Возвращение Н. А. Хомякова из лондонской поездки сразу подняло дух населения. Председателя думы окружил немедленно рой корреспондентов.
Николай Алексеевич стал настоящим инглишмэном. На нем светлый клетчатый костюм, мягкая кепка, в глазу монокль, в углу рта висит короткая трубка.
Говорит он коротко, веско, глотая согласные и растягивая истинно русское ‘а’ в истинно английское ‘э’: произносит уже не ‘дума’, а ‘думэ’, не ‘участок’, а ‘учэсток’.
— Yes,— ответил он на вопрос корреспондентов, осведомившихся понравилась ли ему Англия,— о, yes. Страна замечательная. Знаете ли, Англия существует уже несколько столетий. Я был прямо поражен. И люди там удивительные — превосходнейшие, веками выкованные, воспитанные.
— Это поразительно! — в один голос удивились корреспонденты.
— Yes,— с довольным видом произнес Николай Алексеевич, утопая в клубах дыма.— Чем я особенно доволен, господа, так это тем, что наш визит окончательно развеял легенду о желании России присоединить часть английской территории к Петербургской губернии. Англичане очень этого боялись.
— Неужели? — воскликнули корреспонденты.— Разве был такой план?
— Говоря по секрету, Дубровин с Булацелем1, кажется, носились с этими планами. Предполагалось даже, что Дубровин будет лондонским лорд-мэром по назначению, а Булацель — лондонским исправником.
— ?!?!
— Впрочем, англичане — потешный народ! Они, например, пресерьезно спрашивали меня, правда ли, что по улицам Москвы спокойно ходят медведи?
— Хе, хе, хе,— разразились корреспонденты.
— Или, что у нас можно без суда посадить в тюрьму или выслать…
— Или, что у нас печать несвободно говорит, что найдет нужным…
Корреспонденты молча посмотрели друг на друга.
— Хи, хи, хи,— затрясся от смеха Николай Алексеевич,— препотешный народ. Боятся в Россию ездить. Паспортов боятся, жандармов боятся, тюрем боятся,— всего у нас боятся. Чудаки!
— Хе, хе, хе,— робко поддержали корреспонденты.
— Но все-таки хороший народ,— опять серьезно заговорил Николай Алексеевич.— Есть смельчаки, что по нескольку раз в России бывали, и те быстро русеют. Так, я встретил самого доподлинного англичанина, который иначе не позволяет себя называть, как Василий Васильевич…
— Ну, Василий Васильевич?!
— Да, да, Василий Васильевич! Так все его и называют. Дома у него самовар целый день кипит и монопольку к столу подают.
— Удивительно!
— Зато и наоборот бывает. Встретил я самого что ни на есть русского, Козловского мужика. Недавно он продовольственную ссуду получил, а теперь у него полмиллиона…
— Ну, это у нас часто случается,— заметил кто-то из корреспондентов.
Николай Алексеевич с неудовольствием посмотрел на невоспитанного молодого человека и продолжал:
— Да-с, битой птицей торгует. Так сыновья его лучше Бальфурл2 по-английски говорят. Вы можете мне поверить, я сам знаток языка,— прибавил он.— И, представьте себе,— один сын называется Гарри, а другой Джон. А ведь в свое время окрещены были Гаврилой да Иваном! Вот он молодец-то, русский народ!
— Да-с, уж это верно-с, одно слово: русский народ.
Беседа несколько затянулась. Около пяти часов вошел фрачный лакей и торжественно заявил:
Фельетон написан в связи с возвращением делегации членов Государственной думы из Англии и беседой главы делегации Н. А. Хомякова с корреспондентами столичных газет.
1Булсуель — активный деятель черносотенного ‘Союза русского народа’.
2Бальфур, Артур Джемс (1848—1930) — английский государственный деятель, один из лидеров консерваторов в парламенте в 1891—1911 гг.