Викторъ лежалъ на своей блой постельк въ большой, роскошной комнат, залитой солнечнымъ свтомъ, котораго онъ не могъ видть. Не могъ онъ видть также ни прозрачныхъ блыхъ занавсокъ съ красивыми изображеніями веселыхъ дтей, прыгающихъ черезъ веревочку и катающихъ обручи, ни терпливыхъ ословъ на обояхъ, ни нжно раскрашенныхъ гвоздикъ на дверцахъ камина, ни блестящаго серебряннаго прибора на туалетномъ столик, ни угла сосдней комнаты съ ружьемъ, рыболовными принадлежностями и мячемъ, разложенными въ такомъ печальномъ и неподвижномъ порядк. Не видлъ онъ и матери, сидящей около него, хотя зналъ, что она тутъ, но легкому шелесту ея платья и но нжному запаху свжихъ фіалокъ, который распространялся вокругъ нея, и который онъ привыкъ теперь чувствовать.
Онъ чувствовалъ теперь многое, что ускользало отъ него прежде, до потери имъ зрнія. Когда онъ былъ живымъ, сильнымъ мальчикомъ, который могъ бгать, плавать, кататься верхомъ, работать инструментами, длать машины и вообще все, что ему только хотлось, тогда онъ не замчалъ многаго и наслаждался каждой минутой жизни. Но съ того ужаснаго дня, когда вдругъ весь міръ съ его радостями исчезъ изъ его глазъ, съ той минуты, когда взрывомъ машины повредило его зрніе, онъ сталъ больше чувствовать и замчать. Сперва онъ началъ прислушиваться къ звукамъ, затмъ отличать день отъ вечера, ощупывать матеріи и различать формы предметовъ. Обострившимся слухомъ онъ прислушивался къ интонаціямъ въ голос, съ особенной чуткостью, свойственной больнымъ, онъ былъ всегда насторож. Бдный мальчикъ по случайнымъ словамъ, незамтнымъ удареніямъ и по многому, что окружающіе считали недоступнымъ его сознанію, старался угадать свою участь. Въ то самое время, какъ Викторъ съ виду казался беззаботнымъ и спокойнымъ, его дтское сердце сжималось непреодолимымъ страхомъ. Онъ лежалъ, прислушивался и думалъ. Странны и ужасны были мысли десятилтняго мальчика — но дти имютъ странныя и непонятныя намъ мысли чаще, чмъ мы это предполагаемъ, позабывъ наше дтство. Онъ думалъ теперь больше всего о томъ, что слышалъ какъ-то разъ и что тогда не произвело на него никакого впечатлнія. Это было газетное извстіе объ одномъ мальчик, который повсился оттого, что ослпъ. Однажды утромъ отецъ Виктора прочелъ это его матери. Теперь Викторъ думалъ объ этомъ мальчик-самоубійц каждый день. Онъ не осуждалъ его — судьба слпого такъ ужасна.
Викторъ замтилъ, что его отецъ пріобрталъ всевозможныя вещи для занятій слпыхъ дтей. Это и былъ тотъ признакъ, отъ котораго сжималось сердце Виктора. Зачмъ длать такія покупки, еслибы черезъ мсяцъ, другой онъ сталъ опять зрячимъ? ‘Не имло-бы смысла тратить столько денегъ,’ думалъ мальчикъ, который наслдовалъ практическій умъ отъ своей бабушки по отц, происходившей изъ семьи извстныхъ банкировъ. Но если ему суждено остаться слпымъ, тогда другое дло. Что будешь длать со слпымъ мальчикомъ? Онъ не можетъ быть фабрикантомъ. Не безъ заботы прислушивался Викторъ и раньше ко всевозможнымъ веселымъ и шутливымъ планамъ отца относительно его будущности. Онъ зналъ всегда, что будетъ фабрикантомъ и будетъ смотрть за рабочими. Онъ говорилъ объ этомъ съ Дономъ. Донъ былъ инженеръ и длалъ большую машину. Онъ назвалъ ее Элленъ. Донъ, большой, сильный человкъ, но ему интересно многое, что интересно мальчикамъ, съ нимъ можно говорить обо всемъ, ничего не скрывая. Кром того, Донъ знаетъ все о машинахъ, чего не знаютъ дамы, такъ что съ нимъ пріятно разговаривать о томъ, чего не знаетъ мама.
Вообще Донъ очень, очень хорошій! Его называютъ сумасшедшимъ, но это, конечно, неправда.
Донъ и Викторъ длали вмст машину, она сберегла-бы много денегъ у людей, еслибы ее удалось окончить.
Какъ-бы хотлось ему теперь поговорить съ Дономъ! Теперь, когда онъ такъ много думалъ. Хотлось -бы сказать ему, что Викторъ вовсе не сердится на него, какъ мама, за то, что взрывъ машины ранилъ его глаза. Хотлось бы поговорить съ нимъ о многомъ, о цлой куч вещей! Но вдь Донъ былъ раненъ тмъ же взрывомъ и все-таки ни отецъ, ни мать не упоминаютъ о немъ никогда — это Викторъ замтилъ, благодаря своей теперешней чуткости.
Вотъ почему, уловивъ минуту, когда дядя Стива былъ одинъ, Викторъ сказалъ ему, гд лежатъ его деньги, и попросилъ взять оттуда немного, чтобы купить фіалокъ и послать Дону, который ихъ очень любитъ. Онъ просилъ также послать и немного леденцовъ. Леденцы любимое лакомство Виктора, и Донъ всегда покупалъ ихъ для него. Мальчику очень хотлось послать о себ всточку съ тмъ-же дядей, который всегда очень любезенъ, только никогда не угадаешь, серьезно онъ говоритъ или шутитъ.
Но дядя не былъ уже дв недли, и за это время Викторъ ничего не слыхалъ о Дон. Между тмъ съ каждымъ днемъ надежда все больше и больше покидала его дтскую душу и съ каждымъ днемъ онъ все больше думалъ о маленькомъ слпомъ мальчик, у котораго не хватило мужества жить. Каждый день онъ длалъ невроятныя усилія, чтобы подавить свой страхъ. Ему не было страшно умереть, но оставаться всю жизнь слпымъ, никогда не кончить машины и постоянно слышать сожалнія, которыя будутъ высказывать отцу и матери по поводу того, что у нихъ слпой сынъ — этого онъ не могъ перенести. Ему хорошо запомнился разговоръ его матери съ одной знакомой дамой о слпомъ мальчик, который умеръ. Мама сказала: ‘конечно, это очень грустно, но можетъ быть лучше, что онъ умеръ, вдь онъ навсегда долженъ былъ остаться слпымъ, а это уже какая жизнь!’
Викторъ не представлялъ себ ясно, какая это жизнь, но чувствовалъ, что никогда ничего не видть было ужасно. Ужасно и для мальчика, и для его родителей.
Но какъ ни терзали эти сомннія душу Виктора, онъ не ршался говорить о нихъ съ матерью, чувствуя, что этимъ разговоромъ причинитъ ей боль.
Съ горечью думалъ онъ, что теперь каждый мальчикъ можетъ его побить, и что онъ не можетъ больше ни бгать, ни плавать, ни играть въ мячъ.
Безпомощный дтскій страхъ быстро побуждалъ его къ ужасному ршенію.
Викторъ пересталъ надяться. Онъ чувствовалъ самъ, какъ мужество его покидаетъ. Было-бы стыдно кричать, словно дитя, когда отецъ сказалъ, что онъ храбръ, какъ дядя Ральфъ, котораго убили въ сраженіи. Отецъ хвалилъ его за терпніе при осмотр глазъ докторами, и Викторъ долго поддерживалъ въ себ мужество, чтобы быть достойнымъ этой похвалы. Былобы стыдно кричать, да и все равно крикомъ не поможешь. Пришлось-бы кричать все время, такъ какъ вдь онъ все время былъ слпъ, и мам было-бы тяжело, а папа стыдился-бы за него.
Викторъ сжималъ свои маленькіе кулаки. Ничего другого не оставалось длать.
Такъ справлялся ребенокъ съ ужаснымъ несчастьемъ своей жизни, а мать сидла рядомъ, и, поглощенная своимъ собственнымъ горемъ, не догадывалась о страшной борьб въ дтской душ.
— Мама, сказалъ Викторъ.
— Что, милый?
Удивительно, какъ измнился тонъ, которымъ мама раньше говорила съ нимъ. Мальчикъ не столько понималъ этотъ печальный, полный ласки тонъ, сколько чувствовалъ его, какъ чувствовалъ теперь многое другое.
— Дай мн твою руку.
Онъ схватилъ нжный палецъ матери своей маленькой, но крпкой и сильной рукой.
— Мама, мн очень хотлось-бы…
— Чего хотлось-бы, дорогой мой?
— Мн хотлось-бы, очень хотлось увидать Дона Макдональда.
Онъ не могъ ошибиться — дрожь пробжала по рук матери. Почему?
— Но Донъ… Донъ очень боленъ.
— Я знаю. Онъ былъ раненъ при взрыв. Но, мама, если онъ не можетъ придти ко мн, почему я не могу пойти къ нему? Меня могли-бы отвести. Могу я, мама, похать къ нему?
Она поцловала его руку и положила на одяло. Ему показалось, что онъ испугалъ ее.
Она не испугалась, но почувствовала, какъ будто иглы терновника вонзились въ ея сердце съ этими словами.
Неожиданный случай сдлалъ Паулу Стандишъ несчастной. Она не знала, какъ пережить то, что случилось съ ея единственнымъ ребенкомъ. Она возненавидла человка, сумасшедшаго инженера, сумасбродныя идеи котораго были причиной несчастія. Ея мужъ могъ говорить, что Донъ былъ невиноватъ, но она была не въ состояніи оправдывать его. Она не стала-бы мстить ему, но не могла и жалть его. Она откровенно желала, чтобы онъ умеръ, исчезъ съ ея жизненнаго пути. Многіе изъ насъ переживали такія минуты въ жизни, когда желаютъ смерти непріятнымъ людямъ, но мы большею частью скрываемъ отъ самихъ себя подобныя мысли. Паула никогда не лгала себ.
Можетъ-ли она забыть ужасъ того дня и, главное, того момента, когда доктора, по осмотр глазъ Виктора, сказали его отцу, что онъ никогда больше не будетъ видть. Майлесъ не сказалъ правды ни ей, ни Виктору, чтобы не отнимать у нихъ надежды. И она скрыла отъ него, что знаетъ истину.
Въ глубин души она обвиняла мужа. Зачмъ позволялъ онъ Виктору быть постоянно въ мастерскихъ? Зачмъ пускалъ его къ этому сумасшедшему инженеру? Зачмъ не смотрлъ за мальчикомъ? Она сознавала всю жестокость этихъ обвиненій и не могла отъ нихъ удержаться. Теперь она думала все время о томъ, что будетъ съ Викторомъ, когда онъ узнаетъ о своей участи. Вопросы Виктора уже не разъ смущали ее. Каждую минуту онъ можетъ потребовать отвта.
Приближалось время завтрака. На лстниц послышался свистъ Майлеса, который непріятно задлъ Паулу. Какъ могъ онъ быть такимъ веселымъ и беззаботнымъ? Она знала, что мужъ началъ свистть на лстниц для того, чтобы развеселить Виктора, но вмст съ тмъ ей казалось, что онъ началъ уже успокаиваться. Ребенокъ разрушилъ вс его планы, думала она, но это не мшаетъ ему строить новые. И ей казалось безсердечнымъ такое скорое примиреніе съ несчастіемъ сына.
Ея лицо застыло съ выраженіемъ холоднаго презрнія, и большіе, красивые глаза отвернулись отъ вошедшаго мужа.
Майлесъ вошелъ въ комнату и принесъ съ собой запахъ машинъ, еще больше разсердившій Паулу.
— Папа, вскричалъ Викторъ, ты былъ около машинъ!
— У тебя острое обоняніе, Викторъ, да, я пробовалъ новую машину.
— Что, папа? Въ голос Виктора послышалось оживленіе, которое въ ту же минуту исчезло.— Лучше ненужно, прибавилъ онъ тихо.
Майлесъ повернулся къ жен, она не должна была думать, что онъ пересталъ страдать такъ скоро, но Паула стояла у окна и смотрла вдаль остановившимся взглядомъ.
Онъ слъ на стулъ около Виктора и опять заговорилъ съ нимъ веселымъ тономъ.
— Читалъ, мой сынокъ, сегодня? Или писалъ что нибудь новымъ способомъ?
— Нтъ, папа, я думалъ.
— Думалъ? Нехорошо. О чемъ думать?
— Папа, я хотлъ-бы видть Дона.
Майлесъ продолжалъ говорить спокойнымъ голосомъ, хотя брови его задумчиво сдвинулись.
— Почему же нтъ? Только когда Дону будетъ лучше.
Послднюю фразу онъ поспшилъ добавить, потому что замтилъ предостерегающій взглядъ жены.
— Разв онъ такъ боленъ, что не можетъ видть меня? Дядя Стива говорилъ, что ему гораздо лучше.
— Ему лучше. Посл завтрака я пойду навстить его.
— И ты пришлешь за мной экипажъ, если онъ можетъ меня видть? Ахъ, я надюсь, что онъ можетъ. Викторъ вздохнулъ.
— Вроятно,— спокойно отвтилъ отецъ. Пусть лучше Викторъ повидается съ Дономъ, сказалъ онъ жен, когда они перешли въ сосднюю комнату. Хотя это и рискованно.
— Ты думаешь, что Донъ скажетъ Виктору?
— Нтъ, я думаю, что Викторъ скажетъ Дону. Дона можно предупредить, чтобы онъ былъ остороженъ. Но сказать теб по правд, Паула, Донъ не знаетъ, что Викторъ былъ раненъ при взрыв, онъ думаетъ, что Викторъ боленъ воспаленіемъ.
— Ты, кажется, жалешь этого… этого помшаннаго?
— Да, мн жаль его. У меня было, конечно, раздраженіе противъ него, но я нахожу, что это было несправедливо.
— Я не могу, страстно сказала Паула, я не понимаю, какъ ты можешь.
— Онъ очень расположенъ къ Виктору и ко мн. Бдный Донъ, онъ всю жизнь самоотверженно работалъ для того, чтобы помочь людямъ. Онъ врилъ, что его машина накормитъ тысячи людей и, несмотря на то, что она была дорога ему, онъ сжегъ ее для опыта. Онъ выбралъ часъ, когда опасность угрожала только ему и рисковалъ только своей жизнью. По жестокой и непонятной случайности онъ не только пострадалъ самъ, но и причинилъ страшное несчастіе ребенку и намъ.
— Я все-таки не могу сочувствовать ему. Впрочемъ, я не удивляюсь, что ты имъ интересуешься, вдь онъ тоже изъ того народа, который тебя такъ восхищаетъ. Ты никогда не устанешь возиться съ рабочими и тратить на нихъ время и средства.
— Мн кажется, что я все-таки больше съ нихъ получаю, чмъ на нихъ трачу.
— Однако, твоя мысль ввести рабочихъ въ участіе въ прибыляхъ можетъ стоить теб довольно дорого и вообще она кажется мн большой ошибкой. Чмъ больше ты будешь имъ давать, тмъ больше они будутъ требовать. Эти люди понимаютъ только жестокаго хозяина, который беретъ отъ нихъ все, что можетъ. Они уважаютъ такого хозяина, хотя и ненавидятъ его, а либеральныхъ господъ считаютъ лицемрами или дураками, на которыхъ не стоитъ работать. Разв не пробовалъ мой кузенъ Джонъ устраивать для своихъ рабочихъ праздники съ разными развлеченіями, и разв не стали они потомъ, когда привыкли, предъявлять самыя дерзкія требованія? Разв не предпочитали они грязныя квартиры на сторон удобнымъ и прекраснымъ домикамъ, которые онъ для нихъ устроилъ, только для того, чтобы не подчиняться нкоторымъ правиламъ?
— Они дорожатъ своей свободой, съ улыбкой возразилъ Майлесъ. Кузену Джону скоро надоли эти зати, и онъ ихъ бросилъ. Американскіе рабочіе не нуждаются въ милостяхъ: они требуютъ того, что принадлежитъ имъ по праву за ихъ работу. Вообще, дорогая Паула, мы вс должны быть готовыми къ торжеству демократіи {Т. е. господства народа.}, вс, даже ты и Стива, хотя и не признаете ее.
— Я ненавижу этотъ народъ, эти безсмысленно мычащія и толкущіяся созданія, которыя не признаютъ никакого авторитета, кром собственнаго мннія, этихъ людей со сквернымми манерами, отвратительныхъ въ бдности и еще боле отвратительныхъ въ богатств. Я-бы хотла образумить ихъ залпомъ ружей.
— Очень можетъ быть, что многіе хотли-бы такъ поступить,— съ серьезной грустью возразилъ Майлесъ, но это ни къ чему не поведетъ. Мы слишкомъ долго господствовали въ то время, какъ рабочій классъ не имлъ даже необходимаго за свою работу, теперь этотъ классъ выступаетъ, и мы должны дать ему дорогу. Таковъ ходъ исторіи, и никто не можетъ ему помшать. Однако оставимъ этотъ разговоръ, Паула, мы стоимъ на разныхъ точкахъ зрнія и не понимаемъ другъ друга.
Майлеса всегда очень огорчали аристократическіе предразсудки его жены, онъ зналъ, что она не сочувствовала ни его работ, ни его планамъ и намреніямъ относительно сына. Теперь же, посл страшнаго несчастія съ Викторомъ, она окончательно возненавидла и фабрику, и все относящееся къ ней и всей душой стремилась ухать отсюда на родину, въ Бостонъ, къ друзьямъ ея двичества, къ музык и искусствамъ, которыя она всегда такъ любила, вообще къ жизни, которую вела до замужества.
Майлесъ пошелъ изъ комнаты, но на порог остановился, какъ-бы что-то вспомнивъ и сказалъ Паул:
— У меня все еще идутъ переговоры съ Беннеромъ, онъ непремнно хочетъ купить у меня фабрику. Я ему мшаю, и ему нужно отъ меня откупиться.
Лицо Паулы сразу оживилось, и лучъ надежды мелькнулъ въ ея глазахъ.
— Беннеръ даетъ хорошую цну?
— Да, онъ не скупится.
Паула подошла къ мужу и положила руку ему на плечо.
— Майлесъ, умоляющимъ голосомъ начала она, ты согласишься продать фабрику? Мы ухали-бы въ Массачусетъ, и тамъ, можетъ быть, удастся что-нибудь сдлать для Виктора.
— Я не могу согласиться на его условія, Паула, мягко и съ сожалніемъ сказалъ Майлесъ. Все, что налажено у меня съ рабочими, будетъ уничтожено, я не могу отдать ихъ на разстерзаніе капиталисту. Что-же касается Виктора, еще съ большей мягкостью и грустью продолжалъ онъ,— дорогая моя, въ Массачусет можно сдлать для него то-же, что и здсь. Молодой человкъ, который скоро сюда прідетъ, былъ три года учителемъ въ школ для слпыхъ, онъ будетъ руководить ученіемъ Виктора. Вся моя жизнь въ будущемъ будетъ посвящена сыну, но ни для него, ни для меня не будетъ полезенъ отъздъ отсюда.
— Ни для рабочихъ прежде всего, съ блестящими отъ гнва глазами сказала Паула, для тебя рабочіе всегда были дороже всего и всхъ. Если-бы этого не было, можетъ быть и Викторъ…
Она закусила губу и замолчала.
— Причемъ тутъ рабочіе? Если ужъ говорить о чьей-нибудь вин, то, конечно, тутъ виноватъ я одинъ. Я не долженъ былъ спускать его съ глазъ въ мастерской.
— Полно, перебила его смягчившаяся Паула, гд-же было усмотрть теб за мальчикомъ, и какъ могъ ты знать, что онъ попалъ въ мастерскую во время опыта съ машиной. Я хотла только сказать, что не слдовало оставлять его постоянно съ этимъ Макдональдомъ, не слдовало позволять ему посщать мастерскія… Я не могу сочувствовать Макдональду и не могу интересоваться людьми, которые ждутъ только минуты, чтобы перегрызть намъ горло… Она закончила опять возбужденнымъ голосомъ.
— Я знаю, что не можешь, сказалъ Майлесъ, и потому лучше не будемъ говорить объ этомъ.
Паула подошла къ нему и поцловала его, ее мучила совсть за упреки, которыми она осыпала мужа, хотя она и знала, что причиняла ему этимъ большія страданія.
Майлесъ стоялъ, отвернувшись къ окну, и Паула не видала его лица. Когда она вышла изъ комнаты, мужъ посмотрлъ ей въ слдъ, затмъ подошелъ къ двери комнаты, гд лежалъ Викторъ. Въ его воображеніи мелькнулъ образъ здороваго, жизнерадостнаго мальчика, какимъ былъ сынъ шесть недль тому назадъ, и лицо его исказилось страданіемъ. ‘Я не знаю, какъ перенести это’, прошепталъ онъ, ‘но я долженъ перенести’.
Они не предполагали, что Викторъ могъ слышать ихъ разговоръ. Несмотря на сильное возбужденіе, ни тотъ, ни другая ни разу не возвысили голоса. Но имъ не приходило въ голову, что слухъ мальчика изощрился за это время до послдней степени. Онъ и не прислушивался къ разговору, но каждое слово, касающееся его, слышалъ и понималъ. Онъ повернулъ къ стн свое страдальческое личико и опять терпливо и упорно думалъ.
Ученая няня сидла около него и писала письмо роднымъ.
Теперь Викторъ зналъ, что ему нужно сдлать. Онъ былъ похожъ на своего отца: разъ онъ узналъ — онъ долженъ былъ ршиться, а разъ ршился — долженъ былъ дйствовать.
Миссъ Дюнефордъ подошла къ окну и сказала, что мимо прохалъ омнибусъ.
Онъ поблагодарилъ ее, затмъ его интересъ къ лекарствамъ и шприцамъ какъ бы пропалъ. Онъ попросилъ дать ему маленькую копилку и сталъ играть ею, пока няня приготовляла его платье для гулянья.
— Никто, кром меня, не уметъ открыть мою копилку, сказалъ Викторъ и попросилъ поставить ее на столик около постели.
— Я попробую открыть ее и сосчитать мои деньги, сказалъ онъ. Теперь дайте мн мой письменный приборъ, я буду писать, пока вы приготовляете мн платье.
Она подала ему письменный приборъ и подумала, ‘какъ хорошо, что дти такъ легко отвлекаются’.
Онъ спряталъ бумагу подъ копилку, когда она снова подошла къ его постели.
— Какъ ты искусно владешь пальцами, Викторъ, замтила миссъ Дюнефордъ: ты такъ скоро пишешь, какъ будто видишь.
Ей хотлось понемногу подготовить мальчика къ тому, что онъ больше не будетъ видть.
Викторъ улыбнулся горькой недтской улыбкой, которая напомнила нян улыбку его матери. Она никогда прежде не замчала въ немъ такого сходства съ матерью.
Паула вошла въ это время, чтобы сказать, что экипажъ готовъ и что можно свести Виктора внизъ.
Когда мальчика посадили рядомъ съ ней — съ повязкой на глазахъ, сердце ея сжалось отъ боли. Чмъ дальше они хали, тмъ боле увеличивались ея страданія.
Онъ просилъ ее описывать ему улицы, по которымъ они хали, а также встрчающихся дтей и взрослыхъ.
— Мама, сказалъ онъ, наконецъ, я хочу къ нашимъ мастерскимъ.
Она не могла отказать ему въ этомъ и приказала хать.
Имъ приходилось прозжать мимо домиковъ рабочихъ.
Нкоторыя женщины сидли у пороговъ своихъ жилищъ, и ихъ неопрятныя лохмотья, вмсто одежды, поразили Паулу.
Одна женщина сидла на порог, опустивъ голову на руки, вся ея поза выражала безграничное отчаяніе. Но вниманіе Паулы боле привлекъ здоровенный мальчуганъ, тутъ же качавшійся на втвяхъ груши.
— Разскажи мн, мама, все, что здсь длается, просилъ Викторъ. Бгаютъ-ли тутъ мальчики? Лазятъ-ли они по деревьямъ?
— Одни играютъ и бгаютъ, другіе лазятъ по деревьямъ.
— Разскажи мн все подробно. Вели остановиться и разскажи.
Спокойнымъ голосомъ начала мать описывать дворъ съ небольшимъ зеленымъ холмомъ и чахлымъ кустарникомъ, женщину, сидящую на порог, и мальчика, качающагося на втвяхъ дерева.
— Это должно быть домъ Кампеля, сказалъ Викторъ, соображая. Онъ прекрасно зналъ дорогу къ мастерскимъ.
— Кампеля? повторила Паула, для которой было ршительно все равно, чей этотъ домъ. Равнодушно скользящимъ взглядомъ окинула она снова плачущую женщину и мальчика, цпляющагося голыми ногами за втви.
— Да, сударыня, Кампеля, сказалъ кучеръ. У хозяйки большое горе — она схоронила вчера своего старшаго мальчика.
— Ой, сказалъ Викторъ.— Паула молчала и Виктору пришло въ голову, что мать думаетъ въ это время: лучше умереть, чмъ быть слпымъ. Больше-ли она будетъ горевать, если онъ умретъ?
— Ей очень плохо, продолжалъ кучеръ: сынъ былъ единственный работникъ въ дом. Положимъ, онъ зарабатывалъ немного, но все-таки поддерживалъ семью. Я не знаю, что они теперь будутъ длать.
Губы Паулы дрогнули, и рука ея инстинктивно крпко сжала руку Виктора. Это было не то горе, какое испытывала она: тамъ — лишеніе матеріальной поддержки и наступленіе нужды и бдности, а тутъ — нравственное страданіе при вид на-вки искалченнаго сына. И Паула считала себя боле несчастной, нежели сидящая на порог женщина.
Они молча хали дальше къ мастерскимъ.
— Мы теперь около дома г-жи Бриджетъ, сказалъ Викторъ черезъ нкоторое время.
— Это удивительно, сударыня, какъ мальчикъ знаетъ дорогу, сказалъ кучеръ.
Чистенькій, опрятный домикъ г-жи Бриджетъ былъ заново выкрашенъ однимъ изъ ея жильцовъ и пансіонеровъ, среди которыхъ былъ и Макдональдъ.
— Скажите, пожалуйста, Симонъ, обратился къ кучеру Викторъ, что г-жа Бриджетъ хорошо заботится о Дон?
— Какъ о родномъ сын, никто лучше ея не могъ-бы ухаживать за нимъ во время болзни.
— А вы видли Дона, Симонъ?
— Да, нсколько разъ. Его кровать поставлена у окна, и онъ постоянно смотритъ въ него.
— О, Симонъ! Викторъ задыхался отъ волненія и весь дрожалъ. О, мама, позволь, пожалуйста, сейчасъ-же пойти мн къ Дону. Вдь онъ должно быть достаточно здоровъ, если смотритъ въ окно.
Чувствуя себя не въ силахъ отказать мальчику, Паула разршила Симону повернуть лошадей къ подъзду дома.
Г-жа Бриджетъ увидала подъзжающій экипажъ, и яркая краска вспыхнула на ея лиц. Она уже начала придумывать какой-нибудь предлогъ, чтобы отложить свиданіе Виктора съ больнымъ Макдональдомъ, какъ вдругъ услыхала его голосъ.
— Бриджетъ, Бриджетъ, кричалъ онъ изъ окна: вдь это Викторъ Стандишъ, подите, приведите его поскоре ко мн.
