В. М. Дорошевич
В. М. Дорошевич
В аду
В аду
В аду, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1903
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Сцена представляет ад перед праздниками. Всюду надписи огненными буквами: ‘Большой выбор чертей’, ‘Ведьмы оптом и в розницу’, ‘Покойники свежего получения’, ‘Отделение младенцев’. Черти бегают, высуня язык. Вельзевул сидит за выручкой. Господа, длинноволосые, плешивые, старые, молодые, почти младенцы. Дамы хорошенькие и такие, про которых обыкновенно говорят ‘мордальон’. ‘Мордальонов’, впрочем, больше. Все это шумит, гамит, торгуется. Входит господин довольно испанистого вида.
Господин. Сорок чертей и одна ведьма.
Черт (услужливо). Вместе прикажете завернуть?
Господин. Вместе! Там потом уж разберу, кого куда. Привидений нет?
Черт. Привидений, извините, нету-с. Был заготовлен большой ассортимент привидений. Но все разобрали-с. Неугодно ли, вместо привидений, скелет будет взять? Хороший скелет есть, в стене замурованный.
Господин. Нет, это ныне не в моде — скелеты в стене. Устарело!
Черт. Так точно-с, дамский товар. Дамы больше скелеты берут. Собаку не прикажете ли хорошую? Отличные собаки есть с пружинкой. Воет на улице. Ее пускают в дом, а она потом хозяину жизнь спасает. Публика очинно таких признательных собак одобряет!
Господин. Хорошо! Заверните хоть собаку. А младенец у вас есть?
Черт. Помилуйте, как младенцам не быть! Вам каких младенцев: простых или с фокусом? Усовершенствованный младенец есть: его подбирают, а он потом вырастает и земским доктором делается, целый уезд от скарлатины спасает. Публика таких младенцев не меньше, чем признательных собак, одобряет.
Господин. Хорошо, положите с полдюжины младенцев с фокусом.
Черт. Покойничками услужить не могу-с? Заготовлены в большом выборе. Свеженькие есть.
Господин. Да, положите с десяток.
Черт. Мужеских или дамских сортов?
Господин. Положите и тех и других.
Черт. Отберем покрупнее-с, особенных! Сейчас сделаем в один кулечек-с! С собой возьмете?
Господин. Нет, пошлете. Петербург, прозаическое заведение и рифмоплетня. Василий Иванович Немирович-Данченко. Знаете?
Черт (осклабясъ). Помилуйте-с! Как вас не знать?! Что это братца вашего не видно-с? Завсегда перед праздниками заезжали покойников у нас брать!
Господин. Брат переутомился. А впрочем, заверните и на его долю парочку чертей!
Входит господин вида мрачного, по-видимому куда-то торопится. Судя по мозолям на обеих руках, по всей вероятности, г. Потапенко.
Г-н Немирович-Данченко. А г. многописатель! И вы здесь?
Г-н Потапенко. Да, пришел к праздникам живности взять: младенцев, чертей. Нельзя, для святочных рассказов требуется. Эй, кто там будет отпускать? Нельзя ли поживей поворачиваться! Мне некогда: я шесть романов писать должен.
Черт. Чем я могу служить?
Потапенко. Чертей восемьсот штук. Да повеселей чтоб были черти! Ведьм положите с полсотни.
Черт. Покойников положить-с?
Потапенко. Да, положите… кладбища так два или три, побольше.
Черт. Покойничков заморозить прикажете? Гг. беллетристы всегда публике мороженых покойничков подают.
Потапенко. Нет, я сам заморожу. Оно вернее будет. Младенцев положите сотни две. Да только выберите попаршивее. Публика любит, чтоб в святочном рассказе младенца обмыли. Хорошие ли младенцы-то?
Черт. Младенец у нас первый сорт. Одно удовольствие, а не младенец… Голоса такие — в метель слышно.
Потапенко. То-то! Живые ли?
Черт. Верьте совести!
Потапенко. Младенец — это товар деликатный. Вы их мне сначала перепорите, да при мне, чтоб я сам слышал, как пищат!
Черт. Этакое недоверие! Даже обидно-с!
Потапенко. Знаю я вас! Опять, как в прошлом году, выйдет! Положите мне мертвого младенца, так и рассказ у меня начинался: ‘Была морозная ночь под Рождество. На снегу лежал мертвый младенец’. А потом этот ребенок у меня в рассказе вырос и знаменитым писателем сделался. Критика и придралась.
Черт. Со всяким писателем может случиться! Нынче это бывает!
Потапенко. А все-таки конфуз! Блудных сыновей, как я говорил, приготовили?
Черт. Это которые в рождественскую ночь под родительский кров возвращаются? Отложены.
Потапенко. А хороши?
Черт. Не извольте беспокоиться! Народ испытанный. Они каждый год к Рождеству под родительский кров приходят — после святок опять из дому бегут.
Потапенко. Кажется, все? (Вынимает записочку.) Двадцать два святочных рассказа для Петербурга, восемьдесят восемь в Москву, четыреста двадцать семь в провинцию. Думаю, провизии хватит?
Черт. Покойничков с пяток еще останется.
Потапенко. Ну ничего, я их для будущего года замариную.
Входит дама.
Дама. Дайте мне Наполеона.
Черт. Наполеона, изволите, нету-с. Сами понимаете: Наполеон один, а беллетристов много. Наполеон занят-с.
Дама. Ну ничего! Дайте мне в таком случае небольшого щенка. У меня хороший сюжет был — как Наполеон в Корсике в рождественскую ночь чуть-чуть не замерз. Ну да я Наполеона на щенка переделаю. Скелеты у вас есть?
Черт. Скелет есть хороший. Выдержанный скелет. Столетия три в стене лежал.
Дама. Вот такой мне и нужен. Покойников дайте с десяток, только пострашнее каких!
Черт. Покойник будет первый сорт! Страшенный!
Дама. Вы не поверите, г. черт, сколько с детьми возни. Я, надо вам сказать, пока покойник муж был жив, ничего не делала — только дети каждый год родились. А как осталась вдовой без всяких средств — ну и пришлось литературой заняться!
Черт (с соболезнованием). Это со многими писательницами случается.
Дама. Вы не поверите, сколько с этими детьми литературных хлопот. То за Вавочку в гимназию платить — роман пиши. То у Кокочки коклюш — рассказ пишешь. То Нюнечка панталончики порвет — новеллу по этому случаю писать надо. Ужас!
Барышня (подходя). Donnez-moi des cadavres!.. [Дайте мне трупов!.. (фр.)]
Черт (не рассмотрев). Тпрют сюит [(фр. — tout de suite) — немедленно, сейчас.], мадам.
Барышня (обиженно). Какая ‘madame’?!. Мне еще четырнадцати лет нету!
Дама (с участием). И давно пишете?
Барышня. Il у a dИjЮ deux ans! [Уже два года! (фр.)]
Подходит мальчик с палкой шоколада в руках.
Мальчик. Г-н солт! Позвольте мне падсую сенсину для рассказа, чтоб она возлоздалась!
Дама (с умилением). И ты пишешь, малютка?
Мальчик. Писю.
Дама. А который тебе год, крошка?
Мальчик. Сесьтой!
Дама (всплескивая руками). Ах, какой ребенок! По шестому году какие уж повести пишет! А мой Кока: девятый год мальчику, в первый класс ходит, — и до сих пор только одну драму написал!
Покупатели все приходят, приходят, приходят.
Вельзевул (потирая руки). Эко их сколько расплодилось, писателей-то! Это новая казнь, которую я выдумал для мира! (Злорадно ударяет ладонью по связке книг, на которых написано: ‘Новые журналы и газеты’):
Люблю я новые журналы,
Плодят писателей они…