В. В. Воровский
В кривом зеркале
ЗЛОПОЛУЧНЫЕ ЭКСПРОПРИАТОРЫ
‘В Варшаве ночью произведена экспроприация в конторе польской газеты ‘День’. Захвачена касса и рукописи’.
Из газет.
Фавн
В кривом зеркале, Воровский Вацлав Вацлавович, Год: 1908
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В. В. Воровский. Фельетоны
Издательство Академии наук СССР, Москва, 1960
Был самый горячий момент.
Типография работала вовсю. Спешили набрать ночные телеграммы. Театральный рецензент, зевая, писал нечто нечленораздельное о сегодняшнем спектакле.
Редактор просматривал сверстанный первый лист, у корректора в глазах плавали черные мухи, три-четыре репортера курили и хвастались, рассказывая небылицы из своей жизни.
И в этот горячий момент вдруг раздалось роковое:
— ‘Руки вверх!’
Все обмерли. Театрал с трагическим жестом упал в обморок. Редактор юркнул в корзину и зарылся в бумагах. Остальные стояли как окаменелые.
А молодцы тем временем приступили к ‘работе’.
Добравшись до письменного стола редактора, они выволокли все бумаги и положили их в приготовленный мешок.
Затем начали взламывать кассу. Но касса была крепка и не поддавалась.
Недолго думая, они захватили всю кассу и ушли.
Запирая дверь, последний из них показал еще раз браунинг и грозно промолвил:
— Не шевелитесь и не зовите на помощь, пока мы не дойдем до дому. Иначе мы тотчас же вернемся и унесем шрифт и машины!!
И исчез.
Прошло с полчаса тяжелого ожидания. Никто не шевельнулся с места.
— А может быть, они уже дошли до дому? — робко спросил один из наборщиков.
— Шш… тише,— зашипел из корзины редактор.
И опять прошло полчаса.
— А может…
— Шш… Тише…
Время шло. И только, когда первые газетчики ввалились в типографию, мученики печатного слова начали приходить в себя.
А тем временем экспроприаторы потели и маялись над кассой.
После долгих усилий им удалось вскрыть ее. Но каково было их негодование, когда они нашли в ней всего 1 руб. 43 коп., да расписки от сотрудников.
— Негодяи! Мерзавцы! Экспроприаторы! — ревел коновод, напрасно расцарапавший палец при вскрытии кассы.
— А еще прогрессивная газета!— меланхолически заметил другой.— Везде тот же обман и шантаж! Эх-ма!
Разочаровавшись в кассе, они принялись за бумаги в надежде найти что-нибудь ценное.
И тут произошло нечто странное.
Коноводу экспроприаторов досталось прочесть статью популярного передовика. Передовик был человек благородный и сентиментальный, преисполненный любви к человечеству и веры в прогресс.
Но едва экспроприатор дочитал до половины передовицы, как он начал страшно сопеть носом, взор его осоловел, члены размякли, он весь стал какой-то дряблый, вяленый — и через две-три минуты храпел самым непочтительным образом.
Совершенно другая судьба постигла его товарища. Человек флегматичный, уравновешенный, спокойный, он наткнулся на декадентское стихотворение, написанное к тому же доморощенным начинающим поэтом.
Он внимательно прочел и в недоумении пожал плечами. Опять прочел, напрягая мысль и стараясь вдуматься в каждое слово,— и опять видно было, что он ничего не понял.
Отложил рукопись. Но его тянул к ней таинственный смысл бессмысленного. Снова начал читать и уже не мог оторваться. С каждым разом он становился все возбужденнее, начал быстро ходить по комнате и все громче декламировать злополучное стихотворение. На все вопросы товарищей он отвечал непонятными, несвязными, рифмованными фразами.
Под утро его свезли в сумасшедший дом.
Но этим не ограничилось злополучие экспроприаторов.
Третьему из них попал в руки фельетон очень чувствительного и любвеобильного человека.
Фельетонист доказывал, что неблагородно нападать на безоружного человека сзади и нечестно вытаскивать у нищего из кармана носовой платок. И все это с глубоким убеждением, со слезой в стиле, и все на 300 строчках.
Это чтение не прошло безнаказанно для бедного экспроприатора.
Уже с половины фельетона лицо его просветлело и на глазах показались слезы. К концу его он рыдал, как ребенок, так что товарищи вынуждены были вышвырнуть его на улицу.
Очутившись на улице с рукописью в руках, он немедленно отправился на квартиру к фельетонисту, поднял его с постели, и вот произошла между ними такая трогательная сцена единения и братства, что от пролитых слез в квартире развелась сырость, а от вздохов чуть не задохлись обитатели.
Так пали жертвой силы проникновенного слова трое озверелых людей. Оставшиеся невредимыми товарищи их тут же присягнули на отмычке никогда не брать в руки писаной или печатной бумаги, кроме векселей, кредитных билетов и процентных билетов.
‘Одесское обозрение’,
10 декабря 1908 г.
Перепечатывается впервые.