Онъ поднялъ голову отъ подушки и изумленными глазами смотрлъ на сидящаго въ экипаж мальчика.
Макдональдъ былъ весь обвязанъ перевязками и могъ двигать только головой, руки и ноги его, неподвижно вытянутыя, лежали вдоль постели.
Г-жа Бриджетъ совершенно растерялась. Она упрекала себя за женскую слабохарактерность, вслдствіе которой скрывала отъ инженера о потер зрнія Викторомъ даже теперь, когда Макдональду стало лучше, и когда онъ каждый день спрашивалъ ее о здоровь мальчика.
Она побжала навстрчу экипажу, все еще не зная, что длать дальше, и какъ предупредить испугъ и волненіе больного.
Г-жа Стандишъ была уже у входа.
— Не можетъ-ли мой мальчикъ повидать Макдональда?— обратилась она къ г-ж Бриджетъ.
Бриджетъ посмотрла на ея прекрасное лицо съ большими, грустными глазами, затмъ на маленькую фигурку сзади нея, старавшуюся ощупью выйти изъ экипажа, и глаза ея наполнились слезами.
— Ему очень хочется видть Макдональда, прибавила Паула, помогая Виктору.
— Позвольте мн проводить его, сударыня, я позабочусь о немъ, не безпокойтесь.
Паула перемнилась въ лиц при вид слезъ на на глазахъ Бриджетъ.
— Пожалуйста, мягко сказала она, я знаю, что могу довриться вамъ.
Бриджетъ облегченно перевела дыханіе и съ такимъ чувствомъ поблагодарила Паулу, что та удивилась.
Дорогой она поспшно и тихо шепнула Виктору:
— Послушайте, мой мальчикъ, Донъ не знаетъ, отчего заболли ваши глаза, ему нельзя было сказать этого, иначе онъ умеръ-бы. Не говорите ему и теперь. Вдь это будетъ страшный ударъ для него, если онъ узнаетъ, что несчастная Элленъ, надъ которой онъ работалъ всю жизнь, причинила вамъ такое несчастіе.
— Ну, конечно, согласился Викторъ, Донъ такъ много думалъ надъ Элленъ. Конечно, я не скажу ему.
— Вы добрый юноша, сказала Бриджетъ съ благодарностью.
— Я ни за что на свт не хочу причинить зло Дону, сказалъ Викторъ съ недтской серьезностью.
— Не правда-ли, какъ хорошо мальчикъ знаетъ дорогу? замтилъ одинъ изъ жильцовъ.
— Конечно, дорогой мой, отвтила Бриджетъ, съ трудомъ удерживаясь, чтобы не поцловать ребенка.
Донъ ждалъ, но его радостное привтствіе замерло на губахъ, когда онъ увидлъ повязку Виктора.
Викторъ быстро подошелъ къ нему и взялъ его за руку.
— Я такъ радъ васъ видть, Донъ, сказалъ онъ.— Положимъ, по настоящему я не могу васъ видть, но это все равно. Есть здсь стулъ, или я могу ссть на краю вашей кровати?
— Конечно, сюда, поближе ко мн. Ты мн не помшаешь. Теперь разскажи мн все, что съ тобой было.
— Я былъ очень боленъ, и мои глаза тоже очень болли. Я никогда больше не буду видть, Донъ.
Голосъ Виктора дрожалъ, онъ въ первый разъ произнесъ вслухъ то, о чемъ думалъ такъ много.
— О, не можетъ быть, сказалъ Донъ, ты не врь докторамъ, они часто ошибаются.
— Это не доктора, они ничего не говорили мн. Но я самъ это чувствую, и я въ этомъ увренъ.
— Ты дйствительно въ этомъ увренъ?
— Увренъ. Донъ, если-бы вы были уврены въ своемъ несчастіи, вамъ хотлось-бы кричать?
— Вдь это ужасно быть слпымъ? Если-бы у васъ былъ слпой мальчикъ, Донъ, вы, вроятно, очень горевали-бы? Вы, можетъ быть, хотли-бы, чтобы онъ лучше умеръ?
— Нтъ, конечно, я не хотлъ-бы этого. Зачмъ ты говоришь такія вещи, Викторъ?
— Я такъ думалъ. Когда хвораешь, такъ много страннаго думаешь. Я думалъ, что пап было-бы легче, если-бы я умеръ.
— Это неправда, Викторъ. Ему было-бы очень тяжело потерять тебя. Мой отецъ говорилъ мн какъ-то, что для родителей легче видть своихъ дтей слпыми, хромыми и больными, чмъ совсмъ терять ихъ. И это правда.
— Вроятно правда, подтвердилъ Викторъ, но все-таки очень плохо быть слпымъ. Каждый день папа покупаетъ мн разные предметы для ученія слпыхъ. Можно быть слпымъ докторомъ, пвцомъ, музыкантомъ, но никакъ нельзя быть слпымъ фабрикантомъ.
— Напрасно ты такъ думаешь, сказалъ Донъ, можно быть и фабрикантомъ. Одинъ слпой мальчикъ сдлался плотникомъ и очень недурнымъ, а онъ ничего не видлъ. Знаешь, Викторъ, мы можемъ вмст длать машину, я могу видть, а ты можешь работать. О, мы еще съ тобой поработаемъ вмст!
Викторъ возбужденно сжималъ руку Дона. Если-бы папа зналъ, что онъ еще можетъ быть на что-нибудь полезенъ! Онъ обвилъ руками шею Дона и прижался къ нему. Потомъ онъ началъ съ восторгомъ обсуждать планъ машины, перебивая себя безпрестанно восклицаніями: ‘О, Донъ, я даже не спросилъ, какъ ваше здоровье! О, Донъ, какъ мн было тяжело!’
— Я знаю и понимаю, Викторъ, мн также было тяжело, сказалъ Донъ, подавляя вздохъ. Все это такъ странно случилось. Но помни, Викторъ, что я только съ твоей помощью теперь могу опять приняться за машину. Вдь ты мн поможешь?
— О, конечно, Донъ, сказалъ Викторъ, чувствуя, что съ нимъ въ первый разъ заговорили такъ-же, какъ прежде.
Обоихъ собесдниковъ охватила радость, лица ихъ сіяли.
Бриджетъ наблюдала эту сцену черезъ окно со двора и, вздохнувъ съ видомъ невыразимаго облегченія, прошептала:
— Мальчикъ спасъ его.
Она не подозрвала, что и Донъ спасъ мальчика.
Вечеромъ въ этотъ день Викторъ попросилъ отца ссть къ его постели и поговорить съ нимъ. Его маленькая копилка стояла на столик около него.
— Ты проврялъ свои капиталы? ласково спросилъ Майлесъ.
— Нтъ, папа. Я попрошу тебя бросить кое-что въ огонь, но не смотри, пожалуйста.
— Ну, разумется, если ты не хочешь.
Онъ взялъ свернутый листокъ бумаги и бросилъ его въ огонь камина.
— Все сгорло? спросилъ Викторъ.
— Все, отвчалъ отецъ, глядя на кучку пепла, оставшуюся отъ бумаги.
— Это была моя воля, важно сказалъ Викторъ, моя послдняя воля, или завщаніе, какъ называютъ въ книгахъ.
Майлесъ вздрогнулъ, брови его сдвинулись. Онъ съ трепетомъ впился глазами въ лицо сына.
— Миссъ Дюнефордъ, обратился онъ къ нян: будьте добры, сходите къ моей жен и предупредите ее, что я жду сегодня друзей вечеромъ. Когда смолкъ шумъ тяжелыхъ шаговъ за дверью, онъ снова обратился къ Виктору.
— Зачмъ же теб было нужно завщаніе, милый?
— Я думалъ, что долженъ умереть и хотлъ теб написать объ этомъ.
— Что ты говоришь, Викторъ, зачмъ ты долженъ умереть?
— Ты сталъ бы горевать? Теперь?
— Горевать? Что-то дрогнуло и точно вскрикнуло въ голос Майлеса. Сынокъ мой, зачмъ ты говоришь это? Разв ты не понимаешь, что я не могъ-бы разстаться съ тобой, я не перенесъ-бы этого. Я говорю теперь съ тобой, какъ съ большимъ, и ты долженъ понять меня и общать мн пожалть насъ обоихъ съ мамой и не думать больше о такихъ ужасныхъ вещахъ. Для насъ нтъ и не можетъ быть большаго горя, какъ потерять тебя. Понялъ ты меня?
Викторъ кивнулъ головой и ласково прижался къ рук отца.
— И вдь ты мн нуженъ, Викторъ. Ты будешь мн помощникомъ, со временемъ займешь мое мсто фабриканта здсь.
— И я могу быть фабрикантомъ?
— Конечно, можешь.
Викторъ приподнялся и погладилъ рукой по лицу отца.
— Папа, сказалъ онъ серьезно, я скажу теб кое-что, и ты постарайся быть спокойнымъ. Я знаю, что больше никогда не буду видть.
Майлесъ смотрлъ на сына и стиснулъ зубы, чтобы не закричать отъ острой душевной боли. Онъ крпко прижалъ его къ себ и молчалъ. Вдругъ онъ услышалъ тихій дтскій смхъ.
— Можно жить и не видя, папа, прошепталъ Викторъ ему на ухо.
И Майлесъ почувствовалъ въ это время, что его сынъ сталъ ему еще ближе, чмъ прежде, и что никогда онъ не будетъ одинокъ.