КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО ‘ПОСРЕДНИК’ И ЦЕНЗУРА
КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО ‘ПОСРЕДНИК’ И ЦЕНЗУРА
(1885-1889)
(1885-1889)
В. К. Лебедев. Книгоиздательство ‘Посредник’ и цензура, Чертков Владимир Григорьевич, Год: 1968
Время на прочтение: 16 минут(ы)
В. К. Лебедев
Книгоиздательство ‘Посредник’ и цензура
Date: 4 апреля 2010
Изд: ‘Русская литература’, N 2, М., 1968.
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
В. К. ЛЕБЕДЕВ
В конце ноября 1884 года была достигнута окончательная договоренность о создании книгоиздательства ‘Посредник’, основателем и идейным вдохновителем которого был Л. Н. Толстой, непосредственным организатором — В. Г. Чертков. Возникновение нового издательства для народа неизбежно должно было насторожить власти. Ведь еще в 1874 году Главное управление но делам печати предписало Цензурным комитетам обращать на народные издания ‘самое строгое внимание, а равно подвергать самой строгой цензуре и все вообще издания, предназначенные для народа’.1 ‘В 1875 году было повторено предписание цензорам ‘быть в высшей степени внимательными при цензировании дешевых изданий, назначаемых для народного чтения, и в случае, когда замечено будет… злонамеренное в них направление, не ограничиваться исключением одних резких мест, а воспрещать их к печатанию целиком».2 Издательство ‘Посредник’ привлекало внимание и потому, что его душой был Л. Н. Толстой.
Основатели ‘Посредника’ понимали, что в условиях жесточайшей реакции 80-х годов задуманному ими предприятию3 предстоят серьезные трудности, но все же надеялись на успех. ‘…Мне кажется, что я обладаю как раз главными условиями, необходимыми для того, чтобы пустить в ход это дело, — писал В. Г. Чертков Л. Н. Толстому 21 сентября 1884 года. — Покуда мать жива, в моем распоряжении будут денежные средства. Некоторые связи среди влиятельных людей в Петербурге могут значительно облегчить отношения с администрацией и цензурою…’4 Вначале все шло так, как и предполагалось. Сотрудники ‘Посредника’ предпринимали различные меры предосторожности, цензура (правда с трудом) пропускала издания. Однако уже 10—11 мая 1885 года Л. Н. Толстой с тревогой спрашивал у Черткова, где он собирается проводить через цензуру книжку A. М. Калмыковой о Сократе — в Москве или Петербурге (петербургская цензура была менее строгой, чем московская). Толстой очень ценил эту книгу, тщательно ее редактировал и потому особенно боялся ее запрещения.5 В начале июня Л. Н. Толстой отправил письмо В. Г. Черткову, в котором сообщалось о получении посылки с рукописью Свешниковой ‘Брат на брата’ (извлечение из романа B. Гюго ’93-й год’). В нем он выражал сомнение в целесообразности напечатания рукописи, так как это может ‘сделать вред изданиям’. ‘Мое мнение, — писал он, — если печатать, то без рамки’ (т. е. не в основной серии, а в побочной, — В. Л.).6 В том же месяце П. И. Бирюков предложил Л. Н. Толстому издать в побочной серии ‘Житие Филарета’, потому что в этом случае московская духовная цензура не будет так строга. Письмо Бирюкова заканчивалось словами: ‘Вероятно, для цензуры уже не секрет наше направление’.7 Действительно, к середине 1885 года направление новой книжной фирмы уже было ясно цензуре, но крайних мер она еще не принимала. 22 августа В. Г. Чертков писал Н. Д. Ростовцеву о том, что цензура ‘до сих пор, слава богу, мало зачеркивала или запрещала, но она ужасно долго держит рукописи и тем значительно задерживает выпуск совсем готовых изданий’.8
Цензурный поход на ‘Посредник’ начался в феврале 1886 года. Петербургский цензурный комитет 5 февраля заслушал доклад цензора Сватковского о рассказе Л. Н. Толстого ‘Три старца’ и, признав, что ‘подобный рассказ может породить в простом человеке, для чтения которого он и назначен, неверные представления о молитвах и толкования, противные христианскому православному учению, определил: согласно мнению цензора, рассказ ‘Три старца’ к напечатанию не дозволять’.9
На том же заседании Петербургского цензурного комитета (5 февраля 1886 года) рассматривался рассказ Л. Е. Оболенского ‘Странник’. Цензор Сватковский изложил содержание рассказа, ‘нашел вполне неуместным и безнравственным описание для простого народа мести со стороны рабочего требовательному начальству’ и предложил рассказ не дозволять. Комитет согласился с его мнением.10 Не помогло и то, что рассказ ранее был уже напечатан.
