Усмирение строптивой, Шекспир Вильям, Год: 1594 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 74 минут(ы)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ.

1) Много шуму изъ ничего. 2) Усмиреніе строптивой. 3) Комедія ошибокъ. 4) Периклъ, принцъ Тирскій. 5) Страстный пилигримъ.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.

1893.

http://az.lib.ru

УСМИРЕНІЕ СТРОПТИВОЙ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Дйствующія лица Пролога

Лордъ.

Христоферъ Слэй, мдникъ

Хозяйка, пажъ, актеры, охотники и слуги.

Баптиста, богатый дворянинъ изъ Падуи.

Винченціо, старый дворянинъ изъ Пизы.

Лученціо, сынъ Винченціо.

Петручіо, дворянинъ изъ Вероны.

Греміо, Гортензіо — женихи Біанки.

Траніо, Біонделло — слуги Лученціо.

Груміо, Куртисъ — слуги Петручіо.

Старый школяръ.

Катарина, Біанка — дочери Баптисты.

Вдова.

Портной, торгашъ и слуга Баптисты и Петручіо.

Мсто дйствія частью въ Паду, частью въ загородномъ дом Петручіо.

ПРОЛОГЪ.

СЦЕНА I.

Въ пивной, въ пол.

Входятъ: Хозяйка и Слэй.

Слэй. Я, ей-Богу, отдую тебя.

Хозяйка. Тебя бы въ колодки, бродягу!

Слзй. Сволочь! Въ роду Слэевъ нтъ бродягъ, сунь носъ въ лтописи,— мы пришли съ Ричардомъ Завоевателемъ. А потому, paucas pallabris, пусть себ свтъ двигается, какъ ему надо. Sessa!

Хозяйка. Ну, что? заплатишь ты за разбитые стаканы?

Слэй. Нтъ, ни денежки. Ради св. Іеронима, убирайся въ свою холодную постель и согрйся.

Хозяйка. Я знаю противъ тебя лекарство: пойду за констеблемъ.

Слэй. За констеблемъ, за чортомъ, за кмъ хочешь,— по закону отвчу, и братъ, отсюда не тронусь ни на вершокъ, пусть приходитъ на здоровье (Ложится на полъ и засыпаетъ).

Рога. Входитъ Лордъ съ Охотниками и слугами.

Лордъ. Дозжачій, поручаю теб позаботиться о собакахъ, въ особенности Рзвый, бднякъ, совсмъ выбился изъ силъ, а Мрачнаго съ Широкой Мордой сосворъ. Замтилъ ты, какъ Серебро отличился въ углу у тына, когда слдъ уже простылъ? Не отдамъ я этой собаки и за двадцать фунтовъ.

1-й охотникъ. Ну, Звонарь не уступитъ ему, право, лордъ. Онъ заливался тогда даже, когда слдъ былъ потерянъ, и два раза снова его находилъ. Я такъ думаю, она у васъ лучшая собака.

Лордъ. Ничего ты не понимаешь, если бы Эхо былъ проворне, онъ бы заткнулъ за поясъ дюжины такихъ Звонарей. Ну, такъ позаботься о нихъ и накорми ихъ. Завтра мы опять на охоту.

1-й охотникъ. Будетъ сдлано, лордъ.

Лордъ. Это что такое? Мертвый или пьяница? Посмотрите-ка, дышетъ?

2-й охотникъ. Онъ дышетъ, лордъ. Но, не нагрйся онъ пивомъ, въ такой постели ему бы не заснуть крпко.

Лордъ. Безобразное животное! Разлегся, точно свинья. О мрачная смерть! какъ ужасно и отвратительно твое изображеніе! Ребята, надо пошутить надъ этимъ пьяницей. Знаете. Если снести его въ постель, надть на него тонкое блье, на пальцы перстни, уставить столъ у кровати тонкими яствами, а подл поставить слугъ, когда онъ проснется,— разв этотъ нищій не забудетъ самого себя?

1-й охотникъ. Конечно, благородный лордъ, я думаю, ничего другого ему и не останется.

2-й охотникъ. Не мало онъ удивится, проснувшись.

Лордъ. Да, какъ блестящему сну или обаятельной мечт. Ну, берите его и уладьте ловко эту штуку. Перенесите его тихонько въ лучшую мою комнату и украсьте ее моими самыми сладострастнйшими картинами. Его грязную башку вымойте теплой благовонной водой, наполните воздухъ ароматомъ благовонныхъ куреній, добудьте музыку, и когда онъ проснется, привтствуйте его нжными, очаровательными звуками, а если онъ заговоритъ, будьте наготов и съ самымъ почтительнымъ поклономъ скажите ему: ‘что угодно вашей свтлости?’ Пусть одинъ подойдетъ къ нему съ серебрянымъ тазомъ, наполненнымъ розовой водой и убраннымъ цвтами,— другой съ рукомойникомъ, третій съ полотенцемъ и скажетъ: ‘Не угодно-ли будетъ вашей свтлости освжить себ руки?’ Одинъ изъ васъ пусть будетъ наготов съ богатой одеждой и спроситъ: какое платье онъ намренъ надть, другой долженъ говорить ему о собакахъ и лошадяхъ его и о томъ, что его лэди опечалена его болзнью. Убдите его, что нкоторое время онъ былъ помшанъ, а когда онъ скажетъ, кто онъ, отвтьте ему, что онъ бредитъ, потому что въ дйствительности онъ могущественный лордъ. Совершите все это, друзья, какъ можно естественне. Это будетъ прекраснйшая забава, если только повести дло осторожно.

1-й охотникъ. Благородный лордъ, разсчитывайте насъ, мы сыграемъ роль такъ, что онъ дйствительно понимаетъ благодаря нашему рвенію, что онъ — именно тотъ, за кого мы его принимаемъ.

Лордъ. Берите его тихонько и отнесите въ постель, и пусть каждый будетъ на своемъ мст, когда онъ проснется.

Слэя уносятъ. Трубные звуки.

Эй, поди, посмотри, кто это трубитъ? Можетъ быть какой-нибудь благородный, путешествующій джентльмэнъ, который хочетъ отдохнуть съ дороги?

Входитъ слуга.

Ну, что-же?

Слуга. Если позволите, ваша милость,— пріхали актеры и предлагаютъ свои услуги.

Лордъ. Позови ихъ.

Входятъ актеры.

Лордъ. Здорово, ребята.

Актеры. Благодаримъ вашу милость.

Лордъ. Думаете-ли вы остаться здсь на ночь?

Первый актеръ. Если вашей милости будетъ угодно принять наши услуги.

Лордъ. Отъ всего сердца. Вотъ этого молодца я помню, какъ-то я видалъ, какъ онъ игралъ роль старшаго фермера, въ пьес, гд ты такъ ловко сватался за благородную даму, твое имя я забылъ, но, дйствительно, эту роль ты искусно выдержалъ и сыгралъ естественно.

Первый актеръ. Я думаю, что ваша милость говоритъ о роли Сото.

Лордъ. Да, въ этой роли ты былъ превосходенъ. Вы явились сюда очень кстати, тмъ боле, что я придумалъ нкоторую шутку, и ваше искусство можетъ быть для этой шутки весьма полезно. Здсь находится одинъ лордъ, который желалъ-бы видть вашу игру сегодня вечеромъ Однако, я сильно сомнваюсь въ вашей сдержанности, боюсь, что, замтивъ его странности,— потому что его милость, никогда не присутствовала на театральныхъ представленіяхъ,— вы предадитесь какому-нибудь безумному припадку смха и тмъ оскорбите его. Я васъ, господа, предупреждаю, что если онъ увидитъ, что вы улыбаетесь, онъ выйдетъ изъ себя.

Первый актеръ. Не безпокойтесь, благородный лордъ, мы можемъ сдержать себя, какъ-бы онъ ни былъ страненъ.

Лордъ. Ну, проводи ихъ на кухню и сдлай имъ дружескій пріемъ, они не должны имть ни въ чемъ недостатка въ моемъ дом.

Слуги и актеры уходятъ.

Лордъ (къ другому слуг). А ты ступай, отыщи моего пажа Бартоломея и однь его съ головы до ногъ въ платье лэди, когда это будетъ сдлано, отведи его въ комнату пьяницы называй его благородной лэди и оказывай ей должное почтеніе. Скажи ему отъ меня, что если онъ хочетъ заслужить мое благоволеніе, пусть ведетъ себя какъ можно приличне, пусть ведетъ себя такъ, какъ дамы ведутъ себя съ своими мужьями, пусть обращается съ пьяницей какъ можно почтительне, пусть, напримръ, скажетъ нжнымъ голоскомъ и привтливо: ‘что прикажете ваша свтлость? — чмъ ваша лэди, ваша покорная жена, можетъ обнаружить свой долгъ и доказать свою любовь?’ А затмъ, съ нжными ласками и страстными поцлуями, съ головой, склоненной на его груди, пусть проливаетъ слезы радости, по поводу того, что ея благородный лордъ наконецъ-то выздоровлъ и уже не воображаетъ, какъ воображалъ цлыхъ семь лтъ, что онъ — презрнный нищій. А если мальчишка не обладаетъ этой женской способностью проливать потоки слезъ, когда захочется, то въ этомъ ему поможетъ луковица, тщательно завернута въ платокъ, она поневол покроетъ глаза его слезами. Присмотри, чтобъ все это было сдлано какъ можно скоре, не замедлю сдлать новыя распоряженія (Слуга уходитъ).

Я знаю, что мальчишка превосходно будетъ передразнивать грацію, голосъ, осанку и манеры благовоспитанной женщины. Съ нетерпніемъ хочу послушать, какъ онъ будетъ называть пьяницу своимъ супругомъ и посмотрю какъ мои служители будутъ воздерживаться отъ смха, ухаживая за этимъ глупымъ мужикомъ. Пойду, надо помочь имъ совтомъ, можетъ быть мое присутствіе умритъ ихъ смшливость, которая можетъ выйти изъ всякихъ предловъ (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Спальня въ дом Лорда.

Слэй въ роскошномъ шлафрок, кругомъ слуги: одни съ платьями, другіе съ туалетными принадлежностями. Входитъ Лордъ одтый слугой.

Слэй. Ради Бога, кружку пивца!

Первый слуга. Не угодно-ли будетъ благородному лорду кубокъ хересу?

Второй слуга. Не угодно-ли будетъ благородному лорду отвдать этого варенья?

Третій слуга. Какое платье, благородный лордъ, подать сегодня?

Слэй. Я просто Христоферъ Слэй, не называйте меня ни моей милостью, ни благороднымъ лордомъ, я въ жизни моей не пивалъ хересу, а если ужь вы хотите угостить меня вареньемъ такъ дайте лучше варенья изъ говядины. Не спрашивайте меня, какое платье я хочу надть, потому что кафтановъ у меня столько-же, сколько и спинъ, столько-же чулокъ сколько ногъ, случается даже и такъ, что у меня оказывается больше ногъ, чмъ башмаковъ, да и башмаки-то такіе, что изъ нихъ выглядываютъ пальцы.

Лордъ. Да освободитъ небо вашу свтлость отъ этихъ странныхъ фантазій! О, можетъ-ли быть, чтобъ человкъ, столь знатный, такого происхожденія, обладающій такимъ богатствомъ, столь всми уважаемый, предавался столь страннымъ мыслямъ?

Слэй. Да вы съ ума, что-ли, хотите меня свести? Разв я не Христоферъ Слэй, сынъ стараго Слэя изъ Бортонгэта, по рожденію разнощикъ, по воспитанію чесальщикъ, по обстоятельствамъ вожакъ медвдей, а по теперешнему ремеслу мдникъ? Спросите Маріану Гакетъ, жирную цловальничнху въ Винкот, если она не знаетъ меня, если она скажетъ, что я не долженъ ей четырнадцать пенсовъ за свтлый эль, то считайте меня мерзйшимъ лжецомъ въ цломъ свт. Я еще не спятилъ. Вонъ!..

Первый слуга. Вотъ это-то и печалитъ вашу лэди!

Второй слуга. Вотъ это-то и сокрушаетъ вашихъ слугъ.

Лордъ. Поэтому-то и ваши родственники избгаютъ вашего дома, изъ котораго вы какъ-бы изгоняете ихъ вашимъ страннымъ сумасбродствомъ. О, благородный лордъ! подумай о своемъ происхожденіи! Возврати къ себ изъ изгнанія твои прежнія мысли, изгони эти отвратительныя и низкія грезы! Посмотри какъ ухаживаютъ за тобой твои слуги, по первому твоему мановенію готовые повиноваться теб. Хочешь музыки? Слушай! Аполлонъ играетъ и двадцать соловьевъ поютъ! Или, можетъ быть, ты хочешь отдохнуть? Мы тебя положимъ на постель, которая мягче и нжне сладострастнаго ложа, приготовленнаго нарочно для Семирамиды. Скажи, что хочешь прогуляться, и мы усыплемъ землю цвтами. Или, можетъ быть, хочешь ты похать верхомъ? Твои лошади будутъ немедленно готовы, одтыя въ сбруи, блестящія золотомъ и жемчугами! Любишь соколиную охоту? у тебя есть соколы, которые летаютъ выше жаворонковъ. Или хочешь охотиться съ собаками? Твои собаки заставятъ и самый небосклонъ отвчать имъ и вызовутъ громкое эхо изъ пещеръ.

Первый слуга. Скажи, что хочешь звриную охоту, и твои гончія быстре оленя и легче дикой козы.

Второй слуга. Любишь картины? Мы сейчасъ принесемъ теб Адониса, отдыхающаго на берегу ручья и Цитерею, спрятавшуюся въ тростник, который, кажется, точно движется и играетъ, точно также, какъ втеръ играетъ съ осокой.

Лордъ. Мы покажемъ теб Іо въ ту самую минуту, когда она была еще двушкой, и какъ она была обманута, она изображена съ такой жизнью, какъ на дл.

Третій слуга. Или Дафну, бгущую по тернистому лсу и царапающую себ ноги, и можно побожиться, что сейчасъ-же хлынетъ кровь, а опечаленный Аполлонъ плачетъ, такъ искусно изображены кровь и слезы!

Лордъ. Ты — лордъ, настоящій лордъ, и у тебя есть лэди, которая прекрасне всхъ лэди нашего печальнаго времени…

Первый слуга. И прежде, когда слезы, которыя она проливала изъ-за тебя, не наводняли еще, подобно завистливому потоку, ея прелестнаго лица,— она была красивйшимъ созданіемъ во всемъ мір, да и теперь еще она не уступитъ въ красот никакой другой женщин.

Слей. Я — лордъ? и жена моя — настоящая лэди? Ужъ не грежу-ли я, или, можетъ быть я грезилъ до сихъ поръ? Но вдь я не сплю, я вижу, слышу, понимаю, говорю, обоняю прелестныя благовонія и осязаю мягкіе предметы. Клянусь жизнью, я и въ самомъ дл лордъ, а вовсе не мдникъ, не Христоферъ Слэй. Ну, хорошо, такъ приведите-же сюда нашу лэди, а затмъ, повторяю, кружку элю.

Второй слуга. Неугодно-ли будетъ благородному лорду вымыть руки? (Слуги падаютъ ему тазъ и полотенце). О, какъ мы рады, что вашъ умъ пришелъ въ себя! О, если-бы вы, наконецъ, вспомнили кто вы! Цлыхъ пятнадцать лтъ вы провели точно во сн и даже, когда вы бодрствовали, то бодрствовали какъ-бы во сн.

Слэй. Пятнадцать лтъ? Ей Богу, прекрасный сонъ. И во все это время я ничего не говорилъ?

Первый слуга. О, конечно, говорили, благородный лордъ, но говорили только безсмысленныя слова. Хотя вы лежали здсь, въ этой прекрасной комнат, вы, однако, утверждали, что васъ вытолкали за дверь, и ругали хозяйку дома и кричали, что потребуете ее въ судъ за то, что она, будто-бы, подаетъ глиняныя кружки вмсто квартъ съ печатями. По временамъ кликали еще какую-то Сесилью Ганетъ.

Слэй. Ну, да, служанку въ кабак!

3-й слуга. А въ дйствительности, сэръ, вы не знаете ни какого кабачка и никакой служанки, ни всхъ тхъ людей, которыхъ вы называли, какъ, напримръ, Стефена Слэя или стараго Джона Нэпса Гриса, и Питера Торфа, и Генри Пинпернеля, и двадцати другихъ такихъ же именъ, которыя никогда не существовали и которыхъ никто никогда не видалъ.

Слэй. Ну, значитъ, благодареніе Господу за то, что я поправился!

Вс. Аминь.

Слэй. Спасибо теб, отъ этого ты ничего не потеряешь.

Входитъ пажъ въ женскомъ платьи со свитой.

Пажъ. Какъ здоровье моего благороднаго лорда?

Слэй. Очень хорошо, потому что здсь довольно ды. Гд моя жена?

Пажъ. Здсь, благородный лордъ, что ты ей повелишь?

Слэй. Вы — моя жена и не называете меня вашимъ мужемъ? Для слугъ я, конечно, лордъ, а для васъ я просто мужъ.

Пажъ. Мой супругъ и мой лордъ, мой лордъ и мой супругъ, я ваша жена, во всемъ вамъ покорная.

Слэй. Ну, да, я это хорошо знаю… А какъ звать-то ее?

Лордъ. Мадамой.

Слэи. Мадамой Элисой или мадамой Джоанной?

Лордъ. Просто мадамой и ничего больше, такъ лорды зовутъ своихъ женъ.

Слэй. Ну, мадамъ жена, они говорятъ, что я проспалъ цлыхъ пятнадцать лтъ, а можетъ быть и больше.

Пажъ. Да, и эти пятнадцать лтъ показались мн тридцатью, потому что все это время я была изгнана изъ вашего ложа.

Слэй. Долгонько!.. Слуги, оставьте меня одного съ нею. Мадамъ, раздвайтесь и сейчасъ ложитесь въ постель.

Пажъ. Трижды благородный лордъ, умоляю васъ, увольте меня еще на одну или дв ночи или, по крайней мр, до захода солнца, потому что ваши доктора велли мн непремнно, подъ опасеніемъ возвращенія вашей прежней болзни, не раздлять съ вами вашего ложа. Надюсь, что эта причина будетъ моимъ извиненіемъ.

Слэй. Да, но я въ такомъ положеніи, что не могу такъ долго ждать, а съ другой стороны мн бы не хотлось погрузиться въ прежніе мои грезы, поэтому подождемъ, не смотря на плоть и кровь.

Входитъ слуги.

Слуга. Актеры вашей чести, узнавъ о вашемъ выздоровленіи, явились, чтобы сыграть забавную комедію, потому что ваши доктора нашли это развлеченіе полезнымъ, замтивъ, что чрезмрная печаль сгустила вашу кровь, а такъ какъ меланхолія — кормилица помшательства, то они и находятъ полезнымъ, чтобы вы присутствовали на представленіи, которое расположитъ вашъ умъ къ веселью и радости, предупреждающимъ тысячи недуговъ и удлиняющимъ жизнь.

Слэй. Отлично! Пусть играютъ! Это должно быть въ род рождественскаго фарса или скоморошества?

Пажъ. Нтъ, мой добрый лордъ, это будетъ боле веселая матерія.

Слэй. То-есть, домашняя матерія, что-ли?

Пажъ. Это — въ род исторіи.

Слэй. Ну, хорошо, пойдемъ смотрть. Мадамъ моя жена, садись рядомъ со мною, пусть свтъ двигается какъ ему угодно,— моложе отъ этого мы не станемъ (Садятся).

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Падуя. Площадь.

Входятъ: Траніо и Лученціо.

Лученціо. Наконецъ-то, Траніо, я пріхалъ въ плодоносную Ломбардію, въ веселый садъ великой Италіи и вижу прекрасную Падую, кормилицу искусствъ. Отцовская любовь и согласіе, вооруженныя его доброжелательствомъ и твоимъ пріятнымъ обществомъ, мой врный, вполн испытанный слуга, служили мн напутствіемъ. Отдохнемъ-же здсь и начнемъ въ добрый часъ наше ученіе и наши благородныя занятія. Пиза, обновленная почтенными гражданами, была мстомъ моего рожденія, а мой отецъ, купецъ, огромная торговля котораго распространяется на весь міръ, Винченціо, происходитъ отъ Вентиволіевъ. Сынъ Винченціо, воспитанный въ Флоренціи, долженъ теперь, чтобъ оправдать вс его надежды, увнчать его богатство добрыми длами. А потому, Траніо, я надюсь во все время моихъ занятій здсь, изучать добродтель и ту часть философіи, которая учитъ о счастіи, достигаемомъ одной лишь добродтелью. Скажи-же, что ты объ этомъ думаешь, потому что я оставилъ Пизу и пріхалъ въ Падую, какъ человкъ, оставившій мелководье, чтобы погрузиться въ глубину и утолить въ ней свою ненасытную жажду.

Траніо. Mi perfonate, благородный господинъ мой, я во всемъ раздляю ваши мысли. Я очень радъ, что вы ршились насытиться всми сладостями сладостной философіи. Однако, добрый господинъ, преклоняясь передъ добродтелью и правилами нравственности, не будемъ, съ вашего позволенія, стоиками или же бревнами, не будемъ до такой степени преданы предписаніямъ Аристотеля, чтобы окончательно отказаться отъ Овидія. Разсуждайте о логик съ вашими знакомыми и упражняйтесь въ ресторан въ обыкновенныхъ разговорахъ, для вдохновенія прибгайте къ музык и поэзіи, изъ математики и метафизики пользуйтесь тмъ, что, на вашъ взглядъ, въ состояніи будетъ переварить вашъ желудокъ. Нтъ, вдь, пользы отъ того, что не доставляетъ удовольствія. Ну, словомъ, сэръ, изучайте то, что больше всего вамъ нравится.

Лученціо. Очень теб благодаренъ, Траніо, за твой благоразумный совтъ. О, если-бы ты, Біонделло, былъ здсь, мы бы немедленно устроились и наняли-бы приличное помщеніе для пріема друзей, которыхъ не замедлимъ пріобрсти въ Паду. Но постой! Какое это общество идетъ сюда?

Траніо. Должно быть, синьоръ, какая-нибудь процессія, желающая привтствовать наше прибытіе въ городъ.

Входятъ: Баптиста, Катарина, Біанка, Греміо, а Гортензіо, Лученціо и Траніо — всторон.

Баптиста. Господа, не докучайте мн больше, вы уже знаете мое твердое ршеніе не выдавать замужъ младшей дочери, пока я не найду мужа для старшей. Если-бы, который-нибудь изъ васъ любилъ Катарину, то, какъ я хорошо васъ знаю и люблю васъ, то я-бы позволилъ ему ухаживать за нею сколько ему угодно.

Греміо. Ужь лучше уходить ее! Для меня она слишкомъ сурова. А можетъ быть, ты, Гортензіо, возьмешь ее въ жены?

Катарина. Прошу васъ, сэръ, неужели это вы хотите сдлать меня приманкой жениховъ?

Гортензіо. Жениховъ, моя милая? Что вы понимаете подъ этимъ? Не будетъ у васъ жениховъ, пока вы не сдлаетесь по любезне и помягче.

