Кол было тринадцать лтъ, но въ семь его считали еще маленькимъ и мнніе его не всегда выслушивали. Но такъ было въ столовой, въ кухн же, куда онъ иногда украдкой пробирался, къ его словамъ почтительно прислушивались и считали его очень ученымъ и по всей наук превзошедшимъ, даже его гимназическія выходки не встрчали осужденія и за нихъ не читали нотацій, а, наоборотъ, покатывались со смху и говорили: ‘Ай да Коля молодецъ’.
Но въ одинъ роковой вечеръ его авторитетъ нсколько пошатнулся. На кухн вс были молчаливо настроены. Одинъ изъ родственниковъ кухарки, матросъ, былъ заподозрнъ въ убійств товарища, арестованъ, ему грозила каторга. Это было самое ужасное, чего ожидали на кухн, и тмъ боле поразило всхъ вычитанное въ газетахъ извстіе, что онъ приговоренъ къ смертной казни. Кухарка вздыхала, крестилась и плакала, лакей и няня сидли молча. Коля вспомнилъ, какъ отецъ, читая утромъ газету, сказалъ по поводу приговора: ‘такъ имъ, мерзавцамъ, и надо’. Желая показать, что и у него есть свое мнніе, какъ у большого, Коля произнесъ:
— По-моему и плакать не стоитъ, убійцамъ такъ и надо: не убивай. Повсятъ одного, другого, вотъ они и испугаются.
— Гршно вамъ, Колечка, такъ говорить,— вдругъ сурово произнесла няня.— Небось, былъ бы вашъ родной, такъ и жалко бы стало. Въ прошломъ году котенка утопилъ кучеръ, такъ и то вы плакали и очень себя разстроили.
Коля смутился, покраснлъ, понялъ, что вышло неладно, хотлъ сказать: ‘такъ вдь то котенокъ’, но стыдно стало, повертлся и очень обрадовался, когда его позвали изъ комнатъ.
Ночью ему приснился странный и страшный сонъ, такой ясный во всхъ подробностяхъ, что надолго врзался въ его памяти. Кол приснилось, что отецъ его всталъ разсерженный: онъ плохо спалъ ночь и искалъ предлога сорвать на комъ-нибудь свое дурное расположеніе духа. Какъ часто бываетъ во сн, нелпое не казалось нелпымъ, такъ не показалось Кол страннымъ, что отецъ сталъ вдругъ страшный и грозный и, увидя любимаго котенка Коли, бросился на него, котенокъ вырвался и убжалъ, а отецъ за нимъ, съ глазами, налитыми кровью, съ большимъ ножомъ въ рук.
— Оставь моего котенка, это мой котенокъ!
— Онъ твой? Значитъ и ты такой же! Значитъ, ты его подговорилъ бунтовать, мяукать по ночамъ, не давать мн спать! Я цлый день на васъ работаю, а вы — бунтовать! Повсить тебя надо! А котенка паршиваго я убью, чтобы духу его не было. Приговариваю его къ смертной казни!
Коля похолодлъ.
— Отецъ! отецъ!— Онъ бросился на колни.— Не убивай моего котенка, это мой котенокъ. Я его люблю и жить безъ него не могу.
— Авось не помрешь. Мы его повсимъ на пять минутъ, только на пять минутъ. И отлично. Спокойно спать можно будетъ и ты баловать меньше будешь.
У Коли заныло сердце, зубы застучали отъ волненія, но все совершилось съ быстротою молніи. Вотъ уже вислица готова посреди двора, и бдный котенокъ напрасно бьется въ большихъ, жесткихъ рукахъ кучера. А няня стоитъ рядомъ, крестится и приговариваетъ:
— Гршно. Очень мальчика разстроили.
Коля бросается къ ней, умоляетъ спасти, бросается передъ ней на колни, но она отстраняетъ его и произноситъ свою обычную фразу:
— Такъ Господь Богъ повеллъ.
А страшное дло идетъ своимъ чередомъ: уже готова петля, уже надваютъ ее на голову бднаго котенка.
— Ай, ай, ай!— кричитъ Коля.— Что же это такое? Не смйте! Его Богъ создалъ! Какъ вы смете противъ Бога?!..
Кто-то его толкаетъ, онъ падаетъ… и просыпается. Руки лежатъ на груди, на лбу выступилъ холодный потъ, сердце бьется и замираетъ. Комната слабо освщена лампадой, въ ногахъ кровати лежитъ, свернувшись и слегка посапывая, котенокъ. Коля всхлипываетъ отъ нервнаго потрясенія, отъ радости, прижимаетъ къ себ котенка, цлуетъ, гладитъ, а на душ еще тревожно и жутко.
М. Ассъ.
‘Женскій сборникъ в пользу ялтинского попечительства о прізжихъ больныхъ…’, М., 1915