Как написать повесть, Джером Джером Клапка, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 203 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ДЖ. К. ДЖЕРОМА

ТОМЪ ПЕРВЫЙ

КАКЪ НАПИСАТЬ ПОВСТЬ.

ОЧЕРКИ.

Переводъ В. П. Лачинова.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ, Верейская, 16
1901

Посвящается другу съ громаднымъ сердцемъ, громадной
душой и громаднымъ тломъ, Конанъ-Дойлю.

ПРОЛОГЪ.

Много лтъ тому назадъ, когда я былъ очень малъ, мы жили въ большомъ дом на длинной, прямой улиц съ коричневыми домами, на восточной окраин Лондона. Это была шумная, многолюдная улица въ дневную пору, но молчаливая и одинокая улица ночью, когда газовые рожки, рдкіе и далеко отстоящіе, принимали видъ маяковъ скоре, чмъ свточей, и медленная ходьба полицейскаго, съ неумолчной трещеткой, то приближалась, то замирала вдали, за исключеніемъ краткихъ моментовъ, когда ея совсмъ не было слышно, когда онъ останавливался, чтобы поболтать у какой-нибудь двери, у окна, или же направлялъ свой фонарикъ въ какой-либо темный проулокъ, спускавшійся внизъ къ рк.

Нашъ домъ имлъ нкоторое преимущество, какъ пояснялъ мой отецъ своимъ друзьямъ, высказывавшимъ удивленіе по поводу выбора такой резиденціи. Въ числ этихъ преимуществъ моя маленькая болзненная душа считала то обстоятельство, что заднія окна дома выходили на нескончаемое пространство стариннаго и весьма заселеннаго церковнаго погоста. Нердко ночью я выскальзывалъ изъ подъ одяла и, забравшись на высокій дубовый комодъ, стоявшій у окна моей спальни, сидлъ, съ боязнью глядя на вковые срые могильные камни, виднвшіеся вдали, я грезилъ, не были ли носившіяся мглистыя волны загробными духами, слегка загрязненными духами, утратившими свою первоначальную близну вслдствіе долгаго пребыванія въ чаду столицы: они потускнли, какъ снгъ, лежащій иногда на улицахъ.

Я уврялъ себя, что это — духи, и въ конц концовъ совсмъ дружески съ ними освоился. Я допытывался, что они думаютъ, когда смотрятъ на стершіяся буквы своихъ именъ, начертанныхъ на камняхъ, вспоминаютъ ли они прошлое и желаютъ вновь начать прежнюю жизнь или чувствуютъ себя счастливе такъ, какъ они есть? Послднее представлялось мн еще боле грустной мыслью.

Однажды ночью, когда я сидлъ такъ, вглядываясь въ темноту, я почувствовалъ у себя на плеч чью-то руку. Я не испугался, потому что это была мягкая и милая рука, хорошо мн знакомая. Я лишь прижался къ ней щекою.

— Зачмъ это маминъ хорошій мальчикъ соскакиваетъ съ постели? Надо его за это наказать.

И еще рука прикоснулась къ другой моей щек, я почувствовалъ, какъ нжные женскіе локоны мшаются съ моими волосами.

— Я. только смотрю на духовъ, мама,— отвчалъ я,— ихъ такое множество тамъ внизу. Мн бы хотлось знать,— прибавилъ я задумчиво,— что чувствуютъ такіе духи?

Мать ничего мн не отвтила, только взяла меня на руки и уложила опять въ постель, свъ затмъ рядомъ со мною и держа мою руку въ своихъ,— между ними не было особенной разницы по величин,— начала что-то пть надо мною тихимъ, ласкающимъ голосомъ, всегда пробуждавшимъ у меня желаніе во время псни, быть добрымъ, хорошимъ мальчикомъ. Она часто пвала надо мной эту псенку, а потомъ я никогда не слыхалъ ея ни отъ кого, да и не хотлъ бы слышать.

Но пока она пла, что-то упало на мою руку, заставившее меня приподняться и требовать, чтобы мн дали взглянуть на мамины глазки. Она засмялась, но какимъ-то страннымъ, прерывистымъ, короткимъ смхомъ, какъ мн показалось, сказала, что это ничего, и велла лежать мн спокойно и стараться скоре заснуть. Я послушно свернулся въ постели и крпко зажмурилъ глаза. Но я не могъ понять, что заставляетъ маму плакать.

Бдная матушка! У нея укоренилась мысль, основанная, очевидно, скоре на внутреннемъ убжденіи, чмъ на опыт, что вс дти — ангелы, и слдовательно слишкомъ большой спросъ, оказывавшійся на нихъ въ другомъ мст, когда тамъ открывалось много свободныхъ вакансій, длаетъ ихъ пребываніе въ здшнемъ мір труднымъ и непродолжительнымъ.

Моя болтовня о духахъ, должно быть, объяла смутнымъ страхомъ это безумно любящее сердце въ ту ночь, да и въ теченіе еще многихъ другихъ ночей, какъ я опасаюсь.

Нкоторое время посл того я часто замчалъ, что глаза моей матери пристально устремлены на меня, въ особенности внимательно глядла она на меня во время ды, но въ такихъ случаяхъ, но мр того, какъ трапеза подвигалась впередъ, на ея лиц обозначалось понемногу выраженіе удовольствія и облегченія.

Однажды, во время обда, я услыхалъ, какъ мама шепнула отцу (дти вовсе не такъ глухи, какъ думаютъ старшіе),

— Онъ, кажется, кушаетъ хорошо.

— Кушаетъ,— возразилъ мой отецъ тмъ же пронзительнымъ шепотомъ.— Да если онъ умретъ отъ чего-нибудь, такъ именно отъ обжорства.

Тогда моя матушка, повидимому, слегка успокоилась и по прошествіи нсколькихъ дней стала думать, что мои братья-ангелы согласились надолго еще обойтись безъ меня. Изъ ребенка съ призрачными фантазіями я сталъ съ теченіемъ времени взрослой особой и оставилъ свою вру въ духовъ вмст со многими другими вещами, въ которыя, пожалуй, человку было бы лучше врить.

Но память объ этомъ сумрачномъ кладбищ, о тняхъ, которыя въ немъ витали, воскресла во мн очень ярко въ одинъ прекрасный день, когда мн показалось, что самъ я духъ, несущійся по молчаливымъ улицамъ, по которымъ я нкогда мчался, исполненный жизни.

Заглянувъ какъ-то въ длинный, давно не открывавшійся ящикъ, я случайно вытащилъ оттуда пыльный свертокъ рукописи, озаглавленной на изодранной пожелтвшей обертк: ‘Какъ написать повсть’. Отъ этихъ помятыхъ страницъ словно пахнуло на меня запахомъ протекшихъ дней, и пока рукопись лежала передо мною раскрытой, моя память переносилась къ тмъ лтнимъ вечерамъ, не особенно давнимъ, пожалуй, если считать время по годамъ, но страшно далекимъ, если мрить срокъ чувствомъ, когда мы, четверо друзей, сидли вмст надъ этими листами, мы, которые ужь никогда не будемъ, вроятно, сидть опять вмст. Съ каждымъ истрепаннымъ листомъ, который я переворачивалъ, все сильне и сильне росло во мн тягостное ощущеніе, что я не боле, какъ духъ. Почеркъ тутъ былъ мой собственный, но слова были вовсе чужія, такъ что я съ изумленіемъ читалъ ихъ, говоря себ: ‘Неужели я когда-нибудь это думалъ, неужели я надялся на то, разсчитывалъ выполнить это, ршалъ сдлаться такимъ-то? Неужто жизнь представлялась тогда такой глазамъ юноши?’. И я не зналъ, вздыхать мн или улыбаться.

Книга, лежавшая передо мною, была компиляція: полу-дневникъ, полу-мемуары. Въ ней было воспоминаніе о многихъ мысляхъ, о многихъ бесдахъ, и вотъ, выбравъ изъ нея то, что казалось мн сколько-нибудь подходящимъ, прибавивъ кое-что, видоизмнивъ нчто и подправивъ, я вотъ и выкроилъ главы, которыя будутъ слдовать ниже.

Въ томъ, что я имлъ право такъ поступить, моя совсть совершенно спокойна, а она очень надодливая особа. Изъ четырехъ совмстныхъ авторовъ тотъ, кого я называю ‘Макъ-Шаугнасси’. отказался отъ всякихъ правъ на что бы то ни было, кром шести футовъ выжженной африканскимъ солнцемъ земли. Отъ того пріятеля, котораго я обозначилъ именемъ ‘Браунъ’, я заимствовалъ крайне мало, и это немногое я совершенно могу присвоить себ въ силу художественныхъ заслугъ, такъ какъ я очень украсилъ заимствованное. Въ самомъ дл, захвативъ нкоторыя изъ его куцыхъ идей и приведя ихъ въ удобочитаемую форму, разв я не оказалъ ему услуги и не воздалъ слдовательно добромъ за зло? О разв, отказавшись отъ высокаго честолюбія своей юности, не опускался онъ ниже и ниже, до того, что сдлался критикомъ, а, стало быть, моимъ естественнымъ врагомъ? Разв на столбцахъ нкоего журнала съ большими претензіями, но малой подпиской, не называетъ онъ меня ‘Арри’ (безъ ‘Г’), этотъ сатирическій проходимецъ, и разв его презрніе къ людямъ, говорящимъ по-англійски, не основывается главнйшимъ образомъ на томъ факт, что нкоторые изъ нихъ читаютъ мои произведенія? Но въ т дни, когда мы обитали въ комнатахъ Блумсберри и въ ночлежныхъ пріютахъ, мы относились другъ къ другу нсколько снисходительне.

Отъ Джефсона я получилъ письмо, помченное мстечкомъ, находящимся въ самой чаш Квинслендскихъ лсовъ.

‘Длайте съ рукописью все, что хотите, дорогой товарищъ,— гласитъ письмо Джефсона,— только не вмшивайте меня въ это дло. Спасибо за ваше любезное сожалніе, но я не могу раздлять вашихъ чувствъ, я никогда не былъ годенъ для литературной дятельности, къ счастью для себя, я во-время увидалъ это, иные злосчастные люди очень далеки отъ этого (я не намекаю на васъ, старый дружище: мы вс читаемъ ваши произведенія и очень ихъ любимъ. Время здсь тянется немного скучно зимою, и мы всему рады). Здшняя жизнь боле подходитъ ко мн, я люблю чувствовать лошадь между колнями и солнечный зной на своей кож. Вокругъ насъ ростутъ малыши, кром того, есть рабочіе, требующіе присмотра, есть много всякаго добра. Вроятно, это представляется вамъ очень обыденной, неодухотворенной жизнью, но она удовлетворяетъ мою натуру боле, чмъ удовлетворило бы писаніе книжекъ. Вдобавокъ, и безъ того черезчуръ много авторовъ. Вс до того заняты чтеніемъ и писаніемъ, что у нихъ не остается времени думать. Вы мн отвтите, разумется, что вдь книги продуманы, но это лишь манера выражаться у васъ въ печати. Прізжайте только сюда, старый пріятель, и посидите, какъ я иногда просиживаю дни и ночи, одинъ на одинъ съ грубымъ скотомъ, который толчется на пригорк, вырисовывающимся изъ непрогляднаго мрака, и вы тогда почувствуете, что книги далеко не продуманы, то, что человкъ думаетъ, то есть по настоящему думаетъ, глубоко въ немъ укореняется и выростаетъ въ молчаніи, а что человкъ пишетъ въ книгахъ, такъ это думы, которыя бы онъ хотлъ, чтобъ мы думали, что онъ думаетъ’.

Бдный Джефсонъ, онъ подавалъ когда-то такія хорошія надежды! Но у него всегда были странные взгляды.

Д. К. Д.

Какъ написать повсть.

ГЛАВА I.

Возвратившись однажды вечеромъ домой съ собранія приверженцевъ трубки у моего друга Джефсона, я объявилъ своей жен, что собираюсь писать повсть. Она выразила удовольствіе по поводу этой мысли. Она нердко удивлялась, по ея словамъ, что я никогда не подумалъ объ этомъ раньше.

— Посмотри,— говорила она,— какъ нелпы вс повсти, что появляются теперь. Я уврена, что и ты бы могъ написать такую.

(Этельберта хотла сказать мн любезность, я убжденъ въ этомъ, но крайняя небрежность въ способ выраженій затемняетъ иногда ея мысль).

Когда же я присовокупилъ, что мой другъ Джефсонъ будетъ сотрудничать со мной, она произнесла: ‘О!’ тономъ, полнымъ сомннія, когда же я дале началъ ей пояснять, что Селькиркъ Браунъ и Деррикъ Макъ-Шаугнасси также собираются помогать, она произнесла: ‘О!’ тономъ, не заключавшимъ уже въ себ ни малйшихъ сомнній, въ немъ ясно слышалось, что ея интересъ къ длу, при его практическомъ осуществленіи, совсмъ испарился.

Мн кажется, что фактъ привлеченія въ сотрудники троихъ холостяковъ значительно уменьшалъ наши шансы на успхъ въ глазахъ Этельберты. Противъ холостяковъ, какъ людей, извстной категоріи, она питаетъ сильное предубжденіе. Человкъ, не имвшій достаточно смысла, чтобъ пожелать жениться, а если и пожелавшій, но не имвшій достаточно смысла, чтобы это выполнить обнаруживалъ, по мннію Этельберты, или слабость разсудка, или природную испорченность, первая длала свою жертву неспособной, а вторая негодной къ тому, чтобъ сдлаться дйствительно полезнымъ писателемъ.

Но я попытался растолковать ей особыя выгоды, представляемыя нашимъ планомъ.

— Видишь ли,— говорилъ я ей,— въ обыкновенной, обиходной повсти мы воспринимаемъ фактическимъ образомъ идеи лишь одного лица, а въ этой повсти будутъ работать четыре талантливыхъ человка за-разъ. Публика такимъ образомъ въ состояніи будетъ получить мысли и мннія отъ насъ четверыхъ за цну, обыкновенно взимаемую за взгляды лишь одного автора. Если только британскій читатель сознаетъ свой долгъ, онъ тотчасъ же подпишется на эту книгу, чтобъ не упустить. Такой прекрасный случай можетъ не встртиться потомъ цлые годы.

Этельберта согласилась, что это, пожалуй, врно.

— Кром того,— продолжалъ я, такъ какъ мой энтузіазмъ возрасталъ все сильне по мр обдумыванія проекта,— это произведеніе будетъ первосортнымъ товаромъ еще и въ другомъ отношеніи, мы не станемъ вкладывать въ него лишь наши обыденныя мысли, мы сосредоточимъ въ одной этой повсти все остроуміе и мудрость, какими надлены мы вс четверо, если только книга ихъ выдержитъ. Мы не станемъ писать другой повсти посл этой, да мы бы и не могли. Намъ не о чемъ будетъ больше писать. Это произведеніе будетъ похоже на продажу съ молотка всего нашего умственнаго богатства. Мы вложимъ въ эту повсть ршительно все, что мы знаемъ.

Этельберта поджала губы и буркнула что-то про себя, громко же замтила, что и по ея мннію это составитъ не боле тома.

Я былъ покоробленъ заключавшимся въ этомъ намек презрніемъ. Я поставилъ на видъ Этельберт, что и безъ нея существуетъ немалое число спеціально изощрившихся людей и приспособленныхъ лишь къ тому, чтобы длать непріятныя замчанія объ авторахъ и ихъ произведеніяхъ. Обязанность эту, насколько я могу судить, они, кажется, въ состояніи выполнять и одни, безъ содйствія какого бы то ни было любителя. И я намекнулъ также жен, что у собственнаго своего очага литературный труженикъ желалъ бы чувствовать боле благопріятную атмосферу.

Этельберта отвтила, что я, несомннно, знаю, кого она подразумвала, она вовсе не думала обо мн, да и Джефсонъ, конечно, довольно уменъ (Джефсонъ уже помолвленъ), но она не видитъ основаній привлекать къ этому длу половину всего квартала (никто и не думалъ привлекать ‘половину квартала’, Этельберта такъ странно выражается). Предполагать, что Браунъ и Макъ-Шаугнасси могутъ быть на что-нибудь полезны, это она считаетъ абсурдомъ. Что можетъ знать пара закоренлыхъ холостяковъ о жизни и о человческой натур? Въ особенности относительно Макъ-Шаугнасси, она такого мннія, что еслибъ мы захотли выжать изъ него все, что онъ знаетъ, и примнить это къ данному длу, такъ намъ не удалось бы составить и одной страницы.

Ныншняя оцнка знаній Макъ-Шаугнасси, установленная моею женою, является слдствіемъ реакціи. Въ первое время, когда она увидала его, оба чрезвычайно сошлись между собою, и когда я вернулся въ гостиную, проводивъ его до выходныхъ дверей, первыми ея словами было:

— Что за чудный человкъ этотъ Макъ-Шаугнасси! Онъ, повидимому, такъ много знаетъ обо всхъ предметахъ.

Это вполн обрисовывало Макъ-Шаугнасси! Онъ, повидимому, знаетъ невообразимую массу вещей, онъ располагаетъ большкмъ числомъ свдній, чмъ кто либо изъ встрчавшихся мн людей. И иной разъ случайно бываютъ и врныя справки. Но, говоря вообще, онъ отличается чудовищной скрытностью, откуда онъ почерпаетъ свои свднія, это секретъ, въ который досел никто еще не могъ проникнуть.

Этельберта была очень молода, когда мы зажили своимъ хозяйствомъ (нашъ первый мясникъ очень скоро, я помню, утратилъ разъ навсегда привычку называть мою жену ‘мисси’ и посылать съ ней поклонъ ея мам. Она приходила домой вся въ слезахъ и говорила, что. можетъ быть, она и не годна быть чьей-нибудь женой, но не видитъ основанія, чтобъ ей говорили объ этомъ вс лавочники). Она, конечно, была чуточку неопытна въ домашнемъ хозяйств и, глубоко сознавая это, была признательна всякому, кто давалъ ей полезныя указанія и совты. Когда появился Макъ-Шаугнасси, онъ показался ей чмъ-то врод прославленной миссисъ Битовъ, онъ зналъ все, что требуется относительно внутренняго порядка въ дом, очистк картофеля по научной метод, объ излеченіи спазмъ у кошекъ, и Этельберта была готова, образно выражаясь, припасть къ его ногамъ и почерпнуть столько свдній въ одинъ вечеръ, чтобъ сдлать домъ необитаемымъ на цлый мсяцъ.

Онъ говорилъ ей, какъ слдуетъ располагать топливо. Онъ говорилъ, что способъ расположенія топлива, примняемый обыкновенно въ здшнихъ мстахъ, противорчитъ всмъ естественнымъ законамъ, и онъ показалъ ей, какъ это длается у крымскихъ татаръ и вообще въ такихъ мстахъ, гд единственно наука расположенія топлива постигнута должнымъ образомъ. Онъ доказалъ Этельберт, что громаднйшее сбереженіе времени и труда, не говоря ужь объ угл, можетъ быть достигнуто примненіемъ крымско-татарской системы, и онъ училъ ее неотступно, пока она не спустилась внизъ въ кухню и не объяснила этого прислуг.

Аменда, наша ‘единственная’ прислуга въ то время, была чрезвычайно тупой молодой особой, но въ нкоторыхъ отношеніяхъ это была образцовая служанка: она никогда не разсуждала, у нея словно не было никогда ни о чемъ своихъ взглядовъ. Она принимала вс наши мысли безъ комментаріевъ и выполняла ихъ съ такой педантической точностью и съ такимъ очевиднымъ отсутствіемъ всякаго чувства отвтственности за результаты, что наше домашнее законодательство пріобртало совершенно военный характеръ.

Въ настоящую минуту она стояла невозмутимо, въ то время какъ ей подробно разъяснялся способъ Макъ-Шаугнасси относительно расположенія топлива. Когда Этельберта окончила, Аменда только спросила:

— Вы желаете, чтобы я клала уголь такимъ образомъ?

— Да, Аменда, пожалуйста, отнын мы вс будемъ располагать топливо такимъ образомъ.

— Хорошо, барыня,— отвчала Аменда съ полнымъ равнодушіемъ.

На томъ дло и кончилось въ этотъ вечеръ.

Спустившись на слдующее утро въ столовую, мы нашли столъ для завтраки очень изящно сервированнымъ, но никакого завтрака не было. Мы стали ждать. Прошло десять минутъ, четверть часа, двадцать минутъ. Тогда Этельберта позвонила. Въ отвтъ явилась Аменда, спокойная и почтительная.

— Извстно ли вамъ, Аменда, что время, назначенное для завтрака, половина девятаго?

— Да, сударыня.

— А знаете ли вы, что теперь почти девять?

— Да, сударыня.

— Ну, а завтракъ не готовъ?

— Нтъ, сударыня.

— Будетъ ли когда-нибудь онъ готовъ?

— По правд сказать, барыня, — отвчала Аменда въ прилив неожиданной откровенности,— я не думаю, чтобъ онъ когда-нибудь былъ готовъ.

— Что жь за причина? Разв огонь не загорается?

— О, нтъ, онъ загорается очень хорошо.

— Такъ почему жь вы не готовите завтракъ?

— Да не успете вы оглянуться, какъ онъ и погасъ.

Аменда никогда не пускалась въ объясненія. Она отвчала на поставленный ей вопросъ и затмъ останавливалась, какъ вкопаная. Я разъ кликнулъ ей внизъ, незнакомый еще съ ея свойствами, спрашивая, не знаетъ ли она, который часъ.

— Да,— отвчала Аменда и исчезла въ глубин кухни.

По прошествіи получаса или врод того я снова кликнулъ ее.

— Я просилъ васъ, Аменда,— сказалъ я съ укоромъ, — сообщить мн, который часъ, минутъ десять тому назадъ.

— О, разв?— любезно отозвалась она.— Прошу у васъ извиненія. Я думала, вы спрашиваете, знаю ли я, который часъ. Теперь половина пятаго.

Этельберта освдомилась — мы возвращаемся къ нашему огню, — пробовала ли Аменда разводить его снова.

— О, да, барыня,— отвчала служанка.— Я пробовала это четыре раза Если угодно, сударыня,— прибавила она очень мило,— я попробую это еще разъ.

Аменда была услужливйшая изъ двушекъ, получавшихъ когда-либо жалованье.

Этельберта сказала, что сойдетъ сама внизъ и разведетъ огонь. Аменд же велла слдовать за нею и посмотрть, какъ она это сдлаетъ. Я тоже заинтересовался экспериментомъ и пошелъ вслдъ за ними. Этельберта подоткнула передникъ и принялась за работу. Аменда и я стояли около нея и глядли.

По прошествіи получаса Этельберта отказалась отъ дальнйшей борьбы, разгоряченная, грязная и слегка раздраженная. Печка хранила свой прежній цинически-холодный видъ, съ которымъ она насъ встртила.

Тогда я попробовалъ. Я добросовстно прилагалъ вс усилія. Я страстно жаждалъ достигнуть успха въ этомъ дл: во-первыхъ, я желалъ завтракать, а во-вторыхъ, мн хотлось, чтобы говорили, что это я все устроилъ. Мн казалось, что всякое человческое существо, которому удасться разжечь топливо, расположенное такимъ образомъ, можетъ по справедливости этимъ гордиться. Развести огонь даже и при обыкновенныхъ обстоятельствахъ не совсмъ легкая задача, а совершить это, руководясь правилами Макъ-Шаугнасси, являлось подвигомъ, о которомъ пріятно было бы вспомнить впослдствіи. Я намревался, въ случа успха, ходить по всмъ сосдямъ и благовстить объ этомъ.

Однако, я не добился успха. Я зажегъ нсколько другихъ предметовъ, вплоть до кухоннаго половика и кота, подошедшаго что-то разнюхивать, но матеріалы, находившіеся въ печк, казались огнеупорными.

Этельберта и я услись на полу, по бокамъ нашей непривтливой печки, поглядли другъ на друга и подумали о Макъ-Шаугнасси. Аменда межь тмъ смягчала наше отчаяніе однимъ изъ тхъ практическихъ совтовъ, свойственныхъ ей, которые она давала какъ бы случайно, предоставляя нашему выбору: слдовать имъ или нтъ.

— Можетъ быть,— сказала она,— мн развести огонь постарому способу, хотя сегодня?

— Да, Аменда, пожалуйста,— отвтила Этельберта, вставая.— Я полагаю,— присовокупила она,— мы и всегда будемъ разводить его по старому способу.

Въ другой разъ Макъ-Шаугнасси показалъ намъ, какъ приготовлять кофе по арабской метод. Аравія, должно быть, очень непріятная страна, если тамъ часто приготовляютъ кофе подобнымъ образомъ. Макъ-Шаугнасси выпачкалъ два соусника, три кувшина, одну скатерть, одну мускатную терку, одинъ коврикъ передъ каминомъ, три чашки и самого себя. Такимъ способомъ было приготовлено кофе на дв персоны. Сколько же понадобилось бы пачкотни на большую компанію — это страшно подумать!

И кофе намъ не поправился, уже приготовленный. Макъ-Шаугнассси приписалъ это извращенію нашего вкуса, вслдствіе долгаго пользованія низшимъ продуктомъ. Онъ выпилъ самъ об чашки и затмъ долженъ былъ хать домой на извозчик.

У него была тетка въ то время, я помню, какая-то таинственная, старая лэди, жившая въ уединенномъ уголк, изъ котораго она насылала неисчислимыя бдствія на друзей Макъ-Шаугнасси. Чего онъ не зналъ самъ — нкоторыя вещи, отвтственность за которыя онъ не бралъ на себя,— то знала его тетка.

— Нтъ,— говорилъ онъ съ подкупающей скромностью,— нтъ, этого я не могу вамъ посовтовать самолично, но,— присовокуплялъ онъ,— я скажу вамъ сейчасъ, что я сдлаю: я напишу своей тетк и попрошу у нея указаній,

И черезъ день или два посл того онъ появлялся опять, принося наставленіе тетки съ собой, если вы были молоды и неопытны или такъ отъ природы очень глупы, то вы могли бы, пожалуй, послдовать такому совту.

Она послала намъ при случа черезъ Макъ-Шаугнасси рецептъ для истребленія черныхъ таракановъ. Мы занимали старый, весьма живописный домъ. Но, какъ у большинства старыхъ и живописныхъ домовъ, его преимущества, главнымъ образомъ, были наружныя. Въ немъ было великое множество дыръ, всякихъ трещинъ и щелей, въ этомъ ветхомъ строеніи. Лягушки, сбившіяся съ дороги и принявшія ложное направленіе, вдругъ неожиданно появлялись среди нашей столовой, къ своему удивленью и огорченью, равно какъ и къ нашему. Несмтныя полчища крысъ и мышей, безумно любящихъ гимнастическія упражненія, устроили изъ нашего помщенія гимназію для себя, а наша кухня посл десяти часовъ превращалась въ клубъ черныхъ таракановъ. Они переползали сюда черезъ порогъ, вылзали изъ стнъ и разгуливали тутъ совершенно привольно и беззаботно до самаго свта.

На крысъ и мышей Аменда не жаловалась, она говорила, что любитъ глядть на нихъ, но противъ черныхъ таракановъ у нея было предубжденіе. Поэтому, когда моя жена узнала, что тетка Макъ-Шаугнасси дала ей неотразимое средство для ихъ уничтоженія, то чрезвычайно обрадовалась.

Мы добыли требуемыхъ веществъ, составили смсь и разложили ее. Тараканы пришли и начали кушать. Имъ какъ будто понравилось это. Они прикончили весь составъ и были, видимо, огорчены, что нтъ больше. Однако, они не подохли.

Мы сообщили объ этомъ происшествіи Макъ-Шаугнасси. Онъ улыбнулся до крайности мрачной улыбкой и проговорилъ низкимъ голосомъ, полнымъ значенія:

— Пускай они дятъ!

Повидимому, это былъ одинъ изъ медленныхъ, коварныхъ ядовъ. Онъ не убивалъ мгновенно таракана, но подтачивалъ его существованіе. День-за-днемъ тараканъ станетъ чахнуть и гаснуть, не въ состояніи даже будучи сказать, что съ нимъ такое, пока въ одно прекрасное утро, войдя въ кухню, мы найдемъ его уже похолодвшимъ и неподвижнымъ.

Тогда мы заготовили еще больше состава и насыпали его кругомъ каждую ночь. Тараканы со всего квартала сошлись въ нашу кухню. Каждую ночь они являлись все въ большемъ и большемъ количеств, сзывая своихъ друзей и знакомыхъ. Наконецъ, совсмъ чужіе тараканы, тараканы изъ другихъ семействъ, не имвшихъ никакого отношенія къ намъ, прослышали про эту штуку и явились цлой оравой, пытаясь лишить нашихъ таракановъ ихъ лакомства. Къ концу недли мы приманили въ свою кухню всхъ таракановъ, за исключеніемъ калкъ, на цлую милю въ окружности.

Макъ-Шаугнасси уврялъ, что это хорошо: мы очистимъ всю мстность однимъ ударомъ. Тараканы, не переставая, будутъ сть этотъ ядъ въ продолженіе десяти дней, онъ утверждалъ, что конецъ уже близокъ. Мн было пріятно это слышать, потому что я начиналъ находить, что такое широкое гостепріимство слишкомъ убыточно: этотъ ядъ былъ не дешевъ, который мы имъ давали, а они были отмнные доки.

Мы спустились внизъ, чтобы посмотрть, какъ они себя чувствуютъ. По мннію Макъ-Шаугнасси, они выглядли очень странно, онъ полагалъ, что они при послднемъ издыханіи, что меня касается, могу сказать, что боле здоровой толпы таракановъ я бы и не желалъ никогда видть.

Одинъ, правда, умеръ въ этотъ самый вечеръ. Онъ былъ уличенъ въ попытк забрать слишкомъ огромную порцію яда, три-четыре другихъ таракана съ яростью напали на него и убили.

Но онъ, сколько я могъ обнаружить, былъ единственнымъ, для котораго рецептъ Макъ-Шаугнасси оказался фатальнымъ, что касается прочихъ, они росли, жиря и лоснясь на этой пищ. Нкоторые изъ нихъ, право, даже начали пріобртать настоящую фигуру. Мы, наконецъ, уменьшили ихъ число съ помощью состава, взятаго изъ обыкновенной свчной лавки, но такое громадное количество таракановъ, привлеченныхъ ядомъ Макъ-Шаугнасси, основалось въ дом, что окончательное ихъ истребленіе стало немыслимымъ.

Я не слыхалъ потомъ о тетк Макъ-Шаугнасси. Быть можетъ, одинъ изъ его закадычныхъ друзей вывдалъ адресъ этой старухи, отправился и зарзалъ ее. Въ такомъ случа, я охотно поблагодарилъ бы его.

Я попытался недавно излечить Макъ-Шаугнасси отъ его роковой страсти давать совты. Я разсказалъ ему очень печальную исторію, которая была мн передана однимъ американцемъ, встрченнымъ мною въ желзнодорожномъ вагон. Я прозжалъ отъ Буффало къ Нью-Іорку, и въ теченіе дня мн внезапно пришла мысль, что я могъ бы сдлать этотъ перездъ боле интереснымъ, выйдя изъ вагона въ Альбани и закончивъ свой путь водою. Но я не зналъ расписанія пароходовъ, и у меня не было путеводителя. Я осмотрлся вокругъ, чтобы кого-нибудь разспросить. Нкій пожилой джентльмэнъ кроткаго вида сидлъ какъ разъ у ближайшаго окна и читалъ книгу, обложка которой была мн знакома. Я счелъ его интеллигентнымъ человкомъ и подошелъ къ нему.

— Прошу извиненія, что прерываю васъ,— сказалъ я, садясь противъ него,— но не можете ли вы дать мн какихъ-либо свдній о пароходахъ, двигающихся между Альбани и Нью-Іоркомъ?

— Да,— отвчалъ онъ, глядя на меня съ любезною улыбкою,— тутъ существуютъ одновременно три линіи пароходныхъ сообщеній: одна линія Геггарти, но эти пароходы идутъ только до Катскилля, потомъ есть пароходы Паукипси, отходящіе ежедневно, и, наконецъ, есть то, что мы называемъ канальный пароходъ.

— О,— сказалъ я,— такъ не будете ли вы такъ добры посовтовать мн…

Онъ съ крикомъ вскочилъ вдругъ на ноги и стоялъ, поглядывая на меня сверху и такъ страшно сверкая глазами, какъ настоящій убійца.

— Ахъ, ты, негодяй,— прошиплъ онъ низкимъ тономъ сосредоточенной ярости,— такъ ты надо мной издваться! Да я такого задамъ теб, что ты попросишь у меня совта.

И онъ вытащилъ свой шестиствольный револьверъ.

Я оцпенлъ и почувствовалъ при этомъ, что если наше интервью продолжится, я оцпеню, пожалуй, еще больше. Поэтому я оставилъ собесдника, не говоря ни слова, и бросился въ противоположный конецъ вагона, гд занялъ позицію между тучною лэди и дверью.

Я все еще размышлялъ объ этомъ инцидент, когда, поднявъ глаза вверхъ, я замтилъ, что мой пожилой другъ направляется ко мн. Я вскочилъ и надавилъ ладонью ручку двери. Онъ не долженъ былъ застать меня врасплохъ. Но незнакомецъ успокоительно улыбнулся и протянулъ мн руку.

— Мн подумалось,— проговорилъ онъ,— что, пожалуй, я былъ сейчасъ немного рзокъ съ вами. Я готовъ, если позволите, объясниться. Полагаю, что, когда вы услышите мою повсть, вы все поймете и простите мн.

Въ немъ было что-то, внушавшее мн довріе. Мы выбрали уютный уголокъ въ курительномъ вагон, я спросилъ себ виски, а онъ сталъ угощаться какимъ-то страннымъ блюдомъ собственнаго изобртенія. Потомъ мы закурили сигары и онъ заговорилъ:

— Лтъ съ тридцать тому назадъ.— расказывалъ онъ.— я былъ молодымъ человкомъ, съ твердою врой въ себя и съ желаніемъ приносить другимъ пользу. Я не воображалъ себя геніемъ, не считалъ себя даже особенно одареннымъ или талантливымъ, но мн казалось, и чмъ боле я изучалъ дйствія своихъ сверстниковъ, мужчинъ и женщинъ, тмъ боле я въ томъ убждался, что я надленъ настоящимъ практическимъ здравымъ смысломъ, въ необычайной и даже замчательной степени. Сознавая это, я написалъ небольшую книгу, озаглавленною мною: ‘Какъ сдлаться счастливымъ, здоровымъ и мудрымъ’. Я издалъ ее на собственный счетъ, не ища выгодъ, во просто желая быть полезнымъ.

‘Книга не произвела эффекта, какой я предполагалъ. Разошлось двсти-триста экземпляровъ и затмъ продажа почти прекратилась.

‘Признаюсь, я былъ сначала огорченъ, по погодя немного я разсудилъ, что если люди не хотятъ слушать моихъ совтовъ, такъ это скоре потеря для нихъ, чмъ для меня, и пересталъ объ этомъ думать.

‘Однажды утромъ, мсяцевъ черезъ двнадцать по выход книги, я сидлъ у себя въ кабинет, когда вошла служанка и сказала, что какой-то человкъ внизу очень желаетъ меня видть.

‘Я приказалъ ввести его наверхъ, и онъ дйствительно явился.

‘Это былъ простой человкъ, но открытаго, разумнаго вида, а обращеніе его было очень почтительно.

‘Я пригласилъ его ссть. Онъ выбралъ кресло и помстился на самый кончикъ.

‘— Я надюсь, вы простите мое вторженіе, сэръ,— началъ онъ, говоря вдумчиво и комкая смущенно свою шляпу,— но я прошелъ боле двухсотъ миль, чтобы повидаться съ вами, сэръ.

‘Я выразилъ по этому поводу свое удовольствіе, и онъ продолжалъ:

‘— Мн сказали, сэръ, что вы тотъ самый джентльмэнъ, который написалъ книжечку: ‘Какъ сдлаться счастливымъ, здоровымъ и мудрымъ’.

‘Онъ перечислилъ три эти качества, медленно, любовно отчеканивая каждое слово. Я призналъ фактъ.

‘— Ахъ, это дивная книга, сэръ,— воскликнулъ онъ.— Я не такой человкъ, который самъ можетъ шевелить мозгами, нечего и говорить объ этомъ, но я все-таки могу различать людей, обладающихъ разумомъ, и когда я прочелъ эту книжечку, я сказалъ себ: ‘Іосія Гаккетъ (это мое имя, сэръ), если ты будешь находиться въ сомнніи, не полагайся на свою тупую голову, которая подскажетъ теб всякій вздоръ. Отправься лучше къ джентльмэну, написавшему эту книжечку, и попроси его совта. Онъ — сердечный человкъ, какъ нельзя боле, и дастъ теб подобный совтъ, а едва ты его получишь, лети безъ оглядки обратно на всхъ парусахъ и не думай совсмъ ни о чемъ, онъ знаетъ вдь, что для тебя лучше, онъ знаетъ, что лучше для всякаго человка?..’ Вотъ что я себ сказалъ, сэръ, и вотъ зачмъ сюда явился.

‘Онъ остановился и отеръ свой лобъ бумажнымъ зеленымъ платкомъ. Я попросилъ его продолжать.

‘Оказалось, что почтенный малый хотлъ жениться, но не могъ самъ ршить, на комъ онъ желаетъ жениться. Его глаза обращены, по его выраженію, на двухъ юныхъ женщинъ, и он, какъ у него есть основаніе предполагать, относятся къ нему взаимно съ боле чмъ обычною благосклонностью, затрудненіе же заключается въ томъ, чтобъ ршить, которая изъ двухъ, такъ какъ об прекрасныя и достойныя молодыя особы, окажется для него лучшей женой. Одна, Юліана, единственная дочь отставного флотскаго капитана, была, по его описанію, веселый ребенокъ, другая, Анна, та посолидне и вообще боле похожа на женщину, она была старшей въ многочисленной семь. Ея отецъ, говорилъ Іосія, богобоязненный человкъ и недурно торгуетъ строевымъ лсомъ. Въ заключеніе Гаккетъ спросилъ меня, на которой изъ двухъ я посовтую ему жениться?

‘Я былъ польщенъ. Какой бы человкъ съ моемъ положеніи не былъ польщенъ? Іосія Гаккетъ прибрелъ издалека, чтобы внять моей мудрости. Онъ желалъ и даже жаждалъ вврить въ мои руки счастье всей своей жизни. Что съ его стороны было мудро такъ поступить, я ни минуты въ томъ не сомнвался, выборъ супруги, какъ я всегда полагалъ, вещь, требующая спокойнаго, независимаго разсудка, какимъ любовникъ не можетъ располагать для ршенья вопроса. Въ такомъ случа я не колебался бы дать совтъ даже мудрйшему изъ людей, а этому несчастному, простодушному парню, какъ я полагалъ, было бы прямо жестоко отказать въ наставленіи.

‘Онъ вручилъ мн фотографіи обихъ двицъ, подлежавшихъ моему разсмотрнію. Я отмтилъ внизу на оборот каждой карточки т подробности, какія, но моему мннію, должны помочь мн оцпить годность каждой изъ нихъ для представившейся вакансіи, и общалъ тщательно разобрать этотъ вопросъ и написать ему черезъ день или два.

‘Его благодарность была просто трогательна.

‘— Не безпокойтесь писать мн письмо, сэръ,— сказалъ онъ мн.— Вы только напишите ‘Юлія’ или ‘Анна’ на клочк бумаги и положите это въ конвертъ, а ужь я буду знать, что это означаетъ, и женюсь именно на той двушк.

‘Затмъ онъ схватилъ мою руку и оставилъ меня.

‘Я немало раздумывалъ надъ выборомъ жены Іосіи. Я хотлъ, чтобы онъ оказался счастливъ.

‘Юліана, конечно, выглядла очень миленькой: у нея была какая-то плнительная игривость въ уголкахъ рта, говорившая о раскатахъ звонкаго смха. Если бы я дйствовалъ по первому побужденію, то прямо бы устремилъ Юліану въ объятія Іосіи.

‘Но, разсуждалъ я, для жены требуются боле надежныя качества, чмъ простая игривость и миловидность. Анна, хотя и не такая плнительная, явно обладала энергіей и разсудкомъ, качествами въ высшей степени необходимыми для жены бдняка. Отецъ Анны, благочестивый человкъ и недурной торговецъ, безъ сомннія, бережливый, дльный человкъ, онъ преподалъ ей, наврное, правила экономіи и добродтели. А впослдствіи ей, вроятно, предстояло получить отъ него и еще кое-что, она была старшей въ многочисленной семь, наврное, ей приходилось помогать во многомъ матери, она, конечно, опытна въ домашнемъ хозяйств и свдуща въ вопросахъ о воспитаніи дтей.

‘Отецъ же Юліи, съ другой стороны, флотскій капитанъ въ отставк. Люди, плавающіе по морю, большей частью неважный сортъ рыбы, онъ, вроятно, слоняется по дому, употребляя выраженія и высказывая взгляды, выслушиваніе которыхъ можетъ оказать лишь пагубное дйствіе на формированье характера подростающей двушки. Юліана — его единственный ребенокъ, единственныя дти оказываются вообще плохими мужчинами или женщинами: имъ слишкомъ позволяютъ все длать по своему, хорошенькая дочка удалившагося отъ длъ капитана, наврное, испорченная двушка.

‘Іосія, какъ я тоже припомнилъ, былъ человкъ, несомннно, слабаго характера, онъ нуждается въ руководств, а въ глазахъ Анны было что-то, въ высшей степени внушавшее повиновеніе.

‘По прошествіи двухъ дней мое ршеніе было составлено. Я написалъ ‘Анна’ на клочк бумаги и отправилъ это по почт.

‘Недли черезъ дв посл того я получилъ письмо отъ Іосіи. Онъ благодарилъ меня за совтъ, хотя упоминалъ, между прочимъ, что онъ желалъ бы, чтобъ я избралъ ему Юлію, однако, прибавлялъ Іосія, онъ, разумется, понимаетъ, что мн лучше знать. Въ свое время получилъ я письмо и о томъ, что онъ съ Анной составили одно цлое.

‘Это письмо стало терзать меня. Я началъ въ конц концовъ сомнваться, врно ли я выбралъ ему невсту. Предположимъ, что Анна была не совсмъ то, что я думалъ, какой это будетъ ужасъ для Іосіи! Какими данными обладалъ я, достаточными для такого ршенія, какъ могъ я знать, что Анна не лнивая, дерзкая двушка, вчный укоръ для ея бдной матери, изнемогающей отъ работы, и вчная мука для ея младшихъ братьевъ и сестеръ? Какъ могъ я знать, что она хорошо была воспитана? Ея отецъ, можетъ быть, отъявленный старый пройдоха? Большинство благочестивыхъ на видъ людей таково. Она могла заимствовать отъ него лишь одно лицемріе.

‘А съ другой стороны, какъ могъ я знать, что веселое ребячество Юліаны не обратится въ пріятную, милую для всхъ женственность? Ея отецъ, по всему, что я о немъ зналъ, напротивъ, могъ оказаться образцомъ того, чмъ можетъ быть отставной капитанъ, съ кругленькимъ, чего добраго, капитальцемъ, помщеннымъ въ какое-нибудь безопасное предпріятіе? А Юліана — его единственное дитя. Какія у меня были основанія, чтобъ отвергнуть любовь этого прелестнаго юнаго существа къ Іосіи?

‘Я убралъ ея фотографію съ своего письменнаго стола. Мн казалось, что я читаю укоризну въ ея большихъ глазахъ. Я такъ видлъ передъ собою сцену въ отдаленномъ маленькомъ домик, гд первые брачные дни Іосіи свалились тяжелымъ камнемъ въ спокойное до сей поры теченье его жизни. Я видлъ также, какъ Юлія припадала на колняхъ къ отцовскому креслу и сдовласый старецъ, съ бронзовымъ цвтомъ лица, ласково гладилъ ея золотистую головку, потрясаемую глухими рыданіями у него на груди. Мои угрызенія совсти были сильнй, чмъ я былъ въ состояніи выдержать, я убралъ прочь ея изображеніе и поставилъ на столъ Анну, мою избранницу. Эта, казалось, глядла на меня съ улыбкою безсердечнаго торжества. Тогда мной положительно начало овладвать чувство антипатіи къ Анн.

‘Я боролся противъ такого чувства, я говорилъ, что это предразсудокъ, но чмъ боле я убждалъ себя, тмъ оно становилось сильне. Я могу сказать, что съ теченіемъ времени антипатія выросла въ отвращеніе, а отвращеніе въ ненависть. И это была женщина, которую я умышленно избралъ подругой жизни для Іосіи!

‘Цлыми недлями я не находилъ душевнаго покоя. Каждое приносимое мн письмо я вскрывалъ съ трепетомъ, боясь, что оно можетъ быть отъ Іосіи, при каждомъ удар въ дверь я вскакивалъ, ища, куда бы мн спрятаться, всякій разъ, какъ я нападалъ въ газет на замтку, озаглавленную ‘Домашняя трагедія’, я обливался холоднымъ потомъ: я такъ и ждалъ, что прочту, какъ Іосія и Анна убили другъ друга и умерли, проклиная меня.

‘Между тмъ время шло, ничего такого не было слышно, страхи мои начали успокоиваться, вра въ мой проницательный здравый смыслъ начала возвращаться ко мн, можетъ быть, я хорошо устроилъ Іосію и Анну и они теперь благословляютъ меня. Прошло мирно три года, я началъ уже забывать о существованіи Гаккетовъ.

‘Но вотъ онъ явился опять. Я возвращался домой однажды вечеромъ со службы и засталъ его, ожидающаго меня въ зал. Съ перваго же мгновенія, какъ я взглянулъ на него, я постигъ, что мои худшія опасенія оказались близкими къ истин. Я попросилъ его слдовать за мной въ кабинетъ. Онъ послдовалъ и услся на томъ самомъ кресл, на которомъ сидлъ три года тому назадъ. Въ немъ произошла разительная перемна: онъ выглядлъ старымъ и удрученнымъ заботой. Въ его движеніяхъ выказывалась покорная безнадежность.

‘Мы сидли съ минуту, по говоря другъ другу ни слова. Онъ комкалъ свою шляпу, какъ и при первой бесд, я длалъ видъ, что прибираю бумаги на письменномъ стол. Наконецъ, чувствуя, что все будетъ сносне, чмъ такое молчаніе, я повернулся къ нему.

‘— Дло обернулось для васъ нехорошо, Іосія, какъ я опасаюсь,— проговорилъ я.

‘— Нтъ, сэръ,— просто отвчалъ онъ,— я не могу сказать этого вообще, только Анна, выбранная вами, оказалась немного сварливой.

‘Въ его тон не было и тни упрека. Онъ просто устанавливалъ грустный фактъ.

‘— Но она хорошая жена для васъ въ другихъ отношеніяхъ?— настаивалъ я — У нея есть, конечно, свои недостатки, мы вс ихъ имемъ, но она энергична, скажите же, вы признаете, что она энергична?

‘Я долженъ былъ передъ самимъ собой найти что-нибудь хорошее въ Анн, и это единственная вещь, какую я могъ придумать въ данный моментъ,

‘— О, да, она энергична,— согласился Іосія,— немного, пожалуй, слишкомъ для нашего маленькаго дома, такъ мн иногда кажется. Видите ли,— продолжалъ онъ,— у нея чуточку рзкій характеръ, у Анны. И потомъ ея мать бываетъ немного тяжеловата порою.

‘— Ея мать!— воскликнулъ я.— Но что же она-то длаетъ съ вами?

‘— Видите ли, сэръ,— отвчалъ Іосія,— она живетъ теперь съ нами съ тхъ самыхъ поръ, какъ старикъ покинулъ ее.

‘— Отецъ Анны? Такъ, стало быть, онъ умеръ?

‘— Не совсмъ такъ, сэръ,— отвчалъ Іосія,— онъ убжалъ съ годъ тому назадъ съ одной молоденькой женщиной, которая учила въ воскресной школ, и присоединился къ мормонамъ. Это было для всхъ большой неожиданностью.

‘Я вздохнулъ.

‘— А его торговля?—освдомился я,— торговля строевымъ лсомъ, кто же ее ведетъ?

‘— О, это,— отвчалъ Іосія,— все ликвидировано для уплаты его долговъ, по крайней мр. И все отправлено къ нему.

‘Я замтилъ, что это происшествіе было ужасно для семьи, я предположилъ, что его домъ разоренъ и вс разошлись въ разныя стороны.

‘— Нтъ, сэръ,— просто отвчалъ Іосія,— они не очень разошлись. Они вс живутъ съ нами. Но все это,— продолжалъ онъ,взглядывая мн въ лицо.— разумется, не иметъ къ вамъ ни малйшаго отношенія, я думаю, сэръ, у васъ есть свои непріятности, и я не пришелъ вамъ докучать еще моими, это было бы жалкой отплатой за всю вашу доброту ко мн.

‘— А что сталось съ Юліей?— спросилъ я, не чувствуя больше желанія спрашивать что-либо о его длахъ.

‘Улыбка разсяла мрачную меланхолію, рисовавшуюся у него на лиц.

‘—Ахъ,— проговорилъ онъ боле радостнымъ тономъ, нежели прежде, — о ней пріятно подумать, ей Богу! Она вышла теперь замужъ за моего друга, молодого Сама Джессопа. Я иногда урываю минутку и навщаю ихъ время отъ времени, когда Анна не устережетъ. Господи, это словно просвтъ яснаго неба, какъ поглядишь на ихъ уютный домикъ! Самъ часто подсмивается надо мной чуть не постоянно. ‘Ну,— говоритъ, Іосія, какой же ты пустоголовый чурбанъ!’. Право, онъ часто такъ говоритъ. Ну, мы съ Самомъ, знаете, сэръ, старые товарищи, такъ онъ и позволяетъ себ немного подтрунить.— Затмъ улыбка исчезла съ лица Іосіи и онъ прибавилъ со вздохомъ:— Да, и я, сэръ, нердко подумывалъ съ тхъ поръ, какъ было бы прелестно, еслибъ вы сочли подходящимъ назначить мн Юліану.

‘Я почувствовалъ, что мн опять слдуетъ вернуться къ Анн во что бы то ни стало.

‘— Я полагаю все-таки,— сказалъ я,— что вы живете съ женою попрежнему, на старомъ мст.

‘— Да,— отвчалъ онъ,— если вы можете это называть жизнью, это жестокая схватка среди множества вамъ подобныхъ.

‘Онъ добавилъ, что не зналъ, какъ бы онъ выпутался, когда бы ему не помогъ отецъ Юліи. Онъ заявилъ, что капитанъ велъ себя, какъ ангелъ, а не что-либо иное, ему извстное.

‘— Я не скажу, чтобы онъ былъ такой же, какъ вы, умный человкъ, знаете, сэръ,— разъяснялъ Іосія,— это не такой человкъ, къ которому ходятъ за совтомъ, какъ ходятъ къ вамъ, сэръ, по все-таки онъ славная душа. Это напоминаетъ мн,— продолжалъ Іосія,— зачмъ я собственно прибрелъ сюда, вы сочтете это очень нахальнымъ съ моей стороны, просить у вазъ, сэръ, но…

‘— Іосія,— прервалъ я его, я сознаюсь, что заслуживаю сильнйшаго порицанія за то, что случилось съ вами: вы спрашивали у меня совта, и я далъ его вамъ. Кто изъ насъ былъ большимъ осломъ, мы не станемъ разбирать, суть въ томъ, что я вамъ далъ совтъ, и я не такой человкъ, чтобъ уклоняться отъ отвтственности. Всякое ваше разумное требованіе, которое я въ силахъ удовлетворить, я готовъ исполнить.

‘Несчастный разсыпался въ благодарностяхъ.

‘— Я зналъ это, сэръ,— проговорилъ онъ,— я зналъ, что вы мн не откажете, я такъ и говорилъ Анн. Пойду, говорю, къ этому джентльмэну и попрошу его, пойду и попрошу его совта.

‘— Чего?— пролепеталъ я.

‘— Совта,— повторилъ Іосія, повидимому, удивленный моимъ гономъ,— по одному дльцу, котораго я не могу самъ какъ слдуетъ ршить.

‘Я подумалъ сначала, что онъ пытается иронизировать, но этого не было, чудакъ сидлъ и добивался отъ меня совта, какъ ему помстить тысячу долларовъ, которые отецъ Юліи предлагалъ ему въ долгъ: открыть ли ему прачечную или трактиръ? Слдовательно ему еще было мало (т. е. моихъ совтовъ), онъ опять ихъ желалъ, излагая мн основанія, почему я теперь долженъ дать ему совтъ. Выборъ жены былъ дломъ совсмъ иного рода, разсуждалъ Іосія, пожалуй, ему и не слдовало бы спрашивать моего мннія на этотъ счетъ, но совтъ, какое изъ двухъ торговыхъ предпріятій лучше избрать человку, разумется, можетъ быть данъ дльцомъ. Онъ сказалъ, что только-что опять перечиталъ мою книжечку ‘Какъ быть счастливымъ и проч.’, и если джентльмэнъ, написавшій ее, не можетъ обсудить относительныхъ преимуществъ частной прачечной или частнаго трактира, причемъ оба заведенія находятся въ одномъ и томъ же квартал, тогда вдь, что бы онъ ни говорилъ, его знаніе и мудрость, очевидно, не имютъ ни малйшаго практическаго значенія въ здшнемъ мір.

‘Да, вдь это какъ будто простая вещь посовтовать человку что-нибудь такое, разумется, въ вопрос подобнаго рода я, профессіональный длецъ, могу высказать боле основательное сужденіе, нежели этотъ жалкій ягненокъ съ тыквообразной головой. Было бы безсердечно отказать ему въ помощи. Я общалъ разсмотрть его дло и сообщить свое мнніе.

‘Онъ всталъ и потрясъ меня за руку. Онъ сказалъ, что не пытается благодарить меня: всякія слова покажутся слабыми. Онъ смахнулъ съ глаза слезу и ушелъ.

‘Я потратилъ столько умственныхъ силъ на помщеніе этой тысячи долларовъ, что этого было бы достаточно для организаціи цлаго банка. Мн не хотлось подсудобить ему вторую Анну, если можно безъ этого обойтись. Я изучилъ бумаги, оставленныя у меня Іосіей, но не ршился придти къ заключенію на основаніи ихъ однхъ, я тихомолкомъ пробрался къ мсту жительства Іосіи и разсмотрлъ оба предпріятія на мст. Я производилъ тайныя, но тщательныя развдки по сосдству, я прикидывался простодушнымъ парнемъ, получившимъ небольшой капиталецъ, и вкрадывался въ довріе прислуги. Я допросилъ половину города, подъ тмъ предлогомъ, что собираюсь писать коммерческую исторію новой Англіи и желалъ бы знать нкоторыя подробности изъ ихъ жизни, при этомъ я неизмнно заканчивалъ свои разспросы, освдомляясь, какой ихъ любимый трактиръ и куда они отдаютъ въ стирку блье. Я пробылъ въ город дв недли, большую часть своего досуга я проводилъ въ трактир, а въ совершенно свободныя минуты я пачкалъ блье такимъ образомъ, чтобы можно было отмыть его въ прачечной.

‘Въ результат моихъ изслдованій я узналъ, что, насколько дло касается предпріятій самихъ по себ, то не было никакой возможности сдлать выборъ между ними. Дло просто сводилось къ вопросу о томъ, какое спеціальное занятіе лучше подойдетъ къ Гаккетамъ. Я задумался. Содержатель трактира всегда подверженъ большимъ искушеніямъ. Слабохарактерный человкъ, находясь вчно въ компаніи пьянчугъ, легко можетъ въ конц концовъ запить и самъ. Іосія же былъ до крайности слабохарактеренъ. Надо также еще принять во вниманіе, что у него сварливая жена и вся ея семья живетъ съ нимъ вмст. Ясно, что дать Іосіи возможность имть легкій доступъ къ неограниченному употребленію алкоголя было бы безуміемъ.

‘Что же касается прачечной, съ другой стороны, тутъ рисовалось нчто боле успокоительное. Работа въ прачечной требуетъ множества рукъ. Родные Анны могли бы найти примненіе въ прачечной и принуждены были бы не дармодствовать, Анна могла бы расходовать свою энергію на глаженье блья, Іосія распоряжаться каткомъ. Мысль о прачечной вызывала весьма отрадную картину домашняго счастья. Я рекомендовалъ прачечную.

‘Въ слдующій понедльникъ онъ извстилъ меня письменно, что пріобрлъ прачечную. Во вторникъ же я прочиталъ въ ‘Коммерческомъ Знаніи’, что одно изъ самыхъ замчательныхъ знаменій послдняго времени это громадное возрастаніе по всей Новой Англіи цнъ на отели и ресторанныя принадлежности. Въ четвергъ въ списк банкротствъ я нашелъ не мене четырехъ владльцевъ прачечной, въ газет присовокуплялось, въ вид поясненія, что американское прачечное дло, благодаря быстрому росту китайской конкуренціи, находится, въ сущности, при послднемъ своемъ издыханіи. Я ушелъ изъ дому и напился.

‘Моя жизнь стала мученіемъ для меня Цлый день думалъ я объ Іосіи, цлую ночь грезилъ я о немъ. Быть можетъ, мало того, что я причина его семейныхъ бдствій, я еще лишилъ его средствъ добывать пропитаніе и обратилъ въ ничто великодушіе добраго стараго капитана. Я началъ казаться себ злымъ духомъ, вчно преслдующимъ этого простого, по достойнаго человка и насылающимъ всякія бды на него.

‘Время, однако, шло, я ничего не слыхалъ отъ него или о немъ, я началъ чувствовать нкоторое облегченіе.

‘Но по истеченіи приблизительно пяти лтъ онъ появился снова.

‘Онъ подошелъ ко мн сзади, въ то время, какъ я открывалъ ключомъ дверь, и положилъ мн на плечо свою колеблющуюся руку. Кругомъ была темная ночь, но газовый рожокъ освтилъ мн лицо его. Я узналъ Іосію, несмотря на появившіеся у него красные прыщи и на темные круги подъ глазами. Я быстро схватилъ его за руку и поспшилъ съ нимъ къ себ въ кабинетъ.

‘— Садитесь,— прошепталъ я ему,— и разскажите мн разомъ все самое худшее.

‘Онъ прилаживался, выискивая свое любимое кресло, но я почувствовалъ, что если увижу его и это излюбленное имъ кресло въ третій разъ вмст, то я сдлаю что-нибудь ужасное имъ обоимъ. Я оттолкнулъ кресло прочь отъ него, онъ тяжело упалъ на полъ и разразился рыданіями. Я оставилъ его въ этомъ положеніи, и съ трудомъ, среди всхлипывапій, онъ разсказалъ мн свою повсть.

‘Прачечная шла все хуже да хуже. Къ мстечку провели новую желзную дорогу, измнивъ всю его топографію. Дловыя и присутственныя мста постепенно перемщались къ сверу. Мсто, гд прежде находился трактиръ, предпріятіе, отвергнутое мной ради прачечной, теперь сдлалось коммерческимъ центромъ города. Человкъ, державшій этотъ трактиръ вмсто Іосіи, продалъ его и нажилъ себ состояніе. Южная же площадь, у которой была расположена прачечная, оказалась устроенной на трясин и находилась въ очень плохихъ санитарныхъ условіяхъ. Заботливыя хозяйки, разумется, не пожелали отдавать свое блье въ такое непріятное сосдство.

‘Присоединились еще и другія напасти, ребенокъ, любимое дтище Іосіи, единственный свтлый лучъ въ его жизни, упалъ въ котелъ и сварился. Мать Анны была изувчена каткомъ и теперь оказалась безпомощной калкой, требовавшей днемъ и ночью ухода.

‘При такомъ множеств скопившихся несчастій Іосія началъ искать утшенья въ вин и сдлался горькимъ пьянчугой. Онъ глубоко сознавалъ теперь свое паденіе и горько плакалъ. Онъ говорилъ, что, какъ ему кажется, будь онъ при какомъ-нибудь веселомъ мст, хоть при трактир, онъ могъ бы еще держаться крпко и мужественно, но тутъ, среди тошнотворнаго запаха сырого блья, въ потокахъ мыльной воды было что-то такое, отнимавшее у него послднюю бодрость.

‘Я спросилъ его, что сказалъ капитанъ на все это? Іосія опять залился слезами и отвчалъ, что капитана нтъ больше въ живыхъ. Это, прибавилъ онъ, напоминаетъ ему, зачмъ онъ собственно пришелъ ко мн. Добросердечный старый другъ его, капитанъ, завщалъ Іосіи пять тысячъ долларовъ, такъ вотъ онъ желалъ бы узнать мое мнніе, куда лучше ихъ помстить.

‘Моимъ первымъ движеніемъ было убить его тутъ же на мст, и я жалю, что не сдлалъ этого. Однако, я удержался и предложилъ Іосіи на выборъ: или быть выброшеннымъ изъ окна, или уходить черезъ дверь безъ дальнихъ разговоровъ.