Катарина. Увряю васъ, синьоръ, вамъ нечего бояться. Я знаю, что вы даже и не на полдорог къ моему сердцу, а если-бы и были, то моимъ первымъ дломъ было-бы причесать вамъ голову стуломъ съ тремя ножками, расквасить вамъ физіономію и обратить васъ въ шута.

Гортензіо. Упаси насъ, Господи, отъ-такихъ дьяволовъ!

Греміо. И меня также, всемогущій Боже!

Траніо. Ну, ужь потха! Должно быть она помшана или удивительно своенравна.

Лученціо. Но въ безмолвіи другой я зато вижу, двственную кротость и скромность. Потише, Траніо.

Траніо. Хорошо сказано, синьоръ, будемъ молчать и любоваться втихомолку.

Баптиста. И такъ, господа, доказывая дломъ мои слова… Біанка, ступай домой, ты, добрая Біанка, не огорчайся, отъ этого я буду не мене любить тебя, мое дитя.

Катарина. Кроткая овечка! было бы лучше, если-бы ты ткнула себ пальцемъ въ глазъ, по крайней мр, ты бы знала, почему ты плачешь!

Біанка. Сестра, радуйся моей печали. Отецъ, безропотно повинуюсь вашему желанію. Книги и музыкальные инструменты составятъ мое общество, я и одна буду заниматься и упражняться.

Лученціо. Слушай, Траніо! Въ ея словахъ ты можешь слышать Минерву!

Гортензіо. Синьоръ Баптиста, какой вы странный отецъ! Мн очень жаль, что наше расположеніе доставляетъ Біанк огорченіе.

Греміо. Какъ! Вы хотите ее запереть, синьоръ Баптиста, изъ-за этого чорта изъ ада? Вы хотите ее наказать за злой языкъ ея сестры?

Баптиста. Господа, удовольствуйтесь этимъ, это — мое ршеніе. Ступай домой, Біанка! (Біанка уходитъ). А такъ какъ я знаю, что она очень любитъ музыку, инструменты и поэзію, то возьму къ себ учителей, чтобы они образовали ея юность. Если вы, Гортензіо, или вы, синьоръ Греміо, имете кого-нибудь въ виду,— приведите ихъ ко мн, потому что къ знающимъ людямъ я буду всегда расположенъ и ничего не пожалю, чтобы прилично образовать моихъ дочерей. Итакъ, прощайте. Катарина, ты можешь остаться, мн нужно еще поговорить съ Біанкой (Уходитъ).

Катарина. Ну, что-жь, я полагаю, что и я могу уйти, не правда-ли? Какъ? Располагаютъ моими часами, какъ будто я и сама не знаю, какъ ими распорядиться? Какже! (Уходитъ).

Греміо. Убирайся хоть къ чортовой жен! Твои качества такъ омерзительны, что никто не захочетъ тебя удерживать! Наша любовь еще не такъ горяча, Гортензіо, чтобы мы должны были дуть на наши ногти и чтобы не заставили ее немного попоститься! Нашъ пирогъ не посплъ еще ни съ одного бока! Ну, прощай! Однако, изъ-за любви, которую я питаю къ прекрасной Біанк, если мн удастся найти человка, который-бы былъ способенъ преподавать ей предметы, любимые ею, я пошлю его къ ея отцу.

Гортензіо. И я сдлаю тоже, синьоръ Греміо. Но еще одно слово, прошу васъ. Хотя сущность нашего соперничества не допустила насъ ни до какихъ переговоровъ, но по зрломъ размышленіи, я думаю, что для того, чтобы снова имть доступъ къ нашей прекрасной Біанк и быть снова счастливымъ соперникомъ въ любви къ Біанк, мы объ одномъ должны похлопотать.

Греміо. О чемъ именно? скажите.

Гортензіо. О чемъ? о томъ, чтобы добыть мужа ея сестр,

Греміо. Мужа? Скажите лучше, чорта)

Гортензіо. Я говорю, мужа.

Греміо. А я говорю, чорта! Неужели ты думаешь, Гортензіо, что, какъ-бы ни былъ богатъ ея отецъ, найдется такой дуракъ, который-бы женился на такомъ ад?

Гортензіо. Полно, Греміо! хотя выше нашего терпнія выносить ея бснованія и брань, въ мір, поврь, мой другъ не мало добрыхъ молодцовъ (стоитъ только хорошенько поискать), которые возьмутъ ее со всми ея пороками, при хорошемъ приданомъ.

Греміо. Ну ужь не знаю, по крайней мр, что касается меня, то я бы предпочелъ взять приданое съ непремннымъ условіемъ, чтобъ меня скли каждое утро на базарной площади.

Гортензіо. Дйствительно, какъ ты говоришь, какой уже выборъ между гнилыми яблоками! Но, пойдемъ, ужь если эта формальная помха длаетъ насъ друзьями, то останемся же друзьями до тхъ, по крайней мр, поръ, когда, добывъ мужа старшей дочери Баптисты, мы этимъ самымъ возвратимъ младшей свободу выбрать себ мужа и тогда опять примемся за собственное дло! — прелестная Біанка!.. И тогда успхъ боле счастливому! Тотъ, кто быстре мчится, получитъ кольцо! Что скажешь на это, Греміо?

Греміо. Вполн согласенъ. Я-бы съ удовольствіемъ далъ самую лучшую лошадь Падуи тому, кто осмлился бы выступить на это сватовство, чтобы ршился жениться на ней, раздлить съ ней ложе и освободить отъ нея домъ. Ну, пойдемъ (Греміо и Гортензіо уходятъ).

Траніо (выступая впередъ). Прошу васъ, синьоръ, скажите мн, возможно-ли, чтобы любовь такъ внезапно могла овладвать человкомъ?

Лученціо. О, Траніо! Пока я самъ не испыталъ этого, я никогда не поврилъ бы, чтобы это было возможно, или невроятно. Но вотъ посмотри! Въ то время, какъ я стоялъ здсь беззаботно, я, въ этой беззаботности, испыталъ вліяніе любви, и теперь, сознаюсь теб съ полной искренностію, теб, который мн такъ же дорогъ и близокъ, какъ была дорога и близка Анна карагенской цариц,— о, Траніо, я сгораю, пылаю, и я погибну, Траніо, если не добуду этой скромной молодой двушки. Посовтуй мн, Траніо, я знаю, что ты это можешь сдлать, помоги мн, Траніо, я вдь знаю, что ты хочешь мн помочь.

Траніо. Синьоръ, теперь уже прошло время бранить васъ, страсти нельзя изгнать изъ сердца упреками. Если любовь овладла вами, вамъ остается только одно: redime te captum quam queas minimo.

Лученціо. Очень теб благодаренъ, паренекъ, продолжай, это меня утшаетъ уже, и для того, чтобы быть совершенно утшеннымъ, мн остается только выслушать твои совты.

Траніо. Синьоръ, вы такъ нжно посматривали на эту двицу, что, можетъ быть, вы и не замтили самаго главнаго.

Лученціо. О, замтилъ! Я замтилъ на ея лиц удивительную красоту, врод красоты дочери Агенора, заставившей великаго Юпитера смириться передъ нею и своими колнами облобызать критскій берегъ.

Траніо. И ничего другого вы не замтили? Разв вы не замтили, какъ ея сестра начала браниться, и устроила такую бурю, которую едва-ли какое-либо смертное ухо можетъ вынести.

Лученціо. Траніо, я замтилъ, какъ шевелились ея кораловыя уста и какъ, благодаря ея дыханію, благоухалъ воздухъ, божественно и прелестно было все, что я въ ней замтилъ.

Траніо. Ну, пора, однако, умрить его пылъ. Прошу васъ, синьоръ, очнитесь, если вы любите эту молодую двицу, пустите въ ходъ вс ваши мысли и умъ, чтобы овладть ею. Положеніе слдующее: ея старшая сестра такъ своенравна и зла, что до тхъ поръ, пока отецъ не сбудетъ ея съ рукъ, ваша любовь, синьоръ, принуждена оставаться въ двушкахъ дома, отецъ держитъ ее взаперти, чтобы освободить ее отъ приставанія жениховъ.

Лученціо. Ахъ, Траніо, какой жестокій отецъ! Но не замтилъ-ли ты, что онъ хлопочетъ добыть ей искусныхъ учителей?

Траніо. Конечно, замтилъ, синьоръ, на этомъ можно дальше дйствовать.

Лученціо. Я уже думалъ объ этомъ, Траніо.

Траніо. Синьоръ, клянусь моей рукой, что наши мысли сходятся и сливаются въ одну.

Лученціо. Скажи мн прежде свою мысль.

Траніо. Вы хотите быть учителемъ и взять на себя обученіе молодой двицы: вотъ ваше намреніе.

Лученціо. Да, но можно-ли его исполнить?

Траніо. Нтъ, нельзя, потому что кто-же здсь займетъ ваше мсто? Кто въ Паду будетъ сыномъ Винченціо? Кто будетъ держать открытый домъ, учиться, принимать друзей, посщать и угощать своихъ соотечественниковъ?

Лученціо. Basta! Успокойся: все придумано. Насъ еще никто не видалъ ни въ одномъ дом, по лицу, никто не можетъ отличить, кто изъ насъ слуга, и кто — господинъ. Изъ этого слдуетъ, что ты, Траніо, будешь, вмсто меня, господиномъ: будешь держать домъ, будешь имть слугъ, какъ и у меня. Я-же превращусь въ кого-нибудь другого, въ какого-нибудь флорентинца, неаполитанца или бднаго молодого человка изъ Пизы. Все это созрло, а потому за дло, Траніо! Снимай сейчасъ-же свое платье, бери мой беретъ и мой цвтной плащъ, какъ только прідетъ Біонделло, онъ поступитъ къ теб на службу, но прежде его необходимо заставить держать языкъ за зубами (Мняются платьемъ).

Траніо. Это совершенно необходимо. Однимъ словомъ, если ужь это ваша добрая воля, синьоръ, и такъ какъ я обязанъ повиноваться вамъ (ибо такъ приказалъ мн вашъ отецъ, когда мы узжали: ‘Служи моему сыну’, сказалъ онъ, хотя, можетъ быть, это было сказано въ другомъ смысл),— то я готовъ быть Лученціо изъ любви къ Лученціо.

Лученціо. Да, будь имъ, Траніо, потому что Лученціо любитъ. Позволь мн быть рабомъ, чтобъ только добыть эту молодую двицу, прелестный видъ которой очаровалъ мой удивленный взоръ.

Входитъ Біонделло.

А! вотъ и этотъ плутъ!.. Негодяй, гд ты былъ?

Біонделло. Гд я былъ? Да сами-то вы гд? Синьоръ, или мой товарищъ Траіно укралъ у васъ платье или вы сами обокрали его, или вы другъ друга обокрали? Прошу васъ, скажите, что случилось?

Лученціо. Иди сюда, негодяй, не время теперь шутить и потому сообразуйся съ обстоятельствами. Твой товарищъ Траніо, чтобъ спасти мн жизнь, беретъ мое платье и мое положеніе въ свт, а я, чтобъ убжать, беру его, потому что, когда я высадился, я, въ ссор, убилъ человка и боюсь, что меня замтили. Я теб приказываю служить ему, какъ слдуетъ, а между тмъ я удалюсь отсюда, чтобъ спасти мою жизнь. Понимаешь-ли ты меня?

Біонделло. Я, синьоръ? совсмъ не понимаю.

Лученціо. И чтобъ ни слова не было о Траніо: Траніо превратился въ Лученціо.

Біонделло. Тмъ лучше для него, я-бы и самъ хотлъ быть имъ.

Траніо. Да и я-бы хотлъ быть имъ, парень, еслибъ только этотъ Лученціо могъ добыть младшуюдочь Баптисты. Но, негодяй, совтую теб, не изъ почтенія ко мн, а къ моему господину, вести себя со мной какъ можно почтительне во всякомъ обществ. Наедин съ тобой, такъ и быть, я — Траніо, но при людяхъ я — Лученціо, твой господинъ,

Лученціо. Ну, отправимся, Траніо. Одно лишь остается теб сдлать: занять мсто среди этихъ жениховъ. Если ты меня спросишь, почему это нужно,— удовольствуйся тмъ что на то у меня есть свои хорошія и важныя причины (Уходятъ).

——

1-й слуга. Вы, кажется, задремали, благородный лордъ, вы никакого вниманія не обращаете на пьесу.

Слей. Нтъ, клянусь святой Анной, это забавная штука. Много еще осталось?

Пажъ. Любезный лордъ, она только что началась

Слей. Превосходная штука, мадамъ лэди. Хотлось бы, чтобы она поскоре кончилась.

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Передъ домомъ Гортензіо.

Входятъ: Петручіо и Груміо.

Петручіо. Верона, на нкоторое время я оставилъ тебя, чтобы повидаться въ Паду съ моими друзьями, но въ особенности съ самымъ дорогимъ и преданнымъ другомъ — Гортено. Вотъ, кажется, его домъ… Сюда, негодяй Груміо! Колоти!

Груміо. Колотить, синьоръ? Кого колотить? Кто нибудь обидлъ вашу милость?

Петручіо. Говорятъ теб, негодяй, колоти здсь покрпче.

Груміо. Колотить здсь васъ, синьоръ? А кто я такой, синьоръ, чтобы осмлиться колотить васъ?

Петручіо. Негодяй, колоти въ эту дверь, говорятъ теб, и колоти крпко, или я стану колотить твою башку.

Груміо. Мой господинъ должно быть въ драчливомъ расположеніи духа. Попробуй я его ударить — потомъ не отдлаешься.

Петручіо. Не хочешь?.. Чортъ возьми, негодяй! если ты не хочешь колотить, я теб надеру уши, посмотрю, помнишь-ли ты sol и fa, ты запоешь у меня (Деретъ ею за ухо).

Груміо. Помогите, помогите! Мой господинъ взбсился!

Петручіо. А теперь колоти, негодяй, когда теб приказываютъ!

Входитъ Гортензіо.

Гортензіо. Что тутъ? А! мой старый пріятель Груміо и мой дорогой Петручіо!.. Какъ вы попали въ Верону?

Петручіо. Синьоръ Гортензіо, ты появился какъ разъ, чтобы положить конецъ этой ссор! Coutto il corebene trovato! могу я сказать.

Гортензіо. Alia nostra casa ben venuto, molto honorato signior mio Petrucio… Встань, Груміо, встань, мы уладимъ эту ссору.

Груміо. Нтъ, дло не въ латыни, синьоръ. Разв это не законная причина оставить его службу? Послушайте, синьоръ: онъ приказалъ колотить его и колотить крпко, синьоръ, но разв хорошо, чтобы слуга обращался такъ съ своимъ господиномъ, которому, можетъ быть (насколько, по крайней мр, мн извстно), стукнуло тридцать два года! Жаль, въ самомъ дл, что я его не стукнулъ хорошенько, тогда и Груміо не досталось бы.

Петручіо. Глупый негодяй!.. Добрый Гортензіо, я приказалъ этому негодяю постучать въ твою дверь и никакъ не могъ добиться отъ него этого.

Груміо. Постучать въ дверь! О, Господи! Разв вы мн не сказали этими самыми словами: ‘Негодяй, колоти здсь, колоти, колоти хорошенько, колоти крпко?’ А теперь говорите, что дло касалось двери.

Петручіо. Негодяй, убирайся прочь или молчи, совтую теб это.

Гортензіо. Петручіо, терпніе, я ручаюсь за Груміо. Какое непріятное недоразумніе возникло между тобою и имъ, твоимъ старымъ, твоимъ врнымъ и забавнымъ слугой Груміо? Но скажи, мой милый другъ, какой счастливый втеръ увлекъ тебя изъ древней Вероны въ Падую?

Петручіо. Втеръ, разносящій молодыхъ людей по міру искать счастія вдали отъ дома, гд пріобртается обыкновенно немного опытности. Но, говоря въ нсколькихъ словахъ, вотъ въ какомъ я нахожусь положеніи, синьоръ Гортензіо: Антоніо, мой отецъ, умеръ, и въ этотъ лабиринтъ я бросился въ надежд жениться и устроиться какъ можно лучше. Въ кошельк у меня есть кроны, кое-какое добро дома, и теперь я пустился путешествовать, чтобы посмотрть на свтъ.

Гортензіо. Петручіо, хочешь, чтобы я поговорилъ откровенно и посваталъ бы теб злую и дурную жену? Ты, конечно, не поблагодаришь меня за такой совтъ, а между тмъ, я ручаюсь теб, что она будетъ богата и даже очень богата, но ты мн другъ, а потому я не пожелаю теб этого.

Петручіо. Синьоръ Гортензіо, между друзьями, какъ мы, достаточно и нсколькихъ словъ, а поэтому, если ты знаешь невсту, достаточно богатую, чтобы быть женой Петручіо (потому что богатство есть припвъ въ моей свадебной псенк),— то будь она такъ же безобразна, какъ возлюбленная Флоренція, такъ-же стара, какъ Сивилла, и такъ-же зла и сварлива, какъ Ксантиппа Сократа, или даже хуже,— это моихъ намреній не измнитъ, будь она, наконецъ, такъ же бшена, какъ бурное Адріатическое море,— все равно. Я пріхалъ въ Падую жениться на богатой, а богатство и счастіе для меня одно и то же.

Груміо. Онъ, видите-ли, синьоръ, говоритъ вамъ все, что у него на ум. Дайте ему доброе количество золота и жените его на кукл, на маріонетк, на старой. беззубой карг, у которой больше болзней, чмъ у пятидесяти двухъ клячъ, взятыхъ вмст,— все хорошо, лишь были-бы деньги.

Гортензіо. Петручіо, если мы уже зашли такъ далеко, то я буду продолжать то, что началъ въ шутку. Я могу, Петручіо, доставить теб жену очень богатую, молодую, красивую, воспитанную такъ, какъ подобаетъ дворянк. Единственный ея недостатокъ — и этотъ недостатокъ достаточно великъ — заключается въ томъ, что она нестерпимо своенравна, сварлива и упряма, и въ такой степени, что если-бы мои дла были гораздо хуже, чмъ они на самомъ дл, я бы и тогда не захотлъ на ней жениться, за цлый золотой рудникъ

Петручіо. Гортензіо, все это глупости. Ты еще не знаешь силы золота. Скажи мн, какъ зовутъ ея отца, и съ меня довольно: я все-таки пойду на приступъ, хотя бы она гремла такъ же страшно, какъ громъ въ осеннихъ тучахъ.

Гортензіо. Ея отецъ — Баптиста Минола, любезный и добрый дворянинъ. Ея имя — Катарина Минола, прославившаяся въ Паду своимъ злымъ и сварливымъ языкомъ.

Петручіо. Я знаю ея отца, хотя ея не знаю, онъ былъ хорошо знакомъ съ моимъ покойнымъ отцомъ. Я не засну, Гортензіо, прежде, чмъ не увижу ея, а потому, извини меня, если я оставляю тебя такъ скоро, посл нашей встрчи, или сопровождай меня къ ней.

Груміо. Прошу васъ, синьоръ, пусть онъ отправляется, если ужь ему такъ хочется. Честное слово, если-бы она знала его такъ же хорошо, какъ я его знаю, то она сейчасъ-же бы догадалась, что бракъ съ нимъ до добра не доводитъ. Она можетъ называть его хоть дюжину разъ бездльникомъ или чмъ-нибудь другимъ въ этомъ род,— это ему какъ съ гуся вода. А когда онъ самъ начнетъ ругаться,— никому не сдобровать. Я вотъ что скажу вамъ, синьоръ: заикнись она только, онъ ей все лицо обезобразитъ и такъ обезфигуритъ, что у ней глаза будутъ не больше, чмъ у кошки. Вы его еще не знаете, синьоръ.

Гортензіо. Постой, Петручіо, я пойду съ тобой, потому что мое сокровище находится на сохраненіи у Баптисты, у него драгоцнный брилліантъ моей жизни, его младшая дочь, прекрасная Біанка, онъ скрываетъ ее отъ меня и отъ другихъ ея поклонниковъ, моихъ соперниковъ въ любви. Сообразивъ, что почти невозможно, при недостаткахъ, о которыхъ я теб говорилъ, чтобы можно было найти жениха для Катарины, онъ ршилъ, что никого не допуститъ къ Біанк, прежде чмъ сварливая Катарина не найдетъ себ мужа.

Груміо. Сварливая Катарина! Самое скверное прозвище для молодой двушки!

Гортензіо. А теперь мой другъ Петручіо долженъ оказать мн услугу, онъ долженъ представить меня, одтаго скромно, старому Баптист, какъ искуснаго учителя музыки для обученія Біанки. Благодаря этой хитрости, я буду имть, покрайней мр, случай ухаживать за ней, не возбудивъ никакого подозрнія.

Входятъ: Греміо и переодтый Лученціо съ книгами подъ мышкой.

Груміо. Ну, разв это не надувательство? Посмотрите, какъ молодые люди только и думаютъ, чтобы надувать стариковъ! Синьоръ! Синьоръ, оглянитесь-ка назадъ. Эй, кто идетъ?

Гортензіо. Молчи, Груміо: это соперникъ мой въ любви. Петручіо, отойдемъ въ сторону.

Груміо. Мальчишка, какъ есть! Какъ есть amoroso (Отходятъ).

Грбміо. Отлично! Списокъ я прочолъ. Послушайте, синьоръ, я хочу, чтобы они были прекрасно переплетены, и только книги о любви, чтобъ не было никакого другого чтенія,— вы меня понимаете? Къ тому, что вы будете получать отъ синьора Баптисты, я щедро прибавлю еще и отъ себя… Возьмите также и ваши тетрадки и надушите ихъ хорошенько, потому что та, которой он предназначены, ароматне самыхъ благоуханій? Что вы будете читать ей?

Лученціо. Чтобы я не читалъ, я во всякомъ случа буду стараться для васъ, для моего покровителя, будьте въ этомъ уврены, и съ такимъ усердіемъ, какъ если-бы вы сами были на моемъ мст. Да, и можетъ быть, еще съ большимъ успхомъ, чмъ вы, если-бы вы были даже и настоящій ученый, синьоръ.

Греміо. О, ученость! Какое великое дло!

Груміо. О, куликъ! Какой-же ты оселъ!

Петручіо. Молчи, негодяй!

Гортензіо. Груміо, молчи. Какъ поживаете, синьоръ Греміо?

Греміо. Очень радъ, что встртилъ васъ, синьоръ Гортензіо. Знаете-ли вы, куда я иду?.. Къ Баптист Минола. Я общалъ ему поискать учителя для прекрасной Біанки, и вотъ, благодаря счастливому случаю, я встртилъ этого молодого человка, который по своей учености и воспитанію достоинъ вполн быть ея учителемъ, онъ очень свдущъ въ поэзіи и въ другихъ книгахъ,— въ хорошихъ, въ этомъ я вамъ ручаюсь.

Гортензіо. Ну, и прекрасно. А я, съ своей стороны, встртилъ дворянина, общавшаго мн найти отличнаго музыканта, который-бы годился въ учителя нашей возлюбленной. Значитъ и я не уступлю вамъ въ готовности услужить прекрасной Біанк, столь любимой мною.

