Труды императорской Российской Академии, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1841
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 4. Статьи и рецензии (1840-1841).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1954
88. Труды императорской Российской Академии. Санкт-Петербург. В типографии императорской Российской Академии. 1840. Три части. В 8-ю д. л. В I-й части 274, во II-й — 254, в III-й — 232 стр.1
В каждой части ‘Трудов императорской Российской Академии’ есть что-нибудь замечательное: в первой — статья г. Поленова ‘Отправление брауншвейгской фамилии из Холмогор в датские владения’, во второй — статья г. Арсеньева ‘Царствование Петра II’,которая, впрочем, была уже издана в 1839 году особою книжкою, рассмотренною в IV томе ‘Отечественных записок’ того же года (см. Библиографическую хронику, стр. 15—23), в третьей части примечательны ученые статьи: ‘О бывшем монгольском городе Укеке’ (перевод из сочинений академика Френа), ‘Сартак Батый. Мангу-Хан’ Д. И. Языкова, да в смеси: ‘О рукописях, относящихся до русской истории, хранящихся в Дрезденской королевской библиотеке’ и ‘Доношение В. Тредьяковского, поданное президенту Академии Наук графу Разумовскому’. Не менее интересна и статья г. Лобанова: ‘Мнения о духе и словесности, как иностранной, так и отечественной’. Кроме литературного и академического значения, эта статья имеет еще и значение историческое: это собственно речь, читанная почтенным автором в императорской Российской Академии 18 января 1836 года и разобранная Пушкиным в его ‘Современнике’ 1836 года (т. III, стр. 94—106).2 Хотя мы и не согласны с мнением великого поэта, будто бы ‘форма этой речи была неопределенная и вовсе не академическая’ и будто бы это была ‘краткая статья, вроде журиальных отметок, помещавшихся в то время в ‘Литературных прибавлениях к ‘Русскому инвалиду» издателем их, покойным Воейковым’,— но тем не менее нам кажется, что разбор речи г. Лобанова, написанный Пушкиным, было бы кстати напечатать вместе с самою речью в этом же III-м томе ‘Трудов императорской Российской Академии’, тем более, что Пушкин сам был членом оной Академии. Статья почтенного академика, о коей идет речь, исполнена энергии в выражении, отличается густотою красок и — смеем заметить — немного насчет истины. Г-н Лобанов, конечно, не без основания нападает на французскую романтическую школу, но его нападки могли иметь вид истины назад тому лет пять, ибо тогда это был вопрос современный, а теперь это дело прошлое, почти забытое…. Еще менее можно согласиться касательно гибельного будто бы влияния помянутой школы на русскую литературу: ни о дин, решительно ни один русский писатель не подчинялся влиянию французской школы, между тем как влияние английской и немецкой литературы на многих было весьма заметно. Да и как могла русская литература повторять то, что порождала неистовая школа, корда на каждой русской книге стоит благодетельное ‘печатать позволяется’? Нет, слава богу, мы уже не подражаем французским писателям — именно с тех пор, как перестали не только удивляться гению Корнеля, Расина, Буало, Вольтера, Кребильона, Дюсиса, Жан-Батиста Руссо, Делиля, но и почитать их поэтами и читать их обточенные, галантерейные произведения… Еще менее справедливыми находим мы факты из современной русской литературы, приводимые почтенным академиком в доказательство будто бы вредного влияния французского духа на нашу литературу: ни в одном журнале никто не называл Ломоносова педантом, не глумился над Карамзиным, но во всех журналах отзываются об этих великих людях русской земли с должным уважением. Если же теперь журналы не так сильно восхищаются Державиным и не так часто говорят о нем, как восхищалось им и говорило о нем старое поколение, и если сама публика не читает его, то с этим делать нечего: в литературе всякий волен иметь свое мнение и свой вкус, и у всякой эпохи есть свои предметы уважения, удивления и поклонения. Было же время, когда ‘Федра’ Расина, так прекрасно переведенная г-м Лобановым, почиталась первейшею трагедиею в мире, так что посредственный перевод ее мог доставить известность иному бесталанному писаке, а теперь кто станет говорить о ‘Федре’ или помнить о ее переводе, когда может читать ‘Гамлета’ и ‘Макбета’ в переводе г. Вронченко? — Может быть, ‘Димитрий Донской’ Озерова и в самом деле не лишен поэзии, но как же можно читать его теперь, не говорим — после ‘Бориса Годунова’ Пушкина, но даже после ‘Димитрия Самозванца’ г. Хомякова?
1. ‘Отеч. записки’ 1841, т. XIV, No 2 (ценз. разр. 1/II), отд. VI, стр. 35—36. Без подписи.
2. В журнальном тексте ошибочно указан том I.