Есть детская игрушка, именуемая ‘неумирающей тещей’.
Такой же ‘неумирающей тещей’ является вечный оптимист проф. П. Милюков.
Как бы скверно ни жилось, ‘неумирающая теща’ не унывает, всегда бодра, всегда смотрит сквозь розовые очки, всегда уверена, что ее планы уже осуществляются.
В момент общей разрухи ‘неунывающая теща’ нашла формулу для своих требований. ‘Исполнительная власть да подчинится власти законодательной’1,— провозгласила она.
И была очень довольна. Довольна и тем, что ее формула так ужасно радикальна и вместе с тем сугубо лояльна.
Довольна и тем, что от этой формулы веяло последним изданием учебника конституционного права.
Довольна и тем, что сама формула выражена неуклюжей фразой, совершенно в духе старых законодательных актов.
Всем была довольна ‘неумирающая теща’.
Напрасно ей доказывали, что ее формула очень мало изменяет положение дела, что при господстве этой формулы еще не исчезнут родные цветы с отечественных полей — ‘неумирающая теща’ на все затыкала уши и твердила неизменно:
— Да подчинится! — а прочее от лукавого.
Время шло, и события катились вниз по наклонной плоскости.
Пришел Мымрецов2, прогулялся, как у себя дома, по квартире Милюкова, загрязнил ковры, высморкался в гардины, уронил дорогой фарфоровый сервиз, и, уходя, оставил на диване в гостиной свои громадные галоши.
‘Неумирающая теща’ слегка поморщилась, почесала затылок, но тут же обернулась к другой такой же ‘неумирающей теще’ и сказала:
— Ты заметила, что он себя держал уже далеко не так, как у Гл. Успенского? Нет, что бы ни кричали ‘враги слева’, а конституция действует своей внутренней силой. Еще день-другой и… ‘подчинится’.
И, довольная близким торжеством своей формулы, ‘неумирающая теща’, схватила портфель с 1001 законопроектом по части подчинения и помчалась в кулуары…
А время шло, и события продолжали катиться вниз по наклонной плоскости.
Опять пришел Мымрецов, опять прошелся в грязных галошах по квартире Милюкова, попортил атласный диван, опрокинув на него приготовленную на случай холеры карболовую кислоту, проткнул нечаянно пальцем дорогую гравюру. На этот раз он поставил галоши в кабинет профессора и поселился на его младотурецком диване. Самого же Милюкова переселил на Выборгскую сторону3.
Но и на новой квартире ‘неумирающая теща’ сохранила свой жизнерадостный оптимизм. И когда через несколько месяцев она встретилась с первым интервьюером, она бодро ответила на его вопрос ‘о задачах момента’.
— О, теперь на очереди ‘подчинение’… Никогда мы еще не были так близки к нему…
Шло время, и события, казалось, еще быстрее катились по наклонной плоскости.
Мымрецов уже со всей семьей переселился в квартиру Милюкова, спал на его постели, писал рапорты на его профессорском столе, курил его трубку. Сам профессор давно уже занимался изучением вопроса об образовании вечных льдов и о силе северного сияния.
Но и здесь оптимизм ‘неумирающей тещи’ красил ее короткие дни и долгие ночи.
Однажды в глухой угол заглянул проезжий американец, полюбопытствовав узнать мнение профессора о ‘современной тактике’.
— О,— воскликнула радостно ‘неумирающая теща’,— конституция пустила у нас глубокие корни. Я только что получил телеграмму, ожидается разрешение вопроса о подчинении власти исполнительной власти законодательной…
Американец только руками развел…
Фавн
‘Одесское обозрение’,
4 октября 1908 г.
Фельетон перепечатывается впервые.
1 Оперируя демократической терминологией, Милюков, как и другие вожди кадетов, на деле шел по пути компромисса с царизмом. Формула Милюкова ‘исполнительная власть да подчинится власти законодательной’, которую высмеивает Воровский, объективно служила оправданию самодержавно-капиталистического порядка и полицейской реакции в стране.
2Мымрецов — тупой и жестокий полицейский из очерка Г. Успенского ‘Будка’, руководствовавшийся в своей деятельности одним правилом: ‘тащить и не пущать!’.
3 См. прим. к фельетону ‘Надоедливый квартирант’ (No 24),