Федюхины горы. Сосредоточение значительных сил французской армии против нашего левого крыла заставило князя Горчакова выдвинуть 8-го (20-го) авангард ⁽⁷⁾, под начальством генерал-майора Миттона, к Ени-Сала. Но неприятель и здесь ограничился демонстрациями и разработкою горных путей, а между тем усиливал свои укрепленные линии и вооружал их орудиями, найденными им в Севастополе ⁽⁸⁾.

Не успев в своем намерении — оттеснить наше левое крыло, Пелисье предпринял обойти русскую армию с правого фланга. 6-го (18-го) сентября, были посажены на суда, близ Севастополя, три кавалерийские полка с конною батареею, под начальством генерала д’Алонвиля ⁽⁹⁾, а два дня спустя эти войска высадились в Евпатории, где тогда находились три турецко-египетские дивизии, в числе 15-ти тыс. челов. с 30-ю орудиями, под начальством мушира Ахмед-паши.

После нескольких стычек между передовыми войсками обеих сторон, генерал д’Алонвиль, принявший начальство над всеми войсками, собранными в Евпатории, предпринял наступление против нашей кавалерии, 17-го (29-го) сентября. В это время, от корпуса генерала Шабельского, расположенного между Симферополем и Евпаторией, были выдвинуты для наблюдения за неприятелем два отряда: начальник рез. уланск. дивизии, генерал-лейтенант Корф (Фед. Христоф.), с уланским Великой Княгини Екатерины Михайловны (Елисаветградским) полком, конно-легкою No 19-го батареей и шестью сотнями казаков, стоял у Тип-Мамая, в шести верстах от Евпатории, а генерал-майор Терпелевский, с уланским эрц-герцога Леопольда (Украинским) полком и четырьмя сотнями казачьего Уральского No 2-го полка — у сел. Тегеша, в 15-ти верстах к северу от Евпатории. В случае напора превосходных неприятельских сил, наши отряды должны были, согласно полученным ими приказаниям, отступить — первый на Бозоглу а второй на Карагурт.

Движение войск д’Алонвиля было произведено тремя колоннами: правая, из 6-ти турецко-египетских батальонов, нескольких эскадронов иррегулярной кавалерии и одной батареи, под начальством Ахмеда-Менекли-паши, двинулась, в три часа утра, к Саки, средняя, под непосредственным начальством д’Алонвиля, из трех полков французской кавалерии с конною батареею, 6-ти египетских батальонов и двухсот баши-бузуков, направилась к сел. Чотай, в 24-х верстах к северу от Евпатории, где должна была соединиться с левою колонною мушира Ахмеда-паши, состоявшею из турецких войск: 12-ти баталионов и трех кавалерийских полков с двумя батареями. Число всех этих войск простиралось до 12-ти тыс. челов. пехоты, 4 тыс. регулярной и 1,000 человек иррегулярной кавалерии с 30-ю орудиями.

Фланговые колонны Союзного войска встретились только с небольшими казачьими партиями, которые отступили на сел. Саки и по дороге ведущей к Перекопу. Отряд Терпелевского, приняв на себя свои передовые посты, отошел, как было указано ему, на Бозоглу. Между тем, д’Алонвиль, заставя авангард Корфа отступить к Орта-Мамай, совершенно потерял его из вида и двинулся к Чотай, где дал своим войскам отдых, в ожидании присоединения левой колонны мушира, а по прибытии Турок, в 11 часов утра, обратился вправо, чтобы атаковать открытую его разъездами нашу кавалерию. Генерал Корф, считая на сей день дело конченным, расположил свой отряд за оврагом между селениями Кенегез и Кангил, и как уланы были на коне уже несколько часов, то приказал размундштучить и кормить лошадей, артиллеристы, сняв с передков орудия, выставили их на позицию, казачьи разъезды были высланы на перекопскую дорогу. Генерал д’Алонвиль воспользовался нашею оплошностью: построив французскую кавалерию в три линии, по одному полку в каждой, он устремился крупною рысью к высотам сел. Кенегез, где стояла на позиции наша батарея, полковник Валсин-Эстергази, с 4-м гусарским полком, кинулся частью на орудия, частью на биваки улан, а оба драгунские полка, приняв влево, угрожали отрезать отступление нашему отряду. Уланы, застигнутые совершенно врасплох, бросились к своим лошадям, прислуга батареи растерялась, один из взводов успел взять орудия на передки и ускакал с позиции, прочие же шесть орудий, не сделав ни одного выстрела, были захвачены гусарами Эстергази. Кавалерия Корфа покушалась устроиться, но была опрокинута и ушла с поля боя в величайшем беспорядке, по направлению к Карагурту, но вскоре наши уланы, оправившись, несколько раз ходили в атаку и уступили неприятелю лишь будучи атакованы тремя французскими полками. Генерал д’Алонвиль, не ожидавший такого успеха, одержанного им только благодаря неосторожности начальника нашего отряда, отвел вечером свои войска обратно к Евпатории ⁽¹⁰⁾.

В этом несчастном деле мы потеряли убитыми, ранеными ж пленными до 220-ти человек. Со стороны Французов убито 14 и ранено 27 челов. ⁽¹¹⁾. Князь Горчаков, донося о том Государю Императору, писал: ‘я высылаю Корфа из армии за оплошность против неприятеля, и прошу Ваше Императорское Величество о назначении на его место князя Радзивила, с производством его в генерал-лейтенанты, так как бригадные командиры старше его. Он служит отлично и при том здоров, свеж и сметлив’…

Впоследствии д’Алонвиль предпринимал несколько раз демонстрации от Евпатории на сообщения нашей армии, но не доходил далее Контоугана, Карагурта и Джамина, оставаясь в расстоянии от 10-ти до 20-ти верст от дороги, ведущей из Симферополя в Перекоп ⁽¹³⁾. Тем не менее однако же, князь Горчаков счел нужным, для прикрытия Симферополя и для поддержания Евпаторийского отряда, состоявшего лишь из одной кавалерии, перевести с р. Алмы на речку Чокрак, к селению Такыл, 4-ю и 5-ю пехотные дивизии, со 2-м стрелковым батальоном и с артиллерией. Когда же, в начале (в половине) октября, было получено от генерала Шабельского известие о прибытии в Евпаторию французской пехотной и английской кавалерийской дивизий, главнокомандующий приказал перевести к Бахчисараю 9-ю, 10-ю и 14-ю пехотные дивизии с их артиллерией и 4-м саперным батальоном, под начальством генерал-лейтенанта Семякина, а на место этих войск передвинуть к сел. Зеленкиой на р. Бельбеке 12-ю пехотную дивизию, присоединив ее к 7-й. Тогда же генерал-адъютанту Плаутину предписано перейти с гренадерами (кроме Сарабулакского отряда), от Мурзабека к сел. Орта-Аблаш ⁽¹⁴⁾.

Как демонстрации д’Алонвиля, со стороны Евпатории, не достигли цели, предположенной генералом Пелисье — выманить нашу армию из позиций у Севастополя, то Союзники предприняли произвести нападение на какой-либо важный для нас пункт Черноморского прибрежья, чтобы отвлечь туда часть наших сил и, ослабив князя Горчакова, обойти его с левого фланга, из Байдарской долины. Важнейшие из наших приморских пунктов были: Одесса, Перекоп и Николаев. Союзники могли овладеть Одессою посредством бомбардирования, либо высадки, но бомбардирование повредило бы менее русским, нежели иностранным негоциантам, а для успешной высадки требовалось большое число войск, что ослабило бы Союзную армию под Севастополем. — Занятие Перекопа отрезывало главнейшее из сообщений русской армии, но мелководие моря в соседстве этого пункта не большим судам приблизиться к берегу и содействовать высадке войск, и к тому же Союзники знали, что там их встретят довольно значительные силы. Что же касается до Николаева, то для овладения этим пунктом, приобретшим особенную важность со времени падения Севастополя, требовался сильный корпус, которого Союзники не могли послать туда, не ослабив своей главной армии. Но как самое угрожение Николаеву, по мнению Союзных главнокомандующих, могло побудить князя Горчакова к оставлению Крыма, либо, по крайней мере, к ослаблению нашей армии значительным отрядом, то решено было сделать демонстрацию движения к Николаеву. Для этого надлежало сперва овладеть крепостцою Кинбурном, лежащею на узкой косе, у входа в Днепровский лиман, где находится наиболее глубокий фарватер. Во всяком случае, занятие Кинбурна заграждало нашим судам выход из Николаева в Черное море. На основании этих соображений, предпринята была экспедиция в Днепровский лиман. 25-го сентября (7-го октября), вышел из гаваней Балаклавы и Камыша флот, в числе 90 вымпелов ⁽¹⁵⁾, (40-а французских и 50-ти английских): в числе первых, под грозными названиями: Devastation, Lave и Tonnate, находились три плавучие батареи, изобретенные самим Наполеоном III, которым надлежало выдержать здесь первое испытание. Это были плоскодонные суда, вооруженные каждое двадцатью двумя 30-ти-фунтовыми орудиями и одетые толстою железною бронею. Для высадок же были посажены на флот сухопутные отряды: английский, под начальством генерала Спенсера, в числе 5,500 человек с ракетною батареей, и французский — генерала Базена, около 4-х тысяч человек с одною полевою батареею ⁽¹⁶⁾.

С нашей стороны, оборона всего прибрежья от Одессы до Перекопа была возложена на Южную армию, под начальством генерала Лидерса. Эта армия состояла из весьма слабой бригады 15-й дивизии, столь же слабой 14-й резервной дивизии, 5-х и 6-х батальонов 10-й и 11-й резервных дивизий и 7-х и 8-х батальонов 9-й и 15-й запасных дивизий, всего же из 44 батальонов, в числе до 30 тыс. человек. Кроме того, по Высочайшему повелению, поступили в полки 15-й и 11-й резервной дивизий 20 дружин московского и смоленского ополчения, в числе 20 тыс. человек, составившие 3-и и 4-ые батальоны полков. В случае надобности, генералу Лидерсу было предоставлено присоединить к своей армии одну из гренадерских дивизий, расположенную между Николаевым и Перекопом. Кавалерия Южной армии состояла: из 3-й легкой кавалерийской дивизии, генерал-лейтенанта Гротенгельма, стоявшей у Одессы, одной из дивизий кирасирского корпуса генерала от кавалерии Гельфрейха, находившейся близ Очакова, и 4-х полков малороссийских казаков — между Николаевым и Перекопом. Остальные матросы флотских эки-пажей, прежде находившихся в Севастополе, были переведены в Николаев.

Вообще же в распоряжении генерала Лидерса состояло до 50 — 60 тыс. челов. пехоты и до 10 тыс. челов. кавалерии. Войска запасных дивизий занимали: Одессу, Очаков, Николаев, Херсон и Кинбурн, большая же часть прочей пехоты была расположена между Очаковым и Николаевым.

Днепровско-Бугский лиман, образующийся при устьях Днепра и Буга, имеет наибольшую ширину в восточной части своей — около 20-ти верст, а наименьшую — между Кинбурном и Очаковым — около 5-ти верст. Главный фарватер, в самом узком месте лимана, удален от Очаковского берега версты на три и отстоит от оконечности кинбурнской косы всего на 350 сажен, а от крепости — почти две версты. Укрепления, построенные близ Очакова, не могли обстреливать фарватера, те же, которые находились на кинбурнской косе, были весьма слабы.

26-го сентября (8-го октября), пополудни, Союзный флот появился в виду Одессы, где жители ожидали со страхом вторичного бомбардирования, но неприятели вовсе не имели в виду действовать на этом пункте, а хотели только собрать флот в соседстве Кинбурна. Ненастная и бурная погода задержала их у Одессы шесть дней, и только лишь 2-го (14-го) октября, Союзный флот отплыл к востоку и к вечеру стал на якоре близ Кинбурна.

В то же время, у входа в лиман, занимали Очаков, под начальством генерал-адъютанта Кнорринга, следующие войска: запасная бригада 12-й пехотной дивизии — 8 батальонов, Ольвиопольский и Вознесенский уланские полки — 16 эскадронов, Дунайского казачьего No 2-го полка одна сотня, 4-й артиллер. бригады батарейная No 1-го батарея. 16-й артиллерийской дивизии 2-й резервн. бригады легкая No 6-го батарея и конно-легкая No 7-го батарея. Кроме того, в войсках отряда Кнорринга находилась запасная бригада 11-йпехотной дивизии, в составе 8-ми батальонов, с легкою батареей, расположенная верстах в 30-ти от Очакова, у сел. Янчокрака. Ему же был подчинен гарнизон крепости Кинбурна, в составе 5-го резервного батальона и одной роты 6-го резервного батальона Украинского егерского полка и двух рот 6-го резервного баталиона Одесского егерского полка, всего в числе 37 штаб и обер-офицеров и 1,427 нижних чинов, под начальством старого кавалериста, генерал-майора Кохановича. Крепостною артиллерией командовал подполковник Полисанов, инженерною командою — инженер-штабс-капитан Седергольм, самый ревностный и способный из помощников коменданта. Гарнизон Кинбурнской крепости состоял из необученных и — сколько можно судить по частным письмам генерала Кохановича — не имевших ни малейшего понятия о военной дисциплине новобранцев.

По значительному расстоянию Кинбурна от оконечности косы, были построены, уже во время войны, впереди крепостцы, одна за другою, две батареи, каждая на девять орудий, соединенные между собою траншеею, где помещалась рота, составлявшая прикрытие батарей. Передняя батарея была блиндирована. Самая же крепость, турецкой постройки, имела вид четырехугольника, стороны коего имели длины от 80-ти до 120-ти саж. Фронты, обращенные к морю и лиману, были снабжены оборонительными казематами со сводами, толщиною в три фута, с земляною насыпкою в один фут. Вооружение состояло из 70-ти орудий, именно: 55-ти пушек 24-фунт., 18-фунт. и 12-фунт., 5-ти единорогов 1-пуд. и 1/2-пуд. и 10-ти мортир 5-ти и 2-х-пудовых.

3-го (15-го) октября, в два часа пополудни, неприятель, успевший еще в ночи высадить часть войск и укрепиться на косе, ввел в лиман несколько канонерских лодок и открыл огонь по крепости. Наша артиллерия отвечала ему весьма частою пальбою, но как русские орудия были меньше калибром неприятельских, то и не могли нанести Союзным судам значительного вреда. Одновременно с открытием огня крепостной артиллерии, приказано было зажечь ближайшие строения. Урон гарнизона в этот день состоял в 3-х убитых и 24-х раненых. Во весь следующий день, порывы бурного ветра и зыбь не дозволяли неприятелю действовать по крепости, и в течении целых суток Кинбурн и береговые батареи обменялись с канонерскими лодками лишь несколькими выстрелами. Пользуясь затишьем, штабс-капитан Седергольм прикрыл пороховые погреба чугунными колесами от старых лафетов, что оказалось весьма действительным средством от удара бомб. Вечером, генерал-адъютант Кнорринг, находившийся тогда в Очакове, выслал оттуда, для разузнания о положении Кинбурна после бомбардирования, катер с 10-ю матросами 4-го ластового экипажа, под начальством подпоручика Семенова. Капитан-лейтенант Стеценков, по поручению Его Императорского Высочества Великого Князя Константина, также отправился в эту опасную экспедицию. В 9 часов вечера, катер отвалил от берега и в половине 11-го прибыл в Кинбурн. Капитан Стеценков, передав генерал-майору Кохановичу записку генерала Кнорринга и получив ответ, в полночь отплыл к Очакову, на обратном пути наш катер наткнулся на несколько неприятельских лодок и едва не был захвачен одним из пароходов, но успел миновать его и благополучно возвратился в Очаков. Капитан-лейтенант Стеценков, в награду за этот подвиг, был назначен адъютантом к Его Высочеству Великому Князю Константину Николаевичу и получил орден Св. Георгия 4-й степ. ⁽¹⁷⁾.

5-го (17-го) октября, в девять часов утра, три французские плавучие батареи и несколько канонерских лодок подошли с южной стороны к Кинбурну, на расстояние около версты, и открыли огонь по крепости, а Союзные корабли и фрегаты расположились с юго-запада и стали обстреливать, как самую крепость, так и батареи на косе. В исходе 11-го обе эти батареи были принуждены замолчать и в крепости загорелись артиллерийские казармы. Тушить пожар под градом снарядов было невозможно, и потому огонь быстро охватил и прочие строения. В первом часу пополудни, неприятель, пользуясь ослаблением крепостной артиллерии, ввел в лиман 9 паровых фрегатов (три французских и шесть английских), которые, пройдя в значительном расстоянии от Очакова мимо Кинбурна, расположились к северо-востоку от крепости, а линейные корабли открыли огонь вдоль косы. Таким образом наш гарнизон был окружен со всех сторон и обстреливаем из нескольких сот орудий, большею частью огромных калибров. После пятичасового бомбардирования, когда многие из наших орудий были подбиты и огонь из крепости почти совершенно прекратился, неприятель выслал две шлюпки, под белым флагом, с предложением сдачи. Генерал-майор Коханович, считая положение крепости безвыходным, принял условия, предложенные Союзниками, и, несмотря на энергический протест штабс-капитана Седергольма, сдался со всеми чинами гарнизона военно-пленным ⁽¹⁸⁾.

По случаю сдачи Кинбурна, князь Горчаков писал Государю Императору: ‘Крепости, сколь они ни плохи, должно удерживать до крайности. Это может иметь неожиданные важные результаты, коими невыгодно заранее жертвовать из опасения их потери. Доказательством тому служит Арабат. Этот ничтожный форт не может держаться и двух часов против горсти неприятелей, но мы его не оставили, и этим, вероятно, удержали Чонгарский мост. Я и теперь приказал без крайности его не оставлять’ ⁽¹⁹⁾.

Как с падением Кинбурна и с прорывом неприятельского флота в лиман, Николаевское укрепление впереди Очакова [Николаевское укрепление, на низменном мысу, полуверсте от Очакова, находилось в расстоянии около трех верст от фарватера, и потому не доставляло ему никакой обороны. Впереди входа в лиман, на Очаковских высотах, были возведены во время войны две батареи: одна на семь 24-х-фунтовых пушек, а другая — на 3 единорога, а против острова Березани устроено укрепление на 10 полевых орудий, и, кроме того, для защиты доступов к Херсону, сооружено на рукавах Нижнего Днепра несколько батарей] не имело никакого значения, то немедленно был послан в Николаев курьер с просьбою о дозволении очистить и взорвать это укрепление. Ответ, с разрешением, был получен 6-го (18-го) октября, в три часа утра. Как до рассвета нельзя было вывезти всего казенного имущества, то положено снять с укрепления людей с орудийною принадлежностью, а все прочее истребить. В 6 часов уже все было приготовлено для взрыва, орудия заклепаны, между станинами лафетов подвешены бомбы, по всему укреплению рассыпан порох и в обоих пороховых погребах вставлены палительные свечи в бочонки с порохом. Два унтер-офицера, которым было поручено зажечь эти свечи, имели время уйти на значительное расстояние. Действие взрыва оказалось не так сильно, как ожидали, впрочем, орудия и снаряды, оставшиеся в целости, впоследствии были доставлены в Николаев.

По занятии Кинбурна, Союзники несколько раз высылали в Бугский лиман канонерские лодки, которые доходили до Воложской косы, но были удерживаемы огнем наших полевых батарей и возвращались в устье лимана, а в половине (в конце) октября, неприятель, укрепив Кинбурн, отплыл оттуда в Камыш и Балаклаву. Генерал Базен, с 95-м линейным полком, и небольшой английский отряд были оставлены в Кинбурне, где также находилась, в продолжении всей осени и зимы, эскадра, в составе трех французских плавучих батарей и нескольких английских легких судов ⁽²⁰⁾.

Таким образом экспедиция, предпринятая Союзниками к Николаеву, имела единственным последствием занятие Кинбурна, слабо укрепленного пункта у входа в лиман. Отплытие оттуда десантного отряда дозволило нам расположить войска Очаковского отряда на тесных квартирах, 20-го октября (1-го ноября), вместе с тем, работы по укреплениям Николаева продолжались деятельно. Еще 13-го (25-го) сентября, изволил прибыть туда Государь Император, в сопровождении Августейших братьев Своих и Герцога Георгия Мекленбург-Стрелицкого. Присутствие обожаемого Монарха удвоило усердие всех и каждого. По Высочайшему повелению, был вызван туда из Крыма Свиты Его Имп. Велич. генерал-майор Тотлебен. Составленный им проект обороны Николаева удостоился Высочайшего утверждения. Великие Князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич были назначены заведывать — первый инженерною, а второй — артиллерийскою частью, по приведению Николаева в оборонительное положение, а генерал Тотлебен получил звание помощника Его Высочества Николая Николаевича.

12-го (24-го) октября, Государь Император удостоил князя Горчакова сообщением ему сведений о расположении войск генерала Лидерса и ополчений генерала Задонского у Николаева и Херсона. Таким образом, обеспечив от покушений неприятеля эти важные пункты Государь после шестинедельного пребывания в Николаеве, пожелал видеть Свою Крымскую армию:

‘Другой цели Я не имею — писал Государь Император князю Горчакову — как лично поблагодарить вас самих и славные войска ваши за геройскую оборону Севастополя. Я полагаю остаться у вас три дня, дабы успеть объехать, на занимаемых ими позициях, по крайней мере, большую часть ваших войск…

Прошу вас хранить приезд Мой покуда в тайне и строжайше запрещаю всякое приготовление смотров войск, которые желаю видеть на биваках, или на квартирах, в том виде, как они есть’ ⁽²¹⁾.

Государь Император, в сопровождении Их Императорских Высочеств, Великих Князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича и Герцога Мекленбург-Стрелицкого, выехав из Николаева, 26-го октября (7-го ноября), прибыл в тот же день вечером в Перекоп, на следующий день в Симферополь, а 28-го октября (9-го ноября) в главную квартиру армии, тогда находившуюся в Бахчисарае. В продолжении четырех дней, Го-сударь осматривал войска, расположенные на позициях в окрестностях Севастополя, и укрепления, сооружаемые на Северной стороне. Везде Его присутствие, Его милостивый привет — поселяли восторг неописанный и были величайшею наградою для Его воинов, от главнокомандующего до рядового. Чтобы дать хотя слабое понятие о высоком значении этого события, ограничусь описанием, со слов очевидца, пребывания Государя в лагере 11-й пехотной дивизии.

29-го октября (10-го ноября), Государь Император, выехав утром из Бахчисарая, осмотрел укрепления и войска на Северной стороне и отправился на Инкерманские высоты, где стояла большая часть 11-й дивизии генерала Павлова: то были полки, носившие названия далеких, мало известных местностей России, но стяжавшие при обороне Севастополя достойно заслуженную славу —

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясенного Кремля,

До стен недвижного Китая…⁽^*)

(*) — Пушкин. Клеветникам России

Государь подъехал к войскам и, встреченный их радостными восклицаниями, быстро пронесся по рядам их. Затем, остановясь перед срединою фронта, Он махнул рукою. Все замолкло…

‘Благодарю, ребята, за службу! — воскликнул царственный вождь. — Благодарю, именем покойного Государя, именем отца моего и вашего — благодарю вас’.

Как ни жадно ловили русские воины слова Царя своего, ничто не могло умерить восторг их, и громогласное ура долго раздавалось в ответ Монарху.

‘Я счастлив — продолжал Государь — что имею возможность лично благодарить вас за вашу геройскую службу, давно это было моим желанием’.

И снова раздалось громкое ура, произносимое нашими воинами, как отзыв любящих сердец Царю-Отцу Русских и как угроза врагам его.

Затем, Государь Император, сойдя с лошади, в сопровождении Великих Князей, герцога Мекленбург-Стрелицкого, главнокомандующего и свиты, пошел по полкам. Подойдя к Камчатскому полку и видя в строю только один баталион, Государь спросил о причине. Командующий доложил, что другой батальон на аванпостах. ‘Один батальон Камчатцев стоит четырех’, сказал Государь, возвыся голос. У георгиевских кавалеров Он расспрашивал — в каких делах они получили крест, у раненых — когда и где были ранены и каково их здоровье. Заметив под знаменем двух унтер-офицеров, старика и юношу, похожих друг на друга, богатырей ростом, с крестами Военного ордена, вооруженных французскими саблями, вместо тесаков, и с пистолетами за поясом, Его Величество спросил о причине такого вооружения. Командующий полком доложил Государю, что они были добровольно пришедшие на службу, новгородские военные поселяне, отец с сыном — Михайловы, и что за отличное мужество были произведены графом Остен-Сакеном в унтер-офицеры и по приговору товарищей получили знаки отличия Военного ордена. ‘Нам пожалованы сабли князем Васильчиковым за нашу храбрость, Ваше Императорское Величество’ — сказал младший Михайлов. ‘Спасибо вам, ребята, за хороший пример — изволил сказать Государь. — Спасибо вам, не забуду вас. Приходите ко мне в Петербург’. После церемониального марша, Государь Император вызвал всех офицеров на середину дивизии и изъявил им Свою признательность, в самых милостивых выражениях, сказав, между прочим, им: ‘Благодарю вас за то, что вы всегда впереди’. — ‘Благодарю тебя за третий бастион, ты славно отделал Англичан’ —сказал Государь, подав руку генералу Павлову. Окруженный офицерами, толпившимися, чтобы не проронить ни одного Царского слова, Государь уже приказал подать себе лошадь, когда главнокомандующий, от имени офицеров 11-й дивизии, стал просить Его Величество осчастливить их принятием приготовленного завтрака. Государь изъявил Свое согласие.

Еще накануне, на всякий случай, было устроено помещение для приема Высоких посетителей. Единственный на всей Инкерманской позиции домик лесного сторожа — преобразился в роскошный павильон и рядом с ним был поставлен сплетенный наскоро из дубовых ветвей, большой балаган для Царской свиты. Живые цветы, для убранства комнат домика, были привезены с Северной стороны, из сада, принадлежавшего командиру над портом. К рассвету все было готово и все находились в томительной неизвестности — осчастливит ли Государь принятием хлеба-соли 11-ю дивизию.

У крыльца домика, в ожидании приезда Государя Императора, стояли часовые — георгиевские кавалеры. Поговорив с ними, Государь остался весьма доволен, как молодецким видом, так и ответами их, и приказал перевести их в гвардию. Затем, войдя в домик, Его Величество изволил остаться около получаса в среде офицеров 11-й дивизии, которой состав изменился несколько раз в продолжении славной защиты Севастополя, пребывая неизменным в военной доблести и преданности Царю и Отечеству ⁽²²⁾.

31-го октября (12-го ноября), Государь Император изволил отбыть, через Симферополь, в сопровождении Великого Князя Михаила Николаевича. По отъезде Государя, вскоре последовали Высочайший приказ, о пожаловании защитникам Севастополя, в память их подвигов, серебряной медали на Георгиевской ленте, и следующий Высочайший рескрипт князю Горчакову:

‘Князь Михаил Дмитриевич! Во время пребывания Моего в Крымской армии, Я с особенным удовольствием нашел, что люди в полках сохранили бодрый, довольный вид, не взирая на неимоверные труды, перенесенные ими при обороне Севастополя, и что в войсках нисколько не изменился тот во всех частях порядок, на котором основывается благоустройство армии. Такое отличное состояние вверенных вам войск свидетельствует о неусыпной заботливости и трудах, которыми единственно вы могли до того достигнуть, и это в то время, когда и мысли и деятельность ваши устремлены были на противоборство врагам, сильным, храбрым и не щадившим никаких жертв.

По естественному положению защищаемой части Севастополя, уступая шаг за шагом неприятелю, вы, по благоразумным видам опытного полководца, оставили ему лишь развалины, заплаченные дорогою ценою пролитой крови, и, выведя войска путем доселе небывалым, вы вновь готовы встретить врага с тем мужеством, с которым всегда водили в бой полки ваши.

Отдавая вам полную справедливость за заслуги ваши, Мне приятно повторить здесь Мою искреннюю признательность, которую выражал уже вам лично. Прошу вас, князь, верить в неизменное Мое к вам благоволение.

Вас искренно любящий

Александр’.

По занятии неприятелем Севастополя, действия в Крыму не имели никаких важных последствий.

Выше уже сказано, что Пелисье собрал значительные силы в Байдарской долине против левого крыла нашей главной армии. Генерал Симпсон, с своей стороны, перевел через р. Черную сардинские войска и шотландскую дивизию Кемпбеля, которые, 30-го сентября (12-го октября), расположились близ сел. Упу, одновременно с расположением Французов на верхнем Бельбеке, у Фоц-Сала и Тавры.

Для противодействия неприятелю, авангард, стоявший у Ашага-Керменчук, был усилен 10-ю пехотною дивизиею и поручен генералу-от-артиллерии Сухозанету 2-му, а 1-я бригада 2-й драгунской дивизии, под начальством генерал-лейтенанта Монтрезора, прежде стоявшая между Симферополем и Бахчисараем, переведена в Улу-Салу, откуда должна была направиться на Стилию к Тавре, в правый фланг неприятеля, между тем как генерал Ушаков, с правым крылом 3-го пехотного корпуса, был направлен в обход левого фланга Французов. Генерал Пелисье, пола-гая выгодным принять бой на пересеченной местности между Бельбеком и Черною, приказал своим войскам отступить. Но русские войска, заняв, 1-го (13-го) октября, правую сторону Бельбека и выдвинув авангард к Ени-Сала, остановились. Затем наступило совершенное бездействие, прерванное лишь прибытием в армию Государя Императора, которое всполошило неприятеля, принявшего частные сборы наших войск за начало общего наступления.

3-го (15-го) ноября, в 31/2 часа пополудни, взлетел на воздух значительный пороховой склад французской армии, близ верховья Лабораторной балки, где было собрано 30 тыс. килограмм (2 тыс. пудов) пороха, 6,000 патронов, 300 снаряженных бомб и проч. От этого взрыва загорелись ближайшие английские магазины и также взорваны там снаряженные бомбы. Французы потеряли убитыми 35 и ранеными 129 человек, в числе коих 10 офицеров и несколько медиков, урон Англичан простирался убитыми до 20-ти и ранеными до 116 человек.

В ночи с 19-го на 20-е ноября (с 1-го на 2-е декабря) постигло Французов новое бедствие — буря, напомнившая ту, которая в предшествовавшем году совершенно расстроила Союзную армию. Река Черная, быстро выступив из берегов, наводнила лагерь и снесла палатки дивизии Шасселу-Лоба, расположенной между Трактирным мостом и Балаклавою, войска, лишенные крова, были переведены в Камыш.

В ночи на 24-е ноября (на 6-е декабря), выслан был с Северной стороны, на рекогносцировку, в Южную бухту, лейтенант Долгов, с 4-мя небольшими судами (одною шлюпкою и тремя катерами), из которых на каждом находилось по 2 офицера и по 20 нижних чинов. Оставя катеры на линии от Павловской батареи до Графской пристани, лейтенант Долго с прапорщиком Осколковым, квартирмейстером Степановым и кондуктором Михайловым, отправились далее на шлюпке и вышли на берег у крана, чтобы пробраться берегом в доки, но заметив расположенный у костра неприятельский пикет, возвратились к шлюпке и покушались незаметно пристать сперва к средине моста, устроенного чрез Южную бухту, а потом к Новому адмиралтейству, где и высадились у Мортонова эллинга. Там они наткнулись на часового, и хотя он был заколот Степановым, однако же у неприятеля поднялась общая тревога, что заставило Долгова отказаться от дальнейших попыток на сухом пути и ограничиться плаванием по рейду до 4-х часов утра. Замечено много огней в бывших казармах 44-го флотского экипажа и Старом адмиралтействе, что указывало на присутствие там большего числа людей. По берегу были видны землянки, вероятно, устроенные для помещения передовых постов. По окликам часовых, можно было заключить, что берега Южной бухты заняты Англичанами.

Два дня спустя, 25-го ноября (7-го декабря), начальник отряда нашего левого крыла, полковник Оклобжио, произвел рекогносцировку от дер. Ени-Сала, чрез перевал, в Байдарскую долину, с целью встревожить неприятеля и разузнать число и расположение его войск. Отряд наш, в составе 10-ти рот Смоленского резервного, одной роты Кременчугского егерского, двух эскадронов гусарского Его Имп. Высочества Николая Максимилиановича (Киевского) и 4-х сотен донского No56, подполковника Золотарева, полков, двинулся вперед через перевал, по весьма трудной и перерезанной канавами и устроенными неприятелем завалами дороге, проливной дождь, окончательно испортивший доступы в горы, чрезвычайно замедлял наступление русских войск. 26-го (8-го), на рассвете, левая колонна, под начальством майора Бирюковича, выбила Французов из сел. Бага, опрокинула их на ближайшую высоту, где стояли в ложементах три батальона, и, затем, вместе с правою колонною майора Даниленка, направилась на Уркусту, но прибытие на место сильных неприятельских резервов заставило полковника Оклобжио отвести вверенный ему отряд к сел. Маркур. В этом деле неприятель потерял одними пленными 18 человек: с нашей стороны: убито 52, ранено 60 и без вести пропало 26 человек ⁽²³⁾.

Остальное время до заключения перемирия прошло в затишье, изредка прерываемом стычками на аванпостах. В самом Севастополе действия ограничивались редкими пушечными и навесными выстрелами. По обе стороны рейда возводились и вооружались новые батареи. В продолжении двух недель, с 23-го января по 7-е февраля 1856 года, Союзники разрушали взрывами главные сооружения севастопольского порта: сперва были взорваны Николаевский и Александровский форты, потом доки и часть водопровода ⁽²⁴⁾.

Часть французской армии, именно: вся гвардия, по одному полку пехотных дивизий Мак-Магона, Каму, Фошё и д’Отмара, были возвращены во Францию, а полк африканских егерей — в Алжирию, но, в замен их, отправились в Крым 28 баталионов ⁽²⁵⁾ и укомплектованы прежние. Войска, находившиеся в окрестностях Севастополя, терпели невыразимые бедствия (des calamites inenarrables). Опыт предыдущей зимы не послужил в пользу Французам. По прежнему они укрывались в небольших палатках, введенных маршалом Бюжо в Алжирии (tente-abri), либо в ямах, под палатками, не защищавшими их ни от стужи, достигавшей 20-ти градусов, ни от сырости, там же, где были устроены бараки, множество людей толпилось на небольшом пространстве, о чистоте нисколько не заботились, кроме 81-го линейного полка, в лагере которого бараки и палатки были расставлены просторно, образуя улицы, усаженные деревьями ⁽²⁶⁾. Напротив того, английская армия провела эту зиму в прочных бараках с печами и полами, которые сохранялись в совершенной чистоте, солдаты мыли свое белье и меняли его два раза в неделю, чего у Французов не было и в помине ⁽²⁷⁾. Такое же различие существовало в устройстве госпиталей Союзных армий. Только лишь осенью, по занятии Севастополя, Французы приступили к учреждению полковых лазаретов, в каждом из полков было построено по два барака, но многие из них, с большими незаконопаченными щелями, несмотря на устроенные в этих помещениях печи, не доставляли в суровую зиму защиты от стужи солдатам. Беспорядок по интендантской части простирался до невероятной степени, войска и госпитали терпели нужду в необходимейших средствах, между тем как впоследствии, уже по окончании войны, в Константинополе, и даже в Камыше, оказались огромные склады свежих припасов и медикаментов, о которых никто не имел ни малейшего сведения ⁽²⁸⁾. Не то было в английской армии: кроме полковых лазаретов, состоявших в отличном порядке, были превосходные госпитали под наблюдением столь же ученого, сколько и деятельного медика Джона Галя. Госпитальная прислуга, руководимая знаменитою мисс Найтингель Nightingale) и состоявшими в ее ведении сестрами милосердия, исполняла с чрезвычайным усердием свои обязанности ⁽²⁹⁾.

Санитарное положение французской армии, несколько улучшившееся по занятии Севастополя, сделалось ужасным в декабре 1855 года. В продолжении следующего месяца, из наличного числа людей, 145,512-ти человек, поступило в госпитали 13,418, умерло 1,763, отправлено больных в Константинополь 6,258, а в феврале 1856 года, при наличном числе людей, 132,793-х, поступило в госпитали, по самому умеренному показанию, около 14,000 ⁽³⁰⁾, в числе которых 3,400 тифозных, умерло от тифа 1,453, отправлено в Константинополь 9,180, из коих умерло на пути более тысячи человек. Число больных Французов в Константинополе простиралось свыше 20-ти тысяч, из коих в продолжении одного месяца умерло 2,527 отправлено в Галлиполи и Ногару 650, в Марсель и Тулон — 6,000. Экипажи кораблей, на которых перевозились тифозные, и состоявшая при них госпитальная прислуга, гибли наравне с ними, умерло от тифа 42 медика. Развитию тифа много способствовало предубеждение, будто бы эта болезнь не имела заразительного свойства, следствием чего было распространение ее в полковых лагерях. Как только узнал о том маршал Пелисье, то были приняты меры для предупреждения заразы, но уже было поздно. В продолжении марта заболело тифом 3,457 человек, из коих умерло в Крыму 1,830 и отправлено в Константинополь 1,140. Правда, число вообще поступивших в госпитали не превышало 11,925 человек, но зато и наличное число людей уменьшилось до 120-ти тысяч, в этом месяце всего умерло 2,840 и отправлено в Константинополь 7,280 человек ⁽³¹⁾. Санитарное состояние английской армии было несравненно лучше: в марте 1856 года, при наличном числе около 70-ти тысяч человек, находилось в госпиталях 4,267 и смертность была весьма незначительна. В первые шесть месяцев войны, английская армия потеряла умершими от болезней более половины на-личного числа людей, что превосходило относительную смертность во время чумы 1665 года в Лон- , доне, в последние же шесть месяцев войны, английские войска в Крыму теряли от болезней не более 6-ти человек на 1,000 наличного числа людей, следовательно — смертность уменьшилась во сто раз ⁽³²⁾.

По случаю тяжкой болезни князя Паскевича, Государь Император, назначив князя Горчакова главнокомандующим Западною армиею, удостоил его следующим отзывом:

‘…Вам должно уже быть известно опасное положение здоровья, в котором находится почтенный наш князь Варшавский, и мы должны ежеминутно готовиться к мысли его лишиться. Замещение его слишком важно, и в политическом, и в военном отношении, и Меня крайне затрудняет.

После долгого размышления, решаюсь обратиться к вам, Любезный Князь, с просьбою принять на себя эту новую обузу. Зная ваш истинно-рыцарский характер, Я уверен, что вы Мне в этом не откажете и не сомневаюсь, что и на сем новом месте найду в вас, как и прежде, того же усердного и добросовестного помощника, которого Незабвенный Родитель Мой, наш общий Благодетель, умел ценить, от всего сердца любил и душевно уважал. Чувства эти, доставшиеся по наследству, для Меня святы и вам известны’… ⁽³³⁾.

Главнокомандующим Южною армией и войсками в Крыму был назначен генерал-адъютант Лидерс, а командующим Южною армией и морскою частью в Николаеве — генерал-от-артиллерии Сухозанет 2-й ⁽³⁴⁾. 1-го (13-го) января 1856 года, князь Горчаков, сдав начальство над армиею генералу Лидерсу, уехал в Петербург. Провидение, не дав на долю князя Михаила Дмитриевича славы знаменитого полководца, даровало ему не менее завидную славу, подобно Барклаю де-Толли, отстаивать, в самых затруднительных обстоятельствах, шаг за шагом, Россию.

Оставляя армию, князь Горчаков писал Государю Императору:

‘Отъезжая из Крыма, я передаю генералу Лидерсу армию, закаленную в боях, с полным упованием, что и в будущем она оправдает ожидания Вашего Императорского Величества и те милости, коих Вы изволили ее удостоить’… ⁽³⁵⁾.

В конце 1855 года, в составе и расположении Крымской армии, последовали многие изменения, именно: 4-я, 5-я и 6-я пехотные дивизии, 2-й саперный и 2-й стрелковый батальоны, 14-я, 16-я и 17-я пехотные дивизии, 6-й стрелковый батальон и 15-я резервная дивизия переформированы в кадровый состав, а остальные люди их переданы на пополнение прочих войск Крымской армии, после чего кадры отправлены во внутренние области Империи, а оставшиеся в Крыму войска расположены следующим образом: на Северной стороне Севастополя — 1-я бригада 9-й пехотной дивизии, на Инкерманской позиции — 2-я бригада той же дивизии, на промежуточной позиции, между Инкерманом и Мекензи, греческие волонтеры легиона Императора Николая II-го, на Мекензиевых высотах — 11-я пехотная дивизия и Алексопольский егерский полк (8-й дивизии), в авангарде — Смоленский резервный пехотный полк, у Юкары-Каралез, Орта-Каралез и в Таш-Басты — три полка 8-й пехотной дивизии, в Биюк-Сюйрене — 3-й стрелковый баталион и стрелковая дружина Калужского ополчения. В резерве, на среднем Бельбеке и Каче стояли: 7-я и 10-я пехотные дивизии, 4-й стрелковый баталион, гусарский Его Императ. Высочества Князя Николая Максимилиановича (Киевский) полк и несколько казачьих сотен.

15-я же пехотная дивизия, предоставленная в распоряжение генерала Лидерса, переведена из Перекопа в Одессу, а в окрестностях Очакова оставлена 1-я бригада 4-й легкой кавалерийской дивизии (Вознесенский и Ольвиопольский уланские полки). В видах сохранения фуража к весне, приказано оставить на позициях только 14 полевых батарей, а 16 батарей расположить на тесных квартирах по реке Салгиру, от сел. Маму-Султана до устья р. Биюк-Карасу, для усиления же позиции на высотах Мекензи, находились там 63 крепостные орудия. При войсках оставлены только 11 казачьих сотен, а 16 сотен расположены по берегу Сиваша, между устьями Салгира и Булганака.

С Высочайшего разрешения, две гренадерские дивизии расположены в Крыму. Один полк 2-й гренадерской дивизии оставлен в Сарыбулате, к северу от Сиваша, а прочие три переведены к Алминской почтовой станции. 3-я гренадерская дивизия расположена в селениях, несколько севернее Симферополя. Артиллерия обеих гренадерских дивизий и резервная уланская дивизия, состоявшая в евпаторийском отряде, также для сбережения фуража в Крыму, отведены за Сиваш, в мелитопольский уезд, 1-я бригада 2-й драгунской дивизии, с 22-ю и 25-ю конно-легкими батареями, с тою же целью, отправлена за Перекоп. Таким образом в евпаторийском отряде и в восточной части Крыма остались: 12-я пехотная дивизия и три полка 1-ой драгунской дивизии, 1-я бригада 6-й легкой кавалерийской, Финляндский драгунский полк и несколько казачьих сотен ⁽³⁶⁾.

Непосредственно по оставлении Севастополя, по распоряжению князя Горчакова, кроме укрепления Северной стороны, было приступлено к инженерным работам, имевшим целью оборону важнейших пунктов Крымского полуострова, обеспечение сообщений армии со внутренними областями Империи и устройство помещений для войск и госпиталей.

В Перекопе сооружен укрепленный лагерь, состоявший из 25-ти полевых укреплений, от Черного моря до Сиваша. Эти работы произведены гренадерами, под присмотром инженер-поручика Роше и под наблюдением начальника штаба гренадерского корпуса, генерал-майора Фелькнера. К устройству же укреплений Геническа и Чонгарского моста — приступлено немедленно по занятии неприятелем Керчи и вступлении Союзной эскадры в Азовское море. У Геническа, вдоль морского берега, вырыта траншея, длиною до двух верст, с батареями на 4 крепостных и 8 батарейных орудий. Вход в Сиваш прегражден затопленным плоскодонным судном, а поперек Генического пролива забито 69 свай в три линии. Чонгарский мост был прикрыт укреплениями с обеих сторон. Работы производились солдатами Генического отряда, под надзором инженер-штабс-капитана Шлейфера. Кроме того, для обеспечения сообщения, удаленного от обоих морей, Черного и Азовского, и потому менее подверженного неприятельскому нападению, был укреплен центральный пункт на Сиваше, близ Петровской мызы. Работы производились под присмотром инженер-штабс-капитана Фролова, хозяйственная же часть их была поручена главнокомандующим отставному генерал-майору С. И. Мальцову ⁽³⁷⁾.

Положение наших войск по очищении Севастополя сделалось более сносным, и, несмотря на неудобства зимней стоянки, болезненность и смертность в регулярных войсках была довольна умеренна. Несравненно более пострадали дружины ополчения: в начале марта 1856 года, т.е. чрез четыре и пять месяцев по прибытии в Крым курского, орловского, калужского и тульского ополчений, в 45-ти дружинах, из 40,730 строевых нижних чинов оставалось на лицо всего 21,347, остальные же поступили в госпитали, будучи одержимы поносом, лихорадкою и тифозною горячкою, которые они принесли с собою из внутренних губерний, где в конце 1855 года свирепствовали повальные болезни. Да и на театре войны ополченцы заболевали чаще, нежели солдаты регулярных войск. Причинами тому были: влияние климата на менее привычных к нему людей, плохая одежда и обувь, а также неопрятность, при недостатке в дружинах опытных офицеров, неимение хороших хлебопеков и кашеваров и — более всего — непривычка к боевой жизни ⁽³⁸⁾.

Еще в октябре 1855 г. князь Горчаков, убедившись, что неприятель находится не в состоянии предпринять какие-либо решительные действия до весны, сделал распоряжения на счет предстоявшей зимовки войск. Только лишь весьма незначительная часть армии могла быть расположена в селениях, на тесных квартирах, прочие же войска должны были построить для себя, на занятых ими позициях землянки, а на покупку нужного к тому леса были отпущены деньги из экстраординарной суммы. В тех местах, где встретилось затруднение в приобретении строительного материала, отпускался лес, купленный интендантством на топливо для приготовления сухарей, а в степных местах подвозили доски для бараков и антрацит для варения пищи на подводах подвижного магазина. Землянки в Крыму состояли из выкопанных в земле ям, оплетенных хворостом, с крышами тоже из хвороста, прикрытого толстым слоем земли. В них не было — ни дверей, ни полов, ни печей, для входа в землянку служило небольшое отверстие, а вместо окна — другое, еще меньше. Солдаты лежали на сене, когда могли достать его, да и в таком случае оно редко переменялось. Вообще наши землянки, построенные уже в глубокую осень и согреваемые не огнем, а собственною теплотою густо скученных в них людей, были сыры и душны, что оказывало весьма вредное влияние на здоровье нижних чинов. В землянках дивизионных, бригадных и полковых командиров были устроены двери, окна и полы, но не у всякого из них была печь ⁽³⁹⁾. Весьма замечательно, что годовое отношение числа больных одинаковыми болезнями к числу больных вообще было почти одинаково во французской армии с нашею. С 1-го ноября 1854 по 1-е ноября 1855 года, из 183,331 больных русской армии было:

одержимых горячками и лихорадками — 101,520

одержимых холерою — 19,107

Во французской же армии, с апреля 1855 года до очищения Крыма, из 217,303-х больных было:

одержимых лихорадками и тифом —130,678

одержимых холерою — 11,382 ⁽⁴⁰⁾.

Вообще же в санитарном отношении Союзные армии находились в более благоприятных обстоятельствах, нежели русская. Войска их прибывали в Крым морем, не изнуряясь долгими передвижениями в суровое время года, между тем как некоторые из наших войск делали переходы в 1,000 верст, в самую дурную погоду. Союзники отправляли своих больных на кораблях, на которых они, совершая с удобством перевоз в Константинополь, получали хорошее продовольствие и пользовались медицинскою помощью. Напротив того, мы были принуждены отправлять больных за несколько сот верст, по дурным дорогам, на обывательских подводах, в дождливую пору, либо в сильную стужу. Наши больные и раненые весьма часто оставались на пути в изношенной донельзя солдатской одежде, томимые голодом и жаждою (при скудости хорошей воды). Правда — по утвержденному князем Горчаковым положению, назначено было отпускать на каждого из них по два фунта хлеба, по 1 фунту говядины, по 1/2 фунта круп и по 7-ми золотников соли, и, кроме того, полагалось давать по утрам сбитень с инбирем и медом, а вместо квасу, воду с небольшим количеством уксуса ⁽⁴¹⁾. Такое продовольствие было весьма достаточно, но, к сожалению, больные не всегда им пользовались, частью по вине офицеров и чиновников, сопровождавших транспорты, частью же по местным обстоятельствам, затруднявшим правильное снабжение. Нередко случалось, что больные терпели недостаток не только в горячей пище, но даже в хлебе. В одном из транспортов, прибывших в Херсон, суп раздавался только на первой станции от Севастополя, а в остальные 15 дней больным отпускалось по 10-ти коп. на человека, на что можно было купить только три фунта черного хлеба. В другом транспорте, прибывшем, весною 1855 года, в Перекоп, вместо положенной порции сбитня, отпускалось по 4 1/2 крышки водки (!), а пища готовилась такая, что больные от нее отказывались и покупали на свои счет булки, те же, у которых не было денег, питались одними сухарями. В ноябре 1855 года, больные одного из транспортов, проходивших чрез Екатеринослав, объявили при опросе, что они в последние два дня не получали хлеба, и что, на всем пути от Симферополя, мясо им отпускалось в уменьшенном количестве ⁽⁴²⁾. В столь же прискорбном состоянии находились транспорты с больными и ранеными и в отношении врачебной помощи. Не было ни медикаментов, ни перевязочных средств, в достаточном количестве, медиков при транспортах состояло по одному на несколько сот человек, а госпитальной прислуги почти вовсе не было, случалось даже, что при значительном числе больных не имелось ни чиновников, ни врачей ⁽⁴³⁾.

В Симферополе, где, при всех усилиях местного начальства, было не более 8,000 мест для больных и раненых, постоянно скоплялось в госпиталях от 10-ти до 11-ти тысяч человек, что происходило не столько от увеличения болезненности в войсках, сколько от уничтожения, зимою 1855-1856 годов, полковых и некоторых временных лазаретов, так что, за исключением двух небольших госпиталей, в Карасубазаре и Феодосии, больные отовсюду были направляемы в Симферополь, где постоянно до 3.000 больных помещались в палатках. А как, между тем, с самого наступления глубокой осени прибывало ежедневно туда около 600 человек, то в продолжении одного месяца число больных, поступивших в Симферопольские госпитали, увеличилось на 18,000, из коих отправлено обратно в полки выздоровевших 8,000, и перевезено в другие города до 7,000 несмотря на то, что движение транспортов по дурным дорогам было весьма затруднительно и вредно для больных, страдавших от ненастья и холода. Эти важные неудобства увеличились тем, что Перекоп, до того времени служивший транзитным пунктом для людей, отправляемых из Симферополя, вдруг переполнился больными от внезапно возникших повальных болезней в гренадерском корпусе. 6-го (18-го) ноября, в перекопских госпиталях, вместо нормальной цифры 2,000, находилось до 5,000 больных, из коих большая часть была помещена в 7-ми верстах от города, на ферме г. Фейна, в овчарнях, обширных и хорошо устроенных, но без печей, где больные лежали, большею частью, на соломе, разостланной на земле, в солдатской одежде, в четыре ряда, один возле другого. Врачей имелось по одному на 300 человек, несмотря на то, что в госпиталях свирепствовали понос и тиф, главною причиною коих была солено-сернистая вода, в глубоких колодцах, на всем пространстве района, занимаемого гренадерским корпусом. Для отправки больных в Екатеринослав и Херсон, в Перекопе не было почти никаких средств, да и вообще перевозка их на значительное расстояние была сопряжена с важными неудобствами, кроме того, что состояние многих больных ухудшалось при передвижении их на плохих повозках, по дурным дорогам, самое транспортирование людей, одержимых заразительными болезнями, вело к распространенно эпидемии по всему пути их следования между жителями. К тому же, войска лишались многих людей, которые, оставаясь вблизи армии, могли бы вскоре оправиться и поступить в ряды своих товарищей. Итак, с одной стороны, трудно-больные не могли выдержать продолжительной перевозки, а с другой, подававшие надежду на скорое выздоровление отправлялись в дальние го-рода только потому, что для них не было места в Крымских госпиталях, и, выздоравливая на пути, не имели надобности в продолжительном лечении, либо подвергались более опасным болезням от переносимых ими неудобств и лишений. Единственное средство избежать этих затруднений заключалось в том, чтобы иметь достаточное помещение для больных и раненых на театре войны, либо вблизи его, и если бы мы озаботились заблаговременно постройкою хороших бараков на тех пунктах, где можно было иметь в изобилии строительные материалы, то, с одной стороны, сберегли бы значительные суммы, бесплодно истраченные на перевозку больных, а с другой — что еще несравненно важнее — сохранили бы тысячи страдальцев, погибших при транспортировке от стужи, голода и недостатка в надлежащем присмотре ⁽⁴⁴⁾.

Один из свидетелей тех ужасов, которые представляла госпитальная часть нашей армии в Восточную войну, говорит: ‘Не внешний враг нас победил, а внутренний — наши беспорядки, неурядица и отчасти равнодушие общества к общему делу’ ⁽⁴⁵⁾. В настоящее время мы имеем полное право надеяться, что состоящее под Августейшим покровительством Государыни Императрицы общество попечения о раненых и больных воинах примет меры для предупреждения подобных бедствий, и что Россия, пользуясь средствами заблаговременно приготовленными во дни мира, явится, в случае войны, во всеоружии, у изголовья страждущих сынов своих.

Остается изложить окончательные действия в восточной части Крымского полуострова.

В половине сентября, резервные батальоны, там состоявшие, были сменены тамбовским ополчением: 10 дружин поступили в таганрогский, а 7 — в ростовский отряд. Когда же в начале (в половине) октября получено было в нашей главной квартире сведение о прибытии в Керчь свежих неприятельских войск, князь Горчаков приказал послать на усиление керченского отряда 2-ю бригаду 7-й резервной пехотной дивизии, с одною батареею, и две дружины калужского ополчения. Генический отряд генерал-майора Вагнера был тогда же усилен тремя дружинами тульского ополчения. Генерал-лейтенант барон Врангель, по прежнему, стоял с наблюдательным отрядом у Аргина, прикрывая Феодосию и Арабат. Здесь военные действия ограничивались стычками между неприятельскою конницею и казаками ⁽⁴⁶⁾.

12-го (24-го) сентября, 15 паровых канонирских лодок, под начальством капитанов французского флота Буе (Bouet) и английского — Роберта Галля, с десантом из 600 человек французской пехоты, и английский пароход Сулина, с 300 шотландцев, отправились из Керчи на Таманский полуостров, заняли Тамань и Фанагорию, разорили тамошние учреждения и, запасшись находившимся там лесом, через несколько дней возвратились в Керчь.

В октябре, Союзники занимались опустошением Азовского прибрежья. Мариуполь был бомбардирован Англичанами, но не потерпел никакого вреда, и потом пощажен неприятелем, благодаря агенту австрийского консульства, который, на требование Англичан выдать им для истребления казенный провиант, находящийся в городе, отвечал, что все тамошние хлебные запасы запроданы иностранным негоциантам. В тот же день, 23-го октября (4-го ноября), другая неприятельская флотилия, в числе 12-ти пароходов, появилась под Ейском, а 28-го (9-го ноября) истребила хутор Водяной и зажгла богатую слободу Глафировку, при обороне которой пал командующий донским No 59-го полком, войсковой старшина Шурупов. Кроме того, неприятель нанес бомбардированием значительный вред Ейску и несколько раз подходил к Геническу ⁽⁴⁷⁾.

Приложения к главе XXXVП.

⁽¹⁾ Guerin. Histoire de la derniere guerre de Russie (1853-56). II. 453. — Rustow. Der Krieg gegen Russland. II. 5.

⁽²⁾ Из приказа до Южной армии и военно-сухопутным и морским силам в Крыму, ох 31-го августа 1855 г.

Далее было сказано:

‘Храбрые воины сухопутных и морских сил! Именем Государя Императора благодарю вас за ваше беспримерное мужество, за вашу твердость и постоянство во время осады Севастополя.

‘Долгом считаю принести в особенности мою благодарность доблестным вашим начальникам:

Гг. генерал-адъютанту графу Остен-Сакену, начальствовавшему гарнизоном в продолжение девяти месяцев, генерал-лейтенантам: Шепелеву, Хрулеву, Павлову, Семякину, вице-адмиралам: Новосильскому и Панфилову, генерал-майорам: Мартинау, Пихельштейну, Лысенко 1-му, генерал-адъютанту князю Урусову, Шульцу, Хрущову, Голеву, Сабашинскому, Шейдеману, Свиты Его Величества: князю Васильчикову и Тотлебену, полковникам: Козлянинову 2-му, Геннериху, Гарднеру, капитанам 1-го ранга: Зорину, Микрюкову, Перелешину 1-му, Перелешину 2-му, подполковнику Циммерману, капитан-лейтенантам: Ильинскому и Чебышеву, и всем гг. штаб- и обер-офицерам, участвовавшим в осаде.

Объем приказа не дозволяет мне внести в него имена многих других генералов, штаб и обер-офицеров, которым в большей или меньшей степени принадлежит честь содействия в великом подвиге обороны Севастополя, но каждый из них имеет право на признательность Монарха и Отечества.

Между сими сотрудниками я назову только главных деятелей из числа лиц, ненаходившихся в составе гарнизона, начальников и чинов главного штаба вверенных мне войск: генерал-адъютанта Коцебу, генерал-лейтенантов: Сержпутовского, Бухмейера, Ушакова, Бутурлина и генерал-майора Крыжановского. Из них инженер-генерал-лейтенант Бухмейер оказал важную заслугу устройством превосходного плотового моста через бухту, обеспечившего отступление войск.

Воздавая заслуженную благодарность оставшимся в живых достойным начальникам вашим, почтим, товарищи, память тех из них, кои пали с честью за Веру и отечество на валах Севастополя. Вспомним в особенности незабвенные имена: Нахимова, Корнилова, Истомина, и вознесем мольбы наши к Всевышнему, да ниспошлет Он мир и успокоение их праху и увековечит память о них в пример грядущим поколениям Русских’.

⁽³⁾ Журнал военных действий в Крыму.

⁽⁴⁾ Из записки генерал-адъютанта князя Горчакова, от 8-го сентября 1855 г., о положении дел в Крыму.

⁽⁵⁾ По свидетельству Герена: 1-й французский корпус, генерала де-Салль, в числе 31-й тыс. челов. пехоты и 2-х тыс. кавалерии, с 54-мя орудиями, был расположен в Байдарской долине, 2-й франц. корпус, генерала Каму, в числе 35-ти тыс., челов. пехоты и 2-х тыс. кавалерии, с 66-ю орудиями, находился по левую сторону р. Черной и на высотах к югу от Инкермана, резерв, под начальством генер. Мак-Магона, в числе 21-й тыс. челов. пехоты и 300 кирасир, с 48 орудиями, во второй линии, а резервная артиллерия — 54 орудия, впереди Балаклавы. — По показанию же Ниеля, французская армия, 8-го сентября н. ст., состояла в числе 126,705, а англо-сардинская — 63,715 челов.

⁽⁶⁾ Журнал военных действий в Крыму.

⁽⁷⁾ Состав отряда генерал-майора Миттона: Смоленский резервн. полк — 3 батальона, Кременчугский егерск. полк — 2 батальона, Финляндского драг. полка — 4 эскадрона, донской каз. No 56 подполк. Золотарева полк, 6 легких пеших и 2 конно-легких орудия.

⁽⁸⁾ Журнал действий в Крыму. — Niel. 449-450. — Guerin. II. 454-455.

⁽⁹⁾ Состав отряда д’Алонвиля, 6-й и 7-й драгунские и 4-й гусарский полки, 3-я батарея 15-го конно-артиллерийского полка.

⁽¹⁰⁾ ) Bazancourt. L’expedition de Crimee. L’armee frЮncЮise. II. 482-484. — Guerin. II. 460-461. — Журнал действий в Крыму.

⁽¹¹⁾ Журнал действий в Крыму. — Guerin. II. 461.

⁽¹²⁾ Письмо князя Горчакова от 20-го сентября.

⁽¹³⁾ Журнал действий в Крыму.

⁽¹⁴⁾ Журнал действий в Крыму.

⁽¹⁵⁾ Guerin. II. 471-473.

⁽¹⁶⁾ Guerin. II. 473. — По свидетельству Рюстова, число десантных войск простиралось до 11-ти тыс. человек (II. 18).

⁽¹⁷⁾ Военно-исторический журнал Очаковского отряда. — Глиноецкий. Очерк военных действий на берегах Днепровско-Бугского лимана, осенью и зимою 1855 г.

