Третья годовщина отмны крпостнаго права.
Третья годовщина отмны крпостнаго права.
‘День’, 22-го февраля 1864 г.
Третья годовщина отмены крепостного права, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1864
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Кто изъ читателей — да нтъ, быть не можетъ на Руси такого читателя, который бы не помянулъ благодарнымъ я радостнымъ сердцемъ, на истекшей недл, годовщина манифеста 19 февраля! Кто не старался въ этотъ день воскресить въ своей памяти вс подробности того торжественнаго дня, вс ощущенія той великой исторической минуты, когда дьяконъ сталъ на церковный амвонъ и началъ чтеніе… Точно будто вся тысячелтняя судьба Россіи, вка минувшіе и вка грядущіе, вся жнянь Русскаго народа, прошлая, настоящая, будущая, вся она — цльная, нераздльная, вн пространства и времени, прихлынула, слилась, сжалась въ одинъ этотъ мигъ, и замерла въ одномъ всеобщемъ сдержанномъ біеніи сердца… Мы имли счастіе слышать объявленіе этого манифеста въ Москв, въ Успенскомъ собор, этомъ святомъ свидтел судебъ Московскаго государства, и казалось — древніе стны и своды, какъ живые, приникли слухомъ, и воспринимали новорождающуюся эру и полагали на событіе — величавое знаменіе исторіи… И невольно переносишься воображеніемъ въ то недавнее время, когда темнымъ-темно было вокругъ, и впервые, едва-едва, стала заниматься заря свободы!.. О, сколько умиленія, какимъ обиліемъ добраго чувства обогатился Божій міръ при первой всти о рескриптахъ дворянству въ конц 1857 года, какимъ благодатнымъ тепломъ согрлся и ожилъ къ надежд изстрадавшійся Русскій народъ!.. Но
Все проститъ онъ безъ разсчета,
Устоявшій въ дни тревогъ.
Онъ, чей духъ годину гнета
Пережилъ и перемогъ!
говорили мы въ то время, и такъ привтствовали за него наступленіе 1858 года:
Слышишь: новому онъ лту
Псню радости поетъ:
Благо всмъ, ведущимъ къ свту,
Братьямъ съ братьевъ снявшимъ гнетъ!
Людямъ миръ, благословенье,
Горькихъ мукъ исчезнетъ слдъ,
Дню вчерашнему — забвенье,
Дню грядущему — привтъ!
Просимъ извиненія у читателей за подобныя цитаты нашихъ собственныхъ словъ, но эти стихи очень врно передаютъ т ощущенія, которыя испытывались тогда — конечно не нами одними,— которымъ слдъ было бы и вкъ жить и пребывать въ сердц, и которыя, растрачиваясь въ ежедневности, вновь оживляются въ годовщину 19 февраля. Мы, какъ извстно читателямъ, вовсе не оптимисты, и еще мене охочи до того мажорнаго тона, который преподается въ нкоторыхъ нашихъ газетахъ, мы довольно строго относимся къ настоящему и многаго-многаго требуемъ отъ будущаго,— но, признаться сказать: многое прощается и забывается и со многимъ примиряешься, какъ только живо вмстишь въ свое сознаніе — что долгое чаяніе стало дйствительностью, что точно, несомннно, крпостныхъ уже нтъ и съ 21 милліона людей спали оковы!
Да и кто же можетъ не радоваться этому освобожденію? Кто ршится — не то, что высказать въ слухъ, но самому себ, въ тишин ночи, въ тайной бесд съ собою, сознаться въ томъ, что онъ желалъ бы эти 21 милліонъ людей видть еще рабами! Г. Бланкъ… да и тотъ, безъ сомннія, не дастъ въ себ мста такому акту сознанія: даже и онъ, и вся компанія, избравшая себ органомъ Санктпетербургскую газету ‘Всть’, начинаютъ обыкновенно свои рчи провозглашеніемъ, что освобожденіе дло прекрасное и нельзя ему не сочувствовать, но только совершено оно не такъ, не тмъ порядкомъ и способомъ, не съ того боку или конца, не въ той степени выгодно, какъ бы они желали, и пр. и пр.— Конечно, мы и сами не беремъ на себя защиту всхъ параграфовъ Положенія 19 февраля, мы видимъ, рядомъ съ добромъ, и такія стороны, которыя могутъ, пожалуй, благодаря слабости нашего общественнаго развитія, обратиться намъ и во вредъ,— конечно было бы желательно, чтобы не такъ, не административнымъ только путемъ совершилась эманципація,— но что же длать, когда у самой жизни не было и еще нтъ наготов достаточной силы для органическаго творчества, когда это уклоненіе отъ естественнаго хода является намъ какъ заслуженное наказаніе за наше долгое общественное коснніе… Да и у кого хватитъ духу сказать освобождаемымъ изъ оковъ, посл цлыхъ вковъ тяжелаго гнета: ‘нтъ, еще рано, съ васъ снимаютъ оковы не такимъ порядкомъ, какимъ бы слдовало, посидите-ка еще въ оковахъ лтъ пятьдесятъ или даже больше, терпли, терпите еще, страдали, пострадайте и еще полвка, помучьтесь еще, пока мы заблагоразсудимъ дозрть до надлежащей степени зрлости’. Спрашивается: какъ бы приняли такой сердобольный совтъ эти скованные, терпящіе, страждущіе? Да, какъ бы ни совершилось освобожденіе, но въ самой свобод столько блага, столько животворящей силы,— такое добро этотъ святой даръ, что имъ могутъ у врачеваться и самыя раны, исправиться — вс недостатки…
И такова историческая сила въ этомъ событіи,— мало того: такой признакъ исторической умстности и своевременности въ совершившемся переворот, что эти три года, раздлившіе нашу новйшую исторію на два періода — и по уничтоженіи крпостнаго права, если еще не совсмъ отшибли, то уже начинаютъ замтно отшибать память былаго, по крайней мр у насъ, у помщиковъ. Нужно уже нкоторое усиліе, чтобъ вновь живо почувствовать себя душевладльцемъ во всей широт своего права надъ человческой личностью, на всемъ простор своего личнаго произвола! Разсказы изъ временъ крпостнаго права кажутся теперь уже чмъ-то невроятнымъ, несбыточнымъ, или чмъ-то очень старымъ, очень давнимъ,— а между тмъ эти времена отдляются отъ насъ только тремя годами,— и несбыточное точно сбывалось еще въ начал февраля 1861 года! Манифестъ 19 февраля не бездну прорылъ между двумя эпохами,— потому что съ края на край бездны видть еще можно,— до, какъ горою, заслонилъ былое!
Новыми людьми стали мы — и крестьяне и дворяне,— весь народъ… Прогрессивное закрпленіе уступаетъ мсто прогрессивному же раскрпленію. Крпость крестьянъ земл и обращеніе ихъ съ землею въ личную собственность помщика на основаніи вотчиннаго права, отразились и въ дворянскомъ быту, измнили отношенія дворянъ къ государству: душевладльцы-дворяне не могли уже быть земскими людьми. Но теперь, когда само государство сознало историческую необходимость обновить государственный организмъ притоками новыхъ соковъ,— и искусственность и отвлеченность своего государственнаго развитія — замнить живою сущностью народныхъ силъ, всеобщимъ подъемомъ жизни,— теперь, когда, однимъ словомъ, само государство освободило народъ отъ крпостнаго рабства, а насъ, дворянъ, отъ тхъ путъ, которыми связывала насъ привилегія душевдадльчества,— только теперь стало возможнымъ земство въ Россіи, и начинается для него новая жизнь.
Наша дворянская оппозиція нкоторое время взводила такое обвиненіе на правительство, что оно, производя освобожденіе крестьянъ, ставитъ ихъ во враждебное отношеніе къ помщикамъ, и возбуждая антагонизмъ между двумя сословіями, иметъ въ виду только усилить свою собственную власть, опираясь на сочувствіе народныхъ массъ! Но это обвиненіе, основанное, какъ и многія другія у насъ отвлеченныя представленія, на комбинаціяхъ чужеземнаго опыта и внушенное грознымъ призракомъ заграничнаго соціализма, оказалось ложнымъ. Сочувствіе народныхъ массъ, конечно, усилило власть государства, но это сочувствіе не рабская благодарность, а сочувствіе народа свободнаго, плодоносное и животворное, и оно будетъ тмъ животворне, чмъ больше будетъ народъ чувствовать себя свободнымъ, чмъ слабе будетъ антагонизмъ между сословіями. Антагонизма между помщиками и крестьянами въ настоящее время, по общему отзыву всхъ помщиковъ, почти уже и не существуетъ. Отъ помщиковъ зависитъ, и только отъ нихъ однихъ, чтобъ этого антагонизма не осталось и тни, и конечно не стремленія къ Нмецкому Herrenrecht, не попытки къ установленію ‘патримоніальной власти’ могутъ содйствовать уничтоженію антагонизма. Отмна крпостнаго права правительствомъ не порождала, но утоляла антагонизмъ, устраняла вс вковые повода ко взаимной вражд,— не всегда, конечно, выступавшей наружу, но тмъ не мене упорной, глухой, подъдавшей народную жизнь дкой ржавчиной. Эманципація могла бы только въ такомъ случа вызвать и въ Русской жизни страшилище соціализма, если бы помщики стали ей упрямо противодйствовать и выказывать свое къ ней нерасположеніе. Но, къ счастію Россіи, не таковыми явились помщики въ большинств. Т же, которые до сихъ поръ продолжаютъ ворчать на совершившійся переворотъ, и стараются всми зависящими до сихъ поръ отъ нихъ средствами выместить на крестьянахъ свою неправедную злобу, свою немощную досаду,— и разными придирками, и внезапно обуявшимъ ихъ педантическимъ формализмомъ (такъ несвойственнымъ Русской природ) усиливаются доказать крестьянамъ, что настоящая свобода хуже для нихъ прежняго рабства,— т безумствуютъ, не понимаютъ собственныхъ выгодъ, дйствуютъ себ самимъ во вредъ, на свою голову, противъ своихъ личныхъ и общихъ, землевладльческихъ и всенародныхъ интересовъ. Напротивъ, не только чувство человческое, но самый разсчетъ долженъ былъ бы заставить наше дворянство идти на встрчу реформ, съ открытымъ сердцемъ, съ безусловно доброю волею, и устраненіемъ всякихъ предлоговъ ко вражд, уничтоженіемъ всякой предустановленной исключительности общественнаго своего положенія парализировать въ самомъ начал всякую попытку къ возбужденію въ простонародь лживаго духа чужеземнаго демократизма. Этотъ чужеземный демократизмъ, въ смысл политическаго принципа, является на Запад подъ новымъ видомъ грубйшаго деспотизма и противополагается тамъ такому же ложному и гнетущему началу аристократизма. Всякое стремленіе къ созданію аристократіи оправдываетъ и вызываетъ явленіе демократіи, но ни то, ни другое не есть порожденіе Русской земли, намъ несвойственно и дико. Не Извн регламентированныя, но бытовыя основы, возвращенныя къ своей свобод, должны опредлить у насъ отношенія сословій между собою.
Только съ уничтоженіемъ всякаго слда былаго антагонизма, всякой тни прежней вражды, возможно созданіе той новой силы земства, на которую указываетъ намъ, какъ извстно, и правительство недавнимъ обнародованіемъ Земскихъ учрежденій. Чмъ скоре развяжется узелъ крпостнаго права и исчезнуть всякія обязательныя отношенія крестьянъ къ помщикамъ, въ вид ли издльной, или денежной повинности,— тмъ выгодне для помщиковъ и для крестьянъ, не только въ экономическомъ, но и въ соціальномъ отношеніи. Крестьяне укрпятъ свою народную силу — силою сознательною, силою такъ-называемой интеллигенціи, народная почва оплодотворится сменами личнаго просвщенія землевладльцевъ — являющихся не какъ замкнутое сословіе, а какъ классъ людей, безъ различія происхожденія, достаточно образованныхъ и независимыхъ,— какъ цлый слой выдлившихся изъ народной массы народныхъ единицъ, съ ихъ единичнымъ подвигомъ и значеніемъ въ общественной жизни. Съ другой стороны, сами землевладльцы, весь нашъ, такъ-называемый образованный классъ, такъ долго чуждый народу, оплодотворится отъ него въ свою очередь духовное силою Русской народности. Дв струи — общинное и личное землевладніе, общинный бытъ и бытъ единичный, міръ и личность, народный разумъ и личное просвщеніе, простой народъ, какъ народъ, какъ цльный организмъ, и тотъ же народъ на другой степени своего развитія — въ отдльныхъ единицахъ, въ сознательныхъ личностяхъ, дйствующихъ какъ общество,— при единств духовномъ, вн всякой предустановленной раздльности и замкнутости,— эти дв струи, проходя сквозь всю Русскую жизнь, должны слиться въ общемъ дл — въ одинъ могучій потокъ, въ одну великую силу земства, изъятую такимъ образомъ отъ всякой односторонности въ своемъ развитіи. А эта сила земства — есть въ то же время и сила государства,— или врне сказать, только силою земства и питается государство, только землею оно и прочно.
Мы сказали уже, что правительство, повинуясь само въ себ внутреннему историческому двигателю, само ведетъ къ укрпленію силы земства, слдовательно и своей собственной силы. Въ Земскихъ учрежденіяхъ сдланъ шагъ къ сближенію сословій, крестьяне пригнаны полноправными гражданами наравн съ ихъ вчерашними помщиками. Но едвали благая цль сближенія будетъ вполн достигнута, если это сближеніе будетъ происходить только въ высшихъ инстанціяхъ, каковыми въ народной жизни являются Земскія Собранія и Управы. Связать верхушки деревьевъ еще не значитъ сблизить ихъ и заставить переплестись корнями. Не только въ области уздныхъ или губернскихъ интересовъ, нсколько уже отвлеченной для жителей села или деревни, но въ области волостныхъ, сельскихъ интересовъ, и именно въ ней сначала, должно, какъ мы думаемъ, произойти сближеніе между крестьянами и землевладльцами. Это сближеніе, безъ сомннія, должно быть совершенно свободное, непринудительное, вн всякаго вліянія или вмшательства власти, столько же нравственное, внутреннее, духовное, сколько и вещественное, вншнее, соціальное. Если помщикъ будетъ свято чтить неприкосновенность крестьянскихъ правъ и независимость крестьянскаго самоуправленія и соединитъ свои интересы съ интересами села или волости, если онъ суметъ внушить къ себ довріе крестьянамъ и сдлается ихъ естественнымъ совтчикомъ и посредникомъ, безъ всякаго покушенія ссть имъ на голову начальникомъ и забрать ихъ въ руки,— тогда, нтъ сомнній, крестьяне и землевладльцы явятся въ Земскія Учрежденія уже предварительно сближенные и придадутъ земству значеніе дйствительной силы: органической, а не механической,— живой, а не бюрократической,— народной, а не мертво-казенной или оффиціальной. Эта земская сила устоитъ тогда противъ наплыва всякихъ чужеземныхъ теорій: и Нмецкой штатснауки, и Англійскаго аристократизма, и Французскаго демократизма и соціализма. Тогда и Земскія Учрежденія получатъ свой настоящій смыслъ, тотъ, который безъ сомннія желало видть въ нихъ и правительство.
Три года прошло съ 19 Февраля 1861 года, и мы можемъ уже говорить о земств, и такъ сказать осязать руками его будущность. Отъ насъ зависитъ ея совершенное воплощеніе. Сблизиться съ народомъ никто намъ не возбраняетъ и возбранить не можетъ,— благодаря правительству, сломившему вковыя преграды. Если же никто не можетъ помшать ламъ въ сближеніи съ народомъ, то никто, слдовательно, не можетъ помшать намъ и укрплять, черезъ это сближеніе, общественную почву и ковать постепенно великую силу — земщину, нашъ оплотъ и спасеніе, залогъ нашего самостоятельнаго развитія и свободы быта,— силу, прививаемую теперь и самимъ правительствомъ…
Быстро несемся мы во покой дорог, но одного недостаетъ намъ путеводителя — свободы мннія и выраженія его въ слов. Чмъ же такимъ станетъ земство (котораго возрожденія такъ желаетъ правительство), если оно не будетъ знать простора своему мннію и своей рчи? Освобожденіе крестьянъ отъ вншняго гнета должно неминуемо привесть — и мы этому вримъ — къ расширенію правъ мысли и печати: безъ послдняго первое несовершенно и не дастъ той полноты добра, которой ждетъ отъ него государство Недостаточно развязать руки въ смысл вещественномъ, какъ сдлалъ это благодтельный манифестъ 19 Февраля, но нужно еще дать больше воздуха, больше свта,— а что же такое просторъ мннія и слова, какъ не воздухъ и свтъ?…