ВЪ КАИР
(1889 Г.)
I *)
II.
III.
IV.
V.
Евг. Картавцевъ.
‘Встникъ Европы’, No 12, 1891
В Каире, Картавцев Евгений Эпафродитович, Год: 1891
Время на прочтение: 59 минут(ы)
*) См. выше: ‘Поздка въ стовратныя ивы’, май, 112, іюнь, 696.
Мы выхали изъ Александріи 13-го марта, часовъ въ девять утра.
Вагоны въ род нашихъ — сбоку корридоръ и въ немъ рядъ отдльныхъ купэ. Но есть и отличія. Верхняя часть двери въ купэ стеклянная, такъ что можно видть все и по правую, и по лвую сторону дороги, зато нельзя укрыться въ своемъ купэ. Обивка вся кожаная, оказывается, это совершенно необходимо, такъ какъ при движеніи позда поднимаются цлыя облака пыли такой тонкой, что она проходитъ внутрь вагона,— при шерстяной или плюшевой обивк ее никогда нельзя было бы вычистить. Крыша вагоновъ двойная, т.-е. крыша — не непосредственно надъ потолкомъ, а между ними пространство около 3/4 аршина, сдлано это, чтобы оградить пассажировъ отъ дйствія жгучихъ лучей египетскаго солнца.
Брать съ собой въ вагонъ позволяютъ только самыя мелкія вещи, все остальное надо сдать въ багажъ, за который платится сполна, безъ всякаго вычета, и дерутъ притомъ неимоврно. Дорогъ и самый проздъ. За билетъ отъ Александріи до Каира — 190 верстъ — что-то около сорока франковъ съ лица. Зато везутъ хорошо, не по нашему — 3 1/2 часа, т.-е. почти 60 верстъ въ часъ.
Дорога между Александріей и Каиромъ — первая изъ выстроенныхъ въ Египт желзныхъ дорогъ, она открыта въ 1855 году и обошлась баснословно дешево, благодаря плоской какъ ладонь мстности. Крохотными мостиками въ одинъ пролетъ перескаетъ она безчисленное число разъ сть оросительныхъ каналовъ, разносящихъ по долин, посл спада водъ, благотворную нильскую влагу. Большихъ сооруженій только два — мосты черезъ Розеттой и Даміеттскій рукава Нила.
Сначала дорога идетъ по берегу Мереотійскаго озера. Прежде оно было прсноводное, затмъ значительная часть его была осушена и представляла чуть ли не самую плодородную часть Египта, потому что имла наилучшее орошеніе, съ одной стороны, море нердко посылало дожди, а съ другой — поливка изъ Нила не требовала никакихъ усилій, такъ какъ его уровень выше дна озера, но когда французы въ конц прошлаго столтія высадились въ Египт и двинулись на юго-западъ отъ Александріи, англичане вообразили, что, раскопавъ гряду, отдлявшую бывшее озеро отъ моря, они или утопятъ въ морскихъ волнахъ многіе французскіе отряды или же очень затруднятъ движеніе ихъ. Сказано — сдлано. Французовъ они, конечно, не утопили, а всю котловину прежняго озера наполнили соленой морской водой. Впослдствіи сдланный англичанами прокопъ былъ засыпанъ, но вмсто чудныхъ обработанныхъ полей теперь на мст озера отвратительныя болота, иногда совершенно заражающія воздухъ Александріи. Было предположеніе опять обратить въ нивы Мереотійское озеро, но для этого надо бы было сначала удалить массу щелочей и солей, принесенныхъ моремъ, сдлать это можно, напуская большія массы прсной воды и потомъ выкачивая ихъ, но оказалось, что стоило бы это такихъ затратъ, которыя не по средствамъ Египту.
Первыя впечатлнія пути по египетскимъ желзнымъ дорогамъ совсмъ особенныя. Безпрестанно видишь, что на одномъ уровн съ окнами вагона, а иногда и выше ихъ проходятъ большіе треугольные паруса, между тмъ ни судовъ, ни воды не видно. Каналы узки, при разливахъ Нила въ нихъ осдаетъ много ила, который потомъ вычищаютъ и сваливаютъ на берегахъ, такимъ образомъ вдоль каждаго канала образуются стны ила, заслоняющія отъ глазъ прозжаго и самые каналы, и все, что на нихъ длается.
Но вотъ выхали мы къ Нилу на мостъ черезъ Розеттскій рукавъ. Хорошая рка. Величіемъ своимъ она не поражаетъ насъ, русскихъ, мы знаемъ рки пошире, но на западно-европейцевъ, особенно не видавшихъ нижняго теченія Дуная, Нилъ производитъ сильное впечатлніе. Розеттскій его рукавъ у желзнодорожнаго моста очень напоминаетъ Оку въ г. Коломн, примрно въ начал іюня мсяца.
Путь отъ Александріи до Каира довольно однообразенъ. Но кром насыпей вдоль каналовъ нтъ, кажется, клочка необработанной земли. Населеніе густое, и чмъ ближе къ Каиру, тмъ гуще.
Деревни и города на каждомъ шагу. Но что за постройки?! Какія-то не то глиняныя, не то навозныя кучи. Домишки крохотные, слпленные изъ нильскаго ила, перемшаннаго съ соломой, тснота невроятная. Изъ кучъ домовъ выдляются только мечети своею бдой окраской и стройными минаретами. Право, наши деревни, не только сверныя, малороссійскія и степныя, но даже центральной черноземной полосы и т смотрятъ и просторне, и лучше египетскихъ.
Въ поляхъ не мало работающаго народа, еще боле скота: ословъ, лошадей, коровъ, верблюдовъ, овецъ, однако, видно немного.
Солнце поднялось уже къ зениту, въ вагонахъ становится жарко, воображаю, что должно быть лтомъ около двухъ, трехъ часовъ дня!
Но вотъ стали попадаться нарядныя дачи, окруженныя густою и свжею листвою, очевидно обильно поливаемою. До насъ доносится нжный запахъ цвтовъ. Поздъ проходитъ мимо загородныхъ жилищъ богатыхъ обывателей Каира. Скоро и самый городъ. Потянулись постройки — ни дать, ни взять у насъ передъ желзнодорожными вокзалами, одн только пальмы — лишнія.
Раздался свистокъ. Мы пріхали.
Десятокъ головъ и рукъ потянулся въ окошко за нашими вещами. Но наученные опытомъ въ Александріи, мы не дались въ обиду. Одинъ изъ насъ у окна, другой у входной двери, а К. Н. отправился на поиски, скоро разыскалъ онъ коммиссіонера Shepheard’s Hotel’я, ему съ рукъ на руки сдали мы вещи, онъ же получилъ и багажъ, усадилъ насъ въ омнибусъ гостинницы, и мы двинулись. Вотъ перехали мы мостъ и вступили въ Каиръ.
Посл пяти минутъ зды мы были въ гостинниц.
На улицу выходитъ садъ и широчайшая терраса подъ легкой кровлей, на ней разставлено десятка три креселъ, всякаго рода, мягкихъ, соломенныхъ, деревянныхъ, низкихъ и высокихъ, узкихъ и широкихъ, раскидныхъ, почти вс мста заняты, тутъ и мужчины, и женщины, и дти, кто читаетъ, кто кофе пьетъ, а большинство болтаетъ, на ступенькахъ, т.-е. ближе къ улиц, толкутся драгоманы и коммиссіонеры. Это очевидно родъ гостиной на свжемъ воздух и притомъ такой, которая даетъ возможность наблюдать уличную жизнь, видть и встртить всякаго приходящаго или прізжающаго въ гостинницу или уходящаго изъ нея. И удобно, и практично.
Намъ дали дв комнаты. Въ той, что побольше, помстились Л. И. и я, а въ меньшей — K. Н. Плата 20 франковъ съ человка въ день — тутъ и комната, и да.
Позавтракавъ и переодвшись, мы отправились осматривать городъ. Драгоманъ попался намъ неумный и малосвдущій, но система та же, что въ Константинопол и въ Александріи: онъ за все платитъ, и, конечно, потомъ путешественниковъ слегка обсчитываетъ, а все же оно лучше, иначе необходимость торговаться съ извозчиками, съ прислугой и духовенствомъ въ мечетяхъ, съ надсмотрщиками различныхъ зданій, отравляла бы всякое удовольствіе, кром того не путаешься въ египетской монетной систем, которая, правду сказать, невыносима: считаютъ на піастры, но піастры эти въ одномъ случа равняются нашимъ 8-ми, въ другомъ — нашимъ 4-мъ копйкамъ, какіе спрашиваютъ съ васъ піастры, восьми- или четырехъ-копечные — догадывайтесь сами, а если ошибетесь и дадите восьми-копечные вмсто четырехъ-копечныхъ, сдлаютъ видъ, что ими-то и нужно платить, въ хорошихъ европейскихъ магазинахъ считаютъ только на серебряные, т.-е. 8-ми-копечные піастры, а на базар живностей, фруктовъ и тому подобнаго — на курсовые, т.-е. 4-хъ-копечные, но въ масс случаевъ, напр, въ мстныхъ лавкахъ, мечетяхъ и т. д.— и на т, и на другіе, догадывайся тутъ.
Мы прежде всего хотли видть мечеть Гассана, лучшее зданіе Каира. Мы прохали по двумъ улицамъ: одна, называемая Муски — прямая, не особенно широкая, вся переполненная лавками и магазинами и чрезвычайно оживленная, другая, подъ прямымъ угломъ къ первой, шире и длинне, но нсколько мене торговая.
Подъхали къ мечети, представили разршеніе на право осмотра, поднялись ступеней на двадцать и вошли въ притворъ. Притворъ этотъ иметъ видъ корридора огромной высоты и кончается закругленіемъ, въ этомъ закругленіи султанъ Гассанъ, строитель мечети, чинилъ публично судъ по дламъ, доходившимъ до его разбирательства. Отсюда мы прошли довольно темнымъ корридоромъ, поднялись на нсколько ступеней и очутились на переднемъ двор мечети.
Вс мечети, выстроенныя самими мусульманами, а не т, въ которыя обращены христіанскіе храмы, имютъ дв главныя части. Первая — въ род двора, обнесеннаго высокими стнами, въ двухъ, трехъ саженяхъ отъ нихъ внутрь двора идетъ рядъ колоннъ, въ этой части покрыто кровлей только пространство между наружными стнами и колоннами, въ середин двора — большой фонтанъ для омовеній, полъ обыкновенно каменный, иногда мраморный. Вторая часть мечети подъ куполомъ и сводами — собственно святилище, мсто не только молитвы, но и богослуженія.
Дворъ мечети Гассана носитъ явные слды запущенія, внутренняя часть мечети хотя и содержится въ нсколько большемъ порядк, но все же видимо приходитъ въ упадокъ. А зданіе между тмъ великолпное какъ по размрамъ и красот формъ, такъ и по первоначальной отдлк. Длинна его боле 65 саженъ, толщина стнъ отъ трехъ до четырехъ саженъ, высота большого минарета сорокъ саженъ. Стоитъ она, правда, уже давненько, съ половины XIV-го столтія, да и виды видывала: напр., грозный для египетскихъ арабовъ день 21-го октября 1799 года, въ этотъ, день подавлено было Клеберомъ, ставшимъ, посл отъзда Наполеона, во глав французскихъ войскъ въ Египт, весьма опасное возстаніе, арабскіе фанатики, побжденные въ улицахъ города, заперлись въ мечети Гассана, французы не могли оставить ихъ тамъ, проникли въ мечеть и штыками очистили ее. Ни одинъ изъ запершихся тамъ арабовъ не пережилъ этого дня.
Изъ мечети Гассана похали мы въ цитадель. Выстроенная на выступ горъ Макотамскихъ, она вполн господствуетъ надъ Каиромъ. Лучшее ея украшеніе — мечеть Мехмеда-Али, отстроенная всего пятьдесятъ лтъ тому назадъ, по наружному виду напоминающая св. Софію. Внутренность ея иметъ не только нарядный, но прямо щегольской видъ. Мраморы пола, фонтана и колоннадъ свтятся и блестятъ, словно вчера только поставленные. Въ закрытой части зданія полъ сплошь устланъ огромныхъ размровъ коврами лучшей смирнской работы, ноги совершенно тонутъ въ нихъ. Свтъ проходитъ сверху черезъ небольшія окна, стекла которыхъ изъ цвтной мозаики, такъ что въ мечети господствуетъ таинственный полумракъ, безчисленное число люстръ, такой же какъ и въ св. Софіи формы, спускается отъ купола и сводовъ и виситъ такъ низко, что люстры кажутся не выше полуаршина надъ головой.
Мечеть Мехмеда-Али, конечно, не строгаго стиля и совсмъ не иметъ архитектурныхъ достоинствъ, но впечатлніе, ею производимое, сильное.
Въ цитадели осмотрли мы колодезь Іосифа, не библейскаго Іосифа, а Іосифа, или, что тоже, Юсуфа или Саладина, одного изъ халифовъ. Замчателенъ онъ своей глубиной и имлъ огромное значеніе, когда цитадель была самостоятельною крпостью, теперь же стоитъ безъ воды и ничего интереснаго не представляетъ.
Вышли мы затмъ на внутреннюю площадку цитадели. Отсюда весь Каиръ какъ на ладони. Мало того, виденъ Нилъ верстъ на двадцать вверхъ и внизъ по теченію, видны пирамиды, три ближайшія къ городу — весьма ясно, другія, боле отдаленныя, какъ бы окутаны дымкой.
Видъ, надо отдать ему справедливость, великолпный. Мы долго не могли отъ него оторваться, пока не взглянули въ обрывъ, которымъ кончается площадка, отдляемый отъ насъ тонкою желзною ршеткою, внизъ саженъ пятнадцать или двадцать. Невольно вспомнился намъ отчаянный скачокъ Эмина-бея, а вмст съ тмъ и страшная страница новйшей исторіи Египта — кровавая расправа Мехмеда-Али съ мамелюками.
Мехмедъ-Али, родомъ албанецъ, былъ въ юности своей цирюльникомъ, затмъ поступилъ въ армію. Смтливость и исполнительность быстро выдвинули его изъ рядовъ сотоварищей. Безчисленныя возмущенія въ Анатоліи и Сиріи дали случай отличиться. Въ Египетъ попалъ онъ уже въ положеніи, соотвтствующемъ нашему начальнику дивизіи, вскор затмъ былъ поставленъ во глав тамошнихъ турецкихъ войскъ и сталъ управлять страной. Въ это время господствовали въ Египт мамелюки, они составляли организованную военную силу, пополнявшуюся преимущественно покупкою мальчиковъ на Кавказ, начальники ихъ, беи, представляли родъ феодальныхъ владльцевъ, между которыми распредлено было почти все пространство населенныхъ земель, каждый мамелюкскій бей въ своемъ округ чинилъ судъ и расправу и взималъ подати. Зависимость отъ центральной власти была почти номинальная. Населеніе, привычное въ рабству, безпрекословно повиновалось мамелюкамъ и одинаково шло за ними, сражались ли они съ французами или съ войсками повелителя правоврныхъ и владыки страны — султана турецкаго. Такой порядокъ былъ не по-сердцу властолюбивому и умному Мехмеду-Али. Онъ сначала попробовалъ-было смирить мамелюковъ силой — ничего не вышло, укротитъ однихъ — поднимаются другіе. И вотъ ршился Мехмедъ-Али прибгнуть къ хитрости. Долго таилъ онъ замыселъ свой и потихоньку приближался къ намченной цли. Началъ съ того, что прекратилъ вооруженную борьбу, потомъ вступилъ въ переговоры съ боле вліятельными, одному общалъ льготы, другого прямо подкупалъ, третьему услуживалъ, четвертому умлъ доказать, что существующій порядокъ ведетъ къ анархіи, въ корн подрываетъ силы страны. Мамелюки видли, что Мехмедъ-Али признаетъ себя какъ бы побжденнымъ, между тмъ продолжать борьбу было бы во всякомъ случа рискованно — за Мехмедомъ стояла вся сила турецкой имперіи, поэтому окончательно раздражать его неуступчивостью они не хотли. Переговоры велись по восточному — не спша, но дло видимо устроивалось. Многихъ мамелюковъ принималъ у себя Мехмедъ-Али, его умъ и находчивость очаровали всхъ. Наконецъ соглашеніе было выработано, для подписи его и утвержденія клятвой на коран назначено было собраться въ Каир. Около пятисотъ владтельныхъ мамелюковъ-беевъ съ сильными отрядами вооруженныхъ слугъ собрались въ столицу, договоръ былъ снова обсужденъ. Подписаніе и клятва на коран назначены были на 2-е марта 1811 года, а наканун 1-го марта пригласилъ ихъ всхъ Мехмедъ-Али въ себ на торжественный пріемъ и пиръ. Въ лучшихъ одеждахъ, на великолпныхъ коняхъ, съ оружіемъ, окруженные толпою довренныхъ слугъ, явились они къ нему — однихъ мамелюковъ-беевъ было на пир 480 человкъ. Угощеніе было царское, пріемъ обворожительный. Довольные и торжествующіе распростились они съ радушнымъ хозяиномъ и, предшествуемые музыкой и отрядомъ Мехметова войска, двинулись назадъ въ городъ, чтобы на завтра въ старой мечети Гассана покончить клятвою дло, ради котораго собрались вс.
Тогдашній выходъ изъ цитадели, продланный въ гор, шелъ излучиной отъ средней площадки, все углубляясь къ самому визу. Двое тяжелыхъ воротъ замыкали его: одни внизу, другія у верхней площадки.. Музыканты и провожавшій мамелюковъ отрядъ уже выходили изъ дефилэ, когда только втянулся въ него хвостъ процессіи — послдніе бывшіе съ мамелюками слуги ихъ.