Запрещение рассказа ‘Странник’ свидетельствовало о широком наступлении на издания ‘Посредника’. В первую очередь преследовались произведения Л. Н. Толстого. Имя Толстого уже гарантировало повышенное внимание цензуры к книге, а иногда и запрещение ее. Но сочинениями Л. Н. Толстого далеко не исчерпывался круг произведений, запрещенных цензурой. Преследовалось все направление ‘Посредника’, в котором усматривался целый ряд сторон, нежелательных для правительства. В ‘Посреднике’ очень часто запрещались такие книги, которые беспрепятственно выходили в других изданиях. Об особом отношении к книгам ‘Посредника’ свидетельствует отзыв цензора Сватковского на ‘Повесть о богоугодном дровосеке’ Лескова, представленную в том же виде, в каком она была напечатана в газете ‘Новости’ (текст первой публикации рассказа Оболенского ‘Странник’ отличался от того, который был представлен в цензуру ‘Посредником’, так как последний подвергся редакторской правке Толстого). Сватковский писал о книге Лескова: ‘Хотя эта повесть была уже напечатана в фельетоне ‘Новостей’, но там она составляла часть большой статьи и представляла лишь образец, взятый из издаваемых при единоверческих монастырях в Москве ‘Прологов’, лишь для того, чтобы показать, откуда граф Л. Толстой пользуется заимствованием своих сюжетов для распространяемых им рассказов’. Отдельное издание этой повести цензор предлагал не разрешать.11 Цензурный комитет рассмотрел эту повесть вместе с рассказом Всеволода Гаршина ‘Сказание о гордом Аггее’ и вынес следующее решение: ‘Так как оба рассказа — и Лескова и Гаршина — в отдельном издании составят едва несколько страниц, то ясно, что как по содержанию, так и по объему своему, они назначены для обращения между простым народом. В этой малообразованной среде содержание их может быть, без всякого сомнения, понято и истолковано превратно, в ущерб значению как царской власти, так и церковной иерархии, и питать мысли, клонящиеся к унижению их достоинства. Ввиду этого комитет, признавая доводы цензора справедливыми, определил: согласно его мнению, оба рассказа к напечатанию не дозволять’.12
С апреля по ноябрь 1886 года находился в цензуре рассказ Л. Н. Толстого ‘Крестник’. В конце концов он был запрещен.13
В мае 1886 года Петербургский цензурный комитет слушал доклад цензора Коссовича, всегда очень резко выступавшего против ‘Посредника’, о повторном издании брошюры ‘Греческий учитель Сократ’. Особенно возмутило цензора то, что Сократ в книге ‘всегда за угнетенных, трудящихся и громит при этом высшие классы, поработившие народ и живущие на его счет’. Коссович не мог простить авторам ‘крайне превратных воззрений на несправедливые будто бы отношения правящих классов к народным массам’. Он боялся, что книга с таким содержанием, как ‘Сократ’, и с такими названиями глав в ней, как ‘Кто лучше — раб или господин?’, ‘Как нужно управлять народом’, может внушить простолюдинам ‘крайне вредную мысль о вопиющей несправедливости существующего общественного строя’, и потому ‘полагал необходимым запретить безусловно напечатание’ этой брошюры вторым изданием. Цензурный комитет, находя доводы цензора убедительными, определил: ‘Брошюру к новому изданию не дозволять’.14
Примерно в это же время один из цензоров разрешил издание в ‘Посреднике’ книги Л. Н. Толстого ‘Осада Севастополя’. Тут же последовало замечание: почему цензор сделал это самостоятельно, без доклада комитету.15
Строжайшей цензуре подвергались не только издания ‘Посредника’, но и все объявления фирмы. Например, 24 августа 1886 года рассматривался в петербургской цензуре доклад цензора Н. И. Пантелеева по поводу известного объявления ‘Посредника’ о расширении его деятельности, об издании брошюр с ‘практическими и элементарно научными’ сведениями. За содействием в этом большом и важном деле сотрудники ‘Посредника’ обращались к читающей публике. Комитет нашел, что частное книгоиздательство не компетентно делать такого рода объявление. Это может делать только учреждение, специально уполномоченное правительством, с утвержденным уставом или программой, на основе полученного им разрешения. Что же касается книгоиздательства ‘Посредник’, то комитет выражал сомнение, соответствует ли видам и целям правительства его деятельность. Объявление было разрешено, но из него исключалось обращение за содействием к учителям, учительницам и ‘вообще людям, близко стоящим к народу’.16
Летом 1886 года цензоры Московского цензурного комитета представили на рассмотрение комитета специальные доклады о народных рассказах Л. Н. Толстого. В этих докладах много внимания уделялось деятельности Л. Н. Толстого в книгоиздательстве ‘Посредник’ и вопросу о том, следует ли все религиозно-нравственные брошюры, издаваемые ‘Посредником’, непременно отправлять на рассмотрение духовной цензуры.
Первым представил в Цензурный комитет доклад П. Е. Астафьев. Он отмечал огромную роль издательства ‘Посредник’ в русской жизни. ‘В развитии нашего книжного дела вообще и наиболее важной, имеющей государственное значение отрасли его, народной литературы в особенности, наиболее крупным, обращающим на себя всеобщее внимание явлением представляется издательская деятельность фирмы ‘Посредник», — утверждал цензор.17 В докладе говорилось о сотрудниках ‘Посредника’, о направлении издательства, об источниках произведений, напечатанных им, об оценке деятельности издательства в периодической печати, о причинах популярности книжек ‘Посредника’ в народе. Подчеркивалось также, что отдельные произведения Л. Н. Толстого и других авторов, сотрудничающих в этой книжной фирме, кажутся безобидными, но это лишь до тех пор, пока не станет заметно, что издания ‘Посредника’ строго систематичны, а следовательно, оказывают воздействие на читателя во всей совокупности своей. Цензор утверждал, что особенно важно обратить на это внимание, так как крестьяне покупают книги ‘не часто и не случайно, а раз-два в год и два года и покупают их, следовательно, не в одиночку, а целой кипой’, поэтому на них воздействует ‘целая система’ произведений ‘Посредника’, а она подрывает догматы веры и церкви. ‘Если в крепости и чистоте религиозных понятий народа — крепчайшая опора государства, драгоценнейшее достояние и залог будущности нашего общества, — писал Астафьев, — то едва ли можно не признать, что духовная пища, предлагаемая народу в форме художественных иллюстраций изложенного мировоззрения графа Толстого, есть чистейший разлагающий, яд’.18
Цензор предлагал при обсуждении брошюр фирмы ‘Посредник’ входить всякий раз в сношение с цензурой духовной.
Цензора В. В. Назаревского в изданиях ‘Посредника’ не удовлетворяла прежде всего ‘пропаганда односторонней и всеисключающей любви к бедствующим и угнетенным’. Он считал также совершенно необходимым предназначенные для народного чтения книжки религиозно-нравственного содержания отсылать на предварительное заключение духовной цензуры.19
Цензор Егоров также предлагал для окончательного решения всегда обращаться в духовную цензуру.20
Однако и среди московских цензоров нашелся человек, который высоко оценил деятельность ‘Посредника’ и участие в нем Л. Н. Толстого. Цензор Воронич в своем докладе писал: ‘Впервые в русской литературе такой гениальный талант посвящен сермяжному народу. Громадная популярность, почести, огромные средства, роскошь — все это принесено в жертву простому народу, который не в состоянии даже это знать. Нужно было отличаться патриотизмом Минина и носить в душе веру истинного подвижника, чтобы, сознавая необходимость нравственного просвещения народа своего, поступить со своим талантом так, как поступил Толстой. Это не поступок, а подвиг, за который каждый истинный россиянин при встрече с Толстым должен поклониться ему в ноги’.
Воронич делает следующие выводы из своего доклада:
‘а) Народная мораль графа Толстого в общем вполне цензурна, потому не вызывает со стороны цензуры никаких особых мер для борьбы с нею.
б) Так как в народных брошюрах Толстого не трактуется специально о вере, а излагается лишь мораль, основанная на одном из учений веры, то брошюры эти за незначительным исключением подлежат рассмотрению цензуры светской, а отнюдь не специально духовной.
в) Так как граф Толстой допускает иногда в своей морали небольшие уклонения, и тогда мораль его как неясная не может быть признанной удобною для народного чтения, кроме того, делается предметом разнотолкования, то произведения этого писателя, предназначенные для народа, надлежит рассматривать с удвоенным вниманием и тактом’.21
Составление цензорами Московского цензурного комитета специальных докладов о рассказах Л. Н. Толстого для народа объясняется, вероятно, стремлением комитета выработать какую-то общую линию в оценке их и обезопасить себя от возможных нареканий со стороны Главного управления по делам печати, от которого к этому времени еще никаких указаний в отношении ‘Посредника’ и народных рассказов Л. Н. Толстого не было.
Начиная с осени 1886 года наступление цензуры на Л. Н. Толстого и его соратников по ‘Посреднику’ становится более настойчивым, последовательным, целенаправленным. Теперь его возглавляет непосредственно Главное управление по делам печати. 15 октября оно запретило перепечатку разрешенной 3 апреля Петербургским цензурным комитетом книги В. М. Гаршина ‘Четыре дня на поле сражения’,22 а вслед за этим был наложен арест на брошюру ‘Без хлеба’ (переделка с малороссийского).23
Тогда же начальник Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистов сообщил министру народного просвещения И. Д. Делянову, что ‘по цензурному ведомству сделано распоряжение о том, чтобы все вообще рассказы гр. Л. Н. Toлстого, предназначенные для народного чтения, дозволялись к печати с особой строгостью’.21
27 ноября 1886 года П. И. Бирюков получил письмо от Б. Кетрица, где сообщалось: ‘Цензор СПб цензурного комитета Фрейман говорил на днях при моих знакомых, что он получил от своего начальства два выговора за дозволение ‘Двух стариков’ и ‘Трех старцев’ Л. Толстого. Он возмущается также тем, что на поджигателя, поджегшего и спалившего целую деревню, не нужно доносить и что его не нужно наказывать. Он говорил, что все эти книжки не будут более дозволены ни одного раза и что новые издания их не будут допущены. Не знаю, может быть, Фрейман и прихвастывал, т. е. приписывал себе власть решать такие вопросы, какие может решать только Цензурный комитет или Главное управление по делам печати’.25
К сожалению, Фрейман был прав. 10 декабря В. Г. Чертков сообщал Л. Н. Толстому, заметившему ‘простои’ в издании новых книг и выразившему недовольство этим в разговоре с Н. Н. Ивановым, о том, что ‘петербургская цензура получила сильные ‘выговоры’ за пропущенные книги ‘Посредника’ и приказание относиться к последующей деятельности издательства как можно строже’. Чертков писал о мерах, уже предпринятых цензурой: еще больше, чем раньше, задерживаются рукописи, безусловно запрещены рассказы ‘Крестник’ и ‘Старец Зосима’, разговоры с председателем комитета и секретарем, ‘который там всем заправляет’, ни к чему не привели. Все, что имеет духовный оттенок, немедленно пересылается для справки и снятия с себя ответственности в духовную цензуру, а это почти всегда равносильно запрещению. Из-за свирепости цензуры пришлось попридержать некоторые вещи в ожидании более удобного случая. Так, например, поступили с отредактированным Л. Н. Толстым рассказом Иванова ‘Пасха’. Чтобы лишний раз не раздражать цензуру, было решено несколько задержать издание рассказа финского писателя П. Пэйверинта ‘Попутчик’.26
Чертков, Бирюков и другие сотрудники ‘Посредника’ пытались ходатайствовать перед руководителями цензурных управлений о разрешении новых изданий, но их усилия, как правило, не приводили к положительным результатам. Показательна в этом отношении запись в дневнике В. Г. Черткова от 27 февраля 1887 года, где говорится о встрече с председателем Петербургского цензурного комитета Е. М. Кожуховым.27
Отношение Главного управления по делам печати к ‘Посреднику’ особенно ярко характеризует следующий факт. В декабре 1886 года цензура не дозволила к печати отрывок из романа Ф. М. Достоевского ‘Братья Карамазовы’ под названием ‘Рассказ старца Зосимы’ на том основании, что в нем заключается ‘мистически социальное учение, несогласное с духом учения православной веры и церкви и существующим порядком государственной и общественной жизни’.28 По просьбе сотрудников ‘Посредника’ профессор К. Н. Бестужев-Рюмин обратился с просьбой о разрешении этого отрывка к начальнику Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистову. В записке председателю Петербургского цензурного комитета Е. М. Кожухову от 26 марта 1887 года Феоктистов спрашивал о причинах запрещения отрывка комитетом. ‘Впрочем, — писал он, — еще не зная его (комитета, — В. Л.) соображений, я готов заранее признать их вполне правильными, ибо ничего мерзостнее ‘Посредника’ нет и быть не может. Надо обращать особое, бдительное внимание на его деятельность, очевидно направленную ко злу’.29
Главное управление по делам печати не нуждалось в подобного рода указаниях. Оно и так пристально следило за деятельностью ‘Посредника’ и всячески ей препятствовало. Но его еще и ‘подстегивали’. Это делало Министерство внутренних дел, куда обращались враги ‘Посредника’, призывающие совсем запретить это народное книгоиздательство. При этом такие ‘предложения’ исходили не только из святейшего Синода от Победоносцева, считавшего, что »Посредник’ пагубно действует на народ, распространяя среди него противоправославные и социальные лжеучения’,30 но и из Министерства народного просвещения. И. Д. Делянов 4 июня 1887 года писал конфиденциально Д. А. Толстому, что народные рассказы Л. Н. Толстого в большом количестве распространяются не только среди учителей, но и среди учеников начальных училищ. По мнению Делянова, рассказы эти, в которых пропагандируются ‘антиобщественные учения’, ‘при таланте автора и его умении увлекать умы должны приносить немалый вред малообразованным и неподготовленным читателям’, и поэтому ‘всего целесообразнее вовсе воспретить издание оных как отдельными книжками, так и в целых томах’.31
Через неделю, 11 июня 1887 года, деятельный министр, столь ревниво следивший за чтением учащихся и учащих, получил ответ, в котором говорилось о борьбе цензуры против издания книг для народа: ‘Вследствие отношения за N 292 имею честь уведомить ваше высокопревосходительство, что Главным управлением по делам печати обращено уже внимание на слишком большое распространение брошюр графа Л. Толстого и вредное влияние особенно некоторых из них на недостаточно подготовленных читателей. Чтобы устранить отчасти такое влияние, брошюра ‘Крестник’ в октябре минувшего года была запрещена к новому изданию, а драма ‘Власть тьмы’ или ‘Коготок увяз — всей птичке пропасть’32 7 апреля сего года запрещена в розничной продаже… Ныне же СПб цензурным комитетом задержан выпуск в свет представленной второго сего июня рецензируемой книги под заглавием ‘Народные рассказы’ Льва Толстого, издание фирмы ‘Посредник’, заключающее в себе 17 рассказов. Книга эта в полном объеме 5 сего июня за N 871 препровождена на рассмотрение духовной цензуры, с решением которой и будет соображаться общая цензура при новом появлении в печати тех же рассказов’.33
Вскоре последовали по-настоящему репрессивные меры. Духовная цензура не пропустила ‘Народные рассказы’ Л. Н. Толстого, отметив, что собранные в одной книге, они могут оказать крайне вредное воздействие на читателя, поскольку проникнуты ‘тенденциозным балагурством и хотя, по-видимому, имеют нравоучительный характер, но скорее вносят в душу читающего не назидание, а разрушение нравственного благоустройства’.
Вслед за этим Главное управление по делам печати разослало циркуляр N 3119 от 20 августа 1887 года Цензурным комитетам и отдельным цензорам по внутренней цензуре, в котором предписывалось ‘не дозволять более печатания и выпуска в свет никаких рассказов графа Л. Н. Толстого, как появившихся, так и могущих быть им вновь написанными, без представления заключения о них на окончательное решение этого управления’.34