‘Онъ отвчалъ, что хоть сейчасъ готовъ выброситься изъ окна, если только я посовтую ему сначала, куда помстить его деньги: въ селитряную компанію на Огненной земл, съ ограниченнымъ числомъ акцій, или въ Союзный Тихоокеанскій Банкъ. Жизнь не представляла для него боле интереса, все, чего онъ желалъ, это чувствовать, что его маленькіе рессурсы хранятся въ безопасномъ мст, для поддержки его присныхъ по его кончин.

‘Онъ приставалъ ко мн, чтобы я сказалъ ему свое мнніе о селитр. Я отвчалъ, что не ршаюсь высказать что бы то ни было объ этомъ предмет. Изъ моего отвта онъ заключилъ, что я не возлагаю большихъ надеждъ на селитру, и объявилъ о своемъ намреніи помстить, въ силу этого, свои деньги въ Союзный Тихоокеанскій Банкъ.

‘Я отвчалъ, что пусть онъ постарается это сдлать, если такъ желаетъ.

‘Іосія умолкъ, видимо стараясь вникнуть въ смыслъ моихъ словъ. Затмъ онъ хитро улыбнулся и заявилъ, что, какъ ему кажется, онъ уразумлъ мое мнніе. Это было очень мило съ моей стороны: онъ помститъ каждый имющійся у него долларъ въ селитряную компанію Огненной земли.

‘Тутъ онъ съ трудомъ поднялся, чтобы уходить: но я остановилъ его. Я зналъ такъ же врно, какъ то, что утромъ взойдетъ солнце, что какую бы компанію я ему ни присовтовалъ, или бы онъ упорствовалъ въ мысли, что я совтую ему (что сводилось къ одному и тому же) для помщенія его денегъ, ужь непремнно компанія эта раньше или позже разразится крахомъ, а у моей бабушки все состояніе было положено въ селитряную компанію Огненной земли. Я не хотлъ доводить ее до нищеты въ ея старые годы, что же касается Іосіи, такъ для него все равно не будетъ ни малйшей разницы. Онъ, какъ бы то ни было, лишится своихъ денегъ, поэтому я посовтовалъ ему помстить ихъ въ акціи Союзнаго Тихоокеанскаго Банка. Ну, онъ пошелъ и сдлалъ это.

‘Союзный Тихоокеанскій Банкъ продержался восемнадцать мсяцевъ, затмъ онъ началъ колебаться, финансовый міръ былъ до крайности изумленъ этимъ, банкъ искони считался однимъ изъ самыхъ надежныхъ во всей стран. Вс съ удивленіемъ спрашивали другъ друга, что за причина, я-то хорошо зналъ ее, только не говорилъ никому.

‘Банкъ лихо боролся, но роковая десница уже тяготла надъ нимъ. По истеченіи слдующихъ девяти мсяцевъ наступилъ крахъ.

‘Селитра, едва ли надо говорить объ этомъ, все время повышалась въ цн большими скачками. Моя бабушка скончалась обладательницей милліона долларовъ и завшала все на благотворительныя учрежденія. Знай она, какъ я спасъ ее отъ разоренія, она оказалась бы, можетъ быть, боле благодарной.

‘Черезъ нсколько дней посл банковскаго краха Іосія уже стоялъ на порог моего кабинета. Въ этотъ разъ онъ притащилъ съ собой всю семью. Ихъ было въ общемъ шестнадцать человкъ.

‘Ну, что мн было длать? Я довелъ этихъ людей, шагъ за шагомъ, до крайняго гнета нужды, я уничтожилъ не только ихъ счастье, но и всякія надежды на будущее. Наименьшее искупленіе, какое могло быть съ моей стороны, это устроить такъ, чтобы они не нуждались, по крайней мр, въ предметахъ первой необходимости.

‘Это происходило семнадцать лтъ тому назадъ. Я и понын забочусь, чтобы они не нуждались въ необходимыхъ предметахъ, и мн становится легче на душ, когда я вижу, что они довольствуются своей участью. Теперь ихъ двадцать два человка, и мы уповаемъ еще на одного весною.

‘Вотъ вся моя исторія,— присовокупилъ незнакомецъ.— Быть можетъ, вы поймете теперь мое внезапное волненіе, когда вы попросили у меня совта, разъ навсегда, я не даю теперь совтовъ ни по какимъ предметамъ’.

Я передалъ этотъ разсказъ Макъ-Шаугнасси. Онъ согласился, что исторія назидательная, и общался ее помнить. Онъ прибавилъ, что не забудетъ ее разсказать одному изъ своихъ пріятелей, для котораго урокъ этотъ, по его мннію, былъ бы полезенъ.

ГЛАВА II.

Я не могу, по совсти, заявить, чтобъ мы особенно подвинулись впередъ при нашемъ первомъ собраніи. Это произошло по вин Брауна. Онъ принялся разсказывать намъ исторію объ одной собак, это былъ страшно устарлый анекдотъ о собак, имвшей обыкновеніе отправляться каждое утро въ такую-то булочную, держа пенни въ зубахъ, и въ обмнъ за монету она всегда получала пенсовую лепешку. Однажды булочникъ, думая, что она не замтитъ разницы, вздумалъ плутовски всучить бдному животному полупенсовую лепешку. Тогда собака стрлою вылетла изъ булочной и привела съ собою полицейскаго. Браунъ впервые услыхалъ это старье въ тотъ день и находился еще весь подъ свжимъ впечатлніемъ. Для меня всегда было тайной, гд Браунъ жилъ за послднюю сотню лтъ. Онъ останавливаетъ васъ иногда на улиц съ восклицаніемъ:

— О, я долженъ вамъ разсказать! Великолпнйшая исторія!

И затмъ начинаетъ докладывать съ большимъ остроуміемъ и вкусомъ объ одной изъ извстнйшихъ шутокъ праотца Ноя, или о какомъ нибудь анекдот, разсказанномъ, должно быть, первоначально Ромуломъ Рему. Пожалуй, на-дняхъ кто-нибудь сообщитъ ему объ Адам и Ев Браунъ вообразитъ, что отыскалъ новый сюжетъ, и начнетъ разработывать его въ вид повсти.

Онъ выдаетъ эти заплсневлыя древности за свои собственныя личныя воспоминанія или, самое большее, за эпизоды изъ жизни его второго кузена. Есть нкоторыя ужасающія катастрофы, которыя, повидимому, всякій приписываетъ къ случаямъ, происшедшимъ съ нимъ самимъ, или онъ находился при томъ очевидцемъ, почти всякій, кого вы встрчаете. Я ни разу не видалъ еще человка, которому не привелось бы наблюдать, какъ другой человкъ свалился съ верхушки омнибуса въ телгу для вывоза грязи. Половина Лондона, должно быть, въ то или иное время сверзилась съ омнибусовъ въ телгу, полную грязи, и была вытаскиваема оттуда съ помощью лопаты.

Есть также разсказъ объ одной лэди, супругъ которой внезапно захворалъ однажды ночью въ отел. Она бжитъ внизъ и приготовляетъ крпкій горчичникъ, чтобы приложить ему, затмъ опять поднимается кверху, но, будучи очень взволнованной, она вбгаетъ во въ ту комнату и нжно прикладываетъ горчичникъ незнакомому человку. Я слышалъ эту исторію такъ часто, что прихожу просто въ нервное состояніе, когда ложусь теперь спать въ какомъ-нибудь отел. Всякій, разсказывавшій мн эту исторію, непремнно спалъ въ комнат сосдней съ помщеніемъ жертвы и былъ разбуженъ воплемъ несчастнаго, когда горчичникъ присталъ къ нему. Такимъ образомъ онъ (разсказчикъ исторіи) и узналъ про все это.

Браунъ хотлъ насъ уврить, что доисторическое животное, о которомъ онъ намъ разсказывалъ, принадлежало его зятю, и былъ обиженъ, когда Джефсонъ пробормоталъ sotto voce, что онъ встрчаетъ теперь двадцать восьмого человка, зять котораго обладалъ этой собакой, не говоря о сто семнадцати прочихъ знакомыхъ, владвшихъ ею лично.

Мы попытались затмъ приняться за работу, но Браунъ погубилъ насъ на этотъ вечеръ. Не слдуетъ начинать собачьей исторіи въ компаніи людей, вообще говоря, слабыхъ на языкъ. Дайте только одному разсказать о собак, и всякій въ комнат ощутитъ желаніе разсказать еще боле удивительную исторію.

Существуетъ даже одинъ разсказъ — я не могу ручаться за его достоврность, онъ былъ мн переданъ юристомъ — объ одномъ человк, находившемся при смерти. Приходскій священникъ, добрый и благочестивый человкъ, услся около больного и, думая развлечь его, разсказалъ ему анекдотъ о собак. Едва пасторъ кончилъ, какъ больной разомъ вскочилъ и заговорилъ:

— Я знаю исторію еще лучше этой. У меня была разъ собака громадная, темная, карнаухая…

Но сдланное имъ усиліе оказалось для него слишкомъ тяжелымъ, онъ откинулся на подушки и докторъ, подойдя къ нему, замтилъ, что тутъ лишь дло нсколькихъ минутъ.

Добрый старикъ-пасторъ поднялся съ мста и, взявъ больного за руку, пожалъ ее.

— Мы съ вами еще увидимся,— любезно проговорилъ онъ.

Больной посмотрлъ на него утшеннымъ, благодарнымъ взглядомъ.

— Мн пріятно, что вы говорите это,— едва прошепталъ онъ.— Напомните мн о собак.

И съ этимъ онъ мирно скончался, храня отрадную улыбку на блдныхъ губахъ.

Браунъ, имвшій на душ собачью исторію и удовлетворивъ этой потребности, хотлъ уже, чтобы мы начали характеризовать нашу героиню. Но вс прочіе не чувствовали теперь расположенія характеризовать что бы то ни было. Мы перебирали въ памяти вс ‘дйствительно происшедшія’ собачьи исторіи, какія мы слышали, и выбирали, которая изъ нихъ мене возбудитъ всеобщее недовріе.

Въ особенности Макъ-Шаугнасси становился съ каждой минутой все безпокойне и возбужденне. Браунъ заключилъ свою длинную рчь, которой никто не слушалъ, провозгласивъ съ нкоторой гордостью:

— Чего же вы можете больше желать? Сюжетъ еще ни разу до сихъ поръ не разработывался и характеры вполн оригинальны.

Но тутъ выступилъ Макъ-Шаугнасси.

— Разговоръ о сюжетахъ,— промолвилъ онъ, придвигая свое кресло поближе къ столу,— будитъ во мн одно воспоминаніе. Разсказывалъ ли я вамъ когда-нибудь о собак, имвшейся у насъ, когда мы жили въ Норвуд?

— Не окажется ли это исторіей о бульдог?— тревожно освдомился Джефсонъ.

— Да, это былъ бульдогъ,— согласился Макъ-Шаугнасси,— но не думаю, чтобы я когда-нибудь прежде разсказывалъ вамъ о немъ.

Мы знали по опыту, что спорить по этому поводу значило бы лишь продолжить мученіе, поэтому мы дали ему волю.

— Множество мазуриковъ поселилось за послднее время въ нашемъ сосдств,— началъ Макъ-Шаугнасси,— и отецъ пришелъ къ заключенію, что пора ему обзавестись собакой. Онъ полагалъ, что бульдогъ окажется наилучшимъ для подобной цли, и пріобрлъ самый дикій и смертоубійственный экземпляръ, какой онъ только могъ разыскать.

‘Моя мать не на шутку встревожилась, увидя собаку.

‘— Разумется, вы не пустите этого звря разгуливать по дому,— воскликнула она,— онъ загрызетъ кого-нибудь. Я вижу это по его морд.

‘— Я и хочу, чтобъ онъ загрызъ кого-нибудь, — отвчалъ отецъ.— Я желаю, чтобъ онъ загрызъ мазурика.

‘— Я не люблю, когда вы такъ говорите, Томасъ,— отвчала матушка,— мы имемъ право охранять нашу собственность, но не имемъ права отнимать жизнь у человческаго существа.

‘— Ваше человческое существо будетъ чувствовать себя прекрасно, пока не заберется къ намъ въ кухню безъ всякой надобности,— возразилъ мой отецъ немного рзко.— Я пойду и водворю эту собаку въ кладовой, и если мазурики тутъ станутъ пошаливать, такъ это ужь его дло.

‘Старики поспорили съ мсяцъ по поводу пріобртенной собаки. Папа называлъ мать нелпо-сентиментальной, она же заявляла, что онъ некстати кровожаденъ. Тмъ временемъ собака длалась все свирпе и сврпе съ каждымъ днемъ.

‘Однажды ночью моя мать разбудила отца со словами:

‘— Томасъ, тамъ внизу забрался воръ, я уврена въ этомъ, я ясно слыхала, какъ отпирали кухонную дверь.

‘— О, ну такъ собака уже принялась за него,— пробормоталъ отецъ, который ничего не слыхалъ и очень разоспался.

‘— Томасъ,— строго замтила мать,— я не могу лежать здсь, въ то время какъ нашъ ближній раздирается дикимъ звремъ. Если вы не пойдете внизъ, чтобы спасти человка, такъ я пойду.

‘— Вотъ напасти,— проворчалъ отецъ, приготовляясь вставать,— вамъ вчно чудятся всякіе шумы. Я увренъ, что вс вы, женщины, ложитесь въ постель для того, чтобы вскакивать и прислушиваться къ ворамъ.— Однако, чтобы ее успокоить, онъ натянулъ свои штаны и носки и побрелъ внизъ.

‘Ну, разумется, моя мать была права на этотъ разъ: дйствительно, воръ находился въ дом. Окно въ кладовой было раскрыто и свтъ мерцалъ въ кухн. Отецъ тихонько прокрался впередъ и заглянулъ черезъ полуоткрытыя двери. Въ кухн сидлъ мазурикъ, кушая холодный ростбифъ и пикули, а тутъ же рядомъ съ нимъ, на полу, глядя ему въ лицо съ ужасающей любовной улыбкой, сидла идіотская собака, махая хвостомъ. Огецъ до того былъ этимъ пораженъ, что позабылъ даже о необходимости молчать.

‘— Хорошо же…— и онъ употребилъ слово, котораго я не стану передавать вамъ, друзья мои.

‘Мазурикъ, услыхавъ это слово, сдлалъ прыжокъ и исчезъ въ одинъ мигъ чрезъ окно: собака же, повидимому, обидлась на отца за то, что тотъ прогналъ его.

‘На слдующее утро мы потащили собаку обратно къ дрессировщику, отъ котораго получили ее.

‘— Для чего, полагаете вы, мн нужна была эта собака?— спросилъ отецъ, стараясь говорить спокойно.

‘— Какъ?— отвчалъ дрессировщикъ.— Вы говорили, что желаете хорошаго домашняго пса.

‘— Именно такъ,— отвчалъ отецъ,— но я не просилъ васъ товарища для мазуриковъ, неправда ли? Я не говорилъ, что желаю собаку, которая становится однокашникомъ вора, едва лишь тотъ входитъ въ домъ, и сидитъ съ нимъ, пока онъ ужинаетъ, чтобы ему не быть въ одиночеств. Желалъ ли я этого?— и мой отецъ разсказалъ происшествіе прошлой ночи.

‘Дрессировщикъ согласился, что тутъ есть серьезный поводъ для жалобы.

‘— Я объясню вамъ, въ чемъ дло,— сказалъ онъ.— Это мой сынишка Джимъ дрессировалъ эту собаку. И я боюсь, что мальчишки больше обучали ее ловить мышей, чмъ воровъ. Оставьте мн ее на недлю, сэръ, я устрою все это.

‘Мы такъ и сдлали, и по истеченіи срока дрессировщикъ снова привелъ къ намъ собаку.

‘— Теперь вы найдете ее достаточно воинственной, сэръ,— сказалъ дрессировщикъ.— Она, грхъ сказать, чтобъ была очень понятливой собакой, но, кажется, я вколотилъ въ нее правильныя идеи.

‘Отецъ мой замтилъ, что желалъ бы проврить это, а потому мы наняли за шиллингъ человка, который ползъ черезъ кухонное окно, въ то время какъ дрессировщикъ держалъ собаку на цпи. Песъ оставался совершенно спокойнымъ до тхъ поръ, пока наемникъ не влзъ окончательно, затмъ онъ сдлалъ такой свирпый прыжокъ на него, что если бы цпь не была крпкой, парню дорого бы достался его шиллингъ.

‘Отецъ былъ теперь доволенъ, что можетъ спокойно ложиться спать. Тревога же матери за безопасность мстныхъ мазуриковъ возрасла въ соотвтственной мр.

‘Прошли благополучно мсяцы, и вотъ новый мазурикъ избралъ нашъ домъ для своихъ подвиговъ. На этотъ разъ уже не могло быть сомннія, что собака угрожала опасностью его жизни. Шумъ внизу былъ ужасающій. Весь домъ ходилъ ходуномъ, потрясаемый падающими тлами.

‘Отецъ схватилъ свой револьверъ и пустился внизъ, я послдовалъ быстро за нимъ. Въ кухн былъ полный сумбуръ. Столы и табуреты перевернуты, а на полу лежалъ человкъ, хрипя взывавшій о помощи. Бульдогъ стоялъ надъ нимъ, свирпо на него насдая. Отецъ приставилъ револьверъ къ уху лежавшаго человка, и нечеловческимъ усиліемъ оттащилъ отъ него нашего спасителя и привязалъ его къ водостоку, а затмъ зажегъ газъ.

‘Тогда мы замтили, что джентльмэнъ, простертый на полу, былъ полицейскій констебль.

‘— Боже милосердный,— воскликнулъ отецъ, опуская револьверъ,— какимъ образомъ вы попали сюда?

‘— Какимъ образомъ я попалъ сюда?— отвчалъ онъ, вставая и говоря тономъ рзкаго, но совершенно естественнаго негодованія.— Какимъ образомъ? Да въ силу моихъ обязанностей попалъя сюда. Я видть, что воръ пробирается къ вамъ въ окошко, вотъ я пошелъ и пролзъ вслдъ за нимъ.

‘— Вы поймали его?— спросилъ мой отецъ.

‘— Да, поймаешь!— почти закричалъ полицейскій.— Какъ я могъ его поймать, когда ваша проклятая собака схватила меня за глотку и повалила на полъ, воръ же закурилъ себ трубочку и вышелъ черезъ черный ходъ.

‘Собаку приговорили къ продаж на слдующій же день. Мать, привязавшаяся къ псу, потому что онъ позволялъ ребенку теребить его за хвостъ, желала, чтобъ мы его оставили у себя. Недоразумніе, говорила она, произошло не по вин животнаго. Два человка ворвались въ домъ почти одновременно. Собака не могла броситься на обоихъ, она сдлала, что могла, и схватила одного изъ нихъ. Что выборъ ея при этомъ палъ на полицейскаго, а не на мазурика, было случайной оплошностью, какъ бы то ни было, подобный промахъ могла совершить всякая собака.

‘Но мой отецъ чувствовалъ предубжденіе противъ несчастной твари и на той же недл напечаталъ публикацію въ газет ‘Поле’, гд рекомендовалъ это животное, какъ находку, весьма полезную для всякаго предпріимчиваго члена въ обществ преступниковъ’.

Макъ-Шаугнасси выполнилъ такимъ образомъ свою очередь, и тогда Джефсонъ, заступивъ его мсто, разсказалъ намъ трогательную исторію объ одномъ несчастномъ ублюдк, котораго однажды перехали лошади въ Странд и сломали ему ногу. Студентъ-медикъ, проходившій тутъ въ это время, подобралъ собаченку и отнесъ ее въ госпиталь Чарингъ-Кроссъ, гд нога была срощена и гд ухаживали за собакой до тхъ поръ, пока она совсмъ поправилась. Тогда ее отослали обратно.

Бдняжка отлично поняла, что было для нея сдлано, и оказалась признательнйшимъ изъ паціентовъ, лежавшихъ когда-либо въ госпитал. Весь медицинскій персоналъ былъ крайне огорченъ, когда пришлось съ ней разстаться.

Однажды утромъ, недли дв спустя, больничный фельдшеръ выглянулъ изъ окошка и увидалъ, что собака идетъ къ нимъ по улиц. Когда она приблизилась къ госпиталю, онъ замтилъ, что она держитъ во рту пенсовую монету. На углу стоялъ лотокъ съ собачьимъ мясомъ и на мгновеніе, проходя мимо, собака поколебалась.

Но ея благородная натура взяла верхъ, и, направившись прямо къ госпитальной ршетк, поднявшись на заднія лапки, она опустила монету въ кружку для благотворительныхъ сборовъ.

Макъ-Шаугнасси былъ очень тронутъ этой исторіей, онъ замтилъ, что тутъ обнаруживается прекрасная черта въ характер собаки, вдь это животное было несчастнымъ отщепенцемъ, бродягой, у котораго никогда, можетъ быть, не было до тхъ поръ пенса во всей его жизни и, можетъ быть, никогда больше не будетъ. Этотъ собачій пенсъ казался Макъ-Шаугнасси боле крупнымъ вкладомъ, чмъ самый значительный чекъ, подписанный богатйшимъ патрономъ.

Теперь уже вс трое сотрудниковъ горли нетерпніемъ приняться за разработку повсти, но я не видлъ въ этомъ ничего привлекательнаго. У меня вдь тоже была своя собачья исторія, пожалуй, даже дв.

Нсколько лтъ тому назадъ я знавалъ одного чернаго съ подпалинами терьера. Онъ проживалъ въ одномъ дом со мною. Песъ никому не принадлежалъ, онъ бросилъ своего хозяина (если только дйствительно онъ позволилъ себ когда-нибудь завести такового, что очень сомнительно, въ виду его крайне независимаго характера), теперь песъ бгалъ совершенно по собственному усмотрнію. Онъ избралъ переднюю въ качеств своей спальни и устраивалъ себ трапезу вмст съ другими жильцами, въ случа если у нихъ бывала да.

Въ пять часовъ онъ длилъ раннюю утреннюю закуску съ молодымъ Голлисомъ, ученикомъ-инженеромъ, который долженъ былъ вставать въ половин пятаго и варить себ кофе, чтобы къ шести часамъ уже быть готовымъ на работу. Въ половин девятаго песъ завтракалъ боле ощутительнымъ образомъ съ мистеромъ Блэромъ, въ первомъ этаж, а при случа онъ присоединялся еще къ Джеку Гедбету, поздно встававшему, въ дьявольскомъ настроеніи, около одиннадцати часовъ.

Съ этой поры и до пяти приблизительно, когда я обыкновенно выпивалъ чашку чаю и съдалъ ломоть хлба, терьеръ регулярно пропадалъ изъ дому. Гд онъ шлялся и что длалъ въ эти часы, никто абсолютно не зналъ. Гедбетъ клялся, что дважды видлъ его выходящимъ изъ мняльной лавки въ Трэднидль стритъ. Какъ это ни казалось въ первую минуту невроятнымъ, однако, мы начали этому нсколько врить, поразмысливъ о необычайной страсти собаки къ пріобртенію и накопленію мдныхъ денегъ.

Эта жажда терьера къ обогащенію была дйствительно весьма замчательной, онъ былъ уже почтенный песъ, съ большимъ сознаніемъ собственнаго достоинства, но при общаніи пенни я видлъ, какъ онъ вертлся, ловя свой хвостъ, до тхъ поръ, пока не схватывалъ однимъ своимъ концомъ другой.

Обыкновенно онъ самъ выучивался разнымъ фокусамъ и ходилъ по вечерамъ ихъ показывать изъ комнаты въ комнату. Когда же онъ заканчивалъ свою программу, то становился на заднія лапки и просилъ. Вс жильцы очень любили съ нимъ забавляться, и такимъ образомъ онъ набиралъ, пожалуй, цлые фунты стерлинговъ въ теченіе года.

Однажды, прямо напротивъ нашихъ дверей, я видлъ, какъ онъ стоялъ среди толпы и пристально глядлъ на представленіе пуделя, ходившаго при шарманк. Пудель сталъ на голову и, вытянувъ въ воздухъ заднія лапки, прошелся кругомъ на переднихъ. Вс присутствовавшіе страшно смялись, и когда посл того онъ сдлалъ обходъ съ деревянной чашкой въ зубахъ, вс щедро его награждали.

Вернувшись домой, нашъ песъ немедленно принялся за науку. Въ три дня онъ могъ уже стоять на голов и ходить на переднихъ лапахъ. Въ ближайшій вечеръ онъ добылъ такимъ образомъ шесть пенсовъ, это, вроятно, было для него страшно трудно, при его возраст и подверженности мучительнымъ ревматизмамъ. Но онъ готовъ былъ что угодно продлать за деньги. Я полагаю, онъ продалъ бы самого себя дьяволу за восемь пенсовъ.

Онъ зналъ цну деньгамъ. Если вы держите передъ нимъ въ одной рук пенни, а въ другой трехпенсовую монету, такъ онъ выхватитъ три пенса, и сердце его еще терзается тмъ, что онъ не могъ въ то же время схватить и пенни. Вы могли смло оставить его въ комнат наедин съ бараньей ножкой, но было бы неосторожно оставить при этомъ и вашъ кошелекъ.

Время отъ времени онъ тратилъ малую толику, но не часто. Онъ питалъ слабость къ слоенымъ пиролжамъ и при случа, когда у него была удачная недля, онъ позволялъ себ эту роскошь въ одинъ или два пирожка, но онъ терпть не могъ платить за нихъ и всегда длалъ бшеное, нердко успшное, усиліе удрать съ пирожкомъ и пенсовой монетой вмст. Планъ его дйствій былъ не особенно сложенъ: онъ приходилъ къ лавочнику, держа пенни въ зубахъ и выказывая самое игривое настроеніе, съ радостнымъ и кроткимъ выраженіемъ въ собачьихъ глазахъ. Пододвинувшись къ пирожкамъ настолько близко, чтобъ можно было ихъ схватить, и съ любовью устремивъ на нихъ взоры, онъ начиналъ тихо визжать, и продавецъ, полагая, что иметъ дло съ честной собакой, бросалъ ему одинъ изъ пирожковъ.

Чтобы поймать его, терьеру приходилось, конечно, выронить пенни, тогда-то начиналась борьба между нимъ и лавочникомъ за обладанье монетой. Человкъ пытался поднять ее, собака же, поставивъ на нее свою лапу, яростно рычала. Если ей удавалось покончить съ пирожкомъ ране конца состязанія, она подхватывала пенни и исчезала. Я видлъ, какъ она приходила иногда домой, по горло навшись слоеныхъ пирожковъ и все-таки держа свое неразмнное пенни въ зубахъ.

Такъ какъ везд по сосдству распространилась молва объ этой недобросовстной уловк собаки, то черезъ нкоторое время большинство мстныхъ торговцевъ вовсе отказались принимать ее. Лишь исключительный смльчакъ, хорошо одаренный физически, отваживался имть дло съ терьеромъ.

Тогда онъ перенесъ свои привычки дальше, въ окрестности, въ т округа, гд его репутація еще не обозначилась. И онъ избиралъ обыкновенно лавочки, содержимыя нервными женщинами или ревматическими стариками.

Говорятъ, что страсть къ деньгамъ — корень всякаго зла. Эта страсть, повидимому, лишила терьера всякихъ нравственныхъ устоевъ.

Въ конц концовъ она лишила и его даже жизни, это произошло приблизительно слдующимъ образомъ. Однажды вечеромъ онъ давалъ представленіе въ комнат Гедбета, гд нкоторые изъ насъ сидли, куря и болтая. Молодой Голлисъ въ прилив щедрости бросилъ терьеру, какъ онъ полагалъ, шестипенсовую монету, тотъ подхватилъ ее и ползъ съ ней подъ кушетку, это было что-то необыкновенное для терьера, и между нами возникли толки. Вдругъ одна мысль мелькнула у Голлиса, онъ вытащилъ свои и началъ ихъ пересчитывать,

— Господи!— воскликнулъ онъ,— я далъ этому зврю полъсоверена. Сюда, Типи!

Но Типи лишь попятился еще дале подъ кушетку, и никакія словесныя приглашенія не могли заставить его пошевелиться. Тогда мы приняли боле энергичныя мры и вытащили его прямо за шиворотъ, онъ подвигался еле-еле, тяжко вздыхая и крпко сжимая въ зубахъ Голлисовы полъ-соверена.

Мы попытались сначала подйствовать на него ласковымъ уговоромъ, мы предлагали ему шесть пенсовъ взамнъ. Онъ посмотрлъ съ негодованіемъ, очевидно, признавъ подобное предложеніе равносильнымъ тому, что мы считаемъ его идіотомъ. Мы давали ему шиллингъ, затмъ полъ-кроны. Ему какъ будто лишь надодало наше приставанье.

— Мн думается, что вы врядъ ли когда-нибудь увидите опять ваши полъ-соверена,— промолвилъ Гедбетъ, смясь.

Мы вс, за исключеніемъ юнаго Голлиса, находили всю штуку чрезвычайно забавной, но Голлисъ, напротивъ, выглядлъ раздраженнымъ и, взявъ собаку отъ Гедбета, сдлалъ попытку вырвать монету у нея изо рта.

Типи, врный своему жизненному правилу ничего не отдавать, если можно этого избгнуть, держалъ монету мертвою хваткою. Однако, чувствуя, что кое-какой его заработокъ медленно, но врно отъ него ускользаетъ, онъ сдлалъ послднее отчаянное усиліе и проглотилъ монету. Она застряла у него въ горл, и песъ началъ задыхаться.

Тогда мы серьезно встревожились за Типи. Это былъ забавный малый, и мы не хотли, чтобъ съ нимъ случилось несчастіе. Голлисъ бросился въ свою комнату и принесъ пару длинныхъ щипцовъ, а мы, прочіе, держали злополучнаго терьера, пока Голлисъ пытался избавить его отъ причины страданій.

Но бдный Типи не понялъ нашихъ намреній: онъ все думалъ, что мы хотимъ лишить его вечерового сбора, и отчаянно сопротивлялся, эта борьба заставляла уходить монету всей глубже глубже, и, вопреки нашимъ стараніямъ, онъ умеръ, какъ новая жертва среди многихъ другихъ, загубленныхъ жестокой золотой горячкой.

Мн снился однажды весьма странный сонъ о богатств. Онъ произвелъ на меня очень сильное впечатлніе, мн грезилось, что я съ однимъ своимъ другомъ, очень дорогимъ для меня человкомъ, живу вмст въ какомъ-то удивительномъ старомъ дом. Никто, кажется, не обитаетъ въ этомъ дом, кром насъ двоихъ. Скитаясь однажды по этимъ причудливымъ, стариннымъ, еле держащимся комнатамъ, я нашелъ потайную дверь, ведшую въ какое-то таинственное помщеніе. Здсь я увидалъ нсколько окованныхъ желзомъ сундуковъ, когда я приподнялъ ихъ тяжелыя крышки, то оказалось, что каждый сундукъ полонъ золота.

Увидавъ это, я тихонько выбрался изъ комнаты и закрылъ потайную дверь, пригладивъ также обои, которые ее прикрывали, а затмъ прокрался назадъ по темному корридору, боязливо оглядываясь.

Другъ, котораго я такъ любилъ, подошелъ ко мн, и мы стали разгуливать рука объ руку. Но я уже ненавидлъ его.

И цлый день я не отходилъ отъ него или слдовалъ непримтно за нимъ, чтобы какъ-нибудь случайно не открылъ онъ секрета потайной двери. А ночью я, не смыкая глазъ, слдилъ и караулилъ его.

Но разъ какъ-то ночью я уснулъ и, раскрывъ снова глаза, увидалъ, что моего друга нтъ около меня. Я быстро побжалъ вверхъ во узкой лстниц и вдоль безмолвнаго корридора. Обои были отвернуты и потайная дверь открыта. Въ сосдней же комнат закадычный мой другъ стоялъ на колняхъ передъ открытымъ сундукомъ, и блескъ золота такъ и сверкнулъ мн въ глаза.

Другъ былъ обращенъ спиною ко мн, и я тихонько поползъ впередъ, шагъ за шагомъ. Въ рук я держалъ ножъ съ большимъ изогнутымъ лезвіемъ, и когда я достаточно близко подползъ къ товарищу, я убилъ его, въ то время какъ онъ стоялъ на колняхъ.

Его тло упало прямо къ двери и съ трескомъ ее захлопнуло, когда же я попытался снова ее отворить, то не могъ. Я ободралъ себ руки, цпляясь за желзныя скобы, кричалъ, мертвецъ же скалилъ мн зубы. Лучъ свта проникалъ черезъ щель изъ подъ массивной двери, то исчезая, то появляясь, то пропадая опять, и я грызъ дубовыя крышки кованныхъ сундуковъ, такъ какъ бшеный голодъ все боле и боле мучилъ меня.

Тутъ я проснулся и ощутилъ, что я въ самомъ дл голоденъ. Тогда я припомнилъ, что вслдствіе головной боли я не притронулся къ обду, я накинулъ кое-какую одежду и отправился въ кухню на фуражировку.

Говорятъ, что сны — это мгновенное сосредоточенье мысли, концентрирующейся вокругъ какой-нибудь случайности, которая васъ будитъ. И, какъ съ большинствомъ научныхъ теорій, это иногда бываетъ справедливо. Такъ, есть одинъ сонъ, который, съ легкими варіаціями, постоянно меня посщаетъ. Мн то и дло снится, что я неожиданно приглашенъ играть какую-либо важную роль въ пьес, ставящейся на сцен Лисеума. Несчастный мистеръ Ирвингъ является при этомъ всегдашней жертвой, пожалуй, это не любезно, но, право, онъ самъ виноватъ: вдь онъ именно убждаетъ и подстрекаетъ меня. Я съ своей стороны гораздо боле предпочелъ бы оставаться спокойно въ постели, и я говорю ему это, но онъ настаиваетъ на томъ, чтобы я скоре вставалъ и шелъ въ театръ. Я объясняю ему, что я совсмъ не умю играть, но онъ, повидимому, считаетъ это неважнымъ и говоритъ:

— О, все будетъ отлично.

Мы препираемся нкоторое время, но онъ принимаетъ дло за личную обиду, чтобы сдлать ему удовольствіе и вывести его, наконецъ, изъ спальни, я соглашаюсь, хотя совершенно противъ собственнаго желанія. Я обыкновенно исполняю роль въ одной ночной рубашк, хотя однажды, играя Банко, я напялилъ лосины. Но никогда я не помню ни слова изъ того, что мн приходится сказать. Какъ я съ этимъ справляюсь, не вдаю. Ирвингъ приходитъ затмъ и поздравляетъ меня, но неизвстно, за блестящее ли мое исполненіе или за то, что я счастливо удралъ со сцены, прежде чмъ въ меня пустили кирпичомъ,— не сумю сказать.

Всякій разъ, когда мн снится такое происшествіе, по пробужденіи я непремнно нахожу свое одяло и простыню на полу и лязгаю зубами отъ холода. Этотъ ознобъ, я полагаю, и вызываетъ во мн грезу, что я слоняюсь по подмосткамъ Лисеума въ одной ночной сорочк. Но все-таки я не понимаю, почему это всегда оказывается въ Лисеум.

Другой сонъ, который, мн кажется, я также не разъ видлъ или въ противномъ случа мн снилось, что онъ уже снился мн раньше — это иногда бываетъ, — заключается въ томъ, что я спускаюсь по очень далекой и широкой дорог въ восточной окраин Лондона. Это — любопытная дорога, по которой я двигаюсь. Омнибусы и трамваи ходятъ по ней вверхъ и внизъ, тутъ же кишатъ въ хлвахъ свиньи, на которыхъ покрикиваютъ люди въ засаленныхъ тапкахъ. А по об стороны улица окаймлена чащей тропическаго лса. Эта дорога дйствительно совмщаетъ въ себ прелести Кью и Уайтчепеля.

Кто-то идетъ вмст со мной, но я не могу его видть, и мы бредемъ по лсу, продираясь черезъ густыя виноградныя лозы, которыя хрустятъ подъ нашими логами, а время отъ времени между гигантскими стволами деревьевъ мы улавливаемъ въ просвтахъ шумливую городскую улицу.

Въ конц этой дороги находится узкій проулокъ, и когда я захожу туда, на меня тотчасъ нападаетъ страхъ, хоть я и не понимаю, что меня пугаетъ. Проулокъ ведетъ къ дому, въ которомъ я нкогда жилъ, еще ребенкомъ, и теперь тамъ находится кто-то, ждущій меня и желающій мн что-то сказать.

Я поворачиваюсь, чтобы убжать прочь. Проходитъ мимо Блакуольскій омнибусъ, и я пытаюсь взобраться на него, но лошади мгновенно превращаются въ скелетовъ и уносятся отъ меня, а мои ноги становятся точно свинцовыми, невдомое существо, находящееся вмст со мной, но котораго я не вижу, схватываетъ меня за руку и тащить обратно.

Оно вынуждаетъ меня идти и вступить въ домъ, дверь захлопывается за нами, оглашая звучнымъ эхомъ безлюдныя комнаты. Я узнаю эти комнаты: тутъ я смялся и плакалъ много лтъ тому назадъ. Ничто не перемнилось: кресла стоятъ на прежнихъ мстахъ, уже опустлыя, вязанье моей матери валяется на каминномъ ковр, гд, помню я, кошки нердко его теребили и раздергивали на шестьдесятъ частей.

Я поднимаюсь въ свои маленькія антресоли, моя постелька стоитъ въ углу, а деревянные кирпичики разбросаны по полу (я всегда былъ неаккуратнымъ ребенкомъ). Входитъ какой-то старикъ, дряхлый, сдой и согбенный, онъ держитъ лампу надъ головой, и когда я вглядываюсь въ его лицо, это лицо оказывается мое собственное. Входитъ еще одинъ, и это также я самъ. Потомъ все больше и больше, пока комната сплошь кишитъ лицами, также и лстница, ведущая къ ней, и весь безмолвный домъ. Нкоторыя изъ этихъ лицъ стары, другія молоды, иныя пріятно мн улыбаются другія враждебно косятся на меня, но каждое лицо — мое собственное, хотя не найдется и двухъ, похожихъ одно на другое.

Не знаю, почему, видя себя самого, я до такой степени пугаюсь, по я съ ужасомъ выбгаю изъ дома, и вс лица мчатся за мной. Я бгу все екоре и скоре, но чувствую, что никогда мн не удастся спастись отъ нихъ.

Вообще говоря, всякій является героемъ своихъ сновъ, но когда мн что-нибудь снится, я иногда грежу о себ и въ третьемъ лиц. Передо мной проходитъ сонъ съ происшествіями, къ которымъ я не имю ни малйшаго отношенія, участвуя лишь какъ невидимый и пассивный зритель. Одинъ изъ такихъ сновъ у меня часто повторяется за послднее время и я раздумываю, нельзя ли разработать его въ вид повсти. Но эта тема, пожалуй, окажется слишкомъ мучительной.

Мн снилось, что я вижу лицо какой-то женщины среди цлой толпы. Это — злое лицо, но въ немъ есть извстная своеобразная красота. Трепетные лучи свта, падающіе отъ уличныхъ фонарей, озаряютъ это лицо, выказывая нею прелесть его жестокаго обаянія. Потомъ свтъ гаснетъ.

Я вижу затмъ это лицо на площади, находящейся очень далеко оттуда, лицо еще прекрасне, чмъ прежде, такъ какъ злоба исчезла съ него. Надъ нимъ склонилось другое лицо, чей-то свтлый и чистый образъ, оба лица придвигаются другъ къ другу и цлуются, его губы касаются ея губъ, кровь приливаетъ къ ея щекамъ и вискамъ… Я вижу опять оба этихъ лица, но я не могу сказать, гд они теперь, или сколько времени прошло съ послдней встрчи. Лицо мужчины сдлалось нсколько старше, но оно все еще молодо и пре красно, а когда глаза женщины покоятся на немъ, ея лицо сіяетъ радостнымъ торжествомъ и походитъ на ангельскій ликъ. Но временами женщина остается одна, и тогда, снова я вижу, злобное выраженіе выступаетъ наружу.

Потомъ становится все ясне: передо мной выступаетъ комнатка, въ которой они живутъ, помщеніе очень бдно, старомодное фортепіано стоитъ въ углу, а около него столъ, на которомъ раскидана въ безпорядк куча бумагъ около чернильницы, пустое кресло стоитъ близъ стола, женщина сидитъ передъ открытымъ окномъ.

Издалека сюда доносятся звуки большого города. Его огоньки отбрасываютъ слабые лучи свта и въ темную комнату. Запахъ его улицъ раздражающе дйствуетъ на одинокую женщину.

Время отъ времени она взглядываетъ на дверь и прислушивается, потомъ опять поворачивается къ открытому окну, и я замчаю, что всякій разъ, какъ она поворачивается къ двери, злоба слетаетъ съ ея лица, но какъ только она поворачивается снова къ окну, злое выраженіе выступаетъ еще рзче и мрачне.

Вдругъ она вскакиваетъ, и въ ея глазахъ отражается ужасъ, который пугаетъ меня во сн, я вижу крупныя капли пота, струящагося у нея по лбу. Ея лицо медленно искажается, и я опять вижу злобное существо первой ночи. Она закутывается въ старую мантилью и выскальзываетъ изъ двери. Я слышу ея шаги, раздающіеся по ступенямъ, они замираютъ все большей больше. Я слышу, какъ распахивается дверь, гулъ уличнаго шума врывается въ сни, и шаги женщины тонутъ въ немъ.

Проходитъ извстный промежутокъ въ моемъ сн. Сцены мняются, длятся нкоторое время и исчезаютъ, но все это смутно и неопредленно, пока, вырисовавшись изъ мрака, не возникаетъ передо мной длинная опустлая улица. Свтъ сверкаетъ блестящими пятнами на мокромъ тротуар, чья-то фигура, одтая въ нарядные лохмотья, мелькаетъ мимо, она пробирается, плотно прижимаясь къ стн. Она обращена ко мн спиной, я не вижу ея лица. Другая фигура выступаетъ изъ мрака, я взглядываю ей въ лицо и узнаю въ немъ то самое, котораго такъ жаждали нкогда глаза женщины и на которомъ они останавливались съ такою любовью при самомъ начал моего сна, но прелесть и чистота прежняго облика теперь исчезли: лицо это старое, злое, такое же, какъ лицо женщины, когда я взглянулъ на нее въ послдній разъ. Фигура въ яркихъ лохмотьяхъ медленно проходитъ мимо него, вторая фигура слдуетъ за нею и обгоняетъ ее. Оба останавливаются и разговариваютъ другъ съ другомъ, придвигаясь все ближе и ближе. Улица очень темна въ томъ мт, гд они встртились, и фигура въ яркихъ лохмотьяхъ все еще скрываетъ отъ меня свое лицо. Они молча идутъ вмст до тхъ поръ, пока доходятъ до блестящаго газоваго фонаря, висящаго передъ таверной, тутъ женщина поворачивается, и я вижу, что это та, которая мн снилась. Она и мужчина глядятъ теперь снова другъ другу въ глаза.

Въ другомъ сн, который я помню, какой-то ангелъ (или дьяволъ, не знаю хорошенько, кто) пришелъ къ человку и сказалъ ему, что до тхъ поръ, пока онъ не будетъ любить ни одного человческаго существа, до тхъ поръ, пока онъ не допуститъ въ себ ни малйшаго проявленія нжности, къ жен ли, къ ребенку, къ родному, знакомому, къ постороннему или близкому человку, до той минуты онъ будетъ имть успхъ и удачу во всхъ предпріятіяхъ, до той минуты вс его земныя дла будутъ идти отлично. Онъ будетъ становиться съ каждымъ днемъ все богаче, славнй и могущественне. Но если только онъ допуститъ какое-нибудь любовное отношеніе къ единому живому существу въ своемъ сердц, въ тотъ же мигъ вс его планы и замыслы рухнутъ, такъ что лишь гулъ раздастся у него въ ушахъ. И съ этого часа его имя подвергнется всеобщему позору и потомъ забудется.

Человкъ взвсилъ эти слова, потому что онъ былъ честолюбивъ: могущество, богатство и слава были для него самыми пріятными вещами въ свт. И вотъ его любитъ женщина и умираетъ, моля объ одномъ любящемъ взгляд съ его стороны. Дтскія ножки вступаютъ при немъ въ жизнь и покидаютъ ее, старыя лица блекнутъ, новыя являются и исчезаютъ.

Но ни разу дружеское прикосновеніе его руки не чувствовалось ни на одномъ живомъ существ, никогда ласковое слово не слетала съ его устъ, никогда добрая мысль не вырывалась у него изъ сердца, и фортуна во всхъ длахъ благоволила къ нему.

Проходятъ годы, и, наконецъ, у него остается только одно, чего еще онъ можетъ бояться: это маленькое, задумчивое дтское личико. Ребенокъ любитъ его такъ же, какъ много лтъ тому назадъ любила его женщина, и глазки малютки слдятъ за нимъ жаднымъ, заискивающимъ взоромъ, но честолюбецъ стискиваетъ зубы и отворачивается отъ него.

Маленькое личико все худетъ, и вотъ однажды приходятъ къ нему, когда онъ сидитъ, обдумывая множество своихъ проектовъ, и говорятъ, что двочка умираетъ. Онъ приходитъ и садится у ея кроватки, глаза ребенка раскрываются, обращаясь къ нему, онъ подвигается ближе, ея маленькія ручки тянутся къ нему съ безмолвной мольбой, но лицо мужчины остается безстрастнымъ, и рученки безсильно падаютъ на скомканное одяльце, задумчивые глазки становятся неподвижны, тихо подходитъ какая-то женщина и смежаетъ ихъ вки. Тогда поститель возвращается вновь къ своимъ планамъ и замысламъ.

Но однажды ночью, когда въ большомъ дом царило молчаніе, онъ прокрадывается къ комнатк, гд покоится еще эта малютка, и откидываетъ блое скомканное одяльце.

‘Умерла, умерла’, бормочетъ онъ, потомъ беретъ крохотное тльце въ свои руки, крпко прижимаетъ его къ груди и цлуетъ холодныя губы, и холодныя щечки, и маленькія, холодныя, окоченлыя ручки.

Съ этого мста моя исторія становится невроятной, мн грезится, что мертвый ребенокъ попрежнему лежитъ въ этой безмолвной комнатк подъ блымъ одяльцемъ, его маленькое личико не мняется. Тло не подвергается разложенію.

Я дивлюсь этому съ минуту, но вскор забываю удивляться, вдь когда сказочное царство развертываетъ передъ нами свои исторіи, мы, точно маленькія дти, садимся вокругъ съ широко-раскрытыми глазами, вря всему, какъ бы это ни было удивительно.

Каждую ночь, когда вс остальные заснутъ въ дом, безшумно отворяется дверь въ комнату усопшей, и входитъ туда человкъ и замыкаетъ дверь за собою. Каждую ночь онъ откидываетъ блый покровъ и беретъ маленькое мертвое тльце въ свои руки, и цлые часы тихо ходитъ по темной комнат, цлуя и убаюкивая ребенка, какъ мать свою спящую дочку.

Едва первый лучъ свта заглянетъ въ комнату, онъ кладетъ мертваго младенца обратно, расправляетъ надъ нимъ одяло и тихо прокрадывается вонъ изъ комнаты.

Онъ преуспваетъ и благоденствуетъ во всхъ своихъ длахъ и съ каждымъ днемъ длается все богаче, славнй и могущественнй.

ГЛАВА III.

Намъ было много хлопотъ съ нашей героиней. Браунъ хотлъ, чтобы она была безобразной. Главное честолюбіе Брауна въ жизни — это быть оригинальнымъ, и его методъ достигать оригинальности заключается въ томъ, чтобы взять что-нибудь неоригинальное и перевернуть это вверхъ ногами. Еслибъ Брауну была отдана маленькая планета въ полную собственность, чтобъ поступать съ нею, какъ онъ хочетъ, то онъ назвалъ бы день ночью, а лто зимою. Онъ пожелалъ бы, чтобъ вс его обитатели и обитательницы ходили на головахъ и здоровались ногами, чтобы деревья расли корнями кверху, чтобъ старый птухъ несъ яйца, а куры взлетали бы на заборъ и кричали: ‘Кукареку!’. Затмъ онъ отступилъ бы назадъ и сказалъ: ‘Посмотрите, какой оригинальный міръ я создалъ, совершенно по моей собственной иде’.

Есть немало и другихъ людей, помимо Брауна, понятіе которыхъ объ оригинальности совершенно такое же.

Я знаю одну маленькую двочку, отрасль длиннаго ряда предковъ-политиковъ. Наслдственные инстинкты такъ сильно развились въ ней, что она почти не въ состояніи думать что-нибудь самостоятельно. Вмсто этого она во всемъ копируетъ свою старшую сестру, которая большею частью все перенимаетъ отъ матери. Если старшая сестра спроситъ дв порціи рисоваго пуддинга за ужиномъ, тогда и младшая стъ тоже дв порціи пуддинга. Если ея сестра не голодна и вовсе не хочетъ ужинать, тогда и младшая ложится въ постель безъ ужина.

Этотъ недостатокъ собственной иниціативы въ ребенк обезпокоилъ ея мать, не принадлежавшую къ поклонницамъ политическихъ добродтелей. И какъ-то вечеромъ, взявъ дочурку къ себ на колни, она серьезно стала бесдовать съ ней.

— Попробуй думать что-нибудь сама за себя, — говорила мать.— Не длай всегда то же самое, что и Джесси, это нелпо. Имй, наконецъ, собственную мысль время отъ времени, будь хоть немножко оригинальной!

Ребенокъ общалъ постараться и отправился спать въ глубокомъ раздумьи.

На слдующее утро за завтракомъ было подано на столъ блюдо семги и блюдо бобовъ, оба вмст. Младшая двочка любила семгу такъ сильно, что это почти доходило до страсти, и питала отвращенье къ бобамъ хуже, чмъ къ лекарству. Это былъ единственный предметъ, о которомъ она имла собственное мнніе.

— Бобовъ или семги теб, Джесси?— спросила мать, обращаясь сначала къ своей старшей двочк.

Джесси поколебалась съ минуту, въ то время какъ сестра глядла на нее въ мукахъ ожиданія.

— Семги, пожалуйста, мама,— отвтила, наконецъ, Джесси, и сестрица отвернула головку, чтобъ скрыть свои слезы.

— Теб, конечно, семги, Трикси?— обратилась къ ней мать, ничего не замтившая.

— Нтъ, благодарю, мама,— отвтила маленькая героиня, подавляя свой вздохъ, и продолжала сухимъ, трепещущимъ голосомъ:— Я хочу бобовъ.

— Но, мн казалось, ты терпть не можешь бобовъ?— воскликнула мать съ удивленіемъ.

— Да, мама., я не особенно ихъ люблю.

— И ты любишь семгу?

— Да, мама.

— Такъ почему же, Бога ради, ты не берешь ея?

— Потому что Джесси хочетъ ее взять, а вы мн велли быть оригинальной, — и тутъ маленькая крошка, подумавъ о томъ, во что ей обойдется оригинальность, залилась слезами.

Трое остальныхъ изъ нашей компаніи отказались принести жертву на алтарь Брауновой оригинальности. Мы ршили удовольствоваться обыкновенной красивой двушкой.

— Доброй или злой?— освдомился Браунъ.

— Злой!— отвчалъ съ увлеченіемъ Макъ-Шаугнасси.— Что вы скажете, Джефсонъ?

— Идетъ,— отозвался Джефсонъ, вынимая трубку изъ зубовъ и говоря тихимъ, меланхолическимъ тономъ, который никогда у него не мняется, разсказываетъ ли онъ о свадебномъ происшествіи или о похоронномъ.— Не слишкомъ ужь злая, злая съ добрыми инстинктами, дсбрые инстинкты, но подъ жестокимъ контролемъ.

— Я удивляюсь, почему это такъ?— пробормоталъ задумчиво Макъ-Шаугнасси.— Злые несравненно интересне добрыхъ.

— Мн кажется, причину этого не особенно трудно найти,— отвчалъ Джефсонъ.— Со злыми боле неожиданностей, он больше держатъ васъ на чеку. Это такая же разница, какъ между здой на страшно разбитой, смиренной кляч и на горячемъ, молодомъ жеребц, съ самостоятельными идеями. Одна очень удобна для путешественника, но другой дастъ вамъ боле поводовъ къ упражненію. Если вы станете писать о безусловно доброй женщин, какъ героин, то вы бросите свою повсть съ первой же главы. Всякій великолпно знаетъ, какъ она будетъ вести себя при каждомъ возможномъ стеченіи обстоятельствъ, въ какія вы ее ни поставите. При каждомъ случа она будетъ длать вчно одно и то же, т. е. добро. Со злой же героиней, наоборотъ, никто не можетъ быть вполн увренъ, что съ ней случится. Изъ пятидесяти, примрно, путей, открытыхъ передъ нею, она можетъ выбрать или правильный, или одинъ изъ сорока девяти неправильныхъ, и вы слдите за ней съ любопытствомъ, что именно она сдлаетъ.

— Но, несомннно, есть множество хорошихъ героинь, которыя интересны,— возразилъ я.

— Временами, когда он длаютъ что-нибудь дурное,— отвчалъ Джефсонъ.— Вчно безупречная героиня такъ же раздражаетъ, какъ Сократа долженъ былъ раздражать Ксантиппу, или какъ примрный мальчикъ въ школ злитъ всхъ прочихъ мальчугановъ. Возьмите главную героиню въ романахъ XVIII вка. Она никогда не встрчаетъ любовника иначе, какъ съ цлью сказать ему, что ей не суждено принадлежать ему, и вообще она то-и-дло плачетъ въ теченіе всего разговора. Она никогда не забудетъ поблднть при вид крови или упасть въ обморокъ къ нему на руки въ неудобнйшую минуту, какая только возможна. Она ршаетъ никогда не выходить замужъ безъ позволенія отца и при этомъ ршаетъ выйти лишь за ту именно особу, которая, какъ она твердо знаетъ, никогда не женится на ней. Она была нкогда прелестной молодой женщиной, но теперь уже вовсе неинтересна, какъ знаменитость въ домашнемъ быту.

— Да, только вы говорите сейчасъ не о хорошихъ женщинахъ,— замтилъ я,— вы говорите о какой-то нелпой иде хорошей женщины.

— Вполн согласенъ съ этимъ,— отвчалъ Джефсонъ,— и я въ самомъ дл слишкомъ неподготовленъ, чтобы ршить, что такое хорошая женщина. Я считаю этотъ предметъ слишкомъ глубокимъ и сложнымъ для простого человческаго существа, чтобы составить о немъ сужденіе. Но я могу говорить о женщинахъ, соотвтствовавшихъ ходячему идеалу неимоврной доброты, существовавшему въ то время, когда писались эти книги. Вамъ слдуетъ припомнить, что доброта не есть постоянное количество или величина, она мняется съ каждымъ вкомъ, во всякой мстности, и, вообще говоря, именно ваши ‘нелпыя особы’ и отвтственны за ея измнчивыя очертанія. Въ Японіи хорошей двушкой считается та, которая продастъ свою честь съ цлью доставить маленькую роскошь своимъ престарлымъ родителямъ. На нкоторыхъ гостепріимныхъ островахъ жаркаго пояса хорошая жена доходитъ до такихъ крайностей, которыя мы считаемъ вообще совершенно излишними, чтобъ гость ея супруга чувствовалъ себя совершенно какъ дома. Въ старо-еврейскіе дни Іаэль была признана хорошею женщиною за то, что убила спящаго человка, а Сарра не опасалась утратить уваженіе своего маленькаго кружка, устраивая связь между Агарью и Авраамомъ. Въ Англіи XVIIІ вка крайнее тупоуміе и идіотизмъ дошли у женщинъ до такой степени, какой весьма трудно достигнуть, и это считалось за женскую добродтель. Въ сущности, она такою же и осталась. Авторы же, всегда рабски слдующіе за общественнымъ мнніемъ, изготовляли тогда своихъ куколъ по этому образцу. Въ наши дни нытье считается самою первою добродтелью, поэтому вс наши лучшія герони ноютъ и благодтельствуютъ бднымъ.

— А какъ полезны эти бдные,— замтилъ Макъ-Шаугнасси немножко некстати, опираясь ногами о каминную ршетку и откачивая свое кресло назадъ до того, что оно очутилось подъ угломъ, приковавшимъ все наше вниманіе, съ исполненнымъ надежды интересомъ.— Я не думаю, чтобы мы, пишущая братья, вполн сознавали, сколь многимъ обязаны мы ‘бдняку’. Куда бы дваться нашимъ ангелоподобнымъ героинямъ и великодушнымъ героямъ, когда бы не было бдняковъ? Мы желаемъ, напримръ, показать, что милая двушка столь же добра, какъ прекрасна. Что мы тогда длаемъ? Мы вшаемъ ей на руку корзинку, наполненную цыплятами и бутылками вина, надваемъ обворожительную маленькую лтнюю шляпку ей на голову и посылаемъ ее обходить своихъ бдныхъ. Какъ намъ доказати что этотъ, повидимому, никуда негодный герой въ дйствительности благороднйшій молодой человкъ, съ добрымъ сердцемъ? Разумется, объяснивъ, что онъ милосердъ къ бднымъ.

‘Они и въ дйствительной жизни столь же полезны, какъ въ книжномъ царств. Что утшаетъ торговца, когда актеръ, заработывающій въ недлю по восемьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, не можетъ уплатить ему своихъ долговъ? Разумется, увдомленіе, прочитанное имъ въ театральной газет, о множеств случаевъ неизсякаемой щедрости этого добраго малаго къ бднякамъ. Что заглушаетъ въ насъ, хотя слабый, но очень назойливый голосъ совсти, когда мы успшно выполнили какой-либо особенно крупный подвигъ по части мошенничества? Да, разумется, благородно принятое ршеніе отдать десять процентовъ чистаго барыша въ пользу бдныхъ.

‘Что длаетъ человкъ, когда онъ начнетъ старть и почувствуетъ, что время ему серьезно подумать объ обезпеченіи себ выгоднаго положенія на томъ свт? Разумется, онъ становится вдругъ необычайно добръ къ бднякамъ. Если бы бдняковъ не было въ его распоряженіи, чтобы оказывать милосердіе, что бы ему пришлось длать? Онъ бы совсмъ не могъ поправиться. Большое утшеніе думать, что бдные всегда будутъ съ нами, вдь они лстница, по которой мы лземъ на небо’.

Тутъ воцарилось молчаніе на нсколько минутъ, причемъ Макъ-Шаутасси усиленно соплъ, самымъ свирпымъ образомъ покуривая свою трубку. Наконецъ, Браунъ заговорилъ:

— Я могу, пожалуй, разсказать вамъ про недурное происшествіе, подходящее весьма близко къ затронутому предмету. Одинъ изъ моихъ двоюродныхъ братьевъ былъ агентомъ по покупк земель въ небольшомъ провинціальномъ городк, и среди намченныхъ имъ имній была одна старая усадьба, остававшаяся уже многіе годы непроданной. Онъ отчаивался даже, что сбудетъ ее, когда однажды нкая почтенная лэди, роскошно одтая, явилась къ нему въ контору и стала наводить справки объ этой усадьб. Она сказала, что случайно черезъ нее прозжала, путешествуя прошлою осенью въ этой области, и была поражена красотою и живописностью мста. Она прибавила, что ищетъ какого-нибудь спокойнаго уголка, гд бы могла поселиться и мирно провести остатокъ своихъ дней. Но ея мннію, эта усадьба можетъ, пожалуй, оказаться, истинной находкой для нея.

‘Кузенъ мой, обрадованный такой чудной покупательницей, сразу повезъ ее по имнью, которое отстояло за восемь миль отъ города. Они объхали его вмст. Мой кузенъ изливалъ все свое краснорчіе по поводу достоинствъ имнія. Онъ распространялся о поко и уединенности мста, о его близости, но не чрезмрной близости къ церкви, о надлежащемъ же разстояніи отъ деревни.

‘Все, повидимому, клонилось къ удовлетворительному заключенію сдлки. Лэди была очарована мстностью и окрестными видами, приходила въ восторгъ отъ дома и отъ земли. Цну она нашла умренной.

‘— А теперь, мистеръ Браунъ,— сказала она, когда они стояли уже въ воротахъ парка,— скажите мн, какого рода бдняки живутъ здсь въ окрестностяхъ?

‘— Бдняки?— отвчалъ мой кузенъ.— Тутъ нтъ бдняковъ

‘— Нтъ бдняковъ?— воскликнула лэди,— Нтъ вовсе бдняковъ въ деревн или по близости?

‘— Вы не найдете ни одного бдняка на пять миль въ окружности отъ этого имнія,— гордо отвчалъ кузенъ.— Вы видите, сударыня, что это мало населенная и необычайно благоденствующая мстность, въ особенности же здшній округъ, тутъ нтъ ни одной семьи, которая бы не была сравнительно зажиточной.