Но едва вышелъ изъ нижнихъ ворогъ цитадели послдній рядъ отряда Мехмеда-Али, какъ ворота эти захлопнулись. Произошло смятеніе. Въ чемъ дло?! Толпа напирала къ воротамъ. Но тутъ захлопнулись и заднія верхнія ворота, а надъ головой стснившихся въ дефилэ мамелюковъ и слугъ ихъ появились солдаты Мехмеда-Али. Не много прошло времени, и все стало ясно. Загремли десятки орудій, подкаченныхъ къ стнамъ, и картечь, сверху внизъ, по всмъ извивамъ дефилэ, стала крошить и мамелюковъ-беевъ, и слугъ, и лошадей ихъ. Въ безсильномъ бшенств метались они сплошной толпой то внизъ, то вверхъ по дефилэ, но картечь и ружейные залпы длали свое дло — людскіе и конскіе трупы заполняли узкое пространство, громоздились другъ надъ другомъ. Уйти было некуда. Только одинъ опальный наздникъ Эминъ бей, находившійся въ задней части процессіи, гд стны дефилэ были пониже, усплъ какъ-то выскочить съ конемъ своимъ на площадку, откуда только-что съ такимъ торжествомъ выступали вс мамелюки. На него накинулись солдаты Мехмеда-Али. Выходъ былъ одинъ — отвсная скала, подъ которой разстилался Каиръ. Эминъ-бей думалъ не долго и, вонзивъ въ бока коня тяжелыя обточенныя стремена, замняющія у арабовъ шпоры, кинулся внизъ съ высоты 15—20 саженъ. Ему повезло счастье. Передъ тмъ какъ удариться объ землю, онъ оттолкнулся отъ лошади вверхъ. Конь въ дребезги разбился о камни, а лихой сдокъ ударился о мягкій трупъ лошади и ушибся такъ легко, что немедленно вскочилъ и усплъ скрыться въ лабиринт каирскихъ улицъ. Спасся онъ одинъ. Когда картечь сдлала свое дло, верхнія и нижнія ворота были отворены и войска Мехмеда-Али покончили со всми тми, въ комъ еще оставалась искра жизни.
Такъ раздлался Мехмедъ-Али съ мамелюками. Онъ могъ-бы сказать съ большимъ основаніемъ, чмъ Конрадъ Валенродъ у Мицкевича: ‘я гидру повстрчалъ и головы вс снесъ однимъ размахомъ…’ Сила мамелюковъ была сломлена, земли ихъ взята Мехмедомъ. Народъ, лишившись своихъ вождей, конечно, безъ сопротивленія подчинился Мехмеду, а Мехмедъ черезъ немного лтъ уже былъ въ силахъ провозгласить себя независимымъ отъ Турціи и ея султана.
Въ цитадели теперь многое передлано. Большая мечеть Мехмеда стоитъ на томъ самомъ мст, откуда начиналось погубившее мамелюковъ дефилэ. Въздъ въ цитадель — широкій и удобный. Но не сила египетскихъ хедивовъ владетъ цитаделью — она занята англичанами. На бастіонахъ ея стоять повернутыя на городъ англійскія пушки, и пушки эти, и подходы къ нимъ — охраняются красными мундирами.
Изъ цитадели отправились мы въ мечеть ‘Эль-Азхаръ’, что значитъ: великолпная. Это — главная святыня Каира, нкогда центръ всего мусульманскаго просвщенія. Зданіе гораздо больше въ длину и въ ширину, чмъ въ высоту, сверхъ того къ нему примыкаетъ множество построекъ, сливающихся съ городскими, такъ что какого-нибудь опредленнаго впечатлнія она сразу не производитъ. Внутренность представляетъ огромное пространство, заполненное цлымъ лсомъ колоннъ, боле или мене одинаковыхъ по форм и рисунку, но отличныхъ по матеріалу, изъ котораго сдланы: мраморъ, гранитъ, порфиръ. Святилище убрано 1.200 лампъ.
Мечеть Эль-Азхаръ основана въ 970 году нашего лтосчисленія. Уже черезъ 10 лтъ посл этого устроено при ней ученое и учебное заведеніе. Теперь въ немъ 300 преподавателей и боле 9.000 студентовъ. И т, и другіе сходятся со всхъ концовъ мусульманскаго міра и живутъ въ зданіяхъ мечети отдльными группами, по народностямъ, къ которымъ принадлежатъ: турки, арабы, бухарцы, персы, наши татары и т. д. Бдные студенты получаютъ каждые два дня запасъ хлба, масла, зелени, а разъ въ мсяцъ небольшую сумму на мелочные расходы. Преподаваніе идетъ на арабскомъ язык, что и объединяетъ эту разношерстную толпу.
При мечети есть также нчто въ род ночлежнаго дома, въ которомъ не отказываютъ въ пріют и куск хлба бднымъ странникамъ или богомольцамъ.
Вс расходы эти по силамъ мечети, такъ какъ кром обыденныхъ большихъ доходовъ она иметъ значительные капиталы и земли.
Очень скоро посл своего основанія университетъ мечети Эль-Азхаръ пріобрлъ огромное значеніе въ жизни мусульманскаго міра. Онъ былъ до середины текущаго столтія центромъ духовнаго просвщенія всхъ народовъ, исповдующихъ исламъ. Только въ послднее время сталъ онъ терять это значеніе. Завоеваніе Египта Наполеономъ нанесло ему первый ударъ. Гяуры появились въ Каир. Естественно, что взгляды и привычки ихъ не только могли, но и должны были повредить чистот воззрній кое-кого изъ преподавателей и студентовъ. Потомъ началась реформаторская дятельность Мехмеда-Али и его преемниковъ. Духъ нетерпимости, мысль о безспорномъ и безусловномъ преимуществ всего мусульманскаго надъ христіанскимъ не могли уже господствовать среди питомцевъ Эль-Азхара въ прежней степени и сил. Измаилъ-паша, страстный поклонникъ всего европейскаго, добилъ въ сущности обаяніе Эль-Азхара. Строгіе мусульмане стали искать новое пристанище для мусульманской мысли и науки, пристанище, гд и мысль, и наука эта могли бы найти убжище, вполн обособленное отъ вліянія и сосдства христіанъ. Такое убжище нашлось въ Мекк. Туда перебираются ученые и ученики, и Мекка, прежде бывшая исключительно религіознымъ центромъ, становится теперь также и сосредоточіемъ науки. Такое соединеніе вліяній религіи и науки оказываетъ дйствіе на усиленіе духа нетерпимости и можетъ, конечно, со временемъ очень вредно отозваться на интересахъ тхъ державъ, въ числ подданныхъ которыхъ не мало мусульманъ.
Своеобразную картину представляла собой мечеть, когда мы вошли въ нее. Среди колоннъ, на всемъ пространств ея, кром святилища, сидли, лежали и стояли, но преимущественно сидли, поджавъ подъ себя, по-турецки, ноги, нсколько тысячъ молодежи, вс съ книгами въ рукахъ или на колняхъ. Они расположены были группами отъ пяти и до двадцати человкъ въ каждой. Студенты въ мене многочисленныхъ группахъ видимо подъучивали заданные имъ уроки, каждый громко выкрикивать или распвалъ свое, большинство усердно раскачивалось взадъ и впередъ, словно помогая ученью. Группы боле многочисленныя имли другой видъ, составлявшіе ихъ студенты сидли полукругомъ, въ центр котораго, лицомъ къ нимъ, помщался преподаватель, онъ затягивалъ что-нибудь и плъ гнусливымъ голосомъ, подымая голову вверхъ и закатывая глаза. При послдней его нот слушатели вс сразу, въ унисонъ, подхватывали его слова и потомъ нсколько разъ повторяли одно и то же. Мы долго съ любопытствомъ присматривались и прислушивались къ такому ученію. Потомъ насъ повели дальше въ ночлежное помщеніе одной изъ группъ учащихся. Ни просторомъ, ни чистотой оно не блистало, тюфяки свернуты и свалены въ кучу, на ночь они видимо разстилаются на полу, входить въ подробности было неудобно — посщеніе иностранцевъ принимается здсь очень враждебно. Драгоманъ совтовалъ уходить поскоре, такъ какъ приближалось время вечерней молитвы. Длать было нечего.
Вернулись домой мы еще до захода солнца. Приняли теплыя ванны и до обда успли вполн отдохнуть.
Время путешествующаго на Восток размрено довольно строго. Встаютъ рано, часовъ въ шесть, пьютъ кофе или чай, при этомъ легкая закуска — яйца въ смятку, ветчина или что-нибудь подобное. Затмъ отправляются на экскурсіи. Утромъ всего боле осмотришь. Устать еще не усплъ, а жизнь всюду кипитъ. Часамъ къ 12-ти обыкновенно возвращаются въ гостинницу. Въ половин перваго завтракъ — кушаній пять, но все довольно легкія, даютъ и мясо, но не иначе какъ птичье — блое, такъ какъ всякое другое сть среди дня, при тамошней жар, вредно. Къ завтраку публика въ табльдот собирается Богъ всть въ какихъ костюмахъ, мы видли какого-то лорда въ желтыхъ ботинкахъ, зеленыхъ брюкахъ, красномъ жилет, синей куртк (куртка и жилетъ съ золотыми пуговицами) и въ блой пробковой шляп, фасона, называемаго ‘тропическій шлемъ’ — ихъ носятъ вс англійскія войска жаркаго пояса. Дамы за завтракомъ тоже не стсняются костюмами, но послдніе у нихъ боле однообразны: недлинная юбка, обыкновенно свтлая, а вмсто корсажа нчто въ род рубашечки, затянутой широкимъ кожанымъ поясомъ, шляпа соломенная, съ большими полями.
Посл завтрака, въ самое жаркое время дня, большинство толпится на террас, о которой говорилъ я выше, нкоторые сидятъ въ читальной, иные пишутъ. Часа въ три подаютъ ‘ленчъ’ — обыкновенно чай съ печеньемъ, затмъ дутъ на новые осмотры. Возвращаются часамъ къ семи, переодваются, а въ 7 1/2 — обдъ. Къ обду англичане и тянущіеся за ними мужчины другихъ націй являются во фракахъ и блыхъ галстухахъ. Дамы одты очень парадно, въ толковыхъ и бархатныхъ платьяхъ, съ жемчугами и брилліантами (т, конечно, у кого таковые есть), но декольтэ видть за обдомъ на Восток мн не пришлось ни разу. Подаютъ восемь или девять блюдъ,— изъ нихъ три, четыре мясныхъ, за обдомъ надо подкрпить ослабвшія силы, а такъ какъ ночью попрохладне, то и нтъ опасности плотно покушать. Тянется обдъ безконечно: часа полтора и боле. Посл обда на террас особенное оживленіе: туда высыпаетъ вся гостинница,— очень немногіе имютъ знакомыхъ въ город. Здсь посл обда идетъ обмнъ впечатлній, здсь же условливаются на завтра другъ съ другомъ и съ драгоманами, куда, когда и какъ направиться. Часовъ въ десять начинаютъ расходиться, а въ одиннадцать въ отел гробовая тишина. Такое распредленіе дня очень разумно. Отъ полудня до трехъ часовъ солнечные лучи падаютъ почти вертикально, воздухъ раскаленъ. Находиться въ это время не подъ кровомъ человку, мало привычному къ жар, очень тяжело, въ это-то время и бываетъ завтракъ, отдыхъ и ‘ленчъ’. Къ семи часамъ совсмъ темно — обдъ и подаютъ въ 7 1/2. Такимъ образомъ, въ распоряженіи путешественниковъ весь день — съ потерей только полуденныхъ, самыхъ жаркихъ часовъ.
Второй день пребыванія вашего въ Каир мы тоже посвятили городу.
Начали съ осмотра сада Эзбекіэ, въ двухъ шагахъ отъ нашей гостинницы. Садъ этотъ въ самомъ центр города. Прежде здсь было болото, окруженное песчаной площадью, при особенно высокихъ разливахъ Нила, его воды заходили и туда. Измаилъ-паша приказалъ выкопать середину площади — образовался большой водоемъ, который со всми его развтвленіями обдланъ теперь камнемъ, остальное пространство площади было повышено насыпкой земли, обнесено оградой, съ каменнымъ фундаментомъ и массивной ршеткой, и. затмъ устроенъ садъ. Форма сада: правильный восьмигранникъ, занимающій 4 1/2 десятины. На окружающія садъ улицы выходятъ вс главныя артеріи города, и это безспорно центръ Каира. Садъ планированъ французскими садовниками. Куртины громадныя, покрытыя мягкой сочной зеленью, дорожки широкія, усыпанныя не пескомъ, а крупнымъ гравіемъ, такъ что въ саду нтъ и признака пыли, поливка чрезвычайно обильная. Такого разнообразія растительности, какъ въ этомъ саду, я не видлъ нигд, да, думаю, и не увижу никогда. На каждомъ шагу что-нибудь новое, необыкновенное, есть множество видовъ, которыхъ въ Александріи у Антоніадиса мы не видли. Причудливость многихъ формъ тоже исключительна! Въ саду небольшой искусственный водопадъ, гроты, кіоски, бесдки, рестораны, молочныя и прочее. Много можно сдлать пути, лишь бы посмотрть этотъ садъ.
Поколесивъ по немъ порядкомъ, мы похали по городу. Каиръ — городъ большой, въ немъ до 400.000 жителей. Есть и европейская, есть и африканская, или, врне сказать, азіатская часть.
Европейскій городъ превосходенъ. Улицы широкія, шоссированныя или макадамивированныя. Поливка допотопная, безъ трубъ, машинъ и бочекъ, феллахъ прямо тащитъ закинутый на спину огромный бурдюкъ или мхъ съ водой, отверстіе бурдюка онъ нсколько прикрываетъ рукой, такъ что струя воды вытекаетъ половинная и ее онъ очень искусно расплескиваетъ по улиц Хотя способъ поливки неусовершенствованный, но тмъ не мене политы улицы всегда превосходно.
По обимъ сторонамъ улицъ широкіе тротуары, которые металлическими ршетками, покрытыми вьющимися растеніями, отдлаются отъ палисадниковъ, засаженныхъ деревьями, кустами и цвтами, за палисадниками идутъ дома. Во многихъ улицахъ разсажены по тротуарамъ пальмы. Эти пальмы и неизбжные палисадники даютъ всмъ улицамъ европейской части города видъ широкихъ аллей, разскающихъ паркъ. Дома въ два, три этажа, но съ очень высокими комнатами. Въ общественныхъ зданіяхъ, въ род рядовъ и тому подобнаго, да нердко и въ частныхъ домахъ, нижній этажъ образуетъ снаружи галерею съ аркадами, такимъ образомъ получается очень удобное мсто прогулки.
На всхъ перекресткахъ круглыя площади, посреди нихъ бассейнъ, обсаженный деревьями и кустами, все это обнесено ршеткой и обведено тротуаромъ.
Что грха таить! когда я осмотрлъ европейскую часть Каира, я долженъ былъ сказать, что на Руси нтъ ни одного города, который по чистот, по красот отдлки и по нарядности могъ бы сравниться съ этой частью египетской столицы. Прототипомъ ей послужили, говорятъ, западные новйшіе кварталы Парижа. Но въ Каир нтъ сундуковъ-домовъ Парижа, такъ однообразящихъ лучшія его улицы, а есть въ Каир то, чего нтъ въ Париж — жгучее солнце, оно при помощи поливки вытягиваетъ изъ земли чудныя растенія, замчательно красящія его улицы.
Объзжаешь городъ и не можешь надивиться. На материк Африки, едва ли въ десяти верстахъ отъ безбрежныхъ сыпучихъ песковъ Сахары, подъ самымъ Макотамскимъ кряжемъ, пустыннымъ, скалистымъ и дикимъ, среди черномазыхъ негровъ, хищныхъ арабовъ и забитыхъ, тысячелтіями задавленныхъ феллаховъ — въ этой обстановк раскинулся городъ, могущій соперничать по опрятности, красот и изяществу съ лучшими частями величайшихъ центровъ европейской цивилизаціи. Не странно ли это? Правда, достигнуто это путемъ не только разоренія, но даже закабаленія Египта. А все же достигнуто и удивляетъ это во всякомъ случа.
Азіатская часть Каира куда меньше европейской и той, что уже становится европейской. Она, азіатская часть, сильно напоминаетъ турецкіе кварталы Стамбула, но съ однимъ крупнымъ отличіемъ — въ ней куда чище, нежели въ Константинопол. Очевидно, сосдство европейскаго Каира, блистающаго опрятностью, не осталось безъ вліянія на нравы и привычки населенія азіатскихъ кварталовъ, а также и на требованія власть имущихъ. Улицы тоже относительно шире константинопольскихъ, хотя и кажутся темне, это потому, что дома — въ нсколько этажей, и каждый послдующій этажъ выдвигается надъ предшествующимъ и затняетъ улицу. Нердко верхніе этажи такъ сближаются между собой, что отъ стны до стны не остается и половины ширины улицы. Въ жаркое время изъ оконъ верхнихъ этажей домовъ одной стороны улицы перебрасываются въ противоположныя окна широкія холщевыя полосы, такъ что надъ улицей образуется нчто въ вид крыши, отлично защищающей отъ жгучихъ солнечныхъ лучей.
Толкотня и гамъ въ азіатскихъ улицахъ Каира такіе же, какъ и въ Константинопол, здсь, въ Каир, они даже рзче бросаются въ глаза, въ Константинопол европейскіе кварталы — торговые и шумные, поэтому, переходя изъ нихъ въ азіатскіе, не ощущаешь большой разницы, въ Каир, напротивъ, въ европейскихъ кварталахъ магазины, движеніе и шумъ только вблизи сада Эзбекіэ, а дале очень тихо, такъ какъ большинство домовъ — особняки, жилища богатыхъ людей, попадешь отсюда въ азіатскую толчею — и она невольно ржетъ глазъ и ухо.
Одну изъ характернйшихъ особенностей каирскихъ улицъ составляютъ ослы. Ихъ тамъ невроятное число, они — главное вьючное животное, на нихъ развозятъ припасы въ огромныхъ двухколескахъ, и они же, подъ сдломъ, замняютъ наши плохенькіе извозчичьи экипажи. Какъ вьючное животное, оселъ употребляется на перевозку всевозможныхъ тяжестей, кром разв лса и крупныхъ камней, нагружаютъ его нердко такъ, что изъ-подъ ноши еле-еле видна голова спереди да хвостъ сзади, чуть не на каждомъ шагу, особенно утромъ, встрчается движущаяся копна сна или свжей зеленой травы, или цлая гора угля въ продолговатыхъ корзинахъ, напоминающихъ формой своей кубари, употребляемые у насъ для ловли рыбы, движется эта масса тихо, ровно, и въ ней едва разыщешь голову животнаго, ясно видны только, и то если смотрть прямо внизъ, маленькія копытца, постукивающія о камни улицы. Двухколески служатъ главнымъ образокъ для развозки състныхъ припасовъ, высотой он сажени полторы, а то и до пяти аршинъ, осликъ, въ нее запряженный, производитъ чрезвычайно смшное впечатлніе, онъ комически малъ сравнительно съ экипажемъ, обыкновенно ниже половины колеса, т.-е. подходитъ подъ втулку, и несмотря на это, онъ свободно тянетъ эту гору — такъ сильны и выносливы восточные ослы. Но наибольшее количество ихъ, конечно, въ Каир подъ сдлами. Извозчики, двухконные фаэтоны дороги и доступны поэтому лишь иностранцамъ, да боле состоятельнымъ мстнымъ жителямъ, извозчиковъ же одноконныхъ съ дрожками, въ род нашихъ, въ Каир нтъ,— ихъ-то и замняютъ ослики, при каждомъ погонщикъ, обыкновенно мальчикъ отъ 12 до 18 лтъ, наниматель осла садится на него верхомъ, а погонщикъ бжитъ сзади и направляетъ животное, сдокъ держитъ поводья узды, пытается править, но оселъ не слушаетъ его, сдокъ подгоняетъ осла, но тотъ не обращаетъ никакого вниманія, разъ усвшись на осла, отдаешься въ руки его погонщика, по его крику поворачиваетъ оселъ направо или налво, только отъ удара его палки ускоряетъ онъ бгъ свой и останавливается тоже только по его команд. дущихъ на ослахъ бездна, мужчинъ и женщинъ, послднія садятся своеобразно, помстившись на задней части сдла, он или подкладываютъ ноги подъ себя, или ставятъ ихъ у передней луки, такъ что колни приходятся подъ самый подбородокъ, никто изъ насъ, европейцевъ, не усидлъ бы и десяти шаговъ въ такой поз, а он приспособились и ни одна не шелохнется. Какъ ни быстро хать, погонщикъ никогда не отстанетъ. Удивительныя легкія у этихъ потомковъ древнихъ египтянъ и побдителей ихъ, арабовъ! Сначала удивляешься, какъ это бжитъ мальчишка за осломъ четыре, пять верстъ, но присмотрвшись, видишь, что это сущіе пустяки передъ тмъ, что длаютъ саисы.
‘Саисы’ — остатокъ прежняго времени, такъ называютъ въ Египт бгуновъ, всегда предшествующихъ экипажамъ богатыхъ или вліятельныхъ людей, одты они въ свтлыя, всего чаще блыя куртки и шаравары, богато расшитыя серебромъ и золотомъ, ноги до колнъ голыя и всегда босыя, на головахъ фески, въ рукахъ длинныя бамбуковыя палки. Бгутъ они саженяхъ въ десяти впереди экипажа и крикомъ, а чаще ударами палки, сгоняютъ съ дороги зазвавшихся пшеходовъ, навьюченныхъ ословъ и верблюдовъ, у людей особенно знатныхъ передъ экипажемъ двое саисовъ, у остальныхъ одинъ, пользуются ими не одни мусульмане-сановники, очень нердко встрчаются англичане, греки, армяне, катящіе въ кабріолет въ одиночку, а впереди летитъ саисъ. Что за неутомимость! лошади идутъ полнымъ ходомъ, а саисъ все несется впередъ! Встрчаешь катающихся, особенно дамъ, лошади въ пн, въ мыл, измучены, а саисы ничего, бгутъ все тою же легкой походкой. Посмотрть на нихъ пріятно: туловище и голова совершенно неподвижны, работаютъ только ноги, да ровно, словно маятникъ, качаются длинныя кисточки фесокъ.
Посл перваго обзора города мы похали въ ближайшую его окрестность, къ такъ-называемымъ гробницамъ халифовъ. Въ верст къ востоку отъ города, нсколько выше его, раскинулись среди моря песку и обломковъ остатки древнихъ мечетей. Въ каждой изъ нихъ покоится прахъ одного или нсколькихъ халифовъ мамелюкскихъ династій, ихъ женъ и дтей. Почти вс мечети эти разрушаются. Никто не смотритъ за ними, никто не поправляетъ ихъ, никто даже, кажется, не молится въ нихъ. Камень падаетъ за камнемъ, колонна за колонной, куполъ за куполомъ, стна за стной. А втеръ гонитъ пески и засыпаетъ остатки, бренные остатки прежняго величія. Охраняется и чистится только одна мечеть Баитъ-бея. Въ ней, въ усыпальниц ея основателя, лежать камни, принесенные имъ изъ Мекки: одинъ срый — на немъ слды обихъ ногъ Магомета, другой розоватый — на немъ выдавалась одна изъ ступней пророка, не мало благочестивыхъ мусульманъ приходитъ облобызать священные слды эти.
Для насъ, христіанскихъ путешественниковъ, интересъ мечети былъ, конечно, не въ слдахъ стопъ Магомета. Сама мечеть — одинъ изъ лучшихъ памятниковъ арабскаго зодчества. Только въ Испаніи, говорятъ, можно видть такую чистоту и красоту линій арабскаго искусства. Минаретъ мечети считается самымъ изящнымъ изъ сохранившихся въ Европ, Азіи и Африк. Мечеть, къ сожалнію, почти со всхъ сторонъ облплена домиками, очень мшающими насладиться общей красотой зданія. Въ мечети это! сохранилось одно изъ чудесъ арабскаго искусства — окна усыпальницы Каитъ-бея. Продланы они въ верхней части стнъ и въ основаніи купола, вс они очень узки, высоки и забраны стеклянной мозаикой, эта мозаика — чудо искусства. Рисунка въ смысл фигуръ, растеній, животныхъ или людей нтъ. Куски стекла не велики, это остроугольные четвероугольники въ вершокъ длины. Вся красота — въ комбинаціи цвтовъ, а комбинаціи эти самыя необыкновенныя и поразительныя. Красныя, синія, желтыя, зеленыя, блыя, фіолетовыя, розовыя, черныя и всякихъ другихъ цвтовъ стеклышки подобраны другъ къ другу удивительно. Смотришь на любой изъ нихъ и поражаешься: одинъ горитъ яркимъ яхонтомъ, другой свтится чуднымъ изумрудомъ, третій переливаетъ всми цвтами чистаго алмаза, посмотришь на окно — въ цломъ совсмъ не видишь составляющія его стеклышки, почтя не замчаешь рисунка, зато въ глаза льетъ мягкій, нжный, успокаивающій свтъ. Въ одномъ окн свтъ желтоватый, присматриваешься къ составляющимъ окно стекламъ, и желтыхъ почти не находишь, въ другомъ свтъ голубоватый — ищу и не нахожу ни одного голубого стекла. Красота этихъ мозаичныхъ оконъ не поддается описанію. Я видлъ прежде мозаичныя стекла въ мечетяхъ Константинополя, а потомъ въ мечети Омара въ Іерусалим и въ собор св. Стефана въ Вн. Они превосходны. Но мозаичныя стекла св. Стефана настолько хуже и грубе мозаичныхъ стеколъ мечети Омара, насколько эти послднія грубе и хуже тхъ, которыми любовались мы въ усыпальниц Каитъ-бея. Разсказываютъ, что работалъ ихъ какой-то художникъ-стекольщикъ, человкъ исключительнаго таланта, онъ былъ во всхъ отношеніяхъ добрый мусульманинъ и посл смерти врно гуріи рая приняли бы его въ объятія свои, еслибы только не одинъ грхъ: стекольщикъ пилъ мертвую,— сбили его съ толку зазжіе венеціанскіе купцы. Запьетъ, бывало, и недлю удержу нтъ. Станетъ протрезвляться, протрезвляется дня два, затмъ берется за работу. Поработаетъ три, четыре дня — и опять закутилъ. А въ эти три, четыре дня выработаетъ кусокъ окна величиной въ кисть человческой руки. Пробовали поручать работу другимъ, никто ничего похожаго на то, что онъ длалъ, сдлать не могъ. Ужъ самъ халифъ и увщевалъ, и строго корилъ его — ничто не помогало. Многіе годы работалъ онъ. Пилъ и работалъ. А когда кончилъ работу, то такъ закутилъ, что и мсяца не прошло, какъ онъ умеръ.
Путь къ могиламъ халифовъ и другой — отъ нихъ — оба по пескамъ. Дулъ легкій, но жгучій втеръ. Солнце пекло неумолимо. Мы чувствовали необходимость отдохнуть, и направились въ гостинницу. Оказалось 47 Цельзія. Прислуга въ отел спрашивала насъ: ‘Хамсинъ не пугаетъ васъ, господа?’ — Хамсинъ? такъ это втеръ хамсинъ? мы думали, онъ страшне.— ‘Это самый легонькій, видите, отъ него никто и не прячется. А настоящій — бда. Вотъ поживете въ Египт и увидите. Вамъ, впрочемъ, бояться нечего: на вновь прізжихъ онъ дйствуетъ слабо’.
‘Хамсинъ’ значитъ по-арабски — пятьдесятъ. Знойный втеръ этого имени называется такъ потому, что дуетъ исключительно въ теченіе пятидесяти дней, ближайшихъ ко времени весенняго равноденствія. Дуетъ онъ не все время, но, разъ поднявшись, продолжается три дня, въ первый день онъ едва замтенъ, во второй сильне, а въ третій невыносимъ.
При сильномъ ‘хамсин’ въ воздух носится тонкая, едва замтная глазу, но дкая пыль, проникающая во вс отверстія и даже въ поры тла, дыханіе затрудняется, кажется, что дышешь воздухомъ раскаленной печи, слизистыя оболочки обсыхаютъ, кожа нердко трескается, наступаетъ крайнее нервное возбужденіе, потомъ головная боль, а у слабыхъ личностей — сильнйшее головокруженіе, наконецъ, человкомъ овладваетъ тяжелая истома.
На европейцевъ хамсинъ дйствуетъ слабе, чмъ на египетскихъ уроженцевъ, на вновь прізжихъ мене, чмъ на тхъ, кто освоился уже съ климатомъ страны.
Но ‘хамсинъ’ еще не самый страшный воздушный врагъ Египта. Есть ‘семумъ’ и ‘семусинъ’.
‘Семумъ’ значить — ядъ. Втеръ этотъ бываетъ не часто и проходитъ надъ страной въ вид бшенаго вихря, иногда теплаго, чаще холоднаго. Главная его особенность — масса песку и пыли, которые несетъ онъ съ собой. Дыханіе становится почти невозможнымъ, въ нсколькихъ шагахъ ничего не видно, тучи песку и пыли или несутся съ страшной быстротой, или, чмъ-нибудь задержанныя хотя бы на минуту, осдаютъ цлыми горами на соотвтственномъ пространств, засыпая все живое. Въ городахъ и селахъ при приближеніи семума все прячется и запирается. Но горе путникамъ, застигнутымъ въ пустын: караванъ останавливается, верблюды, никмъ не понуждаемые, ложатся на землю и стараются зарыть ноздри и даже всю голову въ песокъ и безъ движенія выжидаютъ, пока занесетъ ихъ или пока промчится ураганъ. По счастію для жителей сверо-западной части Африки, ‘семумъ’ никогда не бываетъ продолжителенъ,— минуть пятнадцать, двадцать, не боле, но и этого всегда достаточно, чтобы погубить многихъ. Изрдка случается, что семумъ въ приморскихъ частяхъ Египта сопровождается ливнемъ, тогда дышать легче, на землю же падаютъ не пыль и песокъ, а массы жидкой грязи, и если это явленіе застанетъ небольшія лодки въ мор — вс он идутъ ко дну отъ тяжести наполняющей ихъ мокрой глины и песку.
Есть наконецъ втеръ, научно совсмъ еще не изслдованный, потому что дуетъ онъ въ десять, двнадцать лтъ разъ. Арабы называютъ его ‘семусинъ’. Это безспорно одно изъ ужаснйшихъ явленій природы, какъ бы соединеніе хамсина съ семумомъ, т.-е. втеръ, несущій такія же массы песку и пыли, какъ ‘семумъ’, и въ то же время такой же жгучій, какъ ‘хамсинъ’. Исторія человчества представляетъ примръ того, что можетъ сдлать ‘семусинъ’. Персидскій завоеватель Египта Бамбизъ двинулъ боле 200.000 человкъ въ Нубію, для сокращенія пути армія у главной излучины Нила пошла не по берегу рки, а наискосокъ, пустыней, большая часть дороги была пройдена и передовые отряды были уже въ виду Нила, когда вдругъ налетлъ ‘семусинъ’ и въ нсколько минутъ пожралъ войско Камбиза, въ живыхъ осталась едва двадцатая часть.
Есть признаки, по которымъ опытные мстные жители узнаютъ приближеніе хамсина или семума. Воздухъ становится неподвижнымъ, на горизонт появляются сро-желтыя облачка, которыя потомъ принимаютъ багровый цвтъ, животныя обнаруживаютъ чувство большого безпокойства, людей давитъ какая-то тяжесть.
Что за состояніе должно быть при сильномъ хамсин или семум, не говоря уже о семусин! Мы, какъ я сказалъ, попали въ легкій хамсинчикъ, въ такой легкій, что въ город нисколько не уменьшилось движеніе, да и сами мы не думали даже, что задулъ хамсинъ, и все же минутами вовсе нечмъ было дышать…
Вечеромъ у насъ были гости. Одинъ изъ представителей русской колоніи и дипломатіи въ Каир и арабъ-публицистъ, горячій патріотъ, человкъ, воспитанный въ западной Европ, но со страстью юга преданный Египту и его доброму, разумному, красивому, но подавленному вчнымъ гнетомъ племени…
Гости звали насъ въ себ: соотечественникъ — на слдующій день завтракать, арабъ-публицистъ — черезъ день — обдать. Приглашенія мы приняли, но гостей не задерживали, такъ какъ утромъ предстояла намъ очень ранняя поздка на пирамиды.
Было совсмъ еще темно, когда разбудилъ насъ стукъ въ дверь — это новый драгоманъ m-r Дмитри. Первый каирскій драгоманъ нашъ былъ несвдущъ и безтолковъ. Въ два дня онъ опротивлъ намъ. Мы искали другого, и намъ рекомендовали monsieur Dmitry. Дмитри этотъ красотою не блисталъ, лицо мдно-красное, полное, съ слегка надутой миной, брюшко, весьма и весьма примтное, замедляетъ движенія, костюмъ только-что приличный. Сразу видно, что нарядныя дамы такого урода брать съ собою не охотницы. А между тмъ онъ изъ числа дорогихъ и наиболе цнимыхъ драгомановъ, особенно для далекихъ путешествій. ‘Плутъ онъ’, говорили намъ, ‘смотрите въ оба, а то насчитаетъ невсть что, зато уменъ и знаетъ свое дло’. Это-то намъ и было нужно. К. Н. тотчасъ посл обда условился съ нимъ, а часовъ въ 10 вечера онъ явился объяснить, что къ завтрашней поздк на пирамиды все приготовлено, и затмъ, какъ бы между прочимъ, показалъ написанное по-русски удостовреніе, подъ которымъ стояли имена профессора Прахова, графа Г. А. Толстого и еще двухъ спутниковъ ихъ, съ ними въ 1887 году m-r Дмитри здилъ въ верхній Египетъ и Нубію.
— Дйствительно, по всему видно, тонкій плутъ этотъ Дмитри,— говорилъ А.:— когда условливался, объ аттестаціяхъ не упомянулъ ни слова, а теперь сразу покорить сердца хочетъ.
Этотъ-то Дмитри и разбудилъ насъ, когда еще не было четырехъ часовъ ночи. Быстро одлись мы и пошли внизъ. Отель спалъ. Мы сли въ экипажъ. На освщенныхъ фонарями улицахъ ни души. Мы выхали къ Нилу. Съ него потянуло втеркомъ — стало очень прохладно. Перехали великолпный желзный мостъ съ разводною частью для пропуска судовъ, украшенный громадными бронзовыми львами, и повернули на юго-западъ по шоссе, идущему сначала берегомъ Нила, а потомъ наискось къ гор высокой дамбой, обсаженной съ обихъ сторонъ большими деревьями.
Неспшно бгутъ лошади въ темнот, изрдка прерываемой свтомъ фонарей, стоящихъ то на правой, то на лвой сторон дороги, за половину притомъ прикрытыхъ деревьями. Ни звука въ воздух, ни одного встрчнаго существа. Сдлали уже боле трехъ верстъ, какъ вдругъ вс мы сразу невольно подались съ своихъ мстъ въ сторону: что-то неопредленное, но громадное словно прыгнуло въ коляску и заполонило все ея пространство. Черезъ секунду намъ стало смшно. Мы встртились съ верблюжьимъ караваномъ. Сначала голова, а потомъ горой нагруженный корпусъ передового животнаго заслонили одинъ изъ фонарей и громадная, внезапно покрывшая насъ тнь почти испугала насъ. Вотъ второй и третій верблюдъ… Длинной вереницей идутъ они, беззвучно ступая по пыльной дорог своими широкими, мозолистыми подошвами, рзко и совсмъ неожиданно выступаютъ противъ фонарей изъ полной темноты ихъ чудовищныя тни, каждый изъ нихъ медленно повернетъ въ коляск свою высоко въ воздух поднятую морду и словно съ удивленіемъ осмотритъ встрчныхъ въ столь необычное время.
Уже шесть верстъ прохали мы. Темень все та же. Но вотъ передъ нами, прямо передъ нами спустилось на землю что-то срое, даже желтовато-срое, затмъ опять и опять, вотъ оно стало расползаться и охватывать насъ.
— Туманъ?!— съ удивленіемъ и вопросомъ въ голос сказалъ кто-то.
— Какой же тутъ туманъ можетъ быть!— отозвались другіе да и самъ сказавшій.
Срое, ползшее вокругъ насъ, свтлло, но не само собой. И на насъ, и передъ нами спускались не то тучи, не то какіе-то свтлые слои, то съ желтоватымъ, то съ розоватымъ оттнкомъ. Такъ иногда на театральной сцен появляются вдругъ облака сверху, съ боковъ и снизу, и застилаютъ декораціи, а затмъ снова расползаются и изъ-за нихъ выступаютъ совсмъ уже другія картины. И странно — эти свтлыя массы спускались сверху до насъ и отъ насъ ползли ниже въ глубину по краямъ дамбы, а вслдъ затмъ поднимались изъ глубины, открывали все, что было тамъ внизу, сталкивались на одномъ съ вами уровн съ новыми, спускавшимися сверху, еще боле свтлыми массами, сливались съ ними и расползались во вс стороны.
Вверху свтлло все больше и больше.
— Что же это, m-r Дмитри?— невольно вырвался вопросъ.
А Дмитри, сидвшій на козлахъ, повернулся къ намъ бокомъ и съ какой-то торжественностью въ голос отвчалъ:
— Это… это день, господа, день взошелъ надъ нами, глазами видно, какъ теперь спускается онъ къ намъ. Взгляните только прямо вверхъ!
Вверху надъ нами было уже совсмъ свтло, чуть-чуть только алло. Свтъ широкими не то слоями, не то волнами, не то облаками спускался къ намъ и разливался ярче и ярче. Мы уже видли окрестные предметы. Горизонтъ расширялся съ каждымъ мгновеніемъ. Передъ глазами нашими будто раздвигались огромныя декораціи, выступали все новыя и новыя картины, выяснялась, а потомъ и ушла куда-то безконечная даль.
Торжествующе посматривалъ m-r Дмитри. Видно, не разъ наблюдалъ онъ впечатлніе, производимое на насъ, дтей свера, этимъ чуднымъ, плавнымъ паденіемъ съ неба яркаго южнаго дня.
Только много поздне, уже въ Петербург, выяснили мн виднное нами явленіе. Оно — послдствіе близости пустыни, откуда втеръ приноситъ массу мельчайшихъ, невидимыхъ глазу частицъ, он такъ легки, что свободно держатся въ воздух, при восход солнца начинается нагрваніе и быстрое перемщеніе воздушныхъ слоевъ, а частицы, принесенныя изъ пустыни и освщаемыя подъ очень острымъ угломъ, принимаютъ различную окраску, въ соотвтствіи съ тмъ, какихъ лучей больше поглощаютъ вещества, составляющія пылинки той или другой части воздуха. Явленіе становится такимъ образомъ понятно, но все же наблюдателя поражаетъ и оно само по себ, и быстрота перехода отъ ночи къ дню, отъ совершенной тьмы къ сіяющему свту.
Но вотъ поворотъ дороги. На гребн горы разомъ вырисовались широкія, покрытыя лиловатой дымкой грани Хеопсовой пирамиды.
Большія пирамиды, такъ-называемыя пирамиды Гизе или Гизехъ, по имени расположенной у подножія ихъ арабской деревушки, находятся на самомъ гребн горы, на границ роскошной долины Нила и молчаливой, грозной пустыни. Можетъ, конечно, возникнуть вопросъ: какъ же одновременно и на границ долины, и на гребн горы? Вотъ въ чемъ дло. Вдоль Краснаго моря идутъ высокія горы, он поднимаются прямо и круто, высшія ихъ точки очень недалеки отъ берега, на западъ он представляютъ наклонъ, который спускается, образуя Ливійскую пустыню до середины Сахары. Эта-то наклонная плоскость и пробита, съ юга на сверъ, долиной Нила. Такимъ образомъ на правомъ восточномъ берегу Нила самыя низкія части горъ находятся у берега долины, и чмъ дальше на востокъ, тмъ мстность становится выше и выше, наоборотъ, на лвомъ западномъ берегу Нила, высшія съ этой стороны точки горъ находятся на самой границ долины и чмъ дале на западъ по Ливійской пустын къ Сахар, тмъ ниже и ниже становится мстность. Вотъ эта-то часть горъ, господствующая на западъ надъ Ливійской пустыней, а на востокъ надъ долиной Нила, и выбрана была для постановки могильныхъ памятниковъ, на утес расчищали широкія площадки и на нихъ воздвигали пирамиды.
Мы были въ верст отъ величайшей изъ пирамидъ — Хеопсовой. Налво, т.-е. на югъ, виднлось что-то въ род ряда навозныхъ кучъ. Это деревня Гизе или Гизехъ. Отъ нея по направленію къ намъ и къ пирамидамъ бжало десятка полтора-два людей въ черныхъ или полосатыхъ, блыхъ съ чернымъ, бурнусахъ. M-r Дмитри пояснилъ намъ, что это арабы, сторожа пирамидъ, единственные на нихъ проводники, живущіе исключительно заработкомъ отъ путешественниковъ. Они замтили насъ и спшили на добычу. Шейху, по нашему — сельскому старост, платится за каждаго путешественника что-то по пяти франковъ, но сверхъ того необходимо вознаградить и каждаго проводника въ отдльности, а въ какой мр — зависитъ отъ состоянія кармана, отъ характера и настроенія духа путешественника.
Саженяхъ въ полутораста отъ пирамидъ подъемъ въ гору становится крутъ. Мы вышли изъ экипажа. Толпа арабовъ окружила насъ. Все худощавые, сухіе люди. Черты лица правильныя, глаза огненные. На плечахъ плащи, на головахъ тюрбаны. Вс безъ исключенія босые и ноги покрыты такой загрубвшей кожей, что, становясь на острые камни, они и не замчаютъ этого. Каждый вновь приходящій или подбгающій ласково киваетъ намъ головой. Нкоторые протягиваютъ руку. Очень многіе вступаютъ въ разговоръ — кто по-французски, кто по-англійски, кто по-итальянски. Но знаніе каждаго изъ этихъ языковъ ограничивается очень немногими словами, цлыхъ же фразъ почти не слышно. Вс они веселы, оживленны. Идемъ толпою, пересмиваемся,— мы другъ съ другомъ, они между собой.
Но вотъ и пирамиды. Чувство какого-то разочарованія одолваетъ у ихъ подножія. Воображеніе привыкло рисовать ихъ какъ нчто невроятно величественное и громадное. А тутъ смотришь — и ничего, кажется, удивительнаго нтъ, гора какъ гора, но немного проходить времени — и начинаешь сознавать первоначальный обманъ чувствъ. Мы подходили въ середин сверной грани Хеопсовой пирамиды, но гд оканчивалась грань эта на запад и на восток — намъ было не ясно, верхушка тоже не видна, хотя наклонъ видимо очень крутъ. Но вотъ мы около самой пирамиды и идемъ вдоль нижняго ряда составляющихъ ее ступенекъ. Странно, ступеньки эти мн по поясъ. ‘Неужели и вс такъ? нтъ, видно только нижній ярусъ’, думаю я. Долгонько однако идемъ мы вдоль пирамиды. Наконецъ подходимъ въ ребру, составленному сверной и восточной гранями, отсюда ршительно не видно, гд заканчиваются грани, у начала которыхъ мы стоимъ. M-r Дмитри объясняетъ намъ, что это мсто подъема. Стараемся внушить арабамъ, что мы никуда не спшимъ, и просимъ, чтобъ вели насъ потише. Черномазые скалятъ зубы, хохочутъ, дружески треплютъ насъ по плечу. Вокругъ каждаго изъ насъ по пяти человкъ. Любопытствую узнать, зачмъ столько. Одинъ будетъ держать за правую, другой за лвую руку, третій подталкивать сзади, четвертый про запасъ и онъ же несетъ воду, пятый — докторъ. ‘Докторъ, зачмъ докторъ, какой докторъ?’ — съ удивленіемъ спрашиваю я.— ‘Докторъ’,— увреннымъ и убжденнымъ тономъ отвчаютъ мн, безъ всякихъ однако дальнйшихъ объясненій.
Вотъ мы и готовы. Впереди А. И., потомъ K. Н., я послдній. Начинаемъ всходить. Поднимаемся по самому ребру, образуемому сверной и восточной гранями. Идемъ зигзагами. Поднявшись на одну ступеньку сверной грани, длаемъ по ней нсколько шаговъ, огибаемъ уголъ, ребро пирамиды, проходимъ три, четыре шага по восточной грани и затмъ поднимаемся на слдующую ступеньку, по ней назадъ, опять огибаемъ ребро, опять три, четыре шага по сверной грани, новый подъемъ на ступеньку и опять все тоже. Въ первыя минуты казалось непонятнымъ, къ чему вс эти зигзаги, во потомъ видимъ, что иначе не можетъ правильно размститься вся кучка людей, составляемая путешественникомъ и ведущими его арабами. Когда идешь по ступеньк пирамиды, одинъ изъ арабовъ, держащій руку, обращенную къ пирамид, идетъ ступенькой выше и держитъ руку путешественника вверхъ, другой, держащій руку, обращенную наружу, идетъ ступенькой ниже, за нимъ запасной арабъ, а сзади путешественника — тотъ, который подталкиваетъ, когда поднимаешься на ступеньку. Чтобъ взобраться на нее, приходится обернуться лицомъ въ пирамид, арабъ, держащій наружную руку, быстро вскакиваетъ на ступеньку рядомъ съ путешественникомъ и потомъ на слдующую выше, такъ что об руки взбирающагося протянуты ввергъ, тутъ заносишь колно и въ эту минуту оба араба, держащіе руки, тянутъ ввергъ, стоящій сзади приподымаетъ и подталкиваетъ тоже вверхъ, а запасной готовъ подхватить, еслибы скользнула нога иди покачнулось тло. Поднимаешься на каждую ступеньку цлымъ рядомъ движеній, заносишь на нее колно, упираешься въ него, заносишь другую ногу, приподнимаешься на ней и потомъ уже только становишься на об ноги. Началъ было я заносить все время колно правой ноги, но скоро увидлъ, что нужно перемнять ноги, а то не выдержишь, и неудивительно — ступеньки огромныя. Дв трети ихъ около аршина и двухъ вершковъ (узналъ я это потомъ, смривъ высоту, на которую приходилось заносить колно), а треть еще выше, едва ли мене полутора аршина, подниматься на эти-то послднія ступеньки особенно утомительно.
Начавъ съ свжими силами, я взошелъ сразу боле чмъ на треть высоты пирамиды. Но болзнь, бывшая у меня лтъ семь тому назадъ, дала тутъ себя знать — въ боку сильно закололо, я долженъ былъ остановиться. Арабы моментально усадили меня. Запасной, четвертый, подалъ кувшинъ съ водой и объяснилъ, что я долженъ хлебнуть и хорошенько пополоскать ротъ, но ни въ какомъ случа не проглатывать воду, я такъ и сдлалъ, затмъ передо мной очутился ‘докторъ’ и сталъ сначала легко, а потомъ все сильне и сильне массировать то ту, то другую ногу, онъ растиралъ и вытягивалъ, ихъ, и какъ это хорошо дйствуетъ! мускулы, сильно болвшіе передъ тмъ, совершенно освжли, въ ногахъ не осталось и слда усталости, одно только дыханіе было еще тяжело и неровно.
Я взглянулъ внизъ. Теперь только, зная, что мы прошли треть высоты пирамиды, зная высоту ступенекъ и видя, какъ представляются мн внизу и нашъ экипажъ, и нашъ драгоманъ Дмитри, и окружающіе его египетскіе блюстители порядка, теперь только сталъ я ясно понимать чудовищную величину громады, на которую лзъ.
Вотъ я отдохнулъ, и шествіе опять двинулось. Камни, образующіе соприкосновеніемъ своимъ ребро, уголъ пирамиды, крошатся да отчасти и стираются — видно, не мало народа влзаетъ по нимъ. Посл перваго привала послдовалъ второй, за вторымъ третій, каждый все скоре и скоре. Когда я остановился для третьяго привала, въ боку у меня была такая боль, какъ никогда, голова кружилась, дыханіе порывисто и тяжело, сильная тошнота,— ощущеніе, ничмъ не отличающееся отъ предшествующаго рвот при морской болзни. Я даже думалъ одну минуту, не вернуться ли,— но узнавъ, что до вершины уже недалеко, напрягъ силы и пошелъ. Вотъ и верхушка. Мои спутники были уже тамъ. Боже мой, съ какимъ удовольствіемъ опустился я на груду камней, наваленныхъ по середин верхней площадки!
Первыя минуты я мало что видлъ и понималъ, то же было и съ моими спутниками. ‘Доктора’ опять растираютъ ноги, опять даютъ пополоскать ротъ и позволяютъ даже напиться. Проходитъ минутъ десять, головокруженіе кончилось, мы совсмъ оправились и осматриваемся. Надъ нами шестъ: онъ обозначаетъ первоначальную высоту пирамиды, такъ какъ нсколько рядовъ камней, такой же величины, какъ и предъидущія ступеньки, сняты были отсюда и пошли на разныя постройки. Площадка, на которой мы находимся, довольно велика, она представляетъ равносторонній прямоугольникъ, каждая сторона котораго боле 12 1/3 аршинъ. Наши ‘доктора’, оказавшіеся самыми сильными и ловкими изъ арабовъ, говорятъ, что они, за три франка каждый, спустятся съ Хеопсовой пирамиды, на которой мы сидимъ, и взберутся на ближайшую къ ней вторую по величин пирамиду Хефрена, сдлавъ это притомъ не боле какъ въ 1/4 часа. Мы соглашаемся. На Хефренову пирамиду путешественники не взбираются, потому что вверху на ней осталась часть облицовки, которою прежде сплошь покрыты были пирамиды. Облицовка эта закрывала ступеньки, такъ что грани пирамиды представляли не лстницу, какъ теперь, а наклонную плоскость, изъ отполированнаго гранита, такую скользкую и крутую, что на ней едва ли удержалась бы кошка, не только человкъ. Эта облицовка обихъ пирамидъ разобрана была халифами, и большинство каирскихъ древнихъ мечетей и дворцовъ выстроено изъ доставленнаго ею матеріала. Вотъ часть этой-то облицовки и сохранилась наверху Хефреновой пирамиды, не сплошь, конечно, а широкими пятнами. Въ этомъ трудность подъема на пирамиду. Получивъ наше согласіе, ‘доктора’ стали быстро спускаться, затмъ скоро пробжали раздлявшее об пирамиды пространство и ползли на вторую. Мы съ биноклями въ рукахъ слдили за ними. Часто исчезали они, такъ какъ поднимались тоже у ребра и не были намъ видны, когда переходили на восточную грань. Вотъ первый изъ нихъ у узкой полосы облицовки. Онъ ложится на животъ, весь распластался, широко раскинувъ руки и ноги, и чуть-чуть движется, цпляясь за всякую неровность и медленно подвигаясь въ слдующему уступу, вотъ и другой. За 1/2 минуты до истеченія четверти-часового срока первый изъ арабовъ-докторовъ былъ на верхушк и торжественно махалъ снятымъ съ плечъ плащемъ, второй опоздалъ минутъ на пять, третьему взобраться совсмъ не удалось.
Мы стали осматривать окрестность. На восток и на юго-восток тянулась долина, въ которой широкой лентой искрилъ Нилъ, на сверо-восток Каиръ съ его мечетями, минаретами и садами, на запад, въ вид гигантскаго спуска, идущаго отъ насъ вдаль, лежитъ Ливійская пустыня, рдко гд приподымаются надъ нею небольшіе песчаные бугры, ни дерева, ни кустика, ни травки — сро-желтый песокъ и такіе-же сро-желтые камни, и эта пустыня идетъ не только отъ насъ, отъ пирамидъ,— она охватываетъ и ихъ, и выровненная площадь, на которой стоятъ пирамиды, и ближайшая ея окрестность, и спускъ къ долин, все занесено пескомъ, сами пирамиды аршинъ на десять въ высоту уже засыпаны этимъ грознымъ врагомъ.
Настроеніе наше было не изъ розовыхъ, посл труднаго подъема предстоялъ спускъ, а каковъ-то онъ будетъ — неизвстно, день тоже былъ непривлекательный: горизонтъ съ востока покрытъ желтыми тучами, не дождевыми, а пыльными, и солнце не видно изъ-за нихъ.
Несмотря на такія неблагопріятныя обстоятельства, здсь на высот, воздвигнутой руками человческими шестьдесятъ вковъ тому назадъ, невольно охватывало какое-то высокое чувство и совершенно особенное настроеніе.
Мы попирали камни этого могучаго стража пустыни. На востокъ отъ него плодоносный Нилъ, вчно живящій и оплодотворяющій чудную долину, орошаемую имъ — тамъ жизнь, движеніе, тамъ колыбель цивилизаціи, наукъ, искусствъ, ремеслъ, тамъ образовывались, тамъ жили и умирали царства и народы. А тутъ, налво, на западъ — мертвая пустыня, родина жгучаго хамсина и удушающаго семума, врагъ всего живого. Вокругъ этой пирамиды уже тысячелтіе идетъ страшная борьба между Ниломъ и пустыней, между Озирисомъ и Тифономъ, между жизнью и смертью. Теперь, кажется, явно одолваетъ пустыня.
Нужно однако было сходить внизъ. Одинъ изъ арабовъ снялъ съ себя чалму, она выткана въ вид длинной полосы, въ род полотенца. Онъ обвязалъ меня ею у пояса, сдлавъ узелъ сзади, и свободный конецъ, аршина два въ длину, не выпускалъ изъ рукъ. Двое арабовъ взяли меня за руки. Со ступеньки на ступеньку спрыгиваютъ, стараясь согнуть при прыжк колни для того, чтобъ упасть на носки возможно эластичне, въ то самое мгновеніе, когда ноги касаются ступеньки, на которую прыгаешь, арабъ, держащій въ рукахъ конецъ обернутой вокругъ пояса чалмы, приподнимаетъ васъ вверхъ, отчего прыжокъ длается еще легче. Я не люблю большія высоты — у меня голова кружится, я думалъ поэтому, что сходить будетъ хуже, нежели взбираться, но пирамиды въ ширину гораздо больше, чмъ въ высоту, и потому, спускаясь, не видишь передъ собою бездну, а только ближайшіе ряды ступенекъ, вотъ почему головокруженія у меня не было, притомъ я какъ-то очень приноровился комбинировать прыжки свои съ движеніями арабовъ, какъ державшаго конецъ чалмы, такъ и двухъ другихъ, спускавшихся вмст со мною, крпко сжимая пальцы моихъ рукъ. Спускъ мн показался очень легокъ, сравнительно съ подъемомъ, сотоварищи же мои нашли его непріятне подъема. Разница произошла, быть можетъ, оттого, что больной бокъ мой сильне страдалъ, когда приходилось лзть вверхъ.
Подымались мы, какъ я уже сказалъ, зигзагомъ у ребра, образуемаго сверной и восточной гранями пирамиды, спускались тоже зигзагами, но съ противоположной стороны, у ребра южной и западной граней.
Чувство искренняго удовольствія овладло всми нами, когда не камни пирамидъ, а простой песокъ почувствовали мы подъ ногами. Кончилась полная зависимость отъ чумазой толпы, окружавшей насъ, движенія стали свободны — мы можемъ пойти куда хотимъ и какъ хотимъ. Арабы обступили насъ, и мы не поскупились на ‘бакшишъ’ — всю мдь, все серебро и все золото, что были на насъ троихъ, все отдали мы и отдали безъ сожалнія… Самое, быть можетъ, тяжелое и непріятное, что только есть въ подъем на пирамиды — это сознаніе безусловной зависимости отъ окружающихъ дикарей, сознаніе, что если вы живы, то только по ихъ милости, что стоитъ толкнуть васъ, и не останется костей вашихъ, мало того, бросятъ они васъ, и вы сами не доберетесь до земли. Прежде, говорятъ, случалось, что арабы взведутъ европейца на макушку пирамиды, оберутъ, да и бросятъ тамъ, бывало даже, что и сталкивали внизъ. Теперь это — ‘преданья старины глубокой’. Правительство установило порядокъ очень простой, но цлесообразный. Арабамъ деревни Гизехъ поручено ‘блюсти’ пирамиды и взводить на нихъ путешественниковъ, внизу два полицейскихъ, перемняемыхъ еженедльно. Въ случа несчастья съ кмъ-нибудь изъ путешественниковъ, шейху деревни — вислица, одинъ и былъ повшенъ безъ всякихъ разговоровъ лтъ двадцать тому назадъ. Такимъ образомъ передъ шейхомъ дилемма — или всю жизнь собирать обильную дань съ путешественниковъ, или петля на шею, естественно, онъ смотритъ въ оба и въ проводники выбираетъ людей и надежныхъ, и сильныхъ.
Мы все это знали, а все же чувствовали себя на песк пустыни куда лучше, чмъ на ступенькахъ пирамиды.
Мы обошли ее съ двухъ сторонъ, но прежде чмъ осматривать внутренность, ршили напиться кофе въ сосдней гостинниц, чтобъ собраться съ мыслями и вполн отдохнуть.
Устроена гостинница, конечно, для англичанъ. Нумеровъ двнадцать, пятнадцать и вс заняты. Молодежь забавляется охотою въ пустын за шакалами. Кофе показался намъ превосходнымъ, тнь комнаты упоительной. Посудивъ да порядивъ, ршили отправиться къ большому сфинксу, а въ середину пирамиды не лазить, такъ какъ тамъ кром узкихъ корридоровъ, пыли и удушающаго воздуха — ничего нтъ.
Я не стану разсказывать исторію постройки пирамидъ, описывать подробно ихъ устройство. Интересующіеся этимъ предметомъ найдутъ соотвтственныя данныя или въ путеводителяхъ, или въ спеціальныхъ сочиненіяхъ. Я напомню только существенные факты и цифры.
‘Сорокъ вковъ смотрятъ на васъ съ высоты этихъ пирамидъ’,— говорилъ войскамъ своимъ Наполеонъ передъ сраженіемъ, въ которомъ потомъ на-голову разбилъ тогдашнихъ владыкъ Египта, мамелюковъ. Наполеонъ ошибался, говоря такъ: не сорокъ, а по крайней мр шестьдесятъ вковъ смотрли на него и на его воинство съ высоты Хеопсовой пирамиды. Новйшія раскопки и открытія дали возможность съ большей долей точности установить хронологію династій, царствовавшихъ въ Египт въ теченіе пяти тысячъ лтъ, предшествовавшихъ Рождеству Христову. Только событія боле отдаленныхъ эпохъ не освщены еще научными изслдованіями. Три пирамиды Гизе, дв большихъ — Хеопсова и Хефренова — и одна маленькая воздвигнуты царями мемфисской династіи. Пирамиды были могильными памятниками. Древніе египтяне, вря въ день воскресенія, гораздо боле заботились объ устройств домовъ мертвымъ, чмъ живымъ. Жизнь человческая сама по себ такъ коротка! стоитъ ли много хлопотать о ней? Но черезъ многія тысячелтія придетъ минута, когда душа станетъ отыскивать покинутое когда-то ею тло. Какъ радостно будетъ ей найти его цлымъ и невредимымъ! Отсюда лишеніе погребенія было величайшимъ изъ наказаній египтянина. Отсюда же возведеніе могильнаго памятника, предназначеннаго вмстить тло владыки страны, было дломъ высоко-угоднымъ божеству, своего рода подвигомъ. Только такимъ воззрніемъ древнихъ египтянъ объясняются чудовищныя работы, потребовавшіяся, чтобъ воздвигнуть такія громады, какъ пирамиды Хеопса и Хефрена. Хеопсова пирамида иметъ теперь, по снятіи облицовки, 107 саженъ въ длину и въ ширину, 64 1/2 сажени въ высоту. Въ пространство, соотвтствующее ея гранямъ, свободно помстился бы соборъ Петра и Павла въ Рим. Для того, чтобъ пирамиды производили впечатлніе красоты и стройности, он должны были бы по теперешней длин и ширин ихъ быть на половину выше того, что он есть. Приданная имъ форма лишила ихъ красоты и граціи, но зато дала такую устойчивость и прочность, что въ то время, какъ другіе великіе храмы Египта были на половину разрушены землетрясеніемъ, въ 27 году нашего лтосчисленія, одн пирамиды остались не только цлы, но и невредимы. Грани пирамидъ расположены математически правильно по отношенію къ сторонамъ свта: на сверъ, югъ, востокъ и западъ, он представляютъ наклонъ въ 52 градуса, а длина ихъ по ребру отъ земли до верхней площадки — 82 сажени. Сложены пирамиды изъ твердаго песчаника, камень этотъ выработывался въ горахъ противоположнаго берега рки и на верхнемъ Нил, доставлялся онъ сначала водой, а потомъ по особенно для того устроенной дорог, остатки которой погребены подъ песками пустыни и подъ наносами Нила. Сколько положено труда на Хеопсову пирамиду, можно судить по тому, что, по словамъ Геродота, на ней работало въ теченіе 30 лтъ слишкомъ по 100.000 человкъ, смнявшихся каждые три мсяца. На покупку чесноку, луку и рдьки, составлявшихъ приправку въ пищ строившихъ ее рабочихъ, пошло 600 талантовъ, т.-е. 2,190.000 рублей на наши деньги, что по тогдашнимъ цнамъ представляетъ непомрную сумму.
Такихъ громадныхъ пирамидъ только дв — Хеопсова и Хефренова. Остальныя куда меньше, а есть такія, которыя едва выдвигаются изъ песковъ пустыни. Вотъ чмъ объясняется эта разница. Какъ только новый царь вступалъ на престолъ предковъ, онъ выбиралъ мсто для своей усыпальницы — всегда, впрочемъ, на горномъ кряж западнаго берега Нильской долины, мсто это расчищали, и работа начиналась, закладывалась первоначально небольшая пирамида, когда она со всми внутренними ходами и усыпальницей была готова, а царь, для котораго она предназначалась, продолжалъ еще царствовать, къ ней снаружи прикладывали со всхъ сторонъ все новые и новые слои камней вплоть до самой смерти начавшаго ее царя. По кончин его докладывали до верхушки только тотъ рядъ камней, котораго основаніе положено было при его жизни, въ оставленныхъ внутри пирамиды пустотахъ помщали мумію царя, его жены и по большей части муміи умершихъ при жизни его дтей, а затмъ задлывали проходы и всю пирамиду покрывали облицовкой. Окончательная отдлка пирамиды производилась иногда и много посл смерти воздвигшаго ее фараона. Такимъ образомъ, величина пирамиды была въ непосредственной зависимости отъ числа лтъ царствованія фараона. Чмъ дольше онъ былъ на престол, тмъ больше была она. Оттого-то наиболе велики пирамиды Хеопса и Хефрена, такъ какъ первый царилъ 66 лтъ, а второй 63 года. Можетъ показаться, что разсказъ Геродота о томъ, будто по 100.000 человкъ тридцать слишкомъ лтъ строили Хеопсову пирамиду, какъ бы противорчитъ только-что изложенному, го это только повидимому. Пирамиды надъ фараонами, пробывшею на царств годъ или два, все же не были крохотными зданіями — это было бы непристойно по воззрніямъ египтянъ. Minimum размра постройки былъ вроятно опредленъ не очень малой. Величина пирамиды, соотвтствующая 25—30-лтнему царствованію, никого не могла удивить по ея обыденности. Иначе становилось дло, когда постройка переваливала за первыя 30 лтъ. Каждый новый слой камней, обхватывавшихъ предъидущіе, требовалъ все больше матеріала и усилій, работа все усложнялась, количество же людей, ею занятыхъ, не могло увеличиваться постоянно, оно ограничивалось пространствомъ, на которомъ должны были они работать. Такимъ образомъ разсказъ Геродота очевидно относится лишь во второй половин царствованія Хеопса.
Долго не находили входъ въ пирамиды Хеопса и Хефрена, при Мехмед-Али пробивали даже галерею въ самой толщ первой пирамиды и много лтъ работали, углубляясь все дальше и дальше, пока наконецъ не наткнулись на корридоръ, одинъ конецъ котораго велъ внутрь зданія, въ усыпальницу царя, а другой — въ наружному выходу. Надъ царской усыпальницей — другая, повидимому царицына, а надъ нею еще пять комнатъ одна надъ другою, вс он узкими проходами соединены съ основнымъ, выходящимъ наружу. Подъ усыпальницей глубокій колодезь, пробитый въ скал и, вроятно, соединявшійся прежде съ Ниломъ.
Возвращаюсь однако къ дальнйшимъ осмотрамъ нашимъ. Отдохнувъ въ гостинниц, мы двинулись къ большому сфинксу. Это недалеко оттуда — съ версту. Мы отправились не пшкомъ, а на верблюдахъ, чтобъ испытать зду на нихъ. Египетскіе верблюды одногорбые. Сдло укрплено на верхушк горба, чтобы на него взобраться, верблюда заставляютъ лечь, онъ обыкновенно при этомъ недоволенъ и реветъ. Садятся верхомъ, какъ въ обыкновенное сдло, ноги вкладываютъ въ стремена. Погонщики совтуютъ однако крпко держаться за об высокія луки сдла въ то время когда верблюдъ будетъ подыматься. И это совершенно необходимо. Поднимаясь на заднія ноги, верблюдъ при этомъ даетъ такой толчокъ, что, не держась за заднюю луку, непремнно перелетишь черезъ голову, а когда онъ поднимается на переднія ноги, то толчокъ спереди назадъ тоже такой, что нтъ ничего легче, какъ вылетть изъ сдла. Идутъ верблюды медленно, и качка ровная, но очень широкая. Глядя сбоку, можно сначала подумать, что сидящій на верблюд длаетъ нарочно большіе размахи. Когда же верблюдъ бжитъ, качка меньше, но она становится очень непріятной и неровной, такъ что у непривычныхъ къ этой зд длается тошнота и даже рвота.
Нашъ проводникъ Дмитри услся на осла. Что за фигура! На голов кефіэ — большой пестрый плотный шолковый платокъ, которымъ голова обернута нсколько разъ, а длинные концы, откинутые назадъ, прикрываютъ шею и плечи отъ дйствія жгучихъ солнечныхъ лучей, массивная фигура, съ далеко впередъ выдавшеюся округлостью брюшка, почти прикрываетъ ослика, семенящаго подъ нимъ ножками, голова какъ-то гордо откинута въ сторону, онъ поглядываетъ кругомъ совсмъ побдоносно, толпа арабовъ такъ и льнетъ къ нему, а онъ угощаетъ то того, то другого добрыми ударами длиннаго ременного повода.
Прохали мимо пирамидъ. Спустились подъ гору. Вотъ и сфинксъ. Онъ теперь откопанъ отъ песку, которымъ былъ занесенъ. Туловище львиное, голова человчья — соединеніе двухъ символовъ: силы и мудрости. Лицо попорчено, отбита часть носа и правой щеки — это мамелюки передъ битвой съ Наполеономъ пристрливали по сфинксу свою артиллерію. Фигура лежачая почти цликомъ высчена изъ скалы, только часть крупа и лапъ докончены каменной кладкой. Между лапами небольшой храмъ. Длина фигуры отъ лапъ до корня хвоста 27 саженъ. Древность этого памятника трудно опредлить. Теперь вполн выяснено, что при подготовительныхъ работахъ по постройк Хеопсовой пирамиды рабочіе наткнулись на этотъ сфинксъ и на развалины храма, у преддверія котораго онъ стоялъ. И сфинксъ, и храмъ, занесены были пескомъ пустыни. Хеопсъ приказалъ откопать ихъ. Ни память жившихъ въ то время людей, ни іероглифическія письмена не сохранили преданій ни о томъ, когда былъ высченъ сфинксъ, ни о томъ, когда засыпалъ его песокъ. Раскопка его Хеопсомъ выяснена надписями на пирамидахъ. Пирамид Хеопса 6.000 лтъ — сколько же тогда лтъ сфинксу?! Мы взбирались на хребетъ чудовища, лазили на его лапы. Повернутъ онъ лицомъ прямо на востокъ, навстрчу восходящему солнцу, и олицетворяетъ собой бога Ра или Гаруса, по нашему — богъ Солнца.
Хотя лицо и испорчено мамелюкскими ядрами, но все же великолпно. Сколько въ немъ величаваго спокойствія, подернутаго глубокой, грустной задумчивостью. Смотришь, смотришь на него и еще смотрть хочется. Сколько вковъ прошло надъ его головой, сколько событій пронеслось у ногъ его, сколько поколній приносили ему жертвы! И если бы когда-нибудь хоть слово могъ проронить онъ, нтъ, кажется, сомннія не произнесъ бы онъ ничего иного, кром словъ царя-мудреца Соломона: ‘суета суетъ и всяческая суета’.
Сфинксъ произвелъ на насъ сильное и меланхолическое впечатлніе. Мы хотли имть большую его фотографію. Но не случилось. Тогда мы предложили живущему у пирамидъ фотографу снять группой всхъ насъ, съ m-r Дмитри, арабами и верблюдами, и все это на такомъ разстояніи отъ сфинкса, чтобъ видна была вся могучая голова его, устремленный впередъ взоръ и грустно улыбающіяся губы.
Становилось жарко. Мы зашли посмотрть развалины храма, у входа въ который стоялъ сфинксъ, остатковъ немного, но каждый камень этой кладки вситъ тысячи пудовъ. Затмъ мы заглянули въ фотографу, посмотрть группы, снятыя съ нашихъ великихъ князей, незадолго передъ тмъ постившихъ пирамиды, съ ихъ свиты и проводниковъ, потомъ еще разъ уже при содйствія Дмитри одарили арабовъ и пустились обратно въ Каиръ.
Пріхали въ гостинницу, переодлись и въ часъ дня бодро отправились завтракать въ пригласившему насъ наканун соотечественнику. Оттуда должны мы были хать смотрть Будайскій музей, собраніе памятниковъ египетской старины, единственный по богатству и художественной цнности помщенныхъ въ немъ предметовъ. Но не тутъ-то было. За завтракомъ спрашиваетъ меня хозяинъ, играю ли я въ винтъ. Отвчаю и отвчаю сущую правду, что почти не играю, такъ какъ не люблю и не умю. Дернуло тутъ K. Н. сочинить: ‘ну, нтъ, мы съ женой его уже порядкомъ подъучили’, хозяинъ обрадовался.— ‘Вы не можете, не имете права, господа, отказать мн въ удовольствіи повинтить съ русскими’.— Пришлось ссть. Провинтили сотню франковъ и отдлались только въ половин пятаго. До музея дв версты, а закрывается онъ въ пять часовъ. Длать нечего, опоздали. Какъ бранился K. Н.!
‘Винтить въ Каир-то?! За этимъ что-ли изъ Москвы хали? Добыть намъ разршеніе осмотрть дворцы — этого нельзя, повернуться, врно, трудно — а засадить за винтъ можно!’
— А помните: шь пирогъ съ грибами, а языкъ держи за зубами. Сами накликали. Вотъ вамъ и Булакскій музей! Длать нечего, подемъ посмотрть за городъ катанье здшней знати.
Такъ и сдлали.
На этотъ разъ катающихся было немного, и ничего особенно интереснаго мы не видли, попадаются только нердко кареты, на козлахъ которыхъ сидитъ евнухъ, иногда же евнухъ детъ верхомъ сзади, въ дверцахъ такихъ каретъ за стеклами вставлены желзныя ршетки, за ршетками сидятъ гаремныя дамы, веселое катанье!
M-r Дмитри провезъ насъ къ мсту, на которомъ молодые англичане, офицеры и статскіе, играютъ въ ‘поло’. Мы долго любовались ими. Играющіе раздляются на дв партіи, по четыре человка въ каждой, отличаются партіи цвтомъ перевязи черезъ плечо. Посреди арены лежитъ шаръ, четырехъ или пяти вершковъ въ діаметр. У каждаго играющаго въ рукахъ молотокъ въ род того, что употребляется въ крокет, но только гораздо больше, а ручка аршина полтора длины. По данному сигналу вс восемь всадниковъ несутся къ шару. Задача каждой партіи — загнать шаръ къ себ въ ‘домъ’, у одной партіи на одной, у другой на другой сторон арены, если въ теченіе 15 минуть это не удалось, игра считается ни въ чью. Повидимому, боле 15 минутъ лошадямъ, безъ вреда для нихъ, трудно выдержать ту страшную работу, которую тутъ задаютъ имъ.
Что за удовольствіе смотрть на эту игру! Вотъ загудлъ шаръ подъ первымъ ударомъ и помчался по данному ему направленію, двое игроковъ той же партіи несутся за нимъ, чтобы новымъ толчкомъ докатить его до ‘дому’, но одинъ изъ противниковъ круто поворачиваетъ лошадь, какъ метеоръ проносится передъ нагоняющими шаръ и на бшеномъ карьер сильнымъ ударомъ, наотмашь спереди назадъ, поворачиваетъ шаръ къ середин арены, его друзья видятъ поворотъ, настигаютъ шаръ и новыми ударами гонятъ его дале къ себ. Но и противники не дремлютъ.
Ни одинъ изъ играющихъ не остановился ни на одну минуту. Быстрой рысью дутъ вс они, и едва кто-нибудь замтитъ, что шаръ находится въ такомъ положеніи, что именно онъ, этотъ играющій, можетъ скоре другихъ долетть до него, даетъ шпоры коню, несется какъ стрла и ловкимъ ударомъ направляетъ шаръ или къ себ ‘домой’, или такъ, чтобы тотъ очутился подъ ударами лицъ той же партіи. Черезъ семь или десять минутъ, посл начала игры лошади уже вс въ пн. Бшеный карьеръ, въ который приходится имъ переходить нсколько разъ въ минуту, быстрыя перемны одного аллюра на другой, чрезвычайно крутые повороты — все это утомляетъ и горячитъ лошадей. Съ какимъ мастерствомъ управляютъ ими сдоки, какая свобода движеній, какая нужна врность руки и глаза, чтобы на всемъ скаку нагнать и ударомъ молотка повернуть быстро катящійся шаръ! Но и сами лошади принимаютъ участіе въ игр, кровныя, нервныя, умныя животныя отлично понимаютъ, что отъ нихъ требуется, и нердко видишь, какъ он, безъ малйшаго движенія игрока, вдругъ рванутся и какъ вихрь мчатся къ шару. И что же, просмотрли мы четыре партіи и не увидли ни одного столкновенія. Одни и т же игроки играли по два раза подъ-рядъ, между играми четверть часа отдыху, но два раза на однхъ и тхъ же лошадей не садятся.
Зрителей игры больше чмъ участниковъ. Здсь и сдой дипломатъ, и врачъ изъ-подъ тропиковъ, и коммерсантъ, и много военныхъ, а еще больше молоденькихъ миссъ и даже кудрявыхъ дтишекъ. Здсь не видно англійской флегмы, вс одобряютъ, вс хлопаютъ или громкими возгласами провожаютъ удачный ударъ.
— Вотъ это кавалеристы!— невольно вырывается у насъ.
Обдали мы въ этотъ день съ тремя публицистами-арабами.
Разговоръ былъ очень оживленный. Наслушались мы много интереснаго и о стран, и о коптахъ, ея аборигенахъ, и объ англичанахъ, и о нашей мстной дипломатіи.
— Сами увидите, тогда поврите,— говорили собесдники наши.
И точно, потомъ увидли.
16-го марта мы поднялись очень рано. Нужно было хать на самую отдаленную отъ центра города станцію желзной дороги, версты четыре отъ нашего отеля. Мы поспшили и попали къ первому утреннему позду.
Полотно дороги проложено верстахъ въ двухъ, трехъ отъ Нила, иногда же въ виду его. Въ одномъ мст оно проходитъ лсомъ пальмъ, насаженныхъ еще при Мехмед-Али.
Мы уже видли не мало пальмъ и въ одиночку, и группами, и цлыми плантаціями, но лса пальмъ до сихъ поръ еще не встрчали.
Престранно иногда складываются людскія понятія.
‘Лсъ пальмъ! какую красоту рисуетъ намъ воображеніе при выраженіи этомъ! сколько поэзіи привыкли мы соединять съ нимъ! То ли въ дйствительности?
Мы считаемъ пальму чуть ли не идеаломъ стройности, граціи и красоты.
Стройна она, правда, удивительно. Стволъ у корня той же толщины, что и подъ шапкой, т.-е. футовъ на шестьдесятъ выше. Но граціи и красоты куда меньше, чмъ стройности. Она прежде всего недостаточно пропорціональна: при чрезвычайной высот ствола, онъ относительно тонокъ, а крона или шапка ея втвей недостаточно велика. Стволы молодыхъ пальмъ почти такъ же толсты, а кроны такъ же велики, какъ и у старыхъ, молодыя только гораздо ниже старыхъ, поэтому молодыя пропорціональне и красиве старыхъ. Конечно, въ извстной обстановк бываютъ великолпны и старые 150—200-лтніе исполины, напримръ, когда они высятся надъ другими деревьями, когда смотришь на нихъ, прикрытыхъ стной или домомъ, когда видишь ихъ издали или ночью, во всхъ случаяхъ этихъ безконечный стволъ мене замтенъ или даже вовсе пропадаетъ изъ глазъ и, напротивъ, очень красиво вырисовывается роскошная шапка мягко выгнутыхъ вай. Не дурны также пальмы, когда он группой въ нсколько штукъ стоятъ на открытой мстности и на нихъ смотришь издали, тогда ихъ зеленыя шапки ярко выступаютъ на сромъ фон земли и еще лучше на горизонт передъ восходомъ солнца или на его закат. Но много пальмъ на небольшомъ пространств, а тмъ боле ‘лсъ пальмъ’ — куда какъ мало привлекателенъ, скажу боле: онъ наводитъ уныніе, вызываетъ какое-то чувство беззащитности. Да оно и быть не должно иначе. Лсъ пальмъ представляетъ обыкновенно песчаную площадь, изъ которой на значительномъ другъ отъ друга разстояніи подымаются въ воздухъ тонкіе, высокіе, совершенно голые стволы, верхушки ихъ длинными вайями своими сходятся между собой высоко надъ головой, но вайи не густы, листья же ихъ узки и со многими просвтами, поэтому тни он почти не даютъ. И ходишь по лсу пальмъ среди голыхъ стволовъ, едва видя макушки и безъ всякой защиты отъ жгучаго солнца. Разв это то, что мы привыкли называть лсомъ? разв есть здсь то, что мы цнимъ въ лс?
Для араба, жителя знойной и голой пустыни и такой лсъ кажется защитой, его и онъ можетъ плнять своею листвой. Намъ нужно другое. Никакой, даже самый плохой нашъ лсъ не промняю я на лсъ пальмъ.
Мы вышли на станціи въ 30 верстахъ отъ Каира. Здсь ждали насъ высланные наканун изъ города ослы. M-r Дмитри увряетъ, что мстные плохо вызжаны и слабы. Первый разъ я садился на осла. Отлично, дешь — словно въ кресл сидишь. Но вотъ что непріятно: оселъ, во-первыхъ, слушаетъ только своего вожака, во-вторыхъ, этотъ послдній нердко награждаетъ его ударами, каждый разъ при этомъ оселъ сильно рванется впередъ, и такъ какъ вожакъ бжитъ сзади и вы не видите, когда ударяетъ онъ животное, то толчокъ, данный рванувшимся впередъ осломъ, каждый разъ неожиданъ и потому вынуждаетъ держаться въ сдл крпче, чмъ это вообще было бы нужно.
Тотчасъ за станціей начинаютъ перемежаться обработанныя поля, поселки и развалины стариннаго Мемфиса, основаннаго Менесомъ, древнйшимъ изъ всхъ царей Египта, имена которыхъ дошли до насъ. Менесъ не только основалъ городъ, онъ его оградилъ отъ разливовъ Нила, воздвигнувъ выше его громадныя плотины.
Мемфисъ въ теченіе двухъ или двухъ съ половиною тысячъ лтъ былъ однимъ изъ громаднйшихъ городовъ древняго міра. Тянулся онъ отъ Нила до края долины и горы, на которой стоятъ Саккарскія пирамиды и начинается Ливійская пустыня. Мемфисъ далъ свое имя пяти изъ царившихъ въ Египт династій (къ одной изъ нихъ принадлежали Хеопсъ и Хефренъ, строителя величайшихъ пирамидъ) и сохранилъ исключительное значеніе даже во времена процвтанія стовратныхъ ивъ.
Сильно пострадалъ онъ при нашествіи персовъ, очень подорвало его значеніе основаніе Александріи, но окончательно убили его арабы, они не только разорили его, но выстроили нсколько ниже по Нилу Каиръ, причемъ сдлали послдній своей столицею и перестали поддерживать плотины, защищавшія городъ отъ наводненій.
Строго говоря, развалинъ Мемфиса теперь и нтъ. Вся громадная площадь, которую нкогда занималъ городъ, представляетъ рядъ холмовъ, низкихъ и часто прерывающихся, холмы эти обозначаютъ мста зданій, сначала завалившихся, затмъ засыпанныхъ горами мусора и поверхъ всего занесенныхъ наносами Нила и песками пустыни. Рдко гд торчитъ какой-нибудь обломокъ каменной громады. Холмы эти покрыты пальмами. На боле ровныхъ и низкихъ мстахъ, куда не только доходить, но и дольше держатся воды Нила, идутъ поля феллаховъ, а на самыхъ значительныхъ возвышеніяхъ ютится жалкія деревушки ихъ.
Боле часа хали мы этими развалинами и останавливались только одинъ разъ, чтобъ посмотрть недавно откопанную статую Рамзеса Великаго. Большая часть статуи сохранилась, отбиты только ноги нсколько выше колнъ. Лежитъ она на подставк и осматриваютъ ее, подымаясь выше ея по особенно для того устроенной лстниц. Сдлана она изъ краснаго полированнаго гранита. Мы въ первый разъ видли крупное произведеніе древней египетской скульптуры, и потому неудивительно, что оно поразило насъ. Это, очевидно, портретъ самой тщательной и тонкой работы. Величина фигуры въ четыре, пять разъ больше человческой. Сложеніе фараона прекрасное, члены сильные, но вовсе не носятъ на себ того атлетическаго характера, какъ во многихъ статуяхъ древней Греціи и Рима. Голова и лицо красивы и симпатичны, носъ и лобъ правильны и прекрасно обрисованы, нсколько чувственныя губы сложены въ мягкую добрую улыбку. Смотря на это лицо, ясно видишь, что оно представляетъ человка высокаго ума и великой души. Есть еще въ стату этой нчто, о чемъ не думалъ художникъ. На нее въ общихъ чертахъ похожи многіе изъ тхъ феллаховъ, коренныхъ жителей страны, которыхъ каждый день видли мы. И характеръ стана, и окладъ лица, и разрзъ глазъ — все тоже. Совершенно ясно, что усопшій фараонъ, статуей котораго любуемся мы, и жалкіе феллахи, возл которыхъ столько разъ эти дни прозжали и проходили мы, произошли отъ одного корня, ничего не имющаго общаго съ арабами и другими новйшими пришлыми жителями Египта.
Наконецъ добрались мы до конца долины и взобрались на горный кряжъ. Ослики наши тонутъ въ песк, проводники же легко бгутъ, почти не оставляя на немъ слда.
Вотъ и большая Саккарская пирамида, рзко отличающася отъ всхъ другихъ. Она древнйшая изъ пирамидъ и сложена не изъ камня, а изъ кирпичей нильскаго ила, такихъ же самыхъ, что и т, изъ которыхъ возводятся теперешнія деревенскія жилища туземцевъ, кром того она возвышается не небольшими ступеньками, какъ прочія пирамиды, а представляетъ шесть огромныхъ уступовъ. Она на нсколько саженъ занесена песками, такъ что въ нее теперь нельзя уже и проникнуть, нкоторые изъ ходовъ ея обвалились, другіе же представляютъ родъ лабиринта, въ которомъ легко запутаться, въ скал, за которой стоить пирамида, сдлано было подъ нею нсколько колодцевъ, куда, повидимому, опускали муміи священныхъ ибисовъ и быковъ-аписовъ, пока для послднихъ не было устроено отдльное погребальное зданіе
Остальныя Саккарскія пирамиды гораздо меньше, многія подуразвалились, и большинство ихъ сильно занесено пескомъ.
Мы хали въ дому Марріэта, знаменитаго французскаго египтолога, основателя Булакскаго музея. Онъ устроилъ себ жилье въ пустынной балк, въ какихъ-нибудь 200 шагахъ отъ открытаго здсь Серапеума, и въ домик этомъ провелъ послдніе годы своей жизни. Здсь оставили мы ословъ и ихъ вожаковъ, а сами, съ Дмитри и арабами хранителями Серапеума, направились къ этому памятнику.
Серапеумомъ называется усыпальница священныхъ быковъ-аписовъ. Аписы были обожаемы какъ воплощеніе божества Озириса. Не всегда бывалъ священный аписъ. Когда рождался теленокъ, который по примтамъ своимъ подходилъ къ тому, что представлять долженъ былъ аписъ, владлецъ такого теленка обязанъ былъ немедленно дать знать объ этомъ въ храмъ Сераписа. Жрецы храма отправлялись освидтельствовать новорожденнаго. Было 28 примтъ аписа, и только тотъ теленокъ признавался воплощеніемъ Озириса, который совмщалъ въ себ всю совокупность примтъ этихъ: цвтъ шерсти, извстное распредленіе пятенъ по тлу и прочее, масть аписа была черная, на лбу — блое трехугольное пятно, на спин — изображеніе, напоминающее орла или коршуна съ распущенными крыльями, у корня языка наростъ въ род священнаго жука… Если осмотръ удостоврялъ наличность всхъ примтъ, теленка брали въ храмъ, и по всей стран начинался рядъ празднествъ и торжествъ, кормили, поили его и ухаживали за нимъ какъ только можно было лучше. Посл двухъ лтъ давали ему въ сообщество стадо чистыхъ телицъ, признаки которыхъ были тоже строго опредлены. При жизни Апису воздавали т почести, которыя по обычаю подобали самому Озирису. По смерти плачъ и трауръ были по всей стран, а усопшій погребался съ величайшими почестями въ Серапеум. Если Аписъ достигалъ 28-ми-лтняго возраста, то въ 28-ую годовщину рожденія своего онъ умерщвлялся въ особенно торжественной обстановк.
Серапеумъ — рядъ подземныхъ громадныхъ галерей. Направо и налво отъ нихъ вырыты подобія комнатъ, одного размра въ длину и въ высоту и нсколько меньше въ ширину, въ середин каждой — гранитный фундаментъ, на которомъ стоитъ гранитный же полированный саркофагъ съ выдолбленною внутренностью. Саркофаги эти высотой въ полтора и въ два человческихъ роста и всятъ отъ пятнадцати до двадцати тысячъ пудовъ каждый. Въ нихъ-то помщалась мумія аписа и затмъ накладывалась крышка соотвтственной величины и тяжести.
Вс саркофаги эти и камеры, въ которыхъ помщены они, почти одного размра и формы. Одинъ изъ нихъ освтилъ намъ m-r Дмитри бенгальскимъ огнемъ особенно ярко, оказалось, это тотъ, въ глубин котораго бывшимъ хедивомъ Измаиломъ-пашой предложенъ былъ завтракъ гость его, императриц Евгеніи, конечно, помститься въ гроб аписа могли только самъ хедивъ, императрица, столъ съ ихъ приборами и двое слугъ, свита же стояла въ камер или въ галере.
Изслдованныхъ понын усыпальницъ аписовъ въ Серапеум 24, всхъ же до сихъ поръ открытыхъ гробницъ аписовъ всего 64. Число это не велико, если принять во вниманіе, что культъ аписовъ продолжался нсколько тысячъ лтъ. Есть вроятно и неоткрытыя еще могилы ихъ. Но съ другой стороны нелегко, конечно, было найти и теленка, который совмстилъ бы въ себ вс 28 примтъ аписа.
Камбизъ, посл погибели войска его подъ жгучимъ дыханіемъ ‘семусина’, распорядился выкинуть муміи аписовъ изъ гробовъ ихъ и разрушить храмъ. Съ тхъ поръ Серапеумъ сталъ приходить въ упадокъ, пески пустыни занесли ходы въ него, а часть галерей обвалилась.
Въ 1850 году Маріэтъ случайно наткнулся на небольшого сфинкса. Онъ вспомнилъ, что, по словамъ Страбона, вблизи отъ Саккарской пирамиды находился Серапеумъ. Маріэтъ принялся за раскопки. Первоначально он обнаружили аллею сфинксовъ, первыя изъ нихъ были въ песк аршина на три, на четыре въ глубину, но чмъ дале шли раскопки, тмъ большій и большій слой песку приходилось снимать. Наконецъ разрытъ былъ 141 сфинксъ на глубин 14 аршинъ и за нимъ былъ обнаруженъ входъ въ Серапеумъ. Другія раскопки Маріэта въ той мстности повели къ открытію памятника жреца Тунари, на которомъ выгравированы были имена пятидесяти фараоновъ, начиная съ Мейеса, воцарившагося въ 5004 году до P. X. Найдено было также множество маленькихъ каменныхъ табличекъ съ начертанными на нихъ именами фараоновъ, династій, къ которымъ они принадлежали, числа лтъ царствованія и времени, когда таблички эти были высчены, надо думать, что какія-нибудь торжественныя жертвоприношенія сопровождали изготовленіе этихъ табличекъ и ихъ, вроятно, сбирали жрецы Серапеума. Открытіе памятника жреца Тунари и маленькихъ каменныхъ табличекъ дало возмогшимъ возстановить съ большею точностью хронологію династій, царствовавшихъ въ Египт въ теченіе пяти тысячъ лтъ до нашей эры и доказало совершенную правильность лтосчисленія жреца Манеона, жившаго въ III вк до Рождества Христова, и хронологія котораго сильно оспаривалась до тхъ поръ.
Осмотрвъ Серапеумъ, мы вернулись къ дому Маріэта и въ тни его террасы отлично позавтракали. Я забылъ сказать, что въ гостинниц нашей всхъ узжающихъ на цлый день снабжаютъ холоднымъ завтракомъ, фруктами, виномъ, бутылкой крпкаго кофе и приборами. Пока мы осматривали Серапеумъ, старшій изъ ослятниковъ по указаніямъ m-r Дмитри приготовилъ столъ и согрлъ кофе.
Поли мы отлично, затмъ часовъ проболтали съ арабами, теперешними жильцами дома Маріэта и стражами Серапеума, а затмъ отправились на осмотръ гробницы Ти.
Многіе вка она была занесена песками, теперь ее раскопали, кровля и фронтонъ входа сажени на три ниже уровня окружающей ее мстности.
Гробница эта — одинъ изъ интереснйшихъ и наилучше сохранившихся памятниковъ египетской старины. Но чтобы ясно представить себ смыслъ и значеніе украшеній ея и другихъ ей подобныхъ, надо сказать нсколько словъ о врованіяхъ, которыми вызывалось сооруженіе памятниковъ этого именно рода.
По мннію древнихъ египтянъ, выясненному изслдованіями Масперо, человкъ состоитъ изъ четырехъ основныхъ частей. Первая — тло. Вторая — двойникъ, нчто легкое, неуловимое, нердко перемняющее свой цвтъ и какъ тнь или полутнь окружающее тло, воспроизводящее вс малйшія его очертанія и дающее лицу то или другое выраженіе, игру физіономіи. Третья часть — душа, начало движущее и безсмертное. Наконецъ, четвертая — свтовое проявленіе, частица божества, связанная и съ тломъ, и съ двойникомъ, и съ душой. Пока вс эти составныя части соединены между собой, человкъ живъ. Смерть — разъединеніе этихъ частей. Но смерть не одинаково дйствуетъ на нихъ. Тло остается и только поздне можетъ разложиться. Душа безсмертна, посл суда Озириса она вращается въ мір, иногда переходитъ въ животныхъ, но въ конц концовъ, черезъ многія тысячелтія, соскучится по оставленному ею тлу и станетъ искать его, чтобъ вновь соединиться съ нимъ. Двойникъ, какъ тнь, какъ отраженіе тла, перестаетъ существовать. Свтовое проявленіе, какъ частица божества, соединяется съ божествомъ, отъ котораго исходитъ. Когда душа начнетъ разыскивать тло, она можетъ и не найти его, если оно не было погребено и сохранено въ вид муміи, тогда душа вчно останется въ тоскливомъ состояніи, вчно будетъ искать тло. Сохранивъ тло въ вид муміи, нельзя однако быть увреннымъ, что душа непремнно признаетъ его, она привыкла видть тло, окруженное двойникомъ, съ извстнымъ выраженіемъ мысли и чувства, двойникъ же исчезъ. Какъ помочь длу? И вотъ въ гробниц, гд похоронено тло, помщаютъ изображенія покойника, и скульптурныя, и рисованныя, душа, найдя гробницу и не узнавая сразу тло, присматривается въ изображеніямъ и останавливается на мысли, что они относятся къ тому именно тлу, мумію котораго окружаютъ. Для окончательнаго убжденія души не ограничиваются помщеніемъ въ гробниц изображеній усопшаго: стны расписываются картинами, относящимися до главнйшихъ случаевъ жизни покойнаго, до предметовъ, которыми онъ всего боле занимался, помщаютъ на нихъ также портреты лицъ его наиболе близкихъ. Душа помнитъ событія жизни человка, часть котораго она прежде составляла, не забываетъ она и окружавшую его обстановку. Воспроизведеніе того и другого на стнахъ гробницы разсеваетъ послднія ея сомннія, она окончательно признаетъ покинутое ею нкогда тло и входитъ въ него.
Такіе взгляды древнихъ египтянъ, выработывавшіеся конечно только постепенно, даютъ смыслъ всему тому, что видимъ мы въ гробницахъ Ти, ивскихъ царей и во всхъ имъ подобныхъ.
Ты, какъ видно изъ сохранившейся въ гробниц его надписи, былъ ‘приближенный царя, охранитель дворцовыхъ входовъ, глава письменъ царскихъ, вождь прорицателей’. Человкъ онъ былъ вроятно хорошій, по крайней мр ни на одной изъ стнъ трехъярусной гробницы его нтъ сцены, въ которой онъ наказывалъ бы кого-нибудь или имлъ раздраженный видъ, напротивъ, очень часто попадаются изображенія его съ женой, которую онъ нжно обнимаетъ или треплетъ по щек или пальцами руки играетъ въ волосахъ ея, причемъ дти его рзвятся и шалятъ возл.
Входъ въ гробницу — узкимъ корридоромъ, заканчивающимся большой, кубической формы комнатой, отсюда крутой спускъ ведетъ во вторую, еще глубже выкопанную комнату такой же формы, затмъ еще боле крутой спускъ въ третью комнату. Здсь и была гробница. Стны всхъ комнатъ покрыты рисунками, выбитыми въ камн и затмъ закрашенными. Первыя комнаты были, конечно, не только вырыты, но и расписаны еще при жизни самого Ти. Смерть застала его, когда отдлывалась третья комната на самой глубин.
Рисунки, вырзанные на стнахъ, изображаютъ всю жизненную обстановку Ти.
Своеобразное чувство овладвало нами по мр того, какъ мы все ниже и ниже спускались въ гробницу. Разсматривая эта безконечно разнообразныя сцены обыденной жизни древняго египтянина, переносишься мало-по-малу въ этотъ міръ, такъ отдаленный отъ насъ, казавшійся намъ еще не задолго передъ тмъ такимъ чуждымъ и непонятнымъ. Въ верхней комнат гробницы на насъ словно пахнуло этой прежней жизнью, мы впервые почувствовали себя не только въ Египт, но въ Египт фараоновъ, въ Египт четырехъ тысячъ лтъ тому назадъ. Во второй комнат мы были уже поглощены міромъ этимъ, мы жили въ немъ, мы радовались его радости, убитому дикому зврю, пойманной газели, мы сокрушались его неудач или несчастію.
Незатйлива живопись гробницы, но какъ она жива, какъ она говоритъ уму и сердцу! И вся тогдашняя обстановка, вся обыденная жизнь, вс даже мелочи ея обступаютъ и охватываютъ васъ. И чего только, какихъ картинъ нтъ тамъ! Вотъ Ти въ семь. Объ этомъ я впрочемъ уже говорилъ. Вотъ Ти на охот Здсь въ лодк съ массой гребцовъ и вооруженныхъ людей нападаетъ онъ на гиппопотама, тамъ со сворой собакъ гонится за легкой антилопой, а здсь стями тянетъ рыбу. Вотъ тотъ же Ти въ своемъ хозяйств — то среди стадъ, то на гумн, то въ пекарн, то въ плотничьей мастерской. Но жизнь, его окружающая, идетъ и безъ его присутствія, и сколько на стнахъ гробницы его картинъ этой жизни! Молотьба хлба копытами животныхъ, уборка винограда, квашня тста и многое, многое другое. Даже видишь, какъ тогда убивали быка на мясо — это одна изъ самыхъ яркихъ художественно-исполненныхъ картинъ. Есть и подробности, поражающія удивленіемъ — корова телится и двое скотниковъ облегчаютъ ей процессъ этотъ. Есть, конечно, и рисунки съ нашей точки зрнія не совсмъ приличнаго свойства.
Я сказалъ, что рисунки выбиты въ камн. Рзецъ видимо былъ въ рук ловкой и увренной. Затмъ рисунки покрыты красками, он сохранились словно вчера наложенныя. Но красокъ этихъ немного — двнадцать, пятнадцать и вс он яркія, опредленныя. Въ рисунк не безъ условности. Вода всегда свтло-голубая, птицы зеленыя. Перспективы нтъ.
Въ комнат, гд помщалась мумія, есть на стн сцена похоронъ, но она исполнена не такъ ярко и отчетливо, какъ другія.
Мы пробыли въ гробниц Ты часа полтора, два. Едва ли даже лучшія изъ царскихъ гробницъ стовратныхъ ивъ могутъ сравняться съ нею по ясности, красот и художественности рисунковъ.
Осмотрли мы еще гробницу Унаса, открытую всего два года тому назадъ, такъ какъ въ послдніе дни втеръ былъ изъ пустыни, то входъ въ нее, вообще очень узкій, такъ занесло, что мы едва пробрались. Ведетъ въ нее наклонный тунель саженъ въ восемь или девять длины, въ сажень ширины и немного боле 1 1/2 аршинъ высоты. Верхушка тунеля изъ одной гранитной глыбы. Потолокъ самой усыпальницы выложенъ огромными гранитными глыбами, поддерживаемыми колоннами изъ такихъ же гранитныхъ массъ.
Обратный путь къ станціи мы длали другой дорогою, причемъ версты четыре хали по одной изъ тхъ громадныхъ дамбъ, которыя подъ прямымъ или подъ острымъ угломъ пересваютъ большую часть Нильской долины и во время разлива служатъ задержк водъ и осадк ила.
Къ четыремъ часамъ добрались мы до станціи желзной дороги. Пассажирскій поздъ шелъ только въ шесть часовъ, а мы спшили въ Каиръ, такъ какъ вечеромъ были приглашены знакомыми мстными публицистами посмотрть арабскую оперу. Поэтому мы воспользовались проходившимъ въ половин пятаго товарнымъ поздомъ и въ товарномъ вагон вернулись въ Каиръ.
Въ девять часовъ мы были въ театр. Снаружи онъ ничего любопытнаго не представляетъ, но внутренность очень недурна, можно даже сказать — нарядна. Театръ четырехъ-ярусный, меньше петербургскаго Маріинскаго, но гораздо больше московскаго Малаго. Ковры темно-малиновые бархатные устилаютъ не только фойэ, но и лстницы, вс корридоры вокругъ ложъ, самыя ложи и партеръ, сдлано это, чтобъ уничтожить возникновеніе всякаго звука, который могъ бы тревожить публику и отклонять вниманіе ея отъ сцены. Наша ложа въ бенуар, рядомъ съ литерной, помстительная, удобная, хорошо отдланная и съ аванъ-ложей, какъ въ московскомъ Большомъ театр. Мы стали осматривать залъ. Въ партер, въ противоположность нашему, мужчинъ больше, чмъ женщинъ, и женщины — француженки, итальянки, англичанки, гречанки, армянки, мстныхъ же вовсе не видно. Въ бельэтаж боле половины ложъ, а въ первомъ ярус добрый десятокъ ихъ закрыты блыми занавсями изъ тончайшей проволоки. Одн изъ нихъ рдкія, съ узорами въ род филейныхъ вышивокъ, другія погуще, какъ частыя узорчатыя гардины, сквозь первыя легко различать сидящихъ, сквозь вторыя можно что-нибудь увидть, только внимательно и долго всматриваясь въ одну точку, да и то тогда только, когда сидящіе въ лож придвинутся къ самой занавск. Завшенныя ложи — абонированныя богачами-мусульманами для ихъ гаремовъ. Любезные хозяева наши объяснили намъ, что за боле густыми занавсями — обыкновенно черкешенки, которыми очень дорожатъ и которыхъ держатъ строже другихъ. Конечно, гаремныя ложи интересовали насъ боле, нежели открытыя европейскія. Мы внимательно всматривались въ нихъ. Многія гаремныя дамы пріхали повидимому цлыми семьями, мы замтили и дряхлыхъ старухъ, и дтишекъ лтъ шести, семи. Самое представленіе, повидимому, интересовало гаремныхъ дамъ меньше, чмъ публика, многія изъ нихъ сидли, почти прижавшись къ занавсямъ, иногда упорно въ бинокль вглядывались въ одно мсто, а также осматривали ложи и партеръ, не смущаясь повидимому многочисленными евнухами, ихъ стражами, сидвшими въ партер и наблюдавшими за ними.
Въ первый же антрактъ я вышелъ изъ ложи и поднялся въ бельэтажъ, корридоръ правой стороны его перегороженъ ширмами, выше человческаго роста съ надписью: ‘rservs aux harè,mes’, я подумалъ: ‘ну, не удастся увидть ни одну изъ барынь этихъ’. Но тутъ же идетъ лстница въ слдующій этажъ, и съ половины ея видна черезъ ширмы вся часть корридора бельэтажа, куда выходятъ гаремныя ложи. Нсколько женщинъ прохаживались тамъ, я остановился и сталъ разсматривать ихъ, он смотрли на меня, затмъ дв, три изъ нихъ разошлись по ложамъ и черезъ минуту оттуда высыпала цлая толпа. Вс дамы, мало-мальски не совсмъ старыя, одты по европейской мод, большинство крупныя, довольно полныя, съ густыми бровями и большими глазами — это преимущественно турчанки, красивыхъ изъ нихъ что-то не видно, выраженія лицъ мало осмысленныя, животныя. Лучше черкешенки, т меньше ростомъ, профиль рзко очерченный, овалъ лица пріятный, разрзъ глазъ прекрасный. Меня интересовала эта толпа, он повидимому поняли, что я иностранецъ, и тоже разсматривали меня, а нкоторыя энергично жестикулировали. Возвратясь посл звонка въ ложу, я разсказалъ о своихъ наблюденіяхъ. Сотоварищи выразили опасеніе, какъ бы не досталось мн отъ евнуховъ, но хозяева наши уврили, что въ этомъ отношеніи опасаться нечего, такъ какъ евнухи очень хорошо умютъ разобрать, кто иностранецъ, кто мстный, и придираться къ иностранцу станутъ только тогда, когда онъ продолжительное время живетъ въ Каир, позволяетъ себ шалости, да и притомъ человкъ безъ состоянія и связей. ‘Если же карманъ вашъ туго набитъ и есть охота и время заняться волокитствомъ, ручаюсь вамъ, и двухъ, трехъ недль достаточно, чтобъ проникнуть къ любой изъ этихъ дамъ’. Мы, конечно, усомнились въ правильности такой аттестаціи, но наши хозяева-чичероне настаивали на своемъ. Вотъ какъ они объясняли дло. Старинныя преданія очень ослабли. Живая европейская жизнь проникаетъ уже и за порогъ гаремовъ. Поэтому требованія обитательницъ ихъ гораздо большія, чмъ прежде, а т удовольствія, которыя когда-то вполн удовлетворяли предшественницъ ихъ, наводятъ тоску и вызываютъ раздраженіе. Между тмъ, вслдствіе многоженства, нкоторыя физіологическія потребности остаются нердко очень мало удовлетворенными. Прежде, при существованіи признаннаго закономъ невольничества, всякія попытки дамъ развлечься встрчали ршительный отпоръ въ евнухахъ, такъ какъ послдніе знали, что провдай хозяинъ гарема о ихъ недостаточной бдительности — и дло кончено, въ лучшемъ случа — страшнйшее истязаніе и вчное заключеніе, а всего врне — петля на шею. Теперь не то. Невольничество существуетъ какъ фактъ, но не признается закономъ. Почти вс евнухи невольники, содержатъ ихъ господа скупо, а жить хочется. Вотъ они и дозволяютъ подкупить себя. Такимъ образомъ, женщины гаремовъ спятъ и бредятъ приключеніями, евнухи же ждутъ хорошей подачки. Стоитъ обнаружить большое желаніе и не скупиться, и двери гаремовъ откроются передъ вами. Дама не выдастъ евнуха, потому что ей всего хуже придется, евнухъ не выдастъ ее. Ну, а попадутся, тогда барын плохо, евнухъ же прибгаетъ немедленно къ консулу какой-нибудь европейской державы, ставить себя подъ покровительство закона о невольничеств и отдлывается потерей мста. Въ результат весь вопросъ объ успх у гаремной затворницы сводится къ извстной дол смлости и къ возможности щедро заплатить евнуху.
Заговоривъ про гаремныхъ дамъ, мы чуть не забыли спектакля. Трудно опредлить, къ какому роду искусства относится представленіе, на которое попали мы. Главныя дйствующія лица пли свои роли, остальныя ихъ говорили, хора не было.
Содержаніе пьесы странное, постановка наивная.
Сынъ халифа влюбленъ въ бдную двушку, дочь его кормилицы, она же не отвчаетъ ему и заинтересована какимъ-то бднымъ юношей. Въ первомъ дйствіи министръ халифа, переодтый дряхлымъ старикомъ, приходитъ въ домъ Асмы, молодой двушки (ее играетъ еврейка Лёля, лучшая современная арабская пвица, женщина высокая, стройная и очень красивая, заработывающая огромныя деньги и какъ пвица, и какъ красавица, доступная очень немногимъ и очень не легко). Цль переодванія министра — убдиться, дйствительно ли Асма и ея мать — женщины хорошія, стоитъ ли Асма любви халифова сына. Потомъ является бдный юноша, предметъ любви Асмы, одтъ онъ въ пестрый колетъ средневкового француза или южнаго нмца (это въ восточной-то столиц!). Затмъ приходить переодтый сынъ халифа, рубище изображается длинной блой рубашкой, стянутой у пояса и на которой нашиты пестрые лоскутки — они должны представлять лохмотья. Партію его поетъ шейхъ Саламе, лучшій арабскій теноръ, очень видный мужчина.