К этому времени все народные рассказы Л. Н. Толстого и его товарищей по ‘Посреднику’ отправлялись на рассмотрение духовной цензуры. Петербургские цензоры встали на этот путь в конце 1886 года, московские — еще летом 1886 года. Для ‘Посредника’ же отправление книги в духовную цензуру, как уже было сказано, почти всегда кончалось запрещением ее. Например, 10 октября 1887 года Главное управление по делам печати сообщило в Московский цензурный комитет, что из одиннадцати произведений Л. Н. Толстого, присланных им, запрещено десять, а не три, как предлагал комитет, из них девять — согласно отзыву духовной цензуры (рассказы ‘Упустишь огонь — не потушишь’, ‘Бог правду видит, да не скоро скажет’, ‘Свечка’, ‘Где любовь, там и бог’,35 ‘Много ли человеку земли нужно’, ‘Два старика’, ‘Чем люди живы’, ‘Зерно с куриное яйцо’ и ‘Как чертенок краюшку выкупал’).36
О том, насколько усложнилось дело издания рассказов Л. Н. Толстого в ‘Посреднике’ с тех пор, как они стали направляться в духовную цензуру и затем в Главное управление по делам печати для принятия окончательного решения, свидетельствует доклад Петербургского цензурного комитета в Главное управление от 9 апреля 1888 года. Петербургские цензоры, которые не очень-то благоволили ‘Посреднику’, рассмотрев представленные им книги Л. Н. Толстого ‘Упустишь огонь — не потушишь’, ‘Свечка’, ‘Первый винокур’, ‘Сказка об Иване-дураке и его двух братьях’ и ‘Три сказки’ (‘Много ли человеку земли нужно’, ‘Зерно с куриное яйцо’, ‘Как чертенок краюшку выкупал’), признали их возможными к печати. Они потребовали только исключить из двух последних книжек девиз ‘Не в силе бог, а в правде’. Но так как эти произведения ранее уже рассмотрел Учебный комитет при святейшем Синоде (за исключением ‘Сказки об Иване-дураке и его двух братьях’) и признал неудобными для народного чтения (кроме сказки ‘Много ли человеку земли нужно’), то петербургская цензура в конце концов предложила разрешить только ‘Сказку об Иване-дураке и его двух братьях’37 и ‘Много ли человеку земли нужно’, причем предписывала отдельно издать каждое произведение, без присоединения каких-либо других рассказов. Правда, Петербургский цензурный комитет ‘позволил себе возразить противу решения Учебного комитета о комедии ‘Первый винокур» и обратился с ходатайством о позволении комедии к новому изданию.38 Главное управление по делам печати согласилось с мнением Петербургского комитета по всем вопросам, затронутым в докладе.39 Оно не заметило даже того, что совсем недавно, 10 октября 1887 года, рассказ ‘Много ли человеку земли нужно’ им же был запрещен к переизданию в Москве (в Петербургском цензурном комитете этого, вероятно, просто не знали).
Но такое бывало крайне редко. Светская цензура не осмеливалась, да и не считала нужным оспоривать оценки, которые давала духовная цензура произведениям, представленным ‘Посредником’. Главное управление по делам печати, как правило, утверждало все решения духовной цензуры. Зато случаи, когда оно запрещало произведения, признанные светской цензурой годными, не были необычным явлением. 10 мая 1888 года Петербургский цензурный комитет отправил в Главное управление по делам печати пять книг Толстого, представленных ‘Посредником’. Петербургский комитет считал возможным разрешить издание ‘Кавказского пленника’ и ‘Двух стариков’ (с исключениями). Книги ‘Бог правду видит, да не скоро скажет’, ‘Чем люди живы’ и ‘Пословицы на каждый день’ цензоры считали необходимым запретить. Рассказ ‘Чем люди живы’ — потому, что основная идея его — ‘любовь и сожаление к людям, существующие только между неимущими, и есть ‘живой бог’ — взята автором целиком из его же сочинения ‘Что же нужно людям?’, в котором он доказывает, что рай осуществим на земле’, книгу ‘Пословицы на каждый день’ — потому, что ‘это несомненно тенденциозное собрание пословиц, намеренный подбор невольно бросается в глаза, при этом необходимо иметь в виду, что такой сборник представляет собой, вследствие приурочивания пословиц к каждому дню года, народный календарь, в котором нет ни перечня святых, ни сведений, непременно сопровождающих календарь: генеалогической таблицы царствующего дома и т. п.’.40
Главное управление по делам печати без каких-либо обоснований разрешило к печати только ‘Кавказского пленника’.41 Запрещение рассказа ‘Два старика’ объясняется, вероятно, тем, что он не был разрешен к печати решением Главного управления по делам печати от 10 октября 1887 года.
Видимо, в эти годы Главное управление по делам печати внимательно следило за деятельностью ‘Посредника’ и строго наказывало цензоров, пропустивших сомнительное произведение. Именно стремлением оградить цензоров от выговоров и предупреждений высшего начальства, по нашему мнению, объясняется то, что в докладах Цензурных комитетов все чаще фигурируют причины первоначального разрешения произведения. Например, 1 июня 1888 года Петербургский цензурный комитет рассмотрел брошюру Свешниковой ‘Франциск Ассизский’ и вынес следующее решение: ‘С точки зрения общей цензуры брошюра эта не представляет чего-либо вредного или тенденциозного, чем и можно объяснить позволение цензором ее первого издания. Ныне же, когда многие из брошюр, изданных фирмою ‘Посредник’, признаны не совсем удобными и полезными для народного чтения, брошюру с таким содержанием, какова настоящая, предлагающая достигать нравственного совершенства по учению католического подвижника, хотя и заключающая скорее общие нравственные учения, комитет полагает возможным допустить к новому изданию не иначе, как с заключения духовной цензуры, — вследствие чего и определил: препроводить брошюру на заключение СПб комитета духовной цензуры’.42
Как и следовало ожидать, книга эта не была дозволена к печати: Комитет духовной цензуры признал, что она ‘по содержанию своему не столько назидательна, сколько соблазнительна для простого православного народа’.43
Таким образом, к 1889 году цензура выработала уже систему мер преследования издательства ‘Посредник’. Это было и запрещение отдельных рассказов и сборников, и наказание цензоров, пропустивших ‘крамольное’ произведение, и передача книг в духовную цензуру, и запрещение продажи некоторых произведений ходебщиками и офенями на улицах, ярмарках и в деревнях, и обязательное предоставление книг для окончательного решения в Главное управление по делам печати.
Основной причиной цензурных преследований был, конечно, содержащийся в большинстве книг протест против существующего строя. Обличение имущественного неравенства, сочувственное изображение низших слоев общества, дух гуманизма — все это не могло не раздражать власть имущих.
Многие книги ‘Посредника’ имели религиозную окраску. Но как верно почувствовал обер-прокурор святейшего Синода К. П. Победоносцев, это была скорее религия отрицания, чем религия утверждения. А та мораль, которая утверждалась, не имела ничего общего с официальной религиозной моралью. Именно поэтому светская цензура очень скоро объединилась с духовной, причем роль последней быстро возрастала и скоро стала решающей.
Цензурный гнет вынуждал издателей и авторов находить какие-то особые способы получения цензурного разрешения. Эти способы были различными: предварительное опубликование в журналах, проведение через цензуру не в Петербурге или в Москве, а в Варшаве, Одессе, Киеве, где цензура была несколько мягче, представление книг в цензуру не авторами и не редакцией издательства, а кем-либо из сочувствующих ему. Иногда книги представлялись прямо от типографии. Не сразу была напечатана программа ‘Посредника’. Л. Н. Толстой, предлагая не торопиться с ее опубликованием, по-видимому, руководствовался главным образом стремлением не испугать цензуру. Часто книги (особенно произведения Л. Н. Толстого) отправлялись в цензуру без имени автора. Иногда рассказы, предназначенные для основной серии, книжки которой выходили в обложке с красной рамкой и девизом ‘Не в силе бог, а в правде’, печатались в побочной — без рамки и без девиза. Если книга с трудом проходила через цензуру, то за повторным разрешением на издание обращались не в тот комитет, где было дано первое. Издатели вынуждены были использовать личные связи, обращаться к различным высокопоставленным лицам с просьбой о помощи. Иногда эти попытки имели успех. Так, например, В. Г. Чертков, отец и дядя которого имели большой авторитет в высших армейских кругах (и у самого Черткова было множество знакомых в военном ведомстве), добился одобрения для обращения некоторых рассказов в войсках (циркуляр Главного штаба от 19 мая 1886 года за N 2196).44
Несмотря на работу в условиях тяжелых цензурных преследований, в течение 1885—1889 годов книги ‘Посредника’ были опубликованы общим тиражом в 12 миллионов экземпляров. Они пользовались огромной популярностью в народе, способствовали вытеснению с книжного рынка безграмотной лубочной литературы, вынудили многих книгопродавцев, занимающихся изданием книг для народа, улучшить качество выпускаемой продукции.
В 90-е годы борьба ‘Посредника’ с цензурой вступила в новую стадию.
———-
1 См.: Л. Полянская. Обзор архивного фонда Главного управления по делам печати. ‘Литературное наследство’, т. 22—24, 1935, стр. 624.
2 Там же, стр. 625.
3 Идее создания издательства ‘Посредник’ предшествовал план организации народного журнала (см. об этом: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, юбилейное издание, т. 85, Гослитиздат, М., 1935. стр. 122—123).
4 Л. Н. Т о л с т о й, Полное собрание сочинений, т. 85, стр. 103.
5 Там же, стр. 197.
6 Там же, т. 63, стр. 255.
7 Музей истории религии и атеизма (далее — МИРА), ф. 17, оп. 1, ед. хр. 133, л. 118.
8 Там же, ф. 11, оп. 1, ед. хр. 79, л. 118.
9 Центральный государственный исторический архив СССР (далее — ЦГИА), ф. 777, 1886 г., оп. 3, ед. хр. 28, л. 4. Н. Н. Апостолов ошибочно считает первым запрещением рассказа ‘Три старца’ отношение Главного управления по делам печати от 10 октября 1887 года за N 3821. См.: Н. Н. А п о с т о л о в. 1) Л. Н. Толстой под ударами цензуры. ‘Красный архив’, 1929, т. IV (XXXV), стр. 223, 2) Лев Толстой и русское самодержавие. ГИЗ, М.—Л., 1930, стр, 85.
10 ЦГИА, ф. 777, оп. 3, 1886 г., ед. хр. 28, л. 11,
11 Там же, л. 193.
12 Там же, л. 192.
13 Там же, оп. 4, 1886 г., ед. хр. 45, лл. 2—10. См. об этом: В. С. Спиридонов. Цензурная история рассказа Л. Н. Толстого ‘Крестник’. ‘Звезда’, 1945, N 12, стр. 139—142.
14 ЦГИА, ф. 777, оп. 3, 1886 г., ед. хр. 57, лл. 128—129.
15 Там же, л. 28.
16 Там же, л. 32.
17 Там же, ф. 776, оп. 20, 1887 г., ед. хр. 922, л. 42.
18 Там же, л. 48.
19 Там же, лл, 63—64.
20 Там же, лл. 73—74.
21 Там же, л. 62.
22 Там же, ф. 777, оп. 3, 1886 г., ед. хр. 57, л. 29.
23 Там же, л. 35.
24 Н. Апостолов. Толстой под ударами цензуры, стр. 224.
25 МИРА, ф. 17, оп. 1, д. 255, л. 1.
26 Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений, т. 85, стр. 423.
27 М. В. М у р а т о в. Л. Н. Толстой и В. Г. Чертков по их переписке. М., 1934, стр. 138—139.
28 ЦГИА, ф. 777, оп. 3, 1886 г., ед. хр. 57, л. 86.
29 Там же, л. 53.
30 Там же, ф. 797, оп. 57, 1887 г., д. 121, 2-е отделение, 3-й стол, л. 2.
31 Там же, ф. 776, оп. 20, 1887 г., ед. хр. 922, л. 10—11.
32 Цензурная история драмы ‘Власть тьмы’ изложена во многих работах, поэтому нет необходимости останавливаться на ней подробно. См.: К. Л о м у н о в. Драматургия Л. Н. Толстого. Изд. ‘Искусство’, М., 1956, стр. 173—182, Н. Г у д з и й. ‘Власть тьмы’. История создания, печатания и постановки пьесы на сцене. ‘Литературный критик’, 1935, N 11, стр. 156—175.
33 ЦГИА, ф. 776, оп. 20, 1887 г., ед. хр. 922, л. 13.
34 Там же, лл. 29—30. Цензурные документы, связанные со сборником ‘Народных рассказов’ Л. Н. Толстого, опубликованы И. Ф. Ковалевым в кн.: Вопросы истории религии и атеизма. Сборник статей, вып. 8. М., 1960, стр. 353—357.
35 А. И. Никифоров в комментариях к рассказу ‘Где любовь, там и бог’ ошибочно утверждает, что этот рассказ не подвергался цензурным запретам. См.: Л. Н. Т о л с т о й, Полное собрание сочинений, т. 25, стр. 685.
36 ЦГИА, ф. 776, оп. 20, 1887 г., ед. хр. 922, л. 96, см. также: Центральный государственный архив г. Москвы, ф. 31, оп. 3, д. 2178, л. 197.
37 О судьбе этой книги см.: С. М. Б р е й т б у р г. ‘Сказки об Иване-дураке’ Л. Н. Толстого. В кн.: Толстой и о Толстом. Новые материалы, сб. I. Редакция Н. Н. Гусева. М., 1924, стр. 87—96.
38 ЦГИА, ф. 776, оп. 20, 1887 г., ед. хр. 922, лл. 120—123.
39 Там же, л. 128.
40 Там же, лл. 130-134.
41 Там же, л. 137.
42 Там же, ф. 777, оп. 3, 1886 г., ед. хр. 57, л. 150.
43 Там же, л. 152.
44 Там же, л. 88.