‘— Мн грустно это слышать, — отвтила лэди съ полнымъ разочарованіемъ.— Мсто дивно бы для меня подходило, за исключеніемъ этого пункта.

‘— Но, само собой, сударыня,— воскликнулъ кузенъ, для котораго потребность въ бднякахъ была совершенно новой идеей,— вы не станете утверждать, что вы нуждаетесь въ бднякахъ. Какъ? Мы всегда считали, что одна изъ главныхъ прелестей имнія, это возможность никогда не оскорблять взора и не коробить чувствительности самаго изнженнаго владльца.

‘— Дорогой мистеръ Браунъ,— возразила лэди,— я желаю быть съ вами вполн откровенной. Я становлюсь уже старой женщиной, а моя прошлая жизнь была, пожалуй, вообще говоря, проведена черезчуръ хорошо. Поэтому я желала бы искупить э… сумасбродства моей юности старостью, полною благочестія, и съ этой-то цлью необходимо, чтобъ я была окружена извстною массою обездоленнаго пода. Я надялась найти въ здшнемъ очаровательномъ сосдств обычное количество горя и бдноты, и въ такомъ случа я пріобрла бы усадьбу безъ малйшихъ колебаній. Теперь же я должна буду искать въ другомъ мст.

‘Кузенъ мой сдлался понуръ и задумчивъ.

‘— Тутъ имется множество бдняковъ въ нашемъ город,— проговорилъ онъ.— Нкоторые изъ нихъ представляютъ весьма интересные случаи, и вы вполн можете заботиться о нихъ, въ этомъ не будетъ помхи, могу васъ уврить.

‘— Благодарю васъ!— воскликнула лэди.— Но я ршительно не могу ходить за бдняками въ такую даль, какъ вашъ городъ, они должны быть на легко досягаемомъ пространств, или они не годятся.

‘Кузенъ опять сталъ ломать себ голову, онъ не желалъ пропускать покупщика между пальцами, если можно его удержать. Наконецъ, блестящая мысль мелькнула у него въ голов.

‘— Я скажу вамъ, какъ мы все устроимъ!— воскликнулъ онъ.— Здсь есть клочекъ пустоши, на томъ конц деревни, и намъ никакъ не удавалось сдлать что-нибудь съ нимъ, такъ какъ этотъ участокъ страшно болотистый. Если угодно, мы построимъ тутъ съ дюжину домишекъ за дешевую цпу, еще лучше будетъ, если они слегка расшатаются и окажутся нездоровыми, потомъ мы достанемъ для васъ бдняковъ и насажаемъ ихъ туда.

‘Лэди подумала объ этой иде, и она ей показалась хорошей.

‘— Видите, — продолжалъ мой кузенъ,— выставляя достоинства своей выдумки,— принявъ такую методу, вы въ состояніи будете выбрать себ бдныхъ по вашому вкусу, вы добудете себ миленькихъ, чистенькихъ, признательныхъ бдныхъ и устроите все такъ, какъ вамъ правится.

‘Дло кончилось тмъ, что лэди приняла предложеніе кузена и дала ему списокъ бдныхъ, какихъ она желала пріобрсти. Она заказала, одну увчную женщину (англиканской религіи предпочтительно), одного стараго паралитика, одну слпую двочку, которой бы надо было читать вслухъ, одного бднаго атеиста, желающаго быть обращеннымъ, двухъ калкъ, одного пьяницу-отца, который бы согласился выслушивать серьезныя увщанія, одного старика со сварливымъ характеромъ, требующимъ большого терпнія, дв многочисленныхъ семьи и четыре пары обыкновенныхъ нищихъ.

‘Кузенъ встртилъ нкоторое затрудненіе относительно доставленія пьяницы-отца. Большинство пьянствующихъ отцовъ, съ которыми онъ велъ переговоры, питали неодолимое отвращеніе ко всякимъ увщаніямъ. Но посл долговременныхъ поисковъ онъ нашелъ одного кроткаго человка, который, по выясненіи ему требованій и милосердныхъ намреній лэди, пожелалъ выставить свою кандидатуру на эту вакансію и напиваться, по крайней мр, одинъ разъ въ недлю. Онъ объяснилъ, что не въ состояніи общать первоначально боле одного раза въ недлю, такъ какъ, къ сожалнію, у него отъ природы сильнйшее отвращеніе къ спиртнымъ напиткамъ, но надо будетъ это преодолть, когда же онъ нсколько попривыкнетъ, то будетъ исправне.

‘Что касается сварливаго старика, кузенъ тоже набрался хлопотъ. Трудно установить настоящую мру сварливости. Нкоторые изъ нихъ были уже черезчуръ непріятны, въ конц концовъ онъ выбралъ спившагося извозчика съ рзкими радикальными мнніями, который потребовалъ трехгодового контракта.

‘Предпріятіе пошло въ ходъ очень успшно и, по словамъ моего кузена, продолжается такъ и понын. Пьянчуга-отецъ въ полной мр преодоллъ отвращеніе къ спиртнымъ напиткамъ, онъ не бывалъ трезвъ уже боле трехъ недль и дошелъ за послднее время до того, что колотилъ даже жену. Сварливый бднякъ добросовстнйшимъ образомъ выполняетъ свою часть контракта: онъ сдлался настоящей чумой для деревни. Прочіе тоже пришлись ко двору и недурно работаютъ. Лэди посщаетъ ихъ каждый день и до крайности къ нимъ милосердна. Они зовутъ ее ‘барыней-благодтельницей’ и вс благословляютъ ее.

Браунъ всталъ, окончивъ свое повствованіе, и налилъ себ стаканъ виски съ водою, съ самодовольнымъ видомъ человка, благосклонно вознаграждающаго себя за хорошій поступокъ. Тогда Макъ-Шаугнасси возвысилъ голосъ и сталъ говорить:

— Я знаю исторію, относящуюся къ тому же предмету, — сказалъ онъ.— Дло происходило въ маленькомъ Іоркширскомъ селеніи, въ почтенномъ, мирномъ мстечк, гд люди находятъ жизнь слегка монотонной. Но какъ-то пріхалъ сюда новый священникъ, и это значительно всхъ оживило. Священникъ былъ милымъ молодымъ человкомъ, имющимъ хорошій частный доходъ со своего капитала, и представлялся такимъ образомъ весьма лакомою добычею. Вс незамужнія женщины мстечка единодушно накинулись на него.

‘Но обычные женскіе соблазны не оказывали, повидимому, на него ни малйшаго дйствія. Это былъ юноша съ серьезными наклонностями, и однажды, во время случайнаго разговора на тему любви, онъ высказался, какъ многіе слышали, что самъ онъ никогда не увлечется одною лишь красотой и вншнимъ обаяніемъ. Что манитъ его,— говорилъ онъ,— такъ это женская доброта, ихъ милосердіе и ласковость къ бдному люду.

‘Ну, это заставило вс мстныя юбки задуматься. Он увидали, что, изучая модныя картинки и разныя ходячія фразы, он шли по ложному пути. Карта, съ которой имъ слдовало теперь ходить, былъ ‘бднякъ’.

‘Но тутъ возникло серьезное затрудненіе. Во всемъ мстномъ приход было лишь одно убогое существо, это былъ ворчливый старикашка, жившій въ полуразрушенномъ домик позади церкви. И пятнадцать правоспособныхъ женщинъ (одиннадцать двушекъ, три старыхъ двы и одна вдова) пожелали быть его ‘благодтельницами’.

‘Миссъ Симондсъ, одна изъ старыхъ двъ, первая вцпилась въ него и начала откармливать старика дважды въ день говяжьимъ бульономъ. Затмъ вдова подъхала къ нему съ портвейномъ и устрицами, потомъ на той же недл и прочіе члены компаніи насли на него и стали пичкать его студнемъ и цыплятами.

‘Старикъ не могъ ничего ровно понять. Онъ привыкъ къ подачкамъ время отъ времени въ вид маленькаго мшечка кокса, сопровождаемаго цлыми лекціями объ его прегршеніяхъ, или къ случайной бутылк чая изъ одуванчиковъ, такъ что эта внезапная щедрость со стороны Провиднія поразила его. Однако, онъ не промолвилъ ни слова и продолжалъ принимать вс дары, насколько былъ въ силахъ. По истеченіи мсяца онъ сталъ такъ жиренъ, что не пролзалъ ужь черезъ черный ходъ своего домишки.

‘Соревнованіе среди женской компаніи съ каждымъ днемъ становилась все яростне, наконецъ, старикашка сталъ чваниться и обходиться жестоко съ своими ‘благодтельницами’. Онъ заставлялъ ихъ чистить свой домишко, варить себ кушанье, а когда ему надодало видть ихъ у себя въ комнатахъ, онъ отправлялъ ихъ въ садъ на работу.

‘Он порядкомъ ворчали, даже поговаривали одно время о стачк, но что он могли сдлать? Онъ былъ единственный бднякъ на нсколько миль въ окружности и хорошо зналъ это. У него была монополія и, подобно всмъ монополистамъ, онъ злоупотреблялъ своимъ положеніемъ.

‘Старикъ заставлялъ женщинъ быть у него на побгушкахъ: онъ посылалъ ихъ покупать ему ‘табачишка’ на ихъ собственныя деньги. Однажды онъ даже отправилъ миссъ Симондсъ съ кружкой за пивомъ ему на ужинъ. Она съ негодованіемъ было отказалась, но онъ объявилъ ей, что если она будетъ важничать, такъ можетъ проваливать и никогда боле не возвращаться въ его домъ. Коли она не выполнитъ порученія, такъ найдется многія другія, которыя согласятся. Она это знала и отправилась за пивомъ.

‘Патронессы сначала имли обыкновеніе читать старику хорошія книги возвышеннаго характера. Но теперь онъ отказался отъ подобнаго чтенія, онъ сказалъ, что не желаетъ заводить у себя нищенской воскресной школы при его возрастъ. Ему было больше по вкусу что-нибудь пикантное, и онъ заставлялъ ихъ читать ему французскіе романы или разсказы о морскихъ путешествіяхъ съ реалистическимъ способомъ выраженій. И он не могли выбрать ничего иного, или онъ тотчасъ выказывалъ неудовольствіе.

‘Онъ заявилъ, что любитъ музыку, поэтому нкоторыя изъ женщинъ сложились и купили ему фисгармонію. Ихъ намреніе было пть ему гимны и разыгрывать классическія мелодіи, но это не сходилось съ его желаніями. Его мечтой были псни: ‘Справляя день рожденья старой двы’ или ‘Она прищурила лвый глазокъ’, съ хоромъ и весьма откровенными танцами, имъ пришлось продлывать и это.

‘Насколько бы еще дале простерлась его тиранія, трудно сказать, не случись происшествія, которое лишило его власти преждевременнымъ образомъ: это была внезапная и довольно неожиданная для всхъ женитьба священника на очень хорошенькой комической актрис, дававшей незадолго передъ тмъ представленія въ ближайшемъ город. Священникъ пожертвовалъ даже церковью ради этого брака, такъ какъ невста не пожелала сдлаться женою попа. Она сказала, что никогда ‘не упадетъ такъ низко’, чтобы длать визиты прихожанамъ.

‘Съ женитьбой священника вся кратковременная, но блестящая карьера убогаго старца окончилась. ‘Благодтельницы’ упрятали его въ какой-то рабочій домъ и заставили дробить камни.

По окончаніи разсказа Макъ-Шаугнасси снялъ свои ноги съ каминной ршетк и принялся растирать ихъ. Джефсонъ же въ свою очередь началъ плести намъ свои исторіи.

Но ни одинъ изъ насъ не чувствовалъ себя расположеннымъ смяться по поводу росказней Джефсона, такъ какъ въ нихъ говорилось не о доброт богача по отношенію къ бдняку, добродтель, предполагающая быструю и въ высшей степени удовлетворительную отплату,— по о доброт бдняка къ бдняку. Это нсколько мене выгодное помщеніе капитала и вообще вещь совершенно иная.

Что же касается самого бдняка — я не разумю профессіональныхъ канючащихъ попрошаекъ, но молчаливо борющагося бдняка,— къ нему всякій обязанъ питать безусловное уваженіе, его надо чтить, какъ почитаютъ раненаго солдата.

Въ непрерывной войн между человчествомъ и природой, бдняки неизмнно стоятъ въ авангард. Они умираютъ, падая массами въ ровъ, а мы двигаемся по ихъ тламъ съ раздвающимися знаменами и барабаннымъ боемъ.

Нельзя подумать о нихъ безъ горькаго чувства, что слдовало бы хоть немного стыдиться, живя въ безпечности и довольств и предоставляя имъ подвергаться всмъ тяжкимъ ударамъ. Это все равно, что кто-нибудь скрывался бы въ палатк въ то время, какъ товарищи бились и умирали бы въ первую голову.

Они истекаютъ кровью и валятся молча вокругъ. Природа съ ея ужаснымъ девизомъ ‘переживанья сильнйшаго’ и ‘цивилизаціи’ съ ея жестокимъ оружіемъ спроса и предложенія тснятъ ихъ назадъ, они отстаиваютъ каждый шагъ свой и лихо бьются до самой кончины. Но все это происходитъ въ темномъ, угрюмомъ пространств, недостаточно живописномъ, чтобы придать бою героическій характеръ.

Я вспоминаю, какъ видлъ одного стараго бульдога въ субботу ночью. Онъ лежалъ на порог маленькой лавчонки въ Нью-Кт. Лежалъ онъ совершенно спокойно и казался какъ будто дремлющимъ. Но такъ какъ онъ имлъ свирпый видъ, никто его не трогалъ. Люди входили и уходили, шагая черезъ него, при этомъ случайно кто-нибудь толкалъ его иной разъ ногою, тогда онъ дышалъ немного тяжеле и быстре.

Наконецъ, одинъ изъ прохожихъ, чувствуя что-то мокрое у себя подъ ногами, посмотрлъ внизъ и увидалъ, что онъ стоитъ въ луж крови. Поглядвъ, откуда она идетъ, онъ замтилъ, что она струится темнымъ густымъ потокомъ съ порога, на которомъ лежала собака.

Тогда онъ наклонился и началъ осматривать пса. Бульдогъ лниво раскрылъ глаза, поглядлъ на него, издавъ легкое ворчанье, которое могло выражать удовольствіе или, пожалуй, раздраженіе по поводу причиненнаго безпокойства, и испустилъ духъ.

Собралась толпа, и кто-то перевернулъ трупъ собаки на другой бокъ, тогда вс увидали ужасающую рану въ паху, изъ которой сочилась кровь и иныя вещи. Хозяинъ лавки сказалъ, что животное лежало тутъ уже больше часу.

Я зналъ бдняковъ, умиравшихъ такимъ же точно угрюмымъ и молчаливымъ образомъ, не тхъ бдняковъ, которыхъ знаете вы, барыня-благодтельница въ изящныхъ перчаткахъ, или мой дорогой сэръ Симонъ Добрый, и о которыхъ вы желаете знать, не тхъ бдняковъ, которые ходятъ процессіями со значками и кружками для сбора, не тхъ, что вопятъ передъ вашими кухнями въ обденное время и поютъ гимны на вашихъ чайныхъ собраніяхъ,— нтъ, тхъ бдняковъ, которыхъ вы не знаете и которые оказываются бдняками лишь тогда, когда ихъ обнаруживаетъ попечитель о бдныхъ, молчаливыхъ и гордыхъ бдняковъ, просыпающихся каждое утро затмъ, чтобы бороться со смертью до наступленія ночи, и когда смерть, наконецъ, одолетъ ихъ и повалитъ на ветхій полъ темной мансарды, когда она задушитъ ихъ., они и умираютъ даже со стиснутыми крпко зубами.

Былъ одинъ мальчикъ, съ которымъ я познакомился, живя въ восточной окраин Лондона. Онъ вовсе не былъ миленькимъ мальчикомъ, совсмъ не былъ такъ опрятенъ, какъ бываютъ хорошенькіе мальчики въ благочестивыхъ журналахъ, и я знаю, что однажды матросъ остановилъ его на улиц и сдлалъ замчаніе за употребленіе слишкомъ крпкихъ выраженій.

Онъ жилъ съ своей матерью и груднымъ младенцемъ, болзненнымъ ребенкомъ мсяцевъ пяти, въ подвал на углу улицы Три-Кольтъ.

Не знаю хорошенько, куда двался его отецъ. Я склоненъ думать, что онъ былъ изъ ‘обращенныхъ’ и путешествовалъ по стран, проповдуя нравственность. Мальчуганъ же заработывалъ шесть шиллинговъ еженедльно, въ качеств посыльнаго, а мать чинила штаны, и въ т дни, когда она чувствовала себя свжей и бодрой, она могла нердко заработать пенсовъ съ десять или даже шиллингъ. Въ несчастью бывали дни, когда четыре голыя стны словно кружились передъ нею одна за другой, все быстре и быстре, а свчка казалась тусклымъ пятномъ, уходившимъ куда-то въ даль. Часто происходившіе теперь подобные случаи понижали семейный доходъ за недлю иногда очень сильно.

Однажды ночью стны вертлись все бшене и бшене, до тхъ поръ, пока все не затанцовало, свчка пробила вдругъ потолокъ и сдлалась звздою. Женщина разсудила тогда, что пора ей оставить шитье.

— Джимъ,— сказала она (она говорила очень тихо, и мальчикъ долженъ былъ наклониться надъ ней, чтобы слышать),— если ты заберешься въ средину матраца, то отыщешь тамъ нсколько фунтовъ. Я давно ужь скопила ихъ. Это ты заплатишь за мои похороны, и смотри, Джимъ, заботься о ребенк! Не пускай его ходить по дворамъ.

Джимъ общалъ.

— Скажи, Джимъ: клянусь Господомъ Богомъ.

— Клянусь, мама, Господомъ Богомъ!

Тогда, устроивъ свои земныя дла, женщина, лежавшая навзничь, вся вытянулась и смерть оснила ее.

Джимъ сдержалъ свою клятву. Онъ нашелъ деньги и похоронилъ мать. Затмъ, уложивъ свой домашній скарбъ на ручную телжку, онъ перебрался на боле дешевую квартиру, въ половину какого-то ветхаго сарая, за которую онъ платилъ два шиллинга въ недлю.

Ужь восемнадцать мсяцевъ жилъ онъ здсь съ ребенкомъ. Каждое утро онъ оставлялъ младенца въ ясляхъ и забиралъ его каждый вечеръ по возвращеньи съ работы. За это онъ платилъ ежедневно по четыре пенса, включая сюда и умренную порцію молока.

Какъ онъ ухитрялся содержать себя и больше чмъ на половину содержать ребенка за остальные два шиллинга, я не сумю сказать. Знаю только, что онъ это длалъ, и что ни одна душа не помогала ему, даже не вдала, что тутъ нужна помощь. Онъ кормилъ ребенка, нердко прогуливаясь съ нимъ цлыми часами по комнат, при случа мылъ его и выносилъ на воздухъ каждое носкресенье.

Но, несмотря на вс заботы Джима, крошечный бднякъ по истеченіи помянутаго времени весь ‘выдохся’, какъ выразился старшій брать.

Попечитель о бдныхъ былъ очень строгъ къ Джиму.

— Если бы вы приняли надлежащія мры,— сказалъ онъ,— жизнь этого ребенка могла бы быть сохранена. (Онъ, кажется, думалъ, что было бы лучше, если бы жизнь этого ребенка была сохранена. У попечителей бываютъ престранныя идеи!). Почему вы не обратились къ члену нищенскаго комитета?

— Потому что я не желалъ никакой помощи,— угрюмо отозвался Джимъ.— Я общалъ матери, что ребенокъ не будетъ ходить по дворамъ, онъ и не ходилъ.

Происшествіе это случилось кстати во время мертваго сезона, вечернія газеты подхватили его и обратили чуть не въ подвигъ. Джимъ, помню я, сдлался настоящимъ героемъ. Чувствительные люди писали, побуждая какого-либо крупнйшаго землевладльца, правительство или что-нибудь въ этомъ род устроить кое-что въ пользу Джима, и вс обличали мстное общество. Пожалуй, и въ самомъ дл изъ этого могло бы послдовать какое-нибудь благо для Джима, когда бы агитація продлилась еще немного, но, къ сожалнію, въ то время, какъ она достигла апогея, разразился какой-то скабрезнйшій бракоразводный процессъ. Джимъ былъ вытсненъ изъ толпы и забытъ ею.

Я разсказалъ товарищамъ эту исторію, посл того какъ Джефсонъ разсказалъ свою, и когда я окончилъ, мы увидали, что наступилъ почти часъ ночи. Теперь ужь, разумется, слишкомъ поздно было приниматься еще за разработку повсти въ тотъ вечеръ.

ГЛАВА IV.

Мы устроили наше ближайшее дловое собраніе въ моемъ корабельномъ дом. Браунъ сначала противился вообще моему переселенію на этотъ корабельный домъ. Никто изъ насъ, по его мннію, не долженъ былъ покидать городъ, пока повсть была еще у насъ на рукахъ.

Макъ-Шаугнасси, напротивъ, полагалъ, что мы будемъ лучше работать въ корабельномъ дом. Говоря о самомъ себ, онъ сказалъ, что никогда не чувствовалъ себя въ лучшемъ настроеніи для созданія дйствительно великаго произведенія, какъ лежа въ гамак, среди шелеста листьевъ, подъ голубымъ глубокимъ небосводомъ со стаканомъ холоднаго кларета, стоящимъ вблизи подъ рукою. За неимніемъ гамака, онъ находилъ и кресло на палуб весьма возбуждающимъ къ умственному труду. Въ интересахъ повсти онъ усиленно совтовалъ захватить съ собою, по крайней мр, одно комфортабельное кресло и побольше лимоновъ.

Я самъ не видлъ никакого основанія, почему мы окажемся неспособными думать такъ же хорошо въ корабельномъ дом, какъ гд бы то ни было въ другомъ мст, и согласно этому было постановлено, что я поселюсь и устроюсь на корабл, а вс прочіе станутъ посщать меня здсь время отъ времени, мы будемъ собираться въ кружокъ и работать.

Этотъ корабельный домъ былъ мечтой Этельберты. Мы провели одинъ день прошлымъ лтомъ на корабл, принадлежавшемъ одному изъ моихъ друзей, и Этельберта пришла въ восторгъ отъ этой жизни. Все здсь было устроено въ такихъ обворожительно-малыхъ размрахъ. Вы жили въ крошечной, малюсенькой комнатк, вы спали на крохотной постельк, въ крохотной-крохотной спальн и вы варили вашъ обдикъ на еле мерцающемъ крохотномъ огоньк, въ самой каплюшечной кухн, какую вы когда-либо видли. ‘О, это должно быть чудесно жить въ корабельномъ дом!— сказала Этельберта, вздыхая отъ восхищенія.— Это точно жить въ кукольномъ домик’.

Этельберта была очень молода, молода до смшного — я, кажется, упоминалъ уже объ этомъ въ описываемые мною дни, она была неравнодушна къ кукламъ, и къ великолпнымъ платьямъ, носимымъ этими куклами, и къ многооконнымъ, но неудобно устроеннымъ домикамъ, въ которыхъ обитаютъ куклы или предполагаются обитающими, такъ какъ вообще, он, повидимому, предпочитаютъ сидть на крыш, болтая ногами надъ входной дверью. Это казалось мн неособенно приличнымъ для барышни, но, впрочемъ, я не компетентенъ въ кукольномъ этикет. Отъ всхъ этихъ прелестей, какъ я думаю, Этельберта еще не совсмъ отршилась, я даже увренъ, что не отршилась. Разв я не помню, какъ уже нсколько лтъ спустя, заглянувъ въ одну изъ комнатъ, стны которой были увшаны произведеніями искусства, разсчитанными на то, чтобы свести съ ума эстетическую особу, я увидалъ Этельберту, сидящую на полу передъ краснымъ кирпичнымъ домикомъ, заключавшимъ въ себ дв комнаты и кухню. Разв руки ея не трепетали отъ восторга, когда она разставляла тутъ три настоящихъ крошечныхъ блюда на буфет? Разв она не повертывала настоящую крохотную ручку у настоящей входной двери до тхъ поръ, пока совсмъ ея не отвертла, и мн пришлось ссть рядомъ съ Этельбертою на полу и снова придлывать эту ручку.

Быть можетъ, неблагоразумно съ моей стороны вспоминать теперь эти вещи и выставлять ихъ на видъ, въ обличеніе Этельберты. Разв она, въ свою очередь, не можетъ надо мной посмяться? Разв и я также не участвовалъ въ устройств и украшеніи этого дома? Я помню, что мы разошлись съ Этельбертой во мнніяхъ о ковр, подходящемъ для спальни: Этельберта мечтала о темно голубомъ бархатномъ ковр, но я, принявъ въ соображеніе обои спальни, стоялъ за то, что какой-нибудь терракотовый оттнокъ будетъ гармонировать лучше. Она согласилась со мною въ конц концовъ и мы устроили коверъ изъ крышки какой-то старой коробки. Онъ дйствительно производилъ чарующее впечатлніе и придавалъ дивно-теплые тона всей обстановк. Голубой же бархатъ мы разложили на кухн. Это казалось немножко страннымъ, но Этельберта замтила, что кухарки всегда мечтаютъ о хорошемъ ковр. Это будетъ ихъ пріятно настраивать при разныхъ мелкихъ хозяйственныхъ хлопотахъ.

Въ спальн стояла широкая кровать, со всми принадлежностями, но никто не могъ догадаться, какимъ образомъ барышня отправится спать. Архитекторъ тоже этого не предусмотрлъ: это такъ похоже на архитекторовъ. Домъ, видите ли, страдалъ неудобствами, свойственными всмъ помщеніямъ подобнаго рода: у него не было лстницъ, поэтому, чтобъ перейти изъ одной комнаты въ другую, необходимо было проламывать потолокъ или выйти на улицу и карабкаться затмъ черезъ окно. И тотъ, и другой способъ, пожалуй, утомителенъ, если часто къ нему прибгать.

Однако, помимо этихъ промаховъ, домъ былъ такой, что одинъ изъ кукольныхъ торговцевъ смло могъ называть его ‘самымъ желательнымъ семейнымъ помщеніемъ’. Обставленъ онъ былъ съ роскошью, граничившей положительно съ аффектаціей. Въ спальн стоялъ настоящій умывальникъ, на умывальник же былъ настоящій кувшинъ и умывальная чашка, въ чашк была настоящая вода! Но это не все! Я знавалъ простенькіе, средняго типа кукольные дома, въ которыхъ вы могли бы найти умывальники и кувшины съ лоханками, и настоящую воду, ну, даже мыло, но въ этомъ обиталищ роскоши было еще настоящее полотенце! Такъ что жилецъ не только могъ здсь умыться, но даже и вытереться, а это такая роскошь, которая, какъ всмъ кукламъ извстно, можетъ быть находима лишь въ помщеніяхъ самаго перваго ранга.

Затмъ въ гостиной: тутъ были часы, которые могли тикать ровно столько времени, сколько вы продолжали ихъ трясти. (Они, повидимому, были неутомимы). Тамъ находились, кром того, и картина, и фортепіано, и книга на стол, и ваза съ цвтами, опрокидывавшаяся, какъ только вы къ ней прикасались, совершенно какъ настоящая ваза съ цвтами. О, въ этой комнат былъ шикъ, могу васъ уврить

Но славой всего дома была его кухня. Тутъ было всякое добро, чего лишь сердце пожелаетъ, въ этой кухн: и кастрюли съ крышками, которыя открывались, и утюгъ, и скалка. Обденный сервизъ на три персоны занималъ около половины всего помщенія, а остальное пространство было заполнено печкой, да, настоящей печкой — подумайте только, вы, владтельницы кукольныхъ домиковъ, — печкой, въ которой вы могли жечь настоящіе кусочки кокса и на которой вы могли жарить настоящіе ломтики картофеля на обдъ, за исключеніемъ, впрочемъ, тхъ случаевъ, когда вамъ говорили, что это ‘ненадо’, что это опасно, и уносили отъ васъ вьюшки и задували огонь, что до крайности затрудняло стряпуху.

Я никогда не видалъ домика боле законченнаго во всхъ его деталяхъ. Ничто не было здсь упущено, даже семейство. Оно лежало на спин, какъ разъ напротивъ входной двери,— гордое, но спокойное, въ ожиданіи, пока его введутъ во владніе. Это была не особенно большая семья. Она состояла изъ четырехъ членовъ: папы, мамы, бэбэ и служанки, какъ разъ семья для начинающаго.

Но это семейство было очень недурно одто,— не то что съ роскошными верхними платьями, прикрывающими позорное состояніе нижняго блья, какъ, увы, это часто случается въ кукольномъ обществ,— нтъ, со всякими принадлежностями, требующимися необходимостью и приличіемъ для лэди и джентльменовъ, вплоть до такихъ, которыхъ я не смю и назвать вамъ. И вс эти наряды, надо вамъ сказать, могли быть растегнуты и вовсе сняты. Я знавалъ куколъ, и довольно иногда шикарныхъ куколъ на первый взглядъ, которыя довольствовались тмъ, что ходили въ платьяхъ, прилпленныхъ къ нимъ гуммиарабикомъ, а въ нкоторыхъ случаяхъ даже приколоченныхъ гвоздями, это я считаю неряшливымъ и нездоровымъ одяніемъ, но описываемое мною семейство могло быть раздто въ пять минутъ, отнюдь не прибгая къ кипятку или долоту.

Нельзя сказать, чтобы семейство было привлекательно съ эстетической точки зрнія, хотя бы одинъ изъ его членовъ. У нихъ у всхъ фигура выглядла неособенно красиво, въ натуральномъ своемъ вид, у всхъ ршительно: имъ не хватало полноты и, кром того, безъ одежды трудно было бы, пожалуй, отличить бэбэ отъ папа и служанку отъ барыни, а вслдствіе этого могли возникать большія домашнія усложненія.

Когда все уже было готово для ихъ пріема, мы водворили ихъ въ жилищ. Мы уложили въ постель такую значительную часть ребенка, какая лишь могла быть вмщена. Мы комфортабельно устроили папа и мама въ гостиной, гд они сидли на полу и задумчиво глядли черезъ столъ другъ на друга (имъ пришлось сидть на полу, потому что стулья оказались недостаточно велики). Двушку мы помстили на кухн, гд она прислонилась къ буфету, въ поз, напоминающей пьяную, обнявъ съ упоительной нжностью половую щетку, сунутую нами ей въ руки. Затмъ мы осторожно приподняли домъ и тихонько перенесли его въ другую комнату, съ ловкостью опытныхъ заговорщиковъ, мы поставили его у ножки небольшой кровати, на юго-западномъ углу которой какое-то до нелпости крошечное существо повсило нелпо-крошечныя чулочки.

Возвращаюсь къ нашему собственному кукольному дому. Мы съ Этельбертой толковали о немъ во время нашего обратнаго путешествія въ позд, и мы ршили, что въ будущемъ году у насъ самихъ будетъ заведенъ корабельный домикъ, еще боле крошечный, если возможно, нежели тотъ, что мы сейчасъ видли. У него будутъ изящныя кисейныя занавски и флагъ, и цвты вокругъ: это будутъ садовыя розы и незабудки. Я стану работать по утрамъ на палуб, подъ пологомъ, для защиты отъ солнца, а Этельберта будетъ подрзать розы и печь кексы для чая. По вечерамъ же мы будемъ сидть на маленькой верхней палуб и Этельберта станетъ играть на гитар (она когда-нибудь начнетъ учиться) или мы будемъ сидть, безмятежно прислушиваясь къ пнію соловьевъ.

Вдь когда вы совсмъ-совсмъ юны, вамъ кажется, что лтомъ сплошь бываютъ солнечные дни и лунныя ночи, что втеръ всегда мягко повваетъ съ запада и что розы готовы расти гд угодно. Но когда выростете вы постарше, вы измучитесь въ ожиданіи, когда же, наконецъ, разсется пасмурная мгла. Тогда вы припрете двери, войдя въ теплую комнату, подползете къ огню, дивясь, что втеръ вчно дуетъ съ востока, и откажетесь отъ попытки выращивать розы.

Я знавалъ одну маленькую обитательницу сельскаго жилища, которая копила цлыми мсяцами деньги, чтобы купить себ новое платье и отправиться въ немъ на цвточную выставку. Но въ день цвточной выставки случилось ненастье, такъ что она надла вмсто того старое платье, и вс праздничные дни долгое время были ненастны, такъ что двушка боялась, что ей уже никогда не удастся надть свое хорошенькое блое платьице. Но въ конц концовъ наступило таки праздничное утро, озаренное яркимъ солнцемъ, двчурка захлопала отъ радости въ ладоши и побжала наверхъ. Она кинулась къ своему новому платью (которое было ея новымъ платьемъ уже столь долгое время, что теперь сдлалось самымъ старымъ изъ всхъ ея платьевъ), вынула его изъ сундука, гд оно лежало, тщательно переложенное лавандомъ и тминомъ, схватила его и засмялась при мысли, какъ чудно она должна въ немъ выглядть.

Но когда пришлось надвать это платье, двочка увидала, что она совсмъ выросла изъ него, оно было мало во всхъ мстахъ, такъ что она была вынуждена въ конц концовъ снова надть свое старое затрапезное платье.

Все, какъ извстно, происходитъ именно такимъ образомъ въ здшнемъ мір. Были, напримръ, юноша и двушка, нжно когда-то любившіе другъ друга, но оба были очень бдны, такъ что ршили ждать до тхъ поръ, пока онъ добудетъ достаточно денегъ для нихъ обоихъ, чтобы жить въ довольств, тогда они поженятся и будутъ счастливы. Ему пришлось устраивать это долгое время, такъ какъ добываніе денегъ очень медленная работа, а онъ хотлъ, разъ уже принявшись, добыть ихъ достаточно, чтобы имъ оказаться потомъ въ самомъ дл счастливыми, во всякомъ случа онъ успшно выполнилъ задачу и вернулся домой самостоятельнымъ человкомъ.

Тогда они снова сошлись въ бдно обставленной комнат, гд они когда-то простились другъ съ другомъ. Но они уже не сидли теперь такъ близко одинъ къ другому, какъ въ былое время. Она такъ долго жила въ одиночеств, что пріобрла свойства старой двы и чувствовала себя стсненной въ его присутствіи, она боялась, что онъ запачкаетъ коверъ своими грязными сапогами. А онъ работалъ такъ долго надъ добываніемъ денегъ, что сталъ и самъ жестокъ и холоденъ, какъ деньги, и силился теперь придумать что-нибудь ласковое, чтобы сказать ей.

Такъ и сидли они нкоторое время по об стороны отъ коврика ‘краса печей’, и оба дивились, почему они проливали такія горькія слезы въ тотъ день, какъ цловались въ послдній разъ на прощанье. Теперь они снова сказали одинъ другому ‘прощай’, и очень были рады.

Есть и другой разсказъ съ такой же точно моралью, его я узналъ въ школ изъ хрестоматіи. Если я врно помню, дло происходило приблизительно такъ,

Въ нкоторое время жили да были премудрая стрекоза и придурковатый муравей. Во всю радостную лтнюю пору стрекоза рзвилась и играла, носясь со своими товарищами то вверхъ, то внизъ средь солнечнаго блеска, роскошно обдая каждый день, въ густой зелени упиваясь росою, никогда не заботясь о завтра и лишь безъ умолку распвая свою тихо-жужжащую псенку.

Но наступила лютая зима и стрекоза, оглядвшись вокругъ, увидала, что ея друзья-цвты лежатъ мертвые, тогда она догадалась, что и ея краткій вкъ близится къ концу.

И порадовалась она, что прожила его такъ счастливо, не загубила своей жизни.

— Мой вкъ былъ очень кратокъ,— сказала себ стрекоза,— зато онъ былъ очень веселый и, пожалуй, я сдлала изъ него наилучшее употребленіе. Я ряла въ солнечномъ свт, носилась ко мягкому, теплому воздуху, играла въ веселыя игры среди волнующейся травы, упивалась сокомъ изъ сладкихъ зеленыхъ листьевъ. Я длала, что хотла. Я широко развертывала крылья и пла свои псни, теперь я готова возблагодарить Бога за промелькнувшіе солнечные дни и умереть.

Говоря такимъ образомъ, она укрылась подъ пожелтвшій листъ и встртила тамъ свою судьбу такъ, какъ встрчаютъ ее вс храбрыя стрекозы. А пролетавшая мимо маленькая птичка нжно подобрала ее и похоронила.

Придурковатый муравей, увидавъ это, весь напыжился отъ фарисейскаго самодовольства.

— Какъ я долженъ благодарить судьбу,— говорилъ онъ,— что я прилеженъ и благоразуменъ, не то, что эта несчастная стрекоза. Пока она порхала съ цвтка на цвтокъ, предаваясь всмъ наслажденіямъ, я неустанно работалъ, длая запасы на зиму. Теперь она умерла, я же уютно устроюсь въ своемъ тепломъ домик и стану уписывать вс лакомства, которыя я тамъ припряталъ.

Но пока муравей говорилъ такимъ образомъ, явился садовникъ съ заступомъ и срылъ холмикъ, въ которомъ тотъ обиталъ, сравнялъ его сооруженіе съ землею, самого же муравья садовникъ убилъ, оставивъ трупъ его среди развалинъ.

Тогда та же самая маленькая птичка, что похоронила стрекозу, прилетла, подхватила носикомъ муравья и погребла его также. Затмъ она сочинила и спла псенку, припвомъ которой было: ‘Срывайте розы, пока он съ вами!’. Это была премиленькая пьесска и даже очень мудрая, а нкій жившій въ т дни человкъ, которому птицы, любя его и чувствуя, что онъ имъ сродни, открыли свой птичій языкъ, по счастію, услыхалъ эту псню и записалъ ее, такъ что вс теперь могутъ прочесть ее.

Однако, на нашу бду, злая владычица-судьба нимало не сочувствуетъ нашему стремленію срывать розы.

— Не останавливайтесь, голубчикъ, теперь рвать цвты,— кричитъ она своимъ рзкимъ, скрипучимъ голосомъ, хватая насъ за руку и отбрасывая назадъ на дорогу,— сегодня намъ некогда, мы вернемся сюда завтра, тогда вы можете ихъ нарвать.

И мы слдуемъ за судьбой, зная, если мы опытныя дти, что этотъ случай никогда не повторится въ такомъ же вид завтра. А если и повторится, то розы ужь увянутъ.

Судьба не хотла и слышать о нашемъ корабельномъ дом въ то самое лто, которое было необычайно роскошнымъ лтомъ, но общала намъ, что если мы будемъ благоразумны и скопимъ деньги, такъ она устроить намъ это на будущій годъ, и мы съ Этельбертой, будучи простоватыми, неопытными дтьми, сдались на это общаніе и поврили въ удовлетворительное его исполненіе.

Возвратившись домой, мы тотчасъ увдомили Аменду о нашемъ план. Едва лишь двушка открыла двери, какъ Этельберта выпалила:

— Аменда, умете вы плавать?

— Нтъ, сударыня,— отвчала Аменда съ полнымъ отсутствіемъ любознательности, почему это къ ной обращались съ такимъ вопросомъ.— Я знала только одну двушку, умвшую плавать, и та утонула.

— Ну, такъ вамъ надо выучиться поскоре,— продолжала Этельберта,— вамъ придется теперь уже не выходить отъ насъ на прогулку съ вашимъ молодымъ человкомъ, вы должны будете пускаться съ нимъ вплавь. Мы станемъ жить теперь не въ дом, а на корабл, въ самой середин рки.

Главной жизненной заботой Этельберты за этотъ періодъ времени было озадачить и ошеломить чмъ-нибудь Аменду. Главнымъ же ея огорченіемъ то, что ей это никогда не удавалось. Она возлагала очень большія надежды на послднее свое заявленіе, но Аменда осталась невозмутимой.

— О, вотъ какъ, сударыня!— отозвалась она, и стала говорить о другихъ предметахъ.

Я полагаю, что результатъ былъ тотъ же самый, когда бы мы сказали Аменд, что станемъ жить на воздушномъ шар.

Я не знаю, какъ это длалось, но я увренъ въ одномъ: Аменда была всегда чрезвычайно почтительной двушкой въ своемъ обращеніи, но она обладала умніемъ заставить Этельборту и меня почувствовать, что мы не что иное, какъ пара ребятъ, которые играютъ во взрослыхъ и женатыхъ людей. И такимъ образомъ она же надъ нами подтрунивала.

Аменда прожила у насъ около пяти лтъ, до тхъ поръ, пока одинъ молочникъ, скопивъ достаточно денегъ, чтобы купить собственную телжку, оказался для нея сносною партіею. Но ея поведеніе по отношенію къ намъ никогда не мнялось, даже когда мы стали дйствительно солидными женатыми людьми и обладателями ‘семейства’. Все-таки было вполн очевидно, что она просто считаетъ насъ сдлавшими въ игр дальнйшій ходъ и играющими теперь въ папу и маму.

Какимъ-то неуловимымъ способомъ ей удалось вселить и въ ребенка такое же убжденіе. Нашъ бэбэ никогда, кажется, не относился къ кому-либо изъ насъ вполн серьезно. Онъ охотно игралъ съ нами, или велъ легкій разговоръ, но когда доходило до серьезныхъ длъ въ жизни, врод купанія или кормленія, то онъ всегда предпочиталъ няньку.

Этельберта попробовала однажды утромъ повезти его въ колясочк, но ребенокъ не захотлъ и слышать о томъ ни минуты.

— Это будетъ хорошо, милый бэби, — вкрадчиво внушала ему Этельберта,— бэби подетъ гулять нынче съ мамой.

— Нтъ, бэби не подетъ, — былъ его отвтъ (дйствіями, если не словами).— Бэби не желаетъ подвергаться экспериментамъ.

Не таковскій вашъ бэби. Онъ не желаетъ, чтобы его перевернули или перехали.

Бдная Этель, я никогда не забуду, какъ ея сердце было уязвлено этимъ. Боле всего оскорблялась она отсутствіемъ доврія.

Но это воспоминаніе минувшихъ дней, не имющихъ никакого отношенія къ тмъ, о которыхъ я пишу или долженъ бы по настоящему писать теперь. Перескакиваніе съ одного предмета на другой есть большой недостатокъ въ повствовател и возрастающая нын привычка къ этому должна быть сильно порицаема, а потому я закрою глаза на вс прочія свои воспоминанія и постараюсь смотрть лишь на одинъ этотъ крошечный корабельный домикъ у перевоза, выкрашенный въ блую и зеленую краску и оказавшійся ареной нашихъ будущихъ совмстныхъ литературныхъ стараній.

Корабельные дома тогда не строились еще по образцу миссисипскихъ пароходовъ, но все-таки это судно было мало даже и для того первобытнаго времени. Человкъ, у котораго мы его наняли, описывалъ его, какъ ‘компактное’ судно. Человкъ же, которому въ конц перваго мсяца мы пробовали его передать, охарактеризовалъ его ‘нелпымъ’. Въ нашихъ письмахъ мы оспаривали подобное опредленіе, въ глубин же сердца мы съ нимъ соглашались.

Однако, сначала его величина или, врне, отсутствіе въ немъ величины и было одной изъ его главныхъ прелестей въ глазахъ Этельберты. Тотъ фактъ, что если вы неосмотрительно вставали съ постели, то наврняка стукались головой о потолокъ, что было совершенно немыслимо для кого бы то ни было напялить на себя брюки гд-нибудь въ иномъ мст, кром гостиной,— все это Этельберта находила въ высшей степени забавнымъ.

Что ей самой приходилось брать зеркало и отправляться на палубу, чтобы причесать себ волосы, это она находила уже не такъ забавнымъ.

Аменда отнеслась къ своей новой обстановк съ своимъ обычнымъ философскимъ равнодушіемъ. Когда ее увдомили, что приспособленіе, принимавшееся ею за бльевой катокъ, было ея спальней, она замтила, что это иметъ свои преимущества: она не упадетъ здсь съ постели, такъ какъ ршительно здсь некуда упасть. А поглядвъ на кухню, она замтила, что это помщеніе ей правится по двумъ причинамъ: во-первыхъ, она можетъ сидть тутъ посредин и доставать все, что ей угодно, не вставая, а во-вторыхъ, никто посторонній не влзетъ въ кухню, пока она тутъ находится.

— Вы видите, Аменда,— нравоучительно поясняла ей Этельберта, мы дйствительно должны теперь жить вн дома.

— Да, миссисъ,— отвчала Аменда,— могу сказать, что это самое лучшее мсто для подобной цли.

Если бы мы дйствительно могли жить побольше вн дома, то жизнь здсь могла оказаться довольно пріятной, но погода длала невозможнымъ для насъ шесть дней въ недлю предпринимать что-либо, кром унылаго поглядыванія изъ окна, съ чувствомъ признательности, что у насъ есть хоть крыша надъ головой.

Я знавалъ ненастныя лта и прежде, и посл, я позналъ многими горькими опытами опасность и безуміе покидать лондонское жилище въ періодъ между первымъ мая и тридцать первымъ октября. Въ самомъ дл, пребываніе за городомъ всегда ассоціируется въ моей душ съ воспоминаніями о долгихъ тягостныхъ дняхъ, проведенныхъ среди безпощаднаго ливня, и унылыхъ вечерахъ, просиживаемыхъ въ чужомъ плать. Но никогда я не видалъ и никогда — молю о томъ денно и нощно — не хотлъ бы увидть я снова такого лта, какъ то, что мы прожили (хотя никто изъ насъ не чаялъ этого) на нашемъ проклятомъ корабельномъ дом.

Утромъ мы просыпались вслдствіе того, что дождь пролагалъ себ къ намъ путь черезъ окошко и обдавалъ брызгами нашу постель. Мы вставали и вытирали шваброй гостиную. Посл завтрака я пытался работать, но непрерывный трескъ града по крыш, надъ самой моей годовой, не позволялъ мн выжать ни одной мысли изъ мозга и, побившись часъ — два, я съ бшенствомъ швырялъ перо и разыскивалъ Этельберту. Мы накидывали на себя макинтоши, брали зонтики въ руки и уходили прочь отъ несноснаго шума. Въ полдень мы возвращались назадъ, переодвались въ сухія платья и садились обдать.

Посл обда буря обыкновенно чуть-чуть затихала, и мы таки не мало трудились, бгая вокругъ съ тряпками и одеждой, стараясь предупредить протеканіе воды въ комнаты и наше потопленіе.

Во время чая гостиная обыкновенно озарялась отблесками молніи, вечера мы проводили въ выкачиваніи судна, посл чего мы по очереди ходили на кухню и грлись. Въ восемь часовъ мы ужинали, и съ той поры до укладыванія въ постель мы кутались въ одяла, прислушиваясь къ раскатамъ грома, къ вою втра, ярости волнъ и гадая, не сорветъ ли съ якоря судно ныншнею ночью.

Иногда къ намъ назжали друзья, чтобы провести денекъ съ нами, все пожилые желчные люди, поклонники тепла и комфорта, господа, не любящіе вообще прогулокъ, даже при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, но убжденные нашими нелпыми росказнями, что день, проведенный на рк, покажется имъ воскресеньемъ, прожитымъ въ раю.

Они прізжали промокшіе до костей. Мы запирали ихъ въ разные чуланы, предоставляя сдирать съ себя платье и облекаться въ костюмы Этельберты или въ мои, но Этель и я въ то время были худощавы, такъ что солидные гости средняго возраста выглядли въ нашихъ платьяхъ не особенно шикарно и не чувствовали себя счастливыми.

Просушивъ ихъ, мы вводили ихъ въ гостиную и пытались поддерживать бесду, разсказывая о томъ, что мы намрены съ ними сдлать, если день будетъ солнечный. Но ихъ отвты были отрывисты, подчасъ даже рзки, черезъ нкоторое время разговоръ обрывался, и мы сидли, сбившись въ кружокъ, читая газеты прошлой недли да покашливая.

Съ того момента, какъ ихъ платья были сухи (мы жили въ вчной атмосфер дымящагося платья), они настаивали на отъзд. Это казалось мн нелюбезнымъ посл всего, что мы для нихъ сдлали, но они вновь одвались и узжали домой, промокая еще одинъ разъ при своемъ возвращеніи.

Обыкновенно мы получали письмо черезъ нсколько дней вслдъ за тмъ, написанное какимъ-нибудь родственникомъ, увдомлявшимъ, что оба паціента чувствуютъ себя настолько хорошо, насколько можно было надяться, и общавшихъ прислать намъ увдомленіе о похоронахъ въ случа рецидива.

Нашимъ преимущественнымъ развлеченіемъ, нашимъ единственнымъ утшеніемъ въ теченіе долгихъ недль этого узничества было глазнье изъ оконъ на разныхъ искателей наслажденій, прозжавшихъ въ маленькихъ открытыхъ лодкахъ. При этомъ мы соображали, какой ужасный день имъ пришлось испытать или еще придется, смотря по обстоятельствамъ.

Съ утра уже они двигались вверхъ по теченію: молодые люди со своими возлюбленными, племянники, вывозящіе своихъ бога тыхъ старыхъ тетокъ, мужья и жены (нкоторые парочками, другіе, эксцентрики, въ одиночку), модно выглядвшія двицы съ кузенами, энергическаго вида мужчины съ собаками, молчаливыя компаніи высшаго класса, шумливыя компаніи низшаго класса, сварливыя семейныя оравы, — одинъ судовой грузъ за другимъ мелькалъ мимо насъ, хотя и мокрый, но все еще полный надеждъ, указывая другъ другу клочки голубого неба.

Вечеромъ они возвращались, вымокшіе и угрюмые, и отпуская другъ другу различныя колкости.

Одна парочка, и только лишь одна изъ многихъ сотенъ, продефилировавшихъ при нашемъ смотр, возвратилась изъ этой пытки съ сіяющими лицами. Онъ гребъ, молодцомъ распвая, съ платкомъ, повязаннымъ вокругъ головы, для предохраненія шляпы, она же смялась надъ нимъ, пытаясь удерживать въ одной рук зонтикъ, а въ другой руль.

Могло быть только два объясненія при вид людей, сохранившихъ столь радостное настроеніе на рк, среди ливня. Первое изъ этихъ объясненій, я отбросилъ, какъ недоброе и мало правоподобное, другое же отличалось довріемъ къ роду человческому, и, принявъ его, я снялъ свою шляпу, привтствуя эту вымокшую, но все-таки лучезарную парочку въ то время, какъ она прозжала мимо насъ, они отвтили мн жестомъ, а я все стоялъ я смотрлъ вслдъ за ними до тхъ поръ, пока они не слились съ туманомъ.

Я склоненъ думать, что эти молодые люди, если они еще живы, должны быть счастливы. Быть можетъ, фортуна къ нимъ благосклонна, быть можетъ, и нтъ, по во всякомъ случа они счастливы — такъ я склоненъ думать,— счастливй большинства другихъ людей.

Иной разъ вихрь днемъ бушевалъ съ такой яростью, что разрушалъ собственные свои планы, истощивъ прежде времени свои силы. Въ такихъ рдкихъ случаяхъ мы садились обыкновенно на палубу и наслаждались, какъ непривычной для насъ роскошью, свжимъ воздухомъ.

Я очень хорошо припоминаю нсколько такихъ чудныхъ вечеровъ. Рка искрилась въ лучахъ угасавшаго солнца, на темныхъ отмеляхъ уже сгущалась ночь, а омраченное бурею небо было усяно тамъ и сямъ звздами.

Тутъ было отрадно избавиться хотя на часъ какой-нибудь отъ надодной трескотни дождя, прислушиваясь лишь къ плесканью рыбъ, къ мягкому журчанію, производимому какой-нибудь водяной крысой, плывущей съ опаской среди камышей, и къ неумолчному чириканію нсколькихъ еще бодрствующихъ птичекъ.

Неподалеку отъ насъ обиталъ старый дергачъ. Онъ имлъ обыкновеніе будить всхъ прочихъ птицъ и мшалъ имъ заснуть. Онъ былъ несносенъ. Аменда, выросшая въ город, приняла его сначала за старый будильникъ, и удивлялась, кто его тутъ повсилъ и почему онъ трещитъ цлую ночь, а, главное, почему его не смажутъ.

Дергачъ началъ свои непотребныя упражненія около сумерекъ, какъ разъ въ то время, когда всякая уважающая себя птица располагается на ночлегъ. Семья срыхъ дроздовъ, имвшая гнздо въ нсколькихъ ярдахъ оттуда, обыкновенно приходила тогда въ полное неистовство.

— Опять этотъ дуралей принялся за свое, — говорила дроздиха, — почему онъ не можетъ это длать въ дневное время, если вообще ему это необходимо?

(Она говорила, разумется, при помощи цвирканія, но мн сообщили, что все здсь нижеприведенное вполн точный переводъ).

Спустя нкоторое время проснулись молодые дрозды и начали верещать. Тогда мать взбсилась еще больше, чмъ прежде.

— Не можете ли вы сказать ему что-нибудь?— негодующе обратилась она къ супругу.— Неужели вы думаете, что дти, мои крошки, могутъ заснуть при такомъ отвратительномъ шум, длящемся всю ночь? Вдь это все равно, что жить на лсопильномъ завод.

Услышавъ подобное обращеніе, самецъ-дроздъ поднялъ свою голову надъ гнздомъ и крикнулъ:

— Эй, вы тамъ! Я вамъ говорю, не можете ли побыть спокойно минуточку? Моя жена говоритъ, что не можетъ уложить дтей спать: это, знаете ли, очень нехорошо, честное слово, нехорошо.

— Убирайся!— сварливо откликнулся дергачъ.— Пусть твоя жена сама будетъ спокойне, этой заботы хватитъ на васъ обоихъ.

И онъ опять сталъ кричать, еще пуще прежняго.

Тогда мать-дроздиха, жившая немного поодаль, присоединилась къ спору.

— Ахъ, врно ему хочется хорошей потасовки, и будь я мужчиной, такъ ужь я бы ему задала!

Это замчаніе было сдлано тономъ величайшаго презрнія, и относилось, повидимому, къ какому-нибудь предыдущему спору.

— Вы вполн правы,— подхватила дроздиха.— Вотъ это и я твержу вчно мужу, но, — возвысивъ голосъ, такъ что вс самки на плантаціи могли слышать, — онъ и не подумаетъ шевельнуться, о, будьте покойны, ни подъ какимъ видомъ! Даже, когда бъ я съ дтьми умирала у него на глазахъ отъ желанья уснуть.

— Ахъ, онъ не одинъ такой, дорогая моя, — пропищала въ отвтъ дроздиха,— они вс одинаковы.— И затмъ боле грустнымъ, чмъ злобнымъ тономъ прибавила:— Но это не ихъ вина, какъ мн кажется. Несчастные: если у кого нтъ птичьяго ума, такъ тутъ ужь ничмъ не поможешь.

Я насторожилъ уши съ цлью услыхать, взволнуется ли самецъ-дроздъ по поводу этихъ насмшекъ, но единственный звукъ, какой я могъ различить по сосдству, было явно преувеличенное храпнье.

Въ это время вся стая уже проснулась, высказывая свои мннія относительно того, что дергачъ въ состояніи вывести изъ терпнія самое непритязательное существо.

— Ахъ, дуй те горой!— прочирикалъ среди суматохи вульгарный маленькій подзаборный воробышекъ. Биль, этотъ малый, кажется, воображаетъ, что онъ поетъ?

— Это не его вина, — отозвался Биль съ ироническимъ сочувствіемъ.— Кто-нибудь бросилъ ему пенни въ глотку, вотъ онъ и не можетъ закрыть ее.

Разсерженный смхомъ, которое вызвало это замчаніе среди молоденькихъ птичекъ, дергачъ захотлъ изловчиться такъ, чтобъ стать еще несносне, чмъ когда-либо, и съ этою цлью пустился въ удивительнйшія звукоподражанія визгу ржавой пилы, перепиливающей стальную проволоку.

Но тутъ старый воронъ, не вмшивавшійся ране, злобно закаркалъ:

— Остановись же, наконецъ! Коли я спущусь внизъ, такъ отгрызу теб на-прочь твою трясучую голову!

Тогда воцарилось молчанье на четверть часа, но затмъ началась вся исторія снова.

ГЛАВА V.

Браунъ и Макъ-Шаугнасси явились къ намъ оба въ субботу днемъ. Какъ только они обсушились и выпили немножко чаю, мы принялись за работу.

Джефсонъ написалъ, что онъ не можетъ быть у насъ ране поздняго вечера, и Браунъ предложилъ намъ заняться до его прізда, обсужденіемъ сюжета.

— Пусть каждый изъ насъ,— сказалъ онъ,— набросаетъ какой-нибудь сюжетъ, потомъ мы можемъ сравнить ихъ и выбрать наилучшій.

Такъ мы и начали длать. Самые сюжеты я забылъ, но припоминаю, что при наступившемъ затмъ разбор всякій избралъ свой собственный сюжетъ и приходилъ въ такое негодованіе по поводу рзкой критики, направленной противъ него двумя остальными сотрудниками, что раздиралъ въ конц концовъ свою рукопись. Черезъ полчаса мы уже сидли, насупившись, и молча курили.

Когда я былъ очень молодъ, я старался узнать мнніе другихъ людей обо мн и о моихъ произведеніяхъ, теперь моей главной заботой бываетъ уклоненіе отъ выслушиванія такихъ мнній. Въ т дни, скажи мн кто-нибудь, что есть хоть полстрочки обо мн въ газет, я бы сталъ бгать по Лондону, чтобы получить это изданіе. Теперь же, когда я вижу цлый столбецъ, озаглавленный моимъ именемъ, я быстро складываю газету и отодвигаю ее прочь отъ себя, укрощая свое природное любопытство прочесть замтку слдующими словами: ‘Къ чему это послужитъ? Это только разстроить тебя на цлый день’.

Когда я былъ еще молокососомъ, у меня былъ одинъ другъ. Съ той поры бывали у меня въ жизни и другіе друзья, очень милые и дорогіе мн люди, по ни одинъ изъ нихъ не былъ для меня тмъ, чмъ былъ этотъ другъ. Вдь онъ былъ моимъ первымъ другомъ, и оба мы жили въ томъ мір, который гораздо просторне здшняго, гораздо боле полонъ радостей и огорченій, и въ этомъ мір мы любили и ненавидли глубже, чмъ любимъ и ненавидимъ въ томъ мелкомъ мірк, гд мн пришлось впослдствіи обитать.

У него также была очень юная жажда подвергнуться критик и мы усвоили обыкновеніе оказывать другъ другу эту услугу. Мы не знали тогда, что, требуя ‘критикованія’, мы разумли подъ этимъ, собственно говоря, ободреніе. Мы же думали, что мы сильны,— такъ обыкновенно бываетъ передъ началомъ боя,— и что мы въ состояніи легко выслушать истину.

Согласно съ этимъ, каждый изъ насъ указывалъ другому его ошибки, и эта задача такъ поглощала насъ, что у насъ никогда не оставалось времени промолвить слово похвалы другъ другу. Что каждый изъ насъ имлъ высокое мнніе о талант другого, я убжденъ въ этомъ, но наши головы были напичканы глупыми изреченіями. Мы говорили себ: ‘Найдутся многіе, чтобы похвалить человка, но лишь его другъ укажетъ ему на ошибки’. Мы повторяли также: ‘Никто не видитъ своихъ собственныхъ промаховъ, но если ему ихъ укажетъ другой, онъ будетъ благодаренъ и постарается ихъ исправить’.

Когда намъ пришлось ближе узнать жизнь, мы постигли всю ложность такихъ изреченій, но тогда уже было поздно: недоразумніе ужь произошло.

Какъ только, бывало, одинъ изъ насъ напишетъ что-нибудь, онъ стремился прочесть это другому и по окончаніи говорилъ:

— Теперь скажи мн, что ты объ этомъ думаешь? Скажи откровенно, какъ другъ.

Таковы были его слова, но его мысли, хоть, можетъ быть, онъ и не сознавалъ, были:

‘Скажи мн, другъ мой, что это талантливо и хорошо, даже если ты такъ и не думаешь. Свтъ достаточно жестокъ къ тмъ, кто его не завоевалъ еще, и хоть мы сохраняемъ безпечное выраженіе на лиц, но наши юныя сердца судорожно сжимаются. Часто мы выглядимъ усталыми и малодушными, не такъ ли, другъ мой? Никто не иметъ къ намъ вры, и въ горькіе часы мы сомнваемся даже сами въ себ. Ты мой товарищъ, ты знаешь, сколько своей души я вложилъ въ это произведеніе, которое для другихъ будетъ лишь чтеніемъ въ досужіе полчаса. Такъ скажи жь мн, что это хорошо, мой другъ. Влей въ меня капельку мужества, умоляю тебя!’.

Но другъ, полный критическаго задора, являющагося цивилизованною замной жестокости, желаетъ говорить боле откровенно, чмъ дружелюбно. Тогда написавшій произведеніе разгорается злобой, и между ними происходитъ обмнъ рзкихъ выраженій.

Однажды вечеромъ другъ прочиталъ мн написанную имъ пьесу. Въ ней было много хорошаго, но были также и недостатки (они бываютъ въ иныхъ пьесахъ), на нихъ именно я и набросился и началъ потшаться. Врядъ ли я могъ бы излить на это произведеніе боле ненужной язвительности, когда бы даже я былъ профессіональнымъ критикомъ.

Едва я окончилъ свою забаву, какъ другъ мой поднялся и, взявъ со стола свою рукопись, разодралъ ее на-двое и бросилъ въ огонь. Онъ былъ еще очень молодымъ человкомъ, припомните это. Затмъ онъ всталъ передо мной съ блднымъ лицомъ и высказалъ мн, безъ всякой моей просьбы, свое мнніе обо мн и о моемъ искусств. Посл этого двойного происшествія, пожалуй, нтъ надобности добавлять, что мы разстались, питая лютую злобу другъ къ другу.

Я не видался съ нимъ многіе годы. Жизненныя дороги весьма многолюдны, и если разнимутся чьи-нибудь руки, такъ живо толпа оттсняетъ обоихъ въ разныя стороны. Когда я встртился съ нимъ недавно, это произошло случайно.

Посл одного торжественнаго обда я вышелъ изъ Уайтголь-Румсъ и, наслаждаясь, прохладнымъ ночнымъ воздухомъ, двинулся по бульвару домой. Человкъ, бредшій по той же дорог подъ снью деревьевъ, остановился, когда я обгонялъ его.

— Не можете ли вы одолжить мн огоньку, сударь?— проговорилъ онъ.

Голосъ его показался мн страннымъ, несоотвтствующимъ фигур, какую представлялъ изъ себя прохожій.

Я зажегъ срную спичку и поднесъ ее, прикрывая руками, къ нему. Но едва слабый огонекъ озарилъ его лицо, какъ я отскочилъ и выронилъ спичку.

— Гарри!

Онъ отвчалъ съ сухимъ, короткимъ смхомъ:

— Я не зналъ, что это вы. Иначе бы я васъ не остановилъ.

— Какъ ты дошелъ до этого, Гарри, дружище?— спросилъ я, опуская руку на его плечо. Но его куртка была грязна до отвращенія: я мгновенно отдернулъ руку и постарался незамтно вытереть ее о носовой платокъ.

— О, это длинная исторія,— отвчалъ онъ безпечно — и слишкомъ обыкновенная, чтобъ стоило разсказывать. Нкоторые изъ насъ идутъ вверхъ, какъ вы знаете, другіе ползутъ внизъ. Вы работаете очень хорошо, какъ я слышалъ?

— Да, пожалуй,— отвчалъ я — Я выбрался на нсколько футовъ кверху изъ грязной лужи и попробую здсь удержаться. Но я хочу говорить теперь о теб, не могу ли я что-нибудь для тебя сдлать?

Мы проходили мимо газоваго фонаря въ эту минуту. Онъ приблизилъ свое лицо вплотную ко мн, и свтъ ярко и безпощадно освтилъ его.

— Кажусь ли я вамъ похожимъ на человка, для котораго вы можете что-нибудь сдлать?— спросилъ онъ.

Мы пошли дальше въ молчаніи, бокъ-о-бокъ, и я подыскивалъ слова, которыя могли бы на него подйствовать.

— Теб нечего обо мн заботиться,— продолжалъ онъ черезъ нкоторое время.— Я обладаю достаточнымъ комфортомъ. Мы легко относимся къ жизни тамъ, гд я пребываю: у насъ не водится разочарованій.

— Да зачмъ же ты сдался, какъ жалкій трусъ?— раздражительно воскликнулъ я.— У тебя былъ талантъ, ты бы побдилъ при обыкновенной настойчивости.

— Можетъ быть, отвчалъ онъ тмъ же тономъ невозмутимаго равнодушія.— Пожалуй, у меня не было отваги. Я думаю, когда бы кто-нибудь увровалъ въ меня, такъ это бы мн помогло, но никто не увровалъ, и въ конц концовъ я самъ утратилъ въ себя вру, а когда человкъ утратитъ ее, то онъ все равно, что воздушный шаръ съ выпущеннымъ изъ него газомъ.

Я прислушивался къ его словамъ съ удивленіемъ и негодованіемъ.

— Никто не вровалъ въ тебя,— повторилъ я.— Какъ? Да я въ тебя вровалъ, ты знаешь это! Я…

Тутъ я остановился, запнулся и припомнилъ паши наивныя взаимныя ‘критикованья’.

— Ты вровалъ,— возразилъ спокойно Гарри.— Я никогда не слыхалъ этого отъ тебя. Покойной ночи!

Идя вдоль Страндуорда, мы очутились по сосдству съ Савои, проговоривъ послднія слова, другъ мой исчезъ въ одномъ изъ темныхъ переулковъ.

Я поспшилъ вслдъ за нимъ, клича его по имени, но хоть я и слышалъ быстрые его шаги впереди, недалеко отъ меня, они скоро смшались съ гуломъ другихъ шаговъ, и когда я дошелъ до церковной площади, я затерялъ всякій слдъ Гарри.

У церковной ограды стоялъ полицейскій и я обратился къ нему за справкой.

— Какого вида былъ этотъ господинъ, сэръ?— спросилъ меня полицейскій.

— Маленькій, худенькій человкъ, очень бдно одтый, легко могъ быть принятъ за бродягу.

— О, тутъ не мало такихъ людей, въ здшнемъ квартал,— отвчалъ полицейскій,— пожалуй, вамъ трудновато будетъ найти его.

Тутъ я вторично услыхалъ замирающіе шаги Гарри, зная уже, что никогда больше я не услышу ихъ приближающимися ко мн.

Идя оттуда, я раздумывалъ (я думалъ объ этомъ и прежде, и посл), стоитъ ли Искусство, даже написанное черезъ большое И, тхъ страданій, какія оно налагаетъ? Длается ли оно, какъ и мы, лучше отъ всей массы презрнія и насмшекъ, отъ всей той зависти и злобы, какія изливаются на насъ во имя искусства?

Джефсонъ пріхалъ въ девять часовъ на лодк перевозчика. Мы узнали объ этомъ факт потому, что наши головы стукнулись о стну гостиной.

Всегда кто-нибудь стукался головою, когда подъзжала перевозная лодка, это было что-то неуклюжее и громоздкое, мальчишка же перевозчикъ не обладалъ искусствомъ причаливать — онъ откровенно сознавался въ этомъ, и ему вполн врили,— но онъ не длалъ попытокъ исправиться, вотъ что было уже нехорошо съ его стороны. Его способъ заключался въ томъ, чтобы установить линію между точкой отправленія и тмъ пунктомъ, къ которому онъ желалъ причалить, и затмъ смло гнать лодку, не оглядываясь, до тхъ поръ, пока вдругъ что-нибудь ее не останавливало. Иногда это бывала мель, иногда — другое судно, при случа пароходъ, и отъ шести до двнадцати разъ въ день — наше прибрежное обиталище. Что ему никогда не удавалось разбить нашего корабельнаго дома, это въ высокой степени рекомендуетъ человка, его построившаго.

Однажды лодка наскочила на насъ съ ужасающимъ трескомъ. Аменда въ это мгновеніе шла вдоль корридора и въ результат получила жестокую затрещину, сначала въ лвую сторону головы, потомъ въ правую.

Она привыкла получать подзатыльники, какъ дло весьма обыкновенное, и смотрла на нихъ, какъ на докладъ мальчишки о томъ, что онъ изволилъ явиться. Но эта двойная затрещина ей не понравилась. Такъ много ‘стиля’ было уже слишкомъ со стороны простого мальчишки-перевозчика, поэтому она вскипла къ нему ярымъ негодованіемъ.

— Что ты такое воображаешь о себ?— кричала она, стараясь хватить его по уху, сначала съ одной стороны, а посл съ другой.— Что ты, торпеда? Чего еще теб тутъ нужно? Зачмъ явился?

— Мн ничего не нужно,— объяснялъ мальчишка, почесывая голову,— я привезъ сюда барина.

— Барина?— сказала Аменда, посматривая вокругъ, по никого не видя.— Какого барина?

— Толстаго барина въ соломенной шляп,— отвчалъ мальчишка, тоже дико озираясь вокругъ.

— Да гд же онъ?— спросила Аменда.

— Не знаю,— отвчалъ мальчикъ испуганнымъ голосомъ,— онъ стоялъ тутъ на другомъ конц лодки и курилъ сигару.

Какъ разъ въ это время надъ водою показалась голова и утомленный, но адски взбшенный пловецъ очутился между нашимъ бортомъ и лодкой.

— Ахъ, вотъ онъ!— воскликнулъ радостно мальчишка, явно почувствовавшій громадное облегченіе при столь удовлетворительномъ разршеніи загадки.— Онъ, наврно, свалился съ лодки.

— Вы совершенно правы, мальчикъ, такъ именно я и сдлалъ, а вотъ вамъ плата за содйствіе, проявленное при этомъ.— И съ этими словами барахтавшійся другъ мой, который вскарабкался теперь на палубу, приблизился къ мальчишк и, слдуя благому примру Аменды, излилъ свои чувства на затылк мальчугана.

Тутъ было лишь одно утшеніе, во всемъ этомъ происшествіи, что, наконецъ, мальчишка-перевозчикъ получилъ хорошую и должную мзду за свои услуги. Я зачастую и самъ чувствовалъ наклонность воздать ему нчто подобное. Я полагаю, что онъ былъ безспорно самый неуклюжій и глупый мальчишка, какого я когда-нибудь встрчалъ, а это означаетъ немало.

Его матери пришла фантазія, что за три шиллинга шесть пенсовъ въ недлю онъ можетъ ‘вообще быть полезенъ для насъ’ въ теченіе нсколькихъ часовъ каждое утро.

Таковы были подлинныя слова старухи и я повторилъ ихъ Аменд, приведя къ ней мальчишку.

— Это — Джемсъ, Аменда,— сказалъ я ей,— онъ хочетъ приходить сюда каждое утро въ семь часовъ, чтобы приносить намъ молоко и письма, а отъ семи и до девяти онъ хочетъ ‘вообще намъ быть полезнымъ’.

Аменда смрила его взоромъ.

— Это, вроятно, будетъ для него совсмъ новымъ занятіемъ, сэръ, замтила она, — оно видно по первому взгляду.

Посл того, всякій разъ, какъ раздавался трескъ громче обыкновеннаго или ужасающій ударъ заставлялъ насъ срываться съ мста и кричать: ‘Что тамъ такое случилось?’, Аменда невозмутимо намъ отвчала: ‘О, это только Джемсъ старается ‘вообще быть полезнымъ’.

За что бы онъ ни хватался, онъ все ронялъ, къ чему ни прикасался, онъ все опрокидывалъ, къ чему ни приближался, за исключеніемъ щели, онъ на все натыкался, когда же это была щель, онъ самъ застрвалъ въ ней. Это не было разгильдяйствомъ, это было какъ будто природное свойство Джемса. Никогда въ своей жизни, я убжденъ, не тащилъ онъ наполненнаго чмъ-нибудь сосуда, чтобы не опрокинуть его, не донеся еще до мста. Одной изъ его главныхъ обязанностей была поливка цвтовъ на террас. По счастью для цвтовъ, природа въ это лто поливала ихъ въ количеств, совершенно достаточномъ, чтобы ублаготворить самаго ненасытнаго пьяницу въ растительномъ царств, иначе бы каждое растеніе на нашемъ корабл погибло отъ засухи. Ни одной капли воды не получили они отъ Джемса. Онъ всегда песъ имъ воду, по никогда не доносилъ. Обыкновенно онъ опрокидывалъ лейку прежде еще, чмъ добирался съ ней до судна, и это былъ лучшій случай, какой могъ произойти, потому что тогда вода просто на-просто выливалась обратно въ рку и никому не причиняла безпокойства, но иногда ему удавалось дотащить ее до корабля, и тогда случалось, что онъ поливалъ ею палубу или же корридоръ. Время отъ времени онъ доходилъ уже до половины траппа, когда случалось несчастіе. Дважды онъ почти достигъ самой верхушки, а разъ онъ даже дйствительно влзъ на верхнюю палубу. Что случилось при сей незабвенной оказіи, навки останется тайной. Мальчишка, хотя и поднятый потомъ, ничего не могъ самъ объяснить, предполагаютъ, что у него закружилась голова отъ гордости при достиженіи такой высокой цли и онъ пустился на подвиги, отважиться на которые ничуть не позволяли ни его предшествующая тренировка, ни природныя дарованія. Какъ бы то ни было, фактъ заключается въ томъ, что препорядочное количество воды протекло внизъ на кухонный очагъ, а мальчуганъ, съ пустой лейкой неразлучно, достигъ нижней палубы прежде, нежели даже замтилъ, что онъ пускается въ путешествіе.

Если ему не удавалась набдокурить какъ-нибудь иначе, то онъ оступался и опрокидывалъ самъ себя. Онъ не могъ даже, съ полною безопасностью, выбраться изъ своей собственной лодки на корабль. Обыкновенно онъ запутывался ногой за цпь или за багоръ и вползалъ къ намъ на брюх.

Аменда зачастую соболзновала ему.

— Твоей матери это стыдно,— услышалъ я, какъ говорила она ему разъ утромъ.— Она вовсе не научила тебя ходить. Теб теперь надо дтскія ходульки.

У Джемеса была добрая воля, но его тупоуміе было сверхъестественно.

Въ тотъ годъ на неб появилась комета и вс толковали объ этомъ.

Однажды мальчикъ сказалъ мн:

— У насъ будетъ нынче комета, неправда ли, сэръ?

Онъ говорилъ о комет, какъ будто о прізжемъ цирк.

— Будетъ? Да она уже есть. Разв ты ея не видалъ?

— Нтъ, сэръ.

— Ну, такъ посмотри на нее ночью, это стоитъ повидать.

— Да, сэръ, я очень бы хотлъ ее повидать. У нея есть хвостъ, правда, сэръ?

— Да, очень красивый хвостъ.

— Да, сэръ, говорятъ, у нея есть хвостъ. Куда же вы ходите ее смотрть, сэръ?

— Ходите? Да вовсе не нужно никуда ходить. Ты можешь видть ее въ своемъ саду въ десять часовъ.

Онъ поблагодарилъ меня, наткнувшись на мшокъ съ картофелемъ, онъ ввалился внизъ головой въ свою лодку и ухалъ.

На слдующее утро я спросилъ его, видлъ ли онъ комету.

— Нтъ, сэръ, я никакъ не могъ ее увидать.

— А ты смотрлъ?

— Да, сэръ. Я смотрлъ очень долго.

— Да какъ же ты могъ ухитриться ее прозвать?— воскликнулъ я.— Сегодня ночью было достаточно ясно. Гд же ты смотрлъ ее?

— Въ нашемъ саду, сэръ, гд вы мн сказали.

— Да гд же именно въ саду?— вмшалась Аменда, случайно присутствовавшая при разговор.— Подъ кустами крыжовника?

— Да, везд.

Именно онъ такъ и сдлалъ. Онъ взялъ дворовый фонарь и обыскалъ съ нимъ весь садъ.

Но былъ день, когда Джемсъ побилъ даже свой собственный рекордъ глупости. Это случилось спустя три недли. Въ то время у насъ гостилъ Макъ-Шаугнасси, и въ пятницу вечеромъ онъ приготовилъ намъ салатъ по рецепту, данному его тетушкой. Въ субботу утромъ вс. разумется, были больны. Вс непремнно бываютъ больны, когда угостятся какимъ-нибудь блюдомъ, приготовленномъ Макъ-Шаугнасси. Нкоторые пытаются легкомысленно объединять эти факты, какъ причину и дйствіе, но Макъ-Шаугнасси утверждаетъ, что тутъ лишь простое совпаденіе.

— Почему вы знаете,— говоритъ онъ,— что вы бы не захворали, еслибъ вовсе не ли этого блюда? Вамъ теперь довольно плохо. Всякій это видитъ, и мн это очень прискорбно, но чтобы вы тамъ ни говорили, когда бы вы вовсе не ли моего угощенія, вамъ могло бы быть, пожалуй, еще гораздо хуже, вы, можетъ быть, умерли бы тогда. По всей вроятности, они то и спасло вамъ жизнь.

И во весь остальной день Макъ-Шаугнасси ведетъ себя съ вами какъ человкъ, извлекшій васъ изъ гроба.

Какъ только пришелъ Джимми, я бросился къ нему.

— Джимми,— сказалъ я,— ты долженъ сейчасъ же летть къ аптекарю, не останавливаясь ни на минуту. Скажи ему, чтобы онъ далъ теб чего-нибудь противъ спазмъ, происшедшихъ отъ растительнаго яда. Лекарство должно быть очень сильное, въ количеств достаточномъ на четверыхъ. Не забудь же какого нибудь средства противъ растительнаго яда. Поспшай, а не то будетъ поздно!

Мое возбужденіе сообщилось и мальчишк. Онъ шмякнулся въ свою лодку и быстро помчался на ней. Я видлъ, какъ онъ причалилъ и исчезъ по направленію къ деревн.

Прошло съ полчаса, но Джимми не возвращался. Никто не ощущалъ въ себ достаточной энергіи, чтобы отправиться вслдъ за нимъ. У насъ едва хватало силы, чтобы только сидть и тихо его поругивать. По истеченіи часа мы почувствовали себя гораздо лучше, черезъ полтора часа мы уже были довольны, что Джимми не вернулся въ должное время, и любопытствовали только, что съ нимъ могло приключиться?

Вечеромъ, бродя по деревн, мы увидали его сидящимъ передъ открытой дверью у домика своей матери, закутаннымъ сплошь въ большой платокъ. Онъ выглядлъ больнымъ и слабымъ.

— Джимми,— сказалъ я,— что съ тобой? Почему ты не вернулся сегодня утромъ?

— Я не могъ, сэръ,— отвчалъ Джимми,— мн было такъ плохо, матушка велла мн лечь въ постель.

— Да ты выглядлъ очень хорошо утромъ, — сказалъ я.— Отчего же ты занемогъ?

— Отъ того самаго, что мн далъ мистеръ Джонсъ, сэръ. Это меня всего выворотило.

Меня озарила догадка.

— Да что ты толкуешь, Джимми? Когда ты былъ въ магазин у Джонса…

— Я сказалъ ему то, что вы сказали, сэръ: чтобы онъ далъ мн чего-нибудь противъ растительнаго яда, это должно быть очень сильное и достаточно на четверыхъ.

— Что жь онъ сказалъ?

— Онъ сказалъ, что это все ваша глупость, сэръ, и что мн лучше начать съ порціи, достаточной для одного. Потомъ онъ спросилъ меня, не лъ ли я опять зеленыхъ яблокъ.

— И ты сказалъ ему?

— Да, сэръ, я сказалъ, что я сълъ нсколько, и онъ сказалъ, что мн такъ и надо, что это мн будетъ урокомъ, онъ надется. Потомъ онъ налилъ стаканъ чего-то шипучаго и веллъ мн выпить.

— Ты и выпилъ?

— Да, сэръ.

— Разв теб ни разу не пришло въ голову, Джимми, что дло идетъ вдь совсмъ но о теб, что ты никогда въ жизни не чувствовалъ себя лучше и не нуждаешься въ лекарств?

— Нтъ, сэръ.

— Неужели ни единой искорки, какого бы то ни было зернышка мысли не явилось у тебя по этому поводу, Джимми, съ начала и до конца?

— Нтъ, сэръ.

Люди, никогда не встрчавшіе Джимми, не врятъ всей этой исторіи, они утверждаютъ, что въ ней заключаются несообразности противъ извстныхъ законовъ, управляющихъ человческою природою, что ея подробности не оправдываютъ теоріи вроятностей, но люди, видавшіе Джимми и бесдовавшіе съ нимъ, принимаютъ вс факты съ безусловнымъ довріемъ.

Прибытіе Джефсона, о которомъ читатель, предполагаю, не совсмъ позабылъ, сильно порадовало насъ. Джефсонъ всегда былъ въ наилучшемъ расположеніи духа, когда все прочее шло наихудшимъ образомъ. Не то, чтобы онъ старался, на подобіе Марка Тапли, казаться наиболе радостнымъ въ то время, какъ онъ былъ наиболе удрученъ, нтъ, мелкія несчастья и неудачи просто-напросто забавляли и вдохновляли его. Вдь большинство изъ насъ можетъ со смхомъ и удовольствіемъ припомнить и своихъ злоключеніяхъ, Джефсонъ же обладалъ еще боле могучей философіей, которая позволяла ему не унывать во время самаго хода злосчастныхъ событій. Онъ явился, промокшій до самыхъ костей, но громко хохоча при мысли, что ему пришлось сдлать визитъ нашему кораблю въ подобную погоду.

Подъ его теплотворнымъ вліяніемъ, суровыя складки на вашихъ лицахъ также разгладились, и ко времени ужина мы, какъ подобаетъ всмъ добрымъ англичанамъ и англичанкамъ, желающимъ наслаждаться жизнью, были вполн независимы отъ погоды.

Поздне, какъ бы доведенный до отчаянія нашимъ равнодушіемъ, и дождь прекратился. Мы вынесли стулья на палубу и сидли тамъ въ ожиданіи разсвта, который вскор и наступилъ. Тутъ естественнымъ образомъ разговоръ принялъ таинственный характеръ, мы начали разсказывать исторіи, относящіяся къ темной и сокровенной сторон жизни.

Нкоторыя изъ этихъ исторій стоило потомъ припомнить, иныя же — нтъ. Одна въ особенности произвела глубочайшее впечатлніе на мою душу. Это былъ разсказъ, сообщенный намъ Джефсономъ.

Я также передалъ нсколько любопытныхъ наблюденій изъ своей собственной жизни. Я встртилъ разъ на Странд человка, котораго зналъ очень хорошо, какъ я думалъ, хотя и не видался съ нимъ нсколько лтъ. Мы вмст дошли до Чарингъ-Кросса, потомъ пожали другъ другу руки и разстались. На слдующее утро я заговорилъ объ этой встрч съ однимъ нашимъ общимъ другомъ, и тогда лишь узналъ впервые, что встрченный мной человкъ умеръ полгода тому назадъ.

Естественнымъ объясненіемъ было то, что я принялъ кого-нибудь другого за этого человка, ошибка, въ которую я нердко впадаю, не имя хорошей памяти на лица. Но что тутъ было замчательно, однако, это именно то, что во все время пути я разговаривалъ со встрченнымъ человкомъ подъ впечатлніемъ, что онъ другой, умершій субъектъ, и по совпаденію или подругой причин, отвты его ни разу не навели меня на мысль о моей ошибк.

Едва я окончилъ повствованіе, какъ Джефсонъ, задумчиво прислушивавшійся къ нему, спросилъ, врю ли я въ спиритуализмъ ‘до крайнихъ его предловъ’?

— Это, пожалуй, обширный вопросъ,— отвчалъ я.— Что вы разумете подъ ‘спиритуализмомъ до крайнихъ его предловъ’?

— Ну, врите ли вы, что духи умершихъ обладаютъ силой не только посщать вновь землю, по собственному желанію, но уже будучи на земл, обладаютъ еще силой дйствовать, или врне, побуждать къ дйствіямъ. Позвольте мн привести вамъ характерный случай. Нкій спиритуалистъ, изъ числа моихъ друзей, человкъ разсудительный и ни въ какомъ случа не фантазеръ, сказалъ мн однажды, что столъ, при посредств котораго духъ одного его друга имлъ обыкновеніе съ нимъ сообщаться, подошелъ къ нему разъ ночью, медленно двигаясь черезъ всю комнату, по собственному своему побужденію, въ то время какъ мой пріятель сидлъ одинъ въ комнат, и столъ приперъ его къ стн. Ну, такъ можетъ ли кто-нибудь изъ васъ поврить этому — или нтъ?

— Я могу, — взялся отвтить Браунъ.— Но прежде чмъ поврить, я желалъ бы быть представленнымъ тому другу, который разсказалъ вамъ исторію. Говоря вообще,— продолжалъ Браунъ,— разница между тмъ, что мы называемъ естественнымъ и сверхъестественнымъ, просто лишь разница, заключающаяся между рдко или часто повторяющимися случаями. Что же касается самыхъ явленій, то мы обязаны ихъ допустить. Я считаю нелогичнымъ не врить чему-нибудь, чего мы не въ силахъ опровергнуть.

— Съ своей стороны,— замтилъ Макъ-IIIаугнасси,— я могу поврить въ способность нашихъ друзей-спиритовъ вести съ нами легкую бесду, причемъ имъ оказывается больше доврія, чмъ я въ состояніи оказать, вопреки ихъ желанію.

— Вы хотите сказать,— прибавилъ Джефсонъ,— что вамъ непонятно, съ какой стати духъ, не понуждаемый, какъ мы, общественными требованіями, можетъ проводить свои вечера, поддерживая неостроумный, ребяческій разговоръ, въ комнат, наполненной чрезвычайно неинтересными людьми.

— Вотъ именно этого я и не могу понять,— согласился Макъ-Шаугнасси.

— И я также,— сознался Джефсонъ,— но я думалъ при этомъ кое-о-чемъ совершенно иномъ. Предположите, что человкъ умеръ съ живйшимъ желаніемъ въ сердц, которое осталось невыполненнымъ. Врите ли вы, что этотъ духъ иметъ силу вернуться на землю и закончить прерванную свою дятельность?

— Ну,— отвчалъ Макъ-Шаугнасси,— если допустить возможность со стороны духовъ сохранять какой-либо интересъ къ дламъ здшняго міра вообще, то, разумется, боле разумно вообразить ихъ привлекаемыми такой задачей, на которую ссылаетесь вы, нежели поврить, что они занимаются показываніемъ простыхъ комнатныхъ фокусовъ. Но къ чему вы ведете рчь?

— Къ тому,— отвчалъ Джефсонъ, усаживаясь верхомъ на стул и скрещивая руки на его спинк,— къ тому, что мн разсказывалъ сегодня утромъ одну исторію въ госпитал нкій старый докторъ французъ. Дйствительные факты здсь немногочисленны и несложны. Все, что о нихъ извстно, можетъ быть прочитано въ воспоминаніяхъ парижской полиціи шестьдесятъ два года тому назадъ

‘Самая же ужасная часть тутъ оказывается та, которая неизвстна и навсегда останется такою.

‘Исторія начинается съ сильнйшаго оскорбленія, нанесеннаго однимъ человкомъ другому. Что это было за оскорбленіе, я не знаю, склоненъ, однако, думать, что тутъ была замшана женщина. Я думаю такъ потому, что оскорбленный ненавидлъ своего обидчика съ такой силой, которая не часто зарождается въ груди мужчины, если только подобное чувство не раздувается памятью о какомъ-нибудь женскомъ дыханіи.

‘Впрочемъ, это лишь предположеніе, и затронутый пунктъ неваженъ. Человкъ, нанесшій оскорбленіе, бжалъ, другой помчался за нимъ въ погоню. Произошли форменныя скачки, причемъ первый человкъ имлъ преимущество старта, въ размр одного дня, ареной былъ цлый міръ, а призомъ — жизнь перваго здока.

‘Путешественники въ этотъ періодъ здили мало и черезъ рдкіе промежутки, поэтому дло преслдованія было легко выполнимо. Первый человкъ никогда не зналъ, какъ далеко или близко другой мчался за нимъ, и надясь, что онъ сбилъ его со слда, могъ передохнуть время отъ времени. Второй же человкъ, зная всегда точнымъ образомъ, какъ далеко отстоитъ отъ него первый, ни минуты не останавливался, поэтому человкъ, подстрекаемый ненавистью, придвигался все ближе и ближе къ человку, гонимому страхомъ.

‘Въ такомъ-то город отвтъ на вчно-неизмнный вопросъ былъ слдующій:

‘— Въ семь часовъ прошлаго вечера, m’sieur.

‘— Въ семь? А, восемнадцать часовъ! Дайте мн сть чего-нибудь живо, пока закладываютъ лошадей!

‘Въ слдующемъ город разница оказывалась уже въ шестнадцать часовъ.

‘Прозжая мимо одного уединеннаго замка, путешественникъ высунулъ голову изъ окна кареты и спросилъ:

‘— Сколько времени тому назадъ по этому пути прохалъ экипажъ съ невысокимъ красивымъ мужчиной?

‘— Такой прохалъ сегодня рано утромъ, m’sieur.

‘— Благодарю! Гоните! Сотня франковъ, если вы минуете заставу до наступленія ночи!

‘— А сколько за загнанныхъ лошадей, m’sieur?

‘— Двойная ихъ стоимость при жизни.

‘Однажды человкъ, погоняемый страхомъ, оглядлся и увидалъ передъ собой открытыя врата собора. Войдя туда, онъ преклонилъ колни и сталъ молиться. Онъ молился долго и жарко, потому что люди, находящіеся въ страшной бд, жадно хватаются за соломинку вры.

‘Онъ молился, чтобы его грхъ былъ ему отпущенъ и, что еще боле важно, чтобъ были отпущены послдствія его грха и чтобы онъ избавился отъ противника. А за нсколько креселъ въ сторон отъ него, чуть не напротивъ, стоялъ на колняхъ его противникъ и также молился.

‘Но молитва второго человка, какъ простая благодарность, была очень кратка, такъ что когда первый поднялъ глаза, онъ увидалъ лицо своего недруга, устремленное на него поверхъ креселъ, съ насмшливой улыбкой на устахъ.

‘Первый не сдлалъ попытки подняться съ колнъ: такъ и застылъ, пригвожденный ликующимъ выраженіемъ, ярко свтившимся въ глазахъ другого человка. И другой человкъ прошелъ мимо стоявшихъ передъ нимъ креселъ, минуя одно за другимъ, и неслышно приблизился къ первому.

‘Тогда, именно въ ту минуту, когда оскорбленный стоялъ рядомъ съ своимъ оскорбителемъ, исполненный радости, что наступилъ его часъ, вдругъ раздался внезапно трезвонъ съ соборной колокольни, и человкъ, дожившій до высшаго счастья, почувствовалъ. что сердце у него оборвалось, и онъ грохнулся мертвый, съ насмшливой улыбкой, все еще змившейся у него на устахъ.

‘Такъ онъ и лежалъ здсь.

‘Тогда человкъ, нанесшій оскорбленіе, поднялся съ колнъ и вышелъ, славя Бога.

‘Что произошло съ тломъ другого человка, неизвстно. Это было тло иностранца, умершаго скоропостижно въ собор. Никто его не призналъ, никто не потребовалъ.

‘Прошли затмъ многіе годы, и пережившій эту трагедію сдлался достойнымъ и полезнымъ гражданиномъ, человкомъ, извстнымъ въ наук.

‘Въ его лабораторіи было много предметовъ, необходимыхъ для его изслдованій, и среди нихъ выдлялся стоявшій въ углу человческій скелетъ. Это былъ очень старый и не разъ починявшійся скелетъ, такъ что наступила однажды давно уже ожидавшаяся развязка: онъ разсыпался на куски.

‘Необходимо оказалось купить новый скелетъ.

‘Человкъ науки отправился къ хорошо ему извстному торговцу, маленькому старичку съ пергаментнымъ лицомъ, державшему темную лавченку, въ которой никогда не было покупателей, подъ сводами башенокъ въ Собор Парижской Богоматери.

‘Маленькій, пергаментнаго вида старичекъ какъ разъ имлъ то, что требовалось для m’sieur: замчательно изящный и пропорціональный ‘экземпляръ’, онъ пошлетъ его и водворитъ въ лабораторіи m’sieur сегодня же къ вечеру.

‘Торговецъ врно сдержалъ свое слово. Когда m’sieur вошелъ въ свою лабораторію вечеромъ, вещь уже стояла на мст.

‘Ученый слъ въ кресло съ высокой спинкой и попытался сосредоточить свои мысли, но его мысли были очень разбросаны и, склонны разбгаться, возвращаясь, однако, все къ одному и тому же пункту.

‘Онъ раскрылъ толстую книгу и началъ ее читать. Прочелъ онъ о человк, оскорбившемъ другого и бжавшемъ отъ него прочь. Второй же преслдовалъ перваго. Сознавъ, какую исторію онъ читаетъ, ученый съ раздраженіемъ захлопнулъ книгу, всталъ и подойдя къ окну, выглянулъ изъ него. Онъ увидалъ передъ собой пронизываемую солнечными лучами внутренность большого собора и лежащаго на его плитахъ мертвеца съ насмшливой улыбкой. змящейся на устахъ.

‘Почувствовавъ, что у него умъ заходитъ за разумъ, ученый отвернулся со смхомъ, но его смхъ скоро прервался: ему показалось, что еще кто-то въ комнат также смется. Внезапно затихнувъ, съ приросшими словно къ полу ногами, стоялъ онъ, прислушиваясь съ минуту, потомъ вдругъ вперилъ свой взглядъ въ уголокъ, откуда, повидимому, исходили звуки, но стоявшій тамъ блый предметъ только скалилъ зубы.

‘Ученый отеръ обильный потъ, струившійся съ его лба и рукъ, и на цыпочкахъ вышелъ изъ комнаты.

‘Два дня онъ не заглядывалъ въ лабораторію, на третій, говоря себ, что его страхи напоминаютъ истеричную барышню, онъ отворилъ двери и вошелъ. Стыдясь самого себя, онъ взялъ лампу въ руку и, пройдя къ дальнему уголку, въ которомъ стоялъ скелетъ, осмотрлъ его. Это былъ просто комплектъ костей, купленный за триста франковъ. Разв онъ ребенокъ, чтобы бояться подобныхъ пугалъ?

‘Онъ поднялъ лампу какъ разъ въ уровень съ оскаленнымъ черепомъ скелета. Пламя лампы чуть-чуть поколебалось, какъ будто легкое дыханіе пронеслось около него.

‘Ученый объяснилъ это себ, говоря, что стны дома были стары, вс въ трещинахъ, и струя втра легко могла проскользнуть гд-нибудь. Онъ твердилъ это объясненіе самому себ, пятясь по комнат и не отрывая глазъ отъ скелета. Дойдя до письменнаго стола, онъ тяжело упалъ въ кресло и впился въ его ручки такъ крпко, что пальцы у него поблли.

‘Онъ попытался работать, но пустыя глазницы оскаленнаго черепа какъ будто притягивали его къ себ. Онъ всталъ, борясь съ сильнымъ желаніемъ выбжать съ крикомъ изъ комнаты. Оглянувшись боязливо вокругъ, онъ остановилъ взоры на высокихъ ширмахъ, стоявшихъ неподалеку отъ двери. Онъ пододвинулъ ихъ и помстилъ между собой и скелетомъ, такъ что не могъ его видть, и скелетъ, въ свою очередь, не могъ видть ученаго. Тогда онъ опять услся за работу. Нкоторое время онъ принуждалъ себя смотрть въ книгу, лежавшую передъ нимъ, но, не будучи, наконецъ, въ состояніи пересиливать себя, онъ почувствовать, что глаза его слдуютъ своему собственному влеченію.

‘Быть можетъ, это была галлюцинація, вроятно, онъ случайно помстилъ ширму такъ, чтобы содйствовать подобной иллюзіи, по то, что онъ увидалъ, была костистая рука, высовывающаяся изъ-за угла ширмы. Съ громкимъ крикомъ ученый грохнулся на подъ и потерялъ сознаніе.

‘Обитатели дома сбжались на крикъ, поднявъ съ пола ученаго, они вынесли его и уложили въ постель. Какъ только онъ пришелъ въ себя, его первымъ вопросомъ было, гд они нашли скелетъ, гд онъ находился, когда они вошли въ комнату? Ему сказали, что онъ стоялъ тамъ же, гд всегда, но затмъ пошли въ лабораторію, чтобы посмотрть еще разъ, повинуясь его безумнымъ мольбамъ, и возвратились назадъ, сдерживая улыбки. Онъ выслушалъ ихъ замчанія о переутомленіи, о необходимости развлекаться и прочее, и сказалъ, что они могутъ длать съ нимъ, что хотятъ.

‘Въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ дверь въ лабораторію оставалась замкнутою. Потомъ наступилъ разъ холодный осенній вечеръ, когда ученый раскрылъ ее снова и притворилъ за собою.

‘Онъ зажегъ лампу, собралъ вокругъ себя инструменты и книги, и услся опять въ свое кресло съ высокою спинкою. И прежній ужасъ снова овладлъ имъ.

‘Но на этотъ разъ онъ думалъ пересилить себя. Его нервы теперь были крпче и разумъ ясне, онъ захотлъ преодолть свой безразсудный страхъ. Подойдя къ двери, онъ замкнулъ ее и бросилъ ключъ на другой конецъ комнаты, тотъ упалъ среди ба нокъ и склянокъ съ гулкимъ эхо.

‘Поздне, его старая ключница, длая свой послдній обходъ по дому, постучала къ нему въ двери и пожелала покойной ночи, какъ это длалось обыкновенно. Она не получила сначала отвта и, приходя въ нервное состояніе, постучала опять погромче, обращаясь къ ученому. Наконецъ до нея донесся отвтъ:

‘— Покойной ночи!

‘Она сперва не обратила особеннаго вниманія на это, но потомъ вспоминала, что отвтившій ей голосъ былъ какой-то странный, скрипучій и механическій. Пытаясь описать, она приравнивала его къ голосу, исходящему какъ будто отъ статуи.

‘На слдующее утро дверь оставалась попрежнему замкнутой. Для ученаго не было чмъ либо особеннымъ приработать всю ночь и далеко прихватить даже слдующій день. Поэтому никто особенно не удивился. Но когда наступилъ вечеръ, а ученый все не появлялся, слуги его собрались передъ лабораторіей и начали перешептываться, вспоминая о томъ, что случилось недавно.

‘Они прислушались, но къ нимъ не доносилось ни звука. Они трясли дверь и звали ученаго, наконецъ, начали стучать кулаками по деревяннымъ доскамъ дверей. Но изъ лабораторіи попрежнему не доносилось ни звука.

‘Встревожась, они ршили взломать двери. Посл нсколькихъ ударовъ он подались, и вся толпа ринулась въ комнату.

‘Ученый сидлъ вытянувшись, окоченлый, въ своемъ кресл съ высокой спинкой. Сначала пришедшіе думали, что онъ скончался во сн. Но когда они подступили ближе и на покойника упалъ свтъ, они увидали синіе слды костистыхъ пальцевъ вокругъ его глотки, а въ глазахъ у него застылъ ужасъ, какой не часто приходится видть въ глазахъ человка.

Браунъ первый прервалъ безмолвіе, наступившее вслдъ за тмъ. Онъ спросилъ, нтъ ли у меня на корабл немного водки, и сказалъ, что чувствуетъ необходимость глотнуть капельку водки, прежде чмъ лечь въ постель. Это одно изъ главныхъ обаяній въ исторіяхъ Джефсона: посл нихъ всегда хочется глотнуть капельку водки.

ГЛАВА VI.

— Кошки,— обратился ко мн Джефсонъ, когда мы сидли однажды съ нимъ днемъ на палуб, обсуждая сюжетъ нашей повсти,— животныя, къ которымъ я питаю чувство глубочайшаго почтенія Кошки и раскольники кажутся мн единственными существами на земл, обладающими истинной практической мудростью. Подкараульте кошку, если вамъ какъ-нибудь удастся, когда она длаетъ что-нибудь недозволенное, дурное, посмотрите, какъ она трепещетъ, чтобы никто не увидлъ ея поведенія, пойманная жена мст преступленія, съ какой поразительной быстротой притворится она, что совсмъ и не длала этого, что у нея даже и въ мысляхъ этого не было, и доказательство на лицо — она длала нчто совсмъ другое, прямо-таки противоположное, Право, можно подумать, что кошки одарены умомъ

‘Не дале какъ сегодня утромъ подсматривалъ я на палуб за одною изъ вашихъ бестій. Она пробиралась, крадучись, за цвточными горшками и подстерегала молодого дрозда, пріютившагося на свернутомъ канат Убійство свтилось въ ея глазахъ, кровожадностью трепеталъ ея каждый напрягшійся мускулъ. Но въ тотъ мигъ, какъ она приноровилась уже прыгнуть, судьба, покровительствующая слабому, обратила ея вниманіе на меня, она впервые замтила мое присутствіе. Это произвело на нее такое же дйствіе, какое производило на библейскаго преступника небесное видніе. Въ одно мгновеніе передъ моими глазами стояло совсмъ иное существо. Хищный зврь, ищущій, кого поглотить, вдругъ исчезъ. Вмсто него явился ангелъ, правда, съ длиннымъ хвостомъ и косматый, но возводящій глаза къ небу съ выраженіемъ, заключающимъ въ себ на одну треть невинности и дв трети благоговнія предъ крастой природы. Я интересовался узнать что она тутъ длаетъ? Такъ разв же я не вижу? Она просто играетъ съ комочкомъ земли? Конечно, мой умъ не такъ дурно направленъ, чтобы я вообразилъ, будто она намревается схватить эту хорошенькую, маленькую птичку — да сохранитъ ее Богъ!

‘Затмъ припомните стараго кота Тома, когда онъ тайкомъ проскальзываетъ домой посл ночи, проведенной на крыш, не пользующейся хорошей репутаціей. Можно ли представить себ другое существо, мене старающееся обратить на себя вниманіе. ‘Боже милосердый!— могли бы вы лишь услышать, какъ онъ самъ съ собой разсуждаетъ,— я и представленія не имлъ, что теперь такъ поздно, какъ быстро летитъ время, когда проводишь его въ удовольствіяхъ. Надюсь, я не встрчу никого изъ знакомыхъ. Очень неудобно, что уже такъ свтло’. Вдругъ въ нкоторомъ отдаленіи онъ замчаетъ полисмэна и сразу останавливается, прячась въ тни. ‘Что онъ тутъ длаетъ теперь,— недоумваетъ котъ,— итакъ близко отъ нашихъ дверей? Я не могу войти домой, когда онъ шляется вокругъ. Онъ, наврно, узнаетъ меня: а онъ вдь изъ тхъ людей, что болтаютъ со служанками’.

‘Томъ прячется за столбъ, осторожно выглядывая время отъ времени изъ-за своей засады. Но полисмэнъ, повидимому, избралъ своимъ постояннымъ мстопребываніемъ именно этотъ постъ, котъ начинаетъ тревожиться и раздражаться. ‘Что сдлалось съ этимъ болваномъ?— негодующе бурчитъ онъ.— Умеръ онъ, что ли? Чего жь онъ не двигается, какъ самъ же велитъ всегда проходящимъ? Вотъ оселъ-то!’.

‘Какъ разъ въ эту минуту доносится отдаленный крикъ: ‘Молоко!’. Котъ вскакиваетъ въ порыв отчаянія. ‘Господи, смилуйся надо мной! Да этакъ вс будутъ на ногахъ, прежде чмъ я попаду домой. Ну, что же, надо рискнуть’.

‘Котъ оглядывается кругомъ, но колеблется. ‘И разсуждать бы не стоило, не выгляди я такимъ отчаяннымъ замухрышкой,— мурлычетъ онъ про себя,— но въ здшнемъ мір люди такъ склонны предполагать все дурное. Ну, ладно!— присовокупляетъ онъ, награждая самъ себя подзатыльникомъ.— Тутъ нтъ ровно ничего предосудительнаго, и мн приходится возложить вс надежды на Провидніе, вдь сколько разъ оно выручало меня. Сойдетъ!’.

‘Онъ принимаетъ на себя видъ угнетенной невинности и семенитъ степенными и благонравными шажками. Очевидно, ему хочется внушить мысль, что онъ всю ночь провелъ за работой, въ ‘Ассоціаціи Бодрствующихъ’ и возвращается теперь домой съ наболвшимъ сердцемъ, вслдствіе тхъ сценъ, свидтелемъ которыхъ ему сейчасъ пришлось быть. Незамтно карабкается Томъ черезъ окно и только-что успваетъ на скорую руку привести себя въ порядокъ, какъ раздаются на лстниц шаги кухарки. Когда послдняя является на кухню, то оказывается, что котъ спокойно дремлетъ, свернувшись въ клубочекъ на коврик передъ печкой. Шумъ открывающихся ставенъ будитъ его. Онъ поднимается и медленно идетъ, звая и потягиваясь.

‘— Скажите, значитъ, уже настало утро?— лниво произноситъ онъ.— Вотъ что! А я такъ сладко спалъ, кухарочка, мн снился чудесный сонъ о моей бдной матушк.

‘Да, кошки! Вотъ вы считаете ихъ за животныхъ, а чмъ отличаются он отъ людей, помимо количества ногъ?

— Конечно,— отвчалъ я,— кошки поразительно хитрыя животныя, и он приближаются къ человку не только по своимъ инстинктамъ: та удивительная ловкость, съ какою он постоянно заботятся ‘единственно’ о себ, достойна самой человческой породы. Нкіе мои пріятели владли котомъ, толстннымъ чернымъ Томомъ, они достали его, когда онъ былъ вдвое меньше. Они взяли его еще котенкомъ и привязались къ нему съ безъискусственнымъ. искреннимъ чувствомъ. Со стороны Тома, однако, ничто не свидтельствовало о взаимности.

‘Въ одинъ прекрасный день, по сосдству, на попеченіи какой-то старой двы, поселилась шиншилла, и об кошки встртились на садовомъ забор.

‘— Какого рода хозяева достались вамъ?— полюбопытствовала шиншилла.

‘— О, прекрасныя!

‘— Милыя особы?

‘— Да, довольно милы, насколько могутъ быть люди.

‘— Порядкомъ властолюбивые? Будьте какъ можно осмотри гелыіе въ такого рода вещахъ.

‘— Какже, какже, но я не могу сдлать имъ ни одного упрека,

‘— Каковъ провіантъ?

‘О, обыкновенный, знаете: кости и объдки, а для разнообразія собачьи сухари время отъ времени.

‘— Кости и собачьи сухари! Вы хотите сказать, что гложете кости?

‘— Да, когда могу добыть ихъ. Что жь тутъ худого?

‘— О, покрывало Изиды Египетской! Кости и собачьи сухари! Неужели на вашу долю не достается ни молоденькаго цыпленка, ни сардинки, ни телячьей котлеты?

‘— Цыпленка, сардинки? Что вы говорите? Что это такое сардинка?

‘— Что такое сардинки! О, мое милое дитя! (Шиншилла была дама и называла своихъ друзей котовъ немного постарше себя не иначе, какъ ‘мое милое дитя’). Да ваши господа позорно третируютъ васъ. Пойдемте, присядемъ тутъ и разскажите мн все по порядку. На чемъ вы спите?

‘— На полу.

‘— Я такъ и думала, а пить, я полагаю, вамъ даютъ снятое молоко, разбавленное водой?

‘— Оно дйствительно жидковато.

‘— Воображаю, какъ нельзя лучше. Вы должны немедленно оставить этихъ людей, мой дорогой.

‘— Но кудажь мн дваться?

‘— Куда угодно.

‘— Но кто жь возьметъ меня?

‘— Найдутся, если вы толково приметесь за дло. Какъ вы думаете, сколько разъ я мняла своихъ господъ? Семь разъ, и всегда съ выгодой. Да вы знаете ли, гд я родилась? Въ свиномъ хлву. Насъ было трое: мать, я и мой меньшой братъ. Мать оставляла васъ однихъ каждый вечеръ и возвращалась большею частью только на разсвт. Въ одно печальное утро она не вернулась. Мы ждали и ждали, но день прошелъ, — ея не было, мы становились часъ отъ часу все голодне, наконецъ легли, прикурнувъ другъ къ дружк, и постарались заснуть. Вечеромъ, выглянувъ черезъ дверную дырку, мы увидли мать, бредущую по полю. Она медленно тащилась, волоча туловище по земл. Мы окликнули ее, она тихонько отвтила ‘кррю’, но не прибавила шагу. Она вползла къ намъ и свалилась на бокъ, мы подбжали къ ней, чуть не умирая отъ голоду. Мы къ ней прижались, она стала насъ облизывать. Я такъ и заснула около нея. Проснулась ночью отъ ощущенія холода. Я прижалась было плотнй къ материнскому тлу, но мн стало еще холодне: все оно было мокрое, липкое, потому что какая-то темная жидкость сочилась изъ бока у нашей матери. Въ то время я не знала, что это такое, но впослдствіи поняла.

‘Все это происходило, когда мн исполнилось едва 4 недли, и съ того дня я стала сама заботиться о себ, вотъ чему должны вы поучиться на бломъ свт, мой дорогой. Нкоторое время мы съ братомъ жили въ хлву, сами себя прокармливая. Вначал подобная борьба за существованіе была тяжела такимъ крошкамъ, но мы ее выдержали. Однажды, къ концу третьяго мсяца, я отошла отъ дому дальше обыкновеннаго и набрела на домикъ, стоявшій въ открытомъ под. Сквозь растворенную дверь мн показалась тамъ такъ тепло и уютно, что я вошла внутрь: я всегда отличалась ршительностью. Нсколько дтей играли около печки. Они радушно меня встртили и оказали мн много вниманія. Для меня это было чмъ-то совсмъ новымъ, и я съ удовольствіемъ осталась у нихъ, Въ то время домъ этотъ показался мн дворцомъ. Я бы и продолжала такъ думать, если бы, проходя однажды днемъ черезъ деревню, не заглянула въ комнату за прилавкомъ, гд на полу красовался коверъ, а передъ каминомъ стоялъ экранъ. До тхъ поръ я и не знала, что на свт существуетъ такая роскошь. Я ршила сдлать эту лавку своимъ мстопребываніемъ, и добилась этого.

‘— Какъ же вы этого достигли?— спросилъ черный котъ, все боле и боле заинтересовываясь.

‘— Весьма простымъ способомъ: я вошла въ лавку и тамъ поселилась. Мое дорогое дитя, для каждой двери есть свой ‘Сезамъ, отворись!’. Кошка, которая добросовстно трудится, дохнетъ съ голоду, кошка, которая отличается разумомъ, укокошивается, какъ бшеная, кошка, обладающая доблестью, погибаетъ, какъ воръ, но та, у которой ласковыя щечки, спитъ на бархатныхъ подушкахъ, пьетъ сливки и кушаетъ ростбифъ. Я, не думая долго, юркнула въ лавку и начала тереться о ноги старика. И онъ, и жена его были сразу покорены тмъ, что они называли моею ‘доврчивостью’, они съ восторгомъ приняли меня. Шатаясь вечеромъ по полямъ, мн часто случалось слышать, какъ дти изъ домика кликали меня по имени. Прошло нсколько недль, прежде чмъ они отказались отъ всякой попытки меня разыскать. Одинъ изъ дтей, самый младшій, горько проплакалъ всю ночь, думая, что я умерла: это были привязчивыя дти. Я между тмъ прожила у своихъ друзей лавочниковъ около года, и отъ нихъ перешла ко вновь прибывшему семейству, только-что поселившемуся по сосдству, въ этомъ семейств служилъ дйствительно замчательный поваръ. Я, полагаю, удовольствовалась бы имъ надолго, но, къ несчастью, дла его разстроились, семейство должно было продать свой большой домъ, отпустить повара и нанять коттэджъ, а я не хотла возвращаться къ старому образу жизни.

‘Въ силу своихъ потребностей, я высматривала какое нибудь новое помщеніе. Неподалеку жнъ одинъ прелюбопытный старикашка. Люди говорили, что онъ богатъ, но никто не любилъ его. Онъ рзко отличался отъ всхъ прочихъ людей. День или два раскидывала я умомъ надъ этимъ дломъ и, наконецъ, ршилась подвергнуть старика испытанію. Какъ человкъ одинокій, онъ могъ проникнуться ко мн обожаніемъ, а если нтъ, вдь я всегда могла уйти. Моя догадка подтвердилась. Во всю мою жизнь за мной не ухаживали усердне, чмъ у ‘Жабы’, какъ величали его деревенскія дти. Ныншняя моя покровительница немало увлекается мною, она добрый человкъ, но у нея есть и другія привязанности, тогда какъ ‘Жаба’ любилъ меня сильне самого себя. Онъ едва могъ поврить сначала своимъ глазамъ, когда я вскочила къ нему на колни, ласкаясь объ его безобразное лицо.

‘— Знаешь ли ты, Китти, — сказалъ онъ,— что ты первое живое существо, явившееся ко мн по собственной своей охот?

‘И въ его маленькихъ смшныхъ красныхъ глазкахъ стояли слезы, когда онъ говорилъ это.

‘Я прожила у ‘Жабы’ два года и была поистин вполн счастлива. Затмъ онъ заболлъ, въ домъ нахлынули посторонніе люди, и я оказалась заброшенной. ‘Жаба’ любилъ, когда я входила къ нему и ложилась на его одяло, онъ гладилъ меня своей тонкой, длинной рукой, и сначала я позволяла это длать. Но больной человкъ — незавидный товарищъ, какъ вы легко можете себ представить, и атмосфера въ его комнат не изъ особенно здоровыхъ, поэтому, взвсивъ тщательно вс обстоятельства, я почувствовала, что пришло время произвести новое переселеніе. Но тутъ представились нкоторыя затрудненія при моемъ бгств. ‘Жаба’ поминутно спрашивалъ меня и вс окружавшіе старались держать меня при немъ Больной лежалъ спокойне, когда я была около него.

‘Но рано или поздно, я добилась таки своего и, разъ выбравшись на улицу, сумла поставить достаточное разстояніе между собой и моимъ прежнимъ жилищемъ, чтобъ быть вполн увренной, что имъ не удастся боле завлечь меня къ себ Я знала, что ‘Жаба’, пока живъ, не перестанетъ надяться увидать меня снова.

‘Но я не знала, куда дваться. У меня было въ виду два-три мста, но ни одно изъ нихъ не удовлетворяло меня вполн. Такъ, въ одномъ мст, гд я пріостановилась было на день, чтобы попробовать, придется ли мн тутъ по вкусу, оказалось, жила еще собака, къ другомъ, которое не оставляло бы желать ничего лучшаго, появился на свтъ младенецъ. Что бы съ вами ни случилось, мое дитя, никогда не останавливайтесь въ дом, гд есть ребятишки. Положимъ, если дитя потащитъ васъ за хвостъ или напялитъ вамъ на голову бумажный картузъ, вы можете дать отпоръ, и васъ никто не забранитъ.

‘— Отлично, ты подломъ получилъ,— промолвитъ кто-нибудь ревущему мальчугану,— нельзя такъ мучить бдное животное.

‘Но если вы противитесь забав ребенка, которая заключается въ томъ, что онъ тискаетъ васъ за шею, стараясь выковырять вамъ деревянною ложкою глаза, то васъ назовутъ злымъ животнымъ и вытолкаютъ пинками въ садъ. Кто держитъ при себ ребятъ, тому не удержать меня,— таково мое правило.

‘Смнивъ два-три семейства, я водворилась въ дом одного банкира. Мн длались предложенія боле выгодныя, съ плотской точки зрнія. Я могла поселиться въ гостинниц, гд състные припасы выдавались просто въ безмрномъ количеств и гд черный ходъ не запирался цлую ночь. Но въ пользу банкира (онъ состоялъ также и церковнымъ старостой, а жена его позволяла себ улыбаться разв только при шуткахъ епископа) говорило то, что въ его дом царила атмосфера благопристойности, которая, я чувствовала какъ нельзя лучше, подойдетъ къ моей натур. Мое дорогое дитя, вы встртите циниковъ, которые станутъ подсмиваться надъ благопристойностью, не слушайте ихъ. Благопристойность — это наша опора, очень врная и практичная. Она не дастъ вамъ ни лакомыхъ кусочковъ, ни мягкихъ постелей, зато доставитъ нчто лучшее и боле прочное. Она дастъ вамъ сознаніе, что вы живете подобающей жизнью, что вы длаете подобающія вещи и что, насколько земной разумъ можетъ судить, вы идете къ надлежащей цли, а остальные — нтъ.

‘Не позволяйте никогда никому доказывать вамъ противное. Благопристойность одна изъ самыхъ пріятныхъ вещей въ этомъ мір и, насколько знаю, вдобавокъ, одна изъ самыхъ дешевыхъ. Я пробыла около трехъ лтъ въ этомъ семейств и очень грустила, когда должна была ихъ покинуть. Я бы никогда ихъ не бросила, если бы могла что-нибудь сдлать, но въ одинъ прекрасный день съ банкомъ что-то случилось, и банкиръ вынужденъ былъ неожиданно предпринять поздку въ Испанію. Посл этого домъ сталъ не особенно пріятенъ для житья. Докучный, шумливый народъ то-и-дло ломился въ двери, загромождалъ вс проходы въ корридор, а ночью швырялъ кирпичи къ намъ въ окна.

‘Въ то время у меня была особенно нжная комплекція и мои нервы не могли этого вынести. Я сказала прости-прощай городу и, направивъ стопы обратно, въ окрестности, поселилась на дач съ однимъ графскимъ семействомъ.

‘Это были преважные господа, но я предпочла бы, чтобъ у нихъ было уютне. У меня любящая натура и я неизмнно желала бы видть вокругъ себя всеобщую любовь. При своихъ сдержанныхъ манерахъ, графы были достаточно добры ко мн, но не обращали на меня особаго вниманія, и я вскор устала расточать свои ласки людямъ, которые ихъ не цнятъ и не отвчаютъ на нихъ.

‘Отъ этихъ господъ я перешла къ бывшему торговцу картофелемъ. Съ соціальной точки зрнія, это было пониженіе, но зато повышеніе во всемъ, касавшемся комфорта и оцнки меня лично. Повидимому, это была на рдкость милая семья, чрезвычайно меня полюбившая. Я говорю ‘повидимому’, такъ какъ дальнйшее показало, что они не были такими на дл. Черезъ какихъ-нибудь полгода они ухали, бросивъ меня, ни разу не пригласивъ хать съ собой и не стараясь даже устроиться какъ-нибудь такъ, чтобы захватить и меня. Очевидно, они даже не тревожились о томъ, что со мной станется. Такого эгоистичнаго равнодушія къ требованіямъ дружбы я въ жизнь мою не встрчала.

‘Они окончательно пошатнули мою и безъ того весьма слабую вру въ человческую природу, и я ршила, что въ будущемъ ни одному изъ людей не представится больше возможности вызвать мое раскаяніе по поводу излишней доврчивости. Я избрала свою теперешнюю хозяйку по рекомендаціи одного моего друга, жившаго нкогда у нея. По его словамъ, она была ‘чудной кошатницей’. Единственная причина, по которой онъ покидалъ ея домъ, было требованіе, чтобы онъ являлся домой ежедневно къ десяти часамъ вечера, а это не вполн согласовалось съ его распредленіемъ времени. Мн же такое условіе былобезразлично: дло въ томъ, что я не дорожу нашими полуночными runions, весьма у насъ распространенными. Тамъ на каждаго изъ котовъ всегда приходится черезчуръ много кошекъ для того, чтобы веселиться какъ слдуетъ, и рано или поздно такія собранія не обходятся безъ весьма бурныхъ сценъ. Я сама предложила себя ныншней моей хозяйк, и она любезно меня приняла. Но я никогда не любила ея, да и не полюблю. Это — глупйшая старуха, вдобавокъ, она колотитъ меня. Но какъ бы то ни было, хозяйка ко мн привязана, и пока не представится ничего особенно заманчиваго, я останусь у нея.

‘Такова, дорогое дитя мое, исторія моей жизни вплоть до послднягодня. Я сообщаю ее вамъ для того, чтобы показать, какъ легко ‘втереться въ домъ’. Намтьте себ жилище и начните жалобно мяукать у чернаго хода Когда дверь отворится, бросайтесь туда со всхъ ногъ и тритесь о первое попавшееся колно. Тритесь сильне, доврчиво поглядывая кругомъ. Я замтила, ничто въ мір такъ быстро не подкупаетъ людей, какъ довріе. У нихъ самихъ его очень немного, поэтому оно такъ имъ и нравится. Всегда будьте доврчивы, но въ то же время будьте готовы ко всевозможнымъ случайностямъ. Если вы сколько-нибудь сомнваетесь въ пріем, который вамъ будетъ оказанъ, то постарайтесь вымокнуть немножко. Почему люди предпочитаютъ мокрую кошку сухой, я никогда не была въ состояніи понять, но фактъ несомнненъ: мокрая кошка можетъ на опыт убдиться что ее всегда примутъ и осыплютъ нжнйшими ласками, въ то время какъ сухой будетъ грозить безусловное изгнаніе. Кром того, если вы въ состояніи исполнить мой совтъ, скушайте кусочекъ черстваго хлба, когда вамъ предложатъ. Человческая раса всегда бы ваетъ затронута до самыхъ глубокихъ тайниковъ сердца при вид кошки, гложущей сухую корку.

