Волшебныя очки.
Сказка (*).
(*) Изъ новой книги: Der Freund der guten Laune und Scherzes.
М. Мгзиръ.
——
Волшебныя очки, Сарразен Адриан, Год: 1818
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Десять лтъ уже царствовалъ Ахметъ надъ пространнйшимъ государствомъ Пилу-луннымъ. Отличаясь рдкими качествами — мужествомъ, добротою сердца — онъ имлъ также и многіе пороки. Предразсудки господствовали надъ нимъ неограниченно: онъ былъ слпъ для любимцевъ своихъ и страшно ненавидлъ тхъ, коихъ любить не могъ, но ея любовь и сія ненависть нердко зависли отъ одного расположенія духа. Ему также весьма нравилось ласкательство: онъ врилъ безизъятія всмъ похваламъ, какими только придворные желали обратить на себя благосклонной взоръ его, врилъ ласкамъ прекрасныхъ женъ, которыми сераль его была наполнена. — Самолюбіе всегда бываетъ легкомысленно: оно охотно врятъ откровенности тхъ, которые боле льстятъ ему.
Сколько Ахметъ съ одной стороны былъ доволенъ, когда курился предъ нимъ иміамъ лести, столько съ другой не могъ терпть противурчія. Всякая истина, противная склонностямъ его тли желаніямъ, казалась ему жестокою, обидною, и Султанъ тотчасъ отвергалъ ее какъ ложь самую очевидную. Впрочемъ былъ онъ страненъ, какъ вс подобные ему Султаны, или лучше сказать какъ … вс люди. Ахметъ не слушался никакихъ другихъ совтовъ, кром согласныхъ съ прихотями его или склонностями. Изъ сего видно, какъ легко было обманывать его тмъ людямъ, которые принимали на себя трудъ сей, a при дворахъ государей всегда находятся люди, которымъ такой трудъ нестрашенъ.
Доброй Ахметъ имлъ y себя Визиремъ Рустана, служвшаго ему со времени вступленія его на престолъ. Рустанъ одаренъ былъ внушающей почтеніе наружностію: длинная борода, лтами убленная, придавала лицу его видъ строгой и суровой. Имя глубокія познанія въ длахъ государственныхъ великую опытность и семдесятъ лтъ, Рустанъ почиталъ себя въ прав говорить вс, и потому, когда Султану приходило въ голову какое-нибудь безразсудное предприятіе, Визирь тотчасъ представлялъ ему всю нелпость онаго, когда Ахметъ длалъ чрезмрныя издержки, Рустанъ замчалъ ему о разстроенныхъ финансахъ, словомъ, Визирь весьма часто противурчилъ Султану, великому охотнику проказничать. Можетъ бытъ и многіе люди были бы подвержены той же привычк, когдабъ они находились въ положеніи Султана Ахмета, то есть когдабъ владычествовали надъ столь пространнымъ Государствомъ, каково было нкогда Полу-лунное.
У Султана былъ одинъ молодой любимецъ и одна любимая Султанша, которые, самовластно владя умомъ и сердцемъ Ахмета, на самое правленіе имли боле, чмъ Визирь, вліянія. Въ важнйшихъ длахъ Ахметъ единственно прибгалъ къ совтамъ любезнаго Нейсура и прекрасной Фатмы, и никогда ничего не предпринималъ безъ ихъ согласія. Любимецъ осыпанъ былъ сокровищами, ежедневно похищалъ новые драгоцнные подарки, распоряжалъ всми почетными мстами государства, чиновниками сераля и всею военною силою. Ахметъ ни въ чемъ ему непротивурчилъ. ‘Нейсуръ меня столько любитъ!’ такъ думалъ Султанъ: ‘могуль ему въ чемъ-либо отказывать, ему которой единственно печется о средствахъ возвысить честь мою и распространить мою славу?’
То же самое думалъ онъ о Фатм, и предавался всмъ удовольствіямъ, которыя творческимъ ея воображеніемъ были для него изобртаемы, онъ охотно согласился бы истощить цлое государство и всхъ своихъ подданныхъ, лишь бы только удовлетворить безпрестанно возобновляющіяся прихоти любезной своей Султанши. ‘Моя прекрасная Фатма’ говорилъ онъ ‘столько меня любитъ! могуль ей въ чемъ-либо откaзывaть? отказывать той, которая единственно старается возвысить честь мою и разпространить славу моего имени?’ И Султанша чувствовала, какъ и прочіе люди, необходимость видть себя любимою.
Очень понятно, что Ахметъ, при такихъ свойствахъ и привычкахъ, рдки могъ быть въ добромъ согласіи съ Великимъ Визиремъ своимъ, Рустаномъ. Часто случались между ими распри. Султанъ обыкновенно горячился, но Визирь, непереступая границы должно къ государю своему почтенія, говорилъ ему истину хладнокровно, съ непоколебимостію духа, свойственною правд и разуму. Ахметъ, очарованный Султаншею и любимцемъ, взиралъ на Рустана какъ на человка суроваго, строгаго, жестокаго. Ему казалось единственно, что Рустанъ завидуетъ невиннымъ удовольствіямъ, умреннымъ желаніямъ его и склонностямъ, и онъ съ нкотораго времени смотрлъ на старика съ отвращеніемъ, оставилъ при немъ званіе Визиря, единственнаго уважая прежнюю врную службу его, но съ нетерпніемъ ожидалъ удобнаго случая избавиться отъ несноснаго Рустана и поручишь мсто его любимцу своему Нейсуру.
Однажды ночью при свт лампады лежалъ Ахметъ подл прекрасной своей Фатмы, предавшейся спокойной дремот. Онъ смотрлъ на нее очами, исполненными любви и радости. ‘Какъ она прекрасна!’ говорилъ онъ въ мысляхъ своихъ: ‘въ Магометовомъ раю нтъ ни одной Гуріи, которая могла бы сравниться съ Фатмою! Сіи розы на щекахъ, сіи пурпуровыя уста, сей алебастръ шея! И Рустанъ можетъ еще требовать, чтобъ я въ чемъ-либо отказалъ сему небесному творенію! О, если бы въ одномъ алмаз обладалъ я всми сокровищами свта, чтобы въ одно мгновеніе возмогъ содлать ее владычицею всего драгоцннйшаго въ мір! Етотъ Рустанъ показываетъ, что меня любитъ, и при всемъ томъ ненавидитъ все мною любимое! безпрестанно порицаетъ Фатму и Нейсура! Для чего старается убдить меня въ неврности ихъ ко мн, если не для того чтобы одному овладть моею довренностію и играть моею властію? Великій Султанъ! такъ говорилъ онъ мн еще вчера, о, какъ ты ослпленъ! Да низпошлетъ теб Пророкъ очи, посредствомъ которыхъ ты могъ бы читать въ сердцахъ людей, тебя окружающихъ. Ахъ, если бы могъ я достать сія рдкія, драгоцнныя очки, сколько любви узрлъ бы я въ сердц моей Фатмы! Въ сію самую минуту она обо мн мечтаетъ, меня одного видитъ во сн, равно какъ о мн одномъ на яву думаетъ, Такъ! она сама часто меня въ томъ увряла, и могу ли не поврить словамъ ея! Еслибъ я могъ найти такія очки, какихъ мн Рустанъ желаетъ, я былъ бы счастливйшій всхъ смертныхъ! Новая увренность въ моемъ счастіи, удвоила бы мое блаженство. Такъ, я хочу, я долженъ приобрсти сіе дивное орудіе, не пощажу никакихъ сокровищъ, пожертвую всмъ, лишь бы только… тогда упрямый Рустанъ пусть мучится стыдомъ и раскаяніемъ!’ Ахметъ бросилъ еще одинъ сердечный взглядъ на прекрасную Фатму, заснулъ, и чудесныя очи представлялись ему въ сновидніи.
Въ то самое время жилъ въ Константинопол одинъ Аравитянинъ и славной Математикъ, достигшій Алгебраическими познаніями своими до высоты Астрологіи: онъ предсказывалъ будущее. Не одни только простолюдины, но даже просвщеннйшіе Иманы того времени во глубин души своей иногда признавали его мудрйшимъ самаго Магомета. На другой же день приказалъ Ахметъ призвать къ себ сего славнаго мужа.— ‘Мудрый Ецраимъ!’ сказалъ ему Султанъ: ‘слава о твоей мудрости коснулась и моего слуха. Вс говорятъ, что теб свдомы дивныя тайны, и ничто на земли отъ прозорливости твоей не сокрыто. Требую отъ тебя важнйшей услуги.’ Ецраимъ, поклонившись Султану, отвчалъ: — Повели, Государь! Ты зришь у ногъ своихъ врнйшаго и усерднйшаго изъ рабовъ. — ‘Я желаю имть такія очки, посредствомъ которыхъ могъ бы проникать въ сокровеннйшіе изгибы человческаго сердца. Повдай мн, можешь ли сдлать столь чудесное орудіе?’ — Великій Султанъ! отвчалъ Ецраимъ: завтра будетъ оно въ рукахъ твоихъ. Приготовленіе такихъ очковъ для меня трудъ ничтожный въ сравненіи съ тми дйствіями, посредствомъ коихъ могу читать въ книг судебъ сверхъестественныя тайны. — Изъ сего видно, что ученые современники Ахметовы были неслишкомъ скромны.
На другой же день Ецраимъ исполнилъ свое общаніе. Волшебныя очки принесены были Султану въ то время, когда онъ сидлъ въ тронной зал, окруженный всмъ придворнымъ штатомъ. Ахметъ незамедлилъ испытать ихъ силу, посмотрлъ сквозь нихъ на толпу царедворцевъ, съ поникшимъ челомъ вередъ нимъ стоявшихъ — посмотрлъ и содрогнулся. ‘Прочь! съ глазъ моихъ долой, нечестивцы!’ воскликнулъ онъ грозно: ‘одинъ взглядъ вашъ меня ужасаетъ.’
Удивленные, изумленные придворные съ трепетомъ приближаются къ Султану. Что съ тобою? Государь? вс вопрошаютъ: откуда гнвъ сей? Мы врнйшіе рабы твои…— ‘Врнйшіе!’ прервалъ Ахметъ: ‘Великій Боже! вы мн врны? Я читаю въ сердцахъ вашихъ одну зависть, алчность, ненависть и измну! Прочь, прочь отъ лица моего!’ — При сихъ словахъ Султанъ обнажилъ мечъ свой, бросился на нихъ, и въ изступленіи своемъ конечно всхъ изрубилъ бы, еслибъ они поспшно не разбжались.
Султанъ, оставшись наедин, говорилъ самъ къ себ: ‘И ето люди, которые столь часто увряли меня въ любви своей и преданности! Какъ могъ я самыхъ развращеннйшихъ между моими подданными избрать въ придворные! какъ могъ окружить себя ими! Я живу посреди жесточайшихъ враговъ моихъ, и только то спасаетъ меня отъ ярости ихъ, что они взаимно другъ друга ненавидятъ и не дерзаютъ противу меня соединиться! Корыстолюбивые ищутъ способовъ отнять послднее y меня и моихъ подданныхъ, и я могъ симъ льстецамъ врить! Благодареніе Богу! Съ сего времени не позволю никому играть моею довренностію. Съ помощію сихъ чудесныхъ очковъ могу теперь знать, кто истинно любитъ меня, и кто ненавидитъ. Теперь неимю боле надобности полагаться на слова, когда могу видть все, что происходитъ въ сердц. Одинъ Нейсуръ, безъ сомннія, искренно мн преданъ. Чистота сердца его подобна безоблачному небу, и уста его никогда еще непроизносили неправды. Надъ нимъ теперь же испытаю силу чудесныхъ очковъ моихъ, не для того чтобы удостовриться въ непорочности души его — она мн извстна — a единственно, чтобы утшиться образомъ добродтели, и чтобы дружбою его вознаградить себя за огорченія, причиненныя мн первымъ опытомъ. И Ахметъ повелваетъ призвать къ себ Нейсура. Временьщикъ является. ‘Спши любезной Нейсуръ!’ — воскликнулъ Султанъ, ‘спши въ мои объятія! Теперь я узналъ своихъ царедворцевъ! Какія чудовища меня окружали! Я изгналъ всхъ, и отнын будутъ мн служить одни только честные люди.’ — О, сколь я удивляюсь проницательности разума твоего и глубин премудрости! — отвчаетъ любимецъ: наконецъ сорвалъ ты личину съ сихъ лжецовъ и обманьщиковъ! Такъ, Государь, они были жесточайшіе враги твои. Я давно уже видлъ подлость ихъ, но ты охотно слушалъ ихъ ласкательства, и неограниченное мое усердіе оставалось безмолвнымъ. Благодушіе Ахмета непредполагаетъ ни въ комъ злобы, думалъ я, но рано, или поздно истина должна открыться. Государь! приверженность Нейсура, любовь его и преданность къ теб пребудутъ во вки безпредльны! — ‘Молчи обманьщикъ!’ — прервалъ его Султанъ, смотрвшій въ очки на любимца, ‘Молчи и не обвиняй тхъ, которыхъ ты превосходилъ въ лукавств. Несчастный! въ сію минуту я читаю въ сердц твоемъ, и вижу одно коварное притворство. Ты ненавидишь меня, злодй! Падая къ ногамъ моимъ, ты готовъ лишить меня жизни. О я злополучный, всми ненавидимый!’ Нейсуръ снова бросился къ ногамъ Султана, уврялъ его священнйшими клятвами въ приверженности, въ пламенномъ усердіи къ служб и ко благу твоего Монарха. ‘Нтъ!’ — воскликнулъ Султанъ, ‘ничто непоколеблетъ моей увренности. Недостойный! обольстительныя, коварныя слова твои безсильны предъ дивными очками, предъ твореніемъ мудраго Ецраима. Посредствомъ ихъ проницаю твои свойства.’ — Какъ, Государь! — возразилъ Нейсуръ: — къ волшебнику Ецраиму возымлъ ты довренность? Повели рабу своему сказать послднее слово, остерегись, Государь! очки сего стараго обаятеля лживы, ты читаешь измну и обманъ въ томъ сердц, гд обитаютъ искренность и врность. О, еслибъ въ сію минуту возмогъ я жизнь мою, послднюю цаплю крови теб, Государь, принести въ жертву, съ какою радостію исполнилъ бы сіе, лишь бы только уврить тебя, что волшебникъ обманулъ тебя своими очками!— ‘Довольно!’ сказалъ Султанъ: ‘лицемрство твое обнаружилось. Я знаю, что ты ниже однимъ волосомъ головы своей для меня не пожертвуешь.’
Нейсуръ удалился, a несчастной Ахметъ направилъ стопы свои въ комнату Султанши. ‘Боже мой!’ говорилъ онъ: ‘по крайней мр дай мн найти хоть одно врное мн сердце. Такъ! въ одномъ только сердц Фатмы обрту любовь безпритворную.’ Султааша покоилась на великолпномъ диван. Увидвши входящаго Ахмета, она встала, подбжала къ нему съ улыбкою любви, со взоромъ радости, пламенныхъ желаній и сладострастія, но какъ изумилась она, когда Султанъ остановилъ ее суровымъ и презрительнымъ взглядомъ. Онъ читалъ въ душ Фатмы жесткія истины: отвращеніе, ненависть, вроломство и несчастной не могъ боле удержаться, отчаяніе совершенно овладло надъ, въ бшенств своемъ ломалъ онъ и билъ въ дребезги все, что только въ руки ему попадалось, и крупныя слезы катились по пылавшимъ отъ гнва его ланитамъ. Ахметъ горлъ желаніемъ отмстить за себя отмстить явно и жестоко. Наконецъ бросается на диванъ, держа волшебныя очки въ рукахъ и смотритъ на Фатму, лежащую у ногъ его, опускаетъ глаза и горько рыдаетъ. ‘Возможно ли,’ сказалъ онъ наконецъ, ‘возможно ли съ такими прелестями соединить столько вроломства? Фатма! и ты могла такъ въ любви лицемрить? Ахъ! я обожалъ тебя неблагодарную, я готовъ былъ весь міръ къ ногамъ твоимъ повергнутъ! и ты могла меня столько обманывать?’ — Въ какомъ несчастномъ расположеніи духа вижу тебя? сказала Фатма со смхомъ и такъ, ты ревнивъ? Кто, скажи, кто поселилъ бъ душ твоей такія подозрнія? Я было подумала, что великое несчастіе постигло любезнаго моего Ахмета, ужаснулась, и готова была раздлитъ съ тобою горесть, вмсто того вижу одну ревность. Ето чрезвычайно смшно! — ‘Какъ! и ты можешь еще ругаться моею горестію, несчастная! ты смешься, хочешь отыгрываться шутками, когда молнія мщенія сверкаетъ надъ твоей головою!’ Молнія? О, я нестрашусь ее, небо опять скоро прояснится. Скажи, Государь? чмъ я провинилась?’ — прибавила Фантма, обнимая Султана руками блоснжными: — скажи, что я сдлала? чмъ заслужила гнвъ твой?— ‘И ты еще спрашиваешь?’ отвчалъ Ахметъ: ‘когда ты осыпаешь меня нжностями, когда называешь меня сладчайшими именами, въ самое то время ненависть и вроломство таится въ душ твоей.’ — Ненависть? — подхватила Фатма: — такъ, ненависть, ты совершенно правъ! Довольно примровъ ненависти я показала еще вчера, еще сего дня! Ахметъ! Ты совершенно правъ, я тебя всею душею ненавижу! — Сіи слова сопровождаемы были такимъ естественнымъ, краснорчивымъ изъявленіемъ чувства, что доброй Ахметъ не могъ боле удержаться, онъ вскликнулъ: ‘Какъ! уже ли ты меня необманываешь? О, еслибъ ето дйствительно такъ было!’ — И ты можешь думать, что я тебя обманываю! и ты могъ етому поврить, мой Ахметъ? — и Фатма прижала его къ сильно біющемуся сердцу, и слеза изъ большаго небесно-голубаго глаза ея упала на щеку добраго Султана. ‘Великій Боже!’ воскликнулъ онъ, будучи вн себя: ‘что, если Нейсуръ говорилъ правду! что, если дйствительно магикъ обманулъ меня! что, если сіи очки лживы!’ — Какія очки? — спрашиваетъ Султнша: какое вліяніе могутъ имть очки на любовь мою къ теб? — Султанъ объявилъ прекрасной Фатм о качеств своего талисмана, и какимъ образомъ приобрлъ его.
Фатма залилась слезами. — Жесткой! — сказала она, теперь только постигаю все мое несчастіе! Ты боле довряешь словамъ стараго обманщика, нежели слезамъ моимъ нежели моей къ теб нжности! Ето ли награда за любовь мою? Для чего пощадилъ ты меня во гнв твоемъ? почто не лишилъ меня жизни, которую подозрнія твои навки отравляютъ? — Такъ говорила Фатма, жестокою горестію поверженная къ ногамъ Султана. Бдной Ахметъ бросается къ ней, старается слезами своими привести ее въ память. Наконецъ Фатма опомнилась, и добрый Султанъ утшаетъ ее, клянется въ вчной любви, и уже не знаетъ, доврять ли боле очкамъ своимъ.
Фатма умла пользоваться минутою. Она уврила Султана, что очки сдланы Ецраимомъ по умыслу Визиря, и предложила способъ совершенно въ томъ удостовриться.— Ты знаешь,— говорила Фатма,— сколько гордой Рустамъ тебя ненавидитъ, какъ онъ завидуетъ благополучію твоему: испытай его, какъ испытывалъ меня, и Нейсуpa, и я уврена, что ты въ душ его найдешь совсмъ противное, и найдешь только то, чего онъ желаетъ. — Султанъ съ радостію принялъ сіе коварное предложеніе, обнялъ свою прекрасную Фатму и немедленно пошелъ въ ту часть дворцоваго сада, гд надялся встртиться съ Рустаномъ. Визирь по обыкновенію своему началъ говорить съ важнымъ видомъ о длахъ государственныхъ и о личныхъ выгодахъ Султана. Ахметъ, надвъ очки, съ наружнымъ спокойствіемъ слушалъ его, читая между тмъ въ строгомъ его сердц. Но кто опишетъ удивленіе Ахмета, увидвшаго въ Рустан одно рвеніе къ польз Государя и отечества, истинную приверженность и непоколебимую врность. ‘Нтъ!’ воскликнулъ онъ: ‘несомнваюсь боле въ справедливости Фатмы и въ лживости очковъ моихъ. Он даютъ мн видть обманы и вроломство въ тхъ, которыхъ люблю боле всего на свт, и напротивъ показываютъ мн любовь и приверженность въ томъ, которой мене всхъ подданыыхъ моихъ ко мн приверженъ. Какъ легко могъ бы я ошибиться, еслибъ Фатма неоткрыла мн глазъ. Теперь надюсь, что спокойствіе опять водворится въ душ моей: а ты, несчастной магикъ, дорого мн за обманъ твой заплатишь.’ — Такъ говорилъ Ахметъ, ломая очки свои. Онъ выгналъ отъ себя Визиря, и тотчасъ приказалъ схватить обманьщика Ецраима, о которомъ однакожъ донесли ему скоро, что въ Константинопол его неотыскали. Мудрый Старецъ, приготовляя для Султана очки, уже предвидлъ, какія послдствія произойдутъ въ серали, и призналъ за полезное удалиться изъ города. Сіе служило Ахмету подтвержденіемъ, что Ецраимъ былъ всему виною. Нейсура призвали опять ко двору, и Султанъ осыпалъ его драгоцнными дарами, новыми знаками дружбы, a Визирь признанъ участникомъ въ колдовств Ецраима. Рустана бросили въ темницу, и осудили на вчное заточеніе, имніе его взято въ казну Султанскую. Но въ скоромъ времени и Рустанъ исчезъ, подобно Ецраиму, и преслдовавшіе его возвратились безъ успха.
Между тмъ распространялись въ государств глухіе, смутные слухи. Нкоторые за тайну разсказывали, что Ахметъ потерялъ умъ и долженъ скоро лишиться престола, другіе говорили, явно, что Ахметъ недостоинъ боле управлять государствомъ, и что должно избрать наслдника престола. Народъ былъ въ движеніи, безпокойство увеличивалось, возникшіе мятежи со дня на день распространялись и наконецъ достигли самой столицы. Нкоторые изъ янычаръ подняли оружіе и обложили сераль. Со всхъ сторонъ раздавались клики: низвергнемъ Ахмета! — Нейсуръ! Нейсуръ да будетъ повелителемъ нашимъ!— И вотъ самъ Нейсуръ, душа войска, предводительствуетъ янычарами, которыхъ онъ блестящими общаніями усплъ склонить на свою сторону. Ахметъ, узнавъ о семъ, спшилъ вооружить слугъ сераля, но одна частъ евнуховъ сильно противилась поднять оружіе противъ Нейсура, любовника Фатмы, a другая подкупленная Фатмою, искала случая доставить ей голову Султана. Ахметъ съ горстію своихъ врныхъ мужественно защищался противъ многочисленныхъ мятежниковъ, но сила одолвала, и уже близокъ былъ часъ ршительный. Возмущеніе свирпствовало внутри и вн сераля, какъ вдругъ появилось другое отдленіе янычаръ. Оставшіеся врными Султаву отчаянно ударили на измнниковъ, искавшихъ головы Ахметовой. Сраженіе было жестокое, стны сераля орошались кровію обихъ сторонъ, оспоривавшихъ поперемнно входъ въ оной. Наконецъ добродтель восторжествовала: вроломный Нейсуръ палъ обагренный своею кровью, a бунтовщики обращены въ бгство. Рустанъ, великодушной, храброй Рустанъ, давно уже предвидвшій возмутительной умыселъ Нейсура, вступаетъ побдоносно въ сераль съ войскомъ, которое собралъ для защиты законнаго Государя. Мятежники, увидвъ Рустана посреди войска, бросили оружіе и разбжались во вс стороны: такимъ образомъ Султанъ былъ отъ враговъ своихъ. Скоро посл того спокойствіе и тишина повсюду водворились, a Фатма, вроломная Фатма, заплатила головою своею за гнусную измну.
Кто можетъ изъяснить удивленіе и благодарность Ахмета, увидвшаго, что Визирь, котораго онъ изгналъ и осудилъ на вчное заключеніе, былъ единственнымъ его спасителемъ? Одному Рустану Султавъ одолженъ былъ и жизнію своею и престоломъ. — ‘Мудрый Рустанъ!’ сказалъ Ахметъ, сильно растроганный: ‘скажи, чмъ достойно воздать могу за столь великую твою услугу? О какъ былъ я несчастливъ, отвергая мудрые твоя совты, отдаваясь во власть моихъ жесточайшихъ враговъ, и всею душею ненавидя тебя, единственнаго, врнйшаго моего доброхота! Рустанъ! Рустанъ! оставайся другомъ моимъ и говори мн всегда правду!’
Нсколько дней посл сего происшествія доброй Ахметъ прогуливался съ великодушнымъ Визиремъ своимъ, котораго онъ отъ себя уже неотпускалъ боле. ‘Что сдлалось съ мудрымъ Ецраимомъ?’ спросилъ его Султанъ. — Онъ умеръ, Государь! — ‘Умеръ? Душевно жалю объ немъ! Его мудрость доставила мн драгоцннйшее сокровище, но я неумлъ употребить его въ пользу, я уничтожилъ его собственными руками. Невозвратная потеря!’ — Государь! — возразилъ Рустанъ — не печалься. Опытъ показалъ теб, что ты уничтожилъ вещь безполезную. Самыя лучшія очки безполезны тому, кто глядитъ въ нихъ сквозь страстьи: но кто смотритъ глазами разсудка, тотъ не иметъ надобности ни въ какихъ очкахъ на свт {Переводчикъ, поднося слабый трудъ свой милой, доброй Алксндрн, остается въ недоумніи: желать ли ему волшебныхъ очковъ или же послдовать совту мудраго Рустана….}
Лубны.
3 Іюля 1818 года.
[Сарразен А.] Волшебныя очки: Сказка: Из новой книги: Der Freund der guten Laune und Scherzes / [Пер.] М.Мгзнр [Магазинер] посвящает перевод Алксндрне [Александрине] // Вестн. Европы. — 1818. — Ч.100, N 15/16. — С.161-178.