Д. Молдавский
Д. Молдавский
Василий Березайский и его ‘Анекдоты древних пощехонцев’
Василий Березайский и его ‘Анекдоты древних пощехонцев’
* * *
Сноски
—————————————
Василий Березайский и его ‘Анекдоты древних пошехонцев’, Молдавский Д., Год: 1955
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Среди имен писателей, создававших произведения на сказочном материале, незаслуженно забыто имя В. С. Березайского. С. А. Венгеров, автор единственной статьи о литературной деятельности В. С. Березайского, называл последнего ‘несправедливо обойденным писателем’. Статья эта, вошедшая в очередной том ‘Критико-биографического словаря’ (т. II, СПб., 1891), отделена от нас половиной века, но мы и теперь может присоединиться к мнению Венгерова. В. С. Березайский — писатель-фольклорист, педагог-просветитель, полностью забытый и фольклористикой и историей литературы. Достаточно указать, что в ‘Истории русской этнографии’ А. Н. Пыпина его имя даже не названо, а те авторы, которые упоминали о нем (Сахаров, Потебня, Савченко, Зеленин и др.), дальше простого упоминания не шли.
Литературное наследство Василия Семеновича Березайского не велико, хотя и очень разнохарактерно. Несколько статей в прогрессивном журнале конца XVIII века, брошюра о погребенных извержением Везувия городах, учебник арифметики, ‘Анекдоты древних пошехонцев’ с сатирическим словарем, приложенным ко второму изданию, — вот все, что дошло до нас.
О жизни В. С. Березайского имеется очень мало сведений. Известно, что он родился в 1762 г. в Ярославской губернии и происходил из среды деревенского духовенства. Учился, а позднее и преподавал, в Санкт-Петербургской семинарии, а затем с 1783 до 1816 гг. — в ‘Обществе Благородных девиц’ и в Мещанском училище.
Первые его литературные опыты были связаны с журналом ‘Растущий виноград’. Этот журнал издавался ‘народным училищем города Св. Петра’ с 1785 по 1788 г. В журнал Березайский был введен редактором Евгением Борисовичем Сырейщиковым, переведенным в 1784 г. в Петербург из Москвы, где он работал переводчиком и участвовал в ‘Московских ведомостях’, издававшихся в это время Н. И. Новиковым.
Е. Б. Сырейщиков был человеком разносторонних интересов. Он занимался и археологией, и нумизматикой, и историей. Видимо, под его влиянием В. С. Березайский написал для журнала компилятивную статью ‘Любопытное открытие города Геркулана, поглощенного страшным извержением Везувия и бывшего под землей около 1700 лет’. [1]
Е. Б. Сырейщикова на посту редактора ‘Растущего винограда’ сменил Василий Федорович Зуев, крупный русский этнограф, спутник и друг Палласа, который в журнальной деятельности продолжал линию Сырейщикова. При нем журнал ‘Растущий виноград’ оставался просветительским. Основной удар журнал направлял на суеверия. К суевериям в нем относились вера в сны, в ночные кошмары, рассказы о волшебницах и волшебстве. В поэме ‘Домовой’ давалось разъяснение, что в тяжелых сновидениях виновны не ‘сверхъестественные’ силы, а ‘крови оборот по жилам круговой’. В статье ‘О весталках, сивиллах и волшебницах’ неизвестный автор писал: ‘Существование волшебниц есть один только вымысел…’ и далее: ‘…должны признаться, что сказки о волшебницах, так как и подобные оным басни, в начале имели целью своею токмо наставление, и именно тех, для кого они были вымышлены. Обычно, в скором времени, уважение их от смешных и баснословных обстоятельств, коими оные были наполнены, токмо умалилось, что одним токмо кормилицам для увеселения и усыпления младенцев были предоставлены’ (‘Растущий виноград’, 1787, март).
В редакции ‘Растущего винограда’ волшебные сказки относились к области суеверий. В. Березайский провел эту мысль в предисловии к своей книге ‘Анекдоты древних пошехонцев’ (1798), настолько близком к приведенной статье манерой изложения и отдельными положениями, что можно предположить его авторство в этой анонимной статье.
В 1798 г. вышла книга ‘Анекдоты древних пошехонцев’. Затем в литературной деятельности писателя происходит двадцатитрехлетний перерыв, возможно, находящийся в связи с изданием ‘Анекдотов’. Биографические данные об этом периоде очень скудны. Известно, что в 1812 г. Березайский был награжден орденом Владимира IV степени и получил очередной чин. В 1816 г. в звании коллежского советника он дважды подает прошение на имя ‘высокопочтенного совета при воспитательном обществе благородных девиц’, [2] где просит освободить его от службы: ‘С умножением лет моих умножаются купно мои немощи, со дня на день оскудевают мои силы, — писал В. С. Березайский, — и я сам в себе сознаю, что уже не могу надлежаще и с должной пользой, как в лета прежние, исполнять настоящую мою должность’. Он просил дать ему отставку и исходатайствовать пенсию.
Получив отставку, Березайский зажил на положенную ему пенсию в размере 1190 рублей в год ассигнациями. Однако и на покое Березайский не оставлял литературно-педагогических занятий. В 1818 г. вышла его книга ‘Арифметика, сочиненная для употребления в обществе благородных девиц’, по манере изложения, стилю и языку она близка к книге Н. Г. Курганова, его старшего современника.
Персонажи арифметических задач и примеров в книге В. Березайского чрезвычайно разнообразны. Здесь и ‘бдительная, высокая особа’, расщипывающая на самопрялке корпию для раненых, и гостинодворцы, и ткачи, и 27 жнецов, вырабатывающих за лето 2595 рублей. Но крепостные в числе персонажей отсутствуют. В примерной росписи доходов и расходов он не забыл учесть месячную выплату не только учительнице, но и садовнику и дворовым. Герои его задач (например, который, ‘будучи спрошен гостем: ‘Сколько, брат, тебе лет?’, ответил просто: ‘Кабы мне было еще столько, да полстолько, да четверть столько, да еще один год, то было бы мне сто лет’) — явно сказочного происхождения.
Последней работой В. С. Березайского был ‘Забавный словарь’, служащий присовокуплением к ‘Анекдотам пошехонцев’, в издании 1821 г. [3] На основе ‘Словаря’ можно утверждать, что Березайский был знаком с ‘Карманным богословским словарем’ Гольбаха, ‘Философским словарем’ Вольтера, с трудами Ломоносова и прекрасно знал современную ему русскую художественную литературу.
Березайский был знаком с трудами Новикова, он почтительно упоминает ‘Опыт исторического словаря’. Он переносит в свой словарь афоризмы вроде: ‘Арифметика — искусство богатому считать свое, а бедному чужое’ и др.
Знал он и И. И. Хемницера, басней которого ‘Домовой’ восхищался. В свое время Хемницер написал басню ‘Лестница’:
‘На что бы походило,
Когда б в правлении, каком бы то ни было,
Не с высших степеней, а с нижних начинать
Порядок наблюдать?’.
Эта же мысль есть у Березайского, но у последнего она выражена прямее: ‘лестница — ее надобно месть сверху’.
Показательно, что в издании анекдотов 1863 г. объяснение слова ‘лестница’ было снято (как слово ‘афеист’ и другие).
Вообще афоризмы выразительно характеризуют взгляды автора: ‘богач — часто или сам несправедлив, или наследник несправедливых’, ‘бухгалтерия — искусство вычислять чужое имущество при своей бедности’, ‘вор — маленький, как муха в паутине увязнет, а большой, как шершень прорывает паутину и улетает цел и невредим’, ‘господство — власть умничать и глупому’.
Березайский не понял и не принял сентиментальных и романтических настроений. Он писал: ‘Мечтание — припадок стихотворцев. Меланхолия — вывеска душевной болезни’.
Березайский не был уверен в том, что к его словарю отнесутся положительно. Этим можно объяснить и его защитительный эпиграф: ‘Смеяся правду говорить, что нам может воспретить?’ (Гораций), и то, что словарь прошел цензуру на несколько дней раньше самих ‘Анекдотов’. Это указывает на попытку автора обойти цензуру, представить словарь как бы безобидным примечанием к еще не увиденной цензором (Ив. Тимковским) книге. На самом же деле словарь никакого отношения к ‘Анекдотам’ не имел.
Умер В. С. Березайский в 1821 г. [4]
‘Анекдоты древних пошехонцев’ вышли первым изданием в 1798 г., вторично в 1821 г. Во втором издании книга называлась: ‘Анекдоты или веселые похождения старинных пошехонцев, издание новое, поправленное, с прибавлением повестей о Щуке и походе на Медведя, с присовокуплением забавного словаря’.
В литературе XVIII века термин ‘анекдот’ имел иное значение, нежели сейчас. По определению ‘Нового словотолкователя’ (СПб., 1803) — ‘анекдот, гр., повесть о тайном случае, достопамятное происшествие любопытное, такие деяния или происшествия, кои не были еще напечатаны. Слово сие — само по себе — значит дела, которые не были еще обнародованы и при произведении которых действующие желали тайности’ (ч. 1, стр. 151). Во времена Березайского анекдотами называли и исторические очерки (Анекдоты или достопамятнейшие исторические сокровенные деяния оттоманского двора, 1 и 2 тома, соч. членами Парижской Академии наук, 1787), и приключенческие повести (Анекдоты греческие или приключения Аридея брата Александра Великого, 1789), и, наконец, сборники сказок и анекдотов (в современном значении слова).
В последние десятилетия XVIII века вышло в свет значительное количество сборников ‘Сказок’. Уже давно установлено, что в большинстве эти сборники лишь отдаленно напоминали народное творчество.
К наиболее известным сборникам такого рода можно отнести сборники М. Д. Чулкова, В. А. Левшина и многих других.
Одним из авторов-сказочников был Сергей Васильевич Друковцев, выпустивший подряд два сборника — ‘Бабушкины сказки’ (1778) и ‘Сава — ночная птица’ (1779). Характерен первый сборник ‘Бабушкины сказки’, где персонажи беспрерывно сталкиваются с крепостнической действительностью. В одном из анекдотов дядька подходит к своему барину, молодому помещику, проживающему состояние и разоряющему крестьян: ‘Я слышал вчера, — говорит он, — что вы изволили в вотчины свои послать указ, на четыре года вперед денежный оброк весь сполна… я всегда от слез бедных крестьян свой богатый кафтан мокрым надеваю’. Старуха-помещица из другого анекдота боится, что все крестьяне будут убиты ворами: ‘Что мы тогда будем делать? — говорит она. — Кому хлеб пахать? И я на старости с голоду умру’.
Очевидно, эти социальные мотивы вызвали цензурные осложнения. В сборнике ‘Сава — ночная птица’ они были отодвинуты на задний план, в предисловии к сборнику С. В. Друковцев указывал, что предыдущий сборник он ‘принужден был отослать на бумажную фабрику промыть’. Второй сборник сделан в расчете на занимательность, с одной стороны, и на пропаганду отвлеченных идей человечности, с другой.
С. В. Друковцев нередко обращался к подлинно народному творчеству: в тех случаях, когда он излагает нужный ему сказочный сюжет, он делает это весьма точно, хотя метод записи со слов исполнителя был ему чужд. Так передана им сказка о ленивой жене, которая идет в дом к мужу лишь потому, что, по его словам, у него все домашние работы выполняет кот, который ‘в избе все варит и жарит, рубашки шьет и моет’. Наказанная за леность жена исправляется.
Гораздо дальше стоит от народного творчества неизвестный автор стихотворного ‘Старичка-Весельчака’ (1790), выражавшего идеи противоположного лагеря. У С. В. Друковцева видно сочувствие обездоленному и нищему крестьянству и презрение к дворянам, вроде тех, которые, ‘как скоро хлеб с поля крестьяне уберут и обмолота положат на житницы, приказывают им всем итти в разные места по селам и городам, деревням, торгам и ярмаркам, для собирания милостыни’.
У составителя сборника ‘Старичок-Весельчак’, напротив, проявляется презрение к бедности, подчеркивается ум и находчивость дворянской молодежи. [5] Фольклор в нем фальсифицирован.
Сборником, непосредственно предшествующим ‘Анекдотам древних пошехонцев’ Березайского, была книга ‘Старая погудка на новый лад’ (1795), рассчитанная на самого широкого читателя и до известной степени продолжающая линию ‘Бабушкиных сказок’. В этом сборнике была представлена и новеллистическая сказка о дурне Шарине. По манере изложения эта сказка — свод сюжетов о дураках: дурак убивает мать, обвиняет прохожего и берет с него дань, покупает на эти деньги ложки, горшки, соль и стол, теряет их, плавает по избе в корыте, созывает свадьбу, убивает детей и, когда братья бегут от него, забирается в мешок одного из них.
Метод соединения сюжетов лежит и в основе ‘Анекдотов древних пошехонцев’ Березайского.
Березайский одним из первых записывал сказки и печатно призывал записывать их от рассказчиков. Говоря о том, что сказки эти ‘слушают с удовольствием и приятной улыбкой, даже смехом, близким к хохоту’, он замечает: ‘Я то сам не раз видал и записывал карандашами’.
В предисловии к ‘Анекдотам’ Березайский ополчается на суеверов. Он перечисляет все виды гаданий на бобах, на воде при помощи решета, на картах, на кофе. Во втором издании (1821), в период повышенного интереса к народности и идеализации ее реакционных черт, он добавляет ироническое рассуждение о том, что значит ‘чесание ладони, той или другой, лба, переносья… умывание кошки лапой’.
К списку суеверий он относит и уменье ‘нянюшек и мамушек’ переноситься ‘быстропарным’ умом за ‘тридесять земель, за тридесять морей, в подземное царство’. К суевериям относит Березайский веру в героев бывальщин и волшебных сказок, ‘прогуливающих в полночь мертвецов, Ягу-костяную ногу, русалок, Буку’ и т. п.
Изложение ‘Анекдотов’ Березайский ведет как бы ‘посылками’ от Словохота к Любоведу, из города Галич — в С.-Петербург. Первая ‘посылка’ (т. е. глава) посвящена описанию похода пошехонцев к воеводе Щуке с дарами. Подготовлено приветствие, но в последний момент оратор спотыкается, шлет проклятье, его спутники хором подхватывают ругательства. Вторая ‘посылка’ рассказывает, как пошехонцы, желая увидеть с дерева Москву, рубили под собой сучья. В третьей ‘посылке’ речь идет о том, как, заночевав на постоялом дворе, пошехонцы перепутали свои ноги: ‘Одних голов сорок пар, а ногам-то уж и сметы нет’. Хозяин за некоторую мзду берется их вылечить, берет кнут, и ‘всякому свои ноги оказались ближе к коленкам…’. Тут же рассказ о покупке ружья и попытка поймать дробь руками. ‘Посылка’ четвертая содержит повествование о том, как пошехонцы решают наболтать толокно в реке. Обычно в народных сказках толокно болтают в проруби. В. Березайский оговаривает отклонение: ‘Что герои наши мешают толокно не в проруби, а в открытой реке, читатель да благоволит меня в сем извинить, ибо они не зимою, а летом совершают сие путешествие’. Затем следует эпизод с привязыванием к бревну и потопление. Шестая ‘посылка’ посвящена лечению зубной боли, седьмая — встрече с арабом, вскочившим на спину пошехонцу, восьмая — чудесному средству от блох, которое надо положить блохе в ‘глаз, в рот и нос…’. Девятая, десятая, двенадцатая и четырнадцатая ‘посылки’ содержат сказки о ловких людях. Здесь и мошенник, обещающий высидеть яйца, и суп из камня, и рассказ о хитром ‘колдуне’. В одиннадцатой ‘посылке’ В. С. Березайский пересказывает два сюжета: о пошехонцах, которые на ‘поминках молока на стол не ставили, а взяв на ложку киселя, прихлебывать оного из столовой ходили в клеть… где молоко стаивало’, чтобы, зачерпнув ложку, вернуться к столу, и о корове, которую пасут на крыше. В этой же главе пошехонцам приписывается ‘вынос дыму из избы решетами, обращение оглобель назад, следовательно, и возвращение назад’, о серпе, принятом за змею, и о потоплении его вместе с лодкой пошехонцев. ‘Посылка’ тринадцатая посвящена эпизоду с часами, но не найденными на дороге, как обычно в сказках, а стоящими в кабинете знатного лица. В данном случае, как и в эпизоде с прорубью, автор оговорил свое отклонение от распространенной версии. В четырнадцатой ‘посылке’ речь идет о трубочисте, принятом пошехонцами за ‘нечистого духа’, и о приключениях спившегося Микехи. Пятнадцатая ‘посылка’ рассказывает, как пошехонцы, узнав, что лапти ценятся по величине, плетут целую лодку. Здесь же рассказ о том, как один из пошехонцев, желая прослыть знатоком городской жизни, не морщась ест лимон.
На этом кончаются похождения пошехонцев в издании 1798 г.
Во втором издании ‘Анекдотов’ Березайский добавляет шестнадцатую ‘посылку’, где раскрывается, как медведь откусил голову одному из пошехонцев и как жена его долго не может вспомнить, была ли у него голова, и, наконец, припоминает, что в ‘прошлом году купил он себе шапку малахай с ушами к Петрову дню’, и только по этому определяет, что голова действительно была. Традиционный конец повести — ‘Я там был, мед пиво пил, по усам текло, а в рот не попало’ — устным сказкам о глупцах не свойствен, но широко применяется в концовке ряда волшебных и некоторых бытовых сказок.
Таким образом, очевидно, что В. С. Березайский записал группу известных ему с детства народных сказок и построил их в виде единого цикла.
Во второе издание Березайский внес несколько изменений. Превращение свода сказок в повесть — задача, которую он, видимо, поставил перед собой, — диктовало обновление лексики, имен, расширение сюжетной канвы. Теперь ‘Анекдоты’ — уже не сказки о глупцах, а сатира на глупцов, попытка создать на национальном материале национальную сатирическую повесть.
Сатирическая направленность ‘Анекдотов древних пошехонцев’ привлекла к ним внимание М. Е. Салтыкова-Щедрина, и в его ‘Пошехонских рассказах’ и ‘Пошехонской старине’ очевидны следы знакомства автора со сборником В. Березайского.
В ‘Пошехонских рассказах’ (1883—1884) есть образы городничих, не берущих взяток, из которых один ‘охотник был до рыбы’ и брал лишь стерлядью, другой ‘получал’ в просвирках и в рыбе (‘А однажды так в рыбе четыре золотых нашел — то-то было радости’). В этих же рассказах упоминается каланча, с которой связаны размышления героев о прошлом. В народных сказках о глупцах каланчи нет, так же как нет образа ‘Щуколюба’. Но у Березайского береза из народных сказок заменена колокольней и появляется воевода Щука — образ представителя власти у Щедрина. [6]
[1] — Гос. Историч. архив Ленингр. обл., фонд Смольного инст. 2, дело 901, связка 302, лист 1—5.
[2] — Гос. Историч. архив Ленингр. обл., фонд Смольного инст. 2, дело 901, связка 302, л. 1—5.
[3] — Третье издание вышло в 1863 г., оно повторяет издание 1821 г.
[4] — С. Адлер в ‘Руководстве к отысканию жилищ по Санкт-Петербургу’ (1822) пишет о нем, как о живом, что можно объяснить задержкой в печатании названной книги.
[5] — Один из рассказов посвящен дворянину, разоблачающему мнимую немощь нищего тем, что поджигает под ним сено. Другой рассказ говорит о крестьянине, жена которого родила через месяц после свадьбы. Умный дворянин спрашивает глупца, что произошло, и разъясняет, что ребенок не его. Крестьянин отвечает:
‘Рассуди-тка ты, когда корову покупал
И когда с теленком, — о том знал.
И ежели она у тебя отелится,
Скажешь: не мой теленок, мне не годится?!
Небось объявишь, что твой…
Ну так и сей ребенок мой’.
Этот рифмованный рассказ широко распространен в рукописных сборниках ‘забавных жарт’ XVIII века.
[6] — Целая серия изданий ‘Анекдотов (или веселых похождений) старинных пошехонцев’, принадлежащих перу некоего Н. Короткова, вышла непосредственно после появления ‘Пошехонских рассказов’ (1883—1884) и ‘Пошехонской старины’ (1887—1889). Эта книжка — несколько сказок, плохо пересказанных и получивших антинародное звучание, — ничего общего с книгой В. Березайского не имела.
Источник текста: Василий Березайский и его ‘Анекдоты древних пошехонцев’ // Русская сатирическая сказка: В записях середины XIX—XX века. — М., Л.: Изд-во АН СССР, 1955. — С. 236—245.
Оригинал здесь: http://feb-web.ru/feb/skazki/texts/rss/rss-236-.htm