‘Черный Томъ’, проживавшій у моего друга, воспользовался мудростью шиншилла. Въ ближайшемъ сосдств только-что поселилась какая-то парочка, но безъ кошки. Томъ ршился произвести съ ними опытъ. Согласно съ этимъ, въ первый же дождливый день онъ вышелъ тотчасъ посл завтрака и просидлъ чуть не четыре часа въ открытомъ пол. Вечеромъ, промокнувъ до костей, онъ подкрался, мяукая, къ ихъ двери. Одна изъ служанокъ отворила ее, Томъ поспшилъ забиться къ ней подъ подолъ и началъ тереться о ея колни. Она вскрикнула, и немедленно прибжали баринъ и барыня узнать, въ чемъ дло.

‘— Это, барыня, бездомная кошка,— сказала служанка.

‘— Выкиньте ее вонъ!— приказалъ баринъ.

‘— Ахъ, нтъ, не надо!— воскликнула барыня.

‘— Ай, бдняжка, она совсмъ мокрая!— замтила горничная.

‘— Можетъ быть, она голодна,— промолвила кухарка.

‘— Попробуйте дать ей черстваго хлба, поддразнилъ баринъ, писавшій въ газетахъ и потому воображавшій, что онъ все знаетъ.

‘Тому была предложена черствая корка. Онъ съ жадностью сълъ ее, посл чего благодарно потерся о свтлыя брюки хозяина.

‘Это заставило послдняго устыдиться какъ за самого себя, такъ и за свои брюки.

‘Ну, хорошо, оставьте его, если онъ хочетъ,— поршилъ баринъ.

‘Кота устроили какъ можно удобне, и онъ остался.

‘Между тмъ, его прежніе хозяева всюду его разыскивали. Пока онъ былъ съ ними, они не особенно цнили Тома, но едва онъ пропалъ, они сдлались безутшны.

‘По этому поводу возникли смутныя подозрнія. Исчезновеніе кошки, облеченное сначала полной таинственностью мало-помалу начало принимать видъ преступленія. Жена открыто обвиняла мужа въ его постоянномъ нерасположеніи къ погибшему и прозрачно намекала на то, что онъ и садовникъ могли бы, пожалуй, дать боле или мене подробный отчетъ о послднихъ минутахъ бдняжки, мягкость, съ которою супругъ опровергалъ эту инсинуацію, только усиливала увренность въ правильности подозрнія, Потомъ накинулись на бульдога и тщательно осмотрли его. Къ счастію для собаки, за послдніе два дня ему не пришлось выдержать ни одной кровавой схватки. Будь только открытъ на немъ хоть одинъ свжій слдъ крови, ему бы не поздоровилось.

‘Личностью, наиболе пострадавшею отъ всего этого, оказался младшій сынишка. Три недли тому назадъ онъ нарядилъ кота въ куклино платье и прокатилъ въ коляск по всему саду. Самъ онъ давно уже забылъ объ этомъ инцидент, но правосудіе, хотя и поздно, его настигло. Злодяніе внезапно всплыло наружу, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда тщетное сожалніе объ утрат любимца достигло высшаго предла, такъ что надрать ребенку оба уха, а затмъ уложить его, ни минуты но медля. съ мста въ постель, было признано достодолжнымъ возмездіемъ.

‘Къ концу второй недли котъ вдругъ возвратился назадъ, не встртивъ желаемаго улучшенія въ своемъ быту. Вся семья была такъ удивлена въ первый мигъ, что сомнвалась сначала, точно ли онъ состоитъ изъ мяса и костей или это лишь безплотный духъ, явившійся ихъ утшить. Но видя, какъ онъ уничтожаетъ полуфунтовую сырую котлетку, они ршили, что онъ осязаемъ, и, наперерывъ хватая его, начали прижимать къ своей груди. Цлую недлю закармливали они кота и носились съ нимъ. Затмъ, когда возбужденіе, улеглось и Томъ очутился въ прежнемъ положеніи, онъ не удовольствовался имъ и снова ушелъ къ сосдямъ.

‘Сосди не мене живо чувствовали его отсутствіе и привтствовали возвращеніе Тома необычайными проявленіями радости. Это кота надоумило. Онъ понялъ, что его игра должна состоять въ томъ, чтобы посщать об семьи, вызывая соперничество, онъ такъ и сдлалъ. Онъ поочередно проводилъ по дв недли то тамъ, то здсь, и чувствовалъ себя, какъ герой птушинаго боя. Его появленіе всегда вызывало взрывы энтузіазма, чтобы склонить его остаться, испытывались всевозможныя средства. Изучались внимательно вс мелкія прихоти Тома, любимйшія его блюда оказывались всегда къ его услугамъ

‘Но въ конц концовъ его пристанище было открыто, и тогда об семьи начали войну черезъ заборъ. Мой другъ обвинялъ журналиста въ томъ, что послдній переманиваетъ кота. Журналистъ возражалъ, что несчастная тварь, мокрая и голодная, сама явилась къ его дверямъ, и добавлялъ, что ему было бы стыдно обращаться настолько жестоко съ животнымъ. Они ссорятся сред нимъ числамъ дважды въ недлю. На-дняхъ у нихъ, вроятно, дойдетъ до рукопашной.

Джефсонъ былъ, повидимому, очень удивленъ этимъ разсказомъ. Онъ оставался нкоторое время задумчивымъ и молчаливымъ. Я спросилъ его, не хочетъ ли онъ послушать еще исторію, и, не встртивъ никакого протеста, началъ разсказывать. (Можетъ быть, Джефсонъ попросту уснулъ, эта мысль не пришла мн тогда въ голову).

Я разсказалъ ему о кошк моей бабушки, которая, проживъ безупречною жизнью до одиннадцати лтъ, создавъ семью приблизительно въ шестьдесятъ шесть питомцевъ, помимо тхъ, что погибли на зар жизни въ кадк для дождевой воды, повадилась подъ старость пьянствовать и была раздавлена телгой пивовара (о, справедливость!) въ состояніи полнаго опьяннія. Я читывалъ въ брошюрахъ о воздержаніи, что ни одно безсловесное существо не выпьетъ ни капли алкоголя. Мой же совтъ, если вамъ угодно его послушать: не производите опытовъ такого рода.

Я знавалъ одного понни… Но, впрочемъ, не въ немъ дло, мы говоримъ о бабушкиной кошк. Причиной ея паденія былъ разсохшійся пивной боченокъ. Подъ боченокъ подставленъ былъ соусникъ, чтобы пиво капало въ него. Однажды кошка вернулась домой съ сильной жаждой и, не найдя другого питья, полакала немножко пива, оно ей понравилось, она полакала еще, сходила куда-то на полчаса снова вернулась и покончила съ соусникомъ. Затмъ сла подл, въ ожиданіи, пока онъ снова наполнится.

И съ этого дня до ея смертнаго часа я не ршусь утверждать, чтобы кошка была когда-нибудь трезвой. Она проводила свои дни въ полупьяномъ оцпенніи, грясь у кухоннаго очага. Ночи она сплошь коротала въ винныхъ погребахъ.

Моя бабушка, опечаленная и возмущенная сверхъ всякой мры, отказалась отъ употребленія боченковъ и пустила въ обиходъ бутыли. Кошка, осужденная такимъ образомъ на невольное воздержаніе, слонялась дня полтора вокругъ дома въ угрюмомъ и бурливомъ состояніи. Затмъ она исчезла и возвратилась домой лишь въ одиннадцать часовъ вечера, похожая на барабанъ.

Гд она была, что она придумала, чтобъ раздобыть себ пива, мы никогда не могли узнать. Тоже самое стало повторяться изо-дня въ-день. Прежде всего она измышляла утромъ средства, чтобы усыпить нашу бдительность и улизнуть, а поздно вечеромъ она пробиралась, пошатываясь, черезъ задворки домой, въ состояніи, которое я не берусь описывать, чтобы не осквернять своего пера.

Однажды, въ субботу ночью, она дождалась своего печальнаго конца, который я давно предвидлъ. Должно быть, она была страшно пьяна: извозчикъ разсказывалъ намъ, что, вслдствіе темноты и сильнаго изнуренія лошадей, онъ подвигался впередъ лишь съ быстротою улитки.

Я думаю, бабушка почувствовала при смерти кошки скорй облегченіе, чмъ что-нибудь иное. Когда-то эта любимица находилась въ большой чести, но позднйшее ея поведеніе сильно ослабило привязанность къ ней. Мы, дти, похоронили бдняжку въ саду, подъ шелковичнымъ деревомъ, но старая лэди настояла, чтобъ на могил не было ни надгробнаго камня, ни даже простой насыпи. И вотъ она зарыта здсь, безъ всякихъ почестей, въ настоящей могил для пьяницъ.

Я разсказалъ Джефсону также и о другой кошк, жившей у насъ въ семь. Это было самое чадолюбивое животное, какое я когда-либо встрчалъ. Она не могла чувствовать себя счастливой безъ семьи. Да я и не могу представить себ ее одну, безъ дтенышей той или иной породы. Она не была очень разборчива какая семья находилась на ея попеченіи. Если у нея не было своихъ котятъ, она довольствовалась щенками или крысенятами. Ее удовлетворяли вс, кого она могла только мыть или кормить. Я думаю, она стала бы выводить даже цыплятъ, когда бы мы ихъ ей доврили.

Вс ея умственныя способности были направлены на чадолюбіе и вообще она не отличалась особой сообразительностью. Она никогда не сумла бы отличить своихъ собственныхъ дтенышей отъ чужихъ. Она думала, что всякое малюсенькое существо — будущая кошка. Разъ мы подкинули къ ея потомству щенка испанской породы, оставшагося безъ матери. Я никогда не забуду удивленія кошки, когда тотъ впервые залаялъ. Она насторожила уши и присла, глядя на него съ выраженіемъ такой печали и негодованія, что это было поистин трогательно.

— Вы должны бы быть опорою своей матери, какъ будто бы говорила она, но нечего сказать, большое утшеніе доставляете вы подъ старость, поднимая такой страшный гвалтъ. Взгляните на ваши раскинувшіяся по мордочк уши! Не могу понять, гд вы могли научиться подобнымъ манерамъ.

Щенокъ оказался доброю собаченкою, Онъ пытался мяукать, пробовалъ умывать мордочку лапкой и вытягивать горизонтально свой хвостикъ, но вс его старанія не увнчались успхомъ. Не знаю ужь, пришлось ли ему махнуть рукой на свои тщетныя усилія превратиться въ благопристойнаго котенка или его пріемной мамаш пришлось оставить надежду увидть его когда-нибудь такимъ,

Потомъ мы отдали ей на воспитаніе дтеныша блки. Въ это время она выкармливала свое собственное потомство, но все же съ восторгомъ взяла и пріемыша, въ полной увренности, что онъ такой же котенокъ. Она не могла на него наглядться. Вскор онъ сдлался главнымъ ея любимцемъ. Ей нравился его цвтъ, а хвостъ составлялъ материнскую гордость. Но какъ забезпокоилась она, когда онъ задралъ его выше своей головы. Она хотла было лапкой пригнуть его книзу и держала его такъ цлые полчаса, стараясь привести хвостъ въ приличное положеніе. Но только лишь она оставляла его, какъ хвостъ опять взвивался кверху. Я слышалъ ея отчаянныя вопли по этому поводу.

Разъ какъ-то сосдняя кошка пришла навстить нашу и блочка, понятно, сдлалась предметомъ ихъ разговора.

— Красивый цвтъ, — замтила знакомая, оглядывая критическимъ окомъ предполагаемаго котенка.

Это была особенно пріятная вещь, какую она могла сказать мамаш.

— Да, онъ прекраснаго цвта, — съ гордостью согласилась и та.

— Мн не особенно правятся его ноги,— сказала пріятельница.

— Да,— отозвалась въ раздумья мамаша, — вы правы. Ноги это его слабая сторона. Я также не могу сказать, чтобы цнила ихъ особенно высоко.

— Но, можетъ быть, он выпрямятся со временемъ,— ласково успокоила ее гостья.

— О, я надюсь на это!— воскликнула мать, оправляясь отъ своего минутнаго смущенія.

— Да, разумется, со временемъ все будетъ хорошо.

— Но вы взгляните на его хвостъ и скажите по чести, видали ли вы когда-нибудь у кошки хвостъ лучше этого?

— Да. это чудный хвостъ,— согласилась гостья,— но почему вы такъ наставляете его кверху?

— Я не наставляю,— вздохнула наша кошка. Онъ самъ задирается. Я никакъ не могу его отучить, но, полагаю, онъ исправится, когда дитя станетъ постарше.

— Въ противномъ случа, это будетъ крайне неловко,— ршила пріятельница.

— Ахъ, нтъ, я уврена, онъ исправится,— возразила мамаша.— Я должна его больше лизать. Это хвостъ, который требуетъ постояннаго лизанья, какъ вы можете видть сами.

И посл того, какъ сосдняя кошка ушла во-свояси, все послобденное время, цлыми часами, мамаша сидла, прилизывая хвостъ, по чуть только она его выпускала изъ лапки, онъ, какъ стальная пружина, вскидывался опять надъ головой блки, и кошка лишь молча глядла на него, съ чувствомъ, понятнымъ только тмъ изъ моихъ читательницъ, которыя сами были матерями.

— Чмъ я такъ согршила?— какъ будто говорила она. Что я такого сдлала, что меня постигла подобная напасть?

Джефсонъ пробудился при окончаніи моего разсказа и вскочилъ.

— Вы и ваши друзья были, повидимому, владльцами дйствительно необычайныхъ кошекъ,— замтилъ онъ.

— Да,— отвчалъ я,— наша семья была особенно счастлива въ этомъ отношеніи.

— Пожалуй,— подтвердилъ Джефсонъ,— но я только разъ въ жизни встртился съ человкомъ, отъ котораго мн довелось слышать еще боле чудесные разсказы о кошкахъ, чмъ т, что передавались мн вами, время отъ времени.

— О, сказалъ я, пожалуй, не безъ нкоторой доли ревности въ голос,— отъ кого же это?

— Онъ былъ морякъ,— пояснилъ Джефсопъ.— Я встртился съ съ нимъ на Гампстедскомъ трамва, и мы принялись толковать объ ум животныхъ.

‘— Да, милостивый государь,— говорилъ онъ,— что и говорить, обезьяны хитры. Я изучилъ обезьянъ вдоль и поперекъ, такъ что могу дать нсколько очковъ впередъ одному-двумъ лнивцамъ, съ которыми я плавалъ. Среди слоновъ тоже встрчаются лихіе ребята, если врить всему, что разсказываютъ. Я слыхивалъ знатныя исторіи о слонахъ. Что и говорить, собаки тоже — народъ съ головой, нельзя съ этимъ спорить. Но позвольте замтить: на правильную умственную работу давайте мн кошекъ. Я стою за кошекъ. Видите ли, сэръ, собака воображаетъ, что человкъ просто Богъ знаетъ какъ всемогущъ, нтъ и не будетъ другой такой тонкой бестіи, какъ человкъ, воображаетъ собака, и она всячески старается это показать. Вполн естественно, что мы ради этого и считаемъ собаку умнйшей скотиной. Что же касается кошки, то она составила свое особое мнніе о человческой личности. Она многаго не скажетъ, но и этого будетъ достаточно, чтобы вы не возымли желанія выслушать ее до конца. И въ результат мы смотримъ на кошку, какъ на созданіе, лишенное разума. А все потому, что наши предубжденія заставляютъ нашъ разумъ держаться неврнаго галса. Но что касается прямо здраваго смысла, то нтъ на свт кошки, которая не сумла бы найти подвтренную сторону любой собаки и обойти ее. Случалось ли вамъ видть, какъ собака, привязанная на цпь, рвется схватить кошку, которая сидитъ себ, умывая мордочку, въ трехъ четвертяхъ дюйма отъ своего врага? Несомннно, случалось. Отлично. Кто же изъ нихъ двоихъ выказываетъ тутъ больше смтки? Кошка знаетъ, что желзныя цпи не имютъ привычки растягиваться. Собака же, которая должна бы, кажется, лучше кошки знать главное свойство цпи, уврена, что стоитъ ей только дернуть достаточно сильно послднюю, и она удлинится на сколько угодно.

‘А еще, приходилось ли вамъ, дойдя ночью чуть не до изступленія отъ мяуканья кошекъ, вскакивать съ постели и бжать къ окну, крича на нихъ изо всей мочи? Подвинулись ли он при этомъ когда-нибудь хоть на пядь, хотя вы кричали достаточно громко и могли бы переполошить даже мертваго, и размахивали вдобавокъ руками, какъ на сцен? Что же кошки? Он только повернулись да посмотрли на васъ, и дло съ концомъ. ‘Завывай, дескать, старичокъ, на здоровье! Намъ пріятно васъ слушать: чмъ больше вы кричите, тмъ намъ забавне’.

‘Что же вамъ остается длать? Вы схватываете тогда либо головную щетку, либо сапогъ, либо подсвчникъ и длаете видъ, что хотите запустить имъ въ нихъ. Кошки усматриваютъ ваше намреніе, но видятъ, что вы держите въ рукахъ, и не двигаются ни на волосъ. Он знаютъ, что вы не швырнете никакой цнной вещи въ окно, рискуя ее потерять или испортить. У нихъ есть достаточно смысла, чтобы не поступать такимъ образомъ, и он полагаютъ, что у васъ также онъ имется. Если вы съ этимъ не согласны, то покажите лишь имъ кусокъ кокса или обломокъ кирпича, словомъ, что-нибудь такое, чмъ, по ихъ мннію, вы можете швырнуть. Тогда, не успете вы оглянуться, какъ не останется передъ вами ни единой кошки.

‘По знанію свта и врности сужденія о немъ собаки сущіе младенцы предъ котами. Пробовали ли вы когда-нибудь, сэръ, разсказывать небылицы въ присутствіи кошки?

‘Я отвчалъ, что кошки нердко присутствовали при моихъ разсказахъ, но я ни разу не обращалъ вниманія на ихъ поведеніе въ такихъ случаяхъ.

‘— А, такъ постарайтесь же воспользоваться случаемъ и сдлать это,— отвчалъ старикашка,— это стоить попробовать. Если вы разскажете какую-нибудь исторію при кошк, и она не почувствуетъ себя неловко при какихъ-либо подробностяхъ разсказа, то вы можете пересказывать это хоть самому анилійскому министру юстиціи.

‘У меня былъ одинъ товарищъ по служб,— продолжалъ морякъ, Вильямъ Кули по имени. Мы звали его Правдивымъ Билли. Онъ былъ хорошій морякъ, пока не засядетъ на шканцахъ, но тугъ, какъ примется онъ, бывало, за свои разсказы, такъ я не посовтовалъ бы вамъ ему врить. Ну вотъ, у Билли была собака, и я видалъ, какъ онъ, сидя передъ ней, несъ такую околесную, что любая кошка давно бы взбсилась, а собака все слушаетъ, развся уши и вритъ. Однажды ночью, въ отсутствіе своей старухи-жены, Билли понесъ намъ такую дичь, въ сравненіи съ которой солонина, выдержавшая два плаванія, сошла бы за молодого цыпленка. Я наблюдалъ за собакой, какъ она къ этому отнесется. Она прослушала все отъ начала до конца, настороживъ уши, ни разу не сморгнувъ, озираясь лишь время отъ времени съ выраженіемъ изумленія или восторга, какъ будто говорила: ‘Чудесно, неправда ли! Боже мой, вообразите только!— Слыхали вы что-нибудь подобное!— Ну, это ни съ чмъ не сравнится!’. Глупая башка была у этой собаки, вы могли говорить ей все, что вамъ вздумается.

‘Меня это раззадорило, что есть у Билли собака, которая такъ поддерживаетъ его. Когда онъ кончилъ, я и говорю ему:

‘— Желалъ бы я, чтобъ ты разсказалъ эту исторію какъ-нибудь вечеркомъ у меня.

‘— Почему же?— удивился Билли.

‘— Ну, просто моя прихоть, — отвчалъ я. Я не объяснилъ ему, что хочу дать возможность моей старой кошк послушать его.

‘— Ладно,— согласился Билли, напомни мн только.— Онъ любилъ расказывать, этотъ старичина.

‘На слдующій же вечеръ онъ постучался ко мн въ каюту. Я впустилъ. Ничего не подозрвая, онъ началъ разсказывать. Насъ было съ полдюжины человкъ, растянувшихся вокругъ, а кошка сидла передъ огнемъ, прихорашиваясь. Но не усплъ еще Билли какъ слдуетъ поднять якорь, она уже перестала умываться и взглянула на меня съ нкоторымъ недоумніемъ, какъ бы спрашивая: ‘Кого это Богъ намъ послалъ? Миссіонера?’. Я подалъ ей знакъ сидть смирно, и Билли со своимъ повствованіемъ отчалилъ отъ берега. Когда онъ попалъ къ акуламъ, она тихонько повернулась и посмотрла на него. И, доложу я вамъ, мордочка кошки выражала такое презрніе, что могла бы устыдить даже бродячаго скомороха. Честное слово, сэръ, я на минуту забылъ, что бдное созданіе не можетъ говорить, до того оно походило на человка. Я прямо читалъ слова, вертвшіяся у поя на губахъ.

‘— Вы бы еще намъ разсказали, какъ вы проглотили якорь?— Я сидлъ какъ на угольяхъ, ожидая съ минуты на минуту, что вотъ-вотъ она заговоритъ. У меня еле отлегло отъ сердца, когда она повернулась спиной къ Билли.

‘Нсколько минутъ животное оставалось совершенно спокойнымъ и какъ бы превозмогало себя. Въ жизнь мою не видывалъ я кошки боле способной сдерживать свои чувства и глубоко затаивать душевную пытку.

‘Наконецъ, Билли дошелъ до того мста, гд онъ съ капитаномъ раскрыли пасть акулы, а юнга нырнулъ въ ея чрево и вытащилъ оттуда золотые часы и цпочку, еще не переваренные, находившіеся на Билли въ ту минуту, какъ онъ упалъ за бортъ. При этомъ врань почтенная кошка вдругъ взвизгнула и перекувырнулась на спинку, вверхъ лапками.

‘Я испугался, думая, что бдное животное скончалось, но немного спустя она очнулась, показывая своимъ видомъ, что справилась съ собою настолько, чтобы перенести все дальнейшее

‘Но черезъ нкоторое время Билли опять хватилъ немного черезъ край, и кошк снова сдлалось не по себ. Она вскочила, оглядывая насъ всхъ. ‘Ужь извините меня, милостивые государи,— сказала она или сказала бы такъ приблизительно, если взглядъ выражаетъ что-нибудь, вы, быть можетъ, привыкли къ подобной белиберд, она не дйствуетъ вамъ на нервы, но мн это не все равно. Я полагаю, что наслушалась дурацкихъ розсказней настолько, насколько мн позволяетъ комплекція, для васъ же вдь безразлично, если я удалюсь, пока еще жива’.

‘Съ этими словами она направилась къ двери, я растворилъ ее, и она ушла прочь.

‘Нтъ, вамъ не одурачить побасенками кошку такъ же легко, какъ собаку.

ГЛАВА VII.

Можетъ ли человкъ радикально измниться? Бальзакъ говоритъ, что нтъ. Насколько указываютъ мн мои наблюденія, я съ нимъ согласенъ, и почитатели покойнаго писателя могутъ длать изъ этого какіе угодно выводы.

Когда я былъ молодъ и смотрлъ на міръ съ точки зрнія тхъ людей, что были старше меня и понимали по ихъ словамъ, больше моего, тогда я врилъ, что человкъ можетъ мняться. Примры ‘измнившихся совершенно характеровъ’ то-и-дло ставились мн на видъ, повидимому, наша деревня, расположенная въ нсколькихъ миляхъ отъ маленькаго приморскаго города, изобиловала такими людьми. Вс они до единаго, включая въ это число и самихъ проповдниковъ, оказывались личностями, отличавшимися нкогда самымъ предосудительнымъ поведеніемъ, но ко времени моего знакомства съ ними вс, повидимому, достигли столь же удивительныхъ результатовъ въ противоположномъ направленіи. Они неизмнно принадлежали къ одной изъ двухъ категорій: или къ самымъ смиреннымъ, или къ невыносимо-озлобленнымъ людямъ. Они говорили, что счастливы, и я имъ врилъ, но не могъ даже представить себ, сколько должны они были перестрадать, прежде чмъ достигнуть подобнаго благополучія.

Одинъ изъ нихъ, хилый старичокъ съ кроткими глазами и тихимъ голосомъ, славился въ молодости особенной невоздержностью. Въ чемъ состояла его исключительная неукротимость, я никогда не могъ узнать. На мои разспросы мн отвчали: ‘О, вообще онъ былъ испорченъ’, и лишь усиливали мое любопытство вывдать вс подробности, когда добавляли, что маленькіе мальчики не должны стараться узнать подобныя вещи. Изъ ихъ недомолвокъ я заключилъ, что старикъ, по меньшей мр, былъ прежде пиратомъ, поэтому я относился къ нему со страхомъ, смшаннымъ, однако, съ тайнымъ восхищеніемъ.

Такъ или иначе, но говорили, что онъ былъ спасенъ своею супругою, костлявою лэди, весьма нерасполагающей вншности, но съ безупречными правилами.

Однажды старикъ зашелъ къ намъ по какому-то длу, а я, оставшись съ нимъ нсколько минутъ наедин, воспользовался случаемъ лично интервьюировать его по этому предмету.

— Вы были очень дурнымъ прежде, правда?— сказалъ я, подчеркивая слово ‘прежде’ для того, чтобъ смягчить щекотливость вопроса.

Но, къ моему великому изумленію, краска стыдливаго торжества озарила его поблекшія щеки и звукъ, который я готовъ былъ счесть за вздохъ, но поразительно напоминавшій смхъ, вырвался изъ его устъ.

— Да,— отвчалъ онъ,— я былъ молодцомъ въ свое время!

Выраженіе ‘молодецъ’, употребленное при такихъ обстоятельствахъ, сбило меня съ толку. До тхъ поръ я былъ склоненъ думать, что ‘молодецъ’ есть въ высшей степени порядочная личность, особенно въ томъ, что касается людскихъ слабостей, человкъ, трудящійся на пользу ближняго. Для меня было открытіемъ, что это слово можетъ обозначать также гршника.

— Но вы вдь теперь ужь хорошій, неправда ли? продолжалъ я, оставивъ дальнйшія размышленія объ этимологіи ‘молодца’.

— Да, да,— отозвался старикъ, принимая обычный свой образъ смиренія и печали,— я былъ какъ головня, выхваченная изъ самаго полымя. Теперь нечего больше бояться атамана Пилильшиковъ, нтъ.

— И это ваша жена сдлала васъ такимъ хорошимъ, а?— допытывался я, ршивъ въ своемъ ум, что, предпринявъ однажды такое изслдованіе, надо добиться изъ первыхъ рукъ объясненія по всмъ пунктамъ.

При упоминаніи о жен лицо старика внезапно измнилось. Боязливо оглянувшись вокругъ, чтобы увриться, что никто, кром меня, его не слушаетъ, онъ нагнулся къ моему уху и прошиплъ слдующія слова, которыхъ я никогда не могъ забыть съ той поры, до того они были искренни:

— Я бы съ удовольствіемъ содралъ съ нея шкуру, я бы съ нея живой содралъ шкуру!

Это показалось мн даже тогда, при моемъ дтски-ограниченномъ пониманіи, непохожимъ на желаніе обновленнаго человка, а моя вра въ возможность возрожденія уже въ такой ранней юности получила одинъ изъ столь многихъ ударовъ, приведшихъ ее къ окончательному крушенію.

Натура, ни человческая, ни чья-либо другая, не обладаетъ способностью измняться. Вы можете развивать ее, обуздывать, но вамъ никогда не удастся ее передлать.

Попробуйте, возьмите тигренка, усадите его на коврикъ, налейте ему молока, пока вы дадите ему возможность лежать на ковр и лакать молока вволю, онъ будетъ мурлыкать и вести себя совершенно какъ домашній ягненокъ. Однако же, это тигръ, со всми инстинктами тигра, и въ конц концовъ его тигровая натура проявится.

Точно также вы можете взять обезьяну, воспитывать ее тысячами поколній, пока она не лишится хвоста и не превратится въ нчто высшее, нежели простая обезьяна. Вы можете развивать ее тысячами поколній, пока изъ невдомой мглы безконечности не снизойдетъ въ нее разумъ и душа, съ помощью которыхъ она будетъ въ состояніи боле или мене сдерживать свою природную обезьянью натуру.

Но все-таки обезьяна осталась и никуда не уйдетъ ни теперь, ни впослдствіи. Стоитъ лишь на мгновеніе отвернуться полицейскому, называемому ‘Цивилизація’, какъ во время ‘Испанскихъ гоненій’, ‘Сентябрьскихъ убійствъ’ или ‘Американскаго невольничества’, и обезьяна выползетъ на свтъ Божій и начнетъ рвать и кусать трепещущее мясо, по локоть запуская въ кровь свои волосатыя руки, или плясать вкругъ горящаго негра.

Я знавалъ одного человка или, врне, слыхалъ объ одномъ отптомъ пьянице. Онъ сдлался и продолжалъ быть пьяницей не по слабости, но по своей собственной вол. Когда товарищи уговаривали его, онъ совтовалъ имъ заняться собственными длами, а не совать носа въ чужія. Если бы онъ видлъ достаточное основаніе къ тому, чтобы не напиваться, то и не сталъ бы длать этого. Теперь же ему нравится пить, и онъ будетъ накачиваться по возможности чаще.

Онъ обдуманно приступилъ къ длу и выполнялъ его до конца. Почти въ теченіе десяти лтъ, какъ мн передавали, онъ ни разу не ложился спать трезвымъ. Можетъ быть, тутъ было преувеличеніе, въ противномъ случа, это дйствительно замчательный примръ, но на него можно смотрть какъ на достаточно правдоподобный, для всякихъ практическихъ примненій.

Насталъ, однако, день, когда у этого человка явилось основаніе не пить. Онъ не давалъ зароковъ, не произносилъ клятвъ. Онъ сказалъ только: ‘Я боле не выпью ни капли вина’, и въ теченіе двадцати шести лтъ держалъ свое слово.

Къ концу этого времени произошло такое стеченіе обстоятельствъ, которое сдлало его жизнь тревожной, и у него возникло желаніе вовсе избавиться отъ нея. Это былъ такой человкъ, который разъ что-нибудь захочетъ въ предлахъ возможнаго, то протягиваетъ руку и беретъ желаемое. Онъ спокойно обсудилъ дло и ршилъ покончить съ собой.

Было бы лучше всего, если бы это удалось выполнить сразу,— при откладываніи могла бы выйти длинная исторія, поэтому онъ ршилъ убить себя въ ту же ночь и, если возможно, до одиннадцати часовъ — самый ранній срокъ, когда могла прибыть нкоторая особа изъ нкотораго мста.

Итакъ, было четыре часа пополудни. Онъ покончилъ со всми необходимыми длами и написалъ нсколько необходимыхъ писемъ. Это заняло его часовъ до семи. Затмъ онъ кликнулъ кэбъ и отправился въ маленькій загородный отель, взялъ отдльную комнату и приказалъ подать себ все нужное для пунша, который онъ послдній разъ пилъ двадцать шесть лтъ тому назадъ.

Часа три сидлъ онъ, спокойно прихлебывая пуншъ и положивъ часы передъ собою. Въ половин десятаго онъ позвонилъ въ колокольчикъ, уплатилъ по счету, вернулся домой и перерзалъ себ горло.

Цлую четверть вка люди называли его ‘человкомъ съ измнившимся характеромъ’. Между тмъ, его характеръ не измнился ни на іоту. Влеченіе къ вину въ немъ никогда не исчезало. Вс двадцать шесть лтъ онъ, будучи сильнымъ человкомъ, держалъ себя въ ежовыхъ рукавицахъ. Когда же онъ сталъ ко всему равнодушенъ, то далъ себ волю, и гибельный инстинктъ воспрянулъ вновь, столь же могучій и въ день его смерти, какъ въ тотъ день, когда онъ ршилъ подавить его въ себ.

Это и все, что можетъ сдлать человкъ, достаточно сильный для того, чтобы заглушать и изо-дня-въ-день побждать въ себ пороки. Я никогда не врю нелпымъ баснямъ объ ‘измнившихся характерахъ’ и ‘передланныхъ натурахъ’, но иногда я вспоминаю проповдь, которую мн довелось разъ слышать на Весленаяскомъ митинг Возрождающихся, происходившемъ въ Блэкъ-Коунтри.

— Ахъ, друзья мои, внутри каждаго изъ насъ сидитъ дьяволъ. Онъ и во мн, изъ васъ,— вопилъ проповдникъ старикъ, съ длинными блыми волосами и бородой, съ дико блуждающими воинственными взорами.

Большинство проповдниковъ, которые приходили ‘возрождать’, какъ говорили въ этой мстности, имли подобные глаза. Нкоторые изъ нихъ сами нуждались въ ‘возрожденіи’ совершенно иного рода, чтобы освободиться отъ такихъ глазъ. Я говорю о событіяхъ, происходившихъ боле чмъ тридцать лтъ тому назадъ.

— Да, онъ въ насъ, онъ въ насъ!— раздались отвты.

— И вамъ не освободиться отъ него!— продолжалъ проповдникъ.

— Не намъ самимъ,— послышался въ конц комнаты чей-то взволнованный голосъ,— но Господь намъ поможетъ!

Старый проповдникъ повернулся въ ту сторону почти съ бшенствомъ.

— Да Господь не захочетъ помогать!— загремлъ онъ.— Юноша, не надйся на это. Дьяволъ достался вамъ, вы и должны съ нимъ возжаться. Вы не смете освобождаться отъ него. Господь этого не допуститъ!

Въ это время послышался громкій неодобрительный ропотъ гнвныхъ голосовъ, но старикъ продолжалъ безпощадно:

— Для васъ же хуже освободиться отъ дьявола. Вы должны всей силой цпляться за него. Не выпускайте его. Схватите его покрпче и тузите, тузите его! Я говорю вамъ, это хорошее и благочестивое упражненіе для христіанина.

Мы обсуждали этотъ предметъ, въ примненіи его къ нашему герою. Браунъ высказалъ передъ тмъ мнніе, которое, какъ всякая незатрепанная мысль, обновило бесду: что нашъ герой долженъ быть отъявленнымъ негодяемъ.

Джефсонъ присоединился къ этому предложенію на томъ основаніи, что оно дастъ намъ возможность лучше выполнить пашу художественную работу. Онъ держался того взгляда, что мы будемъ боле на своемъ мст, описывая мазурика, чмъ хорошаго человка.

Макъ-Шаугнасси съ жаромъ ‘третилъ’ ихъ голосамъ (если мн можно самому выдумать слово, которое часто казалось мн необходимымъ). По его словамъ, онъ утомился измышленными молодыми людьми, съ благороднйшимъ образомъ мыслей и съ хрустальной душою. Къ тому же такого рода чтеніе вредно ‘для юношества’. Оно внушаетъ имъ неврное представленіе о мір, длаетъ ихъ недовольными тмъ человчествомъ, какое бываетъ въ дйствительности.

Тутъ онъ разговорился и набросалъ намъ эскизъ такого героя, про котораго я могу лишь сказать, что не желалъ бы встртиться съ нимъ темною ночью.

Браунъ, самый серьезный изъ членовъ нашего общества, просилъ насъ быть благоразумными, напомнивъ, уже не въ первый разъ и, можетъ быть, не безосновательно, что ваши собранія имютъ цлью обсужденіе дла, а не выдумыванье безсмыслицъ.

Согласившись съ этимъ, мы начали вести пренія, какъ слдуетъ.

По мннію Брауна, герой долженъ быть завзятымъ негодяемъ до середины книги, когда происходящія событія вызываютъ въ немъ полное перерожденіе. Естественно, что эти слова и привели насъ къ обсужденію того вопроса, съ котораго я началъ главу: ‘Можетъ ли когда-нибудь человкъ радикально измниться?’. Я ратовалъ за противное и приводилъ доводы въ пользу моего утвержденія. Съ другой стороны, Макъ-Шаугнасси доказывалъ, что измненіе возможно, опираясь на собственный свой примръ, какъ на человка, который, по его увреніямъ, въ ранней юности былъ разсянъ, непрактиченъ, безъ малйшей устойчивости.

Я возразилъ, что это можно скоре счесть за примръ необычайной силы воли, помогающей человку преодолть и воспрянуть надъ недостатками характера, которыми природа его надлила.

— Мое мнніе о васъ таково,— сказалъ я,— что вы отъ природы совершенно не подлежащій отвтственности благодушный оселъ. Но,—поспшно продолжалъ я, видя, какъ его рука уже тянется къ полному собранію сочиненій Шекспира въ одномъ том, лежавшему на піанино,— ваши духовныя способности такъ необыкновенно сильны, что вы можете преодолть этотъ недостатокъ и показаться человкомъ съ сердцемъ и головою.

Браунъ согласился со мной, что въ примр, представленномъ Макъ-Шаугнасси, можно еще ясно замтить слды первоначальныхъ задатковъ, онъ призналъ, что иллюстрація была не изъ удачныхъ и отнюдь не должна приниматься въ разсчетъ при обсужденіи вопроса.

— Серьезно говоря,— сказалъ онъ,— неужели вы не находите, что бываютъ испытанія, достаточно сильныя, чтобы сломить и передлать человческою натуру?

— Сломить — да,— возразилъ я,— но передлать — нтъ. Великое испытаніе можетъ или сломить, или закалить человка, подобно тому, какъ огонь плавитъ или очищаетъ металлъ, но никакой огонь въ свт не можетъ превратить кусокъ золота въ кусокъ свинца или кусокъ свинца въ кусокъ золота.

Я спросилъ Джефсона, что онъ объ этомъ думаетъ. Онъ не находилъ сравненія съ кускомъ золота удачнымъ. Онъ стоялъ за то, что характеръ человка не является чмъ то постояннымъ. Джефсонъ уподоблялъ его лекарству, вредному или полезному, которое каждый человкъ изготовляетъ самъ себ изъ всхъ извстныхъ ему явленій жизни и времени, Джефсонъ не признаетъ невозможнымъ, но лишь мало вроятнымъ, чтобъ удалось отбросить эту чашу и съ великимъ трудомъ и лишеніями изготовить новое питье.

— Хорошо, — сказалъ я,— позвольте перевести разговоръ на практическую почву, извстенъ ли вамъ хоть одинъ радикально измнившійся человческій характеръ?

— Да,— отвчалъ онъ,— я зналъ одного человка, характеръ котораго, казалось мн, совсмъ преобразился вслдъ за постигшимъ его испытаніемъ. Можетъ быть, онъ быль просто сломленъ, какъ вы говорите, или урокъ, полученный имъ, научилъ его держать на привязи природныя склонности, во всякомъ случа, результатъ былъ поразительный.

Мы просили его разсказать намъ этотъ случай, и Джефсонъ согласился.

— Этотъ человкъ былъ другомъ одного изъ моихъ двоюродныхъ братьевъ,— началъ онъ, и я часто видалъ его въ дни моего отрочества. Когда я впервые съ нимъ встртился, онъ былъ молодымъ человкомъ, лтъ двадцати шести, сильный умственно и физически, съ такимъ непреклоннымъ, желзнымъ характеромъ, что расположенные къ нему люди называли его повелителемъ, а нерасположенные — ихъ было большинство — прозвали его тираномъ. Когда я встртился съ нимъ черезъ три года, то, несмотря на свои двадцать девять лтъ, онъ оказался кроткимъ, покладистымъ старичкомъ, связаннымъ по рукамъ и ногамъ своими недугами, недоврчивымъ къ себ и осмотрительнымъ съ другими до такой степени, что казался даже глупымъ. Прежде онъ готовъ былъ ежеминутно выходить изъ себя: со времени же его превращенія я никогда, кром одного раза, не замчалъ на его лиц и тни гнва. Какъ-то случайно во время прогулки мы встртили юнаго сорванца, который пугалъ маленькую двочку, длая видъ, что спускаетъ на нее собаку. Тутъ мой знакомый схватилъ мальчишку такъ, что чуть не задушилъ его, и прописалъ ему наказаніе, какъ мн казалось, не соотвтствующее проступку, но своей жестокости,

‘Я сталъ усовщивать его, когда онъ снова присоединился ко мн.

‘— Да,— отвчалъ онъ торжественно,— дйствительно, я жестоко осуждаю подобныя шалости.

‘Зная, къ чему вчно прикованы его неподвижные взоры, я не сказалъ ни слова больше.

‘Онъ состоялъ компаньономъ большой чайной фирмы въ Сити. Въ лондонской контор дла у него бывало немного, а когда, благодаря кой-какимъ векселямъ, чайныя плантаціи Южной Индіи перешли въ руки фирмы, то было ршено, что онъ отправится туда, на мсто, и приметъ на себя управленіе ими. Планъ этотъ какъ нельзя боле улыбался ему. Онъ былъ человкомъ во всхъ отношеніяхъ рожденнымъ для суровой жизни, созданнымъ для того, чтобы бороться съ громадными затрудненіями и опасностями, находясь во глав небольшого отряда туземныхъ рабочихъ, боле привыкшихъ повиноваться угрозамъ, чмъ ласкамъ. Такая жизнь, требующая умственнаго напряженія и энергіи, должна была представлять боле захватывающій интересъ и разнообразіе для его могучей натуры, нежели то, на что онъ могъ надяться среди искусственныхъ рамокъ цивилизаціи.

‘Одно единственное препятствіе могло быть выставлено противъ такого плана, и этимъ препятствіемъ являлась его жена. Она была нжнымъ и хрупкимъ существомъ, на которомъ онъ женился въ силу того инстинктивнаго стремленія къ контрастамъ, которое природа вселила въ наши сердца для полученья среднихъ результатовъ. Но это застнчивое созданіе съ кроткими взорами было одной изъ тхъ женщинъ, которыхъ смерть страшитъ мене, чмъ опасность, и для которыхъ встртить ее лицомъ къ лицу легче, чмъ переносить страхъ ожиданія. Съ подобными женщинами случалось, что он падали въ обморокъ при вид мыши и геройски шли на смертныя мученія. Он не въ состояніи удержать свои нервы отъ содроганія такъ же, какъ осина не властна усмирить трепетанія своихъ листьевъ.

‘Мужу стало бы ясно, что жен его никогда не приспособиться къ той жизни, на какую ее обрекало принятіе имъ поста, что эта жизнь можетъ пагубно отозваться на ней, когда бы только онъ хоть на мигъ обратилъ вниманіе на ея отношеніе къ этому длу. Но взглянуть на что-либо съ чьей-либо точки зрнія помимо своей было совершенно не въ его привычкахъ. Хотя онъ страстно любилъ жену, по своему, какъ вещь, безусловно ему принадлежащую, но подобную же любовь испытываютъ люди и къ собак, когда бьютъ ее, и къ лошади, когда гонятъ ее до перелома спинного хребта. Посовтоваться съ женою по этому поводу ему и въ голову не приходило. Въ одинъ прекрасный день супругъ сказалъ супруг о своемъ ршеніи, о времени ихъ отплытія и, вручивъ чекъ на приличную сумму, веллъ ей заготовить вс необходимыя вещи и сообщить ему, если понадобятся еще деньги, она, любя его съ истинно собачьею преданностью, что для него было не особенно полезно, раскрыла свои большіе глаза немного шире обыкновеннаго, но ничего не промолвила. Тмъ не мене, она много думала о предстоящей перемн и, когда никого не было возл, плакала втихомолку, но заслышавъ шаги, торопливо вытирала слды своихъ слезъ и спшила навстрчу мужу съ улыбкой.

‘Отнын ея робость и нервозность, которыя дома были предметомъ постоянныхъ насмшекъ, при измнившейся обстановк жизни стали не на шутку надодать мужу. Женщина, которая оказывается не въ состояніи удержаться отъ крика, когда, неожиданно повернувшись, видитъ въ сумрак пару зоркихъ глазъ на темномъ лиц, пристально на нее устремленныхъ, женщина, которая со страху способна вздернуть на дыбы лошадь при малйшемъ рев дикаго звря, находящагося за цлую милю, которая отворачивается, блдня, какъ смерть, и шатаясь отъ ужаса при вид зми, подобная женщина была не особенно пріятной подругой для совмстной жизни около индійскихъ тростниковъ.

‘Онъ самъ не зналъ страха и ршительно отказывался понимать свою супругу. Ему все это казалось простымъ кривляньемъ. У него было смутное убжденіе, свойственное всмъ мужчинамъ такого рода, что женщины поддерживаютъ въ себ нервозность, такъ какъ находятъ ее интересной и къ лицу, а еслибъ кому-нибудь удалось убдить ихъ въ ошибочности такого мннія, то он бросили бы свою повадку, какъ отказались уже отъ жеманной походки и пискливаго голоса. Человкъ, гордившійся, подобно ему, своимъ знаніемъ лошадей, могъ бы казалось, имть боле врное представленіе о нервозности, являющейся попросту дломъ темперамента, но человкъ тотъ былъ безумцемъ.

‘Вещь, которая его больше всего раздражала, это ея боязнь змй. Благословенный или проклятый, какое изъ этихъ опредленій вамъ больше нравится, даръ воображенія у него совершенно отсутствовалъ. Между нимъ и зминой породой не существовало никакой особенной вражды. Тварь, ползающая на живот, устрашала его не боле той, что ходитъ на ногахъ, кром того, онъ отлично постигъ ту истину, что послднихъ есть больше основаніе бояться, чмъ первыхъ Гадъ всегда сильне всего жаждетъ ускользнуть отъ человка. Если только на него не нападутъ или не напугаютъ, онъ никогда самъ не бросится. Большинство людей довольствуются тмъ, что почерпаютъ свднія объ этомъ факт изъ книгъ по естествознанію. Онъ же испыталъ это на опыт. Его слуга, старый драгунскій сержантъ, разсказывалъ мн, какъ человкъ этотъ остановился въ шести дюймахъ отъ головы кобры, свернувшейся кольцомъ, и стоялъ такъ, глядя на нее черезъ очки, до тхъ поръ, пока она не юркнула отъ него въ сторону, а онъ зналъ, что единое прикосновеніе ея зуба повлекло бы за собой неизбжную смерть. Чтобы какое-нибудь разумное существо могло охватываться страхомъ, болзненнымъ, смертельнымъ ужасомъ при вид столь жалкихъ, безобидныхъ тварей, это казалось ему чудовищно нелпымъ, и онъ ршилъ попытаться повсегда излечить жену отъ страха передъ змями.

‘Случайно ему удалось это выполнить, можетъ быть, лучше, чмъ онъ предполагалъ: но посл этого происшествія въ его глазахъ застылъ такой ужасъ, который не разсялся и понын, да никогда и не разсется.

‘Однажды вечеромъ, возвращаясь черезъ тростники, находившіеся неподалеку отъ его хижины, онъ услыхалъ легкое и глухое шипнье надъ самымъ своимъ ухомъ и, поднявъ глаза кверху, увидлъ пифона, который свсился съ втки дерева и уползалъ въ высокую траву. Нашъ герой только-что охотился за антилопами, и заряженное ружье его висло у стремени. Спрыгнувъ съ испуганной лошади, онъ едва усплъ сдлать выстрлъ по зм, прежде чмъ она скрылась. По многимъ причинамъ, онъ не надялся даже ее контузить. Но пуля случайно попала какъ разъ въ сочлененіе между черепомъ и шейными позвонками и мгновенно убила пифопа. Это былъ великолпный экземпляръ, который, за исключеніемъ крошечной раны отъ пули, остался неповрежденнымъ. Стрлокъ поднялъ его и привсилъ къ сдлу, намреваясь привезти домой и сдлать чучело.

‘Когда онъ галопировалъ по дорог, поглядывая время отъ времени на громаднаго, гнуснаго гада, мотавшагося и извивавшагося у него передъ глазами, его оснила вдругъ блестящая идея. Онъ воспользуется этимъ мертвымъ гадомъ для излеченія жены отъ страха передъ живыми змями. Онъ устроитъ все такъ, что она увидитъ пифона, вообразитъ, что онъ живъ, и придетъ въ ужасъ, затмъ онъ разъяснитъ ей, что она испугалась давно околвшей зми, она устыдится себя самой и излечится отъ своей дури. Но мысль подобнаго рода только и могла придти въ голову дураку. Пріхавъ домой, онъ взялъ мертваго гада съ собой въ курительную комнату, потомъ, замкнувъ двери, этотъ идіотъ принялся за выполненіе своего плана. Онъ уложилъ чудище въ очень естественную и жизненную позу. Казалось, змя сползала на полъ черезъ открытое окно, и всякій входящій въ комнату непремнно долженъ былъ на нее натолкнуться. Все было сдлано очень искусно.

‘Покончивъ съ этимъ, онъ досталъ съ полки книгу, раскрылъ ее и бросилъ на диванъ, переплетомъ кверху. Устроивъ все какъ нельзя лучше, онъ отперъ дверь и вышелъ изъ комнаты, чрезвычайно довольный собою.

‘Посл обда онъ закурилъ сигару и сидлъ такъ, молча покуривая нкоторое время.

‘— Ты не чувствуешь себя усталой?— съ улыбкой обратился онъ, наконецъ, къ жен.

‘Она засмялась, и назвавъ его лнивымъ старичкомъ, спросила, чего ему надо.

‘— Всего лишь книгу, которую я читалъ. Я оставилъ ее въ моей берлог, знаешь? Она лежитъ раскрытой на диван.

‘Жена вскочила и весело побжала къ дверямъ.

‘Въ то время, какъ она остановилась тутъ на мгновеніе и обернулась назадъ, спрашивая у мужа заглавіе книги, ему вдругъ подумалось, какая она кроткая и прелестная, и въ первый разъ слабый проблескъ объ истинномъ характер той продлки, которую онъ предпринялъ, мелькнулъ у него въ мозгу.

‘— Не надо,— сказалъ онъ, привставъ,— я…— но, увлеченный великолпіемъ плана, прикусилъ языкъ, и она скрылась.

‘Онъ слышалъ ея шаги, слышалъ, какъ она проходила по устланному половикомъ корридору, и улыбнулся про себя. Онъ ршилъ, что предстоящая сцена разыгрывается очень забавно. Когда подумаешь объ этомъ, трудно почувствовать къ нему хотя капельку жалости даже теперь.

‘Дверь курительной комнаты раскрылась и захлопнулась, а онъ все сидлъ, мечтательно глядя на пепелъ сигары и улыбаясь.

‘Прошло мгновеніе, быть можетъ, два, время шло очень медленно. Супругъ разогналъ срое облачко дыма, застилавшее ему глаза, и все ждалъ. Онъ услыхалъ то, чего и ожидалъ,— пронзительный крикъ, за нимъ другой, между тмъ, онъ ожидалъ услышать отдаленный шумъ двери и топотъ ея шаговъ обратно по корридору, это сбило его съ толку и улыбка, замерла у него на губахъ.

‘Потомъ онъ услышалъ еще и еще, крикъ за крикомъ. Туземецъ-слуга, осторожно скользившій по комнат, поставилъ вещь, находившуюся у него въ рукахъ, и бросился инстинктивно къ дверямъ. По хозяинъ всталъ и удержалъ его.

‘— Стой смирно!— грубо приказалъ онъ.— Это пустяки. Твоя барыня испугалась, вотъ и все. Ей слдуетъ отучиться отъ разныхъ глупостей.

‘Потомъ онъ снова прислушался, но крики закончились звукомъ, удивительно похожимъ на сдавленный смхъ: затмъ внезапно настало безмолвіе.

‘При этомъ безконечно длящемся безмолвіи, впервые за нею жизнь, въ хозяин проснулся страхъ, онъ и его темнолицый слуга взглянули другъ на друга, причемъ выраженіе глазъ у обоихъ было до странности одинаково, побуждаемые общимъ инстинктомъ, они ринулись къ тому мсту, изъ котораго исходило безмолвіе.

‘Когда человкъ раскрылъ дверь, его глазамъ представились три вещи: одна — былъ мертвый пифонъ, лежавшій тамъ же, гд онъ его оставилъ, вторая — живой пифонъ, вроятно, его товарищъ, ползавшій тихо вкругъ перваго, третья — раздавленный, окровавленный трупъ среди комнаты.

‘Самъ онъ ничего не могъ вспомнить дальше, когда, черезъ нсколько недль, раскрылъ глаза въ какомъ-то темномъ, неуютномъ мст, но туземецъ-слуга видлъ, пока не выскочилъ съ крикомъ изъ дома, какъ его хозяинъ напалъ на живую змю и сдавилъ ее прямо своими руками, когда же люди вбжали въ комнату и окружили его, то голова у второго пифона оказалась оторванной

‘Таково происшествіе, измнившее характеръ моего героя, если только онъ измнился,— закончилъ Джефсонъ.— Мн онъ разсказывалъ это ночью, когда мы сидли однажды на палуб корабля, возвращаясь изъ Бомбея. Онъ не щадилъ себя. Онъ передавалъ мн всю исторію такъ, какъ я разсказалъ ее вамъ, но только ровнымъ однообразнымъ голосомъ, чуждымъ всякаго волненія. Когда онъ кончилъ, я спросилъ, какъ у него хватаетъ духу вызывать въ памяти это происшествіе.

‘— Вызывать?— отвтилъ онъ мн, слегка удивившись. Да оно всегда со мной’.

ГЛАВА VIII.

Однажды мы говорили о преступленіяхъ и преступникахъ. Мы обсуждали возможность написать романъ безъ порочнаго человка, но ршили, что это будетъ неинтересно.

— Это ужасно печальный выводъ,— замтилъ Макъ-Шаугнасси задумчиво,— но какимъ бы безнадежно унылымъ мстомъ была наша земля, если бы въ число нашихъ друзей не попадали негодяи! Знаете ли,— продолжалъ онъ, когда я слышу о людяхъ, стремящихся пересоздать въ мір каждаго человка и превратить его въ добродтельнаго, я становлюсь положительно-разстроеннымъ. Разъ исчезнетъ грхъ, литература отойдетъ въ область прошлаго. Не будь преступниковъ, мы, авторы, прямо бы умерли съ голоду.

— Объ этомъ нечего безпокоиться,— язвительно возразилъ Джефсонъ,— хоть одна половина человчества и ‘исправляетъ’ другую чуть ли не съ сотворенія міра, однако, все-таки въ этой второй половин остается весьма значительная человческая масса. Подавленіе грха очень походить на старанія засыпать вулканъ, преграждая одинъ выходъ, вы открываете другой. Зла хватитъ на нашъ вкъ.

— Я не могу раздлять вашихъ оптимистическихъ воззрній,— отвчалъ Макъ-Шаугнасси.— Мн кажется, что грхъ — по крайней мр, интересный грхъ — понемногу изгоняется изъ нашего жизненнаго обихода. Пираты-разбойники по большимъ дорогамъ фактически уничтожены. Любезный нашему сердцу старый ‘контрабандистъ Билль’ потопилъ свой ножъ въ пинтовой фляжк съ двойнымъ дномъ. Шайка разбойниковъ, бывшая всегда къ услугамъ героя и спасавшая его отъ брака не по сердцу, давно распущена. Нтъ боле кораблей, снаряжаемыхъ для увоза береговой добычи. Люди ршаютъ вопросы ‘чести’ въ суд и возвращаются домой, нося рану лишь въ собственномъ карман. Посягательства на беззащитныхъ женщинъ ограничиваются исключительно отдаленными улицами, гд не живутъ герои, и подлежатъ вднію ближайшаго мирового судьи. Современными мазуриками оказываются зеленщики, оставшіеся безъ работы. Ихъ ‘добыча’ сводится обыкновенно къ пальто да пар сапогъ, но при попытк улизнуть, ихъ ловитъ какая нибудь горничная. Самоубійства и убійства становятся съ каждымъ годомъ все рже. При ныншнемъ пониженіи насильственныя смерти не превышаютъ и одного десятка въ теченіе сезона, поэтому разсказъ объ убійц вызоветъ смхъ и покажется слишкомъ невроятнымъ для того, чтобы возбудить интересъ. Одинъ даже полоумный кружокъ вопитъ о соблюденіи седьмой заповди. Если они одержатъ верхъ, то авторамъ придется послдовать совтамъ, обыкновенно даваемымъ критиками, и совсмъ удалиться отъ длъ. Я говорю вамъ, что наши средства къ существованію, одно за другимъ, ускользаютъ изъ нашихъ рукъ. Писатели должны сплотиться между собой въ одно общество для поддержки и поощренія грха.

Макъ-Шаугнасси, высказывая эти замчанія, имлъ намреніе затронуть и кольнуть Брауна, онъ и усплъ въ этомъ. Браунъ представляетъ изъ себя или представлялъ въ то время серьезнаго юношу съ восторженными, иные даже не прочь были бы сказать съ слишкомъ возвышенными взглядами на значеніе и достоинства литературнаго призванія. Его воззрніе о цляхъ мірозданія было таково, что Богъ сотворилъ міръ для того, чтобы литераторъ имлъ возможность почерпать въ немъ сюжеты. Одно время даже происхожденіе этой оригинальной идеи я приписывалъ Брауну, но, сдлавшись старше, увидалъ, что эта теорія весьма обыкновенна и распространена среди культурнаго общества.

Браунъ заспорилъ съ Макъ-Шаугнасси.

— Вы говорите,— возразилъ онъ такъ, какъ будто литература есть лишь паразитъ грха.

— А что же иное?— съ энтузіазмомъ воскликнулъ Макъ-Шаугнасси.— Что сталось бы съ литературой, когда бы она не питалась безуміемъ и грхомъ? Въ чемъ же иномъ и заключается задача писателя, какъ не въ томъ, чтобы возвышаться насчетъ темной бездны людского горя? Вообразите себ, если можете, міръ, вполн совершенный міръ, въ которомъ ни мужчины, ни женщины никогда не говорятъ и не длаютъ глупостей, гд мальчишки не бываютъ драчунами, а двочки не длаютъ неловкихъ замчаній, гд собаки никогда не грызутся, а кошки не задаютъ концертовъ, гд жены не колотятъ своихъ мужей и тещи не отравляютъ жизни, гд люди никогда не бухаются въ постель съ сапогами и капитаны никогда не ругаются, гд лудильщики знаютъ свое дло и старыя двы не одваются, какъ двчонки, гд негры не крадутъ цыплятъ и чванные люди не подвергаются морской болзни. Куда же бы длся тогда весь вашъ юморъ и остроуміе? Вообразите себ міръ, гд сердца никогда бы не разбивались, гд уста не сжимались бы отъ боли, гд никогда бы взоръ не омрачался, гд ноги бы никогда не подкашивались и желудки не бывали пусты! Куда бы двался тогда весь вашъ паосъ. Представьте себ міръ, гд мужья никогда не любили бы боле одной жены, и притомъ своей собственной, гд жены цловались бы только съ мужьями, гд души мужчинъ никогда бы не были мрачныя, а помыслы женщинъ нечисты, гд не было бы ни ненависти, ни зависти, ни вожделнія, ни отчаянія! Откуда вы взяли бы сцены страсти съ ихъ захварывающими осложненіями, съ тончайшими психологическими анализами? Мой дорогой Браунъ, мы, сочинители повстей, драмъ, стиховъ, мы вс питаемся несчастіемъ ближняго. Богъ сотворилъ мужчину и женщину, а женщина сотворила писателя въ тотъ мигъ, когда вонзила въ яблоко свои блые зубки. мы явились на свтъ подъ снью змія. Мы — спеціальные корреспонденты арміи дьявола. Мы трубимъ его побды въ нашихъ трехъ-томныхъ романахъ, отмчаемъ случайныя пораженія въ нашихъ пятиактныхъ мелодрамахъ.

— Все это сущая правда.— замтилъ Джефсонъ, — но вы должны помнить, что не одинъ писатель разживается отъ несчастій. Докторъ, адвокатъ, священникъ, газетный издатель, предсказатель бури едва ли, я долженъ сознаться, будутъ обрадованы новымъ тысячелтіемъ. Я никогда не забуду анекдота, который часто разсказывалъ мн мой дядя, онъ относится къ тому времени, когда онъ былъ капелланомъ въ тюрьм Линкольншайрскаго графства. Однажды утромъ тамъ должна была совершиться казнь черезъ повшеніе, небольшой обычный кружокъ свидтелей, состоящій изъ шерифа, губернатора, трехъ-четырехъ репортеровъ, городского головы и пары сторожей, весь собрался уже въ тюрьм. Осужденный, закоренлый злодй, былъ застигнутъ на мст преступленія, во время убійства молодой двушки при крайне возмутительныхъ обстоятельствахъ, палачъ и его помощникъ держали его, а мой дядя спшилъ воспользоваться послдними короткими мгновеніями, имющимися въ распоряженіи преступника, чтобы вывести его изъ угрюмаго равнодушія, съ которымъ этотъ малый все время относился какъ къ своему преступленію, такъ и къ ожидающей его участи.

‘Видя, что мой дядя не оказываетъ на него желаемаго вліянія, губернаторъ ршилъ обратиться къ нему съ нсколькими словами увщанія, но арестантъ яростно повернулся къ нему.

‘— Убирайтесь вы къ чорту,— вскричалъ онъ,— съ вашимъ несчастнымъ скуленьемъ! Что вы такое, чтобы мн проповдывать? Сами мн рады небось, вс до единаго! Вдь я одинъ изъ всхъ васъ, который ни крошки не поживится при всей церемоніи. Хотлъ бы я знать, куда бы двались вы вс, визгливыя свиньи, не будь сегодня меня и моего приговора? Вдь именно нашъ братъ и кормитъ вашего брата.— Посл этого осужденный пошелъ прямо къ вислиц и веллъ палачу ‘поспшить’, не заставляя джентльменовъ дожидаться,

— Это былъ человкъ не безъ отваги, — замтилъ Макъ-Шаугнасси.

— Да,— подтвердилъ Джефсонъ,— съ большимъ здравымъ смысломъ вдобавокъ.

Макъ-Шаугнасси пустилъ клубъ дыма на паука, который только-что нацливался придушить муху. Паукъ свалился при этомъ въ рку, а ласточка, разыскивавшая себ ужинъ, поспшно его подхватила.

— Вы напоминаете мн,— сказалъ Макъ-Шаугнасси,— одну сцену, которую я имлъ случай наблюдать въ контор газеты ‘Ежедневныя’… ну, все равно, въ контор одной изъ ежедневныхъ газетъ. Длился мертвый сезонъ, и дла шли чрезвычайно тихо. Попробовали было поднять споръ на тему: ‘Представляютъ ли дти благословеніе Божіе?’, Самый юный изъ всего репортерскаго штата, подписывавшійся простымъ, но трогательнымъ псевдонимомъ ‘Мать шестерыхъ’, тщетно обрушивался съ совершенно несправедливыми нападками на мужей вообще. Завдывавшій спортомъ, который подписывался ‘Рабочій человкъ’ и украшалъ свои рукописи измышленными въ пот лица орографическими ошибками, стараясь придать письмамъ вполн правдивый характеръ, но не задть при этомъ самолюбія демократовъ (отъ которыхъ газета получала наибольшую поддержку), онъ въ своихъ отвтахъ отстаивалъ британскихъ отцовъ и ссылался на трогательные примры изъ своихъ собственныхъ ночныхъ испытаній.

‘Какой-то поститель галереи, величавшій себя отъ избытка фантазіи ‘джентльмэномъ и христіаниномъ’, отвчалъ, негодуя, что онъ считаетъ всякую агитацію по этому вопросу нечестивой и неделикатной, и высказывалъ удивленіе по поводу того, что газета, пользующаяся столь большой и заслуженной популярностью, какъ ‘The…’, дала на своихъ столбцахъ мсто нелпымъ изліяніямъ ‘Матери шестерыхъ’ и ‘Рабочаго человка’.

‘Однако, дло не выгорло. За исключеніемъ еще господина, изобрвшаго новый аппаратъ для вскармливанья дтей и надявшагося даромъ устроить ему рекламу, вся остальная читающая публика молчала и контора изданія все боле тонула во мрак

‘Но въ одинъ чудный вечеръ, когда двое или трое изъ насъ любовались на звзды, посылая втайн мольбы о наступленіи войны или голода, Тодгситеръ, нашъ городской репортеръ, весело промчался мимо насъ и влетлъ прямо въ редакторскій кабинетъ. Мы послдовали за нимъ. Онъ помахивалъ надъ головой своей записной книжкой, требуя, на манеръ французскихъ фразъ для упражненій, ‘пера, чернилъ и бумаги’.

‘— Что случилось?— воскликнулъ редакторъ, заражаясь его восторгомъ.— Неужели опять инфлуэнца?

‘— Получше того!— ликовалъ Тодгентеръ.— Погибъ морской корабль — сто двадцать пять жертвъ — четыре врныхъ столбца душераздирательныхъ сценъ!

‘— Ей Богу,— воскликнулъ редакторъ,— это какъ нельзя боле кстати!

‘И онъ набросалъ въ одинъ присстъ передовицу, въ которой распространялся о томъ сердечномъ соболзнованіи и огорченіи, какія чувствуетъ газета, вынуждаемая сообщить своимъ читателямъ о подобномъ бдствіи, и обращалъ вниманіе на особенно подробный отчетъ, полученный редакціей, благодаря таланту и энергіи ‘нашего спеціальнаго репортера’,

— Это законъ природы,— сказалъ Джефсонъ,— мы не первые изъ молодыхъ философовъ, поражающихся тмъ фактомъ, что несчастіе одного оказывается счастьемъ для другого.

— А иногда для другой,— замтилъ я.

Я имлъ въ виду одинъ случай, разсказанный мн моей сидлкой. Если сидлка съ обширною практикою не достигнетъ всей подноготной въ человческой природ, не сможетъ читать ясно въ душахъ мужскихъ и женскихъ лучше романистовъ, собранныхъ въ одномъ мст, именуемомъ книжнымъ царствомъ, то это лишь въ томъ случа, когда она физически слпа и глуха. Міръ есть сцена, а вс мужчины и женщины только актеры, пока мы пользуемся добрымъ здоровьемъ, то смло играемъ наши роли до конца, исполняя ихъ въ общемъ художественно и съ увлеченіемъ, даже до того, что иногда не въ шутку считаемъ себя тми самыми лицами, которыхъ мы изображаемъ. Но съ болзнями является и забываніе роли, и равнодушіе къ впечатлнію, производимому нами на зрителей. Мы слишкомъ устаемъ, чтобы накладывать себ на лицо румяна и блила, мы пренебрегаемъ сценическими эффектами. Отъ героическихъ жестовъ, отъ добродтельныхъ чувствъ на насъ ветъ скукой. Въ тихой полутемной комнат, не озаряемые уже рампой большой сцены, не ловя жаднымъ ухомъ апплодисментовъ или шиканья публики, мы становимся сами собой на короткое, время.

Моя сидлка была спокойной, благообразной маленькой женщиной, съ парою мечтательныхъ, кроткихъ глазъ сраго цвта, обладавшихъ странной способностью улавливать все происходящее передъ ними, хотя какъ будто ни на что не глядя. Навидавшись немало жизненной наготы, они приняли слегка циническое выраженіе, но за этимъ скрывалась безконечная доброта.

Цлыми вечерами, за все время моего выздоровленія, она готова была разсказывать о своихъ профессіональныхъ наблюденіяхъ. Я иногда подумывалъ пустить въ печать сообщавшіеся ею факты, но ихъ было бы тяжело читать. Боюсь, что большинство этихъ разсказовъ рисуетъ лишь тусклую изнанку людской природы, и Господь вдаетъ, насколько безполезно выставлять это всмъ на видъ, хотя въ наши дли есть немало людей, воображающихъ, что только надъ этимъ и стоить работать. Кое-какіе изъ разсказовъ сидлки было отрадно слушать, но эти, пожалуй, самые грустные, надъ однимъ или двумя можно бы посмяться, но это будетъ смхъ сквозь слезы.

— Я всегда вхожу въ дверь того дома, куда меня пригласили,— говорила она мн однажды вечеромъ, — стараясь угадать, переступая черезъ порогъ, какая исторія тутъ разыграется. Въ комнат больного я всякій разъ чувствую себя, словно я стою за кулисами жизни. Люди появляются и уходятъ вокругъ васъ, вы прислушиваетесь къ ихъ говору и смху, но взгляните въ глаза паціента и вы видите сразу, что все это игра.

Случай, припомнившійся мн по поводу замчанія Джефсона, передавала она мн однажды вечеромъ, въ то время, какъ я сидлъ, обложенный подушками, близъ камина, пробуя выпить стаканъ портвейна и чувствуя смутную тоску отъ сознанія, что у меня нтъ къ этому охоты.

— Одинъ изъ моихъ первыхъ случаевъ,— начала она,— произошелъ при хирургической операціи. Я была въ то время очень молода и сдлала тамъ одинъ промахъ, — я разумю не профессіональный промахъ, но во всякомъ случа оплошность, мн слдовало бы имть побольше смысла, чтобы этого не длать.

‘Моимъ паціентомъ былъ джентльмэнъ съ привлекательной наружностью и пріятнымъ голосомъ. Жена была хорошенькая брюнетка, ноя не взлюбила ея съ перваго взгляда, она была изъ тхъ донельзя чистыхъ, холодныхъ созданій, которыя, какъ мн всегда казалось, родились въ церкви и вчно чувствовали ознобъ. Тмъ не мене, она, повидимому, была сильно влюблена въ него, а онъ въ нее, оба очень нжно обращались другъ съ другомъ, даже черезчуръ нжно для полной искренности, сказала бы я себ, когда бы знала тогда свтъ такъ же, какъ теперь его знаю..

Операція была изъ опасныхъ и трудныхъ Когда я заняла свой постъ вечеромъ, то нашла больного, какъ и ожидала, въ сильнйшемъ бреду. Я успокоивала его, какъ только могла, но около девяти часовъ, видя, что бредъ все усиливается, я стала тревожиться. Я наклонилась къ нему близко и стала прислушиваться къ его бормотанью. Разъ и другой я разслышала имя ‘Луиза’. Почему, говоритъ, ‘Луиза’ не идетъ къ нему. Это такъ нехорошо съ ея стороны, они вырыли глубокую яму и столкнули его туда, такъ почему же она не идетъ его освободить? Онъ былъ бы спасенъ, приди она только и возьми его за руку.

‘Его вопли сдлались, наконецъ, до того жалобными, что я не могла дольше выносить. Его жена отправилась на молитвенное собраніе, но церковь находилась всего на слдующей улиц. По счастью, дневная сидлка еще не ушла, я попросила ее постеречь больного минутку и, схвативъ свой чепецъ, побжала въ церковь. Я передала порученіе одному изъ сторожей, и онъ провелъ меня къ барын. Она стояла на колняхъ, по ждать было мн некогда. Я толкнула дверку, ведущую къ ея скамейк, и, наклонившись надъ молельщицей, прошептала:

‘— Пожалуйста, пойдемте со мной сейчасъ же, вашъ мужъ бредитъ сильне, чмъ слдуетъ, вамъ, можетъ быть, удастся его успокоить.

‘— Я приду немного погодя,— прошептала она, не поднимая головы.— Собраніе, вроятно, скоро окончится.

‘Ея отвтъ удивилъ и разсердилъ меня.

‘— Вы поступите гораздо боле по-христіански, если пойдете со мной, — рзко замтила я, — чмъ оставаясь здсь. Онъ безпрестанно зоветъ васъ, и я никакъ не могу уговорить его заснуть.

‘Она отняла руки отъ лица.

‘— Зоветъ меня?— переспросила она съ нсколько недоврчивымъ видомъ.

‘— Да,— отвчала я,— за все послднее время я только и слышу отъ него: ‘Гд Луиза? Почему это Луиза не идетъ ко мн?’.

‘Ея лицо было въ тни въ тотъ мигъ, какъ она поворачивалась, слабый свтъ отъ полузавернутаго газоваго рожка упалъ на это лицо, и мн почудилась на немъ улыбка, я не взлюбила ханжу еще больше, чмъ прежде.

‘— Я пойду съ вами,— сказала она, вставая и складывая свои книжки.

‘Мы вмст вышли изъ церкви.

‘Она задавала мн по дорог множество вопросовъ: ‘Когда больные бредятъ, то узнаютъ ли они окружающихъ? Вспоминаютъ ли они дйствительные факты или ихъ слова просто безсвязное бормотанье? Можно ли направить ихъ мысли на какой-нибудь опредленный путь?’.

‘Какъ только мы вошли въ двери, она сбросила шляпу, накидку и быстро, безъ всякаго шума, взбжала наверхъ. Она подошла къ постели мужа и остановилась, глядя на него сверху внизъ, но онъ совершенно не чувствовалъ ея присутствія и продолжалъ свои жалобы. Я предложила поговорить съ нимъ, но она. возразивъ, что уврена въ безполезности этого, переставила кресло спипкою въ тнь и сла въ него за изголовьемъ больного.

‘Видя, какъ она съ нимъ неласкова, я попыталась уговорить ее идти лучше спать, но она возразила, что предпочитаетъ остаться здсь, и я, будучи въ то время почти двчонкой, не обладая достаточнымъ авторитетомъ, оставила ее. Всю ночь напролетъ больной метался и грезилъ, одно имя не сходило съ его губъ — имя Луизы, одной лишь Луизы, и всю ночь напролетъ жена его сидла въ тни, неподвижно, ни слова не говоря, съ такой вынужденной улыбкой на губахъ, что мн, наконецъ, захотлось схватить и встряхнуть ее за плечи.

‘Одну минуту онъ вообразилъ, что вернулся ко времени своего ухаживанья, и началъ умолять: ‘Скажите, Луиза, что вы меня любите! Я знаю, что да. Я могу прочесть это въ вашихъ глазахъ. Къ чему же отговариваться? Мы знаемъ другъ друга. Обнимите же меня своими блыми ручками. Дайте мн почувствовать ваше дыханіе у своей шеи. Ахъ, я зналъ это, милая, любовь моя!’.

‘Во всемъ дом была мертвая тишина, я могла слышать каждое слово его мятежныхъ грезъ. Мн даже сдавалось, что я не имю права быть здсь и слушать этотъ бредъ, но мой долгъ удерживалъ меня. Потомъ онъ мечталъ, какъ проведетъ съ нею какой-то праздникъ,— такъ я ршила. ‘Я отправлюсь въ понедльникъ вечеромъ,— говорилъ онъ,— а вы можете въ среду соединиться со мною въ Дублин, въ отел Джаксона, и мы двинемся вмст.

‘Его голосъ слегка ослаблъ, жена наклонилась впередъ на кресл и придвинула голову ближе къ его губамъ.

‘— Нтъ, нтъ,— продолжалъ онъ посл паузы,— опасности никакой нтъ. Это уединенное мстечко, въ самомъ сердц Гальвейскихъ горъ, такъ называемый Омкшенскій привалъ, въ пяти миляхъ отъ Баллинахинчъ. Мы не встртимъ тутъ ни души. У насъ въ распоряженіи будутъ цлыя три недли блаженства, моя богиня, моя миссисъ Меддоксъ изъ Бостона,— не позабудьте ващего имени.

‘Онъ засмялся въ своемъ бреду, женщина, сидвшая близъ него, тоже захохотала, и тогда у меня словно раскрылись глаза.

‘Я подбжала къ ней и схватила ее за руки.

‘— Луиза — не ваше имя,— сказала я, глядя въ упоръ на нее. Это было дерзкое вмшательство, но я чувствовала себя возбужденной и дйствовала, не разсуждая.

‘— Нтъ,— отвчала спокойно лэди,— это имя одной очень близкой мн школьной подруги. Я поймала сегодня нить, которую тщетно старалась уловить цлые два года. Покойной ночи, моя милая, благодарю, что позвали меня.

‘Она встала и вышла вонъ. Я слышала, какъ она спустилась внизъ и подняла штору, впуская утренній свтъ въ комнату.

‘Я никогда никому не разсказывала этого происшествія до сегодняшняго вечера,— заключила моя сидлка, беря осушенный стаканъ портвейна изъ моихъ рукъ и раздувая огонь.

Сидлка не имла бы большой практики, если бы распространилась молва, что она длаетъ подобные промахи.

Другая исторія, разсказанная ею, представляла супружескую жизнь въ боле отрадномъ свт, хотя, какъ пояснила сидлка, съ циническимъ подмигиваньемъ, которое такъ странно было видть въ ея милыхъ и скромныхъ глазахъ, эта пара недавно поженилась и, собственно, только-что вернулась изъ свадебной поздки.

Они путешествовали по континенту, гд оба схватили тифозную горячку, которая обнаружилась тотчасъ по ихъ возвращеніи.

— Я была позвана въ тотъ же день,— сказала она,— мужъ первый слегъ въ постель, за нимъ послдовала и жена, спустя полсутки. Мы помстили ихъ въ смежныхъ комнатахъ и но возможности часто отворяли двери, такъ что они могли перекликаться другъ съ другомъ.

‘Бдныя созданія! Это были почти ребята, и боле безпокоившіеся другъ о друг, чмъ сами о себ. Постояннымъ огорченіемъ жены было то, что она не въ состояніи будетъ ухаживать за бднымъ Джэкомъ.

‘— Сестрица, вы будете добры къ нему, неправда ли?— молила она меня съ полными слезъ большими дтскими глазами.

‘Входя же къ нему, я только и слышала:

‘— Не безпокойтесь обо мн, сестрица, я чувствую себя отлично. Посмотрите лучше, какъ жена моя, хорошо?

‘Я порядкомъ таки набралась хлопотъ съ ними двоими, такъ какъ я ухаживала за обоими, при помощи ея сестры. Хотя по профессіональнымъ правиламъ это и не дозволяется но я видла, что люди небогатые, и уврила доктора, что управлюсь съ обоими. Мою двойную работу облегчало то, что я дышала такой атмосферой самоотреченія, которая вносила отраду въ комнату больныхъ. Обыкновенный больной это вовсе не терпливый страдалецъ, какъ обыкновенно принято думать. Большею частью это раздражительный, ворчливый народецъ, жалющій лишь самого себя: мы живемъ въ этомъ мірк и намъ приходится нелегко. Ухаживанье же за этими молодоженами давало облегченіе моему сердцу.

‘Мужчина выдержалъ кризисъ и сталъ медленно поправляться, но женщина была совсмъ двочкой, и ея силы — какія ужь тамъ силы — съ каждымъ днемъ все слабли. Когда онъ окрпъ немного и могъ уже обращаться къ ней черезъ открытую дверь, то все нжнй и нжне спрашивалъ ее, какъ она себя чувствуетъ, она же силилась откликаться, смясь, ему въ отвтъ. Было ошибкою помщать ихъ такъ близко другъ къ другу, я ругала сама себя, что такъ сдлала, но перемнять было поздно. Самое большее, что мы могли, это просить ее не изнуряться и говорили, когда онъ окликалъ жену, что она заснула. Но когда ее лишали возможности отвчать ему или звать мужа, это до такой степени удручало больную, что казалось благоразумне предоставить ей полную свободу.

‘Ея постояннымъ опасеніемъ было, что онъ можетъ провдать, какъ она слаба.

‘— Это его такъ будетъ мучить,— говорила она,— онъ такъ ко мн страшно привязанъ. А я вдь поправляюсь понемногу, неправда ли, сестрица?

‘Однажды утромъ онъ, по обыкновенію, окликнулъ ее, спрашивая, какъ она себя чувствуетъ, и она отвтила ему, хотя была вынуждена переждать нсколько минутъ, чтобы собраться съ силами. Повидимому, онъ замтилъ это усиліе, такъ какъ испуганно воскликнулъ:

‘— Уврена ли ты, что теб лучше, дорогая моя?

‘— Да,— отвчала она,— я чувствую себя великолпно. А что?

‘— Мн показалось, моя голубка, что твой голосъ звучитъ нсколько слабе,— замтилъ мужъ,— не говори лучше, если теб тяжело.

‘И она впервые съ самаго возникновенія болзни стала тревожиться за свою участь, не ради себя самой, но ради него.

‘— Вы находите, что я стала слабе, сестрица?— спрашивала она, устремляя на меня свои большіе глаза съ выраженіемъ испуга.

‘— Вы сами себя ослабляете постоянными разговорами,— отвчала я слегка рзко. Мн бы слдовало запереть двери.

‘— О, не говорите ему,— это было ея единственной заботой,— только бы онъ не узналъ! Скажите, что я окрпла, скажете, сестрица? Если онъ узнаетъ, что мн плохо, это убьетъ его.

‘Я была рада, когда явилась ея родная сестра, и я могла уйти изъ комнаты, потому что не особенно годишься въ сидлки, когда у тебя такое чувство, какъ будто проглотилъ столовую ложку и она торчитъ у тебя въ горд.

‘Посл этого, когда я разъ вошла къ нему, онъ притянулъ меня къ постели и шепотомъ сталъ умолять, чтобъ я сказала правду, какъ жена себя чувствуетъ. Если вы ршились солгать, такъ надо ужь лгать какъ слдуетъ, и я уврила его, что ей въ самомъ дл очень хорошо, хотя она слегка и ослабла посл болзни, это вполн естественно, но я надюсь, что она выздороветъ даже раньше его.

‘Бдный юноша! Эта ложь принесла ему больше пользы, чмъ цлая недля леченія и ухаживанія, на слдующее утро онъ позвалъ ее веселй, чмъ когда-либо, и предложилъ ей держать пари на новую шляпу для нея или для него, что онъ перегонитъ ее и выздороветъ первый.

‘Въ отвтъ на это жена звонко разсмялась (я была въ его комнат въ то время).

‘— Хорошо,— отозвалась она,— ты проиграешь. Я встану первой и приду къ теб съ визитомъ.

‘Ея смхъ былъ такъ веселъ, а голосъ звучалъ настолько сравнительно бодро, что я серьезно вообразила, будто ей стало лучше, такъ что, войдя затмъ къ ней и увидя, что вся ея подушка мокра отъ слезъ, я сперва не могла понять этого.

‘— Какъ, мы были такъ веселы сію минуту!— сказала я,— Что случилось?

‘— Бдный Джэкъ!— простонала больная, въ то время какъ ея исхудалые пальцы свертывали и развертывали стеганое одяло.— Бдный Джэкъ! Это разобьетъ ему сердце!

‘Мн нечего было сказать. Бываютъ такія минуты, когда что-то говоритъ паціенту объ истинномъ положеніи дла, и тогда докторъ и сидлка могутъ приберечь вс свои обнадеживанія до боле подходящаго случая. Единственно, что могло бы хоть сколько-нибудь успокоить ея волненіе, это увренія въ томъ, что Джэкъ скоро ее забудетъ и станетъ житъ счастливо безъ нея. Я объ этомъ подумала тогда и хотла даже намекнуть ей на нчто подобное, только слова ршительно не шли у меня съ языка, да если бы я и сказала, она бы мн не поврила.

‘Итакъ, все, что я могла сдлать, это отправиться въ другую комнату и передать Джэку, что больной хорошо бы уснуть, поэтому я прошу его не говорить съ нею, пока я не позволю ему.

‘Она лежала весь день тихо. Докторъ явился въ обычный часъ и осмотрлъ ее. Онъ взялъ больную за руку, причемъ взглядъ его упалъ на нетронутую пищу.

‘— Ну,— сказалъ онъ спокойно,— я не стану ее приневоливать понапрасну.— И я поняла.

‘Къ вечеру бдняжка открыла глаза и, поманила свою сестру, стоявшую подл ея постели, чтобы та наклонилась надъ нею.

‘— Дженни,— пролепетала больная,— какъ ты думаешь, нехорошо обманывать кого-нибудь, даже для его собственнаго блага?

‘—Не знаю,— отвчала шепотомъ двушка.— Я не думаю. А почему ты спрашиваешь?

‘— Дженни, твой голосъ всегда былъ такъ похожъ на мой, помнишь, какъ насъ перепутывали дома? Дженни, откликайся ты за меня, пока… пока ему не станетъ немного лучше! Общай мн!

‘Эти дв двушки любили другъ друга сильне, чмъ обыкновенно бываетъ между сестрами. Дженни не смогла отвтить, но сжала сестру въ объятіяхъ, и та была удовлетворена.

‘Потомъ, вложивъ весь свой маленькій остатокъ жизни въ послднее усиліе, эта женщина-ребенокъ привсталъ, оставаясь въ объятіяхъ сестры.

‘— Покойной ночи, Джэкъ!— воскликнула она достаточно-громко и ясно, чтобъ быть услышанной изъ-за закрытыхъ дверей.

‘— Покойной ночи, милая женушка,— весело откликнулся онъ.— Ты хорошо себя чувствуешь?

‘— Да, милый. Покойной ночи.

‘Ея маленькое измученное тльце откинулось на постель. Потомъ, я помню, была схвачена подушка и прижата къ лицу Дженни, изъ боязни, чтобы ея рыданія не долетли до сосдней комнаты, потомъ мы какъ-то об пробрались вонъ изъ комнаты, черезъ вторую дверь, сбжали внизъ въ кухшо и съ плачемъ прижались въ уголку другъ къ дружк.

‘Какъ намъ, двумъ женщинамъ, удалось скрыть этотъ обманъ цлые три дня, я никогда не могла понять. Дженни сидла въ комнат, гд покоилась ея угасшая сестра, судорожно вытянувшаяся, завернутая съ головы до окоченлыхъ ногъ въ блую простыню, а я возилась около живого и говорила ложь, и длала ложь, да находила еще въ этомъ какую-то отраду, но тщательно остерегалась пересолить въ чемъ-нибудь.

‘Онъ дивился моему ‘какому-то новому веселому настроенію’, какъ онъ говорилъ, я же увряла его, что оно происходитъ отъ радости, потому что жена его вн опасности, затмъ, точно бсъ толкалъ меня, я разсказала, что съ недлю тому назадъ, когда мы говорили, что его жен лучше, мы обманывали его, на самомъ дл она находилась тогда въ большой опасности, я ежечасно боялась за ея здоровье, но теперь уже кризисъ миновалъ и она выздоравливаетъ, и я пригибалась чуть не къ ножкамъ кровати, разражаясь притворнымъ смхомъ, и хваталась за ея края, чтобы не повалиться на полъ.

‘Когда Дженни въ первый разъ отвтила ему изъ другой комнаты, больной привсталъ на постели, съ блднымъ, исказившимся отъ ужаса лицомъ, хотя голоса обихъ сестеръ были поразительно схожи, и я никогда не сумла бы отличить ихъ одинъ отъ другого. Я успокоила его, что легкая перемна въ голос произошла вслдствіе лихорадки: что и его собственный голосъ тоже слегка измнился, такъ всегда, молъ, бываетъ съ лицами, оправляющимися отъ долгой болзни. Чтобы отвлечь его мысли отъ истины, я сказала, что Дженни совершенно измаялась отъ долгаго напряженія, и такъ какъ теперь надобность въ ней миновала, я снарядила ее на дачу провести оставшійся короткій промежутокъ лта.

‘Въ тотъ же вечеръ мы съ Дженни смастерили письмо, пока она писала его, я, стоя подл съ полотенцемъ въ рук, утирала ей глаза, чтобы ни одна слезинка не упала на бумагу. Ночью письмо пропутешествовало двадцать миль по Большой Восточной дорог для заштемпелеванія и вернулось съ ближайшимъ обратнымъ проздомъ.

‘У Джэка не возникло ни малйшаго подозрнія по этому поводу, и докторъ всячески помогалъ намъ въ нашемъ обман, но пульсъ больного, становившійся было день-ото-дня ближе къ нормальному, вдругъ началъ биться съ каждымъ часомъ слабе. Въ мстности, гд я родилась и росла, народъ толкуетъ, что воздухъ всегда холодетъ въ той комнат, гд есть покойникъ, будь то зимой или лтомъ, и сколько бы вы ни клали топлива, хотя бы полпечки, вамъ никогда не нагрть помщенія. Нсколько мсяцевъ больничной жизни обыкновенно совершенно излечиваютъ отъ всякихъ фантастическихъ представленій о смерти, но отъ этой мысли я никогда не могла отршиться. Мой термометръ можетъ показывать хоть шестьдесятъ градусовъ, я пытаюсь уврить себя, что температура дйствительно шестьдесятъ, но, если покойникъ лежитъ неподалеку, я чувствую холодъ, пронизывающій до мозга костей. Я словно видла, какъ ледяная стужа проскальзывала изъ подъ двери покойницы, какъ она подползала къ постели больного, какъ простирала свои пальцы, чтобъ впиться въ его сердце.

‘Мы съ Дженни удвоили свои старанія, намъ казалось, что смерть ждетъ тутъ въ корридор и заглядываетъ однимъ глазомъ въ замочную скважину, подстерегая, чтобы мы сдлали какой-нибудь промахъ и дали истин всплыть наружу. Я рдко оставляла теперь Джэка, разв лишь за тмъ, чтобы войти въ сосднюю комнату, размшать тамъ воображаемый огонь, бросить нсколько незначительныхъ словъ воображаемой больной, лежавшей еще на кровати, но уже мертвой, а Дженни сидла совсмъ близко отъ бездыханнаго тла и нагло сочиняла разныя порученія къ Джэку или успокоительные отвты на его тоскливые вопросы.

‘Иногда, чувствуя, что если мы останемся еще минуту въ этихъ комнатахъ, то разрыдаемся, мы, тихо крадучись, спускались внизъ и, запершись, чтобы не было слышно, въ погреб на двор, начинали хохотать до того, что стукались головою о грязныя стны. Я думаю, что мы об въ ту пору немного рехнулись.

‘Въ одинъ день — третій, какъ я узнала потомъ, среди этого кошмара на яву, тогда я могла бы поручиться, что это трехсотый день, время, словно во сн, какъ будто отлетло отъ этого дома, и все перемшалось — я сдлала промахъ, который въ одно мгновеніе ускорилъ развязку.

‘Я вошла въ комнату умершей. Дженни покинула свой постъ на нсколько минутъ, и ея мсто осталось незанятымъ.

‘Я не соображала какъ слдуетъ, что я длаю. Я не смыкала глазъ, кажется, съ той самой минуты, какъ умерла наша бдняжка, и связь между моимъ мозгомъ и вншними чувствами какъ будто прервалась. Я совершенно упустила изъ виду, что необходимо, по обыкновенію, громко говорить съ предметомъ, покоящимся подъ блой простыней, и шумно взбивать подушки, и звенть склянками на стол.

‘По моемъ возвращеніи, больной освдомился, какъ она, и я, спросонья отвчала:

‘— О, превосходно, бдняжка, она пытается немного читать.

‘Онъ, приподнявшись на локт, позвалъ ее. Въ отвтъ донеслось лишь одно мертвое молчаніе — не то молчаніе, которое безмолвствуетъ, но то, въ которомъ чуется голосъ. Не знаю, поймете ли вы, что я подразумеваю. Но когда бы вы прожили среди мертвецовъ такъ долго, какъ я, то знали бы. что это такое.

‘Я поспшила къ двери и сдлала видъ, что заглядываю въ нее.

‘— Она заснула,— прошептала я, притворяя дверь.

‘Онъ ничего не отвтилъ, по его глаза испытующе остановились на мн.

‘Въ эту ночь мысъ Дженни стояли, бесдуя, въ зал. Больной рано улегся спать, и я, замкнувъ дверь между этими двумя комнатами, положила ключъ въ карманъ и прокралась внизъ, чтобы сообщить о происшедшемъ и посовтоваться съ Дженни.

‘— Что же вамъ длать? Господи, научи насъ, что намъ длать!— вотъ все, что Дженни могла сказать.

‘Мы надялись, что черезъ день или два Джэкъ окрпнетъ, и тогда истина можетъ быть мало-помалу ему открыта. Но вмсто того онъ все слаблъ и слаблъ, а перемстить куда-нибудь его или ее значило бы возбудить въ немъ подозрнія и попросту убить его.

‘Мы стояли, растерянно глядя одна на другую, теряясь надъ способомъ разршенія задачи. А пока мы такъ стояли, она разршилась сама собою.

‘Единственная наша служанка вышла, такъ что въ дом стояла полная тишина, такая тишина, что я могла слышать тиканіе часовъ Дженни сквозь ея платье. И вдругъ въ этомъ безмолвіи пронесся звукъ. Это не былъ крикъ. Это былъ нечеловческій вопль. Я столько наслушалась звуковъ людского страданія, что знаю ихъ каждую ноту, и отношусь къ нимъ уже довольно спокойно, но я на колняхъ молила Бога о томъ, чтобы мн не слышать подобнаго звука никогда больше, потому что это былъ вопль самой души.

‘Онъ прозвенлъ по всему тихому дому и замеръ вдали, а мы об застыли на мст.

‘Наконецъ, кровь прихлынула у насъ къ сердцу и мы бросились об наверхъ. Джэкъ проползъ черезъ корридоръ изъ своей комнаты въ комнату жены. У него не хватило силы отвернуть простыню, какъ онъ пытался, и вотъ онъ лежалъ бездыханный поперекъ кровати, своей рукой сжимая ея руки.

Моя сидлка погрузилась на нкоторое время въ молчаніе, что было весьма необычнымъ явленіемъ для нея.

— Вы бы попробовали записывать ваши воспоминанія,— сказалъ я.

— Ахъ,— возразила она,— задумчиво разгребая огонь,— когда бы вы видли въ мір такъ много горя, какъ я, вамъ бы не захотлось писать грустной книги. Я думаю,— прибавила она посл продолжительной паузы, держа еще въ рук кочергу,— что только т люди, которые никогда не умли страдать, имютъ охоту читать объ этомъ. Если бы я могла писать, то написала бы веселую книгу — книгу, которая заставила бы всхъ смяться.

ГЛАВА IX.

У насъ возникъ споръ по слдующему поводу. Я предложилъ устроить бракъ между нашимъ злодемъ и дочерью мстнаго дрогиста, двушкой удивительно благородной и чистой, скромной, но достойной подругой героини.

Браунъ отказался дать свое согласіе на этотъ бракъ вслдствіе его неправдоподобія.

— Какой чортъ заставитъ его жениться на ней?— спросилъ онъ.

— Любовь,— отвчалъ я,— любовь, которая столь же ярко пылаетъ въ груди отъявленнаго мерзавца, какъ и въ гордомъ сердц благонравнйшаго молодого человка.

— Что, вы хотите попрежисму дурачиться и острить,— строго остановилъ меня Браунъ,— или думаете серьезно обсуждать предметъ? Чмъ можетъ привлечь подобная двушка такого человка, какъ Рей бенъ Нейль?

— Всмъ,— быстро возразилъ я,— она вполн является нравственнымъ контрастомъ до отношенію къ нему. Затмъ, она прекрасна (если она не довольно прекрасна, то мы можемъ слегка ее подкрасить ее) и, кром того, по смерти отца къ ней перейдетъ магазинъ.

— Къ тому же,— добавилъ я,— это придастъ больше естественности, если всякій будетъ удивляться, что за чертовщина могла побудить ихъ сочетаться другъ съ другомъ.

Браунъ не сталъ тратить со мной больше словъ и обратился къ Макъ-Шаугнасси:

— Можете вы представить себ нашего пріятеля Рейбена, охваченнаго пламеннымъ желаніемъ сочетаться бракомъ съ Мэри Хольмъ?— спросилъ онъ съ улыбкой.

— А разумется могу,— отвчалъ Макъ-Шаугнасси, я могу представить себ ршительно все и могу всему поврить, о комъ угодно. Вдь люди поступаютъ благоразумно и согласно съ тмъ, что отъ нихъ ожидается, лишь въ романахъ. Я знаю одного стараго моряка-капитана, который читаетъ на сонъ грядущій ‘Дамскій журналъ’ и заливается надъ нимъ слезами. Я знаю одного репортера, который всегда носитъ съ собой въ карман поэмы Броунинга, чтобы изучать ихъ во время разъздовъ. Я знавалъ одного доктора съ Гарлейской улицы, у котораго на сорокъ восьмомъ году отъ рожденія явилась неожиданная и всепоглощающая страсть къ тросточкамъ, каждый часъ, который онъ могъ урвать отъ свой практики, онъ проводилъ у какой нибудь выставки магазина и накупалъ трехпенсовыхъ тросточекъ, одну за другою. Я знавалъ одного рецензента, который давалъ дтямъ апельсины (не отравленные). У человка не одинъ, а двнадцать характеровъ, причемъ который-нибудь преобладаетъ, а остальные одиннадцать остаются боле или мене подъ спудомъ. Я знавалъ одного человка, у котораго два характера обладали одинаковой силой, и послдствія этого оказались печальны.

Мы просили Макъ-Шаугнасси разсказать этотъ случай и онъ исполнилъ наше желаніе.

— Этотъ человкъ былъ родомъ изъ Балліодя,— началъ разсказчикъ,— а его христіанское имя было Джозефъ. Въ пору моего съ нимъ знакомства онъ состоялъ девоншейрскимъ депутатомъ и былъ, я думаю, высокомрнйшимъ человкомъ, какого я когда-либо встрчалъ. Онъ издвался надъ ‘Субботнимъ Обозрніемъ’, называя его излюбленнымъ журнальномъ захолустнаго литературнаго клуба, ‘Атенеумъ’ онъ величалъ пристанищемъ неудачниковъ. Теккерей, по его мннію, пользовался недурной славой для своего положенія, въ качеств любимаго автора цивилизованныхъ приказчиковъ, а на Карлейля онъ смотрлъ, какъ на представителя добросовстныхъ литературныхъ ремесленниковъ. Онъ никогда не читалъ современныхъ писателей, но это не мшало ему давать о нихъ презрительные отзывы. Единственными писателями XIX столтія, которыхъ онъ хвалилъ, были какіе-то невдомые французскіе романисты, о которыхъ никто, кром него, и не слыхивалъ. Онъ оставался при особомъ мнніи относительно Всемогущаго Творца и порицалъ небо за то, что оно устроило у себя чуть не резиденцію суроваго Клэпгомскаго союза. Юморъ наводилъ на него тоску, а отъ чувства тошнило. Искусство раздражало его, наука надодала. Онъ презиралъ свою собственную родню и ненавидлъ чужую. Въ качеств тлеснаго упражненія онъ звалъ и весь его разговоръ сводился, главнымъ образомъ, къ пожатію плечами.

‘Никто не любилъ его, но вс уважали. Приходилось питать къ нему благодарность уже и за то, что онъ вообще удостоиваетъ жить.

‘Однажды лтомъ, когда я занимался уженьемъ рыбы на Норфолькскихъ берегахъ, въ какой-то неприсутственный день, я отправился въ Ярмутъ, разсчитывая увидть лондонскихъ гулякъ, ‘Арри’, во всемъ ихъ блеск. Прохаживаясь вечеромъ по морской набережной, я неожиданно натолкнулся на четырехъ замчательныхъ молодцовъ, какъ на подборъ въ своемъ род. Они тснили всхъ на своемъ дикомъ, безцльномъ пути. Крайній, ближайшій къ дорог, игралъ на неимоврно сопвшемъ концертино, а трое остальныхъ горланили хоромъ какую-то псню, героиня которой звалась, повидимому, Хеммеръ.

‘Они заняли весь тротуаръ, вынуждая встрчныхъ женщинъ и дтей сворачивать на мостовую. Я сохранилъ свою позицію на панели, и когда они мимоходомъ задли меня, лицо человка, державшаго концертино, показалось мн что-то знакомымъ.

‘Я обернулся и пошелъ вслдъ за ними. Имъ, очевидно, было неимоврно весело. Всякую проходившую мимо двушку они привтствовали: ‘Ахъ, ты, мой пирожочекъ съ вареньемъ!’, а всякой пожилой особ кричали: ‘У, вдьма!’. Самый гнусный и наиболе вульгарный изъ всхъ четверыхъ былъ музыкантъ.

‘Я проводилъ эту компанію до дамбы и тутъ, перегнавъ ихъ, сталъ ждать у газоваго фонаря. Когда человкъ съ концертино подошелъ къ свту и я ясно увидлъ его, то невольно вздрогнулъ отъ удивленія. По лицу я бы поклялся, что это Джозефъ, но все остальное длало подобное допущеніе немыслимымъ. Не говоря уже о времени и мст, забывая его поведеніе, его товарищей и сто инструментъ, все прочее длало совершенно невроятнымъ такое предположеніе. Джозефъ бывалъ всегда тщательно выбрить, этотъ же юноша носилъ какіе-то грязноватые усы и пару пробивающихся красновато-рыжихъ бакенбардъ. Онъ былъ оатъ въ ярчайшую клтчатую пару, какую мн случалось видть лишь на подмосткахъ. Ноги его были обуты въ лакированныя ботинки съ жемчужными пуговицами, а его галстухъ въ старинныя времена прямо бы спалилъ огонь съ неба. На голов красовалась лихо заломленная на бекрень фуражка и громадная вонючая сигара была воткнута между зубами.

‘Но какъ я ни убждалъ себя, его лицо все же было лицомъ Джозефа, толкаемый неодолимымъ любопытствомъ, я подошелъ къ нему ближе, присматриваясь.

‘На короткое время я потерялъ его изъ виду, но нечего было опасаться, чтобы надолго затерялся подобный костюмъ, и дйствительно, нсколько пооглядвшись, я снова увидалъ его. Онъ сидлъ на углу дамбы, гд толклось меньше народу, охвативъ рукою станъ какой-то двушки. Я подкрался поближе. Она оказалась веселой краснощекой особой, довольно миловидной, но вульгарной до послдней степени. Ея шляпа лежала на скамейк подл нея, а голова покоилась на плеч кавалера. Она, казалось увлечена имъ, но онъ, очевидно, скучалъ.

‘— Я больше теб не по вкусу, Джо?— разслышалъ я ея шопотъ.

‘— Да нтъ,— отвчалъ онъ не особенно убдительнымъ тономъ,— конечно, по вкусу.

‘Она наградила его дружеской затрещиной, онъ даже не далъ сдачи, а спустя нсколько минутъ, пробормотавъ что-то въ оправданіе, всталъ и покинулъ ее, я послдовалъ за нимъ, онъ же направился къ буфету. Въ дверяхъ онъ столкнулся съ однимъ изъ товарищей.

‘— Эй!— окликнулъ его тотъ.— Куда же ты длъ Лизу?

‘— Ахъ, опаскудла она мн,— послышался отвтъ,— чисто бльмо на глазу. Теперь твой чередъ съ ней возжаться.

‘Его пріятель исчезъ по направленію къ Лиз, а Джо вошелъ въ комнату, я за нимъ слдомъ.

‘Теперь, когда онъ остался одинъ, я ршился заговорить съ нимъ. Чмъ дольше изучалъ я его черты, тмъ боле находилъ сходство съ моимъ неприступнымъ другомъ Джозефомъ.

‘Онъ прислонился къ стойк, приказывая подать дв порціи джину, когда я хлопнулъ его по плечу. Онъ повернулъ голову и, какъ только узналъ меня, его лицо стало сизымъ.

‘— Мистеръ Джозефъ Смайтъ, если не ошибаюсь?— сказалъ я съ улыбкой.

‘— Кто это мистеръ Джозефъ Смайтъ?’ отвчалъ онъ. ‘Мое имя Смитъ, а совсмъ не форсистое Смайтъ. Вы что за человкъ? Я васъ не знаю.

‘Но пока онъ говорилъ, мой взглядъ остановился на оригинальномъ золотомъ кольц индійской работы, надтомъ на его лвой рук. Это кольцо не могло обмануть меня, оно не разъ обходило собраніе при всякомъ удобномъ случа, какъ неоцнимая рдкость. Его глаза послдовали за моимъ пристальнымъ взглядомъ, онъ вдругъ ударился въ слезы и, затащивъ меня въ дальній уголъ буфета, услся тамъ, пристально уставившись на меня.

‘— Не выдавайте меня, старый дружище,— захныкалъ онъ,— ради Господа Бога, не говорите никому изъ этихъ парней, что я одна изъ восковыхъ куколъ блаженнаго стараго паноптикума, обртающагося въ Сенъ-Джемс, они не станутъ больше со мной разговаривать. Придержите тоже языкъ и насчетъ Оксфорда, недурно будетъ. Я бы не хотлъ имъ сознаться, что я былъ однимъ изъ коллегъ-чурбановъ.

‘Я сидлъ совершенно ошеломленный. Я слышалъ, какъ онъ умоляетъ меня сохранить ‘Смита’, ‘рыженькаго Арри’, въ тайн отъ знакомыхъ ‘Смайта’, важной персоны. Здсь сидлъ Смитъ, въ смертельномъ ужас, что его товарищи прослышатъ о его тождественности съ аристократическимъ ‘Смайтомъ’ и перестанутъ съ нимъ водиться. Его поведеніе поразило меня въ эту пору, но когда я поразмыслилъ, то дивился на себя, что я ждалъ чего-нибудь иного.

‘— Я не могу ничего съ этимъ сдлать,— продолжалъ Джозефъ,— я долженъ жить двойной жизнью. Въ первой полос — я надутый фатъ, котораго во второй я славно бы отдубасилъ…

‘— Съ другой стороны,— прервалъ я его,— я самъ слышалъ, какъ вы высказывали очень нелестныя мннія относительно разныхъ ‘Арри’.

‘— Я знаю,— отвчалъ онъ голосомъ, выдававшимъ сильное волненіе,— вотъ это-то и плохо у меня. Когда я бываю аристократомъ, то презираю самъ себя, потому что знаю, что подъ моей надменной харей скрывается махровый ‘Арри’. А когда я Арри, опять ненавижу себя, потому что знаю, что я аристократъ.

‘— А разв вы не можете ршить, какой характеръ вамъ больше правится, и остановиться на немъ?

‘— Нтъ,— отвчалъ онъ,— не могу. Это странная штука, но, кмъ бы я ни былъ, врно одно, что къ концу мсяца я становлюсь самъ себ противенъ.

‘— Я отлично понимаю васъ,— пробормоталъ я.— Я бы и самъ не прочь сбрасывать свою личину каждыя дв недли.

‘— Я теперь,— продолжалъ онъ, не обращая вниманія на мое замчаніе,— нахожусь здсь примрно дней десять. Въ одно прекрасное утро, недльки черезъ три, когда я проснусь въ своей берлог, на Майль-Эндъ-Родъ, погляжу на свою каморку, на платье, висящее у кровати, на эту вотъ концертину (онъ любовно ее обнялъ) и вдругъ почувствую, что просто горю отъ стыда Тутъ я соскочу съ постели, подивлюсь на себя въ зеркало. ‘Ахъ, ты, котъ блудливый, — скажу я себ, — такъ бы тебя и задушилъ’. Ну, тутъ я выбрюсь, напялю приличную синюю пару изъ саржи и котелокъ на голову, скажу своей хозяйк, чтобы оставила за мной комнату до моего возвращенія, выйду на улицу, вскочу на перваго попавшагося извозчика, и маршъ назадъ въ Альбани. А мсяцъ спустя посл этого я войду въ свои аппартаменты на Альбани, швырну въ оговь Вольтера и Парини, запущу своей шляпой въ бюстъ добраго старичка Гомера, скину опять свою синюю пару и — назадъ въ Майль-Эндъ-Родъ.

‘— Какъ же вы объясняете ваши исчезновенія обимъ сторонамъ?— спросилъ я.

‘— Очень просто,— отвчалъ Джо.— Говорю своей экономк въ Альбани, что ду на континентъ, а мои здшніе товарищи думаютъ, что я прізжій. Ни для кого мое отсутствіе не бываетъ потерей,— добавилъ онъ патетически — У меня нтъ никакихъ удерживающихъ зазнобушекъ ни въ томъ, ни въ другомъ мст. Я страшно всегда пересаливаю. Когда я ‘Арри’, то заткну за поясъ любого изъ нихъ, когда же я длаюсь спесивцемъ, такъ ужь первостатейнымъ. Мн сдается иногда, что я человкъ о двухъ копцахъ безъ всякой середины. Когда бы взболтать все немножко, такъ вышло бы хорошо.

‘Онъ шморганулъ раза два носомъ и разсмялся.

‘— Ну, ладно,— сказалъ онъ, стряхивая свою минутную меланхолію,— все тутъ игра, чего тужить, пока везетъ. Желаете горлышко промочить?

‘Я отказался отъ выпивки и оставилъ его разыгрывать самому себ нжныя аріи на концертино.

‘Однажды вечеромъ черезъ мсяцъ служанка подала мн карточку, на которой было выгравировано: ‘Мистеръ Джозефъ Смитъ’. Я приказалъ ей просить его. Онъ вошелъ съ своимъ обычнымъ видомъ какой-то томной надменности и расположился въ граціозной поз на соф.

‘— Отлично, — произнесъ я, лишь только горничная затворила за собой двери,— итакъ, вы сбросили съ себя Смита?

‘Болзненная улыбка скользнула у него по лицу.

‘— Вы никому ничего не разсказывали?— спросилъ онъ испуганно.

‘— Ни единой душ,— отвчалъ я,— хотя, признаюсь, меня часто подмывало это сдлать.

‘— Я твердо надюсь, что вы никогда этого не сдлаете,— сказалъ онъ встревоженнымъ тономъ.

‘Вы не можете представить себ, сколько огорченій приноситъ мн вся эта исторія. Я не въ силахъ тутъ разобраться. Что общаго можетъ быть между мною и тмъ отвратительнымъ низменнымъ щеголемъ, это выше моего пониманія. Увряю васъ, дорогой Макъ, убжденіе въ томъ, что я оборотень или вурдалакъ, возбудило бы во мн меньшее отвращеніе, нежели сознаніе, что я составляю одно съ этимъ отвратительнымъ мелкимъ Уайтчепельскимъ гулякой. Стоитъ лишь мн о немъ подумать, и каждый нервъ моего тла…

‘— Такъ не думайте о немъ лучше,— прервалъ я, видя, съ какимъ трудомъ онъ сдерживаетъ волненіе.— Вы пришли вдь сюда не за тмъ, я надюсь, чтобъ толковать о немъ. Забудемте это.

‘— Охотно,— согласился Джозефъ,— хотя нкоторыми косвенными путями дло нсколько съ нимъ въ связи. Единственное мое оправданіе въ томъ, что я выкладываю вамъ все это, вотъ какое: вы единственный человкъ, съ которымъ я могу поговорить объ этомъ, если я только вамъ не наскучу.

‘— Нимало,— возразилъ я.— Напротивъ, я очень заинтересованъ.— И такъ какъ Джозефъ все еще колебался, я прямо capoсилъ его, въ чемъ дло.

‘Онъ, видимо, былъ въ замшательств.

‘— Дйствительно, глупо съ моей стороны,— сказалъ онъ, въ то время, какъ слабый намекъ на краску появился на его обыкновенно безцвтномъ лиц, но я чувствую, что долженъ переговорить объ этомъ съ кмъ-нибудь. Дло въ томъ, дорогой Макъ, что я влюбленъ.

‘— Прекрасно!— воскликнулъ я.— Очень радъ это слышать (я подумалъ, что такимъ образомъ онъ сдлается человкомъ). Знаю ли я вашъ предметъ?

‘— Я склоненъ думать, что вы должны были видть ее,— отвчалъ онъ.— Она находилась со мною надамб, въ Ярмут, въ тотъ вечеръ, какъ вы меня встртили.

‘— Неужто Лиза?— воскликнулъ я.

‘— Да, она!— отвчалъ онъ.— Миссъ Елизавета Меггинсъ.

‘Онъ съ любовью отчеканивалъ ея имя.

‘— Но,— замтилъ я,— мн показалось, что вы… я, право, не могъ не замтить, это было слишкомъ ужь явно… мн показалось, что вамъ она вовсе не нравится. Изъ вашего замчанія одному изъ товарищей я заключилъ даже, ея общество вамъ прямо таки ненавистно.

‘— Смиту,— поправилъ онъ меня.— Разв можетъ этотъ мерзавецъ быть судьей о достоинств женщины? Неодобреніе такого субъекта именно и свидтельствуетъ о ея достоинств.

‘— Боюсь ошибиться,— сказалъ я,— но она показалась мн чуточку грубой.

‘— Она не совсмъ то, что свтъ именуетъ названіемъ лэди,— сознался онъ.— Но вдь, дорогой Макъ, мой взглядъ на свтъ не таковъ, чтобы его мннія имли для меня большую цну. Я и свтъ, мы расходимся во многомъ, и я горжусь этимъ. Она прекрасна, она добра, и на ней остановился мой выборъ.

‘— Положимъ, она довольно хорошенькая двушка, — отвчалъ я,— и можно, пожалуй, сказать, привязчивая, но подумали ли вы, Смитъ, что ея развитіе, такъ сказать, умственный ея уровень, оставляетъ, быть можетъ, желать чего-либо?

‘— Говоря правду, я не особенно безпокоюсь объ ея умственныхъ способностяхъ,— отвчалъ онъ съ одной изъ своихъ ироническихъ улыбокъ.— Я не держусь того мннія, что обиліе умственныхъ способностей абсолютно необходимо для созданія британской семьи, я въ состояніи буду удовлетвориться своимъ собственнымъ разумомъ. Я не питаю желанія обладать особенно умной женой. Можно еще поневол встрчаться со скучными людьми, но не къ чему жить съ ними, когда можно и безъ этого обойтись. Нтъ,— продолжалъ онъ, впадая въ обычный свой тонъ,— чмъ боле я думаю о Елизавет, тмъ рельефне выясняется для меня, что она единственная женщина въ свт, на которой я могу жениться. Я предвижу, что для поверхностнаго наблюдателя мой выборъ покажется страннымъ. Я не даю себ труда ни объяснять его, ни даже понимать. Изученіе человчества выше силъ человка. Одни лишь безумцы посягаютъ на это. Можетъ быть, меня привлекаетъ къ ней моя противоположность. Можетъ быть, моя слишкомъ разсудочная натура чувствуетъ необходимость соприкосновенія съ ея боле матеріальнымъ организмомъ для самоусовершенствованія. Я не могу ничего сказать. Подобныя вещи всегда облечены тайной. Я знаю одно, что она та, къ которой влечетъ меня Артемида.

‘Было вполн ясно, что онъ влюбленъ, и потому я пересталъ убждать его.

‘— Вы поддерживаете ваше знакомство съ ней, когда вы…— я чуть было не сказалъ: ‘Когда вы перестаете быть Смитомъ’, но, не желая тревожить его лишнимъ напоминаніемъ объ этой личности безъ особенной надобности, я поправился:— Посл вашего возвращенія. въ Альбани?

‘— Не совсмъ,— отвчалъ онъ,— я потерялъ ее изъ виду, когда оставилъ Ярмутъ, и увидлся съ ней лишь дней пять спустя, натолкнулся на нее подъ навсомъ кофейни. Я вошелъ туда, чтобы спросить стаканъ молока съ ватрушкой, и она подала мн это. Я тотчасъ ее узналъ.— Лицо его озарилось почти обыкновенной человческой улыбкой.— Я пью теперь тамъ чай каждый день, — добавилъ онъ, взглядывая на часы, — ровно въ четыре.

‘— Спрашивать ея мннія по этому предмету, кажется, нечего,— замтилъ я, смясь,— ея чувства къ вамъ были достаточно очевидны.

‘— Вотъ въ этомъ-то и заключается загвоздка,— сказалъ онъ, приходя снова въ сильнйшее смущеніе.— Теперь она, кажется, нимало не обращаетъ вниманія на меня. Она даже категорически мн отказала. Она говоритъ, выражаясь образнымъ языкомъ этой милой двушки, что не возьметъ меня ни за какія пряники, говоритъ, это все равно, что выйти замужъ за заводную куклу, не имя ключа. Она боле откровенна, чмъ любезна, но это-то меня и плняетъ.

‘— Постойте,— прервалъ я,— мн приходитъ въ голову одно соображеніе. Знаетъ ли она о вашей тождественности со Смитомъ?

‘— Нтъ,— отвчалъ онъ съ горечью,— я бы ни за что въ мір не сознался ей въ этомъ. Еще вчера она мн заявила, что я напоминаю ей одного молодца, встрчавшагося ей въ Ярмут,— такъ у меня душа ушла въ пятки.

‘— А съ какимъ видомъ сказала она вамъ это?— спросилъ я.

‘— Съ какимъ видомъ?— повторилъ Смайтъ, не понимая вопроса.

‘— Да, какое выраженіе лица у нея было въ эту минуту,— продолжалъ я.— Суровое или нжное?

‘— А, понимаю,— отвчалъ онъ,— она какъ будто нсколько смягчилась.

‘— Дорогой мой,— воскликнулъ я,— дло ясно, какъ день. Она любитъ Смита. Ни одна женщина, которая восхищается Смитомъ, не увлечется Смайтомъ. Вы никогда не добудете ея, если будете являться въ ныншнемъ своемъ образ. Но черезъ нсколько недль вы вдь будете Смитомъ. Отложите же попеченіе объ этомъ дл до того срока. Сдлайте ей предложеніе въ качеств Смита, и она согласится. А посл свадьбы вы можете исподволь превратиться въ Смайта.

‘— Ба!— вскричалъ онъ, выходя изъ своей обычной летаргіи.— Я и не подумалъ объ этомъ. Дло въ томъ, что когда я нахожусь въ здравомъ ум, то Смитъ и вс его продлки кажутся мн сномъ. Ни одна мысль, связанная съ его существомъ, никогда не приходитъ мн въ голову. Смайтъ вскочилъ, протягивая мн руку.— Я такъ радъ, что пришелъ съ вами повидаться!— вокликнулъ онъ.— Ваша идея примиряетъ меня съ моей горькою участью. Теперь я, право, даже буду ждать мсяца Смитовой жизни.

‘— Весьма, весьма радъ,— отвчалъ я, обмниваясь рукопожатіями.— Можетъ быть, вы придете, разскажете мн, какъ все у васъ обойдется. Обыкновенно любовныя исторіи не особенно занимательны, но въ вашей есть такой элементъ, который длаетъ ее исключительнымъ случаемъ.

‘Мы разстались, и я не видалъ его съ мсяцъ. Затмъ, однажды позднимъ вечеромъ, горничная постучалась ко мн въ дверь, говоря, что какой-то мистеръ Смитъ желаетъ меня видть.

‘— Смитъ, Смитъ,— повторялъ я,— какой Смитъ? Онъ не далъ вамъ карточки?

‘— Нтъ, сударь,— отвчала двушка,— да онъ и выглядитъ не изъ такихъ, что имютъ карточки. Это не джентльменъ, сударь, только онъ говоритъ, что вы его знаете.

‘Ей это обстоятельство казалось пятнающимъ меня.

‘Я только-что хотлъ ей сказать, что меня нтъ дома, какъ воспоминаніе о двойник Смайта пришло мн на память, и я приказалъ ввести гостя.

‘Черезъ минуту Смитъ вошелъ. На немъ была теперь новая пара, съ рисункомъ еще боле яркимъ, чмъ прежде, если это только было возожно. Онъ, наврное, самъ изобрлъ его. Выглядлъ онъ весь потнымъ и грязнымъ. Не ршаясь поздороваться со мной за руку, онъ неуклюже слъ на самый кончикъ стула и началъ оглядывать комнату, какъ будто никогда не видалъ ея раньше.

‘Онъ и меня заразилъ смущеніемъ. Я не могъ придумать, что бы ему сказать, и мы сидли нкоторое время въ тягостномъ молчаніи.

‘— Ну,— проговорилъ я, наконецъ, по обыкновенію застнчивыхъ людей приступая прямо къ длу.— Что Лиза?

‘— О, она слава Богу,— отвчалъ онъ, пристально разглядывая свою шляпу.

‘— Уладили?— продолжалъ я.

‘— Что уладили?— спросилъ онъ, поднимая глаза.

‘— Женитьбу на Лиз.

‘— Нтъ,— отвчалъ онъ, вновь принимаясь за изученіе шляпы.

‘— Что же, стало быть отказала?— допытывался я.

‘— Я и не просилъ.

‘Повидимому, онъ не желалъ самъ объясняться, мн пришлось вести формальный допросъ.

‘— Почему же такъ?— спросилъ я.— Вы полагаете, что она боле не думаетъ о васъ?

‘Онъ залился громкимъ смхомъ.

‘— Этого бояться нечего,— заявилъ онъ.— Она все одно — липкій пластырь, налпится, такъ не отдерешь. Никакъ отъ нея не отцпишься. Пусть бы ужь связалась съ другимъ кмъ. Я просто съ ней извелся.

‘— Но вдь вы же съ мсяцъ назадъ ею восхищались?— воскликнулъ я въ удивленіи.

‘— Можетъ быть, Смайтъ восхищался,— возразилъ онъ. Я не отвчаю за этого накрахмаленнаго болвана. Какъ бы то ни было, а я не возьму ея за себя, пока останусь самъ собой. Я для нея слишкомъ важное кушанье. Такой сортъ двочекъ годится, чтобы побаловать съ ними,— продолжалъ онъ, — а жениться — шалишь. Он на это негожи. Мужу надо жену, которую бы могъ почитать, которая сортомъ выше его, которая подхватила бы и его на нсколько ступенекъ, на которую онъ бы глядлъ да молился. Жена должна быть ему божествомъ, ангеломъ, должна…

‘— Вы, кажется, уже встртили такую особу?— спросилъ я, прерывая его.

‘Смитъ весь побагровлъ и въ мигъ углубился въ разглядываніе рисунковъ на ковр. Но въ слдующее за тмъ мгновеніе онъ поднялъ свое совершенно преобразившееся лицо.

‘— О, мистеръ Макъ-Шаугнасси,— заговорилъ онъ съ неподдльно-искренними нотами въ голос,— вы не поврите, какъ она добра, какъ прекрасна! Я не смю даже въ мысляхъ шептать ея имя А умна до чего! Я встртился съ ней въ Таунби-голл. Тамъ была цлая компанія аристократовъ. Вамъ бы доставило удовольствіе, мистеръ Макъ-Шаугнасси, когда бы вы могли слышать ее, она высмивала и картины, и франтовъ, что были около ея папаши, ужь такая умная, такая ученая, такая вострая! Я растолкалъ всхъ и отворилъ дверцы у ея кареты, а она приподняла этакъ платье и глянула на меня, словно я уличная грязь. Я бы и хотлъ быть грязью, можетъ, тогда бы мн удалось какъ-нибудь поцловать ея ножки!

‘Его восторгъ былъ такъ неподдленъ, что я вовсе не испытывалъ желанія насмхаться надъ нимъ.

‘— Узнали вы, кто она такая?— освдомился я.

‘Да — отвчалъ — Смитъ.— Я слышалъ, какъ пожилой джентльмэнъ сказалъ кучеру ‘домой’, я пробжалъ за каретой всю дорогу, до самой Гарлейской улицы. Ея имя Тревіоръ, Эдиь Тревіоръ.

‘— Миссъ Тревіоръ!— восоикпулъ я.— Высокая, смуглая двушка съ такими еще непослушными волосами и слегка близорукими глазами?

‘— Высокая и смуглая,— подтвердилъ Смитъ,— съ волосами, которые такъ и лзутъ къ ея губкамъ, чтобы поцловать ихъ, и съ глазами такими синими, какъ Кэмбриджскій галстухъ. Сто семьдесятъ три — номеръ ея дома.

‘— Врно,— подтвердилъ я.— Мой дорогой Смитъ, дло осложняется. Вы встрчались вдь съ этой лэди и бесдовали съ ней около получаса, въ качеств Смайта, вы не помните?

‘— Нтъ,— отвчалъ онъ, подумавъ съ минутку.— Не могу въ точности сказать. Я никогда не помню хорошенько, что бы вало со Смайтомъ. Его выходки мн кажутся кошмаромъ.

‘— Все равно,— сказалъ я,— вы съ ней встрчались, я увренъ въ этомъ. Я же и представилъ ей васъ, и она мн потомъ признавалась, что находитъ васъ самымъ очаровательнымъ человкомъ.

‘— Нтъ, неужто?— замтилъ онъ, явно перемняя свои чувства къ Смайту.— А она мн понравилась?

‘— Ну,— отвчалъ я,— по правд сказать, я не думаю этого. Вамъ было, повидимому, отчаянно скучно.

‘— Сволочь!— пробормоталъ онъ вполголоса, затмъ прибавилъ громко:— Какъ вы думаете, посчастливится мн увидть ее опять, когда я… когда я опять буду Смайтомъ?

‘— О, разумется,— сказалъ я.— Ужь я позабочусь о васъ. Да кстати, — присовокупилъ я, вставая и глядя на доску камина, — я получилъ приглашеніе къ нимъ на ‘Золушку’, тамъ что-то врод дня рожденія. Будете ли вы Смайтомъ къ 20-му ноября?

‘— Да а, произнесъ онъ,— о, да — обязательно буду.

‘— Въ такомъ случа, отлично,— ршилъ я,— въ Альбани я заду за вами, и мы отправимся вмст.

‘Онъ всталъ и принялся вытирать рукавомъ шляпу.

‘— Впервой мн приходится теперь считать дни, когда то я стану этимъ ходячимъ трупомъ Смайтомъ, — проговорилъ онъ тихо.— Чортъ меня побери, если я не поспшу имъ сдлаться. Клянусь бородой, сдлаюсь.

‘— Вамъ не къ чему имъ длаться раньше 20-го ноября,— замтилъ я Смиту.— И вы уврены,— добавилъ я, вставая и нажимая звонокъ,— что этотъ выборъ окончательный? Вы не захотите опять возвратиться къ Лиз?

‘— Ахъ, не говорите мн о Лиз сейчасъ посл Эдии,— вознегодовалъ онъ,— это прямое святотатство.

‘Онъ стоялъ въ нершимости, держась за ручку двери. Наконецъ, отворивъ дверь и ршительно взглянувъ на шапку, онъ сказалъ:

‘— Я иду сейчасъ на Гарлейскую улицу. Я хожу взадъ и впередъ мимо ея дома каждый вечеръ, а иной разъ, коли никто не видитъ, я цлую ея порогъ.

‘Онъ исчезъ, а я услся опять въ свое кресло.

’20-го ноября я захалъ къ нему, согласно общанію. Я нашелъ Смайта готовымъ отправиться въ клубъ: онъ забылъ ршительно весь нашъ уговоръ. Я повторилъ ему его, онъ съ трудомъ кой-что припомнилъ и безъ малйшаго восторга изъявилъ согласіе сопровождать меня. Благодаря нсколькимъ тонкимъ намекамъ. сдланнымъ ея матери (включая сюда и случайное упоминаніе о доходахъ Смайта), я устроилъ дло такъ, что онъ могъ цлый вечеръ проговорить съ Эдиью. Я гордился дломъ своихъ рукъ и приготовился услышать отъ него изъявленія благодарности при нашемъ возвращеніи домой.

‘Но такъ какъ благодарность заставляла себя ждать, то я намекнулъ ему на свои ожиданія.

‘— Что же,— началъ я,— полагаю, что устроилъ вамъ это недурно?

‘— Что вы недурно устроили?

‘— Я какже, добился того, что вы и миссъ Тревіоръ остались бесдовать такое долгое время въ консерваторіи,— отвчалъ я довольно рзко.— Вдь это ‘я’ для васъ сдлалъ?

‘— А, такъ это вы устроили?— отвчалъ Смайтъ.— А я ужь готовъ былъ роптать на Провидніе.

‘Я остановился какъ вкопаный посреди тротуара и посмотрлъ на него.

‘— Такъ вы ея не любите?— спросилъ я.

‘— Любить ее?— повторялъ Смайтъ въ величайшемъ изумленіи.— Что въ ней такого, чтобы ее любить? Она не что иное, какъ плохой пересказъ современной французской комедіи, вдобавокъ еще комедіи, лишенной интереса.

‘Это меня ‘извело’, но американскому выраженію.

‘— Нтъ, это ужь слишкомъ! Вы мсяцъ тому назадъ были у меня,— сказалъ я,— восхищались ею, твердили о своемъ желаніи быть грязью, попираемой ея ножками, о томъ, что вы цловали порогъ ея двери.

‘Онъ повернулся ко мн, весь красный.

‘— Я бы желалъ, мой дорогой Макъ,— сказалъ онъ,— чтобъ вы сдлали одолженіе, не смшивали меня съ этимъ отвратительнымъ, ничтожнымъ пошлякомъ, съ которымъ я имю несчастье быть связаннымъ. Вы крайне обяжете меня на будущее время, если безъ дальнихъ словъ спустите съ лстницы этого вульгарнаго слюнтяя, когда онъ осмлится надодать вамъ. Безъ сомннія,— добавилъ онъ съ усмшкой,— миссъ Тревіоръ можетъ быть его идеаломъ. Она какъ разъ тотъ типъ женщины, сказалъ бы я, который очаровываетъ подобный типъ мужчины. Я же не особенно цню женщинъ-художницъ и писательницъ. Вдобавокъ,— продолжалъ онъ, понизивъ тонъ,— вы знаете мои чувства, я ни къ одной женщин не могу питать того, что къ Елизавет.

‘— А она?— сказалъ я…

‘— Она,— вздохнулъ Смайтъ,— она сокрушается сердцемъ по Смит.

‘— Почему же вы не скажете ей, что вы и есть Смитъ?— спросилъ я.

‘— Не могу,— отвчалъ онъ,— не могу даже цною побды надъ ней. Да она бы и не поврила мн.

‘Мы простились на углу Бондъ-Стритъ, и я не видалъ его до одного мартовскаго вечера, когда встртился съ нимъ въ Ледгэтскомъ цирк. На немъ была его переходная синяя пара и шляпа котелкомъ. Я подошелъ и взялъ его за локоть.

‘— Кто вы?— спросилъ я.

‘— Въ эту минуту никто,— отвчалъ онъ,— благодаренье Создателю. Я былъ сейчасъ Смайтомъ, черезъ полчаса буду Смитомъ, въ текущіе же полчаса я просто человкъ.

‘Въ его голос звучала ласковая, веселая нотка, глаза свтились живымъ и добродушымъ блескомъ, и онъ держалъ себя, какъ вполн независимый джентльмэнъ.

‘— Вы являетесь, несомннно, усовершенствованіемъ ихъ обоихъ?— сказалъ я.

‘Онъ засмялся счастливымъ смхомъ, но какая-то тнь пробжала у него по лицу,

‘— Знаете ли вы мое представленіе о ра?— спросилъ онъ.

‘— Нтъ,— отвчалъ я, нсколько удивленный вопросомъ.

‘— Это Ледгэтскій циркъ,— послдовалъ его отвтъ.— Единственныя свтлыя минуты въ моей жизни, — заявилъ онъ,— протекаютъ вблизи Ледгэтскаго цирка. Я оставляю Пикадилли, какъ больной, издерганный фатъ. Уже въ Чарингъ-Кроссъ я чувствую, что кровь закипаетъ у меня въ жилахъ. Между Ледгэтскимъ циркомъ и Чипсайдъ я человкъ, съ человческими чувствами, наполняющими мое сердце, съ человческими мыслями, волнующими мой мозгъ, съ фантазіями, симпатіями и надеждами. Около Банка духъ мой начинаетъ угасать. По мр того, какъ я иду, мои чувства все боле притупляются и грубютъ, а къ тому времени, какъ я достигаю Уайтчэпеля, я превращаюсь въ неотесаннаго чурбана. При обратномъ путешествіи происходитъ такая же исторія, только въ противоположномъ порядк.

‘— Почему же бы не жить вамъ въ квартал Ледгэтскаго цирка,— спросилъ я,— и оставаться такимъ, какъ теперь?

‘— А потому, — отвтилъ онъ мн, — что человкъ маятникъ и долженъ совершать свои качанія. Мой дорогой Макъ,— продолжалъ онъ, кладя мн руку на плечо,— у меня одно достоинство: чистая совсть. Человкъ таковъ, какимъ Богъ его создалъ, не увряйте себя въ томъ, что вы можете расчленить его по кусочкамъ и усовершенствовать его. Всю свою жизнь старался я создать изъ себя необыкновенную, всхъ превышающую личность. Природа мститъ за это и низвергаетъ меня ниже всхъ. Природа не терпитъ крайностей. Она лпитъ цлаго человка съ тмъ, чтобы и развивался онъ цликомъ. Когда я наталкиваюсь на необычайно религіознаго, необычайно нравственнаго, необычайно цивилизованнаго человка, я всегда думаю, нтъ ли у него какого-нибудь двойника.

‘Я былъ ошеломленъ доводами своего друга и нкоторое время шелъ съ нимъ молча.

‘Наконецъ, заинтересованный спеціальнымъ вопросомъ, я освдомился, какъ подвигаются его разнообразныя любовныя дла.

‘— О, какъ обыкновенно,— отвчалъ онъ,— изъ кулька въ рогожку, когда я бываю Смайтомъ, то люблю Лизу, а Лиза не перевариваетъ меня. Когда же я бываю Смитомъ, то люблю Эдиь, но одинъ видъ мой приводитъ ее въ содроганіе. Это одинаково плохо и для меня, и для нихъ. Я говорю это не изъ хвастовства. Небу извстно, что это только лишняя капля горечи, прибавившаяся къ моей чаш, но это фактъ, что Лиза буквально недоступна для Смайта, а въ качеств Смита я не въ состояніи соблюдать съ нею простой вжливости, между тмъ, бдняжка Эдиь достаточно безумна, чтобы дарить свое сердце мн, какъ Смайгу, я же въ качеств Смайта вижу въ ней только чучело женщины, набитое трухой науки и лохмотьями мертваго остроумія.

‘Я погрузился на нкоторое время въ свои собственныя размышленія и очнулся лишь, когда мы переходили черезъ Минорисъ. Тутъ, внезапно осненный идеей, я промолвилъ:

‘— Почему же вы не увлечетесь еще новою двушкою? Должна же быть средняя, которая могла бы любить Смита и Смайта заразъ и которая правилась бы тому и другому.

‘— Этому мальчику не до двочекъ нонче,— отрзалъ мой спутникъ,— съ ними больше хлопотъ, чмъ проку. Которыхъ хочется тхъ не достать, а которыхъ достанешь, не хочется.

‘Я съ удивленіемъ взглянулъ на него. Запустивъ руки въ карманы, онъ тяжело ступалъ, потупивъ голову и уставившись безсмысленнымъ взоромъ въ одну точку.

‘Внезапное отвращеніе охватило меня.

‘— Я долженъ теперь вернуться, — сказалъ я, останавливаясь.— Я не замтилъ, что зашелъ такъ далеко.

‘Онъ, казалось, былъ столь же радъ отдлаться отъ меня, какъ и я отъ него.

‘— Ахъ, вы должны,— сказалъ онъ, вытаскивая руку изъ брюкъ,— ну, и прочее.

‘Мы небрежно подали руки другъ другу. Онъ исчезъ въ толп, и съ тхъ поръ я его не видалъ.

— Это дйствительное происшествіе?— спросилъ Джефсонъ.

— Да, я измнилъ лишь имена и числа,— отвчалъ Макъ-Шаугнасси,— но на главные факты вы можете вполн положиться.

ГЛАВА X.

Заключительнымъ вопросомъ, поднятымъ на нашемъ послднемъ засданіи, являлось слдующее: кмъ будетъ вашъ герой? Макъ-Шаугнасси предлагалъ сдлать его писателемъ, а критиказлодемъ. Я стоялъ за маклера на романтической подкладк. Обладающій умомъ практическаго склада Джефсонъ сказалъ

— Вопросъ не въ томъ, чего мы желаемъ, а въ томъ, кого предпочитаетъ женская половина читающей публики.

— Это врно,— согласился Макъ-Шаугнасси,— я предлагаю собрать женскія мннія относительно этого пункта. Я напишу своей тетк и узнаю отъ нея точку зрнія пожилой лэди на этотъ вопросъ. Вы,— сказалъ онъ, обращаясь ко мн,— можете предоставить ршеніе этого дла вашей жен и узнать идеалъ молодой дамы. Пусть Браунъ напишетъ своей сестр въ Ньюгемъ и доставитъ такимъ образомъ свднія, кого предпочитаютъ интеллигентныя барышни, Джефсонъ же можетъ разслдовать у миссъ Мэдбюри, кто представляется наиболе привлекательнымъ для обыкновенной двушки, обладающей здравымъ смысломъ.

Мы приняли этотъ планъ, и результатъ его подлежалъ теперь именно разсмотрнію. Макъ-Шаугнасси открылъ засданіе чтеніемъ письма своей тетки. Старая дама писала:

‘Мн кажется, будь я на твоемъ мст, мой милый мальчикъ, я выбрала бы военнаго. Ты знаешь, что твой бдный дядя, который бжалъ въ Америку съ этой развратной женой банкира, миссисъ Физерли, былъ военный, такимъ же былъ и твой бдный кузенъ Робертъ, проигравшій 8.000 фунтовъ въ Монте-Карло. Я чувствовала всегда непонятное влеченіе къ военнымъ, даже будучи еще двочкой, хотя твой бдный милый дядя совершенно не выносилъ ихъ. Ты найдешь также немало указаній на военныхъ или воиновъ въ Ветхомъ Завт (смотри Іер. XLVIII, 14). Правда, инымъ непріятно подумать, что они сражаются и убиваютъ, по въ наше время они, повидимому, не длаютъ такихъ вещей’.

— Вотъ вамъ, что касается пожилой особы,— замтилъ Макъ-Шаугнасси, окончивъ иксьмо и пряча его въ карманъ.— Что скажетъ образованная женщина?

Браунъ извлекъ изъ портсигара посланіе, написанное бойкимъ круглымъ почеркомъ, и прочелъ слдующее:

‘Какое странное совпаденіе! Нкоторыя изъ насъ обсуждали вчера ночью въ помщеніи Миллисента-Гайтонпера тотъ же самый вопросъ, и я немедленно могу теб сообщить, что мы единогласно высказались за военныхъ. Видишь ли, мой дорогой Селькиркъ, натуру всегда привлекаютъ контрасты. Какую-нибудь модистку удовлетворилъ бы, пожалуй, поэтъ, но интеллигентной женщин онъ невысимо скученъ. Развитая женщина требуетъ отъ мужчины не возможности обсуждать съ нимъ что-либо, по возможности на него любоваться. Я полагаю, что для женщины съ пустой головой типъ военнаго кажется безвкуснымъ и неинтереснымъ, для женщины же съ умомъ онъ является идеаломъ мужчины, существомъ сильнымъ, красивымъ, хорошо одтымъ и слегка простоватымъ’.

— Это даетъ намъ два голоса за военныхъ,— замтилъ Макъ-Шаугнасси, въ то время какъ Браунъ разодралъ письмо сестры на-двое и бросилъ его въ корзину подъ столомъ.— Что говоритъ двушка со здравымъ смысломъ?

— Сначала отыщите такую двушку,— проворчалъ Джефсонъ нсколько угрюмо, какъ мн показалось.— Гд вы думаете найти ее?

— Да какъ же,— пояснилъ Макъ-Шаугнасси,— вдь я имлъ въ виду миссъ Мэдбюри.

Упоминаніе имени миссъ Мэдбюри обыкновенно вызывало краску удовольствія на лиц Джефсона, но въ данную минуту его черты приняли чуть не угрожающее выраженіе.

— А,— произнесъ онъ,— вотъ какъ? Такъ, видите ли, и двушка со здравымъ смысломъ тоже стоитъ за военныхъ.

— Господи,— воскликнулъ Макъ-Шаугнасси,— какое поразительное единодушіе! Что жь за причину она выставляетъ?

— Что въ нихъ есть что-то такое и что они божественно танцуютъ,— отрубилъ Джефсонъ.

— Да, вы изумляете меня,— пробормоталъ Макъ-Шаугнасси.— Я до крайности пораженъ.

Затмъ онъ обратился ко мн:

— А что намъ скажетъ молодая замужняя женщина? То же самое?

— Да,— отвчалъ я,— совершенно то же самое.

— И указываетъ она причину?— спросилъ онъ.

— О, да,— пояснилъ я,— что военными нельзя не увлекаться.

Слдующія затмъ нсколько минутъ царило общее молчаніе. Мы курили и размышляли. Я подозрваю, мы вс желали бы одного: чтобы этотъ вопросъ никогда не поднимался.

То, что эти четыре столь противоположные типа благовоспитанныхъ женщинъ съ удивительной быстротой и совершенно неженскимъ единодушіемъ провозгласили своимъ идеаломъ военнаго, дйствовало удручающимъ образомъ на наши штатскія сердца. Будь он няньками или горничными, я бы еще могъ этого ждать. Обожаніе Марса Венерою въ бломъ чепц — одинъ изъ немногочисленныхъ жизненныхъ культовъ, сохранившихся въ нашъ нечестивый вкъ. Годъ или два тому назадъ я поселился около казармъ, и мн никогда не забыть той картины, какую представляли изъ себя ихъ высокія желзныя ворота по воскреснымъ днямъ. Двушки начинали собираться вокругъ около полудня. Къ двумъ часамъ, когда военный людъ, съ намасленными обильно волосами и съ тросточкой въ рукахъ, высыпалъ на прогулку, то ожидающихъ, выстроившихся въ рядъ двушекъ набиралось до четырехъ или пяти сотенъ. Сначала он толпились дикой оравой, и когда солдаты выходили къ нимъ въ два часа, он набрасывались на нихъ, какъ львы на первоначальныхъ христіанъ. Это влекло за собой такія дикія и жестокія сцены, что полиція была вынуждена вмшаться, двушекъ начали устанавливать въ хвостъ попарно и заставляли, при помощи спеціально для этого назначенныхъ коннетаблей, сохранять мста и ждать своей очереди.

Въ три часа дежурный часовой подходилъ къ воротамъ к запиралъ ихъ,

— Вс солдаты вышли, милашки,— говорилъ онъ оставшимся двушкамъ,— чегоже вамъ тутъ стоять? У насъ больше не припасено для васъ сегодня.

— Какъ, ни одного!— жалобно шептало какое-нибудь обездоленное юное существо и ея большіе глаза застилались слезами.— Хоть бы плохенькаго какого! Я ждала столько времени!

— Ничего не подлаешь,— отвчалъ честный малый угрюмо, но добродушно, отворачиваясь въ сторону, чтобъ скрыть свое волненіе.— Они теперь вс промежь васъ. Мы вдь не сами ихъ длаемъ, знаете, не можете вы ихъ получить, коли негд взять, такъ ли? Ну, и приходите въ другой разъ пораньше.

Затмъ, во избжаніе дальнйшихъ приставаній, онъ спшилъ скрыться, а полицейскіе, съ сильнйшимъ нетерпніемъ ждавшіе этой минуты, яростно набрасывались на оставшихся плачущихъ женщинъ и отгоняли ихъ прочь.

— Ну, расходитесь, двочки, расходитесь,— говорили они своимъ обычнымъ, непріятно раздражающимъ тономъ.— У васъ было время. Нельзя же весь день загораживать дорогу да плакаться, что васъ не любятъ. Расходитесь.

Про эти же казармы наша поденщица разсказала Аменд исторію, та передала ее Этельберт, послдняя же сообщила мн, и я повдалъ теперь этотъ случай своимъ коллегамъ.

Въ одинъ прекрасный день на сосдней съ нами улиц въ нкоторомъ дом поселилась нкоторая семья. Прислуга ушла отъ нихъ, большинство ихъ служанокъ поступали такъ къ концу первой недли, и черезъ день посл ихъ перезда въ ‘Chronicle’ была отослана публикація. Она гласила слдующее: ‘Требуется женщина одной прислугой въ небольшое семейство изъ одиннадцати членовъ. Жалованья шесть фунтовъ, безъ подачекъ на чай. Требуется рано вставать и не бояться черной работы. Стирка дома. Требуется хорошо готовить и не отказываться отъ мытья оконъ. Предпочитается унитаріанка. Являться съ рекомендаціями къ А. Б. и т. д.’.

Эта публикація была напечатана въ среду вечеромъ. Въ четвергъ часовъ въ семь утра вся семья была разбужена неумолкавшимъ трезвономъ дверного колокольчика. Супругъ, выглянувшій изъ окна, былъ пораженъ, увидя толпу двушекъ, человкъ въ пятьдесятъ, стоявшую вокругъ дома. Онъ накинулъ халатъ и спустился внизъ, чтобы узнать, въ чемъ дло. Но въ ту минуту, какъ онъ отворялъ дверь, двушекъ съ пятнадцать стремительно ворвались въ сни и совершенно сшибли его съ ногъ. Разъ очутившись внутри, эти пятнадцать плотно окружили хозяина, выперли прочь остальныхъ тридцать пять или около того и захлопнули дверь передъ самымъ ихъ носомъ. Затмъ он вс обратились къ хозяину, вжливо прося его провести ихъ къ А. Б.’.

Оглушенный первоначально шумомъ, производимымъ толпой, оставшейся на улиц, которая стучала въ дверь и сыпала ругательства черезъ замочную скважину, хозяинъ дома не могъ ничего разобрать, но въ конц концовъ двушкамъ удалось объяснить ему, что вс он горничныя, явившіяся по публикаціи его жены. Супругъ отправился къ послдней, и та заявила, что приметъ ихъ только поодиночк.

Кто долженъ былъ первый явиться на аудіенцію? Это составляло весьма щекотливый вопросъ. Баринъ, долженствовавшій ршить его. объявилъ, что предоставляетъ это лучше самимъ кандидаткамъ. Тогда он немедленно приступили къ ршенію вопроса, между собой. По истеченіи четверти часа побдительница, попросивъ шпильки и зеркальце у поденщицы, ночевавшей въ томъ же дом, отправилась наверхъ, а прочія четырнадцать, оставшіяся въ зал, только обмахивались своими шляпками.

А. Б. была немало удивлена при появленіи первой просительницы. Это была высокая, миловидная двушка. До вчерашняго для она состояла горничной при лэди Стэнтонъ, а ране была два года помощницей повара у герцогини Іоркской.

— Почему же вы оставили мсто у лэди Стэнтонъ?— спросила А. Б.

— Чтобы поступить къ вамъ, сударыня,— отвчала двушка. Барыня изумилась.

— И вы удовольствуетесь шестью фунтами годового жалованья?— усомнилась она.

— Конечно, сударыня, я нахожу это достаточнымъ.

— И вы не боитесь черной работы?

— Я люблю ее, сударыня.

— А встаете рано?

— О, да, сударыня, я не въ силахъ оставаться въ постели посл половины шестого.

— Вы знаете, что у насъ стирка производится на дому?

— Да, сударыня. Я нахожу гораздо лучше стирать дома. Эти прачки такъ портятъ хорошее блье, такъ небрежны!

— Вы унитаріанка?

— Нтъ еще, сударыня, — возразила двушка, — но я не прочь ею сдлаться.

Барыня взяла ея рекомендаціи и сказала, что ей напишетъ.

Слдующая кандидатка предложила получать всего три фунта, находя жалованье въ шесть фунтовъ слишкомъ значительнымъ. Она изъявила готовность спать въ кухн, случайная кровать съ соломеннымъ матрацомъ — вотъ все, что ей нужно. Она равнымъ образомъ чувствовала склонность къ унитаріанству.

Третья двушка истребовала уже никакого вознагражденія, даже не могла понять, ради чего прислуга хлопочетъ о жалованьи, она находила, что это развиваетъ лишь страсть къ нелпымъ на рядамъ, и считала достаточной наградой для двушки пріятное пребываніе въ унитаріанскомъ семейств.

Та же двушка заявила, что единственное условіе, которое она желала бы поставить, это обязательство платить за всякое поврежденіе, причиненное ея неосторожностью или небрежностью.

Она не намревалась уходить со двора по вечерамъ или праздникамъ, находя, что это отвлекаетъ прислугу отъ дла.

Четвертая кандидатка предложила премію въ пять фунтовъ за полученіе мста, и тогда страхъ закрался въ душу А. Б.: она отказалась видть остальныхъ двушекъ, въ полной увренности, что вс он сумасшедшія, вышедшія на прогулку изъ какой-нибудь сосдней лечебницы.

Въ тотъ же день, встртивъ на лстниц рядомъ живущую лэди, она сообщила ей о своихъ утреннихъ впечатлніяхъ.

— О, въ этомъ нтъ ничего удивительнаго,— замтила сосдка,— никто изъ насъ, обитателей этой стороны улицы, не платитъ прислуг жалованья, и мы имемъ самую лучшую прислугу во всемъ Лондон. Мало того, двушки съ другого конца королевства разы поступить въ одинъ изъ здшнихъ домовъ. Это мечта всей ихъ жизни. Он годами длаютъ сбереженія, чтобы потомъ служить здсь даромъ.

— Какая же тутъ притягательная сила?— спросила А. Б., изумленная больше, чмъ когда-нибудь.

— Какъ, разв вы не видите,— объяснила сосдка,— что наши заднія окна выходятъ на дворъ казармъ? Двушка, живущая въ этомъ дом, находится всегда близъ солдатъ. Выглянувъ въ окно, она каждый разъ можетъ увидть солдата, послдній иногда и раскланяется съ ней или даже ее окликнетъ. У нихъ никогда и помину нтъ о жалованьи. Он готовы работать по восемнадцати часовъ въ сутки и довольствоваться бездлицей, которая бы лишь давала имъ возможность тугъ оставаться.

А. Б. воспользовалась полученными свдніями и взяла двушку, предлагавшую пять фунтовъ преміи. Въ лиц ея она встртила положительно сокровище, а не прислугу, Она была неизмнно услужлива и почтительна, спала на кушетк въ кухн и удовлетворялась однимъ яйцомъ на обдъ.

Я не могу поручиться за истинность этой исторіи. Лично я врю ей. Браунъ и Макъ-Шаугнасси не выразили наклонности послдовать моему примру, что было уже не по-товарищески. Джефсонъ уклонился высказать свое мнніе, подъ предлогомъ головной боли. Я согласился, что тупъ есть пункты, представляющія для обыкновеннаго ума загадку. Но, какъ я объяснилъ еще въ начал, эта исторія была передала мн Этельбертой, которая слышала ее отъ Аменды, послдней же разсказывала поденщица, такъ возможно, что сюда и вкрались нкоторыя преувеличенія. Но нижеслдующій инцидентъ произошелъ на моихъ собственныхъ глазахъ. Онъ представляетъ еще боле разительный примръ дйствія, оказываемаго ‘Томми Аткинсомъ’ на британскую прислугу, и я считаю себя въ прав огласить этотъ случай.

— Главнымъ дйствующимъ лицомъ здсь,— началъ я,— является наша Аменда. Не назовете ли вы ее вполн благопристойной и порядочной молодой женщиной?

— Она мой идеалъ безукоризненной благопристойности,— отвчалъ Макъ-Шаугнасси.

— Таково было и мое мнніе,— отвчалъ я.— Представьте же себ мое состояніе, когда я увидалъ ее однажды вечеромъ на Верхней Фолькстонской улиц съ панамской шляпой на голов (моей панамой), рядомъ съ солдатомъ, охватившимъ ее вокругъ таліи. Она находилась въ толп, сопровождавшей роту Третьяго Беркшейрскаго пхотнаго полка, что стоялъ лагеремъ подъ Сэндгэтомъ. Въ глазахъ у нея было какое-то изступленіе, забытье. Она скорй приплясывала, чмъ шагала, отмахивая тактъ своей лвой рукой.

‘Этельберта была со мной въ это время. Мы проводили глазами процессію до тхъ поръ, какъ она свернула за уголъ, и затмъ посмотрли одинъ на другого.

‘— О, это невозможно,— пролепетала Этельберта

‘— Однако, вдь шляпа была моя,— сказалъ я ей.

‘Когда мы вернулись домой, Этельберта стала разыскивать Аменду, а я свою шляпу. Ни того, ни другого не оказалось на лицо.

‘Пробило девять часовъ, пробило десять. Въ половин одиннадцатаго мы спустились внизъ, сами приготовили себ ужинъ и уничтожили его въ кухн. Въ четверть двнадцатаго возвратилась Аменда. Она вошла въ кухню, не говоря ни слова, повсила мою шляпу у двери и принялась за мытье посуды.

‘Этельберта встала, строгая, но спокойная.

‘— Гд вы были, Аменда?— спросила она.

‘— Исколесила полграфства съ низшими чинами,— отвчала Аменда, продолжая работу.

‘— На васъ была надта моя шляпа,— добавилъ я.

‘— Да, сударь, — подтвердила Аменда, попрежнему не отрываясь отъ работы.— Это было первое, что попалось мн подъ руку. Я еще рада, что не оказалась лучшая барынина шляпка.

‘Растрогалась ли Этельберта именно смысломъ послдняго замчанія, я не могу утверждать, но полагаю, что это возможно. Во всякомъ случа, она закончила свои разспросы голосомъ, исполненнымъ скоре скорби, чмъ гнва.

‘— Когда вы проходили мимо насъ, то рука солдата обвивала вашъ станъ, Аменда?— проговорила она вопросительно.

‘— Я знаю, сударыня,— призналась служанка, — я замтила тоже самое, когда музыка смолкла.

‘Этельберта взглянула на допрашиваемую. Аменда наполнила кастрюлю водой и затмъ лишь отвтила ей:

‘— Я навлекаю позоръ на порядочный домъ,— сказала она,ни одна уважающая себя хозяйка не можетъ оставить меня у себя ни минуты. Я должна быть вышвырнута за дверь вмст съ моими пожитками и мсячнымъ жалованьемъ.

‘— Но зачмъ-же вы длаете такъ?— спросила Этельберта съ совершенно естественнымъ удивленіемъ.

‘— Затмъ, что я непроходимая дура, сударыня. Я не могу съ собой справиться, когда я вижу солдатъ, то не въ состояніи удержаться, чтобы не пойти за ними. Это у насъ въ крови. Моя бдная кузина Эмма была совсмъ такой же сумасшедшей. Она была помолвлена съ однимъ тихимъ, почтеннымъ юношей, имвшимъ свою лавку, но за три дня до свадьбы убжала въ Чатамъ вмст съ матросами и вышла замужъ за знаменщика. Этимъ же кончу и я. Всю дорогу до Сендгэта шла я неразлучно съ тмъ молодцомъ, съ которымъ вы меня видли, и еще поцловала четверыхъ,— грязныя морды! Я уже неподходящая теперь двушка, чтобы прогуливаться съ почтеннымъ молочникомъ.

‘Она была, въ такомъ глубокомъ отчаяніи, что ужасаться еще кому-нибудь надъ ея поведеніемъ было излишне, и Этельберта, перемнивъ тонъ, попробовала ее успокоить.

‘— О, это все чепуха, все какъ рукой съ васъ сниметъ, Аменда,— говорила она, ласково посмиваясь,— вы сами видите, какъ это глупо. Вы должны сказать мистеру Боульсу, чтобъ онъ отвлекъ васъ отъ солдатъ.

‘— Ахъ, я не могу смотрть на это вашими глазами, сударыня,— возразила Аменда съ нкоторымъ укоромъ.— Двушка, которая не можетъ видть шагающаго по улиц лампаса безъ того, чтобы не броситься за нимъ, недостойна стать чьей нибудь женой. Какъ, я буду бросать лавочку дважды въ недлю, и ему придется бгать по всмъ лондонскимъ казармамъ, разыскивая меня. Нтъ, я откажусь отъ всего и сама поступлю въ домъ сумасшедшихъ, вотъ единственное, что мн остается.

‘Этельбета встревожилась.

‘— Это что-то совсмъ небывалое, Аменда,— сказала она,— вдь вы должны были часто встрчать солдатъ, живя въ Лондон?

‘— О, когда они ходятъ поодиночк или вдвоемъ, я могу еще вытерпть. Лишь когда я увижу цлый полкъ, я теряю голову. Вы не можете представить себ, что это такое, сударыня, — прибавила она, замтивъ недоумвающее выраженіе на лиц Этельберты, — съ вами этого никогда не бывало. Дай Богъ, чтобъ никогда и не было.

‘Мы установили тщательнйшій надзоръ за Амендой во все время нашего пребыванія въ Фолькстон, и трудное же время пережили мы тогда. Каждый день черезъ городъ проходилъ тотъ или иной полкъ, и при первыхъ же звукахъ музыки Аменда становилась тревожной и возбужденной. Никакая волшебная флейта не могла такъ всецло увлекать дтей Гамелина, какъ увлекала музыка Сендгэтскаго полка сердце нашей служанки. По счастью, солдаты проходили обыкновенно раннимъ утромъ, пока мы еще не вставали, но однажды, возвращаясь домой къ завтраку, мы услыхали удалявшуюся уже музыку, замиравшую по направленіюкъ Хайсъ-Родъ. Мы поспшили домой. Этельберта кинулась въ кухню — она опустла! Въ спальню Аменды — тамъ тоже никого! Мы звали служанку — отвта но было.

‘— Эта несчастная Аменда опять убжала, — сказала Этельберта.— Какая, право, напасть для нея! Положительно у нея болзнь.

‘Этельберта предложила мн отправиться въ Сендгэтскій лагерь и освдомиться объ Аменд. Я самъ сожаллъ объ этой двушк, но образъ молодого человка, съ невиннымъ взоромъ, странствующаго по всмъ лагернымъ закоулкамъ и разыскивающаго пропавшую служанку, предсталъ передъ моимъ воображеніемъ и я отказался идти.

‘Этельберта назвала меня безсердечнымъ и заявила, что если я не пойду, то она сама отправится въ лагерь. Я возразилъ, что совершенно достаточно пребыванія въ лагер одного женскаго члена изъ моего дома, и посовтовалъ жен туда не отправляться. Этельбета выразила стой чувства относительно моего поведенія высокомрнымъ отказомъ притронуться къ завтраку, я выразилъ свое мнніе объ ея неблагоразуміи, выбросивъ весь завтракъ въ каминъ, посл этого Этельберта почувствовала внезапный приливъ нжности къ коту (который вовсе не жаждалъ ничьей любви, но очень жаждалъ пробраться къ завтраку въ камин), я же, повидимому, необычайно увлекся третьягоднишней газетой.

‘Выйдя посл полудня въ садъ, я услыхалъ слабые, но исполненные отчаянія женскіе вопли. Я внимательно началъ прислушиваться, крикъ повторился снова. Мн показалось, что звуки походятъ на голосъ Аменды, по откуда они раздаются, я такъ и не могъ разобрать. Однако, они сдлались слышне, когда я приблизился къ концу сада, и, наконецъ, я догадался, что вопли слышатся изъ небольшой деревянной бесдки, употребляемой хозяиномъ дома въ качеств темной камеры для проявленія фотографій.

‘Дверь была замкнута.

‘— Это вы, Аменда?— окликнулъ я черезъ замочную скважину.

— Да, сударь,— послышался невнятный отвтъ.— Не будете ли такъ добры меня выпустить? Вы найдете ключъ на земл неподалеку отъ двери.

‘Я отыскалъ его на разстояніи ярда, въ трав, и освободилъ. Аменду.

‘— Кто васъ тутъ заперъ?— спросилъ я.

‘— Кто? Я сама, сударь, — отвчала она.— Я замкнула себя и просунула ключъ подъ дверь. Я должна была такъ сдлать, чтобы не уйти за этими противными солдатами.

‘— Я надюсь, что не причинила вамъ затрудненій, сударь.— прибавила она, выходя.— Я заперлась, когда завтракъ уже былъ совершенно готовъ.

‘Страсть Аменды къ солдатамъ была ея данью чувству. Относительно же другихъ представителей мужского пола она сохраняла безстрастный и неприступный видъ, и ея помолвки съ ними (которыя были весьма многочисленны) заключались и расторгались на основаніи такихъ корыстныхъ разсчетовъ, что не шутя коробили Этельберту.

‘Когда она нанималась къ намъ, то была помолвлена съ колбасникомъ, (и съ молочникомъ, въ вид резерва). Ради Аменды мы завязали съ нимъ торговыя сношенія, хотя намъ никогда онъ не нравился, а его ветчина еще мене. Когда Аменда объявила намъ, что ея свадьба съ колбасникомъ разошлась и намекнула, что ея чувства ни мало не пострадаютъ, если мы будемъ брать ветчину, гд намъ угодно, мы втайн этому порадовались.

‘— Я убждена, что вы поступили правильно, Аменда,— сказала Этельберта,— вы бы никогда не были счастливы съ этимъ человкомъ.

‘— Да, сударыня, не думаю, чтобъ была,— отвчала Аменда,— не знаю, какая бы двушка могла быть съ нимъ счастлива, не обладающая желудкомъ страуса.

‘Этельберта взглянула съ недоумніемъ на Аменду.

‘— Но причемъ тутъ желудокъ?— спросила она.

‘— При очень многомъ, сударыня, — возразила Аменда,— когда вы собираетесь выйти замужъ за человка, который не можетъ смастерить колбасы, мало-мальски съдобной.

‘— Но вы вдь, разумется, не хотите сказать,— воскликнула Этельберта,— что вашъ разрывъ съ нимъ произошелъ изъ-за того, что вамъ не нравится его колбаса?

‘— Ну, я полагаю, что къ этому все и сводилось, — неосторожно созналась Аменда.

‘—Какая странная мысль,— вздохнула бдная Этельберта посл небольшой паузы.— И вы думаете, что дйствительно любили его когда-нибудь?

‘— О, да,— сказала Аменда,— я любила его, какъ слдуетъ, но нехорошо привязываться къ человку, намревающемуся пичкать васъ колбасой, изъ-за которой вы цлую ночь глазъ не сомкнете.

‘— Но разв онъ думалъ кормить васъ одной колбасой?— не унималась Этельберта.

‘— О, онъ-то и не заикался объ этомъ,— объяснила Аменда,— но вдь вы знаете, барыня, что значитъ выходить за колбасника, вамъ всегда придется сть, что осталось. Такую ошибку сдлала моя бдненькая кузина Элиза. Она вышла замужъ за кондитера. И дйствительно, что имъ не удавалось продать, они должны были уписывать сами. Одну зиму ему какъ-то не повезло, и имъ пришлось два мсяца питаться одними пирожными. Ну, я во всю жизнь не видала, чтобы кто-нибудь мнялся такъ, какъ она. Объ этомъ подумаешь.

‘Но наиболе постыдная по своей меркантильности, на какую когда-либо соглашалась Аменда, была ея помолвка съ кондукторомъ омнибуса. Мы жили тогда въ сверной части Лондона, и ея женихомъ состоялъ молодой торговецъ сыромъ, имвшій лавку на Лупусъ-Стритъ, въ Чельси. Ему нельзя было отлучиться изъ лавки, и Аменда посщала его сама разъ въ недлю. Въ то время нельзя еще было прозжать по десяти миль за пенни, и Аменда находила проздъ отъ Галловэй до Викторіи слишкомъ чувствительнымъ налогомъ на свой карманъ. Тотъ же самый омнибусъ, который отвозилъ ее въ шесть часовъ къ лавк, доставлялъ ее обратно домой къ десяти. Во время перваго рейса кондукторъ омнибуса глядлъ на Аменду, во время второго разговорился съ ней, во время третьяго преподнесъ ей кокосовый орхъ, а во время четвертаго сдлалъ формальное предложеніе и получилъ немедленное согласіе. Посл этого Аменда пріобрла возможность навщать своего сырника безъ малйшихъ издержекъ.

‘Странный характеръ былъ у этого кондуктора. Я часто здилъ въ его омнибус по Флигъ-Стритъ. Онъ отлично зналъ меня (я думаю, Аменда показала меня ему), постоянно разспрашивалъ меня о ней вслухъ, при всхъ остальныхъ пассажирахъ, вдобавокъ давалъ мн различныя порученія къ Амевд. Что касается женщинъ, онъ имлъ, какъ говорится, ‘ключъ’ къ ихъ сердцу, по многочисленности и разнообразію его знакомствъ среди прекраснаго пола, но той нескрываемой нжности, съ которой большинство ихъ посматривало на кондуктора, я склопонъ надяться, что его разрывъ съ Амендой (который послдовалъ одновременно съ ея измною сырнику) доставилъ юнош мене продолжительныя страданія, чмъ это произошло бы при иныхъ условіяхъ.

‘Кондукторъ былъ человкъ, отъ котораго я позаимствовался многими забавными разсказами. Воспоминаніе о немъ приводитъ мн на умъ одинъ курьезный случай.

‘Разъ въ полдень я вскочилъ въ его омнибусъ на улиц Семи-Сестеръ. Старичокъ-французъ оказался единственнымъ пассажиромъ кареты.

‘— Не забивайтъ меня,— говорилъ французъ, когда я вошелъ.— Я желай Шарингъ-Кроссъ.

‘— Не забуду я васъ,— отозвался кондукторъ,— покажу вамъ вашъ ‘Шарингъ-Кроссъ’, не безпокойтесь.

‘— Это ужь третій разъ онъ пристаетъ, — пожаловался мн пронзительнымъ шепотомъ кондукторъ, — не больно-то легко его забудешь, неправда ли?

‘На углу Галловэй-Родъ мы остановились, и кондукторъ принялся по обыкновенію выкрикивать: ‘Въ Чарингъ-Кроссъ, Чарингъ-Кроссъ сюда пожалуйте, въ Чарингъ-Кроссъ!’

‘Маленькій французикъ вскочилъ и уже хотлъ вылзать, но кондукторъ удержалъ его.

‘— Садитесь и не валяйте дурака, — сказалъ онъ, — это не Чарингъ-Кроссъ.

‘Французъ взглянулъ недоумвающе, но покорно услся на мсто. Забравъ нсколькихъ пассажировъ, мы двинулись дальше. Прохавъ съ полмили по Ливерпульской улиц, мы увидали даму, стоявшую на мостовой и смотрвшую на насъ при пашемъ прозд съ тмъ трогательнымъ видомъ ‘и хочется, и колется’, какой всегда бываетъ у женщинъ при любомъ способ передвиженія. Нашъ кондукторъ остановилъ омнибусъ.

‘— Куда вы желаете хать?— строго спросилъ онъ ее.— Въ Страндъ, Чарингъ-Кроссъ?

‘Французъ или не разслышалъ, или не вонялъ первой части этого монолога, но, уловивъ лишь слова, ‘Чарингъ-Кроссъ’, сорвался тотчасъ съ мста и прыгнулъ уже на подножку. Но кондукторъ, ухвативъ его за шиворотъ, съ яростью швырнулъ назадъ.

‘— Не можете вы минутку посидть смирно?— негодующе крикнулъ онъ.— Какого чорта! За вами надо смотрть, какъ за сущимъ младенцемъ.

‘— Я желаю спускайтъ Шарингъ Кроссъ,— смиренно отвчалъ французъ.

‘— Васъ надо ‘спускайтъ’ не въ Шарингъ-Кроссъ,— грубо передразнилъ кондукторъ, водворяя его на мсто.— Я спущу васъ среди дороги, коли вы мн будете еще надодать. Сидите, пока я не приду и не высажу васъ вонъ. Очень мн нужно возить васъ дальше вашего Шарингъ-Кросса, очень буду радъ съ вами развязаться.

‘Бдный французикъ услся и мы двинулись дальше. Около ‘Ангела’ мы вновь остановились.

‘— Въ Чарингъ-Кроссъ,— закричалъ кондукторъ, и французъ снова, подпрыгнулъ. Ахъ ты, Господи!— произнесъ кондукторъ, хватая его за плечи и запихивая въ уголъ.— Что мн съ нимъ длать? Не можетъ ли кто-нибудь ссть на него?

‘Онъ крпко держалъ француза все время, пока омнибусъ стоялъ. и затмъ только пустилъ. Въ конц Чэнсери Ленъ повторилась та же сцена, и бдный французикъ пришелъ въ отчаяніе.

‘— Онъ все гаваритъ Шарингъ-Кроссъ, Шарингъ-Кроссъ,— воскликнулъ онъ, обращаясь къ другимъ пассажирамъ,— а никакой Шарингъ-Кроссъ. Онъ сумашечни.

‘— Да разв вы не можете понять,— отозвался кондукторъ, по мене возмущенный,— я точно говорю Шарингъ-Кроссъ, то есть по нашему Чарингъ-Кроссъ, но это не значитъ, что мы ‘въ Чарингъ-Кросс’. Это значитъ…

‘Но замтивъ по недоумвающему лицу француза полную невозможность выяснить ему дло, онъ повернулся къ намъ съ умоляющимъ жестомъ и спросилъ:

‘— Быть можетъ, кто изъ джентльменовъ знаетъ, какъ пофранцузски ‘набитый дуракъ’?

‘Черезъ день или два посл этого мн пришлось снова хать въ этомъ же омнибус.

‘— Что же,— сказалъ я кондуктору, доставили, вы какъ слдуетъ, вашего пріятеля-француза до Чарингъ-Кросса?

‘— Нтъ, сударь,— отвчалъ онъ, вы не поврите: мн пришлось выдержать схватку съ полисмэномъ, какъ разъ не дозжая угла, онъ тутъ и выскочилъ у меня изъ головы, а то не я будь, когда я бы не прокатилъ его вплоть до Викторіи.

ГЛАВА XI.

Браунъ сказалъ однажды вечеромъ:

— Одинъ порокъ существуетъ на свт, и этотъ порокъ — эгоизмъ.

Джефсонъ стоялъ у камина, раскуривая трубку, заставивъ табакъ вспыхнуть яркимъ пламенемъ, онъ бросилъ спичку въ золу камина, и затмъ уже вымолвилъ:

— Онъ-же зерно всхъ добродтелей.

— Садитесь и занимайтесь своимъ дломъ,— произнесъ Макъ-Шаугнасси съ софы, на которой онъ вытянулся во всю длину, положивъ ноги на кресло,— мы обсуждаемъ повсть. Пародоксы не допускаются во время работы.

Джефсонъ, однако, былъ въ философскомъ настроеніи.

— Эгоизмъ,— продолжалъ онъ,— есть второе названіе воли. Всякое дйствіе, худое или хорошее которое мы совершаемъ, внушается намъ эгоизмомъ. Мы милосердны ради того, чтобъ обезпечить за собой хорошее мстечко на томъ свт, чтобы на этомъ заставить другихъ почитать насъ, чтобы облегчить свое собственное волненіе при вид страданія. Одинъ добръ потому, что ему это доставляетъ удовольствіе, совершенно такъ же, какъ другой жестокъ потому, что жестокость ему пріятна. Великій человкъ исполняетъ свой долгъ потому, что чувство исполненнаго долга доставляетъ ему боле глубокое наслажденіе, чмъ легкомысленное уклоненіе отъ выполненья долга. Врующій человкъ религіозенъ потому, что находитъ отраду въ религіи, нравственный — нравствененъ потому, что при его строгихъ требованіяхъ относительно человческаго достоинства порочность равнялась бы подлости. Даже самопожертвованіе есть утонченный эгоизмъ, мы предпочитаемъ внутреннее довольство, пріобртаемое такимъ образомъ, тому чувственному удовлетворенію, которое было бы весьма обманчивой наградой. Человкъ не можетъ быть ничмъ инымъ, какъ эгоистомъ. Эгоизмъ является закономъ всякой жизни. Каждый предметъ, начиная отъ отдаленнйшей неподвижной звзды и кончая ничтожной козявкой, ползающей по земл, ведетъ посильную борьбу за существованіе, а надъ всмъ этимъ витаетъ Предвчный, созидающій въ свою очередь, для Себя: вотъ вселенная.

— Выпейте немножко виски,— прервалъ Макъ-Шаугнасси,— и не вдавайтесь въ такую туманную метафизику. У меня отъ васъ голову ломитъ.

— Если всякое дйствіе, хорошее или худое, происходитъ отъ эгоизма,— возразилъ Браунъ,— то долженъ существовать хорошій и худой эгоизмъ, и вашъ худой эгоизмъ я называю просто эгоизмомъ, безъ прилагательнаго, такимъ образомъ мы возвратились къ первоначальному пункту. Я говорю: эгоизмъ, дурной эгоизмъ составляетъ корень зла, и вы должны согласиться со мной.

— Не вполн,— упорствовалъ Джефсонъ,— я знавалъ эгоизмъ, потребляя это слово въ общепринятомъ смысл, который, однако, вызывалъ хорошіе поступки. Я могу привести вамъ образчикъ, если желаете.

— А можно вывести изъ вашего разсказа мораль?— соннымъ голосомъ освдомился Макъ-Шаугнасси.

Джефсонъ задумался на минуту.

— Да,— произнесъ онъ, наконецъ,— очень практичную мораль, весьма полезную для молодого человка.

— Вотъ такихъ исторій намъ и надо,— сказалъ Макъ-Шаугнасси, принимая сидячее положеніе.— Прислушайтесь къ этому, Браунъ.

Джефсонъ услся на стулъ въ своей любимой поз, верхомъ, опираясь руками о спинку, и нкоторое время курилъ молча.

— Въ этой исторіи упоминается о трехъ лицахъ,— началъ онъ,— о жен, ея муж и еще объ одномъ господин. Въ большинств драмъ подобнаго типа главнымъ дйствующимъ лицомъ является жена. Но въ данномъ случа наиболе интересной личностью является тотъ, другой господинъ, не мужъ. Жена — я встрчался съ ней нкогда — была самой красивой и самой злой до наружности женщиной изъ виднныхъ мною когда-нибудь, а это означаетъ немало и въ томъ, и въ другомъ отношеніи. Я помню, совершая однажды свое ежегодное путешествіе, я набрелъ на прехорошенькій, маленькій коттэджъ. Это былъ очаровательнйшій уголокъ, какой только можно себ представить. Я не берусь описывать его. Это былъ одинъ изъ тхъ коттэджей, которые можно видть лишь на картинкахъ, либо читать о нихъ въ сентиментальныхъ произведеніяхъ. Я облокотился на живописно устроенную ршетку, упиваясь всей этой красотой, какъ вдругъ, взглянувъ на маленькое оконце, увидлъ лицо, смотрящее на меня. Это продолжалось всего съ минуту, но за эту минуту коттэджъ утратилъ въ моихъ глазахъ всякую привлекательность, и я съ содроганіемъ поспшилъ удалиться.

‘Это лицо женщины напомнило мн разсказываемый случай. Оно казалось лицомъ ангела, пока женщина сама смотрла на васъ, по въ иныя минуты вы бывали поражены страннымъ несоотвтствіемъ между вншнею оболочкою и безплотной душою.

‘Я нисколько не сомнваюсь, что эта госпожа любила нкогда своего мужа. Порочныя женщины обладаютъ немногочисленными пороками, и въ числ ихъ не всегда бываетъ алчность. Вроятно, красавица вышла за него замужъ, увлеченная тмъ буйнымъ порывомъ страсти, которые безпрестанно вспыхиваютъ и исчезаютъ въ сердцахъ людей съ животной натурой. За удовлетвореніемъ, очевидно, быстро послдовало пресыщеніе, а за пресыщеніемъ возникло желаніе новыхъ ощущеній.

‘Они жили это время въ Каир, ея мужъ занималъ тамъ видный оффиціальный постъ, въ силу этого обстоятельства, а также ея собственной красоты и такта, домъ этой женщины вскор сдлался центромъ англо-саксонскаго общества, съ его постоянными приливами и отливами. Женщины ненавидли хозяйку дома, но подражали ей. Мужчины пренебрежительно отзывались о ней передъ своими женами, шутливо другъ передъ другомъ, а оставаясь съ ней наедин, превращались совсмъ въ идіотовъ. Она дурачила ихъ въ глаза и передразнивала за спиной. Ея друзья находили это весьма остроумнымъ.

‘Въ одинъ изъ сезоновъ туда пріхалъ молодой англійскій инженеръ для надзора за работами въ канал. Онъ привезъ съ собой довольно солидныя рекомендательныя письма и былъ сразу принятъ среди европейцевъ, какъ пріятное добавленіе къ ихъ обществу. Онъ не имлъ особенно привлекательной вншности, не отличался какой-либо обворожительностью, но зато обладалъ однимъ свойствомъ, противъ котораго устоятъ немногія женщины, а именно — энергіей. Наша женщина взглянула на мужчину, мужчина взглянулъ на нее, и драма началась.

‘Въ маленькихъ обществахъ скандалы разносятся быстро. Не прошло и мсяца, какъ ихъ отношенія сдлались главнымъ предметомъ бесдъ среди всхъ знакомыхъ. Мене чмъ черезъ два мсяца толки дошли и до ушей мужа этой женщины,

‘Онъ былъ человкомъ или съ удивительно низкимъ, или съ удивительно благороднымъ характеромъ, смотря по тому, какъ смотрть. Онъ обожалъ свою жену, какъ люди съ обширнымъ сердцемъ и слабой головой нердко обожаютъ подобныхъ женщинъ, съ истинно собачьей привязанностью. Его единственнымъ опасеніемъ было, чтобы скандалъ не принялъ размровъ, могущихъ заставить его обратить вниманіе на происходящее, что неминуемо навлекло бы позоръ и обвиненія на ту женщину, за которую онъ готовъ былъ пожертвовать жизнью. Что человкъ, разъ ее увидавшій, полюбилъ ее, это казалось ему совершенно естественнымъ, что самъ онъ усплъ ей прискучить, тоже не вызывало въ немъ и тни удивленія. Онъ былъ благодаренъ жен и за то, что она его хоть когда-нибудь, ненадолго любила.

‘Что же касается ‘того другого’, онъ представлялся загадкой для сплетниковъ. Онъ не только не длалъ попытокъ облечь дло тайной, но скоре выставлялъ свое пораженіе или побду, трудно ршить, какое названіе тутъ было боле примнимо. Онъ вызжалъ съ ней на прогулки, посщалъ ее и при свидтеляхъ, и наедин (если это можно сказать о дом, наполненномъ подслушивающей прислугой и массою подсматривающихъ глазъ), онъ осыпалъ ее роскошными подарками, въ которые она не стснялась рядиться, и увшивалъ стны своей курительной комнаты ея фотографіями. Но онъ никогда не позволялъ себ очутиться въ смшномъ положеніи, никогда не давалъ ей становиться между нимъ и его работой. Онъ откладывалъ въ сторону письмо, полученное отъ нея, не распечатывая до тхъ поръ, пока не кончалъ боле серьезнаго дла. Когда будуаръ и инженерная мастерская вступали въ борьбу между собой, первому всегда приходилось уступать.

‘Женщину выводила изъ себя эта его власть надъ собой, она уязвляла ее, какъ удары хлыста, но вмст съ тмъ привязывала къ нему все сильне я сильне.

‘— Скажи, что ты меня любишь!— неистово кричала она, протягивая къ нему блоснжныя руки.

‘— Я уже сказалъ теб это.— отвчалъ спокойно инженеръ, безъ малйшаго движенія.

‘— Я хочу слышать это еще разъ!— молила она голосомъ, въ которомъ чувствовались рыданія.— Подойди ко мн ближе и повтори мн это еще, еще, еще!

‘Видя ее лежащей съ полузакрытыми глазами, онъ изливалъ ей потокъ страстныхъ словъ, удовлетворявшій даже ея жадный слухъ, но лишь только ворота за нимъ замыкались, онъ вновь принимался за ршеніе какой-либо инженерной задачи, съ того самаго мста, на которомъ остановился полчаса тому назадъ, при ея посщеніи,

‘Одинъ разъ его ближайшій другъ въ упоръ задалъ ему вопросъ:

‘— Что тебя тшитъ, любовь или тщеславіе?

‘На это инженеръ, посл долгаго раздумья, далъ слдующій отвтъ:

‘— Честное слово, Джэкъ, я и самъ не умю сказать.

‘Когда мужчина ведетъ любовную интригу съ женщиной, не могущей ршить, любитъ она его или нтъ, то мы называемъ эту путаницу комедіей, а если женщина принимаетъ дло въ серьезъ, то результатомъ обыкновенно бываетъ трагедія.

‘Они продолжали встрчаться и любиться другъ съ другомъ. Они толковали — любимая бесда людей въ ихъ положеніи о той прекрасной жизни, которую они могли бы вести, будь все не такъ, какъ оно есть, о земномъ или, еще врне, ‘земляномъ’ ра, который бы они создали другъ для друга, обладай они правомъ, котораго теперь не имютъ.

‘При этомъ полет фантазіи мужчина изощрялъ главнымъ образомъ свои литературныя способности, довольно значительныя, женщина же слдовала своимъ пылкимъ желаніямъ. Поэтому въ его сценахъ выказывалось боле граціи и законченности, недостававшей у нея, зато ея картины отличались большею яркостью, она рисовала ихъ до того реально, что он ей самой представлялись дйствительностью, ее ожидающей. Она даже готова была пойти навстрчу будущему, лишь бы освободиться отъ мысли о препятствіи, стоящемъ между нимъ и сю. Сначала она только ненавидла это препятствіе, но спустя нкоторое время у нея въ глазахъ сверкнулъ зловщій огонекъ надежды.

‘Подходило время для инженера вернуться въ Англію. Каналъ былъ законченъ и назначенъ день его открытія. Инженеръ ршилъ устроить по этому случаю большое торжество. Онъ пригласилъ множество гостей, среди которыхъ находилась и его дама съ мужемъ, чтобы присутствовать при завершеніи работъ. Посл того, долженъ былъ состояться пикникъ въ рощ, расположенной за три четверти мили отъ перваго пункта.

‘Церемонія открытія канала была предоставлена героин разсказа: общественное положеніе ея мужа давало ей право на это отличіе. Между ркой и первой прорзью канала была оставлена широкая полоса земли, съ продланнымъ на нкоторомъ разстояніи внизу отверстіемъ, которое прикрывалось плотно прилегающимъ стальнымъ затворомъ.

‘Женщина повернула рычагъ, открывавшій затворъ, и вода хлынула черезъ него, напирая на закрытые шлюзы. По достиженіи боле или мене высокаго уровня шлюзы распахнулись и вода хлынула внизъ, въ глубокій бассейнъ.

‘Это былъ весьма глубокій водоемъ. Все общество собралось вокругъ, наблюдая за медленнымъ прибываніемъ воды. Женщина глянула внизъ и затрепетала, мужчина стоялъ подл нея.

‘— Какъ тутъ глубоко,— сказала она.

‘— Да,— отвчалъ онъ,— здсь около тридцати футовъ, когда полно до-верху.

‘Вода прибывала, дюймъ за дюймомъ.

‘— Почему не раскроютъ шлюзовъ и не пустятъ воду быстре?— спросила женщина.

‘— Нтъ надобности, чтобы она шла быстре, — пояснилъ инженеръ,— мы лишь наполнимъ выемку до половины, и откроемъ тогда шлюзы на другомъ конц, устроивъ свободный протокъ.

‘Женщина посмотрла на гладкія каменныя стны бассейна и на обшитые желзными плитами шлюзы,

‘— Я думаю,— промолвила она,— что сталъ бы длать человкъ, упавшій сюда, когда бы никого не было по близости, чтобы ему помочь?

‘Инженеръ разсмялся.

‘— Я полагаю, онъ бы тутъ и остался,— отвчалъ онъ.— Пойдемте, насъ ждутъ.

‘Онъ задержался на минуту, давая кое-какія послднія приказанія рабочему.

‘— Вы можете разойтись, когда все приведете въ порядокъ,— сказалъ инженеръ,— приходите тогда закусить. Тутъ не къ чему оставлять боле одного человка.— Затмъ онъ и его дама присоединились къ компаніи и направились, смясь и болтая, къ мсту пикника.

‘Посл завтрака общество разсыпалось, какъ обыкновенно на пикникахъ, разбившись на группы и отдльныя нары. Мужчина, вниманіе котораго до сихъ поръ было исключительно занято его хозяйскими обязанностями, сталъ разыскивать глазами женщину, но ея нигд не было видно.

‘Въ эту минуту его другъ, тотъ самый, который задалъ ему вопросъ о любви и тщеславіи, попался ему навстрчу.

‘— Вы поссорились?— спросилъ онъ.

‘— Нтъ,— отвчалъ инженеръ.

‘— Я подозрваю, что да,— возразилъ тотъ.

‘— Я сейчасъ встртилъ ее, прогуливающейся вмст съ мужемъ, котораго она предпочла всмъ остальнымъ, и кокетничаетъ теперь съ нимъ.

‘Другъ отправился бродить дальше, а инженеръ слъ на пенекъ и закурилъ сигару. Курилъ онъ и думалъ. Сигара была уже выкурена, а онъ все сидлъ и раздумывалъ.

‘Спустя нкоторое время онъ услыхалъ слабый шорохъ втвей позади и, взгляну въ черезъ спутанную листву, скрывавшую его отъ взоровъ, увидалъ притаившуюся фигуру женщины, которая прокрадывалась черезъ рощу.

‘Его губы уже готовы были произнести ея имя, какъ вдругъ она, прислушиваясь, повернула по направленію къ нему голову, и его взглядъ упалъ прямо на ея лицо. Что-то, чего онъ и самъ не могъ бы опредлить, заставило его запнуться, и женщина прошла мимо.

‘Мало-по-малу отрывочныя мысли, мелькавшія въ его мозгу, начали принимать опредленныя очертанія, и человкъ этотъ инстинктивно бросился впередъ. Сдлавъ нсколько шаговъ, онъ пустился бжать, потому что представшая передъ нимъ идея стала еще ясне. По мр того, какъ она все росла и росла, инженеръ бжалъ все быстре и быстре, до тхъ поръ, пока не помчался, какъ бшеный, но направленію къ каналу. Очутившись здсь, онъ оглянулся кругомъ, надясь увидть сторожа, который долженъ былъ тутъ находиться, но его но оказалось на посту. Онъ крикнулъ, но если бы и послдовалъ отвтъ, то былъ бы заглушенъ гуломъ низвергающейся воды.

‘Онъ добжалъ до угла и взглянулъ внизъ. Въ пятидесяти шагахъ отъ него ему представилось теперь воплощеніе той туманной идеи, которая предстала передъ нимъ въ рощ, на разстояніи мили: мужъ злобной женщины, плавающій вокругъ бассейна, какъ крыса въ ведр.

‘Рка вливалась въ водоемъ попрежнему, такъ что уровень воды оставался однимъ и тмъ же. Первымъ движеніемъ инженера было запереть нижніе шлюзы и затмъ открыть шлюзы верхнихъ ворогъ во всю ширь.

‘Вода начала подниматься.

‘— Можете вы еще держаться?— закричалъ онъ.

‘Утопающій повернулъ къ нему лицо, искаженное агоніей послднихъ усилій, и слабо отозвался: ‘Нтъ’.

‘Инженеръ оглянулся, нельзя ли что бросить ему. Толстая доска лежала здсь поутру, но онъ вспомнилъ, что споткнулся о нее, и сдлалъ выговоръ, что она тутъ валяется, онъ проклялъ теперь свою аккуратность.

‘Въ сторон, въ двухстахъ ярдахъ стоялъ сарай, которымъ землекопы пользовались для склада инструментовъ, можетъ быть, доска была унесена туда, можетъ быть, ему посчастливится найти веревку.

‘— Одну минуту только, дружище,— крикнулъ онъ внизъ,— я сейчасъ же вернусь!

‘Но тотъ ничего не слыхалъ. Слабые стоны его прекратились. Лицо откинулось на поверхность воды, глаза полузакрылись, съ полнымъ равнодушіемъ, какъ-бы уставъ смотрть. Инженеръ еле-еле усплъ скинуть свои ботфорты, прыгнуть въ воду и схватить несчастнаго, уже потерявшаго сознаніе и погружавшагося въ воду.

‘Тутъ, въ глубин ямы, обнесенной стной, онъ выдерживалъ долгую борьбу со смертью за жизнь того, кто стоялъ между нимъ и его женщиной. Инженеръ не былъ опытнымъ пловцомъ, его платье тяготило его быстрое теченіе сносило въ сторону, но та, лежавшая у него на рукахъ, влекла его внизъ, а вода поднималась достаточно медленно для того, чтобы сдлать его муки достойными Дантова ада.

‘Сначала онъ не могъ понять, отчего эта медленность прилива, но, посмотрвъ внизъ, замтилъ, къ своему ужасу, что не плотно затворилъ нижніе шлюзы: тамъ оставалась щель дюймовъ въ восемь или десять, такъ что потокъ исходилъ приблизительно въ половинномъ количеств сравнительно съ тмъ, что втекало. Приходилось ждать еще минутъ двадцать пять, пока вода не достигнетъ такой высоты, чтобы можно было уцпиться за край бассейна.

‘Онъ замтилъ на гладкой каменной стн, до какихъ поръ доходитъ линія воды, и черезъ нкоторое время — десять минутъ, какъ ему показалось — онъ взглянулъ снова на уровень, по нашелъ его поднявшимся на какіе-нибудь полдюйма или того меньше. Онъ крикнулъ разъ или два о помощи, но это усиліе тяжело отозвалось на его уже ослабвшей груди, а его голосъ, отразившись о каменныя стны тюрьмы, вернулся къ нему обратно, въ вид стоустаго эхо.

‘Дюймъ за дюймомъ прибывала вода, по запасъ его силъ убывалъ несравненно быстре. Ему чудилось, что его внутренности сжимаются желзными тисками и выворачиваются наружу, все его тло взывало къ нему, умоляя дать ему спокойно погрузиться и опочить на дн.

‘Наконецъ, ноша пловца, остававшаяся въ безпамятномъ состояніи, открыла глаза и, взглянувъ на него, ничего не понимая, закрыла ихъ со вздохомъ снова, черезъ минуту глаза открылись опять, долго и пристально вглядываясь въ инженера.

— Пустите меня,— сказалъ мужъ.— вдвоемъ мы потонемъ, а одинъ вы, можетъ быть, справитесь.

‘Онъ сдлалъ слабую попытку освободиться, но тотъ, другой, крпко держалъ его.

‘— Лежите смирно, безумецъ,— прошиплъ онъ,— либо я выберусь вмст съ вами, либо пойду съ вами ко дну.

‘И ужасная борьба со стихіей длилась въ молчаніи, покуда человкъ тотъ, взглянувъ наверхъ, не увидалъ каменнаго выступа невысоко надъ своей головой: онъ сдлалъ отчаянный взмахъ и схватилъ его концами пальцевъ, но, продержавшись съ минуту, упалъ внизъ съ легкимъ плескомъ и погрузился въ воду, вынырнувъ, онъ сдлалъ снова усиліе, съ такою стремительностью, что уцпился всми пальцами за выступъ и приподнялся настолько, что его глаза увидали прибрежную мураву: такъ онъ продержался до тхъ поръ, пока обоимъ не удалось вскарабкаться на песокъ и повалиться, прижавшись грудью къ земл, впиваясь въ нее руками, межь тмъ какъ плескавшая черезъ край вода тихо роптала вокругъ нихъ.

‘Черезъ нкоторое время оба приподнялись и посмотрли другъ на друга.

‘— Нелегкая работа,— замтилъ инженеръ, кивая въ сторону бассейна.

‘— Да,— отвчалъ ‘ея’ мужъ,— плохо, когда не умешь порядочно плавать. Какъ вы узнали, что я упалъ? Вы встртили мою жену, должно быть?

‘— Да,— отвчалъ инженеръ.

‘Мужъ сидлъ глядя, нсколько минутъ въ одну точку на горизонт.

‘— Знаете ли, о чемъ я раздумывалъ нынче утромъ?— спросилъ онъ.

‘— Нтъ,— отвчалъ инженеръ.

‘— Убить ли мн васъ или нтъ? Мн передавали,— продолжалъ онъ посл небольшой паузы,— нкоторыя глупыя сплетни, и я былъ настолько подлъ, что имъ поврилъ. Теперь я знаю, что все это неправда, потому что, въ противномъ случа, вы… вы бы не сдлали теперь то, что сдлали — Онъ всталъ и подошелъ къ инженеру.—Пожалуйста, простите мн,— сказалъ онъ, протягивая ему руку.

‘— Я прошу васъ о томъ же,— вымолвилъ тотъ, вставая и подавая свою руку.— Вы не прочь пособить мн у шлюзовъ?

‘И они принялись за работу, чтобы привести каналъ въ должный видъ.

‘— Какъ это васъ угораздило свалиться туда?— спросилъ инженеръ, отпирая одинъ изъ нижнихъ шлюзовъ и не поднимая головы.

‘Супругъ замялся, затрудняясь, повидимому, дать объясненіе.

‘— О,— проговорилъ онъ безпечно, — жена просто шутила со мной и разсказывала, что видла часто, какъ вы перепрыгивали черезъ каналъ, и…— онъ засмялся нсколько принужденно,— она общала мн поцлуй, если я сдлаю то же самое. Это вышло довольно глупо.

‘— Да, пожалуй,— согласился инженеръ.

‘Черезъ нсколько дней героиня встртилась съ героемъ на одномъ раут. Онъ нашелъ ее въ тнистомъ уголк сада, бесдующей съ нсколькими друзьями. Она подошла къ нему и, протягивая ему свою ручку, тихо прошептала:

‘— Что я могу выразить вамъ, кром благодарности?

‘Присутствующіе поспшили стушеваться, оставивъ ихъ наедин.

‘— Говорятъ, вы рисковали своей жизнью для спасенія мужа?

‘— Да,— отвчалъ инженеръ.

‘Она вскинула глаза на него и ударила его прямо по лицу своей не затянутой въ перчатку рукой.

‘— Проклятый идіотъ,— прошипла она.

‘Онъ схватилъ ее за ея блыя руки и силой увлекъ въ глубину, подъ апельсинныя деревья.

‘— А знаете ли вы почему?— сказалъ онъ, медленно и отчетливо произнося каждое слово.— Я боялся, что, умри онъ, вы захотите выйти за меня замужъ, чего я не могъ бы избжать вслдствіе ходящихъ о насъ сплетенъ, когда бы его не было между нами, вы мн опротивли бы, стали бы, пожалуй, препятствіемъ между мной и любимою мной женщиною, къ которой я возвращаюсь. Теперь вы поняли меня?

‘— Да,— прошептала женщина, и онъ оставилъ ее.

‘Только двое изъ всхъ людей,— заключилъ Джефсонъ,— отнеслись къ спасенію инженеромъ тонувшаго не какъ къ благородному въ высшей степени и чуждому эгоизма поступку, эти двое — самъ инженеръ и преступная женщина.

Мы поблагодарили Джефсона за разсказанную имъ исторію и общали воспользоваться ея моралью, какъ только разыщемъ ее. Тогда Макъ-Шаугнасси заявилъ, что и онъ знаетъ исторію, написанную на ту же тему, а именно: о черезчуръ тсномъ сближеніи одной женщины съ нкіимъ удивительнымъ человкомъ, и эта исторія заключала въ себ несомннную мораль, состоящую въ слдующемъ: не слдуетъ никогда имть дла съ изобртеніями.

Браунъ, недавно взявшій патентъ на безопасное ружье, хотя досел не находилось еще человка достаточно смлаго, чтобы изъ него выстрлить, ршилъ, что такая мораль, никуда не годится. Ты постановили выслушать исторію во всхъ подробностяхъ, дабы судить самимъ.

— Эта исторія,— началъ Макъ-Шаугнасси,— разыгралась въ Фуртвангем, небольшомъ городк, находящемся въ Шварцвальд. Тамъ жилъ одинъ весьма замчательный старичекъ, Николай Гейбель по имени. Онъ занимался приготовленіемъ механическихъ игрушекъ и пользовался, благодаря этой работ, почти европейской извстностью. Онъ мастерилъ кроликовъ, выскакивавшихъ изъ кочна капусты, шевелившихъ ушами, поводившихъ усами и затмъ исчезавшихъ, кошекъ, умывавшихъ лапками свои мордочки и мяукавшихъ такъ естественно, что собаки принимали ихъ за настоящихъ и бросались на нихъ, фигурки съ запрятанными внутрь фонографами, приподнимавшія свои шляпы и говорившія: ‘Добраго утра. Какъ вы поживаете?’, даже такихъ, которыя пли цлыя псни.

‘Но онъ былъ побольше, чмъ простои механикъ: это былъ артистъ. Работа была для него не только любимымъ занятіемъ, но прямо страстью. Его лавка была загромождена всевозможными странными вещицами, которыя не должны и не могли быть проданы, вещицами, приготовленными имъ лишь изъ любви къ своей работ. Такъ онъ придумалъ механическаго осла, который, съ помощью извстнаго запаса электричества, могъ бжать вскачь часа два и бжать, вдобавокъ, несравненно быстре, чмъ его живой образчикъ, нетребуя притомъ вчныхъ поощреній со стороны погонщика, сдлалъ птичку, взлетавшую на воздухъ, порхавшую въ круг комнаты и опускавшуюся на то самое мсто, съ котораго она снялась, скелетъ, который, держась на прямомъ желзномъ стержн, исполнялъ горнпипъ, кукольную лэди въ человческій ростъ, игравшую на скрипк, джентльмэна съ боченкомъ внутри, курившаго трубку и выпивавшаго за-разъ пива боле трехъ вмст взятыхъ нмецкихъ студентовъ обыкновеннаго типа — а это немалая доза.

‘Въ самомъ дл, весь городъ врилъ, что старый Гейбель въ состояніи смастерить человка, способнаго продлывать все, что подобаетъ каждому порядочному человку. Но однажды онъ сработалъ человка, зашедшаго черезчуръ далеко. Произошло это приблизительно такимъ образомъ:

‘У молодого доктора Фаллена былъ ребенокъ, и этотъ ребенокъ праздновалъ день своего рожденія. Его первый день рожденія наполнилъ весь домъ доктора Фаллена переполохомъ, но когда этотъ день наступилъ вторично, докторъ Фалленъ задалъ балъ въ честь такого событія. Старикъ Гейбель и его дочь Ольга были также въ числ приглашенныхъ.

‘Три или четыре близкихъ подруги, присутствовавшихъ тоже на балу, зашли на слдующій день, къ Ольг, чтобы поболтать немного о вчерашнемъ. Естественно, ихъ разговоръ свелся на кавалеровъ и на обсужденіе ихъ танцовальныхъ способностей. Старикъ Гейбель хотя и сидлъ въ комнат, но былъ, повидимому, всецло погруженъ въ чтеніе газеты, и двушки не обращали на него вниманія.

‘— Кажется, съ каждымъ баломъ становится все мене и мене кавалеровъ, съ которыми бы стоило танцевать,— замтила одна изъ барышень.

‘— Да, да, а т, что умютъ, принимаютъ на себя такой видъ, точно они вамъ оказываютъ невсть какую милость, приглашая васъ,— залчила другая.

‘— Но какихъ глупостяхъ они болтаютъ!— подхватила третья.— Они вчно твердятъ одно и тоже: ‘Какъ вы прелестны сегодня!— Вы часто бываете въ Вн?— О, это стоитъ того, восхитительный городъ!— Какое на васъ очаровательное платье!— Какой теплый день былъ сегодня.— Вы любите Вагнера?’. Я бы, право, желала, чтобы они выдумали что-нибудь новенькое.

‘— О, я такъ никогда не слушаю, о чемъ они говорятъ,— возразила четвертая.— Если мужчина хорошо танцуетъ, такъ пусть онъ будетъ хоть идіотомъ, мн ничего отъ него больше не нужно.

‘— Обыкновенно онъ такимъ и бываетъ,— колко замтила одна изъ барышень,

‘— Я ду на балъ, чтобъ танцовать,— продолжала первая ораторша, не удостоивая вниманіемъ замчаніе.— Все, что я требую отъ кавалера, это чтобы онъ крпко держалъ меня, энергично повертывалъ и не уставалъ раньше меня.

‘— Заводная кукла какъ разъ вамъ подошла бы,— сказала барышня, вставившая уже и раньше замчаніе.

‘— Браво,— вскричала одна изъ подругъ, хлопая въ ладоши,— вотъ геніальная мысль!

‘— Какая геніальная мысль?— спросили вс.

‘— Да заводной танцоръ или, еще лучше, такой, который бы двигался электричествомъ и никогда бы не падалъ.

‘Двушки съ восторгомъ подхватили идею.

‘— О, что это будетъ за прелесть!— сказала одна — Онъ никогда не станетъ толкать васъ или отдавливать вамъ ноги!

‘— Или обрывать ваше платье,— подхватила другая.

‘— Или сбивать васъ съ такта.

‘— Или чувствовать головокруженіе и прислоняться къ вамъ.

‘— Ему никогда не понадобится обтирать свое лицо платкомъ. Мн противно видть мужчину, продлывающаго это посл каждаго танца.

‘— Онъ не будетъ стараться просидть цлый вечеръ въ буфет.

‘— А съ фонографомъ, вставленнымъ внутрь и стрекочущимъ неизмнныя фразы, вы не будете въ состояніи отличить его отъ живого человка,— воскликнула двушка, прежде всхъ ухватившаяся за идею.

‘— О, нтъ, онъ будетъ отличаться,— замтила язвительная барышня,— онъ будетъ гораздо лучше ихъ всхъ.

‘Старый Гейбель отложилъ въ сторону газету и насторожилъ уши, прислушиваясь къ ихъ щебетанью. Но при первомъ невзначай брошенномъ на него взгляд одною изъ двушекъ онъ снова спрятался мгновенно за газету.

‘Когда барышни разошлись, онъ отправился тотчасъ въ свою мастерскую, и Ольга слышала, какъ онъ ходилъ тамъ взадъ и впередъ, то-и-дло посмиваясь, а вечеромъ онъ долго бесдовалъ съ дочкой о танцахъ и танцорахъ, разспрашивалъ, что они обыкновенно говорятъ и длаютъ, какіе танцы теперь боле въ мод, какія на въ нихъ нужно длать, и задавалъ много иныхъ вопросовъ по этому предмету.

‘Недли дв онъ долго оставался въ своей мастерской, былъ очень задумчивъ и озабоченъ, а иногда вдругъ совершенно неожиданно разражался тихимъ смхомъ, какъ будто радуясь какой-то никому невдомой шутк.

‘Черезъ мсяцъ въ Фуртванген былъ снова назначенъ балъ. Онъ былъ данъ старымъ Венцелемъ, зажиточнымъ лсопромышленникомъ, по случаю сговора его племянницы, и Гейбель съ дочерью также получили приглашеніе.

‘Когда наступилъ срокъ отправляться на балъ, Ольга стала разыскивать отца. Не находя его въ дом, она постучалась въ дверь мастерской, Онъ вошелъ къ ней безъ сюртука, съ усталымъ, но сіяющимъ видомъ.

‘— Не жди меня,— сказалъ онъ,— иди на балъ, я приду вслдъ за тобой. Мн надо кое-что кончить.

‘И когда она повернулась, чтобы исполнись его приказъ, онъ добавилъ:

‘— Скажи тамъ, что я приведу съ собой молодого человка, очень милаго юношу и превосходнаго танцора. Онъ очаруетъ всхъ барышень.

‘Тутъ Гейбель разсмялся и затворилъ дверь.

‘Обыкновенно отецъ держалъ въ секрет вс свои изобртенія, но на этотъ разъ у Ольги явилось боле или мене ясное подозрніе объ его выдумк, и такимъ образомъ она могла до нкоторой степени подготовить гостей къ сюрпризу. Предупрежденіе быстро распространилось и прибытіе знаменитаго механика ожидалось съ нетерпніемъ.

‘Наконецъ послышался стукъ колесъ на улиц, затмъ сильная сенсація по пути, и вотъ въ комнату вошелъ самъ старый Венцель, съ веселымъ лицомъ, покраснвшимъ отъ возбужденія и сдерживаемаго смха. Онъ провозгласилъ зычнымъ голосомъ:

‘— Господинъ Гейбель и его другъ.

‘Господинъ Гейбель и ‘его другъ’ вошли, привтствуемые апплодисментами и взрывами смха и выступили на середину комнаты.

‘— Позвольте мн, милостивыя государыни и государи,— произнесъ Гейбель,— представить вамъ моего друга, лейтенанта Фрица, Фрицъ, дорогой мой, поклонись ламамъ и кавалерамъ.

‘Гейбель ободряюще положилъ свою руку на плечо Фрица, и лейтенантъ низко поклонился, сопровождая свое движеніе рзкимъ, свербящимъ звукомъ, раздавшимся въ горл, непріятно напоминая предсмертный хрипъ. Впрочемъ, это была лишь мелочь.

‘— Онъ ходитъ нсколько туговато (старый Гейбель взялъ его подъ руку и провелъ нсколько шаговъ), но сила его не въ ходьб. Онъ отличается въ танцахъ. Я до сихъ поръ могъ обучить его только вальсу, но зато въ этомъ онъ безукоризненъ. Подойди сюда, Фрицъ! Кому изъ дамъ могу я представить его въ качеств кавалера? Онъ образцово держитъ тактъ, никогда не устаетъ, не толкаетъ васъ и не обрываетъ вамъ платья, будетъ держать васъ такъ крпко, какъ вы пожелаете, онъ ускоряетъ и замедляетъ темпъ, какъ вамъ угодно, ему никогда не длается дурно, и вдобавокъ онъ весьма разговорчивъ. Подойди сюда, мой дружокъ, ты долженъ поговорить самъ за себя.

‘Старый джентльмэнъ повернулъ одну изъ пуговицъ на сюртук лейтенанта, Фрицъ немедленно раскрылъ ротъ и слабымъ тоненькимъ фальцетомъ, исходившимъ какъ будто у вето изъ затылка, залпомъ проговорилъ: ‘Могу я имть честь’, а потомъ съ лязгомъ захлопнулъ ротъ.

‘Хотя не подлежало сомннію, что лейтенантъ Фрицъ произвелъ сильное впечатлніе на собраніе, по ни одна изъ барышень не выразила желанія танцевать съ нимъ. Искоса поглядывая на его восковое лицо съ неподвижнымъ взглядомъ и застывшей улыбкой, он содрогались. Наконецъ, старый Гейбель подошелъ къ двушк, которая первая придумала эту штуку.

Вотъ ваша идея — сказалъ Гейбель.— воспроизведенная буквально: электрическій танцоръ. Вы обязаны подвергнуть его испытанію.

‘Это былъ бойкій блокурый подростокъ, готовый на вс проказы. Гость повторилъ свое приглашеніе и она согласилась.

‘Господинъ Гейбель приладилъ къ ней фигуру. Правая рука лейтенанта обхватила ее крпко за талію, изящно сложенная лвая рука была приноровлена такъ, чтобы взять ея правую. Старый механикъ показалъ ей, какъ регулировать ходъ, какъ останавливать его и какъ вовсе освободиться отъ кавалера.

‘— Онъ сдлаетъ съ вами полный туръ, — объяснилъ Гейбель,— но остерегайтесь, чтобы никто не толкнулъ васъ, это перемнитъ его направленіе.

‘Музыка заиграла. Старый Гейбель замкнулъ токъ и Апнета понеслась въ вальс со своимъ диковиннымъ танцоромъ.

‘Нсколько времени вс стояли, глядя на гшхъ. Манекенъ чудно выполнялъ свое назначеніе. Прекрасно держа темпъ и выдлывая на, онъ плотно сжималъ свшо маленькую даму въ нерасторжимыхъ объятіяхъ, фигура вращалась безъ устали, разражаясь въ то же время несмолкаемымъ потокомъ визгливыхъ фразъ, прерываемыхъ краткими промежутками какого-то скрежета.

‘—Какъ вы прелестны въ этотъ вечеръ!— замтилъ онъ тонкимъ, издалека доносившимся голосомъ.— Какой теплый день былъ сегодня. Вы любите танцы? Какъ хорошо гармонируютъ наши движенія. Вы позволите мн еще туръ, неправда ли? О, не будьте жестоки! Какое обворожительное платье на васъ сегодня! Разв вальсъ не восхитительная всшь? Я готовтанцовать съ вами вчно. Кушали ли вы что-нибудь?

‘Освоившись мало-по-малу съ таинственнымъ существомъ, барышня перестала бояться, ее ужь забавляло это.

‘— О, онъ просто душка!— кричала она, смясь.— Я могла бы протанцовать съ нимъ всю жизнь.

‘Къ нимъ присоединялась теперь пара за парой, и скоро вс танцующіе закружились по залу за ними вслдъ. Николай Гейбель стоялъ, смотря на нихъ съ дтскою радостью и весь сіяя отъ собственнаго успха.

‘Между чмъ къ нему приблизился старый Венцель и шепнулъ ему что-то на ухо. Гейбель, смясь, кивнулъ головой и они медленно стали прелагать себ путь къ дверямъ.

‘— На сегодняшій вечеръ,— промолвилъ Венцель, едва они вышли,— этотъ домъ предоставленъ въ полное распоряженіе молодежи, мы же можемъ спокойно посасывать трубочку и потягивать рейнское напротивъ, въ контор.

‘Между чмъ танцы становились все оживленне и страстне. Маленькая Аннета подвинтила ходъ своего кавалера на самую большую скорость и онъ кружился съ ней все быстре и быстре. Одна пара за другой, умаявшись, выходила изъ круга, а они все кружились скорй и скоре, и остались, наконецъ, единственными танцорами.

‘Вальсъ становился все боле и боле бшенымъ. Музыка начала отставать, затмъ музыканты, не будучи въ силахъ поспть, совсмъ умолкли и сидли, дивясь на вальсирующую пару. Молодежь принялась апплодировать, а кто постарше, началъ уже безпокоиться.

‘— Не лучше ли вамъ остановиться, моя милая,— сказала одна изъ дамъ, вы слишкомъ устанете.

‘Но Аннета не отвчала ни слова.

‘— Да она, кажется, въ обморок,— воскликнула одна изъ барышень, успвшая разглядть личико Аннеты, въ то время, какъ пара пронеслась мимо нея.

‘Одинъ изъ мужчинъ бросился впередъ и схватилъ манекена, но тотъ стремительно отбросилъ его на полъ и разрзалъ стальной ногой ему щеку. Очевидно танцоръ не намревался дешевой цной разстаться съ добычей.

‘Сохрани хотя кто-нибудь въ эту минуту присутствіе духа, манекенъ, какъ это можно себ представить, могъ мы легко быть остановленъ. Двое или трое мужчинъ, дйствуя совмстно, могли бы поднять его съ пола или загнать въ какой-нибудь уголъ. Но лишь у немногихъ людей голова можетъ спокойно разсуждать въ тревожную минуту. Отсутствующіе думаютъ: ‘Какъ глупы т, что находились тутъ въ зал’, но сами присутствующіе соображали потомъ, какъ легко было бы сдлать то-то и то-то, приди имъ эта мысль своевременно въ голову.

‘Съ женщинами сдлалась истерика, мужчины озирались, растерянно посматривая другъ на другъ. Двое изъ нихъ повторили неловкое нападеніе на танцора, имвшее послдствіемъ лишь то, что манекенъ выскочилъ изъ своей орбиты въ средин зала и съ трескомъ сталъ стукаться о стны и мебель. Блое платьице барышни окрасилось струей крови, оставлявшей алый слдъ на полу. Дло принимало ужасный оборотъ. Женщины съ воплемъ кинулись вонъ изъ комнаты, мужчины послдовали ихъ примру.

‘Было при этомъ высказано лишь одно разумное соображеніе: ‘Найдите Гейбеля, приведите Гейбеля!’

‘Никто не замтилъ, какъ онъ оставилъ залъ, никто не зналъ, гд онъ. Часть гостей бросилась на поиски за нимъ. Другіе, слишкомъ разстроенные, чтобы вернуться въ бальный залъ, сбились вс въ кучку около двери, прислушиваясь. Они могли разслышать неумолчное скользенье колесъ по паркету, въ то время какъ манекенъ все танцовалъ туръ за туромъ, иногда глухой шумъ, оттого что фигура съ своею добычею наталкивалась на какой-нибудь встрчный предметъ и отскакивала отъ него рикошетомъ.

‘И безъ устали раздавался пронзительный, нечеловческій голосъ, повторявшій до безконечности: ‘Какъ вы прелестны въ этотъ вечеръ! Какой теплый день былъ сегодня! О, не будьте жестоки! Я готовъ танцовать съ вами вчно! Кушали ли вы что-нибудь?’

‘Гейбеля разыскивали всюду, по все на тамъ, гд нужно, заглядывали въ каждую комнату дома, отправились даже гурьбой въ его собственную квартиру и потеряли нсколько драгоцнныхъ минутъ, разспрашивая о немъ глухую старуху-экономку. Наконецъ, кому-то изъ компаніи пришло въ голову, что Венцеля тоже не было нигд видно: тогда естественно возникла догадка о контор, находящейся на противоположномъ конц двора, и тамъ дйствительно нашли, кого искали.

‘Гейбель вскочилъ съ мста, блдный, какъ полотно, и ринулся вслдъ за ними, они протискались вдвоемъ со старымъ Венцелемъ черезъ толпу гостей, высыпавшихъ во дворъ, вошли въ большой задъ и заперли за собой двери.

‘Теперь долетали отсюда неясные звуки тихихъ голосовъ, быстрые шаги, сопровождаемые смутнымъ шумомъ какой-то борьбы: затмъ — безмолвіе и снова бесда вполголоса.

‘Черезъ нкоторое время дверь отворилась, и гости начали было тсниться, пытаясь войти, но широкія плечи Венцеля загородили дорогу.

‘— Мн нужны вы и вы, Веклеръ,— сказалъ онъ, обращаясь къ двумъ пожилымъ людямъ. Его голосъ былъ спокоенъ, но лицо мертвенно-блдно.— Остальныхъ же прошу уйти и увести какъ можно скоре женщинъ.

‘Съ этого дня Николай Гейбель длаетъ лишь заводныхъ кроликовъ да кошекъ, мяукающихъ и умывающихъ свою мордочку.

Мы согласились, что мораль исторіи, разсказанной Макъ-Шаугнасси, была назидательная.

ГЛАВА XII.

Сколько потратили мы нашего, къ счастью, но особенно дорогого времени на эту удивительную повсть, я не могу въ точности сказать. Переворачивая истрепанные листки разрозненнаго дневника, лежащаго теперь передъ моими глазами, я нахожу отчетъ о нашихъ послднихъ бесдахъ въ спутанномъ и неполномъ вид. Недлями не появляется о нихъ ни малйшей замтки. Затмъ имется сообщеніе о нашемъ довольно грустномъ дловомъ собраніи, причемъ сказано: ‘Присутствовали: Джефсонъ, Макъ-Шаугнасси, Браунъ и я’, при этомъ: ‘Засданіе началось въ 8.30’, въ какое же время окончилось ‘засданіе’, въ чемъ оно состояло, лтопись не упоминаетъ ни слова. Я разбираю лишь слабо помченные карандашомъ на поляхъ слдующіе іероглифы: ‘3.14.9— 2.6.7’, въ результат получается ‘1 часъ 8 мин. 2 сек.’. Очевидно, это была не особенно продуктивная ночь.

Повидимому, 13 сентября у насъ оказался прямо таки поразительный приливъ энергіи, подъ этимъ числомъ я читаю, что ‘ршено немедленно же начать первую главу’, слово ‘немедленно’ подчеркнуто. Посл этой вспышки мы отдыхали вплоть до 4 октября, когда ‘обсуждалось, долженъ ли это быть романъ, зиждущійся на интриг или на обрисовк характеровъ’, но мы не пришли, судя по указаніямъ дневника, къ сколько-нибудь опредленнымъ результатамъ. Подъ тою же датою помчено: ‘Макъ разсказывалъ исторію о человк, купившемъ по случаю при распродаж верблюда’. Подробностей объ этой покупк не оказывается, быть можетъ, къ счастью для читателей. 16-го мы все еще обсуждали характеръ нашего героя, оказалось, что я предложилъ создать его по типу Чарли Бесвеля

Бдный Чарли! Я удивляюсь, что заставило меня вспомнить о немъ по поводу героя, его симпатичность, какъ я полагаю, но ужь, конечно, не его героическія качества. Я такъ и вижу его дтское лицо (оно навсегда осталось такимъ), все залитое слезами въ то время, какъ онъ сидитъ на школьномъ двор, за кадкой, въ которой топитъ трехъ блыхъ мышей и одну ручную крысу. Я стою противъ него и плачу, помогая ему держать крышку надъ бдными тварями. Съ тхъ поръ между вами возникла дружба, которая все возрастала.

Надъ могилой этихъ невинно убіенныхъ грызуновъ онъ далъ торжественную клятву никогда боле не нарушать школьныхъ правилъ, не держать у себя ни блыхъ мышей, ни ручныхъ крысъ, но посвятить всю свою энергію на то, чтобъ угодить учителямъ и доставить хоть нкоторое утшенье родителямъ за т деньги, которыя были потрачены на его воспитаніе.

Но спустя семь недль распространившійся по всему дортуару некій атмосферическій эффектъ, боле любопытный, нежели пріятный, привелъ къ открытію, что Чарли превратилъ свой ящикъ въ кроличье логовище.

Поставленный на очную ставку съ одиннадцатью скачущими обличителями и получивъ напоминаніе о своихъ прежнихъ клятвахъ, Чарли объяснилъ, что кролики — не мыши, и, повидимому, находилъ, что надъ нимъ устанавливаютъ новое правило и длаютъ придирки. Кролики были конфискованы. Какова была ихъ дальнйшая участь, мы никогда не могли достоврно узнать, но черезъ три дня на обдъ былъ поданъ паштетъ изъ кроликовъ. Чтобы успокоить Чарли, я всячески старался убдить его, что это не могутъ быть его кролики. Тмъ не мене, онъ, увренный въ томъ, что это они, плакалъ безъ удержу надъ тарелкой, все время, пока лъ ихъ, а посл на площадк для игръ онъ выдержалъ жестокую схватку съ четырьмя здоровенными мальчуганами, потребовавшими себ еще но второй порціи.

Въ тотъ же вечеръ онъ произнесъ новую торжественную клятву и въ теченіе слдующаго мсяца былъ образцовымъ ученикомъ въ школ. Онъ читалъ разныя брошюры, послалъ свои сбереженія изъ карманныхъ денегъ на обращенье язычниковъ подписался на ‘Юнаго Христіанина’, ‘Еженедльнаго Блуднаго Сына’ и на ‘Евангелическую Смсь’ (что бы это ни значило) Неумренное употребленіе этой неудобоваримой литературы естественно возбудило въ немъ стремленіе къ противоположной крайности. Онъ вдругъ забросилъ и ‘Юнаго Христіанина’, и ‘Еженедльнаго Блуднаго сына’, а вмсто того накупилъ страшныхъ исторій, по пенни штука. Не находя боле интереса въ спасеньи язычниковъ, онъ сталъ копить деньги и пріобрлъ подержанны и револьверъ съ сотнею патроновъ. Онъ желалъ сдлаться ‘мертвымъ стрлкомъ’ и лишь какимъ-то чудомъ не сдлался имъ въ самомъ дл.

Конечно, послдовало затмъ обычное обнаруженіе тайны и соотвтствующія тому непріятности, обычное раскаяніе Чарли и его исправленіе, обычное ршеніе начать новую жизнь.

Бдный малый, онъ весь вкъ свой все начиналъ новую жизнь. Всякій Новый Годъ онъ собирался начать ее, всякій день своего рожденія, даже въ чужіе дни рожденія. Я полагаю, поздне, когда онъ оцнилъ все значеніе этого, онъ подгонялъ, такія ршенія къ четвертямъ года: ‘Произвести генеральную чистку и начать жизнь свжимъ человкомъ’, такъ называлъ онъ эту процедуру.

Я думаю, что, какъ молодой человкъ, онъ былъ лучше многихъ изъ насъ, но у него недоставало того великаго дара, который является отличительною особенностью говорящей по-англійски расы, въ отличіе отъ всего остального міра, а именно дара лицемрія. Онъ, повидимому, не могъ совершить самой легкой погршности, не выдавъ себя съ головою, большое несчастіе для человка страдать подобнымъ недостаткомъ.

Милый, простодушный юноша, ему никогда не приходило въ голову, что онъ такой же, какъ и вс, разв съ придачей еще удивительной прямоты, но онъ считалъ себя чудовищемъ разврата. Однажды вечеромъ я засталъ его въ комнат, занятымъ своей Сизиовой работой ‘генеральной чистки’. Груда всевозможныхъ писемъ, фотографій, записокъ высилась передъ нимъ. Онъ рвалъ ихъ и бросалъ въ огонь.

Я подошелъ было къ Чарли, онъ меня остановилъ.

— Не приближайся ко мн,— закричалъ онъ,— не прикасайся ко мн! Я не заслуживаю рукопожатія порядочнаго человка.

Это былъ спичъ такого рода, что хоть кого могъ ошеломить и бросить въ жаръ. Я не зналъ, что и отвчать, и пробормоталъ какую-то чепуху, врод того, что онъ нисколько не хуже другихъ вообще.

— Не говори такъ, — возразилъ онъ возбужденно,— я знаю, ты утверждаешь это мн въ утшеніе, но я не желаю слушать ничего подобнаго. Когда бы я думалъ, что вс другіе похожи на меня, то устыдился бы быть человкомъ. Я былъ негодяемъ, старый дружище, но, благодареніе Богу, еще не поздно. Съ завтрашняго утра я начинаю новую жизнь.

Онъ окончилъ свою разрушительную дятельность, затмъ позвонилъ въ колокольчикъ и послалъ человка за бутылкой шампанскаго.

— Моя послдняя выпивка,— сказалъ онъ, чокаясь со мной бокаломъ.— За окончаніе старой жизни и за начатіе новой!

Онъ сдлалъ глотокъ и бросилъ бокалъ съ оставшимся шампанскимъ въ огонь. Онъ всегда былъ слегка театраленъ, особенно въ покаянный періодъ.

Долгое время посл этого я не видалъ его. Но разъ вечеромъ, собираясь поужинать въ ресторан, я замтилъ его напротивъ себя, въ компаніи, которая едва ли даже могла назваться сомнительной.

Онъ покраснлъ и приблизился ко мн.

— Чуть не полгода я былъ старой двой,— сказалъ онъ со смхомъ,— и вижу, что не могу дольше выдержать. Да и, наконецъ,— продолжалъ онъ,— что за жизнь безъ жизни? Всякія попытки быть не тмъ, что мы есть, лишь одно лицемріе, и вы знаете,— онъ наклонился надъ моимъ столомъ съ серьезнымъ видомъ,— говоря по всей правд и совсти, я бываю лучшимъ человкомъ, я знаю и чувствую это, когда остаюсь самъ собой, и не пытаюсь превратиться въ какого-то невозможнаго праведника.

Въ этомъ и была его ошибка, онъ всегда вдавался въ крайности. Онъ думалъ, что очень торжественная клятва заставитъ человческую природу спрятаться со страху, а вмсто того она служила ей лишь для временной реакціи. Вслдствіе этого каждое новое исправленіе принимало все боле и боле неумренный характеръ и сопровождалось весьма энергичными взмахами маятника въ обратную сторону.

Находясь о ту пору въ очень порывистомъ дух, онъ прошелъ свою гршную полосу очень быстро.

Однажды вечеромъ, безъ всякаго предупрежденія, я получилъ отъ него записку: ‘Приходи непремнно ко мн въ четвергъ. Я справляю мальчишникъ’.

Я отправился. Онъ опять производилъ ‘генеральную чистку’. Вс его ящики были выдвинуты и на стол навалены кипы карточекъ, книжечекъ для пари, исписанной бумаги, все, какъ и прежде, назначенное къ уничтоженію.

Я улыбнулся: я не могъ удержаться, да и самъ онъ, ничуть не обидвшись, засмялся своимъ обычнымъ сердечнымъ, открытымъ смхомъ.

— Я знаю,— весело воскликнулъ онъ,— только это не то, что было раньше.

Затмъ, положивъ свою руку мн на плечо, говоря съ той серьезностью, которая такъ быстро находитъ на поверхностнаго человка, онъ произнесъ:

— Богъ внялъ моимъ молитвамъ, дружище. Онъ знаетъ, что я слабъ. Онъ ниспослалъ ангела, мн для поддержки.

Онъ взялъ ея портретъ со стола и протянулъ его мн. Моимъ глазамъ представилось лицо жесткой, весьма ограниченной женщины, но во всякомъ случа онъ былъ плненъ ею.

‘Въ то время, какъ онъ говорилъ, съ груды бумагъ свалился на полъ какой-то старый счетъ изъ ресторана. Онъ поднялъ его и задумчиво держалъ въ рук.

— Замчалъ ли ты когда-нибудь, какъ запахъ шампанскаго и свчей впитывается въ подобныя вещи?— спросилъ онъ вполголоса, весело нюхая счетъ.— Желалъ бы я знать, что сталось съ нею?

— Мн кажется, не стоитъ о ней думать сегодня вечеромъ,— замтилъ я.

Онъ разжалъ руку, бросивъ бумагу въ огонь.

— Богъ мой,— воскликнулъ онъ съ жаромъ,— когда я вспомню о всхъ ужасахъ, мной совершенныхъ, сколько непоправимаго, навки неизгладимаго зла внесъ я, быть можетъ, въ міръ! О, Господи, даруй мн долгую жизнь, дабы я могъ все искупить! Каждый часъ, каждая минута будетъ посвящена мною Теб на служеніе.

Когда онъ стоялъ такъ, съ горящими юношескими глазами., поднятыми къ небу, какъ будто лучъ свта упалъ на него и озарилъ его лицо. Я отдалъ ему фотографію, она лежала передъ нимъ на стол. Онъ всталъ на колни и прильнулъ къ ней губами.

— Съ Его и твоей помощью, моя дорогая,— прошепталъ онъ.

На слдующее утро онъ женился. Она была двушкой благонравной, хотя ея добродтель, какъ въ большинств случаевъ, была отрицательнаго свойства, ея антипатія къ злу была сильне, нежели любовь къ добру. Она держала его въ узд дольше, чмъ я ожидалъ, можетъ быть, даже въ черезчуръ крпкой узд. Но вслдъ за этимъ наступила неизбжная реакція.

Въ отвтъ на безумное посланіе я отправился къ Чарли и нашелъ его въ порыв отчаянія. Это была опять старая исторія: человческая слабость въ соединеніи съ плачевнымъ упущеніемъ самыхъ элементарныхъ предосторожностей, чтобы не быть пойманнымъ. Онъ сообщилъ мн все подробно, взводя преувеличенныя обвиненія на себя, и я взялся за щекотливую роль семейнаго миротворца.

Это была тяжелая работа, но все-таки жена согласилась простить Чарли. Его радость, когда я передалъ ему это, была безмрна.

— Какъ добры женщины!— восклицалъ онъ со слезами на глазахъ.— Но она не раскается въ этомъ. Съ Божью помощью, съ ныншняго дня, я…

Онъ запнулся, и первый разъ за всю жизнь къ нему въ душу закралось сомнніе въ себ самомъ. Я видлъ, какъ радость сбжала съ его лица и на немъ первые появились слды прожитыхъ годовъ.

— Кажется, всю мою жизнь я производилъ чистку и вступленіе въ новую жизнь,— горько сказалъ онъ,— я начинаю, наконецъ, догадываться, въ чемъ заключается моя ошибка, и знаю единственное средство избавиться отъ нея.

Я не понялъ тогда значенія его словъ, но вспомнилъ ихъ потомъ.

Онъ боролся, надясь на свою силу, но упалъ снова. Однако, какимъ-то чудомъ грхъ его не былъ открытъ. Факты вышли наружу спустя долгое время, но тогда лишь двое знали о грх.

Это была его послдняя ошибка. Поздно ночью я получилъ однажды нацарапанную впопыхахъ записку отъ его жены, которая просила меня немедленно явиться.

‘Случилась ужасная вещь,— гласило письмо,— Чарли пошелъ въ кабинетъ посл обда, говоря, что ему надо заняться ‘чисткой’, какъ онъ называетъ, и что его не слдуетъ тревожить. Разбирая свои ящики, онъ, вроятно, неосторожно обращался съ револьверомъ, который у него всегда гамъ хранился, забывъ, должно быть, что онъ заряженъ. Мы услыхали выстрлъ и, бросившись въ комнату, нашли Чари на полу уже мертвымъ. Пуля попала ему прямо въ сердце’.

Едва ли типъ такого человка можетъ быть годенъ для героя повсти! Хотя я не знаю, быть можетъ, онъ боролся сильне, чмъ многіе изъ одержавшихъ побду. Въ мірскомъ суд мы принуждены ршать дло лишь по обнаруженнымъ побочнымъ обстоятельствамъ потому что главный свидтель — душа человка,— не можетъ быть призванъ къ отвту.

Я помню, какъ на одномъ званомъ обд обсуждался вопросъ о храбрости по поводу разсказаннаго присутствовавшимъ тутъ же нмцемъ одного случая, героемъ котораго былъ молодой прусскій офицеръ.

— Я не могу назвать вамъ его имени,— пояснилъ намъ нашъ пріятель-нмецъ,— онъ разсказывалъ мн исторію по секрету, и хотя онъ лично, въ силу позднйшихъ своихъ убжденій, быть можетъ, и желалъ бы обнародованія факта, но существуютъ другія причины, по которымъ мн не слдуетъ особенно распространяться.

‘Насколько я знаю, дло происходило такъ. За выдающіеся подвиги, совершонные этимъ офицеромъ въ кратковременную войну съ Австріей, ему былъ данъ желзный крестъ. Это, какъ вамъ хорошо извстно, считается высшей наградой среди нашихъ военныхъ, лица, получившія его, обыкновенно гордятся этимъ, и дйствительно имютъ на то нкоторое право. Онъ же, напротивъ, хранилъ крестъ въ запертомъ ящик письменнаго стола иг надвалъ лишь въ тхъ случаяхъ, когда того требовалъ оффиціальный этикетъ. Одинъ видъ ордена казался ему ненавистнымъ. Однажды я спросилъ о причин этого. Мы были старые и близкіе друзья, и онъ повдалъ мн все.

‘Происшествіе случилось, когда онъ былъ еще молодымъ поручикомъ. Онъ участвовалъ въ первомъ дл. Какъ-то такъ вышло, что онъ отсталъ отъ товарищей и, не видя возможности съ ними соединиться, примкнулъ къ линейному батальону, расположенному на конц праваго крыла прусскихъ войскъ.

‘Непріятельскія силы были устремлены главнымъ образомъ на лвую часть центра, и нкоторое время нашъ лейтенантъ былъ лишь простымъ зрителемъ боя. Однако, вдругъ аттака перемнила направленіе и полкъ занялъ весьма важную и опасную позицію. Ядра начали падать въ самой нежелательной близости, и былъ отданъ приказъ ‘Ложись!’.

‘Люди бросились на-земь лицомъ и лежали, не шелохнувшись. Ядра взрывали кругомъ нихъ землю и забрасывали ихъ грязью. Въ желудк у моего друга началась ужасная, ржущая боль, подступавшая все выше и выше. Казалось, и голову, и сердце его давитъ какая-то леденящая стужа. Одинъ снарядъ оторвалъ голову человку, находившемуся съ нимъ рядомъ, и кровь брызнула поручику прямо въ лицо. Черезъ минуту другой снарядъ попалъ въ спину несчастнаго, лежавшаго какъ разъ передъ нимъ.

‘Моему другу казалось, что его тло не принадлежитъ ему больше. Имъ завладло какое-то странное, корчащееся существо. Онъ поднялъ голову и взглянулъ передъ собой. Онъ и трое солдатъ — самые молодые, также какъ онъ, не бывавшіе еще ни разу въ огн, казались совсмъ затерянными въ этомъ аду. Они находились въ конц полка и изгибы почвы совершенно скрывали ихъ отъ глазъ товарищей. ‘Они переглянулись между, собою вс четверо, и прочли мысль, охватившую каждаго. Побросавъ ружья въ траву, они стали тихонько ползти на брюх, поручикъ впереди, а трое солдатъ за нимъ слдомъ.

‘Въ нсколькихъ стахъ ярдахъ, прямо передъ ними, вздымался маленькій, крутой холмъ. Еслибъ имъ удалось достичь его, то онъ совершенно бы скрылъ ихъ изъ виду. Бглецы спшили туда добраться, останавливаясь черезъ каждые тридцать ярдовъ примрно, чтобы полежать смирно и отдышаться, а затмъ вновь принимались ползти быстре, чмъ прежде, обдирая свое тло о шероховатую землю.

‘Наконецъ они добрались до подошвы холма, отдохнувъ тутъ съ минутку, они подняли голову и оглянулись назадъ, На томъ мст, гд они находились, ихъ не было видно съ прусской линіи.

‘Они вскочили на ноги и бросились бжать. Но, сдлавъ съ дюжину шаговъ, вдругъ они столкнулись лицомъ къ лицу съ австрійской полевой батареей.

‘Вселившійся въ нихъ бсъ все боле и боле подстрекалъ ихъ по мр того, какъ они бжали. Это уже были не люди, а животные, обезумвшіе отъ страха. Подъ вліяніемъ такого же безумія, которое заставляетъ животныхъ, охваченныхъ паникой, бросаться съ обрыва въ озеро, эти четверо солдатъ, съ бшенымъ крикомъ выхвативъ сабли, налетли на цлую батарею: и вся батарея, ошеломленная быстротой и внезапностью этого нападенія, вообразивъ, что передъ нею цлый батальонъ, подалась и бросилась вразсыпную съ холма.

‘При вид бгущихъ австрійцевъ страхъ, невольно напавшій на поручика, такъ же непроизвольно оставилъ его, и онъ почуять одно желаніе — рубиться и стрлять. Четыре пруссака погнались за австрійцами, разя бгущихъ направо, налво, и когда прусская кавалерія шумно подскакала къ нимъ, то нашъ молодой поручикъ съ троими солдатами захватилъ, какъ оказалось, дв пушки и уложилъ съ десятокъ враговъ.

‘На слдующій день поручикъ былъ призванъ въ главную квартиру.

‘— Не будете ли такъ любезны, милостивый государь, запомнить на будущее время,— сказалъ начальникъ штаба,— что его величество не требуетъ отъ своихъ поручиковъ выполненія различныхъ, операцій на собственный рискъ и что аттаковать батарею съ тремя солдатами не война, а совершенное идіотство, Васъ слдовало бы предать военному суду, милостивый государь!— Затмъ, въ нсколько иномъ топ, старый вояка добавилъ съ расплывшейся улыбкой на лиц:— Во всякомъ случа, быстрота и отвага, мой юный другъ, это хорошія качества, особенно когда он увнчиваются успхомъ. Если бы австрійцамъ удалось утвердить на холм батарею, намъ не легко были бы выбить ихъ оттуда. Можетъ быть, во вниманіе къ этимъ обстоятельствамъ, его величество проститъ вамъ вашу дерзость,

‘— Его величество не только простилъ меня, но пожаловалъ мн желзный крестъ,— закончилъ мой другъ. Ради доврія къ арміи я счелъ за лучшее молчать и принять орденъ. Но, какъ вы можете понять, видъ его вызываетъ во мн не особенно пріятныя размышленія’.

Но возвратимся къ моему дневнику. Я читаю, что 14-го ноября у насъ было устроено еще одно собраніе. Но на немъ присутствововали лишь Джефсонъ, Макъ-Шаугнасси и я, упоминанія же имени Брауна боле не встрчается. Въ рождественскій сочельникъ мы трое сошлись снова, и въ моихъ замткахъ сообщается, что Макъ-Шаугнасси изготовилъ пуншъ изъ виски по своему собственному рецепту, это испортило намъ праздникъ всмъ троимъ. Повидимому, никакимъ особеннымъ дломъ нельзя было заниматься, въ силу этихъ обстоятельствъ.

Затмъ произошелъ перерывъ до 8-го февраля, посл чего на нашемъ собраніи сидятъ лишь Джефсонъ и я. Но, какъ послдняя вспышка гаснущей свчи, мой дневникъ становится при этомъ случа свтелъ, разбрасывая яркіе лучи этой нашей вечерней бесды.

Она затронула, повидимому, множество предметовъ,— вс предметы, за исключеніемъ нашей повсти. Между прочимъ, мы говорили о литератур вообще.

— Я усталъ отъ этой вчной болтовни о книгахъ, — сказалъ Джефсонъ,— отъ цлыхъ столбцовъ критики по поводу каждой написанной строчки, отъ безконечныхъ книгъ о книгахъ, отъ дешевыхъ похвалъ и не мене дешевыхъ порицаній, то слпое преклоненіе передъ романистомъ Томомъ, то слпая же ненависть къ поэту Дику, то нелпая свалка изъ-за драматурга Гарри. Нтъ ни умренности, ни смысла во всемъ этомъ. Слушая этихъ первосвященниковъ цивилизаціи, можно поду мать, что человкъ созданъ для литературы, а не она для него. Мысль существовала и до книгопечатанія, люди, написавшіе лучшую сотню книгъ, никогда ихъ всхъ не читали. Книги занимаютъ извстное мсто въ мір, но не являются конечной его цлью. Он стоятъ на ряду съ быками и баранами, съ запахомъ моря, съ прикосновеніемъ руки, съ воспоминаніемъ о надежд, со всми прочими данными, составляющими итогъ нашей обыкновенно семидесятилтней жизни. Теперь же мы говоримъ о книгахъ такъ, какъ будто он сами жизненные звуки, а не слабый ихъ отголосокъ. Разсказы прелестны, когда они просто разсказы, отрадны, какъ подснжники посл долгой зимы, успокоительны, какъ крики грачей при закат солнца. Но мы не пишемъ вдь больше разсказовъ, мы изготовляемъ ‘человческіе документы’ и анатомируемъ души.

Онъ внезапно умолкъ среди своей тирады.

— Знаешь, на какую мысль наводятъ меня всегда эти ‘психологическіе этюды’, которые теперь въ такой мод?— замтилъ онъ.— На мысль объ обезьян, ищущей у другой блохъ. Да и что, въ самомъ дл, можетъ открыть намъ нашъ скальпель?— продолжалъ онъ.— Человческую натуру или, скоре, лишь боле или мене грязное исподнее платье, прикрывающее и искажающее человческую натуру? Существуетъ разсказъ объ одномъ старомъ бродяг, который, подъ гнетомъ бдствій, былъ вынужденъ удалиться на нкоторое время въ Портландскую тюрьму. Его хозяева, желая изучить своего гостя какъ можно ближе во время его короткаго пребыванія у нихъ, ршили его вымыть, они мыли его дважды въ день, цлую недлю и каждый разъ узнавали его все ближе и ближе, пока, наконецъ, не домылись до его фланелевой фуфайки. Этимъ они были принуждены окончательно удовольствоваться, такъ какъ мыло и вода оказались безсильными проникнуть дальше.

‘Описываемый бродяга является для меня символомъ человчества. Человческая природа снабдила людей всмъ уже такъ давно, что ихъ одежда какъ бы приросла къ нимъ.

‘Въ нашемъ XX вк невозможно сказать, гд кончается одежда обычая и начинается истинный человкъ. Насъ обучаютъ нашимъ добродтелямъ точно такъ, какъ ‘приличнымъ манерамъ’. Наши пороки — это общепризнанные пороки нашего общества.

‘Наша религія виситъ уже готовая надъ нашей люлькой, съ тмъ, чтобы ее надли и застегнули на насъ любящія руки. Собственные вкусы мы пріобртаемъ съ большимъ трудомъ, а свои чувства зазубриваемъ наизусть. Цной безконечныхъ страданій мы научаемся любить сигары, виски, возвышенное искусство и классическую музыку. Одно время мы восторгаемся Байрономъ и пьемъ сладкое шампанское, а двадцать лтъ спустя уже считается шикомъ предпочитать Байрону Шелли и пить сухое шампанское. Въ школ намъ говорятъ, что Шекспиръ великій поэтъ и что Венера Медицейская есть чудное прозведеніе скульптуры, такъ мы до конца жизни и повторяемъ, что величайшій поэтъ, по нашему мннію,— Шекспиръ, а лучшее скульптурное произведеніе — Венера Медицейская. Если мы французы, то мы обожаемъ свою мать, если же англичане, то собакъ и добродтель. Смерть ближайшаго родственника мы оплакиваемъ годъ, а объ отдаленномъ кузен мы скорбимъ лишь три мсяца.

‘У всякаго порядочнаго человка имются условныя добродтели, къ которымъ онъ долженъ стремиться, и условные пороки, въ которыхъ онъ долженъ раскаиваться.

‘Я зналъ одного порядочнаго человка, который находился въ большомъ затрудненіи, потому что онъ не былъ гордъ и въ силу этого не имлъ ни малйшаго основанія молиться о смиреніи. Въ обществ джентльмэну полагается быть циничнымъ и немного порочнымъ, а находясь среди богемы, надо догматически возставать противъ догматовъ. Я помню объясненіе моей матери съ одной ея подругой-актрисой, которая бросила преданнаго ей мужа и убжала съ гнуснымъ и безобразнымъ мелкимъ актерикомъ (я говорю о давно-давно минувшемъ).

‘— Ты, врно, съ ума сошла, — убждала ея моя мать.— Что могло заставить тебя выбрать такого урода?

‘— Дорогая Эмма — возразила актриса,— что мн за дло до этого. Ты знаешь, что я не могла играть. Должна же я была сдлать что-нибудь, чтобъ показать, что я артистка!..

‘Вс мы не боле какъ выряженныя маріонетки. Нашъ голосъ — это лишь голосъ невидимаго импрессаріо, называемаго ‘условностью’. Самые наши порывы страсти и отчаянія — лишь проявленія его дерганій. Человкъ похожъ на одинъ изъ тхъ необъятныхъ пакетовъ, какіе мы видимъ на рукахъ у нянекъ. Онъ кажется очень объемистымъ и очень длиннымъ. Онъ представляется массой изъ тонкихъ кружевъ, богатыхъ мховъ и роскошныхъ матерій, а гд-то тамъ, совершенно невидный за всей этой роскошью, лежитъ маленькій красный кусочекъ первобытнаго человчества, съ дикимъ крикомъ вмсто рчей.

‘Въ общемъ, есть лишь одна исторія,— продолжалъ Джефсонъ посл долгой паузы, скоре отвчая на свои собственныя безмолвныя мысли, чмъ обращаясь ко мн. Мы сидимъ надъ столомъ и все придумываемъ, придумываемъ все пишемъ да пишемъ, но суть везд одна и та же. Люди говорятъ это и слышатъ ужъ множество годовъ, и мы твердимъ это теперь другъ другу и будемъ твердить тоже самое черезъ тысячу лтъ. И исторія эта слдующая: ‘жилъ-былъ на свт мужчина и женщина, которая его любила’. Критика вопитъ, что это не ново, и требуетъ чего-нибудь свжаго, думая точно ребенокъ, что бываютъ чудеса на свт’.

На этомъ мои замтки прекращаются и боле въ дневник уже ничего не находится. Думалъ ли затмъ кто-нибудь изъ насъ о нашей повсти, сходились ли мы гд-нибудь снова для ея обсужденія, была ли она когда-нибудь начата или была совершенно оставлена — я не сумю сказать. Существуетъ одинъ разсказъ, который я читалъ ужь много-много лтъ тому назадъ и который не перестаетъ мн нравиться. Онъ передаетъ, какъ одинъ мальчикъ вскарабкался на радугу и, взобравшись на самую вершину, нашелъ тамъ, тотчасъ за облаками, чудный городъ. Вс дома тутъ были изъ золота, улицы вымощены серебромъ, и надъ городомъ сіялъ свтъ, какой разлитъ на утренней зар надъ нашимъ соннымъ міромъ. Въ город были такіе чудные дворцы, что вс желанія успокоивались при одномъ только взгляд на нихъ. Храмы были такъ совершенны, что едва преклонявшіе въ нихъ колни немедленно же очищались отъ грха. Мужчины, которые жили въ этомъ волшебномъ город, были стройны и добры, а женщины прекрасне даже тхъ, что посщаютъ юношескія грезы. О назывался тотъ городъ — ‘Городомъ людскихъ намреній’.

Конецъ.

КАКЪ НАПИСАТЬ ПОВСТЬ.

ПРОЛОГЪ.

Какъ написать повсть.

ГЛАВА I.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

ГЛАВА VI.

ГЛАВА VII.

ГЛАВА VIII.

ГЛАВА IX.

ГЛАВА X.

ГЛАВА XI.

ГЛАВА XII.

Читайте также: