Трое в одной лодке (кроме собаки), Джером Джером Клапка, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 162 минут(ы)

Джеромъ К. Джеромъ

Трое в одной лодк (кром собаки)

Three Men in a Boat (To Say Nothing of the Dog), 1889.

Перевод М. А. Энгельгардта

Предисловіе.

Главное достоинство этой книги не въ изяществ стиля, не въ обиліи полезныхъ свдній, которыя можно изъ нея почерпнуть, а въ правдивости и простот. На ея страницахъ вы найдете отчетъ о дйствительно случившихся событіяхъ. Авторъ постарался только прикрасить ихъ, но и тутъ не приложилъ особеннаго усердія. Джорджъ, Гаррисъ и Монморанси не поэтическіе идеалы, а живыя существа съ мясомъ и кровью, — особенно Джорджъ, который вситъ четыре съ половиной пуда. Другія произведенія превзойдутъ это глубиною мысли и знаніемъ человческой природы, другія книги могутъ поспорить съ этой въ отношеніи оригинальности и объема, но въ отношеніи безнадежной и неисправимой правдивости ни одна изъ извстныхъ міру книгъ не можетъ соперничать съ этой. Это достоинство боле всякаго другого сдлаетъ книжку драгоцнной въ глазахъ серьезнаго читателя и увеличитъ значеніе полезнаго урока, который въ ней заключается.

Лондонъ, августъ 1889 г.

Глава I.
Три инвалида. — Страданія Джорджа и Гарриса. — Жертва ста семи роковыхъ недуговъ. — Полезныя предписанія. — Какъ лчить разстройство печени въ дтскомъ возраст. — Мы вс заработались и нуждаемся въ отдых. — Недля на бурныхъ волнахъ. — Джорджъ предлагаетъ поздку по рк. — Возраженія Монморанси. — Ршеніе большинствомъ трехъ голосовъ противъ одного.

Насъ собралось четверо: Джорджъ, Вильямъ-Самуэлъ Гаррисъ, я и Монморанси. Мы сидли въ моей комнат, курили и толковали о томъ, какъ мы плохи, то-есть, я хочу сказать, плохи съ медицинской точки зрнія.

Вс мы чувствовали себя скверно и были очень разстроены этимъ. Гаррисъ сообщилъ, что по временамъ у него бываютъ такіе сильные припадки головокруженія, что онъ почти теряетъ сознаніе, а Джорджъ сказалъ, что у него тоже бываютъ такіе припадки и онъ также почти теряетъ сознаніе. У меня же печень была не въ порядк. Я знаю, что имютъ печень, потому что какъ разъ передъ этимъ прочелъ объявленіе о патентованныхъ пилюляхъ противъ разстройства печени, гд перечислялись вс симптомы, по которымъ больной можетъ опредлить у себя этотъ недугъ. И вс эти симптомы оказались у меня.

Удивительная вещь: всякій разъ, когда мн случится прочесть описаніе какой-нибудь болзни, я прихожу къ заключенію, что она гнздится во [5]мн, и при томъ въ опаснйшей форм. Всякій разъ діагнозъ оказывается схожимъ съ моими ощущеніями.

Зашелъ я какъ-то въ Британскій музей, чтобы прочесть о какой-то легкой болзни, кажется, о крапивной лихорадк, которая меня донимала. Взялъ книгу, прочелъ все, что мн нужно было, а тамъ какъ-то нечаянно сталъ переворачивать листы и просматривать главы о другихъ болзняхъ. Не помню, какая подвернулась мн сначала, — какой-то ужасный, убійственный недугъ, — но только не усплъ я прочесть до половины списокъ симптомовъ-предвстниковъ болзни, какъ уже почувствовалъ, что зараженъ ею.

Съ минуту я сидлъ, оцпенвъ отъ ужаса, а затмъ, не то машинально, не то съ горя, снова сталъ перелистывать книгу. Встртилъ тифозную горячку, пробжалъ симптомы и убдился, что у меня тифозная горячка, что я захватилъ ее уже нсколько мсяцевъ тому назадъ, но до сихъ поръ не замчалъ, дале наткнулся на пляску св. Витта и, какъ и слдовало ожидать, убдился, что у меня и пляска св. Витта. Тутъ я не на шутку заинтересовался своимъ состояніемъ, ршилъ изслдовать его досконально и принялся за чтеніе въ алфавитномъ порядк, начиная съ артрита, при чемъ уврился, что онъ у меня есть и что острый періодъ начнется послзавтра. Брайтову болзнь я нашелъ у себя въ измненной форм, такъ что, повидимому, могъ разсчитывать прожить съ ней многіе годы. Холера оказалась у меня съ тяжкими осложненіями, а съ дифтеритомъ я, кажется, родился. Я добросовстно проштудировалъ весь алфавитъ, и единственная болзнь, которой у меня не оказалось, была блдная немочь.

Въ первую минуту я былъ непріятно пораженъ такой опрометчивостью. Почему я не заболлъ блдной немочью? Откуда это непростительное упущеніе? Потомъ, однако, мене алчныя чувства взяли перевсъ. Я вспомнилъ, что у меня оказались вс остальныя болзни, извстныя въ фармакологіи, и ршилъ, что не буду такимъ себялюбивымъ и обойдусь ужъ какъ-нибудь безъ блдной немочи. Подагра въ своей злйшей форм явилась у меня безъ моего вдома, а чахоткой я, кажется, страдалъ съ дтства. Посл чахотки не было никакихъ болзней, и я ршилъ, что дальше мн нечего читать.

Я слъ и задумался. Я думалъ, какой интересный случай я представляю съ медицинской точки зрнія, и какимъ былъ бы я пріобртеніемъ для медицинской академіи. Студентамъ не нужно было бы ‘таскаться по госпиталямъ’, если бы я былъ къ ихъ услугамъ. Я самъ представлялъ цлый госпиталь. Стоило бы поухаживать за мной, а тамъ получай дипломы.

Затмъ я задалъ себ вопросъ, сколько же мн остается жить? Я попытался произвести діагнозъ надъ самимъ собою. Пощупалъ пульсъ. Сначала вовсе не могъ найти пульса. Потомъ онъ какъ-то сразу явился. Я досталъ часы и сосчиталъ. Пульсъ оказался 147 въ минуту. Потомъ я попытался отыскать сердце. Но не могъ найти своего сердца. Оно совсмъ перестало биться. Впослдствіи я пришелъ къ убжденію, что оно все время оставалось на мст и все время билось, но ручаться за это не могу. Я ощупалъ себя спереди, начиная съ того, что я называю своей таліей, до головы, освидтельствовалъ оба бока, пошарилъ и по спин, но ничего не нашелъ и не почувствовалъ. Тогда я попытался осмотрть свой языкъ. Я высунулъ его какъ могъ дальше, зажмурилъ одинъ глазъ, а другимъ попытался осмотрть. Но увидалъ только кончикъ и боле чмъ когда-либо убдился посл этого осмотра, что у меня скарлатина.

Я вошелъ въ библіотеку веселымъ, здоровымъ парнемъ. Я выбрался изъ нея жалкой развалиной.

Я отправился къ моему врачу. Это мой старый однокашникъ, и когда мн кажется, что я боленъ, онъ щупаетъ мой пульсъ, смотритъ языкъ, разговариваетъ со мной о погод, и все это даромъ. Теперешнее мое посщеніе должно было вознаградить его. ‘Для доктора, — думалось мн, — всего важне практика. Пусть же онъ займется мною. Я доставлю ему больше практики, чмъ семьсотъ обыкновенныхъ, дюжинныхъ паціентовъ, страдающихъ однимъ-двумя недугами’. Итакъ, я отправился къ нему и засталъ его дома.

— Ну-съ, что у васъ такое? — спросилъ онъ.

— Дорогой мой, — отвчалъ я, — не стану отнимать у васъ времени, перечисляя, что такое у меня. Жизнь коротка, и вы можете умереть, прежде чмъ я успю кончить. Но я вамъ скажу, чего у меня нтъ. У меня нтъ блдной немочи. Почему, — ей Богу, не знаю, но фактъ тотъ, что у меня ея нть. Зато все остальное у меня есть.

И я разсказалъ ему, какимъ образомъ пришелъ къ этому открытію.

Тогда онъ раздлъ меня, осмотрлъ, схватилъ мою руку выше кисти, потомъ стукнулъ меня въ грудь, когда я вовсе не ожидалъ этого — совершенно неблагородный поступокъ, на мой взглядъ, — потомъ ткнулъ меня головой. Затмъ услся за столъ, написаль рецепть, сложилъ его, отдалъ мн, а я положилъ его въ карманъ и ушелъ.

Я не сталъ читать рецептъ. Я отправился въ ближайшую аптеку и отдалъ его аптекарю. Тотъ прочелъ и возвратилъ его мн, сказавъ, что ему нечего съ нимъ длать.

— Да вдь вы аптекарь? — спросилъ я.

— Да, я аптекарь, — отвчалъ онъ. — Если бы у меня была бакалейная лавка и ресторанъ, я былъ бы радъ услужить вамъ, но я, къ сожалнію, только аптекарь.

Я прочелъ рецептъ. Вотъ его содержаніе:

1 порція бифштекса,

1 пинта горькаго пива

Каждые 6 часовъ.

Прогулка въ десять миль по утрамъ.

Ложиться въ постель ровно въ 11 ч. каждую ночь.

Кром того, не набивайте себ голову вещами, которыхъ вы не понимаете.

Я послдовалъ этимъ предписаніямъ, и съ очень хорошимъ результатомъ — по крайней мр для меня, такъ какъ до сихъ поръ остался въ живыхъ.

Въ настоящемъ случа, возвращаясь къ разстройству печени, я нашелъ въ себ вс признаки этой болзни, и прежде всего важнйшій: ‘общую неохоту къ какому бы то ни было труду’.

Сколько я выстрадалъ изъ-за этого симптома, и пересказать нтъ силъ. Съ самыхъ юныхъ лтъ я мучился этимъ недугомъ. Въ дтств онъ не оставлялъ меня ни на одинъ день. Тогда еще не понимали, что это — болзнь. Въ то время медицинская наука еще далеко не достигла такой степени совершенства, какъ нын, и мой недугъ приписывали лности.

— Ступай, ступай за работу, лнивый чертенокъ, — говорили мн, безъ сомннія, потому, что не знали о моей болзни.

Вмсто пилюль я получалъ головомойки. И, странное дло, он нердко помогали мн. Да, въ то время хорошая головомойка производила лучшее дйствіе на мою печень и заставляла меня быстре и прилежне приниматься за работу, чмъ нын цлая коробка пилюль.

Впрочемъ, вдь это вещь извстная: простыя, старомодныя лкарства нердко оказываются дйствительне всевозможныхъ дорогихъ препаратовъ.

Мы просидли съ полчаса, разсказывая другъ другу о нашихъ болзняхъ. Я объяснилъ Джорджу и Вильяму Гаррису, какъ я себя чувствую по утрамъ, когда встаю съ постели, Вильямъ Гаррисъ сообщилъ намъ, какъ онъ чувствуетъ себя по вечерамъ, когда ложится въ постель, а Джорджъ всталъ на коврикъ у камина и далъ намъ выразительное и сильное мимическое представленіе, показавъ, какъ онъ чувствуетъ себя по ночамъ.

Джорджъ воображаетъ, будто онъ боленъ, только, знаете ли, этого никогда не было въ дйствительности.

Тутъ мистриссъ Поппетсъ постучалась къ намъ и спросила, будемъ ли мы ужинать. Мы грустно улыбнулись другъ другу и ршили, что намъ, пожалуй, будетъ полезно проглотить кусочекъ-другой. Гаррисъ замтилъ, что небольшое количество пищи въ желудк часто хорошо дйствуетъ при болзни, и мистриссъ Поппетсъ принесла ужинъ, мы услись за столъ и принялись за котлетки съ луковымъ соусомъ и за пирогъ съ ревеннымъ вареньемъ.

Вроятно, я былъ очень слабъ, потому что спустя полчаса или около того уже вовсе не хотлъ сть — вещь необычайная для меня — и отказался отъ сыра.

Исполнивъ этотъ долгъ, мы снова налили стаканы, закурили трубки и вернулись къ обсужденію вопроса о нашемъ здоровь. Чмъ, собственно, мы страдали, никто изъ насъ не могъ опредлить вполн точно, но единодушное заключеніе было таково, что наши недуги, каковы бы они ни были, — результатъ переутомленія.

— Отдыхъ, вотъ что намъ нужно, — сказалъ Гаррисъ.

— Отдыхъ и перемна, — сказалъ Джорджъ. — Крайнее напряженіе мозга произвело общее угнетающее дйствіе на нашу нервную систему. Новыя впечатлнія, отсутствіе необходимости мыслить возстановятъ наше умственное равновсіе.

У Джорджа есть двоюродный братъ, студентъ-медикъ, такъ что онъ обладаетъ, такъ сказать, семейно-врачебной манерой излагать вещи.

Я согласился съ Джоржемъ и замтилъ, что намъ слдуетъ поискать какой-нибудь захолустный, старосвтскій уголокъ, вдали отъ буйной толпы, и провести недльку среди мирныхъ полей, какой-нибудь забытый міромъ закоулокъ, сонное царство, въ сторон отъ шумнаго свта, какое-нибудь уютное гнздышко на утесахъ Темзы, гд лишь слабо отдаются бурныя волны XIX вка.

Гаррисъ сказалъ, что, по его мннію, это чепуха. Онъ прибавилъ, что знаетъ именно такой уголокъ, гд ложатся въ постель въ восемь часовъ и гд нельзя достать газеты ни даромъ, ни за деньги.

— Нтъ, — прибавилъ онъ, — если вы хотите отдохнуть и развлечься, то нтъ ничего лучше поздки по морю.

Но я горячо возсталъ противъ поздки по морю. Поздка по морю хороша, когда длится два мсяца, а хать на одну недлю — только огорченіе.

Вы отправляетесь въ понедльникъ, намреваясь весело провести время. Вы посылаете послднее прости публик, остающейся на берегу, закуриваете длиннйшую изъ вашихъ трубокъ и принимаетесь разгуливать по палуб, точно вы одновременно капитанъ Кукъ, сэръ Френсисъ Дрэкъ и Христофоръ Колумбъ. Во вторникъ вы жалете, что похали. Въ среду, четвергъ и пятницу вы рады умереть. Въ субботу вы уже въ силахъ проглотить стаканъ чаю, сидть на палуб и отвчать слабой ласковой улыбкой сострадательнымъ людямъ, которые спрашиваютъ васъ, какъ вы себя чувствуете. Въ воскресенье вы начинаете уже ходить и принимать твердую пищу. И только въ понедльникъ, стоя съ чемоданомъ и зонтикомъ на шкафут и готовясь выйти на пристань, вы начинаете наслаждаться поздкой.

Мой зять предпринялъ однажды небольшую поздку по морю для поправленія здоровья. Онъ купилъ обратный билетъ отъ Лондона до Ливерпуля, и по прізд въ Ливерпуль единственной его заботой было продать обратный билетъ.

Онъ предлагалъ его по всему городу съ огромной уступкой и, наконецъ, продалъ случайно за восемнадцать пенсовъ желчному молодому человку, которому доктора предписали поздку на морской берегъ и физическія упражненія.

— Морского берега, — сказалъ мой зять, нжно всовывая ему въ руку билетъ, — вамъ хватитъ на всю жизнь, а физическихъ упражненій у васъ будетъ на корабл больше, чмъ если бы вы вздумали кувыркаться на суш.

Самъ онъ, мой зять, вернулся домой по желзной дорог. Онъ говоритъ, что Сверо-Западная желзная дорога достаточно здорова для него.

Другой мой знакомый тоже отправился на недлю въ море, и передъ самымъ отъздомъ буфетчикъ спросилъ у него, намренъ ли онъ платить за каждое блюдо отдльно или заплатитъ разомъ за недлю впередъ.

Буфетчикъ рекомендовалъ послдній способъ, какъ боле дешевый. Онъ сказалъ, что возьметъ за недлю два фунта пять шиллинговъ. На завтракъ будетъ рыба и жареное мясо. Поздній завтракъ подается въ часъ и состоитъ изъ четырехъ блюдъ. Обдъ въ шесть часовъ: супъ, рыба, entrИe, мясо, цыплята, салатъ, варенье, сыръ и дессертъ. Въ десять часовъ мясо на ужинъ.

Мой другъ подумалъ, что выгодне будетъ заплатить два фунта пять шиллинговъ (онъ хорошій докъ), и такъ и поступилъ.

Къ позднему завтраку они были за Ширнессомъ. Онъ не чувствовалъ такого аппетита, какъ ожидалъ, и сълъ только кусочекъ варенаго мяса и земляники со сливками. Онъ много размышлялъ посл завтрака: иногда ему казалось, что онъ цлыя недли питался варенымъ мясомъ, иногда, что цлые годы сидлъ на земляник со сливками.

Повидимому, ни мясо, ни земляника не чувствовали себя хорошо въ его желудк, — оба казались недовольными.

Въ шесть часовъ ему сказали, что обдъ поданъ. Это извстіе вовсе не возбудило въ немъ восторга, но, вспомнивъ, что надо же выручать свои два фунта пять шиллинговъ, онъ всталъ и, придерживаясь за канаты и все, что попадалось подъ руку, спустился въ каюту. Пріятный запахъ лука и поджареннаго окорока, рыбы и зелени встртилъ его тамъ, и буфетчикъ подошелъ къ нему съ масляной улыбкой н спросилъ:

— Чмъ могу служить вамт, сэръ?

— Уведите меня отсюда, — отвтилъ онъ слабымъ голосомъ.

И его подхватили подъ-руки, вывели на палубу, и оставили тамъ на произволъ судьбы.

Въ теченіе четырехъ слдующихъ дней онъ велъ аскетическій образъ жизни, питаясь капитанскими галетками и содовой водой, но къ суббот уже настолько поправился, что могъ выпить стаканъ слабаго чая съ черствой булкой, а въ понедльникъ чуть не обълся куринымъ супомъ. Во вторникъ онъ оставилъ корабль и, уходя съ пристани, бросалъ на него тоскливые взоры.

‘Уходитъ, — думалъ онъ, — уходитъ и увозитъ съ собой на два фунта пять шиллинговъ пищи, которая принадлежитъ мн и которой я не воспользовался’.

Онъ говорилъ потомъ, что если бы ему дали еще денекъ, онъ вернулъ бы свои два фунта пять шиллинговъ.

Итакъ, я высказался противъ поздки по морю. Я не о себ хлопоталъ, мн вдь все равно, но я боялся за Джорджа. Джорджъ отвчалъ, что ему все равно, и онъ не прочь отъ поздки, во совтуетъ Гаррису и мн отказаться отъ нея, такъ какъ увренъ, что мы заболемъ. Гаррисъ сказалъ, что не можетъ понять, какъ это люди ухитряются болть на мор — по его мннію, они просто притворяются, воображая, что это очень интересно, — и прибавилъ, что нсколько разъ старался заболть, но никогда не могъ.

При этомъ онъ разсказалъ намъ о своемъ перезд черезъ Ламаншъ въ бурную погоду, когда вс пассажиры попрятались по каютамъ, и только онъ да капитанъ остались на палуб какъ ни въ чемъ не бывало. Иногда какъ ни въ чемъ не бывало оказывались онъ да младшій помощникъ, вообще такихъ было двое: онъ и еще кто-нибудь. Когда же не бывало никого другого, то оставался онъ одинъ.

Странное дло, никто никогда не страдаетъ морской болзнью на суш. На мор вы встрчаете тысячи больныхъ, хоть прудъ пруди ими, но я ни разу не встрчалъ на суш человка, который бы зналъ, что такое морская болзнь. Куда дваются легіоны плохихъ моряковъ, которыми кишитъ каждое судно, когда они выходятъ на берегъ, — неразршимая загадка.

Впрочемъ, если большинство людей походятъ на парня, котораго я встртилъ однажды на ярмутскомъ пароход, то я, пожалуй, могу разршить эту кажущуюся загадку. Не помню, гд это было, но онъ лежалъ, высунувшись изъ пушечнаго люка, въ самой опасной поз. Я подошелъ къ нему и попытался спасти его.

— Эй, отодвиньтесь подальше, — сказалъ я, дергая его за плечо. — Вы свалитесь за бортъ.

— О, туда мн и дорога! — отвчалъ онъ, и я оставилъ его въ поко.

Три недли спустя я встртилъ его въ Батскомъ отел. Онъ разсказывалъ о своихъ путешествіяхъ и въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ говорилъ о своей любви къ морю.

— Хорошій морякъ! — повторилъ онъ въ отвтъ на завистливое замчаніе какого-то милаго молодого человка. — Нтъ, признаюсь, я однажды чувствовалъ себя плохо. Это было за мысомъ Горномъ. На другой день корабль пошелъ ко дну.

Тутъ вмшался я.

— Кажется, вамъ было немножко не по себ на ярмутскомъ пароход, когда вы еще хотли вывалиться за бортъ.

— На ярмутскомъ пароход? — повторилъ онъ съ очевиднымъ смущеніемъ.

— Ну, да, въ пятницу, три недли тому назадъ.

— А, да, да, — отвчалъ онъ, оживляясь, — теперь припоминаю. У меня страшно болла голова. Это все отъ пикулей. Въ первый разъ въ жизни мн пришлось сть такія скверныя пикули на порядочномъ пароход. Вы ихъ пробовали?

Я лично открылъ прекрасное средство противъ морской болзни. Нужно раскачиваться въ тактъ съ кораблемъ. Нужно стать посреди палубы, и если корабль качаетъ, наклоняться въ противоположномъ направленіи: такимъ образомъ вы постоянно сохраняете вертикальное положеніе. Когда носъ корабля поднимается, вы наклоняетесь впередъ, пока не ткнетесь носомъ о палубу, когда же поднимается корма, — опрокидываетесь на спину. Это годится на часъ, на два, но нтъ возможности раскачиваться такимъ образомъ цлую недлю.

— Предпримемъ поздку по рк, — предложилъ Джорджъ.

Онъ прибавилъ, что въ этой поздк мы найдемъ свжій воздухъ, физическое упражненіе и покой, что постоянная перемна пейзажа будетъ развлекать насъ, а работа съ веслами благотворно повліяетъ на нашъ аппетитъ и сонъ.

Гаррисъ посовтовалъ Джорджу не предпринимать ничего такого, что могло бы заставить его спать больше, чмъ онъ спитъ въ обыкновенное время: это было бы опасно. Онъ добавилъ, что не совсмъ понимаетъ, какимъ образомъ Джорджъ ухитрится спать больше, чмъ теперь, если принять въ разсчетъ, что въ суткахъ всего двадцать четыре часа, — все равно зимою или лтомъ. Если же ему это удастся, то онъ будетъ то же, что мертвый, — и такимъ образомъ избавится отъ издержекъ на столъ и квартиру.

Впрочемъ, Гаррисъ замтилъ, что поздка по рк вполн по его вкусу, мн она тоже нравилась, и мы оба одобрили идею Джорджа такимъ тономъ, словно насъ удивляло, что Джорджъ можетъ придумать что-нибудь разумное.

Единственный, кому этотъ проектъ не понравился, былъ Монморанси. Монморанси терпть не можетъ ркъ.

— Для васъ это хорошо, братцы, — разсуждаетъ онъ, — вы это любите, но я не люблю. Мн тамъ нечего длать. Къ природ я равнодушенъ, я не курю. Если я увижу крысу, вы не остановитесь, а если я засну, вы будете себ плыть дальше и вывернете меня изъ лодки. Нтъ, если желаете знать мое мнніе, такъ по-моему, это чистйшая чепуха.

Какъ бы то ни было, насъ было трое противъ одного, и поздка была ршена.

Глава II.
Обсужденіе плановъ. — Ночевка подъ открытымъ небомъ въ хорошую погоду. — То же въ дурную. — Компромиссъ. — Отношеніе къ нему Монморанси. — Опасенія за недолговчность Монморанси и ихъ несостоятельность.

Мы достали карту и принялись обсуждать планъ поздки.

Мы ршили отправиться въ ближайшую субботу изъ Кингстона. Гаррисъ и я подемъ туда и наймемъ лодку до Чертсея, а Джорджъ, которому нельзя отлучиться изъ Сити до двухъ часовъ (онъ ходитъ въ контору спать отъ десяти до четырехъ ежедневно, за исключеніемъ субботы, когда его будятъ и выпроваживаютъ въ два часа), прідетъ поздне. Будемъ мы ‘ночевать въ пол’ или останавливаться въ гостиницахъ?

Джорджъ и я стояли за ночевку въ пол. Это такъ дико, привольно, патріархально!

Багряные лучи заходящаго солнца тихо гаснутъ среди холодныхъ, мрачныхъ облаковъ. Птицы умолкаютъ, и только жалобный стонъ водяной курочки да рзкій крикъ коростеля нарушаютъ таинственную тишину сонныхъ водъ, въ которыхъ умирающій день испускаетъ послднее дыханіе.

Изъ темныхъ рощъ безшумно выскользаютъ духи ночи, срыя тни, гася послдніе отблески свта, разбгаются они неслышными, незримыми стонами по прибрежнымъ лугамъ, по тоскливо шумящимъ камышамъ, а ночь съ своего мрачнаго престола развертываетъ свои черныя крылья надъ потемнвшимъ міромъ и воцаряется въ своемъ волшебномъ дворц, озаренномъ мерцающими звздами.

Мы причаливаемъ къ какому-нибудь укромному уголку, раскидываемъ палатку и варимъ на костр скромный ужинъ. Потомъ закуриваемъ трубки и коротаемъ время въ веселой бесд, между тмъ какъ рка плещется вокругъ нашей лодки и разсказываетъ намъ свои чудесныя старинныя сказки, тихо напваетъ свою старую колыбельную псенку, которую поетъ уже столько тысячелтій и будетъ пть еще много тысячелтій, прежде чмъ голосъ ея станетъ хриплымъ и разбитымъ отъ старости, и намъ чудится порою, что мы, столько разъ покоившіеся на ея зыбкомъ лон, понимаемъ эту псенку, хотя и не можемъ передать ее словами.

Мы сидимъ на ея берегу, пока луна поднимается на горизонт и цлуетъ ее братскимъ поцлуемъ и стискиваетъ ее въ своихъ серебряныхъ объятіяхъ, слушаемъ, какъ она струится съ вчной псней, съ вчнымъ ропотомъ къ своему господину — морю, пока наши голоса не замрутъ и трубки не потухнутъ, и довольно дюжинные, обыкновенные молодые люди, мы чувствуемъ необычайную полноту мыслей, грустныхъ и въ то же время сладкихъ, и теряемъ охоту говорить, и, наконецъ, улыбаемся, встаемъ, выколачиваемъ пепелъ изъ потухшихъ трубокъ, желаемъ другъ другу ‘покойной ночи’ и, убаюканные ропотомъ волнъ и шумомъ деревьевъ, засыпаемъ при свт величавыхъ, спокойныхъ звздъ. Мы видимъ во сн, что земля снова помолодла и блещетъ юностью, какъ сотни вковъ тому назадъ, когда заботы и печали еще не избороздили морщинами ея лица, а грхи и безуміе ея дтей еще не состарили ея любящаго сердца, когда пороки мишурной цивилизаціи еще не вырвали насъ изъ ея нжныхъ объятій, а ядовитый смхъ искусственнаго условнаго быта еще не заставилъ насъ стыдиться простой жизни на ея широкомъ лон, гд тысячи лтъ тому назадъ родилось человчество…

— А что, если пойдетъ дождь? — спросилъ Гаррисъ.

Гарриса ршительно ничмъ не проберешь. Въ немъ нтъ ни на грошъ поэзіи, никакихъ порывовъ къ недосягаемому. Гаррисъ никогда не ‘плачетъ, не зная о чемъ’. Если вы замтите у Гарриса слезы на глазахъ, то будьте уврены, что онъ нался сырого лука или хватилъ лишняго.

Если вамъ случится стоять съ Гаррисомъ на берегу моря, и вы скажете ему:

— Слышите! Это русалки поютъ глубоко подъ шумными волнами, это звучитъ похоронная пснь морскихъ духовъ надъ тлами утопленниковъ, опутанныхъ водорослями, — онъ возьметъ васъ подъ-руку и отвтитъ:

— Полноте, старина, я знаю, что это такое: просто вы озябли. Пойдемте-ка, я знаю тутъ поблизости мстечко, гд можно хватить стаканчикъ отличнйшаго шотландскаго виски, и всю простуду какъ рукой сниметъ.

Гаррисъ всегда знаетъ поблизости мстечко, гд можно найти что-нибудь блистательное по части выпивки. Я думаю, что если вы повстрчаете Гарриса въ раю (говорю только для примра), то онъ тотчасъ заявитъ вамъ:

— Радъ васъ видть, старина, пойдемте-ка, я знаю тутъ поблизости мстечко, гд намъ дадутъ отличнйшаго нектара.

Впрочемъ, въ настоящемъ случа, имя въ виду ночевку подъ открытымъ небомъ, его практическое замчаніе пришлось кстати. Дйствительно, ночевать подъ открытымъ небомъ въ дождливую погоду не особенно пріятно.

Наступаетъ вечеръ. Вы промокли до нитки, въ лодк набралось воды на добрыхъ два дюйма, вс ваши вещи отсырли. Вы отыскиваете на берету мстечко посуше и почище, высаживаетесь, вытаскиваете палатку, и двое изъ васъ стараются прикрпить ее.

Она пропитана водой и тяжела, выскользаетъ у васъ изъ рукъ, шлепаетъ васъ по лицу, завертывается вокругъ головы и доводитъ васъ до неистовства. Все это время дождь упорно льетъ, какъ изъ ведра. И въ сухую-то погоду нелегко раскинуть палатку, а въ дождливую это просто геркулесовскій подвигъ. Вамъ кажется, что вашъ товарищъ дурачитъ васъ вмсто того, чтобы помогать. Только что вы прикрпили свой конецъ палатки, а онъ дергаетъ за свой, и ваша работа пошла прахомъ.

— Ну, что у васъ тамъ такое? — взываете вы.

— А у васъ что такое? — возражаетъ онъ. — Прикрпили вы?

— Не дергайте, вы все испортили, оселъ! — кричите вы.

— Врете вы, ничего я не испортилъ! — оретъ онъ въ отвтъ. — Привязывайте вашъ конецъ!

— Говорятъ вамъ, вы все испортили! — вопите вы и дергаете за веревки такъ, что вс его колышки вылетаютъ вонъ.

— Этакій идіотъ, — ворчитъ онъ сквозь зубы, затмъ сильный толчекъ, и ваша сторона палатки тоже отлетаетъ.

Вы бросаете колотушку, и кидаетесь къ нему, чтобы откровенно высказать ваше мнніе о его поступк, а онъ въ то же самое время кидается къ вамъ съ другой стороны съ тмъ же самымъ намреніемъ. И вотъ вы гоняетесь другъ за другомъ вокругъ палатки, ругаясь на чемъ свтъ стоитъ, пока, наконецъ, она не валится, и вы оба останавливаетесь надъ ея развалинами, разомъ восклицая:

— Ну, что, говорилъ я вамъ!..

Тмъ временемъ вашъ третій товарищъ, отливавшій воду изъ лодки и зачерпнувшій ее рукавами, и тоже ругавшійся на чемъ свтъ стоитъ въ послднія десять минутъ, желаетъ узнать, какого чорта вы тамъ возитесь и почему эта проклятая палатка до сихъ поръ не установлена.

Наконецъ, вы кое-какъ укрпляете ее и вытаскиваете вещи изъ лодки. Нечего и думать развести костеръ — приходится удовольствоваться спиртовой лампой!

Дождевая вода — ваше главное угощеніе за ужиномъ: хлбъ пропитанъ ею на дв трети, пирогъ съ мясомъ насыщенъ ею, варенье, масло, соль, кофе превратились въ супъ, благодаря ей.

Посл ужина вы убждаетесь, что вашъ табакъ отсырлъ и курить нельзя. Хорошо еще, что у васъ есть бутылка, содержимое которой, принятое внутрь въ достаточномъ количеств, веселитъ васъ и возрождаетъ охоту къ жизни настолько, что вы ложитесь спать.

Вамъ снится, что слонъ улегся вамъ на грудь, и вдругъ подъ вами разверзается вулканъ и сбрасываетъ васъ на дно морское, между тмъ какъ слонъ храпитъ себ какъ ни въ чемъ не бывало на вашей груди. Вы просыпаетесь и чувствуете, что въ самомъ дл случилось что-то ужасное. Сначала вамъ кажется, будто наступилъ конецъ міра, потомъ вы соображаете, что это невозможно, а просто вломились воры или разбойники, либо случился пожаръ. Вы зовете на помощь, но помощи нтъ, и вы чувствуете только, что толпа навалилась на васъ и душитъ васъ.

Еще кому-то приходится плохо. Вы слышите его слабые стоны подъ кроватью. Ршивъ во всякомъ случа дорого продать свою жизнь, вы отчаянно боретесь, отбиваясь руками и ногами и продолжая кричать во всю глотку, пока, наконецъ, какое-то препятствіе не уступитъ вашимъ усиліямъ, и голова ваша не окажется въ воздух. Въ двухъ шагахъ отъ себя вы замчаете полуодтую фигуру разбойника, подстерегающаго васъ. И вы ршаетесь биться съ нимъ не на животъ, а на смерть — какъ вдругъ узнаете Джима.

— Ахъ, это вы? — говоритъ онъ, узнавая васъ.

— Да, — отвчаете вы, протирая глаза, — что случилось?

— Кажется, палатка свалилась, — говоритъ онъ. — Гд же Билль?..

Вы оба начинаете кричать ‘Билль!’ и видите, что палатка подл васъ шевелится и топорщится, и глухой голосъ, который вы слышали раньше, взываеть изъ-подъ нея:

— Да освободите же мою голову!

И вотъ онъ вылзаетъ на свтъ Божій, мокрый, жалкій и въ адскомъ настроеніи духа, такъ какъ увренъ, что все это сдлано нарочно.

Утромъ вс трое молчатъ и хмурятся, такъ какъ схватили ночью простуду, вс злятся и бормочутъ другъ другу проклятія во время завтрака.

Въ виду всего этого, мы ршились ночевать подъ открытымъ небомъ въ хорошую погоду, въ дурную же или когда захочется перемны, отправляться въ отель или гостиницу.

Монморанси отнесся къ этому компромиссу съ большимъ одобреніемъ. Онъ не любитель романтическаго уединенія. Ему нравится толпа. Взглянувъ на него, вы подумаете, что это ангелъ, посланный на землю по какой-то невдомой причин въ образ маленькаго фоксъ-террьера. Въ немъ есть что-то такое трогательное, точно онъ говоритъ: ‘какъ испорченъ этотъ свтъ и какъ бы я желалъ сдлать его добре и благородне’, отчего его мордочка вызываетъ слезы умиленія у благочестивыхъ старыхъ леди и джентльменовъ.

Когда онъ поступилъ ко мн на иждивеніе, я думалъ, что мн не придется долго кормить его. Часто я сидлъ и смотрлъ на него въ то время, какъ онъ сидлъ на ковр и смотрлъ на меня, и всякій разъ мн приходило въ голову: ‘Нтъ, этотъ песъ долго не проживетъ. Онъ будетъ взятъ живымъ на небо, вотъ что съ нимъ случится’.

Но когда я заплатилъ за дюжину цыплятъ, которыхъ онъ передушилъ, когда мн пришлось выручать его изъ ста четырнадцати уличныхъ схватокъ и тащитъ домой за шиворотъ, при чемъ онъ визжалъ и отбивался, какъ бшеный, когда какая-то вдьма принесла мн задушенную кошку и назвала меня убійцей, когда сосдъ выругалъ меня за то, что я-де пускаю безъ намордника свирпаго пса, по милости котораго онъ долженъ былъ просидть битыхъ два часа въ холодную ночь въ собственномъ своемъ сара, не ршаясь высунуть носа на улицу, — тогда я сталъ думать, что, можетъ быть, ему суждено еще пожить на этомъ свт.

Рыскать по задворкамъ, набирать шайку самыхъ безнравственныхъ собакъ во всемъ город и таскать ихъ за собой по грязнйшимъ закоулкамъ, вступая въ драку съ другими безнравственными собаками, — вотъ что значитъ ‘житье’, по мннію Монморанси, немудрено, что онъ выразилъ, какъ я уже замтилъ, самое восторженное одобреніе нашему проекту насчетъ отелей и гостиницъ.

Уладивъ такимъ образомъ, къ удовольствію всхъ четверыхъ, вопросъ о спань, мы начали было обсуждать вопросъ о запасахъ экспедиціи, но тутъ Гаррисъ заявилъ, что, по его мннію, на сегодняшній вечеръ довольно разговоровъ, и предложилъ пойти прогуляться, прибавивъ, что знаетъ поблизости мстечко, гд намъ дадутъ отличнаго виски.

Джорджъ сказалъ, что охотно выпьетъ (мн никогда не случалось видть, чтобы онъ длалъ это неохотно), и такъ какъ и я чувствовалъ, что стаканчикъ горячаго виски съ лимономъ будетъ полезенъ для меня, то и ршено было отложить дебаты до слдующаго вечера. Затмъ вся компанія взялась за шляпы и отправилась на улицу.

Глава III.
Обсуждаемъ дла. — Способъ работы Гарриса. — Какъ почтенный семьянинъ прибиваетъ картину. — Благоразумное замчаніе Джорджа. — Пріятность утренняго купанья. — Запасы на случай крушенія.

Итакъ, на слдующій вечеръ мы снова собрались обсудить и уладить наши планы.

— Ну-съ, — сказалъ Гаррисъ, — прежде всего нужно ршить, что&#65533, мы съ собой забираемъ. Вы, Джимъ, возьмите клочокъ бумаги и пишите, а вы, Джорджъ, достаньте прейсъ-курантъ колоніальной лавки, да дайте мн кто-нибудь карандашикъ, я составлю списокъ.

Таковъ Гаррисъ: беретъ на себя все дло и сваливаетъ его на другихъ.

Онъ напоминаетъ мн моего дядю Поджера. Вамъ во всю жизнь врно не случалось видть такую суматоху, какая поднялась у насъ въ дом, когда дядя Поджеръ вздумалъ взяться за работу. Какъ-то намъ прислали картину, и она стояла въ столовой, но тетк Поджеръ пришло въ голову спросить, что съ ней длать, и дядя ей на это:

— О, предоставьте это дло мн. Пожалуйста, не безпокойтесь, пусть никто не безпокоится. Я все сдлаю.

И вотъ онъ снялъ сюртукъ и пошелъ… Прежде всего онъ послалъ горничную за гвоздиками, за ней въ догонку отправилъ мальчика сказать, какого размра должны быть гвозди, и такъ мало-по-малу взбудоражилъ весь домъ.

— Раздобудь-ка мн молотокъ, Вилль, — кричалъ онъ, — а ты, Томъ, принеси линейку, да дайте лсенку, да, принесите пожалуй, и кухонный стулъ, а ты, Джимъ, сбгай къ м-ру Гоггльсу да скажи ему: ‘Папа шлетъ поклонъ и спрашиваетъ, какъ ваше здоровье, и просить прислать ему вашъ ватерпасъ’. Ты, Мэри, не уходи отсюда: долженъ же кто-нибудь посвтить, да когда горничная вернется, пошлите ее опять за тесемкой, а Томъ!.. Да гд же Томъ?.. Томъ, ступай сюда, подержи-ка мн картину!

Затмъ онъ хотлъ поднять картину, но выпустилъ ее изъ рукъ, она выскользнула изъ рамы, онъ хотлъ спасти стекло, обрзался самъ и заметался по комнат, отыскивая платокъ. Но платка онъ не могъ отыскать, потому что платокъ былъ въ карман сюртука, который онъ снялъ, а куда онъ положилъ сюртукъ, онъ самъ забылъ, — и вотъ вся семья должна была бросить работу и искать сюртукъ, пока онъ кипятился и мшалъ всмъ.

— Неужто жъ никто во всемъ дом не видалъ моего сюртука? Это ни на что не похоже, ей Богу! Шесть человкъ, и не могутъ найти сюртука, который я снялъ пять минутъ тому назадъ! Ну, право… — Тутъ онъ вскочилъ, увидлъ, что сидитъ на сюртук, и крикнулъ: — Да, бросьте же искать! Я самъ нашелъ его. Лучше было бы кошку попросить поискать, чмъ дожидаться вашей братіи…

И вотъ, посл того, какъ полчаса провозились съ его пальцемъ, да перемнили стекло, да принесли инструменты, лсницу, стулъ, свчку, онъ взялся докончить работу, а вся семья, включая горничную и поденщицу, расположилась около него полукругомъ, — помогать. Двое держали стулъ, третій поддерживалъ его самого, четвертый подавалъ ему гвоздь, пятый держалъ молотокъ, онъ взялся за гвоздь и уронилъ его.

— Ну, — сказалъ онъ съ досадой, — теперь вотъ гвоздь упалъ!

И мы вс пустились на карачки разыскивать гвоздь, въ то время, какъ онъ ворчалъ, стоя на стул и спрашивая, не до утра ли ему стоять здсь.

Наконецъ, гвоздь отыскался, но тмъ временемъ молотокъ затерялся.

— Гд молотокъ? Куда я двалъ молотокъ? Господи Боже мой! Вы тутъ всемеромъ зваете и не знаете, куда я двалъ молотокъ!

Наконецъ, мы нашли молотокъ, но тутъ онъ потерялъ изъ вида отмтку, которую сдлалъ на стн въ томъ мст, гд нужно было вбить гвоздь, и всмъ намъ поочереди пришлось лзть на стулъ и разыскивать ее, и вс мы находили ее въ разныхъ мстахъ, а онъ бранилъ насъ болванами и гналъ прочь одного за другимъ. Затмъ взялъ линейку и снова сталъ вымрятъ, отмрилъ тридцать одинъ съ половиной и три восьмыхъ дюйма отъ угла, сталъ считать въ ум, сколько это будетъ, и сбился.

Тогда вс мы стали считать въ ум но пришли къ различнымъ результатамъ и начали смяться другъ надъ другомъ. Пока мы ссорились, первоначальное число было забыто, и дяд Поджеру снова пришлось мрить.

На этотъ разъ онъ мрилъ шнуркомъ, и вотъ, въ самую критическую минуту, когда этотъ старый шутъ свсился со стула подъ угломъ въ сорокъ градусовъ, стараясь достать до такого мста, которое отстояло на три дюйма дальше, чмъ можно было достать, шнурокъ выскользнулъ изъ его рукъ, онъ грохнулся на рояль и произвелъ удивительный музыкальный эффектъ, задвъ головой и туловищемъ за вс струны разомъ.

Тутъ тетка Мэри заявила, что не позволитъ дтямъ оставаться здсь и слушать его брань.

Наконецъ, дядя Поджеръ разыскалъ-таки подходящее мсто, приставилъ гвоздь лвой рукой, а молотокъ взялъ въ правую. Размахнулся и разомъ хватилъ себя по пальцамъ, заоралъ и уронилъ молотокъ кому-то на ноги.

Тетка Мэри съ кротостью замтила, что въ другой разъ, когда дядя Поджеръ вздумаетъ вбивать гвоздь въ стну, онъ, вроятно, предупредитъ ее своевременно, чтобы она могла собраться и създить къ матушк на недльку, пока это предпріятіе будетъ кончено.

— Ну да, вы, женщины, изъ-за всего поднимаете суматоху, — отвчалъ дядя Поджеръ, оправляясь. — Нтъ, я люблю такія мелкія длишки.

Затмъ онъ снова взялся за дло, и со второго удара гвоздь проскочилъ сквозь штукатурку, за нимъ — половина молотка, а дядя Поджеръ хлопнулся о стну съ такой силой, что чуть не расквасилъ себ носа.

Тогда мы снова принялись за линейку и шнурокъ и пробили новую дыру, и, наконецъ, около двнадцати часовъ ночи картина была прившена очень криво и ненадежно, а стна, на аршинъ кругомъ, выглядла такъ, какъ-будто ее выскребли скребкомъ, при этомъ вс устали и изморились до смерти, — вс, за исключеніемъ дяди Поджера.

— Готово, — сказалъ онъ, тяжело сваливаясь со стула прямо на мозоль поденщиц и оглядывая свою стряпню съ явной гордостью.

— Да, иные рады были бы имть въ дом мужчину для такого дла.

Гаррисъ будетъ именно такимъ мужчиной, когда вырастетъ, — я въ этомъ увренъ. Я сказалъ, что не могу позволить ему взвалить на себя столько работы.

— Нтъ, вы возьмите бумагу и карандашъ, и прейсъ-курантъ, Джорджъ будетъ записывать, а я составлю списокъ.

Первый списокъ, однако, оказался никуда негоднымъ. Очевидно было, что верховья Темзы не пригодны для плаванія бота настолько объемистаго, чтобы вмстить вс предметы, которые мы нашли необходимымъ взять съ собой. Итакъ, мы разорвали списокъ и взглянули другъ на друга.

— Знаете, — сказалъ Джорджъ, — мы совсмъ не такъ взялись за дло. Намъ слдуетъ думать не о тхъ вещахъ, которыя можно захватить съ собой, а о тхъ, безъ которыхъ нельзя обойтись.

Джорджъ бываетъ иногда очень разсудительнымъ. Вы бы удивились, послушавъ его. Я называю это истинной мудростью, не только въ отношеніи настоящаго случая, но и въ отношеніи нашего плаванія по житейской рк вообще. Какъ много людей во время этого плаванія нагружаютъ свою лодку до того, что ей вчно грозитъ потопленіе отъ груды ненужныхъ вещей, которыя кажутся имъ необходимыми для удобства и покоя въ пути, а на самомъ дл представляютъ только никуда негодный хламъ.

Какъ они загромождаютъ свое бдное суденышко изящнымъ платьемъ и большими домами, безполезными слугами и толпой показныхъ друзей, которые не дадутъ за нихъ двухъ пенсовъ и за которыхъ они сами не дадутъ полутора пенсовъ, убыточными развлеченіями, которыя никого не веселятъ, формальностями и обрядами, претензіями и мишурой и — о, нелпйшій, зловреднйшій изъ всхъ вздоровъ! — боязнью того, что скажетъ сосдъ, роскошью, которая набиваетъ оскомину, удовольствіями, которыя утомляютъ, пустымъ великолпіемъ, которое, какъ въ старину желзная корова преступника, изнуряетъ и доводитъ до кроваваго пота своего обладателя. Все это хламъ, о человкъ, все это хламъ! Выброси его за бортъ. Онъ затрудняетъ движеніе лодки до того, что ты изнемогаешь надъ веслами, изъ-за него плаваніе становится такимъ мшкотнымъ и опаснымъ, что теб не остается минутки свободной отъ заботъ и опасеній, когда бы ты могъ отдохнутъ и забыться въ сладкихъ грезахъ, любуясь на тни, скользящія по лугу, на игру солнечныхъ лучей въ струйкахъ воды, на деревья, свшивающіяся съ берега, всматриваясь въ свое отраженіе въ вод, на зеленые лса, на блыя и желтыя лиліи, на немолчно-шумящіе камыши, на пестрыя орхидеи и голубыя незабудки.

Выброси этотъ хламъ, о человкъ! Облегчи свою житейскую ладью и оставь въ ней только то, что теб нужно: домашній очагъ, простыя удовольствія, двухъ-трехъ друзей, достойныхъ этого имени, любимаго человка, который и теб платилъ бы любовью, кошку, собаку, трубочку-другую, платья и ды, сколько нужно, и немножко боле, чмъ нужно, питья, потому что жажда — вещь опасная.

Вы увидите, какъ облегчится ваша лодка, насколько уменьшится опасность крушенія, — да и самое крушеніе станетъ уже не такъ страшно. У васъ останется время для размышленій и для работы. Останется время повеселиться на разсвт жизни, прислушаться къ божественной музык, раздающейся вокругъ васъ со струнъ человческаго сердца, останется время…

Виноватъ, зарапортовался.

Да, такъ мы предоставили списокъ Джорджу.

— Намъ незачмъ брать палатку, — началъ онъ, — у насъ будетъ крытая лодка. Это гораздо проще и удобне.