Греміо. Любимой мною, это докажутъ мои поступки.

Груміо. И какъ докажутъ его мшки съ золотомъ.

Гортензіо. Греміо, теперь не время давать волю нашей любви. Послушайте меня и если вы будете говорить со мной толково, то я сообщу вамъ новость, одинаково пріятную для каждаго изъ насъ. Вотъ дворянинъ, котораго я встртилъ случайно и который рада нашей пользы и по собственному желанію, хочетъ посвататься за злую Катарину и даже жениться на ней, если приданаго окажется достаточно.

Греміо. И такъ, сказано — сдлано, и все обстоитъ благополучно. Гортензіо, а разсказывали-ли вы ему о всхъ ея недостаткахъ?

Петручіо. Я знаю, что она — самая невыносимая, сварливая злючка, если нтъ ничего другого, то въ этомъ я не вижу ничего дурного.

Греміо. А, въ самомъ дл, пріятель? Откуда вы?

Петручіо. Я изъ Вероны и сынъ стараго Антоніо. Мой отецъ умеръ, но фортуна осталась со мной, я надюсь прожить хорошо и долго.

Греміо. Ну, синьоръ, такая жизнь съ такой женой будетъ странная жизнь. А, впрочемъ, если у васъ такой вкусъ, то съ Богомъ! Вы во всемъ можете разсчитывать на мою помощь. Но дйствительно ли вы намрены посвататься за эту дикую кошку?

Петручіо. Вы лучше спросите: хочу-ли я жить?

Груміо. Хочетъ-ли онъ посвататься? — ну, конечно, хочетъ, или въ противномъ случа, я повшу ее.

Петручіо. Зачмъ-бы я и пріхалъ сюда, если-бы у меня не было этого намренія? Ужь не думаете-ли, вы, что небольшой шумъ можетъ оглушить меня? Разв я не слыхалъ рыканья львовъ? Не слыхалъ я моря, всклокоченнаго втромъ, когда оно, точно дикій вепрь, бснуется? Не слыхалъ я разв пальбы въ поляхъ и небесной канонады въ тучахъ? Разв мн не приходилось слышать въ настоящемъ сраженіи зврскіе крики, ржанье лошадей и пронзительные звуки трубъ? А вы мн говорите о женскомъ злоязычьи, которое не такъ сильно поражаетъ ухо, какъ трескъ каштана на очаг фермера! Полноте, полноте! Пугайте мальчишекъ этими страхами!

Греміо. Онъ-то ничего не боится!

Груміо. Гортензіо, послушай. Этотъ дворянинъ явился какъ разъ кстати, какъ я полагаю, и для нашей, и для его пользы.

Гортензіо. Я общалъ ему, что мы будемъ ему помогать и что мы возьмемъ на время его сватанья вс издержки на себя.

Греміо. Я готовъ, лишь-бы только онъ женился на ней.

Груміо. Въ этомъ я-бы хотлъ быть также увреннымъ, какъ въ хорошемъ обд.

Входитъ Траніо въ богатой одежд съ Біонделло.

Траніо. Синьоры, да хранить васъ Господь. Осмлюсь спросить васъ, какъ ближе пройти къ дому синьора Баптисты Минола?

Біонделло. Того, у котораго дв дочери.— Вы вдь о немъ спрашиваете?

Траніо. Да, о немъ, Біонделло.

Греміо. Послушайте, синьоръ, вы, вроятно, не о ней спрашиваете…

Транио. Можетъ быть, синьоръ, и о ней, и о немъ, вамъ-то какое дло?

Петручіо. Во всякомъ случа, синьоръ, прошу оставить въ поко злую.

Траніо. Злючекъ я не люблю, синьоръ. Біонделло, пойдемъ.

Лученціо. Начало хорошее, Траніо.

Гортензіо. Синьоръ, одно слово прежде, чмъ вы уйдете. Намрены-ли вы свататься на молодой двиц, о которой вы спрашивали: да или нтъ?

Траніо. А если-бы и такъ, синьоръ, что-жь тутъ оскорбительнаго?

Греміо. Ничего, если вы безъ дальнйшихъ разговоровъ сейчасъ-же и ретируетесь.

Траніо. Да что вы, синьоръ? Разв улица не одинаково свободна какъ для васъ, такъ и для меня?

Греміо. Улица можетъ быть, но не она.

Траніо. А почему? позвольте спросить.

Греміо. А потому, если вамъ это угодно знать, что она — предметъ любви синьора Греміо.

Гортензіо. Что ее избралъ синьоръ Гортензіо.

Траніо. Потише, синьоры. Если вы дворяне, то надюсь, выслушаете меня терпливо. Баптиста — благородный дворянинъ, не совсмъ неизвстный моему отцу. Еслибъ его дочь была еще прелестне, то могла-бы еще больше имть поклонниковъ, и меня въ ихъ числ. Дочь прекрасной Леды имла ихъ тысячу, почему-же у прекрасной Біанки не можетъ быть однимъ больше? И Лученціо будетъ этимъ однимъ, если-бы даже явился и самъ Парисъ съ увренностью восторжествовать.

Греміо. Вотъ такъ! Этотъ дворянинъ намренъ всхъ насъ заговорить!

Лученціо. Господа! дайте ему волю, и онъ сейчасъ-же заврется.

Петручіо. Гортензіо, зачмъ вс эти разговоры?

Гортензіо. Синьоръ, позвольте мн спросить у васъ: видли-ли вы когда-нибудь дочь Баптисты?

Траніо. Нтъ, синьоръ, но я знаю,что у него ихъ дв, одна — прославившаяся своимъ злымъ языкомъ, другая — своей примрной скромностью.

Петручіо. Синьоръ, синьоръ, первая — моя, оставьте ее въ поко.

Греміо. Прекрасно, оставимъ этотъ подвигъ этому великому Геркулесу, онъ будетъ поважне всхъ двнадцати подвиговъ Алкида.

Петручіо. Синьоръ, поймите хорошенько, что я хочу сказать. Въ дйствительности младшая дочь, на которую вы вс имете виды, заперта отцомъ отъ всхъ поклонниковъ, онъ не хочетъ выдать ее замужъ, пока не выйдетъ старшая.

Траніо. Если это такъ, синьоръ, если вы — тотъ самый человкъ, который можетъ помочь намъ всмъ и мн, какъ и другимъ, если сломаете ледъ, если вы исполните этотъ подвигъ, завоюете себ старшую и такимъ образомъ откроете намъ доступъ къ младшей, то тотъ, который будетъ имть счастіе обладать ею, не будетъ на столько грубъ, чтобы не быть вамъ благодарнымъ.

Гортензіо. Синьоръ, вы хорошо говорите и хорошо понимаете дло. Но такъ какъ вы объявляете себя искателемъ, то должны, также какъ и мы, вознаградить этого дворянина, которому мы вс одинаково обязаны.

Траніо. Синьоръ, скрягой я не буду, и въ доказательство прошу васъ провести вмст этотъ вечеръ и выпить за здоровье нашихъ дамъ. Будемъ длать такъ, какъ длаютъ адвокаты, которые, будучи противниками на суд, дома пьютъ и дятъ вмст, какъ друзья.

Груміо и Біонделло. О, прекрасное предложеніе! Товарищи, пойдемъ!

Гортензіо. Предложеніе дйствительно хорошо, а поэтому — да будетъ такъ! Петручіо, я буду твоимъ ben venuto.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Тамъ-же. Комната въ дом Баптисты.

Входятъ: Катарина и Біанка,

Біанка. Милая сестра, не унижай себя, не унижай и меня также, обращаясь со мной какъ съ служанкой и рабой, (о недостойно. А что касается этихъ тряпокъ, развяжи мн руки, и я сама ихъ сброшу да, сброшу вс платья, до послдней юбки, и все, что ты прикажешь мн сдлать, я сдлаю, потому что я знаю мои обязанности по отношенію къ старшимъ.

Катарина. Изъ всхъ твоихъ поклонниковъ, я приказываю теб сказать мн сейчасъ же, котораго ты любишь больше другихъ, но, смотри, не скрывай ничего.

Біанка. Поврь мн, сестра, изъ всхъ живыхъ людей я не встрчала еще ни одного, котораго могла бы предпочесть другому.

Катарина. Милочка, ты лжешь. Ужь не Гортензіо-ли?

Біанка. Если онъ нравится теб, сестра, клянусь теб, я и сама постараюсь, чтобы онъ женился на теб.

Катарина. О, значитъ ты предпочитаешь больше богатство, ты хочешь Греміо, чтобы красиво наряжаться.

Біанка. Ужъ не его-ли ты ревнуешь ко мн? Ну, я вижу, что ты шутишь, и понимаю теперь, что все время ты только подсмивалась надо мной. Прошу тебя, сестра Кэтъ, развяжи мн руки.

Катарина. А, такъ это шутка? Ну, такъ и все остальное было шуткой (Бьетъ ее).

Входитъ Баптиста.

Баптиста. Это еще что такое, двчонки? Откуда эта дерзость?.. Біанка, уйди!.. Бдная двочка, она плачетъ… Принимайся за свою иголку и не связывайся съ нею… Постыдилась бы ты, порожденіе діавольскаго духа! За что ты ее обижаешь? Вдь она ничего теб не сдлала? Когда она огорчила тебя хоть однимъ горькимъ словомъ?

Катарина. Ея молчаніе оскорбляетъ меня, и я хочу отомстить ей (Бжитъ за Біанкой).

Баптиста. Какъ? даже въ моемъ присутствіи? Біанка, ступай къ себ (Біанка уходитъ).

Катарина. Вы меня ненавидите! Теперь я это отлично вижу, что она — ваше сокровище, ей нуженъ мужъ, а я должна буду на ея свадьб плясать босой, и изъ любви къ ней, должна няньчить обезьянъ въ аду. Не говорите со мной: я запрусь и буду плакать, пока не найду случая отомстить (Уходитъ).

Баптиста. Найдется-ли другой, боле несчастный дворянинъ? Но кто это идетъ сюда?

Входятъ Греміо съ Лученціо, переодтымъ въ бдное платье, Петручіо съ Гортензіо въ одежд музыканта, Траніо съ Біонделло, несущимъ лютню и книги.

Греміо. Здравствуйте, сосдъ Баптиста.

Баптиста. Здравствуйте, сосдъ Греміо. Да сохранитъ васъ Господь, синьоры!

Петручіо. И вамъ того-же желаемъ, благородный синьоръ! Прошу васъ, скажите мн: у васъ, кажется, есть дочь, ни названію Катарина, красивая и добродтельная?

Баптиста. Да, синьоръ, у меня есть дочь Катарина.

Греміо. Ну, уже вы слишкомъ скоро: надо по порядку.

Петручіо. Вы обижаете меня, синьоръ Греміо, оставьте меня. Синьоръ, я — дворянинъ изъ Вероны, наслышавшись о красот вашей дочери, о ея ум, о ея любезности, о ея двственной скромности, о ея чудесныхъ качествахъ и мягкости ея характера, я осмливаюсь явиться къ вамъ въ домъ, чтобы собственными глазами удостовриться въ справедливости всхъ этихъ толковъ, такъ часто слышанныхъ мною. И вотъ, для перваго знакомства, позвольте представить вамъ этого человка (указывая на Гортензіо), весьма искуснаго въ музык и въ математик, способнаго усовершенствовать образованіе вашей дочери въ этихъ искусствахъ, которыя, какъ мн извстно, не безъизвстны ей. Примите его услуги, если не хотите меня огорчить. Его имя — Лиціо, и родомъ онъ изъ Мантуи.

Баптиста. Привтствую васъ, синьоръ, а также и его, ради васъ, со что касается моей дочери Катарины, я знаю, что она не можетъ понравиться вамъ, къ моему величайшему сожалнію.

Петручіо. Я вижу, что вы не хотите разстаться съ нею, или, по крайней мр, что я лично вамъ не нравлюсь.

Баптиста. Нтъ, не заблуждайтесь, синьоръ! Я говорю только то, что думаю. Откуда вы, синьоръ? Могу-ли назвать васъ по имени?

Петручіо. Мое имя — Петручіо, я сынъ Антоніо, человка весьма извстнаго почти во всей Италіи.

Баптиста. Я хорошо его знаю и тмъ боле радъ васъ видть у себя.

Греміо. А теперь позвольте, Петручіо, прошу васъ, и намъ, бднымъ просителямъ, сказать нсколько словъ,— вы ужь очень скоры.

Петручіо. Извините, синьоръ Греміо, мн бы хотлось кончить все разомъ.

Греміо. Не сомнваюсь, синьоръ, но вы сами этимъ испортите ваше дло. Сосдъ, я увренъ, что это предложеніе вамъ очень пріятно. Желая сдлать вамъ такую же любезность, вамъ, которому я обязанъ боле, чмъ кому-либо другому, позвольте смло представить вамъ этого молодого ученаго (указывая на Лученціо), долго учившагося въ Реймс, столь-же свдущаго въ греческомъ, латинскомъ и другихъ языкахъ, какъ тотъ — въ музык и математик, его зовутъ Камбіо, прошу васъ, примите его услуги.

Баптиста. Тысячу благодарностей синьоръ Греміо. Очень радъ васъ видть, добрый Камбіо (Къ Траніо). Но вы, синьоръ, имете видъ чужестранца. Осмлюсь ли спроситъ васъ о причин вашего прихода?

Траніо. Простите, синьоръ, мою дерзость, будучи чужестранцемъ въ этомъ город, я осмливаюсь явиться искателемъ руки вашей дочери, прекрасной и добродтельной Біанки. Мн извстно ваше твердое ршеніе прежде отдать замужество старшую дочь. Я прошу отъ васъ одной только милости: чтобы вы, какъ только вы узнаете мой родъ, приняли меня точно такъ же, какъ и другихъ претендентовъ, дозволили мн посщать вашъ домъ. Желая содйствовать образованію вашихъ дочерей, приношу вамъ этотъ простой инструментъ и эту небольшую связку греческихъ и латинскихъ книгъ, если вы ихъ примете, то он пріобртутъ цнность.

Баптиста. Ваше имя — Лученціо? Вы откуда?

Траніо. Изъ Пизы, синьоръ: я сынъ Винченціо.

Баптиста. Очень извстное лицо въ Пиз, я хорошо его знаю по слухамъ, очень радъ васъ видть, синьоръ (Обращается къ Гортензіо). Возьмите эту лютню (обращаясь къ Лученціо), а вы — эту связку книгъ. Вы сейчасъ увидите вашихъ ученицъ. Эй, кто-нибудь!

Входитъ слуга.

Проводи этихъ синьоровъ къ моимъ дочерямъ и скажи имъ обимъ, что это ихъ учителя, пусть они примутъ ихъ любезно (Слуга уходитъ за Гортензіо, Лученціо и Біонделло). Мы-же немного погуляемъ по саду, а тамъ и за обдъ. Очень радъ васъ видть, прошу васъ врить этому.

Петручіо. Синьоръ Баптиста, мои дла не терпятъ отлагательства, я не могу ежедневно посщать вашъ домъ. Вы хорошо знаете моего отца, а черезъ него — и меня, единственнаго наслдника его помстій и богатства, которыя я скоре привелъ въ порядокъ, чмъ разстроилъ. А потому, скажите мн, если я пріобрту расположеніе вашей дочери, что принесетъ она мн въ приданое?

Баптиста. Посл моей смерти половину моихъ владній, а теперь — двадцать тысячъ кронъ.

Петручіо. Взамнъ этого приданаго я завщаю ей, если она переживетъ меня, вс мои земли и вс мои деньги. Изложимъ-же все это на бумаг, чтобы вс эти условія были исполнены какъ съ одной, такъ и съ другой стороны.

Баптиста. Хорошо, но главное — вамъ надо пріобрсти ея любовь, отъ этого все зависитъ.

Петручіо. Ну, это пустяки, потому что, скажу вамъ, батюшка, я такъ же упрямъ, какъ и она, когда два бшеные огня встрчаются, они сжигаютъ все, что питаетъ ихъ бшенство. Слабый втеръ, только увеличиваетъ собой огонь, но бурный порывъ тушитъ огонь и все. Я буду для вашей, дочери этимъ бурнымъ порывомъ, и она уступитъ мн, потому что я настойчивъ и не добиваюсь любви, какъ ребенокъ.

Баптиста. Желалъ бы я, чтобы ты снискалъ ея любовь и усплъ! Но приготовься выслушать кое-что непріятное.

Петручіо. О, я тоже, что и горы, которыхъ втеръ не можетъ покачнуть, если-бы онъ дулъ даже и цлую вчность.

Входитъ Гортензіо съ прошибленной головой.

Баптиста. Что такое, мой другъ? Почему ты такъ блденъ?

Гортензіо. Отъ страха, увряю васъ, я блденъ.

Бдитиста. Ну, что же? Будетъ моя дочь хорошей музикантшей?

Гортензіо. Думаю, что она скоре будетъ хорошимъ солдатомъ, ей нуженъ мечъ, а не лютня.

Баптиста. Какъ? Съ лютней, значитъ, не было толку?

Гортензіо. Конечно, никакого толка я не добился, за то она разбила лютню о меня. Я только сказалъ, что она ошибается въ ладахъ, и согнулъ ея руку, чтобы показать ей, какъ нужно ставить пальцы, но вдругъ съ совершенно дьявольскимъ бшенствомъ она вскричала: ‘А, лады? Вы это называете ладами. Ну, постой, я тебя налажу!’ И съ этими словами она такъ сильно ударила меня по голов лютней, что моя голова прошла сквозь лютню. Нсколько времени я стоялъ совершенно оглушенный, какъ человкъ у позорнаго столба, выглядывая изъ лютни, какъ изъ колодки, между тмъ, какъ она обзывала меня нищимъ гудочникомъ, крикливымъ Джэкомъ и двадцатью другими подобными же позорными названіями, точно она ихъ заране заучила, чтобы больне оскорбить меня.

Петручіо. Ахъ, чортъ возьми! Вотъ такъ здоровая двчонка! За это она нравится мн въ десять разъ больше. Очень бы мн хотлось поскоре поболтать съ нею.

Баптиста (Гортензіо). Ну, хорошо, иди со мной и не имй такого растеряннаго вида, занимайся съ моей младшей дочерью, занятія она любитъ и благодарна за добро, которое ей длаютъ. Синьоръ Петручіо, хотите пойти съ нами, или, можетъ быть, прислать вамъ мою дочь Кэтъ?

Петручіо. Прошу васъ прислать ее, я подожду ее здсь.

(Уходятъ: Баптиста, Греміо, Траніо и Гортензіо).

Петручіо. Какъ только она сюда явится, я храбро примусь за нею ухаживать… Положимъ, что она начнетъ ругаться, я ей таки-такъ и скажу, что она поетъ такъ же мелодично, какъ соловей. Положимъ, сдлаетъ гримасу,— я ей скажу, что у ней такой же радостный видъ, какъ у утренней розы, омытой раннею росой! Положимъ, она закуситъ язычекъ и не захочетъ сказать ни слова,— тогда я стану расхваливать ея словоохотливость и прибавлю, что ея краснорчіе удивительно. Положимъ, попроситъ убираться къ чорту,— а стану благодарить ее, какъ если-бы она пригласила меня остаться съ нею на цлую недлю. А если скажетъ, что не желаетъ выходить за меня замужъ,— я спрошу ее, какой день ей будетъ угодно назначить для оглашенія въ церкви и когда будетъ внчанье. Но вотъ и она… Теперь, Петручіо, говори!

Входитъ Катарина.

Здравствуйте, Кэтъ, я слышалъ, что васъ такъ зовутъ.

Катарина. Слышали, да плохо. Т, которые говорятъ обо мн, называютъ меня Катариной.

Петручіо. Ну, это вы врете, ей-Богу, васъ зовутъ просто Кэтъ, доброй Кэтъ, по временамъ злой Кэтъ, но во всякомъ случа — Кэтъ, самой милой Кэтъ во всемъ христіанскомъ мір, Кэтъ изъ пирожной лавки, самой игривйшей Кэтъ, потому что вс котята игривы, а потому скажу теб, Кэтъ, моя отрада, моя милая Кэтъ, выслушай меня! наслышавшись похвалъ во всхъ городахъ о твоей ангельской кротости, о твоихъ добродтеляхъ, о твоей красот,— но все же не на столько, на сколько ты ихъ заслуживаешь, я былъ подвинутъ искать твоей руки.

Катарина. Подвинутъ!.. Въ самый разъ! Ну, такъ пусть тотъ самый дьяволъ, который васъ подвинулъ, и отодвинетъ васъ. Я сейчасъ же догадалась, что вы — движимость.

Петручіо. Это что еще значитъ,— движимость?

Катарина. Ну, да, движимость, напримръ, скамейка.

Петручіо. Вы въ самый разъ сказали: садись же на меня.

Катариніа. Ослы созданы на то, чтобы быть носильщиками, и вы — тоже.

Петручіо. Женщины созданы на то, чтобы носить,— и ты тоже.

Катарина. Если вы обо мн говорите, то я не такая еще кляча, чтобы носить васъ.

Петручіо. Увы! добрая Кэтъ, я не слишкомъ обременю тебя, потому что знаю, какъ ты молода и воздушна…

Катарина. Слишкомъ воздушна, чтобы такой олухъ могъ поймать меня, и все-таки я не легче моего вса.

Петручіо. Не легче? Ну, да, не легче пчелки.

Катарина. Хорошо сказано, въ особенности для сыча.

Петручіо. О, легкокрылая горлянка! сычъ все-таки поймаетъ тебя!

Катарина. Ну, да, погонится за горлянкой, которая его заклюетъ.

Петручію. Ну, полно, полно, осочка, ты ужь очень горячишься.

Катарина. А если я оса, то берегись моего жала.

Петручіо. Ну, это ничего: я его вырву.

Катарина. Да, если бы болванъ зналъ, гд оно находится.

Петручіо. Кто же не знаетъ, гд находится жало оси? Въ хвост.

Катарина. Въ язык.

Петручіо. Въ чьемъ язык?

Катарина. Въ вашемъ,— вдь вы же толкуете о хвостикахъ въ язык. Прощайте.

Петручіо. Какъ? Мой языкъ въ твоемъ хвостик? Ну, подожди, малая Кэтъ, я вдь — дворянинъ.

Катарина. А вотъ посмотримъ (Бьетъ его).

Петручіо. Клянусь, что я отвчу тмъ-же, если вы еще разъ меня ударите.

Катарина. И при этомъ лишитесь вашего герба: если вы ударите меня, то вы — не дворянинъ, а если вы не дворянинъ, то у васъ нтъ и герба.

Петручіо. Уже не герольдикъ-ли вы? Ну, въ такомъ случа внесите меня въ вашъ гербовникъ.

Катарина. А что въ вашемъ шлем? Не птушиный-ли гребень?

Петручіо. Птухъ безъ гребня, если только Кэтъ согласится быть моей курицей.

Катарина. Вы никогда не будете моимъ птухомъ, вы поете, какъ мокрая курица.

Петручіо. Полно, Кэтъ, полно, ты не должна имть такую кислую физіономію.

Катарина. Когда я вижу лсное яблоко, у меня всегда такая физіономія.

Петручіо. Но здсь нтъ лсныхъ яблокъ, а потому брось свою кислую физіономію.

Катарина. Нтъ, есть, есть!

Петручіо. Ну, такъ покажи мн его.

Катарина. Если-бы у меня было зеркало, то показала-бы.

Петручіо. Значитъ, вы бы показали мн мое собственное лицо?

Катарина. Такъ молодъ и такъ догадливъ!

Петручіо. А и въ самомъ дл, клянусь святымъ Георгомъ, я для васъ слишкомъ молодъ.

Катарина. Однако, вы тощи.

Петручіо. Отъ заботы.

Катарина. Объ этомъ я совсмъ не забочусь.

Петручіо. Нтъ, послушайте, Кзтъ, вы отъ меня не улизнете.

Катарина. Вы разсердитесь, если я останусь, оставьте меня.

Петручіо. Совсмъ нтъ, вы удивительно милы. Мн говорили, что вы грубы, дики, непріятны, а теперь я нахожу, что все это была одна лишь ложь, потому что вы прелестны, шутливы и чрезвычайно любезны. Конечно, твоя рчь не особенно быстра, но пріятна, какъ весенній цвтокъ, сердитыя гримасы ты не умешь строить, ты не можешь коситься, кусать губы, какъ злая двчонка, ты не любишь противорчить твоимъ женихамъ, напротивъ,— ты бесдуешь очень любезно и привтливо. Почему говорятъ, что Кэтъ хромаетъ. О, злоязычный свтъ! Кэтъ, подобно орховому дереву, пряма и стройна, она — каштановаго цвта, какъ оршникъ, и слаще зерна его. О, позволь мн посмотрть, какъ ты ходишь: не можетъ быть, чтобы ты хромала.

Катарина. Пошелъ, дуракъ, приказывай тмъ, кому ты платишь.

Петручіо. Украшала-ли когда либо Діана лсъ, какъ Кэтъ эту комнату своей царственной поступью? О, будь Діаной, а Діана пусть будетъ Кэтъ, и тогда, пусть Кэтъ будетъ цломудренна, а Діана весела.

Катарина. Гд научились вы этимъ прекраснымъ рчамъ?

Петручіо. Эти экспромты достались мн отъ матери.

Катарина. Умница-же была ваша мать, если родила такого сына!

Петручіо. А разв не остроуменъ я?

Катарина. Да, а потому держите себя потепле.

Петручіо. Чортъ возьми, это-то я и намренъ сдлать, прелестная Катарина, въ твоей постели. А потому, оставляя всю эту болтовню, скажу теб напрямикъ: вашъ отецъ согласенъ, чтобы я былъ твоимъ мужемъ, приданое опредлено, и хочешь — не хочешь, а я женюсь на теб. Я, Кэтъ, тотъ мужъ, который теб нуженъ, потому что, клянусь свтомъ, благодаря которому я вижу твою красоту,— красоту, которая заставляетъ меня любить тебя,— ни за кого другого, кром меня, ты не выйдешь замужъ. Для того вдь и рожденъ я, Кэтъ, чтобы укротить тебя и сдлать изъ тебя, вмсто дикой Кэтъ, милую Кэтъ, подобно всмъ семейственнымъ Кэтъ. Сюда идетъ твой отецъ, не отказывай-же мн: я долженъ имть женой Катарину.

Входятъ: Баптиста, Греміо и Траніо.

Баптиста. Ну, что, синьоръ Петручіо, какъ ваши дла съ моею дочерью?

Петручіо. Какъ и слдовало ожидать: отлично, отлично! Да и разв возможно было намъ не поладить?

Баптиста. Отчего же, Катарина, ты такъ пасмурна?

Катарина. Вы называете меня вашей дочерью? О, вы и въ самомъ дл обнаружили отцовскую нжность, намреваясь выдать меня за полусумасшедшаго, за безмозглаго наглеца, ругателя, который думаетъ, что дерзостью всего можно достигнуть.

Петручіо. Видите-ли, батюшка, вотъ въ чемъ дло: вы и цлый свтъ, которые говорятъ о ней, совершенно ошибаются, если она бываетъ зла, то изъ хитрости, потому что она не только не зла, но кротка, какъ голубка, она не только не заносчива, но смиренна, какъ утро. Терпніемъ она не уступаеть Гризельд, а цломудріемъ — римской Лукреціи. Однимъ словомъ, мы такъ сошлись, что свадьба назначена на воскресенье.

Катарина. Скоре въ воскресенье я увижу тебя на вислиц.

Греміо. Ты слышишь, Петручіо? Она говоритъ, что скоре увидитъ тебя на вислиц.

Траніо. Такъ-то вы сошлись? Ну, ты можешь попрощаться съ свадьбой.

Петручіо. Будьте терпливы, синьоры. Я ее себ выбралъ. Если она и я — мы довольны, то вамъ-то какое дло? Между нами было ршено, когда были одни, что при людяхъ она попрежнему будетъ сварлива. Я вамъ говорю, что невозможно даже и представить себ. какъ она меня любитъ. О, нжная Кэтъ! Она вшалась мн на шею, то и дло цловала меня, расточая клятву за клятвой, что влюбилась въ меня въ одинъ мигъ! О, она еще совсмъ новичка! Удивительно какъ, будучи наедин съ женщиной, самый слабый поклонникъ можетъ укротить самую своенравную… Дай мн руку, Кэтъ. Я отправляюсь въ Венецію за платьемъ къ свадьб. Приготовьте все, батюшка, къ празднеству и пригласите гостей, я хочу, чтобы моя Катарина была красива.

Баптиста. Не знаю, что и сказать, но дайте мн ваши руки… Да ниспошлетъ теб Господь счастіе, Петручіо. Дло слажено.

Греміо и Траніо. Аминь! Мы будемъ вашими свидтелями.

Петручіо. Батюшка, женушка и синьоры, прощайте. Отправляюсь въ Венецію. Воскресенье скоро наступитъ. У насъ будутъ кольца, красивые наряды, различныя бездлушки. Ну, цлуй меня, Кэтъ. Въ воскресенье мы будемъ мужъ и жена.

(Петручіо и Катарина расходятся въ разныя стороны).

Греміо. Никогда еще бракъ не устраивался такъ быстро!

Баптиста. По правд вамъ сказать, синьоръ, я играю роль купца, который, очертя голову, отправляетъ свой товаръ.

Траніо. Этотъ товаръ залежался у васъ, а теперь онъ принесетъ вамъ прибыль или же погибнетъ въ мор.

Баптиста. Вся прибыль, которую я ищу въ этомъ дл, — миръ.

Греміо. Дйствительно, эта побда до странности мирная. Но теперь, Баптиста, поговоримъ о вашей младшей дочери. Наступаетъ, наконецъ, день, котораго мы такъ долго ждали, я вашъ сосдъ и первый по времени женихъ.

Траніо. А я — тотъ, который любитъ Біанку больше, чмъ можно выразить словами и чмъ можно даже представить себ въ мысляхъ.

Греміо. Ты — юнецъ и не можешь любить такъ сильно, какъ я.

Траніо. Сдовласый, твоя любовь отдаетъ холодомъ.

Греміо. А твоя — горячитъ. Назадъ, прыгунъ: старостъ питаетъ.

Траніо. А юность, въ глазахъ женщинъ,— цвтокъ.

Баптиста. Успокойтесь, синьоры, я ршу вашъ споръ, награда пріобртается длами, и тотъ изъ васъ, кто завщаетъ Біанк, на случай смерти, больше, получитъ любовь Біанки. Скажите, синьоръ Греміо, что вы можете ей завщать?

Греміо. Во первыхъ, какъ вы знаете, мой домъ въ город, снабженный въ достаточной степени золотой и серебряной посудой, тазами и кувшинами для умыванія ея прелестныхъ ручекъ. Обои изъ тирскихъ ковровъ, въ ларцахъ изъ слоновой кости хранятся мои кроны, въ кипарисныхъ сундукахъ — тончайшіе ковры, драгоцнные наряды, пологи, тонкое блье, унизанныя жемчугомъ турецкія подушки, вышитое золотомъ венеціанское кружево, оловянная и мдная посуда и все, что нужно для дома и хозяйства. Кром того, на моей ферм у меня сто дойныхъ коровъ, сто двадцать жирныхъ быковъ и все остальное въ такой-же пропорціи. Я долженъ сознаться, что я — въ лтахъ, но, умри я завтра,— все это достанется ей, если только въ теченіе моей жизни, она согласится быть моею.

Траніо. Это ‘только’ весьма кстати. Синьоръ, послушайте-же меня. Я — единственный сынъ моего отца и наслдникъ, если ваша дочь будетъ моей женой, я оставлю ей три или четыре дома въ богатой Пиз, изъ которыхъ ни одинъ не будетъ хуже того, которымъ владетъ старый синьоръ Греміо въ Паду и, кром того дв тысячи дукатовъ ежегоднаго дохода съ плодородныхъ земель.

Греміо. Дв тысячи дукатовъ ежегоднаго дохода и земель? Вся цнность моихъ земель не достигаетъ этой суммы! Но, кром того, у ней будетъ еще корабль, который теперь стоитъ на якор въ Марсел. Ну, что? вы, кажется, задохлись отъ этого корабля?

Траніо. Греміо, всмъ извстно, что у моего отца — три большіе корабля, дв галеасы и двнадцать красивыхъ галеръ, я утверждаю ихъ за нею и удвоиваю все, что вы можете ей предложить.

Греміо. Я предложилъ все, что у меня было, больше у меня нтъ ничего: я могу дать только то, что имю. Если я вамъ нравлюсь, то у ней будетъ все, что мн принадлежитъ, и я самъ.

Траніо. Она теперь моя передъ цлымъ свтомъ, по вашему собственному общанію. Греміо устраненъ.

Баптиста. Я долженъ согласиться, что ваше предложеніе лучше, и если вашъ отецъ поручится за васъ, то она — ваша, въ противномъ случа, прошу извинить, потому что если бы умрете раньше ея, то при чемъ она останется?

Траніо. Ну, это не больше, какъ уловка… Онъ старъ, я молодъ.

Греміо. А разв молодые люди не такъ-же умираютъ, какъ старые?

Баптиста. Ну, прекрасно, синьоры. Вотъ мое окончательное ршеніе: вы знаете, что въ будущее воскресенье моя дочь Катарина должна быть повнчана, въ слдующее-же затмъ воскресеніе я выдамъ за васъ Біанку, если вы получите поручительство вашего отца, въ противномъ случа она будетъ женой синьора Греміо. А теперь, прощайте, благодарю васъ обоихъ (Уходитъ).

Греміо. Прощайте, сосдъ. Ну, теперь вы мн не страшны, молодой шутникъ, вашъ отецъ не будетъ, конечно, такъ глупъ, чтобъ отдать вамъ все, что у него есть, съ тмъ, чтобъ на старости лтъ быть въ полной вашей зависимости. Какое ребячество! Старая итальянская лисица не такъ глупа, паренекъ (Уходитъ).

Траніо. Подожди, отомщу я твоей изсохшей шкур, старый чортъ! Къ счастію, я уже накрылъ твою карту десяткой! Я себ вложилъ въ голову облагодтельствовать моего господина: не вижу почему-бы ложному Лученціо не добыть отца — ложнаго Винченціо! Удивительное дло: обыкновенно, отцы добываютъ себ дтей, а въ этомъ любовномъ случа, благодаря моей хитрости, сынъ добудетъ себ отца (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ дом Баптисты.

Входятъ: Лученціо, Гортензіо и Біанка.

Лученціо. Эй, музыкантъ! остановись, ты ужь слишкомъ дерзокъ, разв ты забылъ уже пріемъ ея сестры Катарины?

Гортензіо. Но, задорный педантъ, я здсь передъ покровительницей божественной гармоніи, ты долженъ уступить мн первое мсто. Когда, въ теченіе часа, мы займемся музыкой, останется еще довольно времени на чтеніе.

Лученціо. Глупый оселъ, ты такъ мало читалъ, что даже не знаешь, въ чемъ заключается предназначеніе музыки. Разв она создана не для того, чтобы освжатъ человческій духъ, посл обычныхъ занятій и изученій! А потому мы должны заняться сперва философіей, а во время отдыха ты можешь подчивать насъ своей гармоніей.

Гортензіо. Болнаъ! Я не намренъ выслушивать твоихъ глупостей.

Біанка. Синьоры, вы обижаете меня, ссорясь изъ-за того, что единственно зависитъ отъ меня. Я — не школьникъ, которому грозятъ розгой, у меня нтъ опредленныхъ часовъ, я и сама выбираю время для своихъ занятій. А потому, чтобы кончить этотъ споръ, сядемъ здсь, возьмите вашъ инструментъ и съиграйте намъ что-нибудь, мы кончимъ наше чтеніе прежде, чмъ вы успете настроить его.

Гортензіо. Вы оставите чтеніе, какъ только я настрою?

Лученціо. Никогда этого не будетъ, настраивай инструментъ безъ разговоровъ.

Біанка. На чемъ мы остановились?

Лученціо. Вотъ здсь, синьора:

Наc ibat Simois, hic est Sigeia tellus,

Hic steterat Priami regia celsa senis.

Біанка. Переведите это.

Лученціо. Наc ibat — какъ я уже вамъ сказалъ, Simois — я, Лученціо, hic est — сынъ Винченціо изъ Пизы, sigeia tellus — переодтый для того, чтобы снискать вашу любовь, hic steterat — а Лученціо, который явился женихомъ, Priami — мой слуга Траніо, regia — представляетъ меня, celsa sonis — чтобы лучше надуть стараго Панталона.

Гортензіо (подходя). Синьора, мой инструментъ настроенъ.

Біанка. Будемъ слушать (Гортензіо играетъ).

Біанка. Дишканты фальшивятъ!

Лученціо. Поплюй на колки и начинай снова.

Біанка. А теперь посмотримъ, съумюли я перевести это мсто. Наc ibat Simois — я васъ не знаю, hic est sigeia tellus — я не врю вамъ, hiс steterat Priami — берегитесь, чтобы онъ не услыхалъ васъ, regia — не слишкомъ надйтесь, celsa seals — но и не отчаивайтесь.

Гортензіо. Синьоры, теперь готово.

Лученціо. Да, кром баса.

Гортензіо. И басъ настроенъ, только ты фальшивишь плутъ. Какъ, однако, этотъ педантъ птушится и какъ онъ дерзокъ! Жизнью клянусь, что онъ волочится за моей любовью. Подожди, педантшика, я присмотрю за тобой.

Біанка. Можетъ быть посл я и поврю вамъ, но теперь я не довряю вамъ.

Лученціо. Не сомнвайтесь, потому что, безъ сомннія, Эакидъ — то же самое, что и Аяксъ, только прозванъ такъ по имени своего дда.

Біанка. Учителю я, конечно, обязана врить, иначе, я бы сомнвалась, но довольно… А теперь, Личіо, начнемте. Синьоры, не обижайтесь, прошу васъ, что съ вами я позволяю себ шутить.

Гортензіо. Теперъ ты можешь прогуляться и оставить насъ: я не преподаю трехголосой музыки.

Лученціо. Вы, синьоръ, уже очень скучны!.. (всторонц). А я все-таки останусь и буду присматривать, мн все кажется, что этотъ красивый музыкантишка влюбленъ.

Гортензіо. Синьора, прежде чмъ мы примемся за инструментъ и прежде чмъ вы научитесь ставить пальцы, я долженъ объяснить вамъ начала искусства. Я покажу вамъ гамму гораздо короче, пріятне, понятне и доступне, чмъ другіе музыканты. Вотъ тутъ, на этой бумаг, она написана четко.

Біанка. Но я давнымъ-давно изучала уже гамму.

Гортензіо. А все-таки прочитайте гамму Гортензіо.

Біанка.

Гамма. Ut. Я нахожусь въ основ всякаго аккорда.,

А-re. страсть Гортензіо умоляетъ.

В-mi. Біанка, возьмите его въ мужья.

C-fа. который любитъ со всмъ пыломъ страсти.

C-fa-ut. Во мн одинъ ключъ и дв ноты.

E-la-mi. сжальтесь надо мной или я умру.

И это вы называете гаммой? Ну она мн совсмъ не нравится, я предпочитаю старую систему, я не такъ легкомысленна, чтобы примнять истинныя правила на глупыя выдумки.

Входитъ слуга.

Слуга. Синьора, батюшка проситъ васъ оставить книги и заняться украшеніемъ комнаты вашей сестры, вамъ, конечно, извстно, что завтра ея свадьба.

Біанка. Прощайте, мой любезные учители, я должна васъ оставитъ.

Біанка и слуга уходятъ.

Лученціо. Если такъ, синьора, то и мн незачмъ здсь оставаться дольше (Уходитъ).

Гортензіо. А у меня есть причина наблюдать за этимъ педантомъ, онъ ршительно иметъ видъ влюбленнаго. Однако, Біанка, если ты унизишь себя и можешь увлечься первымъ встрчнымъ болваномъ,— то пусть тебя беретъ, кто хочеть. Какъ только я увижу, что ты легкомысленна,— мн останется только обратиться къ другой (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Передъ домомъ Баптисты.

Входятъ: Баптиста, Греміо, Траніо, Катарина, Біанка, Лученціо и слуга.

Баптиста. Синьоръ Лученціо, насталъ день свадьбы Катарины и Петручіо, и, однако, о зят нашемъ нтъ еще и помину. Что скажутъ? Какой будетъ срамъ, если священникъ,уже готовый совершить священный обрядъ, понапрасну прождетъ жениха! Что скажетъ Лученціо о такомъ позор?

Катарина. Только одна я буду опозорена. Меня противъ воли заставляютъ отдать руку за взбалмошнаго грубіяна, за полоумнаго, который, наскоро посватавшись, совсмъ и не думаетъ жениться. Я вдь говорила вамъ, что это безстыдный наглецъ, который подъ видомъ грубаго простодушія, скрылъ подлую насмшку. Чтобы прослыть чудакомъ, онъ тысячу разъ готовъ свататься, назначать дня свадьбы, приглашать друзей, объявлять въ церкви, совсмъ даже и не думая жениться. Теперь вс будутъ показывать пальцемъ на бдную Катарину и станутъ говорить: ‘Смотрите, вотъ жена этого бездльника Петручіо — если-бы только онъ захотлъ на ней жениться!’

Траніо. Потерпите, добрая Катарина, потерпите, Баптиста. Клянусь вамъ жизнью, что у Петручіо добрыя намренія, какая бы случайность ни помшала ему сдержать свое слово. Онъ, конечно, чудакъ, но уменъ, онъ любитъ пошалить, но честенъ.

Катарина. Было-бы лучше, если-бы Катарина никогда его не видала (Уходитъ, плача, за ней уходятъ Біанка и слуги).

Баптиста. Иди, дочь, я тебя не стану упрекать за эти слезы, потому что такая обида могла-бы взбсить и святого, а тмъ боле нетерпливую и раздражительную двушку, какъ ты.

Входитъ Біонделло.

Біонделло. Синьоръ, синьоръ! Старая новость, такая новость, какой вы никогда еще не слыхали!

Баптиста. Новость, да еще старая? Что ты хочешь этимъ сказать?

Біонделло. А разв не новость узнать, что Петручіо возвратился?

Баптиста. Возвратился?

Біонделло. О, нтъ, синьоръ!

Баптиста. Какъ-же такъ?

Біонделло. Онъ возвращается.

Баптиста. А когда онъ будетъ сюда?

Біонделло. А вотъ, когда онъ будетъ стоять, гд я стою, тогда вы его и увидите.

Траніо. Ну, говори-же толкомъ, какія такія старыя новости?

Біонделло. Такъ вотъ. Петручіо идетъ въ новой шляп и въ старомъ кафтан, въ старыхъ, по крайней мр раза три вывороченныхъ штанахъ, въ пар сапогъ, служившихъ ящикомъ для свчей, и притомъ одинъ сапогъ съ пряжкой, а другой съ завязками, со старой заржавленной шпагой изъ городского арсенала, безъ эфеса и безъ ноженъ, съ разорванными ремнями. Кром того, на хромой лошаденк, на которой старое, изъденное молью сдло, а стремена разныя, она притомъ, въ сап, вся спина паршива, въ носос, въ желудк, изуродована заушницей и подкожными червями. Надоуздокъ у ней изъ бараньей шкуры и весь въ узлахъ, по всему видно, онъ такъ часто дергалъ имъ, чтобъ не дать лошади упасть, а потому онъ часто и разрывался, подпруга сшита изъ шести кусковъ, похвостникъ бархатный, съ дамскаго сдла, съ двумя буквами имени, отлично вынизанъ гвоздиками и скрпленъ кое-гд бичевками.

Баптиста. А кто съ нимъ детъ?

Біонделло. О, синьоръ! Его слуга, наряженный въ такомъ-же вкус, какъ и лошадь, клянусь вселенной, одна нога его въ чулк, а другая въ шерстяномъ штиблет, одна повязана синей покромкой, а другая — красной, на голов у него старая шляпа, съ ‘сорока причудами любви’ вмсто пера,— настоящее, невроятное чудовище, которое не похоже ни на слугу христіанина, ни на слугу дворянина.

Траніо. Должно быть, какая-нибудь новая причуда заставила его такъ принарядиться. Онъ по временамъ очень плохо одвается.

Баптиста. Въ какомъ-бы наряд онъ ни явился, я все-таки радъ его видть.

Біонделло. Но, синьоръ, онъ не является.

Баптиста. Да разв ты не сказалъ, что онъ сейчасъ явится?

Біонделло. Кто? Петручіо явится?

Баптиста. Ну, да, что Петручіо явится.

Біонделло. Нтъ, синьоръ, я сказалъ только, что явится его лошадь, съ нимъ на спин.

Баптиста. Ну, это все равно.

Біонделло. Совсмъ нтъ… Клянусь святымъ Яковомъ.

Я готовъ поставить пенни,

Что лошадь и человкъ

Больше одного,

Но все-таки не двое.

Входятъ: Петручіо и Груміо.

Петручіо. Ну, гд-же наши франты? Кто дома?

Баптиста. Здорово, синьоръ.

Петручіо. Ну, не совсмъ-то здорово.

Баптиста. Однако, вы не хромаете.

Траніо. Вы только не такъ хорошо одты, какъ мы бы желали.

Петручіо. Приходилось спшить… Но гд же Кэтъ? Гд моя любезная невста?.. Какъ твое здоровье, отецъ?.. Господа, отчего вы такъ мрачны? Почему все общество смотритъ на меня, точно на необыкновенное чудо, на удивительный памятникъ или на чрезвычайную комету?

Баптиста. Синьоръ, вы знаете, что сегодня — день вашей свадьбы. Сначала мы безпокоились, что вы не прідете, теперь мы еще боле огорчены, видя, въ какомъ вы печальномъ наряд. Сбросьте эти лохмотья, унижающіе васъ и позорящія наше торжество.

Траніо. Скажите намъ, какой важный случай удержалъ васъ такъ долго вдали отъ вашей жены и заставилъ васъ теперь явиться въ такомъ странномъ наряд?

Петручіо. Скучно было бы разсказывать и непріятно слушать. Довольно будетъ и того, что я явился и сдержалъ свое слово, хотя въ нкоторомъ смысл я немного и отступилъ отъ него, но при случа я въ этомъ оправдаюсь, и этимъ оправданіемъ вы останетесь вполн довольны. Но гд же Кэтъ? Я такъ долго былъ вдали отъ нея! Утро старется, намъ бы слдовало уже быть въ церкви.

Траніо. Но являйтесь на глаза вашей невст въ этомъ отвратительномъ наряд. Пойдемте ко мн, надньте мое платье.

Петручіо. Ну, нтъ, поврьте мн, не надо: именно въ этомъ платьи я и явлюсь къ ней.

Баптиста. Но не въ немъ же, я думаю, хотите вы внчаться?

Петручіо. Именно въ немъ. Бросимъ эти разговоры. Вдь она выходитъ за меня, а не за мое платье. Если-бы я могъ подновить все то, что она будетъ изнашивать во мн, такъ же легко, какъ легко могу я мнять платье, то для Кэтъ это было бы отлично, а для меня и подавно. Но, что же это я, дуракъ, такъ заболтался съ вами! Пора отправиться къ невст и запечатлть мои права поцлуемъ любви! (Уходятъ: Петручіо, Груміо и Біонделло).

Траніо. Такой нарядъ онъ надлъ на себя не безъ умысла. Надо будетъ убдить его, если это возможно, получше одться передъ тмъ, какъ идти въ церковь.

Баптиста. Пойду за нимъ, надо посмотрть, что изо всего этого выйдетъ (Уходитъ).

Трпніо. А теперь, синьоръ, къ ея любви необходимо прибавить еще согласіе отца. Съ этой цлью,— какъ я уже сказалъ вашей милости,— я пойду отыскать человка (все равно, какого, мы его научимъ), который разыгралъ бы роль Винченціо изъ Пизы и который здсь, въ Паду, поручится за васъ, и притомъ въ гораздо большей сумм, чмъ мы общали. И, такимъ образомъ, вы будете наслаждаться счастіемъ, на которое вы надетесь, и женитесь на прекрасной Біанк съ согласія отца.

Лученціо. Если-бы не мой товарищъ музыкантъ, который такъ настойчиво наблюдаетъ за каждымъ шагомъ Біанки, было бы лучше, я думаю, обвнчаться тайно, разъ сдлано дло, пусть бы весь міръ говорилъ ‘нтъ’, я бы сумлъ отстоять мое право отъ всего свта.

Траніо. Мы помаленьку устроимъ все это и выберемъ для этого подходящую минуту, мы перехитримъ этого сдовласаго Греміо, и зоркаго отца Минолу, и франта-музыканта, сладкаго Лиціо,— и все, для счастія моего господина Лученціо.

Входитъ Греміо.

Траніо. Синьоръ Греміо, вы — изъ церкви?

Греміо. Да, и въ такомъ же веселомъ расположеніи, какъ, бывало, выходилъ изъ школы.

Траніо. А молодой мужъ съ женой тоже вышелъ?

Греміо, Молодой мужъ, говорите вы? Это скоре конюхъ, самый грубый конюхъ, бдная двушка испытаетъ это на себ.

Траніо. Неужели онъ еще невыносиме? Ну, это невозможно.

Греміо. Онъ? Да это настоящій дьяволъ, дьяволъ, сатана.

Траніо. Да и она дьяволъ, дьяволъ, жена дьявола.

Греміо. Ну, въ сравненіи съ нимъ, она настоящій ягненокъ, голубка, глупышка. Вотъ я вамъ разскажу, синьоръ Лученціо. Когда священникъ спросилъ его, согласенъ-ли онъ взять Катарину въ жены,— ‘Да, чортъ возьми!’ воскликнулъ онъ съ такимъ бшенствомъ, что изумленный священникъ уронилъ книгу, а когда нагнулся, чтобы поднять ее, этотъ полуумный такъ его толкнулъ, что и священникъ и книга, книга и священникъ растянулись на полу. ‘Теперь,— прибавилъ онъ,— подымай ихъ кто хочетъ’!

Траніо. А что-же сказала невста, когда священникъ приподнялся?

Греміо. Она дрожала, трепетала, потому что тотъ топалъ ногами и ругался, какъ будто-бы священникъ надувалъ его. Наконецъ, посл обряда внчанія, онъ потребовалъ вина. ‘За ваше здоровье!’ воскликнулъ онъ, какъ будто посл бури онъ пьянствуетъ на палуб корабля съ друзьями. Проглотивъ однимъ глоткомъ мускатель, онъ швырнулъ въ лицо кистера остатки вина за то, что его бородка была жидка и какъ бы просила подачки въ то время, какъ онъ пилъ. Посл этого онъ схватилъ новобрачную за шею и чмокнулъ ее въ губы такъ громко, что поцлуй раздался эхомъ по всей церктт. Увидя это, я со стыдомъ выбжалъ изъ церкви, а за мной, я знаю, потянулась и вся процессія. Никогда еще не было видано такой сумасбродной свадьбы. Слышите, слышите? Играютъ менестрели!

Входитъ: Петручіо, Катарина, Бланка, Баптиста, Гортензіо, Груміо и свита.

Петручіо. Синьоры и друзья, благодарю васъ за хлопоты. Я знаю, что вы разсчитываете обдать сегодня со мною и что приготовили роскошный свадебный пиръ, но случилось такъ, что спшныя дла требуютъ моего присутствія въ другомъ мст, и я долженъ попрощаться съ вами.

Баптиста. Неужели-же вы хотите хать на ночь?

Петручіо. Я долженъ ухать сегодня-же, прежде чмъ наступитъ ночь. Не удивляйтесь, если-бы мои дла были вамъ извстны, вы бы и сами посовтовали мн ухать. Благодарю, вс честные господа — свидтели моего союза съ самой кроткой, самой прелестной и самой добродтельной изъ женъ. Обдайте съ моимъ отцомъ, пейте за мое здоровіе, а я сейчасъ-же ду, и потому, прощайте.

Траніо. Позвольте упросить васъ хать посл обда.

Петручіо. Никакъ не могу.

Греміо. Просимъ васъ остаться.

Петручіо. Не могу.

Катарина. Ну, такъ я прошу васъ.

Петручіо. Очень радъ.

Катарина. Рады остаться?

Петручіо. Я очень радъ, что вы просите меня остаться, но не останусь, какъ бы ни просили вы меня.

Катарина. Послушайте, если меня любите, останьтесь.

Петручіо. Груміо! Лошади!

Груміо. Синьоръ, он готовы, овесъ уже сълъ лошадей.

Катарина. Ну, такъ, длай что хочешь, а только я не поду сегодня. Нтъ, не поду даже завтра, не поду пока сама не захочу. Ворота, синьоръ, отворены, а вотъ и дорога, маршируй, пока крпки сапоги. А что касается меня, то я поду когда мн будетъ угодно. Хорошій мужъ вы будете, это видно по началу.

Петручіо. О, Кэтъ, успокойся! Прошу тебя, не сердись

Катарина. Хочу сердиться! Теб-то что за дло? Успокойтесь, батюшка, онъ останется.

Греміо. Ну, синьоръ, теперь у нихъ пойдетъ баталія.

Катарина. Синьоры, прошу васъ за свадебный столъ! Я вижу, что женщину не трудно одурачить, если она не уметъ постоять на своемъ.

Петручіо. Они, Кэтъ, отправляются обдать, исполняя твое желаніе… Слушайтесь новобрачной, синьоры, садитесь за пиръ, ликуйте, пейте за ея двственность, веселитесь, какъ сумасшедшіе, или отправляйтесь на вислицу. Но что касается моей милой Кэтъ, то она отправится со мной. Пожалуйста, не косись, не топай ногами, не бснуйся: я хочу быть полнымъ господиномъ моей собственности. Она — моя собственность, мое имущество, она — мой домъ, мое добро, мое поле, моя житница, моя лошадь, мой волъ, мой оселъ, мое все… Вотъ они, осмлься только кто-нибудь прикоснуться къ ней, я всякаго проучу, кто загородитъ мн дорогу въ Паду… Груміо, бери свой мечъ, насъ окружили разбойники, спасай свою госпожу, если ты мужчина. Не бойся ничего, моя милочка, они не тронутъ тебя, Кэтъ. Я защищу тебя противъ цлаго милліона (Петручіо, Катарина и Груміо уходятъ).

Баптиста. Ну, оставьте эту мирную парочку!

Греміо. Если-бы они не ушли, я бы умеръ со смху.

Траніо. Изъ всхъ безумныхъ браковъ это — самый безумный.

Лученціо. Синьора, а вы какого мннія о вашей сестр?

Біанка. Что, будучи сама сумасшедшей, она вышла замужъ за сумасшедшаго.

Греміо. Могу поручиться, что Петручіо окатариненъ.

Баптиста. Сосди и друзья, хотя за столомъ нтъ ни молодого, ни молодой, которые должны были бы занять свои мста, тмъ не мене въ лакомыхъ блюдахъ, какъ видите, нтъ недостатка: Лученціо, вы займете мсто молодого, а Біанка — мсто своей сестры.

Траніо. Значитъ прелестная Біанка возьметъ на себя роль невсты?

Баптиста. Конечно, Лученціо… Ну, пойдемте, синьоры (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Зала въ загородномъ дом Петручіо.

Входитъ Груміо.

Груміо. Чортъ бы взялъ всхъ этихъ иностранныхъ клячъ, всхъ этихъ сумасшедшихъ господъ и вс эти гадкія дороги! Былъ-ли когда-либо кто-нибудь такъ избитъ, такъ загрязненъ, такъ изнуренъ, какъ я? Меня послали впередъ развести огонь, а они прідутъ грться! Если-бы я не былъ маленькимъ горшкомъ, легко вскипающимъ, то мои губы непремнно примерзнули бы къ зубамъ, языкъ — къ небу, а сердце къ ребрамъ, прежде чмъ я бы добрался до огня съ цлью оттаять себя… Но я погрюсь, раздувая огонь, потому что, если принять во вниманіе эту погоду, и не такой маленькій человкъ, какъ я, легко бы схватилъ простуду… Эй, Куртисъ!

Входитъ Куртисъ.

Куртисъ. Кто зоветъ меня такимъ замерзшимъ голосомъ?

Груміо. Кусокъ льду. Если ты въ этомъ сомнваешься то можешь скатиться съ моихъ плечъ къ пяткамъ, разбжавшись только отъ головы до шеи. Огня, добрый Куртисъ!

Куртисъ. А мой господинъ него жена дутъ, Груміо?

Груміо. Да, Куртисъ, да. А поэтому огня, и не заливай его водой.

Куртисъ. Правда-ли, что она такая горячая, какъ говорятъ?

Груміо. Да, была. Куртисъ, горячая до этого мороза, но, вдь ты знаешь, зима укрощаетъ и мужчину, и женщину, и скотину, поэтому-то она и укрощена и моего стараго господина, и мою молодую госпожу, да и тебя укротила, братъ Куртисъ.

Куртисъ. Убирайся къ чорту, трехдюймовый шутъ. Я не скотина.

Груміо. Трехдюймовый шутъ? Да въ однихъ твоихъ рогахъ больше фута длины, а я, вдь, не короче ихъ?.. Будешь, что-ли, разводить огонь или заставишь меня пожаловаться на тебя моей новой госпож? Ея рука (хотя она к сама подъ рукой) заставитъ тебя почувствовать свое холодное утшеніе, за все твое нерадніе къ твоей огненной должности.

Куртисъ. Ты бы лучше, добрый Груміо, разсказалъ мн, что длается въ свт.

Груміо. Въ свт, братъ Крутисъ, холодно везд, за исключеніемъ только твоей должности. Исполняй свою обязанность, и другіе будутъ исполнять обязанности по отношенію къ теб. Мой господинъ и моя госпожа почти замерзли до смерти.

Куртисъ. Огонь готовъ, а потому разсказывай, добрый Груміо, новости.

Груміо. А вотъ: ‘Эй, Джэкъ, малый! Эй, малый’,— и такихъ новостей я теб разскажу, сколько теб угодно.

Куртисъ. Ты все шутишь, продувной ты плутъ!

Груміо. Поэтому-то и подавай огня, ибо меня и въ самомъ дл продуло. А поваръ гд? Готовъ-ли ужинъ? Убраны-ли комнаты? Посыпаны-ли полы? Обметена-ли паутина? Надлали прислуга новое платье и блые чулки? Вс-ли въ свадебномъ наряд? Красива-ли посуда внутри и красива-ли она снаружи? Разостланы-ли ковры и все ли въ порядк?

Куртисъ. Все готово, а потому, пожалуйста, разсказывай.

Груміо. Во-первыхъ, надо теб знать, что моя лошадь устала, а мой господинъ и моя госпожа упали.

Куртисъ. Какъ?

Груміо. Съ сделъ прямо въ грязь. Это цлая исторія!

Куртисъ. Разскажи-ка ее, добрый Груміо.

Груміо. Наклони-ка ухо.

Крутисъ. Вотъ оно.

Груміо (бьетъ его по уху). Получи.

Крутисъ. Это значитъ почувствовать исторію, но не выслушать ее.

Груміо. Это-то и называется чувствительной исторіей. А впрочемъ эта заушина была дана теб только для того, чтобы, такъ сказать, постучаться въ твое ухо и попросить его слушать внимательно. А теперь я начинаю: Imprimis, мы спускались съ отвратительнаго пригорка, мой господинъ сидлъ верхомъ позади моей госпожи…

Куртисъ. Оба на одной лошади?

Груміо. А теб-то какое дло?

Куртисъ. Не мн дло, а лошади.

Груміо. Ну такъ самъ разсказывай исторію. Если бы ты не перебилъ меня, ты бы узналъ, какъ лошадь упала, а она — подъ лошадь, узналъ-бы, въ какомъ грязномъ мст это случилось, какъ она испачкалась, какъ онъ оставилъ ее подъ лошадью, какъ онъ поколотилъ меня за то, что лошадь споткнулась, какъ она шлепала по грязи, чтобы оттащить его отъ меня, какъ онъ ругался, какъ она умоляла его, она, которая прежде никого не умоляла, какъ я оралъ, какъ лошади улепетнули, какъ изорвалась ея уздечка, какъ я потерялъ подпругу, ты бы узналъ множество другихъ вещей, которыя теперь умрутъ въ забвеніи, между тмъ какъ ты сойдешь въ могилу со всмъ твоимъ невжествомъ.

Куртисъ. Выходитъ, значитъ, что онъ неукротиме ея?

Груміо. Да, ты и самъ, какъ и самые смлые изъ всхъ васъ, узнаете это, когда онъ прідетъ. Но съ какой стати я теб разсказываю все это? Зови Нафанаила, Іосифа, Никлэса, Филиппа, Вальтера, Сластеныша и другихъ. Волосы ихъ должны быть причесаны поглаже, синіе колеты почищены и чулки подвязаны разноцвтными подвязками, они должны шаркнуть лвою ногой и не должны смть даже къ волоску лошадинаго хвоста прикоснуться, пока не приложатся къ рук. Вс-ли готовы?

Куртисъ. Вс.

Груміо. Позови ихъ.

Куртисъ. Слышите? Эй, вы? Выходите встрчать господина, чтобы госпож придать приличный видъ.

Груміо. Видъ? У ней и свой есть.

Куртисъ. Кто-же этого не знаетъ?

Груміо. Да ты, должно быхъ, если сзываешь людей, чтобы придать ей видъ.

Куртисъ. Я сзываю ихъ, чтобы оказать ей честь.

Груміо. А разв для того она сюда детъ, чтобы занимать ее у васъ?

Входятъ слуги.

Нафанаилъ. Здравствуй, Груміо.

Филиппъ. Какъ поживаешь, Груміо?

Іосифъ. Ну, какъ ты, Груміо?

Никлэсъ. Что новаго, старый проказникъ?

Груміо. Здравствуй — ты, какъ поживаешь — ты, какъ ты — ты, это ты, товарищъ?.. Кажется, всмъ отвтилъ, и будетъ съ васъ. А теперь, мои нарядные пріятели, все-ли готово? Все-ли въ порядк?

Нафанаилъ. Все готово. А далеко нашъ господинъ?

Груміо. Рукой подать. Можетъ, и съ лошади уже соскочилъ. А потому… Ахъ, чортъ бы васъ побралъ, молчите! Я слышу голосъ моего господина.

Входятъ: Петручіо и Катарина.

Петручіо. Да гд-же эти олухи? Какъ! Нтъ ни одного въ воротахъ, чтобъ поддержать стремя и взять лошадь! Гд Нафанаилъ, Грегори, Филиппъ?

Вс слуги. Здсь, здсь, синьоръ! Здсь, синьоръ!

Петручіо. Здсь, синьоръ, здсь, синьоръ, здсь, синьоръ. Олухи, грубые конюхи! Ни малйшаго уваженія, ни малйшаго вниманія! Гд мерзкій дуракъ, котораго я отправилъ впередъ?

Груміо. Здсь, синьоръ, такой-же безтолковый, какъ и прежде.

Петручіо. Олухъ, сынъ потаскухи, кляча, скотина! Раав я не приказалъ теб выйти мн навстрчу въ парк и привести всхъ этихъ негодяевъ?

Груміо. Куртка Нафанаила, синьоръ, не совсмъ была готова: башмаки Габріэля были не подшиты, не оказалось зажженнаго факела, чтобы почернить шапку Петра, а шпага Вальтера безъ ноженъ! Одты были только Адамъ, Ральфъ и Грегори, остальные оказались въ лохмотьяхъ, точно нищіе во всякомъ старь. А впрочемъ вс, какъ есть, вышли встртятъ васъ

Петручіо. Ступайте, плуты, давайте ужинъ!

Нкоторые изъ слугъ уходятъ.

‘Гд ты, жизнь, которую я нкогда велъ?..’ Гд эти… Садись, Кэть, милости просимъ (Садится). Уфъ! Уфъ! Уфъ! (Слуги входятъ съ ужиномъ)… Говорятъ теб!.. Будь повеселе, Кэтъ… Стаскивайте сапоги. негодяи, бездльники… Чего еще?.. (Поетъ).

Монахъ изъ ордена срыхъ

Шелъ по дорог…

убирайся къ чорту, разбойникъ! Чуть не вывихнулъ мн ногу (бьетъ его). Получи, чтобъ не оторвалъ мн другую… Будь повеселе, Кэтъ… Эй, воды!.. А гд моя эспаньолка, Троилъ? Убирайся, дуракъ, и скажи моему кузену Фердинанду, чтобы пришелъ сюда (Слуга уходитъ)… Его, Кэтъ, ты должна поцловать и познакомиться съ нимъ… Гд мои туфли?.. Да дадутъ-ли мн, наконецъ, воды? (Подаютъ воду). Ну, вымойся, Кэтъ, и милости просимъ еще разъ (Слуга роняетъ рукомойникъ). Ахъ, ты потаскухинъ сынъ, бездльникъ!.. Все у тебя изъ рукъ валится! (бьетъ его).

Катарина. Пожалуйста, успокойся, онъ не нарочно сдлалъ!

Петручіо. Потаскухинъ сынъ, чурбанъ, вислоухій негодяй… Ну, садись, Кэтъ, я знаю, ты проголодалась… Сама прочтешь молитву или мн прочесть, Кэть? Это что такое? баранина?

Первый слуга. Такъ точно.

Петручіо. Кто ее принесъ?

Первый слуга. Я.

Петручіо. Она подгорла, да и вс другія блюда подгорли… Что за собака! Гд этотъ мерзавецъ поваръ? Какъ вы смли подавать мн такую гадость, зная, что я этого терпть не могу? Уносите вс эти тарелки, кубки и все (Сбрасываетъ со стола кушанія и посуду). Болваны! Грубые рабы! Какъ? Вы вздумали еще ворчать? Постойте, я проучу васъ.

Катарина. Прошу васъ, мой другъ, не сердитесь. Это кушаніе было-бы, право, превосходно, если-бы вы удовлетворялись имъ.

Петручіо. Говорятъ теб, Кэтъ, что оно подгорло и засушено, мн строго запрещено сть мясо въ такомъ вид, потому что это возбуждаетъ желчь и вызываетъ раздражительность. Лучше ужь попоститься немного, чмъ пытаться сть такое подгорлое, сухое мясо, и безъ того мы оба слишкомъ желчны… Лучше ужь потерпть, до завтра можно потерпть, а сегодня мы вмст и попоститься можемъ. Пойдемъ, я проведу тебя въ спальню (Петручіо, Катарина и Куртисъ уходятъ).

Нафанаилъ. Ну, Петеръ, видалъ-ли ты когда-нибудь что-либо подобное?

Петеръ. Онъ ее собственнымъ ея оружіемъ колотитъ.

Входитъ Куртпсъ.

Груміо. Гд онъ?

Куртисъ. Онъ въ ея комнат читаетъ ей проповдь о воздержаніи, а самъ ругается, кричитъ и бснуется такъ, что бдняжка не знаетъ, что ей длать, куда смотрть и что говорить и сидитъ точно въ просонкахъ… Уйдемъ, уйдемъ! Онъ опять идетъ сюда! (Уходятъ).

Входитъ Петручіо.

Петручіо. И такъ я началъ мое царствованіе какъ истинный, глубокій политикъ и надюсь, что успхъ будетъ. Теперь мой соколъ возбужденъ порядкомъ и сидитъ впроголодь, пока не сдлается ручнымъ, я не буду его закормливать, потому что съ наполненнымъ зобомъ, какая ужь охота! У меня и кром того есть средство приручить моего дичка: не давать ей спать, какъ не даемъ спать коршуну, когда онъ не хочетъ слушаться, бьется и клюетъ. Сегодня она ничего не ла и не будетъ сть, въ прошлую ночь она почти совсмъ не спала, да и въ эту ночь не будетъ спать. Какъ и въ пищ, такъ и въ постели я найду множество недостатковъ, я стану бросать подушки въ одну сторону, простыни въ другую, перину въ третью, пологъ въ четвертую… Именно… и среди всего этого шума я стану утверждать, что длаю все это изъ заботливости о ней, ради ея спокойствія. А въ заключеніе окажется, что и сегодня она не заснетъ, а задремлетъ: я снова примусь кричать, бсноваться и, благодаря этому шуму прогоню ея сонъ. Вотъ врный способъ убить жену любовью къ ней, но этимъ способомъ я усмирю ея бшеный и неуживчивый нравъ. Кто знаетъ боле врный способъ усмирять строптивую, пусть скажетъ: онъ этимъ сдлаетъ доброе дло.

СЦЕНА II.

Падуя. Передъ домомъ Баптисты.

Входятъ: Траніо и Гортензіо.

Траніо. Возможно-ли, другъ Личіо, что сеньора Біанка была расположена къ кому-нибудь другому, кром Лученціо? Я долженъ сказать вамъ, синьоръ, что пользуюсь ея благорасположеніемъ.

Гортензіо. Синьоръ, если вы хотите убдиться въ справедливости того, что я говорю, отойдите всторону и замтьте, какъ онъ преподаетъ ей урокъ (Отходитъ всторону).

Входятъ: Біанка и Лученціо.

Лученціо. Скажите мн, синьора, находите вы пользу въ томъ, чему я васъ учу?

Біанка. Да вы скажите мн прежде, чему собственно вы меня учите? Отвтьте мн сначала на это.

Лученціо. Я учу тому, что составляетъ мое призваніе,— искусству любить.

Біанка. И вы, дйствительно, обладаете этимъ искусствомъ?

Лученціо. Да, съ тхъ поръ, какъ вы, дорогая моя, обладаете моимъ сердцемъ (Уходятъ).

Гортензіо. Чортъ возьми! Какіе быстрые успхи! Ну, что вы теперь скажете, прошу васъ? Вдь вы не колебались клясться, что синьора Біанка никого не любитъ такъ, какъ Лученціо.

Траніо. О, коварная любовь! О, женское непостоянство! Говорю теб, Личіо? что это непостижимо.

Гортензіо. Однако, не заблуждайтесь больше: я не Личіо и не учитель музыки, хотя я и имю видъ учителя, но мн стыдно, что я такъ долго притворялся изъ любви къ существу, способному пренебрегать дворяниномъ и изъ низкаго простолюдина сдлать себ кумиръ. Узнайте, что меня зовутъ Гортензіо.

Траніо. Синьоръ Гортензіо, я часто слышалъ о вашей искренней преданности Біанк, а такъ какъ мои глаза были свидтелями ея непостоянства, то я готовъ, если вы только согласны, навсегда отказаться отъ Біанки и отъ ея любви.

Гортензіо. Посмотрите только, какъ они цлуются и любезннчаютъ!.. Синьоръ Лученціо, вотъ вамъ моя рука, я вамъ клянусь, что навсегда отказываюсь отъ нея, какъ отъ недостойной того расположенія, которое оказывалъ ей такъ безумно.

Траніо. Какъ и вы, я, безъ всякихъ оговорокъ, приношу клятву, никогда не жениться на ней, даже если-бы она и умоляла меня объ этомъ. Богъ съ нею! Посмотрите только, съ какимъ безстыдствомъ она любезничаетъ съ нимъ.

Гортензіо. Хотлъ бы я, чтобъ и вс другіе, кром него, совершенно отказались отъ нея. Что же касается меня, то для того, чтобы врне сдержать мою клятву, я, не пройдетъ и трехъ дней, женюсь на богатой вдов, которая давно уже любитъ меня — все время, когда я любилъ это гордое и заносчивое созданіе. Прощайте, синьоръ Лученціо. Въ женщин нжность, а не красота пріобртетъ теперь мою любовь. Итакъ, я прощаюсь съ вами съ ршеніемъ никогда не измнять моей клятвы (Уходитъ).

Лученціо и Біанка выступаютъ впередъ.

Траніо. Синьора Біанка, позвольте пожелать вамъ всяческаго счастія въ взаимной любви! О, я подсмотрлъ вс ваши шашни, моя милочка, и отказываюсь отъ васъ такъ же, какъ отказался Гортензіо.

Біанка. Траніо, вы шутите. Неужели вы и въ самомъ дл отказываетесь отъ меня?

Траніо. Да, синьора, отказываемся оба.

Лученціо. Значитъ, мы освободились отъ Личіо.

Траніо. По правд, синьоръ, у него есть въ виду нкоторая веселенькая вдовушка, которую онъ надется сдлать въ одинъ день и невстой, и женой.

Біанка. Дай ему Богъ радости!

Траніо. О, да, онъ укротитъ ее!

Біанка. Онъ это утверждаетъ, Траніо?

Траніо. По правд сказать, для этого-то именно онъ и отправился въ школу укрощенія.

Біанка. Школа укрощенія? Да разв существуетъ такая школа?

Траніо. Да, синьора, и въ этой шкод учитъ Петручіо, онъ учитъ, какъ усмирять строптивыхъ и какъ заклинать ихъ бранчливый языкъ.

Вб&#1123,гаетъ Біонделло.

Біонделло. О, синьоръ, синьоръ! Я такъ долго сторожилъ, что усталъ хуже всякаго пса, но все-таки подмтилъ ангельскаго старикашку, спускавшагося съ горы, которымъ можно воспользоваться.

Траніо. Кто онъ, Біонделло?

Біонделло. Синьоръ, это купецъ, или школяръ,— не знаю хорошенько, но по солидности наряда, походки и по виду онъ настоящій отецъ.

Лученціо. Что ты на это скажешь, Траніо?

Траніо. Если онъ доврчивъ и если повритъ моей сказк, то онъ съ удовольствіемъ возьметъ на себя роль Винченціо и поручится передъ Баптистой Минола, какъ и настоящій Винченціо. Уйдите съ Біанкой и оставьте меня одного (Лученціо и Бланка уходятъ).

Входитъ старый Школяръ.

Школяръ. Да благословитъ васъ Господь, синьоръ!

Траніо. И васъ также, синьоръ! Здравствуйте. дете-ли вы дальше или-же здсь останавливается ваше странствованіе?

Школяръ. Синьоръ, я намренъ остановиться здсь на недлю или на дв, а затмъ отправлюсь дальше, до самаго Рима, а оттуда — въ Триполи, если Богъ продлитъ мою жизнь.

Траніо. А откуда вы?

Школяръ. Изъ Мантуи.

Траніо.Какъ,синьоръ, изъ Мантуи? Сохрани насъ Господь! И отправляетесь въ Падую? И вамъ не страшно за жизнь?

Школяръ. За жизнь, синьоръ? Почему? Это серьезно.

Траніо. Каждаго жителя Мантуи, прізжающаго въ Падую ожидаетъ здсь смерть. Разв вы этого не знаете? Въ Венеціи задерживаютъ наши корабли и нашъ герцогъ, вслдствіе какой-то ссоры съ вашимъ герцогомъ, издалъ и обнародовалъ такое повелніе. Все это очень странно, но если-бы вы пріхали сюда немного раньше, то сами присутствовали-бы при томъ, какъ объявлялось объ этомъ повелніи.

Школяръ. Увы, синьоръ! Это тмъ хуже для меня, у меня есть векселя изъ Флоренціи, по которымъ мн приходится получить здсь деньги.

Траніо. Знаете что, синьоръ? Чтобы оказать вамъ услугу, вотъ что я могу сдлать. Я посовтую вамъ… Но прежде скажите мн, бывали-ли вы когда-нибудь въ Пиз?

Школяръ. Да, синьоръ, я часто бывалъ въ Пиз,— въ Пиз, прославившейся своими почтенными гражданами.

Траніо. А не знавали-ли вы тамъ нкоего Винченціо?

Школяръ. Нтъ, не знавалъ, но слыхалъ о немъ, это одинъ изъ самыхъ богатыхъ купцовъ.

Траніо. Онъ — мой отецъ, синьоръ и, говоря правду, онъ по вншности нсколько похожъ на васъ.

Біонделло (всторону). Какъ устрица на яблоко.

Траніо. Для того, чтобы спасти вамъ жизнь, синьоръ, я въ этой крайности окажу вамъ услугу. Подумайте только, какое счастіе для васъ, что вы похожи на Винченціо. Вы воспользуетесь его именемъ и кредитомъ и въ моемъ дом найдете дружеское помщеніе. Смотрите только, чтобы хорошенько сыграть эту роль. Вы понимаете меня, синьоръ? И такъ, вы будете жить у меня, пока не покончите вашихъ длъ въ город. Если этотъ планъ вамъ, синьоръ, улыбается, то воспользуйтесь имъ.

Школяръ. О, синьоръ, съ величайшей благодарностью и всегда буду считать васъ спасителемъ моей жизни и свободы.

Траніо. Ну, такъ пойдемте со мной, чтобы хорошенько уладить это дло. Однако, я долженъ васъ предупредить, что моего отца ждутъ здсь ежедневно для заключенія брачнаго контракта между мною и одной изъ дочерей Баптисты. Вс обстоятельства этого дла я сейчасъ вамъ разскажу. Пойдемте со мной, синьоръ, вамъ надо переодться (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Комната въ дом Петручіо.

Входитъ: Катарина и Груміо.

Груміо. Нтъ, нтъ, клянусь вамъ жизнью, я не посмю.

Катарина. Чмъ мн обидне, тмъ онъ становится жесточе. Какъ! Неужели же онъ женился на мн, чтобы уморить меня съ голоду? Нищіе, которые подходятъ къ дверямъ моего отца, получаютъ милостыню. А если отказываютъ имъ, то они находятъ въ другомъ мст состраданіе. Но я никогда не знавшая того, какъ умоляютъ, я томлюсь голодомъ и мучусь жаждой сна. Его брань отнимаетъ у меня сонъ и проклятія служатъ мн пищей! Но больне всего то, что онъ все это длаетъ подъ видомъ любви ко мн, точно ему сказали, что если я засну или помъ, то сейчасъ же заболю или умру. Прошу тебя, принеси мн что-нибудь пость,— чего-нибудь, лишь бы это была пища.

Груміо. Что скажете вы, напримръ, насчетъ телячьей ножки?

Катарина. Превосходно. Пожалуйста, принеси мн поскоре!

Груміо. Я только боюсь, что это слишкомъ раздражаетъ. А что скажете вы насчетъ жирныхъ, хорошо поджаренныхъ рубцовъ?

Катарина. Я ихъ очень люблю. Милый Груміо, пожалуйста, принеси мн ихъ.

Груміо. Да, ужь, право, не знаю, я, видите-ли, боюсь, что они слишкомъ раздражаютъ. Вотъ разв кусокъ говядины съ горчицей?

Катарина. Да, я очень люблю это блюдо.

Груміо. Да, только, видите-ли, горчица горячитъ.

Катарина. Ну, такъ просто говядины, безъ горчицы, оставимъ горчицу.

Груміо. Нтъ, этого я никакъ не могу, у васъ, синьора, будетъ горчица или у васъ не будетъ говядины Груміо.

Катарина. Ну, такъ неси говядину съ горчицей или одну говядину, или что-нибудь другое.

Груміо. Хорошо, такъ, значитъ, горчицы безъ говядины.

Катарина (Бьетъ его). Вонъ, подлый рабъ, лгунъ и насмшникъ! Ты меня кормишь одними только названіями кушаньевъ. Проклятіе теб и всей клик тхъ, которые радуются моему несчастію. Вонь, вонъ, говорю я теб!

Входятъ: Петручіо съ мяснымъ блюдомъ и Гортензіо.

Петручіо. Какъ поживаетъ моя милая Кэть? Какъ, моя дорогая, ты чмъ-нибудь недовольна?

Гортензіо. Какъ поживаете, синьора?

Катарина. По правд сказать, такъ холодно, какъ только возможно.

Петручіо. Пріободри твой духъ и посмотри на меня весело. Вотъ посмотри, мой другъ, какъ я предупредителенъ съ тобой. Я самъ состряпалъ это блюдо и приношу его теб (Ставитъ блюдо на столъ). Думаю, милая Кэтъ, что это вниманіе стоитъ благодарности. Какъ? ни слова? Значить, ты этого не любишь? И вс мои труды пропали напрасно?— Возьмите, эй!

Катарина. Прошу васъ, оставьте это блюдо.

Петручіо. Даже и за самую малую услугу люди благодарятъ, а потому ты не дотронешься до него, пока не поблагодаришь меня.

Катарина. Благодарю васъ, синьоръ.

Гортензіо. Синьоръ Петручіо, не срамись. Садитесь, синьора Катарина, я подсяду къ вамъ.

Петручіо (Тихо Гортензіо). Если ты меня любишь, Гортензіо, скушай все одинъ. Да принесетъ пользу эта пища твоему милому сердцу! Кушай проворне. Кэтъ… А посл этого, моя медовая любовь, мы сейчасъ же отправимся къ твоему отцу, тамъ мы отлично попируемъ, пощеголяемъ и шелковыми платьями, и шапочками, золотыми кольцами, и фижмами, и шарфиками, и верами съ янтарными ожерельями, и браслетами, и разными другими бездлушками. Какъ? ты ужъ сыта? Насъ ожидаетъ портной, чтобы украсить твое тло шумящими сокровищами.

Входитъ Портной.

Ну, портной, показывай намъ украшенія, давай платье (Входитъ Разнощикъ). Теб что?

Разнощикъ. Вотъ шапочка, заказанная вашей милостью.

Петручіо. Да ты примрилъ ее, должно быть, на кострюл? Это просто бархатная миска. Фи, какъ гадко и какъ неприлично! Точно скорлупа орха, или раковина. Совершенная дрянь и мерзость, дтская ермолка. Прочь ее! Сдлай другую, побольше.

Катарина. Мн больше этой не нужно, теперь такія шапочки въ мод и ихъ носятъ теперь вс благородныя дамы.

Петручіо. Когда будешь полюбезнй, ну тебя будетъ такая.

Гортензіо (всторону). Должно-быть, это будетъ не скоро.

Катарина. Да, что вы, синьоръ! Я, кажется, имю право говорить и буду говорить, я не ребенокъ и не кукла. Люди и почище васъ выслушивали меня. Не хотите слушать,— заткните уши. Мой языкъ долженъ, наконецъ, выразить негодованіе моего сердца — или-же моё сердце надорвется. Я до этого не допущу, и дамъ полную волю моему языку.

Петручіо. Вотъ это такъ правда! Но это совсмъ нищенская шапчонка, мшокъ, игрушка, шелковый пирогъ. Я еще больше полюбилъ тебя за то, что она теб не нравится.

Катарина. Люби меня или не люби, а только она мн нравится. Я хочу ее имть, или никакой мн не надо.

Петручіо. Ты это про платье?.. Ну, да. Покажи-ка намъ его, портной! О, Господи! Вотъ такъ маскарадная штука!.. Это что? Рукава? Да это настоящая мортира… А это? Защипано съ верху до низу точно яблочный пирогъ! А складокъ-то, а рубчиковъ, прорзовъ, вырзовъ, точно на курильниц у цирульника! Чортъ знаетъ, что такое! Какъ ты, портной, называешь это безобразіе?

Гортензіо (всторону). Вижу, что, по всей вроятности, у ней не будетъ ни шапочки, ни платья.

Портной. Вы приказали сшить платье тщательно, и по послдней мод.

Петручіо. Да, чортъ возьми! Но если ты не забылъ, я не приказывалъ теб портить его по мод! Проваливай. Перескакивай черезъ уличныя канавки до самаго дома, но для тебя я не буду перескакивать черезъ мои привычки, синьоръ. Я и безъ этого обойдусь. Этой дряни мн не надо. Убирайся вонъ!

Катарина. Красиве платья я никогда еще не видла: оно и хорошо, и со вкусомъ сшито. Вы, кажется, хотите куклу изъ меня сдлать.

Петручіо. Ну, да, ты права, онъ изъ тебя хочетъ сдлать куклу.

Портной. Она говоритъ, что это вы, ваша милость, хотите сдлать изъ нея куклу.

Петручіо. О, чудовищное нахальство! Ты лжешь, нитка, наперстокъ, аршинъ, три четверти, поларшина, четверть, вершокъ, блоха, сверчокъ! И надо мной сметъ издваться какой-нибудь паршивый мотокъ нитокъ, въ моемъ-же собственномъ дом! Пошелъ вонъ, тряпье, вонъ отрепье, вонь лоскутъ, вонъ обрзокъ, или я смрю тебя твоимъ-же аршиномъ, да такъ еще, что ты весь свой вкъ не забудешь своего лганья. Говорятъ теб, что ты изгадилъ платье.

Портной. Ваша милость ошибается. Платье сшито именно такъ, какъ было приказано. Груміо и приказаніе давалъ.

Груміо. Я не приказаніе давалъ, а матерію.

Портной. А какъ вы сказали, чтобы оно было сшито?

Груміо. Понятно какъ: иголкой и ниткой!

Портной. А разв бы не говорили, какъ оно должно быть скроено?

Груміо. Вдь ты много перекраивалъ матерій?

Портной. Да, перекраивалъ.

Груміо. Ну, такъ не перекраивай меня. Ты многихъ наряжалъ, но меня не наряжай. Говорятъ теб, я не хочу, чтобы меня наряжали или перекраивали. Я теб повторяю: твоему хозяину я веллъ скроить платье, но не говорилъ, чтобы онъ въ куски его искроилъ. Ergo — ты врешь.

Портной. Да вотъ и записка, какъ сшить.

Петручіо. Читай.

Груміо. Записка вретъ, если говоритъ, что я это говорилъ.

Портной. ‘Imprimis, свободное платье’.

Груміо. Никогда я не говорилъ свободное платье, если не врите, зашейте меня въ его подолъ и бейте моткомъ суровыхъ нитокъ. Я сказалъ: платье.

Петручіо. Продолжай.

Портной. ‘Съ маленькимъ, кругленькимъ воротничкомъ’.

Груміо. Насчетъ воротничка, дйствительно, сознаюсь.

Портной. ‘Съ широкими рукавами’.

Груміо. И насчетъ рукавовъ сознаюсь.

Портной. ‘Рукавами красиво вырзанными’.

Петручіо. Это-то и есть мерзость!

Груміо. Въ записк ложь, синьоръ, чистйшая ложь. Я сказалъ, чтобы рукава были вырзаны, а потомъ пришиты, и это я теб докажу, хотя твой мизинецъ и вооруженъ наперсткомъ.

Портной. Все, что я сказалъ,— правда, и, ты-бы это узналъ, если-бы я былъ съ тобой въ другомъ мст.

Груміо. Я къ твоимъ услугамъ: выходи съ запиской, а мн дай аршинъ и не щади меня.

Гортензіо. Да сохранитъ тебя Господь, Груміо: не равенъ будетъ бой.

Петручіо. Ну, хорошо, только, коротко говоря, это платье не по мн.

Груміо. Вы правы, синьоръ, платье не по васъ, оно — по моей госпож.

Петручіо. Подними его, и пусть твой хозяинъ длаетъ съ нимъ, что хочетъ.

Груміо. Негодяй, не смй! Поднять платье моей госпожи, и пусть хозяинъ длаетъ, что знаетъ!

Петручіо. Какая у тебя мысль?

Груміо. Мысль, синьоръ, по важне, чмъ вы думаете: поднять платье моей госпожи, и пусть его хозяинъ длаетъ, что хочетъ… О, фи, фи, фи!

Петручіо (тихо Гортензіо). Гортензіо, скажи ему, что портному заплатятъ.— Ну, убирайся съ платьемъ и безъ разговоровъ.

Гортензіо. Портной, завтра я теб заплачу за платье. Не обращай вниманія на его слова. Уходи, говорятъ теб, и кланяйся твоему хозяину (Портной уходитъ).

Петручіо. Ну, Кэть, длать нечего, подемъ къ твоему отцу, въ этомъ простомъ, будничномъ наряд. Кошелекъ полонъ, хотя нарядъ бденъ! Вдь только душа и длаетъ тло богатымъ и подобно тому, какъ солнце просвчиваетъ сквозь самыя черныя тучи, такъ и честь просвчиваетъ сквозь самое скромное платье. Какъ! Разв сорока лучше жаворонка, потому что ея перья красиве? Или разв змя лучше угря, потому только, что ея пестрая кожа пріятне для глазъ? О, нтъ, милая Кэтъ, ты ничего не теряешь отъ того, что твой нарядъ бденъ и неказистъ. А если думаешь, что нехорошо быть въ такомъ наряд, сваливай вину на меня. Будь же веселй, мы демъ пировать и праздновать къ твоему отцу. Поди, скажи людямъ, чтобы все было готово, пусть подадутъ лошадей въ конц большой аллеи… Теперь, должно быть, часовъ семь, къ обду мы поспемъ.

Катарина. Осмлюсь вамъ, синьоръ, замтить, что теперъ уже почти два часа, мы, пожалуй, и къ ужину не поспемъ.

Петручіо. Раньше семи я не поду. Видишь, чтобы я ни сказалъ, ни сдлалъ или не хотлъ сдлать, ты все перечишь мн.— Оставьте насъ, я сегодня не поду, а поду я тогда, когда на часахъ будетъ показывать указанный мною часъ

Гортензіо. Вотъ такъ! Этотъ молодецъ хочетъ командовать, кажется, и солнцемъ! (Уходитъ).

СЦЕНА IX.

Падуа. Передъ домомъ Баптисты.

Входятъ: Траніо и переодтый Школяръ.

Траніо. Синьоръ, вотъ домъ, Хотите, чтобы я постучалъ?

Школяръ. Ну, да, стучите. Если я не ошибаюсь, синьоръ Баптиста долженъ вспомнить обо мн, ибо лтъ двадцать тому назадъ, въ Гену, въ гостинниц Пегаса мы жили вмст.

Траніо. Именно. Но изъ вашей роли, синьоръ, не выходите, будьте важны, какъ подобаетъ отцу.

Входитъ Біонделло.

Школяръ. Не безпокойтесь… А вотъ, кажется, и вашъ мальчишка, не худо бы предупредить и его.

Траніо. На него вы можете положиться. Послушай, Біонделло, теперь настало время приступить къ исполненію твоей обязанности, предупреждаю тебя. Представь себ, что онъ — настоящій Винченціо.

Біонделло. Не безпокойтесь.

Траніо. А исполнилъ ты порученіе, которое я далъ теб къ Баптист?

Біонделло. Я ему сказалъ, что вашъ отецъ былъ въ Венеціи и что вы ожидаете его сегодня въ Паду.

Траніо. Ты — великій малый. Вотъ теб на выпивку. Сюда идетъ Баптиста. Ну, синьоръ, подтянитесь.

Входятъ: Баптиста и Лученціо.

Траніо. Синьоръ Баптиста, я очень счастливъ, что встртилъ васъ. Синьоръ, вотъ дворянинъ, о которомъ я уже говорилъ вамъ. Будьте, прошу васъ, истиннымъ для меня отцомъ, отдайте мн Біанку вмсто наслдства.

Школяръ. Потише, сынъ! Съ вашего позволенія, синьоръ, пріхавъ въ Падую, чтобы собрать здсь кое-какіе долги, я узналъ, что мой сынъ Лученціо затялъ весьма важное дло, я узналъ, что мой сынъ полюбилъ вашу дочь. Я слыхалъ о васъ много хорошаго и, какъ любящій отецъ, я радъ этому обстоятельству и не хочу томитъ ихъ, я согласенъ. И если вы, синьоръ, не имете ничего противъ этого, то я готовъ хоть сейчасъ подписать какой угодно контрактъ. Я не могу съ вами спорить, синьоръ Баптиста, вслдствіе того уваженія, которое я къ вамъ питаю.

Баптиста. Синьоръ, извините, я хочу кое-что сказать вамъ. Ваша искренность и точность мн очень нравятся. Совершенно врно, что вашъ сынъ Лученціо любитъ мою дочь и любимъ ею, если только не предположить, что оба не скрываютъ своихъ истинныхъ чувствъ. А поэтому, если вы только скажете, какъ истинно добрый отецъ, что утверждаете за моей дочерью приличное наслдство на случай смерти вашего сына, то дло кончено, и бракъ слаженъ: вашъ сынъ получитъ руку моей дочери съ моего согласія.

Траніо. Благодарю васъ, синьоръ… Гд желаете вы совершить помолвку и совершить контрактъ согласно условію?

Баптиста. Только не въ моемъ дом. Ты вдь знаешь, что у стнъ бываютъ уши, а у меня много слугъ. Къ тому же, старый Греміо все время насторож, намъ, пожалуй, помшаютъ.

Траніо. Ну, такъ у меня, если вамъ будетъ угодно. Тамъ остановился и отецъ мой, тамъ въ этотъ же вечеръ мы можемъ кончить дло безъ всякой помхи и тихо. Пошлите за вашей дочерью слугу, который васъ сопровождаетъ, а мой пажъ сейчасъ отправится за нотаріусомъ. Самое худшее то, что нтъ времени къ приготовленію, и у насъ будетъ плохое угощеніе.

Баптиста. Такъ, я думаю, будетъ лучше всего. Камбіо, отправляйся домой и скажи Біанк, чтобы она была готова безъ всякаго промедленія, разскажи ей, если хочешь, въ чемъ дло, что отецъ Лученціо пріхалъ въ Падую и что, по всей вроятности, она будетъ женой Лученціо.

Лученціо. Молю боговъ отъ всего сердца, чтобы это было такъ.

Траніо. Съ богами ты не шути, а лучше отправляйся. Синьоръ Баптиста, показать вамъ дорогу? Что длать? Можетъ быть вы поужинаете однимъ блюдомъ. Пойдемте, синьоръ. Въ Пиз мы поправимся.

Баптиста. Слдую за вами (Траніо, Школяръ и Баптиста уходятъ).

Біонделло. Камбіо?

Лученціо. Что теб, Біонделло?

Біонделло. Видли вы, какъ мой господинъ мигнулъ глазомъ и улыбался, посматривая на васъ?

Лученціо. Біонделло, и что хотлъ онъ сказать этимъ?

Біонделло. Да ничего, но оставилъ меня здсь, позади, и поручилъ объяснить смыслъ и значеніе этихъ знаковъ.

Лученціо. Ну, такъ объясняй.

Біонделло. Вотъ видите-ли: Баптиста здравъ и невредимъ, болтаетъ теперь съ подставнымъ отцомъ подставного сына.

Лученціо. А дальше что?

Біонделло. Его дочь должна быть приведена вами къ ужину.

Лученціо. Ну, а потомъ?

Біонделло. Старый священникъ церкви св. Луки во всякое время къ вашимъ услугамъ.

Лученціо. Ну, такъ что-жь?

Біонделло. Да, ничего, мн больше нечего вамъ говорить, разв только то, что пока они хлопочутъ о составленіи ложнаго контракта, вы можете законтрактовать себ ее cum privilegio et ad imprimendum solum. А затмъ — въ церковь! Захватите съ собой священника, церковника и достаточное число почтенныхъ свидтелей… А если это не то, чего вы ищете, то разговаривать мн съ вами нечего.

Лученціо. Послушай, Біонделло.

Біонделло. Я не могу больше оставаться. Я зналъ одну двицу, которая обвнчалась въ самый полдень, когда отправилась въ садъ за петрушкой для начинки кролика. Тоже самое и вы можете сдлать, синьоръ. А теперь, синьоръ, прощайте. Мой господинъ приказалъ мн сбгать еще въ церковь св. Луки сказать священнику, чтобы онъ былъ готовъ, какъ слдуетъ, встртить васъ, когда вы явитесь съ вашимъ дополненіемъ (Уходитъ).

Лученціо. Все это я могу сдлать и хочу сдлать, лишь-бы она на это согласилась. А что она согласится, въ этомъ не можетъ быть сомннія. Пусть будетъ, что будетъ, а прямо скажу ей и будетъ плохо, если Камбіо явится безъ нея (Уходитъ).

СЦЕНА V.

Дорога.

Входятъ: Петручіо, Катарина и Гортензіо.

Петручіо. Скорй, во имя Бога! Мы вдь къ отцу демъ. Господи, какъ ярко и пріятно свтитъ луна!

Катарина. Какъ луна? Да вдь это солнце. Луна не свтитъ теперь.

Петручіо. Говорятъ теб, что луна свтитъ.

Катарина. А я говорю, что солнце.

Петручіо. Клянусь сыномъ моей матери, т. е. самимъ собой, это луна, или звзды, или вообще что мн угодно, или я не поду къ твоему отцу. Эй, поворачивайте назадъ лошадей. Она все противорчитъ, вчно противорчитъ.

Гортензіо. Согласитесь съ нимъ, а то мы никогда не отправимся.

Катарина. Пожалуйста, не возвращайся домой. Пусть будетъ это луна, солнце или что ты хочешь, а если теб угодно назвать это ночникомъ, то я согласна м на это.

Петручіо. Я говорю, что это луна.

Катарина. Я знаю, что это луна.

Петручіо. Ну, значитъ, ты врешь, это благословенное солнце.

Катарина. Ну, такъ пусть будетъ это, благословенъ Господъ, благословенное солнце, но если ты скажешь, что это не солнце, то это не солнце, да и луна не будетъ луной, если ты этого не хочешь. Что ты скажешь, такъ оно и будетъ, и такимъ будетъ для Катарины.

Гортензіо. Петручіо, въ путь, поле сраженія осталось за тобой.

Петручіо. Ну, теперь, маршъ впередъ. Шаръ вдь всегда долженъ катиться внизъ, а не свертывать съ дороги, если встртится препятствіе. Эй, потише: кто это идетъ?

Входитъ Винченціо въ дорожномъ плать.

Петручіо (къ Винченціо). Добраго утра, прекрасная синьора, куда это вы направляетесь? Скажи мн, милая Кэть, скажи мн искренно, видала-ли ты когда-нибудь прелестне женщину? Какая война благо и румянаго у ней на щекахъ! Могутъ ли звзды такъ чудно сверкать, какъ эти два глаза, украшающіе ея божественное личико! Прекрасная двушка! еще разъ добраго теб утра! Милая Катарина, поцлуй ее ради ея красоты.

Гортензіо. Этотъ человкъ, пожалуй, помшается, принимая его за женщину.

Катарина. Юная два, еще не распустившаяся, дивная, прелестная красота, куда ты направляешь шаги свои? Гд ты живешь? Какъ счастливы должны быть родители, имя такую дочь! А еще счастливе тотъ, кому благодатныя созвздія предназначаютъ тебя въ подруги ложа!

Петручіо. Да, что съ тобой, Кэтъ? Ты, надюсь, не съума сошла? Это вдь сгорбленный, дряхлый, сморщенный старикъ, а вовсе не прекрасная двушка, какъ ты утверждаешь.

Катарина. Ну, такъ прости, почтенный отецъ, мою ошибку! мои глаза были до такой степени ослплены яркимъ свтомъ солнца, что мн все кажется окрашеннымъ въ зеленый цвтъ. Теперь я вижу, что ты почтенный старикъ, прости мн, прошу тебя, мое нелпое заблужденіе. ,

Петручіо. Да, прости ей, добрый старикъ, скажи, куда ты идешь, если туда, куда и мы демъ, мы будемъ рады твоей компаніи.

Винченціо. Прекрасный синьоръ и вы, веселая синьора, такъ сильно удивившая меня вашими страннымъ привтомъ! мое имя — Винченціо, мое жилище — Пиза, и иду я въ Дадую, навстить моего сына, котораго давно не видалъ.

Петручіо. А какъ его зовутъ?

Винченціо. Лученціо, синьоръ.

Петручіо. Счастливая встрча, въ особенности для моего сына. Теперь я могу назвать тебя отцомъ, не толико изъ уваженія къ твоимъ лтамъ, но также и по закону. Сестра моей жены,— вотъ этой дама,— только что вышла замужъ за вашего сына. Не удивляйтесь и не огорчайтесь. Она — двушка прекрасной репутаціи, съ богатымъ приданымъ и хорошаго происхожденія, да и вообще, по своимъ достоинствамъ, она могла-бы быть достойной женой самаго почтеннаго дворянина. Обнимемся-же, старый Винченціо, и отправимся вмст къ твоему благородному сыну, который очень обрадуется твоему прізду.

Вниченціо. Да правда-ли все это? Ужь не шутите-ли вы, какъ иногда позволяютъ себ веселые путешественники?

Гортензіо. Увряю васъ, старикъ, что все это правда.

Петручіо. Подемъ съ нами, и ты убдишься самъ,я вижу, что наша первая шутка сдлала теб недоврчивымъ. (Петручіо, Катарина, Винченціо уходятъ).

Гортензіо. Отлично, Петручіо, ты пріободрилъ меня. Отправляюсь къ моей вдовушк. Если она своенравна, ты научилъ Гортензіо, какъ съ нею справиться (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Падуя. Передъ домомъ Лученціо.

Входятъ, съ одной стороны, Біонделло, Лученціо и Біанка, а Греміо прохаживается — съ другой.

Біонделло. Потише и поскоре, синьоръ, священникъ ждетъ.

Лученціо. Бгу, Біонделло, но, можетъ быть, ты нуженъ дома, а потому оставь насъ.

Біонделло. Нтъ. Я хочу посмотрть на внутренность церкви, когда вы туда войдете, и тогда возвращусь къ моему господину какъ можно скоре.

Лученціо, Біанка и Біонделло уходитъ.

Греміо. Удивляюсь, что Камбіо до сихъ поръ не вернулся.

Входятъ: Петручіо, Катарина, Винченціо и слуги.

Петручіо. Синьоръ, вотъ дверь, это — домъ Лученціо. Домъ моего отца нсколько подальше, около базарной площади. Я долженъ туда отправиться, а потому, синьоръ, позвольте оставить васъ.

Винченціо. Нтъ, прежде, чмъ вы меня оставите, надюсь, вы не откажетесь роспить со мной бутылку вина, нужно полагать, мы найдемъ здсь кое-что и закусить (Стучитъ).

Греміо. Они тамъ заняты, постучите сильне.

Школяръ показывается въ окн.

Школяръ. Кто это колотитъ такъ, какъ будто намревается выломать двери?

Винченціо. Дома синьоръ Лученціо?

Школяръ. Онъ дома, синьоръ, но видть его нельзя.

Винченціо. Какъ? Даже и въ томъ случа, если-бы кто-нибудь принесъ ему фунтовъ сто или двсти на удовольствіе?

Школяръ. Эти сто фунтовъ вы можете приберечь для себя, пока я живъ, онъ ни въ чемъ не нуждается.

Петручіо. Вотъ видите: говорилъ я вамъ, что вашего сына любятъ въ Паду! — Послушайте, синьоръ, чтобы не тратить время на пустые разговоры, потрудитесь, прошу васъ, сказать синьору Лученціо, что пріхалъ его отецъ изъ Пизы и ждетъ у его дверей.

Школяръ. Ты лжешь, отецъ его давно уже пріхалъ изъ Пизы и теперь какъ разъ выглядываетъ изъ окна.

Винченціо. Какъ? Ты его отецъ?

Школяръ. Да, синьоръ, если, конечно, врить его матери.

Петручіо. Что это значитъ, синьоръ? Разв не мошенничество присвоивать себ чужое имя?

Школяръ. Приберите къ рукамъ этого негодяя. Я увренъ, что онъ хочетъ воспользоваться моимъ именемъ и кого-нибудь надуть въ этомъ город.

Входитъ Біонделло.

Біонделло. Я видлъ ихъ вмст въ церкви. Да даруетъ имъ Господь счастье… Но кто это? Мой старый господинъ Винченціо? Ну, мы пропали и стерты въ порошокъ.

Винченціо. Поди-ка сюда, пеньковая петля.

Біонделло. Надюсь, синьоръ, что я имю право выбирать петлю.

Винченціо. Иди сюда, негодяй. Ты уже забылъ меня?

Біонделло. Забылъ васъ? Нтъ, синьоръ, не могу я забыть васъ, потому что никогда въ жизни не видалъ васъ.

Винченціо. Какъ? Разбойникъ, ты никогда не видалъ отца твоего господина, Винченціо?

Біонделло. Кого? Моего стараго, почтеннаго господина? Конечно, видлъ, синьоръ. Да вонъ онъ выглядываетъ въ окно.

Винченціо (бьетъ его). Въ самомъ дл?

Біонделло. Помогите, помогите, помогите! Какой-то бшеный хочетъ убить меня! (Убгаетъ).

Школяръ. Помогите! Эй! сынъ мой! Помогите, синьоръ Баптиста! (Отходитъ отъ окна).

Петручіо. Прошу тебя, Кэтъ, отойдемъ въ сторону и посмотримъ, чмъ кончится эта исторія (Отходятъ).

Школяръ опятъ показывается съ окн, Баптиста, Траніо и слуги выходятъ на улицу.

Траніо. Кто вы, синьоръ? Какъ смете вы бить моихъ слугъ?

Винченціо. Кто я, синьоръ? Лучше скажите, синьоръ, кто вы сами!.. О, безсмертные боги! О, негодяй! Въ шелковомъ кафтан! Въ бархатныхъ штанахъ! Въ пурпуровомъ плащ! Въ остроконечной шляп!.. О, я разоренъ! Я хлопочу дома, какъ бережливый хозяинъ, а мой сынъ и его слуга здсь проматываютъ мое добро.

Траніо. Что такое? О чемъ это вы говорите?

Баптиста. Ужь не сумашедшій-ли это?

Траніо. Синьоръ, по вншности вы имете видъ весьма почтеннаго старика, но по словамъ вы помшанный. Вамъ то что, еслибъ я даже носилъ жемчугъ и золото? Благодаря моему доброму отцу, у меня есть средства.

Винченціо. Твоему отцу! О, бездльникъ! Онъ — фабрикантъ парусовъ въ Бергамо.

Баптиста. Вы ошибаетесь, синьоръ, вы ошибаетесь. Да знаете-ли вы, какъ его зовутъ?

Винченціо. Какъ его зовутъ? Мн-ли не знать, какъ его зовутъ? Я взялъ его къ себ, когда ему не было еще и трехъ лтъ. Его зовутъ Траніо.

Школяръ. Убирайся вонъ, бшеный оселъ! Его зовутъ Лученціо, онъ мой единственный сынъ и наслдникъ всего моего добра, а я — синьоръ Винченціо.

Винченціо. Лученціо? О, онъ должно быть, убилъ своего господина!.. Схватите его, приказываю валъ именемъ герцога… О, мой сынъ! мой сынъ!.. Скажи мн, разбойникъ, гд мой сынъ Лученціо?

Траніо. Позвать полицейскаго.

Входитъ слуга съ полицейскимъ

Ведите этого сумасшедшаго въ тюрьму! Отецъ Баптиста, посмотрите, чтобъ онъ предсталъ передъ судомъ.

Винченчіо. Какъ? вести меня въ тюрьму?

Греміо. Подождите, полицейскій, онъ не пойдетъ въ тюрьму.

Баптиста. Оставьте, синьоръ Греміо, говорятъ вамъ, онъ пойдетъ въ тюрьму.

Греміо. Берегитесь, синьоръ Баптиста, васъ надуваютъ во всей этой исторіи. Смю поклясться, что это настоящій Винченціо.

Школяръ. Поклянись, если смешь.

Греміо. Нтъ, поклясться я не осмлюсь.

Траніо. А, можетъ быть, ты предпочитаешь утверждать, что я — не Лученціо?

Греміо. Нтъ, я знаю, что ты синьоръ Лученціо.

Баптиста. Долой этого сумасброда! Въ тюрьму! Живе!

Винченціо. Такъ вотъ какъ обижаютъ и притсняютъ здсь чужестранцевъ! О, чудовищный злодй!

Входитъ: Біонделло, Лученціо и Біанка.

Біонделло. О, мы погибли!.. Вотъ онъ! Отрекитесь, откажитесь отъ него, или мы вс погибли.

Лученціо (преклоняя колна). Простите, дорогой отецъ!

Винченціо. Ты живъ, дорогой сынъ? (Біонделло, Траніо и Школяръ убгаютъ).

Біанка. Прости и меня, добрый отецъ!

Баптиста. Да ты-то въ чемъ провинилась? — гд Лученціо?

Лученціо. Я — Лученціо, я — настоящій сынъ настоящаго Винченціо. Мы повнчались тайно съ твоей дочерью въ то время, какъ поддльные надували васъ.

Греміо. Вотъ ужь поистин подвигъ! Насъ всхъ надули.

Винченціо. А гд этотъ мерзавецъ, Траніо который такъ нагло и такъ дерзко издвался надо мной?

Баптиста. Да скажи ты мн,— разв ты не Камбіо?

Біанка. Камбіо превратился въ Лученціо.

Лученціо. Вс эти чудеса совершила любовь. Моя любовь къ Біанк заставила меня перемниться положеніемъ съ Траніо, въ то время, какъ онъ былъ моимъ представителемъ въ город, наконецъ-то я достигъ желанной пристани моего сердца. Траніо длалъ только то, что я ему приказалъ длать. Прости ему, дорогой отецъ, изъ любви ко мн.

Винченціо. Я расквашу носъ этому бездльнику, который хотлъ меня отправить въ тюрьму.

Баптиста (Съ Лученціо). Но послушайте, синьоръ, неужели вы обвнчались съ моей дочерью безъ моего позволенія?

Винченціо. Успокойтесь, Баптиста, будете довольны. Однако, пойду проучу этого негодяя (Уходитъ въ домъ).

Баптиста. А я пойду узнать, какъ совершилось все это плутовство (Уходитъ).

Лученціо. Не тревожься, Біанка, отецъ твой не будетъ сердиться (Лученціо и Біанка уходятъ).

Греміо. Все пропало для меня, за исключеніемъ моего мста на пиру (Уходитъ).

Петручіо и Катарина подходятъ.

Катарина. Мой другъ, пойдемъ и мы посмотрть, чмъ кончится вся эта исторія.

Петручіо. Но прежде поцлуй меня, Кэтъ.

Катарина. Какъ? по средин улицы?

Петручіо. Какъ? Разв ты стыдишься меня?

Катарина. О, нтъ, синьоръ, клянусь Богомъ, но мн стыдно поцловать.

Петручіо. Ну, значитъ, возвратимся домой!.. Эй вы, мы отправляемся домой!

Катарина. Нтъ, я поцлую тебя!.. Прошу тебя, оставайся, мой милый.

Петручіо. Разв не хорошо? Вотъ видишь-ли, Кэтъ: лучше поздно, чмъ никогда, ибо никогда не поздно (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Комната въ дом Лученціо.

Входятъ: Баптиста, Винченціо, Греміо, Школяръ, Лученціо, Біанка, Петручіо, Катарина, Гортензіо и Вдова. Траніо, Біонделло, Груміо и другіе слуги.

Лученціо. Наконецъ-то, посл долгихъ разногласій, мы находимся въ полномъ созвучіи. И теперь мы можемъ, какъ и по окончаніи войны, посмяться надъ минувшими страхами и надъ исчезнувшими опасностями. Моя прекрасная Біанка, привтствуй моего отца, въ то время, какъ я буду привтствовать твоего. Брать Петручіо, сестра Катарина и ты, Горіензіо, сидящій рядомъ съ твоей любезной вдовушкой,— угощайтесь, я радъ видть васъ въ моемъ дом. Посл этого обда мы устроимъ пиръ. Прошу васъ, садитесь и на этотъ разъ — и поболтать, и кушать вмст (Садятся за столъ).

Петручіо. И только сидть да сть, сть да сидть!

Баптиста. Все это удовольствіе доставляетъ намъ Падуя, сынъ Петручіо.

Петручіо. Кром удовольствій нтъ ничего другого въ Паду.

Гортензіо. Для насъ обоихъ было бы большимъ счастіемъ, если-бы это была правда.

Петручіо. Клянусь жизнью, я думаю, что Гортензіо боится своей вдовушки.

Вдова. А разв я такъ страшна?

Петручіо. Вы понятливы, а между тмъ вы меня не поняли. Я хотлъ сказать, что Гортензіо побаивается васъ.

Вдова. У кого кружится голова, тотъ думаетъ, что весь свтъ кружится.

Петручіо. Отлично сказано.

Катарина. Что вы этимъ хотите сказать,синьоръ?

Вдова. Я сказала, что поняла его.

Петручіо. Поняли меня? Какъ теб это нравится, Гортензіо?

Гортензіо. Моя вдовушка говоритъ, что она такъ именно поняла твои слова,

Петручіо. Онъ лично поправилъ дло. Поцлуйте егоза это, любезная вдовушка.

Катарина. Такъ, у кого кружится голова думаетъ, что и весь свтъ кружится… Прошу васъ, скажите мн, что вы подъ этимъ подразумваете?

Вдовушка. Вашъ мужъ, у котораго закружилась голова отъ строптивой жены, по себ судитъ и о моемъ муж. Теперь вы знаете мою мысль.

Катарина. Самая жалкая мысль.

Вдова. Правда, вдь я думала о васъ.

Катарина. Конечно, я жалка въ сравненіи съ вами.

Петручіо. Впередъ, Кэтъ!

Гортензіо. Впередъ, вдовушка!

Петручіо. Держу сто марокъ: Кэтъ возьметъ верхъ.

Гортензіо. Это — мое дло.

Петручіо. Говоритъ какъ дловой человкъ. За твое здоровье, дружище! (Пьетъ).

Баптиста.Что думаетъ Греміо объ этой веселой болтовн молодежи?

Греміо. Думаю, синьоръ, что отлично они бодаются.

Біанка. Бодаются? Умный человкъ сказалъ-бы, что бодаться могутъ только рогатые.

Винченціо. Ай да, молодая! И она, видно, проснулась!

Біанка. Да, но вы меня не запугали, а потому, я опять засну.

Петручіо. Ну, ужь этого не будетъ, начали, такъ и вы ожидайте двухъ-трехъ стрлъ.

Біанка. А разв я птица, что вы прицливаетесь въ меня? Ну, такъ я перелечу на другой кустъ, и тогда преслдуйте меня, если можете, вашими стрлами… Прощайте. (Біанка, Катарина и вдова уходятъ).

Петручіо. Предупредили меня. Вотъ, синьоръ Траніо, въ эту птичку ты долго цлился, а все-таки не попалъ. Пью за здоровье всхъ прицльщиковъ, счастливыхъ и несчастныхъ!

Траніо. О, синьоръ! Лученціо спустилъ меня какъ гончую, которая хоть и гоняется, но ловитъ только для стей господина.

Петручіо. Ловкое сравненіе, хотя и собачье.

Траніо. Вамъ хорошо, синьоръ: вы гонялись для самого себя. Однако, полагаютъ, что ваша дичь все водитъ васъ.

Баптиста. Ого, Петручіо! Траніо теперь цлится въ тебя.

Лученціо. Спасибо, Траніо, за эту колкость.

Гортензіо. Сознайся, сознайся, что онъ въ тебя попалъ.

Петручіо. Сознаюсь, что онъ меня немного оцарапалъ, но закладываю десять противъ одного, что его стрла только скользнула по мн, а васъ обоихъ пронзила.

Баптиста. Ну, къ великому моему прискорбью, сынъ Петручіо, мн кажется, что твоя — самая своенравная изъ всхъ.

Петручіо. Ну, нтъ. И если хотите, я докажу вамъ, пускай каждый изъ васъ пошлетъ за своей женой, тотъ, чья жена окажется самой послушной и придетъ прежде, выиграетъ и закладъ, который мы сейчасъ назначимъ.

Гогтензіо. Согласенъ. Какой будетъ закладъ?

Лученціо. Двадцать кронъ.

Петручіо. Двадцать кронъ? Я ставлю такія деньги за мою собаку, за моего, сокола, но за жену я поставлю въ двадцать разъ больше.

Лученціо. Ну, такъ сто кронъ.

Гортензіо. Согласенъ.

Петручіо. Итакъ, ршено.

Гортензіо. Кто начнетъ?

Лученціо. Я.— Біонделло, ступай, сказки твоей госпож, чтобы она пришла ко мн.

Біонделло. Иду (Уходитъ),

Баптиста. Сынъ, за Біанку, я пополамъ съ тобой. Біанка придетъ.

Лученціо. Мн не надо соучастника. Я и одинъ держу за нее.

Входитъ Біонделло.

Лученціо. Ну, что?

Біонделло. Синьоръ, моя госпожа посылаетъ меня сказать вамъ, что она занята и не можетъ прійти.

Петручіо. Какъ? Занята и прійти не можетъ? Разв это отвтъ?

Греміо. Да, синьоръ, и вжливый, молите Бога, чтобы ваша жена не отвтила вамъ гораздо хуже.

Петручіо. Надюсь получить лучшій отвтъ.

Гортензіо. Біонделло, ступай, попроси хорошенько мою жену сейчасъ же прійти ко мн (Біонделло уходитъ).

Петручіо. Ого! Хорошенько попроси! Посл этого она должна прійти.

Гортензіо. Боюсь, синьоръ, что вашу трудно будетъ и упросить.

Входитъ Біонделло.

Гортензі. Ну, гд-же моя жена?

Біонделло. Она говоритъ,что вы затяли какую-нибудь шутку, а потому не хочетъ прійти, она проситъ васъ прійти къ ней.

Петручіо. Чмъ дольше, тмъ хуже: она не хочетъ прійти! Да это низко, нестерпимо, невыносимо! — Груміо, иди къ твоей госпож и скажи, что я приказываю ей немедленно прійти сюда (Груміо уходитъ).

Гортензіо. Я впередъ знаю ея отвтъ.

Петручіо. А какой онъ будетъ?

Гортензіо. Что она не хочетъ прійти,

Петручіо. Ну, тмъ хуже для меня,— вотъ и все.

Входитъ Катарина.

Баптиста. Пресвятая Богородица! Катарина идетъ!

Катарина. Синьоръ, вы прислали за мной, что вамъ угодно?

Петручіо. Гд ваша сестра? Гд жена Гортензіо?

Катарина. Он болтаютъ у камина въ гостиной.

Петручіо. Приведи ихъ сюда. А если не хотятъ,— гони ихъ, чмъ попало, къ мужьямъ. Ступай сейчасъ, и непремнно, чтобы сейчасъ же были здсь (Катарина уходитъ).

Лученціо. Да, это чудо, если только можно говорить о чуд.

Гортензіо. Дйствительно чудо, только что оно пророчитъ?

Петручіо. Пророчитъ миръ, любовь и спокойную жизнь, почтительный порядокъ, покорность, однимъ словомъ — все, что нужно для счастія и покоя.

Баптиста. Такъ будь же счастливъ, добрый Петручіо! Ты выигралъ закладъ. А я, съ своей стороны, къ тому, что онъ проигралъ, прибавлю еще двадцать тысячъ кронъ, какъ бы новое приданое другой дочери, потому что она такъ перемнилась, что сдлалась совсмъ другою.

Петручіо. Я выиграю закладъ еще лучше и дамъ вамъ еще большее доказательство ея покорности и ея теперешней кротости.

Входятъ: Катарина съ Біанкой и женой Гортензіо.

Петручіо. Вотъ, смотрите, она возвращается съ вашими непокорными женами,— теперь плнницами ея краснорчія… Катарина, эта шапочка совсмъ не идетъ теб. Брось эту дрянь, растопчи ее!

Катарина бросаетъ на полъ шапочку и топчетъ ее.

Вдова. Господи! Храни меня отъ несчастія, пока я не дойду до такого жалкаго безумства!

Біанка. Фи! Какъ назвать такую глупую покорность!

Лученціо. Я бы желалъ, чтобы и ты была такъ глупо покорна. Твоя мудрая покорность, Біанка, обошлась мн въ сто марокъ.

Біанка. А разв не глупо ставить деньги на мою покорность?

Петручіо. Катарина, поручаю теб сказать этимъ своенравнымъ женщинамъ, въ чемъ заключаются ихъ обязанности по отношенію къ ихъ мужьямъ.

Вдова. Вы шутите, намъ не надо никакихъ наставленій.

Петручіо. Говорятъ теб, объясни имъ и начинай съ этой.

Вдова. Не бывать этому.

Петручіо. А вотъ, увидимъ, начинай съ нея.

Катарина. Фи, фи, какъ теб не стыдно! Разгладь свои насупленныя брови и не бросай гнвныхъ взоровъ на твоего господина, на твоего повелителя и управителя. Это помрачаетъ твою красоту, какъ морозъ помрачаетъ луга, уничтожаетъ твою славу, какъ вихрь сваливаетъ почки,— въ этомъ нтъ не приличія, ни прелести. Женщина въ раздраженіи, это тоже самое, что мутный источникъ, загрязненный, непріятный, лишенный красоты, и пока онъ такой,— никто, какъ бы жажда ни была велика, не прикоснется устами къ его струямъ и не проглотитъ ни капли. Твой мужъ — это твой повелитель, твоя жизнь, твой хранитель, твоя глава, твой властелинъ, это тотъ, кто заботится о теб и о твоемъ содержанія, кто подвергаетъ свое тло тяжелымъ трудамъ и на земл, и на мор, въ бурю, въ непогоду, въ холод, а ты въ это время нжишься въ теплой постели, въ поко и безопасности. И одной лишь любви, ласки и искренней покорности проситъ онъ отъ тебя,— слишкомъ ничтожная плата за такой громадный долгъ. Подданный обязанъ повиноваться монарху, точно такъ же и жена обязана повиноваться своему мужу. А когда она упряма, зла, непріятна, криклива, не покоряется его благоразумной вол, то тогда она — преступнй возмутителя, измнница ея любящему повелителю. Мн стыдно, когда я вижу глупость женщинъ, объявляющихъ войну, въ то время, какъ он должны молить о мир, или ищущихъ первенства, господствованія, въ то время, какъ он обязаны служить, любить и повиноваться. И зачмъ наше тло такъ нжно, такъ слабо, такъ неспособно переносить труды и невзгоды міра,— если не для того, чтобы наши сердца и наши души были въ согласіи съ нашей вншностью? Смиритесь лучше, безумные и дерзкіе черви! Мой духъ, подобно вашему, былъ столь-же упрямъ и сердце такъ же гордо, и, можетъ быть, у меня было больше причинъ, чмъ у васъ, отвчать за слово словомъ, за угрозу угрозой, но теперь я вижу, что вс наши копья — не больше, какъ соломенка, что вся наша сила — не больше, какъ слабость, а наша слабость — безмрна. Когда мы воображаемъ себя сильне всхъ, тогда-то мы и слабе всхъ. А поэтому склоните головы къ ногамъ вашихъ мужей и смирите вашу гордость, потому что она безсмысленна. Мою покорность, если моему мужу угодно, я и этимъ могу доказать.

Петручіо. Вотъ это такъ жена! Подойди и поцлуй меня, Кэтъ.

Лученціо. Ты, другъ, счастливъ, она усмирена.

Винченціо. Какъ пріятно видть, когда дти такъ покорны.

Лученціо. И какъ непріятно видть, когда жены непокорны!

Петручіо. Ну, Кэтъ, идемъ. Пора спать. Мы вс трое женаты, но двое уже попались: закладъ вдь я выигралъ, хотя ты и попала въ блки. Ну, покойной ночи!

Петручіо и Катарина уходятъ.

Гортензіо. Ступай, счастливецъ, ты укротилъ одну изъ самыхъ неукротимыхъ женщинъ.

Лученціо. Это — истинное чудо, какъ хотите, что она такъ перемнилась (Уходитъ).

УСМИРЕНІЕ СТРОПТИВОЙ.

Намъ неизвстно ни одного изданія комедіи: ‘The Taming of the Shrew’ (усмиреніе строптивой) которое бы вышло раньше перваго in folio 1623 года. Но мы знаемъ пьесу подъ тмъ-же заглавіемъ, которая предшествовали шекспировской комедіи и въ которой нужно видть оригиналъ послдней. Хотя эта старая пьеса ‘The Taming of а Shrew’ появилась въ печать только въ 1594 году, но мы имемъ полное основаніе думать, что она была поставлена на сцену нсколькими годами раньше (во всякомъ случа не поздне 1592 г.). Многіе изъ новйшихъ критиковъ согласны въ томъ, что эта старая пьеса не вышла изъ подъ пера самого Шекспира, т. е. что она не представляетъ собой древнйшую форму его собственной комедіи, какъ думали нкоторые, но что это была работа другого автора, которой пользовался Шекспиръ. Безъ сомннія, она представляетъ большое сходство съ шекспировской пьесой въ развитіи дйствій, но діалоги уже обработаны самимъ Шекспиромъ, который воспользовался только нкоторыми разрозненными чертами оригинала. Дйствіе старой пьесы происходитъ въ Аинахъ, и Шекспиръ перемнилъ не только мсто дйствія, но и имена дйствующихъ лицъ: только имя строптивой — Катарина — взято изъ старой пьесы, наконецъ довольно самостоятельно обработана Шекспиромъ и та часть дйствія, которая изображаетъ передъ нами искательство жениховъ, добивающихся любви Біанки (въ старинной пьес у Катарины дв сестры).— Въ переработк Шекспиромъ старинной пьесы боле всего удивляетъ насъ то обстоятельство, что хотя онъ и воспользовался введеніемъ ея, содержащимъ эпизодъ о пьяномъ мдник, но совершенно выпустилъ продолженіе этого эпизода. Въ старинной пьес, посл того какъ Слэй перенесенъ по желанію лорда въ замокъ, гд передъ нимъ играютъ пьесу объ усмиреніи строптивой, представленіе два раза прерывается короткимъ діалогомъ между Слэемъ и лордомъ, пока наконецъ мдникъ засыпаетъ. По окончаніи представленія слуги лорда опять относятъ Слэя на то мсто, гд онъ заснулъ пьяный: здсь онъ просыпается и разсказываетъ подошедшему трактирному слуг, что онъ видлъ чрезвычайно замчательный сонъ, а когда слуга замчаетъ при этомъ, что его жена не хорошо приметъ его за то, что онъ спалъ на улиц, Слэй ободряетъ себя тмъ, что онъ знаетъ теперь по крайней мр, какъ нужно усмирить сварливую женщину. Такъ оканчивается старинная комедія. Въ пьес Шекспира этого окончанія не существуетъ. Трудно указать на причину, почему Шекспиръ отбросилъ это окончаніе. Чуть замтное измненіе въ заглавіи пьесы, сдланное Шекспиромъ, напротивъ того, объясняется довольно легко. Въ старинной пьес сказано: ‘Shrew’, а у Шекспира: ‘the Shrew’. По толкованіи Ульрици Шекспиръ этимъ измненіемъ въ заглавіи хотлъ указать что сюжетъ уже извстенъ изъ старой пьесы.

Вопросъ о томъ, есть-ли старинная пьеса — произведеніе другого, анонимнаго автора или же только первая редакція пьесы самого Шекспира, имъ-же написанная и только впослдствіи отчасти передланная, долгое время былъ яблокомъ раздора между критиками. Какъ мы видли, нкоторые изъ критиковъ склоняются къ мысли, что старинная пьеса не принадлежитъ Шекспиру, но при внимательномъ сличеніи и думаемъ, что можно придти и къ другому заключенію: старинная пьеса принадлежитъ цликомъ Шекспиру, который впослдствіи, въ новой редакціи, только дополнилъ и развилъ ее. Мы знаемъ, что Шекспиръ не разъ передлывалъ свои пьесы, напр., ‘Гамлета’, ‘Короля Лира’, ‘Ромео и Джульету’, ‘Видзорскихъ кумушекъ’ и пр. Легко могло случиться, что недовольной первоначальной редакціей своей пьесы ‘the Taming of а Shrew’, онъ передлалъ ее съ легкимъ измненіемъ въ заглавіи. Но у насъ есть и боле положительное доказательство. Старинная комедія была издана нкіимъ Котбертомъ Барби, который издавалъ также и другія пьесы Шекспира,— ‘Потерянныя усилія любви’ и ‘Ромео и Джульетту’. Въ 1606 году право изданія всхъ этихъ трехъ пьесъ (т. е. включая и ‘Усмиреніе строптивой’, въ первоначальной редакціи) переходитъ къ другому издателю Лангу въ одинъ и тотъ же день. Черезъ годъ право изданія ‘Гамлета’, ‘Ромео и Джульетты’, ‘Потерянныя усилія любви’ и ‘Усмиреніе строптивой’ вторично переходить къ третьему издателю, что и было занесено въ книги Stationer’s Hall опять-таки въ тотъ-же самый день. Не слдуетъ-ли изъ этого заключить, что вс эти пьесы, проданныя въ одинъ и тотъ же денъ одному и тому же издателю, принадлежатъ одному автору? Кром того, въ самомъ текст старинной комедіи мы имемъ свидтельство того, что она принадлежитъ Шекспиру. Въ комедіи упоминается деревня Barton-on-the-Heath, находящаяся по дорог изъ Стратфорда въ Оксфордъ, другая деревня, упоминаемая въ комедіи, Вильмекотъ находится въ одной верст отъ Стратфорда, тамъ, какъ извстно, жилъ Робертъ Арденъ, ддъ Шекспира съ материнской стороны, въ Вильмекот воспиталась и жила мать поэта. Наконецъ, самое имя Слэй (главное лицо пролога) очень часто встрчается въ Варвикшир, нкто Вильямъ Слэй былъ актеромъ въ театр ‘Глобусъ’ и, по преданію, исполнялъ роль Озрика въ ‘Гамлет’. Во всемъ этомъ, несомннно, отразились воспоминанія Шекспира о его родин, тмъ боле, что другого драматическаго писателя изъ Варвикшира въ то время не было.

Для опредленія времени появленія комедіи ‘Усмиреніе строптивой’, у насъ нтъ никакихъ, сколько-нибудь достоврныхъ основаній. Мэлонъ относитъ ее (т. е. вторичную обработку комедіи) къ 1594 году, а Гервинусъ причислилъ ее ‘къ первымъ драматическимъ опытамъ поэта’. Если, напротивъ, другіе приводятъ доказательства въ пользу боле поздняго происхожденія ея, то можно согласить эти различныя мннія на томъ, что пьеса во второй редакціи была написана въ 1594 году, но впослдствіи получила много прибавленій и измреній. Такъ называемые доггрели, т. е. неправильныя, простонародныя вирши, частое употребленіе которыхъ у Шекспира, всегда считается признакомъ ранняго происхожденія пьесы, и кром того, очень поверхностная характеристика, которая совершенно опредленно указываетъ на преобладающее вліяніе итальянской ‘комедіи масокъ’,— все это длаетъ въ высшей степени вроятнымъ предположеніе, что въ существенныхъ своихъ чертахъ настоящая пьеса была довольно раннимъ трудомъ поэта.

Стр. 74. Имя Петручіо находится въ одной комедіи, переведенной еще Аріосто Гаскойнемъ и названной: ‘I Suppositi’. Интрига, относящаяся къ любви Лученціо и Біанки, также напоминаетъ итальянскую комедію. Какъ и въ англійской комедіи, въ пьес Аріосто мы видимъ молодого человка, который мняется ролью и платьемъ съ своимъ слугой, чтобы такимъ образомъ обойти своего стараго соперника, и заставляетъ совершенно посторонняго выдавать себя за его отца. На это обстоятельство первый указалъ Фермеръ.

Стр. 75. ‘Мы пришли съ Ричардомъ Завоевателемъ’ — вмсто: съ Вильгельмомъ Завоевателемъ.

Стр. 75. Paucas pallabris — испорченное испанское Pocas palabras, т. е. поменьше словъ, точно также, какъ sessa — вмсто cessa — успокойся.

Стр. 77. ‘Я думаю, что ваша милость говоритъ о роли Сота’ — Сото — одно изъ дйствующихъ лицъ комедіи Бомонта и Флетчера, подъ заглавіемъ: ‘Довольная жена’.

Стр. 82. ‘То-есть домашняя матерія, что-ли?’ Тутъ непереводимая игра значеніями слова stuff — содержаніе, матерія и household stuff — домашній скарбъ.

Стр. 82. Конецъ дйствія. Нчто подобное, что случилось со Слэемъ, случилось въ дйствительности, въ начал Х столтія. Случай этотъ былъ разсказанъ, какъ дйствительный фактъ, Гуларомъ въ его ‘Сокровище превосходныхъ чудесныхъ исторій’. Англійскій компиляторъ, Ричардъ Эдвардсъ, пересказалъ это повствованіе Гулара и напечатанъ его въ сборник анекдотовъ въ 1571.

Стр. 83. ‘Предписаніямъ Аристотеля’.— Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ: stoics — стоики и stocks — палка.

Стр. 83. ‘Пока вы не сдлаетесь полюбезне и помягче’ Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ: court — ухаживать волочиться и cart — возить въ телг, привязывать къ телг преступника.

Стр. 86 Анна — сестра и повренная Дидоны.

Стр. 86. ‘Redime te captum quam queas minimo’ — искупи себя изъ плна сколь можно меньшимъ (дешевле).

Стр. 86. Дочь Агенора — Европа.

Стр. 89. ‘Колотить, синьоръ?’ — Тутъ непереводимая игра созвучіями слова to knock — колотить, стучать и бить.

Стр. 89. ‘Alia nostra casa ben venuto, molto honorato signior mio Petrucio’ — т. е. очень радъ видть тебя въ своемъ дом, многоуважаемый синьоръ Петручіо.

Стр. 89. ‘Дло не въ латыни’. Шекспиръ заставляетъ Груміо принять итальянскую рчь за латинскую, забывая, что онъ — итальянецъ.

Стр. 90. ‘Какъ возлюбленная Флоренція’.— Флоренцій — имя рыцаря, общавшаго жениться на одной ужаснйшей колдунь, съ условіемъ, что она отгадаетъ ему одну загадку, отъ которой зависла его жизнь. Поэтъ Гоуэръ, изобразившій эту колдунью въ поэм ‘Da Confessione amantis’, говоритъ, что она была похожа на мшокъ изъ холста.

Стр. 94. ‘Дочь прекрасной Леды’, т. е. Елена.

Стр. 97. ‘Няньчить обезьянъ въ аду’,— народная насмшка надъ старыми двами. Старыя двы, отказавшись няньчить дтей, должны въ наказаніе няньчить обезьянъ въ аду.

Стр. 98. ‘Небольшую связку греческихъ и латинскихъ книгъ’.— Въ эпоху Шекспира дамы высшаго сословія занимались древними языками.

Стр. 98. ‘Ваше имя — Лученціо? Вы откуда?’ Здсь, вроятно, пропущено нсколько строкъ, въ которыхъ Траніо говоритъ, что его имя Лученціо.

Стр. 100. ‘Игривйшей Кэтъ, потому что вс котята игривы’. Тутъ непереводимая игра словами dainties и cates — лакомства и Kate — Катарина, Катя, Кэтъ.

Стр. 101. ‘Движимость’. Тутъ непереводимая игра словами: move — двигать и moveable — мебель.

Стр. 101. ‘Напримръ, скамейки’ — презрительное выраженіе, вошедшее въ поговорку. ‘Cry you mercy, I took you for а join’d stool!’ — т. е. извините, я принялъ васъ за скамейку.

Стр. 103. ‘Держите себя потепле’. Поговорка, смыслъ которой теперь утерянъ.

Стр. 103. ‘Она не уступаетъ Гризельд’. Боккачіо разсказалъ вс испытанія, надъ которыми восторжествовала терпливая Гризельда въ сказк, которую онъ заимствовалъ изъ старыхъ французскихъ фабліо (см. ‘Декамеронъ’, 10-й день, Новелла X).

Стр. 105. ‘Оловянная и мдная посуда’. Оловянная посуда была въ то время очень дорога.

Стр. 106. ‘Я покрылъ твою карту десяткой!’ — Десятка была въ то время старшей картой въ игр.

Стр. 107. Наc ibat Simois, hic est Sigeia tellus,

Hic Steterat Priami regia celsa Senis.

T. e. тутъ протекалъ Симоисъ, вотъ земля Сигея, здсь возвышался царственный дворецъ стараго Пріама.

Стр. 107. ‘Стараго Панталона’. Панталонъ — дйствующее лицо простака въ итальянскихъ фарсахъ.

Стр. 112. ‘Это скоре копье’. тутъ непереводимая игра словами: bride-groom — женихъ, новобрачный и groom — конюхъ.

Стр. 116. ‘Эй, Джекъ, малый! Эй, малый!’ — начало старой псни: ‘Jack boy! ho boy!’

Стр. 116. ‘Посыпаны-ли полы?’ — Полы посыпались осокой.

Стр. 116. ‘Разостланы-ли ковры?’ — Коврами покрывались столы.

Стр. 118. ‘Гд ты, жизнь, которую я нкогда велъ?’ — Начало старой псни.

Стр. 119. Монахъ изъ ордена срыхъ

Шелъ по дорог…

Начало старой баллады.

Стр. 119. ‘Троилъ’ — собака.

Стр. 119. ‘Ну, вымойся, Кэтъ’. Въ то время было обыкновеніе умывать руки передъ столомъ и посл стола.

Стр. 119. ‘Мясо… возбуждаетъ раздражительность’,— старинное медицинское предположеніе.

Стр. 120. ‘Не давать спать коршуну, когда онъ не хочетъ слушаться’. Коршуновъ пріучаютъ къ охот также, какъ и слоновъ.

Стр. 124. ‘Ну, портной, показывай намъ украшеніе’. Женскими нарядами въ Шекспирово время занимались мужчины.

Стр. 127. ‘Ты многихъ наряжалъ, но меня не наряжай’, Тутъ непереводимая игра значеніями словъ: to face — одвать обмывать, презирать, вызывать, и to brave — убирать, наряжать, издваться, противиться.

Стр. 127. ‘Выходи съ запиской’. Тутъ непереводимая игра значеніями слова: bill — топоръ, скира, и bill — счетъ, записка.

Стр. 135. ‘Въ остроконечной шляп’.— А captain hat — родъ высокой заостренной къ верху шляпы. Эти шляпы носили въ то время только богатые англичане.

Стр. 138. ‘Поняли меня?’ Тутъ непереводимая игра значеніями словъ: conceive — понести и conceive — понять.

Стр. 142. ‘Хотя и попала въ блки’, т. е. въ цль, которая прежде красилась блой кракой, намекая такимъ образомъ на Біанку, потому что имя Біанки означаетъ блая.

Читайте также: