ТОНЕТЪ И ЕГО ТЕТКА
ТОНЕТЪ И ЕГО ТЕТКА
Новелла Дриго
(Съ итальянскаго).
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/d01.jpg)
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/d02.jpg)
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/d03.jpg)
‘Огонекъ’, No 2, 1916
Тонет и его тетка, Дриго Паола, Год: 1916
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Пришло приказаніе, и солдаты съ быстротой молніи сняли свои палатки, разбросанныя по холму среди виноградниковъ и оливковыхъ рощь. По большой дорог, какъ змя, вьющейся до самой границы, по теченію Бренты, потянулись вереницы людей, пушекъ, повозокъ, муловъ, лошадей. поднимая облака пыли и наполняя воздухъ гомономъ окриковъ, возгласовъ и псеъ.
Къ вечеру второго дня прошли послдніе эскадроны, проскакали галопомъ и исчезли за поворотомъ, точно поглощенные черными горами.
Убдившись, что кругомъ никого нтъ, Теодора Цампье или, какъ вс ее звали, тетка Теодора, аккуратно закрыла дверь своей остеріи.
Это было маленькое худенькое существо неопредленныхъ лтъ, всегда одтое въ черное, съ высохшимъ оливковымъ лицомъ. Вся она съ головы до ногъ казалась точно высченной изъ дерева, была некрасивая, угловатая, но глаза скрашивали все: голубые, робкіе, наивные, они были полны безконечной доброты.
— Тонетъ!
Изъ темной кладовой выскочили мальчикъ и кошка. Мальчику было лтъ двнадцать, онъ былъ некрасивый, блдный, немного хромой
— Тонетъ! Что ты тамъ длаешь? Пора читать молитвы!
Они прошли въ маленькую кухню гд на украшенномъ картонными узорами алтар висло распятіе.
Тетка Теодора опустилась на колни, Тонетъ сталъ рядомъ съ ней.
Склонившись до земли, женщина горячо молилась. Каждый вечеръ въ теченіе многихъ долгихъ лтъ повторяя одни и т же. слова и жесты, она отдавалась молитв все съ той же глубокой врой, все съ той же слпой покорностью.
Мальчикъ, напротивъ, обыкновенно молился разсянно, коверкая латинскія слова. Сегодня же, стоя на колняхъ, но не склоняя головы, онъ горящими глазами смотрлъ на Христа и на своемъ нарчіи горячо, страстно говорилъ Ему: ‘Помоги имъ!… Пусть они побдятъ! Пусть они вернутся!..’. Какъ разно молились эти два близкихъ другъ другу существа. Тетка Теодора не умла просить. Вся ея жизнь была только отреченіемъ и покорностью судьб. Съ дтства она стремилась въ монастырь, но родители не пускали, такъ какъ некому было помогать въ остеріи. Посл ихъ смерти, когда она совсмъ собралась уйти въ тихую обитель, судьба заставила ее заняться воспитаніемъ сироты, племянника Тонетъ, оставшагося круглымъ сиротой. Безъ ропота, безъ жалобъ она подчинилась этой судьб и осталась жить въ своей забытой, никмъ не посщаемой остеріи.
И вдругъ, однажды, къ ней нахлынула цлая толпа берсальеровъ. Война!.. Она слышала о ней уже раньше. Но она казалась такой далекой. Все это злодйство, весь этотъ ужасъ были невыносимы для ея доброй души. И зачмъ эти солдаты остановились именно у нея! Прислуживать югъ, слушать ихъ разговоры о томъ, какъ лучше воевать, какъ лучше убивать людей! Хотлось крикнуть имъ: ‘Стыдитесь, стыдитесь, безбожники, дикіе зври!’ Но по природной робости и доброт она молчала и только разглядывала ихъ съ ужасомъ, къ которому все больше и больше примшивалось удивленіе. Эти кровопійцы, съ ногъ до головы увшанные орудіями смерти, такъ беззаботно играли въ карты, смялись, заставляли ее писать такія хорошія письма своимъ женамъ и матерямъ, пли по вечерамъ такія задушевныя псни.
Если потребовалось долгое время, чтобы склонить въ сторону солдатъ сердце тетки Теодоры, то сердце Тонетъ они завоевали сразу и вполн. До ихъ появленія мальчикъ жилъ безрадостной сренькой жизнью. Онъ росъ, какъ деревцо безъ воздуха и солнца, неразлучный со своимъ единственнымъ товарищемъ — старымъ чернымъ грустнымъ котомъ, росъ мрачнымъ, печальнымъ, не умя играть, не умя улыбаться.
Теперь онъ точно переродился, весь какъ-то ожилъ. Онъ сдружился съ солдатами, исполнялъ ихъ порученія, писалъ письма неграмотнымъ. И забавно было видть, какъ этотъ маленькій хромой мальчикъ, склонившись надъ листкомъ, украшеннымъ двумя голубками или пронзеннымъ сердцемъ, медленно, старательно выводилъ подъ диктовку:
‘Обожаемый ангелъ мой! Темнокудрая мечта моя! Идолъ мой!’
А солдаты были довольны, хлопали въ ладоши и спрашивали:
— Что ты хочешь въ награду, профессоръ?
Онъ просилъ всегда только одного: чтобы ему позволили пройтись по лагерю. Лагерь притягивалъ его, онъ зналъ въ немъ вс палатки зналъ, гд кто живетъ.
За солдатъ онъ позволилъ бы растерзать себя. Онъ восхищался ими, онъ любилъ въ нихъ ту силу, веселость, молодость, которыхъ у него не было и не могло быть.
Иногда кто-нибудь изъ нихъ, надвалъ ему на голову свою, шляпу съ длинными перьями, закрывавшую его до самыхъ ушей, и тогда вс окружающіе: принимались искать и спрашивать:
— Гд же Тонетъ?— Они бы боле дтьми, чмъ онъ… Иногда они спрашивали его:
— Хочешь итти съ нами? Хочешь быть солдатомъ?
О! Безъ страха онъ пошелъ бы за ними на край свта… Но никогда не быть ему, солдатомъ, ему бдному хромому!.. И ко: да въ тишин ночи раздавалась сигнальная труба, сердце его сжималось отъ боли и униженія при этой мысли.
А теперь ихъ нтъ… Они ушли…
И глядя на Распятье онъ повторялъ: ‘Помоги имъ! Пусть они побдятъ! Пусть ни вернутся!’
Кто-то постучалъ. Можетъ быть, кто-нибудь изъ нихъ?
Тонетъ вскочилъ и хотлъ бжать къ двери.
— Подожди,— остановила его тетка.— можетъ быть, это втеръ.
Въ дверь снова постучали разъ, другой, третій слегка, но настойчиво и увренно. ‘Они’ такъ не стучали.
— Посмотри сначала черезъ окно:
— Это женщина,— вернувшись, сказалъ разочарованно Тонетъ.
Въ венеціанскихъ деревушкахъ не рдкость, что прохожій проситъ хлба и крова у незнакомыхъ людей. Почти никто никогда не отказываетъ.
Незнакомая женщина вошла въ комнату. Она была низенькая, коренастая. Темный платокъ на-половину скрывалъ ея лицо. Повидимому, она шла издалека, такъ какъ платье ея было покрыто грязью.
Тетка Теодора не спросила ея, кто она и откуда. Въ ея простой душ бдность вызывала безконечное, безмолвное сочувствіе.
Сидя за столомъ, женщина жадно ла. Движенія ея были рзки и угловаты. Тетка Теодора старалась не смотрть на нее, чтобы не мшать ей сть. Мальчикъ же съ несвойственной ему настойчивостью не отрывалъ отъ нея глазъ. Она непонятно притягивала и отталкивала его.
Ужинъ былъ скудный, чтобы скрасить его, тетка Теодора принесла бутылку вина. Гостья поблагодарила, выпила, оживилась. Ея сыновья тоже солдаты, одинъ на Изонцо, другой здсь въ берсальеоахъ. Она пшкомъ пришла изъ своей деревни, чтобы повидать его. И вотъ опоздала! Куда они ушли? Если бъ можно было догнать его!..
Тонетъ придвинулся ближе къ голь. Онъ ужъ больше не замчалъ ея темнаго лица, безпокойныхъ глазъ и рта безъ губъ.
У нея сынъ берсальеръ! Какъ его зовутъ? Онъ всхъ знаетъ. Франческо? Есть три съ этимъ именемъ. Такой, такой и такой…
— Нтъ, это все не т. Ея сынъ врно въ другомъ лагер. Завтра она ихъ догонитъ. Но куда они ушли?
Ни тетка Теодора, ни Тонетъ не знали этого. Но приблизительно… Тонетъ знаетъ вс горныя тропинки до границы… Онъ покажетъ ей дорогу. Они разговаривали оживленно, забывъ о времени. Женщина. которая выпила уже почти всю бутылку, должно быть, очень любила своего сына. Она интересовалась всми подробностями жизни солдатъ, ихъ дисциплиной, снаряженіемъ, разспрашивала сколько съ ними пушекъ, охотно-ли они идутъ на вой ну и гд берутъ воду по дорог? Тонетъ разсказывалъ, разсказывалъ съ энтузіазмомъ, съ любовью, съ нжностью… Женщина, подперевъ лицо руками, слушала ея внимательно.
Вдругъ Тонетъ поблднлъ и замолкъ. Взглядъ его упалъ на ея руки — большія, волосатыя, грубыя руки мужчины. — Ты хочешь спать?— удивленно спросила тетка Теодора.
Тонетъ машинально кивнулъ головой.
— Мн жаль, добрая женщина, что у меня нтъ постели, но здсь въ кладовой на свжемъ сн вы можете отлично отдохнуть.
— Богъ да благословить и васъ!— вкрадчиво отвтила та.
Единственное окно кладовой задланное ршеткой, выходило на рку, дверь же вела въ кухню. Тетка и Тонетъ спали въ первомъ этаж.
— Тонетъ, почему ты не раздваешься? Ложись скорй!
— Я забылъ покормить кошку. Я пойду внизъ…
Когда Тонетъ вернулся, тетка Теодора уже спала, сжимая свои четки. Онъ принялся будить ее, тяжело дыша, дрожа всмъ тломъ, беззвучно шепча полныя ужаса и муки слова
— Скорй! Скорй!.. Та женщина — шпіонъ… Это мужчина! Я видлъ! Я знаю! Онъ пришелъ отравить колодцы и предать солдатъ! Скорй! А мы все сказали, все сказали… Это шпіонъ, шпіонъ!..
Ужасъ, отчаянье и волненье мальчика передались тетк Теодор. Но, когда она одлась, онъ, казалось, немного успокоился.
— Слушайте: я пойду за доганьерами, а вы останетесь сторожить.
— Хочешь оставить меня одну?.. Съ нимъ?..— простонала тихо тетка Теодора.
— Нельзя, чтобы онъ убжалъ! Я заперъ дверь изъ кухни на задвижку и принесъ къ ней охапку соломы. Пока я не вернусь, стойте въ кухн! И ни за что, ни за что не открывайте! Если-бъ онъ проснулся, замтилъ, что мы… При первой попытк бжать — поджигайте!..
Вся вдругъ сгорбившаяся, состарившаяся тетка Теодора дрожала всмъ своимъ тщедушнымъ тломъ.
— Тонетъ, что ты говоришь… Я должна…
— Вы хотите, чтобы онъ убжалъ, отравилъ, предалъ ихъ?.. Клянитесь, кляниетсь, вы зажжете солому? Клянитесь!..— шепталъ Тонетъ въ какомъ-то дикомъ отчаяньи.
— Клянусь,— беззвучпо произнесла тетка Теодора…
— Теперь идемте. Вотъ спички. Тише.
Лампадка тихо горла въ кухн. Изъ кладовой слышался громкій храпъ.
— Вы поклялись!— шепнулъ Тонетъ и исчезъ въ темнот ночи.
Толстый вахмистръ и шесть доганьеровъ едва поспвали за Тонетъ, умолявшимъ итти какъ можно скоре.
Сознанье мальчика вдругъ прорзала ужасная мысль. Что, если тотъ проснулся и хочетъ бжать? Тетка поклялась… Она зажжетъ солому. Но онъ не сказалъ: ‘зажигайте и бгите’. Напротивъ, онъ сказалъ: ‘оставайтесь пока я не вернусь’… И она осталась тамъ… она не нарушитъ клятвы, онъ знаетъ ее… Можетъ быть, она уже сгорла вмст со шпіономъ… Скорй, ради Бога скорй…
Но вотъ, за поворотомъ показался блый домикъ.
Тонетъ облегченно вздохнулъ.
Доганьеры тихо вошли въ домъ. Послышались проклятья, возня, потомъ кто-то крикнулъ: ‘готово’!
Вахмистръ зажегъ свтъ. Шпіонъ не старался освободиться или бжать. Это былъ почти старый человкъ съ помятымъ, грубымъ лицомъ. И среди женскихъ лохмотьевъ какъ-то безобразно выдлялась его коротко остриженная, почти лысая голова…
— А теперь составимъ протоколъ,— сказалъ вахмистръ, переступая порогъ кухни.— Сюда! сюда,— закричалъ онъ черезъ минуту. Тетк Теодор не хорошо!..
Безмолвная, одтая въ свое черное платье, тетка Теодора лежала передъ маленькимъ алтаремъ. Правая рука ея судорожно сжимала спички, лвая держала четки. Робкіе, добрые голубые глаза ея были широко открыты и смотрли на Распятье, неподвижные, ни о чемъ не просящіе, покорные…