Мысль показалась намъ удачной, и мы одобрили ее. Не знаю, видали ли вы когда-нибудь что-нибудь подобное. Вы прикрпляете къ лодк желзные обручи, натягиваете на нихъ парусину отъ кормы до носа, такъ что лодка превращается въ домикъ, очень уютный, хоть и тсноватый немножко, но вдь всякая медаль иметъ свою обратную сторону, какъ говорилъ одинъ человкъ, у котораго умерла теща, когда ему принесли счетъ отъ гробовщика.

Джорджъ сказалъ, что намъ придется захватить съ собой одяла, лампу, щетку и гребень на всхъ, зубныя щеточки на каждаго, умывальную чашку, зубного порошка, приспособленія для бритья и пару мохнатыхъ полотенецъ для купанья. Я всегда замчалъ, что люди, отправляющіеся куда-нибудь близко къ вод, длаютъ чудовищныя приспособленія для купанья, хотя никогда ими не пользуются.

То же бываетъ, когда вы отправляетесь на морской берегъ. Я всегда ршаю, пока нахожусь въ Лондон, вставать рано и ходить купаться передъ завтракомъ и заботливо укладываю купальный костюмъ и полотенце. Я всегда беру съ собой красный купальный костюмъ. Онъ мн очень нравится. Онъ подходитъ къ моему сложенію. Но, пріхавъ на морской берегъ, я уже не чувствую такой охоты къ утреннимъ купаньямъ, какъ въ город.

Напротивъ, я чувствую, что мн хочется остаться въ постели до послдней минуты, а потомъ итти завтракать. Разъ или два добродтель восторжествовала и я, полуодтый, отправился въ шесть часовъ утра, захвативъ съ собою купальный костюмъ и полотенце. Но, признаюсь, получилъ я мало удовольствія. Рзкій восточный втеръ, повидимому, только и дожидался, пока я пойду утромъ купаться, всюду точно нарочно понатыканы острые камни, верхушки утесовъ затянуты пескомъ, такъ что мн ихъ не видно, и море отступило за дв мили отъ берега, такъ что мн приходится добираться до него, перепрыгивая черезъ лужи. Когда же, наконецъ, я добираюсь до моря, оно оказывается бурнымъ и въ высшей степени непривтливымъ.

Сильная волна подхватываетъ меня сзади и швыряетъ на скалу, которая какъ бы нарочно для меня тутъ поставлена. И прежде чмъ я успю выкрикнуть: ‘Ахъ! Ухъ!’ и сообразить, что случилось, волна возвращается и уноситъ меня въ море. Я выбиваюсь изъ силъ, стараясь доплыть до берега, и ужъ сомнваюсь, придется ли мн увидть родныхъ и друзей, я горько упрекаю себя за то, что былъ неласковъ съ моей сестренкой, когда я былъ еще мальчикомъ. Но въ ту самую минуту, когда я теряю всякую надежду, волна вдругъ возвращается и выбрасываетъ меня на песокъ плашмя, точно морскую звзду. Я вскакиваю, оглядываюсь и вижу, что утопалъ на глубин въ два фута. Я одваюсь и плетусь домой, гд мн казалось, будто я люблю купаться.

Въ данномъ случа мы говорили такъ, какъ-будто собирались купаться каждое утро. Джорджъ сказалъ, что очень пріятно проснуться въ лодк и окунуться въ прозрачную воду. Гаррисъ, въ свою очередь, замтилъ, что ничто такъ не возбуждаетъ аппетита, какъ купанье передъ завтракомъ. По крайней мр, у него оно возбуждало аппетитъ. На это Джорджъ, возразилъ, что если купанье заставитъ Гарриса сть больше, чмъ онъ стъ обыкновенно, то онъ, Джорджъ, ршительно протестуетъ противъ Гаррисова купанья.

Онъ сказалъ, что намъ слишкомъ трудно будетъ везти достаточный запасъ провизіи для Гарриса тмъ боле, что придется плыть противъ теченія

На это я замтилъ, что гораздо пріятне будетъ видть Гарриса чистымъ и свжимъ, если бы даже и пришлось для этого захватить лишнюю сотню фунтовъ провизіи, Джорджъ нашелъ мою точку зрнія правильной и взялъ назадъ свой протестъ противъ Гаррисова купанья.

Въ конц концовъ ршено было захватить съ собой три мохнатыхъ полотенца, чтобы не заставлять другъ друга дожидаться.

Относительно платья Джорджъ замтилъ, что намъ довольно будетъ взять по дв фланелевыхъ пары, такъ какъ мы сами можемъ стирать платье въ рк, когда оно загрязнится. Мы спросили его, пробовалъ ли онъ когда-нибудь стирать фланелевую пару въ рк, на что онъ отвтилъ: ‘Нтъ, мн самому не случалось, но я знаю ребятъ, которые стирали и утверждаютъ, что это очень просто’. Гаррисъ и я имли слабость поврить ему и вообразить, что порядочные молодые люди, безъ особеннаго вса и значенія въ обществ, вовсе неопытные въ стирк, дйствительно могутъ стирать свои собственныя рубашки и панталоны въ рк Темз съ помощью кусочка мыла.

Мы убдились впослдствіи, когда было уже поздно, что Джорджъ — презрнный обманщикъ, очевидно, не имвшій никакого представленія объ этомъ дл. Если бы вы только взглянули на наше платье… но не будемъ предупреждать событій.

Джорджъ посовтовалъ захватить по перемн блья и носковъ на случай, если мы вывалимся изъ лодки и захотимъ переодться, и носовыхъ платковъ и по пар сапогъ, которые могутъ пригодиться намъ на тотъ же случай.

Глава IV.
Вопросъ о състныхъ припасахъ. — Неудобство параффиноваго масла. — Достоинства сыра, какъ спутника въ путешествіи. — Мать семейства покидаетъ свой домъ. — Запасъ на случай крушенія. — Я укладываю вещи. — Особенность зубныхъ щеточекъ. — Джорджъ и Гаррисъ укладываютъ вещи. — Ужасное поведеніе Монморанси. — Мы отправляемся спать.

Затмъ мы перешли къ вопросу о състныхъ припасахъ.

— Начнемте съ завтрака, — сказалъ Джорджъ (онъ такой практичный). — Для завтрака намъ необходимы сковородка (Гаррисъ замтилъ было, что сковородка неудобоварима, но мы посовтовали ему не говорить глупостей, и Джорджъ продолжалъ), чайникъ, кастрюлька и спиртовая кухня. Не масляная, — замтилъ онъ съ значительнымъ взглядомъ, и мы съ Гаррисомъ согласились.

Однажды мы взяли съ собой масляную кухню, но повторять этого не намрены. Цлую недлю намъ пришлось жить точно въ масляной лавк. Масло текло. Я не знаю, что еще можетъ такъ течь, какъ параффиновое масло. Мы поставили кухню у руля, и масло струилось къ носу, пропитывая лодку и все, что попадалось по дорог, просачивалось въ воду и заражало атмосферу. По временамъ дулъ западный масляный втеръ, иногда же восточный масляный втеръ или сверный масляный втеръ, либо, наконецъ, южный масляный втеръ, — словомъ, гд бы онъ ни зарождался, среди полярныхъ снговъ или въ знойномъ песк пустыни, онъ неизмнно являлся къ намъ, насыщенный запахомъ параффиноваго масла.

Параффиновое масло уничтожало всю прелесть солнечнаго заката, что касается луннаго свта, то онъ тоже положительно вонялъ параффиновымъ масломъ.

Мы попытались отдлаться отъ этого запаха въ Марло. Мы оставили лодку у берега и пошли въ городъ, но запахъ преслдовалъ насъ. Городъ былъ пропитанъ масломъ. Мы прошли на кладбище, но и тутъ намъ показалось, что вс мертвецы погребены въ масл. Главная улица воняла имъ, и мы удивлялись, какъ это люди могутъ жить въ такой атмосфер. Вышли за городъ, прошли нсколько миль по Бирмингамской дорог, — напрасно, страна провоняла масломъ.

Въ полночь мы очутились на уединенной полян, подъ старымъ засохшимъ дубомъ и дали торжественную клятву, — мы пускали въ ходъ клятвы всю недлю, какъ это обыкновенно длается, но въ данномъ случа она имла серьезное значеніе, — мы дали торжественную клятву никогда больше не брать съ собой въ лодку параффиноваго масла.

Вотъ почему на этотъ разъ мы ршились прибгнуть къ метиловому спирту. Это тоже вещь довольно гнусная. Вамъ приходится сть метиловый паштетъ и метиловый тортъ. Но все же метиловый спиртъ, принятый внутрь въ большомъ количеств, пріятне параффиноваго масла.

Дале Джорджъ предложилъ для завтрака яйца и ветчину, такъ какъ ихъ легко варить, холодное мясо, чай, хлбъ, масло и пастилу, но совтовалъ не братъ сыра. Сыръ, какъ и параффиновое масло, слишкомъ даетъ о себ знать. Онъ требуетъ для себя всю лодку. Онъ вылзаетъ изъ корзины и сообщаетъ всему сырный запахъ. Вы не можете сказать, что вы ли: яблочный пирогъ, нмецкія сосиськи или землянику со сливками! Все это кажется сыромъ. Въ сыр слишкомъ много запаха.

Одинъ изъ моихъ друзей купилъ однажды дв головки сыру въ Ливерпул. Превосходные попались сыры — сплые, мягкіе, съ запахомъ въ двсти лошадиныхъ силъ, который могъ сшибить съ ногъ человка на разстояніи двухсотъ ярдовъ. Случилось мн въ то время быть въ Ливерпул, и вотъ онъ попросилъ меня отвезти сыры въ Лондонъ, такъ какъ самъ намревался выхать только черезъ день или два и боялся, чтобы сыры за это время не испортились.

— Отчего же, дружище, съ удовольствіемъ, — отвчалъ я.

Я взялъ сыры и положилъ ихъ съ собою въ кэбъ. Это была старая, полуразвалившаяся махина, влекомая разбитой, качавшейся отъ втра сомнамбулой, которую извозчикъ въ минуты увлеченія величалъ лошадкой. Я помстилъ сыры подъ сиднье, и мы потащились рысцой, которая сдлала бы честь самой быстрой улитк, все шло пріятно и весело, какъ звонъ похороннаго колокола, пока мы не повернули за уголъ. Тутъ втеръ обдалъ нашу лошадь запахомъ сыра. Это точно разбудило ее, она вздрогнула и понеслась съ быстротою трехъ миль въ часъ. Втеръ дулъ все въ томъ же направленіи и къ концу улицы нашъ скакунъ мчался съ быстротою четырехъ миль, пугая калкъ и почтенныхъ старушекъ.

Извозчикъ и двое носильщиковъ еле-еле справились съ лошадью у станціи, да и то лишь потому, что у одного изъ нихъ хватило присутствія духа заткнуть ей носъ платкомъ и покурить смоленой бумагой.

Я взялъ билетъ и храбро отправился на платформу, при чемъ толпа почтительно разступалась передъ мною въ об стороны. Пассажировъ было много, и въ томъ отдленіи вагона, куда я попалъ, оказалось уже семь человкъ. Какой-то сварливый старый джентльменъ запротестовалъ было, но тмъ не мене я услся, положилъ сыры на полку, пріятно улыбнулся сосдямъ и замтилъ что сегодня очень жарко. Нсколько секундъ спустя, старый джентльменъ проворчалъ:

— Какъ здсь тсно.

— Невыносимо, — подхватилъ его сосдъ.

Затмъ они потянули носомъ воздухъ, разъ, другой, третій, молча поднялись и ушли. За ними встала какая-то толстая дама, заявила, что это чистое безобразіе — ставить въ такое положеніе почтенную мать семейства, забрала чемоданъ и восемь узелковъ и ушла. Оставшіеся четыре пассажира посидли еще нсколько времени, пока какой-то господинъ съ величественной осанкой, сидвшій въ уголку и похожій съ виду на могильщика, не заявилъ, что ему кажется, будто здсь есть мертвый ребенокъ, тогда трое другихъ разомъ встали и столкнулись въ дверяхъ.

Я улыбнулся господину въ черномъ и замтилъ, что, кажется, въ нашемъ распоряженіи остался цлый вагонъ, онъ любезно ухмыльнулся и сказалъ, что люди нердко поднимаютъ шумъ изъ пустяковъ. Но и ему, видимо, было не по себ, такъ что въ Крью я предложилъ ему пойти выпить. Онъ согласился, и мы протискались въ буфетъ, гд четверть часа кричали, стучали и махали зонтиками, пока къ намъ не подошла молодая дама и не спросила, что намъ угодно.

— Что прикажете? — спросилъ я, обращаясь къ моему другу.

— Позвольте рюмку водки, миссъ, — отвчалъ онъ.

Затмъ выпилъ водку и преспокойно отправился въ другой вагонъ, что, по-моему, ужъ просто подлость.

Начиная отъ Крью, я сидлъ одинъ въ вагон, хотя поздъ былъ биткомъ набитъ. Нсколько разъ на станціяхъ пассажиры, видя, что я сижу въ пустомъ вагон, пробовали занять въ немъ мсто. ‘Сюда, Мэри, здсь совсмъ пусто!’ или: ‘Вотъ гд есть мсто, Томъ!’, кричали они. Затмъ устремлялись къ вагону съ тяжелыми чемоданами и брали приступомъ дверь. Наконецъ, кто-нибудь вскакивалъ на ступеньки, отворялъ дверь и падалъ на руки слдовавшихъ за нимъ, и вс поднимались, поводили носами и отправлялись въ другой вагонъ или приплачивали разницу и садились въ первый классъ…

Въ Эйстон я отнесъ сыры на квартиру моего друга. Жена его, войдя въ пріемную, повела носомъ и спросила:

— Что это такое? Скажите мн откровенно.

Я отвчалъ:

— Это сыры. Томъ купилъ ихъ въ Ливерпул и просилъ меня взять ихъ съ собой.

Я прибавилъ, что я тутъ ршительно не причемъ, а она отвчала, что совершенно уврена въ этомъ, но поговоритъ съ Томомъ, когда онъ прідетъ.

Мой другъ остался въ Ливерпул дольше, чмъ разсчитывалъ, и на третій день его жена послала за мной.

— Что сказалъ Томъ насчетъ этихъ сыровъ? — спросила она.

Я отвтилъ, что онъ веллъ положить ихъ въ сырое мсто, гд бы никто ихъ не трогалъ.

— Кому придетъ охота ихъ трогать? — сказала она. — Нюхалъ онъ ихъ?

Я сказалъ, что, кажется, нюхалъ, и, повидимому, чрезвычайно дорожитъ ими.

— Какъ вы думаете, разсердится онъ, если я найму человка унести ихъ и зарыть въ землю?

Я отвчалъ, что посл этого онъ, вроятно, никогда уже не будетъ смяться.

Тутъ у нея явилась мысль.

— Не возьмете ли вы ихъ къ себ? — сказала она. — Я велю отнести ихъ на вашу квартиру.

— Сударыня, — возразилъ я, — я люблю запахъ сыра и всегда буду вспоминать о перезд изъ Ливерпуля, какъ о счастливомъ окончаніи пріятной поздки. Но въ этомъ мір мы должны думать и о другихъ. Лэди, у которой я нанимаю квартиру, вдова и, насколько мн извстно, сирота. Она не разъ заявляла въ строгихъ и краснорчивыхъ выраженіяхъ, что не потерпитъ никакой, какъ она выражается, ‘пакости’, а я инстинктивно чувствую, что присутствіе этихъ сыровъ въ дом она сочтетъ ‘пакостью’, и съ своей стороны ни за что на свт не соглашусь сдлать пакость вдов и сирот.

— Хорошо, — сказала жена моего друга, вставая, — коли такъ, то я заберу дтей, переду въ гостиницу и останусь тамъ, пока эти сыры не будутъ съдены. Я не согласна жить въ одномъ дом съ ними.

Такъ она и сдлала, оставивъ домъ на попеченіе поденщицы, которая на вопросъ, не безпокоитъ ли ее запахъ, спросила: ‘Какой запахъ?’ когда же сыры поднесли къ самому ея носу, заявила, что они, кажется, пахнутъ дыней. Отсюда заключили, что испорченная атмосфера врядъ ли можетъ повредить этой женщин, и она осталась въ дом.

По счету въ гостиниц пришлось уплатить пятнадцать гиней, и когда мой другъ подвелъ итогъ, оказалось, что сыръ обошелся ему по восьми гиней и шести пенсовъ фунтъ. Онъ заявилъ, что очень любитъ полакомиться иногда сыромъ, но этотъ ему не по средствамъ, и потому онъ ршился отдлаться отъ него. Онъ бросилъ его въ каналъ, но долженъ былъ выудить обратно, такъ какъ лодочники объявили, что заболютъ отъ этого запаха. Въ конц концовъ онъ снесъ ихъ въ одну темную ночь на приходское кладбище. Но коронеръ нашелъ сыры и поднялъ гвалтъ.

Онъ заявилъ, что это заговоръ противъ него, что его хотятъ погубить, заставивъ мертвецовъ встать изъ могилъ.

Наконецъ, мой другъ отвезъ сыры въ одинъ приморскій городокъ и зарылъ на берегу. Они доставили этому мстечку славу. Прізжіе говорили что имъ никогда еще не приходилось встрчать такого крпкаго, цлительнаго воздуха, и въ теченіе многихъ лтъ слабогрудые и чахоточные толпами съзжались въ городокъ.

Итакъ, при всей моей любви къ сыру, я согласился съ замчаніемъ Джорджа.

— Мы обойдемся безъ чая, — прибавилъ Джорджъ (лицо Гарриса потемнло при этихъ словахъ), — лучше устраивать въ семь часовъ вечера хорошую, аппетитную, плотную закуску: обдъ, ужинъ и чай разомъ.

Гаррисъ повеселлъ. Джорджъ предложилъ мясо, пирожки съ вареньемъ, томаты, фрукты и зелень. Для питья Гаррисъ рекомендовалъ какой-то удивительный сиропъ, который нужно разводить съ водой и пить вмсто лимонада, кром того мы ршили захватить побольше чаю и бутылку виски, на случай, — сказалъ Джорджъ, — если мы опрокинемся.

Вообще я замтилъ, что у Джорджа крпко засла мысль о томъ, что мы опрокинемся. Мн казалось, что такое настроеніе ума не годится для того, кто предпринимаетъ поздку.

Какъ бы то ни было, я былъ очень доволенъ, что мы возьмемъ виски.

Мы ршили не брать съ собой пива или вина. Они не годятся на рк. Отъ нихъ тяжелешь и становишься соннымъ. Стаканчикъ вина вечеромъ умстенъ, если вы собираетесь рыскать по городу и ухаживать за барышнями, но не годится пить, когда солнце печетъ и вамъ предстоитъ тяжелая работа.

Мы составили списокъ припасовъ — довольно длинный списокъ — и разошлись по домамъ. На слдующій день, въ пятницу, мы закупили все, что требовалось, и вечеромъ приступили къ укладк. Ршено было уложить блье въ чемоданъ, а състные припасы и посуду въ корзины. Мы отодвинули столъ къ окну, собрали вс запасы въ кучу посреди комнаты и услись вокругъ нея.

Я заявилъ, что беру на себя упаковку.

Я горжусь своимъ умньемъ упаковывать вещи. Въ искусств упаковки, какъ и во многихъ другихъ, я свдущъ боле чмъ кто-либо. Я заявилъ объ этомъ Джорджу и Гаррису, прибавивъ, что они могутъ предоставить все дло мн. Они приняли это предложеніе съ готовностью, доходившей почти до неприличія. Джорджъ закурилъ трубку и развалился на кресл, а Гаррисъ задралъ ноги на столъ и закурилъ сигару.

Я вовсе не это имлъ въ виду. Я вдь, собственно, взялся завдывать упаковкой съ тмъ, чтобы Гаррисъ и Джорджъ дйствовали по моимъ указаніямъ, а я бы распоряжался: ‘Дайте это сюда!.. Охъ, ужъ вы!.. Видите, какъ это просто!’, и такимъ манеромъ училъ бы ихъ длу, какъ вы сами понимаете. Ихъ бездйствіе раздражало меня. Терпть не могу, когда другіе сидятъ сложа руки въ то время, когда я работаю.

Мн пришлось однажды жить съ человкомъ, который доводилъ меня просто до изступленія. Онъ ложился на диванъ и по цлымъ часамъ слдилъ за моей работой, провожая меня глазами по всей комнат. Онъ уврялъ, что такое времяпровожденіе весьма пріятно и поучительно для него. Онъ, изволите видть, сознаетъ, глядя на меня, что жизнь не пустой и лнивый сонъ, а благородная задача, требующая серьезной и трудной работы. Онъ не понимаетъ, какъ могъ жить раньше до встрчи со мной, когда ему не приходилось слдить за чужой работой.

Я не таковъ. Я не могу сидть, сложа руки, когда кто-нибудь работаетъ. Я непремнно встану, буду присматривать за нимъ, ходить около него, и засунувъ руки въ карманы, давать указанія. Что прикажете длать, такова ужъ моя энергическая натура.

Какъ бы то ни было, я ничего не сказалъ и принялся за укладку. Дло оказалось кропотливе, чмъ я думалъ, но въ конц концовъ я уложилъ вс вещи въ чемоданъ, услся на него и затянулъ ремни.

— А сапоги уложили? — спросилъ Гаррисъ.

Я посмотрлъ кругомъ и убдился, что забылъ ихъ. Ужъ этотъ Гаррисъ! Не могъ сказать, пока я не закрылъ чемодана и не затянулъ ремней. Это совершенно въ его дух. А Джорджъ смялся своимъ нелпымъ, безсмысленнымъ раздражающимъ смхомъ. Онъ всегда бситъ меня.

Я раскрылъ чемоданъ, уложилъ сапоги, уже собирался закрыть его, какъ вдругъ у меня мелькнула ужасная мысль. Уложилъ ли я мою зубную щеточку? Богъ его знаетъ, какъ это происходитъ, но я никогда не знаю, уложилъ ли я свою зубную щеточку.

Зубная щеточка отравляетъ мн жизнь во время путешествія. Мн снится, что я забылъ уложить ее, и я просыпаюсь въ ужас, вскакиваю съ постели и принимаюсь отыскивать ее. Утромъ я укладываю ее, не успвъ почистить зубы, такъ что приходится развязывать чемоданъ и доставать щеточку, и всякій разъ она оказывается на дн. Затмъ я снова укладываюсь и на этотъ разъ забываю о ней, такъ что въ послднюю минуту приходится бжать за ней въ нумеръ и нести ее на станцію въ карман.

Разумется, и теперь мн пришлось перерыть вс вещи и, разумется, я не нашелъ щеточки. Я привелъ вещи въ такое состояніе, въ какомъ он, по всей вроятности, находились до сотворенія міра, когда былъ хаосъ. Какъ и слдовало ожидать, щеточки Гарриса и Джоржа попадались мн разъ двадцать, но своей я не могъ найти. Тогда я перебралъ и перетрясъ одну за другой вс вещи и, наконецъ, нашелъ щеточку въ сапог. Пришлось начинать укладку сызнова.

Когда я кончилъ, Джорджъ спросилъ, уложилъ ли я мыло. Я ему сказалъ, что мн ршительно все равно, уложилъ я его или нтъ, затмъ захлопнулъ чемоданъ, затянулъ ремни и тутъ только замтилъ, что мой портсигаръ остался въ чемодан. Пришлось отпирать его снова, и когда я окончательно раздлался съ укладкой, было уже десять часовъ пять минутъ вечера, а намъ еще оставалось уложить дв корзины. Гаррисъ замтилъ, что намъ остается мене двнадцати часовъ до отъзда, и предложилъ мн отдохнуть, пока онъ съ Джоржемъ сдлаютъ остальную работу. Я согласился, и они принялись за укладку.

Принялись очень весело, очевидно, намреваясь показать мн, какъ нужно длать дло. Я воздерживался отъ всякихъ замчаній, я ждалъ. Если Гарриса повсятъ, то худшимъ упаковщикомъ въ свт будетъ Джорджъ. Зная это, я смотрлъ на груды тарелокъ, чашекъ, кастрюль, бутылокъ, яицъ, томатовъ и проч., и чувствовалъ, что вскор начнется потха.

Такъ и случилось. Они начали съ того, что разбили чашку. Вотъ первое, что они сдлали.

Затмъ Джорджъ уложилъ пастилу на томатъ и раздавилъ его, и имъ пришлось выковыривать томатъ чайной ложкой.

Теперь была очередь Гарриса и онъ наступилъ иа масло. Я ничего не сказалъ, но услся на край стола и слдилъ за ними. Я чувствовалъ, что это раздражаетъ ихъ пуще всякихъ словъ. Они волновались, злились, наступали на чашки и тарелки, засовывали куда попало вещи и потомъ не могли отыскать ихъ, уложили яйца на дно чемодана, а сверху положили тяжелыхъ вещей и раздавили яйца.

Они разсыпали соль по всей комнат, а масло!.. Я въ жизнь свою не видалъ, чтобы двое людей продлывали такія штуки съ масломъ. Посл того, какъ Джорджъ отклеилъ его отъ своихъ туфель, они попытались засунуть его въ кастрюльку, но не все масло укладывалось въ кастрюльку, а то, что помстилось, нельзя было вытащить обратно. Наконецъ, они выскребли его и положили на стулъ, Гаррисъ услся на него, и оно прилипло къ нему, и тогда они принялись разыскивать его по всей комнат.

— Я готовъ поклясться, что положилъ его сюда, — сказалъ Гаррисъ, глядя на пустой стулъ.

— Да и я видлъ его здсь минуту тому назадъ, — сказалъ Джорджъ.

Тутъ они снова забгали но комнат, сошлись у корзины и уставились другъ на друга.

— Изумительно! — сказалъ Гаррисъ.

— Просто чудеса! — сказалъ Джорджъ.

Тутъ Джорджъ зашелъ за спину Гаррису и увидлъ масло.

— Такъ вотъ оно гд находилось все время! — воскликнулъ онъ съ негодованіемъ.

— Гд, гд? — крикнулъ Гаррисъ, повертываясь.

— Да стойте же, стойте! — вопилъ Джорджъ, бгая вокругъ него.

Наконецъ, они справились съ масломъ, уложивъ его въ чайникъ.

Монморанси, разумется, принималъ живое участіе въ упаковк. У Монморанси странное честолюбіе: ему во что бы то ни стало хочется добиться ругани. Если ему удалось впутаться туда, гд его присутствіе особенно нежелательно и даже вредно, взбсить человка до того, что тотъ начнетъ швыряться чмъ попало, тогда, по его мннію, день не пропалъ даромъ.

Подвернуться кому-нибудь подъ ноги, чтобы тотъ шлепнулся на полъ и ругался на чемъ свтъ стоитъ, вотъ его главная задача и забота, и разъ это ему удалось, его поведеніе становится положительно нестерпимымъ.

Онъ усаживался на вещи какъ разъ въ ту минуту, когда въ нихъ оказывалась надобность, и, повидимому, былъ вполн убжденъ, что всякій разъ, когда Джорджъ или Гаррисъ протягиваютъ руку, они хотятъ достать его холодный скользкій носъ. Онъ попалъ ногой въ пастилу, таскалъ чайныя ложечки, сдлалъ видъ, что принимаетъ лимоны за крысъ, кинулся за ними въ корзину и изгрызъ три штуки, прежде чмъ Гаррису удалось выгнать его сковородкой.

Гаррисъ сказалъ, что я поощряю его. Я вовсе не поощрялъ его. Да и не такой это песъ, чтобы нуждаться въ поощреніи. Природная естественная склонность побуждаетъ его къ такимъ штукамъ.

Укладка кончилась въ двнадцать часовъ пятьдесятъ минутъ, и Гаррисъ, усвшись на корзин, выразилъ надежду, что все останется цло. Джорджъ замтилъ, что если что-нибудь будетъ разбито, такъ значить оно и было разбито, это соображеніе, повидимому, утшило его. Онъ прибавилъ также, что ему хочется спать. Намъ всмъ хотлось спать. Гаррисъ долженъ былъ ночевать у насъ, и потому мы вс отправились наверхъ.

Мы бросили жребій насчетъ кроватей, и Гаррису досталось спать со мной.

— Когда васъ разбудить, братцы? — спросилъ Джорджъ.

— Въ семь часовъ, — отвчалъ Гаррисъ.

— Нтъ, въ шесть, — сказалъ я, такъ какъ мн нужно было написать нсколько писемъ.

Мы немножко поспорили съ Гаррисомъ на этотъ счетъ, но, наконецъ, поршили на половин седьмого.

— Разбудите насъ въ половин седьмого, Джорджъ, — сказали мы.

Джорджъ не отвчалъ, оказалось, что онъ уже заснулъ. Тогда мы поставили умывальную чашку такъ, чтобы онъ наткнулся на нее утромъ, и улеглись въ постель.

Глава V.
Мистриссъ П. будитъ насъ. — Джорджъ-соня. — Лживость ‘предсказаній погоды’. — Нашъ багажъ. — Испорченность маленькаго мальчика. — Толпа собирается вокругъ насъ. — Мы катимъ въ Ватерлоо. — Невинность должностныхъ лицъ юго-западной дороги въ отношенія такихъ вещей, какъ позда. — Мы плывемъ, плывемъ въ открытой лодк.

Утромъ меня разбудила мистриссъ Попперсъ.

Она сказала:

— Извстно ли вамъ, сэръ, что теперь уже девять часовъ?

— Сколько? — воскликнулъ я, вскакивая.

— Девять часовъ, — повторила она въ замочную скважину. — Я боялась, что вы проспите.

Я разбудилъ Гарриса и сообщилъ ему эту новость.

— Да вдь вы хотли встать въ шесть часовъ, — сказалъ онъ.

— Я хотлъ, — отвчалъ я. — Отчего вы меня не разбудили?

— Какъ я могъ разбудить васъ, пока вы не разбудили меня? — возразилъ онъ. — Теперь мы не выберемся раньше двнадцати. Удивляюсь, какъ вы вообще-то ршились встать.

— Счастье для васъ, что я всталъ, — отвчалъ я. — Если бы я не разбудилъ васъ, вы бы проспали дв недли.

Мы грызлись такимъ манеромъ минуты три, пока насъ не остановилъ вызывающій храпъ, раздавшійся съ постели Джорджа. Тутъ только мы вспомнили о его существованіи. Вонъ онъ лежитъ, человкъ, спрашивавшій, въ которомъ часу насъ разбудить, лежитъ на спин, разинувъ ротъ и согнувъ колни.

Не знаю почему, но видъ спящаго человка бситъ меня. Такъ гадко видть, что драгоцнные часы человческой жизни, драгоцнныя минуты, которыя уже никогда не возвратятся, тратятся въ глупомъ сн.

Вотъ, напримръ, Джорджъ, теряющій драгоцнное время въ отвратительной лни: какъ безплодно проходитъ его жизнь, за каждую секунду которой ему придется дать отвть впослдствіи. Онъ могъ бы набивать желудокъ яйцами и ветчиной, дразнить собаку или ухаживать за горничной вмсто того, чтобы валяться въ тяжеломъ забыть.

Ужасная мысль. Она мелькнула у насъ обоихъ одновременно. Мы ршились спасти его, и это благородное ршеніе заставило насъ забыть о собственной размолвк. Мы кинулись къ нему и стащили съ него одяло, и Гаррисъ шлепнулъ его туфлей, а я крикнулъ ему въ ухо, такъ что онъ проснулся.

— Аварава… — заявилъ онъ, поднимаясь.

— Вставайте, колода! — вопилъ Гаррисъ. — Четверть десятаго!

— Что! — воскликнулъ онъ, соскакивая съ постели и попадая ногами въ тазъ. — Какой чортъ подсунулъ сюда эту штуку?

Мы сказали ему, что нужно быть олухомъ, чтобы попадать ногами въ тазъ.

Одваясь, мы вспомнили, что наши зубныя щеточки уложены, также какъ головная щетка и гребень (моя зубная щеточка погубитъ меня, я ужъ знаю). Пришлось спускаться внизъ и доставать ихъ изъ чемодана. Когда же все было кончено, Джорджъ объявилъ, что ему нуженъ бритвенный приборъ. Но мы сказали ему, что не станемъ опять распаковывать чемоданъ ради него.

— Что за глупости! — отвчалъ онъ. — Не могу же я итти въ такомъ вид въ Сити.

Дйствительно, у него былъ довольно шершавый видъ для Сити, но что значили для насъ человческія страданія! Какъ выразился Гаррисъ на своемъ вульгарномъ жаргон, Сити можетъ раздлываться съ нимъ какъ знаетъ.

Мы сошли внизъ завтракать. Монморанси пригласилъ къ себ въ гости двухъ собакъ, и т все время выли и царапались въ дверь. Мы успокоила ихъ зонтикомъ и принялись за котлеты и холодную говядину.

— Съ завтракомъ нужно распорядиться умючи, — заявилъ Гаррисъ и отвалилъ себ пару котлетъ, замтивъ, что ихъ нужно сть горячими, тогда какъ говядина можетъ подождать.

Джорджъ взялъ газету и прочелъ вслухъ о несчастныхъ случаяхъ на вод и о ‘вроятномъ состояніи погоды’. На сегодня значились ‘дождь, холодно, туманъ, мстами бури съ грозой, восточный втеръ, общее пониженіе надъ средними графствами (Лондономъ и Каналомъ). Барометръ падаетъ’.

Я думаю, что нтъ такой досадной, раздражающей чепухи, какъ эти обманныя ‘вроятныя состоянія погоды’. Они предсказываютъ именно то, что было вчера или третьяго дня, и какъ разъ противоположное тому, что случится сегодня.

Я помню, какъ излишнее вниманіе къ ‘вроятному состоянію погоды’, напечатанному въ одной провинціальной газет, испортило намъ осеннюю поздку. ‘Сегодня ожидается проливной дождь и мстами бури съ грозою’, гласила она. Это было въ понедльникъ, и мы ршились отложить поздку и просидть дома весь день въ ожиданіи ливня. Утро было прекрасное, солнечное, на неб ни облачка, мимо нашего дома то и дло прозжали разные народы въ телжкахъ и коляскахъ, и все такіе веселые и оживленные.

— И вымочитъ же ихъ! — говорили мы, глядя изъ окна на прозжающихъ.

И мы усмхались, представляя себ, какъ они промокнутъ, и приказывали топить печи, и брались за книги, и приводили въ порядокъ наши раковины и засушенныя морскія водоросли. Въ полдень солнце пекло невыносимо, и мы недоумвали, когда же начнется проливной дождь и бури съ грозою.

— А, они начнутся посл обда! — говорили мы другъ другу. — О, какъ эти господа промокнутъ! Вотъ будетъ потха!

Около часа зашла хозяйка и спросила, намрены ли мы хать, такъ какъ погода прекрасная.

— Нтъ, нтъ, — возразили мы, подмигивая другъ другу, — мы не подемъ. ‘Мы’ не хотимъ промокнуть, нтъ.

Прошло и послобденное время, а дождя еще и капли не выпало. Мы утшались надеждой, что онъ хлынетъ разомъ именно въ ту минуту, когда вс отправятся домой, такъ что имъ некуда будетъ укрыться, они промокнуть сильне, чмъ когда-либо. Но дождя не было, и день кончился прекраснымъ вечеромъ, за которымъ наступила ясная, теплая ночь.

На слдующее утро мы прочли въ газет, что сегодня будетъ ‘ясная погода, жарко’, и вотъ мы одлись въ легкое платье и отправились, а полчаса спустя хлынулъ дождь и поднялся холодный втеръ, и продолжались они цлый день, такъ что мы вернулись домой съ насморками и ревматизмами.

Вообще погода для меня вещь непостижимая. Я никогда не могу понять ея. Барометръ безполезенъ, онъ приводитъ къ такимъ же недоразумніямъ, какъ ‘вроятное состояніе погоды’.

Я помню барометръ въ Оксфорд, въ гостиниц, гд я остановился прошлой весной. Когда я поселился въ ней, онъ показывалъ ‘хорошую погоду’. На двор же цлый день лилъ дождь, такъ что я не могъ носа высунуть на улицу. Я потрясъ барометръ, и онъ поднялся и остановился на ‘сухо’. Бутсъ завернулъ ко мн въ этотъ день и предположилъ, что барометръ, вроятно, указываетъ погоду на завтра. Я возразилъ, не иметъ ли онъ въ виду погоду, которая стояла недлю тому назадъ, но Бутсъ отвчалъ:

— Нтъ, врядъ ли.

На слдующее утро я снова потрясъ его, и онъ поднялся еще выше, а дождь лилъ какъ изъ ведра. Въ пятницу я снова взялся за барометръ, и стрлка послдовательно указывала: ‘ясная погода’, ‘сухо’, ‘сильный зной’, пока не остановилась, задвъ за штифтикъ, такъ что не могла итти дальше. Она пошла бы и дальше, но аппаратъ былъ такъ устроенъ, что стрлка не могла двинуться, не сломившись. Она, очевидно, хотла пойти впередъ и предсказать засуху, безводіе, солнечные удары, самумъ и тому подобныя вещи, но штифтикъ помшалъ ей и заставилъ ее удовольствоваться простымъ ‘сухо’.

Тмъ временемъ дождь лилъ какъ изъ ведра, и нижняя часть города была затоплена водой, такъ какъ рка вышла изъ береговъ.

Бутсъ сказалъ, что когда-нибудь, наврно, наступить продолжительная хорошая погода, при чемъ указалъ надпись на верхушк барометра:

Задолго предсказано, долго продлится,

Наскоро предсказано, скоро кончится.

Хорошая погода такъ и не наступила въ то лто. Должно быть, аппаратъ имлъ въ виду слдующую весну.

Теперь пошли въ ходъ барометры другого фасона, длинные какіе-то. Мн они не по силамъ. На одной сторон обозначено десять часовъ утра сегодня, на другой — десять часовъ утра вчера, но вдь не встаешь же всякій разъ въ десять часовъ. Онъ поднимается и опускается смотря по погод и втру, и на одномъ конц стоитъ ‘Nly’, на другомъ ‘Ely’. (Какая Эли? При чемъ тутъ Эли?). А если его потрясти, то ничего не выходитъ. Да нужно еще длать поправку на уровень моря и переводить на Фаренгейта, но, и продлавъ все это, я не знаю, чтобы вышло.

Да и зачмъ предсказывать ненастье? Скверно, когда, оно наступаетъ, къ чему же еще лишняя непріятность: знать напередъ объ этой скверности? Вотъ какой пророкъ намъ но вкусу: какой-нибудь почтенный старикъ, который въ пасмурное ненастное утро, когда вамъ особенно хочется, чтобъ наступила хорошая погода, обводитъ горизонтъ испытующимъ окомъ и говоритъ:

— О, нтъ, сэръ, это ничего не значитъ. Вотъ увидите, еще прояснетъ.

— Ну, онъ-то знаетъ, — говорите вы, поблагодаривъ старика и отправляясь дальше. — Удивительная наблюдательность у этихъ людей!

И ваше расположеніе къ старику ничуть не уменьшается отъ того обстоятельства, что небо не проясниваетъ и дождь мороситъ цлый день.

— Что жъ, — говорите вы, — онъ сдлалъ, что могъ.

Напротивъ, человкъ, предсказавшій дурную погоду, возбуждаетъ въ васъ злыя и мстительныя мысли.

— Какъ вы думаете, вдь прояснетъ? — спрашиваете вы мимоходомъ.

— Ну, нтъ, сэръ, кажется, обложило надолго, — отвчаетъ онъ, покачивая головой.

— Старый дуракъ! — ворчите вы. — Точно онъ можетъ знать это! — И если его предсказаніе оправдывается, ваша злоба ростетъ, и у васъ является смутное подозрніе, что тутъ не обошлось безъ его участія.

На этотъ разъ утро было слишкомъ ясное и солнечное, чтобы на насъ могли подйствовать возмутительныя сообщенія, прочитанныя Джорджемъ, насчетъ ‘паденія барометра’, ‘атмосферическаго возмущенія, направляющагося [?] линіи черезъ южную Европу’, и [?] давленія’ [Из-за загнутого угла страницы не видны несколько слов. — Примечание редактора Викитеки]. Убдившись, что не въ силахъ разстроить насъ и только понапрасну теряетъ время, онъ стибрилъ папироску, которую я тщательно свернулъ для себя, и ушелъ.

Тогда Гаррисъ и я, покончивъ съ остатками завтрака, вытащили багажъ на подъздъ и стали поджидать кэбъ. Поклажи оказалась изрядная груда, когда мы собрали вс вещи. Тутъ были чемоданъ и маленькій ручной саквояжъ, дв корзины, большой свертокъ одялъ, четыре или пять непромокаемыхъ плащей и пальто, нсколько зонтиковъ, дыня въ корзиночк, такъ какъ никуда больше не удалось ее помстить, другая корзиночка съ виноградомъ, японскій зонтикъ, сковородка, которую тоже не удалось никуда всунуть, такъ что мы просто обернули ее смоленой бумагой.

Мы съ Гаррисомъ немножко конфузились этой груды, хотя, право, не знаю, почему. Кэбъ, какъ на зло, не показывался, но уличные мальчишки явились откуда-то и, видимо, очень заинтересовались нами.

Прежде всхъ появился Биггсовъ мальчикъ. Биггсъ — нашъ зеленщикъ и отличается умньемъ подбирать въ свою лавку самыхъ отчаянныхъ сорванцовъ-мальчишекъ, какихъ только порождаетъ наша цивилизація.

Если по сосдству является особенно безобразный экземпляръ этой породы, будьте уврены, что это новый мальчикъ Биггса. Мн говорили, что посл убійства въ Гретъ-Корамъ-Стрит вся наша улица заподозрла Биггсова мальчика (тогдашняго), и если бы ему не удалось доказать свое alibi на строгомъ перекрестномъ допрос, которому подвергъ его No 19 утромъ посл преступленія (въ присутствіи случайно подвернувшагося No 21), то ему пришлось бы круто. Я не зналъ въ то время Биггсова мальчика, но, познакомившись съ нимъ впослдствіи, не могу съ своей стороны придавать особеннаго значенія этому alibi.

Итакъ, какъ я уже сказалъ, Биггсовъ мальчикъ вынырнулъ откуда-то изъ-за угла. Онъ, очевидно, очень торопился, но, увидвъ Гарриса, меня, Монморанси и вещи, остановился и уставился на насъ. Мы сердито взглянули на него. Этотъ взглядъ могъ бы подйствовать на боле чувствительную натуру, но Биггсовы мальчики вообще не отличаются чувствительностью.

Онъ отошелъ на аршинъ отъ подъзда и продолжалъ разсматривать насъ, жуя соломинку. Очевидно, онъ ршилъ оставаться до конца.

Минуту спустя на другой сторон улицы показался мальчикъ изъ колоніальной лавки. Биггсовъ мальчикъ крикнулъ ему:

— Эй, изъ 42-го тронулись!

Мальчикъ изъ бакалейной лавки перешелъ черезъ улицу и остановился по другую сторону подъзда. Затмъ появился молодой джентльменъ изъ сапожной лавки и помстился рядомъ съ Биггсовымъ мальчикомъ, тогда какъ юный разливатель пива изъ ‘Голубыхъ Столбовъ’ занялъ независимую позицію на тумб.

— Имъ не придется голодать, а? — заявилъ джентльменъ изъ сапожной лавки.

— Ну, да вдь и ты захватилъ бы съ собой припасовъ, если бы теб пришлось переплывать Атлантическій океанъ въ простой лодк, — возразилъ ‘Голубые Столбы’.

— Они не переплывутъ черезъ океанъ, — вмшался Биггсовъ мальчикъ, — они отправляются отыскивать Стэнли.

Тмъ временемъ собралась порядочная толпа звакъ, спрашивавшихъ другъ у друга, что случилось. Одни (боле молодая и втреная часть толпы) говорили, что это свадьба и указывали на Гарриса, какъ на жениха, тогда какъ солидные и степенные зрители больше склонялись къ предположенію, что это похороны и что я братъ покойника.

Наконецъ, показался свободный извозчикъ (вообще въ этой улиц свободные извозчики прозжаютъ примрно по три въ минуту, когда въ нихъ нтъ надобности), и мы, уложивъ вещи и отогнавъ обоихъ друзей Монморанси, очевидно, давшихъ клятву не разставаться съ своимъ пріятелемъ, услись и похали, напутствуемые шутками толпы и морковью, которую Биггсовъ мальчикъ швырнулъ намъ вдогонку на счастье, вмсто башмака.

Къ одиннадцати часамъ мы были у Ватерлоо, и начали розыскивать поздъ, который долженъ былъ отправиться въ пять минутъ двнадцатаго. Оказалось, что никто не знаетъ, гд стоитъ поздъ, ни куда онъ идетъ, ни вообще какихъ бы то ни было подробностей на этотъ счетъ. Носильщикъ, взявшій наши вещи, полагалъ, что онъ отходитъ отъ платформы номеръ второй, тогда какъ другой носильщикъ, съ которымъ первый вступилъ въ бесду по этому вопросу, объявилъ, что, по слухамъ, поздъ отходитъ отъ платформы номеръ первый. Съ своей стороны, начальникъ станціи былъ убжденъ, что онъ все-таки отходитъ съ какого нибудь мста.

Желая покончить съ этимъ вопросомъ, мы вошли въ вокзалъ, и справились насчетъ позда у смотрителя багажнаго отдленія, который сказалъ намъ, что сейчасъ только встртился съ человкомъ, видвшимъ этотъ поздъ у платформы номеръ третій. Мы отправились къ платформ номеръ третій, но здсь служащіе сказали намъ, что это, по всей вроятности, вестминстерскій курьерскій поздъ или виндзорскій малой скорости. Во всякомъ случа они были уврены, что это не кингстонскій поздъ, котораго мы искали, хотя, почему они были въ этомъ уврены, врядъ ли бы могъ кто-нибудь изъ нихъ объяснить.

Наконецъ, нашъ носильщикъ сообщилъ, что поздъ, по всей вроятности, стоитъ у верхней платформы, тутъ ми увидли машиниста и спросили его, не въ Кингстонъ ли онъ отправляется. Машинистъ отвчалъ, что наврно не знаетъ, но кажется — туда. Во всякомъ случа, если это не одиннадцатичасовой поздъ въ Кингстонъ, то десятичасовой на островъ Уайтъ или куда-нибудь въ томъ же направленіи. Мы сунули ему въ руку полкроны и просили его отправиться въ одиннадцать часовъ пять минутъ въ Кингстонъ.

— Никто здсь не знаетъ, — сказали мы, — что это за поздъ и куда онъ идетъ. Вы знаете дорогу, что вамъ стоитъ отправиться въ Кингстонъ?

— Хорошо, я не скажу наврное, джентльмены, — отвчалъ этотъ славный малый, — но я думаю, что нкій поздъ отправится въ Кингстонъ, и, съ своей стороны, похлопочу объ этомъ.

Такъ мы отправились въ Кингстонъ изъ Лондона по юго-западной желзной дорог.

Впослдствіи намъ сообщили, что поздъ, на которомъ мы отправились, былъ эксетерскій почтовый, и что на станціи Ватерлоо его разыскивали цлые часы, но никто не могъ сказать, куда онъ двался.

Лодка ожидала насъ въ Кингстон подл моста, мы направились къ ней, сложили въ нее багажъ и вошли сами.

— Готово, сэръ? — спросилъ лодочникъ.

— Готово, — отвчали мы и, усвшись, я у руля, Гаррисъ у веселъ, Монморанси, въ самомъ мрачномъ и подозрительномъ настроеніи духа, на носу — отплыли по водамъ, которыя въ теченіе двухъ недль должны были служить нашимъ жилищемъ.

Глава VI.
Кингстонъ. — Поучительныя замчанія о древней англійской исторіи. — Поучительныя замчанія о дубовой рзб и жизни вообще. — Несчастное положеніе Стивингса-младшаго. — Размышленія о древности. — Я забываю о рул. — Интересныя послдствія. — Гамптонъ-Кортъ. — Гаррисъ въ роли проводника.

Было чудесное утро, конецъ весны или начало лта, назовите какъ угодно, когда нжная зелень травы и листьевъ начинаетъ принимать яркій, густой оттнокъ, и природа наноминаеть прекрасную юную двушку, всю трепещущую отъ страннаго, лихорадочнаго возбужденія передъ пробужденіемъ женственнооти.

Старинныя улицы Кингстона, спускавшіяся къ берегу, были очень живописны при яркомъ солнечномъ свт, сверкающая рка съ медленно тянущимися барками, заросшій кустами бечевникъ, нарядныя виллы по ту сторону рки, Гаррисъ, трудящійся у веселъ, древній замокъ Тюдоровъ, неясно рисовавшійся на горизонт, — все это озаренное солнцемъ, сливалось въ такую яркую и въ тоже время спокойную, полную жизни и тмъ не мене мирную картину, что я забылся, погрузившись въ сладкую полудремоту.

Я думалъ о Кингстон или ‘Кинингестон’, какъ называли его въ старыя времена, когда саксонскіе ‘Kinges’ (короли) внчались тутъ на царство. Великій Цезарь перешелъ здсь рку и римскіе легіоны стояли лагеремъ на ея высокихъ берегахъ. Цезарь, подобно Елизавет въ позднйшіе годы, заглядывалъ, кажется, всюду, только онъ былъ щепетильне королевы Бессъ: онъ не останавливался на постоялыхъ дворахъ.

Королева-двственница была просто помшана на постоялыхъ дворахъ. Врядъ ли найдется харчевня на разстояніи десяти миль отъ Лондона, гд бы она не побывала хоть мимоходомъ, — или останавливалась, или ночевала. Спрашивается, если Гаррисъ, въ силу кокого-нибудь удивительнаго превращенія, сдлается великимъ и добродтельнымъ человкомъ, и будетъ назначенъ первымъ министромъ, и умретъ, признаютъ ли умстнымъ надписать на трактирахъ, которые онъ посщалъ: ‘Гаррисъ пропустилъ здсь рюмочку горькой’, ‘Гаррисъ выпилъ здсь дв кружки шотландскаго пива лтомъ 1888 года’, ‘Гаррисъ былъ выведенъ отсюда въ декабр 1886 года’?

Нтъ, пришлось бы сдлать слишкомъ много такихъ надписей! Напротивъ, прославятся трактиры, которыхъ онъ не посщалъ: ‘Единственный кабакъ въ южномъ Лондон, гд Гаррисъ никогда ничего не пилъ’. Такая надпись привлечетъ массу публики.

Воображаю, какъ ненавидлъ ‘Кинингестонъ’ бдный слабоумный король Эдвинъ! Праздникъ коронаціи оказался ему не по силамъ. Можетъ быть, ему не понравилась кабанья голова, начиненная обсахаренными орхами, и онъ не могъ больше наливаться виномъ и медомъ, только онъ ускользнулъ отъ шумнаго сборища, чтобы провести часокъ со своей возлюбленной Эльдживой.

Можетъ быть, они сидли рядышкомъ у окна и любовались игрой луннаго свта на вод, прислушиваясь къ доносившимся изъ отдаленныхъ залъ шуму и крикамъ разбушевавшейся компаніи.

Но вотъ грубый Одо и св. Дунстанъ вламываются въ комнату, и, осыпая бранью кроткую королеву, уводятъ бднягу-Эдвина къ пьяному сборищу.

Прошло много лтъ, саксонскіе короли и саксонскіе пьяницы погибли при звукахъ военной музыки, и Кингстонъ утратилъ на время свое величіе, которое, впрочемъ, вернулось къ нему съ лихвою, когда Гамптонъ-Кротъ сдлался резиденціей Тюдоровъ и Стюартовъ и на рк появились королевскія лодки, изъ которыхъ выходили расфранченные кавалеры, восклицая:

— What Ferry, Ho! Gadzooks gramercy.

Многіе старинные дома въ окрестностяхъ напоминаютъ о томъ времени, когда Кингстонъ былъ королевской резиденціей, и придворная знать селилась въ немъ поближе къ королю, а дорога къ королевскому замку оживлялась звономъ оружія, топотомъ коней, шелестомъ бархата и шелка да красивыми лицами. Большіе просторные дома съ круглыми, ршетчатыми окнами, высокими каминами и остроконечными крышами полны воспоминаніями о рукавахъ съ буффами, о расшитыхъ жемчугомъ нагрудникахъ и вычурныхъ клятвахъ. Они были выстроены въ эпоху, ‘когда люди умли строить’. Красныя черепицы только затвердли отъ времени, а дубовыя лстницы до сихъ поръ не скрипятъ и не трещатъ, когда вы по нимъ ходите.

Кстати, я вспомнилъ о великолпной дубовой лстниц въ одномъ изъ кингстонскихъ домовъ. Теперь въ немъ устроена лавка, но когда-то онъ очевидно, былъ жилищемъ какого-то важнаго лица. Одинъ изъ моихъ друзей, живущій въ Кингстон, зашелъ туда купить шляпу и, по разсянности, заплатилъ за нее втридорога.

Хозяинъ (онъ знаетъ моего друга) въ первую минуту былъ нсколько пораженъ, но живо опомнился и, чувствуя, что такой образъ дйствія заслуживаетъ поощренія, спросилъ у нашего героя, не желаетъ ли онъ посмотрть прекрасные образчики стариннаго рзного дуба. Тотъ согласился, и хозяинъ провелъ его черезъ лавку на лстницу внутри дома. Перила ея оказались дйствительно артистической работы, а стна вдоль всей лстницы была обшита дубовыми панелями съ рзьбою, которая сдлала бы честь любому дворцу.

Отсюда они прошли въ гостиную, большую, свтлую комнату, оклеенную довольно безвкусными, но веселенькими голубыми обоями. Ничего замчательнаго, впрочемъ, въ ней не оказалось, такъ что мой другъ даже удивился, зачмъ его сюда привели. Тогда хозяинъ подошелъ къ стн и постучалъ по обоямъ. Они издали деревянный звукъ.

— Дубъ, — объяснилъ онъ. — Рзной дубъ до самаго потолка, такой же, какъ на лстниц.

— Великій Цезарь! — воскликнулъ мой другъ. — Неужели вы заклеили обоями рзной дубъ?

— Да, — отвчалъ тотъ, — и дорогонько же обошлось это. Понятно, пришлось сначала выгладить стну. Зато комната приняла веселый видъ. Раньше она выглядла ужасно мрачно.

Не скажу, чтобы я порицалъ этого человка (безъ сомннія, это очень утшительно для него). Съ своей точки зрнія — точки зрнія обыкновеннаго домохозяина, желающаго прожить повеселе и отнюдь не одержимаго маніей къ древностямъ — онъ правъ. Рзная дубовая работа красива на видъ, пріятно имть въ своемъ дом ея образчикъ, но помщеніе съ рзными дубовыми панелями на стнахъ, безъ сомннія, будетъ дйствовать нсколько угнетающимъ образомъ на человка, чьи вкусы не направлены въ эту сторону. Это все равно, что жить въ церкви.

Нтъ, въ данномъ случа вотъ что нехорошо: человкъ, который вовсе не цнитъ рзного дуба, владетъ цлой гостиной съ дубовыми панелями, тогда какъ люди, которымъ рзной дубъ нравится, не могутъ достать его за бшеныя деньги. Это, — кажется, общее правило на нашемъ свт. Каждый иметъ то, чего вовсе не желаетъ имть, а другіе владютъ тмъ, чего желаетъ онъ.

У женатыхъ людей есть жены, но, кажется, они вовсе не желаютъ женъ, а холостые и молодые люди жалуются, что не найдешь невсты. Бдные люди, у которыхъ едва хватаетъ средствъ, чтобы прокормить самихъ себя, обременены семьям въ десять душъ. Богатая пожилая чета, которой некому завщать свои деньги, умираетъ бездтной.

Или возьмите двушекъ и ихъ обожателей. Двушки, у которыхъ есть обожатели, вовсе не нуждаются въ нихъ, он говорятъ, что обойдутся безъ нихъ, что т надоли имъ, и что пусть они лучше начнутъ ухаживать за миссъ Смитъ и миссъ Броунъ, которыя гораздо старше и у которыхъ нтъ никакихъ обожателей, а имъ ненужно: он никогда не выйдутъ замужъ.

Но лучше не думать о такихъ вещахъ: грустно какъ-то становится.

Былъ у насъ въ школ мальчикъ, котораго прозвали Сандфордъ и Мертонъ. Настоящее его имя было Стиввингсъ. Такого чудака я съ тхъ поръ и не видывалъ. Онъ не на шутку любилъ учиться. Онъ поднималъ цлыя баталіи, если ему не позволяли сидть ночью въ постели и зубрить греческій языкъ, а отъ французскихъ неправильныхъ глаголовъ его просто не оторвешь бывало. Онъ былъ одержимъ дикой, неестественной маніей сдлаться утшеніемъ родителей, гордостью школы, получать преміи, вырости умникомъ, — его увлекали вс эти жалкія идеи. Я въ свою жизнь не видалъ такого страннаго существа, да еще представьте себ, безобиднаго, какъ новорожденный младенецъ.

И что же, этотъ мальчикъ боллъ раза по два въ недлю, такъ что почти не могъ ходить въ школу. Врядъ ли когда-нибудь существовалъ мальчикъ, до такой степени расположенный къ болзнямъ, какъ Сандфордъ и Мертонъ. Стоило появиться какой-нибудь болзни, хотя бы за десять миль, онъ немедленно схватывалъ ее, и притомъ въ сильнйшей степени. Онъ ухитрялся схватить бронхитъ въ каникулярное время и лихорадку на Рождество. Посл шестинедльной жары и засухи онъ заболвалъ ревматизмомъ, а выйдя изъ дому въ ноябрьское ненастье, возвращался пораженный солнечнымъ ударомъ.

Однажды его пришлось подвергнуть дйствію веселящаго газа, выдернуть бдняг вс зубы и вставить фальшивые, до того мучила его нестерпимая зубная боль. А на смну ей явилась невралгія и стрльба въ ушахъ. Простуженъ онъ былъ всегда, исключая девяти недль, когда у него была скарлатина, кром того, онъ постоянно отмораживалъ себ что-нибудь. Холерная эпидемія 1871 года почему-то обошла насъ: былъ только одинъ случай заболванія въ цломъ приход — заболлъ именно юный Стиввингсъ.

Ему приходилось лежать въ постели и сть куриный супъ и компотъ, и вотъ онъ лежалъ и плакалъ, потому что ему не позволяли длать латинскія упражненія и отбирали у него нмецкую грамматику.

А мы, остальные, мы, которые отдали бы вс наши учебные годы за одинъ день болзни, не могли схватить ничего поважне судорогъ въ ше. Мы дурачились и шалили, и это освжало насъ, мы объдались, чтобы заболть, и только толстли и разжигали аппетитъ. Что бы мы ни длали, намъ не удавалось заболть, пока не наступили праздники. Тутъ, съ перваго же дня, на насъ обрушивались простуда, коклюшъ и всевозможные недуги, продолжавшіеся до начала ученія, когда вс они разомъ исчезали, несмотря ни на что.

Такова жизнь человческая, мы, подобны трав въ пол, которую скосятъ и сожгутъ въ печи.

Возвращаюсь къ дубовой рзьб. Наши прапрадды, очевидно, обладали замчательнымъ чутьемъ къ изящному и прекрасному. Въ самомъ дл, вс наши артистическія сокровища представляли самую обыденную дрянь четыреста, пятьсотъ лтъ тому назадъ. Я часто спрашиваю себя, есть ли дйствительно какая-нибудь красота въ старинныхъ чашкахъ, пивныхъ кружкахъ, щипцахъ для свчей, которыми мы такъ восхищаемся, или имъ придаетъ такую прелесть въ нашихъ глазахъ отблескъ давно минувшей эпохи. Предметы, служившіе тогда обыденной домашней утварью, мы вшаемъ на стны и прячемъ въ стеклянные шкапы, розовыхъ пастушковъ и желтыхъ пастушекъ, которыхъ женщины XVIII вка считали дрянными дешевыми бездлушками и совали раскапризничавшимся дтямъ, мы показываемъ нашимъ друзьямъ, и т длаютъ видъ, что восторгаются ими.

Будетъ ли и впредь то же самое? Неужели сегодняшнимъ сокровищемъ всегда останется вчерашній хламъ? Быть можетъ, и наши тарелки, съ нарисованными на нихъ деревьями, попадутъ на каминъ важной особы 2000 года, какъ образчикъ старинной артистической работы. И наши чашки съ золотымъ ободкомъ и золотымъ цвточкомъ (неизвстнаго вида) на донышк попадутъ на шифоньерки, и сама хозяйка дома будетъ вытирать съ нихъ пыль.

А китайская собачка, украшающая спальню въ моей квартир? Это блая собачка, съ голубыми глазами и носикомъ пріятнаго краснаго цвта съ черными крапинками, голова у нея задрана кверху и выражаетъ дружелюбіе, граничащее съ глупостью. Мн она не нравится. Какъ произведеніе искусства, она раздражаетъ меня. Легкомысленные друзья мои подшучиваютъ надъ ней, и сама хозяйка отнюдь не восторгается ею и объясняетъ ея присутствіе только тмъ, что она подарена ей теткой.

Но боле чмъ вроятно, что лтъ черезъ двсти эта же собачка будетъ найдена гд-нибудь въ куч стараго хлама съ отбитыми ногами и безъ хвоста, сойдетъ за старинную китайскую и будетъ украшать чей-нибудь кабинетъ. Постители будутъ восхищаться ею. Станутъ изумляться удивительно нжному цвту ея носа и разсуждать о томъ, какъ прекрасенъ былъ у нея хвостъ.

Намъ, въ нашемъ вк, не нравится эта собачка. Это, для насъ слишкомъ обыкновенный предметъ. Все равно что звзды или закатъ солнца: мы не восторгаемся ихъ красотой, такъ какъ они постоянно передъ нашими глазами.

Такъ точно и китайская собачка. Въ 2288 году она возбудитъ энтузіазмъ. Искусство приготовленія такихъ собачекъ будетъ забыто. Наши потомки станутъ удивляться нашему мастерству. О насъ будутъ говорить почтительно: ‘Великіе старинные мастера, бывшіе гордостью XIX вка и создавшіе такихъ собачекъ’.

Узоръ, который старшая дочь вышиваетъ въ школ, получитъ названіе ‘ткань эпохи Викторіи’, и ткани этой просто цны не будетъ. Блыя пивныя кружки, съ голубыми полосками изъ деревенской харчевни, потрескавшіяся и облупившіяся, будутъ продаваться на всъ золота, и богатые люди станутъ пить изъ нихъ кларетъ. Путешественники изъ Японіи станутъ скупать всевозможный хламъ, уцлвшій отъ разрушенія, и отвозить его въ Іеддо въ качеств старинныхъ англійскихъ рдкостей.

Въ эту минуту Гаррисъ выпустилъ весла и опрокинулся на спину, задравъ ноги кверху. Монморанси взвизгнулъ и перекувырнулся, большая корзина подскочила такъ, что вс вещи вылетли.

Я изумился, не потерялъ, однако, присутствія духа, и сказалъ довольно веселымъ тономъ:

— Галло! Что случилось?

— Что случилось? То, что вы…

Нтъ, поразмысливъ, я не ршился повторить слова Гарриса. Я былъ достоинъ порицанія, — соглашаюсь, но можно ли простить грубость языка и неприличіе выраженій, да еще такому человку, какъ Гаррисъ, получившій, сколько мн извстно, тщательное воспитаніе? Я думалъ о другихъ вещахъ, — мудрено ли, что я забылъ о рул и мы врзались въ бечевникъ. Въ первую минуту трудно было сказать, гд кончаемся мы, и гд начинается мель, но потомъ мы кое-какъ разобрались и отдлились отъ нея.

Какъ бы то ни было, Гаррисъ заявилъ, что съ него довольно, и теперь моя очередь работать. Итакъ, я взялся за весла, и мы направились мимо Гамптонъ-Корта. Какая прекрасная старинная стна тянется тутъ вдоль рки! Я всегда съ удовольствіемъ прозжаю мимо нея. Это такая пріятная, веселая, милая стна! Какой живописный видъ придаютъ ей пестрые лишаи, сдой мохъ, нжный молодой виноградъ, который, забравшись наверхъ, осторожно перевшивается внизъ посмотрть, что длается на рк, и задумчивый старый плющъ, вьющійся неподалеку! Сотни оттнковъ, красокъ, пятенъ смняются на каждые десять ярдовъ этой стны. Если бы только я умлъ рисовать и раскрашивать, я сдлалъ бы прекраснйшій рисунокъ этой старинной стны, — право! Вообще я часто думаю, какъ хорошо было бы жить въ Гамптонъ-Корт. У него такой спокойный, мирный видъ, тутъ должно быть очень пріятно бродить рано утромъ, когда люди еще спятъ.

Не знаю, впрочемъ, что бы я сказалъ, если бы въ самомъ дл пришлось жить въ Гамптонъ-Корт. Тутъ, должно быть, ужасно грустно и тоскливо по вечерамъ, когда таинственныя тни скользятъ по стннымъ панелямъ, а эхо отдаленныхъ шаговъ отдается въ каменныхъ коридорахъ, то приближаясь, то замирая вдали, и все погружается въ гробовое молчаніе, такъ что вы слышите біеніе собственнаго сердца.

Мы, люди, — дти солнца. Мы любимъ свтъ и жизнь. Вотъ почему мы стремимся въ города, а деревня пустетъ съ каждымъ годомъ. При солнечномъ свт, днемъ, когда природа оживляется и хлопочетъ вокругъ насъ, намъ нравятся холмы и лса, ночью же, когда мать-земля засыпаетъ, тогда міръ кажется такимъ одинокимъ, что мы трепещемъ, какъ дти въ пустомъ дом. Тогда мы сидимъ и вздыхаемъ, мы стремимся къ освщеннымъ газомъ улицамъ, гд слышны голоса людскіе и шумъ человческой жизни. Мы чувствуемъ себя безпомощными и маленькими въ ночной тишин, когда втеръ шелеститъ верхушками темныхъ деревьевъ. Духи рютъ вокругъ насъ, и ихъ безмолвные взгляды угнетаютъ насъ. Но въ большомъ город, при яркомъ свт тысячъ газовыхъ рожковъ, среди криковъ и шума мы чувствуемъ себя въ своей тарелк…

Гаррисъ спросилъ, бывалъ ли я когда-нибудь въ Гамптонъ-Кортскомъ лабиринт. Ему случилось однажды побывать тамъ въ качеств проводника. Онъ изучилъ его на план, и устройство лабиринта оказалось простымъ до глупости, такъ что врядъ ли стоило платить два пенса за входъ. Гаррисъ водилъ туда одного изъ своихъ родственниковъ.

— Пойдемте, если хотите, — сказалъ онъ, — только тутъ нтъ ничего интереснаго. Нелпо называть это лабиринтомъ. Первый поворотъ направо — и вы у выхода. Мы обойдемъ его въ десять минуть, а тамъ отправимся куда-нибудь позавтракать.

Въ лабиринт они встртили нсколько человкъ, которые гуляли тамъ уже около часа и рады были бы выбраться. Гаррисъ сказалъ, что они могутъ, если угодно, слдовать за нимъ, онъ только что вошелъ и сдлаетъ всего одинъ кругъ. Они отвтили, что очень рады, и послдовали за нимъ.

По дорог къ нимъ приставали все новыя и новыя лица, пока не собралась вся публика, находившаяся въ лабиринт. Люди, потерявшіе уже всякую надежду выбраться отсюда и увидть когда-нибудь семью и друзей, ободрялись при вид Гарриса и примыкали къ процессіи, благословляя его. По словамъ Гарриса, ихъ набралось двадцать человкъ, въ томъ числ одна женщина съ ребенкомъ, которая провела въ лабиринт цлое утро и теперь уцпилась за его руку, чтобы случайно не потерять его.

Гаррисъ повернулъ направо, но путь оказался очень длиннымъ, и родственникъ заявилъ, что лабиринтъ, повидимому, очень великъ.

— О, одинъ изъ самыхъ обширныхъ въ Европ! — подтвердилъ Гаррисъ.

— Должно быть, — отвчалъ родственникъ, — мы прошли уже добрыхъ дв мили. Гаррисъ начиналъ чувствовать смущеніе, но все еще бодрился, пока они не наткнулись на кусокъ пряника, валявшійся на земл. Родственникъ Гарриса божился, что видлъ этотъ самый кусокъ семь минутъ тому назадъ. — ‘О, не можетъ быть’, возразилъ Гаррисъ, но женщина съ ребенкомъ заявила, что — ‘напротивъ, очень можетъ быть’, такъ какъ она сама отняла этотъ пряникъ у ребенка и бросила его за минуту до встрчи съ Гаррисомъ. Она прибавила, что желала бы вовсе не встрчаться съ Гаррисомъ, и высказала предположеніе, что онъ обманщикъ. Это привело его въ негодованіе, и онъ досталъ карту и изложилъ свою теорію.

— Карта была бы очень кстати, — замтилъ одинъ изъ его спутниковъ, — если бы мы знали, гд находимся.

Гаррисъ не зналъ и замтилъ, что, по его мннію, самое лучшее вернуться къ выходу и начать сызнова. Послдняя половина его предложенія не возбудила особеннаго энтузіазма, но первая — относительно возвращенія къ выходу — была принята единодушно, и вотъ вс потащились за нимъ въ обратный путь. Минутъ черезъ десять вся компанія очутилась въ центр лабиринта.

Гаррисъ хотлъ было сказать, что онъ сюда и направлялся, но настроеніе толпы показалось ему опаснымъ, и онъ ршилъ сдлать видъ, что попалъ сюда случайно.

Во всякомъ случа куда-нибудь надо было итти. Теперь они знали, гд находятся и потому снова взялись за карту. Казалось, что выбраться ничего не стоитъ, и они въ третій разъ тронулись въ путь.

Три минуты спустя они снова очутились въ центр лабиринта.

Посл этого они такъ и не могли развязаться съ нимъ. Куда бы они ни направлялись, всякій разъ они возвращались къ центру. Это повторялось такъ регулярно, что нкоторые ршили оставаться на мст и ждать, пока товарищи не сдлаютъ обходъ и не вернутся къ нимъ. Гаррисъ вытащилъ было карту, но одинъ видъ ея привелъ толпу въ бшенство, и ему посовтовали употребить ее для завивки волосъ. По словамъ Гарриса, онъ чувствовалъ въ эту минуту, что его популярность до нкоторой степени утрачена.

Въ конц концовъ, они окончательно сбились съ толку и стали звать сторожа, тотъ явился, взобрался на наружную лстницу и крикнулъ имъ, куда итти. Но вс уже такъ одурли, что не могли ничего понять, тогда онъ крикнулъ имъ, чтобы они стояли на мст и дожидались его. Они сбились въ кучу и стали ждать, а онъ спустился съ лстницы и пошелъ къ нимъ.

Это былъ молодой и неопытный сторожъ, забравшись въ лабиринтъ, онъ не могъ отыскать ихъ и, тщетно пытаясь пробраться къ нимъ, въ конц концовъ самъ заблудился. По временамъ они видли его мелькающимъ то тамъ, то здсь, по ту сторону забора, и онъ самъ видлъ ихъ и устремлялся къ нимъ, но спустя минуту появлялся на томъ же самомъ мст и спрашивалъ, куда они двались.

Пришлось дождаться, когда одинъ изъ старыхъ сторожей, кончивъ обдать, явился къ нимъ на выручку.

Въ заключеніе Гаррисъ прибавилъ, что, по его мннію, это очень интересный лабиринтъ и мы согласились уговорить Джорджа сходить туда на обратномъ пути.

Глава VII.
Рка въ праздничномъ наряд. — Рчные костюмы. — Отсутствіе вкуса у Гарриса. — Поздка съ фешенебельной дамой. — Могила мистриссъ Томасъ. — Человкъ, который не любитъ могилъ, гробовъ и череповъ. — Взгляды Гарриса на Джорджа, банкъ и лимонадъ. — Онъ устраиваетъ штуки.

Гаррисъ разсказалъ мн о своемъ приключеніи въ лабиринт, пока мы прозжали черезъ шлюзы Маульси. Это длинный шлюзъ, и намъ пришлось хать довольно долго.

Тутъ не было ни одной лодки, кром нашей, я никогда еще не видалъ этого шлюза такимъ пустымъ. Вообще, я думаю, это самый оживленный шлюзъ на Темз.

Мн случалось смотрть на него съ берега, когда въ немъ и воды не было видно, а только сплошная масса пестрыхъ платьевъ, нарядныхъ шляпокъ, задорныхъ цилиндровъ, разноцвтныхъ зонтиковъ, шелковыхъ мантилій, разввающихся лентъ и расфранченныхъ дамъ, съ берега казалось, будто передъ тобой ящикъ, наполненный всевозможными цвтами.

По воскресеньямъ, въ хорошую погоду, онъ цлый день иметъ такой видъ, вверхъ и внизъ по рк тянутся длинныя вереницы лодокъ, дожидающихся своей очереди, уплывающихъ или приближающихся, такъ что вся залитая солнцемъ рка, отъ дворца до Гамптонской церкви, пестретъ желтыми, голубыми, оранжевыми, блыми, красными, малиновыми пятнами. Вс обитатели Маульси и Гамптона, принарядившись, являются къ шлюзу, курятъ, болтаютъ, ухаживаютъ за барышнями, слдятъ за лодками, и все это — шляпы и сюртуки мужчинъ, наряды дамъ, рзвящіяся собаки, движущіяся лодки, сверкающая вода, пріятный ландшафтъ, — все это въ цломъ представляетъ одну изъ самыхъ веселыхъ картинъ, какія только можно встртить въ окрестностяхъ стараго скучнаго Лондона.

Поздка по рк представляетъ удобный случай прифрантиться. Тутъ и мы, мужчины, можемъ показать нашъ вкусъ, и я думаю, что мы постоимъ за себя, если желаете знать мое мнніе. Я, напримръ, люблю красный цвтъ, — красный и черный. У меня волосы русые, золотисто-каштановые, и темно-красный цвтъ очень идетъ къ нимъ, недурно также выглядятъ на мн свтло-голубой шарфъ, высокіе русскіе сапоги и красный шелковый платокъ вмсто пояса, — платокъ гораздо красиве.

Гаррисъ предпочитаетъ желтый и оранжевый цвта, и совсмъ напрасно. Онъ слишкомъ смуглъ для желтаго цвта. Желтый цвтъ не идетъ къ нему, объ этомъ и толковать нечего. Ему бы вотъ что къ лицу: на голубомъ фон блыя или сливочнаго цвта пятна, но что прикажете длать? Чмъ меньше вкуса у человка, тмъ онъ упряме. А жаль, въ такомъ костюм онъ никогда не будетъ имть успха, а между тмъ, есть одинъ-два цвта, при которыхъ онъ выглядлъ бы еще туда-сюда.

Джорджъ накупилъ для этой поздки кое-какихъ обновокъ, которыя просто смущаютъ меня. Жилетъ ослпителенъ. Джорджу не нравится, когда я такъ говорю, но, право, не подберу другого названія. Онъ купилъ его и принесъ показать намъ въ четвергъ вечеромъ. Я спросилъ его, какъ называется этотъ цвтъ, но онъ не зналъ. По его мннію, этотъ цвтъ не иметъ названія. Продавецъ уврялъ, что это восточный узоръ. Джорджъ надлъ его и спросилъ, какъ мы находимъ. Гаррисъ отвчалъ, что, какъ пугало для воробьевъ, эта вещь внушаетъ ему уваженіе, но если разсматривать ее какъ одежду, пригодную для ношенія на тл человка, кром разв маргэтскаго негра, то она ужасна. Джорджъ разозлился, на что ему справедливо замтилъ Гаррисъ: ‘Зачмъ же онъ спрашивалъ чужого мннія, если оно ему не нравится’.

Мы, то-есть я и Гаррисъ, боимся, что этотъ костюмъ будетъ привлекать вниманіе къ нашей лодк. Барышни, если он хорошо одты, тоже недурно выглядятъ въ лодк. По моему мннію, ничто такъ не идетъ имъ къ лицу, какъ хорошій лодочный костюмъ. Но ‘лодочнымъ костюмомъ’ я называю такой, который можно носить въ лодк, а не только подъ стекляннымъ колпакомъ. Вся прелесть экскурсіи пропадаетъ, когда у васъ въ лодк сидятъ особы, думающія не столько о поздк, сколько о цлости своего платья. Мн пришлось однажды везти двухъ такихъ дамъ на пикникъ. То-то была потха!

Об были разряжены въ пухъ: кружева, шелкъ, цвты, ленты, тонкія ботинки, свтлыя перчатки. Но одты для фотографіи, а не для катанья по рк. Это были ‘лодочные костюмы’ на французскій ладъ. Нелпо было и соваться съ ними туда, гд есть настоящая земля, воздухъ и вода.

Прежде всего имъ показалось, что лодка недостаточно чиста. Мы отерли для нихъ пыль со всхъ скамеекъ и увряли, что сиднья чистехоньки, но он не врили намъ. Одна изъ нихъ потерла скамью кончикомъ пальца, показала перчатку другой, затмъ об вздохнули и услись съ видомъ христіанскихъ мученицъ, старающихся комфортабельно помститься на костр. Во время гребли случается, что и брызнешь, а тутъ казалось, что капля воды погубитъ эти костюмы: останется пятно, котораго ничмъ не выведешь.

Я гребъ. Я длалъ все, что могъ. Я останавливался при каждомъ взмах, осторожно вынималъ весла изъ воды и такъ же осторожно опускалъ ихъ снова. (Немного погодя, Боу замтилъ, что онъ слишкомъ плохой рулевой, чтобы править при моемъ способ гребли, и что онъ броситъ руль и будетъ смотрть, какъ я гребу. Мой способъ заинтересовалъ его). Тмъ не мене, несмотря на всю мою осторожность, брызги попадали иногда на платья нашихъ спутницъ.

Он не жаловались, но плотне прижимались другъ къ другу, стискивали зубы и при каждой капл вздрагивали всмъ тломъ. Он страдали молча, это было очень благородно, но, тмъ не мене, крайне разстраивало меня. Я очень чувствителенъ. Я терялъ хладнокровіе, и чмъ осторожне гребъ, тмъ сильне брызгалъ.

Наконецъ, я бросилъ весла и сказалъ, что сяду къ рулю.

Боу тоже нашелъ, что такъ будетъ лучше. Дамы испустили невольный вздохъ облегченія, увидвъ, что я ухожу, и совсмъ было просіяли. Бдняжки, лучше бы имъ оставаться со мной. Человкъ, свшій на мое мсто, былъ веселый, легкомысленный, крпколобый парень, въ которомъ чувствительности не больше, чмъ въ нью-фаундлендскомъ щенк. Вы можете цлый часъ метать на него молніеносные взгляды, а онъ и не замтитъ ихъ, да если и замтитъ, такъ нимало не смутится. Онъ молодецки взмахнулъ веслами и разомъ пустилъ въ лодку цлый фонтанъ, заставившій всхъ вскочить на ноги. Окативъ нашихъ дамъ съ ногъ до головы, онъ любезно ухмыльнулся и сказалъ:

— Простите, я нечаянно, — и предложилъ имъ носовой платовъ отереться.

— О, это ничего, — пробормотали бдныя двушки, закутываясь въ шали и пальто и закрываясь кружевными зонтиками.

За завтракомъ он ужасно страдали. Компанія расположилась на трав, но трава была пыльная, а пни, на которые имъ предложили уссться, казались нечищенными Богъ знаетъ сколько времени. И вотъ он разостлали на земл носовые платки и услись въ самыхъ неудобныхъ позахъ. Кто-то изъ насъ, державшій въ рукахъ тарелку съ паштетомъ, зацпился за сукъ и уронилъ паштетъ, и хотя на нихъ не попало ни крошки, но этотъ случай напугалъ ихъ до того, что потомъ он съ ужасомъ смотрли на всякаго, кто поднимался съ какимъ-нибудь кускомъ въ рукахъ, и съ безпокойствомъ слдили за нимъ, пока онъ не усаживался снова.

— Ну-съ, барышни, — шутливо сказалъ Боу по окончаніи завтрака, — пожалуйте мыть посуду!

Сначала он его не поняли. Потомъ, уразумвъ въ чемъ дло, выразили опасеніе, что не сумютъ мыть посуду.

— О, я вамъ покажу, — сказалъ онъ, — это очень просто. Вы лягте на… я хочу сказать, на берегъ и полощите посуду въ вод.

Старшая сестра замтила, что ихъ платья врядъ ли подойдутъ для такой работы.

— Пустяки, — отвчалъ онъ весело, — вы поднимите ихъ кверху.

И онъ заставилъ ихъ сдлать это. Онъ уврялъ, что въ этомъ вся прелесть поздки. Он согласились, что это очень интересно.

Вспоминая объ этомъ, я спрашиваю себя, былъ ли этотъ молодой человкъ такимъ крпколобымъ, какъ мы думали, или онъ… нтъ, это невозможно, у него было такое простодушное, дтское выраженіе лица.

Гаррисъ сказалъ, что ему хочется сходить въ Гамптонскую церковь и посмотрть могилу мистриссъ Томасъ.

— Кто такая мистриссъ Томасъ? — спросилъ я.

— Почемъ я знаю? — отвчалъ онъ. — Это дама, погребенная въ очень красивой могил, которую я хочу посмотрть.

Я сталъ спорить. Не знаю почему, но я терпть не могу могилъ. Я знаю, что, пріхавъ въ деревню или городъ, слдуетъ отправиться на кладбище и любоваться надгробными памятниками, но лично мн это время препровожденіе вовсе не нравится. Не нахожу никакого удовольствія бродить вокругъ старой мрачной церкви въ сопровожденіи страдающаго одышкой сторожа и читать эпитафіи. Даже стертая мдная доска, вдланная въ камень, не доставляетъ мн истиннаго счастія.

Моя невозмутимость передъ самыми трогательными надписями и равнодушіе къ мстнымъ семейнымъ преданіямъ смущаютъ почтенныхъ пономарей, а плохо скрываемое желаніе поскоре выбраться за ограду оскорбляетъ ихъ чувства.

Въ одно прекрасное солнечное утро я стоялъ, облокотившись на низенькую ограду деревенскаго кладбища, курилъ и весь погрузился въ созерцаніе мирной сельской картины. Я смотрлъ на старую, обвитую плющомъ церковь съ рзными деревянными дверями, дорожку, вившуюся по скату холма среди высокихъ вязовъ, коттэджи съ соломенными кровлями, серебряную ленту рки въ долин и лсистые холмы на горизонт.

Пріятный былъ ландшафтъ. Поэтическій, идиллическій — онъ возвышалъ мн душу. Я чувствовалъ себя добрымъ и благороднымъ. Я каялся въ своихъ грхахъ и хотлъ бы исправиться. Я мечталъ поселиться здсь и никогда больше не длать ничего дурного, вести безупречную, чистую жизнь и превратиться въ почтеннаго старца съ серебристыми сдинами, и все прочее.

Въ эту минуту я простилъ моимъ друзьямъ и знакомымъ вс ихъ прегршенія и испорченность и благословилъ ихъ. Они не наврное знали, что я благословилъ ихъ. Они продолжали итти своимъ грховнымъ путемъ, не вдая, что я сдлалъ для нихъ въ далекой, мирной деревн. Но я сдлалъ и хотлъ бы сказать имъ объ этомъ, такъ какъ желалъ видть ихъ счастливыми. Я погрузился въ эти благочестивыя, великодушныя мечты, какъ вдругъ чей-то рзкій, визгливый голосъ вывелъ меня изъ задумчивости.

— Иду, сэръ, иду, иду, иду! Не безпокойтесь, сэръ, не торопитесь!

Я оглянулся и увидлъ лысаго старикашку, ковылявшаго черезъ кладбище съ огромной связкой ключей, гремвшихъ и звенвшихъ на каждомъ шагу.

Съ безмолвнымъ достоинствомъ я махнулъ ему рукой, чтобы онъ убирался, но онъ бжалъ ко мн и визжалъ безъ умолка:

— Иду, иду, иду, сэръ! Старость проклятая, сэръ! Не такъ я боекъ, какъ встарину. Сюда пожалуйте, сэръ!

— Убирайся, несчастный старикашка! — крикнулъ я.

— Я бжалъ изо всхъ силъ, сэръ! — возразилъ онъ. — Моя хозяйка только сейчасъ васъ увидла! Пожалуйте за мною, сэръ!

— Убирайся, пока цлъ! — повторилъ я.

Онъ, повидимому, изумился.

— Да разв вы не хотите посмотрть могилы?

— Нтъ, — отвчалъ я, — не хочу. Я хочу стоять здсь, прислонившись къ этой старой оград. Убирайся, не разстраивай меня! Я исполненъ благихъ возвышенныхъ мыслей и хочу оставаться въ такомъ положеніи, потому что оно прекрасно и благородно. Оставь меня въ поко со своими нелпыми могилами. Убирайся и найми кого-нибудь, чтобы похоронилъ тебя подешевле, я охотно заплачу половину издержекъ!

Съ минуту онъ стоялъ ошеломленный. Потомъ протеръ глаза и уставился на меня. Но съ виду я былъ человкъ, какъ человкъ.

— Да вдь вы прізжій? — сказалъ онъ. — Вы не живете здсь?

— Нтъ. Если бы ‘я’ здсь жилъ, ‘ты’ бы не жилъ.

— Такъ какъ же? — сказалъ онъ. — Вамъ нужно посмотрть могилы, гробницы, тамъ вдь покойники, гробы!

— Врешь, — отвчалъ я, — не хочу смотрть могилы, ваши могилы. Зачмъ мн ихъ смотрть? У меня есть свои, фамильныя могилы. У моего дяди Поджера такая могила на Кензаль-Гринскомъ кладбищ, что ею гордится цлый округъ, въ склеп моего ддушки въ Гоу могутъ помститься восемь человкъ, у моей бабушки Сусанны на Финчлейскомъ кладбищ гробница обшита самымъ лучшимъ блымъ камнемъ, да еще въ изголовь вырзана какая-то фигура въ род кофейника. Когда я захочу взглянуть на могилы, я туда и отправлюсь. Другихъ могилъ мн не нужно! Когда тебя похоронятъ, я, такъ и быть, приду посмотрть, вотъ и все, что я могу сдлать.

Онъ расплакался. Онъ сказалъ, что на одной могил есть обломокъ камня, который многіе считаютъ остаткомъ статуи, а на другой — стертая надпись, которую еще никто не могъ разобрать.

Но я оставался неумолимъ. Тогда онъ ршилъ выпустить свой послдній зарядъ. Онъ подошелъ ко мн поближе и пробормоталъ хриплымъ шопотомъ:

— У меня есть пара череповъ въ склеп, пойдемте, посмотрите ихъ. О, пойдемте, посмотрите черепа! Вы молодой человкъ, вамъ нужно повеселиться. Пойдемте, посмотрите черепа!

Я бросился бжать, а онъ кричалъ мн вслдъ:

— О, пойдемте, посмотрите черепа! Вернитесь!

Гаррисъ безъ ума отъ гробницъ, могилъ, эпитафій, и мысль пропустить, не осмотрвши, могилу мистриссъ Томасъ, выводила его изъ себя. Онъ сказалъ, что съ самаго начала, когда мы еще задумывали поздку, имлъ въ виду осмотрть могилу мистриссъ Томасъ, что онъ не похалъ бы, если бы не хотлъ осмотрть могилу мистриссъ Томасъ.

Я напомнилъ ему о Джордж, котораго мы должны встртить въ пять часовъ у Шеппертона, и онъ обрушился на Джорджа. Съ какой стати Джорджъ сидитъ безъ дла цлый день и заставляетъ насъ тащить эту поганую тяжелую лодку? Почему бы ему тоже не работать? Почему онъ не взялъ отпуска и не похалъ съ нами? Чортъ побери его банкъ! Да и на что онъ въ банк?

— Сколько разъ я ни приходилъ туда, — продолжалъ Гаррисъ, — я ни разу не видалъ его за работой. Онъ сидитъ за стекломъ и длаетъ видъ, что занимается. Къ чему сажать человка за стекло? Какая отъ этого польза? Я зарабатываю свой хлбъ. Почему же онъ не можетъ работать? Какой прокъ отъ такого человка, да и отъ банковъ этихъ? Они забираютъ у васъ деньги, и когда вы написали чекъ, возвращаютъ его съ надписью ‘недйствителенъ’. На той недл они два раза сыграли со мной такую штуку. Если бы Джорджъ былъ здсь, мы могли бы осмотрть могилу. Да я и не врю, что онъ въ банк. Шляется гд-нибудь, пока мы за него работаемъ. Я пойду куда-нибудь выпить.

Я ему замтилъ, что кругомъ на дв мили нтъ никакого трактира, тогда онъ сталъ бранить рку и спрашивать, какая польза отъ рки и стоитъ ли отправляться на рку, чтобы умирать отъ жажды.

Когда Гаррисъ расходится, его ничмъ не уймешь. Лучше дать ему выболтаться, тогда онъ успокоится.

Я напомнилъ ему, что у насъ въ корзин есть экстрактъ для лимонада, а на носу бутылка воды, и что стоитъ только смшать ихъ, чтобы получить прохладительный и освжающій напитокъ. Тогда онъ обрушился на лимонадъ и на вс подобные ‘напитки для воскресныхъ школъ’, какъ онъ выразился, въ род имбирнаго пива, морса и т. п. Онъ сказалъ, что они производятъ разстройство желудка, разрушаютъ тло и душу и служатъ причиной половины преступленій, совершаемыхъ въ Англіи.

И прибавивъ, что, во всякомъ случа, желаетъ выпить чего-нибудь, сталъ отыскивать бутылку. Она лежала на самомъ дн корзины, потому, разыскивая ее, онъ наклонялся все больше и больше, и продолжая въ то же время править рулемъ, направилъ лодку на мель, получилъ толчокъ и опрокинулся въ корзину, уткнувшись головой въ окороки и задравъ ногу кверху. Такъ онъ и стоялъ, не смя пошевелиться изъ боязни упасть въ воду, пока я не подосплъ ему на помощь и не помогъ ему встать на ноги.

Глава VIII.
Рчные поборы. — Лучшій способъ отдлаться отъ нихъ. — Эгоизмъ береговыхъ владльцевъ. — Надписи. — Нехристіанскія чувства Гарриса. — Какъ Гаррисъ поетъ комическую арію. — Безсовстное поведеніе двухъ испорченныхъ молодыхъ людей. — Полезная справка. — Джорджъ покупаетъ балалайку.

Мы остановились въ тни Кемпрунскаго парка и позавтракали. Тутъ есть хорошенькое мстечко, — лужайка на берегу рки въ тни развсистыхъ ивъ. Только что мы принялись за третье блюдо — бутерброды съ ветчиной, — какъ явился какой-то малый въ кургузомъ пиджак, съ коротенькой трубкой и освдомился, извстно ли намъ, что мы находимся на чужой земл. Мы отвчали, что недостаточно занимались этимъ вопросомъ, чтобы прійти къ опредленному заключенію, но если онъ ручается словомъ джентльмена, что мы дйствительно на чужой земл, то мы готовы поврить ему.

Онъ сказалъ, что ручается, и мы поблагодарили его, но онъ все-таки продолжалъ приставать къ намъ, и, повидимому, вовсе не былъ удовлетворенъ, такъ что мы, наконецъ, спросили, не нужно ли ему еще чего-нибудь, а Гаррисъ, человкъ вообще радушный, предложилъ ему бутербродъ съ ветчиной.

Должно быть, онъ принадлежалъ къ какому-нибудь обществу воздержанія отъ бутербродовъ съ ветчиной, потому что отказался отъ предложенія почти свирпо, точно ему нанесли кровное оскорбленіе, и прибавилъ, что его обязанность выпроводить насъ отсюда.

Гаррисъ отвчалъ, что разъ это его обязанность, то она должна быть исполнена, и спросилъ, какими именно средствами думаетъ онъ привести ее въ исполненіе. Гаррисъ, что называется, здоровый дтина — рослый, плечистый, плотный, и потому незнакомецъ, смривъ его взглядомъ, объявилъ, что пойдетъ и скажетъ хозяину, а затмъ вернется и броситъ насъ обоихъ въ воду.

Разумется, мы больше не видали его, и, разумется, ему просто хотлось получить шиллингъ. Есть на берегахъ Темзы цлая группа людей, которые въ теченіе лта таскаются по берегамъ и затваютъ исторіи, съ цлью получить извстную контрибуцію. Они выдаютъ себя за посланныхъ отъ владльцевъ. Самое лучшее средство отдлаться отъ подобныхъ господъ — объявить свою фамилію и адресъ и предоставить хозяину привлечь васъ къ отвтственности и доказать передъ судомъ, что вы нанесли ущербъ его земл тмъ, что сидли на ней. Но большинство людей такъ лнивы и робки, что предпочитаютъ потакать мошенничеству вмсто того, чтобы положить ему конецъ, проявивъ немного твердости.

Въ тхъ случаяхъ, когда хозяева дйствительно повинны въ такомъ эгоизм, ихъ слдовало бы выводить на чистую воду. Дйствительно, эгоизмъ береговыхъ владльцевъ растетъ сь каждымъ годомъ. Дай имъ волю, и они совсмъ закроютъ доступъ на рку Темзу. Съ небольшими притоками они такъ и длаютъ, втыкая колья въ дно рки, протягивая цпи отъ мели до мели и вывшивая запрещенія на каждомъ дерев.

Видъ такихъ надписей приводитъ меня въ бшенство. Мн бы хотлось сорвать доску съ надписью съ дерева и колотить ею хозяина по голов до тхъ поръ, пока не вышибу изъ него духъ, а затмъ похоронить его и укрпить доску на могил вмсто надгробнаго памятника.

Я сообщилъ объ этомъ Гаррису, и тотъ объявилъ, что въ немъ подобныя надписи возбуждаютъ еще боле свирпыя чувства: онъ желалъ бы убить не только человка, повсившаго надпись, но и его семью, друзей и родственниковъ, а въ заключеніе сжечь его домъ. Мн показалось, что онъ хватаетъ черезъ край, и я высказалъ ему это, но онъ возразилъ:

— Нисколько! Я готовъ истребить ихъ всхъ и пропть комическую арію надъ ихъ трупами.

Эти кровожадныя намренія ршительно смутили меня. Инстинктъ справедливости никогда не долженъ превращаться въ мстительность. Мн хоть и пришлось потратить много краснорчія, но въ конц концовъ удалось обратить Гарриса къ боле человколюбивымъ взглядамъ: онъ общалъ мн пощадить родственниковъ, друзей и семью и сказалъ, что не будетъ пть комической аріи надъ ихъ трупами.

Если бы вы хоть разъ слышали, какъ Гаррисъ поетъ комическую арію, вы поняли бы, какую услугу я оказалъ человчеству. Пунктъ помшательства Гарриса — убжденіе, что онъ уметъ пть комическія псни, тогда какъ друзья его убждены въ томъ, что онъ этого не уметъ и никогда не суметъ и что не слдуетъ ему позволять этого.

Если Гаррису случится быть въ компаніи и его просятъ пть, онъ отвчаетъ: ‘О, я, знаете, могу пть только комическія аріи’, но отвчаетъ такимъ тономъ, который заставляетъ предполагать, что эти-то аріи онъ исполняетъ божественно.

— О, прекрасно, — отвчаетъ хозяйка дома, — спойте, пожалуйста, мистеръ Гаррисъ.

Гаррисъ встаетъ и подходитъ къ фортепіано съ лучезарнымъ видомъ великодушнаго человка, готоваго осчастливить ближнихъ.

— Тише, тише, господа! — говоритъ хозяйка гостямъ. — Мистеръ Гаррисъ споетъ комическую арію.

— О, чудесно! — бормочатъ гости и передаютъ эту новость другъ другу, собираются со всего дома въ гостиную, садятся въ кружокъ и пріятно улыбаются въ ожиданіи.

И вотъ Гаррисъ начинаетъ.

Для комической аріи не требуется большого голоса. Вы не ожидаете отъ пвца особенно правильной фразировки и вокализаціи. Вы не взыщете, если онъ оборвется на слишкомъ высокой нот и закончитъ ее, поднявъ палецъ кверху. Вы не взыщете, если онъ отстанетъ или обгонитъ аккомпаниментъ и посреди псни заспоритъ съ піанистомъ, а потомъ повторитъ стихъ съ начала. Но вы, во всякомъ случа, разсчитываете услышать псню.

Вы никакъ не ожидаете, что пвецъ помнитъ только три первыя строчки перваго куплета и будетъ повторять ихъ, пока не наступитъ очередь хора.

Вы никакъ не ожидаете, что пвецъ остановится на половин стиха, ухмыльнется и скажетъ, что это ужасно досадно, но чортъ его побери, если онъ помнитъ, какъ дальше, а затмъ, пропустивъ часть псни, вдругъ вспомнитъ и, не говоря дурного слова, вернется къ началу. Вы не ожидаете… Да лучше я приведу вамъ образчикъ Гаррисова пнія.

Гаррисъ (стоя передъ роялемъ и обращаясь къ публик). Это, знаете, старинная вещица. Вамъ, знаете, она, вроятно, извстна! Но я только ее и помню. Это псня судьи изъ ‘Дтскаго Передника’… или нтъ, не изъ ‘Дтскаго Передника’… а изъ… знаете, изъ… Ну, словомъ, изъ другой оперы. Припвъ нужно пть хоромъ, вы вс должны принимать въ немъ участіе.

(Ропотъ одобренія и выраженіе безпокойства по поводу умнья пть въ хор. Блестящее исполненіе прелюдіи къ псни судьи изъ ‘Тяжбы’ нервнымъ піанистомъ. Наступаетъ моментъ начать пніе. Гаррисъ не замчаетъ его. Нервный піанистъ начинаетъ снова прелюдію, въ то жо время Гаррисъ начинаетъ пть арію лорда изъ ‘Дтскаго Передника’. Нервный піанистъ пытается аккомпанировать ему изъ ‘Тяжбы’, чувствуетъ, что ничего не выходитъ, пробуетъ сообразить, въ чемъ дло, теряетъ голову и останавливается).

Гаррисъ (любезнымъ тономъ). Ничего, ничего, продолжайте.

Нервный піанистъ. Я боюсь, что тутъ какое-то недоразумніе. Что такое вы пли?

Гаррисъ (рзко). Да псню судьи изъ ‘Тяжбы’. Разв вы не знаете ея?

Одинъ изъ друзей Гарриса (съ другого конца комнаты). Да нтъ же, пустая голова, вы пли арію адмирала изъ ‘Дтскаго Передника’.

(Продолжительный споръ между Гаррисомъ и другомъ Гарриса о томъ, что именно Гаррисъ плъ. Въ конц концовъ другъ замчаетъ, что въ сущности неважно, что именно будетъ пть Гаррисъ, лишь бы онъ плъ. Гаррисъ проситъ піаниста начать снова. Піанистъ играетъ прелюдію къ аріи адмирала, а Гаррисъ, выждавъ удобный, по его мннію, моментъ, затягиваетъ).

Гаррисъ. ‘Когда я былъ молодъ, я былъ адвокатомъ’.

(Общій взрывъ хохота, принимаемый Гаррисомъ за комплиментъ. Піанистъ, вспомнивъ о своей жен и дтяхъ, отказывается отъ неравной борьбы и уходитъ, его мсто занимаетъ господинъ съ боле крпкими нервами).

Новый піанистъ (весело). Ну, дружище, ы начинайте, а я буду слдовать за вами. Не стоитъ возиться съ прелюдіей.

Гаррисъ (начиная понимать, въ чемъ дло, смясь). Ей Богу, виноватъ. Конечно, я спуталъ дв псни. Знаете, это Дженкинсъ сбилъ меня съ толку. Начнемъ же.

(Поетъ, голосъ его исходитъ точно изъ погреба и кажется первымъ симптомомъ наступающаго землетрясенія).

‘Когда я былъ молодъ, служилъ я въ контор’.

(Піанисту). Поживе, дружище, вы слишкомъ отстали, повторимъ еще разъ.

(Снова поетъ первую строчку, на этотъ разъ высокимъ фальцетомъ. Общее удивленіе со стороны слушателей. Нервическая старая барыня у камина разражается слезами, ее уводятъ).

Гаррисъ (продолжаетъ):

‘Я полъ подметалъ, подметалъ я окошки’.

‘Я’…

Нтъ, нтъ, я чистилъ окошки и натиралъ полъ… нтъ, не натиралъ, — подметалъ… тьфу, сбился совсмъ. И я… я… ну, да лучше хватимъ припвъ (поетъ).

‘Такъ онъ ползъ — ползъ — ползъ — ползъ — ползъ и до чина адмиральскаго допо-олзъ’.

Теперь хоръ — нужно повторить дв послднія строчки!

Общій хоръ:

‘Такъ онъ ползъ — ползъ — ползъ — ползъ — ползъ и до чина адмиральскаго допо-олзъ’.

Гаррисъ совершенно не понималъ, что разыгрываетъ роль шута и надодаетъ людямъ, которые не сдлали ему никакого вреда. Онъ исренно воображаетъ, что доставилъ всмъ удовольствіе, и общаетъ спть еще псенку посл ужина.

Начавъ разговоръ о комическихъ аріяхъ, я вспомнилъ одинъ довольно курьезный случай, который стоитъ разсказать здсь, такъ какъ онъ бросаетъ свтъ на внутреннюю сущность человческой природы.

Собралась очень приличная и образованная компанія. Вс мы были одты съ иголочки, вели изящную бесду и чувствовали себя очень хорошо, — вс, исключая двухъ студентовъ, весьма обыкновенныхъ молодыхъ людей, которые только что вернулись изъ Германіи и, видимо, чувствовали себя не въ своей тарелк. Дло въ томъ, что мы были слишкомъ умны для нихъ. Наша блестящая, но изысканная бесда и наши великосвтскіе тосты были имъ не по плечу. Вообще наша компанія была не для нихъ. Имъ не слдовало бы и соваться въ нее. Впослдствіи вс согласились съ этимъ.

Мы играли morceaux изъ старыхъ германскихъ мастеровъ. Мы толковали о философіи и этик. Мы ухаживали за барышнями съ игривымъ достоинствомъ. Мы даже отпускали остроты — въ самомъ изысканномъ тон.

Посл ужина одинъ изъ насъ декламировалъ французскую поэму, и мы нашли ее восхитительной, затмъ одна изъ дамъ пропла испанскую балладу, при чемъ нкоторые изъ насъ прослезились, — такъ она была трогательна.

Тогда встали упомянутые двое молодыхъ людей и спросили, случалось ли намъ когда-нибудь слышать, какъ г-нъ Шлоссенъ-Бошенъ (онъ только что пріхалъ и находился внизу въ столовой) поетъ комическую нмецкую псню.

Никому изъ насъ не приходилось этого слышать.

Молодые люди сказали, что это самая забавная псня, какая только была сочинена когда-нибудь, и что они, если угодно, попросятъ г-на Шлоссена-Бошена спть ее, такъ какъ хорошо съ нимъ знакомы. Они увряли, что псня такъ забавна, что когда г-нъ Бошенъ сплъ ее передъ германскимъ императоромъ, то онъ (германскій императоръ) катался со смху.

Они прибавили, что г-нъ Бошенъ поетъ ее неподражаемо, съ такимъ мрачнымъ видомъ, точно читаетъ трагическій монологъ, и отъ этого она становится еще забавне. Ни звукомъ, ни жестомъ не выдаетъ онъ комизма, это испортило бы впечатлніе. Напротивъ, его серьезность, почти паsосъ, придаетъ ей неотразимую комичность.

Мы сказали, что рады послушать, что мы не прочь посмяться, и они отправились внизъ за г-номъ Шлоссенъ-Бошеномъ.

Повидимому, тотъ согласился очень охотно, такъ какъ явился немедленно и услся за фортепіано безъ всякихъ дальнйшихъ приглашеній.

— О, это чертовски забавная вещь! Вы надорвете животики, — шептали молодые люди, обходя публику, и помстились въ самой безопасной поз за спиной профессора.

Г-нъ Шлоссенъ-Бошенъ самъ себ аккомпанировалъ. Прелюдія вовсе не имла комическаго характера. Это была грустная, мрачная мелодія. Отъ нея скоре мурашки бгали по тлу, но мы ршили, что это германская манера, и готовились повеселиться.

Я не понимаю нмецкаго языка. Обучался ему въ школ, но въ два года забылъ все, до послдняго словечка и никогда не раскаивался въ этомъ. Но я не хотлъ, чтобы другіе замтили мое невжество, и придумалъ довольно удачное средство для этого. Я внимательно слдилъ за студентами. Когда они улыбались, я тоже улыбался, когда они хохотали, я тоже хохоталъ, а по временамъ усмхался уже отъ себя, чтобы показать, что оцниваю тонкости юмора, для другихъ недоступныя.

Мн казалось, что это очень остроумная выдумка съ моей стороны.

Я замтилъ, однако, что большинство гостей тоже, какъ и я, смотрли на молодыхъ людей. Они тоже улыбались, когда т улыбались, и хохотали, когда т хохотали, а такъ какъ молодые люди улыбались и хохотали, и заливались смхомъ почти все время, то было очень весело.

Тмъ не мене, германскій профессоръ казался недовольнымъ. Когда мы въ первый разъ засмялись, лицо его выразило изумленіе, точно онъ никакъ не ожидалъ смха. Мы нашли это очень забавнымъ: мы знали, что комизмъ зависитъ главнымъ образомъ отъ серьезности исполненія. Дай онъ замтить хоть чмъ-нибудь, что находитъ арію смшной, пропалъ бы весь эффектъ. Итакъ, мы продолжали смяться, а его удивленіе мало-помалу превратилось въ негодованіе и раздраженіе, онъ сердито посматривалъ на насъ (не на студентовъ, которыхъ не видлъ, такъ какъ они стояли за его спиной). Мы такъ и покатывались. Мы говорили другъ другу, что просто умремъ со смха. Псня сама по себ потшна, а эта мрачная серьезность, — о, это слишкомъ!

При послдней строф онъ самъ себя превзошелъ. Онъ метнулъ на насъ такой свирпый взглядъ, что если бы студенты не предупредили насъ о германской манер пнія, мы бы просто струсили, и вложилъ столько тоски въ послднюю строфу, что мы расплакались бы, если бы не знали, что это комическая псня.

Онъ кончилъ среди оглушительныхъ взрывовъ хохота. Мы божились, что въ жизнь свою не слыхали ничего забавне. Мы удивлялись, какъ это могутъ говорить, будто нмцы лишены юмора, когда у нихъ есть такія вещи. Мы спрашивали у профессора, отчего онъ не переведетъ псню на англійскій языкь, чтобы дать возможность людямъ, не знающимъ нмецкаго, послушать истинно комическую арію.

Тогда г-нъ Шлоссенъ-Бошенъ вскочилъ въ бшенств. Онъ осыпалъ насъ ругательствами на нмецкомъ язык (насколько могу судить, послдній какъ нельзя боле годится для этой цли), подпрыгивалъ, потрясалъ кулаками и выкрикивалъ намъ вс англійскія ругательства, какія только зналъ.

Онъ уврялъ, что ни разу въ жизни не былъ такъ оскорбленъ.

Оказалось, что это вовсе не комическая арія. Въ ней говорилось о двушк, которая жила въ Гарцкихъ горахъ и пожертвовала жизнью, чтобы спасти душу своего возлюбленнаго, и онъ умеръ и встртился съ ея душой, а затмъ въ послдней строф его душа обманула ея душу и улетла съ другой душой… кажется такъ, можетъ быть, я и ошибаюсь въ подробностяхъ… но, во всякомъ случа, очень грустная исторія. Г-нъ Бошенъ проплъ однажды эту арію передъ германскимъ императоромъ и онъ (германскій императоръ) плакалъ, какъ малое дитя. Онъ (г-нъ Бошенъ) утверждаетъ, что это самая мрачная, трагическая арія во всемъ нмецкомъ репертуар.

Положеніе было затруднительное, истинно затруднительное. Что мы могли отвтить? Мы отыскивали взглядами молодыхъ людей, сыгравшихъ съ нами такую штуку, но они улизнули тотчасъ по окончаніи псни.

Такъ кончился нашъ вечеръ. Мн ни разу не приходилось видть, чтобы вечеръ кончался такъ безшумно, такъ смирно. Мы даже не простились другъ съ другомъ. Мы потихонько, одинъ за другимъ, спустились съ лстницы, стараясь дежаться въ тни, шопотомъ спрашивали у прислуги наши пальто и шляпы, сами отворяли дверь и, выскользнувъ изъ дома, спшили скрыться за угломъ, стараясь избгать другъ друга.

Съ тхъ поръ я потерялъ всякій интересъ къ нмецкимъ аріямъ.

Въ половин четвертаго мы достигли шлюза Сенбери. Рка здсь очень живописна, а шлюзъ очарователенъ, только не пытайтесь пройти его на веслахъ противъ теченія.

Однажды я попытался сдлать это. Я гребъ, а двое парней сидли у руля, и я спросилъ у нихъ, удастся ли мн справиться съ теченіемъ, а они отвчали, что наврно удастся, если я хорошенько приналягу на весла.

Мы находились какъ разъ подъ небольшимъ пшеходнымъ мостомъ между двумя плотинами, когда они сказали это, и вотъ я наклонился надъ веслами и началъ грести.

Я гребъ великолпно. Я мрно взмахивалъ веслами. Я пустилъ въ дло руки, ноги, спину. Я работалъ быстро, ловко, изящно, очень стильно. Мои друзья, сидвшіе у руля, говорили, что на меня просто смотрть пріятно. Прошло минутъ пять, я думалъ, что мы уже близко къ концу, и оглянулся. Мы находились подъ мостомъ, въ томъ самомъ мст, гд я началъ грести, и эти два идіота заливались самымъ нелпымъ хохотомъ! Я зубами скриплъ отъ злости, убдившись, что мы стоимъ на одномъ мст. Съ тхъ поръ я предоставляю другимъ плавать противъ сильнаго теченія въ шлюзахъ.

Мы доплыли до Вальтона. Какъ и у большинства прибрежныхъ городовъ, только небольшой уголокъ его спускается къ рк, такъ что съ лодки можно принять его за деревушку. Единственные два города между Лондономъ и Оксфордомъ, которые можно видть съ рки, — Виндзоръ и Абингдонъ. Вс остальные прячутся подальше отъ берега и показываютъ вамъ разв одну улицу: я очень благодаренъ имъ за такую скромность, такъ какъ предпочитаю берега, одтые лсомъ или лугами.

Даже Ридингъ, длающій все возможное, чтобы изгадить рку, настолько порядоченъ, что скрываетъ отъ вашего взора свое уродливое лицо.

Цезарь, наврное, что-нибудь устраивалъ въ Вальтон: лагерь или укрпленіе, или что-нибудь въ этомъ род. Цезарь, кажется, не пропускалъ ни одной рки. Елизавета тоже. Отъ женщины никуда не уйдешь. Кромвель и Брадшо (не авторъ путеводителя, а главный совтникъ корола Карла) тоже побывали здсь. Вмст они бы составили хорошую компанію.

Въ вальтонской церкви есть стальной ‘намордникъ для сварливыхъ’. Въ старыя времена такія штучки употреблялись для обузданія женскаго язычка. Съ тхъ поръ этотъ обычай оставленъ. Должно быть, сталь вздорожала, другой же матеріалъ не годится: слишкомъ непроченъ.

Есть въ этой церкви и гробницы, и я-таки побаивался, что Гаррисъ вздумаетъ навстить ихъ, но онъ, повидимому, забылъ объ этомъ, и мы благополучно прохали мимо. За мостомъ рка ужасно бурлитъ. Это придаетъ ей живописный видъ, но раздражаетъ васъ съ точки зрнія веселъ и руля и возбуждаетъ споры между гребцомъ и рулевымъ.

Дале вы прозжаете мимо Отлендскаго парка. Это знаменитое мсто. Генрихъ VIII отнялъ его у кого-то. Въ парк есть гротъ, который вы можете осмотрть за небольшую плату и который считается весьма замчательнымъ, но я не видлъ въ немъ ничего особеннаго. Покойная герцогиня Іорская, жившая въ Отленд, страстно любила собакъ и держала ихъ въ огромномъ количеств. Она устроила для нихъ особое кладбище, гд ихъ погребено около пятидесяти штукъ и надъ каждой лежитъ надгробная плита съ надписью.

Что же по-моему, он достойны этого не меньше, чмъ большинство людей.

Немного выше вальтонскаго моста происходила борьба между Цезаремъ и Кассивеланомъ. Кассивеланъ, желая затруднить Цезарю переходъ, понабилъ кольевъ въ дно рки (и, наврно, прибилъ къ нимъ надписи), но Цезарь тмъ не мене перешелъ рку.

Галифоръ и Шеппертонъ — два довольно живописныя мстечка, но ничего особеннаго собою не представляютъ. На шеппертонскомъ кладбищ есть могила съ плитой, на которой вырзана цлая поэма, и я ужасно боялся, что Гаррисъ вздумаетъ постить ее. Я видлъ, что онъ бросаетъ жадные взгляды на пристань, и постарался отвлечь его вниманіе, сбивъ весломъ шляпу съ его головы. Стараясь поймать ее и негодуя на мою неловкость, онъ забылъ о любезныхъ ему могилахъ.

Подл Уэйбриджа впадаютъ въ Темзу Уэй (маленькая красивая рчка, судоходная — для небольшихъ лодокъ — до Гильдфорда, одна изъ ркъ, которую я всегда мечталъ изслдовать и никогда не изслдовалъ), Бернъ и Басингтонскій каналъ. Шлюзъ находится противъ самаго города, и первое, что мы увидали, приближаясь къ нему, былъ жилетъ Джорджа, красовавшійся на плотин, при ближайшемъ разсмотрніи оказалось, что и Джорджъ находится тутъ же, въ жилет.

Монморанси залаялъ, я закричалъ, Гаррисъ загоготалъ, Джорджъ замахалъ шляпой и заоралъ. Сторожъ выскочилъ съ багромъ, очевидно, вообразивъ, что кто-нибудь упалъ въ воду, и, кажется, остался очень недоволенъ, убдившись, что все благополучно.

Джорджъ держалъ въ рукахъ какую-то странную штуку, обвернутую клеенкою. На одномъ конц она была круглая и плоская, съ длинной ручкой.

— Что это? — спросилъ Гаррисъ: — Сковорода?

— Нтъ, — отвчалъ Джорджъ съ страннымъ, дикимъ блескомъ въ глазахъ, — это нынче въ мод, вс на ней принялись играть. Это балалайка.

— Въ первый разъ слышу, что вы играете на балалайк, — воскликнули Гаррисъ и я разомъ.

— Я собственно не играю, — отвчалъ Джорджъ, — но говорятъ, что это очень просто, и я захватилъ съ собой руководство.

Глава IX.
Джорджа усаживаютъ за работу. — Безбожные инстинкты бечевы. — Т, кто тянетъ, и т, кого тянутъ. — Какой прокъ можно извлечь изъ влюбленныхъ. — Странное исчезновеніе почтенной лэди. Исчезнувшій шлюзъ. — Музыка. — Спасены.

Теперь, когда Джорджъ былъ съ нами, мы усадили его за работу. Разумется, онъ вовсе не желалъ работатъ. По его словамъ, онъ сегодня много работалъ въ Сити. Но Гаррисъ, человкъ по натур суровый и не склонный къ милосердію, сказалъ:

— Ну, а теперь вы будете работать на лодк, для разнообразія, разнообразіе полезно. Принимайтесь-ка!

Джорджъ не сталъ спорить — даже его совсть зазрила — хотя и замтилъ, что, можетъ быть, лучше бы ему заняться чаемъ, предоставивъ намъ лодку, такъ какъ приготовленіе чая вещь хлопотливая, а мы съ Гаррисомъ, повидимому, устали. Вмсто отвта мы бросили ему бечеву (мы тянули теперь лодку бечевой), онъ взялся за нее и сталъ тянуть лодку.

Въ этихъ бечевахъ есть что-то странное и необычайное. Вы свертываете веревку такъ терпливо и осторожно, точно у васъ въ рукахъ пара новыхъ брюкъ, а спустя пять минутъ поднимаете одинъ сплошной, чертовски запутанный узелъ.

Сохрани меня Богъ отъ клеветы, но я думаю, что если вы возьмете обыкновенную бечеву, протянете ее по полю, затмъ отвернетесь на десять секундъ, то, когда вы оглянетесь назадъ, она окажется скомканной въ кучу посреди поля, вся въ узлахъ, въ петляхъ и съ неизвстно куда двавшимися концами. И вамъ придется сидть надъ нею добрыхъ полчаса, распутывая узлы и ругаясь на чемъ свтъ стоитъ.

Таково мое мнніе о бечевахъ вообще. Не спорю, можетъ быть и найдутся почтенныя исключенія, я не стану утверждать, что ихъ нтъ. Весьма возможно, что есть бечевы, серьезно относящіяся къ своей профессіи — почтенныя, добросовстныя бечевы, которыя не воображаютъ себя тамбурнымъ вязаньемъ, готовымъ сплестись въ стку, лишь только его предоставить самому себ. Я говорю, что такія бечевы ‘возможны’, я надюсь, что он существуютъ, но я никогда не встрчался съ ними.

На этотъ разъ я самъ взялся за бечеву передъ тмъ, какъ мы вошли въ шлюзы. Я не хотлъ предоставить ее Гаррису, потому что Гаррисъ неаккуратенъ. Я осторожно и тихонько свернулъ ее, перевязалъ посредин, сложилъ вдвое и положилъ на дно лодки. Гаррисъ также осторожпо поднялъ ее и передалъ Джорджу. Джорджъ взялъ ее твердою рукою и началъ развертывать такъ бережно, точно распеленывалъ новорожденнаго младенца, но не развернулъ и десяти ярдовъ, какъ уже бечева походила на плохо сплетенный неводъ.

Вчно одна и та же исторія, и вчно она сопровождается одинаковыми послдствіями.

Тотъ, кому приходится развертывать бечеву, сваливаетъ всю вину на того, кто свернулъ ее, и громко выражаетъ свое неудовольствіе.

— Ну, что вы тамъ напутали? Не могли свернуть аккуратно, этакой остолопъ! — ворчитъ онъ, распутывая веревку, выходитъ изъ себя, швыряя бечеву о земь, и вертитъ ее туда и сюда, стараясь разыскать концы.

Съ другой стороны, сидящій въ лодк воображаетъ, что во всемъ виноватъ тотъ, кто взялся распутывать бечеву.

— Она была аккуратно сложена! — восклицаетъ онъ въ негодованіи. — Что вы съ ней сдлали? Вы всегда напутаете! Вы бы и палку связали въ узлы, попадись она вамъ въ руки.

И оба злятся до того, что готовы удавить другъ друга этой самой веревкой. Проходитъ десять минутъ, человкъ, находящійся на берегу, приходитъ въ совершенное неистовство, бшено теребитъ веревку и старается распутать ее чмъ попало. Разумется, отъ этого она запутывается еще больше. Другой вылзаетъ изъ лодки, спшитъ къ нему на помощь, и вотъ они начинаютъ вдвоемъ теребить веревку и мшать другъ другу. Они оба хватаются за одинъ и тотъ же конецъ и тянутъ его въ разныя стороны. Наконецъ, когда имъ удается распутать, они оглядываются и видятъ, что лодка уплыла Богъ знаетъ куда.

Я былъ свидтелемъ такого случая. Это происходило у Бовенэй въ довольно пасмурное утро. Мы плыли по теченію и замтили на берегу двухъ людей. Они держали въ рукахъ длинную бечеву и смотрли другъ на друга съ выраженіемъ такой безпомощности и отчаянія, какого я еще не видывалъ на человческомъ лиц. Очевидно, что-то случилось съ ними. Мы поспшили выйти на берегъ и спросили, въ чемъ дло.

— Наша лодка уплыла! — отвчали они негодующимъ тономъ. — Мы только-что распутали бечеву, оглядываемся, а ея уже нтъ.

Ясно было, что они считали это возмутительнымъ и неблагороднымъ поступкомъ со стороны лодки…

Мы отыскали лодку на полъ-мили ниже, застрявшую въ сучьяхъ, и привели обратно.

Я никогда не забуду фигуры этихъ двухъ господъ, бгающихъ взадъ и впередъ по берегу, съ длинной веревкой въ рукахъ, и отыскиващихъ свою лодку.

Вообще много забавныхъ происшествій на рк связано съ бечевой. Одно изъ самыхъ обыкновенныхъ — это двое людей, идущихъ по берегу и погруженныхъ въ оживленную бесду, тогда какъ на сто ярдовъ позади человкъ, сидящій въ лодк, тщетно кричитъ имъ: ‘Стойте!’, отчаянно размахивая весломъ. Что-нибудь случилось: руль отскочилъ или багоръ свалился за бортъ, либо, наконецъ, онъ уронилъ въ рчку свою шляпу и ее уноситъ теченіемъ. Сначала онъ кричитъ имъ довольно благодушно и весело:

— Эй, постойте минутку! Я уронилъ въ воду шляпу!

Затмъ: — Эй, Томъ… Дикъ, не слышите вы, что ли? — на этотъ разъ уже не совсмъ любезнымъ тономъ.

Затмъ: — Эй, оглохли вы, черти! Да стойте же, идіоты этакіе! Эй, стойте! О, чтобы васъ…

Тутъ онъ вскакиваетъ, бснуется, оретъ такъ, что лицо его наливается кровью, и ругается, какъ бшеный. Ребятишки на берегу останавливаются, дразнять его и швыряютъ въ него камешками, видя, что онъ не можетъ до нихъ добраться.

Всхъ этихъ непріятностей можно было бы избжать, если бы т, кто тянетъ бечеву, помнили, что они тянутъ, и почаще оглядывались на своего товарища. Лучше всего тянуть одному.

Когда этимъ дломъ заняты двое, они увлекаются болтовней, а лодка представляетъ слишкомъ малую тяжесть для двоихъ, чтобы напоминать имъ о себ.

Однажды вечеромъ, уже посл нашей поздки, когда зашелъ разговоръ на эту тему, Джорджъ разсказалъ намъ весьма любопытный случай, въ подтвержденіе того, какъ неудобно двоимъ тянуть лодку.

Онъ и трое его пріятелей плыли однажды подъ вечеръ на тяжело нагруженной лодк вверхъ по теченію изъ Майденгеда, и немного выше Кончемскихъ шлюзовъ увидли какого-то молодого человка съ двушкой, которые шли вдоль бечевника, и, повидимому, увлеклись интересной и поучительной бесдой. Они несли багоръ, а къ багру была привязана бечева, тянувшаяся за ними, при чемъ задній конецъ ея болтался въ вод. Лодки не было видно ни вблизи, ни вдали.

Несомннно, лодка была когда-нибудь привязана къ этой бечев, но что съ нею сталось, какая роковая участь постигла ее и тхъ, кто въ ней находился, все это оставалось тайной. Во всякомъ случа, молодая лэди и джентльменъ, тянувшіе лодку, повидимому, вовсе не интересовались ея судьбой. У нихъ былъ багоръ, была бечева, — и, очевидно, они считали, что этого съ нихъ достаточно.

Джорджъ хотлъ было окликнуть ихъ, но въ этотъ моментъ у него мелькнула блестящая мысль, и онъ остановился. Онъ поймалъ конецъ бечевы, сдлалъ на немъ петлю, закрпилъ ее на своей лодк, затмъ вс четверо бросили весла, услись поудобне и закурили трубки.

И такимъ манеромъ молодой человкъ и его спутница тащили этихъ четырехъ кабановъ и тяжелую лодку до Марло.

По словамъ Джорджа, ему никогда еще не приходилось видть такой остервенлой злобы, какая мелькнула въ глазахъ молодыхъ людей, когда они убдились, что тащили чужую лодку на разстояніи двухъ миль. Джорджъ убжденъ, что если бы не смягчающее вліяніе нжной двицы, молодой человкъ не посовстился бы прибгнуть къ самымъ сильнымъ выраженіямъ.

Двушка первая опомнилась отъ изумленія, всплеснула руками и воскликнула отчаяннымъ голосомъ: ‘О, Генри, гд же тетушка?!’

— Что же, нашли они ее? — спросилъ Гаррисъ.

Джорджъ отвчалъ, что не знаетъ.

Другой примръ опасныхъ послдствій недостатка симпатіи между тмъ, кто тянетъ, и тмъ, кого тянутъ, видли мы съ Джорджомъ у Вальтона. Это случилось въ томъ мст, гд бечевникъ опускается въ воду почти незамтнымъ наклономъ. Мы сидли на противоположномъ берегу, предаваясь созерцанію. Вдругъ показалась небольшая лодка, влекомая сильной лошадью, на которой возсдалъ крохотный мальчуганъ. Въ лодк сидли, развалившись, въ лнивыхъ и мечтательныхъ позахъ, пятеро молодыхъ людей, тотъ, который правилъ рулемъ, казалось, совсмъ заснулъ.

— Хорошо, если бы онъ наткнулся на что-нибудь, — пробормоталъ Джорджъ, когда они проплывали мимо насъ.

И въ ту же минуту его пожеланіе исполнилось, лодка врзалась въ бечевникъ съ шумомъ, напоминавшимъ звукъ сорока тысячъ раздираемыхъ полотняныхъ простынь. Двое молодыхъ людей, корзина и три весла, помщавшіяся у лваго борта, моментально очутились на берегу, за ними послдовали двое сидвшихъ у праваго борта и полъ-секунды спустя валялись среди багровъ, коробокъ и бутылокъ. Послдній отлетлъ на двадцать ярдовъ дале и всталъ на голову.

Повидимому, это значительно облегчило лодку, она пошла гораздо легче, и лошадь, на которую мальчуганъ кричалъ во все горло, помчалась вскачь. Молодые люди поднялись и нкоторое время сидли, выпучивъ глаза. Прошло нсколько секундъ, прежде чмъ они поняли, что такое случилось съ ними, но, уразумвъ, въ чемъ дло, они закричали мальчику, чтобы онъ остановился. Онъ, однако, былъ слишкомъ занятъ лошадью, чтобы обратить вниманіе на ихъ крики, и они бжали за нимъ, пока не скрылись изъ вида.

Не могу сказать, чтобы я сожаллъ объ ихъ участи. Напротивъ, я желалъ бы, чтобы вс молодые люди, буксирующіе свои лодки такимъ способомъ, подвергались подобнымъ же несчастіямъ. Они не только сами подвергаются риску, но подвергаютъ опасности и непріятностямъ и встрчныя лодки. При такомъ благодушномъ способ плаванія невозможно избжать столкновенія съ другой лодкой, да и этой послдней невозможно уклониться отъ встрчи. Ихъ бечева задваетъ за вашу мачту и опрокидываетъ васъ, или зацпитъ кого-нибудь изъ сидящихъ въ лодк и либо выброситъ его въ воду, либо хлестнетъ по физіономіи.

Изъ всхъ приключеній, связанныхъ съ бечевой, самое занятное — плыть въ лодк, буксируемой барышнями. Я всякому совтую испытать это. Требуются всегда три барышни: дв тянутъ бечеву, третья вертится вокругъ нихъ и болтаетъ. Он начинаютъ съ того, что запутываются въ бечев. Бечева обвертывается вокругъ ихъ ногъ, и вотъ он садятся на землю и начинаютъ распутывать другъ дружку, а потомъ обматываютъ веревку вокругъ горла и чуть не давятся. Наконецъ, он отпускаютъ бечеву и тянутъ лодку бгомъ въ самомъ опасномъ мст. Пробжавъ сотню ярдовъ, он, конечно, задыхаются, разомъ останавливаются, садятся и начинаютъ болтать, а лодку относитъ на середину рки и начинаетъ вертть, прежде чмъ вы успете сообразить, въ чемъ дло.

— О, взгляните, — говорятъ он, — какъ ее подхватило теченіемъ.

Затмъ он усердно тянутъ ее нкоторое время, какъ вдругъ одна изъ нихъ вспоминаетъ, что ей нужно достать изъ лодки шаль, тогда вс оборачиваются, отпускаютъ бечеву, и лодка садится на мель.

Вы вскакиваете, сталкиваете ее и кричите имъ, чтобы не останавливались.

— Да въ чемъ дло? — отвчаютъ он.

— Не останавливайтесь! — орете вы.

— Не… что?

— Не останавливайтесь… тяните… тяните!

— Сходи, Эмилія, узнай, что имъ тамъ нужно, —говоритъ одна, и Эмилія бжитъ къ лодк и спрашиваетъ:

— Что вы говорите? Что-нибудь случилось?

— Нтъ, — отвчаете вы, — все въ порядк, только тяните, пожалуйста, не останавливаясь.

— Почему не останавливаться?

— Намъ трудно управлять лодкой, когда вы останавливаетесь. Нужно тянуть ее равномрно.

— Тянуть что?

— Тянуть лодку равномрно.

— А, хорошо, я скажу имъ. Вдь мы хорошо тянемъ?

— О, да, прекрасно, только не останавливайтесь!

— Это совсмъ не трудно. Я думаю, что это ужасно тяжелая работа.

— О, нтъ, это очень просто! Нужно только тянуть, не останавливаясь, ровно.

— Понимаю. Дайте мн мою красную шаль, она подъ подушкой.

Вы отыскиваете и передаете шаль, а тмъ временемъ подбгаетъ другая, которой понадобилась ея шаль, а на всякій случай он захватываютъ и третью для Мэри, но Мэри она не нужна, и вотъ он приносятъ ее обратно и вмсто шали требуютъ гребенку. Въ этой возн проходить минутъ двадцать, а за слдующимъ поворотомъ он встрчаютъ корову, и вамъ приходится вылзать на берегъ и спасать ихъ отъ этого свирпаго животнаго.

Да, на лодк не соскучишься, когда ее тянутъ барышни.

Въ конц концовъ Джорджъ справился съ бечевой и усердно тянулъ насъ до Пентонъ-Гука. Тутъ мы принялись обсуждать важный вопросъ о ночевк. Мы ршили ночевать въ лодк и остановиться либо у Пентона, либо прохать до Стэнса. Но останавливаться было рано, и потому мы ршили проплыть еще три съ половиною мили, къ Реннимеду, гд берега покрыты лтомъ и гд очень удобно ночевать.

Потомъ мы пожалли, что не остановились у Пентонъ-Гука. Три-четыре мили — сущіе пустяки утромъ, но довольно тяжелая работа въ конц долгаго дня. Всякій интересъ въ природ пропадаетъ. Шутка и болтовня не идутъ въ голову. Полмили кажутся двумя милями. Вы не хотите врить, что подвинулись такъ мало впередъ, и склонны думать, что карта вретъ, а прохавъ десять миль, какъ вамъ кажется, и все еще не встртивъ шлюза, начинаете ужъ серьезно опасаться, что кто-нибудь утащилъ его.

Мн случилось однажды плыть въ лодк съ молодой лэди — моей кузиной со стороны матери. Мы направлялись въ Горингу. Было довольно поздно, и намъ хотлось поскоре попасть домой, по крайней мр, ‘ей’ этого хотлось. Въ половин седьмого мы были у Бенсонскаго шлюза, тутъ поднялся туманъ, и моя спутница совсмъ разстроилась. Она сказала, что ей хочется ужинать. Я отвчалъ, что и самъ бы не прочь, и развернулъ карту, чтобы точно опредлить, много ли еще намъ осталось плыть. Оказалось, что до ближайшаго шдюза, Валлингфорда, полторы мили, а оттуда до Клива — пять.

— О, отлично, — сказалъ я. — Мы будемъ у ближайшаго шлюза ране семи часовъ, а тамъ намъ останется только одинъ еще. — Съ этими словами я налегъ на весла.

Мы миновали мостъ, и немного погодя я спросилъ ее, видитъ ли она шлюзъ.

Она отвчала, что никакого шлюза не видитъ. Я сказалъ: ‘О!’ и продолжалъ грести. Минуть черезъ пять я повторилъ свой вопросъ.

— Нтъ, — отвчала она, — не вижу никакихъ признаковъ шлюза.

— Вы… вы уврены, что замтите шлюзъ, если встртите его, — спросилъ я нершительнымъ тономъ, такъ какъ не хотлъ ее обидть.

Тмъ не мене она обидлась и сказала, что если такъ, то лучше мн самому посмотрть, и я положилъ весла и оглянулся. Рка простиралась передъ нами на милю впередъ, озаренная блднымъ свтомъ сумерекъ, никакихъ признаковъ шлюза не было замтно.

— Мы не могли сбиться съ дороги? — спросила моя спутница.

Я отвчалъ, что это довольно мудрено, разв только мы свернули какъ-нибудь въ боковой притокъ.

Эта мысль вовсе не утшала ее, и она принялась плакать. Она сказала, что мы оба потонемъ и что это наказаніе за ея проступокъ, т.-е. за то, что она похала со мной.

Мн это наказаніе показалось слишкомъ жестокимъ. Но она не соглашалась со мною, и ршила, что мы вскор погибнемъ.

Я попытался успокоить ее и выяснить положеніе. Я сказалъ, что, по всей вроятности, гребъ не такъ быстро, какъ мн казалось, что мы во всякомъ случа скоро увидимъ шлюзъ, — и приналегъ на весла, такъ мы проплыли еще милю.

Тутъ я и самъ не на шутку встревожился. Я снова развернулъ карту.

Валлингфордскій шлюзъ былъ обозначенъ на ней совершенно ясно на полторы мили ниже Венсонскаго. Карта была хорошая, четкая, при томъ же я помнилъ этотъ шлюзъ. Я дважды проплывалъ черезъ него. Гд же онъ? Что такое случилось съ нами? Я начиналъ думать, что все это сонъ, что я лежу въ постели и вотъ-вотъ меня разбудятъ и скажутъ, что уже половина одиннадцатаго.

Я спросилъ кузину, не кажется ли ей, что все это сонъ, она отвтила, что хотла предложить мн тотъ же вопросъ, и тутъ мы начали разсуждать, не спимъ ли мы оба, и если спимъ, то что же происходитъ въ дйствительности, и что во сн. Это становилось просто интереснымъ.

Какъ бы то ни было, я продолжалъ грести, а шлюза все не было видно, и рка становилась все мрачне и таинственне, а вс предметы принимали странный, необычайный видъ. Я вспомнилъ о водяныхъ и эльфахъ, о русалкахъ, которыя качаются на втвяхъ и заманиваютъ путниковъ, и пожаллъ, что я такой гршный человкъ и знаю такъ мало молитвъ, вдругъ среди этихъ размышленій мой слухъ былъ пораженъ звуками гармоники, на которой кто-то прескверно игралъ, — и я понялъ, что мы спасены.

Я не поклонникъ гармоники, но какими божественно-прекрасными показались мн эти звуки, — куда лучше игры Орфея на лир Аполлона или чего-угодно въ этомъ род. Божественная мелодія при нашемъ тогдашнемъ настроеніи только смутила бы насъ еще больше. Мы бы приняли ее за пніе духовъ и потеряли всякую надежду на спасеніе. Но звуки развеселой псни, наигрываемой, спотыкаясь, на визгливой гармоник, подйствовали на насъ самымъ ободряющимъ образомъ.

Вскор эти сладкіе звуки приблизились, и лодка, откуда они исходили, поровнялась съ нашей.

Въ ней оказалась компанія поселянъ и поселянокъ, предпринявшихъ увеселительную поздку въ лунную ночь. (Луны, положимъ, не было, но это не ихъ вина.) Я въ свою жизнь не видлъ такихъ милыхъ и привлекательныхъ людей. Я крикнулъ имъ: ‘Какъ прохать къ Валлингфордскому шлюзу?’ и прибавилъ, что мы отыскиваемъ его уже добрыхъ два часа.

— Валлингфордскій шлюзъ! — повторили они. — Господи помилуй, сэръ, да онъ уничтоженъ съ годъ тому назадъ. Теперь уже нтъ Валлингфордскаго шлюза, сэръ. Сейчасъ будетъ Кливъ. Слышишь, Билль, джентльменъ отыскиваетъ Валлингфордскій шлюзъ.

Мн и въ голову не приходило ничего подобнаго. Я хотлъ обнять и расцловать ихъ всхъ, но теченіе было слишкомъ быстро, и я ограничился простыми словами благодарности.

Мы благодарили ихъ безъ конца, сказали, что сегодня прекрасная ночь, пожелали имъ веселой поздки, и помнится даже, я приглашалъ ихъ всхъ къ себ погостить на недльку, а моя кузина сказала, что ея матушка будетъ рада ихъ видть. Затмъ мы спли хоръ солдатъ изъ ‘Фауста’ и попали домой какъ разъ къ ужину.

Глава X.
Наша первая ночь. — Подъ покрышкой. — Вопль о помощи. — Какъ преодолть упрямство чайника. — Ужинъ. — Какъ достигнуть добродтели. — Требуется необитаемый островъ со всми удобствами! Желательно въ Тихомъ океан. — Забавное приключеніе съ отцомъ Джорджа. — Безсонная ночь.

Гаррисъ и я начинали думать, что Белль-Уэйрскій шлюзъ исчезъ такимъ же образомъ. Джоржъ тянулъ лодку до Стенса, а затмъ мы смнили его, и намъ показалось, что мы тащимъ грузъ въ пятьдесять тоннъ и прошли сорокъ миль. Въ половин седьмого мы были уже на мст, услись въ лодку и направились на веслахъ вдоль лваго берега, высматривая мстечко, гд бы высадиться.

Сначала мы хотли остановиться у острова Magna-Charta, гд рка протекаетъ по красивой зеленой долин и раздляется на живописные рукава и заводи. Но это было утромъ, а теперь, вечеромъ, у насъ совсмъ пропала охота къ живописнымъ ландшафтамъ. Мы вовсе не интересовались ландшафтами. Мы интересовались лишь ужиномъ и постелью.

Какъ бы то ни было, мы добрались до мста — оно называется ‘мстомъ пикниковъ’ — и причалили въ заливчик, подъ огромнымъ вязомъ, къ корнямъ котораго привязали лодку.

Мы было хотли приняться за ужинъ (отъ чая отказались, чтобы не терять времени), но Джорджъ протестовалъ. Онъ заявилъ, что намъ слдуетъ натянуть покрышку, пока не совсмъ стемнло. Потомъ, кончивъ работу, можно будетъ поужинать.

Оказалось, что натянуть покрышку гораздо затруднительне, чмъ мы думали. Въ теоріи это казалось такъ просто. Вы берете пять стальныхъ прутьевъ, укрпляете ихъ надъ лодкой, натягиваете на нихъ парусину, прикрпляете ее къ бортамъ, — въ десять минутъ все готово.

Но мы обсчитались.

Мы взялись за прутья и принялись укрплять ихъ въ спеціально для того сдланныхъ углубленіяхъ. Намъ и въ голову не приходило, что это опасная работа, но теперь, вспоминая о ней, я удивляюсь, какъ могъ хоть одинъ изъ насъ остаться въ живыхъ. Это были не прутья, а черти. Во-первыхъ, они вовсе не хотли входить въ углубленія, и намъ пришлось втискивать ихъ и налегать на нихъ изо всей силы, и даже вколачивать ихъ багромъ, а когда удалось вколотить, — оказалось, что прутья вовсе не подходятъ къ углубленіямъ и выскакиваютъ вонъ.

Но выскакиваютъ именно въ ту минуту, когда мы перестаемъ съ ними возиться, и норовятъ зацпить насъ, выбросить въ воду и утопить. Крючками, которые имются у нихъ на середин, они задваютъ насъ за самыя чувствительныя мста, а когда вы возитесь съ однимъ концомъ, другой выпрямляется и хлопаетъ васъ по лбу.

Наконецъ, мы кое-какъ справились съ ними и принялись натягивать парусину. Джорджъ развернулъ ее и прикрпилъ къ носу лодки. Гаррисъ стоялъ посередин, чтобы принять парусину отъ Джорджа и передать мн, а я стоялъ на корм. Она не скоро дошла до меня. Джорджъ быстро справился съ своей задачей, но для Гарриса это было незнакомое дло, и онъ запутался въ парусин.

Какъ это случилось, — онъ и самъ не могъ разсказать, но такъ или иначе, онъ ухитрился, посл нечеловческаго напряженія, совершенно завернуться въ нее. Разумется, онъ длалъ отчаянныя усилія, чтобы выбраться на свободу — свобода прирожденное право всякаго британца — и при этомъ зацпилъ Джорджа, тотъ упалъ, и, проклиная Гарриса, тоже запутался въ парусин.

Въ то время я не зналъ этихъ подробностей. Я совершенно не понималъ, въ чемъ дло. Я стоялъ честно, благородно на корм и ждалъ, пока мн не перебросятъ конецъ покрышки, а Монморанси стоялъ рядомъ со мной и тоже ждалъ. Мы оба видли, что парусина крутится, но думали, что такъ это и нужно, и не вмшивались.

Мы слышали глухіе голоса, раздававшіеся изъ-подъ покрышки, и по интонаціи ихъ заключали, что наши друзья недовольны своей работой, но это только заставляло насъ ждать, пока дло не выяснится.

Между тмъ дла, повидимому, шли все хуже и хуже. Внезапно изъ-подъ покрышки высунулась голова Джорджа и проговорила:

— Да помогите же намъ, чортъ васъ дери совсмъ! Видитъ, что мы задыхаемся, и стоитъ, какъ чучело!..

Я никогда не остаюсь глухимъ къ просьбамъ о помощи. Итакъ, я поспшилъ къ нимъ и помогъ имъ освободиться — и во-время, потому что Гаррись совсмъ почернлъ.

Провозившись еще съ полчаса, мы справились съ дломъ и принялись за ужинъ. Мы поставили чайникъ на спиртовую кухню на носу, а сами отошли на корму и занялись другими приготовленіями къ ужину.

Это единственный способъ заставить чайникъ кипть на рк. Если онъ замтитъ, что вы сидите надъ нимъ и ждете, онъ никогда не закипитъ. Вы можете сразу приниматься за ужинъ, точно у васъ вовсе нтъ чая. Вамъ лучше даже совсмъ не оглядываться на чайникъ. Тогда онь скоро закипитъ, и вамъ останется только заварить чай.

Слдуетъ также — если вы торопитесь — громко говорить другъ другу, что вы не хотите чая, что вы вовсе не будете пить чай. Вы подходите ближе къ чайнику, чтобы онъ слышалъ ваши слова, и кричите: ‘Я не хочу чаю, а вы, Джорджъ?’, на что Джорджъ отвчаетъ вамъ такъ же громко: ‘О, я терпть не могу чай, онъ вреденъ для желудка, выпьемъ лучше лимонаду!’. Слушая это, чайникъ живо начинаетъ кипть.

Мы пустили въ ходъ эту безобидную хитрость, и въ результат все было готово въ свое время. Тогда мы зажгли фонарь и услись ужинать.

Мы были голодны, какъ собаки.

Въ теченіе тридцати пяти минутъ тишина, царившая на рк, оглашалась только стукомъ ножей и вилокъ да мрнымъ чавканьемъ четырехъ паръ челюстей. По истеченіи этого времени Гаррисъ сказалъ: ‘Ага!’, выпрямилъ лвую ногу и подогнулъ подъ себя правую.

Спустя пять минутъ, Джорджъ сказалъ ‘Ага!’ и выбросилъ свою тарелку на берегъ, а еще черезъ три минуты Монморанси проявилъ первые признаки довольства судьбой, повернулся на спину и заболталъ ногами, а затмъ и я сказалъ ‘Ага!’ и стукнулся головой о стальной обручъ, но не обратилъ на это вниманія, — даже не выбранился.

Какъ пріятно быть сытымъ, какъ ты доволенъ тогда самимъ собою и міромъ! Свдущіе люди утверждаютъ, что чистая совсть доставляетъ счастье и спокойствіе, но тотъ же результатъ можетъ быть достигнутъ съ меньшими издержками и усиліями при помощи полнаго желудка. Плотный, питательный ужинъ длаетъ человка такимъ кроткимъ, великодушнымъ, благороднымъ, снисходительнымъ.

Удивительная вещь эта зависимость нашего интеллекта отъ пищеварительныхъ органовъ. Мы не можемъ ни работать, ни думать безъ позволенія желудка. Онъ управляетъ нашими чувствами, нашими страстями. Посл яицъ и ветчины онъ командуетъ: ‘Работай!’, посл бифштекса и портера: ‘Спи’, посл крпкаго чая (дв ложечки на чайникъ и кипятить не боле трехъ минутъ) онъ обращается къ вашему мозгу: ‘Ну-ка, покажи свою прыть! Будь глубокъ, нженъ, краснорчивъ, вникай въ природу и въ жизнь, разверни свои мощныя крылья и воспари надъ суетнымъ міромъ въ безпредльныя сферы — къ пылающимъ звздамъ и вратамъ вчности!’, посл горячихъ гренковъ онъ говоритъ: ‘Не мысли, не чувствуй, уподобься безсловесному животному, безъ страха и надежды, безъ любви и мечты’. Наконецъ, посл водки, принятой внутрь въ достаточномъ количеств, онъ восклицаетъ:

— Теперь мели вздоръ, выкидывай нелпыя штуки на потху товарищамъ, одурй, издавай нечленораздльные звуки заплетающимся языкомъ и покажи, что за жалкое созданіе человкъ, умъ и воля котораго потоплены въ стакан спирта, точно котята въ луж.

Мы — врные, усердные рабы желудка, не заботьтесь о добродтели, друзья мои: слдите лучше за желудкомъ и ухаживайте за нимъ усердно и тщательно. Тогда и добродтель, и душевное спокойствіе приложатся вамъ, и будете вы добрыми гражданами, любящими супругами, нжными отцами семейства — благочестивыми и добропорядочными людьми.

Передъ ужиномъ Гаррисъ, Джорджъ и я ссорились, злились и бранились, посл ужина мы умильно взирали другъ на друга и любовались даже собакой. Мы любили другъ друга, мы любили всхъ и каждаго. Гаррисъ, вставая, наступилъ Джорджу на мозоль. Случись это передъ ужиномъ, Джорджъ разразился бы такими пожеланіями относительно участи Гарриса въ этомъ и будущемъ свт, что мыслящему человку страшно бы сдлалось.

Теперь же онъ только сказалъ: ‘Осторожне, старина!’

И Гаррисъ, вмсто того, чтобы пробурчать сердитымъ тономъ, что Джорджъ своими ногами не даетъ никому прохода, что такія длинныя ноги не могутъ помститься въ лодк и что ему слдовало бы свсить ихъ за бортъ, — вмсто всего этого Гаррисъ отвчалъ: ‘О, виноватъ, дружище, надюсь, что я не сдлалъ вамъ больно?’.

А Джорджъ сказалъ: ‘Ничего’, и прибавилъ, что это его вина, но Гаррисъ не соглашался и бралъ всю вину на себя.

Просто любо было ихъ слушать.

Мы закурили трубки и стали болтать.

Джорджъ выразилъ сожалніе, что мы не всегда ведемъ такой образъ жизни, какъ сейчасъ: вдали отъ міра съ его грхами и искушеніями, на лон природы, тихо и мирно, занимаясь добрыми длами. Я сказалъ, что это — мое давнишнее желаніе, и мы стали обсуждать вопросъ, какъ бы намъ поселиться гд-нибудь на необитаемомъ остров или въ двственномъ лсу.

Гаррисъ замтилъ, что необитаемые острова, насколько ему извстно, опасны своей сыростью, но Джорджъ отвчалъ, что это пустяки — стоитъ только ихъ хорошенько осушить.

По поводу путешествій Джорджъ вспомнилъ забавное приключеніе съ своимъ отцомъ. Отецъ его путешествовалъ по Валлису съ пріятелемъ, однажды они остановились на ночь въ маленькой гостиниц, встртили тамъ еще нсколькихъ путешественниковъ, присоединились къ нимъ и провели вмст вечеръ.

Вечеръ скоротали оживленно, засидлись поздно, и когда разошлись спать, отецъ Джорджа (въ то время онъ былъ еще очень молодъ) и его товарищъ были очень веселы. Ихъ (отца Джорджа и друга отца Джорджа) помстили въ одной комнат съ двумя кроватями. Они взяли свчу и отправились. Когда они вошли въ комнату, свча упала и погасла, такъ что имъ пришлось раздваться въ темнот. Они такъ и сдлали, но вмсто того, чтобы улечься на разныхъ кроватяхъ, забрались въ одну: одинъ — къ изголовью, другой — къ ногамъ.

Съ минуту царило молчаніе, затмъ отецъ Джорджа окликнулъ своего пріятеля:

— Джо!

— Что скажешь, Томъ? — отвчалъ Джо съ другого конца кровати.

— Кто-то забрался въ мою кровать, — сказалъ отецъ Джорджа, — тутъ на подушк чьи-то ноги.

— Это удивительно, — отвчалъ Джо, — но представь себ, въ мою кровать тоже кто-то забрался.

— Что же ты намренъ предпринять? — спросилъ отецъ Джорджа.

— Я выброшу его съ кровати, — отвчалъ Джо.

— Я тоже, — храбро подхватилъ отецъ Джорджа. Послдовала непродолжительная борьба, затмъ два тла тяжело шлепнулись на полъ, и чей-то голосъ спросилъ жалобнымъ тономъ:

— Томъ, а Томъ?

— Эй!

— Какъ дла?

— Представь себ, мой сосдъ сбросилъ меня на полъ.

— И мой тоже. Что за пакостная гостиница!

— Какъ называется эта гостиница? — спросилъ Гаррисъ.

— Гостиница ‘Пьянаго Поросенка’, — отвчалъ Джорджъ.

— А что?

— Ну, такъ это не та, — сказалъ Гаррисъ.

— Что вы хотите сказать? — допытывался Джоржъ.

— Странное дло, — пробормоталъ Гаррисъ, — совершенно такая же исторія случилась съ моимъ отцомъ, тоже въ какой-то сельской гостиниц. Онъ часто разсказывалъ объ этомъ. Я думалъ, что это та же самая гостиница.

Мы улеглись спать въ десять часовъ, и я разсчитывалъ мигомъ заснуть посл утомительной работы, однако жъ, не заснулъ. Обыкновенно я раздваюсь, кладу голову на подушку, и просыпаюсь на другое утро, когда ко мн постучатъ въ дверь и скажутъ, что уже половина восьмого. Но на этотъ разъ вышло иначе. Новизна обстановки, неудобная поза (я положилъ голову на одно сиднье, а ноги засунулъ подъ другое), журчаніе воды и шумъ втра, — все это развлекало и безпокоило меня.

Наконецъ, я заснулъ, но проспалъ недолго, такъ какъ что-то жесткое воткнулось мн въ спину. Мн снилось, будто я проглотилъ соверенъ, и вотъ мн сверлятъ буравомъ спину, чтобы вытащить его. Это было очень непріятно, и я сказалъ, что оставлю у себя монету и возвращу ее въ конц мсяца. Но мн отвчали, что лучше достать ее сейчасъ же, потому что иначе на нее наростутъ проценты. Я разсердился и сталъ браниться, и тогда буравъ повернули такъ свирпо, что я проснулся отъ боли.

Въ лодк было душно, и голова у меня болла, такъ что я ршился выбраться на свжій воздухъ. Я напялилъ на себя, что попалось подъ руку, — кое-что изъ своей одежды, кое-что Джорджа и Гарриса — и выбрался изъ-подъ парусины на берегъ.

Ночь была чудная. Луна зашла, и земля осталась наедин съ звздами. Казалось, она бесдуетъ съ ними, своими сестрами, пока дти ея спятъ, бесдуетъ о великихъ тайнахъ на язык, недоступномъ для человческаго слуха.

Насъ пугаютъ эти странныя, холодныя, свтлыя звзды. Мы точно дти, забравшіяся въ величавый храмъ, гд обитаетъ божество, о которомъ они знаютъ, но которому не умютъ молиться. И стоя подъ высокими сводами, прислушиваясь къ отзвукамъ эхо, они томятся не то ожиданіемъ, не то страхомъ, что вотъ-вотъ явится какой-нибудь ужасный призракъ.

А между тмъ, ночь исполнена такого могущества и спокойствія. Въ ея присутствіи наши маленькія горести стыдливо прячутся. День былъ полонъ заботъ и суеты, и наши сердца были полны горечи и злобы, и міръ казался намъ такимъ жестокимъ и несправедливымъ. Но вотъ является ночь, и, подобно любящей матери, тихонько кладетъ руку на наши разгоряченныя головы, поворачиваетъ къ себ наши заплаканныя лица и улыбается намъ. И хотя она молчитъ, но мы чувствуемъ, что она готова прижать насъ къ своей груди, и наша скорбь утихаетъ.

Иногда наше горе такъ серьезно и глубоко, что мы переносимъ его молча, не находя словъ для жалобы. Сердце ночи исполнено жалости, она не можетъ утолить нашей скорби, и беретъ насъ за руку и уноситъ на своихъ темныхъ крыльяхъ далеко отъ этого жалкаго міра. И хоть на мгновеніе мы ощущаемъ присутствіе Того, Кто могущественне самой ночи, въ чьемъ присутствіи жизнь озаряется дивнымъ свтомъ и лежитъ передъ нами, какъ развернутая книга, и мы узнаемъ тогда, что Страданіе и Горе только ангелы Божіи.

Только тотъ, кто изнемогаетъ подъ игомъ скорби, могъ видть этотъ дивный свтъ, но разсказать о немъ онъ не можетъ.

Однажды въ дикой, угрюмой мстности хало нсколько рыцарей и путь ихъ лежалъ черезъ темный лсъ, гд колючіе кустарники сплелись въ густую сть и рвали тло того, кто сбивался съ тропинки. Листья и втви были такъ густы, что ни единый лучъ не проникалъ сквозь нихъ.

Одинъ изъ рыцарей отбился отъ товарищей и уже не вернулся къ нимъ, такъ что они оплакивали его, какъ мертваго.

Наконецъ, они добрались до прекраснаго замка, который и былъ цлью ихъ пути, и провели въ немъ много дней въ весельи и радости. Однажды вечеромъ, когда они сидли въ зал вокругъ камина и коротали время за бутылкой, явился тотъ товарищъ, котораго они считали погибшимъ. Платье его было въ лохмотьямъ, тло покрыто ранами, но лицо свтилось глубокой радостью.

Они окружили его и стали разспрашивать, и онъ разсказалъ имъ, какъ заблудился въ лсу, какъ странствовалъ много дней и ночей и, наконецъ, изнемогая отъ усталости, истекая кровью, бросился на землю и ршилъ ждать смерти.

Въ эту тяжелую минуту передъ нимъ явилась прекрасная двушка, взяла его за руку и повела по извилистой тропинк, невдомой никому изъ друзей. Вскор тьма озарилась свтомъ, въ сравненіи съ которымъ день показался бы мерцаніемъ лампады, и передъ измученнымъ странникомъ предстало видніе, такое лучезарное, такое прекрасное, что рыцарь забылъ о своихъ ранахъ и стоялъ, какъ очарованный, какъ ясновидящій, чья радость глубока, какъ море, котораго никто не можетъ измрить.

Глава XI.
Какъ Джорджу разъ въ жизни случилось встать рано. — Джорджъ, Гаррисъ и Монморанси не любятъ холодной воды. — Героизмъ и ршимость Джорджа, Джорджъ и его рубашка: исторія съ нравоученіемъ. — Гаррисъ и его стряпня. — Историческая справка для пользованія въ школахъ.

Я проснулся въ шесть часовъ утра и убдился, что Джорджъ тоже проснулся. Мы повернулись на другой бокъ и попытались снова заснуть, но не могли. Намъ слдовало спать до десяти часовъ, и не было никакого смысла вставать раньше, однако, мы оба почувствовали, что ршительно не въ силахъ пролежать еще хоть пять минутъ.

Джорджъ разсказалъ, что нчто подобное, только еще худшее, случилось съ нимъ года полтора тому назадъ, когда онъ нанималъ комнату у нкоей мистриссъ Джиннингсъ. Однажды вечеромъ часы его остановились на половин девятаго. Онъ не замтилъ этого, потому что забылъ завести ихъ передъ сномъ, и повсилъ надъ изголовьемъ кровати, даже не взглянувъ на нихъ.

Происходило это зимою, когда дни были короткіе и стоялъ сильный туманъ, такъ что, проснувшись въ темнот, Джорджъ не могъ поэтому ршить, поздно теперь или рано.

Онъ приподнялся и посмотрлъ на часы. Было половина девятаго.

— Ангелы Божіи, — воскликнулъ онъ, — а мн вдь нужно въ Сити къ девяти часамъ. Отчего это никто не разбудилъ меня? Чортъ знаетъ, что такое!

Онъ бросилъ часы на кровать, вскочилъ, принялъ холодный душъ, умылся, одлся, побрился съ холодной водой, такъ какъ некогда было ее грть, затмъ снова схватилъ часы.

Потому ли, что онъ встряхнулъ ихъ или по другой какой-нибудь причин, только они пошли и теперь показывали тридцать пять минутъ девятаго.

Джорджъ поскоре схватилъ ихъ и побжалъ внизъ. Въ гостиной было темно и пусто, ни огня не зажжено, ни завтрака не приготовлено. Джорджъ заключилъ, что это положительно свинство со стороны мистриссъ Джиннингсъ, и ршилъ сказать ей объ этомъ вечеромъ, когда вернется со службы. Затмъ онъ накинулъ пальто, нахлобучилъ шляпу, схватилъ зонтикъ и устремился къ парадной двери. Дверь была заперта и замкнута. Джорджъ выругалъ мистриссъ Джиннингсъ лнивой старой дурындой, отодвинулъ задвижки, отомкнулъ дверь и выбжалъ на улицу.

Онъ летлъ со всхъ ногъ и сначала не обращалъ вниманія на окружающее, но вскор ему показалось, что улица выглядитъ какъ-то странно: народа почти нтъ, вс лавки заперты. Положимъ, утро было темное и туманное, но разв это причина для того, чтобы прекращать вс дла. Онъ-то вдь идетъ на службу, съ какой же стати другіе валяются въ постеляхъ изъ-за такого пустяка, какъ туманъ и темнота?

Наконецъ, онъ достигъ Гольборна. Ни признака жизни, ни единой ставни не открыто! На площади онъ замтилъ трехъ человкъ, въ томъ числ полисмэна, телжку съ капустой и извозчичью карету, имвшую такой видъ, будто ее бомбардировали камнями. Джорджъ досталъ часы и посмотрлъ, безъ пяти минутъ девять! Онъ остановился, пощупалъ себ пульсъ, ущипнулъ себя за ногу. Потомъ, съ часами въ рукахъ обратился къ полисмену и спросилъ, который часъ.

— Который часъ? — повторилъ полисменъ, окидывая Джорджа подозрительнымъ взглядомъ. — Да вотъ прислушайтесь.

Джорджъ прислушался, гд-то поблизости часы пробили три.

— Да они пробили только три, — сказалъ Джорджъ обиженнымъ тономъ.

— Ну, а сколько же, по-вашему, они должны были пробить? — возразилъ полисмэнъ.

— По-моему, девять, — отвчалъ Джорджъ.

— Вы знаете, гд вы живете? — спросилъ хранитель общественнаго спокойствія суровымъ тономъ.

Джорджъ зналъ и сказалъ свой адресъ.

— А, вотъ гд? — отвчалъ полисмэнъ. — Ну, такъ вотъ, что я вамъ посовтую: ступайте вы домой, да возьмите съ собой ваши часы и оставьте ихъ въ поко.

И Джорджъ пошелъ домой, размышляя объ этомъ странномъ происшествіи.

Хотлъ было онъ раздться и лечь въ постель, да какъ подумалъ, что придется снова одваться, мыться, брать новый душъ, всякая охота ложиться пропала, онъ ршилъ вздремнуть до утра въ кресл.

Однако, ему не спалось, никогда еще въ жизни не былъ онъ въ такомъ бодромъ настроеніи. Тогда онъ досталъ шахматную доску и сыгралъ самъ съ собою въ шахматы. Но и это не развлекло его, время тянулось убійственно медленно. Тогда онъ взялся за книгу, но не могъ заинтересоваться чтеніемъ, и, наконецъ, надлъ пальто и пошелъ гулять.

Городъ выглядлъ ужасно мрачно, полисмэны подозрительно осматривали Джорджа, направляя на него свои фонарики, такъ что, въ конц концовъ, онъ началъ думать, ужъ не совершилъ ли онъ и впрямь какого-нибудь преступленія, и сталъ прятаться въ ворота и подъзды всякій разъ, когда приближался обходъ.

Разумется, это только усилило подозрнія, и вотъ его окружили и спросили, что онъ тутъ длаетъ. Онъ отвтилъ ‘ничего’, объяснилъ, что ему просто вздумалось погулять (было около четырехъ часовъ утра), но къ этому объясненію отнеслись съ явнымъ недовріемъ и два рослыхъ констэбля взялись проводить его до дома, чтобы убдиться, дйствительно ли онъ живетъ тамъ, гд сказалъ. Они видли, какъ онъ досталъ ключъ и отперъ дверь, но помстились на другой сторон улицы и остались наблюдать за домомъ.

Чтобы убить время, онъ ршилъ развести огонь и приготовить завтракъ, но долженъ былъ оставить эту затю. Онъ то и дло ронялъ то вилку, то ложечку, натыкался на стулья и всякій разъ замиралъ отъ страха, думая, что вотъ-вотъ мистриссъ Джиннингсъ проснется, вообразитъ, что вломились разбойники, отворитъ окно и закричитъ караулъ, и констэбли прибгутъ на крикъ, свяжутъ его и отведутъ въ полицію.

Ему уже мерещились залъ суда, допросъ, присяжные, и что онъ объясняетъ, какъ было дло, но судьи не врятъ, приговариваютъ его къ двадцатилтнимъ каторжнымъ работамъ, и его матушка умираетъ съ горя. Итакъ, онъ оставилъ мысль о завтрак, завернулся въ пальто, услся въ кресло и просидлъ до половины восьмого, когда мистриссъ Джиннингсъ сошла, наконецъ, внизъ.

Съ тхъ поръ онъ уже никогда не вставалъ слишкомъ рано, это происшествіе послужило ему урокомъ.

Когда Джорджъ кончилъ эту исторію, я взялъ весло и принялся будить Гарриса. На третьемъ толчк онъ проснулся, повернулся на другой бокъ, сказалъ, что сейчась сойдетъ въ гостиную, и просилъ подать ему штиблеты. Впрочемъ, мы живо привели его въ сознаніе багромъ, и онъ вскочилъ, какъ встрепанный, сбросивъ на дно лодки Монморанси, почивавшаго сномъ праведника на его груди.

Затмъ мы отдернули парусину, высунули головы, поглядли на воду и почувствовали невольную дрожь. Первоначальный планъ былъ таковъ: утромъ, проснувшись, мы раздваемся, отдергиваемъ парусину, бросаемся съ веселымъ крикомъ въ воду и наслаждаемся купаньемъ. Теперь же это удовольствіе вовсе не казалось такимъ соблазнительнымъ. Вода выглядла такой сырой и студеной, да къ тому же дуль холодный втеръ.

— Ну, кто первый? — спросилъ, наконецъ, Гаррисъ.

Повидимому, никто не собирался показать примръ. Джорджъ ограничился тмъ, чго прислъ на скамейку и сталъ надвать носки, Монморанси завылъ, какъ-будто самая мысль о купань причиняла ему нестерпимыя страданія, а Гаррисъ, замтивъ, что трудно будетъ вылзть изъ воды въ лодку, принялся натягивать брюки…

Я не послдовалъ ихъ примру, хотя мн вовсе не хотлось нырять. Я боялся наткнуться на затонувшій сукъ или запутаться въ водяныхъ растеніяхъ. Поэтому я придумалъ компромиссъ: выйти на берегъ и обливаться, зачерпывая воду горстями. Итакъ, я взялъ полотенце, вылзъ изъ лодки и помстился на втк, выдававшейся надъ водой.

Холодъ былъ злющій. Втеръ пронизывалъ насквозь. Въ конц концовъ я ршилъ, что не стану обливаться, а лучше вернусь въ лодку и однусь. Но въ эту минуту проклятая втка выскользнула изъ-подъ моихъ ногъ, и я вмст съ полотенцемъ шлепнулся въ воду и очутился на средин рки, хлебнувъ добрый галлонъ воды, прежде чмъ сообразилъ, что случилось.

— Смотри-ка, ты, старый Джеромъ ползъ въ воду, — услышалъ я голосъ Гарриса, вынырнувъ на поверхность. — Не думалъ я, что у него хватитъ духа.

— Хорошо купаться? — крикнуль Джорджъ.

— Отлично, — отвчалъ я. — Вы глупо сдлали что не захотли купаться. Ползайте-ка! Право, чудесно! Нужно только немножко ршимости.

Но мн не удалось убдить ихъ.

Презабавная вещь случилась, когда я одвался. Я промерзъ, какъ собака, и, торопясь надть рубашку, уронилъ ее въ воду. Это страшно разозлило меня, особенно когда Джорджъ расхохотался. Я сказалъ, что нахожу его смхъ нелпымъ, но онъ только пуще развеселился. Я, наконецъ, вышелъ изъ себя и назвалъ его безмозглымъ болваномъ и жалкимъ идіотомъ, но это только поддало ему жару. И вдругъ, доставая изъ воды рубашку, я увидлъ, что это вовсе не моя рубашка, а Джорджа, что я второпяхъ принялъ ее за свою. Мн показалось это крайне забавнымъ, и тутъ ужъ я началъ смяться. И чмъ больше я смотрлъ на рубашку и Джорджа, катавшагося со смха, тмъ сильне это меня забавляло, и я хохоталъ до того, что снова уронилъ рубашку въ воду.

— Вытащите же ее! — проговорилъ Джорджъ, продолжая хохотать, какъ сумасшедшій.

Я не сразу могъ отвтить ему, но, наконецъ, кое-какъ пролепеталъ, задыхаясь отъ смха:

— Да вдь это не моя рубашка, это ваша.

Въ жизнь свою не видалъ, чтобы человкъ такъ быстро переходилъ отъ веселья къ бшенству.

— Какъ! — заоралъ онъ, вскакивая. — Чучело безмозглое! Да разв вы не могли быть осторожне? Почему вы не вышли одваться на берегъ? Очень нужно было лзть въ лодку.

Я пытался уяснить ему комическую сторону этого происшествія, но онъ слушать не хотлъ. Джорджъ бываетъ иногда очень тугъ на сображеніе.

Гаррисъ предложилъ на завтракъ яичницу и взялся приготовить ее. Повидимому, онъ быль мастеръ готовить яичницу и не разъ пускалъ въ ходъ свое искусство на пикникахъ и поздкахъ. Онъ прославился этимъ. Изъ его словъ можно было заключить, что люди, попробовавшіе яичницы его приготовленія, навсегда отказывались отъ всякой другой пищи и, если не могли достать этого блюда, то чахли и умирали съ голода.

У насъ просто слюньки текли отъ одного его разсказа, мы поскоре достали спиртовую кухню, сковородку, вс яйца, которыя не были раздавлены, и просили его живе приняться за стряпню.

Видимо, его нсколько затруднялъ процессъ разбиванія яицъ, т.-е. разбить-то, собственно, было легко, но затруднительно было выпустить ихъ на сковородку, а не на собственныя штаны или въ рукава. Однако, въ конц концовъ онъ выпустилъ полдюжины яицъ на сковородку, поставилъ ее на спиртовку и сталъ помшивать вилкой.

Насколько мы, то-есть я и Джорджъ, могли судить, работа была нелегкая. Онъ то и дло обжигался, и тогда бросалъ вилку и принимался плясать вокругъ сковороды, потряхивая пальцами и ругаясь на чемъ свтъ стоитъ. Почти все время онъ этимъ только и занимался. Мы съ Джорджемъ думали, что это специфическій кулинарный пріемъ. Мы вообразили, что яичница Гарриса — какое-то особенное блюдо, употребляемое у краснокожихъ или на Сандвичевыхъ островахъ, и что потому приготовленіе его должно сопровождаться пляской и заклинаніемъ. Монморанси сунулся было къ сковородк, но обжегся и получилъ пинокъ, посл чего и онъ принялся танцовать и браниться (на своемъ язык). Въ общемъ зрлище было въ высшей степени занимательное, такъ что мы съ Джорджемъ даже жалли, когда оно прекратилось.

Результатъ оказался не такой блестящій, какъ общалъ Гаррисъ. Врядъ ли даже онъ стоилъ такихъ хлопотъ. Шесть яицъ было выпущено на сковородку, а получился небольшой комокъ, подгорвшій и совсмъ не аппетитный.

Гаррисъ уврялъ, что во всемъ виновата сковородка, что если бы у него была кастрюлька для рыбы и газовая кухня, вышло бы гораздо лучше. Мы ршили, что не станемъ сть яичницы, пока не обзаведемся этими приспособленіями.

Пока мы завтракали, солнце поднялось довольно высоко, втеръ улегся, и утро оказалось хоть куда. Ничто не напоминало намъ о XIX вк, и, глядя на рку, струившуюся въ лсистыхъ берегахъ, на солнце, поднимавшееся надъ горизонтомъ, можно было подумать, что столтія, отдлявшія насъ отъ достославнаго іюньскаго утра 1215 года, исчезли, и что мы, сыновья англійскихъ іоменовъ, съ ножами за поясомъ, явились подписать знаменательную страницу исторіи, значеніе которой было объяснено простому народу Оливеромъ Кромвелемъ спустя лтъ четыреста.

Прекрасное лтнее утро — ясное, теплое, свтлое. Король Джонъ ночевалъ въ Дункрофтъ-Голл, и городокъ Стэнсъ цлый день оглашался звономъ оружія, конскимъ топотомъ, командой начальниковъ, дикими клятвами и грубыми шутками бородатыхъ воиновъ, вооруженныхъ луками, бердышами, пиками, и иностранныхъ копейщиковъ съ ихъ непонятною рчью.

Нарядные рыцари и сквайры, усталые и запыленные, толпами съзжались въ городъ. Цлый вечерь двери боязливыхъ горожанъ были открыты для солдатъ, которымъ требовались пріютъ и пища, — и не плохіе, иначе горе дому и всмъ обитателямъ. Въ эти смутныя времена мечъ — судья и присяжный, обвинитель и палачъ, и платитъ за то, что возьметъ, разв тмъ, что пощадить жизнь обобраннаго, если это ему заблагоразсудится.

На площади собираются вокругъ костровъ войска, явившіяся съ баронами, пьютъ и дятъ, горланятъ застольныя псни, играютъ въ кости и ссорятся. Полосы свта отъ костровъ падаютъ на груды оружія. Городскіе ребятишки пробираются сюда поглазть на невиданное зрлище, а дебелыя мстныя красавицы заигрываютъ со спесивыми воинами, такъ непохожими на деревенскихъ парней, которые теперь въ пренебреженіи, забыты и жмутся къ сторонк, безсмысленно разинувъ рты.

На окрестныхъ поляхъ свтятся огни въ другихъ становищахъ, здсь собралась толпа воиновъ какого-нибудь знатнаго лорда, тамъ пробираются въ городъ, точно голодные волки, французскіе наемники Джона.

Такъ проходитъ ночь, и надъ старой Темзой занимается заря великаго дня, опредлившаго судьбы многихъ вковъ.

Съ ранняго утра островокъ, лежащій немного повыше того, на которомъ мы остановились, оглашается шумомъ и гамомъ. Работники достраиваютъ большой павильонъ, поставленный вчера вечеромъ, наскоро сколачиваютъ скамьи, а лондонскіе купцы развертываютъ пестрыя ткани, шелкъ и бархатъ, золотую и серебряную парчу.

Но вотъ на дорог, которая вьется по берегу рки, является группа дюжихъ алебардщиковъ, они останавливаются въ сотн ярдовъ отъ насъ, на противоположномъ берегу, и ждутъ чего-то, опираясь на алебарды.

Мало-по-малу появляются новыя и новыя группы людей въ стальныхъ шлемахъ и панцыряхъ, сверкающихъ на солнц, пока, наконецъ, вся дорога, насколько хватитъ глазъ, не покрывается конными и пшими воинами. Всадники перезжаютъ отъ группы къ групп, значки развваются въ воздух, мстами суматоха усиливается, толпа раздается, и какой-нибудь важный баронъ, окруженный сквайрами, прозжаетъ на боевомъ кон, чтобы занять мсто во глав своихъ рабовъ и вассаловъ.

На противоположной сторон, по склонамъ Куперегилля, собираются поселяне и городскіе жители, и никто изъ нихъ не понимаетъ, что, собственнно, тутъ происходитъ, но каждый объясняетъ это по-своему, иные думаютъ, что этотъ день принесетъ много добра народу, но старики покачиваютъ головами: они уже не разъ слышали эти сказки.

Рка до самаго Стэнса пестретъ парусами, лодками и рыбачьими душегубками, которыя нын вышли изъ моды и употребляются только бднйшими людьми. Они толпятся поближе къ большой крытой барк, которая должна отвести короля Джона туда, гд онъ подпишетъ роковую хартію.

Уже поздно, и мы, и собравшійся народъ ждемъ уже нсколько часовъ. Прошелъ слухъ, что лукавый Джонъ вырвался изъ когтей бароновъ, бжалъ изъ Дункрофтъ-Голля съ своими наемниками и вовсе не намренъ подписывать хартію свободы своихъ подданныхъ.

Но нтъ. На этотъ разъ его схватили желзные когти, и тщетно онъ старается ускользнуть или вырваться изъ нихъ. Вотъ на дорог показывается облачко пыли, оно приближается, растетъ, и вскор толпы собравшихся зрителей разступаются, очищая путь блестящей кавалькад нарядныхъ лордовъ и рыцарей. Спереди и сзади, по обимъ сторонамъ дутъ іомены бароновъ, а въ середин король Джонъ.

Онъ направляется къ лодкамъ, и важные бароны выступаютъ навстрчу и привтствуютъ его. Онъ отвчаетъ ласковыми словами и сладкими улыбками, точно это праздникъ, устроенный въ честь его. Но, сходя съ лошади, онъ украдкой оглядывается на своихъ наемниковъ, которыхъ оттсняютъ отъ него суровые ряды вассаловъ. Ужели все потеряно?

Неожиданный ударъ всаднику, который безпечно детъ рядомъ съ королемъ, команда французскимъ копейщикамъ, отчаянный натискъ на разстроенные ряды и планы мятежныхъ бароновъ могутъ быть еще разрушены. Смлый игрокъ могъ бы еще выиграть. Будь на мст Джона Ричардъ, свобода Англіи была бы, пожалуй, отсрочена еще лтъ на сто!

Но при вид суровыхъ лицъ англійскихъ воиновъ король Джонъ падаетъ духомъ, и руки его безсильно опускаются. Онъ слзаетъ съ коня и входитъ на переднюю барку. Бароны слдуютъ за нимъ, не отнимая рукъ въ желзныхь перчаткахъ отъ рукоятокъ мечей.

Тяжелыя, пестро украшенныя барки медленно отчаливаютъ отъ берега. Медленно подвигаются он противъ теченія къ острову, который будетъ носить съ тхъ поръ названіе острова ‘Великой Хартіи’. Король Джонъ выходитъ на берегъ, мы ждемъ, затаивъ дыханіе, и вотъ торжествующіе крики оглашаютъ воздухъ и возвщаютъ намъ, что краеугольный камень британской свободы прочно заложенъ.

Глава XII.
Генрихъ VIII и Анна Болейнъ. — Неудобно жить въ дом, гд есть влюбленная парочка. — Трудное время для Англіи. — Безъ пріюта. — Гаррисъ собирается умереть. — Ангелъ-утшитель. — Внезапная радость Гарриса. — Скромный ужинъ. — Завтракъ.— Все за горчицу. — Отчаянная битва. — Майденгедъ. — Подъ парусомъ. — Насъ ругаютъ.

Я сидлъ на берегу, представляя себ эту сцену, когда голосъ Джорджа, напомнившаго мн, что я могъ бы помочь ему вымыть посуду, вывелъ меня изъ задумчивости, и я вернулся отъ славнаго прошлаго къ прозаичному настоящему, влзъ на лодку и принялся чистить сковороду щепкой и травой, а потомъ вытеръ ее мокрой рубашкой Джоржа.

Мы заглянули на островъ Великой Хартіи, полюбовались на камень, находящійся въ коттедж, — камень, на которомъ, по преданію, была подписана великая хартія, хотя я съ своей стороны не берусь ршить, точно ли она была подписана здсь или, какъ утвержаютъ другіе, на берегу рки у ‘Рунингмеда’. Лично я склоняюсь въ пользу народнаго преданія объ остров Великой Хартіи. Будь я въ числ бароновъ, я стоялъ бы, имя дло съ такой шельмой, какъ король Джонъ, за островъ: на остров не такъ легко сплутовать и улизнуть.

Поблизости виднются развалины монастыря, подл котораго Генрихъ VIII встртился, по преданію, съ Анной Болейнъ. Онъ встрчался съ ней также у Геверъ-Кэстля въ Кент, какъ и у Сентъ-Альбана. Впрочемъ, врядъ ли найдется клочокъ англійской земли, гд бы не пожуировали эти беззаботные люди.

Случалось ли вамъ жить въ дом, гд имется влюбленная парочка? Прелюбопытно. Вамъ вздумалось посидть въ гостиной. Вы отправляетесь, беретесь за ручку двери, слышите какой-то шорохъ и суматоху. Входите: Эмилія стоитъ у окна и съ величайшимъ интересомъ разсматриваетъ что-то на улиц, а вашъ другъ Джонъ Эдвардъ на другомъ конц комнаты погруженъ въ разсматриваніе фотографическихъ карточекъ чужихъ родственниковъ.

— Ахъ, — говорите вы, останавливаясь въ дверяхъ, — я думалъ, здсь никого нтъ.

— Въ самомъ дл? — сухо отвчаетъ Эмилія тономъ, который ясно показываетъ, что она не вритъ вамъ.

Вы переминаетесь на мст, потомъ замчаете:

— Какъ темно! Отчего вы не велите зажечь газъ?

Джонъ Эдвардъ возражаетъ: ‘О, я и не замтилъ, что темно!’, а Эмилія говоритъ, что папа не любитъ, когда зажигаютъ газъ передъ обдомъ.

Вы заводите рчь о томъ, о семъ, излагаете свои взгляды и мннія по ирландскому вопросу, но этотъ вопросъ, повидимому, вовсе не занимаетъ ихъ. Вамъ отвчаютъ только: ‘О!’. — ‘Скажите!’ — ‘Въ самомъ дл?’ — и ‘Это ваше мнніе?’. Побесдовавъ въ такомъ род минутъ десять, вы пробираетесь къ двери и улепетываете, и съ удивленіемъ замчаете, что дверь захлопнулась за вами, точно по волшебству, хотя вы не дотрогивались до нея.

Полчаса спустя, вамъ вздумалось выкурить трубочку, и вы отправляетесь въ курильню. Единственный стулъ въ ней оказывается занятъ, а Джонъ, — объ этомъ краснорчиво свидтельствуютъ его брюки — очевидно, сидлъ на полу. Они ничего не говорятъ вамъ, но взгляды ихъ говорятъ все, что можетъ быть высказано въ порядочномъ обществ безъ явнаго нарушенія приличія. Вы поспшно ретируетесь и запираете за собою дверь.

Посл этого вы боитесь показать носъ въ какую бы то ни было комнату, и потому, повертвшись на лстниц, отправляетесь къ себ въ спальню. Но вамъ, наконецъ, становится скучно, вы берете шляпу и выходите въ садъ. Вы идете по дорожк, заглядываете въ бесдку, — и что же? Эти юные идіоты пріютились въ уголк, они видятъ васъ и, очевидно, приходятъ къ убжденію, что вы выслживаете ихъ съ какими-то злостными цлями.

— Почему бы имъ не выбрать какую-нибудь комнату для своихъ шашней? — ворчите вы, вы возвращаетесь въ домъ, берете зонтикъ и уходите на улицу.

Вроятно, что-нибудь подобное происходило, когда взбалмошный Генрихъ ухаживалъ за Анной Болейнъ. Обитатели Букингамшайра неожиданно наталкивались на нихъ подл Виндзора и Рейсбюри, и восклицали: ‘Ахъ, это вы?’. А Генрихъ сконфуженно отвчалъ: ‘Да, тутъ у меня есть дльце’, а Анна подхватывала: ‘Ахъ, здравствуйте, какъ я рада васъ видть! Какой странный случай! Я только что встртилась съ мистеромъ Генрихомъ VIII, и оказывается, что намъ по пути’.

Затмъ обыватель проходилъ дальше и ворчалъ, себ подъ носъ:

— О, лучше убраться отсюда, пока они тутъ воркуютъ. Поду-ка я въ Кентъ.

И обыватель отправлялся въ Кентъ, и съ перваго же шага по прізд въ Кентъ натыкался на Генриха и Анну подл Геверъ-Кастля!

— А, ну васъ! — бормоталъ онъ. — Убраться до грха. Богъ съ ними совсмъ. Поду въ Сентъ-Альбанъ: мсто спокойное.

И онъ отправляется въ Сентъ-Альбанъ, и по прізд въ Сентъ-Альбанъ его взорамъ представлялись Генрихъ и Анна, цлующіеся подъ стнами аббатства. Тогда обыватель, махнувъ рукой, ршался поступить въ пираты впредь до свадьбы влюбленныхъ.

Отъ острова Великой Хартіи до стараго Виндзорскаго шлюза рка очень красива. Тнистая дорога вьется вдоль берега мимо хорошенькихъ коттеджей, къ ‘Урслейскимъ Колоколамъ’, очень живописной гостиниц, въ которой притомъ можно достать отличное пиво. Такъ, по крайней мр, говорить Гаррисъ, а на авторитетъ Гарриса въ этомъ случа можно положиться.

Виндзоръ тоже въ своемъ род любопытное мсто. Король Эдуардъ Исповдникъ выстроилъ здсь замокъ и здсь же ярлъ Годвинъ былъ обвиненъ правосудіемъ того времени въ убійств брата короля. Ярлъ Годвинъ отломилъ кусокъ хлба и сказалъ:

— Если я виновенъ, пусть я подавлюсь этимъ кускомъ.

Затмъ онъ положилъ этотъ кусокъ въ ротъ, проглотилъ его, подавился и умеръ.

За Виндзоромъ рка не такъ интересна вплоть до Бовенэя, гд снова оживляется. Мы съ Джорджемъ тянули лодку мимо Гомъ-Парка, и когда поравнялись съ Дотчетомъ, Джорджъ спросилъ меня, помню ли я нашу первую поздку по рк, когда мы высадились у Дотчета въ десять часовъ вечера и хотли итти спать.

Я отвчалъ, что помню и врядъ ли скоро забуду.

Это случилось въ субботу, въ август мсяц. Мы устали и проголодались, такъ что, пріхавъ въ Дотчетъ, немедленно забрали корзину, два чемодана, пальто, пледы и тому подобныя вещи и устремились на поиски гостиницы. Намъ попался очень миленькій отель съ пучкомъ ломоноса и живучки надъ входомъ, но я люблю жимолость, а жимолости тутъ не было.

— Пройдемъ немного дальше, — сказалъ я, — наврное намъ попадется другая гостиница, съ жимолостью.

Мы пошли дальше и дйствительно нашли другую гостиницу. Она тоже показалась намъ очень хорошей и притомъ была украшена жимолостью, но Гаррису не понравился человкъ, стоявшій у дверей. У него были рваные сапоги и подозрительная наружность, по мннію Гарриса. Въ виду этого мы отравились дальше. Шли, шли, но гостиницы не попадалось. Наконецъ, мы остановили какого-то прохожаго и попросили его указать намъ отель.

— О, вы миновали ихъ, — отвчалъ онъ. — Вамъ нужно вернуться назадъ, къ ‘Оленю’.

Мы отвчали:

— Мы тамъ уже были, но намъ не понравилась эта гостиница, тамъ нтъ жимолости.

— Въ такомъ случа, — отвчалъ онъ, — ступайте въ Маноръ-Гаузъ.

Гаррисъ отвчалъ, что мы и тамъ были, но встртили подозрительнаго человка. Гаррису не понравились его волосы и сапоги, и потому мы ушли.

— Ну, такъ ужъ не знаю, что вамъ длать, — сказалъ прохожій, — здсь только дв гостиницы.

— Только дв! — воскликнулъ Гаррисъ.

— Только, — подтвердилъ прохожій.

Тогда въ разговоръ вмшался Джорджъ. Онъ заявилъ, что мы съ Гаррисомъ можемъ, если угодно, выстроить для себя отель, а онъ отправится къ ‘Оленю’.

Возвышенные идеалы никогда не осуществляются. Мы съ Гаррисомъ вздохнули по поводу неосуществимости земныхъ желаній и послдовали за Джорджемъ.

— Мы втащили нашъ багажъ въ гостиницу и положили его въ общемъ зал.

Явился хозяинъ и сказалъ:

— Добрый вечеръ, джентльмены.

— Добрый вечеръ, — отвчалъ Джорджъ, — намъ нужно три кровати.

— Очень жаль, сэръ, — отвчалъ хозяинъ, — но врядъ ли он найдутся у меня.

— О, ничего, — отвчалъ Джорджъ, — мы обойдемся и двумя. Двое изъ насъ могутъ улечься въ одной кровати, правда? — заключилъ онъ, обращаясь ко мн и Гаррису.

— Разумется, — отвчалъ Гаррисъ.

Онъ полагалъ, что мы съ Джорджемъ свободно умстимся въ одной кровати.

— Очень жаль, сэръ, — повторилъ хозяинъ, — но у меня во всемъ дом нтъ ни одной кровати. Намъ и то пришлось помстить въ каждую кровать по двое и по трое джентльменовъ.

Мы смутились.

Но Гаррисъ, опытный человкъ, скоро нашелся и сказалъ съ веселымъ смхомъ:

— Ну, нечего длать. Въ такомъ случа мы помстимся на бильярд.

— Очень жаль, сэръ, но въ бильярдной уже устроились три джентльмена. Ршительно некуда помстить васъ на ночь.

Мы забрали наши вещи и отправились въ Маноръ-Гаузъ.

— Мн очень понравился этотъ отель, я замтилъ, что по-моему, онъ лучше ‘Оленя’.

А Гаррисъ сказалъ:

— О, да, это совершенно врно, а на подозрительнаго человка не стоитъ обращать вниманія, притомъ же бдняга не виноватъ, что у него рыжіе волосы.

Гаррисъ говорилъ объ этомъ съ большимъ чувствомъ.

Въ Маноръ-Гауз намъ не дали и рта разинуть. Хозяйка встртила насъ на лстниц и заявила, что до насъ она отказала уже тринадцати постителямъ. Къ нашимъ робкимъ намекамъ на бильярдную, сарай, погребъ она отнеслась съ полнымъ презрніемъ: вс эти помщенія были уже заняты.

— Неужели же во всей деревни нтъ мстечка, гд мы могли бы укрыться на ночь.

— Есть по дорог въ Итонъ, на полмили отсюда пивная, — только врядъ ли тамъ будетъ удобно…

Но мы не стали слушать дальше, мы схватили корзину, чемоданы, узелки, пальто, пледы и пустились бгомъ. Полмили показалось намъ съ добрую милю, но въ конц концовъ мы достигли пивной и ворвались въ нее.

Тутъ приняли насъ очень грубо. Во всемъ дом имлось только три постели, которыя пришлось раздлить между семью холостыми джентльменами и двумя семьями.

Какой-то сострадательный лодочникъ, оказавшійся въ пивной, посовтовалъ намъ обратиться въ колоніальную лавку, рядомъ съ ‘Оленемъ’, и мы помчались обратно.

Въ колоніальной лавк мста не было. Какая-то старая дама любезно предложила проводить насъ къ своей знакомой, которая сдаетъ комнаты джентльменамъ.

Старая леди плелась очень тихо, такъ что мы добрались до ея знакомой минутъ черезъ двадцать. По пути она развлекала насъ разсказами о своихъ ревматизмахъ.

Комнаты ея знакомой были уже заняты. Отсюда насъ отправили въ No 27. No 27 былъ полонъ и препроводилъ насъ къ No 34, который тоже былъ полонъ.

Тогда мы вышли на дорогу, и Гаррисъ услся на корзину, заявивъ, что онъ не пойдетъ дальше. Онъ сказалъ, что это удобное мсто и что онъ ляжетъ здсь и умретъ, онъ просилъ поцловать за него матушку и передать его родственникамъ, что онъ прощаетъ ихъ и умираетъ счастливымъ.

Въ эту минуту ангелъ-избавитель явился къ намъ въ образ мальчишки (насколько я понимаю, ангелы и должны являться въ такомъ вид), съ кружкой пива въ одной рук и какой-то штучкой на шнурк въ другой. Штучкой этой онъ хлесталъ встрчные камни, производя такимъ образомъ отмнно непріятный, жалобный звукъ.

Мы спросили этого посланника небесъ (что онъ дйствительно былъ имъ, мы убдились впослдствіи), не знаетъ ли онъ какого-нибудь уединеннаго домика, обитатели котораго немногочисленны и слабы (лучше всего старыя леди и разбитые параличомъ джентльмены), такъ что ихъ легко запугать и заставить уступить свои постели тремъ доведеннымъ до отчаянія людямъ. Если же онъ не знаетъ такого домика, то не можетъ ли указать намъ пустой свиной хлвъ, печь для обжиганія извести или что-нибудь въ этомъ род. Онъ отвчалъ, что не знаетъ поблизости ничего подобнаго, но что мать его можетъ пріютить насъ на ночь.

Мы бросились къ нему на шею при лунномъ свт и призывали на него милость неба. Картина была очень трогательная, и мальчику передалось наше волненіе, но онъ не вынесъ его тяжести и повалился на землю, а мы вс трое на него. Гаррисъ отъ радости лишился чувствъ, схватилъ кружку, которую несъ мальчикъ, и выпилъ половину, прежде чмъ пришелъ въ себя, а затмъ пустился во весь духъ, предоставивъ мн и Джорджу тащить вещи.

Мальчикъ жилъ въ маленькомъ коттедж, и его мать, добрая душа, дала намъ на ужинъ кусокъ ветчины, которую мы съли всю, пять фунтовъ, затмъ пирогъ съ вареньемъ и два чайника чая. Посл этого мы улеглись спать. Въ комнат были дв кровати: на одной помстились я и Джорджъ, связавъ себя вмст простыней, а на другой, на кровати мальчика, улегся Гаррисъ, и когда мы съ Джорджемъ проснулись утромъ, его голыя ноги высовывались изъ кровати на два фута, такъ что мы вшали на нихъ полотенце, пока мылись.

Въ слдующій разъ, когда мы попали въ Дотчетъ, мы не были ужъ такъ разборчивы насчетъ отелей.

Возвращаясь къ нашему теперешнему плаванію, скажу, что ничего экстраординарнаго не случилось и что мы усердно тащили лодку до острова Обезьяны, гд остановились завтракать. Мы позавтракали холодной говядиной, при чемъ оказалось, что горчицу забыли. Никогда въ жизни, ни прежде, ни потомъ, я не желалъ горчицы такъ страстно, какъ въ этотъ разъ. Вообще-то я вовсе не охотникъ до горчицы, часто совсмъ забываю о ней, но теперь я отдалъ бы за нее цлые міры. Не знаю, сколько во вселенной міровъ, но если бы кто-нибудь принесъ мн въ эту минуту ложечку горчицы, онъ получилъ бы ихъ вс. Такой ужъ я человкъ: все отдамъ, лишь бы получить то, чего мн хочется.

Гаррисъ тоже готовъ былъ отдать міры за горчицу. Жаль, что никто не догадался принести намъ горчицы: мы бы надлили его мірами на всю жизнь.

А впрочемъ, кто знаетъ? Можетъ быть, мы съ Гаррисомъ пошли бы на попятный дворъ, получивъ горчицу. Въ порыв страстнаго возбужденія часто даешь самыя экстравагантныя общанія, но, когда одумаешься, начинаешь сознавать, что хватилъ черезъ край. Я знаю одного господина, который, странствуя по горамъ въ Швейцаріи, клялся, что отдастъ міры за кружку пива, а добравшись до харчевни, поднялъ цлый скандаль, когда съ него содрали пять франковъ за бутылку. Онъ сказалъ, что это безсовстный грабежъ, и написалъ объ этомъ въ ‘Таймсъ’.

Отсутствіе горчицы повергло насъ въ тоску. Мы ли говядину молча. Жизнь утратила всю прелесть въ нашихъ глазахъ. Мы вспомнили о дняхъ своего дтства и вздыхали. Впрочемъ, посл яблочнаго пирога мы повеселли немножко, а когда Джоржъ досталъ изъ корзины жестянку съ ананасами, мы почувствовали, что жизнь, какъ бы тамъ ни было, не лишена свтлыхъ сторонъ.

Мы вс трое — охотники до ананаса. Мы разсматривали картинку на жестянк и мечтали объ ананасномъ сок. Мы улыбались другъ другу, и Гаррисъ уже держалъ наготов ложку.

Мы стали искать ножикъ, чтобы откупорить жестянку. Перерыли корзину, обшарили чемоданы, осмотрли лодку, выбросили вс вещи на берегъ, перетрясли ихъ: ножика не было.

Гаррисъ попытался вскрыть жестянку перочиннымъ ножомъ, — сломалъ ножъ и сильно порзался. Джорджъ пустилъ въ дло ножницы: сломалъ ножницы и чуть не выкололъ себ глаза. Пока они возились съ своими ранами, я попытался провертть въ жестянк дыру багромъ, но багоръ отскочилъ, я шлепнулся въ тину между лодкой и берегомъ, а жестянка покатилась какъ ни въ чемъ не бывало и разбила чайный стаканъ.

Тутъ ужъ мы окончательно вышли изъ себя.

Мы выбросили жестянку на берегъ. Гаррисъ отыскалъ острый камень, я высвободилъ изъ лодки мачту, Джорджъ взялъ жестянку. Гаррисъ приставилъ къ ней камень острымъ концомъ, а я поднялъ мачту и со всего размаха опустилъ ее на камень.

Только благодаря соломенной шляп, Джорджъ спасся отъ гибели. Онъ сохранилъ эту шляпу (т.-е. то, что отъ нея осталось) и въ долгіе зимніе вечера, когда молодежь коротаетъ время, разсказывая небылицы объ опасностяхъ, которымъ каждый изъ присутствующихъ подвергался. Джорджъ приноситъ шляпу, и она переходитъ изъ рукъ въ руки, а онъ разсказываетъ при этомъ исторію своего чудеснаго спасенія, всякій разъ съ новыми прикрасами.

Гаррисъ отдлался раной.

Посл этого я самъ принялся за жестянку и колотилъ ее мачтой до тхъ поръ, пока не выбился изъ силъ, тогда меня смнилъ Гаррисъ.

Мы били ее плашмя, долбили остріемъ, придавали ей всевозможныя формы, извстныя въ геометріи, но не могли продолбить въ ней дыру. Наконецъ, взялся за нее Джорджъ и превратилъ ее въ такой странный, нелпый, чудовищный комокъ, что испугался и бросилъ мачту.

Кончилось тмъ, что Гаррисъ, вн себя отъ бшенства, бросился на жестянку, схватилъ ее и швырнулъ на середину рки, и она пошла ко дну, мы, напутствовали ее проклятіями, бросились въ лодку, схватились за весла и плыли, не останавливаясь, до самаго Майденгеда.

Майденгедъ производитъ на меня отталкивающее впечатлніе своимъ фатовскимъ видомъ. Это — притонъ жуировъ. Это городъ пышныхъ отелей, посщаемыхъ франтами и балетными танцовщицами. Герцогъ изъ ‘Лондонскаго Журнала’ обязательно иметъ дачу въ Майденгед, и героиня трехтомнаго романа не преминетъ пообдать здсь, удравъ изъ Лондона съ чужимъ мужемъ.

Мы прохали мимо Майденгеда, затмъ отдохнули и отправились дальше! Кливеденскій лсъ еще стоялъ въ своемъ зеленомъ весеннемъ убор, это, пожалуй, самое красивое мсто на Темз.

Мы пили чай подл Кунгема, и когда прошли черезъ шлюзъ, день уже клонился къ вечеру. Поднялся довольно сильный втеръ, къ удивленно, попутный. Обыкновенно на рк втеръ дуетъ вамъ въ лицо, въ какомъ бы направленіи вы ни плыли. Утромъ вы плывете на веслахъ противъ втра, разсчитывая поставить парусъ на обратномъ пути. Но тотчасъ посл чая, когда вы отправляетесь домой, втеръ перемняется и все время дуетъ вамъ въ лицо.

Если же вы забыли взять съ собой парусъ, втеръ оказывается попутнымъ и утромъ и на обратномъ пути. Что будешь длать? Испытанія посылаются намъ свыше!

На этотъ разъ, однако, тамъ, наверху, ошиблись и послали намъ втеръ въ спину, а не въ лицо. Мы поспшили воспользоваться этой ошибкой, пока ея не замтили, поставили парусъ, развалились въ лодк въ задумчивыхъ позахъ, и втеръ понесъ ее по рк.

Я правилъ.

Я не знаю боле пріятнаго ощущенія, какъ плыть на парусахъ. Втеръ несетъ васъ на своихъ шумящихъ крыльяхъ Богъ всть куда. Вы уже не тяжеловсный, неуклюжій комокъ глины, медленно ползущій по земл, вы — часть природы. Ваше сердце бьется въ тактъ съ ея сердцемъ. Ея мощныя руки обвиваются вокругъ васъ, вашъ духъ сливается съ ея духомъ, ваше тло становится легкимъ. Земля уходитъ куда-то далеко, а облака, плывущія надъ вашей головой, кажутся вамъ братьями, и вы простираете къ нимъ руки.

Никого не было на рк, только вдали виднлась лодка, стоявшая посреди рки, и на ней три джентльмена, удившіе рыбу.

Я правилъ.

Джентльмены, удившіе рыбу, имли почтенный, даже торжественный видъ. Они сидли на скамеечкахъ, не спуская глазъ съ поплавковъ. А заходящее солнце обливало рку багрянымъ свтомъ, одвало въ пурпуръ и золото прибрежные лса. Былъ часъ таинственнаго очарованія, страстнаго томленія и неопредленныхъ надеждъ. Блый парусъ такъ ярко блестлъ на фон пурпурнаго неба, мгла ложилась кругомъ, окутывая міръ радужными тнями, тихонько подкрадывалась ночь.

Мы казались героями какой-нибудь старинной легенды, плывущими по заколдованному озеру въ невдомое волшебное царство.

Но мы не попали въ волшебное царство: мы наткнулись на лодку съ тремя рыбаками. Въ первую минуту мы не могли понять, въ чемъ дло, потому что парусъ закрывалъ отъ насъ лодку, но звуки и отдльныя фразы, раздававшіеся въ вечернемъ воздух, обнаруживали близость человческихъ существъ и притомъ раздраженныхъ и недовольныхъ.

Гаррисъ опустилъ парусъ, и мы увидли, въ чемъ дло. Оказалось, что три старые джентльмена слетли со скамеекъ, свалившись въ кучу на дно лодки, и теперь, кряхтя и охая, выползали другъ изъ-подъ друга. При этомъ они ругали насъ не простой вульгарной бранью, — нтъ, брань ихъ была основательна и глубокомысленна: она касалась и насъ, и нашей судьбы, и нашего отдаленнаго будущаго, и нашихъ родственниковъ, и всего, что только имло отношеніе къ намъ.

Гаррисъ сказалъ имъ, что они должны были бы благодарить насъ за небольшое развлеченіе посл длиннаго, скучнаго дня, проведеннаго за рыбной ловлей. Онъ прибавилъ также, что его крайне огорчаютъ несдержанность и рзкія выраженія со стороны людей ихъ возраста.

Но эти слова не произвели никакого дйствія.

Посл этого Джорджъ взялся править и благополучно доставилъ насъ въ Марло. Тутъ мы привязали лодку у моста, а сами отправились ночевать въ гостиницу.

Глава XIII.
Марло. — Бишамское аббатство. — Медменгемскіе монахи. — Монморанси намревается уничтожить стараго кота. — Но по нкоторымъ соображеніямъ соглашается оставить его въ живыхъ. — Безобразное поведеніе фоксъ-террьера. — Нашъ отъздъ изъ Марло. — Внушительная процессія. — Пароходики. — Какъ ихъ догонять. — Мы не желаемъ выпить рку. — Смирная собака. — Странное исчезновеніе Гарриса и паштета.

Марло — одинъ изъ лучшихъ городовъ на Темз. Онъ не особенно живописенъ, надо правду сказать, но есть тамъ хорошіе закоулки, напримръ, сводчатый мостъ на Темз, переносящій ваше воображеніе къ отдаленнымъ днямъ, когда Марлоусскій замокъ принадлежалъ саксонцу Альгару, прежде чмъ побдоносный Вильямъ захватилъ его для королевы Матильды, и до того какъ перешелъ онъ къ графамъ Варвикамъ, а потомъ — къ мудрому лорду Пэджету, совтнику четырехъ королей.

Окружающій ландшафтъ тоже манитъ на прогулки — если только васъ потянетъ на прогулку посл гребли — да и рка въ этомъ мст очень живописна. Внизъ до Кукгема тянутся зеленые луга, прерываясь лсомъ Куари-Вудъ. Чудный старый лсъ, съ узкими извилистыми тропинками, съ тнистыми прогалинами, ты и теперь возстаешь въ моей памяти, озаренный свтомъ яркаго солнечнаго дня! На твоихъ проскахъ рютъ тни веселыхъ, смющихся лицъ, въ ропот твоихъ листьевъ я слышу давно умолкшіе голоса!

Путь отъ Марло къ Соннингу еще пріятне. На правомъ берегу, на полмили отъ Марлоусскаго моста возвышается старинное бишамское аббатство, пережившее времена тампліеровъ и бывшее когда-то жилищемъ королевы Елизаветы. Бишамское аббатство богато памятниками мелодраматическаго характера. Тамъ есть спальня, обитая коврами, и потаенная комната, скрытая въ массивной стн. Тнь леди Голи, избившей до смерти своего ребенка, до сихъ поръ бродитъ въ замк и моетъ тнь своихъ рукъ въ тни умывальника.

Варвикъ, ‘длатель королей’, еще обитаетъ здсь, но уже оставилъ попеченіе о такихъ пустякахъ, какъ земные короли и земныя царства, и Салисбюри, оказавшій такія важныя услуги при Пуатье, еще посщаетъ замокъ. Передъ самымъ аббатствомъ, на правомъ берегу рки, раскинулось бишамское кладбище, и если есть могилы, которыя стоитъ постить, такъ, пожалуй, именно могилы этого кладбища. Здсь, въ тни бишамскихъ буковъ, Шелли, жившій тогда въ Марло (его домъ можно видть и нын въ Вестъ-стрит), создалъ ‘Возмущеніе Ислама’.

Немного повыше, у шлюза Гёрли, я могъ бы, кажется, прожить мсяцъ и не налюбовался бы на красоту ландшафта. Деревня Гёрли, въ пяти минутахъ ходьбы отъ шлюза, едва ли не самое старинное мстечко на рк, выстроенное ‘во времена короля Зеберта и короля Оффы’. Тотчасъ за шлюзомъ (вверхъ по рк) находится Датское Поле, гд датчане стояли лагеремъ во время похода въ Глостерширъ, а немного подальше остатки медменгемскаго аббатства.

Пресловутые медменгемскіе монахи или ‘Адскій Клубъ’, какъ ихъ величали въ просторчіи, представляли братство, поставившее своимъ девизомъ: ‘Длай, что хочешь’, и этотъ девизъ до сихъ поръ красуется на полуразвалившихся воротахъ аббатства. За много лтъ до основанія этого шутовского аббатства съ его безбожными гаерами, на этомъ мст стоялъ другой монастырь, боле суроваго характера, населенный монахами, которые существенно отличались отъ своихъ преемниковъ.

Цистерціанскіе монахи носили рубахи изъ грубой матеріи и капюшоны, не ли ни мяса, ни рыбы, ни яицъ. Спали на солом и въ полночь вставали на молитву. День проводили въ работ, чтеніи и молитв и всю жизнь хранили молчаніе, никто не нарушалъ этого обта.

Суровое было братство и суровую жизнь вело оно въ этомъ миломъ закоулк, самимъ Богомъ предназначенномъ для веселья и радости. Странно, что голоса природы, раздававшіеся вокругъ нихъ, — нжное журчаніе воды, тихій шопотъ травы на прибрежныхъ лугахъ, мелодія, напваемая втромъ — не внушили имъ боле правильнаго представленія о жизни. По цлымъ днямъ въ глубокомъ безмолвіи напрягали они вниманіе въ надежд услышать голосъ съ неба, а природа говорила съ ними и днемъ, и въ торжественную ночь тысячами голосовъ — и они не слышали ея.

Отъ Медменгема до красиваго Гомбльдонскаго шлюза рка исполнена мирной красоты, но за Голандомъ, совсмъ неинтересной лтней резиденціей моего редактора, — скромнаго, флегматичнаго стараго джентльмена, котораго вы часто можете встртить въ здшнихъ мстахъ въ лтніе мсяцы бесдующимъ съ шлюзнымъ сторожемъ или въ лодк усердствующимъ за веслами, — за Гриндландомъ мстность принимаетъ хмурый и суровый видъ.

Въ понедльникъ утромъ въ Марло мы встали довольно рано и передъ завтракомъ отправились купаться, а на обратномъ пути съ купанья Монморанси ршительно велъ себя свиньей. Единственный предметъ серьезныхъ разногласій между мною и Монморанси, — это кошки, я люблю кошекъ, Монморанси не любитъ ихъ.

Я, встрчая кошечку, говорю ей: ‘Кисенька, кисенька!’, наклоняюсь, щекочу за ушкомъ, и кошка выпрямляетъ хвостъ, выгибаетъ спину, тычется головой въ мои брюки, все происходитъ такъ мило и мирно. Встрчаетъ кошку Монморанси, — вся улица мигомъ оповщается объ этомъ, и въ какія-нибудь десять секундъ тутъ происходитъ нчто такое, что порядочный человкъ всю жизнь будетъ помнить.

Я не порицаю за это собаку (я ограничиваюсь обыкновенно тмъ, что колочу ее по голов или угощаю камнями), такъ какъ знаю, что это свойственно ея натур. Фоксъ-террьеры заражены прирожденнымъ грхомъ вчетверо сильне, чмъ остальныя собаки, и только многіе годы терпливыхъ усилій со стороны насъ, христіанъ, могутъ сколько-нибудь замтно умалить грубость натуры фоксъ-террьера.

Помню, случилось мн быть въ передней Гей-маркета, гд я засталъ цлую компанію собакъ, поджидавшихъ своихъ владльцевъ, которые торговали внутри зданія. Тутъ была большая дворняга, дв-три овчарки, сенъ-бернаръ, нсколько водолазовъ, гончая, французскій пудель съ обильной шевелюрой на голов, но съ шелудивымъ тломъ, бульдогъ, нсколько маленькихъ шпицовъ ростомъ съ крысу и пара іоркширскихъ собакъ.

Вс он сидли и ждали терпливо, спокойно, глубокомысленно. Торжественное безмолвіе царствовало въ сняхъ. Духъ кротости и покорности судьб, съ отткомъ тихой меланхоліи, носился въ воздух.

Но вотъ явилась пріятная молодая лэди съ маленькимъ и кроткимъ на видъ фоксъ-террьеромъ, посадила его между бульдогомъ и пуделемъ, а сама ушла. Террьеръ услся и посмотрлъ на своихъ сосдей, потомъ поднялъ глаза къ потолку и, видимо, задумался о своей дорогой матери, затмъ залаялъ, потомъ оглянулся на другихъ собакъ — степенныхъ, важныхъ и молчаливыхъ. Посмотрлъ на бульдога, дремавшаго налво отъ него, потомъ на пуделя, сидвшаго въ гордой и высокомрной поз направо, потомъ, безъ всякаго предупрежденія, безъ всякаго намека на вызовъ, впился пуделю въ ляшку — и мирныя дотол сни огласились жалобнымъ воемъ.

Повидимому, результатъ этого перваго опыта показался ему удовлетворительнымъ, ибо онъ ршилъ продолжать въ томъ же дух. Онъ перескочилъ черезъ пуделя и атаковалъ одну изъ овчарокъ, тогда овчарка вскочила и вступила въ шумную и ожесточенную борьбу съ пуделемъ. Террьеръ между тмъ вернулся на свое мсто, схватилъ бульдога за ухо и потащилъ его вонъ, и бульдогъ — это удивительно безпристрастное животное — сталъ метаться ршительно на всхъ, не исключая швейцара, что дало возможность милому крошк-террьеру затять, съ своей стороны, бой съ іоркширской собакой.

Всякій, кто сколько-нибудь знакомъ съ собачьей натурой, пойметъ, что въ это время вс псы въ зал, начали борьбу не на животъ, а на смерть. Большіе дрались съ большими, маленькіе съ маленькими, а въ свободныя минуты маленькіе кусали большихъ за ноги.

Сни превратились въ настоящее сборище демоновъ, гвалтъ стоялъ ужасный. Снаружи собралась толпа, спрашивали, что это такое, не приходскій ли митингъ? А, если нтъ, то кого зарзали и почему? Сторожа сбжались съ палками и веревками разнимать собакъ, послали за полиціей.

Въ самый разгаръ этой суматохи явилась милая молодая леди, схватила своего милаго крошку-террьера на руки (онъ ужъ оставилъ въ поко іоркшира и сидлъ съ выраженіемъ новорожденнаго младенца), цловала его, спрашивала, не укусили ли его большіе грубіяны, а онъ прижался къ ней и смотрлъ ей въ глаза, точно говорилъ: ‘О, какъ я радъ, что ты вернулась и избавишь меня отъ этой отвратительной сцены!’

Она бранила торгашей, которые приводятъ громадныхъ свирпыхъ псовъ въ такое мсто, гд могутъ быть порядочныя собаки, и собиралась кому-то пожаловаться.

Такова натура фоксъ-террьеровъ, и потому я не считаю возможнымъ бранить Монморанси за его наклонность ссориться съ кошками, но все-таки желалъ бы, чтобъ онъ удержался отъ ссоры въ это утро.

Какъ я уже сказалъ, мы возвращались съ купанья и встртили на пути кошку, которая выскочила изъ какого-то дома и пустилась рысцой черезъ улицу. Монморанси испустилъ радостный вой — крикъ смлаго воина при вид непріятеля, крикъ Кромвеля, когда онъ увидлъ шотландцевъ, спускающихся съ холма — и ринулся на свою добычу.

Его жертвой былъ большой черный котъ. Я во всю свою жизнь не видалъ такого громаднаго кота съ такой подозрительной наружностью: у него не хватало половины хвоста, одного уха и значительной части носа.

Это было длинное, сухопарое, мускулистое животное. Физіономія его дышала спокойствіемъ и самодовольствомъ.

Монморанси устремился на бднаго кота съ быстротою двадцати миль въ часъ, но котъ не обнаружилъ никакой поспшности и, повидимому, не подозрвалъ, что жизнь его въ опасности. Онъ трусилъ себ рысцой, пока Монморанси не подлетлъ къ нему на разстояніи ярда, повернулся, слъ посреди улицы и бросилъ на Монморанси ласковый, вопросительный взглядъ, говорившій: ‘Чмъ могу служить?’

Монморанси не трусъ, но во взгляд кота было нчто такое, отъ чего дрогнуло бы сердце самаго смлаго пса. Монморанси сразу остановился и уставился на кота.

Оба молчали, но легко себ представить, какого рода разговоръ происходилъ между ними, пока они обмнивались взглядами.

Котъ. Что вамъ угодно?

Монморанси. Ничего, благодарю васъ.

Котъ. Пожалуйста, не стсняйтесь, я къ вашимъ услугамъ…

Монморанси (отступая). О, нтъ, нтъ, не безпокойтесь, пожалуйста. Я… я, кажется, ошибся. Я принялъ васъ за своего знакомаго. Жалю, что потревожилъ васъ.

Котъ. Нисколько, сдлайте одолженіе. Но въ самомъ дл, не могу ли я быть вамъ полезенъ?

Монморанси (продолжая пятиться). Нтъ, нтъ, благодарствуйте… вы очень любезны. До свиданія!

Котъ. До свиданія.

Затмъ котъ поднялся и потрусилъ дальше, а Монморанси, поджавъ хвостъ, вернулся къ намъ и занялъ скромную позицію въ аррьерград.

Я увренъ, что если бы въ этотъ день вы обратились къ Монморанси со словомъ: ‘Кошки!’, онъ бросилъ бы на васъ жалостный взглядъ, какъ бы желая сказать: ‘Ахъ, нтъ, оставьте, пожалуйста!’.

Посл завтрака мы отправились по лавкамъ и запаслись провіантомъ на трое сутокъ. Джорджъ сказалъ, что мы должны купить овощей, такъ какъ обдъ безъ овощей вреденъ для здоровья.

Онъ уврялъ, что варить ихъ не составитъ никакого затрудненія и что онъ позаботится объ этомъ. Въ виду этого мы купили десять фунтовъ картофеля, мрку гороха и кочанъ капусты. Купили также въ гостиниц паштетъ, два пирога съ вареньемъ, фруктовъ, булокъ, хлба, масла, пастилы, окорокъ, яицъ и другихъ припасовъ.

Отъздъ нашъ изъ Марло я считаю однимъ изъ крупнйшихъ нашихъ успховъ. Онъ былъ внушителенъ и величественъ, безъ всякой рисовки, однако.

Во всхъ лавкахъ, куда мы ни заглядывали, мы добивались, чтобы покупки были отправлены съ нами немедленно. На насъ не дйствовали общанія: ‘Будьте покойны, сэръ, мы сію же минуту пошлемъ съ мальчикомъ’, посл которыхъ приходится нсколько разъ возвращаться въ лавку и заводить ссору изъ-за того, что не шлютъ покупокъ. Мы дожидались, пока не увяжутъ корзину, и тащили мальчика съ собой.

Мы постили много лавокъ, слдуя все тому же принципу, и въ результат, когда мы покончили съ покупками, за нами слдовала цлая свора мальчиковъ съ корзинами, такъ что наше шествіе по Гайстриту къ рк представляло внушительное зрлище, какое рдко удается видть жителямъ Марло.

Вотъ порядокъ слдованія процессіи:

Монморанси съ тросточкой въ зубахъ.

Подозрительнаго вида псы, пріятели Монморанси.

Джорджъ съ пледами и пальто и съ короткой трубкой въ зубахъ.

Гаррисъ съ чемоданомъ въ одной рук и бутылкой лимоннаго сока въ другой, старающійся итти легко и граціозно.

Мальчикъ изъ зеленной лавки и мальчикъ изъ булочной съ покупками.

Слуга изъ гостиницы съ корзиной.

Мальчикъ изъ кондитерской съ коробко мъ.

Мальчикъ изъ колоніальной лавки съ коробко мъ.

Собака съ длинной шерстью.

Мальчикъ изъ сырной лавки съ коробко мъ.

Непрезентабельный человкъ съ чемоданомъ.

Коллега непрезентабельнаго человка съ пустыми руками и коротенькой трубкой въ зубахъ.

Мальчикъ изъ фруктовой лавки съ коробкомъ.

Я съ тремя шляпами и парой сапогь, которыхъ точно какъ-будто не замчаю.

Шестеро мальчишекъ и четверо приблудныхъ собакъ.

Когда мы добрались до пристани, лодочникъ спросилъ:

— Вамъ что угодно, господа, — пароходикъ или барку?

И очень удивился, узнавъ, что намъ требуется лишь четырехвесельная лодка.

Намъ сильно надодали пароходики въ это утро. Они то-и-дло мелькали на рк, то одни, то буксируя барки. Я ненавижу эти пароходики, какъ, по вроятности, и всякій, кто любить грести. Когда я гляжу на рчной пароходикъ, то чувствую желаніе завести его въ отдаленную часть рки и тамъ, въ тишин и уединеніи, придушить.

Чванный видъ пароходика будитъ во мн вс дурные инстинкты, я начинаю сожалть о добромъ старомъ времени, когда не стснялись расправляться со своими недругами топоромъ и стрлами. Фигура человка, который стоитъ на корм, засунувъ руки въ карманы и покуривая сигару, сама по себ достаточно возмутительна, чтобы оправдать нарушеніе мира, а рзкій свистокъ, которымъ заставляютъ васъ убраться съ дороги, наврно, оправдалъ бы убійство въ глазахъ всхъ лодочниковъ.

Рискуя показаться хвастуномъ, скажу, что въ теченіе этой недли наша лодочка доставила пароходикамъ больше безпокойства, досады и непріятиостей, чмъ вс остальныя суда на рк.

— Пароходъ! — кричитъ одинъ изъ насъ, завидвъ приближающагося врага, и мы моментально приготовляемся къ встрч. Я берусь за руль, Джорджъ и Гаррисъ садятся поближе ко мн, вс мы поворачиваемся спиной къ пароходу, и лодка мирно покачивается посреди рки.

Пароходъ приближается, даетъ свистокъ. На разстояніи сотни ярдовъ, видя, что наша лодка остается на мст, онъ начинаетъ свистать, какъ сумасшедшій, пассажиры наклоняются надъ бортомъ и кричатъ намъ во всю глотку, но мы ихъ не слышимъ.

Гаррисъ разсказываетъ намъ анекдотъ о своей матушк, и мы не хотимъ пропустить ни единаго слова.

Наконецъ, пароходъ даетъ послдній свистокъ, такой оглушительный, что рискуетъ лопнуть съ натуги и пойти ко дну, вся публика собралась къ борту, люди на берегу останавливаются и тоже кричать намъ, другія лодки вмшиваются въ дло, такъ что рка на нсколько миль вверхъ и внизъ по теченію приходить въ волненіе. Тогда Гаррисъ останавливается на самомъ интересномъ мст, поднимаетъ голову съ выраженіемъ кроткаго удивленія и говоритъ Джорджу:

— Что это, Джорджъ, не пароходикь ли?

А Джорджъ отвчаетъ:

— Да, знаете, я, кажется, тоже слышалъ что-то.

Затмъ мы приходимъ въ волненіе и смущеніе. Начинаемъ поворачивать лодку, а публика на пароход поучаетъ насъ:

— Держи правй… ты, олухъ, направо!.. Да нтъ, не вы… вонъ тотъ… Бросьте, шнурокъ… Не туда! О, чтобъ васъ!..

Тогда они спускаютъ лодку и спшатъ къ намъ на помощь, спустя четверть часа, наша лодка отходитъ въ сторону, такъ что они могутъ продолжатъ путъ, а мы благодаримъ ихъ за хлопоты и просимъ взять насъ на бурсиръ, но они не соглашаются.

Старыя леди, непривычныя къ рк, всегда пугаются пароходовъ. Помню, мн случилось однажды плыть отъ Стэнса къ Виндзору — часть рки, особенно изобилующая этими механическими чудищами — въ обществ трехъ такихъ дамъ. Занятная была поздка! Лишь только показывался вдали пароходъ, какъ он заставляли меня пристать къ берегу, выходили на землю и дожидались, пока онъ не исчезнетъ изъ вида. Он очень сожалли, что доставляютъ мн столько безпокойства, но говорили, что ради своихъ семей не имютъ права рисковать жизнью.

У Гомбльдонскаго шлюза у насъ не хватило воды, мы взяли боченокъ и пошли къ сторожу.

Джорджъ велъ переговоры. Онъ ласково улыбнулся и сказалъ:

— Нельзя ли у васъ достать водицы?

— Сдлайте одолженіе, — отвчалъ смотритель, — возьмите сколько вамъ нужно и оставьте остальное.

— Очень вамъ благодаренъ, — отвчалъ Джорджъ. Но… гд же она у васъ?

— Все тамъ же, гд была, любезнйшій, — былъ отвтъ, — за вашей спиной.

— Я не вижу ея, — отвчалъ Джорджъ, поворачиваясь.

— О, Богъ мой, да гд же ваши глаза? — отвчалъ смотритель, указывая на рку.

— Неужели вамъ мало этого?

— А, — воскликнулъ Джорджъ, сообразивъ, въ чемъ дло, — вы предлагаете для питья рку!

— Не всю, разумется, но вы можете выпить часть ея, — возразилъ старикъ. — Я пилъ изъ нея пятьдесятъ лтъ.

Джорджъ замтилъ, что вншній видъ старика, во всякомъ случа, не говоритъ въ пользу рчной воды и что мы предпочли бы колодезную.

Мы нашли ее въ другомъ коттедж. Я думаю, впрочемъ, что это тоже была рчная вода. Но мы не знали этого, и все обошлось благополучно. Чего глазъ не видитъ, того и желудокъ не чувствуетъ.

Однажды намъ пришлось попробовать рчную воду, но безъ особеннаго успха. Мы плыли внизъ по рк и вздумали выпить чаю поблизости отъ Виндзора. Нашъ боченокъ былъ пусть, такъ что приходилось либо отказаться отъ чая, либо сварить его на рчной вод. Гаррисъ стоялъ за рчную воду. Онъ говорилъ, что ее можно вскипятить, и вс микробы будутъ убиты. Тогда мы наполнили чайникъ водой изъ Темзы и вскипятили ее.

Мы сварили чай, наполнили стаканы, услись поудобне, какъ вдругъ Джорджъ, уже подносившій стаканъ ко рту, остановился и сказалъ:

— Что это такое?

— Что такое? — воскликнули Гаррисъ и я.

— Что это за штука? — повторилъ Джорджъ, глядя на западъ.

Гаррисъ и я взглянули по указанному имъ направленію и увидли собаку, которая подплывала къ намъ, увлекаемая теченіемъ. Я еще не встрчалъ такой спокойной и глубокомысленной собаки. Я не видлъ собаки, которая имла бы такой самодовольный видъ. Она плыла, повернувшись на спипу и задравъ кверху вс четыре ноги. Это была необычайно толстая собака, съ хорошо развитою грудью. Такъ она плыла, спокойная, ясная, торжественная, пока не поровнялась съ нашей лодкой, и не застряла въ тростник, ршившись, повидимому, провести тамъ ночь.

Джорджъ сказалъ, что не хочетъ чаю и выплеснулъ стаканъ въ рку. Гаррисъ замтилъ, что ему также не хочется пить, и послдовалъ примру Джорджа. Я выпилъ полстакана, — ахъ, лучше бы я его не пилъ!

Я спросилъ Джорджа, не угрожаетъ ли мн тифъ.

Онъ отвчалъ: ‘О, нтъ!’.

Онъ думалъ, что я, по всей вроятности, избгну его. Во всякомъ случа, приходилось подождать сутки, чтобы убдиться, заболю я или нтъ.

Мы добрались до Варгрэвскаго шлюза. Небольшой каналъ съ правой стороны, на протяженіи полумили, до Маршскаго шлюза — очень пріятное, тнистое мстечко, да къ тому же сокращаетъ путь на полмили.

Разумется, входъ загороженъ сваями и цпями и украшенъ предостерегающими надписями, которыя угрожаютъ пытками, судомъ и казнью всякому, кто осмлится плавать по его водамъ. Я удивляюсь, что береговые владльцы не вздумали еще забрать въ свои руки воздухъ на рк и наложить пеню въ сорокъ шиллинговъ на всякаго, кто осмлится дышать имъ. Но отъ свай и цпей нетрудно уберечься при нкоторой осторожности, а что касается надписей, то, если у васъ есть досугъ и по близости никого не видно, вы можете сорвать ихъ и побросать въ рку.

Немного выше шлюза мы остановились, чтобы позавтракать, и во время этого завтрака я и Джорджъ испытали нешуточное потрясеніе.

Гаррисъ тоже испыталъ, но я думаю, что его потрясеніе не можетъ итти въ счетъ, если сравнивать съ нашимъ.

Вотъ какъ было дло: мы расположились на лугу, въ десяти ярдахъ отъ берега. Гаррисъ держалъ паштетъ между колнями и долженъ былъ разрзать его, а Джорджъ и я дожидались своей порціи.

— Нтъ ли у васъ ложки? — спросилъ Гаррисъ. — Ложкой удобне подбирать начинку.

Мы съ Джорджемъ обернулись къ корзин, она стояла позади насъ. Мы провозились съ ней не боле пяти секундъ. Когда мы обернулись къ Гаррису, онъ исчезъ вмст съ паштетомъ.

Передъ нами разстилалось широкое, открытое поле. На сотни ярдовъ не было видно забора или рощицы. Онъ не могъ броситься въ рку, потому что она находилась позади насъ, — ему пришлось бы перескочить черезъ насъ.

Джорджъ и я съ изумленіемъ осмотрлись, потомъ уставились другъ на друга.

— Можетъ быть, его взяли живымъ на небо? — замтилъ я.

— Но въ такомъ случа не взяли бы паштета, — возразилъ Джорджъ.

Возраженіе показалось мн основательнымъ, и теорія насчетъ неба была оставлена.

— Вотъ, что я думаю, — сказалъ Джорджъ, переходя на реальную и практическую почву, — не поглотило ли его землетрясеніе? — И прибавилъ съ оттнкомъ меланхоліи: — и зачмъ онъ взялся рзать паштетъ!

Мы еще разъ обратили наши взоры на мсто, гд сидлъ Гаррисъ, и… кровь застыла у насъ въ жилахъ: надъ густымъ дерномъ показалась голова Гарриса — одна только голова, красная и съ выраженіемъ страшнаго негодованія.

Первый опомнился Джорджъ:

— Говори, — крикнулъ онъ, — живъ ты или умеръ и гд твое тло?

— Полно врать, — отвчала голова Гарриса, — я увренъ, что вы сдлали это нарочно.

— Что сдлали? — воскликнули Джорджъ и я.

— Посадили меня здсь, это просто подлость! Возьмите паштетъ!

И вотъ изъ ндръ земли — такъ, по крайней мр, казалось намъ — появился паштетъ въ очень жалкомъ вид, а за нимъ вылзъ Гаррисъ, грязный, мокрый и растрепанный.

Онъ, самъ того не зная, услся на краю канавы, скрытой густой травой, и, подавшись немного назадъ, опрокинулся въ нее вмст съ паштетомъ.

Онъ говорилъ, что еще ни разу въ жизни такъ не удивлялся, какъ въ тотъ моментъ, когда почувствовалъ, что летитъ неизвстно куда, прежде чмъ усплъ что-нибудь сообразить.

Гаррисъ до сихъ поръ думаетъ, что мы съ Джорджемъ умышленно подвели его.

Такъ недостойныя подозрнія обрушиваются на невинныхъ. Не даромъ поэтъ говоритъ: ‘Кто же избжитъ яда клеветы?’. Кто?

Глава XIV.
Варгрэвъ. — Восковыя фигуры. — Соннингъ. — Рагу по ирландски. — Битва Монморанси съ чайникомъ. — Музыкальныя упражненія Джорджа. — Его разочарованія. — Затрудненія, предстоящія любителю музыки. — Игра на волынк. — Гаррисъ чувствуетъ себя скверно посл ужина. — Джорджъ и я уходимъ гулять. Возвращаемся мокрые и голодные. — Странное поведеніе Гарриса. — Замчательная исторія о Гаррис и лебедяхъ. — Безпокойная ночь для Гарриса.

Посл завтрака подулъ попутный втеръ, и мы очень комфортабельно плыли до Варгрэва и Скинлэка.

Облитый багрянцемъ угасающаго дня, Варгрэвъ, пріютившійся у изгиба рки, очень живописенъ и надолго остается въ памяти.

‘Георгій, убивающій дракона’ въ Варгрэв заслуживаетъ вниманія. Онъ изображенъ въ двухъ видахъ Лесли и Годгсономъ. Лесли нарисовалъ битву, Годгсонъ ‘Посл битвы’: Георгій, укокошивъ змя, прохлаждается кружкой пива.

Дэй, авторъ ‘Сандфорда и Мертона’, жилъ, и что еще боле придаетъ интересъ этому мстечку, былъ убитъ въ Варгрэв. Въ церкви есть памятникъ м-ссъ Сар Гилль, которая завщала одинъ фунтъ стерлинговъ ежегодно для выдачи двумъ мальчикамъ и двумъ двочкамъ, которые никогда не нарушили долга повиновенія родителямъ, никогда не были уличены въ произнесеніи нехорошихъ словъ, во лжи, въ разбиваніи стеколъ. И все это изъ-за пяти шиллинговъ въ годъ. Стоитъ хлопотать!

Въ город ходитъ слухъ, что нсколько лтъ тому назадъ нашелся мальчикъ, который никогда не нарушалъ ни одного изъ этихъ требованій, или по крайней мр, его ни разу не могли уличить въ этомъ, что, собственно, и требуется, и такимъ образомъ онъ удостоился награды. Потомъ его выставляли подъ стекломъ въ Тоунъ-Галл въ теченіе трехъ недль.

Что потомъ сдлалось съ этими деньгами — никто не знаетъ. Говорятъ, будто он всегда наготов для ближайшей выставки восковыхъ фигуръ.

Скиплэкъ очень милая деревушка, только ея не видно съ рки. Теннисонъ внчался въ скиплэкской церкви.

Дале къ Соннингу рка извивается между многочисленными островками и иметъ очень спокойный и пустынный видъ. На берегахъ почти не видно народа.

Эта часть рки особенно напоена воспоминаніями о минувшихъ дняхъ, объ исчезнувшихъ вещахъ, о событіяхъ, которыя могли бы совершиться, но не совершились.

Мы пристали къ берегу у Соннинга и отправились погулять. Это — самая нарядная деревушка на Темз. Она больше похожа на дачу, чмъ любое шале. Каждый домикъ обвитъ розами, напоявшими воздухъ благоуханіемъ. Если вамъ случится быть въ Соннинг, сходите въ ‘Булль’, что за церковью. Это типичная старинная гостиница, съ низенькими комнатами, ршетчатыми окнами, опасными лстницами, длинными коридорами и зеленой квадратной лужайкой передъ подъздомъ, на которой по вечерамъ собираются старички и разсаживаются на скамейкахъ подъ деревьями выпить кружку пива и потолковать о деревенскихъ новостяхъ.

Мы бродили около Соннинга боле часа, а затмъ, такъ какъ было слишкомъ поздно плыть въ Ридингъ, ршили пристать къ какому-нибудь изъ скиплэкскихъ острововъ и провести тамъ ночь.

Джорджъ предложилъ приготовить хорошій, плотный ужинъ, такъ какъ времени у насъ было достаточно. Онъ заявилъ, что намренъ показать намъ, какъ нужно стряпать на рк, и намекнулъ, что съ помощью картофеля, овощей, остатковъ холоднаго мяса и всякой другой дряни можно соорудить великолпнйшее рагу по-ирландски.

Эта мысль показалась намъ восхитительной. Джорджъ набралъ хворосту и зажегъ костеръ, а мы съ Гаррисомъ взялись чистить картофель. Я никогда не думалъ, что чистка картофеля — такое трудное дло. На дл оказалось, что это самая кропотливая работа, какую только мн случалось длать. Мы принялись за нее съ веселымъ духомъ, почти что рзвясь, но наше легкомысленное веселье исчезло, прежде чмъ была очищена первая картофелина. Чмъ больше мы чистили, тмъ меньше оставалось матеріала для чистки, случалось, что посл того, какъ кожура была снята, у насъ оставался въ рукахъ почти микроскопическій кусочекъ картофеля. Джорджъ подошелъ и увидлъ картофелины величиной съ горошину.

— О, это совсмъ не годится, — сказалъ онъ. — Вы срзаете слишкомъ много. Нужно только соскабливать кожуру.

Мы стали скоблить, но это оказалось еще трудне. У этихъ картофелинъ столько неровностей, бугровъ, ямочекъ. Мы работали двадцать пять минутъ самымъ усерднымъ образомъ и очистили всего четыре картофелины. Тогда мы наотрзъ отказались продолжать работу.

Не знаю работы, которая бы подвергла бо&#65533,льшему испытанію терпніе молодыхъ людей.

Мы возились съ картофелемъ до седьмого пота и очистили всего четыре штуки. Вотъ результатъ, котораго можно достигнуть путемъ экономіи и усердія.

Джорджъ сказалъ, что рагу по-ирландски нельзя приготовить изъ четырехъ картофелинъ, тогда мы вымыли еще съ полдюжины и положили ихъ въ кастрюлю въ мундирахъ. Мы прибавили туда капусты и стручковъ. Джорджъ перемшалъ все это и объявилъ, что теперь можно класть остальное, тогда мы выворотили корзины, перерыли все, что въ нихъ было, и вс остатки и объдки свалили туда же, въ рагу. Былъ тутъ кусокъ пирога со свининой, ломоть говядины — все это мы отправили въ кострюлю. Джорджъ отыскалъ жестянку съ остатками лососины и опорожнилъ ее туда же.

Онъ замтилъ, что въ этомъ-то и заключается достоинство ирландскаго рагу: вы можете валить въ него всякую дрянь. Мн попались подъ руку два раздавленныхъ яйца, я и ихъ сунулъ въ кострюлю. Джорджъ одобрилъ меня, замтивъ, что они пойдутъ на подливку.

Не помню, какіе еще ингредіенты вошли вь это блюдо, помню только, что Монморанси, наблюдавшій за нашими хлопотами съ достойнымъ и задумчивымъ видомъ, внезапно исчезъ и пять минутъ спустя явился съ дохлой водяной крысой въ зубахъ, которую и предоставилъ въ наше распоряженіе, — не знаю ужъ, серьезно или въ насмшку.

Мы стали обсуждать вопросъ, годится крыса для ирландскаго рагу или нтъ. Гаррисъ находилъ, что она будетъ очень кстати въ смси со всмъ остальнымъ, но Джорджъ ссылался на отсутствіе прецедента. Онъ никогда не слышалъ, что водяныя крысы входятъ въ составъ ирландскаго рагу, и находилъ, что намъ не стоитъ испытывать это нововведеніе.

Гаррис сказалъ:

— Если вы не будете длать опытовъ, то какъ же оцните достоинство новыхъ изобртеній? Кому же, какъ не намъ, работать для прогресса? Вспомните о томъ, кто впервые испыталъ нмецкія сосиски?

Ирландское рагу удалось какъ нельзя лучше. Не помню блюда, которое бы доставляло мн такое удовольствіе. Было въ немъ нчто дкое и пикантное. Вкусъ утомляется старыми привычными блюдами, а тутъ къ нашимъ услугамъ было блюдо, совершенно особеннаго, ни на что непохожаго вкуса.

Сверхъ того, оно оказалось очень питательнымъ. Въ немъ было много всякаго добра, какъ замтилъ Гаррисъ. Горохъ и картофель могли бы быть помягче, но у насъ хорошіе зубы, такъ что все обошлось благополучно. Что касается подливки, то это была цлая поэма, быть можетъ, слишкомъ богатая содержаніемъ для слабаго желудка, но зато питательная.

Мы завершили ужинъ чаемъ и пирожками съ вишневымъ вареньемъ. Тмъ временемъ Монморанси занялся чайникомъ и испыталъ большую непріятность.

Въ теченіе всей поздки чайникъ, видимо, возбуждалъ его любопытство. Онъ садился и смотрлъ на него, пока тотъ не закипалъ, и время отъ времени поощрялъ его лаемъ. Когда, наконецъ, чайникъ начиналъ шипть и бурлить, Монморанси принималъ это за вызовъ и однажды хотлъ даже вступать въ битву со своимъ врагомъ, но въ эту минуту кто-то изъ насъ снялъ чайникъ и такимъ образомъ унесъ добычу изъ-подъ его носа.

Въ этотъ день онъ ршился предупредить насъ. Лишь только чайникъ началъ бурлить и подпрыгивать, онъ всталъ, зарычалъ и направился къ нему съ угрожающимъ видомъ. Но чайникъ былъ хоть малъ, да удалъ, и продолжалъ подпрыгивать и бурлить, какъ ни въ чемъ не бывало.

— А, вотъ ты какъ! — зарычалъ Монморанси, оскаливъ зубы, — я научу тебя, какъ нужно относиться къ почтенному, трудолюбивому псу, — длинноносая, жалкая, несчастная посудина! Я теб задамъ!

Съ этимъ рычаньемъ онъ бросился на бдный маленькій чайникъ и схватилъ его за крышку.

Въ то же мгновеніе отчаянный визгъ раздался среди вечерней тишины, и Монморанси, выскочивъ изъ лодки, трижды обжалъ островокъ съ быстротою тридцати пяти миль въ часъ, останавливаясь на мгновеніе и тыкаясь носомъ въ холодный илъ.

Съ этого вечера Монморанси сталъ относиться къ чайнику съ недовріемъ, страхомъ и ненавистью. Увидвъ его, онъ начиналъ лаять и пятиться, поджавъ хвостъ, а когда чайникъ ставили на огонь, выскакивалъ изъ лодки и дожидался на берегу, пока не кончится чаепитіе.

Посл ужина Джорджъ досталъ балалайку и хотлъ поиграть, но Гаррисъ запротестовалъ, заявивъ, что у него болитъ голова и что онъ не въ силахъ слушать музыку. Джорджъ отвчалъ, что хорошая музыка успокаиваетъ нервы и можетъ облегчить головную боль, и взялъ нсколько аккордовъ собственно для примра.

Гаррисъ сказалъ, что предпочитаетъ головную боль.

Джорджъ такъ и не выучился играть. Онъ встртилъ слишкомъ много затрудненій. Въ начал плаванія онъ упражнялся въ этомъ искусств по вечерамъ. Но отзывы Гарриса могли бы обезкуражить самаго ршительнаго человка, да и Монморанси принимался выть, лишь только Джорджъ брался за свой инструментъ.

— Ну, что ты воешь, когда я играю? — съ негодованіемъ восклицалъ Джорджъ, запуская въ него сапогомъ.

— Ну, что вы играете, когда онъ воетъ? — возражалъ Гаррисъ, подхватывая сапогъ на лету. — Оставьте его въ поко. Онъ не можетъ не выть. У него музыкальное ухо, и ваша игра заставляетъ его выть.

Въ конц-концовъ Джорджъ ршилъ отложить свои музыкальныя упражненія до возвращенія домой. Но и дома не было ему удачи. Мистриссъ Поппетсъ всякій разъ являлась къ нему и говорила, что, къ ея великому сожалнію, — сама она была бы очень рада послушать его игру — музыка можетъ повредить леди, которая проживаетъ въ верхнемъ этаж и находится въ интересномъ положеніи.

Тогда Джорджъ ршилъ ходить по вечерамъ въ скверъ и тамъ упражняться въ игр. Но сосди пожаловались въ полицію, и сторожъ захватилъ Джорджа на мст преступленія, посл чего его обязали подпиской не нарушать общественной тишины въ теченіе шести мсяцевъ.

Это совершенно обезкуражило его. По истеченіи шести мсяцевъ онъ еще раза два-три пытался возобновить свои упражненія, но всякій разъ встрчалъ ту же холодность, тотъ же недостатокъ симпатіи со стороны свта и въ конц концовъ, придя въ отчаяніе, продалъ свой инструментъ по дешевой цн.

Вообще, кажется, не легкое дло обучиться игр на какомъ-нибудь музыкальномъ инструмент. Вы, можетъ быть, думаете, что общество, ради собственной пользы, окажетъ всяческое содйствіе человку, который желаетъ выучиться игр. Какъ бы не такъ!

Я зналъ одного молодого человка, который вздумалъ обучаться игр на волынк, и вы представить себ не можете, какую страшную оппозицію встртилъ онъ въ окружающей сред. Даже со стороны членовъ своего семейства не встртилъ онъ дятельной поддержки. Отецъ его съ самаго начала возсталъ противъ игры на волынк и отзывался объ упражненіяхъ сына въ самыхъ жестокихъ выраженіяхъ.

Мой пріятель вставалъ рано утромъ и принимался за волынку, но долженъ былъ отказаться отъ этого по милости родной сестры. Она была религіозная особа и увряла, будто гршно начинать день такими занятіями.

Тогда онъ сталъ играть по ночамъ, посл того, какъ домашніе улягутся въ постель, но и это ни къ чему не привело, такъ какъ доставило дому дурную славу. Запоздавшіе прохожіе останавливались у подъзда, прислушивались, и утромъ разносили по всему городу всть, что въ дом мистера Джефферсона произошло нынче ночью кровавое убійство, что они сами слышали отчаянныя вопли убиваемаго, грубыя ругательства и проклятія убійцы, за которыми слдовали мольбы о пощад и послднее хрипніе жертвы.

Пришлось ему заниматься волынкой днемъ въ кухн, при закрытыхъ дверяхъ и окнахъ, тмъ не мене, лучшія пассажи его музыки доносились даже до гостиной, несмотря на вс предосторожности, и доводили его матушку просто-таки до слезъ.

Она увряла, что эти звуки приводятъ ей на память покойнаго отца (онъ, бдняга, былъ проглоченъ акулой, купаясь у береговъ Новой Гвинеи, но какое отношеніе имло это трагическое происшествіе къ волынк — она не могла объяснить).

Наконецъ, ему отвели бесдку въ саду, на четверть мили отъ дома, куда онъ и отправлялся со своимъ инструментомъ, когда хотлъ поиграть. Случалось, что какой-нибудь гость, не знавшій объ этомъ обстоятельств, выходилъ въ садъ погулять, и внезапно его слухъ поражался звуками волынки. Людей мужественныхъ они только приводили въ возбужденное состояніе, но боле слабонервные люди доходили почти до изступленія.

Надо сознаться, игра начинающаго любителя на волынк иметъ особенно непріятныя стороны. Я самъ убдился въ этомъ, слушая моего молодого друга.

Онъ начиналъ великолпной, дикой, могучей, воинственной нотой, напоминавшей боевой крикъ. Но мало-по-малу она становилась все жалобне и жалобне и, наконецъ, завершалась какимъ-то пискомъ и хрипніемъ.

Нужно обладать хорошимъ здоровьемъ, что-бы играть на волынк.

Юный Джефферсонъ уметъ играть на волынк только одну арію, но я никогда ни отъ кого не слыхалъ жалобъ на однообразіе его репертуара. Это какъ онъ увряетъ, арія ‘Комибели идутъ, ура, ура!’, хотя отецъ его утверждаетъ, что это ‘Голубые колокола Шотландіи’. Никто, повидимому, не знаетъ наврвяка, что это такое, но вс согласны, что арія шотландская.

Гаррисъ былъ несносенъ посл ужина, — кажется, благодаря рагу: онъ не привыкъ къ такимъ тонкимъ блюдамъ, — и потому мы съ Джорджемъ ршили сходить въ Генли. Гаррисъ сказалъ, что выпьетъ стаканчикъ виски и выкуритъ трубку, а потомъ устроится на ночлегъ. Мы должны были крикнуть ему, когда вернемся, чтобы онъ пріхалъ за нами и перевезъ насъ на островокъ.

— Только не вздумайте заснуть, старина, — сказали мы, уходя.

— Заснешь тутъ, какъ же, посл этого рагу, — проворчалъ онъ и отчалилъ къ островку.

Генли готовился къ гонкамъ и былъ очень оживленъ. Мы встртили тамъ кучу знакомыхъ и провели время въ очень пріятной компаніи. Было уже одиннадцать часовъ, когда мы отправились домой: такъ называли мы теперь нашу лодку.

Ночь была темная и холодная, моросилъ мелкій дождикъ. Мы шли по безмолвнымъ, потемнвшимъ полямъ, и толковали вполголоса, спрашивая други друга, туда ли мы идемъ, вспомнили объ уютной лодк, гд яркій огонекъ свтится подъ плотно натянутой парусиной, о Гаррис и Монморанси, о виски, и страстно желали поскоре быть на мст.

Намъ рисовалась картина рки, одтой туманомъ, неясные силуэты деревьевъ, а подъ ними, точно гигантскій свтлякъ, наша милая старая лодка, теплая, уютная, веселая, а въ ней мы сами, усталые и съ хорошимъ аппетитомъ. Мы сидимъ за ужиномъ, нарзаемъ холодное мясо, передаемъ другъ другу хлбъ, веселый звонъ ножей, смющіеся голоса оглашаютъ тсное пространство, вырываясь наружу сквозь входное отверстіе. Мы ускоряли шаги, представляя себ все это.

Наконецъ, мы добрались до бечевника и очень обрадовались, такъ какъ не знали наврное, идемъ ли мы къ рк или удаляемся отъ нея, а такого рода сомннія крайне непріятны для усталыхъ людей, которые мечтаютъ о постели.

Когда мы проходили черезъ Шиплэкъ, колоколъ возвстилъ четверть двнадцатаго, и Джорджъ спросилъ задумчиво:

— Вы не помните, на какомъ именно остров онъ остановился?

— Нтъ, — отвчалъ я, тоже задумываясь, — не помню. А сколько ихъ всхъ?

— Только четыре, — отвтилъ Джорджъ. — Хорошо, если онъ не спитъ.

— А если спитъ? — замтилъ я, но мы тотчасъ отказались отъ этой мысли.

Мы крикнули у перваго острова, но отвта не было, отправились ко второму, — тотъ же результатъ.

— О, теперь я вспомнилъ, — сказалъ Джорджъ, — онъ остановился на третьемъ!

Окрыленные надеждой, мы устремились къ третьему и закричали во всю глотку.

Нтъ отвта.

Дло принимало нешуточный оборотъ. Было уже за полночь. Гостиницы въ Генли и Шиплэк биткомъ набиты, а будить мирныхъ обывателей и спрашивать, не сдаются ли у нихъ комнаты въ наймы, не приходилось. Джорджъ предложилъ вернуться въ Генли, напасть на полисмена и такимъ образомъ переночевать въ участк. Но тутъ явилось такого рода соображеніе: а что если онъ позоветъ сторожей, прогонитъ насъ и все-таки не захочетъ тащить въ участокъ? Нельзя же цлую ночь колотить полисмэновъ. Къ тому же за такую штуку придется потомъ отсидть полгода подъ арестомъ.

Мы тщетно отыскивали четвертый островъ. Дождь между тмъ усилился и, повидимому зарядилъ надолго. Мы промокли до костей, озябли и раскисли. Мы ужъ не могли сообразить, сколько тутъ острововъ, да и есть ли вообще острова, или мы находимся за милю отъ того мста, гд намъ слдуетъ находиться, — быть можетъ, совсмъ въ другой части рки. Въ ночной темнот вс предметы казались такими странными и незнакомыми. Мы начинали понимать страданія мальчика съ пальчика въ лсу.

Въ ту самую минуту, когда мы начинали терять послдній лучъ надежды… Я знаю, что именно въ эту минуту случаются необычайныя вещи въ сказкахъ и легендахъ, но что прикажете длать! Взявшись за перо, чтобы писать эту книгу, я ршилъ сообщать правду, только правду, и намренъ держаться этого правила, хотя бы мн пришлось употреблять избитыя фразы.

Это случилось въ ту самую минуту, когда мы начинали терять послднюю надежду, и я долженъ констатировать этотъ фактъ. Такъ вотъ, въ ту самую минуту, когда мы начинали терять послднюю надежду, я замтилъ слабый, мерцающій свтъ между деревьями, на противоположномъ берегу. Въ первую минуту я подумалъ о духахъ: свтъ былъ такой странный, какъ бы сверхъестественный, но затмъ мгновенно сообразилъ, что онъ исходитъ изъ нашей лодки, и испустилъ такой оглушительный крикъ, что сама ночь содрогнулась на своемъ лож.

Съ минуту мы ожидали, затаивъ дыханіе, и вдругъ — о, божественная музыка! — улышали отвтный лай Монморанси. Мы принялись орать съ такимъ усердіемъ, чго могли бы разбудить двнадцать спящихъ двъ, — я не знаю, впрочемъ, почему двнадцать двъ трудне разбудить, чмъ одну, — и черезъ нсколько времени увидли освщенную лодку, медленно направлявшуюся къ намъ и услышали сонный голосъ Гарриса, спрашивавшій, гд мы.

Гаррисъ былъ въ самомъ странномь состояніи. Повидимому, онъ совсмъ изнемогъ отъ усталости. Онъ подъхалъ къ такому мсту, откуда невозможно было войти въ лодку, и тотчасъ заснулъ. Намъ стоило не мало брани и криковъ разбудить его и привести въ чувство: однако, въ конц концовъ это удалось, и мы благополучно услись въ лодку.

Видъ у Гарриса былъ самый плачевный. Казалось, съ нимъ приключилось что-то неладное. Мы спросили его, въ чемъ дло, и онъ промямлилъ:

— Лебеди!

Оказалось, что онъ наткнулся на лебединое гнздо, и вскор посл того, какъ мы съ Джорджемъ ушли, вернулась самка и бросилась на него. Гаррисъ, однако, прогналъ ее, тогда она полетла за самцомъ. Ему пришлось выдержать настоящую битву съ двумя лебедями, однако, мужество и сила одержали верхъ, и онъ вышелъ изъ борьбы побдителемъ.

Полчаса спустя они вернулись съ восемнадцатью другими лебедями.

Начался, насколько мы могли понять изъ его разсказа, отчаянный бой. Лебеди хотли выбросить его и Монморанси изъ лодки и утопить, но онъ дрался, какъ герой, добрыхъ четыре часа, перебилъ ихъ всхъ, и они улетли умирать.

— Сколько, вы сказали, было лебедей? — спросилъ Джорджъ.

— Сорокъ два, — отвчалъ Гаррисъ соннымъ голосомъ.

— Вы только что говорили восемнадцать, — возразилъ Джоржъ.

— Вздоръ, — проворчалъ Гаррисъ, — я сказалъ двнадцать. Что вы думаете, не умю считать я?

Мы такъ и не могли добиться правды насчетъ этихъ двнадцати лебедей. Утромъ, когда мы спросили Гарриса объ этомъ, онъ отвчалъ: ‘Какіе лебеди?’ и уврялъ, что я съ Джорджемъ видли ихъ во сн.

Какъ хорошо и отрадно было намъ въ лодк посл всхъ треволненій и безпокойствъ! Мы поужинали вплотную, — Джорджъ и я, — а затмъ стали отыскивать виски, но не нашли и признаковъ его. Мы спросили у Гарриса, куда онъ двалъ его, но тотъ, повидимому, не понималъ, что такое ‘виски’. Монморанси посматривалъ такъ, какъ будто зналъ кое-что, да не хотлъ говорить.

Я отлично спалъ въ эту ночь, и спалъ бы еще лучше, если бы не Гаррисъ. Я смутно припоминаю, что просыпался разъ десять по милости Гарриса, отыскивавшаго свою одежду. И надолъ же онъ намъ съ этой одеждою!

Раза два онъ будилъ Джорджа и меня, спрашивая, гд его брюки. На второй разъ Джорджъ просто остервенился.

— На какого дьявола понадобились вамъ брюки ночью? — спросилъ онъ съ негодованіемъ. — Ложитесь и спите, да оставьте насъ въ поко.

Когда я въ другой разъ проснулся, Гаррисъ разыскивалъ свои носки, а послднимъ моимъ воспоминаніемъ было, что Гаррисъ поворачиваетъ меня на бокъ, спрашивая, куда двался его зонтикъ.

Глава XV.
Домашнія обязанности. — Любовь къ труду. — Скептицизмъ молодого поколнія. — Воспоминаніе о гребл. — Упражненія на плоту. — Методъ стараго лодочника. — Его спокойствіе. — Начинающій. — Упражненіе съ шестомъ. — Удовольствія дружбы. — Мой первый опытъ плаванья съ парусомъ. — Вроятная причина, по которой мы не утонули.

Мы проснулись поздно и, согласно требованію Гарриса, принялись готовить завтракъ ‘безъ всякихъ причудъ’. Затмъ мы принялись за уборку и чистку, привели все въ порядокъ (кропотливая работа, благодаря которой я могъ довольно опредленно отвтить на часто возникавшій у меня вопросъ: какъ убиваетъ время женщина, на рукахъ у которой имется всего-на-всего одно хозяйство) и около десяти часовъ тронулись въ путь.

Для разнообразія мы ршили итти на веслахъ: надоло двигаться бечевой. Гаррисъ предложилъ распредлить работу такимъ образомъ: я и Джорджъ будемъ грести, а онъ править рулемъ. Мн вовсе не понравилось это предложеніе, и я сказалъ, что со стороны Гарриса было бы гораздо достойне приняться за греблю вмст съ Джорджемъ, а меня оставить въ поко. Мн казалось, что я уже слишкомъ достаточно поработалъ въ это плававіе, и я начиналъ серьезно подумывать объ отдых.

Мн всегда кажется, что я слишкомъ много работаю. Не то, чтобы я имлъ что-нибудь противъ работы, я люблю работу, она просто восхищаетъ меня. Я могу сидть сложа руки и любоваться ею по цлымъ часамъ. Я хотлъ бы удержать ее при себ какъ можно дольше: мысль о томъ, что придется разстаться съ нею, просто сокрушаетъ меня.

Давайте мн какъ можно больше работы, моя страсть — копить у себя работу, мой кабинетъ заваленъ ею до того, что не осталось мстечка свободнаго. Скоро я не въ состояніи буду разобраться въ ней.

Я отношусь къ работ очень бережно. Есть, напримръ, въ моемъ кабинет работы, заказанныя уже нсколько лтъ тому назадъ, — и вы не найдете на нихъ ни единой помтки. Я горжусь своей работой, берегу ее, сдуваю съ нея пыль. Врядъ ли найдется человкъ, который бы такъ заботливо относился къ своей работ, какъ я.

Но при всей моей страсти къ ней, я люблю справедливость. Я желаю длать только то, что приходится на мою долю.

Тмъ не мене, на мою долю достается всегда больше, чмъ слдуетъ, — такъ, по крайней мр, мн кажется, — и это огорчаетъ меня.

Джорджъ говоритъ, что, по его мннію, мн нечего безпокоиться на этотъ счетъ. Онъ приписываетъ моей черезчуръ добросовстной натур постоянное безпокойство насчетъ излишней работы, которую я беру на себя, при чемъ увряетъ, что, вообще говоря, я не длаю и половины того, что долженъ былъ бы длать. Но я думаю, что онъ говоритъ такъ только для моего утшенія.

Въ лодк я всегда замчалъ, что каждый изъ присутствующихъ помшанъ на томъ, будто на немъ лежитъ вся работа. Гаррисъ увренъ, что онъ одинъ работаетъ, а мы съ Джорджемъ бьемъ баклуши. Джорджъ, съ своей стороны, утверждетъ, будто Гаррисъ только спитъ да стъ, а всю работу, достойную этого названія, продлываетъ онъ, Джорджъ.

Онъ говоритъ, что ему никогда еще не приходилось имть дло съ такими лнивыми чурбанами, какъ я и Гаррисъ.

Гаррисъ потшается надъ этимъ.

— Какъ вамъ это нравится? Старикашка Джорджъ толкуетъ о работ, — говоритъ онъ. — Да полчаса работы убьетъ его! Видали вы когда-нибудь Джорджа за работой? — обращается онъ ко мн.

Я соглашаюсь съ Гаррисомъ, что никогда не видалъ, по крайней мр, въ теченіе ныншней поздки.

— Не вамъ бы говорить! — возражаетъ Джоржъ Гаррису. — Мудрено вамъ было видть меня за работой, когда вы почти все время спали. Видли вы Гарриса вполн проснувшимся когда-нибудь, кром какъ за обдомъ? — адресуется онъ ко мн.

Любовь къ истин заставляетъ меня поддержать Джорджа. Отъ Гарриса дйствительно было немного прока съ самаго начала.

— Ну, ужъ во всякомъ случа я работалъ больше, чмъ старикашка Джеромъ, — объявляетъ Гаррисъ.

— Да, и мудрено было бы работать меньше, — подхватываетъ Джорджъ.

— Джеромъ, кажется, считаетъ себя пассажиромъ, — продолжаетъ Гаррисъ.

Вотъ ихъ благодарность за то, что я тащилъ ихъ и эту проклятую старую лодку отъ самаго Кингстона, все для нихъ устраивалъ, заботился о нихъ, надрывался для нихъ. Таковъ свтъ!

На этотъ разъ мы поршили, что Гаррисъ и Джорджъ будутъ грести, пока не доберемся до Ридинга, а оттуда я потащу лодку бечевой. Гребля противъ сильнаго теченія не соблазняетъ меня теперь. Было время, когда я радовался этой тяжелой работ, теперь предоставляю ее боле молодымъ.

Я замчалъ, что вс старые гребцы поступаютъ такъ же. Вы сразу можете узнать стараго гребца, видя, какъ онъ покойно укладывается на дн лодки, поощряя другихъ разсказами о своихъ удивительныхъ подвигахъ въ прошлогодній сезонъ.

— Такъ это, по-вашему, тяжелая работа, — хвастается онъ, попыхивая сигарой и обращаясь къ двумъ изнемогающимъ отъ усталости новичкамъ, которые гребли противъ теченія битыхъ полтора часа, — посмотрли бы вы, какъ работали Джимъ Биггльсъ, Джэкъ и я въ прошломъ году. Мы въ одинъ вечеръ проплыли отъ Марло до Горинга, ни разу не останавливаясь. Помнишь, Джекъ?

Джекъ, устроившій себ постель на носу изъ всхъ пледовъ и пальто, какіе только попались ему подъ руку, и мирно дремавшій въ теченіе послднихъ двухъ часовъ, пробуждается при этомъ напоминаніи и прибавляетъ, что тогда былъ ужасно сильный противный втеръ.

— Вдь это будетъ миль тридцать пять, —замчаетъ первый разсказчикъ, доставая другую подушку и подкладывая ее подъ голову.

— Нтъ, нтъ, ты преувеличиваешь, Томъ, — съ упрекомъ бормочетъ Джэкъ, — самое бо льшее тридцать три.

Затмъ Томъ и Джэкъ, совершенно истомленные разговоромъ, снова начинаютъ дремать. А простодушные юнцы положительно готовы гордиться, что удостоились грести за такихъ мастеровъ этого дла, какъ Томъ и Джэкъ, и сильне налегаютъ на весла.

Когда я былъ молодымъ человкомъ, я жадно слушалъ подобные разсказы, врилъ каждому слову и моталъ себ на усъ, но ныншнее поколніе, повидимому, утратило наивную вру старыхъ временъ. Мы — Джорджъ, Гаррисъ и я — плыли какъ-то разъ въ прошлый сезонъ съ такимъ юнцомъ и, какъ водится, старались втереть ему очки разсказами о своихъ чудесныхъ подвигахъ.

Мы разсказали обычные, освященные временемъ анекдоты, повторяемые каждымъ ветераномъ гребли, и сверхъ того, семь оригинальныхъ, лично нами сочиненныхъ для этого случая, изъ коихъ одинъ даже опирался на три дйствительныхъ эпизода, случившіеся въ разное время съ нашими друзьями. Этой послдней исторіи даже ребенокъ могъ бы поврить безъ обиды для себя.

А молодой человкъ не врилъ ни одной, подсмивался надъ нами и предлагалъ биться объ закладъ, что мы ничего такого не длали.

Въ это утро мы вспоминали о своихъ первыхъ упражненіяхъ въ гребл. Мое первое воспоминаніе заключается въ томъ, что мы впятеромъ нанимаемъ въ складчину, по три пенса съ каждаго, удивительной постройки посудину на озер въ Реджентъ-Парк.

Получивъ такимъ образомъ вкусъ къ вод, я принялся за упражненія въ плаваніи на плотахъ у кирпичныхъ заводовъ въ окрестностяхъ города, —упражненія, представляющія много интереса и треволненій, въ особенности, когда на берегу появляется владлецъ матеріала, изъ котораго сдланъ плотъ, съ толстою палкой въ рукахъ.

При вид этого джентльмена вы чувствуете, что вамъ не слдуетъ встрчаться и разговаривать съ нимъ, и что лучше всего уклониться отъ встрчи, если только это возможно сдлать, не показавшись невжливымъ, поэтому вы стараетесь какъ можно скоре пристать къ противоположной сторон пруда и улепетнуть домой, сдлавъ видъ, что не замчаете его. Онъ, напротивъ, во что бы то ни стало, желаетъ пожать вамъ руку и побесдовать съ вами.

Повидимому, онъ хорошо знаетъ вашего отца и близко знакомъ и съ вами, но это отнюдь не привлекаетъ васъ къ нему. Онъ говорить, что научитъ васъ длать плоты изъ его досокъ, но такъ какъ вы уже хорошо ознакомились съ этимъ дломъ, то не находите возможнымъ принять это любезное приглашеніе, не желая затруднять его.

Ваша холодность не можетъ, однако, охладить его пылкаго желанія поближе познакомиться съ вами, усердіе, съ которымъ онъ старается встртить васъ, когда вы будете выходить на берегъ, положительно лестно для васъ.

Если это грузный и неповоротливый джентльменъ, вамъ не трудно уклониться отъ его любезностей, но если вы имете дло съ молодымъ и длинноногимъ человкомъ, — встрча становится неизбжной. Въ такомъ случа происходитъ разговоръ, во всякомъ случа крайне непродолжительный, при чемъ говорите главнымъ образомъ вы, изъясняясь односложными восклицаніями и междометіями, и при первой возможности удираете.

Я практиковался такимъ образомъ мсяца три, а затмъ счелъ возможнымъ приняться за настоящую греблю и записался въ рчной клубъ на рк Ли.

Плаванье на рк Ли, особенно въ субботу подъ вечеръ, скоро научитъ васъ управлять лодкой, ловко лавировать между другими судами и барками, быстро и граціозно бросаться на дно лодки, когда бечева угрожаетъ сбросить васъ въ воду.

Но оно не дастъ вамъ стиля. Только Темза можетъ дать стиль. Моему стилю гребли теперь вс удивляются. Его находятъ изящнымъ.

Джорджъ не брался за весла до шестнадцати лтъ. Въ этомъ возраст онъ и еще восемь джентльменовъ отправились однажды въ субботу въ Кью, намреваясь нанять тамъ лодку и създить въ Ричмондъ и обратно, одинъ изъ нихъ, довольно придурковатый молодой человкъ, по имени Джоскинъ, которому случилось раза два кататься въ лодк по Серпентайну, уврилъ ихъ, что грести очень легко и весело.

Когда они явились на мсто, приливъ отступалъ довольно быстро и дулъ сильный втеръ, но это ихъ нисколько не смутило.

На берегу лежала восьмивесельная шлюпка, она имъ очень понравилась. Они заявили, что хотятъ отправиться на ней. Хозяина не было дома, случился только его помощникъ, мальчикъ. Мальчикъ попытался охладить ихъ пылъ, указалъ имъ нсколько обыкновенныхъ небольшихъ лодокъ для катанья, но они и слышать ничего не хотли, такъ понравилась имъ шлюпка.

Въ конц концовъ она была спущена и компанія стала усаживаться. Мальчикъ замтилъ, что Джорджу, который уже тогда отличался внушительными размрами, слдуетъ быть номеромъ четвертымъ.

Джоржъ отвчалъ, что онъ очень радъ быть номеромъ четвертымъ, и живо услся на мсто рулевого, обернувшись лицомъ къ корм. Однако, его водворили на надлежащее мсто, а затмъ услись и остальные.

Править поручили крайне нервному парню, и Джоскинсъ объяснилъ ему, какъ нужно дйствовать рулемъ. Самъ онъ взялся за весла и сказалъ другимъ, что грести вовсе не трудно: пусть только они длаютъ то же, что онъ.

Наконецъ, все было готово, и мальчикъ оттолкнулъ лодку багромъ.

Что за тмъ послдовало, Джорджъ не могъ разсказать подробно. У него осталось только смутное воспоминаніе, что тотчасъ по отплытіи онъ получилъ сильный ударъ въ затылокъ рукояткой весла номера пятаго, и въ ту же минуту, точно по волшебству, сиднье исчезло изъ-подъ него, и онъ очутился на дн лодки. Онъ запомнилъ также, какъ курьезную деталь, что номеръ второй оказался тоже на дн лодки, гд лежалъ на спин, задравъ ноги кверху.

Они понеслись подъ Кьюсскій мостъ съ быстротою восьми миль въ часъ. Гребъ только Джоскинсъ. Джорджъ, снова усвшись на мсто, попытался было помочь ему, но лишь только онъ опустилъ весло въ воду, какъ оно, къ величайшему его изумленію, исчезло подъ лодкой и чуть не утащило его за собой.

Затмъ рулевой выпустилъ оба шнурка за бортъ и залился слезами.

Какъ они ухитрились вернуться назадъ, Джорджъ никогда не могъ понять, но это заняло ровно сорокъ минутъ. Густая толпа собралась на мосту, и вс кричали имъ, давая самые разнообразные совты. Три раза пытались они выбраться изъ-подъ арки, и три раза ихъ относило обратно, и всякій разъ рулевой, видя надъ собою мостъ, разражался рыданіями.

Въ то время Джорджъ не думалъ, что когда-нибудь полюбитъ катанье на лодк.

Гаррисъ больше привыкъ кататься по морю, чмъ по рк, и предпочитаетъ первое. Я не согласенъ съ нимъ. Прошлымъ лтомъ я нанялъ однажды лодку въ Эстберн: я довольно часто катался по морю нсколько лтъ тому назадъ и думалъ, что справлюсь съ этимъ дломъ. Оказалось, однако, что я совершенно забылъ это искусство. Когда одно весло находилось глубоко подъ водой, другое стремительно и самымъ нелпымъ образомъ взлетало наверхъ. Мн пришлось встать, чтобы дйствовать равномрно обоими веслами, и въ такой смшной поз прокатиться мимо набережной, гд толпилось много публики. Я присталъ къ берегу ниже набережной и нанялъ стараго лодочника отвести меня обратно.

Я люблю смотрть на стараго лодочника за греблей, въ особенности, если онъ нанятъ по часамъ. Въ его работ есть нчто удивительно спокойное и безмятежное. Онъ совершенно свободенъ отъ суетливой поспшности, которая все боле и боле становится девизомъ XIX вка. Онъ отнюдь не стремится перегонятъ другія лодки. Если другая лодка перегонитъ его, онъ ничуть не огорчится: и дйствительно, вс он перегоняютъ его, вс, которыя плывутъ въ томъ же направленіи. Нкоторыхъ это раздражаетъ и бситъ, но возвышенное спокойствіе лодочника, нанятаго по часамъ, во всякомъ случа представляетъ прекрасный урокъ для честолюбцевъ и заносчивыхъ.

Научиться грести одному не особенно трудно, но требуется большая практика, чтобы умть приспособляться къ неопытному гребцу. Онъ раздражается на ваше неумнье. ‘Что за дьявольщина, — говоритъ онъ, зацпивъ за ваше весло въ двадцатый разъ въ теченіе пяти минутъ — у меня отлично идетъ дло, когда гребу одинъ’.

Забавно видть двухъ неопытныхъ гребцовъ въ одной лодк. Второй гребецъ утверждаетъ, что къ загребному невозможно подладиться, потому что онъ совсмъ не уметъ грести. Тотъ приходитъ въ сильнйшее негодованіе и заявляетъ, что въ послднія десять минутъ онъ только и длалъ, что подлаживался къ ограниченнымъ способностямъ своего товарища. Этотъ, въ свою очередь, обижается и не безъ дкости замчаетъ, что загребному лучше бы не ломать головы надъ чужой работой, а исполнять получше свою.

— Пустите-ка меня на ваше мсто, — прибавляетъ онъ съ явной увренностью, что тогда дло пойдетъ какъ нельзя лучше.

Затмъ они подвигаются еще съ сотню ярдовъ съ весьма посредственнымъ успхомъ, какъ вдругъ причина ихъ неудачъ сразу становится ясной загребному.

— Вотъ въ чемъ дло: вы взяли мои весла, — восклицаетъ онъ, — передайте-ка ихъ мн.

— Въ самомъ дл, то-то я чувствую, что мн съ ними неловко! — восклицаетъ его товарищъ и спшитъ обмняться веслами. — Теперь дло пойдетъ на ладъ.

Но и теперь дло не идетъ на ладъ. Загребной чуть не вывихнулъ руки отъ усердія, стараясь дйствовать веслами какъ слдуетъ, и при каждомъ взмах своего сосда получаетъ сильный ударъ въ грудь. Тогда они снова мняются мстами и ршаютъ, что лодочникъ подсунулъ имъ негодныя весла. Это ршеніе возстановляетъ между ними миръ и согласіе.

Джорджъ замтилъ, что для разнообразія пріятно иногда плыть на дощаник, толкаясь шестомъ. Это дло вовсе не такое легкое, какъ кажется. Какъ и въ гребл, вы скоро научаетесь дйствовать шестомъ, но требуется продолжительная практика, чтобы длать это съ достоинствомъ, не замочивъ въ вод рукавовъ.

Я знаю одного молодого человка, съ которымъ случилось непріятное приключеніе. Онъ дйствовалъ шестомъ, можно сказать, играючи, прогуливался взадъ и впередъ по дощанику такъ граціозно, что любо было смотрть. Пробжитъ къ переднему концу, воткнетъ шестъ и устремляется къ заднему, точно старый опытный лодочникъ. О, это было величественно.

Оно бы и кончилось величественно, если бы, къ несчастію, онъ не сдлалъ лишняго шага, любуясь на окружающій ландшафтъ, — такъ что совсмъ сошелъ съ дощаника. Шестъ крпко воткнулся въ илистое дно, и онъ повисъ на немъ, уцпившись за конецъ. Это было положеніе, совершенно недостойное его. Мальчишка на берегу немедленно заоралъ товарищамъ, чтобы они спшили ‘посмотрть на настоящую обезьяну на палк’.

Я не могъ помочь ему, потому что, какъ это ни странно, мы захватили съ собой только одинъ шестъ. Я могъ только сидть и смотрть на него. Никогда не забуду его выраженія въ то время, какъ шестъ медленно опускался въ воду, оно было такъ глубокомысленно.

Я видлъ, какъ онъ понемногу окунался въ рку и выкарабкивался изъ нея грязный и мокрый. Я не могъ удержаться отъ смха, у него былъ такой комичный видъ. Я подсмивался надъ нимъ нкоторое время, но вдругъ вспомнилъ, что мое-то положеніе, въ сущности, вовсе не смшно. Я сидлъ одинъ въ дощаник, безъ шеста, безпомощно увлекаемый внизъ по теченію.

Я начиналъ серьезно негодовать на моего товарища за то, что онъ ступилъ въ рку и оставилъ меня на произволъ судьбы. Могъ бы, по крайней мр, оставить мн шестъ.

Я плылъ такимъ образомъ съ четверть мили и, наконецъ, замтилъ другой дощаникъ, стоявшій посреди рки, на которомъ сидли два старика-рыболова. Они увидли, что я плыву прямо на нихъ, и крикнули: чтобы я взялъ въ сторону.

— Но могу, — закричалъ я.

— Но попытайтесь же объхать насъ, — отвчали они.

Подплывъ ближе, я объяснилъ имъ, въ чемъ дло, тогда они поймали мой дощаникъ и дали мн шестъ. Я очень радъ, что они случились на моемъ пути.

Въ первый разъ я отправился плавать съ шестомъ въ компаніи трехъ другихъ парней, они взялись научить меня. Но мы не могли отправиться вмст, и я сказалъ, что пойду впередъ, найму дощаникъ и въ ожиданіи ихъ поупражняюсь немного.

Нанять дощаникъ мн не удалось, они вс уже были разобраны, и мн осталось только уссться на берегу и ждать моихъ друзей.

Вскор мое вниманіе было привлечено господиномъ, который плылъ на дощаник и, къ удивленію моему, былъ одтъ въ точно такое же пальто и шляпу, какъ у меня. Онъ, очевидно, былъ новичокъ въ этомъ дл, и его манера представляла много интереснаго. Вы никогда не могли сказать, что случится посл того, какъ онъ воткнетъ шестъ, да онъ и самъ не зналъ. То онъ упиралъ въ одну сторону, то въ другую, то вертлся вокругъ шеста. И всякій разъ результатъ, повидимому, одинаково раздражалъ его.

Вскор вся публика, бывшая на рк, заинтересовалась этимъ пловцомъ.

Тмъ временемъ подошли мои друзья, съ противоположной стороны рки, остановились на берегу и тоже стали смотрть на него. Онъ стоялъ къ нимъ спиною, и имъ видны была только его пальто и шляпу. Отсюда они тотчасъ заключили, что это я, ихъ любезный товарищъ, обрадовались до крайности и принялись безжалостно подшучивать надъ нимъ.

Сначала я не сообразилъ, въ чемъ дло, и подумалъ: ‘Какъ, однако, невжливо позволять себ такія шутки съ совершенно незнакомымъ человкомъ!’ Но въ ту же минуту понялъ, что они принимаютъ его за своего пріятеля, и спрятался за дерево.

О, какъ они потшались надъ этимъ молодымъ человкомъ! Добрыхъ пять минутъ они забавлялись на его счетъ, дразнили, осмивали, вышучивали его. Они повторяли вс ходячія остроты и даже придумали нсколько новыхъ. Они выкрикивали ему домашнія шуточки, извстныя только въ нашемъ кружк и совершенно непонятныя для посторонняго человка. Наконецъ, терпніе его лопнуло, онъ повернулся къ нимъ, и они увидли его лицо.

Я съ удовольствіемъ замтилъ, что въ нихъ сохранилось еще настолько порядочности, чтобы сконфузиться. Они объяснили ему, что приняли его за своего знакомаго. Они выразили надежду, что онъ не считаетъ ихъ способными оскорблять кого-либо, кром своихъ близкихъ друзей.

Конечно, то обстоятельство, что они приняли его за близкаго друга, вполн извиняло ихъ. Я помню, Гаррисъ разсказывалъ мн о происшествіи, которое случилось съ ними на купань въ Булони. Онъ плавалъ подл берега, какъ вдругъ чья-то рука схватила его за шею и погрузила въ воду. Онъ отчаянно отбивался, но человкъ, схватившій его, оказался настоящимъ Геркулесомъ, и вс его усилія оставались тщетными. Онъ уже готовился къ смерти и пытался направить свои мысли къ высокимъ предметамъ, когда незнакомецъ выпустилъ его.

Онъ всталъ на ноги и оглянулся на предполагаемаго убійцу. Убійца стоялъ рядомъ съ нимъ, заливаясь самымъ добродушиымь смхомъ, но, взглянувъ въ лицо Гаррису, отшатнулся, повидимому, ошалвъ.

— Простите, пожалуйста, — пробормоталъ онъ сконфуженно, — я принялъ васъ за своего друга.

Гаррисъ радовался, что не былъ родственникомъ этого господина, а то, пожалуй, тотъ бы совсмъ утопилъ его.

Плаваніе съ парусомъ тоже требуетъ практики и знанія, хотя мальчикомъ я не понималъ этого. Мн казалось, что, разъ поставленъ парусъ, лодка идетъ сама собою, какъ заведенная. Былъ у меня знакомый мальчикъ, который придерживался такихъ же взглядовъ, такъ что въ одинъ втреный день мы ршились испытать это удовольствіе. Мы отправились въ Ярмутъ и ршили предпринять небольшую поздку по Яр. Мы наняли парусную лодку подл моста и отправились.

— Погода-то втреная, — сказалъ намъ лодочникъ, — будете огибать луку, возьмите рифъ и держите подъ втромъ.

Мы сказали ‘хорошо’ и весело простились съ нимъ, спрашивая другъ у друга, что такое ‘держать подъ втромъ’ и гд мы найдемъ ‘рифъ’, и что съ нимъ длать, если найдемъ.

Мы плыли на веслахъ, пока не потеряли изъ вида города, а затмъ, когда передъ нами открылось широкое пространство воды, и втеръ забушевалъ, какъ ураганъ, мы почувствовали, что время поставить парусъ.

Гекторъ — такъ, помнится, звали моего товарища — продолжалъ грести, пока я развертывалъ парусъ. Это оказалось довольно хитрой задачей, однако, въ конц концовъ я справился съ ней. Тогда возникъ вопросъ, гд верхній конецъ паруса.

Руководимые естественнымъ инстинктомъ, мы приняли основаніе за верхушку и стали укрплять парусъ вверхъ ногами. Но прошло много времени, пока намъ удалось укрпить его хоть какимъ-нибудь способомъ. Повидимому, парусъ былъ того мннія, что мы устраиваемъ похороны и что я покойникъ, а онъ, парусъ, — саванъ.

Убдившись въ своей ошибк, онъ хлопнулъ меня рейкой по лбу и затмъ уже ршительно ничего не хотлъ длать.

— Намочи-ка его, — сказалъ Гекторъ, — сверни и помочи въ вод.

Онъ прибавилъ, что матросы на корабляхъ всегда мочатъ паруса, прежде чмъ развернуть ихъ. Итакъ, я помочилъ парусъ, но отъ этого дло пошло еще хуже. Не особенно пріятно, когда сухой парусъ хлопаетъ васъ по ногамъ и обертывается вокругъ васъ, но, когда онъ при этомъ еще мокрый, становится просто невыносимо.

Наконецъ, мы укрпили парусъ, — не совсмъ вверхъ ногами, скоре наискось.

Что лодка не перевернулась, я, просто, констатирую какъ фактъ. Почему она не перевернулась, ршительно не понимаю. Я часто думалъ объ этомъ потомъ, но никогда не могъ найти удовлетворительнаго объясненія.

Можетъ быть, это обстоятельство нужно приписать упрямству, которое свойственно всмъ вещамъ въ этомъ мір. Лодка могла прійти къ заключенію, судя по нашимъ аллюрамъ и хлопотамъ, что мы ршились предпринять самоубійство, и, съ своей стороны ршилась разочаровать насъ въ это утро. Вотъ единственное объясненіе, которое кажется мн вроятнымъ.

Лодка неслась по рк на протяженіи мили (съ тхъ поръ я не здилъ въ этомъ мст, да и не желаю здить). Потомъ, на поворот, накренилась такъ, что парусъ до половины погрузился въ воду. Потомъ какимъ-то чудомъ выпрямилась и врзалась въ полосу жидкой грязи.

Эта грязъ спасла насъ. Лодка въхала въ нее, да тутъ и застряла. Получивъ возможность двигаться по произволу — до тхъ поръ насъ трясло и швыряло, какъ горохъ въ мшк — мы кое-какъ оправились и отрзали парусъ.

Мы были удовлетворены вполн. Мы не желали начинать дла съ начала и доходить до излишествъ. Мы вполн насладились плаваніемъ подъ парусомъ, и теперь хотли плыть на веслахъ — собственно для разнообразія.

Мы взялись за весла и попытались выбраться съ отмели, но вскор сломали одно изъ веселъ. Тогда мы стали дйствовать осторожне, но проклятыя весла оказались никуда негодными, и второе сломалось такъ же, какъ и первое, оставивъ насъ въ самомъ безпомощномъ положеніи.

Передъ нами, ярдовъ на сто, простиралась грязная илистая отмель, за нами была вода. Оставалось одно: сидть и ждать, не явится ли кто-нибудь на выручку.

Погода была не такая, чтобы выманить на рку много публики, такъ что битыхъ три часа по близости отъ насъ не показалось ни единой души. Наконецъ, появился какой-то старый рыбакъ, который съ великимъ трудомъ вытащилъ насъ изъ ила, а затмъ мы съ позоромъ были приведены на буксир къ пристани.

Вознагражденіе этому человку, да сломанныя весла, да наше отсутствіе изъ дома въ теченіе четырехъ съ половиною часовъ лишили насъ карманныхъ денегъ на много недль. Зато мы пріобрли опытъ, а вдь извстно, что ради опыта не пожалешь никакихъ денегъ.

Глава XVI.
Ридингъ. — Насъ буксируетъ пароходикъ. — Несносное поведеніе маленькихъ лодокъ. — Какъ он мшаютъ пароходикамъ. — Джорджъ и Гаррисъ снова увиливаютъ отъ работы. — Довольно обыкновенная исторія. — Стретли и Горингъ.

Мы были въ виду Ридинга къ одиннадцати часамъ. Рка здсь иметъ грязный и мрачный видъ. Не замшкаешься въ окрестностяхъ этого города. Это — знаменитое старинное мстечко, памятное со временъ короля Этельреда, когда датчане приставали на своихъ ладьяхъ въ Кеннет и отправлялись изъ Ридинга грабить область Вессекса, здсь же Этельредъ съ своимъ братомъ Альфредомъ нанесъ имъ пораженіе, при чемъ Этельредъ молился, а Альфредъ дрался.

Поздне Ридингъ служилъ мстомъ, куда бжали изъ Лондона, когда тамъ становилось скверно. Парламентъ удалился въ Ридингъ, когда въ Лондон свирпствовала чума, а въ 1625 г. за нимъ послдовадъ судъ, скоро и весь дворъ собрался тамъ. Я думаю, лондонцы не прочь были заполучить иногда чуму, чтобы избавиться разомъ и отъ законниковъ и отъ парламента.

Во время парламентской войны Ридингъ былъ завоеванъ графомъ Эссексомъ, а четверть вка спустя принцъ Оранскій разбилъ здсь войско короля Іакова I.

Генрихъ I покоится въ Ридинг, въ Бенедиктинскомъ аббатств, имъ же выстроенномъ, развалины котораго сохранились до сихъ поръ. Въ томъ жо аббатств великій Джонъ Гонтъ женился на леди Бланк.

У Ридингскаго шлюза мы встртили паровой катеръ, принадлежащій моимъ знакомымъ, который принялъ насъ на буксиръ на разстояніи мили отъ Стретли. Пріятно плыть вверхъ по теченію на буксир у пароходика. Я самъ предпочитаю это гребл. Было бы еще лучше, если бъ проклятыя лодки не совались то и дло навстрчу пароходу и не заставляли его останавливаться или замедлять ходъ изъ опасенія потопить ихъ. Дйствительно, эти мелкія лодчонки страшно докучаютъ пароходикамъ, слдовало бы предпринять что-нибудь противъ этого.

Кром того, он страшно нахальны. Вы можете свистать имъ до того, что котелъ вотъ-вотъ разлетится вдребезги, а он и въ усъ себ не дуютъ. Я бы не прочь былъ утопить одну или дв изъ нихъ, чтобы дать имъ хорошій урокъ.

Повыше Ридинга рка снова хорошетъ. Желзная дорога нсколько портитъ ее у Тайльгерста, но отъ Мэнльдургэма до Стретли она великолпна. Немного выше Мэнльдургэма вы прозжаете мимо Гардвикъ-Гауза, гд Карлъ I игралъ въ крикетъ. Окрестности Пангбёрна, гд находится красивая маленькая гостиница ‘Лебедь’, должны бы быть такъ же знакомы завсегдатаямъ художественныхъ выставокъ, какъ и своимъ обитателямъ.

Пароходикъ моего друга оставилъ насъ у грота, и Гаррисъ намекнулъ, что не мшало бы мн приняться за весла. Это показалось мн въ высшей степени неосновательнымъ. Вдь мы ршили утромъ, что я буду вести лодку три мили вверхъ отъ Ридинга. Ну вотъ, мы были теперь на десять миль вверхъ отъ Ридинга. Не ясно ли, что теперь наступила ихъ очередь.

Однако, мн не удалось внушить Джорджу и Гаррису надлежащую точки зрнія на этотъ предметъ, и, не желая спорить, я взялся за весла. Не прогребъ я и минуты, какъ Джорджъ замтилъ въ вод что-то черное, и мы направились къ этому предмету. Когда мы подъхали, Джорджъ наклонился надъ нимъ и схватилъ его. Но въ ту же минуту отшатнулся съ крикомъ, поблднвъ, какъ полотно.

Передъ нами было мертвое тло женщины. Оно легко покачивалось на вод, лицо было пріятно и спокойно. Оно не отличалось красотой, было для этого слишкомъ худо, слишкомъ вытянуто и носило признаки преждевременнаго развитія, но все же это было миловидное, хорошее лицо, на которомъ лежала печать спокойствія, какую замчаешь иногда у больного посл того, какъ его страданія минуютъ.

Къ счастью для насъ, — мы бы вовсе не желали возиться съ судебнымъ слдователемъ — нсколько человкъ на берегу тоже видли тло и избавили насъ отъ всякихъ хлопотъ по этому предмету.

Впослдствіи я узналъ исторію этой женщины. Разумется, это была старая, вульгарная трагедія. Она любила и была обманута или сама обманулась. Во всякомъ случа она согршила — это случается иногда съ нкоторыми изъ насъ — и двери ея родныхъ и друзей, естественно возмущенныхъ и вознегодовавшихъ, закрылись передъ нею.

Оставшись одинокой, съ камнемъ позора на ше, она опускалась все ниже и ниже. Въ теченіе нкотораго времени она содержала себя и ребенка на двнадцать шиллинговъ въ недлю, которые доставляла ей двнадцатичасовая черная работа, уплачивая шесть шиллинговъ за ребенка, а на остальные шесть — поддерживая свое тло и душу.

Шесть шиллинговъ не могутъ поддержать тло и душу въ особенномъ согласіи. При такой слабой связи они всегда готовы разстаться, и вотъ, въ одинъ прекрасный день, горечь и томительная скука ея существованія ясне чмъ когда-либо встали передъ ея глазами, и насмшливый призракъ ужаснулъ ее. Она въ послдній разъ обратилась къ своимъ друзьямъ, но голосъ жалкой бродяги не могъ проникнуть сквозь глухую стну ихъ респектабельности, и вотъ она пришла къ своему ребенку, взяла его на руки, поцловала его тоскливымъ, вялымъ поцлуемъ и, не выразивъ никакихъ особенныхъ признаковъ волненія, ушла, сунувъ ему въ руку грошовую плитку шоколада, а на оставшіеся нсколько шиллинговъ взяла билетъ и отправилась въ Горингъ.

Кажется, худшія воспоминанія въ ея жизни были связаны съ лсистыми склонами и зелеными лугами Горинга, но у женщинъ странная привычка хвататься за ножъ, который убиваетъ ихъ, а можетъ быть, къ горечи и тоск примшивались у нея и свтлыя воспоминанія о блаженныхъ часахъ, проведенныхъ на тнистыхъ прогалинахъ, подъ высокими деревьями, опускающими почти до земли свои развсистыя втви.

Весь день бродила она по рощамъ, а подъ вечеръ, когда срыя сумерки развернули надъ ркой свой тусклый покровъ, она протянула руки къ молчаливой рк, видвшей ея горе и ея радость. И старая рка приняла ее въ свои нжныя объятія, прижала усталую голову къ своему лону и утолила ея скорбь.

Такъ согршила она во всемъ, — согршила въ жизни, согршила и въ смерти. Да поможетъ ей Богъ, и всмъ остальнымъ гршникамъ.

Горингъ на лвомъ берегу, и Стретли на правомъ — хорошія мстечки, гд пріятно провести день-другой. Мы хотли въ этотъ день добраться до Валлингфорда, но веселый, улыбающійся видъ рки соблазнилъ насъ остаться. Мы оставили лодку у моста и завтракали въ ‘Бык’, къ полному удовольствію Монморанси.

Говорятъ, что холмы, находящіеся по обоимъ берегамъ рки, когда-то соединялись, образуя барьеръ, нын прорванный Темзой. Выше Горинга разстилалось обширное озеро. Не знаю, насколько врно или ошибочно это утвержденіе, я просто упоминаю о немъ.

Стретли, какъ и большинство прибрежныхъ городовъ и деревень, старинное мстечко, извстное еще со временъ бриттовъ и саксовъ. Горингъ не такъ милъ, какъ Стретли, но въ своемъ род недуренъ, и находится по близости отъ желзной дороги, такъ что вамъ не трудно удрать, если вы не желаете заплатить по счету въ гостиниц.

Глава XVII.
День стирки. — Рыба и рыбаки. — Способъ уженія. — Совстливый удильщикъ. — Исторія съ форелью.

Мы провели въ Стретли два дня и попытались выстирать свое платье. Мы попытались сдлать это сами, въ рк, подъ руководствомъ Джорджа, и потерпли неудачу. Въ сущности, больше чмъ неудачу, потому что посл стирки мы выглядли хуже, чмъ до нея. Правда, наше платье до стирки было очень, очень грязно, но все-таки сносно: посл же стирки — рка между Ридингомъ и Генли оказалась гораздо чище, чмъ до того. Мы собрали и впитали въ свои платья всю грязь, находившуюся въ вод между Ридингомъ и Гентли.

Прачка въ Стретли заявила, что считаетъ себя въ прав потребовать съ насъ тройную плату.

Мы заплатили эту контрибуцію, не поморщившись.

Окрестности Горинга и Стретля — центръ рыбной ловли. Для рыбака тутъ раздолье. Рка изобилуетъ щуками, язями, плотвой, окунями и угрями, и вы можете сидть на берегу и удить ихъ цлый день.

Нкоторые такъ и длаютъ. Но имъ никогда не удается поймать что-нибудь. Вообще, я не знаю человка, которому бы удалось выудить въ Темз что-нибудь, кром пискарей и дохлыхъ кошекъ. Но это, конечно, иметъ мало общаго съ рыболовствомь! Путеводитель рыболова ничего не говоритъ о поимк рыбы. Въ немъ сказано только, что здсь ‘хорошее мсто для уженья’, и все, что я знаю объ этой мстности, заставляетъ меня подтвердить эти слова.

Врядъ ли во всемъ свт найдется мстечко, гд бы вы встртили больше рыбаковъ и могли бы удить столько времени. Иные прізжаютъ поудить на денекъ, другіе на мсяцъ, вы можете проудить хоть цлый годъ, результатъ получится одинаковый.

‘Спутникъ рыболова по Темз’ говоритъ: ‘тамъ попадаются также маленькія щуки и окуни’. Но это ошибка. Можетъ быть, тамъ и водятся шуки и окуни. Я даже наврное знаю, что водятся. Дйствительно, вы можете видть ихъ цлыми стаями, гуляя вдоль рки: они подплываютъ къ берегу, высовываются до половины изъ воды, развая ротъ, и ловятъ хлбныя крошки. Но сказать, что они ‘попадаются’ на удочку, на червяка, — нтъ, этого отъ нихъ не дождешься!

Я лично плохой рыболовъ. Одно время я усердно занимался этимъ дломъ, и достигъ, какъ мн казалось, хорошихъ результатовъ, но знатоки увряли, что я никогда не сдлаюсь настоящимъ рыболовомъ, и совтовали мн бросить это занятіе. Они увряли, что я ловко забрасываю удочку, что у меня есть способность къ уженью и совершенно достаточно природной склонности къ бездлью. Тмъ не мене, я не могу сдлаться рыболовомъ. Для этого у меня не хватаетъ воображенія.

По ихъ словамъ, я могу быть сноснымъ поэтомъ или репортеромъ или чмъ-нибудь въ этомъ род, но для того, чтобы удить рыбу на Темз, нужно боле игривое воображеніе, боле пылкая фантазія.

Нкоторые думаютъ, что для хорошаго рыболова достаточно простой способности лгать, не запинаясь и не красня, но это ошибка. Простое вранье не годится, къ нему способенъ самый зеленый новичокъ. Нужно изобртать подробности, прикрашивать разсказъ правдоподобными деталями, придавать ему характеръ строгой — почти до педантизма — правдивости: вотъ въ чемъ искусство опытнаго рыболова.

Всякій можетъ сказать: ‘О, вчера вечеромъ я поймалъ пятнадцать дюжинъ окуней’, или: ‘Въ послдній разъ я выудилъ плотицу въ 18 фунтовъ всомъ и въ три фута длиною отъ головы до хвоста’.

Но это слишкомъ элементарно, тутъ нтъ искусства, мастерства, которыя требуются для такого дла. Тутъ видна смлость, и только.

Нтъ, опытный рыболовъ презираетъ такую ложь. Его методъ самъ по себ требуетъ долгаго изученія.

Онъ входитъ въ залъ, не снимая шляпы, усаживается на самомъ удобномъ стул, закуриваетъ трубку и нкоторое время куритъ молча. Онъ предоставляетъ молодымъ людямъ болтать и хвастаться, а затмъ, пользуясь минутной паузой, вынимаетъ трубку изо рта и замчаетъ, выбивая пепелъ о каминную ршетку:

— Въ четвергъ вечеромъ былъ со мной такой случай, что и разсказывать охоты нтъ.

— О, почему же? — спрашиваютъ его.

— Да потому, что врядъ ли кто повритъ, — спокойно отвчаетъ старый рыбакъ, безъ малйшаго оттнка горечи въ голос, набиваетъ трубку и приказываетъ хозяину подать шотландскаго пива.

Наступаетъ молчаніе, никто не увренъ въ себ настолько, чтобы противорчить старому джентльмену. Между тмъ онъ продолжаетъ.

— Да, — говоритъ онъ задумчиво, — я бы и самъ не поврилъ, если бы кто-нибудь разсказалъ мн такую исторію, а между тмъ это фактъ. Я удилъ цлый день и не поймалъ буквально ничего, кром нсколькихъ дюжинъ плотицъ и десятковъ двухъ щукъ я хотлъ ужъ оставить это мсто, какъ вдругъ что-то сильно дернуло за лесу. Я подумалъ, опять какая-нибудь мелюзга, хотлъ вытащить удочку, и едва-едва удержалъ ее. Битыхъ полчаса, — полчаса, сэръ, я провозился съ этой рыбой и каждую минуту ждалъ, что вотъ—вотъ леса лопнетъ. Наконецъ, вытащилъ — кого бы вы думали? Осетра… пудоваго осетра… вытащилъ на удочк, сэръ! Удивляетесь? Да, тутъ есть чему дивиться… Еще кружку, хозяинъ.

Затмъ онъ разсказываетъ объ изумленіи всхъ, видвшихъ его удачу, и о томъ, что сказала его жена, когда онъ вернулся домой, и о томъ, что замтилъ по этому поводу Джо Биггльсъ.

Я спросилъ однажды у хозяина гостиницы, неужели не оскорбляютъ его слухъ разсказы старыхъ рыболововъ, и онъ отвчалъ, мн:

— О, нтъ, теперь нтъ, сэръ! Въ первое время я конфузился, но теперь мы, то-есть я и моя хозяйка, слушаемъ ихъ по цлымъ днямъ совершенно равнодушно. Привычка, сэръ, привычка!

Я зналъ одного молодого человка, очень добросовстнаго малаго, который, занявшись уженьемъ, ршилъ привирать не боле какъ на 25%.

— Если я поймаю сорокъ штукъ, — объяснялъ онъ, — я буду говорить, что поймалъ пятьдесятъ, и такъ дале. Но больше этого я не стану лгать: нехорошо!

Но двадцать пять процентовъ лжи оказались недостаточными. Онъ не могъ ничего съ ними подлать. Наибольшій уловъ въ теченіе дня, который достался однажды на его долю, составлялъ три штуки, а вдь не можете же вы прибавитъ 25% на три, по крайней мр, когда рчь идетъ о рыбахъ.

Итакъ, онъ увеличилъ проценты лганья до 33¹/₂%, но и это оказалось неудобнымъ, когда уловъ состоялъ изъ одной или двухъ рыбинъ. Итакъ, чтобы упростить дло, онъ ршилъ удвоивать число.

Онъ выдерживалъ характеръ въ теченіе двухъ мсяцевъ, но, наконецъ, не выдержалъ. Никто не врилъ ему, когда онъ говорилъ, что только удвоилъ число, а въ то же время его скромность ставила его въ невыгодное положеніе сравнительно съ другими удильщиками. Когда ему случалось поймать три маленькія рыбки и разсказывать затмъ, что изловилъ полдюжины, ему просто обидно было слушать другого рыбака, поймавшаго всего-на-всего одну штуку, но сдлавшаго изъ нея дв дюжины.

Тогда, во здравомъ обсужденіи, онъ далъ себ слово, — и свято исполнялъ его съ тхъ поръ — считать каждую рыбу за десятокъ и начинать всегда съ десятка. Напримръ, не поймавъ ни одной рыбы, онъ говорилъ, что поймалъ десять штукъ: при такой систем вы никогда не можете поймать мене десятка, это ея основа. Поймавъ дв рыбки, онъ говорилъ, что поймалъ тридцать, три — сорокъ и т. д.

Система, какъ видите, очень практичная и простая, поздне были толки о томъ, чтобы ввести ее въ общее употребленіе среди удильщиковъ. Года два тому назадъ комитетъ ассоціаціи удильщиковъ на Темз рекомендовалъ ее своимъ сочленамъ, но нкоторые изъ старыхъ членовъ воспротивились этому. Они находили, что основное число нужно удвоить и каждую рыбу считать за два десятка.

Если вамъ случится быть на рк и не жаль будетъ потратить даромъ вечеръ, зайдите въ маленькую деревенскую гостиницу и сядьте въ общей комнат. Вы, наврно, встртите тамъ двухъ-трехъ опытныхъ рыбаковъ, которые въ полчаса разскажутъ достаточно рыболовныхъ исторій, чтобы испортить вамъ пищевареніе на мсяцъ.

Джорджъ и я (я не знаю, что сдлалось съ Гаррисомъ, онъ пошелъ постричься, потомъ вернулся и ровно сорокъ минутъ чистилъ себ сапоги, съ тхъ поръ мы его не видали)… Джорджъ и я да собака отправились въ Валлингфордъ, а по возвращеніи зашли въ прибрежную гостиницу, ради отдыха и всего прочаго.

Тутъ мы застали, какого-то пожилого субъекта съ длинной глиняной трубкой во рту, и естественно разговорились.

Онъ сообщилъ намъ, что сегодня прекрасная погода, а мы сказали ему, что вчера была прекрасная погода, а затмъ мы общимъ хоромъ выразили надежду, что завтра будетъ прекрасная погода. Джорджъ прибавилъ, что урожай, повидимому, будетъ отличный.

Посл этого выяснилось, что мы прізжіе и узжаемъ завтра утромъ.

Затмъ наступила пауза, въ теченіе которой наши взоры блуждали по комнат. Наконецъ, они остановились на запыленной стеклянной витрин, стоявшей высоко надъ каминомъ. Въ витрин заключалась форель. Это рыбина крайне зантересовала меня, я не видалъ никогда такой странной форели. Съ перваго взгляда я принялъ ее за треску.

— Что, — сказалъ пожилой джентльменъ, слдя за направленіемъ моего взгляда, — какова штучка, а?

— Необычайная, — пробормоталъ я, а Джорджъ спросилъ, сколько она всила.

— Восемнадцать съ половиной фунтовъ, — сказалъ нашъ пріятель, вставая и снимая со стны пальто. — Да, — продолжалъ онъ, — я поймалъ ее шестнадцать лтъ тому назадъ. Поймалъ подъ мостомъ на пискаря. Мн сказали, что ее видли въ рк, и я объявилъ, что изловлю ее, и изловилъ. Врядъ ли вамъ часто случалось видть такую рыбку! Покойной ночи, джентльмены, покойной ночи!

Съ этими словами онъ ушелъ, а мы остались.

Посл этого мы не могли отвести глазъ отъ рыбы. Дйствительно, рыбина была громадная. Мы еще смотрли на нее, когда въ комнату вошелъ какой-то носильщикъ, съ кружкой пива въ рукахъ, и тоже взглянулъ на рыбу.

— Крупная штучка, — сказалъ Джорджъ, обращаясь къ нему.

— Ваша правда, сэръ, — отвчалъ носильщикъ и прибавилъ, опорожнивъ кружку, — можетъ быть, вы были здсь, сэръ, когда эта рыба была поймана?

— Нтъ, — отвчали мы, — мы прізжіе.

— А, — сказалъ онъ, — тогда, конечно, вы не могли этого видть. Я поймалъ ее пять лтъ тому назадъ.

— О, такъ это вы поймали ее? — замтилъ я.

— Да, сэръ, — отвчалъ этотъ остроумный малый. — Поймалъ однажды въ пятницу, у самыхъ шлюзовъ, и, что всего замчательне, поймалъ на муху. Я ловилъ щукъ, совсмъ не разсчитывалъ на форель, и это чудовище чуть не утащило меня въ воду. Въ ней оказалось двадцать шесть фунтовъ всу. Покойной ночи, джентльмены, покойной ночи!

Пять минутъ спустя явился третій поститель и разсказалъ намъ, какъ онъ поймалъ эту рыбину рано утромъ, на уклейку, а затмъ явился тупоумный на видъ и надутый джентльменъ среднихъ лтъ и услся у окна.

Сначала мы вс молчали, но, наконецъ, Джорджъ обратился къ нему и сказалъ:

— Прошу извинить, надюсь, вы не взыщите, если мы, прізжіе, попросимъ разсказать намъ, какъ вы поймали эту форель.

— Кто вамъ сказалъ, что я поймалъ эту форель? — возразилъ онъ съ удивленіемъ.

Мы отвчали, что никто намъ не говорилъ этого, но намъ почему-то показалось, что поймалъ именно онъ.

— Да, это замчательно, въ высшей степени замчательно, — отвчалъ тупоумнаго вида незнакомецъ — представьте, вдь вы угадали. Да, я поймалъ ее. Но какъ вы могли догадаться? Это замчательно.

Затмъ онъ разсказалъ намъ, какъ ему пришлось полчаса возиться съ этой рыбиной и какъ она сломала его удочку. Онъ тщательно взвсилъ ее, оказалось — тридцать четыре фунта.

Ушелъ и онъ, и къ намъ явился хозяинъ. Мы пересказали ему вс эти исторіи о поимк форели, и онъ отъ души, хохоталъ.

— Такъ Джимъ Бэтсъ, Джо Муггльсъ, мистеръ Джонсъ и старикашка Билли Маундерсъ поймали эту рыбу! Ха, ха, ха… вотъ чудесная выдумка! — говорилъ старый добрякъ, заливаясь смхомъ. — Такъ бы они и отдали ее ‘мн’, въ ‘мою’ гостиную, если бы изловили! Ха, ха, ха!

Затмъ онъ разсказалъ намъ, какъ было дло. Въ дйствительности, онъ поймалъ ее самъ много лтъ тому назадъ, когда былъ еще мальчишкой. Поймалъ безь всякихъ ухищреній, просто благодаря необычайному счастью, которое всегда выпадаетъ на долю школьниковъ, когда имъ случится удрать изъ школы, чтобы половить рыбы на шнурокъ, привязанный къ палк.

Когда онъ принесъ домой эту рыбину, она избавила его отъ наказанія за отлучку, и даже учитель сказалъ, что эта штука стоитъ тройного правила.

Въ эту минуту хозяина зачмъ-то вызвали, и мы съ Джорджемъ снова уставились на рыбу.

Поистин это была удивительная форель. Чмъ больше мы вглядывались въ нее, тмъ сильне она поражала насъ.

Наконецъ, Джорджъ вскарабкался на спинку стула, чтобы разсмотрть ее поближе.

Стулъ выскользнулъ изъ-подъ его ногъ, Джорджъ инстинктивно ухватился за витрину, она грохнулась на полъ, а Джорджъ вмст со стуломъ на нее.

— Надюсь, вы не повредили рыбы! — воскликнулъ я, подбгая къ нему.

— Надюсь, что нтъ, — отвчалъ Джорджъ, вставая.

Но онъ повредилъ ее. Форель разлетлась на тысячу кусковъ, — я говорю на тысячу, но можетъ быть и на девятьсотъ. Я не считалъ ихъ.

Намъ казалось крайне страннымъ и необычайнымъ, что набитая форель разлетлась на куски.

Оно и было бы странно и необычайно, если бы эта форель дйствительно была набитая, но этого-то и не было.

Форель была гипсовая!

Глава XVIII.
Шлюзы. — Джорджъ и я снимаемся. — Валлингфордъ. — Дорчестеръ. — Абингдонъ. — Семейный человкъ. — Удобное мсто, чтобы утопиться. — Деморализующее вліяніе рчного воздуха.

Мы оставили Стретли рано утромъ, добрались до Кульгема и тамъ переночевали въ лодк.

Между Стретли и Валлингфордомъ рка не особенно интересна. Начиная отъ Клива, вы на протяженіи шести съ половиной миль не встрчаете ни одного шлюза. Кажется, это самый длинный промежутокъ безъ шлюзовъ выше Теддингтона, Оксфородскій клубъ пользуется имъ для испытанія большихъ лодокъ.

Но если это отсутствіе шлюзовъ радуетъ профессіональнаго гребца, то диллетанту оно врядъ ли доставитъ удовольствіе.

Я, съ своей стороны, люблю шлюзы. Они такъ пріятно нарушаютъ однообразіе гребли. Я люблю сидть въ лодк и медленно подниматься изъ холодной глубины къ новымъ видамъ и картинамъ, или опускаться куда-то въ преисподнюю и ждать, пока не заскрипятъ ворота и снопъ свта не ворвется въ вашу темницу и улыбающаяся рка снова приметъ въ свои объятія вашу лодку.

Вообще шлюзы — живописныя и веселыя мстечки. Вы можете поболтать съ рослымъ добродушнымъ сторожемъ или его веселой женой, или сроглазой дочкой. Встрчаете другихъ пловцовъ и обмниваетесь съ ними шуточками. Не будь шлюзовъ, Темза потеряла бы свой праздничный видъ. Шлюзы напомнили мн о приключеніи, которое пришлось испытать мн и Джорджу въ одно лтнее утро у Гамптонъ-Корта.

День былъ чудесный, въ шлюзахъ столпилось множество лодокъ, и, какъ это часто случается на рк, какой-то фотографъ вздумалъ снять со всхъ насъ фотографію.

Сначала я не замтилъ этого и потому былъ крайне удивленъ, увидивъ, что Джорджъ быстро отряхнулъ свои брюки, взъерошилъ волосы, надвинулъ шапку на бекрень самымъ залихватскимъ манеромъ и затмъ, съ выраженіемъ нжной грусти, услся въ небрежной поз, стараясь спрятать ноги.

Предполагая, что онъ увидлъ какую-нибудь знакомую барышню, я оглянулся. Вс, кто былъ въ шлюз, внезапно точно одеревенли. Вс стояли или сидли въ самыхъ причудливыхъ и курьезныхъ позахъ, какъ мн случалось видть только на японскихъ верахъ. Вс барышни улыбались. О, какъ умильно он смотрли! А молодые люди хмурились и принимали надменныя и благородныя позы.

И вдругъ я увидлъ, въ чемъ дло, и испугался, что не успю приготовиться. Наша лодка находилась впереди всхъ, и я считалъ нелюбезнымъ съ своей стороны испортить фотографію.

Итакъ, я быстро оглянулся и услся на носу, облокотившись въ небрежной граціей на бортъ, въ поз, обнаружившей ловкость и силу. Я спустилъ прядь волосъ на лобъ и принялъ выраженіе мечтательное, съ легкимъ оттнкомъ ироніи, которая, говорятъ, очень идетъ къ моей физіономіи.

Такъ мы сидли въ ожиданіи ршительнаго момента, какъ вдругъ я услышалъ чей-то голосъ:

— Эй, взгляните на вашъ носъ!

Я не могъ оглянуться, чтобы узнать, въ чемъ дло и на чей носъ нужно смотрть. Я искоса взглянулъ на носъ Джорджа. Онъ былъ въ порядк, по крайней мр, я ничего особеннаго не замтилъ, я опустилъ глаза, стараясь осмотрть собственный носъ: тоже ничего экстраординарнаго не оказалось.

— Взгляните же на вашъ носъ, разиня! — заоралъ тотъ же голосъ.

Въ ту же минуту еще кто-то крикнулъ:

— Вытащите вашъ носъ, живе! Вы, двое съ собакой!

Ни я, ни Джорджъ не ршились повернуть головы. Фотографъ установилъ свой инструментъ и долженъ былъ сейчасъ приступить къ съемк. Зачмъ они кричатъ? Какое имъ дло до нашихъ носовъ? И откуда вытащить эти носы?

Но тутъ заоралъ весь шлюзъ и чей-то голосъ покрылъ вс остальные:

— Да оглянитесь же на лодку, вы, въ красной и блой шапк! Скоре, не то придется снимать разв ваши трупы!

Мы оглянулись и увидли, что носъ нашей лодки завязъ между бревнами шлюза, тогда какъ прибывающая вода грозила захлестнуть и перевернуть лодку. Еще минута, и мы бы опрокинулись. Быстре молніи схватили мы весла, изо всхъ силъ уперлись въ шлюзъ, освободили лодку и покатились вверхъ тормашками на дно.

Не въ изящномъ же вид вышли мы на фотографіи. Надо же было фотографу пустить въ ходъ свою проклятую машину въ тотъ самый моментъ, когда мы лежали навзничь, не понимая, гд мы и что съ нами, а дв пары нашихъ ногъ безпомощно болтались въ воздух.

Ноги эти были безспорно главнымъ объектомъ фотографіи. Почти ничего остального не было видно. Наши ноги заняли весь передній планъ. Виднлись правда изъ-за нихъ другія лодки и обрывки ландшафта, но все это выглядло такъ мизерно въ сравненіи съ нашими ногами, что остальная публика сконфузилась и отказалась отъ фотографій.

Владлецъ парового катера, заказавшій шесть снимковъ, отказался отъ нихъ, когда увидлъ негативъ. Онъ прибавилъ, что возьметъ ихъ, если кто-нибудь укажетъ ему на фотографіи катеръ. Но никто не могъ ему указать. Пароходикъ скрывался гд-то за правой ногой Джорджа.

Вообще пренепріятная вышла исторія. Фотографъ требовалъ, чтобы мы взяли по дюжин снимковъ, такъ какъ девять десятыхъ фотографіи было занято нами. Но мы отказались, заявивъ, что вовсе не просили его снимать насъ вверхъ ногами.

Валлингфордъ — въ шести миляхъ отъ Стретли, это очень старинный городъ, игравшій немаловажную роль въ исторіи Англіи. Во времена бриттовъ онъ представлялъ группу мазанокъ, но римляне выгнали коренное населеніе и на мсто земляного вала соорудили укрпленія, остатки которыхъ уцлли и понын. Старики умли строить!

Но, пощадивъ римскія постройки, время уничтожило самихъ римлянъ. Ихъ смнили саксы и гордые датчане, а затмъ явились норманны.

Во времена Парламентской войны Валлингфордъ былъ хорошо укрпленнымъ городомъ и выдержалъ продолжительную осаду со стороны Фэрфакса. Онъ палъ, наконецъ, и стны его были разрушены.

Между Валлингфордомъ и Дорчестеромъ берега становятся боле холмистыми, разнообразными и живописными. Дорчестеръ расположенъ въ полумил отъ рки. До него можно добраться по Тэму, на небольшой лодк, но всего лучше выйти на берегъ у Дэйскаго шлюза и пройти пшкомъ черезъ поля.

Дорчестеръ — восхитительное странное мстечко, погруженное въ дремоту и безмолвіе.

Какъ Валлингфордъ, Дорчестеръ былъ въ старыя времена городомъ и назывался ‘Caer Doren’ (городъ у воды).

Поздне римляне устроили здсь укрпленіе, остатки котораго сохранились въ вид низенькихъ валовъ. Въ эпоху саксовъ онъ былъ столицей Вессекса. Онъ очень старъ и былъ когда-то великъ и славенъ. Теперь онъ лежитъ въ сторон отъ шумнаго міра и дремлетъ.

У Клифтонъ-Гамидена, удивительно милой старинной деревушки, утопающей въ цвтахъ, вы можете любоваться прекраснымъ ландшафтомъ. Если вамъ случиться ночевать въ Клифтон, остановитесь въ ‘Ячменномъ Сноп’. Это самая курьезная старомодная гостиница на Темз. Она находится но правую руку отъ моста, въ сторон отъ деревни. Съ своей остроконечной кровлей и ршетчатыми окнами, она иметъ видъ исторической книги, а внутреннее убранство еще боле пахнетъ древностью.

Для героини современной новеллы эта гостиница не годится. Героиня современной новеллы всегда ‘высока и стройна, какъ богиня’ и ‘выпрямившись во весь ростъ, гордо откидываетъ голову’. Въ ‘Ячменномъ Сноп’ она бы всякій разъ стукалась головой о потолокъ при такой продлк.

Для пьянаго это тоже не подходящее мсто. Тутъ онъ натыкался бы на самыя неожиданныя лсенки и ступеньки, а забраться въ свою спальню, или, ужъ забравшись туда, отыскать постель, было бы для него ршительно невозможно.

На слдующее утро мы встали пораньше, такъ какъ хотли къ обду попасть въ Оксфордъ. Удивительно рано встаешь во время экскурсіи. Какъ-то совсмъ не хочется ‘подремать еще пять минутъ’, когда лежишь не въ кровати, а на дн лодки, завернувшись въ пледъ и подложивъ подъ голову чемоданъ. Мы позавтракали и выхали изъ Клифтона въ половин восьмого.

Между Клифтономъ и Кольгемомъ берега становятся плоскими, однообразными и неинтересными, но за Кольгемскимъ шлюзомъ — самымъ холоднымъ и глубокимъ шлюзомъ на рк — ландшафтъ принимаетъ боле привтливый характеръ.

Въ Абингдон рка перескаетъ улицы. Абингдонъ — типичный провинціальный городъ, спокойный, чистенькій, весьма респектабельный и нестерпимо скучный. Онъ гордится своей древностью, но, сомнительно, можно ли его сравнивать въ этомъ отношеніи съ Валлингфордомъ и Дорчестеромъ. Въ немъ стояло когда-то знаменитое аббатство, на развалинахъ котораго устроена теперь пивоварня.

Въ церкви св. Николая въ Абингдон имется памятникъ Джону Блакуоллю и жен его Джэнъ, которые, проживъ счастливо въ брак, скончались оба въ одинъ и тотъ же день, 21-го августа 1625 г., а въ церкви св. Елены записано, что В. Ли, умершій въ 1637 г., ‘породилъ отъ чреслъ своихъ двсти безъ трехъ отпрысковъ’. Другими словами, семейство мистера В. Ли состояло изъ ста девяносто семи душъ. Мистеръ В. Ли, пять разъ состоявшій въ должности мэра Абингдона, былъ, безъ сомннія, благодтелемъ своего потомства, но я надюсь, что въ нашемъ и безъ того многолюдномъ XIX вк у него не найдется много подражателей.

Между Абингдономъ и Ненгэмомъ мсто хорошее. Ненгэмскій паркъ стоитъ постить. Входъ свободенъ по вторникамъ и четвергамъ. Въ дом много картинъ и рдкостей, а паркъ очень красивъ.

Прудъ неподалеку отъ шлюза — превосходное мсто для того, кто желаетъ утопиться. Тутъ чрезвычайно сильное подводное теченіе, и разъ вы въ него попадете, утонете какъ нельзя лучше. Двое утонули здсь во время купанья, на томъ мст поставленъ обелискъ. Со ступеней его очень удобно бросаться въ воду, что и длаютъ обыкновенно молодые люди, желающіе испытать, дйствительно ли это мсто такъ опасно.

Иффлейскій шлюзъ, на разстояніи мили отъ Оксфорда, — приманка живописцевъ, любящихъ воду. Правду сказать, въ дйствительности онъ иметъ гораздо худшій видъ, чмъ на картинахъ. Я вообще замчалъ, что на картинахъ все въ этомъ мір кажется нарядне.

Мы миновали Иффлейскій шлюзъ въ половин перваго, а затмъ привели въ порядокъ лодку, уложили вещи и пустились къ Оксфорду.

Между Иффлейскимъ шлюзомъ и Оксфордомъ самое трудное мсто для плаванья. Нужно побывать тамъ, чтобы убдиться въ этомъ. Сколько разъ мн приходилось плавать въ этомъ мст, и всегда повторялась одна и та же исторія. Человкъ, который суметъ проплыть изъ Оксфорда въ Иффлей по прямому направленію, не сбиваясь въ стороны, могъ бы прожить подъ одной кровлей съ женой, тещей, старшей сестрой и старой служанкой, поступившей въ его семью, когда онъ былъ еще ребенкомъ.

Сначала теченіе относитъ васъ къ правому берегу, потомъ къ лвому, потомъ въ середину, тамъ повернетъ раза три вашу лодку и помчитъ ее назадъ, все время наровя натолкнуть на барку.

Вслдствіе этого мы, разумется, не разъ сталкивались съ другими лодками, а другія лодки съ нашей, при чемъ, какъ водится, обмнялись крпкими словцами.

Не знаю почему, на рк вс длаются ужасно раздражительными. Маленькія недоразумнія, которыя на суш проходятъ совершенно безслдно, способны довести васъ до изступленія на вод. Когда Гаррисъ или Джорджъ дурачатся на суш, я снисходительно улыбаюсь, когда же они вздумаютъ подурачиться на рк, ругаюсь на чемъ свтъ стоитъ.

Самые кроткіе люди на суш становятся грубыми и кровожадными въ лодк. Случилось мн какъ-то плыть съ одной молодой лэди. Эта особа — самое кроткое и милое созданіе, какое только можно себ представить, но тутъ просто страшно было ее слушать.

— Какой увалень, — восклицала она, когда какой-нибудь злополучный гребецъ не кстати попадался ей навстрчу, — не видитъ онъ, что ли, куда плыветъ.

Или:

— Ахъ, эта мерзкая тряпица, — говорила она съ негодованіемъ, когда парусъ не слушался, и дергала его самымъ безжалостнымъ образомъ.

А между тмъ, какъ я уже сказалъ, на суш она отличалась кротостью и любезностью.

Рчной воздухъ оказываетъ деморализующе вліяніе на характеръ человка, и потому-то, вроятно, лодочники нердко ссорятся и прибгаютъ къ выраженіямъ, въ которыхъ, безъ сомннія, сами раскаиваются въ спокойныя минуты.

Глава XIX.
Оксфордъ. — Представленіе Монморанси о ра. — Удобства и невзгоды наемной лодки. — ‘Гордость Темзы’. — Погода мняется. — Рка при различной обстановк. — Невеселый вечеръ. — Стремленіе къ недостижимому. — Веселый разговоръ. — Джорджъ играетъ. — Плачевная мелодія. — Еще ненастный день. — Бгство. — Ужинъ и тостъ.

Мы пріятно провели два дня въ Оксфорд. Въ этомъ город множество собакъ. Въ первый день Монморанси имлъ одиннадцать схватокъ, во второй — четырнадцать и, очевидно, воображалъ себя въ раю.

Люди, отъ природы слишкомъ слабые или слишкомъ лнивые — чтобы плыть противъ теченія, нанимаютъ лодку въ Оксфорд и отправляются внизъ. Но люди энергичные предпочитаютъ поздку вверхъ по рк. Не всегда хорошо плыть по теченію. То ли дло итти напроломъ и пролагать себ дорогу, несмотря на сопротивленіе. По крайней мр, я всегда чувствую удовольствіе при такомъ плаваньи, когда Гаррисъ и Джорджъ гребутъ, а я правлю рулемъ.

Тому, кто предпочитаетъ отправляться изъ Оксфорда, я бы посовтовалъ обзавестись собственной лодкой, если, конечно, онъ не можетъ подтибрить чужую и улизнуть благополучно. Лодки, которыя сдаются въ наемъ на Темз выше Марло, вообще говоря, хорошія лодки. Он пропускаютъ немного воды, и если управлять ими осторожно, не разобьются и не потонутъ. Въ нихъ есть мсто для гребцовъ и все, или почти все необходимое для того, чтобы грести и править.

Но он некрасивы. Лодка, которую вы наймете выше Марло, не такова, чтобы въ ней можно было задать форсу. Напротивъ, она живо собьетъ форсъ со всякаго. Это ея главное и, можетъ быть, даже единственное достоинство.

Человкъ, нанявшій лодку у верховья рки, скроменъ и любитъ уединеніе. Онъ держится берега, подъ деревьями, и путешествуетъ рано утромъ или поздно вечеромъ, когда на рк мало народу.

Мн случилось однажды съ компаніей пріятелей нанять лодку у верховья рки. Никому изъ насъ не случалось длать этого раньше, и мы даже не знали, что это за лодки.

Мы написали, чтобы для насъ была оставлена четырехвесельная лодка, и когда мы явились на мсто съ поклажей и назвали свои имена, хозяинъ сказалъ:

— А, да, вы писали насчетъ четырехвесельной лодки. Лодка готова. Джимъ, приведи-ка ‘Гордость Темзы’.

Мальчуганъ, къ которому онъ обратился, исчезъ и нсколько минутъ спустя явился съ какой-то допотопной посудиной, имвшей такой видъ, будто ее недавно вырыли изъ земли и при томъ оченъ неосторожно, такъ что сильно повредили.

При первомъ же взгляд на эту штуку я ршилъ, что это какая-то римская древность, какая именно, я не могъ ршить, можетъ быть, гробъ.

По сосдству съ Темзой находятъ много римскихъ древностей, такъ что мое предположеніе казалось мн очень основательнымъ, но серьезный молодой человкъ изъ нашей компаніи, занимавшійся отчасти геологіей, разбилъ въ пухъ и прахъ мою теорію и сказалъ, что самый ограниченный человкъ (повидимому, онъ не могъ, къ своему крайнему сожалнію, включить меня даже въ эту категорію) пойметъ, что эта штука — остатокъ ископаемаго кита, при этомъ онъ указалъ различные признаки, доказывавшіе, что ископаемое относится къ доледниковой эпох.

Чтобы разршить споръ, мы позвали мальчика. Мы сказали ему, чтобы онъ не боялся и говорилъ всю правду: что это за ископаемое, допотопный китъ или древне-римскій гробъ?

Мальчикъ отвчалъ, что это ‘Гордость Темзы’.

Мы нашли этотъ отвтъ очень остроумнымъ, и одинъ изъ насъ даже сунулъ мальчишк два пенса за находчивость, но когда онъ вздумалъ настаивать, мы нашли шутку слишкомъ длинной и, наконецъ, разсердились.

— Будетъ, будетъ, мальчикъ! — оборвалъ его нашъ капитанъ, — довольно чепухи. Отнеси это корыто своей матери и дай намъ лодку.

Тогда явился самъ хозяинъ и уврялъ насъ честнымъ словомъ, какъ дловой человкъ, что это дйствительно лодка, четырехвесельная лодка, приготовленная по нашему заказу.

Мы принялись ворчать. Мы замтили, что онъ могъ бы, по крайней мр, ее выкрасить или осмолить, вообще сдлать что-нибудь, чтобы привести ее въ боле благообразный видъ, но онъ не видлъ въ ней никакихъ недостатковъ.

Мало того, онъ обидлся. Онъ сказалъ, что это лучшая изъ его лодокъ, и что онъ не ожидалъ отъ насъ такой неблагодарности.

Онъ сказалъ, что ‘Гордость Темзы’ прослужила на его памяти въ этомъ вид сорокъ лтъ, и что никто до сихъ поръ на нее не жаловался, мы — первые.

Мы не стали спорить.

Мы связали лодку веревками, купили обои и заклеили самыя крупныя щели, помолились и услись въ лодку.

Съ насъ содрали тридцать пять шиллинговъ за шесть дней, а такую посудину мы могли бы купить за четыре съ половиной на любой распродаж стараго лса.

На третій день погода перемнилась, — я говорю о нашемъ теперешнемъ плаваніи, — и мы пустились изъ Оксфорда въ обратный путь въ отчаянное ненастье.

Когда солнечные лучи искрятся на легкихъ волнахъ, золотятъ сдые стволы прибрежныхъ буковъ, прокрадываются въ тнь прохладныхъ лсныхъ тропинокъ, горятъ брилліантами въ брызгахъ отъ мельничныхъ колесъ, посылаютъ поцлуи водянымъ лиліямъ, соперничающимъ близной съ пною у плотинъ, серебрятся на заросшихъ мохомъ стнахъ и оградахъ, обливаютъ свтомъ каждый городишко, каждую лужайку, каждую прогалину, придавая всему веселый, радостный видъ, — тогда вы плывете въ волшебномъ царств.

Но когда мороситъ дождь, и капли его падаютъ въ тусклыя свинцовыя волны съ жалобнымъ звукомъ, напоминающимъ тихій плачъ женщины гд-нибудь въ темной комнат, когда мрачные, безмолвные лса, закутавшись въ сдой туманъ, возвышаются на берегу, точно духи, молчаливые духи съ полными упрека глазами, призраки дурныхъ длъ, тни забытыхъ друзей, — тогда это заколдованная рка въ царств скорби.

Солнечный свтъ — жизненная сила природы. Безъ него мать-земля глядитъ на насъ такимъ мрачнымъ, мертвеннымъ взоромъ. Тогда намъ тяжело оставаться съ ней наедин, она точно не знаетъ насъ и не заботится о насъ. Она подобна вдовиц, потерявшей горячо любимаго супруга, напрасно дти цлуютъ ей руки и стараются заглянуть ей въ глаза, имъ не удается вызвать улыбку на ея уста.

Весь день мы гребли въ дождь, и что это за работа была! Никакого удовольствія, одно огорченіе! Сначала мы длали видъ, что ненастье насъ радуетъ. Мы говорили, что это все-таки перемна и что пріятно видть рку при всякой обстановк. Мы увряли, будто никто изъ насъ не ожидалъ, что погода все время будетъ хорошая, да никто и не желалъ этого. Мы доказывали другъ другу, что природа прекрасна, даже когда плачетъ.

Гаррисъ и я положительно приходили въ восторгъ по этому поводу. Мы даже спли псню о цыган и о томъ, какъ чудесно ему живется на вольномъ воздух, съ головой, открытой для солнца и для бури, для всякаго порыва втра, и какъ онъ радуется дождю, и какъ полезенъ для него дождь, и какъ онъ смется надъ тми, кто не понимаетъ прелести дождя.

Но Джорджъ смотрлъ на дло боле трезвыми глазами и развернулъ зонтикъ.

Посл завтрака парусину мы натянули, оставивъ свободное мстечко на носу, чтобы выползать и осматриваться въ случа надобности. Такъ мы проплыли девять миль и остановились на ночлегъ немного ниже Дэйскаго шлюза.

По правд сказать, вечеръ былъ не особенно веселый. Дождь моросилъ съ спокойной настойчивостью. Все въ лодк промокло и отсырло. Ужинъ былъ неудачный. Холодный пирогъ съ телятиной не особенно привлекателенъ, когда вы не голодны. Я мечталъ о котлетк, Гаррисъ пробормоталъ что-то насчетъ камбалы подъ блымъ соусомъ и отдалъ остатки своей порціи Монморанси, который отказался отъ этого блюда и съ обиженнымъ видомъ всталъ и ушелъ на другой конецъ лодки.

Джорджъ просилъ насъ не говорить о другихъ блюдахъ, по крайней мр, пока онъ не кончитъ холодной говядины безъ горчицы.

Посл ужина мы услись играть въ карты. Мы играли полчаса, при чемъ Джорджъ выигралъ четыре пенса — Джорджъ всегда счастливъ въ картахъ, — а Гаррисъ и я проиграли ровно по два пенса каждый.

Тогда мы ршили прекратить игру. Гаррисъ замтилъ, что это очень нездоровое возбужденіе, особенно если его тянуть долго. Джорджъ предлагалъ дать намъ реваншъ, но мы съ Гаррисомъ ршили, что не слдуетъ бороться съ судьбой.

Затмъ мы приготовили грогъ, услись въ кружокъ и занялись разговоромъ. Джорджъ разсказалъ намъ объ одномъ изъ своихъ знакомыхъ, который переночевалъ однажды въ лодк въ точно такую же погоду и схватилъ горячку, такъ что никакія усилія врачей не могли спасти его, и онъ скончался спустя десять дней. По словамъ Джорджа, онъ былъ человкъ молодой и собирался жениться. Онъ прибавилъ, что это одно изъ самыхъ плачевныхъ происшествій, какія только ему извстны.

Этотъ разсказъ напомнилъ Гаррису о его знакомомъ, который служилъ въ арміи и переночевалъ однажды въ палатк подл Альдершота, ‘въ совершенно такую же ночь, какъ сегодняшняя’, прибавилъ Гаррисъ, а утромъ оказался калкой на всю жизнь. Гаррисъ общалъ насъ сводить къ нему, когда прідемъ въ Лондонъ, прибавивъ, что наши сердца просто кровью обольются при вид этого несчастнаго.

Посл этого мы естественно перешли къ веселой бесд о простуд, лихорадкахъ, горячкахъ, воспаленіи легкихъ, бронхит, и Гаррисъ замтилъ, что будетъ ужасно, если кто-нибудь изъ насъ заболетъ въ эту ночь: гд мы добудемъ доктора?

Посл такого разговора чувствовалась потребность въ какомъ-нибудь развлеченіи, и я въ минуту слабости попросилъ Джорджа взять свою балалайку и спть комическую арію.

Долженъ сознаться, что Джорджъ не заставилъ себя упрашивать. Онъ не отговаривался какими-нибудь глупостями, въ род того, напримръ, что будто бы забылъ свой инструментъ дома. Нтъ, онъ тотчасъ вытащилъ его и сталъ наигрывать ‘Черные глазки’.

До этого вечера я всегда считалъ ‘Черные глазки’ веселой аріей. Но характеръ мрачнаго отчаянія, который она получила въ исполненіи Джорджа, поразилъ меня.

Онъ испускалъ такіе плачевные звуки, что мы съ Гаррисомъ хотли броситься другъ другу въ объятія и зарыдать, но съ великимъ усиліемъ удержали слезы и молча слушали заунывный напвъ.

Когда пришла очередь хора, мы сдлали отчаянное усиліе, стараясь развеселиться. Мы наполнили стаканы и начали: Гаррисъ затянулъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ, а мы съ Джорджемъ подхватили:

О, черные глазки,

Волшебныя сказки!

Какое веселье…

Тутъ мы оборвались. Невыразимая скорбь, которую Джорджъ вложилъ въ это ‘веселье’, была ршительно не по силамъ намъ въ нашемъ угнетенномъ настроеніи. Гаррисъ всхлипнулъ, какъ малое дитя, Монморанси завылъ такъ отчаянно, что я испугался, какъ бы онъ не издохъ отъ разрыва сердца или глотки.

Джорджъ хотлъ попробовать другую арію. Онъ сказалъ, что если ему удастся попасть въ тонъ, то, по всей вроятности, она не будетъ такой печальной. Но мнніе большинства было противъ опыта.

Такъ какъ больше длать было нечего, то мы улеглись спать, то-есть раздлись и ворочались на дн лодки часа три-четыре, посл чего забылись безпокойнымъ сномъ и въ пять часовъ утра были уже на ногахъ и принялись за завтракъ.

Второй день былъ совершенно такой же, какъ первый. Дождь моросилъ безъ перерыва, а мы сидли въ непромокаемыхъ пальто подъ парусиной и медленно плыли внизъ по теченію.

Одинъ изъ насъ — не помню, кто именно, но сдается мн, что это былъ я самъ — попытался было напомнить о цыган и о привольной жизни дтей природы, но безъ всякаго успха. Что

Насъ мочитъ дождь!

было слишкомъ ясно для всякаго и безъ псни.

Въ одномъ только пункт мы были вс согласны, что, несмотря ни на какія невзгоды, мы претерпимъ до конца. Мы ршили отправиться на дв недли для собственнаго удовольствія и должны выполнить наше ршеніе. Если это удовольствіе убьетъ насъ, тмъ хуже, это будетъ прискорбно для нашихъ друзей и родственниковъ, но ничего не подлаешь. Мы знали, что уступить непогод при нашемъ климат значило бы создать самый нежелательный прецеденть.

— Всего два дня осталось потерпть, — сказалъ Гаррисъ, — а мы молоды и сильны. Въ конц концовъ мы, можетъ быть, и доберемся благополучно.

Около четырехъ часовъ мы стали толковать о ночлег. Мы были въ это время у Горинга и ршили провести ночь въ гостиниц въ Пангбёрн.

— Еще пріятный вечеръ, — пробормоталъ Джорджъ.

Мы услись и стали обдумывать нашъ планъ. Мы будемъ въ Пангбёрн къ пяти часамъ. Къ половин седьмого кончимъ обдъ. Затмъ мы можемъ гулять подъ дождемъ по деревн или сидть въ закопченной гостиной и читать календарь.

— Да, въ Альгамбр-то было бы повеселе, — замтилъ Гаррисъ, высунувъ голову наружу и осматривая небо.

— Особенно, если закончить ужиномъ у…[ Превосходный маленькій ресторанчикъ подл… гд вы можете получить за три шиллинга шесть пенсовъ отличный французскій обдъ или ужинъ съ бутылкой хорошаго вина, только я не такъ глупъ, чтобы указать его вамъ.], — прибавилъ я почти безсознательно.

— Я просто жалю, что насъ занесло въ эту лодку, — отвчалъ Гаррисъ.

Затмъ наступило молчаніе.

— Если бы мы не ршились заполучить горячку въ этомъ поганомъ старомъ корыт, — замтилъ Джорджъ, оглядывая лодку съ самымъ недоброжелательнымъ выраженіемъ, — то можно было бы напомнить, что изъ Пангбёрна отходитъ поздъ посл пяти часовъ и что онъ могъ бы насъ доставить въ Лондонъ какъ разъ къ ужину.

Никто не отвчалъ. Мы взглянули другъ на друга, и каждый изъ насъ увидлъ отраженіе своихъ собственныхъ преступныхъ мыслей на лиц сосда. Мы молча собрали поклажу. Мы взглянули вверхъ по рк, потомъ взглянули внизъ по рк: не было видно ни души.

Двадцать минутъ спустя три человческія фигуры, сопровождаемыя сконфуженной, судя по наружности, собакой, пробирались отъ жилища лодочника къ желзнодорожной станціи въ слдующихъ неизящныхъ и нечистыхъ костюмахъ:

Черные кожаные сапоги, грязные, матросская фланелевая одежда, очень грязная, коричневая поярковая шляпа, скомканная, макинтошъ мокрый, зонтикъ.

Мы надули лодочника въ Пангбёрн. Мы не говорили ему, что бжали отъ дождя. Мы оставили на его попеченіи лодку со всей поклажей и велли приготовить ее къ девяти утра.

— Если же, — прибавили мы, — что-нибудь помшаетъ намъ вернуться, то мы напишемъ.

Въ семь часовъ мы были въ Падингтон и направились прямехонько въ ресторанъ, о которомъ я говорилъ, тамъ заморили червячка и, оставивъ Монморанси, заказавъ ужинъ, продолжали путь къ Лейчестеръ-скверу.

Въ Альгамбр мы возбудили общее вниманіе. Когда мы потребовали билеты, кассиръ направилъ насъ въ Кэстль-Стритъ, прибавивъ, что мы опоздали на полчаса.

Не легко было намъ убдить этого господина, что мы вовсе не ‘всемірно-извстные жонглеры съ Гималайскихъ горъ’. Наконецъ, онъ взялъ наши деньги и пропустилъ насъ.

Внутри мы тоже имли большой успхъ. Наши бронзовыя лица и живописныя одежды возбуждали общее изумленіе. Мы были предметомъ любопытныхъ взглядовъ.

Мы чрезвычайно гордились этимъ.

Посл перваго балета мы ушли и отправились обратно въ ресторанъ, гд насъ ожидалъ ужинъ.

Не стану скрывать: этотъ ужинъ доставилъ намъ много удовольствія. Десять дней подъ рядъ мы питались почти исключительно холодной говядиной, пирогами, хлбомъ и пастилой. Это хорошій пользительной режимъ, но въ немъ не было ничего возбуждающаго, такъ что ароматъ бургундскаго, запахъ французскихъ соусовъ, видъ блыхъ скатертей были желанными гостями въ жилищ нашего внутренняго человка.

Мы жевали и чавкали молча въ продолженіе нкотораго времени, а потомъ, когда можно было оставить вилку и ножикъ и принять боле свободныя позы, откинулись на спинки стульевъ, вытянули ноги подъ столомъ, уронили салфетки на полъ, и такъ сидли въ кроткой задумчивости съ полными стаканами въ рукахъ.

Затмъ Гаррисъ, сидвшій у окна, отдернулъ штору и взглянулъ на улицу.

Тусклые фонари мерцали въ туман, дождь упорно барабанилъ въ окна, запоздалые прохожіе плелись, скрючившись подъ зонтиками, женщины подбирали юбки.

— Ну, — сказалъ Гаррисъ, поднимая стаканъ, — наша поздка удалась, и я сердечно благодаренъ старушк-Темз, но мы во-время кончили. Пора троимъ проститься съ лодкой.

Монморанси, стоявшій на заднихъ лапахъ передъ окномъ, вперивъ взоры въ ночную тьму привтствовалъ этотъ спичъ короткимъ и одобрительнымъ лаемъ.

—————————————————————————

Источник текста: Джеромъ К. Джеромъ Трое в одной лодк (кром собаки) / пер. М. А. Энгельгардта — Москва: ‘Польза’ В. Антикъ и Ко, 1911.

Оригинал здесь: Викитека.

Джеромъ К. Джеромъ

Трое в одной лодк (кром собаки)

Three Men in a Boat (To Say Nothing of the Dog), 1889.

Предисловіе.

Глава XVII.День стирки. — Рыба и рыбаки. — Способъ уженія. — Совстливый удильщикъ. — Исторія съ форелью.

Читайте также:

Глава XVII.
День стирки. — Рыба и рыбаки. — Способъ уженія. — Совстливый удильщикъ. — Исторія съ форелью.