Время на прочтение: 4 минут(ы)
УТРАЧЕННЫЕ СОЧИНЕНИЯ И НАБРОСКИ
Справка
В ‘Материалах для биографии M. E. Салтыкова’, напечатанных К. К. Арсеньевым в N 1 журнала ‘Вестник Европы’ за 1890 год и затем несколько раз переиздававшихся 1, приведен ряд извлечений из бумаг, найденных в кабинете писателя после его смерти. Бумаги эти, тщательно сохранявшиеся Салтыковым в течение нескольких десятков лет, были впоследствии утрачены.
В настоящей справке сообщаются, на основании очерка Арсеньева, краткие сведения о не дошедших до нас, но несомненно существовавших, сочинениях Салтыкова или набросках их, возникших в годы его подневольной жизни в Вятке. Служебные бумаги, упоминаемые и цитируемые Арсеньевым, не рассматриваются.
Первая группа утраченных материалов свидетельствует об интересе, проявленном Салтыковым к известному политическому писателю-рационалисту XVIII в. Чезаре Беккариа. Живя в Вятке, Салтыков изучает знаменитый трактат итальянского криминалиста ‘О преступлениях и наказаниях’, делает выписки из него и начинает писать статью о Беккариа. Одновременно Салтыков набрасывает ряд заметок, озаглавленных ‘Об идее права’, также, по-видимому, внушенных чтением Беккариа, но, судя по некоторым выражениям, принадлежащих всецело или большею частью самому автору заметок. И набросок биографии Беккариа, и заметки ‘Об идее права’ были написаны на бланках ‘советника Вятского губернского правления’.
Судя по приводимым Арсеньевым отрывкам, Салтыкову был близок протест Беккариа против системы уголовных репрессий в абсолютистских государствах, были близки идеи о том, что главная задача государства должна заключаться не в карах, а в предупреждении появления преступлений при помощи воспитательных мер, широкого распространения образования и уничтожения резкого имущественного неравенства. Но, разделяя эти классические идеи буржуазного просветительства XVIII в., Салтыков уже чужд крайнему рационализму идей Беккариа, хотя в полемике с ним он в своих воззрениях на историю остается идеалистом.
Выписывая мысль Беккариа, резюмирующую известную теорию социального договора о происхождении государства: ‘Люди согласились, молчаливым контрактом, пожертвовать частью своей свободы, чтобы пользоваться остальным спокойно…’, Салтыков замечает по этому поводу: ‘Нельзя себе представить, чтобы человек мог добровольно отказаться от части свободы, да и нет в том никакой необходимости’.
Еще выразительнее другое полемическое замечание. Салтыков повторяет мысль Беккариа, что в уголовном кодексе, как и в законодательстве вообще, ‘отражается, со всеми ее безобразными или симпатическими сторонами, внутренняя и внешняя жизнь народов’. По мнению Салтыкова, ‘редко случается так, что уголовный кодекс является не продуктом народной жизни, а чем-то случайным, внешним, примененным к народу без всякой живой с ним связи’ (вряд ли приходится сомневаться, что такой ‘случай’ усматривается здесь в уголовно-правовом законодательстве царского самодержавия). Если же нормы нарушены, если правовые институты не являются ‘продуктом народной жизни’, то, заключает Салтыков свою мысль: ‘Такие факты никогда не проходят даром, рано или поздно народ разобьет это прокрустово ложе, которое лишь бесполезно мучило его. Как бы ни был младенчески неразвит народ (а где же он развит?), он все-таки никогда не захочет улечься в тесные рамки искусственно задуманной административной формы’.
Вторую группу утраченных рукописей составляли сделанные Салтыковым переводы отрывков из сочинений ‘De la democratie en Amerique’ Токвиля, ‘Etudes administratives’ Вивьена и ‘Histoire de l’administration monarchique en France’ Шерюзля. К сожалению, Арсеньев весьма скупо использовал эти выписки в ‘Материалах’. Из нескольких страниц он процитировал всего пять-шесть строк. Вот, например, текст, выписанный и переведенный Салтыковым из сочинения Токвиля ‘Демократия в Америке’: ‘Центральная власть, как бы ни была просвещенна, не может обнять все подробности жизни великого народа, когда она хочет своими средствами управлять многоразличными пружинами народной жизни, она истощается в бесплодных усилиях…’ А вот выписка из ‘Административных этюдов’ французского политического деятеля и писателя Вивьена: ‘…Предупредительный элемент ослабляет правительство. Оно делается ответственным за все, делается причиною всех зол и порождает к себе ненависть. С другой стороны, граждане теряют всякую самостоятельность…’
Оба текста легко применялись к критике бюрократически-полицейской, предельно централизованной государственной машины николаевского самодержавия. Содержание цитат, говорившее об антинародной сущности всякой автократии, входило в русло будущей щедринской темы о ‘попечительном начальстве’.
Последнюю (кроме служебных бумаг) группу утраченных вятских рукописей Салтыкова составляли ‘сорок довольно мелко исписанных листов’ его работы под названием ‘Краткая история России’. Этот очерк, составленный, как было обозначено в подзаголовке, по разным источникам и доводивший изложение событий до Петра I, писался Салтыковым летом 1853 г. во время служебного отпуска, проведенного в тверском поместье, то есть в Спасском и Ермолино. Отсюда рукопись пересылалась по частям в Вятку. Она предназначалась для сестер — Елизаветы и Анны Болтиных, из которых первая через три года стала женою Салтыкова.
По словам С. Н. Кривенко, хотя ‘Краткая история России’ представляла ‘простое сжатое изложение событий’, Салтыков стремился не упустить в нем ничего существенного и отметить самый дух событий и значение их для народа 2. Скупо приведенные Арсеньевым цитаты недостаточны для характеристики сочинения. Отметим лишь оценку, которая давалась в очерке Ивану Грозному и его реформам. Салтыков говорит о ‘гении’ Грозного. Он ставит ему в величайшую заслугу ‘понимание государственных интересов’ и непреклонную борьбу с децентрализаторскими устремлениями феодального боярства. Особенно подчеркивалось значение этой борьбы с реакционным боярством на почве местного управления, сочувственно упоминалось об учреждении судных старост и целовальников, призванных к тому, ‘чтобы лишать областных правителей возможности грабить народ’. Салтыков рассматривал учреждение самой опричнины как явление политически целесообразное, так как она ‘имела целью осуществление давней мысли Иоанна: создать служебное дворянство и заменить им родовое вельможество’. Неудачу опричнины Салтыков приписывал ‘недостаточной развитости’ России для реформ, задуманных царем: ‘люди, которых Иоанн удостаивал своею доверенностью, отнюдь не оправдывали ее, а, напротив того, употребляли ее во зло, возмущая душу царя разными наветами и клеветами’.
В оценке Ивана Грозного и его реформ Салтыков следовал в значительной мере мнению К. Д. Кавелина, выраженному в статье ‘Взгляд на юридический быт древней России’, напечатанной в N1 ‘Современника’ за 1847 г.
1 Перепечатки: 1) Сочинения M. E. Салтыкова, т. 9 Издание автора, СПб. 1890, стр. XI—XLII, 2) Полное собрание сочинений М. Е. Салтыкова, т. I. Издание наследников автора СПб 1891, стр. XI—CXIII. Переиздания 3-е изд., 1894, 4-е изд. — А. Ф. Маркса, 1900, 5-е изд. — А. Ф. Маркса, 1905.
2 С. Кривенко. M. E. Салтыков. Его жизнь и литературная деятельность. Биографический очерк, изд. 3-е, П. 1914, стр. 27.
Прочитали? Поделиться с друзьями: