В тот самый момент, когда щедринский карась-идеалист вздумал заявить о своем, правомочии, над ним захлопнулось щучье хайло. Щучий аргумент оказался реальнее и несомненнее карасьей теории прав человека.
Впрочем, виноват, я вовсе не о том хотел говорить. Я хотел поделиться приятным впечатлением от поездки наших думских депутатов в Лондон1. И как-то сами собой примешались тут и карасий идеализм и щучье хайло.
Наших депутатов очень радушно встречают в столице Альбиона. Гораздо лучше, чем встретили английскую депутацию в Петербурге вовремя I думы. И если бы не воскресный день — в воскресенье благонамеренный англичанин и клопа не убьет,— ‘наших’ встретили бы еще торжественнее.
Да и как не встретишь. Тут налицо лучшие люди лучших партий. И Гучков, и Милюков, и Бобринский 2-й, и Стахович, и Шидловский и даже ‘сам’ Хомяков. Все столпы русского конституционализма, столь же могучие и устойчивые, как и сам этот конституционализм. А, главное, ныне, слава богу, ни трудовиков в онучах и лаптях, ни тем паче социал-демократов, грубых, невоспитанных, тыкающих всем в нос словечком ‘буржуа’.
В Лондоне представлена миниатюра идеального русского парламента, просмотренного и сокращенного соответственно хорошему тону благообразного и благоупитанного конституционализма. Все недостаточно воспитанное, все шокирующее, способное скомпрометировать кадетско-октябристскую конституционность, осталось дома. Нет опасения, что за торжественным обедом какой-нибудь enfant terrible вдруг закричит ‘долой…’ или поднимет тост за неограниченные устои. И любители умеренно-аккуратного парламентского благолепия могут наслаждаться свободным воздухом Альбиона и воображать, что они в самом деле представители парламента конституционной страны.
Впрочем, газеты сообщают, что совсем уже было наладившееся братание народов было нарушено печальным инцидентом с ‘Будберном’1. Оно, конечно, всякий понимает, что инцидент этот — простая случайность и никакого международного значения не имеет. Но… тут обиден не самый факт, а, так сказать, скрывающийся за ним символ.
Разве не провиденциальное стечение обстоятельств: вдруг нивесть зачем подвертывается английский, именно английский угольщик, не слушает холостой пальбы, не понимает криков в рупор, заставляет пустить в себя ядро. Что за причина? Уж не вообразил ли угольный англичанин, что это салютуют в честь визита Хомякова с братией в Лондоне? Вот еще карась нашелся, тьфу, опять карась!
Вот это-то совершенно непредвиденное фатальное стечение обстоятельств и вызвало смущение и омрачение лондонского благодушия. Ведь если быть суеверным и стараться вникнуть в сокровенный смысл сего почти сверхъестественного события, то можно, пожалуй, прийти к неожиданному и, если хотите, даже печальному выводу, что судьбы сближения и отдаления народов зависят вовсе не от поездки депутатов в гости, что этак, чего доброго, и самая поездка в Лондон равносильна простой увеселительной прогулке, что, наконец, и самый русский парламентаризм не настолько прочен, как можно было ожидать после усиленной поддержки центром политики П. А. Столыпина. Ведь от таких рассуждений можно стать скептиком и пессимистом не только Гучкову, но даже Милюкову…
А не приходило ли вам, господа, в голову, как бы стал рассуждать щедринский карась-идеалист, если бы случайно вырвался из щучьего хайла и оценку своей программы производил на свободе, а не в желудке щуки? Впрочем, я, кажется, опять о карасе заговорил? Довольно, точка.
Фавн
‘Одесское обозрение’,
10 июня 1909 г.
Фельетон перепечатывается впервые.
1 На поездку правых и кадетских членов Государственной думы в Англию В. И. Ленин откликнулся резкой статьей, опубликованной 11 июля 1909 г. в газете ‘Пролетарий’ под заголовком ‘Поездка царя в Европу и некоторых депутатов в Англию’.
2 3 июня 1909 г. английский пароход ‘Будберн’, находясь в русских территориальных водах, вблизи финского побережья, приблизился к императорской яхте ‘Штандарт’ и группе боевых судов, сопровождавших ее. Несмотря на предупреждения со стороны русского командующего, пароход не изменил курса, в результате чего подвергся обстрелу с русских кораблей. Инцидент с ‘Будберном’, случившийся в период пребывания членов Государственной думы в Англии, явился предметом дипломатической переписки между царским правительством и правительством Великобритании.