⁽¹⁸⁾ Глиноецкий. Очерк военных действий и проз. — Guerin. II. 475-480. — Тотлебен.

⁽¹⁹⁾ Из письма князя Горчакова, от 13-го октября 1855 г.

⁽²⁰⁾ Глиноецкий. — Guerin. II. 480-482.

⁽²¹⁾ Из письма от 21-го октября 1855 г.

⁽²²⁾ Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. П. 387-391.

⁽²³⁾ Журнал действий в Крыму. — Guerin. II. 520-521.

⁽²⁴⁾ Журнал действий в Крыму.

⁽²⁵⁾ В конце августа н. ст., отправлены на Восток полки 76-й и 84-й, в сентябре — дивизия Рипперта, а в половине октября — дивизия Шасселу-Лоба. Rustow. II. 4-5.

⁽²⁶⁾ Baudens. La guerre de Crimee. 63, 65 et 68.

⁽²⁷⁾ Baudens. 62.

⁽²⁸⁾ Guerin. II. 527-529.

⁽²⁹⁾ L’armee anglaise et miss Nightingal, par Shrimpton, ex-chirurgien, major. — Guerin. II. 527.

⁽³⁰⁾ У Скрива (Relation medico-chirurgicale de la campagne d’Orient) число больных, поступивших в госпитали в феврале, показано 13,985, а у Бодена (La guerre de Crimee) 19,648.

⁽³¹⁾ Guerin. II. 530-531. — Baudens. 259-260.

⁽³²⁾ Shrimpton.

⁽³³⁾ Из письма от 21-го ноября 1855 г.

⁽³⁴⁾ Высочайший Приказ 27-го декабря 1855 г.

⁽³⁵⁾ Из письма князя Горчакова, от 30-го декабря 1855 г.

⁽³⁶⁾ Журнал действий в Крыму.

⁽³⁷⁾ Тотлебен.

⁽³⁸⁾ Затлер. О госпиталях в военное время. 227-229.

По его показанию, из курских дружин NoNo 38-54, прибыло в Крым, в августе 1855 года: генералов, штаб и обер-офицеров 268, нижних чинов: строевых 15,855, нестроевых 781, а оставалось в начале марта 1856 года: штаб и обер-офицеров 200, нижних чинов: строевых 7,681, нестроевых 449.

В ноябре 1855 года, прибыли дружины: орловской губернии NoNo 56-62 и 65-69, в которых было на лицо: штаб- и обер-офицеров 193, нижних чинов: строевых 10,319, нестроевых 316, калужской губернии NoNo 70, 73, 75, 76, 78 и 79, в которых было на лицо: штаб — и обер-офицеров 97, нижних чинов: строевых 5,189, нестроевых 175, и тульской губернии NoNo 80 и 82-90, в коих было на лицо: генералов, штаб и обер-офицеров 150, нижних чинов: строевых 9,367, нестроевых 325.

В начале марта 1856 года, в этих дружинах оставалось на лицо: в курских, штаб и обер-офицеров 200, нижних чинов: строевых 7,681, нестроевых 449, в орловских, штаб и обер-офицеров 117, нижних чинов: строевых 5,258, нестроевых 304, в калужских, штаб и обер-офицеров 67, нижних чинов: строевых 2,532, нестроевых 162, в тульских, штаб- и обер-офицеров 168, нижних чинов: строевых 5,876, нестроевых 312.

⁽³⁹⁾ Затлер. О госпиталях в военное время. 229-230.

⁽⁴⁰⁾ Показание штаб-доктора Шрейбера. Военно-медиц. журнал.1857. IX. — Baudens. 402.

⁽⁴¹⁾ Боден пишет, что английские солдаты, состоявшие на полной порции, получали:

На завтрак, в 8 часов утра:

192 грамма (около Ґ русск. фунта) бел. хлеба, 4 грамма (около 1 золотника) чая и 24 грамма (5 Ґ золотников) сахару.

На обед, в полдень:

500 грамм (около 1 Ќ фунта) супа, 384 грамма (90 золотник.) мяса, 128 грамм (30 золотник.) хлеба и 500 грамм (около 1 Ќ фунта) картофеля, либо других овощей.

На ужин, в 6 часов пополудни:

то же, что и на завтрак.

Кроме того, пиво, вино, либо ром, по назначению медика.

⁽⁴²⁾ Донесения штаб-доктору Шрейберу окружного доктора полевых госпиталей Быстрова и дежурному генералу Южной армии Ушакову генерал-майора Червинского.

⁽⁴³⁾ Донесение ротмистра Мавроса, командированного для осмотра транспортов с больными.

⁽⁴⁴⁾ Записка, под заглавием: Некоторые сведения о крымских госпиталях, извлеченные из письма Пирогова к военному министру от 11 ноября 1855 года.

⁽⁴⁵⁾ Н. Соловьев. Скорбные листы крымской кампании (Русск. Вестн. 1872. IX.).

⁽⁴⁶⁾ Журнал действий в Крыму.

⁽⁴⁷⁾ Журнал действий в Крыму. — И. Краснов. Оборона Таганрога и берегов Азовского моря. — Guerin. II. 483-488.

Список сестрам милосердия Крестовоздвиженской общины.

1-е Отделение.

(В Симферополе, с декабря 1854).

1. Стахович (начальница о6щины).

2. Шперлинг.

3. Аленина.

4. Ждановская.

5. Эрберг.

6. Лоде.

7. Василенко.

8. Лашкова.

9. Степанова.

10. Васильева.

11. Гордынская.

12. Антипова.

13. Балашова.

14. Борисова.

15. Глебова.

16. Хольмберг.

17. Гродницкая.

18. Дарсонвиль.

19. Домбровская.

20. Дружинина.

21. Сельстрем.

22. Иллер.

23. Лебедева.

24. Павлова.

25. Барщевская.

26. Смирнова 1-я.

27. Смирнова 2-я.

28. Тидеман.

29. Никитина.

30. Долголенкова.

31. Аникина.

32. Саватьева.

33. Сапрановская.

34. Инокиня Ушакова.

Из этого отделения сестры: Лоде, Василенко, Лашкова, Степанова и Васильева переехали в конце декабря в Бахчисарай, а остальные, в конце февраля, — в Севастополь, где составили 4-е отделение. К ним в апреле 1855 года присоединились вновь — прибывшие сестры:

1. Ремизова.

2. Николаева.

3. Пожидаева.

2-е Отделение.

(В Севастополе).

1. Старшая сестра Меркурова.

2. Богданова 1-я.

3. Вигилянская.

4. Назимова.

5. Шимкевяч.

6. Линская.

7. Залебедская.

8. Крупская.

9. Синявская.

10. Григорьева.

11. Кузнецова.

12. Протопопова.

13. Голубцова.

В июле 1855 года, к этому отделению, на Бельбек, прибыли сестры:

1. Алферова.

2. Волкова.

3. Матковская.

4. Попова 1-я.

5. Попова 2-я.

6. Стратопуло.

7. Аксенова.

8. Дунда.

9. Анисимова.

10. Астафьева 1-я.

11. Астафьева 2-я.

12. Вахрамеева.

13. Жигарева.

14. .Никитина.

15. Филимонова.

16. Шульц.

17. Красильникова.

3-е Отделение.

1. Старшая сестра Бакунина.

2. Богданова 2-я

3. Травина.

4. Зихель.

5. Куткина.

6. Никитина.

7. Грибоедова

5-е Отделение.

1. Старшая сестра Будберг.

2. Бабикова.

3. Башмакова.

4. Бышева.

5. Благовещенская.

6. Блюмер.

7. Вагнер.

8. Гинцельмав.

9. Грабарич.

10. Леонова.

11. Липпе.

12. Медведева.

13. Мятельская.

14. Мегцерская.

15. Надежина.

16. Петрова.

17. Селиванова.

18. Старченко.

19. Чупати.

20. Краузе.

В конце июля прибыли в Перекоп сестры:

1. Старшая сестра Романовская. 2. Боделова. 3. Медвецкая. 4. Матковская.

В Херсоне и Николаеве находились:

1. Старшая сестра Щедрина.

2. Курбатова.

3. Дмитриянова.

4. Никсичь.

5. Пустозерова.

6. Аверкиева.

7. Пономарева.

8. Наставина.

9. Данилевская.

10. Набокова.

11. Богданова 3-я.

12. Николенкова.

13. Предилина.

14. Тимошенко.

15. Якушева.

16. Малеева.

17. Вальтер.

18. Булгарова.

19. Носенкова.

20. Мильшина.

21. Ковалева.

22. Кирова.

23. Главач.

24. Белоускова.

25. Яроцкая.

26. Измайлова 2-я.

27. Фокина.

28. Ермолаева.

29. Логинова.

30. Гусева.

31. Рудовская.

32. Короткова.

33. Штина.

34. Дозорова.

35. Виноградова.

В конце сентября прибыли в Симферополь:

1. Старшая сестра Карцева.

2. Малышева.

3. Непение.

4. Пржевалинская.

Глава XXXVIII.
Действия в Балтийском море. — Бомбардирование Свеаборга. — Действия в Восточном Океане.

Британское правительство, недовольное результатом экспедиции 1854 года в Балтийском мо-ре, снарядило в 1855 году флот, в числе 62-х вымпелов, с 1,640 орудиями, под начальством контр-адмирала Дундаса [Ричард Дундас, которого не должно смешивать с Джемсом Дундасом, командовавшим, в 1854 году, английским флотом в Черном море], с тою целью, чтобы, подвергнув строгой блокаде наши балтийские порты, действовать по возможности против укрепленных городов и морских сил. В таком же смысле была дана инструкция и французскому контр-адмиралу Пено, который, с эскадрою из трех кораблей и двух меньших судов, получил предписание присоединиться к флоту Дундаса ⁽¹⁾. Сборным пунктом Союзного флота был назначен Киль, куда Англичане пришли в половине (в конце) апреля, а Французы — 1-го (18-го) мая. Между тем, еще 4-го (16-го) апреля, три английские винтовые фрегата появились перед Балтийским Портом, где ограничились объявлением блокады и требованием, чтобы купеческие суда вышли из порта не позже семидневного срока. Другие суда крейсировали в виду Либавы и Ревеля.

В половине (в конце) мая, главные силы Союзного флота стали в виду Кронштадта, надеясь выманить в море стоявший там русский флот, но с нашей стороны, и на сей раз, как в предыдущем году, было решено — выжидать неприятеля под защитою Кронштадтских укреплений.

Вскоре за появлением Союзников у Кронштадта, произошло дело, само по себе весьма незначительное, но возбудившее обширную дипломатическую переписку. 24-го мая (5-го июня), в полдень, английский фрегат Козак, прибыв на Гангеудский рейд, стал на якорь вне выстрела и выслал к берегу лодку с небольшою командою, под предлогом высадки пятерых Финляндцев, захваченных Англичанами. Спустив на землю пленных, начальник команды должен был немедленно удалиться, но, вместо того, он пошел к усмотренному им селению, очевидно имея в виду обозреть местность и войти в сношения с жителями, а для безопасности от нападения, велел одному из матросов нести перед ним переговорный флаг, несмотря на то, что с нашей стороны не только не было изъявлено согласие на принятие парламентера, но даже о том не было и речи. Пользуясь оплошностью английского офицера, охранявший прибрежье, гренадерского Е. В. Короля Прусского (Перновского) полка прапорщик Сверчков отрезал неприятелю путь отступления и окружил его. Из числа Англичан было убито 5 матросов, захвачены в плен: лейтенант Дженест, доктор, гардемарин и 8 матросов. Английская лодка, с находившимся на ней орудием, была затоплена ⁽²⁾.

Очевидно, что в неудаче Англичан был виноват командир фрегата, капитан Феншов, отправивший команду на берег, не снесясь с начальником ближайших русских войск и не удостоверясь — будет ли она принята под парламентерным флагом. Но Феншов и сам адмирал Дундас выказали дело при Гангеуде нарушением принятого всеми просвещенными нациями народного права, и по достижении вести о том в Англии, нападение на высадившуюся команду получило прозвище ‘убийства в Ганге’. По поводу столь превратного истолкования фактов, военный министр, князь Долгоруков, в письме к адмиралу Дундасу, изложив истинное значение дела, сообщил, что наше правительство разрешило принимать от англо-французского флота в Балтийском море парламентеров только в трех местах, именно: в Кронштадте, Свеаборге и Ревеле, но впоследствии, во внимание к замечанию Дундаса, что ‘такое ограничение сообщений под переговорным флагом может усилить бедствия войны’, разрешено было назначить для обоюдного сношения еще четыре места: Либаву, Виндаву, Вазу и Торнео ⁽³⁾.

В продолжении стоянки англо-французского флота против Кронштадта, Союзники, из предпринятых ими обозрений, убедились, что мы значительно усилили кронштадтские укрепления, построили в значительном числе канонерские лодки и устроили подводные мины. Некоторые из неприятельских судов, производивших обозрения и промеры, наткнувшись на эти мины, получили повреждения, которые заставили неприятеля отказаться от дальнейших покушений ⁽⁴⁾. Впоследствии Союзные моряки несколько освоились с подводными минами, хотя и не всегда безнаказанно приближались к ним: 12-го (24-го) июня, одна из них взорвалась близ корабля, на котором тогда находились два английских адмирала и сильно обожгла одного из них, контр-адмирала Сеймура ⁽⁵⁾. ‘Мы стоим — писал Пено — против неприятеля деятельного, умеющего усиливать свои средства и наносить нам вред. Вы, верно, не оставите без внимания, что паровые канонерки, столь быстро построенные Русскими, и которых число вскоре может еще более увеличиться, совершенно изменили наше положение в отношении к противнику. Мы теперь должны не только думать о нападении, но и заботиться о собственной защите, потому что у Русских больше канонерских лодок, нежели у Англичан’ ⁽⁶⁾.

Все это заставило Союзных адмиралов ограничиться экспедициями легких судов в различные места финского прибрежья, для возбуждения тревоги и для разорения казенных построек и укреплений. В особенности же отличался деятельностью по этой части командир английского фрегата Arrogant, капитан Эльвертон. 23-го июня (5-го июля), появился он с тремя судами перед Свартгольмом — фортом, защищающим вход в Ловизскую гавань, незадолго пред тем нами упраздненным. Шесть вооруженных шлюпок, спущенных Англичанами, направились частью к Свартгольму, где высадившиеся люди взорвали укрепление, частью же к Ловизе, и в следующую ночь этот открытый, беззащитный город сделался добычею повсеместного пожара. Здесь до двух тысяч мирных жителей остались без пристанища на развалинах домов своих ⁽⁷⁾. 1-го (13-го) июля, эскадра Эльвертона подошла к Транзунду, близ Выборга. Канонерская лодка с семью вооруженными баркасами приблизилась к острову Равенсари, там штуцерные от 3-го учебного карабинерного полка встретили неприятеля метким огнем, тогда же открыта по нем пальба с парохода Тосна и канонерских лодок, стоявших поперек пролива. Сам Эльвертон, находившийся на канонерской лодке, уже был в виду Выборга, когда удачным выстрелом с нашей канонерской лодки No 8-го был пробит большой баркас, а внезапно открытый огонь с замаскированной батареи довершил расстройство неприятеля и заставил его удалиться ⁽⁸⁾.

8-го (20-го) июля, Эльвертон появился у Фридрихсгама, а на следующий день, в 10 часов утра, суда его, выстроившись в линию, открыли канонаду по нашим береговым батареям, но будучи встречены сильным артиллерийским и штуцерным огнем войск, под начальством подполковника Тавастштерна, были принуждены отступить ⁽⁹⁾.

Союзники, находясь в ожидании прибытия из Франции плавучих батарей. возлагали на них большие надежды, но отчаивались в возможности успеха действий против Кронштадта. В таком положении дел, желая ознаменовать каким-либо подвигом предстоявшее прибытие в Париж Королевы Вик-тории, Союзные адмиралы решились предпринять бомбардирование Гельсингфорса и Свеаборга, которое, на основании сделанного предварительно обозрения, по-видимому, не представляло особенных затруднений. Перед Кронштадтом была оставлена одна из дивизий английского флота, под начальством контр-адмирала Бейнеса, прочие же все Союзные суда отплыли, в конце июня (в первой половине июля), к Наргену, где расположились в ожидании высланных для содействия им из Франции плавучих батарей.

В то время, главным начальником войск в Свеаборге был финляндский генерал-губернатор и командующий сухопутными и морскими силами в Финляндии, генерал-адъютант Берг. Вступив на военное поприще в Отечественную войну 1812 года, генерал Берг с честью участвовал: в войнах 1813 и 1814 годов против Французов, в экспедициях 1823 и 1824 годов против Хивинцев и Киргизов, в войне 1828 и 1829 годов, в звании генерал-квартирмейстера, против Турок, в войне 1831 года против польских мятежников, в походе 1849 года в Венгрию и в обороне Эстляндии 1854 года. Получивший классическое образование и обладавший практикою, приобретенною в течении долговременной службы, генерал Берг был преимущественно воин, но, вместе с тем, соединял в себе способности искусного дипломата и опытного администратора ⁽¹⁰⁾. 25-го июля (6-го августа), Союзный флот, снявшись с рейда у Наргена, отправился к Свеаборгу, а на следующий день собрался в расстоянии от 3-х до 4-х верст от внешней линии наших укреплений, в числе 75-ти вымпелов ⁽¹¹⁾, и занял позицию в 4-х тысячах шагах от форта Густав-Сверт, правым флангом против Бак-Гольма, а левым против островка Вестер-Сварта, оставя, по соглашению между адмиралами, место в центре у острова Эстергалль для французских бомбард. В ночи с 27-го на 28-е июля (с 8-го на 9-е августа), контр-адмирал Пено приступил к сооружению, на скалистом островке Абрамс-гольме, из земляных мешков, батареи. 28-го июля (9-го августа), в 8-м часу утра, неприятель открыл огонь по Свеаборгу: бомбарды, канонерские лодки и плавучие батареи действовали в центре против батарей крепости и корабля Иезекиил, корабли Гастингс, Корнваллис и фрегат Амфион на правом крыле, против батарей на острове Сандгаме, а капитан Эльвертон, с фрегатом Аррогант и пароходами Козак и Круйзер, на левом крыле, против острова Друмс-Э. Прочие же большие суда: корабли, фрегаты и пароходы, по значительности представляемой ими цели, стояли далеко позади и не действовали против крепости. избегая повреждений, а канонерские лодки, бомбарды и плавучие батареи старались беспрестанно переменять места своей стоянки ⁽¹²⁾. В продолжении канонады, Англичане высылали несколько раз, для занятия острова Друмс-Э, гребные суда с десантом, которые, будучи встречаемы метким ружейным огнем из-за ложементов, устроенных на берегу, возвращались назад. В 10 часов утра, как только вспыхнул первый пожар, на острове Лилла-Остер-Сварте, неприятель сосредоточил выстрелы на крепость, и, впоследствии, когда загоралось где либо здание, тотчас усиливал огонь по этому направлению. Несмотря однако же на множество брошенных атакующим бомб огромного калибра, наши пороховые погреба выдержали бомбардирование, и только четыре небольших склада чиненых бомб, находившиеся в старинных шведских постройках, взлетели на воздух, около полудня, причем весь наш урон состоял в одном убитом и трех раненых нижних чинах. Неприятель столь же сильно громил корабль Россия, стоявший между фортом Густав-Свертом и островом Скансландом, в узком фарватере, единственном пути, чрез который большие корабли могли проникнуть на Свеаборгский рейд. Этот корабль мог действовать в бою только частью своих орудий, а сам, находясь на продолжении выстрелов, направляемых с нескольких сторон на укрепления и на Скансланд, получил много пробоин, несколько бомб разорвались внутри корабля и одна из них проникла почти до крюйт-камеры, причем спасением от взрыва корабль был обязан распорядительности своего командира капитана 1-го ранга Полонского и присутствию духа корпуса морской артиллерии подпоручика Попова, который кинулся в трюм и погасил пожар тотчас после разрыва бомбы ⁽¹³⁾.

Между тем, Французы, успев вооружить построенную ими на острове Абрамс-гольме батарею шестью мортирами, 27-ми-центиметрового калибра ⁽¹⁴⁾, открыли с ней огонь по крепости, 28-го июля (9-го августа), с наступлением ночи. На следующий день, в 10-м часу утра, загорелась в Густав-Сверте крыша на капонире, где хранились бомбы и заряды, но пожар был потушен охотниками из офицеров и нижних чинов, причем первый вскочивший на крышу капонира был фейерверкер артиллерийского гарнизона Михеев ⁽¹⁵⁾.

В продолжении ночи с 29-го на 30-е июля (с 10-го на 11-е августа), неприятель пускал в крепость боевые (конгревовы) ракеты, но без большого успеха, гораздо чувствительнейший вред наносила нам французская мортирная батарея, которая обратила в пепел морской арсенал и многие другие здания ⁽¹⁶⁾.

30-го июля (11-го августа), в 4 часа утра, контр-адмирал Дундас прислал к контр-адмиралу Пено офицера, с предложением прекратить бомбардирование. находя, что цель экспедиции была достигнута, французский адмирал, разделяя это мнение, подал сигнал — прекратить пальбу ⁽¹⁷⁾. Действительно — все то, что подвергалось уничтожению, было уничтожено, многие строения сожжены, укрепления же Свеаборга не были — и не могли быть разрушены бомбардированием с больших дистанций. Если и оставалась возможность еще нанести Русским какой-либо вред, то это потребовало бы огромные и несоразмерные с целью средства. Но, кроме того, была еще и другая причина прекращения действий против нашей крепости, именно — большая часть неприятельских мортир и бомбард от собственной пальбы пришла в совершенную негодность. Как материальная часть экспедиции была приготовлена в Англии наскоро, то и неудивительно, что одна из мортир выдержала всего 95 выстрелов, другая — 114, третья — 148 и четвертая — 213. Как при бомбардировании на весьма дальнее расстояние пришлось давать орудиям большие углы возвышения и стрелять сильными зарядами, то значительная отдача мортир нанесла вред судам, на которых они находились. Все это заставило Союзных адмиралов, после 45-ти-часового бомбардирования, прекратить действия против Свеаборга, ограничиваясь, в продолжении дня 30-го июля (11-го августа), канонадою судов капитана Эльвертона по острову Друмс-Э, где был поврежден телеграф и произошли пожары. В следующую ночь, неприятель бросал ракеты на острова Кунгсгольмен и Скансланд, не причинив ими ни малейшего вреда. Затем, подняв свои гребные суда и срыв мортирную батарею на Абрамсгольме, Союзники, 1-го (13-го) августа, отплыли обратно к Наргену ⁽¹⁸⁾.

В продолжении бомбардирования, из войск крепостного гарнизона, убито: нижних чинов 44, ранены: на острове Сандгаме командир шкуны Вихрь, капитан-лейтенант Есаулов 2-й и адъютант штаба 3-й бригады 3-й флотской дивизии, лейтенант Шипунов, нижних чинов 110. На корабле Россия убито: нижних чинов 11, ранены корпуса морской артиллерии прапорщик Свенторжецкий, нижних чинов 88, на корабле Иезекиил ранен один матрос. Вообще же убито 55 и ранено 200 человек ⁽¹⁹⁾.

Урон английского флота, на основании официальных сведений, не превосходил 33-х человек, из коих несколько поражены разрывами собственных ракет. Со стороны же Французов не было в людях никакой потери ⁽²⁰⁾.

Первоначальные сведения о действиях Союзников под Свеаборгом, достигшие Парижа и Лондона, гласили кратко: ‘Свеаборг уже не существует’. Как о настоящем значении этой крепости имели в Западной Европе совершенно превратное понятие, то полагали, что англо-французскому флоту удалось стереть с лица земли большой торговый город с его гаванями, постройками и укреплениями. Вслед затем разнеслась молва, будто бы ‘в Свеаборге все разрушено, кроме укреплений’, и хотя эти слухи были скромнее прежних, однако же общественное мнение удовлетворилось результатом экспедиции, Но когда сведущие люди объяснили, что в Свеаборге всего важнее были укрепления, тогда оказалось, что успех Союзников вовсе не соответствовал ни ожиданиям, возбужденным огромными приготовлениями морских держав, ни издержкам, которых стоило их предприятие. Полагали, по наиболее увеличенному расчету, что в Свеаборге сожжено строений и припасов на сумму около 37-ми миллионов франков (до 10-ти мил. рублей). Для достижения этой цели, Союзники выпустили более 20-ти тысяч различных снарядов большего калибра, на которые пошло чугуна около 60,000 пудов, пороха издержано до 12,000 пудов, а вместе с доставкою и порчею орудий и судов издержки простирались до 6-ти мил. франков (11/2 мил. руб.). Но должно заметить, что бомбардирование Свеаборга было единственным результатом вооружения и 4-х-месячного содержания в Балтийском море флота, стоивших одной Англии, по исчислению газеты Times, не менее 250-ти мил. франков (до 75-ти мил. рублей) ⁽²¹⁾.

Государь Император, получив донесение генерал-адъютанта Берга, о безуспешном покушении сильного англо-французского флота на Свеаборг, соизволил пожаловать генерала Берга кавалером ордена Св. Апостола Андрея Первозванного с мечами ⁽²²⁾.

По возвращении Союзного флота к Наргену, контр-адмиралы Дундас и Пено, считая кампанию оконченною, довольствовались высылкою легких судов к различным пунктам Финского и Ботнического заливов, эти экспедиции не имели — да и не могли иметь — никаких результатов, кроме разорения приморских построек и случайного истребления мирных жителей, с войсками же нашими у Союзников не произошло ни одной замечательной встречи. В начале (в половине) августа, были отправлены в Англию и Францию все пришедшие в негодность бомбарды, затем, постепенно уходили прочие суда, так что в начале ноября оставалась у Наргена лишь небольшая эскадра, да и та, при наступлении первых морозов, отплыла к Килю ⁽²³⁾.

Адмирал Непир, подвергшийся столь строгому осуждению за малый успех экспедиции в Балтику 1854 года, напечатал в английских газетах письмо, в котором изложил свое мнение о бомбардировании Свеаборга. Адмирал полагал, что с теми средствами, которыми располагало английское адмиралтейство, надлежало увеличить число канонерских лодок и бомбард (которых у Дундаса было 43), по крайней мере, до ста, что дало бы возможность бомбардировать Свеаборг посменно, в несколько очередей, пока в крепости не осталось бы камня на камне, и пока не открылся бы путь кораблям к Гельсингфорсу ⁽²⁴⁾.

Союзники, и в этом году, предприняли действовать в Восточном Океане.

После неудачного покушения их эскадры, в 1854 году, на Петропавловский порт, английские, большею частью парусные, суда, в ней состоявшие, поступили под команду контр-адмирала Брюса, к ним присоединились несколько французских кораблей, контр-адмирала Фурнишона. Союзники решились повторить раннею весною нападение на Петропавловск, и с этою целью два английских парохода, 2-го (14-го) апреля, уже находились вблизи нашего порта. Англичане, полагая, что льды, заграждавшие выход оттуда, не позволят русским судам оставить гавань прежде половины (конца) апреля, считали напрасным сторожить их прежде этого времени. Пользуясь тем, наша эскадра, состоявшая из военных судов: Аврора, Двина, Оливуца и транспортов: Байкал и Иртыш, не будучи достаточно сильна для борьбы с неприятелем, предупредила его покушение, пропилившись через лед и отплыв из Петропавловска, 5-го (17-го) апреля. Русские моряки, под начальством контр-адмирала Завойки, уходя в море, забрали с собою войска, в числе 800 человек, с орудиями и военными припасами, и всех чиновников гражданского управления.

Англичане, чрез несколько дней, прибыв к Петропавловску, были крайне удивлены исчезновением нашей эскадры, которая, между тем, достигла устья реки Амура и стала под защитою сооруженных там береговых батарей ⁽²⁵⁾.

Приложения к главе XXXVIII.

⁽¹⁾ Rustow. Der Krieg gegen Russland. I. 467. — Bazancourt. L’expedition de Crimee. La marine frЮncЮise. II. 330-331.

⁽²⁾ Донесение генерал-адъютанта Берга.

⁽³⁾ Письмо военного министра, князя Долгорукова к адмиралу Дундасу, от 16-го (28-го) июня 1855 года. — Письмо адмирала Дундаса князю Долгорукову, от 30-го июня н. ст. — Ответ князя Долгорукова адмиралу Дундасу, от 18-го (30-го) июня 1855 г.

⁽⁴⁾ Донесение морскому министру контр-адмирала Пено, от 11-го июня н. ст. 1855 г.

⁽⁵⁾ Донесение контр-адмирала Пено, от 25-го июня н. ст. 1855 г.

⁽⁶⁾ Донесение контр-адмирала Пено, от 11-го июля н. ст. 1855 г.

⁽⁷⁾ С.-Петерб. Ведомости. 1855. No 145.

⁽⁸⁾ Русск. Инвалид. 1855. No 146. — Rustow. I. 475.

⁽⁹⁾ Русск. Инвалид. 1855. No 153.

⁽¹⁰⁾ Генерал-фельдмаршал граф Е. Е. Берг. Краткая биография, изданная в Варшаве, 1872 г.

⁽¹¹⁾ Состав Союзного флота.

Английская эскадра: винтовые суда: Герцог Веллингтон 131 оруд., Эксмоут 91 оруд., Пембруг, Корнваллис, Гастингс и Эдинбург, по 60-ти орудий, Эвриал 51 оруд. Аррогант 47 орудий. Амфион 34 оруд. и Козак 20 орудий, колесные пароходы: Круйзер 17 оруд., Мажисиенн 16 оруд., Вультур, Драгон и Гейзер, по 6-ти орудий, Мерлин 4 оруд., Локуст и Лийтнинг (Lightning), по 3 орудия, Принцесса Алиса и Вулкан, парусные суда: госпитальный корабль Бель-иль и транспорт Эол, бомбарды: Rocket, Surly, Pickle, Blazer, Mastiff, Manly, Drake, Porpoise, Prompt, Sindbad, Carron, Beacon, Redbreast, Grappler, Havock, и Growler, канонерские лодки: Starling, Lark, Fhistle, Redwing, Magpie, Badger, Peller, Snapp, Dapper, Weazel, stork, Pincher, Gleaner, Biter, Skylark и Snapper.

Французская эскадра: винтовые суда: Аустерлиц 100 оруд., Турвиль и Дюкен по 90 орудий, корвет д’Асса, легкие суда: Орел, Пеликан и Гром, винтовые канонерские лодки: l’Aigrette, l’Avalanche, La Dragonne и la Fulminante — по два орудия, la Tempete, la Tourmente, la Poudre и la Redoute по одному орудию, 50-ти-фунт. калибра, парусные бомбарды: le Tocsin, la Fournaise, la Trombe, la Torche и la Bombe — по две мортиры, 0,32 метр. калибра, четыре транспортных судна.

Морск. Сборник. 1855. No 9. —Bazancourt. La marine frЮncЮise. II. 359.

⁽¹²⁾ Донесение контр-адмирала Дундаса, от 13-го августа н.ст. 1855 г.

⁽¹³⁾ Из подробного описания бомбардирования Свеаборга, представленного генерал-адъютантом Бергом.

⁽¹⁴⁾ Из подробного описания бомбардирования Свеаборга.

⁽¹⁵⁾ Rustow. I. 484.

⁽¹⁶⁾ Из донесения контр-адмирала Пено, от 20-го августа 1855 г.

⁽¹⁷⁾ Из подробного описания бомбардирования Свеаборга. — Rustow. I. 485.

⁽¹⁸⁾ Из подробного описания бомбардирования Свеаборга.

⁽¹⁹⁾ Список раненым и контуженным, при бомбардировании Свеаборга, 9, 10 и 11-го августа, приложенный к донесению контр-адмирала Дундаса, от 13-го августа. — Рапорт морскому министру контр-адмирала Пено, от 20-го августа.

⁽²⁰⁾ Rustow. I. 486 und 489.

⁽²¹⁾ Высочайший Рескрипт 7-го августа 1855 г.

⁽²²⁾ Морск. Сборник. 1855 г. No16 11 и 12.

⁽²³⁾ Морск. Сборник. 1855 г. No 9.

⁽²⁴⁾ Морск. Сборник. 1855 г. No 10.

Глава XXXIX.
Действия в Азиатской Турции до совершенного обложения Карса.

(От мая по 1-е (13-е) августа 1855 г.).

В конце 1854 года, был назначен наместником кавказским и главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом генерал-адъютант генерал-от-инфантерии Николай Николаевич Муравьев 1-й. Его ожидали с нетерпением на Кавказе.

Начав свое боевое поприще с отличием в войнах 1812—1814 годов, он был послан, с небольшим отрядом, в 1819-м году, в Хиву, чтобы войти в сношения с ханом, и в продолжении трех месяцев собрал весьма отчетливые сведения об этой стране. В закавказском походе 1829 года, он получил орден св. Георгия 3-й степени и золотую шпагу с бриллиантами, снискав вполне заслуженную славу отличного генерала, а в 1831 году, командуя отрядом отборных войск, участвовал в штурме Варшавы. В 1833 году, Муравьеву, в чине генерал-майора, дано было важное поручение — с десантным отрядом остановить Ибрагима-пашу, тогда угрожавшего столице Султана, а впоследствии, в чине генерал-лейтенанта, Николай Николаевич командовал 5-м пехотным корпусом. Затем, проведя несколько лет в отставке, он снова поступил на службу в 1848 году и командовал гренадерским корпусом. При назначении его наместником кавказским, ему уже было 62 года, но он был вполне бодр и замечательно энергичен.

Генерал Муравьев, получив отличное — в то время выходившее из ряда — образование, старался в продолжении всей своей жизни приобретать новые познания. О сведениях, касающихся до службы генерального штаба — нечего и говорить: это было его специальностью. Он знал многие языки и мог объясняться почти на каждом из них как бы на родном своем, с чистым выговором и оборотом речи туземца, владея совершенно языками: польским, французским, немецким и английским, для татарского, еще в полковничьем чине, написал грамматику, весьма пригодную для наших офицеров, а еврейскому учился в позднейшее время. Любил музыку, играл на многих инструментах и, бывши полковым командиром, иногда брал из рук музыкантов волторну, фагот, либо флейту, и играл с хором, садился и за фортепиано. Занимался рисованием, и карикатуры, им набросанные, были очень удачны. К сожалению, при отличных способностях и при душевной доброте, он, будучи тяжелого, неуживчивого характера, много терял в сношениях — и с равными, и с подчиненными. Его самолюбие не имело предела, его подозрительная недоверчивость оскорбляла самых преданных ему людей, а педантизм — доходил до крайности. Стараясь утвердить всех во мнении, что не было части, которая не была бы ему знакома — что не было знания, которое могло б быть ему чуждо, он подавлял всякую самостоятельность в своих подчиненных. Это было тем более заметно, что характер его предшественника, князя Бебутова, отличался совершенно противоположными чертами: насколько Бебутов был приветлив, ласков и сообщителен, настолько Муравьев был суров и замкнут в самом себе, насколько первый обладал даром привлекать к себе своих подчиненных, настолько другой чуждался их, один умел одушевлять своих солдат немногими простыми задушевными словами, другой старался на них действовать красноречивыми приказами ⁽¹⁾.

Положение дел на Кавказе при назначении генерала Муравьева главнокомандующим было весьма затруднительно. Правда — победы, одержанные в походах 1853 и 1854 годов превосходными кавказскими войсками, обеспечили на время страну от нового вторжения Турок, зимою 1854-1855 г. глубокие снега, покрывшие Аджарский хребет, не только прекратили действия значительными силами, но прервали возможность набегов, и только лишь в Мингрелии и Гурии, где климат несравненно умереннее и где почти вовсе не бывает снега, случались на передовых постах стычки, в коих с нашей стороны наиболее участвовали туземные милиции. Состояние войск, собранных в Закавказье, было весьма благоприятно для нового главнокомандующего, имевшего возможность сосредоточить корпус, сильнейший нежели те, которые побеждали Турок в оба предшествовавшие похода, большая часть вверенных ему войск уже успела свыкнуться и с климатом театра действий, и с образом действий противника, к тому же, благодаря сношениям с воинственными Курдами, открытым еще при князе Бебутове, мы не только не опасались народной войны но могли надеяться на содействие значительной части народонаселения Турции.

Но, между тем, Турки усиленно готовились к новому походу и, будучи возбуждаемы к деятельности своими европейскими союзниками, собирали войска в Эрзеруме, укрепляли, с помощью иностранных инженеров, Карс и снабжали эту крепость продовольствием, артиллериею, порохом и снарядами. С другой стороны, Шамиль, повинуясь собственному фанатизму и внушениям наших неприятелей, угрожал вторжением Закавказью, и даже возвращение к нему его сына, бывшего аманатом и получившего воспитание в Петербурге ⁽²⁾, не заставило его отказаться от враждебных России замыслов, несмотря на то, что юный Шамиль постоянно хранил в душе чувства преданности и благодарности к Российскому Монарху. Таким образом, в это время, более нежели когда-либо, надлежало принять меры для противодействия горским полчищам, а вместе с тем, для имевшихся в виду наступательных действий в Азиатской Турции, было необходимо усилить войска, стоявшие на турецкой границе.

Новый главнокомандующий весьма основательно решил эту трудную задачу, По прибытии на Кавказскую линию, он оставался там более месяца, вникая в положение дел и знакомясь ближе с своими будущими сподвижниками. Генерал-майор П.Н. Броневский, человек знающий край и весьма честных правил, вызванный главнокомандующим в Ставрополь, сопровождал его, при поездке на Владикавказ до Грозной, и впоследствии был назначен правителем походной канцелярии действующего корпуса. Вообще, генерал Муравьев отличался способностью — довольно редкою в высокопоставленных людях — избирать достойных сподвижников, но — к сожалению — ознаменовал первый шаг на новом поприще своей деятельности поступком, в котором пришлось ему не раз упрекать себя. Издавна бывши в недружелюбных отношениях с князем Воронцовым, он изъявил свое неудовольствие на прежнюю администрацию края в письме к А.П. Ермолову, копии которого сделались гласны на Кавказе и дошли до Петербурга. В этом письме, быть может без намерения, была нарушена добрая слава Кавказского войска, что вызвало довольно резкий ответ — письмо подполковника князя Святополка-Мирского к П.Е. Коцебу. Из числа войск, расположенных на линии, генерал Муравьев счел нужным отправить за Кавказ 8 батальонов резервной Кавказской дивизии с двумя пешими батареями и 3 донских казачьих полка с одною донскою казачьей батареею. Кроме того, из полков, расположенных на Кавказской линии, были высланы люди для усиления частей войск, отправленных в предыдущем году в Закавказье. Вся Кавказская линия состояла под начальством генерал-лейтенанта Козловского: на правом фланге находилось 12 батальонов, под командою генерал-майора Евдокимова, в центре, где командовал генерал-майор Грамотин — 5 батальонов, во Владикавказском округе находился генерал-майор барон Вревский с 11-ю батальонами, на левом фланге стояли 13 батальонов, под начальством генерал-лейтенанта барона (Александра Евстаф.) Врангеля. У Ставрополя, в виде резерва, оставались 3 баталиона. Всего же в распоряжении генерала Козловского было 44 батальона. Кавалерия на Линии состояла из 19-ти линейных казачьих полков, нескольких резервных полков и сотен линейного же войска, сформированных в 1854-м году, 10-ти донских казачьих полков и 4-х сотен дунайских казаков. На Лезгинской же линии находились 11 батальонов, которые, занимая большое пространство от креп. Нухи до реки Арагвы, были разделены на два отряда: один, под начальством генерал-майора князя Меликова, стоял в креп. Закаталах, а другой, под начальством генерал-майора Ольшевского — у сел. Кварели. В резерве этих отрядов, у сел. Карагач, стояли три донских казачьих полка с донскою батареей и одним дивизионом Нижегородских драгун, под начальством полковника Тихоцкого. Кроме того, у Тифлиса был поставлен отряд из 6-ти батальонов резервной дивизии Кавказского корпуса с двумя батареями и одним донским казачьим полком, под начальством генерал-майора Базина, остальные же два батальона этой дивизии были направлены в Боржомское ущелье ⁽³⁾.

Театр военных действий на нашей Азиятской границе с Турцией отделен от Гурии высокими Аджарскими горами, и потому главные силы действующего корпуса, с наступлением весны собиравшиеся у Александрополя, могли иметь сообщение с Гурийским отрядом лишь кружным путем, чрез Ахалцых, Боржомское ущелье, Сурам и Кутаис, кратчайший же путь, чрез Аббас-Туман, Зикарское ущелье и сел. Багдат, был непроходим. Черноморье же, а также Черноморское казачье войско и войска, занимавшие прежде береговую линию, по упразднении укреплений, были поручены Наказному атаману Донского войска, генерал-адъютанту Хомутову.

Состояние наших войск в Гурии было бедственно. После Чолокского дела, Гурийский отряд, расположенный в самых нездоровых местах Гурии, Имеретии и Мингрелии, потерял такое множество людей от повальных болезней, что наличное число войск уменьшилось почти на половину против прежнего. Главнокомандующий, узнав о столь печальном положении отряда, принял весьма неблагосклонно командующего им генерал-майора князя Багратиона-Мухранского и поручил генерал-лейтенанту Бриммеру исследовать дело. Оказалось, что князь Багратион, приняв начальство над отрядом, находившимся в почти отчаянном состоянии, переместил войска в более здоровые места, улучшил продовольствие и сделал все, что было возможно ⁽⁴⁾.

Сам же генерал Муравьев отправился в Тифлис и накануне прибытия туда, 28-го февраля (12-го марта), находясь на Пассанаурском посту, получил известие о кончине Императора Николая Павловича. Известие сие, а равно и Высочайший приказ войскам ныне благополучно царствующего Государя, данный 19-го февраля (3-го марта), были обнародованы, 2-го (14-го) марта, в присутствии наместника, в Тифлисе, на Александровской площади, после чего отслужена соборне экзархом Грузии Исидором панихида о упокоении души в Бозе почившего Монарха и последовало торжественное принесение присяги на верноподданство Его Императорскому Величеству Государю Императору, а в заключение совершено молебствие с коленопреклонением ⁽⁵⁾.

Наступила весна, но еще нельзя было открыть действия против неприятеля, потому что горы, отделявшие от него наши войска, были завалены глубоким снегом. Главнокомандующий, пользуясь свободным временем, отправился, во второй половине апреля, в Гурию, и найдя тамошний отряд в хорошем состоянии, донес Государю, что князя Багратиона-Мухранского считает одним из наших своих сотрудников ⁽⁶⁾.

В мае, войска, назначенные в действующий корпус, собрались к указанным для сосредоточения их пунктам. Главные силы, при которых находился сам генерал Муравьев, расположились у Александрополя и состояли под командою начальника артиллерии Кавказского корпуса, генерал-лейтенанта Бриммера, а командовавшему до того времени действующим корпусом, генерал-лейтенанту князю Бебутову, было вверено, на время отсутствия главнокомандующего, управление всею кавказскою линией и Закавказским краем, как по военной, так и по гражданской части, на особых правах, утвержденных Государем. Отряд правого крыла, под начальством генерал-лейтенанта Ковалевского, занимал крепости Ахалцых и Ахалкалаки. Отряд левого крыла, под начальством генерал-майора Суслова, зимовал в эриванской губернии, у подошвы Арарата.

Главные силы действующего корпуса тогда находились в составе 21 1/2 батальона, 28-ми эскадронов, 49-ти конных сотен и 10-ти батарей, всего же в числе 24,500 человек с 76-ю орудиями ⁽⁷⁾.

Отряд генерала Ковалевского состоял из 12-ти батальонов и одной дружины, 15-ти сотен казаков и конной милиции, и двух батарей, в числе около 10,200 челов. с 16-ю орудиями ⁽⁸⁾, и, кроме того, для содержания гарнизонов в Ахалцыхе и Ахалкалаки, был назначен один Грузинский линейный батальон, а для разъездов по границе собраны две сотни Ахалцыхской конной милиции.

Отряд Суслова состоял из 4-х батальонов и 16-ти сотен казаков и милиции с одною батареей, в числе до 5-ти тысяч челов. при 8-ми орудиях ⁽⁹⁾. Всего же на пространстве от Ахалцыха до Эривани находилось около 40 тысяч челов. при ста орудиях.

Сам главнокомандующий, отправясь из Тифлиса к действующему корпусу, 10-го (22-го) мая, осмотрел на пути Нижегородский драгунский полк и, 13-го (25-го), выехал в Александрополь, встречаемый туземными ополчениями и густыми толпами жителей. В числе дружин, сопровождавших нового вождя, отличались живописным костюмом недавно лишь покорившиеся русскому правительству Курды, в шалевых чалмах и красных кафтанах, богато вышитых шелком и золотом, с камышовыми пиками, на которых развевались связки черных перьев. По достижении городской черты, где стояло местное армянское духовенство с образами и хоругвями, главнокомандующий вышел из дорожного экипажа, приложился к иконе и выслушал речь, произнесенную одним из духовных лиц. Дальнейшее шествие предводителя русских сил было торжественно: громкие восклицания жителей, звуки туземной музыки (зурны) и ружейные выстрелы, раздававшиеся из народной толпы, сливались с колокольным звоном городских церквей и с пушечною пальбою из крепости… ⁽¹⁰⁾.

17-го (29-го) мая, генерал Муравьев отдал несколько приказов по Отдельному Кавказскому корпусу. В первом из них, главнокомандующий обращался вообще к войскам, напоминая им собственные их подвиги и доблести Котляревского и изъявляя свое уважение князю Бебутову, во втором, по случаю поручения князю Бебутову начальства над войсками на Кавказе, не входящими в состав действующего корпуса, командование сим последним поручено генерал-лейтенанту Бриммеру ⁽¹¹⁾, и в третьем, исчислены части, управление коими было возложено на князя Бебутова — ‘по доверию к его опытности, знанию края и испытанной распорядительности’ — именно: 1) штаб Отдельного Кавказского корпуса, 2) все войска за Кавказом, кроме действующего корпуса, 3) Гурийский отряд, 4) войска на Кавказской линии и в При-Каспийском крае, и 5) все военные управления и учреждения, в районах этих войск существующие. Кроме того, состоявшие в ведении генерала Хомутова, в отношении военном, Черноморское казачье войско и Черноморская береговая линия, поручены князю Бебутову, по внутреннему их управлению и хозяйственной части ⁽¹²⁾.

21-го мая (2-го июня), главнокомандующий де лал смотр всем войскам, собранным к тому времени в Александрополь, в составе: 21 1/2 баталионов, трех драгунских и трех казачьих полков, двух сотен местной и двух Карапапахской милиции, 72-х орудий и осадного парка. Как тогда в каждом батальоне было на лицо от 750-ти до 800 штыков, то генерал Муравьев счел полезным составить во всех полках из трех гренадерских рот пятые батальоны, так что на смотру было 26 1/2 батальонов, из числа коих в каждом полку был один четырех-ротный и четыре трех-ротные ⁽¹³⁾. Это правило соблюдалось и в других полках, впоследствии присоединившихся к Александропольскому отряду.

Кавказская пехота, кроме стрелкового батальона, была вооружена старыми кремневыми ружьями, 18-я дивизия имела ударные ружья. Артиллерия, ремонтируемая черноморскими лошадьми, отличалась движимостью по самым плохим дорогам, и даже без дорог, материальная же часть кавказских батарей находилась в плохом состоянии: орудия в них были старой конструкции, и притом тогда обыкновенно отправляли на Кавказ орудия уже бывшие на службе и потом исправленные. Регулярная кавалерия (драгуны) была превосходна во всех отношениях, а из иррегулярной кавалерии Линейные казаки и Кабардинская сотня могли быть поставлены образцом, по боевой опытности, расторопности людей и выносливости лошадей ⁽¹⁴⁾.

В числе разноплеменных местных милиций, прибывших в Александрополь в конце мая (в начале июня), замечательны: Охотники полковника Лорис-Меликова и Курды. Первые, в составе трех сотен, представляли сборище людей всякого состояния: Армян, как русских, так и турецких подданных, жителей наших мусульманских провинций, Карапапахов, турецких Греков, беглых от нас и из Турции, и даже лиц духовного звания. Они отличались знанием местности, отвагою и ловкостью. Трудно было сохранить между ними порядок, по беспрестанному изменению состава всадников, то являвшихся на службу, то произвольно уходивших. Неугомонные ссоры между этими беспокойными людьми нередко оканчивались убийствами. Тем не менее однако же дружина Лорис-Меликова оказывала большие услуги, доставляя отрядам лазутчиков и проводников, не было курьеров, более надежных для пересылки важных бумаг в отдаленные места. Из Курдов, мусульман, добровольно поступивших в русскую службу, было сформировано два полка: 1-й, из жителей нашей эриванской губернии, находился в Эриванском отряде. а 2-й, в котором одна сотня состояла из Иезидов (чертопоклонников) и было много Курдов, перешедших к нам из турецких владений — в Александропольском отряде. Эти всадники не приносили большой пользы, но могли служить для поддержания сношений с их соотечественниками, ненавидевшими Турок и готовыми восстать против Порты.

Осадный парк, (оставленный, при выступлении действующего корпуса за границу, в Александрополе), состоял из следующих орудий: четырех 24-х-фунт. пушек, двух 18-ти-фунт. пушек, двух пудовых и четырех полупудовых единорогов, четырех двухпудовых мортир и восьми Кегорновых мортирок ⁽¹⁵⁾.

Снабжение Действующего корпуса продовольствием, в продолжении всего похода, производилось следующим образом: хлеб в зерне доставлялся в Александрополь из Зардоба, частью же из Эривани и Борчалинского участка, по распоряжению интендантства, перемолка производилась в окрестностях Александрополя, на мельницах, которые, по контракту, были обязаны перемалывать в сутки по 300 четв. Пшеницы, но, за мелководием, не могли это исполнять, а перепеченье в хлеб и сухари делалось войсками, оставленными в городе, в составе 9-ти рот, кроме того, в Делижанском ущелье и в Караклисе, где дрова были в изобилии, приготовлялись сухари из той части хлеба, которая подвозилась в муке. Впоследствии служили важным пособием средства театра военных действий, и в особенности захваченные нашими войсками огромные запасы турецкой армии. Подножным кормом можно было снабжать лошадей и скот не прежде конца мая (начала июня) ⁽¹⁶⁾.

Перевозочные средства Действующего корпуса. Для артиллерии: летучий парк, из 110-ти зарядных ящиков и два подвижных парка, по 40 зарядных ящиков, к последним двум придавалось по 40 паро-конных повозок. нанятых у Молокан, и по 40 ароб, для возки патронных ящиков, капсюлей, коломази и проч., так что при корпусе в парке был комплект зарядов на 80 орудий и слишком полкомплекта патронов на всю пехоту и кавалерию. Для возки жизненных запасов, было назначено 3,000 воловых ароб и 1,000 вьючных лошадей, на коих вообще можно было поднять 36-ти-дневный провиант на все наличное число людей в корпусе. Но как надлежало отделить часть для облегчения перевозок в Александропольский магазин, то подвижной магазин состоял из 1,600 подвод с 20-ти-дневным запасом сухарей, круп, спирту, соли и ячменя, кроме 10-ти-дневного запаса при войсках. При корпусе были госпитали: один подвижной на ста арбах и два кадренных, медиков было достаточно и в числе их — несколько отличных хирургов ⁽¹⁷⁾.

22-го мая (3-го июня), Действующий корпус, прощаясь с своим бывшим начальником, давал ему обед, на котором присутствовал главнокомандующий, а хозяином был генерал Бриммер. Ни время, ни средства небольшого города не дозволили участвовать в этом военном празднике всем желавшим изъявить уважение и признательность генералу Бебутову, и потому пришлось ограничиться штабом, генералами, штаб-офицерами и георгиевскими кавалерами. Князь Василий Осипович Бебутов, отъезжая в Тифлис, сходил с боевого поприща со славою победителя под Кадыкларом и Кюрюк-Дара, глубоко чтимого своими сослуживцами и подчиненными ⁽¹⁸⁾.

В то время, когда генерал Муравьев готовился вторгнуться в пределы Азиатской Турции, неприятельская армия еще не успела оправиться от поражения ею понесенного в 1854 году. После сражения при Кюрюк-Дара, Зариф-паша успел собрать в Карсе не более 18-ти тыс. человек. Анатолийская армия была вполне расстроена и терпела нужду во всем. Войска питались со дня на день, грабя окрестные селения. Солдаты не получали жалованья уже более двух лет, одежда и обувь большей части их пришли в жалкое состояние. Побеги были обычным делом, случалось также, что войска бунтовались безнаказанно ⁽¹⁹⁾. Полковник Виллиамс, присланный с несколькими английскими офицерами в Карс, в качестве комиссара от великобританского правительства, нашел, что вместо 33-х тыс.человек, числившихся на провианте в турецкой армии, было на лицо, вместе с больными и нестроевыми, только 14,600 человек. Приняв на себя не принадлежавшую ему власть распорядителя действиями турецкой армии, Виллиамс стеснил власть ее главнокомандующего и должен был участвовать в его ответственности. Но, вместо того, он, слагая ее совершенно с себя, жаловался министру иностранных дел, графу Кларендону, не только на турецких генералов, но и на английского посланника в Константинополе, лорда Редклифа, который, по словам Виллиамса, не поддерживал его представлений о доставке всего не-обходимого для армии. Чтобы придать более веса английскому агенту, его, по настоянию Редклифа, вскоре произвели в генерал-майоры и дали ему в войсках Султана соответственный чин ферика и звание Виллиамс-паши. По его же неудовольствию на принявшего, в конце 1854 года, начальство над Анатолийскою армией, Шукри-пашу, на место этого турецкого генерала был назначен мушир Васиф-Мешед-паша, человек с независимым состоянием и благонамеренный, но старый, слабохарактерный и малосведущий в военном деле. Генерал Виллиамс и находившиеся при нем английские офицеры были очень довольны новым главнокомандующим, при котором могли распоряжаться по собственному усмотрению. Начиная с марта месяца 1855 года, сам Виллиамс, с адъютантом своим капитаном Тисделем, занимался укреплением Эрзерума, где работы по инженерной части были проектированы и начались еще в предшествовавшем году под руководством итальянского полковника Каландрелли, участвовавшего в обороне Рима в 1848 году. Сам Виллиамс и Тисдель с раннего утра до ночи находились на высотах, где сооружались укрепления для защиты Эрзерума, возбуждая усердие Турок личным участием в работах, Виллиамс успел даже привлечь туда множество рабочих из христиан, уверив их, что впредь турецкие власти будут смотреть на них, как на полноправных граждан. В продолжении зимы и в начале весны, по требованию Виллиамса, были присланы к нему английские офицеры: инженер-полковник Лек, артиллерии майор Ольферт и стрелковый капитан Томпсон. Из числа их Лек и Томпсон были отправлены в Карс, где первый продолжал инженерные работы, начатые Тисделем, а майор Ольферт был послан в Баязет. Кроме того, укреплялись позиции на пути, ведущем от Баязета к Эрзеруму: у сел. Керпи-Кёв, у Гассан-Калы и на перевале у Деве-Бойну, в 10-ти верстах от Эрзерума, — последняя действительно имела важное значение для обороны Эрзерума, что же касается до прочих, то малая польза их оказалась из того, что Турки впоследствии оставляли их почти без боя ⁽²⁰⁾.

Город Карс лежит на возвышении правого берега Карс-чая, на западной стороне Карса находится цитадель, а к востоку от города, в низине, предместье Байрам-паша, к югу — другое предместье Орта-Капи, к западу, по левую сторону Карс-чая, насупротив города и предместья Орта-Капи — третье предместье, Тамир-паша. К югу от Карса, по правую сторону реки, простирается обширная равнина с незначительными холмами, к востоку высится крутая гора Кара-даг, а к западу, по левую сторону Карс-чая, многие высоты, из коих наибольшие находятся в расстоянии около трех верст к юго-западу от города.

В мае 1855 года, укрепления Карса состояли, кроме цитадели и каменной стены, отделявшей город от предместий, из окопов нижнего лагеря, батарей на Карадагских высотах и отдельных батарей на высотах, лежащих вдоль левого берега Карс-чая. Укрепления нижнего лагеря образовали двойную ограду: внутренняя прикрывала южную часть предместья Орта-Капи, а внешняя, из отдельных батарей, связанных между собою непрерывным валом, простиралась на пять верст, от Колтук-табиа, у подошвы Карадага, до Тек-табии, у правого обрывистого берега Карс-чая, главными укреплениями здесь были: Гафиз-паша-табиа и Канлы-табиа, расположенные на высотах, командующих позади-лежащей местностью. На Карадаге были сооружены: Зиарет-(Карадаг) табиа, обстреливавшая доступы к нижнему лагерю по александропольской дороге, и обширное укрепление Араб-табиа, у самого обрыва на правом берегу Карс-чая. На левой стороне Карс-чая, важнейшим пунктом был Вели-паша-табиа (впоследствии — форт Лек), на высоте, командовавшей, как всею местностью левого берега реки, так цитаделью и Карадагом. Весьма важна была также Чим-табиа (Вассиф-паша-табиа), защищавшая до-ступы к предместью Тамир-паша и могшая обстреливать внутренность нижнего лагеря. Кроме того, правее форта Лек, были устроены четыре батареи, связанные между собою бруствером: крайняя, у самого обрыва Карс-чая, Тисдель-табиа, Томпсон-табиа, Зораб-табиа и Чорчиль-табиа. Турки называли всю линию этих батарей — Инглиз-табиа (английские батареи). Все укрепления Карса были хорошо устроены, в отношении выбора местности, но внешняя линия нижнего лагеря, по числу войск гарнизона, была слишком обширна. Для сообщения между войсками, расположенными по обе стороны Карс-чая, кроме двух постоянных каменных мостов, находившихся в городе, были наведены два понтонных моста, между Чим-табиа и Тек-табиа, впоследствии же, уже во время блокады, для сообщения между Араб-табиа и английскими батареями, был сооружен каменный мост с деревянною настилкою. Несмотря на довольно значительную ширину реки (более 7-ми саж.), вся работа этого моста была окончена в три дня ⁽²¹⁾. Что касается до стратегической важности Карса, то эта крепость действительно может иметь значение, при наступательных действиях Турок в наши пределы, как складочный пункт запасов для снабжения армии, в оборонительном же отношении, она может на время доставить убежище разбитой или отступающей армии, но не прикрывает ни Эрзерума, ни Анатолии, потому что движение вовнутрь этой страны всегда возможно, или мимо Карса, отделив для наблюдения за сею крепостью часть сил, или по другим путям: от Ардагана на Ольту, либо от Баязета, сперва по долине верхнего Ефрата, а потом долиною Аракса.

Перед открытием кампании, в мае 1855 года, турецкие войска в Анатолии были расположены следующим образом: 20 тыс. челов. в Карсе, до 6-ти тыс. челов. в долине верхнего Ефрата, у Сурб-Оганеса, около 1,500 челов. в Эрзеруме, небольшие отряды в Ардагане, Ольте и Кагизмане, отдельный Батумский корпус, силою в 15 тысяч челов., был разбросан по берегу Черного моря, до Сухума. Пехота Анатолийской армии состояла из полков арабистанских и анатолийских и из редифа. Арабистанцы справедливо считались лучшим войском, а редиф (резерв), сформированный из отпускных солдат, был наименее устроенною частью армии. Кроме того, в составе Анатолийской армии были три стрелковых батальона (из коих один гвардейский), вооруженные штуцерами. Регулярная кавалерия, на тощих лошадях, вооруженная плохими карабинами и бракованными саблями, была еще хуже баши-бузуков. Артиллерия составляла лучшую часть армии ⁽²²⁾.

Что касается до начальников турецкого войска, то в числе их были лучшими: командир арабистанской дивизии Керим-паша, старый Турок — как он называл сам себя — без всякого образования, но испытанный в боях и любимый своими подчиненными, называвшими его Баба-Керим (дедушка-Керим). Гуссейн-паша, родом из черкесского племени Убыхов, был замечателен отвагою и любознательностью. Гешим-Оглу, бывший житель Борчалинской дистанции, бежавший к Туркам, весьма опасный для наших пограничных областей своими набегами, хищничеством и знанием местности.

Очевидно, что Турки не могли и помышлять о вторжении в наши пределы. Анатолийская армия была назначена только для обороны Карса и границы до Баязета, т.е. для прикрытия путей, ведущих к Эрзеруму. В таких обстоятельствах надлежало принять меры к снабжению продовольствием Карса. Нетрудно было приобресть необходимое количество хлеба в плодородной Анатолии, и главная забота состояла в доставке его. Генерал Виллиамс, видя нерадивость и корыстолюбие турецких властей, домогался, чтобы ему было присвоено звание главного интенданта Анатолийской армии, и хотя не успел в том, однако же достиг своей цели чрез Вассиф-пашу, который разрешил ему надзор в Эрзеруме за покупкою и отправлением провианта в Карс. Пользуясь тем, Виллиамс, с обычною ему деятельностью, приступил к найму у жителей окрестной страны вьючного скота и, кроме того, подрядил в персидских пограничных областях черводаров, занимавшихся перевозкою товаров из Тавриса в Трапезонт, и обратно. В конце мая, уже был доставлен 4-х-месячный провиант для войск, тогда находившихся в Карсе, но как, между тем, гарнизон усилился прибывшими подкреплениями, то собранные запасы были свезены в магазины за Саганлугом, в местечке Енги-кёв и окрестных селениях, оставались там всю зиму и не могли уже быть перевезены в Карс ⁽²³⁾.

В половине (в конце) мая, когда уже нельзя было скрывать наших приготовлений к переходу за границу, Вассиф-паша, в отсутствии Виллиамса, тогда бывшего в Эрзеруме, собрал в Карсе военный совет, на котором изложил: во 1-х, что армия, занимая Карс, не защищает ни проходов чрез Саганлуг, ни Эрзерума, во 2-х, что турецкая армия недостаточно сильна для обороны обширных карсских укреплений, и, в 3-х, что, в случае осады Карса, трудно подать помощь тамошнему гарнизону. На основании этих соображений, было решено: не удерживая Карса, очистить его и занять проходы чрез Саганлугские горы. Виллиамс, между тем, узнав о предстоящем наступлении русского корпуса, выехал из Эрзерума в Карс и на пути туда получил письмо Вассифа, с предложением оставить Карс и ограничиться обороною путей к Эрзеруму, но по прибытии в Карс, 27-го мая (8-го июня), убедил турецкого главнокомандующего отказаться от его намерения и оборонять Карс во что бы то ни стало ⁽²⁴⁾.

Главными предметами первоначальных действий русской армии могли быть Эрзерум и Карс. При движении к Эрзеруму можно было миновать Карс, двинувшись от Ахалкалаки, на крепостцу Ардаган и Ольту, либо от Баязета, на Топрах-Кале и Керпи-кёв. Но действия по обоим этим направлениям, весьма окольным и пересеченным высокими гора-ми, могли быть предприняты только второстепенными отрядами. Главные же наши силы должны были направиться прямо к Карсу, против собранного там значительного турецкого корпуса. Легко было предвидеть, что Турки, после понесенных ими в 1853 и 1854 годах поражений, не отважатся выдти в поле, с другой стороны, нельзя было двигаться далее, не оставя под Карсом, для наблюдения за гарнизоном этой крепости, по крайней мере, половины действующего корпуса, что лишило бы его возможности предпринять вторжение вглубь страны. И потому надлежало, прежде всего, взять Карс, чтобы уничтожить большую часть Анатолийской армии. Но затем предстоял вопрос: как овладеть Карсом? Открытою ли силою, или правильною осадою? Первый способ, при штурме крепости, занятой гарнизоном, почти равносильным с нашим действующим корпусом, был сопряжен с опасностью понести неудачу в самом начале кампании, а для правильной осады мы не имели достаточных средств, да если бы они и были, то нельзя было предпринять осаду, имея против себя неприятеля, угрожавшего с нескольких сторон: известно было, что в Эрзеруме собирались войска, шедшие из Диарбекира и Моссуля, и что близ Баязета стоял Вели-паша, усиливший свой отряд туземными ополчениями до 12-ти тысяч человек: ходили слухи, что Англичане готовились сделать высадку в Персидском заливе, и проч. Оставалось овладеть Карсом посредством блокады. Но. по обширности внешних укреплений Карса, пришлось бы растянуть циркумвалационную линию на протяжении около 50 верст, и потому, чтобы не раздроблять сил, надлежало, расположась на одном из главных сообщений крепости, наблюдать и пресечь прочие сильными отрядами.

На основании этих соображений, генерал Муравьев предполагал:

Во 1-х, став на главном сообщении Карса с Эрзерумом, окружить крепость посредством движения сильных конных отрядов с артиллериею.

Во 2-х, занять крепость Ардаган и город Кагызман. Через Ардаган проходит сообщение Карса с Батумом и с Аджариею — притоном воинственных племен, усиливавших карсский гарнизон, а Кагызман — цветущий городок на берегу Аракса, заключающий в себе до 800 домов, изобилует жизненными запасами и, будучи в наших руках, мог оградить нас от нападений Курдов. К тому же, в Кагызмане соединяются трудные горные пути, ведущие в долину восточного Ефрата и вверх по Араксу к сел. Керпи-кёв, лежащему на дороге к Эрзеруму.

В 3-х, лишить неприятеля продовольственных запасов, собранных на пути к Эрзеруму, в Енги-кёв и других селениях.

В 4-х, неожиданным и быстрым движением части действующего корпуса, вместе с Баязидским (Эриванским) отрядом, напасть на Вели-пашу ⁽²⁵⁾.

Готовясь к выступлению за-границу, генерал Муравьев предписал генерал-лейтенанту Ковалевскому, с большею частью войск Ахалцыхского отряда, собранною у Карзаха, двинуться на Ардаган, для присоединения к главным силам действующего корпуса, а генерал-майору Суслову, с войсками бывшего Эриванского отряда — наступать по долине верхнего Ефрата. Главные же силы оставались у Александрополя только до появления подножного корма. Движение их оттуда было совершено двумя колоннами, из коих авангардная, вы ступившая 24-го мая (5-го июня), под начальством генерал-майора графа Нирода, состояла из гренадерской [Две роты женатых солдат гренадерской бригады оставлены в Александрополе] и сводной драгунской бригад, 6-ти сотен Сборного линейн. казачьего No 2-го полка и 2-х сотен Карапапахской милиции, с тремя пешими и двумя конными батареями ⁽²⁶⁾. Войска эти, перейдя через Арпачай, несколько ниже Александропольской крепости, частью в брод, частью по мосту на козлах, двинулись на Тихнис к Пирвали, имея при себе лишь строевой обоз. Подножного корма было еще так мало, что для кавалерийских и артиллерийских лошадей надлежало доставить сено из Александрополя.

Вслед за авангардом, 26-го мая (7-го июня), выступила главная колонна, под начальством генерал-лейтенанта князя Гагарина, в составе трех полков 18-й пехотной дивизии, одной роты Кавказского саперного батальона [Три роты Тульского пехотного полка и три роты сапер оставлены в Александрополе. Эти войска, вместе с двумя ротами гренадерской бригады, были назначены для инженерных работ и перепечения муки в сухаря], Нижегородского драгунского полка, 6-ти сотен Сборного линейн. казачьего No 1-го полка и 5-ти сотен Донского казачьего No 4-го полка, с тремя с половиною пешими и одною конною батареями ⁽²⁷⁾. За колонною главных сил следовали: летучие парки No 19-го и No 21-го, подвижной госпиталь и подвижной магазин, с 20-ти-дневным запасом сухарей, круп и ячменя для всего отряда, сорока бочками спирта и 1,000 пудов соли. Войска этой колонны, перейдя через Арпачай, ниже Александропольской крепости, двинулись на Мулла-Мусса к сел. Карахану.

На следующий день, 27-го мая (8-го июня), генерал-лейтенант Ковалевский выступил из Карзаха, с двумя пехотными полками, 5-ю сотнями Донских казачьих No 2-го и No 21-го полков, при 12-ти орудиях, к Ардагану ⁽²⁸⁾. Конно-мусульманскому No 3-го полку, шедшему в Ахалкалаки, приказано идти форсированным маршем на присоединение к отряду. Провианта при отряде имелось на семь дней. Генерал Ковалевский в три перехода достиг сел. Ольчек и узнав там, что Ардаганцы не хотели защищать своего города, двинулся туда, 30-го мая (11-го июня), с половиною своего отряда, оставя другую при вагенбурге в Ольчеке, на марше его встретили городские старшины с изъявлением покорности. По занятии Ардагана оказалось, что все орудия и запасы были оттуда вывезены Турками. Ковалевский, приказав подорвать тамошние укрепления, возвратился в Ольчек.

Генерал Муравьев, еще до получения сведений о занятии Ардагана, выслал, 30-го мая (11-го июня) для открытия сообщений с Ковалевским, генерал-майора Бакланова, с летучим отрядом, в составе двух дивизионов Нижегородских драгун, Сборного линейного No 1-го полка и 4-х орудий Донской No 7-го батареи. В тот же день, был выдвинут к Займу, для прикрытия каменного моста на Карс-чае и сообщения с Баклановым и Ковалевским, отряд, в составе 4-х батальонов Тульского полка, 4-х сотен Сборного линейн. No 2-го полка и 4-х орудий батарейной No 2-го батареи 13-й артиллерийской бригады, под начальством генерал-майора Фетисова ⁽²⁹⁾.

3-го (15-го) июня, в окрестностях Агджы-Кала и Займа, собрались главные силы действующего корпуса, в числе до 21,200 челов. пехоты, 3,000 регулярной и 3,000 иррегулярной кавалерии, с 88-ю орудиями. Между тем, еще накануне, была произведена рекогносцировка к Карсу полковником Камковым с четырьмя сотнями линейного No 2-го полка, а 4-го (16-го) июня, сам главнокомандующий предпринял усиленную рекогносцировку, с 16-ю баталионами, двумя драгунскими и Сборным линейным No 2-го полками, и с частью артиллерии. Главная колонна, под начальством генерал-лейтенанта князя Гагарина, двинулась по направлению к высоте Карадагу. Пехота остановилась в расстоянии четырех верст от горной подошвы, а кавалерия подалась несколько вперед. Со стороны Турок также были высланы два полка баши-бузуков, которые завязали перестрелку с нашими милиционерами. Генерал Муравьев приказал Камкову атаковать их. Линейные казаки, поддержанные 4-мя эскадронами драгун Вел. Кн. Николая Николаевича (Тверского) полка, о 4-мя конными орудиями и с конно-ракетною командою гвардии поручика Усова, кинулись в атаку, что заставило баши-бузуков и выехавших им в помощь улан быстро отступать к укреплениям. Кавказская, Кубанская и Горская сотни, смешавшись с Турками, уходившими в рассыпную, рубили их и не прежде прекратили преследование, как попав под выстрелы Карадагских батареи. С нашей стороны в этом деле убито 4 и ранено 14 человек, неприятель потерял болев 50-ти челов. убитыми и пленными ⁽³⁰⁾.

Одновременно с этою рекогносцировкою, другая колонна, под начальством генерал-майора Броневского, была направлена влево к высотам Малые-Ягны, откуда генерал-майор Ходзько произвел глазомерную съемку Карса и укрепленного лагеря ⁽³¹⁾.

Генерал Виллиамс, приняв нашу рекогносцировку за покушение штурмовать Карс, донес о деле 4-го (16-го) июня, как об отбитом штурме ⁽³²⁾.

На следующий день, генерал-лейтенант Ковалевский, с одним батальоном Виленских егерей, пятью сотнями Донского No 2-го полка и двумя батарейными орудиями 18-й бригады, отправился в Ахалкалаки, с поручением охранять границу и ввести новое местное управление в отхваченных нашими войсками турецких санджаках (округах). В распоряжении Ковалевского были оставлены 6 батальонов с 12-ю орудиями. В тот же день, 5-го (17-го) июня, отправлены в Александрополь за провиантом арбяный и черводарский транспорты, под прикрытием 2-го и 3-го батальонов Виленского полка, с 4-мя орудиями легкой No 8-го батареи No 8-й артилл. Бригады, которые должны были сменить 1-й батальон Тульского полка и 4 легкие орудия. оставленные в Александрополе, кроме того, в прикрытие транспортов был назначен Конно-Мусульманский No 2-го полк.

Генерал Муравьев, присоединив к главным силам большую часть Ахалцыхского отряда, предпринял фланговое движение, для угрожения сообщениям карсского гарнизона с Эрзерумом, от Агджа-Кала к сел. Махараджих. С этою целью, войска выступили из лагеря, 6-го (18-го) июня, в пять часов утра, несколькими параллельными колоннами. Правая, ближайшая к Карсу (наблюдательный отряд), под начальством генерал-майора графа Нирода, состояла из Новороссийского и Нижегородского драгунских полков, с Донскими казачьими No 6-го и No 7-го батареями, и имела в прикрытии справа: две сотни охотников Лорис-Меликова, сотню Карапапахской и две сотни Горской милиции. Левее наблюдательного отряда шли прочие войска, в двух колоннах, из коих в одной — боевые линии, а в другой — резерв, впереди первой, ближайшей к неприятелю, двигался авангард, из пяти сотен Донского No 4-го полка, с линейною казачьею No 13-го батареей и одною ракетною командою, под начальством генерал-майора Бакланова, а в арриергарде этой колонны — пехота, прежде стоявшая в авангарде у Займа, под начальством генерал майора Васмунда, которая, по достижении равнины, должна была усилиться полками: Тверским драгунским и Сборным линейным No 2-го, с ракетною командою. Полковые обозы двигались гораздо левее войск, по колесной дороге, на Визин-кёв, а в прикрытие им назначены: одна рота сапер, баталион Рязанского полка и две сотни Сборного линейного No 1-го полка, под начальством генерал-майора Шонерта. Наконец, все вольно-наемные транспорты и оба подвижные артиллерийские парки шли окольною дорогою, в три перехода, на Кюрюк-Дара, под прикрытием двух батальонов Виленского егерского полка и трех сотен Конно-Мусульманского No 2-го полка, начальство над коими было поручено генерал-майору Фрейтаг-фон-Лорингофу ⁽³³⁾.

К вечеру 6-го (18-го) июня, войска и полковые обозы собрались в лагере у Махараджиха, в полу-переходе от Карса, а 8-го (20-го) пришла туда же колонна Фрейтаг-фон-Лорингофа и прибыл вновь сформированный Куртинский No 2-го полк. В продолжении всего времени нашего флангового марша, Турки оставались спокойно в своем укрепленном лагере, и уже тогда, когда наш корпус расположился на позиции, выслали за реку на Чахмахские высоты больную часть кавалерии ⁽³⁴⁾.

Проливные дожди, начавшиеся вскоре по прибытии русских войск к Махараджиху, продолжались целую неделю. Весь лагерь обратился в болото, а река Карс-чай, от таяния снегов на Саганлуге, выступила из берегов и затопила равнину. Дальнейшее движение главных сил на сообщения неприятеля было весьма затруднительно, но поиски легких отрядов по эрзерумской дороге производились ежедневно. 8-го (20-го) июня, полковник Камков, с казаками Сборного линейного No 2-го полка, под самыми стенами крепости, захватил и доставил в наш лагерь часть неприятельского каравана, прибывшего по эриванской дороге. Добыча состояла в 168-ти мешках сарачинского пшена, 8-ди верблюдах и 180-ти штуках вьючного скота. В тот же день, главнокомандующий, получив сведение, что Турки собрали большие запасы провианта, для отправления их в Карс, в селениях Беглы-Ахмете и Чаплахлы, на эрзерумской дороге, выслал туда генерал-майора Бакланова, с двумя дивизионами Нижегородских драгун, четырьмя сотнями Линейных и одною сотнею Донских казаков, двумя сотнями горской милиции и 40 охотниками, при 4-х донских орудиях и ракетной команде. На следующий день, 9-го (21-го) июня, для поддержания Бакланова, был выдвинут в селение Ардост отряд, в составе 4-х батальонов гренадерской бригады, с 4-мя орудиями 1-й легкой батареи, под начальством полковника князя Тарханова-Моуравова, и тогда же получено донесение от Бакланова о захвате им в селениях Беглы-Ахмете и Чаплахлы до тысячи четвертей ячменя и полутораста пудов сухарей, из коих часть была роздана войскам отряда, другая нагружена арбы для доставления в лагерь, остальные же все запасы сожжены. 10-го (22-го) июня, отряд генерала Бакланова возвратился в Махараджих ⁽³⁵⁾.

В продолжение экспедиции Бакланова были захвачены горскими сотнями две почты, шедшие в Карс с корреспонденциею из Константинополя и Трапезонта. Генерал Муравьев приказал переслать в Карс все частные письма, адресованные на имя Виллиамса и состоявших при нем офицеров, а равно вещи им посланные от родных и знакомых, и целую кипу газет. Англичане были весьма признательны генералу Муравьеву, но вместе с тем убедились в утрате прямого сообщения с Эрзерумом, что заставило их отправлять корреспонденцию из Карса по окольному пути на Ольти, да и тот вскоре был прерван нашими войсками.

13-го (25-го) июня, погода прояснилась. Генерал Муравьев, пользуясь тем, выслал, в следующую ночь, на поиск к сел. Энги-Кёв, отставного полковника князя Андроникова, с Конно-Мусульманским No 1-го полком и Кабардинскими сотнями. Сам же главнокомандующий, для ближайшего угрожения неприятельским сообщениям, перевел, 16-го (28-го) июня, войска действующего корпуса от Махараджиха к сел. Каны-кёв (в 12-ти верстах к югу от Карса). Хотя этот переход был не более 6-ти верст, однако же представил чрезвычайные затруднения, войска, встречая на каждом шагу разлившиеся ручьи, находились на марше целые 10 часов ⁽³⁶⁾. Еще во время пребывания у Махараджиха, генерал Муравьев получил от военного министра письмо, коим он извещал о желании Государя, — ‘чтобы наступательные действия были направлены к скорейшему достижению решительных успехов, необходимость коих с каждым днем увеличивается при настоящем обороте дел в Крыму’ ⁽³⁷⁾. Но генерал Муравьев, по обзоре Карских укреплений, 14-го (26-го) июня, утвердился в своем убеждении об опасности неотлагательного штурма.

Почти одновременно с переходом главных сил корпуса через границу открылись действия Эриванского отряда.

В продолжении зимы 1854-1855 годов, этот отряд, поступивший под начальство генерал-майора Суслова, был расположен на квартирах в эриванской губернии и, оставаясь в прежнем составе, по распоряжению генерала Муравьева, был укомплектован старослужащими людьми, высланными из полковых штабов, до числа в 4-х-ротных батальонах 1,000, а в трех-ротных — 750-ти штыков ⁽³⁸⁾. Кроме того, к 1-му (13-му) июня, ожидалась нанятая милиция, именно: две сотни бекской дружины, пять сотен Конно-Мусульманского No 4-го полка и пять сотен Курдов, набранных в наших и турецких владениях ⁽³⁹⁾.

Со стороны Турок, бывший Ванский корпус, в половине (в конце) мая, находился в составе 7-ми батальонов, двух полков регулярной кавалерии, по 600 коней в каждом, при 22-х орудиях, и нескольких сот баши-бузуков, всего же в числе до 7,000 человек. После понесенного в 1854 году поражения, неприятель, не отваживаясь выжидать нас в поле, устроил укрепленный лагерь у монастыря Сурб-Оганес ⁽⁴⁰⁾.

К 15-му (27-му) мая, прибыли к Эриванскому отряду транспорты для возки подвижного провиантского магазина, артиллерийского парка и госпиталя, в числе 170-ти ароб и 810-ти черводарских лошадей, и почти все ожидаемые подкрепления. Генерал Суслов просил о разрешении перейти через Агри-даг в пределы Турции, где, по имевшимся сведениям, на южных склонах гор, уже можно было найти подножный корм. 24-го мая (5-го июня) пришло из главной квартиры корпуса просимое разрешение — перейти в Турцию и стать на дороге к Сурб-Оганесу, но запрещено искать встречи с неприятелем без особого на то предписания, а к 31-му мая (12-му июня) пехота, артиллерия и транспорты отряда были собраны к деревне Чурухчи, для движения по кратчайшей до-роге к Сурб-Оганесу, на Караван-сарай, и тогда же вся кавалерия перешла за Агри-даг. На другой день, 1-го (13-го) июня, последовала за нею пехота с артиллерией, а 3-го (15-го) весь отряд расположился у Дутага, в 35-ти верстах от турецкого лагеря. Между тем главнокомандующий, еще не получив от Суслова донесения о переходе его через границу и имея в виду согласить его наступление с действиями главных сил, приказал, чтобы Эриванский отряд двинулся к Абас-гёлю и ни в каком случае не переходил хребта. Когда же в главной квартире корпуса было получено сведение о переходе Эриванского отряда в Турцию, главнокомандующий разрешил ему там остаться ⁽⁴¹⁾. Последующие события вполне оправдали распоряжения генерала Муравьева. Конечно, если бы генерал Суслов, находясь в расстоянии более ста верст от главной квартиры, решился принять на свою ответственность нападение на Вели-пашу и разбил его, то переход его за границу имел бы решительные последствия, но, вместо того, он, расположась в значительном расстоянии от неприятеля, наблюдал за ним так плохо, что допустил его уйти незаметно из укрепленного лагеря. По всей вероятности, если бы Суслов не переходил через горы, то Вели-паша остался бы долее в своем лагере, что подало бы нашим войскам возможность атаковать его с двух сторон и совершенно уничтожить Ванский отряд. Но несвоевременное наступление Суслова, за которым последовало бездействие его, продолжавшееся неделю, остерегло Турок. 11-го (23-го) июня, Вели-паша отступил по эрзерумской дороге, оставя, для прикрытия своего движения, две сотни регулярной кавалерии и две сотни баши-бузуков, под начальством Балюль-паши. Генерал Суслов, получив о том сведение уже на другой день, выступил, 13-го (25-го), со всею кавалерией отряда, за которою следовали налегке два батальона Ширванского полка с двумя орудиями к Сурб-Оганесу, где застал (неизвестно зачем остававшегося там так долго) Валюль-пашу. Полковник Хрещатицкий, высланный вперед с полусотнею казаков, сотнею беков и Куртинским полком, атаковал неприятеля, опрокинул его и гнал на расстоянии более 20-ти верст. Со стороны Турок убито до 70-ти человек и захвачены в плен: сам Балюль-паша, начальник регулярных сотен Гассан-ага и 19 нижних чинов, а с нашей стороны убит урядник Донского No 23-го полка Переходнов и ранены 4 милиционера. Переходнов, атлет сложением, любитель боевых подвигов, преследовал Турок, скача впереди казаков и убивая по одиночке бегущих, пока, наконец, оставшись один в толпе неприятелей, был застрелен в упор одним из Курдов ⁽⁴²⁾.

Для охранения сообщений Эриванского отряда, был оставлен в Сурб-Оганесе майор Кореницкий, с 5-м батальоном Мингрельского полка, двумя орудиями и сотнею Армян Конно-Мусульманского No 4-го полка, ему же была подчинена казачья сотня, отряженная в Баязет. Сам же Суслов двинулся к Топрах-кале и вступил туда 20-го июня (2-го июля), забрав по пути огромные турецкие запасы и отправя их в Сурб-Оганес. Между тем Вели-паша, по прибытии в Керпи-кёв, стал окапываться там, выслав на ольтинскую дорогу два батальона, под начальством Захари-бея, который, решась достигнуть Карса, направился туда окольным путем, на Пеняк и Панаскер, к Чахмахским высотам, и присоединился к карсскому гарнизону ⁽⁴³⁾.

Генерал Муравьев, имея в виду отвлечь часть неприятельских сил из Крыма, предполагал идти к Эрзеруму, но как, при этом движении, должно было разделить войска Действующего корпуса на два отряда, оставя один из них под Карсом, то главнокомандующий счел нужным присоединить к главным силам часть войск, оставленных в Закавказье. С этою целью он потребовал из отряда генерал-майора Чаплица, стоявшего близ Елисаветполя, два батальона Мингрельского полка, с 4-мя орудиями, и от резерва, собранного у Тифлиса, пятые батальоны Грузинского гренадерского и Лейб-карабинерного полков, с 4-мя легкими орудиями, и Донской казачий No 35-го полк. Из этих войск, карабинерному батальону предписано идти в Ахалкалаки, а прочим — в Александрополь, куда также должен был прибыть и первый батальон Виленского полка, по смене его карабинерами. Тогда же предписано генерал-лейтенанту Ковалевскому сдать команду в Ахалцыхе генерал-майору Базину и приехать в лагерь под Карсом ⁽⁴⁴⁾.

В ожидании прибытия подкреплений, главнокомандующий предпринял экспедицию за Саганлуг, для истребления турецких запасов. Под Карсом был оставлен наблюдательный отряд, под начальством князя Гагарина. в составе 14-ти баталионов, одной саперной роты, одной стрелковой роты, 10-ти эскадронов и 7-ми сотен, всего же до 11,000 чел. с 36-ю орудиями ⁽⁴⁵⁾, а для перехода через Саганлуг назначен отряд, под начальством Бриммера, в составе 15-ти батальонов, 18-ти эскадронов и 28-ми сотен, всего же около 12,500 чел. с 40 орудиями и 16-ю ракетными станками ⁽⁴⁶⁾. При этом отряде находился сам главнокомандующий. Чтобы облегчить движение войск взяты были только патронные ящики, лазаретные фуры и артельные повозки, провиант и ячмень на семь дней были подняты на черводарских лошадях. Отряд, выступив из лагеря при Каны-кёв, 17-го (29-го) июня, пришел на следующий день к подошве Саганлуга и расположился за селением Чаплахлы. В ночи, генерал Бакланов был послан с легким отрядом, в составе 3-х батальонов, 4-х эскадронов и 6-ти сотен, с казачьей батареею и ракетною командою, к селению Бардусу, где, по свидетельству лазутчиков, были собраны большие неприятельские запасы. Бакланов, перейдя через хребет на рассвете 19-го июня (1-го июля), нашел неоконченное и брошенное Турками укрепление, оставил там два батальона, драгун и артиллерию, под начальством полковника князя Дондукова-Корсакова, а сам, с Донским полком, ротою стрелков и карабинерным батальоном, спустился по весьма крутому склону к Бардусу, где захвачено до 3-х тысяч четвертей разного хлеба, 200 вьюков с артиллерийскими снарядами, а также экипажи и пожитки генерал-интенданта турецкой армии. В тот же день, Бакланов настиг в 12-ти верстах от Бардуса большой транспорт с провиантом и, затопив в речке запасы, доставил арбы и волов в Бардус. Между тем, главные силы отряда перешли гребень Саганлуга и расположились у Хана, не доходя Бардуса. Высланные вперед охотники полковника Лорис-Меликова открыли значительные запасы в сел. Енги-кёве, и потому, 20-го июня (2-го июля), был выдвинут туда генерал Бриммер, с двумя батальонами, накануне занявшими турецкое укрепление, тремя стрелковыми ротами и полками Новороссийским драгунским, 1-м мусульманским и Куртинским, при 18-й Линейной казачьей батарее. Генерал Бриммер, пройдя чрез Енги-кёв и Караурган к Зевину, захватил в первых двух селениях огромное количество запасов, которых часть была роздана войскам, другая отправлена в лагерь под Карсом на арбах и вьюках, а все остальное сожжено и затоплено. Всего же увезено и уничтожено, по меньшей мере, 30 тыс. четвертей. Таким образом, достигнув предположенной цели, главнокомандующий, 22-го июня (4-го июля), стянул войска к турецкому укреплению и два дня спустя отвел их обратно к сел. Каны-кёв ⁽⁴⁷⁾. Для наблюдения за дорогами, ведущими через Саганлуг, был оставлен на вершине его, под начальством князя Дондукова, летучий отряд, в составе двух эскадронов Нижегородских драгун, двух сотен линейных казаков, двух сотен горской милиции, сотни Курдов Иезидов, 50-ти охотников и ракетной команды. Для прикрытия же этого войска с тыла, расположен у сел. Тикме, на Карс-чае, под начальством Бакланова, другой отряд, из 4-х эскадронов Нижегородских драгун, сотни Сборного Линейного полка и Донской No 7-го батареи. Отряду генерала Суслова было предписано возвратиться в Сурб-Оганес, вследствие чего он расположился близ этого пункта, у сел. Миранка ⁽⁴⁸⁾.

Во все продолжение экспедиции за целую неделю, Турки стояли спокойно в своих укреплениях и не тревожили князя Гагарина, имея возможность атаковать его двойными силами. Старый, но бодрый духом, Керим-паша предлагал в совете карсских начальников воспользоваться отсутствием отряда, высланного к Саганлугу и напасть на войска, остававшиеся под крепостью, но Виллиамс постоянно отвергал всякое наступление, будучи убежден в неспособности Турок к таким действиям.

Одновременно с саганлугскою экспедицией, полковник князь Вахтанг Орбелиани разбил неприятельский отряд, вышедший из Карса по направлению к Ахалкалаки. Полковник князь Дондуков, оставленный на Саганлуге, у Ханы, с отрядом в числе 850-ти челов., открыв, 24-го июня (6-го июля), баши-бузукскую партию, человек в 200, пробиравшуюся чрез Бардусское ущелье на Енги-кёв, отрядил туда часть милиции, которая рассеяла баши-бузуков: вслед за тем, князь Дондуков, узнав от лазутчиков о намерении. Вели-паши — послать от Керпи-кёв против него сильный отряд, снялся с своей позиции у Ханы, в ночи с 25-го на 26-е (на 8-е июля), и сделал переход более 40 верст, без дорог, лесными балками, в окрестности мест. Менджигерта, разглашая, будто бы за ним идут главные силы. Затем, простояв на месте весь день и приказав пробить на имевшихся при драгунском дивизионе барабанах вечернюю зорю и зажечь большие костры, он перешел в ночи к уроч. Милледюзе. Там узнал он о движении через Зевин и расположении на ночлег между этим селением Хана турецкой партии, посланной для разведания о нашем летучем отряде. Как очевидно было, что эта партия не осмелилась бы двинуться так далеко вперед, если бы за нею не следовал сильнейший турецкий отряд, то князь Дондуков, ожидая быть атакованным, решился предупредить нападение, перешел высоты, отделявшие его от места ночлега Турок, и на рассвете атаковал их совершенно врасплох.

Неприятели, в числе трехсот человек, частью были истреблены, частью рассеялись, оставя на месте до сорока тел. Сам начальник их Черкес-бек ускакал в сопровождении только нескольких всадников. Захвачено 34 пленных, множество лошадей, оружия и проч. С нашей стороны убит офицер горской сотни и ранено 7 милиционеров ⁽⁴⁹⁾.

В ночи с 25-го на 26-е июня (с 7-го на 8-е июля) из Конно-Мусульманского No 2-го полка, стоявшего в сел. Огузлы, для охранения сообщения Действующего корпуса с Александрополем, бежал в Карс помощник полкового командира, полковника Едигарова, подполковник Омер-бек, уведя с собою обманом до 30-ти человек, кои однако же все, за исключением четырех, на другой день, возвратились в наш лагерь. Появление этого беглеца в Карсе до того обрадовало Турок, что мушир тотчас произвел его в бригадные генералы, что доставило ему звание паши, а для отличия его от турецкого генералиссимуса назвали его Москов-Омер-пашою ⁽⁵⁰⁾.

Главнокомандующий, предполагая распространить круг действий своих по левую сторону Карс-чая, перевел 27-го июня (9-го июля), через реку, близ сел. Тикме, отряд Бакланова и усилил его Тульским егерским полком с 4-мя батарейными орудиями. На следующий день, полковник генер. штаба Рудановский произвел рекогносцировку турецких укреплений по левую сторону реки, под прикрытием 4-х эскадронов Нижегородских драгун, 4-х сотен Линейного No 1-го и 4-х сотен Конно-Мусульманского No 1-го полков, с 4-мя конными орудиями. Отряд наш, миновав Шорахские высоты и двинувшись по направлению к Чакмаху, настиг колесный транспорт, возвращавшийся в крепость с накошенною травою, под прикрытием баши-бузуков, которые, как только завидели нашу кавалерию, рассеялись, бросив весь транспорт из 30-ти ароб, и вместе с ним 45 волов и 4 лошади, причем также были нами захвачены 27 баши-бузуков и погонщиков. В продолжении двух часов, которые требовались для обзора и съемки окрестной местности, вышел из-за окопов сильный турецкий отряд, но неприятель не отважился отойти далее картечного выстрела от своих батарей, и только лишь баши-бузуки завели перестрелку с казаками ⁽⁵¹⁾.

Генерал Муравьев, постепенно стесняя круг действий карсского гарнизона, перевел, 30-го июня (12-го июля), свой корпус на левую сторону Карс-чая, к селению Тикме, в 10-ти верстах от Карса, и присоединил к себе отряд Бакланова, а на прежней позиции, у Каны-кёв, оставил пехотный полк, с легкою No 7-го батареей 18-й артиллерийской бригады и сотнею казаков, под начальством полковника Ганецкого. Этот наблюдательный отряд был назначен для прикрытия горной дороги, по которой двигались к действующему корпусу транспорты из Александрополя.

Расположение главных сил у Тикме представляло многие выгоды. Река протекала близ самого лагеря, подножный корм еще не был вытравлен, жители позади-лежащей страны, совершенно отрезанные от Карса, подчинились русскому владычеству и доставляли в наш лагерь съестные припасы, за которые им платили звонкою монетою, наконец — почти все пути из Карса в Эрзерум были отрезаны.

30-го июня (12-го июля), в тот самый день, когда корпус перешел на новую позицию, была произведена рекогносцировка неприятельского расположения со стороны Шорахских высот генерал-майором Ходзько, под прикрытием Тверского драгунского полка, двух сотен Сборного линейного No 2-го полка и сотни охотников Лорис-Меликова, с четырьмя конными орудиями. На следующий день, сам главнокомандующий, с большею частью корпуса, произвел усиленную рекогносцировку в том же направлении. Эти обозрения удостоверили нас в том, что позиция неприятельская была весьма сильна, и что Турки деятельно сооружали новые укрепления. И действительно — еще в то время, когда наш корпус был расположен у Махараджиха, генерал Виллиамс озаботился усилить крепость с западной стороны, по его мнению, наиболее подверженной нападению ⁽⁵²⁾.

Для стеснения блокады Карса, там, где сообщения крепости еще оставались свободны, генерал Муравьев считал наиболее полезным действовать легкими отрядами. Цель первого поиска позади Карса заключалась в том, чтобы, обогнув крепость, дойти, ниже ее, до левого берега реки, причем особенно требовалась быстрота действий, и потому отряд был составлен из кавалерии с не-большим числом орудий (12 эскадронов и 111/2 сотен, с 8-ю конными орудиями и ракетною командою). Начальство над этими войсками, в числе 2,600 всадников, было поручено генералу Бакланову ⁽⁵³⁾. Выступив из лагеря при Тикме, 3-го (15-го) июля, Бакланов обошел Карс, неожиданно появился к северу от крепости, рассеял там неприятельских фуражиров и, пройдя в этот день около 50-ти верст, расположился на ночлег на ардаганской дороге, у сел. Джелауса. Разъезды его достигали Омерага, не встретив никого, кроме разбойничьих шаек, таким образом распространив страх в тылу неприятеля, Бакланов возвратился в лагерь при Тикме ⁽⁵⁴⁾. Другой летучий отряд, в числе тысячи всадников, с 4-мя ракетными станками, под начальством полковника барона Унгернштернберга, по распоряжению главнокомандующего, был выслан из Ахалкалаки ⁽⁵⁵⁾ на перерез путей, ведущих из Батума и Эрзерума в Карс. 7-го (19-го) июля, был отряжен командир Сборного линейн. No 2-го полка, полковник Камков, с пятью сотнями, в числе до 500 всадников, и 4-мя ракетными станками, по направлению от селения Тикме к Ардагану. Пройдя чрез сел. Санам-Оглы в гельский санджак, отряд Камкова возвратился в лагерь. Вслед затем, 10-го (22-го) июля, был выслан на ольтинскую дорогу командир драгунского Великого Князя Николая Николаевича (Тверского) полка генерал-майор Куколевский, с Тверскими драгунами, Сборным линейным полком No 1-го и Донскою батареей No 7-го. Отряд более значительный, под начальством генерал-майора графа Нирода, был назначен для овладения хлебным транспортом из 400 вьюков, который, на основании полученного от Бардусского имама известия, должен был пробраться из Ольты, кружною дорогою на Дадашин, мимо озера Ангер-гель, в Каре. Отряд наш, обогнув Карс, вошел в связь с другим отрядом, в составе нескольких сотен конно-мусульманского No 2-го полка, под начальством полковника Едигарова, направленным по правую сторону Карс-чая, от сел. Огузлы, мимо Карадага, к Мелик-кёв, но не открыл неприятельского транспорта, вероятно потому, что погонщики, собранные для перевозки провианта, узнав о появлении русских войск, рассеялись в разные стороны ⁽⁵⁶⁾.

Отряд полковника Лорис-Меликова, в составе двух эскадронов Нижегородского драгунского полка и пяти сотен казаков и милиции, с двумя ракетными станками, высланный из лагеря к Кагызману, занял без сопротивления сей город, 10-го (22-го) июля, что дало нам возможность, оставя прежнее управление в санджаках кагызманском и гечеванском, (как и прежде было сделано в других санджаках), пользоваться их обильными средствами ⁽⁵⁷⁾. Находившемуся при отряде Лорис-Меликова, полковнику князю Дондукову-Корсакову было поручено пробраться из Кагызмана, через Агри-даг, в долину верхнего Ефрата, к Эриванскому отряду, передать изустно генералу Суслову виды главнокомандующего и возвратиться на Гечеван, стараясь исследовать пути через горный хребет, для чего были приданы ему офицер генерального штаба и несколько топографов. Полковник князь Дондуков, выступив, 12-го (24-го) июля, с конвоем из 40 донцов и нескольких отборных Курдов, перешел по весьма трудной, усеянной камнями, тропинке, через Агри-даг, помирил сражавшихся между собою туземцев и, пройдя в этот день около 80-ти верст, прибыл поздно вечером к отряду Суслова, расположенному у сел. Миранка, где исполнив данное ему поручение, возвратился через Топрах-кале и Гечеван в лагерь при Тикме, 14-го (26-го) июля ⁽⁵⁸⁾.

16-го (28-го) июля, присоединились к действующему корпусу три батальона: один Виленского и два Мингрельского полков, со взводом легкой No 8-го батареи 18-й артиллерийской бригады, а также остальные сотни 35-го донского полка и грузинская дворянская дружина, в составе двух сотен, под начальством отставного гвардии полковника князя Ивана Орбелияни ⁽⁵⁹⁾.

Между тем Вели-паша укреплялся на позиции у сел. Керпи-кёв, где присоединились к его отряду войска, прибывшие из Эрзерума, и ополчения, собранные в окрестных санджаках. Хотя его силы не превышали 12,000 чел., однако же оказывали нравственное влияние на туземцев и мешали нам довершить устройство покорных нашему правительству местных управлений на пространстве по сю сторону Саганлуга. Генерал Муравьев, желая уничтожить отряд Вели-паши, либо. по крайней мере, оттеснить его к Эрзеруму, решился снова перейти с частью корпуса через Саганлуг и атаковать Турок, направя против них с другой стороны генерала Суслова с Эриванским отрядом ⁽⁶⁰⁾.

Войска действующего корпуса были разделены на две части, из коих одна назначалась в экспедицию, а другая — для наблюдения осажденной крепости. Начальство над первою, при которой находился сам главнокомандующий, было вверено генерал-лейтенанту Ковалевскому, а наблюдательный отряд поручен генерал-лейтенанту Бриммеру. В инструкции, ему данной главнокомандующим, было, между прочим, сказано: ‘не домогаться покорения Карса до моего возвращения, но воспользоваться верным случаем, который бы мог к тому представиться’.

Отряд Ковалевского состоял из следующих войск:

Пехота.
Кавказск. гренад. бригады	Гренадерского Вел. Князя Константина Николаевича (Грузинск.) полка	2	бат.
	Лейб-карабинерного (Эриванск.) Его Величества полка	2	‘
13-й пех. дивизии	Виленского Егерск. полка	3	‘
18-й пех. дивизии	Белевского егерск. полка	2	‘
	Тульский егерский полк	5	‘
21-й пех. дивизии	Мингрельского егерского полка	2	‘
	Кавказского саперн. бат. две роты	1/2	‘
	Кавказского стрелкового батал. две роты	1/2	‘
	Всего 17 бат.
Кавалерия.
	Новороссийского драгунск. полка	4	эскадр.
	Нижегородского драгунск. полка	8	‘
	Донского казачьего No 4-го полка	5	сотен.
	Сборный линейн. казач. No 2-го полк	6	‘
	Дворянской грузинской дружины	2	сотни.
	Конно-мусульманский No 1-го полк	5	сотен.
	Куртинского полка No 2-го	2	сотни.
	Охотников Лорис-Меликова	11/2	‘
	Всего 12 эскадр. и 211/2 сотня.
Артиллерия.
Кавказск. грен. бригады.	Батарейная No 1-го батарея	8	орудий.
	Легкая No 1-го батарея	8	‘
13-й артил. бриг.	Батарейная No 2-го батар.	8	‘
18-й артил. бриг.	Легкая No 6-го батарея.	8	‘
	Донская каз. No 7-го бат.	8	‘
	Линейная каз. No 13-го бат.	8	‘
	Конно-ракетная команда.	8	станк.
	Всего 48 орудий и 8 станков.

Вообще же, кроме артиллерийской прислуги, до 12,000 человек.

Состав отряда Бриммера.

Пехота.
Кавказск. гренад. бригады.	Гренадерского Вел. Князя Константина Николаевича (Грузинск.) полка	21/2	батал.
	Лейб-карабинерного (Эриванск.) Его Величества полка	3	‘
18-й пехот. дивизии	Рязанский пехотный полк.	5	‘
	Ряжский пехотный полк	5	‘
	Белевского егерского полка	3	‘
	Кавказского саперн. батальона	1/2	‘
	Кавказского стрелк. батальона	1/2	‘
	Всего 191/2 баталионов
Кавалерия.
	Тверской драгунский полк.	10	эскадр.
	Новороссийского драг. полка.	6	‘
	Донской казачий No35-го полк	6	сотен.
	Сборн. линейн. казачий No 1-го полк	6	‘
	Охотников Лорис-Меликова	1/2	‘
	Горской милиции.	2	сотни.
	Карапапахской	1	‘
	Всего 16 эскадр. и 15 1/2 сотен.
Артиллерия.
	Кавказск. гренад. бригады, батарейная No2-го батарея	8	оруд.
18-й артилл. бригады.	Батарейная No 4-го батарея	8	‘
	Легкая No 7-го батарея	8	‘
	Легкая No 8-го батарея	8	‘
	Донская казачья No6-го бат.	8	‘
	Конно-ракетная команда.	8	станк.
	Всего 40 орудий и 8 станков.

Вообще же, не считая артиллерийской прислуги, до 14,000 человек ⁽⁶¹⁾.

Генерал Муравьев, предполагая атаковать внезапно Вели-пашу, чтобы не дать ему возможности уклониться от боя и отступить к Эрзеруму, составил сильный авангард из всей кавалерии отряда Ковалевского, кроме оставленных при главной колонне, для форпостной восьми конных сотен ⁽⁶²⁾. Этот авангард, в числе 2,500 всадников, с 8-ю донскими орудиями и конно-ракетною командою, под начальством полковника князя Дондукова-Корсакова, собрался, 18-го (30-го) июля, накануне выступления прочих войск отряда, на правом берегу Карс-чая, в расстоянии перехода от Тикме по направлению к Эрзеруму. С рассветом 19-го (31-го) июля, войска Дондукова и за ними главные силы Ковалевского двинулись по эрзерумской дороге, и в то же время Бриммер, с своим отрядом, перейдя на правую сторону Карс-чая, спустился вниз по реке и расположил свой лагерь в четырех верстах от Карса, у развалин селения Комацура.

Войскам Ковалевского были приданы подвижные парки 19-й и 21-й дивизий, подвижной госпиталь и подвижной магазин с 10-ти-дневным провиантом, кроме 11-ти-дневного, в полковых обозах и на людях, а как, для сбережения хлебных запасов, назначено было заменять полфунта сухарей таким же количеством мяса, независимо от положенной людям мясной порции, то провианта было достаточно на 28 дней. Заметим, что хотя чрез то улучшалась пища наших солдат, однако же они предпочитали обычную полную дачу хлеба, либо сухарей, даже дурного качества ⁽⁶³⁾.

Командовавшему авангардом, полковнику князю Дондукову было дано приказание: двигаться со всевозможною быстротою и пройдя сел. Зевин, повернуть вправо по горной дороге, которая вела в обход неприятельской позиции на большую эрзерумскую дорогу, не доходя Гассан-кала. Генерал-майор Суслов получил предписание: двинувшись чрез Топрах-кале, остановиться в виду неприятеля и занимать его с фронта ⁽⁶⁴⁾.

Полковник князь Дондуков, исполняя данное ему поручение, шел форсированным маршем и прибыв, 21-го июля (2-го августа), утром, к сел. Азап, вошел в связь с эриванским отрядом, который тогда находился на другой стороне реки Аракса, с фронта против Вели-паши, стоявшего с 12,000 человек при 32-х орудиях на позиции у Керпи-кёв. Отряд Суслова, за исключением войск, оставленных им в долине верхнего Ефрата, для занятия покоренной страны, состоял из следующих войск:

Пехота.
21-й пехотн. дивизии	Ширванского пехотного полка	2	батал.
	Мингрельского егерского полка	1	‘
Кавалерия.
	Донского казачьего No 23-го полка	4	сотни.
	Эриванской бекской дружины	2	‘
	Конно-мусульманский No 4-го полк	4	‘
	Куртинский No 1-го полк	5	‘
Артиллерия.
	21 артилл. бригады, легкой No 7-го батар.	6	оруд.

Всего же в отряде: 3 батальона и 15 сотен, в числе до 3,500 человек при 6-ти орудиях.

Позиция Вели-паши у Керпи-кев находилась на левой (северной) стороне реки Гассан-кала, в 12-ти верстах от местечка и крепости Гассан-кала. Отряд Суслова мог обойти ее с правого фланга, переправясь через реку Аракс, в которую Гассан-кала впадает под прямым углом выше Керпи-кёв, и двинувшись по широкой долине в тыл неприятеля, река Гассан-кала везде проходима вброд. Другой же наш отряд — князя Дундукова-Корсакова — находился на левой стороне Аракса и мог обойти неприятельскую позицию, свернув с эрзерумской дороги, не доходя 12 верст до Керпи-кёв, вправо через горы, на селение Дали-Чермук: таково было предположение князя Дундукова. Но генерал Суслов, сообщив ему свое решение о трудности движения по горной дороге в обход левого фланга Турок, предложил обойти их справа войсками обоих отрядов, по дороге удобной для действия кавалерии, и князь Дондуков счел себя обязанным двинуться по указанию старшего в чине, начальника отряда. При этом отряду князя Дондукова надлежало переправиться через Аракс два раза: сперва на правую сторону реки, для соединения с Эриванским отрядом, а потом — на левую, для обхода неприятельской позиции. Генерал Суслов перевел свою пехоту и артиллерию чрез мост на левый берег Аракса и, построив их с фронта против турецкого лагеря, открыл по нем огонь из нескольких орудий, а князь Дондуков, перейдя с кавалерией и конными орудиями в брод через Аракс, выше моста, расположился против правого фланга Турок, фронтом к реке Гассан-кала, и также завязал канонаду с неприятелем. Следствием сложного маневра, совершенного нашими отрядами, было то, что, пока начальники их сговаривались между собою — обходить ли или нет неприятеля, Вели-паша со всеми своими войсками и обозами, в ночи снялся с позиции и отступил по эрзерумской дороге, за хребет Деве-Бойну, не будучи преследован и не понеся никакого урона. Причиною тому было отчасти крайнее утомление кавалерии князя Дондукова-Корсакова, сделавшей в продолжении двух знойных дней более 120-ти верст, но ничто не мешало свежей кавалерии Эриванского отряда преследовать по пятам неприятеля и нанести ему большой вред, тем более, что отступление Вели-паши было произведено в величайшем беспорядке. Дороги были загромождены обозами и толпами солдат и баши-бузуков, женщин и детей окрестных селений. Курды угоняли скот, грабили жителей и жгли покинутые деревни. Если бы войска Суслова атаковали позицию при Деве-Бойну, то неприятель, по всей вероятности, обратился бы в бегство, и мы без сопротивления овладели бы Эрзерумом ⁽⁶⁵⁾.

С рассветом 22-го июля (3-го августа), кавалерия князя Дондукова-Корсакова двинулась в Гассан-кала. При занятии этого местечка, было захвачено несколько тысяч четвертей пшеницы и ячменя и до ста штук рогатого скота, а также большое количество снарядов, и проч. Сам генерал Муравьев прибыл с первым эшелоном Ковалевского, 23-го июля (4-го августа), к сел. Керпи-кёв, куда, на следующий день, стянулись и прочие войска отряда. Во время двухдневного отдыха, данного войскам в Керпи-кёве, укрепления тамошнего турецкого лагеря были срыты, на эту работу назначалось до 200 человек из жителей Гассан-калы. По известиям, полученным чрез лазутчиков из Эрзерума, там господствовали страх и смятение, Турки укрепляли на-скоро город и Вели-паша изъявлял намерение оборонять его, в случае, если он будет вытеснен из позиции при Деве-Бойну, отстоящей около десяти верст от Эрзерума. По всей вероятности, наши войска могли бы овладеть этим важным пунктом, но занятие его принесло бы пользу в политическом и военном отношениях только тогда, когда мы оставили бы там довольно сильный гарнизон, а это было невозможно без ослабления наблюдательного корпуса под Карсом. Временное же занятие Эрзерума нашими войсками было бы для них невыгодно и очищение его могло бы поколебать доверие христианского населения окрестной страны к силе нашего оружия и возвысило бы дух неприятеля. Как Вели-паша, судя по прежней осторожности его действий, уклонился бы от боя, то дальнейшее преследование его было бесполезно. Все это объясняет, почему генерал Муравьев, не успев истребить турецкий корпус, решился возвратиться под Карс. Отрядам Суслова и князя Дондукова было приказано возвратиться к сел. Керпи-кёв 24-го июля (5-го августа). Запасы муки и ячменя, найденные в окрестных селениях, были в изобилии розданы войскам ⁽⁶⁶⁾.

25-го июля (6-го августа), началось обратное движение наших войск. Отряд Суслова выступил от Керпи-кёва, перешел через Драм-Даг, 29-го (10-го августа), и расположился в алашкертском санджаке. Отряд Ковалевского также двигался по прежнему пути, по-эшелонно, присоединился к вагенбургу, остававшемуся на Саганлуге, и, после днёвки 27-го июля (8-го августа), выступил к Карсу, куда прибыл 30-го (11-го августа) ⁽⁶⁷⁾.

На марше получено было сведение о действиях наблюдательного корпуса под Карсом. В продолжении 12-ти-дневного похода за Саганлуг, было сделано несколько удачных поисков генералом Баклановым, в окрестностях Карса, и генералом Базиным, сменившим Ковалевского в Ахалцыхе, чрез Ардаган, к Карсу. Авангард его, под начальством барона Унгернштернберга, по занятии Ардагана, двинулся на сел. Омерага и вошел в связь с войсками наблюдательного корпуса генерала Бриммера ⁽⁶⁸⁾.

26-го июля (7-го августа), сам Бриммер, предприняв фуражировку между селением Комацуром и турецким укрепленным лагерем, принял начальство над прикрытием фуражиров, состоявшим из 8-ми батальонов, 12-ти эскадронов . и казачьей сотни, при 22-х орудиях. Миновав сел. Нижний Караджуран, войска построились в боевой порядок, а фуражиры, за левым флангом прикрытия, стали косить траву. Генерал Бриммер, подойдя с батареями сажен на 400 к Канлы-табиа, приказал открыть огонь, на который Турки отвечали с своих ближайших укреплений, и как их орудия были больших калибров и, между тем, наши войска подошли к ним близко, то, для избежания напрасной потери, Бриммер приказал прекратить фуражировку и отвел назад прикрывавшие фуражиров пехоту и кавалерию. Все дело продолжалось не более 20-ти минут и, несмотря на множество брошенных неприятелем снарядов, мы потеряли вообще убитыми и ранеными только 38 человек, из коих 6 офицеров, но, к сожалению, в числе их были смертельно ранены командир Тверского драгунского полка, генерал-майор Куколевский, и командир легкой No 7-го батареи 18-й артиллерийской бригады, подполковник Тальгрен. Одновременно с канонадою, гремевшею под Карсом, Бакланов подошел к высоте Кара-дагу, и, пользуясь тем, что все внимание Турок было обращено к южной стороне крепости, выслал вперед горскую сотню, которая захватила почти у самого гласиса 80 штук скота и угнала их в наш лагерь. Неприятели были так озадачены молодецким налетом горцев, что открыли по ним огонь уже тогда, когда они находились в расстоянии дальнего пушечного выстрела ⁽⁶⁹⁾.

Несмотря на деятельность наших летучих отрядов, гарнизон Карса находил возможность сообщения с окрестною страною. По возвращении из экспедиции против Вели-паши, генерал Муравьев предпринял совершенно обложить осажденную крепость, чему тогда вполне благоприятствовали обстоятельства: занятие Ардагана и Кагызмана русскими войсками, истребление запасов, заготовленных для карсского в окрестной стране, отступление Вели-паши с войсками вспомогательного отряда к Эрзеруму, и наконец сосредоточение наших войск под Карсом и прибытие к ним всех ожидаемых подкреплений.

1-го (13-го) августа, соединились отряды Ковалевского и Бриммера у разоренного селения Чифтликая: первый спустился по левому берегу Карс-чая, а второй поднялся по правому этой реки. На этой, весьма выгодной для лагеря местности, по обе стороны Карс-чая, оставался корпус до сдачи Карса. Расположив здесь главные силы, наш главнокомандующий приступил к совершенному обложению Карса ⁽⁷⁰⁾.

Приложения к главе XXXIX.

⁽¹⁾ Записки генерала Бриммера. — Словесные показания бывших кавказцев.

⁽²⁾ Сын Шамиля, Джемал-Эдин получил воспитание в кадетском корпусе и служил в уланском Его Имп. Высоч. Вел. Князя Михаила Николаевича (Владимирском) полку поручиком.

⁽³⁾ Записки одного из участников похода 1855 г. в Азиятской Турции.

⁽⁴⁾ Из записок полковника де Саже.

⁽⁵⁾ Газ. Кавказ 1855 г. No 18.

⁽⁶⁾ Из записок генер. Бриммера.

⁽⁷⁾ Состав Александропольского отряда.

Пехота.
Кавказск гренад. бригада, под нач. ген-майора Майделя	Лейб-карабинерн. Эриванского, Его Императорского Величества полка	4	батал.
	Грузинского гренадерского Е.И. Выс., Вел. Князя Константина Николаевича полка	3Ґ	батал.
	Кавказский стрелковый батальон	1	батал.
	Кавказский саперный батальон	1	батал.
18-й пехотн. дивизии, под нач. генер.-лейтен. князя Гагарина	Ряжский пехотный полк	4	батал.
	Белевский егерский	4	батал.
	Тульский	4	батал.
Итого . . 21Ґ батал.
Кавалерия.
Сводная бригада под нач. ген.-м. графа Нирода.	Тверской драгунский Е. И. Выс. Вел. Князя Николая Николаевича полк	10	эскадр.
	Новороссийский драгунск. князя Варшавского полк	10	эскадр.
	Нижегородского драгунского принца Виртембергского полка	8	эскадр.
Итого . . 28 эскадр.
Иррегулярная кавалерия.
Донского казачьего No 4 полка	5	сотен.
Донского казачьего No 20 полка	3	сотни
Сборный линейн. каз. No 1 полк	6	сотен.
Сборный линейн. каз. No 2 полк	6	сотен.
Конвой главнокомандующего	1	сотня.
Итого… 21 сотня.
Кроме того, присоединились к действующему корпусу:
Донской казачий No 35-го полк	6	сотен.
Грузинская дворянская дружина	2	‘
Горской кавк. конной милиции	2	‘
Конно-мусульманских NoNo 1-го и 2-го полков	8	‘
Охотников полк. Лорис-Меликова	3	‘
Карапапахской конной милиции	2	‘
Куртинский No 2-го полк	5	‘
Итого . . 28 сотен.
Артиллерия.
Пешая:
Кавказской гренад. артиллер. бригады:
Батарейная No1-го батарея	8	орудий.
Батарейная No2-го батарея	8	‘
Легкая No 1-го батарея	8	‘
13-й арт. бригады батарейная No 2-го батарея	8	‘
18-й артиллер. бригады батарейная No 4-го батарея	8	‘
Легкой No 7-го батареи	4	‘
Легкой No 8-го батареи	8	‘
Конная.
Донская No 6-го батарея	8	орудий.
Донская No 7-го батарея	8	‘
Линейная каз. No 13-го батарея	8	‘
Итого: 76 орудий
Всего же:
Пехоты	около	16,000	челов.
Кавалерии	‘	7,500	‘
Артиллер. прислуги	‘	1,000	‘

⁽⁸⁾ Состав Ахалцыхского отряда.

Пехота.
13-й пех. дивизии	Белостокский пехотный полк	4	батал.
	Виленский егерский полк	4	батал.
18-й пех. див.,	Рязанский пехотный полк	4	батал.
	Карталинской пешей милиции	1	дружина
Итого 12 бат. и 1 дружина
Кавалерия.
	Донских казаков	7	сотен
	Конно-мусульманский No 3-го полк	5	‘
	Осетинской конной милиции	1	‘
	Ахалкалакской конной милиции	2	‘
Итого . . 15 сотен.
Артиллерия.
	Две батареи	16	орудий
Всего же:	Пехоты	9,000	челов.
	Кавалерии	1,200	‘
	Артиллер. прислуги	300	‘

⁽⁹⁾ Состав Эриванского отряда.

Пехота.
Ширванского кн. Варшавского полка	2	батал.
Апшеронского пехотн. полка	1	‘
Мингрельского егерского полка	1	‘
Итого 4 батал.
Кавалерия.
Донского казачьего No 23-го полка	4	сотни
Эриванской бекской конн. дружины	2	‘
Эриванский конно-мусульм. No 4-го полк	5	‘
Куртинский No 1-го полк	5	‘
Итого 16 сотен.
Артиллерия.
21-й артилл. бриг. легкая No 7-го батарея	8	орудий.

⁽¹⁰⁾ ‘Кавказ’. 1855. No 39-й.

⁽¹¹⁾ Начальником штаба действующего корпуса оставлен генерал-майор Неверовский, назначены: обер-квартирмейстером, вместо полковника Колодеева, полковник Рудановский, дежурным штаб-офицером — подполковник Кауфман 2-й, командиром гренадерской бригады — генерал-майор Майдель, начальником иррегулярной кавалерии — генерал-майор Бакланов, начальником артиллерии — полковник Москалев, исправляющим должность генерал-интенданта — полковник Колосовский, командиром Куринского князя Воронцова полка — полковник Мищенко.

⁽¹²⁾ Приказы по Отдельному Кавказскому корпусу, от 17-го мая 1855 г. за NoNo 103, 104 и 105.

⁽¹³⁾ На смотру 21-го.мая было: 26?2 батальонов, 28 эскадронов, 72 орудия, три полка казачьих, 2 сотни местной и 2 сотни Карапапахской милиции и осадный парк.

⁽¹⁴⁾ Генер. Черкесов. Блокада Карса в 1855 г.

⁽¹⁵⁾ Записки генер. Бриммера (рукоп.). — Записки полковн. де Саже (рукоп.).

⁽¹⁶⁾ Записки генер. Бриммера. — Черкесов. Блокада Карса.

⁽¹⁷⁾ Записки генер. Бриммера. — Черкесов. Блокада Карса.

⁽¹⁸⁾ ‘Кавказ’. 1855. No 42. — -Записки полковника де Саже.

⁽¹⁹⁾ H. Sandwith. A. Narrative of the siege of Kars. 229.

⁽²⁰⁾ H. Sandwith. 230-232. — Черкесов. Блокада Карса.

⁽²¹⁾ Записки одного из участников похода, и проч. — Черкесов. Блокада Карса.

⁽²²⁾ Черкесов. — Блокада Карса.

⁽²³⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽²⁴⁾ Черкесов. — Блокада Карса.

⁽²⁵⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽²⁶⁾ Состав колонны графа Нирода: 10 батальонов гренадерской бригады, 20 эскадронов сводной драгунской бригады, 8 сотен казаков и конной милиции, 24 пеших и 16 конных орудий.

⁽²⁷⁾ Состав колонны князя Гагарина: 14 батальонов 18-й пехотной дивизии, одна рота Кавказского саперного баталиона, 8 эскадронов Нижегородского драгунского полка, 11 казачьих сотен, 28 пеших и 8 конных орудий.

⁽²⁸⁾ Состав отряда Ковалевского, направленного к Ардагану: 10 батальонов Рязанского и Виленского полков, 5 казачьих сотен, 4 орудия резервной батарейн. батареи 19-й артилл. бригады и 8 орудий 6-й легкой батареи 18-й артилл. бригады.

⁽²⁹⁾ Журнал военных действий в Азиятской Турции, 1855 г.

⁽³⁰⁾ Журнал военн. действий. — Кавказ. 1855. NoNo 44 и 46. — Донесение генерала Муравьева, от 5-го июня 1855 г.

⁽³¹⁾ Записки де Саже.

^(З2) Черкесов. Блокада Карса. — H. Sandwith. 252-253.

⁽³³⁾ Донесение генерала Муравьева, от 8-го июня 1855 г. — Записки де Саже.

⁽³⁴⁾ Донесение генерала Муравьева, от 13-го июня 1855 г. — Записки де Саже.

⁽³⁵⁾ Журнал военн. действий. — Черкесов. Блокада Карса. — Записки де Саже.

⁽³⁶⁾ Записки де Саже.

⁽³⁷⁾ Письмо князя Долгорукова, от 10-го мая 1855 г.

(38) Состав Эриванского (Баязетского) отряда: 1-й и 2-й батальоны Ширванского пехотного полка, 1-й и 5-й батальоны Мингрельского егерского полка, 5-й батальон Тифлисского егерского полка, 8 орудий легкой No 7-го батареи 21-й артиллер. бригады, Донской казачий No 23-го полк. Всего же до 5,000 человек.

⁽³⁹⁾ Лихутин. Русские в Азиятск. Турции в 1854-1855 годах. 277.

⁽⁴⁰⁾ Лихутин. 279-280.

⁽⁴¹⁾ Лихутин. 281-284.

⁽⁴²⁾ Донесение генерала Муравьева, от 26-го июня. — Лихутин. 284-289.

⁽⁴³⁾ Донесение генерала Муравьева, от 26-го июня. — Лихутин. 294-295 и 300-301. — Записки де Саже.

⁽⁴⁴⁾ Записки де Саже. — Записки одного из участников в походе и проч.

⁽⁴⁵⁾ Состав отряда генерал-лейтен. князя Гагарина: 4 батальона Лейб-карабинерного Его Величества полка, 10 батальонов 2-й бригады 18-й дивизии: по одной роте стрелков и сапер, 10 эскадронов Тверского драгунского полка, сводный лин. казачий No 2-го полк, одна сотня Карапапахской милиции, 36 орудий.

⁽⁴⁶⁾ Состав отряда генерала Бриммера: Грузинский гренадерский Его Имп. Высочества Велик. Князя Константина Николаевича полк, 1-я бригада 18-й пехотной дивизии, по три роты сапер и стрелков, Новороссийский и Нижегородский драгунские полки, Донской No 4-го, Сборный лин. No 1-го, Конно-мусульманский No 1-го и Куртинский No 2-го полки, 2 сотни охотников Лорис-Меликова и 2 сотни горской милиции, три батареи гренадерской артилл. бригады, конные батареи NoЛ? 7-го и 13-го и две конно-ракетные команды.

⁽⁴⁷⁾ Донесение генерала Муравьева, от 26-го июня 1855 г. — Записки де Саже.

⁽⁴⁸⁾ Лихутин. 309-310.

⁽⁴⁹⁾ Донесение генерала Муравьева, от 29-го июня 1855 г.

⁽⁵⁰⁾ H. Sandwith. 259.

⁽⁵¹⁾ Донесение генерала Муравьева, от 29-го июня 1855 г.

⁽⁵²⁾ Журнал военных действий. — Записки одного из участников похода и проч.

⁽⁵³⁾ Состав отряда генер.-майора Бакланова: Новороссийский драгунский полк, пикинерный дивизион Нижегородского драгунского полка, по три сотни полков: Сборного линейн. No 1-го, Конно-мусульманского No 1-го и Куртинского No 2-го, две сотни горской милиции и полсотни охотников Лорис-Меликова, конная No 13-го батарея и ракетная команда.

⁽⁵⁴⁾ Донесение генерала Муравьева, от 11-го июля 1855 г.

⁽⁵⁵⁾ Состав отряда барона Унгернштернберга: 7 сотен Донских казаков и 4 сотни милиции.

⁽⁵⁶⁾ Донесение генерала Муравьева, от 18-го июля 1855 г.

⁽⁵⁷⁾ Там же.

⁽⁵⁸⁾ Записки полковника де Саже.

⁽⁵⁹⁾ Записки де Саже. — Записки одного из участников похода, и проч.

⁽⁶⁰⁾ Черкесов. Блокада Барса.

⁽⁶¹⁾ Записки одного из участников похода, и проч.

⁽⁶²⁾ Кавалерия, оставленная при главной колонне: сотня Грузинской дворянской дружины, три сотни Донского казачьего No 4 полка, три сотни Конно-мусульманского No® 1 полка и сотня охотников Лорис-Меликова.

⁽⁶³⁾ Записки одного из участников похода, и проч.

⁽⁶⁴⁾ Лихутин. 327-328. — 19-го (31-го) июля, в 4 часа пополудни, князь Дондуков-Корсаков послал генералу Суслову записку следующего содержания:

‘Вчерашнего числа прибыл в Тазанлы с авангардным отрядом кавалерии. Сего числа, в 4 часа пополудни, выступаю чрез хребет Саганлуг, пойду всю ночь и, сделав только на рассвете привал, 20-го числа к вечеру надеюсь быть в Зевине, в 25-ти верстах от Вели-паши, отделившись на 2 или на 3 перехода от главных сил.

Сегодня главная колонна приходит на ночлег на место настоящего моего лагеря, а завтра следует далее. По приказанию Г. Главнокомандующего, сообщая Вашему Превосходительству о настоящем моем движении, имею честь присовокупить, что так как вверенный Вам отряд 20-го числа имеет уже ночевать за перевалом из Топрах-кале, и почти в равном расстоянии от неприятеля с моею кавалериею, то Г. Главнокомандующий полагает, что движение двух отрядов может быть произведено совокупно с двух сторон, как единственное средство застигнуть, ежели не все силы Вели-наши, то, по крайней мере, отрезать хоть часть его арриергарда, тяжестей, а может быть и орудий. — Потому в ночь с 20-го на 21-е число Вашему Превосходительству предлагает двинуться налегке, по направлению к Керпи-кёву, большою дорогою, тяжестям отряда следовать по той же дороге, при прикрытии, по усмотрению Вашему. Одновременно с этим движением я выступаю из Зевина по главной дороге, не доходя 10 — 12 верст до Керпи-кёва, поверну на-право по обходной на Гассан-кале, через Дали-Чермук, во фланг и тыл неприятелю.

В случае намерения Вели-паши держаться в настоящем его лагере, при значительном превосходстве сил (что допустить трудно), — Ваше Превосходительство имеете, не переходя Аракс, избрать позицию в виду неприятеля и ожидать главных сил, покуда мой отряд будет отвлекать внимание Турок с другой стороны, обоим отрядам бдительно следить за неприятелем и, при первом его шаге к отступлению, двигаться и преследовать по указанным направлениям. Передавая Вашему Превосходительству волю Г. Главнокомандующего, с своей стороны полагаю, что Вели-паша не дождется нашего приближения, но быстрота движения и неожиданность такого скорого появления наших войск пред ним могут дать нам, с помощию Божией, возможность застигнуть хоть часть его войск. — Посланный с этим письмом нарочный имеет немедленно возвратиться с ответом через Хорисан в Зевин, где я буду находиться. С похода буду иметь честь послать к Вам новое уведомление, а к рассвету 21-го числа отряды, полагаю, будут в виду друг друга, Прилагаю при сем карту окрестности и укрепления Керпи-кёва. По соединении с Вами, поступаю под начальство Ваше до прибытия главных сил, ибо далее Гассан-кале двигаться не предписано. От всей души желая Вам успеха, с своей стороны буду содействовать оному, согласно изложенным выше приказаниям, и Бог поможет нам, надеюсь, исполнить волю Г. Главнокомандующего. Поручаю себя Вашему постоянному ко мне расположению и прошу располагать вполне мною, я счастлив буду содействовать хоть чем-нибудь общему делу, столь важному для нас. Итак, до 21-го числа, и с Богом вперед’.

⁽⁶⁵⁾ Лихутин. 337-342 и 345-357. — Черкесов. Блокада Карса.

⁽⁶⁶⁾ Донесение генерала Муравьева, от 24-го июля. — Черкесов. Блокада Карса.

⁽⁶⁷⁾ Журнал военных действий. — Записки де Саже.

⁽⁶⁸⁾ Донесение генерала Муравьева, от 4-го августа 1855 г.

⁽⁶⁹⁾ Донесение генерала Муравьева, от 4-го августа 1855 г. — Записки де Саже.

⁽⁷⁰⁾ Записки одного из участников похода 1855 г.

ГЛАВА ХL.
Совершенное обложение и штурм Карса.

(С начала (с половины) августа по 17-е (29-е) сентября).

В то время, когда наш главнокомандующий приступил к полному обложению Карса, эта крепость находилась в следующем состоянии.

В продолжении лета, уже во время блокады Карса, Виллиамс, опасаясь, чтобы русские войска не заняли Шорахских высот, господствующих над всеми укреплениями левой стороны Карс-чая, построил на них два редута: Тахмас-Табиа и Тепе-табиа, вооруженные артиллерией и соединенные между собою ретраншаментом, для ружейной обороны, такой же ретраншамент был устроен влево от Тахмас-Табиа по склону горы, а вправо от Тепе-табиа, до так называемой баши-бузукской горы, тянулись окопы, вооруженные артиллерией, получившие у Англичан название ‘Ренисонских линий’. Далее к северу находилась весьма крутая гора Ширшане, (баши-бузукская), на северо-восточном склоне коей была построена батарея Тетек-табиа, для обороны Чахмакского оврага. В таком виде распространенные укрепления Карса имели по внешней линии кругом крепости протяжение в 17 верст, и хотя, по обширности своей, не соответствовали силе гарнизона, однако же, будучи весьма хорошо устроены и доставляя одни другим взаимную оборону, могли быть упорно защищаемы Турками, вообще более способными к крепостной, нежели к полевой войне ^(*). В продолжении июня и июля, когда крепость еще имела сообщение с окрестною страною, гарнизон несколько усилился. Число регулярных войск простиралось до 20-ти тыс. человек, а баши-бузуков — до 6-ти тысяч, кроме того могли принять участие в обороне города несколько тысяч вооруженных жителей. Для нас было весьма важно знать, какое количество запасов было собрано в Карсе, но это оказалось весьма затруднительным, потому что сами начальники гарнизона не имели о том точных сведений. Из показаний лазутчиков, мы однако же могли заключить, что истребление турецких запасов за Саганлугой и постепенное стеснение сообщений Карса с Эрзерумом возбудили опасения генерала Виллиамса на счет снабжения продовольствием войск. Еще в начале июня были открыты им подлоги и злоупотребления, вследствие коих наличное количество запасов в Карсе оказалось гораздо менее, нежели показывалось в отчетах, и, по тогдашней числительности гарнизона, могло стать только до конца августа. Виллиамс признал необходимым, с самого прибытия русских войск к Карсу, уменьшить дачу провианта на целую треть, именно, вместо обычного пайка турецких солдат — 300 драхм (с небольшим 2 фунта) пшеничного хлеба и 27 драхм (18 золотников) риса, выдавать хлеба только 200 драхм (около Г/2 фунта). Суточная порция мяса на одного солдата, состоявшая из 80-ти драхм (55 золотников), сперва была уменьшена, а потом, взамен ее, выдавались деньги, что было весьма невыгодно для войск при возраставших ежедневно ценах на все съестные продукты: так, наприм., око (три фунта) хлеба продавалось: 6-го (18-го) июля — по 2 куруша (10 коп.), 7-го (19-го) — по 12-ти коп., 8-го (20-го)-по 17-ти,а 10-го (22-го)-по 30-ти копеек. Еще затруднительнее было фуражное довольствие. Приказание скосить ячмень и траву на пушечный выстрел от нижнего лагеря не могло быть исполнено в виду наших партий, те же запасы ячменя и сена, которые были заготовлены в город, оказались недостаточны, и особенно тогда, когда стали перемалывать ячмень и мешать яшную муку с пшеничною для солдатских пайков. Затем вскоре перестали отпускать фураж не только в полки баши-бузуков, но и регулярной кавалерии, отчего их лошади пришли в крайнее изнурение. Когда же они оказывались вовсе негодны, разрешено было их продавать на рынке, а кавалерия обратилась в плохую пехоту, получив, вместо пик, ружья без штыков.

Уменьшение дачи провианта войскам, ослабляя физические силы солдат, оказывало влияние и на дух гарнизона, который, потеряв доверие к благоприятному исходу своих трудов и лишений, надеялся исключительно на помощь извне: беспрестанно ходили слухи об ожидаемых подкреплениях, то из Эрзерума, то из Батума и Трапезонта. Лазы, вступившие торжественно, с песнями, в город, вскоре предались унынию и объявили, что они пришли в Карс. чтобы сражаться, а не умирать с голода. Затем, кинувшись толпою к Шораху, разграбили это селение и были усмирены единственно благодаря энергии Виллиамса и состоявших при нем английских офицеров. Даже в регулярных войсках начались побеги: шжа город еще не состоял в полной блокаде, солдаты уходили в свои селения, другие же являлись в наш лагерь ⁽²⁾.

При тесной блокаде Карма, начавшейся с 1-го (13-го) августа, главные силы генерала Муравьева были расположены, как уже сказано, у развалин сел. Чифтликая по обе стороны Карс-чая. На левой стороне (в нижнем лагере) находились, примыкая правым флангом к реке, а левым к сел. Тамры, построенные в несколько линий войска генерала Ковалевского, в составе 16-ти баталионов, двух рот сапер, двух рот стрелкового батальона, одной казачьей сотни и 4-х батарей ⁽³⁾. На правой же стороне реки (в верхнем лагере), стали, опираясь левым флангом к скалистому берегу, также в несколько линий, войска генерала Бриммера, в составе 18-ти батальонов, двух рот сапер, двух рот стрелкового батальона, 4-х эскадронов драгун, одной сотни казаков и 7-ми сотен милиции с 4-мя батареями ⁽⁴⁾. Штаб Действующего корпуса оставался при генерале Бриммере, и потому он заведывал распоряжениями по хозяйственной части обоих отрядов. Вагенбург был расположен верстах в четырех за правым флангом лагеря. у сел. Каны-кёв, под прикрытием одного батальона с несколькими орудиями, а впереди, верстах в двух от правого фланга лагеря, стал граф Нирод, с полками Новороссийским драгунским и Линейным казачьим No 2-го, и с Линейною казачьей батареею No 13-го. Далее по Александропольской дороге, у сел. Хадживали, был расположен полковник Едигаров со 2-м конно-мусульманским полком, а к северу от Карса, у сел. Мелик-кёв, генерал-майор Бакланов, с полками Тверским драгунским и Линейным No 1-го, Донскою казачьей батареею No 6-го и конно-ракетною командою. Полковник Унгернштернберг, с восемью сотнями казаков и милиции и 4-мя ракетными станками, стоял у озера Айгер-гель, а для поддержания его — генерал-майор Базин, с Белостокским пехотным полком, 4-мя пешими орудиями, Карталинскою пешею дружиною, двумя сотнями донских казаков и одною сотнею Осетинской конной милиции — у сел. Омер-ага. С западной стороны Карса, у селения Хопанлы, стоял полковник князь Дондуков-Корсаков, с Нижегородским драгунским полком, семью сотнями казаков и милиции, донскою батареей No 7-го и конно-ракетною командою. Особый отряд, в составе трех сотен 1-го конно-мусульманского полка, расположенный у подошвы Саганлуга, наблюдал в нашем тылу за дорогами, ведущими от Эрзерума. Все эти отряды, занимавшие кругом Карса протяжение около 50-ти верст, связывались между собою разъездами, и вскоре сообщение обложенной крепости с окрестною страною было почти совершенно прервано. Только лишь одиночные люди иногда успевали прокрадываться на северо-западную сторону Карса, где способствовала тому гористая местность, либо по восточную сторону крепости, пользуясь промежутком на безводной равнине между отрядами Бакланова и графа Нирода, где не было возможности поставить достаточно-сильный наблюдательный отряд ⁽⁵⁾.

Почти ежедневно наши войска имели стычки с неприятельскими партиями, выходившими из Карса на фуражировку, либо для прикрытия скота, пасшегося под крепостью.

Главнокомандующий, предприняв побудить карсский гарнизон к сдаче тесною блокадою, озаботился о средствах, необходимых для снабжения жизненными запасами собственных войск, на случай продолжительной стоянки под Карсом. Всего затруднительнее было заготовление в достаточном количестве фуража для нашей многочисленной кавалерии, необходимой для занятия обширной блокадной линии. В продолжении лета, для добывания травы производились фуражировки, а для составления запасов на будущее время — целые части войск были отряжаемы на покосы в окрестностях селения Ах-Кома и озера Айгер-геля, а также обширные заготовления сена производились войсками, расположенными в Духобории, и подрядчиками, бравшими на себя доставку сена под Карс. Войска наши были обеспечены этими запасами фуража не только до конца блокады, но и по сдаче Карса. Хлебные же запасы взимались с жителей покоренных нами санджаков, в размере определенном — так называемою — Бахрою при прежнем правительстве, т.е. в количестве десятой части всего урожая. Из этой хлебной подати, ячмень доставлялся войскам, а пшеница свозилась в пограничные магазины, что значительно понизило подрядные цены на заготовления, производимые по распоряжению интендантства. Кроме ячменя, поступавшего в виде подати, и сена, добываемого фуражировками, приобретался фураж у жителей по вольной цене. Сухари изготовлялись в Александрополе и были доставляемы под Карс транспортами, в размере 10-ти-дневного довольствия. Для снабжения войск дровами служили окрестные селения, покинутые жителями, частью же дрова привозились из лесов Саганлуга. Таким образом, во все время блокады, наши войска ни в чем не терпели недостатка.

Для доставления им возможности покупать свежую провизию и другие местные произведения, в глав-ном лагере был устроен базар для торговцев, приезжавших из Александрополя, и для туземцев, привозивших дрова, хлеб, сено, и проч. Для поддержания здоровья людей, по берегу Карс-чая были устроены русские бани, сперва в па-латках, а потом в землянках. Вообще санитарное состояние наших войск было весьма удовлетворительно до августа, когда число больных несколько увеличилось от значительной разницы в температуре дня и ночи. В начале же сентября появилась холера ⁽⁶⁾.

Со времени тесного обложения Карса, все попытки неприятельских фуражиров были неудачны. Кавалерия, находившаяся в Карсе, не принося никакой пользы, увеличивала число состоявших на продовольствии людей, и потому Турки решились выслать ее из крепости по частям скрытно, чтобы доставить ей возможность незаметно пробраться мимо наших наблюдательных отрядов. Первое покушение неприятеля удалось вполне. Конная партия, в числе до 300 человек, конвоировавшая нескольких чиновников, в ночи с 13-го на 14-е (с 25-го на 26-е) августа, прошла, не встретясь с нашими войсками, из Карса к Ольте. Этот случай и более подробное ознакомление с окрестностями обложенной крепости заставили нас сделать некоторые перемены в расположении блокадных отрядов. Кавалерия князя Дондукова была переведена от Хопанлы к Бозгалы, селению верстах в 7-ми от Чифтликая и всего в 4-х верстах от передовых турецких укреплений. Отряд Унгернштернберга был переведен от озера Айгер-гель к сел. Чамуру. между Бозгалы и Мелик-кёв, и подчинен генерал-майору Бакланову ⁽⁷⁾.

Эти распоряжения много способствовали стеснению блокады Карса. Между тем Турки, поощренные удачным уходом кавалерии в ночь на 14-е (на 26-е) августа, решились повторить это предприятие в большем размере. Несколько дней носились слухи в нашем лагере о предстоявшем выступлении Турок со стороны Чахмаха, что заставило князя Дондукова и барона Унгернштернберга усилить заставы и резервы, и условиться в сигналах на случаи ночной тревоги. — 22-го августа (3-го сентября), князь Дондуков узнал от лазутчиков, что генерал Виллиамс приказал всей кавалерии быть готовою к выступлению в ночи по ольтинской дороге. Для пресечения неприятелю этого пути, была поставлена поперек его довольно густая цепь из 8-ми сотен кавалерии, высланных из отрядов Унгернштернберга и князя Дондукова ⁽⁸⁾. В засаде, по обе стороны сел. Джавры, находились: 4-й и 5-й эскадроны Нижегородского драгунского полка, полсотни милиции и конно-ракетная команда, под начальством подполковника Кишинского, и сотня Донского No 21-го полка, под начальством подполковника Лошакова. Прочие войска обоих отрядов и весь отряд Бакланова готовились поддержать атаку.

В тот же день, перед вечером, приказано было в Карсе назначить от каждого из четырех полков регулярной кавалерии Арабистанского корпуса до 300 человек, что составило вообще около тысячи всадников, к ним присоединили 400 артиллерийских лошадей с 200-ми рядовых и несколько сот баши-бузуков. С наступлением ночи, генерал Виллиамс и Керим-паша проводили отряд за Чахмахские высоты, отдав войскам приказание — идти со всевозможным соблюдением тишины и порядка.

Ночь была очень темна. В 10 часов, цепь от конно-мусульманского No 3-го полка услышала шум движущихся войск, по дороге от Чахмаха к Джаврам. На оклик нашей цепи ответа не было. Тогда подполковник Лошаков, не имея возможности распознать — какие это были войска, приказал сделать несколько выстрелов вверх и, благодаря отблеску их, увидев вблизи себя Турок, тотчас ударил на них с своими Донцами. Эта атака пришлась в тыл трех передних неприятельских полков, артиллеристы с заводными лошадьми, испуганные внезапным нападением, большею частью, повернули назад в Карс, а полк, шедший в хвосте турецкой колонны, кинулся вправо. Как только раздались в цепи выстрелы, подполковник Кишинский с Нижегородскими драгунами ударил в тыл передним полкам, вслед затем, бросился в помощь Лошакову Унгернштернберг с Донцами, а несколько спустя, также принял участие в общей свалке, прибывший из Бозгалы, князь Дондуков-Корсаков, с 3-м эскадроном, одною сотнею казаков и 4-мя ракетными станками.

Между тем взошла луна, и, при свете ее, преследование неприятеля могло быть произведено в большем порядке. Часть турецкой кавалерии кинулась к Самовату, а другая спешилась и засела в ущелии близ сел. Чифтликая, но вскоре была выбита оттуда ракетами и обратилась в бегство по различным направлениям, те же всадники, которые оставались в сомкнутой массе, двинулись по дороге к селению Сорхунли. Неприятель, уходивший врассыпную, был преследуем казаками и милицией, а за главною массою направились драгуны с ракетною командою. Турки, спешившись, собрались в две большие толпы и открыли беглый огонь по драгунам, но были сбиты и отступили в беспорядке к сел. Сорхунли, где, засев в домах, встретили драгун сильною пальбою. Полковник князь Дондуков, оставя 4-й эскадрон преследовать бегущих, оцепил селение и с рассветом заставил Турок сдаться.

Между тем, еще около полуночи, полковник Шульц, находившийся с отрядом у селения Ах-кома, услыша выстрелы со стороны Самоваты, выслал в ту сторону сотню конно-мусульманского No 1-го полка, которая встретила отделившийся, в самом начале дела, Арабистанский полк и, неожиданно ударив на него, рассеяла по ущелью, где уходившие Турки были перехватаны поодиночке. Около двух часов пополуночи, полковник Шульц, узнав о появлении Турок со стороны сел. Чигригана, отправился на перерез пути их следования, с одною сотнею конно-мусульманского No3-го полка. Когда же Турки, при встрече с ним, засели за каменьями, он послал за бывшею на сенокосе 4-ою карабинерною ротою Белевского полка, а кавалерии приказал занять дорогу в тылу неприятеля. Стрелки Белевской роты выбили Турок, которые, вскочив на лошадей, бросились бежать, но, будучи остановлены нашими всадниками, снова спешились и окружив себя лошадьми, открыли пальбу, вслед затем прибежали Белевцы, и тогда неприятель, уже потеряв 25 человек убитыми и не видя возможности к дальнейшему сопротивлению, положил оружие ⁽⁹⁾.

Войска наши преследовали неприятеля до самого перевала в гельский санджак и 23-го августа (4-го сентября) возвратились в свои лагери.

В этом деле, по самым умеренным показаниям, убито 125 Турок, в плен взято: штаб-офицеров 2, обер-офицеров 19, сувари и топчи (нижних чинов регулярной кавалерии и артиллерии) 200. В числе пленных штаб-офицеров находился один, служивший поручиком в гвардейском кавалерийском полку Авни-бея, состоявшем в 1833-м году при десантном отряде генерала Муравьева. Отбито три штандарта регулярных кавалерийских полков. Захвачено 800 лошадей и вьючных лошаков, множество оружия и амуниции. С нашей стороны: убито нижних чинов и милиционеров 3, ранены 3 офицера и 10 нижних чинов и милиционеров, контужено нижних чинов 3, всего же урон наш — 19 человек ⁽¹⁰⁾.

Последствием этого ночного побоища было почти совершенное уничтожение кавалерии неприятеля, который, с той поры, лишился возможности производить фуражировки. Несмотря на постоянное уменьшение дачи солдатского провианта, которая наконец ограничивалась тремя четвертями фунта хлеба и горстью риса, запасы в крепости быстро истощались. Чтобы продлить сопротивление гарнизона, Виллиамс стал высылать из города жителей: но все такие выходцы, и даже женщины и дети, по приказанию генерала Муравьева, были обращаемы назад. Некоторые из жителей вздумали было являться на наши аванпосты, объявляя себя перебежчиками, но и эта уловка не удалась: главнокомандующий приказал принимать из числа их только тех, которые приходили с оружием, все же прочие были отсылаемы обратно в Карс.

Со времени расположения нашего действующего корпуса на Карс-чае и тесной блокады Карса, Турки были принуждены отказаться от прямого сообщения с Эрзерумом чрез Саганлугский хребет, но все еще имели надежду получать жизненные запасы по окольной дороге на Ольту. Впрочем и на этом пути стоял отряд Базина, у сел. Омер-аги. Несмотря однако же на то, неприятель собрал значительные запасы провианта в Ольте и Пеняке и выслал туда же из Эрзерума сильный отряд с артиллериею, под прикрытием которого обозы с провиантом должны были, перейдя через хребет Канлы-тепе, выдти на ардаганскую дорогу и прорваться чрез наши посты в Карс.

Как только получено было в нашем лагере от лазутчиков сведение о появлении в Пеняке турецких войск, то главнокомандующий выслал отряд, под начальством генерала Ковалевского, к сел. Баш-кёв, где производилось сенокошение особым отрядом полковника Серебрякова. Вместе с тем были сделаны изменения в составе блокадных отрядов, заключавшиеся в том, что часть войск, стоявших по правую сторону Карс-чая, была переведена на левую сторону этой реки. Войска генерала Ковалевского, выступив из лагеря при Чифтликае, без ранцев и палаток, в ночи с 28-го на 29-е августа (с 9-го на 10-е сентября), прошли в сутки 50 верст и, соединившись с отрядом Серебрякова у Агджи-кала, близ Баш-кёв, находились в следующем составе:

Пехота.
3-й баталион Лейб-карабин. полка.	1	батал.
Виленского егерского полка.	3	‘
2-й батал. Тульского егерск. полка.	1	‘
4-й батал. Мингрельского егерск. полка.	1	‘
Кавказского стрелкового батальона.	1/2	‘
Кавказского саперного батальона.	1/2	‘
Итого 7 батал.
Кавалерия.
Нижегородского драгунского полка	6	эскадр.
Тверского драгунского полка	1	‘
Новороссийского драгунск. полка	1	‘
Сборного лин. казачьего No 1-го полка	3	сотни.
Сборного лин. казачьего No 2-го полка	2	‘
Конно-мусульманского No 1-го полка	3	‘
Охотников Лорис-Меликова	2	‘
Итого 8 эскадрон. и 10 сотен.
Артиллерия.
18-й артил. бриг.	Легкая No 7-го батарея	8	орудий.
	Легкая No 8-го батарея	8	‘
Донская конно-казачья No 7-го батарея	4	‘
Конно-ракетная команда	8	станк.
Итого 20 орудий и 8 станк.

Из расспросов о путях, ведущих от Агджи-калы в Пеняк, оказалось, что все они проходили чрез горы и были весьма трудны, и что лучший из них, единственный, по которому было возможно провезти артиллерию, вел чрез селения Арсинек и Косур, к Пеняку, на протяжении около 70-ти верст. Как успех предприятия зависел преимущественно от нечаянности нападения, то генерал Ковалевский решился на форсированный переход в одне сутки к Пеняку. Пехота его выступила от Агджи-калы, 30-го августа (11-го сентября), в три часа утра, а кавалерия, под начальством князя Дондукова, часом позже. Доведя пехоту до Вартаныкского подъема, Ковалевский остановил ее, пропустил кавалерию и отправился с нею вперед сам, а прочим войскам приказал следовать за собою, для облегчения марша, в двух эшелонах, под командою майора Кобиева и полковника Шликевича. Войска двинулись налегке, оставя все свои тяжести в сенокосном лагере и взяв с собою только 4-х-дневную дачу хлеба. Во втором часу пополудни, кавалерия взошла на высокую гору, с которой можно было видеть в зрительную трубку белевшиеся у Пеняка палатки турецкого лагеря и убедиться в трудности доступа к нему, по крутому поросшему лесом спуску. Генерал Ковалевский тут сделал небольшой привал, выслал казаков за селение Арсинек, для прерывания сообщений между жителями и неприятельскими войсками, и послал приказание Кобиеву — ускорить движение второго эшелона, а сам, оставя артиллерию, с прикрытием одного дивизиона Нижегородского полка и двух конно-мусульманских сотен, под начальством полковника Долотина, быстро двинулся с прочею кавалериею по крутому ущелью. Беспрестанно встречавшиеся на марше усеянные камнями подъемы и спуски чрезвычайно затрудняли движение, но, несмотря на то, наша кавалерия, в 3-м часу пополудни, миновала Арсинек, а в 5 часов пришла в Косур. Шедшие в авангарде охотники Лорис-Меликова, встретив несколько баши-бузуков, обменялись с ними пистолетными выстрелами: таким образом наше движение было открыто, а до неприятеля, стоявшего за селением Пеняком, оставалось еще около десяти верст.

По прибытии в Косур, Ковалевский послал приказание Долотину присоединиться к нему, тогда же были высланы вперед 4 сотни Линейных казаков, ракетная команда и сотня охотников, под начальством старшины Демидовского. Для указания же дорог и направления действий, с этим отрядом был послан генерального штаба капитан Романовский, которому главнокомандующий поручил составление первоначального предположения для высылки отряда к Пеняку. Сперва имелось в виду направить туда легкую кавалерию, но потом, вследствие полученных известий о большом сборе Турок у Пеняка, это предположение было изменено и послана была колонна Ковалевского в указанном составе. Высланному вперед из Косура отряду было приказано, в случае отступления Турок, преследовать их неотступно, если же они останутся в занятом ими расположении, то завязать дело и стараться задержать неприятеля до прибытия остальной кавалерии, которую генерал Ковалевский поспешил стянуть к Косуру и, не выжидая Долотина, двинулся с двумя дивизионами драгун и с остальными казаками в след за высланным отрядом.

Турецкий лагерь был расположен в расстоянии около полуторы версты от селения, у конца ущелия, чрез которое проходила единственно возможная для движения войск дорога от Косура к Пеняку. Далее — ущелье, почти в перпендикуляр-ном направлении, пересекалось долиною, версты в две шириною, по которой шла дорога вправо к сел. Панжрут, лежащему верстах в 18-ти от Пеняка, где, по имевшимся сведениям, также собирались в значительных силах Турки. За этою долиною возвышались горы, через которые, для отступления турецких войск на Ольту и Эрзерум, пролегали только две дороги. Турецкий отряд, расположенный у Пеняка, состоял, (как оказалось . впоследствии), из 1,500 человек регулярной кавалерии, тысячи баши-бузуков и нескольких сот пеших кавалеристов (вероятно ушедших из Карса), с 4-мя горными орудиями, Начальник отряда Али-паша расположил свои главные силы, два полка регулярной кавалерии с 4-мя орудиями, по сю сторону речки, в расстоянии около версты от выхода дороги из ущелия, и занял спешенными всадниками горные вершины, которыми оканчивалось ущелье, а всех баши-бузуков выслал вперед, на встречу казакам, полагая, что огонь стрелков с гор и большая масса баши-бузуков поставят наш отряд в крайне затруднительное положение и подготовят удар его главных сил. Такой расчет мог бы оправдаться при менее высоком качестве наших войск и при меньшей распорядительности их начальников. Действительно было нелегко восстановить порядок в колонне, растянувшейся по десятиверстному ущелию, но войска наши состояли из закаленных в боях линейных казаков, а начальники их своими распоряжениями доказали, что умеют ценить время и действовать сообразно обстоятельствам в решительные минуты.

Давно уже тяготясь малодеятельною ролью, которою ограничивались их действия при обложении Карса, Линейцы, ввиду предстоявшей встречи с неприятелем, понеслись вскачь, (как они обвыкли выезжать по тревоге), вдоль ущелия, отделяющего Косур от Пеняка. Такая скачка, на протяжении нескольких верст, после пройденных в тот день шестидесяти, весьма естественно повела к тому, что высланные сотни растянулись чрезвычайно и что головная часть их появилась у Пеняка в весьма небольшом числе. Это было в 6 часов пополудни. Но, несмотря на свою малочисленность и на огонь стрелков, рассыпанных по ближайшим высотам, передовая сотня, князя Туманова, бросилась в шашки на встретивших ее, не доходя Пеняка, баши-бузуков, и на плечах их ворвалась в селение. Затем, когда на марш-марше была вызвана капитаном Романовским ракетная команда, начальник ее, сотник Вакульский, несмотря на утомление своих людей, открыл действие с таким успехом, что вся масса баши-бузуков подалась назад, а турецкие стрелки, занимавшие высоту, поспешно удалились на верхние уступы, откуда огонь их был для нас совершенно безвреден. Таким образом селение Пеняк, прикрывавшее выход из ущелья, было в наших руках. Капитан Романовский тотчас послал о том донесение генералу Ковалевскому, а Демидовский озаботился приведением в порядок постепенно прибывавших казаков и построением сотен для атаки.

Атаковать неприятеля непосредственно после занятия селения было бы несогласно с полученным приказанием, на основании которого надлежало выждать прибытия генерала Ковалевского. Но обстоятельства побудили нас ускорить атаку. Стесненная и не-удобная для расположения войск местность позади селения заставила вывести несколько вперед строившиеся сотни, к тому же, истощался запас боевых ракет, а между тем Али-паша, несмотря на потерю селения, готовился к атаке. Отозвав баши-бузуков на линию построенной им к атаке регулярной кавалерии, он открыл огонь из орудий. Оставаться нашим сотням, уже готовым к бою, под выстрелами неприятельской батареи, при истощившемся запасе ракет, было бы неосновательно, и потому наши казаки кинулись в атаку. Молодецкий вид линейцев, стройными лавами ударивших на Турок, поразил ужасом неприятеля и заставил его замедлить атаку. В то же время у выхода из ущелья появилась еще одна сотня линейцев, высланная вперед генералом Ковалевским, за которою шел он сам на рысях с драгунами. Завидя подкрепление, войсковой старшина Демидовский направил есаула Сердюкова с одною сотнею для удара в правый фланг Турок, а остальные сотни, под начальством войскового старшины Тришатного — понеслись прямо с фронта.

Турки, не выждав удара, обратились в бегство, сперва право-фланговый, а потом и лево-фланговый полк, примеру их последовали и все прочие неприятельские войска. Есаул Сердюков взял с боя одно орудие, остальные же ушли вместе с их прикрытием. Али-паша покушался остановить бежавшие войска, и если не был убит окружавшими его казаками, то спасся, вероятно, только благодаря капитану Романовскому, который, усмотрев раненого, но все еще продолжавшего сопротивляться, пашу, успел остановить казаков. Али-паша был захвачен в плен. Главная масса Турок бежала по ольтинской дороге, а другая к селению Котык. Капитан Романовский, собрав по возможности казаков, из которых одни были увлечены в разные стороны преследованием бежавших Турок а другие кинулись в их лагерь, направил казачьи сотни по ольтинской дороге. Линейцы гнали неприятеля на протяжении 15-ти верст, и только наступившая темнота и совершенное утомление лошадей заставили их прекратить преследование, в продолжении коего взяты ими еще два орудия, четвертое же захвачено на дороге в сел. Котык, куда сам Ковалевский послал часть своей колонны. Урон неприятеля простирался одними убитыми до 300 человек. В плен взяты, кроме начальника отряда Али-паши, один офицер и 45 нижних чинов. С нашей стороны убитых не было, ранены 2 казака и 6 милиционеров.

Таким образом участь боя была решена пятью казачьими сотнями. Появление драгун, грозы Турок, послужило только к устрашению неприятеля. Полковник Долотин, с своими орудиями, прибыл в Пеняк уже ночью, пройдя в восемь часов 40 верст, по такой дороге, которая считалась совершенно неудобною для движения артиллерии, эшелон майора Кобиева пришел на следующее утро, а эшелон полковника Шликевича, достигнув спуска к сел. Арсинеку, получил приказание остановиться. В тот же день, 31-го августа (12-го сентября), Ковалевский, с большою частью кавалерии, отправился в Панжрут, откуда продолжал движение под Карс, приказав пехоте идти туда же обратно на Баш-кёв ⁽¹¹⁾.

Донесение о победе при Пеняке было получено в нашем лагере 31-го же августа (12-го сентября), вечером, уже после зори. Главнокомандующий, обрадованный этим известием, вышел из своей палатки, поздравляя всех встретившихся ему офицеров и солдат с одержанною победою, и приказал полковнику де Саже пустить как можно более ракет, а полковой музыке играть во всех концах лагеря. На другой день был послан в крепость парламентер, который узнал от одного из неприятельских офицеров, что Турки, удивленные нашим фейерверком и музыкою, игравшею в такую позднюю пору, приняли наше торжество за празднование дня тезоименитства Государя Императора [Один из участников осады Карса пишет, будто бы на вопрос нашего парламентера: ‘что думали в крепости о ракетах, музыке и криках ура?’ — турецкий офицер отвечал: ‘мы думали, что вам дали нового сардаря’ (главнокомандующего)].

4-го (16-го) сентября, в сумерки, генерал Ковалевский подъехал к палатке главнокомандующего и представил ему Али-пашу, которому, по приказанию генерала Муравьева, тогда же была возвращена сабля. Али-паша, стройный, большего роста, лет 60-ти, состоял в чине, равняющемся генерал-лейтенанту. Он был весьма уважаем в народе и войске за его храбрость и продолжительную отличную службу. Будучи представлен нашему главнокомандующему, он, в порыве хвастливости, обычной Туркам, сказал: ‘Сардарь! Взятие меня в плен стоит взятия Карса’ ⁽¹²⁾.

Утром 5-го (17-го) сентября, был отслужен благодарственный молебен за дарованную победу, и при возгласе: ‘Тебе Бога хвалим’ раздалась пальба из 4-х отбитых при Пеняке орудий. За тем, у походной церкви, окруженной войсками, генерал Муравьев раздавал в каждую часть их маленькие иконы Ростовских чудотворцев, присланные из Ростова тамошним купцом Рахмановым, первые две были вручены вызванным из строя Ярославцам, лично знавшим благочестивого жертвователя, известного многими добрыми делами ⁽¹³⁾.

При возвращении отряда Ковалевского, в рядах его войск появилась холера, от которой умерли несколько драгун и казаков.

Несколько дней спустя, 7-го (19-го) сентября, обнаружились признаки эпидемии и в лагере. Немедленно были приняты самые деятельные гигиенические меры: приказано носить набрюшники, вместо трех чарок вина, положенных на каждого из нижних чинов в неделю, стали отпускать по пяти, запрещено ловить рыбу и купаться, а маркитантам — продавать рыбу и фрукты, учения были прекращены и, вместо их, введены различные гимнастические упражнения. Эти распоряжения оказали благоприятное влияние на здоровье людей, хотя холера продолжалась до начала ноября, однако же число заболевших ею не превосходило 1,070 человек, из коих умерло всего 380. Несравненно губительнее она была в Карсе, где появилась эпидемия также в начале (в половине) сентября ⁽¹⁴⁾.

Между тем в наших лагерях ходили слухи о высадке Турок у Батума и других пунктов, и о движении значительных сил на выручку Карса. Хотя эти слухи не подтвердились достоверными сведениями, однако же наши войска оставались в постоянном ожидании неприятеля, которого появление могло повести к снятию осады, следовательно к уничтожению трехмесячных усилий Действующего корпуса. Возможность прибытия турецкого вспомогательного войска озабочивала каждого и тем более нашего главнокомандующего, который, откладывая штурм до осени, по соображениям, изложенным им в письме к военному министру от 6-го июня, поступил несогласно с общим желанием войска штурмовать Карс немедленно по прибытии к нему Действующего корпуса. В этой-то озабоченности и должно признать главную причину, побудившую генерала Муравьева решиться на штурм в сентябре, тем более, что мы не могли наверно знать, сколько именно жизненных запасов оставалось в Карсе.

Главнокомандующий, желая иметь сколько-нибудь определительные сведения — по какое время Анатолийская армия могла держаться в Карсе, поручил подполковнику Кауфману 2-му сделать приблизительное исчисление запасов, которые оставались в обложенной крепости. Основаниями для такого расчета послужили: показания жителей о количестве и величине вьючных транспортов с хлебом, приходивших в Карс зимою и весною, показания жителей и лазутчиков о количестве хлеба, хранившегося в карсских магазинах и мечетях, и довольно верные сведения о количестве зерна, ежесуточно перемалываемого на тамошних мельницах. Подполковник Кауфман также принял в соображение убыль гарнизона и все случайности, которые, на основании опыта, могли служить в выгоду, либо невыгоду гарнизона. Исчисление остающихся запасов показало три эпохи, в которые продовольствие в Карсе, по всей вероятности, должно было совершенно истощиться, именно: 25-е сентября (7-е октября), 13-е (25-е) октября и 10-е (22-е) ноября. Вернейшего, более точного расчета нельзя было вывести, тем паче, что сами турецкие начальники не имели по этому предмету никаких определительных сведений ⁽¹⁵⁾.

Опасения на счет неприятельской высадки не были напрасны. Действительно — в это время, Союзники, после долгих колебаний, наконец решились приступить к освобождению Карса. Еще в июне, Омер-паша, наскучив своим бездействием и тою жалкою ролью, которая была предоставлена турецкой армии в Крыму, возбудил вопрос о высадке 25-ти тысяч Турок на берега Мингрелии и движении их на Кутаис, и далее к Тифлису, что, по его мнению, послужило бы к ослаблению блокадного корпуса, заставя Муравьева отделить часть войск для защиты Закавказья и обеспечения сообщений с Россиею. На военном совете, собранном по этому поводу генералом Пелисье, план Омер-паши не был одобрен. Сам Пелисье не придавал большого значения Карсу и заботился несравненно более о покорении Севастополя, нежели о защите Малой Азии. Не успев склонить Союзников к согласию на свое предложение, Омер отправился в Константинополь, где надеялся найти более действительную поддержку, но и там встретил сопротивление со стороны английского правительства, которое, основываясь преимущественно на донесениях Виллиамса, прежде настаивало на поддержании турецкой армии высылкою к ней подкреплений прямо чрез Трапезонт и Эрзерум. Сообразно тому, Омер-паша, сделав распоряжения к амбаркации войск, назначенных в состав десантного корпуса, в Евпатории, Варне и Константинополе, прибыл в начале (в половине) сентября в Малую Азию, посетил Трапезонт, Батум, Поти, Редут-Кале и Сухум-Кале, осмотрел расположенные в этих пунктах войска и сделал распоряжения по продовольственной и перевозочной частям, на случаи движения вспомогательного корпуса из Батума к Карсу, тогда же приступлено к разработке дороги на Кулу, чрез Аджарию. Из Батума он известил Виллиамса, что чрез 20 дней надеется придти в помощь карсскому гарнизону. Письмо Омера, полученное Виллиамсом 11-го (23-го) сентября, почти одновременно с известием о занятии Союзниками Севастополя, возбудило общий восторг в Карсе ⁽¹⁶⁾. Раздались салютационные выстрелы с цитадели, но эта пальба вскоре была прервана и заменилась боевыми выстрелами с Карадага, вызванными смелым поиском Бакланова.

Заметив, что Турки несколько дней сряду высылали своих лошадей с фуражирами на пастбище к востоку от крепости, Бакланов устроил засаду и отхватил часть неприятельской партии, здесь было изрублено до 30 Турок и взято в плен 12. В этом деле весь урон наш состоял в одном раненом юнкере городской милиции, молодом князе Казбеке, под которым была убита лошадь, сам он, получив две раны пикою в бок и одну саблею в голову, подвергался явной гибели, но спасен известным. своею храбростью Имеретинцем Гватуа, который, будучи дружен с Казбеком, бросился ему в помощь, изрубил трех Турок и привез раненого на своей лошади ⁽¹⁷⁾.

Известие о падении Севастополя было получено в русском лагере 12-го (24-го) сентября. Лазутчики наши сообщили также сведение о выступлении Омера-паши с войском из Батума по аджарской дороге. Омер-паша уже давно был известен нашему главнокомандующему. В 1833-м году, когда генерал Муравьев высадился с десантом в Босфоре для защиты Царьграда от Мегмеда-Али-паши египетского, Омер-ага, знавший турецкий и немецкий языки, был назначен сераскиром Хозревом-пашею состоять при штабе русского вспомогательного отряда и находился при обер-квартирмейстере наших войск, полковнике Менде. Генерал Муравьев был доволен им и, вместе с другими лицами, представил его к награде турецкому правительству.

Около половины (в конце) сентября подтвердились слухи о наступлении к Карсу турецкого вспомогательного корпуса. Действительно — Омер двинулся было на выручку Карса, но, сделав два перехода, по горным дорогам, до сел. Кулыг обратился назад к Батуму.

Генерал Муравьев, зная, что Омер-паша успел собрать от 35-ти до 40-а тысяч довольно хорошего войска и имел намерение двинуться одновременно от Батума к Ахалцыху и от Эрзерума к Карсу, полагал, что наступление неприятеля в таких значительных силах могло побудить нас к ослаблению, либо даже к снятию блокады Карса, и что, в таком случае, остались бы напрасными все наши прежние труды и жертвы. Единственным средством предупредить столь невыгодный исход дела был штурм Карса. Уничтожив армию, обложенную в крепости, не трудно было справиться со вспомогательным корпусом. По-видимому все обстоятельства ручались в успехе этого предприятия: изнурение карсского гарнизона и превосходное состояние нашего Действующего корпуса, общее желание всех и каждого довершить труды целой блистательной кампании решительным ударом и отмстить за падение Севастополя, постоянные удачи при каждой встрече с неприятелем.

Решась на штурм, главнокомандующий собрал 15-го (27-го) сентября военный совет и предложил на его обсуждение вопрос о предстоявших действиях. В совете участвовали: генерал-лейтенанты: Бриммер, Ковалевский и князь Гагарин, генерал-майоры: Майдель и Броневский и полковник Кауфман 1-й. Генерал Муравьев открыл совещание объявлением, что Омер-паша с 80-ю тыс. человек высадился в Батуме и идет на освобождение Карса. По мнению главнокомандующего — ‘следовало овладеть крепостью и потом идти на встречу паше, овладеть же немедленно Карсом можно было не иначе как штурмом’. Затем, когда генерал Муравьев обратился к генералу Бриммеру, желая знать его мнение. Бриммер сказал: ‘сколько мне кажется, если Омер-паша действительно высадился в Батуме, то он не может вскоре придти к Карсу, по плохим дорогам’… Главнокомандующий прервал его, сказав: ‘паша может здесь быть через неделю’. — В таком случае — отвечал Бриммер — вашему высокопр-ву лучше известно положение Карса, и можем ли мы ожидать сдачи крепости до прибытия Омера-паши’. — ‘В этом я не уверен — отвечал генерал Муравьев — и полагаю, что необходимо или побить пашу, или взять Карс до его прихода… Так вы согласны на штурм? — ‘Согласен’ — сказал Бриммер. Прочие члены военного совета изъявили такое же мнение. Заметим однако же, что не участвовавший в совете, генерал Бакланов, известный своею решимостью и смелостью, просил доложить от его имени главнокомандующему, что возведенные Турками в последнее время укрепления весьма сильны и что некоторые из них не означены на имевшихся у нас планах.

Впрочем — на совете не было сделано никаких возражений против штурма. Не то было когда генерал Муравьев стал читать составленную им диспозицию к штурму. Предполагалось направить главную атаку на Шорахские и Чахмахские высоты, на том основании, что занятие высот, командовавших цитаделью, городом и нижним лагерем, должно было решить обладание Карсом, но, вместе с тем, для второстепенной атаки — против нижнего лагеря назначены были довольно значительные силы, что ослабляло атаку на главном пункте. Таково было мнение всех членов военного совета. Генерал Броневский горячо отстаивал его, и хотя главнокомандующий на сей раз не согласился с ним, однако же, вскоре затем, изменил прежнюю диспозицию и несколько усилил войска, назначенные для главной атаки ⁽¹⁸⁾.

Шорахские высоты, на которых была расположена передовая линия турецких укреплений, простираются на 21/2 версты, их гребень находится в расстоянии от Карса версты на три, они отделяются от Чахмахских высот ложбиною, которая спускается к югу до левого берега Карс-чая, а к северу оканчивается оврагом, на дне коего лежит сел. Чахмах. На северном конце Шорахских высот находится весьма скалистая и почти неприступная гора Ширшане, прозванная нами баши-бузукскою горою, северо-восточная покатость которой, для обстреливания Чахмахского оврага, была занята небольшою батареей. Влево же (к югу) от горы Ширшане, Шорахский хребет, на протяжении полуторы версты, был укреплен следующим образом: на правом фланге, в виде вогнутой дуги, тянулись окопы, под названием Ренисонских линий, в центре находился редут Юксек-табиа с двумя выдвинутыми вперед батареями: Гюрджи-табиа и Кая-табиа или Ярым-ай, на левом же фланге полковник Лек отодвинул оборонительную линию сажень на 200 от гребня высот, вероятно, с тою целью, чтобы не иметь вблизи перед укреплениями мертвого пространства, образуемого крутою покатостью гор, и доставить этой части линии фланговую оборону с южного фаса ре-дута Юксек-табиа. Укрепления левого фланга состояли из редута Тахмас-табиа, по сторонам которого тянулись окопы: вправо на сто шагов и влево, по покатости к берегу Карс-чая, до батареи Гуссейн-табиа — на 400 шагов. Вообще же Шорахские укрепления хотя, по недостатку времени, не превосходили своими размерами полевых укреплений, однако же вместе с Чахмахскими линиями доставляли возможность упорной обороны, тем более, что все доступы к ним были затруднены крутыми подъемами с ложементами для стрелков ⁽¹⁹⁾.

Что касается до вооружения артиллерией и занятия войсками турецких укреплений, то главным источником сведений об этих предметах служат показания Венгерца Кмети (Измаила-паши), которому была вверена оборона Шорахских высот. По его свидетельству, редут Тахмас-табиа, с примыкавшим к нему ретраншаментом, был вооружен двумя крепостными и девятью полевыми орудиями, и в нем находилось три арабистанских батальона, (в числе коих один стрелковый за левым длинным крылом). В редуте Юксек-табиа с обеими передовыми батареями стояло три крепостных и семь полевых орудий и три арабистанских батальона. Гвардейский стрелковый баталион, с двумя эскадронами спешенной кавалерии и двумя прлевыми орудиями, занимал Ренисонские линии. Общий резерв войск, оборонявших Шорахские высоты, в составе двух арабистанских баталионов, с пятью полевыми запряженными орудиями, был расположен позади Тахмас-табиа. Всего же для обороны этих высот было назначено 8 батальонов лучших турецких войск, в числе 3,900 челов. с 28-ю орудиями ⁽²⁰⁾.

Для обороны ‘английских’ линий было расположено собственно в линиях: два анатолийских баталиона, 250 Лазов и 10 орудий (3 крепостных и 7 полевых), а в сомкнутом укреплении Вели-паша-табиа: один анатолийский батальон, 150спешенных кавалеристов и 8 орудий (4 крепостных и 4 полевых).В Чим-табиа: один анатолийский батальон, 150 спешенных кавалеристов, 80 Лазов и 6 орудий (4 крепостных и 2 полевых). Кроме того, одно орудие стояло на отдельной скале Лаз-тепе, у самого берега Карс-чая, для действия картечью против наших охотников (Лорис-Меликова), беспрестанно тревоживших гарнизон Карса. Всего же на Чахмахских высотах находилось: 4 батальона, 330 Лазов и 300 человек спешенной кавалерии с ружьями, всего в числе 2,560 человек с 25-ю орудиями ⁽²¹⁾.

Вообще же на левой стороне Карс-чая, было, ежели можно верить показанию Кмети:

Пехоты — 5,020 человек

Кавалерии — 500 ‘ ‘

Артиллерии при 53-х орудиях — 939 ‘ ‘

Итого — 6,459 человек

Остальные войска были размещены по укреплениям нижнего лагеря и Карадага, наконец, общий резерв стоял на правой стороне Карс-чая, у внутренней ограды нижнего лагеря, где также находились мушир Вассиф-паша и Виллиамс ⁽²²⁾.

Расположение турецких укреплений было нами предварительно исследовано и даже вычерчено, с возможною точностью, на плане окрестностей Карса. Число орудий и войск в укреплениях нам было известно по расспросам перебежчиков, которые показывали, что на Шорахских высотах находилось от 5-ти до 6-ти тысяч человек арабистанского войска. Но, к сожалению, сведения, послужившие к составлению подробного плана, были основаны на рекогносцировках, произведенных в июне и июле. Мы не знали, что Тахмас-табиа и Юксек-табиа в последние дни перед штурмом были значительно усилены и обращены в сомкнутые укрепления. Нельзя было нам также вполне ознакомиться с местными затруднениями и с устроенными в последнее время неприятелем ложементами, которые при штурме оказались важными преградами.

Главную атаку предполагалось повести с западной стороны, на Шорахские иЧахмахские высоты, которые в кампанию 1828 года были заняты нашими войсками без сопротивления, а в 1855 составляли сильнейший пункт Карса и оборонялись лучшими из турецких войск. Но зато овладение этими высотами, господствующими над городом и нижним лагерем, должно было оказать решительное влияние на успех действий.

На основании диспозиции для штурма, войска наши были разделены на несколько колонн.

В составе левой или первой колонны, генерал-лейтенанта Ковалевского, находились: Виленского егерского полка, под начальством полковника Шликевича, 3 батальона, Белевского егерского полка, под начальством полковника Неелова, 3 батальона, Кавказской гренад. артилл. бригады батарейная No 2-го батарея, штабс-капитана Красовского — 8 орудий, кавалерия, под начальством полковника князя Дондукова-Корсакова: Нижегородский драгунский полк — 8 эскадронов, Линейный казачий No 2-го полк — 5 сотен, донская казачья No 7-го батарея 8 орудий и ракетная команда — 8 станков, всего же в колонне: 2,850 чел. пехоты и 1,400 кавалерии, с 16-ю орудиями и 8-ю ракетными станками. Сборный пункт первой колонны был назначен левее и несколько впереди Обсервационной горы, откуда войскам надлежало двинуться против правого крыла неприятельской позиции (Ренисонских линий), выждав наступление Майделя.

В составе промежуточной колонны, генерал-лейтенанта князя Гагарина, находились: Ряжского пехотного полка один батальон, Тульского егерского полка 3 батальона, рота саперного и рота стрелкового батальона, 18-й артилл, бригады батарейной No 4-го батареи 4 орудия. Всего же в промежуточной колонне 2,200 человек пехоты. Сборный пункт для ней был назначен впереди сел. Шорах, правее Обсервационной горы, откуда войска должны были направиться в промежуток между Яриман и Тахмас-табиями, в связи с прочими колоннами.

В составе второй или правой колонны, генерал-майора Майделя, находились: Лейб-карабинерного Его Величества полка [В 1855 году, Эриванский карабинерный Наследника Цесаревича полк наименован Лейб-карабинерным Эриванским Его Величества] 3 батальона, под начальством полковника Моллера, Грузинского гренадерского полка 3 батальона, под начальством полковника Тархан-Моуравова 2-го, Мингрельского егерского полка 2 батальона, под начальством полковника Серебрякова, Ряжского пехотного полка 2 батальона, под начальством полковника Ганецкого, три роты Кавказского саперного батальона, под начальством капитана Бектабекова, и две роты Кавказского стрелкового батальона, под начальством полковника Лузанова, Кавказской гренад. артиллерийской бригады: батарейная No 1-го батарея, подполковника Брискорна, и легкая No 1-го батарея, полковника де Саже, дивизион, сформированный из горных орудий, отбитых при Пеняке, под начальством штабс-капитана Броневского, Сборный полк легкой кавалерии — 5 сотен. Всего же в правой колонне: пехоты до 6,000 и кавалерии 400 челов., с 20-ю орудиями. Сборный пункт этой колонны был назначен у подошвы горы Стол, откуда войска должны были начать атаку в 4 часа утра, выдвинув к горе Муха батареи, под прикрытием одного батальона, для предварительного действия артиллерии по внутренности укреплений.

Вообще же для главной атаки было назначено до 11-ти тысяч человек пехоты и до 1,800 кавалерии, с 40 орудиями и 8-ю ракетными станками.

Общий резерв, под начальством генерал-лейтенанта Бриммера: Лейб-карабинерного Его Величества полка один батальон, Грузинского гренадерского полка 2 батальона, Рязанского пехотного полка 3 батальона, Ряжского пехотного полка 2 баталиона, Белевского егерского полка 2 батальона, рота Кавказского стрелкового батальона, 18-й артиллерийской бригады легкие ЖNo 6-го и 7-го батареи и дивизион легкой No 8-го батареи, 2 осадных орудия, Донского казачьего No 4-го полка 4 сотни и грузинской дворянской дружины одна сотня. Всего же в общем резерве до 5,000 челов. пехоты и до 500 конницы, с 22-мя орудиями. Сборный пункт общего резерва у развалин сел. Кюмбет, откуда к началу штурма должно было его придвинуть к подошве горы Муха.

Для содействия атаке Шорахских высот положено было атаковать английские линии на Чахмахских высотах, а для отвлечения внимания неприятеля — произвести демонстрацию против нижнего лагеря.

Для атаки Чахмахских высот назначены были: отряд генерал-майора Базина, получивший приказание еще накануне штурма прибыть к сел. Мелик-кёв, и отряд генерал-майора Бакланова, под общим начальством Базина, в следующем составе: Белостокского пехотного полка 2 баталиона, Грузинского гренадерского полка резервный батальон, полусотня Горийской пешей дружины, Тверской драгунский полк — 10 эскадронов, Сборного Кавказского линейного казачьего No 1-го полка и Донского казачьего No 35-го полка по пяти сотен, горской конной милиции 2 сотни, 13-й артиллерийской бригады дивизион легкой No 2-го батареи, Кавказской гренадерской артиллерийской бригады дивизион резервной батареи, Донская конная No 6-го батарея и ракетная команда. Всего же в колонне Базина до 2,400 челов. пехоты и 2,300 челов. кавалерии, с 16-ю орудиями и 8-ю ракетными станками. Сборное место колонны — у подошвы Чахмахских гор.

Для демонстрации против нижнего лагеря, назначена колонна генерал-майора графа Нирода, в следующем составе: Тульского егерского полка 2 батальона, под начальством полковника Булгакова 2-го, Рязанского пехотного полка один батальон, Новороссийского драгунского полка 8 эскадронов, милиция полковника Лорис-Меликова — 8 сотен, 13-й артилл. бригады батарейная No 2-го батарея подполковника Ольшевского, 18-й артилл. бригады дивизион батарейной No 4-го батареи, линейной казачьей No 13-го батареи три взвода. Всего же в колонне графа Нирода до 1,500 челов. пехоты и 1,800 кавалерии, с 18-ю орудиями ⁽²³⁾.

15-го (27-го) сентября, в тот самый день, когда было решено штурмовать Карс, разослана ввечеру диспозиция начальникам штурмовых колонн, с приказанием не передавать ее в подведомственные им части войск, чтобы не огласить прежде временно весть о предстоявшем штурме, вместе с тем, приказано перевести исподволь из одного лагеря в другой некоторые батальоны, сообразно их распределению по штурмовым колоннам. Войска, находившиеся на сенокосе, и все отдельные команды были собраны в лагерь. Милиция Лорис-Меликова, которая могла бы подать весть в Карс о предстоящем штурме, была переведена к селению Махараджих. Для охранения главного лагеря и вагенбурга, расположенного у Каны-кёв, оставлен один батальон Рязанского полка, с дивизионом легкой No 6-го батареи 18-ой артилл. бригады, под начальством генерал-майора Шонерта, а для наблюдения эрзерумской дороги выслан к сел. Котанлы полковник Едигаров со 2-м конно-мусульманским полком ⁽²⁴⁾.

16-го (28-го) сентября, накануне штурма, начальники колонн, созванные к главнокомандующему, получили окончательные приказания, для передачи их начальникам частей войск. Солдаты должны были выспаться днем и находиться в готовности к движению в следующую ночь. Людям приказано быть одетыми в шинелях, без ранцев, и иметь на себе сухарей на двое суток.

Ночь была холодная, лунная. Войска выступили из лагерей на сборные пункты, частью в 10, частью в 10 1/2 часов вечера. Первая колонна генерала Ковалевского и за нею вслед промежуточная колонна князя Гагарина направились к сел. Татлиджа, где присоединилась к пехоте кавалерия князя Дондукова-Корсакова. После двухчасового отдыха, генерал Ковалевский, вызвав к себе всех офицеров Виленского полка, обратился к ним с следующими словами: ‘Господа! главнокомандующий сделал нам большую честь, назначив Виленский полк в первую линию. Надеюсь, что вы оправдаете это доверие. Мы пойдем в атаку ротными колоннами. Каким бы огнем нас ни встретили, не отвечать на огонь, а прибавлять шагу и штыками выбить неприятеля из укреплений. Ранеными не заниматься, задние подберут. Назначить по 12-ти охотников от каждой роты. Идя впереди своих рот, они будут служить примером для прочих. Господа! я надеюсь на вас, передайте мои слова вашим людям’.

Стали в ружье. Ротные командиры передали слова генерала нижним чинам и вызвали охотников, вышло вперед более половины людей, назначены самые надежные ⁽²⁵⁾. Затем войска продолжали движение на сборный пункт и, прибыв туда в половине 4-го часа утра, построились в боевой порядок: первая линия, полковника Шликевича, состояла из 1-го и 2-го батальонов Виленского полка, в ротных колоннах, в интервале между ними находилась батарейная батарея Красовского, а позади расположился в колонне к атаке 3-й Виленский батальон, который должен был стать в промежутке между головными баталионами, когда они пойдут в атаку, оставя артиллерию на позиции. Во второй линии, полковника Неелова, стали два батальона Белевского полка, в колоннах к атаке (5-й батальон Белевского полка должен был прикрывать батарею). В резерве оставалась кавалерия князя Дондукова. Передняя линия находилась в расстоянии дальнего пушечного выстрела от неприятельских батарей.

Неприятели вовсе не ожидали штурма, и даже, заметив накануне движение в нашем лагере, думали, что мы, узнав о наступлении Омера-паши, готовимся к снятию блокады. Только один Кмети изъявлял противное мнение, полагая, что мы не уйдем, не испытав счастия на приступе. Заря уже начала заниматься и генерал Ковалевский выжидал только, сообразно диспозиции, наступления колонны Майделя, когда нечаянный выстрел одного из Виленских солдат встревожил неприятеля. Генерал Виллиамс немедленно отправился в Лелек-табию и оставался там вместе с Вассиф-пашою, полковник Лек поехал из нижнего лагеря сперва в Чим-табию, а потом в Вели-паша-табию, капитан Томпсон — на Карадаг, а секретарь Виллиамса Чорчиль — в Сувари-табию. Раздался вдали звук сигнального рожка, вслед затем на высоте Ренисонских линий вспыхнул огонек, загремел гул выстрела из крепостного орудия и за ним несколько других, гранаты, летя в различных направлениях, то лопались в наших рядах, то рикошетировали за наступавшими войсками. Наши орудия также открыли огонь, барабанщики ударили бой в атаку. Взойдя на небольшой холм, наша артиллерия остановилась и прекратила огонь, с неприятельских укреплений засвистали штуцерные пули. Ковалевский и Шликевич, со своими штабами, ехали впереди, за ними ускоренным шагом двигались ротные колонны, в голове которых шли офицеры.

Уже наши войска стали взбираться на гору, без выстрела, с оглушительным криком ‘ура’, кинулись Виленцы бегом, надеясь сойтись с неприятелем и решить дело штыками. Но скалистая, усеянная крупными каменьями, крутость горы оказалась длиннее, чем мы ожидали. Пробежав по подъему ее, насколько достало сил, солдаты пошли шагом, едва переводя дух от усталости. Сквозь дым, покрывавший всю окрестность, едва можно было различить массу бруствера, увенчанного огненным гребнем ружейных выстрелов, сквозь который местами прорывалось пламя пальбы из орудий. Войска наши попали под перекрестный огонь картечи и ружейных пуль, как град, сыпались они в наступающие колонны, вторая наша линия смешалась с первою, и обе линии остановились в нескольких десятках шагов от неприятельских укреплений. Ковалевский и Шликевич, под которыми были убиты лошади, бросились вперед с шашками на-голо. Немногие остававшиеся в строю офицеры и несколько солдат устремились за ними. Охотники, уцелевшие от картечи и ружейного огня, вскочили на бруствер и пали под ударами Турок. Сам Ковалевский, смертельно раненый, был вынесен с трудом с места побоища, Шликевич, один из достойнейших штаб-офицеров Кавказского корпуса, убит на валу укрепления. В довершение бедствия, наша вторая линия открыла пальбу сзади первой, которой люди, попав между двух огней, бросились наземь, залегли за каменьями, за грудами трупов своих товарищей, за убитыми лошадьми, и открыли частый огонь, но вскоре убедясь, что им неоткуда было ожидать помощи, стали спускаться назад по скату горы, устилая его своими телами. Все дело Виленцев продолжалось не долее получаса, но в нем погибла большая часть полка, и когда остальные люди впоследствии собрались в лагере князя Дондукова-Корсакова, их рассчитали в один баталион ⁽²⁶⁾.

Колонна князя Гагарина, подойдя к сел. Шораху, построилась к бою: впереди охотники всех четырех баталионов, в числе ста человек, составили цепь, за ними, в первой линии, стал 2-й батальон Ряжского полка, в ротных колоннах, а в интервале между ними расположились 4 батарейные орудия, вторая линия состояла из двух батальонов Тульского полка, в колоннах к атаке, а в резерве оставлен 4-й батальон Тульских егерей с одною ротою стрелкового батальона и одною ротою сапер.

Войска князя Гагарина, которые, на основании диспозиции, должны были атаковать неприятеля в промежутке между его редутами, несколько позже левой колонны Ковалевского, построились в боевой порядок около З?2 часов утра. Как только раздались первые выстрелы с турецких батарей, охотники кинулись вперед, но князь Гагарин остановил их и повел в атаку боевые линии, оставя орудия под прикрытием резерва. Пока наши войска двигались по равнине, урон их был незначителен, но как только они стали взбираться на высоту, где подъем постепенно становился круче и каменистее, и где неприятель заранее означил дистанции пирамидами из камней, огонь турецких штуцерных и прочей пехоты сделался более убийствен. Несмотря однако же на то, охотники, под командою подпоручиков Яцына 1-го и Симонова, бросились, по указанию генерального штаба штабс-капитана Кузьминского, на люнет Ярым-Ай, за ними устремился 2-й батальон Ряжского полка, подойдя к укреплению шагов на пятьдесят, охотники и Ряжцы кинулись вперед бегом, с криком ‘ура’, обогнули с флангов люнет, гарнизон бежал в редут Юксек, и овладев люнетом, взяли два орудия. Увлеченные успехом, отважные Ряжцы атаковали также и Юксек-табию, но были отбиты. Сам князь Гагарин повел свою вторую линию влево, чтобы избежать смертоносного огня с фронта, но в то же самое время был тяжело ранен двумя пулями. Оставшийся старший по нем, майор Михайлов 8-й и другой батальонный командир Тульского полка майор Афремов были ранены, из шести ротных командиров, три убиты и три ранены. Среди треска пальбы, в густом дыму, Тульцы, лишившись начальников и передавая друг другу команду князя Гагарина — принять влево, присоединились к отступавшим Белевцам, колонны Ковалевского, и отошли назад вместе с ними. Таким образом засевшие в Ярым-табии Ряжцы держались там одни еще четверть часа, но, потеряв много людей от огня из редута Юксек-табии, принуждены были очистить взятое ими укрепление, оставя там оба отбитые у неприятеля орудия и несколько раненых, в числе коих был и подпоручик Яцын, этот храбрый офицер, ограбленный до-нага Турками, не миновал бы общей всем пленным гибели, если бы не был спасен капитаном Тисделем [По возвращении из плена подпоручик Яцын был награжден орденом Св. Георгия].

Остальные люди Ряжского батальона продолжали держаться во рву люнета, пока капитан Тисдель, выйдя из редута Юксек-табиа, взял обратно потерянные орудия. Только тогда Ряжцы были принуждены отступить и отошли не к резерву князя Гагарина, стоявшему у селения Шораха, а к своим батальонам второй колонны Майделя, с которыми вместе продолжали сражаться. В числе убитых был батальонный командир полковник Брещинский. Сам князь Гагарин, с разбитым плечом и простреленною шеею, весь облитый кровью, шел, едва держась на ногах, и, будучи встречен одним из адъютантов главнокомандующего, на вопрос его о ране, указав на грудь, сказал: ‘здесь она, скажите Николаю Николаевичу, что я старался исполнить все, что мне было поручено, но — вот видите — более уже ничего не могу ⁽²⁷⁾.

Вторая (правая) колонна, генерала Майделя, выступила из лагеря при Чифтликае, в 10 1/2 часов вечера, по направлению к горе Стол, и, сделав привал, построилась, около 3-х часов утра, в боевой порядок. В первой линии стали: на правом крыле, под начальством полковника Моллера, 1-й и 2-й батальоны Лейб-Карабинерного Его Величества полка, в ротных колоннах, в две линии, в шахматном порядке, на левом крыле, под начальством полковника Серебрякова, 3-й и 4-й Мингрельские батальоны, в таком же порядке, а в центре, между правым и левым крылом-4 горных орудия. Во второй линии, под начальством полковника князя Тархан-Моуравова 2-гог находились 4-й батальон Лейб-карабинерного и три батальона Грузинского гренадерского полков, в колоннах к атаке. Резерв, под начальством полковника Ганецкого, состоял из двух баталионов Ряжского полка, батарейной No 1-го батареи, подполковника Брискорна, и двух саперных рот. (Две стрелковые и одна саперная роты находились за первою линией). За резервом стал Сборный кавалерийский полк войскового старшины Добрынина. Около 4-х часов прибыл от главнокомандующего к войскам Майделя полковник Кауфман 1-й. По его указанию, стоявшая за второю линией 1-я легкая батарея, полковника де Сажё, с прикрытием из одной саперной и двух стрелковых рот, быстро выдвинулась вправо, на высоту близ горы Муха, а наша первая линия незаметно подошла к неприятелю на расстояние четырехсот сажен. Это было в Ў пятого часа, и тогда же раздался первый выстрел с редута Тахмас-табиа, на который отвечали наши батареи: сперва 1-я легкая, а потом и 1-я батарейная, пристроившаяся к левому флангу 1-й легкой. Турецкая пехота, по тревоге, спешила на валы и в ложементы, и чрез несколько минут редут Тахмас-табиа и прилежащие к нему окопы увенчались огненною линией выстрелов, столь частых, что они сливались в непрерывный гул, прерываемый только громом крепостных орудий. Генерал Майдель, подведя свою первую линию на ружейный выстрел, приказал ударить бой в атаку и двинул войска беглым шагом: полковник Серебряков, с одним из баталионов Мингрельского полка, направился в промежуток между редутами Юксек-табиа и Тахмас-табиа, майор Баум, с другим Мингрельским батальоном — несколько правее Тахмас-табии, полковник Моллер, с 1-м и 2-м батальонами Эриванцев — еще правее, на ретраншамент, а 4-й баталион, под начальством майора Визирова, из 2-й линии двинулся поспешно в обход, по дороге близ Карс-чая. Вместе с тем, горный дивизион Броневского вынесся вперед и, снявшись со вьюков, осыпал неприятеля картечью. Ротные колонны первой линии, несмотря на усталость людей, под градом пуль7 с грозным криком ‘ура’, пошли на штурм, выбили Турок из ложементов, вскочили на вал длинного ретраншамента и захватили стоявшие за ним орудия: из числа их два были взяты полковником Моллером с Эриванцами, а другие два- — майором Баумом с Мингрельцами. Не столь удачна была атака Серебрякова на редут Тахмас-табию и на ретраншамент вправо (к северу) от редута, коего профиль в последнее время был возвышен со стороны горжи наравне с фасами укрепления. Генерал лично повел Грузинских гренадер на Ярыман-Ай, а генерального штаба капитану Романовскому поручил двинуть кавалерию и остальную пехоту для преследования отступавших с южного ретраншамента Турок и против других войск. собиравшихся позади укреплений. Ближайшие неприятельские толпы были опрокинуты штыками, наши гренадеры овладели передним лагерем и перекололи большую часть остававшихся в нем Турок, а конная дворянская дружина капитана князя Цицианова, сотня Сборного линейного No 1-го полка, под начальством есаула Огиевского, и Донцы No 4-го полка, войскового старшины Добрынина, пронеслись в карьер в интервал между укреплениями правее первого лагеря, порубили Турок, строившихся позади палаток, отбили знамя [Это знамя взято 5-ою сотнею Донского М 4-го полка, под начальством есаула Катасанова] и ворвались во второй лагерь.

Между тем генерал Майдель атаковал бата-реи вправо (к северу) от редута Тахмас-табии. Командир 7-й фузелерной роты Грузинского гренадерского полка, поручик Пиллар-фон-Пильхау 2-й, уже раненый, кинулся на батарею, устроенную возле Тахмас-табии, и, переколов прислугу, захватил 4 орудия, из которых два были увезены с батареи, а прочие два сброшены в ров [За этот подвиг, поручик Пиллар-ф.-Пильхау был удостоен орденом Св. Георгия 4-й степ.]. Затем, генерал Майдель направил карабинер на редут Тахмас-табию, Мингрельцев на Юксек-табию, а для связи между обеими атаками послал в промежутке их особую команду, под начальством подпоручика Богдановского, который, будучи ранен, оставался в строю, пока получил вторую тяжелую рану и упал замертво. Войска наши, поражаемые ружейным огнем с Тахмас-табии и картечью как с этого редута, так и с укреплений Юксек-табии и Гуссейн-табии, терпели страшный урон, а между тем Кмети, отразив нападение Ковалевского и князя Гагарина, устремился, с 4-мя ротами гвардейских стрелков, с Ренисонских линий на левое крыло Шорахских высот, с другой стороны подходили туда же подкрепления из нижнего лагеря. Сам Майдель был ранен пулею В руку, но остался в пылу боя при своих войсках. Тогда же были тяжело ранены: командир 1-го батальона Лейб-карабинерного полка майор Врангель, принявший от него команду майор Рогожин, командир 2-го батальона Лейб-карабинер подполковник Врангель, командир 4-го баталиона Мингрельского полка майор Баум и командир 4-го батальона Грузинского гренадерского полка майор Пирадов, убит командир 2-го баталиона того же полка майор Вальховский, многие из ротных командиров были убиты или ранены. Одновременно с началом атаки генерала Майделя, в 4Ў часа утра, полковник Серебряков, с одним из батальонов Мингрельского полка, направился в промежуток между Тахмас-табиа и Юксек-табиа, здесь подъем был так крут, что чрез каждые десять шагов должно было давать людям отдых в несколько секунд. Еще было темно, когда Мингрельцы, осыпаемые пулями, закричали ‘ура’ и стали стрелять, но Серебряков прекратил пальбу и повел своих людей далее, когда же под ним убили лошадь, он пошел пешком впереди батальона, между тем рассвело настолько, что он мог ясно различить перед собою, саженях в 80-ти, оба неприятельские укрепления, а оглянувшись назад, увидел лишь головную часть своей колонны, прочие же люди примкнули к Эриванцами и вместе с ними штурмовали ретраншамент южнее Тахмас-табии. Полковник Серебряков, оставшись с горстью войск в промежутке между редутами, атаковал тот из них, который казался ему слабее — Юксек-табию. Мингрельцы спустились в ров и взлезли на вал, Турки кинулись бежать из редута, но в это самое время Серебряков, стоявший у рва, получил две тяжелые раны и был унесен с места побоища, остальные его солдаты, после упорного рукопашного боя, были принуждены отступить.

По отъезде генерала Майделя, капитан Романовский дал знать о ране Серебрякова полковнику Москалеву, предложив ему принять начальство над колонною. Вскоре затем приехал от главнокомандующего, для принятия общей команды над войсками, генерал Броневский, который, тогда же будучи ранен, передал начальство старшему в чине из всех штаб-офицеров, находившихся при войсках, полковнику Ганецкому. Когда же Ганецкий был также ранен, Москалев снова принял начальство и вскоре был убит. Полковник князь Тархан-Моуравов, схватив знамя 2-го батальона Грузинского гренадерского полка, кинулся с гренадерами к редуту Тахмас-табиа, несколько человек вскочили в редут и пали в неравной борьбе, но знамя, которого древко было изломано, вынесено из толпы сражавшихся. Прибытие резервов дало нам возможность удержаться на занятой нами части не-приятельских укреплений: на левом фланге, шагах в 50-ти от ретраншамента, собралась колонна из нескольких полков, расстроенных боем, правее, левым флангом к ретраншаменту и фронтом к Тахмас-табии, была расположена 1-я батарейная батарея подполковника Брискорна. Далее вправо — другая колонна, у палаток турецкого лагеря, была обращена фронтом частью к Тахмас-табии, частью к стороне Вели-паша-табии, еще правее, 1-я легкая батарея, полковника де Саже, стреляла ядрами и гранатами по укреплениям Сувари и Чим-табии. На канонаду нашей артиллерии, Турки отвечали из Тахмас-табии картечью, из Вели-паша-табии — 27-ми-фунтовыми яд-рами, а из Чим-табии — картечными гранатами, батарея Сувари действовала навесными выстрелами по нашим батареям, но не могла причинить им такого вреда, какой понесли они от канонады прочих укреплений и ружейного огня из Тахмас-табии. В 1-й батарейной батарее был убит штабс-капитан Дударов и смертельно ранен прапорщик Мензенкампф, в 1-й легкой тяжело ранены подпоручики Гасфорт и князь Гагарин. Множество людей и лошадей выбыло из фронта. 1-я легкая батарея потеряла 43 убитых и раненых нижних чинов и 58 лошадей ⁽²⁸⁾.

Прибывшие на место боя три роты сапер, под командою капитана князя Бектабекова, и две стрелковые роты, под командою полковника Лузанова, присоединились к пехоте, штурмовавшей редуты, а Ряжские батальоны были оставлены при батареях. Атака против внутренних (обращенных к Карсу) фасов Тахмас-табии возобновилась с новою силою и столь же безуспешно, как и прежде. Штабс-капитан Менделеев, схватив знамя 1-го батальона Эриванского полка, бросился на редут и был ранен. Кавказского саперного батальона штабс-капитан Кокорев повел на штурм свою 3-ю роту и был убит, такую же участь имел и командир Кавказского стрелкового батальона, полковник Лузанов. Главною причиною неудачи наших атак было то, что горжи редутов состояли из стенок почти отвесных, а у нас не было лестниц.

Между тем Турки стали стягивать к левому крылу Шорахских высот войска с других пунктов, что заставило нас выдвинуть оба Ряжские батальона вперед, для прикрытия штурмующих с тыла ⁽²⁹⁾. Подкрепления неприятельские состояли из двух батальонов, высланных генералом Виллиамсом из нижнего лагеря, и одного Анатолийского батальона, прибывшего из форта Вели-паша. Войсками в Тахмас-табии, с самого начала штурма, командовал Керим-паша, под которым убиты две лошади и сам он был ранен.

Главнокомандующий, по первому известию о неудаче наших атак, выслал вперед из общего резерва, стоявшего правым флангом у моста при сел. Кичик-кёв, два батальона Белевского полка, приведенные генерального штаба штабс-капитаном Уфнярским, и два батальона Грузинского гренадерского полка. Первые из них подверглись огню орудия и штуцерных, занимавших скалу у самого берега реки, и потому майору Герсеванову, с гренадерами, было приказано сперва овладеть этою скалою, а потом уже направиться в обход по правую сторону горы Муха. Но прежде еще, нежели Герсеванов приступил к атаке скалы, стоявшее там орудие было сбито выстрелами 1-й легкой батареи и турецкие стрелки скрылись, что дозволило гренадерам идти прямо на подкрепление войск, штурмовавших редуты. Возобновление атаки на редуты резервами было поручено главнокомандующим состоявшему при нем генерал-майору Вороневскому, которому приказано также принять начальство над всеми войсками, сражавшимися на Шорахских высотах. Ободренные им Белевцы смело пошли в огонь, но, будучи отбиты, примкнули слева к расстроенной нашей пехоте, залегли во рву ретраншамента и завязали бесполезную перестрелку. Вслед затем Броневский, едва успев достигнуть занятого нами ретраншамента, был тяжело ранен в плечо штуцерною пулею. Полковник Ганецкий 2-й, оставшись старшим при сражавшихся войсках, выдвинул вперед 1-й баталион Грузинских гренадер и 5-й батальон своего (Ряжского) полка, бросился вперед со знаменем в руках и повел оба батальона на штурм Тахмас-табии, а 3-й батальон Грузинских гренадер и часть бывших прежде на позиции войск направил на Юксек-табию. Эти батальоны добежали до самого рва редутов, несколько человек вскочили на вал, но убийственный перекрестный огонь заставил нас отступить. Здесь был убит, впереди своего батальона, у входа в редут Тахмас-табию с тыла, против траверса, майор Герсеванов. Принявший команду над Грузинскими гренадерами, майор князь Трубецкой, вскоре был ранен, но остался при войсках до конца боя. (Впоследствии, по засвидетельствованию всех офицеров Грузинского гренадерского полка, он получил орден Св. Георгия 4-й степени). Тогда же пали, впереди своих рот, Кавказского саперного батальона, братья Аксеновы, и тяжело ранен того же батальона поручик Купфер, а подпоручик 3-й гренадерской роты Черкасовский, несмотря на полученную им рану, снова занял оставленную нашими войсками батарею и, повернув против неприятеля захваченное там орудие, успел сделать выстрел ⁽³⁰⁾.

Генерал Муравьев, желая воспользоваться ослаблением неприятеля на правом его крыле (в Ренисонских линиях), откуда часть войск была переведена влево, приказал князю Дондукову, принявшему начальство над успевшими несколько оправиться остатками колонны Ковалевского, возобновить атаку, которая, даже в случае неудачи, могла послужить к отвлечению части неприятельских сил. С этою целью, батарейная No 2-го батарея была выдвинута на прежнюю свою позицию и открыла огонь по неприятельским укреплениям, а пехоту повел вперед, уже раненый, генерального штаба полковник Рудановский, но едва лишь она успела сделать несколько шагов, как Турки осыпали ее гранатами и заставили отойти за Обсервационную тору, где отступившие войска оставались в бездействии до самого конца дела ⁽³¹⁾.

Несмотря на значительный урон, понесенный нашими войсками, генерал Муравьев все еще не решался прекратить штурм на Шорахские высоты и отступить, подвергая опасности отряд генерала Базина, действовавший с успехом против Чахмахских укреплений. Эти укрепления, известные под именем английских линий, состояли из ретраншамента с тремя редантами, против горжей коих были поставлены небольшие траверсы, со внешней же стороны доступ к редантам был прегражден волчьими ямами. Правый редант, примыкавший к обрыву против Араб-табии, назывался Тисдель-табиа, средний — Томпсон-табиа, а левый — Зораб-табиа, далее — тянулись до самого обрыва невысокие окопы с редутом Вели-паша-табиа, а позади линий находилось укрепление Виллиамс-паша-табиа, прикрывавшее турецкий лагерь.

Отряд генерала Базина получил приказание — штурмовать Чахмахские высоты в то время, когда внимание неприятеля уже будет отвлечено атаками на прочих пунктах. Чтобы повести нападение совершенно неожиданно, колеса лафетов в его артиллерии были обвязаны соломою, а пехота при движении к сборному пункту, держала ружья от дождя, чтобы лунный свет не отражался на штыках и стволах. Колонну вел сам Бакланов, которому была хорошо известна эта местность. Пехоте запрещено стрелять, и потому, при выступлении из лагеря, сняты с ударных ружей капсюли, а у кремневых надеты чехлы на огнива. Как только, около 5-ти часов утра, раздались первые выстрелы с Шорахских укреплений, генерал Базин перевел свой отряд через речку Чахмах и двинулся по горному подъему к неприятельской позиции, а подойдя к ней на расстояние дальнего пушечного выстрела, построил войска в боевой порядок: в первой линии — 8-й и 4-й батальоны Белостокского полка, в ротных колоннах, под начальством полковника Шостака, впереди их — охотники из всех батальонов, во второй линии — резервный Грузинский гренадерский батальон, в колонне к атаке, с 8-ю пешими орудиями, а за левым флангом пехоты, под прикрытием горного ската, стала кавалерия с конными орудиями и ракетными станками. Генерал Бакланов, в продолжении своих поисков изучивший местность почти до самой неприятельской позиции, подошел сам с сотнею Донцов и подвел пехоту незаметно к турецким укреплениям, на расстояние картечного выстрела. Завидя наши войска, неприятель открыл огонь, в ответ на который пехота Базина, с криком ‘ура’, без выстрела, кинулась вперед. Охотники, под командою адъютанта главнокомандующего, капитана Ермолова, ворвались в ближайшее укрепление [В награду этого подвига, капитан Ермолов получил орден Св. Георгия 4-й степ], которое тогда же сам Базин обошел со стороны кручи, и захватили 4 орудия. По взятии первого реданта, генерал Базин, заняв его своими орудиями и обстреляв картечью другой редант (Томпсон-табию), повел на него атаку, пехота полковника Шостака ударила в штыки на толпившихся в укреплении Турок, овладела редантом и захватила там четыре орудия и знамя. Затем — был обращен огонь нашей пешей батареи против третьего реданта (Зораб-табии), одновременно с действием конной батареи No 6-го, подполковника Двухженого. По занятии нашими войска-ми этого укрепления, Турки бежали частью в редут Виллиамс-паша-табию, частью в город, спускаясь к реке по скалистому обрыву. Генерал Базин, в ожидании последствий наступления наших прочих колонн, занял взятые реданты спешенными донскими казаками No 35-го полка, войскового старшины Кузнецова, и направил огонь пешей батареи, под начальством командира 13-й артилл. бри-гады полковн. Тигерстета, на Вели-паша-табию, что, с своей стороны, сделал и Бакланов, обратив против турецкого шанца действие конной батареи. На этой позиции оставались наши войска более двух часов под выстрелами Вели-паша-табии и батарей с Карадага, и как Турки, оставляя взятые нами реданты, унесли принадлежности своих крепостных орудий, то мы не могли из них действовать и отвечали неприятелю только лишь огнем легкой артиллерии ⁽³²⁾.

Генерал Муравьев, получив сведение об успехах Базина, решился поддержать атаку на Тахмас-Табию, надеясь овладеть этим редутом и войти в связь с войсками, занявшими ‘английские’ линии. С этою целью, по совещании с генералом Бриммером, главнокомандующий приказал выдвинуть к Шорахским высотам из общего резерва один батальон, поддержав его 4-м батальоном Тульского полка, с 4-мя батарейными орудиями 18-й артиллер. бригады, из резерва колонны князя Гагарина, стоявшего у сел. Шорах, где, кроме того оставались одна саперная и одна стрелковая рота.

Для поддержания их, назначены из первой (левой) колонны пять сотен Сборного линейного казачьего No 2-го полка, а в подкрепление общему резерву — из колонны графа Нирода, выслан один баталион с 4-мя батарейными орудиями, для укомплектования же весьма пострадавших гренадерских батарей, приказано выслать людей и лошадей из артиллерийского парка ⁽³³⁾.

В исходе 8-го часа, генерал Бриммер, исполняя приказание главнокомандующего — ‘послать еще один батальон на гору’, известил о том начальника штаба, генерала Неверовского, вместе с своим собственным распоряжением: ‘послать с баталионом надежного штаб-офицера’. Казак, постоянно состоявший при Бриммере, весьма расторопный, передал однако же его приказание неточно, сказав начальнику штаба: ‘генерал приказал послать в гору еще один батальон и дежурного штаб-офицера’. Таким образом был назначен для новой атаки Шорахских высот 1-й батальон Рязанского полка с майором фон-дер-Бригеном, под начальством подполковника М. П. Кауфмана 2-го.

В половине 9-го, батальон, построенный в полувзводную колонну из средины, двинулся вдоль левого берега реки Карс-чая и, отойдя с четверть версты от моста, перешел через овраг и стал подыматься по косогору, правее отдельной скалы (Лаз-тепе), где находилась подбитая турецкая пушка, под прикрытием нескольких штуцерных, которые тотчас открыли огонь по нашей колонне. Как Рязанцы при входе на гору несколько растянулись, то Кауфман остановил головную часть, собрал остальных людей и построил их в колонну к атаке. Появление стройного баталиона на правом фланге войск нашей 2-й колонны, обращенных, несмотря на усилия оставшегося старшим, полковника Ганецкого, в беспорядочную толпу, было своевременно. Русская пехота стояла под неприятельскою картечью, не подаваясь ни вперед, ни назад, но мы удерживались на занятой нами позиции благодаря огню наших батарей. Таково было положение дела, когда Кауфман, подъехав к. толпе, вызвал, с согласия Ганецкого, охотников идти вперед вместе с Рязанцами. Мгновенно вышли до 120-ти человек, в числе коих 5 офицеров. Разделив эту сборную команду на две части и прикрыв ими фланги Рязанского батальона, Кауфман повел его на штурм Тахмас-табии, но, при этом движении, подвергся сильному перекрестному огню двух небольших редутов, сооруженных из камня внутри укрепленного лагеря. Рязанцы, вместе с охотниками, обратились вправо против этих редутов и овладели сперва одним, а потом и другим, переколов до полутораста Турок. Но там войска наши попали под сильную канонаду Тахмас и Вели-паша-табии. В это время, по отправлении раненых к сел. Шораху, в отряде Кауфмана оставалось только 500 человек Рязанского батальона и до ста охотников прочих полков. Несмотря однако же на то, неустрашимый Кауфман снова решился штурмовать Тахмас-табию, а находившемуся при отряде гвардии ротмистру Башмакову поручил встретить шедший от сел. Шораха 4-й Тульский батальон и направить его с другой стороны на турецкий редут. Но едва лишь Башмаков, вместе с полковником Корсаковым и коллежским асессором Папаригопуло, успел, под турецкими пулями, проехать на шорахскую дорогу, как неприятель совершенно отрезал Рязанцев от прочих войск. Подполковнику Кауфману оставалось на выбор: пробиваться назад к войскам 2-й колонны, или идти вперед и проложить себе путь на соединение с Базиным, об успешной атаке коего имел сведение еще при выступлении своем из резерва. Слыша пальбу на севере Карса в отряде Базина, Кауфман решился идти ему на встречу. Окружив свою небольшую колонну цепью стрелков, он повел ее со внутренней стороны ретраншамента, еще раз покушался овладеть Тахмас-табией и не успев в том, отвел поражаемых с нескольких сторон и раз-строенных боем своих людей в лощину, где, снова устроив их, хотел опять атаковать турецкий редут, но, убедясь в огромном превосходстве неприятельских сил, двинулся далее и послал находившегося при нем, уже раненого урядника Орехова, с известием о положении своего батальона, к генералу Бакланову ⁽³⁴⁾.

Между тем, около половины 10-го часа утра, генерал Базин получил от высланных Баклановым разъездов известие о неудаче первой (левой) и промежуточной колонн. Это известие, вместе с большою потерею артиллерии в людях и лошадях, заставило Базина начать отступление. Из десяти захваченных у неприятеля орудии, он мог увезти на казачьих лошадях только три, четвертое же было сброшено с кручи к реке, а прочие заклепаны. Затем, выведя свою артиллерию из укреплений, Базин поставил ее за рвами, а пехотою занял Тисдель-табию и Томпсон-табию и ров ретраншамента, соединявшего эти укрепления. Артиллерия же, в которой оставалось под некоторыми орудиями только по две лошади и подъящиками — по одной, была расположена вне турецких выстрелов.

В 10 часов, Базин, получив достоверное сведение о безуспешном нападении 2-й (правой) колонны на Шорахские высоты, приказал пехоте отступать. Неприятель, усилясь подкреплениями, прибывшими с правой стороны Карс-чая, тотчас занял оставленные нами ‘английские’ линии и стал сильно напирать на отходившую назад с пальбою нашу пехоту, но, в это самое время, генерал Бакланов направил стоявший за левым флангом ее Сборный линейный No 1-го полк, под начальством флигель-адъютанта подполковника князя Витгенштейна, во фланг наступавших Турок, которые, не выдержав удара, обратились в бегство, с потерею многих всадников, изрубленных на месте. Неприятель покушался вторично выдти из своих линий, но был удержан удачным действием Донской No 6-го батареи и высланной Базином ракетной команды гвардии поручика Усова. Отойдя версты две с пехотою и получив, между тем, от Бакланова сведение об опасном положении Рязанского батальона, генерал Базин остановил свои войска и выслал Бакланова в помощь Кауфману. Трофеи отряда Базина, кроме трех увезенных им орудий, состояли в двух знаменах и 11-ти значках. Урон отряда убитыми простирался до 92-х человек, в числе коих был один обер-офицер, ранено и контужено 354 челов., из коих 15 штаб и обер-офицеров, без вести пропало 26 нижних чинов. Вообще же выбыло из фронта 472 человека ⁽³⁵⁾.

В продолжении времени этих действий, Рязанцы, громимые с нескольких сторон из неприятельских укреплений и окруженные Турками, показали себя достойными славы своих однополчан, которые некогда, под начальством неустрашимого Скобелева, пробивались, в бою под Реймсом, сквозь густые массы французских войск. Подобно тому и здесь Рязанцы пролагали себе путь штыками, унося своих раненых. Получив на Шорахских высотах сведение о взятии Базином английских линий, подполковник Кауфман, под градом ружейных пуль и картечи, шел на пролом к редуту Зораб-табии, надеясь найти там своих, но, вместо того, подойдя к укреплению, был встречен оттуда выстрелами. Поражаемый тогда же из редута Вели-паша-табии и из батареи Тетек-табии, Рязанский батальон терпел урон на каждом шагу. Чтобы скрыть, по возможности, людей от неприятельской канонады, подполковник Кауфман спустился с батальоном в крутой овраг и занял края его стрелками. Неприятель бросил в овраг несколько гранат, но не успел нанести ими вреда Рязанцам. которые оставались в таком положении около получаса, когда же раздались выстрелы влево от оврага, тогда Кауфман, справедливо полагая, что ему готовилась помощь, двинулся по оврагу к сел. Чахмаху и пройдя влево от него в сел. Татлиджу, направился к лагерю у Чифтликая и прибыл туда в 7 часов вечера. Урон Рязанского батальона вообще состоял: убитыми из 67-ми нижних чинов, ранеными из 2-х офицеров и 72-х нижних чинов, кроме того, из числа охотников разных полков, состоявших при батальоне, убиты один офицер и до 70-ти нижних чинов, ранены нижн. чина, всего же из 750-ти человек выбыло: 3 офицера и 240 нижн. чинов, — следовательно, менее трети наличного числа людей. Принимая во внимание обстоятельства, в которые был поставлен батальон, нельзя не признать причинами такого умеренного урона личные качества самого Кауфмана: его присутствие духа, быстроту соображений, находчивость и соблюдение порядка в своей части ⁽³⁶⁾. В продолжении времени действий на левой стороне Карс-чая, батареи, находившиеся в колонне графа Нирода, выдвинулись вперед и, для развлечения внимания неприятеля, стреляли по нижнему лагерю, с такою же целью высланные из резервной колонны к мосту при селении Кичик-кёв, два осадные орудия неумолкаемо действовали, как по нижнему лагерю, так по городу и цитадели, а милиция, в составе восьми сотен, под начальством полковника Лорис-Меликова, несколько раз подскакивала к подошве Карадага, и даже успела отбить несколько палаток, стоявших вне вала ⁽³⁷⁾. Впрочем, эти демонстрации не вполне достигли своей цели и не помешали Туркам послать несколько батальонов из нижнего лагеря на Чахмахские высоты.

Последняя попытка против Шорахских укреплений была сделана 4-м Тульским батальоном, который вместе с четырьмя орудиями капитана князя Крапоткина, 18-й артилл. бригады, был выслан из резерва на Шорахские высоты, еще в начале боя, по требованию капит. Башмакова. Но как, при нескольких возобновлявшихся атаках, части наших войск тогда смешались между собою, то капитан Романовский не ввел Тульцев на позицию, а оставил их до времени перед ретраншаментом, в лощине, где прежде стояли Ряжские батальоны. Когда же Кауфман с Рязанцами пошел на штурм, то, для содействия ему, был выдвинут и Тульский батальон. Хотя это покушение было также неудачно, как и прежние, однако же наступление Тульцев отвлекло часть неприятельских сил и способствовало Кауфману исполнить его смелое движение. Высланные же с Тульцами 4 орудия, в виду сильного огня, которому подвергался подъем на Шорахские высоты, были оставлены в ближайшей лощине, где они были скрыты от неприятельских выстрелов. Впоследствии же, около 10-ти часов утра, два из этих орудий были поставлены капитаном Романовским на высоте левее подъема, для действия по укреплению Юксек-табиа, которое, поражая картечью во фланг занятую нами на Шорахе позицию, наносило нам сильный вред ⁽³⁸⁾.

В 11-м часу утра, положение дела уже не представляло надежды к успешному возобновлению штурма. В общем резерве оставалось пять батальонов, кроме того, в отряде графа Нирода три батальона и прикрывавший лагерь один баталион: следовательно, всего-на-все девять свежих батальонов, большею частью трех-ротных, в числе не более 5,000 человек. Из прочей пехоты, лишь три баталиона Базина, отступившие к Мелик-кёв, сохранили порядок и устройство, прочие же все, потерявшие почти всех своих начальников и ослабленные уроном в людях и уходом за ранеными, были совершенно расстроены. В таких обстоятельствах, главнокомандующий, по совещании с генералом Бриммером, приказал ему, взяв из общего резерва батальон Лейб-Эриванского и 2-й батальон Рязанского полков, идти к Шорахским высотам, и по прибытии туда, обсудить на месте: оставалась ли еще возможность овладеть редутом Тахмас-табиею, или нет? В первом случае, он должен был, обстреляв редут, возобновить на него нападение своими двумя баталионами, а во втором — ограничиться прикрытием отступления расстроенной пехоты ⁽³⁹⁾.

Генерал Бриммер, оставя свою пехоту вне выстрелов, выехал вперед и удостоверясь лично, что дальнейшие усилия овладеть неприятельскою позициею не подавали ни малейшей надежды успеха, решился вывести войска из дела. Прежде всего, он приказал капитану Романовскому выслать находившихся при колонне казаков, для уборки раненых, и поручил полковнику князю (Иосифу Давидовичу) Тархан-Моуравову отправить назад захваченные у неприятеля два орудия. Тогда же генерал Бриммер, донося о сделанных им распоряжениях главнокомандующему, просил его о высылке еще нескольких казачьих сотен для содействия уборке раненых. Затем генерал Бриммер, из прибывших с ним войск, поставил Лейб-Эриванский батальон майора Кобиева на высоте Лаз-тепе, растянув его по всему гребню, а батальон — на другом возвышении. Левее и несколько позади карабинер, батареи же гренадерской артилл. бригады были отведены назад, оставя два орудия при Рязанском батальоне. Затем, по прибытии высланных главнокомандующим казаков, по сигналу, данному рожком, отступили люди, занимавшие часть рва и вала неприятельских окопов, Турки кинулись было за ними вслед, но были остановлены огнем двух батарейных орудий, остававшихся на высоте, под прикрытием сперва Рязанцев, а потом Лейб-Эриванских карабинер. При отступлении, было брошено одно из взятых нами неприятельских орудий. Сперва спустились с высот войска нашей второй колонны, потом — баталионы, приведенные генералом Бриммером, а вслед за ними отведены назад казачьи сотни капитаном Романовским, которому было поручено общее распоряжение уборкою раненых. Войска наши в строй-ном порядке возвратились в лагерь, около 4-х часов пополудни ⁽⁴⁰⁾.

В тот же день, блокада Карса, измененная на время штурма, была возобновлена в прежнем порядке.

По официальным донесениям генерала Муравьева, отправленным вскоре после штурма в военное министерство, урон наш показан:

	Генералов	Штаб-и об.-офицер.	Нижних чинов.
Убитыми	—	76^((*)	2,278
Ранеными	4 ^(()**	124	4,832
Контуженными	—	48	164
Без вести проп.	—	—
Итого	4	248	7,274

^((*) Убиты: полковники: командир Виленского полка Шликевич Ряжского полка Брещинский, командир Кавказского стрелкового баталиона Лузанов и командир кавказской грен. арт. бригады Москалев, подполковники: Виленского полка Одинцов, Белевского — Жехаридзев, майоры: Эриванского полка, Герсевапов, Вальховский к Тер-Гукасов, Виленского — де Жерве, Бедевского — Скородумов.

^((**) Из числа их генерал-лейтенант Ковалевский умер 21-го сентября.

За исключением же легко-раненых и контуженных, чрез несколько дней возвратившихся в ряды корпуса, мы потеряли вообще до 6,500 человек.

Урон неприятеля, постоянно сражавшегося под защитою укреплений, не превышал 1,400 человек. Из числа захваченных нами 23-х турецких орудий, вывезено 4, знамен и значков отбито 14 ⁽⁴¹⁾.

‘Победителя не судят!’ — сказала Великая Екатерина. Зато побежденного всегда осуждает общественное мнение: те самые, которые прежде упрекали генерала Муравьева за бездействие под Карсом, не находили довольно слов для порицания его за опрометчивый штурм, стоивший так дорого и не достигший цели.

Действительно — легко можно было усомниться в своевременности этого штурма. Ежели поводом к тому было наступление Омера-паши, то почему же наш главнокомандующий, несмотря на то и не зная еще об отбытии Омера в Мингрелию, решился продолжать блокаду Карса, с корпусом, ослабленным 7-ю тысячами человек? Конечно — такая решимость, после отбитого штурма, заслуживает безусловное одобрение, но еще лучше было бы, если бы генерал Муравьев не обращал слишком много внимания на движения Омера-паши, (которого мог отразить частью своих сил), и не предпринял штурма.

Выбор пункта главной атаки — на Тахмас-табию, куда была направлена большая часть войск и где находился сам главнокомандующий, был неудачен. Без всякого сомнения, нам было неизвестно, что неприятель обратил это укрепление в весьма сильный редут, но, кажется, было бы выгоднее сосредоточить по возможности войска на одном из флангов и поддерживать штурмовые колонны сильными резервами, атакуя Ренисонские линии, либо левый (южный) ретраншамент и направясь навстречу колонне Базина.

Во всяком случае трудно судить о большем или меньшем достоинстве распоряжений для какого бы то ни было штурма. Успех такого предприятия зависит от многих случайностей, которых ни предвидеть, ни отклонить — нет никакой возможности: если бы, в самом начале боя, мы не потеряли почти всех начальников частей и множества офицеров, то, несмотря на отчаянное сопротивление защитников Карса, он, вероятно, пал бы под штыками русского воинства.

Приложения к главе XL.

⁽¹⁾ Черкесов. Блокада Карса. — Rustow. Der Krieg gegen Russland. II. 71-72.

⁽²⁾ Записки одного из участников похода 1855 года в Азиятской Турции.

⁽³⁾ Войска, состоявшие в нижнем лагере: Лейб-карабинерного Эриванского Его Величества полка 1 батальон, 18-й дивизии Белевский и Тульский полки 10 батальонов, Виленского егерского полка 3 и Мингрельского егерского 2 батальона, 13-й артиллер. Бригады батарейная No 2-го батарея, 18-й артиллер. бригады: батарейная No 4-го и легкие NoNo 7-го и 8-го батареи.

⁽⁴⁾ Войска, состоявшие в верхнем лагере: Лейб-карабинерного Его Величества полка 4 батальона, Грузинского гренадерского Его Высоч. Константина Николаевича полка 4 батальона, 18-й дивизии Рязанский и Ряжский полки — 10 батальонов, Кавказской гренад. артилл. бригады: батарейная No 1-го и легкая No 1-го батареи, 18-й артилл. бригады легкая No 6-го батарея и Линейная казачья No 13-го батарея.

⁽⁵⁾ Записки одного из участников похода и проч. — Записки полковника де Саже.

⁽⁶⁾ Черкесов. Блокада Карса.

⁽⁷⁾ Русский Инвалид. 1855. No 198.

⁽⁸⁾ Высланы для пресечения пути Туркам: из отряда Унгернштернберга: одна сотня донцов No 2-го полка, 4 сотни Конно-мусульманского No 3-го полка и одна сотня Осетинской милиции, из отряда князя Дондукова-Корсакова: одна сотня донцов No 4-го полка и одна сотня Конно-мусульманского No 1-го полка.

⁽⁹⁾ Черкесов. Блокада Карса. — Записки де Саже.

⁽¹⁰⁾ Русский Инвалид. 1855. No 213. — Записки де Саже.

⁽¹¹⁾ Записки одного из участников похода и проч. — Записки де Саже. — Записки генерала Романовского.

⁽¹²⁾ — В оригинальном издании это примечание отсутствует. (Прим. Адъютанта)

⁽¹³⁾ Записки де Саже. — Писарский. Под Карсом.

⁽¹⁴⁾ Писарский. — Черкесов. Блокада Карса.

⁽¹⁵⁾ Записки де Саже: — Записки Романовского.

⁽¹⁶⁾ Черкесов. Блокада Карса.

⁽¹⁷⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽¹⁸⁾ Записки генерала Бриммера. — Записки Романовского.

⁽¹⁹⁾ Rustow. II. 72.

⁽²⁰⁾ Вооружение укреплений на Шорахских высотах:

В ретраншаменте левого крыла: пять гаубиц и пушек, 12-ти-фунтового и 6-ти-фунтового калибра.

В редуте Тахмас-табии: два крепостных орудия, 24-х-фунтовые и четыре полевые, 12-ти-фунтового и 6-ти-фунтового калибра.

В люнете Ярыман-ай: две 12-ти-фунтовые пушки.

В редуте Юксек-табии: одна 15-ти-фунтовая гаубица и три 12-ти-фунтовые пушки.

В люнете Гюрджи-табии: две 15-ти-фунтовые гаубицы и две 12-ти-фунтовые пушки.

В Реннисонских линиях две полевые пушки.

В резерве, на Тахмасском плато, пять полевых орудий.

⁽²¹⁾ Вооружение укреплений на Чахмахских высотах:

В Чим-табии: крепостные пушки: одна 24-х-фунтовая и две 18-ти-фунтовые, одна 15-ти-фунт. гаубица и три 12-ти-фунт. пушки.

В редуте Вели-наша-табии (форт Лек): крепостные гаубицы: одна 32-х-фунтовая, одна 24-х-фунтовая и три 18-ти-фунтовых, одна 2-х-пудовая мортира и два полевые 12-ти-фунтовые орудия.

Люнет Чорчиля, правее форта Лек, был занят двумя 6-ти-фунт. орудиями.

В английских линиях: в Зораб-табии: одно 18-ти-фунтовое и одно 12-ти-фунтовое крепостные орудия и два полевые 6-ти-фунтовые, в Томсон-табии одна крепостная 12-ти-фунтовая пушка, в Тисдель-табии крепостные: две 18-ти-фунтовые гаубицы и одна 12-ти-фунтовая пушка.

⁽²²⁾ Донесение генерала Муравьева о штурме Карса.

⁽²³⁾ Диспозиция для штурма Карса. — Записки де Саже.

⁽²⁴⁾ Воспоминание о штурме Карса. Военный Сборник. 1861. No 3.

⁽²⁵⁾ Воспоминание о штурме Карса.

⁽²⁶⁾ Черкесов. Блокада Карса. — Записки де Саже. — Записки одного из участников похода и проч.

⁽²⁷⁾ Донесение генерала Муравьева. — Записки де Саже.

⁽²⁸⁾ Донесение генерала Муравьева. — Записки Романовского.

⁽²⁹⁾ Записки одного из участников похода и проч. — Записки Романовского.

⁽³⁰⁾ Донесение генерала Муравьева. — Записки одного из участников похода.

⁽³¹⁾ Записки одного из участников похода.

⁽³²⁾ Записки де Саже.

⁽³³⁾ Донесение генерала Муравьева. — Записки генерала Бриммера.

⁽³⁴⁾ Записки одного из участников похода.

⁽³⁵⁾ За этот подвиг, подполковник Мих. Петров. Кауфман удостоен, по решению кавалерственной думы, орденом Св. Георгия 4-й степ., а 1-му батальону Рязанского полка Высочайше пожаловано георгиевское знамя. Майору фон-дер-Бригену пожалован орден Св. Владимира 4-й степ. с мечами. В числе особенно при сем отличившихся показаны: генерального штаба капитан Клугин, ротные командиры: Малиновский и Попевский и поручик Малахов, адъютант генерала Базина поручик Гаврилов, Тульского полка поручик Ласовский и Лейб-гренадерского Эриванского подпоручик Макеев.

⁽³⁶⁾ Донесение генерала Муравьева.

⁽³⁷⁾ Записки одного из участников похода.

⁽³⁸⁾ Записки генерала Бриммера. — Записки Романовского.

⁽³⁹⁾ Записки генерала Бриммера.

⁽⁴⁰⁾ Черкесов. Блокада Карса. — Записки Романовского.

Глава ХLI.
Действия Турок для освобождения Карса.

С самой весны 1855 года, командовавший турецкими войсками в Крыму, Омер-паша домогался, чтобы его отправили с десантом на восточный берег Черного моря, откуда он предполагал двинуться чрез Мингрелию к Тифлису, для отвлечения генерала Муравьева от Карса. Английское правительство не одобряло такой отдаленной диверсии, и потому Омер, отказавшись на время от задуманного им плана действий, отправился в Константинополь, где было решено: составить корпус, назначенный для выручки Карса. из части турецкой армии в Крыму, из войск Батумского корпуса и нескольких тысяч человек. собранных в Болгарии. Затем, сделав распоряжения к посажению на суда войск десантного корпуса, Омер-паша отплыл 23-го августа (4-го сентября) в Батум, где в то время находились 12 тыс. человек турецкого войска, которые, вместе с 15-ю тысячами, высланными на судах из Болгарии, 4-мя тысячами кавалерии из Константинополя и 10-ю тысячами из Балаклавы, были назначены в состав экспедиционного корпуса: таким образом число войск, вверенных Омеру-паше, простиралось до 40 тысяч человек. Но перевозка десанта на берега Анатолии, по недостатку транспортных судов, была весьма медленна, и постепенное отправление туда войск продолжалось до октября ⁽¹⁾.

Оставалось решить — что было выгоднее: направить ли вспомогательный корпус прямо на выручку Карса, или произвести вторжение в Грузию и угрожать Тифлису? Движение прямо к осажденной крепости вело кратчайшим путем к предположенной цели, но, судя по прежним действиям Анатолийской армии, не обещало успеха и могло иметь последствием такую же неудачу, какую понесли Турки в сражениях при Баш-Кадыкларе и Кюрюк-Дара. Вторжение чрез Мингрелию в Грузию было не столь опасно, но зато и успехи, одержанные на этом театре войны, не могли отвлечь генерала Муравьева от осады Карса. Аджаро-Мосхийский хребет совершенно отрезывает Рионский край от прочих областей Закавказья: подобно тому, как военно-грузинская дорога служит единственным сообщением Тифлиса с Россиею, так и военно-имеретинская дорога, чрез Сурамский перевал, составляет единственное удобное сообщение Кутаиса с Грузией ⁽²⁾. При движении чрез Анатолию, Омер мог не только рассчитывать на дружное содействие местных властей и туземных жителей, в отношении снабжения продовольствием и перевозочными средствами, но и усилиться местными ополчениями Лазистана и Аджарии, напротив того, при вторжении в Мингрелию, надлежало ожидать на каждом шагу сопротивления христиан — жителей этого края. Но, по-видимому, Союзники не имели точных сведений о положении дел в Закавказье, и потому питали несбыточные надежды: ‘La czar doit etre refoule au dela du Terek et du Kouban, c’est irrevocablement arrete dans les conseils des puissances alliees’, — (Царь должен быть отброшен за Терек и Кубань, так неотменно определено в совете Союзных держав), писал Фергат-паша (прусский выходец Штейн).

Дороги от Трапезонта и Батума, в Карс, хотя и представляют затруднения для движения войск, однако же до октября проходимы, те же, которые ведут от Редут-Кале в Кутаис и Тифлис, в сухое летнее время совершенно удобны, но часто случается, что от проливных дождей вода быстро возвышается во всех притоках Риона и Куры, и тогда переправы делаются невозможны в продолжении нескольких дней. Осенью же, с наступлением в тамошнем краю ненастного времени года, которое продолжается в бассейне Риона почти беспрерывно с половины ноября до наступления весны, независимо от поднятия вод в речках, вся местность обращается в болото, и всякая возможность движения обозов прекращается. К тому же, во всем бассейне Риона, и преимущественно в ближайшей к морю его части, по причине болот и сильного зноя, летом господствуют повальные лихорадки и горячки ⁽³⁾.

Соображая все эти обстоятельства, можно придти к выводу, что решительный полководец. на месте Омера-паши, предпочел бы направиться на Эрзерум, в особенности когда приходилось ему начать поход осенью и уже немного времени оставалось для наступательных действий. По-видимому, Омер сознавал, что ему следовало идти кратчайшим путем на выручку Карса, и потому, направясь от Батума по ардаганской дороге, дошел до Кулы, но вдруг, неизвестно почему, изменил свое намерение, возвратился в Батум и стал собирать войска в Сухум-кале.

Начиная почти от Сухумской бухты до Аджарского хребта, горы, удаляясь от моря, образуют равнину, длиною в полтораста, и шириною в некоторых местах более ста верст, орошаемую реками: Кодором, Ингуром, Хопи и Рионом, впадающими в море, и притоками их: Цивою, Техуром, Цхенис-Цхале и проч. Эта равнина отличается необыкновенно сильною растительностью и плодородием. Климат морского прибрежья известен злокачественными лихорадками. Начиная с северной стороны, на этом пространстве лежат: Абхазия, Самурзахань, Мингрелия (по левую сторону Ингура), Имеретия и Гурия.

Расстояние Сухум-кале от Кутаиса (200 верст) почти вдвое более расстояния Редут-кале от Кутаиса (108 верст), на первом из этих путей встречаются переправы через две значительные реки: Кодор и Ингур и через многие притоки Риона, и потому вероятно, что Омер-паша, при выборе Сухума основным пунктом действий, руководился не военными, а политическими соображениями. Еще до прибытия Омера, состоявший в русском подданстве, владетель Абхазии, генерал-адъютант Михаил Шервашидзе изменил своему долгу и передался на сторону врагов России, рассчитывая на его помощь и на содействие горских племен, соседственных с Абхазиею, а также, быть может, надеясь открыть сообщение с Шамилем, Омер-паша сосредоточил главную часть своих войск в Сухум-кале, где суда могли стоять совершенно безопасно в превосходной гавани ⁽⁴⁾.

21-го сентября (3-го октября), прибывший в Сухум на английском пароходе Циклоп, Омер-паша был встречен салютами с турецких кораблей, стоявших в гавани, и с береговой батареи. У пристани стоял владетель Абхазии Шервашидзе, в простой черкесской одежде, серого сукна. Омер пожал ему руку и, сказав по-русски: ‘здравствуй, Михаил!’ сел на коня и поехал к войскам, которые, в ожидании своего главнокомандующего, были выстроены в линию. Сопровождаемый блистательным штабом, турецкий военачальник объехал полки, при звуках военной музыки и громких восклицаниях войска.

Желая приобресть преданность туземцев, Омер-паша приказал допускать к себе всех, имевших в том надобность, и платить за все, получаемое войсками, наличною монетою. С абхазским же владетелем он обошелся довольно холодно, и хотя признал князя Михаила торжественно в звании правителя Абхазии, однако же приказал написать к служившим в нашей армии, князьям Димитрию и Григорию Шервашидзе, что ‘если они покинули родину по неудовольствиям на абхазского владетеля, вследствие его притязаний на их наследственные имения, то, в настоящее время, могут возвратиться и получить все им принадлежащее’. Но все усилия побудить к измене обоих князей были напрасны. Мехмед-Аминя Омер-паша назначил правителем всех черкесских племен от владений Шамиля до земель Шапсугов и Натухайцев, а самого Шамиля возвел в чин турецкого мушира, что, впрочем, нисколько не польстило самолюбию горского предводителя.

В то время, когда Омер-паша готовился внести оружие в Закавказье, Гурийский отряд, под начальством генерал-лейтенанта князя Ивана Константиновича Багратиона-Мухранского, находился в составе 17Ў батальонов, 11-ти сотен и 31/2 батарей, в числе, (не считая военно-рабочих рот), от 8-ми до 9-ти тыс. чел. пехоты и 1,000 челов. кавалерии, с 28-ю орудиями ⁽⁵⁾. Туземных войск считалось 82 сотни, но в них состояло не более 5-ти тысяч человек ⁽⁶⁾.

Войска Гурийского отряда были размещены следующим образом: 4 Ў батальона — в Гурии, у Акеты, 2 батальона оставлены для охранения складов в Гурии, Мингрелии и Имеретии, главные же силы, 11 батальонов, назначены для охранения Мингрелии, где преимущественно должно было ожидать неприятельской высадки. Неприятель мог вторгнуться в Мингрелию: 1) из Редут-кале, по обеим берегам Хопи, 2) из Анаклии, и 3) со стороны Самурзахани, к реке Ингуру. Сообразно тому, войска в Мингрелии были расположены: 1) против Редут-кале, в Хоргинских дефиле, 2Ќ батальона, 2) против Анаклии, на левом берегу Ингура, ниже устья Джумы, 1Ќ батальон, и 3) против Самурзахани, по левому берегу Ингура, между устьем речки Джумы и Рухскою позицией, 71/2 батальонов. Такое разделение войск не дозволяло нам оказать сильное противодействие неприятелю, но еще хуже было бы, если бы он куда-либо вторгнулся без сопротивления, что уронило бы нас в глазах туземцев и могло бы побудить их к отложению от России.

В первых числах (в половине) октября, войска Омера-паши двинулись в нескольких эшелонах из Сухум-кале к пределам Самурзахани. Тогда же депутация почетных жителей этой области явилась в Зугдиди к князю Мухранскому, изъявляя готовность свою вооружиться против Турок. Для содействия партизанским действиям за Ингуром, были туда посланы две сотни конной милиции, но преданность России туземцев оказалась весьма шаткою. Князь Михаил Шервашидзе, чтобы склонить Самурзаханцев на сторону Турок, не устыдился обратить нам во вред благодеяния, которыми осыпало его наше правительство, толкуя, что ‘если он, которому так хорошо было у Русских, перешел к Туркам, то это должно убедить каждого, что дело Русских окончательно проиграно’. Такая логика была вполне достаточна для убеждения полудикого племени, исключительно занимавшегося конокрадством: первым передался на сторону Турок начальник самурзаханской милиции, генерал-майор русской службы Кацо-Моргани, человек весьма влиятельный в Абхазии и между горцами, примеру его последовали почти все его подчиненные ⁽⁷⁾.

К 20-му числу октября (к 1-му ноября), главные силы Омера-паши, в числе около 20-ти тысяч человек регулярного войска, с 37-ю орудиями, и нескольких тысяч милиции, уже стянулись на правом берегу Ингура, по левую же сторону этой реки были расположены войска князя Мухранского в следующем составе:

Пехота.
Литовского егерского полка	4	батал.
Куринского егерского полка	2	‘
Грузинский линейный батал. No 1	1	‘
Черноморский линейный батал. No 11	1	‘
Черноморского линейн. батал. No 16-го одна рота	Ќ	‘
3-го резервного саперн. бат. две роты	1/2	‘
Итого 8Ў батальонов, в числе до 5,000 челов.
Артиллерия.
Легкой No 1-го батареи	4	орудия.
Горной No 1-го батареи	4	‘
Горных Сухум-калеского гарнизона	4	‘
Итого 12 орудий
Кавалерия.
Донской No11-го полк	6	сотен.
Донского No2-го полка	3	‘
Линейных казаков	2	‘
Итого 11 сотен. в числе 700 человек.
Милиция.
Имеретинских конных дружин	4
Мингрельских конных дружин	4
Несколько пеших Мингрельских сотен
Итого милиции до 3,500 человек.

Всего же в отряде князя Мухранского 9,200 человек с 12-ю орудиями.

Для охранения этого отряда со стороны Редут-кале, были расположены в Хоргинском дефиле, под начальством командира Черноморского линейного No 14-го батальона, подполковника Бибикова, следующие войска:

Брестского пехотн. полка 4-й батальон. — 1 батал.

Черноморского линейн. No 10-го батальона две роты — 1/2 батал.

Черноморского линейн. No 14-го батальона три роты — Ў батал.

Итого 2Ќ баталиона, в числе около 1,200 человек с 2-мя горными орудиями.

Кроме того, 2 сотни пешей мингрельской милиции и пешая милиция из жителей соседних селений.

Для связи этого отряда с войсками, стоявшими на Ингуре, стояли у сел. Хеты три роты Черноморского линейного No 1б-го батальона, под начальством подполковника Клостермана.

Для обороны Гурии был расположен близ Озургет, на Аскетских высотах, отряд генерал-майора Бруннера, в следующем составе:

Брестского пехотного полка —3 батал.

Черноморские линейные NoNo 9-го и 12-го батальоны — 2 батал.

Легких орудий — 4

Горных орудий — 2

Всего же до 2,500 челов. с 6-ю орудиями.

Кроме того, Рачинская дружина и Гурийское ополчение.

Для обороны устья Риона, были расположены на правом берегу Азовские казаки с тремя сотнями мингрельской милиции, а на левом — три стрелковые имеретинские сотни, эти посты усилены штуцерными Черноморских батальонов NoNo 10-го и 12-го, и, кроме того, устроены завалы и береговые батареи, вооруженные 8-ю батарейными орудиями.

Следовательно, для обороны Мингрелии и Гурии, под начальством князя Мухранского, всего состояло:

Пехоты около — 9,000 челов.

Казаков около — 700 челов.

Милиции конной и пешей — 9,000 челов.

Вообще же около 19-ти тыс. человек с 28-ю орудиями.

С наступлением глубокой осени, когда Лезгинские горы покрылись снегами и уже нельзя было ожидать вторжения горцев в Кахетию, либо в Тушино-Псавский округ, князь Бебутов направил с Лезгинской линии в Кутаис 5-й батальон Кубинского егерского полка с двумя горными орудиями, а из Тифлиса также в Кутаис 4-й и 5-й батальоны Тенгинского пехотного полка. Но эти подкрепления могли прибыть туда не прежде как между 10-м и 12-м (22-м и 24-м) числами ноября ⁽⁸⁾.

Из войск князя Мухранского, собранных на Ингуре, были отряжены для обороны дороги, ведущей из Анаклии, вверх по левому берегу реки: две роты Литовского егерского полка, две роты 3-го саперного батальона и одна рота Черноморского линейн. No 16-го батальона, всего 1 Ќ батальон, под начальством подполковника Клостермана, этот отряд был расположен у переправы через р. Джуму. Для обороны же линии по Ингуру, от устья Джумы до Рухской позиции, на протяжении 26-ти верст, стояли остальные 7 1/2 баталионов, а выше Рухской позиции — мингрельская милиция. Река Ингур мелководна, и потому везде проходима в брод, хотя, по своей быстроте, и не безопасна для пехоты. Лесистые берега Ингура способствовали неприятелю появиться скрытно на любом пункте, что заставило разделить наши войска на несколько отрядов, на случай же отступления, им было приказано отойти, по заранее осмотренным и исправленным дорогам, и сосредоточиться у селения Цаиши ⁽⁹⁾.

Турецкие войска, подойдя 20-го октября (1-го ноября) к Ингуру, покушались обойти нашу Рухскую позицию справа, двинувшись вверх по правому берегу реки, и 23-го (4-го ноября) стали было переправляться против сел. Лия, но были отражены выстрелами мингрельской милиции, а между тем, английские офицеры, состоявшие при Омер-паше, производили рекогносцировки наших позиций на Ингуре.

Войска наши тогда занимали следующее расположение: 21/2 батальона с 4-мя горными орудиями, три донские сотни и две конные дружины, под начальством генерал-майора князя Григория Дадиана, на Рухской позиции, один батальон с конною дружиною, под начальством майора князя Константина Дадиана — у Кахатской переправы, в 9-ти верстах ниже Рухской позиции, один батальон с 2-мя легкими орудиями, под начальством подполковника Званбая, и две роты с 2-мя батарейными орудиями, под начальством полковника Иосселиани у Санарманио, или так называемых Норманских переправ, две роты с двумя батарейными орудиями и две сотни линейных казаков, под начальством войскового старшины князя Эристова — у Кокских переправ, в резерве последних трех отрядов, оборонявших течение нижнего Ингура, находились 2 батальона с двумя батарейными орудиями и 4 конные имеретинские дружины, под начальством полковника князя Дмитрия Шервашидзе ⁽¹⁰⁾.

25-го октября (6-го ноября), около полудня, Омер-паша открыл канонаду против наших войск, стоявших у Рухи, сам князь Мухранский поспешил к этому пункту. Канонада с обеих сторон, постепенно усилившаяся, продолжалась более двух часов. после чего неприятель покушался перейти вброд через реку, но встреченный выстрелами нашей цепи, обратился назад. К вечеру, обоюдная пальба совершенно прекратилась. Но, между тем, на переправе у сел. Коки, где у острова река разделяется на два рукава, Турки, пользуясь лесистою местностью, успели скрытно собрать значительные силы. После продолжительной засухи, все лесные тропинки были удобны для движения войск, что послужило в выгоду неприятеля. Для удержания Турок, Черноморский линейный No 11-го баталион с двумя легкими орудиями, стоявший вблизи селения Кори, был поддержан двумя ротами Грузинского линейного No 1-го баталиона, прибывшего форсированным маршем с реки Цивы. Полковник Дмитрий Шервашидзе, прискакав туда же с двумя конными имеретинскими дружинами, рассыпал их в пешем строю по берегу реки и также открыл огонь. Пока неприятель оставался в лесу, мы не могли нанести ему большего вреда. Ободренные слабостью нашей пальбы, Турки решились перейти через реку вброд прямо против нашей батареи. Густые толпы их, с громкими восклицаниями, вошли в воду, причем люди держались друг друга, чтобы устоять против быстроты течения. В эту решительную минуту, наши легкие орудия, под начальством поручика Симонова, осыпали неприятеля картечью, действие артиллерии было поддержано огнем штуцерных и спешенных имеретинских дружин, предводимых доблестным 85-ти-летним начальником их, подполковником князем Церетели. Много неприятелей было побито, либо унесено волнами быстрой реки, остальные ушли на правый берег. Но и нам этот успех стоил дорого, мы также потеряли много людей, и в особенности из артиллерийской прислуги. В числе убитых был храбрый Абхазец, подполковник Званбай, весьма образованный офицер, оставивший след в литературе Закавказья рядом весьма интересных статей в ‘Географическом Сборнике’ и газете ‘Кавказ’ ⁽¹¹⁾. Прибывший с двумя ротами Грузинского линейного No 1-го баталиона, полковник Иосселиани принял здесь общее начальство.

Вслед затем, неприятель покушался переправиться саженях в четырехстах выше, но будучи встречен густою цепью стрелков и спешенной милиции, отступил с большою потерею. Потом, отыскав, верстах в двух выше нашей батареи, в лесу, весьма удобную переправу, Турки наконец перешли через реку в значительных силах и направились в обход нашей позиции. Полковник Иосселиани был убит, принявший команду над 11-м Черноморским линейным батальоном штабс-капитан Кобелев смертельно ранен, начальство над батальоном после него принял артиллерии поручик Рубцов, а команда войсками на нижнем Ингуре была поручена князем Дмитрием Шервашидзе Куринского полка майору Ивину.

Между тем, у Кокской переправы, стоявшие там две роты Литовских егерей, с двумя сотнями линейных казаков и двумя батарейными орудиями, будучи атакованы, в половине 3-го часа пополудни, отразили неприятеля, но вслед затем Турки в значительных силах перешли через реку, полторы версты выше, и, обойдя нашу позицию справа, заставили войскового старшину князя Эристова отступить за ближайший приток Ингура. Другие неприятельские войска переправились ниже острова Коки и обошли наш малочисленный отряд с левого фланга, Линейные казаки, построясь в небольшое каре, останавливали несколько раз бросавшуюся на них турецкую конницу, им содействовало отличное действие артиллерии, под начальством поручика Кашаева. Как наступление неприятеля с этой стороны угрожало отрезанием прочим войскам, то князь Дмитрий Шервашидзе двинул в помощь князю Эристову остававшиеся в резерве два Куринские батальона, с двумя батарейными и двумя горными орудиями, и сам с двумя конными имеретинскими дружинами атаковал неприятеля.

Храбрые Куринцы остановили Турок, но, между тем, Омер-паша, усилив войска против Норманских переправ, обошел расположенный там отряд с правого фланга. При этом майор Ивин был тяжело ранен, артиллерии поручик Рубцов убит: общее начальство после Ивина принял Грузинского линейного No 1-го батальона капитан Панфилов. В это самое время пришло от князя Димитрия Шервашидзе приказание отступать.

Войска наши, сражавшиеся уже более шести часов и обойденные с обоих флангов, в сумерки стали медленно отходить назад, в артиллерии почти все лошади были перебиты, и потому люди тащили на себе орудия, прикрываемые цепью, которая по временам раздавалась, чтобы открыть простор картечи. Неприятель, кидавшийся в штыки на артиллерию, был отбит два раза, но движение орудий на лямках не могло далее продолжаться и мы были принуждены бросить три орудия. Сам князь Мухранский прибыл к отряду и, поддержав его частью 11-го Черноморского батальона и линейных казаков, оттеснил Турок к берегу Ингура, но, между тем, наступила ночь и наши войска, прекратив бой, отошли за речку Циву. Отступление в безлунную ночь было совершено в наилучшем порядке не только все больные, но и все госпитальные вещи были вывезены из Зугдиди ⁽¹²⁾. На следующее утро, войска князя Мухранского собрались у Хеты, кроме Рухской колонны, в составе 21/2 баталионов с 4-мя горными орудиями, которая отступила, по верхней мингрельской дороге, к Чакванджи ⁽¹³⁾.

В сражении при Ингуре мы потеряли:

Убитыми: 2 штаб.-офиц. [Полковник Иосселиани и подполковник Званбай], 5 обер.-оф. и 140 нижн. чин.

Ранеными:2 штаб.-офиц. [Майор Ивин и войсковой старшина Назаренко], 6 обер.-оф. и 237 нижн. чин.

Без вести пропавшими 42 нижн. чин.

Всего же 15-штаб и обер-офицеров и 419 нижних чинов, кроме милиционеров, которых урон нигде не показан.

Со стороны Турок, по свидетельству Рюстова, урон вообще не превосходил 310-ти человек, но в действительности был гораздо более ⁽¹⁴⁾.

Войска наши оставались на Хетской позиции три дня, с 26-го по 28-е октября (с 7-го по 9-е ноября). Князь Мухранский предполагал занимать эту позицию, в ожидании прибытия резервов, и возжечь в тылу Омера-паши народную войну. Жители Мингрелии, которых милиции были расположены у Чакванджи, под начальством генерал-майора князя Григория Дадиана, и на Аббас-Туманской дороге, под начальством майора князя Константина Дадиана, были поддержаны регулярными войсками и, занимая горную страну, могли удобно преградить туда вход Туркам. Но, после сражения на Ингуре, вся мингрельская милиция разбежалась.

В это время правительница Мингрелии, Екатерина Александровна Дадиан находилась с своим семейством в Горди, летней резиденции мингрельских владетелей, на реке Цхенис-Цхале. Гостившая там жена князя Мухранского, получив в ночи 28-го октября (9-го ноября) от своего мужа письмо, с известием о побеге Мингрельцев, передала от него княгине Дадиан, чтобы она переехала в Имеретию. Но брат покойного владетеля Константин и многие из почетных князей и дворян Мингрелии уговорили княгиню остаться в их стране, удалясь в горную область Лечгум, причем утвердили присягою обещание жертвовать жизнью для ограждения безопасности ее и малолетнего владетеля Мингрелии. Едва лишь она успела выехать из Горди, как получила от Омера-паши письмо, в котором он, изъявляя намерение Союзников — восстановить независимость Мингрелии —приглашал правительницу возвратиться в Зугдиди. Озабоченная вопросом: отвечать ли на это послание, или оставить его без ответа, Екатерина Александровна отправила подлинное письмо Омера-паши в Тифлис к князю Бебутову, а копию с письма — в Кутаис к полковнику Ник. Петр. Колюбакину, прося у первого наставления, а у второго — совета. Два дня спустя, она получила от Колюбакина ответ с проектом следующего отзыва к Омеру-паше [Проект письма был составлен на французском языке]:

‘Ваше Превосходительство!

Вежливость обязывает меня отвечать на письмо, которое вы нашли нужным написать ко мне.

Я буду настолько кратка и точна в своих выражениях, насколько того требуют обстоятельства.

Вы прибыли, генерал, в Мингрелию, чтобы сделать ее независимою от России, и это-то именно и противно, и моим желаниям, и тому, что нахожу полезным для моей страны.

К тому же, Мингрелия не может существовать без покровительства по причинам, которые было бы слишком долго здесь перечислять, и которые, конечно, не ускользнули от вашего сознания, а потому я была бы должна принять покровительство одной из трех Союзных держав. Скажу вам — почему ни одного из этих покровительств я не желаю.

Турция не может помышлять о покровительстве другим, допуская сама над собою покровительство и, должно сознаться, незавидное.

Странно было бы отдать себя под покровительство французского правительства, правительства случайного (d’un gouvernement de circonstance), которое не сегодня, так завтра, перестанет существовать.

Вы сами, генерал, не посоветуете мне поступить под покровительство Англии, потому что вы хорошо знаете, что все народы, которые находились под ее опекою: Индийцы, Китайцы, Ионийцы — сделались рабами, либо тупыми и несчастными.

Наконец, я не скажу вам, чтобы желала коллективного покровительства трех держав, чтобы не дать вам повода смеяться над собою’.

Как ни было остроумно это письмо, княгиня не решилась его послать, чтобы не вызвать мщение неприятеля, занимавшего ее страну, и предпочла молчание ответу. Несколько дней спустя, она переехала в селение Мури, в 45-ти верстах от Горди, у самого входа в ущелие, чрез которое река Цхенис-Цхале выходит из Сванетии ⁽¹⁵⁾.

Не успев возбудить в Мингрелии народную войну, князь Мухранский отказался от обороны этой страны. Между тем, Омер-паша, заняв главный пункт Мингрелии — Зугдиди, стал устраивать там укрепленный лагерь и склады запасов, и тогда же неприятель начал разрабатывать дороги от Редут-кале по обоим берегам Хопи ⁽¹⁶⁾.

Князь Мухранский, не ожидая вскоре получить подкрепление, решился отступить. В ночи с 28-го на 29-е октября (на 10-е ноября), отряды Хетский и Хоргинский, снявшись с своих позиций, отошли к селению Хопи и соединились между Хопским монастырем и Наджихевским постом. При отступлении из Хеты, находившиеся там магазины были истреблены. Затем, совершенно очистив Мингрелию, князь Мухранский расположил войска, в начале (в половине) ноября, на левом берегу речки Цхенис-Цхале, у Маранской станции, имея в виду притянуть к себе из Гурии отряд генерал-майора Бруннера и вступить в решительный бой с неприятелем ⁽¹⁷⁾.

Главные силы Омера-паши не прежде 28-го октября (9-го ноября) собрались в Зугдиди. Несмотря на желание Омера-паши — привлечь на свою сторону народонаселение страны ласковым обращением с туземцами, Турки немедленно стали грабить их имущество и отнимать у родителей детей — мальчиков и девочек, в особенности же разбойничали двести конных Абхазцев, приставших к турецкой армии. Чтобы восстановить сколько-нибудь порядок, Омер-паша, наказав наиболее виновных палками, распустил всю эту команду.

Довольно трудно объяснить, почему турецкий военачальник, начав поход в позднюю пору года, терял напрасно время после выигранного им сражения на Ингуре. По занятии Зугдиди, он выслал оттуда вперед, не прежде 1-го (13-го) ноября, Искендер-пашу с авангардом в составе шести батальонов и 600 всадников, с двумя легкими и несколькими горными орудиями, а сам, с главными силами, лишь 8-го (15-го), перешел к Цаиши, а потом, двинувшись чрез Хопи и Холони, прибыл, 6-го (18-го), на. речку Циву, тогда же авангард его был выдвинут на речку Техур, к селению Сенаки. Затем, имея в виду заменить свой длинный и неудобный путь действий, от Сухума, другим кратчайшим — от Редут-кале, Омер направил туда подвозы, к нему шедшие морем, и занялся устройством магазинов в Редут-кале и исправлением дорог, ведущих от сего пункта к Циве, что потребовало около двух недель. По присоединении к главным силам войск, высадившихся в Редут-кале, силы турецкой армии возросли до 40 тыс. человек, кроме того, на реке Чолоке стоял Батумский корпус Мустафы-паши, в числе около 20 тыс. (по другим сведениям — 10 тыс.) человек. Если даже допустить, что силы неприятеля были преувеличены, то все-таки не подвержено сомнению, что Омер-паша располагал, по крайней мере, тройным числом войск в сравнении с отрядами князя Мухранского и Бруннера.

Но, к счастью нашему, он не воспользовался выгодами своего положения, а между тем пошли проливные дожди, поля и дороги обратились в болота и топи, реки и ручьи выступили из своих берегов, мосты, построенные Турками на Техуре и Циве, были сорваны ⁽¹⁸⁾.

Таким образом дальнейшее вторжение Омера-паши в Закавказье сделалось затруднительно. Князь Мухранский, в ожидании прибытия отряда из Гурии и войск, высланных ему в помощь князем Бебутовым, должен был оставаться спокойно в своем расположении. Но, вместо того, он, считая невозможным оборонять одновременно переправы на Цхени-Цхале, у Маранской станции, и на Рионе при устьях Цхени-Цхале, приказал предать пламени устроенные на этих пунктах мосты, а так же, в случае появления неприятеля, сжечь временной госпиталь и магазины в Усть-Цхени-Цхале. Эти приказания, по неуместному усердию (?) приставленных к этим учреждениям лиц, были исполнены преждевременно, в ночи с 7-го (19-го) и пополудни 8-го (20-го) ноября, тогда, когда со стороны неприятеля еще не было большой опасности. Истреблена также огнем вся Рионская флотилия, которую, как говорили тогда, по мелководию Риона, нельзя было ввести выше в реку, сожжены все казенные строения, уничтожены запасы инженерного ведомства, и проч. Сожжение жизненных запасов имело весьма вредные последствия, как в хозяйственном, так и в военном отношении. Для снабжения провиантом Гурийского отряда, пришлось покупать муку на тифлисском рынке по 13 р. коп. за четверть, доставка ее к войскам обошлась почти в такую же цену, и вскоре, когда прекратилась всякая возможность перевозки, подрядчики не брались доставлять провиант ни за какие деньги, что заставило князя Мухранского отвести назад часть Гурийского отряда и, отняв у него возможность действовать наступательно, способствовало Омеру-паше перезимовать в Мингрелии ⁽¹⁹⁾.

8-го же (20-го) ноября, отряд генерал-майора Бруннера, получив накануне в Чехотауре приказание — присоединиться к главным силам, успел перейти через мост на Рионе, пред самым его разрушением, и расположился на левой стороне Цхени-Цхале, у селения Кулаши. В тот же день прибыли из Грузии три батальона (2 Тенгинского и один Кубанского полка), с двумя горными орудиями, под командою полковника Опочинина, два дня спустя, пришли также из Грузии два батальона, а потом еще два: таким образом силы Гурийского отряда возросли до 22-х батальонов.

Оборонительная линия по Цхени-Цхале, от выхода реки из горных ущелий до впадения в Рион, простирается почти на тридцать верст. Верхняя часть течения реки у сел. Хони не представляет больших затруднений для переправы, но неприятель, избрав это направление, должен был совершить фланговое движение влево почти в виду наших войск и, в случае неудачи, мог быть отрезан от Мингрелии и отброшен в горы. Несравненно удобнее для переправы была средняя часть течения реки, у сел. Ганири, где река так же мелководна, как и в верховье, и оба берега покрыты густым кустарником, что способствовало скрытному сосредоточению войск, к тому же, неприятель, прорвав нашу линию в центре, мог достигнуть самых решительных результатов. Что же касается нижней части течения реки, то берега ее обрывисты, а грунт реки постепенно обращается из твердо-хрящеватого в илистый, весьма затрудняющий переправу. Как для неприятеля всего выгоднее было переправиться в средней части реки, то 10 баталионов Гурийского корпуса находились у Ганири, а прочие войска — частью у Хони, частью у Кулаш. Впереди пехоты была расположена милиция, за которою, в нескольких отрядах, стояла кавалерия ⁽²⁰⁾.

В таком положении князь Мухранский выжидал наступления неприятеля, а, между тем, небольшие отряды нашей кавалерии переходили на правый берег реки и вступали в бой с разъездами турецкого авангарда, состоявшего под начальством Фергада-паши (венгерца Штейна) ⁽²¹⁾.

Сам же Омер-паша с главными силами своей армии оставался на речке Циве до 20-го ноября (2-го декабря). В этот день он выступил во время сильной бури, продолжавшейся до самого вечера, и дойдя до речки Техура, расположил на берегу лагерь, а главную квартиру перенес в местечко Сенаки, одну из летних резиденций Мингрельской правительницы. На следующее утро, неприятель приступил к переправе через Техур. На месте снесенного водою моста были устроены кладки для перехода пехоты, а несколько ниже сооружен на двух понтонах паром, для переправы артиллерии через реку, разлившуюся там на 25 сажен. Солдаты, по колено в грязи, подходили к шатким кладкам и перебирались поодиночке на левый берег, а между тем, стали осторожно спускать орудия на паром. Переправа производилась весьма медленно, пока несколько ниже был открыт брод, по которому потянулись длинною вереницею: пехота (по пояс в воде), конница и артиллерия, и в полдень вся армия двинулась далее, а на следующий день, 22-го ноября (4-го декабря), продолжая поход по колено в грязи и переправляясь с трудом через глубокие речки и потоки, достигла селения Абаши, в нескольких верстах от реки Цхени-Цхале.

Таким образом главные силы обеих сторон уже стояли в виду одне других и должно было ожидать решительной между ними встречи, могшей иметь весьма важные последствия. Некоторые из наших начальников войск, принимая во внимание и огромное превосходство неприятеля в силах, предлагали отказаться от обороны реки Цхени-Цхале и отступить за Кутаис, но подобные, слишком осторожные, действия повели бы к потере остальных наших жизненных запасов, собранных в Кутаисе, где в то время находилось до двух тысяч больных и раненых, которых мы были бы принуждены поручить великодушной заботливости варваров — Турок.

Вечером 22-го ноября (4-го декабря), Омер-паша объехал свои войска, в беспорядке толпившиеся у селения Абаши, обещая им на следующий день решительный бой и победу, а в ночи опять пошел ливень, и вся местность, на которой был расположен турецкий лагерь, обратилась в болото. 23-го ноября (5-го декабря), английские офицеры, состоявшие при главной квартире Омера, сделали несколько рекогносцировок к берегам Цхени-Цхале, оказалось, что река разлилась более двухсот шагов в ширину и что переправа была почти невозможна. Продовольствование лошадей, и даже людей, по бездорожью, становилось весьма трудно, к тому же, армия Омера-паши нуждалась в обуви, на снабжение которою войск турецкая администрация никогда не обращала должного внимания, В та-ком положении, под проливным дождем, провели Турки еще двое суток. Беспрестанные рекогносцировки и военные советы следовали одни за другими, не приводя ни к какому результату, а 25-го ноября (7-го декабря) приехал к Омеру-паше комендант Редут-кале с известием о падении Карса.

Турецкий главнокомандующий, не находя уже повода ни продолжать наступление, ни оставаться на месте, решился отступить. Не взирая на все невзгоды, понесенные его войсками, распоряжения к отступлению возбудили общий ропот. В тот же день, 25-го ноября (7-го декабря), Омер-паша отправил назад понтоны со всею артиллерией, кроме горной, и сам доехал на Циву, приказав войскам выступить туда же ⁽²²⁾.

Хотя в это время дождь прекратился, однако же вода в Цхени-Цхале стояла так высоко, что сообщение между берегами реки было совершенно прервано. В селении Ганири нашелся только один смельчак, вызвавшийся переплыть через реку, для разведания — что делалось у Турок, но и он заплатил за отвагу жизнью. Несколько Мингрельцев были счастливее, вечером 25-го ноября (7-го декабря), они, переплыв с правого берега на левый, известили князя Мухранского об отступлении Омера-паши. К следующему утру вода стала сбывать и наши войска начали переправляться почти вплавь: князь Григорий Дадиан, с двумя сотнями мингрельской милиции, постоянно остававшимися при нашем отряде, через верховье реки направился в горы, князь Дмитрий Шервашидзе, с линейными казаками и конвойною дружиною, переправясь у Ганири, двинулся к Абаши, а штабс-ротмистр князь Микеладзе, с стрелковыми и имеретинскими сотнями от Маранской станции, по большой дороге, к Онтопо. Вместе с тем, жители окрестной страны стали вооружаться против отступающих Турок, Княгиня Дадиан писала князю Мухранскому, прося его выслать к ней всех Мингрельцев, находившихся в нашем отряде, но князь Мухранский отвечал, что ‘мингрельская милиция самовольно разошлась и что при русском отряде есть только партия мингрельских волонтеров, под начальством Григория’ ⁽²³⁾.

Несмотря на малочисленность партий, высланных для преследования неприятеля, Турки, не осмеливаясь дать им отпор, отступали днем и ночью. Вьючные и артиллерийские лошади падали от изнурения, люди, уходя босиком по глубокой грязи, тащили на себе тяжести. К счастью Омер-паши, сперва половодье, а потом недостаток в продовольствии и перевозочных средствах, не дозволили нам преследовать неприятеля достаточными силами, и только лишь 29-го ноября (11-го декабря) князь Мухранский успел переправить через Цхени-Цхале, на черводарских лошадях, сводную команду из всех штуцерных отряда и присоединил к ней пять сотен Донского No 11-го полка и всю конную имеретинскую милицию, а сам тогда же отправился в Николакеви.

По отступлении турецкой армии за Циву, казаки наши, на рассвете 2-го (14-го) декабря, напали на .часть неприятельского арриергарда, оставшуюся на левом берегу этой речки, а штуцерные заняли поросшую лесом высоту подле большой дороги, по которой отступали Турки, и тем заставили их свернуть с дороги и двигаться далее по болотистому лесу. К вечеру того же дня, вся турецкая армия расположилась на высотах, между селениями Холони и Хопи. Между тем наступавший на нашем правом фланге, генерал-майор князь Григорий Дадиан, узнав, что в Зугдиди был лишь незначительный отряд турецкой пехоты, предпринял сделать набег на это местечко с партией Мингрельцев, в числе 260-ти человек, и с этою целью, 2-го (14-го) декабря, сделав усиленный переход в 75 верст, расположился к утру на реке Джуме, в 4-х верстах от Зугдид, а в 51/2 часов, подойдя с величайшею тишиною к местечку, атаковал неприятеля внезапно с четырех сторон. Турки, застигнутые на улицах, были изрублены, либо взяты в плен, прочие же, укрываясь в до-мах, стреляли оттуда и оборонялись весьма упорно. После 31/2 часов боя, все местечко, кроме одного дома, занятого целою ротою, было очищено от неприятеля. Дав людям полчаса отдыха, князь Дадиан отвел свой отряд в горы и расположил его в 4-х верстах от Зугдиди. В этом деле неприятель потерял одними убитыми до 150-ти человек, в плен взято 35, в числе коих 3 офицера, захвачено много оружия, лошадей и прочей добычи. Урон с нашей стороны состоял в 3-х убитых, 26-ти раненых и 36-ти контуженных ⁽²⁴⁾. Такой смелый набег окончательно заставил Омера-пашу отказаться от занятия Мингрелии и отступать к Редут-кале. Хотя до этого пункта оставалось турецкой армии пройти не более 35-ти верст, однако же, при потере всех перевозочных средств, передвижение тяжестей представляло неимоверные затруднения. Турецкие войска были разделены на несколько эшелонов по всему протяжению дороги до Редут-кале, ежедневно люди двух соседних эшелонов выходили одни другим навстречу и с раннего утра до ночи перетаскивали на себе орудия и прочие тяжести. Дорога обеспечивалась от нападения с флангов непроходимыми болотами, но, за то, по своей топкости, была весьма неудобна. Провиант из Редут-кале сперва поднимался по речке Хопи. на каюках (мелких судах), до Хоргинской церкви, далее же до лагерей люди переносили его на плечах. Фуражировки затруднялись беспрестанными набегами нашей кавалерии, которая, владея окрестною страною, имела возможность содержать в хорошем состоянии лошадей и тревожить неприятеля, изнуренного голодом и усталостью. Жители края, возбужденные воззваниями генерала Муравьева и князя Бебутова, принимали участие в действиях против отступавшего неприятеля ⁽²⁵⁾. Омер-паша, раздраженный их восстанием, приказал расстрелять несколько Мингрельцев, уличенных в убийстве Турок.

6-го (18-го) декабря, князь Мухранский, с сводною командою штуцерных и кавалерией полковника князя Дмитрия Шервашидзе, занял высоты к северу от большой дороги, между Холони и Хопи, чтобы стеснить пространство, на котором неприятель производил фуражировки. Между тем Турки, под прикрытием арриергарда из 6-ти батальонов стоявшего у Холони, (где неприятель соорудил полевые укрепления), продолжали стягиваться к Редут-кале. В Зугдиди, также под защитою укреплений, находились остатки отряда, разбитого 3-го (15-го) декабря князем Григорием Дадианом ⁽²⁶⁾.

В продолжении экспедиции Омера-паши, Мустафа-паша Батумский ограничивался высылкою партий в Гурию, где, по выступлении отряда генерала-майора Бруннера, оставалась только туземная милиция. Несколько раз Турки переходили нашу границу, но постоянно были встречаемы и опрокидываемы с уроном. Когда же стал отступать Омер-паша, князь Мухранский послал, для занятия позиции у Акет, 9-й и 12-й Черноморские линейные батальоны, Этот слабый отряд был усилен несколькими дружинами Гурийской милиции, состоявшей тогда под общим начальством майора Мачавариани. Занятие Акетской позиции, успокоив туземцев, встревоженных выводом из их края наших войск, дало нам возможность воспользоваться запасами провианта (до 500 четв. сухарей), которые генерал Бруннер при выступлении из Акет, оставил на попечение Озургетского предводителя дворянства, князя Эристова. Несколько дней спустя, Турки окончательно отступили к Батуму ⁽²⁷⁾.

После набега на Зугдиди, князь Григорий Дадиан с мингрельскою милицией присоединился, 7-го (19-го) декабря, к легкому отряду князя Мухранского, стоявшему на высотах близ р. Хопи, против авангарда турецкой армии. Несколько дней спустя, Турки покушались оттеснить наши передовые посты, но встреченные Рачинскою конною дружиною, были остановлены подоспевшею к ней в помощь Кутаисскою дружиною майора князя Симона Цулукидзе. В тот же день, 11-го (23-го) декабря, около полудня, 6 турецких батальонов с 4-мя горными единорогами двинулись против правого фланга нашей позиции, а высланные от них стрелки зажгли крайние сакли селения Хорги. Чтобы задержать неприятеля, князь Григорий Дадиан выслал против него линейных казаков и имеретинскую милицию, под начальством князя Дмитрия Шервашидзе, и тогда же сводная штуцерная команда заняла ближайшие к Хорги высоты. Передовые наши дружины, под командою майора князя Цулукидзе, опрокинули Турок и нанеся им значительный урон, заставили неприятеля отойти в его передовой лагерь ⁽²⁸⁾.

Наступление стужи, прекратившее действия неприятеля, и совершенное истощение запасов в окрестной стране, не дозволявшей Туркам продовольствоваться фуражировками, дали возможность князю Мухранскому расположить передовые войска на зимних квартирах. Имеретинские конные дворянские дружины были распущены по домам, сводно-штуцерная команда расположена в местечке Сенаки, Черноморский No 16-го баталион — в Бандза две сотни линейных казаков — в Онтопо, донской No 11-го полк отправлен в сел. Анарию. Для содержания же неприятеля в беспрестанной тревоге, собиралась мингрельская милиция, под начальством генерал-майора князя Григория Дадиана, которому были подчинены и прочие войска, остававшиеся в пределах Мингрелии. Но это не помешало Туркам не только оставаться на позиции впереди Редут-кале, у Холони, но снова занять Зугдиди ‘оттоманскими гверильясами’, под начальством Искендер-паши, польского ренегата, графа Ильинского, и выдвинуть к Наджихеви 6 баталионов. Впрочем — хотя малочисленность нашего авангарда и невозможность поддержать его большими силами, за недостатком продовольствия, и способствовали Омеру-паше зимовать в Мингрелии, однако же он не достиг своей главной цели — отвлечь наш действующий корпус от Карса ⁽²⁹⁾.

Не более успеха имела также и другая турецкая диверсия со стороны и полагал высадить сильный отряд в Трапезонте и направить его через Эрзерум к Карсу. Но в действительности Селим-паша [Этого Селима не должно смешивать с другим, который прежде командовал Баязетским корпусом] высадился всего с 1,200 человек, в начале (в половине) октября. Как только Вели-паша? находившийся со вверенными ему войсками в Эрзеруме, получил известие о скором прибытии Селим-паши, то не-медленно решился идти к Керпи-кёв. 10-го (22-го) октября, он выступил с 10-ю тысячами человек при 30-ти орудиях ⁽³⁰⁾ из позиции у Деве-Бойну к сел. Куруджух, простоял там до 14-го (26-го) и потом перешел к Гассан-Кала (в 45-ти верстах от Эрзерума), но там остановился, несмотря на представления состоявшего при нем английского агента, майора Стюарта. Между тем ходили слухи, что Селим предполагал идти безостановочно на выручку Карса, и что в Эрзеруме с этою целью было приготовлено до 4-х тысяч вьюков с провиантом для гарнизона. Генерал-майор Суслов, получив, между тем, от генерала Муравьева предписание двинуться к сел. Керпи-кёв, сделал немедленно приготовления к выступлению вверенного ему отряда в долину Аракса. Но как до-рога, по которой мы прежде переходили через Драм-даг, была очень трудна, то Суслов решился свернуть с торговой эрзерумской дороги, в 6-ти верстах от селения Зейдкана, и двинуться вправо, предварительно исправя новую дорогу, по долине речки Чат. С этою целью, 12-го (24-го) октября, был выслан в горы 2-й батальон Ширванского полка, с шанцевым инструментом, для разработки дороги, а 14-го (26-го) выступили за ним вслед остальные войска отряда, в составе 4-х баталионов с шестью орудиями и 11-ти конных сотен. Артиллерийский парк, подвижной госпиталь и все излишние тяжести были оставлены близ сел. Чилканы, под прикрытием двух рот с двумя ору-диямии4-х конных сотен. 17-го (29-го), отряд, по переходе через Драм-даг, прибыл к ущелью Кара-Дербенту (между селением Эшак-Эллас и урочищем Дали-баба), стоявший на высотах ущелия турецкий отряд, в числе до тысячи человек регулярной кавалерии и баши-бузуков, после нескольких выстрелов, отступил к селению Юз-Веран. На следующий день, генерал Суслов двинулся в след за неприятелем и поручил полковнику Лихутину, с двумя батальонами при двух орудиях и пятью сотнями казаков, произвести рекогносцировку к стороне Керпи-кёв. Неприятельская кавалерия, встреченная этим отрядом, 19-го (31-го) октября, была опрокинута и преследована до Аракса. Бегство баши-бузуков, распространивших преувеличенные слухи о силе нашего отряда, заставили Вели-пашу, на основании приказания, полученного им от Селима-паши, отступить, 20-го октября (1-го ноября), на позицию у Деве-Бойну. Передовые отряды баши-бузуков оставались в Керпи-кёв и в селениях между Керпи-кёв и Гассан-Кала. Отряд Суслова, простояв почти две недели на речке Чичикраке, близ селения Амра-кам, перешел, 2-го (14-го) ноября, к Дели-баба, где находились большие запасы ячменя и сена, и оставался там до получения известий о сдаче Карса, а потом войска наши выступили, 22-го ноября (4-го декабря), на Кара-Дербент и Эшак-Эллас, и 23-го (5-го) декабря перешли через хребет Драм-даг, по новой дороге, ущельем речки Чата, Дорога была занесена глубоким снегом, который во многих местах расчищали лопатами, потом — шла кавалерия и вьючные лошади, а за ними, по утоптанному снегу, пехота с артиллерией и обозами. Далее, в алашкертском санджаке, пришлось двигаться по глубокой грязи. 2-го (14-го) декабря, когда отряд достиг селения Мысун, у подошвы Агри-дага, этот горный хребет уже был зава-лен глубоким снегом. Войска переходили его эшелонами, в продолжении четырех дней, в сильные морозы, при бурном ветре и вьюге, густой снег заносил дорогу, сбивал с пути и заставлял идти как бы ощупью. Но, несмотря на все эти невзгоды, больных было мало и наш отряд, 7-го (19-го) декабря прибыл благополучно в сурмалинский уезд. При этом, более нежели когда-либо, обнаружилось различие между регулярными войсками и ополчениями. В конце похода, местная милиция исчезла почти до последнего человека ⁽³¹⁾.

Приложения к главе XLI.

⁽¹⁾Черкесов. Блокада Карса. — Записки одного из участников похода 1855 года в Азиятской Турции.

⁽²⁾ Услар. Записки о военных действиях Гурийского отряда под начальством генерала князя Багратиона-Мухранского.

⁽³⁾ Черкесов.

⁽⁴⁾ Черкесов. — Услар. — К. Бороздин. Омер-паша в Мингрелии (рассказ очевидца).

⁽⁵⁾ Состав Гурийского отряда.

13-йпехотн. дивизии	Брестского пехотного полка	4	батал.
	Литовского егерского полка	4	‘
20-й пех. дивизии,	егерского кн. Воронцова (Куринского) полка	2	‘
линейные батальоны	Грузинский No 1-го	1	‘
	Черноморские: NoNo 9, 10, 11, 12, 14 и 16	5Ґ	‘
	5-го резервного саперн. батальона	Ґ	‘
	Военно-рабочие роты NoNo 20, 36 и 39	Ў	‘
Итого . . 17Ў батал.
	Донских каз. полков NoNo 2 и 11	9	сотен.
	Сборных каз. линейн. команд	2	‘
Итого . . 11 сотен.
13-й артилл. бригады	Батарейная No 1-го батарея	8	орудий.
	Легкая No 1-го батарея	8	‘
Кавказской гренадерской артиллерийской бригады горная No 1-го батарея	8	‘
Сухум-калеского артиллерийского гарниз. легких	4	‘
Итого . . 28 орудий.

⁽⁶⁾ Местные ополчения Гурийского отряда.

Имеретинское.

Конных дружин 6 — 24 сотни.

Пеших стрелковых — 3 сотни.

Гурийское.

Пеших дружин 7 — 27 сотен.

Стрелковая пешая — 1 сотня.

Мингрельское.

Конных дружин 4 — 16 сотен.

Пеших дружин 2 — 7 сотен.

Самурзаханское.

Конных — 2 сотни.

Пеших — 2 сотни.

Итого 82 сотни.

⁽⁷⁾ Услар. — Бороздин.

⁽⁸⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽⁹⁾ Услар.

⁽¹⁰⁾ Состав войск, оборонявших переправы на Ингуре:

Литовского егерского полка. — 4 батал.

Куринского — 2 батал.

Грузинский линейн. No 1-го батальон — 1 батал.

Черноморский линейн. No 11-го батальон — 1 батал.

Черноморского лин. No 16-го батальона одна рота — Ќ батал.

3-го резервного саперного батальона две роты — Ґ батал.

Итого 8 Ў батальонов, в числе до 5,000 человек.

Донской No 11-го полк . — 6 сотен.

Донского No 2-го полка — 3 сотни.

Линейных казаков — 2 сотни.

Итого 11 сотен, в числе 700 всадников.

Конных Имеретинск. дружин — 4 сотни.

Конных Мингрельск. дружин — 4 сотни.

Несколько пеших мингрельских сотен.

Всего милиции от 3-х до 4-х тыс. человек.

Артиллерия.

Легкой No 1-го батареи — 4 орудия.

Горной No 1-го батареи — 4 орудия.

Горных-Сухум-калеского артиллерийского гарнизона — 4 орудия.

Итого 12 орудий.

Вообще же с милициями до 9,000 челов. при 12-ти орудиях.

⁽¹¹⁾ Бороздин.

⁽¹²⁾ Записки одного из участников похода и проч.- — Услар.

⁽¹³⁾ Записки одного пз участников похода и проч.

⁽¹⁴⁾ Rustow. Der Krieg gegen Russland. II. 100.

⁽¹⁵⁾ Бороздин.

⁽¹⁶⁾ Услар.

⁽¹⁷⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽¹⁸⁾ Там же.

⁽¹⁹⁾ Черкесов. — Услар.

⁽²⁰⁾ Услар.

⁽²¹⁾ Русский Инвалид. 1855. No 266-й.

⁽²²⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽²³⁾ Услар.

⁽²⁴⁾ Русский Инвалид. 1855. No 283-й.

⁽²⁵⁾ Прокламация генерала Муравьева, от 18-го ноября 1855 г.

‘За отсутствием моим из Тифлиса и по поручению моему, генерал-лейтенант князь Бебутов обратился к дворянству с словами чести и правды.

Настает теперь минута, когда вы должны доказать перед лицом всей земли, что вы потомки тех предков, которые доблестно боролись в течении веков с врагами за Святую Веру и за священные узы домашнего быта, когда вы должны доказать, что не напрасно лилась и льется за вас чистая кровь России, и что вы достойны той высокой и священной любви, которую питает к вам сердце Русского Монарха, как к единоверным сынам своим.

Я вполне убежден, что слову князя Бебутова последуют все, под благословением преосвященных архипастырей и священнослужителей, денно и нощно молящихся за вас, я убежден, что примеру доблестного дворянства последуют все сословия Имеретии, Гурии и Мингрелии — и граждане, и свободные поселяне, и владельческие люди.

Дело ваше открыто перед Богом, и весь мир смотрит теперь на вас.

Ополчитесь, братья, все и сокрушите, именем Божием, злобные покушения исконного врага вашего.

С крестом в сердце и с железом в руке!’ как сказал незабвенный Император Николай.

С нами Бог! Кого убоимся’.

⁽²⁶⁾ Записки одного из участников похода и проч. — Услар.

⁽²⁷⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽²⁸⁾ Русский Инвалид. 1856. No 7-й.

⁽²⁹⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽³⁰⁾ Состав корпуса Вели-паши: пехоты более 6,000 человек регулярной кавалерии 1,500 и иррегулярной 1,200 человек.

⁽³¹⁾ Лихутин. Русские в Азиятской Турции. 414-420 и 433-434. — Записки одного из участников похода и проч.

Глава ХLII.
Продолжение блокады и сдача Карса.

После неудавшегося штурма 17-го (29-го) сентября, многие в нашем лагере считали кампанию оконченною. Мысль о зимовке под Карсом никому не приходила в голову и почти все ожидали приказания снять осаду и выступить к Александрополю. Несмотря на отличный дух войск, готовых снова штурмовать крепость, начальники их были крайне озабочены расстройством частей своих. Суровость наступавшей глубокой осени, недостаток фуража и значительная убыль в войсках офицеров и нижних чинов, по мнению многих, требовали снятия осады. Но наш главнокомандующий остался непоколебим в своем намерении и вышел победителем из трудной борьбы с общественным мнением.

Защитники Карса ласкали надеждою освобождения от блокады: так думали и Турки, и распоряжавшие обороною крепости английские офицеры, которые, наблюдая в зрительные трубы наш лагерь и видя отсылку больших транспортов с ранеными по дороге в Александрополь, считали это движение началом отступления русских войск. Только лишь опытный Кмети не разделял общих надежд и настаивал, чтобы начальники карсского гарнизона, пользуясь успехом, атаковали, на следующий же день, отряд Базина, стоявший, отдельно от прочих наших войск, у селения Айнали, близ Мелик-кёв. Действительно, Турки могли тогда выдти из Карса, в числе до 18-ти тыс. человек из коих значительная часть не была в деле, но как вообще турецкие войска более способны к обороне укреплений, нежели к действиям в поле, то едва ли предложенное нападение могло быть предпринято с вероятностью успеха ⁽¹⁾.

Недолго оставались наши войска в неизвестности на счет дальнейших действий. В семь часов вечера, главнокомандующий, призвав полковника Лорис-Меликова, спросил у него: ‘есть ли возможность иметь топливо и фураж на два месяца’, и получил утвердительный ответ, с подробным объяснением, из каких селений можно было добыть дрова, где можно было достать в большом количестве саман, и проч. Во время доклада полковника Лориса прибыл к главнокомандующему генерал Бриммер. ‘В котором часу завтра Ваше Высокопр-во прикажете выступать войскам?’ — спросил он в таком тоне. как будто бы после отбитого штурма не могло быть и речи о продолжении осады. Но главнокомандующий, нисколько не смутясь таким жестким вопросом старшего из своих сподвижников, отвечал хладнокровно: ‘прикажите, Эдуард Владимирович, усилить все посты, блокирующие крепость’, когда же Бриммер спросил: ‘да кто же будет кормить нас?’, генерал Муравьев указал на Лорис-Меликова. Итак, первое приказание главнокомандующего после от того штурма было: ‘усилить блокаду Карса’. К северу от главного лагеря, верстах в шести, у селения Бозгалы, оставался отряд князя Дондукова-Корсакова, далее стояли небольшие отряды майора Лошакова и подполковника Белюстина, сохранявшие связь отряда князя Дондукова с кавалерией генерал-майора Бакланова, расположенною у селения Мелик-кёв. На южной стороне Карса, у селения Каны-кёв, стоял отряд графа Нирода, прикрывая вагенбург и выдвинув казачьи сотни к селению Азат-кёв. К стороне Эрзерума, у селения Котанлы, верстах в 1б-ти от главного лагеря, полковник Исрафил-бек-Едигаров со 2-м полком татарской милиции, а по ардаганской дороге, на случай наступления Омера-паши, у селения Омераги, верстах в тридцати от Карса — генерал Базин, с тремя батальонами, восемью орудиями и несколькими донскими сотнями. Наконец — в до-лине Аракса, для действия во фланг Вели-паше, находился отряд генерал-майора Суслова ⁽²⁾.

Генерал Муравьев, желая заменить потери, понесенные на штурме действующим корпусом, предписал князю Бебутову — ‘если, по случаю выпавшего в Кавказских горах снега, войска, находившиеся на Лезгинской линии и около Тифлиса, были уже свободны, то, за отделением из них того числа, которое найдется нужным направить к стороне Имеретии, прочие прислать в Александрополь’. Убылые начальники войск были замещены новыми: начальником 13-й пехотной дивизии, вместо генерал-лейтенанта Ковалевского, назначен генерал-майор Вас. Егор. Будберг, начальником 18-й дивизии, вместо князя Гагарина — генерал-майор Трегубов, правителем военно-походной канцелярии главнокомандующего, вместо генерал-майора Броневского — полковник Конст. Петр. Кауфман, а на место командира Виленского полка Шликевича, вызван из Эриванского отряда полковник Алтухов. Тогда же приняты меры к замещению батальонных и ротных командиров штаб и обер-офицерами, высланными из Тифлиса и штаб-квартир Кавказского корпуса.

Большие затруднения встретились также от значительного числа раненых после штурма. Отправление в Александрополь первого транспорта их последовало 21-го и 22-го сентября (3-го и 4-го октября), когда еще не было устроено порядочных этапов и пришлось довольствоваться для ночлегов большими палатками, разбитыми по пути в двух местах. Погода была холодная и почти во все время движения транспорта моросил дождь. Недоставало дров для варения пищи и для обогревания людей. Перевозка в арбах, на волах, была весьма медленна. Но, благодаря распорядительности гвардии ротмистра Башмакова, из восьмисот раненых отправленных в первом транспорте, умерло лишь несколько человек. За этим транспортом последовало несколько других, и в полевых госпиталях стало просторнее. Но призрение раненых, требуя много людей, ослабляло наличные силы корпуса. Необходимо было, но недостатку госпитальной прислуги, посылать при транспортах с ранеными строевых чинов. Носилки, наскоро изготовленные для переноски офицеров, были весьма тяжелы и потребовали для доставления каждого из них в Александрополь, на 70-ти-верстном расстоянии, две смены, по восьми человек. Люди, посылаемые с ранеными, не всегда своевременно были возвращаемы в лагерь действующего корпуса. Все это ослабляло наличную силу войск до такой степени, что в первые дни после штурма у нас оставалось в строю пехоты не более 11-ти тысяч человек. Для скорейшей высылки из госпиталей выздоравливающих нижних чинов и отправляемых с ранеными команд, были командированы в Александрополь деятельные штаб-офицеры, постепенно стали прибывать в лагерь получившие облегчение раненые. Оставалось ожидать подкреплений из Грузии ⁽³⁾.

По мере того, как усиливался наш действующий корпус, слабел гарнизон Карса от голода и холеры, которая в осажденной крепости была губительнее, нежели в нашем лагере. Положение гарнизона сделалось особенно тягостно с октября. Люди терпели также от стужи и усталости. Мясной пищи солдаты вовсе не получали, бульон из конины раздавался только больным в госпиталях и еще в небольшом количестве людям, которым приходилось стоять на часах ночью. Солдаты вырывали из земли коренья, и даже лошадиные трупы, и употребляли их в пищу ⁽⁴⁾. В первые три дня после штурма не было ни одного перебежчика из Карса, но потом они стали появляться снова, большею частью поодиночке, и только лишь Лазы выходили из города целыми партиями и покушались пробиваться сквозь наши посты. В конце сентября (в начале октября) привели с аванпостов к генералу Муравьеву выехавшего из крепости армянского архиерея. Главнокомандующий надеялся получить от него верные сведения о положении дел в Карсе, но когда он стал уверять, будто бы Турки нисколько не терпели нужды в жизненных запасах, и что им в Карсе хорошо, генерал Муравьев приказал отправить его обратно в Карс, что весьма огорчило бедного архиерея. Потом выехал из Карса поверенный персидского консула в Эрзеруме, который, в числе своей свиты, вывел из города (как говорили — за деньги) несколько Турок, но эта уловка не удалась: Турки были возвращены в Карс, а персидский поверенный отправлен в Тифлис ⁽⁵⁾.

Несколько дней спустя после штурма, было приступлено в нашем лагере к постройке землянок, в замен палаток, в которых становилось холодно. В продолжении октября, появились во многих частях войск казармы с дверями, окнами, печами и нарами, в особенности отличались хорошею отделкою казармы саперного батальона. Офицерские домики были с полами и с стеклянными окнами. Для этих построек лес добывался частью из селений, оставленных жителями, частью же от туземцев, обложенных лесною повинностью, кроме того, они же доставляли лес с высот Саганлуга, по определенной цене с бревна. На постройку землянок также служили материалами дерн и нетесаный камень. Сперва устроили казармы, а потом были помещены в просторных и теплых конюшнях почти все кавалерийские и артиллерийские лошади. По берегу Карс-чая построили бани и лавочки, занятые торговцами и промышленниками из Александрополя. Русский лагерь обратился в город с тридцатью тысячами жителей разного звания, среди лагерных построек возвышался белый церковный намет. И все это устроилось в продолжении нескольких недель, почти без всяких издержек. Тогда же появилось, в семи верстах от нового города, у Бозгалы, где стоял отряд князя Дондукова, другое поселение, а в лагере Бакланова, у сел, Мелик-кёв — третье. В домах сел. Каны-кёв были устроены госпитали, а на александропольской дороге, при разоренных селениях Визин-кёв и Хаджи-вали, учреждены почты, а также этапы для проходящих команд и собраны запасы дров, кизяку и саману (соломенной сечки).

В начале (в половине) октября, были отпущены на родину горские сотни. Генерал Муравьев, желая извлечь пользу из их появления в соседстве театра действий Омера-паши, направил их не по прямой дороге на Александрополь, а чрез Омераги, Ардагань и Ахалцых, и далее чрез Боржомское ущелье и Сурам к Гори. Чтобы заохотить горцев к возвращению в следующем году, приказано было угощать их в Ахалцыхе и Гори. Вслед затем были отпущены: грузинская дворянская дружина, осетинская конная сотня и Курды. Конно-мусульманские полки также просились домой, но были удержаны, потому что, по отбытии их, пришлось бы одним казакам содержать разъезды и аванпосты. С наступлением стужи много разошлось всадников из команды Лорис-Меликова, карапапахская милиция держалась в слабом составе, армянские же конные сотни оставались до конца похода ⁽⁶⁾.

В продолжении октября почти ежедневно происходили стычки на аванпостах наших Конно-мусульман с неприятельскими фуражирами. Гораздо чувствительнее для карсского гарнизона были ночные тревоги, весьма утомлявшие изнуренных голодом Турок. В таких предприятиях преимущественно принимал участие один из охотников Лорис-Меликова, Армянин, юнкер милиции Даниил Арютинов, известный в отряде под названием Данилки. Этот столь же ловкий, сколько и отважный азият отправлялся в ночные поездки, в сопровождении нескольких всадников, и брал с собою три или четыре боевые ракеты. Подъехав, как можно тише, в ночной темноте, к неприятельским укреплениям, Данилка пускал через вал ракеты и быстро уходил в сторону, а между тем в крепости раздавались пушечные выстрелы и, по призыву труб и барабанов, спешили войска на сборные пункты. Подобные тревоги не давали покоя голодному гарнизону и крепко надоедали Туркам ⁽⁷⁾.

Мало-помалу следы расстройства после штурма в наших войсках исчезли, холера постепенно ослабевала, так что в половине октября число заболевавших в сутки не превосходило 10-ти. следовательно было гораздо менее, нежели в начале эпидемии, когда число их доходило до 60-ти. По вечерам лагерь снова оглашался голосами песенников, солдаты устраивали театральные представления под открытым небом, появились также ловкие плясуны и акробаты, возбуждавшие шумное веселие своих товарищей. Несмотря на пристрастие главнокомандующего к формальности, офицерам разрешено было одеваться во всякую одежду — лишь бы грела. (Сам Муравьев ходил в папахе и толстом драповом сюртуке, прозванном ‘избою’, офицеры были — кто в папахе, кто в фуражке, кто в солдатской шинели, кто в сюртуке без эполет, либо в тулупе, но всегда при шашках, а дежурный — в шарфе. Вечером, по ракете и пушечному выстрелу, все начальники частей собирались на площадку, у домика главнокомандующего, в лагере играла музыка. На площадке, в присутствии генерала Муравьева, расспрашивали перебежчиков, узнавали новости о положении дел .в Карсе, здесь же изустно отдавались приказания, чем сокращалась официальная переписка ⁽⁸⁾.

В первой (во второй) половине октября, прибыли в Александрополь вытребованные главнокомандующим после штурма войска, именно: три сильных батальона резервной дивизии, две женатых роты гренадерской бригады и две роты резервного саперного батальона. Кроме того, присоединился к своему полку находившийся в Александрополе 4-й Виленский батальон.

Значительное усиление действующего корпуса свежими войсками и выздоровевшими из госпиталей, а равно столь же изобильное, сколько и правильное снабжение войск жизненными запасами, рассеяли общее сомнение в возможности зимовки под Карсом. В русском лагере стали держать заклады о сроке сдачи крепости. Князь Дондуков ожидал ее к 25-му октября, другие надеялись покончить дело 1-го ноября, а полковник К. П. Кауфман, еще задолго до того, уверял, что сдача последует не ранее половины ноября. Генерал Муравьев нередко вызывал на спор о времени падения Карса князя Дондукова с Кауфманом и, по различию их мнений, прозвал первого le medecin tant mieux, а второго — le medecin tant pis ⁽⁹⁾.

Между тем главнокомандующий, узнав из перехваченного письма майора Стюарта, находившегося в Эрзеруме, к генералу Виллиамсу, о предстоявшем наступлении с позиции при Деве-Бойну Эрзерумского корпуса, приказал войскам быть готовыми к движению и послал генералу Суслову предписание идти вперед, для отвлечения Вели-паши от Карса. Вслед затем, 18-го (30-го) октября, наши главные силы были разделены на две части, из коих одна, под начальством генерала Бриммера, назначалась для встречи Турок, в случае движения их от Эрзерума на выручку Карса, а другая, под начальством генерала Бакланова, должна была продолжать блокаду. 18-го (30-го) октября, Бриммер сделал смотр войскам своего отряда, одетым по-зимнему в полушубках ⁽¹⁰⁾.

Несмотря на неудачу действий князя Мухранского против Омера-паши и на занятие Турками Мингрелии, главнокомандующий, разгадав цель неприятеля — отвлечь нас от Карса, непоколебимо продолжал блокаду осажденной крепости. Генерал Муравьев не признавал возможности движения Омера к Тифлису, по дурным дорогам, в глубокую осень, без перевозочных средств, среди враждебного населения страны. Получив, 1-го (13-го) ноября, известие о потере сражения на Ингуре, Муравьев, в тот же день, писал военному министру, князю Долгорукову, о намерении своем оставаться под Карсом, и тогда же сделал распоряжения об усилении князя Мухранского подкреплениями частью с Лезгинской линии, частью из Ахалцыха. Таким образом Гурийский отряд должен был состоять из 24 Ў батальонов с 30-ю орудиями, 11-ти казачьих сотен и нескольких тысяч человек милиции, всего же от 25-ти до 28-ми тысяч человек. С таким числом войск не трудно было преградить Туркам путь в Имеретию.

Со стороны же Эрзерума войска, облагавшие Карс, были совершенно обеспечены с 5-го (17-го) ноября, когда Саганлуг был завален снегом и пути через хребет сделались недоступны.

Пополнение карсского гарнизона день ото дня делалось невыносимее. Главнокомандующий, имея в виду постоянно содержать в тревоге изнуренных голодом Турок, заменил ракеты действием артиллерии. В ночи с 8-го на 9-е (с 20-го на 21-е) ноября, командир донской No 13-го батареи, подполковник Есаков, подъехав с 4-мя орудиями к Канлы-табиа, пустил шесть ядер в неприятельский лагерь. Турки по тревоге кинулись на вал, но уже наши орудия были вне выстрелов укрепления.

Генерал Виллиамс, видя бедственное положение защитников Карса, решился выдти в поле и пробиться чрез блокадную линию. С этою целью, было поручено майору Тисделю, совместно с генералом Кмети, избрать удобнейшее к тому направление. Предполагалось идти на Чахмах, по дороге за фортом Вели-паша-табиа, и, прорвавшись чрез наши посты, двинуться чрез Пеняк к Ольте. Это намерение оставалось в тайне для всех, кроме мушира, Кмети и английских офицеров. Войскам были розданы котомки с трехдневным запасом сухарей и велено быть в полной готовности к выступлению, под предлогом встречи с корпусами Селима и Омера-паши, которые будто бы шли от Эрзерума и Батума на выручку Карса. Но вслед затем были получены положительные сведения, что Селим решительно отказался идти к Карсу, что Омер-паша, отойдя на небольшое расстояние от Сухума, оставался в бездействии, и что вообще карсский гарнизон не мог надеяться ни на кого, кроме своих собственных сил ⁽¹¹⁾.

Эти известия побудили мушира собрать военный совет, на который были созваны: генерал Виллиамс, адъютант его майор Тисдель, полковник, Лек, все паши и полковые командиры. Виллиамс открыл совещание подробным объяснением положения дел в Карсе. По словам его — хотя от холеры погибло до тысячи человек, однако же голод был еще губительнее: почти все больные, поступавшие в госпитали, были изнурены до крайности, некоторые из них восстановляли силы свои, питаясь там супом с кониною, но смертность постепенно увеличивалась и в последние дни осады умирало до ста человек. Обычная дача провианта была уменьшена почти вчетверо (вместо 300 драхм хлеба давали всего по 86-ти драхм). Солдаты и жители изрыли в городе землю, добывая корни для пищи. Все члены совета соглашались в том, что, по слабости людей, невозможно было предпринять движение к Ольте, не подвергнув войско явной гибели. Оставалось — сдаться. Турецкие начальники с сокрушением должны были высказать, что картина страданий гарнизона и жителей города, начертанная Виллиамсом, не была преувеличена и что надлежало безотлагательно открыть переговоры с начальником русских войск.

12-го (24-го) ноября, в два часа пополудни, прискакал казак с передовой цепи, с известием, что из Карса выехало к нам пять человек под белым флагом. Немедленно послали офицера их встретить и проводить в наш лагерь, не завязывая им глаз. Когда дело шло о размене пленных, приезжал адъютант Керим-паши с одним всадником. В настоящем же случае, число свиты парламентера и красный мундир его, выказывавший в нем одного из английских офицеров, подавали повод полагать, что он был прислан по какому-либо важнейшему делу. Оказалось действительно, что к нам в лагерь прибыл адъютант генерала Виллиамса, майор Тисдель, с письмом к главнокомандующему, в котором Виллиамс просил назначить ему время для свидания. Генерал Муравьев, приняв парламентера, отпустил его с словесным ответом: ‘главнокомандующий просит генерала Виллиамса приехать завтра в 12 часов’ ⁽¹²⁾.

Утром 13-го (25-го) ноября, генерал Муравьев долго занимался с полковниками Кауфманом и князем Дондуковым, на которых возложил он ведение переговоров о сдаче Карса, в случае ежели генерал Виллиамс изъявит на то готовность. В 11 часов, капитан гвардейской артиллерии Корсаков, с конвоем из 10-ти линейных казаков — георгиевских кавалеров и 4-х драгун, под командою подполковника Мансурадзева, был выслан на встречу Виллиамсу и проводил его в приготовленную для него комнату в домике полковника Кауфмана, откуда он пошел к главнокомандующему и был тотчас им принят, при генерале Муравьеве в его землянке тогда находились полковник Кауфман и князь Дондуков. Генерал Виллиамс был довольно высокого роста, благородной наружности, на вид ему было около 50-ти лет. ‘Я человек прямой, искренний — сказал он. — Лгать не умею, не буду хвалиться изобилием нашего продовольствия и не стану скрывать от вас бедственное положение, в котором находится гарнизон Карса. Как честный человек, я исполнил свою обязанность до последней возможности, но теперь уже у меня к тому недостает способов. Войско изнурено до крайности, мы теряем от голода до полутораста человек в сутки, точно также гибнут и городские жители. Помощи нам ожидать неоткуда, хлеба у нас осталось только на три дня. Движимый человеколюбием, я прибыл к вам, с согласия нашего главнокомандующего Вассифа-паши, предложить вам сдачу Карса, предоставляя условия на ваше великодушие!’

Генерал Муравьев отвечал Виллиамсу, что как он предложил свидание, то им же должны быть выражены условия сдачи крепости.

Генерал Виллиамс, в ответ на слова нашего главнокомандующего, просил его уважить следующие три условия:

Во 1-х, чтобы военно-пленными были признаны только действующие части регулярных войск, а полки, сформированные из отпускных (редифы), а равно ополчения (лазы и баши-бузуки) и нестроевые чины были отпущены.

Генерал Муравьев, приняв во внимание, что мы не могли обременять себя огромным количеством пленных, в числе коих было множество больных и изнуренных людей, которые внесли бы эпидемию в наш лагерь, согласился на предложение английского генерала.

Во 2-х, Виллиамс просил отпустить несколько Венгерцев и других иностранцев, служивших в рядах карсского гарнизона, и в 8-х, чтобы всем офицерам было оставлено оружие.

Главнокомандующий, изъявив свое согласие и на эти условия, предложил Виллиамсу вступить в переговоры, по всем подробностям, относящимся к сдаче Карса, с уполномоченными на то полковниками Кауфманом и князем Дондуковым-Корсаковым ⁽¹³⁾.

Предварительные статьи договора о сдаче Карса, заключенные сими лицами, и, по мере их составления, утвержденные главнокомандующим, заключали в себе следующие условия:

Ст. 1-я. Крепость сдается с полным своим вооружением.

Ст. 2-я. Гарнизон, сдавшись военно-пленным, с главнокомандующим и прочими начальниками турецкой армии, выйдет из крепости с военными почестями и, сложив оружие и знамена, на условленном месте, отправится по назначению, указанному главнокомандующим русских войск. В уважение мужественной защиты гарнизона, офицеры сохраняют при себе шпаги.

Ст. 3-я. Частное имущество остается неприкосновенным.

Ст. 4-я. Милиция (редифы, баши-бузуки, лазы), по предварительном определении ее числа, получит разрешение возвратиться в свои дома.

Ст. 5-я. Тем же правом воспользуются нестроевые чины армии (писаря, переводчики, служители при больных), по предварительном определении числа их.

Ст. 6-я. Генералу Виллиамсу предоставляется право представить на утверждение генерала Муравьева список лиц, которым будет разрешено возвратиться в свои дома [Таких лиц (Венгерцев, Поляков и проч.) оказалось 10. Бывшие в числе их, Измаил-паша (Кмети) и Фазли-паша (Кольман), ушли скрытно из Карса, 13-го (25-го) ноября, вечером, вероятно, не доверяя обещанию нашего главнокомандующего, либо не желая связать себя обещанием — не служить против России в течении настоящей войны].

Ст. 7-я. Все поименованные в статьях 4-й, 5-й и 6-й обязуются честным словом не носить оружия против Его Величества Императора Всероссийского во все продолжение настоящей войны.

Ст. 8-я. Жители Карса предают себя великодушию русского правительства, которое примет их под свое покровительство.

Ст. 9-я. Памятники и городские здания, принадлежащие правительству, будут сохранены в целости.

Ст. 10-я. Подробности сдачи города будут определены, не позже как на завтрашний день, особою конвенциею ⁽¹⁴⁾.

В продолжении переписки начисто предварительных условий, предложено было генералу Виллиамсу прогуляться в нашем лагере. Он посетил отлично устроенные казармы саперного батальона и несколько офицерских домиков, видел все наши приготовления на случай зимней стоянки и убедился в твердом намерении генерала Муравьева оставаться на месте до покорения Карса. Встречая на каждом шагу здоровых, бодрых, веселых солдат, в теплой одежде и исправной обуви, он должен был сознать невозможность прорваться на свободу с изнуренными войсками Анатолийской армии. В тот же день вечером, когда он подписал предварительные условия, от него потребовали утверждения их турецким главнокомандующим. Генерал Виллиамс, дав слово доставить на следующий же день письменное полномочие Вассифа-паши, отправился в Карс.

На следующий день, 14-го (26-го) утром, главнокомандующий послал опять адъютанта своего Корсакова с конвоем для встречи Виллиамса, но вместо его выехал из Карса майор Тисдель, который, известив, что Виллиамс не будет, объяснил причину тому генералу Муравьеву. По словам Тисделя, Турки до того времени льстили себя надеждою прибытия к ним в помощь Омера или Селима-паши и не знали о совершенном истощении хлебных запасов в крепости. Когда же Виллиамс, по возвращении из русского лагеря, объявил о необходимости сдаться, войска и жители стали волноваться и роптать. Офицеры были согласны на сдачу, но не могли успокоить своих солдат. При отъезде Тисделя из города, до трехсот женщин с детьми окружили дом английского генерала, требуя хлеба и не слушая ни угроз, ни увещаний. Чтобы отделаться от них, Виллиамс приказал высыпать на улицу небольшой запас пшеницы, хранившийся у него в доме, и сам остался в городе, считая неблагоразумным уехать в такое смутное время, но майор Тисдель, от его имени, дал слово, что он завтра приедет в наш лагерь со всеми английскими офицерами. Главнокомандующий изъявил желание, чтобы вместе с ними прибыл известный ему начальник штаба Анатолийской армии, Керим-паша ⁽¹⁵⁾.

Исполнив данное ему поручение, майор Тисдель спешил возвратиться в Карс, ему напомнили о присылке полномочия от мушира. Вечером Тисдель, опять приехав в наш лагерь, доставил требуемое полномочие следующего содержания:

‘Высокостепенный, выеокосановный, проницательный и благороднейший генерал Муравьев.

Находящийся здесь сановник высокой английской державы, превосходительный ферик Виллиамс-паша уполномочен и назначен с нашей стороны вести переговоры на счет оставления Карса. Во извещение о том Вашего Высокопревосходительства писано о сем мое письмо.

15-го Ребби-Эль-Аввель 1272 г. (14-го ноября 1855 г.)’.

15-го (27-го) ноября, утром, капитан Корсаков, с конвоем из линейных казаков и драгун, встретил генерала Виллиамса, сопровождаемого довольно большою свитою: при нем были английские офицеры: Лек, Тисдель, Томпсон, док-тор Сандвит, секретарь Чорчиль и турецкие начальники: Ахмет-паша, Гафиз-паша и Кадыр-бей. Керима-паши не было, как отозвался Виллиамс, потому, что сочли необходимым оставить его в крепости для содержания в порядке войск ⁽¹⁶⁾.

Весь поезд, прибывший из Карса, остановился у домика полковника Кауфмана, куда вошли паши и английские офицеры, кроме Виллиамса, приглашенного к главнокомандующему. Там Виллиамс, не возобновляя переговоров об условиях сдачи, просил только, чтобы лазам и баши-бузукам было оставлено оружие, составлявшее их собственность и принадлежащее к их народной одежде, но генерал Муравьев на это не согласился. Затем Виллиамс представил, что, при сдаче оружия целым корпусом, построенным в боевом порядке, могли последовать беспорядки, и потому просил, чтобы статья о выходе гарнизона с военными почестями была оставлена в условиях сдачи, но чтобы солдаты сложили свое оружие в укреплениях и вышли в поле безоружными. Главнокомандующий одобрил это распоряжение.

Пока переписывались бумаги о сдаче Карса, Англичане и паши остались обедать у генерала Муравьева. Затем, составленный на основании предварительных статей акт был подписан генералом Виллиамсом и полковником Кауфманом, после чего английские офицеры и паши отправились в Карс, чтобы приготовиться к сдаче, условленной на следующее утро.

С нашей стороны также были сделаны распоряжения относительно: устройства надзора за пленными и продовольствия их, облегчения по возможности положения жителей Карса, назначения в город русского начальства и проч. Наряжены войска для занятия крепости и звание карсского коменданта временно возложено на полковника де Сажё. Приведение в известность и принятие артиллерии, оружия и казенного имущества поручено подполковнику Брискорну. Устраивались помещения в наших землянках для Англичан и турецких начальников, отдавались приказания о пропуске и конвоировании редифа и ополчений за Саганлуг. Главнокомандующий приказал приготовить завтра к 10-ти часам утра обед на все военно-пленные войска, возложив угощение Турок на полковника князя И.Д. Тарханова 2-го. Приказано также, чтобы, немедленно после сдачи, были направлены в город повозки с хлебом и скот. Между тем, соблюдались все необходимые меры предосторожности: войска оставались в постоянной готовности к движению налегке и имели при себе в мешках 4-х-днев-ныйзапас сухарей, артиллерии приказано, на случай тревоги, иметь по одному ящику на каждое орудие.

Вечером полковник Лорис-Меликов, назначенный начальником карсской области, читал главнокомандующему составленный, по его приказанию, проект управления этою областью, а в ночи с 15-го на 16-е (с 27-го на 28-е), были пропущены, согласно 6-й статье договора о сдаче Карса, иностранные выходцы, по списку, составленному генералом Виллиамсом. Все они были переданы князю Дондукову, который, угостив их в своем лагере при Бозгале, отправил с конвоем до сел. Чаплахлы, откуда они были препровождены, под прикрытием конвоя из охотников Лорис-Меликова, за Саганлуг, в сел. Бардус ⁽¹⁷⁾.

16-го (28-го) ноября, в день, назначенный для сдачи Карса, погода была пасмурна, порою накрапывал мелкий дождь. В половине 10-го часа утра, войска наши построились на равнине по левую сторону Карс-чая. В центре, примкнув правый фланг к реке, расположилась пехота в баталионных колоннах, впереди интервалов их стали батареи с заряженными орудиями. На левом крыле, по скату Бозгалинской высоты, был расположен отряд князя Дондукова-Корсакова, а на правом, по другую сторону Карс-чая, Новороссийские драгуны с конными батареями. Вообще же наша боевая линия образовала дугу, огибавшую с флангов место, назначенное для Анатолийской армии. Солдаты наши были в полушубках и амуниции, офицеры — в сюртуках. Миновало 10 часов, а на равнине близ селения Гюмбета еще не показывались Турки. Наконец, после долгого ожидания, генерал-майор Ходзько усмотрел в телескоп турецкие войска, частью переходившие через мост у селения Кичик-кёв, частью спускавшиеся с Шорахских высот. В начале второго часа пополудни, прибыл в наш лагерь генерал Виллиамс и все английские офицеры, на желание коих — не присутствовать при сдаче войск, наш главнокомандующий изъявил согласие. Вместе с ними приехал мушир Вассиф-паша, человек лет за шестьдесят, еще довольно бодрый, небольшого роста, в простом казакине и красной феске. Его и Виллиамса пригласили в кабинет генерала Муравьева, который ласково приветствовал мушира и говорил с ним по-турецки. В два часа пополудни, почти одновременно с приездом в наш лагерь генерала Виллиамса и Вассифа-паши, доложено было нашему главнокомандующему, что Анатолийская армия выстроилась на указанном ей месте.

Генерал Муравьев, взяв под руку Вассифа, спустился со всею своею свитою пешком с горы к мосту, перейдя его, все сели на коней. Главнокомандующий, объехав по фронту наших полков, приблизился к турецким войскам. Впереди их стояла небольшая кучка всадников и в числе их, на красивом жеребце, Керим-паша, старик воинственной наружности, смуглый лицом, с седою бородою, в простой одежде. Подъехав к нашему главнокомандующему он не сказал ни слова. Генерал Муравьев пожал ему руку и напомнил о старом знакомстве их в 1833-м году, когда, начальствуя в Царь-граде десантным русским отрядом, Муравьев также имел в своем распоряжении кавалерийский полк султанской гвардии, где Керим тогда служил подполковником. На вопрос главнокомандующего: ‘где же ключи города?’ Керим-паша отвечал: ‘их нет’. Вообще сдача Карса была сделана с отсутствием всякой формальности и только лишь знамена были переданы торжественно нашим войскам. Из турецких рядов выпили одновременно, как бы по сигналу, 12 рослых офицеров, каждый из коих нес знамя шелковой ткани, испещренное надписями из Корана. Пока они сходились к месту, где находились главные начальники, вызваны были из ближайшего (Тульского) полка 24 унтер-офицера и одна карабинерная рота, с музыкою, для принятия знамен. Уважая мужество неприятеля, генерал Муравьев не хотел, чтобы кричали ‘ура’, но оно раздалось внезапно в рядах русского войска. Прочее же все происходило с азиятскою простотою и небрежностью. Отделив регулярные войска от редифа и ополчений, турецкие начальники, на требование с нашей стороны списков и ведомостей, отвечали: ‘Зачем вам они? Войско, оружие, запасы и город с обывателями: все ваше. Берите и сами считайте’.

Уже день склонялся к вечеру, когда мимо нашего главнокомандующего потянулся редиф по направлению к Саганлугу. Это были люди большею частью рослые, но тощие и весьма изнуренные, в оборванной обгорелой одежде и почти без обуви изнемогавшие под бременем котомок, котелков и всякого тряпья, не по силам их. Сперва они шли в порядке, имея в голове батальонных начальников своих верхом, но потом растянулись и продолжали движение нестройными толпами.

Офицеры не только сохранили шпаги, как условлено было в акте о сдаче Карса, но получили разрешение оставить при себе и пистолеты. Турки проходили весьма близко от главнокомандующего, и потому сопровождавшие его лица напоминали ему об опасности, которой он подвергался. Но генерал Муравьев не обращал на то внимания и, въехав в толпу неприятельских солдат, говорил с ними по-турецки. Как при этих войсках оказалось мало знамен, то главнокомандующий поручил полковнику Лорис-Меликову осмотреть вьюки и имущество редифа, что и было исполнено на первом ночлеге, верстах в десяти от нашего главного лагеря. Нашлось 16 знамен и значков, частью повязанных на поясах, частью спрятанных за пазуху. До Саганлуга конвоировал Турок один из батальонов Лейб-карабинерного полка, под начальством барона Врангеля. На этом марше умерло от изнурения до 500 человек редифов, а до Эрзерума дошла только треть их, прочие же все погибли, либо разбрелись по аулам ⁽¹⁸⁾.

Генерал Муравьев, не дождавшись, пока пройдет редиф, медленно тянувшийся нескончаемою вереницею, подъехал со свитою к городской депутации, которая поднесла ему лаваш (пресную лепешку) с солью. Главнокомандующий успокоил граждан обещанием, что их имущества останутся неприкосновенны. Затем Муравьев, вместе с Вассифом-пашою, въехал в линию турецких баталионов и говорил с некоторыми из их начальников, после чего пригласил пленных к приготовленному для них обеду, состоявшему из щей с говядиною и каши, наваренных в огромном количестве, в котлах, на берегу Карс-чая. Сначала Турки колебались идти туда, не зная, что их ожидало такое угощение, но когда мушир и другие турецкие начальники громогласно повторили приглашение, войска гурьбою хлынули к котлам. На этом обеде было более 8-ми тысяч человек. Многие из них, насытившись вдоволь, не могли подняться и следовать за своими товарищами, были и такие, которые, поев не в меру, умерли на месте ⁽¹⁹⁾.

Пока обедали пленные, под жерлами орудий, на всякий случаи заряженных картечью, главнокомандующий приказал графу Нироду, с Ново-российскими драгунами и с линейною казачьею батареею Есакова, спуститься на равнину, где прежде стояла турецкая армия, и произвел смотр этим войскам, в виду Турок. Между тем, для занятия Карса, был послан полковник де Саже, с шестью батальонами ⁽²⁰⁾, ротою сапер, полусотнею Донского No 4-го полка и легкою No 1-го батареей Кавказской гренадерской артилл. бригады, а капитану Корсакову поручено отвезти в Карс русский флаг и водрузить его в цитадели.

В сумерки главнокомандующий, посадив в свою коляску мушира, отправился в лагерь. На обед, начавшийся уже при свечах, были приглашены все английские офицеры и главные из турецких начальников. Между тем пленные, с большим лишь трудом поднятые после сытного угощения, были направлены на ночлег в селение Азат-кев, их медленное и шумное движение продолжалось всю ночь и, несмотря на строгость конвойных, шедших по обе стороны густою цепью, многие из Турок остались в нашем лагере и уже на другой день были отправлены в след за своими товарищами.

Вечером 16-го (28-го) числа был отдан по войскам действующего корпуса следующий приказ:

‘Поздравляю вас, сотрудники мои. Как наместник царский, благодарю вас. Кровью вашею и трудами повержены к стопам Государя Императора твердыни Малой Азии. Русский флаг развевается на стенах Карса, в нем является торжество креста Спасителя. Исчезла, как прах, тридцатитысячная анатолийская армия. В плену главнокомандующий ее, со всеми пашами, офицерами и английским генералом, управлявшим обороною, со своим штабом. Тысячи пленных Турок отправляются на родину нашу свидетельствовать о подвигах ваших. Не сочтены еще приобретенные нами больше запасы оружия и казенного имущества, оставшиеся в Карсе, но кроме отбитых вами в течении кампании орудий и знамен, еще 130 пушек обогатят арсеналы наши. Множество знамен украсят святые соборы России, на память постоянных доблестей ваших. Вторично поздравляю вас, от большего до меньшего, сотрудники мои. Вторично благодарю вас и от себя лично, почтенные сослуживцы. Вам обязан я счастием обрадовать сердце Царя. Вы в нынешнем году довершили совершенное вами в течении прошедших двух лет. Итак, возблагодарите вместе со мною Господа сил, в неисповедимых судьбах своих даровавшего нам ныне торжество в самом испытании, чрез которое еще в недавнем времени прошли мы.

Вера в святое Провидение Божие соблюдает у вас дух воинов и удваивает бодрые силы ваши. С надеждою на покровительство Всевышнего приступим к новым трудам’.

Тогда же отдано приказание именовать лагерь при Чифтликае станом Владикарс.

На следующий день, 17-го (29-го) ноября, рано утром, был поднят над цитаделью русский флаг, грянул салютный выстрел из ближайшего турецкого орудия и раздалась пальба со всех укреплений Карса и в нашем лагере.

Уже в ночи отправился в Петербург вестником о сдаче Карса адъютант главнокомандующего А. Корсаков, с письмом к Государю Императору, с письмом следующего содержания:

‘Ваше Императорское Величество!

Божиею милостью и благословением Вашим, совершилось наше дело. Карс у ног Вашего Величества.

Сегодня сдался военно-пленным изнуренный голодом и нуждами гарнизон сей твердыни Малой Азии. В плену у нас сам главнокомандующий исчезнувшей тридцатитысячной Анатолийской армии, мушир Вассиф-паша, кроме его, восемь пашей, много штаб и обер-офицеров и вместе с ними английский генерал Виллиамс со всем его штабом. Взято 130 пушек и все оружие.

Имею счастие повергнуть к стопам Вашего Императорского Величества двенадцать турецких полковых знамен, крепостной флаг Карса и ключи цитадели.

Вашего Императорского Величества

верноподданный

Николай Муравьев.

16-го ноября 1855 года.

Лагерь при селении Чифтликае, на реке Карс-чай’.

При выступлении Турок из Карса, оставалось более 1,800 неприятельских раненых и больных в 14-ти госпиталях, устроенных в мечетях, казармах и частных домах. При них состояло более 80-ти медиков и аптекарей. Белья и медикаментов было вдоволь, но прислуги — мало, больные терпели совершенный недостаток в хлебе и мясе, и многие из них умирали от голода. В числе страдальцев, лежавших в Карсе, находился Ряжского пехотного полка поручик Яцын, тяжело раненый на штурме 17-го (29-го) сентября, вместе с ним были 19 пленных нижних чинов, подававшие надежду на выздоровление.

Отправление в Александрополь пленных Турок, в числе до 8-ми тысяч, весьма озабочивало нашего главнокомандующего. Их разделили на пять партий и высылали одну после другой через двое суток, таким образом, что первая выступила 18-го (30-го), а последняя — 26-го ноября (8-го декабря). В ожидании же отправления, они толпились у сел. Азат-кёв, верстах в восьми от нашего главного лагеря, на берегу речки, под стражею нашей пехоты. В числе их было много больных, умирающих от изнурения, и хотя для снабжения их продовольствием употреблялись всевозможные средства, однако же мы не могли дать им ничего, кроме сухарей и мяса, а этого было недостаточно для восстановления их сил. В довершение их бедствий, выпал глубокий снег и по ночам были морозы, дров едва доставало для варения их скудной пищи, а полуразрушенное селение, около которого они стояли, не могло доставить им необходимого топлива. Легко вообразить бедствия этих несчастных, плохо одетых и обутых людей, особенно последней их партии, остававшейся у Азат-кёва более недели. По достижении Александрополя, до 1,200 человек было размещено в тамошних госпиталях, а прочие высланы в Тифлис, где для них отвели часть карантинных строений. Далее же в Россию их отправляли партиями, снабдив полушубками и сапогами и обеспечив их путевое довольствие. Паши на первое время оставались во Владикарсе, где разместили их в домиках старших начальников, Керим-паша гостил у главнокомандующего. Впоследствии же их отправили в Тифлис, Вассиф с несколькими пашами выехал из Владикарса 20-го ноября (2-го декабря), а Керим с прочими — 23-го (5-го). По прибытии пашей в Тифлис, вскоре получено было из Петербурга назначение местопребывания их в разных городах России. Керима отвезли в Москву, где он был приветливо принят [В Москве Керим-паша представлялся начальству в пожалованной ему, за несколько лет перед тем, ленте Св. Станислава], а заболевший Вассиф получил дозволение остаться в Тифлисе. Англичане, в сопровождении гвардии ротмистра Башмакова, отправились, 18-го (30-го) ноября, из Владикарса в Тифлис и оставались там, пока было назначено местопребывание их в России. Из них, Лека и Томпсона отправили в Пензу, а Виллиамс с Тисделем и Чорчилем, для коих была назначена Рязань, по болезни первого, выехали из Тифлиса гораздо позже, а по заключении мира, Виллиамс был милостиво принят Государем в Петербурге и отправился чрез Париж в свое отечество.

19-го ноября (1-го декабря), генерал Муравьев поехал в Карс, где, посетив госпитали, нашел их в ужасном положении. Больные в некоторых из госпитальных помещений оставались без всякого призора, без прислуги, без пищи, и даже без воды, некому было убирать трупы и потому они лежали вместе с живыми, заражая палаты смрадным, удушливым воздухом. Как городская дума, на которую возложено было приискание средств для содержания госпиталей, не исполнила этого требования, то генерал Муравьев приказал заключить в одном из госпитальных отделений старшину думы, до представления суммы, необходимой для продовольствия больных, и чрез несколько часов требуемые деньги были собраны. Из числа врачей приказано было оставить для лечения больных Турок 24 человека, коим назначено жалованье, прочие же все высланы в Эрзерум.

В тот же день, в замену блокадных отрядов, были поставлены казачьи заставы и пикеты кругом города, для задержания скрывавшихся в нем офицеров и нижних чинов регулярного войска и редифа ⁽²¹⁾.

С покорением Карса исчезла Анатолийская армия, число которой, в начале похода, простиралось до 30-ти тысяч человек. Из них, в течение лета, взято в плен и перебежало к нам до 2,000, до 3,000 успели пробраться в Эрзерум, 8,500 погибло на штурме и от голода, холода, холеры и других болезней, около 2,000 осталось в карсских госпиталях, 6,500 человек редифа и ополчения отпущены домой и до 8,000 сдались военно-пленными. В числе последних были 12 пашей и 665 штаб- и обер-офицеров. Знамен и значков, в продолжении похода и при сдаче Карса, взято около 60-ти. Медных орудий, в числе коих было много больших калибров — 136, ружей — 18,000 и, кроме того, 1,000 отличных штуцеров и несколько тысяч штук различного кавалерийского оружия. В Карсе найдено: зарядных и патронных ящиков 1,225, ящиков с боевыми снарядами — 1,956, боевых зарядов в бочонках — 250, бомб и гранат — 830, готовых снарядов до 1,000 и 6 миллионов ружейных патронов. Пороха найдено до 20,000 пудов ⁽²²⁾.

Занятие карсского пашалыка было весьма важно по плодородию его почвы и по изобилию в сенокосных лугах и в лесе. В военном отношении, покорение Карса, вместе с уничтожением Анатолийской армии, открывало русскому оружию путь к Эрзеруму — столице обширного управления в Малой Азии, откуда можно было предпринять поход прямо к Царьграду. В политическом же отношении, заняв карсский пашалык, мы преграждали путь английской торговле с Персиею, чрез Трапезонт и Эрзерум.

По сдаче Карса, главнокомандующий оставался в лагере около двух недель, распоряжаясь отправлением пленных, вступлением на зимние квартиры войск, учреждением управления в покоренной стране и вывозом из Карса артиллерии, оружия и прочего казенного имущества, что было весьма трудно по недостатку в перевозочных средствах и по плохому состоянию дорог. В Карсе была оставлена 2-я бригада 18-й пехотной дивизии, с двумя батареями и несколькими казачьими сотнями, под начальством генерал-майора Фетисова, для занятия Ардагана назначены три донских сотни No 21-го полка с ракетною командою, под начальством есаула Кульгачева. Прочие же все войска были высланы на зимние квартиры: прежде всех выступили полки 13-й пехотной дивизии в Ахалцых, где они, вместе с несколькими резервными батальонами, составили довольно сильный отряд, на случай наступления Омера-паши. Полки гренадерской бригады возвратились на свои штаб-квартиры, в окрестности Тифлиса, куда также направлено было несколько батальонов резервной дивизии. Сосредоточение войск у Тифлиса имело целью — предпринять поход в Мингрелию, для изгнания оттуда Омера-паши, если бы удалось нам перевезти из Тифлиса через Имеретинские горы провиант, в замену того, который был истреблен князем Мухранским. Состоявшие в действующем корпусе два батальона Мингрельского полка возвратились в свою штаб-квартиру, Карабах. Войска же, не входившие в состав Отдельного Кавказского корпуса, расположились в пограничных селениях на Арпа-чае, из числа их: Рязанский полк у Ахалкалаки, а Ряжский у Александрополя, драгунская бригада — в Караклисе и Делижане. Нижегородский драгунский полк — в Елисаветполе. Артиллерия — при своих частях, казаки — по границе. Конно-мусульманские и куртинские полки были распущены.

Начальником карсского пашалыка, получившего название карсской области, был назначен полковник Лорис-Меликов ⁽²³⁾. Один из иностранных историков, говоря о важности этого завоевания, замечает, что оно было обширнее всего Виртембергского королевства и, по крайней мере, в 15 раз более пространства, тогда занятого войсками четырех Союзных держав в окрестностях Севастополя и Кинбурна ⁽²⁴⁾.

Распоряжения полковника Лорис-Меликова в покоренной нашими войсками карсской области увенчались совершенным успехом. Жители оставались спокойными и вносили обычную подать (бахру), откупные статьи, существовавшие при турецком управлении, были приведены в известность и стали давать доход, важнейшею из них была соль, добываемая в копях, на берегах Аракса, близ города Кагызмана.

В Карсе, многие из мечетей, во время блокады, были обращены в магазины и цейхгаузы, что подавало повод старым фанатикам считать их оскверненными, впоследствии же, когда Карс был взят русскими войсками, распространилась молва, будто бы в городе, занятом неверными, не может быть отправляемо мусульманское богослужение. Муллы не совершали обычных молитв в мечетях, жители окрестных селений перестали подвозить хлеб и Карсу снова угрожал голод. Полковник Лорис принял решительную меру: созвав утром весь меджлис (городской совет) в главную мечеть, он сказал членам совета: ‘Вскоре будет 12 часов, это — время вашей молитвы. Если сегодня муллы не будут служить в мечетях, то завтра весь меджлис будет повешен — вот здесь!’ — прибавил он, указав на лампы, спускавшиеся на цепях с потолка мечети. Эта внушительная речь заставила муэзинов в полдень призвать правоверных к молитве. Слух пронесся, что осквернение снято, и вскоре затем появились в городе туземцы, с хлебом, мясом, сеном и другими продуктами. Порядок и изобилие водворились в Карсе ⁽²⁵⁾.

Во всей области, зимою, господствовало спокойствие, нарушенное только однажды набегом в гельский санджак Арслана-паши с партией в 400 человек. Есаул Кульгачев, узнав о появлении этой партии, выступил из Ардагана, 20-го декабря (1-го января 1856 г.), с тремя сотнями донского No 21-го полка и четырьмя ракетными станками, и, прибыв в сел. Туркашен, получил там сведение, что большая часть неприятельской партии находится в селении Сейнот (Сигнот) — около 50-ти верст от Ардагана, а прочие в селениях верст 5 правее от главной части. Предположив охватить неприятеля с двух сторон, Кульгачев с двумя сотнями двинулся на Сейнот, а сотника Короткова с третьею сотнею послал вправо на сел. Хорованк. Одновременный удар казаков обратил неприятеля в бегство. Кульгачев преследовал Турок 15 верст, до границ пенякского округа, причем неприятель потерял убитыми 60 человек, взято казаками в плен 10 человек раненых, отбито 30 лошадей и много оружия. С нашей стороны ранено 4 казака, из коих один умер ⁽²⁶⁾.

В наставлении, данном полковнику Лорис-Меликову, для управления вверенною ему областью, главнокомандующий предписал, чтобы суд и расправа были оставлены прежние, а исполнительная власть и полиция поступили в ведение русского управления, расходы на содержание чиновников этого управления должна была доставить страна: для этого туземцы вносили в казну, подобно тому, как и прежде, десятую часть доходов, которая не только была достаточна на содержание русского управления, на заведение почт [Почтовые станции были снабжены тройками лихих лошадей, на дорогах поставлены верстовые столбы. Генерал Муравьев, шутя, говаривал, что первым шагом для обрусения страны должно быть введение на почтовых дорогах форменных столбов и самоваров], исправление дорог, и проч., но при сдаче области оказался за всеми расходами остаток в 32 тысячи рублей. Полковник Лорис-Меликов, донося о том генералу Муравьеву, испрашивал разрешение раздать эти деньги чиновникам управления вверенной ему области. Главнокомандующий, находя справедливым представление Лорис-Меликова, предписал, чтобы половина суммы была роздана служившим по управлению областью, а прочие деньги поступили на сооружение строившейся в Пятигорске церкви. Жители были так довольны русским управлением, что, по возвращении области Туркам, провожали наших чиновников, гласно изъявляя им благодарность, султан, узнав о том, пожаловал Лорис-Меликову орден Меджидие 2 степ. ⁽²⁷⁾.

Генерал Муравьев, выехав 80-го ноября (12-го декабря) из Владикарса, прибыл в тот же день в Александрополь, где оставался несколько дней, для осмотра крепости и госпиталей и для распоряжений по части продовольствия, на случаи нового похода. Затем, продолжая свой путь, главнокомандующий прибыл 7-го (19-го) декабря в Тифлис, где, несколько дней спустя, удостоился получить следующий Высочайший рескрипт.

‘С.-Петербург. 4-го декабря 1855 года.

Известие о сдаче Карса, любезный Николай Николаевич, обрадовало Меня донельзя. Сердце Мое преисполнено благодарности Благословившему столь блистательным успехом распорядительность вашу и стойкость храбрых наших Кавказских войск.

Благодаря вас от души за достохвальные заслуги ваши, поздравляю вас Кавалером Св. Георгия 2-й степени, на что вы приобрели неотъемлемое право. Вместе с тем поручаю вам передать Мое искреннее спасибо всем вверенным вам войскам, участвовавшим в блокаде Карса. Я ими горжусь, как всегда гордился нашими Кавказскими молодцами.

Надеюсь на милость Божию, что падение сей гордыни Малой Азии будет иметь благодетельное влияние на ход политических дел, как на востоке, так и на западе, и уверен, что вы не упустите воспользоваться сим моральным результатом, дабы поправить дела наши в Мингрелии и на прочих пунктах вверенного вам края, угрожаемых неприятелем.

Да подкрепит вас Бог!

АЛЕКСАНДР!’

Наступление зимы и трудность подвозов провианта вслед за войсками не дозволили генералу Муравьеву немедленно открыть наступательные действия против Омера-паши. Тем не менее однако же турецкий военачальник. постоянно тревожимый мингрельскими ополчениями, под начальством генерал-майора князя Григория Дадиана, был принужден стянуть все свои войска, в ночи с 27-го на 28-е января (с 8-го на 9-е февраля) 1856 года, на узкую полосу между болотами и морем, от Анаклии до р. Набада, там оставался он до отплытия к Трапезонту, в конце февраля (в начале марта) ⁽²⁸⁾. Незадолго пред тем, наш Гурийский отряд поступил под начальство генерал-майора Бруннера.

*******

В одном из дел, хранящихся в Канцелярии нашего Военного Министерства ⁽²⁹⁾, заключаются следующие подробности об убыли наших войск в Восточную войну 1853-1856 годов.

В Крыму, от начала действий, 7-го (19-го) сентября 1854 года, по день оставления нашими войсками Южной стороны Севастополя, 27-го августа (8-го сентября) 1855 года, всего убито и ранено (не считая выздоровевших раненых) — 90,858 чел.

умерло от болезней — 30,132 чел.

Итого убыло — 123,990 чел.

На Дунае, от начала действий, 10-го (22-го) октября 1853 года, по день выступления главных сил из Дунайских Княжеств, 6-го (18-го) августа 1854 года, показано число убитых, раненых, контуженных и без вести пропавших во-обще 8,117 чел. Но эта цифра не выражает действительной потери наших войск на Дунае, потому что: во 1-х, в числе раненых не показано число выздоровевших, и, во 2-х, нет сведений об умерших от болезней.

Точно также показанная в деле убыль на Кавказско-Турецкой границе, убитыми, ранеными, контуженными и без вести пропавшими, вообще 16,262 человека, не выражает действительной потери Кавказского корпуса, потому что: во 1-х, во многих госпиталях приведена отчетность только за один месяц, а в других — не означено вовсе за какое время, и, во 2-х, даже не видно — к какому именно году относятся эти сведения.

Даже и в отчетах об убыли войск в Крыму сведения об умерших от болезней не совершенно полны, потому что в этих отчетах находятся данные только по госпиталям Крымского полуострова, между тем как в продолжении осады Севастополя постоянно вывозили оттуда раненых и больных в госпитали, устроенные вне полуострова, о смертности в коих не имеется никаких сведений.

Кроме того, в помянутых ведомостях не показана убыль: 1) войск на прочих театрах военных действий и 2) ополчения.

По сведениям медицинского департамента, в нашей армии умерло:

к 1-му ноября 1853 г. — 43,647 челов.

к 1-му ноября 1854 г. — 73,059 челов.

к 1-му ноября 1855 г. — 157,576 челов.

к 1-му ноября 1856 г. — 175,733 челов.

Итого — 450,015 челов.

Как исчисление убыли в Восточную войну должно быть принято с половины июня 1853-го до половины июня 1856-го года, ровно за три года, то из помянутой цифры придется исключить: за 1853-й год 20,000 и за 1856-й год — 15,000 человек, и в итоге убыли за время войны получим 415,000 человек. К этому числу должно прибавить: во 1-х, число убитых, по отчетам Инспекторского департамента, 31,907 и, кроме того, 64,000 человек, о коих, по сознанию самого департамента, не имелось никаких сведений. Таким образом действительная убыль войск, собственно от военных обстоятельств, на основании официальных сведений, оказывается свыше 500,000 человек.

Эта огромная цифра подтверждается следующим выводом:

К 1-му января 1853 года, до войны, состояло по спискам	1.123,583	челов.
В продолжении трех лет войны набрано рекрут	970,677	‘
Вызвано из отпускных	215,197	‘

Таким образом в рядах нашей армии было бы, не считая убыли, 2.309.457 челов.

К 1-му января 1857 года, после войны, состояло по спискам	1.029,431	челов.
Уволено в отставку и отпуски, в продолжении трех лет, по 1-е января 1857 г.	548,224	‘
Бежало	17,161	‘
Без вести пропало	17,535	‘
Произведены в офицеры и передано в другие ведомства	20,996	челов.
Итого, не считая убыли от смертности	1.633,347	челов.
Остается убыль от смертн.	676,110	‘

Исключив из этой цифры обыкновенную смертность в войсках, считая ее в 31/2 % в год, при числе армии в 1.100,000 человек, что составит в четыре года до 154,000 человек, получится убыль собственно от военных обстоятельств 522,110 человек [Исчислением урона, понесенного нашими войсками, на основании официальных сведений, автор обязан М.С. Максимовскому].

Этот огромный урон, по приблизительному расчету, двойной в сравнении с потерями Союзников, должен быть приписан: во 1-х, большим расстояниям, на которых двигались наши войска и отправлялись из армий в госпитали больные и раненые, и, во 2-х, сосредоточению сил на тесном пространстве у Севастополя.

Издержки, коих потребовала у нас борьба с большою частью Европы, простирались почти до 500 миллионов рублей (внешние займы 100 милл. и вновь выпущенные кредитные билеты на сумму 378.960,000 рублей).

Издержки Союзных держав, (не считая Турции, о которой известно только то, что она заключила в 1854 и 1855 годах два внешних займа, на сумму свыше 50-ти миллионов рублей), превышали издержки России. Государственный долг Франции увеличился на 375 милл., из коих война потребовала 350 миллионов. Государственный долг Англии — на 254 милл. рублей, из коих война стоила 220 миллионов. (Заметим, что все войны с Наполеоном 1-м обошлись Англии в 800 с небольшим миллионов). Государственный долг Сардинии увеличился на 19 миллионов рублей, из коих на военные издержки употреблено 13 миллионов. Итого, по приблизительному расчету, Восточная война 1853-1856 годов стоила нашим неприятелям около 600 милл. рублей ⁽³⁰⁾.

К началу весны 1856 года, действующие войска, назначенные для обороны Западной и Южной границ Империи, были расположены следующим образом:

Западная и Средняя армии, под общим начальством генерал-адъютанта князя Горчакова 1-го.

Гвардия и гренадерский корпус, под начальством генерал-адъютанта графа Ридигера.

Гвардейский пехотный корпус, в составе 39-ти батальонов ⁽³¹⁾, в царстве польском, северо-западных и ревельской губерниях.

Гвардейский резервный кавалерийский корпус, в составе 74-х эскадронов ⁽³²⁾, в северо-западных и рижской губерниях.

Гвардейская пешая и конная артиллерия, в составе 17-ти батарей ⁽³³⁾, в северо-западных и остзейских губерниях.

Войска, в Финляндии расположенные, под начальством генерал-адъютанта Берга: 1-я гренадерская дивизия, 12 батальонов, 22-я пехотная дивизия, 22 батальона, три казачьих полка, 5 батарей ⁽³⁴⁾.

Балтийский корпус, под начальством генерал-адъютанта князя Италийского графа Суворова-Рымникского: 2-я пехотная, 2-я резервная пехотная и 1-я легкая кавалерийская дивизии, всего 24 батальона, 32 эскадрона, 4 казачьих полка, 10 батарей ⁽³⁵⁾.

1-я и 3-я пехотные дивизии, с артиллерией 2-ой и 3-ей артилл. бригад, всего 32 батальона и 10 батарей, в царстве польском ⁽³⁶⁾.

Средняя армия, под начальством генерал-адъютанта Панютина: 2-й пехотный корпус и 2-я легкая кавалерийская дивизия, всего 50 баталионов, 32 эскадрона, 17 батарей, в царстве польском и подольской губернии ⁽³⁷⁾. При Западной и Средней армиях вообще 12 казачьих полков.

Войска, в Крыму расположенные, под начальством генерал-адъютанта Лидерса: 3-й и 4-й пехотные корпусы, 2-я гренадерская и 7-я резервная пехотные. дивизии, 6-я легкая кавалерийская дивизия и три полка 1-ой драгунской дивизии, всего: 125 батальонов, 62 эскадрона, 14 казачьих полков и 39 батарей ⁽³⁸⁾.

Под его же начальством, Южная армия генерала-от-артиллерии Сухозанета 2-го: 3-я гренадерская, 14-я, 15-я, 16-я и 17-я пехотные дивизии, 11-я, 14-я и 15-я резервные пехотные дивизии, 5-й, и 6-й стрелковые батальоны и 5-й саперный баталион, 3-я, 4-я и 5-я легкие кавалерийские дивизии и три полка 2-ой драгунской дивизии, всего 131 баталион, 158 эскадронов, 6 казачьих полков и 37 батарей ⁽³⁹⁾.

Отдельный Кавказский корпус, под начальством генерал-адъютанта Муравьева 1-го: кавказская гренадерская бригада, 13-я, 18-я, 19-я, 20-я и 21-я пехотные дивизии, кавказский стрелковый, кавказский и 3-й резервный саперные батальоны, три драгунских полка, всего 103 батальона, 30 эскадронов и 45 казачьих полков ⁽⁴⁰⁾. Кроме того, 18 грузинских линейных батальонов, 13 кавказских линейных батальонов, 16 черноморских линейных батальонов. Артиллерия в составе 37-ми батарей.

Черноморское казачье войско, под начальством генерал-майора Филипсона: 9 баталионов и 12 конных полков.

Кавказское линейное казачье войско, под начальством генерал-майора Рудзевича, 19 полков.

Вообще же на Западной и Южной границах находилось, не считая Черноморского и Кавказского линейного войск, всего: 585 батальонов, в числе 500 тыс. человек пехоты, 388 эскадронов, в числе 60 тыс. человек кавалерии, и 84 казачьих полка, в числе до 40 тысяч человек, всего же кроме артиллерии, более 600 тыс. человек. За ними стояли многочисленные резервы и ополчения.

К 1-му января 1856 года, состояло по спискам действующих войск: 824 генерала, 26,614 офицеров и 1.170,184 нижних чинов.

Из списочного числа нижних чинов было раненых и больных 135,575 и в командировках 60,053 (в том числе при ополчении 17,861).

А налицо состояло:

784 генерала, 20,000 офицеров и 974,556 нижних чинов.

Резервных и запасных войск состояло: 113 генералов, 7,763 офицера, 572,158 нижних чинов.

Ополчения сформировано было: 236 дружин, Стрелковый полк Императорской фамилии и 9 поселенных финских батальонов, всего же до 240 тысяч человек.

Казаков, при гвардейских корпусах, в Финляндии, при Балтийском корпусе, при Западной, Средней, Южной и Крымской армиях, для охра-нения берегов Азовского моря и при Отдельном Кавказском корпусе:

16 генералов, 2,380 офицеров и 118,359 нижних чинов.

Следовательно — к весне 1856 года, мы могли встретить неприятеля на всяком из пунктов наших границ значительными силами, но были готовы заключить мир, чтобы прервать военные действия, не обещавшие нам никаких выгод, и приступить к тем важным реформам, кои были исполнены в благополучное царствование Государя Императора Александра II.

Приложения к главе XLII.

⁽¹⁾ Записки одного из участников похода 1855 г. в Азиятской Турции.

⁽²⁾ А. Корсаков. Воспоминания о Карсе. — Слышано от ген.-ад. Лорис-Меликова.

⁽³⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽⁴⁾ Генер. Черкесов. Блокада Карса.

⁽⁵⁾ А. Корсаков.

⁽⁶⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽⁷⁾ А. Корсаков.

⁽⁸⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽⁹⁾ А. Корсаков.

⁽¹⁰⁾ А. Корсаков.

⁽¹¹⁾ Генер. Черкесов.

⁽¹²⁾ А. Корсаков.

⁽¹³⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽¹⁴⁾ Подлинный акт предварительных условий сдачи Карса подписан генералом Виллиамсом и директором походной канцелярии действующего корпуса, полковником Кауфманом, в лагере при Чифтликае, 13-го (25-го) ноября 1855 г.

⁽¹⁵⁾ А. Корсаков.

⁽¹⁶⁾ Записки одного из участников похода и проч. — А. Корсаков.

⁽¹⁷⁾ Там же.

⁽¹⁸⁾ А. Корсаков.

⁽¹⁹⁾ А. Корсаков.

⁽²⁰⁾ В составе отряда полковника де Саже было по два батальона Рязанского, Ряжского и Тульского полков.

⁽²¹⁾ Записки одного из участников похода и проч.

⁽²²⁾ Там же.

⁽²³⁾ Карсская область, при введении в ней русского управления, была разделена на 8 уездов: собственно карсский, гельский, ардаганский, зариматский, баш-шурагельский, кагизманский, гечеванский и ольтинский. Но город Ольта, по отдаленности и разобщению высокими горами от Карса, не был занят русскими войсками.

⁽²⁴⁾ Rustow. Der Krieg gegen Russland. II.

⁽²⁵⁾ Записки одного из участников и проч..

⁽²⁶⁾ Приказ главнокомандующего отдельным Кавказским корпусом, от 21-го января 1856 г.

⁽²⁷⁾ Слышано от участвовавших в управлении карсскою областью.

⁽²⁸⁾ Русск. Инвал. 1856 г. No 55.

⁽²⁹⁾ Дело о представлении военному министру ведомостей об убыли войск.

⁽³⁰⁾ П.Н. Обручев. Военно-Статистический Сборник. — Тарасенко-Отрешков. Посещение в Крыму армии Союзников и проч.

⁽³¹⁾ Состав гвардейского пехотного корпуса: 1-я дивизия, 12 баталионов, и Л.-Гв. саперный батальон, в царстве польском, виленской, гродненской и ковенской губерниях, 2-я дивизия, 12 баталионов, и гвардейский экипаж, в царстве польском, гродненской и ковенской губерниях, 3-я дивизия, 12 батальонов, и Л.-Гв. Финский стрелковый батальон в эстляндской губернии.

⁽³²⁾ Состав гвардейского резервного кавалерийского корпуса: гвардейская кирасирская и 1-я легкая гвард. кавалерийская дивизии, по 24 эскадрона, в ковенской и гродненской губерниях, 2-я легкая гвард. кавалерийская дивизия: Л.-Гв. драг. и уланск. Его Величества иголки, 12 эскадронов в лифляндской губернии, Л.-Гв. Гродненск. гусарск. 6 эскадронов в новгородской губернии, Л.-Гв. конно-пионерный дивизион, Лейб-Атаманского полка два дивизиона и Лейб-Уральский казач. дивизион, в Петербурге.

⁽³³⁾ Состав гвардейской артиллерии: 1-я и 2-я гвардейские артиллерийские бригады, 4 батарейные и 4 легкие батареи, в царстве польском и гродненской губернии, 3-я гвардейская и гренадерская бригада, 2 батарейные и 2 легкие батареи, в эстляндской губернии, Л.-Гв. конная артиллерия и Л.-Гв. конно-артиллерийский резерв, одна батарейная и 4 легкие батареи, в гродненской и лифляндской губерниях.

⁽³⁴⁾ Состав войск, в Финляндии расположенных: 1-я гренадерская дивизия, 12 батальонов, 22-я пехотная дивизия, 22 финляндских линейных батальонов (из числа их 2 батальона в Кронштадте). Три донских казачьих полка, 1-я гренадерская артиллерийская бригада, 2 батарейные и 3 легкие батареи.

⁽³⁵⁾ Состав Балтийского корпуса: 2-я пехотная дивизия, 12 баталионов, в Курляндской и лифляндской губерниях, 2-я резервная пехотная дивизия, 12 баталионов, в лифляндской губернии, 1-я легкая кавалерийская дивизия, 32 эскадрона, 4 казачьих полка, в ковенской и курляндской губерниях, 3 батарейные, 5 легких и 2 конные батареи, в курляндской и лифляндской губерниях.

⁽³⁶⁾ 1-я и 3-я пехотные дивизии, 32 батальона, в царстве польском, 2-я и 3-я бригады 1-ии артиллерийской дивизии, 4 батарейные и 6 легких батарей, в царстве польском.

⁽³⁷⁾ Состав Средней армии: 2-й пехотный корпус (4-я, 5-я и 6-я дивизии, 2-й стрелковый и 2-й саперный батальоны), 50 батальонов, в подольской губернии, 2-я легкая кавалерийская дивизия, 32 эскадрона, в царстве польском, 12 казачьих полков, 6 батарейных, 9 легких и 2 конных батареи, в волынской и подольской губерниях.

⁽³⁸⁾ Состав войск, в Крыму расположенных: 3-й пехотный корпус (7-я, 8-я и 9-я дивизии, 3-й стрелковый и 3-й саперный баталионы), 46 батальонов, в окрестностях Севастополя, 7-я резервная пехотная дивизия, 12 батальонов, в восточной части Крыма, 4-й пехотный корпус (10-я, 11-я и 12-я дивизии, 4-й стрелковый и 4-й саперный баталионы), 50 батальонов, 2-я гренадерская дивизия 16 батальонов, в окрестностях Севастополя, 6-й саперный баталион в Алуште, 6-я легкая кавалерийская дивизия, 32 эскадрона, три полка 1-й драгунской дивизии, 30 эскадронов, 14 казачьих полков, 15 батарейных, 20 легких и 4 конных батареи.

⁽³⁹⁾ Состав войск Южной армии: 3-я гренадерская дивизия, 16 батальонов, сперва в окрестностях Карасубазара, а потом в северной части таврической губернии, 5-го пехотного корпуса: 14-я дивизия, 16 батальонов, в окрестностях Бендер, 15-я дивизия, 16 батальонов, в Одессе, 6-го пехотного корпуса: 16-я дивизия, 16 баталионов, в окрестностях Одессы, 17-я дивизия, 16 батальонов, у Николаева, 14-я резервная пех. дивизия, 16 батальонов, в Бессарабии, 15-я резервная пех. дивизия, 16 батальонов, в окрестностях

Одессы, 3-я и 4-я легкие кавалерийские дивизии, по 32 эскадрона, в херсонской и екатеринославской губерниях, 5-я и 7-я легкие кавалерийские дивизии, 64 эскадрона, в Бессарабии, три полка 2-й драгунской дивизии, 5-й стрелковый и 5-й саперный батальоны в Одессе 6-й стрелковый батальон близ Николаева, 6 казачьих полков, 11 батарейных, 17 легких и 9 конных батарей.

⁽⁴⁰⁾ Состав войск Отдельного Кавказского корпуса: Кавказская гренадерская бригада, 8 батальонов, 19-я пехотная дивизия, 20 баталионов, 20-я пехотная дивизия, 20 батальонов, 21-я пехотная дивизия, 20 батальонов, 13-я пехотная дивизия, 16 батальонов, 18-я пехотная дивизия, 16 батальонов, Кавказский стрелковый, Кавказский и 3-й резервный саперные батальоны, 18 грузинских линейных батальонов, 13 кавказских линейн. батальонов, 16 черноморских линейн. батальонов. Три драгунские и 45 казачьих полков (из числа коих 30 донских), 9 батарейных, 13 легких, 4 горных и 11 конных батарей.

Глава ХLIII.
Венские совещания и Парижский трактат.

Изложив ход военных действий до прервавшей их зимы 1855-1856 годов, обращаюсь к очерку переговоров, положивших конец войне.

Император Николай I-й, желая испытать последнее средство к прекращению бедствий войны, поручил князю А. М. Горчакову, с содействием г. Титова, открыть предварительные переговоры в Вене, на основании четырех условий, требуемых Союзными державами. С своей стороны, Российский Монарх настаивал на том, чтобы не было предложено ничего несовместного с честью и правами России. Представители Франции и Англии признали справедливость этого требования, объявив, что их дворы не помышляли о предложениях оскорбительных для России, а Император Франц-Иосиф обязался в том же честным словом.

Насчет 1-го пункта — Отмены русского покровительства над Дунайскими княжествами, наши дипломаты получили приказание объявить, что ни в каком из наших прежних трактатов с Портою не упоминалось о таком покровительстве, и потому достаточно было постановить, чтобы настоящее положение Дунайских княжеств было гарантировано вообще всеми договаривающимися державами.

2-й пункт — свободное плавание по Дунаю — долженствовал быть решен сообразно с потребностями торговли.

Наиболее затруднения представлял 3-й пункт — ограничение нашего владычества на Черном море. Князю Горчакову было предоставлено объявить, что, на основании прежних трактатов, Черное море никогда не было закрыто для торговых судов, что же касается до иностранных военных судов, то закрытие проливов было издревле установлено правилом Порты, которая, владея их обоими берегами, имела право открывать и закрывать проход чрез оба пролива. При закрытии их, Черное море естественно оставалось доступно только военным кораблям России и Порты. Но, чтобы успокоить опасения Европы, Россия изъявляла согласие на открытие Черного моря военным флотам всех держав, с тем, чтобы и наши военные суда пользовались обоюдно правом, свободно проходить чрез проливы.

Насчет 4-го пункта — льгот, предоставленных Христианам, Государь поручил нашим уполномоченным настаивать на совершенном равенстве прав всех Христиан, без различия их вероисповеданий, и на обеспечение дарованных им льгот и преимуществ надежными ручательствами.

Принятие Российским Императором 4-х основных пунктов не удержало Австрию от заключения, 2-го декабря н. ст. 1854 года, с Франциею и Англиею, союзного трактата, ясно обнаружившего враждебные намерения венского двора против России. Император Николай, не отказываясь от ведения переговоров, не надеялся однако же на успешные их последствия. Узнав о заключении помянутого трактата, Он писал князю Михаилу Дмитриевичу Горчакову: ‘Наше положение тяжело. Я давно его предвижу, измеряю, не обманываю себя ложными надеждами и стараюсь себе представить картину будущности в настоящем виде, но отнюдь не отчаяваюсь, ибо надежда Моя на Бога, на Его правосудие и на правоту нашего дела. Дух нашего русского народа, льщу себя надеждою, тоже знаю, глубоко ценю и уважаю. Знаю, что когда настанет минута воззвать Мне к России, она станет та жег как была в 1812 году, но Мне надо дорожить этим и не истощать сил наших до поры до времени. Тем общий порыв на спасение Отечества будет сильнее. Быть может — скоро наступит время к воззванию. Доныне мы могли еще не приступать к сей последней мере. Нужно будет — исполним и Я спокоен…’ ⁽¹⁾. Несколько дней спустя, Государь писал: ‘Занимаюсь приготовлениями к образованию Государственного Подвижного ополчения, по две дружины на каждый полк армии. Прибегну к сему, когда решится, что будет из переговоров в Вене, вероятно — ничего хорошего, тогда и к делу…’ ⁽²⁾.

Но в то время, когда великодушный Монарх, изъявляя наклонность к миру, готовился, став в челе Своего народа, дать отпор неумеренным требованиям врагов России, неисповедимый Промысл положил предел Его жизни.

Удар, поразивший Россию, раздался во всей Европе. Сам Император Франц-Иосиф посетил князя Горчакова и выразил ему в задушевных выражениях глубокую скорбь, которую чувствовал он, потеряв испытанного друга в такое время, когда надеялся доказать ему на деле свою признательность и возобновить искренно прежние сношения ⁽³⁾.

Чрез несколько дней по восшествии на престол ныне благополучно царствующего Государя Императора, в циркуляре ко всем представителям Российского Монарха при иностранных дворах, было объявлено, что Государь, оставаясь верен политическим основаниям, принятым Его Августейшим Родителем, имеет целью: восстановить мир, упрочить свободу Богослужения и пользование льготами христианского народонаселения на Востоке, обеспечить права Дунайских Княжеств общим ручательством всех держав, установить свободное плавание по Дунаю на пользу торговли всех наций, положить конец соперничеству держав на Востоке, наконец — условиться с ними на счет признанного с их стороны закрытия Дарданелл и Босфора и заменить его новыми обоюдно почетными условиями ⁽⁴⁾.

Совещания в Вене открылись 3-го (15-го) марта 1855 года. Пруссия не была приглашена к принятию участия в переговорах, несмотря на то, что Король Прусский, по требованию Австрии, поддержанному Германским Союзом, изъявил готовность поставить на военное положение свои крепости ⁽⁵⁾.

Представителями держав на венских конференциях (совещаниях) были: со стороны России князь А. М. Горчаков и г. Титов, со стороны Франции — барон де-Буркеней и впоследствии министр иностранных дел Друэн-де-Люи, со стороны Австрии — граф Буль-Шауэнштейн и барон Прокеш-Остен, со стороны Англии — лорд Джон Россель и граф Вестморленд, со стороны Турции — Аариф-эфенди и впоследствии Али-паша.

Первые совещания уполномоченных пяти держав привели к соглашению по 1-му и 2-му пунктам, относившимся к интересам Германского Союза, и потому надлежало ожидать, что Австрия не станет поддерживать прочих требований Западных держав, не имевших собственно для нее никакой важности. Но, при обсуждении их, оказалось, что австрийские уполномоченные, отказавшись от самостоятельности мнении, настойчиво поддерживали требования Западных держав. Уполномоченные России, видя пристрастие венских дипломатов, решились, в крайнем случае, обратиться к личному участию Императора Франца-Иосифа, который желал мира и всячески уклонялся от принятия участия в войне, весьма невыгодной при тогдашнем расстройстве австрийских финансов. Напротив того, Наполеон III, надеясь быть решителем судеб Европы и составляя гигантские планы, надеялся осуществить их не иначе, как продолжая войну. С этою целью, он гласно изъявил намерение отправиться в Крым, чтобы принять начальство над Союзною армией под Севастополем. На пути туда, он предполагал видеться с Императором Францем-Иосифом и условиться с ним на счет движения другой французской армии, чрез Ломбардию и Галицию, в Царство Польское. Таковы были виды главного деятеля европейской коалиции, когда уполномоченные пяти держав приступили, 14-го (26-го) марта, к обсуждению третьего пункта. Если бы Союзники желали только ввести Турок в общую семью европейских народов, то решение такого вопроса не представило бы особенных затруднений, но как главною целью наших неприятелей было ослабление России, и непомерные их требования могли иметь последствием отложение от них. Австрии, то они предложили нашим уполномоченным пересмотр конвенции 1-го (13-го) июля 1841 года, в таком смысле, чтобы обеспечить существование Оттоманской Порты совершенным участием ее в системе равновесия Европы и условиться на счет справедливого ограничения военных флотов в Черном море.

Князь Горчаков отвечал, что он готов участвовать в совещаниях о средствах, которые будут предложены уполномоченными, но не считает удобным предложить их сам, предоставляя их указание державам, пожелавшим пересмотр конвенции 1841 года, и будучи готов к соглашению по сему предмету, лишь бы не было предложено ничего могущего нарушить права верховной власти Российского Императора в собственных владениях ⁽⁶⁾.

Уполномоченные Союзных держав, в следующем совещании, предъявили проект изложения 3-го пункта в следующем виде:

1. Общее ручательство всех держав в независимости и целости Оттоманской Империи.

2. В случае несогласия между Портою и какою-либо из договаривающихся держав, последняя обязана дать возможность прочим к предупреждению войны мирными средствами.

3. Ограничение военных сил России и Турции в Черном море, каждой четырьмя кораблями и четырьмя фрегатами и соразмерным числом легких судов.

4. Закрытие проливов Босфора и Дарданелл.

5. Право прочих держав вводить в Черное море, с разрешения Султана, военные суда, в половинном числе морских сил, содержимых каждою из прибрежных держав.

6. Запрещение всем иностранным военным кораблям, кроме легких судов, принадлежащих посольствам, становиться на якорь в Золотом Роге [залив Босфора между частями Константинополя: Стамбулом и Галатою], и вообще, в мирное время, число иностранных линейных кораблей у Константинополя, на пути от Дарданелл в Черное море и обратно, не должно превосходить четырех.

7. Право Султану, в случае надобности, открыть проливы всем силам своих Союзников.

8. Разрешение всем договаривающимся державам иметь консульства во всех портах Черного моря ⁽⁷⁾.

Из этих условий первые два были непосредственно приняты нашими уполномоченными, но с оговоркою, что ручательство в целости Турции не обязывает Россию к употреблению вооруженных сил. Мы обязывались не нарушать независимости и целости владений Порты, но не могли принять на себя обязанность охранять Аден, Тунис, либо Египет.

Что же касается до условий, имевших целью ограничение наших сил в Черном море, князь Горчаков решительно отверг их, напомнив обещания, данные уполномоченными Союзных держав, признавшими, что лучшими условиями будут те, которые согласят достоинство России с безопасностью Европы.

Тогда же князь Горчаков предъявил с своей стороны проект (contre-projet), на основании открытия проливов и свободного плавания в Черном море. Он доказывал убедительными доводами, что ‘причиною слабости морских сил Порты не были — ни заключенные с нами трактаты, ни превосходство нашего флота. Эта слабость была последствием событий, независимых от России: возрождения Греции, сражения при Наварине, потери Алжирии и попыток к самостоятельности паши египетского и беев тунисского и триполиского, которые лишили Порту значительной части ее морских сил.

‘На стороне Порты были и существуют доныне значительные выгоды: топографическая конфигурация Босфора, способствующая неодолимой защите, обладание укрепленными гаванями: Варною, Сизополем, Бургасом, Трапезонтом, и проч. и возможность быстрого сосредоточения сил. Напротив того, Россия, находясь в необходимости содержать флоты на четырех отдельных морях, разобщенных огромными пространствами, не может чрезмерно увеличить свои морские силы на Черном море. Опасения, внушенные Порте на счет наших морских учреждений, неосновательны. Наши эскадры никогда не могли высадить более 20-ти тыс. человек в продолжении трех недель, что, нисколько не угрожая Турции, могло послужить ей в пользу. В 1833 году, наш флот успел высадить в Босфоре только около 12-ти тыс. человек, которые, без сомнения, важны как вспомогательный корпус, но не могли быть страшны для Турции. Эскадры Англии и Франции не менее наших могут быть опасны Оттоманской Порте. Быстрота телеграфических сообщений дает средство судам, стоящим в Мальте и Тулоне, прибыть своевременно на защиту Константинополя, угрожаемого русским лотом, высланным из Севастополя. А кто может ручаться, что они когда-либо не появятся в виду Сераля с враждебною целью? И потому наш флот необходим для противодействия подобным покушениям.

Господство России на Черном море прекратится вместе со вступлением Турции в семью европейских держав. Закрытие проливов для военных флотов не было последствием сношений России с Портою, оно установлено издревле правом Оттоманской Порты, но Султан может открыть проливы для военных кораблей всех держав, с тем, чтобы выход из Черного моря был также для всех свободен’ ⁽⁸⁾.

Представители Союзных держав отказались совещаться на основании проекта, предъявленного князем Горчаковым, но князь Горчаков и г. Титов склонили дипломатов к возобновлению совещаний конференции, предложив: ‘во 1-х, чтобы правило закрытия проливов Босфора и Дарданелл в мирное время, утвержденное древним законом Блистательной Порты и трактатом 1-го (13-го) июля 1841 года, оставалось ненарушимо, во 2-х, чтобы Султан сохранил право, в виде исключительной меры, открыть Дарданеллы и Босфор для иностранных флотов, которые Блистательная Порта сочтет нужным призвать для охранения своей безопасности’ ⁽⁹⁾.

Этот проект, сообразный с видами Австрии, отвергавшей открытие проливов, расстроил намерение представителей Франции — прекратить венские конференции и заставил графа Буля объявить, что, несмотря на недостаточность предложенных нами мер, они допускали соглашение. Французский министр иностранных дел, Друэн-де-Люи и английский уполномоченный лорд Джон Россель, по совещании с графом Булем, признали, что, для избежания затруднений, представляемых третьим пунктом, надлежало, как было предложено одним из уполномоченных Франции, предоставить определение морских сил в Черном море прямому соглашению прибрежных держав, России и Турции ⁽¹⁰⁾. Оба дипломата, возвращаясь к своим дворам, обещались поддерживать графа Буля, но как в Париже и Лондоне не хотели мира, то предложенные условия подверглись общему порицанию.

Лорд Дж. Россель был встречен весьма неблагосклонно в Англии, а Друэн-де-Люи навлек на себя неудовольствие Наполеона III и получил увольнение от должности министра иностранных дел. На его место был назначен граф Валевский.

Очевидное желание Западных держав продолжать войну оказало благоприятное для нас влияние на Императора Франца-Иосифа и на общественное мнение в Австрии. Но недоброжелательство к России графа Буля уничтожило надежду на успех мирных переговоров.

На последнем (14-м) венском совещании, австрийский министр иностранных дел предложил изложить третий пункт следующим образом: ‘Россия и Порта сообща предъявят конференции ведомость морским силам, которые каждая из сих держав будет содержать на водах Черного моря, в равном количестве, не превосходящем нынешний состав русских судов в этом море ⁽¹¹⁾. Барон Буркеней, которого мнение по сему предмету желали знать наши уполномоченные, заявил, что постоянный отказ их ограничить морские силы оказал влияние на инструкции, ему данные, и что французское правительство не считает согласным с ними проекта, предложенного графом Булем Князь Горчаков, в ответ на это заявление, заметил, что оно положило конец de facto совещаниям, и что продолжать их значило бы — вести прение о проекте, который Австрия находит удовлетворительным, а Союзные державы — недостаточным. ‘Впрочем — продолжал он — я изложу мое личное мнение в уважение к уполномоченным, принявшим на себя труд составления помянутого проекта… Не отвергая прямого соглашения уполномоченных России и Порты, на счет ограничения их морских сил, полагаю, что определение количества их должно зависеть исключительно от сих держав, и что права каждой из них были бы нарушены, если бы другие державы подчинили их своей воле по этому предмету…’ ⁽¹²⁾.

Таково было наше последнее слово на венских конференциях. Не смотря на неудачу их, нельзя отрицать, что они выказали явно Европе, и особенно Германии, готовность России к миру и стремление Западных держав к продолжению войны. Король Прусский гласно отдавал справедливость умеренности наших уполномоченных, и даже Император Франц-Иосиф, пригласив князя Горчакова к себе на аудиенцию, изъявил ему свою признательность и обещал соблюдать, чтобы Союзники не имели доступа к нашим границам со стороны Дунайских Княжеств, занятых австрийскими войсками. Вместе с тем Император старался извинить в глазах князя Горчакова поступок графа Буля, предложившего, без ведома нашего министра на последнем совещании, ограничить определенным числом судов наши морские силы, и объявил, что ни в каком случае не поставит обязательным для нас такое условие. Но, несмотря на представления князя Горчакова необходимости возобновить между Россию и Австриею дружеские отношения, упроченные полувековым опытом, Император Франц-Иосиф, остерегаясь нарушить трактат 2-го декабря 1854 года, не принял на себя формального обязательства обеспечить наши границы со стороны Княжеств и не согласился вести отдельные переговоры с Россиею. Тем не менее однако же ближайшим последствием венских конференций было распущение, согласно проекту генерала Гесса, резервов 3-ей и 4-й австрийских армий, стоявших в Галиции, Буковине и Трансильвании ⁽¹³⁾. Этого требовали собственные пользы Австрии, которой финансы, несмотря на крайнее напряжение всех ресурсов, представляли дефицит в 100 миллионов гульденов. Но Наполеон, не вникая в положение Союзной ему державы, был раздражен разоружением (хотя и частным) австрийской армии, тем более, что оно было решено непосредственно после поражения Союзников на штурме Севастополя 6-го (18-го) июня.

Умеренные действия венского двора были поддержаны Германским Союзом, который изъявил австрийскому правительству свою признательность за его усилия к восстановлению мира и положил ограничиться содержанием контингентов Союза на военном положении, не принимая на себя никаких новых обязательств ⁽¹⁴⁾. Князь Горчаков, утвержденный в качестве чрезвычайного посла и уполномоченного министра при венском дворе, получил от Императора Франца-Иосифа обещание, что третий пункт ручательств будет обсуждаться снова, не обращая внимания на прежние прения (que le troisieme point des garanties restait un terrain vierge, et que de droit le passИ n’y avait laisse aucune trace). К сожалению, граф Буль успел поколебать благоприятное расположение к России австрийского правительства и упрочить его сношения с Западными державами, которые, пользуясь тем, хотя и признали силу обстоятельств, не дозволявших Австрии вёсти с нами войну, однако же потребовали: во 1-х, чтобы она не принимала явно в военном отношении мер, могущих рассеять наши опасения, и, во 2-х, чтобы она не усиливала нас в политическом отношении уклонением от принятых ею на себя обязательств.

Падение Севастополя, хотя и дорого стоившее Союзникам, удовлетворило Наполеона III, для которого вопрос: быть или не быть, заключался в успехе крымской экспедиции, что и побудило его к большей сговорчивости, с другой стороны, общественное мнение во Франции, довольствуясь этим успехом, не желало продолжения войны. В Англии, напротив того, господствовало совершенно иное настроение. Гордые британцы должны были сознаться, что, во все продолжение гигантской борьбы в Крыму, они играли второстепенную роль, и что все их действия ограничивались опустошением приморских пунктов. Желая возвысить славу своего оружия новою экспедицией в Балтике, где надеялись иметь превосходство над своими союзниками Французами, Англичане готовились к настойчивому возобновлению военных действий в 185б-м году. Между тем, французское правительство не столько заботилось об усилении своих войск в Крыму, где дальнейшие успехи не обещали Союзникам никаких положительных выгод, сколько о развитии враждебной нам коалиции. В Испании маршал О-Доннель, разделяя тогдашнее ослепление Европы в непреодолимом могуществе Наполеона III, согласился дать в его распоряжение вспомогательный корпус, если внутреннее состояние страны то дозволит. Напротив того, происки французских агентов в Копенгагене не имели успеха. Наполеон, раздраженный твердостью Дании, предложил Пруссии Голштинию, но берлинский двор отклонил эту сделку и дал знать о своем отказе Королю Датскому. Сношения между Западными державами и Швецией начались еще в 1854 году, когда, при отплытии англо-французской эскадры из Балтийского моря, предложено было стокгольмскому двору занять Аландские острова, но Король Оскар не изъявил согласия на это предприятие, зная, что Шведы не могли бы там удержаться зимою. Впоследствии, стокгольмский двор, увлеченный общественным мнением в Швеции, питавшим надежды на возвращение Финляндии, дал знать Наполеону III, в глубочайшей тайне, о готовности своей присоединиться к коалиции против России, с условиями: ручательства Западных держав в целости его владений, поддержания его армии Союзными войсками, в числе 100,000 человек, к которым он обязывался присоединить 60,000 Шведов и Норвежцев, и выдачи ему субсидий. Это предложение повело к поездке генерала Канробера в Стокгольм, в ноябре 1855 года, и к заключению оборонительного союза между Западными державами и Швециею ⁽¹⁵⁾.

Между тем виды наших неприятелей на счет предстоявшей кампании были несогласны между собою: Англичане хотели ограничиться блокадою в Черном море и морскими экспедициями в Балтике, что, при превосходстве их морских сил, дало бы им несомненный перевес над всеми их союзниками. Что же касается до вторжения внутрь нашей страны с юга, то Наполеон III неохотно решался предпринять его и изъявил согласие на континентальную кампанию не иначе, как с условием восстановления Польши, которое, по его мнению, вознаградило бы пожертвования Франции. Но лондонский кабинет решительно отказался поддерживать предприятие, напоминавшее войну 1812 года, и бедствия, понесенные войсками Наполеона I при нашествии на Россию.

Различие видов, руководивших Союзными державами, повело к охлаждению их сердечного согласия (entente cordiale). Император Французов стал выказывать наклонность к миру. Пользуясь тем, наше правительство открыло прямые сношения с Францией, чрез саксонского посланника в Париже, барона Зеебаха, который вел переговоры с французским министром графом Валевским, под руководством самого Наполеона III,и в Вене, между князем А. М. Горчаковым и графом Морни. Как Валевский, так и граф Морни, оба домогались нашего согласия ограничить определенным числом судов морские силы России и Турции на Черном море, либо признать его нейтральным, сохранив право иметь военный флот в Азовском море. Граф Морни старался убедить нас, что в этих условиях не было ничего оскорбительного, что подобные условия вообще продолжаются не долее, как обстоятельства. подавшие к ним повод, и что часто те, которые домогались ограничения сил, сами требовали отмены этого условия.

Венский двор, стараясь восстановить разрушенную им многолетнюю связь с Россиею, и, хотя опасаясь Франции, однако же не желая принять участие в войне, также старался открыть сношения с Наполеоном III насчет общего мира. С этою целью, в октябре 1855 года, были отправлены в Париж граф Коллоредо и барон Прокеш-Остэн. Туда же прибыл из Вены французский посланник при тамошнем дворе, барон Буркеней. Но, между тем, несмотря на соблюдение глубочайшей тайны при ведении нами переговоров прямо с Францией, граф Буль узнал о том и возбудил недоверчивость Франца-Иосифа против России. Венский двор, сделав решительный шаг к исполнению условий декабрьского трактата, потребовал от нас безусловного принятия четырех пунктов ⁽¹⁶⁾, что дало Наполеону III возможность усилить настойчивость, требований, сообразно видам Англии.

С этою целью, Император Французов предложил великобританскому правительству изложить требования Союзников на основании четырех пунктов, условленных между Франциею, Англиею и Австриею. Лондонский двор, изъявив согласие составить проект предварительных статей мирного трактата, препроводил их в Париж и Вену 6-го декабря н. ст. 1855 года.

Этот проект, одобренный парижским и венским дворами, заключал в себе следующие статьи:

Дунайские Княжества.

‘Совершенная отмена русского покровительства.

Россия не будет пользоваться никаким особенным или исключительным правом вмешательства во внутренние дела Княжеств.

Княжества сохранят свои преимущества и льготы, под верховною властью Порты, и Султан, с согласия договаривающихся держав, утвердит в Княжествах устройство, сообразно с нуждами и желаниями народа.

В Княжествах, с согласия Порты, будет введена постоянная оборонительная система, соответствующая их географическому положению, принятие ими чрезвычайных мер для обороны не должно встречать никакого препятствия.

Россия, взамен крепостей и земель, занятых Союзными войсками, соглашается на проведение новой границы в Бессарабии. Эта граница, в видах общих интересов, начинаясь от окрестностей Хотина, пройдет вдоль горной цепи, по юго-восточному направлению, до озера Салзыка. Пограничная черта будет определена окончательно мирным трактатом и уступленное пространство будет присоединено к Княжествам под верховною властью Порты.

2. Дунай.

‘Свобода судоходства по Дунаю и дунайским гирлам будет существенно обеспечена европейскими комиссиями, составленными из равного числа представителей от всех договаривающихся держав, частные же интересы прибрежных владений будут приняты во внимание на основании правил, определенных актом венского конгресса, по предмету речного судоходства.

Каждая из договаривающихся держав будет иметь право содержать по одному или по два легких морских судна у дунайских устьев, чтобы охранять свободу судоходства по Дунаю.

3. Черное море.

‘Черное море будет объявлено нейтральным.

Открытый в него вход для торгового мореплавания всех народов воспрещается военным судам.

Посему на берегах Черного моря не будут ни заведены, ни оставлены никакие военно-морские арсеналы.

Покровительство торговых интересов всех народов будет обеспечено в портах Черного моря учреждениями, сообразными с международным правом и установившимися обычаями.

Обе прибрежные державы условятся между собою на счет числа и силы легких судов, которые они будут содержать в Черном море. Конвенция между ними, по сему предмету, по предварительном принятии ее договаривающимися державами, приложится к общему трактату и будет иметь такую же силу, как если В составляла его часть. Она не может быть ни уничтожена, ни изменена без согласия договаривающихся держав.

Закрытие проливов допустит исключение, помянутое в предыдущем пункте.

4. Христиане подданные Порты.

‘Права и льготы христиан подданных Порты будут обеспечены без нарушения независимости и достоинства турецкого правительства.

Россия, по заключении мира, будет приглашена к участию в распоряжениях, принятых Австриею, Франциею, Великобританиею и Портою, для облегчения религиозных и политических прав христиан подданных Султана.

5. Особенные условия.

‘Воюющие державы предоставляют себе право предъявить на пользу Европы особенные условия сверх четырех прежних’ [5-й пункт мирных условий предложен Австриею по требованию Союзных держав].

Германские второстепенные державы желали мира и не были враждебны России, но могли быть вовлечены силою в общую борьбу, а Пруссия не имела средств удержать их своим примером и потому изъявила желание, чтобы мы приняли предложения Австрии. Таковы были обстоятельства, побудившие наше правительство открыть переговоры на основании предложенных статей и принять их за предварительные условия мира. В извещении о том было объявлено, что единственное различие между требованиями Австрии и нашими предложениями заключается в предполагаемом разграничении, и что следственно уже (de facto) последовало обоюдное соглашение, на основании чего и желаний, изъявленных всею Европою, имея против себя коалицию, постоянно стремящуюся еще более усилиться, и приняв в соображение пожертвования, которых потребовало бы от России продолжение войны, Императорское правительство не сочло приличным замедлять побочными прениями (des discussions accessoires) дело мира, которого успех составляет предмет его задушевных желаний, и потому согласилось принять предложения Австрии за основание предварительных пунктов мирного трактата. В заключение сказано: ‘Россия своим энергическим сопротивлением ужасной коалиции показала, какие жертвы она готова принесть в защиту своей чести и своего достоинства, настоящим же актом умеренности Императорское правительство дает новый довод желания своего положить предел кровопролитию, прекратив прискорбную для человечества и цивилизации борьбу и восстановив мир на пользу России и Европы. Россия вправе надеяться, что общественное мнение всех просвещенных стран отдаст ей должную справедливость’ ⁽¹⁷⁾.

20-го января (1-го февраля), был подписан в Вене, представителями Австрии, Франции, Великобритании, России и Турции, протокол о принятии пяти пунктов, предложенных Союзными державами, за предварительные условия мира, и созвания в Париже уполномоченных, для заключения перемирия и мирного трактата, через три недели, или ранее, ежели окажется возможно ⁽¹⁸⁾.

Парижский конгресс открылся 13-го (25-го) февраля 1856 года, под председательством графа Валевского, одного из уполномоченных Франции, другим был французский посланник при венском дворе, барон Буркеней, представителями Англии были министр иностранных дел граф Кларендон и английский посол при тюильрийском дворе лорд Коулей, представителями Австрии — министр иностранных дел граф Буль-Шауэнштейн и австрийский посланник в Париже барон Гюбнер, представителями России — генерал-адъютант граф Орлов и русский посланник при германском сейме барон Бруннов, представителями Сардинии — министр-президент граф Кавур и сардинский посланник в Париже маркиз де-Вилламарина, представителями Оттоманской Порты — великий визирь Али-паша и турецкий посол в Париже Мегемет-Джемиль-бей. С самого начала совещаний, граф Орлов и граф Буль предложили пригласить Пруссию к участию в переговорах, но граф Кларендон изъявил мнение, что Пруссия должна была участвовать в них не прежде, как по определении главных условий трактата, а граф Валевский полагал, что уполномоченные решат впоследствии, когда именно должно отнестись с этим приглашением к Пруссии ⁽¹⁹⁾. По соглашении на то уполномоченных прочих Союзных держав, представители Пруссии приняли участие в совещаниях с 6-го (18-го) марта ⁽²⁰⁾.

В начале совещаний было заключено перемирие по 31-е марта н.ст. ⁽²¹⁾.

Условия Союзников, принятые за предварительные статьи мирного трактата. обсуждались на совещаниях конгресса не в том порядке, в каком они были предложены, и потому, для ясности изложения их результатов, необходимо проследить прения особо по каждому вопросу.

I. Отмена русского покровительства христианам православного вероисповедания, подданным Турции.

Весьма замечательно, что хотя ни в одном из прежних трактатов не упоминалось о покровительстве России над какою-либо частью подданных Султана, однако же уполномоченные Западных держав домогались отмены этого покровительства, представитель Турции Али-паша уверял, что слово покровительство было употреблено в органическом статуте Дунайских княжеств, а граф Буль поставил на вид, что покровительство России существовало на деле, под именем гарантии, исключительно предоставленной русскому правительству ⁽²²⁾. Нельзя отрицать справедливость последнего мнения, но причину тому должно искать не в трактатах между Россиею и Портою, а в существе дела. ‘Есть факт — писал граф Нессельрод к барону Бруннову — которого не устранят никакие предосторожности, никакие недоверия дипломатии. Этот факт сочувствие и общность интересов. связующих наше пятидесятимиллионное православное население с двенадцатью и более миллионами, составляющими большинство подданных Султана (в Европейской Турции). Досаден ли этот факт или нет тем, которые тревожатся нашим влиянием — он существует, и от нас, вероятно, не потребуют, чтобы мы отказались от этого влияния для вящего успокоения преувеличенных опасений. Впрочем, если бы даже мы и согласились на подобное требование, то на деле исполнение его оказалось бы не в нашей власти…’ ⁽²³⁾. Союзные державы, из зависти и недоверия к России, потребовали на парижских конференциях отмену нашей гарантии и ввели Турцию в великую семью европейских держав, приняв всех христиан подданных Порты под общее покровительство Европы и полагаясь на обнародованный незадолго пред тем гатти-шериф Порты, коим уравнивались права христиан с правами мусульман, что, в глазах близоруких дипломатов Европы, совершенно обеспечивало будущность христианского населения и полагало конец внутренним волнениям в Турции. Последующие события на острове Кандии и в северо-западных турецких областях убедили Европу, как призрачны все постановления Порты в пользу христиан, даже и в таком случае, если бы со стороны Султана они были даруемы с искренним желанием их исполнения. Причиною тому самое учение Корана — краеугольного камня религии и законодательства мусульман. Коран ставит в религиозную обязанность воевать против неверных, с которыми согласие и мир противоречат основному закону Ислама, допускающему только, в виде исключения, перемирие с христианами. Ежели Турки не ведут постоянно войны против христиан, то единственная причина такого отступления от догмата веры — бессилие, в которое они приведены успехами русского оружия. Правда — Коран предписывает великодушие и терпимость в отношении к неверным, но мусульмане понимают эти добродетели по-своему, как могут понимать их невежественные, грубые люди, и к тому же великодушие не есть еще признание равноправия, а терпимость Турок весьма ограниченна. Чтобы убедиться в том, достаточно привести следующий мусульманский закон: ‘если кто отступит от Ислама, то должно сперва стараться утвердить его в истинах сего учения, заключив в тюрьму на трое суток, и если он не обратится к Исламу — убить его. Если кто-либо убьет отступника от Ислама, не объяснив ему предварительно учения Исламизма, то это весьма предосудительно, но не дает права преследовать убийцу’.

По всей вероятности, европейские дипломаты, приняв на себя опеку Турции, не предвидели, что, вместе с тем, они принимают ответственность за все преступления, которые будут совершены по воле и против воли Султана. Тем не менее однако же ‘признание Порты державою, участвующею в выгодах общего права и союза держав европейских’, возбудило в совещаниях Парижского конгресса продолжительные прения, вследствие коих постановлено, что договаривающиеся державы признают высокую важность сообщения Султана о дарованном им фирмане, разумея при том, что оно, ни в каком случае, не даст сим державам права вмешиваться, совокупно или отдельно, в отношения Султана к его подданным и во внутреннее управление его Империи’ ⁽²⁴⁾.

II. Устройство вассальных областей Порты.

На Парижском конгрессе граф Валевский повторил предложение, сделанное бароном Буркенеем на венских конференциях, относительно соединения под одним управлением обоих Дунайских Княжеств. Граф Орлов и лорд Кларендон поддерживали это мнение, как согласное с желаниями и пользами туземцев, напротив того, Али-паша, поставя на вид, что отдельное управление сих областей, существовавшее с давних времен, было естественным следствием различия их нравов и обычаев, утверждал, что соединение Княжеств и в настоящее время вовсе не было согласно с общественным мнением их народонаселения. Уполномоченные держав, не принимая на себя решение этого вопроса, постановили, чтобы помянутые Княжества пользовались, под верховною властью Порты и при ручательстве договаривающихся держав, всеми нынешними преимуществами и льготами. Ни которой из держав не было предоставлено ни исключительного покровительства над Княжествами, ни права вмешиваться во внутренние дела их. В Княжествах положено иметь национальные войска для охранения внутренней и внешней их безопасности. — Княжество Сербское, оставаясь, как и прежде, под верховною властью Порты, должно было сохранить самоуправление и полную свободу вероисповедания, законодательства, торговли и судоходства. Турецкое правительство, по-прежнему, имело право содержать гарнизоны в городах Сербии. — По случаю прений, возникших на счет вассальных владений Порты, граф Буль предложил, чтобы наши уполномоченные дали объяснения на счет отношений России к Черногории. Граф лов и барон Бруннов отвечали, что о Черногории не было упомянуто ни на венских конференциях, ни в документах предшествовавших конгрессу, но что, несмотря на то, они могут объявить, что наше правительство не имеет никаких сношений с Черногорцами, кроме тех, кои происходят от сочувствия их Русским и благорасположения к ним России. Такое объявление было признано вполне удовлетворительным ⁽²⁵⁾.

III. Свободное плавание по Дунаю.

На предложенное в предварительных условиях, содержание при устьях Дуная каждою из договаривающихся держав по два легких морских судна, граф Орлов заметил, что присутствие военных судов под флагами держав, не-прибрежных Черному морю, нарушит основание нейтрализации сего моря. Граф Валевский отвечал, что исключение, допущенное договаривающимися сторонами, не может считаться нарушением основания. По мнению графа Буля, суда не-прибрежных держав, содержимые в устьях Дуная, могут свободно плавать по Черному морю, несмотря на его нейтрализацию, но барон Бруннов напомнил, что плавание этих судов ограничивается назначенною для них целью. Постановлено, чтобы правила, определенные актом Венского Конгресса для судоходства по рекам, были вполне применены к Дунаю и его устьям, и чтобы судоходство по Дунаю не подлежало никаким пошлинам, кроме тех, кои будут установлены для покрытия расходов на работы по очистке дунайских гирл, определение этих работ и необходимых для исполнения их сумм предоставлено комиссии, составленной из депутатов всех договаривающихся держав. Другая же комиссия, постоянная, долженствовала состоять из членов со стороны прибрежных государств: Австрии, Турции, Баварии и Виртемберга и комиссаров придунайских княжеств: Молдавии, Валахии и Сербии. Этой комиссии было предоставлено: 1) составить правила для речного судоходства и речной полиции, 2) исполнить по всему течению Дуная нужные работы и наблюдать за содержанием в исправном для судоходства состоянии дунайских гирл и частей моря к ним прилежащих ⁽²⁶⁾.

Уполномоченные Союзных держав считали необходимым для вящего обеспечения свободы судоходства по Дунаю проведение новой пограничной черты в Бессарабии. В предварительных условиях предполагалось провести эту черту из окрестностей Хотина, по горному хребту на юго-восток, до озера Салзык. На Парижском же конгрессе барон Бруннов предъявил мемуар, в котором доказывал, что как Союзные державы, при определении новой границы, имели в виду только обеспечить свободу судоходства по Дунаю, то, для достижения такой цели, достаточно провести новую границу от Вадули-Исаки на Пруте, вдоль Траянова вала, к северу от озера Ялпуха, причем Россия уступит острова в устьях Дуная и сроет крепости Измаил и Килию. Уполномоченные Союзных держав отвечали, что предполагаемое разграничение было так несогласно с основаниями переговоров, принятыми в Петербурге и утвержденными в Вене и Париже, что оно не могло быть предметом совещаний. Наконец, после продолжительных прений решено, чтобы новая граница, начинаясь от берега Черного моря, в расстоянии на один километр (около версты) к востоку от соленого озера Бурнаса, примкнула перпендикулярно к аккерманской дороге, и следовала вдоль ее до Траянова вала, а потом прошла южнее Болграда, и вверх по реке Ялпуху до высоты Сарацика и до Катамори на Пруте. Пространство земли, уступленное Россией, присоединено к Молдавии ⁽²⁷⁾.

IV. Нейтрализация черного моря.

Эта статья предварительных условий, бывшая камнем преткновения на венских конференциях, подала повод к жарким прениям и на Парижском конгрессе. Под словом нейтрализация представители Франции и Англии на венских конференциях разумели совершенное исключение военных судов, граф Буль, с своей стороны. одобрив это мнение, полагал, что нельзя было надеяться получить согласие русского правительства на такую меру, и потому о совершенном исключении военных сил на водах Черного моря не было и в помине. Мы уже видели, что самое ограничение их было отвергнуто на венских конференциях князем Горчаковым. Подобное условие, нарушавшее право верховной власти — распоряжаться по собственному усмотрению в своих владениях, было признано даже в Англии оскорбительным для России и вредным для Европы. По мнению Кобдена: ‘кто требует от Русских разоружения портов и обязательства не строить военных судов на Черном море, уступку земли по Дунаю и другие подобные тому условия, тот — если он заслуживает название государственного человека должен быть убежден, что ему придется впредь вести трехлетнюю войну’. Гладстон порицал недальновидность тех, которые хотели предписать России унизительные условия. Не должно — писал он — вызывать мщение сильной державы. Когда старый Понтий Геренний советовал своему сыну, окружившему римскую армию в Кавдинских ущелиях, отпустить либо истребить их, тогда младший Понтий, избрав средину между этими способами действий, отпустил Римлян, заставя их пройти под игом: таким образом раздражив неприятелей, он не ослабил их могущества и впоследствии раскаялся в том, что не последовал мудрому совету отца своего. Сер Джемс Грегам, член министерства Абердина, один из предложивших ограничение русских военных сил на Черном море, впоследствии уверял, что ни Франция, ни Австрия, не считали за ultimatum такое требование, и что сама Англия не поставила бы поводом к возобновлению войны один или два русских корабля сверх положенных по трактату. Поборники же мира, Кобден и другие, считали требование Союзников безрассудным. ‘Неужели вы думаете — говорил Кобден, — что Россия, приняв на себя такое обязательство, будет держать вечно свое обещание?’.

Само собою разумеется, что падение главного пункта наших морских учреждений — Севастополя и уничтожение Черноморского флота облегчили переговоры по предмету нашего разоружения в Черном море. Терять нам было нечего и дело шло только о том — будем ли мы вновь сооружать крепости и строить корабли? Отказываясь от несомненного права, мы предоставили времени отмену этого условия.

По обсуждении нейтрализации Черного моря, предложены были графом Валевским и приняты представителями всех держав следующие условия: во 1-х, чтобы Черное море было открыто для торгового мореплавания всех народов, но чтобы вход в оное был формально и навсегда воспрещен военным судам, как прибрежных, так и всех прочих держав, с теми только исключениями, которые будут постановлены в настоящем договоре, и во 2-х, как, по объявлении Черного моря нейтральным, содержание или учреждение на берегах оного морских арсеналов не имеет цели, то российское и турецкое правительства обязуются не заводить и не оставлять на сих берегах никакого военно-морского арсенала.

Граф Кларендон поставил на вид, что Россия имеет в Николаеве большой судостроительный арсенал, которого сохранение противоречило бы основаниям нейтрализации Черного моря. Как этот арсенал находится не на самом берегу моря, то представитель Англии, устраняя вопрос о разрушении тамошней верфи, ограничился замечанием, что если бы Николаев остался по прежнему главным пунктом морских сооружений, то общественное мнение приписывало бы русскому правительству намерения несогласные с условиями настоящего договора.

Граф Орлов отвечал, что ‘его Августейший Монарх, приняв прямодушно мирные предложения, твердо решился исполнить в точности все сопряженные с ними обязательства, но как Николаев лежит вдали от морского берега, то чувство собственного достоинства не дозволит России распространить внутрь Империи условие, относящееся исключительно к прибрежью. К тому же, охранение и надзор берегов требуют, как уже признано, содержания в Черном море некоторого числа легких судов, и если бы мы отказались от сохранения Николаевской верфи, то были бы принуждены завести подобные же постройки на каком-либо другом пункте наших южных владений. Для соглашения же принятых на себя обязательств с потребностями морской службы, Государь Император намерен сделать распоряжение, чтобы в Николаеве строились только военные суда, упоминаемые в условиях настоящего договора’.

Уполномоченный Великобритании и, за ним, все прочие признали это объяснение удовлетворительным.

На вопрос графа Кларендона графу Орлову, согласен ли он внести в протокол свое объявление, наш уполномоченный отвечал утвердительно, присовокупив, что Государь Император, в доказательство искренности своих видов, поручил ему просить о свободном пропуске чрез Босфор и Дарданеллы двух единственных линейных кораблей, находящихся в Николаеве, которые, по заключении мира, должны отплыть в Балтийское море ⁽²⁸⁾.

На следующем совещании граф Кларендон обратился к графу Орлову с вопросом: относится ли сделанное им объявление также к Херсону и Азовскому морю? Представитель России отвечал, что Азовское море, точно так же как и Николаев, не входит в условия, принятые нашим правительством, и что линейные корабли не могут плавать в этом море, что, впрочем, Россия, исполняя в точности принятые ею на себя обязательства, не будет строить ни на берегах Черного и Азовского морей, ни на притоках их никаких военных судов, кроме тех, которые допущены условиями настоящего договора ⁽²⁹⁾.

На одном из предшествовавших совещаний, граф Валевский напомнил, что Россия возвела на восточном берегу Черного моря несколько фортов, из коих некоторые были нами взорваны, и что следовало бы условиться по этому предмету. Граф Кларендон, основываясь на нейтрализации Черного моря, старался доказать, что не следовало восстановлять эти форты. Представители России, не соглашаясь на то, поставили на вид различие, существующее, по их мнению, между фортами и морскими арсеналами. Затем, дальнейшее обсуждение этого предмета было оставлено ⁽³⁰⁾.

Трактат о заключении мира между Россиею и Портою с ее союзниками был подписан 18-го (30-го) марта 1856 года, в годовщину сдачи Парижа, сообразно с желанием Наполеона III, искавшего, по возможности, всяких случаев заглушить воспоминания невзгод своей династии свежими успехами. В тот же день продолжено перемирие и подписаны конвенции: 1) касательно проливов Дарданелл и Босфора, 2) о русских и турецких военных судах в Черном море, 3) об Аландских островах.

Так окончилась наиболее стоившая в новейшее время людьми и средствами Восточная война. Она изгладила следы Священного союза, возвысила влияние Франции на дела Европы и ввела Турцию в ареопаг держав европейских. Но едва прошло несколько лет, как исчезли все последствия войны. Согласие трех северо-восточных Империй оказалось необходимым для сохранения общего мира, Франция дорого поплатилась за эфемерные успехи своего властителя, а Турция, всемерно уклонявшаяся от влияния России, попала под опеку нескольких держав, которая едва ли может спасти ее от разрушения — неизбежного следствия внутренних неустройств и беспорядков. Восточный вопрос — вопрос времени: его развязку можно отсрочить, но отстранить ее — никто не в силах.

Приложения к главе XLIII.

⁽¹⁾ Из письма от 11-го (23) декабря 1854 г.

⁽²⁾ Из письма князю Мих. Дмитр. Горчакову, от 17-го (29) декабря 1854 г.

⁽³⁾ …. ‘un ami eprouve au moment ou il asperait lui donner des preuves de sa gratitude et d’un retour sincere aux anciennes voies’.

⁽⁴⁾ Из депеши графа Нессельрода, от 10-го марта 1855 г.

⁽⁵⁾ Депеша барона Мантейфеля, от 1б-го марта 1855 г.

⁽⁶⁾ Протокол совещаний в Вене No 10, от 17-го апреля н.ст. 1855 г.

⁽⁷⁾ Приложения к протоколу No 11, под лит. А. и В.

⁽⁸⁾ Приложение к протоколу No 12, под лит. А.

⁽⁹⁾ Прилож. к протоколу No 13.

⁽¹⁰⁾ Прилож. к протоколу No 14.

⁽¹¹⁾ Статья 2-я приложения к протоколу Ш 14.

⁽¹²⁾ Протокол No 14, от 4-го июня н. ст. 1855 г.

⁽¹³⁾ Приказ по войскам, от 24-го июня н. ст. 1855 г.

⁽¹⁴⁾ Постановление германского сейма, 2б-го июля н. ст. 1855 г.

⁽¹⁵⁾ Трактат 21-го ноября н. ст. 1855 г.

⁽¹⁶⁾ Отзыв графа Буля графу Эстергази, 1б-го декабря н. ст. 1855 г. с приложением проекта предварительных условий.

⁽¹⁷⁾ Journal de St.-Petersbourg. 1856. 20 janvier.

⁽¹⁸⁾ Протокол конференции в Вене, от 20-го января (1-го февраля) 1856 г.

⁽¹⁹⁾ Протокол Парижского конгресса No 2-й, 28-го февраля н.ст. 1856г.

⁽²⁰⁾ Протокол No 11, 18-го марта н.ст. 1856 г.

⁽²¹⁾ Протокол No 1-й, 25-го февраля н.ст. 1856 г.

⁽²²⁾ Протокол No 2-й, 28-го февраля н. ст. 1856 г.

⁽²³⁾ Депеша графа Нессельрода к барону Бруннову, от 1-го июня н. ст. 1853 г.

⁽²⁴⁾ Протоколы NoNo 13-й и 14-й Парижского конгресса, от 24-го и 25-го марта и. ст. 1856 г.

⁽²⁵⁾ Протоколы NoNo 10-й и 14-й, от 18-го и 25-го марта н. ст. 1856 г.

⁽²⁶⁾ Протоколы: No 2-й, от 28-го февраля, No 5-й, от 6-го марта, и прилож. к протоколу No 10-й, от 18-го марта н. ст. 1856 г.

⁽²⁷⁾ Протоколы NoNo 6-й и 7-й, от 8-го и 10-го марта н. ст. 1856 г.

⁽²⁸⁾ Протокол No 4-й, от 4-го марта н. ст. 1856 г.

⁽²⁹⁾ Протокол No 5-й, от 6-го марта н. ст. 1856 г.

⁽³⁰⁾ Протокол No 3-й, от 1-го марта н. ст. 1856 г.

Трактат, заключенный в Париже, 18-го (30) марта 1856 г.

Ст. I. Со дня размена Ратификаций настоящего Трактата, быть на вечные времена миру и дружеству между Его Величеством Императором Всероссийским с одной, и Его Величеством Императором Французов, ее Величеством Королевою Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, Его Величеством Королем Сардинским и Его Императорским Величеством Султаном — с другой стороны, между Их Наследниками и Преемниками, Государствами и подданными.

Ст. II. Вследствие счастливого восстановления мира между Их Величествами, земли во время войны завоеванные и занятые Их войсками будут ими очищены.

О порядке выступления войск, которое должно быть учинено в скорейшее по возможности время, постановлены будут особые условия.

Ст. III. Его Величество Император Всероссийский обязуется возвратить Его Величеству Султану город Карс с цитаделью оного, а равно и прочие части Оттоманских владений, занимаемые Российскими войсками.

Ст. IV. Их Величества Император Французов, Королева Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, Король Сардинский и Султан обязуются возвратить Его Величеству Императору Всероссийскому города и порты: Севастополь, Балаклаву, Камыш, Евпаторию, Керчь-Еникале, Кинбурн, а равно и все прочие места, занимаемые союзными войсками.

Ст. V. Их Величества Император Всероссийский, Император Французов, Королева Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, Король Сардинский и Султан даруют полное прощение тем из Их подданных, которые оказались виновными в каком либо в продолжение военных действий соучастии с неприятелем.

При сем постановляется именно, что сие общее прощение будет распространено и на тех подданных каждой из воевавших Держав, которые во время войны оставались в службе другой из воевавших Держав.

Ст. VI. Военнопленные будут немедленно возвращены с той и другой стороны.

Ст. VII. Его Величество Император Всероссийский, Его Величество Император Австрийский, Его Величество Император Французов, ее Величество Королева Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, Его Величество Король Прусский и Его Величество Король Сардинский объявляют, что Блистательная Порта признается участвующею в выгодах общего права и союза Держав Европейских. Их Величества обязуются каждый с своей стороны уважать независимость и целость Империи Оттоманской, обеспечивают совокупным своим ручательством точное соблюдение сего обязательства и вследствие того будут почитать всякое в нарушение оного действие вопросом касающимся общих прав и пользы.

Ст. VIII. Если между Блистательною Портою и одною или несколькими из других заключивших сей Трактат Держав возникнет какое-либо несогласие, могущее угрожать сохранению дружественных между ними сношений, то и Блистательная Порта, и каждая из сих Держав, не прибегая к употреблению силы, имеют доставить другим договаривающимся сторонам возможность предупредить всякое дальнейшее столкновение, чрез свое посредничество.

Ст. IX. Его Императорское Величество Султан, в постоянном попечении о благе своих подданных, даровав фирман, коим улучшается участь их без различия по вероисповеданиям или племенам, и утверждаются великодушные намерения Его касательно Христианского народонаселения Его Империи, и желая дать новое доказательство Своих в сем отношении чувств, решился сообщить договаривающимся Державам означенный, изданный по собственному Его побуждению, фирман.

Договаривающиеся Державы признают высокую важность сего сообщения, разумея яри том, что оно ни в каком случае не дает сим Державам права вмешиваться, совокупно или отдельно, в отношения Его Величества Султана к Его подданным и во внутреннее управление Империи Его.

Ст. X. Конвенция 13 июля 1841 года, коею постановлено соблюдение древнего правила Оттоманской Империи относительно закрытия входа в Босфор и Дарданеллы, подвергнута новому с общего согласия рассмотрению.

Заключенный Высокими договаривающимися сторонами сообразный с вышеозначенным правилом акт прилагается к настоящему Трактату, и будет иметь такую же силу и действие, как если б он составлял неотдельную оного часть.

Ст. XI. Черное море объявляется нейтральным, открытый для торгового мореплавания всех народов вход в порты и воды оного формально и навсегда воспрещается военным судам, как прибрежным, так и всех прочих Держав, с теми токмо исключениями, о коих постановляется в статьях XIV и XIX настоящего договора.

Ст. XII. Свободная от всяких препятствий торговля в портах и на водах Черного моря будет подчинена одним лишь карантинным, таможенным, полицейским постановлениям, составленным в духе, благоприятствующем развитию сношений торговых.

Дабы пользам торговли и мореплавания всех народов даровать все желаемое обеспечение, Россия и Блистательная Порта будут допускать Консулов в порты свои на берегах Черного моря, согласно с правилами международного права.

Ст. XIII. Вследствие объявления Черного моря нейтральным, на основании статьи XI, не может быть нужно содержание или учреждение военноморских на берегах оного арсеналов, как не имеющих уже цели, а посему Его Величество Император Всероссийский и Его Императорское Величество Султан обязуются не заводить и не оставлять на сих берегах никакого военноморского арсенала.

Ст. XIV. Их Величествами Императором Всероссийским и Султаном заключена особая Конвенция, определяющая число и силу легких судов, которые они предоставляют себе содержать в Черном море, для нужных по прибрежию распоряжений. Сия Конвенция прилагается к настоящему Трактату и будет иметь такую же силу и действие, как если В она составляла неотдельную его часть. Она не может быть ни уничтожена, ни изменена без согласия Держав, заключивших настоящий Трактат.

Ст. XV. Договаривающиеся стороны, с взаимного согласия, постановляют, что правила, определенные Актом Конгреса Венского, для судоходства по рекам, разделяющим разные владения или протекающим чрез оные, будут впредь применяемы вполне к Дунаю и устьям его. они объявляют, что сие постановление отныне признается принадлежащим к общему народному Европейскому праву и утверждается Их взаимным ручательством.

Судоходство по Дунаю не будет подлежать никаким затруднениям и пошлинам, кроме тех, которые именно определяются ниже-следующими статьями. Вследствие сего не будет взимаемо никакой платы собственно за самое судоходство по реке и никакой пошлины с товаров, составляющих груз судов. Правила полицейские и карантинные, нужные для безопасности Государств, прибрежных сей реке, должны быть составлены таким образом, чтоб оные сколь можно более благоприятствовали движению судов. Кроме сих правил, свободному судоходству не будет поставляемо никакого рода препятствий.

Ст. XVI. Для приведения в действие постановлений предыдущей статьи, учредится Коммиссия, в коей Россия, Австрия, Франция, Великобритания, Пруссия, Сардиния и Турция будут иметь каждая своего депутата. Сей Коммиссии будет поручено предназначить и привести в исполнение работы, нужные для очистки Дунайских гирл, начиная от Исакчи, и прилегающих к оным частей моря, от песка и других заграждающих оные препятствий, дабы сия часть реки и упомянутые части моря сделались вполне удобными для судоходства.

Для покрытия расходов, нужных как для сих работ, так и на заведения, имеющие целию облегчить и обеспечить судоходство по Дунайским гирлам, будут постановлены постоянные с судов соразмерные с надобностию пошлины, которые должны быть определены Коммиссиею по большинству голосов, и с непременным условием, что в сем отношении и во всех других соблюдаемо будет совершенное равенство относительно флагов всех наций.

Ст. ХVII. Будет также учреждена Коммиссия из членов со стороны Австрии, Баварии, Блистательной Порты и Виртемберга (по одному от каждой из сих держав), к ним будут присоединены и коммиссары трех При-Дунайских княжеств, назначенные с утверждения Порты. Сия Коммиссия, которая должна быть постоянною, имеет: 1, составить правила для речного судоходства и речной полиции, 2, устранить все какого-либо рода препятствия, которые встречает еще применение постановлений Венского Трактата к Дунаю, 3, предположить и привести в исполнение нужные по всему течению Дуная работы, 4, по упразднении общей предназначаемой статьею XVI Европейской Коммиссии, наблюдать за содержанием в надлежащем для судоходства состоянии Дунайских гирл и частей моря, к ним прилегающих.

Ст. ХVIII. Общая Европейская Коммисcия должна исполнить все ей поручаемое, а Коммиссия прибрежная привести к окончанию все работы, означенные в предшедшей статье под NoNo 1 и 2, в течении двух лет. По получении о том известия, Державы, заключившие сей трактат, постановят определение об упразднении общей Европейской Коммиссии, и с сего времени постоянной прибрежной Коммиссии передана будет власть, которою дотоле имеет быть облечена общая Европейская.

Ст. XIX. Дабы обеспечить исполнение правил, кои с общего согласия будут постановлены на основании изложенных выше сего начал, каждая из договаривающихся Держав будет иметь право содержать во всякое время по два легких морских судна у Дунайских устьев.

Ст. XX. В замен городов, портов и земель, означенных в статье IV настоящего трактата, и для вящего обеспечения свободы судоходства по Дунаю, Его Величество Император Всероссийский соглашается на проведение новой граничной черты в Бессарабии.

Началом сей граничной черты постановляется пункт на берегу Черного моря в расстоянии на один километр к востоку от соленого озера Бурнаса, она примкнет перпендикулярно к Аккерманской дороге, по коей будет следовать до Траянова вала, пойдет южнее Болграда, и потом вверх по реке Ялпуху до высоты Сарацика и до Катамори на Пруте. От сего пункта вверх по реке прежняя между обеими Империями граница остается без изменения.

Новая граничная черта должна быть означена подробно нарочными коммиссарами договаривающихся Держав.

Ст. XXИ. Пространство земли, уступленное Россиею, будет присоединено к Княжеству Молдавскому под Верховною властию Блистательной Порты.

Живущие на сем пространстве земли будут пользоваться правами и преимуществами, присвоенными Княжествам, и в течении трех лет им дозволено будет переселяться в другие места и свободно распорядиться своею собственностию.

Ст. XXII. Княжества Валахское и Молдавское будут под Верховною Властию Порты и, при ручательстве договаривающихся Держав, пользоваться преимуществами и льготами, коими пользуются ныне. Ни которой из ручающихся Держав не предоставляется исключительного над оными покровительства. Не допускается никакое особое право вмешательства во внутренние дела их.

Ст. XXIII. Блистательная Порта обязуется оставить в сих Княжествах независимое и национальное управление, а равно и полную свободу вероисповедания, законодательства, торговли и судоходства.

Действующие ныне в оных законы и уставы будут пересмотрены. Для полного соглашения касательно сего пересмотра, назначена будет особая Коммиссия, о составе коей Высокие договаривающиеся Державы имеют условиться. Сия Коммиссия должна без отлагательства собраться в Бухаресте, при оной будет находиться Коммиссар Блистательной Порты.

Сия Коммиссия имеет исследовать настоящее положение Княжеств и предложить основания их будущего устройства.

Ст. XXIV. Его Величество Султан обещает немедленно созвать в каждой из двух областей нарочный для того Диван, который должен быть составлен таким образом, чтобы он мог служить верным представителем польз всех сословий общества. Сим Диванам будет поручено выразить желания народонаселения касательно окончательного устройства Княжеств.

Отношения Коммиссии к сим Диванам определятся особою от Конгреса инструкциею.

Ст. XXV. Приняв мнение, которое будет представлено обоими Диванами, в надлежащее соображение, Коммиссия немедленно сообщит в настоящее место заседания конференций результаты своего собственного труда.

Окончательное соглашение с Верховною над Княжествами Державою должно быть утверждено Конвенциею, которая будет заключена Высокими договаривающимися сторонами в Париже, и Хатти-Шерифом, согласным с постановлениями Конвенции, дано будет окончательное устройство сим областям при общем ручательстве всех подписавшихся Держав.

Ст. XXVI. В Княжествах будет национальная вооруженная сила, для охранения внутренней безопасности и обеспечения безопасности границ. Никакие препятствия не будут допускаемы в случае чрезвычайных мер обороны, которые, с согласия Блистательной Порты, могут быть приняты в Княжествах для отражения нашествия извне.

Ст. XXVII. Если внутреннее спокойствие Княжеств подвергнется опасности или будет нарушено, то Блистательная Порта войдет в соглашение с прочими договаривающимися Державами о мерах, нужных для сохранения или восстановления законного порядка. Без предварительного соглашения между сими Державами не может быть никакого вооруженного вмешательства.

Ст. XXVIII. Княжество Сербское остается как прежде под Верховною властию Блистательной Порты, согласно с Императорскими Хатти-Шерифами, утверждающими и определяющими права и преимущества оного при общем совокупном ручательстве договаривающихся Держав.

Вследствие сего, означенное Княжество сохранит свое независимое и национальное управление и полную свободу вероисповедания, законодательства, торговли и судоходства.

Ст. XXIX. Блистательная Порта сохраняет определенное прежними постановлениями право содержания гарнизона. Без предварительного соглашения между Высокими договаривающимися Державами не может быть допущено никакое вооруженное в Сербии вмешательство.

Ст. XXX. Его Величество Император Всероссийский и Его Величество Султан сохраняют в целости владения свои в Азии, в том составе, в коем они законно находились до разрыва.

Во избежание всяких местных споров, линии границы будут поверены и в случае надобности исправлены, но таким образом, чтоб от сего не могло произойти никакого в поземельном владении ущерба, ни для той, ни для другой стороны.

На сей конец, немедленно по восстановлении дипломатических сношений между Российским Двором и Блистательною Портою, послана будет на место составленная из двух Коммиссаров Российских, двух Коммиссаров Оттоманских, одного Коммиссара Французского и одного Коммиссара Английского, Коммиссия. Она должна исполнить возлагаемое на нее дело в продолжение восьми месяцев, считая со дня размена ратификаций настоящего Трактата.

Ст. XXXI. Земли, занятые во время войны войсками Их Величеств Императора Австрийского, Императора Французов, Королевы Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии и Короля Сардинского, на основании Конвенций, подписанных в Константинополе 12 марта 1854 года между Франциею, Великобританиею и Блистательною Портою, 14 июня того же года между Блистательною Портою и Австриею, и 15 марта 1855 года между Сардиниею и Блистательною Портою, будут очищены после размена ратификаций настоящего Трактата в скорейшее но возможности время. Для определения сроков и средств исполнения сего, имеет последовать соглашение между Блистательною Портою и Державами, коих войска занимали земли ее владений.

Ст. XXXII. Доколе Трактаты или Конвенции, существовавшие до войны между воевавшими Державами, не будут возобновлены или заменены новыми Актами, взаимная торговля, как привозная, так и отвозная, должна производиться на основании постановлений, имевших силу и действие до войны, и с подданными сих Держав, во всех других отношениях, поступаемо будет наравне с нациями, наиболее благоприятствуемыми.

Ст. XXXIII. Конвенция, заключенная сего числа между Его Величеством Императором Всероссийским с одной и Их Величествами Императором Французов и Королевою Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии с другой стороны, относительно островов Аландских, прилагается и остается приложенною к настоящему трактату и будет иметь такую же силу и действие, как если б оная составляла неотдельную часть его.

Ст. XXXIV. Настоящий Трактат будет ратификован и Ратификации оного будут разменены в Париже в течении четырех недель, а если можно и прежде.

Статья дополнительная и временная.

Постановления подписанной сего числа Конвенции о проливах не будут применяемы в военным судам, кои воевавшими Державами употреблены будут для вывода морским путем войск их из земель, ими занимаемых. Сии постановления войдут в полную силу, как только сей вывод войск будет приведен к окончанию.

В Париже, в 30-день Марта 1856 года.

Конвенция касательно проливов Дарданелл и Босфора.

Ст. I. Его Величество Султан, с одной стороны, объявляет, что Он имеет твердое намерение соблюдать на будущее время постановления, неизменно принимавшиеся как древнее правило Его Империи, в силу коего всегда было воспрещаемо военным судам Держав иностранных входить в проливы Дарданелл и Босфора, и что доколе Порта будет находиться в мире, Его Величество не допустит никакого иностранного военного судна в означенные проливы.

А Их Величества Император Всероссийский, Император Австрийский, Император Французов, Королева Соединенных Королевств Великобритании и Ирландии, Король Прусский и Король Сардинский, с другой стороны, обязуются уважать сие решение Султана и сообразоваться с вышеизъясненным правилом.

Ст. II. Султан предоставляет себе, как и прежде, выдавать Фирманы для прохода легких под военным флагом судов, которые будут употребляемы, по существующему обыкновению, при миссиях дружественных с Портою Держав.

Ст. III. То же самое изъятие допускается в отношении к легким под военным флагом судам, которые каждая из договаривающихся Держав имеет право содержать при устьях Дуная, для обеспечения исполнения постановлений о свободе судоходства по сей реке, и коих число не должно превышать двух для каждой Державы.

Ст. IV. Настоящая Конвенция, приложенная к общему Трактату, подписанному сего числа в Париже, будет ратификована и ратификации оной будут разменены в течении четырех недель, а если можно и прежде.

Конвенция о русских и турецких военных судах в Черном море.

Ст. I. Высокие договаривающиеся стороны взаимно обязуются не иметь в Черном море иных военных судов, кроме тех, коих число, сила и размеры определены, как ниже следует.

Ст. II. Высокие договаривающиеся стороны предоставляют Себе содержать каждая по шести в означенном море паровых судов в 50 метров длины по ватерлинии, вместительностию не свыше 800 тонн, и по четыре легких паровых или парусных судна, коих вместительность не должна превышать 200 тонн в каждом.

Ст. III. Настоящая Конвенция, приложенная к общему Трактату, подписанному сего числа в Париже, будет ратификована, и ратификации оной будут разменены в течении четырех недель, а если можно и прежде.

Конвенция об Аландских островах.

Ст. I. Его Величество Император Всероссийский, согласно с желанием, изъявленным Ему Их Величествами Императором Французов и Королевою Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, объявляет, что Аландские острова не будут укрепляемы ни что на оных не будет содержимо, ни вновь сооружено никакого военного или морского заведения.

Ст. II. Настоящая Конвенция, приложенная к общему Трактату, подписанному сего числа в Париже, будет ратификована, и ратификации оной будут разменены в течении четырех недель, а если можно и прежде.

Конец четвертого тома.

Восточная война 1853-1856 годов.

Том четвертый

Глава XXXIII. Сражение на Черной.

Приложения к главе XXXIII.

2-го корпуса.

Резервного корпуса:

Правое крыло, под начальством генерал-адъютанта Реада.

Левое крыло, под начальством генерал-лейтенанта Липранди.

Главный пехотный резерв, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева.

Артиллерийский резерв, под начальством полковника князя Челокаева.

Главный кавалерийский резерв, под начальством генерала-от-кавалерии Шабельского.

Глава XXXIV. Пятое и шестое усиленные бомбардирования Севастополя.

Приложения к главе XXXIV.

Глава XXXV. Штурм Севастополя.

7

46

372

12,488

9

46

358

7,148

Приложения к главе XXXV.

Глава XXXVI. Продовольствование войск в Крыму, Госпитали.

Приложения к главе XXXVI.

Глава XXXVII. Действия на Крымском полуострове после занятия неприятелем Севастополя.

Приложения к главе XXXVП.

Глава XXXVIII. Действия в Балтийском море. — Бомбардирование Свеаборга. — Действия в Восточном Океане.

Приложения к главе XXXVIII.

Глава XXXIX. Действия в Азиатской Турции до совершенного обложения Карса.

Приложения к главе XXXIX.

Пехота.

Кавалерия.

Иррегулярная кавалерия.

Артиллерия.

Конная.

Пехота.

Кавалерия.

Артиллерия.

Пехота.

Кавалерия.

Артиллерия.

ГЛАВА ХL. Совершенное обложение и штурм Карса.

Приложения к главе XL.

Глава ХLI. Действия Турок для освобождения Карса.

Приложения к главе XLI.

Глава ХLII. Продолжение блокады и сдача Карса.

***

Приложения к главе XLII.

Глава ХLIII. Венские совещания и Парижский трактат.

I. Отмена русского покровительства христианам православного вероисповедания, подданным Турции.

II. Устройство вассальных областей Порты.

III. Свободное плавание по Дунаю.

IV. Нейтрализация черного моря.

Приложения к главе XLIII.

Трактат, заключенный в Париже, 18-го (30) марта 1856 г.

Читайте также:

Глава XXXIII.
Сражение на Черной.

Глава XXXIV.
Пятое и шестое усиленные бомбардирования Севастополя.

Глава XXXV.
Штурм Севастополя.

Глава XXXVI.
Продовольствование войск в Крыму, Госпитали.

Глава XXXVII.
Действия на Крымском полуострове после занятия неприятелем Севастополя.

Глава XXXVIII.
Действия в Балтийском море. — Бомбардирование Свеаборга. — Действия в Восточном Океане.

Глава XXXIX.
Действия в Азиатской Турции до совершенного обложения Карса.

ГЛАВА ХL.
Совершенное обложение и штурм Карса.

Глава ХLI.
Действия Турок для освобождения Карса.

Глава ХLII.
Продолжение блокады и сдача Карса.

*******

Глава ХLIII.
Венские совещания и Парижский трактат.