Васильки, Андреевская Варвара Павловна, Год: 1892

Время на прочтение: 17 минут(ы)

 []

 []

ВАСИЛЬКИ

СОБРАНЕ РАЗСКАЗОВЪ
ДЛЯ ДТЕЙ СРЕДНЯГО ВОЗРАСТА
В. П. Андреевской,

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНЕ Ф. А. БИТЕПАЖА,

ОГЛАВЛЕНЕ.

Колинъ садикъ (съ картинкой)
Ни за сто рублей!
Манина кукла
Три встрчи
Новое платье (съ картинкой)
Маленькй птенчикъ
На себя пеняй
Врочка
Горемыка
Васина лошадка
Тяжелые дни (съ картинкой)
Нехорошая шутка
Олинъ куличъ
Черный человкъ
Не велика важность
Ддушкина комната (съ картинкой)
Опасная забава
Въ Спасовъ день
Одинъ изъ счастливыхъ дней Наташи
Въ темномъ лсу
Галченокъ
Бабушкинъ гостинецъ и три загадки

Колинъ садикъ.

Колинаго папы превосходный садъ, въ которомъ ростетъ нсколько фруктовыхъ деревьевъ и разныхъ ягодъ.
Въ особенности хороши тамъ вишни.
Одно изъ вишневыхъ деревцовъ Коля любитъ больше другихъ и, подъ руководствомъ отца, постоянно самъ за нимъ ухаживаетъ, а оно за это ежегодно приноситъ ему вкусныя ягоды.
Врочка, младшая сестра Коли, часто смотрла на это деревцо и очень сожалла, что у нея нтъ такого же.
— Коля!— сказала она какъ-то брату:— на твоемъ деревц такъ много вишенъ, почему ты меня не поподчуешь?
— Нельзя, подожди немного.
— Зачмъ ждать, я хочу теперь, сейчасъ же, неужели теб жаль, дай хотя одну ягодку.
— Не только одну ягодку, а цлую корзинку готовъ собрать для тебя, милая Вруня,— ласково отозвался мальчикъ:— только теперь еще рано.
— Нисколько, мы уже отобдали, а мама говоритъ, что конфекты и ягоды нельзя кушать только до обда, посл же — сколько угодно.
Коля улыбнулся.
— Я не къ тому говорю рано,— продолжалъ онъ, подсвъ къ сестренк.
— А къ чему же?
— Къ тому, что вишни мои еще не созрли, он теперь невкусныя, да и для здоровья вредны.
Врочка не совсмъ поняла слова брата и, полагая, что онъ просто скупится, до того разсердилась, что назвала его гадкимъ, жаднымъ мальчикомъ, убжала прочь и нсколько дней не хотла играть съ нимъ.
Кол конечно это показалось очень обиднымъ, но такъ какъ онъ не чувствовалъ себя виноватымъ, то и не безпокоился, а когда вишни дозрли, набралъ ихъ цлую корзину, прикрылъ виноградными листьями и принесъ Врочк.
— На что мн эта корзинка?— недовольнымъ тономъ спросила двочка.
— Возьми, Вра, возьми, не пожалешь,— отвчалъ Коля.
— Не надо,— не хочу.
— Да прежде чмъ отказываться, ты посмотри, что въ корзинк находится?
— И смотрть не стану.
— Напрасно.
— Она наврно пустая?
— Какъ пустая? А эти листья?
— Мн не надо листьевъ. Поди прочь съ твоей корзинкой, жадный мальчикъ, ты просто хочешь посмяться надо мной, я тебя знаю!
— Вра, перестань! Какъ теб не стыдно говорить подобнымъ образомъ!— взмолился Коля, и въ голос его послышались слезы.
Врочк стало совстно за свои рзкя слова, она постаралась улыбнуться, протянула руку къ корзинк, сбросила покрывавшй ее слой листьевъ и къ крайнему удивленю увидла подъ нимъ множество прекрасныхъ сплыхъ вишенъ.
— Теперь ты не назовешь меня скупымъ и жаднымъ,— сказалъ Коля:— и согласишься съ тмъ, что раньше я не давалъ теб ягодъ только потому, что он были несплыя.
Врочка покраснла до ушей при мысли о томъ, что напрасно такъ дурно думала о брат и, припавъ блокурой головкой къ его плечу, со слезами просила забыть несправедливые укоры.
Коля въ знакъ соглася крпко поцловалъ ее.

Ни за сто рублей!