Во второмъ акт — любовное объясненіе халифова сына. Асма его отвергла. Влюбленный ревнуетъ, бсится и Асму вмст съ ея другимъ ухаживателемъ отправляетъ въ тюрьму.
Въ третьемъ акт — выясняется, что кормилица, начиная кормить ребенка, подмнила его, своего сына выкормила какъ сына халифа, а халифову дочь отправила къ себ въ деревню. Такимъ образомъ Асма оказывается наслдницей престола, выходитъ замужъ за влюбленнаго въ нее юношу, а халифовъ сынъ длается простымъ смертнымъ.
Арабское пніе сначала раздираетъ европейскія уши. Судя по тмъ мстамъ, которыя пользовались особымъ одобреніемъ публики, верхомъ искусства считается у арабовъ, чтобъ пвецъ вокализировалъ носовыми и горловыми сдавленными звуками какъ можно доле, пока у него остается хоть капля воздуха въ груди. Шейхъ Саламе (играющій сына халифа) плъ, гнуся неистово, хриплъ — и тмъ не мене публика апплодировала ему, какъ бшеная. Къ первомъ акт мы не въ состояніи были понять, есть ли въ арабскомъ пніи какая-нибудь гармонія и ритмъ, оно звучало намъ странно, диво, непріятно. Во второмъ мы уже освоились съ нимъ. Къ третьемъ, особенно въ пніи Асмы-Лбли, мы находили уже и мягкость, и пріятность, а K. Н., у котораго тонкій музыкальный слухъ, схватилъ нсколько мелодій, и потомъ, во время дальнйшаго путешествія нашего, нердко напвалъ ихъ.
Если во всякомъ случа арабское пніе не плнило насъ, то какъ понравился намъ языкъ, сколько въ немъ звучности, множество открытыхъ гласныхъ и полное отсутствіе шипящихъ.
Наши хозяева разсказывали потомъ, что арабы очень легко усваиваютъ европейскіе языки и говорятъ безъ акцента, всего трудне дается имъ русскій и почти недоступенъ польскій, по обилію въ немъ шипящихъ звуковъ.
Арабская опера въ Каир не постоянная. Т же Лёля и шейхъ Саламе поютъ и въ Алжир, и въ Константинопол, и въ Александріи. Попасть на нее прізжему — дло случая, и какъ мы были благодарны нашимъ милымъ новымъ знакомымъ, что они дали намъ возможность услышать оперу эту при самой притомъ благопріятной обстановк.
Встали мы поздно, сначала укладывались, такъ какъ вечеромъ должны были хать въ верхній Египетъ, и писали письма. Потомъ купили себ пробковые тропическіе шлемы съ козырьками спереди и сзади, въ шлемахъ этихъ между головой и пробкой вложена выгнутая тонкая пружинка, такъ что воздухъ постоянно проходитъ подъ шлемъ и выходитъ въ отверстіе, сдланное на верхушк его, шлемы покрыты блой матеріей и къ нимъ прикрпляются длинныя легкія шолковыя полосы, формой въ род полотенца, которыя прикрываютъ затылокъ и плечи. Такіе шлемы носятъ вс англійскія войска тропическихъ странъ. Они предохраняютъ отъ солнечныхъ ударовъ и замняютъ тяжелое кефіэ, для ношенія котораго требуется большая привычка.
Посл завтрака А. И. пошелъ въ фотографію сниматься, а мы съ К. Н. похали послушать дервишей-ревуновъ.
Мечеть, гд живутъ и молятся дервиши эти — за городомъ. Когда мы пріхали, тамъ было уже съ десятокъ экипажей, пришлось обождать, такъ какъ впускаютъ въ мечеть передъ самымъ началомъ.
M-r Дмитри объяснилъ намъ, что мечеть эта — частная собственность шейха, начальника каирскихъ дервишей-ревуновъ, что шейхство передается отъ отца къ сыну, что всхъ дервишей, принятыхъ въ это сообщество или ‘согласіе’ (если употребить чисто русское выраженіе), около двадцати, но большинство ихъ въ отлучк, за сборомъ милостыни или по другимъ дламъ, и остается теперь minimum того числа, при которомъ допускается молитва, т.-е. самъ шейхъ и восемь дервишей, участвовать въ служб будутъ и міряне, приготовляющіеся къ поступленію въ дервиши, ‘согласіе’ этихъ дервишей пользуется большимъ уваженіемъ среди мусульманъ Каира.
Минутъ черезъ десять насъ пригласили войти въ мечеть. Она не изъ большихъ. Полъ покрытъ циновками, стны и куполъ выкрашены блой краской, украшеній нтъ. Вообще мечеть иметъ запущенный видъ.
Возл миргаба, гд помщается коранъ, лежитъ довольно большой мховой коверъ, а передъ нимъ, кучей, бубны, литавры и барабанъ. На ближайшей въ ‘миргабу’ части мхового ковра постланъ другой небольшой ярко красный суконный коврикъ. Въ довольно большомъ отъ миргаба и краснаго коврика разстояніи раскинуты правильнымъ полукругомъ небольшіе мховые коврики — мы насчитали ихъ восемь. Вдоль стнъ, кром той, въ которой примкнутъ миргабъ, разставлены простые соломенные стулья — это мста для публики, не прошло и пяти минутъ, какъ вс они были заняты.
Ждали мы не долго. Безъ особой церемоніи или торжественности стали являться участники моленья и занимать свои мста, всего было человкъ двадцать пять или тридцать. Шейхъ, высокій мужчина въ черномъ длинномъ халат, съ головой повязанной блымъ платкомъ, пришелъ послднимъ и помстился на красномъ коврик, возл него на мновомъ ковр услся мулла, а на циновкахъ нсколько человкъ, по большей части очень невзрачныхъ — это, какъ оказалось потомъ, были музыканты, участники моленья размстились большимъ полукругомъ противъ шейха, причемъ нкоторые услись на маленькіе мховые коврики, о которыхъ я говорилъ выше, остальные — между ними сидвшіе на коврикахъ, какъ вамъ объяснили, были дервиши, остальные, міряне, или подготовлявшіеся въ вступленію въ дервиши, или просто подвизавшіеся въ богоугодномъ дл, отличить, однако, по наружному виду дервишей отъ мірянъ нельзя. Разнообразіе народностей, возрастовъ и одежды — вотъ что прежде всего бросалось въ глаза въ этомъ собраніи. Прямо противъ шейха сидлъ негръ до того черный, что, казалось, онъ весь отполированъ самымъ тщательнымъ образомъ, черезъ три человка отъ него — блондинъ съ совершенно блымъ цвтомъ лица, видны были и арабы, и феллахи, и турки. Въ собраніи были люди всхъ возрастовъ, отъ старика лтъ 80 и до мальчика лтъ 11 или 12. Одежда также разнообразна: одинъ въ широкихъ турецкихъ шараварахъ и въ длинномъ европейскомъ пальто, другой въ безчисленныхъ халатахъ бухарскаго покроя.
Вс сидли молча, поджавъ подъ себя ноги, опустивъ головы. Шейхъ сказалъ что-то, и вс стали раздваться, снимать все лишнее — и чалмы, и широкое платье. Все снятое каждый сложилъ сзади себя. И опять услись молча съ опущенными головами и потупленными глазами.
Шейхъ нараспвъ произнесъ какія-то слова. Сидвшіе подняли головы и нараспвъ же стали отвчать ему, постоянно повторяя одно и тоже слово, при этомъ слегка раскачиваясь то сзади напередъ и спереди назадъ, то съ боку на бокъ. Первоначальный отвтъ былъ тихій и протяжный, послдующіе — все громче и громче, все скоре и скоре и вдругъ сразу оборвались.
Прошла минута. Шейхъ поднялся на ноги и вышелъ къ центру полукруга, образуемаго участниками церемоніи, поднялись и вс они. Шейхъ снова нараспвъ сказалъ что-то, мулла заплъ совершенно такъ же, какъ наканун шейхъ Саламе въ театр, а одинъ изъ музыкантовъ на дудк, сдланной изъ тростника и звукомъ своимъ представлявшей что-то среднее между флейтой и кларнетомъ, сталъ подыгрывать ему. Еще не совсмъ окончилъ мулла, какъ ему сталъ отвчать хоръ дервишей и другихъ соучастниковъ моленья. Они и отвчали ему, и раскачивались въ то же время. Сначала, казалось, качанье въ бокъ направо и налво, преобладало надъ раскачиваніемъ впередъ и назадъ, но чмъ дольше качались они, тмъ рже и меньше становились размахи въ бокъ, направо и налво, и тмъ чаще и ‘сильне впередъ и назадъ. Отвтъ звуками — совершенно однотонный — постоянно усиливался, становился и громче, и глуше, и въ то же время все гуще и гуще, все отрывочне и отрывочне. И вотъ онъ снова сразу оборвался.
Прошла минута, полторы. Опять затянулъ что-то шейхъ, опять подхватилъ мулла и флейта, а тамъ и вс остальные. Начали съ тхъ же тихихъ, сдавленныхъ, медленно выходившихъ изъ устъ и будто лниво разливавшихся въ мечети звуковъ, таковы же были качанья. Мало-по-малу оживлялось и то и другое, звуки росли, какъ въ предъ идущій разъ, качанье тоже усиливалось и усиливалось, теперь въ бокъ уже не качались — размахи шли теперь только впередъ и назадъ.
Когда дервиши дошли до той силы звука и быстроты размаховъ тла, на которыхъ закончили предъидущій нумеръ, шейхъ знакомъ поманилъ одного изъ качавшихся, тотъ выдвинулся изъ ряда и продолжалъ качаться и ревть, но уже стоя на мст шейха, самъ же шейхъ услся на своемъ коврик. Звуки все усиливались и усиливались. Они ушли много дальше, чмъ въ первые разы, а оборвались такъ же неожиданно и такъ же рзко, такъ рзко, что мы невольно вздрогнули.
Новая пауза и опять все началось, какъ и въ предшествовавшіе разы. Но опять вышла новинка. Когда дошли до той быстроты качанія тла и силы звука, на которой закончили второй нумеръ, музыканты схватили бубны, барабаны и литавры и стали аккомпанировать, въ свою очередь усиливая силу и рзкость звука.
Новый перерывъ и передышка. Затмъ четвертый нумеръ въ томъ же порядк, какъ и предъидущіе.
Признаюсь, становилось не по себ. И неловко, и жутко. Брала оторопь.
Къ концу нумера качанья приняли невроятный видъ и быстроту. Каждый изъ дервишей оказался съ громадными, длиннйшими волосами, при быстромъ качань волос летли то впередъ, то назадъ, смотря потому, куда нагибалось тло, они закрывали лицо и падали на полъ впереди молящагося, когда онъ нагибался впередъ, и сзади его на полъ же, когда онъ откидывался назадъ, движеніе было до того быстро, что, казалось, волоса дыбомъ стояли на голов, составляя какъ бы продолженіе человка вверхъ. И какой свирпый, ужасающій видъ имли эти фанатики! А звуки, ими издаваемые, все росли и росли и въ глубину, и въ ширину. Это уже не были человческіе голоса, это были сначала подавленные мучительные стоны. Мало-по-малу они переходили въ какое-то пыхтніе, потомъ въ ревъ, и заканчивались глухимъ ужаснымъ рычаніемъ. Это длали голоса, но литавры, бубны и барабаны невроятно усиливали звукъ. Внезапно иногда среди глухого стона вдругъ вырывался пронзительный свистъ дудки, до того рзкій, что, казалось, кто-то ноженъ полоснулъ по кож.
Сила впечатлнія усиливается, конечно, въ огромной степени тмъ, что и вс тридцать человкъ и вс инструменты издаютъ каждый звукъ вмст, какъ одинъ человкъ. Это придаетъ звукамъ густоту и силу невроятныя. Своеобразность и дикость ихъ поразительны.
Въ пятомъ нумер съ однимъ изъ исполнителей, съ негромъ, случилось что-то особенное. Онъ словно выкатился на середину и, не переставая качаться и ревть, сдлалъ нсколько круговъ, а потомъ вернулся на свое мсто. Это было къ нашему счастію, нердко, говорятъ, бываютъ припадки съ исполнителями въ конц молитвы или представленія — называйте какъ хотите то, что видли мы — тогда они падаютъ на землю, бьются объ нее съ пной у рта и кончаютъ обморокомъ.
Съ насъ было довольно и безъ этого. Я взглянулъ вокругъ себя — не мало блдныхъ, до крайности взволнованныхъ лицъ. Со мною то же, я едва высидлъ пятый нумеръ, на лиц К. Н. написано отвращеніе.
Начался шестой нумеръ. Онъ превзошелъ вс предъидущіе. И гулъ, и свистъ, и ревъ, и громъ, и нечеловческое рычаніе шли другъ за другомъ и какъ бы налегали другъ на друга. Эти невроятные звуки, эти неистово свирпыя лица, эти изступленно горящіе глаза и наконецъ этотъ раздирающій свистъ дудки, разрывающій глухую массу остальныхъ звуковъ, какъ молнія въ кромшной ночной тьм разрываетъ и воздухъ, и тучи,— все это бросало то въ ознобъ, то въ жаръ. Я хотлъ уйти, но ноги дрожали, и мн казалось — он не поддержатъ меня. Я сдлалъ усиліе и поднялся. Но въ это самое мгновеніе весь адскій этотъ гулъ и ревъ оборвался вдругъ съ такой неожиданностью, силой и рзкостью, что я невольно прислъ.
Что же это!? Оказалось, все кончено. Мы можемъ идти. Зрители хмуры, многіе блдны. Только одинъ фотографъ хлопочетъ и суетится возл своего аппарата. Дервиши сидятъ безъ движенія, гд кто попало. Міряне, изъ качавшихся и реввшихъ мене усердно, увязываютъ головы и надваютъ халаты. Шейхъ вышелъ, двинулась публика, пошли и мы.
Расплатились у входа. Какъ хорошо теперь на свжемъ воздух подъ пальмами и яркими лучами солнца, въ ничмъ ненарушаемой тишин! дышется свободно и легко, и только когда вспомнишь недавній ревъ, какое-то щемящее неловкое чувство пробгаетъ по жиламъ. Нтъ, слушать дервишей-ревуновъ во второй разъ соберусь я не скоро.
Домой мы хали безъ разговоровъ. Только подъ конецъ пути m-r Дмитри сталъ повствовать намъ, откуда среди дервишей явились вертящіеся и ревуны. По словамъ его, существуетъ легенда (продаю, за что купилъ), будто какой-то халифъ, въ расцвт арабской цивилизаціи, безъ ума влюбился въ красавицу-вдову, неутшно оплакивавшую мужа, павшаго на пол брани. Вс ухаживанья халифа оставались втун. А кровь кипла, вотъ и сталъ онъ смирять ее самыми трудными физическими упражненіями. Придворные указывали на это красавиц и говорили: смотри, жестокая, какъ любитъ тебя халифъ, онъ сходитъ по теб съ ума. Но вдовица-красавица оставалась холодна и недоступна по прежнему. Упражненія халифа стали объяснять какъ угодное Богу дло подвижничества. Многіе поврили этому, нашлись подражатели. Такъ и возникла секта.
Вернувшись въ гостинницу, мы отправились посл побродить въ сосднихъ улицахъ. Мы уже возвращались, когда услышали сзади себя звучный женскій голосъ: ‘Позвольте немножко по-русски поговорить съ вами, господа’. Быстро оборачиваемся и видимъ — стоитъ передъ нами арабка, съ головы до ногъ окутанная въ черное. ‘Я — русская, съ базару иду. Вотъ, знаете ли, и одлась по здшнему, а то ничего не купишь, да еще и засмютъ. Услышала, идутъ господа, говорятъ по-русски, и самой захотлось поговорить страсть какъ. Извините пожалуйста’.
Какія ужъ тутъ извиненія! Разговорились. Идемъ вмст. Разсказываетъ, что лтъ шесть тому назадъ пріхала сюда приказчицей, пожила, пожила, выучилась говорить по-англійски и по-арабски, ну, и свое заведеніе открыла. Мы издали намекнули, что, видно, изъ евреекъ, и любопытствовали, какое такое заведеніе. Обидлась. ‘Какая же я еврейка, разв по говору не слышите? А заведеніе здсь возл сада Езбекіэ, какъ слдуетъ быть заведеніе. И раки, и вино, и лимонадъ, и пиво, и кофе, и все прочее. Зайдите, поглядите’. Любопытно взглянуть. Оказалось, въ род нашихъ пивныхъ. Большая комната на улицу со столиками, стульями, прилавками и шкафами для многочисленныхъ и разнообразныхъ бутылокъ. За этой комнатой другая для пріема не постителей заведенія, а гостей хозяйки, часть этой комнаты отгорожена для спальни и кухни. Новая знакомка наша переодлась въ одну минуту за своей загородкой и явилась передъ нами сорокалтней, полной, пышущей здоровьемъ бабой. Спросили мы лимонаду, чтобъ поддержать коммерцію.— ‘Есть у меня сидлецъ арабъ, живетъ на квартир, приходитъ въ заведеніе только вечеромъ часовъ въ пять, а то и въ шестъ, сидитъ часовъ до десяти, а по торговл глядя и дольше. Потому утромъ я и сама управляюсь, а днемъ, видите, никого нту, потому пекло. Главное дло — вечеръ. Тутъ кто откуда, вс соберутся, сидятъ, курятъ и пьютъ. А только противъ нашего лучше будетъ. Пьянства тамъ или дебошу это на рдкость, разв аглицкіе матросики изъ Александріи прідутъ’.
Просидли мы у нея съ полчаса и пошли домой. Къ шесть часовъ вечера того же дня мы были на станціи и двинулись въ Асіутъ или Сіутъ, стоящій на границ Верхняго и Нижняго Египта. До него отъ Каира 300 верстъ и тамъ оканчивается желзнодорожная линія…