Степ недавно минуло восемь лтъ, онъ былъ сынъ доктора и, перехавъ на дачу съ родителями, каждый день по совту отца утромъ, посл чаю, ходилъ гулять въ расположенный по близости сосновый лсокъ.
Выйдя однажды на прогулку раньше обыкновеннаго, Степа забрелъ довольно далеко, и уже хотлъ возвратиться, чтобы не опоздать къ завтраку, какъ вдругъ услыхалъ позади себя шорохъ.
‘Не медвдь ли?’ мысленно проговорилъ Степа и, со страхомъ повернувъ голову, увидлъ въ нсколькихъ шагахъ отъ себя маленькую двочку.
Она была одта очень бдно, личико ея казалось печальнымъ, задумчивымъ. Въ рукахъ она держала блюдечко, полное сплой, ароматной земляники.
— Ты продаешь ягоды?— окликнулъ двочку Степа.
— Нтъ,— отвтила она коротко, и сейчасъ же свернула въ сторону.
Степа послдовалъ за нею, ягоды казались такими аппетитными, что ему ужасно хотлось попробовать ихъ. Онъ опустилъ руку въ карманъ, вынулъ кошелекъ и посмотрлъ, сколько въ немъ находится денегъ.
Оказалось мелочи больше рубля.
— Послушай, милая, продай мн землянику?— снова обратился онъ къ малютк.
— Ни за что на свт.
— А если я теб заплачу за нее двугривенный? ~ — Все-таки не продамъ.
— Ну тридцать копекъ?
— Не продамъ.
— Полтинникъ?
— Нтъ, нтъ и нтъ!— съ досадою возразила двочка.
— И даже за рубль не отдашь?
— Ни за сто рублей!
Степа замолчалъ, упрямство маленькой незнакомки раздражило его, нсколько минутъ они шли молча, наконецъ Степа заговорилъ первый,
— Разв ты такъ богата, что не нуждаешься въ деньгахъ?— спросилъ онъ.
— Напротивъ, мы съ мамой часто голодаемъ даже, въ особенности теперь, когда заболлъ Петруша.
— А кто это Петруша?
— Мой маленькй братъ, онъ очень, очень боленъ, вчера сосдка Мироновна сказывала, что ему не поправиться, мама горько плачетъ.
— Вотъ видишь ли, теб мои деньги были бы гораздо полезне земляники, на деньги можно купить лкарство, молоко, булки, а земляника что? Скушаешь и забудешь.
— Я сама ее кушать не буду — отдамъ Петруш, онъ сегодня утромъ сказалъ, что ему очень бы хотлось ягодъ.
— Давно болнъ Петруша?
— Дв недли.
— Докторъ ходитъ?
— Нтъ, доктору надо заплатить, а намъ нечмъ.
— Какже такъ? Безъ доктора нельзя.
Двочка заплакала. Степ стало жаль ее.
— Вы далеко живете?— спросилъ онъ.
— Тутъ сейчасъ за опушкой лса. Моя мама прачка, ее зовутъ Анна.
Нсколько шаговъ дти прошли молча, наконецъ Степа опять заговорилъ.
— Значитъ ягодъ твоихъ я не получу ни за сто рублей?— спросилъ онъ, улыбнувшись.
— Ни за сто рублей, и ни въ какомъ случа!
— Тогда прощай.
— Прощайте.
Двочка пошла прямо, Степа повернулъ налво, придя домой, онъ засталъ всю семью уже за чаемъ.
— Ты сегодня опоздалъ, дружекъ,— замтилъ папа.
— Да, папочка, виноватъ, это случилось потому, что я заговорился съ одной маленькой бдной двочкой, которая несла превосходную землянику, я очень просилъ, чтобы она продала ее мн, но двочка ни за что не соглашалась.
И Степа передалъ подробно свою бесду съ сестренкою больного Петруши.
— Вотъ, папочка, еслибы ты пошелъ посмотрть мальчика?— сказалъ онъ въ заключене.
— Я самъ объ этомъ только-что думалъ. Кончай скоре чай, отправимся вмст, я захвачу съ собою аптечку, постараюсь облегчить страдане малютки, и можетъ быть, съ Божьей помощью, поставлю его на ноги.
Степа былъ готовъ мене чмъ черезъ десять минутъ и, направившись къ опушк лса, очень скоро привелъ отца къ маленькому повалившемуся, совершенно вросшему въ землю домику, гд жила прачка Анна.
Двочка, которая съ такимъ упорствомъ отказывалась продать ягоды, первая увидала подходившихъ постителей.
— Ахъ, мама!— сказала она матери.— Этотъ противный маленькй баринъ опять идетъ сюда, и даже не одинъ, а съ какимъ-то мужчиной, они врно думаютъ отнять у насъ землянику силой, спрячь скоре — Петруша не хочетъ теперь, можетъ быть онъ покушаетъ вечеромъ.
— Гд ему кушать, дурочка, когда бдняга еле дышетъ,— отвчала Анна и залилась слезами.
Но двочка все-таки торопливо схватила ягоды со стола и быстро сунула въ шкафчикъ.
Дверь въ эту минуту отворилась. На порог показался Степа и докторъ.
— Здравствуй, милая!— обратился послднй къ Анн.
Женщина встала съ мста и поклонилась.
— У тебя, говорятъ, болнъ ребенокъ?
Анна вмсто отвта заплакала еще больше.
— Дай-ка на него взглянуть!
— Что смотрть, батюшка, только тревожить.
— Но вдь я докторъ, милая, мой сынъ встртился въ лсу съ твоей дочерью, узналъ отъ нея о болзни маленькаго Петруши, и вотъ мы пришли вмст навстить его и помочь ему.
Лицо Анны въ первую минуту просяло, но потомъ снова вслдстве какой-то мрачной думы затуманилось.
— Я не могу вамъ заплатить, господинъ докторъ,— сказала она, опустивъ глаза.
— О деньгахъ не должно быть рчи!— отозвался отецъ Степы.— Еслибы ты даже вздумала давать мн ихъ, то я бы не взялъ, покажи-ка лучше скоре больного.
Анна съ благодарностью бросилась цловать руку добраго доктора и, отдернувъ занавску у кровати, приподняла маленькаго, закутаннаго различными тряпками ребенка.
— Ай, больно… больно!— слабо простоналъ ребенокъ.
— Что болитъ у тебя, голубчикъ?— ласково спросилъ докторъ.
— Все!..— отвчалъ мальчикъ и опять принялся стонать и охать.
Докторъ сталъ его внимательно осматривать, осмотръ продолжался довольно долго. Анна съ безпокойствомъ слдила за малйшимъ движенемъ доктора и за выраженемъ его лица.
Маленькая двочка, которую звали Лушей, не относилась больше недоврчиво къ неожиданнымъ постителямъ, не боялась, что у нея отнимутъ ягоды, а напротивъ, готова была съ радостью предложить ихъ, лишь бы только гости вылчили Петрушу.
— Будь покойна, сынишка поправится!— сказалъ наконецъ докторъ.— Счастье въ томъ, что сегодня удалось во-время захватить болзнь, — завтра было бы пожалуй поздно, я сейчасъ достану лкарство.
Степа помогъ отцу открыть ящикъ, въ которомъ находилась походная аптечка.
— Давай ему каждый день утромъ, въ обдъ и вечеромъ по десяти капель изъ этой сткляночки, на ночь натирай мазью, а затмъ возьми на расходъ немного денегъ,— обратился докторъ къ Анн, доставая изъ кармана кошелекъ и подавая ей трехрублевую бумажку:— больного надо кормить получше, а это сопряжено съ нкоторыми расходами.
— Батюшка, отецъ родной, откуда мн такое счастье!— начала причитать Анна, захлебываясь отъ волненя, и снова бросилась цловать руку доктора.
— Не за что, не за что,— остановилъ ее послднй.
— Какъ, батюшка, не за что? Если мой Петруша поправится, такъ я всю жизнь буду молить за васъ Богу!
— И я тоже!— добавила двочка, все время молча слушавшая разговоръ добраго барина съ мамой.
— А ягодъ все-таки не продашь?— шутя спросилъ Степа.
Луша улыбнулась и, молча доставъ изъ шкафчика землянику, подала ее.
— Я шучу, не надо.
— Нтъ, баринъ, возьмите пожалуйста, Петруша все равно не будетъ кушать.
Степ очень хотлось вкусной земляники, но онъ не ршался брать и вопросительно взглянулъ на отца.
— Возьми,— сказалъ ему послднй по-французски:— иначе она можетъ обидться.
Степа съ удовольствемъ исполнилъ совтъ отца, который, давъ Анн еще нсколько наставленй относительно того, какъ обращаться съ больнымъ, отправился домой.
Здоровье малютки съ каждымъ днемъ поправлялось, въ конц недли онъ уже всталъ съ кроватки.
Анна пришла вторично поблагодарить добраго доктора, а Луша принесла Степ дв глубокя тарелки земляники.
Степа сказалъ, что не хочетъ брать ягоды даромъ, и непремнно хотлъ заплатить за нихъ хотя бездлицу, но двочка на-отрзъ отказалась отъ денегъ.
— Ни за сто рублей не возьму отъ васъ гроша!— возразила она и, боясь, чтобы ее не заставили силою, со всхъ ногъ бросилась бжать обратно.

Манина кукла.

— Мамочка, милая, дорогая, знаешь какое у меня несчасте случилось!— вскричала однажды маленькая Маня, вбжавъ въ комнату матери.
— Что такое?— испуганно спросила послдняя.
— Моя любимая кукла Мери пропала!
— Ну это еще не такое большое несчасте,— отозвалась мама, вздохнувъ свободне.
— Какъ, мамочка, не большое? Чего еще больше! Я такъ люблю Мери, и вдобавокъ сегодня, по случаю ея рожденья, я пригласила всхъ куколъ кузины Наташи, купила конфектъ, орховъ, пастилы, чтобы угостить ихъ, и вдругъ Мери пропала, о, это ужасно! ужасно!
И, закрывъ лицо руками, двочка даже расплакалась.
— Перестань, дружокъ, успокойся — Мери найдется, просто или ты сама ее куда-нибудь засунула или няня убрала.
— Да нтъ же, мама, я везд-везд перешарила!
— Пойдемъ искать вмст,— предложила мама и, взявъ двочку за руку, пошла съ нею обходить всю квартиру.
Куклы однако дйствительно нигд не оказалось, позвали няню, позвали горничную Дуняшу, чтобы допросить хорошенько, не убрала ли которая изъ нихъ, но ни та, ни другая не могли дать никакихъ свденй.
Маня расплакалась еще больше и, грустно склонивъ головку, присла въ столовой на диван, задавая себ, въ сотый разъ вопросъ: куда бы могла дваться ея любимица?
Вдругъ въ сосдней комнат скрипнула дверь, послышался шорохъ… Маня оглянулась, и ей показалось, что кто-то побжалъ въ дтскую.
— Кто тамъ?— окликнула двочка.
Отвта не послдовало, но Маня была не изъ трусливыхъ. Поспшно соскочивъ съ дивана, она направилась въ дтскую, и не успла переступить порогъ, какъ ей прямо въ глаза бросилась сидящая на игрушечномъ кресл Мери.
Но Боже мой! Что же это такое? Мери одта въ дорогое розовое атласное платье, обшитое кружевами, на голов у нея модная шляпка съ перомъ, въ рукахъ щегольской зонтикъ… Маня остановилась въ недоумни и начала громко звать мать, отца, няню, которые, испугавшись ея крику, немедленно сбжались съ разныхъ сторонъ.
— Что случилось?
— Что такое?
— Что съ тобою?
Въ голосъ спросили они Маню. Маня молча указала пальчикомъ на куклу.
— Я ничего не вижу особеннаго, и положительно не понимаю причины твоего крика?— сказалъ папа, взглянувъ на двочку съ удивленемъ.
— Да, папочка, потому что ты не знаешь въ чемъ дло?— отвчала Маня.— Вдь моя Мери съ утра пропала, несмотря на то, что сегодня день ея рожденья, что я для нея созвала гостей и приготовила большой праздникъ, теперь же вдругъ вернулась сама, одна, разодтая, въ новой шляпк и съ зонтикомъ, прежде у нея ничего этого не было, согласись, что есть чему не только удивляться, но даже испугаться.
— Ты полагаешь, что она уходила куда-нибудь?— съ улыбкой спросила мама.
— Я знаю, что куклы одн ходить не могутъ, а между тмъ Мери уходила, это ясно.
— Но, дружокъ мой, вдь куклы не живыя существа, он ни двигаться, ни говорить, ни думать не могутъ.
— Это правда.
— Вроятно кто-нибудь взялъ ее и, желая доставить теб удовольстве, разодлъ такъ нарядно, иначе быть не можетъ.
— Вопросъ въ томъ, кто это сдлалъ, врно ты, мамочка?
Мама отрицательно покачала головой.
— Няня, ты?— обратилась двочка къ старушк-няни.
— Нтъ, голубка, не я. Гд мн старой, со слпыми глазами, смастерить такой модный нарядъ, я и нитку-то вдть въ иголку не вижу.
— Тогда врно ты, папочка?— ршила Маня, подбжавъ къ отцу, чтобы обнять его.
— Разв ты видала меня когда-нибудь за шитьемъ?— смясь, возразилъ отецъ, стараясь высвободиться изъ объятй дочери.— Вообрази, какъ было бы красиво смотрть со стороны, еслибы я занялся кройкою кукольныхъ платьевъ!..
Вс присутствующе невольно засмялись этому замчаню, разсмялся и еще кто-то за дверью.
Какъ уже сказано выше, Маня была не изъ трусливыхъ, а потому крайне заинтересованная тмъ, кто бы это могъ быть, поспшила заглянуть за дверь.
— Наташа!— радостно вскрикнула она, поцловавъ кузину.— Теперь мн нечего больше допрашивать, кто нарядилъ Мери, спасибо теб, дорогая, спасибо!.. спасибо!..
Наташа созналась, что дйствительно сегодня рано утромъ, пока Маня еще спала, пришла за куклой и попросила свою маму сшить для нея платье, шляпка же и зонтикъ были куплены наканун.
Маня еще разъ крпко поцловала подругу, которая затмъ отправилась домой, чтобы привести своихъ куколъ.
Началось угощенье, вдобавокъ же къ пастил, орхамъ и конфектамъ папа, желая ознаменовать день рожденья любимой Мининой куклы, прислалъ немного благо вина, налитаго во флакончикъ отъ духовъ, напоминающй своею формою форму графина.
Маня и Наташа очень обрадовались и, наливъ вино въ маленьке, игрушечные стаканчики, пили за здоровье новорожденной Мери.

Три встр&#1123,чи.

Въ одномъ густомъ, дремучемъ лсу жилъ маленькй, весь покрытый щетиною, зврекъ, жилъ онъ себ тихо, скромно, никогда никому вреда не длалъ.
Цлый день сидлъ, бывало, притаившись подъ густымъ плетнемъ, кучей хвороста или въ глубин какого-нибудь куста, голоса не подаетъ и только подъ вечеръ выйдетъ прогуляться, чтобы раздобыть чего-нибудь поужинать.
Зврекъ этотъ называется ежомъ. Онъ всю зиму насквозь провелъ въ глубокомъ сн (спячк) и съ наступленемъ весны вышелъ однажды на Божй свтъ подышать чистымъ воздухомъ.
Давно, давно уже не лакомился ежикъ жуками, тараканами, полевыми мышками, до которыхъ онъ большой охотникъ, давно не бродилъ по лсу, тихо прокладывая себ дорогу между грудою сухихъ, прошлогоднихъ листьевъ.
‘Хорошо здсь’, подумалъ зврекъ, съ наслажденемъ поводя носикомъ во вс стороны, обнюхивая чуть не каждую травку.
Не усплъ онъ сдлать нсколько шаговъ, какъ услыхалъ гд-то по близости шорохъ.
Струсивъ, ежикъ готовился-было свернуться клубкомъ, какъ длалъ всегда въ минуты опасности, но, замтивъ около себя небольшую змйку, называемую ужомъ, забылъ страхъ, смло подбжалъ къ ней и сталъ обнюхивать ея длинное, круглое тло, покрытое чешуйками, сро-зеленоватую голову и гибкую, отливающую сталью, спину.
Ужъ, повидимому, не обрадовался встрчи съ ежомъ, онъ широко раскрылъ пасть съ острыми зубами, зашиплъ и, не долго думая, ужалилъ ежа въ лапку.
Ежъ не смутился, не отступилъ, а преспокойно началъ зализывать ужаленное мсто, при чемъ неожиданно получилъ въ высунутый языкъ новую рану.
И на это не обратилъ ежъ вниманя, онъ инстинктивно понималъ, что жало ужа не ядовито, и попрежнему продолжалъ обнюхивать его до тхъ поръ, пока, въ волю натшившись безпомощностью шипящаго противника, вдругъ быстро схватилъ въ ротъ его голову, раздробилъ ее и сълъ уя?а совсмъ.
— Вотъ такъ позавтракалъ!— сказалъ тогда ежъ, самодовольно облизываясь, и собрался снова продолжать путь своими ровными, мелкими шажками, какъ опять услыхалъ шорохъ сильне прежняго, сопровождаемый человческимъ голосомъ и громкимъ лаемъ быстро приближающейся собаки.’
Ежъ въ первую минуту ршился бжать, потомъ, разсудивъ весьма основательно, что при его неповоротливости это невозможно, мигомъ свернулся въ клубокъ, ощетинилъ свои колючя иглы и спокойно ждалъ нападеня.
Подбжавшая собака продолжала ворчать и лаять, ежъ не шевелился.
Собака попробовала схватить его въ зубы, но укололась, съ визгомъ отскочила прочь и вроятно убдившись, что ничего-молъ не подлаешь, нехотя послдовала за своимъ господиномъ.
Кругомъ наступило прежнее спокойстве, ежъ сталъ потихоньку раздвигать переднй и заднй конецъ своего панцыря, всталъ осторожно на землю, и мало-по-малу высунулъ крошечное свиное рыльце.
Кожа на голов ежа еще щетинилась, и всегда веселые глазки, спрятанные подъ нависшими бровями, смотрли угрюмо.
Но вскор мордочка начала разглаживаться, носикъ высунулся впередъ, изъ круглаго колючаго комка образовался прежнй маленькй зврекъ, который пошелъ своей дорогой, какъ-будто ничего особеннаго съ нимъ не случилось, но видно день выдался такой странный, едва кончилась исторя съ собакой, какъ опять что-то вблизи зашевелилось.
Ежъ не усплъ еще хорошенько разобрать, въ какой именно сторон слышался шелестъ, какъ мимо его стрлой пронеслась полевая мышь.
— Этотъ врагъ не страшенъ,— прошепталъ ежъ, и пустился въ погоню за крошечнымъ зврькомъ.
Мышь же юркнула прямо въ свое подземное жилище.
Замтивъ, что мышка точно сквозь землю провалилась, ежъ принялся терпливо обнюхивать все вокругъ себя и въ конц-концовъ попалъ на то мсто, гд скрывалась мышь.
Разрывъ мордочкой землю, онъ сталъ упорно пробираться по стопамъ мыши, и черезъ нсколько минутъ должно быть догналъ ее, изъ норки послышался жалобный пискъ…
Нсколько минутъ спустя ежикъ вышелъ обратно, онъ былъ очень сытъ и доволенъ, вернулся домой и, расположившись отдохнуть на сухихъ листьяхъ, замнявшихъ ему постель, только-что собрался зажмурить глазки, какъ вдругъ къ нему вошелъ сосдъ — прятель, такой же маленькй, колючй ежъ, жившй по сосдству.
— Здорово, дружище!— сказалъ онъ нашему ежику.
— Здорово, товарищъ!— отозвался послднй.— Какъ поживаешь?
— Ничего себ, помаленьку, только одна бда!
— Какая?
— Проголодался ужасно, нтъ ли у тебя чего перекусить?
— Къ несчастю дома ничего нтъ, но за то я какъ сегодня угостился, просто прелесть!
— Чмъ?
Ежикъ подробно разсказалъ товарищу вс приключеня своей первой весенней прогулки, бесда продолжалась между ними довольно долго, и описане вкуснаго жаркого, въ вид ужа и полевой мышки, еще больше раздразнило аппетитъ проголодавшагося сосда, который, въ надежд тоже напасть на что-нибудь подобное, выйдя отъ ежика, не пошелъ домой, а отправился въ лсъ и въ поле за наживою.
Ужа повстрчать ему не удалось, но полевыхъ мышей попадалось множество, такъ что голодъ онъ утолилъ отлично, и возвратился къ себ совершенно довольнымъ.

Новое платье.

— Мамочка, позволь сегодня одть новое платье, мн очень, очень хочется?— сказала Таня своей матери.
— Зачмъ, другъ мой, ты можешь его запачкать.
— Нтъ, мамочка, не запачкаю, даю теб честное слово, вдь для того же оно и сшито, чтобы носить?
— Да, но только не дома.
— Это все равно, я буду осторожна, не разорву и не запятнаю.
Мама долго не соглашалась, но потомъ въ конц-концовъ потеряла терпне вслдстве настоятельной просьбы двочки и приказала горничной достать ей изъ шкафа новое розовое платье.
Таня поспшно побжала въ дтскую, сбросила съ себя ситцевый, уже нсколько полинялый и порядочно помятый капотикъ, и замнила его розовымъ платьицемъ, обложеннымъ около ворота и рукавовъ блыми кружевами.
Первое время она такъ берегла свой новый костюмъ, что даже боялась ссть, чтобы не приплюснуть и, изъ страха какъ-нибудь нечаянно сдлать пятно, надла передникъ, но затмъ, мало-по-малу, такъ увлеклась игрою въ мячикъ и въ жмурки съ маленькимъ братомъ Женей, что совершенно позабыла о плать.
Выбжала въ садъ, отправилась собирать ягоды, уронила нсколько изъ нихъ на передникъ, нечаянно продавила рукою, такъ что пятно прошло черезъ передникъ и, ничего не замтивъ, вернулась обратно въ комнату бгать съ Женей въ лошадки. Забава эта ей очень понравилась… Женя такъ ловко подгонялъ кнутикомъ, такъ смшно выкрикивалъ:
‘Ей берегись!’ или: ‘держи праве!’ а собачка Нелька съ такимъ восторгомъ догоняла ихъ и дергала, что Таня, позабывъ все на свт, даже не замтила, что острые зубы Нельки въ нсколькихъ мстахъ прорвали ей подолъ.

 []

Къ вечеру Таня сняла новое платье, которое горничная повсила обратно въ шкафъ, и Таня больше не вспоминала о немъ до тхъ поръ, пока черезъ нсколько дней мама получила приглашене отъ сосдей на имянины.
— Вдь ты возьмешь меня съ собою, не правда ли?— спросила двочка.
— Съ большимъ удовольствемъ, но только…
— Что?
— Надо осмотрть твое новое платье, мн кажется оно въ такомъ ужасномъ вид, что его надть невозможно.
Таня открыла шкафъ, сняла съ вшалки розовое платье, и когда увидала его, то даже расплакалась.
Платье дйствительно оказалось никуда не годнымъ, и ей волей-неволей пришлось лишить себя удовольствя сопровождать маму въ гости.

Маленькй птенчикъ.

Крошечный, только-что оперившйся птенчикъ жилъ со своимъ отцомъ и матерью въ гнздышк, свитомъ въ каретномъ сара одного богатаго помщика.
Хорошо, тепло и уютно было птенчику въ этомъ гнздышк, мать заботилась о томъ, чтобы онъ не озябъ и не былъ голоденъ, прикрывала его перышками и въ клюв приносила кормъ, такъ какъ онъ еще летать не могъ, а отецъ во время ея отсутствя сторожилъ гнздышко, чтобы грхомъ кто не обидлъ птенчика, который считалъ себя совершенно счастливымъ, полагая, что вся жизнь пройдетъ подобнымъ образомъ, какъ вдругъ въ одно прекрасное утро случилась съ нимъ такая бда, что и передать трудно.
Кучеръ Никаноръ, въ ожидани посщеня бариномъ каретнаго сарая, задумалъ привести его въ порядокъ и, взявъ въ руки метлу, всаженную на длинную-предлинную палку, принялся обмахивать со стнъ и потолка паутину.
— Опасайся!— шепнула птенчику мама.
— Я не могу летть, не умю…— возразилъ птенчикъ.
— Прыгай скоре съ гнзда!— продолжала мама съ отчаянемъ.— Можетъ Богъ дастъ не ушибешься, такъ какъ на полу накидано сно… Иначе все равно погибнешь!
Говоря это, мама крошечной птички бросилась впередъ, полетла низко, низко, вслдъ за нею комомъ свалился птенчикъ, и въ то же самое время рухнуло ихъ гнздышко.
По счастю птенчикъ не расшибся и, спотыкаясь на тоненькихъ, слабыхъ ножкахъ, торопливо запрыгалъ въ самый темный уголъ сарая, гд стояла пустая, опрокинутая кверху дномъ бочка.
— Сиди здсь смирно… не капошись… не подавай признака жизни,— тихо проговорила мать.— Мы съ папой не забудемъ тебя… Сегодня же примемся за устройство новаго гнздышка и, пока ты еще летать не можешь, будемъ сюда приносить теб кормъ и на ночь являться сами.
Съ этими словами мама упорхнула, оставивъ птенчика еле живого отъ испуга. Бдняжка дрожалъ всмъ своимъ маленькимъ тльцемъ, слыша вокругъ шумъ и тяжелые шаги кучера Никанора.
Наконецъ все затихло… Никаноръ кончилъ уборку, вышелъ изъ сарая и заперъ дверь на замокъ, птенчикъ началъ мало-по-малу успокоиваться, сталъ расправлять крылышки, сдлалъ даже попытку подняться наверхъ, какъ вдругъ дверь снова скрипнула и онъ опять заслышалъ знакомые шаги Никанора, который на этотъ разъ вошелъ въ сарай въ сопровождени самого помщика и его маленькаго сына.
— Прибралъ все?— спросилъ помщикъ.
— Все, какъ слдуетъ,— утвердительно отвтилъ кучеръ.
— А что это за бочка стоитъ въ углу?
— Я не зналъ, какъ съ нею быть, оставить ли здсь, или изволите приказать отнести въ конюшню?
— Конечно отнести въ конюшню, здсь ей не мсто.
— Если угодно, я могу сейчасъ это сдлать.
— Отлично.
Услыхавъ такя рчи, птенчикъ снова задрожалъ отъ страха и прижался въ самый уголъ сарая,— надясь, что его не замтятъ.
Но увы! надежда не сбылась. Едва только Никаноръ сдвинулъ съ мста бочку, Степа (такъ звали сына помщика) сейчасъ же увидалъ птенчика.
— Папа, папа!— вскричалъ онъ радостно.— Посмотри какую я сдлалъ находку? И, поднявъ птенчика съ полу, осторожно сжалъ его въ рук…
Птенчикъ ничего не помнилъ отъ страха, только жалобно запищалъ и умоляющими глазами взглянулъ на мальчика, но мальчикъ не обратилъ на это вниманя и понесъ его куда-то.
‘Пропалъ’, подумалъ бдняжка я окончательно ничего не могъ сообразить, когда же, по прошестви нкотораго времени, нсколько опомнился, то увидлъ себя сидящимъ въ прехорошенькой клтк.
Передъ нимъ стояло блюдечко съ водой и лежалъ кормъ, но, какъ уже сказано выше, птенчикъ былъ еще слишкомъ малъ, чтобы умть употреблять то и другое.
Степа, стоявшй около клтки, должно быть замтилъ это, потому что, открывъ дверку, просунулъ руку и, вынувъ птичку, началъ кормить изо рта.
Птенчикъ, видя, что ему зла не длаютъ, пересталъ трусить, пообдалъ съ большимъ аппетитомъ и очень обрадовался, когда Степа снова впихнулъ его въ клтку и клтку затмъ поставилъ на открытое окно.
‘Можетъ быть мать или отецъ пролетятъ мимо, узнаютъ меня’, подумалъ птенчикъ, и въ самомъ дл, по прошестви самаго непродолжительнаго срока желане его исполнилось.
Птичка-мамаша, вернувшись въ сарай и не найдя бочки на прежнемъ мст, сильно взволновалась.
Какъ безумная начала она кидаться въ разныя стороны и наконецъ, выбившись изъ силъ, случайно присла на подоконникъ, гд стояла клтка.
Птенчикъ первый узналъ ее.
— Чирикъ, чирикъ!— пропищалъ онъ жалобно.
Услыхавъ знакомый, дорогой голосъ, мама птенчика очень обрадовалась.
Въ короткихъ словахъ передала она ему свой страхъ, который испытывала вслдстве неизвстности о томъ, гд онъ, и что съ нимъ сталось, и начала разспрашивать, какъ ему живется-можется.
— Мн здсь очень хорошо,— щебеталъ птенчикъ:— только скучно безъ тебя и безъ папы.
— Намъ тоже не весело однимъ,— отозвалась птичка-мама.— Я вотъ полетла направо искать тебя, а отецъ налво, и вечеромъ мы сговорились встртиться на крыш садовой бесдки, чтобы сообщить другъ другу о результат нашихъ поисковъ. Воображаю, какъ онъ, сердечный, обрадуется, когда узнаетъ, что я нашла наше сокровище, слава Богу, что ты живъ, здоровъ и что съ тобою не случилось ничего дурного, пока летать не умешь, надо оставаться въ клтк, а затмъ можетъ быть удастся…
Тутъ рчь птички оборвалась. Около окна послышался шорохъ и человческе голоса, испугавшись, мамаша-птичка вспорхнула на дерево, голоса между тмъ слышались все ясне и ясне,— то Степа говорилъ со своею матерью.
— Мн бы очень хотлось оставить у насъ навсегда маленькаго птенчика,— замтилъ Степа,
— Не совтую,— отозвалась мама.
— Почему?
— Онъ будетъ тосковать.
— Но вдь ему здсь лучше, чмъ на свобод, я забочусь о немъ, кормлю его, цлый день клтка стоитъ на чистомъ воздух, къ ночи я уношу его въ теплую, сухую комнату, разв на свобод можно найти такя удобства.
— Все это совершенно справедливо, Степа, но подумай — согласился ли бы ты жить въ роскошномъ дворц, кушать дорогя кушанья и въ то же самое время никогда не видть ни меня, ни папы.
— Нтъ,— поспшно отвтилъ Степа.
— Вотъ видишь ли, а у птенчика тоже есть и папа, и мама, которые о немъ вроятно тоскуютъ и безъ которыхъ ему, конечно, тоже очень скучно.
— Правда, мамочка, совершенная правда,— отозвался мальчикъ.— Въ такомъ случа я вотъ что сдлаю: пусть птенчикъ поживетъ у насъ пока онъ еще малъ и не уметъ ни летать, ни кушать, а затмъ я его выпущу…
Съ этими словами шорохъ у окна затихъ, Степа съ мамой прошли дальше, а птичка-мамаша снова спустилась на подоконникъ и сказала своему птенчику:
— Слышалъ?
— Слышалъ,— радостно отвчалъ послднй.— Ахъ, скоре бы мн вырости и научиться клевать…
— Пока до свиданя…— отозвалась пернатая мамаша.— Будь покоенъ, терпливъ, я ежедневно буду навщать тебя.
Согласно данному общаню она не пропустила ни одного дня, иногда являлась одна, иногда вмст съ отцомъ птенчика.
Но вотъ наконецъ наступила такъ давно и съ такимъ нетерпнемъ ожидаемая птичьей семьей минута.
Маленькй птенчикъ, по мнню Степы, выросъ и окрпъ настолько, что его уже можно было выпускать смло.
— Лети съ Богомъ, куда хочешь,— сказалъ ему тогда мальчикъ и отворилъ клтку.
Птенчикъ не заставилъ дважды повторить себ это предложене, тмъ боле, что какъ разъ замтилъ прилетвшихъ навстить его родителей, которые, увидвъ у открытаго окна Степу съ клткою въ рукахъ, притаились между листьями сосдняго дерева.
— Чирикъ, чирикъ!— пропищалъ птенчикъ, взмахнулъ крылышками, быстро поднялся кверху и, присоединившись къ отцу и матери, скрылся изъ виду.

На себя пеняй.

Тепло и уютно въ кабинет Петра Ивановича Мельгунова, который, расположившись въ кресл за небольшимъ столикомъ, склеиваетъ изъ картона домикъ для своего внука Феди. Федя сидитъ около, онъ весь погруженъ въ созерцане ддушкинаго труда… Внимательно слдитъ глазенками за движенемъ его пальцевъ и даже боится пошевелиться, чтобы какъ-нибудь не толкнуть старика и не испортить дло.
Но вотъ домикъ почти оконченъ, остается только раскрасить окна да подрисовать крышу.
— Экое горе какое!— сказалъ ддушка.— Краски-то забылъ купить…
— Какъ же быть?— тревожно спросилъ Федя.
— Надо сейчасъ отправиться въ лавку, иначе будетъ поздно, тмъ боле, что завтра уже сочельникъ, магазины, пожалуй, скоро закроютъ.
Съ этими словами Петръ Ивановичъ поспшно всталъ съ мста и началъ одваться.
— Смотри, безъ меня ничего не трогай,— обратился онъ къ Фед.— Домикъ еще не усплъ высохнуть, можешь покривить его, запачкать и вообще, такъ или иначе, испортить.
Федя общалъ не прикасаться къ домику, но едва только ддушка скрылся за дверью, какъ плутишка не выдержалъ характера и, соскочивъ со своего мста, вскарабкался
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека